Время на прочтение: 11 минут(ы)
ЗАМТКИ ДОСУЖАГО ЧИТАТЕЛЯ.
‘Гражданин’, No 13-14, 1874
‘Русскiй Встникъ’. Февраль и Мартъ.
Дв силы. Романъ Вс. Крестовскаго. Продолженiе.
Исторiя блднаго молодаго человка. Аверкiева. Продолженiе.
Los Novios. Разсказъ изъ современныхъ испанских нравовъ. Гр. Е. А. Саллiаса.
‘Отечественныя Записки’ Мартъ.
Докторъ Цыбулька. Романъ г. Боборыкина.
Въ февральской книжк ‘Русскаго Встника’ есть маленькiй перлъ, крошечное стихотворенiе А. Фета, изъ тхъ, которыя ему нашептываетъ какая-то несовременная, своеобразная и высоко поэтическая муза. Полагаю что редакцiя ‘Русскаго Встника’ не почтетъ меня за вора если я приведу это стихотворенiе цликомъ, прелестные стихи въ наше время такая рдкость, что, право, впечатлнiями этими надо длиться съ наибольшимъ кругомъ читателей.
И такъ начну со стихотворенiя:
‘Въ дымк-невидимк
Выплылъ мсяцъ вешнiй,
Цвтъ садовый дышетъ
Яблонью, черешней.
Такъ и льнетъ, цлуя
Тайно и нескромно.
И теб не грустно?
И теб не томно?
Истерзался псней
Соловей безъ розы,
Плачетъ старый камень,
Въ прудъ роняя слезы.
Уронила косы
Голова невольно.
И теб не томно?
И теб не больно?’
Стихотворенiе это прочелъ я не разъ, а нсколько разъ, имъ я началъ чтенiе журналовъ, о которыхъ собираюсь бесдовать съ читателями, имъ я и кончилъ чтенiе. Не знаю какъ вы, читатель, но когда я читаю прелестное стихотворенiе, я сохраняю въ себ два впечатлнiя: у меня остается въ душ свжая, поэтическая прелесть образовъ и мыслей, это впечатлнiе внутреннее, такъ сказать, но есть и впечатлнiе вншнее: въ памяти остается слдъ музыки этого стихотворенiя, такъ мысли подъ эту музыку и складываются, и часа два посл оконченной псни, съ карандашемъ въ рукахъ (я всегда читаю съ карандашемъ въ рукахъ, и на поляхъ предаюсь разнымъ восклицательнымъ и вопросительнымъ упражненiямъ), я вдругъ на одной страниц замчаю что-то мною набросанное, похожее на стихи по вншнему виду. Смотрю, оказывается вотъ что:
Цлыхъ три романа
Въ двухъ журналахъ разомъ
Прочиталъ душой я,
Прочиталъ я глазомъ.
Утомились очи
Дремлетъ умъ невольно.
И теб не скучно?
И теб не больно?
Прочитавъ это подобiе стиховъ, я отвтилъ себ:
И скучно и больно, и некому руку подать,
Когда я читаю романы,
Героевъ тамъ много, но хочется всмъ имъ сказать:
Какiе вы вс истуканы!
Вотъ приблизительно то что французы называють, ‘le gros des impressions’, т. е. сущность впечатлнiй испытанныхъ мною, любезные читатели, посл чтенiя тхъ трехъ романовъ, которые я назвалъ въ заглавiи моихъ ныншнiхъ замтокъ. О первыхъ двухъ романахъ ‘Русскаго Встника’, ‘Дв силы’ и ‘Исторiя блднаго молодаго человка’, я началъ было говорить читателямъ довольно подробно въ N 9 ‘Гражданина’, даже слишкомъ подробно, какъ сказывали мн нкоторые изъ читателей.
Въ февральской и мартовской книжкахъ ‘Русскаго Встн.’ печатается продолженiе этихъ двухъ романовъ, конецъ еще впереди. Третiй романъ г. Боборыкина ‘Докторъ Цыбулька’, только начинается въ мартовской книжк ‘Отечественныхъ Записокъ’. На этотъ разъ наученный горькимъ опытомъ, общаю читателямъ быть гораздо скупе на объемъ замтокъ, хотя то о чемъ долженъ говорить занимаетъ въ журналахъ выше мною названныхъ необъятное количество страницъ и даже печатныхь листовъ.
Читая эти романы, я не разъ думалъ надъ тмъ, чт если бы въ редакцiяхъ журналовъ былъ заведенъ такой порядокъ: платить не по листамъ, а наоборотъ, то есть по качеству произведенiя, и увеличивая цну его по мр уменьшенiя объема произведенiя, напримръ такъ: за романъ въ 3 печатныхь листа отъ 300 р. до 500 р. за листъ, за романъ отъ 3 до 6 листовъ отъ 150 р. до 300 р. за листъ, за романъ отъ 6 до 10 листовъ, отъ 75 р. до 150 р. за листъ, свыше 10 листовъ отъ 10 до 30 р. за листъ, — не знаю почему, но мн кажется что многiе наши романы выиграли бы въ качеств отъ такого измненiя тарифовъ, ибо очевидно писателю выгодне было бы получить 1500 р. за 3 листа, чмъ 200 р. за 20 листовъ.
Но извините, читатель, это было такъ, разсужденiе вырвавшееся мимоходомъ, да и врное лишь съ одной стороны, ибо что бы было если-бъ этотъ методъ оплачиванiя приложить къ Диккенсу, къ Вальтеръ-Скотту, у которыхъ форма ихъ сорокалистныхъ романовъ родилась органически, произошла на свтъ вмст съ ними, вмст съ ихъ талантомъ? А потому, оставивъ пока въ сторон вопросъ объ облегченiи участи издателей журналовъ, приступимъ прямо къ нашему длу.
Теперь, когда я проглотилъ дв части романа ‘Дв силы’ Вс. Крестовскаго, и думаю что остается еще одна третья, я начинаю понимать что въ сущности это произведенiе вовсе не романъ, а просто хроника кое-какихъ событiй въ сверо-западномъ кра въ 1861-1863 годахъ, событiй предшествовавшихъ мятежу и войн съ инсургентами. Г. Крестовскiй часто мастеръ своего дла, но дло это, судя по нкоторымъ его вещамъ, не творчество романа, въ этомъ произведенiи своемъ, напримръ, авторъ разъ только, и то вскользь, ставитъ своего гроя г. Хвалынцева въ соприкосновенiе съ героинею, но не съ нею даже, а съ воспоминанiями объ ея образ, а затмъ въ двухъ длинныхъ частяхъ проводитъ передъ героемъ рядъ событiй, свершающихся то въ имнiи того помщика-пана, гд, читатели помнятъ, Хвалынцевъ гостилъ вмст съ спутникомъ своимъ Свиткою, то въ Гродн, куда судьба забросила Хвалынцева по предложенiю того же Свитки. Въ описанiи этихъ событiй г. Крестовскiй является художникомъ-фотографомъ, и доводитъ свое искуство до значительной удачи въ выполненiи. Отвратительная сцена пьяныхъ польскихъ пановъ, напускающихъ на бднаго русскаго священника, отца Сильвестра, и гайдуковъ и своры борзыхъ собакъ, прелестная комизмомъ сцна политическаго заговора у помщика-пана Катырла, гд подстрекаемые хитрымъ и коварнымъ Свиткою, вс помщики, вкуп съ становымъ и судьей, полагаютъ первыя основы администрацiи будущаго Жонда Народова, и увлекаясь своими мечтами и грезами, разгораются по мр опоражниванья бутылокъ и поддаванья жара въ головы разными ложными увренiями и сообщенiями Свитки, затмъ наскоро состряпанный помщикомъ, вкуп съ исправникомъ и становымъ, крестьянскiй бунтъ, подъ предлогомъ что мужики не хотятъ подписывать уставной Царской грамоты, и наконець сцены въ Гродн, начиная съ евреевъ осаждающiхъ Хвалынцева въ гостинниц и кончая погребенiемъ съ трiумфомъ какого-то мастероваго поляка въ католическомъ костел, для того чтобы изъ этихъ похоронъ сдлать причину траурной манифестацiи полонизма, и въ народ вызвать фанатическую ненависть католицизма противъ русскихъ — вс эти сцены весьма живо схвачены и завлекательно срисованы прямо съ натуры.
Но затмъ, вн чисто историческаго интереса мстной хроники, въ этомъ псевдо-роман ничего нтъ: ни интриги, ни связи событiй, ни прямыхъ отношенiй событiй къ героямъ романа, изъ которыхъ главнымъ все-таки остается Хвалынцевъ. Хвалынцевъ продолжаетъ быть, по моему, весьма неудачнымъ типомъ русскаго безголоваго заговорщика, и эта безтипность его, такъ сказать, все боле и боле обрисовывается.
Какъ я прежде говорилъ, чувствуется что Хвалынцевъ глупъ, и эта глупость сердитъ читателя, и все что говоритъ Хвалынцевъ, и все что чувствуетъ онъ, и та передлка которую событiя имъ зримыя въ немъ производятъ, все выходитъ пошлымъ. Мн все время казалось что автору понадобился такой человкъ, какъ Хвалынцевъ, чтобы какъ нибудь въ порядк представить читателямъ рядъ фотографическихъ картинъ, художественно имъ снятыхъ въ разныя минуты этой грустной жизни сверозападнаго края. А между тмъ идея представить русскаго заговорщика изъ Петербурга, дущаго осуществлять замыслы Огрызки въ западныя губернiи, съ цлью быть двигателемъ и агентомъ великой всероссiйской революцiи, получающаго на свжемъ воздух, вн Петербурга и на мст преступленiя, такiе толчки умственные и нравственные, которые прошибають его недурную и неиспорченную еще натуру, такъ сказать, насквозь, и мало по малу передлываютъ его изъ агента Жонда въ благороднаго русскаго человка, понимающаго, что въ этомъ уголк Россiи, какъ и везд на Руси, любовь къ отечеству, любовь къ русскому народу должна строить, а не разрушать, — идея эта, говорю я, очень благодарная тема для романа, но, повторяю, мн сдается что г. Крестовскiй ею не воспользовался, и слишкомъ мало поработалъ надъ строительною частью произведенiя, которое онъ назвалъ романомъ. Оттого везд гд Хвалынцевъ является, героемъ, то есть дйствующiмъ лицомъ, онъ собою, такъ сказать, изобличаетъ это отсутствiе романа въ роман г. Крестовскаго.
Такъ напримръ, в теченiи романа есть три момента когда Хвалынцеву пришлось высказать и выказать свою личность: въ моментъ когда онъ былъ свидтелемъ руганiй надъ отцомъ Сильвестромь, затмъ при свиданiи съ нимъ у него въ дом, и наконецъ въ Гродненскомъ костел, когда Хвалынцевъ, во время церемонiи отпванiя, наталкивается на двухъ чиновниковъ губернатора изъ агентовъ Жонда Народова. Вь первомъ случа Хвалынцевъ стоитъ и смотритъ на сцену какъ будто хладнокровно, и только подъ конецъ сцены приходитъ къ ршенiю что въ сущности это подло, и хладнокровiе замняется негодованiемъ противъ пановъ, и ршимостью помочь бдному русскому попу, но ккъ и почему произошелъ въ Хвалынцев этотъ переворотъ, читатель не понимаетъ. Не понимаетъ онъ и того, почему все это движенiе внутренней жизни въ Хвалынцев такъ вяло, такь дрябло, такъ пошло и такъ не молодо. У священника въ дом происходитъ сцена еще боле безжизненная. Отецъ Сильвестръ читаетъ Хвалынцеву лекцiю о тайной сил полонизма въ кра, а Хвалынцевъ похожъ на человка, который на все отвчаетъ, что ему ни говори: ‘не можетъ быть’. Въ Гродненскомъ костел, когда Хвалынцевъ выдаетъ себя за иностранца, чтобы выслушивать революцiонныя рчи губернаторскихъ чиновниковъ, и потомъ поразить их открытiемъ, что он русскiй, авторъ даеть глазамъ Хвалынцева играть ту молнiеносную роль (Хвалынцевъ поражаетъ взглядомъ двухъ испугавшихся его чиновниковъ), въ которой онъ въ теченiе двухъ частей своего романа отказывалъ всей личности Хвалынцева.
И замтьте что здсь, какъ и везд, Хвалынцевъ, только робко высказывается, и нигд не даетъ даже искр молодости пробиться сквозь броню пошлости, составляющей сущность его характера.
Помнится мн что я въ наивномъ ожиданiи интереснаго приключенiями романа разсказалъ вамъ, читатель, подробно начало романа г. Аверкiева: ‘Исторiя блднаго молодаго человка’. Представьте себ что вся эта исторiя почти не подвинулась посл двухъ цлыхъ книгъ, напечатанныхъ въ февральской и мартовской книжкахъ, остается еще одна, послдняя часть, можетъ быть ‘Блдный молодой человкъ’, сирчь г. Кононовъ, женится на Людмил Тимоеевн, съ которою сошелся довольно близко, а можетъ быть и не женится: вотъ все что могу себ сказать въ заключенiе необъятнаго количества листовъ прочитанныхъ мною двухъ частей романа.
‘Исторiя блднаго молодаго человка’, какъ бы въ контрастъ роману ‘Дв силы’, вся должна, по мысли автора сосредоточиваться не столько во вншнихъ событiяхъ, происходящихъ вокругъ героя романа, г. Кононова, сколько въ событiяхь и явленiяхъ его внутренней жизни. Такая задача — одна изъ труднйшихъ задачъ для романиста, ибо для этого надо прозрвать душу человческую очами необыкновеннаго таланта. Этого необыкновеннаго таланта въ г. Аверкiев не оказалось, и вотъ почему ‘исторiя’ его ‘блднаго молодаго человка’ утомляетъ читателя отсутствiемъ живаго интереса и претензiями на длинные, нескончаемые психологическiе этюды. Мн казалось что г. Аверкiевъ въ своемъ романъ старался подражать мстами юмору Диккенса, но, къ сожалнiю, неудачно, ибо юмора Диккенса, заставляющаго хохотать, я не нашелъ въ роман г. Аверкiева даже слда, читаешь и спрашиваешь себя: да когда же будетъ смшно? а о томъ чтобы долгiя высиживанiя надъ скучною работою мозга г. Кононова, даже тогда, когда онъ ничмъ другимъ не занятъ, какъ засыпаньемъ, напоминали громадный интересъ психическихъ этюдовъ того же хоть, напримръ, Диккенса — и говорить нечего.
Дв эти длинныя части романа бдны интересомъ драматическимъ и романическимъ, въ нихъ авторъ хочетъ искупить отсутствiе этого рода интереса — интересомъ описываемыхъ имъ мiровъ, тутъ является, во первыхъ, мiръ вялый и скучный какой-то Амалiи, смазливой и легкой двушки-нмки на квартир того хозяина, у котораго Кононовъ нанимаеть комнату. Двица эта будто бы влюбляется въ Кононова, не переставая быть любовницею сожителя его, пьяницы-художника Петра Петровича. Затмъ васъ переноситъ авторъ въ тотъ мiръ, гд влюбляется вторично г. Кононовъ, въ мiръ двицъ Воробьевыхъ, живущихъ при тетушк, изъ которыхъ старшая Паулина, прескучная и преглупая передовая женщина изъ ‘развитыхъ’, а Людмила ни то ни сё, кажется симпатическая (въ двухъ третяхъ своего романа авторъ еще не усплъ ее обрисовать достаточно наглядно) двица, къ которой могло бы идти названiе: ‘блдная молодая двица’, потому что въ сущности она не ярче того ‘блднаго молодаго человка’, котораго она любитъ и который можеть быть тоже ее любитъ. Въ этомъ мiрк есть симпатическiй старикъ-дядя Мина Ивановичъ, который является союзникомъ и прiятелемъ Кононова и его друга Чулкова, есть нсколько фигуръ весьма пошлыхъ либераловъ изъ красныхъ, какъ женскаго, такъ и мужскаго половъ, которые сходятся на вечер, и говорятъ иногда смшныя, а иногда и скучныя нелпости, которымъ въ pendant Мина Инановичъ, Людмила, Кононовъ и Чулковъ говорятъ довольно умненькiя вещицы, но не особенно веселыя, и гд, кром того, сколько можно догадываться, богатенькiй либералъ безъ всякихъ принциповъ, нкто г. Гамазовъ, хочетъ отбить у Кононова Людмилу, но чмъ — неизвстно? Затмъ васъ знакомитъ авторъ съ мiромъ эксплуататоровъ, журналистовъ и книгопродавцевъ, которые являются вь роман эксплуатирующими бдность Кононова и Чулкова, здсь есть нсколько живыхъ страницъ. Потомъ опять Амальхенъ, потомъ какой-то чиновный господинъ, отъ котораго, приходя рекомендоваться для службы, Кононовъ узнаетъ что онъ не благоволитъ вообще къ литератур, и такъ дале: словомъ — вы проходите чрезъ длинный рядъ сценъ съ дiалогами, монологами и разговорами, гд отъ времени до времени есть удачныя фразы, слегка смшныя сцены, но гд, какъ я сказалъ, нтъ ни одного сильнаго розмаха кисти художника, который бы свидтельствовалъ о томъ, что авторъ пережилъ или переживаетъ то, что онъ создаетъ. Авторъ какъ будто стоитъ въ сторонк и показываетъ вамъ панораму съ разными перемнами, причемъ объясняетъ вамъ каждую сцену, и заставляетъ говорить своихъ дйствуюшихъ лицъ, такъ что въ сущности въ роман этомъ можно было бы переменить заглавiе и назвать его ‘Блдная исторiя одного молодаго человка’. Блдность есть главный недостатокъ романа. А рядомъ съ этимъ — пол-романа съ разсужденiями автора, съ его опытами психологической работы надъ героями, съ его претензiями на оригинальность и юморъ въ этюдахъ и въ разсужденiяхъ, гд недостаетъ порою знанiя предмета и, главное, художественности. Все это заставляетъ желать, чтобы г. Аверкiевъ, который, aprs tout, уже заявилъ еще прежде свое несомннное литературное дарованiе, былъ бы проще въ своихъ литературныхъ произведенiяхъ.
За то какая прелесть въ мартовской книжк ‘Русскаго Встника’ разсказъ изъ современныхъ испанскихъ нравовъ, Los Novios, графа Саллiаса. Какой прiятный отдыхъ для ума въ этомъ простомъ, дышащемъ свжестью и безъискуственнымъ комизмомъ повствованiи о томъ какъ одинъ русскiй, попавъ въ Испанiю, и притомъ въ Андалузiю, въ страну любви, любви романтической, любви наивной, любви безпредльно страстной, посвященъ былъ совершенно для него неожиданно и случайно во вс тайны андалузскаго Novios, то есть влюбленнаго. Этотъ Novios, или какъ называетъ его авторъ по русски, ‘новiй’, есть необходимая повидимому принадлежность уважающей себя молодой испанки, во все время пока она не выйдетъ за-мужъ за послдняго по счету изъ своихъ Novios. Вы гуляете по улиц, съ балкона на васъ глядитъ двушка, четырнадцати или пятнадцати лтъ, взглядъ ея сошелся съ вашимъ, въ этомъ взгляд андалузки сказалось что вы ей понравились, и если вы своимъ взглядомъ даете ей почувствовать что и она вамъ приглянулась, вы уже половину пути сдлали, чтобы достичь почетнаго званiя ея любовника, или новiя. При второмъ свиданiи она роняетъ съ балкона розанъ, вы его подымаете и цалуете, при третьемъ она вамъ длаетъ знакъ веромъ, при четвертомъ она высылаетъ къ вамь горничную и назначаетъ вамъ или свиданiе въ церкви, или въ два часа ночи на улиц, и вы должны надть плащъ, и съ лицомъ спрятаннымъ въ плащъ подкрадываться къ дому, хлопнуть въ ладоши: дверь балкона отворяется, и закрытая мантильей, является ваша возлюбленная, является и начинается разговоръ любви. Наивность этого разговора выражается уже въ названiи которое испанцы даютъ этому свиданiю и этому разговору: pelar la pava, говорятъ они, а въ перевод: ощипывать индйку. Разговоръ самый наивный самый чистый и нердко самый глупый, но всегда страстный: то это вопросы бiографическiе, то любовникъ даетъ своей андалузк урокъ географiи, то онъ говоритъ ей приторно сладкiя вещи, которыя она принимаетъ какъ нчто умное, серьозное и даж святое, то наконецъ любовники стоятъ другь передъ другомъ и въ молчанiи любуются другъ другомъ и андалузскою ночью, при этомъ, кром сердца, страдаетъ у новiя спина и шея, ибо — не забудьте позу: два на балкон, а новiй на улиц, съ головою поднятою къ балкону. Бесда длится около двухъ часовъ, иногда на иной улиц бываетъ такъ что передъ каждымъ балкономъ по одному новiю, при этомъ, замтьте, весь городъ, или все общество, къ которому принадлежитъ двица, знаетъ что у нея новiй такой-то, это ея слава, честь и гордость, двушка безъ новiя считается жалкою двушкою.
Но гд-же конецъ этихъ свиданiй? спроситъ читатель.
Конецъ бываетъ троякiй: или новiй переходитъ отъ ночныхъ свиданiй подъ балкономъ къ знакомству съ домомъ его возлюбленной, и затмъ длаетъ предложенiе и женится, или просто, въ одинъ прекрасный день новiй получаетъ отставку, замняется другимъ, или самъ бросаетъ свою идеальную возлюбленную, измученный безсонницами и скукою все той-же невинной ночной бесды: или же, — что бываетъ очень рдко, двушка сходитъ съ балкона, спускается внизъ, и отворяетъ своему возлюбленному ршетку сада, для ночнаго свиданiя мене невиннаго, тогда новiй перестаетъ быть новiемъ, онъ длается обладателемъ своей возлюбленной, на другой день онъ-же разсказываетъ обь этой побд своимъ товарищамъ, и не только бдная двушка навсегда обезчещена, но ея вчерашнiй новiй ее бросаетъ, и въ отплату жертвы любви платитъ ей презрнiемъ.
— Да сколько же это наконецъ Боборыкиныхъ пишутъ романы? спрашивала при мн одна наивная дама, непосвященная въ тайну таланта г. Боборыкина, заключающуюся въ томъ что онъ можетъ, повидимому, писать не только два романа сряду, т. е. одинъ за другимъ, но даже три романа разомъ.
И дйствительно, нтъ кажется мiра въ Россiи, которому г. Боборыкинъ не посвятилъ бы романа: начиная съ высшихъ мiровъ большаго свта и кончая падшими созданiями подземелья, г. Боборыкинъ все описалъ, но само собою разумется что не все удавалось ему описывать одинаково хорошо. Напримръ высшiй свтъ петербургскаго общества не дается г. Боборыкину, вроятно по той простой причин, что онъ его не знаетъ, за то мiръ такъ называемыхъ содержанокъ выходитъ у него почти живымъ и живописнымъ: грубая, неполированная, безцеремонная, подчасъ циничная рчь Боборыкинскаго стиля приходится въ тонъ этому обществу, но когда съ тмъ же описательнымъ и разговорнымъ языкомъ онъ вступаетъ на мягкiе ковры княжескихъ и графскихъ будуаровъ, тогда г. Боборыкинъ значительно блднетъ, и читатель чувствуетъ что авторъ подносить ему неврныя картины, неврные типы и что везд звучатъ фальшивыя ноты.
Не смотря на то, г. Боборыкинъ, какъ всегда почти бываетъ сь небольшими, по дарованiямъ, писателями, особенно упорно держится на той почв гд онъ слабъ, и въ послднее время, каждые три мсяца, даритъ публик по роману изъ высшихъ сферъ петербургскаго общества.
Изъ этого мiра взятъ начинающiйся печатанiемъ романъ въ мартовской книжк ‘Отечественныхъ Записокъ’ подъ названiемъ ‘Докторъ Цыбулька’. Вроятно, подумалъ г. Боборыкинъ, я уже всхъ описалъ на Руси, давай-ка прiймусь за братьевъ-славянъ, и вотъ является у него героемъ романа какой-то чехъ, знатокъ и науки и искуствъ, докторъ философiи Венедиктъ Венедиктовичъ Цыбулька. Является он въ высшемъ петербургскомъ обществ, является у какой-то Раисы Сергевны Кауровой, — которую авторъ описываетъ точь въ точь какъ описываетъ онъ какую-нибудь живущую на поко ростовщичествомъ камелiю, является и въ домъ нкоей Вассы Андреевны и супруга ея, гд повидимому (романъ только еще начинается), долженъ, какъ говорятъ французы, supplanter, какого-то русскаго художника-философа-политика, съ длинными волосами, именующагося Парменомъ Лукичемъ Мычковымъ, и влюбить въ себя дочь Вассы Андреевны Агнiю, съ помощью Арсенiя Павловича, супруга Вассы Андреевны, благопрiятствующаго славянамъ вообще, и доктору Цыбульк въ особенности. Что дальше будетъ, не знаю, но знаю только, что въ этихъ первыхъ главахъ романа г. Боборыкинъ, въ отличiе отъ обыкновенныхъ своихъ романовъ, которые читаются съ интересомъ, ибо сложены по французски, изъ разныхъ эпизодовъ, боле или мене непредвиднныхъ, удачно сшиваемыхъ вмст, гонится на этотъ разъ не столько за веденiемъ интриги, сколько опять же за психическою разработкою внутренней жизни своихъ героевъ, и въ особенности г. Цыбульки. А такъ какъ по этой части авторъ не совсмъ мастеръ своего дла, и слишкомъ грубъ, такъ сказать, въ обращенiи съ такими тонкими предметами, какъ складки души человка, да еще такого малоизвданнаго человка, какъ собратъ нашъ по крови, чехъ, то читатель испытываетъ по временамъ скуку, и съ нетерпнiемъ ждетъ перехода отъ души доктора Цыбульки къ интересу его похожденiй чисто-вншнихъ. Вообще появленiе этого доктора Цыбульки въ мiръ Раисы Сергевны и Вассы Андреевны — само по себ довольно странное, ибо оказывается, что къ первой онъ является подъ предлогомъ устройства живыхъ картинъ, а ко второй съ знанiями генералъ-баса, самая личность доктора не совсмъ еще обрисовалась: то онъ приходитъ въ восторгъ отъ вальса Штрауса, ‘An der schnen blauen Donau’, то онъ глубоко задумывается надъ судьбами своей милой Чехiи, и задумывается подъ влiянiемъ самаго чистаго патрiотизма, который прежде всего исключаетъ для всякаго чеха возможность встрчаться съ аккордами напоминающими Вну. Впрочемъ, надо воздержаться отъ суда, пока имешь передъ собою одно лишь начало романа. Можетъ быть дальше личность Цыбульки разъяснится и обрисуется больше, можетъ быть судьба поставитъ его въ соприкосновенiе съ дамами боле интересными, чмъ расплывающаяся Раиса Сергевна (г. Боборыкинъ очень любитъ расплывать своихъ дамъ, когда хочетъ представить дамъ высшаго общества) и съ пухлымъ, кубическимъ тломъ Вассы Адреевны. Что же касается кавалеровъ, то-есть супруговъ этихъ дамъ, то они пока еще безцвтне своихъ женъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
