Закаспийские воспоминания 1881 — 1885 гг, Алиханов-Аварский Максуд, Год: 1904

История
Время на прочтение: 109 минут(ы)
Скачать в PDF

Закаспійскія воспоминанія
1881-1885.

Довольно бурный періодъ политической переработки Закаспійскаго края, съ громкими, въ свое время, походами въ Хиву и на Ахалъ, завершился въ первые два года царствованія императора Александра III мирнымъ присоединеніемъ въ Россіи Мерва, Іолатана, Саракса и пораженіемъ авганцевъ на Кушк, что повело въ присоединенію и Пендинскаго района. Результатомъ этихъ пріобртеній, составившихъ въ сложности около 175 тысячъ квадратныхъ верстъ, было расширеніе нашихъ предловъ до границъ Авганистана и нанесеніе весьма чувствительнаго удара престижу Англіи въ Средней Азіи. Несмотря на то, что съ тхъ поръ прошли ровно двадцать лтъ, упомянутыя событія, — за исключеніемъ Кушкинскаго боя, о которомъ было напечатано донесеніе генерала Комарова, — совершенно не освщены въ нашей литератур. Ихъ не коснулся въ печати ни одинъ изъ участниковъ, да и вообще обстоятельнаго ихъ изложенія не было вовсе. А дв-три мимолетныя газетныя замтки: ‘по наслышк’, способствовали только сгущенію тумана, который и безъ того царитъ въ обществ относительно названныхъ историческихъ фактовъ. Между тмъ, едва ли желательно грозящее имъ забвеніе, или, что еще хуже, неминуемое ихъ извращеніе посл того, какъ не станетъ лицъ, на долю которыхъ выпало непосредственное въ нихъ участіе.
Ко мн поэтому неоднократно обращались съ просьбами разсказать въ печати, какъ сложились эти дла. Склоняясь на эти просьбы, я ршился посвятить имъ предлагаемое описаніе, главнымъ образомъ потому, что, слава Богу, еще живы почти вс лица, принимавшія то или другое участіе въ названныхъ событіяхъ, а слдовательно и могущія, какъ подтвердить мои разсказы, такъ и указать на невольныя въ нихъ погршности, еслибы таковыя оказались.
Къ этому остается прибавить, что въ своемъ изложеніи я воздерживался отъ всего, что могло бы походить на украшеніе событій и что нердко составляетъ слабость ихъ участниковъ. Въ данномъ случа, въ этомъ и не представлялось надобности: событія были достаточно красивы сами по себ…

М. А.-А.

Май 1904 г.
Гори.

I.
Первые русскіе въ Мерв.

Причину появленія русскихъ въ Закаспійскомъ кра и столкновенія съ воинственными текинцами наше министерство иностранныхъ длъ объясняетъ такимъ образомъ въ своемъ оффиціальномъ изданіи {‘Переговоры между Россіей и Великобританіей 1872—1885 гг.’}:
‘Необходимость обезпечить безопасность и благоустройство средне-азіатскихъ окраинъ Россіи и открыть для русской торговли вовне пути въ Среднюю Азію побуждала наше правительство заботиться объ упроченіи своего вліянія на восток отъ Каспійскаго моря. Первый ршительный шагъ въ этомъ направленіи былъ сдлавъ въ конц 1869 года занятіемъ Красноводска, не замедлившимъ поставить насъ въ непосредственное соприкосновеніе съ однимъ изъ наиболе многочисленныхъ туркменскихъ племенъ — текинскимъ, издавна славившимся своими дерзкими набгами на сосднія страны и, въ особенности, на сверо-восточныя области Персіи. Старанія ваши положить конецъ хищничеству текинцевъ путемъ нравственнаго на нихъ воздйствія не привели въ желаемому результату, и столь же мало успха имли и наши частныя военныя рекогносцировки, направленныя въ ахалъ-текинскій оазисъ. Способствуя укрпленію въ текинцахъ убжденія въ ихъ непобдимости, полумры эти лишь усугубляли ихъ дерзость, и, для водворенія въ степяхъ порядка и безопасности, мы очутились, наконецъ, въ необходимости прибгнуть къ единственному, возможному по отношенію къ средне-азіатскимъ разбойничьимъ населеніямъ, средству — окончательному занятію страны ихъ. Цль эта была достигнута въ январ 1881 года взятіемъ Геокъ-Тепе’…
Въ крпости подъ этимъ названіемъ заперся весь ахалъ-текинскій народъ съ женами, дтьми и имуществомъ, и, защищая свою свободу, достояніе и семью, бился съ вынужденнымъ героизмомъ безъисходнаго отчаянія, погибалъ тысячами…
Павшій оплотъ текинцевъ не пришлось занимать нашимъ войскамъ. Весь изрытый норами, въ которыхъ защитники и ихъ семейства укрывались отъ русскихъ снарядовъ, переполненный свжими могилами и массой неубранныхъ труповъ людей и животныхъ, валявшихся среди всякихъ отбросовъ, онъ представлялъ такую арену ужасающаго смрада и міазмовъ, что о какой бы то ни было дезинфекціи здсь не могло быть и рчи. Его пришлось бросить немедленно.
Войска наши, почти на плечахъ бгущихъ текинцевъ, продвинулись на востокъ еще верстъ на сорокь-пять и расположились около аула Асхабадъ, среди садовъ, сулившихъ сравнительно лучшія гигіеническія условія. Сюда же стеклись, слдующіе за войсками подобно акуламъ, разные торговцы и искатели наживы.
Т и другіе принялись лихорадочно мастерить себ разныя укрытія въ вид землянокъ и шалашей, и такимъ образомъ началъ возникать зародышъ административнаго центра Закаспійской области, русскій Асхабадъ.
Время сглаживаетъ впечатлнія даже наиболе трудныхъ изъ походовъ, какимъ безспорно былъ, за послднія тридцать лтъ, хивинскій 1873 года. Но тотъ, кому пришлось жить въ Асхабад въ первый годъ посл паденія Геокъ-Тепе, думаю, и въ гробъ съ собою унесетъ еще свжими подавляющія впечатлнія неприглядной обстановки, окружавшей тогда недавнихъ побдителей!.. Помню, какъ сейчасъ, подъ свинцовыми тучами поздней дождливой осени, на равнин точно затопленной, среди невылазной грязи, едва выглядывали тамъ и сямъ изъ-за глинобитныхъ оградъ наскоро возведенныя сырцовыя сакли и верхушки грязныхъ палатокъ, по сторонамъ которыхъ дымились закопченныя и ободранныя кибитки наиболе счастливыхъ изъ отряда. Среди всего этого какъ тни бродили, шлепая по грязи, наши военные всевозможныхъ ранговъ и положеній…
Таковъ былъ лагерь, въ центральной части котораго наивные туркмены и персы рыли глубокій ровъ только-что заложеннаго укрпленія. Нсколько въ сторон отъ него ютилась едва возникшая торговая часть Асхабада, представляя собою также невообразимый хаосъ укрытій всякаго рода, — кибитокъ, палатокъ, землянокъ и простыхъ навсовъ, между которыми особенно характерны были балаганы, сволоченные изъ подручнаго и единственно-обильнаго матеріала, — изъ ящиковъ съ черными клеймами чуть не на каждой доск:. ‘Штритеръ’, ‘Завода Смирнова’ или ‘Вдовы Попова’… Людъ, сновавшій среда этого xaoсa, былъ настолько разношерстъ, что едва ли и вавилонское столпотвореніе могло представить боле пеструю смсь ‘одеждъ и лицъ, племенъ, нарчій, состояній’. Безъ преувеличенія, тутъ фигурировали, въ большемъ или меньшемъ количеств, въ вид простыхъ торгашей или сомнительныхъ дльцовъ и авантюристовъ, темные представители всхъ восточныхъ и западныхъ народовъ отъ береговъ Сены и до Инда.
Но особенно удручающее впечатлніе между всми производили текинцы. Потерявъ подъ Геокъ-Тепе весь свой скотъ, вс свои запасы и имущество, выбжавъ оттуда чуть не съ голыми дтьми на рукахъ и поздно вернувшись въ своимъ ауламъ изъ Мерва, Теджена и песчаныхъ пустынь, въ которыхъ скрывались первые мсяцы посл погрома, текинцы эти не успли засять своихъ полей и, лишенные поэтому какихъ бы то ни было жизненныхъ запасовъ, голодали буквально всмъ народомъ… Едва прикрытые невозможными лохмотьями, они шатались по Асхабаду цлыми толпами и, не различая офицеровъ отъ солдатъ, молча протягивали свои исхудалыя руки въ тмъ и другимъ.
Баронъ Аминовъ, временно остававшійся тогда за командующаго войсками, длалъ все возможное для того, чтобы помочь бдному народу, — дарилъ свое, собиралъ пожертвованія, выдавалъ что только было можно изъ казенныхъ складовъ на пищу и одежду, — но всего этого было все-таки недостаточно, и смерть начала жестоко опустошать текинскіе аулы, въ особенности когда вскор въ голоду присоединилась зима, застигшая народъ почти безъ крова и топлива… Суровая, чисто-русская зима, со снжными вьюгами и трескучими морозами, наступившая уже въ конц ноября, была совершенною новостью въ этомъ кра. ‘Такую и старики наши не помнятъ. Ее, вроятно, принесли русскіе’, — говорили туземцы. Войска также встртили эту незванную сверную гостью почти подъ открытымъ небомъ, — если не считать кровомъ ободранную палатку, полусгнившую юломейку или недостроенный баракъ изъ сырой глины, безъ оконъ и дверей, — и она не замедляла, конечно, подлить горечи въ переполненную и безъ того чашу испытанія асхабадцевъ: пошли разныя болзни, и смерть начала похищать жертву за жертвой изъ гарнизона. Ежедневно, бывало, по нскольку разъ надрываютъ душу погребальные звуки горниста, открывающаго печальное шествіе на кладбище съ двумя-тремя некрашенными гробами… Чтобы избавить себя отъ этой музыки, кто только могъ — рвался съ разсвтомъ изъ постылаго жилья, и дни большинства проходили подъ навсами маркитантовъ, гд съ нихъ драли за все невроятныя цны.
Не могу не упомянуть еще объ одномъ чрезвычайномъ обстоятельств, отравившемъ наше существованіе въ тотъ злополучный годъ, — о ‘нашествіи полчищъ Тимучина’, какъ называли офицеры невроятное количество полевыхъ крысъ, появившихся въ Асхабад и въ окрестныхъ аулахъ. Это былъ врагъ просто непобдимый. Ихъ убивали тысячами, заливали кипяткомъ или затопляли норы, а число ихъ только росло. Они превратили въ ршето всю мстность, десятками взбирались по ночамъ на спящихъ, а къ утру оказывались перегрызанными — сегодня чемоданы или сапоги, завтра — околыши, воротники, погоны или переплеты книгъ. У офицеровъ и солдатъ почти не оставалось ничего цльнаго изъ этихъ предметовъ, и вс ходили со слдами работы крысъ…
Обстановка, словомъ, была ужасная. Какое впечатлніе она производила на самого Скобелева, видно изъ того, что передъ отъздомъ въ Россію, обозрвая въ послдній разъ съ асхабадскаго кургана зародышъ будущаго города, онъ, говорятъ, съ грустью произнесъ:
‘О, сколько здсь людей сопьется,
И сколько съ толку ихъ собьется!..’ *)
* По другимъ разсказамъ, Скобелевъ сказалъ:
‘О, сколько здсь мужей сопьется,
И сколько женъ съ, пути собьется!..’
Слова эти оказались пророчествомъ, по крайней мр, относительно перваго года. Жизнь въ Асхабад, да и вообще на всемъ Ахал, при полномъ отсутствіи какихъ-либо разумныхъ развлеченій, сложилась въ ту пору въ столъ неприглядныя рамки, представляла столько гнетущихъ невзгодъ и лишеній, что вырваться изъ этой обстановки сдлалось мечтою каждаго и, быть можетъ, мысль о пул приходила не одному изъ тхъ, которые считали свое положеніе безъисходнымъ. Я былъ въ иномъ положеніи, и о пул не думалъ. Но, однако, жажда какой-либо разумной дятельности волновала меня настолько, что я радъ былъ бы промнять тоскливое фланированіе по грязному Асхабаду на самое даже рискованное предпріятіе. И случай подвернулся…
Въ конц января 1882 года торжественно хоронили въ Асхабад молодого офицера гвардейской артиллеріи, Савельева, застрлившагося незадолго передъ тмъ въ Кизилъ-Арват. На поминкахъ, бывшихъ посл этого у артиллеристовъ, меня отвелъ въ сторону баронъ Аминовъ.
— Я хочу вамъ предложить нчто весьма интересное, — началъ онъ.— Помню, вы какъ-то говорили, что охотно постили бы Мервъ. Теперь, московскій богачъ Коншинъ хочетъ попытаться завязать торговыя сношенія съ Мервомъ и снаряжаетъ для этого караванъ, который вроятно не замедлитъ выступить отсюда съ его приказчикомъ Косыхомъ. Представляется прекрасный случай постить эту страну, въ которой еще не былъ ни одинъ изъ русскихъ. Прошлое Мерва иметъ свою литературу. Но что этотъ сосдъ нашъ представляетъ въ настоящее время, — намъ совершенно неизвстно. Является настоятельная необходимость его изслдованія. Васъ я считаю особенно подходящимъ для этого: вы знаете языкъ туркменъ и одной религіи съ ними, что, конечно, не мало облегчитъ дло сношенія съ народомъ. Сверхъ того, вы пишете и рисуете, а слдовательно, съумете воспользоваться представившимся матеріаломъ. По всему этому я ршился предложить вамъ, не хотите ли хать въ Мервъ съ караваномъ Коншина? Предупреждаю, что это не приказаніе, и что вы должны приготовиться къ разнымъ случайностямъ, такъ какъ васъ могутъ принять… далеко не съ хлбомъ-солью.
— Безконечно вамъ благодаренъ, г. полковникъ!— отвчалъ я.— Я еще недавно читалъ ‘Исторію Трансоксаніи’ Вамбери, интересуюсь Мервомъ какъ нельзя боле и поду съ восторгомъ…
— Прекрасно. Я долженъ еще сказать вамъ, — продолжалъ баронъ, — что отправляться въ качеств офицера не удобно въ настоящее время. Вамъ прядется переодться и замаскировать себя ролью хотя бы прикащика при караван.
— Согласенъ и на это.
— Въ такомъ случа, — заключилъ баронъ, — я сегодня же протелеграфирую объ этомъ князю Дондукову. Разршеніе вроятно не замедлитъ. Готовьтесь въ дорогу и храните пока все это въ тайн… Да, съ вами, вроятно, отправится еще одинъ офицеръ, хорунжій Соколовъ. Вы знаете его?
— Знаю и очень радъ…
На этомъ мы разстались, и я поспшилъ домой, точно предстояло выхать черезъ нсколько минутъ… Недавно прочитанные разсказы Вамбери объ историческихъ судьбахъ Мерва пробудились въ моей памяти съ необыкновенною живостью. Воображеніе рисовало картины интересной terra incognita, пользовавшейся въ древности громкою извстностью, называемой ‘цвтущею’ еще историкомъ Александра, а персидскими историками — не иначе, какъ ‘Шахъ-и-джаганъ’ (царь вселенной). Мысленно я уже носился среди грандіознихъ развалинъ древнихъ городовъ, видвшихъ въ своихъ стнахъ господство всевозможныхъ религіозныхъ культовъ, не исключая и христіанства, и въ которыхъ процвтаніе наукъ не разъ смнялось разрушеніемъ и ужасными кровопролитіями завоевателей востока. Я точно видлъ передъ собой гробницы разныхъ Алпъ-Арслановъ, наводившихъ ужасъ на самую Византію и уводившихъ въ плнъ ея императоровъ. Мн почему-то казалось, наконецъ, что военная экспедиція въ Мервъ стоятъ на ближайшей очереди нашихъ предпріятій въ Средней Азіи, и это обстоятельство еще боле подстрекало мое возбужденное любопытство. Мысль о томъ, что я могу остаться при своемъ любопытств и, въ придачу, лишиться головы, мн не приходила. Я, словомъ, горлъ нетерпніемъ. вскочить скоре на лошадь и мчаться къ Мерву…
Такъ прошло нсколько дней. Въ послднихъ числахъ января 1882 года было получено требуемое разршеніе начальства, и дло снаряженія каравана пошло быстро. Товары затюкованы, верблюды наняты. Для сопровожденія каравана выбраны изъ служащихъ въ милиціи ахалъ-текинцевъ и мервцевъ 12 боле или мене надежныхъ джигитовъ, сдланы запасы, готова костюмировка.
Наканун нашего вызда, Соколовъ и я были приглашены къ барону Аминову. Напутствовавъ насъ весьма дльными совтами относительно поведенія въ предстоявшемъ путешествіи, онъ прочелъ и передалъ вамъ секретную инструкцію, которая начинается такъ:
‘Разршая вамъ, господа, хать съ торговымъ караваномъ въ Мервъ, предоставляю вамъ честь быть первыми русскими изслдователями одной изъ незнакомыхъ намъ странъ. Руководствуясь при этомъ искреннимъ желаніемъ, чтобы увнчалось полнымъ успхомъ это интересное и славное дло, сопряженное съ опасностью, и потому налагающее на меня громадную нравственную отвтственность, — считаю себя въ прав напомнить вамъ, что только при единодушномъ дйствіи и дружескихъ отношеніяхъ вы можете добиться желанныхъ результатовъ. Вполн разсчитывая и въ этомъ отношеніи на свой выборъ, я ограничусь указаніемъ цли и начертаніемъ общей программы дйствій, предоставляя вамъ самимъ выборъ средствъ и распредленіе занятій. Помните, господа, при выполненіи вашей задачи, что туркмены, несмотря на кажущуюся наивность, необыкновенно проницательны. Поэтому, въ интересахъ дла и во избжаніе какихъ бы то ни было осложненій, необходимо сохраненіе полнаго инкогнито. Не забывайте, что довренный г. Коншина, Северіанъ Косыхъ, долженъ быть въ глазахъ туркменъ начальникомъ каравана, а вы — его помощниками. Если, какъ я думаю, г. Косыхъ будетъ стсняться входить въ свою роль по отношенію къ вамъ, — напоминайте ему, способствуйте этому сами’.
‘Прежде всего обращаю ваше вниманіе на слдующее обстоятельство, — говорится въ первомъ пункт инструкціи:— мы имемъ нкоторыя свднія о Мерв временъ Зороастра, Александра, Чингиса, Тамерлана и Надира. Затмъ знаемъ только одно, что, около столтія тому назадъ, страна эта захвачена туркменами и превращена въ обширное гнздо необузданныхъ разбойниковъ, куда воспрещенъ всякій доступъ христіанамъ. Желателенъ возможно обстоятельный отвтъ, — что такое современный Мервъ, что онъ представляетъ въ географическомъ и политическомъ отношеніяхъ, кто тамъ властвуетъ и къ кому надо обращаться въ нужныхъ случаяхъ?’
Дале на десяти страницахъ слдуетъ изложеніе по пунктамъ всего того, что вамъ предстояло выполнить. Въ двухъ словахъ, поставленныя задачи сводились къ подробному описанію пройденныхъ путей, ко всестороннему изслдованію Мервскаго оазиса, съ нанесеніемъ всего видннаго на карты, планы и маршруты, и, наконецъ, — къ собиранію разспросныхъ свдній обо всемъ, что иметъ какое-либо соотношеніе къ Мерву и можетъ представить интересъ въ отношеніи научномъ или спеціально-военномъ.
Наконецъ вс приготовленія были окончены, и 3-го февраля караванъ нашъ, состоявшій изъ 20-ти верблюдовъ, навьюченныхъ преимущественно краснымъ московскимъ товаромъ, съ 5-ю вожаками, выступилъ въ сторону Гяурса. Косыхъ же, Соколовъ и я, сбрили свои головы, подстригли бороды на текинскій ладъ, нарядились во все текинское и выхали въ догонку за караваномъ только на другой день. На время путешествія мы перемнили и свои фамиліи: Косыхъ назвался Северинъ-баемъ, Соколовъ — Платонъ-агой, а я — Максутомъ, казанскимъ татариномъ. Несмотря, однако, на всю эту комедію, мы далеко не напоминали истыхъ номадовъ. Въ особенности наружность Косыха невольно переносила воображеніе въ кумачный рядъ нижегородской ярмарки…
Такъ или иначе, посл сердечныхъ проводовъ съ пснями и музыкой, мы сли на коней и втроемъ выхали изъ Асхабада, напутствуемые всякими пожеланіями собравшихся друзей и знакомыхъ. Постепенно удаляясь, мы видли еще нсколько минутъ, какъ подъ звуки ‘марша добровольцевъ’ поднимались платки и фуражки, и, вроятно, не у меня одного зашевелился въ это время жгучій вопросъ, — увидимся ли мы съ этими добрыми людьми?..
За асхабадскими садами къ намъ присоединились джигиты, высланные сюда заране, чтобы слишкомъ шумные наши проводы не дали имъ возможности заподозрить въ насъ военныхъ. Эта предосторожность была необходима, такъ какъ нкоторые джигиты были уроженцы Мерва, а другіе провели тамъ нкоторое время въ бгств посл геокъ-тепенскаго погрома, слдовательно, особенно полагаться на ихъ преданность не было основанія. Они знали одного Косыха и никогда не видли меня и Соколова. Теперь мы представились имъ въ качеств приказчиковъ, прибывшихъ въ Асхабадъ съ товаромъ только наканун…
Начавшееся такимъ образомъ путешествіе наше, исполненное всевозможныхъ опасностей и приключеній, длилось два мсяца. Обстоятельства сложились въ начал крайне неблагопріятно, пришлось преодолть массу затрудненій, и наша жизнь, и судьба каравана въ такой степени висли иногда на волоск, что теперь, по прошествіи 22-хъ лтъ, мн самому кажется невроятнымъ, что мы возвратились цлыми… Тмъ не мене, намъ удалось не только проникнуть въ Мервъ и добиться разршенія провести въ немъ три недли, — что было вполн достаточно для достиженія главной вашей цли, — но даже войти въ тайныя сношенія съ нкоторыми изъ мстныхъ воротилъ… Описывать вашу поздку шагъ за шагомъ я не стану, такъ какъ это было бы ненужнымъ повтореніемъ: она разсказана въ цломъ ряд моихъ статей, появившихся, въ 1882 г., въ ‘Москов. Вд.’ подъ заглавіемъ ‘Русскіе въ Мерв’ {Статьи эти были также перепечатаны въ ‘Кавказ’ и, въ англійскомъ перевод, въ книг Марвина ‘The Russians at Merv and Herat’, а походные наброски къ нимъ — во ‘Всемірной Иллюстраціи’.}, а результаты ея изложены въ моей книг ‘Мервскій оазисъ и дороги, ведущія къ нему’, изданной въ томъ же году военно-ученымъ комитетомъ главнаго штаба. Лично для меня важнйшимъ результатомъ посщенія Мерва было то обстоятельство, что въ голов моей гвоздемъ засла мысль о возможности мирнаго присоединенія къ Россіи этого края. Эту увренность я выразилъ, между прочимъ, еще въ начал 1883 г., въ письмахъ къ генералъ-лейтенантамъ Фельдману и Стебницкому, и не прошло посл того и года, какъ уже послдовало блестящее ея осуществленіе…
Прежде чмъ, однако, перейти къ разсказу объ обстоятельствахъ присоединенія Мерва, для большей ихъ ясности, считаю необходимымъ посвятить слдующую главу бглому очерку того, что представлялъ этотъ край въ послдніе годы его независимаго существованія.

II.
Нсколько словъ о прошломъ Мерва и послднихъ годахъ его независимости.

Мервъ, извстный у грековъ подъ именемъ Маргіаны, упоминается въ глубочайшей древности. Такъ, Зороастръ, — эпоху жизни и дятельности котораго одни историки относятъ за шесть, другіе за цлыхъ тринадцать вковъ до Р. X., а классическіе писатели даже въ фантастическую древность, за пять тысячъ лтъ до троянской войны {Усларъ, стр. 105.}, — въ своемъ ‘Вендидад’, въ числ ‘раеподобныхъ странъ благодати и изобилія’, созданныхъ творческою силою Ормузда, упоминаетъ посл Айріаны и Сугда (Ирана и Бухары) ‘благословенный, крпкій и чистый Марвъ’.
Во второмъ, приблизительно, вк до Р. X. сюда вторгаются турки, разрушаютъ греко-бактрійское владычество и приносятъ съ собою изъ Тибета буддизмъ, который вытсняетъ ученіе Зороастра.
За буддизмомъ сюда проникаетъ христіанство несторіанъ, изгнанныхъ изъ Византіи. Въ 334 г. посл Р. X. мы уже видимъ архіепископію въ Мерв, который въ 420 году былъ даже возведенъ на степень мстопребыванія митрополита. Христіанство держится здсь до половины седьмого столтія, т.-е. до появленія арабовъ, а съ ними и исламизма.
Развалины древнйшаго Мерва, обнесенныя чудовищными валами и видвшія въ своихъ стнахъ магизмъ, буддизмъ и христіанство, лежатъ теперь въ тридцати верстахъ въ СВ. отъ ныншняго Мерва и носятъ названіе ‘Гяуръ-кала’, т.-е. крпости неврныхъ. Рядомъ съ нимъ арабы возвели другой Мервъ, развалины котораго сохранились еще боле, — извстный теперь подъ именемъ ‘Султанъ-Санджаръ кала’. Въ продолженіе многихъ вковъ онъ служилъ резиденціею хорасанскаго намстника багдадскихъ халифовъ и крупнымъ центромъ исторической жизни Средней Азіи. ‘Арабскіе завоеванія, — говоритъ историкъ, — низвели весь Туркестанъ на степень составной части Хорасанской провинціи, и Бухара, и гордая столица на Заравшан, богатый Бикендъ, и промышленная Фергана стали слушаться приказаній, раздававшихся изъ Мерва-шахъ-и-джаганъ, т.-е. Мерва-царя вселенной’.
Изъ Мерва былъ нанесенъ смертельный ударъ ученію Зороастра. Онъ же послужилъ колыбелью ислама въ Средней Азіи и, между прочимъ, здсь же, въ 767 году, выступилъ съ своимъ ученіемъ извстный пророкъ Моканна, уроженецъ Мерва, — съ ученіемъ, поднявшимъ такой ураганъ, который грозилъ вырвать съ корнемъ ученіе арабскаго пророка. Моканна объявилъ себя, ни больше, ни меньше, какъ богомъ всхъ міровъ, владыкой власти, блеска и истины, и вызвалъ съ арабами борьбу, которая продолжалась боле пятнадцати лтъ и сопровождалась потрясеніемъ, оставившимъ слды на много вковъ. Онъ погибъ подъ Самаркандомъ въ 781 году, посл пораженія 50 тысячъ его послдователей. Преданіе о мервскомъ пророк живетъ на его родин и до настоящаго времени.
Цлое тысячелтіе еще посл смерти Моканны Мервъ продолжалъ представлять благословенную страну, хотя многократно бывалъ за это время ареною войнъ и междоусобій, и жестоко пострадалъ отъ сокрушительныхъ урагановъ, вызванныхъ въ исторіи Азіи Чингисъ-ханомъ, Тамерланомъ и Надиромъ. Останавливаться надъ перипетіями этого періода значило бы слишкомъ удалиться отъ нашей цли. Ограничимся поэтому замткой, что въ дни послдняго изъ этихъ завоевателей, Надира, возникъ въ Мерв третій городъ, сравнительно свжія развалины котораго, лежащія во сосдству съ двумя предыдущими, носятъ названіе ‘Байрамъ-Али-кала’.
Въ средин XVII столтія территорія Мерва, равная половин ныншней Франціи, обнимала низовья двухъ смежныхъ ркъ Средней Азіи, Мургаба и Герируда, и представляла совершенно иную картину, чмъ бывшія составныя ея части, получившія во второй половин прошлаго столтія названія отдльныхъ оазисовъ: Мервскаго, Іолатанскаго, Пендинскаго, Саракскаго и Тедженскаго. Начиная съ границы Авганистана, около Меручака, и на протяженіи слишкомъ 300 верстъ, прибрежья Мургаба составляли сплошной культурный районъ съ искусственнымъ орошеніемъ, съ богатою растительностью, съ прекрасными постройками и съ осдлымъ иранскимъ населеніемъ. Такую же картину представляли земли, прилегающія въ Герируду, начиная отъ Зюльфугара и до самыхъ низовьевъ этой рки. Объ этомъ свидтельствуютъ, помимо источниковъ персидскихъ, разбросаниыне по стран и боле или мене еще и теперь сохранившіеся остатки укрпленныхъ городовъ, цистернъ, гробницъ, мечетей, бань, каравансараевъ, мостовъ, акведуковъ и т. п.
Въ такомъ цвтущемъ состояніи упомянутый районъ, съ двумя главными городами, Мервомъ и Сараксомъ, служилъ аванпостомъ Ирана противъ Турана до 1784 года, когда на престолъ сосдней Бухары вступилъ эмиръ Маасумъ. Этотъ государь, называемый ‘дервишемъ на престол’, задумалъ истребленіе шіитовъ, и съ этою цлью предпринялъ на Мервъ рядъ набговъ, которые окончились въ 1788 году такими ужасными послдствіями для края, что даже восточный историкъ находитъ свое перо безсильнымъ для ихъ описанія. Городъ былъ разрушенъ до основанія, сады вырублены, весь оазисъ превращенъ въ пустыню. Часть населенія, оставшаяся посл безпощаднаго избіенія, была переселена за Аму-дарью, а другая разбжалась въ Герату и Мешеду, гд потомки ихъ извстны до сего времени подъ именемъ ‘кюна-мара’, или старомервцевъ. Чтобы воспрепятствовать и на будущее время возникновенію Мерва и воздлыванію почвы въ этой стран, узбеки разрушили даже старинную, существовавшую много вковъ, плотину ‘Бенди-Султанъ’, направлявшую въ оазисъ воды Мургаба. Словомъ, ‘могучій и священный Мервъ’ Зороастра, ‘Шахъ-и-джаганъ’ восточныхъ историковъ, извстный своимъ цвтущимъ состояніемъ еще во времена похода въ Бактрію ассирійскаго царя Ниневія, посл нсколькихъ жестокихъ ударовъ бухарскаго благочестиваго вандала превратился въ такую пустыню, что вс тхъ поръ, — говоритъ Вамбери, — отъ гордой въ древности Маргіаны поднимаются на монотонномъ степномъ ландшафт только груды развалинъ, какъ свидтельницы прошлаго величія’. Такъ кончилъ свое существованіе культурный оазисъ, и въ сторон отъ его развалинъ возникъ впослдствіи только разбойничій притонъ номадовъ, который кром имени не иметъ ничего общаго съ древнимъ Мервомъ…
Въ образовавшейся такимъ образомъ пустын появились впослдствіи полудикіе туркмены, разныя племена которыхъ вытсняли отсюда другъ друга. Конечно, не этимъ хищникамъ суждено было воскресить древнюю физіономію доставшейся имъ страны. Будучи не въ силахъ, благодаря вчнымъ между собою раздорамъ, возстановить прежнія ирригаціонныя сооруженія, а слдовательно, и воспользоваться готовыми каналами на обширномъ район, они ограничились тмъ, что на захваченныхъ земляхъ создали отдльные и сравнительно мелкіе оазисы. Громадныя же пространства между ними превратились въ дикія безводныя пустыни, въ которыхъ рыскали среди развалинъ только шайки аламановъ…
Въ начал пятидесятыхъ годовъ прошлаго столтія мы находимъ Мервъ занятымъ 10—15 тысячами кибитокъ (семействъ) туркменъ-сарыковъ, признавшихъ надъ собою господство Хивы. Въ то же время районъ Саракса занимали, въ числ около 40 тысячъ кибитокъ, текинцы, отдлившіеся отъ своихъ ахальскахъ соплеменниковъ и номинально признававшіе надъ собою власть Персіи.
Въ 1855 году хивинскій Медеминъ-ханъ задумалъ подчинить текинцевъ своей власти, и съ этою цлью двинулся въ Сараксъ, во глав, какъ разсказываютъ, 40 тысячъ конницы. Походъ былъ крайне неудачный. Хивинцы потерпли страшное пораженіе и бжали, оставивъ въ Саракс, въ рукахъ непріятеля, своего убитаго хана, массу плнныхъ, оружіе и лошадей. Въ это время они покинули и Мервъ. Черезъ два года посл того, раздраженный злоупотребленіями персидскихъ властей, Кошутъ-ханъ, тогдашній глава текинцевъ, внезапно поднялъ свой народъ и перекочевалъ съ нимъ къ Мерву. Пользуясь безначаліемъ, господствовавшимъ въ это время въ Хив, новые пришельцы безъ труда прогнали сарыковъ и заняли вс ихъ земли. Съ этихъ поръ текинцы господствовали надъ Мервскимъ оазисомъ, а нсколько южне ихъ два оазиса на Мургаб, Іолатанъ и Пенде, занимали сарыки.
Въ 1860 году персы также сдлали крайне неудачную попытку наказать текинцевъ и вырвать Мервъ, это старинное достояніе ихъ государства, изъ рукъ полудикихъ номадовъ. Ихъ армія, выступивъ изъ Саракса водъ начальствомъ принца Султанъ-Мурадъ мирзы, въ состав боле 20 тысячъ регулярной пхоты, съ 32 орудіями и съ многочисленной иррегулярной конницей, подошла въ лвому берегу Мургаба и остановилась противъ существовавшей тогда крпости сарыковъ, Порсу-кала. Усиливъ этотъ пунктъ и оставивъ здсь подъ прикрытіемъ большую часть своихъ тяжестей, главныя силы персовъ двинулись дале по лвому берегу рки, къ мсту расположенія ныншней крпости Мервъ, или Коушутъ-ханъ-кала. Здсь въ то время существовала только кала сарыковъ, хотя и обширная, во крайне слабой профили, въ ней сосредоточились текинцы со всего оазиса, по обыкновенію съ женами, дтьми и со всмъ имуществомъ. Персы остановились противъ этой калы, на противоположномъ берегу Мургаба, и, окопавшись предварительно, открыли бомбардировку текинскаго оплота, гд произвели среди обороняющихся страшныя опустошенія и почти панику. Боясь наступленія персовъ на правый берегъ, текинцы разрушили мостъ и окончательно ушли съ поля внутрь своей ограды. Но персы точно и не думали воспользоваться результатомъ бомбардировки и произведеннымъ впечатлніемъ. Продолжая окапываться, они и въ слдующіе дни ограничивались однимъ артиллерійскимъ огнемъ, который теперь уже не производилъ прежняго дйствія, такъ какъ текинцы успли вырыть почти безопасныя убжища для себя и своихъ семействъ. Такъ прошелъ почти мсяцъ. Ободренные явною нершительностью своего противника, текинцы сами перешли, наконецъ, къ наступательнымъ дйствіямъ. Они вышли изъ калы подъ начальствомъ Коушутъ-хана, быстро навели мостъ черезъ рку, передъ самымъ носомъ персидскихъ войскъ, и энергически напали на нихъ среди благо дня. Результатъ былъ блестящій. Текинцы возвратились съ нсколькими персидскими орудіями, а ихъ противники съ своимъ ‘регулярнымъ’ войскомъ понесли громадныя потери и посл этого не смли выходить изъ-за окоповъ даже за водой въ Мургабу. Противники, такимъ образомъ, помнялись ролями, и о наступленіи персовъ уже не могло быть и рчи, такъ какъ текинцы, не ограничиваясь первымъ успхомъ, продолжали свои нападенія и наносили противникамъ пораженіе за пораженіемъ. Кончилось тмъ, что принцъ Султанъ-Мурадъ поднялъ свои войска и направился съ ними обратно въ Порсу. Текинцы только того и ждали. Они вышли изъ калы старъ и младъ, и обрушились на персовъ въ открытомъ пол. Пораженіе послднихъ было ужасное. Едва нсколько сотъ всадниковъ спаслись въ бгств съ главнокомандовавшимъ, все остальное бжало, побросавъ оружіе и артиллерію, и было или перебито, или взято въ плнъ. Преслдуя жалкіе остатки персидскихъ воиновъ, текинская конница съ небольшимъ въ сутки достигла Саракса, гд были сдланы громадныя заготовленія для арміи Султанъ-Мурада, и, что называется, стерла этотъ пунктъ съ лица земли въ то самое время, когда пшіе собратья этихъ туркменъ чинили самый безпощадный разносъ съ войсками и запасами, остававшимися въ Порсу. Таковъ былъ конецъ этого злополучнаго нашествія персовъ. Въ Мерв сосредоточилась посл этого такая масса плнныхъ и оружія, что цна на невольника-перса спала съ 300 рублей на 5, а за ружье едва платили два-три крана.
Посл трехъ такихъ крупныхъ успховъ, какъ пораженіе хивинцевъ, завоеваніе Мервскаго оазиса и пораженіе персидской арміи, Коушутъ-ханъ, который былъ избравъ только предводителемъ во время этихъ событій, остался посл нихъ, и до самой смерти, фактическимъ ханомъ той половины текинскаго народа, которая поселилась на земляхъ сарыковъ.
Коушутъ-ханъ былъ далеко не дюжинный человкъ между туркменами. Отличаясь представительною вншностью и необыкновенной отвагой, онъ считался однимъ изъ ученйшихъ людей своего племени и выказалъ замчательное умнье въ дл организаціи и обузданія текинцевъ, которые до него никогда не признавали ни власти, ни порядка.
Вскор посл пораженія персовъ, Коушутъ-ханъ сформировалъ въ стран полицейскую стражу, состоявшую изъ 2.000 преданныхъ ему нукеровъ, и, опираясь на нее, явился почти неограниченнымъ повелителемъ своего народа. Были случаи, когда онъ произносилъ даже смертные приговоры.
Населеніе Мерва обязано Коушутъ-хану своей ирригаціонной системой, такъ какъ, благодаря его заботливости, была воздвигнута на Мургаб громадная плотина. Онъ же началъ постройку ныншней, почти чудовищной крпости въ 1873 году, полагая, что русскіе пойдутъ изъ Хивы прямо на Мервъ. Оба эти сооруженія носятъ его имя и, по словамъ самихъ текинцевъ, могли возникнуть только благодаря значенію Коушутъ-хана, такъ какъ требовали безплатныхъ усилій многихъ десятковъ тысячъ отъявленныхъ грабителей, почти презирающихъ всякій трудъ. Завтная мечта Коушутъ-хана состояла въ томъ, чтобы переселить народъ къ старому Мерву и возобновить этотъ городъ. Онъ уже собирался приступить къ необходимому для этого возобновленію плотины Бенди-Султанъ, когда неожиданная смерть постигла его въ 1878 году.
Посл смерти Коушутъ-хана, въ Мервъ былъ приглашенъ изъ Ахала (не всмъ, однако, народомъ) не мене его популярный, но далеко не столь энергичный старикъ Нуръ-Верды-ханъ. Стража при немъ была распущена, или, врне, разошлась сама. Власть, не опиравшаяся на силу, да еще надъ текинцами, естественно лишилась всякаго значенія при немъ, и онъ умеръ въ начал 1880 года.
Посл Нуръ-Верды-хана, въ Мерв возникли раздоры между разными родами, и званіе хана, но не власть, черезъ каждые нсколько мсяцевъ послдовательно переходило къ Баба-хану, Каджаръ-хану, опять въ Баба-хану и, наконецъ, въ Халли-хану, который носилъ это званіе всего только 5 дней…
Ханы эти оказались одинъ безцвтне другого и только способствовали водворенію въ стран полнаго хаоса, съ засадами на дорогахъ, съ тайными убійствами и съ явными вооруженными нападеніями цлыхъ партій другъ на друга, среди благо дня. Всякая торговля прекратилась. Караваны если изрдка осмливались проходить черезъ Мервъ, то только въ сопровожденіи значительнаго наемнаго конвоя, который, случалось, самъ нердко расхищалъ эти караваны и затмъ безнаказанно расходился по ауламъ…
Таково было внутреннее положеніе Мерва въ теченіе почти пяти лтъ посл смерти Коушутъ-хана, и оно повело къ разнымъ попыткамъ извн, для того, чтобы воспользоваться этимъ неустройствомъ края. Такъ, эмиссары изъ Авганистана шныряли по стран съ цлью подготовить народъ въ признанію власти своего эмира, но безуспшно, ибо не имли денегъ. Имъ отвчали обыкновенно:
‘Мы знаемъ общанія авганцевъ. Привезите сначала деньги и исполните хоть часть вашихъ посуловъ. Тогда поговоримъ’…
Не лишенный нкотораго значенія въ народ, сардаръ изъ колна Кара-ерма, Озбекъ-Батыръ, даже отправился въ Кабулъ съ предложеніемъ устроить подчиненіе Мерва Авганистану. Эмиръ Абдуррахманъ сначала обласкалъ его и осыпалъ подарками, а затмъ, когда Мервъ присоединился въ Россіи, приказалъ его повсить.
Персы прислали въ Мервъ, съ тою же цлью, брата дарагезскаго правителя, Сеидъ-Али-хана, миссія котораго также потерпла фіаско. За нимъ, впрочемъ, похалъ въ Тегеранъ, для непосредственныхъ переговоровъ, извстный предводитель аламановъ, а впослдствіи глава рода Бахши, Сары-Батыръ-ханъ. Онъ общалъ персамъ возвратить сорокъ отбитыхъ у нихъ въ 1860 году орудій и кучу другихъ вещей, получилъ тоже кучу подарковъ, и, возвратившись въ Мервъ, только смялся надъ легковрностью персовъ.
Не безъ политическихъ замысловъ явился въ Мервъ въ 1880 году и ирландецъ О’Донованъ, отважный корреспондентъ ‘Daily-News‘, позже убитый махдистами въ Египт. Боле или мене неискренніе сторонники Англіи охотно сносились съ нимъ до тхъ поръ, пока онъ сорилъ деньгами и подарками, его даже снабдили огромнымъ пергаментомъ съ массой печатей и подписей въ удостовреніе того, что мервцы приняли подданство королевы Викторіи. Но деньги и подарки О’Донована скоро истощились, и тогда, покинутый всми друзьями, онъ очутился подъ арестомъ у тогдашняго Баджаръ-хана, изъ котораго его выкупилъ за 500 рублей англійскій консулъ въ Мешеди.
Замчательно, что этотъ самый Каджаръ-ханъ, такъ низко поступившій съ единственнымъ англичаниномъ, появившимся въ Мерв, почти искренно сдлался вскор сторонникомъ другой личности, появившейся тамъ же и весьма усердна работавшей въ пользу, какъ утверждали, тхъ же англичанъ. Я говорю о Сіяхъ-Пуш, темная личность котораго осталась, какъ для васъ, такъ и для туркменъ, почти неразгаданною, несмотря на то, что впослдствіи, при занятіи Мерва, онъ попалъ въ наши руки и былъ подвергнутъ всевозможнымъ допросамъ. Но рчь о немъ впереди еще…
Въ 1881 году мервцы у же не могли придти въ соглашенію относительно новыхъ претендентовъ на ханство всего народа, и кончилось тмъ, что каждый родъ его избралъ своего хана: Векили — Мехтемъ-Кули-хана, молодого человка двадцати-пяти лтъ, который, впрочемъ, переселился вскор на Ахалъ и былъ замненъ своимъ шестнадцатилтнимъ братомъ, Юсуфъ-ханомъ. Большое значеніе среди Векилей имла мать послдняго, извстная Гюль-джамалъ, съ которою мы еще встртимся въ нашемъ повствованіи. Затмъ, Беки избрали своимъ ханомъ Кара-Кулисардара, Бахши — Сары-Батыра, а Сичмазъ — Майли-хана. Первый изъ этихъ трехъ былъ старый аламанъ, извстный своими жесткими грабежами на границахъ Персіи и Авганистана, человкъ жадный и ограниченный. Второй занимался тмъ же ремесломъ и въ теченіе многихъ лтъ, но съ нкоторымъ оттнкомъ рыцарства. Онъ производилъ впечатлніе человка разсудительнаго, съ большимъ тактомъ и самообладаніемъ, впослдствіи онъ и оказался такимъ. Наконецъ, третій, Майли-ханъ, былъ молодой человкъ, изуродованный оспой, но скромный и неглупый. Особеннаго значенія, однако, эти люди не имли даже въ своемъ район, такъ какъ каждый текинецъ считалъ для себя боле или мене обязательнымъ только постановленіе общаго собранія представителей народа, такъ называемаго генгеша, о которомъ мн еще придется говорить.
Мервскіе текинцы сильно преувеличивали свою численность, чтобы казаться сосдямъ народомъ сильнымъ. Они утверждали, что ихъ сто тысячъ кибитокъ. На самомъ же дл районъ каждаго изъ четырехъ хановъ длился на шесть старшинствъ, или кетхудъ, и въ каждомъ изъ нихъ полагалось до двухъ тысячъ кибитокъ, или во всемъ оазис, приблизительно, до 200 тысячъ душъ {И эта численность значительно уменьшилась посл появленія въ стран русскихъ, такъ какъ водворившаяся кругомъ безопасность позволила части населенія переселиться въ плодородный районъ Теджена.}, которыя могли выставить, въ случа нужды, около 30-ти тысячъ пшихъ и не мене 5-ти тысячъ конныхъ людей, способныхъ носить оружіе. Роды Бекъ и Векиль, составляя тахтамышскую половину народа, занимали своими аулами земли на правомъ берегу Мургаба, а Бахши и Сичмазъ или отамышская половина — на лвомъ. Т и другіе подраздлялись на чомуръ и чарва, т.-е. на земледльцевъ и скотоводовъ. Но излюбленное ремесло главной массы населенія заключалось въ такъ называемомъ калтаманств и аламанств. Это два вида одного и того же порока, длавшаго Мервскій оазисъ въ его тогдашнемъ вид буквально однимъ большимъ притономъ воровъ и разбойниковъ…
Калтаманомъ называли простого вора, промышляющаго своимъ ремесломъ ночью и днемъ, если представится удобный случай, но пшкомъ и безъ оружія. Помимо массы людей и даже организованныхъ шаекъ съ предводителями, жившихъ исключительно воровскимъ ремесломъ, калтаманами можно было назвать, нисколько не рискуя ошибиться, три четверти Мервскаго населенія, — въ такой степени это зло всосалось въ плоть и кровь текинскаго племени.
Аламанство — степной разбой, предпринимаемый партіями отъ нсколькихъ десятковъ и до нсколькихъ тысячъ вооруженныхъ всадниковъ. Въ этихъ набгахъ текинецъ, кром боле или мене солидной наживы, пріобрталъ репутацію воина и званіе батыря, и самый промыселъ поэтому не только не порицался общественнымъ мнніемъ страны, напротивъ, — вками онъ возведегъ былъ здсь на степень рыцарства и поощрялся народными симпатіями, какъ ремесло, выработывающее лихость и молодечество. Аламанство создало среди мервскихъ текинцевъ массу людей, отличавшихся поразительнымъ знаніемъ не только всхъ дорогъ, тропинокъ и колодцевъ во всхъ необъятныхъ пустыняхъ, окружающихъ ихъ оазисъ, но не мене того знакомыхъ и со всми окраинами сопредльныхъ странъ, какъ Персія, Бухара, Хива и Авганистанъ. Люди эти назывались сардарами и руководили обыкновенно партіями аламановъ, одновременно въ качеств предводителей и путеводителей. Имъ принадлежала иниціатива каждаго набга, они же вербовали участниковъ и избирали пунктъ нападенія. Собравшійся народъ и духовные торжественно напутствовали выступающую партію благословеніями и пожеланіями ей всякаго успха. Выйдя за предлы оазиса, вс аламаны, посл общей молитвы о помощи Аллаха, принимали по обычаю клятву въ томъ, что будутъ дйствовать единодушно и безпрекословно повиноваться сардару. Наткнувшись на караванъ или стада, или приблизившись къ заране опредленной цли, преимущественно ночью или на разсвт, они видались, по знаку сардара, съ оглушительными криками на свою жертву. Въ случа успха, аламаны длились на дв половины: одна возила или угоняла добычу, другая, на лучшихъ лошадяхъ, составляла арріергардъ на случай погони. На первомъ же ночлег посл этого происходилъ раздлъ добычи, причемъ сардаръ получалъ дв доли со всего награбленнаго и столько же выдлялось на мечеть и бднымъ, остальное длилось поровну между всми аламанами. Если попались въ плнъ мужчины или женщины — ихъ продавали и такимъ же образомъ длили вырученныя деньги. При такомъ исход набга аламаны торжественно, среди благо дня, вступали въ оазисъ и расходились по своимъ ауламъ, гд ихъ привтствовали какъ героевъ и побдителей. Вслдствіе навыка и осторожности, набги въ большинств случаевъ сопровождались успхомъ, и аламаны въ каждую поздку обезпечивали свое существованіе на боле или мене продолжительное время. Бывали, конечно, неудачи и пораженія, тогда партія разсыпалась по степи и каждая группа всадниковъ отдльно пробиралась къ оазису и въ своему аулу, — преимущественно ночью, во избжаніе насмшекъ…
Аламанство, какъ ремесло, наиболе соотвтствующее наклонностямъ текинцевъ, — писалъ я въ 1882 году въ своей книг ‘Мервскій оазисъ’, — составляло до послдняго времени одно изъ главныхъ средствъ существованія большей части Мервскаго населенія. Паденіе Геокъ-Тепе и покореніе Ахала повліяли на это дло въ томъ смысл, что арена грабежей значительно съузилась и они не предпринимаются уже въ тхъ грандіозныхъ размрахъ, какъ было раньше. Хотя русское сосдство и служитъ такимъ образомъ нкоторой уздой этимъ любителямъ легкой наживы, тмъ не мене набги на сверъ и востокъ продолжаются, мелкія шайки работаютъ на Атек, и дороги далеко небезопасны даже на границ нашихъ предловъ. Окончательно искоренить это зло, всосавшееся въ плоть и кровь народа, можетъ только вншнее давленіе. Вс общанія такъ называемыхъ хановъ препятствовать набгамъ не могутъ имть практическаго значенія уже потому, что, по убжденіямъ и привычкамъ, они сами — аламаны прежде всего. Кром того, вліяніе этихъ людей весьма ничтожное, чтобы не сказать нулевое, они терпимы, пока явно или тайно потворствуютъ народнымъ желаніямъ, и немедленно смщаются, какъ только пойдутъ противъ нихъ. Гораздо боле значенія имютъ здсь ишаны, или духовные, не рдко являющіеся настоящими двигателями народа. Званіе ишана пріобртаетъ у туркменъ всякій боле или мене популярный ученый. Вс ишаны — фанатики и ханжи, а большинство — и продажны. Тмъ не мене, по неимнію какого бы то ни было судилища и въ силу привычки, къ нимъ добровольно прибгаетъ народъ во всхъ случаяхъ, когда нуженъ совтъ или третейское ршеніе. Они являются примирителями во всхъ распряхъ между отдльными лицами или цлыми партіями, и они же, помимо хановъ, весьма часто сзываютъ Мервскій генгешъ. Хотя намъ приходилось слышать мнніе и наиболе разумныхъ людей Мервскаго оазиса, что повліять на аламанство могутъ только ишаны, но и они едва ли въ состояніи вырвать съ корнемъ это зло. Дло въ томъ, что произволъ, отсутствіе всякой организаціи и вчныя распри между отдльными родами въ такой степени вкоренились и господствуютъ среди этого народа, что безопасность какъ въ оазис, такъ и въ окружающихъ его пустыняхъ, свободное движеніе каравановъ и правильныя торговыя сношенія — останутся въ области желаній до тхъ поръ, пока Мервъ не будетъ поставленъ на ногу Ахала, т.-е. присоединенъ въ Россіи’....
Таковы были, въ общихъ чертахъ, порядки, укоренившіеся въ Мерв, и особенности быта и нравовъ его населенія въ конц 1883 года, когда мн представился случай вторично постить эту страну.

III.
Занятіе Теджена и вторая поздка въ Мервъ.

Посл паденія Геокъ-Тепе и занятія Асхабада, Скобелевъ, съ небольшимъ отрядомъ, продвинулся на востокъ еще верстъ на восемьдесятъ за территорію Ахала и, расположившись лагеремъ въ хорасанской деревн Лютфъ-абадъ, пробылъ въ немъ нсколько недль, пока не былъ отозванъ назадъ, вслдствіе протеста Персіи.
Это смлое вторженіе въ арену вчныхъ разбоевъ, — да къ тому же въ чужую землю, — имло своимъ послдствіемъ то, что шайки Мервскихъ аламановъ точно канули въ воду: о нихъ не было слышно въ теченіе добраго года.
Но Скобелевъ не долго оставался въ покоренной имъ стран, а посл его вызда въ Россію наши дла на Ахал приняли довольно странный оборотъ, чтобы не сказать больше… Мы точно стали въ оборонительное положеніе. Въ Асхабад, по всмъ правиламъ инженернаго искусства, поглощавшаго, конечно, не мало казенныхъ денегъ, начали возводить бруствера, обносить ихъ глубокими рвами, словомъ, строить крпость, мысль о которой могла возникнуть только въ связи съ предположеніемъ, что въ этой части Закаспія мы можемъ быть атакованы… кмъ же?.. шайкой голодныхъ аламановъ, которые никогда не выдержали бы добраго залпа даже полуроты. И это — посл геокъ-тепенскаго погрома, когда престяжъ русскаго имени, поднятый въ глазахъ туркменъ какъ нельзя выше, давалъ вамъ полную возможность держать себя съ гораздо большимъ достоинствомъ!.. Къ сожалнію, это была ошибка, которая, весьма естественно, повліяла ободряющимъ образомъ на вашихъ сосдей, мервцевъ. Уже въ 1882 году аламанство ожило, а въ слдующемъ — оно приняло размры просто небывалые. На грабежи Атека и Хорасана начали вызжать изъ Мерва партіи, иногда до тысячи и боле всадниковъ, и отъ нихъ не разъ доставалось и нашимъ съемочнымъ партіямъ, состоявшимъ обыкновенно изъ фотографа съ нсколькими казаками. Положеніе, словомъ, было такое, что инженеръ не ршался хать по персидской территоріи до Саракса иначе, какъ въ сопровожденіи джигитовъ и цлаго взвода казаковъ подъ командой офицера…
Въ средин 1883 года начальникомъ Закаспійской области былъ назначенъ А. В. Комаровъ {Нын генералъ-отъ-инфантеріи, членъ Александровскаго комитета.}. Съ его пріздомъ въ Асхабадъ, положеніе длъ въ кра приняло другой характеръ. ‘Крпость’ была упразднена, большая часть войскъ расположилась вн бывшей ея ограды, а для водворенія безопасности въ нашихъ и сосднихъ предлахъ высылались усиленные разъзды, доходившіе до Душана и дале, т.-е. за сто слишкомъ верстъ отъ Гяурса, послдняго пункта, занятаго нами. Но демонстраціи эти уже оказывались недйствительными. Какъ только разъзды возвращались въ Асхабадъ, шайки мервцевъ вновь стремились на пограничныя селенія Хорасана. Россія между тмъ еще ране взяла на себя обязательство заботиться о безопасности хорасанской окраины, почему шахское правительство и обратилось къ намъ съ ходатайствомъ о содйствіи въ возвращенію плнныхъ, захваченныхъ мервцами во время послднихъ набговъ. Въ виду этого, въ конц 1883 года, была двинута къ берегамъ Теджена боле солидная демонстративная колонна, состоявшая изъ своднаго баталіона закаспійскихъ стрлковъ, двухъ сотенъ казаковъ таманскаго полка, взвода горныхъ орудій и команды туркменскихъ джигитовъ. Начальникомъ этого маленькаго отряда былъ назначенъ командиръ таманскаго полка, полковникъ Муратовъ, начальникомъ штаба — генеральнаго штаба подполковникъ Закржевскій {Нын — генералъ-майоръ, нач. штаба 5-го корпуса.}, и я — отряднымъ адьютантомъ. Къ намъ, по своему желанію, присоединился также текинецъ Мехтемъ-Кулиханъ, весьма разумный молодой человкъ 27-ми лтъ, руководившій, вмст съ Текме-сардаромъ, обороной Геокъ-Тепе, здившій затмъ въ Москву, на коронацію императора Александра III, гд ему былъ пожалованъ чинъ майора милиціи {Въ конц августа 1903 года мн пришлось прочесть въ ‘Нов. Вр.’ такую замтку: ‘Въ ‘Русск. Турк.’ разсказывается недавняя исторія основаніи Асхабада и присоединеніе Мерва со словъ лица, по своей служб близкаго къ этимъ событіямъ’. Надо полагать, что лицо это, такъ тщательно скрывающее, почему-то, свою личность, стояло очень не близко къ упомянутымъ событіямъ, потому что все его писаніе состоитъ изъ ряда курьезныхъ измышленій, подобныхъ слдующему:
‘По взятіи Геокъ-Тепе, — говоритъ онъ, — Махмутъ-Кули-ханъ (хоть бы имя запомнилъ) самъ явился къ генералу Скобелеву. Генералу, какъ онъ самъ говорилъ, очень понравились его гордость и лицо, внушавшее симпатію. Ему возвратили недвижимое имущество и имвшееся движимое. Возвращая шашку, Скобелевъ сказалъ ему, что онъ будетъ представленъ къ производству въ майоры русской службы. Производство Махмутъ-Кули-хана въ скорости послдовало, и юный по лтамъ майоръ, во все время пребыванія генерала Скобелева, находился при немъ. По отозваніи генерала, Махмутъ-Кули-ханъ жилъ въ своемъ аул, какъ-то незамчаемымъ.’
Предоставляю читателю судить, сколько правды во всемъ этомъ!.. Ближе ружейнаго выстрла Мехтемъ-Кули-ханъ ни разу въ жизни не видлъ генерала Скобелева, какъ и генералъ — его. Въ самый разгаръ штурма Мехтемъ-Кули-ханъ выбжалъ изъ Геокъ-Тепе и удалился въ Мервъ, гд прожилъ безвыздно боле двухъ лтъ. Весною 1883 года онъ вернулся на Ахалъ и былъ отправленъ на коронацію въ Москву, куда прибилъ посл смерти Скобелева и гд былъ произведенъ въ майоры.}. Отряду были приданы еще саперный офицеръ Затеплинскій и переводчики Маргани и Пацо-Пліевъ {Первый изъ нихъ теперь — подполковникъ и командиръ, а другой — ротмистръ туркхенскаго дивизіона.}.
Отрядъ выступилъ изъ Асхабада въ конц ноября и, идя почти все время по страшной грязи, дотянулся черезъ дв недли до Теджена и расположился здсь, у плотины Карры-бентъ, служащей для орошенія Тедженскаго оазиса, обширнаго района, населеннаго выходцами изъ Мерва. Замтимъ кстати, что по мр движенія нашего отряда, его на сотни верстъ опережалъ разнесшійся по стран слухъ, что идетъ авангардъ русскихъ войскъ, предназначенныхъ для покоренія Мерва. Слухъ этотъ проникъ, конечно, и въ Мервъ, и впослдствіи оказался небезполезнымъ, хотя, на самомъ дл, отряду ‘ни подъ какимъ видомъ не разршалось переходитъ за Теджинь’… {‘Переговоры между Россіей и Великобританіей. Оффиціальное изданіе министерства иностранныхъ длъ’, стр. 22.}
Дня черезъ два посл прибытія на Карры-бентъ, полковникъ Муратовъ снова поднялъ вопросъ, котораго мы не разъ касались и во время похода къ этому пункту. Дло въ томъ, что главная цль нашего отряда, какъ я уже говорилъ, была демонстративная, т.-е. своимъ движеніемъ и появленіемъ въ стран, гд безнаказанно своевольничали шайки грабителей, способствовать водворенію безопасности. Затмъ, полковнику Муратову было предписано начальникомъ области: ‘По прибытіи отряда на Тедженъ, отправить въ Мервъ, съ нсколькими джигитами, переводчика, который долженъ предъявить тамошнимъ властямъ ваше требованіе о прекращеніи аламанства и о выдач 14 плнныхъ персовъ, захваченныхъ мервцани во время послдняго ихъ набга на Хорасанъ’.
Я доказывалъ полковнику безплодность въ данномъ случа командированія переводчика.
— Въ Мерв полная анархія, — говорилъ я. — Номинальные ханы, еслибъ и желали, то безсильны повліять даже на уменьшеніе аламанства, уже не говоря о его прекращеніи… 14 плнныхъ составляютъ на Мервскомъ базар цнность отъ 4-хъ до 5-ти тысячъ рублей. Шайки, захватившія этихъ людей, конечно, давно ихъ продали и раздлили между собою вырученныя деньги. Отъ кого же ихъ требовать?!.. Жадный мервецъ, не останавливающійся передъ убійствомъ даже изъ-за 10 крановъ, отдастъ ли добровольно свой товаръ, за который, въ видахъ барыша при перепродаж, онъ самъ заплатилъ не мене 300 рублей?!.. И наконецъ, еслибъ это и было возможно, что значитъ освобожденіе 14-ти плнныхъ, когда въ Мерв взвываетъ въ такомъ же плну и рабств, по меньшей мр, добрая тысяча разновременно захваченныхъ персовъ и персіяновъ?!..
Доказывая такимъ образомъ несостоятельность посылки переводчика, я просилъ полковника разршить мн похать въ Мервъ, какъ человку, изучившему эту страну и уже знакомому со многими изъ мстныхъ воротилъ.
— Я бы не имлъ ничего противъ этого, — возражалъ полковникъ, — еслибъ на меня не падала отвтственность, что послалъ офицера, а не переводчика, какъ приказано,— если, не дай Богъ, васъ тамъ убьютъ…
— Вы мн не приказываете хать, а я напрашиваюсь на эту поздку, — отвчалъ я,— слдовательно объ отвтственности не можетъ быть и рчи… Откровенно говоря, изъ-за 14 персовъ я, быть можетъ, и не похалъ бы въ Мервъ въ эту слякоть, да еще рискуя жизнью… Требовать превращенія аламанства я также не намренъ, будучи убжденъ, что никто не въ силахъ сдлать это въ стран, гд нтъ власти, гд почти каждый изъ мужской половины двухсотъ-тысячнаго населенія — и аламанъ, изъ поколнія въ поколніе живущей этимъ ремесломъ, и единственная власть надъ самимъ собою… Мною руководитъ иная цль, — предъявить Мервскому народу, отъ имени нашего начальства, ультиматумъ: немедленно принять русское подданство или приготовиться къ повторенію въ Мерв геокъ-тепенскаго погрома… Я давно обдумываю этотъ шагъ, и давно у меня готовы доводы, которыми я думаю повліять на мервцевъ. Если осуществится моя надежда, — первыми ея результатами будутъ, конечно, безусловное прекращеніе аламанства, водвореніе въ стран порядка и освобожденіе — не 14-ти плнныхъ персовъ, а доброй тысячи этихъ несчастныхъ… И это еще не все. Покореніе Ахала, или, врне, одна только Скобелевская экспедиція, не считая походовъ сюда же 1872 и 1879 годовъ, стоила 37 милліоновъ рублей и цлыхъ ркъ крови. Мервъ въ пять разъ больше Ахала и по территорія, и по численности населенія, доступы къ нему гораздо трудне, и Геокъ-Тепе — просто игрушка въ сравненіи съ чудовищными валами Мервской крпости. Во что же обойдется завоеваніе этой страны?!, Подумайте, какое дло мы поднесемъ Россіи, если намъ удастся мирнымъ путемъ, безъ капли крови и безъ рубля расходовъ, пріобрсти этотъ край!..
Дале я не буду приводить всего, что еще говорилось за и противъ моего предложенія. Кончились наши дружескіе дебаты тмъ, что полковникъ Муратовъ, желавшій, конечно, чтобы результатомъ нашего движенія изъ Асхабада было что-либо боле существенное, чмъ военная прогулка на Тедженъ и обратно, не только согласился на мою поздку, но даже рискнулъ назначить со мною взводъ казаковъ, что я считалъ необходимымъ для представительности. Говорю: рискнулъ, потому что разршено было отправить въ Мервъ съ переводчикомъ только нсколько джигитовъ, и на полковника, конечно, пала бы отвтственность, въ случа какой-либо катастрофы съ его казаками.
Сборы наши были недолги. На слдующій день, 12 декабря, напутствуемый добрыми пожеланіями всего отряда, я выступилъ изъ Карры-бента въ сопровожденіи 20 казаковъ и 10 джигитовъ. Съ собою я взялъ еще Мехтемъ-Кули-хана, какъ человка, могущаго быть весьма полезнымъ среди своихъ соплеменниковъ, и юнкера изъ чеченцевъ, Пацо-Пліена, по своему веселому нраву незамнимаго спутника во время скучныхъ и утомительныхъ перездовъ по безводной пустын, какую представляли тогда первыя 120 верстъ отъ Карры-бента до края Мервскаго оазиса.
Въ числ джигитовъ были трое изъ тхъ, которые сопровождали нашъ караванъ еще во время первой моей поздки въ Мервъ, и между ними — извстный Акъ-Мурадъ-сардаръ, старый Мервскій аламанъ, называвшій себя ‘пріятелемъ’ Скобелева. Онъ былъ словоохотливъ до того, что каждый мелочной вопросъ служилъ для него какъ бы ключомъ, заводившимъ его, какъ говорильную машину, на добрый часъ.
— Ну, что, Акъ-Мурадъ, — спрашиваю его, когда Карры-бентъ уже скрылся изъ виду, — охотно дешь въ Мервъ?
— Нтъ, — оскалился сардаръ.— Только за недлю передъ выздомъ изъ Асхабада я купилъ себ въ жены тринадцати-лтнюю двушку…
— Не соскучился по аламанству?
Въ отвтъ на это, Акъ-Мурадъ выложилъ характерный автобіографическій разсказъ, настолько приложимый, съ нкоторыми варіаціями, къ жизни почти каждаго изъ тогдашнихъ текинцевъ, что считаю нелишнимъ принести его здсь, вмсто описанія песковъ съ саксауломъ и голыхъ равнинъ, смняющихъ другъ друга по пути къ Мерву.
— Нтъ, я уже старъ сталъ, — началъ онъ.— На все — свое время. Аламанство — дло хорошее, но требуетъ молодости. Въ пустыняхъ между Хивой и Авганистаномъ, между Бухарой и Хорасаномъ нтъ тропки, не напоминающей мн случая изъ моей жизни, нтъ колодца, изъ котораго я не утолилъ бы жажду… Сколько разъ я былъ раненъ, сколько разъ я былъ близокъ къ смерти то отъ голода, то отъ пули! Вся жизнь моя прошла въ скитаніяхъ, вся она полна приключеній… Въ дтств, какъ и вс у насъ, я былъ отчаяннымъ валтаманомъ, а съ 18-ти лтъ и до встрчи со Скобелевымъ, въ продолженіе почтя 30-ти лтъ, я существовалъ, по туркменскому обычаю, аламанствомъ. Сначала пшкомъ. потомъ на кон, а напослдокъ и въ качеств сардара, я грабилъ на границахъ Персія, Бухары и Авганистана всхъ, кром своихъ текинцевъ. У насъ нельзя иначе: я не прослылъ бы батыремъ, питался бы однми дынными корками и никогда не имлъ бы жены, еслибы ограничился однимъ земледліемъ. Скучное да и тяжелое дло въ вашихъ странахъ — хлбопашество. Туркменъ рожденъ для аламанства. Для этого именно, для наздовъ, говорятъ у насъ, — Аллахъ и снабдилъ насъ такими лошадьми, какихъ нтъ ни у кого изъ нашихъ сосдей… Бывало, сегодня голодаемъ, завтра сговорились 20—30 человкъ, свалились, какъ съ неба, на одинъ изъ поселковъ Хорасана, — и чудное дло выходитъ: трусливые персы разбгаются какъ бараны, а ты себ вяжешь преспокойно ихъ женъ, забираешь дтей, имущество. Продали все это, — и вся партія сыта и обезпечена на цлый годъ, если не боле… Но не всегда такъ кончалось.
Дале Акъ-Мурадъ началъ-было разсказывать, какъ онъ однажды, нарвавшись съ своей шайкой на засаду и будучи при этомъ раненъ, очутился въ плну у персовъ, которые въ теченіе цлаго года, до выкупа, подвергали его всевозможнымъ пыткамъ…
— Но объ этомъ ты мн уже разсказывалъ еще въ первую нашу поздку въ Мервъ, — прервалъ я рчь сардара, — а вотъ я не слышалъ, какъ ты ‘подружился’ съ Блымъ генераломъ.
— Я былъ на Теджен, — продолжалъ онъ, — когда русскіе взяли Геокъ-Тепе. Въ нсколько дней посл паденія крпости, пустыня, отдляющая Тедженъ отъ Ахала, покрылась бглецами изъ Геокъ-Тепе. Побросавъ имущество и думая только о спасеніи жизни, все бжало и разсыпалось по степи, объятой страшнымъ холодомъ. Я видлъ, какъ умирали отъ этого холода и голода цлыя семейства, едва прикрытыя рубищами. Многіе были не въ силахъ не только добраться до Мерва, но даже дотянулъ до Теджена. При такихъ обстоятельствахъ, текинцы послали меня къ Скобелеву просить помилованія и разршенія вернуться. Я явился въ русскій лагерь подъ Лютфъ-абадомъ, я, признаюсь, первая мысль, которая мн пришла здсь, была та, что дураки наши текинцы: русскихъ было такъ мало здсь, — нсколько сотъ человкъ, — что мы могли бы вырзать ихъ поголовно, еслибъ соединились и напали, вмсто того, чтобы погибать такъ глупо въ голодной пустын…
— Эхъ, какой человкъ былъ Скобулопъ! — продолжалъ Акъ-Мурадъ посл нкоторой паузы, и вс черты его лица изобразили восторгъ. — Не то что сартибъ, но даже деревенскій старшина въ Персіи не подпускаетъ въ себ ближе пятнадцати шаговъ такого оборваннаго аламана, какимъ былъ я. Этотъ же генералъ позвалъ меня въ свою палатку вмст съ переводчикомъ, выслушалъ просьбу, похлопалъ меня по плечу и выразилъ свое удовольствіе за то, что я взялся просить за своихъ собратьевъ.
‘Напрасно текинцы бжали, — говорилъ онъ дале.— Мы не преслдуемъ побжденныхъ. Пусть они вернутся къ своимъ мстамъ, — я имъ окажу помощь и покровительство’… Затмъ, узнавши, что я изъ Мерва, генералъ предложилъ мн доставить туда его воззваніе. Я согласился. Вручая мн на другой день письмо въ нашему народу, онъ выразился такъ: ‘Передай ты мервцамъ и на словахъ, что ихъ ожидаетъ участь ахалъ-текинцевъ, если во-время не образумятся. Я совтую имъ изъявить покорность и исполнять ваши требованія. Если же они предпочтутъ борьбу, — я прошу ихъ объ одномъ: пусть они выдлятъ свои семейства, я ихъ не трону. Не достойно храбраго народа подставлять подъ наши пушки неповинныхъ женщинъ и дтей’… Получивъ посл этого въ подарокъ отъ генерала сто серебряныхъ рублей и револьверъ, я пустился въ дорогу.— Всть о словахъ Скобелева быстро разнеслась по Теджену и большая часть бглецовъ потянулась обратно къ Ахалу… Въ Мерв со дня на день ожидали въ это время русскихъ и все населеніе было занято усиленіемъ крпости. Десятки тысячъ людей работали безпрерывно, даже ночью, при свт огромныхъ костровъ. Воззваніе Скобелева, однако, не имло успха.
Кащаръ-ханъ разорвалъ его письмо и пригрозилъ мн, какъ измннику, смертью, если я буду привозить въ Мервъ подобныя бумаги. Въ то же время въ Мерв получено было извстіе, что русскіе возвратились изъ Лютфъ-абада въ Асхабадъ. Въ виду этого народъ прекратилъ крпостныя работы и разошелся. Посл этого, тайно выхавъ изъ Мерва, я снова пробрался на Ахалъ и здсь сообщилъ обо всемъ Скобелеву, который наградилъ меня вторично и зачислилъ на службу. Съ тхъ поръ я мъ русскій хлбъ и, слава Аллаху, совершенно счастливъ и безъ аламанства…
Въ тотъ же день, выславъ нсколько впередъ джигитовъ и оставшись вдвоемъ съ Мехтемъ-Кули-ханомъ, — который, стсняясь своихъ соплеменниковъ, выхалъ въ дорогу въ туркменскомъ халат, безъ всякихъ офицерскихъ знаковъ, — я посвятилъ его въ дйствительную цль нашей поздки въ Мервъ.
— Ты самъ боролся съ русскими въ Геокъ-Тепе, — говорилъ. я между прочимъ, — и видлъ вс ужасы, испытанные бдными ахальцами. Ты лучше кого бы то ни было знаешь, что, несмотря на всю храбрость и отчаянныя усилія этого народа, борьба повела только къ тому, что половина народа легла костьми, другая — обнищала въ конецъ. Скажи откровенно: не жалешь ты, что была эта напрасная бойня, и не благоразумне ли поступили бы ахальцы, если бы добровольно подчинились тогда Россіи?
— Конечно, — отвчалъ мой собесдникъ.— Теперь-то я вижу, что это было безуміе съ вашей стороны. Но разв мы могли думать, что насъ ожидаетъ подобный конецъ? Напротивъ, предшествовавшая неудача русскихъ (1879 года) такъ ободрила текинцевъ Ахала, что никто изъ насъ не сомнвался въ исход борьбы. До послдняго дня мы были уврены, что истребимъ русскихъ, если они не уйдутъ такъ же, какъ ихъ предшественники. Мы даже собирались, съ этою цлью, на новую, черезъ нсколько дней, ночную вылазку всего народа, но русскіе предупредили насъ своимъ штурмомъ…
— Ты былъ въ Москв, — продолжалъ я, — видлъ не всю, конечно, но хоть малую часть государства Благо царя, видлъ массу городовъ, массу войскъ, — слдовательно, имешь нкоторое понятіе о Россіи. Въ силахъ ли сопротивляться такому государству туркмены, если бы даже соединились вс ихъ племена?!..
— Конечно, нтъ… Но вдь до поздки въ Москву и я этого не зналъ, а мервцы и теперь не знаютъ. Когда намъ говорили, что Россія — большое государство, мы отвчали, обыкновенно, что и Персія не малое царство, однако мы столь набили этихъ персовъ, что отбили у нихъ всякую охоту къ намъ показываться… О томъ, что и между большими царствами бываетъ разница, никто изъ васъ не думалъ тогда. Поздка въ Москву раскрыла мн глаза: а народъ нашъ, по прежнему, пребываетъ въ своей слпот…
— Вотъ теперь нашъ долгъ и цль нашей поздки — потраться снять пелену съ главъ мервскаго народа, и тмъ самымъ удержать его отъ повторенія ошибки, которая погубила ахальцевъ… Ты, какъ текинецъ и сынъ Нуръ-Верды-хана, оставившаго славную память въ народ, несомннно желаешь добра своему племени и можешь оказать намъ огромную помощь въ этомъ дл. Я и разсчитываю на тебя больше, чмъ на кого бы то ни было. Убждай мервцевъ, при всякомъ случа, одуматься и принять русское подданство. Увряй всхъ, что въ противномъ случа ихъ ожидаетъ гибель неизбжная отъ русскихъ войскъ, которыя не сегодня — завтра двинутся на Мервъ…
— Разсчитывая на меня, ты не ошибешься, — отвтилъ Мехтемъ-Кули-ханъ. — я буду стараться днемъ и ночью. Но, откровенно говоря, я не очень разсчитываю на благоразуміе мервцевъ: это народъ слишкомъ темный, слишкомъ своевольный и, по преданію, никогда не признавалъ ничьей власти надъ собою…
— Постараемся, насколько хватитъ силъ, — заключилъ я, — чтобы совсть наша была чиста, что мы выполнили свой долгъ, какъ люди, желающіе добра народу. А тамъ — что Богъ пошлеть!..
Такимъ образомъ, первый изъ туркменъ и убжденный прозелитъ, такъ сказать, Мехтемъ-Кули-ханъ боле чмъ сомнвался въ окончательномъ успх задуманной мною пропаганды среди мервцевъ. Но, какъ искренній сторонникъ, онъ, все-же, былъ хорошихъ пріобртеніемъ для дла.
До Мерва мы имли три ночлега подъ открытымъ небомъ. На второмъ переход, передъ вечеромъ, на равнин передъ нами показалась толпа въ нсколько десятковъ туркменскихъ всадниковъ. Одинъ изъ нашихъ джигитовъ поскакалъ къ нимъ на встрчу, и черезъ нсколько минутъ вернулся съ извстіемъ, что дутъ мервскіе ханы. Когда мы приблизились, мервцы остановились и встртили насъ, выстроившись въ одну линію, передъ которою стояли ханы: благообразный, но совершенный еще мальчикъ, Юсуфъ-ханъ, точно отлитый изъ темной бронзы, но съ привтливымъ выраженіемъ лица, старый аламанъ Сары-Батыръ-ханъ, и, наконецъ, тщедушный и обезображенный оспой, опіофагъ, Майли-ханъ. Эти трое были представителями текинскихъ родовъ Векиль, Бахши и Сичмазъ. Недоставало только четвертаго хана, Каракули-сардара, не пожелавшаго присоединиться въ нимъ, его, въ качеств представителя рода Бекъ, замнялъ Мурадъ-бай, человкъ огромнаго роста и одинъ изъ наиболе состоятельныхъ людей Мерва.
Посл взаимныхъ привтствій и безконечныхъ, по туркменскому обычаю, перекрестныхъ разспросовъ о здоровьи, я обратился въ ханамъ съ вопросомъ:
— Куда путь держите, съ соизволенія Аллаха?
— Слышали мы, — отвчалъ Сары-Батыръ, — что русскіе на Тедженъ пришли. Народъ вашъ волнуется, теряясь въ догадкахъ по этому случаю… И вотъ, мы разсудили выхать къ вамъ, чтобы получить достоврныя свднія о цли вашего появленія. ‘Слухъ, какъ и струя воды, — говорятъ у насъ, — мутится по мр удаленія отъ источника. За чистой водой надо идти къ самому источнику’…
— Прекрасно сдлали, — отвчалъ я. Но, къ сожалнію, вы немного опоздали, и тмъ лишили русскихъ удовольствія сказать вамъ гостепріимство въ своемъ лагер, такъ какъ теперь вы должны хать со мною обратно въ Мервъ, гд вы будете нужны мн. Я отправляюсь туда, по приказанію моего начальства, именно съ тмъ, чтобы поставить вашъ народъ въ извстность о цли прихода русскихъ войскъ на Тедженъ. О томъ же я буду говорить съ вами въ пути и въ Мерв… А теперь двинемся, чтобы засвтло прибыть на ночлегъ къ Куланъ-рабату.
— У Кулана нтъ теперь ни воды, ни топлива, — заявилъ Сары-Батыръ, — придется немного дальше прохать.
Я зналъ, что значитъ у степняковъ ‘немного’, но согласился, и мы тронулись. Впереди разсыпались мервцы, за ними — ханы со мною, и наконецъ — казаки. Вскор стемнло, говоръ умолкъ, по степи раздается только глухой топотъ сотни коней… Мы уже давно прохали мимо развалинъ Куланъ-рабата, а мервцы, отдлившись далеко впередъ, то-и-дло погоняютъ своихъ коней… Во мн уже начало-было зарождаться сомнніе, — не завлекаютъ ли насъ эти господа съ волчьими вожделніями?.. Но вдругъ мервцы остановились и послышалось: ‘Пріхали’!
Мы слзли съ коней среди тощаго саксауловаго лса и на берегу небольшого дождевого озера, въ обстановк, слдовательно, представлявшей все, что требуется для зимняго ночлега въ пустын…
Немного погодя, запылали костры и освтили нашъ бивакъ съ характерными группами казаковъ и, въ особенности, вооруженныхъ съ головы до ногъ текинцевъ, по сторонамъ которыхъ виднлись не мене живописныя группы ихъ рослыхъ коней, сверкавшихъ при свт огня своими серебряными уборами… Нсколько въ сторон отъ этихъ живыхъ картинъ, такъ напрашивавшихся на полотно, и по сосдству съ огромнымъ костромъ, расположились со мною на разостланныхъ кошмахъ ханы съ нсколькими приближенными, и между ними Пацо-Пліевъ, ужеe успвшій подружиться съ нкоторыми и развлекавшій всхъ своими разсказами… За веселымъ ужиномъ, состоявшимъ изъ смси дорожныхъ запасовъ русскихъ и туркменскихъ, бесда наша тянулась здсь до поздней ночи…
Эта неожиданная встрча съ представителями Мерва была мн на руку какъ нельзя боле. Она увеличила число дущихъ со мною до сотни всадниковъ, что било далеко не лишнее для представительности русскаго ‘посланца’ и для перваго впечатлнія при възд въ Мервъ. А главное, — хановъ окружали ихъ ближайшіе совтники, друзья и лица, не лишенныя нкотораго значенія въ народ. Вразумить и привлечь ихъ на свою сторону было весьма важно. Я и занялся этимъ, бесдуя во цлымъ часамъ въ пути и на ночлегахъ то съ отдльными лицами, то съ цлыми группами. Что таили въ душ эти темные мои слушатели, и вс ли убдились моими доводами, — я не знаю. Но, повидимому, угроза русскаго нашествія на Мервъ и возможныя его послдствія, — для обрисовки которыхъ я, конечно, не жаллъ красокъ, — производили впечатлніе, что и требовалось… Во всякомъ случа, наедин, еще по пути къ Мерву, меня многіе увряли въ своей солидарности со мною, а одинъ старикъ даже при всхъ и громко произнесъ, обращаясь ко мн однажды на привал, такую фразу:
— Т, которые предпочтутъ гибель, пускай гибнутъ… Если ты пріхалъ на пользу Мерва, — да поможетъ теб Богъ!.. Но помни нашу старинную поговорку: ‘Хорошій посредникъ соединяетъ племена, дурной — ихъ губитъ’… {По-текински:
‘Коу эльчи — эли бирларъ,
Яманъ эльчи — эли пузаръ’.}
Несомннный же результатъ моихъ путевыхъ стараній заключался въ томъ, что ханы и Мурадъ-бай, которымъ общаны били значительно лучшія условія существованія подъ властью Россіи, въ свою очередь общали мн свое содйствіе вполн искренно…

IV.
По Мервскому оазису.

Черезъ два дня посл встрчи съ ханами, мы подъхали въ первому аулу Мервскаго оазиса, Топазу, и расположились въ немъ для ночлега. Хозяинъ отведенной мн кибитки, Абдалъ-сардаръ, бывшій предводитель аламановъ, сутуловатый, смотрвшій исподлобья старикъ, голова котораго напоминала стараго бизона, но оказавшійся впослдствіи весьма добродушнымъ и порядочнымъ человкомъ, провелъ въ бесд со мною цлый вечеръ.
— Ну, что у васъ хорошаго, — спрашиваю между прочимъ, — каковы слухи?
— Да что можетъ быть хорошаго въ Мерв, — отвтилъ сардаръ, — туркменчилыкъ {Туркменщина.}, какого никогда не было: безначаліе, повальное воровство и раздоры… Вс желаютъ властвовать, но никто не хочетъ подчиняться, и грызутся, какъ собаки. Не даромъ у васъ говорятъ, что ‘туркмены — собачье отродье’… По ауламъ шатаются теперь и волнуютъ народъ авганскіе эмиссары: какой-то Искандеръ-ханъ и Сіяхъ-Пушъ, къ нимъ примкнулъ съ своими сторонниками глупый Каджаръ-ханъ. Такой же Каракули-ханъ привезъ изъ Хивы, въ качеств ‘правителя Мерва’, какого-то Атаджана, чтобы властвовать его именемъ. И теперь оба возбуждаютъ народъ противъ русскихъ, говоря, что лучше умереть, чмъ пустить въ себ гяуровъ… Чмъ все это кончится — Аллахъ вдаетъ…
Извстія были крайне непріятныя, но… я и не думалъ, что мой путь по Мерву будетъ устланъ однми розами безъ шиповъ. Объяснивъ Абдалъ-сардару, чмъ ‘все это’ должно кончиться, я перебрался на другой день къ Майли-хану, а остальные ханы разъхались по своимъ ауламъ. Ухалъ также и Мехтемъ-Кули-ханъ на противоположный конецъ оазиса, къ своей мачих, общая собрать свднія о персахъ послдняго плна.
Проведя въ аул Майли-хана два дня въ постоянныхъ переговорахъ съ выдающимися текинцами рода Сичмазъ, которые приглашались ханомъ, или являлись сами, и подготовляя такимъ образомъ почву для будущихъ дйствій, я перехалъ съ тою же цлью къ Сары-Батыръ-хану, въ район рода Бахши. День здсь прошелъ въ томъ же занятіи, но ночью случилось нчто неожиданное…
Посл ужина я, по обыкновенію, провелъ еще нкоторое время за своимъ дневникомъ и затмъ легъ, какъ вс эти дни, не раздваясь. Но не прошло и часа посл того, какъ вдругъ къ двери кибитки влетлъ, какъ бомба, Пацо-Пліевъ и произнесъ торопливо:
— Ротмистръ, вставайте! Нападеніе…
— Что?!.. Какое нападеніе?— спрашиваю, вскакивая на ноги и хватаясь за оружіе.
— Въ темнот не видно, — отвчалъ взволнованный юнкеръ, съ трудомъ произнося слова, — но какое-то сборище идетъ сюда съ громкими криками…
Я бросился въ кибитку казаковъ, они также суетились, расталкивая другъ друга.
— Ребята, слышны какіе-то крики. Будьте, молодцы, готовы на всякій случай!— произнесъ я и вышелъ во дворъ, гд среди джигитовъ и десятка текинцевъ слышался голосъ Сары-Батыра. Къ нему же продолжали сбгаться люди изъ кибитокъ сосдняго аула.
— Что такое, какъ?— спросилъ я, подходя къ нему.
— Туркменчилыкъ, — отвтилъ онъ, — съ ума сошли какіе-нибудь валтаманы…
Крики между тмъ быстро приближались. Тогда вышелъ впередъ Сары-Батыръ-ханъ, и его голосъ зазвучалъ какъ труба.
— Идите, безумные, если ршились!— кричалъ онъ.— Но знайте, что вы доберетесь до моихъ гостей только черезъ наши трупы!
Въ ту же минуту, по приказанію хана, нкоторые изъ окружающихъ побжали передать его слова нападающимъ. Вскор посл этого крики смолкли, и толпа отхлынула съ угрозами, что дождутся боле удобнаго времени…
Разставивъ вокругъ часовыхъ джигитовъ, въ эту ночь мы просидли еще нсколько часовъ у огня кибитки. Не скрываю, я былъ взволнованъ, но не грозившею намъ опасностью, нтъ, — я видалъ не такіе виды!— а тою степенью рыцарскаго благородства, которую проявилъ Сары-Батыръ-ханъ, и которой я, конечно, не ожидалъ отъ стараго аламана. Поэтому, разставаясь съ нимъ передъ разсвтомъ, я сказалъ:
— Спасибо теб, Сары-Батыръ, за эту ночь! Отнын — мы съ тобою друзья. Къ сожалнію, я не имю съ собою ничего цннаго, и поэтому прошу принять отъ меня на память эту вещь.
И, вынувъ изъ кобуры, я вручилъ ему одинъ изъ моихъ револьверовъ.
На другой день разспросы Сары-Батыра выяснили, что на нападеніе подстрекнулъ своихъ сторонниковъ Каджаръ-ханъ, по совту, конечно, авганскихъ эмиссаровъ…
Переговоры съ представителями родовъ Бахши и Сичмазъ убдили меня въ томъ, что среди мервцевъ не мало благоразумныхъ людей, сознающихъ невозможность дальнйшаго существованія ихъ разбойничьяго гнзда въ сосдств съ Россіею. Но эти люди скрывали свои убжденія въ виду настроенія большинства, привязаннаго къ своей независимости. Въ этомъ отношеніи, не удавшееся ночное нападеніе въ аул Сары-Батыръ-хана имло свою хорошую сторону: среди бахшинцевъ произошелъ расколъ, и та горсть людей, которая, сбжавшись на зовъ хана, избавила насъ отъ кровопролитія, послужила ядромъ явной русской партіи, возраставшей затмъ съ каждымъ днемъ моего пребыванія въ Мерв…
Покинувъ районъ рода Бахши, мы перешли на правый берегъ Мургаба, въ землю Бековъ, и, прохавъ черезъ Коушатъ-ханъ-калу, прибыли въ аулъ Каракули-хана. Кибитки послдняго стояли нсколько въ сторон отъ аула, и между ними красовалась яркая бухарская палатка, при вход въ которую, сохраняя свое достоинство, встртили меня какъ и ‘правитель Мерва’, Атаджанъ-бай.
— Узнаешь приказчика Сибиръ-ніязъ-бая? {Такъ прозвали текинцы Северина Косыха въ первый мой пріздъ въ Мервъ.} — спросилъ я Каракули-хана посл обычныхъ привтствій и разспросовъ.
— Узнаю, — отвчалъ онъ съ улыбкой.— Мы и въ первый твой пріздъ подозрвали, что не Сибиръ-ніязъ, а ты — гвоздь каравана, только выдающій себя за приказчика.
— Тогда это нужно было, — продолжалъ я.— Теперь мн не зачмъ скрываться, такъ какъ имю весьма несложное порученіе отъ русскаго начальства… Но прежде я хотлъ бы узнать, кого изъ себя представляетъ твой почтенный гость, Атаджанъ-бай?
— Я хакимъ (правитель) Мерва, — отвчалъ самъ Атаджанъ, — назначенный хивинскимъ ханомъ и утвержденный русскими.
— Откуда же взялось у хивинскаго хана право назначать правителя въ Мервъ, и что значитъ выраженіе: ‘утвержденный русскими’?
Въ отвтъ на это, хививецъ досталъ изъ лежавшей недалеко отъ него шкатулки бумагу, развернулъ ее и, передавая мн, произнесъ лаконически: ‘Прочти’.
Бумага эта меня поразила. На первой ея страниц было написано на джагатайскомъ язык, что, ‘склоняясь на поступившую во мн просьбу всего Мервскаго народа, и въ видахъ водворенія въ этой стран спокойствія и порядка, я, повелитель Хивы, Магомедъ-Рагимъ-ханъ, назначаю хакимомъ Мерва испытаннаго сановника моего, Атаджанъ-бая, въ увренности, что Мервскій народъ послдуетъ его разумнымъ указаніямъ’, и т. д. На слдующей страниц русскій текстъ, за печатью и подписью тогдашняго туркестанскаго генералъ-губернатора, генералъ-лейтенанта Черняева, гласилъ кратко: ‘Одобряю выборъ его свтлости, хивинскаго хана, и утверждаю Атаджанъ-бая правителемъ Мерва’.
Для разъясненія этого и, кстати, для характеристики Каракули-хана, необходимо сдлать маленькое отступленіе.
Во время перваго вашего прізда въ Мервъ, о Каракули-хан носилась плохая молва, и васъ предостерегали не довряться этому человку. Но онъ жилъ недалеко отъ насъ, заглядывалъ къ намъ, оставался обдать, и разъ позвалъ и въ себ на угощеніе, на которое мы отправились, скрпя сердце и скрывъ подъ халатами кинжалы и револьверы, такъ какъ были почти уврены, что за трапезой этого хищника насъ ожидаетъ катастрофа или отравленіе. Опасенія, однако, не оправдались. За этимъ обдомъ я заговорилъ между прочимъ и о томъ, что напрасно Мервскіе ханы не стараются сблизиться съ русскими властями, что имъ слдовало бы заглядывать и въ Асхабадъ, гд ихъ несомннно ожидаетъ радушный пріемъ, подарки и т. п. Мысль эта, повидимому, поправилась Каракули-хану. По крайней мр, черезъ нсколько мсяцевъ посл того, онъ явился, въ сопровожденіи нсколькихъ десятковъ всадниковъ, въ Асхабадъ, гд, однако, надеждамъ его не суждено было осуществиться. Вмсто радушія и чего-нибудь боле существеннаго, генералъ Рербергъ, на пріем подъ открытымъ небомъ, подарилъ ему суконный халатъ. Скромность подарка такъ подйствовала на алчнаго аламана, что онъ довольно грубо обратился въ переводчику со словами:
— Пусть генералъ наднетъ халаты прежде на моихъ людей!..
Но эта фраза не имла послдствій, и какъ, сдлавшій въ Асхабадъ и обратно 700 верстъ верхомъ, вернулся на родину съ двадцати-рублевымъ халатомъ, вызвавшимъ насмшки въ Мерв, съ цлымъ адомъ злобы въ душ и съ твердымъ ршеніемъ прервать всякія сношенія съ русскими.
Вскор посл этого энергичный какъ, обуреваемый жаждой повелвать всмъ оазисомъ, отправился въ хивинскому хану и просилъ его, именемъ всего Мервскаго народа, назначить въ правители Мерва одного изъ своихъ сановниковъ. При этомъ, какъ разсказывали мервцы, Каракули-ханъ, будучи самъ однимъ изъ безпокойнйшихъ людей своего народа, и не помышлялъ, конечно, о водвореніи въ немъ порядка, а руководился главнымъ образомъ мечтой — быть въ своей стран фактическимъ воротилой, прикрываясь именемъ хивинскаго ставленника, и, въ придачу, получить подарки отъ хивинскаго хана. Въ послднемъ, какъ говорятъ, онъ обманулся во всякомъ случа мене, чмъ въ Асхабад, а первая — такъ и осталась мечтой. Правда, хивинскій ханъ назначилъ, а случившійся тогда въ Петро-Александровск генералъ Черняевъ утвердилъ Атаджанъ-бая правителемъ Мерва. Но мервцы отнеслись боле чмъ индифферентно къ этой зат Каракули-хана, а остальные ханы не сочли даже нужнымъ познакомиться съ Атаджаномъ. Тмъ не мене, первый шагъ этого хивинца, по прибытіи въ Мервъ, заключался въ проект обложенія мстнаго населенія сборомъ на содержаніе стражи, который вызвалъ только глумленіе народа и не принесъ ни одного крана. Слдующія его попытки ‘управлять’ были столь же успшны. Затмъ превратились всякія попытки, и въ теченіе послднихъ мсяцевъ до моего прізда хивинскій правитель пребывалъ въ Мерв въ совершенномъ забвеніи.
Вотъ краткія свднія о двухъ моихъ собесдникахъ, съ которыми я встртился въ пестрой бухарской палатк.
— Теперь я вижу, что ты дйствительно утвержденъ ‘ярымъ-падишахомъ’ {Т.-е. полу-государемъ. Такъ въ Средней Азіи величаютъ туземцы туркестанскаго генералъ-губернатора.}, — продолжалъ я, обращаясь въ Атаджану посл прочтенія надписи Черняева. — Но Каракули-хана, какъ я слышу со всхъ сторонъ, никто не уполномочивалъ просить о назначеніи сюда ‘хакима’, слдовательно, онъ обманулъ хивинскаго хана, и тмъ самымъ заставилъ твоего повелителя ввести въ заблужденіе ярымъ-падишаха. По прізд въ Мервъ, истина раскрылась передъ тобою какъ нельзя боле: кром Каракули и двухъ-трехъ десятковъ его близкихъ, никто здсь тебя и знать не хочетъ, потому именно, что ты явился сюда непрошеннымъ. Водворить какой-либо порядокъ въ стран теб не удалось, напротивъ, неурядица и аламанство приняли при теб размры просто небывалые, чего русскіе не могутъ терпть въ своемъ сосдств. Дале, не знаю, правда ли, но меня увряли здсь, что ты, человкъ, утвержденный русскими, распускаешь слухи крайне для нихъ неблагопріятные… Еслибы все это было извстно въ Хив или въ Ташкент, тебя бы давно отозвали. Поэтому я долженъ сказать въ заключеніе, что твое пребываніе въ Мерв безполезно и нежелательно русскимъ. Ты долженъ вернуться въ Хиву и добросовстно доложить своему хану объ ошибк, въ которую вовлекли его и ярымъ-падишаха. Совтую сдлать это добровольно. Въ противномъ случа я теперь же доведу обо всемъ этомъ до свднія моего начальства, и тогда легко быть можетъ, что теб придется покинуть Мервъ при худшихъ условіяхъ… Настаиваю на этомъ еще потому, — добавилъ я, — что не позже, какъ черезъ нсколько дней, Мервъ долженъ подчиниться Россіи, или же приготовиться испытать на себ, подобно Хив и Ахалу, силу русскаго оружія, въ обоихъ случаяхъ теб здсь нечего будетъ длать…
Въ отвтъ на это, мн пришлось выслушать со стороны видимо взволнованныхъ Каракули-хана и Атаджанъ-бая кучу безцвтныхъ возраженій и оправдательныхъ фразъ, приводить которыя не стоитъ. Конечный же результатъ былъ таковъ: мое письмо о встрч съ Атаджаномъ и о необходимости его удаленія изъ края, хотя бы путемъ сношенія съ начальствомъ Туркестана, полковникъ Муратовъ переслалъ начальнику области. Затмъ, возникла ли по этому поводу переписка, и какая, — мн неизвстно. Но еще недли за три до занятія нами Мерва, Атаджанъ покинулъ Мервъ, а вмст съ нимъ бжалъ въ Хиву и Каракули-ханъ…
Посл ночлега у этихъ господъ, я провелъ еще сутки въ аул Мурадъ-бая и затмъ перехалъ въ районъ Векилей.
Объзжая такимъ образомъ оазисъ и останавливаясь у лицъ, пользующихся вліяніемъ, я старался въ пути и на ночлегахъ переговорятъ съ возможно большимъ числомъ людей, съ тмъ, конечно, чтобы перелить въ нихъ мое убжденіе, что Мервъ переживаетъ послдніе дни своего дикаго разгула, и что населеніе его, въ своихъ собственныхъ интересахъ, должно, путемъ добровольнаго принятія русскаго подданства, избгнуть неминуемаго, въ противномъ случа, кровопролитія. Сущность моей аргументаціи я приведу ниже. Здсь же достаточно сказать, что проповдь моя далеко не была гласомъ вопіющаго въ пустын. Напротивъ, въ отдльности со мною соглашался почти каждый текинецъ, и, за рдкими исключеніями, главари народа были уже солидарны со мною, когда я закончилъ свой объздъ въ район рода Векиль.
Здсь, въ аул Юсуфъ-хана и его матери Гюль-Джамалъ, гд я засталъ и Мехтемъ-Кули-хана, мн пришлось пробыть около десяти дней.
Въ самый день прізда я узналъ, что въ числ гостей ханши находится авганскій эмиссаръ, капитанъ Искандеръ-ханъ, съ двумя товарищами. Я уже слышалъ ране, что они разъзжаютъ по стран нсколько недль, и съ цлями, конечно, совершенно противоположными моимъ. Необходимо было устранить этихъ противниковъ, и судьба помогла мн въ этомъ, пославъ неожиданную съ ними встрчу. Съ вечера я распорядился нанять въ аул четырехъ надежныхъ туркменъ, для доставленія этихъ эмиссаровъ въ русскій отрядъ на Карры-бентъ, и когда это было сдлано, пригласилъ къ себ Искандеръ-хана. Явился рослый красавецъ, съ смуглымъ энергичнымъ лицомъ. Безъ дальнихъ околичностей, я объявилъ ему, чтобы онъ приготовился къ вызду изъ Мерва черезъ полчаса. Глаза авганца запылали при этомъ страшною яростью, но сопротивленіе было немыслимо, такъ какъ вслдъ за нимъ въ дверямъ подошли джигиты съ берданками.
— На какомъ основаніи, по какому праву ты арестуешь меня?!.. Я такой же офицеръ моего эмира, какъ ты своего Благо царя, — началъ было Искандеръ-ханъ, возвышая голосъ и сильно жестикулируя.
Объяснивъ ему въ двухъ словахъ, что мы находимся въ стран, гд сила издавна составляетъ и право, и основаніе всякаго дйствія, я заключилъ словами, что такъ нужно, и что дальнйшіе разговори ни къ чему доброму не поведутъ.
Авганцы выхали около полуночи. Этотъ поздній часъ былъ избранъ для того, чтобы враждебные намъ люди не отбили ихъ, что могло случиться при отправленіи ихъ днемъ. А на другой день я извинился передъ ханшей, что нашелъ себя вынужденнымъ нарушить въ ея дом права гостепріимства.
Слухъ объ арестованіи и высылк авганскихъ эмиссаровъ быстро разошелся по Мерву и принесъ свою пользу. Первымъ его послдствіемъ было немедленное бгство изъ Мерва въ Іолатанъ другого, еще боле мутившаго населеніе, эмиссара Сіяхъ-Пуша съ его нсколькими приверженцами.

V.
Пребываніе у ханши. — Генгешъ и ультиматумъ.

Въ аул Юсуфъ-хана, посл бесдъ съ его матерью, родственниками и приближенными, окончилась моя предварительная работа, — такъ сказать, зондированія настроенія и подготовка почвы. Теперь предстоялъ послдній ршительный шагъ, безъ котораго вся затя могла кончиться ничмъ.
Дло въ томъ, что многіе въ Мерв были запуганы возможностью нашествія русскихъ, и искренно желали отклонить эту грозу. Одни безкорыстно, другіе въ надежд на вознагражденіе впослдствіи ихъ услугъ, общали мн свою поддержку и содйствіе. Но фактически никто въ этой стран не имлъ и тни власти, она всецло принадлежала самому народу. По старинному туркменскому обычаю, для ршенія такихъ важныхъ вопросовъ, какимъ въ данномъ случа являлось принятіе или отклоненіе русскаго подданства, было необходимо постановленіе генгеша, т.-е. общаго собранія представителей народа. Только оно могло дать тотъ или другой отвтъ, имющій значеніе и силу. Къ нему я и ршился обратиться. Къ старику, въ чрезвычайныхъ случаяхъ, генгешъ собирался на назначенное мсто по приглашенію одного изъ главарей народа. Такъ Коушутъ-ханъ трижды собиралъ генгешъ, который ршалъ переселеніе народа изъ Саракса въ Мервъ, возведеніе здсь огромной плотины на Мургаб и сооруженіе крпости.
Но послднія лтъ десять, благодаря наступившей въ стран анархіи, генгешъ уже не собирался никмъ, и, въ виду этого, меня затрудняли вопросы: гд и какимъ способомъ собрать этотъ первообразъ парламента, да еще туркменскій?.. Было еще обстоятельство: я звалъ, что на генгешъ собирается до трехсотъ представителей, и каждый изъ нихъ прізжаетъ съ двумя-тремя провожатыми. Нужно было принять всю эту ораву, поставить кибитки для ея размщенія и прокормить ее и сотни лошадей, по крайней мр, три дня. Говорили, что это удовольствіе обходится въ нсколько тысячъ крановъ, которыхъ у меня тоже не было. ‘Какъ тутъ быть?’ — ломалъ я свою голову, и съ этимъ вопросомъ обратился въ ханш Гюль-Джамалъ, о которой не лишнее сказать здсь нсколько словъ.
Какъ мн разсказывали въ Мерв, Гюль-Джамалъ считалась въ молодости одною изъ красивйшихъ двушекъ своего племени, и, по оригинальному обычаю туркменъ награждать заслуги своихъ выдающихся людей, была выдана въ жены Нурверды-хану, по приговору народа, вмст съ значительнымъ райономъ земли и съ цлымъ оросительнымъ каналомъ. Но она оказалась обладательницею не только красоты, но еще и замчательнаго ума, такта, доброты и щедрости, и, благодаря этому, овладла вскор и волею своего мужа, и симпатіями народа настолько, что нердко вліяла на ршеніе даже весьма важныхъ общественныхъ вопросовъ. Словомъ, Гюль-Джаланъ была тогда, въ прямомъ и переносномъ значеніи, самою состоятельною личностью Мерва. Нечего и говорить, что я жаждалъ склонить на свою сторону столь популярную текинку, и, разсчитывая на нее, я не ошибся.
Выслушавъ меня, она проговорила безъ колебанія:
— Въ интересахъ нашего народа и моихъ сыновей, я не разъ приносила и не такія жертвы… Я созову генгешъ отъ твоего имени и охотно приму на себя вс хлопоты и издержки по пріему, если только ты надешься на успхъ…
— Я увренъ, что Мервъ или послдуетъ моему доброму совту, или сдлается жертвою русскихъ пушекъ, — отвчалъ я, и затмъ деликатно намекнулъ ей, что, во всякомъ случа, ея издержки будутъ оцнены.
Это было 28-го декабря 1883 года. Ханша въ тотъ же день разослала гонцовъ по всмъ направленіямъ, съ приглашеніемъ на генгешъ, а въ теченіе слдующихъ двухъ дней шли у нея горячія приготовленія къ пріему сотенъ гостей. Изъ сосднихъ ауловъ свозили на верблюдахъ кибитки и устанавливали ихъ на ближайшей полян. Рзали массу барановъ, десятки туркменовъ пекли хлбъ, варили рисъ и т. п. Всмъ этимъ непосредственно распоряжалась сама Гюль-Джамалъ. Везд былъ ея глазъ, везд слышался ея голосъ — спокойный, но повелительный.
30-го декабря начались създъ и угощеніе. Отъ говора и криковъ, топота и ржанья коней, непрерывнаго лая собакъ и неразлучныхъ съ туркменскими сборищами гортанныхъ псенъ съ монотоннымъ рокотомъ балалайки, съ утра до поздней ночи стоялъ непрерывный звонъ во всемъ аул ханши. А я въ это время, растянувшись на ковр или расхаживая по двору, обдумывалъ ультиматумъ, для предъявленія его, въ возможно внушительной форм, представителямъ Мерва.
Около десяти часовъ утра 1-го января 1884 года вс съхавшіеся ханы, кетхуды, ахсакалы всхъ родовъ и волкъ Мервскихъ текинцевъ, въ числ около трехсотъ человкъ, услись огромнымъ кольцомъ, на равнин, за ауломъ ханши. За ними сплошной стной тснились дв-три тысячи любопытныхъ, а въ средин круга билъ разостланъ для меня небольшой коврикъ.
Когда дали знать, что генгешъ готовъ и ожидаетъ меня, я направился къ нему въ сопровожденіи Пацо-Пліева, который остался вн круга. Войдя въ средину одинъ, я произнесъ громко по-туркменски:
— Привтъ вамъ, уважаемые ханы и представители мервскаго народа!
Затмъ, опустившись на коверъ, я продолжалъ такъ:
‘Вы, собравшіеся здсь, представляете совтъ лучшихъ умовъ Мервскаго народа. Сегодня ршится его судьба. Она — въ вашихъ рукахъ, потому что будетъ зависть отъ степени вашего благоразумія и осмотрительности. Приглашаю васъ, поэтому, выслушать меня съ должнымъ вниманіемъ. Отъ сильнйшаго государства въ мір я уполномоченъ предъявить вамъ нчто чрезвычайное… Слушайте!
‘На мн лежатъ сегодня дв обязанности: первая, служебная, — исполнить приказаніе высшаго русскаго начальства, вторая, нравственная, — по долгу человка, и къ тому же — мусульманина, вашего единоврца, — дать вамъ добрый совтъ лично отъ себя… Прошло три года съ тхъ поръ, какъ русскіе завоевали Ахалъ. Въ теченіе этого времени никто не посягалъ на вашу независимость и вамъ была дана полная возможность жить мирно, въ качеств добрыхъ сосдей. Это было сдлано между прочимъ и потому, что Мервъ самъ по себ не представляетъ особаго соблазна, и величайшему въ мір русскому государству совершенно безразлично, принадлежитъ ему этотъ край или нтъ. Но русскіе убдились за т же три года, что жить мирно — не въ вашихъ привычкахъ… Безначаліе, распущенность и повальные грабежи ваши сдлали то, что съ вами не только не мыслимы обыкновенныя, торговыя и вообще сосдскія отношенія, во нтъ даже прозда для мирныхъ людей какъ по стран вашей, такъ и во сосдству. Вы привыкли имть дло съ слабыми персами и, несмотря на свжій еще геокъ-тепенскій урокъ, забыли, къ сожалнію, что русскіе — не персы. Ни одно солидное государство не потерпло бы подъ бокомъ у себя вашего образа жизни. Россіи и подавно нечего съ вами церемониться!.. И вотъ, насталъ моментъ, когда она считаетъ, что вы должны немедленно и безпрекословно сдлаться подданными Благо Царя, или же приготовиться встртить черезъ дв недли русскія войска. Итакъ, выбирайте: благоденствіе мирной жизни, или — безпощадная война, которая, смю васъ уврить, можетъ стереть съ лица земли не только васъ, но и самое имя Мерва!..
‘Теперь я забуду на минуту, что я русскій офицеръ, и буду говорить съ вами частнымъ образомъ, въ качеств вашего единоврца.
‘Обсудивъ спокойно русское требованіе, вы можете принять его — или ршиться на войну. Скажу вамъ откровенно, что я лично и вс подобные мн русскіе офицеры будемъ рады войн. Война съ вами, при вашей численности и вашемъ оружіи, была бы для насъ только забавой, которая, однако, принесетъ многимъ славу, чины, ордена, деньги, словомъ — все, о чемъ мечтаетъ каждый русскій военный. Но вы — не русскіе офицеры, ваше положеніе иное, и совершенно различныя послдствія ожидаютъ васъ, смотря по тому, на что вы ршитесь… Подумайте объ этомъ…
‘Знаете ли вы, кто привелъ русскихъ въ глубь страны вашихъ собратьевъ, въ Асхабадъ? Я думаю, что не знаете, и потому разскажу вамъ:
‘Русскимъ принадлежитъ, между прочими, и море Хазарское (Каспій). Многія сотни судовъ плаваютъ по этому морю, поддерживая торговлю между различными странами. Туринскскіе пираты съ Гасанъ-кули и Челикена стсняли свободу этой торговли, и, чтобы обезопасить ее, пришлось, лтъ пятнадцать тому назадъ, занять Чагадамъ (Красноводскъ) и Чекишляръ. Текинцы Ахала сдлались тогда сосдями русскихъ, и вмсто того, чтобы жить по-сосдски, несмотря на вс увщанія русскихъ, не превращали своихъ набговъ даже на самый Чагадамъ. Это безразсудное поведеніе ахалъ-текинцевъ вынудило русскихъ на военное вторженіе въ ихъ страну, окончившееся геокъ-тепенскимъ погромомъ. Одна половина ахальскаго населенія легла костьми, другая — лишилась всего имущества и впала въ нищету, отъ которой едва оправляется въ настоящее время… Что же выиграли ахалъ-текинцы и не они ли привели русскихъ въ Асхабадъ?!.
‘Къ сожалнію, вы послдовали примру вашихъ неразумныхъ братій, — вы вывели русскихъ изъ терпнія вашимъ аламанствомъ, и васъ ожидаетъ такая же судьба, если не образумитесь и не примете благоразумное ршеніе, пока есть время!.. Бухара, Хива и Коканъ были значительно сильне васъ. Они также вынудили русскихъ взяться за оружіе. Вспомните, чмъ же кончилась борьба?!..
‘Если васъ обуреваетъ такая степень помраченія разсудка, что вы не жалете лично себя, то подумайте о судьб вашихъ неповинныхъ женъ, дтей и стариковъ, кровь которыхъ также польется ручьями, ибо пушки бьютъ, не различая правыхъ и виноватыхъ… Религія наша запрещаетъ непосильную борьбу, и Богъ не проститъ вамъ пролитія невинной крови, которая будетъ лежать на вашей совсти, на совсти представителей и руководителей народа, если не приложите всхъ усилій для того, чтобы спасти народъ отъ грозящаго ему не только бдствія, но просто — истребленія…
‘Я знаю, люди несвдущіе, а можетъ быть и недобросовстные, вселили въ васъ убжденіе, что русскіе, какъ гяуры, не терпятъ мусульманъ и силою обратятъ васъ въ христіанство. Не врьте этому!.. Мусульманскія царства Казанское и Астраханское присоединены въ Россіи нсколько столтій тому назадъ, Крымъ — боле ста лтъ въ подданств Россіи, а многія провинціи Кавказа — десятки лтъ. Тмъ не мене, жители этихъ странъ и сегодня — мусульмане, и почище васъ!.. Отецъ мой, — постившій Мекку и Медину, — служилъ сорокъ лтъ и дослужился до чина генерала, я служу двадцать лтъ. Мы оба, слава Богу, мусульмане, а подобныхъ вамъ — почти четырнадцать милліоновъ у Благо царя… Нтъ, русскіе не преслдуютъ мусульманъ, имъ нтъ дла до религіи, они требуютъ только врнаго подданства и добраго поведенія. Скажу боле, строгое соблюденіе правилъ всякой вры внушаетъ русскимъ только уваженіе…
‘Для окончательнаго уясненія вамъ истины, скажу два слова и объ англичанахъ, такъ какъ знаю, что между вами есть люди, болтающіе объ Англіи…
‘Въ какую бы страну ни направились русскіе, имъ постоянно приходится слышать, что мстное населеніе подстрекалось къ сопротивленію какимъ-нибудь англійскимъ эмиссаромъ, вводившимъ народъ въ заблужденіе щедрыми общаніями денегъ, оружія и даже войска. Не врьте такимъ людямъ. Общанія ихъ всегда оказывались пустыми словами и ни разу не помшали русскимъ придти и силою оружія принести въ исполненіе свою угрозу. Такъ было со многими народами, и съ ахальскими текинцами въ томъ числ, такъ будетъ и съ вами, — если дадитесь въ обманъ.
‘Еще недавно вы дали бывшему здсь О’Доновану, за вашими печатями, огромную бумагу о томъ, что согласны быть подданными Англіи. Почему же посл этого англичане не пришли и не водворили порядка между вами? Потому что, имя на ше такую обузу, какъ Индія, хотя и съ обабившимися индусами, они не въ силахъ это сдлать. Откуда они придутъ къ вамъ, когда васъ окружаютъ земли, не принадлежащія Англіи? А откуда придутъ русскіе — вы очень хорошо знаете. Въ ожиданіи вашего отвта, въ трехъ переходахъ отсюда, на Карры-бент, стоятъ передовыя ихъ войска, за которыми повалитъ къ вамъ столько тысячъ, сколько царской душ будетъ угодно… Знайте это!
‘О томъ, что интересы ваши и вашего народа требуютъ безпрекословнаго исполненія моего совта, что въ результат его васъ ожидаютъ несравненно лучшія условія существованія, чмъ т, которыми вы пользуетесь, а равно и о томъ, что нечего опасаться посягательства на вашу религію и обычаи, — я могъ бы говорить еще очень долго. Но я увренъ, что вы меня поняли, и потому, не распространяясь боле, ограничусь пожеланіемъ, чтобы Богъ вразумилъ васъ на доброе ршеніе и избавилъ вашъ народъ отъ грозящаго ему бдствія…
‘Итакъ, подданство или — война?.. Я увренъ, что вопросъ этотъ уже ршенъ въ голов каждаго изъ васъ, и потому, для совщанія и передачи мн отвта, даю вамъ полчаса времени. Каковъ бы ни былъ вашъ отвтъ, я оставлю Мервъ съ чистою совстью, что съ своей стороны сдлалъ все для того, чтобы отвратить отъ васъ бдствія неравной борьбы’.
Пока я говорилъ, въ кругу царило молчаніе, въ серьезныхъ лицахъ представителей и окружавшей толпы можно было читать только напряженное вниманіе и нкоторое впечатлніе. Но когда, окончивъ рчь, я поднялся съ мста, вдругъ со всхъ сторонъ раздались громкія восклицанія:
— Баракялла (спасибо)!!.
Это было хорошее предзнаменованіе.
— Переговорить съ каждымъ изъ васъ въ отдльности я не могу и не нахожу нужнымъ. Пусть каждый родъ уполномочитъ одного для передачи мн отвта, и когда онъ будетъ готовъ, пусть дадутъ мн знать!— крикнулъ я въ заключеніе и, выйдя изъ круга, направился въ свою кибитку.
Минутъ черезъ двадцать, которыя я прождалъ не безъ нкотораго колебанія между надеждой и сомнніемъ, мн дали знать, что отвтъ готовъ. Я снова вошелъ въ генгешъ и занялъ свое мсто.
— Ну, кгог вы избрали для передачи мн отвта?
— Мехтемъ-Кули-хана! — послышались голоса съ разныхъ сторонъ.
Онъ сидлъ въ кругу, между представителями рода Векиль.
— Мехтемъ-Кули-ханъ, — обратился я къ нему, — въ чемъ состоитъ отвтъ Мервскаго народа?
— Представители Мерва, — произнесъ онъ среди всеобщаго молчанія, — единогласно постановили принять подданство Благо царя…
Послдовала нкоторая пауза. Отвтъ точно свалилъ гору съ моихъ плечъ. Но, быстро совладавъ съ охватившимъ меня невольнымъ порывомъ радости, я спокойно прервалъ молчаніе:
— Теперь я вижу съ удовольствіемъ, что имлъ дло съ умными людьии. Потомство благословитъ васъ за это разумное ршеніе. Баракялла!.. Въ виду такого оборота дла я останусь въ Мерв еще три дня. Въ теченіе этого времени вы должны написать о вашемъ постановленіи просьбу на имя Благо царя, за подписями или печатями всхъ представителей народа, а также избрать депутацію изъ четырехъ родовыхъ хановъ и двадцати-четырехъ старшинъ (по одному отъ каждаго канала или отъ каждыхъ двухъ тысячъ кибитокъ) для представленія просьбы русскому генералу въ Асхабад. Депутація эта пусть приготовится хать со мною.
Этимъ кончились вс разговоры. Я вернулся въ свою кибитку, и черезъ часъ два джигита уже полетли на Карры-бентъ съ письмомъ къ полковнику Муратову.
‘Поздравляю васъ, г. полковникъ, — писалъ я, — съ новымъ годомъ и съ новымъ славнымъ дломъ! Сегодня, въ полдень, ханы, представители всхъ родовъ и колкъ Мервскаго народа, собравшись на совщаніе въ числ около 300 человкъ и выслушавъ энергично ямъ представленный ультиматумъ, единогласно постановили принять русское подданство и вручить свою судьбу Блому царю. Черезъ три дня выду въ обратный путь съ прошеніемъ народа на Высочайшее имя и съ депутаціею, которая съ ханами, старшинами, почетными лицами и сопровождающими ихъ будетъ простираться, вроятно, до полутораста всадниковъ. Надюсь, что на Карры-бент имъ будетъ оказанъ должный пріемъ… Итакъ, до скораго свиданія’!
Въ тотъ же день, посл обда, ко мн явился письмоводитель Майли-хана, молла Клычъ-Ніязъ, съ огромнымъ листомъ навощенной бухарской бумаги, на первой страниц которой крупными буквами было написано по-туркменски:
‘Прославленному, великому Блому Царю, Высочайшему повелителю русскихъ и иныхъ народовъ, — да продлится его благоденствіе и могущество, да не изсякнетъ его милость и благоволеніе, да будетъ надъ нимъ благословеніе Аллаха!
‘Мы, ханы, старшины и уполномоченные представители всхъ родовъ и колнъ Мервскаго народа, собравшись сегодня {1 января 1884 года.} на генгешъ и выслушавъ присланнаго къ намъ штабсъ-ротмистра Алиханова, единогласно постановили добровольно принять русское подданство. Отдавая себя, свой народъ и свою страну подъ мощную Твою руку, Великій Царь, повергаемъ передъ твоимъ трономъ просьбу сравнять насъ со всми подвластными Теб народами, назначить надъ нами правителей и водворить между нами порядокъ, для чего, по Твоему велнію, мы готовы выставить нужное число вооруженныхъ конниковъ.
‘Для поднесенія сего постановленія народныхъ представителей, нами уполномочены 4 хана и 24 старшины, каждый отъ двухъ тысячъ кибитокъ’.
Этотъ документъ, хранящійся въ настоящее время въ государственномъ архив, до поздней ночи покрывался затмъ печатями или подписями собравшихся на генгешъ. Въ теченіе слдующихъ дней число этихъ подписей и приложеній увеличилось еще нсколькими сотнями, такъ какъ во время обратнаго вашего слдованія черезъ аулы вс сколько-нибудь знающіе текинцы, наперерывъ другъ передъ другомъ, просили моего разршенія пріобщить и свое имя къ представителямъ народа.
На слдующій день мн сообщили, что наканун у Kapaкули-хана и Атаджанъ-бая также происходилъ генгешъ, имвшій цль совершенно противоположную моимъ стремленіямъ. Но эти господа ошиблись въ своихъ ожиданіяхъ. На ихъ призывъ отозвалось только десятка три ихъ сторонниковъ, и результатъ ограничился нсколькими съденными баранами…
Въ тотъ же день нарочный привезъ мн отвтъ полковника Муратова на мое письмо, въ которомъ я выражалъ мысль о необходимости отозвать изъ Мерва хивинскаго ‘правителя’ и, если возможно, нсколько приблизить въ оазису хотя бы дв сотни казаковъ, что могло произнести извстное давленіе на генгешъ. Въ отвт этомъ заключается, между прочимъ, слдующее:
‘Совершенно согласенъ съ вами, что мое прибытіе въ озеру Карыбата принесло бы пользу длу. Но я связанъ инструкціею командующаго войсками, которая не разршаетъ мн посылать даже сотню къ сторон Мерва, дале одного перехода. А до Карыбата добрыхъ сто верстъ… Генералъ пишетъ, чтобы на высылк Атаджана изъ Мерва не особенно настаивать, но требовать выдачи персюковъ послдняго плна. Онъ прибавляетъ къ этому, что съ нетерпніемъ ждетъ извстій о вашихъ дйствіяхъ. Пишите, ради Бога, чаще: мы вс истомились здсь въ ожиданіи встей отъ васъ. Берегите себя и своихъ людей. Собираемся встртить новый годъ пальбой всего отряда. Будемъ пить за ваше здоровье и успхъ вашего лихого предпріятія… Посылаю вамъ No ‘Кавказа’, въ которомъ найдете подробности о смерти вашего предшественника по Мерву, ирландца О’Донована’…
Письмо это мн снова напомнило о злополучныхъ персахъ, къ освобожденію которыхъ пока ничего не было сдлано. Теперь я заговорилъ о нихъ съ Мехтемъ-Кули-ханомъ и привелъ такіе аргументы.
Когда мы взяли Хяву, первое требованіе русскихъ заключалось въ томъ, чтобы немедленно были освобождены и отправлены на родину вс плнные персы. Это и было исполнено. Черезъ какой-нибудь мсяцъ, когда русскія войска займутъ Мервъ, здсь повторится то же самое.
— Не попытаешься ли ты, — сказалъ я въ заключеніе, — объяснить это хозяевамъ персовъ, захваченныхъ въ послднее время, и вразумить ихъ, чтобы они сдлали теперь добровольно то, что неминуемо принуждены будутъ исполнять черезъ нсколько недль?.. Если это удастся, — ты доставишь большое удовольствіе нашему генералу.
Попытка, которую охотно теперь принялъ на себя Мехтемъ-Кули-ханъ, была весьма успшна. Изъ числа плнныхъ трое оказались уже отправленными въ Бухару на продажу, а съ остальными одиннадцатью освобожденными женщинами, дтьми и стариками, Мехтемъ-Кули-ханъ, черезъ нсколько дней, догналъ меня въ аул Топазъ.

VI.
Возвращеніе. — Свиданіе съ губернаторомъ Саракса.— Прибытіе въ Асхабадъ и присяга Мервской депутаціи.

Мы выхали изъ аула Гюль-Джамалъ-бай утромъ 4 января. Въ теченіе этого и слдующаго дня къ вамъ постепенно присоединялись изъ попутныхъ ауловъ назначенные въ депутацію ханы и старшины съ ихъ сопровождающими, такъ что къ прибытію на окраину оазиса, въ аулъ Топазъ, движеніе наше представляло большой и характерный туркменскій кортежъ, на превосходныхъ коняхъ, простиравшійся, вмст съ нашими казаками и джигитами, до 200 всадниковъ.
Въ этомъ же аул я получилъ съ нарочными второе письмо полковника Муратова, отъ 3 января, рисующее впечатлніе, произведенное въ Карры-бент моимъ сообщеніемъ отъ 1 января. Вотъ оно дословно:
‘Сегодня, въ пять часовъ пополудни, прискакали ваши посланные съ извстіемъ… просто ошеломляющимъ! Пробжавъ ваше письмо, я, не помня себя отъ радости, безъ шапки выскочилъ изъ кибитки и началъ кричать: ‘Сюда, сюда, господа!’… Черезъ нсколько секундъ, не только ‘господа’, но весь лагерь сбжался ко мн, точно по тревог. Едва я усплъ, потрясая въ рук ваше письмо, крикнуть:— ‘Поздравляю, господа, поздравляю, братцы: Мервъ у ногъ государя!’ — какъ вдругъ вся эта масса людей разразилась долго неумолкавшимъ, оглушительнымъ ‘ура!’ и въ воздухъ полетли вс шапки… Отрядъ, словомъ, въ неописуемомъ восторг. Черезъ нсколько минутъ посл этой сцены, я отправилъ ваше письмо командующему войсками, прибавивъ съ своей стороны только одно: ‘Мервъ у ногъ Его Императорскаго Величества’. Джигитамъ, отправленнымъ съ письмомъ, приказалъ быть завтра вечеромъ въ Асхабад, во что бы то ни стало. Думаю, что самъ генералъ прискачетъ сюда… Что же еще сказать вамъ? Я не нахожу словъ, которыя могли бы выразить мою искреннюю благодарность. Дай Богъ, чтобы и дальше все шло такъ же гигантски хорошо!.. Весь отрядъ вамъ кланяется, а я жажду обнять васъ и съ нетерпніемъ жду вашего возвращенія съ представителями Мерва. Мехтемъ-Кули-хану и Пацо-Пліеву шлю мой сердечный поклонъ, а вамъ — ‘вдовушву’ Редереръ. Весь вашъ, А. Муратовъ’.
Три дня на пути въ Карры-бенту прошли незамтно. Общее настроеніе было радужное, смхъ и говоръ не умолкали ни на минуту. Но на послднемъ ночлег судьба вздумала посмяться надъ нами. Случилось нчто траги-комичное, которое, однако, было настолько близко отъ серьезной катастрофы, что, при нсколько иномъ исход, могло потребовать, по меньшей мр, новой поздки въ Мервъ, что отдалило бы недли на дв наше прибытіе къ отряду. Случилось вотъ что.
Послдній ночлегъ, передъ Карры-бентомъ, мы имли около развалинъ Геокъ-Сююръ, въ открытой степи, кое-гд поросшей мелкимъ кустарникомъ. Переходъ былъ большой въ этотъ день, къ ночлегу прибыли поздно, да еще предстояло выступленіе на разсвт. Поэтому утомленные казаки быстро стреножили своихъ коней, туркмены, по обыкновенію, привязали своихъ къ желзнымъ кольямъ, вбитымъ въ землю, и т, и другіе, разбившись на группы вокругъ костровъ, наскоро поужинали и повалились спать. То же самое сдлали и мы, оставивъ бодрствовать у костровъ только нсколько человкъ…
Прошелъ какой-нибудь часъ посл наступившаго на нашемъ бивак затишья, какъ вдругъ точно дрогнула и загудла земля. Вслдъ затмъ мгновенно раздались трескъ, ржанье коней и крики всполошившихся людей… Едва усплъ я вскочить на ноги и инстинктивно кинуться въ сторону, какъ, подобно сокрушительному урагану, пронеслась мимо, разметая костры, добрая сотня испуганныхъ коней… Съ четверть часа на бивак царилъ адъ кромшный… Но, вотъ, многихъ лошадей переловили, за другими поскакали конные, люди начали успокоиваться.
— Что случилось?!— обращаюсь въ недоумніи къ казакамъ и туркменамъ.
Изъ ихъ объясненій оказалось, что недалеко отъ лошадей внезапно раздалось какое-то грозное звриное рычаніе, какъ увряли туркмены, барса или тигра, которые довольно часто встрчаются въ густыхъ прибрежныхъ камышахъ Теджена. Это и было причиной паники лошадей, послдствія которой ограничились, къ счастью, пятью-шестью изрядно, однако, помятыми туркменами… Обойдя этихъ послднихъ и побывавъ у казаковъ, я вернулся въ своему истоптанному и разбросанному ложу съ сдломъ у изголовья, и тутъ только спохватился, что ни въ карман пальто, ни около кошмы, на которой я лежалъ, нтъ моего дневника, а главное — прошенія мервцевъ на Высочайшее имя, почти съ тысячью печатей и подписей. ‘А что, думаю, если оно не отыщется или найдется въ изуродованномъ вид, что легко могло случиться подъ ногами людей и лошадей во время общей суматохи’?.. Меня бросило въ жаръ. Цлые часы поисковъ, которыми занимались почти вс, такъ какъ было общано 25 руб. нашедшему, оказывались тщетными. И только на разсвт бумаги, наконецъ, были найдены и, въ моему восторгу, безъ всякихъ поврежденій…
Радушный пріемъ, ожидавшій васъ въ Карры-бент, составилъ цлое празднество. Разспросамъ и разсказамъ не было конца.
— Знаете ли, какъ было встрчено въ Асхабад мое донесеніе о принятіи мервцами русскаго подданства?— между прочимъ, спрашиваетъ меня полковникъ Муратовъ.
— Не знаю, — говорю, — но очень интересно…
— Командующій войсками не поврилъ!.. Какъ мн пишутъ, онъ воскликнулъ: ‘Какое тамъ присоединеніе!.. Пускай выдадутъ сначала плнныхъ’… Тмъ лучше, — прибавилъ полковникъ, — значитъ, совершился фактъ, казавшійся настолько невозможнымъ, что и врить не хотятъ… Теперь надо послать генералу боле или мене обстоятельное донесеніе, какъ все это случилось, и извстить его о прибытіи Мервской депутаціи. Затмъ, до вашего вызда въ Асхабадъ, мн хотлось бы выполнить и послднее, недавно полученное, приказаніе генерала. Но я не знаю, какъ быть съ этимъ… Онъ пишетъ, чтобы я командировалъ на рекогносцировку Саракса подполковника Закржевскаго, а онъ, бдный, боленъ…
— Составленіе и переписка обстоятельнаго донесенія потребуютъ нсколькихъ дней, — отвтилъ я.— Не лучше ли будетъ, вмсто этого, при донесеніи о прибытіи депутаціи, отправить мой дневникъ, въ которомъ все изложено шагъ за шагомъ?.. А эти нсколько дней я охотно употребилъ бы на интересную поздку въ Сараксъ, если, конечно, Закржевскій ничего не будетъ имть противъ этого.
— И прекрасно!— воскликнулъ Муратовъ.— Быть по сему! ‘По сему’ мы и поступили. Дневникъ въ тотъ же день полетлъ съ нарочными въ Асхабадъ, а рано утромъ слдующаго дня, съ Мехтемъ-Кули-ханомъ, съ Пацо-Пліевымъ и двумя десятками казаковъ и джигитовъ, я выхалъ въ Сараксъ. Все 225-верстное разстояніе туда по лвому берегу Теджена, и обратно — по правому, мы прохали въ четыре дня, и большею частью подъ проливнымъ дождемъ, а одинъ день провели въ Саракс въ гостяхъ у персидскаго губернатора, Али-Марданъ-хана, который принялъ насъ чрезвычайно любезно.
О результат этой поздки, въ смысл рекогносцировки, я поведу рчь въ одной изъ слдующихъ главъ, посвященныхъ занятію нами Саракса. Здсь же передамъ только разговоръ съ персидскимъ губернаторомъ, по поводу ршенія мервцевъ принять русское подданство.
Посл обычныхъ привтствій и взаимныхъ разспросовъ о здоровьи, когда, опустившись на ковры, мы принялись за неизбжные въ Персіи кофе и кальяны, губернаторъ Саравса обратился во мн съ вопросомъ:
— Вы тотъ самый Али-ханъ, который недавно здилъ въ Мервъ?
Я, молча, кивнулъ головой.
— Я знаю, мервцы вамъ дали бумагу, что принимаютъ русское подданство. Но придаете ли вы серьезное значеніе этой бумаг?
— Конечно.
— Въ такомъ случа, я прочту вамъ то, что пишетъ мн изъ Мерва одинъ изъ моихъ тайныхъ агентовъ.
Съ этими словами ханъ досталъ изъ-подъ тюфячка, на которомъ сидлъ, исписанный по-туркменски листъ бумаги и почти съ иронической улыбкой прочелъ изъ него слдующій отрывокъ:
‘Сегодня выхалъ отсюда пріхавшій изъ Асхабада и пробывшій здсь дв-три недли русскій ‘саибъ-мансабъ’ {Чиновникъ, офицеръ.} Алиханъ. Люди, чающіе что-либо получить за это, выдали ему бумагу, что нашъ народъ принимаетъ подданство Благо Царя. Народъ же, конечно, только смется надъ этимъ. Подобныя же бумаги мы не разъ давали прізжавшимъ къ намъ изъ Ирана, Авганистана и даже Англіи, и готовы дать еще кому угодно’…
— Если подобныя бумаги, виданныя прізжимъ изъ разныхъ странъ, — произнесъ я, подчеркивая каждое слово, — остались только бумагами, то, значитъ, повелители этихъ странъ были не въ силахъ ими воспользоваться. Русскій государь не таковъ. Онъ не позволитъ съ собою шутить!..
— Подождемъ, увидимъ, — отвтилъ ханъ.
— Могу васъ уврить, — заключилъ я, — что если не увидите, то услышите, что я правъ, и гораздо ране, чмъ вы думаете…
Вернувшись черезъ два дня посл этого разговора въ Карры-бентъ, мы съ полковникомъ Муратовымъ и съ Мервскою депутаціею выхали на слдующій день въ Асхабадъ, куда прибыли въ полдень 22 января.
О пріем депутаціи въ Асхабад и говорить нечего. Въ теченіе двадцатидневнаго пребыванія ее здсь чуть не на рукахъ носили…
Почти дв недли тянулись телеграфныя сношенія генерала Комарова съ Тифлисомъ и Петербургомъ. Въ первыхъ числахъ февраля были, наконецъ, получены разршенія и приказы по равнымъ представленіямъ, а затмъ послдовалъ оффиціальный пріемъ депутаціи, происходившій въ дом начальника области.
Здсь, 6 февраля, въ большой залъ, гд уже стояли въ парадныхъ мундирахъ вс мстныя военныя и гражданскія власти, били введены представители Мерва. Впереди нихъ сталъ почтенный сдобородый старикъ Дурды-Ніязъ, имя въ рукахъ обернутую въ золотую парчу просьбу на имя государя. Онъ вручилъ этотъ документъ вскор вошедшему въ валъ генералу Комарову съ словами:
— Вотъ просьба, которую нашъ Мервскій народъ повергаетъ къ стопамъ Благо Царя.
Генералъ развернулъ парчу и передалъ заключавшійся въ ней огромный бухарскій листъ переводчику, который громко прочелъ сперва туркменскій текстъ, а потомъ и русскій переводъ его.
— По Высочайшему повелнію Государя Императора я принимаю вашу просьбу, — отвтилъ генералъ по окончаніи чтенія.— Отнын вы и вашъ народъ — подданные Благо Царя. Поздравляю васъ!
Затмъ, объяснивъ въ краткой рчи обязанности новыхъ подданныхъ и ихъ будущее устройство, генералъ высказалъ надежды и пожеланія, и въ заключеніе объявилъ, указывая на меня, что я назначенъ начальникомъ Мервскаго округа, что ко мн должны обращаться они по всмъ своимъ дламъ и безпрекословно исполнять мои приказанія.
Посл этого выступилъ впередъ туринскскій мулла съ кораномъ, и началась процедура приведенія къ присяг депутаціи, по окончаніи которой генералъ объявилъ о Высочайшемъ пожалованіи Сары-Батыръ-хану, Майли-хану, Мурадъ-хану и шестнадцатилтнему сыну Гюль-Джамалъ, Юсуфъ-хану, чиновъ капитана милиціи, а остальнымъ членамъ депутаціи — золотыя медали на шею и почетные халаты, которые тутъ же и были на нихъ возложены. Этимъ кончился пріемъ, и депутація удалилась. Меня же генералъ пригласилъ въ кабинетъ.
— Теперь намъ остается занять Мервъ войсками, — началъ онъ.— Какъ вы полагаете, какой отрядъ понадобится для этого?
— Ожидать какого либо сопротивленія со стороны мервцевъ, — отвчалъ я, — не вижу никакого основанія. Тмъ не мене, въ виду триста-пятидесятиверстнаго разстоянія, отдляющаго Асхабадъ отъ Мерва, бросить туда какую-нибудь роту или сотню, значило бы представить соблазнъ для неспокойнаго элемента, который можетъ оказаться и въ Мерв. Поэтому каррыбентскій отрядъ, состоящій ихъ 4-хъ ротъ, 2-хъ сотенъ и 2-хъ орудій, я считаю не только достаточнымъ для расположенія въ Мерв, но еще и способнымъ удержать его населеніе отъ всякаго соблазна…
— Вполн раздляю вашъ взглядъ, — продолжалъ генералъ.— Значитъ, мы сдлаемъ такъ: вы съ депутаціею выдете отсюда дня черезъ два-три и подождете въ Карры-бент моего прибытія. Дальнйшее движеніе мы ршимъ тамъ, на мст.
Такъ и было сдлано. 9-го февраля полковникъ Муратовъ выхалъ въ Петербургъ съ донесеніемъ о послднихъ событіяхъ, а я съ депутаціею — въ Карры-бентъ. Сюда же, черезъ три дня посл васъ, прибылъ командующій войсками. Онъ поздравилъ отрядъ съ предстоящимъ ему на дняхъ походомъ въ Мервъ, а представителямъ тедженскаго населенія объявилъ о назначеніи ихъ начальникомъ маіора Мехтемъ-Кули-хана. Мн въ тотъ же день вечеромъ генералъ сообщилъ слдующее:
— Я намренъ выступить отсюда съ отрядомъ 25-го февраля, значитъ — черезъ три дня. А вамъ нужно будетъ выхать съ депутаціею въ Мервъ, если можно, завтра же, съ тмъ, чтобы вы успли собрать наиболе почетныхъ людей страны и съ ними встртить меня на одномъ переход до вступленія въ оазисъ. Успете это устроить?
— Вроятно, не встрчу къ этому препятствія.
— Рано вы думаете выхать?
— По обыкновенію, съ разсвтомъ.
— Ну, въ такомъ случа, покойной ночи и счастливаго пути!— пожелалъ генералъ, и мы разстались…

VII.
Третья поздка въ Мервъ и его занятіе.

Оставивъ за собою еще разъ пустыню, отдляющую Теджевеній оазисъ отъ Мерискаго, я съ своимъ конвоемъ расположился въ Топаз, а депутацію распустилъ по домамъ, съ приказаніемъ снова собраться ко мн черезъ три дня для встрчи русскаго отряда. Каждому изъ четырехъ хановъ было поручено при этомъ принести съ собою не мене ста наиболе представительныхъ всадниковъ своего колна.
Посл ихъ отъзда, мой словоохотливый хозяинъ, уже знакомый читателямъ, старикъ Абдалъ-сардаръ, прислъ къ очагу въ средин кибитки и выложилъ мн вс новости Мерва. Слухъ о прибытіи генерала на Тедженъ и о предстоящемъ на-дняхъ появленіи въ Мерв русскихъ войскъ уже проникъ въ среду населеніи. Каракули-ханъ и ‘правитель’ Атаджанъ бжали поэтому въ Хиву. Населеніе совершенно спокойно. Не унимается только Баджаръ-ханъ, подстрекаемый Сіяхъ-пушемъ.
— Онъ, говорятъ, поклялся, что не пуститъ русскихъ въ Мервъ, — сообщилъ Абдалъ, едва сдерживая смхъ.
— Какъ думаютъ мервцы, — спрашиваю, — кто такой Сіях-пушъ?
— Да кто его знаетъ!— былъ отвтъ.— Одни называютъ его авганцемъ, другіе — индусомъ. Человкъ молодой, лтъ тридцати. Выдаетъ себя за святого… Ходитъ въ остроконечной шапк дервиша, съ длинными, до плечъ волосами и съ завшаннымъ лицомъ… Говорятъ, что его постоянно снабжаетъ деньгами какой-то проживающій здсь еврей изъ Мешеда, по порученію тамошняго англійскаго консула…
— Чего же онъ добивается?
— Раньше говорилъ все объ авганскомъ эмир, а теперь подстрекаетъ людей противъ русскихъ…
— Что же, есть у него сторонники?
— Какіе тамъ сторонники?!.. Глупый Каджаръ-ханъ, да, можетъ быть, нсколько десятковъ голодныхъ крикуновъ изъ его аула, которымъ Сіяхъ-пушъ общалъ по верблюжьему вьюку англійскаго золота…
Разсказы Абдалъ-сардара, по которымъ можно было бы написать цлую эпопею мервскихъ аламановъ, сдлали то, что два дня въ Топаз пролетли незамтно, а на третій съ утра начали съзжаться ханы съ своими людьми. Въ этотъ же день нарочный привезъ мн письмо генерала Комарова и сообщилъ между прочимъ, что вечеромъ отрядъ подойдетъ въ озеру Карибъ-ата, находящемуся верстахъ въ двнадцати отъ Топаза. Полученное письмо столько же порадовало меня первою своею частью, сколько удивило второю. Вотъ что писалъ генералъ 26 февраля, изъ Кумъ-япа:
‘Князь Дондуковъ-Корсаковъ, телеграммой отъ 22 февраля, сообщилъ мн, что Государь Императоръ изволилъ пожаловать вамъ чинъ маіора. Отъ души поздравляю васъ съ этимъ и радуюсь, что теперь не будетъ препятствія въ утвержденію васъ въ должности начальника Мервскаго округа.
‘На Карибъ-ата я пріду, вроятно, завтра въ вечеру, а можетъ быть посл-завтра. Обдумавъ хорошенько, я первую стоянку намренъ сдлать въ Порсу и пройти туда съ Карибъ-ата, черезъ Сичмазъ, степной дорогой. Сообразно съ этимъ и длайте ваши распоряженія. До свиданія.— А. Комаровъ’.
Письмо это я могъ объяснить только недостаточнымъ знакомствомъ съ мстными условіями, а потому черезъ нсколько минутъ послалъ генералу слдующій отвтъ:
‘По поводу вашего намренія пройти, съ отрядомъ, не входя въ оазисъ, прямо изъ Карибъ-ата, степной дорогой, и расположиться въ Поссу, давно заброшенныя развалины котораго находятся совершенно на отлет отъ населеннаго района, считаю своимъ долгомъ доложить вашему превосходительству слдующее: Расположиться въ Порсу, или гд бы то ни было вн оазиса, не значитъ ‘занять Мервъ’, такой шагъ не вызывается необходимостью и можетъ произвести впечатлніе нежелательное. Для занятія Мерва надо идти прямо въ его сердцу и стать твердой ногой въ Коушутъ-ханъ-вал, чему обстоятельства считаю вполн благопріятными. Завтра встрчу васъ съ представителями Мерва’.
Къ вечеру уже собрались вс ханы и, въ числ ихъ, вошелъ ко мн, въ сумеркахъ, сынъ знаменитаго Коушутъ-хана, невзрачный на видъ и слпой на одинъ глазъ, Баба-ханъ. На вопросъ — что новаго?— онъ отвчалъ:
— Новаго ничего нтъ, а продолжается старое: Каджаръ-ханъ дурить, какъ всегда. По пути сюда, я наткнулся въ одномъ аул на шайку оборванцевъ, человкъ въ двсти, собранную этимъ сумасбродомъ и галдвшую, что не пустятъ въ Мервъ русскихъ…
— Ты хорошо знаешь Каджаръ-хана?
— Какъ же, — родственникъ…
— А моему слову ты вришь?— спрашиваю.
— Конечно…
— Такъ слушай. Я очень сожаллъ, что болзнь помшала теб участвовать въ депутаціи и лишила несомннной награды. Поэтому предоставляю теб сегодня первый представившійся случай оказать услугу и… вернуть потерянное {И дйствительно, по моему ходатайству передъ начальникомъ области, Баба-ханъ получилъ черезъ нсколько мсяцевъ посл этого чинъ прапорщика милиціи и явилъ себя въ слдующемъ году, въ бою на Кушк, лихимъ командиромъ сотни мервскихъ текинцевъ.}: Позжай сейчасъ и, какими угодно способами, уговори Каджара пріхать ко мн сегодня же, хоть на нсколько минутъ. Мн нужно сказать ему нсколько словъ… В затмъ, если ему не угодно будетъ послдовать моему совту, — онъ свободенъ ухать отсюда во всякую минуту. Въ этомъ даю теб слово, вотъ, въ присутствіи всхъ хановъ!
Баба-ханъ немного замялся.
— Я попытаюсь, — отвтилъ онъ наконецъ, — но думается, что легче будетъ доставить сюда голову этого сумасброда, чмъ его живымъ.
— Нтъ, головы мн не надо!.. Уврь его, что я желаю ему добра. Если же онъ скажется неспособнымъ понять это, — передай ему отъ меня, что онъ весь остатокъ жизни будетъ кусать свои пальцы…
Баба-ханъ ухалъ и, часа черезъ три, когда я оставался одинъ, занятый своимъ дневникомъ, явился снова и произнесъ лаконически: ‘привелъ’!.. Едва я усплъ придвинуть ближе въ себ револьверъ и положить его такъ, чтобы былъ виденъ ‘званому гостю’, какъ въ кибитку вошелъ туркменъ огромнаго роста, съ мрачно-надменной физіономіей, точно отлитой изъ темной бронзы. Этотъ Голіаъ, котораго не особенно пріятно было бы встртить и на Невскомъ среди благо дня, еще представлялъ собой живой арсеналъ въ полутемной кибитк. Помимо кривой сабли на боку, у него были за поясомъ ‘акъ-бичакъ’ {‘Акъ-бичакъ’ — большой ножъ, въ серебряныхъ ножнахъ, замняющій у туркменовъ кинжалъ.} и дв пистолета, а за спиною — двустволка. Въ такомъ вид предсталъ предо мною Каджаръ, бывшій недавно ханомъ всего Мерва, продававшій при этомъ за пятьсотъ рублей англичанина О’Донована, а теперь — пресловутый сторонникъ Сіяхъ-пуша, мечтавшій съ жалкой толпой мервскихъ босяковъ задержать наступленіе русскихъ..’
— Добро пожаловалъ Каджаръ-ханъ. Садясь!— указалъ я ему мсто противъ себя, не поднимаясь съ сиднья и не протягивая руки, изъ опасенія, чтобъ она не осталась непринятою. Онъ, однако, не ршился опуститься на коверъ возл очага и слъ на какой-то сундукъ, видимо предпочитая, въ своей подозрительности, сохранить боле удобное оборонительное положеніе.
— Слышалъ, что ты умный человкъ, я радъ случаю познакомиться съ тобою, — началъ-было я въ минорномъ тон, какъ вдругъ Баджаръ грубо прервалъ меня вопросомъ:
— Зачмъ русскіе идутъ сюда? Что вамъ нужно?..
Это заставило меня перемнить тонъ и отвтить:
— Русскіе идутъ сюда по желанію всего мервскаго народа, чтобы положить конецъ царившимъ здсь волчьимъ нравамъ, сторонникомъ которыхъ остался теперь ты одинъ. Это ты можешь услышать отъ любого изъ четырехсотъ слишкомъ лучшихъ представителей страны, которые окружаютъ меня въ эту ночь, чтобы выхать завтра на встрчу русскимъ войскамъ… А теперь ты отвчай мн: чего ты, считающій себя умнымъ человкомъ, думаешь достигнуть, отдлившись отъ своего народа и слдуя глупымъ совтамъ какого-то бродяги, Сіяхъ-пуша?!.. Подумай объ этомъ, завтра уже будетъ поздно… Мн извстно, какъ нельзя лучше, что въ Мерв всегда найдется одна-другая сотня голодныхъ воришекъ, которая послдуетъ за тобою и за кмъ угодно, и разбжится посл первой же встрёпки. Неужели у тебя не хватаетъ ума сообразить, что подобные оборвыши, сколько бы ихъ ни было, не въ силахъ выдержать и одного дня борьбы, — куда тамъ съ государствомъ! — даже съ одной тысячью его воиновъ!.. Въ какую же бездну ты хочешь кинуться внизъ головой и вмст съ собою безплодно погубить горсть темныхъ, безумныхъ людей, которые если и пойдутъ за тобою, то только повривъ твоимъ обманамъ?!.. Какой ты отвтъ дашь за это передъ Богомъ?!.. Скажу теб больше: мы и бороться съ вами не станемъ. Если это понадобится, — сами мервцы перевяжутъ и выдадутъ васъ поголовно…
Каджаръ, не проронившій до сихъ поръ ни слова, вдругъ поднался и хотлъ уйти.
— Подожди немного. Самое главное еще не сказано, — остановилъ я.— Ты вынудилъ меня произнести эти горькія слова. Но моя цль была иная. Я пригласилъ тебя потому, что искренно желаю теб добра… Ты ошибся и сталъ на ложный путь. Но я готовъ забыть это разъ завсегда, если ты послдуешь моему совту. Поди, переговори, посовтуйся съ своими собратьями и вызжай съ ними завтра въ Карибъ-ата, гд я представлю тебя русскому генералу, какъ бывшаго хана всего Мерва. Поврь, что ты не будешь разочаровавъ… А затмъ, если останешься при прежнихъ мысляхъ, ты свободенъ, какъ и сегодня, ухать, когда и куда угодно и приняться за свое дло… Теперь, — съ Богомъ!..
Каджаръ всталъ и ушелъ безъ всякаго отвта. Черезъ часъ пришелъ Баба-ханъ и заявилъ съ улыбкой, что ‘сумасбродъ’ остается и подетъ завтра на встрчу генерала.
Такъ кончился послдній день февраля. Слдующій день оказался чреватымъ всякими неожиданностями.
Вызжая изъ Топаза, я оставилъ здсь бывшихъ со мною длопроизводителя маіора Ляшевскаго и повара Карапета. Упоминаю объ этомъ потому, что, какъ будетъ видно изъ дальнйшаго разсказа, имъ суждено было попасть въ этотъ день въ трагикомическую обстановку и пережить такія минуты, посл которыхъ первый оказался нервно разстроеннымъ настолько, что черезъ годъ покончилъ. самоубійствомъ, второй же посдлъ въ нсколько часовъ…
Когда я выхалъ къ длинной линія конницы, выстроившейся по дорог въ Карибъ-ата, туземный письмоводитель представилъ мн отдльно стоявшую небольшую группу всадниковъ, назвавъ ее ‘депутаціею іолотанскихъ сарыковъ, съ Гусейеъ-хаеомъ во глав’.
— Вы какимъ образомъ здсь? — спрашиваю.
— Мы, сарыки, сосди Мерва, небольшой народъ въ тридцать — сорокъ тысячъ душъ, живемъ въ Іолотанскомъ оазис, — объяснилъ Гусеинъ-ханъ, тучный, коренастый мужчина съ обросшимъ лицомъ и съ заплывшими жиромъ добродушными глазами.— Узнавъ, что Мервъ принялъ подданство Благо Царя, народъ нашъ ршилъ послдовать этому примру и прислалъ васъ извстить объ этомъ.
— Прекрасно сдлали, — отвтилъ я, — такъ какъ это должно-было случиться рано или поздно. Видно, что во глав сарыковъ стоятъ люди благоразумные… Позжайте съ ними. Я васъ представлю генералу.
Затмъ мы тронулись и около полудня прибыли въ Карибъ-ата. Остановивъ и выстроивъ конницу въ полуверст отъ озера, я помчался съ казаками и джигитами въ лагерь отряда, палатки котораго блли на берегу самаго озера. Не усплъ я соскочить съ коня передъ ставкою командующаго войсками, какъ уже изъ палатки вышелъ генералъ Комаровъ и, не разглядвъ хорошо мчавшуюся за мною группу всадниковъ, встртилъ меня вопросомъ:
— Это и есть ваша мервская депутація?!..
— Нтъ, ваше превосходительство, это — канаки и джигиты. Мервская депутація со всми ханами, къ которой присоединилась сегодня еще и іолотанская, въ числ боле четырехсотъ всадниковъ, ждетъ васъ въ полуверст отсюда.
Генералъ, повидимому не ожидавшій такого успха, прояснился и, потребовавъ дипломатическаго чиновника Таврова, поручилъ ему озаботиться приготовленіемъ всего необходимаго для угощенія пловомъ, бараниной и сластями всей массы прибывшихъ со мною людей. Затмъ генералъ выхалъ къ мервской конниц, предшествуемый джигитами, сопровождаемый казаками и окруженный пестрой свитой офицеровъ и чиновниковъ, между которыми были также камеръ-юнкеръ Чарыковъ и инженеръ Лессаръ, ныншніе посланники въ Сербіи и въ Кита. По мр движенія нашего кортежа по фронту мервцевъ, я представлялъ изъ нихъ командующему войсками боле выдающихся и, между прочимъ, — іолотанскую депутацію и Баджаръ-хана. Вся эта процедура кончилась привтливою рчью генерала, который въ заключеніе пригласилъ всхъ быть ‘сегодня’ его гостями. Посл этого мы вернулись въ лагерь. Мервцы также послдовали за нами и расположились на краю лагеря, гд вскор началось ихъ угощеніе…
Подъ вечеръ мн сообщили, что ‘сумасбродъ’ Каджаръ-ханъ скрылся, а еще часа черезъ два, когда уже совершенно стемнло, за лагеремъ начали раздаваться угрожающіе крики какого-то сборища, продолжавшіеся до девяти часовъ и превратившіеся сразу посл нсколькихъ выстрловъ нашихъ джигитовъ… На слдующій день отрядъ передвинулся къ Топазу, гд мы узнали слдующее.
Наканун, черезъ нсколько часовъ посл нашего вызда изъ этого аула, къ нему начали приближаться толпы, вооруженныя всякимъ хламомъ и предводимыя Сіяхъ-пушемъ и его сторонникомъ Дурды-Ходжа. Оставшіеся въ Топаз маіоръ Ляшевскій и Карапетъ, видя грозящую имъ опасность, не догадались вскочить на коней и мчаться вслдъ за вами. Гроза между тмъ надвигалась. Тогда прибжала къ нимъ въ кибитку съ двумя своими замужними дочерьми энергичная старуха, жена Абдалъ-сардара, выхавшаго съ нами, и тономъ, не допускающимъ возраженія, приказала своимъ гостямъ лечь. Едва Ляшевскій и Карапетъ исполнили это требованіе, три женщины разбросали между ними подушки, накинули сверху кошму, поставили сбоку ткацкій станокъ и, усвшись тутъ же, принялись за работу ковра, какъ ни въ чемъ не бывало… Чрезъ нсколько минутъ на двор послышались возгласы ‘гд русскіе?’ — и съ этимъ же вопросомъ толпа подошла вскор къ дверямъ кибитки Абдалъ-сардара.
— Опоздали, — спокойно отвтила старуха:— русскіе съ утра ухали въ Карибъ-ата. Отправляйтесь туда, — тамъ ихъ сколько угодно…
Толпа отхлынула, но черезъ нсколько минутъ подходитъ другая, и нкоторые переступаютъ даже порогъ кибитки. Старуха вскакиваетъ тогда съ мста, хватаетъ у очага желзные щипцы и кидается на вошедшихъ съ крикомъ:
— Убирайтесь, голодные псы! Какихъ вы русскихъ ищете среди женщинъ?!.. Не русскіе вамъ нужны, а норовите, нельзя ли стянуть что-либо… Убирайтесь, говорю, если не хотите, чтобъ я размозжила кому-нибудь голову!..
Подобныя сцены повторялись нсколько разъ, пока вечеромъ не прибылъ въ Топазъ Каджаръ-ханъ, который повелъ весь этотъ сбродъ въ сторону Карибъ-ата. Не трудно себ представить, что испытывали во все это время Ляшевскій и Карапетъ, задыхаясь подъ кошмой, не смя пошевельнуться и ежеминутно слыша назойливыя приставанія шайки, разыскивавшей ихъ по всему аулу?!.. О послдствіяхъ пережитаго ими я уже говорилъ:..
Переночевавъ въ Топаз, отрядъ нашъ вступилъ на другой день въ густо населенный районъ оазиса. Предшествуемый блестящей мервской конницей, онъ двигался довольно торжественно между садами и аулами, поминутно переправляясь, въ бродъ или по жидкимъ мосткамъ, черезъ оросительныя канавы, и возбуждая любопытство населенія, тснившагося на сторонамъ дороги почти непрерывной шпалерой. Такъ мы прошли верстъ пятнадцать и расположились для ночлега на равнин, недалеко отъ аула Сары-батыръ-хана. Вечеръ здсь прошелъ спокойно. Но ночь готовила намъ сюрпризъ и довольно непріятнаго свойства…
Было около полуночи, я еще не спалъ. Надъ соннымъ отрядомъ царила мертвая тишина, и возл догорвшихъ костровъ бодрствовали только ночные, когда къ моей палатк подскакалъ одинъ изъ конныхъ текинцевъ рода Бахши, которымъ было поручено наблюденіе за ближайшими аулами.
— Вставай, баяръ!— произнесъ онъ сдержаннымъ голосомъ, не слзая съ коня.
— Что случилось?— спрашиваю, выскочивъ изъ палатки.
— Идутъ, — коротко отвтилъ бахшивецъ.
— Кто такіе идутъ?.. Говори толкомъ.
— Да все т же… толпы Каджара.
И дйствительно, едва я усплъ разбудить генерала и полковника Закржевскаго и объяснить имъ въ двухъ словахъ, что предстоитъ нападеніе, какъ уже противъ западнаго фаса лагеря, расположеннаго въ каре, послышались обычные и на этотъ разъ довольно многочисленные возгласы нападающихъ туркменовъ, которые, подражая какому-то зврю, оглашаютъ воздухъ пронзительными криками: ‘кыу, кыу, кыу’!.. Не прошло и минуты посл этого, какъ уже весь отрядъ былъ на ногахъ и въ полной готовности. Моментально прискакали къ намъ и ханы изъ своего бивака.
Крики между тмъ быстро приближались. Судя по голосамъ, нападающіе были не дале 150—200 шаговъ. Темные силуэты передовыхъ уже начали слегка вырисовываться при тускломъ свт луны. Раздались наконецъ два-три выстрла въ нашу сторону, и среди стрлковъ кто-то громко и отрывисто крикнулъ: ‘ой’! Пуля попала несчастному въ животъ, и онъ свалился мертвымъ. Пора была образумить Каджара.
— Ваше превосходительство, — не выдержалъ я, — позвольте открыть огонь!
— Открывайте!
Вслдъ за этимъ, по команд полковника Закржевскаго, какъ одинъ выстрлъ грянулъ залпъ цлаго фаса, и… точно все пало замертво передъ вами: ни звука!.. Одинъ за другимъ раздались еще два залпа, — но это было больше ‘для очищенія совсти’, — и бой кончился.
— Давно надо было, — заговорилъ какъ бы про себя, когда все стихло, стоявшій возл меня Сары-батыръ-ханъ. — Кричите теперь, безумные!.. Они забыли, что стоятъ передъ ними не персы, которыхъ можно было запугивать ночными криками…
Какъ выяснилось впослдствіи, крикуны дорого поплатились за свое безразсудство: семь человкъ изъ нихъ оказались убитыми и десятка два ранеными. Каджаръ и Сіяхъ-пушъ бжали изъ Мерва въ ту же ночь, а шайка ихъ разбрелась по ауламъ.
На слдующій день утромъ, пока отрядъ торжественно хоронилъ вблизи дороги, на возвышеніи, осненномъ нсколькими деревьями, убитаго ночью молодого стрлка, — единственную нашу жертву при занятіи Мерва, — я съ нсколькими джигитами прискакалъ, по приказанію генерала, до ограды мервской крпости и, вернувшись, доложилъ, что путь свободенъ. Тогда войска двинулись въ дальнйшій путь и, переправившись около полудня черезъ Мургабъ, подошли къ сердцу Мерва, — къ чудовищной оград Коушутъ-ханъ-калы. Это было 4-го марта 1884 года.
Внутри Коушутъ-ханъ-калы располагался тогда небольшой аулъ колна Геокча, на краю котораго валялись сорокъ-два орудія, дв мортиры и нсколько фальконетовъ, — народные трофеи мервцевъ, свидтельствовавшіе о пораженіи ими персидской арміи въ 1860 году. Затмъ, все внутреннее пространство крпости, представляющее площадь около ста десятинъ, было занято посвами и, большею частью, рисовыми полями, которыя въ извстное время года уподоблялись сплошнымъ болотамъ, развивавшимъ лихорадки и тучи мошекъ. Да и помимо этого, крпостная ограда, имющая около семи верстъ протяженія, представила бы огромныя неудобства для гарнизона въ четыре роты, дв сотни и два горныхъ орудія. По всмъ этимъ причинамъ было ршено расположить нашъ маленькій отрядъ, на первое время, вн ограды, на узкой полос земли между крпостнымъ валомъ и Мургабомъ, такимъ образомъ, чтобы мы командовали внутреннимъ пространствомъ калы, чтобы на всякій случай оно было подъ вашими выстрлами. Въ первые же дни, площадь занятая отрядомъ, была обнесена — рабочими изъ мервцевъ, подъ руководствомъ сапернаго офицера Затеплинскаго — небольшимъ валикомъ со рвомъ. Возникшее такимъ образомъ крошечное русское укрпленіе на Мургаб, заставленное внутри рядами кибитовъ и палатокъ, послужило зародышемъ будущаго города Мерва, который, благодаря нахлынувшимъ со всхъ сторонъ искателямъ наживы, выросталъ настолько по-американски, что, мене чмъ черезъ два года, уже представлялъ на обоихъ берегахъ рки 16 широкихъ улицъ, массу красивыхъ зданій и желзнодорожныхъ сооруженій, два капитальныхъ моста и до 15 тысячъ пришлаго населенія, помимо войскъ, численность которыхъ также значительно возросла… Но возвратимся къ началу занятія Мерва.
На третій день, когда были уже установлены въ укрпленіи заказанныя для меня кибитки, я устроилъ нчто въ род ‘новоселья’ и пригласилъ къ себ командующаго войсками съ его окружающими и мстныхъ хановъ. Въ середин обда меня вызвалъ ‘по важному длу’ тотъ самый старикъ Дурды-Ніязъ, который въ Асхабад, подносилъ генералу просьбу мервцевъ на Высочайшее имя.
— Мн сейчасъ дали звать, — сообщилъ онъ шопотомъ, — что Каджаръ-ханъ, Сіяхъ-пушъ и ихъ приближенные возвратились сегодня изъ Іолотана и находятся теперь въ крайнемъ аул рода Бахши, возл кургана Геокъ-Тепе, не боле какъ въ двухъ часахъ пути отсюда, даже для пшехода.
— Спасибо, другъ, за извстіе, — сказалъ я старику, — и немедленно доложилъ новость генералу, съ разршенія котораго вызвалъ хановъ и приказалъ имъ скакать въ указанномъ направленіи съ своими всадниками и во что бы то ни стало захватить названныхъ людей, общая, въ случа успшности выполненія этого порученія, тысячу рублей вознагражденія.
Ханы помчались точно на праздникъ и часа черезъ три вернулись сіяющіе, ведя передъ собою связанныхъ Каджаръ-хана, Сіяхъ-пуша, муллу Дурды-ходжа и джадида Мамедъ-Рагима {Меня уврили, что, при посредств этого джадида, англійскій консулъ въ Meшед снабжалъ деньгами Сіяхъ-пуша на дло возбужденія мервцевъ противъ русскихъ.
Джадидами называются въ Персіи евреи-торговцы, которые, оставаясь въ сущности послдователями религіи Моисея, формально принимаютъ исламъ, гарантирующій ихъ отъ преслдованія мстныхъ фанатиковъ. Сотни подобныхъ ‘мусульманъ’, въ первый же годъ занятія нами Мерва, перебрались сюда изъ священнаго Мешеда и выстроили здсь синагогу…}.
Нужно было видть еще недавно надменную, а теперь жалкую, избитую фигуру Каджара, который до того растерялся при внезапномъ нападеніи своихъ соплеменниковъ, что даже не нашелся взять что-либо изъ своего грознаго ‘арсенала’!..
— Ну, что, Каджаръ, врно я предсказывалъ или нтъ?.. Я старался сравнять тебя вотъ съ ними, — говорю, указывая на хановъ, бывшихъ верхами въ своихъ капитанскихъ погонахъ.— Ты не внялъ моему доброму совту, и вотъ что вышло!.. Теперь пеняй, другъ, на одного себя…
—: Кысматъ (судьба)!— едва слышно отвтилъ Каджаръ дрожащимъ голосомъ…
Сіяхъ-пушъ {Сіяхъ-пушъ значитъ по-персидски ‘чернорясникъ’. Это названіе носятъ воинственные горцы-язычники, населяющіе такъ называемый Кяфиристанъ, на границ Индіи и Авганистана.} держалъ себя съ гораздо большимъ достоинствомъ. Это былъ замчательно красивый брюнетъ, лтъ тридцати-трехъ, съ матово-блднымъ лицомъ, съ большими выразительно-задумчивыми главами, съ маленькой бородкой и съ длинными, распущенными по плечамъ волосами. На голов онъ носилъ тюрбанъ, повязанный вокругъ высокой, остроконечной тюбетейки, какъ его повязываютъ только индусы и авганцы. Глаза также были насурмлены по обычаю этихъ народовъ. Вообще же вся вншность и костюмъ его напоминали аскета-дервиша. По-персидски онъ говорилъ прекрасно, по-туркменски — съ акцентомъ авганца, и писалъ на этихъ языкахъ изящнымъ почеркомъ.
Въ средин 1882 года Сіяхъ-пушъ точно изъ земли выросъ въ Іолотанскомъ оазис. Онъ вскор привлекъ тамъ общее вниманіе и сдлался предметомъ толковъ, проникшихъ и въ Мервъ. Для достиженія своей цли, въ чемъ бы она ни состояла, ему нужно было пріобрсти вліяніе на туркменовъ, и онъ ршился, повидимому, эксплоатировать ихъ для этого на почв религіи, окружая свою личность ореоломъ святости. Онъ показывался не иначе, какъ съ завшаннымъ лицомъ, говорилъ загадочно и съ длинными цитатами изъ корана. Для характеристики приведу нкоторые изъ его отвтовъ.
— Кто ты, какъ тебя зовутъ, какой ты національности?— ставлю вопросы, усадивъ его въ своей кибитк.
— Я — созданіе Бога, зовутъ — человкомъ, моя нація — человчество.
— Изъ какой ты страны, гд родился, сколько теб лтъ?
— Я изъ той страны, куда назначенъ Богомъ. Родился тамъ же. Лтъ мн столько, сколько нужно для прославленія Бога.
— Съ какою цлью ты явился среди туркменовъ?
— Цль извстна одному Богу. Я — не разсуждающій исполнитель Его воли…
На вс мои вопросы онъ отвчалъ въ такомъ же род, съ поразительнымъ спокойствіемъ смотря мн прямо въ глаза. Ничего боле яснаго я не могъ добиться, и это вывело меня, наконецъ, изъ терпнія.
— Послушай, ты — просто шарлатанъ!— разразился я.— Выбирай: или ты отвтишь по-человчески на вс мои вопросы, и тогда… ступай на вс четыре стороны, или же — я велю тебя повсить!
— Отвчаю, какъ велитъ Богъ, — продолжалъ Сіяхъ-пушъ съ тмъ же невозмутимымъ спокойствіемъ.— Если буду повшенъ, то также по вол Бога…
Я крикнулъ джигитовъ и приказалъ имъ взять этого нахала и повсить его на первомъ дерев, если черезъ полчаса онъ не изъявитъ согласія отвтить на вс мои вопросы… Еще ране получаса явился урядникъ и передалъ слдующее:
— Сіяхъ-пушъ говоритъ, что онъ сказалъ все, и что если его потребуютъ вторично, — онъ не раскроетъ и рта.
Его, конечно, не повсили…
Камеръ-юнкеру Чарыкову было поручено спеціально заняться Сіяхъ-пушемъ и выяснить вопросъ, — чьимъ интересамъ служила эта темная личность? Но и онъ, сколько помнится, въ результат своихъ трудовъ, остался при однхъ догадкахъ, между которыми боле вроятною казалась присылка Сіяхъ-пуша въ Мервъ извстнымъ претендентомъ на авганскій престолъ, Эюбъ-ханомъ, мечтавшимъ поднять туркменовъ и, при ихъ содйствіи, свергнуть эмира Абдурахмана. Когда же туркмены не выразили никакого желанія рисковать своими головами ради голоднаго авганскаго претендента, Сіяхъ-пушъ сдлался орудіемъ англійскаго консула въ Мешед и сталъ возбуждать мервцевъ противъ русскихъ…
Такъ или иначе, но Сіяхъ-пушъ и три его клеврета высидли подъ арестомъ въ Мерв около недли и затмъ были высланы въ Россію. Дальнйшая судьба ихъ мн неизвстна. Съ ихъ удаленіемъ, населеніе Мерва избавилось по крайней мр отъ явныхъ нашихъ недруговъ, и дло устройства новаго края пошло затмъ безпрепятственно.
Но жизнь Мерва подъ властью Россіи уже не входитъ въ программу моихъ разсказовъ. Ограничусь поэтому нсколькими словами о первыхъ дняхъ этого періода.
Первымъ послдствіемъ занятія Мерва было уничтоженіе здсь невольничества и освобожденіе всхъ плнныхъ персовъ. Послднихъ оказалось около семисотъ человкъ разныхъ возрастовъ и положеній, не исключая и персидскихъ офицеровъ, захваченныхъ еще въ 1860 году. Въ теченіе двухъ недль вс они были доставлены, нсколькими партіями, персидскимъ властямъ Саракса и Дарайгеза.
Вторымъ памятнымъ событіемъ тхъ же дней послужилъ пріздъ въ Мервъ, черезъ два мсяца посл его занятія, главноначальствовавшаго тогда на Кавказ, генералъ-адьютанта князя Дондукова-Корсакова. Князь пріхалъ съ блестящей свитой, въ сопровожденіи цлаго казачьяго полка, и въ трехъ переходахъ отъ Мерва былъ встрченъ мстной конницей въ числ двухъ тысячъ отборныхъ всадникомъ. Кортежъ получился чисто царскій. Да и шесть дней, проведенныхъ княземъ въ нашемъ маленькомъ укрпленіи, въ разъздахъ по оазису и въ посщеніи развалинъ древнихъ городовъ, долго вспоминались въ Мерв, какъ непрерывный рядъ празднествъ для войскъ и народа. Широкая, истинно барская натура князя тутъ обнаружилась вполн: угощенія войскъ и народа слдовали день за днемъ. Награды и подарки сыпались точно изъ рога изобилія… Постивъ, между прочимъ, и ханшу Гюль-Джамалъ, князь торжественно вручилъ ей подарки, присланные, съ особымъ курьеромъ, изъ Кабинета Его Величества: пару массивныхъ золотыхъ браслетъ, украшенныхъ драгоцнными камнями, такой же поясъ и роскошный соболій халатъ, крытый золотою парчей. Сверхъ того, и отъ себя лично князь подарилъ ханш дорогое ожерелье и объявилъ, что, за оказанныя услуги, ‘Блый Царь’ назначилъ ей пожизненную пенсію, по дв тысячи, а ея сыну, Юсуфъ-хану, по 1.200 рублей. Такимъ образомъ, издержки ханши на ‘генгешъ’ были возвращены ей сторицею…
Къ этому считаю не лишнимъ прибавить, что, благодаря какъ политическому, такъ и стратегическому значенію, которое англійскіе публицисты издавна придавали Мерву, присоединеніе его къ Россіи подняло цлую бурю въ англійскомъ парламент и въ пресс. Между прочимъ, по порученію своего правительства, великобританскій посолъ при Высочайшемъ двор, сэръ Э. Торнтонъ, заявилъ нашему министерству иностранныхъ длъ, что включеніе Мерва въ предлы Россіи признается несогласнымъ съ принятыми, будто бы, ею обязательствами по отношенію въ Англіи. Вмст съ тмъ, посолъ освдомлялся о томъ, ‘какія предложенія русскій кабинетъ могъ бы сдлать Англіи съ тмъ, чтобы предупредить осложненія, которыя можетъ повлечь за собою вновь совершившееся расширеніе предловъ русскаго владычества по направленію къ границамъ Авганистана’?
Наше правительство отвтило въ томъ смысл, что оно никогда не брало на себя обязательства воздерживаться, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, отъ занятія Мерва, а условія, при которыхъ неожиданно совершился этотъ фактъ, — ведущій за собою прекращеніе туркменскихъ разбоевъ и безусловно благотворный для будущаго положенія длъ въ Средней Азіи, — не таковы, чтобы могли служить поводомъ къ оспариванію свободы дйствій Россіи и къ заявленію какихъ-либо притязаній со стороны Англіи… Въ то же время, во избжаніе въ будущемъ всякихъ поводовъ въ недоразумніямъ, Россія подняла вопросъ о необходимости разграниченія сферы нашихъ притязаній съ владніями авганскаго эмира, что повело къ столкновенію на Кушк… Но объ этомъ рчь впереди.

VIII.
Присоединеніе Іолотана.

Въ послдніе дни своей независимости, туркмены довольно часто повторяли мн ходячій афоризмъ своего народа: ‘Мервъ — крпость, остальные ваши оазисы — только отдльныя башни. Взяли Мервъ, — значитъ, взяли всю Туркменію’… изреченіе это, дйствительно, оказалось пророчествомъ, перешедшимъ въ область реальныхъ фактовъ не позже нсколькихъ мсяцевъ посл занятія Мерва. Кахка, населенное туркменами рода Алили, и Тедженъ, находившійся въ рукахъ текинцевъ, были заняты нами еще по пути къ Мерву. Затмъ, посл Мерва, наступила очередь Іолотана.
Довольно обширная кала подъ этимъ названіемъ, съ разбросанными вокругъ аулами и базарными постройками, лежала тогда на лвомъ берегу Мургаба, на юго-восток отъ Мерва и въ шестидесяти верстахъ отъ послдняго, а самый оазисъ, съ населеніемъ отъ тридцати до тридцати-пяти тысячъ душъ туркменъ-сарыковъ, начинался верстахъ въ двадцати отъ послднихъ мервскихъ посвовъ и тянулся по прибрежью рки верстъ на семьдесятъ. Это промежуточное пространство между двумя оазисами, — хотя и покрытое стью старыхъ ирригаціонныхъ каналовъ и остатками кирпичныхъ построекъ осдлаго иранскаго населенія, жившаго здсь до конца XVIII столтія, — не было занято ни текинцами, ни сарыками только потому, что служило ареной постоянныхъ схватокъ между этими враждовавшими тогда племенами. Помимо земледлія, іолотанцы занимались въ довольно широкихъ размрахъ скотоводствомъ, чему способствовала захваченная ими на лвомъ берегу Мургаба обширная степная площадь около 4.000 кн. верстъ.
Вслдствіе близкаго сосдства съ Мервомъ, сравнительно слабое населеніе Іолотана должно было, конечно, ране другихъ послдовать примру текинцевъ. И дйствительно, въ послднихъ числахъ февраля 1884 года, черезъ три дня посл моего прибытія въ Мервъ въ качеств начальника округа, сарыки уже прислали ко мн депутацію, съ Гусейнъ-ханомъ во глав, и съ заявленіемъ, что, по примру мервцевъ, они также просятъ о принятіи ихъ въ подданство Благо Царя. Какъ упомянуто въ предыдущей глав, это было въ то время, когда мы уже вызжали изъ Топаза на встрчу вашего отряда. Депутація эта послдовала съ нами въ Карибъ-ата, гд и была представлена генералу Комарову. Затмъ, черезъ нсколько дней посл занятія нашими войсками Мерва, генералъ отправилъ въ Іолотанъ, съ порученіемъ позондировать дйствительное настроеніе тамошнихъ сарыковъ, маіора Мехтемъ-кули-хана, который вернулся съ извстіемъ, что сарыки ждутъ къ себ русскихъ и будутъ очень рады избавиться, наконецъ, отъ безначалія и раздоровъ, такъ долго препятствующихъ ихъ благосостоянію…
Въ начал апрля того же года депутація сарыковъ, въ числ двнадцати уполномоченныхъ, съ двумя ханами, была отправлена въ Асхабадъ, гд ихъ прибытіе совпало съ пріздомъ туда же генералъ-адьютанта князя Дондукова-Корсакова, въ присутствіи котораго, 21 апрля, она и приняла присягу на подданство русскому императору. Оставалось только ввести у сарыковъ наше управленіе. Съ этою цлью я выхалъ въ Іолотанъ въ сопровожденіи мервской милиціи и сотни казаковъ, черезъ два дня посл отъзда изъ Мерва князя и начальника области. Конные сарыки, въ числ нсколькихъ сотъ человкъ, встртили насъ на границ своего оазиса, а все остальное мужское населеніе — на базарной площади передъ оградой своего укрпленія. Здсь, на другой день посл прізда, я торжественно объявилъ собравшемуся народу о его присоединеніи въ Россіи и въ Мервскому округу, и, утвердивъ избранныхъ ими аульныхъ старшинъ, а также казія и членовъ народнаго суда, объяснилъ имъ ихъ права и обязанности. Въ заключеніе было также объявлено, что, впредь до назначенія русскаго офицера начальникомъ іолотанскаго участка, управленіе этого оазиса ввряется Сары-хану, который являлся главою наиболе крупнаго изъ сарыкскихъ родовъ, да и вообще человкомъ боле вліятельнымъ въ народ.
До этого момента все шло какъ нельзя лучше. Но не усплъ я окончить послднюю фразу о Сары-хан, какъ точно ужаленный вскочилъ съ своего мста глава другого изъ сарыкскихъ родовъ, Гусейнъ-ханъ, и съ чисто туркменскою необузданностью заговорилъ чуть не съ пною у рта:
— Я такой же глава сарыковъ, какъ Сары-ханъ, и никогда ему не подчинюсь!.. Если уже назначать одного изъ насъ правителемъ всего Іолотана, то на эту должность я имю не меньше правъ, чмъ мой противникъ и врагъ…
— Эту глупую выходку, — отвтилъ я, — готовъ теб простить только потому, что ты не знаешь русскихъ порядковъ. У насъ нельзя требовать должностей. Право выбора того или другого лица принадлежитъ поставленному свыше начальству, въ данномъ случа — мн. Поэтому, успокойся, ступай на свое мсто и впредь будь умне.
Гусейнъ-ханъ, однако, не унялся и продолжалъ настаивать на своемъ, указывая на то, что четыре хана въ Мерв назначены правителями своихъ родовъ. Тогда я крикнулъ джигитовъ и приказалъ взять Гусейнъ-хана подъ стражу, что моментально и было исполнено. Его заключили въ какую-то саклю и поставили караулъ. Но въ тотъ же день вечеромъ во мн явилась цлая депутація сдобородыхъ сарыковъ, съ Сары-ханомъ во глав, съ просьбою простить на этотъ разъ Гусейнъ-хана, который поступилъ по туркменской привычк, глубоко раскаивается и т. д. Онъ, конечно, былъ освобожденъ, и инцидентъ исчерпанъ {Этотъ Гусейнъ-ханъ оказался впослдствіи настолько разумнымъ и рьянымъ служакой, что, года черезъ полтора, былъ назначенъ пендинскимъ ханомъ и произведенъ въ офицеры милиціи.}.
Такъ 12 мая 1884 года совершилось образованіе іолотанскаго приставства Мервскаго округа. Назначенный управлять имъ Сары-ханъ, мсяца черезъ два посл того, получилъ чинъ капитана, а черезъ нсколько лтъ и его глухой родин суждено было дождаться благихъ послдствій появленія паровоза, окрещеннаго туркменами ‘русскимъ верблюдомъ’…

IX.
Занятіе Саракса и переселеніе изъ Персіи туркменъ-салыровъ.

Въ глав І-ой настоящихъ воспоминаній я говорилъ, что, по прибытіи изъ Мерва на Карры-бентъ съ мервскою депутаціею и до вызда отсюда въ Асхабадъ, мн пришлось совершить еще поздку, продолжавшуюся около недли, для рекогносцировки Саракса. Результаты этой поздки, вмст съ планами Новаго Саракса и Рукнабада, были представлены мною въ особой записк генералу Комарову, въ феврал того же года. Для ясности дальнйшаго повствованія, считаю необходимымъ принести здсь вкратц нкоторыя изъ свдній, заключавшихся въ упомянутой записк, и дополнить ихъ позднйшими свдніями…
Обширный и всегда славившійся въ Средней Азіи необыкновеннымъ плодородіемъ, земледльческій районъ Саракса, снабженный цлой системой ирригаціонныхъ каналовъ изъ Герируда, иначе называемаго Тедженомъ, даже въ начал прошлаго столтія непосредственно прилегалъ въ послднимъ полямъ мервцевъ, пользовавшихся орошеніемъ изъ Мургаба. Довольно значительной пустыни, лежащей въ настоящее время между Мервомъ и Сараксомъ, не существовало тогда. Дорога, соединяющая оба эти пункта, была снабжена на всемъ протяженіи цистернами, каравансараями и даже помильными курганами {Остатки всего этого въ заброшенномъ вид свидтельствуютъ и теперь о процвтавшей здсь культур.}, и служила важнйшею торговою артеріею между Ираномъ и Тураномъ. Благодаря такимъ сосдству и связи, Сараксъ во вс времена длилъ судьбу Мерва. Это же случилось и въ 1884 году.
Городъ Сараксъ, когда-то цвтущій и сильно укрпленный, какъ свидтельствуютъ его развалины, и называемый теперь Старымъ, лежалъ на высокомъ курган, въ пяти верстахъ отъ праваго берега Герируда, и почти въ равномъ, сто двадцативерстномъ, разстояніи отъ Мешеда и Мерва. Послдній разъ онъ былъ разрушенъ въ тридцатыхъ годахъ прошлаго столтія войсками Аббасъ-Мирзы, и тогда же, подъ руководствомъ европейца-инженера, персы выстроили въ двухъ верстахъ отъ лваго берега Герируда Новый Сараксъ, представляющій собою сомкнутое глинобитное укрпленіе, стны и рвы котораго имютъ очертаніе 12 бастіонныхъ фронтовъ расположенныхъ по эллипсису.
Правый орошаемый берегъ Герируда, какъ я уже говорилъ, до 1857 года занимали текинцы, а посл ихъ ухода въ Мервъ и до 1884 года онъ оставался безъ населенія, какъ подверженный постояннымъ наздамъ грабителей изъ Мерва. Посл паденія Геокъ-Тепе, вслдствіе временного прекращенія аламанства, персы ршились снова занять правый беретъ рки и возвели здсь, въ четырнадцати верстахъ отъ Новаго Саракса, укрпленіе, названное Рукнабадомъ, въ честь брата покойнаго Насреддинъ-шаха, принца Рукнад-довле, бывшаго тогда намстникомъ хорасана и лично руководившаго работами. Но это новое укрпленіе вскор было брошено персами, вслдствіе возобновившихся въ 1882 году грабежей мервскихъ аламановъ…
Занимая почти центральное положеніе между Мешедомъ, Мервомъ и Гератомъ, Сараксъ имлъ всегда важное стратегическое значеніе, почему именно отсюда, какъ изъ пункта ближайшаго, всего чаще проникали, между прочимъ, и арміи арабовъ въ долину Герата и въ Мешеду, въ т отдаленныя времена, когда Мервъ былъ столицею хорасанскаго намстничества багдадскихъ халифовъ. Это значеніе Сараксъ не утратилъ и въ наши дни, такъ какъ изъ четырехъ нашихъ аванпостовъ на авгано-хорасанскомъ фронт {Керки, Певде, Сараксъ и Асхабадъ.} онъ представляетъ наибольшія удобства для наступательныхъ дйствій въ сторону Авганистана и Персіи. Отсюда, конечно, вытекаетъ совершенно основательное мнніе Реклю, что ‘городъ Сараксь, построенный на Герируд, при вход этой рки въ равнину туркменовъ, можетъ считаться еще боле, чмъ Мервъ, ‘дверью въ Индію’… ‘Сараксъ будетъ когда-нибудь или пунктомъ обороны для Англіи, или пунктомъ нападенія для Россіи’, — утверждалъ постившій эту мстность, въ 1875 году, англійскій полковникъ Макъ-Грегоръ. Но съ тхъ поръ обстоятельства измнились настолько, что первое изъ этихъ предположеній уже не можетъ осуществиться, второе же боле чмъ вроятно, въ случа, конечно, разрыва съ Англіею и при условіи проведенія изъ Душана на Сараксъ втви закаспійской желзной дороги…
Такъ или иначе, но занятіе русскими Мерва и Іолотана имло своимъ послдствіемъ немедленное превращеніе аламанства и водвореніе полнаго спокойствія во всей Туркменіи. Плодами этого умиротворенія воспользовались въ извстной мр вс наши сосди въ Средней Азіи, а особенно — авганцы и персы.
Первые завяли Пендинскій оазисъ, на который не имли никакого права и изъ-за котораго произошло впослдствіи столкновеніе на Кушк, окончившееся такъ бдственно для авганцевъ и для престижа англичанъ. Но рчь объ этомъ впереди. Вторые, т.-е. персы, задумали боле прочно водвориться въ район Стараго Саракса, и съ этою цлью намрены были снова занять войсками Рукнабадъ.
Нечего и говорить, что осуществленіе этого плана могло принести немалый ущербъ нашимъ интересамъ въ Средней Азіи. Помимо важнаго стратегическаго пункта, Саракса, мы лишились бы на неопредленное время и всей территоріи южне этого пункта до границы Авганистана, т.-е. площади почти въ 12.000 квадратныхъ верстъ. ‘Но этого, т. е. занятія хотя бы пяди земли на правомъ берегу Герируда, въ район туркменовъ, гд спокойствіе водворилось вслдствіе присоединенія Мерва, отнюдь не слдуетъ позволить персамъ, — заключилъ я свою записку, представленную генералу Комарову относительно Саракса, — такъ какъ вмст съ Мервомъ въ Россіи по праву долженъ отойти весь районъ, въ которомъ господствовали мервцы’…
Въ начал мая 1884 г. разнесся слухъ, что персы приготовили въ Хорасан отрядъ изъ трехъ родовъ оружія для занятія Рукнабада. Удержать ихъ отъ этого шага путемъ дипломатическаго сношенія уже не было возможности. При отсутствіи телеграфа, на это потребовалось бы много времени, а между тмъ персы могли весьма быстро пройти разстояніе въ сто-двадцать верстъ, отдляющее Сараксъ отъ Мешеда. Оставалось одно — предупредить ихъ…
Передъ разсвтомъ 22 мая 1884 года, нарочный-туркменъ привезъ мн въ Мервъ изъ Асхабада экстренное предписаніе командующаго войсками о томъ, чтобы, съ небольшимъ отрядомъ кавалеріи, немедленно выступить въ сторону Саракса и постараться занять Рукнабадъ ране отряда персовъ. Прохать, хотя и по безводной пустын, сто-двадцать верстъ, отдляющихъ Мервъ отъ Саракса, было дло весьма обыкновенное. Серьезная сторона порученія заключалась въ томъ, что отъ Мешеда до Саракса — тоже сто-двадцать верстъ, и путь тянется все время по населенной стран. Персы, слдовательно, могли пройти это пространство еще легче, чмъ мы, даже при условіи одновременнаго выступленія отрядовъ изъ Мерва и Мешеда. Дло тогда сводилось бы къ выигрышу каждаго часа. Между тмъ, въ полученномъ мною предписаніи говорилось, что, по слухамъ, персидскій отрядъ въ 1.600 человкъ выступаетъ изъ Мешеда 20 мая, т.-е. двумя днями раньше, чмъ я получилъ приказаніе. Это обстоятельство уже длало нашу задачу, на первый взглядъ, почти невыполнимою…
Собрались мы, конечно, съ лихорадочною поспшностью, и въ тотъ же день, въ 8 часовъ утра, я пустился въ путь съ двумя сотнями казаковъ кавказскаго полка и съ сотнею туркменовъ. Мы шли весь день и всю ночь, за исключеніемъ двухъ небольшихъ приваловъ, и утромъ 23 мая домчались до воротъ персидскаго укрпленія Рукнабадъ, который, къ нашему счастью, оказался никмъ незанятымъ. Поблагодаривъ казаковъ и туркменовъ за лихой маршъ, я слзъ съ измученнаго коня, и въ ту же минуту, какъ убитый, заснулъ на бурк, разостланной тутъ же, передъ воротами укрпленія…
Легко себ представить мое удивленіе, когда, проснувшись около полудня, я увидлъ надъ воротами Рукнабада персидскаго часового, а внизу, у входа, — офицера и человкъ пятнадцать солдатъ въ оборванныхъ персидскихъ мундирахъ!.. Что за притча, откуда они взялись?!.. — Говорятъ, что только-что пришли изъ Новаго Саракса.
Подозвавъ къ себ персидскаго офицера, я принялъ его со всми тонкостями восточнаго этикета: усадилъ, предложилъ чай, я справился о здоровьи не только его, но и его начальства. Выполнивъ такимъ образомъ обязанности гостепріимства. я спокойно обратился въ своему неожиданному компаньону съ такой фразой:
— Очень радъ, что при самомъ моемъ появленіи на нашей новой территоріи встрчаю здсь офицера сосдней дружественной страны. Но не сочтите это за неделикатность, если я спрошу васъ, — по какой причин вы здсь?
— По приказанію сартиба Али-Мардавъ-хана, Саракскаго губернатора, мы занимаемъ постоянный караулъ въ Рукнабад.
— Но сегодня утромъ, когда мы прибыли сюда, васъ здсь не было…
— Мы ходили въ Сараксъ за провіантомъ… Въ виду прекращенія здсь туркменскаго аламанства, я полагалъ, что не рискую укрпленіемъ, оставляя его на какія-нибудь сутки безъ охраны.
— Въ минуту нашего прибытія, здсь не было никакого караула, — отвчалъ я, — мы заняли пустой Рукнабадъ. Поэтому, васъ, явившихся сюда посл насъ, я могу признать только своими гостями, такъ какъ въ персидскомъ караул теперь уже нтъ надобности. Вамъ, слдовательно, остается только вернуться съ вашей командой въ Сараксъ и доложить о случившейся capтибу. Ему, если понадобится, я готовъ дать всякія объясненія.
Персъ поблднлъ какъ полотно.
— Я прошу васъ, — отвчалъ онъ въ сильномъ волненіи, — разршить мн остаться здсь до полученія приказанія сартиба. Иначе я погибну…
— Переведите вашу команду на лвый берегъ Теджена, гд она можетъ ожидать приказанія сартиба до сегодняшняго вечера. Вы же лично можете остаться здсь моимъ гостемъ.
Было прибавлено къ этому, въ утшеніе моего собесдника, что и самъ сартибъ принужденъ былъ бы поступить точно такъ же, такъ какъ сила на нашей сторон…
Пока происходило это объясненіе, подошли наши офицеры и намъ подали завтракъ, за которымъ мы узнали между прочимъ, что персидскій отрядъ, предназначенный для занятія Рукнабада, ожидается въ Саракс только черезъ нсколько дней… Нашъ случайный гость лъ, и въ особенности пилъ, весьма исправно, и посл нсколькихъ рюмокъ коньяка, всталъ, распростился съ нами и нетвердыми шагами направился въ своей команд. Черезъ нсколько минутъ оборванные сарбазы столпились вокругъ единственнаго осла, навьюченнаго солдатскимъ скарбомъ, и тронулись, не ожидая и вечера, прямо въ Сараксъ вмст съ своимъ офицеромъ…
Впослдствіи я узналъ, что Али-Марданъ-ханъ варварски расправился съ этимъ персомъ за оставленіе Рукнабада. Несчастнаго привязали къ столбу вверхъ ногами и, посл изряднаго количества палочныхъ ударовъ по пяткамъ, оставили въ такомъ вид подъ палящими лучами солнца…
Въ тотъ же день вечеромъ губернаторъ Саракса прислалъ ко мн своего помощника съ запросомъ, — какъ объяснить внезапное вторженіе русскаго отряда на территорію, составлявшую со временъ Афросіаба достояніе Персіи? Я отвчалъ кратко, что мн нтъ дла до историческихъ правъ Персіи, что я исполнилъ приказаніе своего начальства и объявляю теперь занятымъ русскими войсками весь правый берегъ Теджена до авганскихъ предловъ, и наконецъ, — что не уполномоченъ ни на какіе переговоры съ ними, что за этимъ слдуетъ обратиться къ русскому послу въ Тегеран…
Итакъ, предупредивъ персидскій отрядъ, мы заняли Рукнабадъ. Этимъ, въ сущности, и исчерпывалось полученное мною приказаніе. Но обстоятельства позволили сдлать больше, а потому, не останавливаясь передъ отвтственностью, я пошелъ дальше…
Въ дни нашего появленія, обширная территорія Саракса представляла мертвую пустыню, хотя на каждомъ шагу видны были слды нкогда процвтавшей здсь жизни, — ирригаціонные каналы, развалины построекъ, ограды укрпленій, мечети и гробницы прекрасной архитектуры и т. д. Недоставало только рукъ для того, чтобы вновь воскресить эту страну. Но откуда взять населеніе?..
Мн было извстно, что районъ Саракса, издавна славившійся своимъ плодородіемъ и обращенный въ пустыню только враждою мервскихъ текинцевъ къ персамъ, считался въ глазахъ туркменовъ благодатной страной, куда охотно устремилось бы любое ихъ племя при водворившемся теперь спокойствіи. Я и ршился воспользоваться этимъ обстоятельствомъ.
Сравнительно малочисленное туркменское племя салыровъ, вытсненное въ шестидесятыхъ годахъ прошлаго столтія сарыками и текинцами съ береговъ Мургаба, нашло себ убжище въ сверо-восточномъ углу хорасана. Персы водворяли ихъ, въ числ около 20 тысячъ душъ, южне Саракса, на лвомъ берегу Герируда, въ неблагодарныхъ, въ агрикультурномъ отношеніи, окрестностяхъ Зирабада, главнымъ образомъ какъ даровой пограничный заслонъ со стороны Авганистана. Мн также было извстно, что эти салыры тяготятся своимъ положеніемъ, что персидскіе ханы эксплоатируютъ ихъ на вс лады, и что поэтому они сочли бы за великое счастье быть хозяевами плодородныхъ полей Саракса, въ особенности подъ защитой могущественнаго Акъ-Падишаха. Принявъ все это въ соображеніе, въ ту же ночь съ 23 на 24 мая, я послалъ съ нсколькими туркменами своего туземнаго письмоводителя, прапорщика Молла Саата, въ Зирабадъ, къ салырамъ для переговоровъ съ ихъ главарями, а главнымъ образомъ для того, чтобы онъ склонилъ хановъ и старшинъ этого племени пріхать ко мн въ Рукнабадъ ‘во весьма важному длу’… Молла-Саатъ блистательно исполнилъ это порученіе и возвратился поздно вечеромъ 26 мая съ Теке-ханомъ и съ шестнадцатью другими представителями салыровъ. По мстному обычаю, ихъ предварительно угостили на бивак туркменской милиціи, а затмъ ввели ко мн въ кибитву. Здсь, въ общихъ чертахъ, имъ было сказано слдующее:
‘Вы, салыры, въ числ трехъ — четырехъ тысячъ семействъ, уже нсколько лтъ бдствуете въ Персіи, въ безплодныхъ окрестностяхъ Зирабада. Я знаю, что тамъ немыслимо развитіе ни земледлія, ни скотоводства. Вы обднли тамъ еще и потому, что васъ немилосердно обираютъ персидскіе ханы. Неоднократвыя и справедливыя ваши жалобы убдили васъ только въ томъ, что и въ высшихъ сферахъ Персіи только глумятся надъ правосудіемъ. Мн нечего выставлять вамъ достоинства Саракса, который на вашей еще памяти кормилъ съ избыткомъ до сорока тысячъ текинскихъ семействъ, и знаю очень хорошо, что вы были бы безконечно рады переселиться на эти земли. Вопросъ лишь въ томъ, какъ устроить это переселеніе?.. Добровольно персы васъ не отпустятъ, напротивъ, будутъ противодйствовать этому, слдовательно, ихъ и спрашивать нечего., Русское правительство не вмшивается въ это дло, — это не въ порядк вещей. По моему, остается одно, — внезапно подняться всмъ населеніемъ и броситься на нашъ правый берегъ Теджена. Но… это дло рискованное, какъ вы сами поймете. Если, сохрани Богъ, персы провдаютъ о такомъ вашемъ намреніи, — они примутъ свои мры, и многимъ изъ васъ не сдобровать тогда. На успхъ можно разсчитывать только въ случа быстрой ршимости и немедленнаго исполненія’…
Пока я развивалъ эту тему, вдаваясь и въ нкоторыя детали, салыры молчали.
— Да… дло хорошее, но и опасное, — заговорилъ первымъ сдобородый старикъ, казій.— Бда наша въ томъ, что нтъ единства у насъ: каждый родъ тянетъ въ иную сторону. Мы вс одинаково ненавидимъ персовъ, тмъ не мене, ихъ шпіоны есть въ каждомъ вашемъ колн…
— Мы этимъ шпіонамъ заложимъ глотки!— воскликнулъ вдругъ, прерывая казія, Магомедъ-Теке-хамъ, старшина главнаго рода салыровъ, мужчина необычайнаго роста, за поясомъ котораго красовался бехбутъ {Родъ кинжала.} въ золотой оправ, недавно пожалованный шахомъ ‘за преданность’.— Я или погибну, или подниму салыровъ съ Зирабада!.. Кто не захочетъ идти съ нами, пусть остается умирать съ голоду, пресмыкаясь передъ персами!.. Жаль, — прибавилъ онъ, — время немного неудобное: Тедженъ въ разлив, трудно будетъ переправить женъ, дтей, имущество и скотину, но… Богъ милостивъ!
— Не горячись, Теке-ханъ!— снова началъ казій:— серьезное дло нужно обсудить со всхъ сторонъ. Мы вс слышали, что изъ Мешеда идутъ персидскія войска, — они могутъ выйти намъ въ тылъ. Если въ то же время гарнизонъ Саракса загородить намъ дорогу, а Тедженъ не позволитъ переправу, — на что мы можемъ тогда ршиться, имя на рукахъ женъ, дтей, стариковъ, скотъ и все имущество?!..
— Не дло говоришь, казій!— возразилъ ханъ.— Проживши шестьдесятъ лтъ, ты точно не знаешь персовъ. Они никогда не осмливались столкнуться даже съ равнымъ числомъ туркменовъ. На что же они ршатся, когда увидятъ, что каждаго изъ нихъ ожидаетъ не мене 10 вооруженнихъ салыровъ, готовыхъ на все?…
— Во всякомъ случа, — заключилъ я эти дебаты салырскихъ главарей, — предупреждаю, что вы не должны разсчитывать на гашу поддержку, если на томъ берегу Теджена, т.-е. на персидской территоріи, заварится какая-либо каша между вами и персами. Но, переступивъ на русскую почву, вы станете неприкосновенными для персовъ: тогда наша обязанность защитить васъ, еслибъ даже пришлось для этого прибгнуть въ оружію. Но, зная персовъ, полагаю, что они не доведутъ до этого… Подумайте, впрочемъ. Но если ршитесь — не теряйте времени и будьте осмотрительны…
Съ этимъ напутствіемъ салыры встали, и въ два часа утра 27-го мая пустились обратно въ Зирабадъ…
Прошли три дня. На разсвт 30-го мая ко мн прискакали три конныхъ салыра съ извстіемъ, что все ихъ племя, поднявшись наканун вечеромъ изъ окрестностей Зирабада и провозившись до полуночи съ переправою черезъ рку, потянулось къ Сараксу, по правому берегу Теджена, и будетъ слдовать безостановочно всю ночь и весь день. Они сообщили также, что персидскій отрядъ, слдующій изъ Мешеда, ночевалъ въ трехъ часахъ пути отъ Саракса и южне этого пункта, на лвомъ берегу Теджена.
— Персы, — добавляли они, — вроятно, уже извщены теперь о бгств салыровъ. Что они предпримутъ — Аллахъ вдаетъ…
Немедленно поднявъ вс три сотни, я выступилъ съ ними въ сторону Саракса, чтобы, въ случа нужды, оградить салыровъ отъ враждебныхъ дйствій персовъ. Мы шли большею частью на рысяхъ. Было около одиннадцати часовъ утра, когда на горизонт передъ нами начала обрисовываться картина, которой никогда не забуду!.. На встрчу къ вамъ несся точно ураганъ. Въ страшныхъ облакахъ пыли вскор, однако, начали выясняться фигуры людей и животныхъ, перегонявшихъ другъ друга. Теперь казалось, что мы встртили объятый ужасомъ цыганскій таборъ, — но какой таборъ?!.. Весь горизонтъ застилали слишкомъ двадцать тысячъ пшихъ и конныхъ салыровъ, перемшавшись съ стадами овецъ, между которыми, то тамъ, то здсь, колыхались на верблюдахъ группы женщинъ и дтей. Въ воздух стоялъ оглушительный звонъ, въ который соединились вс разнородные звуки криковъ и движенія, рева, блеянья и ржанья десятковъ тысячъ живыхъ существъ. Подъ раскаленными лучами солнца все это составляло въ высшей степени характерную живую картину, съ тысячами возбужденныхъ лицъ, среди яркихъ нарядовъ, лохмотьевъ и всякаго скарба…
Но, вотъ, мы почти сошлись съ передовыми группами салыровъ, и тогда между ихъ возгласами послышались обращенные къ намъ крики: ‘Койма, койма, баяръ!’ {Не пускай, не пускай, баяръ!}, причемъ многіе указывали на лвый берегъ Теджена, скрывавшійся въ облакахъ пыли. Теке-ханъ, вскор подскакавшій ко мн съ толпою всадниковъ, объяснялъ значеніе этихъ криковъ. Оказалось, персидскій отрядъ, шедшій изъ Мешеда, только-что остановился на лвомъ берегу Теджена, на одной высот съ нами, и, угрожая салырамъ, выкатилъ въ берегу четыре орудія. Въ виду этого, снова тронувшись на рысяхъ, мы развернулись и стали на берегу рки между персами и салырами, заслоняя собою послднихъ. Внезапное появленіе нашихъ сотенныхъ значковъ произвело свое дйствіе на об стороны: персы, простоявъ передъ нами въ безсильной злоб около часа, снялись и медленно потянулись къ Сараксу, а салыры, продвинувшись версты на дв отъ берега, остановились и начали разбивать свои кибитки, устроивать шалаши и разворачивать для просушки имущество, промокшее на переправ. Сотня расположилась тутъ же.
Въ этотъ день, вечеромъ, вторично пріхалъ ко мн изъ Саракса какой-то сартибъ, помощникъ губернатора, чтобы, по порученію своего начальника, Али-Марданъ-хана, выразить мн ‘удивленіе по поводу случившагося’ и просить моихъ объясненій.
— Передайте хану, — былъ отвтъ, — что удивляться тутъ нечему: вроятно, салырамъ жилось плохо въ Персіи, что они ршились бжать на русскую территорію. Совершился фактъ, весьма обыкновенный въ этихъ краяхъ, въ особенности среди номадовъ, которые ищутъ, гд имъ лучше… Ваши теперешніе подданные темуры, тейманы и джемшиды бжали къ вамъ изъ Авганистана, а цлыхъ сорокъ-тысячъ семействъ текинцевъ, изъ этого самаго Саракса, какъ вы, конечно, помните, бжало отъ васъ къ Мервъ… Какъ отнесется русское правительство къ внезапному переселенію салыровъ, — прибавилъ я, — мн неизвстно: быть можетъ, имъ и прикажутъ вернуться. Но до выясненія этого вопроса путемъ дипломатическихъ сношеній — салыры должны быть неприкосновенны. Вотъ и вс мои объясненія…
Этимъ, однако, дло не кончилось. Сартибъ ухалъ, но на слдующій день пожелалъ со мной видться и объясниться самъ губернаторъ, Али-Марданъ-ханъ. Я его принялъ очень любезно, но новаго отъ меня онъ ничего не услышалъ. Тмъ не мене онъ былъ въ восторг, что на берегу рки его встртила сотня мервскихъ текинцевъ, и что у кибитки моей его ожидалъ почетный караулъ изъ полусотни казаковъ съ обнаженными шашками… Бесда наша, длившаяся около часа, была въ сущности переливаніемъ изъ пустого въ порожнее. Но когда мой гость всталъ, чтобы проститься, я не могъ удержаться, чтобы не спросить его:
— Помните, хагъ, четыре мсяца тому назадъ, у васъ въ Саракс, на ваше мнніе, — что изъ постановленія мервцевъ о принятіи русскаго подданства ничего не выйдетъ, — я отвтилъ, что русскіе не позволятъ себя обмануть. Не убдили ли васъ теперь событія, что я былъ правъ?..
— Да. Такъ должно было поступить ‘настоящее’ государство, сознающее свое достоинство, — произнесъ персъ, выходя изъ кибитки.— Но не всмъ это по силамъ, къ сожалнію…
Посл свиданія съ Али-Марданъ-ханомъ, отправивъ въ Асхабадъ донесеніе о совершившемся въ Саракс, я принялся за устройство салыровъ при содйствіи ихъ представителей и по образцу другихъ частей Мервскаго округа. Дло это пошло такъ быстро, что черезъ нсколько дней пустынный Сараксъ былъ неузнаваемъ. Населеніе раздробилось на аулы, и каждый изъ нихъ расположился на указанномъ мст. Оросительные каналы приведены въ дйствіе. Назначены должностныя лица, учрежденъ народный судъ и т. д. Черезъ три недли изъ Асхабада прибыли для постояннаго здсь расположенія дв роты, а впослдствіи и батальонъ стрлковъ, на одного изъ офицеровъ котораго были возложены обязанности мстнаго пристава.
Такъ возникло саракское приставство мервскаго округа, а на мст первой нашей встрчи съ салырами и бивачнаго расположенія маленькаго вашего отряда, мене чмъ въ три года, выросъ ‘Новый или Русскій Сараксъ’, опрятный городокъ съ постройками по сторонамъ правильныхъ улицъ, съ прекрасными казармами, съ телеграфомъ, съ церковью, съ военнымъ собраніемъ и съ оживленною торговлею. Салыры въ этомъ благодарномъ район обрли такую степень благосостоянія, о которой едва ли мечтали. Придя изъ Зирабада едва съ нсколькими десятками клячъ, они оправились такъ быстро въ матеріальномъ отношеніи, что, посл первой-же уборки хлба, риса и хлопка, нашли возможнымъ выставить для встрчи начальника области около шестисотъ всадниковъ, съ вновь пожалованнымъ капитаномъ Теке-ханомъ во глав.
Наши ‘друзья’-англичане находили впослдствіи, что въ дл переселенія салыровъ изъ Персіи и мирнаго присоединенія Мерва были, якобы, пущены въ ходъ дипломатическіе пріемы ‘не высокой пробы’. Уже не говоря о томъ, что ‘коварному Альбіону’ мене, чмъ кому бы то ни было, пристало заводить рчь о достоинств дипломатическихъ пріемовъ, но вполн нравственная и культурная цль, которую мы преслдовали относительно текинцевъ и салыровъ, блистательно осуществилась въ небываломъ у нихъ благоденствіи, которое окружаетъ теперь эти народности.

X.
Столкновеніе съ авганцами. — Бой на Кушк и присоединеніе Пенде.

Посл нашествія на Мервъ, въ 1842 году, бухарскаго эмира Маасума, весь лвый берегъ Мургаба, на двухсотъ-верстномъ протяженіи отъ Мерва и до авганскихъ предловъ, былъ брошенъ древнимъ иранскимъ населеніемъ и представлялъ пустыню до 1857 года, когда его завяло племя туркменъ-сарыковъ, вытсненное изъ Мерва текинцами. Сарыки, насчитывавшіе тогда около шестидесяти тысячъ душъ, принуждены были, по недостатку земли, раздлиться на дв половины и занять два оазиса: Іолотанъ, по сосдству съ Мервомъ, и Пенде, на границ Авганистана. Хотя территоріи этихъ оазисовъ отдлялись необитаемымъ пространствомъ на протяженіи около ста верстъ, тмъ не мене об половины сарыковъ продолжали представлять одну вполн солидарную общину, преслдовавшую свои общіе интересы какъ въ дни мира, такъ и во время вражды съ сосдями. ‘Мы ршили принять русское подданство не отдльно, а совмстно съ вашими пендинскими собратьями’, — говорили представители Іолотанскихъ сарыковъ, когда мы вводили у нихъ русское управленіе.
И дйствительно, посл присоединенія Іолотана, естественное занятіе Пенде составляло только вопросъ времени. Къ сожалнію, имя къ тому полную возможность, мы почему-то не поспшили занять Пенде вслдъ за Іолотаномъ, а этимъ воспользовались наши сосди, авганцы…
Выше уже было говорено, что спокойствіемъ, водворившимся въ Туркменіи вслдствіе занятія нами Мерва и Іолотана, вздумали воспользоваться между прочими и авганцы. Въ средин 1884 года они заняли своими войсками Пендинскій оазисъ, и затмъ начали выдвигать свои посты по Мургабу все ближе и ближе къ передовому нашему посту въ Имамъ-Баба.
Но на захватъ не только этой сверной территоріи, но даже и Пендинскаго оазиса авганцы не имли ни историческаго, ни нравственнаго права: они, во-первыхъ никогда не владли Пендинскимъ оазисомъ, а его населеніе никогда, даже номинально, не признавало надъ собою власти авганскаго эмира. Только одни Пендинскіе скотоводы, въ рдкіе годы, когда у нихъ чувствовался недостатокъ подножнаго корма, выгоняли свои стада къ авганскимъ предгорьямъ и, за эту пастьбу, платили авганцамъ незначительную сумму, для сбора которой обыкновенно являлся въ Пенде одинъ изъ чиновниковъ гератскаго губернатора. Этимъ ограничивались вс сношенія авганцевъ съ пендинскими сарыками. Затмъ, — и самое главное, — переговоры съ Россіею относительно средне-азіатскихъ длъ, начавшіеся въ 1869 году и затянные Англіею, имли главною цлью выяснить взаимное положеніе въ этой стран обихъ державъ, для того, чтобы предупредить на будущее время недоразумнія между ними и, такъ сказать, устранять недовріе и тревогу, вызванныя въ Англіи нашимъ наступательнымъ въ то время движеніемъ въ сторону Бухары, Ферганы и Туркменіи. Лучшимъ къ тому средствомъ было признано Англіею установленіе между обоюдными владніями нейтральной территоріи, неприкосновенность которой была бы одинаково обязательна для обихъ державъ.
Давая на это свое согласіе, наше правительство выразило готовность признать такою страною Авганистанъ, только въ тхъ, однако, предлахъ, которые состояли въ дйствительномъ владніи эмира Ширъ-Али-хана. Добавлялось при этомъ, что авганскій эмиръ не будетъ стараться распространять свое вліяніе и вмшательство за эти предлы, и что Англія будетъ употреблять вс свои старанія, чтобы отклонять его отъ какихъ бы ни было наступательныхъ и завоевательныхъ замысловъ. Въ такомъ смысл состоялось въ 1873 году между обими державами соглашеніе, которое, само собою разумется, поставило Пенде въ положеніе во всякомъ случа неприкосновенное для авганскаго эмира. Въ силу этихъ обстоятельствъ, оазисъ становился естественнымъ достояніемъ Россіи, и сарыки, по тогдашнимъ слухамъ, ждали со дня на день, что наши войска займутъ ихъ территорію. Между тмъ, случилось нчто неожиданное…
Въ іюн 1884 года въ Мервъ пріхалъ докторъ Регель, путешествовавшій по нашимъ окраинамъ и пожелавшій постить между прочимъ, и Пендинскій оазисъ. Я его снабдилъ письмомъ къ вліятельному среди Пендинскихъ сарыковъ Кулъ-батыръ-хану и отправилъ съ конвоемъ изъ нсколькихъ туркменовъ. Дней черезъ десять посл отъзда Ригеля, пронесся слухъ, что въ Пенде онъ арестованъ. Но кмъ же?— недоумвалъ я. Сарыки не дерзнули бы на это, я былъ въ этомъ увренъ. Вскор оказалось, что — авганцами, которые незадолго передъ тмъ появились въ стран въ числ нсколькихъ сотъ человкъ.
Это было первое и, конечно, поразившее насъ извстіе о томъ, что авганцы заняли Пенде. Я написалъ довольно рзкое письмо ихъ начальнику, — Регель былъ немедленно освобожденъ, и этимъ кончилось это частное дло. Но самый фактъ захвата авганцами Пендинскаго оазиса, помимо того, что шелъ въ разрзъ съ нашими интересами въ Средней Азіи, являлся явнымъ нарушеніемъ соглашенія 1878 года, и тмъ боле для насъ неподходящимъ, что авганцы не могли ршиться на этотъ шагъ безъ вдома — или даже одобренія — Англіи. Подобный фактъ не могъ быть оставленъ безъ должнаго вниманія, и на него наше правительство отвтило сформированіемъ особаго отряда для движенія вверхъ по Мургабу до авганскихъ предловъ. Но при тогдашнихъ обстоятельствахъ отрядъ не могъ быть быстро собранъ: гарнизонъ только-что занятаго Мерва былъ столь малочисленъ, что могъ выдлить въ поле разв какую-нибудь роту. Ршено было поэтому двинуть по батальону изъ Асхабада и Самарканда, отстоящихъ отъ Пенде на 550 и 700 верстъ. Войска эти могли прибыть къ мсту не ране средин марта 1885 года, а между тмъ еще въ конц предыдущаго года мы получали извстія о томъ, что авганскіе посты и разъзды продвинулись какъ по Мургабу, такъ и по Герируду почти на сто верстъ отъ Меручака и Кусана, т.-е. отъ пунктовъ, ниже которыхъ они никогда не проникали въ Туркменію до занятія нами Мерва. Цль этихъ движеній была очевидна: эмиръ Абдурахманъ, извщенный англійскимъ правительствомъ о предстоящемъ разграниченіи его владній съ Россіею, старался, до прибытія на мсто русскаго и англійскаго делегатовъ, явиться фактическимъ хозяиномъ возможно большей территоріи по Мургабу и Герируду.
Въ видахъ противодйствія этимъ захватамъ, мною было получено приказаніе занять немедленно Пули-Хатунъ при сліяніи мешедской рчки Кашавъ-Рудъ съ Герирудомъ и расположить тамъ сотню казаковъ, а съ двумя другими сотнями и съ мервскою конницею очистить отъ авганцевъ все пространство по Мургабу до Дашъ-Kenpu {Дашъ-Кenpu по-туркменски и Пу.ш-Хишти по-персидски значитъ ‘каменный мостъ’, построенъ арабами въ VIII столтіи на Кушк, при впаденіи его въ Мургабъ, и служитъ акведукомъ, по которому воды другой Пендинской рки, Каша, направляются на сверъ для орошенія лваго прибрежья Мургаба.}, т.-е. до самого лагеря авганцевъ, и держаться въ такомъ положеніи до прибытія нашего мургабскаго отряда. Предписывалось, такимъ образомъ, наступательное движеніе съ нашей стороны, да еще безцеремонное отбрасываніе авганскихъ постовъ, что, однако, являлось вполн естественнымъ послдствіемъ поведенія авганцевъ…
Первую часть порученія я возложилъ на своего помощника, подполковника Тарарина, который безпрепятственно занялъ Пули-Хатунъ, въ шестидесяти верстахъ на югъ отъ Саракса, и расположилъ тамъ сотню казаковъ. Вторую часть я принялъ на себя и, сформировавъ въ три дня конную сотню изъ текинцевъ и сарыковъ, выхалъ въ Имамъ-Баба, гд стояли сотни казаковъ.
‘Въ Имам начальникъ поста заявилъ мн {Изъ моего рапорта командующему войсками, отъ 6 февраля 1885 г.}, что очистить пространство — не только до Дашъ-Кеври, но даже до Аймакъ-Джара — отъ авганскихъ постовъ невозможно путемъ разъздовъ, такъ какъ авганцы или оказываютъ пассивное сопротивленіе, будучи уврены, что русскіе не прибгнутъ къ оружію, или же вновь занимаютъ своими постами очищенныя мста, вслдъ за удаленіемъ нашихъ разъздовъ. Въ виду этого и для того, чтобы фактически выполнить инструкцію, я выступилъ сегодня утромъ въ Аймакъ-Джаръ съ тремя сотнями. Не дозжая пяти верстъ до этого пункта, въ Сары-Язы, меня настигъ варочный, доставившій предписаніе вашего превосходительства, обязывающее меня оставаться съ казаками въ Имамъ-Баба и дйствовать только разъздами милиціонеровъ. Возвращаться въ ту же минуту назадъ я счелъ неудобнымъ, какъ потому, что пришлось бы утомить людей и лошадей, сдлавъ въ одинъ день два большихъ перехода, такъ и потому, что это произвело бы невыгодное для васъ впечатлніе среди авганцевъ и нашихъ милиціонеровъ. Да и кром того, разъздами, какъ уже сказано, цль не достигается. Я ршилъ поэтому дойти и расположиться въ Аймакъ-Джар, гд, между прочимъ, завялъ прекрасную позицію, съ которой авганцы насъ не выбьютъ до прихода отряда, еслибъ и ршились на это.
‘Съ приближеніемъ нашимъ вс авганскіе посты отступили, при чемъ капитанъ ихъ, Магомедъ-Эминъ-ханъ, уходя изъ Аймакъ-Джара съ послдними сорока всадниками, оставилъ здсь записку, на персидскомъ язык, такого содержанія:
‘Русскіе силою вытснили наши караулы изъ Сары-Язы и Аймакъ-Джара. Данныя намъ нашимъ генераломъ приказанія обязываютъ насъ, избгая съ ними столкновенія, противиться ихъ наступленію. Поэтому я предупреждаю русскаго офицера, что, въ случа дальнйшаго его напора въ сторону Акъ-Тепе {Акъ-Тепе — небольшое возвышеніе около моста Дашъ-Кепри, на которомъ былъ раскинутъ лагерь авганцевъ.}, онъ будетъ остановленъ силою нашихъ сабель, пушекъ и ружей’.
По пути въ Аймакъ-Джаръ мн также доставили письмо авганскаго подполковника Риджуэ. Онъ пишетъ по-персидски слдующее:
‘Дорогой, любезный другъ полковникъ Алихановъ, да увеличится его благорасположеніе.
‘По выраженію живйшаго желанія имть съ вами радостное свиданіе, сообщаю вамъ, что я уполномоченъ генераломъ сэромъ Питэромъ Лёмеденомъ войти съ вами въ дружественное соглашеніе, въ силу котораго разъзды и пикеты обихъ сторонъ воздерживались бы отъ перехода извстныхъ границъ впредь до ршенія имющею собраться смшанною коммиссіею вопроса о границ между Россіею и Авганистаномъ.
‘Собранныя мною свднія доказываютъ, какъ мн кажется, что постоянныя встрчи русскихъ войскъ съ авганскими неизбжно повлекутъ за собою серьезныя недоразумнія. Въ виду этого, я предложилъ бы вамъ прислать офицера, уполномоченнаго войти со мною въ соглашеніе относительно разъздовъ.
‘Въ настоящее время у авганцевъ оспаривается, повидимому, право переходить за Аймакъ-Джаръ. Еслибы вы сдлали обязательное распоряженіе о томъ, чтобы войска ваши не переходили за Сандукъ-Качанъ, находящійся въ приличномъ разстояніи отъ вашего поста въ Имам, то я принялъ бы, съ своей стороны, необходимыя мры, чтобы авганскіе посты и разъзды не переходили за предлы Аймакъ-Джара. Само собою разумется, что таковое соглашеніе будетъ лишь временнымъ и что оно нисколько не будетъ предршать права, которыя могутъ быть заявлены обими сторонами, смшанной коммиссіи.
‘Я возвращаюсь въ настоящее время изъ Аймакъ-Джара въ Акъ-Тепе, разстояніе между которыми, какъ вамъ извстно, можно прохать верхомъ въ нсколько часовъ. Я былъ бы весьма вамъ обязанъ, еслибы вы приняли на себя трудъ какъ можно скоре прислать мн въ послдній пунктъ вашъ отвтъ, такъ какъ мн необходимо явиться къ главному коммиссару ея величества ране его свиданія съ его коллегой, генералъ-маіоромъ Зеленымъ. Въ случа согласія вашего выслать мн на встрчу офицера, я готовъ вернуться въ Сары-Язы или въ другое мсто, которое вы признаете удобнымъ для свиданія.
‘Имю честь и пр.— Дж. Ряджуэ, подполковникъ коммиссаръ ея британскаго величества’.
Сдлавъ маленькую остановку на пути, я отвтилъ на приведенное письмо въ томъ же стил, по-туркменски, такъ какъ мой туземный письмоводитель недостаточно хорошо владетъ иранскою рчью:
Дорогой, любезный полковникъ Риджуэ, да увеличится его благорасположеніе.
‘Гонецъ вашъ прибылъ въ добрый часъ и обрадовалъ меня вашимъ дружественнымъ письмомъ.
‘Такія же чувства, питаемыя нашимъ правительствомъ въ англичанамъ и авганцамъ, позволяютъ мн думать, что всякія здшнія недоразумнія будутъ разршены разумными доводами обоюдныхъ коммиссаровъ, безъ всякаго, конечно, участія оружія. Во всякомъ же случа отвтъ, который могу дать вамъ, заключается въ томъ, что, имя ясное приказаніе моего начальства, я не уполномоченъ ни на какіе переговоры и не имю права входить въ какія-либо новыя соглашенія, даже относительно взаимнаго расположенія нашихъ и авганскихъ постовъ.
‘Мн приказано принять мры къ тому, чтобы ни одинъ авганецъ не проникалъ изъ Дашъ-Кепри въ нашу сторону. Какъ служащій также своему Государю, вы хорошо знаете, конечно, что долгъ мой заключается въ выполненіи даннаго мн приказанія. Если, по полученіи настоящаго письма, авганскіе караулы будутъ отодвинуты на указанное мсто, — всякіе переговоры явятся лишними. Въ противномъ случа, мн придется заставить ихъ удалиться. Да будетъ это извстно.— Подполковникъ Алихановъ, начальникъ округовъ: Мерва, Саракса и Іолотана’.
‘Утромъ 8 числа {Изъ моего рапорта командующему войсками отъ 8 февраля 1885 г. изъ Дашъ-Кепри.} мн дали знать, что авганскіе посты приблизились снова и, между прочимъ, заняли Урушъ-Душанъ. Вслдствіе этого я немедленно выступилъ изъ Аймакъ-Джара съ сотнею милиціи, прогналъ авганцевъ и на ихъ плечахъ прибылъ къ мосту Дашъ-Кепри на Кушк, отстоящему въ семидесяти верстахъ отъ Имама и въ полуверст отъ авганскаго лагеря. Здсь я имлъ ночлегъ и расположилъ нашъ постъ, — тридцать милиціонеровъ-сарыковъ подъ командой урядника Аманъ-Клычъ-хана {Постъ этотъ былъ расположенъ у самаго моста Дашъ-Кепри. Но оказалось, впослдствіи, что черезъ нсколько дней урядникъ отвелъ его назадъ около версты и расположилъ на курган Кизилли-Тепе, во избжаніе постоянныхъ перебранокъ черезъ рку, происходившихъ между авганцами и сарыками, въ особенности во время водопоя.}.
‘Со стороны авганцевъ никакой вражды я не встртилъ, напротивъ, джарнейль Гоусуддинъ-ханъ немедленно доставилъ мн лошадь одного джигита, которая вырвалась и бжала въ ихъ лагерь у Акъ-Тепе. Въ этомъ пункт, на высокомъ курган, стоитъ пшихъ и конныхъ авганцевъ до 350 человкъ.
‘Въ эту же ночь къ джарнейлю явилась депутація почетныхъ сарыковъ съ предложеніемъ, чтобы авганцы удалились изъ Пенде, въ виду приближенія русскихъ, такъ какъ они ‘не желаютъ отдлиться отъ своихъ братьевъ, Іолотанскихъ сарыковъ, и испытать на себ геокъ-тепинскіе дни’. Подполковникъ Риджуе просилъ два дня на отвтъ и донесъ о случившемся генералу Лёмсдену въ Калеи-Моръ.
‘Черезъ часъ выступаю обратно и по пути оставлю на посту, въ Урушъ-Душан, всю милицію съ прапорщикомъ Баба-ханомъ, а самъ отправлюсь въ Аймакъ-Джаръ, гд расположены сотни казаковъ.
‘Вчера вечеромъ я имлъ честь получить довольно грозное письмо отъ самого генерала Лёмсдена, члена индійскаго совта и адьютанта королевы, назначеннаго главнымъ коммиссаромъ ея величества для опредленія сверо-западной границы Авганистана. Вотъ этотъ документъ, приписывающій мн замыслы, могущіе вызвать, ни больше, ни меньше, какъ разрывъ между Россіей и Англіей {Письмо это и мой отвтъ приведены цликомъ въ оффиціальномъ изданіи министерства иностранныхъ длъ ‘Авганское разграниченіе’, стр. 189—198.}:
‘Подполковникъ Риджуэ представилъ мн полученное имъ вчера отъ васъ письмо. Я не могу не высказать своего удивленія по поводу тона, въ которомъ оно написано, и долженъ прибавить, что, посл вчерашняго объясненія моего съ представителемъ эмира, я нахожу, что мною исчерпаны вс средства къ удержанію авганцевъ отъ принятія мръ, которыя они могутъ признать необходимыми для защиты своихъ правъ.
‘Какъ сообщилъ вамъ о томъ въ письм своемъ подполковникъ Риджуэ, мн удалось склонить авганское военное начальство отодвинуть свои передовые посты къ Урушъ-Душану, и приказанія по этому предмету будутъ сегодня отправлены къ начальнику передового авганскаго поста, причемъ ему будетъ вмнено въ обязанность не высылать даже разъздовъ дале означенной мстности
‘При всемъ томъ, считаю долгомъ предупредить васъ, что я нахожусь въ невозможности побуждать авганцевъ къ дальнйшимъ уступкамъ или же доле ихъ сдерживать, а вмст съ тмъ и заявить вамъ, что, въ случа наступательныхъ движеній русскихъ разъздовъ или войскъ за Аймакъ-Джаръ, неминуемо произойдетъ столкновеніе. Мн кажется невроятнымъ, чтобы въ то самое время, когда, какъ явствуетъ изъ полученной вчера ночью телеграммы, правительство Государя Императора ведетъ дружественные переговоры съ англійскимъ, Его Величество могъ разршить вамъ воевать въ мирное время съ Авганистаномъ, такъ какъ хотя этого и не случилось, благодаря письму, съ которымъ обратился къ вамъ подполковникъ Риджуэ, но намреніе ваше открыть непріязненныя дйствія безъ предупрежденія и безъ указанія причинъ тому — было очевидно.
‘Въ заключеніе имю честь увдомить васъ, что въ посланной въ Лондонъ телеграмм я указалъ на серьезный кризисъ, вызванный вашими замыслами, и что во всякомъ случа я надюсь, что вы не ршитесь вступить на путь, который, помимо столкновенія между Россіей и Авганистаномъ, могъ бы вызвать и разрывъ между находящимися нын въ дружественныхъ отношеніяхъ Россіей и Англіей.
‘Я приказалъ подполковнику Риджуэ остаться въ Пенде и относиться съ особымъ вниманіемъ ко всякому сообщенію, которое вы пожелали бы ему сдлать.
‘Имю честь и пр.

‘П. Лёмсденъ, генералъ-лейтенантъ’.

‘Отвчать на это посланіе мн пришлось подъ проливнымъ дождемъ, остановившись на нсколько минутъ среди дороги и въ грязи по колно. Поэтому я ограничился слдующимъ:
‘Глубокоуважаемый генералъ Лёмсденъ, коммисаръ ея величества королевы великобританской.
‘Привтствуя васъ, сообщаю, что имлъ честь получать ваше письмо. Отвтъ мой коротокъ. Будете ли вы довольны, или нтъ, но мн приказано занять русскими войсками Дашъ-Кепри, и приказаніе это я выполню. Мы не желаемъ вражды, но если другіе начнутъ воевать съ вами, то, съ своей стороны, мы готовы и къ этому… Я человкъ служивый, съ политическими длами не знакомъ, и потому не имю нечего иного сообщить вамъ’.
‘Получилъ я еще и второе, при семъ представляемое, письмо отъ подполковника Риджуэ, который снова проситъ о свиданіи для переговоровъ. Но я ему не отвтилъ, чтобы не повторяться.
‘Въ заключеніе считаю долгомъ доложить вашему превосходительству, что настроеніе авганцевъ и положеніе длъ здсь — совершенно иное, чмъ это рисуютъ Лёмсденъ и Риджуэ. Наши милиціонеры-сарыки здили въ Пендинскіе аулы, а оттуда прізжалъ ко мн, ночью, Кулъ-Батыръ-ханъ съ двумя старшинами. Вс ихъ разсказы сводятся къ тому, что, по словамъ самихъ авганцевъ, они тяготятся своимъ положеніемъ въ Пенде и были бы несравненно покладисте, еслибы не подстрекательства англійскихъ офицеровъ, которые будутъ такимъ образомъ единственными виновниками, если произойдетъ боле или мене серьезное столкновеніе между нами и авганцами.
‘Въ Акъ-Тепе ожидаютъ со дня на день значительныхъ изъ Герата подкрпленій съ артиллеріею’.
Посл расположенія нашего поста у Дашъ-Кепри, англичане, конечно, убдились въ безполезности дальнйшей переписки о занимаемыхъ пунктахъ и превратили ее. Авганскіе разъзды также перестали появляться на лвомъ берегу Мургаба и Кушка, за исключеніемъ сторожевого поста изъ нсколькихъ всадниковъ, охранявшихъ западную оконечность акведука.
При такихъ условіяхъ мы провели въ Аймакъ-Джар, въ шалашахъ, устроенныхъ изъ хвороста и бурьяна, ровно мсяцъ, въ ожиданіи отряда, который, благодаря распутиц, двигался крайне медленно. Авганцы же на правомъ берегу Кушка усиливались въ это время съ каждымъ днемъ, и къ 8-му марта, когда подошелъ генералъ Комаровъ съ двумя батальонами, съ 4-мя горными орудіями и сотнею казаковъ, силы нашихъ противниковъ у Акъ-Тепе уже простирались до четырехъ тысячъ штыковъ и сабель съ 8-ю полевыми орудіями, да сверхъ того лагерь ихъ былъ уже обнесенъ солиднымъ валомъ и снабженъ значительными запасами продовольствія и боевыхъ припасовъ.
На другой день посл прибытія мургабскаго отряда въ Аймакъ-Джаръ, генералъ отправилъ на рекогносцировку авганскаго расположенія начальника своего штаба, подполковника Закржевскаго, который, вернувшись черезъ сутки, подтвердилъ уже имвшіяся у насъ свднія и добавилъ, что укрпленный лагерь авганцевъ представляетъ преграду довольно сильную. Затмъ, 12 марта, отрядъ выступилъ изъ Аймакъ-Джара и на слдующій день расположился лагеремъ на лвомъ берегу Мургаба, не доходя около четырехъ верстъ до Дашъ-Кепри, чтобы излишнею близостью къ нашимъ противникамъ не возбудить въ нихъ напрасной тревоги. Эта предосторожность, однако, не помогла длу.
Авганцы точно ждали только появленія нашего отряда въ виду Дашъ-Кепри, для того, чтобы перейти на лвый берегъ Кушка и этимъ самымъ создать поводъ почти къ неизбжному столкновенію. Въ самый день прихода отряда они переправили на нашу сторону рки часть своихъ войскъ и артиллеріи и начали укрплять здсь возвышенное плато, лежащее передъ самымъ мостомъ. Работы эти продолжались и въ слдующіе дни, причемъ и цпь передовыхъ авганскихъ постовъ подходила къ намъ все ближе и начала охватывать съ обоихъ фланговъ нашъ лагерь…
Утромъ 14-го марта англійскій капитанъ Іэтъ, назначенный генераломъ Лёмсденомъ для наблюденій въ Пенде, прислалъ изъ авганскаго лагеря адресованное на имя начальника русскихъ войскъ письмо, которымъ просилъ ‘свиданія, необходимаго для выясненія взаимнаго положенія’. На это свиданіе въ условленное время съхались, на средин между лагерями, съ нашей стороны подполковникъ Закржевскій, а со стороны англичанъ — капитаны Іэтъ и Лассё и докторъ Оуэнъ. Сущность разговоровъ, происходившихъ при этомъ, посл взаимныхъ представленій, заключалась въ слдующемъ:
— Вы писали, между прочимъ, г. капитанъ, — началъ Закржевскій, — что, по словамъ авганскаго генерала, кто-то изъ русскихъ начальниковъ, будто бы, пожелалъ съ нимъ видться. Надо полагать, что это — недоразумніе, такъ какъ съ нашей стороны никто не выражалъ подобнаго желанія.
— Если произошла даже ошибка, то мы ей очень рады, какъ причин пріятнаго знакомства съ вами, — поспшно отвтилъ Іэтъ.
Затмъ, сообщивъ, что между русскимъ и британскимъ правительствами состоялось соглашеніе относительно сохраненія status quo въ сарыкскомъ населеніи Пенде, англичанинъ продолжалъ:
— Мы чувствуемъ необходимость высказать съ полною откровенностью, что соглашеніе это ставитъ намъ весьма трудную задачу, которая еще усложняется возростающею съ каждымъ даемъ возможностью столкновенія русскихъ съ авганцами. Быть можетъ, мы могли бы способствовать устраненію конфликта, но для этого безусловно необходимо, чтобы мы были въ курс русскихъ намреній…
— Я не уполномоченъ на оффиціальные переговоры, — отвчалъ Закржевскій, — и по интересующему васъ вопросу могу, если угодно, высказать только свое личное мнніе. По моему, окружающая насъ обстановка самымъ очевиднымъ образомъ говоритъ за то, что русскіе не имютъ ни малйшаго намренія атаковать авганцевъ, въ противномъ случа, ничто не мшало намъ уничтожить ихъ, хотя бы въ первый же день нашего появленія здсь. Но, однако, нельзя обойти молчаніемъ того обстоятельства, что поведеніе авганцевъ — крайне вызывающее. Вмсто того, чтобы устранить всякую возможность столкновенія, оставляя между двумя лагерями рку, какъ естественную преграду, и продолжать занимать правый берегъ Кушка до ршенія вопроса о границ смшанною коммиссіею, авганцы въ послдніе дни, и безъ всякаго повода съ нашей стороны, позволяютъ себ почти наступленіе на насъ: они переправились на нашъ берегъ, возводятъ передъ нашими глазами укрпленіе, все боле и боле выдвигаютъ впередъ свои посты и даже охватываютъ ими ваши фланги!.. Ихъ не мшало бы подумать, — къ чему можетъ привести такой образъ дйствій?..
— Въ исход могущаго произойти столкновенія мы, конечно, нисколько не сомнваемся, — отвчали англичане. — Но, въ виду крайне тяжелаго нашего положенія здсь, будемъ весьма вамъ обязаны, если предупредите насъ о могущихъ возникнуть осложненіяхъ.
Въ отвтъ на это, Закржевскій выразилъ готовность быть къ ихъ услугамъ, насколько это позволитъ положеніе русскаго офицера, — и свиданіе кончилось.
На слдующій день капитанъ Іэтъ прислалъ подполковнику Закржевскому копію съ телеграммы лорда Гранвиля къ генералу Лёмсдену о томъ, что по соглашенію, послдовавшему между петербургскимъ и лондонскимъ кабинетами, русскія войска не пойдутъ дале занимаемыхъ ими нын позицій, если только авганцы не подвинутся впередъ и не атакуютъ сами. Англійскій офицеръ увдомлялъ при этомъ, что авганцы получили отъ своего эмира приказаніе, какъ только сдлана будетъ попытка заставить ихъ очистить занимаемую ими позицію, открыть огонь. ‘Я вполн понимаю, — добавлялось въ письм, — что, съ военной точки зрнія, къ этому обстоятельству вы отнесетесь равнодушно. Но съ политической точки зрнія дло представляется въ совершенно иномъ вид, и столкновеніе, какъ бы оно ни было незначительно, не замедлитъ прискорбнымъ образомъ помшать переговорамъ, успшнаго окончанія которыхъ мы такъ желаемъ’. На это генералъ Комаровъ приказалъ отвтить, что онъ безусловно не иметъ никакихъ враждебныхъ намреній относительно авганцевъ, и лишь во избжаніе столкновенія съ ними требуетъ удаленія ихъ на правый беретъ Кушка.
Вслдствіе этого письма, капитанъ Іэтъ просилъ о новомъ свиданіи съ Закржевскимъ. Оно состоялось, но нисколько не способствовало улаженію дла, такъ какъ англійскій капитанъ, конечно, не сочувствовалъ удаленію авганцевъ за Кушкъ, и стоялъ за сохраненіе ими своихъ новыхъ позицій…
‘Видя, что дерзость авганцевъ, оставаясь ненаказанной, все возростаетъ, — говоритъ генералъ Комаровъ въ своемъ донесеніи о бо на Кушк, — и что если такъ будетъ продолжаться, то черезъ нсколько дней придется самому быть атакованнымъ, — предположеніе, которому впослдствіи явились подтверждающія обстоятельства, — замчая возбужденное состояніе всего отряда и наконецъ броженіе и даже какъ бы умаленіе русскаго обаянія между окружавшими меня туркменскими ханами, почетными людьми и милиціонерами, — я нашелъ, что такое положеніе продолжаться не можетъ, а потому почелъ необходимымъ предпринять крайнюю мру’.
Утромъ 17-го марта генералъ послалъ съ разъздомъ, подъ командою сотника Кобцева, слдующее письмо къ Наибъ-Салару-Теймуръ-шаху, начальнику авганскихъ войскъ:
‘Требую, чтобы сегодня до вечера вс подчиненные вамъ военные чины до единаго возвратились въ прежнія стоянки свои на правый берегъ Кушка, чтобы посты ваши на правомъ берегу Мургаба не спускались ниже соединенія ркъ. Переговоровъ и объясненій во этому вопросу не будетъ. Вы обладаете умомъ и проницательностью, и, вроятно, не допустите, чтобы я свое требованіе привелъ въ исполненіе самъ’.
Хотя со стороны авганцевъ, къ отвтъ на это письмо, было замтно только новое усиленіе войскъ на лвомъ берегу Кушка и лихорадочная работа по возведенію укрпленій, но генералъ все еще не терялъ надежды на мирное соглашеніе.
‘Отвтъ Наибъ Салара заключался въ томъ, — говорится дале въ донесеніи генерала Комарова, — что, получивъ приказаніе отъ гератскаго Наибъ-уль-Гукуме совтоваться о всхъ пограничныхъ длахъ съ капитаномъ Іэтомъ, онъ не преминулъ это сдлать, и затмъ онъ прежде всего долженъ исполнять приказанія своего эмира.
‘Желая еще разъ сдлать попытку къ мирному окончанію дла, я дружескимъ, полу-оффиціальнымъ письмомъ извстилъ Наибъ-Салара, что отъ своего требованія отступить не могу, и что отвтственность за послдствія столкновенія, происшедшаго отъ дурныхъ совтовъ, падетъ на него, такъ какъ я всми возможными мрами старался о сохраненіи дружественныхъ отношеніи.
‘Затмъ, убдившись, что ни переговоры, ни категорическія требованія не привели ни къ чему, я ршилъ, что необходимо принести въ исполненіе поставленное мною авганцамъ требованіе немедленно, и для этого, въ тотъ же день вечеромъ, собралъ начальниковъ частей мургабскаго отряда, полковниковъ Казанцева и Никшича и подполковника Алиханова, которымъ изложилъ сущность нашего положенія и отдалъ необходимыя приказанія’.
По вашимъ свдніямъ, авганскія войска у Акъ-Тепе простирались до четырехъ тысячъ и состояли, приблизительно, изъ 2.400 пхотинцевъ и 1.600 всадниковъ, при четырехъ полевыхъ и четырехъ горныхъ англійскихъ орудіяхъ.
На лвомъ берегу Кушка, обращенный къ Кизилли-Тепе фронтъ передовой авганской позиціи былъ усиленъ окопомъ, который тянулся по краю такъ называемаго Дашъ-Кепринскаго плато и, прикрывая доступъ къ мосту, упирался своимъ загибомъ на правомъ фланг въ берегъ Кушка. Какія части авганцы перевели ихъ лагеря на эту передовую позицію и какъ он расположены, — мы не имли свдній, такъ какъ окончательная разстановка ихъ войскъ послдовала только въ ночь передъ боемъ, посл полученіи Наибъ-Саларомъ категорическаго требованія генерала Комарова. Въ самый же день боя оказалось, что за амбразурами, саженяхъ въ пятидесяти отъ лвой оконечности фронтальнаго окопа, были поставлены четыре орудія, на такомъ же разстояніи праве отъ нихъ — еще два орудія и, наконецъ, одно — противъ самаго моста. Все пространство между этими тремя батареями было занято пхотой. Лвый флангъ этой передовой позиціи оставался открытымъ. Здсь авганцы или не успли окопаться, или, врне, оставили эту часть неогражденною, для свободнаго выхода кавалеріи, которая, въ числ около 1.200 всадниковъ, и была расположена подъ прямымъ угломъ между окопомъ и берегомъ Кушка. Небольшая часть пхоты авганцевъ и восьмое ихъ орудіе были оставлены въ укрпленномъ лагер на Акъ-Тепе, на правомъ берегу Кушка. Здсь же, въ тылу общаго расположенія, стояла джемшидская кавалерія Ялантошъ-хана, въ числ около 400 всадниковъ, съ цлью охранять лагерь отъ ожидаемаго нападенія сарыковъ. Авганскія войска, состоя по преимуществу изъ людей рослыхъ и здоровыхъ, имли весьма внушительный видъ, а кавалерія, къ тому же, сидла на превосходныхъ лошадяхъ.
Нашъ мургабскій отрядъ составлялъ силу около 1.400 штыковъ и 500 сабель при четырехъ горныхъ орудіяхъ. Войска эти, по диспозиціи генерала Комарова, были раздлены на три колонны. Правую изъ нихъ составилъ 3-й туркестанскій линейный батальонъ подъ начальствомъ полковника Казанцева, которому приказывалось совершить обходное движеніе по пескамъ, лежащимъ праве Кизилли-Тепе, и неожиданно выйти на лвый флангъ и тылъ непріятельской позиціи. Лвая колонна, состоявшая изъ своднаго батальона закаспійскихъ стрлковъ, подъ начальствомъ полковника Никшича, должна была, чтобы тоже не сразу обнаружить себя, нсколько задержаться за Кизилли-Тепе и, затмъ, наступать противъ фронта авганцевъ. Наконецъ, кавалеріи, состоявшей изъ трехъ сотенъ 1-го кавказскаго коннаго полка и сотни туркменовъ, подъ моимъ начальствомъ, было приказано двинуться на крайній лвый флангъ. Горныя орудія, по диспозиціи, должны были слдовать съ туркестанцами, но, въ виду трудности ихъ движенія среди сыпучихъ песковъ, они также присоединились къ кавалеріи.
На другой день, 18 марта, полковникъ Казанцевъ выступилъ изъ лагеря въ два часа утра и, углубившись въ пески по бездорожью и среди непроглядной тьмы, въ теченіе цлыхъ пяти часовъ преодолвалъ страшныя трудности, представленныя движенію его колонны песчаными барханами на протяженіи 5— 6 верстъ. Полковникъ Никшичъ и я вышли двумя часами позже и, какъ было приказано, остановились за Кизилли-Тепе. Было темно, холодно и моросилъ дождь, когда, около пяти часовъ утра, къ намъ подъхалъ генералъ Комаровъ и приказалъ мн вести колонну. Я направился прямо на лвый флангъ авганцевъ, поднялся, въ начал шестого часа, на Ташъ-Кепринское плато и, разглядвъ здсь темную массу авганской конницы, остановился передъ нею приблизительно въ 400 шагахъ и выстроилъ фронтъ. Вскор начало свтать, и тогда обрисовалась передъ нами густая колонна непріятельской кавалеріи, занимавшая въ нсколько линій почти все пространство между оконечностью пхотнаго окопа и берегомъ Кушка. Въ исход шестого часа передъ фронтомъ этой конницы пронесся Наибъ-Саларъ-Теймуръ-шахъ, привтствуя ее словами: ‘Подвизайтесь во славу Божію!’ Въ отвтъ на это раздались громкіе и нсколько разъ повторявшіеся крики авганцевъ, что будутъ сражаться во имя Аллаха, причемъ вся масса ихъ заволновалась на мст, потрясая въ воздух высоко поднятыми саблями и карабинами. Мн казалось, что наступаетъ моментъ атаки, и если бы она послдовала въ ту же минуту, то, несомннно, масса въ 1.200 всадниковъ раздавила бы четыре наши сотни. Но, къ счастію, этого не случилось, а казаки наши, прежде чмъ смолкли крики авганцевъ, по команд: ‘къ пшему строю!’ быстро соскочили съ коней и, выбжавъ впередъ, еще шаговъ на сто приблизились къ непріятельскому фронту и образовали передъ нимъ густую цпъ въ 300 берданокъ {По этому поводу авганцы, кавалерія которыхъ не знаетъ спшиванія, а стрляетъ съ коня, пораженные внезапнымъ появленіемъ передъ собою пшей части, объясняли впослдствіи свое пораженіе, говоря между прочимъ, что русскіе обманули ихъ, скрытно подведя пхоту за кавалеріею…} и безъ всякаго резерва, чтобы сразу огрть противника возможно сильнымъ огнемъ. Въ конномъ строю осталась только туркменская сотня, какъ не имвшая ружей.
Туркестанцы все еще не выходили изъ песковъ. Закаспійцевъ также не было видно на равнин. А между тмъ, черезъ нсколько минутъ посл объзда Наибъ-Салара, со стороны авганцевъ раздались одиночные выстрлы въ нашу сторону, нсколько пуль провизжало надъ нашими головами и шлепнулось среди коноводовъ. Однако, въ виду строгаго приказанія не открывать огонь первыми, я не придалъ значенія этимъ выстрламъ, полагая ихъ случайными, что легко могло произойти въ большой неорганизованной конной масс, имвшей въ рукахъ готовыя ружья. Но черезъ минуту, когда послдовали новые выстрлы, ко мн прискакалъ командовавшій коноводами есаулъ Фальчиковъ и заявилъ, что у казака ранена лошадь. Кровь, слдовательно, была пролита у насъ. Боле нечего было ждать.
— Ну, теперь валяй, братцы!— крикнулъ я казакамъ, ожидавшимъ этого приказанія съ давно заряженными ружьями. Въ ту же секунду, подобно внезапному раскату грома, раздался оглушительный залпъ всхъ трехъ сотенъ, и въ ту же секунду испуганный мой конь взвился, какъ свча, и опрокинулся навзничь вмст со мною. Но не до боли было въ эту минуту, я поднялся и снова вскочилъ на сдло… Этотъ эффектный залпъ, посл котораго казаки продолжали учащеннымъ огнемъ разстрливать передъ собою кавалерію противника, послужилъ сигналомъ въ общему бою. Вслдъ за нимъ выстрлы затрещали со всхъ сторонъ, какъ барабанная дробь. Вся позиція авганцевъ задымилась сразу, вс ихъ окопы и батареи разразились огнемъ артиллерійскимъ и ружейнымъ. Загремли и наши орудія. Стрлки Никшича, быстро выдвинувшись изъ-за Кизилли-Тепе, также опоясались дымомъ и начали наступать густою цпью.
Дружный казачій залпъ сразу произвелъ полное смятеніе среди авганской конницы, а черезъ минуту она представляла передъ нами картину, почти не поддающуюся описанію… Огромная масса всадниковъ, столпившись на небольшомъ пространств, служила такою цлью на разстояніи 300 шаговъ, что едва ли пропадала даромъ хоть одна пуля. А казаки поддерживали такой огонь, что мене чмъ въ десять минутъ выпустили вс свои восемнадцать тысячъ патроновъ!.. Въ результат такого непрерывнаго свинцоваго дождя, являвшагося стрльбою почти въ упоръ, въ самомъ начал боя образовался передъ нами какой-то безобразный, но живой еще конгломератъ людей и лошадей, свалившихся въ общую груду, падающихъ и распластанныхъ, борющихся и умирающихъ, и все это — среди адской музыки грома выстрловъ, криковъ людей, храпа и ржанія коней… За этимъ первымъ планомъ виднлась другая картина. Смшавшись тоже въ какую-то хаотическую, отороплую массу, авганскіе всадники метались во вс стороны и цлыми толпами видались въ воду съ берега Кушка, или мчались назадъ, къ переправ на правый берегъ. Число ихъ таяло съ каждой минутой. Но, однако, прежде чмъ совершенно очистить поле битвы, до трехъ сотъ этихъ всадниковъ дружной толпой ринулись въ нашу сторону, но, встрченные новыми залпами казаковъ, спустились съ плато и заскакали въ тылъ вашихъ коноводовъ. Эти храбрецы попали на своемъ пути сперва подъ фланговый огонь двухъ ротъ Никшича, потомъ ихъ встртили и провожали выстрлами прямо съ коней наши коноводы и головная рота только-что выходившаго изъ песковъ туркестанскаго батальона. Къ довершенію несчастія, на нихъ обрушилась туркменская сотня. текинцы и сарыки, еще не вполн усвоившіе дисциплину, а быть можетъ, не понявъ или не разслышавъ команду, нсколько замялись-было передъ атакой. Видя это, я подсказалъ въ нимъ и крикнулъ по-туркменски: ‘Умрите тутъ вс, или истребите ихъ!’ — Это-то напоминанія было достаточно, и сотня, дружно бросившись въ сабли, смяла авганцевъ, отняла полковое ихъ знамя {Знамя взялъ урядникъ милиціи, сарыкъ Аманъ-Клычъ, сваливъ знаменщика двумя сабельными ударами въ голову.} и загнала большую часть въ Кушкъ. Несчастные въ полномъ разстройств бросались въ воду съ кручъ и, толпясь густыми массами у глубокаго брода, понесли огромныя потери отъ огня туркестанцевъ…
Пока все это происходило въ тылу, остатки главной массы авганской кавалеріи обратились въ бгство и совершенно скрылись изъ виду, оставивъ передъ казаками только груды убитыхъ людей и лошадей. Тогда, направивъ огонь во флангъ и въ тылъ пхоты, занимавшей окопы, наша колонна перешла въ наступленіе. Авганцы — медленно и отстрливаясь, но отступали по мр нашего приближенія. Они сдлали только одну попытку удержаться около первой своей батареи. Но на нее казаки бросились съ крикрмъ ‘ура!’ — и четыре полевыхъ орудія, изъ коихъ два оказались заряженными, и вокругъ которыхъ валялась перебитая прислуга, сдлались трофеями нашей колонны. Получивъ здсь отъ туркестанцевъ патроны и присоединивъ къ себ одну изъ ротъ, мы двинулись дале, и черезъ нсколько минутъ въ наши руки перешла и вторая непріятельская батарея изъ двухъ совершенно новыхъ горныхъ орудій, съ шестью мулами въ щегольской англійской сбру. Затмъ, къ седьмому непріятельскому орудію, стоявшему передъ мостомъ, мы подошли одновременно съ батальономъ полковника Никшича. Пхота авганская была въ это время уже въ полномъ бгств, и только послднія ея части, съ массой раненыхъ, еще тснились на мосту, причемъ, пробивая себ дорогу подъ выстрлами, довершали свою гибель, срываясь въ рку съ узкихъ парапетовъ, или сбивая съ ногъ другъ друга въ глубокой вод акведука… Видно было, что авганцы особенно упорно обороняли доступъ въ Дашъ-Кепри, въ которому одновременно надвигались, подъ прямымъ угломъ, съ фронта стрлки, а съ фланга — казаки и туркестанцы. Здсь, позади окопа, заслонявшаго мостъ, образовался цлый валъ изъ двухъ-трехъ сотенъ окровавленныхъ труповъ. Мстами десятки тлъ лежали въ общей куч, и между ними, судя по мундирамъ, виднлись офицеры. Особенно врзалось въ моей памяти спокойное выраженіе лица молодого красавца корнейля (полковника), который, съ раскрытою и прострленною грудью, лежалъ надъ гремя другими тлами и казался только-что заснувшимъ…
Цль нашего боя, такимъ образомъ, была достигнута вполн: за лвомъ берегу Кушка уже не оставалось ни одного вооруженнаго авганца. Тмъ не мене, движеніе ваше продолжалось точно по инерціи. Встртившись около Дашъ-Кепри съ полковникомъ Никшичемъ, мы ршили немедленно переправиться ни правый берегъ рки и идти на лагерь въ Акъ-Тепе, гд была оставлена, по свдніямъ, часть авганцевъ. Пхота при этомъ начала вытягиваться по мосту, а наша колонна, для выигрыша времени, поднялась нсколько выше и переправилась въ бродъ. Развернувъ затмъ на правомъ берегу вс четыре сотни, мы на рысяхъ взобрались на Акъ-Тепе и, прохавъ черезъ весь лагерь, остановились на южной его оконечности, на пути въ Пенде. Сюда же, черезъ полчаса посл кавалерія, подошли остальныя части отряда вмст съ генераломъ Комаровымъ, который, подъхавъ къ нашей колонн, благодарилъ ее ‘на молодецкія дйствія’…
Укрпленный лагерь авганцевъ, обнесенный солиднымъ валомъ и рвомъ, оказался брошеннымъ. Занимавшія его войска покинули здсь послднее свое орудіе и присоединились, вмст съ джемшидской конницей, къ общему бгству съ передовой позиціи. Только нсколько пхотинцевъ, вроятно не успвшихъ выбжать до нашего появленія, прятались еще подъ мостомъ и во рву, и стрляли по нашимъ, упорно отказываясь сдаться, пока не были перебиты…
По всему было видно, что авганцы не ожидали такого исхода столкновенія. Лагерь ихъ представлялъ вс признаки того, что хозяева разсчитывали скоро вернуться сюда. Въ походныхъ очагахъ еще тллъ огонь, кое-гд варилась пища. Ничто не било уложено или прибрано въ шатрахъ и кибиткахъ, въ которыхъ оставались массы платья, ковры и постели, мдная посуда, оружіе, книги, кальяны, сундуки, сумки и весьма оригинальные музыкальные инструменты {Въ шатр авганскаго генерала были найдены, между прочимъ, его расшитый парадный мундиръ, щегольская каска, кальянъ, сабля, двустволки, панталоны съ золотымъ лампасомъ и новые лакированные ботфорты съ клеймомъ ‘London’. Полагая, что ботфорты эти принадлежали одному изъ англійскихъ офицеровъ, мы передали ихъ джигиту, съ приказаніемъ догнать бглецовъ и вручить ихъ хозяину. Джигитъ исполнилъ приказаніе. Но англичане сапогъ не приняли, говоря, что ихъ хозяинъ — Наибъ-Саларъ…}. Помимо всего этого, быстро разобраннаго, конечно, побдителями, въ рукахъ нашихъ остались огромный лагерь, вся ихъ артиллерія въ числ восьми орудій съ зарядными ящиками, большой бунчукъ Ниябъ-Салара, два знамени и множество значковъ, барабаны и трубы, вс ихъ продовольственные и боевые запасы, и около полутораста транспортныхъ верблюдовъ.
Въ окопахъ передовой позиція авганцы оставили боле пятисотъ своихъ убитыхъ и до двадцати тяжело раненыхъ. Но это только небольшая часть ихъ потерь. По разсказамъ пендинскихъ сарыковъ, въ числ бжавшихъ авганцевъ боле половины были ранены. Наибъ-Саларъ считалъ свою потерю убитыми боле тысячи человкъ, а самъ эмиръ Абдурахманъ говоритъ въ своей автобіографіи, что, посл пораженія его войскъ въ Пенде, ‘только небольшое число ихъ достигло Герата’. Изъ числа офицеровъ авганскихъ убиты: командовавшій гезаринской конницей Ширъ-ханъ, затмъ одинъ полковникъ, два капитана и младшіе офицеры, число которыхъ неизвстно. Самъ Наибъ-Саларъ раненъ двумя пулями {Этотъ Наибъ-Саларъ, или командующій войсками, Теймуръ-Шахъ, оказывается, былъ весьма крупною личностью въ авганской служебной іерархіи, занимавшій, между прочимъ, и постъ военнаго министра. О его дальнйшей судьб мы находимъ слдующія строки въ ‘Автобіографіи эмира Абдурахмана’:
‘Теймуръ-шахъ, гильзаецъ, который былъ у меня военнымъ министромъ, обвиненъ былъ въ небрежности еще въ 1885 году въ бою у Пенде, но былъ мною прощенъ, онъ теперь обвинялся въ участіи въ возстаніи гильзаевъ, точно также какъ одинъ капитанъ и одинъ мой ординарецъ. Этотъ Теймуръ былъ арестованъ и доставленъ въ Кабулъ, гд и приказалъ на смерть побить его камнями за это высшее предательство. Эта казнь должна была служить урокомъ для людей военныхъ — что ждетъ такихъ высокопоставленныхъ людей, какъ военный министръ, который столько лтъ лъ мою хлбъ-соль и затмъ поднялъ оружіе противъ своего же господина’.}.
Мы потеряли на Кушк убитыми одного офицера, прапорщика милиціи Сеидъ-Назара, и десять нижнихъ чиновъ, и ранеными — двухъ офицеровъ {Сотникъ Кобцевъ и подпоручикъ Хабаловъ.} и двадцать-девять нижнихъ чиновъ.
‘Такую полную побду, — говоритъ генералъ Комаровъ въ своемъ донесеніи о бо, — я приписываю доблестному поведенію всхъ чиновъ отряда. Начальники колоннъ выказали въ превосходной степени духъ почина, предупреждая приказанія, когда нужно было одной части поддержать другую, для достиженія общей цли. Вс гг. офицеры служили прекраснымъ примромъ беззавтной храбрости и исполнительности для нижнихъ чиновъ. Нижніе чины исполняли каждую команду безъ замедленія такъ дружно и стройно, какъ не всегда и на ученьи. Во все время боя ни одинъ человкъ не ступилъ ни шагу назадъ. Джигиты употребляли вс усилія стать достойными государевыми слугами и своею кровью заслужили право на братское товарищество съ регулярными войсками’.
Англійскіе офицеры съ своими бенгальскими уланами, непосредственно въ бою не участвовали, они находились все время въ тылу, вн сферы выстрловъ, и послужили примромъ авганцамъ разв только въ дл бгства… По окончаніи боя, около полудня, мы завтракали въ шатр авганскаго генерала, когда одинъ изъ сарыковъ привезъ адресованную на имя подполковника Закржевскаго записку капитана Іэта, которая гласила: ‘При настоящихъ обстоятельствахъ, положеніе наше не безопасно, и мы просимъ васъ о покровительств и конво’. Нечего и говорить, что въ этомъ случа нужно было исполнить просьбу даже ‘друзей’. По приказанію генерала, Закржевскій и я немедленно бросили завтракъ и съ джигитами проскакали шесть верстъ подъ проливнымъ дождемъ, стараясь настигнуть англичанъ. Но, благодаря утомленію коней, это удалось намъ только отчасти. Завидя въ нкоторомъ отдаленіи толпу всадниковъ, съ которою, по словамъ сарыковъ, удалялись и англійскіе офицеры, мы отправили двухъ джигитовъ извстить ихъ, что конвой прибылъ… Толпа ли увлекла англичанъ, или же сами они не ршились положиться на вашу охрану, но суть въ томъ, что бглецы только прибавили ходу и не дали джигитамъ никакого отвта… Таковъ былъ результатъ нашей погони за англійскими офицерами, которые, за эту бшеную скачку въ ихъ интересахъ, вскор ‘отблагодарили’ меня самымъ неожиданнымъ образомъ. Ровно черезъ десять дней посл разсказаннаго случая, великобританскій посолъ, на основаніи донесенія капитана Іэта, сообщилъ между прочимъ вашему министерству иностранныхъ длъ, что ‘англійскіе офицеры, соблюдавшіе нейтралитетъ, выхали изъ Пенде потому, что полковникъ Алихановъ подстрекалъ сарыковъ напасть на нихъ и предлагалъ по тысяч крановъ за голову’… Нечего и говорить, что подобная нелпость никогда и въ голову мн не приходила, и наше министерство совершенно основательно отвтило на все, что ‘Императорскій Кабинетъ можетъ только съ негодованіемъ отвергнуть направленное противъ полковника Алиханова обвиненіе въ томъ, что, будто бы, онъ общалъ денежное вознагражденіе за головы англійскихъ офицеровъ, находившихся въ Пенде. Поступки такого рода совершенно неизвстны въ русской арміи’…
Приказаніемъ военнаго министра намъ воспрещенъ былъ переходъ за Дашъ-Кепри. Поэтому, въ вечеру того же дня, отрядъ нашъ переправился на лвый берегъ Кушка и сталъ здсь, недалеко отъ мста боя, боле просторнымъ и пестрымъ лагеремъ, такъ какъ къ нашимъ палаткамъ прибавились еще шатры и кибитки авганцевъ. Между прочимъ расположилась въ палаткахъ и вся сотня джигитовъ, не имвшая раньше никакого укрытія… Изъ этого же лагеря генералъ Комаровъ отправилъ на слдующій день первое свое донесеніе военному министру такого содержанія:
‘Нахальство авганцевъ вынудило меня, для поддержанія чести и достоинства Россіи, атаковать 18-го марта сильно укрпленныя позиціи ихъ на обоихъ берегахъ рки Кушка. Полная побда еще разъ покрыла славою войска Государя Императора въ Средней Аніи.
‘Авганскій отрядъ регулярныхъ войскъ, силою въ 4.000 человкъ, при 8-ми орудіяхъ, разбитъ и разсянъ, потерявъ до 500 человкъ убитыми, всю артиллерію, два знамени, весь лагерь, обозъ и запасы. Англійскіе офицеры, руководившіе дйствіями авганцевъ, но не принимавшіе участія въ бою, просили нашего покровительства, къ сожалнію, посланный мною конвой не догналъ ихъ, они были увезены въ Бала-Мургабъ бжавшею авганскою кавалеріею. Авганцы сражались храбро, энергично и упорно, оставшіеся въ крытыхъ траншеяхъ даже по окончаніи боя не сдавались, вс начальники ихъ ранены или убиты. У насъ убитъ одинъ офицеръ, туркменъ Сеидъ-Назаръ-Юзбаши, контуженъ двумя пулями полковникъ Никшичъ, ранены сотникъ Бобцевъ и поручивъ Хабаловъ, контуженъ въ голову подпоручикъ Косминъ, нижнихъ чиновъ, казаковъ и туркменовъ убито десять, ранено двадцать-девять. Вся тяжесть боя выпала на долю четырехъ ротъ заваспійскихъ стрлковъ подъ командою полковника Никшича, и трехъ сотенъ кавказскаго казачьяго полка и сотни мервской милиція подъ общимъ начальствомъ подполковника Алиханова, шедшихъ въ атаку на укрпленіе съ фронта {Тутъ, вроятно, пропущены слова: ‘и съ фланга’, такъ какъ кавалерія дйствовала только во флангъ и въ тылъ.}. Колонною полковника Никшича взяты знамя и одно орудіе, подполковника Алиханова — знамя и шесть орудій. 3-й туркестанскій линейный батальонъ и полубатарея 6-ой горной батареи, обошедшіе лвый флангъ авганцевъ, мткимъ огнемъ и своевременнымъ переходомъ въ наступленіе довершили побду. Хладнокровіе, порядокъ и храбрость, выказанные войсками въ бою, выше всякой похвалы. Милиція мервскаго округа, вооруженная однми саблями, геройски сражалась рядомъ съ казаками въ первой линіи. По окончаніи боя, я перешелъ на лвый берегъ Кушка. Сегодня во мн явятся депутація отъ Пендинскихъ сарыковъ, ищущихъ покровительства Россія’.
Представители сарыковъ, о которыхъ говорятся въ этомъ донесеніи, дйствительно явились въ тотъ же день и просили о присоединеніи ихъ къ Россіи наравн съ іалотанскими ихъ собратьями. Просьба, конечно, была принята, и правителемъ новой русской окраины былъ тогда же назначенъ почтенный Пендинскій сарыкъ, Овезъ-ханъ, вышедшій на встрчу нашего отряда еще въ феврал и оказывавшій намъ на пути всевозможныя услуги. Такимъ образомъ, первымъ послдствіемъ боя на Кушк было присоединеніе Пендинскаго оазиса съ 30-ти-тысячнымъ населеніемъ сарыковъ и фактическое расширеніе нашихъ предловъ до границъ Авганистана, хотя временно, до окончанія работъ разграничительной коммиссіи, эта новая территорія была объявлена нейтральною. Но, по истеченіи нсколькихъ мсяцевъ, она была присоединена формально и составила пендинское приставство Мервскаго округа.
Черезъ два дня посл боя, генералъ поручилъ мн рекогносцировку путей отступленія авганцевъ, или, другими словами, объхать наши новыя владнія. Часть авганцевъ, преимущественно кавалерія, бжала посл боя по кратчайшей дорог, черезъ аулы сарыковъ. Главная же ихъ масса, опасаясь враждебнаго отношенія Пендинцевъ, направилась по боле кружному пути, пролегающему по окраин оазиса и среди авганскихъ предгорій. Выступивъ утромъ 22 марта съ сотней казаковъ и съ нсколькими джигитами, я прохалъ по этой горной дорог до послднихъ сарыкскихъ посвовъ около Меручака и, переночевавъ въ аул новаго Пендинскаго хана, вернулся на другой день по населенной части оазиса. На пространств этихъ шестидесяти верстъ, пройденныхъ нами за два дня, мы видли по сторонамъ дороги, какъ печальный слдъ поспшнаго бгства авганцевъ, боле сотни ихъ свжихъ могилъ… Сарыки разсказывали, что этихъ могилъ еще боле около Меручака и дале во пути къ Бала-Мургабу. Придя въ первому изъ этихъ пунктовъ и не найдя здсь ни крова, ни пищи, голодные и большею частью раненые авганцы потянулись въ тотъ же день дале, гд, къ довершенію бдствія, подверглись въ горахъ жестокому холоду съ снжною мятелью… При такихъ условіяхъ, конечно, ‘Герата достигло только небольшое число ихъ’, какъ говоритъ эмиръ Абдурахманъ. Вся эта катастрофа произошла, буквально, изъ-за клочка голой земли, не составляющаго даже половины квадратной версты. Не желая уступить его, авганцы рискнули на безумный бой и, помимо другихъ потерь, очистили въ тотъ же день пространство около пятидесяти верстъ, которое и перешло въ наши руки. Вотъ поучительный для авганскаго эмира результатъ посредничества и ‘дружескихъ’ совтовъ англичанъ!..
Абдурахманъ, впрочемъ, оцнилъ по достоинству участіе на Кушк англичанъ, хотя причину нашего движенія въ Пенде объясняетъ боле чмъ наивно. Онъ говоритъ въ своей ‘Автобіографіи’, что, будто бы, русское правительство было озлоблено на него за то, что онъ повернулся спиною къ Россіи и завязалъ дружбу съ Англіею, за то, что, затявъ разграниченіе, онъ осмлился положить предлъ наступательному движенію русскихъ въ Средней Азіи, и наконецъ, — за дружественное его свиданіе въ Риваль-Пинди съ вице-королемъ Индіи. ‘По этимъ причинамъ, — продолжаетъ дале Абдурахманъ свое курьезное описаніе столкновенія, — отрядъ русскихъ войскъ двинулся въ Пенде. Предвидя эту опасность, я призвалъ благоразумнымъ послать значительныя силы, чтобы удержать русскихъ отъ наступленія и овладнія Пенде и чтобы предупредить ихъ тамъ, какъ я усплъ занять Шугнанъ и Рошанъ, прежде чмъ туда вступилъ русскій офицеръ. Но чмъ больше я старался убдить англичанъ въ чрезвычайной важности и необходимости посылки значительныхъ силъ для защиты Пенде, тмъ мене они обращали вниманія на мои доводы. Полученный мною отвтъ англійскаго правительства гласитъ слдующее: ‘Какое бы мсто ни было занято авганскими войсками, русскіе не посмютъ тронуть его’. И не только этотъ отвтъ, но увренія англичанъ вообще относительно безопасности Пенде меня совершенно успокоили, тмъ боле, что и сэръ Питеръ Лёмсденъ писалъ мн, что онъ предотвратитъ столкновеніе между русскими и авганскими войсками.
‘Тмъ временемъ русское войско быстро подвигалось впередъ и, сосредоточившись въ Кизилли-Тепе, укрпило это мсто. Авганская армія была расположена въ Акъ-Тепе по направленію къ лвому берегу Аму-Дарьи (!). 29 марта, генералъ Комаровъ прислалъ сообщеніе авганскому генералу, чтобы онъ отодвинулъ свои войска по направленію къ правому берегу рки, — иначе будетъ сраженіе и русскіе атакуютъ авганскую армію. До послдней минуты англійскіе офицеры разграничительной коммиссіи и солдаты всячески увряли офицеровъ моей арміи, что русскіе не посмютъ атаковать ихъ до тхъ поръ, пока они останутся на занимаемой ими позиціи, что если русскіе атакуютъ моихъ солдатъ на ихъ позиціи, которую они уже занимаютъ, то это будетъ нарушеніемъ конвенцій, существующихъ между Россіею и Англіей, и тогда русскіе будутъ привлечены къ отвту. Мой генералъ, которому я строго приказалъ ничего не длать противъ совта офицеровъ англійской коммиссіи, оставался на своей позиціи, удовлетворенный общаніями англійскихъ офицеровъ.
‘На слдующій день цлая бригада русскихъ войскъ атаковала небольшой отрядъ авганскій. Узнавъ объ этомъ, англійскіе офицеры сейчасъ же бжали въ Гератъ, совмстно со всми своими войсками и свитой. Генералъ мой и другіе офицеры авганскіе напоминали англійскимъ офицерамъ объ ихъ увреніяхъ, что русскіе не посмютъ атаковать авганскую позицію, и что если это случится, авганцамъ останется только обратиться за помощью къ англичанамъ. Въ виду этихъ увреній, англичане не должны были оставить авганцевъ встрчать русскихъ одинъ-на-одинъ. Но все это не остановило бгства англичанъ. Тогда авганцы просили англичанъ одолжить имъ хотя бы ихъ винтовки, потому что имъ невыгодно было стоять противъ русскихъ винтовокъ, заряжающихся съ казны, со своими ружьями, заряжающимися съ дула. Кром того, винтовки и порохъ у авганцевъ были испорчены сыростью и дождемъ. Но англичане, общавшіе стоять вмст съ авганцами, отказались одолжить свои винтовки и покинули небольшой отрядъ храбрыхъ авганцевъ, предоставивъ имъ однимъ сражаться и быть убитыми на пол сраженія. Англичане бжали въ Герату, не выждавъ ни одного момента. Англійскія войска и офицеры были до такой степени испуганы и нервозны, что бжали въ дикомъ замшательств, не будучи въ состояніи отличить друзей отъ враговъ, вслдствіе сильнаго холода, многіе изъ бдныхъ туземныхъ ‘спутнивовъ’ англійской коммиссіи лишились жизни при паденіи съ лошадей во время бгства.
‘Нкоторые офицеры англійскіе были сброшены съ лошадей во время бгства, я не желаю упоминать ихъ имена. Но храбрые солдаты авганской арміи, гордые престижемъ своего народа, чувствовали себя обязанными поддержать его, вслдствіе чего они сражались съ такой яростью, что большое число ихъ было убито и ранено. Но — увы!— благодаря испорченнымъ винтовкамъ, которыя у нихъ были, и небольшой числительности по сравненію съ силами непріятеля, они могли сдлать немного, небольшое только число ихъ достигло Герата посл пораженія.
‘Это надменное отношеніе англичанъ произвело такое дйствіе на авганскій народъ, что уронило англійскій престижъ въ его глазахъ навсегда’…
Прибавимъ къ этому свидтельству эмира Абдурахмана, что ‘кушкинскій бой нанесъ жестокій ударъ англійскому престижу не только въ Авганистан, но во всей Средней Азіи’, какъ въ свое время доносилъ своему правительству генералъ Лёмсденъ, и это было вторымъ послдствіемъ вашей побды, еще боле важнымъ, чмъ присоединеніе Пенде…

М. Алихановъ-Аварскій.

‘Встникъ Европы’, NoNo 9—10, 1904

Алиханов-Аварский Максуд
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Белый Туркестан, Литвинов Борис Нилович, Год: 1928
  2. Агония и смерть Закаспийского фронта, Литвинов Борис Нилович, Год: 1930
  3. Квантун и его прошлое, Торгашов Павел Иванович, Год: 1904
  4. Около Бонапартов, Ригар Жером-Бартелеми, Год: 1891
  5. Людовик XVI, описанный гм. Сулави, Сулави Жан-Луи-Жиро, Год: 1801
  6. Воспоминание о битве при Сольферино, Дюнан Анри, Год: 1862
  7. Сен-Санс о Гуно, Сен-Санс Камиль, Год: 1897
  8. Генерал Скобелев, Адан Жюльетта, Год: 1886
Электронная библиотека