Записки мужа, Шапир Ольга Андреевна, Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 142 минут(ы)

ЗАКОННЫЯ ЖЕНЫ.
(очеркъ третій).

Записки мужа.

…Неужели онъ это былъ??.

Да, я не могъ ошибиться — подобное сходство невозможно. И, въ сущности, почему-же собственно я такъ пораженъ этой встрчей? Ну, пріхалъ по какимъ-нибудь дламъ, что тутъ удивительнаго!..

На меня почему-то встрча произвела впечатлніе электрическаго удара. Словно я позабылъ, что на бломъ свт живетъ Василій Васильевичъ Косухинъ, или же по меньшей мр существуетъ какой-нибудь законъ, обязывающій его ни въ какомъ случа не показываться въ столиц Россійской имперіи, гд представляется возможность столкнуться съ Владиміромъ Ивановичемъ Громилинымъ.

Правда, у милйшаго Василія не было никакихъ связей съ Петербургомъ, правда, какъ ни напрягаю я мои мыслительныя способности, не могу даже и представить себ, какого рода забота могла-бы вытянуть его изъ возлюбленной Грачевки.

…Быть можетъ онъ здсь не одинъ?

Я очень плохо могъ разглядть его, типичный жирный затылокъ кирпичнаго цвта, съ плотно прилегающими, словно впившимися въ него крошечными ушами, дразнилъ меня издали. Насъ раздляли нсколько звеньевъ той цпи, на которую въ извстномъ мст и въ извстные часы дня сажаются не какіе-нибудь нарушители закона, а вс благонадежные обыватели столицы, не обладающіе счастливой привилегіей собственнаго экипажа. Какъ-бы законны ни были ихъ побудительныя причины двигаться быстре — пусть ждутъ ихъ неотложныя дла и самонужнйшія встрчи, пусть горятъ ихъ дома, пусть рождаются или умираютъ ихъ близкіе — все равно, имъ не вырваться изъ фатальной цпи.

А рядомъ тянется свободное пространство торцовъ, по которому отъ времени до времени проносятся сановники, длающіе предобденную прогулку или можетъ быть поспшающіе къ важнымъ государственнымъ дламъ, мелькаютъ фешенебельныя дамы всхъ возрастовъ и молодыя двицы, о длахъ видимо не помышляющія, улыбаются разряженныя кокотки, вовсе незнакомыя ни съ какими скучными словами — и юнцы, самые зеленые юнцы всхъ возрастовъ и обличій.

Разв видъ запретнаго свободнаго пространства, оберегаемаго для горсти избранныхъ, не можетъ довести до изступленія несчастливца, изнывающаго отъ нетерпнія?!.

Я посулилъ моему возниц полтинникъ на чай, но, несмотря на вс ухищренія, ему такъ и не удалось обогнать раздлявшихъ насъ звеньевъ. На какомъ-то поворот я потерялъ изъ вида кирпичный затылокъ.

Нтъ, я не прозакладую моей головы, что это былъ непремнно Василій, что собственные глаза не сыграли со мною глупой шутки…

Дловая конференція съ повреннымъ г-на Крумеля не сдлала на меня ожидаемаго впечатлнія. Г-нъ повренный куда-то спшилъ (не спшащихъ повренныхъ не существуетъ) и это видимо раздражало его, раза два онъ любезно уличилъ меня въ разсянности.

Любезный повренный совершенно правъ: мои мысли ринулись въ другую сторону… Я выслушалъ равнодушно то самое предложеніе, котораго всячески добивался, и наше свиданіе ничмъ не кончилось. Не бда! Мы все это еще разъ обсудимъ впослдствіи, а пока я очень радъ, что внезапный толчокъ разогналъ хоть на минуту томящую дловую мглу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Хорошо-бы теперь съ кмъ-нибудь побесдовать совсмъ нараспашку и ршительно безъ всякихъ ограничительныхъ соображеній… За бутылкой добраго вина окинуть ретроспективнымъ взглядомъ весь пройденный путь…

Странно! не въ первый разъ уже я чувствую эту потребность… Мн кажется, что за плечами скопился громадный грузъ, взывающій о внимательномъ просмотр… Находясь за плечами, онъ въ то-же время иметъ странное свойство тормозить дальнйшій путь… Раньше я должно быть не ощущалъ этого.

Да, съ нкоторыхъ поръ я замчаю въ себ существенную перемну: жизнь больше не представляется мн разорванною надвое, и то, что предшествовало надрыву, не является мертвымъ тломъ, зарытымъ въ нмую могилу. Мнимый мертвецъ шевелится.

Лтомъ въ Крыму я частенько вспоминалъ наши мирныя Соколки. Выступая на прогулкахъ рядомъ съ Варей и съ цлымъ пестрымъ кортежемъ чадъ и домочадцевъ, я вдругъ, ни съ того ни съ сего, переносился памятью на нашу старую деревенскую террасу… Я видлъ уголъ, густо увитый хмлемъ, откуда мать съ своего низенькаго кресла могла обозрвать ея оба крыла… Видлъ, какъ она улыбается любовно маленькой блокурой женщин съ серьезными срыми глазами…

Отчего они никогда не смялись, эти срые глазки? Какая роковая ошибка! Юность требуетъ смха, шума и блеска

У насъ во всякомъ случа нтъ недостатка въ шум и блеск. Право я испытываю нчто въ род зубной боли, когда прохожу черезъ нашъ новый залъ, который вздумали уставить сплошь золочеными стульями… Какой несчастный заронилъ эту идею въ голову Вари?— Бога ради, гд она могла это видть!..

Если бъ по крайней мр мн позволили заказать на стулья чахлы, чтобы держать весь этотъ блескъ подъ спудомъ до торжественныхъ пріемныхъ дней. Не варварство-ли обрекать скромнаго человка на необходимость созерцать по буднямъ море позолоты въ собственной квартир!?.

Представляю себ, какой любопытный счетецъ готовитъ мн г-нъ Габель! Вообще интересно знать, когда-же придетъ конецъ весеннимъ счетамъ? Рдкій день я не нахожу на своемъ стол какой-нибудь скромной бумажечки, резюмирующей аккуратно выписанными, мелкими цифрами разнообразные итоги весеннихъ фантазій моей прелестной супруги…

Дло въ томъ, что Варвара Николаевна разсчитываетъ эту зиму много вызжать и принимать у себя, пользуясь счастливымъ промежуткомъ, когда она совершенно здорова…

Гм… желалъ-бы я взглянуть на того супруга, который осмлится дебатировать противъ какой-бы то ни было фантазіи, опирающейся на этотъ доводъ!..

Мн казалось, что наша старая обстановка была еще достаточно свжа — семь лтъ не Богъ знаетъ какой срокъ, но… разумется женщины понимаютъ эти вещи несравненно лучше насъ.

Тмъ не мене любопытно, что станется съ моимъ злополучнымъ бюджетомъ, посл того какъ я произведу простое ариметическое сложеніе всмъ этимъ скромнымъ листочкамъ? Пока я малодушно запихиваю ихъ одинъ за другимъ въ нижній ящикъ стола.

Не стоитъ волноваться въ розницу. Притомъ-же, я еще не усплъ отдышаться какъ слдуетъ отъ лтнихъ мсяцевъ (быть не можетъ чтобы въ нихъ было только сто дней)! Положимъ, это была ужъ такъ сказать экстраординарная неудача, что новая квартира не была готова, что намъ и здсь пришлось проживать всмъ домомъ въ гостиниц, пока она заканчивалась. Но я все-таки желалъ-бы знать, почему благодтельный законъ не вступится за несчастныхъ отцовъ семействъ и не включитъ въ уложеніе о наказаніяхъ неисправныхъ обойщиковъ, столяровъ, декораторовъ и пр. и пр.?!.— Почему преступленіе красть прямо, честно рискуя своей шкурой, а вполн позволительно косвеннымъ путемъ опустошать карманы, время, здоровье и душевное спокойствіе злополучныхъ кліентовъ?

Если у васъ четверо маленькихъ дтей и живой инвентарь, соотвтствующій такому счастливому обстоятельству, и при этомъ: если ваша англичанка суха, неуслужлива и обидчива, но неоцненна по своей опытности, если ваша няня стара и безтолкова, но незамнима, потому-что она одна ‘знаетъ все въ дом’, если ваша кормилица зла и капризна, но невмняема, потому-что молоко полезно для ребенка, если, наконецъ, ваша жена самое очаровательное созданіе въ мір, но нетерплива и раздражительна посл недавней болзни — о, хотлъ-бы я высчитать, во что обходится въ такомъ случа подобная ‘маленькая неисправность’ господъ честныхъ тружениковъ!! Интересно-бы знать, сколько именно я заплатилъ за эту ‘маленькую неисправность’ лишнихъ денегъ (которыхъ у меня нтъ-съ!) и сколько испортилъ себ крови! Сколько вынесли мы съ Варей хлопотъ, неудобствъ, дрязгъ и скуки — и сколько разъ я оказывался кругомъ виноватымъ изъ-за этихъ мерзавцевъ!.. Когда жизнь идетъ вверхъ дномъ — ясное дло, что невозможно не быть виноватымъ за всхъ и за все…

Уфъ!.. для чего, для чего перебираю я всю эту труху?! ..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, должно быть я еще не отдышался отъ лта.

——

…Однако! неужели я потерялъ способность двигаться беззаботно по петербургскимъ улицамъ?..

Я подозрительно присматриваюсь ко всмъ идущимъ и дущимъ, и каждое коричневое пальто притягиваетъ меня, точно магнитъ. Между тмъ, совершенно неправдоподобно, чтобы мы могли еще разъ встртиться, если даже это и былъ онъ.

Вроятно, это былъ онъ.

Вмсто того, чтобы сворачивать себ шею, стараясь не упустить всего, что длается на обихъ сторонахъ Невскаго — гораздо проще было-бы отправиться въ адресный столъ. Я такъ и сдлаю, если опять почувствую на улиц этотъ странный зудъ…

Собственно говоря, зудъ этотъ мн мшаетъ… Обыкновенно я вызжаю изъ дому по дламъ, и голова моя полна разными полезными соображеніями. Завернувъ за уголъ, я начинаю волноваться, и голова удивительно быстро пустетъ.

Это, пожалуй, прекрасный способъ отдохнуть отъ грызущей заботы, но путь весьма плохой для того, чтобы приводить свои дла къ вожделнному окончанію. Впрочемъ… зачмъ обманывать себя и мечтать о возможномъ конц для подобныхъ длъ? Было время убдиться, что я ловлю призракъ: длъ своихъ я не устраиваю, а только пуще запутываю ихъ, сооружая временные мостики и подпорки, помогающіе перебираться черезъ дыры и провалы, образующіеся внезапно на пути моего бюджета. Занятіе, поистин, безразсудное!

Во всякомъ случа, на улиц постылыя дловыя мысли вываливаются изъ головы, и взамнъ ихъ поднимается какое-то смутное броженіе, гд-то на самомъ дн души… Я становлюсь не вполн исправнымъ: я опаздываю къ условленному часу… способенъ подчасъ забыть о данномъ слов… я непозволительно разсянъ, иногда даже бываю раздражителенъ и безтолковъ съ чужими людьми…

— Ты, кажется, нездоровъ?— спросила меня сегодня Варя.

Тонъ былъ при этомъ такой неблагосклонный, какъ-будто быть всегда здоровымъ входитъ въ число моихъ священныхъ обязанностей, и нездоровье было-бы съ моей стороны величайшей неисправностью. Дйствительно, за семь лтъ я ни разу не былъ боленъ.

Взамнъ этого я, кажется, не шутя пріобрлъ привычку размышлять надъ собственной жизнью… манія своего рода, и чему я отнюдь не былъ подверженъ до сихъ поръ.

Были вещи поинтересне!

——

Безъ сомннія, я могу во всякое время захать въ адресный столъ… ну, и что-же дальше?.. Предположимъ, что мн дадутъ тамъ адресъ землевладльца Василія Васильевича Косухина (я въ этомъ даже совершенно увренъ). Сухая, обглоданная справка адреснаго стола мн ни для чего не нужна! Я вдь не собираюсь съ визитомъ къ Василію.

Мн нужно знать — одинъ-ли онъ въ Петербург, и нужно разршить еще цлую кучу вопросовъ, съ какими не обращаются въ адресный столъ.

…Зачмъ?..

Нтъ, я протестую противъ такой постановки! У меня нтъ цли, но есть побудительная причина — не зачмъ, а потому-что я хочу знать.

Я не имю права ничего знать о ней. Долго, совершенно искренно я такъ думалъ. Моя вина передъ него безмрно велика, а ея великодушіе такъ необыкновенно, что и самая смерть не могла-бы раздлить людей безповоротне. . . . . . . . . . . . . . . . .

Однако, на свт живешь не даромъ. Мы теряемъ на пути не только одн надежды и иллюзіи — старыя пугалы также утрачиваютъ мало-помалу свою власть надъ нашимъ умомъ.

Видъ петербургскихъ улицъ невыразимо волнуетъ меня. Не только коричневыя пальто, но и вс блондинки маленькаго роста тревожатъ меня.

Да, это необходимо разъяснить… Помилуйте, вдь у меня своя жизнь, у меня длъ куча — не могу-же я волноваться безплодно, точно мальчишка!!

——

Варя все чаще жалуется на нездоровье — слабость и угнетенное настроеніе.

А я-то надялся, что теперь она отдыхаетъ! Разумется, ее должно было измучить нелпое путешествіе черезъ всю Россію, едва шесть недль посл родовъ, со всми ребятишками и причитающимся къ нимъ несноснымъ штатомъ. Я впередъ говорилъ. Я совтовалъ прожить спокойно лто въ деревн, звалъ въ Соколки.

Въ сущности — величайшая необдуманность съ моей стороны. Въ другой разъ уже, конечно, я не приглашу въ Соколки, если-бъ даже фантазія Вари и обратилась когда-нибудь на безыскусственное лоно родной природы… Нтъ, нтъ — дв полосы жизни ни въ какомъ случа не должны приходить въ соприкосновеніе!

Я инстинктивно понималъ это уже и тогда. Сдать имніе первому подвернувшемуся арендатору, переселиться въ Петербургъ, порвать разомъ вс привычки, старыя связи — все, все это казалось просто и легко въ обмнъ за новое, безумное счастіе… Страсть всегда найдетъ свою дорогу. Нельзя-же, въ самомъ дл, силой вырвать что-то у судьбы и посл того, какъ ни въ чемъ не бывало, остаться смотрть ей въ глаза . . . . . . . надо бжать!!!

Забжалъ такъ далеко, что не вижу около себя ни одной души, съ кмъ-бы я могъ осуществить такой невинный планъ, какъ пріятельская бесда за бутылкой вина…

У насъ огромное знакомство, и вроятно все это прекраснйшіе люди. Только совершенно немыслимо ни съ того ни съ сего повести съ этими людьми рчь… о Владимір Иванович Громилин.

Пріятельницы Вари и мужья этихъ пріятельницъ (какіе случатся, понятное дло), друзья и поклонники Вари (жены если и имются, то за сценой), maman, Лида, братъ, кузины и кузены, тетушки и дядюшки — словомъ, вся благословенная семейка фонъ-Тредей. Друзья и знакомые этой родни. ‘Нужные люди’ — это совсмъ особая категорія.

Благодаря Бога, я самъ ни въ комъ не нуждаюсь — но всей нашей молодежи, юношамъ и барышнямъ, надо устраивать свою карьеру: добиться мста, выйти замужъ, учиться, веселиться. Добраться прямо до нужнаго человка не всегда удается, часто приходится пробираться окольными путями и заводить промежуточныя знакомства.

Это спеціальность maman. Она всегда знаетъ кто съ кмъ въ родств и кого гд можно встртить. Мн обязательно говорятъ, когда именно надо надть фракъ и хать съ визитомъ или на вечеръ.

Если на одной чаш всовъ лежитъ мой фракъ и маленькое упражненіе дипломатическихъ способностей, а на другой — чья нибудь будущность, то дло становится вполн очевиднымъ. И потомъ, разв каждый изъ насъ не обязанъ по мр силъ помогать молодежи?.. Кто знаетъ, что ждетъ впереди его собственную молодежь, и ей не понадобится-ли когда нибудь чужая помощь! Міръ можетъ держаться только такой круговой порукой.

Какая однако старческая мысль!..

Странно, какъ быстро совершилось мое перечисленіе изъ рядовъ молодежи въ кадры солидныхъ людей… Ршительно въ Соколкахъ я и самъ былъ молодежь! Всего нсколько лтъ назадъ! Жизнь отхватываетъ гигантскіе шаги и довольно безцеремонно сокращаетъ наши перспективы. Семь лтъ поглотили весь запасъ беззаботности, какой имлся въ моей душ… Однако то была величина далеко не малая!

Если-бъ судьба послала мн подходящаго собесдника всего хоть на нсколько дней — я предпочелъ-бы бросить въ печку эту тетрадку. Но я понимаю что это невозможно, потому что знаю теперь чего я хочу: кого-нибудь изъ прежнихъ… Изъ тхъ, кто зналъ Володю Громилина, а не Петербургскаго Владиміра Ивановича,— изъ тхъ, кто зналъ ихъ обихъ, мать и Сашу…

Кого нибудь изъ тхъ, которые считаютъ меня подлецомъ или въ лучшемъ случа — безумцемъ. Да — изъ тхъ, изъ тхъ! Теперь я бы ни отъ кого не убжалъ…

Очень просто — я съзжу въ Москву, если будетъ такъ продолжаться. Мимолетной встрчи было достаточно, чтобы дать опредленное направленіе глухой тоск…

Я думалъ, что только усталъ отъ нелпаго лта, но оказывается, что во мн зрло намреніе ни больше ни меньше, какъ отправиться на поиски себя самого черезъ все протяженіе лтъ, отдляющихъ меня отъ моей юности…

Нчто въ род экспедиціи, снаряжаемой для отысканія слдовъ Франклина. Понятное дло, что такая экспедиція можетъ найти небольше какъ слды — могилу!

——

Гаспаръ Гаспаровичъ продолжаетъ ежедневно навщать Варю. О, я прекрасно изучилъ языкъ докторскихъ физіономій (и этой по преимуществу) — то спеціальное выраженіе, съ какимъ вашъ домашній врачъ исподволь подготовляетъ васъ къ непріятному извстію…

Знакомый вопросъ: болзнь или надежда? Какъ,— уже!?!— Неужели опять вопросъ этотъ встаетъ передъ нами?..

…Одинъ изъ самыхъ низкихъ видовъ страха, я долженъ сознаться.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чтобы заглушить отвратительное ощущеніе, я сдлалъ нчто необычное: я отправился въ дтскую.

Только очутившись тамъ я убдился, насколько странно мое поведеніе. Миссъ Гартонъ выронила изъ рукъ работу и вскочила на ноги, какъ будто ее подкинуло пружиной, она нервически схватила дтей за руки, вырвала у нихъ игрушки, точно собиралась не то защищать ихъ противъ меня, не то спасать отъ пожара.

Мамка кормила крошку. Эта не тронулась съ мста и даже не сочла нужнымъ прикрыться, съ тупой распущенностью этихъ созданій, пріученныхъ видть въ себ только дойное животное.

Видя, что я улыбаюсь и самымъ безобиднымъ образомъ здороваюсь съ дтьми, миссъ овладла собою, но вся насторожилась. Очевидно, она старалась разгадать, что именно я хочу выслдить? какого рода подозрнія заставили меня напасть на нее врасплохъ?.. Нечего сказать, лестная позиція для родного отца этихъ прелестныхъ крошекъ.

А крошки въ самомъ дл прелестны. Я зналъ, что передъ ними то постылое ощущеніе сейчасъ-же сгинетъ… Миле всего то, что чистыя души не умютъ удивляться въ своемъ святомъ невдніи логики. Они не спрашивали, почему ихъ папа въ первый разъ появляется такимъ образомъ въ городской дтской, куда до сихъ поръ его призывали только какія-нибудь происшествія, въ род болзней, экстраординарныхъ увчій и т. п. Они не заподозрили меня въ коварств, подобно ученой миссъ, и самымъ доврчивымъ образомъ карабкались мн на плечи, какъ это случалось иногда въ Крыму… О, да, въ Крыму мы словно подружились во время общихъ прогулокъ на берегу или въ горы! Здсь они такъ-же скоро и хорошо отвыкли отъ меня, какъ и я отъ нихъ.

Разумется, я чувствовалъ себя не особенно пріятно въ чужомъ царств, подъ перекрестнымъ огнемъ подозрительныхъ взглядовъ всхъ этихъ женщинъ. Я потребовалъ мячъ и позвалъ дтей въ залъ.

Вотъ тутъ-то чужое царство и дало себя знать: миссъ Гартонъ вступила со много въ горячую полемику.

…Теперь не часъ мяча. Въ мячъ дти играютъ передъ обдомъ, посл прогулки. Этотъ-же часъ посвящается разсказамъ и діалогамъ, долженствующимъ нечувствительно развивать ихъ умъ и обогащать познанія. На ея столик красовалась цлая груда англійскихъ педагогическихъ изданій, по которымъ культивируются русскіе мозги моихъ ребятишекъ.

Само собой разумется, я увелъ дтей,— но гордая дочь Альбіона не послдовала за нами и посылала мн въ спину свой негодующій протестъ. Безъ системы она отказывается воспитывать дтей. Дти должны свыкнуться съ мыслью, что разъ заведенный порядокъ не долженъ быть нарушаемъ безъ разумной причины.

Находя для себя ея воспитаніе черезчуръ запоздалымъ, я подхватилъ Шурку на руки, чтобы поскоре выбраться изъ враждебной территоріи.

…Бдные крошки! вдь они не умютъ ни жаловаться, ни сознавать своихъ обидъ… Они забываютъ, о чемъ плакали часъ назадъ, они не знаютъ почему именно ихъ крошечныя сердчишки разрывались отъ гнва…

‘Часъ мяча’ еще не насталъ! И надо знать съ какимъ апломбомъ эта замороженная старая два выговорила свою идіотскую фразу, увренная, что совершенно уничтожила его безалабернаго русскаго барина!..

Мы подняли возню въ зал, вовсе не похожую на осторожное щелканье мяча о паркетъ, какое раздается здсь ежедневно въ пресловутый ‘часъ мяча’. Шурка отъ азарта поскользнулся, упалъ и запищалъ было по привычк, но тутъ-же одумался и сообразилъ, что гораздо веселе смотрть, какъ мячикъ отскакиваетъ до самаго потолка. Наконецъ мячикъ угодилъ въ канделябръ — пара свчей съ хрустальными розетками полетла на полъ и разбилась въ дребезги, и на скандалъ явилась изъ будуара сама Варя.

— Богъ мой, что тутъ происходитъ?!..— окликнула она съ порога.— Это вы?! но гд-же миссъ Гартонъ? что это еще за новости, почему миссъ не при дтяхъ?!..

Усиленное движеніе обязательно выгоняетъ изъ головы вс мысли, каковы-бы он ни были. Должно быть я смотрлъ на Варю такими-же глупыми и веселыми глазами, какъ и мои ребятишки.

— Что это за дикая фантазія? Какимъ образомъ вы очутились здсь?— допрашивала Варя съ такой строгостью, что мн стало неудержимо смшно.

— Взялъ ихъ въ дтской… вздумалось поиграть въ мячъ… Но (пришло мн внезапно въ голову) ты быть можетъ отдыхала, ты лежала?.. Мы разбудили тебя?

Варя не обратила на мою тревогу никакого вниманія и продолжала сердиться.

…Она не понимаетъ, какъ можно поднять такую возню, ни съ того ни съ сего перебудоражить дтей… только этого еще не хватало, чтобы въ дом не было никакого порядка! Стоитъ только разъ другой допустить, потомъ уже никакого слада не будетъ… Миссъ Бартонъ разумется очень рада была спихнуть дтей на меня!

— Полюбуйтесь на что они теперь похожи, ихъ невозможно пустить гулять! Вы имъ весь день перевернули… Въ дтскую, въ дтскую! маршъ безъ всякихъ разговоровъ! И пусть сейчасъ-же миссъ Гартонъ придетъ ко мн. Нтъ ужъ, Владиміръ Иванычъ, я васъ покорнйше попрошу избавить насъ отъ подобныхъ пассажей!

Я отвтилъ со всевозможнымъ хладнокровіемъ, что не могъ къ сожалнію предвидть такихъ важныхъ послдствій. Это уже вторая головомойка за мое невинное желаніе повозиться немного съ дтьми.

— Ты пожалуйста не вздумай только распекать миссъ Гартонъ: она здсь не присутствуетъ единственно отъ глубины своего благороднаго негодованія сказалъ я.

Кажется, Варю удивилъ мой спокойно-ироническій тонъ.

— Да? Очень рада,— отвтила она холодно.— Вы не терпите миссъ Гартонъ, но безъ нея я не знаю, что бы я длала съ такой командой! Дти по крайней мр заняты весь день и не пристаютъ ко всмъ, какъ въ другихъ домахъ. Я физически не въ силахъ была-бы выдерживать еще и это.

Я не могъ удержаться отъ улыбки.

— Въ такомъ случа, я попрошу миссъ Гартонъ назначить также и для меня какой-нибудь ‘часъ’. Часъ чтенія, часъ разговоровъ, часъ мяча, часъ прогулки и часъ papa… Можетъ найтись такой часъ? или можетъ быть дти наши черезчуръ заняты?

Варя вспыхнула и выпрямилась своимъ чудеснымъ движеніемъ разгнванной королевы.

— Вамъ кажется угодно иронизировать?

Я разсмялся и протянулъ къ ней руки.

— Варя, ну ей-Богу-же смшно, неужели ты сама не чувствуешь? Я долженъ просить позволенія у этой мегеры, чтобы поиграть съ собственными дтишками… Что-же, наконецъ, это такое?

Я напрасно пытался разсмшить ее, она нетерпливо отталкивала мои руки.

— Очень, очень рада, что вы въ такомъ веселомъ настроеніи! Вы только совершенно забыли, что я больна, что у меня нтъ ни одного здороваго нерва! Сегодня вамъ вздумалось поставить домъ вверхъ дномъ на полчаса, а завтра дти потребуютъ того-же, убгутъ изъ дтской,— только васъ, конечно, не будетъ дома, чтобы забавлять ихъ!..

Надо думать, что Варя далеко еще не кончила, но въ эту минуту въ дверяхъ показалась миссъ Гартонъ съ выразительно поджатыми своими змиными губами, и я поспшилъ ретироваться въ кабинетъ.

Нашалившее старшее дитя, котораго полагается, что нельзя наказать… Какой предразсудокъ!

——

У Вари мигрень. По обыкновенію послали за maman. Она пріхала съ Лидой и прошла прямо въ спальню, а моя маленькая пріятельница завернула ко мн въ кабинетъ за предварительными справками.

…Какъ недавно еще вс подобныя колебанія домашняго барометра отзывались цликомъ у меня въ сердц.— Но сегодня я чувствовалъ себя только зрителемъ. Ощущеніе очень комфортабельное и свободное. Все совершающееся бросается въ глаза съ пріятной ясностью и отчетливостью, совершенно недоступной для самихъ лицедевъ…

Отчего я вдругъ потерялъ способность волноваться? Потерялъ-ли я ее навсегда, или это только временно, вслдствіе усталости?..

Но въ самомъ дл, вдь стоитъ только немножко порыться въ собственной памяти, и тамъ отыщется не мало мигреней соотвтствующаго происхожденія. Изъ того-же достоврнаго источника нельзя не почерпнуть успокоительнаго свднія, что мигрени всегда проходятъ благополучно…

Сколько разъ maman спшила прямо въ спальню, задыхаясь отъ одышки и на ходу стягивая перчатки съ своихъ пухлыхъ рукъ, точь въ точь такой-же уторопленной, дловой походкой, непохожей на ея обыкновенныя вальяжныя движенія. Сколько разъ я видлъ на личик Лиды такое именно напряженное выраженіе… Это не душевная тревога, а боязливая готовность выслушать что-то непріятное. Очень понятно, что подобная перспектива не доставляетъ Лид ни малйшаго удовольствія!

— Боже мой, что опять случилось, Вольдемаръ? Эта бдная Варя… она опять больна! Это право ужасно… Отчего она заболла?

— Оттого, что я игралъ съ дтьми въ мячъ,— отвтилъ я, растягивая слова отъ предвкушенія предстоящей мн маленькой забавы.

Лида невольно раскрыла шире глаза, но сейчасъ-же сообразила въ чемъ дло.

— Ахъ, вы стало-быть ее разбудили, напугали, да?.. вотъ это мило!..

Какъ часто ея интонаціи совершенно напоминаютъ Варю.

— Нтъ, съ какой-же стати вы вообразили, что Варя спала? Она вовсе не испугалась,— она разсердилась.

Невозмутимый тонъ моихъ отвтовъ началъ раздражать молоденькую свояченицу.

— Разсердилась на что?.. Кто это съ вами сегодня, Вольдемаръ?.. У васъ такой видъ…

— Какой у меня видъ?

— Точно до васъ это вовсе не касается.

— Напротивъ, все это случилось единственно по моей вин,— произнесъ я очень серьезно.

— Но оы какъ будто даже довольны!— воскликнула Лида язвительно.

— Помилуйте, это было-бы ни съ чмъ не сообразно!

Она сдлала нетерпливое движеніе.

— Ахъ, ради Бога, Вольдемаръ, перестаньте дразнить меня! Скажите серьезно, что случилось? И до чего некстати, когда Варя и безъ того больна!

Какъ! неужели даже Лида объ этомъ знаетъ? неужели не знаю ничего одинъ я!. . . . . . . . . . . . .

— Я не понимаю, о чемъ вы спрашиваете!— отвтилъ я.— Вдь я ужъ докладывалъ намъ, что сестра ваша заболла оттого, что мн пришла фантазія самому поиграть съ дтьми въ мячикъ и притомъ часомъ раньше, чмъ это установлено въ кодекс миссъ Гартонъ. Я нарушилъ ‘часъ мяча’ — вы, конечно, понимаете, какой это криминалъ? Варя сердилась, Варя заболла, потому что ей вредно сердиться. Миссъ Гартонъ подаетъ въ сотый разъ свою отставку… Можетъ случиться, что на этотъ разъ она не дастъ умолить себя взять ее обратно, и тогда окажется, что я погубилъ собственныхъ дтей… Поучайтесь заблаговременно, молодая миссъ! Поймите, что можетъ натворить въ семейной жизни простой резиновый мячикъ!

Лида хоть-бы улыбнулась.

— Да, дйствительно, это будетъ ужасно, если миссъ Гартонъ уйдетъ!— проговорила она озабоченно.— Варя положительно не можетъ безъ нея обойтись.

…Удивительно, до чего женщины солидарны между собою! За вс семь лтъ не было ни одного случая, гд бы maman и Лида не держали сторону Вари, не говорили ея словами. Между ними никогда не возникаетъ никакихъ разногласій по всмъ этимъ вопросамъ спеціальной женской сферы, незамтно сплетающимся въ такую прочную сть… Нужды нтъ, что въ отдльности это все только маленькіе вопросики, что въ числ ихъ фигурируетъ подчасъ даже и резиновый мячикъ… Чмъ петли мельче, тмъ трудне выскользнуть изъ сти!..

Сегодня меня особенно раздражалъ давно знакомый, предвзятый тонъ Лиды. Неужели потому только, что она сестра Вари, я ршительно никогда не могу быть правымъ въ ея глазахъ?

— И вы въ самомъ дл такъ думаете, Лида?— спросилъ я, глядя ей серьезно въ глаза.— Вы находите этотъ черствый англійскій сухарь въ такой мр симпатичнымъ?

— Я вовсе не говорю, чтобъ миссъ была особенно симпатична… но важно совсмъ не это!— отвтила барышня развязно.

— Какъ? Это не важно? Не важно симпатиченъ или нтъ человкъ, которому мы отдаемъ на его произволъ маленькихъ, беззащитныхъ дтей?!

Лида внимательно посмотрла мн въ лицо и усмхнулась.

— Вотъ не ожидала, что вы принимаете это такъ горячо… Въ такомъ случа зачмъ же въ самомъ дл вы ее держите?

…И опять, опять фальшь! Лида прекрасно знаетъ зачмъ, но желаетъ уклониться отъ щекотливой темы. Когда женщинамъ нечего сказать — он начинаютъ иронизировать… О, съ этимъ-то я хорошо знакомъ! У Варвары Николаевны имется такой обширный репертуаръ тончайшихъ интонацій, которому могла бы позавидовать любая актриса.

Интонаціи и мимика… Что касается меня, то я всегда предпочитаю слова, каковы бы они ни были. На слова можно отвтить, слова всегда можно обсудить и взвсить — интонація, какъ музыка, дйствуетъ непосредственно на нервы… Она волнуетъ безсознательно, волнуетъ даже и въ томъ случа, когда разсудокъ намъ ясно говоритъ, что подъ нею не можетъ скрываться ничего таинственнаго… Все равно, это ни къ чему не ведетъ, какъ безполезно было-бы пытаться разсять разсужденіемъ подавленность, вызванную мрачной аріей…

Женщины любятъ все неуловимое, все дйствующее непосредственно на нервы. Вотъ то страшное оружіе въ ихъ рукахъ, противъ котораго у насъ нтъ равнаго!…

— Я бы очень желалъ, Лида, видть васъ замужемъ,— замтилъ я посл небольшой паузы.

— О, въ самомъ дл! зачмъ это? засмялась она.

— Для того, чтобы знать будутъ ли ваши поступки вполн соотвтствовать тмъ взглядамъ, какіе вы высказываете теперь.

Она насторожилась и отвтила поспшно:

— Какіе же взгляды я высказываю?!— Я ровно ничего не высказываю!

— Ну, конечно, вы не излагаете никакихъ систематическихъ теорій — однако вы всегда присоединяетесь къ мнніямъ вашей замужней сестры. Изъ этого можно заключить, что вашъ бракъ будетъ повтореніемъ нашего, если вашъ мужъ… гм… Какъ бы тутъ выразиться?.. ну, если онъ по своему характеру не будетъ прямымъ антиподомъ вашего покорнаго слуги…

Повидимому разговоръ началъ занимать Лиду. Хорошенькіе глазки лукаво заблестли и на губахъ заиграла легкая двическая улыбочка.— О, эта улыбочка необыкновенно какъ выразительна! Она говоритъ, что барышня ршительно все прекрасно знаетъ, видитъ и понимаетъ, и только не удостоиваетъ обнаружить передъ вами своихъ сокровищъ. Вотъ дайте ей дйствовать, и тогда она покажетъ себя!

— Нтъ, я совершенно уврена, что онъ не будетъ похожъ на васъ,— отвтила Лида улыбаясь.— Второго такого идеальнаго мужа не можетъ быть на свт.

Я иронически раскланялся передъ лестными словами, звучавшими однако далеко не лестно.

— Скажите пожалуйста! А вдь я даже и не подозрваю, что существуетъ какой-то идеалъ мужа! Я полагалъ, что для каждаго характера существуетъ въ этомъ отношеніи свой отдльный идеалъ. Если я достигъ его, какъ вы любезно свидтельствуете,— то напримръ для Петра Петровича Суханскаго такой идеалъ выразится совершенно иначе. Я думаю, что было бы предломъ возможнаго, если бъ Петръ Петровичъ пересталъ ревновать свою жену ко всякому встрчному, а согласился дождаться хоть какого-нибудь видимаго повода съ ея стороны. Для него и это недостижимо, какъ идеалъ! Въ самомъ дл, не все ли это равно, что требовать, чтобы вс люди пли одинаковыми голосами?

Лида смялась и смотрла на меня съ любопытствомъ.

— Знаете ли, что вы удивительно какъ занимательны сегодня!— поощрила она меня.— Заключаю изъ этого, что Варя не особенно больна…

Не могъ же я въ отвтъ изложить Лид мою собственную теорію мигрени.

— Да, я надюсь что это не серьезно, отвтилъ я.— Кром того, я дерзаю думать, что вовсе неразсчетливо такъ сильно волноваться по самымъ ничтожнымъ поводамъ. Мн кажется, что было бы гораздо веселе не длать добровольно жизни такой тяжеловсной… Что вы объ этомъ думаете, Лида?

На этотъ разъ это былъ прямой вопросъ, и мн казалось, что отъ него нельзя уклониться.

— Я не знаю… Что вы хотите этимъ сказать?— переспросила она неспокойно.

Я невольно разсмялся своей собственной наивности.

— Не бойтесь, не бойтесь, Лида, я не собираюсь подводить васъ и заставить противъ воли сойти съ вашей позиціи! Вы не желаете имть мнній — это ваше дло.

Мой отвтъ задлъ ее.

— Не понимаю, о чемъ вы спрашиваете, отвтила она колко.— Конечно у Вари мигрень не отъ резиноваго мячика, а оттого что она серьезно больна, и я удивляюсь, какъ вы этого до епхъ поръ не замчаете! Я нсколько разъ видла, какъ она плакала… Ah, merci! Если выйти замужъ значитъ никогда больше не быть здоровой и покойной, то надо сознаться, что вс мы удивительно глупы, добиваясь этого!..

Вотъ наконецъ опредленное мнніе и искренно высказанное.

Какъ бы опасаясь за дальнйшій ходъ разговора или желая воспользоваться минутой эффектнаго перевса, Лида встала съ отоманки и объявила, что теперь она пойдетъ взглянуть на Варю.

Однако, Лида не глупая двушка, не можетъ быть, чтобы у нея не имлось никакого критическаго взгляда на жизнь сестры…

Стало быть, это не боле какъ позиція, партійная тактика. Въ критическую минуту женщины обыкновенно круто мняютъ тонъ: отъ спокойныхъ доводовъ и возраженій он попросту переходятъ къ запальчивымъ и негодующимъ восклицаніямъ на широкую тему женскаго бездолья. Тутъ ужъ конецъ всякимъ разсужденіямъ! Каждый порядочный мужчина только чувствуетъ свою невольную солидарность съ величайшей міровой несправедливостью, тяготющей надо всмъ, что живетъ и дышитъ на земл.

——

Я призванъ къ порядку. Я вырванъ насильно изъ малодушнаго укрывательства отъ лица истины…

На моемъ стол стали появляться ‘вторичные’ счеты. Это ужъ прямо неприлично, и пришлось волей-неволей заняться содержимымъ нижняго ящика.

Итакъ, устройство на новой квартир обошлось намъ въ 2,186 рублей 48 коп.— на женскомъ язык это называется ‘освжить обстановку’. Когда я подлился съ Варей любопытной цифрой, она сказала небрежно, что, конечно, Габель беретъ недешево, ‘но зато длаетъ превосходно’…’ Я собственно не знаю, стоитъ-ли заботиться о прочности работы при существованіи такого неуловимаго термина какъ ‘освженіе обстановки’ — но это, разумется, все равно, и резонированіе мое совершенно несвоевременно: теперь надо добывать дв тысячи, которыхъ у меня нтъ.

Я еще слишкомъ недавно былъ скромнымъ провинціаломъ, для того чтобы проникнуться спеціально столичнымъ понятіемъ, что имть хроническіе счеты у своихъ поставщиковъ есть одна изъ принадлежностей хорошаго тона. На меня и до сихъ поръ неоплаченный счетъ дйствуетъ въ род горчичника.

Вроятно со временемъ я отдлаюсь и отъ этого провинціализма, какъ отдлался уже отъ многихъ другихъ. Напримръ, еще очень недавно мн представлялось совершенно немыслимымъ жить безъ опредленнаго бюджета — и однакоже я преблагополучно существую и возвращаюсь къ тягостной тем только періодически.

Помню время, когда это меня до такой степени пугало, что на всхъ знакомыхъ я смотрлъ исключительно съ той точки зрнія, имется-ли у нихъ правильный бюджетъ? Случалось даже, что я терялъ всякое самообладаніе и прямо спрашивалъ кого-нибудь: ‘извините за нескромность, но… сколько вы проживаете?’

Это было вдвойн глупо. Весьма естественно, что съ подобнымъ вопросомъ я могъ обращаться только къ людямъ боле или мене близкимъ, то есть къ родственникамъ Вари, ну и ясно, что отвты ихъ имли весьма мало достоврности. Отвты эти склонялись либо въ ту либо въ другую сторону, смотря по тому, долженъ-ли уже намъ этотъ родственникъ или онъ только еще иметъ въ виду попросить взаймы. Желаетъ-ли онъ внушить мн довріе къ своей платежной способности, или напротивъ хочетъ тронуть невозможностью для него обойтись безъ моей помощи. Я скоро понялъ это и бросилъ любопытную статистику.

Тмъ не мене я продолжаю считать опредленный бюджетъ вожделнной основой всякаго солиднаго существованія. Безъ такого скрпляющаго цемента шальныя волны случайности постоянно подмываютъ зданіе, укрпляемое мною съ искреннимъ усердіемъ, но, увы, съ слишкомъ плохимъ умніемъ…

Впрочемъ, фаза самобичеванія также уже пережита мною. Въ послднее время я настроилъ себя на самый снисходительный ладъ.

Откуда и въ самомъ дл могли-бы взяться во мн длецкіе таланты? Я родился помщикомъ. Мои прекрасные Соколки предназначались для правильнаго раціональнаго хозяйства, для медленнаго цвтенія на трудномъ пути земледльческой культуры. Благосостояніе скромное и заключенное въ строгія рамки, добрая доза его должна всегда находиться въ состояніи скрытой теплоты, и можетъ проявляться только въ трудно уловимомъ внутреннемъ рост. Это то, что я дйствительно могу понимать, гд не рискую то и дло терять голову отъ различныхъ сюрпризовъ и безпомощно метаться отъ одного безразсудства къ другому…

Безъ сомннія, каждый обязанъ примняться къ обстоятельствамъ, нахожу, однакожъ, что въ этомъ я проявилъ весьма добропорядочные таланты… Не моя вина, если несчастныя Соколки оказываются тломъ черезчуръ тяжеловснымъ для безнаказаннаго вращанія среди всепожирающихъ жернововъ банковаго кредита, вторыхъ и третьихъ закладныхъ, векселей, пропущенныхъ сроковъ, наростающихъ пеней и т. д. и т. д.

Не очевидно-ли изъ всего этого, что владлецъ Соколокъ въ сущности не иметъ никакой разумной возможности проживать въ Петербург столько денегъ, сколько проживаетъ семья Громилиныхъ??..

Не знаю, сколько это именно, я давно отказался отъ неблагодарной идеи записывать вс наши траты. Конечно, нетрудно было-бы и теперь подвести итогъ всему прожитому за семь лтъ, по документальнымъ цифрамъ отдльныхъ полученій — но къ чему? Зачмъ такой безплодный трудъ? Мн все равно не удастся такимъ путемъ вывести нормальную цифру ежегоднаго бюджета, подвергающагося десяткамъ непредвиднныхъ колебаній.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но я-бы желалъ по крайней мр, чтобы эти непредвиднныя дв тысячи кого-нибудь дйствительно радовали — вотъ что мн представляется минимумомъ требованій.

Да, въ первое горячее время нашихъ столичныхъ дебютовъ деньги, безумно летвшія на втеръ, приносили мн неописуемое наслажденіе! Моя красавица Варя сіяла и расцвтала, какъ экзотическое растеніе, перенесенное изъ темной комнаты въ приличествующую ему тепличную атмосферу — Варя была счастлива!

…Въ любви некуда идти дальше — это цль, такъ сказать, самодовлющая. Если мы дйствительно любимъ, намъ все равно какой-бы дорогой ни дойти до цли. Нужно-ли для удовлетворенія любимой женщины очень много или, напротивъ, весьма мало — въ чемъ заключаются ея радости — что именно способно вызывать счастливое сіяніе на ея лицо — для насъ это почти безразлично. Дайте мн это сіяніе и возьмите за него все, что я могу отдать — мое достояніе, мой трудъ, мое время, здоровье, спокойствіе, быть можетъ, также и мою совсть…

Да, тутъ все было ясно: я люблю Варю — Варя любитъ только то, что стоитъ дорого, слдовательно, нельзя согласовать моей любви съ прежнимъ скромнымъ существованіемъ Сокольскихъ помщиковъ. Это только разныя сферы жизни.

Но дло въ томъ, что теперь мы продолжаемъ двигаться по томуже пути, какъ-будто въ силу инерціи. Чарующее сіяніе не дается, точно кладъ… Самыя трудно исполнимыя желанія, самыя дорогія фантазіи оставляютъ ее неудовлетворенной, разочарованной… Жизнь черезчуръ осложнилась, слишкомъ быстро отяжелла — мы постоянно ощущаемъ ея грузъ на своихъ плечахъ.

И теперь фантазіи Вари похожи на судорожныя усилія стряхнуть съ себя тяжесть. Перебирается въ новую, огромную квартиру… Невзирая ни на что, внезапно переносится со всей семьей на другой конецъ Россіи… Игнорируетъ здоровье, окружаетъ себя все новымъ и новымъ блескомъ…

Бдная, бдная птичка, ей хочется вырваться изъ клтки! Но все, что она придумываетъ, только длаетъ ея клтку еще огромне, сложне и тяжеловсне…

Клтка и безъ того уже такъ обширна, что основное зерно жизни — наша романическая, побдоносная страсть — она точно запряталась куда-то среди всхъ этихъ новыхъ и чужихъ существованій, среди страшнаго количества скопляющихся вещей, требующихъ заботы и ухода… Въ дом четырнадцать человкъ — четырнадцать отдльныхъ міровъ! въ дом пятнадцать биткомъ набитыхъ комнатъ! . . . . . . . . . . .

Надо бодро двигаться впередъ, нельзя отнюдь оглядываться назадъ. Жизнь разливается и увлекаетъ во вс прихотливыя извилины своихъ мощныхъ струй… Надо отдаться ея теченію, а не создавать предвзятаго, неподвижнаго представленія о счастіи. Счастье должно быть самой этой струей, вольно и смло вливающейся въ каждую форму, оставаясь въ существ самимъ собою…

Я не знаю, какъ этого достигнуть, я не умю ясно выразить, но чувствую, что счастіе должно быть таково — и только тогда оно истинное счастіе. Жить надо изъ себя, а не стараться натащить со стороны какъ можно больше пестраго, шумнаго, дорого стоящаго хлама…

Все равно, имъ не заполнишь пустоты!

——

…Опять у нея сегодня заплаканные глазки. Чтобы покончить съ томящей неизвстностью, я робко высказалъ ей свои опасенія… Это вызвало совсмъ несообразный припадокъ гнва.

…Такъ мн все еще мало!?. По моему, пора имть и пятаго ребенка — а тамъ шестого, седьмого и такъ дале?.. Я воображаю можетъ быть, что она въ силахъ это выдерживать?!. Я не желаю видть, что она вся разбита, что въ ней не осталось живого мста! etc. etc.

Видть этого я не могу, потому что Варя попрежнему хороша и свжа, но зато несомннно, что я это чувствую. Съ ничуть не предвзятой, съ самой искренней покорностью я выдерживаю весь залпъ ея запальчиваго, ничмъ не заслуженнаго раздраженія… Я слишкомъ счастливъ уже и тмъ, что мои опасенія оказались неосновательными!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Безполезно возражать, если васъ одного длаютъ отвтственнымъ за жизнь.

Правда, я дйствительно тотъ центръ, изъ котораго все исходитъ… механически. Въ конц концовъ вдь я, а не другой кто-нибудь осуществляю по чужому плану это сложное, грузное существованіе, хоть оно все сильне приводитъ меня въ смущеніе… Я проявляю чужія желанія. Я иду безразсудно навстрчу матеріальному крушенію, и не умю помшать, хоть никто кром меня этого сдлать не можетъ. Я длаю какую-то безразсудную жизнь, въ которой оказываюсь совершенно одинокимъ — въ такой мр одинокимъ, что я не могу даже открыть глазъ на наше истинное положеніе!..

Дти — это то, о чемъ никогда не хотятъ слышать. За все, чмъ жена жертвуетъ нашей любви, какъ женщина и какъ человкъ,— мы можемъ только одно: отстранить отъ нея матеріальную тяготу, взявъ всецло на себя грубое дло жизни. Мы для него и способны, и сильны, и свободны. Идти къ ней со всми заботами, не значитъ-ли взваливать на слабаго двойную ношу??

Притомъ-же это значитъ попросту сознаться въ собственной несостоятельности: ‘Я запуталъ дла’ — какую другую форму можно придумать для такого факта?..

Да, я запуталъ дла… Мои дти разрушаютъ здоровье Вари, семейныя заботы слишкомъ скоро превратили праздникъ жизни въ томительное, подневольное самопожертвованіе… прости мн, Господи, если я клевещу!!

Нтъ, я не говорю, что она недостаточно любитъ дтей — я не сказалъ этого! Для дтей все длается и не только все длается, но и измышляются такія тонкости, такія ухищренія комфорта, гигіены и педагогики, о какихъ и понятія не имли десятки поколній, жившихъ до насъ. На дтей тратятся деньги, на которыя могли-бы просуществовать нсколько семей. Вс заботы и разговоры вертятся около ‘дтскихъ’ (Разумется, на три четверти это не сами дти, а только дрязги, и пустяки, и претензіи, наполняющія существованіе приставленной къ нимъ челяди). Дти наши здоровы, нарядны и ‘прекрасно ведены’ — я часто слышу отъ постороннихъ эту фразу, произносимую съ большимъ почтеніемъ…

…Я припоминаю, что мы совсмъ не были никакъ ведены,— а просто росли себ, какъ могли, на полной вол деревенскаго простора, подъ охраной только одной заботливой и горячей любви…

Я часто съ сожалніемъ смотрю на своихъ прелестныхъ, благовоспитанныхъ крошекъ. Мн всегда кажется, что чего-то недостаетъ въ ихъ образцовыхъ дтскихъ, составляющихъ точно какой-то отдльный міръ отъ нашей собственной жизни… Въ этомъ кроется какое-то неестественное противорчіе!

А впрочемъ, одинъ изъ вреднйшихъ предразсудковъ — мрить все на собственный аршинъ. Я люблю мое счастливое дтство, я обожаю память моей матери — но мн приходится сознаться, что безъ вожжей и узды изъ меня вышелъ только безхарактерный человкъ… Человкъ, умющій быть можетъ чувствовать и желать, но не разумно направлять собственную жизнь…

Пусть-же миссъ Гартонъ вкладываетъ по своему разумнію твердую и закаленную волю въ мягкія русскія души… Велика будетъ ея заслуга, если она суметъ сдлать это!

Въ качеств русскаго, невыдержаннаго отца, я терпть не могу безупречную миссъ и нжно и жалостливо люблю издали моихъ бдныхъ ребятишекъ. . . . . . . . . . . .

——

Варя все больна. Я хотлъ было привезти доктора, но она заявила категорически, что не хочетъ никого, кром своего Гаспара Гаспаровича. Есть отъ чего прійти въ отчаяніе! Я не врю вовсе въ эту слащавую фигуру, съ эластичными движеніями, вкрадчивымъ голосомъ и тихой рчью.

Допускаю даже, что я не совсмъ справедливъ къ Гаспару. Его личность связана со всми наиболе тяжкими моментами нашей жизни, и оттого одинъ уже видъ его вызываетъ во мн какое-то смутное боязливое ощущеніе… Но если даже я нсколько и пристрастенъ, то во всякомъ случа не подлежитъ сомннію, что Гаспаръ Гаспаровичъ любитъ создавать важность изъ всякаго пустяка, а въ иныхъ случаяхъ бываетъ напротивъ того непростительно уступчивъ. (Напримръ, онъ допустилъ-же такое явное безразсудство, какъ наша крымская поздка). Иногда мн просто кажется, что главная забота почтеннаго эскулапа состоитъ въ томъ, чтобы всегда угождать моимъ дамамъ. Зато-же Варя и maman въ немъ души не чаютъ.

Я бы хотлъ показать Варю свжему человку. Я бы хотлъ выслушать независимое мнніе, высказанное бодрымъ и твердымъ тономъ и смотрящее дальше мелочей, съ которыми носятся женщины. Я бы хотлъ, однимъ словомъ, чтобы мою больную выслушивали, выстукивали и изслдовали, по всмъ неумолимымъ требованіямъ науки, а не ограничивались таинственными, многословными совщаніями въ закрытомъ будуар. Чтобы не прислушивались слишкомъ усердно къ ея собственнымъ словамъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда я попробовалъ высказать свое желаніе, то это только разсердило Варю.

——

…Отчего я такъ усталъ?!.

Мои занятія ни въ какомъ случа не обременительны. Вернулся домой часа за полтора до обда и провалялся у себ на диван, желая только одного: чтобы меня не потревожили…

Дйствительно, я испытываю хроническую усталость. Мн кажется, что усталость увеличивается, по мр того, какъ въ моемъ сознаніи водворяется кое-какой порядокъ. Вмст съ этимъ падаетъ возбужденіе послднихъ лтъ… Реакція.

Для спокойствія у меня, собственно говоря, не имется ни малйшаго основанія — напротивъ того, жизнь только запутывается со всхъ концовъ. Но самъ я пересталъ рваться, и это сразу поставило меня на мсто. До сихъ поръ было странное, тревожное чувство — точно я все еще ждалъ чего-то…

Пора, пора, наконецъ, понять, что все это не пока и не временно, а самое-то настоящее русло и есть, по которому должна катиться жизнь!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я лежалъ разбитый на диван и припоминалъ свой день… и изъ этого такъ просто, такъ естественно вылилось все остальное! Я вдругъ понялъ почему я усталъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мой день: утромъ, едва съ постели, я долженъ былъ послать за Гаспаромъ Гаспаровичемъ. Варя увряетъ, что не спала всю ночь и отказалась даже отъ обычной чашки шоколада.

При моемъ твердо установившемся мнніи на его счетъ, и посл всего, что мною было высказано только вчера,— я тмъ не мене вынужденъ былъ послать за ея любимцемъ, то есть сдлать какъ разъ то самое, что я признаю вреднымъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Посл кофе (въ одиночеств) я, по желанію Вари, вручилъ сто рублей миссъ Гартонъ на ея ‘расходы по дтской’.

Этой статьи нашего бюджета я совершенно не понимаю. Какіе расходы по дтской? Это не дтскій гардеробъ, потому что на него уже раньше была ассигнована приличная сумма. Это и не мелкіе ежедневные расходы, потому что такіе расходы не касаются бонны и значатся аккуратно въ счетахъ Самуила. Въ начал осени миссъ Гартонъ уже была выдана такая же сумма.

При теперешнемъ настроеніи Вари, не приходится поднимать мелочныхъ вопросовъ… Но я никакъ не могу окончательно вытравить изъ себя добросовстнаго хозяина, я не даромъ-же выросъ въ понятіи, что не существуетъ на свт такихъ денегъ, которыя не олицетворяли-бы собою какого-нибудь труда.

Именно эта сфера понятій послужила почвой для самыхъ дикихъ отношеній между мною и Варей. Везд, гд только дло касается денегъ, ея тонъ до нельзя странный — оскорбительный тонъ, при всей его туманности! Нтъ, она никогда открыто не обвиняетъ меня въ скупости — но она какъ будто убдилась въ ней разъ навсегда и испытываетъ нчто въ род конфуза за меня и за себя…

Именно этотъ тонъ всего больше мшаетъ разумному дловому объясненію между нами. Я чувствую себя заподозрннымъ, кровь сейчасъ же кидается мн въ лицо, ощущеніе незаслуженной обиды пересиливаетъ все. Мы оба скользимъ по верхамъ, спша покончить съ щекотливыми вопросами. Такимъ образомъ самыя безразсудныя вещи ршаются у насъ въ нсколько минутъ, въ какомъ-то нелпомъ сумбур ощущеній.

Оставшись одинъ, я право иной разъ готовъ-бы побить себя за постыдное малодушіе, но дло уже сдлано, мое согласіе взято ..

Будь я въ лучшихъ отношеніяхъ съ почтенной миссъ, я могъ-бы ее спросить о назначеніи выдаваемыхъ денегъ,— но тутъ уже я попросту трушу. Я даже стараюсь придать своему лицу самое любезное выраженіе. Нашъ обидчивый канцлеръ не преминетъ поставить вопросъ о довріи, если только подмтитъ во мн хоть тнь сомннія.

Какъ-бы то ни было, а при настоящемъ положеніи длъ даже и эти сто рублей представляютъ въ моихъ счетахъ нкоторую скромную величину.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Визитъ Гаспара Гаспаровича, по обыкновенію, длился очень долго. Я на этихъ консультаціяхъ не присутствую.

Пріхала maman.

— Ахъ, Боже мой, ахъ, Боже мой?! Что-же это будетъ наконецъ?!. Что-же вы объ этомъ думаете, Вольдемаръ?

Я не знаю, что будетъ. Я думаю, что надо перемнить доктора или по крайней мр сейчасъ-же созвать консиліумъ.

Maman начинаетъ горячо отстаивать Гаспара и спасается отъ меня въ будуаръ.

Я не знаю, для чего меня спрашиваютъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

За завтракомъ происходитъ неожиданная сенсація: миссъ Гартонъ не явилась въ столовую. Она разстроена и требуетъ завтракъ къ себ въ комнату.

Варя съ жаромъ, позабывъ о недавней слабости, разсказывала матери новую выходку нашей любезной нянюшки. Старуха поставила задачей своей жизни выжить изъ дому ненавистную англичанку. Вслдствіе этого въ дтскихъ происходятъ періодическіе взрывы минъ.

Варя негодуетъ на няньку. На мое замчаніе, что надо-же какъ нибудь упорядочить этотъ вопросъ, т. е. ршить, которой изъ двухъ женщинъ мы больше дорожимъ — она объявила запальчиво, что миссъ Гартонъ только одна въ Петербург, а русскихъ дуръ цлые полки. Мн поручено сегодня-же захать въ бюро и дать нашъ адресъ. А несносная старуха можетъ смотрть за вещами, лтомъ смотрть за квартирой,— вообще дло въ дом всегда найдется.

Я не предвижу прочнаго умиротворенія отъ такой полумры и я думаю о бдненькомъ Шурк… Вотъ кто заплатитъ за разбитые горшки!

А я во всякомъ случа буду платить еще одно лишнее жалованье.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Посл завтрака я отправился исполнять порученія Вари и кончилъ свое утро въ совщаніяхъ съ тмъ лицомъ, которое выразило готовность ‘на извстныхъ условіяхъ’ учесть мой вексель. Сопоставивъ ‘условія’ съ фактическимъ назначеніемъ этихъ двухъ тысячъ, я оставляю въ квартир лица послднюю каплю бодрости и тащусь домой, какъ будто посл цлаго ряда трудныхъ подвиговъ. . . . . . . . . . . . . . .

Такъ вотъ почему я усталъ!

Все, что я длалъ, стоило мн усилія надъ самимъ собою. Я не просто длаю простйшія, пустячныя вещи — я себя приневоливаю длать, и простыя вещи перестаютъ быть простыми и легкими…

Если даже это сущіе пустяки, если это сущія мелочи — страшную тяжеловсность пріобртаютъ они, когда мы идемъ противъ себя!.. Изъ моихъ поступковъ исчезъ всесильный и неутомимый рычагъ человческихъ дяній — желаніе. . . . . . . . . .

Я люблю Варю, я люблю дтей — но какъ-же, какъ могло случиться, что я не люблю нашей жизни?!!..

И теперь я уже знаю, что я никогда не полюблю ея. Теперь я понялъ, что ничего не случится такого, что повернуло-бы ее въ другую сторону. Я удивляюсь ребяческой надежд, жившей во мн такъ упорно. . . . . . . . . . . . . .

Очень просто — я не охватывалъ цлаго, я всецло сосредоточивался на отдльныхъ фактахъ: ‘Вотъ, вотъ, только-бы еще это преодолть какъ-нибудь и тогда все будетъ хорошо’…

Не знаю, думалъ-ли я это, но я такъ чувствовалъ… Какое безуміе! Вдь нтъ вовсе того цлаго, которое не слагалось-бы изъ этихъ самыхъ отдльныхъ фактиковъ, а существовало-бы отдльно отъ нихъ!..

…Да, вижу теперь, что такого цлаго не существуетъ. Да, это было какое-то воображаемое прибжище, куда я спасался отъ каждаго отдльнаго пораженія.

…Воевалъ съ фактами, не понималъ или не сочувствовалъ поступкамъ,— но вдь нтъ отдльныхъ фактовъ, которыхъ нельзя было-бы извинить, забыть, снисходительно проскользнуть по нимъ, когда за этимъ разъединяющимъ, все-таки кроется оно — счастіе — она — моя любовь, моя Варя!..

Много двигало одно общее желаніе: это желаніе присоединялось къ каждому отдльному поступку, насилующему мои вкусы или понятія и оно облегчало его для меня. Конечно, на каждомъ шагу я длалъ то, что длать не хотлъ!— но я не просто длалъ, а какъ-бы перескакивалъ черезъ препятствіе, отдлявшее меня отъ настоящаго счастья…

И вдругъ я убдился, что никакая ріа desideria не начинается за преодолваемымъ препятствіемъ, что они тянутся впереди нескончаемой грядой, что мн не предстоитъ ничего другого, кром все той-же утомительной скачки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Весь день прошелъ въ пріем визитовъ. Лида и maman распустили слухъ о болзни Вари, и друзья спшатъ навстить насъ.

Многіе были видимо удивлены, заставъ больную на ногахъ, нарядной какъ всегда. (Какъ-бы мы ни сочувствовали ближнему, въ такихъ случаяхъ мы всегда пессимисты и ждемъ для него непремнно всего худшаго). Разговоры вращались исключительно вокругъ загадочной болзни и нашей Крымской поздки.

Я воспользовался случаемъ, чтобы прослдить внимательно собственныя показанія Вари. Ея жалобы очень туманны и сбивчивы — по всей видимости, это какое-то нервное разстройство. О Крым она не можетъ вспомнить безъ раздраженія. Достаточно было m-me Бертенсъ упомянуть, что кузенъ ея, Сергй Клочевъ, съ недлю какъ вернулся изъ отпуска — и Варя вспыхнула и разгорячилась, припоминая разныя невзгоды нашего общаго пребыванія въ Ялт.

Ея зубъ противъ гвардейца все еще не прошелъ! Я всегда поражался, до какой степени она была нелюбезна и придирчива съ нимъ въ Крыму. То и дло мн приходилось чуть-что не извиняться передъ Клочевымъ, объясняя ея выходки раздражающимъ вліяніемъ моря… Да, море сильно повредило ей, и до сихъ поръ она не можетъ отъ него оправиться.

Даже вкусы ея повидимому измнились,— она собирается отказаться отъ своихъ недавнихъ плановъ много вызжать эту зиму. На разспросы и сожалнія своихъ друзей она отвчаетъ: ‘Да гд-же мн, когда я не въ силахъ!!.’ ‘Но я не могу! Я упаду въ обморокъ отъ перваго тура вальса!’

Я съ моей стороны совсмъ не въ восторг отъ такой утрировки, отъ черезчуръ мрачныхъ мыслей. Я склоненъ думать, что это не больше какъ субъективное ощущеніе, въ которомъ ее отнюдь не слдуетъ поддерживать. Мн кажется, что подобная слабость должна была-бы выразиться въ чемъ-нибудь боле существенномъ.

— Вы слышите?.. Мужья обыкновенно не врятъ нашимъ болзнямъ!— замтила Варя иронически, когда я высказалъ (очень осторожно) свое мнніе.— Впрочемъ, это совершенно понятно — болзни скучны, а больныя жены несносны.

Она обладаетъ удивительнымъ умніемъ отрзать мн вс пути!

Послдней явилась очень рдкая у насъ гостья, маленькая madame Савельева. Я всегда испытываю самое искреннее удовольствіе отъ мимолетныхъ встрчъ съ этимъ диковиннымъ миніатюрнымъ существомъ.

По обыкновенію, она влетла въ комнату, сіяя румяными щеками и смющимися глазами. Такъ какъ она говоритъ не умолкая, быстро-быстро, горячо и безпорядочно, то все время передъ вами мелькаютъ сверкающіе зубы и улыбки, и звенитъ мелодично переливчатый голосокъ…

Я положительно сомнваюсь, чтобы въ Петербург отыскался второй подобный экземпляръ несокрушимой жизнерадостности… Помилуйте, да вдь у этой женщины шесть человкъ дтей!! И вс они живы, здоровы и восхитительны по ея словамъ. Всхъ ихъ она выносила бодро и весело — (въ чемъ мы сами имли возможность убдиться не такъ давно), произвела на свтъ ‘шутя’, по ея собственному настойчивому показанію — всхъ сама выкормила и выходила съ помощью единственной старухи-няни. А теперь роститъ, холитъ, обшиваетъ, муштруетъ, а кое-кого даже и ‘подучиваетъ’, когда у ея Алеши окончательно не хватаетъ времени…

…Сказка это или дйствительность??

Среди нашей позолоты это звучитъ наивной басней, но гд-то въ глубин существа моего я способенъ врить маленькой женщин.

Ея Алеша получаетъ всего полторы тысячи и сверхъ службы заваленъ грошовой частной работой, однако, онъ ухитряется самолично подготовлять дтей къ гимназіи. Старшая, двнадцатилтпяя двочка, помогаетъ матери, какъ взрослая.

Я бы желалъ знать, ведены-ли какъ-нибудь эти дти, по мннію миссъ Гартонъ?

Зато принаряжена милйшая Анна Петровна самымъ нехитрымъ образомъ, и подозрительная шляпка никогда не сидитъ прямо на ея подвижной голов. Она начала съ извиненій, что до сихъ поръ еще не поздравила Варю съ маленькой Любочкой.

…Все собиралась и собиралась — но посудите сами, можетъ-ли у нея найтись хотя-бы одинъ свободный часъ весною!? О, весна — это положительно какое-то безумное время! Нтъ, она можетъ перевести духъ только осенью… Осенью старшія дти ходятъ въ школу, а мелюзга хоть и дома, но по крайней мр ей не надо метаться въ разныя стороны, можно не дрожать за то, что они очутятся подъ лошадьми, нырнутъ въ рку или перекалчатъ какъ-нибудь другъ друга.

Н-да, я могу отчасти вообразить себ прелести этой дачной жизни въ какой-нибудь изъ пригородныхъ деревушекъ!..

Но Анна Петровна повствуетъ о собственныхъ невзгодахъ съ такимъ наивнымъ юморомъ, съ такимъ неисчерпаемымъ добродушіемъ, что очевидно ей даже и въ голову никогда не приходитъ, что все это могло-бы быть нсколько иначе.

— Ахъ, Господи… только-бы вс здоровы-то были!— пересыпаетъ она свои разсказы и хохочетъ беззаботно надъ разными треволненіями, комичными сегодня, но наврное стоившими ей въ свое время самыхъ серьезныхъ мукъ.

— Но ваши нервы — не-е-рвы ваши?!!— прикрикнула даже съ неудержимой досадой Варя.

Мн давно извстно, что Варя не любитъ m-me Савельевой, ея визиты, случающіеся одинъ, два раза въ годъ, всегда раздражаютъ ее сильнйшимъ образомъ. Дйствительно, это странное знакомство, навязанное намъ совершенно случайно. Но такъ какъ я года два назадъ выручилъ Савельева, ссудивъ ему сто рублей (аккуратно возвращенные въ срокъ), то бдная женщина считаетъ своимъ долгомъ наносить намъ визиты.

Анна Петровна воспитывалась въ институт съ одной изъ нашихъ кузинъ. Я увренъ, что отъ нея не всегда ускользаетъ тонкая мимика Вари и иронія тона, не особенно старательно затаенная… Маленькая женщина слишкомъ искренна сама, чтобы не почувствовать фальшивую ноту… Во всякомъ случа, она игнорируетъ это съ непринужденностью истиннаго достоинства.

— Милая Варвара Николаевна, да право-же у меня нтъ нервовъ!— отвтила она, смясь.— Нервы свободнаго времени требуютъ, а откуда-же я его возьму?! У меня всегда дла гораздо нужне! Иногда, правда, хочется до смерти расплакаться, да поневол приходится ‘отложить на посл’, коли другой кто-нибудь въ это время реветъ во все горло. Ну, а посл и позабудешь, или развлечешься какъ-нибудь, или просто до того ужъ устанешь, что гораздо выгодне спать, чмъ плакать.

— Очень, очень назидательно!— усмхалась сухо Варя.— Но изъ вашихъ словъ выходитъ, какъ-будто нервы выдуманы праздными барынями?

— Ахъ, нтъ, какъ это возможно!— испугалась та.— Просто я здоровый человкъ, оттого и нервы у меня здоровые! Но только мн кажется, что нервы всегда не мшаетъ немножко придерживать, чтобы они отъ рукъ не отбились. Это-же этого не знаетъ, вс доктора такъ проповдуютъ!— да только заставить можетъ одна необходимость. Ну, а больные… ахъ, конечно, больные нервы необходимо лчить! Даже помоему важне многаго другого… это такъ отравляетъ жизнь!

— Да, отравляетъ жизнь!— согласилась, наконецъ, мрачно Варя.— Не знаю, можетъ быть, это только изнженность,— но, можетъ быть, что и врожденная слабость… Это это ршитъ?.. Во всякомъ случа, не виноватъ-же человкъ, если ему не на чемъ было закалиться! Нельзя-же ради этого желать людямъ всевозможныхъ невзгодъ!

— Да… просто ужъ и не знаешь, что лучше!— вздохнула Савельева.— Вс-то ходятъ какіе-то кислые, да развинченные… Климатъ что-ли такой!

Варя вдругъ оживилась и горячо подхватила послднюю фразу.

— Петербургскій климатъ нестерпимъ! Срое небо давитъ… сырой воздухъ точно ложится на нервы… леденитъ ихъ! Иногда просто-таки дышать нечмъ!..

Сознаюсь, я выслушалъ не безъ тревоги… Какая-же знаменитость прибавитъ намъ свта и воздуха?

Гостья слушала сострадательно.

— Вы хоть старайтесь не замчать какъ-нибудь… отвлекайтесь! Вамъ какая-же неволя выходить во всякую-то погоду? Зажгите вс лампы пораньше — (керосина вамъ вдь тоже не экономить!) — соберите дтишекъ и пусть они вокругъ васъ свою возню поднимутъ… ахъ, они такъ вкусно хохочутъ, что никакая тоска не устоитъ!.. У меня на все одно лкарство,— прибавила она съ милымъ смущеніемъ,— по ъ-моему чмъ ушибся, тмъ и лчись!.. Въ самомъ дл, я, кажется, потеряла способность видть дальше моего тснаго мірка… Я такъ рада, что у меня большая семья,— по крайней мр, совсть спокойна, что и дло не маленькое: былъ-бы одинъ, два ребенка, вдь я все равно была-бы такая-же — такъ ужъ заодно!! По крайней мр, и надеждъ много: съ однимъ не повезетъ, такъ другой выручитъ… Не будетъ-же вся полдюжина неудачниковъ? Ахъ, только-бы вс здоровы были!!..

Она прощалась. Я поцловалъ ей руку въ знакъ глубокаго почтенія.

— Ну, нтъ, для васъ слишкомъ еще мало шестерки — васъ хватитъ и на цлую дюжину!!.. грубо расхохоталась ей въ лицо Варя.

Она тоже разсмялась.

— А вы что думаете?.. будто ужъ и не бываетъ?.. и, конечно, хватило-бы! И, право, я даже скучаю безъ маленькихъ дтишекъ… Обожаю самыхъ крошекъ, вотъ когда еще они собственныя ножонки въ ротъ тащатъ… ахъ, такая прелесть! Отъ такихъ нтъ никакихъ огорченій, только одна прелесть… А тамъ, глядишь, и внуки подоспютъ — вонъ ужъ у меня какая двица поднимается! Моего дла до самой могилы хватитъ… тогда успемъ отдохнуть!..

— Боже мой, какъ надола — до чего я устала отъ ея трескотни!!— негодовала Варя, когда я вернулся изъ прихожей.— И для чего, хотла-бы я знать, такая насдка здитъ къ намъ?.. Она желаетъ себ дюжину дтей!!— для нея оно, видите-ли, все равно, что стаканъ воды проглотить!.. Она лчитъ свои нервы дтскимъ гвалтомъ… теперь уже она мечтаетъ о внукахъ… О-о-о!!..

Варя схватилась обими руками за виски.

Странно, что ничего трогательнаго она не видитъ въ мужественной маленькой женщин, въ самодльномъ плать и смшной шляпк…

Суть дла, конечно, не въ томъ, что у милйшей Анны Петровны полдюжины дтей, суть въ томъ, что она при этомъ цвтетъ здоровьемъ и радостью, что она говоритъ безъ всякаго ужаса и содраганія о томъ, что Варя такъ типично окрестила ‘умираніемъ’. . . . . . . . . . . . . . . . .

…И точно, какъ это совершается у насъ, такъ какъ мы переживаемъ… да, дйствительно, это умираніе!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я былъ сбитъ съ толку, ошеломленъ. Въ моемъ воображеніи еще было живо то, что совершилось въ Соколкахъ за три года передъ тмъ… …Нтъ, тогда никто не называлъ ‘умираніемъ’ величайшей тайны земной жизни. Никто не боялся и не думалъ о смерти. Готовились радостно, скромно, почти тайно…

Никакихъ чужихъ лицъ. мн запретили и думать о докторахъ. Одна милйшая, давно со всми сроднившаяся, Глафира Семеновна, съ ея смшными прибаутками. И мой инстинктивный страхъ невольно разсялся передъ общей спокойной увренностью, что все естественное и желательное и совершиться должно легко. . . . . . . . . . . . . . . . . .

И когда меня отвели въ самую дальнюю комнату, зажгли у образа лампадку, раскрыли передо мною Евангеліе и твердили, что бояться гршно, а мн тамъ присутствовать совсмъ не для чего,— конечно я и не подумалъ сопротивляться. Я думалъ, что такъ должно быть, что иначе и не бываетъ…

…Слагалось впечатлніе чего-то благоговйнаго и радостнаго, совершавшагося втайн… Знаю, что прошелъ цлый день отъ утра до ночи, но у меня не осталось никакого представленія о томъ дн. Не было боязни… Только страстное нетерпніе, и новое, невдомое напряженіе какихъ-то смутныхъ, высокихъ настроеній.

И когда, наконецъ, меня позвали, когда я увидлъ сіяющія лица и счастливыя слезы — я разрыдался въ прилив свтлаго, благодарнаго восторга. . . . . . . . . . . . . .

Я думалъ, что такъ должно быть — и что не бываетъ иначе…

…Оттого, что потомъ все, ршительно все было иначе, мой страхъ былъ тмъ безразсудне!

‘Умираніе’…

Такихъ словъ люди не придумываютъ — въ нихъ сама собой выливается правда ихъ души…

Дйствительно, для нея это умираніе временное всего, чмъ жизнь привлекательна въ ея глазахъ. Источникъ жертвъ и лишеній, рядъ страданій длительныхъ и омраченныхъ единственной мыслью объ опасности. Страхъ опасности растетъ, переходитъ въ мрачную и неисходную мнительность…

Это, можетъ быть, болзненно, не вс выносятъ одинаково легко,— знаю, я не хочу быть несправедливымъ! Я понимаю…

Нтъ, и все-таки я не понимаю! Каждый солдатъ, идя въ атаку, знаетъ, что онъ можетъ быть убитъ, онъ можетъ быть искалченъ,— но солдатъ, который дрожитъ отъ ужаса, который думаетъ объ одной опасности — о себ думаетъ, а не о томъ, что должно быть сдлано въ этотъ мигъ — несчастный страдалецъ и безъ сомннія жертва болзненныхъ нервовъ — вдь онъ не трогаетъ, а смущаетъ душу!..

Паника заразительна, она охватываетъ мгновенно. Я потерялъ голову. Испытывалъ только слпой ужасъ — ужасъ смшанный со стыдомъ — точно ужасъ невольнаго убійцы…

И только когда все успокоилось — когда исчезла толпа чужихъ людей, перевернувшихъ по своему весь домъ, вс эти зловще суетящіяся женщины, важныя и недовольныя знаменитости, летающія взадъ и впередъ тетушки и кузины, рыдающая maman — когда домъ опустлъ и затихъ — только тогда до моего сердца дошелъ еле слышный, безсильный протестъ новаго существа…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, конечно, я ликовалъ, какъ будто и въ самомъ дл это мы, наши терзанія и хлопоты, вырвали ее изъ когтей смерти…

Но и тогда и каждый разъ посл тягостныхъ мсяцевъ до муки напряженной жизни, выбитой изъ всякой колеи — посл грозной и бурной катастрофы — посл всхъ сложныхъ и мучительныхъ ощущеній — каждый разъ снова я чувствую себя пристыженнымъ передъ лицомъ того, что идетъ своимъ неуклоннымъ путемъ, какъ-бы различно ни относились сами люди…

Такъ-ли?.. Однимъ-ли страхомъ да нашими напряженными и жалкими усиліями должны мы идти навстрчу?.. Такъ-ли подобаетъ принимать новую судьбу — то, что есть въ мір самаго совершеннаго — живую человческую душу.

Это даже не радость — только избавленіе, только жажда конца…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ бываетъ. Но нтъ, я не могу думать что такъ должно быть!

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Боже мой! отчего это у васъ нынче такая тоска!?— воскликнула нетерпливо Лида, выскочивъ изъ-за обденнаго стола.

За столомъ горячо обсуждалось совершившееся водвореніе новой няньки и предосудительное поведеніе Шурки. Какъ и слдовало ожидать, мальчуганъ отказывается одваться, гулять, спать и кушать безъ своей старой баловницы.

— Это просто удивительно!— разсуждала барышня, расхаживая взадъ и впередъ по пустынному залу.— У васъ цлый полкъ всевозможной прислуги, денегъ вы проживаете гибель — и при этомъ вчныя, вчныя дрязги! Варя всегда должна волноваться изъ за каждаго пустяка!

Барышня убждена, что новая нянька для трехлтняго ребенка — сущій пустякъ, что отъ такихъ ‘дрязгъ’, какъ неразумное горе Шурки, легко можно откупиться деньгами, при нкоторой распорядительности съ моей стороны.

— А вы помните вашу собственную няню, mademoiselle Лида?— спросилъ я ее неожиданно.

— Вотъ вопросъ! А сами-то вы помните?!..

— О, еще-бы!— отвтилъ я.— Даже помню прекрасно, какъ однажды я пустилъ топоромъ въ кучера, за то что онъ ругался съ моей нянюшкой.

— О, о! вы уже и тогда были палладиномъ?.. смялась Лида.

— А у васъ Лидія Николаевна, наврное была злющая и лнивая, избалованная петербургская кофейница. Въ род вотъ той, отъ которой теперь пытается отбиться собственными силенками несчастный Шурка… Вамъ извстно, конечно, что я вижу этихъ особъ всего нсколько минутъ въ теченіе дня?— но и здсь, на другомъ конц дома, я ощущаю нкоторую неловкость отъ сознанія, что тамъ водворился кто-то чужой, враждебно настроенный, не имющій ни самомалйшей связи съ нашей жизнью. Представьте-же себ душевное состояніе ребенка, когда на него этотъ чужой сваливается точно съ неба и претендуетъ занять мсто его единственной истинной привязанности!?..

— Но, Вольдемаръ!?— вы просто въ какомъ-то припадк сентиментальности! Знаете-ли, что вы ужасно перемнились съ нкоторыхъ поръ?..

Дйствительно, съ нкоторыхъ поръ, къ изумленію моей хорошенькой пріятельницы, ей случается иногда выслушивать мои протесты.

— Вамъ обоимъ совершенно необходимо развлечься!— объявила она очень ршительно.— Вы черезчуръ уже погрузились въ семейную прозу — такъ невозможно! У васъ обоихъ разстроены нервы.

Я подумалъ объ одушевленныхъ разсказахъ m-me Савельевой.

— Совсмъ напротивъ, могу васъ уврить,— сказалъ я серьезно.— Не погружены мы въ семейную прозу — а напротивъ, мы только и длаемъ, что отгораживаемся и откупаемся отъ нея на вс лады. И вотъ я убждаюсь, что задача эта гораздо боле сложная и безотрадная, нежели стать къ ней отважно лицомъ къ лицу.

— Объясните пожалуйста, я ничего не понимаю!— созналась Лида.

Но я колебался.

— Надо-ли? Васъ вдь это ничуть не интересуетъ. Замужъ вы пока еще не собираетесь, и даже когда соберетесь, то долго еще будете видть жизнь сквозь цлый рядъ повязокъ.

Лида тряхнула головкой съ увренностью барышни, ршившей не промахнуться, когда придетъ ея чередъ.

— Нтъ, нтъ, я непремнно хочу знать, что вы думаете! увряла она.

— Хорошо. Я думаю, что мы поступаемъ удивительно какъ неразсчетливо. Съ такъ называемой ‘семейной прозы’ мы беремъ себ только одни шипы, а вс цвты ея, весь ароматъ отдаемъ здорово живешь другимъ. Жизнь иметъ то коварное свойство, милая барышня, что отъ темныхъ сторонъ ея укрыться невозможно — и въ то же время нтъ ничего легче, какъ оттолкнуть отъ себя ея радости!… Квартира у насъ, вы знаете, большая, и семейная проза запрятана въ самый дальній конецъ. Только, какъ-бы далеко мы ни отгоняли ее отъ себя — она насъ всегда найдетъ, никакія затрудненія, невзгоды, даже мельчайшія дрязги не минуютъ насъ! Но, Лида, могу васъ заврить, что въ ‘дтскихъ’ не только капризничаютъ и плачутъ. Тамъ еще гораздо больше смются, тамъ проявляютъ на каждомъ шагу всю безсознательную красоту дтской прелести… Дти трогательны и забавны! Я не знаю, зачмъ мы отказались отъ всего этого — зачмъ отдали во власть чужимъ людямъ?..

— Вольдемаръ! Что съ вами?!— отрезвило меня восклицаніе Лиды.

— Ну, вотъ… вдь говорилъ, что вы не поймете меня!— вырвалось у меня съ досадой.

— Нтъ, нтъ, я отлично понимаю васъ!— заспшила она,— Вы находите, что вы въ сущности мало видите дтей… Это, пожалуй, правда! Однако, какже съ этимъ быть, если и при такихъ порядкахъ Варя совершенно выбивается изъ силъ?..

Я молчалъ. Почемъ я знаю, какъ съ этимъ быть!

— Вамъ жаль Шурку?— заговорила Лида помолчавъ.— Знаете что?— пойдемте сейчасъ вмст въ дтскую и возьмемъ его сюда. Пусть онъ отдохнетъ немножко отъ ‘кофейницы’ — договорила она смясь.

— И вы полагаете, что подобный безпорядокъ можно произвести самовольно?— уязвилъ я ее съ особеннымъ удовольствіемъ.

— Ну, ну, не будьте-же такъ злы, mon beau-frre, вдь это ни къ чему не ведетъ!

Я вовсе не имлъ въ виду жаловаться на Варю или апеллировать къ справедливости моей свояченицы.

— Что-же? вы не хотите?— спросила Лида задорно.

— Вы что собственно предлагаете мн?— обойти законъ или-же испросить соотвтствующаго указа?— дразнилъ я ее.— Въ послднемъ случа послдуетъ отказъ, а въ первомъ — приличествующая кара. По правд говоря, ни то ни другое меня не соблазняетъ.

Лида круто повернула мн спину и съ поднятой головкой прослдовала въ дтскую.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ сущности, что такое мелочи?.. и разв въ такъ называемыхъ мелочахъ не проявляется все тотъ-же истинный смыслъ вещей?

Дло идетъ о пустяк, но пустякъ этотъ приходитъ въ коллизію съ настроеніемъ данной минуты, вызваннымъ быть можетъ самыми серьезными вещами, онъ сталкивается съ извстными взглядами, съ взаимнымъ соотношеніемъ группы лицъ. Каждый пустякъ можетъ быть той точкой, на которой разрядится скрытое электричество.

Мое непохвальное желаніе подразнить Лиду имло плачевныя послдствія: въ дтской снова поднялась едва улегшаяся буря и стоила бдному Шурк новыхъ безплодныхъ слезъ.

Лида, возмущенная сопротивленіемъ англичанки, отправилась къ сестр, но здсь ее безцеремонно попросили не соваться не въ свое дло и не усложнять другимъ ихъ и безъ того ‘тяжкихъ’ обязанностей.

Для меня все достаточно ясно и я не нуждался въ новомъ подтвержденіи.

Барышня сейчасъ-же ухала съ пылающимъ румянцемъ на негодующемъ личик. Какъ знать! быть можетъ, маленькій инцидентъ откликнется еще когда-нибудь впереди? Впереди, когда отъ нея одной будетъ зависть, въ какомъ узор располагать т мелочи, изъ которыхъ слагается проза жизни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Я также вышелъ и долго бродилъ по мокрымъ улицамъ, съ ихъ безучастной суетой большого города…

Мн некуда идти. Не знаю, кого могъ-бы я пожелать видть?… Вотъ разв… на одинъ мигъ… очутиться въ шумномъ, тсномъ и тепломъ гнздышк маленькой насдки — но вдь это невозможно!

Это одинъ изъ тхъ ‘сущихъ пустяковъ’, которыхъ ни одинъ человкъ не можетъ позволить себ въ здравомъ ум и твердой памяти.

——

Въ послднее время атмосфера какъ-будто проясняется. Быть можетъ, просто оттого, что къ Вар каждый день кто-нибудь зазжаетъ. Чаще другихъ бываетъ Клочевъ. И прекрасно, что они помирились,— онъ веселый малый: смяться всегда полезне, чмъ безпредметно раздражаться.

Не воспользоваться-ли и мн прояснившейся атмосферой?..

…Разумно-ли пассивно отдаваться теченію?.. Оно разводитъ неуловимо… и страшно быстро! Нтъ, не одно теченіе, а два… Два теченія въ разныя стороны… А-а! мудрено-ли, мудрено-ли, что растетъ какая-то бездна безъ названія!.. Меня увлекаетъ потокъ собственныхъ мыслей…

…А ее?. . . . . . . . . . . . . .

——

Когда я входилъ, Варя что-то писала у письменнаго стола. Она подняла голову и быстро захлопнула бюваръ. Потомъ встала и посмотрла на меня, вроятно спрашивая себя, зачмъ я пришелъ?

Правда, я давно не былъ безъ надобности въ будуар… сколько помню, даже не былъ ни разу въ этомъ будуар.

Все новое — комната, обивка и расположеніе мебели. Эта комната удобне и красиве старой, но она совсмъ чужая… Впрочемъ, въ дом все подновленное — и точно чужое.

Варя, стоя, заговорила о чемъ-то.

Было естественно остаться стоять, но я нарочно, не спша, услся въ кресло, чтобы показать, что я пришелъ въ гости. Я становлюсь отвратительно подозрительнымъ! Мн показалось, что я вижу на ея лиц недоумніе… Во всякомъ случа, я не видлъ привтливости, удовольствія или какого-либо иного поощренія себ.

Варя медленно прошлась вокругъ комнаты, точно придумывая, чмъ-бы ей заняться во время визита. Ничего не придумавъ, она апатично услась на своей любимой кушетк, съ блымъ мховымъ коврикомъ въ ногахъ.

Въ послднее время мы столько говорили о здоровь (врне, мы ни о чемъ другомъ и не говорили), что въ эту минуту я не въ силахъ былъ задать банальнаго вопроса. Недурно, однако, что я сидлъ и придумывалъ, о чемъ-бы мн заговорить съ моей женой…

Но когда-же,— когда успли мы такъ удалиться другъ отъ друга!? Отчего? Что случилось?..

Мы не ссорились. Никакихъ особенныхъ неудовольствій не было, кром все тхъ-же нескончаемыхъ пустяковъ. Послднее серьезное столкновеніе было весною, изъ-за злополучной поздки на югъ.

Оно оставило слдъ, это несомннно. Какъ всегда — я уступилъ, я сдлалъ противъ своего желанія такъ, какъ ей хотлось — это и осталось на мн несмываемымъ укоромъ.

Въ ней еще отчетливе обозначился ненавистный тонъ, тонъ иронической увренности въ чемъ-то такомъ, о чемъ она не желаетъ говорить… О, ненавистный тонъ — ненавистный!! Возмущаюсь всмъ существомъ моимъ, мучительно чувствую всю его несправедливость — но противъ тона я не борецъ!.. Вс мои протесты неизбжно обращались въ пустыя, смшныя придирки. Какъ это длается — я не знаю! Мучишься и не можешь доказать обиды…

Хорошо. Что-же дальше?

Ничего особеннаго не случилось. Было неудачное лто, было неудачное возвращеніе,— да разв-же кто-нибудь виноватъ во всемъ этомъ?

И наконецъ все давно кончилось, все перемололось какъ-нибудь.

Въ такія минуты легкихъ темъ не существуетъ. Отвратительная, не передаваемая словами унылость!.. Не смешь говорить ни о чемъ вншнемъ — передъ собою не смешь — и только прислушиваешься, какъ что-то тяжелое и холодное ползетъ въ душу. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Она разрзывала перламутровымъ ножичкомъ французскую книгу — медленно, съ намреніемъ растягивая каждое движеніе.

Спросила, вызжалъ-ли я сегодня. Сообщила, что Катишъ Зотова наконецъ невста, и какъ maman рада за сестру. Долго говорили о Катишъ, какъ-будто у насъ нтъ ничего ближе и интересне этого.

И вдругъ что-то прорвалось — блеснуло въ ея глазахъ.

— Что это, до чего ты сонный сегодня! Ты здоровъ?— спросила она нетерпливо.

Наши глаза встртились.

Неужели на нее глянула вся моя тоска?!..

Она хмурилась.

— Я больна, это правда, но, кажется, и вы не многимъ лучше? Вы имете видъ… разочарованнаго героя!— прибавила она насмшливо и бросила на столъ книгу.

Если-бъ тонъ звучалъ иначе… кажется, я былъ на волосъ отъ нервическихъ слезъ… Какая-то дкая жалость сверлила сердце…

Иронія сдлала свое дло — спасибо! подтянула струны, готовыя сорваться. Чуть-чуть, на одинъ оборотъ,— но и того за-глаза довольно!..

Много, много разъ я рыдалъ на этомъ коврик, у ногъ… но не такой, не теперешній я. Тотъ жалкій безумецъ, который еще рвался къ чему-то и требовалъ страстно, съ слпымъ упорствомъ требовалъ счастія…

Ага, нтъ! плакать прежними слезами я не могу больше,— ну, а новыхъ… новыхъ, надюсь, у меня не будетъ вовсе.

Я всталъ и сказалъ, что у меня болитъ голова.

Никакого опредленнаго плана у меня не было, когда я шелъ въ будуаръ,— и, однако, цль достигнута… Проврка подтвердила врность внутреннихъ процессовъ. Нужды нтъ, что въ доброй половин своей они совершаются почти безсознательно — итоги явятся на свтъ въ свои время, какъ живое существо, которому пришелъ срокъ родиться.

——

Черезъ полчаса Самуилъ принесъ въ кабинетъ стаканъ крпкаго чая и облатку съ антипириномъ.

За обдомъ Варя была очень внимательна, каждую минуту унимала дтей. Потомъ она взяла меня подъ-руку и увела къ себ. Кажется, она боится, что я заболю. Дйствительно, это было-бы такое громадное неудобство, что даже и подумать страшно!

Мн стало стыдно за свою ложь. Я уврилъ Варю, что голова прошла, и мы довольно непринужденно проболтали вечеръ.

Во мн какъ будто что-то окрпло. Надюсь, что утреннее состояніе не повторится никогда больше! За послднее время я научился быстро двигаться впередъ, отживать однимъ разомъ разныя переходныя стадіи…

Куда я иду? Не знаю. Одно несомннно, что я быстро двигаюсь впередъ… Не болзненными порывами, не скачками, какъ бывало прежде,— нтъ, надежнымъ, устойчивымъ движеніемъ. . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Барометръ стоитъ на ‘ясно’. Варя любезна и видимо довольна много: я не донимаю ее своими ‘настроеніями’, не тащу за собою насильно въ темныя пучины психологіи…

…Правда, давненько уже я ничего подобнаго не длаю,— но… но, должно быть, у меня былъ загадочный видъ, не внушающій доврія.

Въ настоящее время моя главная забота состоитъ въ томъ, чтобы не имть никакого вида. Ни Варя и никто другой не долженъ догадываться, что я провожу время въ размышленіяхъ.

Это новая территорія, которую я отвоевываю для себя шагъ за шагомъ, какъ жители морского берега отвоевываютъ у океана пяди сухой земли — плотинами, окопами. У меня уже образовался надежный бережокъ, куда я могу вскарабкаться во всякое время… А какъ недавно еще я барахтался безпомощно, швыряемый изъ стороны въ сторону по прихоти волнъ!.. Кто не тонулъ, тотъ не знаетъ, что значитъ ощутить землю подъ ногами.

Но обыкновенно утопленникъ выбирается на берегъ безъ всякаго багажа.

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чортъ возьми, неужели-же этому никогда не будетъ конца?.. А еще я имлъ наивность порадоваться вмст съ Варей помолвк Катишъ Зотовой! Я совершенно упустилъ изъ вида, что вслдствіе такого счастливаго событія, еще одно лицо, о существованіи котораго я ничего не зналъ до сихъ поръ, примыкаетъ по праву къ сонму ‘нашихъ родственниковъ…’

Впрочемъ, оказывается, что я провинился въ непростительной разсянности: я много разъ встрчался съ молодымъ человкомъ у тетушки и могъ-бы замтить и самъ, что онъ давно ухаживаетъ за Катишъ.

Въ этомъ и заключается гвоздь положенія: молодые люди давно влюблены другъ въ друга,— а законы военнаго сословія неумолимы. Штабсъ-капитанъ Магнатовъ давно сдлалъ-бы предложеніе, если бъ имлъ реверсъ. Всмъ извстно, что это не больше, какъ пустая формальность.

Вотъ ужъ недля, какъ у насъ только и разговоровъ, что о реверс штабсъ-капитана Магнатова. Maman и Лида прізжаютъ каждый день и совщаются въ будуар, съ таинственными и грустными лицами. Сегодня пріхала сама тетушка, Елизавета Павловна Зотова, но безъ Катишъ. Я не догадался справиться заблаговременно о томъ, какъ держать себя въ такомъ случа, и мн показалось нелпымъ лицемрить. Я поздравилъ тетушку съ радостнымъ событіемъ и совершилъ этимъ, какъ оказывается, величайшую неделикатность…

Бдная старуха не выдержала и залилась слезами. Она произнесла патетическую рчь о томъ, какъ ужасно для матери быть настолько безпомощной… И когда подумаешь, что это только пустая формальность! Но она должна была позволить Катишъ дать слово, чтобы сколько-нибудь успокоить ее. Это отзывалось на здоровь бдной двочки, она сдлалась малокровна и нервна. Но вдь отъ того, что они назвались женихомъ и невстой, дло ничуть не подвинулось впередъ, когда все, все зависитъ отъ этихъ проклятыхъ денегъ!..

Я выслушалъ эту рчь съ такимъ ощущеніемъ, какъ-будто именно я, и никто больше, виноватъ въ томъ, что у штабсъ-капитана Магнатова нтъ необходимаго реверса. Я положительно не могъ смотрть въ глаза тетушк Елизавет Павловн!

Точь въ точь то-же самое я ощущаю при каждомъ денежномъ затрудненіи кого-нибудь изъ Трелей: я оказываюсь единственнымъ состоятельнымъ человкомъ въ цломъ кружк почтенныхъ и прекраснйшихъ людей, несомннно заслуживающихъ лучшей участи. Такое привилегированное положеніе иметъ удивительное сходство съ угрызеніемъ совсти!..

Я поспшилъ постыдно улизнуть къ себ, въ то время, какъ мои дамы старались успокоить бдную тетушку, но я прекрасно знаю, что не сегодня, такъ завтра, вопросъ о реверс будетъ поставленъ ребромъ.

Что можетъ это значить для такого богача, какъ я? Мои деньги будутъ лежать неприкосновенно въ сохранномъ мст, и я буду сознавать, что спасъ счастіе двухъ любящихъ сердецъ… Не все-ли мн равно, гд лежатъ мои деньги?..

Ну, что — что могу я противъ этого?

Не объявить-же мн себя банкротомъ къ ужасу собственныхъ кредиторовъ! Всякій, кто не желаетъ дать денегъ, говоритъ, что у него ихъ нтъ — но найдите мн человка, который-бы поврилъ этому.

Меня слишкомъ краснорчиво уличаетъ пышная декорація. Соколки еще не проданы съ молотка, и потому никакое количество тяготющихъ на нихъ закладныхъ и иныхъ обязательствъ не препятствуетъ произносить красивую фразу о ‘нашемъ подмосковномъ имніи’… Я продолжаю числиться однимъ изъ владльцевъ калужскаго завода, и никому кром моихъ компаньоновъ неизвстно, сколько именно я долженъ подъ отцовскіе паи… Никто иной, какъ милые родственники были ближайшими зрителями блестящаго восхода нашей звзды на петербургскомъ небосклон — интересно знать, въ какихъ выраженіяхъ могъ-бы я теперь выяснить имъ, что въ сущности ослпляющіе ихъ фальшфейеры должны служить не положительными, а отрицательными показателями истиннаго положенія моихъ денежныхъ длъ…

Неужели-же въ угоду родственникамъ я долженъ произносить противъ себя обвинительныя рчи, публично каяться въ ребяческомъ легкомысліи и безхарактерности? Нтъ, даже и тогда мн все равно не поврятъ! Ни къ чему люди не относятся съ боле подозрительнымъ недовріемъ, какъ къ оскуднію тороватаго родственника. Безъ сомннія, мн не зачмъ топить себя слишкомъ усердно — это и безъ того совершится неминуемо въ свое время. Декорація никогда не будетъ тмъ пейзажемъ, который она изображаетъ.

Варвара Николаевна всегда имла страстишку разыгрывать щедрую принцессу своего двора. Вкусы въ высшей степени благородные и я имъ вполн сочувствую — рука дающаго да не оскудваетъ!

Не мшаетъ, однакоже, посчитать, сколько еще остается у насъ незамужнихъ кузинъ и холостыхъ кузеновъ?.. Надо уповать, что не всегда это будутъ молодые офицеры, не имющіе реверса, хотя въ такомъ случа они легко могутъ оказаться юными чиновниками или техниками, жаждущими получить приличное мсто… Повинности испоконъ вковъ были прямыя и косвенныя.

Охъ, что-то я дурачусь не къ добру! На меня обыкновенно нападаетъ веселость въ критическія минуты.

——

Я общалъ дать реверсъ.

Въ такіе моменты я испытываю самый неподдльный подъемъ бодрости. Въ род того, какъ если бы подъ подошвами путника, едва влачившаго свои ноги отъ усталости, внезапно стала накаливаться почва… О, безъ сомннія онъ прибавитъ хода и это отнюдь не будетъ притворствомъ съ его стороны!

Варя съ самымъ восхитительнымъ апломбомъ говоритъ о томъ, что ‘мы даемъ реверсъ’ и выражается не иначе, какъ ‘нашъ женихъ’ и ‘наша невста’. Сегодня я узналъ, что реверсъ не избавляетъ насъ отъ традиціоннаго подарка невст. Вдь это же мои деньги, которыя будутъ лежать въ сохранномъ мст!

Почему-то мн представляется большимъ преимуществомъ, что т безразсудства, какія прежде я продлывалъ въ пароксизм блаженной горячки, въ настоящее время выполняются много съ безупречной трезвостью. Я еще не выяснилъ себ почему — но во всякомъ случа, это несомннное преимущество.

——

Вотъ наконецъ день, которымъ я доволенъ! Мн удалось осуществить маленькое собственное желаніе.

Въ продолженіе двухъ часовъ я катался съ дтьми, а такъ-какъ въ коляск случайно мы были одни, то и некому было ежеминутно прерывать ихъ милое щебетанье сухими и повелительными сентенціями.

Я всегда нахожу, что взрослые поступаютъ жестоко, относясь съ полнымъ неуваженіемъ къ дтской психологіи. Они не хотятъ признавать въ ребенк полноправнаго собесдника: безпощадными диссонансами врываются они въ самое лучезарное настроеніе и безцеремонно обрываютъ свободный полетъ яркой фантазіи… Вдь это-же все равно, что внезапно окатить холодной водою разгоряченное тло!

Маленькаго поэта хватаютъ за руки, когда ему положительно необходимо ими размахивать. Въ ту минуту, когда передъ его очами носятся ослпительныя картины — ему кричатъ въ уши какую нибудь скучнйшую, вздорную придирку, въ которую онъ буквально не въ состояніи даже вслушаться!

Разв это не жестоко?! Да, Бога ради, неужели нельзя выбрать другого момента для того, чтобы внушить ему вашу спасительную премудрость?!

Вамъ кажется, что вы ловите его на мст преступленія — но вы, напротивъ, выбираете моментъ самый неудачный и для васъ несомннно пропащій. Вы тратите даромъ вашъ порохъ, а ему причиняете незаслуженную обиду и разочарованіе. Онъ ждалъ отъ васъ восторга, сочувствія или по меньшей мр интереснаго объясненія, а вы вмсто того объявляете, что сейчасъ пробило девять часовъ и потому онъ долженъ отложить свои ожиданія до завтра…

Какъ много на нашей совсти безцльно испорченныхъ радостей, безсмысленно прерваннаго веселья, пропащей даромъ любознательности и непонятаго нами раздраженія…

Намъ представляется серьезнымъ вредомъ получасомъ поздне назначеннаго срока запихнуть насильно въ постель ребенка, у котораго глаза пылаютъ отъ возбужденія. Но мы не задумываемся надъ вопросомъ — не приносятъ-ли вреда такіе насильственные перерывы настроенія? наше назойливое вмшательство въ недоступную наблюденію, загадочную работу внутреннихъ силъ… Мы пренебрежительно отбросили всякую вру въ руководящій инстинктъ, этотъ тонкій умъ безсознательной природы, мы не понимаемъ причинной связи нашихъ желаній и вкусовъ съ общей наличностью физическихъ силъ и состояній,— и однако, съ тупымъ педантствомъ мы ломаемъ загадочныя живыя силы по шаблонамъ нашихъ сегодняшнихъ истинъ, забывая, что завтра, быть можетъ, мы сами признаемъ ихъ заблужденіемъ!..

Нтъ, это положительно ужасно, что существуютъ профессіоналные воспитатели! Люди, обязанные каждымъ словомъ своимъ что-нибудь прививать, направлять или искоренять въ беззащитныхъ живыхъ существахъ…

Хорошо еще, если люди эти легкомысленны, если они склонны относиться небрежно къ своимъ обязанностямъ. Но если они добросовстны, если они прилежны и проникнуты сознаніемъ высокаго долга — о, тогда имъ ничего больше и не остается, какъ совершать ежеминутные опустошительные набги на неокрпшіе всходы, пытающіеся проложить себ путь къ невдомымъ намъ цлямъ!

Спеціалисты воспитанія не даромъ изобрли кабалистическое словцо капризъ — слово омытое цлыми морями дтскихъ слезъ, но не ставшее оттого ни на одну іоту понятне.

Созерцая толпы безличныхъ, вялыхъ и унылыхъ дтей, не пора-ли намъ перенести свое вниманіе съ бифштексовъ и кубическихъ футъ воздуха на темную сферу впечатлительности?.. Не слишкомъ-ли мало сдлано до сихъ поръ для выясненія всего значенія пріятныхъ или подавляющихъ, живыхъ или однообразныхъ впечатлній на состояніе нервной системы, которую мы усиливаемся лчить уже съ пеленокъ?

Вся глубина моего невжества не препятствуетъ мн знать наврное, что Аня и Варичка положительно давятся своимъ идеальнымъ бифштексомъ въ т дни, когда завтраку предшествуетъ какой-нибудь изъ сеансовъ педагогической инквизиціи

Итакъ, мы очень весело катались, однако, своей радостью мы обязаны чистйшей случайности. Сегодня день случайностей.

За завтракомъ обнаружилось нчто совершенно необыкновенное. Оказывается, что завтра дамы мои дутъ въ театръ, но это совершится безъ того, чтобы я обязанъ былъ добывать билеты и состоять на своемъ посту въ качеств провожатаго (звающаго до судорогъ въ пошлыхъ французскихъ фарсахъ. На этотъ разъ Варя ршается похать въ кресла съ Лидой, Клочевъ привезъ два билета.

Не знаю ужъ, почему такъ радикально измнились воззрнія моей супруги. Я потратилъ когда-то напрасно не мало краснорчія, чтобы уврить Варю, что партеръ Михайловскаго театра не есть какое-нибудь неприличное мсто для замужней женщины. Это было въ разгаръ ея театральной rage, когда мы проводили иногда по пяти вечеровъ въ недлю въ театральныхъ залахъ, и когда я состоялъ въ самыхъ интимныхъ отношеніяхъ со всми петербургскими барышниками. Только подумать, сколько лишнихъ денегъ переплачено за ложи бель-этажа!

Клочевъ оказался счастливе меня — тмъ лучше, по крайней мр у меня будетъ полезный прецедентъ на будущее время.

Варя необыкновенно интересуется пьесой. За завтракомъ она попросила миссъ Гартонъ оказать ей маленькую услугу — създить за нее къ модистк. Вотъ тутъ-то у меня и блеснула спасительная мысль ухватить моментъ и прокатить самому дтей. Можетъ быть, это мн и не удалось-бы, если-бы Варя не была занята совщаніемъ съ англичанкой на счетъ завтрашней шляпки. Я получилъ изъ-за запертой двери разсянное согласіе.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какія мелочи могутъ восхищать дтей! Разв это не очаровательно и не драгоцнно?.. Только не надо вмшиваться, не надо уврять ихъ, что все это пустяки, и что гораздо лучше сидть смирно и чинно длать полезныя наблюденія.

Могу сказать, что въ теченіе этихъ двухъ часовъ я ршительно ничего не внушалъ! Я не мшалъ имъ кричать отъ азарта, перебивая другъ друга, и могу присягнуть, что ихъ голоски не способны произвести никакого скандала на столичныхъ улицахъ. Я ни разу не омрачилъ ихъ веселья противнымъ призракомъ кашля и не напоминалъ ежеминутно, что на втру всего безопасне молчать, какія-бы удивительныя вещи ни попадались на глаза. (Не буду раскаиваться въ этомъ даже и въ томъ случа, если дти покашляютъ,— конечно не черезчуръ сильно).

Мы захали въ кондитерскую за конфетами и къ Эйлерсу за бутоньерками для моихъ дамъ. Оба раза мы выгружались изъ коляски и побывали in corpore въ этихъ любопытныхъ мстахъ.

На обратномъ пути мн пришла фантазія взять и для себя билетъ на завтра въ Александринку. Я ужъ и не вспомню, когда я былъ въ послдній разъ въ русскомъ театр? Варя, къ сожалнію, совсмъ не признаетъ его.

Тутъ команда моя на нсколько минутъ осталась безъ меня въ коляск и развлеклась конфетами. Надо сознаться, что этотъ моментъ обошелся не вполн благополучно. Предполагаю, что Аня слишкомъ вошла въ свою роль старшей, гордая тмъ, что она сидитъ рядомъ со мною на маминомъ мст. Во всякомъ случа, когда я вернулся съ билетомъ, то оказалось, что Шурка бросилъ въ снгъ конфеты, которыя Аня отобрала для него, потому что онъ хотлъ выбрать конфеты самъ. При этомъ, какими-то судьбами мамина бутоньерка очутилась у него подъ ногами…

Ну, что-же длать!— революціи не обходятся безъ жертвъ, а вдь наше катанье было маленькой революціей. Пришлось вернуться къ Эйлерсу за новой желтой розой.

Миссъ Гартонъ была уже дома, когда мы вернулись. Она бросилась щупать дтямъ руки и щечки, она потрясала зловще головою…

Нтъ, я увренъ, что дти не простудятся: веселыя зати почти всегда сходятъ съ рукъ благополучно.

——

Иные люди врятъ въ предчувствія…

Я беззаботно входилъ въ театральный залъ, заинтересованный единственно тмъ, что услышу, быть можетъ, нсколько чужихъ мыслей, любопытныхъ въ моемъ философскомъ настроеніи.

Безъ сомннія, я не похалъ-бы въ русскій спектакль, если-бы во время катанья мн не бросилось случайно въ глаза зданіе Александринскаго театра… и если-бы, вообще, это катанье не настроило меня предпріимчиво… и если-бы Клочевъ не привезъ Вар билетовъ…

Не страншо-ли, какое громадное мсто занимаетъ въ человческой судьб случайность!?..

…Если-бы я не похалъ въ концертъ въ Москв весною 188* года… если-бы я вовсе не собрался тогда въ Москву, куда хать мн было не зачмъ, не время и, вообще, не резонъ…

Меня услали изъ Соколокъ почти насильно, надясь развлечь и успокоить, какъ ребенка, который начинаетъ блажить… И это она сдлала, бдная, милая мама… Какъ это ее мучило!.. Чтобы спастись отъ угрызеній, она твердила съ суеврной покорпостью: ‘Судьба!..’

Нтъ, я въ судьбу никогда не врилъ…

Я почти позабылъ уже о мимолетной встрч съ Васей Косухинымъ, хоть встрча эта сильно взволновала меня тогда. Все послднее время я былъ всецло поглощенъ внутреннимъ устроеніемъ. У меня явилась положительная надежда добиться чего-нибудь устойчиваго въ самомъ себ… вдь я изнемогаю отъ усталости! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Итакъ, каждую минуту, въ теченіе трехъ, лтъ, на любой изъ улицъ Петербурга я могъ встртить Елену Федоровну Желткову!.. Однако, я встртилъ ее только теперь — сама судьба не могла-бы распорядиться цлесообразне.

Всего только одинъ годъ назадъ — и все было-бы иначе: я-бы убжалъ изъ театра, я наврное не подошелъ-бы къ ней. Вдь тогда для меня это значило-бы только напрашиваться на безплодныя волненія. Инстинктъ самосохраненія вытолкнулъ-бы меня изъ театральной залы, какъ онъ погналъ когда-то изъ Москвы, ото всхъ, кто зналъ меня раньше, ото всего, что имло какую-нибудь связь съ прошлымъ… О, безуміе молодости, думающей, что человческую жизнь можно разорвать на куски, какъ листъ бумаги!..

Удивительне всего, что въ этотъ послдній годъ не произошло ровно ничего выходящаго изъ ряда вонъ… Да, ничего, кром моей собственной усталости. Въ моихъ душевныхъ записяхъ появился угрожающій дефицитъ, какъ и въ моемъ бюджет — съ той разницей, что онъ появился внезапно, какъ мгновенно лопается струна, только что издававшая привычный звукъ…

Пора, пора наконецъ взяться за умъ и оградиться какъ-нибудь отъ стихійныхъ переворотовъ! Горы и пропасти хороши только на ландшафт, не въ нашемъ бренномъ существованіи, на которое отпускается каждому опредленный запасъ силъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я увидалъ ее въ первомъ-же антракт. Первое дйствіе прошло вяло, но завязка мн понравилась, можетъ быть просто потому, что созерцаніе жизни всего больше подходитъ къ моему настроенію. Я направлялся въ фойэ курить. Она сидла на высокихъ скамейкахъ за креслами, въ середин, и толпа несла меня прямо навстрчу знакомому острому взгляду изъ подъ густыхъ бровей…

Это было такъ неожиданно, что я безотчетно подался назадъ. Я-бы могъ подумать, что ошибся, если-бы и она также не смотрла на меня. Видя, что я подхожу, она поднялась мн навстрчу, вся красная…

Странно,— я не чувствовалъ ни малйшей неловкости, а только одну внезапную радость. Я-бы обрадовался каждому московскому знакомому, но никому другому не обрадовался-бы такъ, какъ Желтковой, хоть я и знаю, что никто не осуждалъ меня безпощадне чмъ она, Елену Федоровну мать всегда любила, какъ родную. Однако, когда я заговорилъ, оказалось все-таки, что я волнуюсь гораздо сильне, чмъ думалъ въ первую минуту…

…Это такъ удивительно — услышать знакомый голосъ, встртить взглядъ… знакомое, прежнее, когда въ насъ самихъ все такъ страшно измнилось!..

Но вдь и въ ней многое измнилось, только я этого не вижу. Она совсмъ такая-же, какъ была, на видъ нисколько даже не постарла. Она разсмялась, когда я это сказалъ.

— Ну, а я любезностей говорить не стану — вы вдь меня знаете!— вы до такой степени перемнились, что я и узнала-то васъ не сразу. Возмужали удивительно…

— Постарлъ!— поправилъ я ее.

— Въ ваши годы еще не старютъ. Въ сущности, вы вдь были совсмъ еще юноша тогда… прибавила она задумчиво.

‘Тогда…’ Это слово спугнуло непринужденность первыхъ минутъ…

Мы сидли рядомъ на опуствшей скамейк, большинство публики разошлось. Желткова, спохватившись, начала поспшно разсказывать о себ.

Они уже три года какъ перебрались сюда. Матвю Ивановичу представилась возможность получить мсто при желзнодорожномъ управленіи и онъ ршился оставить казенную службу.

— Ну, что-жъ длать — прогадаемъ такъ прогадаемъ! Всего въ жизни по пальцамъ не разсчитаешь, а подъ лежачій камень и вода не бжитъ!.. Тамъ все равно Матюш никакого хода не предвидлось…

— Вы недовольны?— спросилъ я.

— Не то что недовольны,— а жить здсь у васъ очень ужъ дорого! Привычки у насъ, знаете, московскія… Здсь вс жмутся, привыкли ужъ, а мы нтъ-нтъ да и прорвемся по-свойски… Бда!..

Я съ волненіемъ слушалъ ея голосъ, выраженія немного вульгарныя, грубоватый смхъ… Подъ ея московскую болтовню о себ и о собственныхъ длахъ я мучился сомнніемъ, какъ-бы мн половче спросить ее?.. и не лучше-ли выждать, чтобы она заговорила первая?

А пока я это ршалъ — антрактъ кончился, и публика возвращалась на свои мста.

Что было во второмъ акт — ршительно не знаю. Слышалъ обрывки фразъ, видлъ безсмысленно двигающіяся по сцен фигуры. Меня осаждали воспоминанія… . . . . . . . . . . . . . .

Во второмъ антракт мы вышли вмст въ фойэ и услись въ проход, гд виситъ портретъ Екатерины. Подозрваю, что Елена Федоровна тоже безъ особеннаго вниманія прослушала второй актъ…

Какъ-то самъ собою измнился нашъ тонъ.

— …Три года! и у васъ ни разу не явилось желаніе повидаться со мною?— не удержался я отъ упрека.

Я никакъ не ожидалъ, что ее мои слова смутятъ такъ сильно. Она сдлалась совсмъ пунцовая и безпокойно задвигалась на диван.

— Нтъ ужъ!— нтъ, я бы ни за что этого не сдлала! И не думала даже, чтобы вамъ могло быть пріятно встртиться съ нами… Простите пожалуйста… но вдь вы сами спрашиваете!..

— Конечно, конечно! не стсняйтесь, прошу васъ… Вы представить себ не можете, какъ я радъ вашей встрч!..

Не понимаю, почему мои слова такъ волновали ее?— но я это прекрасно видлъ. Она какъ будто старалась взять со мною извстный тонъ, и это ей не удавалось.

Я сказалъ, наконецъ, что никого ни разу не встртилъ за эти семь лтъ — ничего, ничего не знаю!..

Нарочно я пріостановился, въ надежд, что хоть тутъ она скажетъ что-нибудь. Вмсто этого, она поспшно вынула свои часы, и я видлъ какъ ея рука дрожала…

Я понялъ, что она хочетъ отдлаться отъ меня и заговорилъ самъ.

— Елена Федоровна!.. Вы не искали меня, а я и не подозрвалъ даже, что вы живете въ Петербург… Но ужъ если такъ случилось, что мы сегодня встртились — ради Бога, не отпускайте-же меня ни съ чмъ! Вы все знаете, я въ этомъ увренъ… Неужели-же вы считаете, что я не въ прав ничего узнать о томъ, что меня мучитъ?!.

Ея глаза заблестли знакомыми сердитыми огоньками. Она начала судорожно стаскивать только что натянутую перчатку.

— Мучитъ!.. Эхъ, Владиміръ Ивановичъ, какъ вы ни-по-чемъ такое слово произносите!.. Сейчасъ видно, что по настоящему-то никогда мучиться не приходилось…

Въ ту минуту мн было право все равно до обиды ея словъ, ея тона язвительнаго. Я помнилъ только, что сейчасъ она уйдетъ отъ меня и я останусь ни съ чмъ…

— Гд теперь Александра Васильевна?— спросилъ я прямо, вмсто всякаго протеста.

Желткова вскочила съ дивана.

— Ну! вы заставляете меня пожалть, что мы встртились сегодня!.. Зачмъ говорить объ этомъ?! для чего нужно?!

Опытный, пожившій человкъ, и до сихъ поръ такъ не просто смотритъ на вещи! Я, напротивъ, длался все настойчиве и тверже. Я принялся ее урезонивать — просилъ отбросить на минуту узкіе предразсудки и просто, по человчески, пожалть меня.

Она отчаянно трясла головой и только вытирала платкомъ красное лицо.

Я пробовалъ ее растрогать:

— Наконецъ — умоляю васъ, какъ человка близкаго моей семь, какъ друга моей матери! Я привыкъ васъ уважать съ дтства… Снимите эту тяжесть съ моей души!.. Какого-бы мннія вы ни были обо мн, не можете-же вы думать, что во мн говоритъ пустое любопытство!?

И все, все было напрасно! Она задыхалась отъ волненія, у нея были слезы на глазахъ — но все-таки ничего не хотла сказать.

— Не могу вамъ дать никакихъ свдній, и не терзайте вы меня напрасно! У меня серьезныя причины для этого — не могу, Богомъ вамъ клянусь! Очень прискорбно, ни для чего мн не нужно огорчать васъ — ну, нельзя — врьте моей совсти, что нельзя!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я больше не видалъ ея — она ухала, и я попрежнему ничего не знаю: предо много безбрежное поле догадокъ, ничего больше… Только одно и узналъ,— что Желтковы въ Петербург.

Отчего она не хотла ничего сказать? Какая у нея ‘серьезная причина’?

Если бъ Саши не было въ живыхъ, она конечно скрывать не стала бы. Какое нелпое положеніе! Сознавать что тутъ же, въ двухъ шагахъ человкъ, который все знаетъ (она и не пыталась даже этого отрицать) — и быть до такой степени безсильнымъ!..

Чего она боится?

Если ея свднія дурны — даже очень дурны — тмъ меньше причины ей щадить меня. Если же, напротивъ, они хороши — у нея былъ прекрасный случай уязвить меня: ‘вотъ, молъ, чтобы онъ не воображалъ’… и пр. и пр., какъ обыкновенно женщины разсуждаютъ за своихъ друзей.

Надо отдать справедливость, что почтенная Елена Федоровна сумла выбрать самое каверзное для меня — неизвстность

Странная вещь воспоминанія!.. Я смотрлъ на Желткову, слушалъ ея голосъ — а передо мною, точно живыя, всплывали другія лица, звучали другіе голоса… Для полнаго ‘внутренняго устроенія’ мало понять настоящее: нужно уяснить себ все въ прошломъ, нужна полная собственная біографія…

Для того, кто, какъ я, свою жизнь началъ съ самыхъ важныхъ, съ самыхъ серьезныхъ шаговъ — для того неизбжно истинный смыслъ собственныхъ поступковъ уясняется лишь далеко впереди. Жить и понимать жизнь одновременно люди научаются не скоро! Вс силы поглащаются процессомъ жизни. Умъ долго служитъ только послушнымъ орудіемъ чувству, и всего позже просыпается въ насъ полное сознаніе.

…Не истинное ли безуміе ршать свою судьбу, прежде чмъ проснулся этотъ единственный надежный стражъ нашъ? Не ужасъ ли весь источникъ счастія отдавать на волю первыхъ, не установившихся влеченій?..

Чужой опытъ — чужой умъ! О, если даже въ него вложена вся безкорыстная нжность преданнаго намъ сердца,— и тогда онъ не стоитъ часа одного собственнаго сознанія, пробужденнаго страданіемъ!.

Прекрасно, но я, кажется, интересуюсь чужой біографіей и продолжаю думать, что это необходимо для моего внутренняго устроенія… А что, коли права Елена Федоровна — что если въ могилу, вырытую нашими собственными руками, мы не въ прав больше заглядывать?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но вдь я же только спрашиваю, гд теперь эта женщина? Мн нужно знать сбылись-ли ея надежды, процвтаетъ-ли ея школа и проч. и проч.— вдь я ничего не прошу, кром голыхъ фактовъ! Мн необходимо знать, какъ ей живется. Могу-ли я быть равнодушенъ, посл того какимъ образомъ мы разстались?— когда она ничего не хотла принять отъ меня, когда она взвалила мн на душу такую тяжкую гору великодушія…

Иные поступки имютъ страшную обратную силу: они выростаютъ пропорціонально разстоянію.

…Сгоряча, въ порыв страстнаго желанія, въ горячк восторга самыя невроятныя вещи кажутся простыми и легкими. Всякое напряженіе чувства ставитъ насъ лицомъ къ лицу съ сутью вещей. Оно поднимаетъ до высоты, гд уже неуловимы подробности — эти воплощенія сути, которыя собственно и длаютъ жизнь…

Долженъ сознаться, что я не былъ вовсе пораженъ, когда Саша объявила, что она дастъ мн разводъ, потому что не хочетъ быть помхой моему счастію. Я былъ увренъ, что и самъ поступилъ-бы точно такъ-же на ея мст. Мы должны были разстаться — есть положенія, гд ничего не остается кром жертвы…

Женщин въ двадцать три года вернуть мужчин свободу цной своей собственной — да, теперь я знаю, что это значитъ!.. но тогда? Съ пеленокъ все вокругъ жило только для меня, думало только о моемъ счастьи. Могъ-ли я ожидать меньше отъ моей жены?— Ни одной минуты моя страсть не представлялась мн безнадежной…

Сколько-бы ни преклонялись люди передъ всми условностями, какими человчество оформило и связало жизнь — въ т минуты, когда дйствительно ршаются судьбы, ихъ ршаетъ одно сердце. . . . . . . . . .

…Жаллъ-ли я ее?..

Теперь я долженъ сказать — нтъ, я не жаллъ ея.

Мое собственное отчаяніе въ случа другой развязки было-бы такъ ужасно, сила стремленія такъ велика, что передъ этимъ все блднло. Нтъ, ея страданія не трогали меня! Мн просто казалось, что она не уметъ страдать… Казалось, что она не уметъ любить. Тихое, безмятежное чувство представлялось дтскимъ лепетомъ въ сравненіи съ бурей, какую самъ я переживалъ. . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы женились, какъ говорится, по любви: то есть, мы были сосдями, были дружны съ дтства, и это неизбжно должно было случиться. Мы женились такими-же взрослыми дтьми, потому что пришелъ срокъ, когда дтямъ позволяется начать играть въ жизнь, какъ до сихъ поръ они играли въ игрушки и въ мечты. Можно-ли сказать, что мы выбрали другъ друга?! Можно-ли сказать, что мы понимали самихъ себя, ужъ я не говорю другого!?.

…Разв такъ любятъ?!. Разв такъ страдаютъ?!.— твердилъ я, когда мое собственное сердце разрывалось отъ тысячи терзаній.

Когда несомннная и неумолимая сила въ нсколько дней скрутила мою волю — перевернула по своему вс наивныя представленія о жизни — открыла тайники чувствъ и ощущеній, о какихъ я и не грезилъ… Вчерашній божокъ и повелитель позналъ безумную сладость рабства.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Правда, этой силы я также не выбиралъ…. Но съ первой минуты я почувствовалъ всмъ существомъ моимъ, что то власть, за которой я пойду покорно, куда-бы она ни повела меня.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сашу я сразу отпугнулъ отъ себя, какъ я понимаю это теперь — она всячески скрывала отъ меня свои муки.

…Но вдь если бъ у меня отняли мою любовь — я бы попросту рехнулся или пустилъ себ пулю въ лобъ, не знаю — но ужъ конечно я не могъ-бы ничего скрыть!— есть-же въ этомъ какая-то разница!?.

Никогда до этого я не видалъ презрнія въ глазахъ моей матери.

…’Оставь!— не говори, не говори о ней!! Хорошо — ты такъ хочешь, ты сдлаешь… Довольствуйся этимъ по крайней мр! Не прибавляй еще низости, ‘ты никогда не былъ способенъ… Не суди о ней — ты права не имешь!’. . . . . . . . . . . . .

Права никто не спрашиваетъ, и каждый его беретъ. Въ ощущеніяхъ никто не властенъ…

…Все, все въ ней раздражало меня. Если бъ она негодовала, боролась и обвиняла меня — можетъ быть, мн было-бы легче. Мало-помалу я возненавидлъ ея затихшую походку, голосъ глухой, застывшее лицо… Она прятала отъ меня свои взгляды. Если мн случалось поймать, что она смотритъ на меня,— она блднла и пугливо отворачивалась…

Это бсило меня — и въ то-же время я не могъ забыть: въ Москв… короткій разговоръ… Т-же срые глаза смотрли на меня не отрываясь, не мигая, широко раскрытые и полные ужаса

О, тогда я готовъ-бы былъ собственными руками закрыть эти глаза!!.

Она только исполнила мое желаніе: она больше не смотрла мн въ лицо, и я дрожалъ какъ отъ оскорбленія…

…Разв эта живая кукла способна сильно чувствовать?! Разв все ея горе стоитъ одного часа истинной страстной муки?!. Я нарочно припоминалъ смерть нашего двухмсячнаго ребенка, чтобы уврить себя, что и тогда ея тихое горе не было похоже на отчаяніе другихъ женщинъ… Я припоминалъ первый годъ нашей женитьбы — и находилъ все прснымъ, ребяческимъ. . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, именно такъ было.

Я ничего не знаю теперь — но тогда — о, тогда я былъ глубоко во всемъ увренъ! Чего больше?— Я осмлился высказать это матери, я хотлъ ее утшить:

…’Поврь мн, что она перенесетъ гораздо легче, чмъ ты думаешь… Это лежитъ въ натур, въ крови! Слишкомъ уравновшенная душа, чтобы когда-нибудь дойти до отчаянія…’

Мн не дали кончить. Мать поднялась со стула и сказала только одно слово:

…’Уйди!..’

Не думалъ, что когда-нибудь я стану опять перебирать эти воспоминанія… Зачмъ??.

Не лучше-ли было-бы вовсе не встрчаться съ Еленой Федоровной Желтковой?..

——

…Написать или похать?

Добылъ справку адреснаго стола. Разъ что Желткова ухала посреди спектакля, надо понять изъ этого, что она положительно не желаетъ завязывать никакихъ сношеній. Приходится навязать себя ей вопреки всему… Написать будетъ деликатне.

Разумется, я получу сухой отвтъ съ просьбой избавить ее отъ переписки. На мой вопросъ она чего добраго совсмъ ничего не отвтитъ… Нтъ, писать положительно не стоитъ! Это значитъ самому отрзать себ вс дальнйшіе пути…

Однако благовоспитанному человку не такъ-то легко ршиться на грубость! . . . . . . . . .

Въ сущности, иметъ-ли право г-жа Желткова поступать со мною такимъ образомъ!? Она не одобряетъ моихъ поступковъ… Я не мшаю ей оставаться при своемъ мнніи и вовсе не собираюсь оправдываться въ ея глазахъ,— но что желаетъ она доказать, отказывая мн въ самыхъ простыхъ свдніяхъ? Надюсь, что это еще не сдлаетъ ее солидарной съ моими прегршеніями!

Нтъ, въ этомъ есть что-то такое, чего я не могу понять. Елена Федоровна совсмъ не такой ужъ узкій человкъ, да и встртила она меня совершенно дружелюбно. Не вышвырнетъ-же она меня за дверь, если я къ ней пріду!?

…Для чего — кому нужно оставлять меня въ невдніи? Что ей скрывать отъ меня? Разв одно только: Саша можетъ быть нуждается… Но въ такомъ случа — гд-же братъ ея (давно-ли я видлъ его здсь!), и что сталось съ его драгоцнной Грачевкой?

Нечего сказать, отрадное занятіе путаться во всхъ этихъ вопросахъ и предположеніяхъ безъ всякой руководящей нити! . . . . . . . . . .

Опять Варя больна! Непостижимые переходы: то она разъзжаетъ цлыми днями, какъ здоровая, то лежитъ въ постели!

——

Maman вышла отъ нея съ заплаканнымъ лицомъ. Лиду никакъ не удается залучить — она вчно куда-то торопится, здоровается и прощается на-лету. Я-бы желалъ, чтобы мн по крайней мр сообщили названіе таинственной болзни!

Миссъ Гартонъ весь обдъ шипла на дтей, буквально не даетъ имъ слова выговорить, но спальня черезъ дв комнаты, и въ такомъ усердіи нтъ никакой надобности. Я увренъ, что даже и въ дтскихъ ихъ заставляютъ шептаться и ходить на цыпочкахъ.

Тамъ миссъ пользуется случаемъ дать отдыхъ собственнымъ нервамъ, а здсь желаетъ сразить меня своей заботливостью. Дти — не боле, какъ педагогическій матеріалъ, дающій этимъ особамъ возможность пріобртать вліяніе въ дом и запасаться аттестатами, по которымъ он значатся благодтельницами русскаго юношества, а мы, родители, ихъ вчными, неоплатными должниками. Я совершенно увренъ, что я напишу такой именно аттестатъ, если какое-нибудь счастливое событіе избавитъ насъ отъ этой благодтельницы.

Посл обда я похалъ въ магазинъ и накупилъ цлую кучу игрушекъ — вотъ все, что я съ моей стороны могу сдлать.

Въ моемъ присутствіи, въ теченіе четверти часа, въ дтскихъ стоялъ заправскій, чудесный ребячій гвалтъ, и шипніе аргуса терялось въ немъ, какъ жужжаніе какой-нибудь мухи. Но не могу-же я, для свиданія съ собственными дтьми, поступать подъ надзоръ миссъ Гартонъ или являться на каждомъ шагу открытымъ нарушителемъ ея законовъ!?

Охъ, великое это дло — систематичность!

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спросилъ, наконецъ, о чемъ она плачетъ?

Отъ вопроса нтъ возможности удержаться, хоть я давно по опыту знаю, какъ мн отвтятъ: никакого опредленнаго отвта — и цлый залпъ общихъ, запальчивыхъ жалобъ.

Остается думать, что и Варя тоже не любитъ этой жизни, гд, однакоже, все складывается по ея желаніямъ. А если и не по ея желаніямъ, то по чьимъ-же, наконецъ!? . . . . . . . . . . . . . . . .

Неужели я не заслужилъ ея доврія?! Я хотлъ не обижаться и пробовалъ на вс лады… Должны-же мы опять подойти другъ къ другу такъ близко, какъ это было, какъ быть должно.

Точно-ли было?

Нтъ, не столько Варя перемнилась, сколько самъ я вижу теперь множество вещей, которыя прежде совершенно ускользали отъ меня. Вижу ихъ и въ прошломъ, хоть вовсе не стараюсь ничего припоминать…

Видя, что я настойчивъ, отъ меня мягко отдлались: всего лучше оставить въ поко, это пройдетъ. Она сама не знаетъ, отчего у нея до такой степени разстроены нервы… Гаспаръ Гаспаровичъ говоритъ, что это общее истощеніе всей нервной системы, и что ей необходимо лчиться. Но вдь отъ жизни никуда не уйдешь, больные нервы на каждомъ шагу что-нибудь да задваетъ и пр. и пр. и пр.

Какой смыслъ въ общихъ мстахъ, которыя говорятся спеціально для успокоенія?.. Разв каждый не знаетъ по себ, что это только разводитъ людей все дальше!

Я прекрасно вижу, что ее давно что-то волнуетъ.

Эта натура въ высшей степени замкнутая — да отъ меня-то прежде не такъ легко было отдлываться!

Я попросту не отходилъ — умолялъ, приставалъ, какъ пристаютъ дти.

Я хваталъ въ объятія и только смялся ея сопротивленію. Я душилъ поцлуями, не смущаясь нимало, если мн не отвчаютъ. Вс гримаски я находилъ одинаково восхитительными. Было какое-то необъяснимое довріе, какая-то наивная безмятежность!.. Мн даже въ голову никогда не приходило, что мои ласки могутъ быть неделикатны…

Я носилъ въ душ цлый готовый міръ, принятый на вру… Но и каждый въ свой чередъ принимаетъ его на вру, каждый беретъ готовымъ — пока дйствительность не размечетъ въ прахъ стройнаго зданія и не заставитъ возводить вновь камень за камнемъ уже собственными израненными руками

Да, мн всегда принадлежала активная роль. Что-же удивительнаго если теперь….

Нтъ, надо-ли — надо-ли раздумывать надъ такими вещами! Что можно добыть остывшимъ умомъ изъ промчавшагося вихря страсти?..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вечеромъ, когда я пришелъ въ спальню, Варя сдлала видъ, что спитъ — однако я совершенно увренъ, что она не спала (Маленькія наскомыя притворяются мертвыми, чтобы избжать опасности). Мы лежали въ разстояніи нсколькихъ аршинъ другъ отъ друга и боялись шевельнуться, боялись вздохнуть слишкомъ громко…

Нтъ, съ какой-же стати быть тюремщиками другъ для друга!.. Каждый иметъ по крайней мр право плакать и вздыхать, сколько ему хочется, не нарушая этимъ чужого покоя. Въ нашихъ пятнадцати апартаментахъ можно позволить себ такой комфортъ, какъ отдльный уголъ на каждую душу!..

Я не спалъ до разсвта — и она тоже.

——

Посл обда я направлялся къ себ въ кабинетъ, когда меня остановила Лида.

— Куда-же вы опять, Вольдемаръ?! Странная у васъ завелась нынче привычка сидть на разныхъ концахъ дома! Право, мн остается только длать отдльные визиты вамъ и Вар.

— Владиміръ Ивановичъ съ нкоторыхъ поръ мраченъ, какъ ночь!— замтила саркастически Варя.

Если я мраченъ — то это непозволительно. Подозрвалъ, что я бываю иногда черезчуръ разсянъ, занятый разными мыслями. Несомннно, что прежде я былъ занятъ исключительно только Варей и ея желаніями… Конечно, человкъ не иметъ права измнять своего отношенія къ другимъ безъ видимой причины — вопросы внутренняго устроенія ни до кого не касаются.

Лида сказала, что это какая-то несчастная квартира: у насъ никогда еще не было такой скуки, какъ нынче.

— А именно нынче мы собирались много веселиться,— припомнилъ я, глядя на новые золотые стулья.

Варя порывисто встала съ своего мста.

— О, я ничего, ничего больше не хочу!— выговорила она запальчиво и повернулась къ двери.

— Позволь, Варя, одну только минуту!— задержалъ я ее.— Я-бы очень желалъ знать, отчего вдругъ такая перемна въ твоемъ настроеніи?

Она остановилась, не глядя на меня, и заговорила съ горечью: оттого, что она напередъ знаетъ все, что ей предстоитъ! Устраивать вечера и катанья для нашихъ барышень, веселить всю эту sainte parent. Удивительно забавно, нечего сказать! Какъ нашъ знаменитый балъ, про который ‘эти дуры’ ршили, что онъ данъ былъ съ цлью затмить всхъ своимъ туалетомъ… Что за мудреная задача, подумаешь, затмить ихъ туалеты!! Нтъ, она еще не настолько стара, чтобы ей могло быть занимательно веселить другихъ.

— Однако, Варя, вдь это-де отъ тебя одной зависитъ!?— воскликнула обиженно Лида, почувствовавъ себя представительницей этой parent.

Варя небрежно повернулась къ ней:

— Надюсь, что мои слова не относятся до тебя, и ты можешь и не обижаться!

Ну, казалось-бы, и я также не повиненъ въ sainte parent, которая теперь вдругъ почему-то оказывается несносной, но выходитъ, что все-таки я виноватъ! Я новый человкъ въ Петербург, у меня нтъ служебнаго положенія, которое вводитъ въ извстный кругъ. Веселятся по настоящему только въ свт: тамъ это длается просто и естественно, тамъ каждый балъ не составляетъ ‘семейнаго происшествія’ и не вызываетъ мщанскаго переполоха.

Варя ушла, нетерпливо оборвавъ разговоръ:

— Впрочемъ, толковать объ этомъ совершенно безполезно!..

Я также не вижу пользы отъ слишкомъ запоздалаго открытія, что я не свтскій человкъ.

Лида начала извиняться за неудачный разговоръ, начатый его. Однако, мы оба удивительно какъ перемнились, по ея мннію. Вообще, это была какая-то злополучная поздка — она до сихъ поръ не можетъ понять, что именно произошло у насъ въ Крыму?

Дался-же ей этотъ Крымъ! Въ Крыму ровно ничего не произошло, кром того, что Варя все время была недовольна и раздражительна.

— Но почему-же!? неужели тамъ скучно? вдь были-же у васъ тамъ какіе-нибудь знакомые?— допрашивала Лида съ смшной настойчивостью.

У нея, конечно, своя точка зрнія веселящейся барышни. Для чего, спрашивается, ей знать теперь, какіе были знакомые въ Крыму?

Она замтила, что меня сердятъ нелпые вопросы и заговорила о другомъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я перемнился. Допустимъ, что это такъ. Нельзя обязаться быть всегда веселымъ, но должно-же быть въ жизни что-нибудь, помимо настроеній?! Нчто устойчивое, что выдерживало-бы вс колебанія, вншнія и внутреннія…

Я перемнился, но что-же сталось со всмъ остальнымъ!? Гд то, что неходило-бы не отъ меня, что не было-бы въ зависимости отъ моей собственной беззаботности, доврчивости, влюбленности?? Гд то, что вкладывали въ наше счастіе другіе, а не я?.. Да, во мн какой-то странный, возмутительный упадокъ, но отчего-же — отчего меня никто не поддержитъ?.. На что мн опереться??..

Точно сорвался якорь, на которомъ я держался. Да неужели-же и все остальное держалось на томъ-же якор? . . . . . . .

…Надо-ли продолжать закрывать глаза сознательно?

Семь лтъ я одинъ усиливался создавать что-то, чего въ сущности нтъ и никогда не было… Счастіе заразительно. Свтъ отраженный — все-таки свтъ! Моего восторга хватало на двоихъ. Любили жизнь,— а мн казалось, что это меня любятъ!

Было счастіе, пока цла была увренность, что оно должно быть, что иначе быть не можетъ… Иному, пожалуй, и на всю жизнь хватитъ! Хватило-бы, можетъ быть, и мн при нкоторой помощи съ другой стороны…

Но тамъ устали стараться еще раньше, чмъ я усталъ все почерпать изъ собственной души…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Спалъ сегодня въ кабинет. У меня упорная безсонница. Все время боюсь помшать ей спать, и это окончательно не даетъ забыться. Можетъ быть будетъ лучше, если я ни о чемъ не буду думать.

Варя посмотрла мн въ лицо непроницаемымъ взглядомъ, но ничего не сказала. Посл завтрака я собирался выйти изъ дому, когда меня потребовали въ будуаръ.

Не желаю-ли я посовтоваться съ Гаспаромъ Гаспаровичемъ, онъ долженъ сейчасъ пріхать? Онъ мн пропишетъ какіе нибудь порошки отъ безсонницы.

…Отчего ветъ такимъ холодомъ отъ всякой заботы обо мн? Почему только новая горечь поднимается въ душ?..

Я отказался и ухалъ. Везъ всякаго сомннія, такъ поступать мн не слдовало…

Вотъ фраза, которую я особенно часто говорилъ въ моей жизни, но безъ всякаго поучительнаго результата.

——

Нелпый вышелъ споръ съ Клочевымъ! . . . . . . . . . . . . . . .

Не могу я слышать хладнокровно, когда о семейной жизни пускаются разсуждать съ апломбомъ подобные jeunes premiers’ы, пробавляющіеся салоннымъ ухаживаніемъ за молодыми дамами и двицами. Эти господа убждены, что и дйствительная жизнь можетъ быть продолженіемъ беззаботнаго раута, гд они пожинаютъ свои дешевые лавры…

Но еще досадне слышать, когда такая умница, какъ Варя, горячо поддерживаетъ подобныя нелпости!

Къ счастію, я скоро замтилъ, что черезчуръ раздражаюсь, и поспшилъ оставить ихъ поддакивать другъ другу. Весь разговоръ выденнаго яйца не стоитъ, но я цлый день ношу въ себ слдъ раздраженія…

Неужели-же возвышенныя воззрнія состоятъ въ томъ, чтобы помщать свои вкусы вн истинной жизни, т. е. считать низменными и скучными самыя серьезныя человческія обязанности? Откуда взялись такія мннія!? Не можетъ-же быть, чтобы я раньше не обращалъ на нихъ вниманія — нтъ, конечно, я не слыхалъ ничего подобнаго!

Однако, это невроятно, надо-же разсуждать логично! Мннія не являются съ втра, тмъ боле такія мннія, въ которыхъ сердце высказывается больше, чмъ умъ. Правда, я не слыхалъ, но изъ этого еще не слдуетъ, что ихъ и не было, возможно даже, что она и сама раньше не слыхала!!

Если мы, избирая себ подругу жизни, можемъ не озабочиваться воззрніями, отъ которыхъ зависитъ вся грядущая жизнь,— если такъ поступаемъ мы, старшіе, опытные и отвтственные за жизнь во всей ея совокупности, то почему-же требовать этого отъ нихъ?! Отъ женщинъ, которыхъ все и вся учитъ только жить готовыми мнніями! Разумется, каждая двушка знаетъ, что она должна быть хорошей женой и хорошей матерью — но очень можетъ быть, что она считаетъ это своимъ прирожденнымъ свойствомъ, какъ крылья для птицъ или жабры для рыбъ.

Вотъ совсмъ иное дло, если-бъ вопросъ выходить замужъ или не выходить существовалъ для женщинъ въ такомъ-же вид, какъ для мужчины вопросъ женитьбы — ну, тогда, конечно, и он справлялись-бы своевременно съ собственными вкусами и знали-бы, что он любятъ и чего не любятъ. Теперь-же семейныя обязанности просто являются условіемъ sine qua non ихъ полноправнаго существованія. Женщины не раздумываютъ надъ этимъ, какъ… ну, напримръ, какъ не раздумываютъ люди надъ тмъ, хотятъ-ли они умирать… Смерть приходитъ — и люди умираютъ. Жизнь развивается и мы мало-по-малу узнаемъ, что именно мы въ ней любимъ и каковы наши истинные вкусы.

Да, я начинаю понимать, почему люди, не обзаведшіеся семьею лтъ этакъ до тридцати-пяти, всего чаще остаются холостяками: Море по колно только дтямъ — и пьянымъ!

Вотъ и кидаются безстрашно въ это море, пока любовь опьяняетъ…

——

Совсмъ неожиданный оборотъ!— Повидимому господинъ Клочевъ не даромъ занятъ дилеммами семейной жизни.

Сегодня, разговаривая съ Лидой, я припомнилъ вчерашній споръ и собрался высказать свое мнніе о немъ,— какъ вдругъ моя барышня приняла это совершенно неожиданнымъ образомъ: какъ только я произнесъ имя Клочева, Лида густо покраснла и бросила на меня точно испуганный взглядъ…

Такъ вотъ оно что!.. у нихъ затвается еще новое сватовство?.. Вотъ, стало быть, чмъ объясняется снисходительность Вари къ ея крымскому противнику!

Если меня что-нибудь убждаетъ въ справедливости такой догадки, такъ это именно гнвъ Лиды. Она вспыхнула и запальчиво твердила на вс лады, что я ошибаюсь, что ничего подобнаго нтъ и быть не можетъ! Лида черезчуръ горячилась, обыкновенно барышни не особенно обижаются, если имъ и припишутъ нечаянно несуществующаго поклонника. Тутъ я очевидно затронулъ слишкомъ преждевременно больное мсто. Вопросъ еще не ршенъ… Она, быть можетъ, не совсмъ еще уврена въ немъ…

Я, конечно, не сталъ ее мучить и пересталъ говорить о Клочев, но, пожалуй, что именно тутъ-то мн и слдовало высказать вполн откровенно мое мнніе, хотя-бы его никто и не спрашивалъ. Клочевъ безъ сомннія хорошая партія, но печально, если Лида попадетъ въ такія руки. У нея доброе сердце подъ вншнимъ легкомысліемъ, привитымъ пустотой петербургской жизни.

Впрочемъ, и у Клочева, можетъ быть, тоже сердце доброе, а серьезные взгляды еще никому не гарантируютъ счастія! Во всякомъ случа, мн стало грустно… Я не врю, чтобы Лида любила Клочева — я вдь не одинъ разъ видлъ ихъ вмст. Нтъ, это все послдовательныя трельевскія понятія, вчныя матримоніальныя заботы maman… Опять чье-то существованіе выбирается и оцнивается, точно какая-нибудь покупка въ лавк! . . . . . . . . . . . .

Давно пора прислушаться къ этимъ нескончаемымъ разговорамъ о богатыхъ невстахъ и выгодныхъ женихахъ. Нтъ, если-бъ я былъ женщиной, по крайней мр я поостерегся-бы въ присутствіи мужчины (хоть и самаго близкаго) обсуждать замужество съ точки зрнія выгодной карьеры. Но… съ близкими людьми никому нтъ охоты церемониться! Люди не настолько дальновидны, чтобы принимать въ разсчетъ возможныя обобщенія…

Во всякомъ случа, я не понимаю, почему Варя тоже не хочетъ быть со мною откровенной? Когда я спросилъ ее, она такъ на меня взглянула, какъ будто, по ея мннію, это никакимъ образомъ не должно было придти мн въ голову. Она дала мн все досказать и холодно пожала плечами: очень можетъ быть… Она ничего не знаетъ.

Моя догадливость никому не по душ, женщины любятъ обдлывать свои планы въ секрет. Но со стороны Вари это не совсмъ благоразумно, ей-бы слдовало во время подумать о томъ, что матеріальная сторона дла всячески не можетъ миновать меня — вдь не изъ пенсіи-же maman будетъ длаться приданое Лиды!

Увы, тогда Варя найдетъ, по обыкновенію, что ‘всего нсколько тысячъ’ — это сущіе пустяки для семейнаго Ротшильда…

Какой въ этомъ контрастъ съ скромными понятіями Сашеньки Косухиной! Помню, какъ искренно смущала бдняжку такая разорительная роскошь, какъ первая наша московская поздка… А вдь ея юный супругъ былъ въ сущности настоящимъ крезомъ, въ сравненіи съ петербургскимъ Владиміромъ Ивановичемъ Громилинымъ, разсыпающимъ свои щедроты направо и налво. Поистин удивительное недоразумніе!..

Видитъ Богъ, я никого не хочу вводить въ заблужденіе, я никогда не стремился прослыть за богача! Длалъ-же я нкоторыя попытки поколебать пріятный самообманъ Вари — слабыя попытки, надо сознаться, но, мн кажется, все-же достаточныя, при нкоторомъ желаніи смотрть на вещи серьезно…

Впрочемъ, съ какой-же стати желать смотрть на вещи серьезно, если это идетъ въ разрзъ со всми вкусами?!.

Я малодушно отступалъ передъ полнымъ непониманіемъ жизни… зачмъ лицемрить?— отступалъ еще больше передъ рискомъ оказаться несостоятельнымъ въ ея глазахъ… Отступать передъ рискомъ, конечно, не значитъ побдить опасность, но этотъ узелъ запутывается самъ собою, разъ что затянута первая неосторожная петля.

Она только такъ понимаетъ жизнь,— но разв каждый не въ прав понимать жизнь по своему? Возможно-ли отказать — возможно-ли не дать того, чего ждутъ отъ насъ, чего отъ насъ требуютъ? . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Для меня это невозможно. Я не знаю, гд тутъ можетъ быть граница, кром прямой физической невозможности. Я не понимаю, какими словами могъ-бы я торговаться съ человкомъ, который зависитъ отъ одной моей доброй воли во всемъ и безусловно… Кто можетъ быть оцнщикомъ чужихъ запросовъ?..

Когда могла она узнать жизнь? Прямо изъ палатъ институтскихъ попала въ княжескія хоромы… Чужая роскошь ослпила, очаровала, пробудила страстное желаніе обладать тмъ-же. Разв это не вполн естественно для того, кому достался одинъ изъ высшихъ цензовъ человческой судьбы — красота?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ее любили, въ ея положеніи гувернантки не было пока ничего тягостнаго. Я не могъ доставить ей всего того, чмъ она пользовалась въ княжескомъ дом, никогда не задаваясь вопросомъ откуда что берется и во что обходится. Она была только гувернантка — но ей могла показаться мизерной моя обстановка, настолько та жизнь была блестяще и беззаботне…

Надо быть справедливымъ — разв это не самое простое объясненіе ея презрнія къ деньгамъ, ея разочарованія передъ необходимостью считать и передъ моей плебейской разсчетливостью?..

Себя я отнюдь не выгораживаю. Нтъ, я ничего, ничего не сумлъ! Ни разсять ребяческаго невднія жизни, ни отстоять своего собственнаго разумнаго пониманія. Влюбленный мужъ никогда не будетъ учителемъ! Но я и не заразился чужимъ безразсудствомъ — хуже того: я сложилъ оружіе…

Впрочемъ, я ничмъ не задавался, кром одной мечты: сдлать ее счастливой. Какая скромная задача и какая мудреная! Вотъ и Сашенька Косухина тоже жила единственно для моего счастія… Впрочемъ, мы и сошлись и разстались дтьми!

Что-то сдлала безпощадная жизнь изъ скромнаго ребенка, такъ просто посторонившагося, чтобы дать дорогу нашей блистательной колесниц… Узнаю-ли я это когда-нибудь?..

——

…Можетъ быть, можетъ быть он правы — я сталъ ‘раздражителенъ, грубъ, невозможенъ’ должно быть это такъ!

Дло не въ этомъ — но для всего есть свой предлъ. Я длаю все, что могу и чего въ сущности и не могу — но сдлать сознательную недобросовстность… нтъ, этого я не хочу! Родственная услужливость не можетъ распространяться на нашу совсть, этого Варя не въ прав требовать отъ меня.

Впрочемъ, Варя не требуетъ… Вообще никто никогда отъ меня ничего не требуетъ, все совершается какъ нельзя боле мягко и благовоспитанно, и только я одинъ позволяю себ рзкія слова и запальчивыя жестикуляціи. Просто-напросто смыкается глухой кругъ: скрытымъ давленіемъ, при помощи единственно только возвышенныхъ чувствъ и похвальныхъ побужденій, я быстро придвигаюсь къ желанному поступку…

Конечно, Костенька родной братъ Вари — но вдь это негодяй, которому я не доврилъ-бы самаго крохотнаго дла! Съ какимъ-же лицомъ буду я просить генерала Похлестова, въ личное одолженіе мн, опредлить его къ себ на службу!? Что я отвчу, когда старикъ, братъ моей матери, спроситъ, ручаюсь-ли я за порядочность моего протеже?!— Я, надъ кмъ совершено столько безцеремонныхъ, мошенническихъ продлокъ!..

Женщинамъ легко разсуждать о томъ, что ‘на живомъ человк гршно ставить крестъ… всякій можетъ образумиться… раскаяться никогда не поздно… Кому никто не хочетъ протянуть руки помощи, тому остается только свалиться въ яму’ и пр., и пр. Это разумется очень великодушно — но вдь женщины только разсуждаютъ! это я долженъ пойти и сознательно обмануть другого — обмануть въ дл, гд на каждомъ лежитъ гражданскій долгъ добросовстности, помимо личной чести.

И какъ будто я не продлывалъ уже для Костеньки того-же самаго, только не въ казенномъ, а въ частномъ дл! Я опредлилъ его на калужскій заводъ, гд онъ ничего не хотлъ длать, задолжалъ всмъ и каждому и наконецъ обманно, моимъ именемъ, забралъ впередъ жалованье и исчезъ въ самую нужную минуту. Я послалъ Костеньку въ Соколки, сочинилъ для него какую-то нелпую синекуру, пока онъ не выкинулъ неприличной мошеннической продлки съ коноплей на ярмарк. Никто не считалъ, сколько денегъ я передавалъ ему, сколько разъ выкупалъ заложенныя чужія вещи, платилъ по подозрительнымъ векселямъ, экипировалъ, содержалъ…

Я прошу только: ‘Пошлите ему опять сто, двсти рублей — сколько хотите, но только не требуйте, чтобы я опредлялъ его куда-нибудь на мсто!’

Тогда Варвара Николаевна съ негодованіемъ говоритъ объ ‘оскорбительныхъ подачкахъ’. (Костенька ничуть не считаетъ ‘оскорбительнымъ’ сорвать съ кого возможно хоть десять, хоть пять рублей). Надо-же когда-нибудь избавить всю семью отъ этой унизительной заботы, отъ вчнаго скандала…

— Но почему-же именно я!?— вырывается у меня.

— Конечно потому, что онъ мой братъ! Насъ только трое… Maman не можетъ — Лида двушка — значитъ, къ Похлестову поду я, такъ какъ вы отказываетесь.

Женщины не говорятъ: я требую! Он говорятъ: ты не хочешь — въ такомъ случа я поду сама и сдлаю твоимъ именемъ.

Maman рыдаетъ. Нтъ она не допуститъ, чтобы Варя похала! Она пойдетъ сама… если бъ только она могла удержаться отъ слезъ! Но пусть, пусть… пусть этотъ Похлестовъ видитъ, каково матери!!…

Maman будетъ рыдать въ кабинет Похлестова… А потомъ он можетъ-бытъ вздумаютъ послать къ нему Лиду — почему-же не испробовать силу молодыхъ улыбокъ, если слезы окажутся средствомъ черезчуръ избитымъ… И все это ради Костеньки!.. Для всхъ и каждаго это былъ-бы просто обманщикъ и негодяй, если бъ онъ носилъ всякую другую фамилію — но онъ фонъ-Трель, и потому самыя элементарныя понятія переворачиваются вверхъ дномъ.

…Надюсь, что Варя по крайней мр не окажется на высот семейнаго культа. Въ крайнемъ случа я предпочитаю, чтобы мамаша попыталась растрогать суроваго генерала. Она мать, ей можно простить недочетъ по части гражданской честности. Maman способна клятвенно заврять кого угодно, что на этотъ разъ Костенька наврное исправится.

——

Выдерживаю, съ Божьей помощью! Однако, изъ того, что и дамы не предпринимаютъ ршительныхъ дйствій, заключаю, что моя капитуляція въ принцип ршена. Вполн понятно!— въ прошломъ опыт нельзя найти примровъ достойной обороны. Осадная артиллерія та же самая…

Въ сущности, мой каждый день долженъ-бы начинаться соображеніемъ: что именно требуется отъ меня сегодня? Сопротивленіе есть нчто, какъ-бы вовсе не предусмотрнное…

Во всякомъ случа — нчто угнетающее меня самого, еще сильне чмъ другихъ.

——

Мн кажется, что Лида намренно избгаетъ меня… Хитрая двочка! Конечно она знаетъ о моемъ бунт, она предвидитъ затруднительный моментъ, когда я категорически спрошу ея собственнаго мннія въ щекотливомъ ‘родственномъ’ вопрос.

Тщетная надежда, все равно ей не избжать неудобнаго вопроса! Съ нкоторыхъ поръ я чувствую за собой какъ-бы воспитательныя обязанности по отношенію къ моей молоденькой своячниц. Не шутя, я думаю, что жизнь значительно упорядочилась-бы и избавилась отъ многихъ напрасныхъ конфликтовъ, если-бъ юныя головки пріобртали своевременный навыкъ относиться осмысленно къ явленіямъ повседневнаго существованія. Пусть даже образованная барышня будетъ не очень тверда въ сложномъ тройномъ правил или въ хронологіи великаго переселенія народовъ — лишь-бы она сумла выяснить себ самой логическую связь возвышенныхъ теоретическихъ мнній съ самыми крохотными и ничтожными фактиками ея собственнаго житейскаго обихода… Но, къ сожалнію, мелкіе факты и повседневная ‘проза’ ни у кого не обртаются въ такомъ высокомрномъ презрніи, какъ у милыхъ барышень! И чмъ барышня миле, тмъ сильне ея порыванія въ даль и въ высь отъ всякой житейской прозы…

Понятный и прелестный идеализмъ, если-бъ онъ не создавалъ тумана, въ которомъ высокія понятія и идеальныя требованія витаютъ оторванныя отъ дйствительности,— а тмъ временемъ житейская пошлость на полномъ простор затягиваетъ въ свои ничтожныя петли философствующаго идеалиста…

Люди не думаютъ о томъ, что не существуетъ ни пошлаго, ни высокаго помимо насъ самихъ. Въ насъ однихъ и возможность и обязанность привести въ гармонію вс крупные и мелкіе элементы нашего существованія. Но мы въ большинств случаевъ ничего для этого не длаемъ, мы хотимъ, чтобы намъ поднесли готовою, точно подарокъ — желанную гармонію… Мы не всегда даже сознаемъ, что безъ этой гармоніи непрочно никакое счастіе.

Мы сами не знаемъ подчасъ, почему кричимъ мы о разочарованіи?..

——

Я взялъ, что называется, нахрапомъ. Столкнулся съ Лидой въ прихожей, когда она успла уже надть элегантную шапочку на свою безукоризненно причесанную головку — я преспокойно отнялъ у нея муфту и насильно отвелъ ее подъ руку къ себ въ кабинетъ.

— Все это пустое, Лидія Николаевна! Никакія государственныя дла васъ не ждутъ. Но такое продолжительное упражненіе въ малодушіи можетъ, чего добраго, вредно повліять на васъ.

Что называется — взять быка за рога.

Лида назвала меня грубіяномъ и сдлала видъ, что не обратила вниманія на конецъ моей фразы.

— Вы становитесь непозволительнымъ капризникомъ!— сердилась она.— Ну, скажите на милость, кто позволяетъ себ такія выходки?!.

— Тотъ, кто желаетъ иногда поставить на своемъ, отвтилъ я добродушно.— Почему-же только вамъ позволительно хитрить и маневрировать, чтобы избжать разговора со мной?

Барышня сдлала удивленное лицо.

— Это еще что? съ какой стати?..

— Въ самомъ дл? Ну, все равно… Во всякомъ случа, мн нужно поговорить съ вами, а вы, какъ нарочно, очень рдко показываетесь у насъ это время.

Лидія Николаевна сообразила должно быть, что въ прятки играть безцльно.

— Еще бы! что мн за охота участвовать въ супружескихъ распряхъ!— сказала она съ досадой.

Я ее внимательно разглядывалъ.

— Не сомнваюсь, что вы вполн au courant? Удивляюсь, если вы считаете распрю супружеской…

Лида подозрительно посмотрла на меня и промолчала, занявшись сниманіемъ своей шапочки.

— Это вопросъ не супружескій, а семейный, Трельевскій, и потому онъ касается васъ столько-же, какъ и всхъ остальныхъ. Но, кром того, это вообще вопросъ, серьезно затрогивающій нравственныя понятія, обязательныя для каждаго порядочнаго человка…

Лида повертла въ рукахъ барашковую шапочку и вдругъ подняла на меня насмшливые глаза.

— Послушайте, Вольдемаръ… Если ужъ это совершенно неизбжно, то не можете-ли вы по крайней мр выражаться не такъ торжественно?.. Я не привыкла, вы знаете!..

Я невольно расхохотался и слъ около нея на отоманку.

…Готовъ трактовать вопросъ въ какомъ ей угодно тон, но только подъ условіемъ, что она будетъ вполн чистосердечна и не станетъ пытаться хитрить. Я прибавилъ:

— Пора вамъ понять разъ навсегда, Лида, что это безполезно… Слышите-ли?— без-по-лез-но!

Она насмшливо прищурилась на меня.

— Слышу, слышу… и трепещу!! Впрочемъ, не знаю, что именно я должна скрывать по вашему мннію?

— Не то чтобы прямо скрывать… Вы просто не любите оглядываться въ нкоторыхъ случаяхъ, а мн именно часто хочется довести васъ до этого.

Она молчала съ какой-то неопредленной усмшкой на губахъ.

— Вы конечно знаете, чего отъ меня требуютъ?— приступилъ я.

Лида молча кивнула головой.

— Ну-съ — какого-же вы мннія?

— О чемъ?

Меня взорвало:

— Какъ, о чемъ?!— вотъ вопросъ!

— Нтъ, именно — о чемъ? объясните мн!— повторила Лида настойчиво.

…Костенькиной характеристикой заниматься, понятно, не стоитъ… Однако каждому человку надо-же какъ-нибудь существовать на свт? Только по ея мннію, Варя напрасно настаиваетъ, если мн это непріятно… ну, да и я также неизвстно почему придалъ вдругъ такую торжественную важность!.. Какъ будто такъ не длается всюду и на каждомъ шагу?.. Никто еще своей честью не ручается за всякаго, о комъ приходится хлопотать. Это самыя обыкновенныя, житейскія дла, такъ ршительно вс длаютъ и я просто не знаю, потому что никогда самъ не служилъ. Наврное Похлестовъ нисколько не удивится, что я прошу за брата своей жены… Онъ вовсе не будетъ въ претензіи, если Костенька не окажется идеальнымъ чиновникомъ… Почемъ-же, наконецъ, я могу это знать!?? и т. д. и т. д.

Надо слышать при этомъ, съ какимъ апломбомъ все это утверждается! О, женщины превосходно все знаютъ, когда имъ это нужно! для нихъ не существуетъ никакихъ затрудненій. ‘Такъ вс длаютъ’… ‘такъ везд принято’…— вотъ ихъ излюбленный аргументъ въ тхъ случаяхъ, когда не существуетъ логическихъ доводовъ. Въ самомъ дл, нельзя-же прямо утверждать, что позволительно злоупотреблять чужимъ незнаніемъ и довріемъ!— но… ‘вс такъ длаютъ’ — стало быть и разсуждать нечего: Что за претензія и въ самомъ дл быть щепетильне другихъ! ‘Никого вы этимъ не удивите’… ‘Что хотите вы этимъ доказать?’ и пр. и пр. и пр

Женщины обладаютъ удивительнымъ умніемъ игнорировать значеніе вещей по существу: у нихъ на все имются свои случайные масштабы. Пустяки и мелочи, ни съ того ни съ сего, вдругъ выростаютъ въ величину жизненныхъ интересовъ — а самые глубокіе вопросы, трактуемые плоско и близоруко, съ непостижимой легкостью проскальзываютъ среди нагроможденныхъ вами тяжеловснйшихъ аргументовъ и неопровержимйшихъ возраженій…

То, въ чемъ вы только что усматривали подводный камень для своего достоинства и добросовстно погружались въ дебри цинической философіи — оказывается просто-напросто дломъ минутной сговорчивости, любезнаго настроенія или даже благоразумной эгоистической дальновидности… Весь фокусъ заключается въ томъ, чтобы и въ вашемъ ум произвести ту-же, мгновенную перетасовку понятій. Серьезный вопросъ, выхваченный съ подлежащаго ему мста, теряетъ свои истинные размры — попросту онъ не умщается въ микроскопическихъ рамкахъ случайныхъ настроеній и узкихъ желаній. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Лида очевидно удивляется, что я не беру въ толкъ самой понятной вещи: что лично для меня несравненно покойне и выгодне одинъ разъ пристроить Костеньку къ мсту, нежели десятки разъ выручать его, все съ той-же докучной перспективой впереди. Но, понявъ мою точку зрнія, барышня не выставляетъ передо мною этихъ соображеній цликомъ — ни въ какомъ случа! Это только сквозитъ и мелькаетъ среди ея шуточекъ и безпечныхъ замчаній. Ея цль — показать, что не стоитъ ничего принимать близко къ сердцу, и ужъ ршительно не стоитъ ссориться съ собственной женой изъ за Костеньки и генерала Похлестова. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, Варя и Лида почти всегда сходятся въ существ ихъ воззрній, но вншняя манера у нихъ совершенно различная… О, я увренъ, что семейная жизнь моей хорошенькой пріятельницы сложится въ высшей степени легко и гладко!

Лидія Николаевна вступитъ въ жизнь, хорошо вооруженная своимъ и чужимъ опытомъ, не даромъ она, какъ младшая, осталась жить въ семь. Она видитъ близко чужую, если и не нужду, то всячески несоотвтствіе матеріальныхъ условій съ фамильными традиціями, съ барскимъ воспитаніемъ и широкими запросами всхъ Трелей. Лида знаетъ жизнь ближе и врне, чмъ ея замужняя сестра и мать четверыхъ дтей: въ пріемахъ Вари гораздо больше цльности и нетерпимости, больше и горячности и наивности.

Я увренъ, что Лида не потребуетъ для себя пьедестала богини и не будетъ обидно разочарована тмъ, что существованіе красивой женщины состоитъ не изъ одного сплошного культа… Она это знаетъ заране. Лида суметъ прекрасно устроиться и на положеніи простой смертной, и при томъ мн кажется, что она позаботится о томъ, чтобы легко жилось не ей одной. . . . . . . . . . . . . . .

Конечно Лидія Николаевна критикуетъ насъ — мы съ Варей не умемъ жить (надо сознаться, что въ этомъ она совершенно права). Я впередъ вижу, какъ ея собственное веселенькое существованіе покатится точно по рельсамъ. Все вдь дло въ томъ, какъ и когда ‘проводить’ свои желанія… вотъ что сквозитъ изъ всего, что барышня говорила мн въ назиданіе и въ утшеніе.

Самые затруднительные и щекотливые вопросы будутъ ршаться на лету — въ то время, какъ она застегиваетъ на рук перчатку, или поднимается рядомъ съ мужемъ по бальной лстниц. Словомъ, въ такія именно минуты, когда нельзя сердиться, когда некогда углубляться въ вопросъ и невозможно спорить. А если потомъ и пожелать на досуг восполнить проблъ — то не трудно убдиться, что сила перваго впечатлнія утрачивается безвозвратно.

Да, все дло въ момент и въ аксессуарахъ — въ томъ, что дйствуетъ непосредственно на нервы и чего мы, мужчины, никогда не умемъ оформить. Я также этого не умю, но я твердо знаю, что той женщин, которая никогда не будетъ пренебрегать этимъ, должно все удаваться.

И Лидіи Николаевн будетъ все удаваться, никакая другая женщина не суметъ съ такой непринужденностью протащить верблюда сквозь игольное ушко. Но въ чемъ-же секретъ?.. Отчасти быть можетъ въ доброт, ей несомннно присущей. У Лиды есть нкоторое представленіе о томъ, что не слдуетъ ничего брать даромъ

Что-же сталось, однако, съ моими практическими уроками, съ цлію разсять ‘идиллическій туманъ юныхъ головъ’?..

О, вчная, упрямая слпота! о, несокрушимая, подкупающая иллюзія хорошенькихъ глазокъ и молодыхъ улыбокъ!..

Вмсто того не поступить-ли мн самому въ науку къ хорошенькой своячениц?..

——

Maman перестала бывать у насъ.

Миссъ Гартонъ, съ свойственной ей систематичностью, заводитъ объ этомъ рчь за каждымъ завтракомъ и обдомъ. Варя снисходитъ до объясненій, предназначенныхъ спеціально для меня. Дти спрашиваютъ о бабушк. Сегодня ихъ торжественно отправили къ ней съ визитомъ.

Варя больна. Гаспаръ Гаспаровичъ поетъ о спокойствіи и о вред огорченій. Не знаю, о чемъ поетъ Клочевъ, усердно развлекающій Варвару Николаевну въ ея затворничеств.

Какъ все это скучно!..

Со мною холодно любезны. Это слдующая степень за простой холодностью, когда не глядятъ и не разговариваютъ. Это означаетъ, что получить прощеніе будетъ очень и очень трудно… посл того, какъ я побываю у генерала Похлестова. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Откуда взялась у меня такая закоренлость!? Право, я готовъ иногда пожалть о безумныхъ минутахъ, когда мн ничего не стоило терять голову въ переполох всхъ чувствъ и мыслей… Тогда я барахтался по горло въ живыхъ и грозныхъ волнахъ, а минутами такъ и совсмъ, съ головой исчезалъ подъ ними. Теперь — созерцаю издали, съ своего отвоеваннаго сухого бережка, безплоднаго, мертваго…

Издали причудливыя волны являются правильными, строго разсчитанными, однообразными, одна, какъ другая…

Гд — въ чемъ ихъ очарованіе? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

За завтракомъ подали письмо ‘отъ генеральши’, какъ называетъ прислуга.

Варя прочла, швырнула письмо на столъ и залилась слезами.

…Для чего, для чего ее столько терзаютъ?! Какъ будто она что-нибудь можетъ! О, да, когда-то одного ея слова было совершенно достаточно — но времена перемнились… Теперь она можетъ сколько угодно просить и сокрушаться, это никого больше не трогаетъ! Женщины глупо врятъ, когда имъ расточаютъ клятвы ‘носить ихъ на рукахъ цлую жизнь, всегда исполнять малйшее желаніе’ и пр. и пр. Он не понимаютъ, что такъ нужно для того, чтобы взять ихъ молодость, красоту — а потомъ… ха!.. стоитъ-ли церемониться?! Потомъ являются на сцену затрудненія, благоразуміе, цлыя горы препятствій изъ-за каждой мелочи…

Женскія желанія всегда ‘мелочи’ для насъ и всегда страшно важны для нихъ — иначе не бываетъ. Но какимъ-же образомъ выходитъ, что он совсмъ и не видятъ въ жизни ничего кром желаній?! Одни желанія являются мриломъ всего: довольства, счастія, нашей любви къ нимъ, всей судьбы ихъ! ‘Онъ исполняетъ ея малйшее желаніе’ — существуетли другой идеалъ женскаго счастія, я-бы хотлъ знать?..

И какимъ маленькимъ, ничтожнымъ, обезличеннымъ чувствуешь себя, точно вымренный весь на какой-то лавочный аршинъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, да! клялся всю жизнь носить на рукахъ, исполнять каждое желаніе… видитъ Богъ, не для того только, чтобы ‘взять молодость и красоту!’… Любить — значитъ сливаться во едино всми побужденіями и желаніями, вотъ почему это такъ легко! Потому люди совершенно искренно провозглашаютъ: ‘Пожелай — и я брошусь изъ этого окна!’…

Сливаться всми желаніями… но что-же знаемъ мы объ этомъ?! Мы знаемъ пока лишь одно желаніе, подавляющее, вытсняющее все остальное… И только когда начнетъ блднть зарево могучаго пожара — жизнь выступаетъ въ своихъ истинныхъ очертаніяхъ. Только тогда начинаютъ узнавать, каковы т вкусы и желанія, которые обязались поставить своимъ закономъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Долго она говорила. Страстно, проклиная прошлое, издваясь надъ своимъ ребяческимъ невдніемъ, негодуя и рыдая… Забывшись, не обращая вниманія на то, что ее слушаютъ… Мое молчаніе, какъ будто, только сильне раздражало ее.

Не о Костенькиной судьб, конечно, шла тутъ рчь.

Миссъ Гартонъ, въ переполох, все совалась къ ней со стаканомъ воды, пока однимъ негодующимъ жестомъ стаканъ вышибло у нея изъ рукъ и онъ со звономъ полетлъ на полъ.

Варя убжала къ себ. Англичанка понеслась за ней слдомъ, осыпая ее своей убдительной скороговоркой.

Въ столовой разомъ точно упала свинцовая тишина.

Дти ошеломленныя, неподвижныя на своихъ мстахъ, смотрли большими глазами то на меня, то на лужу на полу, съ крупными осколками стекла.

Что творилось въ этихъ оглушенныхъ головкахъ?..

Вотъ — вотъ та артиллерія, передъ которой должна пасть осажденная крпость!..

…Пусть-бы отравляли колодцы, отводили живую воду — гарнизону не все-ли равно погибать такъ или иначе? Но вдь подъ прикрытіемъ могучей крпости всегда ютятся мирныя селенія, не обязанныя героизмомъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такая жизнь невозможна.

——

Постараюсь припомнить все по порядку.

Старикъ оказался въ особенно добродушномъ настроеніи и продержалъ меня больше часа. Много говорилъ о матери и припоминалъ разные интересные эпизоды изъ ихъ дтства и юности.

— Н-да! Могу сказать, не ожидалъ я, чтобы изъ тебя вышелъ когда-нибудь герой сенсаціоннаго романа!— огорошилъ онъ меня совершенно неожиданно, разглядывая безцеремонно своими ястребиными глазами.

Я весь покраснлъ, какъ школьникъ, захваченный врасплохъ.

— Извини, братецъ, а былъ ты совсмъ-таки невзрачный деревенскій мальчонка, забалованный до гадости. Ну, ну, не сердись!.. Старику не грхъ сболтнуть лишнее… Видно, не въ мать уродился,— мы, Похлестоны, въ герои не годимся, куда намъ! Папенька это въ теб, кудесникъ, бурлитъ…

Я сидлъ точно на угольяхъ, и не знаю ужъ, что выходило изъ моихъ усилій улыбаться снисходительно… Старикъ ласково поблескивалъ своими сердитыми глазами.

— Ну, ну!.. Чай видалъ королевну-то твою… Красавица писанная, что и толковать! Тутъ не мудрено, что и дядю старика какъ-нибудь невзначай вспомянешь… Ха, ха, ха!… Всего доведется!..

‘Самое обыкновенное дло, такъ всегда длается!’ — пронеслась въ моей памяти самоувренная интонація Лиды.

— А тебя-то самого на службу пока не опредлили еще?.. Жаль, жаль… доброе-бы дло! Въ безсмнномъ наряд на ординарцахъ состоять почище будетъ и службы государевой… или неправда?.. Да ты, другъ, не смущайся!.. У кого жизнь за плечами, того, знаешь-ли, ничмъ ужъ не удивишь… Слухомъ земля полнится. У бабъ этихъ и все такъ: ахи да вздохи, нытье да жалобы, а кто на поврку волю свою творитъ? а? Какая на нихъ узда, я тебя спрошу? Обдленныя… безправныя… рабыни… тфу!

Онъ яростно стукнулъ кулакомъ по столу.

— Правда истинная, что про бабъ законъ не писанъ, только это он либо съ дуру, либо отъ лицемрія одного на судьбу свою плачутся… Законъ-то, батюшка, небось о-го-го!.. тяжеленько на загривк лежитъ!.. А имъ что? Ни субординаціи, ни инстанціи никакія и во сн не снятся! Он, шельмецы, прямо… со всякой своей фантазіей, на Высочайшее имя жарятъ!.. Ха, ха, ха!..

Старикъ зычно, продолжительно расхохотался, очень довольный собственной метафорой.

Признаюсь, не слишкомъ лестно чувствовать себя мальчишкой, тмъ манекеномъ, на котораго многоопытные старцы любятъ примривать свою житейскую мудрость.

Одно хорошо: совсть мою дядюшка не искушалъ, никакихъ аттестацій Костенькинымъ добродтелямъ не потребовалось. Замтивъ, что меня коробитъ отъ его безцеремоннаго тона, онъ обуздалъ себя и принялся подробно разспрашивать про нашу родню.

— Ничего, семейка благодатная… видно, что нмецкаго корня!— пошутилъ онъ добродушно.— А что я еще спросить тебя хотлъ… ужъ извини, Владиміръ Иванычъ! вижу, что ты щепетиленъ изрядно, да вдь, какъ-ни-какъ, не чужимъ и мн доводишься… Болтаютъ и пустяковъ довольно!..

Я уже поднялся уходить, и мы стояли другъ противъ друга въ середин большого кабинета.

— Правда-ли, что первая твоя… какъ бишь?.. Косухина? будто она давно ужъ въ Петербург здсь живетъ?

Меня точно всего кипяткомъ обдало. Самъ чувствовалъ, какъ блдню подъ его пытливымъ взглядомъ… Точно старикъ подстеречь меня хотлъ… Что онъ думалъ? Богъ его вдаетъ!

Въ первую минуту я просто не поврилъ и началъ горячо разуврять, точно съ перепуга.

Онъ долго слушалъ, покручивая усы.

— Да… что-жъ ты, братецъ, такъ горячишься?.. Можетъ брешутъ, а можетъ и правда — все возможно! Думалъ, ты не знаешь-ли чего врнаго? Невроятнаго тутъ ничего нтъ.

…Конечно — ничего невроятнаго! . . . . . . . . . . . . . . . .

Отъ кого дядя слышалъ? Онъ не могъ или не хотлъ назвать. Все равно, теперь я узнаю!..

Кажется, дядюшка заподозрлъ меня въ чемъ-то?..

Да, безъ сомннія, въ этомъ нтъ ничего невозможнаго.

——

Дверь открылась, и передо мною стояла Саша…

Теперь мн это кажется до-нельзя просто: кажется прямо немыслимымъ, чтобы никогда не встртились, когда мы оба живы… Но въ ту минуту не знаю, какъ я устоялъ на ногахъ!

— Ахъ, Господи!.. вы?.. входите, входите, пожалуйста…

Она посторонилась, и я вошелъ. Не знаю, какъ раздлся, какъ очутился въ комнат. И сейчасъ-же поспшно сли къ какому-то столу. Смутно видлъ очень блдное лицо…

Нтъ, жизнь еще стоитъ чего-нибудь, пока возможны случайности. Ршился-ли-бы я пойти къ Желтковымъ, если бъ зналъ, что меня ждетъ тамъ? Нтъ, конечно не ршился-бы! Какое благополучіе, что я ничего не зналъ, какъ теперь я благодаренъ Елен Федоровн за ея скрытность!

Вернулся отъ Похлестова самъ не свой и ршилъ завтра-же отправиться къ моимъ москвичамъ, чтобы проврить нелпый слухъ. халъ форменнымъ школьникомъ, подавленный сознаніемъ, что со много могутъ поступить совершенно какъ имъ заблагоразсудится… Даже руки дрожали, когда звонилъ у невзрачной двери въ пятомъ этаж скверной лстницы.

Передо мною стояла Саша!!! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Если бъ я готовился къ встрч, я вроятно волновался-бы гораздо сильне… Натащилъ-бы, какъ водится, всякихъ пустяковъ, всхъ этихъ грошовыхъ соображеній, которыя намъ кажутся необыкновенно глубокомысленными. Но я не готовился, и было только жуткое впечатлніе ошеломляющей внезапности…

Сегодня я радуюсь, теперь я ликую — но тогда меня охватила только ничмъ не прикрашенная серьезность момента… Да, ничего серьезне этой встрчи я не переживалъ въ моей жизни. Ничего правдиве того, что мы говорили другъ другу…

Она перемнилась. Чмъ дольше смотришь, тмъ перемна больше. Бываетъ, что узнаешь человка не сразу, а какъ присмотришься, мало-по-малу и находишь старое… Наоборотъ: въ первый мигъ я увидалъ Сашу — потомъ передо мной сидла совсмъ другая женщина. Та была двочка. Эта ее напоминаетъ только…

Она очень скоро оправилась и заговорила безъ всякаго смущенія. Спросила отъ кого я узналъ, что она живетъ у Желтковыхъ.

Отвтилъ, что ничего не зналъ, что никогда не посмлъ бы прійти, не получивъ предварительно ея разршенія на то.

Она опустила глаза… А когда подняла ихъ, въ нихъ было такое ласковое, открытое выраженіе, что я понялъ: вотъ, сейчасъ она скажетъ что-то хорошее…

— Я очень рада, что вижу васъ. Можетъ быть они правы, что это неловко… (она чуть-чуть запнулась), но вы вдь знаете меня, Владиміръ Иванычъ, какой я простой человкъ… Я думаю, что неловкость пустяки… Не правда-ли? Есть вещи гораздо, гораздо боле важныя…

Она это сказала, большая, взрослая Александра Васильевна, напоминающая нашу маленькую Сашу Н. Мн хотлось молча взять ея руки и благоговйно цловать ихъ…

…Ей давно хотлось, чтобы я успокоился на ея счетъ. Она была уврена, что я не забылъ ея и что мн необходимо знать, какъ ей живется.

Срые глаза смотрли на меня серьезно и ясно. Что выражало мое лицо, не знаю… Въ груди точно саднило ощущеніе необъятной вины…

— И мн самой хотлось знать, какъ вы живете. Не врю я, чтобы нужно было когда-нибудь бороться противъ добраго чувства… Что-же длать!.. Мы оба поступили одинаково опрометчиво — изъ этого, разумется, не могло выйти ничего хорошаго… Слава Богу, что такъ кончилось!..

‘Слава Богу’ — и съ какимъ глубокимъ убжденіемъ! Если-бъ я тревожился еще насчетъ неизлчимости ея ранъ, то теперь вс подобныя сомннія должны разсяться.

Я поспшилъ дать другое направленіе разговору: я спросилъ, почему она въ Петербург, и какъ идетъ ея грачевская школа?..

Да, я спросилъ… не подозрвая всей глубины позорнаго эгоизма, какой таится въ моемъ вопрос.

Ея школа!..

Въ роковую минуту она схватилась за школу, чтобы создать себ какое-нибудь мсто въ жизни, какую-нибудь почву подъ ногами. Она была только неопытный ребенокъ, она не знала жизни и не подозрвала всей важности шага, сдланнаго съ великодушной отвагой.

…Она была ребенокъ — но я — я?!. Я тоже многаго не зналъ тогда и я былъ невмняемъ въ моей горячк… Правда. Но вотъ и теперь, черезъ семь лтъ, я беззаботно задалъ свой вопросъ!.. За цлую полосу жизни я не вышелъ изъ заколдованнаго личнаго міра съ его бурями…

Въ первую минуту я не могъ понять ея смущенія, удивлялся, почему она избгаетъ смотрть мн въ глаза и начала вдругъ какъ-то невразумительно комкать слова…

…Нтъ, школа не состоялась… Никакъ нельзя было. Она не знала раньше… Она прожила два года съ братомъ и тамъ учила ребятъ… Немного… Школа въ Грачевк не могла, состояться…

Однако я до тхъ поръ разспрашивалъ, почему и отчего могло такъ случиться, пока не вырвалъ наконецъ смысла ея уклончивыхъ отвтовъ. Вотъ когда я сгорлъ со стыда за свое недомысліе!

И такъ, г-нъ Громилинъ, вы не потрудились даже взвсить всхъ послдствій развода для женщины, которая возвратила вамъ свободу! Вы не знали, что жен, разведенной такимъ образомъ, никогда не разршатъ вести школу, какъ не позволили бы воспитывать даже и собственныхъ дтей, если-бъ они у нея были… Васъ такъ утшала эта школа! Было такъ успокоительно воображать, что она къ чему-то пристроилась въ жизни, посл того какъ ее бросили на распутьи…

Три года какъ она въ Петербург учится на фельдшерскихъ курсахъ, черезъ годъ съ небольшимъ кончаетъ курсъ и удетъ прямо на мсто фельдшерицы въ нашъ Т—ской уздъ.

Однако одинъ пунктъ такъ и остался невыясненнымъ: почему же собственно она не осталась жить съ братомъ, а вздумала ухать въ Петербургъ на курсы? Повидимому, въ этомъ тоже кроется какое-то щекотливое обстоятельство…

Она только повторяла на вс лады, что ‘все къ лучшему’, что теперь только она попала на настоящую дорогу и можетъ быть совершенно спокойна за свое будущее. Очень возможно, что это такъ. У нея вполн счастливый, увренный тонъ, и она всячески старалась убдить меня…

Но во мн, точно раны, горли вс темные намеки и внезапныя догадки… Я смутно понимаю теперь, что ей пришлось вроятно вынести много такого, о чемъ я даже и не думалъ никогда,— чего я должно быть никогда не узнаю!..

…Да, конечно, я не могъ сомнваться, что разбиваю ея счастіе — и мн необходимо нужно было поврить въ ея ребяческія иллюзіи!.. Я жадно ухватился за ея собственную мечту…

…Саша поселилась съ братомъ, ея Вася въ ней души не чаетъ и оставитъ ей свою Грачевку. У Саши есть школа, она можетъ посвятить свою жизнь дтямъ. Она обожаетъ дтей… Саша вернулась домой, въ родную Грачевку.

…Какъ не трудно успокоиться на чужой счетъ, чтобы устранить съ дороги тревожащій призракъ!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Никогда я бы не поврилъ, что это возможно: что когда-нибудь такъ просидимъ вмст долго — часъ, быть можетъ — и она просто и дружески будетъ разсказывать свои дла, безъ тни горечи, или бравады, или смущенія… Будетъ смотрть на меня оживленными и серьезными, знакомыми и въ то же время совершенно чужими глазами.

…Послднее время я иногда думалъ о томъ, что мы можемъ когда-нибудь встртиться… Случайно. Мн казалось, что это будетъ тяжело… жутко… что оба мы будемъ смущены и взволнованы… Казалось, что въ нашихъ ощущеніяхъ на первомъ мст должна быть наша прошлая близость… И какъ я ошибался!.. Одно, о чемъ я ни разу не вспомнилъ во время всего нашего разговора.

…Да, это одно исчезаетъ изъ жизни безслдно — и только оно держитъ насъ въ своей власти всецло.

Для меня — это только женщина, незаслуженно обманутая въ своемъ довріи ко мн. Она видла человка, который сдлалъ ей зло, но хотла утшить его, потому что когда-то любила и не хотла поврить, чтобы онъ сталъ негодяемъ. Ничего больше. Мужа и жены какъ будто никогда не было. Натура человческая чище, чмъ сами мы нердко о себ думаемъ.

Я забылъ, какъ я любилъ ее… Помнить любовь нельзя. Но неужели когда-нибудь я перестану помнить, что гд-то на свт бьется одинокое существо, у котораго я все отнялъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ сущности, вдь это одно, что я узналъ:— что она совершенно одинока. Та опора, на которую я надялся для нея, какъ на каменную гору,— не состоялась, по причинамъ мн неизвстнымъ. Ее ждали крушенія, разочарованія, какихъ она не подозрвала… Вроятно и еще многое, о чемъ я никогда не узнаю.

Послдній итогъ подведенъ: я ее видлъ, мн нечего больше желать! Я выслушалъ все, что она готова была сказать мн, и не имю права любопытствовать, о чемъ она разсудила умолчать…

Я не думаю, чтобы это было справедливо! все, что было и будетъ еще дурного въ ея судьб — все это меня касается самымъ существеннымъ образомъ, потому что такъ или иначе все зло исходитъ отъ меня. Вотъ совсмъ иное дло вс плюсы ея новаго существованія!— въ нихъ я, разумется, не играю никакой роли.

Она не изнемогла подъ ударомъ. Она сидла передо мною, возмужавшая, увренная и спокойная — и этимъ она себ одной обязана, никому больше.

…Удивительно, однако, что я не чувствую ни малйшаго облегченія. Никакой камень не ‘свалился съ моей души’, какъ говорится въ подобныхъ случаяхъ, посл всхъ ея успокоительныхъ рчей

Какъ-бы то ни было, теперь вопросъ этотъ пора сдать въ архивъ разъ навсегда — иначе онъ грозитъ разростаться съ быстротой снжнаго кома.. Надо кончить съ нелпой двойственной жизнью.

——

Я все узналъ. Попросту похалъ въ желзнодорожное управленіе и разыскалъ тамъ Матвя Петровича Желткова.

Конечно, я напередъ зналъ, что почтенный супругъ Елены Федоровны ничуть не расположенъ возобновлять нашего знакомства — но для меня это въ значительной степени безразлично. Я охотно избавилъ-бы его отъ непріятности, если-бъ видлъ другой способъ.

Правда, было нсколько неожиданно, что старичокъ откровенно началъ съ очень горячаго, желчнаго реприманда… Они съ женою никакимъ образомъ не ожидали отъ меня, чтобы я могъ позволить себ нарушить покой Александры Васильевны. Съ моей стороны это не только безтактно, но можно даже сказать безсердечно и т. д., и т. д.

Очевидно, благородное негодованіе затемнило и безъ того не особенно мощную логику Матюши: по крайней мр мои настойчивыя указанія на то обстоятельство, что я не подозрвалъ даже, что Александра Васильевна живетъ съ ними, не возымли никакого смягчающаго дйствія.

…Порядочные люди не врываются въ дома насильно… Тотъ, кто нанесъ другому смертельное оскорбленіе, обязанъ по крайней мр оставить въ поко свою жертву и, здорово живешь, не растравлять ея ранъ…

Долженъ-ли я заключить изъ этого, что наша встрча взволновала ее?..

Весь урокъ прописной морали пришлось выслушивать терпливо, для того, чтобы вырвать у расходившагося старика т свднія, за которыми я пришелъ. Это сдлалось сравнительно уже легко: Матвю Петровичу очевидно доставляло какъ-бы нкоторое удовлетвореніе бросить мн въ лицо все, что усугубляетъ трагичность положенія…

‘Каменная гора’, на которую я безпечно свалилъ неудобную ношу, оказалась надежной ровно столько-же, какъ и я самъ: Василій Васильевичъ Косухинъ женился! Совмстная жизнь съ его супругой оказалась совершенно невозможной для его сестры!

…На мн лежитъ такое количество всевозможныхъ запретовъ, что я поневол научился обходиться безъ правъ: права сами по себ, а мысли и чувства тоже сами по себ…

Признаю охотно, что именно я не имю права удивляться — но безъ малйшаго права я все-таки сраженъ — сраженъ изумленіемъ!! Василій женился… Женился на женщин, которая выжила изъ дому Сашу… Женился на разбитной, дебелой купчих, открывшей лавочку по сосдству съ Грачевкой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Т—ская купчиха, превратившись въ помщицу, находитъ неприличной для своего сана близость съ особой, ‘оскандаленной на всю губернію’… У нея, безъ сомннія, имются вполн опредленные планы насчетъ достоянія и самой персоны землевладльца Косухина.

Помимо всего этого, Матвй Петровичъ доставилъ себ удовольствіе воспроизвести передо много вкратц вс оскорбительныя перипетіи грубаго столкновенія съ подлежащими властями изъ-за Грачевской школы…

Теперь мн легче: есть нкоторое вроятіе, что я все узналъ, что подъ безмятежной улыбкой Александры Васильевны не скрывается больше никакихъ черныхъ загадокъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

…Боже правый!— да чмъ-же существуетъ она три года здсь, въ Петербург??… Какъ могъ я забыть объ этомъ вчера!?..

Былъ ошеломленъ разсказомъ Желткова. Этой лавочницей, хозяйничающей въ старомъ Грачевскомъ дом, гд выросла Саша, гд мы переживали столько свтлыхъ, поэтическихъ часовъ — куда она вернулась отъ меня къ себ, домой….

Чмъ — чмъ она можетъ существовать въ Петербург!?.. Она ничего не согласилась взять. У нея ничего и никого не было, кром ея Васи. Безъ сомннія, т—ская купчиха прежде всего признаетъ недлимость скромныхъ доходовъ Грачевки — и понятное дло, что ея воля тамъ законъ…

Люди не женятся безнаказанно на лавочницахъ.

Куда-же пойду я теперь, чтобы выяснить себ все это??..

——

Maman торжественно пріхала благодарить меня.

Она расплакалась, и во что-бы то ни стало пожелала произнести до конца свой патетическій спичъ: какъ ей тягостно, что ея семья постоянно вынуждена пользоваться моими услугами… Какое у меня ангельское сердце… Какой камень я снимаю съ ея души… Какія благословенія посылаетъ мн спасенный Костенька…

О, Господи!!..

Почему непремнно надобно сдирать съ одного вола дв шкуры, и ему и себ на муку??.. Довольно-бы, кажется: получилъ, чего хотлъ, заставилъ сдлать по своему, противъ воли и совсти — ну, и радуйся, оставь наконецъ въ поко!!.. Къ чему эта дикая смсь лицемрныхъ словъ и искреннихъ слезъ?!..

Какое тутъ, къ чорту, ‘ангельское сердце’, коли у васъ вырываютъ что-то, приставивъ ножъ къ горлу?! Возможно-ли поврить въ ‘тягостность моихъ благодяній’, когда несравненно естественне усмотрть, какъ вс помыслы и дянія только къ тому и направлены, чтобы при моей помощи насаждать возможно большее благосостояніе въ обширной колоніи фонъ-Трелей?

И при этомъ, какія горячія слезы, какой правдивый тонъ! Не знаешь, право, что это такое? Наивная-ли вра въ искупающую силу хорошихъ словъ, или только нахальство, не желающее ничмъ поступиться: и богатство пріобрсти и невинность соблюсти.

И зачмъ, собственно, мы позволяемъ женщинамъ считать насъ такими дураками?! Будто ужъ невозможно хоть когда-нибудь вывести, что называется, на чистую воду такую благодтельницу?

Гм… это, конечно, логически возможно. Но… но на практик нельзя не отступить передъ тмъ, сколько придется выслушивать!.. О, слова — это великая сила женщинъ! и именно потому, что он не умютъ или быть можетъ не желаютъ говорить такъ, какъ мы говоримъ. Къ ихъ прихотливымъ импровизаціямъ мудрено предъявить какія-нибудь формальныя требованія.

Не угодно-ли попытаться доказать мамаш что-нибудь, чего она не желаетъ признавать… нтъ, нтъ! Я гораздо охотне заключилъ-бы съ почтенной maman маленькое нотаріальное условіе, по которому она обязалась-бы не приносить мн никакихъ традиціонныхъ благодарностей и словословій, по имющимъ быть впредь отъ сего числа проявленіямъ моего ангельскаго сердца.

Костенька тоже имлъ пламенное желаніе лично принести мн свою благодарность, если-бъ не былъ отвлеченъ заботами первостепенной важности: приведеніемъ въ приличный видъ своего гардероба, для предстоящаго представленія генералу Похлестову.

Еще и это не миновало-бы меня, если-бъ не выручили старые брюки милаго шурина.

——

Вотъ это — негодованіе Вари, я напередъ зналъ. Здсь, по крайней мр, нтъ лицемрія! Однако, почему-бы именно здсь не быть простому побужденію справедливости? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я, пожалуй, понимаю, какъ тяжело… но нтъ! самое понятіе колеблется тамъ, гд выборъ совершенно свободенъ. Не понимаю я, а только вижу… Чмъ для меня трудне исполнить предъявленное мн требованіе, тмъ пріемъ холодне и непріязненне… поразительно, но это именно такъ!

И никогда не было иначе. Даже тогда… Мои жертвы — все, что я долженъ былъ превозмочь и опрокинуть для того, чтобы завоевать эту любовь — заслугой никогда не были. Точно вовсе и не признавалось жертвы въ этихъ перевернутыхъ судьбахъ, разбитыхъ сердцахъ, во всхъ пережитыхъ мукахъ! Я виноватъ, что путь не лежалъ свободнымъ и открытымъ… Это мн приносили жертву, соглашаясь вступить на него, вопреки всему…

О, наши ощущенія безошибочны! Я никогда и не ждалъ признательности, сочувствія… Только рабски молилъ позволенія схватиться съ судьбою и вырвать драгоцнный призъ… Я не считалъ жертвъ, расплатъ и усилій — есть жертвы и усилія, которыя не идутъ въ счетъ…

И это всегда самыя тяжкія.

Такъ повторяется и до сихъ поръ, во всхъ мелочахъ. Напримръ, мн цлое лто не могли простить Крыма, да въ сущности и не простили. Разв это не извращенная гордость какая-то?.. добровольно требовать — и въ то-же время возмущаться передъ необходимостью протянуть руку, чтобы взять… Но, наконецъ, не въ моей-же власти обойти и эту непріятную стадію!!..

Или, можетъ быть, я только не умю, не догадываюсь, какъ это надо сдлать?..

‘Я воображаю, что легко просить, что сладко принимать!.. Я считаю, что для женщины только естественно зависть отъ мужа во всхъ своихъ потребностяхъ, желаніяхъ и даже въ самыхъ безкорыстныхъ побужденіяхъ… Ничего подобнаго мы не испытываемъ и потому не можемъ понять. Мы всегда длаемъ только то, чего мы сами хотимъ (!?)…’

Очевидно, что ничего подобнаго я никогда не говорилъ, такъ никогда не думалъ,— но это совершенно все равно: раздражаютъ не мои слова, а самый фактъ. Слова и мысли мн приписываются произвольно для того, чтобы объяснить себ какъ-нибудь собственное раздраженіе. Только такъ я и могу это понять! . . . . . . . . . . . . . .

Однако — что длать? гд средства противъ этого? вдь такъ идти это не можетъ, такъ жить нельзя!!..

Уступивъ, сдавшись (постыднйшимъ образомъ!), я чувствую себя какимъ-то палачемъ: maman раболпствуетъ, Варя чувствуетъ себя униженной, точно оскорбленной. Я не смю подойти къ ней — ничьи глаза никогда не обдавали меня такимъ отчуждающимъ холодомъ… Какъ разобраться въ такомъ хаос?! Какъ понять, въ чемъ заключается моя виновность!?

Варя — сама искренность: ея слезы, негодованіе, ея вражда ко мн въ такія минуты… Человкъ не можетъ заставить себя чувствовать иначе, вольны мы только надъ своими поступками, а поступки фатально оказываются всегда на моей сторон. Стало быть, я долженъ поступать иначе для того, чтобы у нея не было такихъ извращенныхъ ощущеній…

Боже мой, пора-же кому-нибудь начать мыслить логично — не существуетъ вдь никакого другого средства разобраться въ хаос!..

…Мн не слдовало бороться. Въ самомъ дл — зачмъ?.. Все осталось совершенно въ томъ-же вид, какъ было-бы и безъ моего сопротивленія… Что такое борьба безъ возможности побды?!.. ‘Пасть со славой на пол брани…’ Увы, житейская борьба — не поле чести, и павшимъ славы нтъ. Въ результат — потерянное время и отравленная жизнь, мы оказываемся оба одинаково измученными и униженными: она — своей побдой, я — своимъ пораженіемъ. Безплодныя муки и раздраженіе… Никакія муки не проходятъ безслдно, раздраженіе накопляется — но разв-же это не безуміе?! Это прямая опасность!..

Хладнокровіе, Громилинъ, хладнокровіе прежде всего!!

…Она не можетъ заставить себя чувствовать иначе, я тоже не могу измнить своихъ мыслей. Но въ этомъ и нтъ прямой надобности… Зачмъ ей знать мои думы, когда для всеобщаго мира и благоденствія важны только одни факты?.. Если, въ конц концовъ, я неизбжно сдлаю такъ, какъ она хочетъ, то нужно-ли ей знать, въ какой мр это противорчитъ моему образу мыслей или ломаетъ мои вкусы!? Вдь это ни на іоту не облегчаетъ моей задачи и несомннно ухудшаетъ ея положеніе.

Давно, давно слдовало понять это! Идти навстрчу желаніямъ — совсмъ не такая ужъ мудреная задача. Разъ, что я вынужденъ сдлать что-нибудь — почему это не можетъ быть въ то-же время и моимъ желаніемъ? Желанія касаются только насъ самихъ… Какъ удивительно упрощается все дло!!..

Только побольше логики, Громилинъ!

Если вы не желаете, то и не длайте. Если вы длаете, то и желайте. Это одно придастъ вашему облику цльность и ясность, дйствующую успокоительно на окружающихъ. Диссонансы раздражаютъ нервы…

Вы должны принимать холодныя ванны и вы боитесь холодной воды. Но это неизбжно — и потому пріучите себя нырять въ ледяную пучину съ бодрымъ смхомъ. Зрители будутъ съ удовольствіемъ созерцать ваши молодецкія упражненія и одобрительно кивать вамъ головой. Чего вы достигнете, если вмсто этого дадите волю своимъ нервамъ, станете содрогаться и испускать жалобные вопли?..

Вода не сдлается тепле. Только публика получитъ право презрительно тшиться вашимъ безволіемъ.

Не даромъ гладіаторы пріучались даже умирать въ красивой поз и съ улыбкой на устахъ! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фиктивная — искусственная — но все-же гармонія… о, ея выгоды неисчислимы! И прежде всего, въ интересахъ ‘мирныхъ селеній’: вдь они могутъ процвтать только подъ снью мира!— вдь они погибнуть должны отъ одного грохота палящей изъ всхъ своихъ орудій крпости!!..

…Вы не даромъ отвоевали себ недосягаемый бережокъ, Громилинъ, вы не даромъ научились размышлять… Никто не виноватъ, что научились вы этому черезчуръ поздно.

Искренность… сліяніе душъ… но вдь это только счастіе! То, что дается даромъ, то, что есть или нтъ — какъ красота, какъ талантъ… Это даже не объектъ для размышленій — отверзи сердце твое и вмсти!

Но во всемъ существуютъ градаціи. Возможно еще сознательное упорядоченіе отношеній — гармонія видимая, дающая вншнее благообразіе вмсто ежеминутныхъ стычекъ обоюдной искренности, вмсто бурныхъ и безплодныхъ сценъ, стихійно разражающихся на глазахъ у цлаго дома. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это должно быть достигнуто!

Да, я вижу средство, и оно въ моей власти. Да, это значитъ взять все на себя одного — но другого средства я не вижу.

Вроятно-ли, чтобы и другая сторона сочла нужнымъ и въ свою очередь изыскала такое средство?.. Надежды должны быть обоснованы какъ-нибудь, иначе это только ребяческій самообманъ!

Искренность!..

Парусъ могучій и коварный… Любо довриться его сил на вольномъ простор глубокаго, родного моря! Но кому суждено зимовать въ бурной и скалистой гавани — тотъ пусть припасаетъ себ во время якорь потяжеле, да канаты покрпче. Тотъ пусть припрячетъ подальше опаснаго спутника, увлекающаго безъ оглядки впередъ и впередъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

‘Владиміръ Ивановичъ!

‘Я только что узнала, что вы видлись съ Матвемъ Петровичемъ въ Правленіи, и какой вышелъ у васъ разговоръ. Я такъ огорчена этимъ, что не въ силахъ молчать — хочу по крайней мр высказать все до конца, если ужъ должно было такъ случиться… Голые факты такъ неприглядны, что легко вообразить себ цлую трагедію, и совершенно несправедливо. Желтковы превосходные люди, но они имютъ слабость — выставлять меня всегда несчастной жертвой… Не могу-же я допускать это, какъ ни велика моя благодарность за ихъ участіе и дружбу ко мн! Правда все-таки выше всего, и вы имете полное право потребовать ее отъ меня.

‘Я намренно умолчала о женитьб брата и ужасно, ужасно жалю объ этомъ! Теперь не пришлось-бы писать письма, а оно вроятно сильно удивитъ васъ въ первую минуту. Я смотрю на эту женитьбу единственно со стороны его личнаго счастія, о чемъ конечно распространяться нтъ никакой надобности — но разв не возмутительно, что на Васю нападаютъ изъ-за меня, какъ будто братъ обязанъ былъ обрекать себя на вчное одиночество, ради меня!? Точно мы, женщины, непремнно должны вкъ свой тяготть обузой на чьихъ-нибудь плечахъ, тормозить чужую жизнь, точно ужъ оно и быть иначе не можетъ!..

‘Я легко представляю себ, что долженъ былъ наговорить вамъ почтенный Матвй Петровичъ, и вы можетъ быть думаете, что я хоть отчасти раздляю понятія моихъ друзей… Вдь я была совсмъ еще двочка, когда вы знали меня, да и ни о чемъ подобномъ мн тогда и думать не приходилось. Вотъ что заставило меня взяться за перо.

‘Владиміръ Иванычъ! Я всмъ сердцемъ сокрушаюсь за Васю, и совсмъ другой участи онъ заслуживаетъ за свою честную душу и доброе сердце, но я могу поклясться вамъ, что для меня лично все сложилось къ лучшему. Если-бъ братъ не женился — я конечно всегда жила бы съ нимъ. Ну, а какая же это жизнь? Планы мои, какъ вы тоже знаете, вс рухнули, и значитъ оставалось для меня только одно хозяйство на всю мою жизнь… Я вдь никогда не ршилась бы оставить Васю, да и онъ, конечно, не пустилъ бы меня никуда. А теперь все само собою сдлалось, потому что никакъ иначе нельзя было. И теперь я тоже буду жить въ деревн — но какая разница! Есть у меня живое, прекрасное дло и есть собственный кусокъ хлба на всю жизнь. Кому же и посвящать себя такому длу, если не молодымъ, одинокимъ женщинамъ? И это почти уже достигнуто. Учиться было не трудомъ — а наслажденіемъ. Только теперь я что-нибудь знаю, только теперь я вышла изъ дтства! Вотъ когда слдовало бы начинать сознательную, серьезную жизнь, не правда-ли? О, если-бъ вс двушки начинали съ этого! Если-бъ вы знали, до чего минутами стыдно имть за плечами такой горькій опытъ — дв безсмысленно исковерканныхъ судьбы… И, право же, нестерпимо, когда изъ-за меня столько клянутъ другихъ! Разв вы сами не были почти такимъ же ребенкомъ, какъ и я!?. Слава Богу, не всегда ошибки непоправимы, да только сами люди всего меньше любятъ свободу: терпи и не смй сдлать спасительнаго смлаго шага… И никакими доводами, никакими фактами ихъ не переубдишь!

‘Я столько перестрадала изъ-за этого, что, кажется, теперь я смю сказать, что я дйствительно люблю свободу и признаю ее не для себя одной. Собственно, мой поступокъ еще ничего самъ по себ не доказываетъ — это былъ молодой порывъ великодушія, не больше. Только люди, Владиміръ Ивановичъ, мало-по-малу осмыслили его для меня самой — и все хорошіе, любящіе меня люди… Теперь я подтверждаю собственный поступокъ всмъ сознаніемъ моего ума и сердца, всми убжденіями моими! Я счастлива, что мы встртились и я могу сказать вамъ: Знайте, что никогда, ни одной минуты я не пожалла о томъ, что сдлала.

‘Конечно, я страдала, конечно много и горько плакала… Зачмъ скрывать, когда вы это и сами знаете? Но вдь страдала бы я гораздо больше — вдь я плакала бы и до этого дня, если-бъ сердце не подсказало мн того, чего не могъ еще обнять тогда мой умъ… И вотъ настала же минута, когда отъ страшной ошибки не осталось и слдовъ. Мы оба теперь счастливы! Но я не хочу лежать вчнымъ камнемъ на вашей совсти, не хочу отравлять вашего счастія. Простите, что я позволяю себ сказать — я это прочла въ глазахъ вашихъ, когда мы такъ неожиданно свидлись… Какъ же мн уврить гасъ? Я раскрою передъ вами мою душу, и вы сами увидите.

‘Я васъ не обвиняла никогда, вы знаете. Но все-таки я считала, что принесла вамъ жертву, и это было моимъ единственнымъ утшеніемъ въ то время. Очень можетъ быть, что сама я и не разсталась-бы съ любезной мечтой, если-бъ меня не отрезвили другіе. Меня столько жалли и превозносили, и столько безъ конца осуждали васъ — осуждали безъ всякаго милосердія и справедливости — что во мн, наконецъ, заговорила совсть. Я спросила себя: чмъ-же сама ты была застрахована отъ подобной-же перемны въ чувствахъ, надъ которыми у человка нтъ власти? Что было-бы съ тобою на его мст? И все это красивое зданіе самоотверженной жертвы распалось прахомъ… Я увидла, только самый простой, неизбжный шагъ — то, что собственная совсть моя непремнно потребовала-бы отъ васъ въ обратномъ положеніи. Въ чемъ, наконецъ, жертва, если меня первую она вывела на просторъ осмысленной, самостоятельной жизни!? Сняла съ меня страшный рискъ преждевременныхъ обязательствъ (мн было семнадцать лтъ тогда!), дала возможность сызнова начать жизнь, гд казалось, что все уже кончено и все погублено… А люди все таки упрямо называютъ это жертвой, а не спасеніемъ!

‘Но что намъ до людей, Владиміръ Ивановичъ? Это только вопросъ нашей совсти, до чего никому нтъ дла, лишь-бы въ насъ самихъ не оставалось ничего ложнаго и несправедливаго. Я надюсь, что вы мн поврите, да мн кажется, что вамъ и невозможно не поврить мн. Мн-бы хотлось, чтобы вы вспоминали безъ всякой горечи о нашей далекой общей юности. Конечно, счастливъ тотъ, кто избжалъ испытаній, счастливъ, кто нашелъ сразу свою дорогу… Но счастье еще не правота, какъ и ошибка не преступленіе.

‘Въ одномъ только я безутшна,— что она, дорогая мама, не дожила до минуты, когда могла-бы успокоиться за меня. Она, бдная, унесла въ могилу свое горе!.. Тутъ не можетъ быть никакого утшенія, это наша общая, горькая расплата’.

Вотъ ея письмо.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Съ чмъ это сравню? Какъ будто нжная рука бережно коснулась до наболвшаго тла. Точно внезапно родной голосъ прозвучалъ на далекой чужбин…

…Что за чудо? Кто-то говоритъ обо мн… Кто-то позаботился о моемъ поко… далъ себ трудъ заглянуть въ мою душу и спросилъ себя: каково-то ему?..

Было время отвыкнуть отъ всего подобнаго!

…Безъ моей просьбы, не выжидая моего перваго шага, съ полнымъ довріемъ и все съ той-же дтской простотой… ‘…Прочла въ глазахъ вашихъ, когда мы свидлись’… Она не думаетъ, что я утратилъ всякое право на довріе, она не разучилась врить моимъ глазамъ — она, она!!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Нтъ, какое право имю я удивляться?!.. Что другое видлъ я отъ этого человка, кром доброты и благородства? Съ чего-же взялъ я, что несчастіе могло пересоздать его!?.. Изъ ребенка выросла женщина, и все что было въ ней добраго и великодушнаго, выросло съ нею вмст.

…Почему ей не подойти безстрашно къ этому прошлому? Никакія нити не привязываютъ ее къ нему, никакое угрызеніе не отравляетъ ея воспоминаній, никакая тяжесть не гнететъ ея души. Она больше не страдаетъ. Во имя мимолетнаго юнаго счастія, или изъ одной любви къ моей матери ей захотлось разогнать мрачную тнь, тяготющую надъ ‘моимъ счастіемъ’, надъ жизнью ея сына…

Прошлое умерло для нея. Ей кажется, что отъ ея ласковаго дуновенія разлетится сумрачная тнь — и прошлое умретъ также и для меня. Если страданіе не оставляетъ даже горечи — это ужъ настоящая, безповоротная смерть. А кто дйствительно глубоко страдалъ, тотъ высвободился навсегда изъ-подъ жалкой власти самолюбія. Крупныя вещи неизбжно заслоняютъ собой все мелкое. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какая наивность! Она силится уврить меня, что передъ нею открыто новое будущее… какъ будто въ этомъ я сомнваюсь!.. Разв это меня терзаетъ? Не это, а мучительная и постыдная проза: я не знаю чмъ она существуетъ — вотъ что я долженъ узнать, чего не знать я не имю права! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

‘Простите ради Бога, что я сама не догадалась и вынудила васъ спросить меня объ этомъ! Просто не подумала, потому что занята была гораздо боле важнымъ… Вы совершенно напрасно безпокоитесь — много-ли надо одному человку, да еще занятому всецло ученіемъ? И притомъ, вдь я живу не у чужихъ, значитъ, меня не погонятъ съ квартиры и безъ обда не оставятъ, если даже и произойдетъ маленькій безпорядокъ въ моихъ финансахъ. Это сущіе пустяки, увряю васъ!— и все самое трудное у меня давно за плечами — а вдь черезъ годъ, немного больше, я уже буду состоять на служб въ Т—мъ земств… Право это даже обидно, Владиміръ Ивановичъ, что столь солидное для женщины общественное положеніе производитъ на васъ такъ мало впечатлнія! Впрочемъ, я не должна забывать, что у васъ все остается по старому, и вы не можете догадаться, какъ я далека теперь отъ прежняго празднаго барства… Вамъ все еще кажется, что я полуобразованная барышня-блоручка, которой необходимо состоять подъ чьимъ-нибудь крылышкомъ, для того, чтобы не погибнуть… Нтъ, самое лучшее — не думайте-ка объ этомъ вовсе! Жизнь развела насъ съ вами въ такія различныя сферы, что ваши масштабы все равно никуда не годятся для моего обихода… И вы все равно ничего не поймете! Поврьте на слово, что мн не пришлось ни голодать, ни холодать, и избавьте отъ скуки перечислять вамъ вс мои рессурсы. А въ случа какой-нибудь стихійной бды вдь у меня всегда остается мой Вася — вы какъ-будто совсмъ уже забыли о немъ!

‘Я невыразимо тронута всмъ, что вы пишете… но только зачмъ вы такъ преувеличиваете?.. Не знаю, съ какой стати вы усматриваете возвышенное великодушіе въ самомъ простомъ и даже скоре эгоистическомъ побужденіи!.. Чтобы не путаться въ такихъ вещахъ, стоитъ вдь только поставить себя на чужое мсто: вы добрый человкъ, вамъ легко понять какъ должно быть тяжело сознавать себя для кого-нибудь источникомъ мучительныхъ воспоминаній…

‘Владиміръ Ивановичъ, голубчикъ, стоитъ-ли портить себ жизнь пустыми предразсудками?!. Какими-то безжизненными фикціями!.. Ну не все-ли равно, какой видъ со стороны иметъ положеніе человка, если самъ онъ чувствуетъ себя въ этомъ положеніи прекрасно?? Разв мало еще настоящаго, реальнаго горя, чтобы добровольно изводить себя какими-то призраками?.. ‘Я такъ много, много передумала обо всемъ этомъ, и меня всегда удивляетъ, когда я вижу, что кто-нибудь еще принимаетъ все это на вру, еще считается съ жизнью по всмъ старозавтнымъ инвентарнымъ спискамъ… Я всегда себ говорю: ну, должно быть ты очень счастливъ, коли теб даже и задумываться не приходилось!— вдь это тотъ ветхій хламъ, который цлъ только пока до него не дотронешься!..

‘Только пожалуйста не подумайте, что я бравирую передъ вами. Въ самомъ дл я такъ основательно разобралась въ разныхъ житейскихъ вопросахъ, что немного уцлло такого, чего я теперь боюсь въ жизни… Все упрощается, и такъ хорошо, свободно себя чувствуешь, когда привыкнешь смотрть въ глубь вещей… Не подумайте, что я претендую на глубокомысліе! Нужда пляшетъ, нужда скачетъ, нужда псенки поетъ…— и еще: нужда думаетъ — много, много думаетъ! Иногда этого и бываетъ совершенно достаточно.’

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Безъ сомннія, Александра Васильевна уврена, что она вполн удовлетворила мое безпокойство, не сказавъ мн ни одного яснаго и опредленнаго слова! Однако, для меня совершенно очевидно, что не сказала она ничего яснаго только потому, что не уметъ лгать… Ужъ конечно, она предпочла-бы прописать опредленную цифру, коротко и ясно, вмсто того, чтобы выкручиваться при помощи какихъ-то туманныхъ фразъ! Только дло въ томъ, что у нея никакой опредленной цифры не имется, и теперь на этотъ счетъ не можетъ уже быть никакого сомннія…

Чего добраго, она и теперь уже существуетъ за счетъ будущаго роскошнаго жалованія земской фельдшерицы!? И мн очень весело предлагается ‘вовсе не думать объ этомъ!’…

Если я сдлаю новый набгъ на Желткова въ его Правленіи, удается-ли мн на этотъ разъ вырвать у него что нибудь? Но всего вроятне, что Матюша ничего и не знаетъ на этотъ счетъ! Это ‘дамскія дла’, въ которыхъ Елена Федоровна всегда держала себя весьма самостоятельно, а ужъ Саши-то и подавно не для чего исповдываться ему.

Или не написать-ли ужъ мн самой Елен Федоровн?.. Нтъ, тоже никуда не годится! Они вроятно и не знаютъ о нашей переписк…

…Справедливо-ли это, я васъ только спрашиваю, Александра Васильевна!?.. Будь я самъ Ротшильдъ — вы съ такой-же увренностью въ собственной правот убивали-бы здоровье и время на грошовый заработокъ!.. Надо думать, что это одна изъ тхъ немногихъ вещей, которыя ‘уцлли’ посл ея разборки. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не ужасно-ли, что смыслъ самыхъ важныхъ вещей можетъ зависть отъ точки зрнія!?. Я могу собственныя руки изгрызть отъ злости и все-таки я не въ прав ни на чемъ настоять!..

И при этомъ она воображаетъ что смотритъ ‘въ глубь вещей’ и уврена, что она отбросила вс пустые предразсудки! . . . . . . . . . . . . .

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Изорвалъ три длиннйшихъ письма. Глупо! Вопросъ исчерпанъ — смшно тянуть съ начала про благо бычка, посл вполн категорическаго ‘нтъ’.

Однако философія ‘въ глубь вещей’ не даетъ мн покоя… О, я съ наслажденіемъ разобью барыню въ пухъ и прахъ на этомъ пункт! Но прежде самому необходимо успокоиться. Для философскаго диспута безъ всякаго практическаго примненія требуются хладнокровіе и безпечный тонъ — а во мн клокочетъ и обида, и злость, и жалость, и чортъ знаетъ что еще! . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

У насъ только и разговоровъ, что объ новой оперетк съ заграничной звздой. Но я былъ все время до того разсянъ, что сегодня только наконецъ я сообразилъ: вдь оперетка эта иметъ прямое отношеніе къ собственному моему послднему протоколу по внутренней политик!..

…Далеконько отнесло меня отъ этого протокола и отъ всего вообще!..

Однако, свтъ не перевернулся, и все остается попрежнему на старыхъ мстахъ. Протоколъ составленъ не въ шутку. Онъ резюмируетъ собою единственную цлесообразную политику — а т два денька, когда онъ появился на свтъ Божій… нтъ, т деньки не изъ такихъ, которые забываются!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда я привезъ ложу, Варя даже вскрикнула отъ пріятной неожиданности:

— Каково!? какъ вы милы, Владиміръ Ивановичъ!.. Не знаю ужъ, чему и приписать такую любезность!..

Что за стыдъ!— неужели я превратился въ такого бирюка, что отъ меня нельзя уже ожидать самаго обыкновеннаго вниманія?

Мн, улыбаясь, подставили щечку, какъ это всегда длалось прежде… Вотъ какъ это просто: сколько угаданныхъ желаній — столько улыбокъ и поцлуевъ! Самая незамысловатая ариметика, доступная каждому лавочнику.

——

Въ Маломъ театр, конечно, нельзя встртить ни Елену Фодоровну, ни ея жилицу. Сомнваюсь, чтобы ее можно было встртить и въ какомъ-нибудь другомъ театр… Откуда у нея могутъ быть деньги на театры?..

…Собственно говоря, она ничего еще не видала на своемъ вку — увы, ея прошлое извстно мн такъ-же хорошо, какъ и мое собственное! Въ Москв только въ первую поздку мы, какъ говорится, вызжали: побывали разъ десятокъ въ театрахъ да одинъ разъ на какомъ-то балу…

Сколько перебывало съ тхъ поръ всевозможныхъ театровъ, баловъ, троекъ, пикниковъ, заграничныхъ вояжей и пр. и пр.!.. Сколько блеска, нарядовъ, красоты, веселья и смха… какъ различны человческія судьбы! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Просидлъ весь спектакль точно во сн… Я грезилъ Москвою.

…Во второй пріздъ насъ тоже послали въ Москву ‘веселиться’ — услали меня изъ Соколокъ развлечься, не подозрвая конечно, что сажаютъ ошпареннаго въ кипятокъ…

Вспоминаетъ-ли она когда-нибудь?.. эту вторую поздку?..

Я былъ невмняемъ — мои впечатлнія исключительны — мои воспоминанія смутны. Но ту комнату я и сейчасъ вижу, до ея малйшихъ подробностей: номеръ гостиницы, гд Саша ждала моего возвращенія, гд происходили вс наши объясненія… Какія короткія объясненія!.. Ни она, ни я, мы не умли говорить… конечно она тогда еще не умла философствовать!..

…Какъ могла она не возненавидть меня — какъ могла!? Вдь это ея послднія впечатлнія отъ меня! Вся душа, цликомъ, занялась, точно подожженный сухой костеръ… Для нея не осталось ничего, ничего — ни самыхъ естественныхъ, простыхъ чувствъ. . . . . . . . . . . . . . . .

Не она меня ненавидла — а я ее!..

Дико! Чмъ могла глупая оперетка вызвать страшныя привиднія?

Актеры ломались, актрисы скабрезничали, мои дамы хохотали. Клочевъ отказывался повиноваться и просидлъ весь спектакль въ нашей лож. Дамы длали видъ, что ихъ стсняетъ его присутствіе, но при этомъ всмъ было ужасно весело.

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Самъ не зналъ, что напишу именно такое письмо… Все равно! Обо всемъ одинаково я не имю права говорить — ея дло, какъ отнестись. Тонъ данъ ею: простой, человческій тонъ, безъ ложнаго стыда, самолюбія и щепетильностей.

Неужели она не понимаетъ сама, какъ это должно мучить меня!

Безъ сомннія, она можетъ вернуть мое письмо безъ всякихъ комментаріевъ.

Все равно, я не могъ не высказать всего! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

‘Нтъ, Владиміръ Ивановичъ, съ какой стати это будетъ непріятно мн? Вдь не для препровожденія-же времени завязалась наша переписка!

‘Напротивъ, я рада, что мы договорились до главнаго, если вы такъ на это смотрите. Будущаго никто не угадаетъ, а я ничего такъ не боюсь, какъ какихъ-бы то ни было общаній и обтовъ… Ахъ, мы такъ мало знаемъ жизнь, и не сущее-ли ребячество наше это вчное стремленіе закрпить за собою будущее, когда довольно одного мгновенія, чтобы все разрушить?!..

…Но все-же, одно я могу сказать съ полной увренностью: если бъ мы разошлись иначе, и за мною остались вс права — я все равно ни въ какомъ случа, никогда не вышла-бы вторично замужъ. Вамъ трудно поврить мн, я знаю! Но можетъ быть вамъ будетъ ясне, если я прибавлю къ этому, что я вовсе не собираюсь тенденціозно бгать отъ счастія… Только мн очень ужъ мудрено поврить въ него!— и нтъ такой силы, которая могла-бы заставить меня отказаться отъ свободы. Вы мн возразите, что я говорю такъ пока не полюбила?.. Я отвчу вамъ, что никого я не могу полюбить больше свободы. Нтъ, я ни во что не поставлю любовь, которая несовмстима со свободой! Въ моихъ устахъ это не слова, не теоретическія ршенія, и именно вы должны это понять.

‘Все это я высказываю только для того, чтобы вы знали, какъ я смотрю на этотъ вопросъ. Практически-же я просто напередъ совершенно уврена, что мн не угрожаетъ никакая драма романическаго свойства. Не отомъ сама я думаю, и не такова среда, гд придется жить — вдь я буду только земской фельдшерицей!— Ну, а вы сами не хуже меня знаете нашъ Т—скій уздъ и всхъ его обитателей.

‘Однако, чтобы исчерпать до конца вопросъ, допустимъ на мигъ, что вы правы… Допустимъ, что ‘молодость возьметъ свое’, какъ вы говорите,— предположимъ, что счастливая случайность и въ глуши можетъ свести съ подходящимъ человкомъ. Какъ видите, я длаю вамъ вс уступки и соглашаюсь считать невроятное — вроятнымъ.

‘Но вотъ именно въ подобномъ-то случа, Владиміръ Ивановичъ, я и считала-бы свои условія не только не несчастіемъ, а, напротивъ, величайшимъ преимуществомъ. Я вамъ объясню, и вы увидите, что я не больше какъ послдовательна. Я признаю только любовь свободную, я не могу на это смотрть иначе — для того вся моя жизнь должна-бы быть другая. Но полюбить и добровольно удержать за собой свободу для женщины черезчуръ трудно!.. Полюбить для насъ всегда значитъ отдать все, чего отъ насъ требуютъ… Иначе,— любовь связанная съ борьбою — это уже не есть полное счастіе… да и какой-же мужчина согласится признать, что женщина, умющая отстоять свою независимость, все-таки любитъ его достаточно! Итакъ, мое исключительное положеніе обезпечиваетъ за мною свободу безъ борьбы — вотъ почему, повторяю вамъ, я считаю его преимуществомъ въ этомъ спеціальномъ вопрос. Только, безъ сомннія, до этого дло никогда не дойдетъ! Одиночество не веселая вещь, зачмъ пытаться отрицать это… Но оно всячески неизмримо лучше неудачнаго брака — а страшно вдь только одиночество праздное.

‘Вы видите теперь, что я не ставлю будущему никакихъ требованій, а потому оно и не можетъ обмануть меня. Владиміръ Ивановичъ! я счастлива, что наша неожиданная встрча разсяла ваши сомннія на мой счетъ, и теперь мы можемъ разойтись дружески, просто какъ люди, которыхъ развела жизнь… Одинаково тяжко жить и съ злопамятствомъ и съ угрызеніемъ на сердц. Я, напротивъ, думаю, что гораздо естественне вернуться къ прежней симпатіи людямъ, какъ мы, связаннымъ общимъ дружнымъ дтствомъ,— связаннымъ еще неизмримо больше дорогой памятью о той, которая до конца осталась также и моей матерью. Забудемъ ошибки и страданія — право это вовсе не такъ ужъ трудно! Но забыть также и все, что было когда-то въ жизни свтлаго,— не значитъ-ли безжалостно обобрать самого себя?..

‘Отъ искренняго сердца желаю, чтобы никакая тнь не омрачала вашего счастія’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Но я то, чего-же я могу пожелать теб, маленькій философъ, добросовстно разршившій напередъ вс проблемы своей жизни?!.

Пожелать-ли теб безотраднаго свободнаго одиночества, въ монотонной сутолок срой рабочей жизни? или пожелать мукъ и искушеній новой любви, заране отравленной и подорванной роковымъ разочарованіемъ?..

Хорошо и то и это!

——

Странное ощущеніе… Точно впервые теперь я имю дло не съ ребенкомъ, не съ кумиромъ, а только съ женщиной!

Ребенка хочется приласкать, сначала шутя… потомъ серьезно… Весело позволять обожать себя на высот воображаемаго превосходства, даже не задумываясь надъ вопросомъ, что въ сущности представляетъ ребенокъ изъ себя?.. отраженіе нашей собственной особы и только! Но, увы, какъ скоро это становится скучно!

Передъ кумиромъ самъ уничтожаешься — пресмыкаешься съ восторгомъ — наслаждаешься тмъ ярче, чмъ безпощадне тебя топчутъ въ прахъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нтъ, нтъ, просто женщина — только женщина! Существо намъ равное и вмст до такой степени непохожее на насъ ни въ чемъ — но существо, въ которомъ равенство все-таки перевшиваетъ различіе… Да, несомннно это совершенно новое чувство равенства и интереса!

…Можно-ли выдумать для двухъ людей положеніе боле исключительное, боле щекотливое?— и почему-же я не ощущаю ни малйшей неловкости, отчего я чувствую себя такъ легко и свободно, какъ никогда и ни съ кмъ больше? Не дико-ли испытывать это впервые въ тридцать пять лтъ — и посл всего, что было!..

…Неужели и вс выходятъ на дорогу роковыми окольными путями? Разъзжалъ весь день по дламъ и на всхъ людей смотрлъ съ новымъ, жаднымъ любопытствомъ… Нтъ! почему-же вс? Вдь не всже женаты съ дтства! Не вс узнали женъ, прежде чмъ могли узнать женщинъ… Не вс начинаютъ изучать жизнь прямо съ мудренйшаго философскаго трактата, не научившись даже складамъ — не вс обязуются цлой жизнью, едва успвъ вступить въ періодъ слпой влюбленности въ каждое юное личико…

Я-бы хотлъ знать интимную исторію всхъ своихъ знакомыхъ — жизнь чужихъ людей, тснящихся на тротуарахъ — тайны всхъ этихъ безчисленныхъ домовъ съ ихъ безчисленными квартирами, биткомъ набитыми человческой жизнью… Заглянуть въ это море людскихъ сердецъ!..

…Убдился-ли бы я, что и другіе не мене виновны, чмъ я?— что вс такъ-же безумны — вс какъ-нибудь да несчастны!.. Или возможны счастливцы, которые прожили не ошибаясь?— или хотя-бы такіе, чье безуміе падаетъ на нихъ однихъ, чьи ошибки не воплощаются въ чужія судьбы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Не могу себ представить ничего выше дружбы съ хорошей женщиной. Но для этого она не должна быть ни кумиромъ, ни принципіальнымъ антагонистомъ: она не должна быть скрытна и нетерпима, какъ Варя, или себ на ум, какъ Лида. Но она не можетъ быть также и безличнымъ вторымъ изданіемъ нашей собственной персоны, какъ нкогда маленькая Саша…

Только уметъ-ли женщина быть другомъ? Можетъ быть для нихъ совершенно неизбжно осуществлять надъ нами какіе-нибудь собственные замыслы, пріемы и очарованія,— неизбжно стремиться подчинить насъ своему вліянію или-же невольно подпадать подъ наше?.. Правда, я не видалъ ничего другого на своемъ вку, но самъ сознаю, что именно это еще не Богъ всть какой вскій аргументъ. Моя жизнь шла навыворотъ…

Дамы нашего кружка для меня тоже не женщины: это только родственницы или пріятельницы Вари, нчто удивительно похожее на заговоръ всхъ противъ одного… Даже самыя искреннія мои усилія сблизиться съ Лидой разбились о непобдимую предвзятость ея отношенія ко мн. Мн часто случается подмчать, какъ обрываютъ разговоръ, какъ не договариваютъ, бросаютъ намеки вмсто мыслей… Видишь краснорчивыя усмшки или недоумвающіе взгляды, которыхъ нельзя желать разъяснить…

Теперь вижу, наконецъ, какъ можетъ быть иначе!..

——

Едва не побранился съ достойнйшимъ Павломъ Константиновичемъ… А все изъ-за этого покупателя, нелегкая его нанесла! Чмъ-же я-то виноватъ, что онъ ‘всячески старался и подыскивалъ цлый годъ’, то-есть, что называется, ползъ въ воду, не спросясь броду? Я и не думаю вовсе продавать Соколокъ! Кажется это коротко и ясно, а однакожъ понадобилось два дня для того, чтобы заставить почтеннаго дльца поврить наконецъ, что это дйствительно мое твердое намреніе, а не случайный капризъ легкомысленнаго барина, не желающаго дать себ труда разобраться серьезно въ собственныхъ длахъ.

Ошибаетесь, почтеннйшій Павелъ Константиновичъ!.. Каково-бы ни было ваше проницательное заключеніе, а насчетъ собственныхъ балансовъ у вашего кліента давнымъ-давно не существуетъ больше никакихъ иллюзій… Однако, для публики, въ иныхъ случаяхъ, гораздо удобне сойти за втренаго юношу, не вдающаго, что творитъ. Не разъ и не два я намренно допускалъ считать себя гораздо глупе, чмъ того заслуживаю!

Для постороннихъ вполн достаточно вдаться съ нашими поступками, каковы-бы они ни были,— совершенно праздная страстишка стремиться проникать въ пучину чужихъ сокровеннйшихъ побужденій. Но, однако, если вашъ собесдникъ убленъ сдинами и если онъ оказалъ вамъ множество разнородныхъ услугъ, въ такомъ случа дло вовсе нелегкое оспаривать именно эту прерогативу его позиціи…

Нтъ, нтъ, я не продаю Соколокъ, и теперь меньше, чмъ когда-нибудь! Готовъ на все, что угодно, кром этого: поставлю вверхъ дномъ вс свои дла, пойду на вс жертвы… Очень возможно, что въ послдней крайности я и буду вынужденъ, напримръ, продать лсъ на срубъ, отрзать дальніе участки и т. п. (нечего обольщать себя несбыточными надеждами!) — по цликомъ мои Соколки сегодня я не отдамъ ни за какую цну!

Совершенно напрасно старичокъ ршился даже погршить противъ профессіональной тайны, чтобы выяснить мн побудительныя причины, вынуждающія его покупателя дать такую цну, на которую никто другой не могъ-бы согласиться. Не надо мн его цны, если-бъ даже она и была еще вдвое выше!

Этого дльный нотаріусъ никакъ не можетъ взять въ толкъ, kann nicht capireu, какъ говорятъ нмцы. Онъ считалъ меня то упрямымъ мальчишкой, то сумасшедшимъ. Онъ дружески просилъ наконецъ открыть ему истинную причину для того, чтобы онъ могъ помириться съ такимъ безразсудствомъ. Если-бъ можно было продать Соколки безъ моего согласія и вдома, онъ непремнно сдлалъ-бы это.

Любопытно было-бы взглянуть на его лицо, если-бы я сказалъ ему эту мою ‘истинную причину’…

——

…Конечно, я зналъ, что, по разнымъ шаблоннымъ соображеніямъ, мн этого длать не слдовало… Но вдь весь и смыслъ въ томъ заключается, что здсь отброшены разъ навсегда всякіе трафареты — здсь можно попросту говорить отъ сердца къ сердцу!..

И какъ разъ именно это-то и оказалось неожиданно всего трудне… А-а!.. простота далеко не такая легкая вещь, какою она намъ кажется въ другихъ!.. Но разв могъ я знать, какъ это выйдетъ?..— разв предчувствовалъ, что самъ я все испорчу!? . . . . . . . . . . . . .

Я ршилъ повидаться съ Александрой Васильевной, вмсто того, чтобы безъ толку биться надъ послднимъ письмомъ, никакимъ образомъ не укладывающимся въ необходимыя рамки…

…Почему нтъ? Вдь если-бы она жила не въ пансіон Желтковыхъ, то это было-бы какъ нельзя боле просто! Только благодаря примрной чет, мн пришлось уподобиться студенту или даже гимназисту старшихъ классовъ и продежурить цлый часъ около скромнаго зданія въ малолюдной улиц Песковъ.

Я плохо разглядлъ ее въ первый разъ. Въ комнат темно было, и самъ я былъ тогда черезчуръ взволнованъ. На улиц, въ простой барашковой шапочк и поношенной шерстяной шубк, она выглядитъ молоденькой двушкой, моложе многихъ другихъ слушательницъ. Въ правдивомъ свт зимняго дня нельзя разыскать ршительно никакихъ трагическихъ слдовъ на ея простомъ лиц, съ доврчивымъ взглядомъ срыхъ глазъ и съ какой-то нершительной серьезной улыбкой…

Увидвъ меня, она широко раскрыла глаза и покраснла. Но такъ какъ мн достаточно знакомо это ея свойство вспыхивать заревомъ отъ каждой неожиданности, то я и избжалъ искушенія подыскивать какіе-либо иные комментаріи.

Я извинился, что позволяю себ искать встрчи съ нею.

— Не хотлось писать опять черезчуръ длиннаго письма… Мн надо поблагодарить васъ такъ, какъ я это чувствую… Вы не сердитесь?

Она перестала улыбаться.

— Нисколько. Только мн непріятно, что вы такъ много благодарите меня! Это доказываетъ, что и вы тоже въ моемъ поведеніи находите… (Она затруднилась)… что вы, однимъ словомъ, ожидали чего-то другого — да?.. Скажите правду, я васъ прошу!.. Стало быть, это не такъ просто, какъ мн представляется?.. вотъ что меня огорчаетъ!..

Какая неподражаемая наивность! Ей хочется, чтобы великодушіе считалось совсмъ обыденной вещью и принималось какъ должное.

— Я увренъ,— сказалъ я горячо,— что самая поразительная вещь покажется простой, если ее сдлаете вы!

Она разсмялась.

— О-о-о!!.. Къ сожалнію, я ршительно неспособна ни на какія поразительныя вещи! Впрочемъ, это правда: у однихъ людей все, что они длаютъ, выходитъ красиво и значительно,— а у другихъ… у другихъ, напротивъ, все кажется блднымъ и зауряднымъ… Да, это такъ!.. Это зависитъ отъ человка… Люди длятся на будничныхъ и на парадныхъ!

Она опять засмялась, и на этотъ разъ въ смх проскользнула ироническая нотка. Мн стало больно отъ этой нотки.

— Для людей можно придумать очень много остроумныхъ подраздленій, Александра Васильевна… но сколько-бы ихъ ни придумывать, я и вы, вроятно, никогда не окажемся подъ одной рубрикой!

Она подняла на меня глаза и долго какъ будто вдумывалась въ горечь моего отвта.

— Отчего? Вы не знаете меня, чтобы ршать такъ увренно,— сказала она, наконецъ, очень серьезно.— А я знаю еще меньше! Вы вдь до сихъ поръ такъ ничего и не сказали мн о себ.

— Какъ!? Я вамъ писалъ такія безконечныя письма!

— О, это я, пожалуй, и безъ вашихъ писемъ угадывала! Да, обо мн вы писали черезчуръ много, съ этимъ я согласна!— прибавила она шутливо.— Вотъ вы теперь знаете, что я фельдшерица, и что со мною будетъ дальше, а я понятія не имю, что-же вы здсь длаете въ Петербург?

Коварный вопросъ… Я разомъ ощутилъ всю невозможность отвтить на него сколько-нибудь вразумительно. Но долгъ платежемъ красенъ! Въ отвтъ на ея трогательную заботу не оставить ничего для меня темнымъ въ ея судьб, стыдно было-бы мн уклоняться малодушно даже и отъ вншнихъ данныхъ, въ конц-концовъ затрогивающихъ не больше, какъ самолюбіе… Но, увы, для моихъ отвтовъ не могло существовать серьезнаго тона.

— Къ стыду моему, Александра Васильевна, на этотъ вопросъ мн просто нечего вамъ отвтить… Что я длаю въ Петербург? Гм!.. живу! Притомъ-же довольно безразсудно живу, я долженъ прибавить по совсти.

Она шла, не поворачивая ко мн головы.

— Да, но вы, вроятно, чмъ-нибудь да занимаетесь-же… Разв вы не служите?— спросила она довольно нершительно.

Это ее чрезвычайно удивляетъ — почему?.. въ такомъ случа, чтоже я длаю со своимъ временемъ!? Въ деревн я привыкъ много хозяйничать… Разв это не скучно совсмъ не имть никакихъ опредленныхъ занятій?

Чтобы быть чистосердечнымъ, я долженъ-бы сказать ей, что все мое время уходило на культъ супружескаго обожанія и родственной предупредительности, при чемъ мн тмъ не мене никогда не удавалось приблизиться къ искомому идеалу…

А пока я придумывалъ, что я могу сказать вмсто всего этого, моя спутница точно спохватилась и проговорила поспшно:

— Ахъ, какъ это глупо — вдь у васъ-же большая семья!! Я вообразила почему-то, что мужчины никогда не занимаются дтьми… Но, безъ сомннія, это гораздо интересне, чмъ безъ надобности тянуть какую-нибудь служебную лямку!..

Такъ или иначе, а я долженъ разрушить и это лестное заблужденіе! Но чмъ вопросъ важне, тмъ невозможне для меня трактовать его серьезно… мимоходомъ. Мн это раньше не приходило въ голову! Я беззаботно шелъ на свиданіе, я вовсе не думалъ о томъ, что и мн, въ свою очередь, могутъ быть поставлены какіе-нибудь неудобные вопросы…

— Я также убжденъ, что это должно быть несравненно интересне!— подхватилъ я съ непостижимой развязностью.— Но, къ сожалнію, это не такъ-то просто! На свт не даромъ-же заведены няньки, бонны и гувернантки всхъ національностей… Въ благоустроенномъ обществ никому не дозволяется сталкивать сосда съ его законнаго мста!

Очевидно, ей очень хотлось понять сокровенный смыслъ нелпаго отвта. Она откровенно смотрла мн въ лицо, съ выраженіемъ напряженнаго раздумья въ серьезныхъ глазахъ. Мое шутовство не вызывало ни тни улыбки. Напротивъ, она становилась печальной.

— Я съ вами совершенно согласенъ (летлъ я дальше), что для каждаго мужчины гораздо внушительне служить Царю и отечеству, нежели коптить небо приватнымъ обывателемъ… Но тутъ бда въ томъ, что я давно пропустилъ вс сроки! Согласитесь сами, отцу многочисленнаго семейства какъ-то даже ужъ и неприлично становиться на одну доску съ безбородыми гонцами… Это значитъ перебивать чужую очередь!

…Тонъ длаетъ музыку! Ничто не чувствуется нами такъ тонко и такъ безошибочно, какъ уклончивые, недосказанные отвты — то, что говорится по изреченію: языкъ намъ данъ для того, чтобы скрывать наши истинныя мысли.

Она перестала спрашивать.

…Я не хотлъ, чтобы она меня разспрашивала — но когда она замолчала, меня вдругъ охватила тоскливая тревога… Что можетъ быть легче, какъ оттолкнуть участіе?— первое участіе, какое я встрчаю въ моей жизни…

Да, я могу такъ сказать — это именно участіе, въ самомъ чистомъ, въ самомъ рдкомъ своемъ вид, то, къ чему не только не примшивается никакихъ личныхъ интересовъ, но гд пемыслимо даже подозрніе подобнаго рода! Чистопробное безкорыстіе, наступающее за концомъ, за смертію всякихъ интересовъ…

…Ты пришла ко мн со словами утшенія, потому что сердцемъ угадала мою муку… Ты пошла мн навстрчу со своимъ прощеніемъ, ты раскрыла всю свою душу, для того, чтобы твой обидчикъ могъ поврить прощенію, для того, чтобы уврить меня, что твоя жертва — вовсе и не жертва, а твоя-же прямая выгода!.. И вотъ, на твой первый-же скромный вопросъ я отмалчиваюсь, пошло виляю и лгу!!.

Впрочемъ, я вовсе не думалъ обмануть глупо-безпечнымъ тономъ — нтъ, я просто самъ выбивался изъ тисковъ, какъ могъ!

Она вдругъ сказала, что ей надо спшить и взяла извозчика. Торопливо пожала мн руку… какъ-то неуловимо скользнула глазами по моему лицу…

Кончено — я оттолкнулъ ее!! Я это сдлалъ, потому что не сумли, быть простымъ и искреннимъ, какъ она… Разв я не хотлъ?.. О, конечно, конечно хотлъ…

Я, какъ дуракъ, не проронилъ ни одного слова. Я остановился на тротуар, ошеломленный, и смотрлъ ей вслдъ…

Могло-ли быть что-нибудь банальне моего поведенія!?. Съ какой-же стати я такъ восхищался прямотой и искренностью ея отношенія ко мн, если самъ я не придумалъ ничего кром избитыхъ изворотовъ, кром пошлйшихъ отшучиваній въ отвтъ на серьезныя и простыя слова?? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Для чего я пошелъ къ ней?!.

Какъ она должна презирать меня!..

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я утонулъ. Лежу на дн и чувствую на себ подавляющій столпъ ледяной, мутной воды.

Не шевелюсь… Я знаю, что выплыть невозможно.

——

Пышная, многолюдная и скучнйшая свадьба… Впрочемъ, свадьбы всегда многолюдны и скучны.

…Всегда-ли?

Т дв свадьбы были и не многолюдны и не скучны… О, нтъ! на нихъ вдь не было толпы, роль которой скучать. Но какъ он не похожи одна на другую!..

…Свтлая, безмятежная идиллія… Щедро лилось на нее жаркое и ласковое лтнее деревенское солнце. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…А тамъ, въ полутемной, старинной московской церкви — тамъ атмосфера борьбы и насилія. Какъ зарево пожара — отблескъ отчаянія…

Страстное, туманящее умъ желаніе — и безотчетная, унизительная тревога… страхъ чего-то невдомаго, что въ послдній мигъ можетъ вырвать изъ рукъ… Конечно, я зналъ, что ничего случиться не можетъ! Но каменныя плиты жгли ноги, звонъ въ голов заглушалъ слова молитвъ, мгновенія свинцовыми гирями прокатывались надъ судорожно трепетавшимъ сердцемъ.

Чего я боялся?..

Бглецъ, чующій за плечами погоню, долженъ такъ чувствовать. Разв я не былъ бглецъ?.. Ни одного близкаго лица не было около меня. За мной не было погони… Я самъ заблудился, самъ попалъ не туда, куда рвалась душа. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варю очень забавляетъ ея роль посаженой матери, выставляющая въ совершенно новомъ блеск ея удивительную красоту. Это въ порядк вещей — хорошенькой женщин всегда пріятно быть лучше всхъ, а если этого можно достигнуть въ бабушкиномъ чепц, то тмъ оно лестне и пикантне.

Придумываніе туалета, соотвтствующаго какъ ея собственной молодости, такъ и солидности ея роли, взяло по меньшей мр столькоже времени и тревогъ, какъ сформированіе новаго кабинета посл нещаднаго парламентскаго побоища. И она и Лида об распростудились, разъзжая цлыми днями по портнихамъ и магазинамъ, и об доходили до настоящаго отчаянія передъ невозможностью изобрсти нчто совершенно еще невиданное, неслыханное и небывалое до сихъ поръ. Имъ не хватало ни русскихъ, ни французскихъ словъ, чтобы выразить все презрніе ихъ къ бездарности петербургскихъ портнихъ, не умющихъ схватить ‘идею’ экстраординарнаго туалета.

Право не знаю ужъ, удалось-ли имъ это въ конц концовъ или нтъ. Знаю только, что я никогда еще не уплачивалъ такого чудовищнаго счета, и никогда не видалъ на одной женщин такого пышнаго соединенія всхъ возможныхъ великолпій по туалетной части.

Для Катишъ купленъ небольшой крестикъ, стоившій однако несообразно большихъ денегъ. Что подлаешь, женщины умютъ входить въ роль!.. А можетъ-быть и въ самомъ дл въ царскомъ наряд нельзя не почувствовать себя царицей?

Прикинувъ ко всему этому памятный реверсъ штабсъ-капитана Магната, я начинаю чувствовать нчто въ род ненависти къ хорошенькой Катишъ, съ ея умильными глазками и наивными улыбками. Мн кажется, что брильянтовые кресты и тысячныя подачки должны-бы по крайней мр излчивать людей отъ наивности…

Впрочемъ, я съ нкоторыхъ поръ сталъ такъ раздражителенъ, что мн вовсе не трудно доходить до ненависти. Я даже позволилъ себ грубость: я спросилъ разряженную и сіяющую Лиду, когда наконецъ она покончитъ со своимъ Клочевымъ? Свадьба такая дорогая затя, что въ нкоторыхъ случаяхъ это необходимо знать заране.

Я однако удержался и только мысленно добавилъ, что мн надодаетъ наконецъ встрчать этого красавца на каждомъ шагу и на всхъ перекресткахъ. Если ршено, что он жить безъ него не могутъ, то пусть Лида беретъ его себ скоре и освободитъ насъ отъ этой повинности.

Лиду не столько разсердила самая выходка, какъ должно быть поразило выраженіе моего лица. (Я и безъ нея знаю, что я сильно похудлъ и пожелтлъ). Она прищурилась и подозрительно всмотрлась въ меня.

— Что такое опять съ вами?! За вами положительно нтъ никакого присмотра послднее время!— ршила она съ уморительнымъ негодованіемъ.— Что-же касается monsieur Клочева — я съ нимъ ‘покончу’ тогда, когда вы увидите, какъ онъ ухаживаетъ за мною.

Жаль, что для меня пропало даромъ значеніе загадочной усмшки. Можетъ быть у барышни на примт уже кто-нибудь другой, поинтересне г-на Клочева?

Да вдь у меня-то нтъ никакой охоты проникать въ ихъ тайны! Я не питаю больше прежняго братскаго интереса къ миленькой своячениц, ибо я убдился, что та или другая разновидность ожидающей ее судьбы не иметъ значенія для сущности ея жизни. Боже мой! да интересуюсь-ли я кмъ-нибудь или чмъ-нибудь во всей этой толп, на три четверти состоящей изъ ближайшихъ родственниковъ!? Въ этой толп естьли одинъ хотя-бы человкъ, котораго я-бы могъ назвать своимъ?

Въ карет Варя съ одушевленіемъ расхваливала, какъ все было прилично и бонтонно.

Разумется, она не спрашивала ‘что со мной’?.. Надо отдать справедливость Лид — одна она задаетъ иногда этотъ праздный вопросъ. Варя занята гораздо боле интересными соображеніями. Между прочимъ она находитъ, что ея платье черезчуръ великолпно для того, чтобы быть надтымъ всего одинъ разъ: она тутъ-же ршила, что спеціально для этого она подетъ на предстоящій балъ французской колоніи.

А въ ближайшемъ будущемъ предстоятъ родственные обды молодымъ, пріемы и визиты.

Какая право жалость, что у штабсъ-капитана Магнатова не хватаетъ денегъ для моднаго voyage de noce! Поистин благотворительная мода! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Изъ старинной московской церкви бглецы перенеслись прямо на синія воды тихаго итальянскаго озера.

Кстати, куда это могли дваться мои фотографическіе виды? Многіе сдланы были по моему заказу. Да, я былъ совершенно увренъ, что всю мою жизнь каждый день я буду смотрть на эти фотографіи — на голубое озеро, въ которомъ отразилось мое небо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Шурка боленъ!— боленъ милый, обожаемый мой мальчикъ!..

Миссъ Гартонъ подыскиваетъ всевозможныя объясненія, но, очевидно, что это простуда, то-есть — ея оплошность, ея небрежность!..

Я никогда не понималъ проклятой англійской ‘системы’ таскать дтей по всевозможной погод дышать воздухомъ, отъ котораго взрослые не знаютъ, какъ укрыться въ своихъ мхахъ… И при томъ еще ихъ модные, куцые костюмчики, вмсто теплыхъ русскихъ тулупчиковъ!..

Бдный крошка горитъ, кашляетъ и безъ умолку лепечетъ охрипшимъ, жалкимъ голоскомъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что будетъ!?..

——

…Ну, и провались они совсмъ! И пусть ‘обижается’, сколько его душ угодно, ихъ возлюбленный Гаспаръ Гаспаровичъ!.. Если-бы я сталъ спрашивать мннія, он, конечно, расплылись-бы въ дурацкой щепетильности, а теперь дло сдлано — все остальное чепуха.

Профессоръ не нашелъ ничего угрожающаго. Похоже на то, что это его искреннее мнніе… да, наконецъ, я-же вдь не слабонервная женщина! Меня не обязательно щадить, когда я только и умоляю сказать мн всю правду. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этотъ профессоръ внушаетъ довріе своимъ спокойствіемъ… И во весь визитъ онъ ни разу не улыбнулся. Доктора не подозрваютъ, какъ бываютъ ужасны ихъ шуточки и улыбки! Гаспаръ Гаспаровичъ считаетъ улыбку такой-же необходимой принадлежностью, какъ чистую сорочку.

——

…Вотъ это любопытно!! Варя находитъ, что я ‘до того теряю голову’, что это даже вредитъ больному! Сама она поплакала въ первый день, а теперь можно подумать, что ее развлекаетъ досада на меня. На визитахъ профессора она никогда не присутствуетъ, для нея это слишкомъ рано, она еще почиваетъ. Гаспаръ Гаспаровичъ не является иначе, какъ по особому приглашенію

…Если-бы мн его отдали!! Если-бы я могъ ходить за нимъ самъ, одинъ, со старой Домной. Онъ ее такъ любитъ! Въ забытьи всегда зоветъ свою ‘нянюсю’ — забылъ бдняжка, что ее давно уже выжили, давно замнили противной чужой толстухой съ фальшивымъ голосомъ.

——

Мн объявлено, что я ‘волную’ ребенка. Шурка не можетъ спать, потому что каждую минуту спрашиваетъ, пришелъ-ли папа. Около больного не должно быть лишнихъ лицъ.

Это должно быть справедливо. Справедливо, вроятно, и то, что лишнимъ оказываюсь именно я — мое непривычное присутствіе нарушаетъ порядокъ… Присутствіе въ дтской матери въ такой-же мр нарушаетъ привычный режимъ, а потому Шура долженъ находиться въ нераздльной власти миссъ Гартонъ.

Въ этомъ какая-то цпкая, сокрушительная логика, о которую разбиваются вс порывы!

——

Двочки отвезены къ бабушк.

Если въ ужасномъ можетъ быть что-нибудь хорошее, то надо радоваться за нихъ этой маленькой, освжающей перемн. Лида очень мило пообщала мн побаловать и повеселить дтокъ, пока они будутъ жить у нихъ.

— Surtout pas de sentences, n’est ce pas? Пусть хоть на головахъ ходятъ, не правда-ли?.. поддразнивала она меня.

——

Не понимаю, откуда у Вари такая увренность, что болзнь не опасна, что Шурка непремнно выздороветъ?— разв можетъ существовать увренность въ какой-нибудь серьезной болзни?..

Прежде дтскія болзни гораздо сильне ее волновали.

——

…Не могу хладнокровно слышать, когда господа доктора, улыбаясь, принимаются уврять, что ‘дти выносятъ очень легко подобный тификъ’!!.. Тификъ — а?.. Нжность даже какая-то слышится!

Имъ кажется, что у этого несчастнаго комочка человческаго тла еще имется цлый запасъ силъ — они чмъ-то очень довольны — они оставляютъ его даже безъ всякихъ лкарствъ!..

Какъ можетъ человкъ набраться такого хладнокровія!— Какъ онъ можетъ твердо знать что-то, когда жизнь виситъ на волоск?!.. Несчастные, какъ я ихъ жалю! Я-бы согласился быть кмъ угодно, только не докторомъ…

——

…Они не знаютъ, что такое для меня этотъ мальчикъ! Если онъ умретъ — мн незачмъ больше жить…

Двочки?.. Изъ нихъ выростутъ барышни-Лиды…

Дтей надо воспитать — научить… О, мн есть чему научить моего сына! Я знаю, какъ напутствовать его на жизненный путь! Его я могу предостеречь, уберечь, спасти быть можетъ…

…Если онъ умретъ?..

Они не понимаютъ… Они подсмиваются надъ моей трусостью. Съ какимъ восторгомъ я буду смяться самъ надъ собой, когда не останется ни одного лишняго градуса!

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Ночь не спалъ, не выходилъ вовсе изъ кабинета. Необходимо обдумать теперь-же — сейчасъ — и нечего, нечего!!— Не дико-ли?— Случилось что-то ужасное, и въ то-же время какъ будто ничего и не случилось.

Случилось только то, что я и безъ того зналъ…

Да, да! Никогда не говорилъ себ до конца, и все-таки зналъ. И она знала, что я знаю… И раздражалась, что я не показываю… Раздражалась давно, все сильне… пока, наконецъ, столько скопилось, что не могла дольше выдержать: бросила въ лицо, какъ сумла больне, грубе!!..

Теперь ей, наврное, легче. Я увренъ, что она не раскаивается — все равно, вдь я зналъ! Только оттого и сказала, что все равно… О, разумется, иначе превосходно сумла-бы молчать….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Какъ мы жить будемъ?..

Какъ могли мы жить до сихъ поръ?..

Зачмъ сорвали маски, если это давало какую-нибудь возможность жить!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Случилось внезапно, совершенно безпричинно — вотъ, какъ идешь по ровному мсту и неожиданно свалишься въ яму…

Наткнулся въ зал на Клочева. Онъ узжалъ. Я поймалъ такую фразу, сказанную горячимъ тономъ:

— Нтъ, это немыслимо, когда ребенокъ боленъ! И прошу васъ не подыскивать никакихъ особенныхъ объясненій… Я, разумется, не затруднилась-бы похать и одна… Но въ подобномъ настроеніи не здятъ на балы!..

Что сказалъ на это Клочевъ — я не разслышалъ. Ему отвтили:

— Это ни на что не похоже, наконецъ, что вы себ позволяете!.. Adieu.

Она не пошла его провожать и столкнулась со мною у двери.

Очевидно, рчь шла о французскомъ бал. Я подумалъ: не относится-ли частица досады Варвары Николаевны къ тому обстоятельству, что ей не придется надть еще разъ свадебнаго платья?.. Но за чмъ-же дло стало? Вдь болзнь не опасна, а балъ французской колоніи единственный въ сезон.

Я шелъ въ дтскую, чтобы взглянуть, какъ спитъ Шурка. Оттуда я прошелъ въ будуаръ.

Варя стояла у зеркала и держала въ рукахъ что-то свтлое и блестящее, вроятно какой-нибудь головной уборъ. Увидвъ меня, она поспшно бросила его въ раскрытую картонку. Мн показалось, что она покраснла.

Я очень спокойно напомнилъ ей, что завтра французскій балъ. Такъ какъ Шур, слава Богу, не хуже и доктора ручаются, что нтъ опасности, то почему-бы ей и не похать на балъ съ Лидой?

Можетъ быть, она вовсе не нуждалась въ моей санкціи, и я поднялъ вопросъ, уже ршеный?

Во всякомъ случа, что-то ужасно разсердило ее. При этомъ ея лицо всегда остается совершенно неподвижнымъ, и въ то-же время это не ея лицо… оно неузнаваемо! Ни одной морщинки на мраморномъ лбу… никакая гримаса не искажаетъ прекраснаго рта — но это лицо, въ которое жутко смотрть… Оно точно вытягивается и каменетъ.

Я продолжалъ убждать. Она можетъ быть совершенно покойна — конечно, я не выйду изъ дому, а въ случа чего-нибудь экстреннаго, сію-же минуту пришлю за нею. Все равно, Шура вовсе не нуждается въ томъ, чтобы вс безвыходно сидли дома. Я говорилъ совершенно спокойно и ршительно не допускаю, чтобы у меня могъ быть при этомъ какой-нибудь фальшивый тонъ. Я знаю, что ей очень хотлось быть на этомъ балу.

Но Варя вдругъ сдлала нсколько неровныхъ шаговъ по ковру и подняла руки къ ушамъ.

— Довольно, довольно, Бога ради! Нельзя-ли безъ такого лицемрія по крайней мр?!.

Она язвительно разсмялась.

— Какъ будто я не знаю, что вы ничего подобнаго не думаете! Да-съ, совершенно врно, если вамъ угодно знать!— мн именно нтъ надобности торчать безъ толку дома дв недли, когда не я за нимъ и ухаживаю — когда вс знаютъ наврное, что за нсколько часовъ ничего особеннаго не можетъ случиться… Это разумется такъ и есть!— но вы, вы-то именно и считаете, что я должна!.. Еще-бы, я обязана вздыхать, плакать, выражать всячески родительскую тревогу, если даже я и врю доктору, если понимаю, что никакой опасности нтъ… Какъ можно! Это непозволительно!— это безсердечно! чмъ больше женщины плачутъ, тмъ лучше… я пустая женщина!— я дурная мать!..

Конечно, я не могъ ждать такого натиска — но въ одинъ мигъ я принялъ вызовъ. Не знаю, это было почти похоже на радость… не все-ли равно по какому поводу вырвется наконецъ наружу правда? все, что такъ долго скоплялось подъ спудомъ… Пора, пора намъ когда-нибудь заговорить! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Это былъ именно взрывъ, и она уже не могла остановиться:

…Она ничуть не претендуетъ на то, чтобы ее считали идеальной семьянинкой — она вдь никогда и не общала ничего подобнаго! Могу я сказать, что она общала? Если я создалъ въ своей фантазіи какую-то слащавую идиллію — тмъ хуже для меня! Никто не виноватъ, кром меня! Она никогда не скрывала, что любитъ жизнь — свтъ — удовольствія. Она не извергъ, она любитъ своихъ дтей — но никогда она не собиралась похоронить себя въ пеленкахъ, погрузиться всецло въ супружеское воркованіе… О-о-о!.. съ нея достаточно! довольно четверыхъ дтей въ двадцать восемь лтъ отъ роду!.. Она не мадамъ Савельева, громогласно объявляющая, что съ радостью готова народить хоть цлую дюжину!.. Если таковъ мой идеалъ, то очень жаль, что я не счелъ нужнымъ выяснить его во время. Конечно она-бы призадумалась надъ тмъ, что ее ждетъ, если-бъ могла знать заране… Есть нкоторое вроятіе думать, что я не оказался-бы единственной партіей, какая могла ей представиться въ жизни. Но когда мы влюблены — мы знаемъ только свою страсть… О, тогда мы не предъявляемъ ршительно никакихъ требованій! Тогда мы только покорные рабы!.. Мы безумствуемъ, восхищаемся всмъ — мы длаемъ изъ жены божество, до тхъ поръ, пока намъ такъ нравится… А потомъ кто же мшаетъ превратить божество въ няньку, въ гувернантку, въ сидлку нашихъ дтей — приняться за избитую старозавтную мораль семейныхъ добродтелей? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все это она сказала,

Я даже шевельнуться боялся, чтобы не спугнуть безумной откровенности. Я не спускалъ глазъ — весь дрожалъ отъ жгучаго любопытства…

…Но, не странно-ли!.. Ея рчь не сразила меня своей неслыханностью, своей невроятностью… Нтъ и нтъ — не сразила.

Я пораженъ былъ самымъ фактомъ — пораженъ тмъ, что Варя можетъ такъ высказываться — но то, что она говоритъ, не удивляло меня вовсе, я какъ будто зналъ уже давно, какъ будто долженъ былъ услышать не сегодня такъ завтра

Въ такія минуты ощущенія безошибочны — о, они далеко опережаютъ мысль! Цлый потокъ свта упадаетъ разомъ на настоящее и на прошлое… Не существуетъ ни времени, ни границъ.

Я всталъ и сказалъ: то, что сейчасъ высказано, ничмъ не вызвано съ моей стороны. Я именно и пришелъ для того, чтобы поговорить о бал. Вообще, сколько помню, я никогда еще не позволялъ себ читать мораль… Но, все равно. Такъ случилось — и тмъ лучше. Давно пора узнать ея истинныя мысли.

Меня поразилъ при этомъ звукъ собственнаго голоса — совершенно безжизненный звукъ… Мы даже не знаемъ, какіе звуки найдутся въ нашей груди! И этотъ чужой голосъ точно пронзилъ меня жалостью… Жалостью къ себ, къ дтямъ… передо мной вдругъ мелькнуло больное личико Шуры. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варя стояла у туалета и нюхала одеколонъ, она наливала его прямо въ руку, онъ просачивался сквозь пальцы, капалъ на платье… Грудь и плечи ходуномъ ходили.

— Да, да… довольно лицемрія! я жить не могу подъ вашими инквизиторскими взглядами!.. Знаете-ли вы, что вы неузнаваемы? Вы другой человкъ! Но что-же случилось? Надюсь, вы не посмете сказать, что это я перемнилась, что я когда-нибудь разыгрывала передъ вами не то, что я есть на самомъ дл? Я слишкомъ горда, чтобы прикидываться, господинъ Громилинъ! Никто не виноватъ, если вы были слпы.

И я могъ только повторить за него:

— Вы правы, Варвара Николаевна. Я былъ слпъ — въ этомъ никто не виноватъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Объясненіе длилось минутъ двадцать, едва-ли. Первое объясненіе… Но при этомъ оказалось, что мы ршительно все уже знаемъ другъ про друга,— спорить намъ не объ чемъ,— мы можемъ избавить себя отъ обстоятельной постановки обвинительныхъ пунктовъ…

…Что-то до нельзя упрощенное, грубое, оголенное отъ всякаго подобія иллюзій! Все тутъ было: ея разочарованіе… обманутыя ожиданія… неврные разсчеты… мои несообразныя требованія… мое обманчивое обожаніе… моя измна… Не было только и быть не могло ея любви и моего счастія.

Самый звукъ ея голоса былъ грубъ — какая-то внезапная распущенность… Человкъ отводилъ душу — крпился долго и наконецъ далъ себ полную волю. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ конц концовъ начала кружиться голова, точно я со страшной быстротой пролетлъ громадное пространство. Голова и теперь все кружится, кружится

Я не знаю, что дальше…

——

‘Владиміръ Ивановичъ! Не разсердитесь, что я хочу просить васъ: не ищите встрчъ со мною… Не знаю, какъ вы, но у меня осталось очень тяжелое впечатлніе отъ нашего разговора. Вы какъ-то не просто относитесь ко мн… О себ вамъ непріятно со мной говорить — не правда-ли? Право намъ не для чего встрчаться, если не можетъ быть никогда такъ, какъ если-бъ въ прошломъ ничего не было! Одну минуту я вообразила, что это возможно… Я ошиблась. Поврьте, что я вовсе не виню васъ ни въ чемъ. Ваше положеніе совсмъ другое, для васъ оно можетъ быть гораздо трудне… Не мн судить объ этомъ.

‘Во всякомъ случа я счастлива, что представился случай откровенно высказать все, что у меня было на сердц. А теперь гораздо покойне идти каждому своей дорогой… Все равно, я про васъ ровно ничего не узнала, кром того, что васъ тяготила забота обо мн. Я это предчувствовала, но надюсь, что теперь и это совершенно разсется.

‘Я считала это своей обязанностью, и если-бъ мы не встртились случайно, то все равно я непремнно написала-бы вамъ по окончаніи курса’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Сжатое, обдуманное письмецо — какъ оно не похоже на прежнія!

Ничего другого я не заслужилъ. Увидвъ знакомый конвертъ, я напередъ уже зналъ, что это конецъ въ той или иной форм. Но, какъ и слдовало ожидать, она прямо сказала то, что есть на самомъ дл, и не подумала прибгать ни къ какимъ уловкамъ или благовиднымъ предлогамъ. Да и зачмъ? Легко тому, кто можетъ говорить только одну правду…

Въ другое время ея письмо сдлало-бы на меня гораздо боле сильное впечатлніе. Нельзя быть равнодушнымъ, когда чистая душа отворачивается отъ насъ.

Я не равнодушенъ, нтъ… Но во мн нтъ цлаго мста — я весь разбитъ, какъ человкъ, который вторично свалился съ высокой крыши… Въ первый разъ онъ счастливо отдлался: его вылчили, поломанные члены быстро срослись и онъ забылъ, какъ падаютъ съ крышъ…

…Разумется, ему кажется, что на этотъ разъ не собрать костей… Во всякомъ случа, не часто-же падаютъ съ крышъ по два раза!…

Это прямо непозволительно.

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Потомъ, потомъ!! Еще придетъ пора заняться своими поломанными членами, а теперь надъ головой виситъ еще одна угроза: Ему хуже! Я не понимаю, какъ они не видятъ этого! Гд видятъ они какія-то силы, когда жизнь еле теплится?..

На меня-же раздражаются! У милаго профессора какъ-то нетерпливо сжимается физіономія. Молча, съ гримасой выслушиваетъ вс мои тревоги и настойчиво произноситъ ненавистныя три слова:

— Продолжайте то же самое.

Его ‘то же самое’ — ровно ничего въ сущности! Это недурно — медицина отрицающая лкарства!

А если черезъ два дня скажутъ, что болзнь приняла дурной оборотъ?? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

…Хуже ему, хуже — и они не видятъ этого!..

Страхъ превратился наконецъ въ какой-то кошмаръ. Я не спалъ, но тяжело, мучительно забывался — и разомъ приходилъ въ сознаніе, точно отъ толчка…

Въ этотъ мигъ я былъ увренъ, что онъ умираетъ… Это не была мысль, а увренность… Точно кто-то произносилъ слова въ ту минуту, когда мысли мшаются и вки падаютъ противъ воли. Нсколько разъ даже мн казалось, что кто-то былъ въ комнат и выскальзываетъ въ ту минуту, когда я открываю глаза (у меня всю ночь горятъ лампы, съ вечера приготовляются дв).

Въ первый разъ я подумалъ, что это англичанка прислала за мной: меня позвали и спшили уйти, а я съ просонья не разобралъ, кто приходилъ…

Я бросился въ дтскую.

Шура спалъ. Миссъ Гартонъ дремала въ кресл. Она испугалась. Въ своемъ переполох я ступалъ безъ всякихъ предосторожностей, задыхаясь отъ испуга, я нсколько минутъ уврялъ ее, что меня позвали.

И такъ повторялось каждый разъ, какъ только меня одолвала дремота. Я не могъ оставаться въ кабинет — я, какъ безумный, бжалъ въ дтскую… Можетъ быть это то, что называется предчувствіемъ??.

…Но какъ-же раньше мн не приходило на умъ!? Пока мы, родители, переживаемъ его болзнь такъ или иначе по своимъ комнатамъ — эта чужая женщина не оставляетъ его ни на минуту, ночь за ночью. Подъ утро ее смняетъ часа на дна нянька, вотъ и весь ея отдыхъ. Третья недля, какъ она ни разу не вышла изъ комнаты.

Чужая, наемная женщина… Ненавистная мн, систематичная, жесткая англичанка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Разумется, я это зналъ. Но прежде я не входилъ по нскольку разъ за ночь въ дтскую, я не видалъ этого зрлища собственными глазами… Я умолялъ ее пойти отдохнуть, но она отказывалась съ негодованіемъ. Няня смнитъ ее въ шесть часовъ — она твердила это такимъ тономъ, какъ будто это непреложный законъ природы.

Доктора не нахвалятся ея толковымъ, спокойнымъ уходомъ. Они настаиваютъ на томъ, чтобы не было ‘лишнихъ лицъ’ и предпочитаютъ миссъ всмъ другимъ ‘лицамъ’, какія могли-бы быть.

Быть сидлкой вовсе не входитъ въ ея обязанности! Она иметъ полное право находить это для себя черезчуръ тяжелымъ. Но когда шла рчь о томъ, чтобы взять сидлку — миссъ первая воспротивилась и выразила желаніе остаться при больномъ. Разв не веселе ей было-бы жить съ двочками у maman?..

Она похудла. У нея измученные глаза. Сухая, жесткая англичанка. Чужая, наемная женщина! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда она ушла, я отослалъ няньку и просидлъ съ Шурой остатокъ ночи. Мн кажется, что на всю остальную жизнь я могъ-бы довольствоваться этимъ — жить всецло для моего дорогого мальчика.

Какъ только утромъ миссъ Гартонъ появилась изъ своей комнаты, я самымъ ршительнымъ тономъ объявилъ, что я желаю, чтобы она създила навстить двочекъ, но предварительно надо купить для нихъ фруктовъ въ самомъ дальнемъ магазин, какой только я могъ припомнить.

Сначала она сопротивлялась, но потомъ не выдержала и созналась, что ей очень хочется повидать дтей. Она соскучилась.

И какое у нея было при этомъ хорошее, сконфуженное лицо…

Я обими руками схватилъ ея руку и началъ горячо уврять, что никогда, никогда я не забуду ея доброты. Но я увренъ, что миссъ приписала этотъ пассажъ моимъ разстроеннымъ нервамъ и ночному кошмару. По крайней мр это не произвело на нее впечатлнія и она поспшила отъ меня отдлаться.

Въ одиннадцать часовъ Варвара Николаевна проснулась и прислала горничную узнать, какъ спалъ Шура. Это означаетъ, что черезъ часъ она сама пожалуетъ въ дтскую.

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Нтъ, нтъ, онъ мн останется! Онъ выцарапался благополучно, мой несчастный, исхудалый, точно обглоданный Шурка! Быстрыя ножонки разучились ходить — но скоро, скоро они опять затопаютъ также весело!..

И какой смшной! какіе у него жадные и злые глазки, какъ онъ ужасно капризничаетъ, какъ сердится! Но чмъ онъ больше капризничаетъ — тмъ веселе вс мы улыбаемся, и я, и докторъ, и миссъ Гартонъ… Это выздоровленіе, выздоровленіе — урра! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Живу въ дтской, или-же летаю по городу, разыскивая что нибудь для моего ненагляднаго сокровища.

Мн-бы хотлось, чтобы силы вливались въ него съ каждой каплей драгоцннаго вина, съ каждой крошкой, которую ему разршается проглотить. Да, его кормятъ именно каплями и крошками, его буквально морятъ голодомъ — и находятъ, что онъ долженъ при этомъ поправиться!!

Съ голоду плохое утшеніе игрушки, сколько-бы ихъ не накупали для него. Дтская буквально завалена игрушками, отъ нихъ нтъ прохода, он всмъ мшаютъ, каждую минуту лзутъ подъ руки и подъ ноги!

‘Мама’ никогда не приходитъ съ пустыми руками. Но ладить съ маленькимъ тираномъ мама ужъ окончательно не уметъ, и ни съ кмъ онъ столько не капризничаетъ, какъ съ нею. Она просто его боится… Я вижу, какъ ее кидаетъ въ жаръ… Она не знаетъ, что длать — почему все выходитъ невпопадъ — она не дождется, когда можно прилично ускользнуть изъ дтской. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но вдь она всегда была разсудительна!.. Она не переживала моего ужаса, она не боялась потерять его. Она всегда знала, что опасности нтъ, она врила Гаспару Гаспаровичу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Профессоръ торгуется со много изъ-за каждаго визита и, очевидно, теряетъ послднее терпніе. Онъ доказываетъ, что я не имю права нарушать его правила и заставлять его брать деньги даромъ — у него нтъ времени для здоровыхъ.

Да, конечно, я трушу совершенно напрасно. Но неужели мн нельзя позволить этого маленькаго облегченія? Вдь это Шура — мой единственный Шура!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Разршено вернуть домой дтей.

…Жизнь входитъ въ обыденную колею. Теперь выступитъ полностью все то, что до сихъ поръ заслонялось болзнью — опасностью — самой безпорядочностью жизни… Варвара Николаевна не обдаетъ дома. Она каждый день узжаетъ къ maman обдать съ дтьми. У меня дни сливаются съ ночами въ одномъ общемъ напряженіи и усталости. Я не знаю, какъ проходятъ дни.

Все это кончено. Настаетъ минута, когда все должно придти въ норму… но вдь эту норму еще создать надо! До сихъ поръ жизни не было — была только болзнь Шуры. . . . . . . . . . . . . . . .

…Какая можетъ быть жизнь?!.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Передъ обдомъ пріхала Лида. Одна. Варя осталась съ дтьми.

…’Взглянуть на меня и поздравить…’ Гм… Это конечно очень мило, очень!.. Но все дурное тмъ скверно, что оно неизбжно разливаетъ вокругъ себя собственную окраску и отравляетъ окружающее.

Теперь я знаю уже, зачмъ прізжала Лида — но и въ первую минуту я сразу угадалъ это силой подозрнія, хоть мы съ нею всегда были въ такихъ дружескихъ отношеніяхъ, что она могла бы придти и безъ всякой задней мысли. Однако я угадалъ — и я не ошибся.

Сначала барышня дружески подтрунивала надъ моей трусостью. Имя четверыхъ дтей, необходимо запастись нкоторымъ хладнокровіемъ… невозможно такъ безразсудно терять голову! Во-первыхъ, рискуешь разориться, швыряя деньги безъ всякой надобности,— а во-вторыхъ, можно просто изъ силъ выбиться преждевременно. Вдь это только одна болзнь — а что если ихъ будетъ нсколько?.. Дти всегда болютъ.

— Я всегда говорю, что вы не умете жить!— поучала она шутливо.— Ни вы, ни Варя. У Вари всякая тревога выражается сильнйшимъ раздраженіемъ… Теперь къ ней лучше и не подступайся!.. Мы вс, у насъ, передъ него по струнк ходимъ — и maman, и вс.

‘Ага!— пробный ходъ!’ — сказалъ я себ. Я отвтилъ спокойно, что это весьма естественно.

— Скажите пожалуйста, что же тутъ естественнаго?— загорячилась необыкновенно Лида.— Когда и безъ того скверно, то какой же смыслъ длать жизнь добровольно еще мучительне?.. Мн напротивъ кажется, что гораздо естественне вс невзгоды выносить дружно, общими силами, вмсто того, чтобы тутъ же еще ссориться изъ пустяковъ.

Ловкая барышня соображаетъ по крайней мр, что именно мн надо говорить. Интересно бы только знать — порученіе-ли это или только мропріятіе на собственный страхъ и рискъ?..

— Ваша рчь есть истина святая!— отвтилъ я ей насмшливо.

Она недовольно смотрла на меня и покусала губки, но заговорила какъ человкъ, ршившій вести свою линію до конца.

— Это совершенно понятно, что у васъ обоихъ должны быть разстроены нервы… Говорятъ, вы считаете своей обязанностью вовсе не спать??

Во мн вдругъ поднялось жгучее, нехорошее чувство.

— Послушайте, Лида!.. Теперь, пока вы еще двушка… неужели вамъ такъ-таки никогда не приходитъ въ голову, что можно любить не по обязанности??. Доводилось-ли вамъ слышать, что когда любовь наша въ опасности — тогда не спятъ просто потому, что спать не могутъ — оттого что нестерпимо болитъ душа!.. ‘Теряютъ голову’ (вы всегда вжливы и не хотите сказать ‘длаютъ глупости’) — потому что мучатся своимъ безсиліемъ! Можно-ли отъ этого разориться, и сколько на это затратится непроизводительно собственныхъ силъ — такая мудрость просто-напросто даже и въ голову прійти не можетъ!..

…Глупо, глупо!— Дрожали губы, срывался голосъ, слезы стояли въ горл… хоть я всмъ существомъ, своимъ чувствовалъ, что не стоитъ она этого — не стоитъ! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Лида поднялась съ отоманки красная, съ выразительнымъ широкимъ жестомъ.

— Ну, вотъ — вотъ въ какой видъ вы себя привели, Вольдемаръ! Ну, теперь я вполн представляю себ, что вы могли наговорить другъ другу! Я думала, что Варя увлекается…

— Варвара Николаевна дйствительно нсколько увлеклась!— вставилъ я злорадно.

Мочи не было выдержать. Ничто не представляется женщин такимъ легкимъ, какъ дурачить насъ! Молоденькая двочка, миленькая хрупкая барышня, съ величайшей отвагой готова пуститься въ любое предпріятіе подобнаго сорта.

Я съ удовольствіемъ поймалъ въ глазахъ Лиды лучъ тревоги.

— Но Вольдемаръ! только подумать, что все это изъ такого пустяка, какъ французскій балъ! И лучше всего, что Варя все равно ршила уже не хать на этотъ балъ! Она вдь такъ и сказала этому баламуту Клочеву…

— Ахъ, оставьте пожалуйста вашего Клочева и французскій балъ, Лида!— перебилъ я ее съ откровенной досадой.— Не знаю ужъ, какъ вы, а сестра ваша прекрасно понимаетъ о чемъ шла рчь въ тотъ день… вообще, какъ обстоитъ наша жизнь! Интересно только, знаетъ-ли Варвара Николаевна, что будетъ дальше?.. Это было бы весьма полезно…

Лида крпко сжимала двумя руками спинку моего кресла и не поднимала глазъ. Я смотрлъ на нее сбоку. Она видимо силилась сообразить что-то такое.

— Во всякомъ случа, я не думаю, чтобы Варвара Николаевна поручала вамъ уврить меня, что все должно быть отнесено къ разстроеннымъ нервамъ по случаю Шуриной болзни? Вроятно это ужъ ваше собственное побужденіе… О, самое милое, дружеское, я нисколько не сомнваюсь въ этомъ! Цлую ваши ручки за ваше желаніе помирить супруговъ, но — увы, мы вовсе даже не ссорились!

Лида бросила кресло, повернулась къ двери и начала поспшно натягивать перчатку.

— Вижу, что я черезчуръ понадялась на вашу дружбу ко мн!— заговорила она оскорбленнымъ тономъ.— Недоставало только, чтобы вы вообразили, что меня прислали парламентеромъ къ вамъ… Славную услугу оказала я моей сестриц! Но меня это до такой степени тревожило, что хотлось самой убдиться, какъ вы настроены… Не утшительне-ли хоть съ этой стороны! На вашу доброту понадялась. Конечно, я ужасно жалю, раскаиваюсь и хорошо закаюсь на будущее время!

Кто ихъ разберетъ!

Рекогносцировка конечно вполн удалась, если это не боле какъ рекогносцировка по собственному почину… Что можно понять съ этими прирожденными дипломатами!

——

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Привезли дтей…

…Мои бдныя, бдныя двочки! Я вовсе не радовался вашему возвращенію — я не ждалъ васъ! Я бы хотлъ, чтобы протянулся какъ можно дольше этотъ необычайный порядокъ, когда мы съ Шурой овладли цлымъ домомъ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но какъ только он ворвались въ прихожую со своей звонкой болтовней, возбужденныя, прелестныя, разрумяненныя морозомъ — я съ восторгомъ бросился цловать ихъ. Нтъ, нтъ! Это только дтки мои! Маленькія, глупыя дтки, и не скоро еще он будутъ мудрыми барышнями и дамами!

Он прыгали вокругъ меня, душили своими цпкими ручками, цловали — и тутъ же, прямо въ ротъ, начались разсказы и восклицанія. Все, что было, случилось, кого он видли, куда здили, что имъ подарили — все надо разсказать сразу, сейчасъ же и непремнно обимъ вмст. А Аня, какъ старшая, непремнно увряетъ, что Варичка ‘не уметъ’ разсказывать, непремнно поправляетъ и пересказываетъ снова сама . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О, какъ я люблю ихъ радостный гвалтъ! какъ я наслаждаюсь, когда вокругъ меня кипитъ эта жизнь, бьющая ключомъ, непосредственная, и правдивая, и радостная въ каждомъ пустяк, въ каждой мелочи!!

…Право, жизнь была-бы часто невыносима, если-бъ на свт не было дтей.

——

Въ прав-ли я удивляться? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все послдовательно — во всемъ неумолимая логика.

Я боюсь собственнаго чутья… Зачмъ проникать въ чужія побужденія, если это не дастъ ничего, кром страданій?.. Не надо мшать людямъ прятать то, что они хотятъ скрыть отъ насъ. Вдь для того, чтобы этого не было, надо чтобы жили вмст только т, кому нечего скрывать.

Она назвала мои взоры ‘инквизиторскими’… Я не зналъ. Я не способенъ выслживать уже потому, что я не способенъ подозрвать.

Съ такимъ приходитъ на помощь судьба и вкладываетъ въ руку чужое письмо…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я вышелъ прогуляться. Голова разболлась посл разговора съ Лидой, да и отъ дтскаго крика я отвыкъ немножко.

Когда я вернулся, швейцаръ подалъ мн конвертъ и сказалъ.

— Отъ Лидіи Николаевны. Сейчасъ только принесли.

Если-бъ Лида не была у меня сегодня, я вроятно взглянулъ-бы сначала на конвертъ — но посл нашего разговора меня не могло удивить письмо отъ нея. Я съ интересомъ тутъ-же на лстниц распечаталъ и началъ читать.

…Возможно-ли, чтобы кто-нибудь, начавъ читать и понявъ съ двухъ словъ, что именно въ этомъ листк заключается все, что ему необходимо надо знать — возможно-ли, чтобы онъ поспшилъ остановиться и вложилъ-бы интересный листочекъ непрочитаннымъ обратно въ конвертъ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Было время, когда именно я способенъ былъ на это. Но съ тхъ поръ слишкомъ много воды утекло, для того чтобы я захотлъ такъ поступить сегодня.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Спшу тебя успокоить, милая Варя! Конечно я была права когда говорила, что ты приписываешь В. то, на что онъ совершенно не способенъ… Я вынесла такое впечатлніе, что онъ даже и не слыхалъ вовсе твоего разговора съ К.— это всего вроятне! Но если и слышалъ, то какую-нибудь незначащую фразу и, по обыкновенію, не обратилъ ровно никакого вниманія… Ты должно быть просто ошибаешься и не совсмъ врно припоминаешь, какія были послднія слова К….

‘Но зато все остальное обстоитъ очень скверно, по моему мннію, и напрасно ты смотришь такъ легко на свой разговоръ съ В. Онъ уклоняется отъ объясненій, но я хорошо знаю его тонъ… Надо было слышать какимъ голосомъ онъ сказалъ: ‘Вар. Ник. дйствительно нсколько увлеклась!’ Изъ твоихъ небрежныхъ словъ я не много могла понять, но теперь я совершенно убдилась, что это очень и очень серьезно. По моему, это будетъ гораздо похуже ревности — твоего вчнаго кошмара!..

‘Ты знаешь, что я въ отчаяніи отъ всхъ твоихъ мечтаній! Я не жду ничего хорошаго и не понимаю, какъ ты можешь въ такой степени довряться К… Мн онъ кажется такимъ легкомысленнымъ!..

‘Ради Бога, не сердись на меня, но я право не могу думать безъ ужаса, чмъ все это можетъ кончиться… Варя, Бога ради, образумься! или по крайней мр еще подумай — подумай серьезно!’

‘Не сердись на меня. До завтра. Твоя Лида’ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Соколки. Іюнь 188.. г.

Полтора года… Какой ничтожный срокъ, если жизнь течетъ нормально, когда событія сливаются въ привычныя, спокойныя картины. Но въ т же двадцать мсяцевъ сколько можетъ совершиться переворотовъ — потерь — какъ далеко отшвырнетъ расходившійся шквалъ жалкое человческое существо! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…По крайней мр — конецъ-ли это?

Точно-ли это та пристань тихая, гд нтъ больше мста личнымъ надеждамъ и желаніямъ?

…Надежды цвтутъ и растутъ въ другихъ. Въ тхъ, чья судьба еще не исковеркана, кому еще далеко до роковой страницы, на которой нашему свободному выбору предоставляется начертать нашъ собственный идеалъ счастія. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Передъ глазами все свое, родное… Изъ каждаго угла точно ветъ чистотой юности,— какъ-будто осталось на всемъ прикосновеніе любви большой, нжной и безкорыстной…

…А за ркой, за этими густыми зелеными купами — ея могила, гд она слушаетъ тотъ-же строгій, задумчивый благовстъ, который доносится и сюда, на ея балконъ…

Да, да, это мои милыя Соколки!.. Но, увы — не больше какъ одна треть ея богатыхъ Соколокъ, да и это сберечь стоило и еще будетъ стоить впереди многихъ ухищреній и жертвъ… Эхъ, если-бъ да наши безумства отплачивались только этимъ! Какъ-бы легко я себя чувствовалъ владльцемъ маленькаго имньица, скромнымъ, мировымъ судьей, честно зарабатывающимъ свое скромное жалованіе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Александра Васильевна права: стоитъ перемнить масштабъ, и суть жизни остается нетронутой, а только отпадаетъ все лишнее, безъ чего люди живутъ честне и ближе къ Божьей правд. Она всегда права, этотъ маленькій философъ, заглянувшій ‘въ глубь вещей’!.. И какъ незлобиво она принимаетъ мои шутки надъ злополучнымъ терминомъ одного изъ ея петербургскихъ писемъ…

Но если что-нибудь поистин удивительно, такъ это то, что и миссъ Гартонъ ничего не иметъ противъ новаго масштаба, упразднившаго добрую половину ея высокоцнныхъ атрибутовъ и преимуществъ. А вдь какъ твердо я былъ убжденъ, что наша миссъ немыслима безъ спеціальныхъ англійскихъ фасоновъ и безъ раздленія дня на ‘часы’!.. Оказывается, что она уметъ шить дтямъ русскіе сарафанчики, соглашается сть простоквашу и даже научилась очень хорошо браниться по русски съ неряшливыми бабами, которыхъ она не теряетъ надежды пріучить къ англійской чистоплотности.

Часа черезъ полтора шумная компанія явится изъ лса, гд теперь происходитъ сборъ растеній для гербаріума и грибовъ для ужина, А вечеромъ придетъ и Александра Васильевна, чтобы перемнить перевязку несчастной ошпаренной двочк въ людской. А потомъ я пойду провожать ее до села, если она сегодня не слишкомъ устала и не предпочтетъ взять лошадь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Буду смотрть, какъ она, гостьей, пьетъ чай за тмъ самымъ балконнымъ столомъ, за которымъ она когда-то хозяйничала, ловя взорами малйшее желаніе мамы…

И мн это не кажется дикимъ!..

…Буду слушать тотъ-же голосъ — но не буду узнавать къ немъ прежнихъ звуковъ…

…Буду слдить за ея свободными и увренными движеніями, когда она расхаживаетъ съ дтьми по старымъ аллеямъ… и — разв это т же движенія — тотъ-же голосъ — та-же женщина?

Нтъ въ ней ни прежней граціи, ни прежней застнчивости, ни прежней вялости. А у меня… у меня нтъ никакой власти надъ нею.

…Когда я не выдерживаю и погружаюсь въ воспоминанія — она меня слушаетъ съ тихимъ, задумчивымъ лицомъ… вздыхаетъ безотрадно — и начинаетъ говорить о другомъ. Черезъ минуту ея глаза уже блестятъ оживленно, голосъ опять звучитъ точно задержанной, радостной энергіей…

Нтъ! Перешибленными руками не удержать этой вольной птицы, съ только что отросшими, крпкими молодыми крыльями. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Записки оборваны на письм Лиды.

Собирался сжечь тетрадь вмст со всмъ, что сожжено въ точномъ и въ фигуральномъ смысл этого слова — но меня остановила мысль, что документъ — какъ знать!— можетъ, пожалуй, пригодиться въ будущемъ. Въ томъ страшномъ будущемъ, когда счастливое дтство нечувствительно докатится до рокового перекрестка: пойдешь направо — коня лишишься, пойдешь налво — себя погубишь и т. д. и т. д.

…Всегда, всегда эта мысль будетъ отравлять мое существованіе! Можетъ быть, даже лучше будетъ для нихъ, если я не доживу до той минуты. Вдь я способенъ омрачить всякое счастье и конечно не смогу предотвратить никакой бды!

Рано или поздно настанетъ и минута суда надъ родителями, разрушившими семью. Въ чье-бы осужденіе ни говорили достоврные документы — пусть прозвучитъ изъ прошлаго голосъ ничмъ не прикрашенной правды.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Правда — такъ правда до конца, какова-бы она ни была.

У меня спала тяжесть съ души, когда Лидія Николаевна написала мн, что двочка умерла въ Италіи отъ дифтерита. Уже цлая недля, какъ письмо получено, но этого еще никто не знаетъ, я не сказалъ никому.

Да,— тяжесть спала съ души… Въ жизни многое неизмримо хуже смерти, а, проживъ съ мое, не нуждаешься въ лицемріи. Утшительно знать, что бдная крошка покоится въ земл, навки защищенная отъ людской жестокости и безразсудства….

…Одну изъ всхъ, ее я могъ отдать… я еще не усплъ привязаться къ ней. Но для чего пожелали ее взять — я никогда не пойму. Разв только для того, чтобы нельзя было сказать, что мадамъ Громилина бросила всхъ своихъ дтей. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варвара Николаевна ухала за-границу лчиться. Къ ея болзни вс были давно приготовлены, и необыкновенно дальновидно, какъ легко было сообразить потомъ (Заднимъ числомъ ясна стала и роль Гаспара Гаспаровича и достопамятная лтняя поздка, испортившая мн столько крови). Вс планы осуществились-бы самымъ благополучнымъ образомъ, если-бы не тянули такъ долго съ отъздомъ, выжидая отпуска гвардейца.

Самыя серьезныя вещи всего чаще срываются на пустяк!.. Совершенно лишнее было столько терзаться — бываютъ катастрофы, лишенныя всякаго драматизма, хоть и проходятъ он повидимому тотъ самый путь, на которомъ разбиваются сердца и борются вс человческія чувства. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Совершенно напрасно, напримръ, прочитавъ письмо Лиды, я чувствовалъ себя такъ, какъ будто ходилъ съ зажатой въ кулак отравой… И называлъ себя подлецомъ, пока не разлетлся со своимъ наивнымъ: ‘иду на вы’ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Оказалось, что со мною давно уже церемонились несравненно меньше.

Но всего лучше, что виновникъ катастрофы — никто другой, какъ я самъ. Это я поставилъ вопросъ ребромъ, я, изъ вполн благовидной заграничной поздки для поправленія здоровья — пожелалъ сдлать формальный разрывъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Этотъ поэтическій романъ обсуждался семейно и трактовался на вс лады, совершенно какъ какое-нибудь дловое предпріятіе. Maman пустила въ ходъ всю свою житейскую премудрость и она выходила изъ себя отъ того, что я ‘хочу во что-бы то ни стало скандала’…

Я понимаю: мамаш хотлось обезпечить за дочерью путь отступленія, на случай если-бы еще разъ дйствительность обманула мечты…

Чисто старушечья осторожность! Варвар Николаевн ни въ какомъ случа не будетъ крайности въ отступленіи: передъ такими львицами слишкомъ широкая дорога, чтобы он могли вспомнить первыя, скромныя тропинки…

Но несмотря на все — мн жаль Лиду. Во мн уцлло безкорыстное желаніе вырвать эту двочку изъ среды фонъ-Трелей. Лида до конца сохранила со мною врный тонъ. Съ заплаканными глазками, она грустно говорила объ ‘увлеченіи’, о невозможности безвозвратно покинуть своихъ дтей и т. п.

…Вообще, вс безъ исключенія, намекали о какомъ-то очень туманномъ и очень отдаленномъ будущемъ, съ которымъ мн и рекомендуется теперь-же сообразовать мое поведеніе… Отъ меня никто не слыхалъ жалобъ, но зато я не зналъ куда дваться отъ необыкновенно усердныхъ, загадочныхъ и многозначительныхъ утшеній. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ одну изъ такихъ минутъ мн невольно вспомнилось замчаніе дядюшки Похлестова: ‘Видать, что семейка нмецкаго корня!’…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нтъ, я русакъ!— я понимаю только русскіе разрывы: подъ самый корень. Для меня возможно одно страстное желаніе — уйти безъ оглядки…

И конечно, конечно я ушелъ въ Соколки.

…Родной, мирный ландшафтъ ласкаетъ душу. Только никогда не развяться лежащей на немъ глубокой меланхоліи… Не поблднютъ несмываемыя тни, какія накладываетъ на все горечь собственныхъ ошибокъ и невозвратныхъ утратъ.

Тни всегда сгущаются сильне въ тхъ мстахъ, гд нкогда юный взоръ видлъ все такъ иначе!.. Всегда присущіе, безсознательные контрасты придаютъ странную полноту жизни. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…Къ настоящему примшивается частица прошлаго… И бередитъ, не даетъ забыть, и точно дразнитъ и манитъ туда, куда нтъ пути…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ольга Шапиръ.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 4—6, 1895

ЗАКОННЫЯ ЖЕНЫ.(очеркъ третій).

Записки мужа.

Читайте также:

ЗАКОННЫЯ ЖЕНЫ.
(очеркъ третій).