И. Г. ЯМПОЛЬСКИЙ
И. Г. ЯМПОЛЬСКИЙ
ЗАМЕТКИ О ЧЕРНЫШЕВСКОМ
ЗАМЕТКИ О ЧЕРНЫШЕВСКОМ
(К полемике И. Г. Чернышевского с А. В. Дружининым)
Н. Г. Чернышевский в цензуре
Н. Г. Чернышевский в цензуре
1
2
3
Платон Вакар
4
5
Ф. Еленев
Заметки о Чернышевском, Ямпольский И. Г., Год: 1978
Время на прочтение: 10 минут(ы)
H. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. Межвузовский научный сборник. Вып. 8.
Изд-во Сарат. ун-та, 1978.
Известно, что рецензия Н. Г. Чернышевского на ‘Очерки из крестьянского быта’ А. Ф. Писемского, появившаяся в No 4 ‘Современника’ за 1857 г., пронизана скрытой полемикой со статьей А. В. Дружинина, опубликованной на три месяца раньше — в No 1 ‘Библиотеки для чтения’. ‘Предполагаемая статья’ о Писемском, автор которой не знает ни эстетики, ни истории русской литературы,— это и есть статья Дружинина, в которой он стремился противопоставить творчество Писемского ‘гоголевскому направлению’.
Еще до выхода ‘Современника’, 31 марта 1857 г., И. И. Панаев писал В. П. Боткину, что ‘Чер<,нышевский>, отделал отлично Дружинина, не называя его по имени — умно и дельно’ {Тургенев и круг ‘Современника’. М.—Л., 1930, с. 417.}. Д. В. Григорович в письме от 4 мая 1857 г. сообщил Панаеву: ‘Пришел я <,в>, полное восхищение от статьи Ник<,олая>, Гаврилов<,ича>, о Писемском, или, вернее, о статье Дружинина по поводу Писемского. Каждый из нас, в ком сильно сидит известного рода взгляд и направление, вероятно, разделит мое чувство. На днях напишу Чернышевскому, — а теперь поблагодарите его от меня за умную и благородную статью’ {Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1969 год, Л., 1971. с. 84.}.
Но смысл рецензии был понят также лицами, не входившими в круг ‘Современника’, Это нашло отражение в печати. Укажу в этой связи на факт, кажется не отмеченный в научной литературе. В ‘Обзоре литературных журналов’, напечатанном в ‘Сыне отечества’, в той его части, которая посвящена ‘Современнику’, читаем:
‘В ‘Библиографии’ хорошо разобраны ‘Очерки из крестьянского быта’ г. Писемского и указано на ложную точку, с которой смотрел на эту книгу редактор ‘Библиотеки для чтения’. Рецензент ‘Современника’ доказывает немного жестко, но справедливо, что г. Дружинин в своей статье о г, Писемском обнаружил незнание самых осязательных фактов в истории нашей литературы, даже последних десяти лет, совершенно ложное понимание гг. Белинского и Писемского, странность новой теории ‘Библиотеки для чтения’ и т. д. Не понимаем только, почему рецензент ‘Современника’ не высказал своего мнения прямо и откровенно, а толкует о предполагаемой статье, говорит намеками и обиняками о том, что всякий следящий за журналами прочел в прошлом месяце’ {‘Сын отечества’, 1857, No 18, 5 мая, с. 418—419.}.
Среди цензурных материалов о журнале ‘Оса’ есть донесение члена Совета министра внутренних дел по делам книгопечатания О. А. Пржецлавского, в котором упомянут роман Чернышевского ‘Что делать?’. Оно написано в связи с появлением на страницах ‘Осы’ в сентябре 1863 г. ‘Современной трагедии в трех монологах’. Это плоское стихотворение показалось Пржецлавскому весьма предосудительным, оно, по его мнению, могло оказать вредное влияние на читателей. Пржецлавский писал:
‘Я думаю, что если чувство уважения к публике, чувство общественных приличий умолкло у писателей и редакторов журналов, то оно тем более должно быть всегда присуще той власти, которая обязана наблюдать за правильным ходом литературы. Но, к сожалению, власть эта продолжает с некоторого времени находиться под гнетом опасения, чтобы ее не сочли за отсталую, за не довольно современную, и это располагает ее к излишней, не совсем должной снисходительности. Вследствие этого русская литература последних годов в нравственно дурном направлении опередила словесности таких народов, у которых даже нет цензуры. В подтверждение этого строгого суждения довольно указать на романы ‘Подводный камень’ и ‘Что делать?’, где то, что на обыкновенном языке называлось развратом, проповедуется ex professe {С полным знанием дела, обстоятельно (лат.).} и возводится на степень общего закона человеческой природы, который доныне был подавляем непониманием и предрассудками. После этого неудивительно, что пропускают такие вещи, как прописанные выше стихи’ {Центральный государственный исторический архив СССР (далее ЦГИА), No 774, 1863, No 30, л. 7 об. — 6,}.
Стихотворение, явно направленное против ‘нигилизма’, было осмыслено Пржецлавским как выражение нигилистических идеи. Сделал ли он это из тактических соображений, чтобы иметь возможность еще раз лягнуть роман ‘Что делать?’, или действительно так думал — не вполне ясно.
До рапорта, цитата из которого приведена выше, Пржецлавский написал официальные отзывы, специально посвященные ‘Что делать?’: в спокойном тоне, сдержанный — о части романа, напечатанный в No 3 ‘Современника’ за 1863 г., и резко отрицательный — о части, напечатанной в No 4, в котором утверждал, что Чернышевский проповедует ‘чистый разврат’ {‘Каторга и ссылка’, 1928, No 7, с. 43—50.}. Кроме того, в газете ‘Голос’ он поместил большую статью ‘Промах в изучении новых людей (По поводу романа ‘Что делать?’) за подписью Ципринус {‘Голос’, 1863, 4 июля, No 169.}.
Следует подчеркнуть, что в рапорте об ‘Осе’ Пржецлавский осуждает цензурные органы за чрезмерно снисходительное отношение к литературе. Не содержится ли здесь и признание собственной ошибки — что сам он не сразу распознал идейный смысл романа Чернышевского?
‘Подводный камень’, названный Пржецлавским рядом с ‘Что делать?’ — роман М. В. Авдеева, опубликованный в ‘Современнике’ за три года до этого — осенью 1860 г. Это был отклик на актуальную в те годы проблему женской эмансипации, но трактовалась она Авдеевым в духе жорж-сандизма 1840-х годов. Женская эмансипация сводилась им к свободе чувств н не связывалась с разрешением коренных социальных вопросов.
В журнале заседания С.-Петербургского цензурного комитета от 29 сентября 1865 г. имеется следующая запись: ‘По докладу Еленева. Рукопись:
а) Воспоминание о Чернышевском. Дума в стихах, Квашнина-Самарина,
б) Воспоминание о событиях 1863 г. Дума, Квашнина-Самарина.
Обе рукописи содержат в себе бессмысленные н неприличным языком выраженные ругательства, первая — на Чернышевского, вторая — на поляков, и сверх того касаются предметов, которые не могут подлежать разглашению среди черни, для которой обе рукописи и предназначены. Определено: согласно с докладом, как нарушающие цензурные постановления, означенные <,…>, рукописи к печатанию запретить’ {ЦГИА, ф. 777, он. 27, No 509, л. 272 об.— 273.}.
Александр Александрович Квашнин-Самарин — стихотворец-графоман, сочинения которого часто запрещались цензурой. Разумеется, это делалось не из желания защитить Чернышевского или участников польского восстания, а совсем по другим соображениям. Цензурный комитет считал, по-видимому, что подобные — столь же резкие, сколь и безграмотные в буквальном смысле слова — нападки достигнут противоположных результатов, а враждебные правительству деятели только выиграют в общественном мнении. В рукописном отделении Института русской литературы — Пушкинского дома Академии наук СССР хранится ряд таких сочинений Квашнина-Самарина 1862—1864 гг. {Шифр: 2515 и 2516. Там же, в архиве ‘Русской старимы’ имеется еще несколько подобных сочинений с пометой редактора журнала М. И. Семевского: ‘Сумасшедший’ {ф. 265, оп. 1, No 3, л л. 661—667).}.
В начале 1869 г. в незадолго до этого возникшей одесской газете ‘Новороссийский телеграф’ появилась за подписью Зинаиды К-ер статья ‘Из нашего лагеря’ {‘Новороссийский телеграф’, 1869, 14 февраля, No 20.}. Она посвящена вопросу о необходимости высшего женского образования в России, и в ней говорится в этой связи о ‘новых людях’ из романа Чернышевского ‘Что делать?’. Статья привлекла внимание цензуры. Член совета Главного управления по делам печати П. А. Вакар, наблюдавший за ‘Новороссийским телеграфом’, представил в Главное управление такой рапорт:
‘Заявление члена Совета П. А. Вакара.
В ‘Новороссийском телеграфе’, в No 20, газете ‘политической, коммерческой и литературной’, издаваемой с 1-го января с. г. в г. Одессе Картамышевым (он же и редактор) напечатана статья под заглавием: ‘Из нашего лагеря’, подписанная ‘Зинаида К-ер’.
Статья эта имеет предметом защиту прав женщин вообще и в особенности на посещение университетских лекций и написана, по-видимому, с целью возбуждения местных дам и девиц к ходатайству пред начальством Новороссийского университета о дозволении им слушать университетские лекции. Но, увлекаясь направлением, за которое осужден был автор известного сочинения ‘Что делать?’, Зинаида К-ер жарко порицает ‘литературных шавок, бессовестно поругавших самые благородные стремления молодежи, явившейся ‘в новых типах Веры Павловны и Лопухова’, Признавая, что ‘женский вопрос тесно связан с вопросом молодого поколения вообще’, г-жа Зинаида К-ер заявляет торжественно, что вопрос этот ‘поставлен на реальную почву и что он уже более не фикция, не пустая мечта прогрессивной партии, как это старались доказать наши литературные клубничники и весь хор отставных либералов’. Рассказывая, что русские женщины, которым дома не позволяют учиться и которых считали способными только родить детей да стряпать в кухне’, доказали, к<,ак>,, напр<,имер>,, Закревская и Суслова, что у ‘женщин мозги устроены по-человечески’, г-жа Зин<,аи>,да К-ер жалуется на отсталость нашего общественного мнения против Запада, где ‘уже пережили те мономаховские идеи, которые у нас еще не стыдятся проповедовать даже профессора на публичных лекциях’. Прославляя американские учреждения, имеющие университеты для обоих полов и исключительно женские университеты, сочинительница статьи сознается, что ‘в Америке удобнее почва для посева новых идей’, но прибавляет: ‘ведь есть же и у нас чернозем’. — ‘Средние века и для нас, слава богу! миновались, монашеская же система повсеместного разделения полов есть продукт того времени — она нам уже не к лицу’. Почему, делая воззвание к молодому поколению женского пола о подражении ‘нашим заатлантическим друзьям’, г-жа 3<,инаи>,да К-ер говорит: ‘Смотреть нечего, что в Петербурге не позволяют, быть может, совет Новороссийского университета взглянет на дело иначе’… ‘Здравый рассудок и опыт американских школ показывает, что совместное обучение молодежи может послужить первым и важнейшим средством для устранения’ тех ненормальных отношений между мужчиною и женщиною, которые главнейшим образом обусловливает нынешнее социальное положение женщины’.
К этой статье редакция газеты прибавила от себя к слову г-жи З<,инаи>,ды К-ер. выставившей ‘Екатерину Великую — как знаменитую государственную правительницу’, следующее примечание под текстом:
‘Еще более яркий пример, доказывающий высокие умственные способности женщин, видим мы в лице Елизаветы, королевы английской’.
Находя настоящую статью по ее тенденциозности вообще и по сочувствию к идеям Чернышевского по ‘вопросу молодого поколения’ в особенности. — недозволительною, тем более в подцензурной газете, долгом считаю заявить о ней Совету на тот конец, чтобы сделать надлежащее внушение цензору, пропустившему такую статью, а вместе с тем принять к сведению высказанное редакциею сочувствие автору.
25-го февраля 1869 г.’1.
1 ЦГИА, ф. 776, оп. 4, No 238, л. 20—21.
Цитаты из статьи ‘Новороссийского телеграфа’, приведенные в рапорте П. А. Вакара, не вполне точны, однако смысл ее передан довольно верно. Она написана в очень решительном тоне, ‘Вспомним ужасный крик, который вызвало у нас появление новых типов, — заявляет Зинаида К-ер, — сколько наглой клеветы посыпалось на Веру Павловну и Лопухова, как бессовестно были поруганы литературными шавками самые благородные стремления молодежи’.
Следует отметить, что это лишь одна из целой серии аналогичных статен по ‘женскому вопросу’. До нее, 9 февраля, за подписью: С. П-н появилась статья ‘О положении женщины’ (No 18), вслед за нею: Impacutus. Один из современных вопросов (23 февраля, No 24), З. К. (т. е. та же Зинаида К-ер), Опять из нашего лагеря (9 марта, No 32).
О Закревской и Сусловой в статье сказано: ‘Закревская, окончившая курс в одном из американских университетов, и Суслова, получившая в прошлом году диплом доктора медицины Цюрихского университета, красноречиво говорят в пользу доброкачественности мозгов и у русских женщин’.
Суслова — это, конечно, Надежда Прокофьевна Суслова (1843—1918), первая в России женщина-врач, участница петербургских радикальных кружков 1860-х гг., состоявшая под полицейским надзором за открытое сочувствие ‘нигилизму’ и связанная с эмигрантами.
Как известно, после издания 1865 г., выпущенного А. Н. Пыпиным без имени автора, ‘Эстетические отношения искусства к действительности’ Н. Г, Чернышевского вышли только через двадцать восемь лет — в 1893 г. (тоже без имени автора). Но попытка их переиздать была сделана Л. Ф. Пантелеевым еще в 1888 г. {Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., в 16-ти тт., т. 15. М,, 1950, с. 654, 659, 666—668, Чернышевский Н. Г. Лит. наследие, т. 3. М., 1930, с. 597, 607.}
4 мая 1888 г. А. Н. Майков — в то время председатель Комитета цензуры иностранной — писал своим сыновьям:
‘Отсюда (от издателя А. Ф. Маркса. — И. Я.) в Глав<,ное>, Правл<,ение>, на заседание, где между прочим шел вопрос — позволить ли сделать новое издание его ‘Эстетических начал’, о чем просят. Судили, прибегали к законам. Я предложил решение: тут главное надо обсудить. Полезно ли будет вновь издание этой книги (1862 г.), которая шла параллельно с пропагандой, пожарами и пр., которая произвела Зайцева, Писарева и др., и все поколение 60-х годов на ней воспитывалось, — или не полезно и — сообразно с тем решить. Конечно, решили не позволить’ {Рукописный отдел Пушкинского дома, ф. 168, No 17892 а2, л. 33 об. — 34.}.
В своих воспоминаниях о Чернышевском Л. Ф. Пантелеев писал: ‘Через А, Н. Пыпина я снесся с Н. Г., и он выслал экземпляр старого издания, кое-где исправленный и с новым предисловием. <,…>, С книгой пришел ко мне M. H. Чернышевский. Увидев новое предисловие, я хотел было прочесть его <,…>, но М. Н. успокоил меня, что, конечно, Н. Г. очень хорошо знает порядки нашей цензуры <,.,.>,Я не счел себя в праве настаивать, хотя в начале предисловия н заметил одно щекотливое место, где Н. Г. говорил, что основные идеи книги не принадлежат ему, а идут от Фейербаха. И вот, как я потом узнал, именно благодаря предисловию и главным образом ссылке на Фейербаха книга не была разрешена к переизданию’ {Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958, с. 472—473.}.
Письмо Майкова свидетельствует о том, что дело было не в одном упоминании имени Фейербаха. Характерно, кстати сказать, что Майков ошибочно датирует ‘Эстетические отношения’ 1862 годом — годом петербургских пожаров, прокламации ‘Молодая Россия’ и пр.
В цензурном деле ‘Русской старины’ находится следующий доклад члена Главного управления комитета по делам печати Ф. П. Еленева:
‘В доставленном мне вчера No 1-м ‘Русской старины’ на 1892 г. помещено продолжение биографии Чернышевского. В этой статье нет ни одного выражения, которое, будучи рассматриваемо отдельно, подавало бы повод к какому-нибудь замечанию, но вся статья направлена к тому, чтобы посредством идеализации личности Чернышевского, привлечь к ней сочувствие и уважение читателей. Не говоря уже о том, что имя Чернышевского стоит во главе развратителей целых поколений нашей молодежи и занесено в списки государственных преступников, личность эта сама по себе была крайне мерзкая <,?>, для которой не было ничего святого и уважаемого, кроме собственного превозношения. След<,овательно>, статья эта заключает в себе и косвенную пропаганду учения Чернышевского и прямую фактическую ложь. Она, по-видимому, написана по ренепту Петра Лаврова, преподанному в ‘Вестнике Народной воли’: ‘Нужны энергические, фанатические люди, рискующие всем, легенда о которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их действительную заслугу. Им припишут энергию и добродетели, которых у них не было: в их уста вложат мысли и чувства, до которых доработаются лишь их последователи: зато легенда о них одушевит тысячи тою энергией, которая нужна для борьбы с правительством. Никогда не сказанные слова будут повторяться, мысль, никогда не одушевлявшая оригинал идеальной фигуры, воплотится в дело позднейших поколений. Число гибнущих тут не важно: легенда всегда их размножит до бесконечности’. Я полагаю, что подобные развратительиые легенды о корифеях нашего нигилизма не должны быть у нас допускаемы, потому что наша молодежь доселе с жадностью ловит все отголоски их учений и благоговеет пред пх именами. Если б подобная легенда появилась напр<,имер>,, о самом Петре Лаврове, то она несомненно была бы остановлена цензурой. Какое же преимущество может иметь пред ним Чернышевский? Находится ли какой-нибудь враг общества и государства на том берегу Стикса или на том берегу Немана и Вислы, идеализация их личности имеет одинаковые последствия. В следующих главах, обещанных Семевским, эта идеализация Чернышевского пойдет еще далее. Поэтому я полагал бы необходимым теперь же пресечь помещение этой неуместной биографии и для этого задержать No 1-й ‘Русской старины’, о чем и считаю долгом довести до сведения Вашего превосходительства.
24 декабря 1891 г.’
Речь идет о работе саратовского педагога, краеведа и книгопродавца Ф. В. Духовникова, начало которой помещено в No 9 ‘Русской старины’ за 1890 год.
На докладе Еленева надпись начальника Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистова: ‘Получено мною сейчас от Ф. П. Еленева. Я уже указывал на эту статью, — действительно, она дурного свойства’.
На следующий день председатель цензурного комитета Е. А. Кожухов поручил цензору Н. И. Пантелееву отправиться к Семевскому и передать ему, что ‘статья о Чернышевском должна быть исключена из январской книжки ‘Русской старины’, в противном случае мы будем вынуждены задержать ее выход официальным путем’.
Листы с биографией Чернышевского и ‘Записками’ (т. е. дневником) П. А. Валуева, также изъятыми из журнала {Дневник П. А. Валуева за 1847—1860 гг. печатался в ‘Русской старине’ в 1891 г. (NoNo 4—11), но дальнейшая его публикация была приостановлена цензурой.}, были перепечатаны, и январский номер вышел в свет. Вместо исключенного материала были вставлены: сообщение Н. К. Шильдера ‘Россия и русский двор в 1839 г. Записки французского путешественника де Кюстина’, ‘Петр Великий в рассказах Нартова’, Б. К. Кукель, ‘Из эпохи уничтожения откупов’, сообщение В. Чешихина ‘Сперанский под цензурою 1844 года’ {ЦГИА, ф. 777, оп. 2, 1869, No 65, ч. 2, л. 67-76.}.
А продолжение работы Духовникова появилось в той же ‘Русской старине’, но через двадцать лет, уже после смерти автора. В предисловии к этой публикации А. А. Лебедев сообщил: ‘Между тем автор продолжал свои разыскания: были написаны еще две больших тетради, и вот в 1891 г. для ‘Русской старины’ была уже набрана часть этого материала. Но ‘случилась случайность’: цензура усмотрела крамольный оттенок статьи, выразившийся в пользовании недозволенным в то время романом ‘Что делать?’. Статья была прекращена печатанием’ {‘Русская старина’, 19!0, No 12, с. 501—502.}. Как видим, Лебедев излагает факты не совсем точно: во-первых, часть материала была не только набрана, но уже напечатана, во-вторых, и ‘крамолу’ цензура усмотрела не в том, о чем он пишет.
Еленев цитирует (неточно) статью Лаврова ‘Социальная революция и задачи нравственности’ {‘Вестник Народной воли. Революционное социально-политическое обозрение’, No 4. Женева, 1885, с. 44.}. Но этот текст представляет автоцитату из ‘Исторических писем’ Лаврова (письмо 8-е).