Записки артиллерии полковника Ермолова, с объяснением по большей части тех случаев, в которых он находился, и военных происшествий того времени (1801 — 1807 гг.)
Исполнилось желание России!
Взошел на престол ныне царствующий
император, прекратились четырехлетние ее страдания!
At vos incertam, mortales, funeris horam
Quaeritis, et qua sit mors aditura via.
Propertius
(А вы, смертные, пытаетесь узнать неведомый для вас час кончины,
И спрашиваете, по какому пути приблизится смерть.
Проперций (лат.)).
Co смертию императора Павла I-го множество несчастных увидели конец бедствий, в числе коих и я получил свободу. По справедливости время сие могу я назвать возрождением, ибо на 21 году жизни содержался я под караулом как преступник, найден невинным и обращен по именному повелению на службу, взят менее, нежели через две недели, вторично, исключен из списков как умерший, заключен в С.-Петербургскую крепость и впоследствии отправлен в ссылку в Костромскую губернию, где начальством объявлено мне вечное пребывание. Всемогущий во благости своей, царям мира, равно как и нам, положил предел жизни, и мне суждено воспользоваться свободою. Радость заставила во мне молчать все другие чувства, одна была мысль: посвятить жизнь на службу государю, и усердию моему едва ли могло быть равное. Я приезжаю в Петербург, около двух месяцев ежедневно скитаюсь в Военной коллегии, наскучив всему миру секретарей и писцов. Наконец доклад обо мне вносится государю, и я принят в службу. Мне отказан чин, хотя принадлежащий мне по справедливости, отказано старшинство в чине, конечно, не с большею основательностию. Президент Военной коллегии генерал Ламб, весьма уважаемый государем, при всем желании ничего не мог сделать в мою пользу. С трудом получил я роту конной артиллерии, которую колебались мне поверить как неизвестному офицеру между людьми новой категории. Я имел за прежнюю службу Георгиевский и Владимирский ордена, употреблен был в войне в Польше и против персиян, находился в конце 1795 года при австрийской армии в приморских Альпах. Но сие ни к чему мне не послужило, ибо неизвестен я был в екзерциргаузах, чужд смоленского поля, которое было защитою многих знаменитых людей нашего времени.
Я приезжаю в Вильну, где расположена моя рота. Людей множество, город приятный, отовсюду стекаются убегавшие прежнего правления насладиться кротким царствованием Александра 1-го, все благословляют имя его, и любви к нему нет пределов! Весело идет жизнь моя, служба льстит честолюбию и составляет главнейшее мое управление, все страсти покорены ей! Мне 24 года, исполнен усердия и доброй воли, здоровье всему противостоящее! Недостает войны. Счастье некогда мне благоприятствовало!
Мирное время продлило пребывание мое в Вильне до конца 1804 года. Праздность дала место некоторым наклонностям, и вашу, прелестные женщины, испытал я очаровательную силу, вам обязан многими в жизни приятными минутами!
Я получил повеление выступить из Вильны. Неблагосклонное начальство меня преследовало, и в короткое время мне назначены квартиры в Либаве, Виндаве, Бирже, Гродне и Кременце на Волыни, я веду жизнь кочевую, и должен был употребить все способы, которые дала мне служба, при моей воздержности и бережливости. У меня рота в хорошем порядке, офицеры отличные, и я любим ими, и потому мне казалось все сносным, и служба единственное было благо.
Проходя из местечка Биржи, инспектор всей артиллерии граф Аракчеев делал в Вильне смотр моей роты, и я, неблагоразумно и дерзко возразя на одно из его замечаний, умножил неблаговоление могущественного начальника, что и чувствовал впоследствии. За год до того рапортом чрез частного инспектора просил я увольнения в отставку, и чтобы воспользоваться оною за четыре месяца до узаконенного времени, я предлагал отставить [меня] майором, хотя почти уже семь лет находился в чине подполковника. Я думаю, что подобной просьбы не бывало и, кажется, надлежало справиться о состоянии моего здоровья!
Война против французов в Австрии.
Спокойное России состояние было прервано участием в войне Австрии против французов. С 1799 года, знаменитого блистательными победами Суворова в Италии, уклонялась она от всех войн, бурным правительством Франции порожденных. Двинулись армии наши против нарушителей общего спокойствия. В помощь Австрии пошел генерал Голенищев-Кутузов, армия его должна была состоять из 50 т[ысяч] человек. Войска под начальством генерала Михельсона вошли в области польские, приобретенные Пруссиею. Отряд войск в команде генерал-лейтенанта графа Толстого отправлен в Ганновер, Пруссия должна была нам содействовать.
Генералу Кутузову назначено было соединиться с австрийскою армиею, расположенною в Баварии, под предводительством генерала Мака.
Австрия, в надежде на дружественное расположение курфюрста баварского и обольщенная им, заложила знатные магазины в его владениях, предпринимая вынести войну сколь возможно далее от областей своих. Эрцгерцог Карл с другою армиею находился в Италии. Ожидаема была наша армия, и военные действия не начинались.
Генерал Кутузов находился еще в Петербурге, а генерал-адъютанту барону Винценгероде поручено было армию его ввести в Австрию и сделать с оною все нужные условия касательно перехода войск. По новому вещей порядку генералы, старшие чинами, должны были ему повиноваться, чего достаточно уже было, чтобы посеять неудовольствие, но генерал Винценгероде умел прибавить к тому надменность и дерзкое обращение, и негодование сделалось общим. Солдаты роптали за то, что когда полки были в движении, он приказал обозы обратить в квартиры, продать излишнее имущество солдат и уничтожить артели. Все было продано за бесценок и без ведома солдат. Весьма редки примеры, чтобы между немцами братья родные жили без строгих расчетов, и потому неудивительно, что барон Винценгероде не имел понятия об артелях. Подобные распоряжения, по счастию, вскоре прекращены были прибытием генерала Кутузова, и радость войск изобразить невозможно!
Пришедши с моею ротою к Радзивиллову, я уже не застал армии и догонял ее ускоренными маршами, почему ехавшему из Петербурга генералу Кутузову попался я на дороге, и он, осмотрев роту, два уже месяца находившуюся в движении, одобрил хороший за нею присмотр, ободрил приветствием офицеров и солдат, расспросил о прежней моей службе и удивился, что, имевши два знака отличия времен Екатерины, я имел только чин подполковника, при быстрых производствах прошедшего царствования. Он, сказав мне, что будет иметь меня на замечании, приказал поспешить в соединение с армиею.
Между тем войска наши проходили австрийскую Галицию в полном избытке, в порядке совершеннейшем, и уже не в дальнем были расстоянии от Браунау.
По распоряжению главнокомандующего, отпущено было в войска большое число подвод и учреждены станции для перемены оных другими. Войска в каждый день делали удвоенный переход, ибо половина пехоты попеременно садилась на подводы, артиллерия половину пути делала на обывательских лошадях. Армия следовала пятью колоннами, в одном марше расстоянии между собою.
Таким образом армия наша собралась в окрестностях Браунау, и в сем городе учредилась главная квартира, авангард был в Баварии на 13 часов пути.
Известно было, что собирается французская армия, и уже не весьма в далеком расстоянии от австрийской, почему войска наши получили маршруты до Ульма, и мы готовились к выступлению.
Генералу Кутузову представляют немолодого человека, имеющего сообщить ему важное известие. Мог ли ожидать г[енерал] Кутузов, что то был сам генерал Мак с известием о совершеннейшем уничтожении армии, бывшей под его начальством?
Наполеон напал на австрийскую армию при Ульме. Генерал Мак, худо извещенный о движениях неприятеля, не довольно был осторожным, войска его были разбросаны и собраться не успели. Внезапная атака такое произвела замешательство, что армия, довольно многочисленная, в хорошем весьма состоянии, вся по частям и почти без сопротивления разбита была совершенно и большею частию досталась в плен, взята вся артиллерия и все обозы. Спаслись от поражения небольшие части войск под начальством эрцгерцога Фердинанда, генералов Кинмейера и Мерфельда. Не избежал плена и сам генерал Мак, но давши реверс не служить против французов, он получил увольнение и за паспортом их отправился в свои поместья. Перевязанная белым платком голова его давала подозрение, что главного подвига сохраняет он по крайней мере некоторую память. Но он успокоил насчет опасности, объяснив, что от неловкости почталиона он более потерпел, нежели от неприятеля. В дороге опрокинута была его карета, и он ударился головою так, однако же, счастливо, что она сохранена на услуги любезному отечеству.
Генерал Мак в штаб-офицерских чинах замечен был предприимчивым и храбрым в войне против турок под Белградом, и с того времени, сделавшись известным, нашел он у двора сильное покровительство, и ко всем впоследствии по службе назначениям продолжил путь интригами. По его нелепым планам предпринята кампания против Французской республики в Бельгии под начальством принца Кобургского. Он пользовался особенным благоволением императрицы, первой жены Франциска II-го.
Узнавши все подробности происшествия, генерал Кутузов, поблагодаря г[енерала] Мака за известие, с ним расстался. Кажется, никому лучше нельзя было поверить в сем случае.
Генерал Мак и то заслужил удивление, что скоростию путешествия своего предупредил и самую молву. Австрийская армия не имела на сей раз расторопнейшего беглеца.
Генерал Кутузов нашелся в необходимости переменить сделанные им распоряжения, и положение его час от часу делалось затруднительнее. Неприятель шел с большою скоростию и уже не в дальнем находился расстоянии. Быстрое отступление было единственным средством, но с нами была вся тяжелая артиллерия, госпитали и обозы. Дабы сколь возможно облегчить войска при отступлении, приказано все тягости отправить обратно, но г[енерал] Кутузов с войсками оставался в Браунау, ожидая присоединения австрийских войск, спасшихся от поражения при Ульме.
Наконец вышли мы из Браунау, и началось знаменитое отступление, которому и сам неприятель не отказал удивляться.
Глубокое осеннее время и беспрерывные дожди до такой степени разрушили дороги, что войска на третьем переходе от Браунау догнали отправленные вперед тягости, и по необходимости умедлилась скорость движения.
Войска нашей армии состояли из 27 тыс. человек, ибо кавалерии большая часть осталась назади, по причине скорого движения из Браунау, и сильная колонна генерал-лейтенанта Шепелева, возвращенная с походу в Россию, хотя впоследствии поступила вновь в состав армии, но еще не присоединилась к оной.
В городе Ламбахе армия остановилась один день, дабы тягостям дать время удалиться. Здесь достиг нас авангард неприятельский, и мы в царствование Александра I в первый раз сразились с французами. Мы занимали выгодное местоположение, войска нашего арриергарда противостали с наилучшим духом, потеря была незначительна, отличился 8-й егерский полк, коего начальник полковник граф Головкин умер от полученной раны. Потеряно одно орудие конноартиллерийской роты полковника Игнатьева, под которым лопнула ось от излишней экономии в коломази. Начальство точной причины не узнало, а полковник Игнатьев в донесении своем рассудил за благо подбить его неприятельским выстрелом. Авангард французский был не в больших силах, ибо войска, не имевши продовольствия, разбросались по дороге и производили грабеж.
При отступлении от Ламбаха войскам нашим дано следующее распределение:
Арриергард остался в команде генерал-майора князя Багратиона.
Под начальством генерал-майора Милорадовича состоял отряд, наименованный отдельной бригадою, которая, назначена будучи в подкрепление арриергарду, должна была находиться поблизости от оного.
Прочие войска разделены были на две дивизии и подчинены генерал-лейтенантам Дохтурову и Мальтицу.
Конная моя рота и еще две пешей артиллерии в моей команде, не принадлежа ни к какой части войск, остались в особенном распоряжении главнокомандующего как резерв артиллерии. Сие особенное благоволение, привязывая меня к главной квартире, делало последним участником при раздаче продовольствия людям и лошадям, и тогда как способы вообще были для всех недостаточны и затруднительны, а мне почасту и вовсе были отказываемы, то, побуждаемый голодом, просил я о присоединении моей команды к которым-нибудь из войск. Мне в сем было отказано. Австрийский генерал Кинмейер, не имея при войсках конной артиллерии, просил о присоединении к оным моей роты, и я должен признаться, что совсем не жалел, когда главнокомандующий не изъявил на то согласия, ибо лучше хотел я терпеть вместе с товарищами.
В следовании от Ламбаха жители Зальцбурга, бежавшие от французов, известили, что они, заняв город, пошли поспешно далее по направлению к Вене. Неприятель должен был знать о нашей малочисленности и что нигде не встретит сопротивления австрийцев, чтобы, ослабляя себя, взять подробное направление. До города Вельса арриергард наш имел беспрерывные, но весьма неважные, перестрелки, которые всегда начинались по прошествии нескольких часов дня, ибо, делая в ночное время переходы, мы далеко за собою оставляли неприятеля. Таким образом сокращали мы перестрелки, которые, по малому количеству войск наших, производили чувствительную потерю.
Далее, продолжая отступление чрез город Линц, нашли мы, при местечке Эберсберг, удобную к обороне позицию, прикрытую быстрою рекою Траун, и армии дан один день отдохновения.
В Эберсберге случилось странное происшествие: расположенные на передовых постах кавалерийские отряды, которым приказано было отступать за реку, когда переправятся все тягости, наскучив продолжительным их движением, распустили слух, что близко неприятель и готов ударить на мост. Вдруг сделалось величайшее замешательство: бросились в беспорядке обозы, многие в поспешности упали с моста, а в лагере начался сильный ружейный огонь, хотя ни одной неприятельской души не было на нашем берегу реки. Главнокомандующий не в состоянии был остановить беспорядка, но и виновные в оном не были изыскиваемы.
Неприятель занял город Линц. Маршал Мортье с 11 000 человек перешел на левый берег Дуная с тем намерением, чтобы предупредить нас в городе Кремсе, овладеть там на Дунае мостом и принудить нас идти на Вену, ибо нигде в другом месте не было моста, и мы, преследуемы будучи шаг за шагом, не могли решиться на другого рода переправу или бы все конечно не успели совершить без препятствия и не подвергаясь большой опасности. В Вену прежде нас должна была прийти посланная через Зальцбург колонна и превосходящая нас в силах.
О движении маршала Мортье неизвестно было главнокомандующему, и тем затруднительнее было наше положение. К тому же в продовольствии был ужаснейший недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам, вселились беспорядки и обнаружилось неповиновение. От полков множество было отсталых людей, и мы бродягам научились давать название мародеров: это было первое заимствованное нами от французов. Они собирались толпами и в некотором виде устройства, ибо посланный один раз эскадрон гусар для воспрепятствования грабежа видел в них готовность без страха принять атаку. Конница нередко внимательна к подобной решительности.
Австрийский император, прибывший к отступающим нашим войскам в город Вельс, отправился в обратный путь. Повсюду сопровождали его отчаяние и вопль жителей, которых до прибытия французов оставляли мы нищими. Он свидетелем был опустошения земли, и уже не зависело от него дать помощь. Жителям Вельса советовал он прибегнуть к Наполеону, в великодушии которого найдут они пощаду. Император, видя малые силы наши, не мог сомневаться, что столица его будет добычею неприятеля.
В городе Энее армия наша перешла на правый берег реки того же имени, арриергард остановился, не доходя до города. Неприятель, расположась против него, пребыл в бездействии, но вскоре открыто, что отправлен им значительный отряд войск на монастырь С[вятого] Флориана, дабы воспрепятствовать движению армии, или по крайней мере, умедлить оное. Но главнокомандующий, будучи извещен о том, успел предупредить неприятеля, и отряд генерал-майора Штрика, пришедши прежде к монастырю, закрыл собою следование армии. При сем произошло горячее сражение, и хотя по превосходству неприятеля потеря наша была чувствительна, но армия беспрепятственно совершила предпринятое движение. Неизвестно мне, в чем главнокомандующий винил генерала Штрика, но он был весьма недоволен.
Арриергард наш, угрожаемый быть отрезанным, поспешно отошел за реку Энс, некоторое время удержал усилия неприятеля и после продолжал отступление сколь возможно медленнее. Артиллерия и излишние тягости армии успевали также удаляться. Раненые отправляемы были Дунаем до города Кремса.
Главнокомандующий поспешал к переправе чрез Дунай, ибо с малыми силами не было средств удерживаться против неприятеля превосходного, и если бы даже встречи с ним оканчивались в нашу пользу, то обыкновенная потеря должна бы привести нас в совершенное бессилие. К тому же из армии генерала Михельсона шел в подкрепление нам с значительною частию войск генерал от инфантерии Буксгевден, из С.-Петербурга с гвардиею приспевал великий князь Константин Павлович, и вскоре должна была сблизиться колонна войск в команде генерал-лейтенанта Шепелева. Малейшее замедление в отступлении было для нас пагубно, одна скорость, соединяя с идущими подкреплениями, могла вывести нас из гибельного положения. Имея прикрытием Дунай, можно было войскам, изнуренным трудами, дать необходимое отдохновение.
Неприятель имел все причины желать дать нам сражение, не допустив нас усилиться. Ему известна была малочисленность наша, и вероятно, что услужливые немцы доставляли ему точные о нас сведения. Сверх того армия под предводительством эрцгерцога Карла, одержавшая в Италии над маршалом Массе ною успехи, поспешала к Вене, услышавши о поражении генерала Мака. Эрцгерцог Карл, будучи генералиссимусом и много раз начальствуя прежде, в состав своей армии избрал храбрейшие полки и лучших генералов и офицеров.
Октября 22-го арриергард князя Багратиона при местечке Амштеттене атакован был большими силами. Невзирая на храбрость, с каковою дрались Киевский и Малороссийский гренадерские и 6-й егерский полки, несмотря на все усилия князя Багратиона, не могли они устоять против стремления превосходного неприятеля и, потерпев большой урон, приведены были в замешательство. Артиллерия сбита была с своих мест, и войска в нестройных толпах теснились на дороге. Лесистое местоположение скрывало от глаз неприятеля отряд генерал-майора Милорадовича, и, когда думал он только преследовать разбитый арриергард, встретил свежие, твердо ожидающие его войска. Внезапность привела неприятеля в некоторую робость, и ею воспользовался генерал-майор Милорадович удачно. Он приказал коннице ударить на колеблющегося неприятеля, и Мариупольского гусарского полка подполковник Игельстром, офицер блистательной храбрости, с двумя эскадронами стремительно врезался в пехоту, отбросил неприятеля далеко назад, и уже гусары ворвались на батарею. Но одна картечь — и одним храбрым стало меньше в нашей армии! После смерти его рассыпались его эскадроны, и неприятель остановился в бегстве своем, за два дня перед тем, как добрые приятели, дали мы слово один другому воспользоваться случаем действовать вместе, и я, лишь узнал о данном ему приказании атаковать, бросился ему на помощь с конною моею ротою, но уже не застал его живого и, только остановив неприятеля движение, дал способ эскадронам его собраться и удержаться на месте. Я продолжал канонаду, и между тем устроились к атаке гренадерские баталионы Апшеронского и Смоленского полков, и сам Милорадович повел их в штыки. Ободренные присутствием начальника, гренадеры ударили с решительностию, и неприятель, далеко прогнанный, скрылся в лес и не смел показаться. Неподалеку в других местах стоявшие его войска, ничего не предприняв, также удалились, некоторые продолжали бесполезную перестрелку, сопровождаемую безвредным действием артиллерии, но к вечеру все отступили, и мы провели ночь на поле сражения. Вместе со светом пошли мы назад, и вскоре появился неприятель, но преследовал не с тою, как прежде дерзостию. С сего времени отдельная бригада генерала Милорадовича заступила место арриергарда, а войскам князя Багратиона приказано составить подкрепление, и они по справедливости имели нужду в некотором отдохновении.
При Амштеттене в первый раз был я в сражении против французов, и в службу мою в первый раз с конною артиллериею, которой употребление я столько же мало знал, как и все другие. Возможность двигаться удобнее прочей артиллерии истолковала мне обязанности поспевать всюду, и потому я попал с гусарами. Впрочем, мне удалось предупредить неприятеля, и я, заняв одно возвышение, не допустил устроить батарею, которая могла бы делать нам большой вред.
Генерал Милорадович чрезвычайно благодарил меня, конечно, не за исполнение его приказаний, ибо удачное действие принадлежало случаю, и я смею подозревать, что ему нелегко было приказать что лучшее. Не менее того мне как офицеру неизвестному весьма приятно было, что начальник отзывается с похвалою.
Подходя к монастырю Мёлк (Moik), лежащему на Дунае, арриергард усмотрел идущую на другой стороне колонну войск. Отделение не позволяло распознать их, и думали мы, что то австрийцы, спасающиеся от французов, но как у самого монастыря Дунай протекает в тесных берегах, и дорога с обеих сторон лежит почти по самому краю оных, то легко было удостовериться, что колонна была неприятельская и в не малых силах: то был маршал Мортье, который, как сказано выше, в городе Линце перешел на левый берег Дуная.
Главнокомандующий неравнодушно получил сие известие, ибо положение наше становилось крайне опасным. С нашей стороны гористые места, прилежащие к берегу Дуная, удаляя от оного дорогу, отклоняли ее на город Санкт-Пёлтен и понуждали нас к довольно большому обходу. Одною чрезвычайною быстротою могли мы предупредить неприятеля в Кремсе и иметь удобную переправу. По счастию нашему, французы встретили трудный путь по левому берегу.
При войсках наших находились австрийские генералы Мерфельд и Ностиц с частию конницы, избегшей поражения при Ульме. Доселе полагали они, что главнокомандующий идет защищать Вену и в приближении к ней дать сражение. Вероятно генерал Кутузов не старался вывести их из сего заблуждения, и, хотя генерал Мерфельд известен был своею проницательностию, до сего не достиг он точных его намерений. У города Санкт-Пёлтена дорога разделяется, и одна идет на Вену, другая на Креме, в четырех немецких милях отстоящий. Здесь Кутузов объявил, что он идет за Дунай в соединение с приспевающими к нему из России войсками, и армия, поворотив на Креме, поспешно переправилась на левый берег Дуная.
Явно было негодование австрийских генералов и столько же неосновательно, ибо невозможно было сомневаться, что французы прежде нас будут в Вене. Давно приметно было, что австрийские генералы столько же действовали нечистосердечно, сколько солдаты их дрались боязливо, и уже случилось, что генерал Ностиц с венгерскими гусарскими полками, содержавший передовые посты в арриергарде князя Багратиона, по ложному извещению французского генерала о заключенном будто бы перемирии, не предуведомил войск наших, снял посты и удалился с своими полками. Князь Багратион был в затруднении, но генерал-майор Уланиус, находившийся не в дальнем расстоянии с частью войск от арриергарда, скоро то приметил, и действуя искусно, вышел с небольшою потерею и с арриергардом соединился.
По отступлении армии к Кремсу, арриергард генерала Милорадовича остался при самом разделении дорог, дабы сколько возможно продлить неведение неприятеля о направлении нашей армии. Его усилили конницею, и князю Багратиону приказано находиться в самом ближайшем расстоянии. Передовые посты наши из венгерских гусар довольно далеко впереди занимали между лесами выгодное расположение, и неприятель не мог видеть ни малочисленности нашей, ни занимаемого нами места. С передовых постов дано знать, что прислан парламентер, объявляющий желание французского авангарда переговорить о деле с генералом Милорадовичем. Приехавши на место, г [енерал] Милорадович не застал уже французского генерала, который, долго дожидавшись, отправился в свой лагерь, оставив капитана с данным от него поручением. После довольно несвязного разговора и множества неуместных приветствий, на которые французский капитан отвечал предложением свести наши передовые посты, присоединяя обещание, что они в продолжение дня со стороны своей ничего не предпримут. Отвратительная наружность негоциятора определяла меру заслуживаемого им доверия. Милорадович, исполненный мечтаний о рыцарских блаженных временах, когда на каждом перекрестке первый встретившийся выставлял себя за образец чести и добродетели, где между неизвестными заключались вечные узы дружбы и малейшее сомнение в верности было преступлением, Милорадович не дерзнул оскорбить рыцаря недоверием к словам его, и, как должно, не спросив его о имени, приказал снять посты.
Я был свидетелем сего свидания и подозревал, что нам выгоднее бы было иметь дело вместо Наполеона с Франциском I.
Только что стали мы приближаться к своему лагерю, как получили известие, что когда оставили места свои войска, составлявшие передовую стражу, и начали собираться, неприятель напал на них в больших силах, преследует их не в дальнем уже расстоянии, и что вслед идет немалое число войск.
Вскоре появился неприятель и занял все окрестные возвышения, так что в виду его отступление делалось весьма опасным. Не знаю, кто умел склонить Милорадовича отменить приказание послать помощь отступающим гусарам, ибо иначе произошло бы дело, и по неудобству местоположения для нас, без сомнения, невыгодное. Итак, не выходя из лагеря, устроились мы в боевой порядок и приуготовились к отражению. Неприятель двинул сильную пехоту на правый наш фланг, ослабевший положением, и заставил нас обратить в ту сторону и силы наши и внимание, а в то самое время против левого крыла большим отрядом кавалерии произвел обозрение в тылу нашем, где не могло укрыться от него, что кроме войск князя Багратиона не имели мы другого подкрепления. По счастию нашему неприятель не мог прежде вечера кончить обозрение, по той причине, что кавалерия его принуждена была сделать большой обход вокруг леса, мимо коего кратчайший путь лежал под выстрелами наших батарей. Итак, наставший вечер не допустил ничего предпринять решительного, и Милорадович избавился наказания за непростительную ошибку, которую надобно было поправлять потерею многих голов. Неприятель не застал бы головы у Милорадовича, ибо, не взирая на бесстрашие, она была в величайшем замешательстве. В полночь, разложив весьма большие огни, мы беспрепятственно отступили, и я признаюсь, что не менее рад был многих, не знаю, воспользуется ли рыцарь благосклонного счастия вразумительных уроков.
Проведши всю ночь не останавливаясь, на другой день в десять часов утра арриергард переправился за Дунай, на правом берегу оставались одни кавалерийские посты. Неприятель прибыл гораздо после полудня, и мы, отозвав последние войска, сожгли прекраснейший на Дунае мост.
Положив Дунай между собою и неприятелем, главнокомандующий в первый раз мог допустить надежду соединиться с войсками, идущими из России, ничего не знал о переходе маршала Мортье в городе Линце, и если бы не были они осмотрены в окрестностях монастыря Мёлк, мог он для сбережения солдат худою погодою и трудным отступлением изнуренных употребить обыкновенную скорость движения, и тогда французы успели бы овладеть мостом при Кремсе.
Главнокомандующий, превозмогши трудности и спасши войско от гибели, приобрел полную его доверенность. Начальники не были довольны его строгостью, но увидели необходимость оной и утвердились в уважении к нему. Мне случалось видеть, как давал он наставления генералам, сколько вначале был снисходительным и сколько нетерпеливо сносил, когда его не так понимали. Один раз сказал он им: ‘Вижу, господа, что я говорю вам на арабском языке’. И точно, можно было заметить, что некоторые, вопреки всем его усилиям, постоянно сохраняли способность не разуметь его. В особенном внимании его были генерал-лейтенант Дохтуров и генерал-майоры князь Багратион и Милорадович. Последние два доселе были одни действующие и наиболее переносили трудов, словом, на них возлежало охранение армии.
На другой день по прибытии в Креме заняли мы арриергардом предместье Штейн. Маршал Мортье, занявши виноградники, простирающиеся на крутизне гор над самым городом, с частью войск приблизился к самым воротам оного, и началась весьма горячая перестрелка.
Главнокомандующий предполагал дать войскам отдохновение, и нужно было исправить одежду и обувь солдат, поврежденные беспрерывными дождями в продолжение целого месяца, и для того нельзя было терпеть неприятеля в столько близком расстоянии.
Генерал Милорадович получил повеление атаковать его, и только его неустрашимость и предприимчивость могли восторжествовать. Полки наши должны были штурмовать крутые горы, где неприятель, совершенно скрытый за каменными стенами*, одна за другою в несколько рядов устроенными, защищался упорно. Встречая на каждом шагу ужасные препятствия, войска наши, не раз опрокинутые, обращались с потерею, и артиллерия, не имея удобного места для устроения батарей, долго не могла им содействовать. Наконец удалось оттеснить неприятеля от одного пункта и овладеть частью его лагеря, тогда орудия введены были в действие, чем приобретено было равновесие в бою, но неприятель, имея верное отступление за ближайшими стенами, возобновлял упорное сопротивление, и мы не иначе, как большими пожертвованиями, достигали малейших выгод. Урон наш был очевиден, и в особенности в офицерах несоразмерный**.
______________________
* Такие стены строятся по крутизне гор, дабы не могла осыпаться земля, на коей виноградники и помещаются уступами в несколько рядов.
** Места их заступали многие из офицеров Мариупольского гусарского полка.
______________________
Главнокомандующий вознамерился обойти неприятеля, однако же нельзя было сделать дорогою, лежащею по берегу Дуная, ибо она была под выстрелами неприятеля, а потому надлежало проходить горами, дабы попасть на левое крыло. Австрийский генерал-квартирмейстер Шмидт, после долговременной отставки, незадолго перед тем призванный императором на службу, человек отличных дарований, предложил намерение главнокомандующего привести в исполнение. Будучи уроженцем Кремса, он знал хорошо окрестности и взялся сам провести колонну войск, которая поручена была в команду генерала Дохтурова. Скрытым путем сблизились войска наши с неприятелем, и он не прежде мог их приметить, как уже левое его крыло охватили и простирались в тыл. Движение сие наклонило победу на нашу сторону. Неприятель сделал слабое сопротивление, не в состоянии будучи отвратить вселившегося беспорядка, и войска его от всех занимаемых им мест бросились в совершенное бегство. В руки наши достались генерал Грен д’Орж, пять орудий артиллерии, знамена и более сорока штаб- и обер-офицеров.
Маршал Мортье с малым числом людей спасся в горы. Некоторая часть искала на лодках спуститься вниз по Дунаю, но истреблена была расположенными по берегу батареями, или, будучи течением принесена к сваям сожженного нами моста, испросила пощаду. К числу весьма значительного урона с нашей стороны надобно с горестию прибавить потерю генерал-квартирмейстера Шмидта, который убит одним из первых выстрелом из неприятельской батареи. Артиллерия по неудобству местоположения мало была в употреблении, и потому во все время сражения находился я при генерале Милорадовиче и могу судить, что оно в своем роде одно из жесточайших, и войска наши оказали возможную степень мужества.
Решительное окончание дела произведено искусным направлением войск, в команде генерала Дохтурова бывших, но генералу Милорадовичу по справедливости принадлежит большое участие в успехе, ибо до того сбил он неприятеля со всех высот, ближайших к городу, не взирая на твердость его позиции.
Здесь генерал Дохтуров положил основание военной своей репутации, но не могу однако умолчать о случившемся с ним странном происшествии, которое, не знаю почему, не обратило на себя внимания. Когда обошел он неприятеля и уже уверен был в успехе, имея со стороны своей выгоды внезапного нападения, он так распорядил войска, что потерял почти весь баталион Вятского мушкетерского полка и одно знамя.
От взятых в плен узнали мы, что маршал Мортье имел с собою от семи до восьми тысяч человек и что по причине быстрого движения от Линца оставил он по дороге больными и усталыми до четырех тысяч. Количество войск, ему порученное, доказывает, что назначение его состояло в том, чтобы истребить мост на Дунае и может быть препятствовать, если бы вознамерились мы переправиться на судах, но всеконечно не искать сражения, когда уже перешли мы и все силы наши в совокупности. Что же заключить должно о действии господина маршала?
Пребывание наше и отдохновение в Кремсе не должно было продлиться, ибо вскоре после сражения получено известие, что неприятель овладел Веною без сопротивления. Малое число бывших там войск перешли на левый берег Дуная, но мост не истреблен по немецкой расчетливости, хотя возбранить перехода нельзя было иначе. Редкий из немецких генералов не примет перемирия, и потому не отказано предложенное французами. В продолжение оного маршал Ланн обманул стоящий на мосту австрийский пикет, и колонна французских войск бегом захватила мост.
Императорская фамилия заблаговременно удалилась в Венгрию, но французы в потере сей искали утешиться взятою в городе ужасною контрибуциею, приобретением богатейшего арсенала, изобильнейшими запасами продовольствия и многими другими для войск потребностями.
По овладении мостом на Дунае неприятель имел свободную дорогу на Брюнн и возможность предупредить нас в следовании от Кремса, буде бы главнокомандующий промедлил там несколько дней. И потому, оставивши часть войск в Вене, неприятель со всеми силами пошел поспешно на наши сообщения.
Еще раз необходимо было для спасения единственное средство — необыкновенная скорость. Но в сем случае нельзя было надеяться на отступление, ибо до Брюнна не было уже мостовой (chaussee), но дорога чрезвычайно грязная и во многих местах топкая, которою мы проходили прежде*.
______________________
* Когда переходили мы к Горунау, отпускалось большое число обывательских лошадей для подвоза артиллерии и обозов.
______________________
Испытали ужасные трудности тогда, как не было неприятеля, который бы беспокоил. Предстояла глубокая осень, переходы тяжелые, и почти нельзя было сомневаться, что мы потеряем большую часть артиллерии и тягостей. Надлежало поспешить перейти тот пункт, где соединяется дорога, из Вены идущая, и главнокомандующий дал повеление войскам выступить.
Арриергард поручен был князю Багратиону. Обессиленная последним сражением отдельная бригада генерала Милорадовича назначена ему в подкрепление.
Мы отступили из Кремса. Не имея средств увести раненых, мы оставили их, и один из офицеров с письмом ожидал неприятельского начальника, великодушию которого они поручались.
За несколько часов до выхода нашего сделался сильный мороз, и дорога, к счастию нашему, была как наилучшая мостовая.
Неприятель, имея в готовности множество судов, перешел Дунай в короткое время, и арриергард наш был еще в малом от города расстоянии, как уже появился он для преследования. В тот же день возвратился офицер, оставленный с письмом в Кремсе, и дал знать, что уже при нем расположилась в городе неприятельская главная квартира и вступило в оный большое число войск.
Главнокомандующий уведомился, что генерал-лейтенант Шепелев, идущий из России с колонною войск, скоро к нему присоединится, и как при ней не было конницы, то послан в подкрепление кирасирский ее величества полк и вместе с ним моя артиллерийская рота, которые, сделав большой переход, с колонною соединились, и разъезды наши открыли неподалеку отряд неприятельской кавалерии от войск, следовавших из Вены.
Главнокомандующий ускорил отступление и перешел местечко Ецельсдорф, при коем расположился генерал Милорадович. Итак, мы со стороны Вены не опасались уже быть отрезанными.
Дабы избежать сражения всеми силами и по превосходству неприятеля не подвергнуться без всякого сомнения поражению, главнокомандующий решился противопоставить неприятелю арриергард князя Багратиона, и он оставлен близ города Коллабрюнна.
Между тем силы неприятеля очевидно умножались прибывающими от Кремса войсками, и Наполеон командовал сам авангардом. В лагере его находился для переговоров генерал-адъютант барон Винценгероде, и в тот же день заключено перемирие до четырех часов пополудни. Наполеон не прежде согласился на оное, как войска собрались уже в большом количестве, и не хотел продолжать более, чтобы в тот же день иметь время истребить наш арриергард. С основательностию предположить возможно, что в расчет его входило то, что войска, идущие от Вены, успеют атаковать на пути нашу армию, и остановя ее, ему дадут время приспеть со всеми силами, которых князь Багратион не в состоянии был удержать в самое короткое время.
Пользуясь перемирием, князь Багратион хотел отойти назад, дабы не быть слишком удаленным, а паче отрезанным от армии, и уже некоторые части войск его приведены были в движение. Но он должен был возвратить их, ибо неприятель настоял, что должны находиться в том самом положении, в котором застало их перемирие, или в противном случае они немедленно пойдут вперед. Нельзя было отказать требованию, хотя явного была грозящая опасность.
В четыре часа пополудни выстрелом из пушки неприятель дал знать о прекращении перемирия, и двинулись отовсюду неприятельские колонны.
Невозможно было ни минуты терять времени, и князь Багратион приказал начать отступление.
Правое крыло арриергарда расположено было по хребту небольших возвышений, на которых стоял 6-й егерский полк, простираясь по всей широте оных. Начальнику сего крыла генерал-майору Уланиусу подчинена была конница, состоящая из Павлоградского гусарского, Черниговского драгунского полков и небольшого количества казаков. Центр и левое крыло устроены были в долине, и сей последний составляла бригада генерал-майора Селихова из Подольского и Азовского мушкетерских полков с одною ротою легкой артиллерии. Князь Багратион находился в центре с Киевским и Малороссийским гренадерскими полками, при коих соединена была вся артиллерия. В трех верстах позади арриергарда простирался глубокий ров, чрез который трудна была переправа. Кавалерии приказано немедленно перейти за овраг, дабы прочих войск не остановить в отступлении. Генерал-майор Уланиус, отходя вслед за кавалерию, удерживал под выстрелами долину и по хребту достиг до оврага почти без всякой потери. На равной с ним высоте отходили гренадерские полки, вспомоществуемые артиллериею, которой часть отправлена прежде к переправе. Стрелки от оных были в действии. На левом крыле происходило величайшее замешательство. Генерал-майор Селихов имел неосторожность распустить людей за дровами и за водою и терял время в ожидании их. Они большею частию достались в плен, и полки, отсутствием их ослабленные, окружены были большими силами. Храбрые полки, отчаянно защищаясь, продлили сражение до глубокой ночи, но большая часть людей побита, взяты знамена и восемь пушек. Пользуясь темнотою, спаслись малые только остатки полков и четыре орудия. Причиною столь чувствительной потери было невежество в ремесле своем генерал-майора Селихова. Он и того не разумел, что он мог спасти войска, если бы решился оставить людей, посланных в лес и за водою, которые легко весьма могли уйти, не будучи даже обременены ружьями. Неприятель, окружив левый фланг, хотел отрезать гренадерские полки от переправы, и если бы не мог в том успеть, то по крайней мере произвел бы в них большой беспорядок, но Киевского гренадерского полка командир 2-го баталиона майор Экономов, занявши селение, которое прикрывало переправу, встретил сильным ружейным огнем неприятеля, который, не полагая в нем войск наших, искал овладеть им. Сие действие майора Экономова (по собственному его соображению), уничтожив предприятие неприятеля, было причиною, что не только гренадерские полки прошли без потери, но даже могли спастись и самые остатки левого фланга. Итак, сверх чаяния дело кончилось гораздо счастливее, нежели можно было ожидать, и князь Багратион прославился. Под начальством его было менее семи тысяч человек, неприятель имел в действии более двадцати тысяч, и Наполеон сам ими командовал. Конечно, не упущение со стороны Наполеона, не недостаток средств воспрепятствовали воспользоваться полною победою. Одна скорость движения спасла арриергард наш.
В продолжение ночи арриергард прошел известное соединение дорог при Ецельсдорфе, и оставя далеко назади неприятеля, находился вне всякой опасности. Армия, будучи в далеком расстоянии от войск, преследовавших из Кремса и даже тех, которые могли приспеть со стороны Вены, избежала сражения, которого выдержать не была в состоянии и на которое решиться тем более было бы неблагоразумно, что армия генерала графа Буксгевдена, шедшая на помощь, уже близко находилась.
На место арриергарда поступила бригада генерала Милорадовича, и хотя неприятель вскоре догнал оную, но кроме перестрелок, не имевших никаких последствий, ничего важного не произошло.
Между тем главнокомандующий прошел город Брюнн и соединился с армиею графа Буксгевдена. Часть войск от оной пришла сменить нас в арриергарде, когда прибыли мы к местечку Вишау. Государь вместе с австрийским императором находились в крепости Ольмюц. Великий князь Константин Павлович вскоре должен был присоединиться с российскою гвардиею. Таким образом, в происшедших с неприятелем делах, во все время отступления от Браунау и до Брюнна, генерал Кутузов, против многочисленных сил приобретши успехи и при Ламбахе и Амштеттене и совершенную победу при Кремсе, довел войска, если несколько и утомленные быстротою движения, но с наилучшим духом и ничего не потерявши, кроме одной пушки при Ламбахе. Сия ретирада по справедливости поставляется в числе знаменитых военных событий нынешнего времени.
Между соединившимися армиями приметна была чрезвычайная разность. Пришедшая из России была совершенно сбережена и в наилучшем устройстве. Наша, напротив, потерпела от продолжительных трудов, изнемогла от недостатка продовольствия, от ненастного времени, глубокой осени. Одежда войск истреблена была на бивуаках, обуви почти вовсе не было. Самые чиновники были в различных и даже смешных нарядах.
Государь выехал навстречу армии и, судя по приветствиям, которыми удостоил многих, казалось доволен был службою храбрых и верных войск его. Между прочими изъявлял и мне за службу благоволение. Приказал дать армии отдохновение.
Армии, по соединении, расположились у самой крепости Ольмюц, под покровительством коей занят выгодный лагерь и во многих местах оного устроены были укрепления.
Продовольствие отпускаемо было правильным образом. На пополнение в войсках недостатков приняты деятельные меры, и мы в продолжение одной недели приметно пришли в лучшее состояние.
Главная квартира обоих императоров была в крепости.
Составился новый авангард под командою генерала князя Багратиона и расположился против местечка Вишау.
В Вишау вступил неприятельский авангард, но далее не предпринимал.
В Ольмюце нашел я инспектора всей артиллерии графа Аракчеева, в том же могуществе при государе, с тем же ко мне неблагорасположением, не взирая на лестное свидетельство главнокомандующего на счет мой. Едва имел я к нему доступ и никогда ни малейшего ободрения, тогда как многим другим оказывал он сильное свое покровительство. Тут по сравнению выгод, приобретенных другими, почувствовал я, как невыгодно не нравиться сильному начальнику, который и то считает за благодеяние, что, утесняя невинно, не погубляет!
В продолжение пребывания армии в Ольмюце около Вишау происходили небольшие перестрелки. Князь Багратион, заметив, что неприятель мало имеет в городе пехоты, но более кавалерии, приказал шефу Мариупольского гусарского полка генерал-майору графу Витгенштейну расположиться при выездах из оного, так чтоб неприятель не мог уйти, а пехоте приказал атаковать город. Кавалерия неприятельская вырвалась с малою весьма потерею, и граф Витгенштейн не успел ничего сделать. Оставленную его пехоту, с небольшим сто человек, взял в плен находившийся в авангарде генерал-адъютант князь Долгорукий (Петр Петрович). Дело представлено было гораздо в важнейшем виде, и князь Багратион, как ловкий человек, приписал успех князю Долгорукому, который, пользуясь большою доверенностию государя, мог быть ему надобным. Неприятель отошел к Брюнну, где, как известно было, находились главные его силы. В главной нашей квартире восхищены были победою и готовились к приобретению новых.
Армия наша получила повеление выступить вперед. Генерал Кутузов был противного мнения, и рассуждения на сей предмет были различные. Многие предполагали, что неприятель отступает с намерением отвлечь войска от выгодной позиции при Ольмюце, где он не смел атаковать их, и что потому должно остаться на месте и дать время генерал-лейтенанту Эссену I-му присоединиться с корпусом, идущим из Шлезии. Думали некоторые, что если бы неприятель решился атаковать нас в позиции, то невзирая на выгоды оной, отступить, дабы армия эрцгерцога Карла, поспешно приближающаяся к Вене, могла стать в тылу неприятеля, если бы он дерзнул нас преследовать. Вероятно Наполеон не поставил бы себя в сие опасное положение, и потому оставалось ему или тотчас отступить, или, наблюдая за нами частию войск, со всеми силами обратиться на эрцгерцога Карла. Должно предполагать, что Наполеон скорее избрал бы сие последнее средство, ибо отступить не мог он иначе, как тою же дорогою, которую мы проходили через страну, совершенно опустошенную, где армию его встретил бы голод неотвратимый. Одержав победу над эрцгерцогом Карлом, не мог Наполеон сомневаться, что отклонит императора австрийского от союза с нами, а мы одни не решимся противостать ему. Не мог Наполеон предпочесть средство отступления, ибо вместе с ним лишился бы он важных выгод, приобретенных победою при Ульме, которая власти его покорила большое пространство земли, самую столицу, заставила австрийцев оставить Италию и даже очистить Тироль. Наполеон, обратясь на эрцгерцога Карла, не мог составить против нас таких сил, которые бы в состоянии были нас удерживать, и потому думали некоторые, что, прогоняя их, надлежало идти по следам Наполеона, дабы поставить его между двух армий, не в далеком расстоянии между собою находящихся. Было также мнение некоторых, что надлежало идти вперед не иначе, как приближаясь сколь возможно левым флангом армии к границам Венгрии, дабы войти в скорейшее сообщение с эрцгерцогом Карлом и получить помощь от венгров, народа воинственного, между которыми французы имели людей, себе приверженных. В сем случае, если бы Наполеон обратился на нашу армию и нам невыгодно было принять сражение: Венгрия, гористая земля, имеющая твердые границы, представляла большие удобности к обороне, и тут всегда верный расчет в том, что Наполеон не мог терять время и не мог допускать никакого предприятия иначе, как скорого и решительного.
По малому значению, или лучше сказать, по совершенному назначению моему в армии, не мог я знать точных намерений начальства, но общая молва была, что государь не согласен с мнением генерала Кутузова и склонился на предложение австрийцев.
Армия наша двинулась вперед. Расположение движений поручено было австрийскому генерал-квартирмейстеру Вейнроту. Мы делали небольшие марши, но таким непонятным образом были они расположены, что редко оканчивали мы их скорее десяти или двенадцати часов, ибо все колонны непременно одна другую перерезывали и даже не по одному разу, и которая-нибудь напрасно теряла время в ожиданиях.
В продолжение трех дней виден был один слабый неприятельский отряд по дороге к городу Брюнну, где проходил наш авангард, но, не делая упорного сопротивления, он уступал место.
Я с конноартиллерийскою ротою находился при кавалериискои дивизии генерал-адъютанта Уварова, которая пред некоторою частью армии составляла передовое войско. На четвертый день, около вечера, встретились мы с неприятельскою кавалерию в малых силах, перестрелка была незначащая, и кавалерия прогнана.
Темнота ночи остановила нас на вершине одного возвышения, в хорошем местоположении. Недалеко позади стала в бивуаках вся армия. Впереди нас изредка видны были неприятельские огни, которые, казалось, означали цепь передовой стражи. В армии был слух, и почти все верили, что неприятель уходит. Около полуночи у подошвы возвышения, на котором стояла наша дивизия, в одно мгновение загорелись огни, охватившие большое пространство. Мы увидели обширные бивуаки и движение великого числа людей, что наиболее утвердило многих во мнении, что неприятель не ищет даже скрывать своего отступления. Напротив того, некоторым казалось сие подозрительным. Мы узнали вскоре, что огни означали торжество в честь Наполеона, и зажжены в его присутствии.
Генерал-адъютант Уваров позван был в главную квартиру, откуда возвратился в скором времени. Немедля за ним прислан офицер с диспозициею на нескольких листах, наполненною трудными названиями селений, озер, рек, долин и возвышений и так запутанною, что ни помнить, ни понимать не было никакой возможности. Списать не было позволено, ибо надобно было успеть прочитать многим из начальников и весьма мало было экземпляров. Я признаюсь, что, выслушав оную, столько же мало получил о ней понятия, как бы и совсем не подозревал о ее существовании, одно то ясно было, что назавтра атакуем мы неприятеля. Еще до рассвета выступила армия, опасаясь по-видимому, чтобы неприятель не успел уйти далеко. Войска на марше должны были войти в места, по диспозиции для них назначенные, и потому начали колонны встречаться между собою и проходить одна сквозь другую, отчего произошел беспорядок, который ночное время более умножало. Войска разорвались, смешались, и конечно не в темноте удобно им было отыскивать места свои. Колонны пехоты, состоящие из большого числа полков, не имели при себе ни человека конницы, так что нечем было открыть, что происходит впереди, или узнать, что делают и где находятся ближайшие войска, назначенные к содействию. Генерал Милорадович на моих глазах выпросил по знакомству у одного шефа полка двадцать гусар для необходимых посылок. К сему прибавить надобно, что ни одна из колонн не имела впереди себя авангарда. Общий авангард всей армии находился весьма мало впереди и на самой конечности правого фланга, так что собою не закрывал он ни одной колонны, и армия в движении своем совершенно была открыта. Дивизия генерал-адъютанта Уварова отведена была довольно далеко назад, чтобы потом перейти ближе к правому флангу, где вся почти кавалерия соединена была особенно.
Таким образом колонны подвигались вперед в полной безопасности и между ними допущены были большие пространства в том предположении, что, приближаясь к неприятелю, войдут они в надлежащее боевое устроение.
С началом дня, когда полагали мы себя в довольном расстоянии от неприятеля и думали поправить нарушенный темнотою ночи порядок, мы увидели всю французскую армию в боевом порядке, и между нами не было двух верст расстояния.
Из всего заключить можно, сколько достоверные имели мы известия об отступлении неприятеля и в чем обязаны премудро начертанной австрийской диспозиции, которая более похожа была на топографическое описание Брюннского округа, нежели на начертание порядка, приуготовляющего целую армию к бою.
Совершенная готовность неприятеля доказывает, что он предуведомлен был о нашем предприятии, ибо не предпочитал за нужное открывать следования нашего, и даже до самой занимаемой им позиции не было ни одного пикета. Войска его оставались в бездействии, удивленные странным явлением, ибо трудно предположить, чтобы могла армия в присутствии неприятеля, устроенного в боевой порядок, совершать подобное движение, не имея какого-нибудь хитрого замысла. К тому же неровности местоположения скрывали силы наши. Когда же перешли мы болотистый и топкий ручей, и многие из колонн вдались в селения, лежащие между озер по низменной долине, простирающейся до подошвы занимаемых неприятелем возвышенностей, когда обнаружились все наши силы и несоразмерные между колонн промежутки, — открылся ужасный с батарей огонь, и неприятель двинулся к нам навстречу, сохраняя всегда выгоду возвышенного положения. Некоторые из колонн наших в следовании их были атакованы во фланг и не имели времени развернуться. Другие хотя и устроили полки свои, но лишены будучи содействия и помощи других войск, или даже окруженные, не могли удержаться против превосходных сил, и в самое короткое время многие части армии нашей приведены были в ужаснейшее замешательство. Самые начала действий, собственно по предположению, что неприятель в отдалении, и войска успеют соединиться, не согласовались с диспозициею, а потому и перемены необходимо не соответствовали предначертанной цели.
Действия сделались частными, связи между войск [ами] не существовало, и сблизиться не имели они возможности. Пространства между ними столько были велики, что гвардейский корпус под начальством его высочества цесаревича, назначенный составлять резерв, должен был при самом начале сражения вступить в первую линию и по необходимости столько занять места, что не мог он отделить ничего на составление второй линии. Левый фланг под командою генерала графа Буксгевдена, занимая ту самую высоту, где прежде находилась дивизия генерал-адъютанта Уварова, удерживался довольно долго и отступил с меньшею потерею людей, но батарейные 24 орудия, бывшие в долине, и часть пехоты у прикрытия их достались во власть неприятеля. Изломавшийся под передним орудием мост остановил прочие в следовании. Колонна, находившаяся в центре генерала Милорадовича, по долгом сопротивлении рассеяна, генерал-лейтенанта Пршибышевского, неосторожно проходя селение, окружена и, потерпев весьма большой урон, чрезвычайно много потеряла пленными, в числе коих попался и сам начальствующий колонною, генерал-лейтенанта графа Ланжерона, по неудобству места, недолго сопротивляясь, также много потеряла. Полки лейб-гвардии сделали несколько неудачных атак, но в них не было связи, и люди, не обыкшие к войне, увлечены будучи храбростию и бесполезно истощив усилия, понесли большой урон. С отличною неустрашимостью действовали полки кавалергардский и конной гвардии, и часть сего последнего, врубившись в конницу, взяла одного орла, но общий испытав жребий, была опрокинута с потерею. Неприятель, одержав сии успехи, умножил войска свои против авангарда князя Багратиона, расположенного на конечности правого фланга, и против кавалерийских дивизий генерал-лейтенанта Эссена 2-го и генерал-адъютанта Уварова, которые до того сохранили места свои единственно по той причине, что неприятель не обратил внимание в другую сторону, а их истребление определил впоследствии. Вся сия кавалерия состояла в команде австрийского генерала князя Лихтенштейна. Многие из полков врубались в неприятельские войска, но должны были уступать превосходным силам. При самом начале сражения генерал-майор барон Меллер-Закомельский с уланским полком его высочества цесаревича сделал блистательную атаку, опрокинул противостоящую кавалерию, рассеял часть ближайшей пехоты, но тяжелая рана, пресекшая его успехи, оставила его во власти неприятеля у самых пушек, которым угрожала его храбрость, и полк рассеянный обратился. В кавалерии нашей, точно как и в других войсках, действия по большой части были частные, без всякого взаимного вспомоществования.
И так с одного крыла до другого войска наши по очереди, одни после других, были расстроены, опрокинуты и преследуемы. Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе, как по мосту, перейти чрез оный было невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая своим действием оной удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые я мог освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были взяты, люди переколоты, и я достался в плен. Дивизия генерал-адъютанта Уварова, столпившись у моста, имела время осмотреться, что она бежала от малого числа неприятеля и что главные его силы остановились на возвышении, не спускаясь в долину. Прогнавшие нас были обращены в бегство и истреблены, и мне чрез самое короткое время возвращена свобода, когда я уже был близко от французской линии.* Присоединясь к остаткам истребленной моей роты, нашел я дивизию в величайшем беспорядке у подошвы холма, на коем находился государь. Холм занят был лейб-гренадерским полком и одной ротою гвардейской артиллерии, которые участвовали в сражении и потому сохранили устройство. При государе почти никого не было из приближенных, на лице его изображалась величайшая горесть, глаза были наполнены слезами. Здесь можно было видеть части почти всей армии, и если премудрая диспозиция нас разделила, то бегство соединило многих. На месте сражения оставили мы более шестидесяти орудий, и армия отступила. Войска князя Багратиона потерпели урон несравненно менее прочих, часть пехоты его приведена была в замешательство неприятельскою конницею, но она, не будучи поддержана в своих успехах, дорого заплатила за свою дерзость, не менее однако же потеряно несколько пушек. Из сих войск составлен арриергард в команде князя Багратиона. На прямейшей дороге к городку Аустерлицу, чрез который должны были проходить наши войска, учрежден большой пост, который поручен мне в команду, вероятно потому, что никто не желал принять сего неприятного назначения**.
______________________
* Я обязан свободою Елисаветградского гусарского полка полковнику Василью Ивановичу Шау, который догнал меня с несколькими человеками Харьковского драгунского полка, При нем не было ни одного человека, которому он принадлежал, почему судить должно о беспорядке.
** Пост сей состоял из одной роты лейб-гренадерского полка, одной сотни лейб-казаков, одного эскадрона спешенных драгун Черниговского полка, одного эскадрона лейб-кирасирского ее величества, одного эскадрона Елисаветского гусарского полков и двух орудий конной артиллерии. Приказано разложить большие огни и петь песни: сего последнего не было исполнено, ибо не было расположения к веселости.
______________________
По счастию нашему время клонилось к вечеру, и неприятель далее болотистого канала нас не преследовал.
Я с отрядом своим обязан спасением тому презрению, которое имел неприятель к малым моим силам, ибо в совершеннейшей победе не мог он желать прибавить несколько сотен пленных. Но когда нужен был ему водопой, он довольствовался тем, что отогнал передовую мою стражу от канала. Я должен был выслушивать музыку, песни и радостные крики в неприятельском лагере. Нас дразнили русским криком ‘ура!’. Пред полуночью я получил приказание отойти, что должно было последовать гораздо прежде, но посланный офицер ко мне не доехал. В городке Аустерлице, давшем имя незабвенному сражению, нашел я арриергард князя Багратиона, который не хотел верить, чтобы могли держать одного меня в шести верстах впереди, и не восхитился сим распоряжением генерал-адъютанта Уварова. Прошедши далее четыре версты, прибыл я к армии, но еще не все в оной части собраны были и о некоторых не было даже известия, беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не бывало: видны были разные толпы. Государь не знал, где был главнокомандующий генерал Кутузов, а сей беспокоился насчет государя. Я должен был явиться к генерал-адъютанту Уварову, и сей был в восхищении, что украшенным донесением мог придать важность отряду его собственого изобретения. Не дожидаясь присоединения оторвавшихся частей, армия в продолжение ночи пошла далее. На рассвете стали собираться разбросанные войска, и около десяти часов утра появилась неприятельская кавалерия, наблюдавшая за нашим отступлением. В сей день, по причине совершенного изнурения лошадей, оставили мы на дороге не менее орудий, как и на месте сражения.
Вскоре узнали мы, что австрийский император заключил перемирие с Наполеоном, обязавшись немедленно приступить к переговорам о мире, и мы уже не могли ожидать вспомоществования австрийцев.
Армия наша прибыла в местечко Голич, на границе Венгрии, чрез которую предлежал нам путь. Отовсюду окружены мы были французскими отрядами конницы, и арриергард наш находился уже в самом близком расстоянии от армии, дабы не подвергнуться опасности быть отрезанным.
В перемирии, заключенном с австрийским императором, упомянуто было, что русские беспрепятственно отступают в свои пределы, но время и направление были назначены, что у французов называется a jornees d’etapes*.
______________________
* Дневные переходы (фр.). Мне случалось видеть, что главнокомандующий, отправляя в С.-Петербург курьера, должен был дать бумагу, в которой были следующие выражения: ‘Дружественно прошу господ командующих передовыми войсками большой французской армии дать свободный пропуск’.
______________________
Кажется, в сем снисходительном позволении не имели мы нужды, ибо неприятель не смел следовать за нами в такую страну, какова Венгрия, и в позднее время осени. Не мог также быть уверенным, чтобы Австрия, имея в готовности армию эрцгерцога Карла и войска эрцгерцога Фердинанда, расположенные в Знайме, не усмотрела выгоды прервать перемирие, что Наполеона поставило бы в самое затруднительное положение.
Итак, армия наша трудными путями, в худое время, самою беднейшею частию Венгрии, прошла чрез города Кашау, Эпериес и, переправясь чрез Карпатские горы близ Бартфельда, спустилась в Галицию, неподалеку от местечка Дукли.
Повсюду в Венгрии армия наша принята была самым дружественнейшим образом, и ни в чем не отказано к успокоению утомленных войск.
Главнокомандующий встречаем был дворянством с изъявлением совершенного уважения.
Были даны два праздника и, к удивлению, находились многие, которые могли желать забав и увеселений после постыднейшего сражения и тогда, как неприятель должен был найти поражение и гибель.
Венгры, смотря на войска наши, удивлялись, как могли французы преодолеть их, видна была досада их, но они не уничтожили нас чувством сожаления. Не могли они предположить другой причины нашей неудачи, как измену австрийских генералов, и одна таковая мысль доказывает, какое они имеют к нам доверие! Не подозревая, что мне знаком латинский язык, они изъяснялись насчет сих последних с большим чистосердечием, и не о многих слышал я похвалы.
В день сражения при Аустерлице корпус генерал-лейтенанта Эссена находился в расстоянии небольшого перехода, и он, отступив другою дорогою, соединился с нами в Галиции. Туда же благополучно прибыла батарейная артиллерия, которая для удобнейшего следования отправлена была на крепость Ольмюц.
Государь не находился при армии и из Голича отправился в Россию.
Я не описал Аустерлицкого сражения с большою подробностию, ибо сопровождали его обстоятельства столько странные, что я не умел дать ни малейшей связи происшествиям. Случалось мне слышать рассуждения о сем сражении многих достойных офицеров, но ни один из них не имел ясного о нем понятия, и только согласовались в том, что никогда не были свидетелями подобного события. Нет сомнения, что впоследствии составятся описания, но трудно будет дать им полную доверенность, и скорее могут быть с точностию определены частные действия, нежели соотношения их между собою и согласование действий со временем. О сражении Аустерлицком можно сказать, что каждой части войск предоставлено было действовать отдельно, с условием при том ни себе не ожидать, ни другим не давать вспомоществования, и для лучшего успеха полезно было бы даже забыть, что на том же самом поле и в то же самое время были еще и другие русские войска.
Так разделенных нас и лишенных взаимного вспоможения представила судьба пред лицо неприятеля, и он, трепещущий именем русского, осмелился быть победителем.
Не должен россиянин простить поражения при Аустерлице, и сердце каждого да исполнится желанием отмщения!
Non adeo has exosa manus victoria fugit.
Virqilius.
(Из рук ускользает изменившая вам победа.
Вергилий (лат.)).
В половине генваря месяца армия наша, возвратясь в свои пределы, расположилась на квартирах в Волынской губернии. Главная квартира заняла местечко Дубно.
Армия генерала от кавалерии Михельсона, проходившая чрез польские области, принадлежащие Пруссии, не видав неприятеля, также возвратилась в свои границы. Начальство над нею принял генерал от кавалерии Беннингсен.
До весны пробыли мы на Волыни, где, после трудов тяжелой кампании, отдохновение и покой, раскрыв таившиеся болезни, армию нашу уменьшили чрезвычайно, и мы, претерпев от стеснения неудобство и большой недостаток, расположились наконец на большом пространстве. Я с ротою моею отправлен в 3-ю дивизию генерал-лейтенанта барона фон дер Остен-Сакена, расположенную около местечка Шавель Виленской губернии.
В непродолжительном времени вышли за прошедшую войну награды. Многие весьма щедрые получили за одно сражение при Аустерлице, мне за дела во всю кампанию дан орден Св. Анны второй степени, ибо ничего нельзя было дать менее.
Напоследок, по отличному отзыву обо мне главнокомандующего и по ходатайству генерал-адъютанта Уварова, я произведен в полковники, обойдя одного старее меня в чине. По расположению ко мне начальства я должен был и то принять за величайшую награду, хотя в одном чине был я без малого девять лет.
По новому преобразованию артиллерии в бригады и по присоединении их к пехотным дивизиям я назначен командиром 7-й бригады в дивизии генерал-лейтенанта Дохтурова, расположенной в окрестностях Дубна на Волыни и принял вновь сформированную конную роту.
Деятельные меры, принятые к укомплектованию войск после сделанной потери в минувшую кампанию, подтвердили носящиеся слухи о приуготовлении к войне.
Наконец в помощь Пруссии назначена армия под начальством генерала барона Беннингсена.
Война против французов в Пруссии.
В состав сей армии поступили свежие войска, не бывшие в прошедшем походе, и она состояла из:
2-й дивизии генерал-майора графа Остермана-Толстого.
3-й генерал-лейтенанта барона фон дер Остен-Сакена.
4-й генерал-лейтенанта князя Голицына.
5-й генерал-майора Седморацкого.
Кавалерия непосредственно принадлежала дивизиям, но по обстоятельствам, отделяемая от оных, составлялась особыми частями. Несколько донских казачьих полков присоединены были к армии.
В начале октября армия переправилась за реку Неман в местечке Юрбурге и Олите.
Под начальство генерала графа Буксгевдена поручена другая армия, также из четырех дивизий состоящая, войска, их составившие, находились в сражении при Аустерлице и незадолго до похода пополнены были весьма большим количеством рекрут.
Армия сия в конце ноября вошла в пределы Пруссии чрез Брест-Литовский.
Генерал Беннингсен в то время находился уже на реке Нареве, и одною дивизиею занимал предместье города Варшавы, именуемое Прага. Отряд кавалерии находился на левом берегу Вислы в 12 часах расстояния.
Наполеон, лично предводительствуя сильною армиею, при городке Ауэрштедте совершенно разбил прусские войска. Сражение неудачнее было потерянного австрийцами при Ульме. Также потеряна была вся почти артиллерия, и в плену было необыкновенно большое число войск. Преследуемые остатки армии или рассеяны или принуждены сдаться. Лучшие крепости взяты и некоторые даже без сопротивления. Неприятель овладел Берлином, и король с малым числом войск, поспешно набранных, находился в Кенигсберге. Уничтоженною армиею предводительствовал принц Брауншвейгский, один из знаменитейших полководцев времени Фридриха Великого. Мгновенно пала слава войск, преодолевших страшный союз могущественнейших в Европе государей.
В прошедшем году Пруссия уклонилась от содействия нам, боясь, как будто, славу победить Наполеона затмить нашим участием.
Наполеон, продолжая успехи, послал особенный корпус для покорения лежащих в Шлезии крепостей, сам, ускоряя движение, пошел с армиею к Варшаве, извещен будучи о приближении к ней войск наших.
Достиг слух о его движении, и обеим нашим армиям приказано соединиться.
В Белостоке сошлись армии, и начальствующие ими, не будучи приятелями прежде, встретились совершенно злодеями. Никогда не было согласия в предприятиях, всегдашняя нестройность в самых ничтожных распоряжениях, и в таком состоянии дел наших ожидали мы скорого прибытия неприятеля, ободренного победами.
Отряд кавалерии нашей, бывшей впереди, перешел обратно на правый берег Вислы.
Наполеон занял Варшаву и овладел в ней знатными магазинами, которых не приказано было истреблять в том предположении, что впоследствии могут быть нам полезными. Но командовавший в Праге генерал-майор Седморацкий должен был или взять их в пользу войск наших, или, если уже не доставало для того времени, по крайней мере сжечь их, дабы не воспользовался ими неприятель, но он не почитал себя вправе того сделать и умел ожидать особенного разрешения. Он также не истребил судов, чтобы не дать неприятелю способов к переправе и, опасаясь, чтобы не перешел он Вислы в границах австрийских, весьма близко лежащих к Варшаве, оставил предместье Прагу и отдалился на некоторое расстояние, довольствуясь одним наблюдением Вислы конными патрулями*. Другая наша дивизия, стоявшая с правой стороны, также посылала к Висле свои разъезды, но они не всегда исправно съезжались с первыми, и неприятель, имея в своем распоряжении суда и пользуясь местом, где Висла двумя неравными рукавами, обтекая обширный остров, закрывала его движения, построил мост и перешел на правый ее берег. Поздно с нашей стороны примечено было его намерение, и тогда только могли противостать ему некоторые силы, когда уже встречены были превосходнейшие.
______________________
* Генерал Седморацкий принадлежит к числу офицеров, известных под именем гатчинских, и познание военного ремесла приобрел в классе Канабиха, обучавшего тактике, которую некто весьма остроумно назвал наукою о свертывании плаща, ибо не далее простирались сведения самого наставника.
______________________
В сие время прибыл к командованию обеими армиями генерал-фельдмаршал граф Каменский. Опытный начальник при первом взгляде увидел, сколько опасно положение войск наших, рассыпанных на большом пространстве, тогда как неприятель имел свои силы в совокупности и уже владел правым берегом Вислы. Он приказал поспешнее собрать войска. Близость неприятеля не допускала сделать того иначе, как отступивши на некоторое расстояние.
Армия наша чрезвычайно нуждалась в продовольствии, и единственную пищу составлял картофель, который надобно было отыскивать вдалеке и терпеть для того отлучки большого числа людей. Нередко войска направляемы были не туда, где присутствия их требовали обстоятельства, но где надеяться можно было сыскать несколько лучшее продовольствие. Повсюду селения были пусты, глубокая осень и беспрерывные дожди разрушили дороги, и без пособия жителей не было средств делать подводы.
Армия наша начала сосредоточиваться, отступая, и сколько очевидно опасность ни заставляла ускорить соединение сил, не могли однако же некоторые части наших войск избежать неравной борьбы с неприятелем. Под местечками Чарновым и Сероцким генерал-майор граф Остерман-Толстой вытерпел горячее нападение, и со всею его неустрашимостию и храбростию его войск, при чувствительной потере, должен был лишиться нескольких пушек. При местечке Лопацине атакован был превосходными силами генерал-майор граф Пален (Петр Петрович). Он шел на сборное место дивизии и от оного находился не более одной мили с половиною. Столько небезопасны были сообщения между войск наших! Граф Пален имел к отступлению кратчайшую дорогу на местечко Голимин и ту выгоду, что лесистые места препятствовали неприятелю действовать многими силами, а сверх того в Голимине он мог найти войска. Но должно отдать справедливость благоразумной предусмотрительности его, что, не взирая на большие гораздо трудности, он взял направление на отряд генерал-майора Чаплица, расположенный у местечка Цеханова, который иначе был бы отрезан и впоследствии мог быть уничтожен. При сем отряде находился я с тремя ротами артиллерии и легко мог видеть, что направление его на Цеханов не приносило никакой пользы, но было следствием одного неблагоразумного распоряжения графа Буксгевдена. Фельдмаршал, узнав о том и сделав строгое замечание за нелепое раздробление сил, приказал отряду немедленно возвратиться, но уже мы были на месте и утомленные грязною чрезвычайно дорогою не могли тотчас выступить обратно.
По счастию генерал граф Пален искусным сопротивлением продлил сражение и не прежде присоединился к отряду генерала Чаплица, как уже поздно вечером, и потому неприятель не мог воспрепятствовать нам соединиться с войсками при местечке Голимине.
Когда на другой день возвращались мы к оному, неприятель проходил по той прямой дороге, о которой сказал я выше, но мы одним часом времени его предупредили.
Прибыв в Голимин 14 числа декабря, нашли мы 7-ю дивизию генерал-лейтенанта Дохтурова, 5-ю генерал-лейтенанта Тучкова 1-го и часть 4-й дивизии генерал-лейтенанта князя Голицына из армии генерала Беннингсена.
Неприятель начал перестрелку. Войска его были в малых силах и по большей части состояли из кавалерии под начальством принца Мюрата. Ужасное превосходство было на его стороне, и если топкие места покоряли нас, не самому выгодному устроению войск, которые расположились по двум дорогам, почти под прямым углом сходящимся, то неприятель еще менее имел удобности, занимая средину, лесом и мелким кустарником покрытую. Против восьми его пушек имели мы до восьмидесяти орудий, вся 5-я дивизия нашлась излишнею по тесноте местоположения и составляла резерв, тогда как неприятель не имел других стрелков, кроме спешенных конных егерей. Совершенно от нас зависело уничтожить принца Мюрата, но мы довольствовались пустою перестрелкою, и Мюрат был атакующим. В течение непродолжительного времени пришла сильная неприятельская артиллерия, но число артиллерии его не увеличилось, ибо она по причине болотистых мест и дорог, в то время года непроходимых, не могла следовать равною с нею скоростию. Та же самая причина препятствовала пехоте, и она прибыла в весьма незначительном количестве. По старшинству, думать надобно, командовал с нашей стороны генерал Дохтуов, но справедливее сказать, не командовал никто: ибо когда послал я бригадного адъютанта за приказанием, он, отыскивая начальника и переходя от одного к другому, не более получаса времени был по крайней мере у пяти генералов и ничего не успел испросить в разрешение.
Между тем неприятель сделался предприимчивее и непонятным образом успел обойти левое наше крыло, что не иначе могло произойти, как от нашей оплошности, но избыток сил вскоре восстановил порядок. Должно отдать справедливую похвалу храбрости генерал-майора князя Щербатова: когда полк его Костромской мушкетерский, расстроен будучи большою потерею, должен был уступить удачной атаке неприятеля, он, взяв знамя, бросился вперед, и неприятель обратился в бегство. К вечеру стали очевидно уменьшаться войска наши и заметны были многие в линиях интервалы. Легко было понять, что не таков должен быть порядок при отступлении, и что войска отходили, конечно, не по приказанию, но по произволу. Долго не смел я отступить без приказания, но не видя необходимости оставаться последним, согласил я подполковника князя Жевахова с двумя эскадронами Павлоградского гусарского полка идти вместе, и мы отправились в ту сторону, где видно было более отступающих. Пройдя местечко Голимин, взял я направление на местечко Маков. Правый фланг войск наших, состоявший из отряда генерал-майора Чаплица, видя, что левый фланг отступил, и никак не ожидая, чтобы местечко Голимин, занимавшее центр нашей позиции, могло быть оставлено нами прежде, нежели пройдут последние войска, беспечно подошел к нему, но у самого местечка встречен был картечными выстрелами. Внезапный сей случай привел в замешательство Екатеринославский гренадерский и Владимирский мушкетерский полки, темнота способствовала беспорядку, и два орудия остались в добычу неприятеля.
Таким образом окончилось наше сражение, имевшее для нас одну ту пользу, что мы развлекли силы неприятеля и собою заняли некоторую часть оных. Но простителен ли подобный расчет, когда употреблены на то средства в три раза более тех, что имел неприятель? Надобно было видеть, что бы с таковыми сделал Наполеон.
В пяти верстах от Голимина, в селении Ключницы, нашел я в господском доме несколько генералов, и конечно они не все вместе с нами приехали, ибо застал уже их спящих, а на полу остатки кушанья свидетельствовали, что сон не происходил от голода. В подобных случаях, тот, кто приезжает последний, является с некоторыми преимуществами и правами, и пробужденные почтили меня бутылкою портера. Я видел, что спутник мой гусар князь Жевахов недоволен был излишне скромным приветствием.
В отступлении от Голимина, не будучи только преследуемы, ниже почти и наблюдаемы неприятелем, оставили мы около сорока пушек, большею частию батарейной артиллерии, единственно по причине крайнего изнурения лошадей и дорог, не проходимых от чрезвычайной грязи. Той же участи должна была подпасть и моя рота, но, захватя выпряженных лошадей, брошенных от рот, я избавился стыда лишиться орудий без выстрела.
В тот же самый день, как при Голимине, произошло в Пултуске главное сражение . Наполеон, собрав все силы, за исключением бывшей кавалерии с принцем Мюратом, сблизился с генералом Беннингсеном, и сей, не имея возможности отступить, не подвергаясь крайней опасности, решился дождаться неприятеля. Наполеон употребил все усилия, войска, присутствием его ободренные, действовали с возможною решительностию и бесстрашием. Уже ослабевали войска наши, ибо превосходство сил было на стороне неприятеля и победа очевидно склонялась в его пользу. Оттесненные на некоторых пунктах, уже истощали они последние средства невыгодной обороны, но по счастию, неприятель не мог противопоставить равного действия нашей артиллерии, ибо его за худыми дорогами оставалась назади, и сие одно не только могло продлить сражение, но в некоторых местах даже восстановить оное с большою для нас выгодою. Генерал Беннингсен непоколебим в твердости своей и самым отчаянным положением возбуждаемый, прибегнул к последним средствам, и резерву, состоявшему из двух пехотных полков, приказал ударить в штыки. Начальнику полков истолковано было, что от сего последнего усилия зависит спасение прочих войск, и полки бросились стремительно. Неприятель отступил, не устояв против штыков. Войска его, потеряв взаимную связь и не довольно будучи сильными остановить успехи в сем пункте, искали в скором удалении средства спасти от поражения разорванные части, и мгновенно часть лучшей позиции неприятеля была в руках наших. Клонившийся к самому вечеру день не допустил Наполеона поправить неудачу, ибо необходимо было некоторое время для приведения в порядок расстроенных войск, прежде нежели приступить к какому-либо предприятию. Итак, твердость генерала Беннингсена самое опасное положение обратила в победу совершенную. Отразить превосходные силы под личным Наполеона предводительством есть подвиг великий, но преодолеть и обратить в бегство есть слава, которую доселе никто не стяжал из его противников.
Выгоды, дарованные победою при Пултуеке, если бы воспользовались ими, должны были освободить Варшаву и польские границы, принадлежащие Пруссии, и отдалить неприятеля за реку Одер.
После сражения при Пултуеке и Голимине армиям надлежало идти за неприятелем или, по крайней мере, остановиться. Генерал граф Буксгевден первый обязан был то сделать, ибо против войск его в Голимине неприятель был бессилен, и если не умел он его уничтожить, то всеконечно уже бежать было не от чего, а если почитал он отступление необходимым, то столько же нужно было согласовать его с действиями генерала Беннингсена, о которых должен был дождаться известия. О направлении главных сил неприятеля были точные сведения, и потому бесполезно употребленными при Голимине силами можно было подкрепить генерала Беннингсена и усовершенствовать его победу, но генерал граф Буксгевден, по вражде ли с генералом Беннингсеном, желая сделать ему вред, или собственно по недоумению, продолжал выполнять повеление фельдмаршала об отступлении, вынужденное самою крайностию, дабы сосредоточить рассеянные войска, но силу коего изменить должны были необходимо происшествия того дня, слишком разительно объяснившие выгоду противного действия. Если не понимать сего, не надобно браться за командование армиею. Если для удовлетворения вражды пренебрегать общими выгодами, надобно быть наказану, и в обоих случаях армия избавилась бы [от] тяжелого весьма начальника, к посредственным коего способностям не могла она иметь доверенности, и известного одною храбростию, которая в звании вождя не заменяет необходимых дарований.
В день сражения фельдмаршал граф Каменский в девять часов поутру был в Голимине и сам назначил посты для казачьего Малахова поста, предвидя важность сего места, к которому приказал войскам прибыть поспешнее, а дабы не потерять время в переписке, послал от себя прямо к начальнику штаба, отправленного в Цеханов, чтобы он скорее возвратился в Голимин, поставя ему на вид, что одною быстротою движения может избежать опасности быть отрезанным. Фельдмаршал был также в Пултуеке во время сражения, но когда после оного необходимо было войскам общее распоряжение согласно переменившимся неожиданно обстоятельствам, уже дан был приказ армиям, что он оставляет их по причине болезни, и отправился в Гродно. Во всяком случае сделал он непростительный поступок: ибо присутствие его при армии тем необходимее было, что он не полагал возможным кончить с выгодою сражение при Пултуеке, а по отъезде его и малейшая неудача, при несогласии начальников, могла бы иметь бедственные последствия. Армия сожалела об его отъезде, ибо на опытность его и прежнюю знаменитость полагала большие надежды. Между начальниками были рассуждения, что ни к чему доброму не поведет известная вражда командующих армиями.
Генерал Беннингсен, лишен будучи выгод одержанной победы, нашелся в необходимости оставить место, ибо граф Буксгевден, отступая, открывал неприятелю дорогу в тыл его расположения, и потому, взяв направление на местечко Рожан, в городе Остроленке перешел на левый берег Нарева.
Генерал граф Буксгевден туда же отступил чрез местечко Маков. Здесь оставлен был арриергард в команде генерал-майора Маркова для прикрытия армии, переходившей за реку. До самой ночи с чрезвычайною медленностию продолжалось ее движение. В беспорядке теснились обозы на длинном мосту, а уже неприятель, вышедший из окружающих лесов, в больших силах занял позицию недалеко от местечка. Нельзя было в короткое время разрушить мост, и потому опасно было, чтобы неприятель, пользуясь темнотою ночи, не овладел им. С позволения начальника послал я команду и приказал ей зажечь два квартала, принадлежащие к месту, дабы осветить приближение неприятеля, если бы покусился он на оный. Два раза подходили его войска и в некоторых местах осматривали броды, но большая часть сорока орудий, которыми я командовал, употреблены были на защиту оных, и нетрудно было успеть в том. Потеря от канонады должна была быть значительною, и мы успели разрушить часть моста.
Мне грозили наказанием за произведенный пожар, в главной квартире много о том рассуждали и находили меру жестокою. Я разумел, что после хорошего обеда, на досуге, а особливо в 20 верстах от опасности, нетрудно щеголять великодушием. Вняли однако же моим оправданиям. Арриергард отошел на селение Новалесь, где расположена была дивизия генерала Дохтурова. Посланный им Ингерманландский драгунский полк по направлению к местечку Рожану, встретившись с отрядом неприятельской кавалерии, не удержал оного и привел его за собою к квартире генерала, который, занимая неподалеку от лагеря дом католического священника, сидел весьма покойно у окна. Он видел скачущих около забора французов, но по счастию дом был на дворе и ворота заперты. Движение в лагере устрашило неприятеля, и он отошел поспешно. Хозяин дома подозреваем был, что дал известие.
Когда граф Буксгевден пришел к Нареву, река покрыта была сильным льдом, мосты истреблены, и с другим берегом не было сообщения. В сем положении оставались мы несколько дней, и с приближением неприятеля час от часу умножалась опасность. Он мог иметь известие, что армии разделены были рекою и не в состоянии вспомоществовать одна другой. Надобно было, однако, уже думать, что расстройство войск воспрепятствовало атаковать, ибо, несмотря на все выгоды, неприятель ограничился одним осторожным наблюдением, и передовые наши посты в команде генерал-майора Палена удерживали его в большом отдалении. Генерал Беннингсен употреблял все старания, дабы между армиями учредить сообщение. Чрез реку натянуты были канаты и настилаемая солома, поливаема будучи водою, замерзла так, что пехота, хотя с осто-рожностию, могла однако же переправиться на нашу сторону, а вскоре потом и мосты учреждены были и к радости армии соединились.
Император с неудовольствием получил известие об отъезде фельдмаршала из армии, весьма обрадован был приобретенными под Пултуском успехами. Фельдмаршалу впредь до повеления назначено пребывание в городе Гродно. Обе армии составлены в одну под начальством генерала барона Беннингсена, а граф Буксгевден отозван в Россию. Армия обрадована была известием, ибо он не приобрел привязанности войск. Может быть немногие знали и ум и способности ограниченные сего начальника, но гордость несносная и грубости слишком чувствительны были каждому.
Главнокомандующий получил приказание вступить в Пруссию, и армия в самых последних числах декабря пошла по направлению на Кольно, Бялу, Иоганнесбург и далее. Составлены три передовые отряда: из коих сильнейший дан в команду генерал-майора Маркова, другие два поручены генерал-майорам Барклаю де Толли и Багговуту. Авангарду генерал-майора Маркова, в котором определен я начальником артиллерии, назначено следовать на Арис, Рейн, Растенбург, Рессель — до Гейльсберга. Армия в близком расстоянии двинулась по тому же направлению.
Слышно было, что неприятель левым крылом своим потянулся также в Пруссию. В скором времени около Николайкена и Зеебурга появились конные его партии для наблюдения за движениями нашими. От нас отряжены таковые же, и они при помощи жителей, в земле малооткрытой, изрезанной множеством озер, приносили большую пользу. В Николайкене схватили они несколько человек.
Генваря 12-го числа авангард, прибывши в селение Эльдиттен, узнал от жителей, что в городе Либштадте расположен отряд французских войск, от которого не более получаса назад приходил в селение разъезд для узнания, нет ли о русских каких-либо слухов. Мы в сей день сделали довольно большой переход, и потому генерал Марков, дабы употребить людей менее усталых, приказал вызвать охотников. Большое число объявили себя таковыми, но когда предложено было 5-му егерскому полку, и люди узнали, что идет сам шеф полковник Гогель, общий отзыв был, что не останется ни один человек, равно все идти желают, и, не сделав даже привала, полк выступил немедленно. Я упросил послать два орудия и с ними пошел сам, чтобы свидетелем быть происшествия. В двух верстах от Либштадта возвышенности, которые должны мы были проходить, открыли нас неприятелю, и тотчас по городской стене и в воротах начала пехота приуготовляться к обороне, но приметно было, что она не в большом количестве. Егеря наши, заняв прилежащее к городу кладбище, вошли в перестрелку, а между тем приспела и линейная пехота и расположилась против ворот, от которых продолжалась главная улица. Полковник Юрковский с двумя эскадронами Елисаветградского гусарского полка ворвался в город с боковой стороны оного, и в то же время пехота ударила в штыки. Неприятель приведен был в замешательство, и столпясь в тесных и кривых улицах, потерпел большой урон, а те, кои бежали из города, ожидаемы были казаками храброго подполковника Сысоева, который стремительно их преследовал. Из пушек наших не сделано ни одного выстрела. В плен досталось нам 22 штаб- и обер-офицера и более 300 человек нижних чинов. Гусарский красный полк, неизвестно почему называемый просто Парижским, почти истреблен при сем случае. Оставивши в городе небольшой кавалерийский пост, генерал Марков возвратил полки в селение Эльдиттен, где утомленным войскам готова была пища и покойный ночлег. Мы в сии сутки в походе и действии были 16 часов.
По диспозиции из главной квартиры 13 генваря авангарду назначен ночлег в городке Морунген, и мы выступили с рассветом. Впереди с Елисаветградским гусарским и двумя донскими полками полковник Юрковский, прогоняя перед собою неприятельские пикеты только лишь взошел на хребет небольших возвышенностей, у подошвы коих оканчивается пространная равнина, в которой лежит Морунген: увидел он устроенного в боевой порядок неприятеля довольно сильного. Полковник Юрковский имел неосторожность спуститься в равнину, и неприятель встретил его своею кавалериею. Прибыл ускоривший движение авангард и нашел, что теснимый превосходною кавалериею отступает он к одной мызе, в которой прямая улица могла быть обстреливаема неприятельскою артиллериею. Немедленно привел я конную свою роту, и превосходством огня и преимуществом возвышенного местоположения, отогнав батарею, доставил я нашей коннице удобное отступление. Ей приказано расположиться позади войск, часть же казаков, рассыпавшись в равнине, производила перестрелку. Генерал-майор Марков войска авангарда устроил на возвышенностях. Неприятель повел атаку на левый наш фланг. Колонна пехоты двинулась к мызе (о которой сказано выше), и дабы менее испытывать действия артиллерии, взяла направление через озеро, прилежащее с правой стороны и покрытое весьма твердым льдом. Заняв мызу, пехота расположилась в саду, окруженном высоким забором и рвом. Обнаженные деревья открыли небольшое число стрелков наших, они немедленно выгнаны, и ружейный огонь неприятеля вредил нашим линиям. Полковнику Вуичу с 25-м егерским полком приказано было ударить на неприятеля. Полк сей, сформированный пред самою войною и не познакомившийся с опасностями, расстроился при переходе чрез ров и не мог удержаться, некоторые из храбрейших перелезли чрез ограду, но не будучи поддержаны, остались на месте. Тогда шесть рот Екатеринославского гренадерского полка с храбрым майором Фишером и две роты 5-го егерского полка бросились вперед, не сделав выстрела, перелезли забор и почти всех бывших в саду и мызе истребили. При сем случае взято знамя 9-го полка легкой пехоты*, которого малые весьма остатки спаслись бегством к озеру. В сие время Донского полка подполковник Малахов дал знать, что в расстоянии восьми верст открыл он неприятеля, который имел много пехоты и большие орудия, а в трех верстах от правого фланга осмотрел залегшую в скрытых местах пехоту от полутора до двух тысяч человек. Всего более неприятно было сие последнее известие, ибо к сей стороне лежала единственная дорога, по которой могли мы отступить.
______________________
* Знамя сие во время Республики дано за храбрость полубригаде, которая именована l’incomparable (несравненная — фр.).
______________________
Не прошло и двух часов, как увидели мы на расстоянии двух пушечных выстрелов по дороге от местечка Голланд выходящую из лесу пехоту. Против правого фланга нашего, устроясь в боевой порядок, прикрытая кавалериею, начала она продвигаться вперед. Схваченные фланкеры показали, что прибывшие войска составляли корпус маршала Бернадотта, им лично предводимый. За час до сего могли мы отойти безопасно, пропустя время, едва можно было надеяться спастись, хотя бы и с большим уроном. Открытые отовсюду, не могли мы обмануть неприятеля насчет сил наших и заставить его действовать с осторожностию. При первом взгляде мог он видеть, что мы не в состоянии были противиться силам его, по крайней мере втрое превосходным. Колонны его двинулись отовсюду против занимаемых нами возвышенностей, и хотя некоторые опрокинуты картечным огнем и штыками, свежие войска возобновляли немедленно нападение, и мы, принуждены будучи уступить, не могли уже удержаться. Несколько баталионов, находившихся на правом фланге, недалеко от дороги, пошли на селение Георгиенталь, которое неприятель не успел занять значительными силами, но одними стрелками от той пехоты, которая открыта была подполковником Малаховым, и потому они не могли быть остановлены. С сими баталионами отправился генерал Марков. Неприятель под сильным огнем своих батарей теснил остальную часть авангарда, и мы отступали шаг за шагом. Артиллерия наша не делала других выстрелов, кроме картечных. Уже было очень темно, когда вошли мы в лес, и тогда неприятель прекратил преследование, вероятно в надежде иметь нас на другой день в своих руках. По отбытии генерала Маркова не оставалось другого генерала, и потому полковники Турчанинов (Павел Петрович), Вуич и я явились в команду старшего полковника Юрковского. Первое старание наше было отыскать дорогу, и я не менее других заботился о том, дабы не иметь стыда потерять более двадцати орудий артиллерии, но, встречая по лесу или глубокие снега или незамерзшие болота, мы не находили средства выйти. Командир Донского полка храбрый Сысоев отыскал место, по которому артиллерия могла довольно удобно достигнуть большой дороги, но необходимо надлежало проходить весьма близко от неприятельского бивуака при селении Георгиенталь. Конечно, средство сие спасти артиллерию было сомнительно, но как не было другого, то решились мы испытать его. В следовании мимо бивуака французы произвели по нас ружейный огонь, и мы имели несколько раненых людей, но далее мы шли в совершенной безопасности. Вскоре нашли мы кавалерию, бывшую в команде генерала Анрепа, вместе с которою возвратились в Либ-штадт.
Главнокомандующий в сей день назначил в подкрепление авангарду кавалерию генерала Анрепа. Поздно дошло до него приказание, но он, желая поправить то скоростию, шел на рысях. В расстоянии полутора мили от места сражения встретился он с генералом Марковым, который уверял его, что дело уже кончено, войска наши отступают беспрепятственно, и что уже ничего не застанет. Генерал Анреп не умел согласить уверения генерала Маркова с сильною пушечного пальбою, которую он слышал, и приказал полкам ускорить движение. В селении Георгиенталь нашел он сильную пехоту неприятельскую, фланкеры его начали перестрелку: а он лишь только выехал на пригорок, дабы удобнее сделать обозрение, убит ружейным выстрелом в голову. Судя по времени, можно уже было начать что-нибудь важное, и невозможно уже было подать помощь авангарду, а потому и обозрение, им предпринятое, бесполезно было.
Удивительно весьма, что неприятель не возбранил нам путь мимо его лагеря, что мог сделать не подвергаясь большой потери, и мы, конечно, оставили бы всю артиллерию.
В Либштадте, в доме Амтманна нашли мы генерал-майора Маркова, покойно спящего после хорошего ужина, и с ним несколько спутников, которые все съели, ничего нам не оставляя, как будто мы уже не должны были возвратиться. В утешение голодному оставалась любоваться пригожим станом и прелестными глазами жены Амтманна, но как я был герой, совершивший ретираду, то и не был я удостоен взгляда, который, как мне сказали, мог принадлежать победителю и с самым сердцем. Побежденные не налагают контрибуций! Генерал Марков как человек весьма ловкий не показал удивления, видя нас возвратившихся, как будто мы только что исполнили его распоряжения. Мы заплатили ему столь же малым удивлением, когда через час времени приехал генерал-лейтенант князь Багратион принять от него начальство над авангардом. Под Морунгеном имели мы большой урон, и Псковский мушкетерский полк потерял одно орудие из полуроты, при нем состоявшей. В авангарде было под ружьем 5400 человек, неприятель имел 19 000 войск.
Надобно заметить, что по дислокации в сей день самые отдаленные от Морунгена войска находились в трех милях, и никто не пришел к нам на помощь. В главной квартире слышали пушечные выстрелы, и один генерал Анреп поспешал к нам, но и то потому, что ему назначен был ночлег в селении Георгиенталь.
От дивизии генерал-лейтенанта князя Голицына, по прибытии ее на место ночлега, послано было несколько эскадронов разведать о канонаде. С ними отправился генерал-майор Пален, и звук пушек привел его к Морунгену в то время, как неприятель, наступая на нас, отдалился от города. Граф Пален вскакал в Морунген прямо к квартире, занятой для маршала Бернадотта, захватил его обоз, взял секретаря и собранную контрибуцию с некоторых городов Пруссии. Найден был готовый ужин, ожидавший победителя. Граф Пален имел время удалиться от неприятельской конницы, посланной против него с поля сражения. Вот доказательство, что могли бы и другие войска, взяв участие в сражении, кончить оное блистательною победою. Генерал князь Голицын не ближе многих других был от Морунгена. Не надобно было случиться, что в сей день все войска вообще выступили с ночлега позже обыкновенного.
Генерал Марков посылал несколько офицеров в главную квартиру, но никакого не получил ответа, и не последовало особенного распоряжения, вероятно потому, что главнокомандующий не имел достоверных о неприятеле известий.
14-го числа генваря к девяти часам утра собралось к Либштадту по крайней мере до 50 000 человек, и мы ожидали нападения на твердую позицию, занятую нами на крутых высотах, прилежащих к городу, тогда как неприятель, лучше извещенный, оставив Морунген, отступал постепенно далее.
Авангарду князя Багратиона приказано идти вперед, и мы ночевали в Морунгене, из которого незадолго вышли последние войска неприятеля.
Выступив перед рассветом 15-го числа, около селения Зонненвальд догнали мы неприятеля, но он не держался, разменявшись со мною несколькими пушечными выстрелами. Далее в местечке Любешиль передовые войска авангарда застав маршала Бернадотта обедающего, и без гасконской лжи можно похвастать оказанным в сем случае проворством. Найдены разбросанные в торопливости на полу салфетки, и кушанье еще не остыло. Имея в виду неприятеля, дошли мы, прогоняя его, до города Дейч-Эйлау, передовые наши посты распространились до местечка Неймарк, где неприятель, истребивши мост, остановил дальнейшее наше следование.
Авангард расположился на квартирах и отдыхал при изобильном продовольствии из Эльбингской провинции. Армия вся следовала за авангардом по одной дороге.
Главнокомандующий передовыми постами полковник Юрковский препроводил князю Багратиону перехваченного курьера от Наполеона к маршалу Бернадотту с повелением прекратить отступление, которое до сего времени нужно для того было, чтобы армию нашу отвлечь за собою по направлению на Грауденц, а что между тем Наполеон соберет всю свою армию у местечка Алленштейн 2-го числа февраля нового стиля и со всеми силами нападет на растянутую нашу армию.
Особенное счастье дало нам в руки сего курьера, ибо иначе следовавшая по одной дороге наша армия, не в состоянии будучи собраться скоро, или разбита была бы по частям или, по крайней мере, разрезана будучи в котором-нибудь пункте, понуждена к отступлению, удаляясь от своей операционной линии и всех сделанных запасов. В сем последнем предположении спаслась бы одна та часть войск, которая до того недалеко перешла Либштадт, все прочие, оторванные от сообщений с Россиею и непременно отброшенные к морю, подверглись бы бедственным следствиям или необходимости положить оружие.
Предприятие Наполеона, сколько впрочем ни хорошо соображенное и на правдоподобном расчете основанное, не должно было иначе исполниться, как от совершенной и едва ли извинительной неосторожности с нашей стороны.
Когда из Остроленки армия наша вошла в Пруссию, мы оставили неприятеля близ реки Нарева, и по скорости движения нашего к Либштадту и далее к Дейч-Эйлау не мог неприятель иначе собраться с своими силами, как на нашем левом фланге. Корпус маршала Бернадотта до того действовал отдельно и с главною армиею не соединился, а потому не мог свидетельствовать присутствия всех сил неприятельских, следовательно, до точного о них известия не надлежало предпринимать движение к Дейч-Эйлау. Если в предмете было истребление корпуса маршала Бернадотта, случай представился в Морунгене, но конечно уже не далее оного, ибо он бежал сколько можно поспешно, но впрочем, если бы и то возможно было, то не все силы армии были для того потребны.
Князь Багратион отправил перехваченные бумаги к главнокомандующему, и как уже оставалось не более двух суток до назначенного Наполеоном, то, не ожидая разрешения, разделил он авангард для скорейшего движения на две колонны, из коих одна пошла на Бергфриде, другая в команде генерала Маркова чрез Осте-роде, в сей последней находился я с большею частию артиллерии, и мы, пройдя 26 часов и сделав два привала, по три часа каждый, прибыли 1-го числа февраля нового стиля весьма поздно вечером к селению Янково, в малом расстоянии от Алленштейна. Тут присоединилась к нам другая колонна, и обеим приказано остановиться до повеления.
В сей день части 8-й дивизии под командою генерал-майора графа Каменского (Николая Михайловича) и 3-й дивизии с генерал-майором Титовым имели небольшое и по неудобству местоположения невыгодное для них дело. Канонада с обеих сторон была сильная.
Утро 22-го числа генваря открыло нам сильную неприятельскую армию, и наша стояла, готовая к бою.
Неприятель поражен был внезапным сим явлением, ибо конечно не ожидал, чтобы могли мы собраться со всеми силами. Он не решился атаковать нас, а главнокомандующий, имея нужду сблизиться со своими магазинами, дал армии приказание отступить, и она с настоявшим вечером двинулась по направлению на местечко Ландсберг.
Авангард, к которому с некоторого времени присоединен был отряд войск генерал-майора Багговута, выступил с рассветом. Он по диспозиции назначен прикрывать движение колонны, составленной из всех батарейных рот нашей артиллерии, к которой присоединена прусская. Странно весьма было распоряжение, что фланговая и самая ближайшая к неприятелю колонна состояла из артиллерии, которой утомленные лошади чрезвычайно умедливали движение.
Авангард в скором времени догнал ее и должен был расположиться в позиции, чтобы дать ей время удалиться и свободную иметь к отступлению дорогу. Неприятель не прежде начал преследование, как пред полуднем, и хотя довольно сильно, но авангард перешел небольшое расстояние. Генерал-майор Багговут с частию войск имел горячую сшибку при селении Варлак.
24-го числа генваря с самого утра догнал нас неприятель и в таких силах, что с трудом можно было удержать некоторый порядок при отступлении. При селении Вольфсдорф неприятель стремительно напал на нашу позицию, и одно действие штыками левый наш фланг поставило в возможность противиться, хотя впрочем с некоторою потерею. 7-я дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова, которую закрывал арриергард, шла в большом беспорядке, обозы ее стесняли позади дорогу, и мы, беспрестанно занимая позиции и весьма мало удаляясь, дрались до самой глубокой ночи. Проходя лес в темноте, смешались мы до такой степени, что по одному крику можно было или распознавать неприятеля или своим собраться. Генерал-майор граф Ламберт, думая собрать разбросанных по лесу наших стрелков, подъехал к французским и едва было не попался в руки их.
Артиллерия во весь день была в ужасном огне, и если бы перебитых лошадей не заменяли гусары отнятыми у неприятеля, я должен был бы потерять несколько орудий. Конную мою роту, как наиболее подвижную, употреблял я наиболее. Нельзя было обойтись без ее содействия в лесу, и даже ночью она направляла свои выстрелы или на крик неприятеля или на звук его барабана. Войска были ею чрезвычайно довольны, и князь Багратион отозвался с особенною похвалою. Урон наш во весь день был весьма значителен и по крайней мере равен неприятельскому. Против нас дрался корпус маршала Даву. Отряд генерал-майора Барклая де Толли преследовал корпус маршала Сульта , но действие большею частию происходило стрелками.
25-го числа генваря выступили мы пред рассветом, чтобы прежде, нежели начнет неприятель преследование, успеть пройти соединение дорог, по коим отходили арриергард и отряд генерала Барклая де Толли, что и удалось по желанию. От соединения дорог арриергард князя Багратиона следовал в местечко Ландсберг проселочного и мало битою дорогою, а туда же, но по большой дороге, чрез деревню Гоф отправился отряд генерала Барклая де Толли. Не прошло одного часу, как показались корпуса обоих маршалов. За арриергардом пошла небольшая часть войск и, малое пройдя расстояние, скрылась, и в тот день арриергард остался совершенно покойным, что ему, утомленному действием прошедших дней, было необходимо. У местечка Ландсберга присоединились мы к армии, которая стояла в боевом порядке.
Совсем не в том положении был отряд генерала Барклая де Толли. Против него соединились оба маршала с силами в пять раз превосходными. Ему оставалось отходить поспешнее, но он предпочел удерживать неприятеля, занимая позиции, принуждаем будучи оставлять оные, не всегда мог он то делать в порядке, и таким образом, потерявши множество людей и в положении весьма расстроенном, достиг он селения Гоф, лежащего в виду нашей армии. Тут он остановился, но выбрал для войск весьма порочную позицию. Селение Гоф простирается по долине, стесненной с обеих сторон крутыми возвышенностями. Он оставил его в тылу своем, и тогда как в продолжение дня неприятель беспокоил его многочисленною своею кавалерию, он усталую свою конницу расположил впереди селения, и ей не было другого отступления, как вдоль тесной улицы оного.
Пехоту, которую гораздо выгоднее было поместить в селении и окружающих его огородах, обнесенных забором, он растянул линиями вне оного, и она иначе не могла отступить, как чрез селение, ибо по сторонам оного лежал довольно глубокий снег. Из сего произошло, что неприятель при первых атаках на нашу конницу опрокинул ее на пехоту и на батареи. Одна из сих последних схвачена им мгновенно. Начальник другой батареи поручик Марков, рассыпав картечью подавляющий его Ольвиопольский гусарский полк, остановил неприятеля, его преследующего, и обратил с уроном. Пехота на сей раз отразила с твердостию нападение. Неприятельская конница проникла до самых ее линий. В непродолжительном времени неприятель сделал новое покушение и с лучшим успехом. Днепровский и Костромской мушкетерские полки противостали атаке кавалерии, но утомленные трудами целого дня, недолго сохранили надлежащую твердость, и приведенные в беспорядок, уступили место и, по крайней мере, половина людей изрублена. Взяты знамена и состоящие при полках пушки. Люди, которые успели укрыться за оградою садов, и егерские полки, при начале сражения в огородах расположенные, весьма ничтожную имели потерю. Сие служит доказательством, сколь велика погрешность в расположении линейной пехоты на открытом месте, когда надлежало всеми пользоваться средствами, дабы придать ей защиту. В подкреплении генералу Барклаю де Толли отправлены из армии пять батальонов пехоты под командою генерал-майора князя Долгорукова (Василия Юрьевича), но средства сии недостаточны при всеобщем замешательстве, и его баталионы не менее рассеяны и много потерпели. Стесненные войска при отступлении чрез селение Гоф подверглись ужаснейшему действию неприятельской артиллерии. Неустрашимый генерал Барклай де Толли, презирая опасность, всюду находился сам, но сие сражение не приносит чести его распорядительности, конечно, не мудрено было сделать что-нибудь лучшее!
Вместе с поздним вечером окончившееся сражение не допустило неприятеля беспокоить армию, расположенную при Ландсберге. Главнокомандующий рассудил за благо оставить занимаемую ею позицию по причине весьма важных в ней недостатков. Место не было довольно обширно, и войска не имели свободного размещения.
Вторая линия от первой отделена речкою, в крутых берегах протекающею, которая несмотря на сильные морозы не замерзла и чрезвычайно затрудняла сообщение. Правый фланг прилегал к лесу, и часть даже самого фронта была им охвачена, что должно было подвергнуть невыгодному употреблению стрелков, которых французы превосходят в искусстве. Близость леса препятствовала выгодному действию артиллерии и закрывала движение неприятеля. Для отступления предлежали две дороги, и обе с оконечности левого фланга: одна чрез гору, которой крутой въезд сделался от морозов невозможным, другая чрез тесные ворота по кривым и тесным улицам Ландсберга, что не могло произойти без расстройства войск и большой потери.
В ночи на 26-е генваря дивизия генерала Тучкова 1-го начала отступление чрез гору, которое нерадиво исполняя, долго задерживала позади идущие войска. Колонны чрез Ландсберг направленные, мало заботясь о соблюдении порядка, так смешались в тесных улицах, что не без труда выпроводили их из местечка, и сколь ни продолжительна зимняя ночь, но пред рассветом оставались еще войска, которые не отступили, ибо впереди не подвигались. Легко представить можно положение арриергарда, остающегося в виду большой части французской армии, и который не иначе должен был отступать, как шаг за шагом, дабы не только дать время армии удалиться, но даже стать в боевой порядок, ибо главнокомандующий объявил начальникам войск, чтобы готовились к генеральному сражению, и что армия делает последний переход назад.
Отряд генерала Барклая де Толли отступил вместе с армиею.
Арриергард князя Багратиона в прежнем числе войск оставлен пред входом в Ландсберг. Чрез час после рассвета арриергард, пройдя Ландсберг, расположился в ближайшей к нему позиции, в местечке оставлен был сильный отряд пехоты и у ворот несколько орудий. Спустя довольно долгое время в больших силах неприятель приблизился к местечку, и отвлекая внимание канонадою, двинул гораздо большие силы на правый наш фланг. Обратившись против оных и способствуемы местоположением, долго дрались мы упорно, наконец быстро перешли поле, отделявшее нас от леса. Вслед за нашею пехотою неприятель вошел в Ландсберг, и его армия в глазах наших стала собираться на прежней нашей позиции. Видно было, что в сей день не с одним неприятельским авангардом предстояло нам дело, но, к счастию нашему, пространство между Ландсбергом и Прейсиш-Эйлау по большей части покрыто частым лесом. Князь Багратион отпустил назад всю кавалерию и часть артиллерии, дабы свободнее быть в движениях. Все егерские полки соединены вместе, линейная пехота составляла подкрепление. До одиннадцати часов утра дрались мы с умеренною потерею, но по дороге нашедши разбросанные бочки с вином, которые идущие при армии маркитанты оставляли для облегчения своих повозок, спасая более дорогой товар, невозможно было удержать людей, которых усталость и довольно сильный холод наиболее располагали к вину, и в самое короткое время четыре из егерских полков до того сделались пьяны, что не было средств соблюсти ни малейшего порядка. Они останавливались толпами там, где не надобно было, шли вперед, когда нужно отступить поспешнее. Неприятель, приметив замешательство, нападал решительнее, охватывал по возможности более пространства, и не было в лесу тропинки, на которой бы не появлялся, в защиту пьяных надлежало употтреблять артиллерию, и движения сделались медленнее. Храбрые генералы граф Пален и граф Ламберт употребляли кавалерию, заменяя их, но невозможно было отвести их назад, и мы теряли их во множестве и убитыми и пленными. Приближаясь к местечку Прейсиш-Эйлау, арриергард вышел на открытые места, и ему показана позиция, которая заслоняла собою местечко, позади которого на обширной равнине армия наша устраивалась в боевой порядок. В подкрепление арриергарду прислано несколько полков от 8-й дивизии и полки конницы. Мы расположились по обеим сторонам дороги, обсаженной деревьями. Двадцатью четырьмя орудиями занял я хребет довольно крутых возвышений на левом фланге. К подошве оных простиралась долина, по коей должен был проходить неприятель, стрелки наши лежали по ней совершенно скрытые. На правом фланге была часть кавалерии, большая часть оной поставлена назади. Неприятель, устроив на противоположной высоте батареи, открыл сильную канонаду, на которую ответствовано изредка, по разности калибров, ибо не имел я ни одного батарейного орудия. Во многих пунктах спустились с высоты неприятельские колонны, но действием более сорока орудий остановлены некоторые и с приметною потерею обращены картечью. Около двух часов имели мы выгоды на нашей стороне, наконец двинулся неприятель большими силами, идущие впереди три колонны направлены одна по большой дороге, где у нас мало было пехоты, другая против Псковского и Софийского мушкетерских полков, и третья против моей батареи из 24-х орудий. Шедшая по большой дороге проходила с удобностию и угрожала взять в тыл твердейший пункт нашей позиции. Прочие медленно приближались по причине глубокого снега, лежащего на равнине, и долго были под картечными выстрелами. Однако же дошла одна, хотя весьма расстроенная, и легла от штыков Псковского и Софийского полков, другая положила тела свои недалеко от фронта моей батареи. Полковник Дегтярев с Санкт-Петербургским драгунским полком пошел против колонны, следующей по большой дороге, которая, дабы отнять у кавалерии выгоду скорости движения по битой дороге, стала сходить в сторону на глубокий снег. Торопливость была причиною расстройства, полк им воспользовался, и испытав слабый ружейный огонь, имел наградою за смелое предприятие одного орла и пятьсот пленных. Столько же, по крайней мере, убито, и в числе их генерал, начальствовавший колонною.
Мне не случалось видеть столько решительной кавалерийской атаки, не менее удивлен я был, видевши, как полк, не расстроившись, быстро спустился с крутой, покрытой снегом, высоты, с которой несколько раз до того съезжал, и с осторожностию. Недолго пользовались мы приобретенными успехами, ибо неприятель атаковал гораздо в больших силах, умножились батареи, которые покровительствовали движению колонн, и мы, не в состоянии будучи противиться, получили приказание отступить и присоединиться к армии. Неприятель тотчас явился на нашей позиции и по следам шел за нами. Удачно исполнил я приказание с конными орудиями прикрывать войска, пока войдут они в Прейсиш-Эйлау. Лишь только вошел я в ворота, неприятель подвел свои колонны и приступил к атаке местечка, которого оборона возложена на генерала Барклая де Толли, и отряд его умножен свежими войсками. Несоразмерность сил не дозволила извлечь пользу из стен и заборов, окружающих местечко, стрелки неприятельские явились на них, вредили в улицах и толпами спускались в ближайшие дома. Не раз наша пехота выгоняла их штыками, и местечко сохранили мы во власти до тех пор, как храбрый генерал Барклай де Толли получил тяжелую рану. Ослабленный уроном его отряд оставил неприятелю местечко, удерживаясь в одной части оного. Бригадный командир 4-й дивизии генерал-майор Сомов приспел с подкреплением, штурмовал дома, вырезал засевших в них и возвратил местечко, но имел неблагоразумие ударить в сбор в задней части оного, и по мере того, как на звук барабана стекались войска, оставляя занятые места, где войска наши, собираясь, не имели еще времени устроиться в порядок. Появление неприятеля произвело замешательство, картечные выстрелы его умножили, а темнота ночи довершила. Местечко оставлено и к чувствительному урону в людях прибавлена потеря нескольких пушек.
Обстоятельство сие понудило главнокомандующего переменить боевой порядок армии, и в продолжение ночи она приняла совсем другой вид расположения. Он и потому считал сие нужным, что примечено было, как неприятель по овладении высотами, где дрался арриергард, особенною колонною кавалерии произвел обозрение нашей позиции.
Настало 27-е число генваря, и сражение при Прейсиш-Эйлау было одно из кровопролитнейших в последние времена. Из описаний оного можно видеть все подробности происшествий. Я скажу вкратце о некоторых и о невыгодах нашего расположения. Главный недостаток состоял в том, что весь левый фланг имел против себя высоты, где неприятель поставил свою артиллерию, за ними скрывал свои движения, сосредоточивал свои силы, и трудно было отвращать нападение их, от чего при самом начале мы потеряли некоторое расстояние. По причине близких позади лесов нельзя было отодвинуться далее. Местечко Прейсиш-Эйлау, занимая большое пространство, способствовало неприятелю скрытным образом приблизиться к самому нашему центру, в защиту которого по необходимости надлежало употребить большое количество батарейной артиллерии и держать постоянно на одном месте. Правый фланг был совершенно в пользу нашу, ибо впереди простиралась обширная равнина болотистая, для действия неудобная, на которой показывались одни стрелки. Непонятно, как генерал-квартирмейстер не знал о сем болоте, и следствием того было, что не менее 12 000 войск стояли бесполезно, ограничиваясь пустою перестрелкою против отдаленных батарей, тогда как войска сии во многих местах были необходимее. И я между прочим стоял с двумя конно-армейским ротами, до полудня стреляя изредка и без нужды.
Неприятель сделал несколько бесполезных атак на центр наш, уступая действию 60 поставленных вместе орудий. Нападение на левый фланг было успешнее. Не остановили его благоразумные распоряжения генерала барона Сакена, ни сопротивление неустрашимого генерал-майора графа Остермана-Толстого. Левый фланг отошел назад и составил почти прямой угол с линиею армии. Около одиннадцати часов густой снег затмил свет, и действия прекратились на четверть часа. В сие время обманутые темнотою два эскадрона французских гвардейских кирасир заехали между наших линий пехоты и конницы, и едва из них некоторые спаслись. Рассеявшийся мрак открыл пред 7-ю дивизиею колонну французской пехоты во ста не более шагах. Внезапно представшие полки наши остановили ее в совершенном от удивления бездействии. С ужаснейшим ожесточением, изъявленным громким хохотом, Владимирский мушкетерский полк бросается в штыки, и не остается могущий оплакать гибель товарищей.
Во многих местах дрались войска наши с переменным счастием и нигде, кроме левого фланга, на шаг не уступили им места. Между центром и левым флангом семь полков кавалерии нашей стремительным ударом опрокинули все, что было против них, пехота неприятельская, бросая ружья, спасалась в лес, уже была она на батарее, но от беспорядка в минуту потеряны успехи, и не без стыда надобно было бежать от такой части неприятельской кавалерии, которую мог остановить Александрийский гусарский полк.
Вскоре после начала сражения на правом нашем фланге слышна была в отдалении канонада. Известно было, что маршал Ней преследует корпус прусских войск в команде генерала Лестока, которому главнокомандующий приказал сколько можно ранее присоединиться к армии, но чего он не выполнил. Когда неприятель около двух часов после полудня возобновил усилия, главнокомандующий послал подтверждение, чтобы он шел сколько можно поспешнее, но между тем надобно было чем-нибудь умедлить успехи неприятеля на левом нашем крыле. Посланная туда 8-я дивизия отозвана к центру, где необходимо было умножение сил, резервы наши давно уже были в действии. Итак, мне приказано идти туда с двумя конными ротами. Дежурный генерал-лейтенант граф Толстой махнул рукою влево, и я должен был принять сие за направление. Я не знал, с каким намерением я туда отправляюсь, кого там найду, к кому поступаю под начальство. Присоединив еще одну роту конной артиллерии, прибыл я на обширное поле на оконечности левого фланга, где слабые остатки войск едва держались против превосходного неприятеля, который подвинулся вправо, занял высоты батареями и одну мызу почти уже в тылу войск наших. Я зажег сию последнюю и выгнал пехоту, которая вредила мне своими выстрелами. Против батарей начал я канонаду и сохранил место своей около двух часов. Тогда начал приближаться корпус генерала Лестока, в голове колонны шли два наши полка, Калужский и Выборгский, направляясь на оконечность неприятельского фланга. Против меня стали реже выстрелы, и я увидел большую часть орудий, обратившихся на генерала Лестока. Я подвигал на людях мою батарею всякий раз, как она покрывалась дымом, отослал назад передки орудий и всех лошадей, начиная с моей собственной, объявил людям, что об отступлении помышлять не должно. Я подошел почти под выстрелы и все внимание обращал на дорогу, лежащую у подошвы возвышения, по которой неприятель усиливался провести свою пехоту, ибо по причине глубокого снега нельзя было пройти стороною. Картечными выстрелами из тридцати орудий всякий раз обращал я его с большим уроном. Словом, до конца сражения не прошел он мимо моей батареи, и уже поздно было искать обхода, ибо генерал Лесток, встретив умеренные силы, опрокинул их, обошел высоту и батареи, которые неприятель, оставив во власти его, предался совершенному бегству, и мрачная ночь покрыла поле сражения. Главнокомандующий, желая видеть ближе действия генерала Лестока, был на левом фланге и удивлен был, нашедши от моих рот всех лошадей, все передки и ни одного орудия, узнавши о причине, был чрезвычайно доволен.
Корпус маршала Нея, преследуя войска генерала Лестока, на самой почти дороге, идущей в Кенигсберг, в тылу нашей армии занял одно селение большим отрядом войск. Генерал-адъютанту князю Долгорукому с Таврическим гренадерским полком приказано его выгнать. Два раза будучи отбит, когда прислал он донесение об упорной защите, неприятель неприметным образом оставил селение, думать надобно, следуя общему отступлению.
Армия наша в ту же ночь пошла к Кенигсбергу. Атаману Платову, прибывшему за день до того с Войском Донским, приказано остаться на месте сражения.
Неприятель тогда же с поспешностию отступил, и в продолжение ночи арриергард его дошел до местечка Ландсберга. Обозревши на другой день, что армия наша оставила Прейсиш-Эйлау, он возвратился, чтобы собрать брошенные им орудия и тягости. Мы вскоре узнали достоверно, что в день сражения всюду отправлены были курьеры с приказанием вывозить госпитали, комиссариат и кассы армии. После сего наглость и бесстыдство Наполеона приписали Прейсиш-Эйлавскую баталию к числу им выигранных!
Главнокомандующий хотел тотчас после сражения преследовать неприятеля, и о том объявлено было частным начальникам, но невозможно было скоро собрать рассеянные на большом пространстве войска, к тому же они чрезвычайно были утомлены и обессилены большою потерею. Известно было, что Наполеон имел войска, не участвовавшие в сражении, состоявшие в корпусе маршала Бернадотта, и при таком превосходстве способов можно было усомниться в успехе с нашей стороны. Сверх того самый недостаток продовольствия не допускал никакого предприятия. Не избежал однако же главнокомандующий порицаний, и как не менее рассуждают те, кои не имеют понятия о вещах, то много было обвиняющих.
Армия, пришедши к Кенигсбергу, расположилась в окрестностях оного, авангард в 12 верстах впереди.
Неприятель на последнем марше к Кенигсбергу показал малое число кавалерии, но вскоре весьма умножив оную, близко нас расположился.
В первых числах февраля отряд от авангарда разбил отделение неприятельских войск при селениях Мансфельд и Бохерсдорф. Генерал граф Ламберт отличился в сем случае особенною распорядительностию.
Замечено, что французская кавалерия была в самом изнуренном состоянии, так что два эскадрона оной, будучи принуждены отступать по озеру, попадали на льду и взяты в плен по большей части лежащими. В эскадронах не более было, как по шестидесяти человек.
Генерал князь Багратион отправлен главнокомандующим в С.-Петербург с подробным объяснением о Прейсиш-Эйлавском сражении, которое по разным интригам представлено было государю в несправедливом виде. Слышно было, что генерал-лейтенант граф Толстой посредством брата, весьма приближенного государю, доводил до сведения вымыслы, вредные главнокомандующему. Мнение было однако же в пользу последнего, и с графом Толстым ни в каком отношении не сравнивали.
Менее двух недель пробывши около Кенигсберга, армия выступила вперед. Авангард в команде генерал-майора Маркова в два перехода прибыл к Прейсиш-Эйлау. Его подкреплял с кавалериею генерал князь Голицын.
С любопытством осматривал я поле сражения. Я ужаснулся, увидевши число тел на местах, где стояли наши линии, но я более нашел их там, где были войска неприятеля, и особенно, где стеснялись его колонны, готовясь к нападению, не взирая, что в продолжение нескольких дней приказано было жителям местечка (как то они сами сказывали) тела французов отвозить в ближайшее озеро, ибо нельзя было зарывать в землю замерзлую. Как артиллерийский офицер примечал я действие наших батарей и был доволен. В местечке не было целого дома, сожжен квартал, где, по словам жителей, сносились раненые, причем много их истреблено.
При нашем приближении к Прейсиш-Эйлау неприятель тотчас вышел. Поспешное его отступление свидетельствовали разбросанные во множестве обозы, снаряды и лазареты с ранеными и больными. Сильная оттепель сделала дороги непроходимыми, и как в подобных случаях терпит наиболее отступающий, то французы в городах и селениях оставили все свои лазареты.
Прибывши в Ландсберг, нашли мы госпиталь офицерский, и к удивлению их, они видели в нас гораздо большее о них попечение. Многие по нескольку дней были не перевязаны. Хозяин моей квартиры, знающий французский язык, сказывал, что он слышал французских офицеров, рассуждающих, в каком состоянии была армия их, когда после сражения в ту же ночь прошла она Ландсберг. Они говорили, что если бы не корпус маршала Бернадотта, не бывший в деле, который оставлен был в арриергарде, то некому было бы прикрыть отступление, ибо войска были в ужаснейшем беспорядке и число мародеров неимоверное. Во многих корпусах недоставало снарядов. Арриергард также ночью пришел в позицию к Ландсбергу.
Авангард наш пришел быстро до селения Аренс-дорф, отряд от оного был в Гутштатте. Атаман Платов с своими казаками, баталионом гусар и баталионом егерей стоял у селения Бенерн. Генерал граф Пален находился у одной из переправ чрез реку Пасаргу, содержа сообщение арриергарда с местечком Ворсмдит, куда с отрядом послан полковник Виуч. Дивизия барона Сакена, ближайшая к авангарду, занимала селение Лаунау. Прочие войска приближались к городу Гейльсбергу и его окрестностям, главная квартира расположилась в Бартенштейне.
Неприятель был за рекою Пасаргою, главная квартира Наполеона в местечке Остероде. 18 числа февраля неприятель, собравшись на правом своем фланге, перешел Пасаргу и в одно время показался в силах перед Гутштаттом и против Аренсдорфа. Сие последнее место оставили мы поспешно, но уже не могли соединиться ни с атаманом Платовым, ни с генералом графом Паленом. Генерал-майор Багговут не мог удержаться в Гутштатте, и неприятель, вытеснив 5-й егерский полк, вслед за ним занял селение Цехерн. При сей внезапности едва ли не потеряны были пушки. Генерал Багговут соединился в Лаунау с генералом бароном Сакеном, куда прибыл с кавалерию генерал-адъютант Уваров.
