ЗАМТКИ НА ВОСПОМИНАНЯ В. И. ПАНАЕВА.
ЗАМТКИ НА ВОСПОМИНАНЯ В. И. ПАНАЕВА.
Н. Путята.
‘Русскй архвъ’, No 1, 1868
Заметки на воспоминания В. И. Панаева, Путята Николай Васильевич, Год: 1868
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Съ нкотораго времени въ нашей литератур часто появляются разныя статьи, въ которыхъ толкуется вкривь и вкось о частной жизни историческихъ и всякихъ личностей, приводятся о нихъ анекдоты безъ малйшей критической поврки и не имюще никакого значеня, произносятся голословные, обидные приговоры ихъ нравственности, и вообще изыскиваются и натягиваются всякаго рода скандальные разсказы, какъ заманчивое средство для многихъ читателей. Такя явленя особенно прискорбны, когда они встрчаются въ книгахъ или журналахъ серозныхъ, посвященныхъ ученымъ, историческимъ предметамъ и издающихся людьми, извстными трудами своими на поприщ науки и литературы.— Въ 3-мъ том Встника Европы за ныншнй 1867 г. помщены между прочимъ дв главы изъ Воспоминанй В. И. Панаева, которыя только что теперь имлъ я случай прочитать. В. И. Панаевъ былъ долгое время директоромъ канцеляри министерства императорскаго двора, и, какъ писатель первой четверти ныншняго столтя, извстенъ особенно сочиненемъ Идиллй въ подражане Геснеру. Воспоминаня его имютъ характеръ автобографи. Онъ подробно описываетъ, какъ слдуетъ, невинныя лта дтства своего и отрочества, семейный кругъ, патрархальныя добродтели домашнихъ, красоты сельской природы и съ особеннымъ наслажденемъ распространяется о первыхъ впечатлняхъ нжнаго сердца своего, произведенныхъ прекраснымъ поломъ, о наклонностяхъ и вкусахъ своихъ, вообще о себ самомъ: мы узнаемъ даже, что онъ особенно любилъ бланманже. Вторая глава содержитъ въ себ пребыване В. И. Панаева въ Казанскомъ университет, а потомъ прздъ его въ Петербургъ, вступлене въ службу и авторске успхи. Онъ разсказываетъ о знакомств своемъ съ Державинымъ и сообщаетъ нкоторыя подробности вншней обстановки его жизни: говоритъ, что познакомился также съ тогдашними литераторами всхъ партй и, перечисливъ ихъ отъ Карамзина до Булгарина, продолжаетъ такъ: ‘Литературное партизанство еще усилилось съ появленемъ лицеистовъ, къ которымъ примкнули друге молодые люди, сверстники ихъ по лтамъ. Они были (оставя въ сторон генальнаго Пушкина) по большей части люди съ дарованями, но и съ непомрнымь самолюбемъ. Имъ хотлось поскоре войти въ кругъ писателей, поравняться съ ними. Поэтому, ухватясь за Пушкина, который тотчасъ сталъ на ряду съ своими предшественниками, окружили они нкоторыхъ литературныхъ корифеевъ, льстили имъ, а т, съ своей стороны, за это ласкали ихъ, баловали. Напрасно нкоторые изъ нихъ: Дельвигъ, Кюхельбекеръ, Баратынскй старались войти со мною въ короткя отношеня: мн не нравилась ихъ самонадянность, ршительный тонъ въ сужденяхъ, пристрасте и не очень похвальное ихъ поведене.……. я даже не заплатилъ имъ визита. Они на меня прогнвались, и очень ко мн не благоволили. Впослдстви они прогнвались на меня еще боле, вмст съ Пушкинымъ, за то, что а не совтовалъ одной молодой опрометчивой женщин — съ ними знакомиться’. Изъ Воспоминанй В. И. Панаева не видно, въ чемъ проявился этотъ гнвъ на него литераторовъ-лицеистовъ и ихъ сверстниковъ, точно также какъ не видно, въ чемъ состояло ихъ непохвальное поведене и что надобно разумть подъ этимъ канцелярскимъ выраженемъ. Какъ же печатать такъ неосмотрительно подобный отзывъ, ничмъ не подтвержденный, о людяхъ, которыхъ безукоризненная жизнь памятна еще многимъ современникамъ, которые пользовались общимъ уваженемъ и къ тому-же извстны своими прекрасными поэтическими произведенями? Со стороны г. Панаева этотъ отзывъ понятенъ. Въ немъ высказываются надменность и завистливое самолюбе писателя въ соединени, какъ увидимъ дале, съ соперничествомъ въ волокитств. Весьма естественно было молодымъ литераторамъ того времени окружать Пушкина, но лицеистамъ не было надобности хвататься за него и льстить. Онъ былъ друженъ съ нами на школьной скамь, горячо любилъ ихъ какъ избранныхъ товарищей юности, а поэзя скрпляла еще боле эти узы. Замчательный, самобытный талантъ Баратынскаго онъ тотчасъ оцнилъ, и сблизился съ нимъ. Эти молодые люди пролагали вмст съ Пушкинымъ новые пути въ области нашей поэзи, освжали ее и скоро стали въ ряды писателей, привлекавшихъ читающую публику, которой надодали торжественныя оды и приторно-сентиментальные сочинители.— Теперь обратимся къ опрометчивой молодой женщин, о которой упомянулъ г. Панаевъ. Онъ очень занимательно описываетъ сношеня свои съ нею слдующими словами: ‘Это была та самая, со множествомъ странностей и проказъ, но очаровательная Софья Дмитревна Пономарева, которую воспвалъ Александръ Ефимовичъ Измайловъ, влюбленный въ нее по уши. Да и не мудрено: всякй, кто только зналъ ее, былъ къ ней неравнодушенъ боле или мене. Въ ней, съ добротою сердца и веселымъ характеромъ, соединялась бездна самаго милаго, природнаго кокетства, перемшаннаго съ какимъ-то ей только свойственнымъ дтскимъ проказничествомъ. Она не любила женскаго общества, даже не умла въ немъ держать себя, и предпочитала мужское, особенно общество молодыхъ, блестящихъ людей и литераторовъ, послднихъ боле изъ тщеславя. Меня ввелъ къ ней, по ея настояню, Измайловъ — на свою бду. Она тотчасъ обратила на меня побдоносное свое внимане, но скоро и сама спустила флагъ: предпочла меня всмъ, даже тремъ, окружавшимъ ее, извстнымъ тогдашнимъ красавцамъ: флигель-адьютанту Анрепу, преображенскому капитану Поджо и сыну португальскаго генеральнаго консула Лопецу. Они должны были удалиться. Я остался ближайшимъ къ ней изъ прочихъ ея обожателей, и вполн дорожилъ счастливымъ своимъ положенемъ. Я очень любилъ ее, любилъ нжно, съ заботливостью мужа или отца (ей было только 22 года, а мн уже 29 лтъ), остерегалъ, удерживалъ ее отъ излишнихъ шалостей, совтовалъ, какъ и съ кмъ должна она держать себя, потому что не всякй могъ оцнить ея доврчивость, ея милыя дтскя дурачества, надялся во многомъ ее исправить, требовалъ, чтобы она была внимательне къ мужу, почтительне къ отцу своему, человку достойному и умному. Дло шло недурно, она во многомъ слушалась меня, въ иномъ нтъ, нердко прерывала наставленя и выговоры мой, то выраженемъ ребяческой досады, впрочемъ ‘мимолетной, то смхомъ, прыжками вокругъ меня, или поцлуемъ, зажмуривъ, однако узеньке свои глазки. Но вдругъ втерся въ домъ ихъ, чрезъ Александра же Ефимовича, тоже литераторъ, Яковлевъ и пр.’ Тутъ дло испортилось. Г. Яковлевъ познакомилъ съ Софьей Дмитревной прятелей своихъ Дельвига, Кюхельбекера и Баратынскаго. В. И. Панаевъ вознегодовалъ и покинулъ ее. Боле не выписываю. Во мн нтъ духа повторить словъ г. Панаева объ исключени Баратынскаго изъ пажескаго корпуса. Дйствительно, Баратынскй и одинъ изъ товарищей его пажъ X, были исключены изъ корпуса съ запрещенемъ опредлять ихъ въ службу. Увлечеымый къ участю въ поступк этого товарища, участю, котораго значеня Баратынскй не сознавалъ въ чаду раздраженнаго ребяческаго воображеня, онъ подвергся вмст съ нимъ строгому наказаню. Онъ былъ тогда 14-й лтнимъ шалуномъ, и вся послдующая жизнь его доказала, что сердце его не было причастно сему минутному нравственному омраченю. Несчасте, столь рано постигшее Баратынскаго, наложило на его характеръ ту глубокую задумчивость я грусть, которыми такъ искренно проникнуты вс его произведеня. Онъ всячески старался заставить забыть тяготвшй на немъ роковой приговоръ, и наконецъ ршился вступить солдатомъ въ лейбъ-гварди егерскй полкъ, вскор былъ произведенъ въ унтеръ-офицеры въ Нейшлотскй пхотный полкъ, а весною 1825 г. въ офицеры. Люди почтенные и влятельные, князь А. Н. Голицынъ, В. А. Жуковскй, графъ А. А. Закревскй, принимали участе въ судьб его и ходатайствовали за него. Начальники его и товарищи по служб любили его и почитали. Онъ пользовался дружбою князя Вяземскаго, Пушкина, Плетнева, Хомякова, и мы. др. Человкъ такой строгой правдивости и честности, какъ Л. Н. Энгельгардтъ, не задумался отдать ему руку дочери своей. Въ обществ, въ частной, семейной жизни, онъ пробрлъ уважене, сочувстве, возбудилъ горячя привязанности и оставилъ по себ честное имя. Многе современники, изъ большаго числа знавшихъ его, могутъ подтвердить свидтельство мое въ этомъ отношени. Высокй талантъ его признанъ неоспоримо, и поэзя его, столь неподдльная, носитъ живой отпечатокъ прекрасной, благородной души. Грубое и жестокое о немъ выражене В. И. Панаева отзывается злобою и местью раздраженнаго любовника и чваннаго стихотворца. Нескромное же хвастовство, съ которымъ авторъ воспоминанй излагаетъ отношеня свои къ С. Д. Пономаревой, конечно боле вредитъ ея доброму имени, нежели знакомство ея съ молодыми литераторами, отъ которыхъ онъ старался удалить ее. Во всякомъ случа, личное мнне г. Панаева, особенно подъ влянемъ — употребимъ его выражене — не очень похвальныхъ чувствъ, не можетъ имть вса и повредить памяти Баратынскаго, Дельвига и другихъ.
25-го октября 1867 г.
Село Мураново.