ЗАБЛУДИЛСЯ.
ЗАБЛУДИЛСЯ.
Разсказъ мистрисъ Гунгерфордъ.
* * *
* * *
‘Русскій Встникъ’, No 9, 1894
Заблудился, Хангерфорд Маргарет, Год: 1894
Время на прочтение: 15 минут(ы)
— Дорогой другъ! Какъ я радъ тебя видть! но какъ ты поздно! скоро часъ! Ты, должно быть, прозябъ,— проговорилъ безъ остановки Освальдъ Траверсъ, спускаясь съ каменныхъ ступенекъ на встрчу двоюродному брату.— Пойди сюда, Гиггинсъ, обратился онъ къ дворецкому,— возьми вещи капитана Дугдаль. Ну ночь!
— Не могъ пріхать секундой раньше,— сказалъ Дугдаль, выскакивая изъ догъ-карта и отрясая съ себя снгъ,— до послдней минуты я не зналъ, могу ли хать. Но вотъ я тутъ. Сегодня 23-е и…
— Уже 24-е, мой другъ. Сочельникъ. Но пойдемъ, ты вроятно, умираешь съ голоду.
— Да, я не прочь пость, засмялся Дугдаль, слдуя за другомъ въ большой старинный залъ, ярко освщенный и съ двумя пылающими каминами. Тутъ не были страшны никакіе холода.
— Сэръ Джорджъ и вс почтенные члены дома уже въ постеляхъ, сказалъ Освальдъ, старшій сынъ хозяина дома.— Боле легкомысленная часть общества еще въ бильярдной. Но ты усталъ, и поэтому мы оставимъ ихъ сегодня въ поко, кром того, мн нужно поговорить съ тобою. Отецъ потерялъ надежду видть тебя. Пока подаютъ ужинъ, пойдемъ, я покажу теб твою комнату.
— Какая комната назначена для капитана, Гиггинсъ?
— Голубая комната, въ восточномъ флигел, сэръ.
— Хорошо. Полагаю, ты помнишь, старина, что такое сэръ Джорджъ во время Рождества, сказалъ въ вид оправданія Освальдъ, останавливаясь на лстниц и оборачиваясь къ кузену.— Онъ готовъ пригласить всхъ. Вотъ и теперь домъ переполненъ до того, что въ большихъ комнатахъ пришлось поставить по дв кровати. Съ тобою помстили молодаго Ормсби. Это юноша лтъ девятнадцати, тихій, спокойный, ручаюсь, что не кусается, но все же, думаю, теб это не особенно пріятно.
— Было бы лучше, если бы ты могъ поручиться, что онъ не храпитъ, сказалъ Дугдаль со смхомъ.
— Во всякомъ случа это продолжится не боле двухъ или трехъ дней, пока не удутъ Понсонби и Блэки. Мн очень досадно, что нельзя предоставить теб больше удобствъ, но отецъ неисправимъ, онъ до тхъ поръ не чувствуетъ себя счастливымъ, пока домъ его не наполнится гостями. Намъ пришлось и барышенъ помстить въ одной комнат по дв.
— Но тутъ можетъ помститься полдюжины кроватей, замтилъ весело Дугдаль, войдя въ голубую комнату и гря свои руки у камина. Посл того онъ обвелъ глазами комнату, которая, дйствительно, была прекрасна и обставлена прелестно и съ комфортомъ. Лишняя кровать съ голубымъ пологомъ, подходящимъ къ остальной меблировк, вдвинута въ уголъ, чтобы не умалять ‘величія’ постоянной кровати, стоящей у средней стны.
— А теперь пойдемъ въ столовую, сказалъ Освальдъ.— Мн нужно много разсказать теб.
Дйствительно, пришлось разсказывать такъ много, что было уже очень поздно, когда онъ кончилъ говорить. То обстоятельство, что онъ недавно обручился ‘съ прелестнйшей двушкой въ мір’, не мало способствовало длин его разсказа. Пробило уже три часа, и веселые взрывы смха давно уже утихли въ бильярдной, когда Дикъ Дугдаль поднялся, говоря, что у него слипаются глаза.
Это высокій, худощавый, съ военной выправкой молодой человкъ лтъ двадцати девяти, съ красивымъ лицомъ, загорлымъ на индйскомъ солнц. Онъ только-что возвратился съ Востока — наскучивъ немного пребываніемъ тамъ — и, какъ будущій баронетъ и человкъ съ сердцемъ свободнымъ, былъ предметомъ общаго вниманія среди дамъ, собравшихся у Траверса.
— Надюсь, ты помнишь дорогу, сказалъ Освальдъ, желая ему покойной ночи.— Ты знаешь домъ хорошо.
— Еще бы, отвтилъ смясь Дугдаль.
— Я такъ часто бывалъ тутъ прежде, что нсколько лтъ отсутствія не могли изгладить его изъ моей памяти.
Онъ медленно направился по корридору, ступая тихо, чтобы не разбудить спавшихъ. Смутное подозрніе, что, быть можетъ, онъ не такъ твердо помнитъ дорогу, какъ это ему казалось, и пугало, и забавляло его, такъ что, дойдя до дверей своей комнаты, онъ открылъ ее осторожно и не безъ волненія.
Но все въ порядк! Это та же голубая комната, въ которую его приводилъ Освальдъ и въ которой, несмотря на поздній часъ, горлъ еще каминъ. У Траверсовъ всегда прекрасные слуги, но, впрочемъ, быть можетъ, огонь въ камин поддерживался его товарищемъ по комнат. Кстати, каковъ онъ изъ себя?
Бросивъ на стулъ сюртукъ, который онъ только-что снялъ, онъ смотритъ въ уголъ комнаты, гд поставлена кровать, предназначенная для тихаго, спокойнаго юноши, за котораго Освальдъ ручался, что онъ не кусается. Но что это? Кровать пуста. Механически Дугдаль переводитъ взглядъ на свою кровать и видитъ, что она занята!
Вотъ скверный мальчишка! Видлъ ли кто подобное сибаритство и подобный эгоизмъ? Однако, сердце Дугдаля смягчается, смотря на то, что видно отъ этого дерзкаго юноши. Какая прелестная головка и какая масса вьющихся волосъ! Это, должно быть, совершенный еще ребенокъ, и въ добавокъ робкій, судя потому, какъ онъ навернулъ на себя одяло, боясь, вроятно духовъ и полуночныхъ видній. Бдное дитя, съ такимъ блымъ лбомъ и такимъ тихимъ дыханіемъ, что его можно принять за мертвеца.
За мертвеца! Дугдаль слышалъ о тлахъ, находимыхъ въ двуспальныхъ кроватяхъ. Это старая исторія. И къ чему онъ вспомнилъ ее теперь среди ночи? Читать страшныя исторіи — одно и быть замшаннымъ въ нихъ — совершенно другое.
Взявъ въ руки свчу, онъ быстро подходитъ къ кровати и смотритъ на обладателя короткихъ каштановыхъ волосъ.
О, небо! что это? Только благодаря чуду, Дугдаль не уронилъ съ шумомъ подсвчника, только благодаря чуду, онъ подавилъ готовое сорваться съ его устъ восклицаніе. Тихій, спокойный юноша Ормсби ‘съ ручательствомъ, что не кусается’, превратился въ двушку!
И прелестную двушку! Вьющіеся каштановые волосы расбросаны въ безпорядк на бломъ, какъ мраморъ, лбу, полненькія щечки покрыты нжнымъ румянцемъ, маленькій красный ротикъ закрытъ. Дугдалю кажется, что онъ можетъ открыться каждую минуту, и тогда…
Но раскрывается не ротикъ, а раскрываются глаза. Большіе, темные глаза, совершенно сонные, и на мгновеніе устремляются на него со смутнымъ безпокойствомъ. Сказать, что Дугдаль былъ пораженъ,— это не дастъ понятія объ его чувствахъ, врне будетъ сказать, что онъ былъ перепуганъ до смерти. При вид этого полусознательнаго взгляда, онъ моментально тушитъ свчу, схватываетъ свой сюртукъ и выбгаетъ въ темный корридоръ. Видя въ конц его полоску свта у двери, онъ въ отчаяніи устремляется туда и, о счастье! попадаетъ въ голубую комнату съ двумя кроватями, на этотъ разъ, безъ сомннія свою.
Бросившись въ кресло, онъ прижимаетъ руку ко лбу и напрягаетъ свой слухъ. Закричитъ ли ока и подниметъ весь домъ, принявъ его за ночнаго вора? Или,— о, святая надежда — она была такая сонная, что все это сочла сномъ?
Вздохнувъ съ облегченіемъ при этой мысли, онъ сталъ раздваться. На этотъ разъ онъ не ошибся, въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія: въ углу комнаты раздается здоровое и громкое храпніе. Теперь онъ спокоенъ. Безусловно она сочтетъ все сномъ, не имя никакихъ доказательствъ, что въ комнату ея приходили. Запустивъ пальцы въ жилетный карманъ, чтобы вынуть часы, онъ поблднлъ, и мурашки пробжали у него по спин. Часы! Онъ оставилъ ихъ тамъ! И въ эту самую минуту они равнодушно тикаютъ у нея на стол, не заботясь о нравственныхъ мукахъ своего хозяина! Его теорія о сн рушилась! Сны появляются и исчезаютъ, но не оставляютъ посл себя часовъ.
— Гд же Лиліана? спрашиваетъ Освальдъ за завтракомъ.
— Она опоздала. Это не похоже на нее.
— Нтъ, она всегда встаетъ рано, сказала лэди Ратльтонъ, веселая блондинка, осматривая сидвшихъ за столомъ.— Или ей не понравилось, что вы побдили ее вчера на бильярд, или первый разъ въ жизни она полнилась.
— Оба ваши предположенія не врны, проговорила лэди Траверсъ, смотря изъ-за серебряной вазы на раскрывшуюся дверь, въ которую вошла небольшаго роста двушка. Она видимо волновалась и то блднла, то краснла.— Вотъ и ты, Лили!
Сердце Дугдаля сдлало прыжокъ. Эта прелестная головка съ каштановыми вьющимися волосами внушаетъ ему ужасъ. Онъ внимательно начинаетъ слушать своего лваго сосда, пожилаго толстаго господина въ очкахъ. Онъ готовъ на все, лишь бы не встртиться глазами съ вошедшей двушкой.
— Право, миссъ Энгльторнъ, вы бы должны насъ предупредить о своемъ намреніи начать жизнь отшельницы. Страхъ, который мы испытали…
— Лиль, ты спишь? спросилъ ее братъ, высокій гвардеецъ, занятый своей тарелкой.
— У нея такой видъ, точно она совсмъ не спала, вмшался сэръ Джорджъ Траверсъ, гостепріимный хозяинъ, придвигая ея кресло къ своему и длая ей знакъ ссть рядомъ съ нимъ.
— Въ голубой комнат показываются привиднія, сказала Августа, старшая дочь хозяина,— я тебя предупреждала, Лиль. Скажи же намъ, что ты видла? Кто являлся къ теб эту ночь? Разскажи намъ вс страшныя подробности.
Бдная миссъ Энгльторнъ! Сердце Дугдаля сжалось при вид ея мгновенно покраснвшаго личика.
— Клянусь Юпитеромъ, вы угадали! воскликнулъ ея братъ, котораго забавляло смущеніе сестры (братья всегда несносны!) — Разсказывай же, Лили! Особа, видвшая духа, во сто кратъ интересне того, кто знакомъ съ видвшими духовъ. Это былъ мущина?
Несмотря на страшную блдность, миссъ Энгльторнъ храбро выдерживала перекрестный огонь. Что касается Дугдаля, то, смотря на это милое личико, онъ чувствовалъ, что ему слдуетъ встать и сказать что-нибудь. Но что сказать? Этотъ вопросъ приводилъ его въ недоумніе.
— А голову свою онъ держалъ въ рукахъ? настаивала лэди Ратльтонъ съ громкимъ смхомъ, который, какъ говорятъ, и совершенно основательно, служитъ доказательствомъ пустоты ума.
— Или, быть можетъ, онъ несъ окровавленный мечъ, продолжалъ гвардеецъ, который въ качеств брата не обращалъ вниманія на волненіе сестры.
— Перестаньте, закричалъ сэръ Джорджъ.— Довольно этихъ шутокъ. Разв вы не видите, что у малютки болитъ голова? Подай ей чашку чая, Освальдъ. Это, надюсь, изгонитъ демона! Читали вы, господа, объ убійств въ Уайтчепел? Это позоръ для всего цивилизованнаго міра! Такимъ образомъ добрый, милый, старый хозяинъ старался отвлечь вниманіе отъ миссъ Энгльторнъ.
— Однако намъ нужно торопиться, чтобы во-время убрать церковь, напомнила Августа Траверсъ, которую считаютъ поклонницей ректора — человка холостаго.— Мы едва-ли управимся до наступленія сумерекъ.
— Въ которомъ часу намъ нужно быть въ церкви?
— Ровно въ половин двнадцатаго.
— Который же часъ теперь? Но что это? спросилъ Освальдъ, взглянувъ на каминные часы, которые показывали четверть третьяго.— Часы остановились. Дугдаль, ты послдній пріхалъ съ поля битвы, разскажи намъ новости: который часъ?
— Что такое? спросилъ Дугдаль, желая выгадать время. Сознаніе, что на него устремлены два большихъ, карихъ глаза, почти лишило его возможности говорить.
— Милый другъ, ты прямо изъ города, и поэтому твои часы должны быть самые врные.
— Ты ошибаешься, отвтилъ Дугдаль, съ трудомъ сохраняя самообладаніе.— Дло въ томъ, что я забылъ вчера завести часы и сегодня утромъ увидлъ, что они предательски остановились. Такая досада!
При вид, какое впечатлніе это произвело на нее, онъ даже забылъ попросить у неба прощенія за свою ложь. Она видимо удовлетворилась такимъ объясненіемъ. Блдное и испуганное ея личико мгновенно успокоилось. Это ‘увидлъ сегодня утромъ’ придумано очень хорошо: она вполн этому поврила. Она еще робка и нервна, но глаза ея не смотрятъ исключительно въ его сторону: они останавливаются также и на другихъ мущинахъ, сидящихъ за столомъ.
Когда завтракъ окончился, Августа подошла къ Дугдалю.
— Вы, кажется, одни не знакомы съ миссъ Энгльторнъ, сказала она.— Это должно повести къ скорйшему вашему сближенію, засмялась она и представила Дугдаля Лиліан.
— Пожалуйста только не гуляй полвка, обратилась она къ миссъ Энгльторнъ.— Ты знаешь, какая намъ предстоитъ работа въ церкви. Уговори капитана Дугдаль помочь теб, и ты на вки пріобртешь любовь всего прихода.
Миссъ Энгльторнъ сказала по обязанности нсколько словъ, на которыя капитанъ Дугдаль отвтилъ, а спустя часъ они подъзжали на пар маленькихъ пони къ церкви, въ которой слышались голоса, обсуждавшіе, какъ лучше отпраздновать предстоящее торжество.
Миссъ Энгльторнъ, отличавшаяся энергическимъ складомъ характера, тотчасъ отошла отъ лнивыхъ болтуновъ и присоединилась къ той части общества, которая уже приступила къ работ.
Остролистникъ, плющъ и разныя растенія, принесенныя изъ оранжереи, во множеств стояли у алтаря. Ректоръ, одтый очень изящно, переходилъ съ мста на мсто, давая различныя указанія.
Спустя часа полтора, миссъ Энгльторнъ, которая сплетала внизу амвона большую гирлянду, оглянулась и увидла Дугдаля. Онъ направлялся къ ней и улыбнулся, встртившись съ ея глазами. Но почему она вдругъ смутилась? Дугдаль посмотрлъ на себя и увидлъ, что онъ безъ сюртука, который снялъ, чтобы удобне было работать. О, Боже! Онъ также былъ безъ сюртука, когда она увидла его въ первый разъ! Неужели воспоминаніе о той злосчастной минут пробудилось въ ней? Что, если она такимъ образомъ доберется до истины?
Схвативъ поспшно сюртукъ, онъ сердито надлъ это безобидное одяніе поверхъ рукавовъ-доносчиковъ и обратился къ миссъ Энгльторнъ.
— Не помочь ли вамъ? сказалъ онъ насколько возможно спокойне, между тмъ какъ сердце его усиленно билось.
— Нтъ, благодарю, отвтила она холодно, отворачиваясь, затмъ, точно устыдившись своей рзкости и сознавая, что у нея нтъ никакихъ положительныхъ данныхъ сердиться на него, сказала, смотря въ нершительности на свой внокъ:— Вотъ, не знаю, куда положить это.
— Я вамъ покажу, отвтилъ онъ и почувствовалъ, что у него свалился съ души камень. Быть можетъ, она ничего не подозрваетъ. А какое у нея прелестное личико, хотя въ немъ все же замтно безпокойство.
И, чтобы разсять это безпокойство, онъ употребляетъ всевозможныя усилія въ теченіе цлаго получаса и уже поздравляетъ себя съ успхомъ, какъ вдругъ вопросъ миссъ Энгльторнъ кидаетъ его въ жаръ.
— Который часъ? спрашиваетъ она такъ нервно, что нельзя не замтить ея волненія. Дугдаль не растерялся однако. Онъ запустилъ пальцы въ карманъ, гд должны находиться эти ужасные часы, точно дйствительно былъ увренъ, что они тамъ.
— Клянусь Юпитеромъ, воскликнулъ онъ,— я и забылъ, что не завелъ ихъ вчера и оставилъ ихъ у себя на стол. Я долженъ вамъ сознаться, что принадлежу къ тмъ людямъ,— которые ненавидятъ часы и никогда не носятъ ихъ, если только возможно.
— Говоря откровенно, я такихъ людей не встрчала. Дугдаль чувствуетъ ея глаза на себ и, взглянувъ на нее, видитъ, что они полны слезъ! Вся ея душа отразилась въ ея испуганныхъ глазахъ, и онъ инстинктивно понимаетъ, что ее тревожитъ неизвстность. При вид ея слезъ, онъ приравниваетъ себя къ убійц и сознаетъ, что становится самымъ отъявленнымъ лжецомъ.
— Одинъ изъ нихъ передъ вами, говоритъ онъ съ ужаснйшей беззастнчивостью.— Для меня часы — это наказаніе. Нельзя отрицать, что иногда они очень полезны, но носить ихъ постоянно! Очень возможно, что вы не увидите меня при часахъ во все время, пока я здсь.
— Какъ жалко! А… ваши часы красивы? спрашиваетъ миссъ Энгльторнъ не безъ лукавства.
— Вовсе нтъ. Ужасно старая вещь, — серебряные. Мн подарилъ ихъ отецъ, иначе я бы ихъ не носилъ.
О, бдный отецъ, подарившій сыну прекрасные золотые часы, вотъ благодарность за твою щедрость!
Но Лиліана (несмотря на недавнее знакомство, онъ уже началъ мысленно называть ее по имени) довольна пока этимъ объясненіемъ, а что значитъ отецъ въ сравненіи съ хорошенькой двушкой? Остальная часть дня прошла благополучно, точно такъ же, какъ и слдующій день, о которомъ впослдствіи они неоднократно вспоминали. Если по временамъ миссъ Энгльторнъ и чувствовала маленькую тревогу при мысли о часахъ, запрятанныхъ ею въ кружева (она побоялась положить ихъ въ свою коробку съ золотыми вещами, потому что вс съхавшіяся молодыя двушки обладали какой-то маніей постоянно перерывать ихъ), она старалась не думать о нихъ и наслаждалась настоящимъ. Она знала, что рано или поздно ей придется очутиться лицомъ къ лицу со своимъ ночнымъ постителемъ, придется возвратить часы и придется пережить нсколько непріятныхъ минутъ, но пока она ршила пользоваться счастьемъ. Она желала только одного: кто бы ни оказался этимъ ночнымъ постителемъ, но только чтобы это не былъ Дугдаль. О, нтъ, только не капитанъ Дугдаль, и конечно это не онъ. Онъ почти далъ ей въ этомъ слово. Его часы, которые онъ такъ ненавидитъ — серебряные, между тмъ какъ ея, то-есть его, то-есть т злополучные часы — золотые! Нтъ, капитанъ Дугдаль не обманулъ бы ее преднамренно, однако… Да, все же остается непріятное сомнніе.
И сомнніе это вызывалось самымъ неожиданнымъ образомъ. Человческое вмшательство тутъ было не при чемъ. Какой-то неосязаемый бсенокъ вмшался въ это дло и находилъ удовольствіе мучить ее. Первое подозрніе возникло во время того памятнаго завтрака, второе, когда она увидла Дугдаля въ первый разъ (въ первый ли разъ?) безъ сюртука въ церкви, третій — во время живыхъ картинъ, затянныхъ миссъ Траверсъ. Вс эти подозрнія относятся къ Дугдалю, но кром того ее безпокоятъ и другіе гости въ дом. Дугдаль не единственный человкъ, у котораго нтъ часовъ въ данное время. Досточтимый Берти Ляйтвудъ, близорукій маленькій человчекъ, не носитъ часовъ, а Джорджъ Гэрдонъ, рослый драгунъ, говоритъ, что отдалъ свои часы въ починку.
Миссъ Энгльторнъ и Дугдалю пришлось изображать въ живыхъ картинахъ ту сцену изъ Теннисоновской Спящей Красавицы, когда она просыпается отъ поцлуя принца. Вс картины прошли очень хорошо. Лэди Ратльтонъ имла большой успхъ въ Діан Вернонъ, точно также аплодировали горячо Освальду Траверсу и его невст, хорошенькой двушк съ умными глазками.
Но вс ожидали, что Спящая Красавица будетъ самой удачной картиной и, дйствительно, когда занавсъ медленно поднялся (зацпившись всего раза два по дорог), вс были поражены. Безъ всякаго сомннія, миссъ Энгльторнъ была красавица! Вс мущины и даже нкоторыя женщины признали этотъ неоспоримый фактъ.
Въ бломъ плать, съ каштановыми локонами, разсыпавшимися по красному бархату подушки, Лиліана Энгльторнъ казалась олицетвореніемъ счастливаго сна. Если та Спящая Красавица стараго времени, восптая поэтами, была хотя вполовину такъ хороша, какъ ея настоящая представительница, не удивительно, что принцъ потерялъ голову, но набрался смлости и оживилъ ее поцлуемъ.
Такъ думаетъ Дугдаль, нагнувшись надъ нею. Какъ она прелестна, какъ мила. Но вотъ вопросъ, не оттолкнула ли бы она его, если бы знала все? Какъ красиво лежатъ длинныя рсницы на хорошенькихъ щечкахъ! О, если бы занавсъ не опускался никогда. О, если бы онъ ршился по примру того принца поцловать ее и пробудить для новой жизни, — для любви къ нему!
Но занавсъ, подобно времени, не обращаетъ вниманія ни на кого. Онъ опустился такъ внезапно, что Дугдаль, погруженный въ восхищеніе, забылъ все окружающее. И только, когда темные глаза открылись и встртились съ его страстнымъ взглядомъ, онъ замчаетъ, что занавсъ опущенъ. Но онъ видитъ еще нчто другое. Слегка вскрикнувъ, миссъ Энгльторнъ вскакиваетъ, откидывая красную матерію, отчасти прикрывавшую ее, и блдная смотритъ на него съ ужасомъ. Что она думаетъ? Что? Ему кажется, что она знаетъ все! Онъ видитъ себя въ голубой комнат и смотритъ на спящую двушку. Она просыпается. Глаза ея устремляются на него такъ же, какъ и теперь.
Миссъ Энгльторнъ сдлала къ нему шагъ и протянула руку, точно собираясь говорить. Въ глубокомъ ея взгляд отражается ужасъ. Ротъ ея раскрывается. Но вдругъ она поворачивается, рука ея опускается, и она быстро исчезаетъ черезъ дверь.
Дугдаль поблднлъ и остался одинъ раскланиваться съ аплодирующимъ обществомъ.
На слдующее утро она не вышла къ завтраку, и сердце Дугдаля упало (если это возможно). Поздне, во время пятичасоваго чая, она не появляется также, и Дугдаль, прохаживаясь медленно по библіотек, гд обыкновенно подается чай въ этотъ часъ, начинаетъ предаваться самымъ печальнымъ размышленіямъ Онъ держитъ чашку съ чаемъ, въ которомъ сегодня не находитъ никакого вкуса. Но вотъ открывшаяся сзади его дверь заставляетъ его обернуться.
Да, это она. Но она очень блдная и взволнованная. Она, борющаяся, очевидно, съ какими-то призраками, невидимыми для остальнаго общества.
Не прошло и двухъ минутъ съ прихода миссъ Энгльторнъ, какъ лэди Ратльтонъ громко воскликнула:
— Чьи это часы, господа? И при этомъ она беретъ съ маленькаго столика, на который облокотилась, золотые часы съ цпочкой и поднимаетъ ихъ такъ, чтобы вс видли.
Сердце Дугдаля замерло. Это его часы, въ этомъ не можетъ быть сомннія. Ясно, что, не въ состояніи боле выносить мучительную неизвстность, считая также невозможнымъ удерживать такую дорогую вещь, она ршилась на крайность. Она незамтно положила на столъ этотъ мерзкій указатель времени, и теперь, когда вс гости въ сбор, надется узнать правду.
Прекрасно, но во всякомъ случа она не узнаетъ ея отъ него.
— Прелестная вещь! прелестная вещь! Но чья эта прелестная вещь? громко выкрикиваетъ лэди Ратльтонъ, раскачивая часы на цпочк.— Ваши, Освальдъ? Нтъ? Ваши, мистеръ Ляйтвудъ? Ваши, сэръ Джорджъ? обратилась она, наконецъ, къ хозяину.— Нтъ? Это какъ будто вещь наслдственная. Не ваша ли, капитанъ Дугдаль?
Мгновеніе Дугдаль колеблется: колебаніе его настолько непродолжительно, что оно не замтно никому, но въ безконечно малую часть времени предъ нами можетъ промелькнуть цлый рядъ мыслей. Если онъ откажется теперь отъ часовъ, онъ уже никогда не получитъ ихъ, а между тмъ это старый другъ, товарищъ его многихъ лтъ, къ которому онъ привыкъ и любитъ, насколько можно любить неодушевленную вещь. Но также невозможно и признаться къ нимъ, чувствуя на себ большіе испытывающіе глаза, устремленные на него съ другаго конца комнаты и ожидающіе, какъ ему кажется, отвта со страхомъ.
— Мои? Нтъ, отвчаетъ онъ, покачавъ головою и улыбнувшись.
— Хозяинъ ихъ отыщется, замчаетъ равнодушно Освальдъ, въ то время, какъ лэди Ратльтонъ кладетъ обратно часы на столикъ, на которомъ она ихъ нашла. Дугдаль вздыхаетъ свободне и взглядываетъ въ ту сторону, гд стояла Лиліана.
Она ушла въ амбразуру окна и, сидя тамъ на табурет, весело болтаетъ съ молодымъ человкомъ, который держитъ передъ нею чашку чая. Слдовательно, она не усумнилась въ правдивости его словъ. Еще разъ онъ избжалъ опасности. Конечно, она не могла бы такъ смяться, еслибы сомнвалась. Но — странное противорчіе — онъ хотлъ, чтобы она подозрвала, чтобы она знала все, чтобы все это уже объяснилось и чтобы она простила ему. Злоба на молодаго человка, съ которымъ она такъ любезна, въ соединеніи съ недовольствомъ собою, заставили его покинуть веселое общество и направиться безцльно въ концертный залъ, прелестное помщеніе, отдланное свтлымъ кретономъ, съ широкими окнами, выходящими на югъ.
Въ этотъ часъ залъ обыкновенно пустъ, и тутъ никто не помшаетъ ему подумать на свобод. Мрачный и недовольный Дугдаль остановился у окна, но вотъ легкіе и быстрые шаги заставляютъ его повернуться. Кто это можетъ быть?
Онъ почти не узнаетъ ее, когда она останавливается передъ нимъ, тяжело дыша. Ея волненіе такъ велико, что невольно онъ протягиваетъ руку, чтобы поддержать ее, но она уклоняется.
— Вотъ, говоритъ она, — возьмите. Вамъ не слдуетъ терять ихъ… изъ-за меня!
И она протягиваетъ ему часы. Растерявшись немного — онъ волнуется теперь не меньше ея — онъ хочетъ снова отказаться отъ часовъ, но она удерживаетъ его.
— Нтъ, нтъ, нтъ! восклицаетъ она все съ возрастающей страстностью.— Не отпирайтесь! Я знаю! Мн кажется, я знала это съ самаго начала.
Она положила часы на диванчикъ и направилась къ двери. Что-то подсказываетъ ему, что если она уйдетъ теперь, онъ потеряетъ ее на всегда. Съ жестомъ отчаянія онъ опережаетъ ее и заступаетъ дорогу.
— Не уходите такъ, говоритъ онъ, при чемъ лицо его не уступаетъ въ блдности лицу ея.— Выслушайте меня. Посл всего, что случилось, дайте мн оправдаться, Лиліана.
Онъ старается схватить ея руки, но рзкимъ движеніемъ она отталкиваетъ его, а затмъ, вдругъ, закрываетъ лицо руками и начинаетъ отчаянно плакать, не громко, но съ тихими рыданіями, которыя всю потрясаютъ ее. И, отвернувшись отъ него, точно стыдясь этихъ непрошенныхъ слезъ, она прячется за оконную занавску и, прислонившись къ дереву, продолжаетъ плакать.
— Стоитъ ли такъ волноваться? говоритъ Дугдаль въ отчаяніи, слдуя за нею въ амбразуру окна.— Это была ошибка съ моей стороны, ошибка непростительная, но она не стоитъ такихъ горькихъ слезъ. Я даже не понимаю, какъ это случилось, какъ я былъ настолько глупъ…
— Не напоминайте объ этомъ. Я не могу слышать, говорила она, всхлипывая.
— Напротивъ, лучше говорить и покончить съ этимъ разъ на всегда, отвтилъ Дугдаль.— Вы сдлали изъ мухи слона, и если вы не позволите мн разсказать, какъ это было, вы не перестанете мучить себя.
— Я лучше буду мучиться, проговорила миссъ Энгльторнъ изъ-подъ носоваго платка, хотя (тяжелый вздохъ) если я буду постоянно такъ мучиться, я скоро умру. Это, по крайней мр, утшеніе.
— Но не для меня, отвтилъ Дугдаль.— Вамъ разв не жалко меня? Вы думаете, что я не страдалъ также, и что всякій вашъ нервный взглядъ не былъ для меня мученіемъ? И если я заслуживаю наказанія за проступокъ — который, говоря откровенно, не былъ особенно тяжелымъ,— то я выстрадалъ уже довольно. Еслибы вы могли простить мн, еслибы…
— О, еслибы это былъ кто другой, но только не вы! воскликнула она такъ мило, такъ наивно выказывая свои настоящія чувства, что сердце Дугдаля радостно забилось. Ободренный неяснымъ предчувствіемъ, онъ нжно обнимаетъ ее и прижимаетъ ея головку къ своему плечу.
— Это было бы гораздо хуже, отвчаетъ онъ.— Вы и я можемъ сохранить секретъ, не такъ ли? Лиліана, можно мн сказать вамъ теперь то, что вы, конечно, знаете, но что я хочу поскоре выразить словами? Я люблю васъ! Милая, милая, не могли бы полюбить меня настолько, чтобы стать моей женою?
— О, да, еслибы только не это, говоритъ она грустно, но, принимая во вниманіе, что вмсто того, чтобы отвернуться при этихъ отнимающихъ надежду словахъ, она поворачиваетъ къ нему свое прелестное личико, Дугдаль не такъ огорченъ ими, какъ бы слдовало.
— А если бы не это, вы могли бы полюбить меня? спросилъ онъ нжно.
— О! къ чему говорить теперь объ этомъ, произнесла она съ глубокимъ вздохомъ.
— Да, не къ чему! проговорилъ Дугдаль, съ притворной грустью.— Но все же, отвтьте мн, такъ, для примра.
— Да, проговорила она въ раздумьи.
— Тогда, сказалъ Дугдаль, переходя тотчасъ въ радостное настроеніе,— я настоятельно прошу васъ полюбить меня теперь, несмотря на тотъ злосчастный…
— Ахъ, воскликнула она.— Я не это думала. И, освободивъ одну руку, она зажала ему ротъ.— Но поговоримъ о другомъ. Какъ вы думаете… можетъ ли одинъ человкъ… полюбить другаго, если оба они знакомы не боле десяти дней?
— Если эти ‘оба’ вы и я — то конечно могутъ! проговорилъ Дугдаль съ глубокимъ убжденіемъ.
— Это очень короткій срокъ, сказала она неувренно.
— Человкъ, который можетъ видть васъ цлыхъ десять дней и не полюбить… Ахъ, не думайте объ немъ, онъ достоинъ презрнія, сказалъ Дугдаль.— Что касается меня, то первый разъ, когда я васъ увидлъ…
— О, молчите! говоритъ она, скрывая свое лицо на его груди.
— Въ то время, когда насъ представили…
— Дикъ! если ты будешь продолжать говорить объ этомъ, я… я не выйду за тебя замужъ! воскликнула она съ негодованіемъ.
— А если я не буду говорить, ты выйдешь?
— О, ты знаешь это самъ, говоритъ она такъ робко, такъ мило, что онъ чувствуетъ, что земля не можетъ дать ему ничего боле.
— Опять слезы! воскликнулъ онъ посл того, какъ они объяснились и обмнялись всми клятвами, какими съ незапамятныхъ временъ обмниваются влюбленные.— Вотъ мой платокъ, твой совершенно мокрый. Боже, что-за странные люди эти двушки! Но общаю, что ты не прольешь больше слезъ во всю твою жизнь. Однако есть одна вещь, которая смущаетъ меня. Можно мн спросить тебя?
— Это… объ этомъ?
— Да. Скажи, пожалуйста, почему об комнаты голубыя?
— Это все дло Августы. Ей дотого нравилась старая комната — твоя, что она сдлала и другую такую — мою! Лучше бы этого не было.
— О, я не согласенъ, сказалъ Дугдаль.— Однимъ изъ пріятнйшихъ воспоминаніи моей жизни будетъ прелестная курчавая головка, лежащая…
Тутъ миссъ Энгльторнъ до того отчаянно стала вырываться изъ его объятій, что ему не оставалось ничего боле, какъ прекратить свои восторженныя воспоминанія, чтобы удержать ее.
— Клянусь теб — не буду! Ни одно слово объ этомъ не сойдетъ съ моихъ устъ до тхъ поръ, пока мы оба не превратимся въ такихъ древнихъ Дерби и Джона, что все прошлое будетъ казаться намъ сномъ.
— Ты общаешь? Помни же. Она замолчала, но видимо до такой степени хотла спросить о чемъ-то, что онъ невольно сказалъ:— Ну, что же?
— Боле всего меня безпокоитъ одно, говоритъ она, понижая голосъ до шопота и нагибая голову такъ, чтобы онъ не смотрлъ ей въ глаза.— Была ли я тогда,— ты знаешь,— была я тогда очень растрепана? Была я (нервно теребя его за пуговицу) тогда очень неинтересная?
— О, моя милая! можешь ли ты быть неинтересной? воскликнулъ онъ, прижимая ее къ сердцу.