М.Н. Катков
М.Н. Катков
Заметка для журнала ‘Время’
Заметка для журнала ‘Время’
Заметка для журнала ‘Время’, Катков Михаил Никифорович, Год: 1861
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Журнал ‘Время’ еще до своего появления на свет объявил, что будет, не стесняясь, чинить суд и расправу над другими журналами. Никто ему не мешает в отправлении этой многотрудной обязанности. Он постановляет приговоры, критикует, полемизирует как ему угодно. Но думает ли он, что это право исключительно принадлежит ему и что, например, мы не имеем права, с своей стороны, упомянуть о журнале ‘Время’?
Мы не имеем претензии учить другие журналы, как им лучше вести свои дела, какие помещать статьи, как располагать книжки и какими способами придавать изданию возможно больший интерес. Мы думаем, что редакция каждого журнала сама знает, как ей вести свои дела, и что можно без греха уволить себя от излишних забот по делам соседа. Но об этом щекотливом пункте мы предоставляем каждому журналу иметь свое мнение. Если ‘Время’ считает ошибочным наш взгляд на взаимные отношения журналов между собою, то пусть он держится своего взгляда и заботится, в видах общей пользы, об улучшении других журналов. Но мы не понимаем, как при его взгляде можно сердиться на всякое замечание, сделанное о нем в другом журнале. Предоставляя себе полное право голоса о других, может ли этот журнал сердиться, если другие заглянут иногда в его книжки и скажут свое мнение?
Как-то, не пускаясь ни в какие отзывы о самом этом журнале, мы коснулись случайно одной статьи в нем, фельетона, где высказывались престранные вещи. Мы не знали и не имели надобности знать, кто автор этой статьи, напечатанной без подписи, и взяли некоторые места из нее, поразившие нас своею странностию. Кто захочет сличить эту статью с нашим отзывом, тот непременно согласится, что отзыв наш не был преувеличен и что об этой статье нельзя отозваться слишком резко. Нас, однако, упрекнули в одной газете за преувеличение и излишнюю резкость. Но в каком отношении находили наше мнение преувеличенным? Находили, что мы слишком мрачно вообще смотрим на русскую литературу и придаем слишком много значения ничтожной статье, видя в ней характеристическую черту целой литературы. По мнению рецензента ‘Северной Пчелы’, статья эта точно возмутительна своею пошлостию и нелепостью, он согласен, что о ней должно было отозваться, и сам отзывается в таком же смысле, как мы. Он еще указывает на некоторые другие прелести этой статьи, которых мы не касались, довольствуясь только тем, на чем случайно развернулась книжка. Мы привели только те места, где автор любуется мошенником и восторгается разбойником. Мы ничего еще не говорили о его бесконечной любви к Плюшкину. Мы не говорили также о том, как, по мнению фельетониста, надобно смотреть на статую и куда не показывать пальцем. Мы вовсе не хотели эксплуатировать эту статью, как и вообще не имеем в виду эксплуатировать журнал ‘Время’. Повторяем, что статья эта случайно подвернулась нам под руку, и очень может быть, что, перелистывая ту же книжку, мы нашли бы в ней и многое другое не хуже этого фельетона. Мы, однако, ничего этого не делали, и все преувеличение, за которое можно нас упрекать, состоит разве только в том, что мы привели этот фельетон в связь с общим положением русской литературы. Мы, может быть, оскорбили этим нашу литературу, наших фельетонистов, и фельетонисты действительно обиделись. Мы, значит, виноваты перед ними, но никак не перед журналом ‘Время’ и его фельетонистом. Если бы мы хотели лично оскорбить этот журнал или его фельетониста, то мы, напротив, должны были бы всю ответственность за странные мнения, высказанные в этой статье, возложить на них одних, а не оправдывать их общим состоянием нашей литературы. Мы говорили, что тип хлестаковства господствует у нас везде. Может быть, мы были не правы, может быть, мы преувеличивали, слишком распространяя сферу этого типа. Но разве было бы лучше для журнала ‘Время’ или для его фельетониста, если бы мы этот тип сосредоточили на них?
И что же, однако? ‘Время’ осыпает нас укорами и предает нас поруганию за то, что мы осмелились коснуться статьи, напечатанной в этом журнале. Оно видит в нашей статье признак какой-то бессильной, ‘женской’, как оно выражается, злобы, ‘литературную истерику’. Доказывая, что журналы не только могут, но и должны судить друг о друге, редакция ‘Времени’ видит признаки истерики и злобы в замечании по поводу какой-нибудь статьи в нем.
Редакция ‘Времени’ упрекает нас за то, что мы не вышли с ней на какой-то ‘прямой и честный бой’, а ‘подкрались сзади, ущипнули и убежали прочь’. Но какой же это бой предлагала нам редакция ‘Времени’? Она оскорблена была тем, что мы назвали ‘Египетские ночи’ Пушкина фрагментом, и доказывала в обстоятельной эстетической диссертации, что это не фрагмент, а цельное произведение, комментировала эту пиесу и разложила ее на акты. О чем же тут спорить? Мало ли кто что думает? Какая нам надобность мешать журналу ‘Время’ иметь свое мнение не только по этому, но и по другим предметам? Далее в этом журнале пространно разбиралась одна из наших статей. Разбор этот действительно не отличается ни особенною добросовестностью, ни знанием дела, рецензент находит в статье то, чего автор не говорит, спутывает мысли и факты и опровергает произведения собственной фантазии, но у нас достаточно своих забот, и мы не имеем досуга заботиться еще об улучшении критики в этом журнале, защищаться же от его критики не имеем ни охоты, ни надобности. Наконец, в этом журнале встречаются разные отзывы вообще о нас, благоприятные или неблагоприятные. Как об этом спорить? Мы без всякого спора предоставляем всякому иметь о нас какое угодно мнение. Скажут нам, что мы дурны, — можем ли мы отвечать: нет, мы хороши? И что мы были бы за дикие, если бы вздумали принимать бой на таком поле?
Но, с другой стороны, предоставляя журналу ‘Время’ судить о нас как ему угодно, мы не думаем, чтобы нам было воспрещено сказать когда-нибудь наше слово о том, что в нем пишется. За что же отнимать у нас это право? Если вам суждения наши не нравятся, пишите против них, браните нас за эти суждения, но не браните нас за то, что мы позволяем себе их высказывать. Редакция ‘Времени’ говорит, что мы коварно ущипнули ее сзади, она открывает тайну автора того фельетона, которого мы коснулись, имя этого фельетониста г. Кусков. К чему все это? Хотела ли редакция поскорее сложить с себя ответственность за неподписанную статью? Хотела ли она, напротив, придать авторитет этому фельетону? Г. Кусков отозвался, с своей стороны, письмом к ‘Русскому Вестнику’, в котором вложено еще письмо к нему от какого-то его приятеля. Благодарим его за все любезности, но смеем уверить его, что мы, говоря о фельетоне, который оказался его произведением, не имели и не могли иметь в виду ни его, ни кого-либо другого, и что нам решительно все равно, он или не он писал эту статью. Мы говорили вообще, не имея в виду ничьей личности. Но мы думаем, во всяком случае, что редакция журнала, в котором он пишет свои фельетоны, гораздо более оскорбила его лично, нежели могли мы, не зная его и не имея о нем никакого понятия. Редакция ‘Времени’ находит, что его статья не может быть предметом честной полемики: ведь это обидно. Она говорит, что, задев г. Кускова, мы подкрались к ней сзади и ущипнули ее. Почему же коснуться г. Кускова значит ущипнуть журнал ‘Время’ сзади? Признаемся, мы не понимаем, как можно до такой степени грубо относиться о своем сотруднике.
Впервые опубликовано: ‘Русский Вестник’. 1861. Т. 34. Июль. Отдел ‘Литературное обозрение и заметки’. С. 95-98.