Замтка о трудахъ . Н. Глинки по наук русской древности. (*)
Замтка о трудахъ . Н. Глинки по наук русской древности. (*)
Мм. Гг.
Д. Ч. А. А. Котляревскій.
‘Бесды въ обществ любителей Россійской словесности’. Выпускъ первый. Москва, 1867
Заметка о трудах Ф. Н. Глинки по науке русской древности, Котляревский Александр Александрович, Год: 1867
Время на прочтение: 8 минут(ы)
(*) Статья эта была также прочтена въ публичномъ собраніи Общества Л. Р. С., посвященномъ празднованію пятидесятилтія со времени избранія въ дйствительные члены Общества князя П. А. Вяземскаго и . Н. Глинки.
Не современникамъ извстнаго дятеля политической и общественной жизни принадлежитъ право окончательной, правдивой оцнки его подвига жизни: слишкомъ непроченъ и скоръ бываетъ этотъ судъ, слишкомъ много входитъ въ него живаго начала личной страсти, симпатій и антипатій, чтобъ быть ему вполн справедливымъ и безпристрастнымъ, потому лишь немногіе дятели при жизни своей находятъ правдивую, на вки нерушимую оцнку,— для огромнаго большинства лицъ послдующія поколнія всегда измняютъ — и иногда въ конецъ измняютъ, этотъ судъ: много прежнихъ героевъ, умвшихъ на долгое время обмануть и подкупить историческій судъ, нисходятъ въ послдніе ряды обыкновенныхъ слабыхъ смертныхъ, много прежде неизвстныхъ и темныхъ именъ выходитъ съ теченіемъ времени на свтъ, окруженные признательностью и славой, въ которыхъ отказало имъ легкомысліе современниковъ или ближайшаго потомства, но если правдивый историческій приговоръ принадлежитъ грядущему, то за современниками остается право признательности къ лицамъ, заслуги которыхъ по крайней мр въ данное время не могутъ подлежать вопросу. Такъ позволяю я себ понимать значеніе сегодняшняго празднества нашего Общества: никто изъ насъ, мм. гг., не возьметъ на себя непринадлежащаго намъ суда надъ литературною дятельностью старйшихъ дйствительныхъ нашихъ сочленовъ, но кто же изъ насъ не помянетъ этой дятельности должною признательностью?… Съ нашей стороны — это не мимолетное выраженіе оффиціальнаго почета на случай, а столько же необходимая потребность чувства правды и уваженія къ полувковой благородной дятельности, сколько и стремленіе привести въ ясность отношенія между нашимъ прошедшимъ и настоящимъ. Публичное выраженіе общей признательности къ литературному и ученому труду умстно везд, но всего боле умстно у насъ, гд занятія литературой и наукой въ сознаніи чуть ли не большинства — не достигла полнаго признанія и все еще стоятъ за чертою, вн круга граждански-полезнаго дла, какъ занятія обходимыя, излишнія и даже суетныя: привтствуя признательностью литературную дятельность кн. П. А Вяземскаго и . Н. Глинки, мы въ лиц ихъ привтствуемъ благородное званіе литератора, мы требуемъ большихъ общественныхъ правъ для науки и литературы, большаго общественнаго признанія и уваженія къ нимъ!
Оцнка литературной дятельности . Н. Глинки будетъ не полна, если не обратить вниманія на ту сторону ея, которая, быть можетъ, всего мене вира для образованной публики: молодыя поколнія съ именемъ Глинки знакомятся съ первыхъ шаговъ своего обученія, со школьной скамьи: вмст съ другими немногими писателями, съ Карамзинымъ, Жуковскимъ, Крыловымъ — едоръ Николаевичъ раздляетъ имя русскаго педагогическаго классика,— его стихотворенія и письма русскаго офицера принадлежатъ къ числу необходимыхъ статей первоначальнаго чтенія воспитывающихся поколній — и вотъ одна изъ причинъ, почему его имя пользуется такою широкою популярностью, но изъ тхъ, кому извстно оно — многіе ли знаютъ едора Николаевича какъ человка родной науки, оказавшаго ей немаловажныя и, во всякомъ случа, достойныя добраго слова, услуги. При настоящемъ праздник непростительно, какъ-то совстно будетъ позабыть о нихъ. Я позволю себ остановить на нихъ ваше вниманіе, мм. гг, и постараюсь въ немногихъ словахъ показать значеніе того, что сдлано . Н. Глинкой для отечественной науки.
Въ 30-хъ годахъ усиленные служебные труды разстроили, и безъ того некрпкое, здоровье едора Николаевича. Повинуясь предписаніямъ врачей, онъ отправился въ тверское имніе своей тещи, Е. И. Голенищевой-Кутузовой. Это обстоятельство и было поводомъ одного весьма важнаго открытія, сдланнаго . Н. Глинкой. сТамъ — писалъ онъ къ извстному археологу и статистику П. И. Кеппену — тамъ на древнихъ высотахъ Алаунскихъ, плавая въ сухомъ горномъ воздух и дыша испареніемъ сосенъ и можжевеловыхъ кустарниковъ, началъ я много ходить. Долго, лса одтые листьями, и жатвы еще не снятыя, закрывали тайну окрестностей. Я не видалъ быта историческаго, но видлъ ясные и яркіе слды моря. Море какъ будто вчера тамъ было! Множество окаменлыхъ мадрепоровъ, морскихъ раковинъ, гнзда морскихъ червей, въ разныя породы вндренныя, разсяны по полямъ этой стороны, любопытной и въ геологическомъ отношеніи. Наконецъ, когда осень стала сближаться, и лса и поля, по снятіи жатвъ, обнажились, я сталъ замчать какія-то, инд задвинутыя камнями. Он разсяны но нолямъ и нивамъ на великое пространство. На вопросы: ‘что такое эти лоскутья невспаханные’, крестьяне отвчали: ‘это, батюшка, старинныя могилки, ихъ соха не беретъ!’ Но впослдствіи, всмотрвшись и развдавъ объ этомъ дл, узналъ я, что эти мнимыя могилки суть бывшихъ Кургановъ, которыхъ потомъ нашелъ я цлыя, восторжествовавшія надъ временемъ и множествомъ разрушительныхъ случаевъ. Слдя за курганами, я нашелъ также многіе камни — особенно любопытные — рзнаго искусства въ Россіи. Но вс эти камни обросли, затянуты болотными кочками, утонули въ грязи, а товарищи ихъ курганы утаены лсами и жатвами!… Надобно было много ходить, всматриваться и разспрашивать, чтобы напасть на слдъ любопытнаго,— на слдъ запаханный, заселенный, почти изглаженный. За то досел никто и понятія не имлъ, что за Тверью есть или былъ цлый огромный бытъ какого-то неизвстнаго народа. Исторія молчитъ, преданья не говорятъ объ этомъ. Отъ Москвы до Твери нтъ ничего подобнаго. Откуда же въ Тверской Кареліи взялись курганы? Объ этомъ знаютъ или знали разв во времена незапамятныя.’ {См. О древностяхъ Тверской Кареліи. Извлеченіе изъ писемъ . Н. Глинки къ П И. Кеппену. Сиб. 1836, стр. 2 и слд. (отд. отт. изъ 3-й кн. Журн. Мин. Внутр Длъ 1836 г.)}
Вотъ что привлекало вниманіе нашего поэта! Не одни картины двственной сверной природы, которую онъ съ такимъ искусствомъ умлъ рисовать въ своихъ произведеніяхъ, но главнымъ образомъ слды опочившей жизни древняго человка, загадочные и молчаливые свидтели его быта, понятій и врованій. Много потерпли эти памятники отъ разрушительной силы времени, вс они, выражаясь его же словами — забросаны, утаены въ лсахъ, утоплены въ болотахъ, но прилежно наблюдательный взглядъ неутомимаго ходака открылъ
‘Могилы…. камней рядъ,
‘На камняхъ дивныя сказанья!’
Плодомъ внимательнаго осмотра этихъ памятниковъ было: ‘краткое извстіе о признакахъ древняго быта неизвстнаго народа и камняхъ, найденныхъ въ Тверской Кареліи’, едоръ Николаевичъ отправилъ эту статью къ Кеппену, который и напечаталъ ее вмст съ письмомъ его — въ Журн. Мин. Вн. Длъ (1836). Нсколько поздне едоръ Николаевичъ пополнилъ и измнилъ это ‘краткое извстіе’ и въ такомъ вид напечаталъ его въ Русскомъ Историческомъ Сборник (т. 1, к. 2), издававшемся Обществомъ Исторіи и Древностей Россійскихъ. На важные памятники исчезнувшей народной жизни Глинка взглянулъ не летучимъ взглядомъ равнодушнаго путешественника, но какъ человкъ полный серьезнаго интереса къ загадк ихъ существованія, какъ поэтъ, души котораго сочувственно коснулись эти одинокіе камни и могилы, подъ которыми уснула исполинская мощь отшедшихъ невдомыхъ народовъ и поколній. ‘Можетъ быть — думалъ и говорилъ онъ — можетъ быть подъ загадочными извитіями на этихъ мертвыхъ камняхъ трепещется мысль еще живая, еще мощная, ожидающая только возможности вырваться изъ вковаго плна своего? чтобы высказать себя на язык для насъ понятномъ. Разршивъ нсколько неизвстныхъ знаковъ, мы узнали бы можетъ быть по крайней мр имена тхъ народовъ, которыхъ невидимая роковая звзда могущественно влекла отъ плнительныхъ странъ Востока на Сверъ нашъ, тогда еще боле угрюмый, но богатый сокровищами природы,— непочатыми’!
Какъ былъ, такъ и здсь остался Глинка поэтомъ: чмъ сумрачнй и отдаленнй стояла передъ нимъ эта недосягаемая, сдая древность, тмъ боле она давала пищи фантазіи поэта, тмъ шире и свободне она представлялась глазамъ его. Такимъ поэтическимъ міросозерцаніемъ запечатлны вс общія воззрнія и заключенія нашего археолога-поэта. Такъ одинокіе, забытые, разсянные камни поражаютъ его одной своей странною особенностью: вс они сдланы такъ, что поставленные на своемъ подножьи, непремнно накрениваются на одну сторону и остаются всегда въ наклонномъ положеніи, составляя уголъ съ линіей горизонта. Простой ли случай, фактъ неразумной природы или дйствительный разумный фактъ народной жизни, только эта особенность карельскихъ камней вызываетъ въ душ наблюдателя слдующее поэтическое предположеніе: ‘Если вообразить — говорить онъ — что нкогда быть можетъ нсколько сотъ такихъ разновидныхъ камней стояли вмст, вс склонясь печально къ одной сторон (можетъ быть къ востоку), то нельзя не согласиться, что въ совокупности должны были они выражать одну общую мысль и — безъ сомннія — мысль унылую….’ Вопросъ — почему эти камни ниспровергнуты, разбиты и разсяны по полямъ, снова даетъ поводъ къ такой поэтической догадк: ‘одн стихіи не могли — кажется — раскрошить на такіе мелкіе я часто правильные обломки этого стараго каменнаго быта! Можетъ быть, какое нибудь враждебное племя, сдлавъ набгъ на племена, сидвшія въ огромномъ каменномъ гнзд въ ныншней Тверской Кареліи, разбило ихъ домашнюю утварь, раздробило разноцвтныя палисады, изображенія птицъ, завалило пескомъ сухіе колодцы (вроятно подземные входы и выходы), въ которыхъ находятъ иногда оружіе и вещи изъ домашняго быта, сорвало надгробные камни съ могилъ, словомъ — разрушило весь быть древнихъ Алаунцевъ. Время, принявъ въ жернова свои остатки уцлвшаго, истерло ихъ почти въ пыль, болотная влага затянула могилы по долинамъ, и быть нкогда цльный, огромный, ярко пестрвшій среди необозримыхъ лсовъ, на темени Алауна, теперь едва примтенъ въ разсянныхъ отрывкахъ своихъ!’ Сводя свои наблюденія къ общему итогу, Глинка еще съ большимъ, истинно поэтическимъ воодушевленіемъ и фантазіей рисуетъ картину быта древней Кареліи: ‘Перенесемся — говорить онъ — на минуту въ глубокую древность, вообразимъ ныншнюю Тверскую Карелію — страну пересченную холмами, оврагами и рчками, покрытую дремучими непроходимыми лсами, которыхъ теперь почти не осталось и признака, вообразимъ множество земляныхъ (тогда еще высокихъ) насыпей, кругообразно уставленныхъ по лсамъ, вообразимъ длинные ряды пестрыхъ каменныхъ, смыкавшихъ курганы, прибавимъ множество птицъ, животныхъ и разновидныхъ символическихъ фигуръ, все высченныхъ, округленныхъ изъ камня, представимъ себ долины съ ихъ могилами и надгробными камнями, склоненными къ одной извстной представимъ, что въ одну изъ темныхъ ночей, въ густот древнихъ лсовъ, засверкали, въ вид обширнаго круга, огня на курганахъ, служившихъ алтарями, что бурное дыханіе свера раздуваетъ эти священные огни и тысячи могучихъ великановъ, вооруженныхъ суковатыми каменными палицами — молятся!… Представимъ все это, и мы будемъ имть очеркъ картины дикаго, вроятно грознаго, землекаменнаго быта, существовавшаго задолго до Нестора, можетъ бытъ — во времена незапамятныя! Исторія моложе сихъ построеній и самое преданіе не уметъ ничего сказать о начал оныхъ. Теперь все, что могло остаться, переживъ вка, утаено лсами, потонуло въ болотахъ, разсяно по полямъ, облитымъ зеленымъ и золотымъ моремъ жатвы и смшалось съ произведеніями дна настоящаго моря, которое нкогда въ бурныхъ порывахъ своихъ захлеснуло верхи Алауна!’ Поздне еще разъ возвратился едоръ Николаевичъ къ своимъ любимымъ древнимъ курганамъ и насыпямъ Тверской Кареліи, они снова вызвали въ душ его мечту о жизни, опочившей подъ ихъ развалинами. {Стихотвореніе въ Москвитяни 1851 No 8 стр. 291—3.} Къ прекрасному стихотворенію онъ присоединилъ прозаическое примчаніе, дополняющее его прежнія изслдованія и описанія. Позволяемъ себ привести здсь небольшую выдержку, имющую интересъ и для археологовъ и для геологовъ:
‘Надпись, найденная на одномъ изъ камней Тверской Кареліи, возбудила вниманіе Датскаго Общества Древностей, и одинъ изъ членовъ его прочелъ самую надпись, составленную изъ двойныхъ рунъ — doppelte Rannen. Именитый академикъ нашъ, г. профессоръ Шегренъ, занявшись тмъ же предметомъ, открылъ, въ той же надписи, и славянскій смыслъ.
‘Оказывается, что на томя мст, или въ тхъ мстахъ, гд лежалъ камень, Князь Итварь (Норманскій рыцарь) былъ поднятъ на, т. е. провозглашенъ вождемъ. Какъ будто подъ пару надписи, на томъ же пол, найдена каменная голова рыцаря, разумется, пострадавшая отъ времени, но шлемъ и кое-что уцлло.
‘Въ мстахъ сдланныхъ находокъ всего примчательне подземные дубы. Я называю ихъ подземными, потому что, по крайней мр, на шесть аршинъ засыпаны они пескомъ и землею. По всей рк Мердиц, при спаденіи весеннихъ водъ, выказываются, изъ-подъ высокихъ береговъ, втвистыя верхушки. Крестьяне,— цлыми селеніями,— посредствомъ каната и ворота, овладваютъ этими верхушками и извлекаютъ, изъ-подъ берега, дубы огромныхъ размровъ. У меня есть пластинки этихъ подземныхъ дубовъ, употребляемыхъ мстными жителями на разныя подлки. Тверская губернія почти сплошь покрыта теперь однимъ только краснымъ лсомъ: когда жъ росли въ ней дубы, и такіе еще огромные?!— Въ тхъ же берегахъ находятъ и зубы мамонта, можетъ быть современника былыхъ дубовыхъ рощей.
‘Должно полагать, что нкогда (а когда это было?) грозный ураганъ, однимъ разомъ, повалилъ вс дубовые лса: ибо дубы вс лежать рядомъ и вершинами вс въ одну сторону. Тотъ же ураганъ надвинулъ откуда-то и глыбы песковъ, составляющихъ теперь зыбучіе берега тамошнихъ ркъ.— Касательно камней съ надписями, изъ которыхъ одна, какъ сказано, уже прочитана Датскимъ Обществомъ и нашимъ ученымъ Шегреномъ, у меня есть два-три камня съ явственными знаками, заключающими въ себ мысль. И недавно получилъ я отъ (бывшаго, нын уже умершаго) тверскаго губернатора (А. П. Бакунина), вмст съ изданною имъ прекрасною статистическою книгою: ‘Описаніе состоянія Тверской губерніи’, и одинъ камень (довольно большой), весь начерченный знаками, имющими видъ переплетенныхъ между собою неизвстныхъ буквъ. Можетъ быть когда-нибудь исторія или догадливость ученыхъ спрыснетъ живою водою эти признаки и знаки древности, а до тхъ поръ поэту вольно любоваться ими, какъ остатками какого-то бывшаго міра’.
Строгая наука устраняетъ изъ своей области поэтическую фантазію, она не жертвуетъ ей истиною, она требуетъ лишь дознаннаго факта, какъ бы суровъ, скупъ и непривлекателенъ ни былъ онъ, она признаетъ догадку осмотрительно, лишь въ крайнемъ случа и то, когда существуютъ достоврныя для нея основанія, но да позволено будетъ нашему поэту и въ дл науки не измнять призванію своей жизни, не станемъ упрекать его, что посл бесды съ нмыми памятниками сдой древности, онъ не остался холоденъ къ загадочной судьб ихъ и далъ волю крылатой мечт поэта. Отстранивъ поэзію, мы найдемъ и другую сторону въ небольшомъ труд . Н. Глинки и она-то останется надолго достояніемъ строгой науки: это — внимательное, подробное описаніе того, что, выражаясь его же словомъ, случилось ему встртить въ Тверской Кареліи. . Н. Глинка первый обратилъ вниманіе на каменныя древности сверной Россіи, первый указалъ на важные слды древняго исчезнувшаго быта, сохранившіеся въ каменныхъ постройкахъ и сооруженіяхъ, отъ его взгляда не ускользнула ни одна крупная черта ихъ, которою такъ дорожитъ изслдователь старины: обстоятельная топографія памятниковъ, подробное и точное описаніе вншняго ихъ вида, украшеній, способа постройки и вещей, въ нихъ находимыхъ — все осмотрно по возможности тщательно, насколько позволили средства и силы, даже и нкоторымъ догадкамъ его, при всей ихъ поэтической смлости, нельзя отказать ни въ убдительности, ни въ остроуміи. Сохраняя всю свжесть литературнаго произведенія — небольшой трудъ . Н. Глинки и понын сохраняетъ все серьезное значеніе, пока ничмъ незамненнаго, ученаго описанія: несмотря на успхи русской науки древности, мы до сихъ поръ не можемъ указать ни на одно сочиненіе, которое сдлало бы ненужнымъ этотъ трудъ — и вотъ почему, независимо отъ своихъ историческихъ достоинствъ, онъ все еще иметъ за собою и достоинства такъ-сказать современныя. Это заслуга прочная и нельзя съ благодарностью не помянуть о ней въ тотъ день, когда Общество Любителей Россійской Словесности празднуетъ пятидесятилтіе вступленія . Н. Глинки въ число своихъ членовъ!