ЗАКЛЯТИЕ
ЗАКЛЯТИЕ
(Рассказ)
* * *
1927 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Заклятие, Куприн Александр Иванович, Год: 1927
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
Вот какую сказку рассказала мне однажды цыганка Ириша Федорова на рассвете московского утра. Я передаю ее со всей ее первобытностью и неправильностью выражений.
Как-то цыгане были в таборе. Потом влюбился один цыган в цыганочку. И вот, родные не отдавали за него эту цыганочку. Он был от нее верст за триста, и она не знала, что он умер. Но он умер не своей смертью, а отравился, потому что цыгане из того рода, которые любят или умирают.
В старину мертвые ходили без заклинания.
— Что же делали они?
— Ужинали. Приходили в дом и ужинали. Им оставляли пищу
— когда хозяева поужинают, то оставляют пищу мертвецам. Они входят, как только ‘светло’ затушат, входят и ужинают.
— Страшно было?
— Конечно, страшно. Потом ничего — привыкли.
И вот этот мертвый цыган однажды приехал к этой цыганочке и говорит:
— Ну, слушай, ты хочешь за меня замуж идти?
Она говорит:
— Хочу.
— Но ведь я мертвый уже!..
— Неужели ты умер? А отчего ты умер?
— Я отравился, потому что не мог жить без тебя. Я видал красивых невест и богатых невест… Но, если бы ты была одета в мэлалэ (рубище), я тебя так же любил бы…
Потом она собирает свои платья, в узел вяжет, а он ждет. Говорит: ‘Поскорей’. Спешит, чтобы полночь не подошла.
Потом она связала все свое платье в узел, повязала на шею кораллы, села с ним верхом впереди на лошади и уехала. Но раньше она предложила ему: ‘Миро дрого (мой милый), я тебе приготовила яичницу. Может быть, ты поешь?’ Но он стал, точно собака, на четвереньки, фыркнул, но есть не стал.
Отъехали они четверть дороги, он и говорит: ‘Ах, как смешно,— мертвый живую провожает’.
Она спрашивает: ‘Что ты говоришь? Мне это страшно’.
А он: ‘Ничего. Это я так себе’.
Проехали дальше. Он опять говорит: ‘Ах, как удивительно,— мертвый живую провожает’.
Она говорит: ‘Почему ты так говоришь? Мне очень страшно!’
Три раза он сказал так, вдруг показывается церковь, и там могильники, калитник (кладбище). Потом приезжают туда. Могила его открыта. Он, мертвяк, говорит: ‘Полезай туда’.
А она вдруг догадалась. Так что не полезла и говорит ему: ‘Полезай ты. Ты там лучше знаешь в своем помещении, а я буду тебе вещи подавать’.
Потом она развязала узел, вынула вещи, все ему кидала, так что выжидала время, когда прокричат петухи. Она кидала, все кидала. Сначала узел развязала и платок бросила. Потом стала платье верхнее снимать, потом юбку… Осталась в одной рубашке. Потом кораллы стала отвязывать: когда отвяжет, опять завяжет, отвяжет и завяжет. Все время повторяет.
А мертвец все время говорит: ‘Что ты так долго?’. Он спешит, потому что знает время петуха. Так он говорит: ‘Скорее!’.
Она говорит: ‘Миленький мой, знаешь, когда я собиралась с тобой, то я так боялась своих родных, чтобы они не услыхали, что я хочу с тобой уехать, то так я туго завязала коралловое ожерелье, что не могу развязать’.
Она это делала, чтобы скорее время прошло. Потом, когда она кораллы бросила, осталась в одной рубашке (она же время провождает), а он там укладывает в могиле, стелет, чтобы им было помягче спать. ‘Скорее!’ — говорит он опять.
А она в одной рубашке осталась. Время совсем мало было. Она разорвала рубашку, бросила один кусок рубашки, потом второй. Когда бросила третий, уже могила закрылась — петухи прокричали.
Потом она осталась голая. Что ей делать?
В табор пойти нельзя — светло будет. Так что она вздумала взойти на колокольню, где звонят. Взошла туда и стала звонить она.
Когда сторож проснулся, собрал много народа, потом батюшку позвали. Батюшка, когда приходит, говорит: ‘Дам заклятье ей. Если некрещеная душа, то ‘сгинь, пропади’, если же крещеная, то ‘окажись»!
Она сказала: ‘Батюшка, я крещеная, только не могу к вам сойти’.
А батюшка говорит: ‘Почему?’
‘А потому, что я голая’.
Вдруг батюшка снимает свою ризу и подает ей туда, и она одевается и слезает вниз.
Когда спустилась, начала батюшке рассказывать все, что с ней было. Тут собрались мужчины. Батюшка так не поверил, а потом узнал, что он ее крестил, и поверил.
Потом разрыли могилу. Когда она раскрылась, то не запечатленный покойник лежал, не успев повернуться на бок — он лежал ничком на четвереньках. Когда посмотрели, — правда, платья там. И сказал ей батюшка: ‘Отойди от могилы на 40 сажен’.
Она, конечно, не письменная и не знала, сколько сажен отошла, — так что не очень далеко отошла. Когда осиновый кол стали вколачивать в спину, вбивать, покойник завизжал. А кровь в нее брызнула! Три дня не выжила она после этого и умерла.
С тех пор стали делать заклятие: когда покойника понесут в калитник, тогда батюшка делает заклятие, потому-то они все заклятые и запечатанные. Если бы не были закляты, то они ходили бы и обманывали народ.
— А если он любил ее при жизни?
— Мало ли, что любил, а мертвый, когда умер, зачем же? У него ведь проклятая душа!
— Что же? Заклинают и самоубийц?
— Нет, самоубийц не заклинают, а проклинают, потому что самое страшное преступление перед Господом — лишить себя жизни, и перед Ним убийца, вор и богохульник гораздо белее…
И вот с тех пор, как говорят старики, начали заклинать и запечатывать мертвецов, и с тех пор больше они не приходят в избы и не живут человеческой жизнью.
Рассказ. Опубликован в журнале русской эмиграции ‘Иллюстрированная Россия’ (Париж), 1927, No 39.
Публицистическая запись цыганской легенды: ‘Я передаю легенду со всей ее первобытностью и неправильностью выражений’, — пишет автор в начале повествования. Исследователь Ф.И. Кулешов в хронологии жизни и творчества Куприна ошибочно называет ‘Заклятие’ ‘прежней редакцией рассказа ‘Тараканья щель», ничего общего с ним не имеющего.
Печатается по: ‘Иллюстрированная Россия’ (Париж), 1927, No 39.