А. Шерман
А. Шерман
Загадка Виктора Гончарова
Загадка Виктора Гончарова
Загадка Виктора Гончарова, Шерман А., Год: 2015
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Ранняя советская фантастика во многом остается terra incognita. За сухими строками все еще неполных библиографий часто нет биографий, мы мало или совсем ничего не знаем об авторах целого ряда ярких и примечательных романов, повестей и рассказов. Однако и на таком фоне случай Виктора Алексеевича Гончарова представляется исключительным — неизвестны даже даты его жизни, а ведь речь идет об одном из основоположников советской фантастики и весьма заметном авторе фантастической и авантюрной прозы 1920-х годов.
Гончаров, как блуждающая комета, явился буквально из ниоткуда и за три года (1924-1926) успел выпустить в центральных издательствах пять романов и повесть. Совокупный тираж его произведений достиг внушительной по тем временам цифры (более 55 тысяч экз.). Наряду с определенной безыскусностью и неотшлифованностью, его книги поражают изобретательностью, богатством фантазии, тематическим разнообразием — писатель пробовал свои силы в таких поджанрах, которые определили бы сегодня как ‘космическая опера’, палеофантастика, приключенческо-детективный триллер, фантастика микромира и т. д. В нем ощущался бесспорный талант и большой нереализованный потенциал, он мог бы стать классиком НФ-литературы, если бы жил в другом месте или хотя бы в другое время.
Но Гончаров жил в Советском Союзе в двадцатых годах, когда фантастам и ‘приключенцам’ выпал лишь глоток свободы. Его недолгий взлет сменился долгим забвением. Не добившись славы куда менее одаренных современников, Гончаров десятилетиями оставался практически неизвестен читателям. Причина этого, безусловно, состояла в насильственном изъятии писателя из литературы — с конца 1920-х гг. произведения Гончарова в СССР не переиздавались, а все книги его, несмотря на относительно приличные тиражи, стали библиографическими редкостями.
О жизни Гончарова известно крайне мало. Возможно, он был уроженцем Украины, где начинается действие ‘Психо-машины’, первого романа его космической дилогии. В ранних текстах Гончарова изредка встречаются украинские обороты, а в ‘Межпланетном путешественнике’ главный герой узнает в окуляре родные края, в ‘порыве внезапной нежности’ восклицает ‘Украина!’ и обнимает трубу телескопа.
Проза Гончарова не свидетельствует об особой литературной изощренности и начитанности. Его источниками часто выступают бульварные ‘сыщицкие’ и псевдо-‘оккультные’ романы, фантастические произведения предшественников и научно-популярные книги. Вероятно, у него не было высшего образования. Не исключено, что Гончаров, как и его любимые герои — комсомольцы и ‘фабзавуки’ — был во многом автодидактом, с другой стороны, в чем-то он мог и приспосабливаться к аудитории.
Считается установленным, что в начале 1920-х гг. Гончаров жил в Тифлисе. Возможно, он имел какое-то отношение к системе образования и воспитания молодежи — но все это не более чем догадки. Именно в Тифлисе обитает еще один герой ‘Межпланетного путешественника’, профессор Зэнэль. И именно в Тифлисе в январском номере журнала Закавказского крайкома РКСМ Красные всходы за 1923 г. было опубликовано первое известное произведение Гончарова, ‘Жизнь невидимая’ — бесхитростный и назидательный, однако не лишенный юмора фантастический рассказ о ‘конференции’ микробов.
В феврале-марте 1924 г. в том же журнале начала печататься повесть ‘Комса’, ставшая затем второй частью ‘Межпланетного путешественника’. Год этот выдался весьма ‘урожайным’ для Гончарова: в издательстве ‘Молодая гвардия’ одна за другой выходят обе книги космической дилогии, ‘Психо-машина’ и ‘Межпланетный путешественник’, в ЗИФе — ‘Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин’, первая часть дилогии о докторе Скальпеле.
Очевидно, писательский успех побудил Гончарова в середине двадцатых годов перебраться в Москву. В справочнике ‘Вся Москва’ на 1927 г. мы находим литератора Виктора Алексеевича Гончарова, проживающего на Большой Грузинской, д. 16, кв. 9.
В 1925 г. Гончаров выпускает в ленинградском издательстве ‘Прибой’ авантюрно-фантастический и крайне ‘игровой’ роман ‘Долина Смерти (Искатели детрюита)’, а в ЗИФе — палеофантастический роман ‘Век гигантов’, продолжение похождений доктора Скальпеля и его спутника Николки. Книга вышла с посвящением ‘пионерам, фабзайчатам и комсомольцам’.
В 1926 г. ‘Молодая гвардия’ публикует приключенческий роман Гончарова ‘Под солнцем тропиков’, авантюрно-просветительское повествование в духе Ж. Верна, но со свойственным Гончарову иронически-пародийным переосмыслением канонов жанра.
Критика Гончарова не жаловала, времена же становились все более суровыми. Случайно или нет, но закат Гончарова совпал с падением Л. Троцкого. Быть может, Гончарову попомнили ‘завет товарища Троцкого’ в самом начале ‘Малых величин’….
Писатель делает попытку отойти от фантастическо-приключенческой литературы, после и вовсе исчезает с литературного горизонта. В 1927 г. в ‘Молодой гвардии’ еще выходит переиздание ‘Малых величин’, в январской книжке журнала Октябрь — реалистический и несколько кафкианский рассказ ‘День Романа’. Далее — провал, молчание.
В 1930 г., согласно справочнику ‘Вся Москва’, ‘литератор’ Гончаров еще проживал на Большой Грузинской, а значит, литературой занимался. Работал ли он в какой-либо редакции, публиковался под псевдонимом (если псевдонимом не был ‘Вик. Гончаров’), писал скетчи и репризы? Оказался ли в конце концов в сталинских застенках? Этого мы не знаем. Последним ‘литературным приветом’ от Виктора Гончарова стала необычная публикация в киевском журнале Знания та праця, где некий Илья Китаевич напечатал в NoNo 7-8 за 1931 г. повесть ‘Доброго здоров’я: (В. Гончарова)’, представлявшую собой сокращенную переработку ‘Малых величин’. Не стоял ли за этой публикацией сам Гончаров? Еще одна загадка…
Возвращение Гончарова к читателям оказалось сложным и растянулось на многие годы. Библиограф фантастики В. Бугров заметил в свое время, что книги Гончарова, ‘написанные вроде бы вполне ‘в духе эпохи’, однако ж — совершенно без оглядки на официальную идеологию, эти книги таили в себе то самое инакомыслие, борьба с которым становилась едва ли не главной заботой утверждавшегося тоталитаризма’. Это преувеличение: книги Гончарова идеологически выдержаны, их главный стержень — борьба с внешними и внутренними врагами, ‘последний бой’ с капиталом, революционные перемены, будь то на других планетах или в первобытном обществе, в них (при всей иронии) воспевается шпиономания и коммунистическая экспансия, последовательно проводится мысль о духовном, моральном и интеллектуальном превосходстве молодого племени ‘комсы’ над расхлябанной и рефлектирующей интеллигенцией.
Однако в каждой из них действительно можно было найти нечто идеологически неприемлемое: космическая дилогия — махровый идеализм, чуть ли не ‘Люмен’ К. Фламмариона (не говоря уже о бесполом размножении коммунистов будущего и ‘атавистических’ пережитках сексуальности), доктор Скальпель и Николка ведут сомнительные беседы и предаются каннибализму, пожирая человеческий жир, ‘Долина Смерти’ взрывает изнутри все штампы и каноны столь важных для режима ‘милицейских’ и шпионских романов и т. п. Поэтому даже в эпоху ‘оттепели’ трудно было помыслить о переиздании книг Гончарова.
О писателе, тем не менее, начали осторожно напоминать фантастоведы. В известной статье ‘Фантастика, рожденная революцией’ (сб. ‘Фантастика 1966’, вып. 3) Р. Нудельман кратко упомянул о нескольких произведениях Гончарова, заметив:
Беда Гончарова, писателя, несомненно, талантливого, одаренного живым юмором, состояла в том, что у него было слишком буйное воображение и слишком сильное пристрастие к приключениям при полном или почти полном отсутствии серьезных научных и социальных идей, поэтому он широко использовал чужие идеи и сюжеты.
Более подробно писал о Гончарове А. Бритиков в книге ‘Русский советский научно-фантастический роман’ (Л., 1970), выделяя в его произведениях пародийное начало:
Прослеживается связь ‘Двенадцати стульев’ и с другим авантюрным романом 20-х годов — ‘Долиной смерти’ (1924) В. Гончарова. Эпопея отца Федора в поисках зашитого в стул клада очень похожа на злоключения гончаровского дьякона Ипостасина с таинственным детрюитом. Спасаясь от чекистов, дьякон скрылся в неприступных кавказских скалах и тихо спятил в обществе шакалов, как отец Федор в соседстве с орлом в аналогичном кавказском эпизоде. Любопытно, однако, что как раз гончаровский персонаж кажется списанным с отца Федора, а не наоборот. Ничего похожего на социально-бытовой подтекст сатиры Ильфа и Петрова у Гончарова нет. Искры дарования (они, по-видимому, и остановили внимание авторов ‘Двенадцати стульев’) поглотила модная авантюрно-пародийная волна.
Между умопомрачительными приключениями Гончаров иногда довольно толково описывает (по книгам), например, лучевую болезнь и даже прорицает, что когда-нибудь ‘появится на свет божий’ атомная взрывчатка. Но когда сам начинает фантазировать и сообщает, например, что радиоактивные металлы добываются выплавкой из руд или что пучок радиоактивного излучения режет материальные тела (да еще ‘со свистом’!), вспоминается одна реплика в романе Гончарова: ‘Это или абсолютное незнакомство с физикой, или вообще дурость’. <,…>,
Разумеется, это было эпатированием: передразнивалась лихость, с какой авторы ‘красного Пинкертона’ кинулись изобретать разную техническую невидаль. Но и Катаев, высмеивавший советский авантюрный роман, и М. Шагинян (Джим Доллар), пародировавшая буржуазный, и Гончаров, передразнивавший всех и самого себя, превращали научно-фантастические мотивы в предмет литературной игры. <,…>,
Для откровенных халтурщиков авантюрность и пародийность ‘красного Пинкертона’ была находкой. Спецификой жанра оправдывалось все, что угодно. В ‘Долине смерти’ Гончарова студент-химик изобретает детрюит — вещество огромной разрушительной силы. Детрюит похищают. Агент ГПУ, спасенный ‘исторически закономерной’ подругой, расследует пропажу и обнаруживает контрреволюционный заговор. На конспиративном сборище выжившие из ума старцы и дегенераты (прообраз ‘Союза меча и орала’ в ‘Двенадцати стульях’) выкрикивают: ‘К чертовой бабушке взорвем Кремль, передавим большевиков…!’
Слежка, аресты, ловушки, прыжки с пятого этажа, таинственные подземелья… Как писал Катаев: ‘Василий Блаженный… Индия… Подземный Кремль… Библиотека Ивана Грозного… Да, да. Я чувствую, что между этим существует какая-то связь’ <,…>,
Когда, наконец, детрюит возвращается в те руки, в которых должен быть, он перестает действовать. С некоторой растерянностью критик-современник писал, что эпопея детрюита напомнила ему ирландскую сказку, в которой коты дрались так отчаянно, что остались одни хвосты… Кстати, в романе ‘Межпланетный путешественник’ (1924) у Гончарова как раз такая ассоциация: ‘Мирно обнявшись, словно наигравшиеся котята, спали там (во вражеском воздушном корабле! — А. Б.) мои верные спутники… Вот что значит простая здоровая натура! Вот что значит не иметь интеллигентской расхлябанности!’.
Критик не подозревал, что автор иронизирует, что ‘статная красивая фигура, обнаруживающая необыкновенную силищу, юное мужественное с открытым большим лбом лицо, энергические движения, смелый пронизывающий взгляд цвета стали глаз’ положительного героя — литературная ирония, а отрицательный персонаж, в одном романе выступающий ‘безобразным павианом, которому только что отрубили хвост’, в другом отвратительно цикающий слюной в собственную ‘ноздрю вместо окна’, — пародийный гротеск.
В ‘Долине смерти’ ‘котята’ погибают, воскресают, совещаются с автором, что бы такое вытворить, и вновь принимаются валять дурака. Начальник ГПУ, изловив дьякона, опять полез в скалы, ‘привычным глазом предварительно выследя толстый зад грузинского меньшевика’. Английский авантюрист, не выдержав навязанной автором гнусной роли, вдруг потребовал реабилитации, ‘сел на гоночный самолет и умчался’… на съезд компартии. (Последнее, должно быть, означало насмешку над немыслимыми перевоплощениями персонажей в ‘Месс-Менд’, например).
На конференции автора с героями выяснилось, что история с детрюитом дьякону просто примерещилась. Несчастный, оказывается, страдал летаргией, ‘осложненной истерической болтливостью’. Одобрительно похлопывая автора по плечу, воскрешенные и реабилитированные персонажи выразили уверенность, что дьяконовы галлюцинации ‘дадут нашему уважаемому литератору т. Гончарову приличный заработок… Как, Гончарка, дадут?…’
С рассуждениями Нудельмана и Бритикова невозможно полностью согласиться: к примеру, такого писателя, как Гончаров, едва ли серьезно беспокоила научная обоснованность фантастических предпосылок. Его литература — чистейший fun, развлечение (не лишенное, как советская фантастика в целом, идеологической подоплеки). Но есть в этих рассуждениях и глубоко здравое зерно: сама ‘специфика жанра’, установка на тотальную пародийность и головокружительную смену приключений помешала Гончарову вырваться за пределы однажды избранной жанровой колеи, усовершенствовать писательскую технику, стать вровень, скажем, хотя бы с А. Беляевым.
Противоречивые оценки сопутствовали Гончарову и в будущем — от безапелляционного и откровенно глупого заявления фантаста К. Булычева (‘Книги-однодневки Гончарова написаны плохо, но залихватски. Настолько, что когда о нем упоминают критики, то уверяют, что Гончаров писал пародии. Но пародировать ему в середине двадцатых годов было некого. Наоборот, он ковал книжки для умственно неразвитых комсомольцев’) до полных нелепостей, неточностей и натяжек утверждений высоко ценящего Гончарова критика и писателя А. Первушина. Последний ‘вписывает’ в роман Гончарова ‘первую межвселенскую экспедицию’ и в статье ‘Кто начал ‘Звездные войны’?: Виктор Гончаров как первопроходец жанра’ (Библиотечное дело, 2013, No 16) уверяет, что …за советским фантастом можно зарегистрировать сразу несколько нововведений в научной фантастике: описание первого межзвездного и межвселенского перелета, описание параллельных миров, в которых время течет по-разному, описание астроинженерных сооружений, описание последствий применения психотронных генераторов. Более чем достаточно!
Словно и не было ни упоминавшегося Фламмариона, ни Ш. Дефонтене, ни Р. Коула и многих, многих других… Гончаров, фантаст незаурядный и нередко оригинальный, в подобной ‘патриотической’ защите менее всего нуждается.
В бурные ‘перестроечные’ годы, на волне возвращения имен забытых, опальных или репрессированных писателей, о Гончарове, как ни странно, так и не вспомнили. Лишь в 1994 г. стараниями В. Бугрова в Екатеринбурге громадным (75000) тиражом вышла книга ‘Долина смерти’, включившая титульный роман и ‘Век гигантов’. После этого… о Гончарове благополучно забыли еще на полтора десятка лет.
Систематическое переиздание книг Гончарова началось в 2010 г. К сожалению, занимались им в основном мелкие издательства, беззастенчиво спекулировавшие ‘раритетной’ фантастикой, ничтожные тиражи и умопомрачительные цены этих книг были изначально рассчитаны на фанатов-коллекционеров. Только с появлением общедоступных сканов ряда первоизданий, выполненных сперва энтузиастами фантастики (в том числе и А. Первушиным), а затем и государственными библиотеками России, и публикацией произведений В. Гончарова в издательстве Salamandra P.V.V. (2014-2016), книги писателя действительно вернулись к широкому кругу читателей.
По всем жанровым канонам, которые так осмеивал Виктор Гончаров, в настоящей статье должны были появиться пространные изложения фабулы его книг, глубокомысленные замечания и веские толкования. Но это ни к чему: произведения Гончарова теперь доступны всем, и каждый волен интерпретировать их по-своему. В них можно увидеть многое — и уродливую идеологию, что в новом воплощении вновь поднимает голову в наши дни, и насмешку над нею, и наивное ‘ретро’, и безудержный полет фантазии… Нет в них только одного: решения загадки Виктора Гончарова.