ЗАМЕТКА Л. Н. ТОЛСТОГО ‘ОБ УХОДЕ ЗА МАЛЫМИ ДЕТЬМИ’.
В. Срезневский.
Заметка Л. Н. Толстого ‘Об уходе за малыми детьми’, Срезневский Вячеслав Измайлович, Год: 1923
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Толстой. Памятники творчества и жизни. 3
Редакция В. И. Срезневского
Кооперативное т-во изучения и распространения творений Л. Н. Толстого.
Москва—1923.
В дневнике Л. Н. Толстого за декабрь 1888 г. и январь 1889 года стоят такие поразительные записи: ‘О соске’ (15 дек.), ‘О соске надо — не писал’ (16 дек.), ‘хотел писать о соске, но заснул, и целый день слабость’ (28 дек.), ‘хотел писать о соске, но не удалось’ (1 янв. 1889 г.). С первого взгляда записи эти кажутся совсем непонятными: имя Толстого связать с разработкой вопроса о кормлении грудных детей слишком трудно и странно, слова же его, что ему ‘не удалось’ написать или что он ‘не написал’, только подтверждают сомнения, тем более, что ни в каком полном собрании его творений и ни в каком указателе его писаний не найдется и намека на сочинение подобного рода. Между тем в действительности Л. Н. Толстым о соске было написано и даже напечатано, и написано горячо и с увлечением, потому что на отрицательные стороны этого способа кормления детей он смотрел гораздо шире, видя в нем не простое нарушение правил гигиены, а корень зла, главную причину гибели миллионов русских людей, благодаря которой умерло народа гораздо больше, чем от чумы и холеры. И Толстой считал не только нужным, а точно долгом своим добиться, чтобы соска вышла из обихода и забылась у нас в России.
Вот написанные Толстым строки о соске:
‘За границей, въ Англіи и въ другихъ странахъ, гд всякая мать кормитъ своего ребенка только грудью и не знаетъ никакихъ сосокъ и не употребляетъ ихъ, въ этихъ странахъ изъ юо новорожденныхъ не доживаютъ до года только 9, 10, 12 человкъ, а у насъ въ Россіи изъ юо новорожденныхъ не доживаютъ до года 33, а мстами даже 6о человкъ. Что губитъ этихъ 20 и больше лишнихъ дтей, умирающихъ на каждую сотню? Страшно сказать. Но это такъ. Погубила милліоны дтей и губитъ еще тысячи и тысячи ничто иное какъ соска, какъ дурацкій обычай давать дтямъ соску. Мало того, что за границей меньше мретъ дтей чмъ у насъ: у насъ въ Россіи среди татаръ дтей мретъ въ половину, а то втрое меньше чмъ у насъ. А отчего? только отъ того, что у татаръ по закону Магомета каждая мать должна кормить ребенка ничмъ инымъ какъ только своей грудью.
Пора бросить этотъ дурацкій и жестокій обычай, губящій милліоны дтей. Нечего ссылаться на ддовъ и праддовъ, на бабокъ и прабабокъ. Что они не глупе цасъ были, а что такъ велось вками, а мы станемъ перемнять. Пора перестать говоритъ такъ: мудрость людская какъ была, такъ и есть, не въ томъ, чтобы длать то, что предки д іали. Если бы было такъ, то мы до сихъ поръ бы людей ли, какъ наши предки. Мудрость въ томъ, чтобы изъ того, что длаютъ люди, выбирать хорошее и слдовать ему и откидывать дурное й переставать его длать.
Соска, пустое дло, кажется. ‘Какъ длали бабки, такъ и мы, взяли тряпочки, наклали каши, пососали и сунули въ ротъ ребенку. Что же тутъ плохого? И мы такъ росли, сосали соску. Отчего же и нашему ребенку (не) сдлать? Бабы старухи такъ, какъ знаютъ, такъ и длаютъ’. Такъ скажутъ и отецъ и мать про своего ребенка. Но такъ они могутъ говорить пока они не читали, не слыхали того, что написано здсь не для обмана, не для своей выгоды, а изъ жалости и любви къ людямъ, къ святымъ младенцамъ, которыхъ посылаетъ намъ Богъ и которыхъ мы губимъ по невжеству. Мы могли такъ говорить пока не знали, но теперь, когда знаемъ, и знаемъ врно, тутъ спора быть не можетъ: записано, сколько мрутъ дтей при соскахъ и сколько безъ сосокъ. Оказывается, что при соскахъ втрое больше. Спора нтъ, дло ясно. И не можетъ ни мать сунуть соску своему дтищу, если она не хочетъ его смерти, ни отецъ допустить то, чтобъ его ребенокъ лежалъ въ зыбк съ тряпкой во рту, съ той тряпкой, отъ которой половина дтей должна умирать. Не то что отецъ, всякій добрый человкъ, войдя въ домъ и увидя ребенка съ соской, долженъ вынуть е изо рта младенцу и сказать матери про то зло, которое длаетъ эта соска.
Соска убила на Руси людей больше чмъ чума и холера и вс болзни. Надо вооружиться противъ нея и помогать другъ другу уничтожить е’.
Этот отрывок вошел в книжку Егора Арсеньевича Покровского, известного детского врача и педагога (род. 1838, ум. 1895) —‘Об уходе за малыми детьми’, где напечатай без всякого упоминания о Л. Н. Толстой.
Странно сочетать с писаниями Толстого приведенные здесь строки по тому предмету, о котором в них говорится. Но способ изложения, язык и одушевление — такое характерное для Толстого — ясно, почти неопровержимо указывают на автора. И тут бы могло быть сомнение, еслиб не подлинный текст Толстого, сохранившийся в библиотеке Академии Наук в составе рукописи Е. А. Покровского. За исключением начала до слов ‘местами даже 60 человек’, текст которого является переделкой текста Е. А. Покровского, все дальнейшее написано сплошь рукой Толстого сначала между строками, потом на поле и наконец на отдельном листке, кругом исписанном. Видимо писание захватило Толстого и, начав писать, он еще не соразмерил того, что напишет, с местам, которое предполагал для своего писания.
Не могу сказать с полной достоверностью, сам ли автор пришел к мысли о необходимости написать небольшую книжку, посвященную популярному изложению детской гигиены, или Л. Н. Толстой дал ему эту тему, думается, что последнее предположение ближе к действительности.
За год перед этим, когда Толстой, только что учредив вместе с В. Г. Чертковым и др. народное книгоиздательство ‘Посредник’, с увлечением работал над созданием новой народной литературы и над распространением путем ее в народе знаний и просвещения, когда, благодаря этому, мысли его о каждой книге, которая попадала ему в руки и казалась полезной и важной, — часто складывались в направлении ее применимости для чтения и нужд простого народа, — ему случилось познакомиться с обширным трудом доктора Покровского, напечатанным в 1884 г. и носящим такое название ‘Физическое воспитание детей у разных народов, преимущественно России. Материалы для медико-антропологического исследования’. Эта книга произвела на Толстого прекрасное впечатление. ‘Эго’,— пишет он 6 дек. 1887 г. В. Г. Черткову,— ‘превосходная книга для народа, если ее переделать и сократить, и если даже не переделать, то очень полезная книга и в том виде, в каком она теперь… Покровский сейчас был у ‘ас и отдал книгу безвозмездно для распространения в народе и даже клише тех рисунков, которых в ней много’. Эти слова указывают, мне кажется, на то, что мысль о популяризации книги Покровского шла не от автора, а от Толстого, но была усердно и радостно поддержана и осуществлена Е. А. Покровским, с которым Толстого видимо эта большая книга и сблизила.
Свою новую популярную книгу для народа об уходе за детьми Е. А Покровский доставил Толстому 26 ноября 1888 г. Книжка эта Л. Н-чу совсем не понравилась. В этот день он записал в своем дневнике: ‘Был Покровский, привез свою статью. Очень уж дурно написано и опять тот же недостаток всех научных знаний, обращенных к массам: или ничего не говорит (года—мокрая) или не может говорить, п. ч. на разных Языках говорим, разной жизнью живем’. Через два дня (28 ноября 1888 г.) Л. Н. отмечает: ‘Кончил чтение Покровского. Очень плохо, научно наивно и бестактно’. Чувствуя однако важность такой книги в крестьянском быту., Толстой решил сам взяться за ее переделку. Но он приступил к этому не сразу: в дневнике, после 28 ноября нет записей, касающихся этой книги кроме тех, которые приведены выше в начале моей заметки — о том, что надо писать, но что писать ему все не удается. Следует при этом отметить, что эти записи, в которых стоит слово ‘соска’, нужно, конечно, понимать в гораздо более широком смысле. Поправка о соске Толстому казалась самой важной, потому что, как сказано, в этом способе кормления он видел главную причину страшной смертности среди детей, но в своем дневнике словами ‘надо писать о соске’ и т. п. он объединял все поправки к книжке Покровского, которую несомненно хотел пройти сплошь, потому что она вся его не удовлетворяла. Но почему-то он все откладывал работу. Только в феврале 1889 г. он наконец принялся за нее и на этот раз она захватила его целиком, потому что все было им сделано в два дня, 3-го он отмечает: ‘Целое утро поправлял Покровского до 5 час.’ и 4-го: ‘Встал очень рано. Очень много работал. И потом кончил Покровского. Хорошо. Под’ем большой сил физических и умственных. Приятно скромно безлично работать’. Это и все.
Судя по рукописи Покровского, эта двудневная работа была громадна, мало осталось мест, не тронутых рукой Л. Н. Толстого. Вся рукопись испещрена поправками, многое выброшено, переделано, есть несколько вставок. Изменено заглавие: вм. ‘Краткое наставление простому народу об уходе за детьми’, как назвал Покровский свою книжку, Толстой написал сначала просто ‘Об уходе за младенцами’, потом ‘Об уходе за малыми детьми’. Кроме поправок Л. Н—ча есть еще поправки, писанные неизвестным мне почерком, а в заглавии приписка В. Г. Черткова. На л. 1-м под заглавием доктор Покровский приписал: ‘Со всеми поправками я вполне согласен. Все остальное предоставляю в полное распоряжение графа Л. Н. Толстого’.
Книжка Покровского в ее исправленном и дополненном виде очень полюбилась Толстому, и в письме к Черткову он стал торопить его отдать ее в печать: ‘Пожалуйста’, писал он, ‘просмотрите, поправьте поскорее книжку Покровского. Он так мил и мне бы хотелось поскорее напечатать ее’ (14 марта 1889 г.). Через месяц Толстой получил обратно рукопись и, пересмотрев еще раз, сдал в печать {Книжка вышла в этом же году в издании ‘Посредни ка’, под заглавием, данным ей Л. Н. Толстым, с таким обозначением автора: ‘Составлено главным доктором Московской детский больницы Е. А. Покровским’.}. В письме к В. Г. Черткову от 20-го апр. он пишет относительно предполагавшейся Чертковым переделки в главе о детских питомниках в деревнях: ‘Покровского заключительную страницу я пытался поправлять, но бросил и всю замарал {В рукописи Е. А. Покровского нет этой замаранной страницы. Думаю, что свою предполагаемую новую редакцию Л. П. Толстой написал на отдельном листке, который потом, отказавшись от мысли поправлять, и выбросил за ненадобностью.}. По-моему, нельзя это, во-первых, потому, что не мысль Покровского, а, во-вторых, потому, что я думаю, что мысль питомника сама по себе нравственна, безнравственна при теперешней ступени сознания, при которой материнская любовь считается добродетелью, но уже ясно видна следующая ступень, при которой материнская любовь представляется уже не пороком, не добродетелью, а одной из форм проявления личной жизни, которая должна быть подчинена воле бога’. В словах этих невольно хочется обратить внимание на то, что касается отношения Толстого к мыслям авторов тех сочинений, которые им редактировались: он не хотел их трогать, хотел только добиться того, чтобы высказаны они были доказательнее и стали неоспоримы.
Работа Толстого над рукописью Покровского прошла незаметно и осталась неизвестной большинству людей, так или иначе интересующихся деятельностью Толстого, — как осталось неизвестным много и других подобных работ его над сочинениями! посторонних лиц, увлекавшими его или темой или исполнением. Он уходил в эти работы так, как уходил в свои, забывая, где кончается чужое и начинается свое, и стремился только к одному — сделать сколько только он мог лучше, чтобы яснее провести мысль и чтобы она была очевидна для всех. Ему не нужно было, чтобы знали, что он приложил, к этой работе свою руку, работа полезная и нужная сама по себе была ему приятна, потому что он считал, что награда за труд заключается в самом труде и потому что чувствовал удовлетворение и радость в ‘скромной, безличной’ работе.