ЗАПИСКИ ПОКОЙНАГО.
ЗАПИСКИ ПОКОЙНАГО.
ВОЕННЫЙ БЫТЪ.
ВОЕННЫЙ БЫТЪ.
ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.
ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.
ЭКЗАМЕНЪ.
ЭКЗАМЕНЪ.
РАЗСКАЗЪ ОТСТАВНАГО КАПИТАНА.
тъвой ‘
КНЯЗЬ Р. ИМЕРЕТИНСКІЙ.
‘Отечественныя Записки’, No 8, 1859
Записки покойного. Военный быт, Имеретинский Р., Год: 1859
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Ныншнимъ лтомъ случилось мн быть по порученію — не ‘по особому’, а по пріятельскому — въ небольшой деревушк одной изъ центральныхъ нашихъ губерній. Я долженъ былъ найдти тамъ старушку-барыню, съ проживающимъ у ней сыномъ, военнымъ офицеромъ, избжавшимъ такъ счастливо вс опасности послдней кампаніи и пользующимся нын продолжительнымъ отпускомъ для поправленія здоровья. Старушку я, правда, нашелъ и недолго даже отыскивалъ, но какъ нашелъ! Одинокая, убитая, неутшная, горько-плачущая съ утра до ночи и съ ночи до утра, старушка лишилась единственнаго своего сына, еще молодаго человка, въ цвт лтъ, благополучно отбывшаго три послднія кампаніи. Единственное ея утшеніе, неоцненное сокровище, кормилецъ ея, лежалъ уже зарытый на кладбищ верстахъ въ пяти отъ деревушки. Онъ умеръ недли за дв до моего прізда, пролежавъ предварительно недли дв больнымъ.— ‘А страдалъ онъ, объяснила мн старушка: — горюя вс по какомъ-то мст, вс спрашивая: гд его настоящее мсто? отчего нельзя его отыскать? вс искалъ да искалъ, тосковалъ да горевалъ, вотъ и доискался. Пойду сама вслдъ за нимъ. Не жить мн больше безъ него на свт!… Вдь женить собиралася… и невста тутъ близко.’ — Такъ говорила добрая, бдная, страдающая, неутшная старушка-мать. Долго стоялъ я безъ памяти: такъ сильно поразила меня смерть лучшаго моего товарища, человка съ прямымъ, благороднымъ характеромъ, умнаго, веселаго до крайности и молодца въ бою, большаго охотника до всего книжнаго, увлекавшагося всмъ истинно-прекраснымъ…. Посл перваго удара страшнаго горя, старушка отвела меня въ комнату, гд лежалъ и умеръ больной…
Я остался одинъ. Первое, что бросилось мн въ глаза, это была толстая, листовъ въ двсти тетрадь, лежащая на стол, писанная вся его, такъ знакомою мн, рукою. Вс товарищи покойнаго, въ томъ числ и я, неоспоримо сознавали въ немъ способность легко писать, но тутъ я увидлъ тетрадь, поразившую меня своимъ громаднымъ объемомъ и чистотою и опрятностью почерка. Вся она сначала и до конца была исписана. Перевертывая страницы, я увидлъ нсколько заглавій. Смотрю, заглавіе какъ-будто отдльной статьи: ‘Полковой Штабъ-Лекарь’, дале — ‘Отецъ Василій’, потомъ — ‘Ероховичъ’, ‘Анна Ивановна’, ‘Сдача Запасной Бригады во время войны’, ‘Гувернантка’, ‘Экзаменъ’ и много другихъ. ‘Э, э!’ подумалъ я. ‘Вотъ оно какъ. Не оттого ли ты, голубчикъ, и свихнулъ, что крпко записался? А сколько еще подобныхъ ему товарищей погибло подобнымъ образомъ!’ Но, между-тмъ, я взялъ эту тетрадь, просилъ бдную сироту-старушку отдать мн ее на память и получилъ согласіе. Даже она нсколько обрадовалась, отдавая мн тетрадь, видя мою горячую привязанность къ покойному.— ‘Помните и не забывайте бывшаго вашего друга’, сказала она въ-заключеніе.
Внимательно перечитывалъ я тетрадь покойнаго. Многое въ ней показалось мн поразительно-врно схваченнымъ изъ нашего военнаго быта. Самъ умершій въ одномъ мст замчаетъ, ‘что двадцатилтняя безпрерывная правдивая наблюдательность его военной жизни, сроднивъ его съ походами и эпизодами ея, научила врно и правильно глядть на военный бытъ, несравненно-врне, можетъ быть, нкоторыхъ разскащиковъ, взявшихся въ недавнее время разсказывать про этотъ бытъ, не зная, между-тмъ, всхъ изгибовъ его, тонкостей, едва уловимыхъ даже для тхъ, которые сами служили въ полевыхъ полкахъ, и, ужь конечно, неуловимыхъ для писателей-гражданъ, проживающихъ въ столицахъ, да въ губерніяхъ, да у себя на сел, отпустившихъ для чего-то, мимоходомъ, бороду, прикрывъ въ то же время разумную свою голову мусульманскою фескою’ (на кого намекаетъ покойный, не знаю)’.
Итакъ, желая познакомить публику съ картинами нашего военнаго житья-бытья, я ршился, съ дозволенія матери умершаго, напечатать нсколько статей изъ оставшейся у меня огромной тетради — статей, которыя показались мн боле-любопытными, боле-интересными.
— А вотъ я вамъ разскажу, какъ прежде у насъ въ полкахъ бывали эти проклятые экзамены. Да небось и сами помните! Не дай-то Богъ никогда съ ними связываться. Теперь даже смшно, а тогда, тогда… Боже ты мой!
Такъ говорилъ мн старый знакомый, сослуживецъ мой когда-то, теперь ужь отставной, проживающій въ уздномъ городк на половинной пенсіи и весьма-недовольный своимъ жребіемъ. Сошелся я съ нимъ по приход нашемъ сюда, въ городокъ Б. У капитана этого свой домикъ. Надо замтить, что человкъ онъ съ понятіями современными, много читаетъ и, не знаю уже, длячего только, поддлывается въ разговорахъ подъ какой-то простонародный, будто неученый ладъ, показывая, что онъ совсмъ и неграмотенъ, такъ-какъ будто какой-нибудь староста на сел, или прикащикъ изъ крпостныхъ. Въ первые дни возобновленнаго знакомства онъ говорилъ со мною какъ-то робко, боязливо, затоваривалъ самъ изрдка, но и тутъ въ отрывистыхъ его рчахъ замтенъ былъ врный взглядъ на жизнь и вмст съ тмъ просвчивало какое-то пренебреженіе ко всему: къ рчамъ, поступкамъ, даже къ одежд. Казалось, что былое горе, а можетъ и настоящее крпко одолли его. Но онъ старался не высказываться, какъ я ни добивался заводить съ нимъ рчь о немъ самомъ. Спустя нсколько, пріятель мой ознакомился со мною покороче, сталъ развязне и въ разговорахъ и пріемахъ. Я увидлъ въ немъ человка бывалаго, тртаго, начитаннаго и нелишеннаго даже способности увлекаться. Это мн понравилось въ немъ боле всего.
Но начинаю разсказъ капитана:
‘— Еще при выступленіи нашего корпуса изъ Литвы въ Царство Польское — васъ тогда въ полку не было (такъ началъ отставной) — слышно было, что начальникъ штаба (корпуснаго), по прибытіи въ Польшу, заведетъ въ полкахъ непремнно эти анафемскіе экзамены, что экзаменовать будутъ всякаго поодиночк, а капитановъ безъ этого и въ майоры не будутъ производить. Говорили, что нкоторые полки корпуса, прежде насъ выступившіе, уже подвергнулись этому экзамену еще на дорог, будто самъ начальникъ штаба вызжалъ къ нимъ, да на дневкахъ собиралъ всхъ и допрашивалъ… и мало ли что толковали тогда!… А вотъ придемъ и увидимъ! и когда-то еще придемъ! думалось себ. Одного похода мсяца полтора. Лтомъ, знаете, шли. Стороны хорошія, мста любопытныя… Гуляешь идешь походомъ-то. Точно: только-что не успли вступить въ Польшу, нашему полку такъ и вышло прямо въ Варшаву. Можетъ, изволили слыхать, что значило въ то время идти въ Варшаву. Всякаго такъ и обдало какъ варомъ: караулы, комендантъ, цитадель, плацмайоръ… такъ и зарябило въ глазахъ… Особенно страшились молоденькіе, только-что произведенные, да прибывшіе изъ корпусовъ… Еще, знаете, къ нахальству-то не привыкли, не оголтались еще: все въ книжку читаетъ да восхищается тамъ стихомъ, мало-мальски обидное слово, такъ и зардетъ, какъ красная двушка, у другаго слзы навернутся на глазахъ: стало, тамъ у него въ сердечк-то, хоша и въ молодомъ, а заскребло на порядкахъ… Энергіи у него, у этого молодаго, пропасть: другой и на дльное хотлъ бы употребить ее, а его посылаютъ въ караулъ! Казалось бы, что жь такое караулъ? Караулъ дло нужное, стало-быть потребное, общественное… выходитъ: карауль-себ, оберегай общественное спокойствіе той части, гд поставленъ… Какъ бы не такъ: только и занимаешься, только и думаешь, чтобы не опоздать выбжать въ ружье, такъ и думаешь, какъ бы не оказалось порожней сошки, а она проклятая какъ нарочно бросится теб первая въ глаза, какъ бы ловко отдать честь, т.-е., сдлать ружьемъ на караулъ, да чтобы патруль принять правильно, по всей, значитъ, форм. Такъ надъ этимъ и мучаешься, бывало, цлыя сутки. Смнишься, какъ убитый цлый другой день спишь. И-и! Не дай Богъ! пренепріятное занятіе. То-есть, вдь отчего это? Попробуй, напримръ, опоздать выскочить въ ружье, когда идетъ комендантъ или кто другой, а пуще комендантъ, такъ, я вамъ доложу, и не раздлаешься ни за что посл. Караула на три тебя нарядятъ на лишнихъ, а крику-то, а шуму!… обращенье-то тогдашнее помните? Словомъ однимъ, изобидятъ тебя такъ, что все внутри и перевернется… И за что же, подумаешь? за то, что солдатъ отвалился назадъ корпусомъ? А чортъ ему, прости Господи, веллъ выставить пузо-то свое впередъ, какъ купцу какому-нибудь!.. Пришелъ домой по смн, а тамъ ужь въ канцеляріи на тебя бумага изъ ордонансъ-гауза, что вотъ-де ты такой-сякой… взыска требуютъ. Ну, и раздлывайся… Каково было переносить!… Эхъ! другой, бывало, такъ осерчаетъ да нагрубитъ, что самъ посл испугается. А плац-майоръ въ цитадели!… Ну, теперь понимаете, что за жизнь была въ Варшав? А тутъ еще эти экзамены. Какъ не одурть? Вдь вотъ теперь, какъ вспомнишь, такъ, право, жаль становится: и чего было бояться?… а боязнь эта сколько унесла свжей силы, энергіи… сколько жизни у другаго отняла! Ей-Богу, правда.
‘Тутъ, на бду еще, полковой командиръ прибылъ новый. Старый-то въ отставку подалъ: принудили. Я вамъ разскажу посл, какъ и принудили. Ну, новый командиръ, дло извстное, тоже непріятно другому: каковъ-то еще будетъ! что за человкъ! всего этого не знаешь… въ невдніи остаешься… Прибылъ же онъ изъ гвардіи. Прибылъ онъ, доложу вамъ, такъ, въ бриченк мизеристой, жена, двое дтей, нянька, ну и проч. И сначала какъ-будто путный: собралъ это офицеровъ, рекомендуется: будемъ жить, говоритъ, господа въ ладу и согласіи, держать правду во всякомъ дл, помогать, говоритъ, другъ другу по-мр возможности! Кажется, чего же больше? Видишь, человкъ человкомъ! Что жь бы вы думали? Не прошло и году, излукавился. Его посл тоже уволили. А чтобы этакъ помочь кому-нибудь, заступиться въ случа нужды — гд тамъ! и въ усъ не дуетъ… Ну, а на смотрахъ такимъ молодцомъ, что любо смотрть: орломъ летаетъ, голосина здоровый звенитъ верстъ на пять, фальшитъ тоже безъ-устали. Чуть начальникъ подъхалъ здороваться, а онъ ужъ тутъ первый изо всей мочи заортъ: ‘здравія желаемъ, ваше превосходительство!’ такъ весь фронтъ и покроетъ. Бывало, стоя въ Варшав, смотры да ученья безпрестанные, а ему это просто раздолье, потому голосомъ бралъ. Что же касается до денегъ, такъ ими отъ души занимался, то-есть, искренно: считаетъ да пересчитываетъ… Охотникъ тоже былъ до часовъ. Накупитъ, бывало, и анкеровъ, и хронометровъ, и цилиндровъ… и съ музыкой, и Богъ знаетъ какихъ ужь не покупалъ! Когда же дошло дло до войны… Ну, да это посл.
‘Велно было полковому командиру, по пріем полка, обратить особенное вниманіе на офицеровъ, ибо походили боле на труппу драматическихъ актеровъ и эквилибристовъ, нежели на настоящихъ офицеровъ: потому соберутся въ одну шайку — ужь они одинъ другаго знали хорошо — дебошъ такой учинятъ, что истинно съ любопытствомъ посл слушаешь. Тамъ эти кавярни, цукерни, держись только! Ну, и надо было прекратить такое рыцарство. Вотъ онъ и сталъ, по-началу, прекращать. Усплъ ознакомиться съ нкоторыми лицами, даже замтилъ одному молодому прапорщику, что у того длинные волосы: неприлично, говоритъ, обстригите. Да вдругъ, ни съ того, ни съ сего, и бросился къ одному тоже молоденькому, который отставилъ при этомъ ногу. Надо вамъ сказать, что всякое распоряженіе сначало-то происходило въ общемъ собраніи у него, у полковника, въ комнатахъ. То-и-дло слышишь, бывало: гг. офицеровъ проситъ полковникъ къ себ въ десять или тамъ во столько-то часовъ. Ну, вотъ и собираются. Такъ тутъ при собраніи-то онъ и напади на одного молодаго офицера, что ногу-то отставилъ. Что это! говоритъ, какъ вы смете, говоритъ, позволять себ такую вольность? Тотъ бдный замялся, покраснлъ. Ему, разумется, и въ голову не приходило о вольности: такъ отставилось само-собою. ‘На гаубтвахту, говорить, полковой адъютантъ! отправьте, говоритъ, его сейчасъ на гаубтвахту.’ Такъ и отправили.
‘Да-съ! Ботъ онъ и началъ такимъ манеромъ командовать полкомъ. Боле все по-наружному, все боле старается какъ-нибудь чтобы этакъ схитрить, промелькнуть, стушеваться… такъ, пустякъ, а ‘Господи помилуй’ то-и-дло твердитъ… И что особенное замтно было въ немъ сначала, такъ это какая-то безотчетная суета, особенно при старшемъ начальник, какое-то быстрое перебганье съ одного конца на другой, неуловимое морганье глазами и даже какое-то дрыганье всми членами, такъчто другой начальникъ, знаете, этакъ посолидне, поположительне, долго на него въ это время присматривался. Дотомъ вс привыкли, и начальники и подчиненные… Да! такъ объ экзамен-то! Ишь ты вдь какъ заговорился! Ну, ничего.
‘Сначала экзамены эти пугали насъ сильно, то-есть, такъ, что страсть какая-то нападала, какъ вспомнишь объ нихъ, но мало-по-малу, годика этакъ черезъ два, къ нимъ попривыкли, не стали уже такъ пугаться, какъ сначала. Многіе начали находить въ нихъ даже и интересное, начали перечитывать уставы, нашли въ нихъ многое дотол неслыханное и стали уже подтрунивать надъ незнающими. Но черезчуръ ужь занялись ими, то-есть, только одинъ уставъ и на ум у всхъ. Спеціалистами подлались… Да вотъ на-те, взгляните, продолжалъ капитанъ, вынувъ изъ кармана что-то похожее на памятную книгу. Развернувъ ее онъ указалъ на одно мсто. Я прочелъ слдующее:
‘Я посылаю и къ теб любезъныій друкъ о сънабъженіи тобой обещанъныій, Изабелъка зъдесь пріехала.
Разумется, тутъ была подпись.
— Видите? спросилъ капитанъ:— а это былъ одинъ изъ лучшихъ служакъ. А вдь записки безъ коментарія теперь, пожалуй, и не разберешь.
‘Выходитъ, что пишущій-то проситъ своего товарища о снабженіи общанными деньгами и увдомляетъ о прізд къ нему какой-то Изабелки, любовницы, значитъ, его.
‘Вотъ какіе были. Что прикажете длать! Даже и порядочные-то люди, то-есть, съ правильнымъ умомъ, съ толкомъ, съ любознательностью, такъ позаразились ими, то-есть, уставами-то, что дохнуть безъ нихъ не могли. Только и на язык, что третій боевой порядокъ, да рекрутская школа, да разсыпной строй. Оно все это хорошо, да въ мру надо… А ужь то, право, черезчуръ выходило. Одинъ разъ на смотру у начальника дивизіи молоденькій офицерикъ, командуя шеренгой, какъ-то, отъ незнанія, что ли, отъ ошибки ли, только возьми да и скомандуй своей шеренг: тихимъ учебнымъ шагомъ въ два пріема. А надо по уставу-то командовать, сами изволите знать: учебнымъ шагомъ въ два пріема. Слова: ‘тихимъ’, не слдовало произносить: лишнее. Такъ и! куда теб: какъ! что такое! что за команда! Бда такая, что Боже упаси. Ну, да это въ-сторону, а вотъ насчетъ экзамена-то! Все вдь заговариваешься.
‘Простоявъ, этакъ, въ Варшав недли съ три, слышимъ, что начальникъ штаба, точно, предписываетъ въ полкъ собраться такого-то числа всмъ офицерамъ полка къ нему на квартиру, въ домъ купца такого-то, побатальйонно. Вс такъ и опустились. Догадались, что значитъ… Больше всхъ боялись батальйонные командиры.
‘И-и! бда, какъ онъ ихъ жалъ. Доложить вамъ не мшаетъ, что полковой командиръ до этого еще собиралъ уже нсколько разъ всхъ насъ у себя. Надлалъ даже шашекъ, палочекъ, доску — все это какъ и слдовало для занятій, и, казалось, выходило все порядочно: вс почти знали дло свое какъ слдуетъ: какъ построить то-то и то, какъ выдвинуть такую-то и такую-то часть, туда и туда. Все выходило правильно, хорошо. Ну, а тутъ, какъ получили приказаніе идти къ начальнику штаба, такъ будто вотъ ничего и не знаешь, то-есть, куда двалось все знаніе — неизвстно. Тоже немене побаивались и батальйонные адъютанты. Поговаривали, что и на нихъ налегаетъ порядкомъ. Особенно, думаютъ себ, ну, какъ спроситъ о лошади, да, пожалуй, еще велитъ и верхомъ прохаться въ манеж: что длать-то! Лошадей, разумется, ни у кого нтъ. Все это, понимаете, съ похода, не обзавелось еще, ну да и безденежье…
‘Какъ ужь тамъ было, то прошло, а главное — завтра идти къ начальнику штаба вечеромъ въ шесть часовъ. Представьте же себ, каково должно было спаться многимъ изъ насъ наканун этого страшнаго дня Однако, вс встали благополучно, и ужь какъ тамъ дождались шести часовъ, вдаетъ только одинъ Господь.
‘Въ пять часовъ собрались вс сначала къ полковнику и пошли отъ него на страшный судъ. О-охъ! хо-хо! Что ни будетъ!
‘Ну, пришли.
‘Въ большой красивой продолговатой зал, съ паркетнымъ поломъ, освщенной лампами, стояли четыре большія чорныя доски, что въ классахъ стоятъ… помните? По зал прохаживаются два армейскіе полковника — они были постоянно при штаб, экзаменаторами назывались — и нсколько офицеровъ съ аксельбантами. Генеральный штабъ, значитъ. Вс мы на цыпочкахъ стали пробираться и выстраиваться въ этой зал побатальйонно. Два батальйона въ одну шеренгу, два другіе въ другую. Изъ резерва, что недавно еще прибыли, въ третью. Вотъ и уставились. Что-то дальше будетъ. О, Господи! Стоимъ, молчимъ, ни слова. Одинъ изъ полковниковъ, что расхаживалъ передъ нами по зал, подошелъ къ нашему полковому командиру и говоритъ:
— Вчера начальникъ штаба въ за…мъ полку арестовалъ двухъ ротныхъ командировъ за то, что не знали сигналовъ, а одному приказалъ просто подать въ отставку.
— Господи Боже мой! что это такое! Чмъ бы воодушевить насъ, поднять этакъ, а онъ тутъ еще пугаетъ чортъ знаетъ чмъ!
— Вчера, говоритъ: заб…ій полкъ такъ отвчалъ, что начальникъ штаба ршительно разсердился и, не докончивъ экзамена, приказалъ всмъ идти домой до слдующаго утра.
— Ну, погляди-ко, братъ, что тутъ будетъ! Здсь, любезный, почище твоихъ з—цевъ найдутся. Одинъ Базыль чего стоитъ. Это у меня такъ мелькнуло въ голов.
‘Наконецъ боковая дверь плавно, потихоньку отворилась наполовину, и изъ нея вышелъ самъ начальникъ штаба, въ сюртук, въ блыхъ эполетахъ.
‘Мы здсь его въ первый еще разъ увидали. Онъ недавно поступилъ къ намъ. Лицо его показалось намъ весьма-серьзнымъ, но и весьма-благообразнымъ, только смотрлъ онъ какъ-то глазами туда и сюда, все это такъ медленно, потихоньку, langsam, то-есть. Не въ-терпежь стало другому, такъ страшно.
‘А былъ онъ, генералъ-то, какъ узнали мы посл, человкъ нрава суроваго, какой-то несговорчивый, просто, необщительный. Оттого и страшно сдлалось. Другой вдь, знаете, на лицо и куда страшне, что твой Кульневъ съ бакенбартами, да смотритъ-то ласкове, обходится-то любезне. Вы думаете, этого.разобрать нельзя? Все видно.
‘Ну, вотъ онъ, какъ вошелъ, обвелъ этакъ глазомъ, какъ левъ, знаете, поклонился, ‘мое почтеніе’, говоритъ. Мое, мое почтеніе, думаемъ себ. Поклонились и мы. Тишина… просто ужасъ напалъ, то-есть, я вамъ доложу словъ не приберешь… Что траншеи! нипочемъ.
‘Постоялъ онъ этакъ минуты съ дв, все пересматривая насъ, и началъ рчь держать.
— Вотъ, говоритъ, господа, вамъ надо непремнно заниматься чтеніемъ уставовъ. Уставъ — на служб вещь необходимая. Я вотъ и самъ безпрерывно его перечитываю и увренъ, что если вы полгода, а много годъ, покрпче позайметесь имъ, такъ и узнаете всю пользу отъ него.— А то вдь вы, какъ видлъ я въ другихъ полкахъ, и не думаете никогда объ немъ, не то, чтобъ читать… Вы знаете только скомандовать такой-то взводъ направо, такой-то налво, а длячего оно направо, почему налво, вамъ и въ голову не приходило. Вотъ, напримръ, скажите, капитанъ, какъ строится ротная колонна?
Это онъ спросилъ самаго старшаго, фланговаго, въ первомъ батальйон.
‘Тотъ какъ-то началъ лпить ему колонну: ну, вышло еще туда-сюда! Врно, знаете, прочелъ что-нибудь объ этомъ. Такъ покуда онъ лпилъ эту колонну, въ то же время другой капитанъ, неподалеку отъ того стоящій, изъ солдатъ, знаете, дослужившійся, лтъ, этакъ, пятидесяти съ хвостикомъ, видитъ, что дло неминуче дойдетъ и до него, сильно поблднлъ, схватился за животъ да и подходитъ къ генералу: сталъ проситься выйдти изъ залы, все передергивая губами, словно какъ молитву творитъ. Сильно, говоритъ, заслабъ, животъ замучилъ. Ну, генералъ видитъ, человку дурно: извольте, говоритъ, идти.
— А каковъ онъ по служб? спросилъ генералъ, обращаясь къ полковому командиру:— и какой ротой командуетъ?
‘Полковникъ сейчасъ подбжалъ, замигалъ глазами, забормоталъ какую-то нескладицу, отзываясь, впрочемъ, о заслугахъ капитана, упомянувъ мимоходомъ, что капитанъ содержитъ при себ старика отца-мщанина, и о хозяйств что-то…
— Это все такъ. Сынъ не забылся передъ отцомъ, бережетъ его на старости — дло похвальное, а уставы знать ему не мшаетъ, говорилъ генералъ.
‘Капитанъ же, спустившись съ лстницы, прохаживается себ по двору, ожидая, не выйдетъ ли кто сообщить ему, что все уже покончено и что велно расходиться по домамъ. Такъ весь экзаменъ и проходилъ на двор — нейдетъ на верхъ да и полно.
‘Первый страхъ немного отошелъ у всхъ.
‘Тутъ генералъ обратился къ слдующему.
— Вотъ вы, напримръ, нарисуйте на доск развернутый батальйонъ въ полномъ его состав и разставьте всхъ унтерофицеровъ и офицеровъ.
‘Досталось это, какъ нарочно, такому, который отъ-роду не бралъ въ руки вещей, которыми можно было бы что-либо нарисовать на свт.
‘Вытаращилъ бдняга глаза, вертитъ въ рукахъ мломъ да и только, повременамъ откашливается да покручиваетъ усъ, гы, гы, туда-сюда, поглядитъ и на товарищей, и на потолокъ, и изъподлобья вскользъ на генерала — нтъ! не рисуется. И ногой шаркнетъ, и перейдетъ съ одной стороны доски на другую, и сотретъ губкою доску, безъ-того чистую, какъ стекло — все не выходитъ. Потомъ уже видитъ, что ничего не вырисуетъ, откашлявшись, обратился къ генералу:
— Я, говоритъ, ваше превосходительство, никогда не рисовалъ и не знаю, какъ это рисуютъ. Не учился. Такъ разскажу!
— То-то не учился! сказалъ генералъ: — ну, нарисуйте вы, обратился онъ къ другому, поблизости стоящему.
‘Тотъ съ какимъ-то особеннымъ удовольствіемъ схватилъ млъ, быстро провелъ имъ по доск длинную линію, около нея другую, тамъ третью: вышли три длинныя шеренги. Самодовольно посмотрлъ тогда рисовавшій на всю залу, потомъ раздлилъ всю нарисованную трехшереножную линію на восемь частей — взводы, значитъ, подлалъ, поставилъ и офицеровъ.
— Ну, вотъ такъ! Теперь разставьте унтер-офицеровъ, продолжалъ генералъ.
‘Рисовальщикъ сталъ путать. Все какъ-то не ладилось. Однако, генералъ за первоначальные его пріемы видимо началъ ему подсказывать.
— Позвольте! говоритъ. Сколько въ батальйон должно быть унтер-офицеровъ? или нтъ! погодите. Это, наврное, должны знать гг. батальйонные адъютанты, ибо унтер-офицерское дло въ батальйон — ихъ прямое дло. Пожалуйте-ка, сюда гг. адъютанты!
‘Полковникъ забгалъ по фронту. Однако, т вышли и безъ него.
— Сколько всхъ унтер-офицеровъ должно выводить въ батальйонный строй? Вы вдь каждый день учитесь. Вы и въ караулъ поэтому не ходите, обратился генералъ къ адъютанту 1-го батальйона.
‘Обомллъ адъютантъ: не знаетъ, сколько.
‘Однако, какъ мальчикъ бойкенькій, недавно изъ корпуса, знаетъ, какъ выходить изъ подобныхъ продлокъ, схватилъ млъ, подбжалъ къ доск и началъ разставлять:
— Я сейчасъ, говоритъ, ваше превосходительство, разставлю… Вотъ въ знаменныхъ рядахъ девять… въ замк…
— Нтъ, позвольте, позвольте! Пожалуйте-ка сюда да здсь отвчайте, сколько унтер-офицеровъ полагается въ батальйон?
‘Попался тогда адъютантъ: совсмъ не знаетъ, сколько.
— Этого господина сейчасъ же такъ и отправьте подъ арестъ. Настоящей своей обязанности не знаетъ! Вы еще батальйонному командиру должны помогать да подъ-часъ поправить его ошибку, а онъ самъ ровнехонько ничего не знаетъ. Сейчасъ же на гаубтвахту.— А вы, майоръ, что же смотрите за нимъ? обратился генералъ къ батальйонному его командиру.— Разв такой долженъ быть у васъ адъютантъ? Почему онъ не знаетъ прямаго своего дла?
— Стараюсь, отвчалъ хриплымъ, густымъ голосомъ, трехаршинный, до безобразія рябой, майоръ. Ненавыкъ еще!
‘Каждое слово майора выходило у него съ особенно-сильнымъ удареніемъ.
— Вы смотрите! Непріятно будетъ, какъ отымутъ батальйонъ за неумнье вашихъ подчиненныхъ! Вы взыскивайте, докладывайте полковому командиру!…
— Я и такъ караю ихъ! прохриплъ майоръ.
— Что-о-о, что такое вы говорите? спрашивалъ генералъ.
‘Полковникъ сейчасъ смекнулъ, что дло съ майоромъ пошло плохо, замигалъ глазами, закивалъ на майора, подбжалъ къ начальнику штаба.
— Ваше превосходительство! говоритъ: — усердіе господина майора извстно мн вполн. Онъ очень-заботливый начальникъ, безпрестанно занимается съ господами… Ахъ, ты, Господи! да позвольте, батинька! Вдь вотъ, ей-Богу, пробормоталъ полковникъ, потихоньку дергая за руку майора, готоваго приносить что-то въ оправданіе.
‘Майоръ посл таковаго вольта отступилъ шагъ назадъ и молчалъ, вытянувшись въ струнку — какъ говорится, аршинъ проглотилъ.
Но отъ зоркаго глаза генерала фокусъ такой не скрылся: все видлъ онъ. Только крякнулъ про-себя:
— Смотрите, майоръ! плохо будетъ!
— Извольте разставлять вы! продолжая генералъ, обращаясь къ другому адъютанту.
‘Тотъ разставилъ правильно.
— Вотъ видите, какъ должно было нарисовать на доск развернутый батальйонъ! сказалъ генералъ офицеру, объявившему сначала о неумньи рисовать.
— Да этакъ-то что за бда! это я и самъ сдлаю три линейки-то провести!…
— Да, сдлаю! поставлю, выходитъ, яйцо на столъ! дополнилъ генералъ.— Ну, гг., первый вашъ дебютъ немного приноситъ вамъ чести, нчего сказать. Повидимому, вы никогда не читали уставовъ… Поставьте же всхъ, кому въ батальйон надлежитъ быть верхомъ, сказалъ онъ адъютанту.
‘Адъютантъ поставилъ.
— А музыканты гд?
— Вотъ тутъ.
— Нарисуйте ихъ. Проведите для нихъ четыреугольникъ. Такъ! хорошо! А барабанный староста гд?
— Вотъ тутъ.
— А тамбур-мажоръ гд?
‘Адъютантъ, Богъ его знаетъ, счего, сбился, что ли, не разслушалъ ли, или ужь такъ изъ нетерпнія поскорй отдлаться, взялъ да и поставь тамбур-мажора-то передъ середину батальйона, впередъ шаговъ на десять — Вотъ гд, говоритъ.
— Какъ такъ! сказалъ генералъ.— Стало, онъ верхомъ?
— Кто?
— Да тамбур-мажоръ-то?
— Да, верхомъ.
‘Все, что было въ зал, такъ и покатилось со смху.
‘Вообразите же себ тамбур-мажора съ палкою верхомъ на лошади. Умора!
‘Одинъ только майоръ изъ всей залы упорно молчалъ и сердито озирался.
‘Адъютантъ, опомнившись, хохоталъ больше другихъ.
— Я, говоритъ, запутался ваше превосходительство! Разв я не знаю, что этого не бываетъ!
— То-то же, говорилъ генералъ, переставъ уже смяться.
‘Замтне прочихъ и усердне всхъ смялся надъ адъютантомъ одинъ подполковникъ, недавно прибывшій въ полкъ съ резервнымъ батальйономъ, по упраздненіи резервныхъ войскъ.
— Подполковникъ этотъ, доложить вамъ надо, продолжалъ отставной капитанъ:— имлъ уже отъ роду лтъ шестьдесятъ слишкомъ. Два раза былъ въ отставк, а первоначально вступилъ въ службу въ 1810 году. Красилъ онъ волосы такою странною мазью, что, всмотрвшись поближе, голова его и особенно бакенбарды казались совершенно смазанными ваксою. Даже и пахло отъ головы настоящею ваксою. Скупъ былъ не хуже Плюшкина. Говорили, что самъ развшивалъ купленное по пудамъ сно и самъ давалъ лошадямъ своимъ связки этого сна черезъ свое окно въ барак, гд проживалъ во время лагеря. Это я, впрочемъ, видалъ и самъ, уврялъ меня разскащикъ. Батальйономъ же теперь онъ не командовалъ, ибо приведенный имъ разбили по всмъ ротамъ полка, а онъ остался… въ ожиданіи, не теряя, однако, надежды получить когда-нибудь слдуемую ему, по чину, часть. Деньги имлъ, какъ слышно было, но одвался! и Боже мой! какъ неблагопристойно! Все это засаленное, затертое, воротникъ, вмсто краснаго, чугунный какой-то, а перчатки! такъ вы не поврите! то-есть, ршительно вс концы пяти пальцевъ на рук такъ и выглядываютъ на полвершка изъ засаленной и грязной замши. Да еще притомъ пальцы эти оканчивались черными тусклыми ногтями, вроятно, закрашенными отъ ваксы-то, чмъ голову красилъ. И ужь онъ, чортъ его знаетъ, хоть бы пряталъ при-случа руки-то свои какъ-нибудь въ карманъ, что ли, и не выставлялъ бы ихъ, по-крайней мр, всмъ напоказъ, а то нтъ: безпрестанно то голову погладитъ, то бакенбарды, то къ губамъ ихъ поднесетъ. Такъ и видны изъ перчатокъ пять черныхъ ногтей, какъ ножки черепахъ изъ-подъ скорлупы. И не снимаетъ нигд: завсегда въ перчаткахъ.
‘Ну, вотъ начальникъ-то штаба видитъ, знаете, что подполковникъ этотъ черезчуръ ужь занялся смхомъ надъ адъютантомъ, подходитъ къ нему и говоритъ:
— Вы вотъ сметесь теперь. Знать, любо, что молодой человкъ заболтался. А посмотримъ, какъ-то вы сами будете отличаться на смотрахъ. Теперь вотъ на предстоящемъ сбор вамъ придется командовать полковою цпью: знаете ли вы, какъ приступить къ этому ремеслу?
‘Доложу вамъ, что начальникъ штаба зналъ уже подполковника — до этого видлъ его, когда осматривалъ приведенный имъ резервный батальйонъ — ну, и понялъ съ-разу.
Вотъ и продолжаетъ:
— Напримръ, въ третьемъ боевомъ порядк идетъ наступленіе. Вашъ полкъ въ первой линіи. Извольте разставить цпь вашего полка. Помните наступленіе! Извольте разставить.
‘Подполковникъ смутился, заэкалъ и съ помощію вчныхъ своихъ черепахъ началъ:
— Э… э… въ настоящее время… когда цпь составляется… …ээ… если полкъ э… въ линейной пхот… если ээ… отдльные егеря…. мелкіе ростомъ ..ээ полки егерскіе… егерская пхота… ээ, если двигаются деплоядэми э…
— Да! когортами. Такъ что же тогда?
— Въ такомъ случа!.. э… въ настоящее время объясняется э… застрельщики1 егерскіе… э…
— Объясняется это въ настоящее время тмъ, что придется вамъ завтра же подать въ отставку. Вотъ чмъ!— Ишь, вдь что плететъ! обратился начальникъ штаба къ полковому командиру.— А, сметесь! Поглядли бы на себя да на вашихъ солдатъ, которыхъ привели, продолжалъ генералъ, боле-серьзпымъ тономъ.— Такіе неучи, ни на что не похоже! Корпусный командиръ третьяго-дня прислалъ ко мн своего ординарца вашего батальйона и не веллъ никогда наряжать къ нему изъ резервныхъ. Ни малйшаго подобія на настоящаго солдата! Такъ, мужики! А отчего все это происходитъ? Дло извстное: отъ ближайшихъ начальниковъ. Вотъ если бы ротный командиръ побольше занимался съ ними да если бы и вы вникали попристальне въ своего солдата, такъ этого бы не было. У васъ тамъ въ резервахъ я знаю что длалось!.. Вы только…
Генералъ замтно волновался.
— Какъ вы отважились послать къ корпусному командиру ординарца набитаго дурака? Его графъ спрашиваетъ, кто у насъ военный министръ, а тотъ ему самымъ косноязычнымъ нарчіемъ отвчаетъ: графъ Ледегертъ!
Въ зал опять послышался смхъ, но уже совсмъ не такой, какъ надъ тамбур-мажоромъ. Все начинало принимать характеръ строго-внимательнаго напряженія.
Генералъ продолжалъ еще съ большею настойчивостію:
— Вамъ это нипочемъ! для васъ все-равно и нужды мало… И ротный командиръ не позаботился назначить получше. Да, видно, лучшихъ-то и нтъ!.. И кто это ротный командиръ? пусть-ка выйдетъ сюда. Извольте мн указать его.
Подполковникъ пошелъ за ротнымъ командиромъ, привелъ какого-то маленькаго, пузастаго штабс-капитана съ небольшою лысиною и съ предлинными усами.
— Вотъ этотъ-то! значительно сказалъ начальникъ штаба, взглянувъ на приведеннаго.
Штабс-капитанъ молчитъ, хотя бы глазомъ моргнулъ. Мертвъ, совсмъ мертвъ.
— И вамъ это нестыдно? началъ снова генералъ.— У васъ унтер-офицеръ въ рот, помощникъ вашъ, значитъ, не знаетъ своего военнаго министра! Приходило ли вамъ когда нибудь въ голову полюбопытствовать, знаютъ ли ваши солдаты своихъ начальниковъ? Я думаю, что они и васъ-то не вдаютъ, какъ зовутъ! Да знаете ли вы сами-то военнаго министра?
Штабс-капитанъ, то-есть, не мигнетъ и окомъ.
— Что же вы молчите? Извольте отвчать, кто у насъ военный министръ?
— Генералъ отъ инфантеріи… гм., гм… генералъ отъ кавалеріи гм… его высокопревосходительство… гм… генералъ отъ кавалеріи, мялъ штабс-капитанъ.
— А! каково! Подполковникъ! Это что же такое? сурово спросилъ начальникъ штаба.— Хорошо это? Вы что на это скажете? Да куда жь ему командовать батальйономъ! обратился генералъ къ полковому командиру.— И не думайте длать объ немъ представленія! Я ему покажу… Нтъ, вы у меня не будете такъ равнодушно смотрть за подчиненными… Да знаетъ ли еще онъ самъ-то военнаго министра.
— Скажите-ка вашему капитану, обратился опять генералъ къ несчастному подполковнику:— научите его, подскажите ему, кто у насъ военный министръ.
Подполковникъ подошелъ къ своему бывшему ротному командиру, сталъ крутить ему пуговицу на сюртук и что-то шептать.
— Нтъ, вы извольте тутъ торжественно, при всхъ назвать военнаго министра, чтобъ онъ видлъ, что вы сами знаете! продолжалъ неумолимо генералъ.
Подполковникъ только гладилъ бакенбарды все тми же черепашьими ножками.
— Извольте говорить, кто?
— Э-э… военный министръ въ настоящее время… э-э… военный министръ… э… тянулъ подполковникъ, все экая да утираясь.
— Что сами, видно, не знаете? грозно спросилъ генералъ.
— Никакъ нтъ, ваше превосходительство! Извстно, военный министръ въ настоящее время… э-э… генералъ-лейтенантъ… э… генералъ-лейтенантъ… Хотяинцовъ…
— Баста! сказалъ генералъ съ досадою.— Извольте идти!
Зала стояла безмолвно: никто ни слова. Одинъ полковникъ, что экзаменаторомъ при штаб состоитъ, ушелъ изъ залы, зажавши ротъ платкомъ.
Генералъ быстро заходилъ по зал взадъ и впередъ. Подполковникъ краснлъ до самыхъ мазаныхъ своихъ волосъ.
— ‘Доложу вамъ, заключилъ разскащикъ:— отчего это онъ назвалъ Хотяинцова военнымъ министромъ. Извольте видть, этою дивизіею, гд въ резервахъ служилъ подполковникъ, командовалъ въ то время генералъ Хотяинцовъ, такъ вотъ ему теперь смутно и представилось, не онъ ли ужь и военный министръ, ибо за все время въ резервахъ выше его начальства не было… Онъ же и сенаторомъ былъ… Паскевичъ если… да нтъ! тотъ главнокомандующій, а не военный министръ. Хотлъ онъ назвать также Горчакова, что былъ начальникомъ штаба главной арміи, вотъ что въ Севастопол-то, нтъ тоже невыйдетъ онъ военнымъ министромъ, ибо князь. Горчаковъ живетъ здсь, въ Варшав, а министръ долженъ жить въ Петербург… Если же коснуться тамъ, напримръ, этакъ, Барклая-де-Толли, Витгенштейна… ну, нтъ, это давно что-то было… гд же? 12-й годъ… а теперь… такъ вотъ онъ и поставилъ Хотяинцова.
— Да-съ! вотъ каковы были у насъ голубчики… Погодите, продолжалъ капитанъ.
‘Ходитъ это генералъ взадъ и впередъ, только глазами искоса поваживаетъ да изъ-подлобья поглядываетъ на насъ. Сердится. Ну, минутъ такъ чрезъ десять отдохнулъ, врно: подходитъ онъ къ одному, къ другому, къ третьему, спрашиваетъ, распрашиваетъ, толкуетъ, перетолковываетъ — врутъ, разумется, безъ милосердія — наконецъ подходитъ къ одному поручику изъ ротныхъ командировъ.
‘А поручикъ этотъ, изъ природныхъ хохловъ съ двойною фамиліею, крпко слабъ былъ въ грамот и печатное, особенное мелкое, разбиралъ плохо, замчая при этомъ, что ‘дрибно надруковано’, понималъ же разобранное и того хуже. Въ полку же находился онъ давнымъ-давно, прослуживъ въ одномъ юнкерскомъ званіи что-то лтъ десять, пвалъ въ то время дискантомъ въ полковомъ пвческомъ хор и сохранилъ любовь къ пнію до настоящаго времени. Особенно любилъ онъ часто повторять одно дискантовое изъ концерта соло: ‘Скажи мн, Господи, кончину мою’.
— Вы какой ротой командуете? вдругъ спросилъ его генералъ, совсмъ нечаянно къ нему обернувшись.
‘А, а! Базыль! дошло, братъ и до тебя!’ подумалъ я про-себя.
— Девьятой, ваше превосходительство! отвчалъ поручикъ.
— А сколько уже лтъ?
— Та ма быть лтъ и съ пьять!
Генералъ пристально посмотрлъ на отвчающаго, а полковникъ замигалъ глазами и поминутно порывался къ генералу.
— Лтъ и спять. Ну, хорошо! А при движеніи батальйона впередъ ротными колоннами что длаютъ застрльщики вашей роты?
‘Подумавъ немного, боязливо произнесъ поручикъ:
— Строятся, ваше превосходительство!
— Строятся? а гд же строятся?
— Запамьятовалъ ваше превосходительство!
— Какъ запамятовалъ!! Это еще что такое?
‘Полковникъ замигалъ глазами, засеменилъ, а поручикъ видитъ, что пришло уже время, сталъ оправдываться.
— У мэне, говоритъ, ваше превосходитель-во, зовсимъ пямьяти нту. Якъ що нэбудь прочитаю подрукованному, то туточьки и забуду… Пямьять слабая, завсимъ нту пямьяти!
— Господи Боже мой! произнесъ генералъ съ удивленіемъ.— Вотъ такъ штука! Ермолай Карловичъ! слышите? обратился онъ къ полковнику-экзаменатору.
— И онъ пять лтъ командуетъ ротой! А? Какже вы можете командовать ротою, продолжалъ генералъ спрашивать поручика:— когда не помните прочитаннаго?
— Я, ваше превосходительство, на тегоріи зовсимъ нэ могу ни чого отказаты! А отъ такъ якъ бы у поли, сказалъ поручикъ, кивнувъ глазами на окно.— На практиц! Я нивчемъ не ошибусь. Менэ вже знаютъ мои солдатики!
— Гы, гы, произнесъ генералъ.— А! Ермолай Карловичъ!
— Какже на практиц, когда вы ничего не читаете?
— Могу, ваше превосходительство! Очень могу… я на практиц ни чого не боюся.
‘Крпко призадумался генералъ. Не полагалъ онъ найдти подобнаго. Видалъ, много видалъ онъ нашего брата, но ужь такого… нтъ, такого не приходилось. Долго стоялъ генералъ, не говоря ни слова. Поручикъ же, повидимому, оставался совершенно доволенъ своими отвтами, сохраняя, между-тмъ, самую умоляющую физіономію, не переставая повременамъ поглядывать на окно, разсуждая про себя, что вотъ-дескать пусти-ка ты меня вонъ туда на этотъ плацъ-то! на практицу! такъ и увидишь, что я такое значу, а здсь, конечно… здсь тегорія.
— Ну, тутъ, кажется, не возьмешь ничмъ! продолжалъ думать, генералъ.— Отдайте его на два мсяца подъ надзоръ знающаго капитана, проговорилъ наконецъ начальникъ штаба:— пусть онъ займется имъ и представить его ко мн по истеченіи срока. Я посмотрю, какъ онъ занялся. Иначе отршить его отъ командованія ротою.
— Що вгодно, а по тегоріи ма быть не обучуся! договорилъ поручикъ, обращаясь боле къ полковнику и къ товарищамъ, нежели къ генералу.— Нехай мини на практицы…
— Позвольте, погодите… задергался полковникъ, пряча за себя поручика обими руками.
— Ну-съ, господа, на первый разъ довольно! сказалъ начальникъ штаба, уставшимъ, измученнымъ голосомъ.— Мое почтеніе! Имю честь откланяться. Объ ныншнемъ собраніи послдуетъ приказаніе по корпусу… На будущей недл вы получите извстіе о вторичномъ сбор. Не желаю встртиться такимъ же образомъ. Я еще сигналовъ никого не спрашивалъ. Ну, да въ тотъ разъ. Такъ мое почтеніе! Вы, господинъ майоръ, не забудьте сегодняшняго… Объ этомъ уже нчего! махнулъ онъ на подполковника.
‘Съ тмъ генералъ и вышелъ.
‘Стали расходиться и мы, кто куда, разумется: кто въ цукернію, кто къ коханкамъ, вс по своимъ мстамъ. Около поручика-хохла образовалась знакомая ему шайка. Она всегда бывала вмст и всегда надъ нимъ подсмивалась.
— Что, Базыль? сказалъ одинъ офицеръ, Комаровъ по фамиліи, взглянувъ на поручика-хохла:— это, видно, не правьнтъ раздавать съ Мыколаемъ Максимовичемъ! А?
— Какъ такъ? это что такое? спросили многіе изъ шайки, образовавшейся около Комарова и Базыля.
Комаровъ этотъ безжалостно насмхался надъ несчастнымъ Базылемъ и никогда не давалъ ему покоя.
— Да какже! началъ Комаровъ:— Базыль, якъ мы стояли еще у Сквыри, продолжалъ онъ, поддлываясь подъ складъ Базыля: — командовалъ ротою и подружился съ писаремъ своего села Мыколаемъ Максимовичемъ.
‘Базыль взглянулъ на разскащика точно такъ же, какъ просился у начальника штаба на ‘практицу’.
— Стоялъ Базыль тамъ съ сентября до апрля. А Мыколай Максимовичъ и научаетъ: не давайте, каже, ваше благородіе, громад правьонта за москалей! не надо! Обыйдутся! Наконецъ громада не вытерпла: въ конц февраля пришла въ правленіе за правьонтомъ… А Мыколай Максимовичъ ходить у правленіи якъ воевода якій. Ничого, говоритъ! Я имъ дамъ бисовымъ дытямъ правьнтъ.
— Що вы забралыся? а! крикнулъ писарь громад.
‘Молчатъ!
— Що же вы молчыте? Зачимъ прышли? Що вамъ треба? все больше-и-больше, кричалъ писарь.
— Та за правьонтомъ, Мыколай Максимовичъ! отвтили нкоторые.
— За якимъ правьонтомъ?
— Та що москалямъ наложится!.. Намъ, выбочайте, Мыколай Максимовичъ, за сіи тылько мисяцъ — мылость ваша, зволайте выдати.
— За сій мисяцъ? еще грозне спросилъ писарь: — а якій нынче мисяцъ?
— Да мисяцъ ма быть хавраль…
— Хавраль! А хибашь за хавраль слйдуе правьонтъ? Скилько дней у хвеврал мсяц? а?
Громада сейчасъ смекнула, что за хавраль ма быть правьонту не наложится, ибо хавраль мае дній у сего тилько двадцать и восьемъ. Такъ и ушли. Комаровъ взглянулъ на Базыля… А что Базыль, на практицу? у поле?
Группа засмялась громко и разошлась, какъ доложилъ я самъ, по квартирамъ или кто куда, разсуждая объ экзамен.