Записки русского врача, отправленного на Восток, Рафалович Артемий Алексеевич, Год: 1849

Описание
Время на прочтение: 117 минут(ы)
Скачать в PDF
Текст воспроизведен по изданию: Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века. М. Наука. 1991
OCR — Парунин А. 2012

РАФАЛОВИЧ А. А.

ЗАПИСКИ РУССКОГО ВРАЧА
ОТПРАВЛЕННОГО НА ВОСТОК

(ДОКТОРА А. А. РАФАЛОВИЧА)

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ АРТЕМИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ РАФАЛОВИЧ И ЕГО ВКЛАД В ИЗУЧЕНИЕ СИРИИ

(вступительная статья И. М. Смилянской)

‘Записки русского врача, отправленного на Восток’ — так называются двенадцать статей А. А. Рафаловича, опубликованных в ‘Журнале Министерства внутренних дел’ в 1847-1849 гг., пять из них, посвященных пребыванию в Сирии, мы переиздаем в этой книге.
Общее название статей достаточно точно передает содержание всей работы. Перед нами не облеченные в изящную литературную форму воспоминания о Сирии, каковые представлены в сочинении О. И. Сенковского, и не литературно-публицистическое описание страны, как у Н. Ст-на, но непривычный для русского читателя жанр путевых заметок естествоиспытателя — врача-гигиениста. И маршрут его путешествия был определен не интересом к Святым местам или восточным древностям, а медико-санитарной программой, предложенной доктору Рафаловичу Министерством внутренних дел России: он был ‘отправлен’, т. е. командирован, на Восток для изучения чумы. ‘Предписано мне было, — пишет он в ‘Кратком отчете о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции…’ — в исследованиях моих обратить особенное внимание на местные условия, при которых чума возникает и распространяется’. И таковую инструкцию он понимал, как предписание обследовать все местности Ближнего Востока, ‘в коих зараза самопроизвольно возникает или коим общее мнение медиков и неврачей приписывает зарождение ее’ 1. С этой целью он и объехал почти весь арабский мир.
Главным предметом внимания Рафаловича было состояние общественного здоровья населения (или, как он пишет, ‘населений’) арабских стран. Свою задачу он понимал очень широко и соответственно требованиям социальной гигиены тех лет — медицинской дисциплины, едва еще утверждавшейся в мировой науке. ‘Во время пребывания и путешествий моих на Востоке, — пишет он в том же отчете, — я посвящал свою деятельность на тщательное изучение топографии, климата, естественных произведений и общественного здоровья посещаемых мною местностей, не упуская также нигде из виду: образа жизни и способа пропитания населений, их обычаев, физического и духовного развития, состояния земледелия, промышленности и торговли, одним словом, я старался обнимать все стороны народной жизни, которые только в совокупности, а не поодиночке рассматриваемые позволяют наблюдателю составить себе основательное понятие о свойственных Востоку болезнях’ 2.
Конечно, большинство затронутых Рафаловичем вопросов интересовали и других путешественников, но уникальность трудов Артемия Алексеевича состоит в том, под каким углом зрения эти вопросы изучались.
Важен и нов его метод исследования: Рафалович изучает страну, не опираясь на приемы гуманитарных наук, еще подчиненные литературным канонам и вкусам, а заимствует принципы описания из естественнонаучных трудов. Отсюда следует строгая фиксация фактов в их временной ‘и пространственной определенности, максимально реалистический взгляд на вещи, так раздраживший О. И. Сен.ковского, ценившего художественное восприятие действительности.
Небезынтересно процитировать отрывок из ‘остроедкой’, по словам В. В. Григорьева, рецензии Сенковского на книгу Рафаловича ‘Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты’ — первую и оставшуюся единственной обработку автором путевого дневника, который лежал в основе его ‘Записок русского врача’. Порассуждав о том, что Нижний Египет не представляет никакого интереса для путешественника, и высказав удивление по поводу объема книги, посвященной этому району (‘Четыреста сорок страниц об одной пустой области всепустейшего Египта, о той части Нильской долины, где даже и следа древностей не осталось!’), Осип Иванович иронично продолжает: ‘Но древностями эта книга и не занимается: она объективно изучает, только в строгом смысле, нынешнее состояние Нижнего Египта, в котором ровно ничего не состоит нынче. Что же такое необыкновенное и любопытное открыла она в этой яме? Какими важными наблюдениями обогатила кладовую сведений вселенной? Какими достойными памяти подробностями наполнила эти сотни страниц? Чем именно потчует читателя? — Ничем! Дневником поездок по селам и городишкам египетской Дельты, в каковом ,дневнике’ с неумолимою точностью показывается по порядку: сколько в таком-то селе жителей мужска и женска пола — сколько дворов в нем развалилось и сколько еще держится на фундаменте — где находится мелочная лавочка и где живет мясник — кто в ней староста, кто цирюльник, кто писарь — в которой стороне помойные ямы — какая в тот день стояла пагода — откуда дул ветер — у кого автор завтракал — где пил кофе — с кем курил трубку — и все разное прочее, тому подобное. Тут же находятся наблюдения над тем, как лепят горшки — как делается кунжутное масло, диковинка, привозимая из Тульской губернии в Милютины лавки, как ткут холст и так далее’.
Тем не менее Сенковский не удерживается от того, чтобы не процитировать десятка два, по его мнению, любопытных страниц дневника, которые читаются и сегодняшним читателем с неослабевающим интересом (как, впрочем, и вся книга), и завершает рецензию словами, так огорчившими Артемия Алексеевича, в то время уже безнадежно больного: ‘А дневник-то его и есть сухость сухостей, а всякая сухость — бесполезно исписанная бумага и египетская скука!.. Нам хотят сообщить еще несколько томов такого же изучения Туниса, Сирии и Константинополя’ 3.
Здесь следует вспомнить замечание А. И. Герцена: ‘…как только в литературе проглянуло что-то новое, Сенковский убрал паруса и вскоре совсем стушевался’ 4. B случае с книгой Рафаиловича Сенковокому изменило чувство нового, и он еще не успел ‘убрать паруса’.
А как же сам Артемий Алексеевич понимал метод научного описания? Он — естествоиспытатель и ценит суждение ‘о предметах, как они есть в действительности, объективно‘, хотя отдает отчет в том, что ‘мы … судим о них обыкновенно как они представляются нашему уму чрез обманчивый призм субъективного взгляда, зависящего от индивидуальных мнений, образа мыслей и вкоренившихся предубеждений. В том-то именно и заключается главное достоинство врача, чтобы он мог возвыситься до объективного изучения предмета’ 5. Итак, личные беспристрастные исследования, лишенные ‘столь вредного для науки расположения систематизировать и подчинять факты односторонней теории’, — вот научный девиз ученого.
Надо сказать, что эти установки отвечали новому направлению народоведения, развевавшемуся в географической науке 30-40-х годов XIX в. и оказавшему влияние на выбор предмета изучения (что Сенковскому еще представлялось ‘египетской скукой’) и методы описания стран и народов. Вполне естественно, что первые же труды Рафаловича о его путешествиях по Востоку дали ему право стать действительным членом Русского географического общества.
Впрочем, ‘Записки русского врача, отправленного на Восток’ отразили не только новые методы научного познания: на них наложили свою печать личная одаренность, широкая образованность, научное подвижничество Рафаловича, а также среда, в которой происходило становление личности ученого.
Артемий Алексеевич Рафалович родился 13 ноября 1816 г. в г. Могилев-на-Днестре на Подолии в обеспеченной еврейской семье. Возможно, его отец, купец I гильдии, принял христианство, во всяком случае, очевидно, что у него крещен был сын Артемий 6. Как известно, вероисповедная принадлежность в России определяла и принадлежность национальную, но еврейское происхождение ‘русского врача’ Рафаловича до известной степени объясняет его внимание к положению еврейской общины и в Одессе, и в арабских странах, тогда как христианские сочинители обычно рассматривали еврейское население в числе маргинальных этнических групп, малодостойных специального описания.
Вскоре после рождения сына семья переезжает в Одессу, торговые дела отца идут успешно, в 1830 г. он основывает торговый дом, который впоследствии займет место в первой пятерке крупнейших одесских фирм, торгующих хлебом 7
Детство Рафаловича, таким образом, протекает в Одессе пушкинского времени, приморском городе, своей этнической пестротой напоминающем средиземноморские порты. Именно эта пестрота привлекла в свое время внимание А. С. Пушкина. В ‘Отрывках из Путешествия Онегина’ читаем:
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса,
Там всё Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
Первыми одесскими градоначальниками были пребывавшие на русской службе испанец адмирал Хосе де Рибас (Осип Михайлович Дерибас), французы Ланжерон и герцог де Ришельё. Только при графе М. С. Воронцове в Одессе несколько укрепляются русские культурные традиции, впрочем, Елизавета Ксаверьевна, жена Воронцова, происходила из польского рода Браницких. Польские аристократы Потоцкие, Ржевусские, Собанские жили в Одессе. Большую колонию, разросшуюся со времени бегства греков из Стамбула в 1821 г., составляли греки (Дестунисы, Палеологи, Стурдза и др., здесь нашла приют и семья Базили), город населяли также немцы, итальянцы, евреи. Французский язык был едва ли не единственным языком общения деловых и аристократических кругов. Достаточно сказать, что первая в Одессе, к тому же коммерческая газета ‘Вестник Южной России’ издавалась здесь (с 1820 г.) на французском языке — ‘Messager de la Russie Meridionale, ou Feuille Commerciale’, попытки же выпустить ее на русском языке не имели успеха: едва набралось пять подписчиков 8. А ‘Новороссийский календарь’ для удовлетворения нужд всех одесских читателей ежегодно публиковал все христианские (православный, католический, армяно-григорианский, реформатский) месяцесловы, а также еврейский и мусульманский календари.
Одесса, ко времени рождения А. А. Рафаловича насчитывавшая всего два десятилетия своей истории (как г. Хаджибей основана в 1794 г., в следующем году переименована в Одессу), интенсивно росла. В 1842 г. Рафалович писал, что она сочетала ‘юный возраст с обширнейшим развитием’ 9. Объявление в 1819 г. города порто-франко дало Одессе преимущества беспошлинной торговли, способствовало экономическому подъему и быстрому увеличению населения (с 5 тыс. в конце XVIII в. до 76,8 тыс. в 1842 г.).
Город имел тесные связи с Европой, что отразилось на его культурной жизни (‘там всё Европой дышит, веет’). В 1810 г. в Одессе открылся театр, и два года спустя здесь начались гастроли итальянской оперы. К 20-м годам XIX столетия город располагал несколькими учебными заведениями, в том числе основанным в 1817 г. герцогом де Ришельё лицеем, первым директором которого был известный в Европе воспитатель аббат-иезуит Николь. (Впоследствии, в 1865 г., Ришельевский лицей был преобразован в Новороссийский университет.) В середине 20-х годов в Одессе был основан историко-археологический музей, несколько позже возникли Одесское общество любителей истории и древностей и Императорское Общество сельского хозяйства Южной России, располагавшие своими печатными органами. Уже в 30-х годах город имел несколько типографий, книжные лавки, городскую библиотеку (открыта в 1829 г.). Среди частных была известна библиотека М. С. Воронцова, в которой В. В. Григорьев обнаружил редкую литературу по Востоку. Не без гордости он сообщал П. С. Савельеву о том, что получил возможность влиять на выбор Воронцовым востоковедной литературы, приобретаемой в Европе 10.
Одесское дворянство было активно вовлечено в хлебную торговлю, что способствовало его большей открытости: во всяком случае, обладателями салонов, устраивавших приемы, были не только аристократические дома (и прежде всего М. С. Воронцова, Потоцких), но и купеческие (в их числе дом Рафаловича) 11.
Одесское общество отличал живой интерес к Востоку, питавшийся соседством с театром русско-турецких военных действий и татарским Крымом, а также контактами с османскими подданными или жителями типа вполне исторической личности ‘корсара в отставке Морали’ либо купцов (I и III гильдии): коммерции советника, владельца большого торгового дома в Галате (христианский квартал в Стамбуле) и судов для средиземноморской торговли грека 3. Захарова 12, а также влиятельного представителя православной общины Антиохии араба Ж. Эдипа 13.
Знала Одесса и бедствия — нищету низших слоев общества, чуму, завозимую с Востока (Одесский карантин был открыт в 1794 г.), народные волнения, еврейские погромы.
(Все сказанное до известной степени объясняет, откуда у Рафаловича, выходца, казалось бы, из провинциального города, рано возникли серьезные интеллектуальные запросы и почему во время своего путешествия по Востоку он сумел довольно легко проникнуть в восточную среду и правильно обрисовать ее образ жизни. Полусредиземноморская Одесса подготовила его к встрече с Востоком.
По словам Григорьева, главного биографа Рафаловича, Артемий Алексеевич получил ‘тщательное домашнее воспитание’. Надо сказать, что он свободно владел французским и немецким языками, беседовал по-итальянски, приобрел знания в древних классических языках, а в Османской империи овладел турецким и арабским. Четырнадцати лет, в июле 1830 г., он поступил в Ришельевский лицей. ‘Окончив здесь полный курс учения, в продолжение которого отличался постоянно способностями, прилежанием и нравственностью, решился он посвятить себя медицине’ 14. Выбор профессии определялся, вероятно, гуманными наклонностями молодого Артемия Алексеевича, его способностью сострадать страждущим, что так отчетливо отражено в его трудах.
Летом 1834 г. Рафалович-отец отправляет сына в Берлин для обучения медицине. В знаменитом университете столицы Пруссии юноша провел восемь семестров, прослушав лекции европейских авторитетов по логике и метафизике, медицинской антропологии, годегетике, физике, химии, минералогии, ботанике, зоологии, остеологии и синдесмологии, анатомии специальной, сравнительной и патологической (с упражнением ‘в анатомических трупоразъятиях’), сравнительной физиологии, токсикологии, фармакологии и фармакопее, рецептологии, патологии, терапии, общей хирургии, анатомии хирургической, костоправству, искусству перевязывания, хирургических операций и повивального дела, по судебной медицине, медицинской полиции, истории медицины.
Этот перечень дает некоторое представление об уровне медицинских знаний эпохи и объясняет наивную, с нашей точки зрения, аргументацию некоторых врачебных постулатов А. А. Рафаловича. Как мы видим, в медицинской подготовке того времени отсутствовали курсы микробиологии и бактериологии, ибо еще не были открыты возбудители болезней, а аускультация и перкуссия — выслушивание и выстукивание — были главными методами диагностики. Артемий Алексеевич имел все основания писать в конце 40-х годов XIX в. о ‘состоянии детства нашей патогении’, т. е. изучения вопросов возникновения и развития болезненных процессов в организме 15.
В берлинских клиниках под руководством известных врачей Рафалович прошел практический курс врачебного обучения и получил степень доктора медицины и хирургии. Завершил он свое образование в терапевтической, хирургической и акушерской клиниках Дерптского университета, что, по словам Григорьева, давало право врачебной практики в России. Тема диссертации на звание доктора называлась ‘De syphilide ejasque curatione antiphlogistica, secundum observations in praxi nosocomials (‘О больных сифилисом и их излечении вплоть до исчезновения признаков воспаления, вторичные наблюдения в ходе госпитальной практики’). В Дерпте Рафалович удостоился степени доктора медицины и акушера 16.
В 1839 г. Рафалович возвращается в Одессу и поступает на государственную службу 17. Прием больных он ведет в собственном доме по Греческой улице (вначале в доме 2, затем 30). Как скажет в некрологе о Рафаловиче Григорьев, преподававший в 40-х годах в Ришельевском лицее и живший в Одессе, ‘любовью к делу, знаниями, довольно счастливыми излечениями (в ‘Херсонских ведомостях’ говорилось, что ‘многих он спас от смерти’ 18. — И. С.) и более всего внимательностью к своим больным и любезностью, которую покойный почитал одним из важных качеств медика, весьма скоро приобрел он себе значительную практику’ 19 Его имя становится известным в Одессе.
Вместе с тем Рафаловича привлекает просветительская и педагогическая деятельность. Он — сторонник преподавания судебной медицины на юридических факультетах и готов бесплатно вести курс на юридическом отделении Ришельевского лицея. При поддержке попечителя Одесского учебного округа Д. М. Княжевича (1788-1842) он обращается в’ марте 1840 г. в Департамент народного просвещения Министерства внутренних дел с запиской ‘О преподавании студентам юридических факультетов медицины судебной’, где доказывает необходимость и возможность такого преподавания для юристов, не имеющих специальных медицинских познаний. В октябре 1840 г. он направляет в этот департамент ‘Программу для руководства при преподавании судебной медицины воспитанникам юридического отделения Ришельевского лицея’. В результате, согласно Положениям Комитета министров от 24 декабря 1840 и 7 января 1841 г., Ришельевскому лицею было разрешено ввести по проекту Рафаловича преподавание судебной медицины 20. Артемий Алексеевич получает кафедру в лицее, должность профессора и право безвозмездно вести свой курс.
Следует заметить, что согласно европейской традиции судебная медицина читалась на медицинских факультетах, где ее слушали и юристы, не имевшие для этого должной подготовки. В России же с 1839 г. специальный курс судебной медицины был впервые введен в Училище правоведения в Петербурге. Благодаря Рафаловчу Ришельевский лицей стал вторым учебным заведением, изменившим традиционному порядку. Выдвигая свой проект, Артемий Алексеевич руководствовался определенными правовыми представлениями, которые он высказал во вступительной лекции ‘О предмете судебной медицины для юриста’, опубликованной затем в ЖМНП (1842, ч. 36, отд. II, с. 60-76). По его мнению, медик не имеет права вмешиваться в ход судебного следствия, его долг — установить причину смерти. На практике же из-за неподготовленности юристов в вопросах судебной медицины решение дела нередко переносится из суда в сферу медицины. И это Артемий Алексеевич расценивал как безусловное зло. В этой же лекции, следуя своим научно-критическим воззрениям, Рафалович предуведомляет слушателей о том, что читаемая им дисциплина — предмет новый, представляющий поле ‘мало еще приготовленное и обработанное’, ибо этот предмет не достиг ‘в практическом приложении своих теорем того совершенства, той достоверности, той определительности и точности, которые мы привыкли встречать в других отраслях человеческих знаний’.
Курс, читаемый Артемием Алексеевичем, начинался с общих сведений об анатомии, физиологии и патологии, и здесь должен был найти применение его талант ученого-популяризатора. Судя же по четкости, ясности и логичности построения вступительной лекции, этим талантом он обладал.
Одновременно с врачебной практикой и преподаванием Рафалович публикует по предложению одесских периодических изданий ряд врачебно-просветительских статей, как-то: ‘О вредном влиянии употребляемых в хозяйстве и при туалете металлических приготовлений’, ‘Об употреблении главнейших наружных лекарств, прописываемых врачами’ 21, ‘О морских одесских купаниях’ 22. В последней работе помимо практических советов о том, как осуществлять в лечебных целях купание, содержатся суждения Рафаловича о литературе: с суровостью едва ли не тургеневского Базарова он обрушивается на вред чтения молодыми девицами романов, не дающих правильного представления о жизни. Вынужденное безделье и столкновение идеалов, сложившихся из подобного чтения, с реальной действительностью — вот главные причины нервных расстройств, ожидающих этих читательниц, полагает Рафалович.
Статьи Рафаловича публикуют и петербургские издания. Так, ЖМВД (1843, ч. 1, с. 325-348) помещает его работу ‘О предубеждении публики против вскрытия мертвых тел в частной медицинской практике’, в которой автор аргументирует свой призыв отказаться от подобной предвзятости ради развития медицинских знаний.
Вскоре Артемий Алексеевич сосредоточивает свое внимание на исследованиях в области социальной гигиены. Серия его статей открывается работой ‘Медико-статистические розыскания о влиянии климата и местности Одессы на здоровье ее жителей’. Он констатирует хорошее природное положение города, благоприятные общественному здоровью принципы его градостроительства (например, широкие, прямые улицы, большие дворы) и неплохие экономические условия (относительно высокая заработная плата занятых в обслуживании хлебной торговли, хорошая пища). При определении же рассматриваемых им демографических показателей за 1841 г. (уровень смертности в целом, по сословиям, полам, вероисповеданиям и т. д.) он делает акцент на социальных причинах высокой детской смертности, малой продолжительности жизни, более высокой смертности среди евреев и т. п. 23.
В последующие два года выходят статьи ‘Новые материалы для медицинской статистики Одессы (за 1842 г.)’ 24 и ‘Движение народонаселения и общественное здоровье в Одессе в 1843 г.’ 25. Теперь Рафалович получает возможность прибегать к сопоставлениям показателей по годам и не ограничиваться только сравнением с данными по Петербургу и европейским городам (а он знаком с европейской литературой вопроса). Ему удается выявлять ошибки в статистических сведениях, впрочем, большинство этих сведений ему приходится добывать самостоятельно по церковным, полицейским и врачебным записям. Рафалович вводит в исследование новые измерения, позволяющие более полно судить о социальных условиях городской жизни: число браков, детей, рожденных в браке и вне его, количество самоубийств, характер несчастных случаев, причины внезапной смерти и т. д. Одним словом, он успешно совершенствуется в своей работе, которую рассматривает как ‘лепту в сокровищницу отечественного самопознания’. Однако Артемий Алексеевич не спешит делать широкие выводы, поскольку отдает себе отчет в том, что наука еще только накапливает данные.
Эти статьи А. А. Рафаловича по-своему уникальны, являясь первым опытом обозрения медицинской статистики по провинциальным городам России. ЖМВД (1843, ч. 1, с. 314-319) поддерживает начинание Рафаловича, публикует результаты его исследования и выражает пожелание, чтобы у Рафаловича нашлись последователи и в других городах России.
Эта сторона деятельности Артемия Алексеевича интересует нас потому, что позволяет представить степень научной подготовки, с которой он приступил к исследованию Востока. И там, на Арабском Востоке, он изучает природные, экономические и социальные условия жизни ‘населений’, намереваясь оценить уровень общественного здоровья. И там он стремится собрать все доступные демографические сведения и благодаря своему опыту более критически, чем его современники, их воспринимает. И там он видит свою задачу в полной фиксации (насколько это возможно) самых разнообразных сведений, что вызывало скуку у части тогдашних его читателей, но сделало его труды по Востоку бесценным историческим источником.
Опубликованные в начале 40-х годов XIX в. работы приносят А. А. Рафаловичу широкое признание. Он, как и О. И. Сенковский, не достигнув еще и 30 лет (впрочем, в ту эпоху зрелость наступала рано), становится членом многих научных обществ в России и за границей: Императорского Общества сельского хозяйства Южной России, Общества русских врачей в С.-Петербурге, Общества киевских врачей, Берлинского медико-хирургического (Гуфлендова) общества, Германского общества врачебной науки в Берлине, Общества для разрабатывания естественных и врачебных наук в Дрездене.
К середине 40-х годов, по замечанию Григорьева, ‘беспокойная деятельность Рафаловича ударилась преимущественно на изучение чумы’ 26. И в этой области Артемий Алексеевич оказался на уровне передовых запросов общественной и научной жизни.
Чума была достаточно животрепещущей темой для Одессы и юга России, переживших за три первых десятилетия XIX в. три губительные эпидемии этой болезни. К началу же 40-х годов вопрос о чуме стал предметом всеевропейского обсуждения: с развитием мирового рынка и пароходного сообщения длительные стоянки судов в карантинах Средиземного и Черного морей наносили заметный ущерб торговле, и в европейском обществе возникло стремление избавиться от стеснительных карантинных мер. Стали создаваться комиссии по изучению карантинного дела и методов обработки ‘зачумленных грузов’. В 1843 г. российское правительство направило в Египет комиссию с целью проведения испытаний действия ‘усиленного тепла’ на зараженные вещи. Заметим, что в комиссию входил директор Одесского карантина А. А. Уманец, который оставил описание медицинского училища в Стамбуле и своего путешествия к синайским святыням, удостоившееся высокой оценки О. И. Сенковского 27.
А. А. Рафалович также начал свою работу с изучения карантинной службы 28, однако знакомство с мировой литературой вопроса привело его к выводу о том, что, прежде чем приступать к реформированию карантинного дела, должны быть решены главные вопросы, касающиеся причин и форм распространения чумы. Между тем в науке не существовало единодушия даже по поводу степени ‘заразительности’, или ‘прилипчивости’, этой болезни. Врачи-лоймографы (лимографы), т. е. специалисты в области чумы, разделились на контагионистов (Рафалович принадлежал к их числу), полагавших, что чума передается через контакт с заболевшим, и антиконтагионистов, считавших, что болезнь не заразна, поскольку заболевали не все, находившиеся в контакте с больным, да и вообще они видели в ней злокачественно протекающую лихорадку или тиф (среди активных антиконтагионистов был французский врач, находившийся на египетской службе, известный Клотбей). Не были достаточно хорошо изучены первоначальные признаки этой болезни, неизвестен инкубационный период. Существовали разногласия и относительно районов (Египет, Сирия или Турция) возникновения и распространения болезни. Неясно было также, через какие товары и предметы личного пользования переносится инфекция.
Надо сказать, что аргументированный, научный ответ на эти вопросы был получен только полстолетия спустя, после открытия в 1894 г. чумной палочки — возбудителя чумы. А в 40-х годах XIX в. врачи строили свои заключения лишь на весьма шаткой эмпирической основе, в частности на том материале, который с таким старанием добывал Рафалович. Впрочем, Артемий Алексеевич это понимал и по возвращении из экспедиции писал: ‘Окончательное приведение в ясность всех спорных о чуме вопросов должно предоставить будущему времени и соединенным стараниям наблюдателей всех образованных наций’ 29.
Но в 1845 г. Артемий Алексеевич был настроен более оптимистично и надеялся на возможность разрешения многих спорных вопросов. Он составил обширную докладную записку и направил ее в Министерство внутренних дел. Часть этой записки (‘Взгляд на важнейшие вопросы, относящиеся до чумы’) была опубликована в ЖМВД (1845, ч. 11, с. 337-374). Результатом деятельности Рафаловича был вызов его в Петербург весной 1845 г., в январе 1846 г. он был переведен из Департамента народного просвещения в Медицинский департамент и назначен старшим членом ученой экспедиции, направляемой на Восток для ‘ближайшего исследования чумы’. Таковы те обстоятельства, которым обязано востоковедение появлением в свет ‘Записок русского врача, отправленного на Восток’, Теперь предоставим слово самому Артемию Алексеевичу:
‘Выехав 2 февраля того же года (1846. — И. С.) из С.-Петербурга, я прибыл 22 марта в Константинополь, где провел четыре месяца с половиною 30, потом посетил Смирну, Сиру,Александрию, Каир и Нижний Египет, обозрел деревни по обеим ветвям Нила, Розет и Дамьят и по возвращении в Каир 14 апреля 1847 г. отправился чрез пустыню Суейского-Перешейка я эль-Ариш в Палестину и Сирию. Тут исследовал я между прочим Газу, Яфу, Иерусалим, Вифлеем, долину Иордана и Мертвое-Море, Назарет, Тивериаду, Хайфу, С. Жан-д’Акр, Сур, Сайду, Бейрут, Триполи, Дамаск, Дейр эль-Камар, Латакие, Александретту, Антиохию, Алеп, Хаму, Хомс и Захле и 8 сентября лрибыл обратно из Сирии в Александрию 31.
Затем 2 октября отправился я вверх по Нилу для изучения местностей, лежащих к югу от Каира: в Среднем и Верхнем Египте и Нижней Нубии обозрел область Фаюм и ее столицу, города Бени-Суэф, Маниэ, Гиргэ, Сиут, Манфалут, Кеннэ, Эснэ, Аосуан, Дер и большую часть деревень по обе стороны Нила, до второго порога сей реки при Уади-Халфе в Нубии.
По окончании этого путешествия, 20 декабря 1847 года, я предпринял поездку сухим путем во внутренность Дельты и Нижний Египет, а потом с разрешения Вашего Высокопревосходительства (министра внутренних дел — И. С.) 30 апреля 1848 года приступил к обозрению северо-западного берега Африки и карантинных учреждений Средиземного моря, на что посвятил шесть месяцев, в продолжение которых посетил Алжир и равнину Митиджи, города Блиду, Деллис, Бужи, Жижелли, Филипвиль, Бону, Тунис, карантины в Мальте, Марсели, Барцелоне, Пальме, Генуе, Равиньяке и Ливорне. Наконец 21 сего ноября прибыл обратно в С.-Петербург после тридцатичетырех-месячного отсутствия’ 32.
Это путешествие было своего рода подвигом ученого: 34 месяца почти непрерывного передвижения на барке, верблюде, верхом на лошади или муле в изнуряющую жару, хамсин, в дождливый сезон, постоянные тщательные наблюдения и ведение дневника, посылка в Петербург пространных отчетов, тотчас же публиковавшихся в ЖМВД 33 и, по словам Григорьева, без промедления перепечатывавшихся в журналах заграничных 34.
Кратковременные передышки наступали только во время пребывания в карантинах, но и там Рафалович занимался приведением в порядок своих записей. Постоянны его контакты с больными: посещение больниц, военных госпиталей, карантинов, лепрозориев, вызовы к заболевшим. Как истинный врач, он не отказывает в помощи, навещая больных и ночью. Он пользуется авторитетом: его приглашают принять участие в консилиуме, собранном ради осмотра правителя Египта Мухаммеда Али, у которого нашли признаки психического расстройства 35.
К счастью для членов врачебной экспедиции, чума не обнаружилась во время их пребывания на Востоке. Хотя Артемий Алексеевич себя не щадил, ставя опыты на собственном организме, ‘Провидение, — писал он, — сохраняло меня от припадков и болезней, угрожающих европейцу, особенно в знойнейшее время года’. Однако два участника экспедиции — штаб-лекарь Коробка и фельдшер Молочков, измученные ‘всевозможными лишениями’, погибли от болезней один на второй, другой на третий год путешествия 36.
Нелегкий труд А. А. Рафаловича увенчался успехом.
Перед отъездом из Египта 17 апреля 1848 г. он выступает с пространным докладом ‘О Нижнем Египте в медицинско-административном отношении’ на Александрийском совете здоровья. Этот доклад был опубликован по-французски в ‘Courrier de Marseille’ 21 июня 1848 г. 37. В выступлении Артемий Алексеевич подводит итоги своим медицинским исследованиям. Он убежден, что только Нижний Египет является районом эндемического возникновения чумы, что этому способствуют неблагоприятные геологические и климатические условия, плохое санитарное состояние края, а главное — крайняя бедность населения. Организм местных жителей, тысячелетиями испытывавших действие всех этих факторов, истощен и склонен к заболеванию чумой. Но самопроизвольное развитие болезни в предрасположенном организме в конечном счете происходит под воздействием еще не выявленных ‘космических явлений’ (солнечного излучения и т. п.).
Эти выводы не могут удовлетворить современного эпидемиолога, но для своего времени они были шагом вперед в изучении вопроса. И Григорьев не слишком преувеличивал, когда писал, что в это время на Рафаловича были обращены ‘глаза всего медицинского мира’ 38.
В представленном министру внутренних дел ‘Кратком отчете о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции’ А. А. Рафалович утверждал, что чума заразна, что болезнь передается через контакты с больным и через его ‘пожитки’, при этом, вопреки мнению Парижской медицинской академии, ‘закупоренные пожитки’ еще долее остаются ‘заразительными’. Инкубационный период у чумы, по Рафаловичу, длится не более восьми-десяти дней, поэтому при обнаружении где-либо болезни карантин должен сохраняться не менее десяти дней, при ее отсутствии — до трех дней. Таковы были практические заключения доктора Рафаловича.
Во время путешествия наблюдения экономической и общественной жизни посещаемых стран неожиданно приобретают для Рафаловича самостоятельное значение. Конечно, Артемий Алексеевич имел неплохую предварительную подготовку, изучив наиболее известные путешествия XVIII — начала XIX в. и труды античных авторов, однако весьма придирчивый в этом отношении О. И. Сенковский не смог упрекнуть Рафаловича в заимствованиях из чужих сочинений, разве что в использовании рассказов европейцев, живших на Востоке.
Таким образом, труды А. А. Рафаловича по Востоку являются вполне оригинальными произведениями. Эти сочинения отличаются широтой охвата материала: они содержат сведения! по ботанике, зоологии, геологии, климатологии, данные об экономической деятельности, особенно сельскохозяйственной культуре населения (возделываемые растения, орудия труда, севооборот, навыки и т. л.), а также демографические заметки и этнографические наблюдения (в частности, в области народной медицины). К материалам Рафаловича мы можем отнестись с немалым доверием, зная добросовестность его естественнонаучных опытов, хорошую ориентированность в статистических данных, привычку подвергать критическому анализу полученные из чужих рук сведения.
Труды Рафаловича имеют и востоковедный, в том числе чисто арабистический, аспект: помимо того, что он сделал попытку составить словарь языка племен Нижней Нубии, он ввел в работу полезный диалектологический арабский материал (ценность которого, правда, частично была оспорена О. И.Сенковским). Он внес свой вклад в формирование русской географической терминологии, пытаясь передать принятые арабские названия в их местном звучании и избегая влияния французской традиции. Маршруты его путешествий, содержащие описание или перечисление не только городов, но и деревень, — источник для изучения арабской исторической географии. Определенный вклад вносят его работы и в развитие исторической демографии. Наконец, они предоставляют историку возможность ввести в описание состояния общества особый критерий — уровень общественного здоровья.
После возвращения на родину деятельность А. А. Рафаловича протекает по двум руслам: он продолжает медицинские занятия, но в равной мере отдает свое время и силы географическим и этнографическим работам.
Спустя месяц после приезда в Петербург, 20 декабря 1848 г. Рафалович завершает свой ‘Краткий отчет о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции’ и подает его в Министерство внутренних дел. Он награжден и оставлен на службе при министерстве. Рафалович работает над пересмотром прежних карантинных уставов и составлением нового, он имеет также поручение привести в порядок свои путевые записи и их издать.
Большим признанием для него становится его включение в члены Медицинского совета — высшего врачебного учреждения России.
26 января 1849 г. А. А. Рафалович избран в действительные члены Русского географического общества, а 2 марта на заседании общества он изложил свои наблюдения относительно этнографии нубийцев, представив при этом на рассмотрение привезенные им предметы их одежды и обихода 39. В ‘Отечественных записках’ выходят упомянутые ‘Этнографические очерки Константинополя’ Рафаловича, в том же году публикуются его критические обзоры географических трудов 40. Для Парижского географического общества он составляет очерк об успехах географической науки в России за 1849 г. Артемий Алексеевич берет на себя и организационные функции и в’ марте 1850 г. становится ‘делопроизводителем’ Этнографического отделения ИРГО. В 1850 г. в свет выходит ‘Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты’ (кн. 1-2) и мы имеем возможность убедиться, сколько бесценных сведений, не вошедших в его ‘Записки русского врача’, хранят дневники Рафаловича. Он еще предполагает издать на французском языке свои медицинские изыскания, а также сравнительный анализ культуры арабов Сирии и Египта.
Книга ‘Путешествие по Нижнему Египту…’ имела отклик в русских журналах, но этот отклик не соответствовал значению труда. Рафалович как бы опередил интересы читающей публики. К огорчениям ранее ‘необстрелянного критикою писателя’ (В. В. Григорьев) присоединились ‘болезненные припадки’: ‘с разрушительной быстротой’ стала прогрессировать обнаружившаяся еще в Берлине чахотка. Со 2 на 3 мая 1851 г. Артемий Алексеевич скончался. Он был похоронен на Волковом кладбище.
В Петербурге у Рафаловича не было близких, и его бумагами распорядились друзья, передав их в Медицинский департамент Министерства внутренних дел. Среди этих бумаг находился и дневник Артемия Алексеевича, написанный на французском языке. К сожалению, еще до 1917 г. из папки А. А. Рафаловича, хранившейся в Архиве Сената и Синода (ныне — ЦГИАЛ), бумаги были изъяты, и, следовательно, их поиск осложнен.

Комментарии

1. Краткий отчет о занятиях на Востоке учено-врачебной экспедиции, посланной от Министерства внутренних дел. Представлен господину министру доктором Рафаловичем. — ЖМВД. 1849, ч. 26, с. 161.
2. Там же, с. 162.
3. [Сенковский. Рец. на:] Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты А. Рафаловича. СПб., 1850. — Библиотека для чтения. 1850, т. 101, ч. 2. Отд. V. Критика, с. 25, 54.
4. Герцен А. И. Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года. — Собрание сочинений в тридцати томах. Т. 7. М., 1956, с. 221.
5. Рафалович Л. А. Взгляд на важнейшие вопросы, относящиеся до чумы. — ЖМВД. 1845, ч. 11, кн. 9, с. 352-353.
6. Г. Геннади пишет о том, что А. А. Рафалович — сын русского купца (Справочный словарь о русских писателях и ученых, умерших в XVIII и XIX столетиях, и список русских книг с 1725 по 1825. Т. 3. М., 1905, с. 238). В. А. Яковлев называет А. А. Рафаловича в числе врачей-евреев (Кое-что об иноплеменниках в истории г. Одессы. Сб. статей. Сост. Л. М. де-Рибас. Одесса, 1894, с. 384). В то же время по своему служебному положению — в феврале 1851 г. Рафалович получил за выслугу лет чин статского советника (иными словами, был в ранге генерала) — он принадлежал к дворянскому сословию.
7. Одесса. 1794-1894. К столетию города. Одесса, 1895, с. 206.
8. Воспоминания протоиерея Матфея Веселовского. — Из прошлого Одессы…, с. 192-193.
9. Рафалович А. А. Медико-статистические розыскания о влиянии климата и местности Одессы на здоровье ее жителей. — Новороссийский календарь на 1843-й год. Одесса, 1842, с. 320.
10. Веселовский И. И. Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам. 1816-1881. СПб., 1887, с. 43.
11. Чижевич Ф. Город Одесса и одесское общество. Воспоминания одесского старожила. — Из прошлого Одессы…, с. 81.
12. Уманец А. Поездка на Синай с приобщением отрывков о Египте и Святой земле. Ч. 2. СПб., 1840, с. 64, АВПР, ф. Посольство в Константинополе, д. 892, л. 242.
13. АВПР, ф. Посольство в Константинополе, д, 780, л. 332.
14. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог]. — Вестник ИРГО на 1851. СПб., 1851, ч. 1, кн. 1, отд. X, с. 73.
15. [Рафалович]. Путешествие по Нижнему Египту… Т. 2, с. 420.
16. В литературе нет полной ясности, где Рафалович защитил диссертацию: В. Григорьев полагает, что защита состоялась в Берлине, Г. Геннади — в Дерпте. Поскольку Рафалович получил звание доктора и в Берлине и в Дерпте, можно полагать, что он дважды защищал свою диссертацию.
17. См.: А. А. Рафалович (некролог). — ЖМНП. 1851, ч. 71, 7-9, отд. VII, с. 97, ‘Новороссийский календарь’ называет имя А. А. Рафаловича в числе служащих врачей, а не ‘вольно-практикующих’. — Новороссийский календарь на 1842-й год. Одесса, 1841, с. 271.
18. Артемий Алексеевич Рафалович. Некролог. — Херсонские губернские ведомости. 1852, Ю, с. 71.
19. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 74.
20. ЦГИАЛ, ф. 733, оп. 78, д. 357, л. 3-12, 21-27
21. Записки Императорского общества сельского хозяйства Южной России. 1841, 3, с. 213-219, 1844, 2, с. 121-141.
22. Новороссийский календарь на 1842-й год, с. 314-325.
23. Рафалович А. Медико-статистические розыскания… — Новороссийский календарь на 1843-й год, с. 319-340.
24. Новороссийский календарь на 1844-й год, с. 361-372.
25. Новороссийский календарь на 1845-й год, с. 323-340.
26. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 74.
27. Уманец А. Медицинское училище в Константинополе (Из путевых записок русского на Востоке в 1842-43 годах). — ЖМВД. 1845, ч. 10, с. 148-160, он же. Поездка на Синай. С приобщением отрывков об Египте и Святой земле. Ч. 1-2. СПб., 1850. Рецензию Сенковского см.: Библиотека для чтения. 1850, т. 101. Отд. V. Критика, с. 1-22.
28. Рафалович А. Одесский центральный карантин. — ЖМВД. 1843, ч. с. 3-48.
29. Краткий отчет о занятиях на Востоке…, с. 163.
30. Обнаружив в Стамбуле детей, заболевших после оспопрививания легкой формой оспы, он продолжил опыты медиков Генуи по выяснению степени нагревания ‘оспенной материи’, необходимой для уничтожения ‘действенности болезни’, — как бы мы теперь сказали, для уничтожения бактерий оспы (Рафалович А. А. Испытание действий усиленной теплоты на коровью оспенную материю, произведенное русским врачом в Константинополе. — ЖМВД. 1846, ч. 15, с. 568-573). Там же, в Стамбуле, он обследовал больницы, участвовал в анатомических вскрытиях, присутствовал на приеме больных в клинике при Галата-Серайской школе, что дало ему материал для любопытных этнографических заметок. См.: Рафалович А. А. Больницы и богоугодные заведения в Константинополе. — ЖМВД. 1846, ч. 15, с. 363-373, он же. Этнографические очерки Константинополя (Из записок русского путешественника). I-II — Отечественные записки. 1849. Отд. II. Науки и художества, т. 63, с. 261-282, т. 67, с. 115-132.
31. Таким образом, он пробыл в Сирии чуть менее пяти месяцев в самый жаркий для нее сезон.
32. Краткий отчет о занятиях на Востоке…, с. 160-161.
33. Записки русского врача, отправленного на Восток (Доктора А. А. Рафаловича).
Александрия (Местоположение и климат, Больничные заведения, Общественное здоровье и болезни). — ЖМВД. 1847, ч. 18, с. 494-519.
Александрийские контагионисты, Прибытие в Каир. — Там же, ч. 19, с. 152-163.
Дельта, Розетт, Дамьят, Образцовые деревни. — Там же, с. 481-507.
Поездка из Каира в Палестину — Эль-Ариш, Газа, Яфа, Иерусалим. — Там же, ч. 20, с. 145-160.
Окрестности Иерусалима, Путь от Иерусалима до Бейрута. — Там же, с. 325-339.
Сирийские карантины. — Там же, с. 506-515.
Поездка из Бейрута в Дамаск чрез Триполи и возвращение из Дамаска в Бейрут чрез Дейр-эль-Камар. — Там же, 1848, ч. 22, с. 426-477.
Поездка из Бейрута в Алеп чрез Латакие и Александретту и возвращение оттуда в Бейрут чрез Хаму, Хемс и Захлэ. — Там же, ч. 23, с. 532-555.
Общие заключения о Сирии и Палестине в отношении их к чуме. — Там же, ч. 24, с. 167-173.
Путешествие из Александрии в Уади-Халфу, до второго нильского порога — Там же, с. 329-349.
Средний и Верхний Египет в административном и медико-полицейском отношении, Путешествие из Каира в Александрию сухим путем чрез внутренние области Дельты. — Там же, 1849, ч. 25, с. 143-167 и 279-315.
Карантины Испании, Посещение Алжирии и Туниса, Карантины сардинские и ливорнские. — Там же, ч. 26, с. 296-303.
34. [В. В. Григорьев.] Русская учено-врачебная экспедиция, отправленная на Восток от Министерства внутренних дел. — Географические известия, выдаваемые от РГО. 1848, вып. 4, с. 96.
35. Там же, с. 111.
36. Краткий отчет о занятиях на Востоке…, с. 161.
37. См.: [Рафалович]. Путешествие по Нижнему Египту… Т. 2, с. 412.
38. Григорьев В. В. А. А. Рафалович [Некролог], с. 76.
39. См.: Географические известия, выдаваемые от РГО. 1849, вып. 2, с. 53. Работа А. А. Рафаловича ‘Этнографические заметки о жителях Нижней Нубии (Из письма В. В. Григорьеву)’ была опубликована в ‘Записках ИРГО’ (1850, кн. 4, с. 168-223). К статье был приложен составленный Рафаловичем Словарь языка барабара.
40. Например: Рафалович А. А. [Ред. на:] 1) Путешествие во внутреннюю Африку Е. Ковалевского. СПб., 1849, ч. 1-2. — Географические известия, выдаваемые от РГО. 1849, вып. 2, с. 101-105, 2) Подробное описание Далмации, выходящее в Заре, доктора Каррара. — Там же, вып. 3, с. 147-150.

РАФАЛОВИЧ А. А.

ЗАПИСКИ РУССКОГО ВРАЧА, ОТПРАВЛЕННОГО НА ВОСТОК

(Доктора А. А. Рафаловича)

[I]

ПОЕЗДКА ИЗ КАИРА В ПАЛЕСТИНУ, ЭЛЬ-АРИШ, ГАЗА, ЯФА И ИЕРУСАЛИМ

Из столицы Египта, этой ‘матери вселенной’, как называют ее Арабы (Омм-эль-дунья), выехал я 2/14 апреля чрез пустыню Суейского-Перешейка 1 на верблюдах. Песчаная степь начинается у самых стен города, но в течение первых двух дней деревни попадаются еще довольно часто благодаря соседству каналов, снабжающих их водою. От Бельбейса, откуда выехал я на третий день поутру, мы взяли направление прямо к С.-В., оставляя влево удобнейшую дорогу чрез Салахиэ, по которой караваны следуют осенью и зимою, но опасную в весеннее время для верблюдов по причине мух, кусающих животных сих до крови и совершенно их изнуряющих. Аравийская цепь гор, идущая к С.-В. и с самого Каира остававшаяся у меня справа, в расстоянии немногих верст ниже Бельбейса, делает крутой поворот к В. и, направляясь к Черному-Морю 2, исчезает из глаз. Рас-эль-Уади, большая деревня с обширными плантациями тутовых деревьев, принадлежащих старому паше 3, находится близ начала древнего канала, идущего от Загазига поперек пустыни к В. в Озеро-Крокодила, и составляет последнее обитаемое место по этому тракту. Берега канала являются в виде узкой зеленой полосы земли среди необозримых песков и засеваются пшеницею и ячменем. Упрекают феллагов 4, занимающихся этим делом, в расположение к воровству. Отсюда да Эль-Apuuia, крайнего города на С.-В. границе Египта, едешь пять дней с половиною чрез пустыню, не встречая больше ни жилищ, ни людей, ни даже птиц и других животных, кроме ящериц, змей, мух и комаров. Первые 7 дней мы имели постоянные В. и С.-В. ветры, освежавшие воздух и продолжавшиеся от 9 часов утра до захожден-ия солнца, и от самого Каира, почти ежедневно, крупные, но непродолжительные дожди, иногда с громом и молниею. Термометр вечером и до восхождения солнца показывал +9о или 10оР., ночи были сыры и ощутительно свеж.и, а около полудня ртуть в иные дни подымалась до 26оР. в тени. На 8-ой день, утром, после дождя с громом при С.-З. ветре этот последний переменил направление, чрез 3. перешел к Ю.-З. и в девятом часу начал носить песок, которого до сих пор никакой другой ветер, как ни дул он сильно, не подымал. Это обстоятельство предвестило мне близкое появление так называемого Хамсина (Хотя Хамсин арабское слово, значащее пятьдесят, но одни Европейцы дают это название описываемому мною ветру. Туземцы называют ото М’рисом), который действительно вскоре стал дуть с неимоверною яростью. Воздух наполнился мелким тонким песком, входившим нам в глаза, рот, нос и уши и проникавшим в сундуки и ящики, закрытые самым тщательным образом, солнце затмилось и как бы потеряло блеск свой, небо приняло красновато-серый цвет, и порывы ветра, сопровождавшиеся сильнейшим визгом и ревом, производили совершенно ощущение, будто он выходил из горячей печи. В этой раскаленной атмосфере путешественника обнимает нестерпимая тоска, кожа горит, но не омочается испариною, пульс становится частым и сжатым, грудь стесняется, рот и горло сохнут а согревшаяся вода не утоляет мучительной жажды. Страшный ветер этот продолжался с одинаковою силою целых шесть, часов, но как дорога моя шла к С.-В., а он дул, как всегда, в Египет с Ю.-З., то мы могли идти вперед, хотя и с большим трудом. Караван, которому он прямо в лицо, должен непременно остановиться и искать убежища за холмом, в овраге и т. п. В три часа пополудни ветер утих, и чрез З.-С.-З. постепенно перешел к С.-З., воздух освежился, и я к вечеру прибыл в Эль-Ариш.
Этот город выстроен на расстоянии 3/4 часа езды от моря, на пространной, но невысокой скале, подымающейся среди песков, и содержит около 1,500 жителей обоего пола. Единств венный промысел их — извоз людей и товаров на верблюдах из Египта в Сирию и обратно. Есть хозяева, владеющие несколькими сотнями верблюдов. Вид Эль-Ариша самый печальный: серые избы среди совершенно голого песка, без следа растительности, без куста, без травки, вода, добываемая из колодцев, солоноватого, неприятного вкуса. На самом морском берегу находится финиковая роща. В зимнее время вода нередких здесь дождей собирается в плоском овраге и вливается в море близ города, этот безъимянный ручей на всех картах рисуется под названием ‘torrent d’Egypt’. Но я едва мог заметить след совершенно высохшего русла, хотя проехал чрез него в начале апреля.
В Эль-Арише находится главный сухопутный карантин 5 Египта против Сирии, пассажиры и товары подвергаются в нем 6-дневному термину 6. Я осмотрел это заведение (если можно дать это название песчаной площади, окруженной веревками) в сопровождении молодого и образованного итальянского врача, доктора де-Гори, служащего при нем. Описание представлю позже, вместе с очерком всех Египетских карантинов.
От Эль-Ариша едешь пустынею еще восемь часов до места, называемого Шейх-Зуэйид, на самой границе Сирии, где степь, покрываясь большею растительностию, а именно тонкою, мелкою травою, теряет вид свой и мало-помалу переходит в удобную землю. Вообще, однако ж, не должно представлять себе под названием Пустыни Суейского-Перешейка совершенно голых, песчаных равнин, без следа растительности, хотя, конечно, таких мест попадается немало. По большей же части песок вообще весьма крупен и покрыт кочками, на коих растет кустарник, несколько прерывающий однообразный цвет поверхности степи. Подле Каира и в продолжение первых трех дней пути являются на этой последней весьма многочисленные кварцевые булыжники разных цветов, дальше они исчезают, но по мере приближения к морю поверхность пустыни становится неровною, волнистою и являются длинные ряды песчаных холмов (dunes) с продолговатыми, острыми кряжами, коих цепи, параллельные между собою, идут все в направлении к В.-С.-В. и действием ветров медленно, но постоянно подвигаются от берега во внутренность перешейка. В некоторых местах пустыми, среди песку и безводия, встречаются рощи финиковых пальм, вероятно, на пунктах, некогда заселенных, такова, например, роща, называемая Нахл-Месайд (.и также Хур-у-Хрир), на расстоянии пяти дней от Каира, где находится около 200 пальм, принадлежащих кочующим бедуинам Бени-Месаид, которые переносятся сюда летом для собирания зрелых фиников. Гораздо больше другая плантация, лежащая от этой на расстоянии каких-нибудь осьми часов, около развалин Гатии. Деревья там расположены полукругом и образуют дугу длиною в несколько верст. Попадаются сверх того в степи колодцы, впрочем, довольно далеко одни от других, вода в них солоновата и едва может быть употребляема людьми, но верблюды, коих вообще поят только чрез каждые 4 или 5 дней, пьют ее охотно. Воздух в степи очень чист, небо почти всегда ясно, горизонт беспределен, и здоровье, несмотря на лишения, в ней скорее поправляется, чем расстроивается, человек чувствует необыкновенную в себе бодрость и хороший аппетит, и пустыня, конечно, составляет естественную преграду перенесению чрез больных людей чумы из одного края в другой вернее всяких карантинов и курений 7
Первое Сирийское местечко, в которое прибываешь на другой день по выезде из Эль-Ариша, это Хан-Юнис. Оно лежит у подошвы невысокого холма ‘и окружено садами, в коих находишь абрикосовые, гранатовые, инжирные, апельсинные, лимонные, тутовые и ореховые деревья, тамариксы 8 и виноград. Пышная растительность, на почве еще довольно песчаной, производит на глаза и душу путешественника, утомленного видом, бесплодной, серой степи, чрез которую он только что прошел,, самое сильное впечатление удовольствия и даже радости. Вскоре к этому чувству присоединяются идеи другого рода: глядя на эти сады, тщательно содержимые и окруженные живыми заборами из cactus opuntia 9, коего огромные, мясистые листья в проезд мой покрыты были желтыми цветами, видя эти поля, засеянные табаком и огурцами и отделенные посредством рвов: и каменных стенок от соседних полей, вы встречаете проявление частной собственности крестьянина, узнаёте скромный удел земледельца, не богатого, но пользующегося лично плодами: трудов своих, и тогда невольно делаете сравнение с Египтом,, где земля и произведения ее, скот и деревья, пот работника к самая жатва, где все, все принадлежит Паше, его сыновьям: и любимцам!
Дома в Хан-Юнисе, как и везде в Сирии, лишенной строевого леса, каменные ‘и покрыты глиною, они больше, чем хижины Египетских деревень, вовсе не похожие на человеческие.: жилища. Не боясь наводнений, жители могли строить их подальше один от другого, тут гораздо более простора, между избами попадаются места пустые или засеянные табаком и луком, улицы шире, и население не носит на себе страшной тамги (клейма, печати. — И. С.) нищеты и неимоверной неопрятности, сопутниц печального порабощения феллага у берегов, Нила.
От Хан-Юниса до Газы пять часов езды. Дорога идет чрез: великолепные, почти необозримые горизонтальные равнины, граничащие к 3. с Средиземным-Морем, окаймленным белыми песчаными холмами, похожими на отвердевшую пену, к В. простирается невысокая цепь гор, покрытых зеленью и составляющих отпрыск гор Иудеи. Хлеб, совершенно созревший, покрывал эти равнины, и местами его уже собирали (12/24 апреля), срезывая весьма близко к колосу длинными узкими серпами, привязанными ремнем к локтю работников. Остающиеся на полях сухие стебли служат кормом для многочисленных стад быков, овец, коз, верблюдов и ослов, пасущихся все вместе в пестром разнообразии под тенью старых смоковниц (sycomorus) 10. Пшеницу и ячмень в Сирии сеют осенью после первых дождей, а собирают в апреле и мае, смотря по местоположению более или менее южному, в средине апреля поля, шедшие в прошлом году под хлеб, засевают кукурузою, кунжутом (sesamum) 11 и хлопчаток) бумагою, собираемыми в исходе лета, после чего поля вновь обращаются под пшеницу. Места невспаханные нашел я покрытыми растением с белыми цветами из рода umbelliferae 12, весьма похожими на daucus 13. Оно занимало огромные пространства, но верблюды, с жадностью поедающие все, что зелено, не дотрагивались до него, они еще менее касаются листьев морокой луковицы (squilla [Scilla] maritima), дико растущей от Хан-Юниса вскрай моря до Бейрута, в чрезвычайном количестве. На иных полях соха вырывает их многие сотни величиною в детскую голову и больше.
На расстоянии часа от Газы дорога идет чрез широкое русло реки, совершенно высохшей в проезд мой, но быстрой и глубокой после зимних дождей, это бывает с большею частью рек в Сирии, находимых на картах: с апреля по октябрь, в течение семи месяцев, в них нет ни капли воды.
Газа, в коей я должен был выдержать двух-суточный карантин, выстроена отчасти на вершине невысокого холма, отчасти на скатах и у подошвы его, в двух верстах от моря, и окружена прекрасными фруктовыми садами и оливковыми рощами. Трудно определить с точностью число жителей в городах Востока, в коих не записывают ни новорожденных, ни браков, а умирающих только кое-как и где население имеет предубеждение против всех переписей вообще. По исчислению карантинного врача в Газе г. Дромена, Француза, число душ обоего пола в верхнем и нижнем городе доходит до 15,000, итог кажется преувеличенным. Дома каменные, с плоскими крышами и часто с куполами над одною или несколькими комнатами. Террасы, как везде в Сирии, окружены перилами из глиняных груб, связанных известью, ревность мужчин и любопытство женщин, действуя совокупно, выдумали это средство скрывать последних от нескромных взоров, позволяя им самим смотреть на .проходящих. Улицы в верхнем городе узки, кривы и довольно неопрятны. Вода, добываемая из ключей у подошвы холма, хороша. Положение города на дороге из Египта в Сирию и обратно поддерживает некоторую торговую деятельность, единственный признак промышленности обнаруживается в приготовлении горшков и больших кувшинов из черноватой глины, последние даже вывозятся в Дамьят. Болезни, встречаемые в Газе, по уверению г. Дромена, сходствуют с недугами, наблюдаемыми в Север нам Египте: необыкновенно часты воспаления глаз и в летнее время — поносы и дисентерии, в это время года нередко попадается также purpura haemorrhagica 14, идиопатическая и симптоматическая, первая вовсе неопасна. Перемежающиеся лихорадки довольно редки, попадаются, наконец, на улицах люди, одержимые проказою (lepra graecorum).
Дорога из Газы в Яфу идет прямо к С., расстояние — около 16 часов. Сначала едешь три часа чрез огромный оливковый лес, очень старый, судя по толщине пней, промежутки между деревьев засеяны пшеницею, крупные колосья которой не уступают египетским количеством и объемом зерен, хотя имеют стебли тоньше и листья уже. Проезжаешь мимо деревень Бейт-Ханун, потом Дейр-Эснет, Херибия и других, выстроенных весьма живописно на возвышенностях, изолированных среди равнины и окруженных фруктовыми садами. Близ Дейр-Эснета — большой каменный мост чрез русло реки, которое я нашел совершенно сухим. Дальше к северу находятся деревни Мегдел, Хамама, среди оливкового леса, Исдуд, выстроенные, подобно всем виденным мною до тех пор деревням, на отдельном коническом холме, деревья с этого места встречаются несколько реже, но грунт земли — тот же легкий, тучный чернозем, как от самого Хан-Юниса. Ийбне (Я тщательно стараюсь передавать как можно вернее произношение арабских названий мест) (названная на картах Ябне), куда я прибыл 17/29 апреля, лежит несколько ближе к морю и красуется на возвышенности среди обширных садов, наполненных не раз исчисленными выше благородными фруктовыми деревьями, к коим должно присовокупить и ceratonia siliqua (caroubier — дерево, дающее рожки) 15, коего я в Египте почти не встречал. Поля прекрасны, словно сады, плодоносие необыкновенное, но от самой Газы попадалась мне саранча, молодая еще, но местами в огромном количестве. Жители жарят ее и едят 16. От деревни Никбебы дорога еще более приближается к морю, и почва становится менее плодоносною или по крайней мере менее обработанною. Дикая ромашка покрывает значительные пространства. Поворотив отсюда к западу, к песчаным холмам, идущим вскрай берега, вы вдруг чувствуете, что воздух свежеет, ветер дует с большею силою, слышите плескание волн, и Яфа, выстроенная на скале из слоеного песчаника амфитеатром, омываемым морем, представляется взору вашему окруженная с сухопутной стороны пышными садами, славными во всей Сирии по отличному качеству апельсинов и лимонов, в них растущих.
В Яфе от 6 ([тыс.] до 7,000 жителей обоего пола, и в том числе, уверяют, около половины Христиан-Сирийцев разных исповеданий. Дома больше, чем в Газе, но улицы также узки, кривы и неопрятны, особенно базары, и вследствие формы скалы, на поверхности коей они проведены, чрезвычайно круты. Местами каменные лестницы ведут с одной к другой, и с приморской стороны плоские террасы переднего, низшего ряда домов служат улицею для заднего, высшего ряда. Город окружен стеною, и близ единственных ворот к Ю.-З. попадается небольшой квартал, состоящий из низких, закопченных землянок, прижатых одна к другой и весьма неопрятных, наружный вид их живо напоминает вам селение Дельты, тут действительно живет колония Египтян, бежавших от угнетений на родине или оставшихся здесь после выступления войск Ибрагим-Паши из Сирии. Они занимаются преимущественно огородничеством, многие из них, узнав, что я прибыл из Каира, окружили меня и стали расспрашивать, более всего занимали их известия о ‘благословенной реке’ (бакр-эл-м’барек) — о Ниле. ‘Не правда ли она хороша? Не правда ли лучше всех рек? Л наводнение было ли достаточно в истекшем году? Мы слышали, что строят мост чрез реку (барраж), не испортят л.и ее этим?’ Меня глубоко тронула привязанность этих несчастных выходцев к родному краю. Торговля Яфы упала вследствие соперничества Бейрута и ныне ограничивается вывозом сырых продуктов, кунжутного семени, деревянного [оливкового] масла, фруктов и мыла, коего тут 12 фабрик, взамен она получает из Египта красный Дамьятский рис.
Болезни в Яфе не представляют ничего особенного. Purpura 17 и тут встречается с характером доброкачественным, как в Газе, проказы нет. Описание приморского карантина, устроенного к Ю., вне городских стен, следует ниже. Около Пасхи 1838 года из Греческого монастыря 18 в Яфе вышла чума, свирепствовавшая потом в городе и в разных местах Палестины. Богомольцы, прибывшие в этот карантин из Адалии 19 и Кипра, умели скрыть тело младенца, умершего от чумы еще до истечения обсервационного термина. Вышед из карантина, они поступили в означенный монастырь, где вскоре двое заболели и умерли, равно как и мать самого игумена. Карантинный врач г. Карлети не узнал болезни, может быть, и не хотел узнать, скомпрометировав себя в ‘лазарете’, и богомольцы поспешили выехать в Иерусалим. При монастыре жил с многочисленным семейством и прислугою наш Вице-Консул г. Мострос. В прежние годы чума не раз завозима была в Яфу богомольцами, но он всегда умел сохранять себя, наблюдая строгий карантин в доме своем и прерывая все сношения с монастырем. В означенном году г. Мострос этого не сделал, надеясь на действия казенного карантина, вскоре заболел и умер двоюродный брат его, потом две служанки-арабки, потом двое детей, в течение 30 дней умерло двенадцать душ в этом доме от чумы с петехиям.и 20, но редко кто с бубоном 21. Тогда несчастный отец, оставшийся с одним сыном, отправился на судне в Смирну, но дорогою умер, неизвестно от горести ли, потому что он все плакал, или от чумы. Сын, ныне служащий при Генеральном Консуле нашем в Бейруте и подтвердивший мне все эти факты, слышанные мною в Яфе, возвратился в этот город, на судно поставили гвардиона 22, который умер от чумы с бубоном. Из монастыря зараза между тем перешла в город, где умерло около 200 душ, а богомольцы завезли ее в Рамле, в Иерусалим и его окрестности, Египетское правительство, получив известие об этом, командировало из Александрии Доктора Грасси в Палестину, и его стараниями удалось прекратить заразу, без сомнения, при содействии усилившегося] летнего жара.
Из Яфы я отправился верхом в Иерусалим, отослав верблюдов, привезших меня из Каира. Расстояние-15 часов езды. Дорога сначала идет к Ю.-З. чрез пространные плодоносные равнины, засеянные ‘пшеницею и ячменем, но лишенные деревьев, за исключением оливковой рощи в 5 или 6 верстах от Яфы, насаженной, как говорят, Готфридом-Бульонским, первым Латинским Королем Св. Града 23. Часа через три приезжаешь в Рамле, расположенную среди садов у подошвы плоской возвышенности. Наружный вид города, в коем немногие пальмы, редкие в этих местах, и белые минареты возвышаются над окружающею их зеленью, красив и живописен, но внутренность, как везде на Востоке, вскоре разрушает приятное впечатление: дома высоки, выстроены из тесаного камня, но неопрятны, улицы узки и кривы. Жителей около 2,500, в том числе много православных Сирийцев. Есть несколько мыльных заводов.
Отсюда дорога идет к В.-С.-В., приближаясь к цепи гор Иудеи, рисовавшихся фиолетовою завесою на горизонте моем от самой Газы. Чем дальше едешь, тем неровнее, волнистее становится поверхность земли, качество ее изменяется, чернозем перемешан с многочисленными обломками серого известняка, отторгнутого зимними потоками с соседних гор, хлеб встречается реже, колосья его тоще, стебли ниже, деревьев вовсе нет, даже в соседстве деревень, мимо которых едешь и в коих избы малы, бедны. Поперек дороги идут невысокие холмы, параллельные между собою и направляющиеся к |Ю. и С., от Атруна и Эмоса (двух посадов, коих имена напоминают великие события Евангелия) 24 она уже решительно в самых горах вьется то направо, то налево, вверх и вниз, по крутым спускам и здесь глубоких оврагов. Со всех сторон вас окружают высокие конические холмы, составленные из серого известняка, коего слои — то горизонтальные, то легко наклоненные в ту или другую сторону с сохранением параллелизма — расположены в виде уступов с подошвы до вершины гор и образуют узкие террасы, из коих иные покрыты тонким слоем наносной земли и засеяны ячменем полосами не шире 10 или 12 футов, на других посажено по нескольку тощих оливковых деревьев, но вообще поверхность и скаты гор здесь совершенно бесплодны, и редко где попадаются клочки сероватого кустарника, между которых торчат выступающие наружу голые края громадных скал, придающие этому печальному пейзажу вид исполинских кладбищ, вся природа носит печать какой-то холодной безнадежности и улетевшей жизни. Деревни здесь попадаются весьма редко и выстроены на едва доступных, крутых вершинах, в соседстве их пастухи, часто с ружьем за спиною, пасут небольшие стада черных коз, примечательных по широким плоским ушам длиною в фут и более. Подле деревни Калони, на дне глубокой долины, есть несколько садов, в коих между прочим нашел я яблони, но это малая точка среди нагроможденных скал. Шесть часов сряду едешь шагом по этим опасным тропинкам, а то коим лошади и мулы, несмотря на привычку и верный шаг, ступают с трудом и удивительною осторожностью, наконец взбираешься на высокую плоскость, легко наклоненную с З. к В. и представляющую на поверхности своей разные виды известковых формаций — от мягкого мела до желто-розового мрамора и туфа, звонкого, как кремень. На краю этой плоскости вдруг является почти четвероугольная масса домов, окруженных высокими зубчатыми стенами и башнями, подъезжаете к воротам — сердце ваше забивается сильнее ‘ быстрее: вы в Иерусалиме!
Я провел 18 дней в Св. Граде в доме Греческого Патриарха, преосвященнейшего Кирилла, гостеприимно открытого для Русских. Изучив в подробности местоположение города и окрестностей, сообщу здесь только то, что непосредственно касается моего предмета.
В Иерусалиме ныне находится от 13 до 14,000 жителей обоего пола, в том числе около 5,000 мусульман, до 6,000 Евреев разных наций, плачущих здесь над развалинами храма своего, коего место занимает состоящий из двух мечетей Херам-Шериф 25. Православных сирийцев — около 1,000, Латинов — не более 4или 500, Армян-Григорианцев — до 150, Абиссинцев и Коптов, имеющих здесь небольшие монастыри и особые престолы в Церкви Св. Гроба, весьма мало — 15 или 20 душ. Улицы чрезвычайно круты, кривы, с утомительною скользкою мостовою и в верхней части города, на Сионской-Горе, пусты и тихи, в нижней же части, где находятся базары и Еврейский квартал, узки, шумны и весьма неопрятны. Очень часто улицы проходят под домами, держащимися над ними верхом посредством низких сводов. Тут среди лавочек с съестными припасами, неспелыми или гнилыми фруктами, огурцами и битыми баранами и около кожевенных заводов, находящихся в центре города, близ самой Церкви Св. Гроба, толпится население тощее, бледное, оборванное, состоящее, подумаешь, только из нищих, если судить по жадности, с которой они просят бакшиша и требуют милостыни. Бедность жителей действительно крайняя, торговой и промышленной деятельности вовсе нет, большая часть христиан живет подаяниями монастырей, Евреи содержатся все суммами, жертвуемыми ежегодно их единоверцами в разных частях света, мусульманское население не богаче.
Вода в Иерусалиме добывается преимущественно из Силоамского-Ключа, у Иосафатовой-Долины, и из колодца, называемого Бир-Эюб, к Ю. от Сионской-Горы. Она хороша, но недостаточна для потребностей населения, поэтому, равно как и по расстоянию, из какого ее приносят в город, она дорога, и жители употребляют воду из цистерн, не всегда чистую и хорошую. Везде в больших домах, при монастырях и т. п. устроены цистерны, которые остаются пустыми после зимы без дождей. Английская больница для Евреев имеет свою цистерну и, несмотря на то, ежегодно покупает на 3,500 пиастров (200 рублей сер.) воды. Недостаток этой последней также не позволяет населению брать холодные и теплые ванны, столь полезные и необходимые для опрятности и здоровья. В древние, библейские времена около города и внутри его находились огромные бассейны и водохранилища, остатки коих сохраняются еще поныне.
В Иерусалиме существует небольшой турецкий госпиталь для двух пехотных батальонов гарнизона, он не представляет ничего примечательного. Любопытнее больница, открытая пять лет тому назад на Сионской-Горе иждивением Лондонского общества ‘для распространения истинного познания Св. Писания между Евреями’. Врач, хирург и провизор — Англичане, аптека очень хороша и получает все медикаменты, простые и сложные, из Лондона. В заведение принимаются только больные из Евреев, 10 железных кроватей в одной зале нижнего яруса назначены для мужчин, для женщин в верхнем этаже устроено 15 кроватей в четырех небольших палатах, отапливаемых зимою железными печками. Постель, белье, посуда весьма хороши и содержатся под надзором мистрис Mac-Gowen, жены больничного врача, с необыкновенною опрятностью. Пища приготовляется с строгим .соблюдением Еврейских обрядов. Сверх больных, поступающих в заведение, ежедневно является туда значительное число приходящих, коим лекарства отпускаются безденежно.
Другое заведение учреждено было Евреями, опасавшимися, чтобы Британская филантропия не скрывала видов прозелитизма. Они устроили больницу, в которую определили врача-еврея, выписанного из Баварии. Убедившись вскоре, что Англичане мало добивались до религиозных убеждений (т. е. интересовались религиозными убеждениями. — И. С.) своих пациентов и что кухня во всей точности соображалась с законами Моисея, Еврейское население постепенно возвратилось в первое, лучше содержимое заведение и оставило второе, пришедшее мало-помалу в упадок.
При Греческом Патриаршем Доме находится врач, воспитанный в Европе, которого, к сожалению, не было при мне в городе, и открыта весьма хорошо устроенная аптека, отпускающая лекарства богомольцам и бедным жителям православным бесплатно.
Подобное учреждение существует при Латино-Католическом Монастыре Св. Сильватора. Один из братьев-францисканов, имеющий некоторые практические врачебные сведения, занимается пользованием больных между своими единоверцами.
Из болезней, наичаще встречаемых в Иерусалиме, одни производятся климатом и местоположением города, другие — вредными обычаями населения, многие, и это большая часть недугов, зависят от бедности, лишений и скудной его жизни. К первым относятся преимущественно простудные, мокротные и ревматические поражения. Иерусалим находится на высокой плоскости, с трех сторон открытой ветрам, и около 3,500 футов над уровнем моря. Дни жарки, но вечера весьма свежи, зимою понижение температуры значительно: вода в открытых бассейнах покрывается тогда к утру порядочною ледяною корою, на которую можно бросить камешек, не разбивая ее, печей в домах нет, нет также и стекол в окнах, топливо дорого, дожди часты. Бедный человек плохо одет, возвращается вечером домой мокрый, голодный, скучный, комнаты холодны и сыры, есть нечего, жена ‘вздыхает, дети жалуются, трудно долго устоять против подобных угнетающих влияний нравственных и физических, коих существование едва подозревается особами высших сословий, живущих среди удобств утонченного комфорта, но размышляющий врач найдет в соединении их источник многочисленнейших болезней! Поносы и дисентерии являются летом вследствие жара и употребления неспелых фруктов, последняя форма желудочных расстройств — нередко с смертельным исходом. Осени свойственны тифозные горячки, нередко тяжкие, с петехиями, но никогда не сопутствуемые опухолями лимфатических наружных желез, они часто оканчиваются неблагополучно, развиваются же из запущенных летних поносов или присоединяются ко всякой другой болезни у людей худосочных, изнуренных скудною пищею и недостатком жизненных удобств. Перемежающиеся лихорадки часты, весною в разных типах периодичности, но доброкачественны и уступают умеренным приемам хинина. Нередка же здесь и purpura haemorrhagica, Доктор Mac-Gowen приписывает причины ее бедности и лишениям разного рода, переносимым низшими классами населения, и видел хорошее действие от внутреннего употребления железных приготовлений. Весьма часты воспаления глаз, зависящие преимущественно от тех же влияний и усиливаемые пренебрежением, простудою, дурным пользованием и т. п. Действительно, в городе попадается много людей слепых, кривых, с пятнами на глазах и пр., но все гораздо меньше, чем в Египте. Сифилис встречается нередко и завозится богомольцами. Между детьми свирепствуют летом поносы, и время от времени эпидемии натуральной оспы, прививание предохранительное мало распространено. Корь и скарлатина встречаются, но не часто.
Достойна посещения также колония одержимых проказою (lepra), они живут в семнадцати небольших избах, выстроенных в один ряд с внутренней стороны городской стены, у так называемых Сионских-Ворот (Баб эл-Нэби Дауд) 26. Я нашел там 24 больных, в том числе 6 женщин, из них многие представили мне совершенно те же расстройства, какие я видел в 1846 году в Скутари 27: потерю оконечных суставов или и целых пальцев, по только на руках, а не на ногах, совершенное разрушение нижней, мясистой части носа или только одного хряща изнутри, у одного мужчины и у одной женщины разрушение роговой оболочки обоих глаз, у другого молодого мужчины руки, до плеча, и голени покрыты были бугорками, отчасти изъязвленными и кожа между них и вообще на оконечностях была совершенно нечувствительна, у большей части, наконец, характеристический осиплый голос. Были, однако ж, и формы, которых я в Константинополе не встречал. В этой колонии живут Христиане и Мусульмане вместе, и весьма мирно, но до Ибрагим-Паши первые занимали хижины в противоположной части города у Дамасских Ворот (Баб эл-Амуд) 28. Всеми ими ныне управляет староста (шейх), одержимый сам проказою, равно как и жена его, малолетний ребенок, которого последняя кормит грудью, совершенно здоров. Христиане живут милостынею, собираемою в городе, и хлебом, который раздается им каждую субботу из монастырей, мусульмане прежде пользовались доходами мечети в Хевроне, но ныне, уже 4[-й] год, лишены их. В эту колонию больные поступают отчасти из самого Иерусалима, отчасти из Газы и Наплуза, где я впоследствии видел многих одержимых проказою. Болезнь эта, по мнению Доктора Mac-Gowen, не прилипчива, но переходит наследственно, развиваясь, однако ж, не раньше 14 и 15-летнего возраста.

[II]

ОКРЕСТНОСТИ ИЕРУСАЛИМА, ПУТЬ ОТ ИЕРУСАЛИМА ДО БЕЙРУТА

Частые экскурсии позволили мне точнее изучить топографию окрестностей Иерусалима. В шести часах от него к В.-С.-В. находится Иерихон — на обширной равнине, простирающейся на длине с лишком двух географических градусов (от 31о до 33о С. Ш), от севера к югу, между горами Иудеи, которые здесь раздаются направо и налево и образуют долину Иордана, от северной оконечности озера Тивериады до южного предела Мертвого-Моря. Едешь беспрестанно между и поперек холмов той же формации, столь же крутых и голых, как и по ту сторону Иерусалима. Они все выходят по три из общей цепи гор, образующих с Ю. к С. как бы спинной хребет Сирии, и в виде ребер направляются к В. и С.-В. отдельными кряжами, следующими один за другим в небольшом расстоянии, окончания их в Иорданской-Долине похожи на мыси [мысы?]. Долина эта около Иерихона весьма широка и вовсе не обработана, но не совсем лишена растительности: два вида растений встречаются даже в большом изобилии: дерево, называемое в Египте юбах, а здесь дум 29 или сыдри, коего плод похож на вишню, но неприятен, другое растение поменьше, с серовато-зелеными листьями и фиолетовыми цветами, которые я нашел на кем вместе со спелыми фруктами. Листья и стебли покрыты острыми колючками, цветы-совершенно похожи на цветки Dulcamarae 30, а плод величиною в крупную сливу Reine-Claude, красивой формы и приятного ярко-желтого цвета, под твердою кожею находится густой зеленоватый сок, горький к весьма едкий, и многие плоские зерна, прикрепленные к вертикальным перестенкам. Это, очевидно, растение из рода Solaneae [Solarium] (к которому принадлежит табак, картофель, стручковый перец, белена и многие другие) 31, но Гассельквист 32 неправильно назвал его Solarium Melongena 33 Некоторые путешественники принимают описанные мною выше плоды его за яблоко Мертвого-Моря, наполненное золою, о коем говорят древние писатели. На расстояниь часа пути от Иерихона к С.-З. находится ключ, дающий в изобилии хорошую воду, туземцы называют его ‘царским источником’ (Айн эл-Султан). Иордан — в двух часах дальше к востоку. Во время моего посещения ширина этой речки не превышала 30 или 35 футов, но глубина ее и быстрота течения значительны, вода мутна и несколько солоновата. Равнина в непосредственном соседстве Иордана — совершенно бесплодная, ровная, песчаная площадь, но самые берега, круто опускающиеся к поверхности воды, окаймлены густою, сочною, зеленою бахромою из верб, тамарисков и некоторых других деревьев, около коих вьется плющ широкими фестонами. Эти растения по обоим берегам Иордана образуют полосу не шире 2 или 3 футов, но провожают его по всему течению вверх и вниз, сколько глазом различать можно. Исследование всех этих мест трудно и опасно по причине кочующих Бедуинов, и нельзя выехать из Иерусалима по этому направлению, не взяв конвоя из 10 или 15 вооруженных ружьями Арабов.
Мертвое-Море составляет обширное продолговатое озеро, окаймленное с В. и З. упомянутою выше раздвоившеюся цепью гор, которые с восточной стороны выше, круче и представляют один беспрерывный кряж, идущий с Ю. к С. и рисующийся на горизонте почти прямою линиею без выемок и выдающихся вершин. Характер каменных формаций делается тут более волканическим, оставаясь преимущественно нептуническим 34 на западном берегу озера, хотя и тут попадаются между горизонтальными пластами серого известняка слои, торчащие вверх вертикально и по темно-бурому цвету как (будто обожженные, эти последние скалы расположены неправильными, концентрическими полукругами или скорее бочкообразными дугами, простирающимися нередко от одного холма к другому и третьему, несмотря на разделяющие их долины. Пещер здесь, как и везде вокруг Иерусалима, в горах чрезвычайно много. Над озером обыкновенно целый день стоит легкий белый туман, но вид его берегов, поверхности и волн не производит того впечатления страшной мертвенности природы, о коей говорят путешественники, нигде не нашел я тех зловонных сернистых испарений, того пожирающего налета едкой соли, тех плавучих масс отвердевшей нефти, о коих читал в книгах. Конечно, растительности вокруг озера весьма мало, но есть камыш salsolae 35, мелкие тамариксы и прочие кустарники, растущие на самых берегах.
В нескольких верстах от Эль-Ариша, между им и озером Бардуилом, я проехал чрез равнины, несравненно печальнейшие и точно покрытые на расстоянии двух, трех часов непрерывным слоем соли, хрустящим, как снег под ногами, я напрасно искал следов последней вокруг Мертвого-Моря. Поверхность его является ясною, светло-лазуревою равниною, вода у берегов прозрачна, как хрусталь, и тихо плещет и пенится по округленным кускам базальта и лавы, покрывающим их, рыбы я не видел, раковин весьма мало, но собрал-таки несколько штук одной и той же породы. Наружным видом вода не отличается от обыкновенной морской, но на вкус она действительно нестерпимо солона и едка, горит на языке и, попавшись в глаза, крепко щиплет. По некоторым разложениям в ней до 40 разных солей, и, купаясь в озере, я мог убедиться в справедливости замечания Плиния, ‘что трудно погрузиться на дно и что, не умея плавать, человек остается на поверхности воды’ 36 вследствие значительной удельной тяжести ее. Долина Мертвого-Моря — до 130 футов ниже уровня морского, и этим можно объяснить нестерпимый жар, который я заметил как тут, так и впоследствии у берегов озера Тивериады. В 11 часов утра термометр мой показывал у Мертвого-Моря на солнце 40о Реомюра (23 апреля/5 мая), ствол лежавшего подле меня ружья был словно раскален, так что нельзя было до него дотронуться.
От Мертвого-Моря до Вифлеема — около шести часов езды, в соседстве сего города, находящегося в б верстах к югу от Иерусалима, качество почвы несколько улучшается, скаты холмов округляются, слой удобной земли на них становится толще, и труды земледельца щедрее вознаграждаются природою, хлеб на полях хорош, в долинах являются сады с инжирными, гранатовыми и оливковыми деревьями и виноградными лозами. Вифлеем (Бейт-Лахм у Арабов) выстроен на вершине высокого, крутого холма и заключает в себе до 2,500 жителей, по большей части христиан, занимающихся земледелием и еще более приготовлением четок, перламутровых крестов, раковин с резьбою и т. п., покупаемых ежегодно в значительном количестве богомольцами. Несмотря на эту довольно прибыльную отрасль промышленности, Вифлеемиты все нищенствуют, наружный вид их беден, дома высоки, но неопрятны, равно как и самые улицы, узкие и кривые.
Я выехал из Иерусалима 6/18 мая, продолжая изучение края, лежащего к северу в направлении Бейрута. Первые несколько часов бесплодный характер пейзажа не изменяется: едешь вдоль самого главного кряжа гор между скал, в коих высечены гробницы древних Иудеев. Почва земли совершенно каменистая, там, где соха с трудом раздирает поверхность ее, в полях, засеянных пшеницею и ячменем, земля цвета темно-коричневого, похожего на испанский нюхательный табак. Деревья попадаются редко, это оливковые и тощие инжирные, коих пни тотчас над поверхностью земли разделяются на ветви, а корни расползаются во все направления на расстояние многих сажен, ища питательных соков. За деревнею Бир, получившею это название (бир по-арабски значит ‘колодец’) от ключа, дающего в изобилии хорошую воду, столь драгоценную и редкую в этом крае, качество почвы начинает постепенно улучшаться: края скалистых уступов скрываются под зеленым растительным ковром, скаты гор опушаются до самой вершины, а подошвы их расступаются, оставляя в промежутках долины, становящиеся шире и плодоноснее по мере удаления от Иерусалима, пни деревьев толстеют, хлеб растет выше, обильнее и тучнее. Население не столь редко, порода людей красивее, и — что достойно внимания — у всех женщин, старых и молодых, работающих на .полях или носящих воду из колодцев, является встреченный мною отсюда сплошь до Бейрута особый головной убор, состоящий из значительного количества серебряных монет, поставленных ребром и окружающих вое лицо — от темени до подбородка. Этот обычай, вредный в том отношении, что он обращает в мертвый капитал огромную массу звонкой монеты, доказывает, с другой стороны, умножение способов и достояния земледельцев.
Деревня Сельвад находится верстах в семи от Бира, она очень велика, выстроена на вершине крутой возвышенности и окружена обширными фруктовыми садами, подобное же положение имеют деревни Сынджил, Лебан и некоторые другие, мимо которых я проехал на другой день. Жители известны по беспокойному характеру своему. Примечательно, что почти все деревни в Сирии устроены в стороне и подальше от больших дорог. Частые войны и притеснения губернаторов сделали население недоверчивым, и в каждой деревне оно старается совершенно изолировать себя от соседних. От Хан-Лэбана плодоносные и тщательно обработанные долины делаются гораздо обширнее, одна, длиною в 10 верст, шириною в 1 или 1 1/2 и окруженная холмами, покрытыми оливковыми деревьями, простирается почти до самых ворот Наплуза, в библейские времена столицы Самарии 37.
Город Наплуз окружен прекрасным оливковым лесом, и окрестности его отличаются во всей Палестине ‘изобилием ключевой воды, проведенной во все улицы города и в соседние сады и поля, в каменных желобах, поддерживаемых арками. Наплуз, коего жители славятся своим буйством и религиозным фанатизмом, не различествует, впрочем, по внутреннему устройству от прочих городов Сирии. Высокие каменные дома, без окон на улицу и похожие на тюрьмы, идут вдоль улиц, узких и кривых, базары крыты сверху и весьма неопрятны и тесны. Население, почти все мусульманское (христиан не более ста, и столько же Самаританцев — последний остаток древних соперников иудаизма) 38, обратило на себя внимание мое по правильности физиономий, тонким и приятным чертам лица, особенно у женщин и у детей, весьма некрасивых в Иерусалиме, Вифлееме и проч. В двух часах к С.-З. от Наплуза находится Севастия в живописном положении, грунт земли делается весьма плодоносным, растительность богата, стада коз гораздо многочисленнее, и вместе с ними встречаются овцы с огромными курдюками, коих я, однако ж, нигде здесь не видал привязанными, по тяжести, к маленьким тележкам, описываемым некоторыми путешественниками. Является также порода бурых быков и коров, мелкая, но крепкая и весьма красивая, несмотря на малость рогов, едва заметных и длиною не более 3 или 4 дюймов. Около Севастии и везде в соседстве население было в полном восстании против нового Иерусалимского Паши: крестьяне, как мусульмане, так и христиане, вооруженные длинными арабскими ружьями, толпились вокруг деревень м особенными криками вызывали соседей на войну и на бой. Около деревень Бурка, Джебба, Санур, лежащих на горах в небольшом расстоянии одна от другой, почва делается превосходною и качеством едва уступает чернозему тучных Газских равнин. Местечко Дженин выстроено в долине на берегу небольшого пруда, первого виденного мною до сих пор в Сирии. Оно окружено оливковыми деревьями, между коих стоит несколько финиковых пальм. Отсюда начинается долина, идущая от Ю. к С. и окруженная с З. и с В. невысокими цепями холмов, горизонтальная плоскость эта, имеющая до 35 верст в длину и от 3 до 4 в ширину, представляет на всем протяжении своем один беспрерывный пласт чернозема, весь от одного конца до другого засеянный великолепною пшеницею. На этой равнине, столь знаменитой в древности под названием Эздрелонской, деревьев вовсе нет и воды чрезвычайно мало, мучимый лихорадочною жаждою, я останавливался у колодцев, встречаемых вдоль дороги: они были или совершенно высохши, или содержали на дне немного мутной, теплой, солоноватой воды, над которою жужжали рои пчел и мух. После шести часов пути вдоль этой равнины и посетив деревни Зраин и Фули, я подъехал к цепи холмов, направленных с В. к З., у подошвы коих равнина оканчивается. Справа видите полукруглую вершину высокой горы, изолированной от соседних, на которые она с гордостью смотрит: это Фавор, у Арабов Гебел-Тор.
С трудом взобравшись на вершину упомянутой цепи холмов по чрезвычайно крутым и опасным тропинкам, видишь у ног своих местечко Назарет, выстроенное частью в долине, частью на скатах этих холмов, состоящих здесь преимущественно из белого известняка. Оно окружено садами и заключает в себе до 3,000 жителей разных исповеданий, улицы в нем шире и опрятнее, и население имеет вид довольства и зажиточности, приятным образом вас поражающий. Взошед на другой день на вершину Фавора, имеющего, говорят, от 4 до 500 сажен вышины и покрытого, как и соседние холмы, дубом, хорошо растущим здесь, я отправился потом на С.-В. чрез долины, мало возделываемые, и среди шатров кочующих Бедуинов к местечку Табариэ (древней Тивериаде). Все поля в окружности на расстоянии многих верст покрыты многочисленными обломками черной лавы и базальта, воды по этому тракту мало.
Табариэ выстроено на берегу озера того же имени 39, омывающего стены, коими город окружен. Землетрясение 1837 года совершенно разрушило его, и ныне дома медленно подымаются из развалин. Жителей в нем около 1,200, в том числе половина Евреев из Польши, Германии и проч., живущих в крайней бедности, без торговли и промышленности. Вода в озере пресна и изобилует рыбою, волканический характер берегов его здесь весьма ясно выражается и подтверждается еще горячими серными ключами, находящимися в немногих шагах от берега, около трех верст выше города к югу. Воды их славились уже в древности против ревматизма и ломоты, но по недостатку удобств к ним прибегают только жители Табариэ. Жар в этой долине, где я переночевал, нестерпимый.
Из Табариэ в Назарет возвратился я по другой дороге, более прямой и ровной, и, оставляя Фавор влево, ехал среди хорошо возделываемых полей чрез деревни Куфр-Кана, Лубия, Рэне, изобилующие хорошею ключевою водою. На другой день я отправился к горе Кармелю, находящейся в шести часах к З.-С.-З. от Назарета. Дорога сначала целый час вьется между крутых спусков и по скалистым скатам холмов, но потом идет вдоль прекрасной, плодоносной равнины, называемой у туземцев Самуни. Она простирается на 12 верст или больше от В. к З. и вся была засеяна пшеницею-арнауткою, я сорвал несколько колосьев без выбора и в каждом нашел от 40 до 45 крупных зерен. К С.-З. эта равнина пересекается невысокою цепью холмов, обросших дубами и оливковыми деревьями. Переехав поперек этой цепи, в овраге, называемом Уади-эл-Абхарие, выходишь на другую равнину, гораздо обширнее, граничащую к З. с Средиземиым-Морем и окруженную с прочих сторон дугою гор, которой южная оконечность, выдающаяся в море, называется Кармелем, а северная находится на расстоянии шести часов от сего последнего и по причине белых как снег отвесных стен ее, омываемых волнами, получила название Белого-Мыса (Сар blanc французских карт). К северу от Кармеля и начиная почти с самой подошвы его море образовало огромную выемку в долине, идущую к С.-В. и потом, округляясь пространною бухтою, оканчивающуюся на половине расстояния между Кармелем и Белым-Мысом. В этом месте обширная, но невысокая скала выступает .плоским мысом в море, на поверхности ее выстроен С. Жан-д’Акр.
На Кармель взбираешься по крутому скату на северной стороне его, проехав чрез местечко Хайфа (В Хайфе, древней Порфирии, родился император Константин Порфирогенет 40 ), выстроенное на берегу моря и содержащее около 1,500 жителей, окрестности его украшены садами, в коих меня поразило необыкновенное разнообразие фруктовых деревьев, тут находятся многие источники, но вода в них солоновата. Подле деревни Эль-Шейн, — плантация тутовых деревьев, а недалеко от морского берега — небольшая финиковая роща. На Кармеле находится прекрасно устроенный странноприимный дом отцов босых Кармелитов 41, с необыкновенным и щедрым гостеприимством открытый для всех путешественников, без различия нации и вероисповедания. Отсюда отправился я в направлении к Ю. вдоль морского берега и посетил Атлит, выстроенный на развалинах прежнего укрепленного Кастель-Пелегрино, потом деревни Сарфенд и Куфр-Лам, местечко Тантуру и обширные развалины Кесарей, расстояние этой последней от Кармели — около 35 верст, едешь вдоль берега пo равнине малообработанной и земле, перемешанной с песком и местами засеянной кукурузою, огурцами, тыквами и пшеницею в небольшом количестве. К востоку простирается цепь невысоких холмов, отделяющих эту равнину от Эздрелонской, мною выше описанной.
Недалеко от Кесарей течет к С. в море речка Зарга, неширокая и неглубокая, но первая в Сирии, в русле которой я нашел воду, разумеется за исключением Иордана. Возвратившись потом на Кармель и выехав оттуда в С. Жан-д’Акр, я на дороге в этот последний переехал вброд чрез две другие речки: первая находится в 20 минутах к С. от Хайфы и довольно быстра и широка, туземцы называют ее Моата, другая течет у самых сухопутных ворот Акра и называется Наамейн (Полагают, что эта речка — древний Belus, на берегу которого случай открыл Финикиянам приготовление стекла), обе вливаются в Акрскую бухту. Берега последней, имеющей с лишком 12 верст в окружности, покрыты грецкою губкою, отторгаемою морем с подводных скал, и спинною костью каракатиц (ossa sepiae), сверх того волны беспрестанно прибивают к берегу и оставляют на песке крупную живую рыбу, которая вскоре, как бы опомнившись, спять устремляется в море. Ее ловят мало, и только для ограниченного ежедневного потребления жителей, высокая ^пошлина на соль, которую этот край получает из Египта (око 42 в три фунта стоит 1,5 пиастра = 30 копейкам медью), не дает рыбному промыслу развиться.
В С. Жан-д’Акре около 6,000 жителей обоего пола, и в том числе до 1,500 христиан, преимущественно Сирийцев православных. Состязание Бейрута, местопребывания генерал-губернатора Сирии и Европейских дипломатических агентов и главных консулов, разорило торговлю Акра. Обширные крытые базары, выстроенные в нем в конце прошлого века известным Джэззар-Пашою 43, ныне пусты, и лавки заперты, красивая мечеть, его же постройки, простреляна Английскими ядрами во время последней осады 44, рейд, опасный для судов по причине скалистого дна морского, которое режет канаты, опустел, и только по окончании жатв в этой части Сирии является несколько кораблей, вывозящих сырые продукты. Промышленности нет, население обеднело, улицы узки и неопрятны, многие дома, разоренные бомбардировкою, не отстраиваются вновь, одно только сохранилось из прежней эпохи, более цветущей, — это фонтаны, в которые вода проведена в изобилии с холмов, находящихся в значительном расстоянии от города к северу.
В Акре существует военный госпиталь, а котором во время моего посещения было не более тридцати больных, но есть помещение на 300 кроватей. Большие, просторные залы в два параллельные ряда окружают с четырех сторон прекрасный садик с финиковыми пальмами, инжирными и тутовыми деревьями, цветами и бассейном с водою, находящимися в верхнем этаже большого каменного строения: тут прежде находился харем Джеззара, и это место, конечно, самое приятное в целом городе, соответствует нашим понятиям, обыкновенно преувеличенным, о пребывании восточных красавиц, столь прозаических в других отношениях. Госпиталем семь лет заведовал неаполитанец доктор Мауро, бывший уже в Морее с Ибрагим-Пашою 45. По наблюдениям этого врача, самая частая в Акре болезнь — перемежающиеся лихорадки, приписываемые им прудам, образующимся к В. в соседстве города вследствие весенних разливов речки Наамёйн. Характер их вообще доброкачественный, хотя попадаются и febres perniciosae 46, летом царствуют поносы и дисентерия, причиняемые употреблением неспелых фруктов. Гарнизон поэтому летом выступает в горы, и командиры строго смотрят за неупотреблением солдатами сырых плодов. Есть тифозные горячки, но не тяжкие и не часто, проказы нет, легочная чахотка редка, сифилис попадается, несмотря на удаление из города новым Пашою всех непотребных женщин. Жители вообще чрезвычайно редко, и то только в случаях отчаянных, сделавшихся неизлечимыми, прибегают к совету врача, обыкновенно же вверяются пользованию эмпириков из туземцев. Вольной аптеки в городе нет.
В 1841 году в нем свирепствовала чума, завезенная из Египта, и, по мнению г. Мауро, эта зараза никогда не является иначе, как пришед снаружи. Я остановился в Акре в латино-католическом монастыре в надежде найти какие-нибудь документы насчет чумы, в 1828 году появившейся в нем между монахами, после открытия ящика с пожитками, который оставался два года в кладовой. Но архивы монастыря сгорели во время последних войн, из прежних монахов не осталось ни одного, и нынешний настоятель знал этот факт только понаслышке, он подтвердил мне, впрочем, подробности, которые сообщил мне католический епископ Monsignore Guasto в Каире, как я уже о том говорил 47. В означенном году пять монахов и один служитель умерли от чумы после неосторожного открытия ящика.
Непосредственные окрестности С. Жан-д’Акра плоски и некрасивы, садов и деревьев вовсе нет, кроме как на даче прежнего губернатора Абдаллах-Паши, некогда прекрасной, после пришедшей в упадок, но где я еще нашел бананы, не встречающиеся в других частях Сирии, кроме Сайды 48. Долина, простирающаяся к С. от города до самого Белого-Мыса, на протяжении каких-нибудь 15 верст, хорошо возделывается, и около деревень Эсмериэ, Мэншиэ, Зиб находятся обширные плантации фруктовых и в особенности тутовых деревьев, умножающихся по мере приближения к Бейруту и Ливану. Между Мэншиэ и Акром встречаешь четыре огромных водопровода на арках, снабжающих этот последний хорошею водою из ключей, находящихся в десяти верстах от города. Вообще эта долина изобилует водою до самого Сура, я назову только источники Айн эль-мышерфи — у подошвы Белого-Мыса, Накура и Искандерун — к С. от него и славные водохранилища при деревне Рас-эл-айн — в 3 или 4 верстах от Сура. Эти бассейны глубиною в 50 и более футов устроены Финикиянами и составляют чрезвычайно смелое и во всех отношениях весьма примечательное гидравлическое сооружение, народ называет их ‘цистернами Соломона’ — биркет-Сулейман.
Сур (древний Тир Финикийский) 49 выстроен на небольшом острове, который Александр-Македонский соединил с берегом посредством плотины во время осады им города, плотина эта ныне действием волн, бросающих на нее песок в течение 20 столетий, обращена в широкий перешеек. Местечко Сур занимает только часть .поверхности острова, и лишь весьма немногие развалины, остатки древнего порта и обломки колонн, свидетельствуют о прежней славе и богатстве Тира. Жителей в нем около 2,500, половина — Христиане-Марониты 50, другая половина — Арабы-Метауали из секты Шиитов 51. Торговля незначительна и производится вся с Египтом, туда вывозят табак простого качества и весьма крепкий, растущий в окрестностях Сура и известный под названием сури (за три фунта на месте платят от SO до 100 коп. медью), в хорошие годы его отправляли до 1,000 кантаров 52, или 300 тысяч фунтов. Другая статья отпускной торговли — это жернова из черной ноздреватой лавы, привозимые Бедуинами из Хаурана. За жернов в Суре, смотря по величине и качеству камня, платят от 150 до 400 пиастров (от 30 до 80 руб. асс.), в Египет ежегодно отправляют от 800 до 1,000 жерновов. Вывозят еще немного древесного угля, приготовляемого крестьянами в горах (за кантар платят 30 пиастров), немного козьего сыра и кислого молока в Акр и Сайду. Часть жителей занимается рыбною ловлею. (Внутренний вид местечка, улиц и базаров не отличается ничем от того, что я видел в других городах Сирии.
От Сура до Сайды шесть часов с половиною езды. Дорога идет вскрай морского берега, усеянного тесаными камнями, обломками мрамора, базальтовых колонн и подобными остатками исчезших городов. В расстоянии часа с четвертью к северу от Сура проезжаешь по каменному мосту через речку Хозмиэ, не широкую, но чистую, как хрусталь, и никогда не высыхающую, то же самое можно сказать о речке Абу-эл-Эсуад, находящейся в трех верстах ниже, и о Нахр-эл-Заххрани, текущей недалеко от Саиды. Речки эти, как и все виденные мною от самой Кесарей, вьются чрез лавророзовые кусты (Nerium Oleander), которые в проезд мой покрыты были красивыми цветами. Меня поразило, что стада коз и овец, пасущихся у берегов этих речек, никогда не дотрагиваются до листьев или цветков олеандра. Проехав потом чрез русла широких высохших ручьев, поворачиваешь налево, оставляя к югу невысокий холм, увенчанный цитаделью, и среди пышных садов и тутовых плантаций, обильно снабжаемых водою из речки Аулы, въезжаешь в Сайду.
Сайда (древний Сидон) 53 выстроена на северной оконечности пространной бухты, у самого морского берега, и образует равносторонний треугольник, коего основание идет с З. к В., от моря к подошве холма, а вершина обращена к северу. К С.-В. находится упомянутый холм с полуразвалившимся укреплением, у подошвы его раскинут город в живописном положении, как все города Востока. Пробегая внутренность его, находишь улицы, узкие, кривые, темные, проходящие нередко под домами, держащимися верхом поперек их, и содержимые еще гораздо неопрятнее, чем в других местах Сирии. Мусульманское кладбище находится у самой городской стены, к северу, с надветренной стороны. Жителей в Сайде от б до 7,000, и в том числе до 1,500 христиан, как сказывал мне Греко-Католический Саидский Епископ. Торговля, особенно сырым шелком и еще более шелковыми снурками и позументами, в упадке с тех пор, как новый костюм ‘стамбули‘, похожий на наш европейский, стал заменять в Турции и в Египте прежний костюм нызами.
Сайда окружена садами, известными во всей Сирии по отличному качеству растущих в них фруктов, абрикосов, винограду и других, созревающих к тому [же] здесь гораздо раньше, чем в местах, лежащих ближе к югу, например чем в Суре или Акре. Я имел случай видеть здесь бананы (говорю о растении, а не о плоде) выше и пышнее, чем в самом Египте. Климат Сайды приятный и весьма здоровый, по уверению врача г. Гальярдо, француза, проживающего в ней осьмой год. Болезней вообще мало, несмотря на изобилие воды в окрестностях города, перемежающиеся лихорадки весьма редки, часты только летние поносы, зависящие и тут от совокупного действия солнечного жара и употребления неспелых фруктов. Встречаются тифозные горячки, но не тяжкие. Доктор Гальярдо служит при находящемся здесь военном госпитале, он единственный врач-европеец в городе, в котором вольной аптеки нет, жители ищут его помощи обыкновенно тогда, когда помочь больному уже невозможно.
По уверению этого медика, легочная чахотка и страдания сердца в Сайде не совсем редки, особенно между женщинами и девицами. Он приписывает это общему у мусульман обыкновению мыть нижнюю часть таза, промежность и пр. холодною водою после каждого испражнения, чем нередко останавливается течение месячных кровей, для открытия их прибегают тогда к сильным драстическим (слабительным. — И. С.) средствам, которые усиливают зло, вместо того чтобы поправить его, раздражают матку, производят хлоротичеекое состояние и последовательно легочную чахотку и поражения центров кругообращения. Военный госпиталь находится на морском берегу и помещен в третьем ярусе большого четырехстороннего строения, служившего прежде ханом (квартирою для купцов и складочным местом для привозимых ими товаров), который во время Египетского управления обращен был в казарму. Четыре залы длинные, но низкие, содержат 100 кроватей, опрятных, но поставленных слишком близко одна от другой. Летом в этих палатах жар должен быть нестерпимый, несмотря на вентиляцию, и, конечно, было бы рациональнее поместить больных во втором ярусе, служащем ныне цейхгаузом. Во время моего посещения пациентов в заведении почти не было, оставалось только несколько выздоравливающих солдат.
Сайда находится в осьми часах к югу от Бейрута. Первые три часа дорога очень трудна, едешь или, точнее, идешь пешком, ведя лошадь за повода, поперек вершин чрезвычайно крутых холмов, выдающихся один вслед за другим в море. Потом опускаешься на песчаный берег сего последнего и, проехав чрез речку Адамур мимо большой деревни того же названия, выстроенной на скате высокого кряжа, идущего вдоль моря к Ливану, следуешь другие три часа по узкой равнине, покрытой глубоким красноватым от примеси охры песком, в котором очень хорошо поспевают белые тутовые деревья, покрывающие все окрестности Бейрута и соседние горы и производящие одну из богатейших ветвей отпускной (экспортной. — И. С.) торговли его — сырой шелк.
Я прибыл в Бейрут (древний Beryte) 17/29 мая, на двенадцатый день по выезде из Иерусалима и после чрезвычайно утомительного путешествия. Подробности об этом городе сообщу впоследствии, но возвращении из Дамаска, куда на днях выезжаю, и по обозрении остальной северной части Сирии.

[III]

ПОЕЗДКА ИЗ БЕЙРУТА В ДАМАСК ЧРЕЗ ТРИПОЛИ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ДАМАСКА В БЕЙРУТ ЧРЕЗ ДЕЙР-ЭЛЬ-КАМАР

Бейрут, древний Berytus 54, лежит на северном краю довольно широкой полосы земли, выдающейся на три или четыре версты в море, за черту общей береговой линии Сирии и в направлении от В. к З. Полоса эта отчасти занята невысокою цепью холмов, отделяющихся в том же направлении от главного кряжа Ливана, простирающегося от Ю. к С. вдоль берега этой части Сирии. Бейрут частью выстроен на отлогостях северо-западной оконечности упомянутых холмов, частью развертывается у подошвы их около бухты, образуемой тою же оконечностью: морские волны омывают самые основания домов на набережной. Город окружен со всех сторон, и в особенности с Ю. и Ю.-В., глубоким ярко-кирпичного цвета песком, обнаруживающим опасное стремление вперед, против которого с давнего довольно времени предпринималась мера не безуспешная: насадка особенной, высокой породы елей, хорошо здесь растущих и образующих ныне весьма порядочную рощу между городом и последними уступами Ливана, первым началом своим эта роща обязана известному Эмиру Друзов Факр-эд-Дину 55. Растительность в окрестностях города, особенно вне этой песчаной черты, довольно однообразна и состоит к С. исключительно из тутовых деревьев, а к Ю. — из обширных масличных плантаций, между теми и другими попадаются высокие финиковые пальмы, не дающие, впрочем, плодов, но эта растительность очень пышна и сочна, и если смотреть на город с высоты соседних гор, то он представляется как бы окруженным богатейшим зеленым ковром, на котором с удовольствием отдыхает взор, утомленный видом громадных голых скал, составляющих большую часть Ливана. Среди тутовых плантаций, на коих основывается шелководство, важнейшая ветвь промышленности этого края, выстроены отдельные дома производителей, и число населения, живущего в них, доходит до 15,000 душ обоего пола, превышая, таким образом, население самого города, в коем не более 10 или 12,000 обоего пола жителей.
Бейрут окружен стеною, коей вороты на ночь запираются. В отношении внешнего благоустройства и опрятности это один из самых дурных и запущенных городов во всей Сирии. Улицы узки, с преплохою мостовою, покрытою сором и разным и нечистотами, никогда не сметаемыми и бросаемыми на улицы из домов и фруктовых лавок, запах, разливающийся от них, весьма неприятен. Наружная архитектура и внутреннее устройство домов, равно как и образ жизни народа, ничем не отличаются от того, что было видено и описано мною в других городах Сирии. Обширные мусульманские кладбища окружают Бейрут широким поясом, стесняющим самые городские стены, христианские находятся гораздо подальше. Чувствительнейший недостаток города — неимение хорошей воды для питья, та, которую обыкновенно употребляют, привозится на ослах из фонтанов, довольно удаленных: она дорога, тепла, солоноватого, неприятного вкуса. Между тем устье реки Нахр-эль-Кельб находится в 2 1/2 часах к С. от города, вода в ней очень хороша и чиста, и доставление ее, даже морем на барках, было бы незатруднительно, если бы существовало здесь хотя малейшее расположение к подобного рода предприятиям.
Климат Бейрута не совсем приятен. Летом жар весьма сильный и мучительный: как скоро нет западных и юго-западных ветров, дующих обыкновенно по три дня сряду, тогда ртуть в термометре доходит до +28о Р. и выше в тени, к счастью, эти ветры дуют в продолжение почти всего лета и несколько уменьшают палящий зной. Осенью и весною — обильные дожди, которое нередки и зимою, но холод здесь в это последнее время года весьма умеренный, потому что Ливан, как высокая стена, преграждает натиск неверных и северо-восточных ветров, царствующих тогда в Сирии и производящих столь ощутительное понижение температуры в Дамаске и Алепе, не защищенных горами от действия их: печей и стекол в окнах большей части Бейрутских домов поэтому не встретите.
Несмотря на все эти обстоятельства, из коих некоторые довольно невыгодны, состояние общественного здоровья вообще удовлетворительно, и здешние врачи не только не могли мне привести ни одной патологической формы, которую бы можно приписать прямому действию местных влияний, но вообще не могли назвать болезни, необыкновенно частой или распространенной. Бывают перемежающиеся лихорадки, летние поносы, производимые употреблением неспелых фруктов, желчные горячки, свойственные жаркому климату, ревматические и катаральные поражения от прекращения испарины по жительству в домах, устроенных нарочно для умножения по возможности сквозного ветра, столь любимого обитателями Востока, но все это формы обыкновенные, не представляющие ничего особенного ни по частому проявлению, ни по признакам. Должно полагать, что относительное благосостояние населения при живой деятельной торговле города содействует к произведению такого выгодного результата. О смертности и еще менее о новорожденных невозможно было получить никаких удовлетворительных данных: последние вовсе не записываются, а о первой в Карантинном Управлении находятся цифры, решительно недостоверные. :В этом, как и многих других отношениях, Египет далеко опередил Сирию.
Из врачебных заведений в Бейруте существует военный госпиталь на 70 или 80 кроватей. Он находится вне городской стены, над морем, и содержится хорошо и опрятно, как все турецкие больницы этой категории. При посещении моем было не более 20 больных на деревянных кроватях, стоявших слишком близко одна к другой, примечательных патологических форм я в ней не нашел. Главный врач — Турок с чином Эмир-Алая (Полковника) 56.
10/22 июня я выехал верхом из Бейрута в Триполи по дороге, идущей к С. вдоль морского берега и чрез равнины, простирающиеся у подошвы Ливанской цепи (остающейся к праву) и засеянные в это время года кукурузою, табаком, немного хлопчатою бумагою, тыквами, огурцами и подобными cucurbitaceae 57, а в соседстве деревень — тутовыми деревьями. Переехав вброд чрез речки Нахр-Салиб, Нахр-эль-Кельб и Нахр-Ибрагим, к вечеру прибыл я в Джебеил (древний Byblos 58), небольшой портовый город в 9 часах езды от Бейрута. В нем не более 150 домов, окруженных стеною, и Карантинная Застава (office) без врача, выдающая и принимающая судовые свидетельства отплывающих и приходящих арабских барок. Населен Джебеил отчасти Маронитами, отчасти Мусульманами, производящими торговлю известным табаком ‘джебели’, содержащим в себе много селитры, и шелком, но главная промышленная деятельность с некоторого времени сосредоточилась в деревне Амшит, находящейся в горах на расстоянии получаса, в ней до 4,000 жителей Маронитов, составляющих преобладающую часть населения во всей этой области, называемой Кесрауан.
От Джебеиля до Триполи 11 часов езды, тут дорога следует извилинами морского берега, но держится в некотором от него расстоянии по причине окаймляющих его огромных известковых скал. Состояние и род земледелия те же, что описаны выше: вечные шелковичные деревья с кукурузою, дынями и табаком, но недостаток воды становится ощутительным, русла речек, попадавшихся мне, все были совершенно высохши, чему главною причиною — отсутствие дождей в истекшую зиму и крайняя редкость их в последние три или четыре года. В 3 1/2 часа к С. от Джебеиля находится приморское маронитское местечко Батрун, имеющее вид опрятный и веселый, может быть, вследствие ненахождения в нем Мусульман. Перед ним, к В. и С., простирается обширная равнина, на которой хорошо поспевают тутовые и масличные деревья, несмотря на чистую, белую известь, из коей состоит грунт земли. Длинная, высокая, крутая и совершенно отдельная гора пересекает тут эту равнину, направляясь от В. к З. и оканчиваясь в море отвесным мысом Рас-Шакка. Белый, довольно рыхлый известняк, из которого она состоит, представляет во многих местах отпечатки рыб и других низших морских животных и растений, обозначающих нептуническое происхождение этого кряжа: явление странное среди гор, состоящих исключительно из железистого волканического туфа, как весь Ливан, цепь Антиливана и вообще все горы Сирии.
Поперечное дороге направление этого кряжа принуждает объехать его сначала от З. к В., потом назад, от В. к З., так что чрез два часа с половиною вы опять находитесь близ морского берега и в расстоянии немногих минут от точки, с которой начали объезд свой. Покатости и вершина этой горы опушаются рожковым деревом (ceratonia siliqua), в иных местах являющимся в виде больших, величественного роста пней, в других — не превышающим скромных размеров мелкого кустарника. Продолжая следовать вдоль берега моря по дороге, чрезвычайно трудной, скалистой и неровной, и среди холмов из конгломерата новейшего образования как бы пудинга, образующегося из соединения обломков известняка, срываемых ветром, зимними дождями и потоками с соседних гор и потом сцепляющихся пред глазами нашими, можно сказать, в одну весьма плотную массу, приезжаешь в лежащее над морем мусульманское село Калмун. Изобилие хорошей воды поддерживает вокруг него прекрасную растительность: оно выстроено между садами, в коих абрикосовые, гранатовые, инжирные, апельсинные и лимонные деревья и виноградные лозы гнутся под тяжестью плодов.
К С. от этого села, в 4 или 5 верстах, находится Триполи (в древности состоявший из трех соединенных колоний: Тира, Сидсна и Арада, давших ему название трехградного, что значит по-Гречески Tripolis 59, у Арабов — Тараблус). Город лежит на расстоянии получаса от моря и имеет форму полумесяца, направленного с Ю. и С. и опирающегося к В. выпуклым боком своим о подошву высоких, крутых холмов, постепенно переходящих к главному кряжу Ливана, длина его поэтому гораздо значительнее ширины, не превышающей с В. и З. 10 минут, или каких-нибудь 300 сажен. Обширные фруктовые сады и шелковичные плантации расстилаются вокруг него, а стекающая с Ливана река Кадиша обильно ‘снабжает как город, так и окрестности хорошею водою. Триполи заключает в себе около 15,000 жителей, из коих одна треть — Арабы-Христиане православного исповедания. Улицы довольно широки и весьма опрятны, в большей части их по открытой канаве течет вода из ветвей Кадиши. Дома каменные в два ‘или три яруса, с террасами вместо крыш и весьма удобного внутреннего устройства. Во дворе каждого находится бассейн с фонтаном, поддерживающим прохладу и осеняемым огромными лимонными и апельсинными деревьями. Все эти преимущества сделали город одним из приятнейших и красивейших в Леванте, но они дорога окупаются перемежающимися лихорадками, эндемическими здесь и сильно свирепствующими в иные годы. Горы, к которым прижат Триполи с восточной стороны, останавливают испарения, беспрестанно поднимающиеся над поверхностью моря и образующие облака, кои юго-западными ветрами пригоняются к этим горам, не позволяющим им удаляться ‘и, таким образом, накопляющим их над городом. С другой стороны, изобилие воды в домах и еще более дурное устройство канав, проведенных для орошения садов, около которых они образуют обширные лужи, должны считаться главнейшими причинами этих лихорадок, между которыми и разные виды злокачественных вовсе не редки. Доктор Джиусти, единственный, но хороший Европейский врач в городе, в течение пяти или шестилетней практики видел здесь их около 50 случаев. Прочие болезненные формы — более или менее свойственные всем Сирийским городам и везде происходящие от одних и тех же причин, летние поносы и хронические расстройства желудка, ревматические и катаральные поражения не редки и здесь, не представляя, однако ж, ничего особенного. Нет сомнения, что хорошая медицинская полиция, коей и следа нет, без труда устранила бы большую часть влияний, производящих как эти болезни, так и самые лихорадки, по крайней мере в чем они зависят от стоячей воды и т. п. Триполи производит торговлю шелком-сырцом, деревянным маслом и грецкою губкою, добываемою недалеко от морского берега, но обороты, и в особенности промышленная и фабричная деятельность, значительно упали со времени выступления Египтян из Сирии, удаляясь 1из города, они как бы увезли с собою источники прежних его доходов и взамен оставили только болезнь, до них тут неизвестную, — сифилис!
Из представленной топографии города видно, что он, собственно, не приморский. Порт Триполи находится в трех верстах к З., у плоской, песчаной, выдающейся довольно далеко в море полосы, на северном краю которой выстроено местечко Мина, у его-то пристани бросают якорь суда. В Мине около 2,000 жителей обоего пола, из них одна треть — Мусульмане, остальные — Христиане православные. Те и другие живут в отдельных кварталах с отдельными базарами, в каменных домах, из коих каждый окружен сзади садиком, отчего местечко на вид кажется больше, чем оно в действительности, и снабжен колодцем, дающим в изобилии хорошую воду. Фонтанов в дворах нет, от этого и еще более от самого положения Мины, доступного со всех сторон ветрам, климат в ней гораздо здоровее и лихорадки реже, чем в Триполи.
В Мине, как и в Джебеиле, есть небольшая Карантинная Застава, снабжающая патентами суда, отходящие из этого порта в другие, и поверяющая свидетельства прибывающих, выдержавших уже термин в Яфе, Бейруте, Кипре и т. д. За патенты, смотря по количеству груза, первые платят от 4 до 26 турецких пиастров на основании карантинного тарифа. Директор этой заставы (office), дающий казне в год около 10,000 пиастров (2,000 руб. асс.) чистого дохода, — Доктор Джиусти, при нем — писец и три гвардиона.
Я оставил Триполи 26/14 июня и, взяв направление к Ю.-З., начал взбираться на горы, ведущие от одного кряжа до другого, все выше и выше, до самой вершины Ливана. После первых четырех часов мы прибыли по страшным и опасным тропинкам, местами высеченным в скале, на плоскую возвышенность, идущую с С.-В. к Ю.-З., почти горизонтальную и покрытую превосходною землею темно-кирпичного цвета, о коей не раз упомянуто было мною и которая здесь, как и везде в Сирии и Палестине, образовалась и ежедневно образуется из измельченного железистого красноватого известняка, составляющего все горы и холмы этого края. На этой обширной плоскости земледелие и садоводство в отличном состоянии, особенно много инжирных, тутовых и масличных деревьев необыкновенного роста. Попадается много, и притом красивых, деревень (Эль-Хед, Фиа, Авезди, Бишмезин, Куф-Хазир, Амиун и пр.), заселенных исключительно Христианами православными и подчиненных главному управлению Эмира Хайдара 60, занявшего в христианской части Ливана место известного Эмира Бешира 61. Амиун лежит у подошвы центрального, высшего кряжа этой цепи, и от него дорога опять почти все карабкается вверх, вскрай опасных оврагов. Подле деревни Тырзе из ущелья вырывается с ревом речка Абу-Али, ‘прыгающая со скалы на скалу и потом вливающаяся в море — выше Триполи — под названием Кадиши. Проехав еще чрез деревни Серрайт, Эль-Арба, Эль-Сагир и другие, весьма живописно висящие на краю утесов среди пышной растительности, я прибыл в большое маронитское село Эден, окруженное садами и великолепными ореховыми деревьями (juglans regia 62), редкими в этих горах, м заключающее 4,000 жителей обоего пола. Отлогости большей части соседних гор около него и около упомянутых прежде деревень столетними трудами человека обращены в террасы, подымающиеся в виде колоссальных лестниц от подошвы до самой вершины гор, свободный передний край каждого уступа поддерживается каменною стеною вышиною в 2, 3 или 4 фута, и на составленной таким образом горизонтальной поверхности каждой террасы роскошно растут вышеназванные фруктовые деревья, виноградные лозы, дубы, пшеница и ячмень, производимые здесь в изобилии. Многочисленные ручьи, со всех сторон как бы серебряными нитями сматывающиеся с вершин гор и потом соединяющиеся в Эдене в быструю речку Нахр-Серкиз, приведены канавами на эти террасы для орошения деревьев. Там, где качество земли или чаще недостаток рук не позволяет возделывать отлогости гор, дико растут ели, пихты, дубы и кипарисы с распростертыми ветвями (cypres etale 63), соседство этих северных растений с барбарийским инжиром (cactus opuntia), образующим заборы садов в Тырзэ, производит (поразительный эффект!
Торговля хлебом, поспевающим, впрочем, здесь довольно поздно, по крайней мере [на] два месяца позже, чем, например, около Назарета, лежащего не более двух градусов ближе к Ю., составляет главный промысел жителей Эдена, пользующихся хорошею достаточностью. Местоположение села их истинно очаровательно и заслуживает свое название, значащее по-арабски ‘рай’, находясь очень высоко — 4 или 5,000 футов над уровнем моря, оно имеет зимы весьма продолжительные и суровые, снег покрывает все дома в течение двух, иногда трех месяцев, и большая часть населения на это время переносится в теплую Триполийскую долину, в село Згартэ. Подобным образом поступают жители соседней Эдену деревни Бшёррей, лежащей еще выше.
На расстоянии 2 1/4 часов к Ю.-В. от Эдена, но не доходя еще до вершины Ливана, находятся знаменитые кедры, числом около трехсот. Большая часть деревьев не очень стары, и только десять или двенадцать огромным объемом пней доказывают вековечное существование свое, из них иные по глазомеру имеют от 8 до 10 футов и более в поперечнике. Роща эта находится на обширной волнистой известковой площади, т сначала присутствие таких исполинов в местах, лишенных всякой другой растительности, поражает вас, но ‘при точнейшем наблюдении нетрудно убедиться, что некогда все эти горы были покрыты лесом, срубленным или сожженным. От кедров до вершины Ливана едешь вверх часа, эта вершина здесь не шире 20 или 30 шагов, так что, едва взобравшись на нее, должно тотчас спуститься вниз с противоположной стороны, по восточной отлогости кряжа. Тут я нашел в оврагах, обращенных к С.-В., снег полосами длиною в 30 или 40 футов и шириною в 15 или 20, он тает не раньше половины сентября и весьма скоро заменяется новым. Проехав ровно два месяца позже (28/16 августа) мимо этих мест, я еще нашел там этот снег. Спуск вниз с вершины Ливана с этой стороны весьма труден, рыхлый сероватый известняк (calcaire marneux), из коего состоят многие холмы, чрез которые едешь, дробится и катится под ногами лошадей. Растительность здесь скудна и тоща, попадается мелкий дуб, кипарисы, а по мере приближения к подошве цепи — и следы прежних садов, одичавшие миндальные и масличные деревья. Воды весьма мало, поэтому нет ни деревень, ни земледелия. Маронитское село Дейр-эль-Ахмару лежащее уже в долине у самой подошвы Ливана, представляется печальным, пыльным, без единого дерева. Перед ним расстилается широкая равнина, совершенно плоская, простирающаяся в беспредельном горизонте к С. и Ю. и ограниченная с западной стороны цепью Ливана, а с восточной — параллельною ему и не менее высокою цепью Антиливана. Равнина или, скорее, по положению своему долина эта начинается к С. в немногих часах от Хомса и простирается к Ю.-З. до самой Сайды, против Дейр-эль-Ахмара она называется Баалбекскою, но составляет часть знаменитой долины Бкаа, плодоноснейшей части Сирии и производящей в необыкновенном изобилии пшеницу, ячмень, кукурузу и многие другие продукты, коими снабжается весь край. Положение этой долины (имеющей от 10 до 12 верст в ширину и более 120 в длину) среди упомянутых высоких цепей заслужило ей у древних название ‘вогнутой Сирии’ (Coeloe Syrie, Syrie creuse 64). Грунт земли в ней по большей части вышеописанный, цвета темно-кирпичного и превосходного качества, она орошается несколькими речками, из коих одни, соединившись, вливаются под названием Нахр-Летанэ в реку Хасмие подле Сура, другие идут в Аулу подле Сайды. Б долине Бкаа, чрез которую я проезжал три раза в разное время и в различных направлениях, попадаются многочисленные табуны кочующих бедуинов из Хаурана и Багдадских пустынь, также Курдов и Тюркмендев, приходящих сюда на все лето отчасти для продажи скота и шерсти, отчасти для перевозки на верблюдах своих хлеба в Дамаск и другие места.
После 2 1/2 часов скорой езды я прибыл из Дейр-эль-Ахмара на противоположный, восточный край этой долины, в знаменитый по развалинам прекраснейшего храма Солнца Баалбек 65. Городок, некогда процветавший и под турецким управлением, ныне совершенно упал вследствие притеснений местных губернаторов, коих должность наследственна в метуалиском семействе Бахр-фуш 66. Христиане по большей части переселяются в Захле, Мусульмане расходятся в разные стороны. Больно глядеть на разваливающиеся дома в местоположении столь удобном и среди хорошей растительности: уцелевшие сады окружены живыми заборами из белых роз, м вода речки, пробегающей многими ветвями чрез улицы и под фундаментами многих домов, превосходнее всякой другой, какую я когда-либо пил, не исключая и Нильской.
От Баалбека дорога направляется к Ю. вдоль подошвы западной отлогости Антиливана и идет между невысоких холмов, составляющих первые отпрыски его и простирающихся ‘параллельно долине Бкаа. Холмы эти окружают ряды других, меньших долин, на которых в проезд мой собирали пшеницу: я насчитал в сорванных без выбора колосьях от 32 до 45 зерен в каждом. Между тем и тут ощутительный недостаток в воде, добываемая из глубоких колодцев, [она] холодна, но мутна и беловата, как сыворотка, поэтому и не видишь вовсе деревьев вокруг селений, каковы Абмердё, Бритэн и др., встреченные мною по этой дороге. Большое село Эль-Нэби-игиит, обитаемое Арабами-Метуали (т. е. секты Шиитов, или Персидской), несколько напомнило мне вид наших малороссийских деревень: дома выстроены из сырого кирпича, выбелены известью и окружены заборами, перед каждым под отвесом находится широкая лавка, вымазанная глиною. Эль-Нэби лежит на отлогости одного из высших кряжей Антиливана, чрез вершину которого здесь перебираешься по самой ужасной дороге. Прибыв на противуположную сторону, встречаешь русло реки Баррады, идущей до самого Дамаска, который обязан ей главным преимуществом и украшением своим — изобилием воды. До местечка Зыбдэнэ…. в 8 часах к Ю.-В. от Баалбека, дорога следует извилистому течению этой реки, держася постоянно по остаткам римского шоссе, у подошвы холмов, составляющих боковые отрасль Антиливана и захватывающих один другой основанием своим, точно так как и нашел это в горах между Рамлэ и Иерусалимом.
Положение Зыбдэнэ весьма живописно. Целый час к С. от него едешь чрез прекрасные сады, в коих яблони, груши, сливы, абрикосовые, персиковые и ореховые деревья растут подле масличных, лимонных и апельсинных, ветви Баррады и многочисленные ручьи, падающие с соседних холмов, придают растительности чрезвычайную сочность и свежесть. Подобные сады, окруженные заборами из белых розанов, находятся к Ю. от местечка, где сверх того расстилается обширная равнина, засеянная хлебом. К Ю. от ней начинается ряд холмов, оканчивающихся только перед самым Дамаском, голые бока их, лишенные растительности, местами расступаются, чтобы пропустить Барраду, на берегах которой тополи, вербы и инжирные деревья образуют узкую, но пышную кайму. Дорога по этим холмам донельзя утомительна: белый как снег известняк вытесняет здесь красноватый туф и блеском своим столько же напряг-лет глаза, сколько умножает жар чрез отражение солнечных лучей и пригоняет всю кровь к голове.
Путешественник, утомленный девятичасовою ездою от Зыбдэнэ, в совершенном (изнеможении и потеряв всякую бодрость, взбирается на последнюю высокую гору — Джебель-Сальхие, как вдруг пред восхищенными взорами его развертывается, словно как каменный исполинский змей, покоящийся на богатом зеленом ковре, выстланном среди голой пустыни, Дамаск — соперник Мекки, город святой, город благородный — Шам-Шериф! Эффект этих высоких минаретов, возвышающихся как бы… среди садов, коими город окружен, поразителен. Контраст этого зрелища с соседнею бесплодною и безводною пустынею объясняет восторг, с которым все жители и писатели Востока говорят о Дамаске.
Я провел пятнадцать дней в этом городе, примечательнейшем и населеннейшем во всем Арабистане, и изучил его весьма подробно, но должен довольствоваться здесь приведением немногих только подробностей, непосредственно касающихся моего предмета, предоставляя себе обнародование прочих по возвращении в Отечество. Дамаск лежит недалеко от подошвы восточной отлогости длинной и узкой цепи гор, отделяющихся от Антиливава и идущих от него сначала к Ю.-В., потом, переменяя направление, крутым коленом поворачивающих к С.-В. У этого колена выстроен город, который от Ю.-З. — где начало его у ‘Ворот-Божьих’ (Баб-Аллах) весьма узко и состоит собственно из одной улицы Мейданы, составляющей, однако ж, в длину до двух-третей всего Дамаска, — простирается к С.-В. и там весьма значительно расширяется, заключая огромные базары, правительственные строения, дома богатых жителей, казармы и пp. Река Баррада семью руковами протекает чрез эту важнейшую часть города, снабжая его и обширные фруктовые сады, окружающие его со всех сторон, весьма обильно хорошею водою. Сады эти соединяют плоды умеренной Европы с произведениями Юга, но по несообразному содержанию деревьев первые вкусом далеко отстают от наших. Особенно много собирают здесь абрикосов, из коих составляют род пастилы, имеющей вид. и толщину юфти 67, она очень любима на Востоке и с давних времен составляет важную статью вывозной торговли Дамаска., под странным названием ‘камр-эд-дин’ (пояс веры) 68.
Жителей в Дамаске от 125 до 130,000: в том числе 4,000 Христиан православных (в 700 домах), около 4,500 Христиан всех прочих исповеданий, 5,000 Евреев, 4,000 Друзов, остальные все Мусульмане. Улицы очень узки, дурно вымощены и в особенности чрезвычайно неопрятны, на них бросают не только всякий сор из домов и фруктовых лавок, но мясники, не имеющие особых рядов и встречаемые во всех базарах, режут тут же баранов и кровь пускают на мостовую, сверх того, ее поливают беспрестанно из кофеен мутною водою, насыщенною табачным соком из наргилэ, заменивших здесь чубуки и трубки. Публичные фонтаны, встречаемые на каждом шагу, с своей стороны, умножают сырость и грязь, но отвратительнее всего образ чищения отхожих мест: перед домом устроивают из досок или земли род бассейна на мостовой, и в него ведрами вливают полужидкие материи, которые остаются здесь не закрытыми в продолжение нескольких дней, пока чрез испарение жидких частиц нечистоты становятся гуще, тогда их перевозят в корзинах, коими навьючивают ослов, за город. Дамаск поэтому можно назвать одним из неопрятнейших городов Сирии. Это невыгодное впечатление, производимое дурным содержанием улиц, еще более усиливается наружным видом домов, которые все, даже .принадлежащие богатейшим жителям, выстроены из сырого кирпича, извне вымазаны желтоватою глиною, смешанною с сеченою соломою, и окон на улицу не имеют, так что нельзя себе представить ничего однообразнее, скучнее и беднее этого наружного вида улиц. Где же, спросят, хвалимое великолепие Дамаска? А вот где: перешагните через порог, войдите во двор этих самих домов, и вдруг как будто волшебным жезлом вы перенесетесь в жилище, осуществляющее смелейшие мечты юношеского воображения о роскоши Востока. Описывать подробно внутреннее устройство домов в Дамаске здесь не место. Скажу только, что изобилие порфира, мрамора, позолоты, живописи, резьбы на дереве, мозаики из перламутра и зеркальцев, соединенных в особом, весьма оригинальном вкусе, прекрасные фонтаны, которые неутомимо плещут и шепчут в парадных покоях, душистые цветы, апельсинные и лимонные деревья, осеняющие мраморные бассейны, которые находятся в средине каждого двора, — все это ослепляет глаза и является в виде фантастической, театральной декорации, коей существование в действительности казалось невозможным!.. В иных домах украшение стен и потолков одной приемной залы стоило от 25 [тыс.] до 30,000 рублей. Впрочем, ныне население Дамаска обеднело, торговые обороты с Багдадом и Персиею прекратились вследствие |бессилия Турецкого Правительства, не сумевшего сохранить безопасность дорог для караванов и обуздать хищных Бедуинов, как это делала железная рука Ибрагим-Паши. Вся коммерция этих стран, равно как Армении, Диарбекира, Месопотамии и пр., обратилась к Алепу, и прекрасные дома Шам-Шерифа, для поддержания коих при плохом материале, каков сырой кирпич, ежегодно требуются значительные издержки, опустели, приходят в упадок, и ‘неверные’ Франки нанимают их за бесценок. Английский Консул платит за один из больших и богатейших домов, настоящий дворец, не более 3,500 пиастров (700 руб. ассигн.) в год! Шелковые фабрики, прежде составлявшие главную промышленность города, ныне почти все закрыты благодаря убийственному состязанию английских и швейцарских бумажных набоек (набивных тканей. — И. С.), коих краски живее, узоры красивее, а цены несравненно ниже здешних лучших, но дорогих шелковых материй. Европейские фабриканты совершенно вытеснили их с рынков Востока, до того что и полудикие Анези и Бедуины Хаурана заменили классические,красно-желтые, шелковые ‘кефие‘ 69, обвязываемые веревкою вокруг головы, Триестскими бумажными платками.
Состояние общественного здоровья не очень удовлетворительно, и болезни, поражающие организм жителей Дамаска, многочисленны. Причины их нигде, может быть, не выставляются столь ясно, как здесь: неопрятность и отсутствие всякой публичной гигиены, умножившаяся бедность, неумеренное употребление фруктов, неспелых или гнилых, и вообще безрассудный выбор пищи, жаркий климат и дурное содержание водопроводных каналов и бассейнов порождают эти болезни. Сырость в домах делается причиною частых и иногда тяжких перемежающихся лихорадок, все, что ставится в нижние ярусы этих домов, весьма скоро плесневеет и гниет, и спать в соседстве фонтана в комнате значит неминуемо подвергнуть себя лихорадке: поэтому все, и особенно простой народ, спят на террасах, а как ночи и летом, а особенно в мае, сентябре и октябре очень свежи, то прекращение испарины производит воспаление глаз и разные простудные поражения. Летом жар доходит до +32о Р, в тени, а зимою ртуть опускается до -4о Р. и снег покрывает улицы иногда на целый день. Печей в домах нет, нет и стекол ,в окнах, сосуды с горячим углем (мангалы), ставимые в комнаты, увеличивают расположение к простуде. Неспелые фрукты, продаваемые здесь, когда они тверды еще как камень и решительно без вкуса, производят поносы, а летом опасные дисентерии. Все классы населения едят хлеб тяжелый, вовсе не выпеченный, кислое молоко, старый сыр, маслины, лук, бобы и подобные вещи, которые при сидячем роде жизни — а между Христианами при неумеренном употреблении водки — совершенно расстроивают ‘пищеварние, оттого все они и вообще Левантийцы столь часто страдают хроническими поражениями желудка и кишечного канала, а все дети — глистами. Соединенному действию неопрятности и бедности должно также приписать столь общую здесь tinea capitis decalvans 70, при частом (посещении церквей, в которых во время выхода со Св. Дарами Арабы снимают чалмы и тарбуши, я имел случай видеть, как много у них на головах плешин, совершенно лишенных волос, именно от этой причины, так что думаю, не ей ли должно приписать и привычку восточных народов брить головы?
Представленная здесь картина темна, но верна, и зло не преувеличено. Между тем и тут хорошее управление и бдительная медицинская полиция легко устранили бы большую часть упомянутых вредных влияний, а вместе с тем и происходящие от них болезненные последствия, но, конечно, на это мало надежды при турецком начальстве! В Дамаске есть даже Полицейский врач (medecin sanitaire), получающий 1000 пиастров в месяц жалованья, он должен по инструкциям блюсти за? состоянием здоровья богомольцев (хаджи), возвращающихся чрез этот город из Мекки во внутренность Империи, но г. Латур откровенно признается, что он этого не делает и что все его старания ввести оспопрививание (Начальник Штаба Арабистанской Армии Решид-Паша 71, или, как Турки прозвали его по причине очков, которые он носит, Гёзлык-Решид-Паша, недавно возвратившийся из похода против Бедуинов Хаурана, рассказал мне, что они необыкновенно боятся натуральной оспы: коль скоро кто в таборе от нее заболеет, все племя тотчас оставляет кочевье и переносится, в другое место, а больного оставляют одного или иногда под надзором старухи. Я уже слышал от карантинного врача в Эль-Арише, что и кочующие Бедуины Суэйского-Перешейка охотнее, чем оседлые Арабы, приносили к нему детей своих с просьбою привить им предохранительную оспу), чищение улиц, записывание умирающих и подобные необходимые меры крушатся об скалистую апатию начальства и об явное нерасположение к приведению их в исполнение со стороны жителей!
Из общественных врачебных заведений существует здесь довольно хорошо устроенный военный госпиталь, содержащий 120 кроватей в осьми просторных палатах верхнего яруса огромной пехотной казармы, лежащей к С.-В. от города. Кровати опрятны, но поставлены, как и в Бейруте, слишком близко одна к другой, отхожие места находятся в нижнем ярусе, для слабых больных ставится судно. Непостижимо отсутствие бани при заведении в городе, столь изобилующем водою. Есть также две богадельни для людей, одержимых проказою (lepra): одна — Христианская, другая — для Мусульман. Во время моего посещения в первой было 25 мужчин и 10 женщин, в последней — 7 мужчин и 4 женщины. Больные поступают в них из Сафета, Захлэ, Кафр-Зегаба (деревни, находящейся в 1/2 часе от Эдена, где эта болезнь неизвестна) и пр. Арабы называют проказу ‘джидам’, а одержимых ею — ‘муджиддемлн’ и считают ее неизлечимою. Они приписывают происхождение этой болезни неопрятности и сожитию с женщиною во время месячных кровей, что, конечно, неосновательно. Формы, которые я видел здесь, совершенно тождественны со встреченными прежде в Скутари, Иерусалиме и Наплузе, но нов был для меня случай, в котором нагноившиеся бугорки занимали кончик языка у одного Мусульманина. Другие представляли болезнь в самом первом развитии: она являлась единственно в виде затвердения кожи лба над бровями и переносьем, с немногими мелкими на ней в этом месте прыщами. Халифами основан был в Дамаске Муристан (дом умалишенных) 72, о великолепии и богатстве коего арабские писатели оставили нам баснословные рассказы, ныне это заведение, заключавшее десять комнат для мужчин и столько же для женщин, совершенно пусто, доходы его (около 80,000 пиастров в год) взяты в казну, и больные поэтому более в оное не принимаются.
Кончив занятия свои в Дамаске, я выехал из оного 12 июля/30 июня обратно в Бейрут по другой кратчайшей дороге. Дорога вела прямо к западу сначала чрез сады, до деревни Мэзе, лотом чрез плоскую, совершенно голую известковую равнину, наконец, поперек холмов из белого рыхлого известняка, без следа растительности. Воды весьма мало по этому тракту, и первый источник попадается не ближе 3 1/2 часов от города. Чрез пять часов по выезде из Дамаска мы прибыли к подошве главного кряжа Антиливана и подле мусульманской деревни Димёз, состоящей из 54 домов, коих жители занимаются перевозом товаров и хлеба на мулах, вошли в довольно узкое ущелье, вьющееся между оснований гор, голых и необитаемых по недостатку воды. В продолжение 3 1/2 часов пути потом горы расступаются и окружают пространную равнину, покрытую хорошею темно-бурою землею и по той же причине не обработанную: два небольшие ключа, находящиеся у дороги, недостаточны для орошения ее. К С.-З. горы опять сближаются, но оставляют между собою проход гораздо шире прежнего, отлогости их опушаются мелким лесом, и .попадаются крупные обломки красной лавы, то ноздреватой, как та, из которой в Хауране делают жернова, то плотной, похожей на лаву, встречаемую в таком же количестве между Фавором и Тивериадою. После 1,3-часовой езды в убийственном жару я достиг деревни Медждель, довольно большой, выстроенной на восточной отлогости последних отпрысков Антиливана. На другой день, переехав чрез них, мы вступили опять в прекрасную долину Нижней-Бкаа, коей ширина и тут не менее 9 или 10 верст и которая здесь вся и очень тщательно обработана. Речки Гезаир, Лэтане и Герие снабжают ее водою. В деревнях Хош-Харими и Тель-Ахдар, выстроенных на насыпных холмах, равно как в Кабилиас, Джиб-Дженим и других, лежащих по обе стороны дороги, селяне молотили хлеб, составляющий главнейший продукт этой долины, а многочисленные стада быков и овец паслись на полях, с коих он недавно был снят. Рассматриваемая с высоты, эта долина напоминает некоторым образом не менее плодовитую Эздрелонскую, между Дженином и Назаретом, но и тут, как и там, сколько глазом обозреть можно, деревьев не встречаешь.
Прибыв к западному краю равнины, у подошвы Ливана, я тотчас начал взбираться на эту цепь, состоящую здесь из разных параллельных кряжей, идущих от С.-С.-В. к Ю.-Ю.-З. Дорога очень трудна и опасна, и я не раз должен был слезать с лошади. Горные формации состоят то из известняка железистого и весьма твердого, то серого и ноздреватого, то белого и рыхлого. Дуб, коего пни достигают до 4-5 футов в поперечнике, и местами ели покрывают утесы и крутые отлогости холмов, совершенно голые в’ других местах, многие ручьи с шумом бегут вниз по оврагам и ущельям. За час до Дейр-эль-Камара между раздвинувшихся гор является узкая и длинная долина, на которой весьма живописно красуются друзские деревни Барук, Франдйс и Бетлун на берегах речки Барук, вливающейся в Аулу, вода которой холодна как лед и бесцветна как алмах Тополи, тутовые и инжирные деревья и виноград растут на уступах гор вокруг деревень, занимающих прелестное положение: свежая зелень садов, красноватый цвет громадных скал темно-лазуревое небо и серебристое сверкание речки сливаются, в гармонию оттенков, невыразимо благотворную и усладительную для глаз и для души!
Отсюда дорога опять становится весьма трудна. Более часа едешь то вверх, то вниз по едва проходимым узким дорожкам и наконец опять выезжаешь в узкую долину, идущую от С-В. к Ю.-З. между двух весьма высоких и параллельных гор. Одна из этих гор лежит с левой руки к В., другая — с правой к З., обе от подошвы до самой вершины представляют амфитеатральный ряд террас, на коих пышно растут тутовые деревья, основание главной здешней промышленности — шелководства (В Ливане ежегодно собирают около 28,000 пудов шелку разной доброты). Сколько нужно было терпения и трудов, чтобы дать этот вид и: эту производительность крутым, часто голым утесам! Но нет почвы, столь дикой и упрямой, которой бы не могла победить, рука человека, коль скоро малейшее сияние безопасности и обеспечения от угнетений ободряют дух его, а Ливан по причине недоступности своей всегда был независимее прочих областей Сирии. На последней трети западной горы, под самою вершиною ее, амфитеатром выстроен город Дейр-эль-Камар, на противоположной горе среди великолепных садов и шумных водопадов являются дворцы прежнего ‘владетеля Горы’ — Эмира Бешира и сыновей его. Эти здания, известные под общим названием ‘Бтэдин’, великолепнее всех дворцов, веденных мною до сих пор на Востоке, внутреннее устройство их напоминает украшение дамасских домов, они обращены в казармы для 2,000 человек турецкого гарнизона, совершенно разоряющих их.
В Дейр-эль-Камаре около 10,000 душ обоего пола, по большей части Маронитов, в том числе Греко-Католиков не более 1,000, а Друзов (дырзи, как они сами себя называют) от 250 до 300. Улицы узки и довольно неопрятны по причине сора, бросаемого на них из домов, еще неопрятнее базары, которые низки, узки, темны и крыты сверху, но прекрасный чистый горный воздух совершенно неутрализирует вредные влияния подобного устройства, к тому же вода обильна и превосходна, жители достаточны, дома каменные, двухъярусные, просторны и опрятны. Поэтому болезней тут весьма мало, что доказывается и тем, что нет ни врача, т аптеки. Сверх того климат очень хорош и приятен. .В 1841 году появилась здесь чума, завезенная, как утверждают, из Сура солдатами, пробравшимися чрез кордон, она возобновилась потом, в 1842 году, по невозможности принять в то время в Горе карантинные меры и прекратилась только в 1843 году, с сентября по июнь умерло в городе 127 Христиан и 45 Друзов, с тех пор зараза более не обнаружилась.
Я выехал из Дейр-эль-Камара 15/3 июля. Едва въедешь на вершину горы, под коей он раскинут, как должно тотчас опуститься вниз с противоположной стороны, на что нужен час с четвертью, это дает понятие о вышине и крутизне ее. По дороге встречаются деревни, окруженные масличными и шелковичными деревьями, и красивые еловые рощи. У подошвы горы, в узкой долине, течет речка Саффа, чрез которую ведет каменный мост (Джиф-эль-Кади), проехав чрез него, надо опять подыматься на другую, еще высшую гору, последний кряж Ливана, по тропинке до того узкой и крутой, что, несмотря на приобретенную привычку, я не без биения сердца смотрел на бездонные овраги, в которые, чуть оступится лошадь, непременно должно слететь. Это, впрочем, едва ли не самая трудная во всей Сирии дорога. Чрез семь часов с половиною по выезде из Дейр-эль-Камара я прибыл опять в Бейрут, спускаясь по ветвям горы, которые становятся все ниже и ниже по мере приближения к берегу моря, и проезжая чрез большие и цветущие деревни, покрывающие здесь все скаты этих холмов.

Печатается по первой публикации: ЖМВД. 1847, ч. 20, 1848, ч. 22-24.

Комментарии

1. Следуя намерению передавать арабские географические названия соответственно местному произношению, А. А. Рафалович пишет Суейский перешеек (араб. Сувейс), хотя в русской географической литературе употреблялось и более привычное написание — Суецкий. В российской науке осознавалась потребность в создании единой географической терминологии, была образована специальная комиссия по установлению географических терминов, в которую, в частности, вошел и востоковед В. В. Григорьев. 12 апреля 1850 г. Григорьев сделал большой доклад ‘О правописании в деле русской номенклатуры чужеземных местностей и народов’, в котором отстаивал положение о необходимости ‘писать иностранные географические имена как можно ближе к их туземному произношению, но с уважением к освященным уже вековым употреблением русским формам их и к законам языка нашего, руководствуясь: в первом случае — историческими памятниками отечественной словесности, в последнем — трудами наших ученых-языкоисследователей’ (Вестник ИРГО. 1851, ч. 1, кн. 1, с. 20).
2. В тексте — опечатка, правильно: Чермное море — старорусское Красное море, от чермный — ‘густо-красный’, ‘багряный’.
3. Речь идет о владениях правителя Египта Мухаммеда Али (1769-1849), находившегося у власти с 1805 по 1848 г. Отношение Рафаловича к Мухаммеду Али выражено в следующем его отзыве. ‘Старик, безграмотный до сорока-пятого года своей жизни не видавший никакого другого города, кроме родного местечка Кавала в Македонии, не знавший других людей, кроме полудиких товарищей-арнаутов и мамелюков-начальников, вызвал из ничего армию и флот, основал школы, медицинские и военные, политехническую и инженерную, облек европейцев-гяуров в высшие государственные должности и саны, предпринял гигантский план ‘барража’, учредил карантины и больницы, ввел оспопрививание и разрешил вскрывание трупов’. См.: Записки русского врача… Александрия (см. выше, примеч. 33), с. 494.
4. Правильно: феллахи (араб.) — ‘крестьяне’, ‘землепашцы’.
5. Карантин (ит. quarantena от quaranta giori — ‘сорок дней’) — система мероприятий, проводимых для предупреждения распространения из эпидемического очага инфекционных заболеваний. Здесь — санитарный пункт для осмотра лиц, судов и товаров, прибывших из зараженной местности, с изоляцией от внешнего мира на определенный срок. Карантины были введены впервые в XIV в. в Италии в виде 40-дневных задержек на рейде судов, прибывших из чумных мест.
6. Термин (лат. terminus — ‘предел’, ‘граница’) — устарелая форма слова ‘срок’, ‘период’.
7. Курение (устар.) — вещество, дающее при горении ароматичный дым, здесь речь идет об окуривании дезинфицирующими средствами: с конца XVIII в. для этой цели применялся хлорный газ.
8. Тамариск, тамарикс, гребенщик (Tamarix) — род кустарниковых и древесных растений из семейства тамарисковых. Многие виды тамариска разводятся как декоративные, на побережье Средиземного моря тамариск растет в диком состоянии. Один из видов этого растения, распространенный в египетских и аравийских пустынях, выделяет на месте поврежденной поверхности сладкую массу, выдаваемую сирийскими монахами за библейскую манну.
9. Cactus opuntia — опунция, род семейства кактусовых, отличается плоскими стеблями с шипами вместо листьев, происходит из Америки, в странах Средиземноморья растение одичало. Опунция используется в виде живых изгородей, для топлива, на корм скоту. Плоды некоторых видов растения съедобны.
10. Сикомор, или библейская смоковница (Ficus sycomorus) — дерево из семейства тутовых, его плоды напоминают винную ягоду и съедобны.
11. Кунжут, сезам (Sesamum indicum) — однолетнее травянистое масличное растение семейства кунжутовых, из семян которого получают масло.
12. Umbelliferae — семейство зонтичных, отличается богатым содержанием эфирных масел, к нему относятся петрушка, морковь, сельдерей, укроп, тмин и др.
13. Daucus carota — морковь.
14. Purpura haemorrhagica — пурпура геморрагическая (или пурпура тромбогемолитическая) — острая болезнь, характеризующаяся сочетанием кровоточивой анемии с пониженным содержанием тромбоцитов.
15. Ceratonia siliqua — рожковое дерево, вечнозеленое дерево семейства бобовых. Бобы этого дерева (цареградский стручок, сладкий рожок) кроме семян содержат сочную мякоть, используются в пищу и на корм скоту, из сока получают спирт. Xарруб, царьградский боб — рожковое дерево, стручки которого (рожки) содержат сладкие и терпкие на вкус бобы.
16. Саранча (греч. akrides — род съедобной саранчи) — насекомое подотряда саранчовых, опасный сельскохозяйственный вредитель. В Восточном Средиземноморье распространена перелетная (азиатская) саранча (Locusta migratoria). Употребление местным населением саранчи в пищу — древний обычай.
17. Пурпура (лат. purpura — ‘пурпуровый’, ‘багряный’, ‘алый’) — множественные мелкие кровоизлияния — подкожные и на слизистых оболочках, возникающие как проявление какой-либо болезни (скарлатины, туберкулеза и др.).
18. Имеется в виду монастырь греков-ортодоксов, у рум ортодокси (букв, ‘правоверные греки’) — название арабского и греческого православного населения Сирии..
19. Адалия — турецкий город на южном побережье Малой Азии.
20. Петехия (от ит. petecchie — ‘пятна’, ‘сыпь’) — пятна на коже или слизистой оболочке, вызванные капиллярным кровоизлиянием.
21. Бубон (от греч. bubon пах — ‘опухоль в паху’) — увеличенный в результате воспаления поверхностный лимфатический узел. Чумный бубон образуется при кожно-бубонной, или бубонной, форме чумы в результате попадания возбудителя чумы в лимфатическую систему.
22. Гвардион — нижний чин карантинной стражи, гвардиона определяли на приходящие с моря суда.
23. Готфрид Бульонский (ок. 1060-1100) — один из предводителей первого крестового похода (1096-1099). В 1099 г. стал первым правителем Иерусалимского королевства со столицей в Иерусалиме.
24. Атрун (древн. Латрун) — по преданию, селение, из которого происходил разбойник Дисмас, раскаявшийся на кресте. Емос (древн. Еммаус) — селение, близ которого Христос явился своим ученикам после воскрешения (Лук. 24:13).
25. Харам аш-Шериф (араб, ‘священное пространство’) — священная для мусульман территория Иерусалима, на которой расположены мечеть ал- Акса (‘Крайняя’), построенная, согласно коранической легенде, на месте, куда Мухаммед был перенесен на Бураке перед вознесением на небо, и мечеть Куббат ас-Сахра (‘Купол скалы’), возведенная на месте, где молился халиф Омар после взятия Иерусалима. На этой территории располагался храм Соломона (X в. до н. э.), разрушенный римлянами в 70 г. н. э.
26. Баб ан Неби Дауд (Ворота пророка Давида) — Давидовы (или Сионские) ворота — одни из семи ворот древнего Иерусалима. Давид — царь Израильско-Иудейского государства в конце XI в. — ок. 950 г. до н. э., создатель Псалмов.
27. Скутари (Ускюдар) — турецкий город, расположенный на малоазийском берегу Босфора, напротив Стамбула, ныне — пригород Стамбула.
28. Баб ал-Амуд — Колонные ворота.
29. Дум (Hyphaena crinita) — вид пальмы, отличается тем, что ‘пень его несколько футов над землею разделяется на две ветви, каждая из коих таким же образом делится на две другие… Листья расположены веером вокруг короткого и толстого стебля, а плод величиною с крымское яблоко и несколько сплюснутый покрыт твердой кожей…’ (Записки русского врача, отправленного на Восток. — ЖМВД. 1848, ч. 24, с. 337).
30. Видимо, Solarium dulcamara — паслён сладко-горький.
31. Solanaceae — обширное семейство паслёновых, к которому относятся употребляемые в пищу картофель, томаты, баклажаны и т. п., лекарственные — коровяк, наперстянка, белладонна, ядовитые — дурман, белена и др.
32. Фредерик Хассельквист — французский путешественник XVIII в., автор ‘Voyages dans le Levant dans les annees 1749, 50, 51, 52… par Fr. Hasselquist’ (P., 1769).
33. Solarium melongena — баклажан.
34. Крупнейший немецкий геолог и минералог А. Вернер (1750-1817) ввел классификацию горных пород по их происхождению, разделив на нептунические (осадочные морские) и вулканические (образовавшиеся под влиянием вулканической деятельности.
35. Salsola arbuscula — солянка кустарничковая семейства маревых, растет на засоленных почвах в пустынях и полупустынях. Есть кормовые и лекарственные растения (понижают кровяное давление), закрепители песков.
36. По-видимому, Рафалович цитирует текст римского писателя, ученого и государственного деятеля Плиния Старшего (24-79) на память и допускает неточности в переводе. У Плиния сказано: ‘nullum corpus animalium геcipit, tauri camelique fluitant, inde fama nihil in eo mergi’ (Plin. V, 72), т. e. ‘тело животного не тонет, даже быки и верблюды остаются плавающими, оттого существует молва, что ничто в него не погружается.
37. Самария — одна из трех географических областей Палестины, расположена между Иудеей и Галилеей. Самария (Себастия) — город в Палестине, основанный в 880 г. до н. э., позднее — столица Израильского царства.
38. Самаританцы (самаритяне, самаряне) — члены древнейшей секты в иудаизме. Жители древней Самарии не были уведены в вавилонский плен, и их верования отличались от религии основной массы евреев, вернувшихся в Палестину через полвека. Самаритяне признают только Пятикнижие (Тору) и Книгу Иисуса Навина, используют в богослужении не только древнееврейский, но и арамейский язык.
39. Бахр-Табарийе (араб.) — Тивериадское (Галилейское, Генисаретское) озеро, расположено на 212 м ниже уровня моря, через его воды протекает р. Иордан.
40. Константин VII Порфирогенет, или Багрянородный (905-959) — византийский император, автор ряда сочинений, содержащих сведения о русско-византийских отношениях X в. Существуют данные о том, что он родился в Константинополе.
41. Кармелиты — члены католического нищенствующего ордена, получившего распространение в Западной Европе с XIII в. Их знаменитый монастырь Кармелитской богоматери расположен на горе Кармель. Этот монастырь был разрушен в начале 20-х годов XIX в. Абдаллах-пашой (Абдаллах-паша (род. ок. 1800 г.) — сыне одного из мамлюков Сулейман-паши, правившего Сайдским пашалыком в 1804-1818 гг. В 1819 г., после смерти Сулейман-паши, Абдаллах был назначен правителем этого пашалыка (см. примеч. 1 к ‘Обзору Оттоманской армии’) и сохранил свою власть вплоть до египетской оккупации Сирии в 1832 г. Он вел сепаратистскую политику и претендовал на управление соседними сирийскими пашалыками, дважды выдержал в Акке осаду турецких войск (в 1821 и 1822 гг.). Сделал попытку создать собственное регулярное войско, обученное европейскими офицерами. Отличался фанатизмом, алчностью и жестокостью. Когда началось греческое восстание, султанское правительство обвинило православное население империи и духовенство Стамбула в сочувствии греческому движению. Константинопольский патриарх Григорий V был повешен, по всей империи прокатились христианские погромы. Согласно К. М. Базили, Абдаллах-паша ‘гнал христиан, сажал в тюрьму архиереев и приматов во всех городах своего пашалыка, требовал непомерных контрибуций, для уплаты коих христиане были доведены до того, что даже церковное серебро обращали в слитки’ (Базили К- М. Сирия и Палестина под турецким правительством в историческом и политическом отношениях. М., 1962, с. 89). Это не помешало Абдаллаху вступить в переговоры с греческими корсарами во время осады Акки османскими войсками) и отстроен к 40-м годам на пожертвования католиков Европы.
42. Правильно: окка (араб.) — мера веса, равная 1,248 кг.
43. Ахмед Джеззар (Джаззар)-паша (ок.1720-1804) — османский полунезависимый правитель Сайдского пашалыка с 1775 по 1804 г., босниец по происхождению, начал карьеру мамлюком в Египте. Создал свою армию, ввел систему монополий, автор описания Египта (‘Низам-наме-и Миср’).
44. Имеется в виду осада Акки англо-австро-турецкой эскадрой в октябре 1840 г., во время военных действий против египетских войск, оккупировавших Сирию.
45. Ибрахим (Ибрагим)-паша (1786-1848) — египетский полководец и государственный деятель, сын Мухаммеда Али. В 1824-1827 гг. командовал египетским флотом, участвовавшим в военных действиях против греческих национальных сил. В 1833-1841 гг. был правителем Сирии.
46. Febris perniciosae — пернициозная (злокачественная) лихорадка, характеризующаяся тяжелым течением болезни.
47. Отец Перпетуо Гуасто — ‘апостолический викарий’ в Египте, упомянут Рафаловичем в одном из предшествующих разделов ‘Записок русского врача’ (ЖМВД. 1847, ч. 19, с. 157).
48. Загородную резиденцию Абдаллах-паши посетил и описал А. С. Норов (Путешествие по Святой земле в 1835 году Авраама Норова. Т. 1. СПб., 1838, с. 287).
49. Древний Тир возник в IV тысячелетии до н. э. как город-государство. В III — II тысячелетиях до н. э. являлся торговым и политическим центром Финикии. После ассирийского, нововавилонского и персидского завоеваний был в 332 г. до н. э. покорен Александром Македонским.
50. Марониты представляют собой наиболее многочисленную униатскую общину на Ближнем Востоке, проживают главным образом в Ливане. Этнически являются арабизированными жителями Горного Ливана семитского происхождения. Сохранили в богослужении сирийский диалект арамейского языка и черты восточнохристианской обрядности. По преданию, маронитская церковь сложилась на основе монофелитской общины, образованной маронитами, бежавшими в Ливанские горы от преследований византийских властей.
51. Мутуали (мутавилиты, т. е. ‘обожествляющие Али’) — члены многочисленной сирийской общины шиитов-имамитов, которых называют также ‘двунадесятниками’, как почитающих 12 имамов.
52. Кантар (кинтар), — мера веса, величина которой колебалась, например, в Египте употреблялся кинтар, равный 36 оккам, т. е. 45 кг. Упомянутый Базили ‘кантарь в 180 ок’ близок по весу к халебскому кинтару, достигавшему 228 кг. Окка (араб.) — мера веса, равная 1,248 кг..
53. Древний Сидон был основан в IV тысячелетии до н. э., наряду с Тиром являлся крупным торговым центром, осуществлявшим борьбу за гегемонию в Финикии.
54. Древний Беритус как город и порт Финикии был известен с первой половины II тысячелетия до н. э. В эллинистическо-римский период (III в. до н. э. — IV в. н. э.) был крупным торгово-ремесленным пунктом.
55. Фахр ад-дин II (ок. 1572-1635) — правящий эмир в Ливане (1590-1613 и 1618-1633). Объединил под своей властью кроме Ливана часть Сирии и Палестины, имел политические сношения с Европой. Друзы — секта исмаилитского толка, основанная Мухаммедом ибн ад-Дарази в начале XI в., после его бегства из фатимидского Египта. Учение друзов представляет собой своеобразное сочетание элементов христианства, ислама, зороастризма и доисламских культов. Их религия возникла из идей египетского халифа Хакима, который провозгласил себя воплощением божества. Друзы верят во второе пришествие Хакима, в переселение душ и не чувствуют себя связанными исламом Мухаммеда. Духовные лица друзов называются уккаль (в русской литературе — аккалы), т. е. ‘знающие’, в отличие от основной массы общины, которую именуют джуххаль, т. е. ‘невежественные’, ‘непосвященные’.
56. Эмир-алай (араб.) — то же, что и миралай (тур.). Турецкий военачальник в ранге полковника.
57. Cucurbitaceae — семейство тыквенных, к которому относятся арбуз, дыня, огурец и т. п.
58. Джубейль (Джибайль) — древний Библ (финик. Гебал — ‘гора’), один из древнейших финикийских городов-государств, через который уже в III тысячелетии до н. э. осуществлялась торговля финикийцев с египтянами. В османскую эпоху превратился в небольшой портовый городок.
59. Древний Триполис основан финикийцами во II тысячелетии до н. э. на месте современного порта Эль-Мина.
60.Хайдар (Гайдер) Абу Ламаа (ум. 1854) — глава рода эмиров Абу Ламаа, владельцев мукатаа Метн, находившихся в родственных связях с Шихабами и одновременно с ними принявших христианство. В иерархии христианских аристократических родов Абу Ламаа следовали за Шихабами. Резиденцией семьи эмира Хайдара было селение Салийма. В 1840 г. в числе других представителей ливанской знати, участвовавшей или сочувствовавшей антиегипетскому восстанию, он был выслан в Сеннар, возвратился в Горный Ливан после отставки эмира Бешира II (октябрь 1841 г.). Его имя называлось французским консулом в качестве преемника власти эмира Бешира. Назначен главой христианской каймакамии, в которую входили территории Ливанского эмирата, расположенные севернее линии, проходившей по дороге Бейрут-Дамаск, в декабре 1842 г. Эмир Хайдар не пользовался заметным влиянием ни на маронитское духовенство, ни на маронитскую знать. По словам французского представителя в Бейруте, ‘эмир Хайдар — человек мягкий, учтивый, благочестивый, но неуверенный, непоследовательный, вялый. Он не причинял зла, да и не любил его, но не имел сил ему противостоять’ (Ismail Adel. Histoire du Liban. Т. 4. Beyrouth, 1958, с. 216).
61. Формально эмир Хайдар пришел к власти после кратковременного правления Бешира-Касима (1840-1842), Рафалович здесь имеет в виду Бешира II. Эмир Бешир II Шихаб (1767-1850), правитель полуавтономного ливанского эмирата между 1788 и 1840 гг., достиг определенных успехов в политике укрощения феодального произвола ливанских мукатаджи (владельцев наследственных земельных пожалований) и укрепления собственной власти, основанной на патримониальных началах.
62. Juglans regia — грецкий орех.
63. Cupressus (франц. Cyrres etale от греч. Kyparissos) — один из видов кипариса.
64. Келесирия — часть Сирии, расположенная между хребтами Ливан и Антиливан.
65. Баальбек (древн. Гелиополь) — один из древних городов Сирии, первые упоминания о котором относятся к XIV в. до н. э. В руинах сохранился ансамбль римского времени (I-III вв.) — так называемые храмы Юпитера, Вакха, Венеры.
66. Речь идет о роде шиитских эмиров Xарфуш.
67. Юфть — кожа, выделываемая из шкуры крупного рогатого скота.
68. Слово камардин, т. е. абрикосовая пастила, имеет иную этимологию: оно происходит не от камр эд-дин (араб, камр — ‘пояс’), а от камар-дин (к амар — ‘луна’).
69. Куфийа (кефие) — платок для покрытия головы, удерживаемый при помощи толстого волосяного шнура (укаля), обмотанного шерстью или шелком. Анези — бедуинское племя, кочующее в Северной Сирии.
70. Tinea favosa (лат. tinea — ‘моль’, ‘червь’, favus — ‘сотовая ячейка’, ‘парша’) — хронический дерматомикоз, вызываемый паразитическим грибком Trichophyton schonleini характеризуется поражением кожи волосистой части головы, реже — других частей тела или головы. Favus capillitii — клиническая форма фавуса, при которой поражены кожа и волосы головы.
71. Решид-паша — офицер Аравийского корпуса, участвовал в подавлении восстания друзов 1842 г. против Омар-паши, турецкого правителя Ливана.
72. По-видимому, имеется в виду госпиталь, построенный в Дамаске около 1154 г. сельджукским султаном Hyp ад-дин Махмудом ибн Зенги (1146-1174).

[IV]

ПОЕЗДКА ИЗ БЕЙРУТА В АЛЕП ЧРЕЗ ЛАТАКИЕ И АЛЕКСАНДРЕТТУ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТТУДА В БЕЙРУТ ЧРЕЗ ХАМУ, ХЕМС И ЗАХЛЭ

Пробыв несколько дней в Бейруте для приведения в порядок путевых заметок моих, я выехал потом 22/10 июля в Латакие морем на одной из небольших греческих барок, служащих для добывания губок у берегов Сирии. Судно это не имело груза, а между тем едва было на нем довольно места, чтобы лечь мне на палубе при несуществовании каюты, но зато оно бегало с чрезвычайною быстротою по поверхности волн: через 22 часа мы бросили якорь у Латакийской пристани, тогда как сухим путем на ату поездку нужно шесть дней. А как береговой тракт не безопасен да к тому ж нет по нем примечательных мест, кроме уже посещенного мною Триполи, то я и предпочел отправиться морем.
Латакие (у Арабов Ладкие, древняя Лаодикея) 73 находится на расстоянии 1/4 часа от моря и пристани своей и образует почти правильный продолговатый параллелограмм, идущий от Ю. к С. Город окружен обширною горизонтальною равниною, граничащею к З. с морем, к В. с цепью гор, составляющих продолжение Ливана, но менее высоких и носящих название Джебель-Келбие. Равнина, равно как и самые горы, покрыта деревнями, в коих живет таинственная секта Арабов Незари (Нусейри. — И. С.), или Ансарие 74, как их обыкновенно называют Европейцы (До сих пор весьма мало известно относительно религии Незири, коих в Латакийском округе считается 59,000 обоего пола душ, они подразделяются на четыре секты: Клэйзи, Шамси, Камари и Шмали. Секты Келбие, о коих говорит Волней 75, нет, а это есть название цепи гор, которое дается всем живущим в них сектам Незири) Равнина эта тщательно возделывается и производит много хлеба, кукурузу, хлопчатую бумагу и т. п., но деревьев на ней мало, хотя с некоторого времени ‘Франки’, коих в городе шесть или восемь семейств, начали разводить сады, для орошения коих употребляют колодцы с горшечными колесами вроде Египетских сакие.
В Латакие считают около 10,000 жителей обоего пола, и в том числе около 2,500 Арабов-Христиан Православных. Улицы по большей части узки, кривы, с глубокою посредине канавою, наполненною сором, которого сверх того находятся огромные кучи на площадях и вокруг города, его употребляют вместо топлива, для обжигания приготовляемых здесь глиняных ковшей и горшков. Дома каменные, по большей части двуярусные, с террасами. Мусульманские кладбища, как в’о всех Сирийских городах, окружают снаружи город, Христиане хоронят мертвых в оградах пяти церквей своих, а как ограды эти не велики, то по истлении трупов кости вынимаются из могил, в которые кладутся свежие покойники, как это делается и в Смирне. Влияние неопрятности улиц на здоровье уменьшается недостатком воды и поэтому совершенным отсутствием сырости. Добываемая для питья из колодцев мутна, но хороша. По общему отзыву живущих и родившихся здесь Европейцев, климат Латакие очень здоров, лихорадки редки и вообще нет болезни, которую бы можно было приписать влиянию климата или местности, что, вероятно, зависит от положения города не слишком близко к горам и на открытой равнине, со всех сторон доступной очищающему действию ветров. Чума в последний раз появлялась в Латакие в 1825 году, в христианском населении, оградившем себя частными в домах карантинами, смертность была незначительна, но она сильно свирепствовала между мусульманами, весьма фанатическими здесь. Консульский Агент наш, в доме коего я остановился, г. Илья Муркос, рассказывал мне, что зараза особенно распространилась после похорон благочестивого Шейха эл-Могреби, умершего от чумы и пользовавшегося при жизни большим уважением народа, который толпами провожал гроб его, г. Муркос видел собственными глазами, как мужчины, женщины и дети собрались вокруг дома Шейха, в то время как на террасе омывали еще теплое тело его, и с жадностью бросались на воду, стекавшую с террасы, и мыли ею себе лицо и руки! Этот факт был мне подтвержден и другими очевидцами.
В Латакие находится Карантинное Учреждение вроде тех, о коих говорено было при описании Триполи и Джебеила, тут служат: врач — Доктор Гаранти, Итальянец, и при нем писец, гвардионов нет. Город производит довольно значительную торговлю курительным табаком, весьма хорошего качества, лучший сорт называется абуриха (‘отец запаха’, то есть благовонный). Ежегодно вывозится из Латакие в Египет до 4,000 алепских кантаров (около 54,000 пудов) табаку, пуд лучшего сорта стоит на месте около 26 р. асс.
Из Латакие выехал я 25/13 июля, в 10 часов вечера, на другой арабской барке, весь экипаж коей состоял из трех матросов. Мое намерение было остановиться на день в Суайдие, деревне, находящейся у устья реки Ааси (Orontes), но трусливый шкипер не решился въехать в действительно опасное устье этой реки. Простояв 42 часа в небольшом расстоянии от Суайдие на открытом берегу без тени, пищи и воды и не сумев склонить рейса (хозяина барки) предпринять въезд в реку, я должен был отказаться от посещения этого места и в полночь отплыл в Александретту, куда прибыл на другой день около полудня.
Александретта (Искендерун) составляет самый северный пункт Сирии и пользуется печальною известностью по причине убийственных лихорадок, свирепствующих в ней каждое лето и коих причины представляют аналогию с найденными мною в Триполи. Это обстоятельство, удаляющее от него Европейских путешественников, побудило меня посетить сие местечко, на вид самое несчастное, бедное и запущенное, какое только можно себе представить. Оно лежит у длинной, узкой бухты, начинающейся от мыса Свиньи (Рас-эл-Ханзир) и далеко врезывающейся в берег в направлении от Ю.-З. к С.-В. Высокие Бейланские горы, соединяющиеся к С. с цепью Алма-Дага (Taurus) в Карамании, в форме подковы обгибают эту бухту, оставляя между подошвою своею и морским берегом плоскую, низкую и совершенно горизонтальную в уровень с морем равнину из наносной земли, имеющую от 4 до 5 верст в поперечнике по всем направлениям, на западном краю ее, у моря, выстроена Александретта. Это расположение гор, весьма высоких здесь, служит причиною, что облака, пригоняемые из бухты в образуемый горами котел царствующими и здесь все лето юго-западными ветрами, не могут выбиться из этого котла, они вечно густыми, темными тучами висят над деревнею и ее окрестностями и опускаются необыкновенно низко под вершину гор, так что, например, Рас-эл-Ханзир уже с самой половины весь окружен и окутан ими, оттого здесь воздух густой, спертый, удушливый, а зной нестерпимый. Но другое обстоятельство имеет влияние еще более прямое и вредное на состояние атмосферы и на зарождение лихорадочных миазм. Безименная речка, неширокая, но никогда не высыхающая, берет начало свое в получасе к Ю.В. от деревни и, обогнув ее с В., вливается к С. в море у самой деревни. Так как равнина, по коей она течет, совершенно горизонтальна и низка, а самое русло неглубоко и берега его плоски, то после зимних и весенних дождей, весьма обильных здесь, речка совершенно затопляет всю равнину, обращающуюся тогда б озеро, с наступлением жаров тут образуется болото, занимающее почти всю поверхность и испускающее эти миазмы, кои соседними горами и юго-западными ветрами сосредоточиваются вокруг деревни и над нею и делаются причиною злокачественных перемежающихся лихорадок. Прошлою зимою дождей, однако же, не было, и я нашел равнину почти сухою, но совершенно заросшею камышом и другими водянистыми травами, лихорадок же летом показалось несколько меньше, чем в другие годы. К увеличению зла служит и то, что все население Александретты занимается перевозом товаров отсюда в Алеп и обратно, также выгрузкою и нагрузкою судов, приходящих сюда в довольно значительном числе из Европы, находя в этом промысле достаточное пропитание, жители совершенно оставили земледелие, так что на всей равнине не найдете ни одного дерева, ни одного засеянного поля, а в деревне нельзя достать никакой зелени, никакого фрукта и т. п.
Лихорадки царствуют здесь каждое лето, но не с одинаковою напряженностью, что зависит преимущественно от большего или меньшего изобилия дождей в предшествовавшую зиму. Болезнь была особенно злокачественна в 1845 году, когда похитила много жертв, так, между прочим, шкипер и матросы одного Английского судна все до одного умерли от ней в весьма непродолжительном времени, у иных болезнь не продолжалась более 48 часов, начинаясь сильнейшим бредом, по прекращении коего больной чувствовал себя гораздо лучше, а чрез несколько часов умирал. Англичанин г. Ниль (Neale) 76, проживавший четыре года в Александретте, сообщил мне, что и собаки поражаются здесь аналогическою лихорадкою: он в течение немногих месяцев потерял их семь, другие домашние животные, по его замечанию, не подвержены ей. Немногие живущие здесь по торговым делам Европейцы (всего трое или четверо) на лето переезжают в Бейлан, большое село, находящееся в трех часах к Ю.В. от Александретты, оно лежит в горах, и посему климат в нем здоровый и приятный.
В Александретте от 280 до 300 жителей, в каких-нибудь 50 домах или скорее шалашах, коих стены сплетены из древесных ветвей и внутри вымазаны глиною, а крыши отлогие, из камыша. Перед каждым домом выстроен на четырех шестах род голубятни из плетня, в коей по неимению террас семейства спят летом. Улицы, наводняемые зимою до того, что верхом проехать трудно, летом зарастают бурьяном и камышом, в который лотом на ночь загоняют домашний скот, быков и овец, коих присутствие не умножает опрятности и чистоты воздуха. Здешние Европейцы несколько раз обращались к Начальству с .просьбою улучшить русло реки чрез возвышение берегов и постройку вдоль их каменных плотин, на что требуется издержка в 15,000 пиастров (3,000 р. асс.). Этим прекратились бы ежегодные наводнения равнины, но Губернатор Области не обращает на это внимания и даже не соглашается на производство этих работ иждивением самих Европейцев. Затруднения увеличиваются и тем, что Александретта в отношении таможенном зависит от Алепского Паши, а касательно прочего управления, полиции, сбора податей и пр., подчинена Паше Адэнэюкому (в Карамании). Между тем этот порт в высокой степени достоин внимания Оттоманского Правительство по ежегодно умножающимся торговым оборотам Европы с этой частью Азии чрез Алеп, коему Александретта служит как бы пристанью. В ‘стекшем году привезено было сюда Европейских товаров на 5 72 миллионов франков. По моему убеждению, постройка упомянутых плотин, насаждение деревьев по всей равнине и земледелие значительно улучшили бы климат этой местности, еще полезнее было бы перенесение самой деревни на полчаса ближе к горам.
В Александретте находится Карантинное Учреждение (Office Sanitaire) для выдачи и поверки судовых патентов, оно подчинено непосредственно Интендантству в Константинополе, тогда как прочие Сирийские заведения сего рода зависят от Центрального Карантина в Бейруте. Находящийся тут молодой итальянский врач г. Адда недавно только определился сюда и посему не мог сообщить мне ничего относительно симптоматологии здешних лихорадок, коими он, впрочем, сам страдал в бытность мою. По странному противоречию Александретта хотя не относится Портою к Сирии и подчинена вместе со воем Байланским округом Паше Адэнэскому, но провенансы 77 ее, отправляясь в Караманию, должны выдерживать 2-дневный карантин: морские — в Тарсусе, сухопутные — в самой Адэне. Впрочем, я знаю достоверным образом, что если Бейланский Мытселым (Градоначальник), его чиновники или служители отправляются в Адэне, то их пропускают без карантина, коему подвергают только купцов, бедных и т. п. Признаюсь откровенно, что, видев эти злоупотребления здесь, нашедши потом подобные на сухопутной карантинной линии между Алепским Пашалыком и Малою-Азиею, в Киллисе, Антабе и Береджике, и после всего уже замеченного в этом роде в других частях Сирии, я стал сомневаться в ‘возможности’ когда-либо удовлетворительным образом устрожить эту часть в здешнем крае!
Несмотря на увещания знакомых и Бейрутских врачей не ночевать в Александретте, я провел два дня в этом столь интересном для меня месте, не чувствовав ничего дурного, кроме весьма горького вкуса во рту и совершенного отсутствия аппетита, припадков, изчезнувших, как скоро я 28/16 июля к вечеру выехал оттуда в Бейлан, куда прибыл после трех-часовой езды. Около часа следуешь чрез вышеописанную равнину и потом два часа подымаешься на горы, состоящие то из рыхлого серого известняка, то из зеленоватого mica-chiste 78 (сколько мне показалось), отлогости этих гор покрыты мелкими хвойными деревьями и кустарником. Бейлан весьма значительное село, состоящее из пяти отдельных кварталов, выстроенных на крутых утесах, между коими находятся глубокие овраги. Дома, расположенные амфитеатром, каменные, в один и два яруса и с террасами, воды, очень хорошей, везде изобилие. Жители числом до 4,000 — Тюркменцы, между коими от 600 до 800 Армян, общеупотребительный язык Турецкий, по-Арабски редко кто говорит. Воздух вследствие высокого положения села очень свеж и здоров, дожди часты, даже летом, потому что облака, которые юго-западными ветрами с моря притуляются к горам, низвергают избыток влажности своей, коль скоро к утру воздух становится прохладнее. Так и я 29/17 июля в 4 часа пополуночи орошен был крупным дождем на террасе, на которой спал, а потом, выехав из Бейлана и продолжая взбираться на горы при восхождении солнца, находился весь среди облаков, бегавших как густой дым вокруг меня, и но утесам, и ущельям. Солнечные лучи отражались в них несколькими низкими радугами, направленными в разные стороны, мы прошли под ними, как будто (под триумфальными воротами.
Чрез три часа по выезде из Бейлана мы прибыли к подошве гор, коих кряжи становились все ниже и ниже, и наконец вышли на пространную и прекрасную Антиохийскую равнину, окруженную у дальнего горизонта холмами. Дорога вела к С.-В., слева голубым зеркалом широко расстилалось Антиохийское-Озеро (Эл-Бахра), у южной оконечности коего река Ааси (Orontes), текущая до сего места с Ю. к С., образует крутое колено и направляется на Ю.-З., чтобы влиться в море у Суайдие. Равнина эта покрыта хорошею землею, но местами болотиста, с западной стороны озера, вдоль которой мы ехали, она была вовсе не обработана, заросши камышом, бурьяном и в особенности диким солодковым корнем (Liquiritia) в несметном количестве. На берегу озера я заметил многие белые шатры кочующих бедуинов’ (племени Араб-Колбаш и других), окруженные стадами лошадей и верблюдов. Часа через два с половиною появились поля, засеянные дуррой (holcus sorghum, порода маиса, свойственная более Египту, где ее называют дурра-бэлэди, а кукурузу — дурра-игами), другие — арбузами, дынями и тыквами. Грунт земли здесь очень хорош, черного, мелкого, однообразного зерна, но с глубокими трещинами от недостатка воды, между тем в небольшом расстоянии, слева, быстро течет Ааси (‘мятежный’ — по арабской этимологии слова), коего белые, как сыворотка, волны от примеси мела или извести в соседстве Антиохии окаймляются пышнейшею растительностью и обширными фруктовыми садами и огородами.
Чрез девять часов по выезде из Бейлана я прибыл в Антиохию 19 (Антакие), выстроенную на левом берегу Ааси (коего ширина здесь от 100 до 120 футов по глазомеру) ‘ опирающуюся к С. о подошву высокой, почти отвесной горы. В этом городе, столь знаменитом в древности, при Селевкидах, и в первые времена нашей Церкви, ныне не более 10,000 жителей, из них около 1/4 Незйри, около 1,000 Христиан Православных (В Сирии главные Христианские Исповедания, коим следуют Арабы, обозначаются следующим образом: Православных называют Руми, Греко-Католиков — Куэтли, Римско-Католиков — Латини, Маронитов — Муарни, исповедание последних мало различествует от Греко-Католического), 13 семейств Армян, 20 Еврейских, остальные все Мусульмане. Уцелевшие отчасти стены м ворота, выстроенные Крестоносцами, находятся в значительном расстоянии от нынешнего города, окружаемого ими и похожего в этом просторе на ребенка, надевшего кафтан взрослого человека. Дома каменные, в один и два яруса, с отлогими крышами из красной черепицы, употребительными и в соседних деревнях, — обычай, оставшийся со времени владычества Крестоносцев. Улицы узки, но не столь неопрятны, как в Латакие или Бейруте, потому что сор из них вывозится в сады для улучшения хорошего, но несколько каменистого грунта земли. Фрукты, производимые в них, особенно инжир, отличного качества и славятся во всем крае, заборы отчасти состоят из прекрасных лавровых кустов (laurus nobilis), коих рощи при Daphne 80, ныне разоренном предместье древней Антиохии, некогда .пользовались такою славою.
Для питья употребляют здесь воду весьма хорошего качества из колодцев, кои находятся при каждом почти доме. Климат Антиохии, по общему уверению старожилов, у которых я собирал справки, весьма приятный и здоровый. Вследствие особого расположения гор, идущих от моря вдоль Антиохийской равнины, здесь круглое лето, от раннего утра до поздней ночи дует сильный юго-западный ветер, умеряющий зной солнца. Зимою холод незначителен, но дожди чрезвычайно часты осенью и весною и нередко продолжаются десять и пятнадцать дней сряду. Смертность незначительна, и только оспа похищает много жертв между детьми по нерасположению населения к прививанию предохранительной. Болезней немного, и они не представляют ничего примечательного.
В Антиохии существует Карантинное Учреждение, состоящее из директора — Турка, врача — г. Биаджини и четырех гвардионов, ему подчинена пристань в Суайдие, находящаяся в шести часах отсюда и которую поочередно директор и врач посещают чрез каждые 15 дней. Суайдие же собственно не город и не село, а состоит из некоторого числа домов, выстроенных в значительном расстоянии один от другого среди фруктовых садов и плантаций тутовых деревьев, коих продукт — шелк отличного качества, до 2,700 пудов в год, — идет чрез Антиохию в Алеп.
2 августа /21 июля я продолжал путь свой из Антиохии в Алеп. Дорога направляется к Востоку сначала около подошвы гор, потом чрез Антиохийскую равнину, оставляя озеро и Ааси по левую руку. Равнина с этой стороны гораздо лучше обработана и засеяна по большей части дуррой, нет ни мест болотистых, ни заросших камышом, хотя попадаются еще значительные пространства, покрытые диким солодковым корнем. В 4 часах от Антиохии переезжаешь по каменному мосту (Джиср-эл-Хадид) чрез Ааси и следуешь 3/4 часа вскрай правого берега его. Деревни, заселяемые здесь Тюркменцамм, попадаются не часто, но встречаются многие таборы Бедуинов (Арабов-Анами, Араб-Амхи и другие), живущих под белыми шатрами. Переезжаешь через немногие речки — Нахр-Баварда, Моиет-Херим и пр., вливающиеся или в Ааси, или в озеро, и после девятичасовой езды достигаешь восточного предела равнины, на которой в это время года несметное количество мух, весьма мучительных для лошадей и седоков.
Переночевав в деревушке Бырек, или Иени-Шехер, основанной три года тому назад и состоящей из 5 или 6 изб, я на другой день отправился дальше по долинам, каменистым и совершенно голым, как и холмы, окружающие и пересекающие их. Между тем все пространство отсюда всплошь до Алепа словно покрыто развалинами древних городов и крепостей Римских и отчасти Крестоносцев, доказывающими, что некогда вся эта страна была очень населена, несмотря на совершенный недостаток воды, которому пособляли многочисленными и весьма обширными цистернами на каждом шагу (Между этими развалинами некоторые весьма обширны, таковы Хербет аин-Дылфа, Кафр-эл-Бенат, эл-Баб и Хербет-Сакаиат с остатками дворцов, храмов и т. п., любопытен маленький домик, сохранивший крышу свою в целости. Арабы называют его ‘колыбелью сына Мелика Дахера’ (Срир-ибн-Мелык-Дахер). На каждом шагу показываются сверх того древние кладбища, саркофаги, остатки шоссе и т. п.) Дана, большое село с весьма любопытными памятниками, носящими Греческие надписи, выстроено на оконечности невысокой цепи холмов, выдающейся в довольно обширную равнину с хорошею землею, порядочно обработанною. Но вообще качество почвы от Бырек до Кафр-Деаэла и отсюда до Алепа, на протяжении 12 часов езды, самое неблагодарное, и трудно постичь, как тут в древности могло существовать население, столь густое и многочисленное, каковое предполагать должно по объему и числу встречаемых разрушенных городов, разве принять, что какой-нибудь волканический переворот изменил лучший прежний вид страны, ныне не представляющей почти никакого следа растительности.
В Алеп я прибыл 5 августа/24 июля рано поутру из Кафр-Дэаэл, находящегося в 2 1/2 часа к Северо-Востоку от него, и провел осьмнадцать дней в этом весьма любопытном городе. Поперек ‘Садовых-Ворот’ (Баб-эль-Джинеин,), чрез которые я въехал, лежал околевший верблюд, и стада ворчливых собак оспоривали друг у друга кровавые лоскуты кожи и мяса, это не дало мне выгодного мнения об опрятности самого города, но, к счастию, мнение это впоследствии не подтвердилось.
Алеп (Халэб) 81 лежит на каменистой, неровной и мало обработанной равнине, окруженной невысокими холмами. Окрестности его однообразны и незавидны. Город имеет форму почти правильного круга, расположенного вокруг высокого холма формы усеченного конуса, который, однако ж, не занимает средоточия круга, а лежит ближе к восточному и юго-восточному краю его, так что город гораздо уже с этой стороны, занимаемой кварталами Христианским (называемым Джыдеиде) и Еврейским, и (гораздо шире к Западу и Северо-Западу, где находятся все базары и Мусульманские кварталы, равно как и домы Франков числом до 20 или 30, последние составляют особую часть, лежащую на западном краю города, которая окружена стеною и носит название эл-Кыттаб. На вершине упомянутого холма прежде находилась весьма обширная цитадель, ныне совершенно разоренная, а самый город окружен был стеною и башнями Сарацинской архитектуры, которые и ныне составляют предел его к Ю. и Ю.-З. Речка Куэк, берущая начало свое близ Антаба, течет чрез северную и северо-западную часть города и теряется в трех часах к Ю. от него, вода ее употребляется преимущественно для поливания садов, находящихся к С. и к Ю. от города (первые четыре дня каждой недели — для первых, последние три — для последних садов), для питья же проведена в Алеп посредством канала вода из ключей, лежащих в 12 верстах к С.-В. и носящих название Бырек-Эйлан (Водохранилище Елены). В домах находятся также колодцы (но в них вода солоновата) и цистерны для сбережения дождевой. К С. и С.-З. от города, окруженного широкою полосою кладбищ, разведены сады фруктовые и немногие огороды, к В. же и к Ю.-В. лежат обширные фисташковые плантации, коих плод, собираемый здесь в необыкновенном множестве, составляет довольно важную отрасль внутренней торговли Алепа. Посещения достойна небольшая возвышенность Шейх-Абу-Бэкр, лежащая в двух верстах к С.-С.-В. от города, не потому что на ней выстроен обширный дворец прежних Пашей, не решавшихся жить внутри города, среди некогда весьма буйного населения: заносчивых шерифов, потомков Пророка, коих тут многие тысячи, и мятежных янычар 82, а по причине любопытного геологического явления: между холмов из волканического туфа является пласт в 4 или 5 футов толщиною, в несколько сот их длиною и шириною, состоящий весь из огромного количества больших двучашечных раковин (кажется, породы ostrea), соединившихся в одну весьма крепкую каменистую массу, покоящуюся на ложе из желтого плотного известняка. Откуда взялись эти устрицы?
В Алепе, по самым достоверным, собранным мною справкам, около 77,500 жителей обоего пола, из них: Мусульман — 56,000, Христиан — 17,000 (в том числе одних Греко-Католиков — 6,500) и 4,700 Евреев. Город прежде был гораздо, почти вдвое, населеннее, но землетрясение 1822 года, оставшееся в страшной памяти у жителей, чума в 1827 году и холера в 1832 году вместе с эмиграциею большей части населения произвели ущерб, который едва ли когда вознаградится. Из существовавших прежде в Алепе двенадцати тысяч станков для тканья шелковых материй ныне едва осталась тысяча, с некоторого времени, впрочем, торговля стала оживляться, по мере того как в Дамаске она приходит в упадок.
По архитектуре домов, ширине и более всего по опрятности улиц Алеп — лучший ‘и красивейший из всех посещенных мною до сих пор городов Востока, хотя число их немало, и даже в Евроле с честью занял бы место. Дома каменные, двух и трехъярусные, с плоскими крышами, на коих спят летом. В большей части улиц как Мусульманских, так и Христианского и даже Еврейского кварталов (последний здесь по исключению столь же красив и чист, как и ‘прочие) можно бы ехать в экипажах, коих, однако ж, нет здесь, особенно превосходна мостовая, состоящая во всех улицах из небольших четвероугольных, тщательно обтесанных и пригнанных плит из твердого известняка, подобно ей содержимой я еще не встречал. Базары — обширные, длинные, крытые коридоры, по обе стороны коих находятся лавки, — содержатся тоже весьма хорошо и опрятно. Одно гадкое пятно на этом блестящем грунте составляет способ чищения отхожих мест, совершаемый здесь, как и в Дамаске, днем с оставлением материи на солнце для просушки перед самими домами. Впрочем, Алепинцы издревле славятся в Сирии по приятным манерам и опрятности одежды и домов их, и от того пословица: ‘Халеби-Челеби’! (‘Алепинец-щеголь’ или, точнее, ‘gentelman‘. Арабы еще говорят: Шами-шуми — ‘Дамаскинец-плут’ и Мисри-харами — ‘Египтянин-вор’. Не припомню в эту минуту бранного, но вполне заслуженного эпитета Бейрутских жителей).
Климат Алепа вследствие более открытого его положения ближе к (Востоку и дальше от моря представляет довольно резкие крайности между температурою воздуха летом и зимою. В продолжение первого жар нередко доходит (как я это сам испытал) до +32о Р. в тени, впрочем, средняя температура июля и августа +23о Р. Зимою ртуть иногда опускается до -37 го Р, хотя средняя температура января +272о Р. Снег бывает почти всякую зиму, но лежит недолго, редко более суток. Необыкновенно часты здесь и дожди, позднею осенью, в ноябре, и потом в марте, они продолжаются иногда 15 и 20 дней беспрерывно. Летний жар, к счастью, умеряется западными ветрами, дующими здесь в продолжение всей теплой погоды, то есть каких-нибудь осьми месяцев в году. В 1844 году прямо-западный ветер дул 178 дней, а прочие ветры этого румба (т. е. это го направления. — И. С.), особенно юго-западный, — 19 дней, северный и северо-западный, свойственные зиме, дули 44 дня, южные и юго-восточные — 16 дней, последние, проходя чрез голые пространные степи, необыкновенно сухи и палящи и в действии своем на организм сходствуют с Египетским юго-западным (Хамсин), наконец, восточные — 77 дней и северо-восточные — 32 дня. Эти периоды, равно как и температурные изменения, возобновляются в том же порядке и довольно правильно каждый год.
Из болезней, встречаемых в Алене, одна заслуживает особенного внимания по чрезвычайно частому проявлению своему: это перемежающиеся лихорадки, хотя ничто, кажется, в положении и местных условиях города не объясняет преобладания их. Я, правда, нашел речку Куэк в нынешнем году почти совершенно высохшею, остававшаяся в русле вода образовала лужи, покрытые криптогамами 83. Но Куэк не всякий год так мелок, он сверх того течет чрез весьма небольшую часть города, а между тем, но справедливому замечанию Доктора Томаини, весьма образованного и достойного врача, десятый год проживающего в Алепе, в соседстве речки меньше лихорадочных случаев, чем в других, более удаленных от нее кварталах. Характер их, впрочем, доброкачественный, и умеренные приемы хинной соли исцеляют от лихорадки, но тип ‘перемежения’ свойствен здесь всем прочим острым недугам, и почти всегда врач при пользовании горячек гастрических, катаральных, простудных и даже тифозных, не совсем редких здесь, должен присовокуплять к другим лекарствам и некоторые приемы хинина. Прочие болезни, как поносы, расстройства пищеварения и т. п., не различествуют от того, что мы видели в других городах этой части Сирии. Между детьми весьма част hidrocephalus 84, почти всегда с смертельным исходом, несмотря на методу лечения. Оспа, напротив того, похищает мало жертв, потому что прививание коровьей [оспы] давно введено ‘и принято в народе, оно производится особым классом женщин.
Не могу не сообщить здесь немногих .подробностей о поражении, от которого редко уходит Алепский уроженец и которому подвержены и иногородние иногда после кратковременного уже пребывания: это так называемая Алепская пустула 85 (bоuton d Alep, хаббет эс-сэне).
У Алепинцев обыкновенно является она в детстве, не завися, однако ж, от эпох зуборащения и обнаруживаясь во всяком возрасте. Занимает она почти всегда место на лице. В клетчатом подкожном составе, на щеке, подбородке, на носу и т. п., образуется затвердение не больше горошины, потом самая кожа краснеет, и на ней выскакивают мелкие, едва заметные, наполненные светлою жидкостью пузырьки, покрывающие место величиною с пятачок и больше, до серебряной полтины, чрез некоторое время эти пузырьки, слившись вместе, лопаются, и остается струп темного цвета тонкий, но плотно пристающий к коже, под ним же образуется неглубокая язва, отделяющая желтоватый гной весьма противного запаха. Отделение наконец прекращается, струп отталкивается, и остается неправильно-кругловатый плоский шрам, ,не глубокий, но с остро отрезанными краями и несколько морщиноватым, как бы стеганым дном, коего цвет почти на всю жизнь остается несколько темнее соседней кожи.
Ход этой язвы весьма медленный. От начала патологического процесса до совершенного окончания его проходит не менее 10, 12 и даже 14 месяцев, что и заслужило ей у Арабов название годичной (хаббэт эс-сэнэ). Боли или зуда она почти не производит, а как Алепинцы считают ее полезною для здоровья, то лечения никакого не употребляют, разве язва делается злокачественною (что случается), необыкновенно длительною или занимает органы легко разрушимые (как то: веки, губу, кончик носа, который я видел совершенно съеденным и исчез[нув]шим у десятилетней девочки). В таких случаях употребляют внутрь графит с серою, а снаружи мазь, состоящую, по уверению практикующего здесь немецкого врача (Dr. Lonz), из порошка visci querni, синего камня и сока euphorbiae 86. Осторожное прижигание адским камнем имеет обыкновенно последствием рубец, менее глубокий и более ровный. Почти всегда у человека является одна пустула, но в некоторых случаях их бывает больше: я видел их пять на лице одного молодого человека и знаю даму, у которой их было тридцать на разных частях тела, здешние врачи не могли ее вылечить, но это удалось призванной простой бабке. Народ делает различие между этим двояким родом ‘проявления и называет пустулы одиночные самцами (даккар), а многочисленные самками (нытия), причем последние считает злокачественнее первых.
Европейцы, не родившиеся в Алепе, и вообще иностранцы весьма редко получают пустулу на лице: она у них является обыкновенно на оконечности, верхней или нижней, и почти всегда в соседстве состава — щиколоток, колена, локтя, кисти руки и т. л. Редко кто проживает несколько времени в Алепе, иногда немного месяцев, не получив пустулы, но не знаю, до какой степени должно верить рассказам о приезжих, у коих она обнаруживалась уже после 2 или 3-дневного пребывания в Алепе или же, наоборот, чрез 10 и 15 лет по выезде из Алепа даже в другие части света.
Причины этой пустулы вовсе неизвестны. Ее приписывают обыкновенно действию воды, употребляемой для питья и вытекающей будто из почвы, насыщенной сурьмою. Не полагаю, чтобы в этом отношении были сделаны точные химические анализы, которые сверх того не объясняют ни проявления пустулы на лице, ни почему ее имеют только раз в жизни, тогда как производящее влияние — вода — постоянно действует на организм. Вернее сознаться, что .причины еще не открыли.
Чума свирепствовала в Алене в последний раз в 1827 году (И в этом смысле должно поправить утверждение Д-ра Lachese перед Парижскою Медицинскою Академиею, будто ‘эта зараза является в Алеп чрез каждые десять лет’). Европейцы (полагают, что она была завезена сюда из Тарсуса и Адэнэ. Первые случаи обнаружились в декабре 1826 года, но население, разделяя общее во всем Леванте мнение, что чума подвигается с Юга к Северу, а не в .противоположном направлении, не принимало никаких мер, пока в феврале 1827 года на вечере у г. Молинари, Сардинского Вице-Консула (лично подтвердившего мне этот факт), у коего тогда собрано было все Франкское общество, два музыканта, коих родственник одержим был чумою в городе, заболели с сомнительными признаками. На другой день, 24 февраля, все Франки оцепили себя в домах своих, из коих вышли только в августе, по совершенном прекращении заразы. Из 60 семейств, изолировавших себя таким образом, никто не заболел от чумы во все это время, тогда как она нещадно поражала прочее население. Смертность достигла высшей степени в марте и апреле, уменьшилась в мае и июне, и в июле новых случаев уже не было, всего умерло от этой чумы, как полагают, до 20,000 душ. С тех пор заразы в городе и поныне не было. В 1828 году к Алепу подошел караван богомольцев, следовавших из Иерусалима в Анатолию, между коими дорогою обнаружилась зараза. Европейские негоцианты уговорили Пашу не впускать их в город, который таким образом остался невредимым.
Многочисленные караваны, весьма часто отправляющиеся из Алепа во внутренность Малой-Азии, заставили Правительство учредить в этом городе Центральную Карантинную Заставу (Office), подчиненную непосредственно Главному Интендантству в Константинополе. Она состоит из директора — Турка, врача — г. Томазини и 50 гвардионов, последние вооружены саблями, пистолетами и армейскими ружьями, и часть их расположена вокруг города в 14 палатках с назначением не выпускать никого без тезкере (билета о здоровье), прочие поочередно провожают караваны в один из ближайших сухопутных карантинов, то есть или в Киллис, находящийся в 10 часах к северу от Алепа, или в Антаб, лежащий от него в 25 часах, или в Береджик, на расстоянии 3 дней, или в Орфу, смотря по тракту, который выбирает караван. Люди и товары подвергаются там девятидневному термину, но нарушения Устава и злоупотребления ежедневны, и эти учреждения, не принося никакой пользы общественному здоровью, стесняют только торговлю и свободные сношения и разоряют бедных пассажиров.
Я выехал из Алепа 21/9 августа, чтобы воротиться в Бейрут чрез Хаму и Хемс. Тракт этот спасен по причине набегов, с одной стороны, бедуинов Анези, обитающих в пустыне к Ю.-В. от Алепа, а с другой — Арабов-Маули, живущих в горах к Ю.-З. Поэтому я взял у Паши конвой из четырех хорошо вооруженных Арнаутов 87, с коими я отправился в дорогу рано поутру. Она идет прямо на Ю., сначала чрез инжирные и масличные плантации, прекращающиеся за деревнею Ансари, потом по равнинам, весьма каменистым, мало обработанным и пересекаемым невысокими холмами, направляющимися от З. к В. Воды здесь вовсе нет: в немногочисленных деревнях, попадавшихся нам, употребляют дождевую, собираемую в цистернах. Чаще всех встречаются таборы бедуинов Буэбие, поселившихся здесь недавно, уже по выступлении Египтян из Сирии, и занимающихся земледелием и скотоводством, верблюды их с трудом находят скудную (пищу на этих голых скалах, где и бурьян не растет. Деревьев ‘подавно нет, за исключением небольшой оливковой рощи, находящейся в соседстве Сермина, местечка в 9 1/2 часах к Ю.-З. от Алепа, где я переночевал. В Сермине 350 домов, довольно опрятных, многие развалившиеся ныне доказывают, что население прежде было значительнее, при Ибрагим-Паше женщины одни без опасения ездили из Алепа в Дамаск, тогда как теперь вооруженные караваны очень часто подвергаются грабежу. Качество и общий вид земли остались те же и в продолжение всего следующего дня: равнины, у горизонта невысокие холмы, кое-где поля, засеянные кукурузою, почва то хорошая, темно-бурая, то белая, известковая, то совершенно скалистая, похожая некоторым образом на озеро, замерзшее и покрытое льдинами 88. У деревушки Хан-Сэбил, три часа за Сермином, оканчивается Алепский Пашалык и начинается ‘Шам-Топрагы’ (Дамасская-Земля). Встречаются многочисленные древние развалины, кладбища, разбитые саркофаги, высеченные в скалах гробницы и в особенности многочисленные, иногда весьма обширные цистерны, доказывающие, что и эти места, ныне пустые, некогда были заселены. На равнинах в небольших расстояниях попадаются конические холмы, очевидно насыпные и служившие, без сомнения, в прежние времена для помещения наблюдательных или оборонительных постов, вокруг их иногда находятся ныне деревни, а на вершинах виднеются остатки древних укреплений. У .подошвы такого холма выстроен[ы] между шрочим город Марра 89, довольно большой и многолюдный, куда я прибыл к полудню, и Хан-Шейхун, обширное село, в котором я переночевал. Крыши домов здесь, как и во всех деревнях от самого Алепа, — куполы из сырого кирпича формы острого конуса или сахарной головы, недостаток строевого леса и частые дожди заставили жителей заменить ими террасы, свойственные всему краю. Грунт земли — белый известняк, коего блеск весьма утомителен для глаз, и на всем девятичасовом расстоянии отсюда в Сермин нет ни воды, ни следов растительности. Два часа с половиною к югу от Хан-Шейхуна дорога приближается опять к правому берегу Ааси, текущего от Ю.-В. к С.-С.-З. между высоких известковых берегов, от которых вода его получает (беловатый цвет, свойственный ей ниже у Антиохии.
В семи часах от Хан-Шейхуна лежит Хама (Epiphania в древности). Это большой город, имеющий форму (полукруга, направленного от В. к З. и обращенного вогнутым боком своим к С., где на высоком искусственном холме, формы вышеописанной, находятся развалины крепости. Город частью выстроен на небольшой цепи известковых холмов, частью расположен по берегам Ааси, окруженного здесь садами, составляющими истинный оазис в бесплодной пустыне. В Хаме около 20,000 жителей, из коих до 1,500 Христиан. Улицы узки, но довольно опрятны, базары весьма обширны. Несмотря на то что хороший известковый камень под рукою, жители предпочитают строить дома свои из сырого кирпича, так что при малейшем пренебрежении стены рушатся. По уверению православного Епископа Варнавы, в доме коего я провел два дня и который более 50 лет безвыездно живет в Хаме, климат здесь очень здоров и приятен, болезней мало, особенно лихорадок, врача ни одного нет. Для питья употребляют воду Ааси, которая несколько мутна, но хороша. Недостаток дождей в последние годы (истекшей зимою вовсе не было всходов от посевов) разорил земледельцев, что вместе с набегами Анези и Мауали расстроило и благосостояние города.
Я принужден был выехать из Хамы в полночь, чтобы воспользоваться случаем военного конвоя, отходившего с казенными деньгами в Хемс. Полный месяц сиял во всем блеске и позволил мне довольно хорошо осмотреть сторону. Мы шли ясе время, десять часов, чрез обширные горизонтальные равнины, беспредельно простиравшиеся к В. и Ю. и состоявшие то из белого рыхлого известняка, то из красноватой земли. На половине дороги переехали мы чрез Ааси, который оставался от самой Хамы у нас далеко вправе, в этом месте русло реки сужено громадными скалами, чрез которые она прорывается пенящимися водопадами, на противуположном берегу на вершине холма выстроена деревня эр-Рустан, окруженная древними развалинами. Грунт земли не изменяется и в продолжение следующих пяти часов до самого Хемса, к западу на горизонте синею завесою рисуется кряж Джебель-Нсэйри, отделяющий эти равнины от морского берега, деревьев, воды нет, только в непосредственном соседстве города являются поля, засеянные кукурузою, и сады на берегах Ааси.
Хемс (древняя Emessa) представляется в форме продолговатого трапецоида, коего две меньшие стороны обращены к В. и З., прочие две — к С. и Ю., последняя полукругла и обдает конический усеченный холм, на вершине коего еще уцелела часть стен и башен прежней крепости. Город обширен и заключает до 15,000 жителей, из коих четвертая часть — Христиане. Улицы широки и опрятны, но черный базальтовый камень, которым они вымощены, дает городу какой-то вид печальный, траурный. Дома почти все в два яруса, с террасами и выстроены из сырого кирпича, в каждом колодезь, дающий хорошую воду, Ааси находится в двух верстах к С.-З. от города. Мусульманские обширные кладбища окружают его извне со всех сторон, как во всех Сирийских городах. Хемс производит довольно обширную торговлю: из соседних гор доставляют сюда шелк, а из Баалбекской равнины — бумагу, вытканные из них в городе материи покупаются Бедуинами, приходящими в Хемс для продажи шерсти, скота и верблюдов, последние бьются на пищу, мясо их круглый год продается на базарах и в большом употреблении у Мусульманского населения. Христиане его не едят (Я полюбопытствовал позавтракать верблюжьим бифштексом (sit venia verbo 90): мясо вовсе не дурно, только слишком мягко). В Хемсе стоит полк конной артиллерии, командуемый Пашою.
Выехав из Хемса 27/15 августа, мы взяли направление к Ю.-Ю.-В. и долго шли чрез необозримые равнины, покрытые хорошею землею, но почти вовсе не обработанные. В двух часах с половиною от города находится деревня Гатине, выстроенная у берега озера Бахра, чрез которое протекает Ааси, источники сего последнего находятся в расстоянии немногих часов отсюда. Подле большого мусульманского села Хосеир земля орошается несколькими речками, вливающимися в Ааси, и вся засеяна кукурузою, хорошо успевающею на этой почве. За этим селом равнина суживается: оправа возвышается крутая цепь гор Джебель-Аккар, непосредственно переходящих к Ливану, слева Антиливан в виде мыса выдается на равнину. Обе цепи параллельны между собою и идут от C.-B. к Ю.-З. Равнина, находящаяся между ними, совершенно горизонтальна, и ширина ее — от 12 до 15 верст, грунт земли хорош, но каменист, впрочем, мог бы давать хорошие жатвы, если бы не оставался необработанным по недостатку рук: деревень здесь весьма мало. Между Хемсом и Расом, куда я прибыл после двенадцати-часовой, весьма утомительной езды, мне три раза попадались стада ‘газелей’, каждое из 12 или 15 штук, эти красивые животные, коих я видел весьма много по всему тракту от самого Алепа, спускались с гор к ручьям, чтобы пить воду. Равнина, о коей говорим здесь, к югу переходит в Баалбекскую, которая, как было показано выше, сама только северная часть плодовитой долины Бкаа.
С Раса дорога становится безопасною, и потому я мог отправить конвой, провожавший меня от самогон Алепа. В Расе не более 40 домов, но многочисленные развалины — между прочим, и 7 церквей — свидетельствуют о прежнем его значении. Жители исповедания Греко-Католического, жалуясь мне на бедственное свое положение, они прибавляли с тоном горького упрека: ‘Отчего же Франки не приходят, чтобы освободить нас? Мы их так давно ждем!’ Местечко лежит у подошвы западной отлогости Антиливана, вдоль которой идет дорога до самого Баалбека, лежащего в 7 часах к югу от Раса. Горы здесь не обработаны, и только вокруг деревень Фики, Юнин и Нахли встречаются деревья инжирные и шелковичные. В горных формациях преобладает белый мягкий известняк, воды много. Из Баалбека (который, скажем мимоходом, Арабы называют Малбек) я на другой день выехал в Захлэ, город, находящийся в семи часах к Ю.-З., на восточной отлогости противоположной цепи, то есть Ливана. Проехав в третий раз поперек долины Бкаа, я к полудню прибыл в Захлэ, выстроенный амфитеатром на высоких холмах, которые с трех сторон окружают глубокую и узкую долину, идущую от З. к В. и всю наполненную фруктовыми садами и пирамидальными тополями, на дне ее течет речка Бердуа, вливающаяся в Летане. В Захлэ от 7 до 8,000 жителей исповедания Греко-Католического, у них здесь 12 церквей. Дома каменные, двуярусные, с плоскими крышами и весьма опрятно содержатся, чего нельзя сказать, однако же, об улицах, которые к тому же узки ‘и вследствие положения города весьма круты, но воздух чист и свеж, а вода превосходна. Жители пользуются благосостоянием, потому что Захлэ, хотя сам ничего не производит, служит складочным местом для всего хлеба, собираемого в долине Бкаа и отправляемого отсюда или на мулах в Бейрут, или на верблюдах в Дамаск и другие места. Иезуиты учредили здесь монастырь и училища, в коих, по уверению навестившего меня Супериора, Padre Ricadonna, до 600 воспитанников обоего пола.
Я выехал из Захлэ в полночь и чрез два часа с половиною достиг вершины Ливана, на которой холод был весьма чувствителен. Оттуда мы начали опускаться вниз по весьма трудной и крутой дороге и прибыли после восьми-часовой езды в большое христианское село Бэкфия, в котором до 4,000 душ. Отлогости гор обработаны здесь самым тщательным образом, шелковичные и инжирные деревья, виноградные лозы, дубы и ели покрывают террасы, поднимающиеся от подошвы до вершины всех соседних гор на вышину 3 и 4,000 футов над уровнем моря. Эта часть Ливана — одна из .богатейших, заселеннейших и по местоположению одна из восхитительнейших по всей ‘Горе’: деревни и монастыри виднеются со всех сторон на скатах холмов темно-красного цвета, известняк до того насыщен железом, что местами кажется состоящим из чистой руды. Зато дорога из Бэкфаи вниз, к подошве Ливана, у морского берега, одна из самых ужасных и ‘головоломных’. Село находится в пяти часах от Бейрута, куда и я прибыл в третий раз 30/18 августа. После пятимесячных беспрестанных странствий, сопряженных со всевозможными лишениями, я с чувством живейшего удовольствия достиг окончания Сирийского путешествия, во все продолжение коего Провидение сохраняло меня от припадков и болезней, угрожающих Европейцу, особенно в знойнейшнее время года, в которое я совершил последнюю свою поездку.
Я оставил Бейрут и Сирию 6 сентября/25 августа на французском пароходе ‘Нил’ ои чрез 39 часов вступил в тесный карантин Старого-Порта в Александрии.

[V]

ОБЩИЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ О СИРИИ И ПАЛЕСТИНЕ В ОТНОШЕНИИ ИХ К ЧУМЕ

(В предшествовавших статьях я старался дать хотя сокращенное, но по возможности полное описание и точную топографию Сирии и Палестины, не скрывая хорошего, не преувеличивая дурного. Конечно, это только беглый, едва очерченный контур, и для округления его нужно было бы говорить еще о племенном различии между Арабом-Сирийским и Арабом-Египетским, характеризовать главные физические и духовные качества первого, бросить взгляд на образ его жизни и влияние народных привычек, предрассудков и т. п. на общественное здоровье, представить состояние практической медицины между туземцами. Но хотя материалы для того и заготовлены мною, это повлекло бы слишком далеко, потому я изложу только окончательные результаты, выведенные мною из тщательных и беспристрастных наблюдений.
Называющие Сирию местом эндемического зарождения чумы основывают мнение свое преимущественно на том, что вся береговая часть ее представляется в виде плоской, наносной равнины, которая ограничена с востока цепью высоких гор, мешающих свободному движению воздуха и действию ветров, и в которой царствуют перемежающиеся лихорадки. Сверх того недостаток гигиенических мер, неопрятность, встречаемая в городах, и даже характер главных, господствующих в них болезней, кажутся многим врачам достаточными для произведения — при упомянутых топографических условиях — чумы самопроизвольной,, Этого мнения придерживается и Комиссия Парижской Медицинской Академии в докладе ‘о чуме и карантинах’.
Но, взвесив и сообразив все обстоятельства, изученные нами при точном и полном обозрении всего края, мы возражаем противу этого мнения, что из трех полос, на которые столь естественно разделяется вся Сирия в географическом отношении, одна, самая важная и пространная — полоса средняя, занимаемая вся горами, соединяющими хребты Карамании (Taurus) и Малой-Азии с цепями Каменистой-Аравии, — по чистоте воздуха, умеренному жару, хорошему качеству воды, положению городов и деревень, по недостатку больших центров населения, крепкому сложению, трудолюбию и относительному благосостоянию жителей — уже a priori должна быть признана за совершенно здоровую, мы же на опыте убедились, что в ней лихорадок вовсе не встречается, что вообще болезни здесь не часты и не тяжки и что в этой гористой части Сирии решительно нет тех условий, которые считаются упомянутыми врачами за способные зарождать чуму, с этим мнением и сам’и они, вероятно, согласятся. Другая полоса, находящаяся к востоку от средней, гористой и простирающаяся от Алела до южного предела Хауранских равнин, почти вся состоит из плоских степей, безводных и малообитаемых, за исключением Алепа, Дамаска, Хамы и Хемса, причем редкое население этих равнин отчасти вовсе не оседло, а ведет жизнь кочевую и тем самым отстраняет от себя исключительное влияние какой-либо местности, и тут, по всей этой полосе, воздух чист, действие северных, восточных и южных ветров совершается беспрепятственно, и один только город Дамаск соединяет в себе условия и влияния, вредные для здоровья. Остается третья, западная, побережная полоса Сирии, осмотрев ее во всем ее протяжении от Газы до Александретты, мы нашли, что эндемические, перемежающиеся лихорадки встречаются только в трех местах: в С. Жан-д’Акре, в Триполи и в Александретте, прочие же города — Сур, Сайда, Бейрут, Мина, Латакие — свободны от них и пользуются удовлетворительным общественным здоровьем. Но мы показали также, в какой степени эти лихорадки и вообще свойственные Сирии болезни, на которые ссылаются наши противники, как то: поносы, дисентерии, воспаления глаз — могут быть устраняемы как здесь, так и в Дамаске хорошею медицинскою полицею, мы убедились, что для этого не требуется издержек значительных, реформы радикальной, мер притеснительных, необходимых, например, в Нильской Дельте, для получения хоть сколько-нибудь заметного результата, а нужны единственно добрая воля и содействие со стороны начальства, как главного, так и местного. Конечно, недостаток этой доброй воли и этого содействия составляет пока непреодолимую почти преграду всем улучшениям и преобразованиям, но утешительно по крайней мере сознание, что это препятствие не физическое, не органическое, а политическое и поэтому — рано или поздно — удобоустраняемое. Сверх того нам кажется, что напрасно многие лимографы 91 сводят и ставят в какую-то естественную связь зарождение лихорадок, даже злокачественных, с самопроизвольным развитием чумы: одно ни логически, ни фактически не следует из другого, это два явления, независимые и не происходящие от одних и тех же причин. Если бы было так, как они полагают, то чума никогда бы не переводилась в Александретте, где злокачественные лихорадки вечно царствуют, между тем чумы в этой деревне давным-давно не было, и чума, показывавшаяся на разных пунктах Сирии с 1839 по 1843 год, не проникала туда, несмотря на свободные сообщения. Еще любопытнее и важнее примеры Триполи: тут в мае 1842 года появились в садах два чумные случая (зараза, оставленная египетскими войсками в Сирии, свирепствовала тогда на разных пунктах этого края), но ими все дело и кончилось: других случаев нм тогда, ни с тех пор не обнаруживалось. В апреле того же года в Батруне заболело от чумы 30 человек, из коих умерло 12, но зараза не перешла в Триполи, находящийся в 7 или 8 часах от Батруна. В Алепе, городе многолюдном, в котором равномерно перемежающиеся лихорадки составляют преобладающую болезнь, чумы двадцать лет не было — период довольно продолжительный, чтобы доказать, что она в нем эндемически не развивается. В Латакие, находящемся в непосредственных сношениях с Триполи и Александреттом, чума ровно двадцать два года не показывалась, но нет сомнения, что если б она развивалась когда-нибудь самопроизвольно в этих двух соседних ему местах, то м Латакие не остался бы свободным от завезенной заразы, а двадцать два года уже нельзя подвести под те десятилетия, свободные от чумы эпохи в’ Египте, о коих говорят писатели. Напротив того, чума с 1840 по 1843 год три раза обнаружилась в Дейр-эл-Камаре, хотя самый ревностный эндемист сознается, что в этом городе, находящемся на склоне крутой горы в 2 или 3,000 футах над уровнем моря, чума, конечно, сама собою развиться не может.
Все изложенные и многие другие обстоятельства, о которых не место здесь распространяться, заставляют нас формулировать так первый общий наш вывод.
I. Сирия несправедливо отнесена к местам, в которых чума развивается самопроизвольно и эндемически. Беспристрастное и точное исследование этого края доказывает, что зараза приходит сюда извне, обыкновенно из Египта, а иногда и из других стран.
Но, с другой стороны, нельзя отрицать, как мы уже показали, что многие и даже большая часть Сирийских городов соединяют в себе стихии, способствующие значительному распространению заразы, снаружи завезенной. Эти стихии аналогически с встречаемыми в Египте: теснота улиц, неопрятность их и домов, привычка всех, богатых и бедных, мужчин и женщин, спать одетыми, отчего платье насыщается вредными испарениями у больных, отсутствие общих гигиенических мер, невозможность предпринимать с успехом оцепление зараженных местностей сколько по апатии и неповиновению населения, так и по топографическим условиям края, например: бесчисленным проселочным дорогам при несуществовании больших дорог, особенно в горах, многочисленным пунктам, в коих суда тайно могут приставать и пристают к берегу, и т. п. Должно, однако, присовокупить, что в иных городах благоприятные местные и метеорологические условия делаются причиною, что и завозимая извне чума значительных опустошений не производит, несмотря на несовершенство профилактических мер и другие упомянутые вредные стихии. Так, например, 8 апреля 1841 года в Бейруте, одном из неопрятнейших городов Сирии, появился первый чумный случай внутри города, и, несмотря на значительное в нем в это смутное время стечение народа из разных частей Сирии, число всех заболевших не ‘превзошло 50, из коих умерло 30. В том же апреле месяце чума открылась в Тартузе, приморской деревне между Триполи и Латакие, в мае и июне случаи возобновились, но без большой интенсивности, и зараза не перешагнула этой широты к северу. В самом Дамаске давно чумы значительной не было, показавшаяся же в нем в последнее время Египетского владычества и по выступлении Ибрагим-Паши из Сирии больших опустошений не произвела. То же самое можно сказать о Иерусалиме. Считая излишним умножать эти примеры, скажем, что
II. Отрицая эндемическое проявление чумы в городах Сирии, должно, однако ж, указать на вредные элементы, сосредоточенные в них, как на условия, способствующие более, чем в другом крае, к распространению чумы, завозимой извне. Но есть некоторые местные влияния, до известной степени нейтрализующие действие стихий вредных, как то: положение на горах или на равнинах, доступных ветрам, и т. п.
Разделяя мнение тех, которые думают, что в благополучно, как ныне, время карантины для провенансов из так называемых ‘сомнительных’ мест не нужны и что их везде можно допускать тотчас к свободной практике без опасности для общественного здоровья, мы, однако ж, не соглашаемся с ними касательно бесполезности карантинов ‘и в такое время, когда в означенных местах действительно царствует зараза. Пока решительные опыты не докажут нам противного, мы будем считать карантины со сроками не слишком короткими, необходимыми для людей и пожитков, прибывающих из зараженных мест. Но как Сирия по непосредственному соседству и многочисленным сношениям с Египтом (страною, в которой, по нашему убеждению, чума проявляется эндемически) более прочих частей Оттоманской Империи подвержена опасности водворения заразы, то мы полагаем, что в Сирии карантины против Египта, как приморские, так и сухопутные, должны быть сохранены во всякое время. Не можем, однако, при этом скрывать, что все обозренные нами тут карантинные учреждения далеко не соответствуют своему назначению и не представляют тех гарантий, которых, по мнению Главного Интендантства в Константинополе, от них ожидать должно. Сему последнему, без сомнения, неизвестны злоупотребления и ежедневные нарушения уставов, в них случающиеся. Затруднения, противящиеся успешному приведению в исполнение карантинных правил в Сирии, весьма многочисленны и едва преодолимы, но их можно было бы отчасти устранить следующими мерами: ежегодным личным обревизованием Сирийских учреждений чрез членов Главного Интендантства, из коих ни один еще не был в них, более строгим выбором карантинных врачей, с одной стороны, а с другой — обеспечением службы их, ныне зависящей совершенно от ‘произвола, чрез что отнимается всякая ревность к службе, и т. п. Весьма вредит делу и то, что Порта — вопреки тому, что делается в Европе и даже в Египте, где карантины для казны — источник расходов, а не прибыли, — старается преимущественно об извлечении из своих заведений пользы денежной. Мы говорили уже, как Яфский карантин дает казне 20,000 пиастров чистого дохода в год, а она не соглашается на починку разваливающихся его зданий издержать единовременно каких-нибудь 15,000 пиастров, подобное мы видели в Бейрутском и других карантинах. Поэтому скажем откровенно:
III. Если Сирийские, ныне существующие карантинные учреждения могут приносить некоторую пользу тем, что оповещают Правительство о случае появления чумы в какой-нибудь части этого края, то главного своего назначения — защищения края от водворения заразы снаружи — они по дурному их во всех отношениях устройству никак не достигают и не предоставляют вовсе тех гарантий, которых Европейские державы вправе от них требовать.
Должно полагать, что Интендантство и Совет Здравия в Константинополе сами не вполне разделяют то доверие, которое журналы и другие недостоверные органы старались вселить во мнении Европы к Сирийским карантинам и гигиеническим улучшениям, будто бы там введенным. Иначе к чему бы они сохранили вторую карантинную линию между Сириею и внутренними Азиатскими областями Империи: в Адэнэ, Антабе, Киллисе, Береджике, Орфе и проч.? В нынешнем состоянии своем, даже допуская неосновательную гипотезу эндемичности чумы в Сирии, они пользы никакой не приносят, а служат только стеснением для торговли и свободных сообщений между соседними областями, вся тяжесть их падает на купцов и на людей бедного сословия, тогда как богатые имеют верный способ избавиться от них. Поэтому вывод последний и окончательное наше заключение есть следующее:
IV. Существование карантинной линии между Сириею и внутренними областями Империи пользы никакой не приносит и скорее препятствует усовершенствованию учреждений, назначенных против Египта, было бы гораздо сообразнее… закрыть линию Сиро-Анатолийских карантинов и обратить сбереженные чрез то суммы на лучшее устройство учреждений Сиро-Египетских.

[VI]

СИРИЙСКИЕ КАРАНТИНЫ

Они назначены для судов, людей и товаров, прибывающих из Египта, и учреждены в трех пунктах: один, сухопутный — в Газе и два приморских — в Яффе и Бейруте. В прочих же портовых и пограничных местах Сирии возлагается на особых чиновников или прямо на местное Начальство не допускать провенансов Египетских, а отправлять их для очищения термина в одно из означенных учреждений.
1. Газский карантин принимает людей и товары, приходящие сухим путем из Египта чрез Суэйскую-Пустыню, но находится на расстоянии 1 1/2 дней езды от границы, беспрепятственно открытой поэтому караванам, ибо кордонной линии или застав между обеими странами не существует. Вышедши из Эль-Ариша, караваны обыкновенно направляются во внутренность Сирии по двум трактам: или через Хан-Юнсе в западную, приморскую часть ее, или чрез Хеврон (в 40 верстах выше Иерусалима) в восточную ее часть, в равнины Хаурана и Дамаск. Хеврон и Хан-Юныс поэтому считаются как бы пограничными пунктами, и в них определены надзиратели с некоторым числом арнаутов, обязанные отправлять людей и товары, пришедшие из Египта в Газу, для выдержания карантина. Так оно по уставу, на практике, однако ж, исполняется несколько иначе: скажу, как со мною поступили на этой границе.
Проехав с верблюдами своими чрез весь Хан-Юныс, где остановился купить кое-что на базаре, я потом был задержан при выезде из местечка, перед квартирою карантинного надзирателя (назыря), который потребовал у меня паспорта. Взглянув, качая головою, на незнакомую ему русскую печать, он выдал мне, не спросив, впрочем, фамилии и звания, тсзкере — билет — для следования в Газу. Bo все это время мы свободно сообщались с ним, равно как потом и с жителями деревень, лежащих на дороге из Хан-Юныса в Газу, в продолжение пятичасовой езды. Около версты от сего последнего города к нам подскакал верховой арнаут и, отогнав с криком и бранью мужиков, подошедших к нашему каравану, провел нас чрез весь нижний город на вершину холма, на котором выстроен верхний. Там мы остановились во дворе старого, полуразвалившегося ‘Серая’, прежнего губернаторского дворца, нижний этаж, местами уцелевший, служит для помещения пассажиров, магазинов для проветривания или окурки товаров нет. У дверей встретил меня карантинный врач, Доктор Дромен, Француз, объявивший, что термин, собственно, положен шести-дневный, но что, принимая во уважение совершенно благополучное состояние Египта, в это число включают два дня, ‘проведенные на дороге из Эль-Ариша в Газу, и считают за два другие день вступления и день выхода из карантина, так что для пребывания в нем остается только двое суток. По той же причине и окурки не делают. Затем приставили гвардиона к палатке, которую мне позволили раскинуть во дворе, и на третий день по осмотре языка у меня и у прислуги выпустили нас на практику, взяв с меня лично 60 пиастров за шесть суток платы гвардиону по тарифу, 45 пиастров за окурки, которые следовало сделать, и 12 пиастров за два паспорта, выдача коих предоставлена особому откупщику.
Так Турки понимают учреждение, которое они должны были бы всеми силами стараться сделать как можно менее притеснительным в глазах населения, не верящего в пользу карантинов и видящего в них только меру фискальную, поэтому несправедливую и против которой несовестно действовать. Прибавим к сказанному, что купец-Араб, присоединившийся к моему каравану у самого Каира, с тюком тарбушей (красных шерстяных шапок) остался свободно в самом Хан-Юнысе, родине своей, и что бедная женщина, шедшая пешком из Рас-эл-Уади к мужу своему в Яффу, которую я встретил в пустыне совершенно изнеможенною и несущею на голове в корзине грудного ребенка и велел посадить на один из наших верблюдов-, вошла прямо в Газу, не бывши остановлена никем.
Я сообщил потом все эти обстоятельства Главному Карантинному Директору и Медицинскому Инспектору в Бейруте. Они, не оспаривая нынешнего плачевного состояния подчиненных им заведений, привели в оправдание и извинение, что охранение сухопутной границы везде весьма трудно, особенно при несуществовании кордонных линий, что Назырь в Хан-Юнысе, по инструкции, обязан смотреть за несообщением пассажиров в этом местечке и давать мм провожатого до Газы с той же целью, что влияние центральной власти метрополии на эти отдаленные края империи при особом устройстве управления весьма незначительно и слабо, что Газский местный Губернатор, берущий на откуп от казны все доходы этого округа, претендует распоряжаться им и самим карантином по собственному усмотрению. В заключение они привели, что главное препятствие ко всем улучшениям — недостаток денег, которых Порта никак не хочет отпускать на этот предмет, но что есть предположение выстроить новый карантин в Газе, подальше от города, и усилить наблюдательные команды в Хан-Юнысе и Хевроне. Желаем, чтобы эти проекты осуществились и увенчались успехом!
При Газском Карантине служат директор — Турок и врач — Европеец, получающие по 1,000 пиастров (200 руб. ассигн.) в месяц жалованья, писец для счетоводства, 8 гвардионов и 4 арнаута верховых.
2. Яффский карантин. Он находится к югу от города, близ морского берега и на расстоянии десяти минут от городских ворот. В нынешнем виде он существует шестой год, но здания, занимаемые им, были выстроены одиннадцать лет тому назад иждивением Армянского монастыря в Яффе вот по какой причине: во время Египетского занятия Сирии все собственно турецкие провенансы подвергались строгому, продолжительному термину в Бейруте, другого приморского карантина тогда не было. Эта мера значительно уменьшила число богомольцев из Греков и Армян, приходивших ежегодно из Турции в Иерусалим и привыкших следовать чрез Яффу, находящуюся на расстоянии 15 часов от Св. Града. Для них путь из Бейрута в этот последний был и слишком труден, и сопряжен с значительными издержками, почему они почти перестали было посещать Св. Землю. В отвращение такого зла монастыри помянутых двух исповеданий испросили у Ибрагим-Паши позволение выстроить из собственных сумм два отдельные карантина в Яффе, в коих единоверцам их разрешено было бы очищать сроки. На это Египетское правительство изъявило свое согласие. Заведения были открыты и под надзором начальства управлялись на счет монастырей, взимавших с каждого пассажира по 17 пиастров (около рубля сер.). По выступлении Египтян из Сирии Турецкое правительство приняло оба учреждения в свое распоряжение, обратило Греческий карантин в казарму и оставило нынешний карантин в Армянском, лежащем ближе к морю.
Заведение это весьма необширно и состоит из разных флигелей, расположенных вокруг четырехугольного двора. Западную, обращенную к морю сторону его занимают шесть небольших одноярусных товарных магазинов, выстроенных рядом, подобные четыре магазина находятся и на южной стороне двора, где сверх того устроены две маленькие комнаты, отделенные стеною, для помещения чумных с особым выходом в поле, на кладбище. На восточной стороне стоит двуярусный корпус, на верху которого пять просторных палат для пассажиров, а внизу — столько же магазинов для складки пожитков их, сверх того наверху же находится и квартира карантинного врача. Северную сторону, наконец, где находятся ворота, ведущие в карантин, занимает небольшой флигель, в котором живет директор, и каменная стена. В середине двора устроен колодезь, в который спускаются по лестнице с 47 ступеньками, внизу ключ глубиною в три фута, дающий очень хорошую воду, лучшую, может быть, в Яффе, где ее вообще немного.
При карантине служат: директор г. Жаба, человек весьма способный и единственный Европеец, занимающий подобный пост в Турции, врач г. Ласперанца, доктор медицины Монпельеского факультета, он проживает 23 год[а] на Востоке, и я нашел в нем медика, очень образованного и услужливого, сверх того писец для счетоводства и пять гвардионов’. Главный доход карантина кроме платы, взимаемой с пассажиров, состоит в сборе двух пиастров с каждого куфа (мешка из финиковых листьев) риса, приходящего из Египта. О пошлине этой не упомянуто в тарифе Карантинного Устава, но она здесь, как и в Бейруте, введена и сохранена обычаем. Ежегодно приходит около 12,000 куфов риса в Яффу, так что карантин собственными доходами не только покрывает все свои издержки, но еще мог отправить в прошлом году 20,000 пиастров (4,000 р. асс.) в государственные кассы в Константинополь.
Несмотря на это цветущее состояние финансов, положение карантина довольно шатко и опасность угрожает самому существованию его, причины так странны и так характеризуют здешние отношения, что нелишним считаю упомянуть о них. При невежестве Сирийских архитекторов и небрежности, с которою они строят, здания карантина пришли в совершенный упадок и без основных починок и улучшений не могут более служить. Порта требует, чтобы Армянский Монастырь сделал их на свой счет или чтобы он подарил заведение казне, которая тогда возьмет на себя ‘издержки на перестройки и починки. Монастырь отвечает, ‘что отдать казне имущество, принадлежащее Армянскому Обществу, он не вправе, но что позволяет ей пользоваться зданиями бесплатно, пока в них будет находиться карантин, приносящий пользу общественную’. ‘Так извольте же починить их’, — пишет Верховный Совет Здравия из Константинополя. ‘Охотно, — отвечают монахи, — если станете нам платить за пользование нашим заведением’. Спор этот до сих пор не кончен, и при порядочном упрямстве с обеих сторон не предвидится ему и конца. Недавно Бейрутский главный карантинный директор предложил Порте рассечь этот гордиев узел упразднением Яффского Карантина и присоединением его к Бейрутскому. На этом пока дело и остановилось. Не забудем, однако ж, что весь спор идет о ничтожной сумме каких-нибудь 2,500 или 3,000 р. асс.-, нужных по смете на все починки!
[3.] Бейрутский Центральный Карантин учрежден был во время Египетского управления и находится на расстоянии 1 часа к востоку от города на плоском, скалистом мысу, выдающемся в море и омываемом с трех сторон водою, четвертая отделяется от берега невысокою каменною стеною.
Заведение это весьма обширно и состоит из многих одноярусных каменных корпусов, выстроенных, впрочем, без всякой симметрии, так что трудно дать ясное описание его расположения. В двух длинных флигелях, примыкающих друг к другу, находится 26 пассажирских палат, довольно высоких и имеющих каждая около 9 шагов в длину и 6 в ширину, в палате помещают по пяти пассажиров. Другие отдельные флигеля содержат еще 14 нумеров подобного устройства, они не окружены решетками, и при малом числе гвардионов надзор за несообщением между собою пассажиров разных категорий должен быть весьма затруднителен. Небольшое двухъярусное строение содержит пять или шесть комнат для особ высшего сословия или для семейства зажиточного. Впрочем, по роду сношений Сирии с Египтом оттуда в Бейрут прибывают обыкновенно люди простого звания, преимущественно негры, привозимые сюда в значительном количестве для продажи. С пассажиров взимается плата, положенная в уставе, но совершенно неимущие получают от карантина по 60 пар[а] (30 коп. медью) в сутки на пропитание и освобождены от всякого платежа.
В соседстве пассажирских флигелей устроены товарные магазины, не отделяющиеся от них стеною и расположенные равномерно без всякой симметрии и порядка. Таких магазинов — 12, они каменные, с деревянными решетками вместо дверей и окон и довольно обширны. Тут складываются приходящие из Египта товары, приемлющие заразу и состоящие преимущественно в красном рисе дамиатском л отчасти александрийском белом, приготовляемом в Розетте, они считаются приемлющими заразу по причине куфов из финиковых плетеных листьев, и платят по два пиастра с куфа, сверх того приходит оттуда же много бумажного холста в штуках. Последние выгружаются в пакгаузы, где остаются весь термин без проветривания и даже не раскрываются, так что эта мера, бесполезная в отношении карантинном, для торговли чисто притеснительна.
Один из магазинов назначен для обращения в случае надобности в чумный госпиталь. В нем можно поместить до 30 человек, но окна слишком малы, вентиляции нет, и здание слишком близко к другим обитаемым частям карантина. В нем, равно как и в пассажирских корпусах, нет отдельных отхожих мест — недостаток весьма важный, затрудняющий наблюдение за людьми, отправляющимися из разных палат для удовлетворения естественных нужд.
В стене, выстроенной с сухопутной стороны карантина, находятся ворота, ведущие из него на берег, подле них с внутренней стороны — парлатория 92, в которой, наоборот тому, что делается в других учреждениях, люди практически запираются, а пассажиры ходят свободно кругом и по двору. Рядом с парлаторией — дверь в маркитантскую лавочку, пристроенную к стене снаружи, таким образом, передача провизии и проч. может сделаться поводом к разного рода нарушениям карантинных правил. К этой же стене пристроены снаружи два флигеля вправо и влево от ворот: в одном живет Назырь или Директор карантинного дома, в другом — квартиры гвардионов. Окна первого выходят внутрь двора и не защищены даже решетками.
В середине этого двора находится колодезь, дающий хорошую воду, в одном ‘из пассажирских флигелей устроена ванна для спольо 93 и шкаф для окурки пожитков, другая ванна находится на открытом воздухе. Ни тою, ни другою никто не пользуется, так как спальо предоставлено на произвол пассажиров.
Все строения карантина сделаны словно на живую нитку и требуют беспрестанных починок: позапрошлого года казна издержала около 70,000 пиастров на этот предмет, деньгами распоряжался Турок — и починок как будто и не бывало, правда, стены были тщательно выбелены известью снаружи, но потолки обваливаются, полы растрескались, окна и двери не запираются, надо приступить к новым перестройкам.
В Бейруте живут главный директор и медицинский инспектор Сирийских карантинов Мохаммед-Эфенди и Доктор Песталоцци, заседающие ежедневно в бюро, устроенном в городе у берега моря, для отправления текущих дел. При самом же карантине служат: назырь — Турок, врач — г. Добровольский, воспитанник прежнего Виленского Университета 94, пакгаузный смотритель, получающий жалованье и определяемый от купечества для надзора при выгрузке, складке, раскупорке и очищении товаров, писец и шесть постоянных гвардионов, получающих по 100 пиастров (20 р. асс.) в месяц жалованья, но не пользующихся зато платою 10 пиастров в день, положенных по уставу гвардиону от пассажиров: последние деньги поступают в карантинную кассу’ При значительном числе пассажиров нанимаются и временные гвардионы с платою 4 пиастра (80 коп. медью) в сутки от карантина. Привыкнув к другим служебным формам, к другому механизму делопроизводства, сначала не понимаешь, как Турки успевают содержать в ходу и в некотором порядке при столь малом числе чиновников обширное учреждение, как Бейрутский Центральный Карантин, вскоре убеждаешься, что все делается ‘на авось’ и на ‘как-нибудь’ — c’est la tout leur secret! 95
Из представленного здесь очерка Сирийских карантинных учреждений всякий может видеть, как они далеки — не говорю от совершенства: этого никто от них не требует, — но от устройства хотя сколько-нибудь удовлетворительного. Некоторые из недостатков — например, слишком значительное протяжение как берегов, так и сухопутных границ при невозможности содержать на них кордоны и охранительные цепи, несуществование уголовного свода для карантинных преступлений и т. п. — обнаруживают в Сирии все свое вредное влияние. Конечно, в настоящее время, когда чумы уже несколько лет в Египте нет, все карантинные меры не нужны и излишни как здесь, так и в Европе, и можно смело принимать всякие провенансы во все порты без обсерваций и очищений. Но те крепко ошибаются, которые надеются сами и уверяют других, что благодаря введенным на Востоке улучшениям чумы уже не будет: это — слепое самообольщение, мы еще далеко от этого счастливого времени, в Египте и всем Леванте еще слишком мало сделано для искоренения заразы, несмотря на похвальные отзывы газет: она возвратится, и не раз, не теперь, так чрез год, чрез два, четыре, чрез несколько лет и с тою же силою, как и прежде, это можно предсказать и не будучи пророком. Сирия всегда должна быть готова встретить чуму у (пределов своих и всегда иметь в запасе средства отразить ее. Гигиенические меры и рациональные карантинные предосторожности — вернейший способ для достижения этой цели, но надо, чтобы они приводились в исполнение как следует, а не только на бумаге. Поздно будет хвататься за починки зданий и т. п., когда зараза стукнет у дверей! Отдавая должную справедливость стараниям ‘Совета Здравия’ в Константинополе и признавая, что он должен бороться с чрезвычайными препятствиями и против едва преодолимых затруднений, не отрицая, что им уже сделано много в сравнении с тем, что было несколько лет тому назад, нельзя, однако ж, скрывать, что гораздо больше еще осталось сделать и не приведено в исполнение, еле начато, что это было бы вводить Европу в пагубное заблуждение, если уверять, что она может быть покойна и положиться на предосторожности, принимаемые в карантинных заведениях, учрежденных Оттоманским Советом Здравия!..

Печатается по первой публикации: ЖМВД. 1847, ч. 20, 1848, ч. 22-24.

Комментарии

73. Латакие — древнее финикийское поселение Рамита, переименованное в Лаодикею Приморскую Селевком I Никатором (ок. 358-281 гг. до н. э.), основателем династии Селевкидов, правивших с 312 по 64 г. до н. э. в Сирии после распада империи Александра Македонского.
74. Ансари (араб, ‘последователи’) — члены исмаилитской секты. Считается, что они являются потомками финикийцев или иных древних племен (ассимилированных финикийцами), сохранившими большую часть своих традиций и верований. После длительной борьбы были приобщены к исмаилизму. В своем вероучении сочетают исмаилизм с элементами христианства, зороастризма и язычества. Нусейриты — старое название членов этой секты, происходит от имени одного из вероучителей — Мухаммеда ибн Нусайра (IX в.). Оба наименования отражены в топонимике Ансарийских гор: Джебель-Ансария, или Джебель-Нусария, — район компактного проживания членов секты. Современное название представителей вероучения — алавиты. Религиозный обряд ансари включает чтение из Евангелия, причащение вином и хлебом.
75. Франсуа Константин Вольней (1757-1820) — французский просветитель, политический деятель и путешественник, автор ‘Voyage en Syrie et en Egypte pendant les annees 1783, 1784 et 1785’ (Vol. 1-2 [1-е изд.]. P., 1787). Эта книга была переведена на русский язык в 90-х годах XVIII в. (‘Путешествие Волнея в Сирию и Египет, бывшее в 1783, 1784 и 1785 годах’. Ч. 1-2. М., 1791-1793).
76. По-видимому, речь идет об Ф.-А. Ниле — авторе книги ‘Eight years in Syria, Palestine, and Asia Minor, from 1842 to 1850’ (Vol. 1-2. L., 1851).
77. Провенансы (от франц. provenance) — импортируемые товары.
78. Mica-chiste (от mica — ‘слюда’) — по-видимому, слюдяные сланцы.
79. Антиохия основана Селевком I Никатором в 300 г. до н. э., являлась столицей государства Селевкидов. С распространением христианства город стал важным церковным центром.
80. Дафна — пригород Антиохии, в древности был знаменит своею лавровой и кипарисовой рощами. В Дафне располагались храмы Аполлона и Артемиды, дворец Селевкидов. В 26 г. н. э. там был сооружен театр.
81. Халеб (древняя Халпа, античная Беройя) — древний город, первые упоминания о котором относятся к XX в. до н. э.
82. Халебская городская верхушка делилась на враждующие группировки шерифов и янычар, вокруг которых группировалось торгово-ремесленное население города. Борьба между шерифами и янычарами, обострившаяся с конца XVIII в., сопровождалась массовыми вооруженными столкновениями, она велась ради приобретения земельных откупов, привилегированных позиций в снабжении города продовольствием и за должностные посты, предоставляемые турками местному населению (см.: Bodman Н. L. Political Factions in Aleppo, 1760-1826. Chapelhil, 1945). По временам эти группировки объединялись для осуществления вооруженной борьбы против османских пашей. Последняя вспышка подобных столкновений была в 1850 г.
83. Криптогама (от греч. kryptosgames — ‘тайный брак’) — тайнобрачные растения, не имеющие цветов.
84. Гидроцефалия (водянка мозга) — избыточное накопление цереброспинальной жидкости в желудочках мозга и подоболочных пространствах.
85. Алепская пустула (алепский веред, багдадская язва, годичная язва, пендинская язва и т. п.) — кожный лейшманиоз, заболевание, в прошлом чрезвычайно распространенное на Ближнем Востоке и в других южных странах, вызываемое Leishmania tropica, его переносчиком являются кровососущие насекомые. Алепский веред — то же, что алепская пустула, багдадская язва, пендинская язва. Слово ‘веред’ происходит от ‘вередить’, ‘вредить’ и означает нарыв с нагноением, чирей.
86. Viscum — омела (у автора — visci) — паразит на тополе, иве, клене, березе, дубе (Quercus у автора — querni) и других деревьях (от лат. viscidus, viscosus — ‘клейкий’). Из семян омелы в глубокой древности приготовляли птицеловный клей. Это название встречается у Вергилия, Плиния и других римских авторов.
Синий камень, по Далю, — синька, берлинская лазурь (синяя краска, приготовляемая пережигом животных остатков), синеродная (цианистая) железная соль, кубовая краска.
Euphorbiae — молочай, род растений семейства молочайных. Значительная часть молочаев ядовита, многие содержат в млечном соке ценные смолы, некоторые из них целебны. Вещество ‘эйфорбион’ было известно еще древним грекам, римлянам и, вероятно, египтянам, его название происходит от имени Эуфорба (Эйфорбоса, ок. начала нашей эры) — врача нумидийского царя Юбы II.
87. Арнауты — албанцы, обычно составлявшие в Османской империи нерегулярные армейские отряды.
88. По-видимому, речь идет о гипсоиосных почвах с гипсовыми корами.
89. Речь идет о городе Маарат-эн-Нумане.
90. Sit venia verbo (лат.) — ‘с позволения сказать’.
91. Лимографы (от греч. лоймос — ‘чума’) — медики — исследователи чумы.
92. Парлатория (ит. parlatorio) — приемная в закрытых учебных заведениях и монастырях, переговорная, т. е. специальное помещение в карантинах, из которых прибывшие имеют возможность вести переговоры с местным населением.
93. Спольо (Spoglio) (ит.) — ‘переодевание’.
94. Виленский университет, основанный в 1803 г., был закрыт в 1832 г. Причиной закрытия послужило участие преподавателей и студентов в польском восстании 1830-1831 гг.
95. ‘Это целиком их тайна!’ (франц.).

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АВПР — Архив внешней политики России
ГПБ — Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина
е. и. в. — его императорское величество
ЖМВД — Журнал Министерства внутренних дел
ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения
ИРГО — Императорское Русское географическое общество
МИД — Министерство иностранных дел Росси
РГО — Русское географическое общество
ЦГВИА — Центральный государственный военно-исторический архив
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив
ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив (в Ленинграде)
ЦНБ — Центральная научная библиотека АН УССР
Рафалович Артемий Алексеевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Трудолюбие и тунеядство или торжество земледельца, Бондарев Тимофей Михайлович, Год: 1883
  2. Истоки и смысл русского коммунизма, Бердяев Николай Александрович, Год: 1933
  3. Неизвестная жизнь Иисуса Христа, Нотович Николай Александрович, Год: 1904
  4. О самоуправлении, Васильчиков Александр Илларионович, Год: 1871
  5. Сборник слов и проповедей о православии с предостережениями от погрешений против него, Феофан-Затворник, Год: 1863
  6. Путешествие в Пруссию, Ростопчин Федор Васильевич, Год: 1849
  7. Мысли на каждый день года по церковным чтениям из Слова Божия, Феофан-Затворник, Год: 1881
  8. Животная книга Солнца, Рудометкин Максим Гаврилович, Год: 1873
Электронная библиотека