Загадочные происшествия в Герондайкском замке, Спейт Томас Уилкинсон, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 354 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Т. У. СПЕЙТЪ.

ЗАГАДОЧНЫЯ ПРОИСШЕСТВІЯ ВЪ ГЕРОНДАЙКСКОМЪ ЗАМК.

ИЗДАНІЕ
Е. Н. Ахматовой.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ типографіи А. А. Краевскаго. Бассейная, No 1 1882.

http://az.lib.ru/

OCR Бычков М. Н.

Глава I
Завщаніе Джильберта Денисона.

Первый джентльменъ въ Европ сидлъ на трон своихъ отцовъ, сраженіе при Ватерлоо еще было свжо въ памяти людей, когда въ одинъ ясный апрльскій вечеръ, Джильбертъ Денисонъ, владлецъ Герон-Дайкскаго замка, въ Норфольк, лежалъ при смерти въ своей квартир, на Блумсбёрійскомъ сквер, въ Лондон.

Это былъ человкъ лтъ шестидесяти, и только нсколько дней предъ этимъ, онъ былъ полонъ жизни, здоровья, энергіи. Онъ халъ верхомъ въ Лондонъ изъ Енфильда, гд навщалъ друзей, лошадь его поскользнулась, упала и тяжело навалилась на своего всадника. Все что искуство докторовъ могло сдлать, все было сдлано для Джильберта Денисона, но безполезно. Его часы были сочтены, и никто не зналъ этого лучше умирающаго. Но на этомъ твердомъ, суровомъ, ршительномъ лиц нельзя было прочесть страха приближающейся смерти. Онъ былъ Денисонъ, а Денисоны никогда не боялись ничего.

Возл его постели сидлъ его любимый племянникъ и наслдникъ, котораго звали также Джильбертъ. Это былъ молодой человкъ лтъ двадцати-четырехъ съ лицомъ, которое, принимая въ соображеніе разницу лтъ, и по выраженію, и по чертамъ чрезвычайно походило на лицо его дяди. Джильбертъ младшій былъ некрасивъ, но лицо его имло твердость, выражало силу воли и какой-то надменный, ршительный вызовъ судьб, въ какомъ бы вид она не явилась. Этотъ молодой человкъ держалъ въ рук хлыстъ, а на стол возл него лежали перчатки изъ оленьей кожи. На немъ были высокіе сапоги съ кистями, темнозеленый рейдфракъ со шнурками, жилетъ изъ полосатой нанки, двое часовъ съ огромной связкой печатей, а на бархатный воротникъ кафтана падали его длинные волосы. Горло было закутано большими складками блой кисеи, завязанной огромнымъ бантомъ и пришпиленной маленькой брильянтовой булавкой. Нашъ молодой джентльменъ очевидно считалъ себя брильянтомъ самой лучшей воды.

Августовское солнце тепло сіяло въ комнату, въ полуотворенныя окна доносился шумъ съ улицы, легкій втерокъ колебалъ тяжелыя занавси постели, и приносилъ слабый запахъ резеды съ ящиковъ на широкихъ подоконникахъ. Рука умирающаго отыскала руку племянника и пожала ее. Послдній выразилъ свое огорченіе, что нашелъ дядю въ такомъ печальномъ положеніи, и свои надежды, что онъ поправится.

— Надежды на это нтъ, мой милый, сказалъ Денисонъ.— Чрезъ нсколько часовъ все кончится. Но зачмъ теб жалть? Разв наслдникъ искренно сожалетъ, когда видитъ, что богатства и власть, которыя онъ всегда надялся получить, наконецъ достаются ему? Человческая натура всегда одинакова везд.

— Но я дйствительно очень сожалю, врьте мн, дядя, или нтъ, какъ хотите.

— Постараюсь врить теб, мой милый, сказалъ Денисонъ съ слабой улыбкой:— а это можетъ быть одно и тоже.

Наступило молчаніе, потомъ больной продолжалъ:

— Племянникъ, ты велъ въ Лондон эти четыре года печальную, безумную, расточительную жизнь.

— Это правда, дядя.

— Если бы я остался живъ, чмъ бы это кончилось?

— Честное слово, я не знаю. Я сдлался бы нищимъ, я полагаю.

— Сколько у тебя денегъ?

— Я выигралъ намедни сто гиней въ феро. Сколько мн извстно, у меня немногимъ больше этого.

— А долги?

Молодой человкъ подумалъ.

— Право я не знаю. Вроятно тысяча фунтовъ заплатитъ все, но наврно не знаю.

— Тысяча фунтовъ! А я уже два раза платилъ твои долги въ эти четыре года!

Джильбертъ младшій улыбнулся.

— Видите, дядя, я посылалъ вамъ неполный списокъ. Я не хотлъ обнаруживать вамъ всего.

— Ты не ожидалъ, что я помогу теб опять?

— Конечно нтъ, серъ, посл послдняго письма, которое вы написали мн, я не безпокоилъ бы васъ опять.

— Истративъ твою сотню гиней — а она протянулась бы недлго — что ты намревался длать?

— Я серіозно объ этомъ не думалъ. Можетъ быть непостоянная богиня опять улыбнулась бы, мн. Если нтъ, я принялся бы за что-нибудь. Вроятно поступилъ бы въ военную службу.

— Какъ простой солдатъ?

— Какъ простой солдатъ. Ни на что другое, я негожусь.

— Но теперь все измнилось. Или, по-крайней-мр, ты полагаешь такъ.

— Я ничего не полагаю, серъ, горячо сказалъ молодой, человкъ.

— Какъ владлецъ Герон-Дайка, имя шесть тысячъ годового дохода, ты не будешь уже нуждающимся молодымъ повсой, посщающимъ игорные дома, и старающимся выиграть нсколько гиней въ феро, отъ простачковъ еще глупе тебя.

Джильбертъ младшій вскочилъ, губы его поблднли и дрожали отъ гнва.

— Серъ, вы оскорбляете меня, сказалъ онъ:— и съ вашего позволенія я уйду.

Онъ взялъ шляпу и перчатки.

— Садитесь, серъ, садитесь, сурово сказалъ старшій.— Неужели вы думаете, что я сказалъ вамъ все?

— Я никогда не бывалъ въ картежныхъ домахъ, я никогда не обманывалъ въ картахъ, гордо сказалъ молодой человкъ.

— Ты не былъ бы Денисонъ, если бы обманывалъ въ картахъ. Но опять теб говорю, садись. Я многое долженъ сказать теб.

Джильбертъ младшій исполнилъ приказаніе, но не очень любезно. Въ его глазахъ было холодное, жесткое выраженіе, котораго не было прежде.

— Племянникъ, если ты до-сихъ-поръ себя не посрамилъ — а я этого не думаю — то ты на дорог къ этому. Приходило ли теб въ голову подумать до чего такіе безумные поступки неизбжно доведутъ тебя?

— Я полагаю, что и другіе прежде меня порядочно кутили, сердито сказалъ Джильбертъ: — я слышалъ, что и вы сами, серъ…

— Оставь въ поко меня. Мы теперь должны соображать вопросъ о твоей будущности. Когда ты сдлаешься владльцемъ Герон-Дайка — если сдлаешься имъ когда-нибудь — ты намренъ промотать и старое имнье, какъ промоталъ состояніе, оставленное теб твоимъ отцомъ?

— Право, серъ, я никогда объ этомъ не думалъ.

— Такъ теб пора подумать. Я сейчасъ сказалъ: ‘Если ты когда-нибудь сдлаешься владльцемъ Герон-Дайка’.

— Это была угроза, серъ? спросилъ Джильбертъ свирпо.

— Это все равно, слушай меня. Я полагаю теб извстно что я имю право оставить Герон-Дайкъ тому, кого захочу назначить моимъ наслдникомъ — самому постороннему человку въ Англіи?

— Разумется мн извстно, что имніе это за наслдниками не укрплено, холодно сказалъ племянникъ.

— И никогда не было, замтилъ Денисонъ.— Шестьсотъ лтъ переходило оно отъ наслдника къ наслднику. Провидніе не дало мн дтей, но по неписанному закону нашей фамиліи, имніе перейдетъ къ теб. Но этотъ неписанный законъ я имю право измнить, если вздумаю. Сдлай же самому себ этотъ вопросъ, Джильбертъ Денисонъ: ‘Судя по моей прошлой жизни въ послдніе четыре года, годный и приличный ли я представитель одной изъ стариннйшихъ фамилій въ Норфольк? И соображая все, что знаетъ обо мн, хорошо-ли сдлаетъ мой дядя, поставивъ меня въ это положеніе’.

Старшій замолчалъ, младшій повсилъ голову.

— Я думаю, серъ, что вы ничего лучше не могли бы сдлать, какъ предоставить мн разоряться по своему, сказалъ онъ.

— Потрудись вспомнить, что у меня есть другой племянникъ, сказалъ умирающій.— Есть другой такой же Джильбертъ Денисонъ, какъ и ты.

— Да! я не могу этого забыть, сказалъ тотъ свирпо.

— Такъ! вы встрчались? Я слышалъ, что сынъ моего брата Генри умный, трудолюбивый и благонравный молодой человкъ… не охотникъ до вина и невоздержной жизни, какъ нкоторые люди. Если бы ты былъ убитъ въ какой-нибудь ссор, а это очень могло случиться съ тобой, онъ сдлался бы ближайшимъ наслдникомъ Герон-Дайка.

Молодой Джильбертъ тревожно завертлся на стул, лицо его нахмурилось еще мрачне.

— Даже и теперь, продолжалъ дядя:— хотя ты еще не дошелъ до безвременной кончины, я могу обойти тебя и назначить моимъ наслдникомъ твоего двоюроднаго брата.

— О! серъ, это нестерпимо! вскричалъ молодой человкъ, вскочивъ во второй разъ.— Видть васъ въ такомъ положеніи, дядя, мн очень прискорбно, врьте мн или нтъ, но я пришелъ сюда не за тмъ, чтобы слушать нравоученія. Никто не знаетъ моихъ недостатковъ и сумасбродствъ лучше меня. Откажите ваше состояніе кому заблагоразсудите, но я прошу васъ, серъ, не упоминать мн боле объ этомъ.

Онъ хотлъ выйти изъ комнаты и дошелъ уже до двери, когда услыхалъ голосъ дяди, тихо звавшій его. Оглянувшись, онъ былъ изумленъ перемной, которую нсколько секундъ сдлали въ умирающемъ. Глаза его были тусклы, блдность лица сдлалась мертвенной. Джильбертъ серіозно испугался, онъ думалъ, что пришелъ конецъ. На столик стояла въ графин водка. Налить ее въ рюмку было дломъ одной минуты. Съ помощью чайной ложки онъ влилъ нсколько капель въ ротъ больного. Это онъ повторялъ безпрестанно и скоро увидалъ признаки возвращающейся жизни. На камин лежалъ индйскій веръ. Отворивъ, сначала окно, онъ сталъ обмахивать лицо дяди. Вдругъ Денисонъ глубоко вздохнулъ и въ глаза его вернулся сознательный взглядъ. Онъ пристально посмотрлъ на племянника, какъ бы спрашивая себя, кто это могъ быть, улыбнулся и указалъ на стулъ.

Джильбертъ взялъ холодную руку дяди, тихо согрвалъ ее нсколько секундъ, а потомъ прижалъ къ губамъ.

— Теперь вамъ лучше, серъ, сказалъ онъ.

— Да, мн лучше. Это была только маленькая слабость. Я умру не прежде завтрашняго вечера.

Онъ лежалъ нсколько времени молча, смотря на потолокъ, какъ бы въ глубокой задумчивости. Потомъ сказалъ:

— А теперь будемъ говорить объ имніи, Берти.

Молодой человкъ вздрогнулъ. Дядя съ дтства не называлъ его такъ.

— О! серъ, не безпокойте себя имніемъ, вскричатъ онъ.— Вы все сдлали, наврно, къ лучшему.

— Но я хочу теб сказать, что я сдлалъ и зачмъ это сдлалъ. Завтра у меня можетъ быть не будетъ силъ.

Молодой Джильбертъ тревожно повернулся на стул. Больной примтилъ это.,

— Нетерпливъ по прежнему, сказалъ онъ съ улыбкой.— Упрямъ, своеволенъ, настоящій Денисонъ. Дай мн выпить изъ бутылки на камин. Это придастъ мн силы.

Джильбертъ исполнилъ приказаніе, а потомъ опять слъ у постели.

— Было бы невроятно, чтобъ я отказалъ имніе не теб, продолжалъ Денисонъ, и несмотря на самообладаніе, глаза Джильберта сверкнули при этихъ словахъ.— Несмотря на твои сумасбродныя привычки и неблагоразумное поведеніе, я не переставалъ любить тебя. Ты былъ для меня все равно, что родной сынъ, а твой отецъ настоящій родной братъ. Между Генри и мною не было любви. Мы поссорились и разстались въ гнв, и будь онъ живъ, ссора возобновилась бы. Я не желаю даже думать, чтобы его сынъ называлъ когда-нибудь Герон-Дайкъ своимъ домомъ.

Лицо молодого Джильберта очень помрачилась, когда упомянули имя его кузена. Какъ между братьями много лтъ тому назадъ была вражда, никогда не проходившая, такъ и между обоими кузенами возникла смертельная ненависть, которую ничто на свт — такъ молодой Джильбертъ клялся себ тысячу разъ — не могло никогда прекратить. Эти Денисоны умли ненавидть, а особенно своихъ родныхъ.

— Нтъ, старое жилище будетъ твое, Джильбертъ, и все къ нему принадлежащее, продолжалъ Денисонъ: — какъ ты увидишь, когда прочтутъ мое завщаніе. Ты найдешь также порядочную сумму въ банк, потому что я не былъ расточителенъ. Въ тоже время у меня были издержки и потери, о которыхъ ты не знаешь ничего. Но во всемъ на этомъ свт есть препятствіе, ты найдешь въ моемъ завщаніи условіе, которое, я не сомнваюсь, покажется теб страннымъ, и вроятно жестокимъ и сначала примешь это за личную обиду. Не безъ большихъ и глубокихъ размышленій условіе это было помщено въ моемъ завщаніи, но я вполн убжденъ, что чрезъ двадцать лтъ, если ты столько проживешь, ты будешь благословлять мою память за это.

Денисонъ минуты дв переводилъ духъ. Племянникъ не говорилъ ни слова, но сидлъ съ потупленными глазами.

— Джильбертъ, Денисоны вообще живутъ долго, продолжалъ умирающій,— и если бы не этотъ несчастный случай, я думаю, что я прожилъ бы еще лтъ двадцать, по-крайней-мр. Если ты когда-нибудь потрудился прочесть надписи на могилахъ твоихъ предковъ въ Нёллигтонской церкви, ты долженъ былъ примтить сколько дожило до семидесяти-пяти, восьмидесяти, а иногда и девяноста лтъ. А какая же вроятность, что ты доживешь до семидесяти? Твое сложеніе уже разстроено. Впалые глаза, морщины около рта, разв должны быть въ твои годы? Говорю теб, Джильбертъ Денисонъ, что если ты не перемнишь тотчасъ твоего образа жизни, ты не доживешь и до тридцати лтъ. А вроятно ли, чтобы ты образъ жизни перемнилъ? Этотъ вопросъ я задавалъ себ не разъ, а тысячу. Если эта сумасбродная и разсянная жизнь иметъ для тебя такую привлекательность, что ты даже растратилъ состояніе, оставленное твоимъ отцомъ, не разъ обращался ко мн съ просьбой выпутать тебя изъ затруднительныхъ обстоятельствъ, и наконецъ, придумывалъ Богъ знаетъ какіе способы для избавленія себя отъ непріятностей, что же будетъ, когда ты сдлаешься владльцемъ шести тысячъ годового дохода? Эту проблему я разршить не могу.

Денисонъ замолчалъ, какъ бы ожидая, что племянникъ отвтитъ на этотъ послдній вопросъ. Нсколько времени продолжалось молчаніе, а потомъ Джильбертъ сказалъ тихимъ, принужденнымъ голосомъ:

— Могу только повторить, серъ, что прежде сказалъ, оставьте меня разоряться по своему.

— Нтъ. Я уже сказалъ, что сдлалъ тебя моимъ наслдникомъ. Ты будешь владльцемъ Герон-Дайкскаго замка со всми его принадлежностями чрезъ нсколько часовъ. Я не увижу боле стараго жилища, прибавилъ онъ съ волненіемъ:— а у меня были такіе планы лтъ на двнадцать! Ну, Денисоны не дти и плакать не станутъ, когда ихъ надежды отняты отъ нихъ.

— Серъ, не вредно ли вамъ это волненіе? спросилъ племянникъ.

Дядя продолжалъ боле чистымъ и твердымъ голосомъ:

— Да, Джильбертъ, старое жилище, земля, все будетъ твое, и пошли теб Господь долгую жизнь, чтобы наслаждаться всмъ этимъ. Теперь это одно дорогое желаніе, оставшееся у меня на земл.

— Но о какомъ это условіи вы говорили, серъ? спросилъ молодой человкъ, сгарая отъ любопытства.

— Условіе вотъ какое: если ты не доживешь до семидесяти лтъ, помстье со всми своими принадлежностями перейдетъ помимо твоихъ дтей, къ твоему двоюродному брату, сыну моего брата, Генри, или въ его наслдникамъ, если онъ не будетъ живъ въ то время. Но если ты переживешь семидесятый годъ, хотя нсколькими часами, ты можешь завщать помстье кому хочешь.

Джильбертъ Денисонъ младшій взглянулъ на дядю глазами, ясно говорившими: ‘Ты сошелъ съ ума, или нтъ?’

— Нтъ, Джильбертъ, я не сумасшедшій, хотя ты это думаешь, сказалъ Денисонъ съ слабой улыбкой, небрежно положивъ свои пальцы на руку молодого человка.— Я уже теб сказалъ, что сдлалъ это посл глубокихъ размышленій. Это единственный способъ, который можетъ тебя спасти, оторвать тебя отъ разсянной жизни, сдлать изъ тебя такого человка, какимъ я и твой отецъ, если бы онъ былъ теперь живъ, желали видть тебя. Я далъ теб цль въ жизни. Я далъ теб самую сильную привлекательность, чтобы перемнить твои привычки. У тебя когда-то было великолпное сложеніе, а семьдесятъ лтъ старость не глубокая для Денисона. Ты вроятно женишься и у тебя будетъ сынъ. Сынъ этотъ сдлается нищимъ, если отецъ его не доживетъ до семидесяти лтъ. Если я не могу убдить тебя заботиться о твоемъ здоровь для самого тебя, я постарался убдить тебя сдлать, это для тхъ, кто останется посл тебя. Богу одному извстно удастся ли мой планъ.

— А если я убьюсь на охот, серъ, и…

— Или умрешь преждевременно какъ я? тогда условіе уничтожается, это въ завщаніи объяснено. Я ничего не забылъ. Можетъ быть ты вздумаешь, Джильбертъ опровергать, завщаніе посл моей смерти? Теб это будетъ трудно.

— Сохрани Богъ, серъ, съ жаромъ вскричалъ молодой человкъ:— можетъ ли подобная мысль хоть на минуту прійти мн въ голову! Вы считаете меня хуже чмъ я есть. Вы меня не знаете, вы никогда меня не понимали,

— Понимаемъ ли мы другъ друга на этомъ свт? Мы такъ далеки отъ неба, что свтъ сіяетъ тускло, и мы видимъ другъ друга въ темнот какъ тни.

Въ эту минуту раздался звонокъ, потомъ постучались въ дверь и вошла сидлка. Докторъ пріхалъ.

— Теб лучше уйти, мой милый, сказалъ Денисонъ, съ любовью пожимая руку племянника:— завтра въ десять часовъ я буду ждать тебя.

Джильбертъ Денисонъ крпко пожалъ пальцы умирающаго и посмотрлъ серіозными, ршительными глазами въ его лицо.

— Позвольте, серъ. Я уже сказалъ, что вы не знаете меня. Вы видли только одну мою сторону, слабую. Если вы думаете, что я не могу, когда захочу, бросить мой настоящій образъ жизни такъ же легко какъ старый сертукъ, вы ошибаетесь. Я сознаюсь, что я былъ слабъ и глупъ, что будучи молодъ, я поддавался искушеніямъ, о которыхъ вы не знаете ничего. Сколько людей прежде меня старались найти въ разилеченіяхъ разсянной жизни забвеніе своимъ непріятностямъ? Я не желаю извинить себя, я очень отъ этого далекъ. Я только желаю, чтобы вы поняли и врили, дядя, что одной стороны моего характера вы не знаете совсмъ.

— Готовъ этому врить, Джильбертъ, прошепталъ въ отвтъ больной, и опять молодой человкъ поднесъ къ губамъ руку Денисона.

Когда Джильбертъ пришелъ на Блумбёрійскій скверъ на слдующее утро, онъ нашелъ дядю слабе и изнуренне. Денисонъ очевидно быстро приближался къ кончин. Джильбертъ оставался съ нимъ до конца. За нсколько минутъ до этого конца, умирающій притянулъ къ себ племянника и шепнулъ ему:

— Никогда не забывай девиза нашей фамиліи, мой милый: ‘что имю, то держу’.

И прежде чмъ взошло солнце, Джильбертъ Денисонъ младшій сдлался владльцемъ Герон-Дайка съ шестью тысячами фунтовъ стерлинговъ годового дохода.

Глава II.
Мистрисъ Карліонъ у себя.

Сорокъ-пять лтъ со всми ихъ разнообразными перемнами, прошли посл того какъ сквайръ Денисонъ, владлецъ Герон-Дайка, умеръ въ своей квартир на Блумбёрійскомъ сквер, въ Лондон.

Былъ самый разгаръ лондонскаго сезона и въ дом мистрисъ Карліонъ въ Бейсватер собралось небольшое общество въ честь двадцать-перваго дня рожденія ея племянницы, мисъ Эллы Винтеръ. Мистрисъ Карліонъ, вдоввшая уже нсколько лтъ, была еще красивая, хотя сорокалтняя женщина. Домъ ея былъ красивъ, пріятно расположенъ и хорошо меблированъ. Она держала экипажъ, человкъ шесть прислуги и очень любила окружать себя молодыми людьми. Всего пріятне было для нея то время, когда мисъ Винтеръ позволялъ ея двоюродный ддъ, сквайръ Денисонъ, владлецъ Герон-Дайкскаго замка промнять нсколько недль спокойной деревенской жизни на Бейсватерскія веселости и прелести лондонскаго сезона. Такія посщенія, однако, были очень рдки и очень цнились.

Сегодня десять или двнадцать друзей обдали у мистрисъ Карліонъ. Одинъ изъ нихъ былъ Фредди Бутль съ маленькими пушистыми усиками, одноглазкой и коротко обстриженными льняными волосами, съ проборомъ по середин. Фредди вс признавали добродушнйшимъ человкомъ и самымъ легковрнымъ. У него было хорошее родство и онъ былъ младшимъ товарищемъ въ большой пивоварн подъ фирмою Фаунесъ, Бутль и Бутль. Онъ былъ влюбленъ въ мисъ Винтеръ и сдлалъ ей предложеніе годъ тому назадъ. Хотя онъ получилъ отказъ, его чувства остались неизмнны, и онъ надялся, что Элла современемъ взглянетъ на него благопріятно. Онъ и Элла оставались наилучшими друзьями. Объясненіе въ оранжере, для него столь важное, для нея было мимолетной досадой.

Другой джентльменъ, котораго мы представимъ читателю, былъ Филиппъ Кливъ, сынъ леди Кливъ изъ Гомделя, близъ Нёллингтона. Онъ и мисъ Винтеръ были большіе друзья. Филиппъ влюбленъ въ Марію Кетль, единственную дочь Веллингтонскаго викарія. Онъ очень красивъ, съ каштановыми кудрявыми волосами, веселыми карими глазами и почти постоянной улыбкой. Элла иногда удивляется какъ Марія можетъ устоять отъ его очаровательнаго обращенія. Нигд нтъ большаго фаворита какъ Филиппъ Кливъ. Самое худшее что его друзья могли сказать о немъ, это то, что онъ немножко безпеченъ въ денежныхъ длахъ, и карманъ его всегда пустъ. Скажемъ между нами, что Филиппъ часто бывалъ безъ денегъ, хотя можетъ быть его друзья этого не подозрвали.

По окончаніи обда, когда дамы ушли въ гостиную, мистрисъ Карліонъ позвали внизъ, и чрезъ нсколько минутъ прислали за Эллой. Капитанъ Ленноксъ привезъ отъ мистера Денисона, изъ Герон-Дайка подарокъ Элл на день рожденія. Капитанъ случайно встртилъ Денисона наканун, упомянулъ, что детъ на короткое время въ Лондонъ, и Денисонъ попросилъ его отвезти внучк свертокъ, который онъ боялся отправить по почт. Этотъ свертокъ капитанъ теперь отдалъ Элл. Тамъ оказались серьги брильянтовыя съ жемчугомъ.

Мистрисъ Карліонъ тотчасъ дружелюбно пригласила капитана Леннокса присоединиться къ гостямъ, и онъ также дружелюбно принялъ это приглашеніе. Они не встрчались прежде, но Элла нсколько знала капитана и его сестру, вдову, которая жила съ нимъ въ Норфольк. Капитанъ и его сестра пріхали въ Нёллингтонъ, гд ихъ никто не зналъ, полгода тому назадъ, и проживъ дв недли въ гостиниц, наняли ‘Сирени’ хорошенькій котеджъ. Капитанъ Ленноксъ былъ высокій, худощавый, блокурый мужчина лтъ сорока. У него были чисто обрисованныя, орлиныя черты, усы, длинныя бакенбарды и одвался онъ всегда безукоризненно.

— Какъ ддушка на видъ, капитанъ Ленноксъ? спросила Элла нсколько тревожно, когда серьгами достаточно налюбовалась.

— Я никогда не видалъ его такимъ здоровымъ.

— Очень рада. Я получила отъ него письмо три дня тому назадъ, въ которомъ онъ писалъ, что много лтъ уже не чувствовалъ себя такъ хорошо. Но онъ всегда такъ ко мн пишетъ. Онъ это длаетъ, чтобы успокоить меня.

— Теперь когда капитанъ Ленноксъ уврилъ тебя, что дду твоему не хуже обыкновеннаго, ты можешь остаться у меня еще недлю, сказала мистрисъ Карліонъ.

Элла улыбнулась и покачала головой.

— Я должна вернуться непремнно въ будущій понедльникъ.

— Ты такая же упрямая какъ и сквайръ, вскричала ея тетка.— Мн очень хочется написать къ нему, чтобы онъ не ждалъ тебя прежде двадцатаго.

— Онъ ожидаетъ меня тринадцатаго, и я ни за что не хочу заставить его обмануться въ ожиданіи.

— Ну, нечего длать, пусть будетъ по твоему. А все-таки это для меня большое лишеніе. Но мои гости подумаютъ, что я пропала, пойдемте.

Тутъ доложили о новомъ гост, мистер Конро, художник и корреспондент ‘Иллюстрированнаго Земного Шара’, и котораго письма съ театра войны такъ много читались послднее время. Мистрисъ Карліонъ очень радушно приняла его.

— Надюсь, что вы привезли съ собой ваши эскизы, какъ общали, сказала она посл первыхъ привтствій.

— Мой портфель въ передней, отвтилъ онъ: — но вы не должны ожидать найти что-нибудь оконченное. Мои эскизы едва набросаны тотчасъ посл событій, которыя я пытался изобразить.

— Это сдлаетъ ихъ еще интересне, они будутъ намъ казаться животрепещущимъ изображеніемъ этой ужасной войны, сказала мистрисъ Карліонъ, позвонивъ и приказавъ принести альбомъ.

Потомъ она представила Конроя своей племянниц мисъ Винтеръ, и онъ замтно вздрогнулъ.

‘Они встрчались прежде’, подумалъ капитанъ Ленноксъ.

Онъ пристально наблюдалъ за ними, но никакихъ признаковъ знакомства не видалъ. Капитанъ человкъ очень смышленый, не переставалъ думать объ этомъ.

‘Онъ вздрогнулъ не даромъ’, думалъ онъ. ‘Подъ поверхностью кроется больше чмъ выказывается теперь’.

Конрой никогда не забывалъ картины, напечатлвшейся въ его воспоминаніи, въ первую минуту какъ онъ увидалъ Эллу Винтеръ. Онъ увидалъ предъ собой высокую, стройную двушку, походка и движенія которой были свободны и величественны, какъ у королевы. У нея были темнокаштановые волосы и большіе блестящіе, темноголубые глаза. Брови были густы, почти прямы и темне волосъ. Лицо было восхитительно отъ смшаннаго выраженія серіозности и кротости, и серіозность часто переходила въ меланхолію. Лобъ широкій, но не очень высокъ, прямой, прекрасно обрисованный носъ съ нжными ноздрями, губы, можетъ быть немножко полныя, но ршительныя и твердыя, круглый подбородокъ съ ямочкой, вотъ какою увидалъ Эллу Винтеръ въ первый разъ Эдвардъ Конрой. Въ этотъ вечеръ на ней было богатое, но темное, каштановаго цвта платье, отдланное блымъ кружевомъ.

— Я часто желалъ видть ее, прошепталъ про себя Конрой:— теперь я увидалъ и доволенъ.

Мистрисъ Карліонъ велла отнести портфель въ свой будуаръ подальше отъ музыки и разговоровъ, и тамъ собралась небольшая группа разсматривать эскизы, разсуждать о нихъ и слушать объясненія Конроя тамъ, гд они были нужны.

Элла стояла и смотрла, слушая замчанія Конроя и толки окружающихъ ее, и только время отъ времени произносила нсколько словъ.

‘Этотъ человкъ какъ-то непохожъ на другихъ людей’, думала она. ‘Онъ не изъ числа толпы. У него есть своя индивидуальность. Онъ интересуетъ меня’.

Она, повидимому, мало интересовалась тмъ, что происходило предъ нею, но не проронила ни одного слова изъ того, о чемъ говорили. Она стояла съ веромъ въ рук и съ выраженіемъ серіозной кротости въ глазахъ смотрла вопросительно на Конроя.

‘Тетушка попроситъ его оставить этотъ портфель до завтра’, думала она: ‘и когда, вс уйдутъ, я одна все разсмотрю’.

Конрой дйствительно былъ созданъ иначе, чмъ т модные мотыльки, которые обыкновенно порхали около мисъ Винтеръ. Онъ, конечно, былъ не красавецъ, въ общемъ значеніи этого слова. Лицо его было смугло и нсколько сурово для человка еще молодого, но осмыслено и энергично. Ему было двадцать-восемь лтъ, но онъ казался старше. Эдвардъ Конрой перенесъ много непріятностей и опасностей въ своей профессіи. Его черные волосы уже сдлались рдки у висковъ, и тамъ, и сямъ были подернуты сдиной. Преобладающее выраженіе въ его лиц была ршительность. Онъ казался человкомъ не легко поддававшимся постороннему вліянію, и котораго почти невозможно было поколебать, если онъ принялъ какое-нибудь намреніе. А между тмъ его лицу врили женщины и дти. Иногда удивительная мягкость, выраженіе почти женской нжности прокрадывалось въ его темнокаріе глаза. Слезъ этотъ человкъ не зналъ. Съ перваго раза Элла почувствовала, что должна бороться съ волей сильне ея собственной. Съ перваго раза она почувствовала къ Эдварду Конрою такое уваженіе, какого не чувствовала ни къ кому, кром своего дда. Вроятно, чрезъ это онъ нравился ей еще боле.

Разсмотрвъ эскизы Конроя и поговоривъ о нихъ, почти вс пошли въ гостиную. Начались танцы и Эллу приглашали то одинъ, то другой кавалеръ. Конрой сидлъ въ углу будуара возл пожилой, некрасивой мисъ Валлесъ, на которую никто не обращалъ большого вниманія, и скоро вступилъ съ нею въ разговоръ. Элл было досадно на себя за то, что она раза три оглядывалась и желала знать, куда двался Конрой. Она обращала мене вниманія, чмъ обыкновенно на разговоръ своихъ кавалеровъ. Они находили ее равнодушной и разсянной.

— Можетъ быть она богата, можетъ быть хороша собой, замтилъ молодой Поосонъ, гвардеецъ одному изъ своихъ друзей: — но на такой женщин я жениться бы не желалъ. Она иметъ манеру обдавать васъ холодомъ и заставлять васъ чувствовать себя ничтожнымъ, а это непріятно, чтобы не сказать боле.

Конрой потомъ пришелъ въ гостиную, и капитанъ Ленноксъ, смотрвшій на Эллу въ это время, увидалъ, какъ глаза ея вдругъ засіяли, когда она увидала Конроя въ дверяхъ.

— Она уже имъ заинтересована, пробормоталъ про себя капитанъ.— Этотъ Конрой замышляетъ что-нибудь или я очень ошибаюсь. Желалъ бы я знать, гд онъ прежде ее встрчалъ?…

— Какъ вы находите мою племянницу? спросила мистрисъ Карліонъ капитана Леннокса, съ любовью смотря на Эллу.

— Я нахожу ее въ превосходномъ здоровь, отвтилъ капитанъ.— Она всегда иметъ самый здоровый видъ.

— Ахъ! нтъ, не всегда. У нея былъ нездоровый видъ, когда она пріхала ко мн.

Капитанъ Ленноксъ подымалъ и взглянулъ на Эллу.

— Я примтилъ, мистрисъ Карліонъ, что у нея иногда бываетъ необыкновенно серіозное выраженіе въ глазахъ для такой молодой особы. Точно будто въ ея мысляхъ есть что-то, о чемъ ей трудно забыть.

— Въ томъ-то и дло. Какъ можетъ она забыть? Посл того страннаго происшествія, которое случилось въ прошломъ феврал въ Герон-Дайк…

— О! это такъ таинственно, перебилъ съ жаромъ капитанъ Ленноксъ.

— И это сдлало вліяніе на Эллу. Да, это таинственно, вы справедливо выразились, въ любой мелодрам не было большей тайны. Пребываніе Эллы у меня, конечно, принесло ей пользу отчасти, но я уврена, что она думаетъ объ этомъ и день, и ночь.

— Это происшествіе непонятное. Я полагаю, что оно тревожитъ и мистера Денисона.

— Оно должно тревожить всхъ обитателей Герон-Дайка. Мн, кажется, я не могла бы жить тамъ. Будь это мой домъ, я оставила бы его.

Капитанъ Ленноксъ съ удивленіемъ погладилъ свои бакенбарды.

— Оставили бы! воскликнулъ онъ.— Оставили бы Герон-Дайкъ!

— Я оставила бы. Я боялась бы оставаться. Но я женщина, а женщины боязливы. Если… если Катерина…

Мистрисъ Карліонъ замолчала и задрожала. Она встала и ушла, какъ будто не могла продолжать этотъ разговоръ.

Это дйствительно была странная тайна, какъ читатель сознается, когда прочтетъ поздне подробности. Но это было еще не самое загадочное происшествіе въ Герон-Дайкскомъ замк.

— Я прошу васъ объ одномъ одолженіи, мистеръ Конрой, начала Элла, когда они на минуту очутились поодаль отъ другихъ.

— Вамъ стоитъ только сказать, отвтилъ онъ съ улыбкой въ своихъ выразительныхъ глазахъ.

— Вы позволите оставить здсь до завтра вашъ портфель? Я желаю одна разсмотрть эскизы.

— Они интересуютъ васъ?

— Очень. Какъ бы мн хотлось быть въ Париж во время этой ужасной осады!

— Вамъ слдуетъ радоваться, что вы были за сто миль оттуда.

— Но я могла быть полезна. Я ухаживала бы за ранеными, помогала бы раздавать пищу голоднымъ, или читала бы молитвы умирающимъ. Я нашла бы какое-нибудь дло.

— Все-таки я не могу не сказать, что вамъ было гораздо лучше вдали. Вы можете составить себ весьма слабое понятіе объ ужас и тоск того страшнаго времени.

— Но тамъ были женщины, которыя все это перенесли и почему не могла бы я? Моя жизнь такъ безполезна — такъ безцльна. Мн кажется, что я послана на свтъ, гд мн нечего длать!

— Когда существуютъ бдность, болзнь, недостатки и нищета, тогда дла есть довольно для усердныхъ тружениковъ.

— Но какъ за это приняться? У меня точно будто руки связаны, а я не могу перерзать веревку.

— Однако, ваша жизнь иметъ интересъ. Ддъ вашъ напримръ…

— Вы слышали о моемъ дд? съ живостью сказала она, смотря на него съ удивленіемъ.

— Да, я слышалъ о мистер Денисон Герон-Дайкскомъ. Въ этомъ нтъ ничего страннаго.

— Да, я думаю, что я ему нсколько полезна, сказала Элла тихо.— Дда Джильберта я не могла бы оставить ни для кого и ни для чего. У меня есть школа въ деревн, нсколько бдныхъ семействъ. Жизнь моя не совсмъ пуста, но то, что я длаю, кажется мн такъ мало и ничтожно въ сравненіи съ тмъ, что мн хотлось бы длать. Но можетъ быть это только сумасбродныя желанія несвдующей двушки, мало, или почти совсмъ не знающей свта.

Бутль подошелъ пригласить Эллу на слдующій танецъ. Лицо корреспондента смягчилось, когда онъ смотрлъ ей вслдъ.

— Милое созданіе! сказалъ онъ себ.— Завтра я постараюсь набросать ея лицо на память.

Филиппъ Кливъ ушелъ прежде всхъ. Онъ уже съ часъ жаловался на сильную головную боль и почти совсмъ не танцовалъ. Нсколько поздне ушли подъ руку Бутль и капитанъ Ленноксъ. Они не встрчались до этого вечера, но вдругъ полюбили другъ друга. Когда Конрой прощался, мистрисъ Карліонъ пригласила его опять къ себ, и онъ молча общалъ себ сдлать это до отъзда Эллы Винтеръ въ Норфолькъ. Но обстоятельства такъ сложились, что онъ этого общанія сдержать не могъ.

Пробило два часа, когда мистрисъ Карліонъ сла на диванъ въ своей уборной посл отъзда послдняго гостя. Вынувъ сережки изъ ушей, она подала ихъ своей горничной Гигсонъ.

— Я рада, что все прошло такъ хорошо, замтила она Элл, которая пришла поговорить съ ней нсколько минутъ.— А все-таки мн пріятно, что вечеръ, наконецъ, кончился, прибавила она со вздохомъ усталости.

— И мн, созналась Элла.— Долго не могла бы я привыкнуть къ вашимъ позднимъ лондонскимъ часамъ, тетушка Гертруда.

— Пріятный человкъ этотъ капитанъ Ленноксъ, Элла, очень изящный, но онъ… Гигсонъ, что это вы суетитесь? вдругъ спросила мистрисъ Карліонъ.

— Я ищу вашу шкатулку, отвтила горничная: — я нигд ее не вижу. Можетъ быть вы изволили ее убрать? прибавила она, обернувшись къ своей госпож.

— Я не видала и не дотрогивалась до нея съ-тхъ-поръ, какъ одвалась къ обду, сказала мистрисъ Карліонъ.— Она стояла тогда на туалет. Врно вы сами убрали ее куда-нибудь?

Терпливая Гигсонъ знала, что не убирала никуда, хотя ничего не отвтила. Она продолжала искать. Элла подошла ей помочь. На лиц горничной выразилось смятеніе.

— Здсь нтъ, тетушка, вскричала Элла.

— Чего нтъ, душа моя? спросила мистрисъ Карліонъ, вздрогнувъ, и очнувшись отъ дремоты.— Я говорю, что Гигсонъ забыла, куда двала.

Но Гигсонъ не забыла. Она увряла свою барыню, что шкатулка осталась на туалет. Въ девять часовъ, когда она пошла приготовлять комнату на ночь, она видла ее тутъ въ цлости.

Не говоря ни слова, мистрисъ Карліонъ сама принялась искать. Въ уборной было дв двери, одна въ спальню мистрисъ Карліонъ, другая въ будуаръ, гд разсматривали рисунки. Обыскавъ всю уборную, и убдившись, что шкатулки тамъ не было, подвергнули тому же процессу спальню, но безъ результата. Наконецъ, обыскали будуаръ, хотя трудно было вообразить, какимъ образомъ могла бы попасть туда шкатулка. Наконецъ, убдившись, что дальнйшіе поиски, по-крайней-мр, теперь будутъ безполезны, мистрисъ Карліонъ сла съ отчаяніемъ въ сердц и со слезами на глазахъ.

— Слуги еще спать не легли? спросила она.

Гигсонъ не думала. Когда она пошла наверхъ, они убирали закуску.

— Позовите ихъ, рзко приказала ей барыня.— Но не говорите, затмъ.

— Гигсонъ, кажется, въ отчаяніи, замтила Элла, когда горничная ушла.

— Еще бы! сказала мистрисъ Карліонъ.— Она врная служанка и живетъ у меня двнадцать лтъ. Вс мои слуги врные и живутъ у меня давно, сказала она съ жаромъ.— Я не могу подозрвать никого изъ нихъ, но все-таки ихъ слдуетъ спросить. Я могу доврить имъ все мое состояніе.

Слуги, человкъ пять, пришли съ такимъ выраженіемъ на лиц, которое какъ будто спрашивало: ‘Зачмъ мы нужны въ такое странное время?’

Въ нсколькихъ спокойныхъ словахъ мистрисъ Карліонъ разсказала о своей потер и спросила каждаго поочередно не могутъ ли они это объяснить. Никто ничего не зналъ, какъ госпожа ихъ и ожидала. Никто, кром Гигсонъ не входилъ ни въ спальню, ни въ уборную съ десяти часовъ утра. Ничего боле не оставалось, какъ отпустить ихъ. Гигсонъ, плакавшей все время, было тоже сказано, что и ей лучше уйти, мистрисъ Карліонъ разднется сама. Она ушла, приложивъ къ глазамъ передникъ.

— Ни минуточки не засну въ эту ночь, рыдала она.— Повсить мало тхъ, кто васъ обокралъ!

Мистрисъ Карліонъ и Элла сидли и смотрли другъ на друга. Неизвстность становилась мучительна. Если бы былъ кто чужой изъ прислуги, то можно было бы заподозрить его, но исключая очень рдкихъ случаевъ, мистрисъ Карліонъ довольствовалась своей собственной прислугой. А эта прислуга была выше подозрнія.

— Дверь изъ уборной была заперта, или нтъ? спросила Элла.

— Сколько мн извстно, она была заперта до десяти часовъ, и я скажу теб, почему я это знаю, отвтила мистрисъ Карліонъ.— Вскор посл того какъ были разсмотрны рисунки мистера Конроя, я вошла въ будуаръ и не нашла тамъ никого, кром Филиппа Клива, онъ лежалъ на диван съ головной болью. Думая, что моя нюхательная соль будетъ ему полезна, я пошла за ней въ уборную. Я очень хорошо помню, что дверь тогда была заперта. Я отперла ее, отыскала соль, вернулась и подала ее Филиппу, но заперла ли я за собою дверь, не помню. Вроятно, нтъ. Сказавъ нсколько словъ Филиппу, я оставила его все лежащимъ на диван, и больше не приходила въ будуаръ.

Наступило молчаніе. Точно будто не о чемъ было больше говорить. Ни малйшей, тни подозрнія не могло лечь на Филиппа Клива, эта мысль была бы нелпа. Об дамы знали его съ дтства, и его мать, леди Кливъ, была самымъ старымъ другомъ мистрисъ Карліонъ. А о томъ, чтобы подозрвать кого-нибудь другого изъ гостей, тоже не могло быть и рчи. А все-таки оставалось то странное обстоятельство, что шкатулка не находилась.

— Намъ кажется лучше лечь спать, сказала, наконецъ, мистрисъ Карліонъ съ раздраженіемъ въ голос.— Если мы просидимъ всю ночь, шкатулка къ намъ сама не вернется.

— Я готова сказать какъ Гигсонъ, что не засну ни одной минуты, замтила Элла, вставая.— Одно только врно, тетушка Гертруда, что здсь былъ воръ.

Глава III.
Капитанъ Ленноксъ пугается.

И другіе, кром мистрисъ Карліонъ, имли причину помнить день рожденія Эллы Винтеръ.

Уже было сказано, что капитанъ Ленноксъ и мистеръ Бутль вышли вмст изъ дома. Они шли подъ руку, куря сигары, и наткнулись на Филиппа Клива, который простился съ ними, полчаса тому назадъ.

— Ну, Филь, мой милый, что здсь длаете? вскричалъ Бутль:— я думалъ, что вы давно уже дома.

— Я гуляю, отвтилъ Филиппъ.— Я думалъ, что прохладный воздухъ сдлаетъ пользу моей голов и очень радъ, что мое ожиданіе сбылось.

— Такъ пойдемте ко мн въ гостиницу съ мистеромъ Бутлемъ,— сказалъ Ленноксъ.— Выпьемъ вмст бутылку шампанскаго.

Фредди поддержалъ это предложеніе, а Филиппъ, котораго никогда не надо было уговаривать, когда дло шло объ удовольствіи, уступилъ посл минутной нершимости. Онъ пріхалъ въ Лондонъ повеселиться нсколько дней, и почему же ему было не пользоваться удовольствіями?

Кликнули кебъ и три джентльмена скоро очутились въ гостиниц у капитана Леннокса. Они разговаривали, курили и пили шампанское, пока часы на камин пробили половину третьяго. Они выпили слишкомъ много, особенно Бутль, а Филиппъ былъ нсколько воздержне.

— Мы его посадимъ въ кебъ и онъ благополучно додетъ домой, шепнулъ Ленноксъ Филиппу, когда они вдвоемъ помогли Бутлю сойти внизъ.

Скоро нашли кебъ, Бутля посадили и дали надлежащія указанія кучеру. Потомъ вс пожали другъ другу руку и пожелали спокойной ночи съ общаніемъ увидться на другой день.

Около полудня на другой день, Фредди Бутль еще лежалъ въ постели, когда постучались въ дверь, и капитанъ Ленноксъ вошелъ въ комнату съ мрачнымъ видомъ.

— Еще не встали! сказалъ онъ вовсе не веселымъ голосомъ:— я позавтракалъ уже три часа тому назадъ.

— У меня голова все равно что кусокъ свинца, стоналъ Фредди:— а языкъ сухъ, какъ у попугая.

— Есть у васъ сода, и гд ваши напитки? Я приготовлю вамъ питье, которое сейчасъ васъ исправитъ.

— Вы все найдете въ другой комнат. Но, Ленноксъ, какъ вы свжи. У васъ, вроятно, никогда въ жизни не болла голова.

— А знаете зачмъ я сюда пріхалъ? сказалъ капитанъ Ленноксъ.

— Не имю ни малйшаго понятія, разв затмъ, чтобы взглянуть на несчастное существо, лежащее предъ вами.

— О! вы будете совсмъ здоровы чрезъ два часа. Извстно вамъ, что у меня изъ кармана вытащили портмонне, когда я былъ съ вами вчера ночью, или лучше сказать рано утромъ?

Бутль съ удивленіемъ вытаращилъ глаза на своего пріятеля, но не сказалъ ничего.

— Тамъ были вс мои наличныя деньги, продолжалъ капитанъ:— и я долженъ просить васъ дать мн взаймы нсколько фунтовъ, чтобы расплатиться въ гостиниц и ухать домой.

— А много было?

— Десяти фунтовый билетъ, немного золота и серебра.

Бутль слъ на постели, прижавъ руки къ голов, пристально устремивъ глаза на капитана.

— Ей-Богу! сказалъ онъ, наконецъ, тономъ чрезвычайнаго удивленія: — ваши слова, Ленноксъ, запоминаютъ мн то, о чемъ я забылъ. Кажется, меня обокрали. Я смутно припоминаю, что не могъ найти моихъ часовъ и цпочки, когда вернулся домой утромъ, но я тотчасъ легъ въ постель и забылъ объ этомъ, пока вы не стали говорить… Дайте мн мое одяніе, я еще поищу.

Бутль осмотрлъ свое платье, но ни часовъ, ни цпочки не оказалось. Оба пріятеля съ смятеніемъ посмотрли другъ на друга.

— Это часы моего отца, сказалъ Фредди уныло: — и мн ужасно жаль, что они пропали. Горе тому негодяю, который ихъ укралъ!

— Лучше вставайте, позавтракайте и подемъ въ Скотланд-Ярдъ. Можетъ быть полиція отыщетъ эти часы у какого-нибудь закладчика.

— Никогда не увижу я больше старыхъ часовъ, сказалъ Бутль, меланхолически качая головой: — а о завтрак и не упоминайте.

Въ это время вошелъ Филиппъ Кливъ, нисколько не потерявшій свжести въ лиц посл безсонной ночи. Фредди тотчасъ разсказалъ ему о двойной потер. Капитанъ Ленноксъ примтилъ, какъ Филиппъ былъ удивленъ.

— У васъ не пропало ничего, вроятно? спросилъ капитанъ ворчливымъ тономъ, какъ-будто не могъ примириться съ своей потерею.

— Нтъ, отвтилъ Филиппъ, засмявшись:— у меня нечего было украсть — у меня было только немного мелкаго серебра и эта древняя луковица — фамильная драгоцнность, видвшая уже три или четыре поколнія.

Онъ вынулъ изъ кармана большіе старинные серебряные часы, какіе носили наши дды.

— Такіе большіе, что годятся даже для стнныхъ часовъ, сказалъ онъ, засмявшись.

Наступило молчаніе минуты на дв, Ленноксъ былъ погруженъ въ задумчивость. Потомъ онъ обернулся къ Бутлю.

— Помните вы въ которомъ часу вечера вы смотрли на ваши часы въ послдній разъ?

— Моя память относительно того, что случилось въ послднюю часть вечера, не очень ясна, сказалъ Фредди.— Смутно припоминаю, что я вынималъ часы и смотрлъ на нихъ, когда часы въ вашей комнат пробили.

— Это должно быть было въ половин третьяго, перебилъ Ленноксъ.

— Но я въ этомъ не увренъ. А вашъ кошелекъ, или портмоне, что это было?

— Я хватился его, когда началъ раздваться. Оно могло быть украдено нсколько часовъ тому назадъ или только нсколько минутъ.

— Помните двухъ или трехъ грубой наружности людей, которые прошли мимо насъ, спросилъ Филиппъ:— когда мы минуты дв постояли на углу улицы и говорили, прежде чмъ Бутлъ слъ въ кебъ.

Ленноксъ покачалъ головой.

— Не могу сказать, чтобы я помнилъ то обстоятельство, о которомъ вы говорите, отвтилъ онъ.

— Но я помню очень хорошо, положительно сказалъ Филиппъ.— Одинъ чуть не столкнулъ меня въ сточный желобъ. Гадкой наружности были эти люди. Я думаю, что они и были воры.

Капитанъ пожалъ плечами, замтивъ, что онъ знаетъ только то, что деньги его исчезли, перешелъ чрезъ комнату и сталъ смотрть въ окно. Фредди Бутлъ казался ужасно растревоженъ.

— Мн жаль, что я не могу сегодня обдать съ вами, сказалъ Кливъ.— По письму, которое я получилъ сегодня утромъ, я долженъ вернуться домой.

— О! вздоръ! прервали оба:— это невозможно, Кливъ.

— Я долженъ хать. Моя мать написала мн, что она больна.

— Можете ухать завтра рано утромъ, сказалъ капитанъ Ленноксъ.

Нсколько часовъ не могутъ сдлать, разницы, прибавилъ Бутль.

Филиппъ покачалъ головой.

— Когда матушка пишетъ, что она больна — въ чемъ она никогда не сознается — я знаю, что она больна, она ждетъ меня. Можетъ быть я заду сюда по дорог на станцію, прибавилъ Филиппъ и ушелъ.— Мн еще надо захать кое-куда.

Капитанъ и Бутль отправились въ полицію и сообщили о своихъ покражахъ, хотя оба чувствовали, что это никчему не поведетъ. Потомъ они вмст отобдали и похали въ театръ.

На слдующій день, капитанъ ухалъ обратно въ Норфолькъ.

Пробило девять часовъ вечера, когда капитанъ Ленноксъ дохалъ до Нёллингтонской станціи. Онъ нанялъ единственную карету, стоявшую тамъ, и веллъ везти себя въ Герон-Дайкъ. Какъ не было поздно, онъ хотлъ сказать сквайру, что благополучно передалъ его подарокъ мисъ Винтеръ. Надо было поступать осторожно, опасаясь воровства. Отпустивъ карету, когда дохалъ до Герон-Дайка, капитанъ Ленноксъ взялъ свою трость, небольшой дорожный мшокъ и позвонилъ у двери.

Все въ старомъ дом было темно. Не виднлось свта нигд. Пронзительный звонъ колокольчика нарушилъ мертвую тишину. Послышались шаги, потомъ голосъ, ворчавшій и бормотавшій про себя, три тяжелыхъ запора были медленно отодвинуты, какъ бы сказать неохотно.

— Это старикъ Ааронъ Стонъ, и пресердитый, какъ всегда, сказалъ себ капитанъ.

Большая дубовая дверь какъ бы застонала, повертываясь на петляхъ. Она была отворена только на нсколько дюймовъ, и придерживалась тяжелой цпью изнутри.

— Кто вы, и съ какой стати тревожите вы честныхъ людей въ такое позднее время? спросилъ суровый голосъ.

— Я капитанъ Ленноксъ. Я сейчасъ вернулся изъ Лондона и желаю сказать нсколько словъ сквайру, если еще не поздно.

— Сквайръ никого не принимаетъ въ такое время. Вамъ лучше прійти утромъ, капитанъ.

— Я утромъ прійти не могу. У меня есть порученіе въ мистеру Денисону отъ его внучки, мисъ Винтеръ.

— Зачмъ же вы не могли сказать этого прежде? заворчалъ старикъ.

Онъ колебался минуты дв, потомъ повернулся и медленно пошелъ по коридору, послышался стукъ отдаленной двери и потомъ опять все смолкло.

Капитанъ Ленноксъ повернулся и засвисталъ. Ночь была облачная и виднлось мало звздъ. Спереди дома смутно виднлись большіе кусты молодила, а отъ грунта темнаго неба черно отдлялись семь большихъ тополей, стоявшихъ на противоположной сторон лужайки. Тишина господствовала повсюду, только время отъ времени раздавалось издали тихое, однобразное, и жалобное, и успокоительное журчаніе. Это былъ шумъ прилива, омывавшаго отдаленные пески.

Капитанъ Ленноксъ задрожалъ, хотя ночь была темна и удушлива.

‘Какое печальное мсто!’ подумалъ онъ. ‘Я предпочитаю жить въ моемъ хорошенькомъ маленькомъ котедж, чмъ въ этомъ большомъ холодномъ старомъ дом, въ которомъ, судя по его наружности, пожалуй водятся и привиднія. Это что?’ спросилъ онъ себя, вздрогнувъ.

Ему послышались позади тихіе шаги. Онъ крпче ухватился за свою трость и осторожно осмотрлся вокругъ, но ничего не было ни видно, ни слышно. Опять раздался стукъ отдаленной двери, опять на каменномъ полу передней послышались медленные, тяжелые шаги. Чрезъ минуту отпустили цпь и большая дверь отворилась шире. Суровое лицо и согбенный станъ старика Аарона Стона сдлались видны, онъ осторожно держалъ дверь одной рукою, а въ другой зажженный фонарь.

— Можете войти, сказалъ онъ нелюбезнымъ тономъ.— Такъ какъ вы привезли порученіе отъ мисъ Эллы, сквайръ приметъ васъ. Но уже десятый часъ, капитан, а сквайръ не любитъ ложиться позже десяти часовъ.

Капитанъ Ленноксъ вошелъ, дверь за нимъ заперли. Тусклый свтъ фонаря набрасывалъ фантастическія тни на стны и потолокъ, когда Ааронъ медленно шелъ по коридору, но оставляли другіе предметы въ полутемнот. Въ конц коридора съ противоположной стороны передней была дверь, которую старикъ отворилъ ключомъ, потомъ они повернули направо по боле узкому коридору, въ который выходило нсколько комнатъ. У одной изъ этихъ дверей Ааронъ остановился, отперъ ее и доложилъ о капитан Леннокс.

Комната, въ которую вошелъ Ленноксъ, оставивъ въ коридор свой мшокъ и трость, была большая, съ какимъ-то мрачнымъ великолпіемъ, можетъ быть величественнымъ, но вовсе не веселымъ. Весела эта комната не могла быть, даже и въ самый ясный лтній день. Стны почернли отъ времени. Тамъ и сямъ фамильный портретъ, тусклый и поблеклый, съ накопившимся мракомъ поколній, смотрлъ на васъ призрачными глазами изъ еще боле призрачной глубины окружавшаго его мрака. Два-три индійскихъ ковра на полу, бюро съ рзными листьями и цвтами, изъ средины которыхъ выглядывали странныя лица, два-три стола съ витыми ножками, дв восточныя вазы, нсколько креселъ съ прямыми спинками, составляли единственную мебель комнаты съ двумя исключеніями. Три окна были высоки и узки. Въ серебряныхъ подсвчникахъ надъ каминомъ и на одномъ изъ столовъ горло шесть восковыхъ свчей, но въ этой огромной мрачной комнат ихъ слабое пламя только длало видне темноту. Въ среднемъ окн красовался фамильный гербъ изъ цвтного стекла, а подъ нимъ девизъ: Что имю, то держу.

Два исключенія въ мебели составляли: высокія ширмы изъ темной тисненной кожи и большое кресло, также обитое такою же темной кожей. На этомъ кресл сидлъ владлецъ Герон-Дайка. Ширмы стояли позади него, и хотя вечеръ былъ лтній, въ огромномъ камин, предъ которымъ сквайръ сидлъ, горли и трещали дрова, какъ бы споря съ пламенемъ, которое постепенно уничтожало ихъ.

Джильбертъ Денисонъ сидлъ въ этомъ большомъ кожаномъ кресл, обложенный подушками, съ медвжьей шкурой на ногахъ. Читатель сначала не, поврилъ бы, что это тотъ самый красивый молодой человкъ, котораго онъ зрлъ въ Лондон возл смертнаго одра его дяди, Джильберта старшаго. Но сорокъ пять лтъ могутъ перемнить всхъ насъ. Теперь это былъ очень высокій, худощавый, долговязый старикъ, худощавый до такой степени, что въ немъ виднлись только кожа да кости. Голова его была покрыта черной бархатной ермолкой, изъ подъ которой падали почти на его плечи длинные сдые волосы. У него были смлыя, чисто очерченныя черты, и должно быть когда-то наружность его была поразительна. Теперь щеки его осунулись, а длинный прямой носъ былъ, сжатъ и остръ. Блыя брови были густы, глаза сверкали страннымъ, проницательнымъ, лукавымъ блескомъ, который непріятно было видть въ такомъ старик. Въ этотъ вечеръ на немъ былъ шлафрокъ изъ толстаго сраго мультона, изъ рукавовъ высовывались дв костлявыя руки, длинные пальцы лежали на ручкахъ кресла, на одномъ изъ худощавыхъ желтыхъ пальцевъ сверкалъ великолпный опалъ, осыпанный брильянтами.

Капитанъ Ленноксъ медленно подошелъ къ креслу больного, потому что мистеръ Денисонъ былъ боленъ уже нсколько лтъ.

— Такъ — такъ! Вы вернулись изъ Лондона и привезли мн порученіе отъ моей двочки? сказалъ Денисонъ, посмотрвъ на своего гостя зоркими, хитрыми глазами.— Надюсь, что лондонскій дымъ и лондонскія увеселенія не лишили ее деревенскаго румянца? Но садитесь — садитесь.

— Мисъ Винтеръ не могла никогда казаться лучше, чмъ, когда я ее видлъ третьяго дня, возразилъ кацитанъ Ленноксъ.— Она поручила мн передать вамъ ея нжнйшую любовь и сказать, что она непремнно вернется въ Герон-Дайкъ въ понедльникъ.

— Я зналъ, что она не опоздаетъ, съ усмшкой замтилъ сквайръ: — хотя если бы хотла, она могла бы остаться еще недли дв.

У него былъ жесткій, крикливый, пронзительный голосъ, какъ будто какія-то скрытыя петли требовалось смазать масломъ, и странно было то, что голосъ Аарона Стона, вроятно оттого, что онъ слышалъ голосъ барина столько лтъ, пріобрлъ тотъ же самый жесткій пронзительный тонъ, только еще боле ворчливый. Издали, человкъ, не привыкшій часто слышать ихъ, могъ принять одинъ голосъ за другой.

— Мн кажется, серъ, сказалъ капитанъ:— что мисъ Винтеръ нигд не бываетъ такъ счастлива, какъ въ Герон-Дайк. Я нахожу ее одною изъ тхъ исключительныхъ молодыхъ двицъ, которыя мало интересуются веселостями и развлеченіями лондонской жизни.

— Да, двочка была здсь довольно счастлива въ старомъ дом своихъ предковъ. Она воспитана на нашемъ дикомъ восточномъ берегу, и наши холодные морскіе втры сдлали ее свжей и румяной. Она не принадлежитъ къ числу вашихъ городскихъ куколъ, которыя счастливы только въ бальной зал или будуар. Но она уже не ребенокъ, и двушки въ ея лтахъ имютъ иногда странныя фантазіи и желанія, съ которыми не могутъ совладать. Послднее время мн показалось, что моя красоточка немножко скучала. Можетъ быть ея крылышки начали трепетать и для ея молодыхъ глазъ свтъ кажется обширенъ и прелестенъ, а старое гнздо становится мрачне и скучне каждый день.

Голосъ его удивительно смягчился, когда онъ говорилъ объ Элл. Онъ сидлъ и смотрлъ на горящія полнья, опустивъ голову на грудь. На эту минуту онъ забылъ, что не одинъ.

Капитанъ Ленноксъ подождалъ съ минуту, потомъ тихо кашлянулъ. Сквайръ поспшно повернулъ голову.

— Я совсмъ забылъ о васъ, сказалъ онъ.— Я очень радъ, что вы захали сегодня, капитанъ, хотя если бы вы пріхали позже, вы нашли бы меня въ постели. Мы въ Герон-Дайк птицы раннія. Такъ она имла здоровый видъ! забыла, можетъ быть, о здшнихъ непріятностяхъ. Вы самой ей въ руки отдали мой подарочекъ?

— Я отдалъ его такъ скоро какъ общалъ. Мисъ Винтеръ сама скажетъ вамъ какъ онъ ей понравился.

Сквайръ захихикалъ и потеръ свои костлявыя руки.

— Да, да, она была довольна, я получу за это десять поцлуевъ, наврно.

Капитанъ всталъ.

— Я думалъ, вамъ пріятно будетъ узнать, что она здорова, сквайръ, иначе я не побезпокоилъ бы васъ до завтра, а такъ же и о томъ, что я благополучно довезъ вашъ подарокъ. Теперь въ Лондон безпрестанно происходитъ воровство.

— Всегда такъ было, всегда. Я не прошу васъ остаться, прибавилъ сквайръ: — вамъ надо зайти къ намъ въ другой разъ. Теперь въ Герон-Дайк гости бываютъ не часто. Но иногда пріятно видть друзей. Я думалъ послднее время, что, можетъ быть, моя красоточка была бы веселе, если бы видла больше гостей, ей здсь скучно, посл этого происшествія зимой. Вы хотя молоды, но не очень, вы путешествовали, видли свтъ, умете разговаривать. Поэтому вы можете прійти — одинъ разъ, знаете?— э! почему же нтъ?

Какъ только капитанъ Ленноксъ ушелъ, пришелъ Ааронъ. Медленно погасилъ онъ вс свчи, кром одной на стол. Потомъ заперъ ставни трехъ высокихъ и узкихъ оконъ. Это была прихоть мистера Денисона, чтобы въ той комнат, гд онъ сидлъ, окна не были закрыты ни занавсями, ни ставнями до-тхъ-поръ какъ онъ ляжетъ спать.

— Терпть не могу сидть въ комнат, у которой глаза закрыты, говаривалъ онъ.

Шумъ, поднятый Аарономъ, вывелъ Денисона изъ задумчивости. Онъ поднялъ голову и смотрлъ какъ Ааронъ запиралъ ставни у послдняго окна.

— Когда я халъ домой сегодня, баринъ, сказалъ Ааронъ:— я видлъ двухъ незнакомыхъ людей у воротъ парка. Они повернули къ долин, увидавъ меня и проскользнули за заборъ.

— Да, да, шпіоны — шпіоны, сказалъ сквайръ.— Опять принялись за свои прежнія штуки! Я это чувствую уже нсколько недль. Но мы проведемъ ихъ, Ааронъ — да, мы проведемъ ихъ. Часъ тому назадъ, когда стемнло, прежде чмъ ты принесъ свчи, когда я глядлъ изъ средняго окна, я вдругъ увидалъ лицо человка надъ садовой стной, смотрвшее прямо въ комнату. Я тоже посмотрлъ на него, можешь бытъ увренъ. Но чрезъ дв минуты, я не могъ вынести этого дольше, поднялъ свою палку и погрозилъ ему, онъ и ушелъ.

— Мн хотлось бы застрлить хкъ и тхъ, кто ихъ посылаетъ! злобно воскликнулъ Ааронъ.

— Они будутъ подсматривать больше прежняго этотъ годъ, сказалъ сквайръ.— Если бы они увидали какъ несутъ мой гробъ по парку въ старую церковь, какое это было бы пріятное зрлище для нихъ! тогда не стали бы шпіонить. Вотъ бьетъ десять часовъ. Пойдемъ.

Капитанъ Ленноксъ вышелъ изъ передней съ своей тростью и дорожнымъ мшкомъ и отправился домой. Былъ душистый іюньскій вечеръ и прогулка по парку будетъ пріятна. Какъ только дверь заперли за нимъ, онъ закурилъ сигару и перейдя лужайку и мостъ, повернулъ налво и пошелъ по узкой тропинк по парку. Темнота и, тишина окружали его, звзды давали мало свта. Онъ шелъ по тропинк скоре по инстинкту чмъ по глазамъ. Эта тропинка извивалась какъ узкая лента по густой трав. Его шаги были неслышны.

Тропинка вдругъ повертывала вокругъ двухъ терновыхъ кустовъ и капитанъ Ленноксъ очутился лицомъ къ лицу съ фигурой въ плащ и темномъ капишон, точно будто выскочившей изъ подъ земли, такъ безмолвно и внезапно очутилась она предъ нимъ. Капитанъ, какъ ни былъ храбръ, испугался и невольно вскрикнулъ. Фигура также испугалась, она пристально смотрла на окна дома сквозь втви деревьевъ и хотла бжать. Но капитанъ Ленноксъ поспшно сдлалъ шагъ впередъ и положилъ, руку на ея плечо.

— Кто вы и что здсь длаете? сурово спросилъ онъ.

Капишонъ упалъ назадъ и при тускломъ свт звздъ, капитанъ Ленноксъ увидалъ женское лицо, молодое и блдное, съ умоляющими глазами, устремленными на него.

— О, серъ, не удерживайте меня! отвтила эта женщина тономъ жалобной мольбы, и голосъ былъ необыкновенно пріятенъ.— Пожалуста отпустите меня!

— Что вы здсь длаете? повторилъ онъ, все удерживая ее.— Зачмъ вы смотрите на домъ?

— Я стараюсь увидть Катерину, прошептала женщина.— Я прихожу сюда часто на нее смотрть.

— Катерину! Кто эта Катерина? спросилъ капитанъ Ленноксъ.

Но тутъ онъ вспомнилъ это имя, соединявшееся съ странной тайной, такъ изумлявшей Герон-Дайкъ.

— Моя сестра, тихо отвтила женщина:— я не длаю ничего дурного, серъ, приходя на нее смотрть.

— Но моя добрая двушка, вы знаете, что ее видть нельзя, вы никогда уже не увидите ее, возразилъ капитанъ тономъ состраданія.

— Я вижу ее, отвтила женщина, такъ понизивъ голосъ, что капитанъ съ трудомъ услыхалъ ее.— Я видла ее раза два въ ея окн.

Можетъ быть капитанъ Ленноксъ былъ пораженъ этими словами. Онъ не отвчалъ.

— Говорятъ, что она умерла, я это знаю, продолжала женщина тмъ же тихимъ тономъ.— Даже мать моя говоритъ, что я вижу призракъ Катерины. Но я думаю, что это она сама, серъ. Я думаю, что она въ Герон-Дайк.

Если капитанъ Ленноксъ почувствовалъ не совсмъ пріятное ощущеніе, его надо извинить. Это походило на что-то сверхъестественное.

— Моя бдная двушка, не лучше ли вамъ вернуться домой и лечь спать? сказалъ онъ съ состраданіемъ.— Ничего не выйдетъ хорошаго, если вы будете странствовать здсь по ночамъ.

— О, серъ, я странствовать должна, я должна узнать, что сдлалось съ нею, отвтила женщина умоляющимъ тономъ.— Я не могу имть покоя ни днемъ, ни ночью, моя мать знаетъ это.— Когда я засну, голосъ Катерины будитъ меня.

— Но…

— Слышите! что это? вдругъ вскрикнула она, дотронувшись до руки капитана.

Онъ опять невольно вздрогнулъ.

— Я не слышу ничего, сказалъ онъ, прислушавшись.

— Вотъ опять во второй разъ крикъ. Два крика, это ея крики, серъ, я слышала ихъ въ ту снжную февральскую ночь.

— Но, моя добрая двушка, никакихъ криковъ теперь слышно не было. Это ваше воображеніе. Въ воздух мертвая тишина.

Только-что онъ произнесъ эти слова, женщина исчезла за деревьями. Капитанъ Ленноксъ, подождавъ минуты дв, и не почувствовавъ себя веселе отъ этой встрчи, продолжалъ свой путь по парку.

Вдругъ, какъ будто его поразила какая-то мысль, онъ повернулся взглянуть на окна дома. Они были въ тни, мрачные и угрюмые, и нигд не виднлось свта.

‘Странная фантазія у ней’, пробормоталъ капитанъ, продолжая свою дорогу.

Глава IV.
Герон-Дайкъ и его обитатели.

Девисоны принадлежали къ одной изъ стариннйшихъ фамилій въ той части Норфолька, гд находился Герон-Дайкъ. Они могли считать свое происхожденіе отъ царствованія Генриха Третьяго, но дале его, ихъ родословная терялась въ туман древности. Какой первый членъ фамиліи поселился въ Герон-Дайк, и какъ получилъ это помстье — не было разъяснено удовлетворительно. Денисоны всегда были простыми сквайрами. Многія женщины этой фамиліи выходили за людей съ титулами, но мужчины не имли никакого званія, кром военнаго. Іаковъ Второй предлагалъ баронетство глав фамиліи, и Георгъ Второй тоже, но оба эти предложенія были отклонены.

Ни одна фамилія въ графств не была извстна больше Денисоновъ по имени и репутаціи. Ихъ часто называли: ‘Сумасшедшіе Денисоны’ въ продолженіи трехсотъ лтъ. Никто изъ нихъ не былъ помшанъ, и не сидлъ въ дом умалишенныхъ, но они всегда были извстны какъ сумасброды и оригиналы, наклонные къ самымъ безрасуднымъ поступкамъ, которые всегда удивляли, а иногда пугали ихъ смирныхъ сосдей, и заслужили имъ вышеприведенное названіе.

Въ царствованіе Вильгельма и Маріи, Джильбертъ Денисонъ держалъ пари во сто гиней, что зажжетъ потшный огонь ярче чмъ его короткій пріятель и сосдъ, полковникъ Дёксберри. Онъ, дйствительно, развелъ большой потшный огонь, потому что собственной рукою зажегъ свое сно и выигралъ пари.

Поздне, другой Денисонъ, когда его отецъ умеръ и онъ вступилъ во владніе, вдругъ пропалъ и явился чрезъ два года. Онъ поссорился съ своими родителями и узжалъ изъ дома, и потомъ узнали, что онъ былъ наздникомъ въ цирк. Онъ же, когда его пріятель, клаунъ, пришелъ къ нему года чрезъ два просить взаймы соверенъ, одлъ его въ свое платье и представилъ своимъ гостямъ за обдомъ, какъ знаменитаго путешественника по Востоку. Старый лордъ Фосдайкъ, сидвшій возл клауна за обдомъ и очень имъ прельстившійся, поднялъ ужасный шумъ, когда ему сказали, какая штука была сыграна съ нимъ, и въ послдствіи не хотлъ знать Денисона.

Другія главы фамиліи лишились жизни на дуэляхъ, одинъ изъ нихъ палъ отъ руки своего искренняго друга, съ которымъ онъ поссорился изъ-за цвта бровей одной дамы, другой былъ убитъ постороннимъ, съ которымъ поссорился ‘такъ для шутки’. Есть старая поговорка, извстная деревенскимъъ жителямъ на двадцать миль кругомъ отъ Герон-Дайка, очень хорошо изображавшая общее мнніе о фамильныхъ странностяхъ: ‘То, что вздумаетъ сдлать Денисонъ, не можетъ удивить ни васъ, ни меня’.

Существующій замокъ Герон-Дайкъ былъ третій, выстроенный, на томъ же самомъ мст. На настоящемъ дом стоялъ 1616 годъ, домъ этотъ былъ выстроенъ вмсто сгорвшаго. Фамильное преданіе говорило, что Герон-Дайкскій владлецъ зажегъ старое жилище собственной рукой, надясь этимъ выгнать привидніе двушки въ бломъ плать и съ краснымъ пятномъ на груди, которое бродило по верхнимъ комнатамъ дома въ сумерки. Онъ недавно привезъ домой свою молодую жену и она клялась, что вернется къ матери, если привидніе не исчезнетъ. Надо предполагать, что употребленное средство оказалось дйствительнымъ, такъ какъ двушка въ бломъ не являлась посл этого.

Настоящій Герон-Дайкскій замокъ составлялъ три стороны продолговатаго квадрата. Низкая, широкая, покрытая мохомъ стна, составляла четвертую сторону, за которою находился ровъ, наполненный водой футовъ въ двнадцать глубины съ старымъ каменнымъ мостомъ. Домъ былъ только въ два этажа и выстроенъ изъ черной плиты, столь обыкновенной въ томъ краю, и скрпленной цементомъ, который отъ времени сдлался твердъ какъ камень. Тамъ-и-сямъ скучное однообразіе толстой стны, нарушалось столбами изъ краснаго кирпича. Узкія высокія окна были въ красныхъ рамахъ, теперь потемнвшихъ отъ времени. Крутая, остроконечная кровля была покрыта черными плитами, которыя прежде были глянцевиты, но отъ дождей и снговъ многихъ зимъ потускнли, а лтомъ разноцвтный мохъ выросталъ въ ихъ трещинахъ и надлялъ ихъ красотой. Высокія трубы изъ краснаго кирпича придавали свой теплый колоритъ картин.

У двухъ флигелей были слуховыя окна, а въ главномъ зданіи не было. Къ парадному входу вели широкія ступени съ портикомъ, поддерживаемымъ іоническими колоннами, довольно неумстное прибавленіе къ дому, чисто англійскому во всхъ отношеніяхъ. Впереди дома была широкая овальная лужайка съ клумбами молодильника и окруженная экипажною дорогою. Конюшни и службы находились позади дома, такъ же, какъ и огородъ, фруктовый садъ и цвтникъ, въ который выходили окна любимой гостиной Денисона. За низкой широкой стной, окаймленной рвомъ, росли семь высокихъ тополей, извстныхъ поселянамъ и простымъ тамошнимъ рыбакамъ подъ названіемъ ‘Семи Герон-Дайкскихъ Двъ’.

Паркъ былъ не очень обширный, разстояніе отъ рва до воротъ парка на большой Нёллингтонской дорог было боле чмъ полмили, но очень лсистъ и простъ, и казался приличнымъ дополненіемъ къ старому дому, который былъ выстроенъ въ тнистой равнин, за полмили отъ моря. Отъ свера онъ защищался наклоннымъ утесомъ, на вершин котораго находился маякъ. За домомъ мстность постепенно и почти непримтно возвышалась на дв мили до небольшого городка Нёллингтона. Недалеко отъ южнаго угла замка былъ искуственный пригорокъ значительной величины, футовъ шестидесяти въ вышину, густо насаженный лиственницей. Паркъ впереди дома слегка возвышался до наружной стны. За нею виднлась кайма молодыхъ лиственницъ и хворостинника, потомъ дюны, и наконецъ холодная сверная вода Свернаго Моря. На нсколько миль къ. югу земля была такая плоская какъ бильярдъ. Поля раздлялись плотинами, сдланными для дренажа, и тамъ и сямъ кайма подрзанныхъ ивъ нарушала мертвенное однообразіе. Изъ нижнихъ оконъ замка моря не было видно, но изъ слуховыхъ оконъ свернаго флигеля былъ на море прекрасный видъ, и тамъ для Эллы Винтеръ была устроена комната. Если бы вамъ случилось ночевать въ Герон-Дайк въ зимнюю ночь при сильномъ втр, васъ убаюкалъ бы одинъ изъ величественныхъ звуковъ природы. Вы ложились и вставали при громкомъ шум безчисленныхъ тысячъ сердитыхъ волнъ, разбивавшихся о длинный ровный берегъ, разстилавшійся къ югу на необозримое пространство.

Когда Джильбертъ Денисонъ, дядя настоящаго герон-дайкскаго сквайра, умеръ отъ несчастнаго случая въ своей квартир на Блумберійскомъ сквер, и странное условіе въ его завщаніи сдлалось извстнымъ, не было недостатка въ совтникахъ, употреблявшихъ вс силы, чтобы уговорить молодого наслдника оспаривать завщаніе покойнаго. Но молодой Джильбертъ зналъ, что его дядя никогда не былъ здравомыслящее какъ въ то время когда придумалъ это условіе, кром того онъ слишкомъ гордился своимъ фамильнымъ именемъ, чтобы представлять завщаніе Денисона въ судъ. Его дядя, всегда считавшійся степеннымъ, бережливымъ, съ буколическими наклонностями человкомъ, не преминулъ въ послднюю минуту поддержать фамильную репутацію оригинальности, и молодой Джильбертъ думалъ, что онъ самъ сдлалъ бы тоже при подобныхъ обстоятельствахъ.

Къ удивленію своихъ разгульныхъ товарищей онъ спокойно покорился положенію, въ которое былъ поставленъ и ршился извлечь изъ него все лучшее. Давъ прощальный пиръ друзьямъ, такъ милостиво помогавшимъ ему въ его кутежахъ, онъ не прізжалъ въ Лондонъ нсколько лтъ, поселился въ Герон-Дайк и сдлался такимъ степеннымъ образцомъ деревенскаго джентльмена, какимъ только могъ сдлаться Денисонъ. Свое ослабвшее сложеніе онъ принялся поддерживать со всми возможными попеченіями. Если человкъ имлъ возможность отстранить послдній ненавистный пунктъ въ завщаніи дяди, то именно онъ былъ способенъ на это.

— Онъ наврно скоро выберетъ жену, говорили въ окрестностяхъ вс тревожныя матушки, у которыхъ были дочери, ожидавшія жениховъ.

Но Джильбертъ Денисонъ не женился. Проходили годы. Онъ сдлался возмужалымъ, потомъ пожилымъ человкомъ, и всякая надежда на его женитьбу постепенно исчезала. Ходили слухи о романической привязанности и разочарованіи, когда онъ былъ молодъ, но можетъ быть это были пустые разсказы. Даже говорили, что двушка предпочла ему его двоюроднаго брата, и между братьями непремнно произошло бы кровопролитіе, если бы другой Джильбертъ не поспшилъ съ своей молодой женой ухать въ Италію.

Этотъ другой Джильбертъ, или его потомки, получатъ Герон-Дайкъ, если настоящій сквайръ не доживетъ до семидесяти лтъ. Между старшей и младшей отраслью фамиліи не было любви. Отчужденіе, начавшееся въ юности, усилилось съ годами. Продолжительность его, если не начало, вроятно, происходила отъ жесткаго и злопамятнаго характера сквайра. Другая сторона не разъ длала дружелюбныя предложенія глав дома, но сквайръ ничего не хотлъ слушать. Онъ ненавидлъ всю ‘скверную шайку’ и корни, и стволъ, по его выраженію, и если кто-нибудь изъ нихъ осмлится переступить за его порогъ, онъ клялся, что застрлитъ ихъ безъ малйшаго угрызенія. Сквайръ Денисонъ твердо врилъ, что шпіоны, шатавшіеся около его дома, подсылались его родственниками, чтобы подсмотрть не умретъ ли онъ до семидесяти лтъ.

Мы познакомились съ сквайромъ во время его свиданія съ капитаномъ Ленноксомъ, посл возвращенія послдняго изъ Лондона. Ему недавно минуло шестьдесятъ девять лтъ. Если онъ еще проживетъ одиннадцать мсяцевъ, тогда все будетъ прекрасно. Въ такомъ случа, Элла Винтеръ будетъ наслдницей всего его состоянія, онъ откажетъ ей все, а его ненавистный кузенъ, и его семья останутся безъ ничего, какъ и заслуживаютъ. Вс знали, что сквайръ былъ нездоровъ уже много лтъ, но послднее время его болзнь приняла довольно опасный характеръ, и онъ по цлымъ недлямъ не переступалъ за порогъ своихъ комнатъ. Недугъ его былъ смертельный, который непремнно прекратитъ его жизнь не въ отдаленномъ времени, но это обстоятельство было извстно только ему и доктору Спрекли.

Послдніе двадцать лтъ сквайръ не держалъ въ замк хозяйства, приличнаго его доходу и положенію въ графств. Онъ держалъ только Аарона Стона, своего врнаго слугу и дворецкаго, и жену Аарона, почти такую же старую, какъ и онъ, красиваго внука стариковъ Гьюберта, управляющаго и лсничаго, а иногда и секретаря и собесдника сквайра, и садовника съ женою, которые помщались въ домик у воротъ парка. Къ этому надо прибавить кучера, конюха, трехъ служанокъ, вотъ и вся прислуга. Денисонъ нсколько лтъ уже не давалъ обдовъ и самъ не здилъ на обды. Время отъ времени какой-нибудь старый знакомый — старый викарій, или сер-Питеръ Докврей, или полковникъ Таунсонъ — заходили безцеремонно пообдать чмъ Богъ послалъ, но кром этихъ случайныхъ постителей, гостей принимали мало.

Денисонъ былъ принужденъ отказаться отъ верховой зди уже нсколько лтъ. Онъ здилъ кататься въ старинной коляск, которая когда-то была изящна и красива. Очень часто запрягалась только срая кобыла, такая же дряхлая, какъ и экипажъ. Старикъ Ааронъ здилъ на ней въ одноколк на веллингтонскій рынокъ. У Эллы Винтеръ была бурая лошадь для верховой зды, сильная, но смирная, за которую ддъ заплатилъ баснословную цну. Другой лошадью въ конюшн сквайра былъ большой полезный жеребецъ, котораго Гьюбертъ Стонъ считалъ собственно ему принадлежащимъ, и никто, кром него не здилъ на немъ. Онъ здилъ на немъ по дламъ сквайра, а иногда можетъ быть по своимъ собственнымъ. Больше всего онъ любилъ провожать Эллу, когда она вызжала верхомъ. Онъ одвался какъ джентльменъ фермеръ, въ жакетку, лосинныя панталоны и сапоги. Онъ не халъ рядомъ съ Эллой, какъ равный, и не такъ далеко позади, какъ грумъ. Много было толковъ въ Нёллингтон, когда встрчали мисъ Винтеръ и ея красиваго провожатаго на большой дорог, или въ тихихъ переулкахъ, которые не вели особенно никуда.

Бережливости Денисона помогалъ его старый слуга Ааронъ Стонъ. Онъ родился въ Герон-Дайк, какъ рождались его предки въ теченіи двухсотъ лтъ. Когда ему минуло девятнадцать лтъ его назначилъ покойный сквайръ провожать племянника за границу и съ той поры онъ никогда не оставлялъ его. Въ характер барина и слуги было много сходства. Оба были упрямы, сердиты, съ сильной волей, и оба имли наклонность играть роль тирановъ насколько позволяли обстоятельства. Они ворчали другъ на друга отъ января до декабря, но тмъ не мене были истинными друзьями. Никто другой не смлъ сказать сквайру и десятой доли того, что Ааронъ говорилъ безнаказанно, и вроятно, никакой другой слуга не вынесъ бы причудливаго и измнчиваго нрава Денисона такъ, какъ Ааронъ. Двадцать разъ въ годъ сквайръ грозилъ выгнать своего стараго слугу, какъ лниваго и негоднаго мота, и не проходило мсяца, чтобы Ааронъ не клялся уложить свой старый чемоданъ и никогда больше не являться въ Герон-Дайкъ. Но никто изъ нихъ не думалъ того, что говорилъ.

Жена Аарона, Дорозсія, родилась и выросла въ Нёллингтон и слышала о Денисонахъ Герон-Дайкскихъ съ тхъ самыхъ поръ, какъ только могла помнить что-нибудь. Теперь ей было шестьдесятъ-пять лтъ, маленькая, дряхлая, робкая женщина, немножко глухая, она очень боялась своего мужа. Она врила снамъ и предзнаменованіямъ, и была пропитана всми мстными, суеврными фантазіями. Можетъ быть глухота имла какое-нибудь отношеніе къ ея молчаливости, потому что она говорила очень мало, исполняла свои обязанности молча, методически, и постороннихъ не любила.

Ааронъ и Дорозсія имли одного сына. Онъ оказался сумасбродомъ и убжалъ изъ дома двадцати лтъ, поступилъ въ труппу странствующихъ актеровъ, и два года спустя женился на актрис. Говорили, что его жена была изъ хорошей фамиліи и какъ онъ убжала изъ дома. Какъ бы то ни было, они недолго наслаждались своимъ супружескимъ счастіемъ, четыре года спустя, мальчикъ Гьюбертъ, круглый сирота, былъ привезенъ въ Герон-Дайкъ, и тогда-то Ааронъ Стонъ узналъ, въ первый разъ, что у него есть внукъ.

Сквайру понравилась наружность мальчика и онъ сжалился надъ его сиротствомъ. Онъ былъ отданъ въ Истерби, къ жен рыбака, а потомъ въ хорошую школу на счетъ Денисона. Праздники онъ всегда проводилъ въ замк, и тамъ двнадцати лтъ отъ рода въ первый разъ увидалъ Эллу, которая была моложе его двумя годами. Дти вообще мало думаютъ о разниц въ общественномъ положеніи, по-крайней-мр, Элла не думала и скоро подружилась съ красивымъ, веселымъ Гьюбертомъ. Если Денисонъ и примтилъ короткость, онъ ее не порицалъ. Они были дти и ничего дурного не могло изъ этого произойти, а можетъ быть Элл не дурно было имть провожатаго, кром Нерона, большой собаки, когда она ходила гулять по берегу, или собирать орхи и ежевику въ переулкахъ. Это пріятное товарищество — опасное для Гьюберта, какъ ни былъ онъ молодъ — возобновлялось каждый годъ до-тхъ-поръ, пока мальчику минуло шестнадцать лтъ. Тогда вдругъ насталъ большой промежутокъ. Эллу послали за границу кончать воспитаніе, и хотя она видла дядю нсколько разъ въ этотъ промежутокъ, Гьюбертъ не видалъ ее до-тхъ-поръ, пока она не вернулась совсмъ домой девятнадцати лтъ. Но карьера Гьюберта въ жизни уже прежде была ршена, по-крайней-мр, на неопредленное время. Когда мальчику минуло семнадцать лтъ, сквайръ ршилъ, что ему учиться довольно, и пора начать зарабатывать пропитаніе. Какъ приняться за это былъ вопросъ, требовавшій нкотораго соображенія,, а пока мальчикъ оставался въ Герон-Дайк. Онъ здилъ хорошо верхомъ, хорошо стрлялъ, имлъ прекрасный почеркъ и отлично зналъ арифметику. Вообще это былъ умный, способный юноша, хорошо воспользовавшійся преподаваніемъ въ школ, кром того, онъ умлъ сдерживать, себя когда хотлъ, и мало-по-малу, сквайръ началъ находить его-полезнымъ во многихъ отношеніяхъ. Самъ онъ становился старъ, а Ааронъ длался тупе каждый годъ. Скоро перестали говорить о томъ, что Гьюбертъ долженъ искать мста. Онъ освободилъ сквайра отъ многихъ обязанностей, начинавшихъ надодать ему, и мало-по-малу Гьюбертъ сдлался сквайру необходимъ.

Никто, кром самого Гьюберта не зналъ, съ какой тревожной лихорадкой ожидалъ онъ возвращенія Эллы Винтеръ. Забыла ли она его? Узнаетъ ли посл всхъ этихъ лтъ? Какъ встртится съ нимъ? Онъ терзалъ себя множествомъ пустыхъ вопросовъ. Онъ зналъ теперь, что любитъ ее со всею преданностью страстнаго сердца.

Мисъ Винтеръ, наконецъ, пріхала. Она тотчасъ узнала Гьюберта, хотя онъ перемнился. Она подошла къ нему и протянула руку.

— Когда я вижу около себя столько знакомыхъ лицъ, я знаю, что я дома, сказала она, смотря ему въ глаза своими кроткими и серіозными глазами.

Гьюбертъ дотронулся до ея руки, покраснлъ, что-то пролепеталъ, хотя не многіе молодые люди умли такъ владть собой, какъ онъ. Въ ту же минуту холодъ пробжалъ по его плечамъ. Сердце его готово было разорваться. Элла, предметъ его мечтаній, веселая, блокурая двушка, обращавшаяся съ нимъ, какъ съ братомъ, схватывавшая его за руку, когда перепрыгивала чрезъ ручеекъ, повелительно приказывала ему наклонить высокія втви орховыхъ деревьевъ, пока могла достать до плодовъ, исчезла изъ его кругозора навсегда. Вмсто нея, явилась мисъ Винтеръ, молодая двица необыкновенной красоты, лицо которой было и знакомо ему, и нтъ. Тутъ онъ понялъ въ первый разъ непроходимую пропасть, раздлявшую ихъ. Она была леди, дочь стариннаго дома, а онъ не джентльменъ, и ничто не могло сдлать его такимъ, въ глазахъ ея и того свта, къ которому она принадлежала. Онъ былъ сынъ земли, Гуртъ свинопасъ, а она леди Ровена. Какое сумасшествіе, какое безумство любить женщину настолько выше его!

Глава V.
Неожиданный поститель.

— Вы должны обойти къ боковой двери, если у васъ есть дло, закричалъ пронзительный, сердитый, дребезжащій голосъ изъ верхняго окна въ отвтъ на громкій стукъ въ парадную дверь Герон-Дайка.

Эдвардъ Конрой — ручался онъ — не могъ сначала понять, откуда раздавался голосъ, но когда онъ отошелъ отъ портика и поднялъ глаза кверху, онъ увидалъ морщинистое лицо въ одномъ изъ верхнихъ оконъ, и костлявая рука указывала на дверь, которую Конрой примтилъ теперь въ первый разъ въ углу праваго флигеля. Въ первый разъ также примтилъ онъ, что мрачная старая дверь, въ которую стучался, имла такой видъ, какъ будто не отворялась нсколько лтъ, и что даже молотокъ заржавлъ отъ неупотребленія. Ступени, которыя вели къ портику истрескались и въ трещинахъ показывались трава и бархатистый мохъ.

Конрой медленно спустился со ступеней, а потомъ повернулся еще разъ взглянуть на старый домъ, котораго онъ не видалъ никогда. Первый взглядъ, когда Конрой проходилъ по мосту подъ рвомъ, произвелъ на него неблагопріятное впечатлніе. Но теперь странная наружность дома больше понравилась ему. Онъ могъ имть мало притязаній на архитектурную красоту, но лта произвели въ немъ какую-то гармоничность, которой въ немъ не было при новизн. Лтнее солнце и зимніе дожди имли вліяніе на него, они смягчили жесткость и придали мягкій, пріятный видъ древности.

Конрой примтилъ, идя отъ парадной двери къ боковой, что во всемъ ряду оконъ въ нижнемъ этаж были заперты ставни, а въ верхнихъ опущены сторы. Сердце его похолодло при мысли, что можетъ быть кто-нибудь лежитъ мертвый въ дом. Но потомъ онъ разсудилъ, что, конечно, услыхалъ бы объ этомъ въ деревенской гостиниц, гд ночевалъ. Не всегда ли домъ такъ запертъ, какъ сегодня?

Конрой постучался въ боковую дверь, также тяжелую, и въ отвтъ залаяла собака. Подождавъ, какъ ему показалось, нестерпимо долгое время, онъ услыхалъ вдали шаги, медленно приближавшіеся. Дверь отворили насколько позволяла цпь. Въ это отверстіе высунулось морщинистое лицо старика съ острымъ подбородкомъ, длиннымъ носомъ и подозрительными, сердитыми глазами.

— Какія у васъ дла въ Герон-Дайк? спросилъ онъ жесткимъ, бранчивымъ голосомъ, окинувъ постителя съ ногъ до головы.

— Потрудитесь отдать эту карточку мистеру Денисону, и если онъ можетъ удлить мн дв минуты…

— Онъ не приметъ незнакомыхъ, пока не узнаетъ, какое у нихъ дло, перебилъ старикъ, повертывая карточку къ свту, струившемуся изъ отворенной двери въ тотъ темный коридоръ, въ которомъ онъ стоялъ, и читая напечатанное на ней имя.

— Никогда прежде о васъ не слыхалъ, прибавилъ онъ: — можетъ-быть вы шпіонъ, низкій, подлый шпіонъ, продолжалъ онъ, помолчавъ и все подозрительно смотря на молодого человка изъ подъ своихъ густыхъ сдыхъ бровей.

— Шпіонъ! Нтъ, я не шпіонъ. Разв у васъ здсь есть шпіоны?

— Множество.

— Кого же они шпіонятъ?

— Это не ваше дло, серъ, если вы сами не шпіонъ, хотя это еще требуется доказать, отвтилъ сердитый старикъ, уходя съ карточкой и оставивъ Конроя за дверью.

Онъ повернулъ и началъ ходить по тропинк, усыпанной пескомъ

— Здсь ли моя милая принцесса, желалъ бы я знать, и удастся ли мн увидать ее? говорилъ онъ себ.— Видть ее разъ въ Лондон часа два, влюбиться въ нее, прискакать въ это захолустье чрезъ нсколько недль только для того, чтобы увидть ее опять, когда она, вроятно, помнитъ меня не больше всхъ другихъ постороннихъ лицъ — что можетъ это быть, какъ не поступокъ…

Легкіе шаги раздались въ каменномъ коридор. Лицо Конроя вспыхнуло и глаза засверкали. Послышался шелестъ платья, потомъ опустилась тяжелая, цпь, дверь отворилась широко и Элла Винтеръ явилась глазамъ счастливаго Конроя.

Его карточка была въ ея рук. Она взглянула сперва на нее, потомъ на него, румянецъ вспыхнулъ на ея щекахъ, она сдлала два шага впередъ и протянула руку.

— Мистеръ Конрой, сказала она: — я не забыла вашихъ эскизовъ и васъ, прибавила, она съ улыбкой, какъ майское солнце, игравшей на ея губахъ.

Она пошла впередъ, онъ за нею. Длинный, темный коридоръ обдалъ его холодомъ посл яркаго дневного свта. Элла вошла въ небольшую комнату, просто и тяжело меблированную, и пригласила Конроя ссть.

— Мы живемъ на задней сторон дома, сказала она:— ддъ мой предпочитаетъ т комнаты переднимъ.

— Это большой старый домъ, замтилъ Конрой.

‘И что можно бы сдлать изъ него!’ прибавилъ онъ мысленно.

— Надюсь, что вамъ бережно доставили ваши эскизы, мистеръ Конрой. Тетушка завезла ихъ по оставленному адресу, когда мы здили съ нею кататься.

— Неужели вы сами завезли ихъ! Какъ вы добры!

— Эти эскизы слишкомъ цнны, ихъ нельзя было доврять никому, они могли затеряться, сказала Элла.

— Я очень жаллъ, что не могъ зайти къ мистрисъ Карліонъ, какъ общалъ, продолжалъ Конрой: — но я долженъ былъ на другой день ухать изъ Лондона. Желалъ бы я знать, что она подумала обо мн?

— Не думаю, чтобы она думала о васъ, простодушно сказала Элла: — хотя, наврно, она была бы рада видть васъ. Тетушка Гертруда была слишкомъ озабочена своей покражей, чтобы думать о гостяхъ. Въ тотъ вечеръ она потеряла свои брильянты.

— Потеряла брильянты! воскликнулъ Конрой.— Вы говорите о тхъ, которые на ней были?

— Нтъ, нтъ. Шкатулка съ ея брильянтами была украдена изъ ея уборной. Тамъ были брильянты очень цнные. Шкатулка стояла на ея туалет и исчезла вечеромъ.

— И шкатулка тоже была украдена?

— Мы такъ думали сначала, но утромъ, когда служанка мела ея будуаръ — ту комнату, гд мы разсматривали ваши эскизы, помните — она нашла шкатулку на полу, спрятанную подъ оконной занавсью.

— Пустую?

— Разумется. Воръ вынулъ что лежало въ ней, а ее бросилъ. Тетушка Гертруда не можетъ отыскать своихъ вещей.

— Надюсь и желаю, чтобы она ихъ нашла, съ жаромъ сказалъ Конрой.

Потомъ онъ продолжалъ посл нкотораго молчанія.

— Мн кажется, вы уже знаете, мисъ Винтеръ, что я работаю для печати. Теперь въ свт все тихо, редакторы нашли для меня пока очень спокойное занятіе. Они прислали меня въ эту сторону снимать эскизы съ разныхъ старыхъ замковъ и фамильныхъ помстьевъ, и я пришелъ сюда просить у мистера Денисона позволенія снять видъ Герон-Дайка.

Элла колебалась минуты дв, тревожно играя карточкой Конроя, которую она все еще держала въ рукахъ. Потомъ она сказала:

— Ддъ мой боленъ, мистеръ Конрой, и ведетъ затворническую жизнь. Постороннихъ, и даже знакомыхъ, которыхъ не видалъ давно, онъ не любитъ принимать. Приметъ ли онъ васъ, или дастъ ли вамъ позволеніе, не видавъ васъ, я не могу сказать. Но я постараюсь уговорить его.

— Очень вамъ благодаренъ, сказалъ Конрой.— Мн очень хотлось бы снять нсколько видовъ съ этого стараго дома, но скоре чмъ безпокоить мистера Денисона или сдлать ему хоть малйшую досаду, я лучше…

— Нтъ, поспшно перебила Элла: — я поговорю съ ддушкой. Если онъ увидитъ васъ, можетъ быть это выведетъ его изъ той летаргіи, которая постепенно овладваетъ имъ. Принимать постителей принесло бы ему пользу! Вы меня извините на нсколько минутъ?

‘Какую жизнь ведетъ это молодое существо!’ сказалъ себ Конрой, когда она ушла.— ‘Сидть взаперти въ этомъ мрачномъ старомъ дом съ сердитымъ ипохондрикомъ, который подозрваетъ врага въ каждомъ постороннемъ лиц и боится самъ не знаетъ чего. Но, мн кажется, что женщины могутъ переносить такія вещи, которыя свели бы съ ума мужчину. Не я ли тотъ рыцарь, который освободитъ ее отъ когтей чародя и выведетъ на ясный солнечный свтъ!’

Онъ стоялъ и смотрлъ изъ окна, слегка колотя пальцами по стеклу, улыбаясь про себя и погрузившись въ мечтательность.

— Ддушка приметъ васъ, сказала Элла, входй въ комнату.

— Благодарю васъ за ваше доброе заступничество.

— Онъ сегодня въ хорошемъ расположеніи духа, но вы не должны противорчить ему ни въ чемъ, если желаете получить его согласіе на вашу просьбу.

Пройдя два-три коридора, Конрой очутился въ комнат, которая была точно такая, откуда онъ только-что вышелъ, но въ большемъ вид. Это была та самая комната, въ которой былъ капитанъ Ленноксъ въ день своего прізда изъ Лондона. Ааронъ Стонъ выходилъ, когда вошелъ Конрой. Старикъ встртилъ его страннымъ кислымъ взглядомъ и какимъ-то не лестнымъ замчаніемъ, которое пробормоталъ про себя. Выходя, онъ хлопнулъ тяжелой дверью.

— Ссс!.. Опять эта проклятая дверь! воскликнулъ крикливый, пронзительный голосъ изъ за ширмъ на дальнемъ конц комнаты.— Когда этотъ старый негодяй вспомнитъ, что у меня есть нервы? Ахъ! если бы я могъ дать ему тумака, какъ прежде! прибавилъ сквайръ и закашлялся.

Элла подняла палецъ въ знакъ предостереженія и ждала, не шевелясь, пока все опять стихло. Тогда она тихо проскользнула по гладкому, непокрытому ковромъ полу и прошла за ширмы. Конрой ждалъ позади.

— Я привела къ вамъ мистера Конроя, ддушка Джильбертъ, того господина, который желаетъ снять видъ съ Герон-Дайка, сказала Эляа тономъ громче обыкновеннаго.

— А кто далъ теб позволеніе приводитъ ко мн незнакомыхъ людей.

— Вы сами, ддушка, нсколько минутъ тому назадъ, спокойно отвтила Элла.— Вы сказали, что примете мистера Конроя.

— Разв я говорилъ, дитя?

— Конечно.

— Стало быть память измняетъ мн быстре тмъ я думалъ.

Онъ глубоко вздохнулъ, помолчалъ минуты дв и сказалъ:

— Ты права, Элла. Я теперь помню. Посмотримъ, каковъ этотъ смлый и незваный гость.

Конрой подошелъ и увидалъ владльца Герон-Дайкскаго. Онъ имлъ точно такой же видъ, какъ въ тотъ вечеръ, когда капитанъ Ленноксъ зазжалъ въ замокъ. Можетъ быть, лицо было немножко худощаве и изнуренне, но это была единственная разница.

— Такъ! Вы тотъ молодчикъ, который желаетъ снять видъ съ моего дома? сказалъ Денисонъ, подозрительно смотря на Конроя.— Почему я могу знать, не шпіонъ ли вы?— гнусный шпіонъ?

Онъ пропустилъ послднее слово сквозь сжатые зубы и вытянулъ свою длинную шею, чтобы поближе взглянуть на Конроя.

— Разв я похожъ на шпіона, серъ? спокойно спросилъ Конрой, сдлавъ шагъ ближе къ стулу старика.

— Какое отношеніе иметъ къ этому наружность? Много фальшивыхъ сердецъ скрываются подъ благообразнымъ лицомъ. Да, много, много.

Онъ сказалъ послднія слова про себя, и потомъ вдругъ сталъ смотрть въ окно, какъ будто забылъ обо всемъ окружающемъ. Губы его шевелились, но не издавали никакого звука.

Задумчивость Денисона прервалъ приходъ Аарона съ письмами и газетами. Сквайръ обратился въ Конрою.

— И такъ вы, не шпіонъ? Ну, вы непохожи на шпіона. Позвольте спросить, для чего вы желаете снять видъ съ такого ветхаго дома?

— Денисоны одна изъ старйшихъ фамилій въ Норфольв. Наврно, серъ, видъ жилища такой фамиліи заинтересуетъ многихъ.

— А какъ это вы знаете Денисоновъ? хитро спросилъ сквайръ.— Но садитесь. Мн непріятно видть, когда предо мной стоятъ.

— Такое знаніе составляетъ принадлежность моего ремесла, сказалъ Конрой, садясь.— Я не только долженъ снять видъ, но и объяснить его публик. И въ Бурке, и въ Исторіи Графствъ, я нашелъ много интересныхъ подробностей о старинной фамиліи, которой принадлежитъ Герон-Дайкъ.

— Гмъ! А позвольте спросить, серъ, съ какихъ другихъ домовъ въ графств вы снимали виды, прежде чмъ явились сюда?

— Ни съ какихъ. Я прежде всего обратился къ вамъ.

— Очень хорошо, молодой человкъ. Графство можетъ похвалиться боле красивыми домами, но какія же фамиліи живутъ тамъ? Грибы. Просто грибы въ сравненіи съ Денисонами. Нсколько столтій тому назадъ мы могли бы носить титулъ, но Денисоны всегда считали себя выше подобнымъ цацъ.

— Не тоже ли самое отвтилъ полковникъ Денисонъ Іакову Второму, когда его величество хотлъ пожаловать ему патентъ на титулъ баронета наканун Бойнскаго сраженія?

— Ага! вы читали не даромъ, сказалъ старикъ, усмхнувшись.— Вотъ портретъ полковника въ лвомъ углу. Мн говорили, что я похожъ на него, когда я былъ молодъ.

Очевидно, ему было пріятно. Онъ потеръ свои худощавые, холодные пальцы и опять задумался. Конрой осмотрлся вокругъ. Элла сидла у рабочаго столика и занималась своими клубками. Какую прелестную картину представляла она глазамъ молодого человка въ своемъ сромъ плать, съ своими великолпными волосами, съ агатовымъ медаліономъ въ золотой оправ, висвшимъ на лент на ше, и въ которомъ былъ портретъ ея умершей матери. Не зная, что Конрой смотритъ на нее, она подняла глаза съ своей работы и встртилась глазами съ нимъ. Чрезъ минуту длинныя рсницы опять опустились, но нжный румянецъ на щекахъ обнаружилъ, что она попалась невзначай.

Джильбертъ Денисонъ заговорилъ опять.

— Въ васъ что-то есть, молодой человкъ, что пробуждаетъ въ душ моей отголосокъ старыхъ воспоминаній, которыя я считалъ умершими и погребенными навсегда. Голосъ вашъ, или глаза, или ваше обращеніе, или все это вмст, я не знаю. Весьма вроятно, что это существуетъ только въ моемъ воображеніи, я иногда думаю, что начинаювпадать въ дтство. Какъ ваше имя сказали вы? вдругъ спросилъ онъ.

— Конрой, серъ. Эдвардъ Конрой.

Денисонъ покачалъ головой.

— Никогда не зналъ никого изъ этой фамиліи.

— Конрой, триста лтъ тому назадъ, поселились въ Сверномъ Девон.

— Никогда не слыхалъ о нихъ. Но это ничего. Какъ я уже сказалъ, вы что-то мн напоминаете, хотя, будь я повшенъ, если я знаю, что это, и дуракъ я, что сказалъ вамъ это. Вы можете снимать какіе хотите виды. Даю вамъ позволеніе. Если вы не пренебрегаете вареной говядиной — мы здсь люди простые — можете вернуться сюда къ пяти часамъ, и за столомъ для васъ будетъ приборъ. Почему же нтъ?

Свиданіе кончилось. Элла проводила Конроя въ другую комнату и позвонила.

— Въ васъ есть какое-то волшебство, сказала она съ улыбкой:— вы очаровали моего дда. Вы не знаете, какъ рдко видитъ онъ чужое лицо въ Герон-Дайк.

Ааронъ Стонъ пришелъ на звонъ колокольчика. Элла поручила ему Конроя, приказавъ показать все, что стоитъ видть и даже не мшать снимать какіе онъ захочетъ виды. Старикъ принялъ это сердито. Онъ до такой степени проникся опасеніемъ шпіоновъ, что въ немъ не осталось ни малйшей вжливости. Ворча сквозь зубы, что гости въ пятницу всегда приносятъ несчастіе, онъ пошелъ за ключами.

‘Какой великолпный сюжетъ для гравюры!’ думалъ Конрой, смотря вслдъ старику.

Когда пробило пять часовъ, Конрой закрылъ свой альбомъ, и вернулся въ комнату Денисона. Обдъ былъ почти такъ простъ, какъ предсказывалъ хозяинъ. Но если кушанья были просты, зато вино превосходно, и такъ какъ Конрой видлъ, что отъ него ожидаютъ похвалъ, онъ не преминулъ это сдлать. Тарелка супа, желе и рюмка мадеры составляли обдъ Денисона. Его физическая слабость, очевидно, была велика. Конрою казалось, что старика поддерживала только его непреодолимая энергія воли.

‘Герон-Дайку скоро понадобится новый владлецъ’, думалъ Конрой, смотря на вытянутое, мертвенное лицо сквайра.

Элла хотла уйти, когда сняли скатерть, но ддъ веллъ ей остаться, за что Конрой внутренно поблагодарилъ его. Молодой художникъ скоро увидалъ, что поддерживать разговоръ долженъ онъ одинъ. Денисонъ никогда много не говорилъ, а Элла, по какой-то причин, была молчаливе обыкновеннаго, поэтому Конрой употреблялъ вс силы, чтобы заинтересовать своихъ слушателей разсказомъ о томъ, что онъ испыталъ въ Париж во время коммуны. Какъ Дездемона была взволнована приключеніями Отелло, такъ и Элла взволновалась въ этотъ вечеръ. Даже Денисонъ заинтересовался и позволилъ себ отвлечь мысли отъ своихъ собственныхъ интересовъ и заботъ.

Когда они сидли такимъ образомъ, сентябрскій вечеръ медленно стемнлъ. Свчей не зажигали до послдней минуты. Конрой сидлъ напротивъ оконъ, выходившихъ въ садъ. Садъ этотъ былъ окруженъ стною въ шесть футъ вышины и покрытой плющомъ. Низкая калитка въ одномъ углу вела въ огородъ, за которымъ былъ фруктовый садъ, а за нимъ простирался паркъ. Около стны сада росли цвты, но напротивъ оконъ возвышались два большіе тиса, темные листья которыхъ мшали проникать дневному свту въ узкія окна, и длали еще мрачне комнату, которая даже въ ясные лтніе дни всегда была печальна и холодна. Въ этотъ темный сентябрскій вечеръ, тисовыя деревья какъ будто заимствовали свою темноту отъ неба. Ааронъ пришелъ, наконецъ, со свчами, и тогда

Конрой всталъ, подошелъ къ окну и сталъ смотрть въ садъ. Въ это время было почти совсмъ темно. Вдругъ онъ увидалъ человка, который вышелъ изъ-за деревьевъ, пристально посмотрлъ въ комнату и исчезъ. Конрой удивился. Неужели сквайръ сказалъ правду, что шпіоны постоянно шатаются около замка? Онъ это принялъ за фантазію больного.

Съ какою цлью будутъ шпіоны подсматривать за Герон-Дайкомъ. Эта тайна приводила Конроя въ недоумніе. Онъ подошелъ къ Элл и тихо разсказалъ ей, что видлъ.

— Не говорите ддушк, шепнула она: — это только раздражитъ его. И онъ и Ааронъ часто увряютъ, что видятъ странныя лица около дома, но сама я не видала никого.

Сквайръ опять началъ говорить и ничего больше не случилось. Когда Конрой всталъ проститься, хозяинъ протянулъ ему руку и дружелюбно сказалъ:

— Вы сказали намъ, мистеръ Конрой, что проведете въ здшнихъ окрестностяхъ нсколько дней. Если вамъ нечего будетъ лучше длать во вторникъ, какъ провести нсколько часовъ съ выжившимъ изъ ума старикомъ и деревенской двушкой, зайдите опять сюда.

Конрой общалъ очень охотно, тмъ боле, что иголка Эллы оставалась секунду на воздух, пока она ждала его отвта. Глаза Конроя встртились съ ея глазами, когда она подала ему руку на прощаніе, но на этотъ разъ она остерегалась и въ ея глазахъ ничего нельзя было прочесть.

Не усплъ онъ отойти отъ дома, какъ между деревьевъ, мимо которыхъ онъ проходилъ, послышался шелестъ, и хорошо одтый молодой человкъ, повидимому, подсматривавшій сквозь деревья, быстро ушелъ.

‘Онъ подсматривалъ что-то въ дом’, сказалъ себ Конрой: ‘Должно быть шпіонъ. Что шпіонятъ они’?

Элл сдлалось скучно посл ухода Конроя.

— Я возьму книгу, сказала она и пошла за нею въ отдаленную комнату.

Возвращаясь съ книгой, она увидала двухъ служанокъ, Марту и Анну, стоявшихъ у лстницы, которая вела въ сверный флигель. Одна держала свчу, другая цплялась за ея руку, на лицахъ обихъ выражался ужасъ.

— Что случилось? спросила Элла, подходя къ нимъ.,

— Мы сейчасъ слышали, сказала Анна:— какъ дверь одной изъ спаленъ громко захлопнулась.

— И кажется дверь ея комнаты, сказала блдная испуганная Марта.

— Дверь чьей комнаты? рзко спросила мисъ Винтеръ, но сердце ея сильно забилось.

— Катерины, отвтили об служанки въ одинъ голосъ.

Біеніе сердца Эллы усилилось.

— Вы зачмъ ходите въ ту сторону? спросила она, помолчавъ.

— Мистрисъ Стонъ послала насъ за ея очками, объяснила Анна.— Она оставила ихъ въ вашей гостиной, когда ходила смотрть занавски. Она послала насъ, мисъ Элла, сама она ни за что не пойдетъ вечеромъ.

— Она послала обихъ васъ? саркастически спросила Элла.

— Она знаетъ, что никто изъ насъ не пойдетъ одна.

— Вы упрямыя, суеврныя двушки, сдлала имъ выговоръ мисъ Винтеръ.— Отчего вы боитесь ходить въ сверный флигель больше чмъ въ другую часть дома? Я удивляюсь вамъ, особенно вамъ, Анна, зная, какъ ваша мать благоразумно воспитала васъ.

— Я никакъ не могу, мисъ, хотя стараюсь, сказала Анна, почти рыдая.— Я знаю, что это нехорошо, но никакъ не могу не задрожать, когда вхожу въ эту часть дома посл сумерекъ.

— Мы слышимъ въ сверномъ флигел шумъ, какого не слышимъ нигд, сказала Марта, дрожа: — мисъ Элла, это правда. Мы сейчасъ слышали какъ хлопнулась дверь ея комнаты, какъ будто ее захлопнулъ втеръ, или кто-нибудь въ сердцахъ.

— Ныншній вечеръ нтъ втра на столько, чтобы пошевелить листъ, возразила имъ молодая госпожа:— и вы знаете, что каждая дверь въ сверномъ флигел заперта снаружи, кром моей гостиной.

— Да, мисъ Элла, втра нтъ и двери заперты, какъ вы говорите, но все-таки мы слышали какъ хлопнула одна дверь, и точно будто ея дверь, почтительно настаивала Марта.

Элла посмотрла на молодыхъ женщинъ. Могла ли она излчить ихъ отъ этого сумасброднаго страха, спрашивала она себя — или, по-крайней-мр, уменьшить его.

— Пойдемте со мною об, сказала она, взявъ свчу и поднимаясь по большой дубовой лстниц.

Цпляясь одна за другую, служанки пошли за нею. Этотъ сверный флигель былъ самой старой частью дома. Тамъ и сямъ трещала ступень подъ ногами, въ каждомъ, углу какъ будто таились какія-то фантастическія тни, готовыя вдругъ выпрыгнуть. Пискъ мыши и шорохъ лапокъ за панелями, заставляли двушекъ вздрагивать и дрожать, но Элла все подвигалась по коридору, который шелъ во всю длину верхняго этажа. Въ этотъ коридоръ отворялось комнатъ двнадцать. Элла остановилась и подняла свчу.

— Вы сами увидите, что не могла хлопнуть ни одна изъ этихъ дверей. Мы разсмотримъ каждую.

Одну за другой пробовала двери мисъ Винтеръ. Каждая дверь оказалась запертой. Ключъ былъ вложенъ снаружи. Дойдя до номера девятаго, она остановилась на минуту прежде чмъ повернула ручку, можетъ быть, она не любила этой комнаты столько же какъ и служанки. Это была та комната, которую называли ‘ея комнатой’. Но номеръ девятый тоже былъ запертъ. Элла прошла дальше.

Когда вс двери были осмотрны, Элла обернулась къ служанкамъ.

— Теперь видите, что вы ошиблись, сказала она очень серіозно.

Но ни Марта, ни Анна съ этимъ въ душ не согласились.

Элла видла, что он не удовлетворены. Вернувшись къ номеру девятому, она повернула ключъ, отворила дверь и вошла. Об двушки не осмлились переступить дале порога. Въ комнат находились обыкновенныя принадлежности спальни, и спальни, повидимому, занятой. На стул вислъ кисейный передникъ служанки, на комод лежалъ чепчикъ служанки, полотняный воротничекъ и лиловая лента. Все это были вещи очень простыя, но об служанки задрожали, когда увидали ихъ. Въ маленькой ваз на камин дв увядшіе фіалки и подснжники. Овальное зеркало, на туалет было убрано кисеей съ розовыми бантами, но Элла, поднявъ свчу осматриваясь вокругъ, увидала сегодня то, чего не примчала прежде. Банты были развязаны и кисея опущена надъ зеркаломъ такъ, что совсмъ закрывала его.

Элла была въ этой комнат нсколько недль тому назадъ, и знала наврно, что зеркало не было тогда покрыто. Это было сдлано посл, но кмъ и зачмъ? Она знала очень хорошо, что никто изъ слугъ не войдетъ въ эту комнату добровольно, но кто же кром прислуги могъ сдлать это.

Не смотря на ея намреніе оставаться спокойной, сердце ея похолодло, когда она задавала эти вопросы, и глаза ея невольно обратились на постель, какъ будто она ожидала увидть тамъ. странныя очертанія фигуры, неподвижныя навсегда. Таже мысль поразила обихъ служанокъ.

— Посмотрите на зеркало, сказала одна другой, оно покрыто точно будто въ комнат покойникъ.

Элла доле не могла выдержать. Сдлавъ служанкамъ знакъ выйти изъ комнаты, она вышла сама и заперла дверь. Но на этотъ разъ она взяла ключъ съ собою, а не оставила его въ замк.

— Видите, что нечего бояться, сказала она двушкамъ, отдавая имъ свчку внизу лстницы.— Не глупите же больше.

Но Элла Винтеръ сама была приведена въ недоумніе и потрясена боле чмъ хотла показать, или даже сознаться.

Глава VI.
Въ одну снжную ночь.

Одинъ изъ послднихъ домовъ, у утеса, который велъ въ Нёллингтонъ, былъ пасторатъ, прочный, красный кирпичный домъ Георгіевской эры, стоявшій немножко поодаль отъ дороги на вымощенномъ двор, въ который вела желзная калитка. Позади дома находился прелестный садъ съ террасами и съ обширнымъ видомъ, главныя черты котораго составляли трубы Герон-Дайка и семь высокихъ тополей, возл рва. Тутъ жилъ Френсисъ Кегль, нёллингтонскій и истербійскій викарій съ дочерью Маріей. Приходъ былъ не очень прибыльный, всего шестьсотъ фунтовъ ежегодно, но викарій былъ такой человкъ, что если бы его доходъ былъ и въ дв тысячи, онъ проживалъ бы его весь. Онъ любилъ отборные фрукты, хорошія вина, лакомыя блюда, и ничего не длалъ для себя такого, что могла сдлать прислуга. Цлые часы проводилъ онъ въ своемъ саду. Это былъ шестидесятилтній дородный, громкоголосый человкъ, читавшій молитвы великолпно, но проповди котораго не удовлетворяли взыскательныхъ членовъ его прихода. И къ богатымъ, и въ бднымъ Кетль былъ равно ласковъ и вжливъ. Никто никогда не видалъ его не въ дух. Едва выказывалъ онъ минутное неудовольствіе, когда его отзывали отъ теплаго камина въ зимній вечеръ по скользкимъ улицамъ читать молитвы у постели какого-нибудь бднаго прихожанина. Никогда никому не отказывалъ онъ въ пособіи, хотя можетъ быть давалъ немного. Боле всего Кетль любилъ свои удобства и тлсныя и душевныя. Онъ зналъ, что въ свт есть много грха и несчастія, но предпочиталъ не видть ихъ, онъ закрывалъ глаза и шелъ по другой сторон дороги. Но если, случайно, какой-нибудь трогательный разсказъ о человческомъ злополучіи, насильно навязывался его вниманію, онъ длался тревоженъ и несчастливъ и не могъ приняться за свои обыкновенныя занятія. Тогда онъ такъ страдалъ нравственно, какъ страдалъ бы физически, если бы обрзалъ себ палецъ. Очень легкомысленно поступали люди, разстраивая его и причиняя столько ненужнаго страданія. На другой день, однако, викарій опять становился веселъ и спокоенъ по прежнему, и человческіе грхи и злополучія и вс мрачныя проблемы жизни скромно отодвигались на задній планъ.

Можетъ быть викарій былъ очень счастливъ, имя дочь — по-крайней-мр такую дочь, какъ Марія. Вс. недостатки отца заглаживались дочерью. Марія Кетль принадлежала къ числу такихъ женщинъ, которыя не могутъ быть счастливы, если не трудятся для другихъ. Ея собственной личности для нея не было достаточно, она забывала о себ для другихъ. Никто не зналъ слабостей въ характер ея отца лучше чмъ она, и она старалась всми силами скрыть ихъ отъ глазъ свта. Онъ не любилъ навщать больныхъ и бдныхъ, не любилъ нарушать свой эгоизмъ, слушая разсказы объ ихъ непріятностяхъ, и она заглаживала это всми силами. Въ заднихъ улицахъ Нёллингтона, тамъ гд скопился рабочій народъ, ничье лицо не было знакоме лица дочери викарія, съ ея пріятными чертами, блестящими, выразительными глазами, темнаго платья, толстыхъ ботинокъ и ридикюля. Дтей, едва начинавшихъ говорить, учили за нее молиться, а старики, грясь у своихъ дверей на лтнемъ солнц, благословляли ее, когда она проходила мимо.

Въ начал настоящаго года, здоровье викарія ослабло, и ему велно было отправиться въ Южную Францію. Марія не могла отпустить его одного, и на время приходъ пришлось предоставить приглашенному пастору. Марія предвидла, что найдетъ многіе безпорядки, когда вернется — такъ и оказалось. Теперь она и отецъ ея, который поправился совсмъ, вернулись, и на другой день посл ихъ прізда, Элла съ нетерпніемъ желавшая ихъ видть, пошла пшкомъ въ пасторатъ. Она и Марія были короткими, нжными друзьями.

Элла знала, что ей придется разсказать обо всемъ, что случилось во время ихъ отсутствія, это было естественно, а главное о томъ печальномъ, мрачномъ и непонятномъ происшествіи, которое случилось въ замк въ прошломъ феврал. Она уже дрожала отъ этого заране, потому что оно ужасно потрясло ее, и страшное опасеніе постоянно таилось въ ея душ.

На половин дороги между Герон-Дайкомъ и пасторатомъ, стояла гостиница съ вывской немножко странной: ‘Наклонная Калитка’. Хозяинъ, Джонъ Кинъ, умеръ давно, и посл того гостиницу содержала его жена, очень почтенная и очень трудолюбивая женщина, которую любили вс сосди. У нея было дв дочери Сьюзенна и Катерина, которыхъ мать воспитала въ трудолюбіи, и которыя об были милыя, скромныя и добрыя двушки. Сьюзенна была немножко тупа, Катерина напротивъ очень умна и большая мастерица въ шить. Она была любимой ученицей въ школ мисъ Кетль и посл помогала учить. Марія очень ее уважала, и за четырнадцать мсяцевъ до настоящаго времени, когда мисъ Винтеръ была нужна горничная, Марія посовтовала ей взять Катерину. Катерина Кинъ переселилась въ замокъ, къ большому удовольствію ея матери, потому что она считала это прекраснымъ мстомъ для молодой двушки, но не къ удовольствію Сьюзенны.

Сестры были очень привязаны другъ къ другу, особенно Сьюзенна любила Катерину. Иногда можно примтить, что если умъ не блестящій, то чувства сильны, и Сьюзенна Кинъ любила свою сестру почти съ безразсудно горячей нжностью. Переселеніе Катерины въ Герон-Дайкъ огорчило ее. Она не могла существовать, не видя ее ежедневно, и какъ только вечеромъ кончится работа — Сьюзенна помогала матери въ гостиниц — она побжитъ въ замокъ повидаться съ Катериной. Но и Катерина и мистрисъ Кинъ об говорили ей, что она не должна этого длать. Такія частыя посщенія могли не понравиться въ замк, особенно сердитому Аарону Стону и его жен. Поэтому Сьюзенна удерживалась, и не ходила часто въ замокъ, но по вечерамъ подкрадется въ замку, постоитъ и посмотритъ на окно, надясь увидать издали свою возлюбленную Катерину.

До февраля настоящаго года, Катериной вс были довольны въ замк, даже старикъ Ааронъ удостоивалъ ее иногда ласковымъ словомъ. Надо упомянуть, что двушка не сдлала никакихъ новыхъ знакомствъ и вела себя хорошо во всхъ отношеніяхъ.

Гостиная и спальня мисъ Винтеръ находились въ сверномъ флигел. Она выбрала ихъ потому что изъ оконъ былъ прелестный видъ на море. Катерина спала въ комнат возл нея. Вечеромъ пятнадцатаго февраля, он об сидли въ гостиной за работой, Элла, шила платьица для бдныхъ дтей въ деревн, и позвала Катерину помогать ей. У Катерины болла голова, ей сдлалось хуже, и въ девять часовъ Элла велла ей лечь въ постель. Двушка поблагодарила ее, зажгла свчу и ушла, Элла, въ тоже время вошедшая за чмъ то въ свою спальню, видла, какъ Катерина вошла въ свою комнату и заперлась, и съ этой минуты Катерину Кинъ никто не видалъ ни живую, ни мёртвую. Въ эту же самую ночь Элла — какъ мы сейчасъ услышимъ отъ нея самой — входила въ комнату Катерины, она нашла дверь отпертой, но Катерины не было, и постель была не тронута. Ея передникъ, чепчикъ, воротничекъ и лента, лежавшіе въ комнат показывали, что она начала раздваться, и больше ничего. Самой ея не было и слда.

Что она не ушла изъ дома — было положительно, потому что старикъ Ааронъ уже заперъ вс двери и выйти было нельзя. Словомъ это была тайна странная и приводившая въ недоумніе всхъ. Гд была Катерина? Что могло сдлаться съ нею? Происшествіе это возбудило большой шумъ. Старый сквайръ Денисонъ, очень растревоженный этимъ необыкновеннымъ происшествіемъ, наводилъ всевозможныя справки, но безполезно. Вс уголки и закоулки въ обширномъ дом были обысканы нсколько разъ. Ааронъ Стонъ былъ растревоженъ не меньше всхъ, жена его прямо объявляла, съ глазами, выкатившимися отъ ужаса, что двушку унесли духи. Внукъ ихъ Гьюбертъ былъ въ отсутствіи въ то время и ршительно не зналъ ничего объ этомъ происшествіи.

Но сестра, Сьюзенна, разсказала довольно любопытную исторію. Въ то самое утро она встртила Катерину въ деревн, куда ее послала зачмъ-то мисъ Винтеръ. Сьюзенна сказала сестр, что получено письмо отъ ихъ брата молодого человка старше ихъ, который нсколько лтъ тому назадъ ухалъ къ дяд въ Австралію — и что она принесетъ это письмо въ замокъ въ этотъ вечеръ. Но вечеромъ пошелъ снгъ, и мистрисъ Кинъ не пустила Сьюзенну, потому что та была не совсмъ здорова. Скоро снгъ пересталъ, и Сьюзенна, завернувшись въ плащъ, отправилась съ письмомъ, когда она подошла къ замку пробило девять часовъ — а посл этого часа въ замокъ не пускали никого. Сьюзенна побродила около замка нсколько минутъ, надясь увидть кого-нибудь изъ служанокъ, чтобы послать письмо, или можетъ быть увидать въ окно свою возлюбленную сестру. Небо было тогда ясно, луна ярко сіяла на снжную землю. Въ комнат Катерины мелькнулъ огонь. Сьюзенн показалось что занавсь отдернули у окна, но больше она не видала ничего. Вдругъ Сьюзенну испугалъ крикъ испуга, потомъ другой слабе, но сейчасъ послдовавшій за другимъ. Крики эти раздавались въ дом и это былъ голосъ ея сестры — въ этомъ Сьюзенна была положительно уврена. Она бросилась бжать и ворвалась въ кухню матери въ самомъ жалкомъ состояніи. Мать и три постителя, сидвшіе въ гостиниц, ршили, что это закричала какая-нибудь ночная птица, и испуганную двушку послали спать.

Утромъ пришло извстіе о странномъ исчезновеніи Катерины, и какъ уже было сказано, съ тхъ поръ о ней не было слышно ничего. Ничто не могло поколебать убжденій Сьюзенны, что это были крики ея сестры, она увряла, что слишкомъ хорошо знаетъ ея голосъ и не можетъ ошибиться. Это происшествіе имло печальное вліяніе на ея разсудокъ, она иногда просто казалась полоумной. Ее нельзя было убдить, что Катерины нтъ въ Герон-Дайк, и какъ только могла ускользнуть отъ надзора матери, она отправлялась въ темнот бродить около замка, смотря не увидитъ ли въ окнахъ Катерины, и не разъ ей представлялось будто она видла ее.

Таково было происшествіе, потрясшее нервы мисъ Винтеръ, и о которомъ, какъ она знала, ее будутъ теперь разспрашивать въ пасторат.

Кетль встртилъ ее отцовскимъ поцлуемъ, сказалъ, что она прелестне прежняго, и походитъ на англійскій розовый бутонъ. Марія сжала ее въ объятіяхъ. Элла сняла шляпу и сла съ ними въ гостиной у окна, въ которое врывался лтній втерокъ, и нкоторое время трудно было сказать кто изъ троихъ говорилъ больше. Викарій разумется началъ жалобами на упущеніе въ приход во время его отсутствія, особенно на Пенни Торна, замнявшаго его пастора. Этотъ пасторъ вздумалъ поставить на алтарь два большихъ подсвчника, чего никогда не бывало прежде, и пытался завести ежедневную службу, что не удалось вмст съ другими перемнами и нововведеніями. Элла подтвердила это все.

— Если бы я это зналъ, я не ухалъ бы! воскликнулъ викарій.— Кто могъ это подозрвать отъ этого кроткаго молодого человка въ золотыхъ очкахъ. А теперь, душа моя, разскажите намъ объ этомъ странномъ происшествіи съ Катериной Кинъ, продолжала викарій, помолчавъ:— ваше письмо, въ которомъ вы описывали это, было просто невроятно.

— Это дйствительно невроятно, отвчала Элла.

— Ну, дитя, разскажите все теперь спокойно.

Свтъ исчезъ изъ глазъ Эллы и лицо ея подернулось грустью. Но она исполнила просьбу, не распространяясь о подробностяхъ. Викарій и Марія слушали ее молча.

— Это самое непонятное происшествіе, о которомъ когда либо случалось мн слышать! вскричалъ викарій по окончаніи разсказа:— заперлась въ своей комнат и исчезла! нтъ ли въ полу опускной двери?

Элла грустно покачала головой.

— Паркетъ въ комнат твердый и крпкій.

— И вы говорите, что она не могла выйти ни изъ комнаты, ни изъ дома?

— Нтъ. Это было невозможно. У ней была сильная головная боль, какъ я вамъ говорю, и, я велла ей итти спать, это было около девяти часовъ. Когда она складывала дтское платьице, которое шила, Ааронъ пришелъ сказать, что ддушка зоветъ меня. Катерина зажгла об свчи, которыя стояли на поднос, и мы вмст вышли изъ комнаты. Я забжала въ свою спальню взять молитвенникъ, потому что ддушка иногда заставлялъ меня читать ему вечерніе псалмы. Катерина входила въ свою комнату, когда я выбжала изъ моей спальни, она пожелала мн спокойной ночи, вошла и заперлась.

— Заперлась! воскликнулъ викарій:— дурная привычка спать съ запертой дверью. Что если сдлается пожаръ!

— Я говорила ей это, но она отвчала, что не чувствуетъ себя въ безопасности, если дверь не заперта. Она и Сьюзенна разъ были испуганы ночью въ дтств, и съ тхъ поръ всегда запирали дверь. Я пошла къ ддушк, продолжала Элла.— Ааронъ запиралъ тогда парадную дверь, и такъ какъ онъ всегда носитъ ключъ въ карман, вы видите, что бдная Катерина не могла выйти въ эту дверь.

— А задняя дверь, сказалъ викарій, который говорилъ, ничего въ этомъ происшествіи не понимая.— Я знаю, что ваша парадная дверь всегда запирается.

— А Ааронъ прямо отъ парадной прошелъ къ задней двери, заперъ ее и также унесъ ключъ. Поврьте мн, любезный мистеръ Кетль, Катерина не могла выйти изъ дома, и зачмъ ей было уходить?

— Ну, продолжайте, дитя. Вы нашли комнату пустою, когда входили въ нее ночью — такъ?

— Да — и это странно, очень странно, задумчиво отвтила Элла.— Я легла спать въ обыкновенное время и спала хорошо, но въ четыре часа утра я проснулась, потому что мн послышалось, будто ддушка зоветъ меня. Я проснулась въ испуг, сама не зная почему, потомъ думала, что, должно быть, мн видтся дурной сонъ, хотя я не помню. Я сла на постели прислушаться, не зная точно ли ддушка зоветъ меня, или мн только приснилось это…

— Вы не могли слышать голоса вашего дда въ сверномъ флигел, Элла, перебила мисъ Кетль.

— Нтъ, и я знаю, что если онъ меня звалъ, то, должно быть, вышелъ изъ своей комнаты и подошелъ къ лстниц. Я не слыхала ничего больше, но я была растревожена и захотла пойти и посмотрть. Я надла туфли и теплую блузу, зажгла свчу, но — вы извините мою глупость, я надюсь — мн было немножко страшно итти внизъ одной, хотя я не знала почему, и я вздумала взять съ собою Катерину. Я отворила ея дверь и вошла, и уже посл вспомнила, что мн слдовало найти дверь запертой. Первое мн бросилось въ глаза ея свча, догорвшая до нельзя, послднія искры едва мелькали, и постель была не тронута. Передникъ и чепчикъ Катерины лежали, но ее не было.

— Это чрезвычайно странно! вскричалъ Кетль.

— Это боле, чмъ странно, отвтила Элла, готовая зарыдать.

— Что же, душа моя, ддушка звалъ васъ?

— Нтъ, онъ спалъ крпко всю ночь.

— Никакъ не могу понять! Катерина была печальна въ этотъ вечеръ?

— Совсмъ нтъ. У нея болла голова, но она была довольно весела. Она смялась въ этотъ вечеръ. Она отдернула занавсь по моему приказанію, чтобы посмотрть какая ночь, и воскликнула, что идетъ спать. Тогда она засмялась и сказала, какъ будетъ огорчена бдная Сьюзенна — потому что мать наврно не пуститъ ее по снгу. Сьюзенна должна была принести письмо, которое он получили отъ брата.

— А что это говорятъ, будто Сьюзенна пришла, когда пересталъ снгъ, и слышала крики? Вы въ дом слышали ихъ?

— Нтъ. Никто изъ насъ не слыхалъ ничего.

— Но если, какъ Сьюзенна говоритъ, это кричала ея сестра въ ея комнат, то кто-нибудь- изъ васъ долженъ былъ бы слышать.

— Я въ этомъ не уврена, отвтила Элла: — комната ддушки — я вдь тогда пошла къ нему — очень далеко отъ свернаго флигеля, такъ же, какъ и кухня, а Ааронъ долженъ былъ слышать въ передней, а онъ говоритъ, что не слыхалъ.

— Такъ, слдовательно, никто не слыхалъ этихъ криковъ кром Сьюзенны?

— Томъ, конюхъ, слышалъ, Томъ что-то длалъ на двор для своего отца, возл конюшни, когда услыхалъ два крика, послдній гораздо слабе перваго. Томъ говоритъ, что эти крики имли какой-то глухой звукъ, и поэтому, онъ думаетъ, что они раздались въ дом. Такъ что слова Сьюзенны подтверждаются.

— А двери дома оказались запертыми утромъ?

— Какъ всегда. Много снга выпало ночью и земля была покрыта густо. Посл того, о Катерин ничего не было слышно.

Мистеръ Кетль сидлъ и обдумывалъ это происшествіе. Оно было свыше его понятій.

— Двушка исчезла, сказалъ онъ вдругъ:— ничего не могу понять кром этого.

— Именно исчезла, подтвердила Элла тихимъ тономъ.— И такъ это непонятно, что, право, кажется, она поднялась на воздухъ. Невозможно описать, какое тревожное чувство оставило это между нами въ Герон-Дайк.

— Вы все еще спите въ сверномъ флигел? спросила Марія.

— О! нтъ, я посл этого перемнила комнату.

Элла разсказала все, что знала. Но предметъ былъ такъ интересенъ, что викарій и Марія закидали ее вопросами во весь завтракъ, къ которому пригласили ее остаться. Она ушла посл завтрака, говоря, что можетъ быть нужна дду, а Марія надла шляпку и пошла ее провожать. Проходить имъ надо было мимо ‘Наклонной Калитки’.

Мистрисъ Кинъ низенькая, проворная женщина, съ добрымъ лицомъ и пріятными черными глазами смотрла, какъ вшали вывску, которую она отдавала перекрасить.

— Какъ поживаете, мистрисъ Кинъ? закричала Марія.

Мистрисъ Кинъ подбжала и взяла протянутую руку.— Я слышала, что вы вернулись, мисъ Марія, и очень обрадовалась. Но… но…

Она не могла продолжать. Воспоминаніе о томъ, что служилось, заставило ее залиться, слезами.

— Да, молодыя барышни, знаю я ваше доброе участіе и надюсь, что вы меня простите, сказала она, выслушавъ нсколько словъ, сказанныхъ въ утшеніе:— хотя, конечно, какое же утшеніе можно было придумать для такого несчастія? — Это случилось такъ скоро посл нашего отъзда! соболзновала Марія.

— Вы ухали перваго февраля, мисъ Марія, а это случилось вечеромъ пятнадцатаго, сказала мистрисъ Кинъ, вытирая глаза своимъ широкимъ блымъ передникомъ.— Ахъ! какъ это было ужасно! Хуже всего неизвстность переносить. Иногда мн кажется, что я была бы счастливе, если бы могла знать, что она умерла и лежитъ въ могил.

— Что Сьюзенна? спросила Марія.

— Сьюзенна совсмъ сдурилась, отвтила трактирщица, понизивъ голосъ, и смотря чрезъ плечо въ домъ.— У бдной двушки разныя дикія фантазіи въ голов, она думаетъ… думаетъ…

Мистрисъ Кинъ взглянула на мисъ Винтеръ и замолчала. Она хотла сказать: думаетъ, что Катерина мертвая или живая и теперь еще въ Герон-Дайк.

Глава VII.
Обдъ.

Мисъ Винтеръ сидла на низкомъ стул у окна въ своей гостиной въ сверномъ флигел, потому что хотя она оставила тамъ свою спальню, она все-таки занимала иногда гостиную. Закрытая книга лежала на ея колняхъ, подбородокъ поддерживался рукою, а глаза, по всему видимому, разсматривали мстность, находившуюся предъ нею. Но въ дйствительности мысли ея находились въ другомъ мст. Это былъ вторникъ, день въ который Эдвардъ Конрой былъ приглашенъ обдать въ замокъ. Какъ это образъ человка, котораго она видла всего два раза въ жизни,— такъ постоянно оставался въ ея мысляхъ? Она сердилась на себя за то, что мысли ея такъ часто устремлялись туда куда не слдовало, какъ думала она. Она старалась всми силами преодолть себя, думать о тхъ занятіяхъ, которыхъ до сихъ поръ доставало для ея счастія, но каждую минуту мысли возвращались.

‘Зачмъ я безпрестанно думаю объ этомъ человк!’ спрашивала она себя съ досадой, сидя въ это утро у окна и густой румянецъ разлился по ея лицу.

Ей было стыдно вспомнить, что даже въ церкви въ воскресенье она не могла выкинуть изъ головы лицо Эдварда Конроя. Проповдь добраго викарія была скучне и глупе обыкновеннаго, и Элла никакъ не могла принудить себя слушать ее внимательно. Она разъ десять старалась вспомнить что сказалъ Конрой въ четвергъ, и спрашивала себя что онъ будетъ говорить во вторникъ. Она не имла намренія влюбиться ни въ него, ни въ другого, на это она ршилась твердо. Она и Марія Кетль давно согласились, что он принесутъ больше пользы бднымъ, больнымъ и несчастнымъ, если останутся незамужемъ, и Элла вовсе не желала, чтобы какой бы то ни было мужчина вдругъ подхватилъ ея сердце.

Однако, посл всхъ этихъ твердыхъ намреній, она сидитъ теперь и придумываетъ какое платье ей надть, а когда пробило одиннадцать часовъ, она сказала:

— Чрезъ шесть часовъ онъ будетъ здсь.

Тутъ она вскочила съ нетерпніемъ. Она сдлалась рабою мыслей, съ которыми не могла совладать. Это рабство было нестерпимо для ея гордаго духа. Она не могла читать въ это утро. Ея фортепьяно напрасно звало ее, вышиванье казалось ей скучнйшимъ занятіемъ. Она надла шляпку, шарфъ, позвала Турка и быстро пошла по парку. Можетъ быть свжій воздухъ прохладитъ тревожную лихорадку въ ея жилахъ. Разъ она сказала себ:

— Желала бы я, чтобы онъ никогда не прізжалъ въ Герон-Дайкъ!

Но чрезъ минуту гордое выраженіе появилось на ея лиц и она сказала:

— Зачмъ мн бояться его больше чмъ другихъ?

Элла Винтеръ была внучка родной сестры Денисона, которая умерла рано, оставивъ сына. Этотъ сынъ двадцати-двухъ лтъ женился на сестр мистрисъ Карліонъ, но его супружеская жизнь недолго продолжалась. Капитанъ Винтеръ и его жена оба умерли отъ горячки въ Вест-Индіи, оставивъ посл себя единственную дочь Эллу.

Мистрисъ Карліонъ, бездтная вдова, охотно взяла бы къ себ сироту племянницу, но сквайръ Денисонъ и слышать объ этомъ не хотлъ. Онъ говорилъ, что иметъ больше правъ на этого ребенка и двочка должна быть воспитана подъ его попеченіемъ. У него никогда не будетъ своихъ дтей, Элла была послднимъ потомкомъ старшей отрасли фамиліи, и Герон-Дайкъ современемъ будетъ принадлежать ей, если онъ, Джильбертъ Денисонъ доживетъ до семидесяти лтъ. Онъ любилъ свою сестру Лавинію, такъ какъ только былъ способенъ любить по своей натур, и еслибы сынъ его остался живъ, онъ былъ бы его наслдникомъ. Но онъ умеръ, оставивъ посл себя только эту бдную двочку. Джильберту Денисону казалось, что Провидніе обошлось съ нимъ жестоко, не давъ ему мужского наслдника фамильныхъ почестей. Если бы онъ это предвидлъ, онъ женился бы самъ.

Шестьсотъ лтъ имніе переходило отъ наслдника къ наслднику мужского пола, но теперь это прервется!

Если бы Элла была мальчикъ! вздыхалъ онъ тысячу разъ.

Но Элла была прелестной женщиной и не могла сдлаться ничмъ другимъ.

Съ конц парка Элла встртила капитана Леннокса, который шелъ къ сквайру. Элла въ первый разъ видла его по возвращеніи изъ Лондона, потому что капитанъ опять узжалъ. У него были аристократическіе родные въ различныхъ мстахъ королевства, и онъ по цлымъ недлямъ у нихъ гостилъ.

— У васъ сегодня лучше видъ, чмъ въ тотъ вечеръ у мистрисъ Карліонъ, замтилъ онъ, когда она остановилась поговорить.

— Неужели? спросила Элла и румянецъ разлился по ея лицу, потому что ей пришло въ голову, что присутствіе Конроя придавало ей счастливый видъ.

— Гораздо лучше, я нахожу. Кстати, прибавилъ капитанъ, посл нкотораго молчанія:— нашла она свои брильянты, пропавшіе въ тотъ вечеръ?

— Нтъ. Она въ отчаяніи. Я вчера получила отъ нея письмо. Такъ вы слышали о пропаж, капитанъ Ленноксъ?

— Слышалъ на слдующій день. Дурныя извстія быстро распространяются, прибавилъ онъ небрежно, примтивъ удивленный взглядъ Эллы.

— Какъ же вы слышали? Я думала, что вы на другой же день ухали изъ Лондона.

— Нтъ, на слдующій. Я слышалъ отъ молодого Клива. Онъ былъ утромъ у мистрисъ Карліонъ и разсказалъ мн и Бутлю о пропаж, когда мы провожали его на станцію. Это было время покражъ, мисъ Винтеръ. У меня пропалъ кошелекъ, у бднаго Бутля часы, которыми онъ очень дорожилъ, въ тотъ же вечеръ.

— Да, Фредди говорилъ намъ объ этомъ посл. Онъ думалъ, что, васъ обокрали на улиц.

— Я самъ это думалъ сначала. Но наша пропажа ничего не значитъ въ сравненіи съ брильянтами мистрисъ Карліонъ, скороговоркой продолжалъ капитанъ Ленноксъ, какъ бы желая покрыть свои послднія слова.— А шкатулка была найдена на другой день, и воръ ушелъ съ брильянтами въ карман!

— Именно. А они стоили триста фунтовъ!

Капитанъ Ленноксъ вытаращилъ глаза.

— Триста фунтовъ! Такъ много! Желалъ бы я знать какъ они были украдены? Какой-нибудь ловкій плутъ умлъ должно быть пробраться наверхъ среди суматохи въ дом.

— Нтъ, мы этого не думаемъ. Слуги говорятъ, что это было невозможно. Тетушка думаетъ тоже самое. А слуги вс очень врные. Престранный случай.

Капитанъ Ленноксъ посмотрлъ на нее.

— Не подозрваете ли вы кого-нибудь изъ гостей?

— Это было бы несострадательно, небрежно отвтила Элла.

Но проницательный капитанъ примтилъ, что она не совсмъ отвергала это предположеніе.

— Какъ жаль, что брильянты не были заперты! воскликнулъ онъ.

— Уборная, въ которой стояла шкатулка, была заперта, по-крайней-мр ключъ былъ повернутъ — да и кто могъ войти туда? Тетушка Гертруда нашла Филиппа Клива лежащаго на диван въ будуар съ сильной головной болью и пошла въ уборную за нюхательной солью и помнитъ, что отперла дверь ключомъ. Заперла ли она ее опять, это другое дло.

— Примтилъ Кливъ, что туда кто-нибудь входилъ, пока онъ лежалъ тамъ?

— Онъ не думаетъ, но не можетъ сказать наврно, мы спрашивали его на другой день. Онъ думаетъ, что заснулъ на нсколько минутъ, у него сильно болла голова. Какъ бы то ни было, брильянты пропали, и тетушка не знаетъ кто воръ, слдовательно, безполезно объ этомъ говорить, заключила Элла.— Какъ здоровье вашей сестры?

— Она здорова, благодарю. Зачмъ вы не навстите ее?

— Я буду у нея, но я была очень занята, вернувшись домой. Скажите ей, пожалуста, что я надюсь видть ее у меня. Прощайте пока, капитанъ Ленноксъ, вы идете къ моему дду, можетъ быть я еще застану васъ, я не долго буду гулять.

Элла прошла дальше, Турокъ важно выступалъ возл нея. Капитанъ Ленноксъ стоялъ и смотрлъ ей вслдъ.

— Желалъ бы я знать, пробормоталъ онъ, поглаживая свои бакенбарды — его привычка, когда онъ размышлялъ — пришло ли въ голову мистрисъ Карліонъ подозрвать Филиппа Клива?

Посл всей своей нершимости, Элла пришла къ обду въ простомъ бломъ плать. Она не могла выбрать ничего, что боле шло бы къ ней, по-крайней-мр, такъ думалъ Конрой, когда онъ вошелъ въ комнату, Обдъ былъ не простой, какъ въ первый разъ, Элла заказала его иначе, подавали на старомъ фамильномъ серебр, не часто вынимаемомъ, а столъ былъ украшенъ цвтами изъ прелестнаго сада викарія.

Но Аарона удивило больше всего то, что его баринъ нарядился даже въ блый галстукъ. Онъ ходилъ по дому и ворчалъ на старыхъ дураковъ, и что если въ замк затваются обды съ супами и рыбами, то старымъ слугамъ пора убираться на покой. Сквайръ до такой степени пріучилъ старика къ своей скупости, что Ааронъ при всякомъ шиллинг, истраченномъ, по его мннію, на пустяки, ворчалъ цлый день.

Боялась ли Элла провести вечеръ наедин съ Конроемъ, или хотла сдлать вечеръ привлекательне для него, какъ бы то ни было она попросила у дда позволенія пригласить викарія, Марію, леди Кливъ, Филиппа, капитана Леннокса и его сестру. Но сквайръ оказался упрямъ. Онъ никого не позволилъ пригласить.

— Пусть этотъ молодой художникъ обдаетъ у насъ запросто, отвтилъ онъ:— но другихъ я не хочу. Да и его зачмъ пригласилъ, я не знаю. Должно быть, мн что-то понравилось въ немъ, хотя больному не слдовало бы позволять себ подобныхъ фантазій.

Конрой, казалось былъ доволенъ тмъ, что другихъ гостей не было. Элла была на этотъ разъ сдержанне и молчаливе, но онъ старался заинтересовать ее и расшевелить, и наконецъ, ему это удалось. Раза два, разговорившись съ одушевленіемъ, и даже разспрашивая его о томъ и о семъ, она вдругъ умолкала и внутренно стыдилась безполезности своихъ намреній. Конрой, повидимому, не примчалъ этихъ внезапныхъ перемнъ, и чрезъ нсколько времени Элла опять заинтересовывалась, глаза ея сверкали и нетерпливые вопросы дрожали на губахъ. Потомъ вдругъ губы ея длались тверды и безмолвны, какъ мраморъ. Но такія перемны въ расположеніи духа продолжиться не могли, и она вполн поддалась своему удовольствію.

‘Посл сегодняшняго вечера, я, вроятно, не увижу его боле’, убждала она себя.— ‘Какой вредъ изъ того, что я проведу съ наслажденіемъ нсколько часовъ?’

Денисонъ былъ молчаливъ больше обыкновеннаго. Посл обда, онъ задремалъ въ своемъ большомъ кожаномъ кресл, и вдругъ, желая вроятно, остаться одинъ, предложилъ Конрою и Элл прогуляться по парку.

Элла накинула шаль на свое блое платье и они отправились. Слды великолпнаго заката еще виднлись на западномъ неб, но каждую минуту цвтъ перемнялся и медленно наступала темнота.

Они шли по парку. Конрой, какъ будто вдругъ онмлъ. Есть минуты, когда слова кажутся излишними — почти дерзкими. Жить, дышать — чувствовать, что возл васъ любимое существо, вотъ все, что вамъ нужно. Можетъ быть хорошо, что такія сладостно-опасныя минуты такъ рдко бываютъ въ жизни.

Они вышли изъ парка въ калитку и отправились къ песчанымъ холмамъ, гд сли на нсколько минутъ. Предъ ними лежало море, съ полосами серебристаго свта, потому что въ это время взошла луна.

— Какъ глубоко эта сцена останется въ моемъ воспоминаніи, когда я уду далеко! воскликнулъ Конрой наконецъ.

— Вы узжаете далеко? спросила Элла тихимъ голосомъ.

— Я получилъ сегодня письмо отъ моихъ редакторовъ, меня отправляютъ въ Африку, въ Ашанти!

— Въ Африку! Это дйствительно далеко. Зачмъ вамъ надо хать въ Африку?

— Тамъ становится неспокойно. Мн кажется мы скоро перейдемъ отъ словъ къ дйствію. Война можетъ быть объявлена каждую минуту.

— У васъ опасная профессія, мистеръ Конрой. Вы подвергаетесь многимъ опасностямъ.— Нтъ, не очень многимъ. Опасность есть на столько, чтобы сдлать жизнь привлекательной.

— Да, если бы я была мужчиной, мн кажется, я не могла бы вести жизнь спокойнаго деревенскаго жителя, я жаждала бы боле обширнаго горизонта, боле отважной жизни, перемны…

Она вдругъ замолчала, опять энтузіазмъ преодоллъ ее. Наступило минутное безмолвіе, потомъ она продолжала засмявшись:

— Но я довольна своимъ положеніемъ, и предоставляю, такія далекія странствованія вамъ мужчинамъ! А теперь мы должны вернуться къ ддушк, или онъ будетъ удивляться куда мы двались.

Мало было говорено во время обратнаго пути. Сердце Эллы невольно сжималось при мысли объ отъзд Конроя. Она мысленно спрашивала себя съ нетерпніемъ какая нужда ей куда онъ детъ. Не говорила ли она себ тысячу разъ, что по всей вроятности она никогда не увидится съ Конроемъ? Что же за бда если, такъ, что ихъ будутъ раздлять пять миль или пять тысячъ миль?

— Боже! Я думалъ, что вы пропали, воскликнулъ сквайръ, когда они вошли въ комнату:— ходили къ морю! Вечеръ прекрасный для этого. А когда вы опять сюда будете, господинъ живописецъ?

— Этого я не могу сказать, серъ. Я самъ не знаю гд мн случится быть.

— Мистеръ Конрой думаетъ, что его можетъ быть пошлютъ въ Африку, въ Ашанти, сказала Элла.

— Да, да,— перемна нравится въ молодости. Однако въ Ашанти дурной климатъ. Вамъ надо, быть осторожнымъ.

— Надо положиться на случайность, серъ, какъ длаютъ другіе.

— Для чего вы выбрали такое опасное занятіе, мистеръ Конрой, спросила Элла:— разв у васъ нтъ матери или сестры, которыя могутъ за васъ бояться, когда вы подвергаетесь безполезнымъ опасностямъ.

— У меня нтъ ни матери, ни сестры. У меня есть отецъ, но онъ позволяетъ мн длать что я хочу.

Денисонъ простился съ Конроемъ очень дружелюбно.

— Если я буду живъ, когда вы вернетесь, сказалъ онъ, взявъ за руку молодого человка:— не забывайте, что вы всегда будете пріятнымъ гостемъ въ Герон-Дайк.

Элла простилась съ Конроемъ въ дверяхъ. Они обмнялись очень немногими словами.

— Если вамъ, надо хать въ Африку, сказала она: — надюсь, что вы не будете подвергаться безполезнымъ опасностямъ.

— Не буду. Общаю.

— Мы часто будемъ думать о васъ, прибавила она тихимъ голосомъ.

— А я о васъ.

Ея рука лежала въ его рук, онъ наклонился, прижалъ пальцы ея къ губамъ и. ушелъ.

Глава VIII.
Въ Сиреняхъ.

Нёллингтонъ былъ сонный городокъ, стоявшій за милю отъ Герон-Дайка съ восемью тысячами жителей. Предполагали, что желзная дорога значительно оживила Нёллингтонъ, но это могли оцнить только т, которые помнили еще боле сонное положеніе длъ.

Послдніе годы предмстье выросло быстро на краю низкаго песчанаго утеса, нависшаго подъ моремъ, и предмстье это было названо Новый Нёллингтонъ. Въ Новомъ Нёллингтон было много домовъ для прізжихъ постителей, и каждый годъ прибавлялись новые дома, а нкоторыя зажиточныя семейства, которымъ нравился свжій воздухъ Свернаго моря, совсмъ тамъ поселились.

Пріятная была прогулка изъ Новаго Нёллингтона по тропинк до утеса, съ полями пшеницы съ одной стороны и съ моремъ съ другой, когда доходили до маяка, утесъ начиналъ понижаться и совсмъ сливался съ берегомъ, простиравшимся къ югу на необозримое пространство. У соединенія утеса съ берегомъ была спасительная станція, а за нсколько сотъ ярдовъ отъ берега, укрытая отъ холодныхъ втровъ покатистымъ утесомъ, стояла деревушка Истерби.

Новый Нёллингтонъ и Истерби составляли какъ бы два острія треугольника, съ моремъ на заднемъ план, и старымъ городомъ на вершин. На половин дороги между Истерби и Старымъ Нёллингтономъ, были ворота герон-дайкскаго парка.

По другую сторону Нёллингтона, на лондонской дорог, стоялъ Гомдель, красивая въ новйшемъ вкус вилла, мстопребываніе леди Кливъ и ея сына Филиппа.

Леди Кливъ поздно вышла замужъ и Филиппъ былъ ея единственный сынъ. Она была второй женой сер-Гёнтона Клива, баронета хорошей фамиліи, но съ недостаточнымъ состояніемъ. Сынъ отъ перваго брака наслдовалъ титулъ и небольшое имніе, укрпленное за нимъ. Онъ теперь находился за границей при посольств. Онъ былъ съ своей мачихой въ самыхъ хорошихъ отношеніяхъ. Иногда онъ писалъ ей нсколько строкъ, время отъ времени присылалъ небольшой подарокъ, въ знакъ памяти, и ничего больше нельзя было ожидать отъ такого бднаго человка.

Леди Кливъ принесла своему мужу въ приданое пятнадцать тысячъ фунтовъ, изъ которыхъ только половина была укрплена за ней, и ея настоящій доходъ составляли только триста-пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Домъ, однако, былъ ея собственный. Она держала двухъ служанокъ и по необходимости вела простую жизнь, экономничая для Филиппа. Этому молодому человку было теперь двадцать-два года, но онъ не могъ еще зарабатывать ничего, хотя считалъ необходимымъ одваться хорошо и тратить деньги, потому что не былъ ли онъ вторымъ сыномъ сер-Гёнтона Клива?

Послдніе два года Филиппъ служилъ въ контор Типледи, единственнаго архитектора, которымъ могъ похвастаться Нёллингтонъ, и у котораго была большая практика. Типледи зналъ и уважалъ леди Кливъ много лтъ, и зная ея ограниченныя средства, согласился взять Филиппа за очень малый взносъ, но пока еще жалованья ему не давалъ. Это мсто было довольно хорошее, потому что Филиппъ могъ современемъ заступить мсто Типледи, такъ какъ у архитектора не было ни дтей, ни родныхъ.

Филиппъ также имлъ намреніе жениться на Маріи Кетль. Викарій и леди Кливъ, старые и крпкіе друзья, безмолвно ршили это много лтъ тому назадъ, когда дти играли вмст, Филиппъ и Марія это понимали и были не прочь. Филиппъ считалъ себя влюбленнымъ въ Марію, можетъ быть онъ и дйствительно ее любилъ, но не могло быть ни малйшаго сомннія, что Марія любила Филиппа всмъ сердцемъ. И хотя она не знала, какъ оставить приходъ, пока отецъ ея викарій, она сознавалась себ, что если въ далекомъ, очень далекомъ будущемъ, она ршится выйти замужъ, то за одного Филиппа Клива.

На половин дороги между старымъ городомъ и новымъ стоялъ хорошенькій котеджъ ‘Сирени’, въ которомъ жилъ капитанъ Ленноксъ съ своей сестрой мистрисъ Дёчи. Котеджъ былъ выкрашенъ блой краской, съ верандой съ трехъ сторонъ, покрытой ползучими растеніями. Отъ большой дороги его закрывала густая бирючиновая изгородь и нсколько высокихъ кустовъ молодильника. Цвточныя гряды окружали домъ и лужайка годилась даже для игры въ лоонтенисъ. Изъ котеджа не было никакого вида кром его собственнаго садика, онъ былъ довольно низокъ и, можетъ быть, слишкомъ закрытъ деревьями и зеленью, но все-таки это было очаровательное мстечко.

Тутъ въ одинъ сентябрскій вечеръ собралось обдать пріятное общество, лордъ Кемберли, знатный магнатъ въ окрестностяхъ, нашъ старый знакомый Бутль, съ своей одноглазкой и пушистыми усами, наконецъ красавецъ Филиппъ Кливъ съ своими каштановыми кудрями и вчною улыбкой. Изъ дамъ была только одна мистрисъ Дёчи.

Фредди Бутль пріхалъ на короткое время въ Нёллингтонъ, куда онъ прізжалъ часто. Онъ и Филиппъ нашли капитана Леннокса и лорда Кемберли въ бильярдной въ гостиниц Роза и Корона — Филиппъ любилъ полниться, а теперь именно въ контор было мало дла. Ленноксъ тотчасъ представилъ Бутля его сіятельству, который удостоилъ отнестись любезно къ человку, доходъ котораго предполагался баснословнымъ. Капитанъ предложилъ отобдать у него въ Сиреняхъ и тотчасъ написалъ записку своей сестр мистрисъ Дёчи, чтобы она успла приготовить все.

Лордъ Кемберли былъ красивой наружности, стройный, смуглый двадцати-восьмилтній человкъ. У него были маленькіе черные усики, коротко обстриженные волосы и онъ былъ охотникъ до скачекъ. Посл смерти отца, нсколько мсяцевъ тому назадъ, онъ полупилъ девять тысячъ годового дохода. Онъ жилъ въ Кемберлійскомъ Парн въ большомъ старомъ Елисаветинскомъ замк, за пять миль отъ Нёллингтона, гд его тетка, высокородная мистрисъ Фесзерстонъ, хозяйничала у него.

Онъ познакомился съ Ленноксомъ за бильярдомъ. Бильярдъ все равно что путешествіе по морю, онъ знакомитъ чрезъ короткое время такихъ людей, которые при другихъ обстоятельствахъ никогда не сдлались бы знакомы. Выгода этого состоитъ въ томъ, что вы можете отказаться отъ этого знакомства по окончаніи игры или путешествія, хотя это длается не всегда. Въ такомъ скучномъ городк, какъ Нёллингтонъ, общество такого человка, какъ капитанъ Ленноксъ, казалось лорду Кемберли пріобртеніемъ, которымъ не стоило пренебрегать. У нихъ было много общихъ вкусовъ и симпатій. Мало было такихъ хорошихъ знатоковъ въ лошадяхъ и собакахъ, какъ капитанъ. Онъ могъ быть фамильяренъ, не будучи наглъ. Лордъ Кемберли, никогда не забывавшій, что онъ лордъ, терпть не могъ нахаловъ. Ленноксъ былъ чертовски милый человкъ, какъ онъ не разъ говорилъ своей тетк, пока онъ часто видался съ нимъ, но онъ могъ бросить его, когда капитанъ ему надостъ, а его сіятельству обыкновенно скоро надодали вс.

Чрезъ пять минутъ посл того, какъ собрались гости, вошла Маргарета Дёчи. Лордъ Кемберли видалъ ее нсколько разъ, но Бутль и Филиппъ ее не знали. Братъ представилъ ихъ. Можетъ быть въ ея привтствіи Бутлю было нсколько боле дружелюбія, чмъ Филиппу. Кемберли циникъ, гордившійся тмъ, что знаетъ женщинъ, пробормоталъ про себя:

— Она уже знаетъ кто богачъ и кто бдный конторщикъ. Ленноксъ должно быть ей объяснилъ.

Мистрисъ Дёчи была брюнетка. У нея были густые шелковистые, черные волосы, большіе черные глаза, тонкій орлиный носъ и она рдко говорила безъ улыбки. Роста она была высокаго, немножко худощава, но сидла она, стояла, или ходила, каждое ея движеніе и каждая поза были запечатлены какой-то живописной и непринужденной граціей. Она одвалась очень просто и всегда надвала въ гости простое черное платье. Но это простое платье всегда было сшито и убрано по самой послдней парижской мод. Нёллингтонскія дамы могли только завидовать, восхищаться и подражать.

Мистрисъ Дёчи была одна изъ тхъ женщинъ, лта которыхъ невозможно угадать.

— Ей тридцать, сказалъ Кемберли чрезъ пять минутъ посл того, какъ былъ ей представленъ.

— Ей не можетъ быть больше двадцати трехъ, ршилъ Филиппъ Кливъ.

Вроятно ей было нсколько меньше и нсколько больше.

Каковы бы ни были ея лта, лордъ Кемберли очень восхищался мистрисъ Дёчи, но по своему. Онъ самъ былъ искуственъ, и сельская красота, простое блое платьице не имли для него очарованія. Онъ любилъ женщинъ, которыя видли и изучили свтъ, а мистрисъ Дёчи много путешествовала и много видла, какъ лордъ Кемберли началъ примчать. Познакомившись съ нею, онъ остерегался, чтобы его не поймали въ супружескія сти, раскинутыя искусно ею и ея братомъ, потому что лордъ Кемберли былъ цлью заботливыхъ матушекъ и дочекъ, и хотя онъ чувствовалъ себя вполн способнымъ заботиться о своихъ собственныхъ интересахъ въ этомъ отношеніи, все-таки лучше быть осторожнымъ въ этомъ хитромъ свт, и онъ былъ очень остороженъ первые три-четыре раза, когда бывалъ въ Сиреняхъ. Онъ примтилъ, однако, скоро, что Маргарета Дёчи не иметъ на него никакихъ плановъ и сдлался спокоенъ.

Обды капитана Леннокса были во французскомъ стил, Кемберли думалъ, что хорошенькая вдова, не смотря на свои блыя и нжныя руки, была чаще въ кухн, чмъ многіе воображали. Посл обда мужчины пошли на веранду курить сигары и пить кофей, между тмъ, въ гостиной, балконныя окна которой были отворены въ садъ, и которая была освщена только одной лампой, Маргарета играла на фортепьяно нжныя аріи, гармонировавшія съ сентябрскими сумерками и лнивымъ отдыхомъ посл вкуснаго обда.

Филиппу Кливу казалось, что онъ грезитъ на яву. Никогда прежде не случалось ему быть въ обществ такой женщины, какъ мистрисъ Дёчи. Въ ней было какое-то обольстительное колдовство, о которомъ прежде онъ не имлъ никакого понятія. Она не обращала на него боле вниманія, чмъ на другихъ, можетъ быть, даже мене, но онъ чувствовалъ себя подъ вліяніемъ того тонкаго магнитизма, который трудно опредлить и который производитъ такое вредное вліяніе, и которое нкоторыя женщины имютъ Надъ нкоторыми мужчинами, можетъ быть, безъ всякаго желанія или намренія съ ихъ стороны. У Филиппа это было какое-то нравственное опьянніе, восхитительное и вмст съ тмъ болзненное.

Чрезъ нсколько времени кто-то предложилъ карты, вроятно, Кемберли — вс согласились и пошли въ комнату.

— Во что же мы будемъ играть, въ вистъ? спросилъ Ленноксъ, пока слуга приготовлялъ столъ.

— Надюсь, не такую скучную игру, сказалъ лордъ Кемберли.— Мн больше придется по вкусу наполеонъ.

— Что вы скажете, господа? Я полагаю, мы вс знаемъ эту пошлую, но очаровательную игру? сказалъ капитанъ.

— Я мало ее знаю, отвтилъ Бутль.

— Я игралъ только разъ, сказалъ Филиппъ.

— Одинъ разъ все равно что тысячу, замтилъ Кемберли: — Я самъ не много смыслю въ картахъ, но наполеона понялъ въ десять минутъ.

— По шиллингу очко, я полагаю? сказалъ Ленноксъ.

Камберли пожалъ плечами, но не сказалъ ничего, и вс сли.

Въ комнат было углубленіе, гд стоялъ диванъ. Это было любимое мсто мистрисъ Дёчи. Она сидла теперь тамъ за какимъ-то вышиваніемъ, поднимала глаза, улыбалась, говорила нсколько словъ между сдачами, но не прерывала игры.

Филиппъ Кливъ, не смотря на то, что мене понималъ эту игру, чмъ его товарищи, и хотя черные глаза мистрисъ Дёчи постоянно становились между нимъ и картами — онъ могъ видть ее съ своего мста, почти не поворачивая головы — былъ очень счастливъ въ начал вечера. Чрезъ часъ онъ выигралъ три соверена, что для пустого кармана кажется значительной суммой.

— Это слишкомъ скучно! вскричалъ, наконецъ, Кемберли.— Не можемъ ли мы прибавить, Ленноксъ?

— Я въ вашемъ распоряженіи, сказалъ капитанъ.

— Что вы скажете, мистеръ Бутль? спросилъ лордъ:— не превратить ли намъ наши шиллинги въ полкроны? это придастъ немножко больше оживленія.

— Когда такъ, прибавимъ непремнно, отвтилъ добродушный Фредди, которому было все равно проиграть или выиграть.

Но тутъ счастіе вдругъ оставило Филиппа. Вино, которое онъ выпилъ, и присутствіе мистрисъ Дёчи совсмъ затемнили его разсудокъ. Въ полчаса онъ проигралъ все, что выигралъ, а потомъ опустли и его карманы. Это правда, что у него было только два соверена, но все-таки это была потеря тяжелая для него. Онъ колебался, что ему длать — занять у Бутля или Леннокса — какъ вдругъ вспомнилъ, что въ этотъ день онъ собиралъ по счетамъ Типледи фунтовъ до двадцати, и еще не отдалъ ему ихъ. Онъ тотчасъ почувствовалъ облегченіе. Онъ могъ отыграться. Рукою, нсколько дрожавшею, онъ налилъ себ вина съ бокового столика и опять слъ продолжать игру.

Когда часы на камин пробили одиннадцать, лордъ Кемберли бросилъ карты, сказавъ, что не будетъ больше, играть, и Филиппъ Кливъ очутился съ полсовереномъ въ карман.

Онъ всталъ съ головокруженіемъ и какъ бы оглушенный, и вышелъ на веранду. Туда къ нему скоро пришли вс. Ленноксъ далъ ему сигару, вс закурили, ночь была душная, но посл жаркой гостиной все-таки воздухъ былъ пріятенъ. Пошли по саду къ пруду, Кемберли съ мистрисъ Дёчи, другіе немножко позади.

— Я ду на Земледльческую Выставку въ Норвичъ въ будущій вторникъ, сказалъ ей лордъ Кемберли.— Ленноксъ общалъ хать со мной. Могу я просить васъ удостоить меня вашимъ обществомъ въ моемъ экипаж.

— Кто же еще детъ, кром васъ и Фердинанда? спросила она.

— Капитанъ Модесли и Пирпойнтъ. Сер-Джонъ Фенъ тоже вроятно сядетъ, несмотря на свою подагру.

— Но другія дамы кто же?

— Сказать вамъ по правд, я не приглашалъ другихъ дамъ.

— А! въ такомъ случа я съ вами не поду, лордъ Кемберли. Пять мужчинъ и одна дама — это не годится.

— Позвольте мн просить васъ…

— Пожалуста, не просите. Я не поду.

— Очень жалю, сказалъ лордъ Кемберли, разсердившись.

‘Чортъ побери такихъ жеманницъ! прибавилъ онъ про себя: ‘этого я не ожидалъ отъ нея’.

Она вернулась, сказавъ нсколько пріятныхъ словъ, и вступила въ разговоръ съ Филиппомъ Кливомъ. Онъ казался разсянъ. Она подумала, что онъ выпилъ слишкомъ много шампанскаго, и пожалла молодого человка.

— Вы никогда не скучаете, мистрисъ Дёчи, спросилъ онъ:— живя среди песковъ?

— О! нтъ. Т, съ которыми я познакомилась здсь, вс очень пріятны и ласковы, потомъ у меня есть мои пони, мое фортепьяно, и разъ въ мсяцъ я получаю книги изъ библіотеки Мьюди, такъ что у меня времени для скуки нтъ. Мои вкусы не очень возвышенны, мистеръ Кливъ.

— Они по-крайней-мр пріятны, отвтилъ Филиппъ.

Когда Филиппъ Кливъ шелъ домой, въ немъ боролись такія чувства, которыхъ онъ прежде не испытывалъ никогда. Съ одной стороны проигрышъ двадцати фунтовъ Типледи, которые надо возвратить завтра утромъ. Его бросало въ жаръ и холодъ, когда онъ думалъ о томъ что сдлалъ. Онъ зналъ, что это дурно, безчестно и какъ онъ могъ ршиться на это, онъ самъ не зналъ. Онъ долженъ просить мать дать ему эти деньги, хотя не скажетъ ей правды. Онъ не желалъ, чтобы она считала его безчестнымъ — она была нездорова и это ужасно ее огорчитъ. Онъ долженъ выдумать какой-нибудь предлогъ — годится самый ничтожный — такъ была она неподозрительна. Это было унизительно. Онъ почти готовъ былъ дать клятву никогда не дотрогиваться до картъ, почти, но не совсмъ.

Съ другой стороны мысли его перелетали къ Маргарет Дёчи и къ ея безчисленнымъ очарованіямъ. Кровь его пылала, когда онъ думалъ о ней. Нжная блдная Марія представлялась ему теперь чмъ то отвлеченнымъ, ему не хотлось думать о ней. Онъ желалъ забыть, что почти помолвленъ съ нею, хотя какой то внутренній голосъ шепталъ ему, что если онъ цнитъ свое душевное спокойствіе, то ему лучше удалиться отъ прелестнаго блудящаго огонька, который мелькнулъ на его дорог въ этотъ вечеръ въ первый разъ.

Глава IX.
Приговоръ доктора.

Около этого времени, сквайръ Денисонъ, обдая одинъ, занемогъ за обдомъ. Эллы очень рдко не было дома въ это время, но такъ случилось, что она пошла на цлый вечеръ къ леди Кливъ, симптомы сквайра испугали Аарона Стона и его жену, и Герберта отправили верхомъ въ Нёллингтонъ за докторомъ Спрекли.

Докторъ практиковалъ въ Нёллингтон всю свою жизнь. Это былъ, теперь человкъ лтъ шестидесяти, съ свжимъ румянымъ цвтомъ лица, охотникъ пость и попить, хотя никто никогда не видалъ, чтобы ему сдлалось худо отъ того. Онъ былъ веселъ, добродушенъ, что для многихъ было лучше всхъ его лкарствъ, и какъ будто думалъ, кто почти вс болзни можно было бы прогнать смхомъ, если бы его больные захотли отъ чистаго сердца похохотать. Денисонъ имлъ къ нему большое довріе, и неудивительно, такъ какъ онъ лчилъ его двадцать, лтъ. Докторъ Спрекли былъ не только врачомъ сквайра, но и встникомъ новостей. Теперь, когда сквайръ самъ почти не вызжалъ и принималъ мало въ замк, докторъ Спрекли разсказывалъ ему вс сплетни и вс мстныя дянія на двнадцать миль кругомъ.

Послдніе два года съ Денисономъ бывало нсколько такихъ внезапныхъ припадковъ, но ни одинъ не былъ такъ силенъ, какъ случившійся съ нимъ въ этотъ вечеръ. Веселое лицо доктора Спрекли измнилось, когда онъ увидалъ симптомы, и это, какъ ни было мимолетно, не ускользнуло отъ больного.

— Гд Элла! спросилъ докторъ, нсколько удивленный ея отсутствіемъ.

— Мисъ Элла ушла къ леди Кливъ на весь вечеръ, серъ, отвтила мистрисъ Стонъ, которая ухаживала за сквайромъ.

— Прекрасно сдлала, замтилъ сквайръ.— Послушайте, я не хочу, чтобы ей говорили о моей болзни. Слышите вс вы? не къ чему ее пугать…

Докторъ Спрекли далъ больному нсколько лкарствъ и просидлъ часа два у постели сквайра, а Ааронъ принесъ доктору небольшой графинъ виски. Симптомы уже проходили, и лицо доктора Спрекли повеселло.

— Вы поправитесь, сквайръ, если хорошенько заснете, сказалъ онъ съ своимъ веселымъ добродушіемъ.— Я буду у васъ въ десять часовъ утра.

Элла вернулась въ девять часовъ и ей ничего не было сказано.

— Баринъ усталъ и рано легъ спать, вотъ все, что ей сказала мистрисъ Стонъ.

Элла не подозрвала ничего.

Когда она завтракала на слдующее утро — ея ддъ иногда завтракалъ въ своей комнат одинъ — Ааронъ пришелъ къ ней и сказалъ, что ее зоветъ баринъ. Элла поспшила къ цему.

— Какъ! вы въ постели, милый ддушка! воскликнула она.

— Да, полнился встать, позавтракалъ въ постели. Почему же нтъ? Собираешься гулять въ это прекрасное утро, двочка?

— Да, ддушка, если вы желаете послать меня куда-нибудь. Утро прелестное.

— Такъ, такъ! въ такую прекрасную погоду долженъ выходить тотъ кто можетъ, желалъ бы я имть молодыя ноги. Я хочу послать тебя въ пасторатъ, дитя, и отнести письмо Кетлю, которое лежитъ у меня уже нсколько дней, это на счетъ больницы для Неизлчимыхъ, пора этимъ заняться. Будь у него до десяти часовъ, а потомъ ты его не застанешь. Слышишь?

— Слышу, ддушка. Непремнно пойду.!

— Послушай, двочка, прибавилъ сквайръ:— если желаешь провести утро съ Маріей, можешь. Ты мн не нужна. Я буду валяться половину дня.

Такъ хитро отдлавшись отъ внучки, онъ могъ принять доктора Спрекли одинъ. Въ назначенное время докторъ подъхалъ въ старомъ гиг.

— Вамъ лучше сегодня утромъ, значительно лучше, сказалъ онъ своему больному.— Припадокъ былъ прескверный, и надюсь, что онъ теперь долго не повторится.

— Мн было хуже, докторъ, чмъ даже думаете вы, сказалъ Денисонъ.— Вчера на меня подуло холодомъ изъ могилы. Еще такая схватка и я потухну, какъ свча.

— Мы должны надяться, что другой такой схватки не будетъ, весело отвтилъ докторъ Спрекли.

— Не можете ли вы прописать что-нибудь мн, докторъ, чтобы другой такой припадокъ не возобновился? вдругъ спросилъ Денисонъ.

Докторъ Спрекли поставилъ склянку, которую взялъ въ руки, и посмотрлъ на своего больного.

— Я былъ бы шарлатанъ, сквайръ, если бы сказалъ, кто могу предохранить васъ отъ этого. Мы можемъ только употреблять вс наши силы и надяться на все лучшее.

Денисонъ молчалъ нсколько минутъ, потомъ опять началъ.

— Послушайте, Спрекли, вы знаете какъ я старъ — двадцать четвертаго апрля мн минетъ семьдесятъ лтъ. Вы знаете также какіе затронуты интересы и какъ многое зависитъ отъ того чтобы я дожилъ до тхъ поръ.

— Не могу забыть, отвтилъ докторъ: — мы объ этомъ говорили много разъ.

— Врите ли вы въ душ, Спрекли, что я доживу до двадцать четвертаго апрля?

Вопросъ былъ сдланъ очень торжественно. Больной вытянулъ впередъ свою длинную шею и жадно впился въ доктора глазами, какъ будто его спасеніе зависло отъ его словъ.

Румяныя щеки, доктора нсколько поблднли, онъ колебался, тревожно переминался съ ноги на ногу и закашлялся. Эти признаки не укрылись отъ сквайра.

— Право, любезный серъ, вашъ вопросъ очень страненъ, медленно отвтилъ Спрекли:— и я не могу отвчать на него положительно.

— Фразы, фразы! воскликнулъ больной, нетерпливо вертясь на изголовь.— Вы можете отвчать на мой вопросъ, если захотите. Я спрашиваю только о томъ, уврены ли вы, думаете ли въ глубин вашего сердца, что я доживу до двадцать четвертаго апрля? На это вы можете мн отвтить.

— Вы серіозно желаете отвта, мистеръ Денисонъ?

— Очень серіозно. Говорю вамъ опять, что другой такой припадокъ какъ вчерашній, доканаетъ меня. По-крайней-мр я такъ думаю. А другой такой припадокъ можетъ случиться каждый день, каждый часъ.

— Можетъ. Но, но… прибавилъ докторъ, стараясь смягчить свои слова:— онъ можетъ быть не такъ силенъ.

— Я желаю сдлать многое, прежде чмъ отправлюсь отсюда совсмъ, сказалъ сквайръ тихимъ тономъ:— вы не посовтуете мн откладывать?

— Я не посовтую ни вамъ, и никому откладывать такихъ вещей.

— Вы въ душ не думаете, чтобы я дожилъ до двадцать четвертаго апрля — признайтесь, Спрекли!

Докторъ тихо положилъ руку на руку Денисона и наклонился къ нему.

— Вы желаете знать правду?

— Да, да, нетерпливо отвтилъ больной.— Правду, правду.

— Ну-съ — эти припадки ваши учащаются и усиливаются, каждый припадокъ уменьшаетъ ваши силы. Еще одинъ сильный припадокъ можетъ оказаться гибельнымъ для васъ.

— Вы должны отдалить его, Спрекли.

— Я не знаю какъ.

Сквайръ слегка приподнялъ руку, а потомъ опять опустилъ ее на одяло. Безропотность или отчаяніе выражало это движеніе? Подбородокъ его опустился на грудь и въ комнат нсколько минутъ царствовало непрерываемое молчаніе.

— Докторъ, потомъ сказалъ Денисонъ, и голосъ его звучалъ необыкновенно глухо: — я заплачу вамъ пять тысячъ фунтовъ, если вы продолжите мою жизнь до двадцать пятаго апрля. Пять тысячъ, Спрекли.

— Вс деньги на свт не могутъ продолжить жизни на единъ часъ, когда настанетъ наше время, сказалъ докторъ.— Вы знаете это такъ же хорошо какъ и я, мистеръ Денисонъ. Все что человческое искуство можетъ для васъ сдлать, будетъ сдлано, въ этомъ вы можете быть уврены.

— Но все-таки вы думаете, что я дотянуть не могу?

Докторъ взялъ руку больного и тихо пожалъ ее своими обими руками.

— Мой дорогой старый другъ, я думаю что только одно чудо можетъ продолжить вашу жизнь до тхъ поръ, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ.

Ничего больше, сказано не было. Докторъ Спрекли повернулся къ двери, замтивъ, что онъ опять прідетъ въ этотъ день.

— Надобности нтъ, сказалъ сквайръ, какъ будто разсердился на его приговоръ и не врилъ ему. Вамъ не кчему прізжать сегодня. Мн лучше, гораздо лучше. Я не остался бы въ постели сегодня, но вы велли мн.

— Очень хорошо, сквайръ.

Денисонъ лежалъ съ закрытыми глазами, пока дверь закрылась за его другомъ и врачомъ. Ааронъ Стонъ, потомъ вошедшій въ комнату, думалъ, что его баринъ спитъ, и вышелъ, чтобы не разбудить его. Чрезъ часъ Денисонъ громко позвонилъ. Сквайръ сидлъ на постели, когда Ааронъ вошелъ, и старик удивился, что ему сдлалось лучше въ такое короткое время.

—Часъ тому назадъ онъ походилъ на полумертваго, а теперь у него такой здоровый видъ какъ годъ тому назадъ, пробормоталъ Ааронъ.

Въ самомъ дл въ глазахъ больного былъ блескъ, а на щекахъ слабый румянецъ, чего не было давно, а голосъ имлъ прежній рзкій и повелительный тонъ.

— Ааронъ, что ты думаешь сказалъ мн сегодня докторъ Спрекли? вдругъ спросилъ онъ.

— Я плохой отгадчикъ, сквайръ, вамъ должно быть, это извстно, было нелюбезнымъ отвтомъ.

— Онъ сказалъ мн, что я не доживу до двадцать четвертаго апрля.

Морщинистое лицо Аарона поблднло, маленькій подносъ, который онъ держалъ въ рук, упалъ на полъ.

— Ахъ! баринъ не говорите этого — не говорите! застоналъ онъ.

— Я долженъ говорить, и къ тому же я чувствую, что это правда, отвтилъ сквайръ.

— Не могу этому поврить и не хочу, пролепеталъ старый слуга, который не смотря на свой дурной характеръ, былъ горячо привязанъ къ своему барину.

Ааронъ никогда серіозно не думалъ, чтобы конецъ былъ такъ близокъ. Съ сквайромъ бывали эти странные припадки, это правда, но разв онъ не оправляется посл нихъ всегда? Посмотрите-ка на него теперь.

— Спрекли долженъ быть дуракъ, серъ, если сказалъ вамъ это! Ужъ не подпилъ ли онъ?

— Я вырвалъ отъ него правду, сказалъ сквайръ.— Всегда лучше знать правду, какъ ни непріятна была бы она.

— Я просто ошеломленъ, сказалъ старикъ:— но я этому не врю.

— Я смерти не боюсь, сказалъ сквайръ:— когда Денисонъ боялся умереть? а Богу извстно, что моя жизнь была не совсмъ такъ пріятна эти послдніе годы, чтобы я желалъ отдалить конецъ. Но имніе, Ааронъ — этотъ старый домъ и вс эти земли — ты знаешь кому они достанутся, если я не доживу до двадцать четвертаго апрля.

Губы стараго слуги судорожно дрожали, онъ не могъ выговорить ни слова, слезы струились по его морщинистымъ щекамъ. Притворяясь будто занимается каминомъ, онъ стоялъ спиною къ сквайру.

— Если бы не это, я не заботился бы о томъ скоро ли настанетъ мой конецъ, продолжалъ Денисонъ.— Но тяжело, когда яблоко вырвутъ у васъ въ минуту побды. Я отдалъ бы половину моего состоянія тому, кто сохранилъ бы мою жизнь до конца апрля. Почему же нтъ?

— Спрекли старая баба, онъ самъ не знаетъ, сказалъ Ааронъ.— Зачмъ вамъ, не пригласить знаменитыхъ докторовъ изъ Лондона, серъ? Весьма вроятно они могутъ поддержать васъ когда Спрекли не можетъ.

Сквайръ засмялся немножко уныло.

— Ты кажется забываешь, что двое изъ этихъ знаменитостей изъ Лондона были здсь нсколько мсяцевъ тому назадъ. Они держали консультацію съ Спрекли, и каковъ же былъ результатъ. Они вполн подтвердили все, что онъ сдлалъ, и прибавили, что ничего не могутъ перемнить въ его метод. Никакой не будетъ пользы, старый спорщикъ, приглашать ихъ опять. Это мое убжденіе.

Ааронъ не былъ убжденъ. Онъ имлъ не особенно хорошее мнніе о Спрекли и ужасно безпокоился.

— Бдная Элла! бдная двочка, пробормоталъ сквайръ очень тихо.— Я всегда надялся, что ена будетъ владтельницей Герон-Дайка посл меня. Но… но… но…

Онъ не могъ объ этомъ говорить. Ему было очень горько, очень тяжело.

— Вы не встанете, баринъ.

— Теперь нтъ. Ты можешь прійти посл, Ааронъ, сказалъ сквайръ.

Ааронъ вышелъ изъ комнаты, не сказавъ боле ни слова.

Комната Аарона Стона и его жены была возл кухни. Онъ пошелъ туда, заперъ дверь и слъ молча. На колняхъ у Дорозсіи лежала блая бумага, изъ которой она вырзывала кружки, чтобы закрыть варенье. Случайно взглянувъ на своего мужа, она увидала слезы на его морщинистыхъ щекахъ.

Дорозсія вытаращила глаза и разинула ротъ. Она глядла на мужа и съ любопытствомъ, и испугомъ. Двадцать лтъ не видала она подобнаго зрлища. Запихавъ свои серебристые волосы подъ свой опрятный блый чепчикъ, она выронила ножницы и бумагу и сидла, вытаращивъ глаза.

— Что это? спросила она тихо, представивъ себ тотчасъ всевозможныя несчастія.— Не случилось ли чего съ мальчикомъ, Ааронъ?

‘Мальчикъ’ былъ Гьюбертъ, ея внукъ. Онъ былъ очень дорогъ Дорозсіи, можетъ быть и не мене дорогъ Аарону. Ааронъ не отвчалъ, не могъ, и точно для ея успокоенія Гьюбертъ вошелъ въ эту минуту.

— Что это съ вами, ддушка? вскричалъ молодой человкъ, удивленный не мене Дорозсіи.

Рыдая, Ааронъ сказалъ, что съ ними случилось. Баринъ умираетъ. Спрекли говоритъ, что не можетъ продолжить его жизнь до двадцать четвертаго апрля, и мисъ Эллу выгонятъ изъ Герон-Дайка эти враги, другая отрасль. И ихъ тоже выгонятъ! И онъ съ Дорозсіей пожалуй умретъ въ богадльн!

Изумительное извстіе. Никто не говорилъ нсколько времени. Потомъ Дорозсія начала высказывать свои суеврныя примты.

— Я знаю, что въ дом скоро будетъ покойникъ. Въ воскресенье вечеромъ, когда я проходила по болоту, мн все представлялись три надгробныя свчи, только я не думала, чтобы это былъ сквайръ, я думала о жен Болтона.

Болтонъ былъ кучеръ, а жена его слабаго здоровья.

— Полноте, бабушка! выговорилъ ей Гьюбертъ: — все это вздоръ. Почему сквайръ не пригласитъ другого доктора, прибавилъ онъ посл нкотораго молчанія.— Спрекли уметъ только сплетничать.

— Я спрашивалъ его, сказалъ Ааронъ: — но онъ думаетъ, что настала его пора. Если бы только могли сохранить ему жизнь до двадцать четвертаго апрля, говоритъ онъ, вотъ все чего онъ желаетъ.

— И я увренъ, что на это есть средство, вскричалъ Гьюбертъ.— Чего не можетъ сдлать одинъ докторъ, можетъ сдлать другой. Мн очень хочется пригласить доктора Джаго и ничего объ этомъ не говорить. Онъ удивительно искусенъ.

— Баринъ теб не проститъ, Гьюбертъ.

— Но если новый докторъ можетъ продолжить его жизнь, доказывалъ Гьюбертъ.— Я подумаю объ этомъ, прибавилъ онъ, схвативъ свою шляпу.

Онъ прошелъ по двору ни своей щегольской жакетк, которую могъ бы надть лордъ, и свиснулъ одной изъ собакъ. Дв служанки стояли въ людской и гладили тонкія вещи на стол подъ окномъ. Он проводили молодого человка съ восторгомъ въ глазахъ. Онъ держался отъ нихъ поодаль, какъ баринъ отъ слугъ, но об двушки любили его, потому что онъ былъ къ нимъ вжливъ и ласковъ.

— Какой красавецъ! вскричала Анна:— и какъ старики гордятся имъ!

— Что вы думаете я видла вчера? сказала Марта тихимъ голосомъ, когда Гьюбертъ Стонъ исчезъ въ зеленую калитку, которая вела въ кустарникъ.— Шла я домой изъ Нёллингтона, когда въ парк стоитъ за деревомъ срая фигура, которую можно было принять за привидніе, и смотритъ на наши окошки — это была бдная Сьюзенна Кинъ. Какъ же она меня испугала!

— Я удивляюсь какъ ей не запретятъ подсматривать по ночамъ, возразила Анна, встряхивая кисейный чепчикъ мистрисъ Стонъ.— Морозъ подираетъ по кож, когда видишь, Какъ она смотритъ на окошки — и когда знаешь кого она хочетъ увидать.

— Вы знаете, что она говоритъ, Анна!

— Да, я знаю, и очень это непріятно, возразила младшая служанка.— Если она видитъ Катерину въ окошк…

— Она опять говорила мн вчера, что видитъ ее, перебила старшая:— что она видла ее теперь три раза. Она говоритъ, что Катерина стоитъ у окна въ своей прежней комнат, при лунномъ сіяніи.

Анна, затряслась, она была почти такъ же суеврна какъ и старая Дорозсія.

— Разв вы не видите что въ этомъ подразумвается, Марта? Если Катерину видно въ окошк, стало быть она въ дом. Желала бы я, чтобъ сверный флигель заперли!

— Вы криво гладите носовой платокъ, Анна!

— Поневол выживешь изъ ума, слушая вс эти исторіи о привидніяхъ, сердито отвтила Анна.

Между тмъ, Гьюбертъ пошелъ къ берегу. То что онъ услыхалъ волновало его чрезвычайно, и его дятельный умъ принялся работать. Если бы можно было отклонить приговоръ, предвщавшій несчастіе всмъ имъ!

Онъ ходилъ по берегу, бросая въ воду палку, и заставляя вытаскивать ее, и припоминая все, что слышалъ о чудесномъ искуств доктора Джаго, который, однако, не слылъ добросовстнымъ въ своихъ средствахъ — излчивалъ или убивалъ. Не могъ ли онъ поддержать жизнь мистера Денисона, которую, повидимому, докторъ Спрекли поддержать не могъ? Смлые врачи часто бываютъ счастливы. Если Джаго…

Гьюбертъ Стонъ остановился. Въ голов его промелькнуло, онъ самъ не зналъ почему, то что онъ прочелъ въ одной французской книг, недавно купленной — молодой человкъ зналъ хорошо французскій языкъ. Болзнь была похожа на болзнь мистера Денисона, гд жизнь больного поддержали вопреки природ. Т же самые способы, подробно описанные, могутъ удасться и теперь. Дыханіе Гьюберта ускорилось, когда онъ думалъ объ этомъ, онъ два часа оставался на берегу, размышляя обо всемъ.

Странное выраженіе — смсь волненія и ршимости виднлась на его лиц, когда онъ вернулся въ замокъ. Мистрисъ Стонъ жаловалась ему, что обдъ весь простылъ. Гьюбертъ отвтилъ, что обдать не хочетъ, но желаетъ видть сквайра, если онъ одинъ. Да, онъ былъ одинъ и казался почти здоровъ. Строго было приказано не говорить ни слова мисъ Элл объ его болзни.

Гьюбертъ нашелъ сквайра на кресл предъ каминомъ. Онъ казался очень изнуренъ и худъ, но глаза его были такъ же ршительны, а губы такъ же тверды какъ прежде.

— Посл того что ддушка сказалъ мн сегодня, я не могъ не явиться къ вамъ, серъ, сказалъ Гьюбертъ.— Это очень печальное извстіе, но я надюсь преувеличенное.

— Преувеличенія нтъ, мальчикъ. Я боюсь, что ты видишь предъ собою умирающаго.

— Очень, очень жалю слышать объ этомъ.

— Да, да, добрый мальчикъ! Нкоторые изъ васъ пожалютъ обо мн.

— Мы вс будемъ очень жалть о васъ, сквайръ, такого барина не будетъ у насъ никогда. Разумется, серъ, я знаю, что вы желаете больше всего дожить до семидесятаго года вашего рожденія, и наврно ваше желаніе исполнится.

— А вотъ именно до этого то я и не доживу, если Спрекли правъ, отвтилъ сквайръ и лицо его помрачилось съ этими словами.— А о моей жизни я забочусь мало, эти послдніе годы она походила на потухающую свчу. Меня терзаетъ то, что имніе перейдетъ не къ моей хорошенькой птичк, а къ человку, котораго я ненавидлъ всю жизнь.

Гьюбертъ придвинулъ свой стулъ ближе — потому что ему велно было ссть — и сказалъ:

— Вы простите меня, серъ, если я скажу, что вамъ не слдуетъ врить доктору Спрекли. Вамъ надо посовтоваться съ другимъ.

— Лондонскіе доктора были здсь, и не сдлали мн никакой пользы. И теперь не сдлаютъ. И хлопоты и издержки пропадутъ.

— Я думалъ не о лондонскихъ докторахъ, серъ, а о здшнемъ — доктор Джаго.

— Ба! говорятъ, что онъ шарлатанъ.

Гьюбертъ Стонъ наклонилъ голову и заговорилъ тихо и серіозно о томъ что онъ слышалъ объ удивительномъ искуств доктора Джаго.

— Я самъ немножко смыслю въ медицин, серъ, прибавилъ онъ:— иногда жаллъ зачмъ самъ не пошелъ въ доктора, мн кажется я имю природную способности къ этой наук, я читаю медицинскія книги, бывалъ въ больницахъ и… и я думаю, сквайръ, что искусный докторъ, знающій свое дло, могъ бы по крайней мр поддержать вашу жизнь до двадцать четвертаго апрля, да и даже больше этого. Мн почти кажется, что я бы могъ.

Денисонъ улыбнулся. Мысль, что Гьюбертъ суется въ подобныя вещи смшила его.

— А какъ же бы ты принялся за это? спросилъ онъ съ насмшкой.

Гьюбертъ сказалъ нсколько словъ тихимъ тономъ, голосъ его понижался, по мр того какъ онъ продолжалъ.

— Мальчикъ должно быть помшался, если думаетъ, что можетъ поддержать мою жизнь такими средствами! перебилъ сквайръ, вытаращивъ на Гьюберта глаза изъ подъ своихъ косматыхъ бровей, какъ будто думалъ, что предъ нимъ сидитъ сумасшедшій.

— Позвольте мн только кончить, серъ, только послушайте описаніе лченія…

— А ты былъ свидтелемъ того лченія, которое ты описываешь — и видлъ, что оно продолжило жизнь?

Не отвчая прямо на этотъ вопросъ, Гьюбертъ продолжалъ доказывать тихимъ и горячимъ тономъ. Постепенно сквайръ заинтересовался — можетъ быть даже поврилъ.

— И ты бы могъ — могъ лчить меня такимъ образомъ, ты думаешь! воскликнулъ онъ, поднявъ руку и опять ее опустивъ.

— Я можетъ быть не могъ бы, серъ, но я говорю, что докторъ Джаго можетъ.

Сквайръ Денисонъ задумался и опустилъ голову.

— Ты знаешь этого доктора Джаго? вдругъ спросилъ онъ.— Ты его встрчалъ?

— Раза два, серъ. И меня поразило впечатлніе его внутренней силы.

— Ну, я… я его увижу, ршилъ сквайръ.— И если онъ думаетъ, что можетъ… можетъ поддержать мою жизнь, я его щедро вознагражу. Я отдалъ бы почти половину состоянія, чтобы спасти Герон-Дайкъ отъ когтей этихъ эхиднъ, которыя подсылаютъ сюда шпіоновъ. Можешь привести ко мн этого новаго доктора.

Лицо Гьюберта радостно просіяло. Онъ столько же какъ и его баринъ желалъ, чтобы Герон-Дайкъ не перешелъ къ постороннимъ.

— Привести его завтра, серъ?

— Да, завтра. Спрекли будетъ здсь въ десять часовъ, пусть тотъ придетъ въ двнадцать. Но только слушай, мальчикъ, не говори ему ни слова о твоей иде, объ этомъ новомъ лченіи, я хочу прежде его видть.

Часы пробили двнадцать на слдующій день, когда докторъ Джаго позвонилъ у дверей передней. Это былъ низенькій, смуглый, иностранной наружности человкъ, лтъ тридцати, съ черными усами, острой бородкой и маленькими безпокойными глазами, никогда не смотрвшими прямо ни на кого и ни на что, и внушавшими такое впечатлніе, что онъ постоянно остерегался. Онъ пріхалъ въ Нёллингтонъ годъ тому назадъ, незнакомый никому, и началъ практиковать. Плату бралъ онъ небольшую, и его паціенты были по большей части т, которые не могли дорого, платить доктору. Но докторъ Спрекли былъ человкъ пожилой, докторъ Даунисъ старикъ, такъ что не извстно что могло случиться чрезъ нсколько лтъ. А пока Теофилъ Джаго терпливо сводилъ концы съ концами. Приглашеніе владльца Герон-Дайка было важнымъ событіемъ въ его жизни.

— Вы кажется докторъ Джаго, началъ сквайръ, который опять лежалъ въ постели.

Докторъ поклонился.

— Я и мой врачъ, докторъ Спрекли, не сошлись въ мнніяхъ. По всей вроятности онъ не будетъ больше навщать меня, и я послалъ за вами въ надежд, что я сойдусь съ вами лучше чмъ съ докторомъ Спрекли.

— Мн очень лестно ваше предпочтеніе, серъ. Вы можете положиться на то, что я употреблю вс силы быть вамъ полезнымъ во всхъ отношеніяхъ.

— Вроятно вы слышали, что я болнъ давно, слухи распространяются, и какъ докторъ, вы можетъ быть даже знаете свойство моей болзни?

Докторъ Джаго это подтвердилъ.

— Два дня тому назадъ со мною былъ сильный припадокъ. Вчера я спросилъ Спрекли, доживу ли до двадцать четвертаго апрля. Онъ отвчалъ, что это можетъ сдлать только чудо. Онъ говоритъ, что я не могу остаться живъ, а я говорю что я долженъ и останусь до того числа.

— И вы послали за мною для того чтобы… чтобы…?

— Поддержать мою жизнь! Спрекли не можетъ этого сдлать. Вы должны. Теперь, не говорите ни слова, пока не осмотрите меня.

Докторъ Джаго не сказалъ ни слова въ ту четверть часа, когда задавалъ вопросы, относившіеся къ болзни. Потомъ онъ слъ возл постели и глубоко вздохнулъ.

— Ну, какой вашъ приговоръ? Говорите, сказалъ сквайръ угрюмо, и прежній жадный, пристальный взглядъ мелькнулъ въ его глазахъ.

— Я полагаю вы желаете слышать правду, и только одну правду, мистеръ Денисонъ? сказалъ докторъ Джаго.

— Именно это я и желаю знать. Почему же нтъ?

— Когда такъ, серъ, я думаю, что докторъ Спрекли правъ, Я боюсь, что могу только подтвердить его мнніе.

Наступило минутное молчаніе.

— Такъ вы говорите вмст съ нимъ, что я не доживу до двадцать четвертаго апрля.

— Разумется есть возможность, отвтилъ докторъ Джаго:— но вроятности нтъ. Мн очень жаль, серъ, что я долженъ сказать вамъ это.

— Поберегите ваше сожалніе, пока у васъ его попросятъ, возразилъ сухо сквайръ.— Можетъ быть вы потрудитесь налить мн полрюмки мадеры. Я не такъ силенъ, какъ желалъ бы.

Докторъ Джаго исполнилъ его просьбу, потомъ слъ и ждалъ. Больной вдругъ повернулся къ нему, схватилъ его за руку, придвинулъ его ближе къ себ и сказалъ мрачно:

— Послушайте, Джаго, не кчему говорить, мн вамъ и тысячи другимъ докторамъ, что я не доживу до апрля. Я долженъ и хочу дожить, и вы должны сдлать это. Вы смотрите на меня такъ, какъ будто я прошу васъ убить меня, и не вылчить.

Докторъ Джаго старался улыбнуться. Онъ, очевидно, сомнвался, не иметъ ли дло съ сумасшедшимъ.

— Извините, мистеръ Денисонъ, сказалъ онъ: — но въ вашемъ положеніи вамъ надо избгать волненій. Совершенное спокойствіе всего полезне для васъ.

Больной пожалъ плечами.

— Ну, ну, вы можетъ быть правы. Вы знаете моего молодого секретаря, Гьюберта Стона?

— Немножко.

— И наврно, вы находите его умнымъ молодымъ человкомъ? Но онъ гораздо умне, чмъ вы думаете, и занимался многими любопытными науками, между прочимъ и медициной. Онъ — послушайте господинъ врачъ — онъ предложилъ способъ лченія, который, по его мннію, можетъ поддержать мою жизнь.

На лиц доктора Джаго выразилось удивленіе и недовріе, смшанное съ сарказмомъ. Дйствительно, уменъ будетъ Гьюбертъ Стонъ, если поддержитъ жизнь въ умирающемъ.

— Я не знаю такого лченія, мистеръ Денисонъ.

— Можетъ быть, но, я полагаю, можете научиться?

— Если меня могутъ научить.

— Подите въ смежную комнату. Гьюбертъ, кажется тамъ, и объяснитъ вамъ все лучше меня. Я никогда не набивалъ себ голову медициной. По окончаніи совщанія, приходите ко мн.

Прошло полчаса, сквайръ начиналъ терять терпніе, когда вернулся докторъ Джаго. Онъ имлъ очень серіозный видъ.

— Поможетъ это лченіе? вскричалъ сквайръ нетерпливо, прежде чмъ докторъ усплъ заговорить.

— Можетъ помочь, мистеръ Денисонъ. Я этого не опровергаю. Но… это опасно.

— А что за бда, если и опасно? Я готовъ рисковать — и заплачу вамъ хорошо. Что, вы колеблетесь? А я слышалъ, что вамъ извстны опасныя лкарства, что вы часто ршаетесь убить или излчить.

— Тамъ, гд нтъ надежды, можетъ быть. Иначе нтъ.

— А вы мн сейчасъ сказали, что въ моей болзни надежды нтъ!

— Это правда.

— Такъ начните лчить меня. Боже! вы смотрите такъ, какъ если бы я вамъ сказалъ, чтобы вы дали мн синильной кислоты! Послушайте, я хочу испробовать эти лкарства, я знаю ваше искуство, молодой человкъ. Я дамъ вамъ сейчасъ пятьсотъ фунтовъ, и дв тысячи, если вы поддержите меня до двадцать-четвертаго апрля.

— Принимаю эти условія, сказалъ докторъ Джаго, пробуждаясь изъ задумчивости и говоря твердо теперь, когда ршился.

Для бднаго врача эти деньги казались золотой рудой, а можетъ быть и повелительная воля сквайра Денисона имла вліяніе на него.

— Надюсь и уповаю, что поддержу васъ до нужнаго періода, прибавилъ онъ съ жаромъ.— Я посвящу этому вс мои старанія.

За дверью ждалъ Гьюбертъ Стонъ съ тревогою въ глазахъ.

— Да, я согласился, сказалъ докторъ Джаго въ отвтъ на безмолвный вопросъ.— Если это удастся — хорошо. Но я не могу забыть рискъ. А эти опасные риски, если узнаются, вредятъ репутаціи врача.

— Возьмите книгу съ собой и хорошо изучите болзнь, сказалъ Гьюбертъ, подавая книгу доктору.— Небольшой рискъ, разумется, будетъ, но я думаю, небольшой. Тутъ удалось, почему же не удастся и съ сквайромъ Денисономъ.

Въ этотъ вечеръ докторъ Спрекли получилъ письмо, написанное Гьюбертомъ Стономъ отъ имени его барина, не желавшаго боле лчиться у него. Сквайръ ласково благодарилъ его и вложилъ чекъ, но въ письм было выражено очень ясно, что докторъ Спрекли не долженъ бывать даже, какъ другъ. Двумъ докторамъ, державшимся противоположныхъ взглядовъ и противоложной методы въ лченіи, лучше было не встрчаться.

Глава X.
День съ Филиппомъ Кливомъ.

Когда Филиппъ Кливъ раскрылъ глаза на слдующее утро посл вечера, проведеннаго въ Сиреняхъ, онъ долженъ былъ минуты дв собираться съ мыслями и припомнить все, что случилось наканун. При холодномъ, не симпатичномъ утреннемъ свт, вчерашнія фантазіи разгоряченнаго воображенія походили на сонъ. Онъ не совсмъ забылъ тонкіе черные глаза Маргареты Дёчи и ея очаровательную улыбку, но обаянія не было, и онъ думалъ о нихъ такъ, какъ будто они никогда не будутъ его волновать.

‘Это было отъ шампанскаго’, подумалъ Филиппъ.

Однако, одно обстоятельство прошлой ночи нельзя было забыть. Онъ проигралъ двадцать фунтовъ Типледи и ему предстояла непріятная обязанность, просить мать, уплатить этотъ проигрышъ. И нравственно и физически онъ былъ разстроенъ и сердитъ на всхъ и на себя. За завтракомъ онъ лъ мало. Леди Кливъ вышла только предъ тмъ, какъ ему была пора итти въ контору. Она спросила его о вчерашнемъ вечер и о Фредди Бутл, который былъ ея фаворитъ.

— Бутль общалъ обдать у насъ завтра, сказалъ Филиппъ.— А сегодня я обдаю у него въ Роз и Корон.

Онъ всталъ съ мста и подошелъ къ окну. Нельзя было дольше откладывать непріятной минуты. Онъ наклонился позади стула леди Кливъ, и поцловалъ ее.

— Матушка, я имю къ вамъ самую нелпую просьбу, сказалъ онъ.

— Ты не часто длалъ это, дружокъ, отвтила она.— Но что же это?

— Я желаю, чтобы вы подарили мн двадцать-пять фунтовъ.

— Это большая сума, Филиппъ, то есть для меня. Но ты, наврно, не сталъ бы меня просить, если бы эти деньги не были теб особенно нужны.

— Конечно, матушка. Мн он нужны для одной особенной цли.

— Можешь сказать мн для чего.

— Нтъ, сказалъ Филиппъ тихимъ тономъ.— Это… для одного человка, прибавилъ онъ не совсмъ ловко.

— Ты хочешь дать ихъ взаймы! Ну, Филиппъ, если он нужны достойному другу, я не скажу ничего, замтила леди Кливъ, безусловно доврявшая своему сыну.— Я дамъ теб деньги.

Лицо Филиппа горло. Онъ опять повернулся къ окну.

— Ты знаешь, что въ будущій вторникъ будетъ день-твоего рожденія, Филиппъ? сказала ему мать.— Теб минетъ двадцать-два года. Какъ годы летятъ въ старости! Твоя просьба о деньгахъ напомнила мн то, о чемъ я не хотла упоминать до дня твоего рожденія, но все равно скажу теперь. Можешь угадать, милый мальчикъ, сколько я могла сберечь и отложить для тебя въ нёллингтонскій банкъ? Но какъ теб можно угадать?

Филиппъ обернулся и во вс глаза смотрлъ на мать.

— Я отложила тысячу двсти фунтовъ, продолжала леди Кливъ.— Да, Филиппъ, тысячу двсти фунтовъ, и въ тотъ день, когда теб минетъ двадцать-два года, эта сумма будетъ принадлежать теб.

— Матушка! могъ только сказать молодой человкъ въ первую минуту удивленія, потомъ взялъ руку матери и поцловалъ.

Она улыбнулась и съ любовью погладила его волосы.

— Мн едва ли нужно говорить теб, Филиппъ, что я все время имла надежду этими сбереженными деньгами способствовать теб въ той профессіи, которую выберешь ты. Ты теперь два года пробылъ у мистера Типледи и я вижу, что ты желаешь остаться у него. Я имла съ нимъ разговоръ, ты знаешь, что мы съ нимъ старые друзья. Я сказала ему, какую сумму отложила въ банкъ и намекнула, что ему было бы недурно взять тебя въ партнеры. Онъ отвчалъ, что до-сихъ-поръ не думалъ о партнер, но что объ этомъ стоитъ подумать, особенно такъ какъ онъ намренъ оставить дла чрезъ нсколько лтъ. Такъ на томъ дло и осталось, и я съ тхъ поръ не говорила съ нимъ, но думаю, что для тебя это было бы прекрасно.

— Какъ это отдать такую большую сумму старику Типледи, сказалъ Филиппъ плачевно.

— Отчего ты его называешь ‘старикомъ’, другъ мой, онъ моложе меня, сказала леди Кливъ съ слабой улыбкой.— Его дло идетъ отлично, и если ты присоедишься къ нему, ты можешь разбогатть. Мистеръ Типледи сомнвался, достаточная ли это сумма, чтобъ взять тебя въ товарищи. И разумется, она кажется смшно мала въ сравненіи съ выгодами. Но мн кажется, онъ думаетъ, что твои связи значатъ что-нибудь, и такъ богатъ, что не погонится за деньгами. Сначала ты будешь имть небольшую долю.

Филиппъ пожалъ плечами и засвисталъ.

— Мы можемъ поговорить объ этомъ въ другое время, сказалъ онъ.— Какъ мн васъ благодарить, милая матушка, за такой подарокъ? Вы настоящая волшебница.

Онъ никакъ не могъ понять, откуда взялось столько денегъ. Тысячу двсти фунтовъ! Онъ зналъ доходъ матери и сколько перешло въ его карманы, но онъ не зналъ, что его мать, въ виду непредвиднныхъ обстоятельствъ, начала откладывать понемногу еще до смерти мужа, накоплявшіеся проценты сдлали остальное.

Съ легкимъ сердцемъ отправился Филиппъ Кливъ въ этотъ день въ контору, съ двадцатью-пятью фунтами, данными ему матерью. Онъ не только выпутался изъ настоящаго затрудненія легко и безъ хлопотъ, но чрезъ нсколько дней самъ будетъ капиталистомъ, однимъ изъ тхъ счастливыхъ смертныхъ, которые имютъ въ банк текущій счетъ и чековую книжку въ карман. Онъ едва врилъ своему счастію. А чтобы отдать Типледи всю эту сумму сполна, объ этомъ слдовало подумать. Но пока есть еще время.

Проходя чрезъ площадь, онъ остановился у окна ювелира Томпсона. Онъ часто восхищался часами, лежавшими тамъ, и теперь чрезъ нсколько дней можетъ ихъ пріобрсти. И этотъ хорошенькій перстень съ печатью, онъ стоилъ только пять гиней — бездлица для человка, имющаго тысячу двсти фунтовъ стерлинговъ. Онъ еще никогда не носилъ перстней, но другіе молодые люди носятъ и почему же ему тоже не носить. Потомъ, онъ прошелъ мимо своего портного.

— Здравствуйте, Добсонъ, сказалъ онъ съ улыбкой.— Я зайду къ вамъ дня чрезъ два.

Проходя мимо гостиницы, по дорог въ контору, онъ вздумалъ зайти къ Фредди Бутлю. Но онъ еще не всталъ и Филиппъ пошелъ въ контору. Проходя мимо цвточника Велланда, онъ увидалъ въ окн два великолпные букета. Его тотчасъ поразила мысль, что на худо бы сдлать утренній визитъ въ Сирени и презентовать мистрисъ Дёчи одинъ изъ этихъ букетовъ. Не давъ себ времени подумать, онъ вошелъ въ лавку. Ему подала букетъ хорошенькая Мери Велландъ, хромая дочь цвточника, проворные пальцы которой длали букеты. Посл пріятной болтовни, онъ и Мери были старые знакомые, онъ выбралъ букетъ и веллъ завернуть его въ бумагу. Стоилъ онъ полгинеи, но для Филиппа, въ его настоящемъ расположеніи духа, эта цна казалась незначительной.

Филиппъ опять пошелъ и встртилъ Марію Кетль. Оба вздрогнули и виновный румянецъ выступилъ на лиц Филиппа. Марія тотчасъ протянула руку и глаза ея опустились на букетъ, завернутый въ бумаг. Вдругъ Филиппъ вспомнилъ, что сегодня день рожденія Маріи. Между ними разницу въ лтахъ составляла всего одна недля.

— Здравствуйте, Филиппъ, начала Марія.— Мы съ папашей удивлялись, что сдлалось съ вами. Съ тхъ поръ какъ мы вернулись, вы были у насъ всего одинъ разъ.

— Я былъ очень занятъ, нершительно сказалъ Филиппъ:— Бутль теперь здсь и онъ много отнималъ у меня времени. Но я не забылъ, что сегодня день вашего рожденія, Марія и…

Онъ остановился и посмотрлъ на букетъ.

— Я шелъ… къ вамъ…

Онъ подалъ ей букетъ.

— Вы шли въ пасторатъ, сказала Марія съ улыбкой: — и эти хорошенькіе цвты назначались для меня. Какъ вы добры, нто вспомнили день моего рожденія.

Филиппъ почувствовалъ большое облегченіе.

— Примите ихъ съ моей любовью, Марія, шепнулъ онъ, и почувствовалъ въ эту минуту, что очень любитъ ее.

Онъ пожалъ ей руку и насказалъ разныхъ добрыхъ пожеланій, которыя обыкновенно говорятся въ подобныхъ случаяхъ. Веселое, радостное выраженіе засвтило глаза Маріи, и ея блдныя щеки вспыхнули при словахъ Филиппа. Онъ прошелъ съ нею нсколько шаговъ, потомъ они разстались.

Филиппъ вздохнулъ. Какой видъ спокойной доброты имла Марія! Какъ она казалась мила въ своемъ простомъ синемъ плать!

— Если бы она жила пятьсотъ лтъ тому назадъ, съ ея лица нарисовали бы какую-нибудь святую, пробормоталъ Филиппъ.— Она слишкомъ хороша, для того чтобы сдлаться женой такого малодушнаго втренника какъ я.

Когда онъ дошелъ до лавки цвточника, другой букетъ все еще красовался въ окн. Онъ колебался съ минуту, а потомъ вошелъ.

— Я возьму и другой букетъ, мисъ Велландъ, сказалъ онъ, но Мери примтила, завязывая цвты, что на лиц его на этотъ разъ улыбки не было.

Филиппъ отправился въ Сирени. Онъ былъ недоволенъ собою, а между тмъ что то непреодолимое влекло его къ дому Маргареты Дёчи.

Его нагналъ капитанъ Ленноксъ въ своей одноколк.

— Здравствуйте, Кливъ, закричалъ ему капитанъ:— куда это вы такъ торопитесь?

— Я не тороплюсь, отвтилъ Филиппъ, обернувшись, но краска невольно выступила на его лиц.— Я шелъ къ вамъ, прибавилъ онъ: — я хотлъ сдлать визитъ мистрисъ Дёчи и предложить ей цвтовъ.

— Я не сомнваюсь, что она будетъ рада видть васъ, отвтилъ Ленноксъ:— я самъ ду домой, садитесь я васъ подвезу.

Дохавъ до котеджа, они нашли мистрисъ Дёчи за фортепьяно, разбиравшую романсы, полученные ею изъ Лондона. На ней было платье изъ какой-то мягкой матеріи сливочнаго цвта, съ серебряными шпильками въ волосахъ и съ серебряной змей на рук. Она очень любезно приняла цвты отъ Филиппа.

— Какъ прекрасно составленъ букетъ, сказала она: — я должна постараться срисовать эти цвты, пока они не увянутъ.

Филиппъ просилъ ее не прерывать пнія, она опять сла за фортепіано, а онъ сталъ за ея стуломъ и перевертывалъ ноты. Когда онъ очутился снова въ ея присутствіи и такъ близко отъ нея, что могъ наклониться и коснуться губами ея волосъ, обаяніе прошлаго вечера опять овладло имъ съ непреодолимой силой. Онъ походилъ на околдованнаго, отъ котораго была отнята вся сила воли. Она казалась ему еще прелестне въ это утро, чмъ вчера вечеромъ. Онъ никогда не видалъ такой женщины какъ она, и которая производила бы на него такое всемогущее очарованіе. Потомъ она уговорила и его пть.

Наконецъ Филиппъ вспомнилъ, что долженъ уйти. Въ контор было мало дла въ настоящую пору, и Типледи отпустилъ его на то время, пока не удетъ Бутль, но Филиппъ чувствовалъ, что на все есть мра. Притомъ въ этотъ день и самого Типледи въ контор не было.

— Я могу завести васъ въ городъ, если хотите, мистеръ Кливъ, сказала мистрисъ Дёчи, которая уходила и вернулась одтая для прогулки.— Мои пони ждутъ меня у калитки.

Филиппъ съ радостью принялъ это предложеніе.

— Я увижусь съ вами сегодня, были послднія слова Леннокса, когда мистрисъ Дёчи повезла Филиппа.

Мистрисъ Дёчи отлично умла управлять своими ретивыми пони. Чрезъ нсколько минутъ они были въ Нёллингтон. Когда они прозжали мимо аптеки, оттуда вышла Марія Кетль. Она увидала мистрисъ Дёчи и Филиппа, и они также узнали ее. Выраженіе удивленія и отчасти огорченія появилось въ ея глазахъ, но она поклонилась съ серіознымъ видомъ и прошла. Мистрисъ Дёчи улыбнулась и поклонилась, Филиппъ, сильно покраснвъ, неловко кивнулъ головой Маріи и отвернулся. Какъ ему было стыдно!

— Какая мисъ Кетль очаровательная двушка, сказала мистрисъ Дёчи.

Филиппъ пристально посмотрлъ въ лицо своей спутницы, но тамъ ничего нельзя было прочесть.

— Я не зналъ, что вы знакомы съ мисъ Кетль, сказалъ онъ холодно.

— Я имла удовольствіе встрчаться съ нею раза три или четыре посл ея возвращенія, я и Фердинандъ постоянно бываемъ въ церкви. Я никогда не встрчала особы, исполненной такой непритворной доброты.

Слова эти увеличивали угрызенія совсти Филиппа. Ничего боле не было сказано, пока экипажъ не остановился. Мистрисъ Дёчи протянула руку.

— Надюсь, что мы опять скоро увидимъ васъ, мистеръ Кливъ, любезно сказала она.— Увряю васъ, что и для моего брата и для меня, ваши посщенія всегда доставятъ удовольствіе.

Филиппъ отвтилъ приличными фразами и ушелъ. Ему ужасно было непріятно, что Марія Кетль видла, какъ мистрисъ Дёчи везла его, однако, онъ не могъ забыть, какъ очаровательна Маргарета, и какъ ласково она приняла его цвты.

Только-что онъ вошелъ, наконецъ, въ контору, какъ пришелъ Фредди Бутль звать его съ собой. Старый конторщикъ, Бестъ, управлявшій въ отсутствіе Типледи, не противился. Филиппъ былъ его любимцемъ, да и дла было мало.

Филиппъ весело ушелъ съ его пріятелемъ рука объ руку. Филиппъ всегда готовъ былъ повеселиться. Позавтракавъ въ гостиниц, они пошли въ бильярдную. Только теперь пришло Филиппу въ голову, что деньги, которыя дала ему мать, еще у него въ карман. Ему надо было отдать ихъ Бесту, но онъ совсмъ забылъ.

Лордъ Кемберли и капитанъ Ленноксъ пришли обдать по приглашенію Бутля. Посл обда они пили кофей и курили сигары. Капитанъ Ленноксъ вдругъ спросилъ Бутля, нашлись ли его часы.

— Нтъ, сказалъ Бутль: — они никогда не найдутся, такъ же, какъ вашъ кошелекъ. Странно, что и мистрисъ Карліонъ обворовали въ ту же ночь. Точно будто это сдлалъ одинъ воръ.

Лордъ Кемберли навострилъ уши.

— Что это! спросилъ онъ.— Какое это воровство?

Бутль разсказалъ.

— Хорошо! запряталъ шкатулку за занавсь, а бездлушки унесъ! замтилъ лордъ.— Должно быть шкатулка слишкомъ велика?

— Конечно, вроятно трудно было запрятать подъ сертукъ, я такъ думаю, сказалъ капитанъ Ленноксъ.— Какъ велика была шкатулка, Кливъ? вы, кажется, видли. А вещи, должно быть, воръ запряталъ въ карманы.

— Какъ велика? повторилъ Филиппъ, который сидлъ, откинувъ голову назадъ и молча выпускалъ клубы дыма: — вотъ такой величины — онъ показалъ рукою: — передайте мн мою чашку съ кофеемъ, Фредди.

Поздне сли играть въ карты. Начали наполеономъ, какъ вчера, но потомъ перешли къ игр боле опасной: лу. Такъ какъ ни въ той ни другой игр Филиппъ Кливъ не могъ сравняться съ такими опытными игроками, какъ Кемберли и Ленноксъ, онъ пришелъ въ сильное возбужденіе и кончилъ тмъ, что не только проигралъ двадцать-пять фунтовъ, данные ему утромъ матерью, но еще пятнадцать фунтовъ, на которые далъ расписку лорду Кемберли. Фредди Бутль не очень любилъ карты и игралъ равнодушно и къ счастію и несчастію, проиграть для него ничего не значило, а выигрышъ прибавилъ бы нсколько совереновъ въ карманъ человка, который и безъ того не зналъ куда двать деньги.

Филиппъ всталъ изъ-за стола съ угрюмыми глазами, раскраснвшимся лицомъ и дрожащими руками.

— Я утромъ расплачусь съ вами, замтилъ онъ Кемберли.

— Прекрасно, вы найдете меня въ бильярдной въ четыре часа, отвтилъ Кемберли:— только не кчему такъ торопиться.

Онъ страшно подозрвалъ, что Филиппъ нуждался въ деньгахъ.

— Я буду въ бильярдной въ четыре часа, возразилъ Филиппъ нсколько надменно.

Онъ разсердился на тонъ Кемберли, какъ бы означавшій, что ему неудобно заплатить сейчасъ пятнадцать фунтовъ. До его бдности дла не было никому кром него.

Возвращаясь домой, при холодномъ блеск звздъ, онъ припоминалъ событія этихъ двухъ вечеровъ, которые казались ему какой-то непріятной фантасмагоріей, въ которой не онъ, а призракъ его личности игралъ роль. Онъ проигралъ сорокъ фунтовъ, и гд онъ найдетъ двадцать-пять для Типледи и пятнадцать для Кемберли?

Ему оставалось только обратиться къ своему пріятелю Бутлю. Это была непріятная необходимость, но длать было нечего. Бутль былъ богатъ и щедръ, и тотчасъ дастъ ему денегъ. Он ему понадобятся только на нсколько дней. Первый чекъ, который онъ напишетъ на полученіе тысячи двухсотъ фунтовъ, будетъ данъ Фредди.

Устранивъ такимъ образомъ затрудненія, Филиппъ далъ себ слово не дотрогиваться до картъ.

Глава XI.
Пріздъ мистрисъ Карліонъ.

Докторъ Спрекли разсердился. Когда онъ прочелъ короткую записку сквайра Денисона, въ которой тотъ отказывалъ ему, онъ хотлъ тотчасъ хать въ замокъ и потребовать объясненія отъ своего стараго друга и паціента. Его принудили, такъ сказать, высказать непріятную истину, и теперь отказали за это, и вмсто него взяли молодого неопытнаго и неизвстнаго врача. Это было очень несправедливо, но докторъ Спрекли ничего не длалъ второпяхъ. Онъ отложилъ записку сквайра и сказалъ:

— Оставлю до утра.

Утромъ онъ узналъ, что докторъ Джаго, дйствительно, лчитъ сквайра. Спрекли встртилъ его дущаго въ замокъ на извозчик.

— Не стану вмшиваться! воскликнулъ старый докторъ съ горечью въ сердц: — я никогда боле не переступлю за порогъ Денисоновъ, если только онъ не пришлетъ за мной, а пользу онъ ему сдлаетъ небольшую, прибавилъ онъ, бросивъ презрительный взглядъ вслдъ Джаго.

Между тмъ, въ замк сквайръ успокоивалъ Эллу и объяснялъ ей эту перемну.

— Мн не нравится докторъ Джаго, ддушка Джильбертъ. А докторъ Спрекли былъ нашъ другъ столько лтъ.

— А почему теб не нравится докторъ Джаго, двочка?

— Я не знаю. Въ немъ что-то отталкиваетъ меня, я думаю выраженіе глазъ. Я, впрочемъ, говорила съ нимъ только одинъ разъ.

— Когда ты узнаешь его короче, онъ теб больше понравится, возразилъ сквайръ.— Мн самому онъ не очень нравится. Но если онъ вылчитъ меня — что ты тогда скажешь?

— Я скажу, что буду вчно его любить, отвтила Элла, засмявшись.

— Онъ надется, я думаю.

— Правда ли это, дядя Джильбертъ?

Сквайръ потрепалъ ее по щек.

— Какая же ты неврная! Джаго удивительно искусный докторъ, Элла, въ этомъ нтъ ни малйшаго сомннія, онъ учился за границей и хочетъ попробовать на мн новый способъ лченія. Онъ думаетъ, что это сдлаетъ чудеса. И я тоже думаю.

Элла вздохнула съ облегченіемъ.

— Я такъ рада, милый ддушка! Я буду любезно принимать его.

— Сегодня ровно мсяцъ, какъ я не выходилъ изъ дома, продолжалъ сквайръ:— Джаго говорилъ мн, что я опять выйду чрезъ три или четыре дня. Это человкъ искусный, я это вижу, я это чувствую. Ему нужно только доставить случай и онъ пріобртетъ знаменитость. Мы съ тобой будемъ гулять по прежнему, Элла. Почему же нтъ?

Сердце Эллы радостно забилось, она врила этому пріятному извстію. Ея ддъ послднее время, дйствительно, былъ очень колнъ, но она не подозрвала неизлчимой болзни или смертельной опасности.

Докторъ Джаго прізжалъ въ Герон-Дайкъ каждый день. Скоро сквайръ уже гулялъ, но правда, опираясь на руку Эллы или Гьюберта Стона, видали его и въ Нёллингон въ экипаж рядомъ съ внучкой. Элла стала ласково думать о доктор Джаго, но не могла еще освободиться отъ какого-то неопредленнаго отвращенія или недоврія.

‘Такого выраженія въ глазахъ я никогда не видала ни у кого’, говорила она себ.— ‘Онъ интересуетъ меня и отталкиваетъ’.

— Сквайръ дотянетъ до того, что будетъ имть право завщать свое состояніе, да еще и дольше этого, говорили въ окрестностяхъ, замняя улучшеніе въ его здоровь.— Мало двухъ докторовъ, чтобы убить Денисона.

Такимъ образомъ, насталъ октябрь. Въ половин этого мсяца сквайръ пригласилъ къ себ мистрисъ Карліонъ, въ отвтъ на письмо, полученное отъ нея, въ которомъ она писала, что намреніе ея хать за границу на зиму, она пока отложила, потому что ей не хочется хать одной. Гигсонъ, разумется, подетъ съ нею, но ей нужна не служанка, а другъ.

— Она должна взять тебя, Элла, сказалъ сквайръ, отправивъ пригласительное письмо.

— Взять меня, ддушка! О, нтъ!

— Почему же нтъ, позволь спросить, когда я говорю да?

— Я не могу оставить васъ, ддушка.

— Въ самомъ дл! не можешь?

— Если вы занеможете, а я буду такъ далеко! О, милый ддушка, какъ вы могли думать объ этомъ!

— Надюсь, что я теперь болнъ не буду. Джаго принесъ мн удивительную пользу. Не бойся. Мн хотлось бы, чтобы ты похала на зиму за границу съ Гертрудой Карліонъ — ну мы посмотримъ!

Мистрисъ Карліонъ пріхала. Уже прежде было ршено, что если она подетъ за границу, то прежде прідетъ не на долго къ нимъ. Она нашла большую перемну къ худшему въ Денисон, но не сказала объ этомъ ничего, а напротивъ, поздравила его съ улучшеніемъ здоровья.

— Да, сказалъ онъ самодовольно:— новый докторъ понимаетъ меня.

— А вы думаете, что докторъ Спрекли не понималъ? спросила мистрисъ Карліонъ.

— Послднее время нтъ. Спрекли не могъ сдлать для меня того, что сдлаетъ этотъ человкъ.

На второй день ея прізда, когда они были вдвоемъ, сквайръ спросилъ мистрисъ Карліонъ объ ея планахъ на зиму.

— Какъ вы ршили, Гертруда? спросилъ онъ.

— Я еще не совсмъ ршилась, отвтила она.— Кажется, я поду за границу, вроятно, въ Южную Францію, прошлую зиму этотъ климатъ былъ очень вреденъ для моей груди.

— Да, я помню. Вамъ лучше ухать на нсколько мсяцевъ.

— Мой старый другъ, мистрисъ Ордъ хотла хать со мною, но теперь по обстоятельствамъ не можетъ, вотъ почему я не ршаюсь. Мн не хочется хать одной.

— Возьмите Эллу.

Мистрисъ Карліонъ поспшно взглянула на сквайра.

— Взять Эллу? Вы серіозно это говорите?

— Конечно. Я хотлъ отправить ее къ вамъ въ Лондонъ на зиму, а если вы дете за границу, еще лучше. Это будетъ для нея большой перемной, а перемна ей нужна.

— Конечно, я не стану колебаться, если могу взять Эллу, радостно сказала мистрисъ Карліонъ:— но я наврно останусь за границей мсяцевъ пять.

— Если шесть, еще лучше. Сказать по правд, Гертруда, продолжалъ онъ, видя удивленіе на лиц мистрисъ Карліонъ:— я не хочу, чтобы моя красоточка скучала здсь зимой, вы должны взять ее отъ меня. Она сама не своя посл того страннаго происшествія…

Онъ указалъ чрезъ плечо на сверный флигель. Мистрисъ Карліонъ поняла.

— Вы говорите о Катерин Кинъ?

— Да. Съ тхъ поръ какъ это двушка пропала…

— Какой это необыкновенный случай! перебила мистрисъ Карліонъ:— какъ вы это объясняете, сквайръ?

— Это ничмъ нельзя объяснить.

— Я хочу сказать, не составили ли вы себ понятіе о томъ, что могло сдлаться съ нею?

— Ничего не знаю, отвтилъ сквайръ и стукнулъ палкой по полу.— Это не мало тревожило меня, Гертруда, могу уврить васъ. Она была премилая и прекроткая двушка. Наканун того дня, какъ она пропала, она пробжала весь садъ, чтобы принести мн зонтикъ, оттого что пошелъ дождь. Вы не можете себ представить, какая это была скромная и добрая двушка.

— Я всегда это находила, согласилась мистрисъ Карліонъ.—Я и мать ея уважаю, она такая трудолюбивая и почтенная… Какъ это должно быть ужасно для нея, бдная женщина! Я навщу ее.

— Да. Почему же нтъ? Вообще это самое таинственное непріятное происшествіе, и я вижу, что моя красоточка этого не забываетъ. Она какъ будто тоскуетъ и груститъ. Мн, кажется, что глаза ея не такъ веселы какъ прежде, она сдлалась мене разговорчива и не распваетъ по всему дому какъ бывало прежде.

— Разумется ей необходима перемна, сказала мистрисъ Карліонъ.

— Ей принесла пользу поздка въ Лондонъ весной, но она оставалась слишкомъ короткое время, продолжалъ сквайръ: — вы знаете какъ мы уединенно здсь живемъ. Мое здоровье не позволяетъ мн принимать гостей, а Элла повидимому не желаетъ расширять кругъ знакомства. Ей будетъ здсь ужасно скучно зимой съ больнымъ капризнымъ старикомъ. Я желалъ бы, чтобы она ухала мсяцевъ на шесть или на восемь. Она вернется весною веселая какъ жаворонокъ. Почему же нтъ?

— Мн не нужно говорить съ какою радостью возьму я съ собою Эллу, отвчала мистрисъ Карліонъ.— Но остается одинъ вопросъ захочетъ ли она хать, захочетъ ли она оставить васъ?

— Какъ! сердито закричалъ сквайръ:— разв двочка сметъ не послушаться меня и васъ? это для ея пользы и она хать должна.

— А думаете ли вы, что можете остаться всю зиму одинъ? спросила мистрисъ Карліонъ, вспомнивъ какую перемну въ немъ нашла.— И будетъ ли Элла думать это?

— Я! мн теперь гораздо лучше чмъ мсяцъ тому назадъ. За меня нечего бояться. А если я занемогу, разв нельзя послать телеграмму? Я говорю, что Элл нужна перемна для ея здоровья.

— Конечно это будетъ лучше для нея, отвтила мистрисъ Карліонъ медленно и какъ Денисону показалось сомнительно.

— Послушайте, Гертруда, вы женщина умная, сказалъ сквайръ, понизивъ голосъ и наклоняясь къ, ней.— Здсь насчетъ этого дла распространилось суевріе, женщины не смютъ выходить изъ кухни посл сумерекъ. Преобладаетъ мысль, что Катерина еще въ дом — что ее видятъ иногда у окна по ночамъ. А такъ какъ она не можетъ быть въ дом живая, то вы понимаете что это означаетъ — необразованные люди такіе дураки. Спрашиваю васъ, Гертруда, при этихъ нелпыхъ слухахъ прилично ли двочк провести здсь зиму?

Онъ проницательно посмотрлъ на мистрисъ Карліонъ, желая видть сдлали ли его слова впечатлніе на нее. Они конечно сдлали.

— Разумется нтъ, согласилась она: — и я ее увезу. Но вдь вы говорите о служанкахъ, Джильбертъ. Зачмъ же позволять имъ говорить такія вещи? Видятъ Катерину у окна! Какая нелпость!

— И увряютъ будто слышатъ странные звуки въ коридорахъ, шопотъ и тому подобное, прибавилъ сквайръ, какъ бы находя удовольствіе это повторять.

— Какъ же это позволяетъ Дорозсія Стонъ?

— Дорозсія еще хуже ихъ, она всегда была суеврна. Ни шагу не сметъ она сдлать въ дом посл сумерекъ. Старый Ааронъ бсится на нее, грозитъ иногда ее приколотить, прибавилъ сквайръ съ угрюмой улыбкой.

— Вдь это все пустяки, Джильбертъ.

— Я не знаю, отвтилъ онъ.

Мистрисъ Карліонъ вытаращила на него глаза.

— Посл того какъ Катерина исчезла, можно поврить всякимъ чудесамъ. А пока, Гертруда, мн кажется, что мы можемъ простить этимъ бднымъ невждамъ. Но вернемся къ вопросу, Герон-Дайкъ пріобрлъ репутацію таинственности, и я не хочу, чтобы моя милая двочка провела здсь зиму.

— Теперь я вижу все и увезу ее, по крайней мр на два или на три зимнихъ мсяца.

— Два зимнихъ мсяца рано, раздражительно вскричалъ сквайръ.— Это не послужитъ ни къ чему. Она должна вернуться, когда настанутъ длинные и свтлые дни.

— Хорошо, хорошо, я вижу какъ вы заботитесь о ней, сказала мистрисъ Карліонъ, которая однако думала, что его негодится оставлять такъ долго одного: — во всякомъ случа вы захотите, чтобы она вернулась домой до дня вашего рожденія.

Сквайръ не отвчалъ. Онъ какъ будто боролся съ какимъ-то внутреннимъ волненіемъ, и лицо его судорожно подергивалось. Мистрисъ Карліонъ приподнялась съ своего мста, но опять сла.

— Зачмъ до дня моего рожденія, сказалъ онъ наконецъ:— для меня это все равно что всякій другой день. Я никогда его не праздную, какъ длаютъ нкоторые идіоты — какъ будто тутъ есть чему радоваться. Ей не къ чему прізжать ко дню моего рожденія, если я не вызову ее. Я непремнно ее вызову, если она будетъ мн нужна.

— Если вы почувствуете себя хуже, или слабе, вы вызовите ее?

— Да, да, почему же нтъ? Разв, мы не желаемъ въ болзни видть возл себя близкихъ къ намъ? Но при лченіи Джаго я какъ будто снова ожилъ. Послушайте, я хочу, чтобы двочка видла Италію.

— Она увидитъ и наврно ей это доставитъ большое удовольствіе, только бы она спокойно оставила васъ. Элла не похожа на другихъ двушекъ, она гораздо благоразумне, прибавила мистрисъ Карліонъ.— Посмотрите-ка на этихъ втренницъ, он думаютъ только о томъ какъ бы выйти замужъ.

— Теперь женщины очень въ этомъ смышлены. А Элл кажется, не нравятся молодые люди. Молодой Ганерли хотлъ на ней жениться, прізжалъ ко мн, она и слышать не хотла. За кого бы она не вышла, онъ долженъ перемнить свое имя на имя Денисонъ. Никто кром Денисона не долженъ наслдовать Герон-Дайкъ.

Мистрисъ Карліонъ пришло, въ голову и у нея на язык вертлось сказать — что мужъ Эллы можетъ быть не получитъ Герон-Дайкъ. Если больной, сидвшій предъ нею не доживетъ до дня своего рожденія, Герон-Дайкъ не достанется Элл. Но она промолчала.

— Я полагаю вы никогда не имете извстій отъ вашего кузена Джильберта? вдругъ спросила она.

Лицо Денисона помрачилось, холодное жесткое выраженіе показалось въ глазахъ. Онъ круто повернулся и взглянулъ на свою собесдницу, но она смотрла на огонь въ камин.

— Съ какой стати буду я имть извстія отъ него. Я скоре согласенъ получить извстіе отъ перваго встрчнаго нищаго. У него никогда не достанетъ дерзости писать ко мн. Онъ подсылаетъ шпіоновъ къ моему дому днемъ и ночью, я это знаю, поджидаетъ той минуты когда я испущу послдній духъ. Но онъ обманется, да, Гертруда Карліонъ, говорю вамъ, онъ обманется! Я еще не умеръ и не умру. Я доживу до семидесяти лтъ — я это знаю, я чувствую это — и ни одна десятина стараго помстья не перейдетъ къ этому человку!

Онъ говорилъ съ необыкновенной энергіей. Было очевидно, что старая ненависть къ двоюродному брату горла въ его сердц такъ же свирпо, какъ и сорокъ лтъ тому назадъ.

— Я боюсь, что его сынъ не сдлаетъ чести имени, которое онъ носитъ, замтила мистрисъ Карліонъ посл нкотораго молчанія.

Сквайръ взглянулъ на нее, но не сказалъ ничего.

— Я слышала, что онъ поссорился съ своимъ отцомъ. Они разстались въ гнв и съ тхъ поръ онъ домой не прізжалъ, говорятъ, что онъ пошелъ въ солдаты и ухалъ въ Индію.

Сквайръ свирпо заворчалъ.

— Это хорошее извстіе, прекрасное извстіе, сказалъ онъ.— Я далъ бы этому мальчику тысячу фунтовъ, чтобы разлучить его съ отцомъ, если бы только зналъ гд онъ — и дв тысячи тому, кто могъ бы указать мн его могилу. Единственный сынъ! А, а! Прекрасное извстіе!

Въ эту минуту вошелъ докторъ Джаго. Когда онъ взглянулъ на лицо сквайра, онъ принялъ недовольный видъ.

— Сударыня, сказалъ онъ мистрисъ Карліонъ: — этого не должно быть. Чтобы поправиться, мистеру Денисону слдуетъ избгать всякаго волненія, а то это уничтожитъ всю пользу, которую я приношу ему.

Мистрисъ Карліонъ предложила Элл погулять въ этотъ прекрасный октябрскій день. Воздухъ былъ пріятный и он пошли къ пескамъ и сли на томъ мст, гд Элла сидла съ Эдвардомъ Конроемъ. Никогда не сидла она на этомъ мст безъ того чтобы не вспомнить о немъ. Она желала бы знать въ Африк ли онъ, желала знать когда о немъ услышитъ.

Когда мистрисъ Карліонъ сказала Элл о путешествіи за границу, молодая двушка удивилась, обидлась и можетъ быть пришла въ негодованіе. Неужели ддъ, дйствительно, желаетъ, чтобы она оставила его и ухала такъ надолго, когда ему нужны ея попеченія? Мистрисъ Карліонъ успокоила ее, убдила, уговорила, и наконецъ, растолковала, что такъ будетъ лучше.

Отпустивъ племянницу домой одну, мистрисъ Карліонъ пошла одна къ гостиниц. Ей такъ же, какъ и другимъ, было любопытно происшествіе, случившееся въ февральскую снжную ночь. Разговоръ съ сквайромъ и потомъ съ Дорозсіей Стонъ, еще боле увеличилъ ея сочувствіе къ семейству бдной Катерины.

Мистрисъ Кинъ ухаживала за постителемъ, который остановился въ гостиниц на цлый день, Сьюзенна ушла съ работой въ садъ. Мистрисъ Карліонъ нашла ее тамъ на скамейк, она подрубляла новыя полотенцы. Садъ былъ большой и красивый, лтомъ наполненный цвтами и полезными овощами. Большой кустъ маргаритокъ былъ теперь въ цвту, возл скамейки. Сьюзенна сидла безъ шляпки, и солнце падало на ея гладкіе каштановые волосы, мягкіе и прекрасные, такіе же красивые, какъ были у Екатерины, между сестрами было большое сходство. Она была одта опрятно, по обыкновенію — въ небольшомъ бломъ передник на темномъ плать и въ бломъ воротничк. Увидавъ мистрисъ Карліонъ, она встала поклониться, и слезы наполнили ея грустные срые глаза. Мистрисъ Карліонъ сла возл нея и начала говорить съ участіемъ объ ея прошломъ гор.

— Оно не прошло, отвтила Сьюзенна: — и никогда не пройдетъ.

— Моя добрая двушка, я хотла съ вами поговорить, замтила мистрисъ Карліонъ: — я нарочно для этого пришла. То, что я слышала о васъ, очень огорчаетъ меня…

Но тутъ она остановилась, потому что мистрисъ Кинъ выбжала изъ дома привтствовать гостью. Трактирщица была пригожая женщина, въ широкихъ юбкахъ и въ большомъ бломъ передник.

Конечно, предметъ разговора могъ быть только одинъ. Слезы текли по румянымъ щекамъ мистрисъ Кинъ, Сьюзенна была блдна, и глаза ея, теперь сухіе, имли какое-то задумчивое выраженіе. Какъ напоминала она мистрисъ Карліонъ Катерину, та не хотла этого сказать.

— Должно быть, что-нибудь прервало ее, когда она начала раздваться, это, очевидно, сказала мать.— Она сняла чепчикъ и передникъ, воротничекъ и ленту — и все остальное исчезло вмст съ ней. Вопросъ состоитъ въ томъ, что это что-нибудь могло быть. Сьюзенна думаетъ… но я боюсь, что она думаетъ много пустого, прибавила мать, бросивъ на двушку нжный, сострадательный взглядъ.

— Что думаетъ Сьюзенна? спросила мистрисъ Карліонъ.

Сьюзенна подняла свое блдное лицо, чтобы отвтить. То неопредленное выраженіе, которое по большей части теперь бывало на ея лиц, было очень замтно въ эту минуту. Голосъ ея сдлался глухъ и однообразенъ.

— Сударыня, сказала она:— я думаю, что когда Катерина сняла съ себя эти вещи, кто-нибудь подошелъ къ двери… и… и…

— И что? спросила мистрисъ Карліонъ, потому что двушка остановилась.

— Желала бы я знать, что. Желала бы придумать что, но не могу. Иногда я думаю, что онъ вывелъ ее изъ комнаты, а иногда, что онъ убилъ ее въ ней. У меня просто голова идетъ кругомъ, сударыня.

— Кого вы называете онъ? опять спросила мистрисъ Карліонъ, желая знать, не подозрваетъ ли кого двушка.

— Какой-нибудь прізжій, какой-нибудь злой мужчина, котораго мы не знаемъ — или женщина, отвтила Сьюзенна медленно: — мисъ Винтеръ ушла тогда внизъ и не могла ничего слышать.

— Но въ ту ночь не было никакихъ прізжихъ въ Герон-Дайк, ни мужчинъ, ни женщинъ, возразила мистрисъ Карліонъ.— Только служанки, старикъ Ааронъ, сквайръ и мисъ Винтеръ.

— Кто-нибудь могъ спрятаться въ дом. Не сама же ушла она изъ своей комнаты.

— Если только ей не нужно было зачмъ-нибудь уйти, сказала мистрисъ Карліонъ:— хотя я не вижу, зачмъ бы это могло быть, прибавила она медленно: — или, если она вышла, зачмъ она не вернулась?

— Сударыня, сказала трактирщица: — противъ этого говорятъ то, что она оставила свчку. Мисъ Винтеръ нашла свчку догорвшую почта совсмъ. Если бы она ушла изъ комнаты, она взяла бы свчку съ собой.

— Это очень большая тайна, задумчиво сказала мистрисъ Карліонъ.— Что могло съ ней случиться? Гд она можетъ быть?

— Ей сдлали какой-нибудь вредъ или она испугалась, сказала Сьюзенна: — я слышала два крика.

— Странно то, возразила мистрисъ Карліонъ:— что никто другой этихъ криковъ не слыхалъ.

— Томъ Барнетъ слышалъ, конюхъ, сказала мать, разглаживая рукавъ своего темнаго, лиловаго ситцеваго платья.— Мн кажется, нечего сомнваться, что это кричала Катерина. Я отдала бы все на свт, чтобы узнать, гд она, мертвая или живая.

— Она въ Герон-Дайк! вскричала Сьюзенна, и голосъ ея принялъ торжественный тонъ.

— Это вздоръ, нсколько нетерпливо возразила мистрисъ Карліонъ.— Вамъ слдовало бы знать, что это невозможно, Сьюзенна.

Сьюзенна подняла свое терпливое лицо съ умоляющимъ выраженіемъ:

— Сударыня, она тамъ, она тамъ. Я видла ее у окна ея комнаты при лунномъ сіяніи, три раза.

— Бги Сьюза, мн послышался колокольчикъ господина, сказала ей мать.

Сьюзенна собрала свою работу и ушла. Но мистрисъ Карліонъ тотчасъ увидала, что это была только хитрость, чтобы отослать ее.

— Она становится совсмъ глупа на этитъ счетъ, сударыня, начала мистрисъ Кинъ:— все воображаетъ, что видитъ сестру у окна. Я думаю, что это одно воображеніе, отраженіе какихъ-нибудь втвей на стор при лун.

— Зачмъ вы не запретите ей ходить въ Герон-Дайкъ ночью? благоразумно спросила мистрисъ Карліонъ.— Это не можетъ быть для нея хорошо.

— Я боюсь, что если я запрещу, то она совсмъ потеряетъ разсудокъ, отвтила мать.— Я останавливаю ее сколько могу, но не всегда ршаюсь. Ходить туда и смотрть не увидитъ ли въ окнахъ Катерину, сдлалось для нея все равно, что пища и питье.

Мистрисъ Карліонъ вздохнула. Во все время разговора, трактирщица не переставала отирать слезы, он противъ воли выступали на ея глазахъ. Происшествіе это было дйствительно очень печально, и мистрисъ Карліонъ желала бы, чтобы оно случилось гд-нибудь въ другомъ мст, а не въ Герон-Дайк.

— Я полагаю, что у Катерины никакихъ непріятностей не было? Она не была ничмъ огорчена? спросила она.

— Никакихъ непріятностей я у нея не знала, да и она не могла имть никакихъ, Сьюзенна встртила ее въ Нёллингтон въ то утро и она была очень весела. Мисъ Винтеръ шила фланелевыя юбки для бдныхъ, фланели не достало и она послала Катерину купить. Сьюзенна встртила ее, какъ я вамъ говорю, и когда Катерина возвращалась въ замокъ, она увидала меня здсь у дверей.

— Я слышала, что вы получили письмо отъ Джона, матушка, закричала она, и лицо ея и голосъ были превеселые:— Сьюзенна говоритъ, что принесетъ мн письмо вечеромъ.

‘— Приди возьми его теперь, дитя, отвтила я.

‘— Нтъ, возразила она: — я съ вами заговорюсь, а мисъ Винтеръ ждетъ. Она велла мн поторопиться. Пришлите съ Сьюзенной вечеромъ, матушка.

‘— Если погода будетъ хороша, отвтила я, взглянувъ на небо, на которомъ были тучи:— она простудилась и я ее не пущу ночью, если будетъ дождь’. Съ этими словами она кивнула мн головой и побжала смясь, она все подсмивалась надъ моей заботливостью о Сьюзенн. Нтъ, сударыня, заключила мать:— моя бдная Катерина ничмъ не была огорчена.

Мистрисъ Карліонъ вернулась въ замокъ, задумавшись. Одно не могла она понять — какъ это, если Катерина кричала, ее слышали снаружи, а не внутри замка. Мистрисъ Карліонъ въ этотъ вечеръ, одваясь къ обду, послала Гигсонъ за Дорозсіей Стонъ, не велвъ своей горничной возвращаться, и начала разспрашивать Дорозсію.

Мистрисъ Стонъ такъ вся и затрепетала. Малйшій намекъ на это всегда заставлялъ ее дрожать. Нтъ, крика не было слышно въ дом, отвтила она. Ни баринъ ни мисъ Элла, ни она, ни служанки въ кухн никто не слыхалъ. Но вдь сверный флигель далеко, и крикъ могъ слышать только одинъ Ааронъ.

— А онъ не слыхалъ? спросила мистрисъ Карліонъ.

— Ааронъ ничего не слыхалъ, отвтила экономка.— Во всхъ коридорахъ и внизу, и наверху было тихо, какъ въ могил. Ааронъ запиралъ двери и могъ слышать крикъ въ его сверномъ флигел. Онъ въ этотъ вечеръ возился съ дверью дольше обыкновеннаго, потому что смазывалъ замокъ лицевой двери, который заржавлъ. Будь какой-нибудь шумъ въ сверномъ флигел, крикъ или что другое, онъ непремнно услыхалъ бы, и по этой причин увряетъ до-сихъ-поръ, что никакого крика не слыхалъ, что крики, которые Сьюзенна Кинъ увряетъ, будто слышала, боле ничего, какъ ея фантазія.

— А вы, какъ думаете, Дорозсія?

— Сударыня, я и не знаю, что сказать, отвтила старуха:— я тоже думала бы, что двушк такъ представилось, если бы не Томъ Барнетъ. Томъ увряетъ, что слышалъ крикъ два раза и послдній разъ гораздо слабе перваго.

— Звонокъ къ обду! воскликнула мистрисъ Карліонъ:— а я еще не готова. Застегните этотъ браслетъ, Дорозсія. Мы въ другой разъ больше поговоримъ. Докторъ Джаго обдаетъ здсь сегодня, какъ къ нему пристрастился сквайръ!

Глава XII.
Прощаніе.

Насталъ день отъзда, и Элла не будетъ въ Герон-Дайк нсколько недль, а можетъ быть и мсяцевъ. Воля ея дяди и мистрисъ Карліонъ, побдили ея волю. Докторъ Джаго прибавилъ свое вліяніе въ вид предостереженія, что его больного никакъ нельзя раздражать противорчіемъ, или онъ не отвчаетъ за послдствія. Элла чувствовала, что ей ничего боле не остается, какъ уступить, но много пролила втайн горькихъ слезъ. Ей не хотлось узжать изъ дома именно теперь, хотя десять дней или дв недли въ Париж могли быть пріятной перемной. Но ухать на всю зиму и такъ далеко она никогда не собиралась. Правда, что Денисону казалось лучше, гораздо лучше, но все-таки Элла имла предчувствіе, отъ котораго никакъ освободиться не могла, что если она оставитъ его теперь, то никогда не увидитъ его на этомъ свт. Все-таки она должна была повиноваться дду.

И вотъ насталъ послдній день предъ отъздомъ. Элла простилась съ Маріей Кетль, съ леди Кливъ и со всми другими друзьями, прошлась послдній разъ по берегу, взглянула на садъ и паркъ, постивъ поочередно каждое любимое мсто, и ей казалось, что она прощается съ ними навсегда. Она хала съ мистрисъ Карліонъ въ Лондонъ съ вечернимъ поздомъ, он проведутъ въ Лондон два дня, а потомъ подутъ въ Дувръ.

Въ окнахъ гостиной Денисона слабо сіяли лучи октябрскаго солнца, придавая мимолетную свжесть, забытую грацію поблекшимъ портретамъ на стнахъ. Больной сидлъ въ своемъ большомъ кожаномъ кресл, время отъ времени устремляя свои тусклые глаза на фамильный девизъ. Сколько суетной гордости было въ этихъ словахъ: ‘Что имю, то держу’. Сколько еще времени онъ, живой глава дома, будетъ продолжать держать то, что дала ему земля? Уже холодный воздухъ могилы дулъ на него, уже ему слышалось, какъ бросаютъ землю на крышку его гроба. ‘Что имю, то держу’. Пустая насмшка! когда угрюмая Смерть шепчетъ ему на ухо и велитъ ему слдовать за ней.

Элла сидла на низкой подушк у ногъ дда. Одну ея руку онъ крпко держалъ въ своей рук, а другой своей рукою онъ съ любовью гладилъ ея волосы. Рука была худая и костлявая, и совсмъ не годилась для такихъ ласокъ. Они разговаривали тихо съ частыми промежутками молчанія. Всякому постороннему, который слышалъ бы ихъ голоса, а не слова, казалось бы, кто они разсуждаютъ о какомъ-нибудь пустомъ предмет. Но и Элла, и сквайръ ршились сдерживать свои чувства. Ни одинъ изъ нихъ не хотлъ показать другому своего душевнаго волненія, хотя каждый угадывалъ его. Докторъ Джаго предупредилъ двушку прощаться какъ можно спокойне, малйшее волненіе вредно для больного. Гордая и жесткая натура Денисона не могла совершенно измниться даже въ такое время, кром того, онъ желалъ сдлать разлуку, какъ можно мене печальною для. Эллы. Можетъ быть онъ чувствовалъ, что если она разогорчится въ послднюю минуту, то и его стоицизмъ не устоитъ.

— Я думаю, ддушка Джильбертъ, что вы будете ясно помнить, какъ мы условились переписываться съ вами, сказала Элла.

— Думаю, моя красоточка. Ты можешь опять упомянуть обо всемъ, если хочешь.

— Я буду писать къ вамъ разъ въ недлю и посылать телеграмму, какъ только мы передемъ, изъ одного мста въ. другое. Гьюбертъ Стонъ будетъ писать ко мн отъ вашего имени каждый понедльникъ, чтобы избавить васъ отъ усталости, и вы должны писать иногда сами. Если здоровье ваше хоть сколько-нибудь ухудшится, онъ телеграфируетъ мн безъ замедленія.

— Я ничего не забуду, сказалъ Денисонъ.— Съ телеграммами, съ тмъ и другимъ, мн будетъ казаться, что ты не дальше отъ меня, какъ въ сосдней деревн.

— А мн будетъ казаться, что мы очень далеко другъ отъ друга, сказала Элла: — вы забываете, сколько времени потребуется, чтобы пріхать изъ Италіи въ Герон-Дайкъ?

— Все же не столько времени, сколько тогда, когда я былъ молодъ. Я помню, что когда я похалъ путешествовать… однако, намъ надо говорить теперь о другомъ. Все-таки желзныя дороги удивительное изобртеніе.

На язык Эллы вертлось двадцать предметовъ, о которыхъ ей хотлось бы заговорить, но было благоразумне воздержаться. Предостереженіе доктора Джаго не выходило изъ ея мыслей.

— Закутывайтесь потепле, когда будете вызжать, ддушка.

— Да, да, милочка, не забуду.

— Я вернусь къ вамъ на первой недл посл Новаго Года. Довольно два мсяца не быть дома.

— Мы уговорились, что я напишу къ теб, когда ты будешь мн нужна, и ты тогда прідешь. Не прежде — не прежде.

Элла не стала продолжать этотъ разговоръ. Она поцловала руку дда со слезами на глазахъ. Онъ съ любовью потрепалъ ее голов.

‘О! зачмъ онъ непремнно хочетъ отослать меня отсюда?’ подумала она. ‘Гьюбертъ намедни, проговорился, что ддушка боится, чтобы я не соскучилась зимой въ этомъ мрачномъ старомъ дом. Онъ теперь мраченъ, но я очень хорошо перенесла бы это’.

— Если я буду поправляться, такъ еще мсяцъ или два, какъ эти послднія три недли, сказалъ сквайръ:— я буду въ состояніи похать на станцію встрчать тебя. А когда солнце будетъ грть тепло весною, я буду гулять съ тобой подъ руку въ персиковой алле. Почему же нтъ?

Что-то въ голос дда заставило Эллу быстро на него взглянуть.

— Точно ли, ддушка, вы чувствуете себя крпче и лучше, какъ говорите? спросила она торопливо съ дурно-скрываемымъ безпокойствомъ.

Его глаза сверкнули прежнимъ подозрительнымъ блескомъ, который исчезъ чрезъ минуту.

— Точно ли, милочка? Зачмъ… зачмъ ты спрашиваешь объ этомъ? Ты сама можешь видть, что мн лучше. Да. Джаго длаетъ изъ меня другого человка — другого человка.

— Скажите мн правду, ддушка, воскликнула она съ жаромъ: — зачмъ вы отсылаете меня? Я уврена, что на это есть какая-нибудь причина.

Минуты дв сквайръ не отвчалъ, лицо его подергивалось отъ какого-то внутренняго волненія, пальцы, гладившіе руку, которую онъ держалъ, сильно дрожали.

— Домъ этотъ сдлался непріятенъ, дитя, сказалъ онъ, наконецъ: — и я не хочу, чтобы моя двочка жила въ немъ мрачные зимніе мсяцы. Прежде чмъ настанетъ другая зима, можетъ быть тайна разршится, я надюсь. Во всякомъ случа, мы тогда боле примиримся съ этимъ.

— Но, ддушка…

— Не возражай, милочка. Ты до-сихъ-поръ никогда не противилась моей вол я не должна начинать теперь. Пойми, дитя: я отсылаю тебя отсюда къ лучшему, и для тебя, и для меня, и ты должна покоряться мн безусловно, какъ ты длала это всегда.

Элла вздохнула и скрыла отъ дда свои слезы.

Золотистое солнце исчезло изъ мрачной комнаты, старые портреты на стн сдлались не видны, дрова въ камин трещали, а двое, сидвшіе рука объ руку, изрдка произносили нсколько словъ, но по большей части молчали. Наконецъ, настала минута отъзда, карета стояла у дверей и мистрисъ Карліонъ вошла одтая къ отъзду.

Сквайръ ухватился за спинку кресла одной рукою, онъ дрожалъ всми членами. Мистрисъ Карліонъ простилась съ нимъ спокойно и не суетясь. Онъ поцловалъ ее и протянулъ ей руку.

— Гертруда, сказалъ онъ:— вамъ я ввряю мое единственное земное сокровище. Поручаю вамъ беречь Эллу. Не забывайте этого никогда!

Элла прижалась къ нему и положила голову на его грудь. Его жесткія черты судорожно подергивались. Онъ нжно приподнялъ ея лицо и поцловалъ ее нсколько разъ.

— Позвольте мн остаться съ вами, ддушка. Зачмъ вы гоните меня, сказала Элла умоляющимъ тономъ.

Въ его глазахъ блеснуло выраженіе такой страшной тоски, что Элла никогда не забывала этого взгляда.

— Нтъ, нтъ, говорю теб, что я поступаю къ лучшему, повторилъ онъ хриплымъ шопотомъ: — прощай моя милая и дорогая. Теперь ступай, теперь ступай, шепнулъ онъ, опускаясь въ свое кресло и указывая на дверь.

Гьюбертъ Стонъ, джентльменъ съ головы до ногъ, проводилъ дамъ на станцію, сидя на козлахъ съ Барнетомъ. Гигсонъ сидла съ ними въ карет. На станціи Элла отвела Гьюберта въ сторону, чтобы сказать ему нсколько словъ.

— Вы не забудете данныхъ вамъ инструкцій, Гьюбертъ?

— Ничего не забуду, мисъ Элла, отвтилъ онъ.— Можете быть уврены въ этомъ.

— Вы должны внимательно наблюдать за ддушкой. Если увидите въ немъ перемну телеграфируйте мн. Постоянно разспрашивайте вашего друга, доктора Джаго, объ его состояніи. Не говорите ддушк ничего. Я возьму отвтственность на себя, если вы вызовете меня. Вы всегда будете знать, гд мы, я буду вамъ его сообщать.

Молодой человкъ поклонился. Онъ боялся встртиться съ нею глазами, она можетъ быть угадала бы жгучую тайну, скрывавшую тамъ его страстную любовь.

— Я полагаюсь на васъ, Гьюбертъ, помните это, я только вамъ могу довриться въ Герон-Дайк. А теперь прощайте.

Гьюбертъ пожалъ руку, которую она протянула ему, потомъ проводилъ ее въ вагонъ.

— Ахъ! если бы я могъ думать, что это случится когда-нибудь! застоналъ онъ, смотря, какъ помчался поздъ.— Но надежда была бы сумасшествіемъ.

Въ это самое время Норфолькское графство было приведено въ негодованіе безрасуднымъ поступкомъ одной молодой двицы, принадлежавшей къ знаменитой фамиліи. Она вышла за лакея своего отца. Гьюбертъ Стонъ закурилъ сигару и вернулся со станціи домой, думая объ этомъ. Странно онъ видлъ въ томъ поощреніе для себя.

‘Если мисъ Дж. могла выйти за такого низкаго человка, конечно, я могу домогаться руки Эллы Винтеръ! Я хорошо воспитанъ, я держу себя, какъ джентльменъ, я недуренъ собой. Противъ меня только мое происхожденіе и моя бдность. У нея будетъ достаточно денегъ, если она получитъ Герон-Дайкъ — а если Джаго искусенъ, то она получитъ. Во всякомъ случа она будетъ богата, потому что сквайръ наврно накопилъ кучу денегъ. Она можетъ выйти за небогатаго, и если бы могла ршиться взглянуть на мое происхожденіе…’

— Добрый вечеръ, мистеръ Стонъ. Какъ здоровье сквайра?

Мечты Гьюберта были прерваны. Онъ машинально отвтилъ на вопросъ и остановился поговорить съ знакомымъ, подошедшимъ къ нему.

Между тмъ Элла и мистрисъ Карліонъ мчались въ Лондонъ. Въ Кембридж остановились минуты на три. Вдругъ мистрисъ Карліонъ вскрикнула отъ удивленія:

— Элла! посмотри, это мистеръ Конрой. Онъ ищетъ мста.

Элла наклонилась впередъ. Мистеръ Конрой узналъ ихъ.

Онъ подошелъ къ окну вагона и приподнялъ шляпу.

— Кто могъ ожидать увидть васъ здсь? воскликнула мистрисъ Карліонъ, протягивая ему руку.— Я думала, что вы въ Ашанти.

— Являться въ самыхъ неожиданныхъ мстахъ одно изъ моихъ преимуществъ, отвтилъ онъ.

Онъ пожалъ руку Элл и спросилъ о мистер Денисон.

— Вы искали мста? Вы дете въ Лондонъ? спросила мистрисъ Карліонъ.— Если вы не прочь хать съ дамами, здсь довольно мста.

Поблагодаривъ ее, Эдвардъ Конрой вошелъ въ вагонъ съ чистосердечнымъ взглядомъ и улыбкой, которые Элла помнила такъ хорошо.

‘Какой смлый! подумала догадливая Гигсонъ.— Онъ врно какъ-нибудь узналъ, что мисъ Элла будетъ здсь и явился встртить, ее. Я это вижу по его глазамъ. Нельзя никакъ ручаться, что могутъ сдлать эти отважные молодые люди!’

— Не потрудитесь ли вы объяснить намъ, мистеръ Конрой, съ какой стати находитесь вы въ Англіи, когда вамъ слдовало бы рисовать негровъ въ Африк?

— За сутки до моего отъзда я получилъ телеграмму, что мой отецъ опасно боленъ. Я долженъ былъ отправиться къ нему. Я пробылъ у него, пока ему стало лучше, а вмсто меня въ Африку послали другого.

— И очень хорошо.

Конрой засмялся.

— Вы не отважны, мистрисъ Карліонъ. Я боюсь, что вы не годились бы въ спеціальные корреспонденты. Долго намрены вы остаться въ Лондон на этотъ разъ? спросилъ онъ Эллу.

— Мы демъ за границу посл завтра, отвтила мистрисъ Карліонъ.— Прізжайте завтра обдать къ намъ, никого не будетъ, кром васъ и мистера Бутля.

— Очень буду радъ, отвчалъ Конрой.— Въ какомъ мст будете вы жить за границей?

— Я думаю поселиться въ Сан-Ремо, но мы, вроятно, будемъ перелетными птицами и недолго останемся на одномъ мст.

Конрой видлъ, что Элла молчала и угадалъ, что ей было грустно разстаться съ ддомъ. Но онъ не зналъ, какъ ей пріятны его присутствіе и общество. Она думала о немъ въ этотъ самый день, думала съ грустью, какъ о человк, котораго можетъ быть, не увидитъ боле, а теперь онъ былъ здсь, сидлъ противъ нея. Какой странный случай привелъ его? Она говорила немного, ей было достаточно слышать его голосъ и видть его лицо, теперь ей больше ничего не нужно было. Путешествіе, котораго она опасалась, вдругъ подернулось очарованіемъ, неожиданнымъ удовольствіемъ, которое она не старалась анализировать, довольно того, что оно существовало.

Конрой посадилъ дамъ въ ихъ экипажъ, по прізд въ Лондонъ, и простился съ ними до завтра. Потомъ онъ закурилъ сигару и пошелъ въ свою комнату, въ Адельфи. Онъ находилсй въ задумчивости и обсуждалъ самъ съ собой какой-то вопросъ.

‘Сказать мистрисъ Карліонъ, или нтъ? думалъ онъ. ‘Будетъ она молчать? Нтъ, нтъ, безопасне, мн самому молчать, ршилъ онъ:— и еще не время говорить кому бы то ни было. Что сказалъ бы сквайръ Денисонъ, если бы узналъ?’

Въ этотъ самый вечеръ, когда эти дамы хали въ Лондонъ въ Герон-Дайк случилось странное обстоятельство.

Было около восьми часовъ. Фичъ-сдельникъ пришелъ изъ Нёллингтона по длу, и Ааронъ Стонъ послалъ служанку Марту принести ему хлыстъ, висвшій въ передней. Выйдя со свчкой, Марта встртила другую служанку Анну и та пошла вмст съ нею. Служанки не любили посл сумерекъ ходить по дому въ одиночку. Он шли, весело болтая и вовсе не думая ни о какихъ непріятныхъ предметахъ. Марта повторяла смшную исторію, которую сдельникь разсказывалъ въ кухн, и насилу могла говорить отъ хохота.

Какъ во многихъ старыхъ замкахъ съ трехъ сторонъ передней шла дубовая галерея, футовъ на двадцать отъ земли, а въ эту галерею отворялись двери изъ нсколькихъ комнатъ. Изъ передней въ эту галерею вела широкая лстница.

— Какое это мрачное мсто, воскликнула Анна, когда он вошли въ переднюю.

— Много надо дюжинъ свчей, чтобы освтить его какъ слдуетъ, замтила Марта.

Найдя хлыстъ, он повернули назадъ, когда Марта случайно поднявъ глаза, тихо вскрикнула и схватила за руку свою подругу. Глаза Анны невольно послдовали по тому же направленію и такой же крикъ ужаса сорвался съ ея губъ.

Он увидали лицо пропавшей двушки — лицо Катерины Кинъ, смотрвшей на нихъ съ галереи. Лицо было очень блдно, какъ мертвое. Фигура эта наклонилась надъ балюстрадой галереи и смотрла на нихъ пристальнымъ, грустнымъ, усталымъ взглядомъ. Она была одта въ что-то очень темное, накинутое на голову и придерживавшееся у шеи блыми, тонкими пальцами. Съ полминуты об двушки стояли и смотрли на фигуру, а фигура грустно смотрла на нихъ. Наконецъ, она зашевелилась, повернулась, сдлала шагъ впередъ и об служанки услыхали тихій вздохъ. Неужели она намрена сойти съ лстницы? Обаяніе, удерживавшее двушекъ, рушилось, он убжали съ тихимъ крикомъ ужаса, цпляясь другъ за друга.

Когда одна выронила хлыстъ, а другая свчу и какъ, наконецъ, он добжали до людской, он сами не знали. Фичъ-сдельникъ вытаращилъ глаза отъ изумленія, глухая кухарка выглянула изъ кухни, гд предпочитала сидть, окруженная своими кастрюлями.

Двушки, рыдая, разсказали все. Мистрисъ Стонъ закрыла передникомъ голову и откинулась на спинку кресла такъ же испуганная, какъ и он. Но старикъ Ааронъ пришелъ въ такое негодованіе на ихъ сумасбродство, что тотчасъ же отказалъ имъ отъ мста.

Глава XIII.
Зима въ Герон-Дайк.

Пріятные осенніе мсяцы помрачились и медленно переходили въ зиму. Сверный втеръ дулъ боле свирпыми порывами и величественное однообразіе моря становилось громче и торжественне, когда громадныя волны съ блой пной разбивались о песокъ. Начались извстія о лодкахъ рыбаковъ, не возвращавшихся домой, о большихъ корабляхъ въ открытомъ мор, подававшихъ сигналы бдствія, о мертвыхъ тлахъ, выбрасываемыхъ на берегъ. Спасительная лодка въ Истерби всегда готова была отправляться въ свирпое море, а маякъ въ Истерби сіялъ свтло въ темную ночь, словно глазъ Вры въ взволнованныхъ волнахъ Надежды.

Въ Герон-Дайк зимніе мсяцы не сдлали никакой перемны въ однообразной жизни по наружности. А между тмъ перемны были, изъ которыхъ каждая, какъ ни была ничтожна, имла отношеніе къ будущимъ событіямъ. Дв служанки, Марта и Анна, которымъ Ааронъ отказалъ въ гнв на ихъ сумасбродство, не были прощены и оставили замокъ по истеченіи надлежащаго времени, то есть мсяца, и вмсто нихъ пріхали изъ Лондона дв здоровыя молодыя женщины, которыя никогда въ деревн не жили, и можно было предположить, что поэтому он не станутъ поддаваться суеврнымъ фантазіямъ деревенскихъ жителей. Ааронъ позаботился, чтобы Марта и Анна оставили замокъ, прежде чмъ Фемія и Илайза прідутъ.

Сначала все шло-хорошо, Фемія и Илайза скучали, но имъ было спокойно, да была хорошая, а дла мало. Имъ не говорили, что въ замк является привидніе, и сверный флигель былъ для нихъ все равно, что всякая другая часть дома, и он не видали и не слыхали ничего страшнаго. Глухая и молчаливая кухарка по обыкновенію не говорила ничего, да она ничего и не могла сказать. Если бы цлая армія призраковъ встала предъ нею въ рядъ, въ полночный часъ, это нисколько не испугало бы ее, она вполн презирала всхъ, кто врилъ имъ.

Старикъ Ааронъ радовался успху своихъ новыхъ распоряженій.

‘Намъ ужъ не будутъ теперь надодать болтовней о привидніяхъ’, думалъ онъ.

Но хотя новыя горничныя не могли слышать сплетенъ въ дом, Ааронъ не могъ держать ихъ взаперти, он ходили въ церковь, въ деревню, и хотя прізжія — выпрашивали себ время отъ времени свободный день. И въ первый же свободный день, который выбрала себ Фемія, случилось кое-что. Двушка отправилась _въ Нёллингтонъ. Какъ ни малъ былъ городокъ, а въ немъ были лавки, а лавки имютъ удивительное очарованіе для женскаго сердца. Фенія познакомилась съ продавцами, а когда вернулась въ замокъ вечеромъ принесла Илайз цлый запасъ странныхъ новостей.

Въ замк водилось привидніе. По-крайней-мр въ сверномъ флигел. Молодая двушка, горничная мисъ Винтеръ, таинственно исчезла въ одну ночь прошлою зимой и съ тхъ поръ ничего о ней было не слыхать. Дв прежнія служанки чугь не сошли съ ума отъ испуга. Он слышали какъ двери хлопали въ темнот, слышали голосъ рыдавшій и вздыхавшій въ коридорахъ въ полночь, а разъ ихъ разбудилъ страшный стукъ въ дверь ихъ спальни, какъ будто кто-то желалъ войти, а страшне всего было то, что он видли блдное какъ смерть лицо пропавшей двушки, смотрвшее на нихъ чрезъ перила галереи, и за то что испугавшись этого, он объ этомъ разсказали, ихъ выгнали, что было постыдно несправедливо. Вс эти тревожныя извстія съ разными замчаніями Фемія успла слышать въ одинъ день, переходя изъ лавки въ лавку, и сообщила ихъ Илайз.

Теперь обимъ служанкамъ было о чемъ говорить въ своей комнат, и он говорили, но у нихъ достало благоразумія молчать и ждать что будетъ. Услышатъ ли он странныя рыданія и вздохи ночью? не взглянетъ ли на нихъ вдругъ призрачное лицо изъ-за какого-нибудь темнаго угла, когда он этого вовсе не ожидаютъ? Тупое воображеніе этихъ двушекъ расшевелилось, он и надялись и боялись, что случится — он сами не знали что.

Он начали робко ходить по дому, избгали свернаго флигеля посл сумерекъ и держались вмст посл того какъ зажгутъ свчи. Старикъ Ааронъ, молча наблюдавшій, скоро примтилъ эти признаки, хотя не показывалъ этого. А жена его Дорозсія также наблюдала въ своемъ суеврномъ страх и вывела такое заключеніе, что эти двушки такъ же были напуганы какъ и первыя.

Въ одинъ день, чрезъ три недли посл того какъ Фемія принесла странное извстіе изъ Нёллингтона, Илайзу послала въ городъ ея хозяйка мистрисъ Стонъ, потому что мистрисъ Стонъ считалась хозяйкой женской прислуги, и въ отсутствіе и въ присутствіи мисъ Винтеръ. Илайза пошла довольно поздно, и исполнивъ данное ей порученіе, занялась своими покупками, такъ что было темно, когда она вернулась въ Герон-Дайкъ. Вечеръ былъ пріятный, холодный но сухой, звзды выходили одна за другой, когда Илайза шла по тихой деревенской дорог, думая о своей отсутствующей матери и сестрахъ. Она повернула въ паркъ и остановилась поговорить нсколько минутъ съ мистрисъ Тильни, женою садовника. Какъ пріятно было по мннію Илайзы въ маленькой комнатк, освщенной огнемъ камина, потому что Ганна Тильни не зажигала лампы пока не вернется мужъ. Старшая дочь поджаривала тортъ къ чаю отца, младшая убаюкивала свою куклу, а мистрисъ Тильни раставляла чашки — вс ждали возвращенія добраго мужа и отца.

Простившись съ женой садовника, Илайза ушла. Было уже совсмъ темно, и хотя еще не было поздно, Илайз не нравилось итти одной по парку. Она не привыкла къ деревенской жизни и уединеніе нсколько пугало ее, воображеніе шептало ей, что изъ-за каждаго дерева можетъ выскочить разбойникъ. Она вспоминала освщенныя и шумныя лондонскія улицы и жалла зачмъ оставила ихъ. Наконецъ, она повернула въ кустарникъ, который велъ къ черному ходу въ замокъ. Она шла торопливо, робко осматривалась направо и налво и сердце ея билось скоре обыкновеннаго. Вдругъ она вскрикнула. Темная фигура вышла изъ за деревьевъ, загородила ей дорогу и взяла ее за руку. Илайза остановилась неподвижно, она ничего больше сдлать не могла и дрожала всми членами. Предъ нею стояла женщина. Это она могла разсмотрть.

— Позвольте мн поговорить съ вами, вскричалъ кроткій голосъ, нсколько успокоившій Илайзу.

— Боже! вскричала она, и гнвъ преодоллъ всякое другое чувство: — какъ же вы испугали меня! Что вамъ нужно?

— Вы новая служанка въ замк, продолжала женщина тихимъ умоляющимъ тономъ:— я нсколько недль стараюсь съ вами поговорить.

— Кто вы? что вамъ отъ меня нужно? спросила Илайза.

— Я Сьюзенна Кинъ.

— Сьюзенна Кинъ, повторила служанка:— я васъ не знаю.

— Моя сестра жила въ замк, горничной у мисъ Винтеръ, и исчезла въ своей спальн въ одну ночь прошлою зимой, продолжала бдная Сьюзенна, зарыдавъ.— Это такъ таинственно. Даже мистеръ Кетль это говоритъ.

— О! да, конечно, отвтила Илайза съ участіемъ:— бдная Катерина Кинъ! Да. Что сдлалось съ нею?

Сьюзенна покачала головой. На этотъ вопросъ никто не могъ отвтитъ.

— Я желаю, чтобы вы помогли мн узнать, шепнула она.

Это испугало Илайзу.

— Боже милостивый! вскричала она.

— Я желаю, чтобы вы могли мн отыскать какіе-нибудь слды… моей бдной пропавшей сестры, продолжала Сьюзенна: — Какой-нибудь ключъ къ этой тайн.

— Но что я могу сдлать, если бы даже и хотла? перебила служанка.

— Вы въ дом, а я нтъ, отвтила Сьюзенна, зарыдавъ:— ты можете сдлать боле чмъ я. О! не поможете ли вы мн? Каждую минуту, когда мене всего этого ожидаешь, можетъ обнаружиться что-нибудь, простая случайность, какъ говоритъ моя мать, можетъ направить насъ на настоящій слдъ. Неужели вамъ не жаль ее?

— Мн очень ее жаль, я никогда не слыхала такой жалкой и странной исторіи, отвтила Илайза: — Феміи все разсказали, когда она ходила въ Нёллингтонъ. Но знаете, она можетъ быть не умерла.

— Она умерла, сказала Сьюзенна, задрожавъ.— О! поврьте мн. Я уврена въ этомъ такъ же какъ и въ томъ, что мы стоимъ здсь. Сначала я не думала, что она умерла, но теперь когда прошло столько мсяцевъ, я чувствую что надежды нтъ. Будь она жива, она дала бы намъ знать, чтобы облегчить наше горе. У Катерины было сердце любящее и заботливое.,

— Говорятъ, что у нея не было возлюбленнаго, а то… начала Илайза.

Но Сьюзенна продолжала, не обращая вниманія на ея слова.

— Если бы она не умерла, она не такъ часто являлась бы мн во сн — и я всегда вижу ее мертвою. Послушайте, прибавила двушка тономъ ужаса, приблизившись къ Илайз и тихо пожимая ея руку:— желала бы я, чтобы кто-нибудь сказалъ мн, зачмъ волосы ея всегда мокры, когда она является мн во сн. Я могу видть какъ вода струится съ нихъ.

Илайза задрожала и невольно осмотрлась вокругъ.

— Иногда она зоветъ меня, какъ будто издали, и я проснусь, продолжала Сьюзенна.— Она хочетъ, чтобы я ее нашла — я знаю это, но я никакъ не могу найти, хотя постоянно ее ищу.

‘Эта бдняжка должно быть помшана’, подумала изумленная служанка.

— Я думала, что вы можете мн помочь. Я прихожу сюда по вечерамъ, чтобы увидть васъ, уже давно. Вы можете разсматривать, слушать когда занимаетесь вашимъ дломъ въ дом, и можетъ быть попадете на ея слды.

— Боже милостивый! Неужели вы думаете что она въ дом? воскликнула Илайза.

— Я въ этомъ уврена.

— Какъ — мертвая?

— Она должна быть мертва. Она не можетъ быть жива — сколько ужъ прошло мсяцевъ!

— Никогда ничего подобнаго не слыхала! вскричала Илайза.— Напротивъ мн и моей подруг Феміи говорили, что духъ ея ходитъ по дому.

— Духъ ея ходитъ, согласилась бдная Сьюзенна.— Но и она тоже тамъ.

Илайзу словно охватило холоднымъ воздухомъ.

— Съ нею сдлали что-нибудь дурное, ее убили какъ-нибудь, и я скоре думаю, что это сдлала женщина, а не мужчина, задумчиво продолжала Сьюзенна:— это случилось въ сверномъ флигел. Потомъ ее отнесли въ какую-нибудь брошенную темную комнату и оставили тамъ, заперли можетъ быть навсегда. Вотъ это должно быть какъ было.

— Боже! проговорила Илайза, сама не зная въ испуг предположеніе это или фактъ.

— Такъ что если вы можете наблюдать и напасть на что-нибудь, и сказать объ этомъ мн и моей матери, мы будемъ вчно вамъ признательны. Можетъ быть вы знаете нашу гостиницу — Наклонная калитка — когда вы идете отсюда въ Нёлингтонъ.

— Постоите, сказала Илайза, когда ее вдругъ поразила мысль:— ваша мать думаетъ все то, что вы мн говорили? она тоже желаетъ, чтобы я замчала?

— Матушка не знаетъ что я пришла къ вамъ, а то она остановила бы меня, отвтила двушка чистосердечно, потому что бдная Сьюзенна Кинъ была олицетворенная истина.— Но она знаетъ, что Катерина должна быть въ дом, мертвая или живая, она это говоритъ. Прощайте, благодарю, мн жаль, что я испугала васъ.

Она ушла быстрыми шагами. Илайза посмотрла ей вслдъ, потомъ побжала въ домъ, дрожа, не смя взглянуть ни направо ни налво.

Когда послдніе хорошіе осенніе дни прошли и началась холодная зима, сквайръ Денисонъ пересталъ вызжать въ коляск и уже не выходилъ изъ своихъ комнатъ. Въ начал ноября былъ приглашенъ его повренный по дламъ мистеръ Давентри, и ему были даны окончательныя инструкціи относительно завщанія.

Въ тоже время въ Герон-Дайкъ пріхала мистрисъ Декстеръ, сидлка, приглашенная изъ Лондона по желанію доктора Джаго. Это была некрасивая среднихъ лтъ женщина, обращеніе и разговоръ которой были выше ея положенія въ жизни. Она говорила мало, только отвчая на вопросы. Тихо и ловко исполняла она свои обязанности, а свободное время употребляла она на чтеніе. Ей дали комнату возл комнаты мистера Денисона, и она никогда не имла никакихъ разговоровъ съ слугами. Никто въ замк, кром Гьюберта Стона, не зналъ, что мистрисъ Декстеръ была старшая сестра жены доктора Джаго. Можетъ быть лченіе этого несомннно искуснаго врача, которое теперь, повидимому, удавалось, было слишкомъ рисковано, такъ что нельзя было довриться обыкновенной сидлк.

Потомъ явилась другая новость. Чрезъ нсколько дней по прізд мистрисъ Декстеръ, вызвали изъ Нёллингтона плотника Шальдерса. Ему было приказано сдлать дв двери, обитыя зеленой байкой, по одной въ каждомъ коридор, которые вели въ комнаты Денисона. Прислуга очень удивлялась, сосди толковали, потому что у Шальдерса былъ языкъ и говорилъ, что сквайръ это сдлалъ для того, чтобы было больше тишины. День и ночь двери эти были заперты. Только четыре человка, и у каждаго былъ свой ключъ, могли входить въ эти двери: докторъ Джаго, мистрисъ Декстеръ, Ааронъ Стонъ и Гьюбертъ. Все, что происходило по другую сторону этихъ таинственныхъ дверей, было такъ же мало извстно остальнымъ обитателямъ замка, какъ если бы они находились за сто миль. Въ Нёллингтон эти обитыя байкой двери не переставали служить предметомъ удивленія, и общее мнніе было то, что сквайръ Денисонъ помшался больше прежняго.

Элла постоянно писала дду разъ въ недлю, и разъ въ недлю сквайръ диктовалъ Гьюберту нсколько строкъ въ отвтъ. Въ этихъ письмахъ онъ всегда говорилъ ей, что его здоровье улучшается, что онъ становится крпче. Много недль посл того, какъ онъ пересталъ выходить изъ своихъ комнатъ, писалъ онъ Элл — должно быть отъ безкорыстной своей любви — что онъ вызжаетъ и какъ свжій зимній воздухъ придаетъ ему силы. Элла выразила сильное желаніе вернуться домой къ Новому Году, но отвтъ сквайра на ея просьбу, хотя ласковый, былъ, однако, такъ ршителенъ, что она боялась упомянуть объ этомъ опять. Онъ писалъ ей, чтобы она не безпокоилась о немъ, и что теперь, когда она уже за границей, то ей лучше пользоваться всмъ, видть все, что стоитъ, а когда онъ захочетъ, чтобы она вернулась въ замокъ, онъ тотчасъ дастъ ей знать, но что до-тхъ-поръ ей лучше продолжать путешествовать. Если это письмо показалось Элл жестокимъ, за то въ конц были ласковыя слова.

‘Ты всегда въ моихъ мысляхъ’, писалъ ддъ. ‘Я вижу твое лицо при каминномъ огн, слышу шелестъ твоего платья за моимъ кресломъ, разъ десять въ день мн представляется будто я слышу твое пніе въ другой комнат. Когда ты вернешься ко мн весною, моя дорогая, я не отпущу тебя боле’.

Элл его письма казались противорчіемъ. Онъ, очевидно, тосковалъ по ней, а между тмъ, не позволялъ ей возвращаться. Она утшала себя увреніемъ, что ему должно быть лучше. Ни въ одномъ изъ писемъ въ ней не было сдлано ни малйшаго намека на то, что сидлка, мистрисъ Декстеръ, поселилась въ Герон-Дайк.

Гьюбертъ Стонъ получилъ нсколько писемъ отъ Эллы, въ которыхъ она просила подробно описать ей состояніе здоровья ея дда. Писавшая эти письма не знала, какъ ими дорожатъ и какъ покрываютъ ихъ поцлуями. На каждое письмо Гьюбертъ отвчалъ нсколькими осторожными строками, подтверждая содержаніе писемъ Денисона. Онъ писалъ, что мисъ Винтеръ не должна имть никакой причины къ безпокойству, что мистеръ Денисонъ гораздо крпче, чмъ послдніе два года. Нсколько старыхъ друзей сквайра иногда прізжали въ замокъ узнать объ его здоровь. Время отъ времени онъ принималъ то того, то другого на нсколько минутъ и разговаривалъ такъ, какъ будто былъ совсмъ здоровъ.

Но посл половины декабря никого не принимали. Всмъ постителямъ говорили, кто сквайръ чувствуетъ себя по прежнему, но что его врачъ, докторъ Джаго, считаетъ необходимымъ для него совершенное спокойствіе. Когда докторъ Спрекли услыхалъ это, онъ съ этимъ не согласился.

— Я всегда говорилъ мистеру Денисону, что ему слдуетъ больше бывать въ обществ, сказалъ Спрекли.— Ему потребно оживленіе. Видъ новаго лица и пріятный разговоръ всегда приносили ему пользу.

Докторъ Спрекли удивлялся, какъ сквайръ еще живъ. Онъ желалъ знать какъ его лчатъ, такъ какъ былъ увренъ, что никакое лченіе не можетъ сохранить ему жизнь, онъ удивлялся еще многому.

— Чортъ побери! разъ воскликнулъ докторъ про себя.— Ничего не понимаю. Сидитъ взаперти, не видитъ никого, скрывается отъ домашнихъ за дверями, обитыми зеленой байкой! что это значитъ? ужъ не лчатъ ли они его медленными ядами? Право, если бы они не имли цли сохранять жизнь сквайра, я подумалъ бы, что составился заговоръ отправить старика на тотъ свтъ. А все-таки странно какъ онъ еще живъ.

Для доктора Спрекли это было странне всего. Каждое утро просыпаясь, ожидалъ онъ услыхать извстіе о смерти сквайра, но зима прошла, прошелъ и старый годъ, а все извстія не приходили. Докторъ Спрекли удивлялся, но никому ничего не говорилъ.

Глава XIV.
Табакерка доктора Дауниса.

Эта зима въ Норфольк была необыкновенно суровая. Леди Кливъ, здоровье которой давно уже было слабо, чувствовала холодъ сильне прежняго и рдко выходила изъ дома. Вполн полагаясь на своего сына, она перевела на его имя, какъ общала, тысячу двсти фунтовъ въ Нёллингтонскомъ банк. Филиппу теперь казалось, что на свт стоитъ жить. Мысль, что онъ можетъ теперь писать чеки, восхищала его. На его веселомъ добродушномъ лиц теперь всегда была улыбка, онъ былъ ласковъ со всми, для всякаго у него находились пріятныя слова. Въ немъ было большое очарованіе и каковы бы ни были его недостатки, Филиппа Клива нельзя было не любить.

— Тысячи фунтовъ будетъ достаточно для Типледи, ршилъ онъ посл многихъ размышленій.— Если старикъ захочетъ меня взять, онъ возьметъ меня и за эти деньги, онъ въ деньгахъ не нуждается.

Это оставило бы Филиппу двсти фунтовъ, сумму очень порядочную. Но вопросъ о партнерств оставался еще пока открытымъ. Въ это время Типледи былъ занятъ какими-то собственными непріятными длами, часто отлучался изъ дома, и, повидимому, совсмъ забылъ о своемъ разговор съ леди Кливъ.

Филиппъ особенно старался не освжать его памяти. Мать его безпокоилась время отъ времени, и говорила съ Филиппомъ объ этомъ, но онъ только со смхомъ успокоивалъ ее.

— Мсяцъ или два не могутъ сдлать разницы, матушка, сказалъ онъ однажды.— Притомъ я не думаю, чтобы было благоразумно теперь докучать Типледи. Будетъ довольно времени поговорить, когда онъ кончитъ свой процессъ съ Джарвисомъ.

Немного времени понадобилось Филиппу. Кливу, чтобы значительно убавить свои двсти фунтовъ. Во-первыхъ, ему надо было заплатить Фредди Бутлю свой карточный долгъ, это само по себ взяло значительную сумму. Потомъ Филиппъ примтилъ, что одвается не такъ хорошо, какъ слдовало бы, и возобновилъ весь свой гардеробъ. Потомъ ему понравились золотые часы и два дорогихъ перстня. Эти перстни онъ снималъ съ пальцевъ и клалъ въ карманъ, когда находился въ присутствіи матери, и о существованіи часовъ она также не знала ничего. Ни за что не признался бы онъ леди Кливъ, что взялъ хоть пенни изъ двухсотъ фунтовъ. Да, мистеръ Филиппъ имлъ недостатки.

Послднее время онъ взялъ привычку чаще отлучаться изъ дома по вечерамъ, и поздне возвращаться. Леди Кливъ не роптала, она думала, что онъ проводитъ время въ пасторат, или у какихъ-нибудь другихъ друзей. Филиппъ чаще бывалъ въ Сиреняхъ, чмъ мать его знала, хотя она ничего не имла бы противъ этого, ей нравился капитанъ Ленноксъ, она не знала, какую тамъ ведутъ высокую игру, ей также не было извстно, что Филиппъ очень поздно возвращался домой.

Не игра, однако, главное привлекала Филиппа въ Сирени, а мистрисъ Дёчи. Самые пріятные вечера для него были т, когда въ карты не играли, а время наполнялось разговоромъ и музыкой. Тогда Филиппъ возвращался домой въ одиннадцать часовъ, и на слдующее утро ни въ чемъ не могъ упрекать себя, разв только въ томъ, что въ очаровательномъ обществ мистрисъ Дёчи онъ почти забывалъ о существованіи Маріи Кетль.

Однако, невозможно было сказать, чтобы Маргарита Дёчи поощряла его или завлекала. Она, вроятно знала о томъ, что онъ восхищается ею, но въ ея обращеніи съ нимъ не было ни малйшаго кокетства. Она была любезна, непринужденна и пріятна, вотъ все, что можно было сказать, и провела непримтную черту, за которую благоразуміе не допускало Филиппа переступать. Но все-таки онъ проводилъ много пріятныхъ часовъ въ ея обществ.

Въ начал декабря мистрисъ Дёчи похала въ Лондонъ погостить къ друзьямъ мсяца на два, и посл ея отъзда Филиппъ не часто бывалъ въ Сиреняхъ. Однажды онъ случайно встртилъ на улиц капитана Леннокса, который дружелюбно пригласилъ его на вечеръ.

— Я ожидаю Кемберли, Лоолора и Фернесса, сказалъ капитанъ Ленноксъ.— Вы, кажется, не знаете Фернесса? Женился на женщин, имющей четыре тысячи фунтовъ годового дохода, счастливецъ! Приходите обдать.

Разумется, Филиппъ принялъ приглашеніе. Общество нравилось ему, веселіе радовало его сердце. Игра въ этотъ вечеръ началась рано и кончилась поздно. Ставки были выше обыкновеннаго, шампанскаго больше. Пробило пять часовъ, когда Филиппъ отворялъ дверь своего дома. У него сдлалась сильная головная боль, а въ карманахъ было семидесятью фунтами меньше, чмъ восемь часовъ тому назадъ. Онъ проигралъ семьдесятъ фунтовъ!

Весь этотъ день онъ лежалъ въ постели больной, мать ухаживала за нимъ, не подозрвая, въ чемъ дло. Ея слабое здоровье принуждало ложиться рано, и она полагала, что Филиппъ по обыкновенію вернулся въ одиннадцать часовъ. Его головная боль къ вечеру прошла, но не прошло непріятное чувство, овладвшее имъ. Его терзало угрызеніе, можетъ быть не первый разъ въ его жизни, но никогда не было это угрызеніе такъ сильно. Вечеромъ, когда онъ одлся, онъ отперъ столъ и вынулъ банковскую книгу. Онъ давно на нее не смотрлъ. Сдлавъ теперь расчетъ по прежнимъ чекамъ и потому, что онъ проигралъ въ карты, онъ увидалъ, что у него въ банк осталось теперь девятьсотъ тридцать-пять фунтовъ. Мене чмъ въ три мсяца онъ усплъ издержать двсти шестьдесятъ-пять фунтовъ изъ подарка матери, подарка, стоившаго ей терпливой экономіи многихъ долгихъ лтъ. Если онъ будетъ продолжать такимъ образомъ, во сколько времени растратитъ онъ все? Задавъ себ этотъ вопросъ, онъ со стономъ захлопнулъ свою банковскую книгу и почувствовалъ на своихъ глазахъ горячія слезы стыда и досады.

Онъ еще сидлъ въ такомъ положеніи, когда ему принесли записку отъ Маріи Кетль, приглашавшую Филиппа обдать 22 января, въ день рожденія викарія. Точно такую же записку подали и леди Кливъ. Викарій всегда праздновалъ день рожденія, приглашая самыхъ старыхъ своихъ друзей. Почеркъ Маріи тронулъ и взволновалъ Филиппа, какъ этого прежде не бывало никогда. Сегодня сердце его было наполнено смутными стремленіями и напрасными сожалніями. Онъ хотлъ перестать бывать въ Сиреняхъ, никогда не дотрогиваться до картъ, не искать общества Маргареты Дети и предложить свою руку Маріи. Онъ сдлаетъ это на обд у викарія.

Онъ велъ себя очень тихо и сдержанно слдующіе дни, проводя дома почти все время. Два года тому назадъ, ему пришла фантазія учиться по-нмецки, но это ему надоло, мсяца чрезъ два, какъ надоло и многое другое. Теперь онъ отыскалъ свои книги и началъ вспоминать забытое. Мать его была отъ этого въ восторг, такимъ образомъ онъ проводилъ гораздо больше времена съ нею дома.

Насталъ день обда и леди Кливъ съ Филиппомъ похала въ пасторатъ. Колясочка толстаго, добродушнаго доктора Дауниса повернула отъ дверей, высадивъ своего хозяина. Леди Кливъ пошла въ смежную комнату снимать свою теплую одежду, а Филиппъ ждалъ ее въ передней.

— Какъ, вы здсь! воскликнулъ онъ, когда вошелъ капитанъ Ленноксъ.

— Да. Почему же мн не быть здсь?

— Я думалъ бы, что этотъ домъ слишкомъ для васъ тихъ, отвтилъ Филиппъ.— Здсь не будетъ Кемберли и высокой игры.

Капитанъ Ленноксъ погладилъ свои усы и съ улыбкой взглянулъ на Филиппа.

— Неужели вы думаете, что я долженъ жить въ вчной трескотн? Мистеръ Кетль былъ такъ добръ, что пригласилъ меня, а я съ удовольствіемъ принялъ его приглашеніе. А игра Кемберли часто заходитъ дальше, чмъ я желалъ бы.

Нжный румянецъ выступилъ на щекахъ Маріи, когда она встртила Филиппа, въ его веселыхъ карихъ глазахъ было какое-то особенное выраженіе, пожатіе его руки было горяче обыкновеннаго. Она послднее время не часто видала его. Между ними еще не было произнесено ни слова о любви, но какое-то безмолвное соглашеніе съ обихъ сторонъ увряло ихъ, что, по всей вроятности, они сдлаются когда-нибудь мужемъ и женой. Послднее время, однако, Филиппъ рдко бывалъ въ пасторат. До Маріи дошли слухи о вечерахъ, проводимыхъ въ бильярдной Розы и Короны, и объ его частомъ присутствіи въ Сиреняхъ. Когда Марія вспоминала о привлекательности Маргареты Дёчи, на сердц ея становилось грустно.

Гости все были люди пріятные. Были и красивыя двушки, но Филиппъ видлъ только одну Марію.

‘Какъ она мила!’ думалъ онъ:— ‘какъ чиста, какъ искренна! Въ чемъ состоитъ ея неизвстное очарованіе? вдь въ ней красоты нтъ’.

Да, Марія не отличалась большой красотой. Но доброта сіяла изъ каждой черты ея физіономіи.

По окончаніи обда викарій увелъ нкоторыхъ гостей въ свой кабинетъ поиграть съ нимъ въ вистъ, оставивъ остальныхъ гостей въ гостиной заниматься музыкой и разговорами, и вечеръ проходилъ. Пробило десять часовъ, а важныя слова Филиппа еще не были сказаны Маріи. Наконецъ, поджидаемый случай насталъ. Отыскивая какія-то ноты, Марія пошла въ свою классную, а Филиппъ за нею. Когда она наклонилась надъ шкапчикомъ, онъ обвилъ ея станъ рукою. Она не слыхала его шаговъ и приподнялась съ испугомъ.

— О, Филиппъ! вскричала она, стараясь оттолкнуть его.

— Не отталкивайте меня, Марія, шепнулъ онъ и его обыкновенно веселые глаза сдлались необыкновенно серіозны.— Я пришелъ сюда сказать вамъ, какъ искренно и нжно я васъ люблю. Я пришелъ сюда просить васъ сдлаться моей женой.

— О, Филиппъ! вотъ все, что могла повторить бдная Марія въ первую минуту удивленія.

— Вы должны были знать давно, что я люблю васъ, и можетъ быть мн слдовало бы объясниться раньше, продолжалъ онъ.— Но я не могу доле молчать. Скажите мн, моя дорогая, что вы будете моею — моей милой женой навсегда!

Лицо бдной Маріи было покрыто румянцемъ. Глаза ея бросили на Филиппа любящій взглядъ, но она не сказала ни слова. Онъ привлекъ ее къ себ и нжно поцловалъ два раза. Его рука обнимала ее, голова ея лежала на его плеч, когда за дверью послышались шаги. Минуту спустя, Филиппъ былъ одинъ. Какъ не много понадобилось времени, чтобы ршить судьбу двухъ человкъ!

Филиппъ чувствовалъ себя необыкновенно счастливымъ, хотя онъ никогда не ожидалъ отказа отъ Маріи. Не будетъ боле картежной игры, не станетъ онъ боле, бывать въ Сиреняхъ, или проводить вечера въ бильярдной, его жизнь будетъ теперь полна другихъ и боле пріятныхъ интересовъ. Его мать порадуется его счастію и все теперь пойдетъ хорошо.

Жаль только, что одна непріятная мысль портила все счастіе. Филиппъ вспомнилъ о деньгахъ, вынутыхъ изъ банка.

— Какъ я былъ глупъ, что не оставилъ въ цлости тысячи фунтовъ, воскликнулъ онъ съ горечью:— я могъ ограничиться лишними двумя стами. Это было бы не такъ важно, для Типледи достаточно было бы тысячи. Но я и тысячу почалъ — сколько я взялъ? шестьдесятъ или семьдесятъ фунтовъ. Если бы я могъ дополнить! Если бы у насъ были здсь золотыя розсыпи, какъ тамъ, онъ кивнулъ головой по какому-то неопредленному направленію:— гд человкъ можетъ выкопать золота сколько хочетъ. Такого счастія не будетъ для меня. Я золота нигд не достану.

Въ передней послышался шумъ и Филиппъ вышелъ изъ классной. Леди Кливъ узжала и ее провожалъ добрый докторъ Даунисъ. Она и то уже осталась доле, чмъ обыкновенно. Филиппъ позже вернется домой. Онъ помогъ матери ссть въ наемную карету, пожелалъ ей спокойной ночи и, вернулся въ комнаты съ старымъ докторомъ. Въ одиннадцать часовъ гости разъхались, въ пасторат рано ложились спать. Прощаясь съ Маріей, Филиппъ шепнулъ ей, что будетъ у нея завтра, и горячее пожатіе руки и любовь въ его глазахъ сказали Маріи больше, чмъ слова.

Докторъ Даунисъ съ трудомъ надвалъ въ рукава и застегивалъ свое пальто въ передней, обыкновенно ему помогалъ его лакей.

— Позвольте мн помочь вамъ, докторъ, сказалъ Филиппъ и проворно застегнулъ ему пальто.

— Благодарю, мой милый, сказалъ докторъ:— хотите я васъ подвезу.

Филиппъ согласился и слъ въ просторную старую колясочку, болтая съ докторомъ дорогой. Онъ вышелъ, когда они подъхали къ дому доктора, пожелалъ ему спокойной ночи и пошелъ дальше.

Докторъ Даунисъ нюхалъ табакъ. Дурная привычка, можетъ быть, и теперь уже не такъ обыкновенна, какъ въ былое время. У него была золотая табакерка, очень дорогая, подаренная ему признательнымъ паціентомъ, лордомъ Литамокъ, докторъ гордился этой табакеркой и любилъ показывать ее въ обществ. Какъ, только онъ подошелъ къ своему, камину, снявъ пальто и теплый картузъ, какъ тотчасъ засунулъ руку въ карманъ за табакеркой.

Ее тамъ не было.

Если бы самъ докторъ вдругъ исчезъ съ этого мста, онъ едва ли бы былъ больше удивленъ. Онъ зналъ, что не выронилъ табакерки въ коляск, потому что не разстегивалъ пальта, но все-таки послалъ поискать, и вдвойн въ этомъ удостоврился.

— Какъ это странно, воскликнулъ докторъ.

— Когда вы вынимали табакерку въ послдній разъ, серъ? спросилъ его врный старый слуга Гренби.

— За нсколько минутъ до того, какъ я ухалъ изъ пастората, сказалъ докторъ Даунисъ, подумавъ.— Викарій взялъ щепотку, мы стояли у камина, и я очень хорошо помню, что опять положилъ табакерку въ карманъ. Потомъ я пожалъ руку нкоторымъ изъ гостей и ушелъ.

— Не послать ли мн Марка въ пасторатъ, серъ? преддожилъ Гренби.— Онъ бгаетъ скоро, они еще не успли лечь спать.

— Ее наврно нтъ тамъ, сказалъ докторъ сердито, когда Гренби вернулся, отправивъ мальчика.— Какъ она могла выскочить изъ кармана, когда я положилъ ее туда?

— А можетъ быть и выскочила, серъ, когда вы надвали пальто. Кто знаетъ? Вы вдь не умете надвать это пальто, серъ — простите, если я это говорю — и вертите его во вс стороны.

— Мн помогалъ молодой Кливъ. Пальто узко, его неловко надвать. Я не думаю… не думаю, прибавилъ докторъ Даунисъ медленно и задумчиво: — чтобы Кливъ взялъ табакерку для того, чтобы подшутить надо мной.

— Я не думаю, серъ, чтобы онъ вздумалъ такъ подшутить надъ вами, хотя это веселый и безпечный молодой человкъ.

— О! вы его находите такимъ, Гренби?

— Онъ таковъ и есть, продолжалъ Гренби.— Да еще кром того онъ просто мотъ. Жаль такимъ образомъ говорить о сын леди Кливъ. Половину времени онъ проводитъ въ Роз и Корон, играя на бильярд, а остальное время играетъ въ карты по высокой цн у капитана Леннокса съ лордомъ Кемберли и другими богачами.

— Какъ это, Гренби, знаете вы все это?

— Серъ, весь городъ это знаетъ. А къ тому же слуга капитана Леннокса мой старый знакомый, и мы часто съ нимъ говоримъ. Это Джемсъ Найтъ, серъ, который прежде жилъ у сер-Гёнтона Клива, вы можетъ быть помните его.

— Но… бильярдъ, карты, высокая игра… откуда же молодой Кливъ достаетъ денегъ на это? сказалъ докторъ.

— Въ томъ то и загадка, серъ. Леди Кливъ не можетъ давать ему. А деньги у него есть, онъ сидитъ за карточнымъ столомъ капитана съ кучей золота и серебра.

Докторъ Даунисъ впалъ въ непріятную задумчивость. Онъ ничего не зналъ о деньгахъ, которыя леди Кливъ положила на имя своего сына въ банкъ, и удивлялся откуда взялись деньги у Филиппа.

— Кемберли, Ленноксъ и другіе богачи, могутъ проигрывать въ карты, если на столько глупы, разсуждалъ, докторъ, но такими тратами Филиппъ разоритъ себя. Что съ нимъ сдлалось? похожъ на отца, боюсь я, онъ въ молодости сумасбродствовалъ, но во время опомнился.

Маркъ вернулся изъ пастората и не принесъ золотой табакерки. Викарій, очень растревоженный, самъ искалъ въ передней, упомянулъ, что бралъ табакъ изъ табакерки и видлъ, какъ докторъ Даунисъ положилъ табакерку въ карманъ. Докторъ Даунисъ сидлъ, и тревожно смотрлъ въ потухающій огонь камина, разсуждая объ этомъ.

‘Можетъ-ли быть, ‘вдругъ спросилъ онъ себя’ можетъ-ли быть, чтобы Филиппъ укралъ табакерку? Укралъ, для того чтобы достать деньги для бильярда и картъ’?

Глава XV.
Все о табакерк.

Викарій, Френсисъ, Кетли и его дочь Марія, сли за завтракъ поздне обыкновеннаго, вчерашній обдъ задалъ слугамъ много дла. Мысли обоихъ были озабочены, викарія странной потерей доктора Дауниса, о чемъ онъ говорилъ время отъ времени, а Маріи предложеніемъ, сдланнымъ ей Филиппомъ Кливомъ — предложеніемъ самымъ важнымъ для молодой двушки. Вдругъ Кетль взялъ письмо, которое лежало возл его тарелки.

— О! сказалъ онъ:— это отъ мистрисъ Педжъ.

Марія подняла глаза съ улыбкой.

— По обыкновенію недовольна прислугою, папа?

— Разумется, тобою также, прибавилъ виварій, прочтя короткое письмо.— Она зоветъ тебя къ себ, Марія.

Мистрисъ Педжъ, была единственная богатая родственница Кетлей, двоюродная сестра покойной мистрисъ Кетль, она жила въ Лимингтон, въ своемъ прекрасномъ собственномъ дом, и могла бы быть такъ счастлива, какъ только можетъ быть богатая вдова. Но, не смотря на доброе сердце, мистрисъ Педжъ была чрезвычайно капризна и взыскательна, она вела постоянную войну, съ своими слугами, и мняла ихъ безпрестанно. Но доброта ея сердца была неоспорима, каждое Рождество присылала она Кетлю пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, для раздачи бднымъ.

Время отъ времени она приглашала къ себ Марію, и викарій никогда не позволялъ дочери отказываться.

— Она становится стара, Марія, и почти единственная родственница, оставшаяся отъ твоей бдной матери, я не могу позволить теб неглижировать ею, говорилъ онъ.

Но онъ не прибавлялъ другой причины, которая можетъ быть больше всего имла вліяніе на него, что она богата и вроятно, вспомнитъ о Маріи въ своемъ завщаніи, если она не прогнваетъ ее.

— Почти вс слуги отказались уже три дня, Марія, она очень больна и желаетъ, чтобы ты пріхала къ ней какъ можно скоре, сказалъ Кетль, передавая письмо дочери.

— Я не могу хать, папа.

— Не можешь!

— Теперь такъ много дла дома.

— Какого дла?

— Въ приход…

— О, къ чорту приходъ, сказалъ викарій, и тотчасъ закашлялся.— Ты не можешь вчно оставаться въ этомъ приход, дитя.

— Эта зима тяжелая, папа, относительно работы, у многихъ совсмъ нтъ работы, а это влечетъ за собою бдность и болзнь для женъ и дтей. Я не говорила вамъ какъ много у насъ больныхъ.

— Наши дамы будутъ ихъ навщать. Ты не можешь всегда пренебрегать своими обязанностями для прихода.

— Если я поду въ Лимингтонъ, папа, неизвстно когда я могу вернуться. Мистрисъ Педжъ разъ продержала меня полгода, я это помню хорошо.

— А если теперь она пожелаетъ оставить тебя на годъ, ты должна остаться.

— О, папа!

— Ты подражаешь Элл Винтеръ, сказалъ викарій:— и она не хотла узжать, но это вышло очень хорошо. Ея обстоятельства, однако, не похожи на твои, я не говорю, что она поступала дурно, желая остаться съ ддомъ, такимъ старымъ и больнымъ. А я не старъ и не боленъ.

Но Марія думала, что ея отецъ боленъ, хотя, разумется не такъ смертельно какъ сквайръ, и хотя онъ еще не старъ, то все-таки преклонныхъ лтъ. Его здоровье нсколько ослабвало, зрніе начинало измнять ему, а иногда и память. Онъ еще меньше прежняго интересовался приходомъ, предоставляя все пастору Плимптону и Маріи. Пристрастіе его къ старому портвейну усиливалось, и онъ просиживалъ цлый вечеръ съ бутылкой подъ рукой, насилу приподнимался, когда наступало время ложиться спать. Вообще, Марія много бы дала, чтобы не узжать изъ дома, но она видла, что должна это сдлать. Можетъ быть также ей не хотлось узжать отъ Филиппа.

— Право, папа, я не знаю какъ приходъ обойдется безъ меня, сказала она, положивъ письмо.— Подумайте въ какомъ состояніи мы нашли все, когда вернулись лтомъ.

Викарій обидлся.

— А разв я и Плимптонъ не будемъ здсь? сказалъ онъ.— А что касается того, въ какое состояніе пришелъ приходъ во время нашего пребыванія за границей, то вдь тогда и меня не было самого. Право, подумаешь, Марія, что ты и пасторъ, и причетникъ и все.

Марія улыбнулась. Она знала, что отецъ ея мало цнитъ ея труды въ приход, потому что не видлъ и половины того, что длала она, и она была этому рада.

— Я не желаю, дитя, позволить теб неглижировать мистрисъ Педжъ — двоюродной сестрой твоей матери — для всхъ приходовъ на свт. Напиши завтра же мистрисъ Педжъ, или я напишу, если ты занята, и назначу день твоего отъзда.

Только что они кончили завтракать, какъ вошелъ докторъ Даунисъ. Потеря табакерки огорчала и раздражала его, не столько по ея цнности, и потому что это былъ подарокъ уважаемаго друга и покровителя, но по неизвстности и подозрнію, которыя сопровождали эту потерю. Онъ былъ вполн убжденъ, что табакерку искусно вытащили изъ его кармана, она не могла выскочить сама. Всю ночь, въ промежуткахъ безсонницы думалъ онъ объ этомъ, и пришелъ къ непріятному заключенію, что табакерку взялъ Филиппъ Кливъ, или чтобы сыграть съ нимъ глупую шутку, или получить за нее деньги для себя. Но это послднее сомнніе докторъ сохранялъ при себ.

— Встртилъ я молодого Филиппа Клива, когда шелъ сюда, замтилъ докторъ, посл того, какъ вс трое опять осмотрли каждый уголокъ въ маленькой передней, потому что въ потеряхъ такого рода мы обыкновенно обыскиваемъ подозрительное мсто нсколько разъ.— Я отважился спросить его, не утащилъ-ли онъ табакерку въ шутку, когда помогалъ мн надвать пальто здсь вчера. Мн кажется, что тогда-то табакерка моя и исчезла.

Марію поразилъ непріятно тонъ доктора.

— Филиппъ не способенъ сыграть такую штуку, докторъ Даунисъ, возразила она.— Что же онъ вамъ сказалъ?

— Онъ сначала не сказалъ ничего, а только вытаращилъ глаза и спросилъ, что я хочу сказать. Я объяснилъ ему, что моя золотая табакерка исчезла вчера изъ моего кармана, какимъ то таинственнымъ и непонятнымъ образомъ, и я надялся, что можетъ быть, не онъ ли сыгралъ со мною шутку. Онъ покраснлъ, онъ вдь всегда такъ глупо краснетъ, и уврилъ меня, что не способенъ сыграть такой непростительной шутки, ни со мною и ни съ кмъ другимъ и ушелъ, сказавъ, что спшитъ на поздъ. Я остался не причемъ, а табакерки нтъ какъ нтъ.

— Вы публикуете о ней? спросилъ Кетль, когда они вернулись въ столовую.

— Да, хотя не ожидаю отъ этого никакой пользы. Поврьте мн, табакерка не обронена, она украдена, воръ отправилъ ее въ Лондонъ и получилъ деньги за нее. Моя единственная надежда состояла въ томъ, что Филиппъ Кливъ взялъ для шутки.

— Но почему же Филиппъ Кливъ? спросилъ викарій:— почему же не кто-нибудь другой.

— Потому что Филиппъ Кливъ надвалъ на меня пальто, здсь, въ вашей передней, то есть, помогалъ мн надвать. Я знаю наврно, что табакерка тогда была у меня въ карман, а когда я разстегнулъ пальто дома, табакерка исчезла.

— Вы не оставили въ экипаж?

— Я въ экипаж не трогалъ табакерки, говорю вамъ, я не разстегивалъ пальта. И Филиппъ Кливъ это знаетъ, онъ халъ со мной.

— Право, пожалуй можетъ показаться, что Филиппъ взялъ для шутки, сказалъ викарій.

— Нтъ, нтъ, папа, возразила Марія.— Филиппъ честенъ.

— Можетъ бытъ не совсмъ такъ честенъ, какъ его считаютъ, быстро возразилъ докторъ Даунисъ.— Я, впрочемъ, не говорю, что онъ сдлалъ или способенъ сдлать это. Но я боюсь, что Филиппъ Кливъ иметъ свои недостатки, онъ долженъ позаботиться, чтобъ они его не одолли, а то они погубятъ его. Одна знакомая мн молодая двица лучше сдлаетъ, если не будетъ слушать его шептанья, пока онъ не сдлается этого достоинъ, прибавилъ онъ, когда викарій вышелъ въ другую комнату:— послушайтесь совта старика, душа моя.

Толстый старый докторъ ласково погладилъ Марію по волосамъ. Въ его по наружности шутливомъ тон было серіозное предостереженіе, и Марія сильно покраснла, слушая его.

Если эта ночь была безпокойна для доктора Дауниса, то и для Маріи Кетль она была не спокойне. Она никакъ не могла освободиться отъ сомннія, когда думала о Филипп. Марія слишкомъ хорошо сознавала, что въ немъ не было постоянства, что онъ увлекался всякимъ сумасбродствомъ. У нея было много здраваго смысла, и въ этомъ отношеніи она составляла съ Филиппомъ большой контрастъ. Марія была готова ждать Филиппа вчно и не терять надежды, но посл этой безсонной ночи, она ршила не давать Филиппу слова, не связывать его. Странно, что слова доктора Дауниса такъ скоро подкрпили ея ршимость.

Въ четвертомъ часу викарій отправился въ Герон-Дайкъ, а Филиппъ явился въ пасторатъ. По дламъ конторы онъ долженъ былъ ухать рано утромъ, и вернулся только теперь. Марія встртила его съ милымъ румянцемъ, и протянула руку, но Филиппъ привлекъ ее къ себ и поцловалъ, слъ возл нея на диванъ и обнялъ ее. Она тихо оттолкнула его руку — Филиппъ, сказала она:— я боюсь, что мы оба поступили опрометчиво вчера.

— Въ какомъ отношеніи? спросилъ Филиппъ, овладвъ ея рукою, такъ какъ ему не позволили обнимать станъ.

— Вы знаете… въ томъ, что вы сказали… Я думаю, что намъ надо подождать, Филиппъ, еще по-крайней-мр годъ. Это будетъ лучше.

— Чего подождать? Что вы забрали себ въ голову, Марія?

— Пока наша будущность будетъ больше обезпечена. Простите мн, Филиппъ, но я говорю это совершенно серіозно. Чрезъ годъ, если вы пожелаете, мы опять можемъ объ этомъ поговорить.

— Вы хотите сказать, что мы не должны давать другъ другу слова? вспылилъ Филиппъ.

— Лучше нтъ. Никто изъ насъ не иметъ теперь возможности его сдержать.

— О! сказалъ Филиппъ, начиная сердиться:— можетъ быть, вы объясните мн значеніе вашихъ словъ. Я ничего не понимаю.

Слезы выступили на глазахъ Маріи.

— Милый Филиппъ, не сердитесь на меня, я скоре говорю для васъ, чмъ для себя. Теперь у васъ нтъ дома для жены, и нтъ надежды…

— Есть, перебилъ Филиппъ.— Старикъ Типледи хочетъ взять меня въ товарищи…

— Надюсь, что это случится, но это еще впереди. Я уврена, что вашей матушк будетъ непріятно, когда вы свяжете себя женой, пока не имете на это средствъ. А я съ своей стороны какъ могу выйти замужъ? Мн невозможно оставить напашу, и обязанности по приходу, больныхъ и школу…

Марія зарыдала.

— Этому дураку Плимптону слдовало бы взять на себя эти обязанности, сердито сказалъ Филиппъ.— Чмъ онъ занимается? Крокетомъ и волокитствомъ. Вотъ о чемъ онъ думаетъ, а не о томъ, чтобы заботиться о бднякахъ, которые живутъ въ мрачныхъ переулкахъ города.

— Онъ молодъ, кротко сказала Марія.— Благоразуміе приходитъ съ лтами.

— Послушать васъ, такъ подумаешь, что вы стары.

— Я стара по опытности. И такъ, Филиппъ, продолжала Марія со вздохомъ:— пусть между нами не будетъ помолвки. Я буду съ вами по прежнему, а когда обстоятельства перемнятся къ лучшему для насъ…

Его досада прошла, какъ туманъ отъ солнца, и онъ поцлуемъ запечатллъ договоръ.

— Будьте уврены въ одномъ, моя дорогая, шепнулъ онъ:— что намъ придется не долго ждать, если это будетъ зависть отъ меня. Я не пощажу ни трудовъ, ни усилій, чтобы предложить вамъ домъ, который одобрятъ вс, и быть во всхъ отношеніяхъ такимъ, какъ вы пожелали бы.

Марія сказала ему тогда, кто, по всей вроятности, ей очень скоро придется хать въ Лимингтонъ на неопредленное время. Филиппъ, не очень любезно принялъ это извстіе и облегчилъ свое сердце, назвавъ эгоисткой мистрисъ Педжъ.

— Я не могу остаться доле, сказалъ онъ, вставая.— Въ контор еще не знаютъ, что я вернулся. Вотъ вамъ гость вмсто меня, Марія, прибавилъ онъ.

Это капитанъ Ленноксъ пришелъ узнать о здоровь викарія и Маріи посл вчерашняго утомленія. Филиппъ уходилъ, и вс трое постояли въ гостиной минуты дв.

— Кстати о вчерашнемъ вечер, что это говорятъ докторъ Даунисъ потерялъ свою табакерку? спросилъ капитанъ Ленноксъ.

— Онъ потерялъ ее, сказалъ Филиппъ:— то есть, онъ такъ думаетъ. А мн кажется, что онъ положилъ ее куда-нибудь, и найдетъ сегодня же.

— Онъ здсь ее хватился?

— Нтъ — дома. И сегодня имлъ наглость спросить меня, не взялъ ли ее я, потому что я помогалъ ему надвать пальто.

Капитанъ Ленноксъ взглянулъ на Филиппа, потомъ на Марію, потомъ опять на Филиппа.

— Онъ спросилъ васъ, не взяли ли вы ее? воскликнулъ капитанъ.

— Не взялъ ли я въ шутку. Какъ будто я сдлаю это! Правда, я застегивалъ ему пальто, но табакерки его не ощупывалъ и не видалъ.

— Я еще не совсмъ понимаю, сказалъ капитанъ Ленноксъ.

— Старикъ, Даунисъ, предъ отъздомъ отсюда, подчивалъ своимъ табакомъ викарія.

— Я это видлъ, сказалъ капитанъ Ленноксъ.— Они стояли у камина. Двое-трое насъ окружали ихъ. Старая мисъ Парамей тоже тутъ была, я говорилъ съ нею.

— Да, продолжавъ Филиппъ съ нетерпніемъ — онъ сердился, зачмъ Ленноксъ перебивалъ его — докторъ тотчасъ-посл этого ушелъ, и я тоже, и нашелъ доктора въ передней, онъ съ трудомъ натягивалъ пальто. Я помогъ ему и онъ подвезъ меня.

— А пріхавъ домой, онъ хватился табакерки, докончила Марія, когда Филиппъ остановился.— Непріятная потеря, и такъ странно куда могла дваться табакерка.

— Да, это странно, но я не поблагодарилъ его за то, что онъ спросилъ, не взялъ ли я, и въ его тон слышалось подозрніе, что я взялъ и не въ шутку.

— А вы не брали? спросилъ капитанъ Ленноксъ.

Филиппъ, повернувшій къ двери посл своихъ послднихъ словъ, обернулся къ капитану.

— Я, что?

— Не взяли для шутки?

— Конечно, нтъ. Прощайте, Марія.

— Не кчему горячиться, смялся капитанъ, слдуя за Филиппомъ.— Вы сегодня не въ дух. Разумется, вы не украли табакерку, и, разумется, я этого не думалъ, а если бы думалъ, то прямо сказалъ бы вамъ, прибавилъ капитанъ, засмявшись еще громче.— Но… знаете что напомнило мн это?

— Нтъ, что?

— Брильянты мистрисъ Карліонъ. Они пропали такимъ же таинственнымъ образомъ..

Филиппъ отворилъ дверь и увидалъ возвращавшагося домой викарія, который дружелюбно пожалъ руку обоимъ.

— Я былъ въ Герон-Дайк, сказалъ онъ:— и по прежнему меня къ сквайру не пустили. Мн кажется, меня-то могли они пустить.

— Они, кажется, никого къ нему не пускаютъ, мн ужъ надоло туда ходить, сказалъ капитанъ.— Но все-таки для васъ, его духовника, могли бы сдлать исключеніе.

— Я отважился сказать это сегодня старику Аарону, отвтилъ Кетль.— Онъ отказалъ наотрзъ, говоря, что сегодня сквайру очень нехорошо, и что онъ наврно не захочетъ принять меня. Я настаивалъ, посылая его доложить обо мн сквайру, онъ ввелъ меня въ мрачную комнату, гд вс сторы были спущены.

— И васъ приняли, серъ? спросилъ нетерпливый Филиппъ, заинтересованный разсказомъ, но и торопясь итти.

— Нтъ, Филиппъ. Ааронъ вернулся чрезъ нсколько минутъ съ отказомъ. Сквайру было бы пріятно видть меня, очень пріятно, но ему сегодня очень нехорошо, и Джаго положительно запретилъ ему говорить даже съ прислугой — и сквайръ присылаетъ мн дружескій поклонъ! Я и ушелъ, пожалвъ, что пришелъ понапрасну, по обыкновенію.

— Если лченіе Джаго состоитъ въ томъ, чтобы прятать сквайра отъ его друзей, то чмъ меньше онъ будетъ хвастаться этимъ, тмъ лучше, вскричалъ Филиппъ, уходя.— Типледи замтилъ намедни, что тамъ должно происходить нчто странное.

Марія Кетль ухала въ Лимингтонъ и время проходило. Филиппъ Кливъ прилежно занимался своими обязанностями, повидимому, желая загладить прошлыя проказы. Сирени не искушали его, потому что домъ оставался пустъ, и капитанъ Ленноксъ ухалъ въ Лондонъ къ сестр. О золотой табакерк никакихъ не было слуховъ, докторъ Даунисъ печаталъ объявленія, но безъ всякой пользы. Можетъ быть, онъ имлъ свое собственное мнніе объ этой потер. Во время разговора съ леди Кливъ объ ея здоровь, она упомянула, что будущность Филиппа обезпечена. Типледи бралъ его въ партнеры, а она положила на имя Филиппа тысячу двсти фунтовъ въ банкъ.

‘Вотъ откуда повса беретъ деньги для картъ и бильярда’, сказалъ себ докторъ. ‘Надюсь отъ всего сердца, что я ошибся, но куда же могла дваться табакерка?’

Докторъ, наконецъ, ршился помириться съ своей потерей, онъ говорилъ всмъ своимъ друзьямъ, что никогда не найдетъ ее и что чмъ мене будутъ говорить объ этомъ, тмъ лучше.

Въ феврал Филиппъ испыталъ пріятную перемну. Типледи отправилъ его въ Норвичъ наблюдать за поправками въ какихъ то публичныхъ зданіяхъ. Филиппъ до отъзда, заговорилъ съ архитекторомъ объ ожидаемомъ партнерств, но Типледи коротко обрзалъ его.

— Еще успемъ поговорить объ этомъ, серъ.

Когда Филиппъ вернулся изъ Норвича, сдлавъ все какъ слдуетъ къ удовольствію своего хозяина, онъ услыхалъ, что капитанъ Ленноксъ и мистрисъ Дёчи уже вернулись, и для Филиппа въ город сдлалось веселе отъ ихъ присутствія.

Несмотря на свое доброе намреніе, онъ былъ у мистрисъ Дёчи два раза и не засталъ ее дома. Онъ съ удивленіемъ и удовольствіемъ получилъ приглашеніе отъ лорда Кемберли на концертъ и балъ въ Кемберлискій Паркъ. Филиппъ отнесъ письмо къ матери.

— Милый мальчикъ ты непремнно долженъ хать, сказала леди Кливъ.— Это приглашеніе можетъ повести ко многому пріятному. Я съ удовольствіемъ вижу, что ты не забылъ, что ты сынъ сер-Гентона Клива. У тебя въ жилахъ течетъ кровь не хуже крови всхъ тхъ кто тамъ будетъ. Какая жалость, для тебя, мой милый, что мы не можемъ жить такъ какъ слдовало бы намъ, какъ теб предназначено по твоему происхожденію.

Филиппъ былъ на концерт и на бал. Лордъ Кемберли удостоилъ протянуть ему два пальца и представилъ своей тетк, мистрисъ Фетерстонъ. Филиппъ во весь концертъ не сказалъ ни съ кмъ ни слова. Онъ обрадовался, когда концертъ кончился и прошелъ въ бальную залу. Тамъ онъ встртилъ знакомыхъ. Вдругъ онъ увидалъ мистрисъ Дёчи, которая сидла нсколько поодаль отъ толпы. Она подозвала его къ себ и протянула ему руку съ чистосердечной улыбкой.,

— Гд вы были все это время? спросила она, давая ему мсто возл себя.

Филиппъ сказалъ ей, съ восторгомъ устремивъ глаза на ея лицо, что онъ пробылъ нсколько недль въ Норвич, а потомъ, вернувшись, два раза былъ въ Сиреняхъ, но не засталъ ее дома. Она слушала очень мило, любезно и внимательно.

— Вы танцуете? спросила она, когда составлялась кадриль.

— Я не желаю — если только вы не будете танцовать со мною, отвтилъ онъ.

— Я сегодня танцовать не буду. Лордъ Кемберли приглашалъ меня, я отказала, я сказала, что ушибла ногу. Мн не очень нравится лордъ Кемберли, прибавила она откровенно и Филиппа очень польстило ея довріе.— Я нахожу его легкомысленнымъ, и онъ любитъ слишкомъ высокую игру. Я намедни говорила Фердинанду, что ему не слдовало бы этого дозволять, но онъ отвтилъ, что это случается не часто… Фердинандъ съ своимъ доходомъ можетъ иногда позволить себ проигрывать, но не вс такъ счастливы.

Филиппу показалось, что она посмотрла на него ласково и выразительно при этихъ словахъ, онъ почувствовалъ увренность, что она принимаетъ въ немъ особенное участіе, и покраснлъ какъ школьникъ.

Онъ просидлъ возл мистрисъ Дёчи большую часть вечера и повелъ ее къ ужину. Капитанъ Ленноксъ подходилъ къ нимъ нсколько разъ и они оба пригласили его вечеромъ въ пятницу.

Вечеромъ въ пятницу Филиппъ опять постучался въ хорошо знакомую дверь, и ему показалось сномъ все что случилось въ эти промежуточныя недли.

Тамъ было нсколько мужчинъ, незнакомыхъ ему, но которымъ сейчасъ его представили. Посл легкаго и изящнаго ужина подали карты и шампанское. Филиппъ, однако, не игралъ. Онъ читалъ мистрисъ Дёчи стихотворенія въ маленькомъ будуар возл гостиной. Такимъ образомъ завязалось опять тсное знакомство, которое онъ считалъ было прерваннымъ. Въ этой женщин было какое-то странное очарованіе, оковывавшее Филиппа противъ его воли такъ сказать. Она была съ нимъ любезна и только, но она была любезна со всми, бывавшими въ Сиреняхъ. Въ ея обращеніи съ Филиппомъ ничто не позволяло ему думать, что онъ пользуется ея расположеніемъ боле чмъ другіе, хотя иногда ему казалось, что она интересуется имъ. Онъ не любилъ ее — его сердце было отдано Маріи — но Маргарета Дёчи держала его на какой-то невидимой цпи, которую слабость не допускала его оборвать.

Этотъ вечеръ былъ только предшественникомъ многихъ другихъ вечеровъ въ Сиреняхъ, потому что прежнее обаяніе вполн вернулось къ Филиппу. Маріи не было, а Сирени были мстомъ очень пріятнымъ. Иногда онъ игралъ въ карты, а иногда не игралъ, иногда выигрывалъ немного, но чаще проигрывалъ значительныя суммы. Мистрисъ Дёчи изъ состраданія къ его молодости и неопытности, нарочно отвлекала его отъ карточнаго стола. Но все-таки въ апрл, когда Филиппъ заглянулъ въ свою банковскую книжку, онъ съ испугомъ увидалъ, что въ эти прошлыя недли онъ проигралъ больше ста фунтовъ. Какъ ему эти деньги воротить?

— Теперь вамъ бы надо пріобрсти сотенки дв, однажды сказалъ ему Ленноксъ.

Филиппъ навострилъ уши.

— Кому не захочется этого. Только научите меня какъ.

— Держите пари за Пачворка.

— Что? спросилъ Филиппъ, ничего въ скачкахъ не понимавшій.

— Держите пари за Пачворка, повторилъ капитанъ.— Я знаю, что онъ не фаворитъ, публика цнитъ больше его двухъ трехъ другихъ лошадей, но на это вниманія не обращайте. Мы съ Кемберли все разузнали и можете положиться на насъ. Мы оба много поставимъ на эту лошадь, и если у васъ есть нсколько лишнихъ совереновъ, вамъ не худо послдовать нашему примру.

Филиппъ, ужасно желая пополнить свой уменьшившійся капиталъ, послушался капитана и поставилъ на Пачворка двадцать фунтовъ.

Онъ началъ тревожиться, вс говорили, что выиграютъ дв другія лошади, и Филиппъ напалъ считать потерянными свои двадцать фунтовъ.

Наконецъ насталъ день скачки, и Филиппъ ждалъ результата съ лихорадочнымъ безпокойствомъ, котораго прежде не было въ его до сихъ поръ юной жизни. Если онъ проиграетъ, двадцать фунтовъ его не разорятъ, а если выиграетъ, то двсти очень ему помогутъ.

Наконецъ ожидаемое извстіе принесла въ Нёллингтонъ телеграмма, выигралъ Пачворкъ.

Филиппъ Кливъ вздохнулъ свободно.

Три дня спустя капитанъ Ленноксъ отдалъ ему двсти фунтовъ.

— Если бы вы послушались моего совта и поставили пятьдесятъ фунтовъ вмсто двадцати, вы получили бы гораздо больше.

Глава XVI.
Двадцать четвертое апрля.

Наступило 24-е апрля, семидесятый день рожденія сквайра Денисона.

Длинная зима наконецъ кончилась. Было прелестное, весеннее утро, свжее и пріятное. Воздухъ наполнялся пніемъ птицъ, восхитительнымъ запахомъ изъ сада, и теплое солнце сіяло надъ всмъ этимъ. Но мы пока должны оставить Герон-Дайкъ.

Въ столовой Нёнгем-Прайорса, очаровательномъ замк въ Суссекс, сидлъ Джильбертъ Денисонъ, двоюродный братъ владльца Герон-Дайка, съ которымъ у него давно была заклятая вражда, и Френкъ, его единственный сынъ.

Владлецъ Нёнгем-Прайорса не походилъ на своего двоюроднаго брата. Это былъ худощавый, чопорный старикъ, нсколько моложе своего кузена, въ темномъ парик и длинномъ, темнозеленомъ, застегнутомъ наглухо сертук, доходившемъ почти до пятъ. Его капризное, но добродушное лицо было все въ складкахъ и морщинахъ, и когда ожидалъ отвта на вопросъ, онъ имлъ привычку сжимать губы такъ, что этому могъ бы позавидовать любой комедіантъ. Онъ жилъ уединенно, жена его умерла, сынъ его Френкъ часто отлучался изъ дома, а старикъ не любилъ жить открыто. Онъ любилъ держать въ порядк свой садъ, свои оранжереи, любилъ, чтобы все вокругъ него было удобно, но больше ни о чемъ не заботился. здилъ онъ въ старомодномъ экипаж на станцію желзной дороги, по которой часто здилъ въ Лондонъ, на аукціоны. Онъ былъ большой библіофилъ и собиратель рдкостей. Нёнгем-Прайорсъ могъ назваться настоящимъ музеемъ рдкостей. Нсколько комнатъ было наполнено разнообразными вещами, купленными на аукціонахъ. Самымъ величайшимъ удовольствіемъ для Денисона было сметать пыль съ своихъ сокровищъ, переставлять ихъ, или объяснять ихъ рдкія качества какому-нибудь постителю.

— Куда лучше могу я употреблять излишекъ моего дохода? спрашивалъ онъ иногда своего сына.— Почти все, что ты видишь, я купилъ за безцнокъ, и чрезъ двадцать лтъ можно будетъ продать вдвое дороже. Здсь нечего бояться банкрутства банка или того, что акціи упадутъ въ цн.

Отецъ и сынъ давно не завтракали вмст. Френкъ долго путешествовалъ, и старикъ сердился.

— Я желалъ бы, Френкъ, чтобы ты пересталъ странствовать по свту, сказалъ онъ, разбивая яйцо.— Пора теб остепениться. Зачмъ ты не женишься?

Эти слова заставили Френка засмяться. Онъ отвтилъ, что еще не собирается жениться.

— Тутъ не чему смяться. Теб надо отыскать себ жену. Знаешь, что я думаю, Френкъ? не дурно было бы теб жениться на молодой двиц въ Герон-Дайк. Это уничтожило бы фамильную вражду, и деньги съ обихъ сторонъ соединились бы въ одно.

Френкъ съ удивленіемъ посмотрлъ на своего отца.

— На молодой двиц въ Герон-Дайк? повторилъ онъ.

— Ну, да, сердито сказалъ старикъ.— На твоей родственниц мисъ Элл Винтеръ.

— Вы видли ее, серъ? спросилъ Френкъ.

— Нтъ, какъ я могъ?

— Я признаюсь, что мн хотлось бы видть мисъ Винтеръ, сказалъ Френкъ.

— Такъ зачмъ же дло стало?

Френкъ покачалъ головой.

— Мой уважаемый родственникъ не позволилъ бы мн, расхаживать около Герон-Дайка.

— Ныншніе молодые люди просто мокрыя курицы, заворчалъ съ презрніемъ Денисонъ.— Когда я былъ молодъ… но какая польза объ этомъ говорить?

Френкъ опять засмялся.

— Знаешь ли, какой сегодня день? вдругъ спросилъ Денисонъ.

— Не могу забыть, батюшка. Двадцать-четвертое апрля, и сквайру Денисону Герон-Дайкскому минуло семьдесятъ лтъ.

— Да, если онъ живъ, угрюмо сказалъ Денисонъ.

Тонъ былъ значителенъ, и Френкъ взглянулъ чрезъ столъ на своего отца.

— Имете ли вы какія-нибудь причины думать, что онъ не живъ?

— Я знаю, что его докторъ отказался нсколько мсяцевъ тому назадъ, и что сквайръ не переступалъ за порогъ своего дома съ декабря. Кром того, я имю причины думать, что въ замк происходитъ что-то необыкновенное, и вспоминая, какой человкъ мой двоюродный братъ Джильбертъ, я увренъ, что онъ не остановится ни предъ чмъ, чтобы лишить имнія меня и моихъ родныхъ.

Френкъ молчалъ минуты дв.

— Откуда вы имете эти свднія, батюшка?

— Я поручилъ это дло Чарльзу Плекету два года тому назадъ, да онъ и самъ зналъ, какъ хитеръ мой двоюродный братъ Джильбертъ, и съ тхъ поръ Плекетъ слдитъ за всмъ. Онъ взялъ въ Нёллингтон агента, по имени Никсона, наблюдать за Герон-Дайкомъ, и Никсонъ наблюдалъ снаружи, конечно, потому что въ домъ войти не могъ, и время отъ времени посылалъ увдомленіе Чарльзу Плекету. Можетъ быть теб пріятно услыхать, что онъ говоритъ?

— Да, мн очень хотлось бы, отвтилъ Френкъ.

Чарльзъ Плекетъ — изъ фирмы Плекетъ, Плекетъ и Рексъ — былъ фамильный повренный. Денисонъ веллъ убрать завтракъ и вынулъ портфель съ бумагами.

— Давно это написано, замтилъ онъ:— но я прочту теб дв-три выписки изъ прошлыхъ мсяцевъ.

Френкъ всталъ и заперъ дверь. А Денисонъ, вытеревъ очки, надлъ ихъ и началъ читать.

‘Октября 14-го. Сквайръ вдругъ послалъ за докторомъ Джаго, а доктору Спрекли отказалъ. Такъ какъ докторъ Сирекли лчилъ сквайра двадцать лтъ, то для такой внезапной перемны должна быть причина.

‘Октября 22-го. Докторъ Джаго каждый день здитъ въ замокъ. Догадался я наконецъ, о внезапномъ отказ доктору Спрекли. Докторъ Спрекли самъ очень молчаливъ и остороженъ, и никому ничего не говоритъ. Докторъ Джаго, за горячимъ грогомъ въ одинъ вечеръ, въ курительной Пьед-Болла. иногда дозволяетъ себ поболтать. Этотъ человкъ по природ хвастунъ. Изъ того, что я могъ понять, докторъ Спрекли имлъ неосторожность сказать сквайру, что онъ не проживетъ зиму. Поэтому, приглашенъ былъ докторъ Джаго. Онъ называетъ доктора Спрекли старой бабой и говоритъ открыто, что сквайръ проживетъ до лта, а можетъ быть и дольше. Тутъ есть что-то странное, потому что докторъ Спрекли въ двадцать разъ опытне Джаго.

‘Октября 29-го. Мистрисъ Карліонъ гостила въ замк десять дней. Она и мисъ Бинтеръ ухали вчера по желзной дорог съ кучею поклажи. Слуги говорятъ, что он ухали за границу на нсколько мсяцевъ. Это не показываетъ, чтобы сквайръ находился въ опасности. Если бы онъ думалъ это, онъ не отпустилъ бы внучку такъ надолго. Однако, окрестности наполнены глупыми слухами, будто въ замк является привидніе и мисъ Винтеръ не могла ршиться остаться тамъ зимой.

‘Ноября 8-го. Встртилъ сегодня сквайра, когда онъ катался въ коляск. Не видалъ его два мсяца. Не могъ не примтить перемны въ немъ — перемны большой. У него ужасно болзненный видъ, ему по настоящему слдовало бы лежать въ постели.

‘Ноября 12-го. Плотника Шальдерса призывали въ замокъ работать. Онъ разсказалъ мн все за стаканомъ водки въ отвтъ на мои осторожные вопросы, хотя ему не запрещали говорить. Онъ сдлалъ дв двери, обитыя байкой, чтобы отдлить комнаты сквайра отъ остального дома. Къ мистеру Денисону теперь нельзя иначе попасть какъ чрезъ эти двери. Двери эти отворяются только патентованными ключами, которыхъ Шальдерсъ далъ четыре. Для чего сквайръ пожелалъ уединить себя такимъ образомъ? Шальдерсъ такъ же мало понимаетъ это какъ и я. Въ замк говорятъ, что этимъ хотятъ дать сквайру покой, но это можно было сдлать и безъ дверей.

‘Ноября 28-го. Посчастливилось сегодня. Я долго говорилъ съ горничной, которой отказали отъ мста въ замк, на желзной дорог, пока эта молодая двушка ждала позда. Сквайръ сидитъ дйствительно взаперти за дверьми, обитыми зеленой байкой — съ своего согласія или нтъ, кто знаетъ? и только четыре человка могутъ имть доступъ къ нему: докторъ Джаго, Ааронъ Стонъ, внукъ его Гьюбертъ и мистрисъ Декстеръ, среднихъ лтъ сидлка изъ Лондона, нанятая докторомъ Джаго, о присутствіи которой, признаюсь я совсмъ не зналъ. Двери всегда заперты, никто изъ живущихъ въ замк не видитъ сквайра, кром тхъ рдкихъ случаевъ, когда онъ вызжаетъ на одинъ часъ. Очень таинственно по меньшей мр. Эта двушка имла глупость забрать себ въ голову, что въ дом водится привидніе, только объ этомъ и говорила и разсердилась, что я смялся надъ этимъ.

‘Декабря 19-го. Сквайръ выходилъ изъ за дверей, обитыхъ байкой, только два раза въ этотъ мсяцъ, и то только для того чтобы прокатиться по парку два часа.

‘Января 1-го. Посл того сквайръ не выходилъ изъ дома ни разу.

‘Января 7-го. Докторъ Джаго бываетъ въ замк каждое утро. Онъ сказалъ намедни одному моему знакомому, что мистеру Денисону не хуже обыкновеннаго, и что ему не позволяетъ вызжать только холодная погода.

‘Февраля 3-го. Посл моего послдняго доклада никто сквайра не видалъ, а между тмъ у насъ была прекрасная погода для этого времени года. Джаго по обыкновенію каждый денъ бываетъ въ замк. Я познакомился съ Ганной Тильни, женою садовника. Я пришелъ къ ней въ одно утро, приложивъ руку къ сердцу, и просилъ позволенія отдохнуть минутъ пять, выдумавъ будто я боленъ сердцемъ. Она женщина порядочная, но поболтать любитъ, какъ вс он, и разсказала она мн нчто странное. Она сказала, что съ самого начала декабря ставни въ гостиной сквайра запираются, хотя всмъ извстно, что сквайръ терпть не можетъ сидть въ комнат съ запертыми ставнями или опущенными сторами. Я самъ въ этомъ ничего особеннаго не вижу, у стариковъ фантазія перемняется, но жена садовника находила это очень страннымъ и сказала, что ни она ни ея мужъ не могутъ этого понять. Вообще въ замк все это иметъ какой-то таинственный видъ.

‘Марта 1-го. О сквайр никакихъ извстій. Говорятъ, что здоровье его довольно хорошо, но онъ не вызжалъ посл 11-го декабря. Ничего сообщить новаго не могу, кром того, что каждую недлю чрезъ Нёллингтонскую почтовую контору получается изъ за границы письмо дамскаго почерка къ мистеру Денисону. Не отъ мисъ Винтеръ ли? Если такъ, можетъ ли она знать какъ идутъ дла въ Герон-Дайк?

‘Апрля 8-го. Ничего новаго. Джаго каждый день бываетъ въ замк. Сквайръ остается невидимъ. Гостей давно не принимаютъ.’

Денисонъ, дойдя до послдней выписки, которую счелъ необходимою прочесть, взглянулъ на своего сына.

— Какъ агентъ Никсонъ, я тоже долженъ сказать, что вовсе ничего въ этомъ не вижу, замтилъ Френкъ.

— Не видишь! возразилъ отецъ.— А я вижу. Для меня это замчательно непонятно. Тутъ есть какая-то тайна, которую я разузнать не могу, и я поручилъ Чарльзу Плекету отправиться въ Герон-Дайкъ.

— Зачмъ, серъ?

— Чтобы видть моего двоюроднаго брата Джильберта и удостовриться самому, что онъ еще живъ и въ здравомъ разсудк. Ты удивляешься, Френкъ, позволь мн сказать теб то, чего ты никогда прежде не зналъ, въ завщаніи дяди Джильберта есть одинъ пунктъ, который даетъ мн право сдлать этотъ шагъ.

— Есть! Какъ это странно.

— Онъ длалъ много страннаго. Но, я съ своей стороны думаю, что онъ предвидлъ надобность этого пункта. Скажу теб, Френкъ, заключилъ старикъ:— что мн самому необыкновенно любопытно узнать, что можетъ происходить въ Герон-Дайк.

Въ теплое и солнечное утро двадцать четвертаго апрля, колокола въ Нёллингтонской приходской церкви весело трезвонили цлый день. Викарій нёллнигтонскій, отдавшій это приказаніе, радовался, что его старый другъ, сквайръ Денисонъ, дожилъ до самаго важнаго дня въ своей жизни.

Въ Нёллингтон застой ежедневной жизни былъ прерванъ. Выходили изъ домовъ послушать колокола, собирались группы на углу почти каждой улицы, сосдъ заходилъ къ сосду, покупатели оставались въ лавкахъ доле обыкновеннаго. Всякій житель въ городк зналъ, что если владлецъ Герон-Дайка доживетъ до полудня то и замокъ и все принадлежащее къ нему перейдетъ въ его вчное владніе, и въ великой борьб своей жизни онъ останется побдителемъ.

Сквайръ Денисонъ никогда не былъ популяренъ, а послдніе годы его даже очень мало видли, но все таки его сосди считали его принадлежащимъ къ нимъ. Сорокъ лтъ жилъ онъ въ Герон-Дайк, мало бывалъ въ Лондон и за границей какъ многіе другіе знатные господа, и нёллингтонскимъ жителямъ было бы очень прискорбно, если бы его помстье перешло къ такой отрасли фамиліи, о которой никто ничего не зналъ, кром того, что глава ея слылъ полупомшаннымъ, и походилъ больше на торговца разнымъ товаромъ, чмъ на магната. Если сквайръ Денисонъ проживетъ этотъ день, все его состояніе перейдетъ къ его внучк, мисъ Винтеръ, молодой двушк, любимой всми, и бдными и богатыми, и вполн достойной сдлаться владтельницей замка.

Однако, одинъ нёллингтонскій житель не радовался вмст съ остальными. Онъ былъ слишкомъ озадаченъ для этого. Этобылъ докторъ Спрекли. Онъ стоялъ у своего окна на утреннемъ солнц и прислушивался къ веселому трезвону. Сквайръ Денисонъ дожилъ до желаемаго дня рожденія, колокола трезвонили по этому случаю, но докторъ Спрекли былъ какъ въ туман и думалъ, что никогда ничего больше въ медицин не разберетъ, зная сложеніе Денисона и болзнь, отъ которой онъ страдалъ, онъ не понималъ какъ онъ могъ быть еще живъ.

И день и ночь послднее время этотъ искусный врачъ размышлялъ объ этой тайн, потому что для него это казалось тайной, но тайной выше его пониманія. По соображеніямъ его собственнаго искуства и опытности и знаменитыхъ лондонскихъ докторовъ, которымъ онъ подробно описалъ болзнь, для него не только казалось невроятнымъ но и невозможнымъ, чтобы Джильбертъ Денисонъ могъ дожить до Рождества. Однако онъ былъ живъ, и какъ говорили въ Герон-Дайк, чувствовалъ себя хорошо двадцать четвертаго апрля!

Докторъ Спрекли стоялъ еще у окна, когда его успшный соперникъ, докторъ Джаго прохалъ въ своемъ гиг, запряженномъ новой, недавно купленной лошадью. Онъ халъ въ Герон-Дайкъ и получасомъ ране обыкновеннаго. Въ честь этого торжественнаго дня, онъ одлся въ новый черный фракъ, блый галстукъ и новое пальто. Онъ взглянулъ на окно, прозжая мимо, и доктору Спрекли показалось, что на лиц его была улыбка дерзкаго торжества, котораго онъ скрыть не могъ. Когда Спрекли отвернулся, у него на сердц была большая горечь.

Въ почтовой сумк Герон-Дайка было письмо, адресованное къ сквайру, изъ Флоренціи. Элла Винтеръ постаралась отправить это письмо такимъ образомъ, чтобы оно дошло до ея дда двадцать четвертаго числа. Посл многочисленныхъ поздравленій и желаній, исполненныхъ любви, было написано:

‘Не могу сказать вамъ какъ я желала быть дома въ день вашего рожденія. Но этому не суждено было случиться. Однако теперь, когда мое шестимсячное изгнаніе кончилось, не можете ли вы назначить время моего возвращенія въ Герон-Дайкъ? Мы медленно подвигаемся домой, какъ вамъ извстно, мшкаемъ то здсь, то тамъ и все надемся получить извстіе, что насъ ожидаютъ въ наше старое гнздо. Но даже тетушк надоли наконецъ эти безпрестанные перезды съ мста на мсто, и я вполн убждена, что въ настоящую минуту, она охотно промняла бы вс церкви и картинныя галереи Флоренціи на пріятныя странствованія по лавкамъ въ Регентской улиц, и мы возвращаемся въ ея Бейсватерскій домъ. Пожалуйста, милый ддушка, въ вашемъ слдующемъ письм назначьте день, когда вы ждете меня опять подъ старую кровлю, и будьте уврены, что ни втеръ, ни дождь не задержатъ меня ни на одинъ часъ’.

Отвтъ на это письмо былъ посланъ изъ Герон-Дайка на слдующій день. Мы говорили, что письма Денисона къ Элл писалъ Гьюбертъ Стонъ подъ его диктовку, но подъ каждымъ стояла каракульками подпись сквайра, которой очень было бы трудно подражать, и на этотъ разъ правило не имло исключенія. Въ письм заключалось слдующее:

‘Съ нетерпніемъ желаю увидть опять твое молодое личико. Но я опять скажу: терпніе, терпніе! Веселись пока можешь, и теперь, пока ты за границей, смотри все что можешь. Старайся обогатить твой умъ всми возможными способами, и набирай запасъ пріятныхъ воспоминаній для будущаго. Общаю теб, что когда ты вернешься опять къ морю, то не скоро удешь отъ него. Я такъ здоровъ и бодръ какъ два года тому назадъ, слдовательно теб нечего безпокоиться о моемъ здоровь. Этотъ Джаго чудо что за человкъ. Дв недли съ твоей теткою въ Бейсватер будутъ пріятнымъ окончаніемъ твоихъ путешествій, мистрисъ Карліонъ будетъ пріятно пожить съ тобою нкоторое время, и мы не должны поступать нелюбезно съ нею, двочка. Положимъ такъ, что я увижу мою красоточку въ Герон-Дайк перваго іюня, и долго долго не разстанусь съ нею боле.’

Гьюбертъ Стонъ также нарядился въ новый костюмъ, и даже старикъ Ааронъ надлъ свое лучшее платье и туго накрахмаленный галстукъ. Нетерпливо ожидаемый день рожденія слдовало отпраздновать прилично. Служанки были обрадованы новыми платьями и кисейными передниками, обшитыми лентами, а Дорозсія Стонъ чепчикомъ съ богатыми старыми кружевами. Дорозсіи, однако, не доставлялъ большого удовольствія этотъ день, она сидла у огня въ своей комнат, жаловалась на невральгію съ испуганнымъ выраженіемъ въ лиц и туманнымъ выраженіемъ въ глазахъ.

Большія старыя двери были отворены настежь. Яркій огонь пылалъ въ передней, чего не было уже много лтъ. Турецкій коверъ покрывалъ полъ и на этомъ ковр стоялъ столъ чернаго дуба съ рзьбой, а на стол серебряный подносъ для визитныхъ карточекъ гостей. Кадки съ померанцевыми деревьями и оранжерейными растеніями стояли въ углахъ передней.

Ничто, однако, не могло привести Аарона въ хорошее расположеніе духа, если онъ заблагоразсудилъ быть въ дурномъ. Онъ бродилъ какъ привидніе, заглядывая то туда, то сюда, браня служанокъ, ворча на племянника, и косясь на доктора Джаго, какъ будто онъ былъ какой-нибудь злой колдунъ.

Вскор посл полудня, подъхалъ экипажъ перваго гостя, викарія Френсиса Кетля. Дочь его тоже бы пріхала, да ее не было дома. Викарія приняли въ передней докторъ Джаго и Гьюбертъ Стонъ. Перемолвились нсколькими словами и Кетль выразилъ свое сильное желаніе еще разъ увидть и пожать руку своему милому старому другу сквайру. Докторъ Джаго _/очень сожаллъ, что долженъ отказать. Дло въ томъ, говорилъ онъ, что сквайръ провелъ очень тревожную ночь и даже совсмъ не спалъ. Часъ тому назадъ онъ впалъ въ освжительный сонъ, который, какъ слдовало ожидать, продолжится нсколько часовъ и будетъ очень ему полезенъ. Все-таки если викарій желаетъ, мистера Денисона разбудятъ и…

— Ни за что на свт, торопливо перебилъ викарій: — я вовсе не желаю, чтобъ его будили. Поздравьте его отъ меня, и скажите какъ я желаю видть его. Можетъ быть въ другой разъ онъ будетъ въ состояніи принять ненадолго стараго друга.

— Безъ всякаго сомннія, возразилъ докторъ Джаго горячо:— вы понимаете, серъ, что онъ берегъ себя для ныншняго дня, намреваясь видть двухъ трехъ дорогихъ друзей, но эта тревожная ночь испортила все.

Другіе экипажи быстро подъжали къ замку одинъ за другимъ посл отъзда викарія, пока вс значительные люди въ окрестностяхъ, или были сами, или прислали карточки. На вс вопросы былъ данъ одинъ отвтъ: мистеръ Денисонъ надялся принять двухъ трехъ друзей, но провелъ тревожную ночь, а недавно впалъ въ глубокій и освжительный сонъ, который нарушать нельзя.

Особенно одна постительница сожалла, что не можетъ видть сквайра, это была леди Марія Скефингтонъ. Марія Кетль была ея крестная дочь и названа въ честь ея. Теперь это была шестидесятипятилтняя старая два. Леди Марія со вздохомъ обвела глазами переднюю, и припоминала то время, когда надялась сдлаться хозяйкой въ Герон-Дайк. Сорокъ лтъ тому назадъ Денисонъ танцовалъ съ нею нсколько разъ на провинціальныхъ балахъ и оказывалъ ей вниманіе при встрч, а она, по обычаю молодыхъ двицъ, приняла за врное, что онъ намренъ сдлать ей предложеніе. Но желаемое объясненіе не наступило, и надежда постепенно исчезла изъ ея сердца. Но она часто говорила себ, что ни прежде, ни посл никогда не была она такъ близко къ супружеству, и до-сихъ-поръ съ нжностью вспоминала красиваго молодого сквайра. Они остались добрыми друзьями, и теперь сдая старушка леди Марія почувствовала сильное желаніе увидть его еще разъ. Когда ей сказали, что это невозможно, она опустила вуаль и вернулась въ свою карету со слезами.

Около пяти часовъ, въ замокъ явился посланный отъ Тумса, капельмейстера Нёллингтонскаго оркестра узнать можетъ ли оркестръ изъявить свое уваженіе сквайру въ день его рожденія и сыграть нсколько пьесъ въ замк въ этотъ вечеръ.

Старикъ Ааронъ пошелъ доложить объ этомъ сквайру очень неохотно, ему было бы пріятно отказать, если бы онъ смлъ, и вернулся чрезъ нсколько минутъ съ любезнымъ отвтомъ сквайра — ему будетъ очень пріятно принять оркестръ въ половин девятаго.

Оркестръ явился въ назначенный часъ: дв скрипки, віолончель, арфа, два кларнета, вс музыканты были мелкими лавочниками въ городк. Гьюбертъ Стонъ въ модномъ пальт и куря сигару, встртилъ ихъ у калитки, выходившей въ садъ, и провелъ на лужайку за нсколько ярдовъ отъ оконъ гостиной Денисона. Онъ сказалъ, что сквайръ слабъ и не можетъ слышать близко музыку. Садовникъ Джонъ Тилни и его жена прокрались сзади музыкантовъ, и если бы Гьюбертъ Стонъ это замтилъ, онъ можетъ быть прогналъ бы ихъ, находя, что слугъ надо держать на своемъ мст.

Ставни въ гостиной Денисона не запирались въ этотъ вечеръ. Яркій огонь горлъ въ камин, дв восковыя свчи стояли на стол среди комнаты. Высокая худощавая фигура сквайра на большомъ кожаномъ кресл, закутанная въ длинный шлафрокъ, ясно была видна групп на лужайк. Голова его осунулась между плечами, когда онъ наклонился нсколько впередъ, пристально смотря въ огонь, и сложивъ свои костлявыя руки на набалдашник своей массивной палки, безъ помощи которой уже давно не могъ переходить изъ одной комнаты въ другую. Брильянтъ въ его перстн сверкалъ отъ каминнаго огня, отъ огня же еще худыя щеки казались еще боле впалыми и контрастъ между черной бархатной шапочкой и длинными блыми волосами, выбивавшимися изъ подъ нея, былъ еще замтне. Онъ сидлъ одинокой живой фигурой въ картин, подернутый мракомъ и это придавало всему какую-то особенную торжественность.

При первыхъ звукахъ оркестра сквайръ быстро поднялъ голову и принялъ видъ человка, слушающаго внимательно.

Оркестръ сыгралъ нсколько пьесъ. Когда затихли звуки послдней пьесы, сквайръ медленно и съ трудомъ приподнялся. Съ помощью своей палки, подобравъ полы своего шлафрока, онъ слабыми шагами дошелъ до окна. Взявъ палку въ лвую руку, онъ важно наклонилъ голову и замахалъ правою рукою два или три раза въ знакъ признательности и привтствія. Потомъ вернулся опять на свое кресло.

Троекратное ура раздалось въ честь сквайра, музыканты вышли изъ дома, Гьюбертъ заперъ калитку. Въ людской было приготовлено для нихъ обильное угощеніе, на которомъ не заблагоразсудилъ присутствовать ворчливый старикъ Ааронъ, и хотя внукъ говорилъ ему при всхъ домашнихъ, что ему слдуетъ это сдлать, но посщенія музыкантовъ онъ не одобрялъ. Онъ пришелъ только взглянуть на ихъ ужинъ, бормоча про себя о разореніи и мотовств. Но пиво было крпкое и гости не обращали никакого вниманія на эту воркотню. Они давно знали старика Аарона и захохотали, когда онъ заперъ за собою дверь.

Глава XVII.
Чарльзъ Плекетъ прізжаетъ къ сквайру.

Двадцать пятаго апрля Денисонъ получилъ письмо отъ фирмы Плекетъ Плекетъ и Рексъ, увдомлявшее сквайра въ вжливыхъ выраженіяхъ, что согласно желанію ихъ уважаемаго кліента мистера Денисона владльца Нёнгем-Прайорса, мистеръ Чарльзъ Плекетъ явится въ замокъ въ одиннадцать часовъ утромъ двадцать шестого, для того чтобы удостовриться (чисто для формы), что владлецъ Герон-Дайка пережилъ свой семидесятый день рожденія. Если мистеру Денисону Герон-Дайкскому не удобно лично видться съ мистеромъ Плекетомъ въ это время, его просятъ назначить часъ поздне въ тотъ же самый день. Въ письм не говорилось ничего о томъ пункт въ завщаніи покойнаго Джильберта Денисона, который давалъ младшему Денисону право потребовать такого свиданія, потому что сквайру Денисону самому долженъ былъ быть извстенъ этотъ фактъ.

Разсердило ли это письмо сквайра или нтъ, было неизвстно, но оно очень разсердило Аарона Стона. Ааронъ еще не повеселлъ посл вчерашняго, поздравительныя посщенія къ его господину разсердили его, а главное прибытіе музыкантовъ вечеромъ. А это посщеніе лондонскихъ повренныхъ просто оскорбило Аарона.

Гьюбертъ, распечатывавшій вс письма въ комнат сквайра, вышелъ съ этимъ письмомъ въ рук, оставивъ у больного доктора Джаго. Этотъ лукавый докторъ, не пропуская ни одного дня прізжалъ въ Герон-Дайкъ въ разные часы, и раньше и позже, какъ ему было удобно. Старикъ Ааронъ и его жена сидли за чаемъ, одну изъ служанокъ, Илайзу, призвали поджарить хлбъ. Она стояла на колняхъ, у огня, когда вошелъ Гьюбертъ и подалъ письмо своему дду.

— Сквайръ говоритъ, что вы должны это прочесть, сказалъ Гьюбертъ:— разумется, надо принять этихъ людей.

Ааронъ надлъ очки, подошелъ къ окну, чтобы было видне, и прочтя письмо, поднялъ такую брань, что мистрисъ Стонъ вскочила съ своего кресла, Илайза обернулась, а Гьюбертъ только засмялся.

— Подлые шпіоны! закричалъ онъ, ударивъ по столу кулакомъ, такъ что вс чашки забрянчали.— Не бывать имъ въ этомъ дом, я дверь прежде заколочу! повренный! какъ бы не такъ! Нтъ, нтъ!

— Зачмъ, ддушка, вы сердитесь такъ сумасбродно? увщевалъ Гьюбертъ.— Эти повренные вамъ не сдлаютъ никакого вреда. Сквайръ намренъ ихъ принять — онъ не можетъ поступить иначе.

— Не можетъ! ревлъ Ааронъ.

— Да. А если вы пойдете къ нему сейчасъ, то онъ скажетъ вамъ почему. Отчего же ему и не принять ихъ, если онъ чувствуетъ себя довольно хорошо? прибавилъ Гьюбертъ.

— Оттого, что ты идіотъ! закричалъ старикъ Ааронъ.

Гьюбертъ опять засмялся, эти запальчивыя вспышки только смшили его. Ааронъ слъ допить чай, руки его дрожали. Илайза теперь стояла у стола и намазывала масломъ поджаренный хлбъ.

— Послушайте, ддушка, сказалъ Гьюбертъ: — сквайру угодно принять этого повреннаго изъ Лондона, и вы не можете не послушаться его, но если вамъ такъ не нравится это посщеніе, почему бы вамъ не ухать на это время? Вы всю недлю собирались въ Нёллингтонъ купить сна и клевера, позжайте же завтра покупать.

Ааронъ съ гнвомъ взглянулъ на своего внука.

— Такъ сейчасъ и послушаю совтовъ такого молокососа! сказалъ онъ, что заставило Илайзу засмяться.— Хорошо пойдутъ на свт дла, если такіе шелопаи будутъ распоряжаться старшими!

— Я не распоряжаюсь, да вы и не послушались бы меня, возразилъ Гьюбертъ.— Я только совтую для вашего же спокойствія. Сквайръ хочетъ принять этихъ повренныхъ — кажется ихъ будетъ двое — и вамъ не годится поднимать шумъ, когда они прідутъ. Вы кажется забываете какъ боленъ и слабъ нашъ баринъ, и какъ часто повторялъ вамъ Джаго, что ему всего полезне не раздражаться. Поэтому я говорю отправляйтесь въ Нёллингтонъ посл завтрака и пусть это посщеніе произойдетъ во время вашего отсутствія.

Ааронъ ворчалъ нсколько минутъ.

— Просто срамъ! воскликнулъ онъ:— срамъ! Ужъ прошелъ день рожденія, а теперь опять вздумали надодать! Разв барину не велно оставаться въ поко, спрашиваю тебя? Кто же поручится, что это свиданіе съ негодяями не…

— Повредитъ ему, хотли вы сказать, вдругъ перебилъ Гыобертъ.— Ну, мы можемъ принять предосторожности противъ этого. Джаго, разумется, долженъ быть при этомъ и щупать его пульсъ.— А вы отправляйтесь утромъ въ Нёллингтонъ и въ дом будетъ тишина, заключилъ Гьюбертъ, взявъ письмо и повернувшись, чтобъ уйти.

— Не сядешь ли ты напиться чаю, милый Гьюбертъ? позвала его старушка, не смвшая прежде прервать разговоръ.

— Я посл напьюсь.

Въ одномъ изъ коридоровъ по дорог въ комнату сквайра, Гыобертъ встртился съ Джаго.

— Чему вы сметесь? спросилъ докторъ, увидвъ улыбку на губахъ молодого человка.

— Смюсь надъ ддушкой. Посмотрли бы вы какъ онъ взбсился. Если его не удержать, онъ вылилъ бы цлое ведро на голову этого повреннаго, какъ только тотъ вошелъ бы въ дверь, а я посовтовалъ ему ухать утромъ въ Нёллингтонъ покупать сно и клеверъ.

— А этотъ повренный хорошо знаетъ сквайра? спросилъ докторъ.

— Кажется они встрчались разъ или два нсколько лтъ тому назадъ, отвтилъ Гьюбертъ.

Повидимому, Ааронъ нашелъ совтъ внука благоразумнымъ, потому что утромъ сталъ собираться въ Нёллингтонъ. Гьюбертъ случайно вошелъ въ кухню, когда Фемія застегивала штиблеты старику, а Илайза стояла возл.

— Я удивляюсь, что вы не дете въ одноколк, серъ, сказалъ Гьюбертъ.

— На что мн одноколка? заспорилъ старикъ.— Или ты думаешь, что у меня не хватитъ силъ дойти до Нёллингтона, продолжалъ онъ, взявъ зонтикъ, когда Фемія застегнула послднюю пуговицу.

— Это какъ вамъ угодно, сказалъ Гьюбертъ, котораго старикъ никогда не могъ вывести изъ себя.— Зайдите-ка къ седльщику и скажите ему, что новыя стремена хороши.

Ааронъ отправился съ зонтикомъ въ одной рук, съ толстой палкой въ другой. Гьюбертъ надлъ шляпу и проводилъ старика чрезъ кустарникъ съ задней стороны дома. Часы пробили десять. Собирались дождевыя тучи.

Въ одиннадцать часовъ Чарльзъ Плекетъ и его письмоводитель Фокси пріхали въ Герон-Дайкъ. Дверь ему отворила одна изъ служанокъ, а Гьюбертъ Стонъ принялъ его въ передней. Чарльзъ Плекетъ былъ низенькій кругленькій мужчина лтъ пятидесяти-пяти, съ быстрыми глазами, всегда готовой улыбкой и веселымъ голосомъ. Онъ скоре походилъ на джентльмена фермера, чмъ на лондонскаго стряпчаго. Молодой мистеръ Фокси былъ въ очкахъ и въ безукоризненномъ черномъ костюм, съ лицомъ очень кроткимъ.

— Мистеръ Чарльзъ Плекетъ, я? полагаю? сказалъ Гьюбертъ, подходя.

— Да, я Чарльзъ Плекетъ, а это мой письмоводитель, мистеръ Фокси. Я имю удовольствіе говорить съ…

— Меня зовутъ Гьюбертъ Стонъ. Я секретарь мистера Денисона и вообще занимаюсь всми длами.

— Очень радъ познакомиться съ вами, мистеръ Стонъ. Вамъ вроятно извстна цль моего посщенія, причина заставившая меня пріхать сюда?

— Мн извстно все, отвтилъ Гьюбертъ:— мистеръ Денисонъ не скрываетъ отъ меня ничего.

— Я полагаю, что нтъ никакого препятствія къ тому, чтобы я увидлся съ мистеромъ Денисономъ тотчасъ?

— Ршительно никакого. Онъ готовъ принять васъ. Но прежде чмъ вы пойдете къ нему въ комнату, вамъ не худо бы поговорить съ его докторомъ, который ждетъ васъ.

— Это какъ вамъ угодно, отвтилъ Чарльзъ Плекетъ:— мое свиданіе съ мистеромъ Денисономъ не должно продолжаться боле нсколькихъ минутъ.

Постителей пригласили ссть въ большой гостиной. Гьюбертъ позвонилъ и вошелъ докторъ Джаго. Гьюбертъ представилъ его и онъ слъ возл стряпчаго.

— Съ сожалніемъ долженъ сказать, что мой больной очень слабъ сегодня, началъ докторъ.— Поэтому я долженъ убдительно просить васъ сократить ваше посщеніе насколько возможно.

— Я уже замтилъ, что мн нужно видть мистера Денисона только на нсколько минутъ, холодно отвтилъ Плекетъ.

Что-то въ этомъ низенькомъ чернобородомъ иностранномъ доктор сдлало на него неблагопріятное впечатлніе.

— Вы простите мн, что я хлопочу о польз моего больного, отвтилъ Джаго спокойнымъ тономъ.— Всякое волненіе опасно для мистера Денисона въ его настоящемъ положеніи. Онъ уже давно такъ слабъ, что его друзья удивляются какъ онъ могъ такъ долго остаться живъ, они такъ…

— Очень, я думаю, удивляются, перебилъ повренный.

Докторъ Джаго взглянулъ на него своими зоркими глазами.

— И онъ такой строптивый, продолжалъ докторъ съ улыбкой.— Намъ иногда трудно сладить съ нимъ.

Чарльзъ Плекетъ всталъ.

— Если сквайръ Денисонъ можетъ насъ принять, серъ, то мн кажется, что чмъ скоре кончится наше свиданіе, тмъ будетъ лучше.

— Я вполн согласенъ съ вами, серъ, отвтилъ докторъ такимъ же благодушнымъ тономъ насколько тонъ стряпчаго былъ отрывистъ.— Мистеръ Денисонъ ждетъ васъ. Вы кажется съ нимъ встрчались, прибавилъ докторъ Джаго, когда они выходили изъ комнаты.

— Мы встрчались два раза, отвтилъ Чарльзъ Плекетъ:— въ Лондон лтъ шесть тому назадъ.

— Такъ давно! воскликнулъ, Гьюбертъ Стонъ.— Боже мой! вы найдете въ немъ большую перемну, серъ.

— Ожидаю этого. Но я его узнаю какъ бы онъ не перемнился, отвтилъ стряпчій.— Можетъ мистеръ Денисонъ сидть?

— Бываютъ дни — но никогда такъ рано утромъ. Вамъ придется увидть его въ постели.

Спальня сквайра была возл его гостиной. Когда они проходили въ большія, обитыя байкой двери, об теперь отворенныя настежь, Чарльзъ Плекетъ обратилъ на нихъ вниманіе.

— Это что-то новое, замтилъ онъ.— Врно отъ сквозного втра?

— Не столько отъ этого, сколько отъ шума, замтилъ докторъ Джаго.

— Кажется у васъ здсь шума большого не можетъ быть.

— Напротивъ. Часто прізжаютъ гости, и сквайру непріятно слышать ихъ, когда онъ не можетъ ихъ принять. У него тонкій слухъ.

Докторъ Джаго остановился у двери спальни съ этими словами:

— Подождите, шепнулъ онъ:— я пойду и посмотрю, не заснулъ ли онъ?

Оба гостя и Гьюбертъ остались ждать за дверьми.

— Онъ не спитъ и готовъ принять васъ, сказалъ докторъ Джаго, вернувшись.

Плекетъ и его письмоводитель вошли. Гьюбертъ вошелъ послдній и тихо заперъ дверь.

Погода въ это утро была пасмурна — совсмъ не похожа на ясное утро двадцать четвертаго числа — и даже тотъ свтъ, который могъ еще пробраться въ комнату затемнялся тяжелыми занавсками, закрывавшими оба окна, и сторами, опущенными на половину. Все-таки было достаточно свта, чтобы увидть тяжелую, старинную кровать и угрюмаго человка, лежащаго на ней, и поддерживаемаго грудой подушекъ. На плечи его былъ накинутъ срый шлафрокъ, черная бархатная шапочка прикрывала голову, а длинные сдые волосы, выбивавшіеся изъ подъ нея, какъ будто ожидали, чтобы ихъ причесала женская рука. Палка его лежала на одял, такъ близко, что онъ могъ дотронуться ею до звонка, находившагося возл, если бы ему было нужно позвать сидлку изъ смежной комнаты. Наконецъ, опаловый перстень сверкалъ на второмъ пальц лвой руки, какъ это было уже сорокъ лтъ сряду. Въ камин мерцалъ огонь, на стол возл постели стояли склянки съ разными лкарствами.

Чарльзъ Плекетъ подошелъ къ ногамъ кровати и пристально посмотрлъ на больного.

— Здравствуйте, мистеръ Денисонъ, сказалъ онъ:— я полагаю, вы знаете зачмъ я пріхалъ къ вамъ сегодня?

— Да, знаю… знаю, сказалъ сквайръ тихимъ голосомъ, потерявшимъ свой жесткій и суровый тонъ, и принявшимъ отъ продолжительной болзни какой-то глухой звукъ.— Вотъ теперь вы. видли меня, какая же вамъ польза изъ того! прибавилъ онъ съ оттнкомъ своей прежней угрюмой ироніи: — впрочемъ, я не желаю быть невжливъ ни къ вамъ, серъ, ни къ тмъ, которые послали васъ.

Плекетъ обыкновенно не лзъ въ карманъ за словомъ, но, очевидно, онъ чувствовалъ неловкость своего положенія въ это утро. Онъ кашлянулъ, посмотрлъ на доктора Джаго, который вмсто отвта придвинулъ стулья и знакомъ пригласилъ гостей ссть.

— Я имлъ удовольствіе встрчаться съ вами въ Лондон раза два, нсколько лтъ тому назадъ, мистеръ Денисонъ, сказалъ стряпчій, чтобы какъ-нибудь начать разговоръ.

— Сомнваюсь, чтобы это доставило вамъ удовольствіе, возразилъ сквайръ.— Не могу сказать, чтобы это доставило удовольствіе мн, я зналъ кого вы были представителемъ.

Плекетъ тихо засмялся. Онъ всегда это длалъ, если ему говорили что-нибудь непріятное по его длу.

— Ну можетъ быть, благоразумне будетъ о прошломъ не вспоминать, сказалъ онъ:— хотя сколько мн помнится, вы ъ этихъ свиданіяхъ всегда одерживали надо мною верхъ. Вашъ родственникъ, мистеръ Денисонъ, владлецъ Нёнгем-Прайорса…

— Если вы пріхали говорить мн объ этой эхидн… эхидн, слышите ли вы? то чмъ скоре вы уберетесь отсюда, тмъ лучше. Вы видли меня, разговаривали со мною — чего еще вамъ нужно?

Больной съ своимъ блднымъ лицомъ и сверкающими глазами, смотрлъ такъ свирпо и говорилъ съ такимъ раздраженіемъ, что Фокси съ невольнымъ испугомъ отодвинулъ свой стулъ.

— Поврьте мн, сквайръ, я не имлъ ни малйшаго намренія оскорбить васъ, сказалъ Плекетъ самымъ примирительнымъ тономъ.

Больной отвернулся съ нетерпніемъ и указалъ на чашку съ буліономъ, стоявшую на стол. Джаго подошелъ и подалъ ему чашку. Онъ поднесъ ее къ губамъ, отпилъ немного и вдругъ бросилъ чашку прямо въ каминъ.

— Холодный, холодный! закричалъ онъ съ свирпой энергіей.— Вы вс на одинъ ладъ, накинулся онъ на Джаго.— Вы вс сговорились отправить меня на кладбище!

Съ этими словами онъ опустился въ изнеможеніи на свое изголовье, съ трудомъ переводя духъ.

Фокси такъ удивился, что его очки упали на полъ. Чарльзъ Плекетъ всталъ и отодвинулъ свой стулъ, онъ тоже испугался. Джаго, озадаченный не мене другихъ, какъ можно было видть по его физіономіи, сдлалъ постителямъ знакъ выйти изъ комнаты.

— Право я не ручаюсь за послдствія, если вы останетесь, шепнулъ онъ.

Гьюбертъ Стонъ отворилъ дверь.

— Все такой же брюзга, пробормоталъ стряпчій, уходя.

Гьюбертъ проводилъ ихъ до гостиной и приказалъ подать хересъ и бисквиты, что и принесла Илайза. Скоро къ нимъ пришелъ Джаго.

— Онъ теперь немножко успокоился, сказалъ докторъ.— Я слышалъ, что сквайръ Денисонъ всю свою жизнь былъ подверженъ этимъ маленькимъ вспышкамъ гнва, но…

— Вы называете ихъ маленькими! замтилъ Плёкетъ, прихлебывая вино.

Докторъ улыбнулся.

— Я не досказалъ, что мы очень ихъ боимся, и что он ужасно вредятъ ему въ его настоящемъ положеніи.

— Съ такимъ человкомъ не совсмъ пріятно жить, сказалъ Плекетъ, пожавъ плечами.

— Да, съ нимъ иногда бываетъ трудно, согласился Гьюбертъ.— Но мы къ нему привыкли.

— Наврно внучка сквайра, мисъ Винтеръ, очень заботится объ его удобствахъ? замтилъ стряпчій.

— Мисъ Винтеръ за границей, ее нтъ здсь съ прошлаго октября, отвтилъ Гьюбертъ и его черные глаза весело засверкали.

— Вотъ какъ! возразилъ Плекетъ такимъ удивленнымъ тономъ, какъ будто это была для него новость.— Это довольно странно, что мисъ Винтеръ оставила его въ такомъ положеніи.

— Сквайру было лучше, когда мисъ Винтеръ ухала изъ Англіи, и онъ не хотлъ призывать ее. Кажется ее скоро сюда ожидаютъ.

— Казалось бы она должна желать быть съ нимъ.

— Конечно, согласился докторъ Джаго:— но мы думаемъ — я думаю, что хорошо, чтобы ее не было здсь. Необходимо избавлять его отъ всякаго волненія. У насъ отличная сидлка, и онъ окруженъ всевозможными попеченіями. Въ этомъ я могу уврить васъ.

— О! я не сомнваюсь въ этомъ, отвтилъ стряпчій, ставя стаканъ и вставая вмст съ своимъ письмоводителемъ.

Докторъ простился съ ними, Гьюбертъ Стонъ проводилъ ихъ до дверей и смотрлъ какъ они ухали.

— Мн не нравится докторъ Джаго, замтилъ Плекетъ своему спутнику, когда они хали по парку.— Я привыкъ изучать характеры, а этотъ человкъ кажется мн двуличнымъ. Примтили вы, какая у него мрачная и зловщая улыбка?

Фокси съ этимъ согласился, это посщеніе не доставило ему никакого удовольствія.

— Прекрасное имніе, безспорно, замтилъ стряпчій, смотря на вс стороны.— А я надялся, что нашъ Денисонъ наслдуетъ это. Хорошо, что онъ философъ, онъ равнодушно отнесется къ этому.

— Имя доходъ нашего кліента, мн кажется, даже я могъ бы быть философомъ, сухо сказалъ письмоводитель.

— Да, но есть старая пословица: ‘у кого много, тотъ хочетъ еще больше’. Но наша сторона проиграла и нечего плакать о пролитомъ молок. Не могу понять, какъ это мисъ Винтеръ можетъ быть въ отсутствіи въ такое время, продолжалъ онъ посл нкотораго молчанія.— Соображая то, что я видлъ и слышалъ сегодня и донесенія Никсона, я долженъ сказать, что во всемъ этомъ есть что-то приводящее меня въ недоумніе и что мн не нравится вовсе.

— Но вы ни на чемъ существенномъ не можете основать ваши подозрнія, серъ?

— Нтъ, въ томъ-то и дло! согласился Чарльзъ Плекетъ.— Мн нужно что-нибудь существенное, теперь я борюсь только съ тнями.

Ааронъ Стонъ какъ будто повеселлъ въ Нёллингтон, потому что, когда вернулся, то былъ въ хорошемъ расположеніи духа. Онъ прямо прошелъ въ кухню съ палкой и зонтикомъ и позвалъ служанокъ разстегнуть штиблеты.

— Видлъ я этихъ подлецовъ стряпчихъ, когда они прозжали по городу въ своемъ гиг, закричалъ онъ, хотя рдко удостоивалъ заговаривать съ служанками, а только ихъ бранилъ.— Двое сидли въ гиг. И по виду-то шельмецы и какъ скоро хали!

Поощряемая этой любезностью, Фемія разсказала, какъ сквайръ разсердился, разговаривая съ стряпчими, и какъ швырнулъ въ каминъ чашку съ буліономъ. Этотъ маленькій эпизодъ Гьюбертъ разсказалъ садовнику при служанкахъ. Это такъ показалось смшно старику Аарону, что онъ хихикалъ полчаса.

— Я самъ бы это сдлалъ, я самъ бы,это сдлалъ, повторялъ онъ.— Сквайръ еще духомъ не ослаблъ.

Глава XVIII.
Неожиданное извстіе.

Мистрисъ Карліонъ и мисъ Винтеръ пріхали въ Парижъ 18 мая. Имъ нечего было торопиться. Он получили письмо отъ сквайра Денисона, написанное, по обыкновенію, Гьюбертомъ Стономъ, но подписанное неподражаемымъ автографомъ сквайра. Элл было назначено пріхать въ Герон-Дайкъ перваго іюня, и сообщено, что сквайру будетъ пріятно видть, въ то же время, мистрисъ Карліонъ. Поэтому мистрисъ Карліонъ ршила, что ничего не можетъ быть пріятне, какъ провести недлю въ Париж, а потомъ дня три въ Лондон до отъзда въ Норфолькъ.

Утромъ 20 дамы отправились въ лавки и, вернувшись въ гостиницу, Элла нашла телеграмму, полученную безъ нея. Она была отъ Гьюберта Стона.

‘Съ глубокимъ прискорбіемъ извщаю, что мистеръ Денисонъ умеръ скоропостижно вчера вечеромъ, посл полуночи. Прошу телеграфировать ваши распоряженія, и когда можно ожидать васъ въ замокъ’.

Для Эллы это былъ неожиданный и страшный ударъ. Лишившись въ дтств отца и матери, она отдала всю привязанность сердца своему дду. Теперь ей казалось, что этотъ, ударъ сдлалъ ее круглой сиротой. Горе ея тмъ было глубже, что она не находилась при кончин дда. Зачмъ онъ отослалъ ее отъ себя, когда былъ такъ боленъ, зачмъ онъ такъ настойчиво не позволялъ ей возвращаться? А теперь она никогда не увидитъ его боле!

Мистрисъ Карліонъ взяла на себя вс необходимыя дорожныя хлопоты и не мшала Элл предаваться своему горю. Чрезъ двадцать четыре часа по полученіи телеграммы, он были уже въ Лондон. Тамъ он были принуждены переночевать и, заказавъ траурныя платья, ухали на другой день, въ Норфолькъ, оставивъ въ Лондон Гигсонъ, которая была, не совсмъ здорова.

— Отдыхъ принесетъ ей пользу, сказала мистрисъ Карліонъ.

Гьюбертъ Стонъ съ каретой оставилъ ихъ на станціи и он тотчасъ отправились въ замокъ.

Чрезъ нсколько времени, посвященному горю и волненію, Элла призвала къ себ Аарона Стона въ маленькую гостиную. Сторы были спущены и комната была мрачна и печальна.

Ааронъ пришелъ, дрожа и повсивъ голову. Онъ былъ человкъ жесткій, но преданный своему господину, который былъ очень дорогъ ему. Элла скорбла объ его печали. Она подошла къ нему и взяла его грубую руку своими нжными руками.

— О, Ааронъ, старый другъ, вы были его другомъ и моимъ, если бы вы увдомили меня! зарыдала она.— Если бы я могла увидть его еще разъ, прежде чмъ лишусь навсегда!

— Нельзя было успть, право нельзя, мисъ Элла, прошепталъ старикъ и его угрюмыя черты судорожно подернулись.— Никто не зналъ, никто не думалъ, что случится неожиданно въ ту ночь.

— Садитесь, Ааронъ,— она подвинула къ нему кресло:— и разскажите мн все. О! хотя бы еще разъ увидть одинъ взглядъ его добрыхъ глазъ! услышать хоть одно слово изъ устъ, которыя никогда боле не будутъ говорить со мною!

Ааронъ сидлъ въ кресл и смотрлъ въ каминный огонь, подпирая подбородокъ рукою. Погода была еще очень холодная, хотя приближался іюнь, а въ большомъ старомъ замк не бывало жарко даже въ знойные лтніе дни.

— Мн кажется очень странно, Ааронъ, начала Элла, потому что старикъ ничего не говорилъ: — что никто не замтилъ никакихъ признаковъ близкой кончины ддушки Джильберта. Что сказалъ объ этомъ докторъ Джаго?

— Я никогда не видалъ человка боле ошеломленнаго, какъ докторъ Джаго, отвтилъ Ааронъ.— Смотря на бднаго сквайра, онъ сказалъ: ‘Я былъ, увренъ, что онъ проживетъ еще нсколько мсяцевъ…’

— Чмъ онъ его лчилъ?

Старикъ подозрительно поднялъ глаза и потомъ опять ихъ опустилъ.

— Какъ же могу я это сказать, мисъ Элла! Я не докторъ. Можетъ сказать Джаго, если захочетъ. Барину это лченіе какъ будто приносило пользу, къ нему вернулись силы.

— Докторъ Джаго прізжалъ каждый день?

— Каждый день. Ни одинъ докторъ не могъ быть внимательне. Онъ ни разу не пропустилъ дня, ни будничнаго, ни воскреснаго.

— Стало быть онъ видлъ его и въ день смерти?

— Да. Онъ былъ здсь въ полдень, и сквайръ умеръ въ полночь.

— И онъ не видалъ никакой перемны въ ддушк, никакихъ признаковъ опасности?

— Никакихъ, ршительно никакихъ. Я встртилъ его, когда онъ вышелъ изъ комнаты.

‘— Ну, какъ мы чувствуемъ себя сегодня, докторъ? сказалъ я.

‘— Да такъ же, какъ всегда, сказалъ онъ.— Разв крошечку повеселе. Его состояніе очень хорошо, только не надо, чтобъ онъ говорилъ слишкомъ много, помните это. А онъ любитъ поболтать не меньше прежняго. ‘Съ этими словами докторъ Джаго простился со мною и ухалъ, насвистывая про себя. Нтъ, нтъ, пробормоталъ старикъ:— онъ не видалъ никакихъ признаковъ опасности.

— Какой же причин докторъ Джаго приписываетъ его смерть? спросила Элла.

— Параличу сердца, кажется, сказалъ онъ. Сквайръ не страдалъ,— онъ скончался такъ тихо, какъ бы заснулъ.

— Не могу не пожалть, что ддушка пригласилъ доктора Джаго, задумчиво сказала Элла:— я больше довряла доктору Спрекли, который зналъ его сложеніе такъ давно.

— Сквайръ говорилъ, вскричалъ Ааронъ, что если бы не докторъ Джаго, то онъ не прожилъ бы такъ долго.

— Можетъ быть. Но кто знаетъ? Я была глубоко огорчена, когда докторъ Спрекли пересталъ лчить его. Я думала, какой-то инстинктъ какъ будто предупреждалъ меня, что это будетъ не къ лучшему.

Ааронъ не отвтилъ и они сидли молча нсколько времени. Потомъ Элла заговорила боле мягкимъ тономъ:

— Часто ддушка Ааронъ говорилъ обо мн? Много мста занимала я въ его мысляхъ?

— Не думаю, чтобы онъ хоть одинъ день не упомянулъ о васъ, мисъ Элла, съ жаромъ отвтилъ старикъ.— Когда онъ бывало сидитъ въ кресл и смотритъ пристально въ огонь, я говорилъ себ много разъ: ‘Онъ думаетъ объ отсутствующей’.

— О! если бы онъ вызвалъ меня! какъ это, Ааронъ, онъ не позволилъ мн вернуться ко дню его рожденія? Зачмъ вы не посовтовали ему, что мн слдуетъ быть здсь?

Старикъ тревожно закашлялся.

— Я говорилъ съ нимъ объ этомъ, мисъ Элла. Я говорилъ ему, что ваше сердце измучится отъ этой продолжительной разлуки. Но вдь вы знаете какой онъ былъ человкъ — поступалъ по своему и не слушалъ никого.

— Мн казалось иногда, что вы вс какъ будто сговорились, чтобы не пускать меня сюда, задумчиво возразила Элла.— Я это говорила мистрисъ Карліонъ.

— Кто вс? спросилъ Ааронъ.

— Вы, докторъ Джаго и вашъ племянникъ, неустрашимо отвтила Элла.— Ддушка отослалъ меня на зиму, зима прошла давно, а мн не позволяли возвратиться. Ааронъ, я не могу этого понять.

— Можетъ быть онъ желалъ поправиться побольше, прежде чмъ вы увидите его, закричалъ старикъ, завертвшись на своемъ кресл:— онъ всегда былъ упрямъ, вы это знаете, мисъ Элла, его уговорить никто не могъ. Если станешь представлять ему одно, онъ непремнно выберетъ другое. Мы никакъ не могли, мисъ Элла, заставить его вызвать васъ.

— Онъ былъ въ памяти когда умиралъ? Кто говорилъ съ нимъ послдній?

— Я, поспшно отвтилъ старикъ.— Онъ былъ веселъ цлый день, въ шесть часовъ сказалъ, что ляжетъ въ постель, чувствуя усталость, и легъ. Въ девять часовъ я принесъ къ нему буліонъ и стоялъ возл, пока онъ кушалъ, посл этого я развелъ въ камин огонь. Онъ поговорилъ со мною минутъ десять о томъ и о другомъ. Онъ надялся, что у насъ будетъ жаркое лто, жаркая погода всегда была полезна для него. Потомъ онъ сказалъ, что его двочка — то есть вы, мисъ Элла — вернетесь тогда домой и какъ онъ будетъ радъ увидть опять ваше милое личико. Говорилъ онъ еще, что хочетъ привести въ порядокъ садъ, выпишетъ изъ Лондона красивую мебель для вашихъ комнатъ, будетъ приглашать гостей, чтобы старый замокъ казался вамъ немножко веселе.

— Какъ будто мы не были счастливы съ нимъ вдвоемъ, сказала Элла, удерживаясь отъ слезъ.

— Я далъ ему рюмку портвейну, продолжалъ Ааронъ:— вы не забыли, что онъ всегда выпивалъ рюмку предъ сномъ, и онъ выпилъ ее всю. Посл этого я зажегъ восковую свчу, которая горла всегда всю ночь. Онъ такъ веллъ всегда ставить свчу, чтобы могъ видть портретъ этой красивой молодой леди, который вислъ надъ каминомъ въ его спальн, кто была она, онъ никогда мн не говорилъ. Потомъ онъ протянулъ мн руку, онъ всегда это длалъ послднее время — если только не былъ сердитъ. ‘Прощай старый другъ, сказалъ онъ:— мн ничего больше не нужно до утра’. Это были самыя послднія его слова.

Элла отвернулась и зарылась лицомъ въ подушки кресла.

— Я только что вышелъ изъ комнаты и заперъ за собою дверь, продолжалъ Ааронъ:— когда мн послышался какой-то странный шумъ. Я не могъ разобрать стонъ это или крикъ. Однако я вернулся въ комнату. Сквайръ лежалъ какъ я его оставилъ, но не сказалъ мн ничего. Я взялъ свчу и посмотрлъ ему въ лицо. Тутъ сердце мое встрепенулось. Я позвалъ Гьюберта, чрезъ пять минутъ онъ уже скакалъ за докторомъ. Докторъ Джаго пріхалъ очень скоро, но какъ только взглянулъ на сквайра сейчасъ сказалъ, что никакой надежды нтъ. Мой бдный милый баринъ говорить не могъ, но мы видли по его глазамъ, что онъ насъ узнаетъ. Потомъ онъ какъ будто сталъ засыпать. Мы не отходили отъ его постели и онъ умеръ, какъ только часы пробили двнадцать.

— О! мой дорогой… мой дорогой! стонала плачущая двушка.

— Случилось одно странное обстоятельство, мисъ Элла, въ ту же ночь, продолжалъ старикъ, понизивъ голосъ:— мы легли спать въ третьемъ часу. Я послдній вышелъ изъ комнаты и заперъ за собою дверь, я первый вошелъ въ комнату утромъ и — что вы думаете я тамъ нашелъ?

Элла молча посмотрла на него.

— Я нашелъ портретъ этой прекрасной молодой леди на ковр. Гвоздь, державшійся столько лтъ, выпалъ ночью. Я не повсилъ портрета опять. Я спрашиваю себя иногда: отчего этотъ портретъ упалъ въ ту самую ночь, когда умеръ баринъ?

Элла Винтеръ чувствовала, что ничего не можетъ слышать теперь больше и встала съ своего мста.

— Я желаю видть его, Ааронъ, я пойду теперь. Ступайте прежде и придите мн сказать есть ли кто-нибудь въ той комнат.

— Вы желаете видть его! повторилъ Ааронъ слабымъ и робкимъ голосомъ, и странное выраженіе мелькнуло въ его глазахъ.

— Да, конечно. Я пойду теперь. Если мои грустные глаза не могли видть его живого…

— О! милая мисъ Элла, перебилъ старикъ:— никто не увидитъ его боле…

Элла съ удивленіемъ взглянула на него.

— Что вы хотите сказать? спросила она чуть слышнымъ шопотомъ,

— О! неужели вы не угадываете? Вчера привезли его гробъ и… и… нужно ли мн говорить вамъ все…

— Нтъ… нтъ… это невозможно! закричала Элла:— онъ умеръ въ понедльникъ, а теперь только четвергъ. Кто отдалъ такое строгое приказаніе?

— Докторъ Джаго.

— По какому праву?

— Онъ сказалъ, что такъ слдуетъ, что гробъ надо заколотить.

Элла упала на диванъ и закрыла лицо руками. Ааронъ воспользовался этимъ, чтобы тихо выйти изъ комнаты и бормоталъ:

— Господи прости меня негоднаго обманщика!

Похороны были назначены въ слдующій понедльникъ.

Гьюбертъ Стонъ распоряжался всмъ по приказаніямъ мистрисъ Карліонъ, которая желала избавить Эллу отъ всего. Мистрисъ Карліонъ очень понравился Гьюбертъ, котораго она мало видла во время своихъ прежнихъ посщеній.

— Какъ необыкновенно красивъ этотъ молодой человкъ, говорила она себ не разъ.— И какое благородное обращеніе! Кто могъ бы принять его за внука слуги?

Гьюбертъ обращался съ мистрисъ Карліонъ съ полнымъ уваженіемъ, что было весьма пріятно для нея. Но то что въ Гьюберт приписывалось почтительной симпатіи, въ боле пошломъ и мене красивомъ человк сочлось бы дерзостью. Хотя мистрисъ Карліонъ была умная и свтская женщина, она не имла ни малйшаго подозрнія о томъ пламени, которое сожигало сердце Гьюберта Стона и длало для него дни и ночи и восторгомъ и мученіемъ.

По прізд въ замокъ одинъ изъ первыхъ вопросовъ Эллы относился къ тому для какой цли и по чьему распоряженію были сдланы двери, обитыя зеленой байкой. Этотъ вопросъ былъ сдланъ Гьюберту. Онъ могъ только отвтить, что двери были сдланы по приказанію сквайра, для того чтобы было больше тишины. Элла, знавшая какъ причудливъ былъ ея ддъ во многихъ отношеніяхъ, поврила этому объясненію.

Потому ли что забыли или потому что по ихъ мннію не стоило упоминать, мисъ Винтеръ и ея тетк не сказали, что во время болзни Денисона въ дом находилась служанка. О существованіи сидлки Декстеръ Элла и не подозрвала. Чрезъ сутки посл кончины сквайра, мистрисъ Декстеръ уложила свои вещи и ухала. Завязывая ленты своей щеголеватой черной шляпки, она замтила одной изъ служанокъ, что не можетъ боле быть полезна въ замк, и такъ какъ ея услуги нужны въ другомъ мст, то по ея мннію чмъ скоре она удетъ тмъ лучше.

Настало утро понедльника. Въ девять часовъ Элла пошла въ спальню дда и оставалась тамъ часъ одна съ останками того, кого она любила такъ нжно. Посл этого она отправилась въ свою комнату и никто кром тетки не видалъ ее до похоронъ. Марія Кетль еще домой не возвращалась. Огорченная Элла очень скучала безъ нея.

Фамильный повренный, Давентри, рано пріхалъ въ замокъ и привезъ послднее. завщаніе сквайра. Сер-Питеръ Докврей и полковникъ Таунсонъ, душеприказчики и другіе друзья сквайра Денисону пріхали позже. Къ процессіи присоединились въ парк экипажей тридцать или сорокъ окрестныхъ дворянъ, и немногіе были пусты. Разумется былъ и докторъ Джаго въ наемной карет. Приглашеніе было послано доктору Спрекли, котораго Элла не могла не считать обиженнымъ. Онъ былъ тронутъ такимъ неожиданнымъ знакомъ уваженія, но гордость не позволила ему принять его. Онъ смотрлъ на процессію изъ-за кружевныхъ занавсокъ окна одного изъ своихъ знакомыхъ и съ сожалніемъ, и горечью.

Отпвалъ викарій, Френсисъ Кетль, въ церкви, а потомъ около могилы, собралась толпа въ двсти человкъ.

— Скончался наконецъ бдный старикъ, толковали присутствующіе:— но прожилъ-таки достаточно, чтобы не дать своего имнія другимъ.

Вс знали чего старикъ желалъ и вс радовались за него.

Такимъ образомъ съ полнымъ почетомъ и уваженіемъ преданы были земл смертные останки Джильберта Денисона, владльца Герон-Дайка.

Элла охотно избавила бы себя отъ тяжелаго огорченія слушать чтеніе завщанія своего дда посл похоронъ, но мистрисъ Карліонъ и мистеръ Давентри сказали ей, что она должна присутствовать при этомъ. Вс собрались въ большой гостиной, куда позвали старшихъ слугъ.

— Здсь недостаетъ одного человка, замтилъ Давентри, осматриваясь вокругъ комнаты.

— Кого это? спросилъ сер-Питеръ Докврей.

— Доктора Спрекли. Мы дадимъ ему пять минутъ, а тамъ будемъ продолжать безъ него.

Никто не могъ быть удивленъ боле доктора Спрекли, когда онъ получилъ письмо, приглашавшее его въ Герон-Дайкъ присутствовать при чтеніи завщанія мистера Денисона. Онъ спрашивалъ себя зачмъ понадобилось его присутствіе? Онъ никакъ не могъ понять, но похалъ.

— Вотъ явился запоздавшій, сказалъ мистеръ Давентри, когда вошелъ докторъ Спрекли.

Элла встала и горячо пожала ему руку, а Гьюбертъ придвинулъ ему стулъ. Давентри надлъ очки и разложилъ завщаніе предъ собой.

Завщаніе было написано три года тому назадъ, но потомъ къ нему было прибавлено нсколько приписей, и послдняя отъ 10 ноября прошлаго года, свидтелями которой были письмоводитель мистера Давентри и Фемія Гаргревъ, въ то время служанка въ замк. Мы вкратц приведемъ здсь содержаніе завщанія.

Своей родственниц, Гертруд Карліонъ въ знакъ любви и уваженія, и въ признательность за ея доброту къ внучк, Элл Винтеръ, сквайръ завщалъ дв тысячи гиней.

Своему другу и врачу, доктору Спрекли, въ знакъ искренней любви и уваженія, было отказано пятьсотъ гиней. Это была припись, прибавленная къ завщанію, посл того какъ докторъ Спрекли пересталъ лчить сквайра.

Своему старому, врному и испытанному слуг, Аарону Стону завщатель отказалъ двсти гиней единовременно, и по двсти фунтовъ въ годъ пожизненно, а посл его смерти ту же пенсію его вдов.

Гьюберту Стону за врныя услуги завщатель отказалъ семьсотъ гиней. Въ завщаніи сначала стояло только триста гиней, но сумма была увеличена, до семисотъ въ послдней приписи.

Джону Тильни, садовнику было отказано сто гиней.

Эдуарду Конрою ‘молодому человку, котораго я люблю, самъ не знаю почему’ сто гиней.

Суммы поменьше были отказаны кучеру и остальной прислуг.

Элла вздрогнула при имени Конроя, невольно щеки ея вспыхнули. Она отвернулась, чтобы скрыть свой румянецъ.

— Я не знаю ни этого молодого человка, ни его адреса, замтилъ Давентри.

Чтеніе завщанія кончилось скоро. Но, кром вышеупомянутаго, было завщано Элл Винтеръ дома, земли, деньги, безусловно все, въ краткихъ, любящихъ выраженіяхъ, вызвавшихъ новыя слезы у двушки. Посл выражалось желаніе, но не ставилось непремннымъ условіемъ — что если внучка его Элла Винтеръ выйдетъ замужъ, то пусть ея мужъ приметъ фамилію Денисонъ, для того чтобы старое имя не было забыто въ стран.

Давентри сложилъ завщаніе и снялъ очки. Приглашенные начали расходиться, одни закусили — въ другой комнат была приготовлена закуска, другіе отказались, и наконецъ въ старомъ дом съ его обитателями остался только Давентри. Говорили о длахъ, время проходило, Элла пригласила его остаться обдать.

Старый стряпчій принялъ приглашеніе, но ухалъ тотчасъ посл обда, который былъ поданъ въ уютной комнатк, недалеко отъ передней. Эта комнатка была веселе многихъ большихъ, и Элла и мистрисъ Карліонъ, посл своего возвращенія, почти всегда сидли въ ней.

Он и теперь сидли въ пріятныхъ майскихъ сумеркахъ, и разговаривали вполголоса а прошломъ и будущемъ. Служанка принесла свчи и мистрисъ Карліонъ, большая любительница чтенія, пошла за какой-то книгой въ свою спальню. Дневной свтъ еще не совсмъ исчезъ, и она пошла безъ свчи.

Пройдя переднюю, мистрисъ Карліонъ поднялась на большую лстницу, и прошла галерею до того коридора, въ который отворялась дверь ея спальни. Отыскивая книгу, она нечаянно уронила подносъ съ своего туалета, съ разными бездлушками и пожалла, зачмъ не принесла свчи, когда наклонилась, чтобы отыскать ихъ и подобрать. Наконецъ, она нашла и книгу, но все это взяло нсколько времени, темнота сгустилась въ коридорахъ и галере, когда возвращалась мистрисъ Карліонъ.

— Кажется сюда надо итти, сказала себ мистрисъ Карліонъ, не зная хорошенько куда ей повернуть и наконецъ, пошла не куда слдуетъ.

Чрезъ нсколько минутъ она вбжала въ гостиную, съ блднымъ лицомъ и вытаращенными глазами, и опустилась въ кресло въ совершенномъ изнеможеніи.

Элла вскочила въ испуг.

— Боже милостивый, тетушка, вскричала она:— что случилось?

— О! дитя, я… я… я должно быть очень сумасбродна… но я сейчасъ ужасно испугалась.

И теперь еще испугъ ея не прошелъ, судя по ея дрожащему голосу и рукамъ.

— Но что же испугало васъ? спросила Элла.

— То-то и странно, что я не знаю что или кто, заговорила мистрисъ Карліонъ, посл нкотораго молчанія и усилія собраться съ мыслями.— Ты знаешь я пошла за своей книгой, Элла, и долго не могла ее найти, и я повернула должно быть не туда. Вмсто того чтобы подойти къ лстниц, какъ я ожидала, я очутилась въ части дома совершенно незнакомой мн, по-крайней-мр такъ показалось мн…

— Не сверный ли это былъ флигель? невольно перебила Элла.

— Я не знаю, можетъ быть. Увидвъ окно, въ которое проходилъ тусклый свтъ, я остановилась сообразить, что слдуетъ сдлать, и какъ мн лучше пробраться внизъ. Пока я стояла, что-то черное — не могу сказать, что это было — быстро и безмолвно промелькнуло мимо меня и исчезло въ глубокой темнот.

— Что-то черное! повторила Элла, чувствуя ужасъ, котораго не могла объяснить.

— Да, человческая фигура, это я различила, но мужская или женская сказать не могу, хотя скоре похоже на послднюю.

— Вы шаговъ не слыхали, тетушка Гертруда?

— Нтъ. Я была такъ испугана, что нсколько минутъ не могла ни пошевелиться, ни подумать. Потомъ я бросилась по коридорамъ на удачу, и прямо попала на лстницу. Инстинктъ поспваетъ намъ на помощь въ минуты недоумнія, гораздо чаще чмъ мы думаемъ, прибавила мистрисъ Карліонъ.

— Тетушка, это должно быть была которая-нибудь изъ служанокъ, сказала Элла, найдя облегченіе въ этой мысли.

— Нтъ, нтъ, нтъ, съ убжденіемъ произнесла мистрисъ Карліонъ:— нтъ, дитя. Я бжала съ этой лстницы, не зная и не заботясь куда она доведетъ меня, и очутилась возл кухни. Ааронъ сидлъ и курилъ трубку у огня, въ отворенную дверь я увидала въ другой комнат двухъ служанокъ, сидвшихъ за работой возл свчи, а старуха Дорозсія смотрла на нихъ сквозь очки. Какъ я съ испуга не бросилась къ нимъ, право не могу сказать, но я преодолла себя и пришла къ теб. Теперь ты знаешь все, Элла.

Мисъ Винтеръ почувствовала и недоумніе, и досаду, она не знала что ей думать. Если бы эту исторію разсказала ей служанка, она тотчасъ замтила бы, что двушка была жертвою своей сумасбродной фантазіи, но о такой женщин какъ мистрисъ Карліонъ этого думать было нельзя. Кто и что было это? Имло ли это какое-нибудь отношеніе къ странности, исчезновенія Катерины Кинъ, и суеврнымъ слухамъ, возникшимъ впослдствіи?

— Объ этомъ лучше не говорить, тетушка, сказала Элла.

— Конечно, согласилась мистрисъ Карліонъ.— Но я ужъ не пойду теперь одна наверхъ въ сумерки. Вс богатства Индіи не прельстятъ меня и не заставятъ провести зиму въ этомъ страшномъ старомъ дом.

Глава XIX.
Владтельница Герон-Дайка.

Хотя многія изъ графскихъ фамилій были въ Лондон и за границей, когда мисъ Винтеръ, вступила во владніе своимъ наслдствомъ, осталось еще много сосдей, которые не замедлили явиться въ Герон-Дайкъ засвидтельствовать свое уваженіе владтельниц. Въ первыя недли посл смерти сквайра Денисона, къ воротамъ замка подъзжало больше экипажей чмъ въ продолженіи лтъ двнадцати предъ тмъ. Всмъ хотлось польстить наслдниц, а тмъ, которые ее не знали, познакомиться съ нею. Элла не ожидала, чтобы ея уединеніе такъ быстро было нарушено изящною толпой, но мистрисъ Карліонъ сказала ей съ улыбкой, что она теперь въ числ магнатовъ графства, и что вмст съ этимъ положеніемъ она должна принять и отвтственность за него.

— Ты можешь избавиться отъ этого, Элла, пріхавъ ко мн въ Лондонъ, говорила она ей часто.

Свтъ, повидимому, принималъ за врное, что мисъ Винтеръ выйдетъ замужъ. Такъ какъ не ходили еще слухи объ ея помолвк, но въ окрестностяхъ было много приличныхъ жениховъ, много длалось предположеній относительно того, кто будетъ избраннымъ счастливцемъ. Вс горячо желали, чтобы мистрисъ Карліонъ не увезла племянницу въ Лондонъ, какъ, повидимому, желала, было бы ужасно, чтобы такой призъ достался не мстному жителю.

Элла жила спокойно и не воображала какихъ предположеній служила она предметомъ. Она пока не бывала нигд, потеря ея была слишкомъ недавняя, и она хотла пропустить нсколько времени, прежде чмъ погрузиться въ водоворотъ той силы, которая называется Обществомъ.

Между тмъ, старый домъ началъ принимать другой видъ. Пожелала бы этого сама Элла, неизвстно, но мистрисъ Карліонъ уговорила ее. Маляры и обойщики овладли замкомъ. Комнаты, запертыя по цлымъ годамъ, были отперты, но только не сверный флигель. Какое-то чувство, о которомъ Элла не говорила, побуждало ее не трогать этихъ комнатъ. Выписали изъ Лондона новую мебель, очень хорошую, но приличную для стараго замка. И внутри, и снаружи домъ былъ возобновленъ вполн. Двери, обитыя зеленой байкой и возбудившія столько предположеній, были уничтожены. Дорожки въ саду усыпаны пескомъ и вообще видъ сада измнился. Садовникъ Джонъ Тильни былъ занятъ больше прежняго, хотя теперь у него было два помощника. Прибавили еще двухъ-трехъ слугъ къ великому негодованію Аарона Стона и его жены Дорозсіи, которая раздляла вс мысли своего мужа. Они предпочли бы, чтобы все продолжалось по прежнему, Ааронъ принималъ эти перемны за личную обиду.

— Это все мистрисъ Карліонъ, ворчалъ онъ жен.— Мисъ Элла никогда не вздумала бы длать перемнъ. Ужъ лучше бы она ухала!

— Мисъ Элл будетъ скучно безъ тетушки, осмлилась замтить Дорозсія.

— Мотовство! вспылилъ Ааронъ.— Сколько набрали лишнихъ слугъ, и новый экипажъ выписали изъ Лондона! Волосы стараго сквайра стали бы дыбомъ, если бы онъ могъ высунуть голову изъ гроба и посмотрть, что длается здсь.

Если Ааронъ не любилъ мистрисъ Карліонъ, то и она платила еку тмъ же, и не у сквайра, а у него самого стали бы дыбомъ волосы, если бы онъ услыхалъ какой совтъ она дала своей племянниц. Ааронъ никогда не нравился мистрисъ Карліонъ, а теперь, когда она узнала его короче, его раздражительность и грубость не смягчили перваго впечатлнія.

— Милая Элла, я полагаю, ты теперь дашь пенсію старику Аарону и его жен,— сказала она однажды.

Элла съ удивленіемъ взглянула на нее.

— Я вовсе не думала объ этомъ, отвтила она.

— Пора подумать. Они становятся стары и дряхлы, они принадлежатъ къ прошлому.

— У моего дда не было слуги врне Аарона. Они жили вмст около пятидесяти лтъ. Я не могу и думать разстаться съ нимъ, тетушка Гертруда, прибавила Элла съ вспыхнувшимъ румянцемъ.

— Это, разумется, какъ ты хочешь, дитя. Это пресердитый старикъ, вс должны согласиться съ этимъ. Онъ распоряжается другими слугами, какъ хозяинъ. Имъ не можетъ это нравиться, и мн кажется, что ты не можешь принуждать ихъ переносить это. При жизни твоего дда это было ничего, но теперь другое дло.

— У Аарона только обращеніе не совсмъ пріятное, тетушка Гертруда, но мы вс къ этому привыкли. У него золотое сердце подъ грубой наружностью.

Мистрисъ Карліонъ пожала плечами. Элла улыбнулась.

— Вы кажется не врите его золотому сердцу, тетушка?

— Нтъ, не врю, Элла. Что онъ былъ врный слуга твоему дду, съ этимъ я согласна — и хвалю его за это! Но вренъ ли онъ другимъ, этого я не могу сказать. Въ немъ я теперь вижу какую-то странную скрытность, которая мн не нравится и которую я не могу понять. Однако, мы оставимъ это и перейдемъ къ другой сторон вопроса. Не приходило ли теб когда-нибудь въ голову, душа моя, что старые супруги могутъ сами желать удалиться и ожидаютъ, чтобы ты предложила это имъ? Они можетъ быть надятся, что ты сдлаешь имъ это предложеніе, конечно, съ общаніемъ опредлить имъ содержаніе.

Элла помолчала, обдумывая слова тетки.

— Конечно, тетушка, вы представили мн это въ новомъ свт, признаюсь, мн это въ голову не пришло. Я не думаю, чтобы Ааронъ или Дорозсія пожелали оставить меня, а все-таки это надо разузнать.

Не теряя времени, въ тотъ же день, Элла позвала Аарона къ себ, объяснила ему въ чемъ дло очень ласково, но старикъ какъ будто онмлъ и губы, и руки затряслись.

— Неужели вы желаете отвязаться отъ меня, мисъ Элла! вскричалъ онъ, когда она кончила.— Не можетъ быть! Знаю, что я старъ, а въ ныншнее время старики считаются безполезными. Но… но сквайръ никогда не выгналъ бы меня изъ стараго дома. Я завтра же пойду въ богадльню, если вы желаете — и никуда больше не пойду отсюда.

Элла очень сожалла, зачмъ говорила съ нимъ объ этомъ. Она начала было о томъ, что намрена для него сдлать, но онъ прервалъ ее.

— Я ни отъ кого не хочу получать на содержаніе, даже отъ васъ, мисъ Винтеръ. Я и сквайру сколько разъ объ этомъ говорилъ. Пока могу, я буду работать, успю еще оставить васъ, когда у меня недостанетъ силъ — но надюсь, что прежде разстанусь съ своей жизнью. Я былъ вренъ моему господину, мисъ Элла, и буду вренъ моей госпож.

Элла протянула ему руку.

— Неужели вы думаете, что я не знаю какой вы, мой добрый старый Ааронъ! Но вамъ не надо говорить о богадльн. Сквайръ назначилъ вамъ пожизненную пенсію, и кром того, нкоторую сумму единовременно. Я прибавлю…

— Нтъ. Неужели вы думаете, что мн нужны были деньги, которыя онъ мн отказалъ? Я отдалъ ихъ мальчику — Гьюберту — вмст съ тми денженками, которыя намъ удалось сберечь съ женой. А до пенсіи я и не дотронусь.

Элла улыбнулась и не противорчила ему. Такимъ образомъ, вопросъ этотъ былъ ршенъ, но Ааронъ нсколько дней былъ самъ не свой.

Гьюбертъ Стонъ пока остался въ замк. Онъ такъ долго управлялъ фермой и другими длами, что мисъ Винтеръ не могла обойтись безъ него. Она и не желала отказывать ему. Онъ былъ хорошій управляющій, а объ его привязанности къ ней, она, разумется, ничего не подозрвала. Она назначила ему хорошее жалованье, сказала, что онъ не долженъ жить въ замк, но занимать тамъ комнату какъ контору для его счетныхъ книгъ и бумагъ. Полагали, что онъ найметъ приличную квартиру въ Нёллингтон, онъ могъ устроиться тамъ очень хорошо, и имть даже мужскую и женскую прислугу. Но къ удивленію всей общины онъ нанялъ у Джона Тильни спальню и гостиную и мистрисъ Тильни взялась услуживать ему.

Гьюберту приходилось видть свою молодую госпожу почти каждый день по дламъ, но онъ держалъ себя съ нею очень сдержанно. Ни малйшій признакъ не обнаруживалъ пылкой страсти, бушевавшей въ немъ.

Элла мало говорила съ теткой о томъ испуг, которому мистрисъ Карліонъ подверглась вечеромъ посл похоронъ сквайра. Предметъ былъ непріятный и он об избгали его по взаимному согласію.

Недли дв посл смерти сквайра, горничная Илайза заболла горломъ и мисъ Винтеръ послала за добрымъ старымъ докторомъ Спрекли. Докторъ Джаго, посл смерти сквайра, въ замокъ приглашаемъ не былъ. Докторъ Спрекли пріхалъ въ Герон-Дайкъ и съ радостью, и гордостью, что его опять пригласили туда какъ врача, и прямо прошелъ къ мисъ Винтеръ. Она и мистрисъ Карліонъ только что кончили обдать и сидли за десертомъ. Узнавъ въ чемъ дло, докторъ отправился къ Илайз.

— Болзнь довольно сильная, сказалъ онъ, вернувшись: — но не опасна. Я опять пріду утромъ.

— Садитесь, докторъ, и выпейте рюмку вина, сказала Элла.

Докторъ придвинулъ стулъ къ камину, вечеръ былъ сыръ и холоденъ, и въ обду развели огонь. Говорили о томъ и о другомъ, пока докторъ прихлебывалъ вино.

— Такъ какъ вы здсь, докторъ Спрекли, то я попрошу васъ прописать мн какое-нибудь лкарство, вдругъ замтила мистрисъ Карліонъ.

— А что такое съ вами? спросилъ докторъ.

— Должно быть печень не въ порядк. Посл этого испуга я еще не могу оправиться.

Докторъ Спрекли круто повернулся къ ней.

— Какого испуга? спросилъ онъ.

Мистрисъ Карліонъ взглянула на Эллу, она проговорилась не подумавши.

— Я не вижу причины, почему вамъ не сказать, продолжала она посл минутнаго соображенія.— Я раза два говорила Элл, что не лучше ли сказать объ этомъ какому-нибудь скромному другу, хотя тутъ не подлаешь ничего.

Мистрисъ Карліонъ разсказала всю исторію своего испуга въ темномъ коридор. Докторъ Спрекли слушалъ внимательно.

— Сама не знаю, что это было, докторъ, прибавила она:— мужчина, женщина или привидніе. Какая-то тнь проскользнула мимо меня и тотчасъ исчезла.

— Которая-нибудь изъ служанокъ, замтилъ докторъ.

— Нтъ. Вс сидли въ кухн, какъ я говорила вамъ. Я видла ихъ, когда сбжала внизъ.

— Не молодой ли Стонъ? Можетъ быть онъ пришелъ наверхъ зачмъ-нибудь.

— Нтъ, нтъ, нтъ. Гьюбертъ Стонъ не скользилъ бы по коридору такъ тихо и съ такой украдкой. Притомъ Гьюберта Стона не было дома въ тотъ вечеръ, онъ ухалъ съ докторомъ Джаго.

— Это правда, согласился докторъ.

Онъ вспомнилъ, что Гьюбертъ тотчасъ посл чтенія завщанія ухалъ съ Джаго.

— Это было въ сверномъ флигел? спросилъ онъ.

— Я не знаю, отвтила мистрисъ Карліонъ.— Элла это думаетъ. Я въ темнот повернула сама не знаю куда, и заблудилась.

— Должно быть въ сверномъ флигел, вмшалась Элла.— Тетушка сбжала съ той лстницы, которая прямо ведетъ туда.

— Этотъ сверный флигель пріобрлъ такую странную репутацію, сказалъ докторъ: — что какъ только вы туда попадете, то вашъ здравый смыслъ сейчасъ оставитъ васъ. Я говорю не о васъ, сударыня, прибавилъ онъ:— но о всемъ дом вообще, и, перемнивъ разговоръ, сталъ разспрашивать мистрисъ Карліонъ объ ея нездоровь.

‘Какая-нибудь служанка зашла туда, больше ничего’, подумалъ докторъ, когда простился съ дамами и ушелъ. ‘На мст мисъ Винтеръ я передлалъ бы весь этотъ флигель и вдоль, и поперекъ’.

По дорог къ конюшн за своимъ гигомъ, ему пришлось проходить мимо оконъ кухни. Было уже темно, но кухонный огонь освщалъ комнату. Докторъ увидалъ Дорозсію Стонъ, которая наклонилась надъ огнемъ и мшала что-то въ кастрюл. Докторъ Спрекли прямо прошелъ въ кухню.

— Ахъ, серъ, какъ вы меня испугали, вскричала Дорозсія, вздрогнувъ.

— Вы легко пугаетесь, возразилъ докторъ.— Что это, вы подогрваете вино?

— Какое вино, серъ! Я приготовляю Илайз аррорутъ, она ничего не ла цлый день, бдняжка, а вы сказали, что надо поддерживать ея силы.

— Непремнно. Прибавьте немножко водки въ аррорутъ. Послушайте, мистрисъ Стонъ, бы помните вечеръ въ день похоронъ сквайра?

Этотъ вопросъ доктора испугалъ мистрисъ Стопъ больше, чмъ его приходъ. Она поставила кастрюлю на очагъ, сдлала шагъ назадъ и взглянула на доктора Спрекли.

— Зачмъ вы спрашиваете меня объ этомъ, серъ?

— Помните вы вечеръ того дня, когда похоронили сквайра?

— Какъ не помнить, серъ, это было не такъ давно.

— Ходила когорая-нибудь изъ служанокъ въ сверный флигель въ этотъ вечеръ?

— Господи спаси насъ и помилуй! воскликнула старуха, опускаясь на стулъ.

— Не глупите! сердито закричалъ докторъ.— Я длаю вамъ простой вопросъ, неужели вы не можете отвтить на него? Ходила ли которая-нибудь изъ двушекъ, Илайза, или та другая, какъ бишь ее зовутъ? Фемія, въ сверный флигель въ вотъ вечеръ? Отчего это вы дрожите?

— Не могу слышать объ этомъ флигел безъ того, чтобы не дрожать, сказала Дорозсія, чуть не плача.— А двушки туда не ходили, серъ. Ни которая изъ двушекъ не пойдетъ туда посл сумерекъ, даже для спасенія своей жизни, да и днемъ не пойдетъ одна. А что же тамъ случилось въ тотъ вечеръ, серъ?

— Вамъ до этого дла нтъ, если что и было, то теперь прошло. Такъ на сколько вамъ извстно, никто изъ прислуги не ходилъ туда?

— Въ этомъ я могу поручиться.

— Ну, прощайте, мистрисъ Стонъ, бояться вамъ нечего. Выпейте сами нсколько капель водки, ласково прибавилъ онъ,

— Въ этомъ дом есть чего бояться, докторъ Спрекли. Это мсто нехорошее — хотя я не смю говорить этого при моемъ муж. Сколько служанокъ у насъ перемнилось отъ того, что он видятъ и слышатъ здсь, вотъ и эти скоро перепугаются.

Когда докторъ ушелъ, Дорозсія съ отчаяніемъ накинула на голову передникъ. Она по природ была суеврна, а происшествія въ эамк еще боле укрпили ея суевріе. Она жила въ страх и трепет, опасаясь, что если привидніе Катерины Кинъ явится ей когда-нибудь, то она отъ этого умретъ. Вопросы доктора Спрекли еще увеличили ея ужасъ.

Мистрисъ Карліонъ чувствовала себя не спокойне Дорозсіи въ уединенномъ старомъ дом на Норфолькскомъ берегу. Она давно желала бы ухать, но не ршалась оставить Эллу,

Но когда ясная лтняя погода уступила мсто осени, мистрисъ Карліонъ должна была ухать въ Лондонъ по своимъ дламъ. Она сказала Элл, что ей надо пригласить къ себ кого-нибудь. Элла думала, что по своимъ лтамъ она очень можетъ жить одна. Но тетка была неумолима, приличіями и обычаями пренебрегать было нельзя. Элла по невол уступила и начали искать приличную компаніонку.

Около этого времени Конрой опять появился въ Герон-Дайк. Посл чтенія завщанія сквайра, Давентри, нёллингтонскій стряпчій, отправилъ къ нему письмо въ контору Иллюстрированнаго Земного Шара, съ увдомленіемъ о наслдств, завщанномъ ему. По какимъ-то причинамъ молодой человкъ до-сихъ-поръ не могъ явиться за этимъ наслдствомъ. Онъ пріхалъ въ Нёллингтонъ, былъ у Давентри и потомъ пошелъ въ Герон-Дайкъ засвидтельствовать свое уваженіе его владтельниц.

Хорошо, что мистрисъ Карліонъ смотрла въ окно въ то время, когда слуга доложилъ о Конро: Если бы она видла лицо Эллы въ эту минуту, то, вроятно, спутное подозрніе, нсколько времени тому назадъ зародившееся въ ея душ, перешло бы теперь въ увренность. Но она не увидала ничего

Конрой оставался съ ними съ часъ, об дамы были приглашены куда-то въ этотъ день, но пригласили его на завтра въ замокъ. Онъ пришелъ къ завтраку. Потомъ похали въ коляск осмотрть развалины какого-то знаменитаго замка. Гьюбертъ Стонъ изъ окна своей конторы видлъ, какъ они отправились. Горячка ревности горла въ его жилахъ. Онъ боялся и ненавидлъ этого Конроя, хотя, если бы его спросили о причинахъ, онъ съ трудомъ могъ бы объяснить. Онъ могъ только сказать, что сталъ бояться и ненавидть его съ перваго раза. Это блдное лицо и ревнивые глаза Гьюберта видлъ Коврой за деревьями изъ гостиной сквайра въ тотъ первый вечеръ, который онъ провелъ въ замк. И сквайръ не разъ принималъ Гьюберта за шпіона. Да, Гьюбертъ ненавидлъ Эдварда Конроя и боялся его. Какъ только экипажъ отъхалъ, Гьюбертъ отложилъ свои книги и бумаги въ сторону и вышелъ въ паркъ, угрюмый и печальный. Онъ ходилъ нсколько часовъ, самъ не зная и не заботясь, куда идетъ. Наконецъ, звукъ отдаленныхъ часовъ, пробившихъ пять, напомнилъ ему, что общество должно скоро вернуться въ замокъ, онъ зналъ по какой дорог, и прошелъ къ пустой изгороди, мимо которой они должны были прозжать.

Наконецъ, экипажъ показался. Гьюбертъ осторожно выглядывалъ изъ своего лиственнаго убжища. Мисъ Винтеръ и мистрисъ Карліонъ сидли рядомъ, Конрой напротивъ ихъ. Конрой, наклонившись, разговаривалъ съ Эллой, лицо которой было такъ весело и оживленно, какъ Гьюбертъ не видалъ посл смерти ея дда. Минуту спустя, поворотъ дороги скрылъ ихъ изъ вида. Гьюбертъ вернулся въ замокъ еще несчастне, чмъ вышелъ оттуда. Сердце его раздиралось отъ любви, ненависти, ревности и отчаянія. Будь это безлунная полночь, вмсто августовскаго вечера, и встрться Эдвардъ Конрой съ Гьюбертомъ въ какомъ-нибудь уединенномъ мст, одинъ изъ нихъ не ушелъ бы оттуда живой.

Свтъ сіялъ изъ оконъ въ маленькой гостиной, которая теперь была меблирована заново. Она была еще пуста, обдъ не кончился. Для компаніи мистеру Конрою были приглашены викарій и Филиппъ Кливъ.

Гьюбертъ пошелъ въ эту освщенную гостиную, самъ не зная, зачмъ. Онъ походилъ на человка, котораго толкаетъ впередъ какая-то невдомая сила къ цли, еще смутно сознаваемой имъ, но отъ которой никакія усилія его собственной воли не могутъ его отвлечь.

Погрузившись въ задумчивость, онъ не слыхалъ приближенія дамъ, и по внезапному побужденію, спрятался за складками тяжелой бархатной занавси, закрывавшей глубокую амбразуру окна. Скоро пришли мужчины. Мистрисъ Карліонъ и викарій сли играть въ триктракъ, Филиппъ разсматривалъ альбомъ съ фотографіями въ увеличительное стекло, а Элла, по просьб Конроя, сла за фортепіано, онъ сталъ возл перевертывать ноты.

Изъ своего убжища Гьюбертъ не могъ видть ничего, но почти весь разговоръ, особенно происходившій у фортепіано, былъ слышенъ ему. Конрой стоялъ такъ близко къ нему, что, протянувъ руку, онъ могъ дотронуться до него. Гьюбертъ стоялъ неподвижно, какъ каменная статуя, съ блднымъ лицомъ и пылающими глазами, слушая нжныя слова своего соперника и еще боле нжный голосъ, отвчавшій ему. А между тмъ, слова были довольно обыкновенны, имъ придавалъ значеніе только тонъ. Если Гьюбертъ Стонъ ожидалъ услышать признаніе въ любви, онъ ошибся.

— Мистрисъ Карліонъ сказала мн, что вы общали провести съ нею въ Лондон недли дв, сказалъ Конрой.

— Да, я общала, отвтила Элла.

— Я боюсь, что вы найдете Лондонъ пустымъ.

— Тмъ лучше. Я не люблю толпы. Мистрисъ Карліонъ была такъ добра, что пригласила меня къ себ. Надюсь увидть васъ у нея.

Сердечныя чувства Эллы обнаружились на ея лиц при этихъ словахъ. Она повернула голову, длая видъ, будто смотритъ на другихъ.— Весело смотрть, какъ викарій играетъ въ триктракъ онъ какъ-будто кладетъ всю свою душу въ игру,— сказала она, опять обернувшись къ Конрою.— Вамъ посчастливилось сдлаться большимъ любимцемъ тетушки Гертруды, мистеръ Конрой, продолжала она.— Я уврена, что ей будетъ очень пріятно видть васъ въ Лондон — и мн также. Не потрудитесь ли вы отыскать на этажерк ту пьесу Шуберта, которая такъ вамъ понравилась, когда вы были здсь въ послдній разъ, я опять сыграю вамъ ее.

Пьеса была сыграна и опять начался разговоръ. Конрой спросилъ Эллу, неужели она намрена остаться въ замк всю зиму.

— Да, почему же нтъ? отвтила она: — я люблю этотъ старый домъ. Это мой домашній кровъ, а это значитъ все.

— Совершенно справедливо, мисъ Винтеръ, я самъ думалъ бы такъ, какъ вы. Могу я спросить, вдругъ прибавилъ Конрой:— узнали ли что-нибудь объ участи двушки, которая такъ таинственно пропала здсь?

— Ршительно ничего, грустно отвтила Элла, и вся радость исчезла изъ ея глазъ.— Кажется, эта тайна такъ и останется тайной. Мн не нужно говорить, до какой степени это возмущаетъ меня. Хуже всего то, что ея бдную сестру Сьюзенну, не отличающуюся большимъ умомъ, все преслдуетъ галлюцинація — я не могу назвать это иначе — что въ лунныя ночи сестра ея иногда смотритъ изъ окна своей спальни. Ничто не можетъ поколебать ея убжденія, что Катерина, мертвая или живая, скрывается гд-нибудь въ замк.

— Странно, какъ мысли двушки могутъ быть такъ поглощены этой идеей.

Элла не могла удержаться отъ трепета. Не могло ли быть какого-нибудь основанія для дикихъ фантазій бдной Сьюзенны? Чьи руки покрыли кисеею зеркало въ спальн Катерины? Откуда явилась и куда исчезла фигура, которую об служанки видли въ галере? Какой разумной теоріей объяснить испугъ мистрисъ Карліонъ? Эта тайна тяготила Эллу и день, и ночь, и она никакъ не могла оторвать отъ нея своихъ мыслей. Многіе при подобныхъ обстоятельствахъ заперли бы старый домъ и переселились въ другое мсто, но Элл казалось, что участь пропавшей двушки слдуетъ разъяснить на мст, и на этомъ мст она ршилась остаться.

Сказали что-то о картин въ смежной комнат, Филиппъ Кливъ уврялъ, что одна изъ фотографій похожа на нее. Молодежь ушла въ ту комнату ршить этотъ вопросъ, остались мистрисъ Карліонъ и викарій за триктракомъ. Гьюбертъ Стонъ воспользовался этимъ, смло вышелъ изъ-за занавски и молча прошелъ чрезъ комнату въ дверь.

— Это кто такой? воскликнулъ викарій.

— Что такое кто? спросила мистрисъ Карліонъ, которая сидла спиною къ окну и не видла ничего.

— Какой-то высокій молодой человкъ прошелъ по комнат изъ окна. Какъ онъ сюда попалъ? Онъ походилъ на Гьюберта Стона. Да, я увренъ, что это былъ онъ.

— О! онъ врно пришелъ спросить о чемъ-нибудь свою госпожу и, увидвъ гостей, опять ушелъ, спокойно ршила мистрисъ Карліонъ.— Этотъ молодой человкъ прекрасно себя держитъ, его можно принять за джентльмена.

Вечеръ кончился. Конрой ухалъ.

Вскор ухала и мистрисъ Карліонъ. Но она дождалась компаніонки для молодой владтельницы Герон-Дайка.

Выборъ палъ на мистрисъ Тойнби, худощавую, степенную пятидесятилтнюю вдову маіора Тойнби. Ея аттестаты были превосходны, а условія очень высоки. Элл она не очень понравилась, но она сказала себ, что мы не можемъ имть все по нашему желанію на этомъ свт. Она была ласкова и любезна къ мистрисъ Тойнби, которая скоро почувствовала себя въ замк какъ дома.

Между тмъ, Гьюбертъ Стонъ проводилъ время очень тяжело. Для него было ясно, какъ день, что Конрой влюбленъ въ мисъ Винтеръ, а она въ него. Могъ ли онъ помшать этой любви, спрашивалъ онъ себя, въ своихъ печальныхъ прогулкахъ по парку. Онъ зналъ то, чего они не знали: важную тайну, о которой никто изъ нихъ не мечталъ. Могъ ли онъ воспользоваться этимъ знаніемъ, какъ бы ни было оно опасно, чтобы ихъ разлучить? Онъ думалъ, что можетъ. Во всякомъ случа, объ этомъ слдовало подумать.

Глава XX.
Что Дорозсія увидала въ кустарник.

Элла Винтеръ очень скучала посл отъзда тетки, хотя почтенная мистрисъ Тойнби очень годилась для мста провожатой и главной экономки, она не могла быть ничмъ боле для мисъ Винтеръ. Теперь-то Элл недоставало присутствія Маріи Кетль, которая была еще въ Лимингтон у мистрисъ Педжъ. Элла часто получала письма отъ Маріи, но это было все не то, что личныя свиданія. Одно Элла могла длать и длала — принимать дятельное участіе въ благосостояніи школы Маріи и бдныхъ, которыхъ Марія посщала часто, когда бывала дома. Элла сдлала еще боле, она поручила Филиппу Кливу начертить планы новаго флигеля для школы, который намревалась выстроить на свой счетъ, чтобы сдлать Маріи пріятный сюриризъ, когда она вернется.

Элла часто думала объ общаніи, которое она дала мистрисъ Карліонъ погостить у нея въ Лондон. До посщенія Конроя, она не съ особеннымъ удовольствіемъ думала объ этой поздк. Теперь она считала дни, остававшіеся до ея отъзда. Хотя время не было еще назначено, каждое утро, просыпаясь, говорила она себ съ легкимъ трепетомъ счастія:

— Однимъ днемъ ближе.

Конрой не говорилъ ей ни слова о любви, но въ сердц ея лежало смутное блаженное сознаніе, что она дороже ему, чмъ вс на свт.

Однажды она получила приглашеніе для себя и мистрисъ Тойнби обдать въ Гомдел. Леди Кливъ желала отплатить за приглашенія, которыя длались сосдями ея сыну. Она пригласила нсколькихъ друзей, Фредди Бутля, капитана Леннокса и его сестру. Леди Кливъ мало знала ихъ, но ей было извстно, какъ гостепріимно принимали они Филиппа. Разумется, и викарій былъ въ числ гостей. Старикъ Даунисъ страдалъ подагрой, Типледи былъ въ отъзд, но докторъ Спрекли явился. Собраніе было пріятное и безцеремонное.

Какъ только Фредди Бутль очутился въ присутствіи Эллы, его прежняя любовь къ ней вспыхнула опять. Въ этотъ вечеръ онъ могъ только вздыхать, принимать печальный видъ и безпрестанно вытирать свой лорнетъ. Его обычное краснорчіе изсякло какъ горный ручей лтомъ.

— Такъ и хочется написать стихи, шепнулъ онъ Ленноксу: — никогда прежде этого желанія не чувствовалъ, только наврно вышла бы чепуха…

Въ этомъ, конечно, нечего и сомнваться.

Мистрисъ Дёчи, которая могла быть очаровательна безъ всякихъ сознательныхъ усилій, очень понравилась леди Кливъ. Мистрисъ Дёчи также была большая фаворитка викарія, и посл обда онъ просидлъ возл нея цлый часъ. Глаза Филиппа очень часто обращались къ ней, но онъ оказывалъ ей не боле вниманія какъ и другимъ гостямъ своей матери.

— Какъ жаль, что бдный старикъ Даунисъ не можетъ быть здсь, замтилъ капитанъ Ленноксъ мисъ Винтеръ.— Эта подагра вчно является не кстати.

Элла улыбнулась этой послдней фраз и подвинулась датъ мсто капитану на диван.

— Послднее время докторъ Даунисъ казался не совсмъ здоровъ, сказала она.,

— Онъ только страдаетъ подагрой. А какъ онъ жалетъ до сихъ поръ о потер своей золотой табакерки. Какой это былъ странный случай!

— Очень, согласилась Элла.— Меня въ то время не было здсь, но я услыхала объ этомъ воротившись. Мн это напомнило пропажу брильянтовъ моей тетки.

— И мн также, отвтилъ капитанъ Ленноксъ.— Я говорилъ объ этомъ Филиппу Кливу.

Оба при этомъ посмотрли на Филиппа. Элл показалось, что Филиппъ былъ необыкновенно взволнованъ въ этотъ вечеръ. Глаза его сверкали и лицо пылало.

‘Глупый мальчикъ! выпилъ слишкомъ много вина!’ подумала она.

Бутль очевидно былъ того же мннія. Но он ошибались. Филиппъ былъ взволнованъ уже нсколько дней, одинъ капитанъ Ленноксъ, вроятно, угадывалъ настоящую причину.

— Желала бы я знать, продолжала Элла:— найдется-ли когда-нибудь золотая табакерка доктора?

— Это сомнительно, отвтилъ капитанъ, съ важнымъ видомъ качая головой: — никогда не найдется, если ее укралъ обыкновенный воръ.

— Что вы хотите сказать, капитанъ Ленноксъ?

— Если табакерку укралъ обыкновенный воръ, то, вроятно, онъ тотчасъ же растопилъ ее.. А если ее взялъ кто-нибудь другой, то, вроятно, продалъ ее за что могъ, эта табакерка въ такомъ случа могла бы когда-нибудь и найтись.

— Но зачмъ было брать ее не обыкновенному вору?

При этомъ вопрос на губахъ капитана мелькнула улыбка.

— Разумется для денегъ, сказалъ онъ, понизивъ голосъ.— Джентльмены въ стсненныхъ обстоятельствахъ длаютъ такія вещи.

Элла поглядла на него, тонъ его былъ страненъ, она думала, что онъ сказалъ это съ какимъ-нибудь намреніемъ, но онъ отошелъ и не сказалъ больше ничего.

Гости разъхались рано, помня слабое здоровье леди Кливъ. Мисъ Винтеръ предложила викарію мсто въ своемъ экипаж, хотя его ждала наемная карета. Онъ предпочелъ экипажъ мисъ Винтеръ и отпустилъ карету. Вернувшись домой, онъ посидлъ нсколько времени у камина въ своемъ кабинет, но ему ужасно хотлось спать и онъ скоро легъ.

Преподобный Френсисъ Кетль имлъ, привычку вынимать все изъ своихъ кармановъ, прежде чмъ начнетъ раздваться и класть все въ нижній ящикъ шкапа, который стоялъ возл его кровати. И теперь онъ сдлалъ тоже. Футляръ для визитныхъ карточекъ, карандашъ, золотая зубочистка и связка ключей, все было положено въ надлежащемъ порядк, но самую важную вещь, небольшой портмонне изъ русской кожи, онъ никакъ не могъ найти. Въ большомъ недоумніи викарій взялъ свчу и пошелъ внизъ. Не оставилъ-ли онъ его въ разсянности на стол въ своемъ кабинет, или не выпалъ-ли портмонне изъ кармана, когда онъ дремалъ на своемъ кресл.

Не много времени понадобилось ему, чтобы убдиться, что портмонне нтъ въ кабинет, и викарій вернулся наверхъ еще въ большемъ недоумніи. Эта потеря не могла разорить его, въ портмонне лежало нсколько совереновъ и мелкое серебро, а все-таки ему было непріятно это непонятное исчезновеніе. Онъ далъ извозчику шиллингъ, когда пріхалъ къ леди Кливъ, и это было въ послдній разъ, что онъ вынималъ свое портмонне.

— Что это длается со всми нами? вскричалъ онъ сердито.— Это повтореніе золотой табакерки Дауниса. Неужели, въ самомъ дл между нами забрался воръ? Если такъ, кто же это?

Широкая одежда и обширные карманы викарія не могли представлять большихъ затрудненій для искуснаго вора. Но тамъ, гд былъ викарій нельзя предполагать присутствія воровъ. Викарій находился въ обществ друзей и сосдей, въ Гомдел не было ни одного человка въ этотъ вечеръ, котораго бы онъ не зналъ. Ему казалось это непонятно и потревожило его сонъ.

Теперь намъ надо вернуться въ Герон-Даикъ, за нсколько часовъ до возвращенія мисъ Винтеръ и ея провожатой. Читатель не забылъ, что у одной изъ горничныхъ заболло горло. Докторъ Спрекли вылчилъ ее, но скоро посл того, такая же болзнь появилась въ окрестностяхъ замка, время отъ времени, эпидеміей этого назвать было нельзя, хотя нкоторые случаи были довольно опасны, и одинъ больной даже умеръ.

Въ этотъ вечеръ, довольно поздно, Ганна Тильни, жена садовника, пришла въ замокъ. Былъ уже десятый часъ. Она пришла попросить у мистрисъ Стонъ желе изъ черной смородины. Дорозсія Стонъ очень растревожилась, когда услыхала, что это желе нужно ея внуку Гьюберту.

— У него заболло горло вчера, сказала Ганна:— сегодня онъ ничего не лъ.

— Онъ ничего не говорилъ намъ объ этомъ, сердито вмшался старикъ Ааронъ:— онъ сидлъ здсь за своими книгами какъ обыкновенно. Должно быть не очень опасно, вы женщины пугаетесь легко.

— Я знаю, что это опасно, настаивала Ганна.— Онъ ничего не хочетъ сть, но я думаю, что если поставлю желе возл его кровати, то онъ можетъ быть покушаетъ ночью. Желе изъ черной смородины удивительно какъ помогаетъ отъ горла. А если ему сдлается хуже, у меня въ дом нтъ никого кто могъ бы сбгать въ Нёллингтонъ за докторомъ Джаго. Джонъ ухалъ въ Норвичъ.

— Ааронъ, сказала робко Дорозсія: — мн хотлось бы сходить къ Гьюберту. Онъ можетъ быть очень болнъ, а онъ не станетъ жаловаться хоть будетъ при смерти.

— Ты сочтешь опаснымъ, если бы онъ обрзалъ себ палецъ, заворчалъ Ааронъ.

— Пожалуста, отпусти меня, упрашивала Дорозсія.

— А кто будетъ тебя ждать? спросилъ Ааронъ.— Я не буду. Теперь почти десять часовъ.

— Никому не нужно ждать, возразила Дорозсія:— я возьму ключъ отъ боковой двери и сама войду, только не задвигай запоровъ.

Она надла шляпку и шаль, взяла ключъ и ушла съ мистрисъ Тильни. Гьюберта он не нашли въ дом садовника. Онъ вышелъ во время отсутствія Ганны Тильни. Дти давно были въ постели и спали.

— Онъ часто выходитъ по ночамъ, замтила Ганна: — и гуляетъ по парку. Мой мужъ часто встрчаетъ его. Мы думаемъ, что онъ длаетъ это для моціона, такъ какъ сидитъ, за своими счетами цлый день.

— Ему не слдовало выходить съ больнымъ горломъ, сказала Дорозсія, развязывая шляпку и садясь въ кухн ждать.

Между тмъ мисъ Винтеръ и мистрисъ Тойнби вернулись домой и ихъ впустилъ Ааронъ. Онъ ничего имъ не сказалъ объ отсутствіи своей жены.

— Вы вс можете ложиться спать, сказала ему мисъ Винтеръ.— Намъ ничего боле не нужно сегодня.

Вс въ дом легли. Горничная мисъ Винтеръ сильно простудилась и ея госпожа не велла ей ждать.

Об дамы сли у камина въ гостиной, ни одной не хотлось спать. Он вступили въ оживленный разговоръ о настоящемъ и будущемъ и время проходило быстро и незамтно, гораздо быстре чмъ для Дорозсіи. Гьюбертъ не возвращался, стрлки на кухонныхъ часахъ показывали приближеніе полночи.

— Гд можетъ быть мальчикъ? что съ нимъ случилось? говорила мистрисъ Стонъ.

— Никогда онъ такъ не опаздывалъ — разв ушелъ въ доктору Джаго и пшкомъ возвращается изъ Нёллингтона. Я вотъ что скажу вамъ, вдругъ прибавила Ганна:— онъ наврно тамъ, и докторъ, видя его больное горло, не захотлъ пустить его до утра.

— Должно быть такъ, согласилась Дорозсія: — во всякомъ случа я не могу остаться доле. Если мой мужъ ждетъ меня, хотя онъ сказалъ, что ждать не будетъ, онъ порядкомъ напустится на меня.

Завязавъ ленты шляпки и закутавшись въ шаль, Дорозсія Стонъ отправилась долой. Она предпочла бы пройти двадцать миль днемъ, чмъ сдлать эту короткую прогулку въ полночь. Душу ея раздиралъ страхъ. Ночь была не темная, звзды виднлись хорошо. Опустивъ голову внизъ, торопливо дошла она до кустарника, когда на большихъ часахъ въ конюшн пробило двнадцать.

Это увеличило ея суеврный страхъ, отчего она не знала, но вдругъ ей сдлалось ужасно холодно. Она оглянулась по какому-то инстинкту не слдуетъ-ли кто за ней. Все вокругъ было безмолвно какъ могила.

Вдругъ ей показалось, какъ будто что-то шевелится позади нея, что-то черное, чего не было минуту тому назадъ, и что какъ будто выскочило изъ подъ земли. Она не могла отвлечь отъ этого своихъ глазъ, лицо ея было блдно, сердце замерло.

Она увидла черныя дроги, запряженныя четырьмя безголовыми лошадьми, которыми управлялъ безголовый кучеръ. Дроги быстро подвигались къ ней. Если бы она не отошла въ траву,— то они нахали бы на нее. Ни жива ни мертва Дорозсія смотрла какъ прохали эти дроги, безъ всякаго шума и исчезли вдали. Они направились прямо къ самому концу стны, гд дорога сдлала поворотъ, и какъ будто исчезли въ самой стн.

— Господи сжалься надо мною! произнесла Дорозсія: — только этого не доставало. Никогда прежде не видала этого сама, хотя слышала отъ тхъ, кто видлъ.

Здсь надо объяснить, что вра въ появленіе черныхъ дрогъ съ четверкой безголовыхъ лошадей и безголовымъ кучеромъ, существуетъ во многихъ мстахъ Норфолька и не ограничивается какой-нибудь одной мстностью. Предполагаютъ, что это предсказываетъ смерть какого-нибудь близкаго друга или родственника несчастнаго зрителя.

Когда часы пробили двнадцать, это очень удивило мисъ Винтеръ и мистрисъ Тойнби. Он не думали, что уже такъ поздно. Мистрисъ Тойнби вскочила и зажгла свчу для себя и для Эллы.

— Вы ступайте, сказала Элла, пожелавъ мистрисъ Тойнби спокойной ночи: — а я прежде соберу мою работу, я забыла отнести ее наверхъ.

Для этого понадобилось минуты дв. Проходя чрезъ переднюю со свчою и съ работою въ рукахъ, Элла была испугана шумомъ у задней двери, которая вдругъ отворилась съ страшнымъ крикомъ, что чрезвычайно удивило мисъ Винтеръ, такъ, какъ она думала, что вся прислуга уже спитъ. Бросивъ свою работу, она побжала со свчою и нашла Дорозсію въ кресл у потухающаго кухоннаго огня.

Со стонами, рыданіями, задыхаясь, Дорозсія разсказала что видла.

— Вели бы я не отскочила съ дороги, мисъ Элла, дроги такъ и нахали бы на меня, повторяла она, и зубы ея стучали:— такъ прямо дутъ и дутъ, не поворачивая ни направо ни налво. О, какъ страшно было смотрть!

Невольно Элла не могла удержаться отъ трепета. Исторія о появленіи черныхъ дрогъ и безголовыхъ лошадей, была ей извстна.

— Смерть будетъ у насъ въ дом, говорила дрожа старуха.— Это предвщаніе врное — о! кто же изъ насъ умретъ?

Стараться разуврить ее было бы совершенно безполезно, Дорозсія врила этому всю жизнь. Мисъ Винтеръ старалась только успокоить ее какъ могла и просила не говорить объ этомъ никому.

Но этого отъ Дорозсіи ожидать было нельзя.

Глава XXI.
На бриг Чайка.

Съ сентябремъ кончилась и хорошая погода, и вскор разразилась большая буря. Въ одно утро въ Герон-Дайкъ пришло извстіе, что ночью бригъ, въ триста тонъ, Чайка, шедшій изъ Данцига въ Лондонъ, ударился о Крефельскую мель, два матроса утонули, а остальные, включая капитана, были спасены Истербійской спасительной лодкой. Крефельская отмель была извстна, какъ самое опасное мсто въ этой мстности и много кораблей погибло у этой вроломной отмели.

Мисъ Винтеръ тотчасъ послала Гьюберта Стона въ деревню помочь кораблекрушеннымъ въ чемъ только будетъ возможно. Вс, кром капитана, выразили желаніе отправиться въ Лондонъ, и Гьюбертъ взялъ для нихъ мста на желзной дорог. Бригъ ко дну не пошелъ и когда буря утихла, часть груза, которая осталась неиспорченной, успли перевезти на берегъ. Но сама Чайка такъ глубоко засла въ песк, что сдвинуть ее не было никакой возможности и первая буря, вроятно, разрушитъ ее совсмъ.

Въ одинъ солнечный день Элла съ своимъ альбомомъ отправилась на пески въ сопровожденіи мистрисъ Тойнби, которая взяла съ собой книгу. Но Элла скоро примтила, что не расположена рисовать и погрузилась въ какія-то неопредленныя золотыя мечты о неопредленномъ будущемъ. Наконецъ, она закрыла свой альбомъ съ маленькимъ движеніемъ нетерпнія, и медленно пошла дальше. Мистрисъ Тойнби вздохнула и кротко послдовала за нею. Она было услась такъ спокойно и начала преинтересную главу, но обязанность исполнять слдуетъ, какъ она ни непріятна.

Начался отливъ, и об дамы увидали лодку, приближавшуюся къ берегу съ однимъ гребцомъ. Гребецъ былъ Гьюбертъ Стонъ и лодка принадлежала ему. Онъ любилъ кататься по вод и часто катался по цлымъ часамъ одинъ или съ какимъ-нибудь пріятелемъ. Элла стояла и смотрла на приближавшутося лодку. Она направилась къ тому мсту, гд стояла Элла. Добравшись до берега, Гьюбертъ положилъ свои весла и, приподнявъ свою соломенную шляпу, поклонился мисъ Винтеръ. Какъ казался онъ красивъ весь облитый полуденнымъ солнцемъ!

— Вы здили далеко? спросила Элла, когда онъ вышелъ на берегъ.

— Только до новаго Нёллингтона и обратно, отвтилъ. Гьюбертъ.

— Сегодня, должно быть очень пріятно на вод?

— Дйствительно, очень пріятно. Подальше въ мор дуетъ такой освжительный втерокъ. Не свезти ли мн васъ, мисъ Элла и мистрисъ Тойнби, до Чайки?

Мисъ Винтеръ посмотрла на мистрисъ Тойнби.

— О! это было бы очаровательно, сказала послдняя.

Они не примтили, что она говорила иронически.

— Кто-нибудь есть на бриг? спросила Элла.

— Тамъ теперь Джорджъ Питертонъ, отвтилъ Гьюбертъ.— Если погода продержится хорошая, надятся спасти еще что-нибудь изъ груза, а пока за нимъ присматриваетъ Джорджъ.

— Такъ подемте. Мы успемъ вернуться къ обду.

Элла хорошо знала Джорджа Питертона. Это былъ самый старый и надежный лодочникъ въ Истерби.

Элла вошла въ лодку и сла. Гьюбертъ подалъ руку мисстрисъ Тойнби, но она невольно сдлала шагъ назадъ.

— Бояться нечего, мистрисъ Тойнби, сказалъ Гьюбертъ.

Но лодка показалась ей очень мала и не безопасна, бригъ находился за дв мили. Мистеръ Стонъ говорилъ, что въ мор дуетъ пріятный втерокъ. Какой втерокъ можетъ быть пріятенъ въ мор?

— Мн не очень здоровится, я должна просить васъ извинить меня, сказала она Элл дрожащимъ голосомъ.

— Ужъ вы не боитесь ли? спросила Элла съ улыбкой:— втерокъ, когда мы отъдемъ подальше, принесетъ пользу вамъ.

Мистрисъ Тойнби задрожала.

— Право, мн было бы пріятно, если бы вы извинили меня, сказала она: — я сегодня не совсмъ здорова, а на мор я всегда бываю очень больна. Пожалуста извините меня, я подожду васъ здсь.

— А мн хочется хать, отвтила Элла:— хочется посмотрть на бригъ, я скоро вернусь. Вы можете видть отсюда, какъ я буду подвигаться по вод.

— Буду смотрть, согласилась обрадованная мистрисъ Тойнби: — желаю вамъ пріятнаго пути и благополучнаго возвращенія.

Гьюбертъ больше не ждалъ. Онъ оттолкнулъ лодку въ воду и взялъ весла. Онъ не желалъ присутствія мистрисъ Тойнби и обрадовался, что она осталась. Она стояла на берегу и долго махала имъ носовымъ платкомъ, потомъ сла продолжать свой романъ.

Но прогулка эта продолжалась гораздо доле, чмъ ожидала мистрисъ Тойнби. Ей надоло ждать, она озябла, потому что на ней была только тонкая газовая шаль, наконецъ, она встала и вернулась въ замокъ.

Гьюбертъ Стонъ не зналъ во сн онъ это видитъ, или на яву. Можетъ ли это быть, спрашивалъ онъ себя — чтобы онъ и его прелестная госпожа были наедин? Наедин въ обширномъ водномъ пространств, гд между ними не могла стать ни одна живая душа? Они были вмст, да, но въ сущности такъ далеки, какъ два полюса. Все-таки находиться такъ близко къ ней, хотя бы только на одинъ короткій часъ, было и невыразимымъ удовольствіемъ, и горемъ. Если бы они могли плыть такимъ образомъ вчно, никогда не выходить на берегъ, разв на какой-нибудь пустынный островъ, гд не было бы никого, кром нихъ! Дикое, сумасбрадное желаніе! Чрезъ часъ путешествіе ихъ кончится и никогда боле, по всей вроятности, не придется ему сидть въ лодк съ Эллой вдвоемъ. Никогда!

Мало-по-малу Элла пробудилась изъ задумчивости, въ которую невольно впала. Они приближались къ бригу. Онъ лежалъ низко на своемъ песчаномъ лож. Остался одинъ только кузовъ, мачты и бушпритъ были сняты.

— Какъ здсь тихо и пустынно! воскликнула Элла.— Я, однако, не вижу Джорджа Питертона.

— У насъ будетъ великолпный закатъ солнца, отвтилъ, Гьюбертъ, не обративъ вниманія на ея слова.— Посмотрите, мисъ Винтеръ!

— Да, эти облака производятъ очень красивый эфектъ.

Чрезъ нсколько минутъ подъхали совсмъ близко къ бригу.

— Я не вижу Джорджа Питертона, опять замтила Элла.

— Онъ, вроятно, внизу куритъ трубку или старается вытащить что-нибудь изъ груза. Джорджъ не такой человкъ, чтобы любоваться солнечнымъ закатомъ.

Гьюбертъ сказалъ эти. слова съ короткимъ жесткимъ смхомъ, на который Элла не обратила вниманія. Хорошо, что она не видала выраженія его лица. Оно необыкновенно измнилось въ послднія минуты. Ротъ его былъ сжатъ, а въ глазахъ виднлось выраженіе отчаянія жгучей страсти и ршительнаго намренія.

Гьюбертъ положилъ свои весла, приложилъ руки ко рту и закричалъ:

— Питертонъ! Питертонъ, гд вы?

Отвта не было, на бриг не виднлось ни малйшаго признака жизни.

— Не ухалъ ли онъ на берегъ, воскликнула Элла быстро.

— Врядъ ли, отвтилъ Гьюбертъ.— Онъ заперся внизу, куритъ трубку и не слышитъ, можетъ быть, онъ заснулъ. Я пойду и разбужу его. Но прежде позвольте мн помочь вамъ влзть на бригъ, мисъ Винтеръ. Слышите! Да, Джорджъ здсь, я слышу его.

Онъ прикрпилъ лодку къ бригу веревкою, легко прыгнулъ на палубу Чайки и обернулся помочь. Но Элла не шла.

— Подите и скажите, чтобъ онъ пришелъ помочь вамъ высадить меня на бригъ, сказала она, смясь.

Гьюбертъ исчезъ на лстниц каюты. Онъ вернулся не сейчасъ. Оставшись одна въ лодк, Элла начала смутно тревожиться. Если бы она могла угадать вроломство Гьюберта! Онъ зналъ очень хорошо, что Джорджа Питертона на бриг не было, онъ съхалъ на берегъ еще вполдень.

Гьюбертъ прошелъ въ крошечный уголокъ, не больше кроличьей клтки, хотя это была капитанская каюта. Тамъ онъ нашелъ боченокъ можжевеловой водки и роговой стаканъ. Два раза наполнялъ онъ стаканъ водкою и выпивалъ. Онъ былъ очень блденъ и въ глазахъ его все свтился какой-то странный, мрачный блескъ.

Выпивъ водки, онъ стоялъ неподвижно, какъ статуя, сжавъ руки и потупивъ глаза въ землю.

— Его или моя — его или моя? бормоталъ онъ.— Не его, не его! Никогда не будетъ его! Прежде смерть.

Опять налилъ онъ стаканъ и выпилъ. Потомъ приложилъ руку къ сердцу, какъ бы желая утишить его біеніе, а потомъ, боясь колебаться доле, поспшно вернулся на палубу.

Элла тревожно наблюдала за нимъ. Какъ только она увидала его блдное лицо, она испугалась.

— Что такое? спросила она.— Не заболлъ ли Питертонъ? Врно съ нимъ случилось что-нибудь?

— Да, коротко отвтилъ Гьюбертъ: — вамъ лучше подняться на палубу, мисъ Винтеръ.

Элла не колебалась боле. Она всю жизнь знала Джорджа Питертона и очень любила его. Ей пришло въ голову, что онъ врно упалъ и ушибся среди разломанныхъ снастей.

— Станьте одной ногой сюда, а другой туда и дайте мн вашу руку, продолжалъ Гьюбертъ.

Мисъ Винтеръ, проворная и безстрашная, исполнила что ей было сказано, и чрезъ минуту стояла на палуб.

— Вы найдете его въ кают капитана, сказалъ Гьюбертъ.

Думая только о бдномъ старомъ лодочник, Элла медленно спустилась по маленькой лстниц и исчезла изъ вида. Когда Гьюбертъ уже не могъ видть ее, онъ тяжело вздохнулъ и упалъ на одно колно, положивъ голову на бортъ брига.

— Что я сдлалъ, что я сдлалъ? вскричалъ онъ.— Теперь слишкомъ поздно останавливаться, слишкомъ поздно.

Услыхавъ шаги возвращающейся двушки, онъ медленно всталъ.

— Я не могу найти Джорджа Питертона, сказала она.— Его нтъ внизу. Вы кажется сказали мн…

— Я сказалъ вамъ ложь, мисъ Винтеръ. Питертонъ съхалъ на берегъ нсколько часовъ тому назадъ.

Элла съ изумленіемъ взглянула на него,

— Такъ зачмъ вы сказали, что онъ здсь? Что это значитъ?

— Разв вы слпы? разв вы не можете угадать? воскликнулъ онъ, длая шагъ ближе къ ней.

Элла съ своей стороны отступила назадъ, она начала пугаться свирпаго страшнаго выраженія его глазъ.

— Я привезъ васъ сюда, зная, что мы будемъ одни, чтобы сказать вамъ тайну мисъ Винтеръ. Я привезъ васъ сюда, потому что я васъ люблю, прибавилъ онъ, упавъ предъ нею на колни:— потому что я не могъ прожить еще день, не сказавъ вамъ! Теперь вы со мною здсь, и никто не можетъ помшать.

— Встаньте сію же минуту, съ негодованіемъ вскричала Элла, собравшись съ мужествомъ:— и чтобы я никогда больше не слыхала слова объ этомъ сумасбродств. Проводите меня въ лодку, я вернусь на берегъ.

Сердце ея билось очень сильно и весь румянецъ сбжалъ съ губъ, но лицо ея пылало гнвомъ.

— Сумасбродство! да, это настоящее слово, отвтилъ Гьюбертъ, вставая.— Но вы не сойдете съ этого мста, пока не услышите объ этомъ сумасбродств съ начала до конца.

— Неужели вы осмлитесь удержать меня? гордо сказала Элла.

— Осмлюсь. Я въ такомъ расположеніи духа, что готовъ осмлиться даже на кое что побольше этого. О! зачмъ вы пренебрегаете мною такимъ образомъ? продолжалъ онъ совсмъ другимъ тономъ:— какъ же могъ я видть васъ ежедневно и не полюбить васъ? Неужели вы думаете, что я охотно навлекъ это несчастіе на себя? Вы испортили мн жизнь, но что же изъ этого? Она была однимъ продолжительнымъ поклоненіемъ вамъ. Я люблю васъ съ тхъ поръ, когда мы вмст собирали ежевику съ вашей няней, и выкапывали хорошенькія раковины изъ песку.

Онъ замолчалъ отъ волненія. Элла пугалась боле съ каждымъ словомъ.

— Зачмъ судьба не сдлала меня равнымъ вамъ? Наврно сила моей любви вызвала бы отъ васъ взаимность. У меня есть руки, чтобы работать для васъ, у меня есть умъ, чтобы устроивать для васъ все къ лучшему, у меня есть любовь, которая никогда не охладетъ. Обращеніе у меня хорошее, я образованъ, но не смотря на все это, свтъ не считаетъ меня джентльменомъ. Я простолюдинъ и не смю глядть на благородную двицу глазами любви.

Его тонъ, исполненный тоски, почти отчаянія, былъ теперь почтителенъ. Не смотря на негодованіе Эллы, она чувствовала къ нему состраданіе.

— Вы должны забыть все это, сказала она съ кроткой серіозностью:— и я постараюсь забыть, что вы говорили такимъ образомъ со мною сегодня. Предъ вами хорошая карьера, если вы только захотите, и вы можете положиться на то, что я употреблю вс силы, чтобы споспшествовать вашимъ интересамъ. Но вы не должны никогда говорить со мною въ такомъ тон, помните это. А теперь я буду рада, если вы свезете меня на берегъ.

Какъ много открыли ей его слова! Тысячи маленькихъ признаковъ, которыя она прежде оставляла безъ вниманія, мелькнули въ ея воспоминаніи. Но Гьюбертъ не длалъ никакого движенія къ лодк.

— Забыть все это! никогда объ этомъ не говорить! воскликнулъ онъ съ горечью.— Какъ это легко сказать! Мн хотлось бы напомнить вамъ одно, мисъ Элла, это можетъ быть уменьшитъ мою кажущуюся самонадянность! Мать моя была леди, но она бросила друзей, положеніе въ свт, все, чтобы раздлить смиренную долю моего отца. Были и другія женщины благороднаго происхожденія, которыя пожертвовали всмъ для своей любви, и были счастливы.

Эта настойчивость и сердила, и пугала Эллу. Она никогда не видала на лиц Гьюберта такого выраженія и дрожала смотря на него. Неужели это былъ тотъ самый Гьюбертъ Стонъ, котораго она знала столько лтъ! Какой-то демонъ овладлъ имъ, она боялась показывать ему слишкомъ большую строгость.

— Подемте же, я устала, сказала она ласково.— Вы не похожи сегодня на себя, Гьюбертъ. Я васъ совсмъ не узнаю.

— Я самъ себя не узнаю, отвтилъ онъ съ страннымъ непріятнымъ смхомъ:— это виноваты вы, вы погубили меня.

Элла бросила отчаянный взглядъ на отдаленный берегъ. Испугъ ея увеличивался. Расположеніе духа Гьюберта опять сдлалось нжнымъ.

— Неужели для мейя нтъ надежды? печально сказалъ онъ.— Никакой? никакой? Никто другой не можетъ любить васъ такъ какъ я, ничье сердце не будетъ такъ врно какъ мое.

— Гьюбертъ Стонъ, довольно объ этомъ, вскричала Элла, страхъ которой перешелъ въ негодованіе.— Разъ навсегда поймите, что вы не можете быть для меня тмъ, о чемъ мечтаете. Если въ васъ есть хоть малйшая искра чести, вы не будете преслдовать меня боле.

Онъ не могъ не видть презрнія, звучавшаго въ ея голос, выражавшагося на ея лиц. Какъ хороша казалась она ему!

— Я желалъ бы, чтобы молнія вашихъ глазъ поразила меня мертвымъ у вашихъ ногъ, воскликнулъ онъ.— И для васъ, и для меня это было бы лучше. Я знаю, что безполезно просить о томъ, чего вы дать не въ состояніи. Ваша тайна извстна мн, мисъ Винтеръ, какъ вы ни скрываете ее. Вы любите другого и думаете, что любимы взаимно.

Она раскрыла губы, чтобы отвтить, но промолчала. Прелестный румянецъ покрылъ ея алебастровыя щеки.

Гьюбертъ подошелъ къ ней и положилъ свою руку на руку ея.

— Я слышалъ все, что происходило между вами и нимъ намедни, сказалъ онъ, прямо смотря ей въ глаза.

— Между кмъ? спросила Элла, едва дыша.

— Между вами и этимъ человкомъ — этимъ Конроемъ — вашимъ любовникомъ. Я слышалъ его тихіе вопросы и ваши нжные отвты. Ему вы презрнія не показывали, а чмъ же я хуже его, и не люблю ли я васъ въ тысячу разъ больше, чмъ онъ?

— Пропустите меня, серъ, сію минуту. Какъ вы смете оскорблять меня такимъ образомъ? вскричала Элла.

— Вы уйдете, когда я позволю вамъ уйти, ни одной минутой ране, отвтилъ Гьюбертъ.— Вы любите этого человка, я это знаю по тому тону, которымъ вы говорите съ нимъ, по тому выраженію, съ какимъ вы смотрите на него. И онъ любитъ васъ — повидимому. Но я прошу васъ выслушать меня, мисъ Винтеръ. Я долженъ вамъ сказать кое-что. Человкъ этотъ себ на ум. Онъ подождалъ, пока вашъ дядя умеръ и Герон-Дайкъ сдлался вашъ — только тогда, замтьте, не прежде — подъхалъ онъ къ вамъ съ своими медовыми рчами, чтобы плнить ваше сердце. Но слушаете ли вы?

Что могла она сдлать, бдняжка, какъ не слушать.

— Осмльтесь обвнчаться съ этимъ человкомъ, продолжалъ Гьюбертъ: — и въ тотъ же самый день тайна, которую я скрывалъ для васъ, сдлается извстна всему свту.

— Вы скрывали тайну для меня! воскликнула Элла съ удивленіемъ.

— Очень было бы хорошо для этого авантюриста, журналиста, фотографа, сдлаться владльцемъ Герон-Дайка, не такъ ли? Онъ думаетъ это. Но этого не будетъ никогда.

— Молчите, серъ. Вы сами не знаете, что говорите.

— Къ несчастно, знаю слишкомъ хорошо. Если онъ женится на васъ, онъ не найдетъ на васъ той богатой наслдницы, какую ожидалъ найти. Онъ узнаетъ слишкомъ поздно, что его жена иметъ не больше меня правъ на Герон-Дайкъ, что она владетъ имъ обманомъ.

— Обманомъ!

Слова Гьюберта поразили Эллу.

— Что хотите вы сказать?

— А вотъ что, мисъ Винтеръ. Стоитъ мн произнести нсколько словъ и вы не будете уже владтельницей Герон-Дайка.

— Скажите же эти слова, храбро возразила Элла.— Вы обязаны сдлать это. Я не желаю присвоивать себ то, что принадлежитъ другимъ.

Тонъ ея былъ ясенъ и ршителенъ. Она врила, что Гьюбертъ говоритъ не безъ основанія.

— Зачмъ мн говорить и сдлать вамъ вредъ? Нтъ. Откажитесь отъ этого человка, который дорожитъ только вашими деньгами и мои уста сомкнутся навсегда.

— Исполните вашу обязанность, я только объ этомъ прошу васъ. Я ничего другого не могу сказать вамъ.

— Общаетесь вы отказаться отъ этого человка?

— Нтъ.

— Остерегайтесь. Вы доведете меня до отчаянія.

— Я въ этомъ не виновата.

— Вы ничего другого не скажете мн?

— Ничего.

— Пусть будетъ такъ. Вы сами довели меня до этого. Вспомните это.

— Что же вы сдлаете? спросила Элла слабымъ голосомъ.

— Вы увидите.

Онъ подошелъ къ тому мсту, гд лодка была привязана къ бригу. Онъ отвязалъ веревку и бросилъ ее въ воду, потомъ оттолкнулъ лодку, которая медленно поплыла по морю.

Элла сдлала нсколько шаговъ впередъ.

— Неужели вы хотите убить меня? воскликнула она.

— Нтъ, я васъ не убью, отвтилъ онъ спокойно:— но если судьба не опредлила жить намъ вмст, то мы, по-крайней-мр, можемъ вмст умереть.

Элла отступила назадъ, ей сдлалось. дурно, голова ея кружилась. Неужели единственная связь между ними и берегомъ порвалась? Другой лодки близко не было и между крушеннымъ бригомъ и землею было дв мили разстоянія. Ужасно было подумать, на какую участь осудилъ ее этотъ сумасшедшій.

Сумасшедшій! Неужели онъ дйствительно помшался? Въ голов Эллы промелькнуло воспоминаніе, что она слышала, что мать Гьюберта Стона умерла сумасшедшая. Не наслдовалъ ли онъ этой страшной болзни и не вызвало ли ее вдругъ волненіе этого дня? Съ страшнымъ опасеніемъ посмотрла она на него

Онъ стоялъ на противоположной сторон палубы и закуривалъ сигару. Шляпы не было на голов его и втеръ разввалъ его черные, шелковистые волосы. Что, кром сумасшествія, могло объяснить его поступки въ этотъ день? Элла задрожала и зажмурилась, стараясь придумать, что ей предпринять. Желаніе жить было сильно въ ней. Трудно было представить себ, что конецъ — и такой конецъ — такъ близокъ.

Вдругъ Гьюбертъ приблизился къ ней. Онъ спокойно курилъ сигару. Вс слды прежняго волненія изчезли.

— Барометръ опускался весь день, замтилъ онъ:— и начинается втеръ. Ночью поднимется буря, разобьетъ бригъ и на разсвт Чаша исчезнетъ навсегда.

Мисъ Винтеръ не отвчала.

— Чрезъ нсколько дней, медленно продолжалъ онъ:— два тла выкинетъ на берегъ, мужчину и женщину. Женщина будетъ такъ крпко стиснута въ объятіяхъ мужчины, что люди не будутъ въ состояніи разлучить ихъ. Ихъ похоронятъ вмст, и та, которая не могла быть его невстою въ жизни, будетъ его невстою въ могил.

‘Этого не будетъ никогда’, про себя сказала Элла, задрожавъ.

Но вслухъ она не сказала ничего.

— А пока, мисъ Винтеръ, намъ нечего бояться, мы можемъ прожить еще нсколько часовъ.

Въ это время лодка чуть-чуть виднлась издали. Втеръ былъ небольшой, но дулъ порывами, предвщая наступающую бурю. Время отъ времени бригъ трещалъ, точно будто старый корабль предвидлъ свою близкую кончину и не могъ удержать своихъ стоновъ. Чрезъ часъ надъ землей и моремъ распространится мракъ.

Гьюбертъ продолжалъ курить молча, и закурилъ другую сигару, когда первую выкурилъ, а Элла что могла сказать? Даже если бы она могла упросить его спасти ей жизнь, то и это было бы безполезно. Лодка исчезла, а вмст съ нею и послдняя надежда добраться до берега. Еще нсколько часовъ и придетъ конецъ, радости, горести, недоумнія, которыя мы называемъ жизнью, исчезнутъ какъ прерванный сонъ, и неизвстность, страшный разсвтъ вчности засіяетъ въ ея глазахъ.

Элла сла у борта, закрывъ руками лицо. Никогда мысли не мелькали такъ быстро въ голов ея! У нея такъ много было о чемъ думать и такъ мало времени для этого! Она подумала о мистрисъ Тойнби, спокойно читавшей романъ въ гостиной Герон-Дайка — Элла не сомнвалась, что она давно вернулась домой — время отъ времени взглядывавшей на часы и удивляющейся, куда двались бглецы, но все-таки спокойно наслаждающейся чтеніемъ.

Потомъ ея мысли обратились къ Эдварду Конрою. Гд онъ былъ въ эту минуту и что онъ длалъ? О! если бы онъ только зналъ, въ какомъ она положеніи! Элла не скрывала отъ себя доле того обстоятельства, что любитъ его. Увидитъ ли она его когда-нибудь? Слезы отуманили ея глаза и нсколько времени ей казалось, что смерть уже охватила ее. Но она скоро сдлалась спокойне, и молча молилась о ниспосланіи ей помощи и силы.

— Не озябли ли вы, мисъ Элла? спросилъ ее Гьюбертъ.— Не могу ли я сдлать что-нибудь для васъ?

— Я не озябла, и желаю только, чтобы меня оставили въ поко, отвтила она.

Онъ отвернулся, застонавъ, и что-то пробормоталъ.

— Я отдалъ бы для васъ всю кровь своего сердца, закричалъ онъ страстно.— Но вы никогда не будете женою этого человка. Я въ этомъ поклялся и сдержу свою клятву. Мы умремъ вмст.

Онъ осмотрлся вокругъ и сошелъ внизъ, вроятно для того, чтобы выпить еще водки.

Элла вскочила, когда онъ исчезъ. Она чувствовала ознобъ и все какъ будто прыгало предъ ея глазами. Она напрягла глаза чрезъ темную воду и вдругъ увидала свтъ Истербійскаго маяка. Сердце ея забилось быстре. Помощь казалась такъ близка и ей трудно было представить себ, что для нея никакой помощи не можетъ быть. Втеръ становился пронзительне. Что длаетъ внизу этотъ сумасшедшій? Если бы онъ остался тамъ и не приходилъ больше на палубу!

Но пока она смотрла и прислушивалась, странная идея, порожденная отчаяніемъ, мелькнула въ голов ея такъ же быстро и ясно, какъ свтъ маяка мелькнулъ предъ ея глазами. Она стояла, приложивъ пальцы къ вискамъ, спрашивая себя, должна ли она сдлать это, или нтъ. Да! Въ этомъ лежала ея единственная надежда на спасеніе. Лстница, по которой Гьюбертъ сошелъ внизъ, запиралась въ дурную погоду дверью, которая теперь стояла отворенной. Для Эллы потребовалось не боле минуты, чтобы захлопнуть эту дверь и задвинуть запоръ. Ея врагъ очутился въ плну.

Разбитые ящики и другіе обломки валялись на палуб. Былъ тутъ также боченокъ съ дегтемъ. Элла поспшно нагромоздила ящики и обломки одни на другіе и облила ихъ дегтемъ, потомъ вырвала нсколько листковъ изъ своего альбома и подсунула ихъ подъ ящики. Коробочка со спичками лежала возл, Гьюбертъ оставилъ ее на палуб. Посл нкотораго затрудненія ей удалось зажечь бумагу и скоро яркое пламя поднялось къ небу.

Это сдлалось въ то время, когда Гьюбертъ увидалъ, что онъ въ плну. Онъ сталъ трясти дверь изъ всей силы. Это не помогло. Онъ нашелъ тяжелый обломокъ и началъ колотить въ дверь. Эти удары наполняли испугомъ душу Эллы. Она надялась, что сигналъ ея увидятъ съ берега и помощь придетъ — посланная Богомъ. Но во время ли придетъ она? Прежде ли придетъ она, чмъ запертый безумецъ успетъ вырваться на волю? Она присла на палубу нсколько поодаль отъ огня.

Вдругъ слабый отдаленный звукъ достигъ ея напряженнаго слуха. Пока она спрашивала себя, не фантазія ли это, звукъ сдлался сильне. Должно быть приближалась помощь. Она не могла выдержать доле. Удары Гьюберта раздались слабе въ ея ушахъ и она упала на палубу безъ чувствъ.

Глава XXII.
Спаситель и спасенная.

Когда мисъ Винтеръ раскрыла глаза, она увидала прежде всего лицо Эдварда Конроя, наклонившагося нжно къ ней. Стоя на одномъ колн, онъ отогрвалъ ея руки, поодаль стояли два истербійскіе лодочника.

— Вамъ теперь лучше, сказалъ Конрой.

— Да, мн теперь лучше, машинально повторила Элла.

Она сознавала пока только одно, что Конрой находился возл нея. Онъ помогъ ей встать. Когда она встала и осмотрлась вокругъ, вс событія этого дня въ одно мгновеніе мелькнули въ голов ея. Какой счастливый случай привелъ Конроя, именно его, чтобы спасти ее? Но не было времени длать вопросы, это могло быть сдлано впослдствіи.

— Чмъ скоре мы доберемся до берега, тмъ лучше, сказалъ Конрой.— Чувствуете ли вы себя въ силахъ отправиться сейчасъ?

— Мн теперь совсмъ хорошо, отвтила Элла съ потокомъ слезъ: — нсколько времени тому назадъ я думала, что никогда боле не стану ногою на землю.

— Но куда же двалась лодка, на которой вы пріхали сюда? и куда двался мистеръ Стонъ?

— Веревка отвязалась и лодка уплыла, медленно отвтила Элла посл продолжительнаго молчанія.

‘Но гд же Гьюбертъ Стонъ? спрашивала она себя: ‘что сдлалось съ нимъ? не внизу ли онъ еще?’

Конрой повторилъ вопросъ. Ему сказала мистрисъ Тойнби, что Стонъ повезъ въ лодк Эллу на корабль.

— Онъ… сошелъ въ каюту, сказала Элла, не желая сказать правду.— Онъ пошелъ отыскать Джорджа Питертова и увидалъ, что его на бриг нтъ. Мистеръ Стонъ былъ внизу, когда я лишилась чувствъ.

— Мы сейчасъ найдемъ его. А вы можете садиться въ лодку, сказалъ онъ лодочникамъ.

Дверь каюты оказалась выбитой, разумется, это сдлалъ Стонъ, но Конрой предположилъ, конечно, что это случилось во время кораблекрушенія, и спустился внизъ. Онъ тотчасъ вернулся.

— Стона нтъ внизу. Его нтъ нигд. Я искалъ его везд.

— Онъ долженъ быть здсь, возразила Элла, которая не желала бросить его на произволъ судьбы, хотя онъ нехорошо поступилъ съ нею.— Онъ не могъ ухать отсюда. Лодки не было.

— Онъ, можетъ быть, до берега доплылъ, сказалъ Конрой:— хорошій пловецъ можетъ сдлать это.

— Гьюбертъ Стонъ лучшій пловецъ у насъ, серъ, сказалъ одинъ изъ лодочниковъ: — барышня знаетъ это. Онъ должно быть поплылъ за лодкой.

— Я видлъ что-то на вод, вмшался другой лодочникъ:— но не могъ разобрать, человкъ это или что другое.

— Должно быть вы видли Стона! сказалъ Конрой.— Во всякомъ случа, его здсь нтъ. Онъ должно быть отправился за помощью для васъ, прибавилъ онъ, обратившись къ Элл:— отважный молодой человкъ! хотя ему помогалъ приливъ.

Конрой помогъ Элл ссть въ лодку. Теперь было почти темно. Черный дымъ все еще поднимался къ небу, втеръ значительно усилился.

Элла и Конрой сидли рядомъ въ лодк. Онъ накинулъ на Эллу свое пальто, чтобы защитить ее отъ втра. Онъ держалъ ее за руку, и она не отнимала ее. Она уже отдала ему свое сердце, зачмъ же не дать и своей руки?

Элла зажмурила глаза и старалась насладиться своимъ счастіемъ. О! какую разницу сдлали для нея только полчаса!

— Какая странная случайность привела васъ сюда сегодня? сказала она, наконецъ.— Вы точно свалились съ облаковъ, какъ вы сюда попали?

— Я просто пріхалъ по желзной дорог, отвтилъ Конрой.— Мои хозяева велли мн вчера отправляться за границу, на этотъ разъ не очень далеко, только въ Испанію.

— Надолго?

— Можетъ быть на три мсяца, а можетъ быть и на шесть. Я не могъ ухать, не увидавъ васъ.

Его тонъ заставилъ забиться сердце Эллы и вспыхнуть ея щеки. Она была рада, что темнота не позволяла ему видть ея лицо.

— Я прошелъ со станціи прямо въ замокъ, продолжалъ Конрой посл нкотораго молчанія:— мистрисъ Тойнби сказала мн, что вы ухали на бригъ. Ваше продолжительное отсутствіе начинало нсколько тревожить ее, но не очень. ‘Никогда нельзя знать заране, что можетъ сдлать мисъ Винтеръ’, сказала она мн.

Конрой передразнилъ тонъ мистрисъ Тойнби. Элла засмялась.

— Я думаю, что она считаетъ меня самой оригинальной двушкой, съ какою приходилось ей жить.

— Но хотя мистрисъ Тойнби довольно спокойно мирилась съ вашимъ отсутствіемъ, меня оно встревожило. Я пошелъ въ деревню и спросилъ у лодочниковъ, не видалъ ли кто изъ нихъ, когда вы вернулись. Многіе видли, какъ вы ухали, но не видали, какъ вы вернулись, и никакъ не могли придумать, что задерживало васъ. Тогда я не колебался боле. Я нанялъ лодку и пригласилъ этихъ двухъ лодочниковъ хать со мною. На половин дороги отъ берега мы увидали яркое пламя на корабл, мы догадались, что съ вами случилось что-нибудь, лодочники стали грести скоре, остальное вамъ извстно. Конрой почувствовалъ, что рука, которую онъ держалъ, нжно пожала его руку.

— Я отказалась отъ всякой надежды на спасеніе, сказала Элла.— Должно быть особый промыслъ Провиднія привелъ васъ сюда сегодня!

— Да. А все-таки со стороны Гьюберта Стона непростительная небрежность не привязать лодку крпче.

Элла не отвчала. Конрой разсудилъ по ея молчанію, что ей непріятно говорить объ обстоятельств, такъ сильно напугавшемъ ее. Конрой думалъ, что Стонъ, безъ сомннія, употребилъ вс силы, чтобы достать помощь, бросившись къ берегу вплавь, и боле объ этомъ не говорилъ.,

Съ признательнымъ сердцемъ вышла Элла изъ лодки на песчаный берегъ. Она была спасена отъ врной смерти и чувствовала глубокую благодарность къ Тому, чье милосердіе безконечно.

Поселяне увидали сигналъ съ корабля, и мужчины, женщины и дти торопливо бжали къ берегу. Они столпились вокругъ Эллы и встртили ее радостными восклицаніями. Тутъ ужъ она выдержать не могла. Слезы ея полились и нсколько времени она не могла произнести ни слова. Сбгали въ гостиницу за каретой и Элла похала въ замокъ. Приближаясь къ нему, она взглянула на Конроя, который сидлъ напротивъ нея.

— Пожалуста не говорите ничего мистрисъ Тойнби о томъ, что случилось, сказала она.— Конечно, я завтра ей разскажу, но сегодня я чувствую, что не могу выносить разспросовъ.

Конрой очень ловко справился съ вопросами мистрисъ Тойнби. Они плыли по морю доле чмъ ожидала мисъ Винтеръ, и она очень устала.

Мало спала Элла въ эту ночь. Не смотря на ея усталость, взволнованныя мысли не давали ей заснуть, холодный срый разсвтъ пробрался къ ней въ комнату, прежде чмъ она сомкнула глаза. Цлую ночь втеръ дулъ порывами, дождь билъ въ окна, и морскія волны, ударяясь о низкій песчаный берегъ, становились все громче и громче. Была большая буря, и въ замк еще одна обитательница замка, кром мисъ Винтеръ, не могла спокойно спать.

Это была Бетси Тёкеръ, поступившая служанкой въ замокъ недли дв тому назадъ, по рекомендаціи мистрисъ Кинъ. Мать этой молодой женщины когда-то жила въ Нёллингтон, она недавно умерла, и дочь написала къ мистрисъ Кинъ, подруг юности ея матери, не можетъ ли она найти ей хорошее мсто, трактирщица, услыхавъ, что третья служанка нужна въ замк, рекомендовала ее мисъ Винтеръ.

Бетси Тёкеръ, ничего не, знавшая о суеврныхъ слухахъ въ Герон-Дайк, въ эту ночь не могла заснуть отъ шума втра, и вдругъ услыхала шаги по коридору возл своей двери. Очень испугавшись, двушка притаила дыханіе и убдилась, что она не ошиблась, она ясно слышала шаги. Они подходили и уходили нсколько разъ и раза два ихъ сопровождалъ тихій стонъ.

Бетси не могла доле переносить это въ темнот, она зажгла свчу. Привставъ на постели и прислушиваясь къ шагамъ, она услыхала, что они вдругъ остановились у ея двери, и увидала, какъ ручка двери зашевелилась. Кто-то повертывалъ ее снаружи. Бетси забыла, что дверь заперта, громко вскрикнула, съ ужасомъ всплеснула руками, опрокинула свчу и осталась въ темнот.

— Вы, конечно, понимаете, что я не спала всю ночь, разсказывала Бетси другимъ служанкамъ на слдующее утро.— Но кто же могъ это быть? Я слышала шаги и стоны, видла какъ повернули ручку двери.

Пораженные ужасомъ слушательницы подумали о Катерин Кинъ, но не упомянули о ней. Бетси спала въ комнат одна и он не хотли пугать ее.

Рано утромъ пришло извстіе, что Чайки больше не видать. Какъ предсказывали, бригъ совсмъ разбила буря. Элла задрожала, услыхавъ объ этомъ. Неужели Гьюбертъ Стонъ еще былъ тамъ? Скоро нсколько разбитыхъ досокъ выкинуло на берегъ.

Какъ только Элла проснулась утромъ, слова Гьюберта раздались въ ея ушахъ: ‘Вы владете обманомъ Герон-Дайкомъ, стоитъ мн произнести нсколько словъ и вы не будете уже владтельницей Герон-Дайка’. Она разсудила, что эти слова могъ произнести только сумасшедшій.

Однако, эти слова преслдовали ее. Что если они справедливы? что если отъ нея скрывали какую-нибудь тайну? Она не считала этого возможнымъ, но никакъ не могла выкинуть этого изъ головы. Прошлую ночь, радуясь освобожденію отъ жестокой смерти, и подъ вліяніемъ присутствія Конроя, она не думала объ этихъ словахъ, но утромъ, когда ея мысли сдлались ясне и свже, слова эти запечатллись въ ея памяти, какъ бы раскаленнымъ желзомъ.

Гьюберта въ замк никто не видалъ въ этотъ день и мисъ Винтеръ не спрашивала о немъ. Она думала, что посл всего этого, онъ не покажется нсколько времени. Она видла сама внизу боченокъ съ водкой и стаканъ, и не сомнвалась, что Гьюбертъ выпилъ этой водки слишкомъ много, что въ нкоторой степени могло объяснить его дурное поведеніе, и врно теперь ему стало стыдно. Было уже невозможно оставлять его въ замк управляющимъ, но мисъ Винтеръ могла рекомендовать его въ другое мсто. Говорить о томъ, что случилось, она намренія не имла, а хотла предать это забвенію. Объ этомъ не совсмъ было пріятно ни думать, ни говорить.

Конрой явился въ Герон-Дайкъ рано утромъ. Онъ желалъ поскоре узнать, не пострадала ли Элла отъ своего приключенія, по-крайней-мр, онъ такъ сказалъ мистрисъ Тойнби, потому что мисъ Винтеръ еще не сходила внизъ, но въ душ его были другія причины, о которыхъ онъ говорить не хотлъ. Какая радость сверкнула въ глазахъ Эллы, когда, войдя въ гостиную, она увидала тамъ Конроя! Лицо Конроя засіяло, когда онъ взялъ ее за руку и спросилъ объ^, ея здоровь. У Эллы въ это утро болла голова, но она ни за что не хотла сознаться въ этомъ. Они сидли и разговаривали о томъ и другомъ, не упоминая о вчерашйемъ приключеніи. Мистрисъ Тойнби вставляла иногда свои пустенькія замчанія, такъ время прошло до завтрака.

— Не пойдете ли вы прогуляться со мною, мисъ Винтеръ, спросилъ Конрой посл завтрака.— Вы не можете себ представить, какъ восхитительно въ парк посл вчерашняго ночного дождя.

— Восхитительно! воскликнула мистрисъ Тойнби.— Дорожки вс должны быть грязны.

— Это такъ, но все-таки паркъ сегодня утромъ восхитителенъ.

— И втеръ какой сильный, и дождь можетъ пойти каждую минуту, настойчиво увряла мистрисъ Тойнби.

— Это безполезно будетъ оспаривать, спокойно возразилъ Конрой.

— Въ такой день, мисъ Винтеръ лучше не выходить изъ дома.

— Напротивъ, я думаю, что именно въ такой день и слдуетъ гулять, сказала Элла, зарумянившись и улыбнувшись:— вдь у меня есть толстыя ботинки, мисъ Винтеръ. Немножко втра, немножко солнца и можетъ быть маленькій дождь, чего еще можетъ человкъ желать. Мистеръ Конрои, я буду готова въ три минуты.

Мистрисъ Тойнби пожала плечами, но не сказала больше ничего.

Дорожки въ парк были очень скользки и втеръ захватывалъ духъ. Но что значили для влюбленныхъ подобныя бездлицы? Он только увеличивали прелести ихъ прогулки. Конрой повернулъ къ берегу.

— Пожалуста не сюда, сказала Элла съ легкимъ трепетомъ.

Она не желала видть море, они повернули въ крытую аллею, гд могли укрыться отъ втра и тамъ ходили взадъ и впередъ цлый часъ.

Элла находилась въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, почему она не могла бы сама объяснить себ, потому что не говоритъ ли ей Конрой, что узжаетъ на неопредленно продолжительное время, и не звучали ли въ ея воспоминаніи таинственная слова Гьюберта Стона? Она не боле ребенка, находящаго удовольствіе въ игр, не могла отдать себ отчетъ въ своей радости. Не предвщало ли ей сердце, что важная минута подъ рукой? Какъ бы то ни было, Элла не переставала разговаривать ни на минуту. Она предлагала Конрою разные вопросы объ Испаніи, какъ будто никогда въ жизни ничего не читала объ этой стран. Она изъявляла надежду, что Конрой не подвергнетъ себя никакой безполезной опасности, и что время отъ времени будетъ присылать ей эскизъ какого-нибудь мста, какое онъ постилъ, чтобы увдомлять ее, что онъ еще живъ. Она часто желала учиться по-испански, и слышала, что испанскій языкъ почти такъ же музыкаленъ, какъ итальянскій. Она тотчасъ купитъ грамматику и лексиконъ, это будетъ прекраснымъ занятіемъ для длинныхъ вечеровъ наступающей зимы, а когда Конрой вернется, она безъ сомннія будетъ въ состояніи привтствовать его на чистйшемъ кастильскомъ язык.

Вдругъ Элла остановилась. Часы замка пробили четыре часа.

— Я не думала, чтобы было такъ поздно, воскликнула она.— Намъ лучше вернуться. Зная то, что случилось вчера, мистрисъ Тойнби пошлетъ отыскивать меня по всей деревн.

— Останьтесь со мною еще минутъ десять и потомъ мы дойдемъ, сказалъ молодой человкъ.— Кто знаетъ, когда мы увидимся опять?

Элла безмолвно согласилась, и они молча прошлись раза два взадъ и впередъ. Вся веселость какъ будто вдругъ оставила Эллу.

— Прежде чмъ я оставлю васъ, я желаю сказать вамъ нсколько словъ, для этого-то я и пріхалъ изъ Лондона.

Говоря это, Конрой опять взялъ ее за руку, какъ вчера вечеромъ въ лодк. Сердце Эллы забилось. Она глубоко вздохнула и задрожала съ головы до ногъ.

— Элла, могу ли я осмлиться назвать васъ такимъ образомъ? Я не могу ухать не сказавъ вамъ, какъ я васъ люблю, какъ я васъ любилъ съ тхъ поръ, какъ увидалъ васъ въ прошломъ году у мистрисъ Карліонъ, и я не перестану любить васъ пока я живъ! Я не могу ухать — Элла, не могу, не спросивъ васъ могу ли я предложить вамъ сдлаться моей женой, когда вернусь.

Онъ нжно смотрлъ ей въ лицо, она очень поблднла, когда онъ съ нею заговорилъ, но когда онъ кончилъ, щеки ея пылали. Трепетъ любви, радости и невыразимаго счастія волновалъ ея сердце. Она стояла съ потупленными глазами, пока онъ не пересталъ говорить. Слезы выступили на глазахъ ея. Но чрезъ минуту она взглянула на него. Губы ея дрожали, но любовь сіяла изъ глазъ сквозь туманъ слезъ. Она не сказала ни слова, но и не было никакой надобности говорить. Одинъ взглядъ сказалъ Конрою все, что онъ желалъ знать. Онъ обнялъ ее, прижалъ свои губы къ ея губамъ и шепнулъ слова, священныя для нея одной.

Когда они медленно возвращались въ замокъ рука объ руку по парку, Конрой прервалъ упоительное молчаніе.

— Знаете ли вы какъ свтъ назоветъ меня? Онъ скажетъ, что я гнался за богатствомъ и не сдлалъ бы вамъ предложенія не. будь вы владтельница Герон-Дайка.

Эти слова пронзили Эллу какъ стрла. Дйствительно ли она владтельница Герон-Дайка? Нтъ, если Гьюбертъ Стонъ сказалъ ей правду. Врность ея обожателя можетъ быть придется скоро подвергнуть такому испытанію, о какомъ онъ не мечталъ.

— Вы можете смяться надъ всмъ, что вздумаетъ говорить свтъ, отвтила она.— И я тоже, пока во мн достанетъ тщеславія думать, что вы любите собственно меня.

— Если бы меня не пугало ваше богатство я давно объяснился бы съ вами, сказалъ Конрой: — будь вашъ ддъ бденъ, или не будь вы его наслдница, я прошлою осенью просилъ бы у него вашей руки.

Какъ упоительны казались ей его слова — какъ справедливо они звучали! особенно посл того, что сказалъ тотъ другой!

— А что если вернувшись изъ Испаніи, вы узнаете, что я уже не владтельница Герон-Дайка! вскричала она.— Если вы узнаете, что по какому-нибудь несчастію я уже не богата, а бдна? Что вы скажете тогда вашей невст?

— Я скажу: ‘Это обстоятельство сдлало меня счастливйшимъ человкомъ на свт’. Я скажу: ‘обвнчаемся сейчасъ и будемъ жить въ нашемъ маленькомъ смиренномъ домик’. Я скажу: ‘Я радъ, что ваше богатство улетло, мужу слдуетъ работать для своей жены’. Не думаю, прибавилъ онъ:— чтобы я могъ любить васъ больше, чмъ теперь, но мн будетъ казаться, что мы съ вами сойдемся какъ-то тсне, когда вы выйдете бдной за меня.

Элла вздохнула. Ей было отрадно слышать эти слова, а между тмъ, они болзненно кололи ее. Какъ она была бы рада надлить его всми благами міра — и кому приличне было бы сдлаться владльцемъ Герон-Дайка? А между тмъ, можетъ быть онъ дйствительно любилъ бы ее боле, если бы она отдалась ему въ ситцевомъ плать и съ простымъ цвткомъ въ волосахъ.

— Но кчему вы говорите, что можете лишиться Герон-Дайка? вдругъ спросилъ Конрой.

— Это случиться можетъ, не могу сказать, отвтила она и лицо ея помрачилось.

На физіономіи Конроя выразилось недоумніе, онъ закусилъ губы.

— Простите меня, Элла, но я не вижу какъ это могло бы случиться. Вашъ ддъ былъ человкъ слишкомъ осторожный для того, чтобы не принять вс предосторожности въ дл такомъ важномъ.

Элла не отвчала нсколько минутъ, и потомъ заговорила нершительно:

— Разв не могло случиться какой-нибудь ошибки на счетъ правъ.

Конрой слегка вздрогнулъ.

— Его правъ, хотите вы сказать? Ничего не могу вобразить невроятне. А вы разв имете какую-нибудь причину предполагать это?

— Ничего не могу сказать вамъ боле и пожалуста не спрашивайте меня. Во всякомъ случа, что ни случилось бы, надюсь, что я исполню свой долгъ.

— Я въ этомъ увренъ, горячо отвтилъ Конрой.— Помните, прибавилъ онъ тихимъ тономъ:— что и въ счастіи и несчастіи любовь моя къ вамъ не перемнится никогда.

Они подошли въ это время къ крыльцу дома. Элла подняла глаза съ застнчивой и нжной улыбкой. Случай былъ слишкомъ искусителенъ, другой можетъ быть долго не представится. Онъ былъ человкъ смлый во многихъ отношеніяхъ, и прежде чмъ Элла успла опомниться, онъ обнялъ ее и поцловалъ.

Глава XXIII.
Ничмъ не рискнешь, ничего не пріобртешь.

Марія Кетль вернулась изъ Лимингтона. Мистрисъ Педжъ умерла и оставила Маріи дв тысячи фунтовъ.

— Разумется, это лучше чмъ ничего, ворчалъ викарій:— но могла бы она кажется отказать теб три дли четыре тысячи вмсто двухъ.

Марія съ удовольствіемъ вернулась домой и никому не сказала о своемъ маленькомъ наслдств. Он съ Эллой увидались какъ сестры посл продолжительной разлуки. Какъ много должны были он разсказать другъ другу, а между тмъ, каждая не желала говорить о томъ, что было ближе къ ея сердцу. Марія ничего не сказала о предложеніи Филиппа Клива, а Элла не упомянула объ Эдвард Конро. Такъ недавно еще он говорили о своемъ желаніи никогда не выходить замужъ, по-крайней-мр, нсколько лтъ, и вотъ посл ихъ важнаго намренія, он оказались такъ же слабы, какъ вс другія особы ихъ пола. Каждой было немножко стыдно этого, а между тмъ, ни одна изъ нихъ не согласилась бы промнять свои настоящія узы на прошлую свободу. Но Марію ожидалъ большой ударъ.

Чмъ боле мистеръ Кетль думалъ о потер своего портмонне. тмъ боле расположенъ онъ былъ приписать эту потерю Филиппу Кливу. Онъ положительно не говорилъ себ, что Филиппъ взялъ портмонне, но какимъ-то страннымъ образомъ онъ всегда соединялъ молодого человка съ этою потерею. Можетъ быть онъ былъ обязанъ этимъ чувствомъ доктору Даунису.

Онъ и докторъ Даунисъ пострадали вмст, потому что докторъ, не имя ни слуху, ни духу о своей золотой табакерк, часто говорилъ о ней съ викаріемъ и можетъ быть сказалъ боле, чмъ намревался. Скоро викарій услыхалъ въ первый разъ о томъ, что Филиппъ часто бываетъ въ бильярдной Розы и Короны и играетъ въ высокую игру съ лордомъ Кёмберли и другими въ Сиреняхъ.

— Какой же онъ идіотъ! воскликнулъ викарій съ негодованіемъ, а докторъ Даунисъ согласился съ этимъ.

— Если что-нибудь было между Кливомъ и вашей дочерью, какъ мн кажется, прибавилъ старикъ:— я запретилъ бы это пока. Филиппъ принялъ дурныя привычки, это очевидно, и даже если эти непріятныя подозрнія окажутся неосновательными, онъ все-таки долженъ очень измниться, прежде чмъ будетъ въ состояніи жениться на такой милой двушк, какъ Марія.

Викарій взъерошилъ пальцами свои сдые волосы и не могъ не согласиться, что взглядъ доктора справедливъ. Между нимъ и леди Кливъ было безмолвное соглашеніе обвнчать этихъ молодыхъ людей, если они будутъ любить другъ друга, и онъдумалъ, что любовь ихъ взаимна. Ему было прискорбно, что сынъ его стараго друга сбился съ пути, но обязанность къ дочери стояла выше всего, и вс другія соображенія должны были устраниться предъ этимъ.

Посл возвращенія Маріи изъ Лимингтона, викарій какъ-то разъ вдругъ сказалъ ей:

— Марія, я надюсь, что ты не давала Филиппу Кливу никакого сумасброднаго общанія.

Сердце Маріи сильно забилось.

— Я не давала ему никакого общанія, папа.

— Но между вами что-то было? Онъ что-нибудь сказалъ теб?

— Филиппъ говорилъ со мною предъ отъздомъ въ Лимингтонъ, но я не дала ему никакого общанія.

— Если онъ опять заговоритъ съ тобою, ты не должна подавать ему надежды никакой! Пойми это, Марія.

Ея бдное сердечко страшно билось.

— Но… но отчего, папа?

Викарій сказалъ ей о бильярд въ Роз и Корон и о высокой игр въ Сиреняхъ. Онъ сказалъ, что есть другія вещи, о которыхъ онъ не желаетъ говорить, разумется подразумвая золотую табакерку доктора и свой портмонне.

— Мн кажется, онъ, должно быть, сдлался опытнымъ картежникомъ, Марія, докончилъ Кетль: — если онъ играетъ съ такими богатыми людьми, какъ Кемберли и Ленноксъ. Они могутъ позволить это себ, а Филиппъ не можетъ. Кром этого, по занимаемому имъ мсту, онъ не въ состояніи устроить домъ для своей жены.

— Мистеръ Типледи намренъ взять его въ свои товарищи, Филиппъ сказалъ мн это.

— Я думаю, что Типледи человкъ слишкомъ осторожный и не сдлаетъ ничего подобнаго.

Марія вздохнула.

— Мы можетъ быть судимъ о Филипп слишкомъ строго, папа?

— Напротивъ. Разв я теб не сказалъ, что есть другія причины, по которымъ ты не можешь имть съ Филиппомъ никакого дла, причины, о которыхъ я не желаю говорить.

— Мн кажется довольно тяжело, папа, что отъ меня требуютъ осудить Филиппа, когда я не знаю, что онъ сдлалъ?

— Боже милостивый, Марія, разв я не объяснилъ теб достаточно причинъ? Можетъ ли онъ сдлаться твоимъ мужемъ, не измнивъ радикально своего образа жизни? А что касается другихъ причинъ, на которыя я намекалъ, то чмъ меньше говорить о нихъ теперь, то тмъ будетъ лучше.

‘Стало быть вс общанія Филиппа оказались безполезны’, говорила Марія про себя. ‘Онъ все еще бываетъ въ Сиреняхъ, онъ все еще посщаетъ бильярдныя. Почему у него нтъ боле душевной силы? И что значатъ эти таинственные намеки папаши на что-то еще хуже? О, Филиппъ, Филиппъ!’

Марія была уврена, что ея непридирчивый и снисходительный отецъ не могъ говорить такъ строго безъ какой-нибудь важной причины. Она и не думала возмущаться противъ его приказанія, но Филиппъ сдлался еще дороже ея сердцу.

Викарій отдалъ приказаніе прислуг, чтобы не принимать мистера Клива. Филиппъ приходилъ нсколько разъ и, наконецъ, понялъ, что дверь для него заперта. Онъ очень разсердился и сталъ поджидать случая увидть Марію вн ея дома.

Въ одно утро онъ неожиданно встртилъ ее въ хорошенькомъ зеленомъ переулк и подошелъ къ дей прежде, чмъ Марія успла примтить его присутствіе.

— Здравствуйте, Марія, сказалъ онъ, протянувъ ей руку.

Что могла она сдлать, какъ не подать ему также своей руки.

— Здравствуйте, отвтила она.

— Очень сожалю о смерти мистрисъ Педжъ. Должно быть вы провели весьма печальное время. Вы кажется вернулись уже съ недлю?

— Около того.

— А я заходилъ въ пасторатъ каждый день и все мн говорили, что ни мистера, ни мисъ Кетль видть нельзя. Разумется, я могу только заключить, что меня принимать не желаютъ. Что это значитъ, Марія?

Она не знала, что сказать, слезы выступили на ея глазахъ. Какъ онъ былъ дорогъ ей! Какъ голосъ его волновалъ ее!

— Папа находитъ, что вамъ лучше не быть въ пасторат нкоторое время, прошептала она.

— Но почему? Что я сдлалъ? Зачмъ меня выгоняютъ такимъ образомъ?

— Папа слышалъ… прошептала Марія:— что вы часто бываете въ бильярдной, ведете высокую игру, какъ лордъ Кемберли и капитанъ Ленноксъ. Онъ говоритъ, что они могутъ позволить себ это, а вы не можете, что, разумется, справедливо. О, Филиппъ, разв вы забыли, что мн общали предъ моимъ отъздомъ въ Лимингтонъ?

Филиппъ измнился въ лиц и закусилъ губы. Онъ началъ проводить гіероглифы на песк своей тростью.

— Папа спрашивалъ меня, не давала ли я вамъ общанія, продолжала Марія: — я сказала, что общанія не давала, но что вы говорили со мною предъ моимъ отъздомъ. Тогда онъ сказалъ, что между нами все должно быть кончено, по-крайней-мр, теперь, вы должны знать сами почему, Филиппъ?

— Никто не могъ знать лучше меня, что я былъ слабъ и сумасброденъ, Марія, отвтилъ онъ чистосердечно:— но не думаю, чтобы я заслуживалъ такое обращеніе.

На язык Маріи вертлось, что ея отецъ иметъ противъ Филиппа боле, чмъ сказала она, хотя не говоритъ ей, что это, но, посл минутнаго размышленія, она только сказала:

— Папа не иметъ привычки обращаться жестоко съ кмъ бы то ни было.

— Я нахожу, что онъ жестокъ со мной. Впрочемъ, Марія, мн, можетъ быть, лучше самому увидться съ вашимъ отцомъ и объясниться съ нимъ, прибавилъ Филиппъ съ своей обычной живостью.

Марія покачала головой, она знала, что свиданіе Филиппа съ ея отцомъ не можетъ кончиться ничмъ пріятнымъ.

— Напрасно будетъ, Филиппъ, отвтила она грустно:— Папа скажетъ вамъ только то, что я, и можетъ быть, употребитъ боле сильное выраженіе.

Филиппъ разсердился.

— Какое право иметъ мистеръ Кетль порицать мою нравственность и мое поведеніе? спросилъ онъ съ вспыхнувшимъ румянцемъ.

— Никакого права, я полагаю, онъ и не изъявляетъ на это притязанія, серіозно отвтила Марія.— Но онъ иметъ право заботиться о моемъ счастіи, разв вы не видите этого, Филиппъ?

Филиппъ нахмурился и сбилъ ни въ чемъ неповинную крапиву своею тростью. Онъ и Марія шли медленно по этому пустынному переулку, гд могли разговаривать непримтно ни для кого.

— Слдовательно я долженъ считать нашу помолвку прерванной, спросилъ Филиппъ посл минутнаго молчанія.

— Помолвки между нами не было, какъ вамъ извстно, тихо отвтила Марія.

— Вы знаете очень хорошо, что я хочу сказать. Долженъ ли я считать все конченнымъ между нами?

— Папа такъ говоритъ. Онъ думаетъ, что это будетъ лучше.

— А вы, Марія?

Она помолчала, потомъ сказала очень тихимъ голосомъ:

— Я думаю какъ папа, вы знаете, что я должна такъ думать, Филиппъ.

Опять они прошлись молча, не говоря ни слова. Вдругъ Филиппъ продолжалъ:

— Я уже сознался вамъ, Марія, что я поступилъ необдуманно и сумасбродно, но я, право, думаю, что не зашелъ бы такъ далеко, если бы былъ помолвленъ съ вами. Тогда у меня была бы какая нибудь опредленная цль. А что вы мн сказали въ наше послднее свиданіе, лишило меня бодрости, Марія. Вы не позволили даже писать къ вамъ. Я лишился всякой опоры.

— Ахъ, Филиппъ, не малодушное ли это признаніе?

— Да, я согласенъ съ этимъ.

— И посл всхъ вашихъ общаній.

— Я ихъ не забылъ. Марія, вдругъ сказалъ онъ страстно:— только вы одна можете спасти меня отъ самого себя. Когда вы сдлаетесь моей женой, вы можете передлать меня по своему, если вы даже будете только моей невстой, я сдлаюсь совсмъ другимъ.

Марія не нашлась, что отвтить, но бросила на Филиппа взглядъ любви и нжности.

— Общанія я больше не буду давать, продолжалъ Филиппъ съ горькимъ смхомъ: — они только обрушиваются на мою же голову. Я исполню требованіе вашего отца и буду держаться поодаль. Но помните, только на время. Я все буду считать васъ своей будущей женой. Этого никто запретить не можетъ.

Марія вздохнула. Она чувствовала, что онъ смотритъ на эти непріятности не съ настоящей точки зрнія.

— Подождите, Марія, вы увидите… Я надюсь доказать и вамъ и вашему отцу, что… но нтъ, я сказалъ, что общанія больше не дамъ, вдругъ прибавилъ онъ.

Они дошли до конца переулка, предъ ними была калитка съ лсенкой, которая вела въ поле и на пригорки, возвышавшіеся надъ городомъ. Марія остановилась.

— Я должна вернуться, я и то уже прошла слишкомъ далеко, сказала она.

Филиппъ взялъ об ея руки и нжно посмотрлъ ей въ глаза. Потомъ, прежде нмъ она успла догадаться объ его намреніи, онъ обнялъ ее, прижалъ къ сердцу и оставилъ горячій поцлуй на ея губахъ. Чрезъ минуту, не говоря ни слова, онъ исчезъ, быстро пройдя по лсенк въ лугъ за заборомъ. Съ пылающими щеками и сильнымъ біеніемъ сердца Марія вернулась въ городъ.

Что она увидитъ, если подождетъ? спрашивала она себя. Филиппъ придалъ своимъ словамъ какое-то особенное значеніе.

Двсти фунтовъ, выигранные Филиппомъ Кливомъ на скачкахъ, до нкоторой степени пополнили его проигрышъ въ карты. Но нсколько мсяцевъ прошло съ тхъ поръ, и капиталъ его значительно уменьшился. Онъ сдлался мене воздерженъ въ своихъ привычкахъ. Карманныхъ денегъ, которыя давала ему мать, уже не доставало ему. Счеты портного и сапожника были вдвое больше обыкновеннаго, и послднее время въ Нёллингтон не было молодого человка такъ щегольски одтаго какъ Филиппъ Кливъ. Прежде онъ игралъ въ бильярдъ по шести пенсовъ за игру, а теперь не мене полкроны. Въ Сиреняхъ онъ бывалъ разъ въ недлю и иногда и чаще, и хотя уже не по прежнему игралъ въ карты, предпочитая разговаривать съ мистрисъ Дёчи или перевертывать для нея ноты, однако не могъ не играть совсмъ, и часто возвращался домой безъ десяти или пятнадцати совереновъ. Словомъ, въ начал сентября въ его капитал оказывался большой дефицитъ. Не разъ капитанъ Ленноксъ говорилъ ему:

— Какъ жаль, что вы не положили вс ваши деньги на Пачворка. Теперь уже вамъ не представится больше такой случаи.

И Филиппъ соглашался съ капитаномъ, что очень жаль.

Однажды въ Сиреняхъ, не задолго до настоящаго времени, Филиппъ нашелъ на стол печатное объявленіе и взялъ его разсмотрть. Это было объявленіе о Компаніи Германдадскихъ Серебряныхъ Рудниковъ въ Колорадо. Филиппъ съ удивленіемъ увидалъ въ спискахъ директоровъ имя капитана Леннокса.

— Я не зналъ, Ленноксъ, что вы занимаетесь такими длами, сказалъ онъ.

— Это помогаетъ убивать время и даетъ мн предлогъ время отъ времени здить въ Лондонъ, отвтилъ Ленноксъ.— Кром того это сводитъ меня со множествомъ людей, которые могутъ оказаться полезными.

— Я полагаю, что Германдадскіе рудники дло прибыльное?

— Милый мой, оно еще въ младенчеств, затяно нсколько недль тому назадъ. Я не сомнваюсь, что оно окажется очень прибыльно современемъ, иначе я не позволилъ бы поставить мое имя въ этомъ списк, и не отдалъ бы туда всего моего капитала.

— Колорадо кажется слишкомъ далеко для того, чтобы отдавать свой капиталъ, замтилъ Филиппъ.

— Теперь-то, въ телеграфную эру? Полноте! теперь разстоянія не существуетъ. Кром того, у комитета тамъ есть свой экспертъ — очень талантливый молодой инженеръ — и на него можно положиться вполн. Мы знаемъ очень хорошо въ чемъ дло.

Филиппъ думалъ, что капитанъ всегда и во всемъ въ жизни зналъ очень хорошо въ чемъ дло.

— Я полагаю, что современемъ эти серебряные рудники сдлаются золотыми въ иносказательномъ смысл, замтилъ онъ.

— Современемъ! повторилъ Ленноксъ, поднявъ брови.— Я знаю только то, что недалеко отъ нашего есть два рудника, приносящіе своимъ счастливымъ владльцамъ тридцать и сорокъ процентовъ, и не вижу причинъ, почему Германдадскій рудникъ долженъ быть бдне своихъ сосдей. Намъ нужно только побольше капитала для надлежащей разработки, и теперь мы его собираемъ. Въ этомъ затрудненія не будетъ.

Вошла мистрисъ Дёчи и ничего боле объ этомъ не было говорено. Но Филиппъ всю ночь видлъ во сн Германдадскіе рудники, и на слдующій день въ контор думалъ боле о нихъ чмъ о своихъ обязанностяхъ.

Два дня спустя Филиппъ опять увидалъ Леннокса.

— Почемъ германдадскія акціи? спросилъ онъ.— Я не нашелъ ихъ въ числ биржевого курса.

Капитанъ Ленноксъ улыбнулся.

— Тамъ вы ихъ не увидите. Мы — директоры — намрены оставить ихъ для себя и для нашихъ друзей.

— По чемъ они, повторилъ Филиппъ.

— По двадцати фунтовъ каждая. Пять фунтовъ сейчасъ, и пять фунтовъ чрезъ два мсяца.

— Остальные десять поздне?

— Ихъ не придется платить. Перваго и второго взноса будетъ достаточно для всхъ нашихъ издержекъ. Наши выгоды начнутся съ того самаго дня какъ мы примемся дйствовать.

У Филиппа, какъ говорится, слюнки потекли изо рта. Тридцать процентовъ! Слова капитана раздавались въ его памяти какъ нжная музыка.

— Я полагаю, что посторонній ужъ никакъ не можетъ достать вашихъ драгоцнныхъ акцій? спросилъ онъ.

— Гмъ… можетъ быть еще осталось нсколько. Вы говорите о себ?

— Я вдь выигралъ двсти фунтовъ на Пачворк, отвтилъ Филиппъ.— Этимъ я рисковать могу?

— Конечно, согласился Ленноксъ.— Я посл завтра ду въ Лондонъ, если вы хотите, я посмотрю, что могу сдлать для васъ. Но это какъ вы желаете, Кливъ, я не имю никакой выгоды вліять на ваше ршеніе такимъ или другимъ способомъ.

— Я это знаю. Вы очень добры. Позвольте: двадцать акцій по пяти фунтовъ каждая, составитъ сто фунтовъ. Такимъ образомъ другая сотня останется мн для второго взноса.

Капитанъ засмялся — нсколько презрительно, какъ показалось Филиппу.

— Какой же вы робкій спекуляторъ, сказалъ капитанъ: — въ такихъ вещахъ мой девизъ: ‘Никмъ не рискнешь ничего не пріобртешь’. На вашемъ мст я сейчасъ отдалъ бы двсти фунтовъ. Но разумется вы лучше знаете ваши дла.

Филиппъ покраснлъ и пролепеталъ:

— Вы знаете наврно, что третьяго взноса не будетъ, Ленноксъ?

— Насколько можно быть увреннымъ въ чемъ-нибудь, отвтилъ онъ.— Притомъ вы всегда можете продать ваши акціи.

— Ну, я подумаю объ этомъ, ршилъ Филиппъ: — и увижусь съ вами до вашего отъзда.

Онъ подумалъ и мысли ослпляли его. Кончилось тмъ, кто онъ отдалъ чекъ на двсти фунтовъ Ленноксу за полчаса до его отъзда въ Лондонъ.

Тревожное и лихорадочное время послдовало за этимъ для Филиппа. Его веселый безпечный характеръ заставлялъ его глядть на хорошую сторону всего, но бывали времена, во время одинокихъ часовъ ночи, когда онъ думалъ съ страшнымъ замираніемъ сердца о томъ, кто онъ сдлалъ. Второй взносъ совсмъ истощитъ его остальной капиталъ, и если рудники окажутся неудачной спекуляціей, онъ будетъ разоренъ.

Но мысли его чаще имли веселое направленіе. Германдадскія акціи поднимутся, какъ онъ слыхалъ о другихъ акціяхъ. Онъ ихъ продастъ и возвратитъ свой капиталъ, потомъ отправится къ викарію и скажетъ ему,

— Я пришелъ просить руки вашей дочери. Я скоро сдлаюсь товарищемъ Типледи, и у меня есть домъ для моей жены не хуже того, который она оставляетъ. Какая сладостная месть будетъ это за жестокость викарія Кетля!

Глава XXIV.
Возвращеніе Гьюберта Стона.

Конрой ухалъ въ Лондонъ немедленно посл той достопамятной прогулки съ Эллой Винтеръ, которой никто изъ нихъ не забудетъ никогда. Послднее пожатіе руки, послдній взглядъ въ глаза другъ другу, и Конрой исчезъ. Элла не желала говорить пока объ ихъ помолвк, и онъ охотно согласился.

Прошло уже три дня, а о Гьюберт Стон никакихъ извстій не было, и старикъ Ааронъ пришелъ въ недоумніе.

Куда онъ двался? Чтобы такой хорошій пловецъ и такой сильный человкъ, какъ Гьюоертъ, не могъ доплыть до берега, никто не опасался. Гд же онъ, когда, такъ?

На четвертый день Ааронъ явился къ своей госпож, которая сидла одна въ маленькой гостиной.

— Извстій-то о мальчик нтъ никакихъ, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ.— Онъ должно быть поплылъ за помощью для васъ, мисъ Элла, это онъ долженъ былъ сдлать, но Богу одному извстно куда двался онъ.

Элла улыбнулась. Она думала, что Гьюбертъ находится гд-нибудь здравъ и невредимъ, и желала успокоить старика.

— Не безпокойтесь, Ааронъ. Посл такого подвига, вашъ племянникъ наврно захотлъ отдохнуть и наврно ухалъ куда-нибудь на нсколько дней повеселиться. Мы скоро увидимъ его опять.

— Я не могу выкинуть изъ головы, что онъ можетъ быть остался на бриг. А вдь бригъ-то, милая барышня, въ ту ночь разрушила буря!

— Онъ на бриг не остался, Ааронъ, въ этомъ не сомнвайтесь, и одинъ изъ лодочниковъ видлъ какъ онъ плылъ къ берегу. Врьте мн, убдительно прибавила мисъ Винтеръ:— нтъ ни малйшей причины бояться за него. Гьюбертъ отправился можетъ быть по какому-нибудь длу, и вы скоро увидите его опять. Я имю основательныя причины думать это.

Ааронъ успокоился. Онъ сознавался, что это могло быть.

— Хотя этому безпечному молокососу слдовало сказать мн объ этомъ, мисъ Элла, доказывалъ онъ.

— Или написать, замтила Элла.

Но когда время проходило, а Гьюбертъ не являлся и не писалъ, и другіе кром Аарона начали удивляться, и вопросъ что могло сдлаться съ нимъ составлялъ главный предметъ разговора въ окрестностяхъ. Никто не спорилъ, что онъ бросился вплавь за помощью для мы съ Винтеръ, и Элла не выводила изъ заблужденія никого. Но нечего было сомнваться, что Гьюбертъ, выбивъ запертую дверь и увидвъ мисъ Винтеръ безъ чувствъ на палуб, увидлъ также и лодку, спшившую къ ней на помощь. Опасаясь, чтобы ея первыя слова не выдали его, и вроятно устыдившись, онъ бросился въ море, чтобы доплыть до берега, не желая присутствовать при сцен.

Но гд онъ вышелъ на берегъ и гд могъ оставаться? Что сдлалось съ нимъ? Ааронъ и жена его очень стали тревожиться, если его удерживали дла или что другое, наврно онъ написалъ бы, говорили они другъ другу.

— Съ нимъ нтъ ни чистой рубашки, ни воротника, стовала Дорозсія.— Какъ онъ можетъ обойтись безъ нихъ?

— О! къ чорту воротники и рубашки, возражалъ Ааронъ, по прежнему строптивый и грубый.— Какъ будто онъ не можетъ купить себ!

Докторъ Джаго, услыхавъ, что старики тревожились серіозно, признался, что Гьюбертъ Стонъ благополучно вышелъ на берегъ въ ту ночь, и тотчасъ отправился къ нему, переодлся, потому что нкоторыя его вещи случайно остались у доктора, занялъ у него денегъ и ушелъ, сказавъ, что у него есть дло далеко.

— Зачмъ вы не могли сказать этого прежде, заворчалъ Ааронъ, услышавъ разсказъ доктора Джаго.

— Оттого что Гьюбертъ просилъ меня не упоминать объэтомъ, пока онъ не вернется, отвтилъ докторъ.— Но я подумалъ, что нельзя откладывать, когда времени прошло довольно, а вы такъ тревожитесь.

— Знаете ли вы куда онъ отправился, серъ?

— Нтъ, не знаю. Съ нимъ ничего не случилось дурного, не безпокойтесь, Ааронъ. Онъ вернется не сегодня, завтра.

— Онъ все-таки могъ бы мн написать нсколько строкъ, спорилъ старикъ.

Мисъ Винтеръ начала съ такимъ же нетерпніемъ ожидать возвращенія Гьюберта, какъ и Ааронъ. Она ршилась разспросить его подробне объ его странномъ увреніи — что она не имла права на Герон-Дайкъ — и настойчиво потребовать яснаго отвта. Ей приходило иногда въ голову, что Гьюбертъ, можетъ быть, боится этихъ разспросовъ, и поэтому не возвращается.

Прошло три недли, а о Гьюберт все не было ни слуху, ни духу.

— Онъ не возвращается, мисъ Элла, сказалъ Ааронъ своей госпож въ одно утро, и на лиц его было такое жалобное выраженіе, какого Элла никогда не видала прежде.— Дорозсія страшно боится, она увряетъ, что съ нимъ случилось что-нибудь ужасное и что мы никогда не увидимъ его больше.

Невольно Элла вспомнила, что Дорозсія разсказывала ей о видніи вполночь въ кустарник. Элла не врила такимъ сумасброднымъ фантазіямъ, но понимала, какое они могутъ имть вліяніе на такую женщину, какъ Дорозсія Стонъ.

— Это странно, отвтила Элла Аарону: — я съ этимъ согласна. И вы говорите правду, онъ могъ бы написать. Все-таки если бы съ нимъ случилось что-нибудь дурное, то вы услыхали бы это какимъ бы то ни было образомъ. Я не боюсь ничего съ тхъ поръ, какъ услыхала разсказъ доктора Джаго.

— Но Гьюберта нтъ такъ долго…

— Мы можемъ надяться только всего лучшаго. Молодые люди иногда любятъ странствовать и не всегда думаютъ о тхъ, кого ихъ отсутствіе или молчаніе можетъ огорчить.

— Можетъ быть онъ ухалъ въ Лондонъ, въ это опасное мсто, и не вернется, пока не истратитъ послдняго шиллинга, замтилъ Ааронъ, стараясь ухватиться за послднее утшеніе.— И со мною разъ это было, сударыня, въ молодости, только я дохалъ не дальше Норвича. Думали, что я утонулъ, и отецъ мой веллъ осмотрть съ баграми весь Виленгемскій прудъ.

— Буду надяться, что шалость Гьюберта окажется не хуже вашей, весело сказала Элла.— Погодите, не уходите, мн нужно говорить съ вами.

За отсутствіемъ Гьюберта мисъ Винтеръ ршилась разспросить Аарона, потому что ея недоумніе сдлалось нестерпимо.

— Ааронъ, начала она очень серіозно:— когда вашъ внукъ Гьюбертъ былъ со мною на бриг, три недли тому назадъ, онъ сказалъ мн то, что сдлало на меня очень большое впечатлніе и чего я не могу забыть съ тхъ поръ. Такъ какъ онъ не возвращается, я должна разспросить васъ.

Ааронъ взглянулъ на госпожу свою. Ей показалось, что взглядъ его былъ тревоженъ.

— Онъ сказалъ мн, что ему стоитъ сказать нсколько словъ и что я не буду уже владтельницей Герон-Дайка, что я владю имъ обманомъ. Теперь я спрашиваю васъ, Ааронъ Стонъ, какъ стараго и врнаго слугу моего дда, что значили таинственныя слова вашего внука?

Ааронъ помертвлъ, два раза пытался онъ заговорить, но звуки не могли сорваться съ его сухихъ губъ. Мисъ Винтеръ примтила это волненіе.

— Если онъ знаетъ что-нибудь, мн кажется и вы должны это знать, и я спрашиваю васъ, Ааронъ, что онъ хотлъ сказать.

— Почемъ мн это знать, проговорилъ старикъ хриплымъ шопотомъ:— онъ, должно быть, помшался…

— Вы не придаете никакого значенія его словамъ?

— Никакого, ршительно никакого. Онъ должно быть помшался.

— Нтъ, мн кажется, онъ не былъ помшанъ. Онъ сказалъ эти слова, какъ человкъ правдивый. И тогда мн казалось, и теперь мн кажется, что въ его словахъ была правда, хотя я не знаю, что значили они.

— Мисъ Элла, съ жаромъ вскричалъ старикъ: — мн сказали, что въ кают былъ боченокъ съ водкой, Гьюбертъ, должно быть, напился.

Элла сама это думала, но, по ея мннію, этого не было достаточно, чтобы заставить Гьюберта выдумать такія вещи.

— Мать его умерла въ дом сумасшедшихъ, бдняжка, продолжалъ Ааронъ: — и иногда — только иногда — я самъ не могъ хорошенько разобрать, но мн казалось, что съ нимъ бываетъ тоже. Должно быть это и случилось съ нимъ въ тотъ, день.

Руки Аарона дрожали, какъ въ паралич, а мускулы лица судорожно подергивались. У его госпожи не достало духу боле разспрашивать его.

— Однако, это было странное увреніе со стороны Гьюберта, сказала она кротко.— Онъ прямо сказалъ, что я владю Герон-Даикомъ обманомъ. Если это правда, Ааронъ, то вы, какъ самый довренный слуга моего дда, должны это знать, Гьюбертъ не можетъ знать того, чего не знаете вы, особенно когда это важная тайна.

— Конечно, я зналъ больше, чмъ Гьюбертъ вс тайны сквайра, мисъ Элла, подтвердилъ старикъ: — будь онъ живъ, онъ самъ сказалъ бы вамъ это.

— Слдовательно, никакого обмана не было, на сколько вамъ извстно?

— Конечно, нтъ. Какъ же это могло быть возможно?

— Этого я знать не могу.

— Послушайте, мисъ Элла, обмана бытъ не могло. Завщаніе сквайра писалъ мистеръ Давентри, а сквайръ подписалъ въ присутствіи свидтелей. Все, кром нсколькихъ суммъ, отказанныхъ другимъ, должно было перейти къ вамъ, какъ онъ желалъ всю жизнь. Если бы онъ не отказалъ имнія вамъ, тогда это можно было бы назвать обманомъ. Нтъ, нтъ! Этотъ несчастный мальчикъ — ужъ и достанется ему за это отъ меня — былъ въ припадк какого-то безумія, когда сказалъ эти слова.

Что могла мисъ Винтеръ сказать боле? Она перестала разспрашивать Аарона и отпустила его. Но въ душ она не осталась довольна. Что вызвало на лицо Аарона выраженіе ужаса, когда она повторила ему слова Гьюберта? Почему старикъ дрожалъ? И отчего его волненіе было такъ велико?

Чмъ больше мисъ Винтеръ старалась уврить себя, что не было причины бояться чего-нибудь безчестнаго, тмъ боле она опасалась этого, и ршилась поговорить съ повреннымъ дда Давентри. Она отправилась пшкомъ въ Нёллингтонъ и нашла Давентри, въ его контор, одного.

— Я пришла просить вашего совта объ одномъ важномъ дл, начала она:— я не могла оставаться спокойна, пока не увижу васъ.

— Нужно ли говорить мн, любезная мисъ Винтеръ, что я вполн къ вашимъ услугамъ, отвтилъ Давентри.

— Мн намекнули, что наслдство герон-дайкское досталось мн обманомъ, продолжала Элла, ршившись, если возможно, не упоминать о Гьюберт.— Я не могу сказать вамъ, какимъ образомъ дошло до меня это свдніе, но мн было сказано очень ясно, что я не имю никакого права на Герон-Дайкъ.

Стряпчій Давентри съ удивленіемъ поднялъ брови. Онъ придвинулъ свое кресло ближе къ мисъ Винтеръ и задумчиво кусалъ перо, ожидая продолженія.

— Вы, мистеръ Давентри, управляли самыми важными длами моего дда, вы писали его завщаніе и, кажется, онъ подписалъ его при васъ. Я уврена, что вы не поддались бы обману никакому, скажите же мн, что, по вашему мннію, это свдніе можетъ означать?

— По моему мннію, мисъ Винтеръ, въ немъ не можетъ быть ни малйшей доли правды. Вроятно оно окажется попыткою къ вымогательству у васъ денегъ.

— Этимъ оно не окажется, ршительно возразила Элла:— въ этомъ отношеніи я могу говорить съ увренностью.

— Вы не скажете мн, кто сообщилъ вамъ это свдніе?

— Я предпочла бы не говорить, по-крайней-мр, теперь. Я могу сказать только, прибавила она нершительно: — что это мн сказалъ старый другъ.

— Другъ очень странный, какъ кажется мн. У него, вроятно, была причина — какая?

— Извините меня, возразила Элла: — но дло не въ томъ, положимъ, если вы хотите, что причина отчасти извстна мн, что-жъ изъ этого? Мы все-таки не ближе къ тому, что я желаю знать: есть ли правда въ этомъ увреніи.

— Но причина можетъ быть коварна. Въ такомъ случа…

— Опять извините меня, но дло вотъ въ чемъ, перебила Элла: — Извстно ли вамъ что-нибудь въ длахъ моего дда, что могло бы заставить васъ предположить какую-нибудь возможность обмана относительно моего наслдства?

— Нтъ. Я не могу представить себ ни малйшей возможности такого рода, продолжалъ Давентри.— Я писалъ завщаніе вашего дда по его инструкціямъ и завщаніе было подписано и засвидтельствовано надлежащимъ образомъ. Если-бы ддъ вашъ умеръ до семидесятаго дня своего рожденія, завщаніе оказалось бы недйствительно относительно помстья, оно перешло бы въ другому Джильберту Денисону. Деньги, сбереженныя вашимъ ддомъ, вы все-таки получили бы въ наслдство, но не Герон-Дайвъ, но такъ какъ онъ пережилъ день своего рожденія, то имніе неоспоримо принадлежитъ вамъ.

— А вдь вы можете засвидтельствовать, что онъ пережилъ, сказала Элла, чувствуя большое облегченіе.

Давентри улыбнулся.

— Любезная мисъ Элла, этого я засвидтельствовать не могу. Мы, юристы, люди осторожные. Такъ какъ я не видалъ вашего дда посл дня его рожденія, то я засвидтельствовать этого не могу.

— Но другіе видли его! другіе знали, что онъ пережилъ! вскричала Элла, едва переводя духъ отъ волненія.

— Несомннно. Я говорю только о себ.

— Когда вы видли его въ послдній разъ? Задолго до его смерти? Можетъ быть вы не помайте?

— Я помню очень хорошо. Это было 24 ноября, когда онъ подписалъ свое завщаніе. Я пріхалъ въ замокъ съ моимъ письмоводителемъ и меня поразила перемна, которую я увидалъ въ сквайр. Мн онъ показался умирающимъ.

— Но наврно вы видли его посл этого? вскричала Элла съ удивленіемъ.

— Нтъ, не видалъ. Я зазжалъ къ нему раза два, но не могъ его видть. Докторъ Джаго не пускалъ никого, и сквайръ потомъ прислалъ мн сказать, что когда онъ пожелаетъ видть меня, то пришлетъ за мной. Апрля 23 рано утромъ за мною прислали…

— Стало быть вы видли его посл дня его рожденія, перебила Элла.

— Позвольте. Я его не видалъ. Я отправился въ Лондонъ наканун и еще не возвращался. Этотъ отвтъ передали сквайру. Онъ ждать не хотлъ, если я не могу, то Веббъ долженъ пріхать — такъ онъ прислалъ опять сказать — и въ десять часовъ утра Веббъ былъ въ замк. Онъ управляющій моей конторой, какъ извстно вамъ, и самъ иметъ право на званіе повреннаго по дламъ. Онъ длъ сквайра не зналъ, потому что не такъ давно поступилъ ко мн.

— Но онъ видлъ моего дда?

— Да, разумется. Сквайръ показался Веббу страшно слабъ. Онъ пожелалъ, чтобы ему прочли его завщаніе и прибавили короткую припись. Это было сдлано и онъ подписалъ.

— Мистеръ Веббъ нашелъ въ немъ большую перемну?

— Веббъ никогда его не видалъ. Онъ показался ему чрезвычайно больнымъ и слабымъ, насколько онъ могъ разсмотрть въ темной комнат. Сквайръ лежалъ на изголовь, въ своей черной бархатной шапочк, и его длинные сдые волосы висли съ каждой стороны осунувшагося лица. Веббъ, описывая это мн, когда я вернулся домой вечеромъ, сказалъ, что сквайръ походилъ на прекрасный старый портретъ. Говорилъ онъ шопотомъ, но мысли были твердыя и ясныя.

Слезы выступили на глазахъ Эллы. Она могла видть въ воображеніи какъ лежалъ ея бдный ддъ..

— Нтъ, моя милая мисъ Элла, будьте уврены, что въ вашемъ наслдств никакого обмана нтъ, заключилъ опытный юристъ: — И я вамъ совтую не думать боле объ этомъ. Успокойтесь.

Элла, успокоившись отчасти, хотя не совсмъ, вернулась домой. Она не могла забыть какая истина выражалась и на лиц и въ голос Гьюберта Стона. Для Эллы было очевидно, что онъ врилъ тому, въ чемъ уврялъ.

Чрезъ нсколько дней посл этого, мисъ Винтеръ была приглашена на чай въ Сирени. Дамы составили комитетъ для улучшенія положенія нёллингтонскихъ бдныхъ въ наступающую зиму, и должны были сойтись въ этотъ вечеръ у мистрисъ Дёчи. Однако, мисъ Винтеръ хать не могла, потому что неожиданно пріхали знакомые издалека и послала за себя мистрисъ Тойнби.

Новый экипажъ изъ Лондона, который такъ пугалъ старика Аарона, довезъ ее туда. Мистрисъ Тойнби провела время очень весело. Она нашла тамъ леди Кливъ, Марію Кетль и другихъ знакомыхъ дамъ ей. Какъ представительница мисъ Винтеръ она видла, что на ея мнніе обращаютъ вниманіе, что было чрезвычайно пріятно ей. Кром того мистрисъ Тойнби разсказала очень любопытное извстіе, когда, наконецъ, представился случай, потому что совщаніе комитета длилось довольно долго. Пришелъ и Филиппъ Кливъ, мать просила его зайти за ней. Кром него мужчинъ не было, капитанъ Ленноксъ ухалъ въ Норвичъ.

— А у насъ въ замк сегодня было престранное приключеніе, начала мистрисъ Тойнби: — и все общество съ удивленіемъ подняло на нее глаза: — нсколько комнатъ въ замк, какъ я слышала, были заперты уже много лтъ, такъ желалъ покойный мистеръ Денисонъ…

— Врно нашли Катерину Кинъ? съ волненіемъ перебила одна изъ слушательницъ.

— Катерину Кинъ! О, нтъ! холодно отвтила мистрисъ Тойнби.— Въ одной изъ этихъ запертыхъ комнатъ стояло бюро изъ рзного чернаго дерева, фамильное наслдство, и на бюро вырзано число 1714 годъ. Мисъ Винтеръ вздумала разсмотрть эту старинную вещь, велла перенести ее въ свою маленькую гостиную, и сегодня посл завтрака позвала меня помочь ей осмотрть, что въ немъ лежитъ. Мы не нашли ничего кром множества старыхъ контрактовъ и другихъ бумагъ по имнію. Но пока мы разсматривали ихъ, мы сдлали очень любопытное открытіе, вроятно, какъ-нибудь нечаянно дотронулись мы до тайной пружины, и секретное углубленіе этого бюро вдругъ обнаружилось нашимъ глазамъ.

— Ахъ, Боже мой, какъ это восхитительно!— секретное углубленіе!

— Разумется, наше любопытство, тотчасъ было возбуждено.

— А что же вы нашли въ этомъ углубленіи?

— Вообразите, цлую кучу драгоцнностей, отвтила мистрисъ Тойнби медленнымъ и важнымъ тономъ.

— Драгоцнностей! скажите пожалуста!

— Перстни, брошки, ожерелья, серьги, браслеты, и медаліоны, вс осыпанные драгоцнными камнями самой дорогой цны. Разумется, оправа старомодная, но это можно передлать.

Волненіе дамъ было неописанно. Вс до одной объявили, что имъ было бы пріятно взглянуть на эти вещи.

— Что вы сдлали съ ними, мистрисъ Тойпби?— Мисъ Винтеръ опять спрятала ихъ въ бюро. По меньшей мр эти камни должны стоить тысячу фунтовъ.

— Такія вещи слдуетъ отдавать на храненіе къ банкирамъ, замтилъ Филиппъ Кливъ.

Онъ стоялъ у камина нсколько поодаль отъ кружка. Физіономія его была какъ-то растревожена, что замтила Марія Кетль, и рука его, которую онъ подалъ ей при вход, показалась суха и лихорадочна.

— Вроятно, мисъ Винтеръ и пошлетъ ихъ къ своимъ банкирамъ чрезъ нсколько дней, отвтила на его замчаніе мистрисъ Тойнби: — но она желаетъ, чтобы мистеръ Давентри прежде видлъ ихъ, а его нтъ дома. Она…

— Давентри въ Лондон, перебилъ Филиппъ:— онъ не вернется прежде будущей недли — въ понедльникъ или во вторникъ.

— Это правда, согласилась мистрисъ Тойнби.— Я зазжала въ его контору и нашла тамъ только мистера Вебба. Мисъ Винтеръ право ужъ чрезчуръ добросовстна, она не уврена принадлежатъ-ли ей эти вещи и не хочетъ ничего сдлать съ ними, прежде чмъ узнаетъ мнніе мистера Давентри, а пока он остаются тамъ неприкосновенны.

— Надюсь, что он будутъ тамъ въ безопасности, засмялся Филиппъ.

— Въ безопасности! повторила мистрисъ Тойнби:— вдь он лежали тамъ вс эти годы. Никому изъ слугъ не было сказано объ этомъ открытіи, даже старику Аарону и его жен.

— Кстати, вскричала Маргарита Дёчи, которая длала отмтки карандашомъ о предположеніяхъ, высказанныхъ комитетомъ для облегченія бдныхъ: — родственникъ этихъ стариковъ, молодой Стонъ, еще не нашелся?

— Нтъ еще, отвтила мистрисъ Тойнби: — никто не можетъ понять, гд онъ находится, и какъ это странно, что онъ не пишетъ ничего.

Разговоръ этотъ происходилъ въ четвергъ. Въ слдующій понедльникъ утромъ старикъ Ааронъ по обыкновенію отворилъ двери и окна въ замк — онъ никому не позволялъ исполнять эту обязанность, и служанки постоянно были недовольны, что онъ такъ рано заставляетъ ихъ приниматься за работу. И въ этотъ день, едва разсвло, вошелъ онъ въ маленькую гостиную мисъ Винтеръ и тотчасъ увидалъ, что въ ней уже былъ кто-то прежде него. Окно было отворено, одинъ ставень сломанъ и бумаги, разбросанныя по полу, показывали, что кто-то рылся въ бюро, Ааронъ ничего не зналъ о драгоцнностяхъ, которыя лежали тамъ, но для него было достаточно этихъ доказательствъ воровства. Онъ поспшилъ въ спальню миссъ Винтеръ и разбудилъ ее. Она наскоро одлась и сошла внизъ.

Первая мысль ея была о драгоцнностяхъ, и она тотчасъ разсмотрла секретное углубленіе. Да, оно было отворено и вещи исчезли. Но ни одна вещь въ комнат, кром этого бюро, тронута не была.

Пока его госпожа медленно соображала эти подробности, Ааронъ отворилъ другой ставень и чрезъ низкій подоконникъ наклонился въ садъ. Усыпанная пескомъ тропинка шла подъ самымъ окномъ, и на ней не виднлось никакихъ слдовъ вора или воровъ. Но Ааронъ, пристально осматриваясь вокругъ, увидалъ что-то лежащее подъ кустомъ остролиста, довольно далеко, но сердце его вдругъ замерло. Его старымъ глазамъ показалось, что это лежитъ Гьюбертъ на спин.

Сонныя горничныя начали сходить внизъ. Одна изъ нихъ Бетси Тёкеръ, войдя въ маленькую гостиную, остановилась въ изумленіи. Окно отворено, бумаги разбросаны по ковру, барышня полуодтая, стоитъ предъ бюро, а Ааронъ торопливо идетъ по тропинк.

Пронзительный крикъ вдругъ поразилъ слухъ служанки и госпожи. Это былъ крикъ старика. Онъ опустился на одно колно и старался поднять лежащаго Гьюберта Стона. Ахъ! никогда, никогда не поднимется онъ живой. Широко раскрытые глаза поднятые кверху, не видали ничего, тло окоченло, волосы были мокры отъ ночной росы. Онъ былъ мертвъ уже нсколько часовъ, пронзенный въ сердце какимъ-то злодемъ.

Глава XXV.
Кто это сдлалъ?

Пока будетъ жива Элла Винтеръ, никогда не забудетъ она картины, напечатлвшейся въ ея воображеніи въ ту минуту, когда испуганная крикомъ Аарона Стона, вышла она изъ окна своей гостиной. На краю лужайки, подъ большимъ кустомъ остролиста, стоялъ на колняхъ Ааронъ, грубыя черты его лица судорожно подергивались, дрожавшія руки ухватились за того, кто лежалъ предъ нимъ во всемъ неподвижномъ величіи смерти. Одинъ взглядъ на блдное лицо сказалъ Элл, что бглецъ, отсутствіе котораго возбудило столько недоумнія, вернулся наконецъ, но тайна, которую можетъ быть зналъ онъ, останется тайной навсегда.

Старикъ увидалъ ее.

— О, милая барышня, это мой мальчикъ! Мой мальчикъ вернулся ко мн мертвый. Его убили здсь.

Трепетъ пробжалъ по тлу Эллы. Убили! Неужели это правда? или старикъ Ааронъ бредитъ.

Она бросилась назадъ въ гостиную, позвонила и упала въ кресло. Никогда Элла Винтеръ не была такъ близка къ обмороку.

Слуги прибжали звонить въ большой колоколъ на конюшенномъ двор, это вызвало кучера Барнета, и Джонъ Тильни пришелъ съ однимъ изъ своихъ работниковъ.

Барнетъ удостоврился, что Гьюбертъ Стонъ дйствительно мертвъ и по всей вроятности убитъ. Онъ поспшилъ вернуться въ конюшню, осдлалъ лошадь и поскакалъ за докторомъ. Мисъ Винтеръ приказала ему привезти ближайшаго доктора, а на другой лошади отправили грума за главнымъ констеблемъ въ Нёллингтонъ.

Испуганныя служанки собрались вокругъ мисъ Винтеръ, когда Дорозсія Стонъ явилась въ дверяхъ, дрожащими руками завязывая ленты своего чепчика. Звонъ колокола и суматоха испугали ее, но она не знала что случилось. При вид ея морщинистаго лица и тусклыхъ голубыхъ глазъ, выражавшихъ тревожное удивленіе, жалость охватила сердце мисъ Винтеръ, слезы наполнили ея глаза, когда она подошла къ старух и увела ее. Теперь еще ей нечего было узнавать страшное извстіе.

За этимъ на сцену явилась мистрисъ Тойнби, она заблагоразсудила прежде одться. Прежде всего она отослала испуганныхъ служанокъ заниматься ихъ дломъ, а потомъ приказала Джону Тильни и его двумъ работникамъ — теперь подошелъ и другой — отнести несчастнаго молодого человка въ комнату нижняго жилья. Потомъ съ большимъ тактомъ и кротостью мистрисъ Тойнби успла уговорить Аарона, обезумвшаго отъ горя и ужаса, позволить Тильни отвести его въ его комнату. Ничего больше нельзя было сдлать до прибытія доктора и полиціи.

Докторъ Спрекли и главный констебль Ведъ прибыли въ Герон-Дайкъ въ гиг изъ Розы и Короны. Прежде всего они осмотрли покойника. Легко было удостовриться, что Гьюбертъ Стонъ убитъ. Его пронзили въ сердце кинжаломъ или какимъ-нибудь другимъ острымъ оружіемъ. Безпорядокъ его одежды, и слды по песчаной алле показали, что онъ умеръ, не безъ борьбы.

Но что привело его туда? Зачмъ онъ-вернулся ночью въ Герон-Дайкъ? Эти вопросы ходили крутомъ. Мысли мисъ Винтеръ, которыя она оставляла при себ, устремлялись совсмъ на другое. Она спрашивала себя не вернулся ли Гьюбертъ по желзной дорог наканун, намреваясь зайти въ замокъ вечеромъ, и боясь или стыдясь этого, и такимъ образомъ оставаясь въ парк до поздней ночи? И можетъ быть такъ поздно, что не могъ вернуться въ свою квартиру? и ходилъ всю ночь, помшавъ вору или ворамъ грабить бюро? Мысли мисъ Винтеръ терялись въ предположеніяхъ.

Дознаніе показало, что стекло въ окн той комнаты, гд лежали вещи, вырзано алмазомъ, окно отворено, а ставень снята съ петель. Бюро должно быть отперли какимъ-нибудь тупымъ инструментомъ, и вещи украдены изъ углубленія. Вроятно въ ту минуту какъ воръ выходилъ изъ комнаты съ своей добычей, его встртилъ Гьюбертъ Стонъ, и можетъ быть схватилъ его. Какъ кончилось по всей вроятности неравная борьба, было слишкомъ очевидно. Повидимому, ничего не было тронуто въ карманахъ Гьюберта. Его часы, цпочка, портмонне были въ цлости, но не нашлось ни писемъ, ни бумагъ, изъ которыхъ можно было бы узнать, что онъ длалъ и откуда теперь явился.

— Его часы остановились на двадцати минутахъ третьяго, замтилъ докторъ Спрекли, который производилъ дознаніе съ инспекторомъ Ведомъ.— Можетъ быть въ это время и случилась гибель съ бдняжкою. Что тутъ такое, желалъ бы я знать.

Длая это послднее замчаніе, докторъ раскрывалъ золотой медаліонъ, прикрпленный къ часовой цпочк, и можетъ быть хорошо, что инспекторъ, на минуту отвернувшійся, этого не слыхалъ, потому что въ медаліон былъ портретъ мисъ Винтеръ. Докторъ Спрекли вытаращилъ глаза.

— Негодный нахалъ! невольно назвалъ онъ безсознательнаго покойника.— Бдный юноша, ты былъ глупе чмъ я предполагалъ. Во всякомъ случа я это возьму, не къ чему людямъ видть это, ршилъ онъ и проворно сунулъ портретъ, въ карманъ жилета.

— Что это? спросилъ инспекторъ, возвращаясь.

— Только это, отвтилъ докторъ Спрекли, показывая пустой медаліонъ.

Инспекторъ Ведъ былъ увренъ, что человкъ или люди, совершившіе покражу, также совершили и убійство. Онъ сообщилъ это мисъ Винтеръ, у которой просилъ свиданія. Разумется и она вывела это заключеніе. Потомъ онъ спросилъ мисъ Винтеръ, иметъ ли она хоть какое-нибудь подозрніе относительно честности кого-нибудь изъ своей прислуги. Было очевидно, что воры были знакомы съ домомъ и знали гд искать этихъ вещей, и повидимому не гнались за другой добычей.

Мисъ Винтеръ отвчала въ самыхъ ршительныхъ выраженіяхъ, что не иметъ ни малйшей причины подозрвать честность кого бы ни было изъ окружающихъ ее.

— Дйствительно невозможно, чтобы кто-нибудь изъ слугъ былъ виновенъ, прибавила она: — они даже не знали о существованіи этихъ вещей, а еще мене о томъ мст, гд он лежали. Никто этого не зналъ, кром меня и мистрисъ Тойнби.

Главный констебль, державшій въ рук карандашъ, раза два задумчиво провелъ имъ по своимъ губамъ.

— Простите мн это замчаніе, мисъ Винтеръ, сказалъ онъ, взглянувъ на нее: — но могу ли я спросить какимъ образомъ вы не нашли мста надежне для такихъ цнныхъ вещей какъ старое бюро въ гостиной нижняго этажа, гд еще одно окно отворяется въ паркъ. Туда могъ забраться въ десять минутъ всякій воръ.

— Но какимъ же образомъ могли воры узнать, что тамъ лежатъ такія вещи? возразила Элла.

— Оказывается, что по-крайней-мр одинъ это зналъ. Простите меня, но это все равно, что искушать вора.

— Только мн и мистрисъ Тойнби было извстно, что эти вещи существовали, повторила Элла.— Если бы не это, то я спрятала бы ихъ въ боле надежное мсто. Если вы выслушаете меня, мистеръ Ведъ, то я разскажу вамъ какъ это случилось и какимъ образомъ эти вещи были найдены.

Онъ слушалъ, пока она разсказывала какъ велла принести старое бюро внизъ, и къ удивленію своему нашла секретное углубленіе, а въ немъ множество драгоцнныхъ вещей. Мистрисъ Тойнби была при этомъ и она предостерегла ее, чтобы ничего не говорить слугамъ. Мистрисъ Тойнби вполн согласилась съ нею. Разсмотрвъ брильянты, он опять спрятали ихъ въ прежнее мсто, пока она, Элла, не поговоритъ съ мистеромъ Давентри.

— Невозможно чтобы это могло разгласиться, заключила мисъ Винтеръ, смотря на инспектора.

Ведъ, нсколько озадаченный, не отвчалъ минуты дв.

— Но вы не можете не видть, доказывалъ онъ:— что вроятно узнали какъ-нибудь объ этихъ вещахъ и о томъ гд он спрятаны. Это воровство вроятно было предумышленное и заране придуманное.

— Конечно оно иметъ такой видъ, согласилась молодая двушка:— но увряю васъ, что я не могу этого понять. Мистрисъ Тойнби…

— Я думаю, что мн лучше видть мистрисъ Тойнби.

Ее позвали, и она пришла въ нервномъ трепет. Она сидла какъ на иголкахъ, по выраженію старой Дорозсіи Стонъ, съ тхъ самыхъ поръ, какъ Ведъ говорилъ съ мисъ Винтеръ. Инспекторъ примтилъ выраженіе ея лица, и, какъ говорится, схватилъ быка за рога. Онъ не сказалъ ей: ‘Не упоминали ли вы кому-нибудь о томъ, что найдены эти вещи?’, а сказалъ:

— Кому вы сказали объ этомъ?

Она то блднла, то краснла, сердце ея билось, дрожащіе пальцы не могли держать иголки — она пришла съ вышиваніемъ въ рукахъ.

— Я боюсь, что поступила очень легкомысленно и глупо, начала она дрожащимъ голосомъ.— Разумется, я понимала, что при слугахъ не слдовало упоминать объ этихъ вещахъ, но мн въ голову не пришло, что это запрещеніе должно распространяться на всхъ. Вы можетъ быть помните, любезная мисъ Винтеръ, что я здила въ Сирени вмсто васъ въ четвергъ на чай, и… и… мы, дамы, разговорились о томъ и о другомъ и…

Мистрисъ Тойнби замолчала отъ страха.

— И вы сказали, что вещи были найдены и гд он лежатъ, докончилъ за нее инспекторъ.

— Разговоръ меня увлекъ, извинялась она какъ могла, съ трудомъ удерживаясь отъ слезъ.— Дамы говорили мн, что деревенская жизнь должна мн казаться довольно однообразной, посл столичной, на это я отвчала, что даже и въ деревн бываютъ развлеченія и… и сказала объ этихъ вещахъ. Но кто же могъ вообразить, прибавила она, нсколько пріободрившись:— что могло быть опасно упомянуть объ этомъ дамамъ. Это были все дамы знакомыя…

— Долженъ ли я понять, сударыня, что тугъ были только дамы? спросилъ инспекторъ:— а мужчинъ не было?

— Только одинъ пришелъ потомъ, мистеръ Филиппъ Кливъ, отвтила мистрисъ Тойнби: — онъ пришелъ проводить домой свою мать. Я помню онъ замтилъ, что въ бюро не безопасно оставлять эти вещи.

— Замчаніе очень благоразумное, сухо сказалъ инспекторъ.— А можете ли вы назвать дамъ, которыя слышали объ этомъ.

— О, да, отвтила мистрисъ Тойнби:— насъ было немного, восемь или десять дамъ.

Ей удалось вспомнить имена всхъ. Вс он были извстны инспектору, какъ особы совершенно благонадежныя.

‘Которая-нибудь изъ нихъ должно быть упомянула объ этомъ при какомъ-нибудь опасномъ человк’, подумалъ онъ.

— Сударыня, обратился онъ къ мисъ Винтеръ:— я не стану удерживать васъ доле теперь, но можетъ быть мн понадобится увидть васъ опять.

— Когда вамъ будетъ угодно, мистеръ Ведъ, отвтила Элла со вздохомъ.— Это происшествіе ужасное — и очень таинственное. Я нахожу, что съ нкотораго времени у насъ въ Герон-Дайк случаются какія-то непріятныя тайны.

Главный констебль въ отвтъ на это проницательно взглянулъ на мисъ Винтеръ и простился съ нею. Когда онъ затворилъ дверь гостиной, мистрисъ Тойнби не могла уже удерживать своихъ слезъ.

— У меня сердце разрывается, милая моя, рыдала она, дйствительно съ горькимъ раскаяніемъ: — когда я подумаю, что мое легкомысленное замчаніе могло повести къ такой ужасной катастроф. Я никогда не думала…

— Я сама не сочла бы это опаснымъ, ласково перебила мисъ Винтеръ.— Не огорчайтесь. Хотя объ этомъ, вроятно, кто-нибудь упомянулъ опять, такъ это и разнеслось и дошло до свдній опасныхъ людей.

— Да, должно быть такъ, стовала мистрисъ Тойнби.— Желала бы я ничего никогда не знать объ этихъ вещахъ!

Оставивъ ее раскаиваться и горевать, Элла пошла къ бдной мистрисъ Стонъ.

Дорозсія — она теперь знала все — сидла въ своемъ кресл предъ каминомъ въ праздничномъ плать и чепц черномъ тюлевомъ, красиво убранномъ крепомъ и черными газовыми лентами — въ этотъ день былъ какой-то праздникъ — потому что она еще носила глубокій трауръ по сквайр.

Въ лта Дорозсіи вншніе признаки сильныхъ волненій продолжаются не долго. Слезы бываютъ, но не текутъ такъ обильно, какъ въ молодости, источники ихъ скрываются глубже, до нихъ добраться трудно, а когда они и найдутся, то оказываются почти сухи. Когда лта проходятъ, а одинъ за другимъ изъ любимцевъ нашихъ оставляетъ насъ, намъ кажется, что періодъ разлуки будетъ не дологъ и что мы скоро послдуемъ за ними, такъ что горе наше объ ихъ потер не можетъ быть такъ сильно, какъ то, которое мы чувствуемъ въ молодости, когда жизненный путь разстилается предъ нами до необозримаго горизонта, а струны нашего сердца отзываются на малйшее прикосновеніе.

Молодая госпожа сла возл Дорозсіи и взяла ея морщинистую руку. Это нжное, теплое, ласковое прикосновеніе раскрыло источники престарлаго сердца. Одной рукою поднесла она къ глазамъ уголъ своего чернаго шелковаго передника, забывъ можетъ быть, что это не будничный полотняный.

— Какой это былъ красивый и славный мальчикъ, мисъ Элла! вскричала она: — годился бы въ сыновья лорда, и какъ подумаешь, что онъ лежитъ блдный, холодный, безгласный… ахъ! если бы я могла лежать такъ вмсто него!

— Моя бдная Дорозсія! мн право васъ жаль.

— Я знала, когда я увидла безголовыхъ лошадей и черныя дроги ночью въ парк, что скоро между нами будетъ смерть, но не думала, чтобы умеръ мой милый мальчикъ. Ахъ! ничего мы не можемъ знать, ничего не можемъ знать, хотя въ ту ночь онъ былъ болнъ горломъ, и я могла бы догадаться, что это привидніе явилось для него.

— Дорозсія, не думайте объ этомъ.

— Мисъ Элла, врьте старух, имвшей большую опытность въ жизни, такіе признаки посылаются не даромъ, хотя многіе смются надъ ними, это предостереженіе изъ другого міра, торжественно прабавила старуха: — и когда-нибудь для насъ становится ясно зачмъ они посылаются.

Началось слдствіе, собрали показанія и потомъ отложили на недлю, чтобы полиція могла произвести боле подробное дознаніе. До-сихъ-поръ еще не было узнано, чтобы объ этихъ вещахъ узналъ какой-нибудь подозрительный человкъ.

Изъ всхъ друзей мисъ Винтеръ больше всхъ суетился нёллингтонскій викарій. Вообще, лнивый и безпечный, Кетль могъ оживиться въ подобномъ случа, онъ очень жаллъ о мисъ Винтеръ, и притомъ его любопытство было затронуто.

— Самое таинственное въ этомъ дл, замтилъ онъ Элл однажды, когда разбиралъ подробности вмст съ нею: — не внезапное появленіе Гьюберта Стона на сцену. Это, вроятно, бдняжка могъ бы объяснить легко, будь онъ живъ, можетъ быть, онъ попалъ на тотъ поздъ, который по воскресеньямъ идетъ въ часъ утра, и не хотлъ будить здсь никого. Нтъ, тайна заключается въ томъ, какъ мошенникъ, укравшій вещи, узналъ о нихъ. И констебль Ведъ справедливо замтилъ, что воръ долженъ знать подробно расположеніе вашего дома. Вы сами должны видть это, милая моя.

— Да, къ моему сожалнію, вздохнула Элла.

— Вдь мистрисъ Тойнби сказала только, что бюро было перенесено въ вашу маленькую гостиную, какъ же обыкновенный воръ могъ знать которая это комната? Вдь вы сдлали эту комнату своей маленькой гостиной только посл смерти сквайра?

— Это правда, согласилась Элла.

— И соображая одно съ другимъ, я начинаю думать, что вещи укралъ не обыкновенный воръ.

Элла поспшно подняла на него глаза.

— Вы подозрваете кого-нибудь? спросила она.

— Нтъ, милая моя, нтъ, отвтилъ онъ медленно, и какъ ей показалось, нершительно:— мы можемъ только ждать. Можетъ быть, Ведъ разузнаетъ больше подробностей.

Но въ этотъ самый вечеръ, когда викарій былъ дома и въ безопасности въ четырехъ стнахъ своего кабинета, онъ сказалъ нсколько словъ, перепугавшихъ до смерти его дочь. Онъ подозрвалъ въ этомъ воровств Филиппа Клива.

— О, папа! воскликнула Марія тономъ ужаса и негодованія.

— Я не утверждаю, что это онъ, Марія, и я не позволю себ выразить это сомнніе кому бы то ни было, кром тебя. А все-таки я не могу оставаться слпъ къ тому обстоятельству, что поступки Филиппа довольно подозрительны — а докторъ Даунисъ давно это думаетъ.

— Папа, папа! повторила она.

— Послушай, дитя. Во всхъ таинственныхъ воровствахъ, приводившихъ насъ въ недоумніе послдніе полтора года, всегда присутствовалъ Филиппъ, начиная съ брильянтовъ мистрисъ Карліонъ. Онъ былъ у нея въ тотъ вечеръ, когда они были украдены, онъ былъ съ Даунисомъ, когда онъ потерялъ свою табакерку — онъ былъ со мною, когда пропало мое портмонне, былъ онъ также и съ Ленноксомъ и Фредди Бутлемъ въ Лондон въ ту ночь, когда у одного украли часы, а у другого деньги.

— Это ужасно, произнесла Марія.— Папа, это не можетъ быть. Я поручусь моей жизнью за Филиппа.

— Очень будетъ неблагоразумно съ твоей стороны, дупга моя. Я еще не кончилъ. Когда эта смшная женщина — онъ указалъ пальцемъ по направленію къ Герон-Дайку — выболтала въ дом мистрисъ Дёчи исторію драгоцнныхъ вещей и гд он лежатъ, слышалъ ее изъ мужчинъ только одинъ Филиппъ Кливъ. Я говорю, что не обвиняю его, Марія, но не могу выкинуть изъ головы этихъ фактовъ.

Вмсто отвта, Марія залилась слезами.

На похороны Гьюберта Стона собрался весь Нёллингтонъ. На гроб лежалъ внокъ, положенный, прежде чмъ тло вынесли изъ замка, тою, которая простила прошлое.

Чрезъ два дня опять собрались присяжные. Ничего новаго, не оказалось. Полиція узнала, что Гьюбертъ Стонъ пріхалъ по желзной дорог изъ Лондона въ суботу, остановился въ маленькой гостиниц мили за дв отъ Герон-Дайка, пробылъ, тамъ до вечера воскресенья и ушелъ. Посл того никто не видалъ его живымъ.

Приговоръ присяжныхъ былъ произнесенъ противъ неизвстнаго лица или неизвстныхъ лицъ, совершившихъ умышленное убійство. Были предложены награды за открытіе убійцы, одну предложила мисъ Винтеръ, другую — правительство.

Докторъ Спрекли отдалъ мисъ Винтеръ портретъ, вынутый изъ медаліона Гьюберта Стона.

— Какъ это было глупо со стороны молодого человка, замтилъ онъ небрежно:— но, можетъ быть, онъ имлъ къ вамъ такое же благоговйное уваженіе какъ и въ сквайру.

— Да, отвтила Элла:— благодарю, очень благодарю васъ, любезный докторъ Спрекли, прибавила она съ жаромъ и бросила портретъ въ каминъ.

Близъ Норвича жили ея короткіе друзья Кёрситоры. Старый полковникъ Кёрситоръ, еще здоровый и бодрый, былъ, товарищемъ сквайра Денисона въ юности. Семейство его пріхало пригласить въ себ Эллу на недлю. Она обрадовалась случаю ухать, и мистрисъ Тойнби воспользовалась этимъ и похала погостить къ сестр въ Лондонъ.

Мы не упомянули бы объ этомъ, если бы въ ихъ отсутствіе не случилось одного обстоятельства. Служанка Бетси Тёкеръ занемогла: оказались симптомы горячки, и старикъ Ааронъ настаивалъ, чтобы ее отправить изъ дома.

— Хорошо будетъ, если замокъ заразится тифомъ! ворчалъ онъ — смерть Гьюберта не смягчила его нрава.

— Я возьму ее къ себ, сказала мистрисъ Кинъ, въ присутствіи которой онъ это говорилъ, она пришла въ замокъ навстить больную двушку.— Я не боюсь заразы, да и не думаю, чтобы это была заразительная болзнь. Вы, можетъ быть, помните, что я знала ея мать, мистеръ Стонъ.

Ааронъ тотчасъ ухватился за это предложеніе. И первое извстіе, которое услыхала владтельница Герон-Дайка, возвратившаяся чрезъ недлю посл своего пріятнаго посщенія изъ Норвича, была болзнь Бетси Тёкеръ, и что Ааронъ выпроводилъ ее изъ замка выздоравливать или умирать въ Наклонную Калитку.

Мисъ Винтеръ очень на это разсердилась, но дло было уже сдлано.

Глава XXVI.
Что разсказала Присилья Пейтонъ.

Въ веселенькой комнат въ Герон-Дайк, освщенной яркимъ солнцемъ, прилежно шили дв молодыя женщины: горничная мисъ Винтеръ Адель и модистка Присилья Пейтонъ. Присилья была пригожая двушка лтъ за тридцать, часто работавшая въ замк. Она и Адель шили блузу для хозяйки замка.

— Что мн длать? вдругъ воскликнула Присилья: — безъ шнурка обойтись нельзя. Я думала, что, у васъ здсь есть, а то принесла бы свой.

— У насъ всегда было много, да на прошлой недл вышелъ весь, отвтила Адель, степенная черноволосая двушка, одинаково хорошо говорившая и по-французски и по-англійски.

Въ эту минуту въ комнату вошла мисъ Винтеръ, и ей объяснили затрудненіе. Она приказала Адели сходить въ ближайшую лавку и купить шнурковъ. Но это приказаніе, повидимому, не понравилось модистк.

— Что это Присилья? спросила мисъ Винтеръ.— Разв Адель вамъ нужна?

— Мн придется ждать оборки, которую она подрубляетъ.

— Я кончу за нее, назвалась молодая хозяйка, которая любила и умла шить.

Она сла у окна, а Адель отправилась за шнуркомъ. Проворно подрубляя кембрикъ, Элла разговаривала съ Присильей Пейтонъ, которую давно знала и уважала.

— Вы давно ужъ здсь не работали? замтила она.

— Да, давно. У васъ теперь такъ много горничныхъ, и он шьютъ для мистрисъ Стонъ что бывало шила я. Въ послдній разъ я здсь работала, когда вы были за границей, мисъ Элла, а бдный сквайръ лежалъ больной.

— Вы видли его?

— О! нтъ, нтъ! Никто не видлъ его тогда кром доктора. Я пробыла здсь почти недлю, чинила платья для мистрисъ Стонъ и шила новое. Это было за дв недли до смерти сквайра.

Элла вздохнула. Присилья Пейтонъ, наклонившись надъ своей работой, опять заговорила.

— Сидя въ комнат мистрисъ Стонъ, я все думала, какъ мн хотлось бы увидть сквайра еще разъ, и сказала это Илайз, а она отвтила мн, что это все равно, что желать попасть на луну, что уже нсколько мсяцевъ сквайра видли только т, у кого были ключи.

Элла съ удивленіемъ подняла глаза на гладко причесанные каштановые волосы и красивый блый чепчикъ молодой женщины, наклонившейся надъ своей работой, какъ будто отыскивая значеніе ея словъ.

— Какіе ключи? повторила она.

— Ключи отъ дверей, обитыхъ зеленой байкой, которыя сквайръ веллъ поставить, чтобы отдлить свои комнаты отъ всего дома, и которыя были заперты и ночь и день, отвтила Присилья.

— У кого же были эти ключи?

— Ключей было четыре, у Аарона Стона, у бднаго мистера Гьюберта, у доктора Джаго и у сидлки.

— У какой сидлки? У ддушки не было сидлки.

— Какъ же? была, мисъ Элла, мистрисъ Декстеръ, выписанная изъ Лондона докторомъ Джаго.

Сидлка изъ Лондона! Въ первый разъ мисъ Винтеръ услыхала о существованіи такой особы. Это извстіе было не совсмъ пріятно для нея.

— Долго пробыла эта мистрисъ Декстеръ въ замк? спросила она.

— Довольно долго, но сколько времени въ точности не могу сказать. Кажется она пріхала сюда до Рождества… Да, теперь помню, прибавила молодая женщина:— она пріхала въ ноябр, и въ дождливый день, я сушила свое платье у огня въ кухн, а Фемія шепнула мн, что должно быть барину хуже, потому что изъ Лондона пріхала сидлка.

— И эта сидлка оставалась съ моимъ ддомъ до самой его кончины?

— Оставалась. Она ухала на другой день посл его смерти, въ ма.

Мисъ Винтеръ не сказала больше ничего, она думала. Зачмъ отъ нея скрыли присутствіе сидлки въ дом? почему и для чего ей никогда не упомянули объ этой женщин и о томъ, что она такъ долго жила въ замк? Ни ддъ, ни Гьюбертъ Стонъ не говорили о ней въ своихъ письмахъ.

— Я видла какъ ухала мистрисъ Декстеръ, продолжала Присилья: — это было въ прелестное майское утро, я провожала на станцію моего маленькаго племянника. Мистрисъ Декстеръ подъхала въ наемной карет съ чемоданомъ и съ чернымъ мшечкомъ, который она держала въ рукахъ, и я видла какъ она сла въ вагонъ, это было на другой день посл смерти сквайра, колокола еще звонили по немъ.

Это было только за три дня до возвращенія мисъ Винтеръ. А между тмъ, никто изъ обитателей замка не упомянулъ ей объ этой сидлк! Это было очень странно.

— Вы кажется сказали, Присилья, что дда моего никто не видалъ до самой кончины, кром тхъ у кого были ключи?

— Много мсяцевъ не видалъ никто. Илайза сказала мн, что съ прошлаго ноября къ нему не пускали никого, даже мистера Кетля, словомъ никого изъ старыхъ друзей сквайра.

— Желала бы я знать, почему? невольно воскликнула мисъ Винтеръ.

— Этого я сказать не могу, и думаю, что никто не можетъ сказать кром доктора Джаго. Бдному больному джентльмену должно быть было ужасно скучно. Его не видли никогда, не слыхали даже его шаговъ, его голоса, говорила Илайза. Ей казалось, что сквайръ запертъ въ живую могилу.

Мисъ Винтеръ не длала боле вопросовъ. Она теперь была вполн убждена, что отъ нея скрывали что то съ умысломъ, что въ этихъ стнахъ происходила какая то драма, о которой не хотли, чтобы знала она. Потомъ промелькнули въ голов ея слова Гьюберта Стона — что она не имла никакого права на Герон-Дайкъ. Безпрестанно спрашивала она себя какъ ей: обнаружить истину.

Элла отправилась въ своемъ недоумніи къ Кетлю, многолтнему другу ея дда. Въ его кабинет, въ присутствіи Маріи, она разсказала ему о своихъ сомнніяхъ, намекнула на странное увреніе Гьюберта, повторила слова Присильи Пейтонъ и просила посовтовать что ей длать.

Викарій не отличался проницательностью, но онъ былъ человкъ доброжелательный, когда не затрогивали его собственнаго спокойствія и удобства, и если слова его были иногда ничтожны, онъ могъ принимать очень мудрый и торжественный видъ, который самъ по себ былъ утшеніемъ для тхъ, кто спрашивалъ у него совта. Но теперь онъ самъ не зналъ какой можетъ подать совтъ.

— Я самъ, сказалъ онъ:— такъ былъ удивленъ и обиженъ, что не могу выразить вамъ, когда за нсколько мсяцевъ до смерти моего друга, меня перестали пускать къ нему,— а я вдь бывалъ въ замк, по-крайней-мр, разъ въ дв недли, а иногда и чаще, послдніе двадцать лтъ. Я никакъ не могъ поврить, чтобы сквайръ не желалъ видть меня, хотя меня увряли въ этомъ. Старикъ Ааронъ введетъ меня въ какую-нибудь комнату такъ вжливо, какъ только онъ былъ способенъ, и пойдетъ доложить, потомъ вернется или онъ или докторъ. Джаго, или эта хитрой наружности сладкорчивая сидлка, а иногда и Гьюбертъ Стонъ. Но кто бы ни пришелъ, все была одна и таже псня: сквайръ провелъ ночь хуже обыкновеннаго, или спитъ, или слишкомъ слабъ, чтобы видть кого-нибудь, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ, меня никогда не пускали къ нему. Это очень огорчало меня въ то время, и я упоминалъ объ этомъ въ довольно сильныхъ выраженіяхъ въ моихъ письмахъ къ Маріи.

— Въ этомъ что-нибудь да было — какъ вы думаете, серъ? спросила Элла.— Что-нибудь скрывалось.

— Похоже на это, милая моя. Только я не вижу, что это могло быть, и никакъ не могу вообразить чего-нибудь такого, что могло бы подвергнуть опасности ваше наслдство.

— И я также, сказала Элла:— но мн хотлось бы разршить эти сомннія. Завщаніе было въ порядк, мистеръ Давентри сказалъ мн.

— Онъ самъ его писалъ, вы можете быть спокойны, перебилъ викарій.

— Только одно, сказалъ онъ, могло сдлать его недйствительнымъ, если бы ддъ мой умеръ прежде дня своего рожденія, продолжала Элла.

— А мы знаемъ, что онъ умеръ посл. Онъ прожилъ почти мсяцъ посл этого.

— Я… полагаю… что… онъ прожилъ? нершительно проговорила Элла.

— Прожилъ! повторилъ викарій съ удивленіемъ.— Какъ же! Вдь его видли и говорили съ нимъ. Разв вы не знаете, что повренный другого мистера Денисона съ своимъ помощникомъ прізжалъ въ замокъ, чрезъ нсколько дней посл дня рожденія сквайра, видлъ его и говорилъ съ нимъ. Какъ же бы это могло быть, если бы онъ не былъ живъ? Говорятъ, что сквайръ разсердился, швырнулъ чашку съ буліономъ и разругалъ стряпчаго.

Элла не могла не улыбнуться.

— Да, сказала она:— мн говорили объ этомъ.

— Чего же вамъ бояться? Тотъ, это вамъ сказалъ, кто вы не владтельница Герон-Дайка, нагородилъ вздоръ, можетъ быть изъ злости. На вашемъ мст, милая мисъ Винтеръ, я не сталъ бы безпокоить себя этимъ.

Элла покачала головой.

— Вс эти доводы кажутся такъ справедливы, такъ основательны, сказала она:— а между тмъ, я не могу оставаться довольной. Я никакъ не могу придумать, что мн длать.

— Не длайте ничего, ршительно сказалъ викарій:— мн кажется, вы приписываете преувеличенную важность этимъ словамъ. Должно быть это сказалъ какой-нибудь хитрый мошенникъ, которому хотлось выманить у васъ денегъ. Отправьте его въ тюрьму, если онъ явится опять.

При воспоминаніи какъ ему невозможно опять явиться, тнь пробжала по лицу Эллы. Викарій перетолковалъ это въ другую сторону и нахмурилъ брови.

— Послушайтесь моего совта, любезная мисъ Винтеръ, и успокойтесь, сказалъ онъ.— Не выдумывайте тайны, когда она существуетъ только въ вашемъ воображеніи.

Разсужденія и совтъ викарія очень походили на то, что сказалъ Элл Давентри. Элла жалла, что не можетъ думать такъ какъ они.

Она вышла вмст съ Маріей навстить Бетси Тёкеръ. Болзнь оказалась незаразительна, но больной становилось хуже и мисъ Винтеръ сочла своей обязанностью навстить ее. Марія была у больной уже нсколько разъ.

— Что вы думаете, Марія, о совт вашего отца не сомнваться боле о моемъ наслдств? спросила Элла дорогою.— Ахъ! если бы я знала какъ поступить!

— Можетъ быть, если что-нибудь было, чего вы не знаете, то надо надяться, что это откроется современемъ.

— А на моемъ мст вы что сдлали бы, Марія?

— Право не знаю, медленно отвтила Марія.— Мн кажется, вы обязаны употребить вс силы, для того, чтобы узнать правду, и нисколько не остановило бы меня, а напротивъ подстрекнуло бы къ тому то обстоятельство, что правда можетъ вамъ повредить въ матеріальномъ отношеніи.

— Я могу только ожидать открытія правды, сказала Элла со вздохомъ:— я не знаю гд самой отыскивать ее.

— Конечно, вамъ надо ждать, согласилась Марія.— Вотъ мы и пришли къ мистрисъ Кинъ.

Бетси Тёкеръ лежала въ постели. Докторъ Спрекли надялся вылчить ее, но увренъ не былъ. Посл утомительной безсонницы, какъ сказала постительницамъ мистрисъ Кинъ, больная впала въ тревожный сонъ. Он стояли молча у постели, смотря на пылающія лихорадочнымъ жаромъ щеки больной двушки.

— Она иногда бредитъ, сказала трактирщица: — воображаетъ будто она въ замк, вскочитъ на постели и закричитъ: ‘Вотъ опять шаги въ коридор! вотъ трогаютъ ручку двери. Посмотрите! посмотрите! она шевелится!’, потомъ упадетъ и зароется головой въ подушк. Я думаю, что горячка-то съ нею сдлалась отъ испуга, заключила мистрисъ Кинъ.

— О чемъ это вы говорите? спросила мисъ Винтеръ: — разв она испугалась чего-нибудь?

— Какъ же! Я думала, что вы объ этомъ знаете. Въ замк много говорили объ этомъ. Она была ужасно испугана.

— Чмъ?

— Въ ту ночь какъ была буря, нсколько недль тому назадъ, отвтила трактирщица, досадуя, что упомянула объ этомъ при мисъ Винтеръ, такъ какъ оказалось, что она этого не знала:— Бетси не могла заснуть отъ шума втра, и между порывами, когда на минуту все стихло, она услыхала шаги въ коридор у двери своей спальни. Она зажгла свчу и говоритъ, что ясно увидала какъ ручка двери повертывалась въ разныя стороны, какъ будто кто-то хотлъ отворить дверь, но она заперла ее, когда ложилась спать. Она на другой же день пришла ко мн разсказать объ этомъ, я старалась уврить ее, что это ей вообразилось, а она разсердилась на меня. Должно быть это очень напугало ее, судя потому, какъ она въ бреду говоритъ объ этомъ.

— Я ничего объ этомъ не слыхала, замтила мисъ Винтеръ:— но я не могу понять, зачмъ Бетси было такъ пугаться. Она должна была догадаться, что приходила какая-нибудь служанка, которой буря не давала спать. А что же могло быть естественне, что он повертывали ручку двери, стараясь войти къ Бетси?

— Да, сударыня, согласилась мистрисъ Кинъ.

— Гд Сьюзенна? спросила Марія.

— Она пошла купить кое-что, мисъ Марія. Какъ она хорошо помогаетъ мн ухаживать за Бетси!

— Сьюзенна всегда была кротка и терплива, замтила Элла.

— И всегда останется такою, я надюсь, отвтила мистрисъ Кинъ.— Она во многихъ отношеніяхъ не глупе другихъ, но иногда она какъ будто не понимаетъ, о чемъ вы говорите съ ней, и на ея память не всегда положиться можно. Но она добрая, хорошая двушка и прекрасно помогаетъ мн въ дом, я не знаю, что буду длать безъ нея.

— Она все еще тоскуетъ по сестр? спросила мисъ Винтеръ, невольно понизивъ голосъ при этомъ вопрос.

— Мн кажется, что сестра не выходитъ у нея изъ головы, отвтила трактирщица.— Я знаю хорошо, что Сьюзенна думаетъ о ней, когда сидитъ молча, смотря прямо предъ собой, но не видя ничего. Теперь я никогда не упоминаю при ней о Катерин, я думаю, что это лучше, продолжала мистрисъ Кинъ со слезами на глазахъ: — хотя Богу извстно что моя бдная пропавшая любимица рдко выходитъ у меня изъ головы.

— Вы, конечно, заботитесь о томъ, чтобы Бетси Тёкеръ не нуждалась ни въ чемъ, мистрисъ Кинъ, сказала мисъ Винтеръ, когда трактирщица провожала ихъ до дверей.— Я уже вамъ говорила, что мн было очень непріятно, зачмъ ее выслали изъ замка, этого не было бы, будь я дома. Все нужное для нея я буду присылать отъ себя, и я пришлю сейчасъ одну изъ служанокъ сидть возл нея ночью. Мы не должны допустить васъ слечь въ постель.

— О, пожалуста, не думайте обо мн. Я крпка здоровьемъ и привыкла къ работ. Я только безпокоюсь о томъ, вылчимъ ли мы ее?

— Докторъ Спрекли надется, а вы знаете, онъ искусенъ и внимателенъ.

Уходя Элла взглянула на садикъ, который казался лтомъ такъ красивъ, а теперь, при блдномъ ноябрскомъ свт, показывалъ только голыя втви, пустыя гряды и тропинки, усыпанныя увядшими листьями.

— Мн кажется, мистрисъ Кинъ ошибается, воображая, что болзнь Бетси Тёкеръ произошла отъ испуга, замтила мисъ Винтеръ, пройдя нсколько времени молча.— Невроятно, чтобы шаги въ коридор и попытка отворить дверь испугали ее до такой степени. Она не могла подумать ничего другого, кром того, что это ходили другія служанки, испуганныя бурей.

— Я скажу вамъ, Элла, возразила мисъ Кетль: — что двушка была очень напугана тогда, но это впечатлніе изладилось бы, если бы, къ несчастію, дв другія служанки не сказали при ней, не зная, что она слышитъ ихъ, что это ходило привидніе Катерины Кинъ.

Мисъ Винтеръ гнвно нахмурила брови.

— Кто были эти служанки?

— Илайза и Фемія. Они скрывали это отъ нея, она услыхала случайно. Бетси, кажется, вритъ привидніямъ, и призналась мистрисъ Кинъ, что съ тхъ поръ не спала спокойно ни одной ночи отъ страха.

— Это врно мистрисъ Кинъ сказала вамъ, Марія.

— Да, въ первый разъ, какъ я ходила навстить Бетси.

Мисъ Винтеръ вздохнула.

— Не вижу, какъ этому помочь. Вотъ что хуже всего, Марія.

— Такъ это непріятно, отвтила Марія: — что когда я говорю или слышу объ этомъ, со мною длается дрожь, какъ будто я сама врю привидніямъ. Вотъ идетъ Сьюзенна.

Молодая двушка приближалась съ корзинкой, наполненной покупками. Он остановились поговорить съ ней. Эллу поразило тревожное выраженіе на исхудаломъ лиц двушки.

— Вы желаете спросить о чемъ-нибудь, Сьюзенна?

— О! если бы я могла! если бы могла!

— Конечно можете. Что вы желаете знать?

— Я желаю знать, куда двали Катерину, отвтила двушка шопотомъ.— Можетъ быть вы знаете, вы хозяйка дома, жива она или умерла.

— Моя бдная Сьюзенна, я знаю объ этомъ не больше васъ. Желала бы знать!

— Сколько еще времени придется намъ ждать? вздохнула Сьюзенна.

— Можетъ быть, Сьюзенна, мы никогда этого не узнаемъ.

Сьюзенна покачала головой.

— Мн кажется, это сдлается извстнымъ когда-нибудь. Можетъ быть это узнаю я сама. Я часто просыпаюсь по ночамъ и слышу, какъ Катерина зоветъ меня, только не могу сказать, откуда слышится голосъ. Я часто слышу его въ лиственницахъ, позади замка, когда бываетъ полнолуніе. Но когда я пытаюсь итти въ ту сторону, откуда раздается этотъ голосъ, голова моя закружится отъ странныхъ и дикихъ фантазіи, а иногда вдругъ раздастся смхъ позади меня, я поспшу домой, лягу въ постель и повторяю гимны, пока не засну.

— Бгите же теперь домой, Сьюзенна, ваша мать ждетъ васъ, повелительно сказала мисъ Кетль, потому что эти мечты Сьюзенны было полезно прерывать.

Всегда послушная Сьюзенна поспшила къ Наклонной Kaлитк, и мечтательное выраженіе исчезло изъ ея глазъ. Марія и Элла пошли дальше. Марія шла, потупивъ глаза.

— Взгляните, Марія, сказала Элла:— подходитъ вашъ знакомый.

Марія подняла глаза и увидала Филиппа Клива, который такъ же былъ погруженъ въ мысли, какъ и она, и шелъ, опустивъ голову. Онъ какъ будто постарлъ двадцатью годами, у него не было прежней легкой и быстрой походки, веселой улыбки и привтливаго взгляда для всхъ, кого онъ зналъ. Случайно поднявъ глаза, онъ вздрогнулъ, покраснлъ до ушей, приподнялъ шляпу и торопливо прошелъ.

Марія тоже покраснла и выраженія горя мелькнуло въ ея глазахъ, когда она съ серіознымъ видомъ отвтила на поклонъ Филиппа и прошла мимо него рядомъ съ мисъ Винтеръ.

— Надюсь, что вы не поссорились съ Филиппомъ, Марія? спрашивала Элла.

— Мы не ссорились, отвтила Марія со вздохомъ: — но онъ теперь не приходитъ къ намъ, папа запретилъ.

— Онъ какъ будто измнился по наружности.

— Я сама эта нахожу. Онъ кажется, проводитъ слишкомъ много времени въ бильярдной и ходятъ слухи, что онъ ведетъ высокую игру въ Сиреняхъ съ лордомъ Кемберли и другими. Все это очень огорчаетъ меня.

— Весьма естественно — если вы особенно интересуетесь имъ.

Румянецъ на лиц Маріи сгустился.

— Предъ моимъ отъздомъ въ Лимингтонъ онъ сдлалъ мн предложеніе.

— А вы отказали ему?

— Пока.

— И еще не ршились принять его предложеніе?

— Нтъ. Какъ я могу? Я никогда не ршусь противъ желанія папаши.

— Можетъ быть Филиппъ раздраженъ — приведенъ въ отчаяніе и потому ршился на эти сумасбродные поступки.

— Не знаю, вздохнула Марія:— это показываю бы большое малодушіе, не такъ ли?

— Говорятъ, что влюбленные не всегда могутъ быть отвтственны въ своихъ поступкахъ. Бдный Филиппъ. Но вы еще любите его?

— Я недавно узнала, что онъ такое для меня, отвтила Марія тихимъ голосомъ: — я старалась не интересоваться имъ, но….

— Узнали, что и вы тоже немножко малодушны?

— Кажется. Но прежде онъ никогда не проходилъ мимо меня, не заговоривъ со мною.

Глава XXVII.
Малахитъ и золото.

Изъ всхъ дней въ недл Элла Винтеръ больше всхъ любила суботу, по той причин, что почти всегда въ этотъ день она получала письмо отъ Эдварда Конроя. Эти письма были для нея величайшимъ утшеніемъ среди ея недоумній и заботъ. Она читала и перечитывала ихъ, пока не знала наизусть вс нжнйшія мста. Какъ желала она его возвращенія, чтобы разсказать ему все! потому что чувствовала иногда, что не можетъ безъ помощи нести тяжестей, возложенныхъ на нее. Если бы онъ былъ здсь, чтобы раздлить эти тяжести вмст съ нею! Отсутствіе позволило ей прочесть свое сердце вполн, но образъ Эдварда Конроя длался для нея дороже каждый день. Конроя ждали въ Англіи не прежде весны, но въ конц ноября пришло письмо, которое привело Эллу въ восторгъ. Порученіе Конроя въ Испаніи кончилось и его можно было ожидать чрезъ три или четыре недли — къ Рождеству. Конрой написалъ Элл, что ея письма послднее время до такой степени тревожили его, что онъ упросилъ своихъ доврителей освободить его отъ его обязанностей за границей, и ршился удостовриться самъ, какъ можно скоре, въ настоящемъ положеніи длъ въ Герон-Дайк.

Мало-по-малу, волненіе, возбужденное убійствомъ и воровствомъ въ Герон-Дайк, утихло, такъ какъ полиція, не смотря на вс свои усилія, не узнала ничего новаго. Говорили и удивлялись, пока ничего не осталось такого, о чемъ говорить и чему удивляться. Новые предметы и другіе интересы начали привлекать вниманіе общества. Газеты перестали говорить объ этомъ дл, и по всей вроятности, еще одно убійство прибавилось къ списку не открытыхъ преступленій.

Однажды мистрисъ Тойнби, здившая въ городъ за покупками, привезла домой новость. Кто-то сказалъ ей, что докторъ Джаго узжаетъ изъ Нёллингтона, потому что купилъ въ другомъ мст боле прибыльную практику. Это заставило Эллу задуматься. Не повидаться ли ей, спрашивала она себя, съ этимъ докторомъ, прежде чмъ онъ удетъ, и попытаться, не можетъ ли она узнать отъ него что-нибудь? Онъ лчилъ ея дда до самаго конца, ему должно быть извстно все, что происходило въ Герон-Дайк въ то время, когда ее, Эллы, не было, отъ него ничего нельзя было скрыть. Элла не любила доктора Джаго, но ей казалось, что она не должна позволить ему ухать, не повидавшись съ нимъ.

На другой же день она похала въ Нёллингтонъ, и по дорог захала въ пасторатъ за мисъ Кетль.

— Какъ вы думаете, Марія, хорошо ли поступаю я?

— Да, я думаю, что хорошо.

— Такъ подемте со мной. Вы согласны?

— Съ величайшимъ удовольствіемъ.

Докторъ Джаго былъ дома и молодыхъ двицъ ввели въ его пріемную. Повернувъ голову отъ чемодана, въ который онъ укладывалъ, докторъ измнился въ лиц, какъ бы отъ досады, когда увидалъ постительницъ. Однако, это мимолетное выраженіе скоро исчезло, онъ встртилъ ихъ вжливо, извинился за безпорядокъ въ комнат и пригласилъ ссть.

— Я слышала, что вы узжаете изъ Нёллингтона, докторъ Джаго, начала мисъ Винтеръ, садясь.

— Это правда, отвтилъ онъ: — я купилъ боле прибыльную практику въ Лондон. Чмъ я могу служить вамъ?

— Я пріхала сдлать вамъ нсколько вопросовъ, докторъ Джаго. Надюсь, вы будете въ состояніи отвтить на нихъ.

Докторъ поклонился.

— Я была за границей, какъ вамъ извстно, въ то время, какъ умеръ мой ддъ, начала Элла:— но, мн кажется, вы навщали его, какъ докторъ, до самаго дня его смерти?

— Да, отвтилъ онъ:— я видлъ мистера Денисона каждый день и былъ съ нимъ, когда онъ умеръ.

— Кончина его была скоропостижна?

— И скоропостижна, и неожиданна, отвтилъ докторъ:— я былъ удивленъ. Конечно, я зналъ, что болзнь мистера Денисона можетъ имть только одинъ исходъ, но не думалъ, чтобы конецъ былъ такъ близокъ. Я былъ съ нимъ только нсколько часовъ предъ этимъ и не примтилъ никакой причины къ опасенію.

— Вамъ извстно, что до Рождества — кажется, это было въ октябр — докторъ Спрекли, лчившій моего дда двадцать лтъ и, слдовательно, знавшій его сложеніе лучше кого бы то ни было, высказалъ свое ршительное мнніе, что мистеръ Денисонъ не можетъ долго пережить новый годъ — и можетъ быть не доживетъ до него.

— Самъ мистеръ Денисонъ сообщилъ мн это мнніе.

— А между тмъ, ваше искуство продолжило его жизнь почти до конца мая?

Докторъ Джаго опять поклонился, но не сказалъ ничего.

— Слдовательно вы, хотя гораздо моложе и не такъ опытны какъ докторъ Спрекли, вроятно выбрали боле полезный способъ лченія для вашего больного?

Докторъ Джаго пожалъ плечами и слегка улыбнулся.

— Я не имю ни малйшаго желанія унижать доктора Спрекли, сказалъ онъ: — но можетъ быть онъ нсколько отсталъ отъ вка. Медицина сдлала большіе успхи въ послдніе двадцать лтъ, и пожилой провинціальный врачъ, если онъ только человкъ не любознательный и не читаетъ много, узналъ бы, что въ лондонскихъ и парижскихъ школахъ учатъ многому такому о чемъ и не думали, когда онъ былъ молодымъ человкомъ.

Все это казалось справедливо и разсудительно, и мисъ Винтеръ не имла никакого желанія это отвергать. Она помолчала минуты дв, потомъ опять заговорила, смотря пристально на доктора.

— Можетъ быть до васъ дошли слухи, распространившіеся въ окрестностяхъ и непріятные для всхъ насъ, но которые вы безъ сомннія могли бы прекратить, если бы захотли.

— Слухи! О чемъ, мисъ Винтеръ? поспшно спросилъ докторъ.

Элла молчала, ей было нсколько трудно придумать слова для того, что она желала сказать.

— Я право не знаю какъ мн высказать вамъ это, сказала она съ чистосердечной улыбкой:— какъ-то распространилось мнніе, что относительно смерти моего дда былъ какой-то обманъ.

— О, неужели? небрежно отвтилъ докторъ,

— Говорятъ, что за нсколько мсяцевъ до смерти мистера Денисона его не видалъ никто кром трехъ или четырехъ лицъ, что его держали подъ замкомъ и не пускали къ нему никого изъ его старыхъ друзей. А также и то, что въ то самое время, когда письма изъ дома сообщали мн, что онъ становится здоровьемъ крпче каждый день и каждую недлю, за нимъ ходила какая-то сидлка, вызванная изъ Лондона. Весьма естественно вс спрашиваютъ для чего была такая таинственность, если бы нечего было скрывать. Доходитъ даже до того, что намекаютъ будто владлецъ Герон-Дайка не дожилъ до своего семидесятаго дня рожденія.

Докторъ Джаго, несмотря на свои очевидныя усилія, не могъ не измниться въ лиц при словахъ мисъ Винтеръ. Лицо его пожелтло, глаза опустились. Онъ вдругъ всталъ и отворилъ дверь.

— Это вы, Джемсъ? закричалъ онъ.

Но никто не отвтилъ.

— Извините, сказалъ онъ, опять садясь на свое мсто и теперь совершенно спокойно:— мн послышалось, что постучался мой слуга. Вернемся къ этому длу, мисъ Винтеръ, Если обращать вниманіе на вс пустые разсказы, распространяемые невжественными и сумасбродными людьми, то пришлось бы заниматься только этимъ. Покойный мистеръ Денисонъ былъ человкъ оригинальный во многихъ отношеніяхъ, какъ вамъ самимъ должно быть извстно. Онъ длалъ много страннаго и имлъ весьма причудливый нравъ. Притомъ, относительно его имнія были нкоторыя особенности, хорошо извстныя въ окрестностяхъ и какъ магнитъ привлекавшія любопытство свта. Это и послужило основаніемъ самыхъ пустыхъ фантазій и пустой болтовни. Но если мы спокойно разберемъ эти слухи, что же мы найдемъ?

Элла не отвтила ничего.

— Если вы позволите мн, мисъ Винтеръ, я разсмотрю это дло съ вашихъ же словъ. Вы говорите, что за нсколько мсяцевъ до его смерти, мистера Денисона не видалъ никто кром трехъ или четырехъ лицъ, и что его держали такъ сказать подъ замкомъ. Это правда, но это длалось по его собственному приказанію. Вы можетъ быть помните его странную фантазію, что около замка шатаются шпіоны, подосланные какими-то людьми — родственниками его какъ кажется, но объ этомъ я знаю очень мало. Мысль эта овладла имъ еще больше при приближеніи дня его рожденія. Онъ приказалъ, чтобы его комнаты были отдлены отъ остального дома, и чтобы къ нему имли доступъ только т, на кого онъ безусловно полагался. Онъ запретилъ пускать къ нему прислугу, увряя, что это могутъ быть шпіоны. Эту галлюцинацію я преодолвалъ на сколько могъ, но противорчіе, особенно въ этомъ отношеніи, только раздражало его. Не разъ это вызывало въ немъ припадки гнва, и такимъ образомъ вредило той польз, которую я старался сдлать ему въ другомъ отношеніи.

Это было правдоподобно и вроятно, и мисъ Винтеръ наклонила голову въ знакъ согласія. Докторъ продолжалъ:

— Относительно того, что старыхъ друзей не пускали къ мистеру Денисону, я долженъ отчасти взять на себя порицаніе. Съ самаго начала я растолковалъ мистеру Денисону, что если онъ хочетъ лчиться по моему способу, то для этого необходимы тишина и уединеніе, и онъ согласился со мною безъ малйшей нершимости. Но сначала я не запрещалъ ему видть друзей, я былъ принужденъ сдлать это только посл посщенія нкоторыхъ изъ нихъ, когда видлъ какъ это волновало его. Я просилъ его не принимать никого, потому что если бы онъ принялъ одного, то долженъ былъ бы принимать и другихъ. Я растолковалъ ему какъ для него необходима полнйшая тишина, онъ согласился. Онъ сказалъ мн, что согласенъ на все, если только я могу продлить его жизнь до семидесятаго дня его рожденія, и мн это удалось.

— Разв ему нужна была сидлка?

— Непремнно.

— И разв необходимо было приглашать чужую?

— По моему мннію для него была необходима сидлка опытная. Какая-нибудь старуха, взятая на удачу изъ окрестностей, была бы безполезна. Никто, кром насъ докторовъ и тхъ больныхъ, которые испытали опытныхъ сидлокъ, не знаетъ, какъ он неоцненны въ комнат больного.

— Я этому врю, поспшила сказать Элла.— Но… почему мн никогда не упомянули о присутствіи этой сидлки въ Герон-Дайк? Ни въ письмахъ, которыя я получала изъ дома, ни по моемъ возвращеніи — а я вернулась почти тотчасъ посл отъзда сидлки — ее даже не называли мн.

Докторъ Джаго покачалъ головой.

— Не могу объяснить вамъ этого, отвтилъ онъ.— Я не скрывалъ этого отъ васъ. Я не писалъ къ вамъ писемъ, и не видалъ васъ по возвращеніи. Я не вижу причины почему вамъ было этого не знать. Можетъ быть это одна изъ причудъ старика Аарона — онъ былъ такъ же причудливъ, какъ и его баринъ — чтобы вамъ не говорить.

И это могло быть, но мисъ Винтеръ все чувствовала себя какъ бы въ туман, не смотря на правдоподобіе всего этого.

— Можете ли вы уврить меня, докторъ Джаго, что видть двухъ трехъ старыхъ друзей было бы такъ вредно для моего дда, хоть напримръ викарія?

— Папа находилъ это очень страннымъ, и теперь еще находитъ, заговорила Марія въ первый разъ.

Докторъ круто повернулся къ ней, слегка нахмуривъ брови, какъ будто забылъ объ ея присутствіи.

— Самъ сквайръ боялся волненія, отвтилъ онъ мисъ Винтеръ:— и оберегалъ себя отъ него. Относительно другихъ слуховъ, упомянутыхъ вами, мисъ Винтеръ, что мистеръ Денисонъ не дожилъ до семидесятаго дня своего рожденія — Это право слишкомъ смшно, для того чтобы опровергать. Мистера Денисона видли многіе поздне и разговаривали съ нимъ. Стряпчій Веббъ видлъ его и говорилъ съ нимъ на счетъ его завщанія. Лондонскіе стряпчіе имли свиданіе съ нимъ. Его видли многіе, и музыканты, и другіе въ день его рожденія. При такихъ фактахъ, возможно ли вамъ — простите мн это замчаніе, мисъ Винтеръ — слушать такіе нелпые слухи?

Она сидла задумавшись и не отвчала.

— Гд же обманъ? продолжалъ онъ.— Да и какая была необходимость обманывать? Важная цль жизни мистера Денисона была достигнута. Онъ пережилъ семидесятый день своего рожденія и могъ завщать свое имніе кому хотлъ. Обманъ! Это увреніе противорчитъ само себ.

Не о чемъ было больше говорить, и, очевидно, нечего было больше узнавать отъ доктора Джаго. Вжливо простившись съ обихъ сторонъ, двицы ухали, докторъ проводилъ ихъ до экипажа и самъ посадилъ. Въ эту минуту докторъ Спрекль прохалъ верхомъ, съ глубокимъ изумленіемъ вытаращилъ онъ глаза, какъ бы говоря: ‘Что это вы длали въ дом этого человка’? и почти забылъ поклониться.

Мисъ Винтеръ сидла, задумавшись, всю дорогу. Она не могла не замтить, что докторъ Джаго находился въ тревожномъ, чтобы не сказать въ взволнованномъ состояніи, когда она заговорила съ нимъ, это подтвердило ея убжденіе, что отъ нея скрываютъ что-нибудь. И хотя его увренія потомъ казались совершенно разсудительны и убдительны, она не могла освободиться отъ тревожнаго подозрнія, что докторъ, говоря метафорически, бросалъ ей пыль въ глаза. Во всякомъ случа, она была такъ же далеко, какъ прежде, если не дальше, отъ возможности узнать истину.

— Что вы думаете о доктор Джаго? вдругъ спросила она Марію.

— Онъ мн вовсе не нравится, Элла. Его слова довольно правдоподобны, но онъ самъ какъ будто фальшивъ, я никогда не могла бы имть довріе къ этому человку. Вы разспрашивали вашихъ слугъ?

— Только старика Аарона, и ничего не могла добиться отъ него. Онъ говорилъ почти тоже, что и докторъ Джаго. Марія, я уврена, что были какія-нибудь штуки.

— Я спросила бы Фемію и Илайзу, не примтили ли он чего-нибудь страннаго. Вдь он были въ дом во все время.

— Кажется. Мн приходило въ голову спросить ихъ, но я боялась, чтобы изъ моихъ разспросовъ не вышло какихъ-нибудь сплетенъ.

— Скажите мн, что вы подозрваете?

— Я не знаю, что мн подозрвать, мн только кажется, что былъ какой-то обманъ. Въ этомъ и заключается мое затрудненіе. Какъ ни невозможна, и ни ужасна эта мысль, а мн представляется иногда, что ддушка не дожилъ до дня своего рожденія.

Марія вздрогнула:

— О, Элла!

— Вотъ къ чему склоняются мои опасенія, прошептала мисъ Винтеръ: — и въ такомъ случа, я не владтельница Герон-Дайка.

— А кто же?

— Двоюродный братъ моего покойнаго дда, другой Джильбертъ Денисонъ.

Въ этотъ же самый вечеръ мисъ Винтеръ призвала къ себ Фемію и Илайзу и разспросила ихъ о послдней болзни сквайра. Он разсказали почти тоже, что Элла слышала отъ Присильи Пейтонъ. За нсколько недль и даже мсяцевъ до 24-го апрля, никто въ дом, кром четырехъ человкъ, не допускался за двери, обитыя байкой, не видалъ сквайра и не слыхалъ его голоса.

— Вы имли причину думать, что онъ очень боленъ? спросила мисъ Винтеръ.

— Мы ничего не можемъ сказать, отвтила Фемія.— Онъ могъ быть и мертвъ и похороненъ, такъ мало знали мы о немъ. Мы съ Илайзой часто разсуждали, какъ-это странно, частенько прислушивались, но никогда не слыхали его голоса, даже кашля. До прізда мистрисъ Декстеръ, я иногда носила сквайру саго или буліонъ, а потомъ никогда.

— Отчего вы не упомянули мн, что мистрисъ Декстеръ была здсь? Случайно?

— Нтъ, наканун вашего прізда, Ааронъ запретилъ всмъ въ дом говорить о мистрисъ Декстеръ, онъ думалъ, что васъ огорчитъ, когда вы узнаете, какъ опасно былъ боленъ сквайръ, если для него понадобилось выписать сидлку.

— Вы, вроятно, никогда не заходили за двери, обитыя зеленой байкой?

Фемія взглянула на свою подругу.

— Илайза разъ ходила. Вамъ лучше разсказать, Илайза.

— Разскажите мн все, не бойтесь, Илайза, сказала мисъ Винтеръ ласково, потому что двушка казалась смущена.

— Я одинъ разъ была въ коридор и увидала, что об двери не притворены, начала Илайза:— я подошла осторожно, думая, что тамъ, можетъ быть, мистеръ Стонъ. Однако, я не увидала никого, тогда я подумала, что, можетъ быть, мистрисъ Декстеръ забыла ихъ запереть, когда ушла въ Нёллингтонъ, ей было нужно видть доктора Джаго.

— Продолжайте, Илайза.

— Я шла все дальше и дальше, продолжала двушка, которая говорила теперь совершенно свободно.— Все было тихо. Я подумала, что сквайръ, можетъ быть, спитъ, и мн захотлось еще разъ на него взглянуть. Первая комната за дверьми была спальня мистрисъ Декстеръ, я тихо отворила дверь и заглянула. Въ углу стояла кровать, у камина круглый столикъ и кресло. Изъ этой комнаты я прошла въ другую, гостиную мистера Денисона. Дверь отворилась безъ шума. Я заглянула, тамъ не было никого. Кресло сквайра стояло у камина, но оно было пусто и въ камин не было огня, эта комната имла такой видъ, какъ будто въ ней давно никто не былъ, и у меня похолодло сердце. Слдующая комната была спальня сквайра. Я не осмлилась бы отворить дверь, но она была полуотворена. Я прислушалась къ дыханію мистера Денисона, полагая, что онъ спитъ, но не слыхала ничего. Я побольше отворила дверь и вошла. Поврите ли вы, сударыня, что сквайра не было тамъ. Тамъ не было никого.

— Онъ врно былъ гд-нибудь въ комнат, Илайза.

— Нтъ, сударыня. Комната была пуста. Я глазамъ врить не хотла. Я прошла къ окну, вернулась, въ комнат все было прибрано, точно въ ней не жилъ никто, даже книжки не виднлось никакой, всякій стулъ стоялъ на мст.

Это казалось удивительно. Элла говорить даже не могла.

— Я просто испугалась, сударыня. Я спрашивала себя: куда же двался баринъ? И до-сихъ-поръ я не могу разгадать эту тайну.

— А входили ли вы въ темную комнатку возл спальни ддушки? спросила Элла.

— Нтъ. Я пробовала дверь, она была заперта и ключъ вынутъ. Только сквайръ нашъ не могъ быть въ этой запертой и заваленной разными вещами комнат. Я посл говорила Феніи…

Илайза вдругъ замолчала и покраснла. Ея госпожа велла ей продолжать.

— Я сказала Феміи, разсказывая ей объ этой странности, что мн пришло въ голову, не унесли ли и барина духи, какъ Катерину Кинъ.

На это мисъ Винтеръ не сказала ничего.

— Узнали, что вы входили? спросила она.

— Нтъ, я и никому не говорила объ этомъ, кром Феміи. Я затворила об двери, обитыя байкой, когда вышла, скоро вернулась мистрисъ Декстеръ и тотчасъ пошла въ кухню за буліономъ сквайра и понесла къ нему. Только я никакъ не могла придумать, гд же былъ сквайръ все это время.

Мисъ Винтеръ тоже не могла придумать и затерялась въ предположеніяхъ. Сдлавъ еще нсколько вопросовъ, она отпустила горничныхъ, запретивъ имъ говорить объ этомъ.,

Бетси Тёкеръ становилось не лучше, а хуже, несмотря на все свое искуство и на хорошій уходъ, докторъ Спрекли началъ отчаяваться въ ея выздоровленіи. Мисъ Винтеръ была испугана въ одинъ день, когда Адель вошла къ ней и сказала, что мистрисъ Кинъ проситъ принять ее.

— Пусть войдетъ, сказала Элла тихимъ голосомъ.

Она боялась, что Бетси умерла.

— Нтъ, я не думаю, чтобъ ей было хуже, отвтила трактирщица на боязливый вопросъ:— ей, пожалуй, даже лучше. Она меньше бредитъ, а я это считаю хорошимъ признакомъ. Я осмлилась побезпокоить васъ, мисъ Элла, на счетъ совсмъ другого.

— Садитесь и разскажите мн, сказала Элла.

— Благодарю васъ, сударыня. Сегодня утромъ Бетси была совсмъ въ памяти, хотя очень слаба, и попросила меня подать ей на постель чемоданчикъ, присланный ей изъ замка, она хотла что-то отыскать, начала мистрисъ Кинъ, садясь на указанный стулъ.— Вынула она изъ чемоданчика крошечный свертокъ и попросила меня отнести этотъ сверточекъ въ замокъ и отдать вамъ въ руки.

Сверточекъ состоялъ изъ тонкой бумаги, завязанной узенькой розовой ленточкой. Элла развязала его съ удивленіемъ. Въ немъ нашла она мужскую рукавную запонку, завернутую въ хлопчатую бумагу. Запонка была изъ малахита съ золотомъ очень хорошей и изящной работы.

— Что это? спросила Элла.— Зачмъ вы принесли мн это, мистрисъ Кинъ?

Трактирщица объяснила.

— Бетси очень объ этомъ безпокоится, очень. Въ то утро, когда нашли тло бднаго Гьюберта, Бетси, когда полиція и вс разъхались, вышла въ садъ и увидала что-то блестящее на дорожк. Она подняла, это была вотъ эта самая запонка, Бетси прельстилась ею и спрятала въ карманъ, желая подарить своему жениху, сыну столяра Давиду Свиту. И я подозрваю, сударыня, хотя она этого не говорила, что она взяла здсь мсто, для того чтобы быть возл него.

— Весьма вроятно, согласилась мисъ Винтеръ: — но ей не слдовало утаить эту вещь.

— Вотъ это-то и мучитъ ее теперь. Она не могла успокоиться, пока я не общала отнести запонку къ вамъ и разсказать вамъ все. Бетси говоритъ и я врю ей, что вечеромъ, когда она легла спать, она поняла, что сдлала дурно и раскаялась, но боялась, признаться. Вы знаете, мисъ Элла, что ночью къ намъ приходятъ разныя сумасбродныя фантазіи, и Бетси говоритъ, ей пришло въ голову, что если она признается и покажетъ запонку, то ее пожалуй сочтутъ замшанной въ воровств. Она завернула, завязала запонку и спрятала ее, теперь она только и твердитъ: ‘Проститъ-ли меня мисъ Винтеръ!’

— Да, да, скажите, что я прощаю ей, мистрисъ Кинъ. Мн кажется, что когда мы поступаемъ дурно, то наша совсть боле всего другого наказываетъ насъ. Я искренно рада, что Бетси лучше, я завтра зайду къ ней. Вы говорили это и показывали запонку кому-нибудь?

— Нтъ, я не говорила даже. Сьюзенн. Это совсмъ не мое дло.

— Сохраняйте же это пока втайн. Почемъ мы знаемъ, можетъ быть эта запонка можетъ послужить къ разъясненію чего-нибудь.

Трактирщица ушла, а Элла спрятала запонку. На слдующее утро мистрисъ Тойнби получила изъ Лондона письмо отъ своей сестры, которая занемогла и звала ее къ себ на нсколько дней.

— Позжайте, сказала Элла въ отвтъ на плачевный взглядъ мистрисъ Тойнби, когда она подала ей письмо:— вы думаете, что мн будетъ скучно одной? Да, можетъ быть въ настоящихъ обстоятельствахъ, но я приглашу къ себ Марію Кетль. Это будетъ для нея полезно, она не совсмъ здорова.

Марія сильно простудилась въ одну холодную ночь, когда шла отъ одного бднаго больного. Элла похала въ пасторатъ и привезла ее. Марія не хотла хать, но отецъ заставилъ ее.

На слдующій день ей не было лучше, она находилась въ сильномъ лихорадочномъ состояніи. Когда Элла одвалась къ обду, Марія пришла къ ней извиниться, что къ обду не выйдетъ, тмъ боле, что Элла обдала не одна. Въ это утро она встртила Давентри и пригласила его обдать, ее многое тревожило и она желала поговорить съ нимъ.

— Вы лягьте здсь, Марія, сказала она, придвинувъ диванъ къ камину въ своей уборной:— и напейтесь чаю, Адель вамъ принесетъ.

Марія легла на диванъ, закутавъ голову шалью, и напилась чаю. Потомъ она заснула. Элла обрадовалась этому, потому что такимъ образомъ она могла провести вечеръ вдвоемъ съ мистеромъ Давентри.

Старый стряпчій ухалъ въ девять часовъ. Элла нсколько минутъ посидла у камина, размышляя о совт, который онъ подалъ ей — пока не длать ничего. Изъ этой задумчивости ее вызвалъ стукъ быстро растворившейся двери.

Марія Кетль вошла, шатаясь, съ лицомъ блднымъ, съ глазами полными ужаса.

— О, Элла! проговорила она.

Элла вскочила съ сильнымъ біеніемъ сердца.

— Вамъ хуже, Марія! вскричала она.

— Нтъ, не то, не то, застонала Марія, опускаясь на кресло, съ котораго недавно всталъ Давентри: — я видла Катерину Кинъ.

— Катерину Кинъ! проговорила Элла и губы ея сдлались сухи.— Это невозможно.

— Я сама сказала бы это десять минутъ тому назадъ, отвтила больная, стараясь сохранить спокойствіе:— но когда я говорю вамъ, Элла, что я видла ее и нахожусь въ полномъ разсудк, мн кажется вы должны поврить мн.

Элла Винтеръ задрожала, какъ будто холодный втеръ продулъ ее насквозь. Ставъ на колни, она обняла Марію и шепнула:

— Разскажите мн.

— Я согрлась, напившись чаю, и скоро крпко заснула, начала Марія тихимъ и дрожащимъ голосомъ.— Вдругъ я проснулась отъ страннаго сознанія, которое, вроятно, случалось испытывать и другимъ, что кто-то наклонился надо мною. Глаза мои раскрылись широко совершенно противъ моей воли, и я увидла наклонившееся ко мн и серіозно смотрящее на меня лицо Катерины Кинъ.

— Марія!

— Я узнала ее сейчасъ. Въ комнат было свтло отъ каминнаго огня, и ошибиться я не могла. Я такъ хорошо помнила блокурые волосы, нжные кроткіе глаза и грустное, серіозное выраженіе ихъ.

— Вы заговорили съ ней?

— Минуты дв мы смотрли другъ на друга, потомъ, кажется, на губахъ моихъ сложилось имя, но раздались-ли звуки не могу сказать. Я тотчасъ же примтила, что ее не было возл меня. Я вскочила и увидала какъ фигура въ черномъ плать исчезла въ отворенную дверь, я думала, что умру на мст.

— Въ черномъ плать, повторила Элла машинально, вспомнивъ, что это явленіе всегда описывалось такъ.

— Она была въ черномъ съ головы до ногъ. Голову ея покрывало что-то черное, придерживаемое рукою подъ подбородкомъ. Когда она исчезла, я бросилась къ двери и выбжала въ коридоръ.

— За нею! Вы мужественны, Марія.

— У меня мужества не было. Я была слишкомъ испугана, чтобы оставаться одна и спшила къ вамъ. Ее не было видно, она исчезла. На дальнемъ конц коридора горла лампа, но въ коридор было пусто и тихо, не слышалось ни малйшаго звука, кром біенія моего сердца. О, Элла! Слышала я о страшныхъ тайнахъ Герон-Дайка, но никогда не думала, что буду сама свидтельницей ихъ.

— Да, въ Герон-Дайк неоспоримо есть какія-то несчастныя тайны, сказала Элла, подавляя рыданіе: — и я право не знаю какъ ихъ разъяснить.

Глава XXVIII.
Чарльзъ Плекетъ въ недоумніи.

— Помни, Элла, что ты общала мн пріхать въ Лондонъ осенью и остаться, по-крайней-мр, дв недли, были предъ отъздомъ послднія слова мистрисъ Карліонъ племянниц.

Давая это общаніе, Элла Винтеръ имла твердое намреніе исполнить его. Но осень приближалась къ концу, скоро наступитъ Рождество, а Элла еще у тетки не была. Обстоятельства помшали ей.

Но мистрисъ Карліонъ опять написала настоятельное письмо. Она говорила, что наступаетъ холодная погода, что кашель очень безпокоитъ ее, что она ршилась хать на Гіерскіе острова, но что пока она не увидитъ племянницу, она не удетъ никуда. Элла отвтила тотчасъ, что прідетъ немедленно. На слдующій же день былъ назначенъ отъздъ ея и Маріи Кетль, которую она выпросила позволеніе привезти съ собой.

Мисъ Винтеръ думала, что перемна сдлаетъ пользу Маріи. И для нея самой это будетъ недурно. Сказать по правд мисъ Винтеръ боле разстроило положительное увреніе ея пріятельницы, что она видла Катерину Кинъ, чмъ она желала признаться даже себ самой. Въ Маріи Кетль было много практическаго здраваго смысла, она вовсе не имла романическихъ наклонностей, и Элла не могла пренебречь ея заявленіемъ, хотя оно казалось ей странно, какъ она сдлала бы это, услышавъ его отъ необразованнаго или суеврнаго человка.

Не одинъ разсказъ Маріи смущалъ Эллу, она не могла забыть того, что подтверждало его, не могла забыть, что войдя въ комнату Катерины, увидала таинственно покрытое зеркало, не могла забыть положительныхъ увреній служанокъ Анны и Марты, что он видли Катерину — об знали ее хорошо — смотрящую на нихъ чрезъ перила изъ галереи, не могла забыть испугъ мистрисъ Карліонъ, хотя та лица не видала, а только что-то таинственное промелькнуло мимо нея въ темнот и исчезло. Не могла Элла также не вспомнить, что Бетси Тёкеръ слышала шаги въ коридор въ ночь бури, видла какъ повернули ручку замка и какъ это испугало двушку. Мисъ Винтеръ потомъ разспрашивала служанокъ и ни одна изъ нихъ въ эту ночь въ коридор не была. Он вс были такъ перепуганы бурей, что ни одна не ршилась бы встать съ постели. Одному этому Элла не приписала бы большой важности. Старый домъ былъ полонъ странныхъ звуковъ, особенно въ бурную погоду, и она сама, если бы дала волю своему воображенію, пожалуй представила бы себ, что слышитъ шаги, шопотъ и шелестъ почти каждую ночь.

Но разсказъ Маріи Кетль былъ совсмъ другое дло, Элла не могла не приписать ему большаго значенія чмъ всему, что было прежде, и странное убжденіе бдной Сьюзенны Кинъ, что ея сестра жива и находится въ замк, непріятно вспомнилось ей. Могло-ли это быть? Было-ли возможно, что Катерина Кинъ еще жива, скрывается гд-нибудь въ старомъ замк и ходитъ по темнымъ коридорамъ пугать людей? Неужели это она сама, а не духъ ея? Сердце Эллы замерло такъ, какъ никогда прежде не замирало. Нтъ, даже тогда, когда двушка исчезла, ее нигд нельзя было найти, хотя съ того дня жизнь ея была уже совсмъ не та. Страшная неизвстность относительно того, что сдлалось съ Катериной, увеличивала въ десять разъ горе о потер ея, и теперь посл такого продолжительнаго времени неизвстность все-таки разъясниться не могла. Что, если Катерина была жива все это время? Что, если она не выходила изъ замка? Здравый смыслъ Эллы Винтеръ, побуждалъ ее отвергнуть такую несбыточную теорію, но она также должна была отвергать и сверхъестественныя явленія. Она сама не знала, что ей думать. Что Катерину дйствительно видли, въ этомъ сомнваться было нельзя. Но видли-ли ее живую, или духъ ея?

Когда предъ вами находится проблема, которую вамъ невозможно разршить какъ бы вы этого не желали, благоразумно отвлечь свое вниманіе на другое и положиться на Того, Кто можетъ сдлать для васъ то, чего не можете сдлать вы сами. Такъ поступила и Элла Винтеръ въ настоящемъ случа. Она была приведена въ недоумніе и огорченіе и нервы ея разстроились. Кром этого, аппетитъ пропалъ, длинныя темныя ночи тяготили ее, сонъ замнила безсонница и Элла начала бояться спать одна. Поэтому со вздохомъ облегченія отвтила она на приглашеніе мистрисъ Карліонъ, и первый разъ въ жизни безъ сожалнія оставила Герон-Дайкъ.

Мистрисъ Карліонъ приготовила сюрпризъ для своей племянницы на второй вечеръ посл ея прізда въ Лондонъ. Зная какъ тетка ея любитъ общество, но чувствуя себя неспособной наслаждаться имъ, Элла упросила тетку не давать большихъ пировъ во время ея пребыванія въ Лондон, она желала обдать между своими и проводить тихіе вечера. На это мистрисъ Карліонъ охотно согласилась, выговоривъ, однако, условіе, что исключеніе будетъ сдлано для двухъ или трехъ лицъ, которыхъ можно назвать короткими друзьями.

— Я общаю теб, душа моя, сказала мистрисъ Карліонъ въ первый день по прізд Эллы:— что я не представлю теб ни одного посторонняго человка кром одного.

— Кром одного! повторила Элла.

— Да, кром одного, очень пріятнаго старика лтъ семидесяти. Ты наврно ничего не будешь имть противъ него!

Элла засмялась. Она думала, что ничего не должна имть противъ мужчины такихъ лтъ, а скоре желать его знакомства.

Но мисъ Винтеръ была очень поражена, когда на слдующій вечеръ, тетка подвела ее къ низенькому худощавому старику въ старомодномъ костюм, парик и длинномъ сертук бутылочнаго цвта и рекомендовала такъ:

— Мистеръ Джильбертъ Денисонъ изъ Нёнгем-Прайорса.

Элла минуты дв не нашлась что сказать. Она невольно представляла себ мистера Денисона человкомъ весьма свирпаго вида, употреблявшимъ шпіоновъ и не останавливающимся ни надъ чмъ, чтобы сдлать вредъ своему родственнику. Между тмъ, она видла предъ собою старика весьма невинной наружности, съ морщинистымъ, комичнымъ, но честнымъ и добрымъ лицомъ, черные живые глаза котораго засверкали веселостью при вид ея изумленія.

Съ старомодной любезностью онъ поднесъ ея руку къ своимъ губамъ.

— Надюсь, что моя свирпая наружность не испугала васъ, сказалъ онъ съ улыбкой:— вы скоро привыкнете ко мн, душа моя. Почему вы смотрите на меня съ такимъ изумленіемъ? А я не могу выразить вамъ какъ мн пріятно видть васъ.

Онъ далъ ей мсто на диван возл себя.

— Скажите теперь, вдь я не таковъ, какимъ вы ожидали меня найти.

Элла очаровательно улыбнулась. Она сама не знала почему почувствовала вдругъ такое большое пристрастіе къ нему.

— Я всегда представляла васъ себ совсмъ другимъ, сказала она.

— Людодомъ, безъ сомннія, сказалъ онъ, комически кивнувъ головой: — я, зналъ. Бдный Джильбертъ! у него были престранныя фантазіи и, между прочимъ, страсть бранить меня, я въ этомъ такъ убжденъ, какъ будто слышалъ его брань. Милая моя, не могу вамъ выразить какъ мн пріятно видть васъ. Признайтесь же, вы ожидали увидть во мн опаснаго человка, который, пожалуй, кусается?

— Нтъ, отвтила Элла:— я удивлена, потому что не ожидала видть васъ.

— И нашли хуже, чмъ воображали?

— Совсмъ нтъ, сказала Элла, садясь возл него.

— Какая жалость, что Френка нтъ здсь сегодня, сказалъ Денисонъ.

— Это вашъ сынъ, мистеръ Денисонъ? спросила Элла, устремивъ на старика свои серіозные темно-голубые глаза.

— Да, мой сынъ, мой блудящій огонь, мой бглецъ, терзаніе моей жизни.

Эти короткія, отрывистыя фразы напомнили Элл ея дда.

— Мн было бы очень пріятно видть его, сказала она.— Его теперь нтъ дома?

— Теперь! вспылилъ старикъ: — онъ никогда не бываетъ дома. Настоящій цыганъ, сегодня здсь, завтра тамъ. Какъ бы я желалъ, чтобы онъ женился на такой женщин, которая сумла бы укротить его и заставить оставаться дома!

Элл сдлалось смшно и это выразилось на лиц ея. Денисонъ покачалъ головой и нахмурился.

— Почему бы напримръ Френку не жениться на васъ? вдругъ сказалъ онъ посл краткаго молчанія.

Это разсмшило Эллу еще больше.

— Любезный мистеръ Денисонъ, я боюсь, что я не была бы способна укротить такого закоренлаго любителя странствовать, спокойно сказала она.

— Напротивъ, напротивъ. Вы именно кажетесь на это способны. А какъ было бы пріятно соединить оба имнія въ одно — и ваше и мое. Хотя Френку нтъ никакой надобности искать денегъ, я оставлю ему кое-что. Но Герон-Дайкъ долженъ бы принадлежать ему — посл меня, онъ иметъ на него больше правъ чмъ вы. Я вижу, милая моя, что у васъ слишкомъ много здраваго смысла, и потому васъ не обидятъ причудливыя слова старика. Я вдь говорю съ вами какъ съ другомъ.

— Я надюсь, что вы всегда будете такъ говорить со мною, съ жаромъ отвтила Элла.

— Вотъ я и желалъ бы, чтобы Френкъ познакомился съ вами и чтобы вы понравились ему. Но я боюсь, что теперь уже слишкомъ поздно надяться на это. Френкъ никогда не былъ особенно благоразуменъ, и я подозрваю, что онъ уже въ кого-то влюбленъ.

— Слдовательно для меня уже надежды нтъ, весело сказала Элла.

— Только бы онъ не вздумалъ привезти домой жену негритянку, а я этого боялся одно время, продолжалъ Денисонъ, качая головой.— Я надюсь, что Френкъ вернется домой весною, и если вы будете въ Лондон въ то время, мы съ мистрисъ Карліонъ постараемся познакомить васъ. Можетъ быть еще надежда будетъ. Вроятно мой молокососъ не разучился любезничать съ дамами, а его находятъ не дурнымъ — очень похожимъ на меня, когда я былъ моложе.

Серіозность Эллы подвергалась большому испытанію.

— Я опять повторю, что мн будетъ пріятно познакомиться съ вашимъ сыномъ, сказала она.

— Но вернется Френкъ домой, или нтъ, а вы должны пріхать ко мн въ Нёнгемъ весной. Вы найдете тамъ много такого, него никогда не видали прежде и врядъ ли увидите когда-нибудь. Вы умны и благоразумны и я увренъ, что это васъ заинтересуетъ.

Ничто не доставляло Денисону такого удовольствія, кром дешевой покупки на аукціон, какъ найти внимательнаго слушателя, когда онъ описывалъ достоинство и цнность своихъ любопытныхъ рдкостей, и такую слушательницу онъ надялся найти въ Элл. Мисъ Винтеръ съ своей стороны была очень рада, что познакомилась съ нимъ. Не смотря на его странности, онъ достоинъ былъ и уваженія и любви, и Элла съ радостью думала, что семейный разрывъ, существовавшій столько лтъ, наконецъ прекратился. Лицо ея вспыхнуло при воспоминаніи, что если опасеніе, мучившее ее послднее время, было основательно, то Герон-Дайкъ принадлежалъ не ей, а мистеру Денисону.

Она не видала его боле, потому что онъ ухалъ въ Нёнгем-Прайорсъ. Если бы онъ остался, Элла готова была сообщить ему вс свои сомннія и опасенія. И онъ и она были равно честны, и всегда желали поступать справедливо.

Сама она осталась въ Лондон только недлю, которая прошла пріятно и быстро, и Элла и Марія Кетль вернулись въ замокъ здорове и веселе чмъ были до отъзда.

Въ деревняхъ и маленькихъ провинціальныхъ городкахъ, сплетни распространяются очень быстро, и, Нёллингтонъ не составлялъ исключенія изъ этого правила. Въ город начали почему-то говорить, что смерть сквайра Денисона была какъ-то таинственна и необъяснима. Какимъ образомъ и откуда произошло это убжденіе, и въ чемъ могла состоять таинственность, не спрашивалъ никто, а если бы кто и спросилъ, то некому было отвтить.

Слухи эти скоро дошли до Никсона, агента, которому Плекетъ поручалъ доставлять ему свднія о здоровь сквайра Денисона и вообще о томъ, что происходило въ замк. Никсонъ на время узжалъ изъ Нёллингтона, и эти слухи встртили его по возвращеніи. Не говоря уже о денежныхъ выгодахъ, которыя могъ пріобрсти, Никсонъ по природ былъ пытливаго и любопытнаго характера, ни въ чемъ не находилъ онъ боле удовольствія, какъ разузнавать чужія тайны. Онъ сталъ собирать свднія то отъ одного, то отъ другого, складывалъ вмст разные отрывки сплетенъ и старался добраться до ихъ источника. Изъ всего ему удалось сдлать нчто связное цлое, что онъ и сообщилъ господамъ Плекету, Плекету и Рексу длиннымъ письмомъ.

Письмо это вызвало Чарльза Плекета изъ Лондона и Никсонъ встртилъ его по условію на желзной дорог. Они поговорили.

— Мы не можемъ понять въ вашемъ письм вотъ чего, замтилъ Чарльзъ Плекетъ:— что мисъ Винтеръ сама подозрваетъ какой-то обманъ и желаетъ изслдовать дло.

— Я знаю это изъ врнаго источника, подтвердилъ Никсонъ.

— Я намренъ видться съ нею, сказалъ Чарльзъ Плекетъ.

Никсонъ вытаращилъ глаза.

— Видться съ нею, серъ! какъ, въ Герон-Дайк?

— Да. Почему же нтъ? Это единственный шагъ, который я могу сдлать. Если она, какъ вы думаете, сама желаетъ изслдовать дло, то она значитъ добрая и честная двица, вотъ все, что я могу сказать.

Чарльзъ Плекетъ нанялъ карету и отправился въ Герон-Дайкъ. Онъ послалъ свою карточку мисъ Винтеръ и былъ тотчасъ принятъ. Элла была одна. Марія Кетль вернулась въ пасторатъ, а мистрисъ Тойнби еще не возвращалась изъ Лондона. Элла знала, что Плекеты повренные Денисона, и предположила, что мистеръ Чарльзъ Плекетъ пріхалъ къ ней съ какимъ-нибудь порученіемъ отъ него. Это предположеніе однако тотчасъ разсялось.

— Я пріхалъ сюда сегодня, мисъ Винтеръ, по длу довольно странному, началъ Плекетъ своимъ веселымъ тономъ.— Но прежде чмъ я приступлю къ этому длу, я долженъ сказать, что мой уважаемый кліентъ мистеръ Денисонъ въ Нёнгем-Прайорс ничего не знаетъ о моемъ прізд. Я даже поступилъ вопреки всмъ принятымъ обычаямъ повренныхъ по дламъ, я побезпокоилъ васъ самъ отъ себя.

Мисъ Винтеръ поклонилась.

— Я съ удовольствіемъ выслушаю все, что вамъ угодно будетъ мн сообщить, сказала она чистосердечно.

Плекетъ помолчалъ.

— Я право не знаю какъ начать, признался онъ съ улыбкой.

— Я думаю, что это затрудненіе не часто случается съ людьми вашей профессіи, вжливо замтила Элла.

Стряпчій засмялся.

— Я полагаю, что вы не ошибаетесь въ этомъ отношеніи, мисъ Винтеръ. Можетъ быть лучше всего приступить къ длу безъ обиняковъ. Итакъ я скажу, что до меня дошли тревожные слухи о нкоторыхъ событіяхъ, которыя происходили въ этомъ дом въ то время, когда вы были за границей. Я говорю о болзни и смерти покойнаго мистера Денисона. То что мы слышали, почти заставляетъ насъ предполагать, что тутъ былъ какой-то обманъ и… и…

Онъ замолчалъ. Элла ждала.

— Я скажу откровенно, мисъ Винтеръ, что я узналъ, будто эти слухи дошли и до васъ, и пріхалъ спросить васъ — но прошу васъ, отвчайте на этотъ вопросъ только въ такомъ случа, если вы чувствуете себя вправ это сдлать — дйствительно ли это справедливо?

— Да, отвтила Элла откровенно: — до меня дошли эти слухи.

— А! Благодарю васъ за откровенность. Я полагаю, однако, что вы приписываете имъ мало важности?

— Напротивъ, я приписываю имъ очень большую важность. Я не говорю, что они справедливы, но съ другой стороны, я не знаю, ложны ли они. Это сомнніе очень меня тревожитъ.

— Неужели! Я увренъ, что немного найдется такихъ правдивыхъ и чистосердечныхъ особъ, какъ вы. Но — простите мою смлость — могу я спросить, добрались ли вы до источника этихъ слуховъ? Можетъ быть вы и не старались?

— Я старалась. Я употребила вс усилія, чтобы узнать ихъ начало, хотя, конечно, я не въ состояніи длать большихъ усилій.

— А каковъ же былъ результатъ?

— Никакого. Я не могла узнать, стоитъ ли имъ врить, или это выдумки. Конечно, справедливо то, что во время послдней болзни моего дда, принимались, повидимому, безполезныя предосторожности — сдлали двери, обили ихъ байкой, чтобы отдлить его отъ всхъ домашнихъ, не пускали къ нему друзей, выписали изъ Лондона какую-то таинственную сидлку, но докторъ Джаго и старикъ Стонъ объясняютъ все это очень правдоподобно.

Чарльзъ Плекетъ задумался.

— Нтъ, конечно, нтъ, вы немногое могли сдлать, замтилъ онъ, какъ бы говоря самъ съ собой.

— Одинъ человкъ, котораго я не назову, сказалъ мн, что Герон-Дайкъ, по закону, мн не принадлежитъ, продолжала мисъ Винтеръ.— Я, разумется, удивилась, но больше ничего добиться не могла, ничего, кром того, что я вамъ говорю — будто я обманомъ владю Герон-Дайкомъ.

— Скажите пожайлуста!

— Я не знала, врить этому или нтъ, и теперь не знаю. Я сообщила объ этомъ мистеру Давентри, говорила также старому другу моего дда, нёллингтонскому викарію. Никто изъ нихъ не приписалъ малйшаго вроятія этому сообщенію. Мистеръ Давентри говоритъ, что ничто не могло лишить меня Герон-Дайка, разв только, если бы ддъ мой не дожилъ до семидесятаго дня своего рожденія. А его видли и говорили съ нимъ посл этого нсколько человкъ.

— И я въ томъ числ, замтилъ Чарльзъ Плекетъ.— Ну, я не вижу, чтобы можно было сдлать что-нибудь. Вы не хотите сказать имя того человка, который…

— Нтъ, перебила Элла:— и если бы даже я назвала его, то это ни къ чему не поведетъ. Его уже… нтъ здсь, его разспросить нельзя.

— Это одинъ изъ самыхъ загадочныхъ вопросовъ, съ которыми когда-либо случалось мн встрчаться. Герон-Дайкъ прекрасное имніе, вамъ было бы непріятно отказаться отъ него.

— Я отказалась бы сегодня же, если бы была уврена, что оно принадлежитъ мистеру Денисону. Я желала бы знать наврно — или то или другое. Мистеръ Денисонъ знаетъ объ этомъ сомнніи?

— Ни одного слова.

— Я встртилась съ нимъ нсколько времени тому назадъ въ Лондон. Онъ былъ у моей тетки, мистрисъ Карліонъ. Онъ очень понравился мн.

Чарльзъ Плекетъ улыбнулся.

— А ему очень понравилась нкая двица. Онъ былъ у насъ въ контор на слдующій день, предъ отъздомъ въ Нёнгем-Прайорсъ. Что вы думаете онъ сказалъ, мисъ Винтеръ? Онъ сказалъ, что теперь, когда онъ увидалъ въ какихъ очаровательныхъ рукахъ находится Герон-Дайкъ, онъ не очень сожалетъ объ его потер.

Эллу не очень польстилъ этотъ комплиментъ.

— Я и мои интересы не значатъ ничего, мистеръ Плекетъ, въ сравненіи съ истиной. Если былъ какой-нибудь обманъ, то его слдуетъ обнаружить и разрушить.

Плекетъ съ восторгомъ глядлъ на ея пылающее лицо.

— Если бы вс думали и поступали такъ, какъ вы, сказалъ онъ: — я боюсь, что намъ, бднымъ стряпчимъ, скоро пришлось бы остаться безъ занятій.

Разговоръ продолжался. Одно слово вело къ другому. Элла сообщила ему, что сказала ей Илайза — какъ она вошла въ двери, обитыя зеленой байкой, когда ихъ однажды забыли запереть, и нашла комнаты сквайра пустыми, мистера Денисона не было нигд.

Чарльзъ Плекетъ, хотя, очевидно, очень удивленный, все-таки ничего не могъ понять. Онъ перебиралъ пальцами свои сдые волосы — его привычка, когда онъ размышлялъ.

Элла спросила его, что еще можетъ она сдлать?

— Я, право, не вижу, что вы можете сдлать еще что-нибудь, отвтилъ онъ.— Я вполн убжденъ, что ни одинъ человкъ изъ тысячи не сдлалъ бы столько, сколько уже сдлали вы.

— Вы уврены, что видли моего дда, вдругъ спросила Элла по внезапному побужденію: — когда были здсь чрезрь два дня посл дня его рожденія.

Чарльзъ Плекетъ помолчалъ, обдумывая этотъ вопросъ.

— Я такъ думаю, сказалъ онъ: — хотя я видлъ мистера Денисона только два раза въ жизни и много лтъ тому назадъ, онъ показался мн такимъ же, хотя похудлъ и измнился отъ болзни. Одно я помню очень хорошо: великолпный опаловый перстень, который онъ носилъ. Да, я думаю, что это не могъ быть никто другой, какъ мистеръ Денисонъ — да и ни у кого и не было такого нрава. Вы вроятно слышали, какъ онъ разсердился?

— Швырнулъ чашку съ буліономъ и разбилъ ее. Конечно, я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь сдлалъ это кром моего дда.

— Я долженъ сказать, что ни одно дло не озадачивало меня до такой степени, замтилъ стряпчій, прощаясь.

И Чарльзу Плекету было предназначено оставаться озадаченнымъ, по-крайней-мр еще долгое время. Если мисъ Винтеръ думала воспользоваться его совтомъ, она обманулась въ ожиданіи. Онъ не могъ подать ей никакого совта. Онъ могъ только поблагодарить ее за откровенность и сказать, что онъ посовтуется съ своимъ кліентомъ, мистеромъ Денисономъ, и съ ея позволенія, напишетъ къ ней чрезъ нсколько дней. Потомъ отказавшись отъ предлагаемой закуски, онъ ухалъ гораздо въ большемъ недоумніи, чмъ былъ по прізд.

Но чрезъ часъ по отъзд стряпчаго мисъ Винтеръ пришлось думать о другомъ, а не объ общаніи Плекета писать къ ней. Пришла телеграмма отъ Эдварда Конроя. Онъ пріхалъ въ Лондонъ и надялся быть въ Герон-Дайк завтра.

Глава XXIX.
Безполезная поздка.

Дла Филиппа Клива шли не совсмъ удовлетворительно. Выйдя къ завтраку въ одно утро, онъ съ удивленіемъ, засталъ въ столовой свою мать, леди Кливъ рдко вставала такъ -рано. Филиппъ нжно поцловалъ ее.

— Это удовольствіе рдкое, матушка, сказалъ онъ.

Она пожала ему руку и ласково улыбнулась, смотря на его красивое лицо.

— Я желаю поговорить съ тобою, Филиппъ. Я ждала тебя вчера, но ты вернулся поздно.

— Ахъ! да, торопливо отвтилъ Филиппъ: — я былъ у Джорджа Винстона и время проходило незамтно.

— Если теб доставляетъ это удовольствіе, дружокъ, то и прекрасно, отвтила леди Кливъ.

Въ ея глазахъ Филиппъ не могъ поступать дурно.

— Что же вы желали сказать мн, матушка? спросилъ онъ, играя ножомъ.

Онъ началъ ощущать нкоторое безпокойство.

— Я вчера встртила мистера Типледи, начала леди Кливъ.

Сердце Филиппа замерло.

— Я заходила къ Гартону вставить стекло въ мои разбитыя очки и застала тамъ мистера Типледи, который покупалъ новый ключъ къ своимъ часамъ. Мы вышли вмст, и я воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы напомнить ему объ его давнишнемъ общаніи взять тебя въ товарищи. Онъ сказалъ, что нисколько не забылъ этого и готовъ исполнить свое общаніе такъ скоро, какъ только я захочу. Разумется, ты теперь не будешь получать всей половины, а только небольшую долю, онъ прямо это сказалъ, но для тебя это очень важно, Филиппъ, и ты можешь ждать.

Филиппъ ничего на это не сказалъ, леди Кливъ продолжала:

— Я поблагодарила его за его великодушіе. Брать тебя съ какой-нибудь тысячью великодушно съ его стороны, прибавила она.

— Денегъ ему не нужно, съ досадой перебилъ Филиппъ:— Типледи богатъ и наслдниковъ не иметъ.

— Все-таки это великодушно, многіе въ его положеніи не взяли бы товарища безъ нсколькихъ тысячъ, возразила леди Кливъ.— Я вотъ что хотла сказать теб, дружокъ — онъ, вроятно, будетъ говорить съ тобой сегодня. Откладывать нечего, мистеръ Давентри напишетъ условіе и ты долженъ тотчасъ передать ему деньги.

Филиппъ вдругъ отодвинулъ свой стулъ и всталъ. Потомъ, отвернулся и сталъ смотрть въ окно, чтобы скрыть свое волненіе.

— Ты еще не кончилъ завтракать, дружокъ! вскричала леди Кливъ:— и ты почти ничего не лъ.

— Я лъ достаточно, благодарю васъ, матушка, отвтилъ онъ.— У меня сегодня болитъ голова.

‘Бдный мальчикъ! это извстіе было для него пріятнымъ сюрпризомъ’, подумала леди Кливъ. ‘Филиппъ чувствителенъ по прежнему’.

Филиппъ ушелъ отъ матери и изъ дома такъ скоро, какъ только могъ. Вс деньги его перешли въ руки капитана Леннокса. Филиппъ хотлъ увидться съ нимъ пораньше и направилъ шаги свои къ Сиренямъ.

Дорогою ему пришло въ голову, что онъ давно не видалъ Леннокса. Послдній разъ какъ Филиппъ былъ у него, ему сказали, что капитанъ ухалъ на цлый день, а мистрисъ Дёчи простудилась и больна.

И теперь Филиппу отвтила служанка, отворившая дверь на его звонокъ, что ея баринъ въ Лондон.

— Въ Лондон! воскликнулъ Филиппъ:— когда онъ ухалъ?

— Да уже боле недли тому назадъ.

— Я очень желаю видть капитана Леннокса.

— Капитанъ врно скоро вернется, серъ.

— А не могу ли я видть мистрисъ. Дёчи? Попросите ее извинить такое раннее посщеніе и принять меня на одну минуту.

— Мистрисъ Дёчи не могутъ принять васъ, серъ, он еще не встали. Он очень простудились и не выходятъ изъ своей спальни.

— Можете вы передать ей нсколько словъ?

— Это я могу. Имъ сейчасъ отнесли завтракъ.

— Передайте мой поклонъ мистрисъ Дёчи и спросите ее, не можетъ, ли она мн сказать, когда капитанъ будетъ дома.

Служанка побжала и скоро вернулась съ отвтомъ. Мистрисъ Дёчи приказала сказать, что она ничего не знаетъ о возвращеніи своего брата. Она думаетъ, что онъ не вернется еще нсколько дней, такъ какъ въ своемъ послднемъ письм, полученномъ вчера, онъ ничего объ этомъ не говоритъ.

Филиппъ ушелъ изъ Сиреней, самъ не зная куда идетъ, только подальше отъ своей конторы. Онъ спрашивалъ себя, какъ онъ будетъ отвчать на вопросы Типледи? Изъ тысячи-двухъсотъ фунтовъ, подаренныхъ ему матерью, такъ недавно, у него не осталось въ банк даже и ста фунтовъ.

Правда, что если предсказанія капитана Леннокса о блестящей будущности Германдадскихъ серебряныхъ рудниковъ окажутся врны, то Филиппъ Кливъ боле чмъ пополнитъ истраченную сумму. Когда Ленноксъ купилъ для него акціи, онъ уврилъ Филиппа, что боле взносовъ не будетъ, но, не смотря на это увреніе, посл того потребовались еще два большихъ взноса, которые истощили остальныя средства Филиппа. Капитанъ. Ленноксъ не скрывалъ своей досады, но на успхъ по прежнему надялся, и говорилъ объ этомъ въ такихъ сильныхъ выраженіяхъ, что Филиппъ сомнваться не могъ въ томъ, что послдній взносъ слдуетъ сдлать, особенно такъ какъ безъ этого онъ потерялъ бы все.

Теперь, однако, Филиппъ долженъ былъ отыскать Леннокса и сказать ему, что акціи слдуетъ непремнно продать. Въ этомъ отношеніи Филиппъ затрудненій не боялся, такъ какъ, по увренію капитана Леннокса, на эти акціи былъ большой спросъ. Или онъ долженъ убдить капитана Леннокса отправиться вмст съ нимъ къ леди Кливъ и мистеру Типледи и объяснить имъ, что въ виду ожидаемыхъ блестящихъ результатовъ, было бы безумно продать акціи теперь. Очевидно, прежде всего слдовало отыскать капитана Леннокса.

Нсколько успокоенный тмъ, что пришелъ къ какому-нибудь ршенію, Филиппъ отправился въ контору. Тамъ онъ съ радостью узналъ, что Типледи съ раннимъ поздомъ ухалъ въ Норвичъ и до вечера не вернется. Это дало Филиппу возможность что называется перевести духъ.

Обдалъ онъ въ гостиниц, вечеръ онъ провелъ у знакомыхъ и постарался вернуться домой тогда уже, когда мать его спала. И въ эту ночь, на своемъ безсонномъ изголовь онъ ршилъ, какъ ему поступить.

Рано утромъ, прежде чмъ леди Кливъ вышла изъ своей спальни, Филиппъ наскоро позавтракалъ, оставилъ записку къ матери, что долженъ хать въ Лондонъ по дламъ, чтобы она не удивлялась и не пугалась, если онъ не вернется до вечера на слдующій день. Потомъ онъ отправилъ такую же записку Типледи и думалъ, что поступилъ хитро. Леди Кливъ подумаетъ, что онъ похалъ по дламъ конторы, а Типледи вообразитъ, что мать отправила его въ Лондонъ по своимъ дламъ.

Филиппъ зналъ, что капитанъ Ленноксъ всегда останавливался въ Лондон въ своей любимой гостиниц ‘Піацца’. Вжливый служитель, отвчавшій на вопросъ Филиппа и походившій скоре на церковнаго сановника, чмъ на слугу, сказалъ Филиппу, что капитанъ Ленноксъ въ гостиниц не былъ уже недль шесть, и что тамъ ничего не знаютъ объ его мстопребываніи. Филиппу оставалось только подавить свою досаду и уйти.

Это раздосадовало Филиппа боле нмъ вчерашняя неудача въ Сиреняхъ. Остановившись на улиц, онъ сталъ думать, гд ему искать Леннокса. Одно только мсто представилось его уму — контора Германдадскаго Общества. Она находилась въ Сити, въ Нью-Бродской улиц. Если онъ не увидитъ тамъ капитана, то, по-крайней-мр, узнаетъ, гд его найти. Но Филиппъ думалъ, что, по всей вроятности, онъ увидитъ его тамъ.

Онъ взялъ кебъ и чрезъ полчаса былъ въ Нью-Броской улиц. Но не такъ легко могъ онъ отыскать контору, которую искалъ. На большой дощечк на дверяхъ стояли имена тридцати или сорока разныхъ обществъ, конторы которыхъ находились въ одномъ зданіи. Филиппъ скоро отыскалъ нужное ему названіе, почти въ конц списка, и ему указали третій этажъ.

Въ третьемъ этаж, грязномъ, темномъ — домъ былъ старый — онъ нашелъ контору Германдадскаго Общества. Филиппъ воображалъ, что контора такого важнаго общества должна быть обширна и красива, но эта казалось не такова. Дверь была заперта, Филиппъ стучался нсколько разъ, но никто не отворялъ. Когда онъ, удивляясь этому, стоялъ и думалъ, что ему теперь длать, отворилась противоположная дверь и вышелъ юноша хитрой наружности.

— Вроятно, тутъ нтъ никого, спросилъ Филиппъ, указывая на запертую дверь: — въ какое время лучше ихъ застать.

— Я не знаю, отвтилъ юноша съ наглой усмшкой.— Здсь уже дв недли никто не былъ, только мальчикъ приходилъ за письмами.

— Никто здсь не былъ дв недли! воскликнулъ Филиппъ.

— Никто. Да и зачмъ? Ужъ вы не акціонеръ ли Общества Серебряныхъ рудниковъ? Многіе приходятъ и уходятъ ни съ чмъ. Скоро будетъ крахъ!

Юноша помчался съ лстницы, а у Филиппа замерло сердце.

Германдадскіе рудники, очевидно, рухнули, и Филиппъ сталъ подозрвать, что капитанъ Ленноксъ разорился и скрывается.

Филиппъ не зналъ, что длать. Ему оставалось одно: вернуться домой и разсказать все своей матери. Онъ цлый день ничего не лъ посл поспшнаго завтрака, и хотя у него аппетита не было, онъ чувствовалъ такую дурноту, что ршился състь что-нибудь, для того чтобы совсмъ не лишиться чувствъ. Войдя въ ближайшую ресторацію, онъ спросилъ стаканъ вина и сталъ разсматривать роспись блюдамъ, но ничего не понималъ.

— Принесите мн что-нибудь, сказалъ онъ прислужнику:— хоть тарелку супа.

Онъ откинулся на спинку стула и зажмурилъ глаза.

Прислужникъ только-что принесъ супъ, какъ Филиппъ вскочилъ на ноги и воскликнулъ:

— Я объ этомъ и не подумалъ!

Онъ тотчасъ же сконфузился и слъ опять, слуга вопросительно на него взглянулъ, ужъ не съ ума ли онъ сошелъ.

Дло въ томъ, что на Филиппа нашло нчто въ род вдохновенія. Онъ вдругъ вспомнилъ о существованіи Фредди Бутля. Почему не обратиться къ нему? Фредди богатъ и добръ, онъ съ удовольствіемъ поможетъ пріятелю, по-крайней-мр, Филиппъ былъ увренъ въ его сочувствіи и совт. Повъ супу съ чувствомъ облегченія, онъ похалъ къ Бутлю.

Филиппъ былъ въ отчаяніи главное отъ того, что долженъ признаться въ своемъ сумасбродств матери, онъ зналъ, какъ это огорчитъ ее. Это казалось ему прискорбне потери денегъ. Никогда его поведеніе, его почти преступная слабость не представлялись ему въ такомъ гнусномъ свт. Будь эти деньги, его собственностью, получи онъ ихъ по завщанію или какимъ бы то ни было другимъ способомъ, онъ перенесъ бы потерю ихъ почти равнодушно. Но когда онъ припоминалъ, сколько лтъ терпливаго труда понадобилось его матери, чтобы скопить сумму, которую онъ такъ скоро промоталъ, и что она накоплялась для того, чтобы дать ему возможность устроить его жизнь, онъ почти готовъ былъ думать, что чмъ скоре онъ освободитъ отъ себя свтъ, тмъ будетъ лучше. Какъ онъ встртится съ своею матерью, какъ вынесетъ выраженіе ея огорченнаго лица, когда будетъ разсказывать ей о своемъ сумасбродств? Надо ли ей сказать? Если Фредди Бутль поможетъ ему, онъ сдлается совсмъ другимъ человкомъ!

Съ этими горькими мыслями подъхалъ онъ къ дверямъ дома Бутля. Пожилой слуга отвтилъ на его стукъ и звонокъ. Онъ съ огорченіемъ доложилъ Филиппу, что мистеръ Бутль теперь въ Рим и не вернется до Рождества.

‘Есть ли на свт кто-нибудь несчастне меня!’ прошепталъ Филиппъ.

Единственная его надежда исчезла.

Короткій, зимній день приближался къ концу, фонари были зажжены, когда онъ повернулъ въ Пиккадили. Онъ бродилъ безъ цли нсколько времени, останавливаясь время отъ времени поглазть въ окно какого-нибудь магазина, или на нескончаемую процессію экипажей въ шумныхъ улицахъ, и потомъ шелъ, самъ не зная куда.

Вдругъ въ толп предъ собою онъ увидалъ капитана Леннокса. Свтъ изъ окна лавки освщалъ его блдныя, рзкія черты, Филиппъ ошибиться не могъ. Онъ торопливо бросился впередъ, и это внезапное движеніе привлекло вниманіе капитана. Филиппу показалось, что капитанъ его увидалъ и узналъ, но чрезъ минуту ихъ опять раздлила толпа, и какъ Филиппъ Кливъ не старался пробраться сквозь нея, онъ больше Леннокса не видалъ. Капитанъ исчезъ, какъ-будто провалился сквозь землю. Куда онъ могъ дваться?

‘Зачмъ ему скрываться отъ меня’, подумалъ Филиппъ. ‘Съ нами обоими случилось одно и тоже несчастіе’.

Осматриваясь вокругъ, все въ надежд, не увидитъ ли капитана, Филиппъ увидалъ, что стоитъ возл отворенной двери какой-то большой лавки. Не туда ли вошелъ Ленноксъ? Какъ только эта мысль пробжала въ голов Филиппа, онъ тотчасъ смло вошелъ въ лавку. Тамъ было нсколько покупателей, но того, кого онъ искалъ, не было. Приказчикъ подошелъ къ нему спросить, что ему угодно, и Филиппъ откровенно признался, что его знакомый вдругъ исчезъ на улиц, прежде чмъ онъ усплъ до него дойти, и онъ думаетъ, не вошелъ ли онъ въ эту лавку.

— Очень можетъ быть, отвтилъ приказчикъ: — онъ можетъ быть вышелъ въ противоположную дверь.

Тогда Филиппъ увидалъ, что изъ этой лавки былъ другой выходъ на другую улицу. Не вышелъ ли Ленноксъ въ эту другую дверь, не останавливаясь для. покупокъ? Филиппъ пришелъ къ этому заключенію. Для него сдлалось ясно, что капитанъ съ умысломъ избгалъ его и причину недалеко было искать. Филиппъ купилъ пару перчатокъ и опять пошелъ уныло, куда глаза глядятъ.

Что ему длать и куда итти? Онъ не зналъ и не заботился. Онъ былъ одинъ въ обширной лондонской пустын и ни одно живое существо не знало его и не заботилось о немъ. Еще было не поздно отправиться домой съ послднимъ поздомъ, но онъ этого не желалъ. Зачмъ торопиться встртить упрекъ въ глазахъ матери и пытливые вопросы Типледи? Но если онъ переночуетъ въ Лондон, то долженъ завтра выдержать все это. Что можетъ принести ему завтрашній день? Онъ все бродилъ безцльно, съ горечью думая о своемъ сумасбродств. Что это было, какъ не сумасбродство въ ту ночь въ Сиреняхъ, когда, разгорячившись отъ вина, онъ поставилъ на карту деньги, скопленныя его матерью и перешедшія въ карманы такихъ людей, какъ Кемберли и Ленноксъ, которые, въ ту минуту какъ онъ повернулся къ нимъ спиной, вроятно, насмхались надъ нимъ, какъ надъ вороной, нарядившейся въ павлинныя перья? Что это, если не безумство, то очарованіе, которому онъ поддавался въ присутствіи Маргареты Дёчи?

Бдный Филиппъ! Предъ нимъ вдругъ явился чистый образъ Маріи Кетль. Неужели онъ лишился ее? Теперь только онъ созналъ вполн, что никого не любилъ никогда, кром нея.

Да, конечно, она потеряна для него навсегда. У него не будетъ дома для нея, и нтъ никакой надежды составить себ положеніе, теперь ему предстоитъ жизнь самая пошлая, не интересно трудовая, разлука съ единственной женщиной, которую онъ можетъ любить… и онъ шелъ все впередъ и впередъ.

— О, моя дорогая, ты могла бы спасти меня, если бы захотла! вскричалъ онъ.— Могла бы, могла бы!

Часы проходили, а Филиппъ не примчалъ. Приближалась полночь, когда онъ очутился на одномъ изъ большихъ мостовъ на Темз. Далеко съ каждой стороны его разстилался черно большой городъ, казавшійся его воображенію въ этотъ часъ какимъ-то громаднымъ чудовищемъ, медленно приготовляющимся заснуть. Безмолвно внизу текла угрюмая рка, неся свои страшныя тайны въ море. И тамъ, и сямъ тусклые фонари насмшливо освщали темноту.

Филиппъ Кливъ стоялъ и смотрлъ чрезъ парапетъ на черную воду. Сколько несчастныхъ сбросили съ себя тяжесть жизни на этомъ самомъ мст? Какъ это казалось легко! Прыжокъ, минутная борьба, а потомъ глубокій, глубокій сонъ не знающій пробужденія. Могло ли быть дурно бросить то, что не представляло уже цнности, что сдлалось тяжестью? Чмъ боле Филиппъ смотрлъ на рку, тмъ боле ему казалось, что она нашептываетъ ему объ успокоеніи и конц всхъ его непріятностей. Почему не оставить міръ, въ которомъ для него, повидимому, не было мста? Почему?

Вдругъ позади него послышался шумъ, быстрые шаги. Прежде чмъ Филиппъ усплъ понять въ чемъ дло, какая-то женщина, одтая бдно, съ волосами, развваемыми втромъ, вскочила на парапетъ и сложивъ руки надъ головой съ тихимъ безумнымъ крикомъ бросилась въ воду.

Какъ бы по волшебству собралась толпа, которой за минуту не было. Съ замираніемъ сердца, съ головокруженіемъ, Филиппъ Кливъ отошелъ. Что значили его непріятности въ сравненіи съ тми, которыя довели это бдное отчаянное существо до погибели? Черная, угрюмая рка вдругъ сдлалась ему ненавистна, и онъ поспшилъ оставить ее.

Глава XXX.
Совщаніе съ мистеромъ Митомъ.

Странныя вещи сообщала Элла Винтеръ своему жениху! Онъ былъ теперь съ нею съ тмъ, чтобы долго не оставлять ее. Туча, послдніе мсяцы нависшая надъ ея жизнью, наконецъ, просвтлла, ноша, слишкомъ тяжелая для нея, была теперь снята съ ея плечъ тмъ, кто былъ способне нести ее. Недоумніе и тоска еще остались, но въ сравненіи съ прежнимъ, Элла жила какъ въ солнечномъ сіяніи, радость свтилась въ ея глазахъ, а въ ушахъ раздавались нжныя слова любви.

Эдвардъ Конрой остановился въ Нёллингтонской гостиниц, откуда часто приходилъ пшкомъ въ Герон-Дайкъ. Мистрисъ Тойнби, теперь вернувшаяся въ замокъ, скоро примтила въ чемъ дло. Она написала своему другу и покровительниц леди Димсдель, что ей скоро придется отыскивать другое мсто, потому что, если она не ошибается, мисъ Винтеръ скоро выйдетъ замужъ. Женихъ былъ человкъ очень пріятный, по имени Конрой, но она выражала сожалніе, что мисъ Винтеръ не выбрала мужа боле подходящаго къ ней по своему общественному положенію.

Погода была теплая въ это время года, и Конрой, и Элла много гуляли. Во время этихъ прогулокъ, разговоръ обращался на прошлое и много происходило совщаній, какъ разъяснить то, что все еще оставалось темно.

А какъ многое еще представляло затрудненій. Сомнніе, законная ли наслдница Элла Герон-Дайка, исчезновеніе Катерины Кинъ и суевріе, возникшее отъ этого, убійство несчастнаго Гьюберта Стона, покража драгоцнностей, изъ всего этого не разъяснилось еще ничего.

Эдвардъ Конрой находился въ такомъ же недоумніи, какъ Чарльзъ Плекетъ. Онъ не уставалъ разспрашивать Эллу объ этомъ и о томъ, и иногда записывалъ ея отвты, но нисколько не подвигался къ разъясненію.

— Сообразили ли вы вполн, что вамъ предстоитъ, если откроется, что былъ обманъ? сказалъ онъ ей однажды, когда они говорили о сомнніи относительно Герон-Дайка.

— Вполн, отвтила Элла.

— Домъ, деньги и земли, принадлежащія къ имнію, все отойдетъ отъ васъ.

— Знаю. Но разв вы желали бы, чтобы я поступала иначе, и оставила мое сомнніе при себ?

— Ни за что на свт.,

— Мн кажется, Эдвардъ, что вамъ столько же, какъ и мн хочется узнать правду.

— Еще боле.

— Хотя это можетъ быть окажется противъ вашихъ интересовъ. Можетъ быть, вамъ достанется бдная жена, а не та богатая, которую вы ожидали?

— Тмъ лучше, она будетъ больше обязана мн и свтъ не скажетъ, что я женился на ея состояніи.

— Какъ будто вы дорожите мнніемъ свта.

Въ отвтъ на это замчаніе Конрой только засмялся.

Какъ только онъ пріхалъ въ Герон-Дайкъ, мисъ Винтеръ показала ему запонку малахитовую съ золотомъ, которую прислала къ ней съ мистрисъ Кинъ Бетси Тёкеръ. Бетси медленно выздоравливала, опасность прошла.

— Мн хотлось бы видть эту молодую женщину и разспросить ее, замтилъ Конрой, вертя запонку въ рукахъ и разсматривая ее.

— Это будетъ не трудно, сказала Элла: — Бетси выходитъ уже на воздухъ и ее можно привезти сюда. Зачмъ вы смотрите на запонку такъ внимательно? Вы разв прежде видли ее?

— Никогда. Но это довольно рдкая работа.

Бетси Тёкеръ привезли въ замокъ въ карет. Въ присутствіи Конроя просили ее указать, гд она подняла эту запонку. Это оказалось за нсколько шаговъ отъ того мста, гд нашли Гьюберта Стона. Двушка ничего больше не могла сказать и рыдала отъ раскаянія въ своемъ проступк. Мисъ Винтеръ обошлась съ нею очень ласково, но Конрой сурово приказалъ ей ни слова не говорить никому о томъ, что она нашла, а то неизвстно каковы могутъ быть послдствія. Бетси, заливаясь слезами, общала врно хранить тайну, и казалась рада, что отдлалась такъ легко.

Насколько могли узнать, запонка эта не принадлежала Гьюберту, принадлежала ли она тому, кто на него напалъ, это былъ другой вопросъ. Если принадлежала, то должно быть была оторвана отъ его рукава во время борьбы, и, по основательному мннію Эдварда Конроя, это доказывало, что напавшій былъ джентльменъ. Человкъ низкаго званія такихъ запонокъ носить не могъ.

— Я завтра съзжу въ Лондонъ, сказалъ Эдвардъ Конрой Элл, когда посл разговора съ Бетси они остались одни.

— Въ Лондонъ!

— И возьму эту запонку съ собой. Если можно будетъ отыскать ея владльца, то это поведетъ къ открытію.

Вернувшись изъ Лондона на слдующій день, онъ сказалъ Элл, что передалъ и запонку, и вс дла кому слдуетъ. Поселившись по прежнему въ Нёллингтон, онъ проводилъ большую часть времени въ Герон-Дайк.

Конрой давно уже слышалъ о странномъ исчезновеніи Катерины Кинъ, но только теперь узналъ о появленіяхъ ея въ замк. Онъ выслушалъ разсказъ, какъ дв служанки, которымъ, вслдствіи этого, Ааронъ Стонъ отказалъ отъ мста, положительно увряли, что видли какъ она смотритъ на нихъ изъ галереи, выслушалъ разсказъ объ испуг мистрисъ Карліонъ, и о странномъ видніи Маріи Кетль. Всмъ этимъ взятымъ вмст нельзя было пренебрегать, не смотря на его желаніе.

— Желалъ бы я, чтобы привидніе удостоило меня своимъ посщеніемъ! воскликнулъ онъ.— Я употребилъ бы вс силы, чтобы разъяснить это все.

— Я не знаю, что было бы хуже, узнать ли, что Катерина находится въ замк живая, что она не умерла, какъ думаетъ ея бдная сестра, или что здсь является ея духъ, сказала мисъ Винтеръ.

— Вы ничего не имете противъ того, чтобы я осмотрлъ сверный флигель? спросилъ Конрой посл минутнаго молчанія.

— Напротивъ, я буду очень вамъ признательна за это.

Конрой не терялъ времени. Въ тотъ же самый день отправился онъ въ сверный флигель и не приходилъ пока не осмотрлъ каждый уголокъ. Комнату за комнатой, коридоръ за коридоромъ онъ осмотрлъ все и удостоврился, что въ нихъ не скрывается никто. Принявъ предосторожность запереть вс двери, онъ принесъ ключи съ собою.

— Привидніе, кажется, никогда не является днемъ, замтила ему мистрисъ Тойнби, которая не любила суеврныхъ разсказовъ:— мы должны отыскивать ихъ въ темнот, мистеръ Конрой.

— Я именно это и намренъ сдлать, отвтилъ Конрой.

Онъ началъ бродить по сверному флигелю по вечерамъ, въ надежд, что когда-нибудь да встртитъ предполагаемое, привидніе. Онъ просиживалъ по получасу безмолвно и неподвижно въ самомъ темномъ углу галереи одинъ одинехонекъ, только мыши скребутся за панелью.

— Можетъ быть мн придется ждать нсколько недль, говорилъ онъ Элл:— но если здсь является какое бы то ни было привидніе, я непремнно увижу его когда-нибудь.

Въ одинъ вечеръ въ замокъ пріхалъ мистеръ Митъ, увдомившій Конроя телеграммой о своемъ прізд. Это былъ начальникъ одной извстной сыскной конторы въ Лондон, ему-то Конрой отдалъ запонку. Это былъ долговязый, костлявый человкъ лтъ шестидесяти, съ крашеными волосами и раболпной улыбкой. Онъ всегда одвался въ черное, самый приличный костюмъ для джентльмена, а мистеръ Митъ былъ вполн убжденъ, что онъ всегда смотритъ джентльменомъ, между тмъ, какъ онъ боле походилъ на зажиточнаго подрядчика. Въ своей профессіи онъ считался проницательнымъ и опытнымъ человкомъ.

Его приняли въ одной изъ маленькихъ гостиныхъ. Какъ только Эдвардъ Конрой вошелъ и слъ, Митъ пошелъ удостовриться заперта ли дверь и не спрятался ли кто за занавсками окна.

— Извините эти предосторожности, серъ, сказалъ онъ съ своей раболпной улыбкой:— но я не разъ имлъ случай удостовриться какъ он полезны.

— О, конечно. Ваша телеграмма сообщила мн, что вы везете мн какія-то свднія, мистеръ Митъ, прибавилъ Конрой.

— Я привезъ вамъ извстія, серъ, которыя могутъ оказаться важными. Прежде чмъ дйствовать дале, я нашелъ нужнымъ сообщить вамъ о результат уже достигнутомъ, и получить отъ васъ инструкціи какъ дйствовать дальше.

Придвинувъ свой стулъ къ столу, Митъ вынулъ коробочку изъ кармана.

— Вотъ эта запонка, сказалъ онъ, раскрывъ коробочку:— вы безъ сомннія замтили, серъ, что она рдкой, не обыкновенной работы?

— Да. Если вы припомните, я говорилъ это вамъ самъ.

— Разсматривая запонку въ увеличительное стекло, продолжалъ Митъ: — я увидалъ знакъ, который принялъ за клеймо фирмы длавшей ее. Я отнесъ запонку къ главному подмастерью большой ювелирной фирмы, съ которой я имлъ прежде дла, и онъ подтвердилъ мое мнніе.

— Нтъ никакого сомннія, что это клеймо ювелира, сказалъ онъ. Вопросъ состоялъ въ томъ, какой это былъ ювелиръ.

— А онъ не зналъ?

— Не зналъ, но думалъ, что можетъ узнать, если я оставлю у него запонку дня на два. На это я согласился.

— Что же, онъ узналъ?

Частный сыщикъ торжественно кивнулъ головой.

— Чрезъ два дня онъ пригласилъ меня къ себ, серъ, и сказалъ, что это клеймо господъ Вулеровъ въ Пиккадилли. Фирма извстная — какъ можетъ быть вы знаете, мистеръ Конрой.

— Слышалъ.

— Я отправился къ Вулерамъ, разсказалъ сколько было необходимо, и они тотчасъ согласились справиться съ своими книгами. Вчера прислали они за мной. Въ книгахъ своихъ они нашли, что запонка, которую я теперь держу въ рукахъ, принадлежитъ къ той пар, которую вмст съ разными другими вещами — они дали мн ихъ списокъ и описаніе — длали они четыре года тому назадъ для маіора Пайпера тогда жившаго въ Чельтенгам. Могу я спросить васъ, серъ, знаете вы этого господина, или извстенъ ли онъ въ этихъ окрестностяхъ?

— Я его не знаю и не могу сказать знаютъ ли его здсь, я самъ здсь прізжай. Но я могу узнать отъ здшнихъ дамъ, прибавилъ Конрой, выходя изъ комнаты.

Онъ вернулся и сказалъ, что мисъ Винтеръ не знала никакого маіора Пайпера. Мистрисъ Тойнби знала. Она встрчала маіора Пайпера въ обществ раза два, но довольно давно, и считала его человкомъ вполн достойнымъ уваженія.

— Адресъ маіора въ Чельтенгам у меня записанъ, сказалъ Митъ: — но только это адресъ извстный четыре года тому назадъ. Очень можетъ быть, что онъ ухалъ оттуда, и даже умеръ.

— Это очень возможно, отвтилъ Конрой.

— Вамъ остается ршить, стоитъ ли продолжать розыски дале. Если этотъ маіоръ Пайперъ въ Чельтенгам, тогда не будетъ никакихъ затрудненій отыскать его, а если нтъ, то кром затрудненій будутъ также и издержки.

— Мы зашли какъ далеко, что, кажется, должны итти дальше, отвтилъ Конрой: — а вы какъ думаете?

— Я думаю тоже, но ршить все-таки должны вы. Мы уже напали на кое-какой слдъ. Приведетъ ли это насъ къ тому, что мы желаемъ знать, это могутъ доказать только время и настойчивость.— Я положительно думаю, что маіора Пайпера слдуетъ отыскать. А относительно издержекъ я еще въ Лондон далъ вамъ уполномочіе.

— Такъ я приступлю къ длу немедленно, сказалъ Митъ, вставая: — и я надюсь, серъ, что вскор сообщу вамъ еще кое-что.

— Но вамъ надо закусить предъ отъздомъ, сказалъ Конрои, позвонивъ.

Принесли подносъ съ закуской, посл которой Митъ ухалъ.

Прошло нсколько дней, Эдвардъ Конрой узжалъ по своимъ дламъ. Вскор посл его возвращенія, Митъ опять явился въ Герон-Дайкъ, по прежнему вечеромъ. Мисъ Винтеръ такъ интересовалась результатомъ его розысковъ, что захотла присутствовать при свиданіи съ нимъ.

— Мн удалось боле чмъ я осмлился ожидать, началъ

Митъ, когда они вс сли.

— Вы налили маіора Пайпера? перебилъ Эдвардъ Конрой.

— Я нашелъ маіора Пайпера и безъ большого затрудненія. Онъ теперь не въ Чельтенгам, а въ Бат, хотя постоянное мстожительство его Чельтенгамъ. Маіоръ Пайперъ въ отставк офицеръ, служившій въ Индіи, хорошо извстный и уважаемый.

Мы повторимъ здсь вкратц разсказъ Мита.

Онъ видлъ маіора Пайпера въ Бат, маіоръ страдалъ отъ подагры, больная нога его была укутана фланелью. Митъ показалъ ему запонку, маіоръ тотчасъ ее узналъ и улыбнулся отъ удовольствія.

— Она находилась въ числ нсколькихъ цнныхъ вещей, которыя исчезли изъ моей шкатулки въ Чельтенгам при довольно таинственныхъ обстоятельствахъ, сказалъ онъ.— Это было около… да, около четырехъ лтъ тому назадъ. Я купилъ вс эти вещи въ Лондон въ подарокъ моему племяннику на двадцать-первый день его рожденія. Но наканун того дня, когда надо было отсылать, эти вещи исчезли изъ моей шкатулки.

— Подозрвали вы, кто могъ ихъ взять? спросилъ Митъ.

— Нтъ, я и теперь даже не знаю, что мн думать, отвтилъ маіоръ.— У меня въ тотъ вечеръ были гости, трое друзей для партіи въ вистъ, все люди порядочные, боле или мене извстные мн. Я разсказалъ имъ, что купилъ для моего племянника, и веллъ моему человку Томикинсу принести шкатулку и показать моимъ гостямъ. Потомъ Томикинсъ поставилъ ее на тоже мсто, откуда взялъ, въ ящикъ моего туалетнаго стола, но не заперъ его, не видя въ этомъ необходимости.

— Вашъ человкъ былъ надежный? перебилъ слушатель.

— Вполн. Томикинсъ нсколько лтъ жилъ со мною въ Индіи и теперь еще у меня. Покража эта, я думаю, взволновала его еще больше, чмъ меня, хотя, конечно, и мн было жаль лишиться этихъ вещей.

— А кто-нибудь изъ вашихъ гостей входилъ въ вашу уборную въ этотъ вечеръ?

— Да, уборная была возл моей гостиной, и гости мои входили туда и выходили оттуда. Тамъ были зажжены свчи. На другой день шкатулки не оказалось и сколько мн извстно, ничего о ней не было слышно до-сихъ-поръ.

— Не могъ ли кто пройти въ вашу уборную въ этотъ вечеръ, пока вы съ вашими гостями сидли за карточнымъ столомъ?

— Нтъ, этого быть не могло. Пройти въ уборную можно было только чрезъ ту комнату, гд мы сидли, или чрезъ маленькую переднюю, по другую сторону уборной, а въ этой передней весь вечеръ сидлъ Томикинсъ.

— Вы сообщили объ этомъ въ полицію? спросилъ Митъ.

— Частнымъ образомъ, отвтилъ маіоръ: — я не хотлъ оглашать этого дла. Съ одной стороны я не могъ подозрвать моего слугу, съ другой не хотлъ заставить думать, что я подозрваю кого-нибудь изъ моихъ гостей. Дло это было весьма непріятное и очень раздражило меня въ то время. Я все надялся, не окажется ли чего-нибудь, но теперь этого, кажется, слишкомъ поздно ожидать.

— Не знаю, замтилъ Митъ.— Эта запонка можетъ оказаться связью между вашимъ воровствомъ и еще боле мрачнымъ преступленіемъ, совершеннымъ въ Герон-Дайк. То есть она можетъ повести къ открытію обоихъ виновниковъ, которые можетъ быть окажутся однимъ и тмъ же лицомъ. Не соблаговолите ли вы, серъ, назвать мн тхъ, на сколько вамъ не измнитъ память, которые играли съ вами въ вистъ въ ночь покражи.

— Не имю ничего противъ этого, сказалъ маіоръ:— и надюсь отъ всего сердца, чтобы это могло быть вамъ полезно. Я могу назвать вамъ всхъ, потому что тотъ вечеръ оставилъ неизгладимое впечатлніе въ моей памяти.

Митъ записалъ имена подъ его диктовку, такъ же какъ и число того дня когда воровство случилось. Это оказались все люди порядочные и нкоторые изъ нихъ даже довольно знатные.

— Двое изъ нихъ, докторъ Бекгаузъ и мой старый товарищъ, серъ Маркусъ Гённъ, умерли, замтилъ маіоръ: — изъ другихъ двое живутъ въ Чельтенгам, третій за границей служитъ въ посольств, а четвертый и пятый неизвстно мн гд, свтъ широкъ.

— Можете вы назвать мн этихъ двухъ послднихъ? спросилъ Митъ.

Маіоръ Пайперъ назвалъ.

Вотъ что разсказалъ Митъ въ Герон-Дайк.

— Я привезъ съ собою списокъ этихъ именъ, прибавилъ онъ, когда кончилъ свой разсказъ: — можетъ быть вы и эта дама потрудитесь взглянуть и скажете мн, знаютъ ли въ этихъ окрестностяхъ кого-нибудь изъ этихъ господъ.

Эдвардъ Конрой взялъ отъ него бумагу и пробжалъ глазами списокъ, нисколько не ожидая найти знакомое имя. Митъ наблюдалъ за нимъ съ сдерживаемымъ любопытствомъ.

— Адмиралъ Темберлинъ, питалъ Конрой.— Докторъ Бекгаузъ, серъ Гёнтонъ Кливъ…

Предъ слдующимъ именемъ онъ вдругъ остановился. Митъ все съ удерживаемымъ любопытствомъ въ глазахъ угрюмо улыбнулся про себя при вид удивленія Конроя.

Съ минуту Конрой не спускалъ глазъ съ этого имени, которое онъ еще не произнесъ, потомъ, оправившись, передалъ бумагу мисъ Винтеръ, не говоря ни слова, а только указавъ пальцемъ на имя.

— О, это невозможно! воскликнула Элла съ испугомъ и поблднвъ какъ смерть.

— Сударыня, вмшался Митъ, примтивъ ея волненіе: — если какой-нибудь господинъ носилъ теперь эти запонки, изъ этого не слдуетъ, чтобы онъ укралъ ихъ у маіора Пайпера. Воръ могъ ихъ продать, а онъ купилъ ихъ законнымъ образомъ.

— Но разв вы не видите, серъ? вскричала Элла: — что если этотъ господинъ былъ въ числ гостей маіора въ тотъ вечеръ и потерялъ эту запонку здсь въ борьб съ Гьюбертомъ Стономъ…

Она замолчала, не будучи въ состояніи продолжать. Митъ медленно кивнулъ головой.

— Да, я вижу… если этотъ господинъ извстенъ здсь…

— Извстенъ! онъ здсь живетъ, перебила Элла.— О, Эдвардъ, это не можетъ быть, не можетъ быть!

— Не лучше ли вамъ пойти къ мистрисъ Тойнби, шепнулъ ей женихъ: — не говорите ей ничего. Предоставьте дйствовать мн.

— Но, Эдвардъ, вы наврно не будете обвинять его! вскричала она громко.

— Разумется, не буду. Можетъ быть это страшное подозрніе разъяснится. Мистеръ Митъ прежде всего удостоврится, есть ли основаніе обвинять его.

Отворивъ дверь для Эллы, Конрой слъ опять на свое мсто у стола.

Когда онъ пришелъ къ дамамъ посл отъзда Мита, онъ увидалъ, что мистрисъ Тойнби не было сказано ни слова.

Вечеромъ онъ опять отправился въ сверный флигель — онъ не переставалъ тамъ наблюдать. Идя по коридорамъ, онъ, однако, ни разу не подумалъ о Катерин Кинъ, происшествія этого дня занимали его мысли. Теперь онъ уже зналъ каждый уголокъ и закоулокъ флигеля и могъ тамъ ходить въ темнот точно такъ же, какъ и днемъ. Въ углу галереи стоялъ старый дубовый стулъ, Эдвардъ слъ на него почти машинально. Извстіе, привезенное Митомъ, занимало вс его мысли, приводило его въ недоумніе, тревожило.

Просидлъ онъ пять минутъ или двадцать, онъ этого сказать не могъ, когда мертвую тишину вдругъ прервалъ тихій, нжный, жалобный голосъ — голосъ женскій, въ которомъ слышались слезы:

— О! зачмъ ты не приходишь ко мн? Сколько времени еще должна я ждать?

Посл этихъ словъ опять настала тишина. Эдвардъ вскочилъ съ восклицаніемъ удивленія. Онъ такъ былъ погруженъ въ свои мрачныя размышленія, что никакъ не могъ узнать, откуда раздался этотъ голосъ, справа или слва, сверху или снизу. Онъ постоялъ нсколько минутъ, надясь опять услышать голосъ или шаги, или какой-нибудь другой признавъ живого присутствія, но слушалъ онъ напрасно. Онъ услыхалъ только стукъ захлопнувшейся двери въ другомъ флигел дома и больше ничего. Онъ былъ одинъ съ тишиною и мракомъ.

Убдившись, что оставаться тутъ доле было бы безполезно, онъ медленно спустился съ темной лстницы, которая вела внизъ. Элл онъ не хотлъ говорить объ этомъ. У нея было довольно заботъ и безъ того. Но онъ ршился извдать таинственность свернаго флигеля во что бы то ни стало.

Глава XXXI.
Прізжіе въ Роз и Корон.

Мистрисъ Карліонъ сидла въ столовой своего пріятнаго домика въ Бейсватер, представляя себ какимъ путемъ подетъ она на Гіерскіе острова, когда ей принесли письма. Одно изъ нихъ было отъ ея племянницы, Эллы Винтеръ. Мистрисъ Карліонъ распечатала и была поражена извстіемъ, которое заключалось въ немъ: ея племянница выходитъ замужъ за Эдварда Конроя!

Удивленіе и огорченіе заставили мистрисъ Карліонъ тотчасъ отправиться въ Норфолькъ.

‘И не по этому одному должна я отправиться, говорила она себ, садясь въ карету, чтобы хать на желзную дорогу: — мн надо удостовриться, бросила ли моя племянница свою нелпую идею, что она не законная наслдница своего дда, Джильберта. Въ какомъ смшномъ мір мы живемъ!’

Такимъ образомъ, въ этотъ вечеръ мистрисъ Карліонъ съ своей горничной пріхала въ Герон-Дайкъ безъ предувдомленія.

— Твое письмо, Элла, поразило меня, начала она, не успвъ еще проговорить привтствій:— неужели ты зашла такъ далеко, что не можешь не разойтить съ твоимъ женихомъ?

— Для чего же расходиться, тетушка Гертруда? спросила Элла.

— Какъ! подумай, милая моя, газетный репортеръ! Я согласна, что онъ очень милый человкъ и составилъ себ имя,— но онъ не пара наслдниц Герон-Дайка.

— Я выхожу замужъ не изъ честолюбія, тетушка, а изъ… изъ…

— Любви, хочешь ты сказать. Любовь очень хорошее дло въ своемъ род, но зачмъ не соединить и то, и другое? Твои мужъ долженъ занимать, по-крайней-мр, равное съ тобою положеніе. Я очень недовольна.

— Мн очень жаль, тетушка, и мистеръ Конрой будетъ жалть.

— Душа моя! неужели ты будешь имть глупость сказать объ этомъ мистеру Конрою? торопливо вскричала мистрисъ Карліонъ.— Я сказала это только для тебя. Я очень люблю мистера Конроя — я такъ его люблю, что не желаю оскорблять его чувствъ, хотя онъ такъ честолюбиво выбралъ тебя.

— Я боюсь, тетушка, что онъ не могъ не полюбить меня.

— Еще бы! Это, конечно, правда. Но если бы у него хоть была хорошая родня, или будь онъ землевладлецъ, или адвокатъ, словомъ, что бы то ни было, только не газетный репортеръ, я предпочла бы его всмъ другимъ женихамъ твоимъ. Но въ его положеніи…

— Я довольна его положеніемъ, тетушка Гертруда. И вамъ надо вспомнить, прибавила Элла съ улыбкой: — что я познакомилась съ нимъ у васъ. Разв вы не помните, съ какимъ удовольствіемъ вы представили его мн.

Мистрисъ Карліонъ завертлась на своемъ кресл.

— Можно находить удовольствіе видть человка своимъ гостемъ, сказала она:— но изъ этого не слдуетъ, чтобы было пріятно имть его членомъ своей семьи. А о томъ вечер я терпть не могла вспоминать съ тхъ поръ, вдь тогда украли мои брильянты, а теперь еще больше этотъ вечеръ сдлается ненавистенъ мн. Но вернемся къ длу. Ты владтельница Герон-Дайка.

— Владтельница ли я? или, лучше сказать, останусь ли? перебила Элла.

— Слышать не хочу такого вздора, вспылила мистрисъ Карліонъ.— Я говорю о томъ, что ты теперь, и повторю, что двушк въ твоемъ положеніи неприлично выходить за бднаго газетнаго репортера.

Элла обвила руками шею тетки и поцловала ее.

— Свтскія правила не вашимъ устамъ произносить, тетушка, шепнула она.— Предоставьте мн быть счастливой по своему.

Мистрисъ Карліонъ вздохнула. Какъ разно смотрятъ на все молодые и пожилые люди! и какъ невозможно согласить ихъ взгляды! Она должна была покориться этому. Элла имла право сама располагать собой. Постовавъ нсколько времени, мистрисъ Карліонъ мало-по-малу примирилась съ этимъ бракомъ, тмъ боле, что Конрой все боле и боле нравился ей.

Она ршилась остаться въ Герон-Дайк, Конрой бывалъ тамъ каждый день и тетка Эллы считала своей обязанностью поддерживать своимъ присутствіемъ племянницу въ общественномъ мнніи. Мистрисъ Тойнби была не родственница, и мистрисъ Карліонъ ршилась переносить свой кашель эту зиму. Можетъ быть морской воздухъ и здсь принесетъ ей пользу.

Когда Чарльзъ Плекетъ былъ въ Герон-Дайк, онъ общалъ мисъ Винтеръ написать къ ней какъ только переговоритъ съ мистеромъ Денисономъ. Вмсто Чарльза Плекета написалъ самъ Денисонъ.

‘Нёнгем-Прайорсъ‘.

‘Моя милая родственница, вы часто бывали въ моихъ мысляхъ съ тхъ поръ какъ я видлъ васъ въ Лондон, и съ большимъ удовольствіемъ ожидаю вашего общаннаго посщенія весной.

‘На прошлой недл бывши въ Лондон, я видлся съ моимъ повреннымъ, Чарльзомъ Плекетомъ, который разсказалъ мн подробно о своей поздк въ Герон-Дайкъ. Онъ предпринялъ ее самъ отъ себя и не спросивъ меня, какъ ему слдовало сдлать. Я имю чрезвычайное довріе къ здравому смыслу и дловымъ способностямъ Плекета, но согласился ли бы я, чтобы онъ постилъ васъ съ такой цлью, въ этотъ вопросъ я теперь не стану входить. То что сдлано передлать нельзя, и мн остаемся только поблагодарить васъ, милая моя, за откровенность и чистосердечіе, съ какими вы отвчали на его вопросы. Я сказалъ Плекету, что многіе, при подобныхъ обстоятельствахъ попросили бы его убраться, я самъ, вроятно, поступилъ бы такъ.

‘На вашемъ мст, милая моя, я не сдлалъ бы шага боле въ томъ дл, по которому Плекетъ былъ у васъ. Вы сдлали все, чего требовала честь, и боле чмъ можно было ожидать отъ васъ. Кром того мн кажется, что дальнйшія изслдованія ни къ какому результату не приведутъ. Оставьте въ поко это дло, вотъ вамъ мой совтъ. Я не имю особеннаго желанія сдлаться владльцемъ Герон-Дайка, особенно теперь, когда я узналъ васъ и полюбилъ. У меня денегъ довольно и для себя и для повсы, который будетъ моимъ наслдникомъ. Для чего желать еще большаго?

Не забудьте, что я ожидаю васъ въ Нёнгем-Прайорсъ весной. А пока вамъ ничего больше не будетъ писать любящій васъ родственникъ

‘Джильбертъ Денисонъ‘.

P. S. Я ожидаю Френка недли чрезъ дв. Постараюсь приковать его за ноги до вашего прізда. Я такъ желаю, чтобы вы познакомились съ нимъ’.

— Очевидно мистеръ Денисонъ ршилъ, чтобы вы влюбились въ его таинственнаго сына! сказалъ Эдвардъ, съ улыбкой, прочтя письмо, которое мисъ Винтеръ показала ему.

Элла кивнула головой.

— А вдь это было бы самымъ благоразумнымъ способомъ уладить все, это соединило бы-дв отрасли фамиліи и состояніе ихъ. Какая жалость, что вы отдали ваше сердце не кому слдовало!

— Я сама начинаю это думать, отвтила Элла, принявъ серіозяый видъ.— Можетъ быть еще не поздно потребовать назадъ мое сердце и отдать его по вашему совту.

— Опрометчивость никогда къ добру не доводитъ. Не лучше ли подождать возвращенія странствующаго родственника? Можетъ быть онъ не оцнитъ приношенія?

— А если оцнитъ?

— Наврно не такъ какъ тотъ, кому оно принадлежитъ теперь.

— Наврно столько же.

— Въ такомъ случа, если пожелаете можете взять назадъ.

Элла взглянула на своего жениха.

— Вы это говорите не шутя?

— Нисколько.

‘Неужели я ему надола?’ подумала Элла.

— Вы послушаетесь совта мистера Денисона, и оставите въ поко вопросъ о наслдств? продолжалъ Конрой посл нкотораго молчанія.

— Нтъ. И вы вдь этого не пожелаете?

— Нтъ. Я думаю, что если былъ обманъ, то его надо прослдить и открыть. Я всегда это говорилъ. Но знаете ли вы почему главное я этого желаю?

— Почему?

— Для вашего собственнаго спокойствія, моя дорогая. Я вижу, что вы не будете спокойны, пока это не разъяснится.

— Это правда, это правда! Но, Эдвардъ, что можемъ мы сдлать? Что можемъ мы сдлать боле того что уже сдлали мы?

— Ничего — пока. И право такъ или иначе это все равно.

— Вы хотите сказать, что все равно имю ли я право на имніе, или нтъ?

— Почти.

— Я не понимаю васъ сегодня, Эдвардъ.

Конрой улыбнулся.

— Вы посл лучше будете понимать меня.

— Этого не будетъ никогда, если я выйду за молодого Денисона.

— Будетъ, не смотря на молодого Денисона, отвтилъ Конрой съ задорливой улыбкой на губахъ.

Вс знали, что мистрисъ Дёчи страдала отъ сильной простуды. Вдругъ, не простившись ни съ кмъ, ухала она въ Лондонъ съ тмъ, конечно, чтобы посовтоваться съ лучшими докторами. Въ Нёллингтон надялись, что она выздороветъ, потому что ее тамъ вс любили.

Мистрисъ Дёчи не вернулась, и потомъ узнали, что ея хорошо извстный миніатюрный фаэтонъ и пара пони были куплены лордомъ Кемберли и подарены имъ его тетк мистрисъ Фесзерстонъ. Судя по этому, возвращеніе мистрисъ Дёчи въ Нёллингтонъ казалось событіемъ довольно проблематическимъ. Капитана Леннокса, который поселился въ Лондон, а въ Сирени являлся изрдка, прізжая съ вечернимъ поздомъ и узжая съ утреннимъ, разспрашивали объ этомъ, и онъ сказалъ, что нездоровье мистрисъ Дёчи продолжается и можетъ быть ей придется похать за границу. Распространились слухи, что и капитанъ также оставляетъ Нёллингтонъ. Онъ этого не опровергалъ и не подтверждалъ, а говорилъ, что это будетъ зависть отъ здоровья его сестры.

Въ одинъ вечеръ, когда капитанъ остался нсколько доле обыкновеннаго, онъ пришелъ въ бильярдную ‘Розы и Короны’. Ленноксъ безъ общества существовать не могъ, и не былъ въ состояніи провести вечеръ дома безъ гостей.

Сыгравъ нсколько партій съ молодымъ мистеромъ Сендисомъ изъ Дёнскаго Парка, онъ уходилъ изъ гостиницы, когда трактирщикъ Бёттерби отвелъ его въ сторону.

— Не могу ли я поговорить съ вами, серъ?

— Что вамъ? рзко вскрикнулъ капитанъ.

— Извините, капитанъ, если я васъ спрошу, но правда ли, что вы оставляете Сирени?

— А вамъ что до этого? спросилъ капитанъ, бросивъ подозрительный взглядъ на хозяина гостиницы.

— Я знаю человка, который взялъ бы у васъ котеджъ съ мебелью и со всмъ.

— Въ самомъ дл? Кто же это? спросилъ капитанъ.

— Мистеръ Норрисъ, серъ. Онъ стоитъ въ моей гостиниц.

— Зачмъ онъ сюда пріхалъ?

— Да такъ, разъзжаетъ по разнымъ мстамъ. Онъ не джентльменъ, но, кажется, очень богатъ. Должно быть нажился торговлей и теперь хочетъ поселиться здсь, ему здсь понравилось, у него дв взрослыя дочери, вотъ я и думалъ…

— Понимаю, перебилъ Ленноксъ.

Онъ помолчалъ, кусая губы и потупивъ глаза въ землю.

‘Какой у него больной видъ’, думалъ трактирщикъ, смотря на капитана. ‘Это должно быть отъ лондонской жизни, она скажется на человк въ конц-концовъ’.

— Можетъ быть было бы не худо повидаться съ этимъ мистеромъ Норрисомъ, сказалъ капитанъ Ленноксъ, выходя изъ задумчивости.— Сказать вамъ по правд, Бёттерби, я намренъ оставить Нёллингтонъ.

— Мы слышали. Очень жалемъ, серъ.

— Однако ничего пока не ршено. Видите, моя сестра находитъ, что здсь для нея холодно, да и самъ я не совсмъ здоровъ. Мы хотимъ путешествовать года два. Я посмотрю какъ она будетъ себя чувствовать, когда съзжу въ Лондонъ. Можетъ быть мы еще вернемся сюда.

— Мы будемъ жалть, если вы отъ насъ удете, сказалъ Бёттерби.

Лицо капитана выражало нершимость, и прошло минуты дв, прежде чмъ онъ сказалъ:

— Вы бы спросили вашего постителя какой домъ ему нуженъ. Можетъ быть Сирени окажутся слишкомъ малы или слишкомъ дороги для него. Въ такомъ случа мн было бы безполезно видться съ нимъ. Я зайду къ вамъ утромъ часовъ въ десять, и тогда вы скажете мн о результат.

Съ этими словами капитанъ Ленноксъ поправилъ камелію къ своей петлиц, закурилъ сигару, взялъ подъ руку молодого Сендиса и ушелъ.

Аккуратно въ десять часовъ на слдующее утро пришелъ капитанъ въ гостиницу ‘Роза и Корона’.

— Мистеръ Норрисъ желалъ бы видть васъ, серъ, началъ трактирщикъ:— я вчера съ нимъ говорилъ, изъ его словъ я могъ понять, что если вы съ нимъ сойдетесь, то онъ возьметъ Сирени. Онъ немножко страненъ, но пріятный человкъ, когда съ нимъ поговоришь.

— Покажите мн его комнату.

Норрисъ былъ высокій, неуклюжій человкъ, одтый какъ деревенскій сквайръ въ сертукъ, штиблеты, синій съ блымъ галстукъ и высокій воротникъ, а платье какъ-то неловко на немъ сидло. Онъ всталъ изъ-за завтрака, когда Ленноксъ къ нему вошелъ, и рукою указалъ ему на стулъ.

— Очень радъ видть васъ, серъ, сказалъ онъ:— чрезъ дв минуты буду къ вашимъ услугамъ. Я сегодня утромъ немножко поздно всталъ.

— Не торопитесь, вжливо сказалъ капитанъ Ленноксъ.

Но мистеръ Норрисъ позвонилъ и веллъ убрать подносъ.

Потомъ онъ придвинулъ свое кресло нсколько ближе къ камину, такъ чтобы сидть напротивъ своего гостя, и протянулъ свои большія костлявыя руки къ яркому огню.

— Мн сказали, серъ, что у васъ здсь есть хижинка, которую вы желаете оставить, началъ онъ:— а такъ какъ мн нужно нчто въ этомъ род, то мы можетъ быть сойдемся.

— Можетъ быть, мистеръ Норрисъ. Но входить въ подробности, прежде чмъ вы увидите котеджъ, можетъ быть будетъ безполезно. Я могу сказать вамъ только, что контрактъ продолжается еще три года, и что мн хотлось бы вмст съ котеджемъ продать мебель.

— Прекрасно. Если котеджъ мн понравится, мы въ условіяхъ сойдемся, я надюсь.

— Когда мн быть у васъ?

— Чмъ скоре тмъ лучше. Я долженъ завтра хать въ Лондонъ. Угодно вамъ сегодня въ два часа? У васъ будетъ время осмотрть котеджъ до сумерекъ, а потомъ вы, можетъ быть, удостоите отобдать у меня, если не приглашены въ другое мсто.

— Прекрасно. Ровно въ два я буду у васъ.

Въ назначенное время Норрисъ пріхалъ въ Сирени, и капитанъ повелъ его осматривать все. Норрисъ очень внимательно заглядывалъ въ каждый: уголокъ, каждый шкапъ и чуланъ. На мебель онъ большаго вниманія не обращалъ.

— Для меня и моихъ двочекъ это довольно хорошо, сказалъ онъ, махнувъ своей широкой рукой, когда Ленноксъ замтилъ, что коверъ въ гостиной немножко потертъ.

А посл всего осмотрли садъ.

— Мн нравится все, что я видлъ, сказалъ Норрисъ, когда они возвращались въ комнаты:— но прежде чмъ я дамъ окончательный отвтъ, я долженъ спросить моихъ двухъ двочекъ. Не я одинъ буду жить здсь, а и он также, капитанъ. Он теперь въ западной Ирландіи, но вернутся чрезъ недлю.

— Чрезъ недлю?

— Можетъ быть вамъ неудобно ждать такъ долго моего отвта?

Капитанъ отвтилъ, что недлей больше, недлей меньше ничего не значитъ для него.

За обдомъ Ленноксъ былъ очень вжливъ съ своимъ гостемъ, хотя не разговорчивъ. Однако, Норрисъ съ своей стороны разговора не прерывалъ, длая честь вкуснымъ блюдамъ, которыми его угощали. Онъ, ничего не говорилъ о своей профессіи, но по нкоторымъ признакамъ Ленноксъ заключилъ, что онъ человкъ бывалый и знакомый съ разными сторонами жизни. Посл обда пришелъ Сендисъ и еще трое-четверо гостей, потомъ перешли въ курительную, и наконецъ, кто-то предложилъ карты.

— Вы играете, мистеръ Норрисъ, спросилъ Ленноксъ съ безпечнымъ видомъ.

— Только въ вистъ, отвтилъ Норрисъ съ улыбкой:— но я вамъ мшать не буду. Если кто-нибудь изъ васъ поучитъ меня, я сдлаю что могу.

Сендисъ взялся за роль ментора и нашелъ своего ученика очень способнымъ. Онъ скоро сказалъ:

— Я думаю, мистеръ Норрисъ, что вы теперь можете играть сами.

На это Норрисъ кивнулъ головой.

Сначала счастіе было ршительно противъ него, но мало-по-малу проигранные соверены возвращались въ его карманы. Норрисъ отличался такою странностью, что когда проигрышъ его оказывался больше обыкновеннаго, онъ откидывался на спинку своего стула и громко хохоталъ, между тмъ, какъ если карты оказывались въ его пользу, онъ становился мраченъ какъ судья. Сендисъ смотрлъ на него въ лорнетъ какъ на какого-то страннаго звря, попавшаго сюда по ошибк, между тмъ, какъ холодные и проницательные глаза капитана Леннокса все чаще и чаще обращались на его гостя. Въ мысляхъ капитана начало мелькать, что Норрисъ не такой новичекъ, какимъ старался выставить себя. Въ конц вечера онъ остался въ выигрыш, только не много.

Норрисъ ушелъ первый. Онъ сдлалъ неловкій поклонъ всей компаніи вообще, а капитану пожалъ руку.

— Все будетъ ршено чрезъ недлю, шепнулъ онъ съ значительнымъ взглядомъ.— Будьте уврены, прощайте.

— Что это за оригиналъ, сказалъ Сендисъ, когда дверь затворилась за долговязой фигурой Норриса.— Гд вы его подцпили, Ленноксъ.

— Я радъ, что онъ ушелъ, сказалъ Ленноксъ съ утомленнымъ видомъ.— Онъ беретъ у меня этотъ котеджъ — если я ршусь оставить его.

— Что это, старый дружище, какой у васъ унылый видъ сегодня, продолжалъ Сендисъ, пристально смотря на Леннокса.

— Я не въ дух. Эти противные англійскіе втры убьютъ хоть кого.

Капитанъ Ленноксъ дйствительно былъ радъ, что Норрисъ ушелъ, и онъ обрадовался бы еще больше, если бы не видалъ его никогда. Онъ почувствовалъ къ нему большое отвращеніе, въ которомъ не могъ датъ себ отчета, и какой-то страхъ, который все увеличивался, по мр того, какъ проходила ночь.

Сонъ его былъ очень безпокойный, ему все представлялась во сн высокая долговязая фигура Норриса, и даже во сн онъ чувствовалъ, что ненавидитъ его.

На слдующее утро капитанъ ухалъ въ Лондонъ съ раннимъ поздомъ. Онъ думалъ, что ему столько же какъ и сестр его былъ нуженъ другой воздухъ.

Конрой жилъ въ Нёллингтон въ гостиниц ‘Роза и Корона’, Онъ раза два встрчался съ Норрисомъ на лстниц какъ незнакомый. Но въ этотъ вечеръ, когда Конрой ложился спать, въ дверь его гостиной постучались и явился Норрисъ.

— Я имю кое-что сказать вамъ, серъ.

— А, это вы, мистеръ Митъ! отвтилъ Конрой.— Войдите. У васъ врно есть для меня какая-нибудь новость, что это? Садитесь.

— Я сдлалъ нсколько любопытныхъ открытій о прошлой жизни господина, который живетъ здсь подъ именемъ капитана Леннокса.

— Подъ именемъ! Разв это не его настоящее имя?

— Онъ въ своей жизни носилъ множество именъ, и которое настоящее знаетъ онъ одинъ.

Митъ вынулъ записную книжку, раскрылъ ее и началъ свой разсказъ:

— Десять лтъ тому назадъ, Ленноксъ слылъ подъ именемъ Блейдона, въ то время онъ былъ настройщикомъ большой фортепіанной фирмы въ Лондон. Онъ лишился этого мста, потому что много цнныхъ вещей пропало изъ разныхъ домовъ, куда его посылали. Потомъ мы слышимъ, что подъ именемъ Перка онъ служилъ бухгалтеромъ въ модной гостиниц въ Мейфер. Тамъ тоже случилось воровство, онъ ли это сдлалъ или нтъ, я удостовриться не могъ, но только онъ очень скоро лишился мста. Посл этого онъ ухалъ за границу на три года, и его видли въ Париж, Брюссел, Гомбург и другихъ мстахъ. Такими-то способами, и вроятно, успшной картежной игрой онъ накопилъ себ порядочную сумму, потомъ мы находимъ его въ Чельтенгам.

— Въ Чельтенгам! невольно воскликнулъ Конрой.

— Въ Чельтенгам, серъ. Онъ тогда уже сдлался капитаномъ Ленноксомъ и большимъ щеголемъ. Разумется, тогда онъ воздерживался отъ незаконнаго присвоенія чужой собственности и позволялъ себ только поддаваться большому искушенію, какъ, напримръ, съ вещами маіора Пайпера. Своимъ искуствомъ въ картежной и бильярдной игр онъ усплъ составить себ очень приличный доходъ. Онъ заманивалъ къ себ богатыхъ молодыхъ людей и обиралъ ихъ. Вы слдите за мною, серъ?

— Вполн.

— Оказывается, что онъ опасался оставаться доле въ Чельтенгам, и благоразумно отретировался, прежде чмъ подозрніе коснулось его. Сопровождаемый своей сестрой, мистрисъ Дёчи, пріхалъ онъ въ Норфолькъ и нанялъ Сирени на пять или на шесть лтъ. Выборъ такого мста казался страненъ, замтилъ Митъ, заглянувъ опять въ свою записную книжку:— но, конечно, Ленноксъ зналъ что длаетъ, и я не сомнваюсь, что планъ его удался вполн. Онъ врно зналъ, что въ этой части страны есть много знатныхъ молодыхъ людей, у которыхъ больше денегъ въ карман, чмъ мозга въ голов, а такъ какъ у капитана было больше мозга чмъ денегъ, то это какъ разъ могло дополнить разницу. Жаль, серъ, очень жаль, прибавилъ Митъ, торжественно качая головой:— что такой искусный мошенникъ не остановился во время, онъ могъ бы остальную жизнь провести какъ джентльменъ.

Эдвардъ Конрой задумался. Въ этомъ разсказ ему показались противорчія.

— Вы говорите, мистеръ Митъ, что Ленноксъ былъ настройщикомъ и бухгалтеромъ въ гостиниц, сказалъ онъ: — но онъ несомннно джентльменъ по воспитанію и обращенію. Мн кажется, онъ и родился джентльменомъ.

— Въ этомъ нельзя сомнваться, серъ. Это только повтореніе старой исторіи. Сынъ благородныхъ родителей, получилъ, хорошее образованіе, началъ жизнь прилично, потомъ искушеніе, слабость, разореніе. Потомъ новая жизнь подъ чужимъ именемъ… Ахъ! серъ, такіе случаи, къ несчастію, слишкомъ обыкновенны, страненъ этотъ міръ, а жить въ немъ надо.

— Какъ вы думаете, насколько мистрисъ Дёчи была замшана въ этихъ непріятныхъ длахъ?

Частный сыщикъ покачалъ головой.

— Серъ, я не могу на это отвчать. Мы еще ничего противъ нея не узнали, да и не желаемъ узнавать. Она очень привязана къ своему брату. Не можетъ быть, чтобы она жила съ нимъ съ закрытыми глазами, и не примчала, что онъ набиваетъ карманы, обыгрывая въ карты молодежь. Знала-ли она что-нибудь хуже этого, я не могу сказать, но если и знала, конечно, не стала бы на него доносить, но должно быть жила въ постоянномъ страх. Мужъ ея былъ военный, умеръ молодой и оставилъ ей хорошее состояніе, которое она иметъ и теперь. Ее любятъ и знакомство у нея хорошее.

— Что вы теперь намрены предпринять? спросилъ Конрой.

— Выхлопочу разршеніе на производство обыска и осмотрю всякій уголокъ въ Сиреняхъ.

— Съ какой-нибудь особенной цлью?

— Да. Я надюсь найти запонку малахитовую съ золотомъ подъ пару той, которая была найдена въ алле герон-дайкской.

Конрой улыбнулся. Это казалось ему надеждой несбыточной.

— Вы не можете ожидать найти. Зная, что потерялъ одну запонку въ борьб съ Гьюбертомъ Стономъ, Ленноксъ, наврно прежде всего, позаботился припрятать подальше другую.

— Позвольте мн сказать вамъ, мистеръ Конрой, что, по всей вроятности, онъ этого не сдлалъ. Преступники всегда длаютъ какую-нибудь гибельную ошибку и не уничтожаютъ того, что можетъ ихъ погубить.

Глава XXXII.
Вмсто наконецъ.

Филиппъ Кливъ ухалъ въ Лондонъ въ среду, а въ четвергъ вечеромъ леди Кливъ ждала его возвращенія. Но Филиппъ не вернулся.

‘Онъ врно остался провести вечеръ съ мистеромъ Бутлемъ, сказала она себ: ‘а я получу утромъ письмо’.

Утромъ письма не принесли и леди Кливъ почти не дотронулась до завтрака.

‘Онъ вернется сегодня’, подумала она: ‘и разсудилъ, что не къ чему писать’.

Но когда и пятница прошла, а Филиппъ не вернулся и въ суботу не пришло письмо, леди Кливъ испугалась. Разумется, дла могли задержать его, но почему онъ не пишетъ? Филиппъ былъ всегда такъ почтителенъ къ ней.

‘Пошлю узнать къ мистеру Типледи’, подумала она.

Она послала бы уже давно, но Филиппъ не любилъ, чтобы о немъ разузнавали. Разъ, когда онъ загостился въ Норвич, леди Кливъ сама ходила въ контору и Филиппъ остался этимъ недоволенъ.

— Бриджета, приказала леди Кливъ своей горничной, которая служила у нея много лтъ и была такъ же хорошо извстна въ Нёллингтон какъ и леди Кливъ:— сходите въ контору узнать, когда ждутъ мистера Клива. Можете сказать, если хотите, что я немножко безпокоюсь, не получая извстія отъ него.

Бриджета ушла въ своемъ шотландскомъ плед и черной шляпк. Типледи стоялъ у дверей конторы и смотрлъ по сторонамъ. Бриджета передала порученіе своей госпожи.

— Леди Кливъ прислала узнать отъ меня о мистер Филипп, сказалъ архитекторъ, выслушавъ Бриджету:— а я сейчасъ хотлъ послать спросить объ этомъ же леди Кливъ.

Знаменитый архитекторъ, извстный не въ одномъ этомъ графств, былъ добрый, незаносчивый человкъ, маленькій, худенькій и неразговорчивый.

— Миледи думаетъ, серъ, что вамъ должно быть извстно, что задерживаетъ въ Лондон мистера Филиппа.

— Ничего объ этомъ не знаю, Бриджета. Я даже не знаю зачмъ объ похалъ. Его отсутствіе несовсмъ для насъ удобно.

Бриджета, пользовавшаяся довріемъ своей барыни, не могла этого понять.

— Вдь мистеръ Филиппъ похалъ по вашимъ дламъ, серъ?

— Совсмъ нтъ. Мистеръ Бестъ получилъ отъ него записку въ среду утромъ, онъ писалъ, что детъ въ Лондонъ по дламъ, но вернется на слдующій день. Посл того мы ничего о немъ не слыхали. Поклонитесь отъ меня вашей барын и скажите ей это.

Леди Кливъ теперь положительно испугалась. Разныя непріятныя предчувствія наполнили ея материнское сердце. Лондонъ былъ городъ опасный во многихъ отношеніяхъ, она слышала и вполн врила тому, что не проходило дня, чтобы кто-нибудь не пропалъ тамъ безъ всти.

Она послала нанять карету и похала въ контору. Типледи былъ въ своемъ кабинет и придвинулъ ей кресло.

— Я былъ бы очень радъ сообщить вамъ, что удерживаетъ его, если бы зналъ, сказалъ онъ съ ласковой улыбкой.— Мы полагали, что онъ похалъ по вашимъ дламъ. Пропалъ? нтъ, любезная леди Кливъ, не воображайте такихъ небылицъ. Филиппъ уже не ребенокъ, онъ суметъ уберечь себя.

— Но зачмъ могъ онъ похать въ Лондонъ? и зачмъ сдлалъ изъ этого тайну?

— Сказать по правд я и самъ это понимаю не совсмъ. Бестъ сказалъ мн сегодня, а онъ слышалъ отъ Плимптона, что Филиппъ отдалъ деньги на какую-то спекуляцію. Вы ничего не знаете объ этомъ?

— Ничего, отвтила леди Кливъ.

— Я позову Беста, сказалъ архитекторъ.

Но, сходивъ въ контору, онъ узналъ, что Бестъ вышелъ. Онъ привелъ съ собою Ричарда Плимптона. Этотъ молодой человкъ былъ братъ Кьюрета, помощника викарія Кетля, и большой пріятель Филиппа.

Плимптонъ, пожавъ руку леди Кливъ, сказалъ ей, находя это нужнымъ при настоящихъ обстоятельствахъ, что Филиппъ купилъ акціи Германдадскихъ серебряныхъ рудниковъ, и похалъ въ Лондонъ продать ихъ.

— О! онъ на это употребилъ свои деньги? сказалъ Типледи:— я вчера случайно слышалъ объ этихъ рудникахъ.

— Вдь это очень богатые рудники, серъ? съ энтузіазмомъ вскричалъ Плимптонъ.

— Очень! сухо отвтилъ архитекторъ.

— Капитанъ Ленноксъ доставилъ ему эти акціи, серъ. Онъ одинъ изъ директоровъ и иметъ самъ большую долю.

— Очень о немъ жалю, вскричалъ Типледи:— съ рудниками приключилась бда.

— Нтъ? вскричалъ молодой человкъ, вытаращивъ глаза.— Неужели? ужъ не это ли задерживаетъ Леннокса въ Лондон все это время, прибавилъ онъ, пораженный внезапной мыслью.

— Безъ сомннія. Теперь вы можете итти, мистеръ Плимптонъ. Желалъ бы я знать, много ли рискнулъ Филиппъ отдать на это пропащее дло? спросилъ архитекторъ леди Кливъ, когда писарь ушелъ.

— Это печальное извстіе для меня, сказала она, отирая свое блдное лицо.— Мы можемъ узнать въ банк, много ли денегъ вынулъ онъ. Все-таки это лучше, чмъ если бы онъ пропалъ.

— Разумется, улыбнулся Типледи.— Все-таки я не вижу, зачмъ Филиппъ остается въ Лондон. Это разгласилось уже нсколько дней. Разузнать мн въ банк, леди Кливъ?

— Потрудитесь. Я буду очень благодарна вамъ.

— Мн нужно ваше полномочіе, а то мн не скажутъ, впрочемъ, не знаю, имъ извстно, что я Филиппу добрый другъ.

Ршили, что онъ подетъ теперь съ леди Кливъ. Остановились у банка. Типледи пошелъ туда и вернулся съ серіознымъ лицомъ.

— Вамъ не отвтили? спросила леди Кливъ.

— О! на счетъ этого не сдлали затрудненій…

— Сколько же онъ вынулъ?

— Почти все.

Бдная леди Кливъ вернулась домой еще въ большемъ безпокойств. Что если Филиппъ, испуганный потерей денегъ, ршился на… на какой-нибудь опрометчивый поступокъ!

Субота прошла. На мать жалко было смотрть. Она сидла у окна, которое выходило на калитку, и ждала того, кто не приходилъ.

И на другой день, въ воскресенье, письма отъ Филиппа не было. Докторъ Спрекли собирался въ церковь, когда къ нему вбжала Бриджета. Съ ея барыней вдругъ случился одинъ изъ ея давнишнихъ припадковъ, и докторъ долженъ былъ спшить къ ней.

У доктора въ это время былъ на рукахъ другой больной — викарій Френсисъ Кетль, страдавшій подагрой. Зайдя къ нему посл обдни, докторъ упомянулъ Маріи о болзни леди Кливъ.

— Ей такъ было хорошо послднее время, стовалъ онъ.— Душевное безпокойство вызвало этотъ припадокъ, и больше ничего.

— Душевное безпокойство? повторила Марія.

— Да, объ ея безпутномъ сын. Онъ похалъ въ Лондонъ въ среду и съ тхъ поръ о немъ неизвстно ничего. Она страшно безпокоится, воображая, что съ нимъ случилось какое-нибудь несчастіе.

— Но почему съ нимъ можетъ случиться несчастіе? спросила Марія и сердце ея сильно забилось.

— Да, почему? Онъ самъ на себя навлекъ несчастіе, это такъ. Взялъ да истратилъ вс свои деньги…

— О! какъ это? проговорила Марія.

— Какъ! отвтилъ докторъ, смотря на измнившееся лицо Маріи:— накупилъ акцій какихъ-то рудниковъ, а они и лопнули.

Марія въ этотъ же день отправилась къ леди Кливъ. Она нашла ее очень больной. Марія скрыла свои опасенія и предчувствія и говорила весело, хотя время отъ времени слезы навертывались на ея глазахъ при мысли, что можетъ быть она не увидитъ Филиппа на этомъ свт никогда. Боле прежняго понимала она теперь, какъ онъ дорогъ ея сердцу.

Сколько дней прошло въ этомъ страшномъ безпокойств, ни леди Кливъ, ни Марія не заботились считать. Викарію было лучше, хотя онъ еще лежалъ на диван въ своей комнат, и Марія много времени проводила въ Гомдел. Въ одно утро леди Кливъ получила телеграмму. Она сдлала знакъ Маріи, чтобы та прочла.

‘Максвельская Терраса, No 6, Лондонъ.

‘Отъ Филиппа Клива.

‘Со мною случилось небольшое приключеніе, которое задержитъ меня въ Лондон еще на нсколько дней. Опаснаго ничего нтъ, не пугайтесь. Завтра опять пришлю телеграмму’.

— Слава Богу! мой сынъ еще живъ. Однако, странно, зачмъ онъ не написалъ, сказала леди Кливъ, протянувъ руку къ телеграмм.— Кчему завтра посылать телеграмму? Если бы онъ сегодня вечеромъ отправилъ письмо, я получила бы его сегодня утромъ. Ему врно такъ худо, что онъ это скрываетъ отъ меня и онъ должно быть такъ боленъ, что не можетъ писать. Онъ можетъ быть при смерти, а я не могу хать къ нему!

— Я поду къ нему, любезная леди Кливъ! сказала Марія и на щекахъ ея вспыхнулъ прелестный румянецъ.

— Вы, милая моя!

— Да, я. хать я могу. Папа теперь почти здоровъ.

— Прилично ли это будетъ? Вы…

— Я его невста и никто боле меня не иметъ права быть возл него?

Она бросилась на шею леди Кливъ и он вмст поплакали.

Марія не теряла времени. Прежде чмъ удивленный викарій усплъ согласиться или отказать, прежде даже чмъ усплъ хорошенько понять въ чемъ дло, она была уже на пути къ станціи желзной дороги.

Въ тотъ же вечеръ Марія Кетль постучалась въ дверь дома подъ No 6, на Максвельской террас, и спросила мистера Клива.

Прежде чмъ слуга усплъ отвтить, сдой румяный господинъ вышелъ изъ боковой комнаты въ переднюю и сказалъ, смотря на Марію сквозь очки:

— Пожалуйте сюда, пожалуйте сюда. Да, мистеръ Кливъ здсь. Онъ мой гость, а вы его родственница, я полагаю? прибавилъ онъ, провожая Марію въ гостиную:— можетъ быть его сестра?

— Нтъ, не сестра его, пролепетала Марія, вдругъ понявъ затруднительность своего положенія:— я ему не родня.

— Не родня! повторилъ старикъ, смотря на нее.

Но въ выраженіи его румянаго лица было что-то доброжелательное, а въ честныхъ глазахъ такая доброта, что Марія пріободрилась.

— Я его невста, серъ, сказала она просто:— некому было пріхать, кром меня.

— Его невста! Боже мой! да вдь это очень мило, знаете! У меня никогда не было невсты, а я часто этого желалъ. Меня зовутъ Марджорамъ, Джозія Марджорамъ, бывшій торговецъ въ Сити, теперь оставилъ дла и не длаю ничего-ничего. Трудненько приходится иногда.

— Но Филиппъ… мистеръ Кливъ очень боленъ, серъ? спросила Марія.— Я должна послать телеграмму его матери. Что случилось съ нимъ?

— Садитесь, душа моя, а я все вамъ разскажу. Какой это былъ благородный поступокъ! Я стоялъ у окна въ моей гостиной, посвистывалъ и думалъ такъ особенно ни о немъ, какъ вдругъ изъ-за угла показался во всю прыть кабріолетъ, а по дорог бжалъ ребенокъ, оступился и упалъ, молодой человкъ, проходившій мимо, бросился и схватилъ ребенка на руки. Но было уже поздно, кабріолетъ нахалъ на него, ребенокъ отдлался легкимъ ушибомъ, но молодой человкъ получилъ сильный толчекъ. ‘Въ больницу его’, кричалъ сбжавшійся народъ.

‘— Я возьму его къ себ, отвтилъ я, ко мн его и отнесли. На визитной карточк мы нашли его имя: ‘Мистеръ Кливъ’, а адреса не было, такъ что я не могъ дать знать его друзьямъ.

— А онъ такъ былъ боленъ, что не могъ сказать вамъ свой адресъ?

— Да, онъ былъ безъ чувствъ. Но теперь ему лучше, о! гораздо лучше, прибавилъ старикъ:— и доказательствомъ служитъ то, что онъ самъ продиктовалъ телеграмму въ леди Кливъ. Мой докторъ и другой, приглашенный на консультацію, оба сказали, что мы скоро поставимъ его на ноги.

— Мн хотлось бы видть его, серъ, сказала Марія тихимъ голосомъ.

— Увидите, увидите, вотъ я поговорю съ сидлкой. А пока моя экономка, мистрисъ Вель, добрая старушка, проведетъ васъ въ вашу комнату, чтобы вы сняли шляпку. Мы приготовили эту комнату для его матери, думая, что она прідетъ.

Старая экономка вошла съ поклономъ. Она приняла Марію за дочь леди Кливъ. Марія сняла дорожныя одежды и мистеръ Марджорамъ проводилъ ее въ комнату Филиппа. Марія увидала на подушк его блдное лицо, и наклонившись къ нему, прошептала:

— О! милый мой! Слава Богу, я нашла васъ, наконецъ!

Марія ршила мысленно, что не оставитъ его боле.

Посл своей первой несчастной ночи въ Лондон, Филиппъ нсколько образумился, ршился вернуться въ Нёллингтонъ и признаться во всемъ своей матери и мистеру Типледи. Длать было больше нечего. Но прежде онъ хотлъ еще разъ побывать въ контор Германдадскихъ рудниковъ и удостовриться, если возможно, дйствительно ли рушилось все.

Контора по прежнему оказалась заперта, и Филиппъ ничего не могъ узнать. Уходя, онъ встртился съ однимъ господиномъ, котораго видалъ въ Сиреняхъ, знакомимъ капитана Леннокса и мистрисъ Дёчи. Этотъ господинъ также купилъ акціи Германдадскихъ рудниковъ и приходилъ въ Сити за тмъ же, за чмъ пришелъ Филиппъ.

— Ленноксъ? Нтъ, я не могу сказать вамъ гд онъ, я не видалъ его послднее время, отвтилъ онъ на вопросъ Филиппа.— Ленноксу пришлось хуже, чмъ намъ. Онъ, должно быть, ухалъ къ своимъ знакомымъ въ Вандсвортъ, онъ здитъ туда иногда.

— Можете вы датъ мн ихъ адресъ?

— Могу. Я былъ тамъ раза два съ Ленноксомъ.

Филиппъ взялъ адресъ и похалъ, въ Вандсвортъ. Но тамъ онъ ничего не могъ узнать о капитан Леннокс, его знакомые думали, что онъ въ Нёллингтон. Кабріолетъ нахалъ на Филиппа, когда онъ выходилъ изъ ихъ дома.

Собравшись съ силами, Филиппъ разсказалъ Маріи Кетль всю исторію своихъ сумасбродствъ. Онъ былъ еще такъ слабъ, что во время своего разсказа плакалъ, какъ ребенокъ. Марія прижала его руку къ своимъ теплымъ, мягкимъ щекамъ и утшала его:

— Я думаю, Марія, что если бы вы не отвергли меня, ничего этого не случилось бы, продолжалъ онъ:— а какъ я былъ малодушенъ и сумасброденъ, никто не знаетъ лучше меня.

— Я никогда боле не оставлю васъ, прошептала она съ пылающими щеками.

Женихъ и невста запечатлли это общаніе поцлуемъ.

— Я всегда скажу, Марія, что вашъ отецъ былъ слишкомъ жестокъ ко мн.

— Да. Но дло въ томъ, Филиппъ, что онъ думалъ боле нежели хотлъ сказать, отвтила она.

— Что же онъ думалъ? спросилъ Филиппъ.

— Папаш вообразилось, что вы замшаны во всхъ этихъ воровствахъ… его портмонне, табакерки доктора… и драгоцнныхъ вещей мисъ Винтеръ.

Большіе глаза Филиппа сдлались еще больше, когда онъ вглянулъ на Марію.

— Неужели онъ думалъ, что я укралъ ихъ?

— Я этого боюсь. И докторъ Даунисъ тоже это думалъ.

Филиппъ лежалъ молча, пораженный изумленіемъ. Вдругъ онъ захохоталъ.

— Какая шутка, Марія! Они не могли думать этого обо мн. Я Филиппъ Кливъ. А вы думали это?

— О, Филиппъ! Я полагала, что вы лучше знаете меня.

— Простите мой вопросъ. Вы говорите, что никогда не оставите меня, Марія, я благословляю васъ за это. Если бы мы могли обвнчаться здсь, теперь, чтобы злой рокъ не могъ насъ разлучить!

Единственнымъ отвтомъ Маріи былъ яркій румянецъ.

— Но какъ будемъ мы жить теперь, когда наша будущность испорчена? продолжалъ Филиппъ.— Какъ товарищъ Типледи, я могъ устроить для васъ хорошій домъ, но деньги, которыя могли доставить мн это положеніе, пропали безвозвратно.

— У меня есть дв тысячи, о которыхъ вы, кажется, не слыхали, сказала Марія тихо:— мистрисъ Педжъ отказала ихъ мн. Мы дадимъ часть ихъ мистеру Типледи въ замнъ потерянныхъ.

— Марія!

— Да. Я вознамрилась это сдлать, какъ только услыхала о потер вашихъ денегъ.

Хотя мистеръ Марджорамъ имлъ романическія наклонности, однако и онъ удивился, когда ему сказали, что молодые люди, пользовавшіеся его гостепріимствомъ, ршились обвнчаться какъ можно скоре, если только онъ по доброт своей поможетъ имъ.

— Ого! сказалъ онъ.— Ну, что же, готовъ отъ всего моего сердца. Вы говорите, что ваши родители съ дтства предназначали васъ другъ для друга.

— Это правда, сказалъ Филиппъ.

— Филиппу долго понадобятся внимательныя попеченія, вскричала Марія съ пылающими щеками и потупивъ глаза:— и никто не можетъ ухаживать за нимъ такъ какъ жена. Если вы, серъ, потрудитесь достать намъ позволеніе и… и… позволите намъ обвнчаться здсь тихо когда-нибудь вечеромъ…

Слезы засверкали на рсницахъ старика. Онъ привлекъ Марію къ себ и прижалъ ее къ своему сердцу, а она поплакала на его плеч, точно онъ былъ ея отецъ. Марджорамъ жаллъ зачмъ небо не дало ему такой дочери.

Такимъ образомъ нсколько дней спустя, въ гостиной дома подъ No 6 на Максвельской террас, Филиппъ Кливъ обвнчался съ Маріей Кетдь. Его въ этотъ день въ первый разъ посл приключенія подняли съ постели и во время обряда онъ лежалъ на кушетк. Бдняжка имлъ очень болзненный видъ, но счастіе сіяло изъ его глазъ, и прежняя милая улыбка мелькала на его губахъ. Мистеръ Марджорамъ былъ посаженымъ отцомъ невсты, а его сестра, премилая пятидесятилтняя двица, нарочно пріхала изъ Гертфорда присутствовать при внчаніи. Все опять пошло по прежнему. Бдный больной Филиппъ лежалъ въ постели, а Марія ухаживала за нимъ.

Но онъ сталъ поправляться, и когда былъ въ состояніи оставить гостепріимную кровлю старика, новобрачные отправились къ морю, чтобы Филиппъ могъ подышать свжимъ морскимъ воздухомъ. По возвращеніи домой они должны были на время пожить съ леди Кливъ, которая теперь даже радовалась тому, что случилось, такъ какъ это повело къ счастію. Викарій, сначала вознамрившійся держать себя очень сурово и величественно, при первомъ же свиданіи не выдержалъ. Главное онъ теперь зналъ, что Филиппъ не былъ причастенъ къ воровствамъ. Сыщикъ Митъ нашелъ слишкомъ много доказательствъ въ Сиреняхъ, для того чтобы можно было подозрвать кого-нибудь кром капитана Леннокса.

Прежде всего нашлась табакерка доктора Дауниса. Должно быть капитанъ боялся слишкомъ скоро продать ее. Много изъ вещей, украденныхъ въ Герон-Дайк нашлись въ Сиреняхъ, нашлась также и малахитовая съ золотомъ запонка.

Глава XXXIII.
Въ сумеркахъ.

Никогда тихая жизнь добрыхъ нёллингтонцевъ не была такъ встревожена какъ въ т рождественскіе праздники, къ которымъ теперь событія привели насъ. Романическій и неожиданный бракъ Филиппа Клива прошелъ почти незамтно въ сравненіи съ удивительными извстіями, касавшимися капитана Леннокса.

И онъ и его сестра исчезли словно провалились сквозь землю. Ихъ прослдили до Лондона, но тамъ слдъ пропалъ. Ленноксъ не возвращался передать котеджъ Норрису. Что-нибудь возбудило подозрніе Леннокса, и вроятно его же прислуга дала знать ему о произведенномъ обыск. Какъ бы то ни было, его нигд нельзя было найти. Ни мистеръ Митъ, ни полиція ничего не могли сдлать, и пока котеджъ находился подъ надзоромъ полиціи.

Рождественскіе праздники въ Герон-Дайк прошли очень тихо. Конрой узжалъ на нсколько дней. Мистрисъ Карліонъ и Элла иногда здили въ Лондонъ навщать Марію и Филиппа, и это было ихъ единственное разилеченіе.

— Должно быть капитанъ Ленноксъ укралъ мои брильянты, замтила мистрисъ Карліонъ однажды.— А какъ я подумаю, что я подозрвала бднаго Филиппа Клива!

Элла съ удивленіемъ взглянула на свою тетку.

— Филиппа Клива! воскликнула она.

— Ну, да, мн стыдно говорить это, Элла. Чрезъ нсколько дней посл покражи, капитанъ Ленноксъ пріхалъ ко мн и спросилъ нашлись ли мои вещи. Говоря объ этомъ, онъ сдлалъ какой-то намекъ, обратившій мои мысли на Филиппа. Посл того, когда я услыхала, какъ Филиппъ тратитъ деньги на картежную и бильярдную игру, намекъ капитана Леннокса непріятно вспоминался мн.

— Вы думаете, что капитанъ желалъ заставить васъ думать, что онъ обвиняетъ Филиппа?

— Нтъ, возразила мистрисъ Карліонъ:— мн кажется онъ хотлъ набросить легкое сомнніе въ мои мысли, и тмъ отвлечь всякое подозрніе отъ себя.

— Тетушка, задумчиво сказала Элла: — желала бы я знать не капитанъ ли Ленноксъ укралъ часы и цпочку Фредди Бутля въ туже ночь, и выдумалъ будто у него самого украли портмонне?

— Ничего не можетъ быть врне, сказала мистрисъ Карліонъ:— онъ должно быть жилъ этимъ воровствомъ. И какъ подумаешь какъ прилично онъ держалъ себя во все время.

Конрой вернулся. Несмотря на разныя причины къ безпокойству, въ жизни Эллы теперь была пріятная полнота, и все другое въ сравненіи съ этимъ казалось ей ничтожнымъ. Чмъ боле узнавала она Конроя, тмъ боле находила въ немъ качествъ, достойныхъ любви и уваженія. Даже мистрисъ Карліонъ, видаясь теперь съ Конроемъ ежедневно, уже не удивлялась тому, что называла ослпленіемъ Эллы.

Свадьбу назначили въ начал весны. Элла желала отложить бракъ до тхъ поръ, пока разршится сомнніе относительно времени смерти ея дда и правъ ея на наслдство, но Конрой доказывалъ, что это ни къ чему не поведетъ.

— А что, если посл нашей свадьбы вдругъ откроется, что я не настоящая наслдница и Герон-Дайкъ отъ меня отойдетъ? сказала она ему однажды.

— Что жъ такое? отвтилъ онъ: — у насъ останется еще довольно. У васъ есть доходъ, помимо Герон-Дайка, и у меня найдется не меньше, чмъ у васъ.

— Отъ вашихъ литературныхъ работъ?

— Отъ этого и отъ другого. Я пока пересталъ писать въ газеты, и не думаю, чтобы опять сталъ. Будьте спокойны и имйте довріе ко мн. Мы будемъ въ состояніи жить скромно, держать корову и пони съ экипажемъ. Что боле нужно намъ?

— Вы насмхаетесь надо мною, Эдвардъ.

— Нтъ. Я только желаю, чтобы вы не терзали себя на счетъ имнія, оно можетъ быть ваше, а можетъ быть и нтъ.

— Мн кажется, вы думаете, что оно не мое?

— Я думаю, что оно по праву должно принадлежать мистеру Денисону, но мы на это доказательствъ не имемъ, и можетъ быть, я ошибаюсь.

— Короче всего, было бы передать ему тотчасъ.

— Милая моя, мистеръ Денисонъ не возьметъ.

— Вы знаете мистера Денисона?

— Я видалъ его, и знаю, что онъ прямой и честный человкъ.

Элла вздохнула, она желала бы разршить сомнніе. Конрой тоже этого желалъ, хотя, можетъ быть, не такъ горячо. Онъ имлъ тайное убжденіе, что Ааронъ былъ замшанъ въ заговор, если заговоръ былъ.

Какъ ни былъ черствъ и безсердеченъ Ааронъ Стонъ, но скоропостижная смерть его внука, послдовавшая такъ скоро посл смерти сквайра, оставила въ немъ свои слды. Въ нсколько мсяцевъ Ааронъ постарлъ десятью годами. За барышней своей онъ готовъ былъ ходить, какъ старая собака, выглядывалъ изъ дверей, когда Элла гуляла по саду, вертлся около ея стула за обдомъ. Къ Конрою онъ чувствовалъ недоброжелательство и бормоталъ, что чужому человку не слдъ слоняться въ Герон-Дайк, что и Конрой тоже шпіонъ.

‘Что онъ длаетъ въ сверномъ флигел’, разсуждалъ съ собой старикъ:— ‘я вижу, кто онъ каждый вечеръ отправляется туда. Чего онъ тамъ ищетъ? Знаетъ ли объ этомъ барышня? Почемъ знать, не замшанъ ли онъ въ воровств вещей? Шпіонъ’!

Изъ всхъ обитателей замка, мене всхъ снисходительна къ причудамъ Аарона была мистрисъ Карліонъ. Она иногда говорила объ этомъ съ Эллой.

— Это отчасти твоя вина, Элла, ты такъ ему потакаешь. Какую это сумасбродную фантазію забралъ онъ себ въ голову, чтобы въ дом не было другихъ лакеевъ кром него! И ты на это соглашаешься.

— У насъ достаточно служанокъ для работы, тетушка Гертруда.

— Я это знаю. Не въ этомъ вопросъ. Въ твоемъ положеніи, какъ владтельниц большого помстья, теб слдуетъ держать лакеевъ, какъ это длаютъ другіе, потому что Ааронъ этого не хочетъ, ты…

— Нтъ, тетушка, перебила Элла: — я не посмотрла бы на Аарона, если бы находила нужнымъ сдлать что-нибудь, поврьте мн. Это неизвстность заставляетъ меня жить тихо. Когда я узнаю — если только узнаю — что я законная владтельница Герон-Дайка, я сдлаю вс необходимыя перемны.

— Странное дло, мисъ Элла, воскликнулъ Ааронъ однажды, войдя къ своей барышн въ новую оранжерею:— на счетъ этого капитана Леннокса. Это, должно быть, онъ, злодй, убилъ моего бднаго мальчика. Возможно ли, какъ подумаешь! Капитанъ Ленноксъ! только я никогда его не любилъ. Мн никогда не нравилось его хитрое лисье лицо.

Элла мысленно спросила себя: кого любилъ старикъ.

— Я не доврялъ ему, мисъ Элла, съ перваго раза, какъ увидалъ его. Когда человкъ, говоритъ, съ вами такъ мягко и сладко, и въ то же время смотритъ на васъ такими жестокими, жадными глазами, то съ нимъ лучше никакого дла не имть. Я считаю такого человка опаснымъ.

Мисъ Винтеръ. сама чувствовала тайное недовріе къ Ленноксу, сама не зная почему. Можетъ быть, какъ сказалъ Ааронъ, этому причиною былъ контрастъ между его медовымъ тономъ и выраженіемъ его холодныхъ, жесткихъ взглядовъ. Какъ бы то ни было, Элла никогда не была дружелюбно расположена къ капитану Ленноксу.

— Ваша жена, кажется, очень нездорова сегодня, Ааронъ? продолжала Элла, переходя къ другому предмету.

— Она сдлалась глупе прежняго, отвтилъ Ааронъ запальчиво.— Извините, барышня, но эта старуха хоть кого выведетъ изъ терпнія.

Дорозсія Стонъ жила въ какомъ-то хроническомъ страх. Чего она боится, сердито спрашивалъ ее мужъ, и могъ только понять, изъ ея трепещущихъ отвтовъ, что она боится ‘привидній’. Герон-Дайкъ сдлался страшнымъ мстомъ, говаривала она, каждый вечеръ она можетъ встртить въ коридорахъ Катерину Кинъ, или покойнаго сквайра. Ааронъ вн себя отъ гнва, грозилъ прибить жену. Мисъ Винтеръ время отъ времени урезонивала ее, но жизнь какъ будто сдлалась въ тягость бдной старух.

Она находила только удовольствіе, грустное и отрицательное, вспоминать совершенства своего внука, и въ этомъ находила сочувственныхъ слушательницъ въ горничныхъ.

— Могъ ли кто сравняться съ нимъ, говаривала она, сидя на кресл предъ каминомъ въ своей комнат съ огромнымъ чернымъ бантомъ на кисейномъ чепчик: — какъ онъ былъ отваженъ, какъ красивъ, не хуже любого джентльмена во всей Англіи.

— Вотъ ужъ это истинная правда, сударыня, отвчали Фемія и Илайза.

Однажды Эдварду Конрою пришло въ голову, не кроется ли въ нервномъ страх Дорозсіи что-нибудь такое, о чемъ она не хочетъ говорить. Чего она боится? спрашивалъ онъ себя. Когда она сидитъ у яркаго огня, или въ своей комнат, или въ кухн при солнечномъ свт, окруженная людьми, не можетъ же она бояться увидть привидніе бдной Катерины, а что Дорозсія часто и днемъ замирала отъ страха — этого оспаривать нельзя.

— Элла, насколько Дорозсія знаетъ обстоятельства, сопровождавшія смерть вашего дда? однажды спросилъ Конрой.

— Право не могу сказать, отвтила Элла:— мн не хотлось разспрашивать ее. Наврно она знаетъ не больше насъ.

— Это неизвстно. Она была здсь все время.

— О! да, она была здсь.

— Странная у нея фантазія, продолжалъ Конрой, посл продолжительнаго молчанія:— я слышу, что она боится встртить привидніе сквайра, если подойдетъ вечеромъ къ его комнатамъ.

— Дорозсія всегда была такъ глупа въ этомъ отношеніи.

— Я наблюдалъ за нею, когда она выходитъ погулять въ свой садикъ, разговаривалъ съ нею время отъ времени, и она сдлала на меня такое впечатлніе, что у нея есть что-то на душ. Я говорю не объ ея суеврныхъ фантазіяхъ, она боится чего-то другого, если я не ошибаюсь.

— Нсколько дней тому назадъ, я нашла ее въ слезахъ, замтила мисъ Винтеръ:— она сказала мн, что задремала на своемъ кресл, и видла сонъ, который испугалъ ее.

— Разсказала она вамъ этотъ сонъ?

— Нтъ. Она сказала только, что видла моего дда.

— А! Мн кажется странно то, что она слишкомъ много думаетъ о немъ. Я желалъ бы, Элла, чтобы вы сдлали ей нсколько вопросовъ о сквайр при мн.

— Не такихъ вопросовъ, какіе могутъ напугать ее?

— Милая моя, если она не знаетъ ничего дурного, чего же она можетъ испугаться.

— Это правда. Я завтра же спрошу ее.

На слдующее утро Дорозсію позвали къ мисъ Винтеръ. Конрой сидлъ въ глубин комнаты и читалъ газету.

— Я желаю сдлать вамъ нсколько вопросовъ, Дорозсія, о мистрисъ Декстеръ, начала Элла:— о той женщин, которая ухаживала за моимъ ддомъ во время его послдней болзни. Я желаю видть мистрисъ Декстеръ. Можете вы мн сказать, гд отыскать ее.

Руки Дорозсіи начали дрожать, какъ будто вдругъ съ нею сдлался припадокъ лихорадки. Она бросила на свою госпожу такой испуганный и умоляющій взглядъ, что Элла почти стала сожалть зачмъ заговорила съ нею, а потомъ старушка взглянула на Конроя, но онъ не глядлъ никуда, кром своей газеты.

— Гд я могу найти мистрисъ Декстеръ? повторила мисъ Винтеръ.

— Я ничего не знаю о мистрисъ Декстеръ, шепнула Дорозсія дрожащимъ голосомъ.— Да и не желаю знать.

— Разв она не нравилась вамъ, Дорозсія?

— Не нравилась.

— Сядьте, Дорозсія, ласково сказала Элла:— вамъ не кчему волноваться. Сядьте въ это кресло и скажите мн почему вамъ не нравилась мистрисъ Декстеръ.

— Право не могу сказать почему, сударыня. Не нравилась да и только. Когда она пріхала сюда съ докторомъ Джаго, это разсердило меня, обидло, лучше сказать. До-тхъ-поръ мои услуги годились для барина, я такъ и сказала доктору.

— Дорозсія, продолжала мисъ Винтеръ:— я никогда не разспрашивала васъ о смерти моего дда. Это предметъ очень печальный, и я была такъ глубоко огорчена, что меня не было здсь въ то время. Вы видли его до самой смерти?

— Нтъ, чуть слышно проговорила Дорозсія.

— Когда же вы видли его въ послдній разъ? Задолго ли до его смерти?

Дорозсія бросила на Эллу умоляющій взглядъ, но не отвчала.

— Вы должны сказать мн, Дорозсія.

— За нсколько недль, отвтила экономка, но съ очевиднымъ принужденіемъ.

— Какъ это странно! вдь ддушка Джильбертъ всегда, такъ васъ любилъ.

Дорозсія приподняла уголъ своего чистаго, благо полотнянаго передника и дрожащими пальцами вытерла свое лицо, она, повидимому, нсколько пріободрилась.

— Когда пріхала мистрисъ Декстеръ, я уже стала ему не нужна. Она никого не пускала къ барину.

— Она держала его взаперти, за дверьми, обитыми зеленой байкой, и не позволяла никому видть его, вы это хотите сказать?

— Точно такъ, сударыня, подтвердила Дорозсія.

— Но посл его смерти вамъ позволили видть его, вамъ его врной и многолтней служанк?

— Даже тогда мн не позволили видть его, вскричала экономка: — даже тогда. Это было жестоко — жестоко.

Она вздохнула и опустила свой передникъ. Все это начало пугать ее.

— А за этими дверьми, обитыми зеленой байкой, не происходило ничего? спросила Элла, не спуская глазъ съ старухи:— ничего такого, что желали скрыть отъ васъ всхъ?

Дорозсія съ испугомъ подняла руки.

— Ахъ, сударыня, ради Бога не спрашивайте меня! вскричала она:— я не знаю ничего, мн нечего разсказывать.

— Нечего? повторила мисъ Винтеръ.

— Нечего, сударыня.

Бдная трепещущая старушка казалась такъ разстроена, что мисъ Винтеръ позволила ей уйти.

— Элла, спокойно сказалъ ея женихъ, вставая: — отъ этой женщины мы должны добиться объясненія. Она знаетъ больше чмъ сметъ сказать.

— Конечно, это можно предположить по ея обращенію, согласилась Элла:— но посмотрите какъ она разстроена, какъ мы добьемся отъ нея чего-нибудь.

— Мы должны подумать объ этомъ.

— Я убждена только въ томъ, что она никогда не скажетъ неправды.

— При обыкновенныхъ обстоятельствахъ да, я самъ это думаю, но ее могутъ принудить Ааронъ и другіе заговорщики.

— О, Эдвардъ! Заговорщики! Бдный старикъ Ааронъ!

— Время покажетъ намъ. Если у этого старика нтъ на душ тяжелой тайны, скажите мн, что меня зовутъ не Конрой.

Нсколько дней посл этого все шло по обыкновенію, и съ Дорозсіей ничего боле не было говорено. Мало-по-малу она успокоилась и говорила себ:

— Барышня должна видть, что я не могу сказать ей ничего, она не будетъ боле пугать меня разспросами. Зачмъ невиннымъ страдать за виновныхъ? Если бы эта Декстеръ и этотъ противный Джаго никогда не приближались къ нашему дому!

Въ одинъ январскій вечеръ, когда солнце закатилось и настали сумерки, въ дверь, которая вела изъ кухоннаго коридора въ кустарникъ, послышался тихій стукъ.

Дорозсія сидла въ своей комнат возл кухни, дверь была полуотворена. Она сидла у огня, не длала ничего и лниво смотрла на Фемію, которая приготовляла для нея въ кухн чай. Ааронъ съ кучеромъ ухали въ Нёллингтонъ, посланные туда мисъ Винтеръ по какому-то длу.!

— Въ дверь изъ кустарника какъ будто постучались, Фемія, сказала Дорозсія, возвысивъ голосъ.

— Мн тоже послышалось, отвтила Фемія, единственная служанка, находившаяся въ эту минуту въ кухн.— Я сейчасъ посмотрю. Это должно быть Джемъ.

Прежде чмъ Фемія успла дойти до двери, тихій стукъ послышался во второй разъ. Фемія бгомъ пустилась по коридору, и ожидая увидть садовника, отступила съ испугомъ при вид странной фигуры, когда отворила дверь. Это была высокая, свирпой наружности женщина смуглая, съ блестящими черными глазами. Красный платокъ былъ обвязанъ вокругъ ея растрепанныхъ черныхъ волосъ, полинялая красная шаль закутывала ея грудь и была завязана сзади. Въ ушахъ виднлись толстыя золотыя серьги, а на пальцахъ перстни. Фемія тотчасъ догадалась, что это цыганка-ворожея. Она видала такихъ женщинъ. Отъ удивленія она не успла заговорить. Цыганка предупредила ее.

— Не бойся, двушка. Я честная цыганка, я заблудилась. Мн надо въ Нёллингтонъ, вотъ я и осмлилась завернуть сюда и спросить.

— Дорога все прямая, отвтила Фемія,

— Ахъ! да какіе у тебя лукавые блестящіе глаза, двушка, шепнула цыганка:— заболитъ отъ нихъ сердечко у какого-нибудь молодца. Положи на ладонь цыганочки серебреца, и она предскажетъ теб твою судьбу.

Феміи очень хотлось знать свою судьбу, но она оглянулась на комнату мистрисъ Стонъ.

— Я не смю, отвтила она и хотла запереть дверь.

Но въ это время подошли другія служанки и начали перешептываться и хохотать.

— Проводите меня въ кухню, я всмъ вамъ поворожу, сказала цыганка, и смло вошла.

Служанки побжали за нею и одна проворно затворила дверь въ комнату мистрисъ Стонъ. Фемія поспшила отнести туда подносъ съ чайнымъ приборомъ, поставила его на круглый столъ и уходя заперла дверь.

Вынули изъ кармана мелочь, надавали цыганк серебра, и легковрныя двушки стали слушать предсказанія ворожеи. Дорозсія Стонъ, прихлебывая чай и закусывая булкой съ масломъ, услыхала какіе-то необыкновенные звуки, какой-то необыкновенный говоръ въ кухн и взрывы хохота.

‘Что это тамъ у нихъ?’ подумала Дорозсія: ‘Он вчно затятъ что-нибудь, когда Аарона нтъ’.

Она отворила дверь и выглянула: какая-то страшная цыганка, вся въ красномъ, разслась въ кухн, а служанки стояли около нея. Дорозсія очень испугалась и вскрикнула, двушки оглянулись.

— Что это вы здсь длаете? спросила она.— Кто кто?

— Ахъ, сударыня, отвтила одна изъ служанокъ Селли:— это намъ предсказываютъ нашу судьбу. У меня мужъ будетъ, солдатъ, и я поду съ багажемъ…

— Я приказываю вамъ уйти, все стоя въ дверяхъ, сказала цыганк Дорозсія, дрожащій голосъ которой не^— согласовался съ повелительнымъ тономъ: — ступайте сейчасъ вонъ отсюда, и какъ смли вы войти?

Цыганка встала, показывая свои большіе блые зубы.

— Позвольте бдной цыганочк поворожить вамъ, сударыня, сказала она, кланяясь съ улыбкой и поклономъ.

Дорозсія разсердилась.

— Уйдешь ли ты, дерзкая женщина? закричала она пронзительно и попятившись назадъ.— Не пытайся говорить мн ложь, ты ужъ и то довольно насказала этимъ глупымъ двушкамъ.

Лицо цыганки помрачилось, она сдлала нсколько шаговъ и вошла въ комнату Дорозсіи.

— Я насказала ложь, ну такъ позволь мн сказать теб правду.

Она наклонилась и шепнула нсколько словъ на ухо старух.

Лицо Дорозсіи покрылось смертельной блдностью. Она тихо вскрикнула.

— Правда это или нтъ? спросила цыганка.

Но Дорозсія не могла отвтить. Она дрожала и только вытаращила глаза на ворожею.

Цыганка повернулась къ удивленнымъ служанкамъ:

— Заприте дверь и оставьте насъ вдвоемъ, сказала она повелительно.

Дверь немедленно затворилась и об женщины остались одн. Служанки ждали, ждали и перетревожились. О чемъ это цыганка такъ долго говоритъ съ старой экономкой?

— Не пойти ли намъ посмотрть, сказала, наконецъ, Фемія: — она можетъ быть напугала ее такъ, что съ нею сдлался припадокъ.

Въ эту минуту дверь отворилась и цыганка вышла. Затворивъ за собою дверь, она прошла чрезъ кухню, не сказавъ ни слова испуганной прислуг, стоявшей тамъ, и ушла чрезъ кустарникъ, какъ пришла.

Служанки молча переглянулись. Потомъ, какъ бы сговорившись, бросились въ комнату экономки и заглянули.

Дорозсія Стонъ сидла у стола возл чайнаго подноса и рыдала, такъ что страшно было слышать, отъ испуга, горя и волненія.

Глава XXXIV.
Правда наконецъ.

Въ одно прекрасное январское утро, солнечное, но холодное, дамы сидли за завтракомъ въ Герон-Дайк. Мисъ Винтеръ почти не сказала ни слова во весь завтракъ и почти не дотронулась ни до чего, она казалась погружена въ задумчивость.

— Что съ тобою, Элла? спросила мистрисъ Карліонъ:— ужъ здорова ли ты?

— Никогда не чувствовала себя лучше, тетушка Гертруда, отвтила Элла съ своей нжной, серіозной улыбкой.— Только я не расположена говорить.

— И сть, замтила мистрисъ Карліонъ, качая головою:— мн не нравится ни то, ни другое, и если это будетъ продолжаться за обдомъ, я пошлю за докторомъ Спрекли.

Элла засмялась. Она встала, надла шляпку, шаль и пошла въ садъ по той дорог, гд могла встртить своего жениха. Встртившись съ нимъ, она взяла его подъ руку и прохаживалась съ нимъ около часа, въ жаркомъ разговор. Это было на другой день посл посщенія цыганки. Читатели, вроятно, угадали, что это была хитрость, придуманная Конроемъ, чтобы добиться свдній отъ Дорозсіи Стонъ.

Поговоривъ въ саду, Элла и Конрой пошли въ гостиную сквайра, которая была заперта посл его смерти. Въ это утро тамъ былъ затопленъ каминъ. Элла остановилась на порог. Вотъ высокое кожаное кресло ея дда, ширмы, старинный столикъ, стоявшій у него подъ рукой. Съ небольшимъ усиліемъ воображенія можно было легко представить себ, будто слышится тяжелая походка сквайра и вотъ онъ сейчасъ войдетъ и начнетъ мшать огонь въ камин — онъ думалъ, что никто не длаетъ этого такъ хорошо, какъ онъ. Глаза Эллы наполнились слезами.

— Думайте о настоящемъ, а не о прошломъ, шепнулъ Конрой.

Она отерла слезы, кивнула головой и позвонила. Пришла Фенія, которой было приказано сказать Аарону Стону, что мисъ Винтеръ ждетъ его въ гостиной сквайра.

Ааронъ выслушалъ это недоврчиво, вытаращивъ глаза.

— Вамъ это пригрезилось, сказалъ онъ съ гнвомъ.— Барышня въ этой холодной комнат ждетъ меня! Убирайтесь съ вашими росказнями.

— Холодной! возразила Фемія:— въ камин-то горитъ яркій огонь. Барышня съ мистеромъ Конроемъ ждетъ васъ тамъ, серъ.

Ааронъ медленно повиновался. Ему не нравилось, что Элла будетъ говорить съ нимъ при Конро. Его одного боялся Ааронъ. Его холодно-серіозный, проницательный взглядъ всегда смущалъ старика. Что они съ Дорозсіей будутъ длать, когда Конрой женится на ихъ барышн, это послднее время не мало смущало Аарона.

Ааронъ остановился, отворивъ дверь. Зачмъ его призвали именно въ эту комнату?

— Войдите, Ааронъ, сказала мисъ Винтеръ.— Затворите дверь и сядьте.

Она сидла въ маленькомъ кресл. Конрой стоялъ, облокотись на старинный каминъ. Старикъ слъ на стулъ возл двери съ замирающимъ сердцемъ.

— Нсколько времени тому назадъ, Ааронъ, начала мисъ Винтеръ серіознымъ, но ласковымъ голосомъ:— я сдлана вамъ нсколько вопросовъ о болзни и смерти моего дда. Я имла причины предполагать, что отъ меня скрывали какую-то тайну. Вы отвтили мн, что я ошибалась.

— Мисъ Элла, я ничего отъ васъ не скрылъ, право ничего, отвтилъ старикъ дрожащимъ, умоляющимъ голосомъ, и на его волненіе жалко было смотрть.

— А я теперь знаю, что вы скрыли, Ааронъ. Я знаю, что ддъ мой умеръ не въ половин мая, а задолго до того! Скажете вы мн, почему вы уврили меня, что Джонъ Тильни и оркестръ изъ Нёллингтона видли моего дда вечеромъ въ день его рожденія, и что мистеръ Плекетъ, лондонскій стряпчій, видлъ его дня два спустя, такъ же какъ и товарищъ мистера Давентри — когда вы знали очень хорошо, что вс они видли васъ, переодтаго такъ чтобы разыграть роль вашего барина?

Зубы Аарона начали стучать.

— Истина, наконецъ, извстна мн, продолжала Элла,— Не длайте больше никакихъ попытокъ обмануть меня, он будутъ безполезны.

— Совершенно безполезны, вмшался Конрой съ суровостью въ голос, которой недоставало мисъ Винтеръ.— Мы знаемъ все.

Вся кровь сбжала съ морщинистаго лица Аарона. Онъ съ испугомъ повертывалъ глаза отъ своей госпожи на Конроя и отъ Конроя на нее.

— Ужъ лучше разскажите все, старикъ, спокойно сказалъ Конрой.

— Разскажу, наконецъ заговорилъ Ааронъ хриплымъ шопотомъ, вроятно, видя, что ничего другого ему не остается.— Сквайръ умеръ прежде мая, и даже прежде дня своего, рожденія 24-го апрля.

— Это былъ ужасный обманъ! сказала Элла.

— Да, это былъ обманъ, согласился Ааронъ:— только не я его придумалъ, я только помогалъ.

— Кто же его придумалъ? спросилъ Конрой.

— Гьюбертъ, мой внукъ Гьюбертъ, вмст съ сквайромъ.

— Съ сквайромъ! вскричала Элла съ упрекомъ.— Ааронъ!

— Я говорю правду. Сквайръ не имлъ покоя отъ страха, что умретъ прежде дня своего рожденія, старикъ Спрекли сказалъ ему, что онъ не можетъ дожить. Гьюбертъ и придумалъ кое-что. Онъ прочелъ въ одной французской книг, что какого-то умершаго француза выдавали за живого нсколько мсяцевъ. Онъ сказалъ объ этомъ сквайру, сквайръ съ жаромъ за это ухватился, они обратились къ Джаго, и тотъ помогъ исполнить это.

— И вы тоже помогали, сказалъ Конрой.

— Я сдлалъ къ лучшему, къ лучшему, вздыхалъ Ааронъ со слезами на глазахъ и поднимая кверху свои морщинистыя руки.— Притомъ сквайръ мн приказалъ, а когда же я ослушался его? Въ этой самой комнат, мисъ Элла, заговорилъ онъ со мною въ первый разъ. Я пришелъ укладывать его спать, и онъ мн сказалъ. Я перепугался до смерти, и сказалъ ему:

‘— Баринъ, этого сдлать нельзя.

‘— Можно и будетъ сдлано, какъ ты смешь спорить? отвтилъ онъ сердито и я не смлъ боле возражать.

Что могла отвтить Элла?

— Это все для васъ, мисъ Элла, все для васъ, говорилъ, дрожа, врный старый слуга, потому что онъ былъ вренъ, не смотря на свой дурной поступокъ.— Какъ же бы вы могли наслдовать Герон-Дайкъ, если бы баринъ не дожилъ до дня своего рожденія? Помстье перешло бы къ другимъ. Хорошо было бы, если бы тому другому Денисону досталось старинное имніе! Они вс мошенники и шпіоны…

— Молчите! сурово перебилъ Конрой:— какъ вы смете говорить такимъ образомъ о родственник вашего барина?

Ааронъ съ изумленіемъ вытаращилъ на него глаза.

— Мистеръ Денисонъ Нёнгем-Прайорскій точно такъ же достоинъ уваженія, какъ и покойный мистеръ Денисонъ Герон-Дайкскій. Осторожне говорите о немъ впередъ. И помните, что онъ теперь мистеръ Денисонъ Герон-Дайкскій — и былъ бы имъ съ прошлаго апрля, если бы не ваши штуки.

Никогда Конрой не былъ такъ суровъ, и Элла хотя соглашалась съ каждымъ его словомъ, взглянула на него съ удивленіемъ. Ааронъ растерялся и обидлся, онъ считалъ это нахальствомъ со стороны человка, который былъ никто иной, какъ газетный репортеръ, и ему хотлось бы это сказать.

— Барышня, пролепеталъ онъ хриплымъ голосомъ:— какъ это вы узнали о сквайр?

— Этого я вамъ не скажу, отвтила мы съ Винтеръ:— довольно того, что я знаю это. Если бы вы сказали мн правду, сколькими непріятностями было бы мене!

Но старый слуга могъ только повторить:— Это было сдлано къ лучшему.

— Я желаю, чтобы вы сказали мн, Ааронъ, когда умеръ сквайръ, сказалъ Конрой.

Ааронъ бросилъ быстрый, угрюмый, подозрительный взглядъ на допросчика.

— Долженъ я отвтить на это, мисъ Элла? спросилъ онъ обиженнымъ тономъ.

— Конечно.

— Ну, если вамъ надо знать, серъ, то онъ умеръ 19-го февраля.

— Что же вы сдлали тогда?

— Мы положили тло въ гробъ, заказанный въ Лондон два мсяца тому назадъ по приказанію самого сквайра. Заказалъ гробъ Гьюбертъ и гробъ прислали въ ящик, а слугамъ сказали, что это новое покойное кресло для барина.

— И этотъ заколоченный гробъ держали въ комнат?

— Въ комнатк возл спальни, туда никто не входилъ, да и мы держали эту комнату запертой посл того.

— А то, что вы мн разсказывали о смерти моего дда, вмшалась Элла:— было справедливо?

— Все до одного слова, отвтилъ старикъ:— кром того, что это случилось въ феврал, а не въ ма.

— Кто придумалъ, чтобы вы разыграли роль вашего барина посл его смерти? продолжалъ Конрой.

Ааронъ не тотчасъ отвтилъ, глаза его приняли тусклое, туманное выраженіе, какъ будто онъ затерялся въ прошломъ.

— Многое пришлось длать такого, что прежде и въ голову не пришло, сказалъ онъ.— Никто не можетъ предвидть, какой оборотъ примутъ дла. Гьюбертъ увидалъ, что недостаточно говорить, что сквайръ пережилъ день своего рожденія, могли потребовать свиданія съ нимъ и убдиться самимъ въ этомъ, и Джаго видлъ это также.

— Да. Продолжайте.

— Они думали, что ничего боле не остается какъ мы переодться и представлять его. Я противился этому, увряю васъ, мисъ Элла, но это ни къ чему не повело, они доказали мн, что все можетъ открыться, если я не уступлю.

— И такъ, вы переодлись! вскричалъ Конрой.

— Это все устроилъ Гьюбертъ. О! какъ онъ былъ уменъ, Джаго хитеръ и лукавъ, но у него нтъ ума Гьюберта. Кто какъ не онъ досталъ мн парикъ съ длинными сдыми волосами сквайра и бархатную шапочку? Я долженъ былъ одваться каждый день и учиться своей роли цлый часъ, такъ что наконецъ я сталъ воображать будто я въ самомъ дл превратился въ сквайра. Это обмануло товарища Давентри, и лондонскихъ мошенниковъ, и оркестръ изъ Нёллингтона, и Джона Тильни и его жену! Я надвалъ опаловый перстень.

— Вы говорите, что докторъ Джаго съ самаго начала былъ посвященъ въ эту тайну?

— Разумется. Онъ былъ способенъ къ штукамъ такого рода, а безъ доктора сдлать этого было нельзя.

Конрой длалъ отмтки въ своей записной книжк.

— Я думаю, что пока этого довольно, сказалъ онъ Аарону.— Если понадобится, я посл предложу вамъ еще нсколько вопросовъ.

Ааронъ угрюмо всталъ съ своего стула. Старику было чрезвычайно непріятно самовольство Конроя, но туча исчезла съ его лица и его шероховатыя черты смягчились, когда онъ взглянулъ на свою барышню. Не гнвъ и не надменное осужденіе увидалъ онъ на ея прелестномъ личик, а только кроткую и терпливую грусть.

— Мисъ Элла, вы теперь знаете все, шепнулъ онъ, сдлавъ къ ней нсколько шаговъ:— но, чтожъ изъ этого? свтъ никогда не узнаетъ ничего. Тайна въ безопасности по прежнему.

— Да, Ааронъ, я знаю все, отвтила Элла: — я знаю, что я уже не владтельница Герон-Дайка. Я знаю, что милый старый домъ уже принадлежитъ не мн, а другому! Но я знаю также, что онъ будетъ достойнымъ наслдникомъ.

Ааронъ чуть не задохнулся отъ удивленія.

— Но, мисъ Элла, вамъ стоитъ только молчать и никто ничего не узнаетъ. Сквайръ запретилъ всмъ намъ говорить вамъ, но вы узнали это сами. Вы наврно не скажете — нтъ, нтъ! нтъ, нтъ!

— Мн ничего больше не остается, Ааронъ. Я должна поступить какъ слдуетъ. Это домъ не мой, его слдуетъ передать тому, кому онъ принадлежитъ по праву.

— Ахъ, сударыня! миссъ Элла! Баринъ перевернулся бы въ могил, если бы могъ слышать ваши слова. Отдать старый замокъ? Нтъ — нтъ! и ни одна душа не знаетъ этой тайны кром насъ, Джаго и сидлки, а ихъ ротъ закрытъ.

— Если бы мой ддъ могъ теперь посовтовать мн, неужели вы думаете, что онъ не убдилъ бы меня поступить честно и справедливо? сказала Элла.— Вашъ баринъ видитъ теперь все другими глазами, онъ не сталъ бы требовать, чтобы я удержала у себя то, что никогда не принадлежало мн.

Ааронъ слушалъ, но не убждался.

— И подумайте, что имніе перейдетъ къ тмъ, кого баринъ такъ ненавидлъ! мошенникамъ и шпіонамъ.

— Ни слова боле! строго сказала мисъ Винтеръ.— Вы забываетесь, Ааронъ.

Старикъ потупилъ голову, опустилъ руки съ движеніемъ отчаянія и медленно вышелъ изъ комнаты.

— Бдный, врный старикъ! вскричала Элла, смотря ему вслдъ.— Хотя онъ поступилъ дурно, но онъ это сдлалъ изъ преданности къ моему дду и мн. И такъ, Эдвардъ, прибавила она, улыбаясь сквозь слезы:— вы видите, что у васъ будетъ не богатая жена.

— Тмъ лучше, милая моя, отвтилъ Конрой, обхватывая ея станъ рукою:— стало быть вы будете обязаны чмъ-нибудь мн, а не я вамъ. Теперь никто не скажетъ, что я гнался за богатой невстой.

— Никто этого не говорилъ о васъ.

— Будто бы! Спросите этого старика, что онъ думаетъ обо мн. Спросите вашу тетушку Гертруду, спросите мистрисъ Тойнби, спросите свтъ.

— Я никогда не думала о васъ этого.

— Я никогда и не былъ такимъ. Но, Элла, вамъ грустно будетъ разстаться съ Герон-Дайкомъ?

— Я постараюсь перенести.

— Почему знать, можетъ быть старикъ въ Нёнгем-Прайорс позволитъ вамъ жить здсь, замтилъ Конрой:— онъ, кажется, говорилъ вамъ что-то въ этомъ род?

— Неужели вы думаете, что я воспользуюсь его великодушіемъ? Нтъ, нтъ. Это замокъ его предковъ и долженъ принадлежать ему вполн, а посл него его сыну. Вы забываете, что у него есть сынъ, Эдвардъ.

— Какой-то мистеръ Френкъ. Самый безпутный по разсказамъ.

— Можетъ быть, но онъ Денисонъ, и наслдникъ своего отца. Притомъ, вы сказали не подумавши, Эдвардъ! Какъ можемъ мы бдные люди жить въ такомъ большомъ дом? Для того, чтобы содержать такой домъ, нуженъ большой доходъ.

—Это такъ.

— Вамъ лучше можетъ быть отказаться отъ меня, Эдвардъ, теперь когда все открылось, сказала Элла дрожащимъ голосомъ.— Я только помшаю вашимъ успхамъ въ жизни и стсню васъ.

— Вы думаете? отвтилъ онъ серіозно: — вы можетъ быть боитесь связать свою жизнь съ такимъ бднякомъ какъ я? Конечно, нтъ никакого сомннія, что вы можете выйти за богача. Много знатныхъ и богатыхъ людей съ радостью женятся на васъ. Молодыя двушки съ десятой долей вашей красоты длаютъ богатыя партіи. Почему же не сдлать и вамъ? Вы привыкли къ роскоши и утонченности, мн будетъ прискорбно не имть возможности доставлять ихъ вамъ. Не лучше ли намъ разойтись?

Элла смотрла на него съ испуганнымъ выраженіемъ въ глазахъ, боясь, неужели онъ говоритъ серіозно. Веселый смхъ Конроя раздался въ ея ушахъ. Онъ привлекъ ее къ себ и нжно поцловалъ.

— Какая же вы глупенькая сегодня, сказалъ онъ: — точно будто вы не знаете, что наша любовь нисколько не зависитъ отъ бдности и богатства, и что ни то ни другое не можетъ имть вліянія на нее! Вы моя, а я вашъ, и никакія причуды фортуны не могутъ стать между нами. А теперь бросимъ наши заботы на время и забудемъ все кром того, что мы любимъ другъ друга, надньте вашу амазонку и подемъ покататься на этомъ пріятномъ январскомъ солнц.

Ааронъ Стонъ былъ положительно поставленъ втупикъ, не только оттого, что карточный домъ, выстроенный имъ и другими, развалился такъ внезапно, но что мисъ Винтеръ узнала обо всемъ. Тайна смерти сквайра была извстна только тремъ лицамъ, ему, доктору Джаго и мистрисъ Декстеръ, Гьюберта уже не было въ живыхъ. Джаго и мистрисъ Декстеръ щедро заплатили и, конечно, они не станутъ разглашать того, что можетъ предать ихъ уголовному суду. Изъ какого же неизвстнаго источника могла мисъ Винтеръ узнать обо всемъ? Ааронъ не могъ на это отвтить, и чмъ чаще задавалъ себ этотъ вопросъ, тмъ боле приходилъ въ недоумніе. А что касается этого нахальнаго Конроя, то послушать его такъ подумаешь, что помстье принадлежитъ ему.

— Тутъ есть какое-то колдовство, заключилъ озадаченный старикъ.

Тутъ дйствительно было колдовство, только не въ томъ род какъ воображалъ Ааронъ Стонъ.

Убжденный, что Дорозсія Стонъ знала больше, чмъ осмливалась сказать, и что ключъ къ ея тайн можно было достать только посредствомъ хитрости, а ужъ никакъ прямымъ путемъ, Конрой сталъ придумывать какъ бы ему это устроить. Дорозсія была такъ суеврна, что Конрой вздумалъ воспользоваться этимъ суевріемъ. Сначала мисъ Винтеръ сопротивлялась, но она убдилась наконецъ, что невозможно жить въ такой неизвстности.

Конрою, случилось видть въ Лондон представленіе пьесы ‘Гай Маннерингъ’ и онъ былъ пораженъ искусною игрою актрисы мисъ Мёркотъ въ роли Мег-Меррилизъ. Это была женщина безукоризненной репутаціи и Конроя представилъ ей посл окончанія спектакля одинъ изъ его газетныхъ друзей. Придумавъ свой планъ, онъ отправился въ Лондонъ, увидлся съ актрисой, разсказалъ ей въ чемъ дло и уговорилъ ее създить въ Нёллингтонъ, переночевать у мистрисъ Кинъ, и въ костюм цыганки, подъ предлогомъ ворожбы, добраться до Дорозсіи Стонъ, а Аарона въ это время позаботилась удалить мисъ Винтеръ. Подученная Конроемъ, актриса шепнула на ухо Дорозсіи нсколько словъ, которыя сдлали ее послушной какъ овцу.

— Дайте мн вашу руку, сказала ложная цыганка.

Озадаченная и дрожащая старуха протянула руку, не говоря ни слова. Цыганка проводила указатальнымъ пальцемъ по линіямъ руки.

— Это обозначаетъ гробъ, сказала она.

Дорозсія застонала.

— А это — Боже! это что? Это показываетъ здороваго старика съ длинными сдыми волосами и съ чмъ-то чернымъ на голов… А это темную комнату, зеленыя двери, отворяющіяся безъ шума, низенькаго человка съ длинными усами и злыми глазами… А эта темная линія должна обозначать тайну, тайну съ преступленіемъ, которая вполночь будетъ вызывать васъ изъ могилы…

— Я преступленія не совершала, застонала Дорозсія.— Мн ничего не говорили.

— Но вы сами узнали и скрыли эту тайну, вотъ эта линія показываетъ мн, вы должны обнаружить эту тайну, пока еще не поздно — пока не поздно!

— Что мн длать! рыдала Дорозсія.— Что мн длать!

— То, что я вамъ скажу, сурово отвтила цыганка.— Скажите мн все, что вы знаете — а то вамъ ни въ жизни, ни въ смерти не будетъ покоя.

Этого было достаточно, чтобы убдить Дорозсію. Со вздохами, со стонами, мало-по-малу разсказала она все. Оказалось, что въ то время любопытство ея было возбуждено, и въ нкоторой степени даже ея гнвъ на то, что ее не пускали за двери обитыя зеленой байкой и не говорили о томъ, что происходитъ тамъ.

— Со мною обращались какъ съ судомойкой, говорила она съ горечью.

Положеніе мистрисъ Декстеръ въ дом также не мало раздражало ее.

— Я ухаживала за бариномъ двадцать лтъ, когда онъ былъ болнъ, а теперь должна уступить мое мсто посторонней! жаловалась она Аарону.

Въ отвтъ на это она получила приказаніе не мшаться не въ свое дло.

‘За этими дверями происходитъ что-то такое, о чемъ они боятся мн сказать’, заключила старушка въ ум.

Она ршилась забраться за эти двери и самой пожаловаться сквайру. Случай скоро представился. Однажды Ааронъ пріхалъ изъ Нёллингтона немножко пьяный отъ крпкаго эля. Это случаюсь съ нимъ не часто, и чтобы скрыть это отъ прислуги, онъ тотчасъ легъ въ постель, жалуясь на головную боль. Какъ только онъ заснулъ, Дорозсія вынула изъ его кармана ключъ отъ зеленыхъ дверей. Мистрисъ Декстеръ, рдко выходившая изъ дома, ушла въ этотъ день на станцію желзной дороги послать какую-то телеграмму, которую не хотла доврить никому, а Гьюбертъ Стонъ ухалъ верхомъ. Въ сильномъ волненіи Дорозсія отперла об зеленыя двери, постучалась въ дверь гостиной сквайра и ждала приглашенія войти. Она не слыхала ничего, думая, что сквайръ дремлетъ, она отворила дверь, съ нетерпніемъ желая узнать отъ своего барина, зачмъ онъ ее отстранилъ. Комната была пуста. Дорозсія подумала, что сквайръ лежитъ въ постели и пошла въ спальню. И спальня была пуста. Старушка стояла въ изумленіи, что могло это означать? Можетъ быть сквайръ пошелъ за чмъ-нибудь въ смежную комнатку, Дорозсія отворила дверь и заглянула. Этого одного взгляда было достаточно. Тихій крикъ сорвался съ ея губъ, она затворила дверь и убжала. Въ маленькой комнатк она увидала заколоченный гробъ — тотъ самый гробъ, который выносили изъ замка два мсяца спустя въ день похоронъ сквайра Денисона.

Она видла, что сквайръ умеръ, но зачмъ скрывали это? Наблюдая и подсматривая, Дорозсія убдилась, что прежде чмъ о смерти сквайра объявили, ея мужъ разыгрывалъ его роль. Она прошла въ садъ въ тотъ вечеръ, когда музыканты играли и узнала Аарона въ одежд барина. Въ тотъ день какъ Чарльза Плекета ждали изъ Лондона, она видла какъ мужъ ея вернулся потихоньку и пробрался въ комнаты сквайра, вмсто того, чтобы отправиться въ Нёллингтонъ. Во всемъ этомъ она призналась цыганк, которая въ свою очередь разсказала мисъ Винтеръ и Конрою.

Глава XXXV.
Еще разъясненіе.

По возвращеніи домой съ Филиппомъ Кливомъ сдлался возвратъ болзни. Но потомъ онъ опять сталъ поправляться.

Дло съ Типледи устроили, онъ уже заказалъ новую мдную доску къ дверямъ своей конторы: ‘Гг. Типледи и Кливъ архитекторы и землемры’. Марія заплатила требуемыя деньги и викарій ничего противъ этого не возражалъ. Года два Филиппъ будетъ получать нкоторую часть изъ дохода, потомъ половину, и получитъ все, когда Типледи вздумаетъ оставить дла. Перспектива была такая прекрасная, что викарій Кетль не видлъ причины возражать.

Въ условіе былъ включенъ одинъ пунктъ, извстный только Давентри, который писалъ условіе, Типледи и Филиппу. Пунктъ этотъ состоялъ въ томъ, что кром своей доли, Филиппъ не иметъ право брать изъ фирмы ничего, если онъ надлаетъ долговъ, то Типледи нечего бояться, что онъ обязанъ ихъ платить.

— Это только изъ предосторожности, Кливъ, сказалъ ему Типледи.— Я теперь не боюсь, что вы будете вести въ карты или на бильярд высокую игру, или прибавилъ архитекторъ, улыбаясь:— накупите акцій на серебряные рудники.

— Никогда, никогда, шепнулъ Филиппъ и слезы выступили у него на глазахъ, когда онъ пожималъ руку своему доброму другу.

Уплата денегъ была сюрпризомъ для Типледи, который зналъ, что у Филиппа не осталось ничего. Не сказавъ ни слова своему мужу, Марія отправилась къ Типледи и заплатила ему тысячу двсти фунтовъ. Какъ пріятно было для Филиппа знать, что мать его никогда не узнаетъ о всхъ его сумасбродствахъ и останется въ томъ убжденіи, что деньги, которыя она подарила ему въ день его рожденія, вс пропали въ серебряныхъ рудникахъ! Въ ея глазахъ Филиппъ навсегда остался несравненнымъ сыномъ. Какая тяжесть была снята съ сердца молодого человка этимъ великодушнымъ поступкомъ его жены! Съ этого дня здоровье его стало быстро улучшаться, онъ опять сдлался веселымъ и безпечнымъ Филиппомъ Кливомъ, смхъ его пріятно было слышать. Но полученный имъ урокъ не легко могъ онъ забыть. И возл него всегда будетъ милая жена, чтобы поддерживать его колеблющіеся шаги, ободрять его, если путь жизни покажется ему тяжелъ и труденъ.

Филиппъ Кливъ былъ счастливе чмъ заслуживалъ, и еще большее счастіе предстояло ему. Все-таки мысль, что жена пожертвовала для него большую часть своего состоянія, была для него не совсмъ пріятна. Но даже и эта горечь была отъ него отнята.

Въ это время братъ его серъ Гёнтонъ Кливъ, былъ посланъ въ Англію по порученію посольства, въ которомъ онъ служилъ, и пріхалъ въ Гомдель на двадцать четыре часа. Филиппъ откровенно разсказалъ ему обо всемъ.

— Какъ же ты глупо поступалъ! воскликнулъ баронетъ.

— Я самъ это знаю, Гёнтонъ, и не забуду никогда.

Серъ Гёнтонъ самъ былъ порядочный кутила, хотя давно остепенился, и къ строгости не былъ расположенъ.

— Мн не нравится, Филиппъ, что твоя жена заплатила Типледи. Что говоритъ твоя мать и викарій?

— Викарій не сказалъ мн ничего, я долженъ сознаться, что онъ былъ очень добръ ко мн. Маріи онъ сказалъ, что деньги принадлежатъ ей и вмшиваться онъ не станетъ. А мать моя, Гёнтонъ, не знаетъ ничего о моихъ сумасбродствахъ. Она думаетъ, что тысяча двсти фунтовъ пропали въ рудникахъ. Марія сама заплатила деньги Типледи.

— Послушай, Филиппъ. Я этого допустить не могу. Мы Кливы никогда не были скаредны. Я не богатъ, какъ теб извстно, но это устроить я могу. Я возвращу Маріи деньги, которыя она заплатила Типледи и пусть он будутъ укрплены за ней. Но я длаю это только съ тмъ, что ты больше никакихъ сумасбродствъ длать не будешь. Пойми это, молодой человкъ.

Слезы выступили на глазахъ Филиппа.

— О, Гёнтонъ, ты можешь положиться на меня! Какъ ты щедръ!

Потомъ они начали говорить о капитан Леннокс.

— Гд онъ теперь? спросилъ серъ Гентонъ.

— Его не могутъ отыскать! Кстати, ты, вдь, зналъ его нсколько лтъ тому назадъ, Гёнтонъ.

— Я зналъ его! возразилъ серъ Гёнтонъ:— зналъ Леннокса!

— По-крайней-мр, ты видлъ его въ Чельтенгам у маіора Пайпера. Мн это разсказывалъ мистеръ Конрой въ Герон-Дайк. У маіора играли въ карты и ты и Ленноксъ были тамъ, а на другой день вещи маіора пропали.

— Да, я помню этотъ вечеръ. Ленноксъ? Ленноксъ? Да, я помню его теперь. Блокурый стройный мужчина съ прекраснымъ обращеніемъ, съ блой розой въ петлиц.

— Да, это онъ. Съ трудомъ врится, что онъ былъ мошенникъ.

— Если онъ часто кралъ вещи и портмонне и тому подобное, то удивительно какъ онъ такъ долго не былъ пойманъ, замтилъ серъ Гёнтонъ.

— Это самое замтилъ мн Конрой.

— Скажи пожалуста, кто это Конрой?

— Счастливйшій человкъ на свт, съ энтузіазмомъ отвтилъ Филиппъ.

— Этимъ много сказано, вскричалъ баронетъ, поднявъ брови.

— Право я это нахожу, Гёнтонъ, возразилъ Филиппъ.— Онъ боле ничего какъ сотрудникъ какой-то газеты, встртился съ мисъ Винтеръ, влюбился въ нее, а она въ него, и теперь выходитъ за него и онъ будетъ владльцемъ Герон-Даіка. Какъ же не сказать, что онъ счастливчикъ.

— Онъ какой-нибудь проныра?

— Напротивъ, образованный, чистосердечный, пріятный человкъ. Смотря на него и слушая его, можно подумать, что онъ самъ родился владльцемъ Герон-Дайка, по меньшей мр. Какъ бы то ни было Элла Винтеръ намрена сдлать его такимъ.

— У ней денисоновская кровь въ жилахъ, а мы знаемъ старую поговорку: ‘То, что вздумаетъ сдлать Денисонъ, не можетъ удивить ни васъ, ни меня’, небрежно замтилъ серъ Гёнтонъ.

Мисъ Винтеръ дала маленькій обдъ, на который пригласила Филиппа съ матерью и Маріей, леди Марію Скефингтонъ, викарія и доктора Спрекли.

Посл обда, когда вс перешли въ большую гостиную, принесли письма съ почты. На одномъ, адресованномъ къ мисъ Винтеръ, стоялъ американскій штемпель. Это подстрекнуло любопытство Эллы, потому что она въ Америк не знала никого.

Она вышла въ другую комнату прочесть письмо. Вернувшись, она была блдна.

— Это отъ мистрисъ Дёчи, сказала она тихимъ голосомъ своимъ гостямъ.— Изъ Род-Эйланда. Мн кажется, вамъ надо выслушать его. Не прочтете-ли вы его вслухъ, обратилась она къ Конрою.

Конрой взялъ письмо и началъ читать.

‘Мистрисъ Дёчи, жившая въ Сиреняхъ близъ Нёллингтона, осмливается написать нсколько строкъ къ мисъ Винтеръ въ Герон-Дайкъ. Она длаетъ это неохотно, какъ мисъ Винтеръ легко пойметъ, но это ей предписано и она не можетъ отъ этого уклониться, настало время, когда нкоторыя обстоятельства, относящіяся къ прошлому, должны сдлаться извстны.

‘Братъ мистрисъ Дёчи, извстный мисъ Винтеръ и другимъ подъ именемъ капитана Леннокса, умеръ два дня тому назадъ. При семъ прилагается показаніе, продиктованное имъ предъ смертью, съ просьбою препроводить его куда слдуетъ.

‘Мистрисъ Дёчи не можетъ пытаться смягчить что-нибудь, какъ кто было такъ и должно остаться. Если бы все сдлалось извстно, а этого на земл не можетъ быть, то иногда оказалось бы, что самые величайшіе гршники вовлечены въ грхъ не по своему желанію и не по своей вол. Многіе, которымъ предназначена почетная карьера, были вынуждены обстоятельствами, которыхъ они передлать не могли, вступить на противоположный путь. Смерть священна, и та, которая принуждена писать эти тягостныя строки, никогда не можетъ забыть, что она лишилась брата, который, не смотря на свои недостатки, былъ дороже ея сердцу чмъ вс, которые теперь остались вживыхъ’.

Таково было письмо мистрисъ Дёчи. Вложенная въ него бумага также была написана ея рукою. Конрой продолжалъ читать:

‘Я, Фердинандъ Ленноксъ, или человкъ извстный подъ этимъ именемъ, оставляя сей міръ и переселяясь въ невдомую страну, изъ которой возврата нтъ, желаю, пока во мн остается достаточно силъ и ясности ума, изложить обстоятельства, относящіяся къ одному событію, потому что эти обстоятельства, по всей вроятности, окажутся не таковыми, какъ ихъ понялъ свтъ. Я говорю о смерти Гьюберта Стона.

‘Судьба не благопріятствовала мн нсколько времени, обстоятельства были противъ меня, я много потерялъ на разныхъ спекуляціяхъ и ничего не могъ придумать, чтобы достать денегъ. Въ это-то время моя сестра совершенно невинно сказала мн, какимъ страннымъ образомъ нашли множество старинныхъ драгоцнностей въ Герон-Дайк.

‘Чтобы отдать справедливость моей доброй и врной сестр, я замчу здсь, что съ тхъ поръ, какъ она стала жить со мною, я поступалъ очень осторожно и старался скрывать отъ нея мои гршки. Можетъ быть она иногда думала, что мое счастіе въ картахъ было довольно необыкновенно, но о боле туманныхъ продлкахъ въ моей жизни, она положительно не знала ничего.

‘Немного потребовалось мн времени ршить, что я долженъ завладть этими драгоцнностями. Я находился тогда въ отчаянномъ положеніи и какое-нибудь смлое предпріятіе было необходимо. Воровство со взломомъ было не но моей части, но теперь случай казался мн очень удобенъ. Я зналъ комнату, въ которой лежали вещи, зналъ, что стоитъ только отворить окно и сломать ставень, посл того, какъ вс лягутъ спать. Собакъ не было, слуги спали въ другомъ флигел дома, ничего не могло быть легче. Я чувствовалъ, что никогда себ не прощу, если пропущу такой удобный случай.

‘До нкоторой степени все случилось согласно моимъ ожиданіямъ. Въ замк было темно, нигд не виднлось признаковъ жизни. Я нашелъ окно, которое искалъ, и чрезъ нсколько минутъ стоялъ уже въ комнат. Я раскрылъ мой фонарь и осмотрлся. Бюро стояло на томъ самомъ мст, гд я ожидалъ его найти. Я принесъ съ собою нсколько инструментовъ и не много понадобилось мн времени, чтобы разломать то углубленіе, гд спрятаны были вещи. Какая радость наполнила мое сердце, когда я любовался ихъ блескомъ и сознавалъ, что они мои! На нсколько времени мои финансы были обезпечены.

‘На мн была старая жакетка съ множествомъ кармановъ, такъ что я безъ труда могъ спрятать свою добычу. Я засовывалъ въ карманъ послднюю пригоршню, когда шумъ позади меня заставилъ меня вздрогнуть и оглянуться. Звздная ночь позволила мн различить фигуру человка, стоявшаго у окна и смотрвшаго въ комнату. Наведя свтъ отъ моего фонаря на его лицо, я узналъ Гьюберта Стона. Онъ вспрыгнулъ чрезъ низкій подоконникъ въ комнату и закричалъ:

‘— Сдавайся негодяй или худо теб придется!

‘Я не отвчалъ, но тихо прошелъ въ темнот по мягкому ковру въ другой уголъ комнаты. Постоявъ минуты дв, я могъ различить, что онъ направился къ противоположному мсту отъ того, гд я стоялъ. Я воспользовался этимъ, бросился къ окну и хотлъ выпрыгнуть, но къ несчастію нога моя зацпилась за раму окна и я упалъ ничкомъ на тропинку. Хотя я сильно ушибся, я тотчасъ вскочилъ, но молодой Стонъ схватилъ меня своими сильными руками. Сдайся! сказалъ онъ опять! Я опять не отвтилъ, надясь, что онъ не узналъ меня, и между нами началась отчаянная борьба, но онъ былъ моложе и сильне, и мы скоро повалились другъ на друга на земл. Должно быть въ это время я потерялъ запонку, что и довело меня до бды. Хотя я не могъ вырваться отъ Стона, однако и онъ не могъ сладить со мной. Вдругъ, держа меня правою рукою, онъ лвою вынулъ изъ кармана закрытый ножикъ, который началъ раскрывать зубами. ‘Если ты не сдашься, сказалъ онъ:— я такъ тебя намчу, что тебя найдутъ везд’. Что онъ хотлъ сдлать я не знаю, но я вдругъ ударилъ его по рук и ножъ выпалъ. Теперь его цль состояла въ томъ, чтобы опять схватить ножъ, а моя, чтобы не допустить его до этого. Мы еще боролись на земл, когда мои пальцы ощупали ножъ на песк. Я притянулъ ножъ къ себ, Стонъ примтилъ это и наклонился, чтобы отнять ножъ отъ меня, но въ это самое мгновеніе остріе воткнулось въ его грудь. Съ губъ его сорвался пронзительный крикъ, онъ вскочилъ на ноги, поднялъ кверху руки, зашатался, застоналъ и упалъ — безъ сомннія, мертвый.

‘Увряю торжественно, и въ такое время, когда ложь не можетъ принести мн пользы, что я не имлъ ни малйшаго намренія причинить смерть Гьюберту Стону. Она была результатомъ случайности, вызванной его собственной опрометчивостью въ борьб. Оставь онъ ножъ въ карман, онъ былъ бы живъ и теперь, хотя какъ кончилась бы борьба въ такомъ случа и что могло бы быть со мною, это вопросъ другой.

‘Такъ какъ я уже признался въ этомъ, то открою еще и другія тайны, которыя но сравненію ничтожны. Это я присвоилъ себ брильянты мистрисъ Карліонъ, часы и цпочку мистера Бутля, золотую табакерку стараго доктора и еще нсколько вещей, находившихся по близости моихъ рукъ, которыя пріобрли замчательное проворство. Право, если беззаботные люди искушаютъ такимъ образомъ бдныхъ заблуждающихся людей, то они ршительно достойны порицанія. Если бы предо мною искушеній не было, то можетъ быть и я былъ бы далеко не такъ виновенъ какъ теперь.

‘Задача моя кончена — она стоила мн большого горя, хотя бы только оттого, что слезы моей бдной сестры капаютъ на это письмо, когда она сидитъ возл моей постели, и я послдній разъ на этомъ свт подписываю свое имя:

‘Фердинандъ Ленноксъ’.

Подпись была сдлана имъ самимъ дрожащею рукою.

— Бдная мистрисъ Дёчи! воскликнула Элла.— Я напишу къ ней любезное письмо.

— И я также, прибавила Марія.

— Я самъ къ ней напишу, вскричалъ добродушный викарій.— Если бы насъ всхъ бросали за грхи нашихъ родственниковъ и друзей, то свтъ былъ бы чрезчуръ жестокъ.

— Имть такого брата должно быть очень тяжело для такой милой женщины какъ Маргарета Дёчи, бдняжечка! стовала леди Марія Скефингтонъ.— Она совсмъ плнила мое сердце.

Лицо Филиппа Клива вспыхнуло. Маргарета Дёчи чуть не плнила его сердце. Онъ вспомнилъ свои чувства къ ней. Но эти чувства теперь завяли какъ лтніе цвты.

— Мистрисъ Дёчи вроятно никогда не вернется въ Англію, замтилъ онъ.

— Никогда, подтвердилъ докторъ Спрекли: — это наврно. Должно быть Ленноксу обязаны вы потерею вашего портмонне, обратился онъ къ Кетлю.

— Да, сказалъ викарій.— Я помню очень хорошо, что онъ говорилъ со мною нсколько времени до того, какъ вс стали расходиться. Человкъ этотъ былъ такъ пріятенъ, что никто на свт не принялъ бы его за вора. Боже! какія странныя вещи узнаемъ мы въ жизни!

Вроломный заговоръ, приведенный въ дйствіе въ Герон-Дайк не хотли разглашать, это набрасывало безславіе на стараго сквайра столько же какъ и на его подчиненныхъ, и мисъ Винтеръ желала избавить отъ порицанія его намять. Но нкоторымъ лицамъ по необходимости слдовало это открыть, но Элла намревалась упросить ихъ сохранить тайну. Прежде всхъ объ этомъ услыхалъ Давентри.

Элла въ сопровожденіи своей тетки похала въ Лондонъ. Конрой уже ухалъ изъ Нёллингтона по своимъ дламъ. Элла похала въ Лондонъ за тмъ чтобы сообщить Чарльзу Плекету о своемъ намреніи передать Герон-Дайкъ владльцу Нёнгем-Прайорса. Но она хотла просить у мистера Денисона позволенія остаться въ Герон-Дайк еще нсколько времени, то есть до своего замужства.

Элла разсказала своей тетк не все. Она дала ей понять, что по какой-то неправильности въ документахъ, Герон-Дайкъ долженъ перейти во владніе другой отрасли фамиліи. Невозможно описать треволненій мистрисъ Карліонъ, когда она увидала, что ея племянница ршилась добровольно отказаться отъ всего. Она плакала и упрашивала Эллу не длать такихъ романическихъ сумасбродствъ.

— Если есть какая-нибудь неправильность, они должны доказывать ее, а не ты, повторяла она.

Но Элла увряла тетку, что иначе поступить не можетъ, что имніе принадлежало мистеру Денисону съ самаго дня смерти ея дда. Это нсколько усмирило мистрисъ Карліонъ, она поцловала Эллу и замтила, что ‘нечего длать, если надо’.

На другой же день по прізд въ Лондонъ, Элла отправилась къ Чарльзу Плекету, гд долженъ былъ съхаться съ нею и Давентри. Въ нсколькихъ словахъ объяснила она Плекету, что посл свиданія съ нимъ, новыя обстоятельства дошли до ея свднія, въ слдствіе которыхъ она ршилась передать имніе мистеру Денисону. Обстоятельства эти она отказалась объяснить и просила не разспрашивать. Она желала, чтобы мистеръ Денисонъ принялъ то, что она передаетъ ему добровольно и въ прошлое не заглядывалъ. Давентри сидлъ и все время не говорилъ ничего. Онъ пріхалъ только для того чтобы такъ сказать законнымъ образомъ подтвердить сообщеніе мисъ Винтеръ, показать другой сторон, что это длается не слегка и не въ шутку.

— Вижу, сказалъ Чарльзъ Плекетъ, смотря на своего собрата:— что вы убдились въ законныхъ правахъ моего кліента, но не желаете сообщать подробностей?

— Именно, отвтила мисъ Винтеръ.

— Могу я спросить моего уважаемаго друга, присутствующаго здсь, извстны ли ему эти подробности?

— Извстны, отвтилъ Давентри.— И я готовъ засвидтельствовать, что мистеръ Денисонъ можетъ безъ всякаго зазрнія совсти вступить во владніе. Мисъ Винтеръ передаетъ ему имніе съ ныншняго дня.

Чарльзъ Плекетъ пристально посмотрлъ на нее.

— Это будетъ большая жертва съ вашей стороны.

— Да, я это не опровергаю, созналась Элла и слезы невольно выступили на ея глазахъ.— Но мн ничего боле не остается. Я попрошу только у мистера Денисона позволенія остаться въ Герон-Дайк еще нсколько недль.

Чарльзъ Плекетъ любезно улыбнулся.

— Эта небольшая просьба, разумется, будетъ уважена, мисъ Винтеръ. Я помню, что говорилъ мой кліентъ въ этой самой комнат не очень давно. Хотя бы и было доказано, что Герон-Дайкъ принадлежитъ ему, но ему было бы пріятно, чтобы его очаровательная родственница владла имъ.

Элла улыбнулась и покачала головой.

— Это невозможно, отвтила она: — но я тмъ не мене обязана мистеру Денисону за эту мысль.

Глава XXXVI.
Нсколько сюрпризовъ.

Мисъ Винтеръ осталась съ теткой въ Лондон четыре дня. Она должна была сдлать нсколько покупокъ для своей свадьбы, совщаться съ модисткой

Наканун отъзда въ Герон-Дайкъ, он съ удивленіемъ увидли Конроя.

— Моя поздка была неудачна, сказалъ онъ Элл:— пріятеля, къ которому я здилъ, я не засталъ. Я подождалъ дня два, но онъ не вернулся, я и пріхалъ сюда. Вы пріискивали квартиру? спросилъ онъ безпечно.

— Квартиру! повторила Элла.— Нтъ!

— Такъ какъ Герон-Дайкъ передается, то вдь необходимо пріискать какое-нибудь гнздышко, продолжалъ Конрой.

Рсницы Эллы сдлались влажны, она отвернулась. Чрезъ нсколько времени, старый домъ, который она такъ любила, не будетъ боле принадлежать ей, какъ будетъ горько разстаться съ нимъ, понимала она одна.

— И мебель надо выбрать, продолжалъ Конрой тмъ же безпечнымъ тономъ:— столы, стулья, ковры, и тысячу другихъ вещей, безъ которыхъ обойтись нельзя. Но все это я предоставляю вамъ.

— Надюсь, что вы этого не сдлаете, сказала Элла съ испугомъ:— я ничего не понимаю въ мебели.

— И я тоже, замтилъ Конрой.— Мистрисъ Карліонъ, намъ придется обратиться къ вамъ. Вы должны купить для насъ.

— Еще довольно времени для этого, отвтила сердито мистрисъ Карліонъ.

Всякое напоминаніе о передач Герон-Дайка тотчасъ длало ее сердитой.

— Вы сказали, что подете путешествовать мсяца на три посл свадьбы, по возвращеніи можете остановиться у меня и выбрать себ квартиру.

— Пусть будетъ такъ, сказалъ Конрой.

Съ тяжелымъ серцемъ вернулась Элла въ свой многолтній домъ. Недолго уже будетъ она называть его своимъ. Но ни въ замк, ни въ Нёллингтон еще никто не зналъ о предстоящей перемн. Мисъ Винтеръ не желала сдлаться предметомъ соболзнованія, посл ея отъзда пусть говорятъ что хотятъ.

Ей было о чемъ думать кром грустной разлуки съ Герон-Дайкомъ. Предъ нею разстилалась странная, новая, неизвстная жизнь — море, глубину и отмели котораго она еще не извдала — и иногда перспектива пугала ее. Но мысль о томъ, что Конрой будетъ кормчимъ въ ея жизненной ладь успокоивала ее, какіе ни подули бы втры, пока онъ будетъ управлять рулемъ, она бояться не станетъ.

Утромъ, чрезъ день посл возвращенія мисъ Винтеръ въ Герон-Дайкъ, Ааронъ, идя по лужайк предъ домомъ, увидалъ пожилого господина, который расхаживалъ взадъ и впередъ и разсматривалъ домъ съ разныхъ сторонъ, что показалось Аарону въ высшей степени нахальнымъ. Ааронъ терпть не могъ постороннихъ, прямо подошелъ къ этому господину и спросилъ его по какому праву забрался онъ въ Герон-Дайкскій садъ.

— А! вы врно Ааронъ Стонъ, отвтилъ незнакомецъ, смотря на стараго слугу въ лорнетъ:— а я мистеръ Денисонъ изъ Нёнгем-Прайорса. Вотъ моя карточка. Отнесите ее къ мисъ Винтеръ и спросите можетъ ли она меня принять.

Ааронъ вздрогнулъ и отступилъ на два шага. Этотъ пріятной наружности пожилой господинъ, былъ тотъ человкъ, котораго онъ всю жизнь ненавидлъ, и котораго всегда воображалъ боле похожимъ на демона чмъ на человка! Онъ едва могъ врить глазамъ и стоялъ молча въ почтительномъ разстояніи.

— Возьмите же карточку! Чего вы боитесь? закричалъ Денисонъ.

Нетерпливый, повелительный тонъ такъ напомнилъ Аарону другого Денисона, теперь умершаго, что онъ тотчасъ взялъ карточку и пошелъ. Денисонъ смотрлъ ему вслдъ съ улыбкой. Элла была одна въ своей маленькой гостиной, когда старый слуга вошелъ къ ней, блдный, какъ полотно.

— Ахъ, сударыня! ахъ, мисъ Элла! онъ пріхалъ, наконецъ! Только вы къ нему не выходите, не говорите съ нимъ! Сквайръ перевернется въ гробу, если вы сдлаете это.

— Кто пріхалъ? Кого я не должна видть?

— Онъ тамъ на лужайк, разсматриваетъ домъ и явился въ образ тихаго, улыбающагося старичка… Только если это не самъ дьяволъ…

Въ это время Элла уже держала карточку въ рукахъ. Бросивъ свое шитье, она выбжала на лужайку съ радостнымъ лицомъ. Ааронъ отороплъ. Ему казалось, что насталъ конецъ свта.

— Какъ я рада, что вы пріхали! Какъ я рада видть васъ! вскричала Элла, протягивая об руки.

Денисонъ привлекъ ее къ себ и нжно поцловалъ.

— Вы не знаете, какъ мн пріятно видть васъ, сказалъ онъ.— Чего не далъ бы я, чтобы имть такую дочь, какъ вы!

— Какъ вы сюда попали? Откуда вы?

— Я пріхалъ вчера изъ Лондона, душа моя, остановился въ гостиниц мили за дв отсюда. Я люблю старинныя деревенскія гостиницы, он такъ удобны — и пришелъ сюда пшкомъ. Я люблю прогуляться иногда.

— Пойдемте же въ вашъ собственный домъ, сказала Элла, взявъ его подъ руку.

— Я съ этимъ обстоятельствомъ еще долго не освоюсь, отвтилъ Денисонъ:— я не былъ въ Герон-Дайк съ девятнадцатилтняго возраста. Боже! Боже! сколько перемнъ произошло Въ тхъ поръ и въ свт, и во мн!

Они сли въ пріятной гостиной Эллы, окнами въ садъ и паркъ.

— Неужели правда то, что сказалъ мн Чарльзъ Плекетъ, Элла? спросилъ Денисонъ.

— Истинная правда, любезный мистеръ Денисонъ, отвтила стараясь скрыть трепетъ своихъ губъ.

— Мн не велли длать вопросовъ и я не буду, хотя могу имть свое собственное мнніе, которое можетъ быть справедливо, или нтъ. Но мы оставимъ это. Я желалъ видть васъ. Какъ только Плекетъ мн сказалъ, мн захотлось посмотрть на старый замокъ, потому что я такой же Денисонъ, какъ былъ и мой кузенъ. Но въ Лондон было два интересныхъ аукціона и я присутствовалъ на нихъ. А вы рады видть меня?

— Можете ли вы сомнваться?

— Нтъ не могу, и вашъ тонъ и ваше лицо говорятъ мн это столько же, какъ и ваши слова. А теперь я вамъ скажу, душа моя, что Герон-Дайкъ долженъ остаться вашимъ домомъ. Какъ я ни цню старый замокъ, я не желаю въ немъ жить, я слишкомъ старъ, чтобы бросать свой привычный домашній кровъ. А на счетъ доходовъ мы устроимъ современемъ. Вы поступили такъ благородно, что я не допущу васъ пострадать, вы безопасно можете оставить ваши интересы въ моихъ рукахъ. Я желаю, чтобы здсь все шло по прежнему. Вы останетесь хозяйкой Герон-Дайка.

Элла покачала головой.

— Это невозможно, любезный мистеръ Денисонъ, отвтила она сквозь слезы.

— Почему же, позвольте спросить, когда я такъ ршилъ?

Повелительный тонъ опять напомнилъ Элл дда, но съ примсью добродушія, котораго въ сквайр не было. Элла сначала не отвтила, ея лицо вспыхнуло.

— Я выхожу замужъ, сказала она тихимъ тономъ:— слдовательно, я здсь хозяйкой остаться не могу. Я боюсь, что мой мужъ не захочетъ, чтобы я была обязана кому-нибудь, даже вамъ, любезный мистеръ Денисонъ.

Выраженіе огорченія пробжало по лицу Денисона.

— Конечно, я самъ долженъ былъ догадаться, что какой-нибудь молодчикъ скоро завладетъ такимъ сокровищемъ. Я имлъ глупость воображать, что можетъ быть современемъ мой мальчикъ встртится съ вами и вы полюбите другъ друга, но теперь все кончено.

Элла грустно смотрла изъ окна. Наступило молчаніе.

— Надюсь, что мужъ, выбранный вами, дастъ вамъ такой же хорошій домъ, какъ этотъ, милая моя. Онъ богатъ?

— Нтъ, врнаго дохода у него только четыреста фунтовъ въ годъ, и…

— Четыреста фунтовъ! презрительнымъ тономъ перебилъ Денисонъ.— Я столько же даю моему повс. Полно! полно! вы не можете выйти за человка, у котораго только четыреста фунтовъ въ годъ!

— И у меня почти столько же, отвтила Элла:— мы будемъ жить очень хорошо.

— Очень хорошо посл Герон-Дайка! Душа моя, я очень васъ полюбилъ и мн непріятно это слышать, я это не одобряю. Четыреста фунтовъ въ годъ!

— Вашъ сынъ вернулся изъ за границы? спросила Элла, чтобы перемнить разговоръ.

— О, да! пріхалъ, безпутный, въ Нёнгем-Прайорсъ пообдать со мною на Рождество. Однако, остался только два дня.

— Неужели онъ дйствительно безпутный?

— То есть, какъ вамъ сказать. Онъ считаетъ себя образцовымъ сыномъ, напомнилъ мн разъ, когда я его разносилъ, что онъ никогда въ жизни не причинялъ мн заботъ. О! мистеръ Френкъ не позволитъ никому ссть себ на голову, даже мн!

— А онъ заботъ дйствительно вамъ не причинялъ?

— Напротивъ, множество. Онъ разъзжаетъ почти круглый годъ, оставляя меня одного съ моимъ китайскимъ фарфоромъ и рдкостями. Разв это почтительно? Я не скажу, чтобы Френкъ огорчалъ меня въ другомъ отношеніи. У него прекрасный характеръ и правила есть… Ахъ! душа моя, если бы вы могли выйти за него! Тогда вы согласились бы остаться въ Герон-Дайк.

— Нтъ, не съ нимъ, улыбнулась Элла:— объ этомъ намъ думать не надо.

— Да, не надо. Мой молодчикъ намекнулъ мн раза два, что онъ уже выбралъ себ невсту, надется жениться на ней когда-нибудь. Когда я спросилъ, кто она, онъ пріосанился и сказалъ только, что я современемъ это узнаю.

— Слдовательно, онъ не захотлъ бы жениться на мн, засмялась Элла.— Это онъ вамъ сказалъ на Рождество?

— Нтъ, въ другой разъ, онъ вдь время отъ времени прилетаетъ ко мн. ‘Почему бы теб не посвататься за нашу родственницу въ Герон-Дайк?’ сказалъ я ему. А у него хватило дерзости расхохотаться мн въ лицо. ‘Поймите, сударь, продолжаю я: — что если вы вздумаете подцпить какую-нибудь негритянку, будь хоть она принцесса, я вашего брака не признаю’. Онъ уврилъ меня, что это не негритянка, слдовательно это какая-нибудь наша глупая кукла.

Элла засмялась при вид искренней досады старика. Чрезъ минуту, она вспыхнула при шум знакомыхъ шаговъ и въ комнату вошелъ Конрой.

Онъ окаменлъ отъ изумленія, увидвъ Денисона, который всталъ и на него смотрлъ.

— Серъ! воскликнулъ Конрой:— какъ это вы очутились здсь?

— Кажется и я могу спросить васъ о томъ же, отвтилъ старикъ, между тмъ, какъ Элла смотрла на обоихъ съ удивленіемъ.

— Вы знаете этого господина, Эдвардъ? спросила она, когда ея женихъ подошелъ къ Денисону и съ улыбкой обнялъ его.

— Какъ же ему не знать, когда онъ мой сынъ, отвтилъ за него старикъ, прежде чмъ тотъ усплъ раскрыть ротъ.— Безпутный, вчно длаетъ мн сюрпризы!

Элла Винтеръ не могла прійти въ себя отъ изумленія.

— Это мистеръ Конрой.

— Это неправда, его зовутъ Денисонъ.

— Милый батюшка, мое имя Конрой, вы забыли, сказалъ молодой человкъ, засмявшись:— мое имя Френсисъ-Эдвардъ-Конрой Денисонъ, такъ значится въ моей метрик.

— Объясните же мн въ чемъ дло, мистеръ Френкъ. Кажется вы знакомы съ нашей родственницей.

— Я помолвленъ съ нею, она общала мн быть моей женой.

— Господи помилуй! воскликнулъ Денисонъ.— Конрой? да! это одно изъ твоихъ именъ. Душа моя, обратился онъ къ Элл:— вы, кажется, изумлены.

— Я изумлена, подтвердила Элла.

— Отецъ мой не воспиталъ меня ни для какой профессіи, началъ Конрой, обратившись къ Элл:— онъ думалъ, что такъ какъ онъ человкъ богатый, то для меня нтъ никакой необходимости трудиться. При всемъ моемъ уваженіи къ нему, я думать иначе. Праздность была противна мн. Я желалъ насладиться пріятной гордостью зарабатывать хлбъ трудами своихъ рукъ. Я бросилъ мое фамильное имя и пустился по свту, послдствія вамъ извстны.

— Не Богъ знаетъ чего надлалъ ты въ свт, заворчалъ Денисонъ.

— Я усплъ сдлать кой-какую пользу, серъ, а я именно это и имлъ въ виду. Я видлъ свтъ, пріобрлъ опытность, это не сдлаетъ меня хуже.

— И лучше также, возразилъ Денисонъ.— Душа моя, неужели это правда, что вы дали слово моему повс?

— Да, сказала Элла съ улыбкой и покраснла.

— Очень хорошо. Но зачмъ же, мистеръ: Френкъ, вы скрыли это отъ меня?

— Я объясню вамъ. Я увидлъ эту молодую двицу въ первый разъ у мистрисъ Карліонъ, и влюбился. Мало-по-малу, моя любовь перешла въ пылкую страсть, но скажи я вамъ это, батюшка, вы тотчасъ поспшили бы начать переговоры съ вашимъ двоюроднымъ братомъ сквайромъ — такъ?

— Вроятно.

— А это испортило бы все. Сквайръ не только воспротивился бы этому браку, вдь онъ ненавидлъ насъ, а потребовалъ бы общанія съ мисъ Винтеръ никогда не видться со мною. Поэтому я сохранялъ мое инкогнито съ нею и вамъ ничего не говорилъ. Посл смерти сквайра я продолжалъ молчать, но мн хотлось, чтобы меня любили какъ небогатаго Конроя, а не вашего наслдника. На прошлой недл я здилъ въ Нёнгем-Прайорсъ, чтобы сказать вамъ, но не засталъ васъ.

— Послушайте какъ онъ краснорчиво представляетъ все! сказалъ Элл старикъ Денисонъ.— Подумаешь, что онъ и правъ.

Френкъ улыбнулся.

— Теперь вамъ нечего бояться, что я женюсь на негритянк, сказалъ онъ отцу.

— Онъ не совсмъ глупъ, обратился Денисонъ къ Элл:— что я могу ему сказать, въ какихъ выраженіяхъ могу его бранить, когда онъ въ оправданіе ссылается на васъ?

Онъ привлекъ ее къ себ и нжно расцловалъ.

— Вы будете для меня родной дочерью во всхъ отношеніяхъ. Господь наградилъ меня не по заслугамъ, да и Френка также. Вотъ теперь вамъ и не придется оставлять старый домъ.

— Но онъ вашъ, отвтила Элла сквозь слезы.

— Онъ принадлежитъ Френку съ ныншняго дня. Я своего стараго дома не оставлю. Боже милостивый! какъ уложить и перевозить вс мои вещи? Я буду навщать васъ, а вы меня.

— И теперь для начала вы останетесь здсь нсколько дней, упрашивала признательная двушка.

— Я согласенъ, мн хочется разсмотрть внимательне старый фамильный домъ.

Мы предоставляемъ читателю вообразить удивленіе мистрисъ Карліонъ, когда она узнала, что презираемый ею Эдвардъ-Конрой былъ наслдникъ Френкъ Денисонъ. А Ааронъ на отрзъ отказался этому поврить.

— Это Денисоновскія штуки, пробормоталъ онъ и чувства его къ Конрою не смягчились.

Не вс непріятности кончились еще. Въ этотъ вечеръ, когда посл обда дамы пошли въ гостиную. Адель вызвала Эллу сказать, что вся прислуга переполошилась. Дв служанки, посланныя зачмъ-то въ гостиную мисъ Винтеръ въ сверномъ флигел, прибжали назадъ въ страшномъ испуг, увряя, что имъ явилось привидніе Катерины Кинъ. Вся прислуга перепугалась. Элла шепнула объ этомъ Френку Денисону, который ршился опять приняться за свои прерванные розыски. Терпніе его недолго подвергалось испытанію.

На слдующій вечеръ Френкъ — какъ мы теперь можемъ называть его — вмсто того, чтобы пойти съ своимъ отцомъ въ гостиную, спокойно отправился въ сверный флигель. Онъ не увидалъ ничего, и на слдующій вечеръ тоже не видалъ и не слыхалъ ничего. На третій вечеръ, сидя на томъ самомъ мст въ темномъ углу галереи, гд онъ уже прежде сидлъ, когда слышалъ таинственныя слова, смыслъ которыхъ еще понять не могъ, онъ услыхалъ тихій вздохъ не далеко отъ себя.

Онъ едва осмлился дышать. Небо сіяло звздами и молодой луной, и глаза Френка, привыкшіе къ полутемнот, устремились въ ту сторону, откуда раздался звукъ. Чрезъ минуту онъ увидалъ фигуру, вышедшую изъ темнаго коридора и медленно подвигавшуюся въ галлерею, наполненную звзднымъ свтомъ. Френкъ могъ разсмотрть, что она была въ черномъ съ головы до ногъ, могъ видть ея блдное лицо и блую руку, придерживавшую платье около шеи. Френкъ Денисонъ былъ не трусъ, но фигура, тихо скользившая къ нему, казалась такъ воздушна при этомъ тускломъ свт, что нечего удивляться, если его сердце замерло. Если онъ, сильный и безстрашный мужчина, чувствовалъ это, каково же должно быть дйствіе подобнаго явленія на нервы робкихъ и невжественныхъ женщинъ?

Фигура приближалась все ближе и ближе. Она прошла бы мимо, не примтивъ его, но Френкъ собрался съ мужествомъ, бросился впередъ, и обими руками крпко схватилъ фигуру за талію. Она оказалась изъ плоти и крови, хотя онъ почти ожидалъ, что его руки не ощупаютъ ничего кром воздуха. Вмст съ этимъ тишина свернаго флигеля нарушилась пронзительнымъ крикомъ, и фигура упала на руки Френка.

Крикъ услыхали внизу, чрезъ дв минуты испуганныя лица и огни наполнили галерею. Прежде всхъ прибжала мисъ Винтеръ. Она наклонилась и повернула къ свту лицо, лежавшее на рук Френка.

— Это бдная Сьюзенна! воскликнула она.— Сьюзенна Кинъ.

— Сьюзенна Кинъ! повторили удивленныя служанки, столпившись кругомъ.

— Это не можетъ быть Сьюзенна Кинъ! Какимъ образомъ Сьюзенна Кинъ очутится здсь? вскричала мистрисъ Карліонъ.

— Это Сьюзенна, сказалъ Френкъ.— Прежде всего надо постараться привести ее въ чувство.

Двушку отнесли въ уборную мисъ Винтеръ и положили на диванъ возл камина, на тотъ диванъ, гд лежала Марія Кетль, когда испугалась. Сьюзенна скоро пришла въ себя и ей дали напиться горячаго вина. Выславъ всхъ, кром мистрисъ Карліонъ, Элла успокоивала двушку ласковыми словами. Постепенно глаза лишились испуганнаго выраженія, и бдное трепещущее сердце начало биться ровне. Ее стали разспрашивать осторожно, и мало-по-малу Сьюзенна разсказала все.

Убжденная, что ея сестра, живая или мертвая, скрывается гд-то въ замк, бдная Сьюзенна, какъ мы уже знаемъ, какъ только могла ускользнуть отъ надзора своей матери, бродила по парку вечеромъ, смотрла на окна стараго дома, и главное на окна спальни сестры, часто воображая, что слышитъ голосъ. Катерины, зовущей ее, и старалась отыскать везд слды пропавшей двушки. Чрезъ нсколько времени ей пришла въ голову мысль, что если она постарается забраться въ замокъ и поискать тамъ, то это будетъ лучше. Случилось раза два, при жизни Катерины, что когда Сьюзенна приходила въ замокъ, надясь увидть ее, вс двери уже были заперты Аарономъ Стономъ. Тогда Сьюзенна кинетъ пригоршню песку въ окно сестры, чтобы привлечь ея вниманіе, Катерина выйдетъ, поцлуетъ ее и велитъ возвращаться домой. Сьюзенна полюбопытствовала узнать какимъ образомъ сестра ея могла выходить изъ дома посл того, какъ онъ былъ запертъ. Катерина объяснила ей.

Въ нижнемъ этаж, съ задней стороны дома, или лучше сказать, сбоку, куда никто не ходилъ, былъ чуланъ для дровъ, гд держались дрова для сухости. Въ окнахъ этого чулана стеколъ не было, а была только желзная решетка, и однажды Катерина увидала, что нижняя перекладина держится не крпко, что ее можно вынимать, и потомъ въ отверстіе вылзть не трудно. Катерина пользовалась этимъ способомъ, чтобы выходить раза два къ своей бдной простодушной сестр, боясь, что если она не выйдетъ, то двушка, пожалуй, останется въ парк на всю ночь.

Сьюзенна этого не забыла, и побуждаемая непреодолимымъ желаніемъ узнать объ участи сестры, и пробраться въ домъ, она вынимала перекладину у окна дровяного чулана и входила въ замокъ. Возл дверей чулана была узкая лстница, по которой никогда не ходили и которая вела въ сверный флигель и къ спальн, занимаемой Катериной.

Сьюзенну Кинъ можно было назвать полоумной, но она была хитра. Найдя способъ пробираться въ замокъ, она нашла также способъ выходить изъ дома матери. Когда мать думала, что она лежитъ уже въ постели, она прокрадывалась внизъ, отворяла нижнее окно, выходила и возвращалась такимъ же способомъ. Мистрисъ Кинъ ничего объ этомъ не знала. Сьюзенна сшила себ пару войлоковыхъ туфель, которыя надвала сверхъ своей обыкновенной обуви, когда входила въ замокъ, что, впрочемъ, было рдко. Между обими сестрами было сильное родственное сходство, у обихъ продолговатое, блдное, серіозное лицо, большіе срые глаза, и волосы одного цвта, темно-каштановые. Въ сумеркахъ, или при тускломъ свт свчи большой комнаты, легко было принять одну сестру за другую, даже тмъ, которые знали обихъ хорошо. Это Сьюзенну видли Анна и Марта смотрящую на нихъ съ галереи, это она испугала мистрисъ Карліонъ и Марію Кетль, это ея голосъ, звавшій сестру въ темномъ коридор свернаго флигеля, слышалъ Конрой, это она старалась отворить дверь Бетси Тёкеръ въ ночь бури, это она также переставила мебель въ комнат Катерины. Предполагаемое привидніе, посщавшее сверный флигель, оказалось не мертвой Катериной, а живой Сьюзенной.

— Но она не приходитъ ко мн, хотя я везд ее ищу, жаловалась бдная Сьюзенна, кончивъ свой разсказъ и жалобно смотря на сострадательное лицо миъ Винтеръ.— Ахъ, сударыня, гд она можетъ быть? Живая или мертвая она должна быть въ этихъ стнахъ. Я слышу ея голосъ, зовущій меня, но не могу ее найти. Гд можетъ она быть? гд можетъ она быть?

На этотъ вопросъ мисъ Винтеръ отвта дать не могла.

Глава XXXVII.
Послдняя тайна разъясняется.

— Некчему возражать, душа моя. Я такъ ршила и такъ будетъ. Зачмъ вамъ дожидаться моей смерти? Я можетъ быть проживу еще лтъ десять, а доходъ будетъ для васъ полезне теперь, когда вы заводитесь хозяйствомъ, чмъ поздне.

Это говорила леди Марія Скефингтонъ своей крестной дочери Маріи Кетль — или лучше сказать, мистрисъ Кливъ. Марія и Филиппъ перехали въ хорошенькій домикъ близъ Гомделя и заводились своимъ хозяйствомъ. Крестная мать застала Марію въ большомъ передник, съ засученными рукавами, молодая хозяйка приводила все въ порядокъ съ помощью двухъ служанокъ.

Леди Марія сла на диванъ, заставила Марію ссть возл себя и объявила, что всегда имла намреніе завщать ей дв тысячи фунтовъ посл своей смерти, но такъ какъ Марія теперь вышла замужъ, то эти деньги могутъ быть полезны для нея теперь.

Пораженная такой неожиданной добротой, Марія возражала, что для чего леди Маріи лишать себя дохода?

— Ни слова боле, дитя, если вы любите меня. Я вамъ сказала, что это уже ршено.

Марія знала свою крестную Мать, и ей не оставалось ничего боле, какъ покориться.

— А теперь, душа моя, я желаю, чтобы вы надли шляпку и похали со мною въ Герон-Дайкскій замокъ, продолжала леди Марія.— Прогулка въ экипаж будетъ вамъ очень пріятна въ это ясное свжее утро.,

Молодая жена предпочла бы остаться дома, но она не могла отказать своей крестной матери, особенно въ такую минуту, когда она поступила такъ щедро съ нею. Дорогою леди Марія безъ умолку говорила о томъ удивительномъ открытіи, что Эдвардъ Конрой превратился въ Френка Денисона.

— Это настоящій романъ, согласилась Марія: — а мистера Денисона вы видли?

— Видла въ Герон-Дайкскомъ замк, намедни. Премилый старичокъ! немножко напомнилъ мн покойнаго сквайра. И представьте себ, что еще, прибавила леди Марія:— привидніемъ-то въ сверномъ флигел оказалась полоумная Сьюзенна Кинъ.

— Она сама въ этомъ призналась, отвтила Марія.— Какъ хорошо, что это, наконецъ, открылось.

— Я помстила бы эту двушку въ домъ умалишенныхъ. Докторъ Даунисъ согласенъ со мною, хотя думаетъ, что впередъ этого опасаться нечего.

— Это, правда, сказала Марія: — мать будетъ смотрть за нею. Она поставила ея кровать возл своей и не выпуститъ ее изъ глазъ.

— Что это за суматоха? вскричала леди Марія, когда кучеръ подъхалъ къ Герон-Дайку.— Что происходитъ здсь, желала бы я знать.

Мистеру Денисону такъ было хорошо въ старомъ фамильномъ дом, что онъ и не думалъ узжать въ Нёнгем-Прайорсъ. Не прошло и недли, какъ онъ сталъ придумывать разныя улучшенія, разумется, для удобства и пользы своего сына и невстки. Онъ пригласилъ архитектора Типледи и улучшенія начались.

Новая оранжерея, недавно выстроенная мисъ Винтеръ, была довольно хороша, но недостаточно велика, ее удлинняли и расширяли.

— Не люблю ходить по такой узкой тропинк, что задваешь за растенія съ обихъ сторонъ, замтилъ старикъ Элл.

Кухня и службы длались удобне, сообразно современнымъ требованіямъ. Чрезъ кустарникъ проводили новую дорогу, а прежнюю, узкую и неудобную засадили деревьями.

Въ то утро, когда въ замокъ пріхала леди Марія Скефингтонъ съ женою Филиппа, Френкъ Денисонъ торопливо вошелъ въ ту комнату, гд сидлъ его отецъ съ Эллой, мистрисъ Карліонъ и мистрисъ Тойнби. Лицо Френка имло испуганное выраженіе, и онъ былъ серіозенъ и блденъ. Элла тотчасъ подумала о работникахъ. Она боялась, не случилось ли какого-нибудь несчастія.

— Что это? вскричала она, вставая:— ушибся кто-нибудь?

— Нтъ, нтъ, все благополучно, отвтилъ онъ.

Потомъ, посл нкотораго молчанія, онъ спросилъ Эллу, показывая ей что-то въ рук:

— Знаете вы это? Можете сказать, кому это принадлежало?

Это былъ небольшой золотой медаліонъ, зазубренный съ одной стороны и очень потускнвшій, какъ будто долго лежалъ въ сыромъ мст. Элла узнала его и начала дрожать отъ страха, который не могла опредлить.

— Этотъ медаліонъ я подарила Катерин Кинъ въ день ея рожденія, и онъ былъ на ней въ тотъ вечеръ, когда она пропала. О! Эдвардъ, гд вы его нашли?

— Я боюсь, что мы нашли ее, отвтилъ онъ.

— Нашли ее! Катерину?

— Сядь, душа моя, сказала Элл мистрисъ Карліонъ:— ты насилу держишься на ногахъ. Френкъ, вы говорите, что нашли Катерину Кинъ?

— Я думаю такъ.

— Мертвую?

— О! да.

— Но гд же?

— Въ старомъ колодез за дровянымъ чуланомъ. Работники разламывали колодезь сегодня, и… и… нашли тамъ мертвое тло. На ше былъ этотъ медаліонъ.

Элла блдная и безмолвная зарылась лицомъ въ подушкахъ дивана. Мистеръ Денисонъ схватилъ свою палку и поспшно вышелъ. Извстіе уже распространилось. Вс бжали къ тому мсту, и въ эту-то минуту подъхалъ экипажъ леди Маріи. Дйствительно, нашли бдную Катерину Кинъ.

Мы должны вернуться къ тому времени, когда исчезла Катерина. Старый колодезь, находившійся недалеко отъ дровяного чулана, снабжалъ замокъ водою боле, чмъ сто лтъ. Но, наконецъ, по какой-то неизвстной причин, вода начала убывать и сдлалось ее такъ мало, что колодезь этотъ бросили, окраины его медленно гнили и отъ лтняго солнца и отъ зимняго дождя. Сквайръ однажды, проходя мимо, посмотрлъ на колодезь, приказалъ сломать его и засыпать.

Его приказанія тотчасъ стали приводить въ исполненіе, сломали окраины, навозили земли и мусора, чтобы засыпать колодезь и большой камень, чтобы закрыть отверстіе. Это было въ феврал, и вдругъ пошелъ густой снгъ, заставившій прекратить работу до утра.

То, что случилось въ ту роковую ночь, можно только предположить. Должно быть, Катерина, войдя въ свою спальню и, начавъ раздваться, приподняла стору и увидала сестру, смотрвшую на окно. Снгъ въ то время пересталъ, и свтлая луна пробивалась сквозь тучи. Катерина, должно быть, поспшила внизъ съ намреніемъ отослать сестру домой. Хотя домъ былъ запертъ, она могла выйти легко и непримтно изъ окна дровяного чулана, и изъ предосторожности, опять вложила перекладину на мсто. Сдлавъ это, она, безъ сомннія, побжала по той дорог, гд былъ колодезь, оставленный, работниками не закрытымъ и прямо упала въ него. Два крика, которые слышали одинъ громче, другой слабе, вырвались у нея въ то время, когда она падала. Кричала ли она еще, упала ли безъ чувствъ, или тотчасъ убилась, должно остаться неизвстнымъ.

Рано на другое утро пришли работники. Ночью еще выпалъ снгъ и скрылъ вс слды, покрывъ и дно колодезя блой пеленой. Работники поторопились кончить свою работу, не зная и не подозрвая ничего, и судьба Катерины осталась неузнанной до сихъ поръ.

Этому способствовала обычная брюзгливость Аарона. Встртившись съ работниками, когда они уходили домой вечеромъ, онъ грубо спросилъ ихъ, кончили ли они засыпать колодезь. Боясь старика, не желая подвергнуться его колкимъ выговорамъ, оба работника отвчали, что работа кончена, поэтому Ааронъ не подумалъ соединить колодезь съ исчезновеніемъ Катериры, такъ же какъ и сквайръ и вся прислуга. При томъ предположеніе, что Катерина никакимъ образомъ не могла выйти изъ дома, еще боле отвлекала мысли отъ истины. А работники, обманутые утромъ блой пеленой внутри колодезя, никакъ не могли предположить, что онъ иметъ какое-нибудь отношеніе къ исчезновенію двушки.

Такимъ образомъ разъяснилась и послдняя тайна. Такова была несчастная судьба Катерины Кинъ. Сьюзенна уже не будетъ бродить по парку по ночамъ или въ замк и отыскивать ее, не будетъ воображать будто слышитъ голосъ сестры, зовущій ее, будто видитъ ее стоящую въ окн, когда мсяцъ освщаетъ окна ея комнаты.

Свадьба была очень тихая. Безъ всякой пышности Элла сдлалась женою Френсиса-Эдварда-Конроя Денисона наслдника Герон-Дайка. Старикъ мистеръ Денисонъ непремнно захотлъ быть посаженымъ отцомъ невсты, и прислалъ изъ Нёнгем-Прайорса цлую корзину своего лучшаго фарфора для украшенія свадебнаго стола. Племянникъ леди Маріи, молодой графъ Скефингтонъ самъ назвался въ шаферы.

Ааронъ стоялъ за стуломъ своей госпожи за свадебнымъ завтракомъ, отнять отъ него это преимущество, значило бы разбить его сердце, но это была послдняя его услуга въ замк. Мистеръ Денисонъ, по желанію Эллы, подарилъ ему съ женой хорошенькій котеджъ возл Наклонной Калитки, и они переселялись туда.

Френкъ и его жена, теперь мистрисъ Денисонъ — такимъ образомъ исполнилось желаніе ея дда, чтобы она носила это имя — ухали за границу. Во время ихъ отсутствія, которое продолжится мсяца три, перемны въ Герон-Дайк будутъ кончены.

О чемъ еще разсказать? Всхъ оставляемъ мы счастливыми. Прошли годы. Молодой сквайръ, какъ теперь, называютъ Френка Денисона, поступилъ въ Парламентъ, такъ что онъ и его жена большую часть времени года проводятъ въ Лондон. Старикъ Денисонъ часто гоститъ въ Герон-Дайк. Когда у Эллы родилась дочь, онъ немножко поворчалъ зачмъ это не мальчикъ, но прибавилъ, что мальчикъ можетъ явиться потомъ.

Большая короткость и даже дружба существуютъ между Эллой, ея мужемъ и Кливами. Филиппъ совсмъ остепенился, его дловыя способности и его прилежаніе изумляютъ даже Типледи, и смхъ его такъ же искрененъ, а обращеніе такъ же пріятно какъ и прежде. Фредди Бутль часто прізжаетъ въ Нёллингтонъ, и всегда въ замк пріятный гость. Прізжаетъ иногда и мистрисъ Карліонъ, и двочка Эллы носитъ ея имя Гертруда.

Даже старикъ Ааронъ счастливъ, потому что можетъ ворчать сколько душ угодно. А онъ ворчитъ безпрестанно, отчасти на Дорозсію, хотя она не обращаетъ на это вниманія, отчасти на своихъ друзей вообще. Онъ разыгрываетъ важную роль по вечерамъ въ ‘Наклонной Калитк’. Для него ставится особое кресло, и въ промежутокъ своего ворчанія на всхъ, онъ разсказываетъ анекдоты изъ своей сорокалтней жизни въ замк внимательной компаніи, которая куритъ около него.

Мистрисъ Кинъ, дятельной по прежнему, очень хорошо помогаетъ Сьюзенна, время исцлило ея горе. Бдная Сьюзенна никогда не будетъ счастлива вполн, и полутуманное выраженіе еще иногда виднется на ея лиц, но теперь, когда таинственная судьба сестры уже не тяготитъ ея воображенія, въ ней есть какая-то кроткая ясность очень привлекательная. Больше всего она любитъ ходить въ замокъ и смотрть на двочку Эллы, Гертруду, и няни увряютъ, что маленькая капризница никогда такъ хорошо не ведетъ себя, какъ когда ей позволятъ посидть на рукахъ у Сьюзенны. Но какъ только дневной свтъ начинаетъ исчезать въ лсу около Герон-Дайка, когда въ длинныхъ коридорахъ стараго дома сдлается темно, а широкія лстницы покроются таинственной тнью, Сьюзенна спшитъ домой. Прежде, когда она старалась отыскать несчастную Катерину, она приходила въ замокъ по ночамъ, теперь же не подходитъ къ нему иначе какъ при дневномъ свт.

Конецъ.

Читайте также: