За свободу, Патерсон Артур Генри, Год: 1896

Время на прочтение: 186 минут(ы)

ЗА СВОБОДУ

(FOR LIBERTY).

РОМАНЪ ИЗЪ АМЕРИКАНСКОЙ ЖИЗНИ ПЕРЕДЪ ВОЙНОЙ СВЕРА СЪ ЮГОМЪ
АРТУРА ПАТЕРСОНА

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ ‘ИСТОРИЧЕСКІЙ ВСТНИКЪ’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1896

I.
Два пророка.

Былъ мартъ, то дождливый, то снжный, то грязный, то пыльный, то душный отъ палящаго солнца, то холодный отъ ледяного втра. Въ это время года даже люди, живущіе въ уютныхъ домахъ и не подвергающіеся разъяренной борьб стихій, жалуются на кашель и ревматизмъ, а доктора имютъ работы сверхъ головы, что же касается до тхъ, которые должны выносить на себ вс непріятности непогоды, то они страдаютъ, по меньшей мр, хронической простудой и первымъ разстройствомъ, которыя тяжело отзываются на ихъ семействахъ.
Нашъ разсказъ касается Америки 1856 года, и тогда человкъ, прохавшій въ март мсяц изъ Сентъ-Луи до Канзасской границы, на разстояніи двухсотъ пятидесяти миль, и сохранившій здоровое пищевареніе и веселый, добродушный видъ, могъ считаться чудомъ. Въ т дни существовало только два пути сообщенія: на пароход по рк Миссури, одномъ изъ самыхъ бурныхъ потоковъ въ свт, и въ дилижансахъ, почти лишенныхъ рессоръ, снабженныхъ твердыми кожаными подушками и длавшими по семи миль въ часъ. Однако, весной 1866 года, о которой идетъ рчь, и въ предыдущемъ мсяц пароходы, дилижансы были переполнены пассажирами, которые торопились на западъ, чтобы занять участки двственной земли Канзаса. Большинство переселенцевъ принадлежало къ классу фермеровъ, спшившихъ туда изъ сверныхъ штатовъ, отъ Мичигана до Массачузета, отъ Огіо до Вермонта. Земля предлагалась правительствомъ по самой дешевой цн, климатъ былъ сухой и здоровый, почва самая плодородная въ стран — чего же еще боле желать? Кром того, побудительной причиной къ переселенію для благородно настроенныхъ и религіозныхъ американскихъ гражданъ, преимущественно изъ новой Англіи, служилъ слухъ, сначала передаваемый шепотомъ, а потомъ громко повторяемый печатью, что если сверяне не составятъ большинства въ новой территоріи, то она сдлается рабовладльческимъ штатомъ, собственностью хлопчатныхъ плантаторовъ юга. Поэтому лтомъ и осенью 1856 года, а также весной 1856 г., до марта мсяца, съ котораго начинается нашъ разсказъ, сверные фермеры, поселяне и рабочіе непрерывнымъ потокомъ занимали Канзасъ, города, селенія и отдльные хутора возникали, какъ бы по мановенію волшебнаго жезла, въ тхъ мстностяхъ, гд за годъ передъ тмъ простирались необитаемыя равнины и дремучіе лса, едва ли когда видвшіе человческое существо.
Новое населеніе было мирное и употребляло огнестрльное оружіе только противъ зайцевъ, кроликовъ и дикихъ утокъ. Оно состояло изъ цлыхъ семействъ: мужчинъ, женщинъ и дтей, которые вс были готовы работать безъ устали, чтобы извлечь изъ богатой почвы быстрый плодъ своего труда, а своими голосами, въ качеств равноправныхъ гражданъ просвщенной республики, обезпечить новой территоріи законодательное собраніе, которое имло бы цлью создать свободный штатъ для свободныхъ людей. Вотъ чего хотли первые сверные переселенцы. Не смотря на это, южная печать впослдствіи утверждала, что во всемъ Канзас былъ только одинъ человкъ, который явился туда съ идеей уничтоженія рабства и возникновенія такого крестоваго похода противъ южныхъ рабовладльцевъ, о которомъ не мечталъ и самъ Гаррисонъ. Этого человка звали Джонъ Браунъ, и онъ былъ пламеннымъ аболиціонистомъ уже боле пятидесяти лтъ.
Остальные поселенцы нимало не заботились о рабств вн предловъ своей территоріи, и когда лтомъ 1855 года произошли первые выборы мстнаго законодательнаго собранія, и сторонники рабства изъ Миссури явились вооруженные къ выборнымъ ящикамъ, прогнали мстныхъ жителей и гурьбой подали голоса за противниковъ ‘свободнаго штата’, то спокойное сверное населеніе разинуло ротъ отъ удивленія и долго не знало, что ему предпринять. Всти объ этомъ достигли до восточныхъ городовъ, и сверныя газеты, начиная съ нью-іоркской ‘Tribune’, редакторомъ которой былъ Горасъ Грилей, забили въ набатъ и стали горячо протестовать съ энергичными угрозами противъ пограничныхъ миссурійскихъ разбойниковъ. Но прошло нсколько мсяцевъ. Самозванное законодательное собраніе Канзаса издало самые строгіе законы въ обезпеченіе рабовладльческихъ интересовъ, а въ Вашингтон, гд тогда царили южные демократы, все это охотно утверждалось. Потому зимою 1856 года и въ особенности въ слдующую весну мыслящіе люди на свер обращали съ безпокойствомъ свои взгляды на Канзасъ, лихорадочно читали газеты и пламенно обсуждали о томъ, что представитъ міру второй актъ этой патетической драмы.
Двадцать перваго марта, вечеромъ, старый дилижансъ съ востока тяжело, шумно катился по городу Сантону, находившемуся въ двадцати миляхъ отъ Миссурійской границы. Въ немъ былъ только одинъ пассажиръ, и праздные зваки, собравшіеся вокругъ Шапетской гостиницы для обозрнія вновь прибывшихъ путешественниковъ, должны были удовольствоваться подробнымъ изслдованіемъ этого единственнаго прибавленія къ населенію города. Они произвели это вполн основательно, а, съ своей стороны, пассажиръ, самъ таская свои многочисленные мшки и сундуки, такъ какъ ни одинъ праздношатающійся звака на запад не возьметъ на себя роли носильщика изъ-за денегъ или любезности,— глядя на нихъ, думалъ, что онъ никогда въ жизни не видлъ такихъ безсмысленныхъ идіотовъ. Когда чужестранецъ снесъ послдній свой багажъ и самъ исчезъ въ ндрахъ гостиницы, самовольно образовавшійся комитетъ общественнаго надзора лниво перешелъ въ буфетъ. Т изъ нихъ, которые имли деньги, распорядились на счетъ выпивки, и, подкрпивъ свои силы, старшій, наиболе праздный изъ членовъ комитета, съ краснымъ носомъ, налившимися глазами и одутловатымъ лицомъ, произнесъ, подергивая плечами и покашливая:
— Ну, братцы, что вы скажете о немъ?
— Его зовутъ Робертъ Гольдено, и онъ проклятый бостонецъ,— отвтилъ юноша, отличавшійся тбмъ, что на немъ было два револьвера, поярковая шляпа съ широкими полями, большія шпоры на сапогахъ и кожаные рейтузы.
Онъ пилъ водку и говорилъ громкимъ, грубымъ голосомъ:
— Бостонецъ!— повторилъ красный сатирическимъ тономъ:— я такъ и думалъ, что какой нибудь дуракъ это скажетъ.
— А я знаю, что говорю,— продолжалъ юноша, дико сверкая глазами:— стоитъ только умть читать, чтобы убдиться въ этомъ. Вы, вроятно, не грамотны, что спорите?
— По надписямъ на чемоданахъ ничего не узнаешь. Если ты, Билли Балинджеръ, желаешь познакомиться съ человкомъ, то изучай его лицо. Читать буквы умютъ и дти, а надо быть опытнымъ умникомъ, чтобы умть читать характеръ. Что это за человка,? Можетъ быть, вы правы, онъ и бостонецъ по срымъ глубокимъ глазамъ, горбатому носу, длинному подбородку, по сжатымъ губамъ и невзрачной, неповоротливой фигур. Но, вотъ и все. Замтили вы его руки?.. Такихъ не бываетъ у пасторовъ, учителей, писакъ и другой бостонской сволочи. Его руки видывали виды и работали на своемъ вку. То же можно сказать и объ его ногахъ. Къ тому же онъ смялся какой-то шутк возницы, а бостонецъ никогда не смется. Что это за человкъ — ни я, ни кто изъ насъ не знаемъ, исключая разв Исаака Шапета. Впрочемъ я и знать не хочу, но помните мое слово, Билли Балинджеръ, и вся ваша миссурійская шайка, что сегодня съ востока прибыла такая собака, которая не станетъ писать статьи въ газетахъ, проповдывать, что Канзасъ — свободный штатъ, подобно Аллену Эльмору, и давать стречка при первомъ вашемъ появленіи. Это человкъ настоящій, и онъ пріхалъ сюда, чтобы поселиться надолго.
Эти слова буфетнаго оракула произвели сильное впечатлніе на всхъ присутствующихъ, и никто изъ нихъ, даже Балинджеръ, не осмливались оспоривать авторитета Джереми Джилькса, когда онъ находился въ пророческомъ настроеніи. Вся компанія наполнила стаканы, и разговоръ принялъ другой оборотъ.
Между тмъ, въ другой части гостиницы предметъ общаго любопытства спокойно ужиналъ, раздляя свое вниманіе между бифштексомъ, картофелемъ, яйцами и кофе съ одной стороны и трактирщикомъ Исаакомъ Шапетомъ — съ другой. Этотъ джентельменъ сидлъ на качалк, положивъ ноги на спинку сосдняго стула, и лниво читалъ рекомендательное письмо мистера Гольдено. Они оба молчали, такъ какъ по этикету западной Америки нельзя было разговаривать съ путешественникомъ, прежде чмъ онъ не утолитъ свой голодъ. Но мистеръ Гольдено съ обычнымъ любопытствомъ человка, прибывшаго въ новую мстность, обращалъ такое же вниманіе на личность Шапета, какъ и на пищу.
Письмо, которое дйствительно или только невидимому читалъ Исаакъ Шапетъ, было отъ одного бостонскаго гражданина, который годъ передъ тмъ постилъ Канзасъ и теперь убдилъ Гольдено переселиться туда. Этотъ другъ говорилъ ему о Шапет въ самыхъ лучшихъ выраженіяхъ и не только рекомендовалъ содержимую имъ гостиницу, какъ первую въ город, но и совтовалъ спрашивать мнніе Шапета, прежде чмъ предпринимать какой нибудь серьезный шагъ.
Первое впечатлніе, произведенное Шапетомъ на Гольдено, вполн подтверждало лестное о немъ мнніе бостонскаго пріятеля. На взглядъ онъ былъ сорокалтній блондинъ, съ большимъ, добродушнымъ лицемъ, съ широкими плечами и небольшой коренастой фигурой, дышавшей спокойнымъ цвтущимъ видомъ. На немъ не было ни малйшихъ золотыхъ украшеній, къ которымъ въ то время американцы его положенія въ свт были очень падки. Онъ не носилъ даже золотой булавки, а часовая цпочка была простая, стальная. Но за то его одежда такъ же, какъ вся внутренность дома, отличалась самой безупречной чистотой. Очевидно Канзасъ вполн соотвтствовалъ не только его карману, но и натур. Онъ, казалось, былъ доволенъ самимъ собой, своимъ положеніемъ и всмъ окружающимъ. Трудно было придумать лучшую рекламу для новой территоріи, чмъ этотъ цвтущій трактирщикъ. Однако не усплъ кончить своего ужина Робертъ Гольдено, какъ онъ уже пришелъ къ заключенію, что это было первое впечатлніе, и что въ мистер Шапет скрывалось нчто гораздо большее, чмъ добродушный характеръ и дловая ловкость. Чмъ дольше онъ смотрлъ на маленькую фигурку Шапета, тмъ онъ больше сознавалъ, что въ немъ таилась скрытая сила, быть можетъ, злая, но, вроятне, добрая, которой бостонскій пріятель и не подозрвалъ.
Шапетъ также не сводилъ глазъ съ своего гостя, а когда они встрчались со взоромъ Роберта, то послдній ощущалъ нервную дрожь словно отъ электрическаго тока. Онъ ясно сознавалъ, что трактирщикъ изучаетъ его такъ же пристально, какъ письмо, которое все время не выпускалъ изъ рукъ.
Когда наконецъ аппетитъ чужестранца былъ утоленъ, мистеръ Шапетъ позвонилъ, и въ комнату вошла женщина маленькаго роста и столь похожая на трактирщика, что не могло быть сомннія въ ихъ близкомъ родств. Она быстро убрала со стола, и трактирщикъ, положивъ на столъ сигары, заявилъ, что онъ готовъ представить какія угодно справки о Сантон, если это интересовало мистера Гольдено.
Робертъ выслушалъ съ любопытствомъ все, что имлъ сообщить ему мистеръ Шапетъ о новой мстности, въ которой онъ надолго хотлъ поселиться, а потомъ самъ разсказалъ до мельчайшихъ подробностей о своей прошедшей жизни, теперешнихъ его обстоятельствахъ и планахъ будущаго.
Пока онъ говорилъ, глаза Шапета блестли, и его лицо принимало полужалостливое, полусаркастическое выраженіе. Наконецъ Робертъ умолкъ, внезапно сознавъ, что, начавъ разговоръ съ разспросовъ Шапета, онъ кончилъ его своей собственной исповдью. Ему стало какъ-то стыдно, и онъ вопросительно взглянулъ на своего собесдника, но теперь сжатыя губы послдняго выражали только самое почтительное, серьезное вниманіе.
— Большое счастье для такой новой территоріи, какъ нашъ Канзасъ,— произнесъ Шапетъ посл минутнаго молчанія:— что молодые люди, окончившіе свое воспитаніе въ благороднйшемъ изъ нашихъ университетовъ и имющіе значительныя средства, считаютъ своимъ долгомъ поселиться среди насъ. Повторяю, большое счастіе для Канзаса имть своими гражданами юношей, подобныхъ вамъ, но, признаюсь, онъ къ этому не привыкъ.
— Это значитъ, что здсь не нужны саможертвующіе патріоты,— замтилъ со смхомъ Гольдено.
— Вы, сэръ, слишкомъ поспшны на заключеніе,— отвчалъ Шапетъ протестующимъ тономъ:— вы неправильно объяснили мои слова. Я хотлъ только сказать, что Канзасъ не привыкъ къ такимъ личностямъ, какъ вы. А, скажите, вы намрены обзавестись землей?
— Да, при первой возможности. Какъ я вамъ говорилъ, я цлый годъ работалъ на ферм и не только могу рубить лсъ, но и пахать землю. Въ настоящее время все мое самолюбіе заключается въ томъ, чтобы сдлаться гражданиномъ вашей территоріи. Конечно, я могъ бы спокойно жить на оставшіяся отъ отца деньги, но мн противна такая жизнь, я хочу работать, и у меня есть еще другое желаніе, о которомъ, вроятно, писалъ нашъ общій другъ — въ этомъ желаніи заключается одинъ изъ главныхъ поводовъ моего переселенія сюда. Я хочу во что бы то ни стало помочь утвержденію въ Канзас свободнаго штата, и боле того — уничтоженія рабства во всемъ союз. Быть можетъ, осуществленію этого желанія мшаютъ боле серьезныя преграды, чмъ мы думаемъ на восток, но все-таки мы должны все преодолть, иначе мы опозоримъ себя въ глазахъ всего свта.
Пока Робертъ говорилъ, въ лиц Шапета. произошла неожиданная перемна: его обычный добродушный видъ исчезъ, брови насупились, и глаза приняли угрожающій видъ.
— Можетъ быть, мы расходимся съ вами въ мнніяхъ по этому предмету?— прибавилъ Робертъ, такъ какъ трактирщикъ упорно молчалъ.
— Можетъ быть. Но выслушайте меня, мой новый другъ: я считаю себя, человкомъ твердымъ и ршительнымъ, но не высказалъ бы только что сказаннаго вами, даже если бы мн заплатили за это десятки тысячъ долларовъ, разв я былъ бы вполн увренъ въ душ своего собесдника и даже тогда я произнесъ бы подобныя слова только на ухо.
Робертъ покраснлъ до корней волосъ.
— Я думалъ, что большинство въ Сантон сторонники свободныхъ штатовъ. Вдь на восток вс называютъ Канзасъ свободнымъ штатомъ.
— Да, я объ этомъ слышалъ.
— Такъ отъ чего же глупо или неосторожно высказывать здсь принципы, долженствующіе лежать въ основ свободнаго штата?
Шапетъ закачалъ головой и поднялъ палецъ угрожающимъ образомъ.
— Молодой человкъ,— сказалъ онъ:— я не отличаюсь краснорчіемъ и ни съ кмъ никогда не спорилъ, такъ что и съ вами не войду въ борьбу аргументами. Сантонъ — славный городокъ и, можетъ быть, современенъ станетъ большимъ, вліятельнымъ городомъ. Въ немъ есть люди, искренно стоящіе за то, чтобы Канзасъ сдлался свободнымъ штатомъ, есть и такіе, которые только на словахъ выдаютъ себя за сторонниковъ свободныхъ штатовъ. Но большинство-открытые противники этого принципа. У насъ нтъ ни одного аболиціониста. Вы, конечно, привезли съ собою огнестрльное оружіе?
— Что? Револьверъ? Конечно, нтъ.
— Жаль. А вы стрляли когда нибудь?
— Да, въ школ: у насъ бывали состязанія на пистолетахъ, и я въ прошломъ году взялъ первый призъ.
— А изъ какого пистолета вы стрляли?
— Изъ обыкновеннаго, Кольта.
Шапетъ кивнулъ головой и устремилъ глаза на огонь. Его лицо снова прояснилось, и добродушная улыбка, по обыкновенію, заиграла на его губахъ. Онъ поправилъ дрова въ камин и спокойно произнесъ:
— Времена теперь тяжелыя, другъ Гольдено. Завтра вы, конечно, пойдете осматривать городъ и можете свободно идти куда хотите, а если кто нибудь обнаружитъ излишнее любопытство относительно васъ, то вы только скажите, что живете у меня, и васъ оставятъ въ поко. Да, вотъ еще что. Если вамъ придетъ въ голову мысль, что вамъ не мшало бы имть при себ револьверъ Кольта, или даже винтовку Шарпа, то обратитесь ко мн. У меня есть пріятель оружейникъ, и у него попадаются очень хорошія и дешевыя вещи.
Съ этими словами Шапетъ протянулъ руку. Лицо его сіяло пламеннымъ сочувствіемъ, а когда Робертъ прикоснулся до его руки, то почувствовалъ такое крпкое пожатіе, что едва не вскрикнулъ. Но прежде чмъ онъ усплъ отвтить, трактирщикъ вышелъ уже изъ комнаты, а на порог показалась миссъ Шапетъ, съ зажженной свчкой въ рукахъ, чтобы проводить гостя въ его спальню.

II.
Первая кровь.

Робертъ Гольдено прекрасно выспался и, хорошо позавтракавъ на слдующее утро, находился въ очень хорошемъ расположеніи духа. Все ему казалось очень симпатичнымъ въ его новомъ мстопребываніи.
Выходя на улицу, онъ встртилъ Исаака Шапета,
— Готовы взяться за дло?
— Да.
— У васъ славная палка,— сказалъ трактирщикъ и, взявъ изъ рукъ Гольдено тяжелую дубовую палку въ четыре фута длины и два дюйма въ діаметр, критически осмотрлъ ее.
— Настоящій фермерскій посохъ,— промолвилъ Шапетъ про себя:— онъ тяжеле сабли, а самъ молодецъ въ шесть футовъ, и руки его желзныя. Куда отправляетесь, другъ?— прибавилъ онъ громко.
— Можете вы мн дать адресъ человка, который бы продавалъ землю?
— Алленъ Эльморъ, правительственный земельный агентъ,— вотъ кого вамъ нужно. Онъ въ разстояніи одной мили отсюда къ западу, и его жилище называется Блымъ Домомъ. Это большой деревянный домъ, окрашенный въ блый цвтъ и окруженный садомъ. Скажите ему, что я прислалъ васъ, и что вамъ нужно купить участокъ земли. Онъ приметъ васъ любезно и будетъ болтать съ вами цлый день. Я увренъ, что онъ вамъ понравится, а если не онъ, то во всякомъ случа его семья придется вамъ по сердцу: въ новой же мстности надо всегда начинать съ того, чтобы обзавестись друзьями.
— Это значитъ,— думалъ Робертъ, выходя изъ гостиницы:— что Алленъ Эльморъ мн вовсе не понравится. Странная манера говорить у Исаака Шапета: никогда онъ ничего не выскажетъ прямо.
Очутившись на улиц, Гольдено не послдовалъ тотчасъ совту трактирщика, а пошолъ прежде осматривать городъ. Въ то время Сантонъ имлъ около тысячи жителей. Дома были деревянные, основательные, хотя и грубаго вида. По сторонамъ трехъ широкихъ главныхъ улицъ тянулись деревянные тротуары, охранявшіе пшеходовъ зимой отъ снга, а лтомъ отъ грязи. Въ полумил отъ города протекала большая рка, а вокругъ виднлись богатые лса и плодородныя земли. Вообще въ Сантон не было недостатка въ природныхъ удобствахъ и производительныхъ силахъ. Робертъ читалъ объ этомъ въ газетахъ и представлялъ себ этотъ городокъ маленькимъ Эльдарадо энергіи и независимости, трудолюбивымъ ульемъ, въ которомъ свободные люди свера боролись съ трудностями пограничной жизни, какъ новые отцы пилигримы. Но двухчасоваго личнаго знакомства съ городомъ было достаточно, чтобы измнить его взглядъ. Онъ не ожидалъ встртить такой бдности и невзрачной обстановки, которыя кололи ему глаза на каждомъ шагу въ самой лучшей улиц Сантона. Вокругъ домовъ лежали груды мусора, а на мостовой росла трава. Мстами виднлись попытки развести маленькіе огороды, но, очевидно, эти работы относились къ прошедшему году и не возобновлялись ныншней весной.
Вокругъ тавернъ, которыхъ было нсколько, и на углахъ улицъ стояли группы праздныхъ звакъ съ испитыми лицами и озабоченнымъ, безпокойнымъ выраженіемъ грубыхъ, невзрачныхъ чертъ. Даже люди, работавшіе въ кузниц и въ мастерскихъ, поражали своимъ удрученнымъ видомъ, словно надъ всми тяготло что-то печальное. На улицахъ не видно было ни одной женщины, и только кое-когда изъ окошка выглядывало женское лицо, смотрвшее съ любопытствомъ на чужестранца. Что касается до дтей, то ихъ подалось очень мало, а если Робертъ и наталкивался на ихъ группу, занятую игрой, то они, при вид его, тотчасъ разбгались. Большинство ихъ были босыя и въ лохмотьяхъ. Даже и т мальчуганы, которые возвращались изъ школы и были приличне одты, отличались такимъ же запуганнымъ видомъ, какъ и вс остальные.
— Городъ точно въ осадномъ положеніи,— думалъ Робертъ.
Въ эту минуту мимо него прошли три человка, рзко отличавшіеся, по своей вншности, отъ всхъ обывателей, которыхъ онъ видлъ до сихъ поръ. Вообще онъ никогда не видалъ подобныхъ личностей, а потому съ удивленіемъ сталъ пристально смотрть на нихъ. Это имъ не понравилось, и одинъ грубо спросилъ, что ему надо. Робертъ молча прошолъ дале, но ему стало теперь ясно, почему все населеніе находилось въ мрачномъ настроеніи. Это были т пограничные разбойники, о которыхъ онъ читалъ въ газетахъ. Вооруженные до зубовъ, въ высокихъ сапогахъ, широкихъ шароварахъ и срыхъ фланелевыхъ рубашкахъ, они такъ нахально шли посреди улицы, что, казалось, говорили — весь міръ нашъ. Вотъ эти-то молодцы и нахлынули на Сантонъ во время выборовъ и съ тхъ поръ держали городъ въ своихъ рукахъ.
Хотя только былъ полдень, но Робертъ достаточно насмотрлся на городъ и ршилъ постить Блый Домъ для знакомства съ Алленомъ Эльморомъ.
Съ наслажденіемъ очутился онъ за городомъ, гд во вс стороны тянулась открытая равнина съ разсянными мстами фермами. Онъ перешолъ черезъ мостъ и пошолъ вдоль берега шумнаго потока, среди зеленыхъ луговъ, окаймленныхъ деревьями. Дале тянулись поля, и Робертъ съ удовольствіемъ замтилъ, что люди, шедшіе за сохой, по бороздамъ, отличались обычными загорлыми лицами поселянъ и составляли пріятный контрастъ съ болзненными, озабоченными гражданами Сантона. Земля, которую они переворачивали, была сочная, черная, и молодой человкъ снова ожилъ. Ему стало казаться, что въ этой мстности можно жить припваючи, и онъ весело, съ надеждой въ сердц, продолжалъ свой путь.
Почва постепенно поднималась, и дорога становилась все пустынне, такъ что Робертъ началъ подозрвать, что Блый Домъ находился гораздо дальше, чмъ его уврилъ Шапетъ. Неожиданно онъ услыхалъ грозные громкіе голоса и увидлъ, что шедшаго впереди его одинокаго путника остановили два молодца, направлявшіеся въ противоположную сторону. Робертъ ускорилъ свои шаги, но на его приближеніе не обратили никакого вниманія, такъ какъ онъ не былъ вооруженъ. Человкъ, котораго остановили и который, очевидно, подвергался опасности, былъ, по вншнему виду, докторомъ или судьей, такъ какъ онъ былъ одть въ безукоризненную черную одежду, молодцы же, напавшіе на него, принадлежали къ шайк миссурійцевъ.
— Стой!— произнесъ одинъ изъ нихъ, выхватывая изъ-за пояса пистолетъ:— и смотри, говори правду. Ты худшій изъ всхъ аболиціонистовъ: ты, Алленъ Эльморъ, хитрая, прехитрая собака. А я съ моимъ другомъ поршили покончить съ тобой, если ты не поклянешься, что перестанешь водить за носъ честныхъ людей.
— Ты ошибаешься, Патъ,— отвчалъ съ улыбкой господинъ въ черной одежд:— аболиціонисты меня ненавидятъ боле твоего.
— Полно врать! А кто заманилъ въ Сантонъ губернатора Шанона и, напоивъ, заставилъ его подписать бумагу объ изгнаніи всхъ насъ въ Миссури? Вдь ты это надлалъ, старая лиса! Вотъ теперь мы съ тобой и разочтемся!
Онъ засмялся грубымъ смхомъ пьянаго человка.
— Мн не время съ тобою спорить, Патъ,— отвчалъ Эльморъ съ искусственнымъ смхомъ: — а то я доказалъ бы теб, что дло имло совершенно иной характеръ. Ну, дайте мн дорогу,— прибавилъ онъ, вынимая изъ кармана серебряную монету: — вотъ вамъ на счастье. Мн надо торопиться.
Онъ сдлалъ два шага впередъ, смотря съ безпокойствомъ на раскраснвшееся лицо ирландскаго миссурійца.
Патъ Логлинъ снова захохоталъ, но добродушне прежняго, спряталъ пистолетъ и, взявъ долларъ, положилъ его въ карманъ. По всей вроятности, Эльморъ спокойно удалился бы, если бы, вынимая деньги, онъ не обнаружилъ золотые часы съ многочисленными брелоками. Эти предметы приглянулись товарищу Логлина, который былъ совершенно трезвъ, и онъ, схватившись одной рукой за часы, ударилъ другой въ лицо Эльмора такъ сильно, что тотъ повалился. Патъ громко засмялся, но черезъ минуту вскрикнулъ отъ удивленія, такъ какъ его товарищъ не усплъ положить въ свой карманъ, награбленныя вещи и грохнулся на землю отъ удара, нанесеннаго ему сзади подбжавшимъ Робертомъ Гольдено. Патъ Логлинъ тотчасъ выстрлилъ, но его рука такъ дрожала отъ пьянства, что онъ далъ промахъ. Въ то же мгновеніе Робертъ однимъ ударомъ палки выбилъ револьверъ изъ его рукъ, а отъ другого у негодяя посыпались искры изъ глазъ. Прошло еще нсколько секундъ, и оба миссурійца обратились въ бгство, оставивъ Роберта побдителемъ на мст боя.
Подобравъ револьверъ, онъ послдовалъ за бжавшими врагами, но они неслись такъ быстро по направленію къ городу, что онъ вскор прекратилъ погоню и вернулся къ мистеру Эльмору. Бдный джентльменъ стоялъ на дорог, весь запыленный и съ большимъ шрамомъ на щек, но когда подошелъ къ нему Робертъ, онъ холодно и спокойно поклонился ему, словно ничего не случилось.
— Позвольте мн поблагодарить васъ, сэръ,— произнесъ онъ сухимъ оффиціальнымъ тономъ:— я надюсь, что вы не пострадали? Мой домъ рядомъ,— прибавилъ онъ, смотря пристально на молодого человка:— не хотите ли отдохнуть и чмъ нибудь подкрпиться?
Отъ этихъ словъ несло такимъ холодомъ, что если бы Робертъ не зналъ, съ кмъ имлъ дло, то, по всей вроятности, отказался бы отъ столь нелюбезнаго предложенія. Но теперь онъ въ двухъ словахъ объяснилъ цль своего посщенія и прибавилъ, что его послалъ къ Элыюру Исаакъ Шапеть. Въ одно мгновеніе Эльморъ измнилъ свой тонъ и сталъ чрезвычайно любезно приглашать Роберта позавтракать у него. Они быстро пошли къ виднвшемуся невдалек блому дому и черезъ нсколько минутъ достигли его. На пути Эльморъ безъ умолка говорилъ о Бостон, о Филадельфіи, его родномъ город, о плодородіи Канзаса и о выгодныхъ условіяхъ покупки тамъ недвижимой собственности. Но ни словомъ не упомянулъ о только что происшедшемъ событіи. Ясно было, что онъ или хотлъ забыть о немъ, или считалъ нестоящимъ вниманія. Однако, приближаясь къ дому, онъ отвернулся отъ своего собесдника и старался стереть слды удара на щек.
Блый домъ представлялъ пріятный контрастъ съ жилищами въ Сантон. Онъ былъ деревянный, одноэтажный, съ черепичной остроконечной крышей и большимъ, окружающимъ со всхъ сторонъ, садомъ. Общее впечатлніе всего дома было такое мирное и счастливое, что Робертъ невольно заглядлся.
— Вы, должно быть, потратили много труда на устройство своего сада?— сказалъ Робертъ, чрезвычайно любившій садоводство:— я ничего не видлъ подобнаго съ тхъ поръ, какъ покинулъ Бостонъ.
— Это не моя работа,— отвчалъ Эльморъ, указывая рукой на цвточныя куртины и прекрасно обработанныя огородныя гряды:— я не отличу рпы отъ картофеля, пока они не на тарелк. Моя племянница, Руь Виндсфордъ, живущая теперь у меня, занимается этимъ дломъ. Да вотъ она и сама.
Робертъ также мало ожидалъ встртить въ Канзас молодую миссъ, какъ крокодила, а потому нервно вздрогнулъ, но черезъ минуту пришелъ въ восторгъ отъ явившагося передъ нимъ плнительнаго образа.
Руь Виндсфордъ была высокаго роста и, быть можетъ, слишкомъ тонка, но держала себя такъ граціозно, что этотъ недостатокъ стушевывался, ея большіе черные глаза, свтлый цвтъ лица и длинные золотистые волоса заставляли и не двадцатитрехлтняго юношу признавать ее прелестной красавицей. Напротивъ, Робертъ не произвелъ никакого впечатлнія на молодую двушку, и, слегка поклонившись ему, она пристально посмотрла на дядю.
— У васъ кровь на лиц,— сказала она:— что случилось?
— Ничего, пустяки. Я сдлаю холодную примочку, и все пройдетъ. Просто меня толкнули,— вотъ и все.
Боле Эльморъ ничего не сказалъ своей семь о случившемся и ни словомъ не упомянулъ о помощи, оказанной ему Робертомъ.
Во время завтрака разговоръ поддерживался исключительно Эльморомъ и его племянницей. Робертъ, никогда не отличавшійся разговорчивостью, чувствовалъ себя не въ своей тарелк. Онъ пришелъ къ тому заключенію, что Исаакъ Шапегъ внушалъ къ себ уваженіе, хотя и не совершенно понималъ его таинственнаго характера, а Алленъ Эльморъ ему положительно не нравился. Несмотря на то, что политическіе вопросы не были затронуты, Робертъ сознавалъ, что между ихъ мнніями существовала непроходимая бездна. Поэтому не было видимой причины оставаться ему посл завтрака, такъ какъ онъ ршился на время отложить дальнйшій разговоръ о своемъ желаніи купить землю. Однако, онъ продолжалъ сидть и спокойно слушать разглагольствованія Эльмора противъ лицъ, являвшихся въ Канзасъ съ предвзятыми идеями на счетъ рабства и аболиціонистовъ, которыхъ онъ называлъ безумцами, такъ какъ, несмотря на всю принципіальную ненавистность рабства для сверянина, приходилось съ нимъ мириться, такъ какъ на юг оно было не только уважаемымъ, но просто священнымъ учрежденіемъ. Тайная причина такого страннаго поведенія Роберта заключалась въ томъ, что онъ случайно слышалъ, какъ миссъ Виндсфордъ сказала тетк о своемъ намреніи заняться въ средин дня садовыми работами. При этихъ словахъ онъ почувствовалъ непреодолимое желаніе посмотрть, какъ молодая двушка работала въ саду. Поэтому онъ молча слушалъ Эльмора, а когда наконецъ всталъ и простился съ нимъ, то направился въ садъ, гд вскор нашелъ энергичную фигуру молодой двушки въ большой соломенной шляпк и длинныхъ перчаткахъ.
Съ своей стороны Руь, пристально смотрвшая на Роберта во все время завтрака и разговора съ дядей, пришла къ тому заключенію, что она никогда не видала такого серьезнаго, суроваго молодого человка и даже не читала въ книгахъ ни о чемъ подобномъ. Она сравнивала его съ кромвелевскими пуританами и сомнвалась, могъ ли онъ когда нибудь шутить или смяться. Поэтому она очень удивилась, когда онъ подошелъ къ ней въ саду и спросилъ съ веселой улыбкой, можетъ ли онъ посмотрть на ея работу. Она провела его по всмъ дорожкамъ, и онъ вступилъ въ серьезныя разсужденія о различіи почвы, способовъ посадки цвтовъ и прививки кустовъ. Затмъ она, въ свою очередь, разсказала о томъ, что длала въ прошедшемъ году для улучшенія своего сада, а онъ предложилъ ей свои услуги для постройки теплицы.
Возвращаясь домой вечеромъ, Робертъ въ глубин своего сердца обсуждалъ все, что случилось въ этотъ день, и съ недоумніемъ замчалъ, что вс политическія соображенія о будущности Канзаса и о борьб съ миссурійцами стушевались въ его голов передъ образомъ Руи. Первый разъ въ жизни онъ вошелъ въ дружескія отношенія съ молодой двушкой. Однако онъ нисколько не сантиментальничалъ и уврялъ себя, что тутъ не было и тни любви, а что онъ просто встртилъ сродную себ душу, благодаря чему Канзасъ, при всей неприглядности его населенія, сталъ казаться ему самой прекрасной мстностью въ свт, и онъ ршилъ остаться тамъ на всю свою жизнь.

III.
Сантонскіе обыватели.

Возвратясь въ гостиницу, Робертъ увидалъ Исаака Шапета на порог, онъ курилъ, и, по брошенному имъ взгляду на своего новаго жильца, можно было заключить, что онъ ожидалъ его съ безпокойствомъ. Молодой человкъ подозрвалъ, что трактирщику было уже извстно о случившемся въ то утро, но онъ ни однимъ словомъ не намекнулъ на это, и когда, посл ужина, онъ пригласилъ Роберта въ свою комнату, то не забросалъ его вопросами, а предоставилъ самому разсказать свою исторію, когда захочетъ. Впрочемъ ему не пришлось долго ждать, и Робертъ подробно описалъ ему какъ схватку съ миссурійцами, такъ и посщеніе Благо Дома. Шапетъ слушалъ его молча, съ пассивнымъ вниманіемъ.
Молодого человка удивило это холодное равнодушіе въ отношеніи того, что онъ считалъ серьезнымъ фактомъ, и онъ наконецъ рзко спросилъ, что думаетъ мистеръ Шапетъ обо всемъ этомъ.
— Я думаю,— отвчалъ онъ: — что вамъ слдуетъ въ вашихъ странствованіяхъ брать съ собою не только револьверъ, но и винтовку.
— А я предпочитаю палку и надюсь боле на нее и свои ноги, чмъ на оружіе. По моему мннію, миссурійцы боле опасны на словахъ, чмъ на дл.
— Конечно, палка въ вашихъ рукахъ сильное орудіе, но для того, чтобы заварить кашу, а не расхлебать ее.
— Что это значитъ?
— А то, что если вы завтра пойдете гулять по Сантону съ одной палкой въ рукахъ, то вашимъ друзьямъ и моей гостиниц не видать васъ боле въ живыхъ.
— Разв дла обстоятъ такъ плохо?
— Сами судите. Патъ Логлинъ спрашивалъ меня утромъ, что выйдетъ, если онъ пожалуется на васъ въ судъ. Люди смотрятъ на одно и то же дло съ разныхъ точекъ зрнія.
— Разв вы ихъ видли обоихъ?
— Они постоянные мои постители,— отвчалъ Исаакъ съ улыбкой.
— Однако, у васъ широкое знакомство,— замтилъ Робертъ, закусивъ губу и нахмуривъ брови.
— Еще бы: я вдь этимъ живу. Можетъ быть, у меня и есть враги, у каждаго они есть, но я ихъ не знаю. У меня также есть убжденія, но они неизвстны даже моей сестр, которая знаетъ меня насквозь. Нкоторые называютъ такое поведеніе не хорошимъ словомъ, но я полагаю, что иначе нельзя быть дловымъ человкомъ.
Все это было сказано такимъ искреннимъ тономъ, что лицо Роберта просіяло, и онъ съ улыбкой произнесъ:
— Я увренъ, что вы хорошій, хотя дловой человкъ, и я лучше желалъ бы быть вашимъ другомъ, чмъ врагомъ.
Трактирщикъ пристально посмотрлъ на Роберта, и тотъ невольно вздрогнулъ.
— Во всякомъ случа я могу узнать по первому взгляду человка,— прибавилъ Шанетъ: — и всякій, кто обращается ко мн, можетъ положиться на меня, какъ на каменную гору.
— Я въ этомъ увренъ,— отвтилъ Робертъ.— А желали бы вы узнать мое мнніе о вашемъ город?
— Еще бы.
— Я чувствую себя, какъ человкъ, неожиданно попавшій въ мстность, наполненную змями, онъ не сметъ ни ссть, ни протянуть руки изъ боязни, чтобы его не ужалили ядовитые гады.
— Вы врно опредлили теперешнее положеніе Канзаса,— замтилъ со смхомъ трактирщикъ.
— Что же мн длать?
— Не вмшиваться въ чужія дла и идти своею дорогою.
— Но вдь не могу же я хладнокровно смотрть, какъ передъ моими глазами двое разбойниковъ грабятъ бдняка.
— Но какую пользу вы принесли своимъ вмшательствомъ? Алленъ Эльморъ даже васъ не поблагодарилъ, а Патъ и Билли Балинджеръ, которымъ вы задали знатную трепку, никогда вамъ этого не простятъ. Можетъ быть, имъ и не удастся васъ убить, если вы будете ходить вооруженнымъ. Но попробуйте купить себ землю и выстроить домъ — онъ сгоритъ у васъ чрезъ двадцать четыре часа, и сколько вы ни стройте новыхъ, вс также погорятъ. Эти люди шутить не любятъ!
Робертъ нервно разсмялся.
— Это не утшительно, мистеръ Шанетъ. Что же мн длать?
— Я видалъ свтъ, молодой человкъ, и знаю хорошо Канзасъ, а потому убжденъ, что вы здсь похоронили себя. Но вы мн ничего не говорите объ Эльмор и его семь. Какъ обстоятъ ваши дла съ нимъ?
— Спросите мистера Эльмора, что онъ думаетъ обо мн,— отвчалъ Робертъ съ гримасой: — онъ говорилъ, а я слушалъ. Вотъ и все.
— Значитъ,— произнесъ Шанетъ, звая:— Блый Домъ не скоро васъ увидитъ.
— Ну, не говорите этого,— отвчалъ Робертъ съ улыбкой: — его семья и онъ самъ очень интересные субъекты. Я не удивлюсь, если онъ со временемъ будетъ относиться ко мн дружелюбно. Да, кстати, можно здсь купить стекло для устройства теплицы? Я общалъ миссъ Виндсфордъ, племянниц Эльмора, устроить теплицу и сдержу свое слово, хотя бы даже мн пришлось для этого выписать стекло изъ Сентъ-Луи.
Шапеть бросилъ сигару, которую онъ курилъ, въ огонь, словно она его обожгла.
— Хорошо,— сказалъ онъ: — я наведу справки и увдомлю васъ о результат. А теперь — доброй ночи.
Разставшись съ своимъ постояльцемъ, трактирщикъ заперъ гостиницу и, вернувшись въ свою комнату, слъ у камина, гд догорали уголья.
— Такого человка поискать днемъ съ фонаремъ,— говорилъ онъ самъ себ: — у него все есть: и здоровье, и сила, и деньги. Мы должны переманить его на свою сторону и тломъ и душой. Какъ глупо, что я послалъ его къ Эльмору. Впрочемъ, это не бда. Хотя двченка, повидимому, плнила его и будетъ всю ночь ему сниться, но дурного изъ этого ничего не выйдетъ, такъ какъ у нея есть женихъ, капитанъ съ юга. Эльморъ поощряетъ его ухаживанія, и Роберту тамъ длать нечего. Намъ еще лучше, если онъ придетъ въ отчаяніе отъ любви, тогда онъ пойдетъ на все, а намъ надо такихъ людей.
На слдующее утро Робертъ объявилъ Шапету, что желаетъ купить револьверъ, и черезъ нсколько минутъ у него за поясомъ торчалъ ‘Кольтъ’, съ которымъ онъ могъ легко защищаться отъ шести враговъ. Когда была окончена эта покупка, Шапетъ сообщилъ ему интересныя новости. Въ этотъ день долженъ былъ произойти въ зал городской школы митингъ избирателей, сторонниковъ свободныхъ штатовъ. Исаакъ предложилъ Роберту присутствовать на этомъ собраніи.
— Это вамъ дастъ лучшее понятіе о канзасской политик,— сказалъ онъ:— чмъ цлый ворохъ газетъ.
Дйствительно, Сантонъ находился въ этотъ день въ большомъ волненіи. Главныя улицы кишли миссурійцами, и Робертъ ожидалъ встртить на каждомъ шагу своихъ недавнихъ противниковъ. Но теперь не одни миссурійцы наполняли городъ, а въ немъ виднлись толпы окрестныхъ фермеровъ, которые хотя были на видъ неловкими, застнчивыми, но, судя по ихъ ршительнымъ взглядамъ, они готовы были дать отпоръ всякому, кто ршился бы помшать имъ въ пользованіи своимъ правомъ. Миссурійцы съ своей стороны не обнаруживали особой воинственности, несмотря на значительность своего числа, и Робертъ, проходя среди нихъ вмст съ Шапетомъ, не подвергся ни малйшей непріятности. Конечно, причиной этого было отчасти присутствіе популярнаго трактирщика, съ которымъ вс дружески здоровались: и фермеры, и горожане, и миссурійцы. У него, повидимому, не было ни одного врага. Но, не смотря на сыпавшіяся на него любезныя привтствія, онъ не останавливался и не разговаривалъ ни съ кмъ, а продолжалъ идти рука въ руку съ Робертомъ.
Неожиданно они увидали передъ собою Пата Логлина, стоявшаго въ многочисленной групп друзей. Сердце Роберта забилось сильне, но Исаакъ Шапетъ только улыбнулся и умрилъ свои шаги.
— Какъ твое здоровье, Патъ?— спросилъ онъ:— хорошая погода для выборовъ.
Логлинъ обернулся и обнаружилъ завязанное лицо съ явными слдами вчерашняго побоища. Онъ пристально посмотрлъ на Роберта, который отвчалъ ему тмъ же, и потомъ довольно учтиво отвчалъ Шапету:
— Здравствуй, Исаакъ, хочешь выпить, молодецъ?
— Нтъ, оставимъ это до окончанія выборовъ,— возразилъ Шапегь съ улыбкой: — можетъ быть, тогда ты угостишь меня не одной, а двумя бутылками.
Друзья Логлина засмялись, такъ какъ всмъ было извстно, что въ день выборовъ ирландецъ зашибалъ деньгу.
Школьный домъ, къ которому подошли Шапетъ и его товарищъ, находился въ центр большаго пустого пространства. Сантонцы предполагали, при дальнйшемъ развитіи своего города, выстроить здсь ратушу, но покуда дло ограничивалось длиннымъ деревяннымъ домомъ, который служилъ и для школы и для общественныхъ собраній. Въ немъ помщалось до двухсотъ человкъ. Въ настоящее время все свободное пространство внутри дома было занято стульями и скамейками, только въ одномъ конц выдавалось грубо сколоченное возвышеніе для предсдателя и ораторовъ. Въ дверяхъ стояло два человка, которые сразу обратили на себя вниманіе Роберта. Они были бдно одты, но поражали своимъ достойнымъ и ршительнымъ видомъ. Они держали въ рукахъ длинныя винтовки и, очевидно, стояли на часахъ. Робертъ подумалъ, что ихъ глаза свтились тмъ энергичнымъ духомъ, котораго не доставало обывателямъ Сантона.
Они были высокаго роста и хорошо сложены, одинъ, старшій, съ густой каштановой бородой, казался среднихъ лтъ, хотя ему не было боле тридцати. Другой, на Десять лтъ моложе, былъ чисто выбритъ и возбуждалъ къ себ невольное сочувствіе большими голубыми глазами и открытымъ честнымъ лицемъ. Хотя черты лица ихъ были различны, но было что-то между ними общее, и всякій безъ ошибки сказалъ бы, что они братья.
— Кто они?— спросилъ шепотомъ Робертъ у Шапета.
Исаакъ какъ бы не разслышалъ его вопроса и, подойдя къ старшему изъ импровизованныхъ часовыхъ, сказалъ:
— Молодецъ, Язонъ, всегда на своемъ мст! А гд старикъ?
— Дома. Боленъ. Онъ до безумія рвался сюда, но, длать нечего, пришлось остаться. Онъ даже не могъ встать съ постели.
— Плохо!
— Очень плохо. Баллотировка будетъ горяча, и намъ необходимо одержать верхъ.
Шапегъ пожалъ плечами и, обращаясь къ Роберту, сказалъ:
— Вы, друзья, должны познакомиться другъ съ другомъ. Язонъ! это Робертъ Гольдено изъ Бостона, аболиціонистъ. Другъ Гольдено! это Язонъ и Оливеръ, сыновья Джона Брауна изъ Осаватоми, человка, о которомъ надняхъ узнаетъ весь свтъ.
Послднія слова Шапегъ произнесъ вполголоса, и Робертъ едва ихъ разслышалъ, такъ какъ оба молодые человка, узнавъ, что онъ аболиціонистъ, дружески пожали ему руку и въ одинъ голосъ сказали:
— Да благословитъ васъ Богъ!
Но прежде чмъ онъ усплъ отвтить на ихъ привтствіе, Шапегь толкнулъ его въ дверь, и они очутились въ толп, числомъ двсти человкъ. Хотя много голосовъ приглашало Шапета на возвышеніе, но онъ пробрался вмст съ Робертомъ и помстился за эстрадой.
Молодой человкъ сталъ съ любопытствомъ смотрть вокругъ себя, и хотя онъ не привыкъ къ политическимъ собраніямъ, но съ перваго взгляда понялъ, что передъ нимъ были люди, искренно настроенные, и что дло шло о чемъ-то боле серьезномъ, чмъ о простыхъ выборахъ. Въ толп не слышны были разговоры, и вс глаза были устремлены на эстраду. Когда предсдатель занялъ отведенное ему мсто, то наступило общее молчаніе. Робертъ съ изумленіемъ узналъ въ немъ Аллена Эльмора.
Онъ былъ хорошій ораторъ и говорилъ плавно, хотя холодно, никогда не останавливался, и его рчь была ясная, убдительная.
Онъ началъ съ того, что сослался на послдніе выборы и указалъ на то, что на нихъ были забракованы лица, отстаивающія теоріи свободныхъ штатовъ, затмъ онъ краснорчиво описалъ торжество рабовладльческой партіи, и тогда со всхъ сторонъ послышались громкіе протесты. Наконецъ онъ перешолъ къ вопросу о томъ, что слдовало теперь длать, и въ зал наступила мертвая тишина.
— Друзья, этотъ вопросъ очень щекотливъ. Нкоторые говорятъ, что настало время отвчать силой на силу и провести на выборахъ нашего кандидата остріемъ меча, но я утверждаю, что это безуміе и нчто еще хуже безумія. Наши враги многочисленне насъ, и правительство приметъ ихъ сторону, поэтому мы должны въ настоящее время подчиниться обстоятельствамъ и терпливо ждать. Скажу боле — если насъ ударятъ по одной щек, мы должны подставить другую, а не отвчать ударомъ на ударъ. Только въ такомъ случа мы можемъ доказать всей стран, что свирпствующая здсь распря возбуждена не нами, только тогда, въ случа открытаго насилія противъ насъ, правительство двинетъ войска для нашей защиты. Лишь этимъ путемъ мы отстоимъ наши жилища и семьи отъ всякой опасности, а Канзасу обезпечимъ мирное процвтаніе.
Онъ слъ на свое мсто. Никто ему не рукоплескалъ. Нсколько голосовъ слабо протестовало, а громадное большинство хранило молчаніе.
Посл него всталъ второй ораторъ. Это былъ содержатель одной изъ тавернъ въ Сантон и, по общему мннію, самый богатый человкъ во всемъ город.
— Другъ Эльморъ совершенно правъ,— произнесъ онъ,— Кто навлекаетъ несчастія на Канзасъ?.. Аболиціонисты!.. Они выводятъ изъ себя южанъ, и я не могу за это осуждать послднихъ. Если бы аболиціонисты думали больше о своихъ семьяхъ и меньше о неграхъ, то намъ всмъ жилось бы лучше, миссурійцы перестали бы длать набги на нашу территорію, и мы вс сдлались бы богаче. Подавайте голоса за друга Эльмора, братцы, и мирное спокойствіе обезпечено Канзасу.
Онъ замолкъ, и снова въ зал водворилось молчаніе. Робертъ, скрестивъ руки на груди и прикусивъ губу, нетерпливо топалъ правой ногой. Исаакъ Шапетъ не сводилъ съ него глазъ.
Черезъ минуту поднялся третій ораторъ, говорившій грубымъ мстнымъ нарчіемъ. Это былъ коренастый человкъ, съ круглымъ лицомъ, голубыми глазами и выдающимися скулами. Первыя4 его слова раздавались медленно, глухо, но потомъ онъ разгорячился и обнаружилъ естественное краснорчіе. Въ сущности его рчь была только разсказомъ о томъ, что онъ самъ лично испыталъ. Онъ былъ маленькимъ фермеромъ и за годъ передъ тмъ поселился на участк за три мили отъ Сантона. Вскор посл этого произошли выборы, и онъ подалъ голосъ за сторонника свободныхъ штатовъ. Спустя недлю, миссурійцы, сильно напугавъ его жену, похитили на его ферм двухъ теленковъ и значительное число цыплятъ, вмст съ тмъ его предупредили, что если онъ будетъ присутствовать на митингахъ противъ рабства, то съ нимъ поступятъ еще хуже. Онъ обратился за покровительствомъ къ властямъ, но т не оказали ему помощи. Что было длать ему и сотн людей, которые находились еще въ худшемъ положеніи? До настоящей минуты онъ не былъ аболиціонистомъ, но если дла будутъ идти въ томъ же дух, то не извстно, чмъ еще судьба его сдлаетъ.
Эта рчь была встрчена громкими криками одобренія — первый признакъ, что митингъ былъ одушевленнымъ существомъ. Волненіе еще не улеглось, какъ быстро вскочилъ на ноги худощавый, высокаго роста человкъ, въ разорванной одежд, дырявыхъ сапогахъ и съ такимъ громовымъ голосомъ, что его было бы слышно въ зал втрое больше, чмъ настоящая.
— Граждане Канзаса!— воскликнулъ онъ:— вы люди или бараны? Фермеръ Гобъ только что говорилъ о грабежахъ. Это пустяки въ сравненіи съ пролитіемъ крови. Вильямъ До и маіоръ Гайтъ убиты среди благо дня, и почему? Потому только, что они протестовали противъ разбойниковъ, захватившихъ избирательные ящики и лишившихъ насъ избирательныхъ правъ. Теперь снова настали выборы. Что намъ длать?.. Намъ предстоитъ одно изъ двухъ: или отомстить за Гайта и До, отстоять свои права и выгнать отсюда кровожадныхъ миссурійцевъ, или спокойно смотрть, какъ будутъ грабить наши фермы и убивать нашихъ товарищей. Выбирайте тотъ или другой путь, граждане Канзаса, но помните, что если вы теперь струсите, то ваша кровь падетъ на ваши головы!
Ораторъ умолкъ и тяжело перевелъ дыханіе, а вся зала огласилась дружными криками одобренія. Очевидно собраніе одушевлялось. Робертъ былъ такъ взволнованъ, что не могъ усидть на мст и самъ хотлъ говорить. Но онъ не усплъ вскочить и открыть ротъ, какъ его схватилъ за руку Шапетъ.
— Погоди, молодецъ, дай мн прежде сказать два слова.
Появленіе популярнаго трактирщика на эстрад было привтствовано общими рукоплесканіями. Онъ спокойно пожалъ руку предсдателя и началъ обычнымъ разговорнымъ тономъ:
— Друзья, вы вс согласитесь со мною, что пріятно слушать искреннія рчи честныхъ людей. Но бываютъ случаи, когда не слдуетъ терять словъ на пустые фейерверки. Поэтому я предложу съ разршенія предсдателя тотчасъ ршить, что намъ длать сегодня. Насъ сто, или, быть можетъ, полтораста человкъ, а миссурійцевъ двсти. Я случайно знаю многихъ изъ нихъ и убжденъ, что они только ждутъ случая выступить въ открытый бой. Они думаютъ, хотя это, конечно, ложь, что боле половины приверженцевъ свободныхъ штатовъ въ Сантон предпочитаютъ болтовню борьб, и что т даже, которые держатся противоположнаго мннія, не вооружены. Есть еще человкъ четыреста, раздляющихъ наши убжденія, но они не подняли и пальца, когда были убиты Гайтъ и До. Предыдущій ораторъ вполн правъ, говоря, что намъ предстоятъ выборы между двумя путями. Мы можемъ или идти къ избирательнымъ ящикамъ съ крикомъ: вонъ изъ нашего города всхъ иностранцевъ! или молча устраниться. Я ничего не предлагаю, а прошу только предсдателя поставить на баллотировку этотъ вопросъ. Пусть встанутъ т, которые хотятъ повести дло круто и прогнать изъ Канзаса миссурійцевъ.
Эльморъ всталъ съ улыбкой и поставилъ на очередь предложенный вопросъ. Быстро вскочили съ своихъ мстъ Робертъ Гольдено, фермеръ Гобъ и два сына Джона Брауна, но боле никто.
Мертвое молчаніе царило въ зал. Предсдатель снова поднялся и произнесъ:
— Кто стоитъ за миръ, пусть подыметъ правую руку.
Цлый лсъ рукъ немедленно поднялся, и Эльморъ, не говоря ни слова, сошолъ съ предсдательскаго кресла. Митингъ кончился, и вс стали выходить.
Увлекаемый толпой, Робертъ разлучился съ Шапетомъ и раньше его вышелъ изъ дверей. Вокругъ него вс говорили о предстоящихъ выборахъ. Нкоторые стояли за уклоненіе отъ баллотировки, но большинство высказывалось въ пользу безмолвной подачи голосовъ. Въ общемъ говор Робертъ ясно различилъ два голоса, говорившіе между собою позади его.
— Ты слышалъ, что говорилъ фермеръ Гобъ? Надо его не забыть.
— Еще бы, онъ за это дорого поплатится.
— Но надо подождать, пока явятся ребята изъ Алабамы, тогда мы задимъ встрепку проклятымъ аболиціонистамъ.
— А что длаютъ Брауны?
— Они готовятся къ борьб, и мы слдимъ за ними и днемъ и ночью.
— Они единственные смльчаки, готовые идти въ бой?
— Нтъ, такихъ молодцовъ много, но мы все-таки легко справимся съ ними. Но, тише, насъ могутъ подслушать.
Голоса замерли, и Робертъ уже не слышалъ ничего боле, а черезъ нсколько минутъ онъ вышелъ на улицу.

IV.
Перчатка брошена.

Робертъ удалился съ митинга въ очень мрачномъ настроеніи. Его сердце было переполнено негодованіемъ на трусость обывателей Сантона и опасеніями за ихъ безопасность въ виду подслушаннаго имъ разговора двухъ лицъ, очевидно бывшихъ шпіонами со стороны миссурійцевъ. Бдный фермеръ Гобъ! Бдные Брауны! Неужели нельзя было защитить людей, которые виновны были лишь въ томъ, что открыто выражали мннія, господствовавшія въ ихъ штатахъ? Бо всякомъ случа ихъ надо было предупредить. Но какая была польза въ этомъ предупрежденіи? Что можетъ сдлать горсть людей противъ сотенъ враговъ?.. По всей вроятности, и ему самому грозила опасность, такъ какъ его аргументы были не слова, а удары. Но онъ ничего не боялся и смло сталъ посматривать по сторонамъ, какъ бы желая, чтобы поскоре наступила борьба.
Оглядываясь, онъ замтилъ, что вышелъ изъ города, и направилъ свои шаги по дорог, которая вела въ Блый Домъ. Онъ улыбнулся и продолжалъ свой путь. Благодаря случайности, Руь Биндсфордъ работала въ саду въ ту самую минуту, какъ молодой человкъ подошолъ къ забору. Если бы онъ ея не увидалъ, то Робертъ прошелъ бы дале и вернулся бы въ Сантонъ другой дорогой, а теперь онъ остановился. Она подняла глаза съ гряды, которую полола, и привтствовала его съ веселой улыбкой. Онъ былъ вынужденъ войти въ садъ и, однажды очутившись тамъ, естественно не думалъ объ уход.
Спустя часъ, мистрисъ Эльморъ, вернувшись изъ города, застала молодого человка за работой. Снявъ сюртукъ, онъ энергично копалъ землю, а Руь стояла подл него и разговаривала такъ свободно, какъ будто была съ нимъ знакома цлую жизнь. Ея тетка, женщина большого роста, съ строгимъ квакерскимъ выраженіемъ лица, очень сухо поздоровалась съ Робертомъ, который поспшилъ надть сюртукъ. Но, по знаку племянницы, она, хотя и неохотно, пригласила молодого человка къ завтраку.
— Да, да, завтракайте у насъ, мистеръ Гольдено, дядя хотлъ поговорить съ вами о длахъ.
— Но онъ возвратится не раньше вечера,— возразила мистрисъ Эльморъ рзкимъ тономъ:— вдь сегодня выборы.
— Тмъ лучше, мистеръ Гольдено успетъ до его возвращенія научить меня многому, чего я не знаю въ садоводств. Вы на это согласны, мистеръ Гольдено, хотя, предупреждаю васъ, я несносная ученица?
Робертъ молча наклонился.
Но мистрисъ Эльморъ не поддавалась.
— Мистеръ Гольдено очень любезенъ,— промолвила она:— но слдуетъ сказать, что сегодня общалъ вернуться капитанъ Гаулетъ, а такъ какъ онъ будетъ ночевать у насъ, то Эльмору придется отложить до другого дня дловой разговоръ съ мистеромъ Гольдено.
— Капитанъ Гаулетъ прідетъ сегодня!— воскликнула Руь, вспыхнувъ:— тмъ лучше: мистеру Гольдено необходимо съ нимъ познакомиться. Это нашъ большой пріятель, онъ офицеръ и командуетъ отрядомъ солдатъ, расположенныхъ въ нсколькихъ миляхъ отсюда. Онъ будетъ въ состояніи отвтить на вс ваши вопросы о Виргиніи, такъ какъ онъ пріхалъ оттуда нсколько мсяцевъ тому назадъ, а я не бывала на своей родин съ дтства.
Мистрисъ Эльморъ не могла боле возражать, и такимъ образомъ Робертъ во второй разъ завтракалъ въ Бломъ Дом.
Все время до вечера молодые люди провели въ саду. Изъ приличія мистрисъ Эльморъ сидла въ веранд и молча вязала, что нимало не мшало дружескому разговору Роберта съ Русью, такъ какъ они находились на значительномъ разстояніи. Впрочемъ Робертъ самъ говорилъ мало и работалъ неустанно лопатой, и Руь почти одна говорила безъ умолку. Ея простая, почти дтская, болтовня о себ и своей семейной жизни казалась ему увлекательне всякаго краснорчія.
При его натур молодые люди долго не вдаютъ любви и относятся холодно ко всмъ женщинамъ, до той минуты пока не наткнутся на ту, которой суждено овладть ихъ сердцемъ на всю жизнь. Люди хладнокровнаго темперамента смются надъ ними, а грубые скептики презираютъ ихъ, но они не обращаютъ на это вниманія и, однажды полюбивъ, сохраняютъ свою любовь всю жизнь и руководятъ ею вс свои поступки, все равно успшна она, или нтъ.
Наконецъ солнце склонилось къ западу, и въ воздух уже чувствовалась вечерняя прохлада.
— Мистеръ Гольдено,— сказала Руь:— право, довольно работать. Если вы не бросите сейчасъ лопаты, то я отниму ее у васъ и запру. Нельзя же быть такой эгоисткой, какъ я, я упросила васъ остаться здсь до вечера, чтобы научиться кое-чему въ садоводств, а дло кончилось тмъ, что вы цлый день проработали, какъ каторжникъ. Сдлайте одолженіе, надньте свой сюртукъ и отдохните до возвращенія дяди Эльмора, котораго я вижу вдали на дорог. Потомъ ужинъ и хорошая сигара вознаградятъ васъ за тяжелую работу. Я, право, не знаю, какъ благодарить васъ за вашу любезность.
Робертъ поднялъ голову и засмялся. Кровь такъ кипла въ его жилахъ, что онъ готовъ былъ копать землю всю ночь.
— Разв я кажусь очень усталымъ, миссъ Виндсфордъ.
— У васъ лицо все красное.
— Можетъ быть, но я нисколько не желаю отдыхать.
— И однако вы все-таки отдохнете. Смотрите, тетя зоветъ насъ знаками.
Робертъ насупилъ брови и молча послдовалъ за Русью.
— Идите къ тет, я сейчасъ васъ догоню,— промолвила молодая двушка, остановившись въ калитк.
Онъ повиновался и черезъ минуту уже сидлъ съ мистрисъ Эльморъ на веранд.
— Вы очень много работали, мистеръ Гольдено, сказала хозяйка холоднымъ тономъ.
— Да, но это принесло мн большое удовольствіе, благодарю васъ.
— Вы очень много работали,— повторила мистрисъ Эльморъ,— и все ни къ чему.
— Какъ ни къ чему?— спросилъ Робертъ съ удивленіемъ.
— Очень просто. Руь врядъ ли будетъ боле заниматься въ этомъ саду. Вы слышали, что я говорила о капитан Гаулет. Вонъ онъ идетъ вмст съ моимъ мужемъ. Онъ большой другъ Руи и нимало не интересуется садоводствомъ. А вы долго намрены остаться въ Канзас?
— Да,— рзко отвчалъ Робертъ.
Наступило молчаніе, и они оба устремили глаза на подходившихъ къ дому мужчинъ.
Руь встртила дядю у калитки, и Робертъ нервно считалъ секунды, въ продолженіе которыхъ сопровождавшій Эльмора молодой человкъ держалъ ея руку въ своихъ рукахъ. Они очевидно были женихъ и невста.
Эльморъ потрепалъ по плечу свою племянницу и, ускоривъ шаги, очень любезно поздоровался съ Робертомъ. Лицо его сіяло, и онъ весело подмигнулъ жен, указывая рукой на шедшую позади него парочку.
Капитанъ Гаулетъ былъ широкоплечій, коренастый человкъ лтъ тридцати. Въ сравненіи съ Робертомъ Гольдено онъ казался очень маленькимъ, хотя въ сущности былъ средняго роста, но его военная выправка, мундиръ, большіе усы, загорлый цвтъ лица, свтлые глаза и правильныя черты представляли выгодный для него контрастъ съ худощавой, костлявой фигурой уроженца Новой Англіи, въ поношенной и плохо сшитой одежд. Кром того, капитанъ превосходилъ Роберта и во многихъ другихъ отношеніяхъ, отличаясь приличными манерами и вполн свободнымъ обращеніемъ. Онъ, улыбаясь, поздравилъ Руь съ необыкновенными успхами въ садоводств и посовтывалъ увеличить садъ еще на полъ-акра, если она могла пользоваться такими прекрасными уроками въ этомъ дл. При этомъ онъ прямо не намекнулъ на Роберта и какъ бы только шутилъ съ Русью. Затмъ онъ перемнилъ разговоръ и во все продолженіе ужина говорилъ почти исключительно одинъ, приводя между прочимъ отрывки изъ недавно полученнаго имъ письма отъ знакомаго виргинскаго плантатора, который въ смшномъ вид описывалъ жизнь негровъ.
Напротивъ Робертъ упорно молчалъ и не принималъ участія въ разговор. Въ немъ наступила реакція посл счастливо проведеннаго дня, и онъ чувствовалъ себя въ какомъ-то нервномъ раздраженіи. Хотя онъ и уврялъ себя, что было глупо ревновать капитана, который ему очень не понравился съ перваго взгляда и, повидимому, также смотрлъ на него недружелюбно, но онъ не могъ побороть своего волненія и, несмотря на вс усилія Руи вовлечь его въ общій разговоръ, не раскрывалъ рта.
Посл ужина вс перешли на веранду, и мужчины закурили сигары. Небо было покрыто тучами, и вдали слышались перекаты грома. Мало-по-малу гроза приблизилась, и крупныя капли дождя прогнали маленькое общество въ гостиную, гд уже горла лампа.
Капитанъ Гаулетъ теперь стушевался, и Руь ловко заставила Роберта разговориться, разспрашивая его о Бостон и школьныхъ годахъ въ Гарвардскомъ университет. Онъ такъ увлекся своими разсказами, что совершенно забылъ о присутствіи капитана Гаулета, но неожиданно онъ услыхалъ, какъ послдній спросилъ вполголоса у Эльмора:
— А вы мн ничего не сказали о вашемъ утреннемъ митинг сторонниковъ свободныхъ штатовъ? Они, кажется, называютъ себя канзасскими избирателями? Мн говорили, что это свора скалящихъ зубы собакъ. Но, извините, вы вдь предсдательствовали, разскажите же, какъ все обошлось.
Алленъ Эльморъ засмялся, и отъ его смха морозъ пробжалъ по спин Роберта.
— Нечего и разсказывать: все обошлось, какъ я ожидалъ, и какъ вы предсказывали.
— Неужели? Это просто удивительно!— воскликнулъ Гаулетъ и впервые посмотрлъ на Роберта,— вы помните, миссъ Виндсфордъ, мое пророчество. Я предсказывалъ, что первую рчь произнесетъ мистеръ Эльморъ и, конечно, прекрасно, хотя, по моему мннію, не слдуетъ метать бисеръ передъ свиньями. Потомъ свиньи — прошу меня извинить за это грубое слово — должны были помоему пуститься въ безконечное словоизверженіе. На голову миссурійцевъ они, конечно, изливали цлые потоки угрозъ, и наконецъ одинъ изъ нихъ, полубосой и въ лохмотьяхъ, сдлалъ пламенный призывъ къ оружію противъ моего друга Пата Логлина. Ну, не такъ ли все это произошло? Наконецъ, какой нибудь логичный человкъ предложилъ тотчасъ приступить къ избіенію всхъ миссурійцевъ, и тогда вся сцена измнилась: свиньи поджали хвосты и разошлись. Вдь я правъ, такъ все произошло? И всегда такъ будетъ.
— Я съ вами не согласенъ,— произнесъ Робертъ такимъ ршительнымъ тономъ, что Руь вздрогнула, а мистрисъ Эльморъ, едва ли не впервые, спутала петли своего вязанья.
— А вы присутствовали на митинг?— спросилъ Гаулетъ съ улыбкой.
— Отъ начала до конца.
‘ Что же, васъ позабавило это зрлище?
‘ Нимало. Я считаю этотъ митингъ очень серьезнымъ дломъ и прошу у васъ, мистеръ Эльморъ, извиненія, если я выскажу откровенно свое мнніе.
— Сдлайте одолженіе, говорите все, что у васъ на ум,— отвчалъ хозяинъ:— мн очень интересно узнать ваше мнніе, такъ какъ вы намрены сдлаться гражданиномъ Канзаса и, по всей вроятности, чрезвычайно смлымъ.
При этомъ онъ подмигнулъ капитану, чего не замтилъ Робертъ, который былъ сильно возбужденъ дерзкой рчью капитана и очевиднымъ сочувствіемъ къ нему Эльмора.
— Прежде всего,— началъ онъ медленно и ршительно:— я долженъ согласиться съ капитаномъ Гаулетомъ, что большинство на этомъ митинг вело себя недостойно, и мене полудюжины людей выразили твердое убжденіе.
Капитанъ кивнулъ головой и, обращаясь къ Эльмору, промолвилъ вполголоса:
— Мистера Гольдено надо поздравить, что онъ понялъ настоящій характеръ нашего населенія, хотя гоститъ здсь только два дня.
— Но на митинг было четыре человка, до которыхъ не могутъ касаться саркастическія замчанія капитана Гаулета,— продолжалъ Робертъ, не обращая вниманія на слова офицера,— и въ числ ихъ былъ я. Но слдующій митингъ канзасскихъ гражданъ, будетъ ли онъ въ Сантон или другой мстности, окончится совершенно иначе. Вопросъ о свободныхъ штатахъ не можетъ быть ршенъ людьми, которые ставятъ личное спокойствіе выше своихъ правъ. Въ результат сегодняшняго митинга получится, вроятно, грабежъ, а, быть можетъ, и убійство мирныхъ гражданъ. Вчера я помшалъ двумъ миссурійцамъ совершить днемъ насиліе надъ однимъ изъ здшнихъ гражданъ. А почему это мыслимо? Потому что сторонники свободныхъ штатовъ не искренніе люди. Защитники рабства знаютъ, чего хотятъ, и не останавливаются передъ средствами. Если бы мы были также ршительны, то насъ не могли бы остановить никакія преграды. Бда въ томъ, что мы трусы.
— Это очень интересно,— отвчалъ капитанъ со смхомъ:— но я желалъ бы знать, чего именно хотятъ мистеръ Гольдено и т три молодца, которые составляли на митинг ту благородную четверку, которая, по его словамъ, знала, что хотла.
— Извольте, я вамъ скажу: мы хотимъ, и рано или поздно добьемся, уничтоженія рабства во всей республик.
Капитанъ Гаулетъ побагровлъ отъ гнва и бросилъ на Роберта такой гнвный взглядъ, словно хотлъ разорвать его на части.
— Довольно!— воскликнулъ онъ:— уничтоженіе рабства! Да поймите, что весь югъ возсталъ бы, какъ одинъ человкъ, если бы до него достигъ слухъ о такихъ преступныхъ намреніяхъ. Мы много должны переносить отъ васъ, сверянъ, но этого, видитъ Богъ, мы никогда не допустимъ!..
Робертъ добился своего и вывелъ изъ терпнія капитана.
— Я никогда не бываю грубъ ни съ кмъ,— сказалъ Ульморъ:— а тмъ боле не желаю оскорблять своего гостя, но считаю своею обязанностью предупредить мистера Гольдено, что, по законамъ территоріи, говоря это, онъ поступилъ не только дурно, но и совершилъ преступленіе, наказуемое по этимъ законамъ, и я не могу допускать въ моемъ дом подобныхъ выраженій.
— Я очень сожалю объ этомъ, мистеръ Эльморъ,— сказалъ Робертъ, вставая:— но я аболиціонистъ и всегда останусь имъ. Мн остается только поблагодарить васъ за гостепріимство и проститься съ вами.
Затмъ онъ подошелъ къ мистрисъ Эльморъ и молча наклонился. Она протянула ему руку и сказала сочувственнымъ тономъ:
— Я очень рада, что познакомилась съ вами, мистеръ Гольдено.
Напротивъ, молодая двушка такъ поблднла и такъ непріязненно смотрла на него, что онъ прошолъ мимо ея, лишь слегка наклонивъ голову.
Эльморъ учтиво проводилъ его до наружныхъ дверей, гд Робертъ пожелалъ ему спокойной ночи и медленно пошелъ по садовой дорожк.
Давно собиравшаяся гроза уже разразилась, и не усплъ юноша достигнуть калитки, какъ сверкнула молнія, и при свт ея онъ увидлъ въ одномъ изъ оконъ Благо Дома смущенное лицо Руи, смотрвшее ему вслдъ. Черезъ секунду все стемнло, и Робертъ подъ проливнымъ дождемъ направился въ Сантонъ.

V.
Въ таверн.

Было такъ темно, и дорога такая грязная, что молодой человкъ спотыкался на каждомъ шагу, сомнваясь, достигнетъ ли онъ когда нибудь гостиницы Шапета. Но, несмотря на вс затрудненія, онъ все-таки, спустя часъ, былъ дома, хотя совершенно мокрый и чувствуя, словно его безмилосердно избили.
На порог гостиницы стоялъ трактирщикъ, очевидно ждавшій его, и ему стало такъ противно это вчное наблюденіе за нимъ, что онъ прошелъ мимо его, не говоря ни слова.
— Васъ знатно промочило,— замтилъ Шапетъ.
— Да, скверная погода.
Робертъ уже поднялся по лстниц на верхъ, какъ трактирщикъ крикнулъ ему вслдъ:
— Зайдите ко мн и выпейте грогу.
— Нтъ, я пойду прямо въ свою комнату. Спокойной ночи.
Однако, не усплъ онъ раздться и лечь въ постель, какъ дверь отворилась, и Шапетъ вошелъ съ подносомъ, поставилъ его на столъ подл кровати и молча удалился.
На поднос находился напитокъ, извстный въ западныхъ американскихъ штатахъ подъ названіемъ эгъ-нога и составлявшійся изъ горячей воды, водки, сырого яйца, корицы и гвоздики.
Эта назойливая любезность не понравилась Роберту, но, когда трактирщикъ удалился, онъ выпилъ принесенный напитокъ, посл чего его непріязненныя чувства къ Исааку смягчились. Затмъ онъ крпко заснулъ и сталъ, пока не разбудилъ его свтъ, пробивавшійся въ окна.
Было шесть часовъ, и онъ ршилъ на свобод обдумать все, случившееся съ нимъ наканун, прежде чмъ Шапетъ забросаетъ его безконечными вопросами. Поэтому онъ поспшно одлся и вышелъ изъ дома, такъ что когда Исаакъ вышелъ изъ своей комнаты, то уже давно простылъ его слдъ.
Узнавъ объ этомъ отъ своей сестры, трактирщикъ вышелъ изъ себя.
— Зачмъ ты отпустила его одного, Дебора?— воскликнулъ онъ: — надо было задержать его до моего прихода.
— Какъ могла я помшать ему выйти изъ дома!— отвчала она, смотря съ удивленіемъ на Шапета: — онъ не мальчикъ и знаетъ, что длаетъ, а я ему не мать и не тетка. Къ тому же я не думала, что ты примешь его отсутствіе такъ къ сердцу.
— Онъ дуракъ,— продолжалъ Исаакъ, ходя взадъ и впередъ по кухн въ необычайномъ для него волненіи: — и легко увлекается, не обращая никакого вниманія на вс предупрежденія объ опасности. А онъ намъ нуженъ, очень нуженъ именно теперь. Что ты надлала, Дебора, отпустивъ его! Вдь я нимало не удивлюсь, если завтра утромъ мы найдемъ его мертвымъ гд нибудь на дорог.
— Боже избави, Исаакъ,— промолвила сестра со слезами на глазахъ: — бдный юноша, что онъ надлалъ! Я всю свою жизнь не прощу себ, если съ нимъ случится бда.
— Полно, Дебора, не плачь впередъ, можетъ быть, все обойдется благополучно,— замтилъ Шапетъ.
Съ этими словами онъ спокойно направился въ свою комнату, разсуждая самъ съ собою:
— Однако, жаль потерять такое прекрасное орудіе, и то благодаря одной только глупости. Конечно, люди и получше его жертвовали своею жизнью святому длу, и много еще погибнетъ такихъ людей, прежде чмъ наступитъ минута нашего торжества. Но все-таки было бы лучше извлечь изъ него пользу до его преждевременной кончины. Какъ бы то ни было, теперь горю не поможешь.
И Шапетъ принялся завтракать съ обычнымъ аппетитомъ и добродушіемъ.
Между тмъ Робертъ предпринялъ длинную прогулку. Онъ захватилъ съ собою, по совту трактирщика, револьверъ и свою большую палку, но не усплъ выйти изъ Сантона и очутиться на большой дорог, извивавшейся по направленію къ востоку, какъ совершенно забылъ о миссурійцахъ и всецло погрузился въ обсужденіе вчерашнихъ событій. Онъ не скрывалъ отъ себя, что влюбился въ Руь, и, напротивъ, съ какой-то горькой радостью сознавалъ свои чувства къ молодой двушк, которая, очевидно, питала нжныя чувства къ капитану Гаулету. Онъ припоминалъ вс взгляды и слова, которыми мнялись въ его присутствіи молодые люди. Сердце его переполнялось мрачной ревностью. Какъ бы то ни было, надо было на что нибудь ршиться. Его положеніе въ Сантон, посл открытаго признанія въ аболиціонизм, сдлалось очень опаснымъ. Онъ вспомнилъ, что, по законамъ Канзаса, каждый, заявлявшій себя на словахъ или на письм сторонникомъ уничтоженія рабства, подвергался двухмсячному тюремному заключенію.
Легко было смяться въ Бостон надъ такими нечестивыми узаконеніями, но въ Канзас дло было совсмъ иное.
Эльморъ совершенно справедливо сказалъ, что Робертъ, высказавъ свои аболиціонистскія убжденія, совершилъ преступленіе, наказуемое мстными законами. Конечно, онъ нимало не сожаллъ своихъ словъ, а при воспоминаніи о дерзкихъ рчахъ капитана Гаулета онъ даже пожаллъ, что не выразился рзче. Онъ даже почувствовалъ зудъ въ рукахъ, и если бы въ эту минуту на сцену появился капитанъ, то дло не обошлось бы безъ рукопашной.
Однако, когда Робертъ нсколько успокоился и хладнокровно сталъ разсуждать о своемъ теперешнемъ положеніи, то пришелъ къ убжденію, что ему было уже немыслимо вести въ Канзас мирную жизнь фермера. На него вс показывали бы пальцами. Эльморъ былъ вліятельнымъ чиновникомъ, а Гаулегъ стоялъ во глав военной силы, главное назначеніе которой заключалось въ поддержк законовъ. Если первый могъ сохранить въ тайн случившееся за оказанную ему молодомъ человкомъ услугу, то послдняго ничто не могло задержать отъ выдачи Роберта, на что онъ, повидимому, былъ вполн способенъ. Что же было длать?
Пока Робері’ъ Гольдено былъ занятъ этими мыслями, онъ прошелъ нсколько миль и очутился въ пустынной мстности, гд были раскинуты, на значительномъ разстояніи другъ отъ друга, маленькія фермы. Усталость и голодъ заставили его вернуться въ Сантонъ, а по дорог туда онъ пришелъ къ убжденію, что его переселеніе въ Канзасъ завершилось полнымъ фіаско, а слдовательно чмъ скоре онъ вернется въ восточные штаты, тмъ будетъ лучше.
Но теперь вопросъ заключался не въ этомъ, а въ отдых и пищ. Инстинктивно ему не хотлось явиться домой и увидть Шапета раньше ночи, а потому онъ сталъ пріискивать какую нибудь таверну, гд онъ могъ достигнуть своей цли. Наконецъ его вниманіе остановилось на небольшомъ деревянномъ дом, выкрашенномъ въ зеленую и блую краску, съ тремя зеркальными окнами и черной вывской, на которой было написано голубыми буквами: ‘Отель Пиггота’. Въ сущности это была не гостиница, а таверна, и Робертъ, пройдя мимо буфета, у котораго выпивало только два человка, такъ какъ время было раннее, услся за одинъ изъ маленькихъ столиковъ, стоявшихъ въ разныхъ мстахъ комнаты.
Въ продолженіе нсколькихъ минутъ его, повидимому, никто не замчалъ, и Робертъ на свобод осматривалъ все помщеніе. Оно было далеко не привлекательно, и все въ немъ — столы и стулья, загаженное мухами зеркало въ золоченой рам, стны и потолокъ, было покрыто пылью и грязью. Если бы онъ былъ мене голоденъ и боле освоился съ обычаями западныхъ штатовъ, то замтилъ бы и кое-что другое. Отъ его вниманія не ускользнуло бы то обстоятельство, что при его появленіи хозяинъ таверны и одинъ изъ постителей, стоявшихъ у буфета, переглянулись между собой и стали о чемъ-то шептаться. Кром того, онъ не упустилъ бы изъ вида, что на столахъ не было слда никакой ды, а напротивъ, на нихъ стояли небольшіе ящики, означавшіе, для привычнаго взгляда, присутствіе картъ. Для Роберта вс эти симптомы не означали ничего, и онъ не имлъ ни малйшаго понятія, что попалъ въ одинъ изъ самыхъ трущобныхъ игорныхъ домовъ Сантона.
Находясь въ какомъ-то полусознательномъ положеніи отъ усталости и голода, Робертъ не обратилъ даже вниманія на то, что человкъ, говорившій съ хозяиномъ таверны, быстро удалился, бросивъ на него подозрительный взглядъ, и когда хозяинъ, подойдя къ нему, извинился, что заставилъ его ждать, то онъ просто попросилъ чего нибудь пость. Оказалось, что, благодаря выборамъ наканун, вс запасы истощились, и на кухн остались только ветчина и бобы, которые черезъ нсколько минутъ и появились передъ проголодавшимся юношей. Онъ жадно принялся за ду, но это не мшало ему, утоляя свой аппетитъ, размышлять о своей будущности.
Онъ ршилъ вернуться домой, постить Бостонъ и переговорить со старыми друзьями обо всемъ случившемся. Жизнь и свобода были слишкомъ драгоцнными предметами для того, чтобы подвергать ихъ опасности, ради людей, умющихъ только говорить, но не дйствовать и предпочитающихъ подчиниться грубому насилію разбойниковъ смлой борьб за свободу. Его собственная ршимость не отличалась геройствомъ, но была вполн разумна. Однако, убждая себя въ этомъ, Робертъ ясно видлъ передъ собою прекрасное чарующее лицо. Онъ слышалъ ея прелестный голосъ, и ему мерещился испуганный, презрительный взглядъ, которымъ она отвчала на его признаніе въ аболиціонизм.
Уже стемнло, и хозяинъ таверны зажегъ лампу, висвшую надъ столомъ, за которымъ сидлъ Робертъ. Онъ всталъ, вынулъ изъ кармана кошелекъ и подошелъ къ буфету. Не усплъ онъ подойти къ нему, какъ стоявшая тамъ группа людей обернулась, и около дюжины револьверовъ было направлено въ его грудь.
— Попался!— произнесъ одинъ изъ нихъ:— Робертъ Гольдено, аболиціонистъ, подымай къ верху руки!
Роворившій былъ Патъ Логлинъ, и Робертъ повиновался, видя, что всякое сопротивленіе было не мыслимо.
Грубый ирландецъ сорвалъ съ него поясъ, за которымъ торчали револьверъ и ножъ, а потомъ, махая также отнятою у молодого человка палкой, сталъ осыпать его отборною бранью. Но Робертъ не потерялъ головы и, положивъ на выручку билетъ въ пять долларовъ, громко сказалъ:
— Зачмъ намъ ссориться, ребята, лучше выпьемъ. Заказывай всякій, что хочешь, а я заплачу.
Эти слова имли магическое дйствіе на миссурійцевъ, и они одинъ за другимъ двинулись къ стойк.
— Хорошо сказано!— воскликнулъ Логлинъ, ударяя Роберта по плечу:— самые дурные люди иногда говорятъ дло въ хорошемъ обществ. Давай водки, Джозефъ! Ну, рябята, пожелаемъ этому молодцу всякаго счастья на томъ свт.
Громкія одобренія привтствовали эти слова, и, пользуясь тмъ, что вс его противники окружили буфетъ, открывъ ему свободный доступъ къ двери, онъ бросился туда. Но замокъ оказался запертымъ, и наступила отчаянная борьба. Патъ Логлинъ нанесъ Роберту нсколько ударовъ палкой по голов, а тотъ, падая на полъ, увлекъ съ собою двухъ или трехъ миссурійцевъ. Но многочисленные враги вскор его совершенно побороли, связали ему руки и ноги и прислонили къ стойк, подвергая всякаго рода оскорбленіямъ.
— Довольно потшаться, ребята!— наконецъ воскликнулъ Логлинъ и, отогнавъ товарищей отъ несчастной жертвы, онъ принялъ позу судьи и торжественно произнесъ:
— Аболиціонистъ Робертъ Гольдено, готовься къ смерти. Дай мн, Билли Балинджеръ, его револьверъ, то-есть теперь мой. Посмотри, заряженъ ли онъ? Хорошо… Ну, теперь слушай, проклятый аболиціонистъ, если я теперь тебя убью, то не потому, что ты нанесъ мн и моимъ двумъ товарищамъ тяжелый ударъ, а за то, что ты аболиціонистъ. Мн объ этомъ сказалъ самъ капитанъ Гаулетъ. Онъ мн прямо сказалъ: Патъ, эта молодая сверная крыса — аболиціонистъ, и надо его стереть съ лица земли.— Я тогда спросилъ, стереть ли тебя съ лица земли Канзаса или всего свта, а онъ отвчалъ — всего свта. Вотъ твой приговоръ, аболиціонистъ, а я только его исполняю. Ну, готовься. Я сосчитаю три.
Вс присутствующіе отскочили отъ импровизованнаго пьянаго палача, а Робертъ, стиснувъ зубы, смло смотрлъ ему прямо въ лицо.
— Разъ! два! три!..
Раздался выстрлъ, зазвенли стекла, и когда разсялся дымъ, то оказалось, что Логлинъ промахнулся, и пуля попала въ зеркало, висвшее за стойкой.
— Не попалъ, ребята,— произнесъ онъ съ дикимъ хохотомъ:— я сдлалъ это нарочно. Пусть побольше помучится. Теперь промаха не будетъ. Разъ! два!.. Что это за шумъ?
Дйствительно послышался сильный стукъ въ дверь.
— Ничего,— отвчалъ Балинджеръ съ нетерпніемъ: — мы никого не пустимъ, пока ты не покончишь съ аболиціонистомъ, а если ты трусишь, то я самъ его застрлю.
— Я трушу! Ахъ, ты мальчишка!— воскликнулъ, побагроввъ, Логлинъ:— я теб задамъ за такое дерзкое обращеніе со старшимъ! Ну, а ты, аболиціонистъ, молись: твоя послдняя минута настала.
Онъ снова поднялъ револьверъ, но въ ту минуту, какъ спустилъ курокъ, дверь съ шумомъ отворилась, и Логлинъ вторично далъ промахъ. Пуля теперь попала въ потолокъ, револьверъ выпалъ изъ рукъ, а онъ самъ упалъ безъ чувствъ на полъ отъ сильнаго удара, нанесеннаго ему сзади по голов. Надъ нимъ стоялъ съ револьверомъ въ каждой рук и съ добродушной улыбкой на устахъ Исаакъ Шапетъ.

VI.
Безъ маски.

Исаакъ медленно оглядлся во вс стороны и хладнокровно произнесъ:
— Нечего сказать, спокойную игру затяли вы, ребята. А теб, братъ Пиготъ, я сослужилъ такую службу, что ты останешься вчнымъ моимъ должникомъ. Еще минута, и мы опоздали бы.
Говоря это, Шапеть взглянулъ на человка, который вошолъ въ дверь вслдъ за нимъ. Это былъ собственникъ вертепа и тотъ именно человкъ, который на митинг наканун поддержалъ предложеніе Алена Эльмора. Онъ теперь насупилъ брови и, обращаясь къ буфетчику, грозно сказалъ:
— Это что такое, Джозефъ? Я вижу, ты дозволилъ Пату сыграть одну изъ его любимыхъ штукъ, но вдь я тебя поставилъ здсь, чтобы слдить за порядкомъ, а ты… Если бы случалось несчастіе…
— Довольно!— воскликнулъ Шапетъ: — давай скорй водки, а то нашъ молодецъ помретъ.
Пока говорилъ Пиготъ, онъ подошолъ къ Роберту и съ ужасомъ увидлъ, что онъ былъ безъ чувствъ, а голова у него вся въ крови.
— Дайте мн ножъ, чтобы разрзать проклятые ремни,— прибавилъ онъ поспшно,— если умретъ этотъ бднякъ, то васъ всхъ повсятъ. Помоги мн, Пиготъ, поднять его и положить на выручку. Теперь налейте ему въ ротъ немного водки и растирайте горло, чтобы она прошла въ желудокъ… Вотъ такъ, хорошо… Теперь трите руки и грудь, чтобы возбудить кровообращеніе… Вотъ отлично, онъ приходитъ въ себя. Ну, какъ ты чувствуешь себя, молодецъ?
Еще нсколько минуть, и Робертъ уже сидлъ подл Шапета, положивъ голову на его плечо. Сознаніе вполн вернулось къ нему, хотя онъ чувствовалъ себя въ какомъ-то странномъ положеніи, словно очнулся отъ кошмара.
— Вы спасли меня,— промолвилъ онъ, смотря съ улыбкой на Исаака.
— Нтъ, Робертъ,— отвчалъ Шапетъ, хотя все еще блдный, но вполн овладвшій собой: — вы во всемъ обязаны Пиготу. Это не моя таверна, и онъ пригласилъ меня сюда.
— Полно болтать, Исаакъ,— возразилъ Пиготъ съ улыбкой: — всмъ извстно, что вы всюду попадаете во время. Ну, по счастью, вашъ молодецъ отдлался пустяками. Но и этого не случилось бы, если бы я былъ здсь. Будьте уврены, мистеръ Гольдено, что я не оставлю это дло, а возбужу слдствіе противъ разбойниковъ. Теперь же вы останетесь ночевать у меня даромъ, и я тотчасъ же пошлю за докторомъ.
Но Робертъ уже всталъ, опираясь на руку Шапета, который отвчалъ за него.
— Нтъ, братъ Пиготъ, нашъ другъ пойдетъ со мной, а если вы дйствительно хотите отдать подъ судъ миссурійцевъ, то я вамъ скажу вс ихъ имена. Я ихъ знаю, и они меня знаютъ. Ну, Робертъ, пойдемъ!
Къ этому времени таверна опустла, и Патъ Логлинъ со своими товарищами быстро удалился, скоре отъ стыда, чмъ отъ страха за послдствія своего грубаго насилія.
Робертъ съ помощью Шапета и Пигота медленно добрелъ до двери, а потомъ, поддерживаемый добрымъ Исаакомъ, благополучно добрался до его гостиницы. Но тамъ, на лстниц, онъ снова лишился чувствъ, и когда очнулся, то лежалъ въ постели, а подл него стоялъ Исаакъ съ бинтами и съ компрессами. Заботы доктора были излишни, ‘и хотя Роберту было неизвстно, гд Шапетъ научился медицинскому уходу за ранеными, но онъ ловко принялся за дло и въ короткое время сдлалъ перевязку раны на лбу у Роберта, который, выпивъ посл этого большую порцію какого-то, изобртеннаго сестрой трактирщика, напитка, спокойно заснулъ.
Открывъ глаза на слдующее утро, Робертъ хотлъ встать, но голова его была такъ тяжела, и все тло настолько избито, что онъ не могъ держаться на ногахъ. Вернувшись въ постель, онъ недолго тамъ пролежалъ, какъ въ комнату вошла миссъ Шапетъ.
— Братъ приказалъ мн не выпускать васъ изъ комнаты, пока онъ вернется, и даже разршилъ мн взять вашу одежду.
Ему пришлось недолго ждать Шапета, который, войдя въ комнату, прислъ къ кровати и, взявъ руку Роберта, сказалъ серьезнымъ докторскимъ тономъ:
— Какъ вы себя чувствуете? А! пульсъ не хорошъ, и голова болитъ. Ну, я этого ожидалъ. Вамъ надо остаться въ постели до завтрашняго утра, а потомъ мы увидимъ, что длать.
— Я вамъ очень благодаренъ,— отвчалъ Робертъ и, не смотря на вс усилія Шапета перемнить разговоръ, продолжалъ:— я хочу, чтобы между нами не было никакихъ недоразумній: теперь я хорошо припоминаю все, что случилось со мною вчера, и могу объяснить себ многое, чего вчера вечеромъ не могъ сообразить. Пиготъ не самъ притомъ въ свою таверну, а вы его привели, и не Пиготъ, а вы выбросили револьверъ Логлина въ окно и свалили его съ ногъ. Это факты, а противъ фактовъ вы знаете, мистеръ Шапетъ, спорить нельзя. Но я долженъ вамъ сказать еще кое-что: я ушолъ вчера изъ вашего дома и завернулъ къ Пиготу съ нарочной цлью избжать васъ. Теперь я вижу, насколько я былъ глупъ. Но не безпокойтесь, я теперь все понимаю и останусь у васъ, пока не уду въ Бостонъ, гд разскажу нашему общему другу, чмъ я обязанъ его рекомендаціи. Нтъ никакого сомннія, что вы спасли мн жизнь.
— Какъ угодно, другъ Робертъ, думайте, что хотите,— произнесъ Шапетъ, пристально смотря на молодого человка,— но въ Бостонъ, или куда бы то ни было, я не отпущу васъ раньше недли. Вотъ и завтракъ. Кушайте на здоровье. Теперь намъ нечего больше говорить, а вечеромъ я вамъ сообщу кое-что, если вы будете въ состояніи меня слушать.
Робертъ позавтракалъ съ большимъ аппетитомъ, чмъ ожидалъ, и цлый день дремалъ. Ночь онъ прекрасно спалъ и на слдующій день сошолъ внизъ въ столовую, только слегка прихрамывая. Но, несмотря на то, что, повидимому, совершенно оправился, Исаакъ отложилъ общанный разговоръ еще до вечера. Когда же посл ужина Исаакъ пошолъ въ комнату Роберта и положилъ на столъ нсколько хорошихъ сигаръ, то юноша понялъ, что у нихъ будетъ продолжительная и серьзная бесда.
Сначала Шапетъ потребовалъ, чтобы Робертъ разсказалъ все, что съ нимъ было до той минуты, какъ друзья подоспли на его выручку. И Робертъ исполнилъ его желаніе.
— Ну, а теперь скажите, какъ вы узнали о томъ, что мн грозила опасность?
— Дло въ томъ, что я боле или мене средоточіе всего, что длается въ Сантон, и странно не то, что я посплъ къ вамъ на выручку, а странно то, что я не пришолъ раньше. Виноватъ въ этомъ Пиготъ, предчувствуя то, что случится, онъ спрятался такъ ловко, что я его едва розыскахъ. При томъ я началъ охоту за нимъ изъ дома Эльмора, а вдь Блый Домъ не близко отъ города.
Робертъ взглянулъ на Шапета и хотлъ что-то сказать, но удержался и только, посл продолжительнаго молчанія, спросилъ:
— Мистеръ Шапетъ, вы послали меня къ Эльмору?
— Простите, другъ Гольдено, но я полагаю, что вы хорошо знаете мое имя.
— Хорошо, я буду всегда называть васъ Исаакомъ.
— Благодарю. Такъ что же вы говорили?
— Я говорилъ, что познакомился съ Алленомъ Эльморомъ по вашему указанію.
— Это справедливо.
— Потому я желаю знать, говорилъ ли вамъ онъ самъ, или кто либо обо мн?
— Ваше имя упоминалось.
— Кмъ и какъ?
— Вы задаете мн очень трудный вопросъ, Робертъ,— отвчалъ Исаакъ съ улыбкой: — тамъ было четверо: Алленъ, его жена, Руь и капитанъ Гаулетъ. Я очень плохо припоминаю разговоры, но мн кажется, что вс четверо говорили о васъ, хотя различнымъ образомъ.
Снова Робертъ хотлъ что-то спросить, но не раскрылъ рта и поникъ головой.
— Благодарю васъ,— произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ:— въ сущности все равно, что бы ни говорили обо мн.
Наступило новое, еще боле продолжительное молчаніе. Робертъ тихо смотрлъ въ огонь, а Исаакъ качался на кресл, не спуская глазъ съ молодого человка. На этотъ разъ онъ прервалъ молчаніе.
— Впрочемъ,— сказалъ онъ: — одинъ изъ разговаривающихъ о васъ сказалъ кое-что, сохранившееся въ моей памяти, но я не знаю, будетъ ли это интересовать васъ.
— А кто говорилъ обо мн?
— Капитанъ Гаулетъ.
Робертъ улыбнулся, или, скоре, оскалилъ зубы.
— Передайте мн его слова,— сказалъ онъ.
— Повидимому, вы и капитанъ поспорили, не такъ ли? Я ничего не разспрашивалъ у него, а такъ какъ вы не упомянули мн объ этомъ, то я лишь предполагаю, что вы посчитались съ нимъ, такъ какъ онъ мн прямо сказалъ: ‘скажите мистеру Гольдено’,— при этомъ онъ употребилъ бранное слово, котораго я не хочу повторять,— ‘что я совтую ему ухать изъ Канзаса въ Бостонъ съ первымъ дилижансомъ, или ему придется здсь очень жарко’. Онъ говорилъ еще много, но вс его слова сводятся къ одному. Онъ былъ очень встревоженъ и, смотря на него, я подумалъ: страшно быть на мст Роберта Гольдено, если онъ не послушаетъ этого совта и не удетъ отсюда.
Робертъ засмялся.
— Какая ужасная всть,— сказалъ онъ:— не ухать ли мн сегодня ночью? Какъ вы не боитесь попасть въ бду, пріютивъ такого человка, какъ я?
— Ничего. Я не боюсь капитана, но что вы ему сказали, чмъ вы его такъ взбсили?
— Я сказалъ, что я аболиціонистъ, и что настанетъ день, когда не будетъ рабовъ въ союз.
— А еще что?
— Насколько я помню — больше ничего.
— Нтъ, между вами есть что-то другое.
— Почему вы это думаете?
— Онъ такъ сердитъ на васъ и такъ жаждетъ вашего отъзда, что тутъ дло серьезне теоретическаго спора. Что вы ему сдлали? Онъ не можетъ слышать вашего имени безъ судорожнаго движенія. Какъ только я это замтилъ, то сталъ произносить ваше имя чрезъ каждыя два слова, и оно дйствовало безъ осчки.
Робертъ засмялся.
— Такъ Гаулету пришлось плохо?
— Ужъ я тамъ не знаю. Южане любятъ быть въ огн, но помните, что онъ человкъ своего слова. Когда вы дете на востокъ?
— Когда мн надостъ Канзасъ,— отвчалъ Робертъ:— мн надолъ Сантонъ, и, кажется, я надолъ Сантону. Но вдь Сантонъ не весь Канзасъ, не правда ли?
— Капитанъ Гаулегь сказалъ, чтобы вы покинули Канзасъ.
— Какое мн дло до Гаулета!
— Онъ человкъ ршительный и маху не дастъ.
— А неужели нтъ въ Канзас ни одного аболиціониста, ни одного ршительнаго человка на нашей сторон, который не далъ бы промаха? Неужели вс канзасцы походятъ на Эльмора? Если бы я только могъ найти одного искренняго человка, который протянулъ бы мн руку и сказалъ: ‘мы сидимъ спокойно, потому что ждемъ, а когда настанетъ минута, то вступимъ въ бой, приходи къ намъ, и будемъ вмст ждать ршительнаго момента’. Къ такому человку я пошолъ бы, гд бы онъ ни былъ и кто бы онъ ни былъ. Я молодъ, имю немного денегъ и могу работать, могу бороться. Желаніе послужить длу аболиціонизма привело меня сюда, а здсь я еще боле утвердился въ своихъ убжденіяхъ. Я прошу одного — дайте мн возможность дйствовать подъ руководствомъ достойнаго вождя! Окажите, Исаакъ, есть ли въ Канзас такой человкъ?
— Отчего вы меня объ этомъ спрашиваете?
Они оба теперь стояли другъ противъ друга. Робертъ былъ блдный, взволнованный, Шапетъ, засунувъ руку въ карманъ, сохранялъ видимое спокойствіе, хотя глаза его блестли.
— Я потому обращаюсь къ вамъ, что вы всхъ знаете, и что я убжденъ въ глубин моего сердца, что вы такой же искренній аболиціонистъ, какъ я.
Ни одинъ мускулъ въ лиц Шапета не дрогнулъ.
— Будемъ говорить по порядку объ одномъ предмет, другъ Робертъ. Да, есть такой человкъ.
— Вы его знаете?
— Тридцать пять лтъ.
— Кто онъ такой?
— Джонъ Браунъ изъ Осаватоми.
— Родственникъ тмъ молодымъ людямъ, которыхъ я видлъ на митинг?
— Отецъ.
— Я съ мста отправлюсь къ нему.
Шапетъ положилъ правую руку на плечо Роберта.
— Постой, юноша, выслушай меня. Джонъ Браунъ, его сыновья и двое или трое его сторонниковъ не имютъ друзей въ Канзас. Они теперь живутъ спокойно, но черезъ нсколько недль случится то, что вооружитъ противъ нихъ всхъ защитниковъ рабства. Эти люди бдны, какъ крысы, они ходятъ въ лохмотьяхъ, питаются молокомъ и овсянкой, а всякій грошъ, который только попадаетъ въ руки Брауна, идетъ на извстное дло. Никто не придаетъ имъ теперь никакого значенія, а миссурійцы смются надъ ними. Вотъ каковъ Джонъ Браунъ и его сподвижники. Можете ли вы вести такую жизнь, можете ли вы идти въ бой одинъ на сто? Иначе васъ не приметъ Джонъ Браунъ, и онъ совершенно правъ.
— Онъ совершенно правъ,— повторилъ Робертъ ршительнымъ тономъ:— и я готовъ на все! Но скажите мн, что за человкъ самъ Джонъ Браунъ?
На лиц Исаака показалась улыбка, но такая, какой еще не видлъ Робертъ. Съ такой нжной, восторженной улыбкой говоритъ отецъ о сын.
— Что за человкъ Джонъ Браунъ? Я зналъ его, когда ему было десять лтъ — онъ былъ погонщикомъ скота, и нельзя было встртить боле смлаго, отважнаго и энергичнаго мальчика. Я зналъ его потомъ компаньономъ у Сема Перкинса, изъ Принфильда въ Огіо, они торговали шерстью, но трудно найти человка, который такъ мало понималъ бы въ денежныхъ длахъ. Ему теперь пятьдесятъ шесть лтъ, а онъ въ этомъ отношеніи такъ же наивенъ, какъ только что. родившійся ребенокъ. Онъ всегда былъ и будетъ бденъ, какъ Іовъ, а главное — онъ этимъ гордится. Его слово значитъ боле, чмъ письменное обязательство двухъ людей. Вотъ каковъ Джонъ Браунъ, если смотрть на него, какъ на обыкновеннаго человка. Но онъ, въ полномъ смысл слова, необыкновенный человкъ. Съ десятилтняго возраста онъ стоитъ за освобожденіе рабовъ, не на словахъ, не въ печати, а на дл. Если бы къ нему явился ангелъ съ неба и сказалъ, что рабство справедливо, то онъ назвалъ бы его лжецомъ. Это, однако, не мшаетъ ему быть искренно врующимъ человкомъ. Кром того, онъ отличается желзной волей и никогда въ жизни ничего не боялся. Вотъ все, что я знаю о немъ.
— Ну, а вы, Исаакъ, что вы за человкъ?— спросилъ Робертъ, пристально смотря на трактирщика.
Шапетъ не сморгнулъ и просто отвчалъ:
— Я не уклонюсь отъ прямого отвта, и хотя никто не знаетъ, кто я такой, но вамъ я скажу. Вы слышали, что за человкъ Джонъ Браунъ, и все-таки намрены отправиться къ нему?
Робертъ молча кивнулъ головой.
— Ну, такъ я другъ Джона Брауна и горжусь этимъ.

VII.
Джонъ Браунъ изъ Осаватоми.

Робертъ покинулъ Сантонъ не ране недли. Онъ не хотлъ являться къ Джону Брауну, пока совершенно не поправится, а голова у него болла въ продолженіе нсколькихъ дней, посл того какъ зажили нанесенныя ему раны. Ему было очень скучно ждать дня отъзда, и ни одинъ узникъ не выходилъ съ такой радостью изъ тюрьмы, какъ Робертъ изъ гостиницы Шапета. Но это время онъ проводилъ не вполн праздно и ежедневно, въ продолженіе нсколькихъ часовъ, охотился на сосднихъ преріяхъ, стрляя изъ револьвера и винтовки птицъ и кроликовъ, такъ что, простившись съ Сантономъ, онъ былъ уже довольно опытнымъ стрлкомъ. Онъ также купилъ лошадь, одну изъ лучшихъ въ окрестности, и хотя кентукской породы, но привыкшую къ канзасскимъ условіямъ, она была быстра, вынослива и не боялась огня. Исаакъ ее выбралъ, а, какъ узналъ Робертъ, мнніе Исаака о лошадяхъ считалось авторитетомъ во всемъ округ.
зда верхомъ на хорошемъ скакун въ свжее апрльское утро производитъ на человка такое ободряющее вліяніе въ физическомъ и нравственномъ отношеніяхъ, что надо быть упорнымъ мизантропомъ или имть на сердц серьезное горе, чтобы при подобныхъ обстоятельствахъ не находиться въ веселомъ расположеніи духа. Робертъ не былъ исключеніемъ изъ общаго правила. Онъ сравнивалъ свое теперешнее положеніе верхомъ на Санхо, бжавшемъ крупною рысью, съ тмъ, что произошло въ послдній разъ, когда онъ уставшій, несчастный пробирался по этой дорог. Миновавъ гребень горы, гд онъ впервые встртилъ Эльмора и Логлина, онъ вскор поравнялся съ Блымъ Домомъ. Въ голов его невольно блеснула мысль о томъ, не увидитъ ли онъ случайно Руь еще разъ передъ своимъ отъздомъ въ Осаватоми, которымъ онъ навсегда положитъ конецъ зарождавшейся дружб между ними. Едва эта мысль овладла имъ, какъ онъ увидалъ въ саду Благо Дома блое пятно, принявшее мало-по-малу образъ хорошо извстной ему фигуры. Онъ засмялся и пришпорилъ Санхо, но, какъ онъ ни старался сохранить хладнокровный, добродушный видъ, сердце его тревожно билось. Онъ замтилъ, что ея лицо было обращено къ дорог, и что оно находилось недалеко отъ калитки, а потому въ сердц его возникла надежда, что она взглянетъ на него своей обычной прелестной улыбкой. Нелпая мысль, что она все-таки принадлежитъ ему, блеснула въ его голов. Невольно онъ направилъ лошадь къ калитк и задержалъ ея шагъ.
Онъ приближался все боле и боле, какъ вдругъ высокая женская фигура, въ которой Робертъ узналъ мистриссъ Эльморъ, вышла изъ дома и, приложивъ руку къ глазамъ, стала пристально смотрть на него. Но Руь, сажая картофель, не поднимала головы съ гряды, какъ будто ничего не слышала и не видла.
Миновавъ калитку и проходя мимо того мста, гд работала молодая двушка, лошадь Роберта случайно ударила копытомъ о камень, и Руь взглянула по тому направленію, гд раздался шумъ. Инстинктивно, хотя и противъ своего твердаго намренія, Робертъ приподнялъ шляпу и сказалъ:
— Добраго утра!
Но Руь не отвчала ему ожидаемой улыбкой, а, гордо выпрямившись, сухо поклонилась и продолжала свою работу съ новой энергіей. Робертъ покраснлъ до корней волосъ и пришпорилъ лошадь, которая понеслась галопом^. Черезъ нсколько мгновеній Блый Домъ остался далеко позади.
Между тмъ мистриссъ Эльморъ прошла въ садъ и, остановившись передъ молодой двушкой, которая теперь не работала, а задумчиво опиралась на свою лопатку, сказала:
— Это былъ Робертъ Гольдено?
— Да.
— Ты говорила съ нимъ?
— Конечно, нтъ.
— Онъ куда-то спшитъ,— произнесла мистриссъ Эльморъ, смотря искоса на племянницу: — куда это онъ детъ?
Руь ничего не отвчала и казалась погруженной въ свои собственныя мысли. Она молча взяла тетку за руку и пошла съ нею въ домъ.
— Я и не подумала бы съ нимъ говорить,— неожиданно произнесла она:— но какъ онъ красиво сидитъ на лошади! Я не знала, что уроженцы Новой Англіи хорошо здятъ верхомъ.
Роберту предстояло прохать восемнадцать миль. День былъ безоблачный, и чмъ солнце поднималось выше, тмъ воздухъ становился удушливе. Это была настоящая жатвенная погода, но невыносимая для человческихъ существъ, и, спустя часъ зды по солнечному зною, Робертъ осовлъ, и глаза его стали смыкаться отъ дремоты. Веселое его настроеніе исчезло, и нервы снова разыгрались. Если бы онъ не отличался пламенной любовью къ животнымъ, то, конечно, онъ выместилъ бы свое раздраженіе на Санхо, но теперь онъ старался успокоить свои чувства картинами воображаемой экзекуціи капитана Гаулета бичемъ, который ему на прощанье подарилъ Исаакъ Шапетъ. Подобныя мысли занимали Роберта, и онъ почти не видлъ времени, наконецъ онъ достигъ селенія Осаватоми, въ двухъ миляхъ отъ котораго находилось жилище Джона Брауна. Мстность мало-по-малу совершенно измнилась, и посл переправы черезъ рку Лебединое Болото дорога, до тхъ поръ унылая, монотонная, замнилась гористой тропинкой, извивавшейся между кипарисами, дубами и разными кустарниками. Осаватоми стояло на разстояніи одной мили отъ рки и заключалось въ извстномъ числ деревянныхъ хижинъ, выстроенныхъ на лсной чистиниц. У дверей жилищъ виднлись женщины, стиравшія блье въ виду всхъ, или нянчившія своихъ трудныхъ дтей. Съ одной стороны дороги, сквозь деревья виднлся берегъ рки, а съ другой тянулись горы, перерзанныя ущельями и долинами, покрытыя лсомъ и безъ всякихъ слдовъ человческаго жилья. Вся представлявшаяся ему картина такъ рзко отличалась отъ пустынныхъ прерій вокругъ Сантона, что Робертъ спрашивалъ себя, не перенесся ли онъ незамтно въ- новую страну. Даже атмосфера была другая, боле прохладная, возбуждающая къ дятельности и пропитанная запахомъ кипариса и сосны. Всюду царило безмолвное молчаніе, которое прерывалось только по временамъ шелестомъ блки, перебгавшей съ мста на мсто. Однажды онъ увидалъ надъ своей головой орла, который медленно кружился, приближаясь къ своему гнзду, свитому на вершин обнаженной, высохшей сосны.
Былъ почти полдень, и Робертъ началъ чувствовать голодъ, при чемъ невольно вспомнилъ слова Шапета о спартанской пищ Джона Брауна, но вмст съ тмъ онъ замчалъ съ удовольствіемъ, что дорога становилась боле широкой, и срубленныя по сторонамъ деревья были очевидно свезены на топливо. По временамъ сквозь деревья проглядывали снова преріи, а въ одномъ мст, съ лвой стороны, блеснулъ широкій водяной потокъ: это было соединеніе ркъ Лебединаго Болота и Потаватоми. Заливные луга тянулись по об стороны послдней рки и общали, при тщательномъ воздлываніи, превратиться въ плодоносныя поля.
Робертъ прохалъ еще нсколько сотенъ ярдовъ и, наконецъ, увидалъ клубы дыма надъ деревьями, а такъ же услышалъ стукъ топора, очевидно, близко было человческое жилище, и онъ догадался, согласно указаніямъ Шапета, что цль его странствованія достигнута. Дорога круто повернула налво, и передъ путникомъ сразу показался низенькій бревенчатый домъ, между пнями отъ срубленныхъ деревьевъ. Не усплъ Робертъ повернуть лошадь по направленію дома, какъ изъ двери выскочила рыжая собака и стала громко лаять. Вслдъ за ней показался человкъ, который медленно пошолъ на встрчу постителю, Робертъ взглянулъ на него съ любопытствомъ и тотчасъ призналъ въ немъ Джона Брауна.
Боле недли, днемъ и ночью, Робертъ думалъ о Джон Браун, о томъ, какъ онъ его увидитъ, что тотъ ему скажетъ, и разочаруется ли онъ при личномъ знакомств съ героемъ Шапета. Изъ боязни разочарованія онъ не придавалъ Джону Брауну никакого фантастическаго образа и утшалъ себя мыслью, что какое впечатлніе онъ ни вынесетъ изъ перваго знакомства съ нимъ, слова Исаака о немъ оправдаются впослдствіи.
Передъ нимъ былъ сухой, пожилой человкъ, высокаго роста съ широкой грудью, могучими плечами и длинной шеей. Онъ, повидимому, только что стряпалъ, и на немъ виднлись шерстяная фуфайка, коричневыя брюки и высокіе сапоги. Никто въ подобномъ наряд не можетъ имть достойной осанки,, но Джонъ Браунъ сразу произвелъ пріятное впечатлніе на Роберта. Хотя онъ былъ одтъ бдно, но чисто и опрятно. Его срая, толстая фуфайка была безъ малйшаго пятна, брюки, хотя и заштопанные, гладко обхватывали его ноги, а сапоги такъ блестли, точно онъ служилъ въ кавалеріи и собирался на парадъ. Посл быстраго осмотра его фигуры, Робертъ сосредоточилъ все свое вниманіе на его лиц, и мгновенно исчезъ всякій страхъ разочарованія. Лицо Джона Брауна было длинное, лобъ высокій и немного узкій, а прямыя свтлыя брови нависли надъ темносрыми глазами. На этомъ прекратился первый осмотръ лица Джона Брауна юношей, и только впослдствіи, при боле близкомъ знакомств, онъ замтилъ, что у Джона Брауна были горбатый носъ, широкій ротъ и массивный подбородокъ.. Тутъ не было ничего удивительнаго, такъ какъ своими глазами онъ былъ извстенъ всмъ друзьямъ и врагамъ,— это были большіе глаза со слегка нависшими вками и очень свтлымъ, пытливымъ и выразительнымъ взглядомъ. Волоса у него были темно-каштановые, съ просдью и зачесаны назадъ, безъ пробора. Лицо его было чисто выбрито.
Въ выраженіи этого лица не было и слда слабой натуры, а, напротивъ, вс линіи его лба, морщины подъ глазами и надъ ртомъ обнаруживали могучую энергичную силу и одинаковую способность любить и ненавидть. Все дышало въ немъ твердой волей, и если онъ возбуждалъ въ одномъ человк пламенную преданность, то десятерыхъ возстановлялъ противъ сббя, побуждая ихъ бояться и ненавидть себя.
Таковъ былъ Джонъ Браунъ, и Робертъ, увидавъ въ первый разъ блескъ его срыхъ, стальныхъ глазъ, почувствовалъ, что щеки его краснютъ, и пульсъ сильне бьется. Онъ инстинктивно снялъ шляпу и произнесъ:
— Вы капитанъ Браунъ?
— Да, мой другъ, меня зовутъ Браунъ,— отвчалъ онъ съ нетерпніемъ: — сойдите- съ лошади, садитесь и скажите, что вамъ нужно.
При этомъ Джонъ Браунъ указалъ рукой на сваленное подл дома дерево и пристально слдилъ за всми движеніями Роберта. За кушакомъ у него виднлся пистолетъ, за который онъ держался правой рукой.
Эта встрча показалась молодому человку очень холодной, такъ какъ онъ не думалъ, что кто нибудь можетъ его подозрвать.
— Мн посовтовалъ похать къ вамъ Исаакъ Шапегь,— сказалъ онъ, исполнивъ указаніе Брауна.
— Исаакъ Шапетъ изъ Сантона?
— Да.
— А что вамъ надо отъ меня?
Тонъ его теперь сдлался мягокъ, и правая рука опустилась въ карманъ.
— Я перебрался изъ Масачузета въ Канзасъ съ цлью завести тамъ ферму, но я перемнилъ свои намренія и пріхалъ къ вамъ.
— Вы сторонникъ свободныхъ штатовъ?
— Я аболиціонистъ, капитанъ,— сказалъ Робертъ, гордо поднимая голову:— вотъ зачмъ я здсь. Согласны вы принять меня волонтеромъ?
Лицо Джона Брауна два раза быстро измнилось. При слов аболиціонистъ глаза его засверкали, и суровое лицо сдлалось почти красивымъ, но при послднихъ словахъ Роберта глаза его померкли и приняли строгое критическое выраженіе.
— Что вы, молодой человкъ? Мы люди простые, едва сами достаемъ себ кусокъ хлба и посылаемъ, съ Божьей помощью, кое-что нашимъ отсутствующимъ семьямъ. Я и мои сыновья ведемъ жизнь бдную, полную лишеній. Вы такъ никогда не жили. Прошлой зимой мы едва не умерли отъ холода.
— Хорошо для Канзаса и свободы, что вы остались живы.
— Почему вы это говорите?
— Потому что я видлъ вашихъ двухъ сыновей въ день выборовъ, и это единственные люди, которыхъ я встртилъ до сихъ поръ въ Канзас. Позвольте мн длить съ вами и радость и горе. Я больше ничего не прошу.
— Вы просите большого. Я васъ не знаю. Я думаю, что вы сверянинъ, быть можетъ, бостонецъ. Ну, такъ я и зналъ. Бостонъ хорошій городъ, но, какъ вс города, боле склоненъ къ словамъ, чмъ къ дламъ. Мн надо знать, какъ вы жили до сихъ поръ, такъ какъ мы здсь живемъ богобоязненными людьми. Пьяница и сквернословецъ не найдетъ мста въ моемъ дом! Вы говорите, что вы аболиціонистъ. Чмъ вы доказали это до сихъ поръ? Знайте, что я прибылъ въ Канзасъ не для того, чтобы охранять собственность людей, называющихъ себя защитниками свободныхъ штатовъ, но переносящихъ оскорбленія отъ сторонниковъ рабства и дозволяющихъ выборъ законодателей, которые покровительствуютъ торгу невольниками. Я здсь для того, чтобы нанести ударъ врагамъ униженныхъ и оскорбленныхъ. Вы хотите мн въ этомъ помочь? Всякаго рода помощь намъ необходима, боле же всего мы нуждаемся въ людяхъ, но эти люди должны бояться только Бога и не возвращаться вспять по однажды избранному пути, потому’что этотъ путь будетъ забрызганъ кровью. Какъ васъ зовутъ? Хорошо. Вы Робертъ Гольдено, такъ вотъ я и спрашиваю васъ: Робертъ Гольдено, такой ли вы человкъ? Можете ли вы поклясться передъ лицемъ Бога, что свобода невольниковъ для васъ дороже спокойствія, счастья, даже жизни? Нтъ, мало того, дороже даже жизни и счастья другихъ? Отвчайте. Если вы хотите войти въ этотъ домъ, то должны быть готовы на все это и даже на многое другое.
Робертъ былъ сильно взволнованъ. Пламенная искренность Джона Брауна и его громкій внушительный голосъ произвели на него глубокое впечатлніе. Онъ протянулъ правую руку и произнесъ:
— Клянусь! До сихъ поръ я почти ничего не длалъ. До прибытія въ Канзасъ я только думалъ, читалъ и мечталъ о дятельности. Какъ я поступалъ здсь — можетъ вамъ разсказать Шапетъ. Вмст съ вашими сыновьями и еще другимъ человкомъ я громко подалъ голосъ въ пользу насильственнаго удаленія миссурійцевъ отъ избирательныхъ ящиковъ, а на другой день едва не заплатилъ жизнью въ вертеп Пигота, гд на меня напалъ Патъ Логлинъ. Я убжденъ, что только открытая борьба можетъ сдлать Канзасъ свободнымъ штатомъ. Если вы меня не примете, то я уду отсюда.
Джонъ Браунъ внимательно его слушалъ и, когда онъ замолчалъ, взялъ его за руку.
— Я васъ приму. Вы будете жить въ моемъ дом, у меня есть для васъ дло, и я вамъ дамъ за это кровъ и столъ. Вы согласны?
Робертъ колебался. Онъ хотлъ предложить уплату, такъ какъ Шапетъ говорилъ ему о бдности Джона Брауна, но, взглянувъ на его гордое лицо, онъ перемнилъ свое намреніе и просто согласился на сдланное ему предложеніе.
Джонъ Браунъ быстро поднялся съ дерева и сказалъ совершенно инымъ тономъ:
— А хорошая у васъ лошадь, Робертъ: вы сами ее выбрали, или Исаакъ? Нечего вамъ и отвчать. Я знаю эту лошадь. Человкъ, продавшій ее, былъ долженъ Исааку, и иначе вамъ никогда бы ее не достать. Отведите ее въ конюшню и дайте ей кормъ, а я пойду въ домъ. Скоро вернутся мальчики къ завтраку.
Они разстались. Робертъ повелъ лошадь въ конюшню, чувствуя себя какъ бы дома. Ему казалось, что онъ вчно зналъ Джона Брауна.
Конюшня состояла изъ деревяннаго сруба, покрытаго досками и засыпаннаго землей. Къ большому своему удивленію Робертъ увидалъ въ ней двухъ прекрасныхъ, выхоленныхъ породистыхъ лошадей, рдко можно было встртить столь видныхъ коней въ такой скромной обстановк. Но вскор его вниманіе было отвлечено раздавшимися неподалеку голосами. Группа людей подходила къ дому, и отъ нея отдлились двое: Язонъ и Оливеръ,’ они подошли къ Роберту и дружески пожали ему руку. Потомъ они познакомили съ нимъ еще трехъ своихъ братьевъ: Джона, Соломона и Фредрика. Вс они такъ крпко пожимали ему руки, что у него даже заболли пальцы. Однако, не смотря на боль, на сердц у него было очень тепло. Между молодыми Браунами и ихъ отцомъ было одно странное различіе. Только одинъ старшій изъ сыновей, Джонъ, былъ серьезенъ, какъ отецъ, а другіе отличались живой веселостью. Ни одинъ изъ нихъ не имлъ силы воли отца, но каждый изъ нихъ готовъ былъ жертвовать жизнью, когда въ томъ встртится надобность.
Когда вс вошли въ домъ и услись за столомъ, то отецъ молчалъ, серьезно поглядывая на Роберта, а сыновья весело болтали, шутили и, повидимому, наслаждались жизнью. Роберту особенно нравился Язонъ. Онъ не говорилъ такъ много, какъ другіе братья, но его глаза особенно блестли, и его шутки заставляли даже отца улыбаться. Онъ ловко заставилъ Роберта описать нападеніе разбойниковъ на Аллена Эльмора, но когда Фредрикъ, младшій и наимене умный изъ семьи, замтилъ, что положеніе Эльмора было очень щекотливо, благодаря ухаживанію капитана Гаулета за его дочерью, то Язонъ замтилъ, что Робертъ насупилъ брови, и очень искусно перемнилъ разговоръ.
Посл завтрака молодые люди принялись каждый за свое дло. Двое стали пахать землю на берегу рки, а трое взялись за окончаніе постройки дома. Робертъ остался съ отцомъ.
Не дожидаясь указаній, онъ принялся собирать посуду со стола. Джонъ Браунъ, закуривъ трубку, долго пристально смотрлъ на него.
— А давно вы, Робертъ, жили въ Бостон?
— Отчего вы это спрашиваете?
— Я бывалъ тамъ нсколько разъ, но никогда не замчалъ, чтобы бостонцы были полезны по хозяйству въ дом. Вы, вроятно, жили гд нибудь въ другомъ мст, сынъ мой?
— Я знаю кое-что о фермерской жизни, капитанъ. Я уже съ годъ не бывалъ въ город. А гд мн взять ведро, чтобы перемыть посуду?
— Не безпокойтесь. Я васъ не займу такой пустой работой, у меня есть для васъ боле серьезное дло. Пойдемте со мною, и я вамъ покажу.
День былъ попрежнему тихій и солнечный, а представившаяся Роберту картина напоминала мирную, веселую Англію: не вдалек отъ дома стояла купа кедровъ. Три дерева были уже срублены, а остальныя ожидали той же участи.
— Умете вы владть топоромъ? Попробуйте.
Робертъ сбросилъ съ себя сюртукъ и жилетъ и, взявъ топоръ, посмотрлъ на его остріе.
— Однако у васъ острый топоръ.
— Да, это здсь необходимо. Покажите свою прыть на этомъ дерев.
Робертъ улыбнулся и занесъ топоръ.
Ударъ за ударомъ посыпались на дерево, и топоръ все. боле и боле вонзался въ его сердце. Робертъ работалъ отъ всей души, а Джонъ Браунъ молча слдилъ за нимъ. Наконецъ дерево задрожало и грохнулось на траву. Тогда Джонъ Браунъ обернулся и пошелъ домой, бормоча, про себя:
— Этотъ человкъ сильный, и рука у него врная. Съ Божьей помощью онъ окажетъ намъ большую услугу, когда придетъ время. Молодецъ Исаакъ! прислалъ хорошаго человка.

VIII.
Руь.

Руи Виндсфордъ было двадцать лтъ, но никто не хотлъ врить, чтобы ей было боле восемнадцати, потому что она отличалась очень пылкимъ, увлекающимся характеромъ и сегодня находилась въ одномъ настроеніи, а завтра въ другомъ. Ея дяд и тетк, флегматичнымъ и благоразумнымъ людямъ, часто не врилось, что черезъ годъ она сдлается совершеннолтней и вступитъ во владніе значительнымъ состояніемъ.
Впослдствіи, вспоминая о раннихъ дняхъ своего опекунства, Алленъ Эльморъ удивлялся, что онъ никогда не замчалъ въ веселой, живой Руи силу воли, а приписывалъ то обстоятельство, что она постоянно въ ежедневной жизни ставила на своемъ, дтскому легкомыслію, которому онъ не считалъ нужнымъ перечить. Во всхъ другихъ отношеніяхъ Руь была идеальнымъ предметомъ опеки для осторожнаго, заботливаго опекуна.
Руь была сирота, ея отецъ, богатый виргинскій плантаторъ, былъ женатъ на единственной сестр Эльмора и не имлъ никакой своей родни. Она родилась въ Виргиніи, тамъ воспитывалась и тамъ провела бы всю жизнь, если бы ея родители во время случайнаго пребыванія въ Орлеан не сдлались жертвами свирпствовавшей тамъ въ 1854 году чумы. Они оба умерли въ одинъ день, и Руь осталась одна на свт, имя только одного родственника, брата своей матери, гд-то далеко въ Пенсильваніи. Она немедленно отправилась къ нему. Доставшееся ей по наслдству имніе было продано, а вырученныя деньги внесены Эльморомъ, какъ опекуномъ, въ банкъ съ тмъ, что, согласно завщанію отца, он перейдутъ въ руки Руи по достиженіи ею совершеннолтія. До того времени процентами пользовался Алленъ Эльморъ и, по словамъ его сосдей, только благодаря этому обстоятельству, онъ получилъ мсто поземельнаго правительственнаго комиссара въ новой территоріи Канзасъ. Т же злые языки прибавляли, что со стороны опекуна было недобросовстно увезти опекаемую двицу въ отдаленный дикій уголокъ, гд не было ни общества, ни развлеченія, но, чтобы быть безпристрастнымъ, нужно объяснить, что у этихъ злыхъ языковъ были взрослые сыновья, а потому въ ихъ интересахъ было сохранить въ Филадельфіи богатую невсту. Во всякомъ случа подобные толки не остановили Аллена Эльмора отъ осуществленія своего плана, тмъ боле, что сама Руь его одобряла, такъ какъ она въ то время жаждала деревенской жизни.
Такимъ образомъ Руь попала въ Канзасъ и вскор, благодаря ея умлой тетк, сдлалась образцовой хозяйкой. Въ этой территоріи въ 1855 году не существовало слугъ, поэтому молодая двушка посвящала свое свободное время на садоводство и управленіе лошадьми, когда дядя имлъ досугъ вызжать съ ней, потому что ей одной кататься было не безопасно. Она вела спокойную и довольно скучную жизнь, пока не явился въ сосдств съ отрядомъ солдатъ капитанъ Гаулетъ, сынъ стараго друга ея отца. Между ними быстро возникла дружба, и посщенія капитана становились все чаще и чаще. До неожиданнаго прибытія въ Сантонъ Роберта Гольдено все шло, какъ по маслу, и капитанъ Гаулетъ не имлъ и тни соперника. Мстные молодые люди были слишкомъ скромнаго положенія, чтобы претендовать на соперничество съ офицеромъ. Но кто былъ этотъ Робертъ Гольдено? Гаулетъ этого не зналъ и, подсчитавъ приблизительно то время, которое онъ могъ провести въ обществ Руи, пршнолъ къ заключенію, что оно не могло превышать десяти часовъ. Посл того вечера, когда Робертъ откровенно высказалъ свои политическія убжденія, Руь уже боле никогда не упоминала его имени. Поэтому Гаулетъ все боле и боле убждался, что ему стоило только сдлать предложеніе, и молодая двушка сдлается его женой.
На его пути была только одна преграда, и хотя она не очень его тревожила, но заставляла по временамъ задумываться. Мистриссъ Эльморъ явно возставала противъ его намренія жениться на племянниц мужа: это была до мозга костей сверянка. Она любила Руь, понимала ее, можетъ быть, боле мужа и прощала, въ виду ея доброй искренней натуры, гордыя, своенравныя выходки молодой двушки, плодъ ея южной крови и южнаго воспитанія. Но когда на сцену явился капитанъ въ качеств жениха, то мистриссъ Эльморъ ршила дйствовать иначе. Его приличныя, утонченныя манеры выводили ее изъ себя, и она щетинилась, какъ кошка, при всякомъ его появленіи въ дом. Съ теченіемъ времени, хотя между ними не было объявлено открытой войны, для чего Гаулетъ былъ слишкомъ дипломатиченъ, однако они никогда не находились и въ мирныхъ отношеніяхъ другъ съ другомъ, такъ что, отправляясь въ Блый Домъ, капитанъ каждый разъ справлялся, тамъ ли мистеръ Эльморъ.
Гаулегь принадлежалъ къ тому классу молодыхъ, людей, которые легко побждаютъ сердца двицъ. Онъ былъ красивъ, ловокъ и опытенъ, не смотря на свои тридцать лтъ. Для южанина онъ былъ терпливъ, остороженъ и не торопился съ ухаживаніемъ, зная, что поспшностью только повредишь длу. При этомъ онъ былъ очень искрененъ и въ настоящее время дйствовалъ вполн сознательно: съ одной стороны онъ пришолъ къ убжденію, что скучно жить одному на свт, а съ другой — состояніе Руи было далеко не лишне ему при его стсненныхъ финансовыхъ обстоятельствахъ, но вмст съ тмъ онъ вполн честно считалъ ее доброй, прелестной двушкой, достойной быть женою высшаго человческаго созданія на свт — южно-американскаго джентльмена.
Но каждый полководецъ, какъ бы онъ искусенъ ни былъ, отличается слабой стороной въ своей стратегіи, и капитанъ Гаулетъ, ведя атаку на сердце Руи, сдлалъ одну большую ошибку: не торопясь и сдерживая себя, онъ перехитрилъ и слишкомъ затормозилъ дло.
Въ жилахъ Руи текла горячая кровь, и когда она сознала, что посщенія капитана Гаулета имютъ тайное значеніе, то стала съ нетерпніемъ ждать его признанія въ любви, гордясь, что побдила такого блестящаго кавалера, и внутренно ршилась осчастливить его удовлетворительнымъ отвтомъ. Но дни шли за днями, недли за недлями, а онъ все медлилъ, тогда ея сердце стало тревожно биться, и она съ удивленіемъ спрашивала себя, чего же онъ ждетъ. Однако, въ то же время она чувствовала какъ бы удовольствіе отъ того, что капитанъ не дйствовалъ ршительно, и ее брало сомнніе — желательный ли онъ женихъ.
Наконецъ, вскор посл отъзда Роберта къ Джону Брауну, капитанъ ршилъ, что пора узнать свою судьбу. Ему казалось, что всего лучше было ухать на время, а потомъ неожиданно вернуться и поставить все на карту. Онъ считалъ, что Руь видала его слишкомъ часто, и что слдовало ее немного помучить его отсутствіемъ, такъ чтобы она вполн оцнила, что значить пользоваться его обществомъ.
Онъ обставилъ свой отъздъ очень ловко. По его словамъ, долгъ службы заставлялъ его ухать на мсяцъ, а, можетъ быть, и меньше, и хотя ему и невыносимо жить вдали отъ Сантона, но служба была службой. Однако, Руь показалась ему недостаточно печальной въ тотъ вечеръ, который онъ провелъ съ ней, хотя, прощаясь, онъ какъ бы замтилъ на ея глазахъ слды слезъ.
Эльморъ проводилъ его до воротъ, и тамъ капитанъ сказалъ:
— Вы меня понимаете, сэръ?
— Да, любезный капитанъ, дальнйшія объясненія излишни. Вы были со мной откровенны, и я ничего не скрылъ отъ васъ. Я люблю Руь, какъ дочь, и мой домъ всегда открыть для нея, пока я живъ, но черезъ годъ она будетъ совершеннолтней, и мы, старики, не должны думать о себ. Я желаю вамъ всякаго успха и увренъ, что если бы былъ живъ ея отецъ, полковникъ Виндсфордъ, то и онъ сказалъ бы то же. Ну, до свиданія. Добраго пути.
Они крпко пожали другъ другу руку, и когда Гаулетъ удалился, то Эльморъ пошелъ прямо въ свой кабинетъ.
— Годъ не скоро пройдетъ,— думалъ онъ: — южные демократы и теперь обязаны мн кое-чмъ, а если этотъ бракъ удастся, то я окажу имъ еще большую услугу. Я увренъ, что онъ сдержитъ данное мн слово, ради собственнаго интереса. Если же онъ нарушитъ его, то тмъ хуже для него, хотя бы она сто разъ согласилась выйти за него замужъ.
Посл этого Эльморъ вернулся въ гостиницу и не сводилъ глазъ съ Руи до той минуты, какъ она пошла спать.
Слдующій день показался молодой двушк очень длиннымъ. Второй еще длинне, а когда миновала недля, то ей показалось, что капитанъ Гаулетъ ухалъ боле года. Она уже не здила верхомъ и не каталась въ экипаж, такъ какъ дядя отказывался ее сопровождать подъ предлогомъ серьезныхъ занятій. Конечно, она могла стрлять въ цль изъ лука, чему научилъ ее капитанъ, но это препровожденіе времени казалось ей очень скучнымъ, когда некому было похвалить ее за мткій выстрлъ и натянуть для нея тетиву лука. Она также могла найти развлеченіе въ садоводств, но съ тхъ поръ, какъ ухалъ Робертъ Гольдено, это занятіе потеряло для нея всякій интересъ. Такимъ образомъ ей оставалось только прибгнуть къ чтенію, но свои книги она перечла нсколько разъ, а въ библіотек дяди находились только серьезныя, сухія сочиненія.
Однажды, войдя въ кабинетъ Эльмора во время его отсутствія, чтобы достать понадобившійся ей сургучъ, она случайно увидла на стол газету и, за неимніемъ лучшаго чтенія, стала пробгать заголовки статей. Случайно ея глаза остановились на слов Канзасъ, напечатанномъ крупными буквами, и она стала внимательно читать. Эта газета была ‘New-York Tribun’, и Руь напала на одну изъ краснорчивыхъ статей Гораса Грилея противъ распространенія рабства. Эта пламенная статья была очевидно написана въ пользу людей, желавшихъ сдлать Канзасъ свободнымъ штатомъ, но вмст съ тмъ она представляла мастерское изобличеніе всей системы рабства, чмъ такъ славился Горасъ Грилей. Не только Руь не читала ничего подобнаго, но вс ея подруги съ дтства были дочерьми рабовладльцевъ, и ея отецъ владлъ значительнымъ числомъ невольниковъ. Рабство въ ея глазахъ, благодаря ея воспитанію, было столь же твердымъ, если не столь святымъ учрежденіемъ, какъ епископальная церковь. Правда, при ея появленіи въ Пенсильваніи, дядя предупредилъ ее, что рабство тамъ не одобрялось, но никто передъ нею открыто не возставалъ противъ него. Робертъ Гольдено былъ первый человкъ, который говорилъ при ней объ уничтоженіи рабства, а теперь, въ этой газет, очень извстной и о которой Руь не разъ слыхала, выражались такія чувства и представлялись такіе аргументы, которые заставляли ее вздрагивать отъ гнва. Но эта статья была интересная, очень интересная. Руь отличалась умомъ, любила читать и могла здраво судить о прочитанномъ. Не смотря на вс свои предразсудки и желаніе разорвать газету за многія рзкія въ ней фразы, она этого не сдлала, а напротивъ нашла такое умственное наслажденіе, что спрятала газету. На другой день она ее перечла, и ей захотлось прочесть эту статью еще разъ вмст съ капитаномъ Гаулетомъ, котораго она попросила бы опровергнуть вс доводы Гораса Грилея, который, не смотря на всю его несправедливость къ ея друзьямъ южанамъ, былъ очевидно очень умнымъ и ловкимъ писателемъ. Она представляла себ гнвное лицо капитана и, чтобы вывести его окончательно изъ себя, ршила сказать ему, что эта статья своей логичностью почти убдила ее въ справедливости аболиціонизма. Однако, немного подумавъ, она отказалась отъ этого намренія: она знала, что съ южанами нельзя было шутить на счетъ рабства.
Наконецъ прошло дв недли’. Апрль близился къ концу, а ничего не было слышно о возвращеніи капитана. Скука, одолвавшая Руь, начала отзываться на ея настроеніи. Погода была холодная и сырая, такъ что она не могла много гулять, и ей не съ кмъ было поговорить, кром дяди и тетки, съ которыми она въ сущности имла мало общаго.
Мистриссъ Эльморъ нашла нужнымъ серьезно поговорить съ мужемъ и предложила послать молодую двушку, хоть на короткое время, къ друзьямъ на востокъ, но онъ не хотлъ и слышать объ этомъ. Эльморъ не сообщилъ жен, что Гаулетъ формально объяснилъ ему свои намренія на счетъ Руи, такъ какъ предпочиталъ о нкоторыхъ предметахъ не говорить съ женой, пока они не сдлались совершившимся фактомъ. Но мистриссъ Эльморъ догадалась, въ чемъ дло, и хотя не сказала ни слова, но внутренно возставала съ горечью противъ успха капитана, который она предчувствовала, какъ только онъ вернется въ Блый Домъ.

IX.
Заявленіе независимости.

На третьей недл посл отъзда капитана Гаулета, около четырехъ часовъ по полудни, Руь сидла у окна и уныло смотрла на дождь, лившій, какъ изъ ведра. Она была очень не въ дух и не знала, чмъ заняться, она пробовала всего — и чтенія, и работы, и музыки, но ничто у нея не спорилось, и все ей надоло. Она сложила руки и углубилась въ свои мысли. Гд былъ теперь капитанъ Гаулетъ? По всей вроятности, бднякъ находился гд нибудь въ поход подъ дождемъ, или укрывался отъ того же дождя въ плохой палатк. Однако она недолго сожалла о томъ, такъ какъ ей казалось, что въ эту минуту она согласилась бы промокнуть до костей подъ дождемъ, чмъ сидть сложа руки въ этой скучной гостиной. Вообще ей надоло ничего не длать и не приносить никому пользы, но черезъ годъ все это измнится: она станетъ жить самостоятельно. Но что было ей длать со своей свободой? Прежде всего она хотла путешествовать и похать въ Европу, а, быть можетъ, подале, а затмъ вернется на югъ въ ея любимую Виргинію. Она не забывала, что капитанъ Гаулетъ могъ быть однимъ изъ элементовъ ея будущей жизни, но ей и въ голову не приходила мысль, чтобы онъ могъ противодйствовать ея планамъ: все пойдетъ, какъ по маслу, по ея желанію, когда ей минетъ двадцать одинъ годъ. Но, увы! До того блаженнаго времени оставался еще цлый годъ. Неужели во все это время она не могла ничего длать пріятнаго и полезнаго?
Раздумывая такимъ образомъ, она разсянно смотрла въ окно и, видя, какъ мимо прозжалъ крытый фургонъ, или проходилъ мокрый съ головы до ногъ пшеходъ, она задавала себ вопросъ, куда и зачмъ торопились тотъ и другой, завидуя людямъ, которые имли какое нибудь дло въ жизни. Наконецъ одна изъ проходящихъ фигуръ, женщина, съ накрытой платкомъ головой, остановилась передъ садовой калиткой, отворила ее и быстрыми шагами направилась къ дому.
Наконецъ, случилось нчто интересное. Личность, ршившаяся въ такую погоду пойти въ чужой домъ, должна имть къ тому важную причину. Руь съ любопытствомъ устремила глаза на эту женщину. Она не казалась бродягой, хотя была, повидимому, очень бдна, и ея платье было простое, грубое, а платокъ старый полинявшій. Она прошла на черный ходъ, и Руь, радуясь всякому развлеченію, поспшила въ кухню, гд ея тетка готовила кушанье.
— Мистеръ Эльморъ дома?— спросила вошедшая женщина смиреннымъ, нершительнымъ тономъ.
— Онъ не дома, мистриссъ Гоббъ,— отвчала хозяйка, насупивъ брови: — и врядъ ли вернется ране десяти часовъ вечера.
Женщина поблднла и промолвила сквозь зубы:
— А къ тому времени онъ наврно вернется?
— Не знаю. Скажите мн, что вамъ нужно.
— Это вамъ не будетъ интересно. Я хотла поговорить о дл съ мистеромъ Эльморомъ. Не бойтесь, я не останусь здсь, а если вы позволите, то я опять зайду. Мое дло очень спшное, и, съ вашего разршенія, я приду въ десять часовъ и буду его ждать, если онъ къ тому времени не вернется.
— Хорошо,— отвчала сухо мистриссъ Эльморъ:— приходите, онъ васъ приметъ.
Съ этими словами она отворила дверь и безъ всякой церемоніи выпроводила бдную женщину, а потомъ вернулась къ своей стряпн.
— Зачмъ она приходила, тетя?— спросила съ любопытствомъ Руь.
— Не знаю. Вроятно, хочетъ просить денегъ въ займы. Говорятъ, ея мужъ Майнеръ Гоббъ очень свободно говорилъ на послднихъ митингахъ и возбудилъ противъ себя миссурійцевъ. Конечно, твой дядя поступитъ смло, принявъ эту женщину сегодня вече* ромъ, но по-моему надо быть справедливымъ, и если онъ постоянно слушаетъ сторонниковъ рабства, то почему иногда не послушать и его противниковъ.
Эти слова мистриссъ Эльморъ произносила какъ бы про себя, и они очень удивили Руь. Но, видя, что тетка не находилась въ общительномъ настроеніи, она снова пошла въ гостиную и попрежнему сла у окна. Но теперь она уже не размышляла о своей будущности и не строила воздушныхъ замковъ, а думала о мистриссъ Гоббъ, которая очень ее заинтересовала. Хотя она очень мало знала жизнь, но отличалась добрыми инстинктами и впечатлительной натурой: Кто бы ни была мистриссъ Гоббъ, но очевидно она находилась въ грустномъ положеніи. Лице ея поражало блдностью, руки дрожали, и она, повидимому, находилась подъ вліяніемъ какого-то сильнаго страха.
— А жаль,— думала Руь: — что тетка была дома. Если бы я была одна въ кухн, то зазвала бы эту бдную женщину и узнала бы, въ чемъ заключается ея горе.
Взволнованная этими мыслями, Руь встала и начала ходить по комнат. Ея лицо теперь приняло такое безпокойное и ршительное выраженіе, что если бы капитанъ Гаулегъ увидалъ ее въ эту минуту, то усомнился бы, будетъ ли она той пріятной послушной женой, о которой онъ мечталъ. Что бы ни думала и ни чувствовала Руь, но, когда вернулся въ девять часовъ ея дядя, она встртила его съ обычной улыбкой, но впервые, посл отъзда капитана Гаулета, не спросила у него, есть ли извстія изъ города.
Въ десять часовъ мистриссъ Эльморъ, не сказавшая ни слова мужу объ ожидаемомъ посщеніи, неожиданно объявила, что мистриссъ Гоббъ находилась въ кухн и желала видть мистера Эльмора.
Руь пристально смотрла за выраженіемъ лица дяди. Онъ вздрогнулъ, уронилъ газету, которую читалъ, и воскликнулъ нетерпливо:
— Что ей надо?
— Ты узнаешь, когда поговоришь съ ней,— отвчала сухо мистриссъ Эльморъ: — она мн ничего не сказала, но я вижу, что дло плохо.
Съ этими словами мистриссъ Эльморъ услась въ свое любимое кресло и принялась вязать.
Ея мужъ молча поднялъ газету, сложилъ ее и, бросивъ на столъ, пошелъ въ свой кабинетъ, дверь котораго старательно затворилъ.
Такъ какъ Блый Домъ былъ деревянной постройкой, то громкій разговоръ былъ всегда слышенъ изъ сосдней комнаты, даже при затворенной двери, а кабинетъ находился рядомъ съ гостиной. Когда голоса разговаривающихъ въ кабинет доносились до мистриссъ Эльморъ, то она поднимала голову и вопросительно посматривала на Руь, но та сидла, закрывшись книгой, такъ что не видно было, обращала ли она какое нибудь вниманіе на происходившее.
Аудіенція продолжалась недолго, и вскор послышались шаги въ корридор. Затмъ можно было различить голосъ Эльмора, спрашивавшій что-то, и наконецъ тетка и племянница ясно слышали послднія слова хозяина и постительницы. Послдняя говорила:
— Онъ не знаетъ, что я пошла къ вамъ, но если бы вы согласились, то, вы знаете, получите все до копейки. Вамъ извстны наши принципы.
— Нтъ,— отвчалъ Эльморъ:— увряю васъ, милая мистриссъ Гоббъ, это невозможно.
— Вы не скажете ни слова Майнеру,— снова промолвилъ женскій голосъ среди рыданій: — я скоре умерла бы, чмъ стала просить денегъ, но ребенокъ боленъ, и на что ему купить молока?
Наружная дверь хлопнула, и Эльморъ вернулся въ гостиную. Въ ту же минуту Руь выбжала въ другую дверь, и мистриссъ Эльморъ посмотрла ей вслдъ, сомнительно качая головой.
— Гд Руь?— спросилъ Эльморъ взволнованнымъ, нервнымъ тономъ, окидывая всю комнату безпокойнымъ взглядомъ.
— Не знаю. Вроятно, въ своей комнат.
Эльморъ опустился въ кресло и взялъ газету, но видимо не читалъ ея, а жена устремила на него взглядъ, полный самыхъ разнообразныхъ вопросовъ.
— Жаль, что у меня нтъ денегъ,— воскликнулъ онъ наконецъ: — а то я съ удовольствіемъ отправилъ бы восвояси всхъ восточныхъ поселенцевъ, не умющихъ вести дла.
— Но такъ какъ денегъ у тебя нтъ, то любопытно знать, что станется въ конц концовъ съ этими поселенцами, напримръ, съ семьей Гоббъ?
— Тяжело сказать. Этотъ дуракъ Майнеръ не только потерялъ четыре теленка, двадцать циплятъ и тоннъ сна, но вздумалъ на послднемъ митинг, о которомъ говорилъ Гаулехъ, открыто предложить, чтобы сантонцы изгнали изъ своего города миссурійцевъ. Въ результат — миссурійцы напали на его ферму, разорили домъ, напугали до смерти его жену и ребенка, сожгли скотный дворъ, увели всю скотину и совершенно разорили бдняка.
— Они просили у тебя денегъ взаймы?
— Да, но не онъ, а она.
— Гд же онъ?
— Она не говоритъ.
— Что же, онъ будетъ бороться?
— Вроятно,— произнесъ съ усмшкой Эльморъ:— и дло кончится тмъ, что его убьютъ, какъ До, Гойта и другихъ. Когда это люди научатся уму-разуму?
— Чмъ же все это кончится?
— Я теб скажу. Пять сотъ молодцевъ уже на дорог изъ Алабамы сюда, вс они хорошо вооружены и дали клятву очистить Канзасъ отъ людей, подобныхъ Гоббу. А сторонники свободныхъ штатовъ не имютъ оружія и не умютъ съ нимъ обращаться. Они называютъ меня трусомъ. Я надняхъ получилъ письмо съ родины, гд меня въ этомъ упрекаютъ, но тамъ не знаютъ, въ какомъ мы находимся положеніи. Что можемъ мы сдлать, когда у насъ правительство, армія и законодательное собраніе на сторон рабства? Мы одинъ противъ пятидесяти.
Рдко видала мистриссъ Эльморъ своего мужа въ такомъ волненіи, и на лиц у нея показалась странная улыбка, но въ эту минуту Руь вернулась въ комнату, и улыбка тотчасъ исчезла съ лица мистриссъ Эльморъ. Она пристально взглянула на молодую двушку и, увидвъ ея смущеніе, подумала:
— ‘Эге! Она переговорила съ мистриссъ Гоббъ, и быть бд’.
— Я слышалъ сегодня, Руь, интересную для тебя новость,— сказалъ Эльморъ съ любезной улыбкой, обращаясь къ племянниц.
— Что такое, дядя?— спросила Руь, подходя къ камину и гря себ руки.
— Полковникъ Сумнеръ вернулся въ Лекомптонъ, и капитана Гаулета ожидаютъ въ Сантон черезъ нсколько дней.
Руь вспыхнула и улыбнулась, но глаза ея приняли какое-то странное выраженіе, что очень удивило Эльмора.
— А въ какой день его ждутъ, дядя?
— Никто этого не знаетъ. Но ты рада, не правда ли?
— Конечно.
— Я боюсь, что въ послднее время теб было скучновато.
— Я сама виновата,— отвчала молодая двушка:— я лнилась и ничего не длала, но теперь намрена положить этому конецъ.
Эльморъ улыбнулся и бросилъ выразительный взглядъ на жену, а потомъ молча принялся за свою газету, но ему не суждено было читать въ этотъ вечеръ.
— Дядя,— неожиданно произнесла Руь:— я никогда не забирала всхъ денегъ, которыя мн слдовали по завщанію отца?
Эльморъ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ, но спокойно отвчалъ:
— Только разъ, когда ты купила твою лошадь Томъ и новый кабріолетъ.
— Это было два года тому назадъ?
— Да.
— А сколько я съэкономила съ тхъ поръ?
— Право, я не могу сказать опредленно, но, по всей вроятности, около тысячи пятисотъ долларовъ. Но къ чему ты это спрашиваешь?
— Мн нужно тысячу долларовъ. Можете вы мн ихъ дать?
Мистриссъ Эльморъ спутала свое вязанье: такъ она была изумлена словами племянницы, а мужъ воскликнулъ:
— Тысячу долларовъ! Да на что теб такія деньги?
— Я знаю, что это большая сумма,— отвчала Руь, не смотря на дядю и устремляя глаза на огонь:— но я не сразу ихъ израсходую.
— А что же ты хочешь купить, если это не секретъ?— произнесъ съ улыбкой Эльморъ, которому пришло въ голову, что молодая двушка, вроятно, хочетъ купить новые наряды, или, быть можетъ, брилліанты для прізда капитана Гаулета.
— Да, это секретъ,— отвчала серьезно Руь:— по крайней мр на время. Я надюсь, что это васъ не затруднитъ, дядя, но я жежала бы получить деньги завтра.
— Нисколько, нисколько,— произнесъ Эльморъ, подмигивая своей жен,— я случайно получилъ именно эту сумму денегъ сегодня. Я могу передать ихъ теб сейчасъ.
Видя улыбку дяди, Руь покраснла и быстро отвтила:
— Эти деньги не для меня, а потому достаточно получить ихъ и завтра.
Руь напрасно это сказала, и когда на слдующее утро Эльморъ позвалъ ее къ себ въ комнату, то сказалъ съ большимъ достоинствомъ:
— Милое дитя мое, я обдумалъ это дло и вижу, что мои вчерашнія подозрнія не оправдываются, ты сама сказала, что предназначаешь эти деньги не для себя, а для другого, поэтому я обязанъ, какъ опекунъ, спросить тебя: на что ты хочешь издержать такую большую сумму?
— Простите, дядя,— отвчала спокойно Руь: — но я не могу вамъ этого сказать.
— Я въ прав этого требовать.
— А я не скажу.
— А я настаиваю.
Руь ничего не отвчала, но Эльморъ, смотря на ея блдное, дышавшее ршимостью, лицо, не врилъ своимъ глазамъ.
— Въ такомъ случа ты не получишь этихъ денегъ.
— Вы это серьезно говорите, дядя Эльморъ?— спросила молодая двушка прежнимъ спокойнымъ голосомъ, но въ которомъ слышались такія ноты, какія прежде никогда въ немъ не звучали.
— Конечно. Нелпо было бы съ моей стороны дозволить опекаемой мною личности, почти моей дочери, израсходовать большую сумму денегъ на неизвстный мн предметъ.
— Но вдь деньги мои. Я не вижу, какую роль играетъ тутъ сумма. Я не ребенокъ, и если я хочу бросить эти деньги, то кому какое до этого дло?
Эльморъ махнулъ рукой и направился къ двери, словно желая удалиться.
— Мн не время боле разсуждать съ тобой. Если ты не скажешь, на что теб эти деньги, то теб не видать ихъ.
Руь покраснла боле прежняго и, подойдя къ дяд, взяла его за руку.
— Одну минуту,— произнесла она:— будьте такъ любезны, скажите мн адресъ мистера Кунингама.
— А! другаго твоего опекуна?
— Да — Онъ не пришлетъ теб денегъ.
— Я все-таки попробую, а если онъ не пришлетъ, то я буду вынуждена обратиться за совтомъ къ стряпчему, который написалъ завщаніе отца.
Эльморъ остановился и пристально взглянулъ на молодую двушку. Она дышала ршимостью.
— Это очень глупо, Руь,— сказалъ онъ, но тонъ его былъ гораздо мягче.
— Дло не въ томъ, что глупо или нтъ я поступаю, а въ моей просьб получить отъ васъ адресъ мистера Кунингама.
— Ты не хочешь и слушать благоразумныхъ совтовъ?
— Я буду очень вамъ благодарна, если вы исполните мою просьбу.
Эльморъ глубоко вздохнулъ и произнесъ тономъ упрека:
— Хорошо, моя милая. Я дамъ теб эти деньги, по закону я не имю права отказать теб въ этомъ. Но ты ставишь меня въ очень непріятное положеніе.
— Благодарю васъ, дядя. Вы не знаете, какъ мн было бы тяжело написать мистеру Еунингаму.
Эльморъ вынулъ изъ бумажника десять стодолерныхъ бумажекъ, написалъ формальную квитанцію и подалъ Руи перо. Она подписала свое имя и взяла деньги, а Эльморъ молча вышелъ изъ комнаты побжденнымъ.
Спустя нсколько часовъ, мистриссъ Эльморъ спокойно спросила у Руи.
— Ты позовешь сюда Майнера Гобба для полученія денегъ или сама отнесешь имъ?
Молодая двушка такъ удивилась проницательности тетки, что съ минуту не знала, что отвтить, но потомъ она промолвила:
— Я пойду къ нимъ.
— Это благоразумно. Я провожу тебя.
— Нтъ, тетя, благодарю васъ,— сказала Руь, оправившись отъ своего смущенія:— я хочу идти одна.

X.
Семья Гобба.

Ферма Майнера Гобба находилась въ двухъ миляхъ къ западу отъ Благо Дома. День былъ прекрасный, чисто лтній, мокрая погода кончилась, и отъ двухнедльныхъ дождей остался слдъ лишь въ свжемъ воздух. Выйдя изъ дома, Руь чувствовала себя въ прекрасномъ настроеніи и была такъ весела, что едва не танцовала. Она походила на бабочку, только что вышедшую изъ куколки. Впервые со времени прибытія въ Канзасъ она гуляла одна, впервые въ жизни она взяла свои дла въ собственныя руки, не посовтовавшись ни съ кмъ и даже прямо противъ воли своего законнаго опекуна. Она нимало не раскаивалась въ своемъ поступк. Она посвоему любила дядю, но въ послднее время они безсознательно разошлись, такъ какъ въ сущности ихъ связывала не искренняя привязанность, а только чувство приличія. Впрочемъ Руь вовсе не думала о причинахъ своего охлажденія съ дядей, а просто радовалась, что ей удалось безъ открытой ссоры достигнуть независимой самостоятельности годомъ раньше законнаго совершеннолтія. Ей казалось счастливымъ предзнаменованіемъ, что первый результатъ ея свободы была помощь несчастнымъ, но достойнымъ людямъ. Весело распвая, она рисовала себ картину того удивленія, съ которымъ фермеръ и его жена встртятъ ее, и той благодарности, которую они выкажутъ, получивъ деньги. Она приготовила заране маленькую рчь, въ которой выражала ему сочувствіе и добрый совтъ. Въ своемъ воображеніи она даже представляла себ, какъ ферма Гобба при ея содйствіи приметъ цвтущій видъ. Подобныя мысли исключительно занимали Руь около двадцати минутъ, но, пройдя мимо, она невольно поддалась вліянію иныхъ идей, и ея воздушные замки разсялись.
Ферма Гобба лежала на берегу рки, среди зеленаго луга, домъ состоялъ изъ четыреугольнаго деревяннаго сруба съ крышей, покрытой землей. Издали ясно было видно несчастное положеніе фермы, къ которой вела грязная, топкая дорога. Всюду обнаруживались слды разоренія и насилія. Заборъ, окружавшій нкогда огородъ вокругъ дома, былъ растащенъ, жерди вытащены, а посаженные овощи вырваны и разбросаны по земл. Садъ походилъ на поле, по которому прошелъ кавалерійскій отрядъ. Отъ сожженныхъ конюшенъ торчали черные обуглившіеся столбы, повсюду были разбросаны охапки сна и соломы. Все это произвело на Руь такое тяжелое впечатлніе, что разомъ исчезла ея веселость, тмъ боле, что, идя по грязи, она вся выпачкалась и даже разъ поскользнувшись упала.
Поэтому она съ блднымъ лицомъ вошла въ опрятную кухню мистриссъ Гоббъ и съ ужасомъ взглянула на чисто вымытый полъ, по которому ей совстно было шлепать своими грязными сапогами.
При вид этой неожиданной постительницы жена мистера вскрикнула отъ удивленія, а потомъ на ея хорошенькомъ, хотя и печальномъ лиц показалась нервная улыбка.
— Вотъ теб и на,— воскликнула мистриссъ Гоббъ: — это племянница мистера Эльмора. Вы, вроятно, очень устали? Ну, войдите и присядьте. Что у васъ грязные сапоги? Полноте, Майнеръ каждый день приноситъ гораздо боле грязи на половин своего одного сапога, чмъ у васъ на обихъ маленькихъ ножкахъ. Какъ вы добры, что пришли. Садитесь же. Позвольте, я сниму съ васъ куртку и повшу просушиться. Порасправьте и свою юбку, а когда она высохнетъ, то я вычищу ее щеткой. Право, я очень горжусь вашимъ посщеніемъ. Майнеръ скоро вернется, и вы позавтракаете съ нами. Я представляю себ, какъ онъ пожалетъ, что у насъ такая гостья, когда у насъ все въ безпорядк. Онъ ненавидитъ безпорядокъ и готовъ безъ устали работать, только бы все было въ дом хорошо и прилично. Ну, вотъ вы теперь гораздо лучше выглядите.
Говоря это, мистриссъ Гоббъ пододвинула покойное кресло, усадила въ него Гусь и сняла съ нея куртку и сапоги, которые поставила просушиться подл огня. Она такъ быстро говорила, что Гусь не могла вставить ни словечка, чему она была, впрочемъ, очень рада, такъ какъ могла собраться мыслями отъ удивленія при вид странной перемны, происшедшей съ мистриссъ Гоббъ.
Наканун ночью, во время сильнаго дождя, Руь выбжала на дорогу и остановила блдную, истерически рыдавшую женщину, которая, посл нсколькихъ сочувственныхъ словъ со стороны молодой двушки, разсказала ей свое горе. Эта исторія была еще ужасне, чмъ та, которую разсказалъ Эльморъ своей жен, такъ какъ мистриссъ Гоббъ прибавила къ изложенію простыхъ фактовъ еще нсколько патетическихъ подробностей, именно ея отчаянное ожиданіе катастрофы впродолженіе нсколькихъ недль, угрозы и дикій смхъ миссурійцевъ посл поджога конюшни и неистовство ея мужа при вид своего разоренія. А теперь не только та же самая женщина весело болтала и ухаживала за ней съ покровительственнымъ тономъ, но и въ ней не видно было ни малйшихъ слдовъ страха и горя, которые произвели такое сильное впечатлніе на Руь нсколько часовъ передъ тмъ, или мистриссъ Гоббъ была личностью, длающей изъ мухи слона, или со вчерашняго дня случилось что нибудь необыкновенное. Во всякомъ случа Руь ршилась воспользоваться первымъ роздыхомъ въ болтовн словоохотливой хозяйки, чтобы выяснить дло, но желаннаго роздыха не наступало, и какъ только мистриссъ Гоббъ истощила первый предметъ разговора, именно неожиданное посщеніе Руи, она быстро создала новый, выведя на сцену своего полуторагодовалаго ребенка, о достоинствахъ котораго она стала распространяться безъ удержу.
Руь терпливо ждала и внимательно оглядывала внутренность дома. Это было бдное жилище. Въ кухн, гд она находилась, были, кром необходимой хозяйственной обстановки, одно кресло, не крашенный деревянный столъ, диванъ, очевидно, сдланный самимъ Роббомъ, и два старыхъ стула. Въ открытую дверь виднлась столь же бдная, но опрятно обставленная спальня. На кровати лежало одяло, сшитое изъ мелкихъ лоскутковъ, вмсто ковра полъ былъ покрытъ циновкой, а на стн красовалась картина, изображавшая очень грубыми чертами, но, повидимому, схожее лицо человка, дышавшаго силой воли и твердой ршимостью. Чмъ доле смотрла Руь на этотъ портретъ, тмъ чувствовала себя боле неловко. При вид этого строгаго, суроваго лица, она впервые сознала, что предлагать чужимъ людямъ деньги, безъ всякой ихъ просьбы, было дерзкимъ вмшательствомъ, и вообще ея смлое посщеніе имло характеръ нарушенія святости домашняго очага. Руи даже приходила въ голову мысль, не лучше ли ей уйти подъ какимъ нибудь предлогомъ, не открывая цли своего визита, но это обнаружило бы трусость съ ея стороны, а Руь ненавидла трусовъ. Поэтому она терпливо ждала первой возможности выяснить непонятную ей тайну, какъ вдругъ мистриссъ Гоббъ вскочила и побжала къ двери.
— Это мой мужъ!— воскликнула она:— простите, я васъ оставлю на минутку.
Она быстро удалилась и закрыла за собою дверь.
Руь осталась одна съ портретомъ и, несмотря на то, что ее снова подмывало искать спасенія въ бгств, она поборола себя и, бросивъ вызывающій взглядъ на портретъ, почти громко сказала:
— Я васъ не боюсь, сэръ, я поступаю правильно и не убгу.
Тяжелые шаги раздались за дверью, и послышался голосъ мистриссъ Гоббъ:
— Майнеръ, или скорй, тебя ждетъ барышня. Но все-таки оботри ноги, прежде чмъ войти въ комнату.
Дверь отворилась, и въ кухню вошелъ широкоплечій мужчина со шляпой на голов. При вид его Руь вспыхнула и прикусила себ губу, чтобы не вскрикнуть. Это не былъ оригиналъ портрета. Настоящій Майнеръ Гоббъ отличался широкимъ, дюжиннымъ, хотя мужественнымъ лицомъ, но въ немъ не было и слда суроваго выраженія портрета.
Войдя въ кухню, Гоббъ прямо схватилъ на руки ребенка, который весело хлопалъ въ ладоши, и молча кивнулъ головой Руи. Это было почти неучтиво, но молодая двушка нимало не обидлась, а съ удовольствіемъ смотрла на простое проявленіе родительской любви.
Черезъ минуту вернулась мистриссъ Гоббъ съ охапкой дровъ. Она немедленно бросила ихъ на полъ и, подбжавъ къ мужу, сняла у него шляпу съ головы.
— Ну, ужъ у тебя манеры!— воскликнула она: — ты меня сведешь въ могилу своею грубостью. Но вы не думайте, миссъ,— прибавила она, обращаясь къ Руи: — что онъ всегда такой неловкій, это только при чужихъ, да и то, когда онъ смущенъ чужимъ горемъ или своимъ несчастіемъ.
Молодая двушка подумала, что послднія слова хозяйки служили прекраснымъ предлогомъ для объясненія ея посщенія, а потому она сказала:
— Если вы говорите о томъ несчастій, про которое вы мн вчера разсказывали, мистриссъ Гоббъ, то я пришла предложить вамъ помощь, если позволите.
Мистриссъ Гоббъ ничего не отвтила и вопросительно поглядла на мужа, онъ же положилъ ребенка въ люльку и, посмотрвъ пристально на Руь, сказалъ:
— Я не намренъ оскорблять молодой женщины, которая, вроятно, пришла сюда съ добрыми намреніями и нимало не думаетъ издваться надъ нами. Но я человкъ прямой и слишкомъ много терплъ отъ Аллена Эльмора. Нечего пялить на меня глаза, Бриджетъ,— прибавилъ онъ, обращаясь къ жен:— я выскажу все, что хочу. Прежде всего, да будетъ вамъ извстно, я скоре умеръ бы съ голода, чмъ попросилъ бы денегъ у Аллена Эльмора. Моя жена — не я, и къ тому же у ней ребенокъ, вотъ она и пошла къ Эльмору. Впрочемъ,— произнесъ онъ боле мягкимъ тономъ, замтивъ, что его жена закрыла лицо руками и горько плакала:— не будемъ объ этомъ говорить, что сдлано, то сдлано, а теперь будемъ дйствовать откровенно. Скажите Аллену Эльмору, что если бы онъ вчера ночью далъ жен тысячу долларовъ, то я вернулъ бы ихъ сегодня въ цлости. Я знаю вашего дядю, миссъ, очень хорошо и счелъ бы позоромъ для себя взять хоть одинъ долларъ изъ нажитыхъ имъ денегъ. Зачмъ вы пришли сюда, я не знаю и знать не хочу, но мы здсь не нуждаемся ни въ деньгахъ, ни въ совтахъ Аллена Эльмора. Было время, когда я думалъ, что онъ человкъ, достойный уваженія, но потомъ я узналъ, что онъ за личность. Я скоре взялъ бы денегъ у любого миссурійца, даже у самого Пата Логлина, чмъ у человка, который ведетъ двойную игру и отворачивается отъ друзей изъ боязни враговъ.
Майнеръ Гоббъ замолчалъ, чтобы перевести дыханіе, а его жена, воспользовавшись этимъ, быстро заговорила:
— Ну, довольно, довольно! Ты запугалъ бдную миссъ до смерти, она вдь не дядя и ничего не сдлала теб дурного. Почему же ей не прійти ко мн въ гости, если ей пришла въ голову такая любезность? Я, право, стыжусь за тебя. Вдь я теб говорила, что она вчера утшала меня въ гор, какъ ангелъ небесный. Она, вроятно, ничего не знаетъ о политик такъ же, какъ я. Я день и ночь сожалю, что ты попалъ въ руки стараго Джона Брауна, портретъ котораго вонъ виситъ на стн и пугаетъ всхъ постителей. Да, вы, миссъ, не обращайте вниманія на моего мужа: онъ вдь сердится не на васъ и въ сущности очень мирный и добрый человкъ.
— Я ничего не говорилъ ей непріятнаго,— промолвилъ Майнеръ, чувствуя, что онъ зашелъ слишкомъ далеко:— но такъ какъ она пришла сюда, то я счелъ нужнымъ высказать ей всю правду.
— Я хочу узнать всю правду,— отвчала Руь, сначала очень озадаченная словами Гобба, а потомъ быстро преодолвшая свое смущеніе: — но я ршительно ничего не понимаю. Прежде всего я должна вамъ сказать, что мн ршительно все равно, кто изъ васъ правъ или виноватъ: вы или мой дядя. Я пришла сюда не отъ него, и онъ не знаетъ о моемъ посщеніи вашего дома. Напротивъ, онъ очень разсердится, узнавъ объ этомъ. Я пришла по собственному почину и изъ чувства сожалнія къ вашей бд я хотла вамъ помочь. Вотъ и все: дядя тутъ не причемъ.
— Слышишь, Майнеръ!— воскликнула мистриссъ Гоббъ.
— А теперь,— продолжала Руь: — скажите мн, могу ли я высказать все, что желаю?
— Конечно,— отвчалъ Майнеръ:— и не церемоньтесь въ выраженіяхъ, я вамъ подалъ примръ.
— Я хочу только сказать,— произнесла поспшно Руь: — что если вы находитесь въ такомъ несчастномъ положеніи, о которомъ говорила вчера мистриссъ Гоббъ, если разбойники разорили и ограбили васъ, то я могу съ удовольствіемъ ссудить вамъ тысячу долларовъ, въ которыхъ я теперь не нуждаюсь. Вотъ они, я ихъ захватила съ собой.
Руь вынула деньги изъ кармана и положила ихъ на столъ. Это движеніе и вс ея слова дышали такой добротой, такой простотой, ч’эо сердце Майнера растаяло, а жена его снова заплакала.
Фермеръ почесалъ въ голов, покашлялъ и не зналъ, что сказать.
— Признаюсь, я никогда въ жизни не бывалъ въ такомъ глупомъ положеніи,— промолвилъ онъ, пересиливъ свое смущеніе: — я увренъ, что вы говорите искренно, я накинулся на васъ, какъ медвдь, а вы вонъ какая добрая. Нтъ, ужъ ты, Бриджетъ, скажи ей что нибудь любезное, а я ужъ и словъ не подберу.
Руь засмялась и, подойдя къ Майнеру, положила деньги къ нему на колни.
— Если вы чувствуете себя виновнымъ передо мною, то въ вид наказанія возьмите эту сумму. Я уврена, что она будетъ въ рукахъ честнаго человка.
Но Гоббъ уже совершенно овладлъ собой и спокойно возвратилъ деньги молодой двушк.
— Я не могу ихъ взять, миссъ, но благодарю васъ отъ глубины души. Не сердитесь на меня: я длаю это не изъ гордости, увряю васъ, что я взялъ бы деньги отъ васъ такъ же искренно, какъ вы ихъ предложили, но он намъ боле не нужны. Бриджетъ вамъ это подтвердитъ. Мой лучшій другъ услыхалъ о нашемъ гор, пока моя жена была въ Бломъ Дом, и сегодня вечеромъ онъ привезетъ сюда человка, который насъ выручить. Вонъ, слышите лошадиный топотъ: это они дутъ. Еще минута, и вы увидите, миссъ, людей, которые спасутъ нашу бдную страну и ея честныхъ поселенцевъ.
Руь посмотрла въ окно и увидала приближавшійся къ дому отрядъ всадниковъ. Между тмъ фермеръ неожиданно преобразился. Его смущенный и неловкій видъ исчезъ, онъ выпрямился, глаза его заблестли и съ гостепріимнымъ радушіемъ онъ крикнулъ жен: Ну, скоре готовь ужинъ: молодцы-то врно проголодались.
Мистриссъ Гоббъ стала суетиться по хозяйству, а Руь обратилась вся въ зрніе, но, конечно, она не ожидала того, что неожиданно увидла. Дверь отворилась, и на порог показался оригиналъ портрета, который такъ смутилъ ее: это былъ пожилой человкъ высокаго роста, а за нимъ шолъ въ странной одежд и съ винтовкой въ рукахъ Робертъ Гольдено.

XI.
Потаватомскіе стрлки.

Если бы у Руои спросили двадцать четыре часа передъ тмъ, кого бы ей было всего непріятне встртить, она отвчала бы мистера Гольдено, но когда теперь эта встрча осуществилась, то она не только не ощутила непріятнаго чувства, но даже была инстинктивно довольна. Быть можетъ, въ этой перемн ея чувствъ игралъ нкоторую роль оригиналъ напугавшаго ее портрета. Онъ не былъ такъ суровъ и страшенъ, какъ на картин, но все-таки онъ не походилъ ни на кого изъ знакомыхъ ей лицъ, и она ощутила въ его присутствіи какую-то нервную дрожь.
Онъ серьезно пожалъ руку Майнеру и его жен.
— Какъ вы поживаете, другъ? Очень радъ видть, что вы здоровы, мистриссъ Гоббъ. А это кто, гостья? Мы, можетъ быть, вамъ мшаемъ?
— Нисколько, мистеръ Браунъ,— отвчала хозяйка:— это нашъ другъ, миссъ Эльморъ, виновата, миссъ Виндсфордъ, племянница мистера Эльмора.
Джонъ Браунъ насупилъ брови и сухо поклонился молодой двушк.
— Я знакомъ съ мистеромъ Эльморомъ,— сказалъ онъ:— но мы не друзья. Вы, можетъ быть, слыхали мое имя: я Джонъ Браунъ.
Руь дйствительно знала это имя. Она слыхала не разъ отъ дяди, что не будетъ спокойствія въ Канзас, пока кто нибудь не убьетъ Джона Брауна. По словамъ же капитана Гаулета, этотъ человкъ былъ жестокій, опасный и полусумасшедшій, котораго слдовало посадить подъ замокъ, что его солдаты и сдлаютъ, какъ только его поймаютъ на мст нарушенія общественнаго спокойствія.
Поэтому не удивительно, что она съ удовольствіемъ увидла Роберта Гольдено, который все-таки былъ человкъ образованный и джентльменъ. Но не успла она съ пріятной улыбкой пожать руку послднему, какъ Майнеръ Гоббъ сказалъ со смхомъ, обращаясь къ Джону Брауну, на лиц котораго онъ замтилъ гримасу, какъ только упомянули имя Эльмора:
— Не бойтесь на счетъ ея политическихъ убжденій, я за нее поручусь, хотя Эльморъ ей и родственникъ, но она пламенная сторонница свободныхъ штатовъ. Я вамъ разскажу, другъ Браунъ, что она намъ только что предложила. Да, да, миссъ, какъ хотите, а я скажу ему и всмъ о вашемъ благородномъ поступк. Она пришла сюда одна пшкомъ для того, чтобы предложить въ ссуду тысячу долларовъ для того, чтобы исправить нанесенныя мн убытки проклятыми миссурійцами. Какъ вы назовете такой шагъ? А я, дуракъ, встртилъ ее, какъ собаку, и накинулся на нее, думая, что ее прислалъ Эльморъ. Потомъ уже только я узналъ свою ошибку и взялъ бы ея деньги, если бы мн уже раньше не общалъ помочь вотъ этотъ другъ, — прибавилъ онъ, смотря съ улыбкой на Роберта,— я очень радъ, что вы пріхали кстати, и вы, мистеръ Гольдено, можете объяснить этой доброй двушк, какъ обстоитъ дло. Но гд же, капитанъ Браунъ, ваши остальные молодцы? Пусть они вс войдутъ въ домъ. Ужинъ скоро поспетъ: моя Бриджетъ стряпаетъ быстре молніи.
Трудно сказать, кто боле былъ смущенъ словами Майнера — Руь или Робертъ: первая покраснла, а послдній насупилъ брови. Но почти тотчасъ же они сознали всю нелпость своего положенія и оба громко засмялись, а хозяинъ и хозяйка весело имъ завторили.
Одинъ только Джонъ Браунъ оставался серьезенъ. Онъ пристально смотрлъ то на Роберта, то на Руь, и его взглядъ былъ такой проницательный, что молодые люди, конечно, пришли бы снова въ смущеніе, если бы это замтили, но, по счастью, они не обратили тогда вниманія на Джона Брауна, а черезъ нсколько минуть онъ удалился къ своему отряду, въ ожиданіи ужина.
Не мало труда стоило приготовить этотъ ужинъ на девять мужчинъ, двухъ женщинъ и одного ребенка. Къ тому же за единственнымъ въ кухн столомъ могло уссться не боле четырехъ человкъ, а потому, какъ только Майнеръ ушолъ вслдъ за Брауномъ, мистриссъ Гоббъ начала суетиться и выходить изъ себя.
— Это похоже на моего мужа, — сказала она, обращаясь къ Руи:—у него въ голов столько же мозговъ, сколько въ капустной кочерыжк. Онъ назвалъ весь свтъ съ его сосдями, а у насъ мало мста и для себя. Я забочусь не о пищ, будьте спокойны, у насъ всего хватитъ, но вдь некуда посадить гостей, и я, право, не знаю, на чемъ и чмъ они будутъ сть. Да, вотъ и ребенокъ расплакался, я стану его няньчить, а у меня котелъ уйдетъ.
И добрая женщина расплакалась. Руь не знала, какъ ей помочь, но Робертъ положилъ винтовку на стулъ и произнесъ веселымъ тономъ:
— Мы не станемъ смотрть, сложа руки, на ваши хлопоты мистриссъ Гоббъ. Вотъ вы, миссъ Виндсфордъ, возьмите мальчугана на руки, да покачайте, а лучше всего уйдите съ нимъ въ другую комнату, пока онъ успокоится, а мы съ вами, мистриссъ Гоббъ, подлимъ работу: вы стряпайте, а я стану рзать свинину и молоть кофе. Что же касается до кормленія зврей, то кормите ихъ серіями. Сначала будутъ сть вы, миссъ Виндсфордъ, мальчуганъ, капитанъ Браунъ и вашъ мужъ, а остальные Подождутъ своей очереди. Не правда ли, вдь это будетъ хорошо?
Вмшательство Роберта имло магическое вліяніе. Руь быстро успокоила Мини, мистриссъ Гоббъ, съ быстротою и умлостью опытной кухарки, взялась за дло, предварителано сунувъ въ руки Роберта кофейную мельницу и окорокъ свинины. Пока они трудились, въ кухню начали входить одинъ за другимъ странные на видъ люди, съ ружьями въ рукахъ и съ голодными лицами. Хозяйка вздрогнула при вид ихъ, но Робертъ со смхомъ воскликнулъ:
— Входите, входите, ребята! Я найду всмъ работу. Вы, капитанъ Браунъ, ржьте свинину, пока вамъ не скажутъ: довольно. Вы, Язонъ, ступайте и принесите два ведра воды изъ колодца, который вамъ укажетъ хозяинъ. Эливеръ, Соломонъ и Фредъ, садитесь со мною, и я васъ научу молоть кофе. Ну, мистриссъ Гоббъ, длайте свое дло и не обращайте на насъ вниманія, а если что вамъ понадобится, то скажите, и я прикажу ребятамъ помочь вамъ.
Распоряженія Роберта вызвали общій смхъ, но были немедленно исполнены. Самъ капитанъ добродушно вынулъ изъ-за пояса большой ножъ и сталъ рзать свинину съ быстротой и правильностью машины. Язонъ приложилъ руку къ виску, какъ солдатъ, и, повернувшись на каблукахъ, схватилъ одной рукой два ведра, а другой Майнера, черезъ секунду они уже были на дорог къ колодцу. Остальные молодцы услись на диван и поглядывали съ завистью на Роберта, который такъ скоро мололъ кофе, что едва не сломалъ мельницы.
Въ короткое время ужинъ былъ готовъ, но, несмотря на весь авторитетъ, который принялъ на себя Робертъ, Майнеръ Гоббъ ни за что не согласился войти въ составъ первой серіи ужинающихъ. Поэтому сначала сли за столъ крестъ-на-крестъ: мистриссъ Гоббъ и Джонъ Браунъ, Руь и Робертъ. Никогда молодой двушк не случалось принимать участія въ такомъ странномъ банкет. Во всемъ дом было только три тарелки, и изъ нихъ одна досталась Руи, другая мистриссъ Гоббъ и Мини, а третью подлили между собою Робертъ и Джонъ Браунъ. Вилокъ нашлось всего дв и ли ими женщины, а мужчины своими большими ножами, помогая имъ коркой хлба. Одна кофейная чашка служила по очереди всмъ, а тарелки постоянно мылись между кушаньями, которыхъ было три: жареная свинина, картофельный пудингъ и печеные каштаны съ патокой. Но все было обставлено такъ, что Руь, привыкшая къ хорошей сервировк, нимало не чувствовала отвращенія къ этому импровизованному банкету — такъ вполн соотвтствовали другъ другу простота ды, скромность обстановки и невольно внушавшая уваженіе искренность окружавшихъ ее трудолюбивыхъ людей съ загорлыми лицами. Смотря на нихъ, она тутъ же составила себ убжденіе, что это все были настоящіе хорошіе люди. Они могли заблуждаться, могли имть узкія понятія, но дйствовали такъ, какъ считали правильнымъ. Отъ времени до времени она искоса посматривала на Гольдено и Джона Брауна, замчая силу волю, которою дышали ихъ лица. Ни одинъ изъ нихъ не былъ красивъ, но ихъ черты лица, въ особенности старшаго, дышали гордымъ достоинствомъ, возбуждавшимъ уваженіе. Когда Джонъ Браунъ поднималъ свои глаза и устремлялъ на нее свой строгій, пронзительный взглядъ, то она невольно вспоминала портретъ, такъ напугавшій ее.
— Онъ можетъ быть врнымъ другомъ, но и страшнымъ врагомъ.
Остальные молодцы терпливо ждали своей очереди закусить, и они въ сущности не привлекали къ себ вниманія молодой двушки. Но все-таки она не замчала въ ихъ лицахъ слдовъ жестокости, мошенничества и хитрости, которыя приписывалъ имъ и ихъ товарищамъ капитанъ Гаулетъ. Они казались грубыми, но благородными, неловкими въ разговор, но добродушными, вообще ихъ можно было бы принять за простой деревенскій людъ, если бы они не были вооружены ружьями, револьверами и охотничьими ножами. Все это было очень странно и непонятно для Руи.
Вскор ужинъ кончился,и Руь, вставъ, сказала, что ей пора идти домой.
— Майнеръ васъ проводитъ,— сказала мистриссъ Роббъ, провой жая Руь въ спальню, гд остались ея шляпа и куртка.
Когда они вернулись, то вс остальные гости уже сидли за столомъ вмст съ хозяиномъ и живо уплетали ужинъ.
— Мистеръ Гольдено позволилъ мн остаться дома,— сказалъ Майнеръ, указывая рукой на Роберта:— ему также надо идти куда-то, и онъ проводитъ миссъ. Конечно, человкъ, пробившій голову Пата Логлина и сломавшій скулу Билли Балинджеру,— достаточный защитникъ для молодой двушки. Вы согласны, миссъ?
— Я, право, не знаю, зачмъ кому нибудь безпокоиться: я одна пришла и одна могу уйти,— отвчала Руь, но на лиц ея показалась улыбка, которая далеко не выражала разочарованія.
— Если вы полагаете, что я недостаточный для васъ эскортъ, то только скажите — вс ребята пойдутъ за вами,— сказалъ Робертъ, отворяя дверь.
Она ничего не отвчала, и они исчезли въ темнот.Дорога была еще грязне прежняго и такъ скользка, что Руь была вынуждена взять руку Гольдено. Почти все время они молчали. Робертъ чувствовалъ, какъ будто имъ овладлъ чудный сонъ, отъ котораго онъ долженъ вскор очнуться съ горькимъ разочарованіемъ. Онъ не только былъ радъ, что видитъ Руь, но для него было большимъ счастьемъ, что онъ встртилъ ее при такихъ обстоятельствахъ и на ферм Гобба. Ему очень хотлось спросить ее, зачмъ она тамъ была, но онъ никакъ на это не ршался. Онъ чувствовалъ себя столь счастливымъ въ ея присутствіи, что считалъ излишнимъ даже говорить съ ней. Онъ не зналъ, была ли она невстой Гаулета, какъ вс увряли. Онъ зналъ, что думать объ этомъ глупо, если еще не хуже. Посл того, что произошло, онъ не могъ бывать въ дом ея опекуна, тмъ боле теперь, такъ какъ Джонъ Браунъ былъ предметомъ пламенной ненависти Аллена Эльмора и всхъ ему подобныхъ умренныхъ политикановъ. Видться съ нею тайно было невозможно, а случайная встрча, какъ въ этотъ день, могла боле не повториться.
Занятый этими мыслями, онъ молча шелъ, поддерживая молодую двушку, какъ вдругъ она спросила его:
— Скажите мн, мистеръ Гольдено, если это не тайна, кто эти люди, которыхъ я видла сегодня.
— Тутъ нтъ никакой тайны, миссъ Виндсфордъ. Мы, такъ какъ я въ числ ихъ, такъ называемые потаватомскіе стрлки.
— А,— промолвила Руь дрожащимъ голосомъ: — а что вы длаете?
— Вы очень перепуганы мыслью, что сидли съ нами за однимъ столомъ,-произнесъ съ улыбкой Робертъ.
— Нисколько, я даже горжусь этимъ, но, конечно, я слышала много дурного о вашихъ товарищахъ и желала бы знать, что вы скажете о нихъ.
— Объяснить вамъ подробно, что мы за люди, взяло бы слишкомъ много времени, но я постараюсь въ двухъ словахъ обрисовать нашу цль и дятельность. Мы — сторонники свободныхъ штатовъ, большинство изъ насъ люди бдные, мы потеряли вру въ возможность мирнаго освобожденія Канзаса отъ рабства и обязались взаимной клятвой бороться до тхъ поръ, пока не обезпечимъ Канзасу свободы.
— А если у васъ не хватитъ силъ?
— Все-таки мы окажемъ хоть какую нибудь услугу нашимъ преемникамъ.
— Такъ вы готовы бороться до послдней капли крови скоре, чмъ подчиниться закону?
— Да, каждый изъ насъ поклялся въ этомъ на Библіи.
— Какъ страшно! Но все-таки вы должны быть люди искренніе, убжденные. И вы такъ дйствуете потому, что считаете рабство зломъ?
— Многіе изъ насъ такъ поступаютъ, но другіе не присоединились бы къ намъ по этой одной причин. Ихъ привлекли къ намъ разбои миссурійцевъ, подобные сожженію фермы Майнера Гобба, и открытое поощреніе ихъ со стороны правительства и арміи. Вы знаете… впрочемъ, гд вамъ знать, что когда Гоббъ обратился за помощью къ правительству, то ему прямо объявили, что онъ не можетъ разсчитывать ни на какое правительственное содйствіе, такъ какъ онъ революціонеръ и нарушитель закона. Что же получается въ результат такого положенія длъ? Насиліе царитъ все боле и боле. Миссурійцы становятся все нахальне, а сторонники свободныхъ штатовъ все трусливе. Съ другой стороны подобныя несправедливости доводятъ людей до безумія, тмъ боле, что Сверъ за насъ. Когда начнется настоящая кровавая расправа, то вся страна очнется отъ своей долгой дремоты.
Руь вздохнула.
— Ну, а если Югъ также проснется?— сказала она.— Я, конечно, говорю, какъ южанка, но имйте въ виду, что пятьсотъ молодцовъ направляются сюда изъ Алабамы.
— Мы это знаемъ,— отвтилъ Робертъ со смхомъ, отъ котораго вздрогнула молодая двушка:— и готовы встртить ихъ гораздо боле, чмъ они думаютъ. Во всякомъ случа мы исполнимъ свой долгъ. А если они побъюгь насъ, то вся страна побьетъ ихъ. Въ этомъ я убжденъ.
Въ это время они уже добрались до вершины горы, и передъ ними виднлся невдалек Блый домъ.
— Вы войдете, мистеръ Гольдено?
Онъ вздрогнулъ. Слова эти ему показались злой ироніей. Однако на лиц, смотрвшемъ на него, не было и слда насмшки.
— Разв я могу?— отвчалъ онъ:— вашъ дядя сочтетъ меня за нахала, если не хуже.
— Можетщ быть,— промолвила она медленно:— но это не помшало бы мн принять васъ, какъ друга, еслибъ домъ былъ мой,— прибавила она съ вызывающей улыбкой.— Но онъ не мой, и мы не можемъ тамъ видться. Очень благодарю васъ за ваши разъясненія.
И она нротянула ему руку.
— Зачмъ вы это говорите?— спросилъ онъ, удерживая ея руку.
— Потому, что вы научили меня многому. Я южанка и у моего отца были рабы. Вс мои друзья рабовладльцы, и я не могу считать рабство зломъ. Но теперь я вижу, что и среди противниковъ рабства есть люди добрые и которыхъ я уважаю отъ всего сердца. Вотъ чему я научилась сегодня. Доброй ночи.
Она быстро побжала по садовой дорожк и черезъ минуту исчезла въ дверяхъ. Робертъ остался одинъ, погруженный въ глубокую думу.

XII.
Руь нарушаетъ законъ.

Вернувшись въ Блый домъ, Руь ожидала безконечныхъ вопросовъ со стороны дяди и здоровую нотацію за неблагоразумную и столь продолжительную отлучку изъ дома. Но, по счастію, онъ еще не вернулся изъ города, а жена удовольствовалась однимъ вопросомъ, желаетъ ли племянница ужинать. Безмолвіе бдной женщины было очень тягостнымъ, и Руь была не прочь разсказать ей все и спросить ея чистосердечнаго мннія по вопросу о рабств. Но молодая двушка такъ устала, и ей такъ хотлось спать, что она отложила разговоръ съ теткой. Однако, прежде чмъ лечь въ постель, она прочитала еще разъ съ начала до конца статью противъ рабства въ ‘New Tribun’, и странное чувство сомннія овладло ею, такъ что она успокоилась, только ршившись основательно переговорить объ этомъ вопрос съ капитаномъ Гаулетомъ. Въ пользу южнаго взгляда должны были существовать основательные аргументы, и нелпо было съ ея стороны такъ быстро поддаться вліянію нсколькихъ сторонниковъ свободныхъ штатовъ и газетной статьи. Это означало такую шаткость мнній, которую она не должна была допустить въ себ. Ей казалось, что пятиминутнаго разговора съ капитаномъ будетъ достаточно, чтобы разогнать вс сомннія, и въ ожиданіи этого случая всего лучше было не думать о тревожномъ вопрос.
Алленъ Эльморъ боле не говорилъ о тысяч долларовъ, и главнымъ образомъ потому, что онъ былъ очень озабоченъ мрачнымъ характеромъ, который принимали общественныя дла. Хотя въ Сантон все было спокойно, но въ воздух чувствовалось электрическое напряженіе, и въ коммерческихъ длахъ произошла полная остановка. Всмъ было извстно, что полковникъ Бюфордъ изъ Алабамы находился на границ территоріи съ пятьюстами молодцами, которые хотя и увряли, что они мирные граждане юга, желавшіе поселиться въ Канзас, гд до тхъ поръ были только эмигранты свера, но въ глазахъ канзасцевъ казались такими же разбойниками, какъ Патъ Логлинъ. Самъ Алленъ Эльморъ написалъ въ сильныхъ выраженіяхъ вашингтонскому правительству о необходимости выслать еще солдатъ для обезпеченія спокойствія и собственности канзасцевъ, но такъ вс были убждены, что администрація при президент Терс будетъ всегда поддерживать интересы юга, что ожидали мало пользы отъ правительственнаго покровительства. Среди сторонниковъ свободныхъ штатовъ преобладало уныніе, даже отчаяніе. Судьба ихъ зависла отъ любой шайки разбойниковъ, называвшихъ себя защитниками закона, такъ какъ законодательное собраніе было въ рукахъ южанъ, а губернаторъ территоріи, Иванонъ, пьяный, слабохарактерный негодяй, не былъ достоинъ занимаемаго имъ мста. Выходовъ изъ этого затруднительнаго положенія было только два: первый заключался въ перемн правительства въ Вашингтон и избраніи президента, который оказалъ бы справедливость Канзасу, на что и надялись политиканы съ Эльморомъ во глав, а второй состоялъ въ открытой борьб защитниковъ свободныхъ штатовъ со своими врагами. Но въ сущности оба эти выхода не имли никакого шанса на успхъ. На свер общественное мнніе было раздлено между двумя партіями, а югъ, напротивъ, стоялъ единодушно за рабство. Никто, возстававшій противъ юга и рабства, не могъ разсчитывать на избраніе президента иначе, какъ посл предварительнаго уничтоженія самой могущественной политической организаціи въ стран, что было при тогдашнихъ условіяхъ немыслимо. Еще безнадежне была открытая борьба со сторонниками рабства. Положеніе Эльмора было самое щекотливое въ политическомъ отношеніи: онъ обязанъ былъ своимъ мстомъ пенсильванскимъ вигамъ и открыто поддерживалъ свободные штаты, но тайно онъ ухаживалъ за южными демократами и общалъ имъ ничего не длать противъ рабовладльческихъ интересовъ.
Поэтому неудивительно, что при такихъ обстоятельствахъ Эльморъ не обратилъ дальнйшаго вниманія на проявленную его племянницей неожиданную самостоятельность, какъ она ни была непріятна старику.
Руь жила спокойно, и никто, даже мистриссъ Эльморъ, не тревожилъ ее никакими вопросами, хотя она ежедневно ходила на ферму Робба. Тамъ ее принимали съ распростертыми объятіями, такъ какъ она ухаживала за Мини и постоянно носила ему маленькіе подарки. Такъ прошло три. дня. На четвертый молодая двушка получила записку крупными буквами на грязномъ лоскутк бумаги:
‘Любезный другъ, не приходите. У насъ бда.

‘Съ почтеніемъ Майнеръ Гоббъ’.

Руь прочла два раза это странное посланіе. Что бы тамъ случилось? Почему Гоббъ написалъ ей записку, а не пришелъ объяснить ей свою бду на словахъ? Цлый день она безпокоилась и придумывала всякія несчастія, которыя могли случиться на ферм Робба, отъ новаго набга миссурійцевъ, до кори или скарлатины у ребенка.
На слдующее утро, не имя никакихъ извстій, она ршила рискнуть и пошла на ферму. Дорога теперь была сухая, и Руь шла быстро. Спускаясь съ горы къ рк, она увидла ферму Гобба и успокоилась. Домъ былъ въ прежнемъ вид, вокругъ него все было приведено въ порядокъ и приступлено было къ постройк новой конюшни. Но она еще находилась въ пятидесяти ярдахъ отъ дома, когда дверь отворилась, и мистриссъ Гоббъ выбжала ей навстрчу.
— Разв вы не получили записки отъ Майнера?— воскликнула она, и ея лице дышало такой же печальной тревогой, какъ въ ту ночь, въ которую она приходила въ Блый домъ.
— Я получила вчера таинственную записку, а сегодня ничего, поэтому я и пришла.
— Я очень рада васъ видть, но не ходите въ домъ и не длайте мн никакихъ вопросовъ.
— Въ чемъ дло?
— Это распоряженіе Майнера, и онъ совершенно правъ. Отправляясь на смотръ скотины, которую ему выбралъ Джонъ Браунъ, онъ сказалъ: никого не пускайте въ домъ, даже Руи, поэтому уходите, моя милая. Завтра или послзавтра все уладится. Не спрашивайте меня ни о чемъ, я не могу сказать вамъ правды, а лгать не хочу.
— Что же случилось, мистриссъ Гоббъ,— отвчала съ удивленіемъ Руь:— неужели вы мн не довряете? Вдь въ сущности мн некому и передать то, что вы скажете. Объясните мн, въ чемъ дло, и я уйду, а такъ я не двинусь съ мста. Ужъ не боленъ ли Мини?
— Нтъ, Мини здоровъ, слава Богу, дло не въ немъ.
— Такъ нтъ ли у васъ въ дом больныхъ? Я не боюсь никакой заразы.
— Зачмъ вы это говорите!— воскликнула мистриссъ Гоббъ, вздрогнувъ:— или вы все знаете? Можетъ быть, вы шпіонка? Боже мой! Боже мой! Что это тамъ на гор? Солдаты! Мы погибли!…
Она указала рукой въ пространство и убжала въ домъ. Руь обернулась и дйствительно увидла приближавшійся отрядъ солдатъ. Минутъ черезъ десять они должны были достигнуть фермы. Руь поспшила въ домъ за мистриссъ Гоббъ. Она не постучалась, а просто вошла въ кухню, въ которой никого не было. Но внутренняя дверь была заперта, и, остановившись передъ нею, молодая двушка произнесла ршительнымъ тономъ:
— Мистриссъ Гоббъ, не будьте Глупы и впустите меня сейчасъ. Я, вроятно, знаю этихъ солдата и могу васъ выручить, если вы мн скажете, въ чемъ дло.
Посл нкотораго молчанія, среди котораго слышался шепота, дверь поспшно отворилась, и мистриссъ Гоббъ вышла, блдная, какъ смерть.
— Я вамъ все скажу. У насъ въ дом негръ. Майнеръ нашелъ его полумертвымъ въ пол, два дня тому назадъ, ночью, привелъ его сюда и накормилъ. Онъ едва не умеръ отъ голода и нанесенныхъ ему увчій. Но теперь онъ оправился.
Руь также поблднла.
— Это бглый невольникъ?
— Конечно.
— Зачмъ онъ бжалъ?
— Его, бдняжку, безжалостно били. Во многихъ мстахъ на спин у него содрана кожа. Охъ! какъ это безжалостно! А теперь солдаты его схватятъ и возвратятъ его владльцу, который уходитъ его до смерти. А Майнера за то, что онъ его пріютилъ, посадятъ въ тюрьму, или, можетъ быть, разстрляютъ, такъ какъ я слышала, что, по новому закону, за это смертная казнь.
— Хорошъ законъ! Это просто злодяніе.
Въ эту минуту послышались стукъ лошадиныхъ копыта, военная команда и бряцаніе шпоръ на садовой дорожк.
— Мистриссъ Гоббъ,— сказала Руь вполголоса: — идите въ спальню и заприте за собою дверь. Я постараюсь выпроводить солдатъ, но вы во всякомъ случа не приходите сюда.
Испуганная женщина молча повиновалась, а Руь, снявъ шляпку, услась въ кресл передъ огнемъ.
— Войдите,— сказала она мягкимъ тономъ, когда послышался стукъ въ наружную дверь.
Въ кухню вошелъ красивый молодой человкъ высокаго роста, съ черными усами. При вид Руи, онъ выпрямился во весь ростъ и отдалъ ей честь. Это былъ Бобъ Матисонъ, сержантъ въ отряд капитана Гаулета, и она его часто встрчала.
— Здравствуйте, сержантъ,— сказала она любезно: — въ чемъ дло? ужъ не хотите ли вы арестовать меня?
— Нтъ, миссъ,— отвчалъ сержантъ серьезно:— мы преслдуемъ бглаго невольника, и капитанъ, получивъ извстіе, что онъ скрывается здсь, приказалъ обыскать весь домъ.
Руь засмялась и покачала головой.
— Капитанъ Гаулеть ошибся, вотъ и все: я хорошо знаю эту семью, и они мои большіе друзья. Такъ ему и скажите.
Сержантъ нершительно сталъ крутить усы. Вс въ его отряд знали, что капитанъ женится на Руи, къ тому же онъ самъ питалъ нжное чувство къ молодой двушк и держалъ пари съ товарищами, что помолвка съ капитаномъ состоится на этой недл. Но, не смотря на это, его долгъ былъ ясенъ.
— Въ такомъ случа, миссъ,— отвчалъ онъ:— мы уйдемъ отсюда съ пустыми руками, но во всякомъ случа ваши друзья не помшаютъ намъ сдлать обыскъ въ ихъ дом.
Сердце Руи тревожно забилось, но она снова улыбнулась.
— Это совершенно излишне, такъ какъ я бываю здсь каждый день по нскольку часовъ и не видала никакого негра. Майнеръ Гоббъ честный, спокойный и добронамренный человкъ. Не думайте, чтобы я желала помшать вамъ исполнить вашъ долгъ: вдь я дочь полковника. Но у здшней хозяйки боленъ ребенокъ. Слышите, какъ онъ кричитъ, и я боюсь, чтобы при вид васъ у него не сдлался припадокъ. Я отвчаю за все и передамъ капитану Гаулету, что вы только исполнили мое желаніе.
Бобъ Матисонъ не зналъ, на что ршиться. Онъ не думалъ, чтобы невольникъ могъ находиться въ этомъ дом, и ненавидлъ погоню за неграми, но онъ получилъ строгія приказанія, которыя надо было исполнить. Съ другой же стороны, какъ было ему ослушаться невсты своего капитана? Онъ переминался съ ноги на ногу, крутилъ свои усы и нервно теръ пальцами свой носъ.
— Вотъ видите, миссъ, я въ очень неловкомъ положеніи и долженъ…
— Убить ребенка?
— Тутъ дло не въ ребенк. Если бы мы не исполняли своей службы изъ-за дтей, то какіе бы мы были солдаты.
Руь поняла, что она сдлала ошибку. У нея осталась послдняя карта, и она ршительно двинула ее впередъ.
— Въ такомъ случа длайте, что хотите. Я думала, что вы не усомнитесь въ моемъ слов. Какъ жаль, что здсь нтъ капитана Гаулета.
Эти слова были произнесены такимъ обиженнымъ тономъ, и Руь казалась такой огорченной, что сердце сержанта дрогнуло. Передъ открытой опозиціей и при повелительномъ тон со стороны молодой двушки онъ остался бы непреклоненъ, но ея упрековъ онъ не могъ перенести.
— Я вамъ врю, миссъ, и уйду отсюда безъ обыска, хотя первый разъ въ жизни я не исполняю своего долга. Скажите здшней хозяйк и ея мужу, что куда бы ни бжалъ негръ, онъ попадется въ наши руки, вся окрестность оцплена солдатами.
Онъ снова отдалъ ей честь, вышелъ изъ кухни, и черезъ минуту послышался топотъ удалявшихся солдатъ.
Руь подошла къ окну съ грустнымъ предчувствіемъ, что горе не миновало. Желанье спасти Гобба и его семью взяло въ ней верхъ надъ всми другими мыслями. О негр она почти не думала, а теперь ее мучилъ вопросъ, правильно ли онъ поступилъ.
Въ эту минуту отворилась дверь, и вышла мистриссъ Гоббъ, со страхомъ озираясь по сторонамъ. Увидавъ, что Руь одна, добрая женщина бросилась къ ней и обняла ее съ истерическими рыданіями.
— Вы насъ спасли,— воскликнула она:— Майнера, меня и Мини, уже не говоря о бдномъ негр. Вы должны его видть: Іонаоанъ, ступай сюда и благодари свою спасительницу.
Руь отвернулась. Она не хотла слышать благодарности и не знала въ сущности, радоваться ей, или сожалть. Но когда она увидла передъ собой негра, который низко ей кланялся и бормоталъ что-то, то ей стало жаль его, и сердце ея радостно забилось. Онъ былъ пожилой человкъ, съ широкимъ, добрымъ лицемъ и сдоватыми волосами. Полуразорванная, изношенная одежда, состоявшая изъ рубашки и панталонъ, была забрызгана кровью, которая также просочилась изъ перевязокъ на его рукахъ и ногахъ. Повидимому, онъ былъ весь сплошной раной. Однако, смотря на Руь, онъ сіялъ лучезарной улыбкой.
— Да благословить васъ Богъ, добрая миссъ,— сказалъ онъ наконецъ:— я старый негръ, но во всю свою жизнь ничего не сдлалъ дурнаго. Благодарю васъ отъ всей души, и я никогда не забуду вашего благодянія, сколько бы лтъ я еще ни жилъ.
Руь едва слышала его слова.
— Что они сдлали съ вами? Или у васъ было несчастье? Вы въ ужасномъ положеніи.
Негръ посмотрлъ на себя со стыдомъ..
— Теперь не такъ больно. Меня просто скли безжалостно.
— За что? Вы совершили преступленіе?
— Да,— отвчалъ негръ съ ироніей въ голос:— я недостаточно много собралъ хлопка, вотъ хозяинъ разсердился и приказалъ меня счь. Онъ изъ Сверной Каролины и очень злой человкъ. Я и убжалъ въ Канзасъ, думая, что тамъ много людей могутъ защитить невольника. Но я дуракъ, что сдлалъ э то и поврилъ газетамъ.
— Причемъ тутъ газеты?
— Он лгутъ, гадко, скверно лгутъ. Моя газета увряла, что въ Канзас вс граждане стоять за свободные штаты, а оказалось, что здсь одинъ только защитникъ негровъ — Майнеръ Гоббъ, да одна женщина — вы. Я думаю, что вернусь къ хозяину. Онъ убьетъ меня, но Хуже онъ ничего не можетъ сдлать. Господи… что это… опять солдаты?
Лице его посрло отъ страха, и онъ упалъ на колни.
— Пустяки, встань, это Майнеръ!— воскликнула мистриссъ Гоббъ.
Въ кухню вошелъ фермеръ, очень озабоченный. Увидавъ Руь,
онъ насупилъ брови и погрозилъ жен, но когда услыхалъ объ удачномъ вмшательств молодой двушки, то горячо ее поблагодарилъ.
— Я ни за что на свт не желалъ бы, чтобъ этого негра поймали,— сказалъ онъ, забывая о своей собственной опасности:— мы вскор найдемъ ему врное убжище. Я ходилъ сегодня къ одному пріятелю и все устроилъ. Миссъ Руь, вы будете завтракать съ нами?
Она встала и отказалась отъ завтрака. Ей хотлось поскоре достичь дома, чтобъ принять мры на случай новаго появленія солдатъ на ферму, къ тому же ей нестерпимо было смотрть на несчастнаго негра.
Подходя къ Блому Дому, Руь увидала въ саду знакомую фигуру капитана Гаулета, который выбжалъ къ ней на встрчу и крпко пожалъ ей руку.
— Я жду васъ два часа,— сказалъ онъ съ нжнымъ упрекомъ:— и уже думалъ, что вы никогда не придете. Гд вы были? Но вы, кажется нездоровы? Вы очень блдны? Что съ вами, миссъ Виндсфордъ?
Руь освободила свою руку и серьезно отвчала:
— Я очень рада васъ видть. Войдите. Мн надо съ вами поговорить о многомъ. Идите въ гостиную. Я черезъ минуту приду къ вамъ.
Она быстро пошла въ свою комнату, сняла куртку, умыла лице свжей водой и пригладила волоса. Затмъ она поспшила въ гостиную и затворила за собою дверь.
Они были одни во всемъ дом.

XIII.
Законъ страны.

Капитанъ Гаулегъ былъ въ отсутствіи три недли и постоянно переписывался о политическихъ длахъ съ Эльморомъ, который время отъ времени прибавлялъ, подчеркивая каждое слово, что его домашніе очень сожалли о томъ, что не пользуются обществомъ капитана. Въ послднемъ письм онъ совтовалъ капитану поскоре вернуться, и тотъ повиновался, хотя ему это было не очень удобно. Немедленно явившись въ Блый домъ, онъ съ неудовольствіемъ узналъ, что Руь ушла къ сосдямъ.
— Я не могу вамъ сказать, гд она,— прибавила мистриссъ Эльморъ, сообщивъ ему объ отсутствіи племянницы: — но она съ нкоторыхъ поръ интересуется какими-то бдными людьми и постоянно къ нимъ ходитъ. Если вы хотите ее подождать, то она, вроятно, вернется къ завтраку, но искать ее — врядъ ли приведетъ къ чему. Если же вы заняты, то пожалуйте вечеромъ.
Капитанъ съ удивленіемъ и даже съ безпокойствомъ, котораго онъ не могъ себ объяснить, сталъ поджидать молодую двушку. Она явилась, спустя два часа, и Гаулетъ нашелъ въ ней большую перемну. Она, казалось, постарла и не встртила его съ обычной веселой улыбкой, а, напротивъ, ея лицо было такъ серьезно задумчиво, что какъ будто ее тяготили заботы обо всемъ мір. Однако, нельзя было не признать, что происшедшая въ ней перемна еще боле увеличивала ея прелесть, и къ тому же ясно было, что она рада его возвращенію.
— Какъ давно мы не видались,— сказала она.
— Эти три недли мн показались тремя мсяцами,— отвчалъ онъ:— а вы сожалли о моемъ отсутствіи?
— Конечно. Мн о столькомъ надо съ вами поговорить, что я не знаю, съ чего начать. Видли вы сегодня вашего сержанта Боба Матисона?
— Видлъ. А вамъ зачмъ?
— Когда вы его видли?
— Рано утромъ, около девяти часовъ: я послалъ его на одну ферму.
— А посл этого вы его не видали?
— Нтъ.
Руь повеселла и захлопала въ ладоши.
— Какъ я рада!— воскликнула она:— мн необходимо было первой разсказать вамъ то, что случилось. Я по счастью была на той самой ферм, куда вы послали Боба. Онъ хотлъ сдлать обыскъ въ дом, отыскивая какого-то бглаго невольника, а я ему помшала, сказавъ, что беру на себя всю отвтственность передъ вами. Что это, вы нахмурили брови? Значитъ, я дурно поступила. Но, во всякомъ случа, виновата я одна, и вы не сердитесь на бднаго Боба. Онъ долго мн сопротивлялся, и если въ конц концовъ уступилъ, то изъ боязни обидть меня. Значитъ, я отвтственна передъ вами, а не онъ.
Капитанъ былъ очень строгій офицеръ и гордый человкъ, а потому его взбсило, во-первыхъ, неисполненіе сержантомъ даннаго ему приказанія, а, во-вторыхъ, тотъ мотивъ, которымъ, очевидно, руководствовался Бобъ въ этомъ случа. Кром того, онъ терпть не могъ, чтобы посторонніе люди вмшивались въ его дла и, считалъ поступокъ Руи неприличнымъ, дерзкимъ. Но, съ другой стороны, онъ былъ влюбленъ въ нее, и его ухаживанія достигли критическаго момента, а слдовательно онъ не могъ быть рзкимъ въ отношеніи къ ней. Находясь въ такомъ затруднительномъ положеніи, онъ вынужденъ былъ улыбнуться и сказать, что ради нея онъ не поступитъ съ сержантомъ строго, хотя послдній и высказалъ слишкомъ сантиментальное мягкосердечіе для солдата. Но Руь ясно видла, что его улыбка была принужденная, и она съ безпокойствомъ сказала:
Я долго не могла ршить, хорошо ли я поступила, или нтъ, но потомъ была очень рада, что ршилась на такой шагъ, и, однако, никогда себ его не прощу, если бдному сержанту за это достанется.
— Бобъ, хорошій солдатъ,— произнесъ капитанъ:— и его прямая обязанность была поймать бглаго невольника. Если онъ это сдлалъ, какъ я не сомнваюсь, то намъ нечего объ этомъ боле безпокоиться. Лучше поговоримъ о васъ.
— Погодите. Вы знаете, по какой причин бжалъ этотъ невольникъ?
Гаулегъ съ удивленіемъ взглянулъ на молодую двушку, не понимая, почему его будущая жена выказываетъ такой интересъ къ неграмъ. Нтъ,— подумалъ онъ:— я слишкомъ долго оставался въ отсутствіи.
— Я видлъ вчера вечеромъ его хозяина, и онъ мн сказалъ, что этотъ негръ былъ очень лнивый и вполн заслужилъ свое наказаніе, а чтобы избгнуть дальнйшихъ справедливыхъ каръ, онъ бжалъ въ Канзасъ, гд, по газетамъ, поселились будто бы какіе-то аболиціонисты, поклявшіеся оказывать помощь бглымъ невольникамъ. Газета съ этимъ извстіемъ была найдена подъ его матрасомъ. Онъ скрылся въ Сантон на ферм Майнера Гобба. Вамъ кто нибудь говорилъ о немъ?
Руь прямо не отвтила на этотъ вопросъ.
— А какому наказанію онъ подвергся?
— Не знаю. Но, вроятно, здоровой порк. Сверные каролинцы шутить не любятъ. Ну, что, такъ?— прибавилъ онъ, смотря на нее исподлобья.
— Еще бы. Несчастнаго такъ избили, что у него обнажены кости.
— Значитъ, вы его видли?
— Да — А могу спросить, когда?
— Сегодня.
— И, конечно, на ферм Гобба?
— На этотъ вопросъ я не отвчу, а сама спрошу васъ кое о чемъ.
— Сдлайте одолженіе.
— Пріютить негра, убжавшаго отъ своего хозяина изъ-за жестокаго обращенія, считается преступленіемъ,— не правда ли?
— Въ Канзас это преступленіе наказуется смертью.
— О, какъ ужасно!
— Извините,— сказалъ капитанъ, качая головой:— это справедливый и разумный законъ, хотя, быть можетъ, онъ иногда ведетъ къ тяжелымъ послдствіямъ. Въ Канзас поселились сверяне, которые открыто совтуютъ неграмъ возставать противъ ихъ хозяевъ. Съ такими негодяями нельзя не поступать строго, и, чтобы положить конецъ ихъ преступнымъ замысламъ, изданъ этотъ законъ.
— Такъ если бы я,— воскликнула Руь, покраснвъ отъ негодованія:— приняла въ свой домъ несчастнаго бднаго негра, избитаго до полусмерти, то меня могли бы повсить или разстрлять? Вашъ законъ просто верварскій!
— Я этого не говорю, и никто не можетъ подумать, чтобы дочь полковника Виндсфорда была виновна въ укрывательств бглаго невольника.
— Напрасно вы въ этомъ такъ уврены. Я помню еще ребенкомъ, какъ къ моему отцу вернулся избитый до полусмерти мальчикъ, котораго онъ продалъ сосду, и отецъ не только не выдалъ его присланному за нимъ надсмотрщику, такъ жестоко обращавшемуся съ ребенкомъ, но приказалъ подвергнуть его тлесному наказанію.
— Я слыхалъ, что отецъ вашъ дорого за это поплатился.
— Да, но онъ поступилъ хорошо, и я такъ же поступила бы съ хозяиномъ этого несчастнаго негра, если бы онъ попался мн подъ руку.
Гаулетъ засмялся, но очень принужденно, и, поднявшись съ мста, сказалъ такимъ тономъ, котораго Руь еще никогда не слыхала отъ него:
— Это дло гораздо серьезне, чмъ вы думаете. Я очень благодаренъ вамъ, что вы мн все сказали. Еще можно быстрыми мрами возстановить законъ. Я знаю, что вы руководствовались самымъ добрымъ намреніемъ, но судъ можетъ посмотрть на это иначе, а всякая помощь, оказанная бглому невольнику, влечетъ за собою смерть. Конечно, я сдлаю все, что могу, для обезпеченія вашей безопасности, хотя не скрою отъ васъ, что вы поступили очень неосторожно. Скажите мн еще: посл вашего ухода съ фермы Гобба негръ остался тамъ?
— Я вамъ ничего не скажу,— отвчала Руь, поблднвъ, какъ полотно, но твердымъ, ршительнымъ голосомъ.
Ея слова взбсили капитана, но онъ удержался отъ рзкихъ выраженій, отошелъ къ окну, постоялъ тамъ минуты дв и, возвратясь къ молодой двушк, произнесъ мягкимъ, нжнымъ голосомъ.
— Простите, я передъ вами виноватъ. Я сразу не понялъ, что мы оба смотримъ на это дло съ различныхъ точекъ зрнія: я — какъ солдатъ, а вы — какъ добрая женщина.
Онъ взялъ ее за руку, и Руь, обрадованная перемной въ его настроеніи, не вырвала своей руки и пристально посмотрла на него.
— Не будемъ ссориться,— продолжалъ онъ еще боле сердечнымъ тономъ: — придетъ время, когда я докажу вамъ, что многіе рабовладльцы достойны сожалнія, такъ какъ вся ихъ судьба поставлена на карту, и они могутъ погибнуть отъ происковъ сверянъ, а вы научите меня быть сострадательнымъ даже къ бглымъ неграмъ. А пока оставимъ этотъ предметъ разговора. Вы согласны?
— Да, но вы не сказали, что вы намрены длать, я безпокоюсь не о себ, а о другихъ.
Онъ улыбнулся и нжно погладилъ ея руку.
— Предоставьте все мн. Я приму вс мры, чтобы не пострадалъ никто изъ вашихъ друзей. Доврьтесь мн, и все кончится благополучно, Руь.
Онъ впервые назвалъ ее по имени, и она покраснла, но не отскочила отъ него, а напротивъ, съ откровенной улыбкой, сказала:
— Я вполн вамъ довряю и очень благодарна за ваше милое обращеніе со мною. Можетъ быть, я поступила глупо, и мн бы хотлось серьезно поговорить съ вами, когда у васъ будетъ время.
Онъ молча нагнулся и поцловалъ ея руку.
Спустя нсколько минутъ, Руь увидла изъ окна, какъ Гаулетъ тихо вызжалъ изъ воротъ, снявъ шляпу и посылая ей поклоны.
Но какъ только онъ исчезъ изъ ея вида, то пришпорилъ лошадь, а лицо его приняло роковое выраженіе, какъ для бглаго негра, такъ и для сержанта Матисона.

XIV.
Въ ящик.

Капитанъ Гаулетъ не былъ человкомъ неискреннимъ, но позволялъ себ нкоторую дипломатичность въ отношеніи женщинъ. Руь обидла его, и онъ въ глубин своего сердца ршилъ, что она, рано или поздно, въ этомъ раскается. Ея разсужденія на счетъ негровъ были въ его глазахъ сантиментальнымъ пустякомъ, и, когда она сдлается его женой, онъ сочтетъ первымъ долгомъ доказать ей, что такъ неприлично думать подруг жизни благороднаго южанина, но до тхъ поръ онъ ни однимъ словомъ не будетъ ей противорчить. Самъ Гаулетъ не обращался жестоко съ неграми, но онъ не выказывалъ пощады къ бглымъ невольникамъ, по какой бы уважительной причин они ни бжали. Съ его точки зрнія, негръ имлъ право быть только невольникомъ, то-есть тмъ, къ чему его призвало провидніе. Если рабовладльцы жестоко обращались со своими неграми, то это было глупо и неосторожно, такъ же какъ глупо и неосторожно быть жестокимъ съ животными, а считать, что негръ имлъ боле права, чмъ скотъ, на доброе обращеніе съ нимъ,— было просто идіотствомъ. Что же касается до теоріи проклятыхъ янки о равенств правъ черной и блой расы, то она была просто святотатствомъ.
Таковы были убжденія, которыя Гаулетъ получилъ съ молокомъ матери и укрпилъ въ себ воспитаніемъ и жизненной дятельностью. Поэтому неудивительно, что слова Руи заставили его заскрежетать зубами, и только любовь къ ней дозволила ему пересилить свой гнвъ. Однажды, очутившись далеко отъ нея, онъ сосредоточилъ вс свои мысли на томъ, чтобы исполнить свой долгъ солдата и гражданина.
Възжая въ Сантонъ, онъ встртилъ сержанта, который отыскивалъ его, и, не давъ ему окончить свой рапорта о случившемся, Гаулетъ воскликнулъ:
— Гд ваши солдаты?
— У Шапета.
— Возьмите ихъ и отправляйтесь снова на ферму. Негръ тамъ.
— Но миссъ Виндсфордъ, сэръ,— отвчалъ Бобъ Матисонъ:— она говорила… она увряла…
— Бросьте эти пустяки, Бобъ Матисонъ,— гнвно перебилъ его капитанъ:— если вы поймаете негра, то все обойдется благополучно, но если нтъ, то я васъ отдамъ подъ судъ, и выгоню изъ полка за неисполненіе служебныхъ обязанностей. Отправляйтесь сейчасъ къ Гоббу и приведите какъ фермера, такъ и проклятаго негра къ Шапету.
Сержантъ пришпорилъ лошадь и, когда Гаулетъ достигъ гостиницы Шапета, онъ со своими солдатами былъ на полдорог къ ферм.
Исаакъ встртилъ его съ почтительнымъ поклономъ.
— Гд изволили быть, капитанъ?— спросилъ онъ, позвавъ своего мальчика Джима и поручивъ ему уходъ за офицерской лошадью.
— Просто промялъ бока лошади, чтобы не застаивалась,— отвчалъ Гаулетъ.— Исаакъ, пойдемте въ вашу комнату и выпьемъ водки.
Когда они очутились наедин, капитанъ закурилъ сигару и спросилъ небрежнымъ тономъ:
— А какъ поживаетъ вашъ другъ аболиціонистъ?
— Мой другъ аболиціонистъ, капитанъ? О комъ вы говорите?
— Конечно, о вашемъ жильц Гольдено.
— Я ничего не знаю о немъ: я не видалъ его уже три недли.
— Его боле нтъ въ вашей гостиниц?
— Нтъ. Онъ оставался въ ней только десять дней.
— Я слыхалъ, что наши молодцы дали ему такую встрепку, что ему сразу опротивлъ Сантонъ. Вроятно, онъ отъ того и ухалъ.
— Вотъ %ін и не приходило это въ голову, а вы сразу, капитанъ, попали въ точку. Патъ Логлинъ чуть не отправилъ его на тотъ свтъ.
— И подломъ. Не вмшивайся не въ свое дло: эти проклятые янки не даютъ намъ покою. Но, право, Исаакъ, напрасно вы его выручили тогда.
— Можетъ быть, можетъ быть. Это мн всегда говоритъ и Патъ. Но во всякомъ случа я теперь освободился отъ него.
— Но есть люди хуже его,— сказалъ Гаулетъ, вставая съ мста и начиная ходить по комнат: — вотъ, напримръ, Джонъ Браунъ, или, какъ его называютъ, старикъ Браунъ изъ Осаватоми. Это аболиціонистъ самаго вреднаго типа.
— Джонъ Браунъ,— промолвилъ Исаакъ, какъ бы припоминая мало знакомую ему личность:— это длинный, сухой дтина, съ быстро бгающими глазами и суровымъ выраженіемъ лица?
— Да, да. А что вы думаете о немъ?
И Гаулетъ снова слъ за столъ, пристально смотря на трактирщика.
— Что я думаю? А то, что его повсятъ прежде осени.
— Дай-то Богъ!— воскликнулъ капитанъ:— а онъ часто приходить сюда?
Исаакъ залпомъ выпилъ свой стаканъ водки, облизалъ языкомъ губы и промолвилъ:
— Джонъ Браунъ ничего не пьетъ, кром воды, онъ не понимаетъ, что хорошо.
Капитанъ засмялся.
— Всего хуже, что эти люди легко вербуютъ себ сторонниковъ. Ну, а какое ваше мнніе о Майнер Гобб?
— Ну, капитанъ, это не Джонъ Браунъ. Я его знаю съ тхъ поръ, какъ онъ поселился въ Канзас. Онъ также не способенъ на что либо дурное, какъ его любая корова, онъ слишкомъ много болтаетъ. Вотъ въ чемъ бда, а иначе о немъ нечего вамъ безпокоиться, капитанъ.
— Онъ, кажется, любить негровъ?
— Онъ любитъ негровъ!— воскликнулъ Исаакъ дтскимъ, наивнымъ тономъ: — я думаю, онъ никогда и не видывалъ на своей родин негровъ: вдь онъ съ запада.
— А вы очень удивитесь, если я вамъ скажу, что онъ укрываетъ у себя бглаго негра?
— Бглый негръ у Майнера въ хижин!— воскликнулъ Исаакъ такъ громко, что его слова повторились, какъ эхо: — это неправда, этого быть не можетъ.
Гаулетъ молча допилъ свой стаканъ и, перемнивъ тонъ, спросилъ повелительнымъ голосомъ:
— А есть у васъ комната или какой нибудь чуланъ, гд можно было бы держать безопасно арестанта?
— Есть.
— Покажите. Мн нужно будетъ такое помщеніе на нсколько дней.
Исаакъ отперъ маленькую дверь, не ту, въ которую они вошли, и повелъ капитана по лстниц внизъ. Тамъ они очутились въ корридор, ведущемъ во дворъ, и не успли они войти въ него, какъ наружная дверь отворилась, и на порог показались четыре человка, которые несли тяжелый ящикъ. Услыхавъ бряцанье сабли капитана, они остановились, но Исаакъ быстро подошелъ къ нимъ и сказалъ:
— Несите, несите. Капитанъ хотлъ посмотрть на чуланъ, и я захватилъ ключъ. Что это за ящикъ? А, на немъ написано: ‘стекло, осторожно’. Хорошо, мы уже очень нуждались въ стекл. Возьми, тамъ, ключъ и отопри чуланъ. Простите, капитанъ, мы васъ задержимъ на минуту. Ну, ребята, несите ящикъ и поставьте въ уголъ. Такъ, хорошо, теперь ступайте во дворъ и подождите расчета. Пожалуйте, капитанъ. Посмотрите, какая крпкая дверь и какое безопасное окно. Тутъ можно смло держать какого угодно арестанта: негра или благо.
Дйствительно, этотъ чуланъ походилъ на тюремную келью: дверь была тяжелая, окованная желзомъ, а то, что Шапеть называлъ окномъ, представляло въ сущности маленькое четыреугольное отверстіе, съ желзными перекладинами. Гаулетъ старательно осмотрлъ замокъ и, вскочивъ на только что внесенный ящикъ, ощупалъ перекладины окна.
— Это безопасное убжище,— сказалъ онъ:— что вы тутъ держите?
— Водку и другіе крпкіе напитки,— отвчалъ трактирщикъ и, вынувъ изъ кармана ключъ, отперъ шкафъ въ стн.
Глазамъ капитана представился цлый рядъ неоткупоренныхъ бутылокъ съ водкой и виномъ, въ томъ числ съ шампанскимъ.
— А сколько у васъ ключей?— спросилъ Гаулетъ.
— Два. Вы не найдете такого другого замка во всемъ Канзас.
— Такъ вотъ въ чемъ дло. Вскор мои солдаты приведутъ сюда негра, по имени Іонаеана Сандса, и его придется держать здсь, пока мы удостовримся въ его тождественности и продлаемъ вс необходимыя процедуры. Вы ничего не имете противъ, чтобы вашъ чуланъ обратили въ тюрьму?
— Я согласенъ на все, что приноситъ мн деньги въ эти трудныя времена,— отвчалъ со смхомъ Шапегь:— я всегда слыхалъ, что негръ, пока живъ, принадлежитъ своему господину, и что права послдняго охраняются законами Соединенныхъ Штатовъ. Я съ васъ возьму по одному доллару въ день за помщеніе и по одному доллару за прокормъ. За то, что онъ отсюда не уйдетъ, я отвчаю съ той минуты, какъ вы его запрете въ этотъ чуланъ. Ну, теперь вернемся наверхъ.
Не успли они снова помститься въ комнат Исаака, какъ въ двери ея показался сержантъ Бобъ, блдный, встревоженный.
— Вы поймали его?
— Нтъ, серъ. Мы переискали всю ферму: тамъ нтъ и слда негра.
Капитанъ насупилъ брови.
— Я васъ разжалую за это въ рядовые,— произнесъ онъ гнвно:— что же вамъ сказали?
— Сказали, что какой-то негръ шатался вокругъ фермы, прося милостыни, и они дали ему кусокъ хлба. А что потомъ съ нимъ стало, никто не зналъ.
— А спросили вы, былъ ли онъ на ферм въ то время, когда тамъ находилась миссъ Виндсфордъ?
— Да, сэръ, и получилъ въ отвтъ, что онъ былъ именно въ то самое время.
— А вы арестовали Гобба?
— Нтъ, сэръ, его не было дома. Женщины я не взялъ, такъ какъ не зналъ, что она вамъ нужна.
— Мн всхъ нужно!— воскликнулъ, выходя изъ себя, Гаулетъ:— отыщите Гобба и притащите его сюда. Кто нибудь да заплатитъ мн за эту комедію.
Сержанта, хотла, удалиться, но Шапетъ остановилъ его за руку.
— Майнеръ Гоббъ былъ только что здсь въ буфет. Приведите его сюда: мн самому надо у него спросить кое-что.
Бобъ взглянулъ на офицера, ожидая приказанія, и когда тотъ кивнулъ головой, то вышелъ изъ комнаты.
— Мн только что пришла въ голову мысль,— сказалъ Исаакъ, затворяя дверь и принимая конфиденціальный тонъ: — прикажете вамъ ее передать?
— Говорите.
— Есть у васъ доказательства, т.-е. настоящія доказательства того, что Майнеръ Гоббъ укрывалъ у себя бглаго негра?
Исаакъ говорилъ такъ искренно, и въ его голос выражался такой интересъ къ длу, что Гаулетъ счелъ возможнымъ вполн довриться ему.
— Вотъ въ чемъ дло,— отвчалъ онъ: — миссъ Виндсфордъ объяснила мн, что она видла негра на ферм Гобба сегодня утромъ, и сегодня же утромъ она помшала моему мягкосердечному сержанту сдлать обыскъ на ферм, значитъ, въ то время тамъ находился негръ. Не правда ли, это ясно?
— Можетъ быть, онъ тамъ былъ, а, можетъ быть, и нтъ. Вы спрашивали у нея прямо — былъ ли на ферм негръ въ то время?
— Я спрашивалъ, но она отказалась отвтить.
Исаакъ свистнулъ и спокойно произнесъ:
— Въ такомъ случа у васъ только подозрніе, а не доказательство. Конечно, роль Майнера во всемъ этомъ сомнительная. Ну, да вотъ и онъ. Мы сейчасъ все выяснимъ.
Въ комнату вошолъ сержантъ съ двумя солдатами съ обнаженными саблями, а среди нихъ находился Гоббъ.
— Хорошаго вы надлали, Майнеръ Гоббъ!— воскликнулъ Исаакъ гнвно:— простите, капитанъ, что я заговорилъ съ нимъ раньше вашего, но я не могу сдержать своей злобы при мысли, что человкъ, которому я вполн доврялъ, укрываетъ у себя бглыхъ негровъ. Я вамъ торжественно говорю, Майнеръ Гоббъ, что не оставлю этого дла, не добившись истины. Не болтайте пустого, я вдь все знаю, что длается здсь. Однако, мн все-таки не врится, чтобы вы были виновны въ такомъ преступленіи.
Майнеръ Гоббъ съ удивленіемъ смотрлъ то на Исаака, то на капитана.
— Я бы хотлъ знать,— произнесъ онъ наконецъ:— кто на меня взводитъ такое обвиненіе. Я ему задамъ.
— Ну, ну! Полно притворяться,— сказалъ рзко Гаулетъ:— видли вы около вашей фермы негра за послдніе два дня?
— Видлъ.
— Когда?
— Въ первый разъ вчера ночью.
— А во второй разъ?
— Сегодня утромъ.
— Вы ему дали что нибудь?
— Да. Я его покормилъ и сказалъ, что это въ послдній разъ, а потому посовтовалъ ему удалиться.
— Онъ ушолъ?
— Да.
— Кто нибудь его видлъ, кром васъ?
— Не знаю.
— Была миссъ Виндсфордъ на вашей ферм сегодня?
— Жена говоритъ, что была.
— А видла она негра?
— Объ этомъ спросите у нея, капитанъ.
— Куда пошолъ негръ съ фермы?
— Что же мн отвчать?— промолвилъ Майнеръ въ нершительности: — я не хотлъ бы погубить несчастнаго, но и не желаю нарушить законъ.
— Вы должны сказать правду, или, въ противномъ случа, я отдамъ васъ подъ судъ.
— Такъ я лучше скажу все, что знаю,— отвчалъ Гоббъ, вздрогнувъ всмъ тломъ:— онъ пошелъ съ фермы на юго-западъ и, судя по его словамъ, я увренъ, что онъ теперь у Джона Брауна въ Осаватоми.
Капитанъ подозрительно посмотрлъ на свидтеля и подвергъ его перекрестному допросу вмст съ Исаакомъ. Въ конц концовъ онъ посовтовался съ послднимъ и объявилъ Майнеру, что онъ можетъ идти домой.
Оставшись наедин съ трактирщикомъ, онъ сталъ обсуждать вопросъ о дальнйшихъ своихъ дйствіяхъ. Ему самому хотлось тотчасъ послать своихъ солдатъ въ Осаватоми, но Шапегъ полагалъ, что надо поступить осторожно.
— Пошлите лучше Боба еще за дюжиной солдатъ,— сказалъ онъ: — съ Джономъ Брауномъ шутить нельзя, и если негръ у него, то онъ будетъ защищать его до послдней крайности. Я знаю, на что способны такіе люди, какъ онъ, да еще у него нсколько сыновей, и они вс хорошо вооружены.
— Пустяки!— воскликнулъ капитанъ,— неужели вы думаете, что онъ посметъ сопротивляться солдатамъ, дйствующимъ по моему приказанію?
— Онъ окажетъ сопротивленіе Т5амому чорту, или даже президенту, если бы у него вздумали отнимать негра, котораго онъ пріютилъ.
— Такъ онъ сумасшедшій?
— Да, и очень опасный.
— Но я потеряю много времени, пославъ еще за солдатами?
— Конечно, но лучше промедлить, чмъ рисковать жизнью добрыхъ солдатъ. Къ тому же, негръ, попавъ къ Брауну, не скоро отъ него уйдетъ. Впрочемъ я вамъ ничего не совтую. Вы сами знаете, что вамъ нужно длать.
Гаулетъ задумался.
— Я послушаюсь вашего совта, Исаакъ,— сказалъ онъ, спустя нсколько минуть,— а чтобы выиграть время, самъ отправлюсь за солдатами. Велите подать мн лошадь.
Шапеть пошолъ распорядиться, но оказались неожиданныя проволочки: то не было мальчика, служившаго въ конюшн, то лопнула подпруга, то лошадь потеряла одну подкову, и было необходимо ее подковать. Капитана все это выводило изъ терпнія, и онъ, наконецъ, послалъ Боба за добавочными солдатами, а самъ принялся завтракать. Такимъ образомъ было уже поздно, когда отрядъ солдатъ пустился въ дорогу подъ начальствомъ самого капитана.
Проводивъ его, Исаакъ пошолъ въ буфетъ, гд Майнеръ Гоббъ сидлъ одинъ за кускомъ хлба съ сыромъ. Увидавъ трактирщика, онъ громко засмялся.
— Ну, ужъ молодецъ, Исаакъ, такую комедію сыгралъ, какъ никогда. А я порядочно исполнилъ свою роль?
— Ничего, изрядно. Только вы слишкомъ пересолили. А вдь капитанъ не дуракъ. Надо быть съ нимъ осторожнымъ. Ну, да какъ бы то ни было, а мы его знатно одурачили. Теперь старикъ Джонъ задастъ ему ходу въ Осаватоми, и онъ очутится дома не раньше полуночи. Ну, довольно болтать, пойдемте въ чуланъ.
Въ чулан оказался ящикъ пустымъ, и на немъ сидлъ негръ Іонаанъ Сандсъ, покрытый пылью и соломой.
— Здравствуйте, мистеръ Шапеть,— сказалъ онъ съ улыбкой,— ваше имя извстно всмъ намъ, неграмъ Сверной Каролины. Увидвъ ваше лицо, я просто ожилъ.
— Полно говорить глупости,— отвчалъ трактирщикъ,— теперь время не до комплиментовъ. Мы зашли къ вамъ съ вашимъ другомъ Майнеромъ Гоббомъ, которому вы обязаны всмъ, чтобы передать вамъ планъ вашихъ будущихъ дйствій. Теперь вы пошьте и поспите, а когда стемнетъ, то мои молодцы снова посадятъ васъ въ ящикъ и повезутъ до слдующей станціи. Вамъ не надо бжать, а васъ спокойно доставятъ въ этомъ ящик со станціи на станцію до самой Канады, гд вы будете такимъ же свободнымъ человкомъ, какъ мы. Вотъ вамъ кое-что отъ одного моего пріятеля, для обзаведенія на новой родин.
Съ этими словами Шапеть сунулъ въ руки негра банковый билетъ въ пять долларовъ и хотлъ уйти, но Іонаоанъ его задержалъ.
— Нтъ, нтъ, мистеръ Шапеть, передайте эти деньги бдному негру, а я богатъ. Посмотрите.
Негръ вынулъ изъ-за пазухи грязный красный платокъ и, развязавъ узелъ на немъ, показалъ удивленному Шапету маленькій портретъ ребенка прежняго хозяина Іонаеана, письмо отъ этого ребенка, котораго онъ любилъ боле всего на свт, и банковый билетъ въ двадцать долларовъ.
— Вотъ какой я богачъ! Мн пятьдесятъ лтъ, а у меня никогда не было въ рукахъ двадцати долларовъ, мн дала ихъ добрая блая барышня на ферм мистера Гобба. Она настоящій ангелъ, и счастливъ тотъ человкъ, кому она достанется.
Шапетъ вернулся въ свою комнату серьезный, задумчивый, но, переступивъ порогъ, онъ вдругъ громко разсмялся и вслухъ сказалъ:
— Она это сдлала! Ну, капитанъ, нашла же коса на камень!

XV.
Набгъ.

Робертъ боле не встрчалъ Руи на ферм Гобба, но слыхалъ, что она часто тамъ бывала, потому что Джонъ Браунъ оставилъ на ферм одного изъ своихъ людей, въ вид караульнаго, на случай новаго набга миссурійцевъ и принялъ мры, чтобы, въ случа надобности, дюжина молодцовъ могла собраться туда въ теченіе часа. Роберт не назначили на эту должность, такъ какъ у него на рукахъ было очень важное дло, именно доставленіе изъ сосдняго города ящиковъ съ оружіемъ и патронами, которые присылались къ Джону Брауну сверными обществами, для помощи эмигрантамъ, подъ видомъ книгъ, мебели, машинъ и т. д. Кром того, онъ занимался обученіемъ рекрутовъ и постепенной организаціей военной силы для защиты правъ свободныхъ штатовъ. Никто изъ этихъ молодцовъ не отказывался отъ оружія и патроновъ, а большая ихъ часть аккуратно являлась по вечерамъ для обученія военному длу, но вскор оказалось, что очень немногіе были серьезно готовы противодйствовать рабовладльческой сил, какъ Джонъ Браунъ называлъ миссурійцевъ и ихъ сторонниковъ. Все-таки, съ каждымъ днемъ Потаватомскіе стрлки совершенствовались въ дисциплин, военномъ дл, и вмст съ тмъ ихъ присутствіе обезпечивало спокойствіе вокругъ базиса ихъ операцій — Осаватом. Изъ другихъ же мстностей приходили все чаще и чаще всти о грабежахъ и насиліяхъ, учиняемыхъ людьми Буфорда, который теперь стоялъ со своимъ отрядомъ на южной сторон рки Потаватома. Никто не чувствовалъ себя безопаснымъ, и поселенцы, стоявшіе за свободные штаты, находились въ постоянной лихорадк отъ страха. Къ довершенію всего еще распространилось извстіе, что новый большой отрядъ, подъ начальствомъ генераловъ Ачисона и Стрингорелло, извстныхъ южныхъ политикановъ, приближался со стороны Миссури и имлъ цлью, овладвъ Сантономъ, подвергнуть примрной кар всхъ, находившихся тамъ, защитниковъ свободныхъ штатовъ.
Когда только слухи объ этомъ набг сдлались достоврнымъ фактомъ, то Робертъ сталъ очень безпокоиться о судьб Благо дома и его обитателяхъ. Разсказы о зврскихъ поступкахъ миссурійцевъ были до того ужасны, что, несмотря на присутствіе тамъ капитана Гаулета, который, по слухамъ, былъ уже объявленъ женихомъ Руи, Робертъ опасался за безопасность молодой двушки и такъ безпокоился о ней, что наконецъ отпросился въ отпускъ у Джона Брауна, подъ предлогомъ навстить друзей въ Сантон. Эта маленькая хитрость никого не провела, но Роберту было все равно, что о немъ думали. Однако Джонъ Браунъ выказалъ большое нежеланіе отпустить его: сначала онъ отказалъ ему наотрзъ, но когда Робертъ смиренно подчинился его вол, то онъ пожаллъ его и не только дозволилъ ему ухать, но приказалъ своимъ сыновьямъ, Язону и Соломону, отправиться съ нимъ. Это было 22 мая. Благодаря прекрасной погод, наступившей посл обильныхъ дождей, травы и хлба быстро поднимались, но если природа длала, что могла, для человка, то человкъ плохо помогалъ себ. Фермы, мимо которыхъ прозжали молодые люди, были почти не обработаны, поля покрыты бурьяномъ, и въ рдкихъ мстахъ виднлись люди на работ.
Участокъ земли Майнера Гобба представлялъ разительное исключеніе. Хотя онъ былъ пламеннымъ волонтеромъ въ отряд Потаватомскихъ стрлковъ, онъ не запускалъ сельскихъ работъ и, зная, что во всякое время, караулившій на его ферм, Оливеръ Браунъ могъ призвать для охраны его семьи дюжину ршительныхъ, смлыхъ молодцовъ, онъ дятельно трудился въ пол съ утра до ночи. На деньги, одолженныя ему Робертомъ, онъ купилъ четыре коровы, пару лошадей и двухъ здоровыхъ воловъ.
Достигнувъ жилища Майнера Гобба, Робертъ и сыновья Джона Брауна застали его жену также за работой: она била масло и, благодаря тому, что ихъ дла поправились, и маленькій Мини былъ совершенно здоровъ, она попрежнему была весела и разговорчива.
— Дла у насъ идутъ хорошо,— отвчала она на вс вопросы молодыхъ людей:— но въ Сантон подготовляется что-то недоброе. Со времени того митинга, на которомъ Майнеръ говорилъ, къ моему большому сожалнію, сторонники рабства подняли голову и изо всхъ силъ кричать, что тамъ не исполняются законы территоріи. Въ особенности ихъ привело въ ярость бгство бднаго негра, и я, право, удивляюсь, что нашу ферму еще не сожгли. Но миссурійцы ужасные трусы и совершаютъ свои злодйства только, когда уврены, что не встртятъ отпора. Патъ Логлинъ не разъ грозилъ Майнеру, что уничтожить его ферму за укрывательство негра, но Майнеръ гордо бросилъ ему перчатку и отвчалъ, что желалъ бы посмотрть, какъ сломаютъ у него хоть одинъ колъ въ изгороди. У нихъ была драка, но Шапеть ихъ рознялъ. Потомъ онъ выговаривалъ Майнеру за его неосторожную болтовню, и Майнеръ съ тхъ поръ сталъ потише. Ну, ребята, садитесь за столъ и попробуйте только что сбитаго масла и сегодня испеченныхъ булокъ. Я очень рада васъ видть и не отпущу безъ хорошаго угощенія. Что вы спрашиваете, Язонъ? Бываетъ ли здсь Руь Виндсфордъ? Какъ же — она приходитъ сюда почти каждое утро. Но вотъ сегодня она общала прійти, однако еще не была, и я очень безпокоюсь, не случилось ли съ ней что нибудь. Если вы направляетесь въ ту сторону, то заверните въ Блый домъ и узнайте, что съ ней.
Хотя эти послднія слова были обращены къ Язову, но мистриссъ Гоббъ не спускала глазъ съ Роберта, и они такъ подйствовали на послдняго, что, пока его товарищи ли на об щеки, онъ сидлъ молча, пригорюнившись. Какъ ни уврялъ онъ себя, что неприлично ему явиться въ Блый домъ, посл того, какъ Руь была объявлена невстой капитана Гаулета, но все-таки онъ чувствовалъ необходимость побывать тамъ и ждалъ съ нетерпніемъ, пока Язонъ и Соломонъ утолятъ свой голодъ. Вроятно, его лицо было очень краснорчиво, такъ какъ Язонъ, неожиданно обернувшись къ нему, бросилъ ду и воскликнулъ:
— Ну, ну! Не отчаивайся. Вотъ мы и готовы, подемъ въ Сантонъ.
— Нтъ, нтъ!— произнесла мистриссъ Гоббъ, побагроввъ:— мистеръ Шапетъ сказалъ Майнеру, чтобы мистеръ Гольдено ни за что не подходилъ близко къ городу.
— Пустяки, мистриссъ Гоббъ: семи смертей не бываетъ, а одной не миновать!— отвчалъ Язонъ со смхомъ и ударяя Роберта по плечу:— онъ хочетъ побывать въ Сантон, и мы послдуемъ за нимъ. Благодарствуйте за угощеніе, по истин королевское.
Молодые люди снова пустились въ путь, но лошадь Роберта такъ быстро скакала, что Брауны отстали отъ него, но не столько, чтобы потерять его изъ вида. Такимъ образомъ, когда онъ поровнялся съ Блымъ домомъ, то, спустя нсколько минутъ, и они присоединились къ нему.
— Что это!— воскликнулъ Язонъ, указывая на десятокъ лошадей, привязанныхъ къ садовой ршетк:— солдаты, здсь солдаты!
— Повидимому,— отвчалъ Робертъ:— продемъ мимо.
— Нтъ, это не солдатскія лошади,— прибавилъ Язонъ: — что это за крикъ?
Дйствительно въ дом раздался женскій вопль.
Робертъ пришпорилъ лошадь, и Брауны сдлали то же, но когда онъ перескочилъ черезъ садовую ршетку, то лошади его товарищей заупрямились, и онъ, не дожидаясь ихъ, вбжалъ въ домъ. Изъ кухни и одной изъ комнатъ послышался громкій, грубый смхъ, заглушавшій голосъ Руи, умолявшей о помощи. Робертъ бросился въ ту комнату, гд раздавался голосъ молодой двушки, и увидалъ, что двое людей шарили въ комод, а двое другихъ держали Руь, а пятый одной рукой срывалъ съ ея пальцевъ кольцо, а другой сжималъ ей шею, требуя ключа отъ ящика, гд хранились ея драгоцнности. Вс они были пьяны и такъ шумли, что не замтили открывшейся двери, а о появленіи Роберта они узнали только по радостному крику молодой двушки. Тогда они обернулись и съ грубой бранью схватились за оружіе, но Робертъ уже усплъ выстрлить, и человкъ, державшій Руь, грохнулся на полъ. Одинъ изъ его товарищей выхватилъ ножъ, но, прежде чмъ онъ на него замахнулся, Робертъ повалилъ его и съ такой силой, что онъ лежалъ недвижимо. Затмъ Робертъ обратился къ остальнымъ, но съ ними уже раздлывались Брауны. Одинъ изъ нихъ громко умолялъ о пощад, а двое выпрыгнули въ окно. Однако на шумъ прибжали изъ кухни ихъ товарищи. Робертъ держалъ въ одной рук револьверъ, а въ другой саблю, а Брауны приложили къ плечу свои винтовки, при вид этого миссурійцы обратились въ бгство.
— Надо ихъ преслдовать!— воскликнулъ Робертъ и побжалъ за ними, но когда онъ достигъ двора, то они уже были на лошадяхъ и скакали по дорог.
Тогда онъ вернулся въ домъ и встртилъ въ корридор Руь, которая поддерживала мистриссъ Эльморъ съ окровавленной головой. Увидавъ его, послдняя воскликнула:
— Молодой человкъ, мы обязаны вамъ жизнью. Вы поступили настоящимъ героемъ и ваши товарищи также. Кто это тамъ стонетъ? А! вроятно, разбойникъ, котораго вы такъ хорошо отпотчевали, но все-таки онъ человкъ. Мистеръ Гольдено, дайте мн вашу руку, пойдемте посмотрть, что съ нимъ, а ты, Руь, принеси водки, воды и бинты.
Опираясь на руку Роберта, она поспшно направилась въ комнату, гд слышались стоны, и которая оказалась спальнею Руи. Тамъ Брауны старались сдержать кровь, струившуюся изъ раны миссурійца, въ котораго выстрлилъ Робертъ. Мистриссъ Эльморъ, бывшая сестрой милосердія до своего замужества, принялась тотчасъ длать ему перевязку, утшая, что все пройдетъ къ тому дню, когда его повсятъ. Другой миссуріецъ былъ связанъ по рукамъ и по ногамъ Браунами, а третій, при паденіи, получилъ такой ударъ объ косякъ камина, что у него лопнулъ черепъ, и онъ лежалъ бездыханнымъ трупомъ.
Ухаживая за раненымъ, мистриссъ Эльморъ вмст съ тмъ распорядилась, чтобы плнника отнесли въ кабинетъ мужа, а мертваго вынесли на дворъ, такъ что Руь, вернувшись въ свою комнату, уже не застала ихъ тамъ.
— Я полагаю,— сказала добрая женщина посл того, какъ она перевязала рану у миссурійца: — что намъ еще грозитъ опасность. Я сама во всемъ виновата. На разсвт капитанъ Гаулетъ прислалъ своихъ солдатъ, но онъ сдлалъ это такъ неделикатно, и я такъ не люблю въ своемъ дом чужихъ людей, что прогнала ихъ вмст съ сержантомъ Бобомъ Матисономъ. Но когда разбойники явились сюда, то я тотчасъ отправила за ними мальчика верхомъ на лучшей изъ лошадей мужа. Они, конечно, вернутся, но до тхъ поръ вы бы, добрый другъ,— прибавила она, обращаясь къ Роберту:— попросили своихъ товарищей покараулить на дорог, не вернутся ли разбойники.
Гольдено собралъ военный совтъ, и на немъ было ршено принять вс мры къ защит дома, въ ожиданіи солдатъ. Вс окна и двери были заставлены баррикадами, а Соломонъ Браунъ взлзъ на крышу, чтобы оттуда слдить за движеніемъ непріятеля.
Между тмъ Руь приводила въ порядокъ все въ дом, и ей дятельно помогала мистриссъ Эльморъ, не смотря на то, что ей пришлось перевязать и свою голову, изъ которой все еще текла кровь.
— Мистеръ Гольдено,— сказала Руь, появляясь наконецъ въ комнат, гд онъ оставался: — попробуйте уговорить тетку отдохнуть и не работать, она меня не слушается, а если она не ляжетъ въ постель, то серьезно занеможетъ.
Робертъ исполнилъ ея желаніе и, увидавъ, что мистриссъ Эльморъ укладывала вещи Руи въ чемоданъ, взялъ ее за руку и безъ церемоніи сказалъ:
— Пойдемте, и, пожалуйста, лягте въ постель. Вы уже довольно утомились, и дальнйшей работы вамъ дозволить нельзя.
— Это что такое!— промолвила мистриссъ Эльморъ, широко раскрывъ глаза и стараясь освободить свою руку.— А, понимаю,— прибавила она, замтивъ, что Руь выглядываетъ въ дверь:— эта двченка на меня насплетничала. Что же вамъ угодно?
— Мн угодно, чтобы вы отдохнули,— отвчалъ Роберта съ улыбкой.
— Ну, признаюсь, никто такъ не обращался со мной въ моемъ дом. А вы, молодой человкъ, всегда такъ распоряжаетесь въ своемъ жилищ? Ну, а если я васъ не послушаюсь?
— Тогда я буду вынужденъ принять ршительныя мры. Я самъ человка’ подначальный и обязанъ исполнить данное мн приказаніе.
Мистриссъ Эльморъ прежде посмотрла на него, потомъ на Руь и съ иронической улыбкой произнесла:
— Длать нечего, мн надо повиноваться, къ тому же вы вполн заслужили право пользоваться обществомъ Руи, хотя врядъ ли вы отъ этого что нибудь выиграете. Но признаюсь, если бы я была молодая двушка, то предпочла бы такого человка, какъ вы, всмъ капитанамъ на свт. Вотъ теб!
Съ этими словами она бросила вызывающій взглядъ на племянницу и хлопнула за собой дверью.
Молодые люди покраснли.
— Вы побдили, мистеръ Гольдено, такую особу, которую еще никто никогда не побждалъ,— произнесла Руь съ улыбкой: — примите мою искреннюю благодарность.
— Право, не за что. Не должны ли вы послдовать примру тетки? Простите, я еще не спросилъ, получили ли вы какое нибудь поврежденіе.
— Никакого, хотя признаюсь, что мн долго будутъ памятны эти разбойники. Вамъ разсказывала тетя, что она считаетъ себя виновной во всей этой исторіи, отпустивъ солдатъ, но мн кажется, что всякій поступилъ бы также на ея мст. А какъ вы полагаете, они вернутся сюда?
— Конечно, если только до нихъ достигнетъ посланный вами мальчикъ, къ тому же капитанъ Гаулетъ, вроятно, очень безпокоится о васъ и приметъ вс мры для вашей безопасности.
— Я надюсь, что капитанъ Гаулетъ, прискачетъ сюда вмст со своими солдатами,— отвчала Руь, еще боле покраснвъ: — я желала бы, чтобы вы поближе познакомились. Мн очень грустно, что два человка, которыхъ я считаю своими друзьями, находятся въ такихъ враждебныхъ отношеніяхъ. Но вотъ мистеръ Браунъ, онъ, вроятно, принесъ намъ хорошія всти.
— Все обстоитъ благополучно, Робертъ!— воскликнулъ онъ, входя въ комнату: — отрядъ солдатъ, человкъ въ двнадцать, подъ начальствомъ капитана, скачетъ во весь опоръ по дорог.

XVI.
Капитанъ Гаулетъ выдаетъ себя.

Руь пошла къ мистриссъ Эльморъ, чтобы объявить ей о прибытіи солдатъ, а Робертъ и Брауны стали поджидать ихъ на крыльц. Роберту было очень любопытно свидться съ капитаномъ Гаулетомъ при настоящихъ обстоятельствахъ: онъ ясно видлъ по тону Руи, что она еще не была невстой капитана, но все-таки подозрвалъ, что переговоры по этому предмету близились къ концу. Поэтому онъ далъ себ слово вести себя очень осторожно и ни за что не выйти изъ себя, какъ бы ни вызывалъ его на это соперникъ.
Вслдствіе такого ршенія онъ встртилъ капитана очень любезно и въ нсколькихъ учтивыхъ словахъ выразилъ удовольствіе, которое причинялъ всмъ пріздъ солдатъ съ ихъ начальникомъ.
— Миссъ Виндсфордъ не пострадала?— спросилъ капитанъ повелительнымъ тономъ и небрежно кивнулъ ему головой.
— Нисколько. Вы найдете ее въ комнат мистриссъ Эльморъ.
Гаулетъ снова кивнулъ головой и, не обращая никакого вниманія на Брауновъ, прошолъ въ гостиную, гд виднлись ясные слды разбойничьяго набга: коверъ былъ разорванъ, зеркало разбито, мебель переломана, и дверцы въ шкафу оторваны. При вид этого капитанъ злобно нахмурилъ брови и громко проклялъ мистриссъ Эльморъ, которая, по его мннію, преднамренно прогнала солдатъ. Онъ былъ очень радъ, что ей досталось отъ разбойниковъ, и не желалъ ее видть, но ему казалось страннымъ, что Руь не спшила къ нему на встрчу, и, прождавъ нсколько минутъ, онъ вышелъ въ корридоръ, гд сталъ ходить взадъ и впередъ, громко стуча саблей.
Вскор одна изъ дверей отворилась, и изъ нея вышла мистриссъ Эльморъ, тяжело опиравшаяся на руку своей племянницы. Она поздоровалась съ капитаномъ холодне обыкновеннаго, а молодая двушка, блдная какъ полотно, не протянула ему даже руки.
— Наконецъ-то вы явились!— сказала мистриссъ Эльморъ рзкимъ тономъ:— правда, я во всемъ виновата, мы очень пострадали бы, если бы въ самую критическую минуту не явился другъ, котораго мы очень мало знаемъ. Но гд онъ, неужели онъ ухалъ? Это очень странно,— прибавила она, подозрительно взглянувъ на капитана.
— Мистеръ Гольдено ухалъ?— воскликнула Руь такимъ тономъ, отъ котораго вздрогнулъ Гаулетъ:— этого не можетъ быть, я пойду и отыщу его.
Капитанъ перескъ ей дорогу.
— Позвольте мн сходить за нимъ. Я передамъ ему ваше желаніе и приведу сюда.
Слова эти были произнесены совершенно искренно, такъ какъ выражавшееся во взгляд мистриссъ Эльморъ явное подозрніе, что онъ выпроводилъ Роберта, показалось ему оскорбительнымъ, и онъ хотлъ доказать, что не былъ способенъ на подобную низость. Но онъ опоздалъ.
— Благодарю васъ,— сказала Руь холодно:— но я лучше пойлу сама. Мы столькимъ обязаны мистеру Гольдено, что намъ было бы очень непріятно, если бы онъ подумалъ, благодаря какому нибудь недоразумнію, что мы боле въ немъ не нуждаемся.
Она поспшно вышла изъ комнаты, и Гаулетъ остался наедин съ мистриссъ Эльморъ, которая бросала на него враждебные взгляды.
— Да, только въ несчасть познаешь истинныхъ друзей,— продолжала она тмъ же рзкимъ тономъ:— вамъ говорилъ мистеръ Гольдено, что онъ тутъ засталъ и что сдлалъ?
— Нтъ, я не имлъ удовольствія разговаривать съ нимъ?
— Въ такомъ случа Руь вамъ все разскажетъ. Она ему обязана боле насъ всхъ и это вполн сознаетъ. Какъ странно, только вчера она говорила, что желала бы его увидть, а сегодня онъ уже явился и то въ такую минуту, когда она боле всего въ немъ нуждалась. И подумать, что этого самаго человка, который теперь спасъ меня, ее и весь домъ, выгнали отсюда, два мсяца тому назадъ, за нсколько смлыхъ словъ. Судьба отомстила за него моему мужу, и я ему это прямо скажу.
— А вы думаете, что мистеръ Эльморъ именно такъ посмотритъ на случившееся?— произнесъ капитанъ со спокойнымъ пренебреженіемъ:— конечно, очень похвально обратить въ бгство нсколькихъ пьяныхъ людей, но врядъ ли это геройскій поступокъ. Впрочемъ, я солдатъ и, быть можетъ, плохой судья въ подобномъ дл.
— Капитанъ Гаулетъ,— промолвила вполголоса мистриссъ Эльморъ:— мы никогда не были съ вами друзьями, это истина, и вы, пожалуйста, не лгите, но я все-таки дамъ вамъ добрый совтъ: если вы попрежнему будете презирать Роберта Гольдено, то вы поступите, какъ дуракъ. Я полагаю, что вы хотите жениться на нашей двочк, и, по всей вроятности, вы поставите на своемъ, но для этого вамъ надо быть очень осторожнымъ и не плошать, а то Руь убдится въ томъ, что я и теперь знаю, именно, что Робертъ Гольдено хотя онъ янки и аболиціонистъ, но, какъ джентльменъ и человкъ, стоитъ гораздо выше васъ, несмотря на вашу хваленую южную кровь.
Въ эту минуту за дверью послышались голоса, и въ комнату вошли Руь, Робертъ и Брауны.
Гаулетъ тотчасъ всталъ съ кресла, въ которомъ сидлъ, и, подойдя къ Роберту, сказалъ:
— Поздравляю васъ, хотя я еще не знаю подробностей. А кто такіе ваши друзья?
Молодые люди пожали другъ другу руки, и Робертъ представилъ капитану сыновей Джона Брауна. Гаулетъ обошелся съ ними очень любезно и потомъ, разспросивъ чисто повоенному о случившемся, пошелъ съ Робертомъ посмотрть на плнныхъ.
Вскор Брауны ухали, но капитанъ просилъ Роберта сдлать ему личное одолженіе остаться въ Бломъ дом.
— Это дло служигъ къ вашей чести, мистеръ Гольдено,— сказалъ онъ:— и я обо всемъ донесу моему полковнику. Конечно, эти люди подонки отряда генерала Ачинсона, но все-таки онъ долженъ отвчать за ихъ безчинства. Я настою на томъ, чтобы пострадавшіе были вполн вознаграждены, и впредь здсь всегда будетъ достаточный караулъ.
Робертъ молча поклонился. До сихъ поръ онъ только отвчалъ на вопросы Гаулета и теперь не зналъ, что ему сказать. Тонъ капитана былъ искренній и откровенный, но повелительный и какъ бы покровительственный, что выводило изъ себя молодого человка. Но онъ сумлъ сдержать свой гнвъ, и они вернулись къ дамамъ, повидимому, совершенными пріятелями.
Мистриссъ Эльморъ и Руь находились въ кухн, гд он наскоро приготовляли обдъ. Оба мужчины тотчасъ предложили свои услуги, и молодая двушка съ удовольствіемъ видла, какъ они стали взапуски помогать въ стряпн, при чемъ гордость южанина и суровость сверянина одинаково стушевались подъ радужнымъ вліяніемъ ея улыбки. Что касается до мистриссъ Эльморъ, то она нимало удивлялась дипломатической выдержк капитана, который ловко избгалъ всхъ спорныхъ вопросовъ, любезно разговаривалъ съ Робертомъ и дружески курилъ съ нимъ сигары. Когда же сло солнце, и Робертъ сталъ прощаться, то Гаулетъ учтиво проводилъ его до воротъ, гд они крпко пожали другъ другу руку и пожелали доброй ночи.
Вернувшись въ домъ, Гаулетъ засталъ Руь одну, такъ какъ мистриссъ Эльморъ ушла къ себ въ комнату. Глаза молодой двушки боле блестли, и выраженіе ея лица было живе, чмъ во вс дни посл его возвращенія.
— Я очень радъ, что видлъ этого человка сегодня,— сказалъ онъ, спокойно усаживаясь въ кресло.
— Да, а отъ чего?— спросила Руь, еще боле просіявъ.
— Потому что очень пріятно провести нсколько часовъ, а въ настоящемъ случа полдня, въ обществ врага и не сказать другъ другу ни одного непріятнаго слова.
— Почему вы считаете его врагомъ?
— Потому что это правда. Мистеръ Робертъ Гольдено можетъ быть честнымъ и прекраснымъ человкомъ, даже джентльменомъ, насколько это доступно сверянину, но онъ злйшій врагъ всему, что для меня свято, и всмъ, кто вамъ дороги.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
— Онъ — аболиціонистъ и уничтожилъ бы, если бы могъ, вс наши учрежденія и вс наши порядки на юг. При этомъ онъ не фанатикъ на словахъ или на бумаг, а, насколько мн извстно, практически обучаетъ военному длу людей съ такими же понятіями, какъ онъ. А чего они вс хотятъ? Сдлать Канзасъ свободнымъ штатомъ? Нтъ, этого имъ недовольно, и они стремятся къ уничтоженію рабства повсюду и къ возмущенію негровъ противъ своихъ господъ. Замтьте, я нисколько его за это не осуждаю. Онъ родился съ этими идеями, взросъ на нихъ и пропитался ими среди своихъ соотечественниковъ янки… Но куда вы идете?
— Я хочу вамъ что-то показать,— сказала Руь, вставая и выходя изъ комнаты.
Черезъ минуту она вернулась, держа въ рукахъ нумеръ New York Tribune.
— Откуда вы это достали?— воскликнулъ Гаулетъ, а на лиц его выразилось презрительное отвращеніе.
Руь засмялась.
— Все равно,— отвчала она:— прочтите передовую статью и опровергните, если можете, ея аргументы. Я старалась это сдлать, но вс усилія мои были тщетны.
Гаулетъ пересилилъ закипвшую въ немъ злобу противъ Роберта, котораго онъ заподозрлъ въ пагубномъ вліяніи на молодую двушку, и, прикусивъ губы, прочелъ статью.
— Однако вашъ другъ хорошо воспользовался удобнымъ случаемъ!
— Мистеръ Гольдено не писалъ этой статьи.
— Но онъ далъ вамъ прочесть.
— Нтъ. Я нашла ее случайно.
— Проклятая случайность!— промолвилъ Гаулетъ сквозь зубы.
— Потрудитесь же опровергнуть ея аргументы.
Но капитану было не до аргументовъ: онъ начиналъ смутно понимать, что между нимъ и Русью разверзлась такая бездна, которой ни одному изъ нихъ не перейти. Одно было ясно, что эту бездну вырылъ проклятый янки.
— А мистеръ Гольдено разговаривалъ съ вами когда нибудь объ этомъ предмет?
— Да. Но онъ не говорилъ того, что писано въ этой стать.
— Что же вы думаете о его аргументахъ?
— Вы задаете мн трудный вопросъ. Я никогда не слыхивала такихъ доводовъ, и они произвели на меня сильное впечатлніе. Быть можетъ, онъ самъ еще боле его словъ повліялъ на меня: онъ такъ искрененъ, такъ простъ и такъ безыскусственъ. А его другъ, Джонъ Браунъ, поразилъ меня всего боле. Я первый разъ въ жизни видла такое замчательное лицо: оно спокойное, суровое, а вмст съ тмъ, когда онъ улыбнется, то просто подарить. Онъ кажется не живымъ человкомъ, а героемъ изъ старой книги: вотъ прекрасный былъ бы типъ для Вальтеръ-Скотта. Я бы очень желала, чтобы вы его увидли. Одинъ взглядъ на него научилъ бы васъ, какъ меня, смотрть иначе на вопросъ о рабств. Я не думаю, чтобы нашъ югъ могъ создать такого человка, какъ Джонъ Браунъ, а вы знаете, какъ я люблю югъ, мою дорогую родину!
Ея голосъ принялъ нжное выраженіе, и она какъ будто вспомнила, съ пламеннымъ сожалніемъ о ласкахъ матери, въ которыхъ судьба отказала ей такъ давно.
Гаулетъ былъ тронутъ и почувствовалъ, что въ эту минуту любитъ ее боле, чмъ когда. Страхъ лишиться ея, ревность къ сопернику и нжная женственность, внезапно проявившаяся въ молодой двушк, возбудили въ его южной натур кипучую страсть. Въ эту минуту онъ думалъ только объ одномъ — о своей любви къ ней, а они были одни въ сумерки теплаго весенняго дня.
— Руь! Я не могу больше ждать!— воскликнулъ онъ, схвативъ за руку молодую двушку.
Она вздрогнула, а онъ продолжалъ, потерявъ всякое самообладаніе:
— Вы знаете, что я васъ люблю уже давно, но теперь я долженъ вамъ высказать всю мою любовь!
Она вскочила съ раскраснвшимися щеками и, пристально посмотрвъ на него, спросила:
— Разв вы меня любите?
— Разв я васъ люблю?— повторилъ онъ со смхомъ: — да я сгораю отъ любви къ вамъ съ первой минуты, какъ васъ увидлъ! Вы сомнваетесь въ этомъ?
— Нтъ. Такъ вы думаете, что любите меня, но…
Она вздохнула, не кончила своей фразы и отвернула голову. Онъ снова взялъ ее за руку, но она освободилась отъ него.
— Что съ вами, моя радость?
— Вы не должны меня такъ называть.
— Я не могу иначе называть васъ наедин.
Наступило молчаніе.
— Зачмъ вы ухали?— промолвила Руь такимъ тономъ, какъ будто думала вслухъ.
— Вы согласились бы тогда, если бы я сдлалъ вамъ предложеніе?— спросилъ онъ съ улыбкой.
— Я могла согласиться.
— Такъ что же васъ удерживаетъ теперь?
— Вы не отвтили на мой вопросъ.
— Я ухалъ потому, что не былъ увренъ въ вашемъ отвт. Мужчина не долженъ длать предложенія иначе, какъ вполн увренный, что оно будетъ принято.
Она ничего не отвтила, и онъ взглянулъ на нее съ безпокойствомъ.
— Отвтьте на мой вопросъ: что же васъ удерживаетъ теперь?
Она попрежнему молчала. Онъ повторилъ свои слова и приблизился къ ней. Губы ея дрожали, какъ будто она хотла плакать, но, пересиливъ себя, она наконецъ промолвила:
— Я не могу отвтить теперь. Дайте мн время.
Но эта отсрочка была не мыслима для влюбленнаго юноши.
— Отчего, Руь,— воскликнулъ онъ:— вы не можете сегодня сказать — да, или нтъ? Неужели вы меня не пожалете? Мое счастье, почти жизнь зависятъ отъ вашего отвта!
— Неужели?— спросила она просто.
Лицо Гаулета омрачилось.
— Я васъ не понимаю,— сказалъ онъ:— уже вы задаете мн второй странный вопросъ. Зачмъ вы такъ жестоки?
Онъ остановился, ожидая ея отвта, но она не промолвила ни слова, и онъ продолжалъ:
— Неужели вы думаете, что если я счелъ нужнымъ, какъ это дорого мн ни стоило, покинуть васъ на три недли, то это значитъ, что я недостаточно васъ люблю, или кто нибудь,— прибавилъ онъ неожиданно, подозрвая вліяніе на молодую двушку враждебной ему тетки:— объяснилъ въ дурную сторону мое отсутствіе?
— Нтъ.
— Такъ скажите же мн, что васъ удерживаетъ отъ окончательнаго согласія? Вы сами говорите, что тогда могли согласиться, такъ отчего же не теперь? Не портите моей и вашей жизни изъ-за какого нибудь пустяка.
Она молчала.
Кровь прилила къ голов капитана. Чего было ему еще ждать? Онъ нагнулся къ ней такъ близко, что она почувствовала его Дыханіе на своей щек. Еще минута, и онъ прижалъ бы ее къ своей груди, но она быстро отскочила.
— Это не хорошо!— воскликнула она:— это неблагородно, вамъ лучше уйти. Вы, повидимому, меня совершенно не понимаете. Быть можетъ, мы оба сдлали большую ошибку.
Онъ посмотрлъ на нее и, видя, что во всхъ ея чертахъ проглядывала твердая ршимость, произнесъ:
— Я буду ждать. Я исполню вс ваши желанія, только скажите мн хоть одно слово утшенія. Когда мн прійти за отвтомъ?
Эти слова онъ произнесъ такъ смиренно, такъ жалобно, что. сердце молодой двушки смягчилось.
— Завтра,— отвтила она нжнымъ тономъ.
— А теперь прикажете уйти?
— Пожалуйста.
Она протянула ему руку, и онъ почтительно поцловалъ ее.
— Простите меня, Руь, если я васъ встревожилъ.
— Мн не въ чемъ васъ прощать.
— Дозавтра.
— Прощайте.
Гаулетъ отдалъ приказаніе своимъ солдатамъ и потомъ отправился въ Сантонъ, гд тотчасъ легъ въ постель и крпко заснулъ. Ему постоянно снилась Руь, но сны его были тяжелые, непріятные. Напротивъ, Руь всю ночь не смыкала глазъ и все думала, думала.
Мистриссъ Эльморъ, прекрасно выспавшаяся и совершенно отдохнувшая, встала на другой день рано и принялась съ обычной энергіей за хозяйство. Увидавъ же усталое, блдное лицо племянницы, она не спросила ея о причин безсонницы, но посовтовала отдохнуть до завтрака и не приниматься ни за какую работу.
Руь охотно на это согласилась и, выйдя на крыльцо, сла въ покойное кресло. Передъ нею разстилалась гладкая поляна, а на дорог виднлся всадникъ. Она вспыхнула. Но это былъ не капитанъ Гаулетъ, а солдатъ. Онъ остановился у воротъ, и въ рукахъ его виднлось что-то блое, а такъ какъ лошадь его стала горячиться, и онъ не могъ соскочить съ нея, то Руь пошла къ нему на встрчу. Онъ отдалъ ей честь и передалъ письмо.
— Мн приказано ждать отвта, миссъ.
— Хорошо, но войдите и покушайте.
— Нтъ, благодарю васъ. Я не могу терять ни минуты: капитанъ уже ухалъ, а я долженъ слдовать за нимъ. Прочитайте письмо, и вы все узнаете.
Онъ такъ хитро улыбнулся, словно ему извстны были вс тайны своего офицера.
Руь распечатала письмо и прочитала слдующее:

‘Сантонъ. Лагерь.

‘Милая Руь, приказъ, котораго я не могу ослушаться, обязываетъ меня отлучиться отсюда, не повидавшись съ вами. Я, можетъ быть, вернусь не ране нсколькихъ дней. Напишите мн хоть одно слово, чтобы я не отчаивался.

‘Преданный вамъ А. Г.’.

Руь вернулась въ свою комнату и написала слдующее:
‘Я думала всю ночь. Мы съ вами совершенно расходимся въ мнніяхъ о рабств. Поэтому я и не могу вамъ дать отвта. Если вы не перемните своихъ чувствъ ко мн, благодаря моимъ мнніямъ, то прізжайте, когда можете.

‘Руь’.

— Дитя мое,— сказала мистриссъ Эльморъ, когда солдатъ ухалъ: — ты блдна, какъ смерть, ложись въ постель. Я принесу завтракъ въ твою комнату.
— Я дурно спала,— отвчала Руь, поникнувъ головой: — но у насъ такъ много работы.
— Пустяки. Длай, что я говорю.
Руь повиновалась и проспала до самаго вечера.

XVII.
Безъ пролитія крови нтъ прощенія грховъ.

Робертъ провелъ ночь на ферм Гобба, а утромъ, очень рано, отправился въ Осаватоми. Онъ не нашелъ дома Джона Брауна, и ему сказали, что тотъ похалъ въ лагерь Буфорда, переодвшись землемромъ, что продлывалъ нердко, когда желалъ тайно произвести рекогносцировку непріятельскаго расположенія. Онъ вернулся на закат солнца, и Робертъ надялся услышать отъ него любопытныя новости. Но старикъ не говорилъ ничего о себ, а напротивъ разспрашивалъ о набг миссурійцевъ на домъ Эльмора, выражая надежду, что съ плнниками поступятъ по ихъ заслугамъ.
На слдующій день получены были изъ Сантона ужасныя и противорчивыя всти: по словамъ однихъ, городъ горлъ и, по всей вроятности, превратится весь въ развалины, по увренію другихъ, тамъ происходило поголовное избіеніе, а Исаакъ Шапетъ сообщалъ, что дйствительно много истреблено имущества въ Сантон, но теперь все успокоилось, и миссурійцы удалились на сверъ, такъ что не было никакой необходимости въ присутствіи Брауновъ.
Старикъ Джонъ, прочитавъ эту записку, нахмурилъ брови, но попрежнему хранилъ молчаніе до самаго вечера, когда онъ поручилъ Роберту създить, съ маленькимъ фургономъ, въ ближайшій городъ Франклинъ и привезти оттуда значительный запасъ оружія, который былъ присланъ съ востока. Робертъ провозился съ этимъ дломъ очень долго и вернулся домой только къ двумъ часамъ, когда уже вс спали.
Утромъ онъ проснулся очень поздно и, вставъ, нашелъ съ уди вленіемъ, что въ дом не было никого. Онъ выглянулъ въ дверь и услышалъ позади хижины голоса.
— Я поэтому и оставилъ его долго спать,— произносилъ голосъ Джона Брауна:— я не вполн сознаю своего долга въ этомъ отношеніи. Конечно, онъ былъ бы лучше Винера, если грянетъ бда. Но мн жаль его: онъ еще такъ молодъ. Ну, сынокъ, это недостаточно остро, точи получше.
— Отецъ,— отвчалъ тотъ, изъ его сыновей, который также назывался Джономъ:— вы затяли роковое дло, нельзя ли придумать что нибудь другое?
— Нельзя. Я всегда говорилъ, что безъ пролитія крови нтъ прощенія грховъ. Мы еще не проливали крови, но сегодня ночью начнемъ. Я это ршилъ, и мои молодцы обязаны клятвой повиноваться мн. Посмотри, что длаютъ защитники рабства, и чмъ они еще грозятъ. Въ Сантон остались безъ крова и куска хлба толпы женщинъ и дтей только потому, что сторонники свободныхъ штатовъ низкіе трусы, потому что ни одинъ изъ насъ не посмлъ апеллировать отъ людского закона къ Божьему. Что будетъ съ этой несчастной страной, если мы будемъ сидть, сложа руки. Съ каждымъ часомъ сила дьявола ростетъ. Нтъ, сегодня ночью я начну борьбу за святое дло. Если ты не хочешь, не слдуй за мной, я никого не принуждаю, даже собственныхъ дтей, но я пойду въ бой хотя бы и одинъ. Ну, эта сабля хороша, точи другую.
— Я-то пойду за тобой, отецъ, но что сдлать съ Робертомъ?
Въ эту минуту Робертъ подошелъ къ нимъ.
— Я слышалъ вашъ разговоръ — сказалъ онъ:— и, что бы вы ни затвали, я хочу принять участіе въ дл.
— Мы вс знаемъ, какую пользу вы могли бы намъ оказать, Робертъ,— отвчалъ съ улыбкой Джонъ Браунъ:— но нужне, чтобы вы отправились сегодня вечеромъ на ферму Майнера и замнили тамъ Ната Винера.
— Я хочу остаться съ вами. Вы куда-то отправляетесь и не хотите меня взять съ собой. Почему вы такъ поступаете?
— Потому, что такъ надо. Правда, сынъ?
— Правда. Не спрашивай ничего у отца, Робертъ, повинуйся, и больше ничего. Мы съ Язономъ уже давно надялись, что онъ такъ поступитъ.
— Конечно, онъ будетъ повиноваться,— сказалъ старикъ Джонъ, осторожно пробуя лезвее второй сабли: — или онъ выйдетъ изъ моего отряда. Но если онъ думаетъ, что наше святое дло можно совершить въ одну ночь, и что онъ не будетъ участвовать въ послдующихъ дйствіяхъ, то онъ просто дуракъ. Мы сегодня ночью прибьемъ нашъ флагъ къ мачт — вотъ и все. Сегодня люди узнаютъ, что мечъ рабства обоюдоострый. Сегодня начнется борьба, которая окончится побдой правды и справедливости. Это также врно, какъ то, что солнце блеститъ на неб. Я не увижу этой побды, но вы ее увидите и помянете мои слова, когда мое тло будетъ уже давно гнить въ земл. Ну, Робертъ, ступайте завтракать, а потомъ у меня есть для васъ много работы.
Молодому человку очень хотлось разспросить Джона Брауна еще о многомъ, но сынъ бросилъ на него такой умоляющій взглядъ, что тотъ молча повиновался.
Работа втеченіе дня состояла въ заготовленіи пищи и въ сокрытіи лишняго оружія, такъ чтобы его не нашли при самомъ тщательномъ обыск. На кухн варили окорока свинины, пекли хлбы и жарили кофе. Среди этихъ хлопотъ явились сыновья Брауна: Овенъ, Вадсонъ, Фредерикъ и Оливеръ, а также ихъ зять Генри Томсонъ. Когда обдъ былъ готовъ, то вс охотно принялись за него, но не было слышно обычной веселой болтовни. Вс были мрачны, задумчивы, словно наступила критическая минута. Даже Фредерикъ, всегда смявшійся и шутившій, хранилъ безмолвіе. Посл обда никто не вышелъ изъ дома, и Джонъ Браунъ, вынувъ изъ шкафа семейную библію, началъ торжественно читать пятьдесятъ седьмую главу Исаіи:
‘Видите, како праведный погибе, и никтоже не пріемлетъ сердцемъ, и мужіе праведніе вземлются, и никто же разуметъ: отъ лица же неправды взася праведный. Будетъ съ миромъ погребеніе его, взася отъ среды….То твоя часть, сей твой жребій: и тмъ проліялъ еси возліянія и тмъ принеслъ еси жертвы: о сихъ убо не разгнваюся ли’.
Окончивъ это чтеніе, онъ опустился на колни, чего Робертъ еще никогда не видалъ, и сталъ громко молиться:
— Боже, Всемогущій! благослови наши начинанія. Ты вдаешь наши сердца и Ты одинъ можешь сказать, поступаемъ ли мы согласно Твоему закону. Мы, Господи, идемъ на это дло, какъ Твои врные слуги, мы вступаемъ въ борьбу за униженныхъ и оскорбленныхъ, за несчастныхъ рабовъ. Вс возстанутъ въ стран противъ насъ, но если Ты поддержишь, то намъ нечего опасаться. На Тебя мы надемся, о Господи! Поддержи насъ и укрпи въ борьб не противъ враговъ, а противъ нашего слабодушія. Даруй намъ силы довести дло до конца, а если намъ суждено умереть, то даруй намъ смерть христіанина, идущаго въ бой за правое дло именемъ Іисуса Христа. Аминь.
Онъ поднялся и, взглянувъ на Роберта, сказалъ:
— Ну, вамъ пора хать. Я уже осдлалъ лошадь. Вы останьтесь на ферм, а сюда пришлите тотчасъ Винера. Ну, съ Богомъ но прежде пожмите дружески руку своимъ братьямъ. Одному Богу извстно, когда и гд вы свидитесь съ ними.
Въ голос старика слышалась такая трогательная нота, что Робертъ едва удержался отъ слезъ, и молча простился съ товарищами, а Джонъ Браунъ проводилъ его до конюшни.
— Мы-то съ вами еще увидимся,— сказалъ онъ: — я не думаю, чтобы стукнулъ часъ мой, или вашъ. Но все-таки никому не извстно, что можетъ случиться, и я хочу вамъ сказать кое-что на прощанье. Мн очень не хотлось, чтобы вы, два дня тому назадъ, похали къ Аллену Эльмору, я говорилъ себ, что не къ чему вамъ было охранять женщину, принадлежащую другому, и то рабовладльцу, защитнику нашихъ враговъ. Но теперь я вижу, какъ зло ошибался. Молодая двушка, которая безъ васъ, быть можетъ, погибла бы, не принадлежитъ еще южному офицеру, а то она не вызвала бы васъ къ себ посл его возвращенія. Я убжденъ, что ея душу еще можно снасти, и вы къ этому призваны, Робертъ. Вотъ почему я не хочу васъ взять съ собою сегодня. Я вамъ сказалъ, позжайте на ферму Гобба, но теперь я скажу, позжайте дальше и не думайте о насъ, а главное не отчаивайтесь, я слышалъ сегодня ночью, какъ вы метались и бормотали недостойныя мужественнаго человка слова. Ваша любовь достойна всякой женщины, и сердце капитана Гаулета не стоить вашего. Значить, не унывайте, и она ваша. Мн дорого стоило отказаться отъ вашего содйствія сегодня, но такъ лучше. Прощайте, да хранить васъ Господь! Если вы будете въ состояніи, то вернитесь сюда завтра на разсвт. Я привезу важныя всти.
Они молча разстались. Сердце Роберта было такъ переполнено что онъ не могъ произнести ни слова, и только крпко пожалъ руку старика.
Достигнувъ поворота дороги, онъ обернулся и увидалъ, что Джонъ Браунъ держалъ въ рукахъ саблю, внимательно осматривая лезвее. Солнце играло на блестящей стали, и Роберту старикъ показался архистратигомъ съ огненнымъ мечемъ.

XVIII.
Идеи мистриссъ Гоббъ.

Въ то самое время, когда Робертъ вызжалъ изъ Осаватоми, мистриссъ Гоббъ услыхала легкій стукъ въ дверь и, быстро отворивъ ее, нжно обняла Руь.
— Это вы!— воскликнула она:— я не ожидала такого счастья, простите меня, но я ужасно рада васъ видть, тмъ боле, что я одна и очень безпокоюсь о муж. Его нтъ дома, и я не знаю, живъ онъ, или умеръ. Неужели вы пришли одн? Ахъ, нтъ, васъ проводили солдаты. Пожалуйста, садитесь.
Руь съ удовольствіемъ помстилась на скамейк рядомъ сть маленькимъ Мини, который очень обрадовался ей. Она прежде всего отправила домой солдатъ, такъ какъ на ферм находились три потаватомскихъ стрлка, которые во всякое время могли проводить ее въ Блый домъ.
Об женщины имли много сообщить другъ другу, но, конечно, первая заговорила мистриссъ Гоббъ. Она передала молодой двушк подробныя свднія о томъ, что длалъ все это время Мини, и о земледльческихъ работахъ ея мужа, потомъ она сообщила вс толки о несчастномъ положеніи территоріи и наконецъ распространилась о своихъ тревожныхъ чувствахъ на счетъ Майнера, который отправился съ отрядомъ стрлковъ на рекогносцировку Буфофдскаго лагеря. Среди своихъ сердечныхъ стованій, добрая женщина вдругъ остановилась и промолвила, нжно взявъ молодую двушку за руку:
— Довольно мн болтать, лучше скажите, что случилось съ вами. Я вдь ничего не знаю, кром голаго факта.
— А разв Брауны вамъ не говорили?
— Они и мистеръ Гольдено не такіе люди, чтобы хвастаться своими подвигами. Нтъ, нтъ! Вы разскажите мн все подробно, съ самаго начала. А ты, Мини, не мшай и не кричи. Ну, Руь, я жду.
Молодая двушка начала свой разсказъ сначала неохотно, но потомъ оживилась, и когда дло дошло до появленія Роберта, то она воскликнула съ сверкающими глазами:
— Право, я не могу передать вамъ всего, что я чувствовала въ минуту моего спасенія. Я была рада и счастлива, но вмст съ тмъ на меня напалъ страхъ. Я всегда хвасталась, что не боюсь никого, но у мистера Гольдено, когда онъ сразилъ врага, было такое ужасное выраженіе лица, что я испугалась боле, чмъ отъ угрозъ разбойника. Что вы удивляетесь? Вы его не видли въ эту минуту. Потомъ онъ сталъ очень добръ и нженъ, но я до сихъ поръ не могу отдлаться отъ того впечатлнія, которое произвело на меня его страшное лицо. Смйтесь, если хотите, но это такъ.
Мистриссъ Гоббъ не смялась, а только многозначительно улыбнулась.
— Объясните, если можете,— прибавила Руь, покраснвъ: — мое странное чувство, но не говорите объ этомъ мистеру Гольдено, а то онъ можетъ упрекнуть меня въ черной неблагодарности.
— Можетъ быть, вы сочтете это дерзостью,— отвчала мистриссъ Гоббъ,— но я не понимаю, какъ вамъ это не ясно. Неужели вы не видите того, что вс видятъ?
— Что такое?— спросила Руь, принявъ гордый видъ.
Мистриссъ Гоббъ пристально посмотрла на нее и молча покачала головой.
— Я понимаю, что вы намекаете на какую-то причину, побуждавшую Мистера Гольдено прійти въ ярость на человка, оскорбившаго меня, но не останавливайтесь на полудорог и скажите, какая это причина.
— Я вамъ ничего не скажу, и мн ничего не говорилъ Робертъ Гольдено, а если у меня и есть свои идеи, то никому до нихъ нтъ дла.
— Нтъ, если вы мн сейчасъ не объясните всего, что думаете, то я уйду и никогда не вернусь.
— Ну, быть по вашему. Я думаю, что вы для Роберта такъ дороги, такъ святы, что онъ невольно взбсился на человка, осмлившагося поднять руку на васъ. Вотъ и все. Сердитесь или нтъ, а я сказала всю правду.
Въ эту минуту послышался лай собаки, и мистриссъ Гоббъ бросилась къ окну, надясь увидать мужа.
— Это наши молодцы и кто-то съ ними. Ахъ, это самъ Робертъ!
Руь вскочила и быстро промолвила:
— Я очень замшкалась, дома будутъ безпокоиться обо мн. Прощайте.
Но было поздно, въ дверяхъ уже показался Робертъ съ улыбающимся лицемъ, выраженіе котораго краснорчиво подтверждало идеи мистриссъ Гоббъ.
Руь искренно желала уйти, но она не могла отправиться одна, а ея проводникамъ надо было прежде утолить голодъ, поэтому она была вынуждена остаться до ужина. Мистриссъ Гобъ принялась за стряпню, но замчательно медлила, а пока Робертъ сталъ любезно разспрашивать молодую двушку, какъ идутъ дла въ Бломъ дом.
Наконецъ, подали ужинъ, и посл него Руь начала собираться въ дорогу.
— Я не буду васъ безпокоить,— сказала она, видя, что Робертъ всталъ вмст съ другими двумя товарищами.
Онъ насупилъ брови и поспшно отвтилъ:
— Нтъ, позвольте мн проводить васъ. Въ теперешнія времена чмъ больше эскортъ, тмъ лучше.
— Сдлайте одолженіе, я очень рада, но я думала, что вы устали, и не хотла васъ безпокоить.
— Я никогда не устаю,— отвчалъ Робертъ съ улыбкой, и когда его товарищи отправились сдлать лошадей, то онъ началъ играть съ маленькимъ Мини, подбрасывая его на воздухъ.
— Посмотрите на него,— шепнула мистриссъ Гоббъ на ухо Руи:— теперь его лицо не страшно.
Молодая двушка улыбнулась, но ничего не отвтила.
Вскор они отправились въ путь, и Робертъ съ Русью халъ впереди, а два его товарища слдовали сзади. Во всю дорогу молодые люди весело разговаривали и только, когда Руь случайно произнесла имя капитана, то Робертъ привскочилъ на сдл.
— Вы теперь,— сказалъ онъ, нахмуривъ брови: — находитесь подъ такой охраной, что все случившееся, вроятно, кажется вамъ непріятнымъ сномъ?
— Да, намъ теперь нечего бояться: солдаты стоятъ въ Бломъ дом.
— И подъ командой капитана Гаулета они, конечно, не дадутъ васъ въ обиду. Наша роль кончена.
Въ его голос слышалась такая горечь, что Руь поспшно отвтила:
— Капитанъ не у насъ. Я не видала его уже два дня.
Она сама не знала, зачмъ произнесла эти слова, и пожалла, что сообщила мистеру Гольдено такой фактъ, до котораго ему въ сущности не было никакого дла.
Впродолженіе нкотораго времени они хали молча. Никогда Робертъ не казался молодой двушк такимъ красивымъ и полнымъ достоинства, словно средневковой рыцарь, готовый вступить въ бой со всмъ міромъ ради дамы своего сердца.
Подъзжая къ Блому дому, она спросила:
— Вы зайдете къ намъ, мистеръ Гольдено?
— Если позволите. Я очень желалъ бы видть мистриссъ Эльморъ.
Она была одна дома, такъ какъ ея мужъ, занятый длами, уже нсколько дней жилъ въ отел Шапета. Она очень любезно приняла Роберта, и когда онъ, посл непродолжительнаго разговора, сталъ прощаться, то удержала его насильно. По ея предложенію, Руь сла за фортепіано, а Робертъ, сталъ пть. Потомъ они попробовали дуэты и такъ увлеклись музыкой, что не замтили, какъ мистриссъ Эльморъ оставила ихъ вдвоемъ.
Наконецъ, пробило одиннадцать часовъ, и Робертъ, словно очнувшись, просилъ извиненія, что такъ долго засидлся. Руь должна была проводить его до воротъ, такъ какъ тетка уже давно спала. На прощаніе Робертъ крпко пожалъ ея руку и сказалъ:
— Я никогда не забуду этого вечера. Надюсь, что я не слишкомъ вамъ надолъ.
— Нтъ, я очень пріятно провела время,— отвчала Руь и, покраснвъ, побжала домой, а Роберта, сіяя радостью, вскочилъ на лошадь.

XIX.
Въ разныя стороны.

Первые лучи восходящаго солнца еле освщали макушки сосенъ, когда Робертъ подъзжалъ къ дому Брауна. Ему показалось, что въ немъ никого не было, такъ какъ не видно было дыма изъ трубъ, дверь была затворена, и ставни не сняты съ оконъ, но, введя въ конюшню своего Санхо, онъ засталъ тамъ Джона Брауна, который чистилъ лошадь, очевидно, уставшую отъ продолжительной зды.
— Во время, сына, мой,— сказалъ онъ:— я люблю такую аккуратность. На человка неаккуратнаго нельзя разсчитывать. Но говорите тихо, ваши товарищи снятъ: у нихъ была тяжелая работа въ эту ночь.
— А отчего вы не спите?— спросилъ Робертъ, снимая сдло съ своей лошади:— я, право, удивляюсь, спите ли вы четыре часа въ сутки.
— Старику и этого довольно, особенно, когда у него такъ много на ум, какъ у меня. Однако, зачмъ вы снимаете сдло? Оставьте его на лошади. Теперь такія времена, что надо быть всегда наготов. Ну, а посмотрите на меня: какъ вы меня находите сегодня?
— Вы кажетесь очень уставшимъ, но спокойнымъ,— отвчалъ Робертъ, оглядвъ съ головы до ногъ Джона Брауна:— вроятно, вы пережили сильную нравственную бурю. Разскажите мн, что было сегодня ночью.
— Накормите лошадь овсомъ и снимите ей мундштукъ — пусть постъ на свобод, быть можетъ, ей будетъ большая работа сегодня Встртили вы кого нибудь на дорог въ Осаватоми?
— Одинъ молодецъ изъ деревни сидлъ на холм близъ дороги, и подл него стояла ваша лошадь, привязанная къ дереву.
— Онъ караулитъ. Пришло время, когда насъ станутъ травить, какъ зврей.
— Значить нанесенъ тотъ ударъ, о которомъ вы говорили.
— Да, и сегодня мы задали такого страха сторонникамъ рабства, что они не забудутъ во всю свою жизнь!
— Что вы сдлали?
— Этотъ воскресный день сохранится на вки въ памяти людей,— продолжалъ Джонъ Браунъ, не обращая вниманія на слова Роберта:— вс, даже защитники свободныхъ штатовъ возстанутъ противъ меня, и впродолженіе многихъ недль мн негд будетъ преклонить головы. Но совсть моя чиста, и пусть думаютъ обо мн, что хотятъ.
Онъ слъ на скамейку подл конюшни и вынулъ изъ кармана библію, но глаза его не были устремлены на открытую страницу, а зорко смотрли вдаль, безконечно разстилавшуюся за деревьями.
Сердце Роберта кнуло, ему стало казаться, что случилось нчто не доброе. Онъ долго пристально смотрлъ на старика, а потомъ слъ рядомъ съ нимъ и спросилъ:
— Скажите же мн, что вы сдлали сегодня ночью?
— Я совершилъ дло Божье,— торжественно произнесъ Джонъ Браунъ, снимая шляпу: — пять человкъ получили сегодня ночью свой земной расчетъ, и хотя ни одинъ изъ нихъ не палъ отъ моей руки, но, клянусь Богомъ, я отвтственъ за пролитіе крови. Помните, что я отвчаю за случившееся, такъ и говорите, если васъ будутъ спрашивать.
— Что это были за люди?
— Они грабили ни въ чемъ не повинныхъ мужчинъ и женщинъ, а также грозили смертью многимъ, между прочимъ, мн и моимъ дтямъ. Въ числ ихъ были Вильямъ Шерманъ, негодяй изъ негодяевъ, онъ между прочимъ обошелся самымъ безсовстнымъ образомъ съ одной молодой двушкой, отказавшейся выйти за него замужъ, и совершилъ бы надъ ней насиліе, если бы не заступился за нее мой сынъ, Фредъ,— братья Дойли, которые такъ притиснули одного бднаго старика за продажу мн пороха, что тотъ умеръ отъ страха, наконецъ — Вильсонъ и Вилькинсонъ, учинявшіе частые разбои и ждавшіе только случая, чтобы убить меня съ сыновьями. Теперь они уже боле никого не обидятъ на свт. Вы ихъ, вроятно, знали. Скажите, правы ли мы или нтъ?
— А гд вы ихъ нашли?
— Дома.
— Всхъ вмст?
— Нтъ.
— Какъ же вы достигли по нихъ?
— Мы вызвали ихъ одного за другимъ, сказали имъ, кто мы такіе, дали время раскаяться въ своихъ грхахъ и убили ихъ по суду Божію.
Джонъ Браунъ произнесъ эти слова совершенно спокойно, какъ человкъ, вполн сознававшій, что онъ правъ.
Робертъ закрылъ глаза руками и громко застоналъ.
— Робертъ, сынъ мой, выскажите откровенно свои мысли безъ страха и безъ пощады,— произнесъ старикъ, положивъ ему руку на плечо.
— Вы совершили убійство, хладнокровное, преднамренное убійство,— сказалъ Робертъ съ отчаяніемъ:— страшно подумать, что наше чистое святое дло омрачено такимъ пятномъ.
Джонъ Браунъ насупилъ брови.
— Я ожидалъ, что многіе такъ отзовутся о нашемъ поступк, но я былъ иного мннія о Роберт Гольдено. Три дня тому назадъ онъ пролилъ кровь двухъ людей, и неужели съ тхъ поръ его натура перемнилась?
— Это было въ открытомъ бою.
— Можетъ быть,— произнесъ сурово Джонъ Браунъ:— но не забудьте, другъ мой, что вы убили одного изъ этихъ людей и покусились на жизнь другого потому, что они осмлились лишь поднять руку на женщину, которую вы любите, и, однако, ни одинъ изъ нихъ не былъ такимъ завзятымъ врагомъ нашего святого дла, какъ вчерашніе пятеро. Несмотря на это, весь свтъ скажетъ, что вы, проливая кровь за оскорбленіе молодой двушки, выказали себя героемъ, а меня за освобожденіе страны отъ ея злйшихъ враговъ повсятъ, какъ убійцу. Но пусть ихъ говорятъ, что хотятъ, пусть меня убьютъ, если поймаютъ, я все-таки утверждаю, что былъ правъ и хотя я гршникъ, какъ вс люди, а, быть можетъ, и большій гршникъ, чмъ другіе, но, въ этомъ случа, Богъ видитъ, что я исполнялъ его святую волю. Онъ мн судья, и Онъ меня оправдаетъ! Если же Ему будетъ угодно, чтобы я умеръ на вислиц то я съ спокойнымъ сердцемъ подчинюсь Его вол!
Робертъ пристально посмотрлъ на старика и не сказалъ ни слова. Чувство ужаса и отвращенія смнились въ немъ сожалніемъ и удивленіемъ къ этому странному, мужественному старику.
Джонъ Браунъ, вполн убжденный въ своей правот, закрылъ библію и поднялся со скамейки.
— Пора молодцамъ просыпаться,— сказалъ онъ: — намъ надо пость и отправиться въ путь. Скажите Исааку, когда его увидите, о всемъ, что я вамъ передалъ. Онъ, я увренъ, обрадуется.
Спавшіе поднялись, приготовили завтракъ и потомъ, пошептавшись съ отцемъ, ускакали одинъ за другимъ. Остались дома только Джонъ Браунъ и Робертъ.
— Куда они похали?— спросилъ послдній.
— Они будутъ искать убжища, чтобы скрыться на первое время отъ преслдованій. Мн не скоро суждено съ ними встртиться. А вы задете къ Майнеру, по дорог въ Сантонъ?
— Я не поду въ Сантонъ.
— Напрасно. Это самое безопасное для васъ мсто. Шапетъ можетъ васъ защитить лучше всякаго другого, а васъ подвергнутъ допросу, и, можетъ быть, аресту, такъ какъ вс знаютъ, что вы находились у меня.
— А вы туда же подете?
— Нтъ. Меня теперь не возьмутъ. Я еще нуженъ Господу.
— А кто подетъ съ вами?
— Никто.
— Отчего?
— Никого не пощадятъ, кого застанутъ со мной.
— Я поду съ вами.
— Что это значитъ?— спросилъ старикъ, устремляя свои глаза на молодого человка.
— Я поду съ вами, какая бы опасность мн ни грозила.
— Пустяки. Я отказалъ взять съ собою моихъ сыновей, а позволю вамъ слдовать за собой? Никогда! Вы, Робертъ, и не спорьте со мной: что я ршилъ, то будетъ. Наступила минута разойтись намъ въ разныя стороны. Можетъ быть, намъ суждено встртиться, но не скоро.
— Я не намренъ съ вами спорить,— отвтилъ Робертъ также спокойно:— нечего терять время на пустыя слова: у меня тоже есть своя воля! Васъ не слдуетъ оставлять однихъ въ такую минуту.
— Я не возьму васъ съ собою.
— А я не отстану отъ васъ.
— Вы дали клятву, что будете мн повиноваться.
— Я повинуюсь только тому, что считаю своимъ долгомъ.
Они оба смотрли одинъ на другого, оба одинаково олицетворяли твердую волю. Кто изъ нихъ уступитъ? Глаза Джона Брауна глядли ршительно, сурово, и ничто не выражало въ нихъ, что преданность юноши щекотала его самолюбіе.
— Робертъ Гольдено,— сказалъ посл минутнаго молчанія Джонъ Браунъ: — вы противорчье себ. Какъ можете вы идти рука въ руку съ человкомъ, котораго только что назвали убійцей?
— Я поступаю такъ потому, что этотъ человкъ мн дороже всего на свт, и для него наступила критическая минута.
Джонъ Браунъ покачалъ головой.
— Такъ можетъ говорить,— произнесъ онъ: — только тотъ, кто одинъ на свт, а вы должны думать о Руи Виндсфордъ. Не хмурьте бровей, я говорю правду. Вамъ необходимо думать о ней. Посл вчерашняго дня вы, конечно, убдились, что она рада вашему вмшательству въ ея дла. Но она все-таки южанка и, какъ по собственному влеченію, такъ и по наговору окружающихъ ее, возненавидитъ меня и проклянетъ мое имя. Она никогда не будетъ въ состояніи взять вашу руку, если она прикасалась ко мн посл сегодняшняго событія. Вы должны не только разойтись со мной, но отречься отъ меня, иначе вамъ никогда не видать ея. Подумайте объ этомъ и уходите съ Богомъ.
Онъ отвернулся, слъ на стулъ, поникъ головой и сталъ вполголоса говорить самъ съ собой:
— Кто я, о Господи, чтобы сказать ближнему, какъ Ты нкогда — оставь всхъ и слдуй за мной. Я этого не скажу. Я не дозволилъ своей плоти и крови раздлить моей судьбы, то какъ же я это дозволю чужому человку, какъ бы онъ ни былъ дорогъ моему сердцу. Нтъ, пусть онъ живетъ спокойно и счастливо вдали отъ того, котораго вс признаютъ проклятымъ и прокаженнымъ. Робертъ, сынъ мой, слушай меня, я говорю теб отъ, всего сердца и души — разстанемся, и тотчасъ же!
Онъ положилъ об руки на плечи молодого человка и слегка толкнулъ его по направленію къ двери. Но Робертъ, протянулъ, къ нему свои руки и, нжно смотря на его утомленное, печальное, хотя и ршительное лицо, произнесъ шепотомъ:
— Отецъ, я не уйду отъ васъ. Женщина, которая видла васъ, и потомъ, проклянетъ, ваше имя, никогда не будетъ, моей женой! Да, что тутъ говорить! Вы въ рукахъ Божіихъ. Я знаю только одно, что ничто, кром смерти, не разлучитъ насъ!
Въ эту минуту на дорог раздался лошадиный топотъ и громкій дтскій голосъ:
— Капитанъ Браунъ! Капитанъ Браунъ!
Джонъ Браунъ вскочилъ, оттолкнулъ отъ себя столъ такъ сильно, что посуда посыпалась на полъ, и быстро выскочилъ, въ дверь. Тамъ стоялъ, едва переводя духъ, мальчикъ, котораго Робертъ видлъ на дорог въ Осаватоми.
— Бгите, бгите!— кричалъ онъ, махая руками:— солдаты скачутъ, во весь опоръ!
— Убирайся отсюда, мальчуганъ,— произнесъ Джонъ Браунъ спокойно, словно ничего не случилось:— а вы, Робертъ, оставайтесь здсь.
Еще минута, и онъ, вскочивъ, въ сдло, уже скакалъ по направленію къ западу. Онъ ни разу не оборачивалъ головы и внутренно улыбался, при мысли, какъ онъ все-таки обошелъ юношу. Но напрасно онъ радовался. Вскор онъ услышалъ за собой лошадиный топотъ, и, думая, что его преслдователи близко, выхватилъ револьверъ и обернулся. Это былъ Робертъ на Санхо, который летлъ, какъ стрла, быстро догоняя старика. Нечего было длать, пришлось хать рядомъ. Но Джонъ Браунъ не говорилъ ни слова, и только, по влажнымъ его глазамъ, можно было судить, что любовь юноши трогала его сердце.
Наконецъ, дйствительно погоня показалась вдали, и пуля просвистла надъ ихъ головами. Они продолжали скакать, но дорога была неровная, усыпанная- камнями, и лошадь старика часто спотыкалась. Однако все шло благополучно, и уже близокъ былъ конецъ каменистой дороги, какъ вдругъ лошадь Джона Брауна грохнулась на землю, и старикъ перелетлъ чрезъ ея шею.
— Все кончено для меня,— произнесъ онъ:— моя лошадь сломала себ ногу. Робертъ, оставь меня и скачи во всю прыть, а то насъ обоихъ захватятъ.
— Нтъ! Садитесь на мою лошадь,— воскликнулъ Робертъ, соскакивая на землю и поднимая старика:— мн нечего бояться, они ничего не могутъ мн сдлать. Ну, скоре! А то, правда, насъ захватятъ обоихъ.
Джонъ Браунъ уступилъ и вскочилъ на Санхо.
— Да благословитъ тебя Господь!— сказалъ онъ и пришпорилъ Санхо, который понесся, какъ вихрь, преслдуемый нулями, изъ которыхъ, однако, ни одна не долетла до быстро удалявшагося всадника.

XX.
Долгъ солдата.

Солдаты, которые едва не захватили Джона Брауна, принадлежали къ отряду сержанта Матисона. Рано утромъ въ этотъ день извстія о совершенныхъ убійствахъ достигли до Буфордскаго лагеря на Потаватоми, гд въ то время находился и капитанъ Гаулетъ со своими людьми. Поразспросивъ подробности дла у гонца, принесшаго эти всти, Гаулетъ убдился, что убійцами были Джонъ Браунъ и его молодцы, а потому послалъ тотчасъ Боба Матисона въ одну сторону, а самъ отправился въ другую, съ цлью изловить виновныхъ.
Гаулетъ всегда былъ исправнымъ офицеромъ, но теперь онъ боле чмъ когда жаждалъ исполнить свой долгъ. Въ послднее время онъ очень страдалъ отъ разстройства нервовъ, а ничто такъ не успокаиваетъ нервы, какъ какое нибудь захватывающее, дло. Теперь же онъ подозрвалъ, что среди убійцъ находился и Робертъ І’ольдено, поэтому онъ съ особымъ удовольствіемъ приготовлялся его арестовать. Конечно, онъ уврялъ себя, что въ этомъ случа онъ исполняетъ только свой долгъ, но въ глубин сердца онъ не могъ не сознавать, что послдній разговоръ съ Русью и ея письмо убдили его въ томъ, что Робертъ Гольдено былъ его счастливымъ соперникомъ. Онъ проклиналъ себя за то, что узжалъ на три недли, и слишкомъ рзко повелъ дло посл своего возвращенія, но боле всего проклиналъ Роберта Гольдено, вырвавшаго у него изъ рукъ побду. Вмст съ тмъ онъ сердился на Руь за то, что она предпочитала ему какого-то несчастнаго янки. Но все-таки въ ея жилахъ текла южная кровь, и онъ не хотлъ окончательно порвать съ ней всякія отношенія, а потому ничего не отвтилъ на ея письмо и сталъ терпливо ждать, чмъ все это кончится.
Въ такомъ-то настроеніи находился капитанъ, когда пришло извстіе о потаватомскихъ убійствахъ. Съ злобной радостью взялся онъ за преслдованіе убійцъ, въ полной надежд, что въ числ ихъ находился его соперникъ, котораго, такимъ образомъ, сама судьба предавала въ его руки.
— Никогда не совершалось такого жестокаго преступленія,-сказалъ онъ, отдавая сержанту Натисону письменные приказы объ арест Джона Брауна и его молодцовъ, въ томъ числ Гольдено:— и мы имемъ сильные улики подозрвать всхъ этихъ лицъ. Если ихъ виновность будетъ доказана на суд, то они будутъ повшены. Смотрите, сержантъ, чтобы ни одинъ изъ нихъ не ускользнулъ отъ васъ, а если посл ареста кто нибудь уйдетъ, то я васъ отдамъ подъ судъ.
Сержантъ общалъ исполнить въ точности приказаніе офицера, и онъ очень хорошо понималъ такъ же, какъ его солдаты, чего именно добивался Гаулегъ, а потому они нимало не сожалли, что вывернулся изъ ихъ рукъ Джонъ Браунъ, такъ какъ имъ удалось захватить Роберта Гольдено.
— Зачмъ вы меня арестуете, сержантъ?— спросилъ Робертъ, узнавъ Матисона.
— По приказу капитана. Хотите посмотрть бумагу?
— Нтъ, я васъ знаю. Но куда вы меня поведете?
— Къ капитану.
— А гд онъ?
— Вы вскор увидите, но прежде потрудитесь отдать вашъ револьверъ и ножъ… Благодарю васъ.
Произнеся эти слова, сержантъ сдлалъ незамтный знакъ одному изъ солдатъ, и, прежде чмъ Робертъ догадался, въ чемъ дло, на него набросили лассо и, стянувъ ему плечи, привязали къ сдлу лошади этого солдата. Съ минуту Робертъ не могъ прійти въ себя отъ изумленія и негодованія, но потомъ онъ сталъ изо всхъ силъ выбиваться изъ стягивавшаго его узла при громкомъ хохот солдатъ. Но какъ онъ ни пытался освободить себя, это было невозможно.
— Что это значитъ?— произнесъ онъ наконецъ.
— Это значитъ,— отвчалъ Матисонъ, подавая ему письменный приказъ капитана Гаулета: — что мн приказано васъ арестовать. У насъ есть доказательства, что вы участвовали въ потаватомскихъ убійствахъ сегодня ночью. Поэтому не дурите и слдуйте за нами.
— Это ложь!
— Я такъ и думалъ, что вы это скажете. На суд разберутъ ваше дло, а теперь въ путь. Намъ надо сдлать десять миль, и нечего терять время.
Отрядъ двинулся въ дорогу рысью, и Робертъ долженъ былъ бжать за лошадью солдата, къ сдлу которой онъ былъ привязанъ, такъ какъ всякое сопротивленіе было не мыслимо. Онъ подчинился судьб и сталъ только обдумывать свое отчаянное положеніе. Хотя солдаты не поступали съ нимъ съ особой жестокостью, а только исполняли свой долгъ, и даже сержантъ однажды на дорог приказалъ остановиться и самъ напоилъ водой своего несчастнаго плнника, но очевидно было, что ему грозила ужасная опасность тмъ боле, что командиромъ этихъ солдатъ былъ ненавистный ему Гаулетъ. Но вскор вс эти мысли стушевались передъ физическими страданіями. Ноги его вспухли, и онъ едва двигалъ ими, а руки покрылись ранами отъ рзавшей ихъ веревки. Все это, вмст съ усталостью и солнечнымъ зноемъ, довело его до того, что когда они достигли лагеря между Осаватоми и Лекомптономъ, въ нсколькихъ миляхъ къ сверу отъ Сантона, онъ упалъ въ изнеможеніи и не могъ промолвить ни слова, пока его не напоили водой. Сержантъ поднялъ его и отвелъ въ палатку, гд снялъ съ него лассо.
— Сидите здсь, я пришлю вамъ пищи,— сказалъ Матисонъ, и по его приказанію на одну изъ ногъ Роберта солдаты надли желзное кольцо и прикрпили цпью къ столбу посреди палатки.
Вскор ему принесли воды, хлба и холоднаго мяса, подкрпивъ свои силы, Робертъ сталъ терпливо ждать, пока его позовутъ къ капитану.
Наконецъ явился солдатъ, объявилъ, что капитанъ пріхалъ, и вывелъ Роберта изъ палатки, держа въ рукахъ цпь.
Въ этомъ вид, безъ сапогь и въ одной рубашк, предсталъ молодой человкъ передъ своимъ соперникомъ.
Капитанъ Гаулегъ сидлъ за столомъ подл своей палатки, съ двумя другими офицерами и писцемъ для составленія протокола. Глаза ихъ встртились, и Робертъ сразу понялъ, что ему грозила смерть.
— Вамъ прочитанъ приказъ объ арест?— спросилъ капитанъ.
— Меня подозрваютъ въ участіи въ томъ, что случилось на Потаватомской рк вчера ночью.
— Что вы имете на это сказать?
— Это неправда.
— А гд вы были въ это время?
— Я спалъ на ферм Майнера Робба.
— А относительно остального обвиненія?
— Я ничего другого не слыхалъ.
— Васъ обвиняютъ,— продолжалъ капитанъ, взявъ бумагу:— въ томъ, что вы участвовали въ отряд Потаватомскихъ стрлковъ, которые, подъ клятвой, обязались. противиться силой всякой попытк сдлать Канзасъ рабовладльческимъ штатомъ и оказывать всякую помощь бглымъ невольникамъ.
— Я принадлежу къ Потаватомскимъ стрлкамъ, но ихъ цль неврно опредлена.
— Это зависитъ отъ точки зрнія,— произнесъ Гаулетъ со злобной улыбкой:— признаете ли вы, что вы близкій другъ и постоянный товарищъ Джона Брауна, что вы живете въ его дом, что снабжаете его деньгами и доставляете оружіе для Потаватомскихъ стрлковъ?
— Признаю.
— Признаете вы также, что вы обучали новичковъ и давали деньги людямъ, имена которыхъ будутъ впослдствіи вамъ предъявлены, съ цлью завербовать ихъ въ Потаватомскіе стрлки?
— Я никогда не давалъ денегъ съ этой цлью.
— Вы давали деньги въ долгъ?
— Да, но не для этой цли.
— Вы играете словами.
— Нисколько.
— Такъ вы признаете, что давали деньги взаймы?
— Да.
— Съ тхъ поръ, что поселились въ Канзас?
— Да.
— Для чего?
— Это мое дло.
— Вы отказываетесь отвчать на этотъ вопросъ?
— Да.
— Все равно,— произнесъ съ улыбкой капитанъ: — вамъ придется отвтить на этотъ вопросъ лекомптонскому судь. Вы то, что называется аболиціонистъ?
— Да.
— Вы оказали помощь бглому невольнику, Іонаану Сандсу, который достигъ канадской границы?
— Да.
— И вамъ не стыдно принимать участіе въ такомъ преступленіи?
— Нисколько.
— Вы человкъ со средствами?
— Я недостаточно богатъ, чтобы жить безъ работы.
— Зачмъ вы пріхали въ Канзасъ?
— Чтобы купить землю.
— Сколько времени вы здсь?
— Два мсяца.
— Сколько вы купили земли?
— Ничего не купилъ, такъ какъ при теперешнемъ положеніи этой мстности, благодаря постояннымъ набгамъ миссурійскихъ флибустьеровъ, которыхъ не сдерживаютъ ни полиція, ни солдаты, невозможно здсь покупать земли.
— Желаете вы еще что нибудь сказать, прежде чмъ я напишу свое постановленіе. Вамъ извстно, что я имю право васъ арестовать и отдать подъ судъ?
— Я не оспариваю вашей власти, но желалъ бы спросить: почему со мной обращаются, какъ съ опаснымъ преступникомъ, когда я нисколько не сопротивлялся и не обнаружилъ желанія бжать? Вы такъ приказали?
— Да, и я вамъ объясню почему,— сказалъ Гаулетъ такъ рзко, что даже его товарищи офицеры посмотрли на него съ изумленіемъ,— я давно слжу за вами. Вы опасный врагъ общественнаго спокойствія съ той самой минуты, какъ явились сюда, вы принадлежите къ числу вредныхъ фанатиковъ, которые отравляютъ самыми роковыми теоріями умы лицъ, приходящихъ съ вами въ сношенія. Канзасъ слишкомъ долго терплъ васъ и вамъ подобныхъ людей. Теперь выслушайте мое постановленіе. Я отдаю васъ подъ судъ и препровождаю въ Лекомптонъ для суда, по обвиненію въ личномъ участіи въ низкомъ убійств мирныхъ гражданъ на Потаватомской рк, и въ нарушеніи законовъ страны относительно невольниковъ. Благодарите судьбу, что законы этой страны боле гуманны, чмъ справедливы, а то вы бы тотчасъ висли на одномъ изъ окружающихъ деревьевъ. Теперь же вы отправитесь въ Лекомптонъ для слдствія и суда. Уведите арестанта.
Роберта отвели въ его палатку. Онъ хотлъ было спросить, можетъ ли онъ видться съ друзьями и взять себ защитника, но послднія слова Гаулета заставили его забыть обо всемъ. Какъ ненавидлъ его этотъ человкъ! Что-то случилось посл ихъ свиданія въ дом Эльмора. Въ голов Роберта блеснула мысль, и сердце его радостно забилось. Не отказала ли Гаулету Руь? Эта мысль такъ всецло овладла молодымъ человкомъ, что онъ до отправки въ Лекомптонъ мало думалъ о своемъ критическомъ положеніи. Все-таки онъ написалъ два слова Гаулету, прося разршенія пригласить защитника, но получилъ въ отвтъ, что его просьба будетъ разршена лекомптонскимъ судомъ. Такъ какъ Лекомптонъ былъ исключительно рабовладльческимъ центромъ, то Роберту трудно было найти тамъ защитника, тогда какъ, напротивъ, въ Сантон у него были друзья. Но если въ этомъ отношеніи ему судьба не улыбалась, зато его положеніе по дорог къ Лекомптону было гораздо лучше, чмъ прежде. Ему развязали руки и дали лошадь, такъ что онъ былъ освобожденъ отъ совершенно ненужныхъ физическихъ страданій.
На полупути, сопровождавшій его отрядъ, подъ начальствомъ молодого офицера, остановился для отдыха въ одномъ селеніи, и мстные жители свободно смшались съ солдатами. Неожиданно Робертъ увидалъ знакомое лицо: это былъ Патъ Винеръ, который смнилъ его въ предъидущую ночь. Какъ онъ тутъ очутился, Робертъ не могъ понять. Но, повидимому, Винеръ ни о чемъ не безпокоился и спокойно разговаривалъ съ поселянами. Однако, замтивъ Роберта, онъ тихо подобрался къ нему и вполголоса спросилъ:
— Это ты, Робертъ Гольдено, куда тебя ведутъ?
— Въ Лекомптонъ, меня обвиняютъ въ убійств. Скажи старику. Они не могли боле говорить, такъ какъ солдаты оттснили Винера.
— Арестовать этого человка!— воскликнулъ офицеръ, выходя изъ хижины, гд онъ отдыхалъ, и видя, что какой-то неизвстный разговариваетъ съ арестантомъ.
Солдаты бросились за Винеромъ, но онъ уже вскочилъ на лошадь и ускакалъ, громко крикнувъ:
— Прощай, Робертъ! А всмъ скажу, всмъ!

XXI.
За подсудимаго.

22-е мая 1856 года будетъ долго памятнымъ днемъ для гражданъ Сантона. Рано утромъ генералъ Ачисонъ вступилъ въ городъ съ тремя стами миссурійцевъ, которымъ онъ произнесъ рчь, оканчивавшуюся слдующими словами:
— Исполните свой долгъ въ отношеніи себя и вашихъ южныхъ друзей, а если кто нибудь, все равно, мужчина, или женщина, посметъ оказать вамъ сопротивленіе, то отправьте его къ чорту сабельнымъ ударомъ.
Не трудно себ представить, какое вліяніе имлъ этотъ совтъ на подобныхъ людей, большинство которыхъ еще пило безъ просыпа всю предыдущую ночь. Несчастные горожане, слдуя внушеніямъ Аллена Эльмора и мирной партіи, не были приготовлены къ отраженію насилія и разсчитывали на защиту капитана Гаулета и его солдатъ, но эта надежда была тщетна. Съ генераломъ Ачисономъ прибылъ шерифъ, по имени Джонсъ, который представилъ исполнительные листы перваго окружного суда Соединенныхъ Штатовъ объ уничтоженіи главной гостиницы въ город, по несчастью, имвшей на вывск: ‘Отель Свободныхъ Штатовъ’, и конторы газеты, которая помщала на своихъ столбцахъ статьи противъ неправильно избраннаго, мстнаго законодательнаго собранія. Кром того, у шерифа были еще писаные приказы объ арест всякаго лица, подозрваемаго въ дйствіяхъ противъ интересовъ рабовладльцевъ, и онъ ожидалъ такое сильное сопротивленіе со стороны жителей Сантона, что привелъ къ присяг всхъ трехсотъ миссурійцевъ, въ качеств его помощниковъ.
При такихъ обстоятельствахъ капитанъ Гаулеть отказался принять какое либо участіе въ дл, удалился изъ города со своими солдатами и предалъ его бдныхъ жителей всецло въ руки миссурійскихъ головорзовъ, Надо ему отдать справедливость, что если бы онъ присутствовалъ при томъ, что произошло въ Сантон, то онъ непремнно постарался бы, такъ или иначе, помшать катастроф, но его отозвали въ Блый домъ. Къ двумъ часамъ по полудни половина города была разграблена, а жители остальной части опасались каждую минуту за свою жизнь. Но съ этого времени какъ-то полегчало, и среди миссурійцевъ произошла реакція, эту странную перемну произвелъ Исаакъ Шапетъ. Пользуясь одинаковой популярностью во всхъ партіяхъ, такъ какъ его участіе въ бгств Іонаеана Сандса никмъ не подозрвалось,— Шапетъ свой домъ вполн обезопасилъ: генералъ Ачисонъ сдлалъ его своей главной квартирой. Когда начались повсюду грабежи, и несчастные бглецы искали спасенія у Шапета, то онъ всмъ оказывалъ большую, или меньшую помощь. Бдная Дебора совершенно потеряла голову, но Исаакъ, хотя блдный, испитой, утомленный, сохранилъ вполн свой разсудокъ, всюду поспвалъ и никогда не говорилъ ни одного лишняго слова. Къ двнадцати часамъ онъ приготовилъ основательный завтракъ генералу Ачисону съ его офицерами и человкамъ двадцати изъ миссурійцевъ, которыхъ онъ лично зналъ, и въ томъ числ былъ Патъ Логлинъ. Среди завтрака онъ всталъ и предложилъ тостъ за генерала Ачисона, при чемъ произнесъ нсколько любезныхъ комплиментовъ.
— Я полагаю,— сказалъ онъ, между прочимъ: — что вы, господа, вс южане, а говорятъ, что южане гордятся своими рыцарскими чувствами къ женщинамъ и къ людямъ слабымъ. Нкоторые изъ вашихъ друзей, оставшихся въ город, забыли это правило и позволяютъ себ оскорблять женщинъ и дтей. Прошу васъ, окажите мн помощь, чтобы положить этому конецъ, и пойдемте со мной унять эти безпорядки.
Со всхъ сторонъ раздались громкія рукоплесканія, и генералъ Ачисонъ отвтилъ въ нсколькихъ вскихъ словахъ, осуждая всякое насиліе, а Патъ Логлинъ, уже достаточно напившійся, воскликнулъ:
— Ребята и генералъ Ачисонъ, я также хочу предложить тостъ за нашего хозяина, Исаака (громкіе крики одобренія). Лучше его нтъ человка на свт. Мы знаемъ, что онъ такой же ярый аболиціонистъ, какъ старый чортъ, Джонъ Браунъ въ Осаватоми, но это ничего. Да здравствуетъ Исаакъ! Что же касается до его просьбы, то я сейчасъ пойду съ нимъ на улицу, и если кто нибудь осмлится при мн обидть женщину или ребенка, то я положу его на мст, какъ собаку! Пусть вс, раздляющіе мое мнніе объ Исаак, послдуютъ за мной. Ну, ребята, за Исаака: ура! ура! ура!..
Эта рчь была встрчена общимъ восторгомъ, здоровье Исаака выпито среди необыкновеннаго энтузіазма, и тотчасъ вся компанія, подъ предводительствомъ Пата, принялась исполнять желаніе Исаака. Дла имъ было не мало, но Патъ Логлинъ, какъ истый ирландецъ, однажды взявшись за что нибудь, упорно настаивалъ на своемъ, къ тому же онъ и его товарищи имли самыя полныя полномочія отъ генерала Ачисона, и, не смотря на все неудовольствіе разгулявшихся негодяевъ, къ вечеру водворенъ былъ порядокъ въ город, а женщинамъ и дтямъ обезпечена полная безопасность.
На слдующій день миссурійцы разбрелись по домамъ, и генералъ Ачисонъ вернулся къ своимъ южнымъ друзьямъ, которые горячо поздравляли его съ удачными дйствіями въ Канзас и въ счастливой подготовк почвы въ этой территоріи для распространенія рабовладльческихъ интересовъ. Въ сущности же во время своего набга онъ посялъ смена такого переворота, отъ котораго въ конц концовъ не поздоровилось его друзьямъ, южанамъ.
Посл удаленія миссурійцевъ изъ Сантона, городскіе жители, бжавшіе въ лса и поля, гд провели всю ночь, вернулись въ свои жилища и собрали рано утромъ митингъ для оказанія помощи наиболе пострадавшимъ. На лист пожертвованій первымъ подписался Алленъ Эльморъ, въ сумм пятисотъ долларовъ, а для раздачи пособій былъ образованъ комитетъ изъ нсколькихъ членовъ, въ числ которыхъ самыми дятельными оказались тотъ же Эльморъ и Шапетъ. Почтенный юристъ совершенно измнился за послднее время. Виднное имъ неистовство миссурійцевъ и насиліе, произведенное ими въ его собственномъ дом, привели его въ ярость, и онъ, бросивъ всякую осторожность, открыто протестовалъ противъ миссурійскихъ набговъ, мало того, онъ даже написалъ въ одну филадельфійскую газету очень рзкое письмо противъ зврствъ южныхъ флибустьеровъ. Даже въ оффиціальныхъ и военныхъ кружкахъ отзывались неодобрительно о миссурійцахъ, и вообще вс классы одинаково спшили оказать помощь пострадавшимъ сантонцамъ.
Таково было положеніе длъ до утра 26 мая, когда вдругъ распространилась всть объ убійствахъ на Потаватоми. Сначала никто не хотлъ этому врить и считали, что это хитрая продлка враговъ, но когда, спустя нсколько часовъ, роковое событіе вполн подтвердилось, то среди умренныхъ людей произошла новая, сильнйшая реакція.
Патъ Логлинъ почти сошелъ съ ума и громко клялся, что лично убьетъ Джона Брауна и всю его семью, и что въ особенности поразило всхъ, то это была не его клятва, а то обстоятельство, что онъ впродолженіе двадцати четырехъ часовъ посл этого оставался совершенно трезвымъ.
Алленъ Эльморъ на публичномъ митинг въ тотъ же вечеръ заявилъ, что онъ никогда не слыхивалъ о боле ужасномъ преступленіи, и что оно нанесло смертельный ударъ длу свободныхъ штатовъ.
Одинъ вліятельный человкъ только не раздлялъ общаго мннія — это Исаакъ Шапетъ. Онъ даже засмялся, узнавъ о потаватомскомъ событіи, и ни однимъ словомъ не осудилъ его. Съ 22-го числа въ немъ произошла рзкая перемна. Онъ сталъ серьезне, ршительне, и вс были убждены, что если городъ подвергнется новому набгу миссурійцевъ, то Исаакъ явится первымъ волонтеромъ на его защиту.
Бдные жители Сантона и вс, наиболе потерпвшіе 22-го числа, не присутствовали на митинг негодованія, во время котораго говорилъ Алленъ Эльморъ. Всть о потаватомскомъ событіи была встрчена имъ совершенно иначе, чмъ умренными гражданами.
— Если бы старикъ Браунъ и его молодцы были здсь въ четвергъ,— говорили они,— то мы не остались бы безъ крова.
— Негодяи, убитые на Потаватоми, вполн заслужили свою судьбу,— кричала одна женщина, побойче другихъ:— этотъ Джонъ Браунъ настоящій человкъ, и у насъ въ Сантон такихъ теперь нтъ.
Вечеромъ 26 мая погода перемнилась и вмсто сухой солнечной стала дождливая, бурная. Гостиница Исаака была переполнена народомъ. Кухня кишла женщинами съ грудными дтьми, а мужчины тснились везд, даже въ собственной комнат Исаака, который ушелъ навстить больную женщину. Было восемь часовъ, когда дверь отворилась съ шумомъ, и въ буфетъ вошелъ человкъ, забрызганный грязью и очевидно только что соскочившій съ лошади. При вид его присутствующіе широко открыли глаза отъ удивленія. Вошедшій остановился на порог и спросила.:
— Разв я лишній?
— Никогда, Джонъ Браунъ,— отвчалъ здоровенный мужчина, подходя къ нему и крпко пожимая ему руку:— мы въ васъ очень нуждаемся, и вы въ нашей сред такъ же безопасны, какъ дома.
Его примру послдовали многіе, и Джона Брауна тотчасъ увели въ комнату Исаака, изъ боязни, чтобы кто нибудь не донесъ о его прізд шерифу цли солдатамъ.
— Это неосторожно, Джонъ, ужасно неосторожно!— воскликнулъ Шанетъ, за которымъ тотчасъ послали, и который немедленно явился въ гостиницу.
— Можетъ быть. Но я пріхалъ по такому длу, которое не терпитъ отлагательства. Я хочу поговорить съ вами наедин.
Вс вышли изъ комнаты, и Шапетъ заперъ дверь.
— Ну, что такое?
— Робертъ Гольдено арестованъ, онъ въ рукахъ Гаулета и отправленъ въ Лекомптонъ для суда.
— Но потаватомскому длу?
— Да.
— А онъ принималъ въ немъ участіе?
— Нтъ.
— Однако ваши сыновья были въ дл.
— Они моя плоть и кровь. А этого мальчика я долженъ былъ пожалть, къ тому же у него было другое дло.
— Такъ нечего за него бояться?
— Его поймали вмст со мной. Моя лошадь пала, и онъ далъ мн свою, а то я былъ бы теперь въ тюрьм на его мст. Вс солдаты видли это, кром того, доказано, что онъ аболиціонистъ, что онъ содйствовалъ бгству Іонаеана Сандса и помогалъ намъ.
— Плохо дло!
— Погодите, оно еще хуже, чмъ вы думаете. Гаулеть ршился во что бы то ни стало покончить съ Робертомъ. Онъ торопитъ слдствіе, и судъ назначенъ черезъ недлю.
— Онъ будетъ въ Лекомптон?
— Да — Надо послать за врными свдніями.
— Это уже сдлано, и сегодня въ полночь мы получимъ вс подробности. Намъ необходимъ адвокатъ, а у насъ нтъ денегъ. Вотъ для чего я пріхалъ сюда.
— И рисковали своей жизнью. Вдь вы знаете, что въ этомъ город жаждутъ вашей крови.
— Онъ пожертвовалъ своей жизнью за меня, и мн нечего думать о себ, когда дло идетъ о его спасеніи. Согласны вы помочь намъ?
— Какъ вамъ не стыдно обижать меня такимъ вопросомъ!— воскликнулъ Шапетъ съ негодованіемъ:— разв у Роберта только одинъ другъ въ Канзас, Джонъ Браунъ? Разв я не первый нашелъ его? Разв… да полно говорить пустяки. Мы возьмемъ въ защитники Питера Джонса. Это самый толковый, умный и зубастый адвокатъ. Къ тому же онъ на хорошемъ счету у сторонниковъ рабства. Что? Вы не хотите имть дло съ такимъ человкомъ? Полно, Джонъ, предоставьте это мн. Питеръ нуждается въ хорошемъ дл, и уже давно у него не было такой благодати, а если Питеръ возьмется за что нибудь, то самъ чортъ не помшаетъ ему одержать побды. Вы, старый другъ, читайте Библію и воюйте за святое дло, лучше васъ этого не сдлаетъ ни одинъ человкъ въ Канзас, а въ судебныхъ длахъ и адвокатахъ вы ничего не понимаете. Я сейчасъ пошлю за Питеромъ.
Адвоката скоро разыскали, и онъ явился въ гостиницу. Это былъ человкъ съ глубокими карими глазами, лысой головой и Крючковатымъ носомъ, который, вмст съ острымъ подбородкомъ и нависшими бровями, придавалъ ему видъ хищной птицы. Лицо его было неподвижное, манеры рзкія, и вся его фигура дышала суровой силой. Джонъ Браунъ остался доволенъ его вншностью.
— Задавайте, Питеръ, какіе угодно вопросы,— сказалъ Исаакъ, объяснивъ адвокату въ двухъ словахъ все дло, и, указавъ на стоявшую на стол бутылку со стаканами, прибавилъ:— да не забывайте промачивать себ глотку.
Мистеръ Джонъ приступилъ къ подробному допросу Шапета и Джона Брауна обо всемъ, что длалъ, говорилъ и даже думалъ Робертъ со времени его появленія въ Канзас, а когда онъ собралъ вс необходимыя для него свднія, то на вопросъ Джона Брауна онъ сказалъ:
— Плохо. Единственная возможность выгородить его — это доказать алиби такимъ свидтелемъ, котораго мы могли бы выставить въ послднюю минуту, когда противная сторона уже не можетъ боле вызывать новыхъ свидтелей. Они сдлаютъ все, что возможно, чтобы повсить его, но врядъ ли ршатся на это, если будетъ доказано только нарушеніе имъ территоріальныхъ законовъ. Вы понимаете, что по этимъ законамъ за оказанную помощь бглому негру можно повсить, но присяжные никогда этого не сдлаютъ, если у нихъ не будетъ хотя бы подозрнія, что вашъ другъ участвовалъ въ потаватомскомъ дл. Значить наше дло заключается въ томъ, чтобы торжественно доказать его алиби. Въ эту ночь онъ находился на ферм Гобба? Кто былъ тамъ, кром него?
— Мои три сына.
— Они негодятся. Кто еще?
— Майнеръ Гоббъ.
— Не лучше. Нтъ ли еще кого?
— Нтъ.
— А не былъ ли онъ еще гд, кром фермы?
— Да. У Аллена Эльмора.
— Поздно?
— Можетъ быть, и поздно.
— Онъ удалился оттуда ровно въ одиннадцать часовъ,— сказалъ Исаакъ.
— А вы почему это знаете?— спросилъ Джонъ Браунъ.
— Знаю и докажу.
— Это хорошо,— произнесъ Питеръ задумчиво:— а кто нибудь изъ семьи Эльмора пойдетъ въ свидтели?
— Такъ или иначе, а я бы заставилъ Аллена Эльмора явиться въ судъ, но дло въ томъ, что онъ былъ здсь, а въ дом оставались женщины и конюхъ.
— А больше онъ нигд не былъ?
— Нигд.
— Мы сдлаемъ все, что можемъ,— сказалъ Питеръ, выпивъ залпомъ стаканъ вина:— и если бы намъ удалось отложить дло на мсяцъ, то оно, можетъ быть, и уладилось бы, но врядъ ли на это согласятся, и признаюсь, господа, я полагаю, что Роберту Гольдено не миновать вислицы.
Исаакъ схватилъ за руку адвоката и произнесъ съ особымъ удареніемъ на каждомъ слов:
— А деньги, Питеръ, могутъ что нибудь сдлать? Я дамъ пять тысячъ.
Джонсъ покачалъ головой.
— Десять тысячъ!
— Давайте хоть сто тысячъ, и все не будетъ толку. Нотаватомское дло такъ возбудило вс страсти, что деньгами теперь ничего не подлаешь. Можетъ быть, капитанъ Браунъ спасъ Канзасъ, не мн объ этомъ судить, но онъ убилъ своего друга.
— Нтъ еще!— воскликнулъ старикъ, вставая съ мста и застегивая свой сюртукъ, словно собираясь въ дорогу:— когда вы отправитесь въ Лекомптонъ, господинъ защитникъ?
— Завтра въ девять часовъ утра.
— Позжайте въ десять.
— Зачмъ?
— Для женщинъ это удобне. А въ чемъ вы подете?
— Въ моемъ кабріолет.
— А мсто будетъ для одной дамы, а, можетъ быть, для двухъ?
— Пожалуй. Но кто он?
— Я приду вамъ сказать.
Старикъ отперъ дверь и хотлъ выйти изъ комнаты, но Шапетъ его остановилъ.
— Вы отправляетесь въ Блый домъ?
— Да.
— Но вы знаете, что мистриссъ Эльморъ кремень?
Можетъ быть, я ея не знаю и отправляюсь не къ ней, а къ ея племянниц.
Джонсъ допилъ свою бутылку и громко расхохотался, а Шапетъ такъ крпко сжалъ руку Джона Брауна, что тотъ не могъ двинуться съ мста.
— Джонъ, вы просто съ ума сошли! Сядьте и выслушайте меня. Я рдко вмшиваюсь въ чужія дла, но я васъ знаю уже сорокъ лтъ. Вы много длали смлыхъ безумныхъ длъ, но эта поздка въ Блый домъ превосходитъ вс. Я согласенъ еще, чтобы вы рисковали своею жизнью, чтобы спасти Роберта, но даромъ, отдаваться въ руки враговъ — это боле чмъ глупо. Подумайте только, вдь Блый домъ кишитъ солдатами, и Алленъ Эльморъ съ удовольствіемъ отдастъ васъ въ руки правосудія. А когда васъ поймаютъ, то уже васъ не спасетъ никакой защитникъ, никакое алиби. И зачмъ вы будете рисковать собой? Вдь молодую двушку не пустятъ въ судъ, даже если бы она сама захотла, но вдь это не мыслимо — она южанка. Положимъ, Роберть ей нравится, но Гаулетъ сильный соперникъ, и никакая молодая двушка не ршится скомпрометировать себя появленіемъ въ суд и свидтельскимъ показаніемъ о томъ, что Робертъ ушелъ изъ ея дома въ одиннадцать часовъ ночи, посл вечера, проведеннаго вдвоемъ. Полно, Джонсъ, останьтесь у меня, а добрый Питеръ подетъ въ Лекомптонъ и сдлаетъ все, что можно, для защиты нашего друга.
Джонъ Браунъ терпливо выслушалъ длинную рчь Исаака и, надвъ шляпу, спокойно произнесъ:
— Я вернусь къ вамъ. Приготовьте мн кровать. До свиданія, господинъ защитникъ.
Шапетъ еще разъ хотлъ его удержать, но онъ грубо его оттолкнулъ.
— Оставьте, Исаакъ, не вамъ заставить меня измнить то, что я ршилъ!
И онъ быстро удалился.
— Онъ совсмъ съ ума сошелъ,— произнесъ Джонсъ, когда дверь затворилась:— и я удивляюсь, зачмъ вы съ нимъ спорили, Исаакъ.
— Нтъ, онъ не сумасшедшій!— воскликнулъ Шапетъ:— вы не можете понять, судебная сутяга, сколько огня въ этой голов, сколько энергіи въ этомъ сердц, сколько силы въ этихъ мускулахъ! Не пройдетъ и года, сотни, тысячи людей будутъ такими же безумцами, какъ онъ. И тогда, другъ Питеръ, только тогда Канзаса, станетъ свободнымъ.

XXII.
Аргументы Джона Брауна.

Блый домъ снова принялъ свой обычный опрятный комфортабельный видъ, у мистриссъ Эльморъ остался на лбу шрамъ, какъ вчный слдъ разбойничьяго набга, но во всхъ другихъ отношеніяхъ она совершенно оправилась отъ тяжелаго удара. О Руи нельзя было сказать того же: она потеряла аппетитъ, не спала по ночамъ, а днемъ тосковала безъ видимой причины, что очень тревожило ея тетку. Даже Алленъ Эльморъ, вернувшись домой 26-го вечеромъ, замтилъ, что она очень блдна, и предложилъ ей похать погостить къ знакомымъ на востокъ. Руь, однако, отказалась, и онъ не настаивалъ, такъ какъ побаивался молодой двушки съ тхъ поръ, какъ она выказала свою самостоятельность. Потомъ онъ сказалъ своей жен, что грусть племянницы легко объясняется отсутствіемъ Гаулета, и мистриссъ Эльморъ не спорила съ нимъ, но въ глубин своего сердца, добрая женщина очень безпокоилась за Руь, особенно же, когда она на другой день посл второго посщенія Роберта Гольдено застала ее въ слезахъ. Однако, зная характеръ молодой двушки, она не спрашивала уже ничего, и въ сущности Руь не могла ей ничего отвтить. Она сама не могла отдать себ отчета въ своихъ собственныхъ мысляхъ, а думала она безъ устали. Ее удивляло, что капитанъ Гаулетъ не отвчалъ на ея письмо, хотя и понимала, что нечего было на него отвтить. Не напрасно ли она ему писала? Письма легче всего возбуждали недоразумнія. Мало-по-малу она стала меньше думать о капитан Гаулет и больше о Роберт Гольдено. Ее мучила мысль, что, будучи почти невстой одного человка, она выказывала очевидное предпочтеніе другому. Еще недавно она мечтала только о томъ, чтобы быть совершенно свободной, а теперь, завоевавъ себ свободу, она не знала, что съ нею длать. Какъ она ни думала, но никакъ не могла ни на что ршиться и возложила вс свои надежды на время. Ее всего боле утшала мысль, что капитанъ самъ откажется отъ нея и тмъ освободитъ ее отъ необходимости предпринять что либо ршительное.
Хотя Алленъ Эльморъ былъ очень встревоженъ потаватомскимъ событіемъ, но онъ не сказалъ объ этомъ ни слова при племянниц, а только сообщилъ о случившемся жен, посовтовавъ осторожно передать роковую всть молодой двушк.
Они*еще сидли за ужиномъ, хотя было довольно поздно, когда вдругъ дверь изъ сней отворилась, и на порог показался Джонъ Браунъ, зорко оглядывавшійся по сторонамъ. Эльморъ вскочилъ и схватила, со стола ножъ.
— Положите ножъ на мсто и садитесь въ свое кресло,— произнесъ спокойно Джонъ Браунъ, затворяя за собою дверь.
Эльморъ повиновался, дрожа всмъ тломъ отъ, страха.
Мистриссъ Эльморъ была блдна, но нимало не испугана, а неожиданное появленіе Джона Брауна такъ удивило Руь, что она не могла произнести ни слова.
— Я пришелъ съ мирными намреніями,— произнесъ старикъ,— но такъ какъ я рискую своею жизнью, то мн необходимо имть всегда при себ надежнаго друга.
Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана револьверъ, взвелъ курокъ и положилъ на столъ, пристально смотря на Эльмора.
— Зачмъ вы это говорите?— воскликнула Руь, оправившись отъ своего волненія и подходя къ старику съ протянутой рукой:— мы слишкомъ много обязаны вашей семь, чтобы вы могли подвергнуться опасности въ нашемъ дом.
Старикъ поклонился и, не сводя глазъ съ Эльмора, хотла, пожать протянутую ему руку, но Эльморъ вскочилъ и грубо оттолкнулъ племянницу.
— Не прикасайся къ этому человку!— воскликнулъ онъ.— Это убійца. Его руки забрызганы невинной кровью!
— Вы лжете,— произнесъ Джонъ Браунъ со сверкающими глазами и сдлалъ шагъ впередъ.
Храбрость Эльмора мгновенно покинула его, и онъ безмолвно опустился въ кресло.
— Вы лжете,— повторилъ старикъ:— я никогда не проливалъ невинной крови. Убитые были врагами Бога и людей. Мы ихъ отправили на судъ Божій, и, быть можетъ, милосердный Богъ спасетъ ихъ души. Кром того, этотъ примръ подйствуетъ на злыхъ людей и побудитъ ихъ обратиться на путь истинный. Если бы нужно было, я сейчасъ повторилъ бы это справедливое дло, Алленъ Эльморъ, и еще много будетъ убито подобныхъ людей, прежде чмъ негры получатъ свободу. Но я пришелъ сюда не для того, чтобы говорить съ вами, у меня дло до вашей племянницы, хотя вы можете присутствовать при нашемъ разговор.
И, не отходя отъ того мста стола, гд онъ положилъ свой револьверъ, но обращаясь къ Руи, старикъ продолжалъ:
— Вы слышали, что произошло съ вашимъ другомъ Робертомъ Гольдено?— Нтъ?— Ну, такъ я вамъ скажу. Два дня тому назадъ совершенъ актъ справедливости. Пятеро людей убито, и за это событіе отвтствую я одинъ. Но Робертъ арестованъ и отданъ подъ судъ, какъ участникъ этихъ убійствъ, хотя онъ вовсе тамъ не былъ. Несмотря на его невинность, онъ будетъ непремнно осужденъ и повшенъ, если мы не докажемъ, что въ ночь убійства онъ находился въ другомъ мст. Вы только, Руь, можете засвидтельствовать это. Въ вашихъ рукахъ его жизнь и смерть.
Молодая двушка поблднла, какъ полотно.
— Я васъ не понимаю,— промолвила она: — почему я?..
— Потому что онъ былъ у васъ въ этотъ вечеръ.
— Онъ ухалъ отсюда рано,— сказала мистриссъ Эльморъ, впервые вмшиваясь въ разговоръ.
— Такъ ли? Въ которомъ часу?— спросилъ съ видимымъ безпокойствомъ Джонъ Браунъ.
— Въ десятомъ часу,— сказала мистриссъ Эльморъ, пристально смотря на Руь.
— А вы что скажете?— произнесъ Джонъ Браунъ, обращаясь къ Руи: — вамъ одной я поврю.
Руь не сразу отвтила, но потомъ спокойно сказала:
— Нтъ, было поздне. Вы, тетя пошли спать, а мы остались съ нимъ вдвоемъ. Когда онъ ушолъ, я посмотрла на часы: было десять минутъ двнадцатаго.
Джонъ Браунъ вздохнулъ свободно.
— Потаватомское дло случилось ране. Повторите ваше показаніе на суд, Руь, и нашъ молодецъ будетъ спасенъ. Слава Богу, слава Богу!
— Она не явится въ судъ,— произнесъ Эльморъ ршительнымъ тономъ:— я опекунъ ея, и мое согласіе необходимо въ каждомъ дл, отъ котораго зависитъ ея честь и безопасность. Вы хотите, чтобы она похала въ Лекомптонл. и передъ всми розыграла роль друга и спасителя этого человка? Но я этого не хочу и не позволю.
— Я не пришелъ сюда, чтобы разсуждать съ вами, Алленъ Эльморъ,— произнесъ старикъ, едва сдерживая свой гнвъ:— вы никогда не рисковали своей шкурой, чтобы помочь кому бы то ни было. Вы отказали помочь семь Гобба въ самую критическую минуту и вы преспокойно дозволили бы, чтобы Робертъ былъ казненъ, это вполн достойно васъ, не даромъ вы другъ кровожадной ищейки Гаулета, который безжалостно затравилъ бднаго юношу. Но помолчите, дайте говорить вашей племянниц.
Эльморъ не могъ смотрть прямо въ глаза старику и молча опустилъ голову, но, услыхавъ имя Гаулета, Руь воскликнула:
— Вы ошибаетесь. Капитанъ Гаулетъ — благородный джентльменъ. Нсколько дней тому назадъ онъ и мистеръ Гольдено были здсь вмст и разстались друзьями. Баши свднія неврны.
— Вы правы. Они дйствительно разговаривали здсь, какъ друзья,— отвчалъ Джонъ Браунъ, снова обращаясь къ Руоц и говоря нжнымъ, почти родительскимъ тономъ:— но и то, что я говорю, тоже правда. Выслушайте меня. Одинъ изъ моихъ молодцевъ, Натъ Винеръ, и мой сынъ Язонъ видли, какъ Роберта вели плнникомъ въ Лекомптонъ, а братъ, сержанта Матисона, котораго вы знаете, передалъ Язону подлинныя слова сержанта. Робертъ былъ арестованъ этимъ сержантомъ по письменному приказу капитана Гаулета, капитанъ лично допросилъ Роберта, скованнаго, какъ преступника, и торжественно сказалъ Роберту, что если бы по закону не былъ необходимъ судъ, то онъ съ удовольствіемъ повсилъ бы его на первомъ дерев. Вотъ почему я въ такихъ выраженіяхъ отозвался о капитан.
Старикъ перевелъ дыханіе, но Руь ничего не промолвила и молча смотрла на него испуганными глазами.
— Я совтовался объ этомъ дл съ двумя умными, знающими и достойными законовдами. Имъ хорошо извстно настроеніе Лекомптонцевъ, и хотя они сдлаютъ все для спасенія Роберта, но считаютъ его погибшимъ. Когда я сказалъ имъ, что обращусь къ вамъ, то они подняли меня на смхъ и сказали, что вашъ дядя никогда не позволитъ вамъ явиться къ качеств свидтеля. Но я другого мннія. Вы женщина, а у женщинъ сердце нжне, а воля также сильна, какъ у мужчины. Робертъ съ радостью отдалъ бы свою жизнь за васъ, а вдь я прошу въ сущности такъ мало отъ васъ. Если бы я мотъ отдать за него свою жизнь, то я сдлалъ бы это съ удовольствіемъ. Вы знаете, я просилъ Роберта оставить меня одного, но онъ не хотлъ, и мы отправились вмст изъ Осаватоми. Моя лошадь споткнулась и сломала себ ногу, тогда онъ далъ мн свою лошадь, и его схватили. Я не думалъ, что онъ можетъ подвергнуться опасности, а то, конечно, я былъ бы теперь въ тюрьм, а не онъ. Однако я все-таки виноватъ передъ нимъ, и Богъ меня покараетъ. Если нашъ бдный другъ будетъ казненъ, то мн никогда боле не поднять отъ стыда своей старой головы.
Онъ замолчалъ, и впродолженіе нсколькихъ минуть въ комнат царила мертвая тишина.
— Скажите, что мн длать?— спросила наконецъ Руь.
Старикъ пристально посмотрлъ на нее: его лице засіяло свтлой улыбкой, и, торжественно поднявъ руки, онъ издали благословилъ ее.
— Вы отправитесь завтра утромъ въ Лекомптонъ, съ адвокатомъ Джонсомъ, изъ Сантона, который задетъ за вами въ своемъ кабріолет. Онъ человкъ хорошій, честный и все устроитъ правильно, прилично. Вы дадите свое показаніе на суд, и ваши искреннія слова убдятъ судью и присяжныхъ боле всхъ краснорчивыхъ фразъ защитника. Вамъ не страшно и не стыдно сдлать это?
— Нтъ, если отъ этого зависитъ жизнь друга.
— Васъ не отговорятъ посл меня?
— Если я дамъ слово, то исполню его. Вамъ нечего сомнваться во мн.
— Я и не сомнваюсь. Вы врная и сильная душа. Господь васъ благословитъ и наградитъ за это въ свое время.
Онъ положилъ револьверъ въ карманъ и прибавилъ:
— Адвокатъ задетъ за вами въ десять часовъ. Позавтракайте хорошенько дома и возьмите побольше провизіи съ собой, потому что вы додете до Лекомптона только къ ночи.
Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты, и черезъ минуту наружная дверь захлопнулась.
— Каковъ?— произнесъ Эльморъ съ горькой улыбкой:— разбойники въ род Пата Логлина — вредные люди, но еще вредне такіе лицемры, какъ Джонъ Браунъ. Гольдено не подвергается никакой опасности. Онъ неосторожно нарушилъ законъ, и Гаулетъ дастъ ему за это хорошій урокъ. Вотъ и все, остальное все ложь, прикрывающая, можетъ быть, еще боле преступную цль. Но довольно, пора спать. И не думай объ этомъ боле, Руь, я все устрою. Если завтра задетъ сюда Питеръ Джонсъ, въ чемъ я очень сомнваюсь, то я ему представлю такіе резоны, что онъ самъ убдится въ невозможности теб хать съ нимъ.
— Пожалуйста, не говорите больше объ этомъ, дядя Эльморъ,— отвчала Руь твердо:— я ршилась хать и поду.
Эльморъ взглянулъ на жену, ожидая найти въ ней поддержку, но она спокойно произнесла:
— Я поду съ Русью. Правда, Питеръ Джонсъ человкъ хорошій, но все-таки лучше намъ отправиться вдвоемъ, а ты пока, Алленъ, переберись къ Шапету. Ну, Руь, пойдемъ спать.

XXIII.
Западня.

Однажды ршившись сопровождать Руь, мистриссъ Эльморъ принялась за дло очень энергично, и ко времени прізда Джонса, вс приготовленія были окончены: въ дом все убрано и отдано на сохраненіе солдатамъ, завтракъ приготовленный съденъ, а достаточное количество състныхъ припасовъ уложено въ корзину на дорогу. Что касается до Аллена Эльмора, то онъ уже боле не протестовалъ и на разсвт ухалъ въ Сантонъ, не простившись съ Русью.
Ровно въ девять часовъ явился адвокатъ въ старомодномъ четыхъ-мстномъ кабріолет, запряженномъ двумя здоровыми лошадьми. Самъ Питеръ Джонсъ, маленькаго роста и въ очень странномъ костюм, вызвалъ улыбку на лиц Руи, которой, однако, было тогда не до смха. Дйствительно онъ былъ уморителенъ въ черномъ фрак съ бархатнымъ воротникомъ, высокомъ галстух, громадныхъ воротничкахъ и длиннйшемъ цилиндр, надвинутомъ на его маленькое лицо.
— Я защитникъ мистера Гольдено,— сказалъ онъ, рекомендуясь дамамъ съ почтительнымъ поклономъ:— и прежде всего долженъ засвидтельствовать вамъ отъ имени защиты глубокую благодарность за оказываемое вами содйствіе.
Затмъ, безъ дальнйшихъ разговоровъ, онъ взялъ одной рукой корзинку съ провизіей, а другой остальныя вещи и уложилъ ихъ въ свой кабріолетъ. Черезъ минуту они уже хали по большой дорог скорой рысью.
Въ шесть часовъ они достигли Мельвиля и тамъ остались ночевать, такъ какъ лошадямъ надо было дать отдохнуть. Весь вечеръ мистеръ Джонсъ провелъ съ дамами, объясняя имъ вс подробности предстоявшаго судебнаго дла. Его разговоръ очень заинтересовалъ Руь, и она пріятно провела время. Когда же онъ ушелъ, и она легла спать, то ей показалось страннымъ, что въ своихъ разспросахъ онъ старался вывдать у нея все, что она знала о капитан Гаулет, какъ бы интересуясь имъ боле, чмъ Робертомъ Гольдено. Это показалось ей страннымъ, но она не стала объ этомъ ломать себ головы и вскор заснула.
Вся гостиница, гд они остановились, спала безмятежнымъ сномъ, какъ неожиданно въ три часа раздался страшный стукъ въ наружную дверь. Страхъ Джона Брауна былъ такъ распространенъ въ этой мстности, что трактирщикъ не смлъ отворить двери, пока къ нему на помощь не явился Питеръ Джонсъ, который быстро одлся и взялъ въ руки винтовку.
— Отворяйте, Матью,— сказалъ онъ:— не бойтесь, я ихъ встрчу, какъ слдуетъ.
— Но вы не будете стрлять?— со страхомъ промолвилъ трактирщикъ.
— Во всякомъ случа не въ васъ,— отвчали, адвокатъ:— говорятъ вамъ, отворяйте двери.
Матью повиновался, снялъ засовъ и пріотворилъ дверь.
— Кто тамъ?— спросилъ онъ.
— Впусти насъ,— отвчалъ грубый голосъ:— а то мы теб зададимъ.
Кто-то грубо оттолкнулъ трактирщика и вбжалъ въ сни. Это былъ Патъ Логлинъ.
— Ага, это вы, Питеръ Джонсъ,— произнесъ онъ со смхомъ,— мн именно васъ-то и нужно. Какъ вы поживаете, маленькій человчекъ? Зачмъ вы держите такое большее ружье — вы еще пожалуй застрлитесь? Отдайте его мн.
Онъ бросился на адвоката и безъ труда вырвалъ у него ружье.
Между тмъ въ дверь ввалилось, съ бранью и криками, около двадцати миссурійцевъ, при вид которыхъ трактирщикъ, Матью Крюттъ, совершенно потерялъ голову и сталъ бормотать о своей преданности рабовладльческимъ интересамъ.
— А, это вы Патъ,— сказалъ спокойно Питеръ Джонсъ:— вы такъ шумли снаружи, что я думалъ, не разбойники ли пришли. Если бы я зналъ, что это вы, то не бралъ бы и ружья. Ну, полно дурить, лучше выпьемъ-ка. Вы врно вс очень устали въ эту ненастную ночь. Я угощу васъ всхъ на славу. Матью, разводи огонь, открывай свою залу, и давайте, молодцы, пить до утра.
Хладнокровіе адвоката магически подйствовало на всхъ: трактирщикъ, чуя въ воздух наживу, скоро всмъ распорядился, и Патъ Логлинъ, любезно взявъ подъ руку Питера Джонса, отправился со своими товарищами въ залу гостиницы.
Вскор огонь запылалъ въ камин, а на стол появились ряды бутылокъ и стакановъ, веселая попойка пошла своимъ чередомъ. Посл многихъ, шумно выпитыхъ тостовъ, адвокатъ хлопнулъ по плечу Пата Логлина и сказалъ, подмигивая ему:
— Входя въ дверь, вы заявили, что я вамъ нуженъ. Неужели у васъ есть дло?
— Да. И очень спшное. Я и мои друзья прискакали сюда, чтобы сказать вамъ и тмъ двумъ дамамъ, которыя дутъ съ вами, что ваше присутствіе не нужно въ Лекомптон.
— Что же, хорошія всти,— отвчалъ спокойно Джонсъ: — выпейте еще стаканчикъ, Пагъ. Значить судъ уже конченъ?
— Нимало,— отвчалъ со смхомъ Логлинъ:— можетъ быть, судъ кончится завтра или послзавтра, такъ какъ старый чортъ полковникъ Сумнеръ настаиваетъ на томъ, чтобы проклятому аболиціонисту дали двадцать четыре часа для вызова свидтеля. Но будьте спокойны, боле двухъ дней дло не продлится, а то молодцы прямо подожгутъ тюрьму и убьютъ арестанта.
— Значитъ, вы совтуете мн сейчасъ отправиться въ путь.
— Нтъ, что вы — Патъ Логлинъ не такой человкъ, чтобы
онъ сталъ помогать вамъ доказывать какое-то алиби и спасать отъ вислицы проклятаго негодяя. Нтъ, вотъ въ чемъ дло: мы явились сюда, чтобы задержать васъ и вашихъ дамъ, до тхъ поръ, пока все будетъ кончено въ Лекомптон. Такимъ образомъ ничто не помшаетъ правосудію восторжествовать. Понимаете вы меня?
Питеръ Джонсъ высоко поднялъ свой стаканъ и тихо выпилъ его до конца. Ни одинъ мускулъ въ его лиц не дрогнулъ, и онъ совершенно спокойно сказалъ, поставивъ стаканъ на столъ:
— Больше ничего, Патъ?
— А чего же вамъ еще?
— Я бы желалъ, чтобы вы, мой другъ, были осторожне и благоразумне. Заговоръ противъ исполненія судомъ своего долга наказуется тюремнымъ заключеніемъ на пять лтъ. И вы, Патъ, добровольно подвергаете себя этому наказанію? Ну, храбрый вы человкъ, нечего сказать. За ваше здоровье!
Логлинъ разсвирплъ, но, видя хладнокровіе адвоката, замтно встревожился.
— Но какъ вы ни храбры, а то, что вы длаете, глупо, мой другъ,— продолжалъ невозмутимо Джонсъ:— и врядъ ли васъ поддержатъ ваши друзья.
— Вы меня два раза назвали дуракомъ, Питеръ,— отвчалъ Пагь Логлинъ, сжимая кулаки: — скажите это слово еще въ третій разъ, и я разнесу вашу дерзкую башку! Ну, что еще вы имете мн сообщить?
— А вотъ что. Хорошо вамъ куралесить, пока вы одни здсь, но если сюда придутъ солдаты капитана Гаулета, и вамъ будетъ приказано насъ выпустить, что тогда?
— Вотъ такъ насмшилъ!— воскликнулъ Логлинъ, захохотавъ во все горло: — слышите, ребята? Онъ думаетъ, что капитанъ Гаулетъ прикажетъ намъ выпустить его компанію.
— Отчего же нтъ?— спросилъ Питеръ Джонсъ, смотря пристально на расходившагося ирландца.
— Адвокатъ Джонсъ, мы вс знаемъ, куда и зачмъ вы дете, а вы, не смотря на всю вашу хитрость, ничего отъ меня не вывдаете. Можетъ быть, я получилъ приказаніе, а, можетъ быть, я дйствую самъ отъ себя, но, во всякомъ случа, я больше пить не буду сегодня ночью. Вы можете удалиться въ свою комнату, и мы не тронемъ ни васъ, ни вашихъ дамъ, но, смотрите, ни шагу отсюда ни въ Лекомптонъ, ни въ какую другую сторону, пока я вамъ не разршу.
Питеръ Джонсъ зналъ, что съ Патомъ Логлиномъ нельзя было разсуждать, и что если онъ что ршилъ, то поставитъ на своемъ, поэтому адвокатъ молча вернулся въ свою комнату и легъ въ постель, но не спалъ, а думалъ, думалъ безъ конца. Утромъ за завтракомъ онъ сообщилъ своимъ дамамъ о неожиданной преград въ ихъ дальнйшемъ путешествіи. Мистриссъ Эльморъ приняла эту всть очень спокойно, но Руь вышла изъ себя, тмъ боле, что она могла подозрвать самого мистера Джонса въ соучастіи въ этомъ заговор противъ Роберта Гольдено.
— Что имъ надо!— воскликнула она:— кто прислалъ ихъ сюда, кто устроилъ намъ эту западню?
— Все это неизвстно,— отвчалъ адвокатъ:— но Патъ злйшій врагъ Роберта Гольдено, и, можетъ быть, это его штуки.
— Нтъ. Я не думаю, чтобы онъ на это ршился. Это смлый шагъ, а онъ большой трусъ. Спросили вы его, долго ли онъ насъ здсь задержитъ?
— Я полагаю, до тхъ поръ, пока не кончится судъ въ Лекомптон.
— Какъ!— воскликнула Руь, выронивъ изъ рукъ вилку и ножикъ: — онъ будетъ намренно держать насъ здсь, чтобы лишить мистера Гольдено возможности доказать свою невинность. Вы это хотите сказать?
— Да. Но не отчаивайтесь. Еще не все пропало. Судъ можетъ быть отложенъ, если дойдетъ извстіе до кого слдуетъ о такомъ насильственномъ задержаніи свидтелей. Главное не теряйте присутствія духа и не поддавайтесь нервамъ.
Хладнокровіе Питера нсколько успокоило Руь.
Все утро Питеръ Джонсъ не оставлялъ въ поко Пата: то уговаривалъ его, то подкупалъ его, то грозилъ ему послдствіями, увряя его, между прочимъ, что онъ увдомилъ о случившемся полковника Сумнера, командовавшаго отрядомъ въ Лекомптон. Но Патъ оставался неуязвимымъ: онъ не хотлъ слушать никакихъ аргументовъ, клялся, что не возьметъ милліоновъ за нарушеніе своего долга, и смялся надъ всми угрозами. Затмъ Питеръ Джонсъ сталъ розыскивать средства къ бгству, или къ полученію откуда либо помощи. Онъ говорилъ со всми мужчинами, женщинами и дтьми, которыхъ могъ найти въ гостиниц, но вс они, начиная отъ хозяина до мальчишки, принесшаго масло съ фермы, одинаково заявили желаніе, чтобы поскоре повсили арестанта въ Лекомптон, и до того каждый изъ нихъ боялся миссурійцевъ, что не могло быть и мысли разсчитывать на ихъ содйствіе.
Въ этотъ день никто не отправился рано спать: внизу миссурійцы играли въ карты, пли и пьянствовали, что, однако, не мшало Пату Логлину держать ухо востро и отъ времени до времени посщать часовыхъ, разставленныхъ вокругъ дома. Въ двнадцать часовъ все стихло, вс разошлись по своимъ комнатамъ, а Руь сла къ окну и устремила свои глаза въ ночную даль.
Весь день она кое-какъ сдерживала себя, но теперь она дала просторъ своему горю, теперь она впервые сознала, что смерть Роберта Гольдено или даже заточеніе его въ тюрьм на нсколько лтъ составитъ для нея глубокое несчастіе. Крупныя слезы потекли по ея щекамъ, и она поняла, что въ ея судьб произошелъ крутой переломъ. Если бы она не боялась обезпокоить своей тетки, которая спала съ ней въ одной комнат, то она тотчасъ бы написала капитану Гаулету и объяснила бы ему, что онъ не долженъ боле думать о ней, какъ о своей невст. Ей теперь казалось даже страннымъ, какъ она могла когда нибудь обманывать себя мыслью, что онъ ей нравился.
Но вскор мысли ея сосредоточились на другомъ предмет. Все ли было сдлано, чтобы найти возможность продолжать поздку въ Лекомптонъ, или послать туда гонца? Можно ли было надяться на адвоката? Кто увдомилъ миссурійцевъ объ ихъ экспедиціи? Подозрніе противъ дяди и капитана Гаулета вкралось ей въ голову и упорно засло тамъ. Между тмъ, часы шли за часами, и мракъ смнился срымъ утромъ. Руь отошла отъ окна съ тяжелой головой и болзненно бьющимся сердцемъ, ей казалось, что если она проведетъ еще такой день и такую ночь, то непремнно сойдетъ съ ума.

XXIV.
Вовремя.

Какія бы подозрнія Руь ни имла относительно Питера Джонса, но на слдующее утро она должна была сознаться, что вс мры, которыя она стала ему предлагать, были уже перепробованы. Онъ поочередно переговорилъ съ товарищами Логлина, стараясь ихъ подкупить, но ни одинъ не согласился: такъ потаватомское событіе сильно подйствовало на миссурійцевъ. Узнавъ объ этомъ, Руь изъявила желаніе сама повидать Пата Логлина, и Патъ явился трезвый, приличный.
Онъ объяснилъ въ очень учтивыхъ и достойныхъ выраженіяхъ, что ему было непріятно причинить какую либо остановку въ путешествіи дамъ, и заявилъ полную готовность служить имъ, если бы он когда либо нуждались въ его услугахъ. Онъ ручался, что сорветъ голову съ любого изъ своихъ товарищей, въ случа малйшаго оскорбленія съ ихъ стороны, но заявилъ, что онъ не можетъ дозволить дамамъ хать въ Лекомптонъ, или послать туда какую либо всточку. Онъ далъ честное слово и долженъ его сдержать.
— Впрочемъ,— прибавилъ онъ, направляясь къ дверямъ:— вамъ не долго ждать, милостивыя государыни, я только что получилъ извстіе изъ Лекомптона, что вчера судъ конченъ. Значитъ вы завтра будете дома.
Этотъ разговоръ еще боле разстроилъ Руь, и она не знала ни минуты покоя, нервно переходя изъ комнаты въ комнату.
— Если бы Джонъ Браунъ былъ съ нами, то этого бы не случилось,— сказала она наконецъ, обращаясь къ тетк: — можетъ быть, я несправедлива, но мн кажется, что мистеръ Джонсъ, при всемъ его ум, слишкомъ хладнокровенъ и разсудителенъ. Онъ скоре невидимо проползетъ чрезъ непріятельскую армію, чмъ пробьется черезъ нее. Жаль, что я не мужчина.
— Джонъ Браунъ?— отвчала мистриссъ Эльморъ:— я не совтовала бы ему сюда показываться, съ нимъ бы скоро покончили. Да и при томъ онъ во всемъ виноватъ.
— Какъ виноватъ? Онъ храбре всхъ!
— Однако, онъ на свобод, а бдный Робертъ въ тюрьм.
— Да вдь онъ говорилъ при васъ, что не зналъ объ опасности, грозившей молодому человку. Неблагородно обвинять его въ этомъ.
— Вотъ въ этомъ-то мы съ тобою и расходимся, дитя мое. Старикъ тебя обворожилъ, а мн страшно смотрть на него. Онъ жестокій безумецъ. Если бы онъ былъ въ своемъ ум, то понималъ бы, что его поступки губятъ его друзей и то дло, которому онъ служитъ. Я не аболиціонистка, но если бы была ею, то ненавидла бы Джона Брауна боле Ачисона изъ Миссури или любого южанина. Я никакъ не могу понять, почему Робертъ такъ привязался къ нему. Но таковы мужчины: они вс, по-моему, дураки, и каждаго кто нибудь водитъ за носъ — одного женщины, другого товарищи. При этомъ лучшій изъ нихъ платится головой за грхи худшаго. Вотъ, напримръ, Джонъ Браунъ, будетъ себ спокойно жить до восьмидесяти лтъ, а бдный Робертъ, можетъ быть, теперь… да что съ тобой, дитя мое?
Молодая двушка такъ поблднла, что тетка обняла ее.
— Лягъ и отдохни. Теб врно нездоровится.
— Я совершенно здорова,— отвчала Руь, качая головой: — извините, мн нужно написать письмо.
И она выбжала изъ комнаты.
Большинство людей, знавшихъ мистриссъ Эльморъ, полагали, что у нея нтъ сердца, и дйствительно она была очень сурова ко всмъ, за исключеніемъ Руи. Эта блестящая, гордая, молодая двушка мало-по-малу побдила ея сердце, и она любила ее такъ же пламенно, какъ если бы она была ея родная дочь. Он понимали другъ друга, хотя не расточали вншнихъ признаковъ привязанности. Но теперь мистриссъ Эльморъ, быть можетъ, впервые почувствовала сожалніе къ бдной двушк, инстинктивно догадываясь, что длалось въ ея сердц. Поэтому она стала нетерпливо прислушиваться къ шагамъ Руи въ ея комнат, находившейся наверху, и когда они смолки, она тихо пошла къ ней, тихо отворила дверь и такъ неслышно подошла, что Руь узнала ея присутствіе только тогда, когда тетка положила ей руку на голову. Она стояла у окна и смотрла внизъ со сверкающими глазами.
— Успокойся, дитя мое,— сказала мистриссъ Эльморъ: — а то ты серьезно занеможешь.
— Вы когда нибудь чувствовали, тетя, желаніе совершить убійство?
— А кого бы ты хотла убить?— спросила съ удивленіемъ мистриссъ Эльморъ.
— Вонъ тхъ людей. Посмотрите, какія у нихъ ужасныя, жестокія лица. Если т, которыхъ Джонъ Браунъ убилъ на Потаватоми, походили на этихъ, то я не удивляюсь его поступку. Я бы сама ему помогла. Вдь я очень сильна, тетя.
Мистриссъ Эльморъ стало страшно: она подумала, не сошла ли съ ума Руь.
— Полно,— сказала она, стараясь казаться хладнокровной: — ты сама не понимаешь, что говоришь.
— Я не понимаю!— воскликнула молодая двушка, бросая вокругъ себя дикіе взгляды: — вы думаете, что я сошла съ ума. Не безпокойтесь, пощупайте мой пульсъ: я совершенно спокойна, хладнокровна. Отчего мн не ощущать къ нимъ подобныхъ чувствъ: вдь они вс убійцы. Вдь вы сами сказали, что въ эту минуту умираетъ, быть можетъ, невинный человкъ въ Лекомптон, а эти люди смются и пьянствуютъ, хотя въ сущности они его убійцы, а не судьи въ Лекомптон. Я знаю, чего они заслуживаютъ, если есть правосудіе въ этой стран, и когда я получу свободу, то сдлаю все на свт, чтобы они не избгли законной кары. Погодите, дайте мн хорошенько всмотрться въ ихъ лица, чтобы потомъ узнать ихъ. Какъ бы я желала узнать ихъ имена.
Она отворила окно, высунулась и стала пристально изучать лица, стоявшихъ внизу миссурійцевъ.
Было около полудня. Въ воздух стояла безмятежная тишина. Глаза молодой двушки вскор перешли отъ группы миссурійцевъ и разставленныхъ въ разныхъ сторонахъ часовыхъ на горизонтъ, гд вдругъ что-то привлекло ея вниманіе. Глаза ея заблистали, губы задрожали, и она воскликнула съ радостной надеждой:
— Что это, тетя? Какіе-то люди скачутъ сюда. Кто бы это были?
Дйствительно вдали по дорог быстро несся отрядъ всадниковъ. Миссурійцы, повидимому, ихъ не замчали, или считали ихъ своими товарищами. Сердце Руи снова болзненно сжалось. Однако, одинъ изъ часовыхъ приложилъ руку къ глазамъ, долго смотрлъ вдаль и забилъ тревогу. Вскор Патъ Логлинъ и вс его молодцы были наготов, и хотя приближавшійся отрядъ состоялъ изъ десяти человкъ, но Логлинъ раздлилъ свои силы на дв части: десять человкъ онъ отправилъ во флангъ непріятеля, а съ пятнадцатью приготовился встртить ихъ передъ гостиницей. Видя эту дизлокацію, непріятель также раздвоился: половина повернула фронтъ къ миссурійцамъ, стремившимся отрзать имъ отступленіе, а остальные бросились маршъ маршемъ впередъ.
Патъ Логлинъ постоянно жаловался, что онъ не будетъ знать покоя, пока не встртится съ Джономъ Брауномъ и не убьетъ его. Теперь этотъ случай представился: предводитель неожиданно явившихся всадниковъ былъ именно Джонъ Браунъ. Онъ прямо бросился на Пата Логлина и нанесъ ему такой ударъ саблей по лвой рук, что тотъ свалился съ лошади. Хотя бой былъ совершенно неравный, и съ одной стороны находилось шесть человкъ, а съ другой пятнадцать, но натискъ Джона Брауна и его сыновей былъ такъ стремителенъ, что миссурійцы, видя на земл своего предводителя, искали спасенія въ бгств. Другіе ихъ товарищи, предпринявшіе фланговое движеніе, также послдовали ихъ примру, довольствуясь только однимъ залпомъ въ побдителей.
Сбжавшіеся со всхъ сторонъ, поселяне привтствовали громкими криками радости Джона Брауна и его молодцовъ, среди которыхъ находился и Шапетъ. Громче всхъ высказывалъ свой восторгъ Матью Крюттъ, который мгновенно превратился изъ защитника рабовладльцевъ въ сторонника свободныхъ штатовъ, но Джонъ Браунъ не обратилъ вниманія на комплименты, а, сказавъ два слова Питеру Джонсу и убдившись, что Патъ Логлинъ не убитъ, а только тяжело раненъ,— обратился къ трактирщику со слдующими словами:
— Довольно болтать. Заложи дв самыхъ лучшихъ лошади въ самый легкій кабріолетъ, и чтобы все было готово черезъ пять минутъ. Если человкъ, котораго судятъ въ Лекомптон, умретъ, то ты отвтишь мн за него головой, Матью Крюттъ. Ты знаешь, что я никогда ничего не забываю и ничего не прощаю.
Матью пристально посмотрлъ на него и побжалъ исполнять полученныя приказанія.
Въ гостиниц поднялась суматоха, дамы быстро собрались въ дорогу, а Питеръ Джонсъ и Шапетъ стали вполголоса совщаться. Проходя мимо нихъ, Руь слышала, какъ адвокатъ сказалъ:
— Послдуйте за нами съ Патомъ Логлиномъ и постарайтесь убдиться, правъ ли я.
— Конечно, я это сдлаю,— отвчалъ Исаакъ:— будьте покойны, я все отъ него вывдаю. Но вотъ и дамы.
Когда готовъ былъ кабріолетъ, запряженный лучшими во всемъ околотк лошадьми, Джонъ Браунъ подошелъ къ Руи и, дружески потрепавъ ее по плечу, сказалъ съ улыбкой:
— Да благословитъ васъ Господь, молодая двушка, можетъ быть, вы еще успете, хотя судъ вчера кончился, и Робертъ приговоренъ, но казнь не состоится ране двадцати четырехъ часовъ, а полковникъ Сумнеръ человкъ справедливый, онъ не дозволитъ, чтобы повсили невиннаго человка только потому, что свидтель опоздалъ въ судъ. Позжайте скоре, и Христосъ съ вами.
Об дамы и Питеръ Джонсъ помстились въ кабріолет, и лошади помчались. Руь и ея тетка едва держались на мстахъ, но адвокатъ оказался ловкимъ возницей и такъ умло поддерживалъ быстроту лошадей, что въ два часа они достигли Лекомптона, но Джонсъ не остановился въ город, а, увидавъ лагерь на гор, по ту сторону города, онъ направилъ туда кабріолетъ. Но на полудорог до лагеря имъ попался на встрчу военный отрядъ, во глав котораго халъ красивый пожилой офицеръ съ сдыми усами.
— Полковникъ Сумнеръ!— воскликнулъ Джонсъ, останавливая кабріолетъ:— у меня есть важное до васъ дло.
Полковникъ осадилъ лошадь, пристально посмотрлъ на адвоката и, узнавъ его, спросилъ:
— Куда вы торопитесь, Джонсъ? Въ чемъ дло?
Джонсъ отдалъ вожжи Руи, соскочилъ съ кабріолета и, подбжавъ къ полковнику, сталъ объяснять ему все, что случилось.
Руь не могла разслышать ихъ разговора, но видла по лицу полковника, что онъ сначала относился къ длу саркастически, но потомъ онъ сталъ высказывать все большее и большее вниманіе, предложилъ адвокату нсколько вопросовъ и наконецъ, подъхавъ къ кабріолету, очень любезно спросилъ у молодой двушки:
— Вы родственница полковника Виндсфорда, изъ Виргиніи?
— Я дочь его.
— Въ такомъ случа мы старые знакомые,— отвчалъ съ улыбкой полковникъ: — вашъ отецъ былъ моимъ товарищемъ, и я зналъ васъ въ дтств. Вы, миссъ Руь, очень похожи на него, а я никогда не видывалъ такого красавца, какъ онъ.
Руь покраснла, но ей было не до комплиментовъ, и она поспшно спросила:
— Вы знаете, зачмъ мы пріхали? Мы еще не опоздали?
— Арестантъ еще живъ,— отвчалъ полковникъ совершенно инымъ тономъ:— ваше показаніе будетъ выслушано судомъ завтра. Хорошо, что вы поспли во время. Еще часъ, и вы опоздали бы.

XXV.
Капитанъ Гаулетъ еще разъ выдаетъ себя.

Лекомптонъ въ 1856 году питалъ сильныя рабовладльческія симпатіи, и событія на Потаватом довели до благо каленія гнвное настроеніе всего города, а потому Роберта пришлось отвести въ тюрьму подъ эскортомъ всего отряда полковника Сумнера, такъ какъ иначе разъяренная толпа разорвала бы его на куски. Когда же онъ потребовалъ себ защитника, то никто изъ мстныхъ адвокатовъ не рискнулъ на такое дло, и ему пришлось послать, съ разршенія полковника Сумнера, записку къ Шапету въ Сантонъ, но гонецъ, взявшійся доставить эту записку, не вернулся. Въ первую же ночь была сдлана попытка сжечь тюрьму, а потому, въ интересахъ одинаково обвиненія и защиты, дло было назначено къ разсмотрнію на слдующій день.
Робертъ не выставилъ себя на суд въ хорошемъ свт. Онъ оскорбился тмъ, что не получилъ никакого отвта изъ Сантона видлъ вокругъ себя враждебныя лица и былъ убжденъ, что его судьба ршена, прежде чмъ присяжные заняли свои мста. Напротивъ стряпчій, который велъ дло съ противной стороны, дйствовалъ очень умно и энергично. Онъ такъ ловко допрашивалъ Роберта, что вынудилъ его публично объявить, что онъ аболиціонистъ, что питаетъ дружбу къ Джону Брауну и убжденъ въ необходимости прибгнуть къ насилію для освобожденія Канзаса. Отъ этихъ теоретическихъ разсужденій хитрый адвокатъ прямо перешелъ къ потаватомскимъ убійствамъ. Хотя Робертъ отрицалъ, что онъ участвовалъ въ этихъ убійствахъ и даже зналъ о нихъ, но онъ не выразилъ никакого ужаса по поводу этого событія, и даже заявилъ, что ждалъ какой нибудь катастрофы, которая нанесла бы тяжелый ударъ защитникамъ рабства. Доведя дло до этого, стряпчій выставилъ двухъ свидтелей, которыхъ онъ выдалъ за поселянъ на Потаватом, и которые подъ присягой показали, что видли, какъ Робертъ, съ саблей въ рукахъ, принималъ участіе въ преступной рзн. Молодой человкъ торжественно заявилъ, что оба свидтеля лгали, и что они были ему извстны, какъ виновники грабежа на ферм Майнера Гобба. Эти слова обвиняемаго произвели довольно сильное впечатлніе на присутствующихъ, но нимало не подйствовали на присяжныхъ, которые вынесли обвинительный приговоръ. На вопросъ судьи, иметъ ли онъ что прибавить, Робертъ заявилъ просьбу, чтобы отложили приведеніе приговора въ исполненіе на двадцать четыре часа и чтобы дали ему возможность еще разъ послать за свидтелемъ въ Сантонъ. Судья посовтовался съ полковникомъ Сумнеромъ и утвердительно разршилъ просьбу осужденнаго, наконецъ, посланный въ Сантонъ вернулся съ отвтомъ, что сантонскіе граждане отказываются свидтельствовать въ пользу кого либо изъ молодцовъ Джона Брауна. Однако, какъ мы видли, Руь и Питеръ Джонсъ прибыли въ Лекомптонъ за часъ до казни.
Прежде всего Питеру Джонсу нужно было повидать тюремныхъ властей и полковника Сумнера, а затмъ переговорить со своимъ доврителемъ.
Что касается до Руи и мистриссъ Эльморъ, то он остановились въ одной изъ городскихъ гостиницъ и съ нетерпніемъ дожидались возвращенія адвоката.
Спустя два часа, къ нимъ явился капитанъ Гаулетъ и засталъ въ гостиной только мистриссъ Эльморъ.
— Руь здорова,— сказала она, предупреждая вопросъ капитана:— но я уговорила ее лечь спать, такъ какъ она не смыкала глазъ во всю прошедшую ночь.
— Отчего же она не спала вчера?— спросилъ онъ поспшно и какъ бы желая удалиться.
— Садитесь, пожалуйста,— произнесла мистриссъ Эльморъ:— вотъ видите, въ чемъ дло: нашъ другъ, или, лучше сказать, ея другъ находится подъ опасностью смерти, и только ея свидтельское показаніе можетъ его спасти. Мы тотчасъ поскакали сюда, но по дорог насъ задержали негодяи, подъ начальствомъ Пата Логлина, который объявилъ, что ему приказано не пускать насъ сюда, пока не кончится судъ. Изъ всего этого ясно, что низкіе люди поклялись погубить молодого человка изъ какихъ нибудь личныхъ видовъ. Поэтому, вы понимаете, бдной Руои было вчера не до сна, но, благодаря Джону Брауну, мы освобождены и дохали сюда во время. Теперь, конечно, обнаружится весь этотъ постыдный заговоръ.
Капитанъ Гаулетъ нетерпливо выслушалъ мистриссъ Эльморъ и отвчалъ, крутя свои усы дрожащей рукой.
— Я очень сожалю, что миссъ Виндсфордъ позволяетъ иногда чувствамъ брать верхъ надъ благоразуміемъ, хотя эти чувства длаютъ ей большую честь. Я не могу теперь боле остаться, но приду завтра въ это время: мн очень нужно повидать миссъ Виндсфордъ. Говорятъ, судъ выслушаетъ новыхъ свидтелей и постановить новый приговоръ, но врядъ ли онъ будетъ отличаться отъ прежняго. Конечно, я буду очень сожалть объ этомъ, хотя этотъ человкъ опасный фанатикъ, но онъ оказалъ значительную услугу вашей семь, и я полагаю, что онъ вообще не дурной человкъ.
Капитанъ поклонился и вышелъ изъ комнаты.
— Ну, голубчикъ,— подумала мистриссъ Эльморъ:— ты его боишься и знаешь, что теб грозитъ, если онъ останется въ живыхъ. Жаль, что Руь не видала, какъ блестли твои глаза, но это не бда, она и такъ дастъ теб отставку. Что же касается до суда, то это дло не твое, а нашего адвоката.
Мистриссъ Эльморъ была совершенно права: ни одинъ защитникъ такъ не хлопоталъ о своемъ доврител, какъ Питеръ Джонсъ. Руи онъ показался холоднымъ и суровымъ человкомъ, но подъ этой вншней личиной скрывались громадная сила воли и пламенная энергія, которыя были безцнны въ подобную критическую минуту. Онъ не терялъ ни минуты и весь день, вечеръ и всю ночь работалъ безъ устали, хотя никто не зналъ, что онъ длалъ и гд былъ. На слдующее же утро, завтракая съ Русью и мистриссъ Эльморъ, онъ казался совершенно спокойнымъ и увреннымъ въ себ, а вмст съ тмъ такъ много и спокойно лъ, что одинъ его видъ внушалъ довріе.
Въ Лекомптон издавалась одна ежедневная газета, очень умло составляемая, и которую читали вс въ город. Въ этой газет появилась статья, которая возставала въ пламенныхъ выраженіяхъ противъ неправильности приговора въ дл Роберта, обвиняла власть въ несправедливомъ веденіи дла и намекала на то, что при новомъ разсмотрніи дла выяснятся необыкновенныя обстоятельства. Общее любопытство было такъ сильно возбуждено этой статьей и толками, ходившими въ город, что зала была переполнена зрителями, а на окрестныхъ улицахъ толпился народъ съ утра. Для предохраненія Руи и мистриссъ Эльморъ полковникъ далъ эскортъ солдатъ, но это было совершенно излишне, и, при проход ихъ изъ гостиницы въ судъ, въ толп раздавались самыя симпатичныя восклицанія. Это былъ хорошій признакъ, но еще лучшимъ предзнаменованіемъ показалось то обстоятельство, что обвиняемый вошелъ въ залу не скованный какъ прежде, не мрачный, не убитый, а веселый, со счастливой улыбкой на устахъ. Также и присутствующіе не выказывали, какъ два дня тому назадъ, предвзятаго осужденія, а ждали съ нетерпніемъ, что выяснится на суд.
На этотъ разъ его отвты на саркастическіе вопросы обвинителя были очень ловки и остроумны, но всего боле привела въ восторгъ слушателей рчь защитника, который, въ самыхъ краснорчивыхъ выраженіяхъ, разбилъ обвиненіе въ пухъ и прахъ. Онъ такъ картинно нарисовалъ вс поступки Роберта со времени его поселенія въ Кайзас, отъ первой его стычки до защиты несчастныхъ обитательницъ Благо дома, что вызвалъ въ зал энтузіамъ къ своему доврителю, который краснлъ отъ скромности. Затмъ Джонсъ перешелъ къ Потаватомскому событію и съ глубокимъ чувствомъ заявилъ, что онъ никогда бы не сталъ защищать человка, виновнаго въ подобномъ преступленіи, но дло именно было въ томъ, что Робертъ Гольдено никогда не принималъ въ немъ участія и съ горестью сожаллъ, что Джонъ Браунъ ршился на такой шагъ. Что касается до обвиненія, то оно, по его словамъ, все основывалось на показаніяхъ двухъ свидтелей, а потому, прежде чмъ выставлять своихъ свидтелей, онъ заявилъ желаніе передопросить лицъ, будто бы видвшихъ его доврителя на Потаватом.
Обвинители пошептались между собою и заявили, что означенные свидтели исчезли, и что они просятъ отложить засданіе до вечера, чтобы дать имъ время отыскать свидтелей, но судья и присяжные не хотли объ этомъ слышать. Тогда Джонсъ просилъ прочитать протоколъ, въ который были занесены свидтельскія показанія, и посл этого чтенія, нимало не критикуя эти показанія, вызвалъ свою свидтельницу Руь, объяснивъ предварительно, какая западня была имъ устроена на дорог, съ тою цлью, чтобы они опоздали на судъ.
Молодая двушка очень боялась, что у нея не хватитъ силы вести себя прилично въ такую критическую минуту, но вс, начиная отъ судьи до обвинителя, были такъ любезны съ нею, что она быстро оправилась отъ объявшаго ее страха и спокойно, толково отвчала на вс вопросы.
Ея показаніемъ окончилось дло, и присяжные удалились для совщанія. Черезъ десять минутъ они вернулись и объявили всми ожидаемый приговоръ: не виновенъ.
Присутствующіе свободно вздохнули, а толпа, окружавшая зданіе суда, сдлала Питеру Джонсу торжественную овацію. Многіе пламенные южане, которые съ удовольствіемъ наканун разстрляли бы Роберта, теперь крпко пожимали ему руки. Онъ былъ положительно героемъ минуты. Свиданіе его съ друзьями, которымъ онъ обязанъ былъ своею жизнью, отличалось безмолвной торжественностью, но пожатіе руки Руи было дороже для него всхъ поздравленій, и хотя молодые люди въ присутствіи мистриссъ Эльморъ только помнялись этимъ пожатіемъ и выразительными взглядами, Робертъ почувствовалъ въ глубин своего сердца, что ея рука, ея глаза и все ея существо могло рано или поздно принадлежать ему.
Они вс вмст позавтракали, и Питеръ Джонсъ старался веселыми шутками отвлечь вниманіе мистриссъ Эльморъ отъ молодыхъ людей, но посл завтрака онъ увелъ Роберта, подъ предлогомъ важнаго дла, и дамы остались одн.
Спустя полчаса, доложили о капитан Гаулет, и Руь взглянула такъ знаменательно на мистриссъ Эльморъ, что она удалилась изъ комнаты, несмотря на сильное желаніе присутствовать при ихъ разговор.
Капитанъ вошелъ въ комнату съ веселой улыбкой, но тотчасъ насупилъ брови: такъ холодно отвтила Руь на пожатіе его руки.
— Я вчера заходилъ къ вамъ.
— Мн очень жаль, что я васъ не видла.
— Вы отдыхали. Вамъ былъ необходимъ покой, и теперь вы кажетесь очень усталой.
— Нтъ. Я чувствую себя очень хорошо.
Наступило молчаніе.
— Я считаю долгомъ прежде всего заявить,— произнесъ онъ съ большимъ достоинствомъ: — какъ я высоко цню вашъ поступокъ. Рдкая женщина сдлала бы это на вашемъ мст.
— Я только исполнила свой долгъ и больше ничего,— отвчала Руь рзко.
— Въ этомъ позвольте съ вами не согласиться. Но довольно объ этомъ. Дло кончено, Гольдено на свобод, и вы довольны. Теперь поговоримъ о васъ. Если я не отвчалъ на ваше письмо, то потому, что былъ въ постоянныхъ разъздахъ, да и отвчать-то было нечего. Вы сами должны были предугадать отвтъ. Что мн до мнній, убжденій и т. д. Я васъ люблю, Руь, и вы меня любите — значитъ…
— Нтъ, погодите!— воскликнула молодая двушка, поблднвъ, какъ полотно: — мы сдлали съ вами, капитанъ Гаулегъ, ужасную ошибку: я виновата передъ вами и должна просить у васъ прощенія. Сказавъ вамъ, что я могла бы прежде согласиться быть вашей женой, я ненамренно произнесла неправду. Вы мн просто нравились, какъ любезный молодой человкъ, вы были очень добры до меня, я цню вашу дружбу, но я не люблю и никогда не любила васъ. Мн тяжело это сказать, но такъ лучше для васъ и для меня.
— Съ какихъ поръ вы питаете ко мн подобныя чувства?
— Не знаю. Но теперь я вполн убждена въ томъ, что говорю. Можетъ быть, я слишкомъ поторопилась попросить у васъ прощенія: вы еще не способны меня простить.
Капитанъ Гаулетъ молчалъ впродолженіе нсколькихъ минутъ, нервно комкая въ рукахъ свои перчатки. Наконецъ, онъ разорвалъ ихъ на мелкіе куски и, устремивъ на молодую двушку дикій, страшный взглядъ, воскликнулъ:
— Неужели, Руь, вы думаете, что я такъ легко откажусь отъ васъ, особенно посл вашего письма. Ваше геройское спасеніе вашего аболиціонистскаго друга, кажется, вскружило вамъ голову. Конечно, вы скомпрометировали себя своею смлостью, но мн это нравится, и я не ставлю вамъ этого въ вину. Поговоримте теперь серьезно. Мы съ вами связаны торжественнымъ словомъ, которое нельзя нарушить. Посл того, что вы говорили мн на словахъ и написали въ письм, вы, въ глазахъ всего свта и любого суда, моя законная невста. Я не намренъ дйствовать рзко, пока не заставятъ меня къ этому обстоятельства, но объявляю, что имю на васъ законныя права и никогда отъ нихъ не откажусь.
Говоря это, онъ совершенно искренно думалъ, что имъ руково, ди-гь любовь, а если она принимала нсколько рзкую форму, то это слдовало объяснить его южнымъ происхожденіемъ. Для негокакъ для всякаго южанина, женщина была все-таки женщиной — существомъ, предназначеннымъ къ повиновенію.
— Капитанъ Гаулетъ, вы съ ума сошли!— воскликнула Руь, бросая на него удивленные и гнвные взгляды:— я никогда не соглашалась быть вашей женой, и моего письма невозможно понять въ этомъ смысл. Только подлецъ можетъ говорить съ женщиной такъ, какъ вы, и я нимало не боюсь вашихъ угрозъ.
— Не выражайтесь такъ грубо и не выводите меня изъ терпнія,— отвчалъ рзко капитанъ:— но мы оба разстроены, и намъ лучше теперь прекратить этотъ разговоръ.
Онъ засмялся и протянулъ ей руку.
Молодая двушка гордо выпрямилась, спрятала руки за спину и взглянула на него съ холоднымъ презрніемъ.
Всякій другой человкъ понялъ бы, что его участь ршена, и что онъ никогда ничего не добьется отъ столь враждебно расположенной къ нему женщины, но на капитана это подйствовало совершенно иначе: Руь никогда не казалась ему столь прелестной, какъ въ эту минуту, и, все-таки считая ее своей собственностью, онъ подбжалъ къ ней и, прежде чмъ она успла опомниться, поцловалъ ее.
Руь громко вскрикнула, и онъ со смхомъ выпустилъ ее изъ своихъ объятій. Но въ эту минуту дверь отворилась, и капитанъ, быстро обернувшись, встртился лицемъ къ лицу съ Робертомъ Гольдено.

XXVI.
Удовлетвореніе.

Робертъ не видлъ всего, что произошло, но слышалъ крикъ молодой двушки, и когда Гаулетъ направился къ двери, то онъ преградилъ ему дорогу и пристально посмотрлъ на Руь. Ея щеки горли, и слезы выступили на ея глазахъ отъ стыда и гнва.
— Подлецъ!— воскликнула она:— какъ вы смли!
Этихъ словъ было достаточно для Роберта. Онъ сдлалъ два шага назадъ, захлопнулъ дверь и прислонился къ ней спиной. Гаулетъ выхватилъ изъ ноженъ саблю, но Робертъ схватилъ стулъ и съ такой силой ударилъ его по рук, что сабля грохнулась на полъ.
— Если вы сдлаете еще одно движеніе,— сказалъ онъ спокойно, наступая ногой на клиникъ:— то я васъ выброшу въ окно!
— Вы сильне меня,— отвчалъ капитанъ, не теряя головы:— а мы сведемъ съ вами счеты въ другомъ мст.
Робертъ не обратилъ никакого вниманія на его слова и, обращаясь къ Руи, спросилъ:
— Что прикажете съ нимъ сдлать?
— Отдайте ему саблю.
Робертъ поднялъ ногу, и Гаулегь, взявъ саблю, вложилъ ее въ ножны.
— Вы теперь уйдете изъ этой комнаты,— сказала Руь, смотря прямо въ глаза капитану:— и я никогда боле не скажу вамъ ни слова! Молчать! Я не хочу съ вами разговаривать. Если вы вздумаете со мной видться, или писать ко мн, то я обращусь за покровительствомъ къ полковнику Сумнеру, старому другу моего отца. Мистеръ Гольдено, будьте такъ любезны, отворите дверь.
Капитанъ Гаулетъ улыбнулся и съ почтительнымъ поклономъ вышелъ изъ комнаты, но въ дверяхъ онъ на минуту остановился и, видя, что Руь стоить къ нему спиной, мигнулъ Роберту. Этотъ безмолвный знакъ ясно выражалъ вызовъ на дуэль, а Робертъ зналъ, что дуэль между ними означала смерть одного изъ нихъ, а, можетъ быть, обоихъ.
Онъ взглянулъ на Руь. Она сидла, закрывъ лицо руками. Сердце молодого человка дрогнуло: онъ зналъ, что долгъ чести требовалъ послдовать за капитаномъ и до окончанія поединка не говорить ни слова Руи о своихъ чувствахъ. Но какъ было ему оставить любимую двушку въ такомъ гор и отчаяніи? Все-таки онъ собрался съ силами и хотлъ уйти. Но не усплъ онъ взяться за ручку двери, какъ Руь подняла глаза и спросила тономъ обиженнаго ребенка:
— Вы уходите?
— Нтъ, если я вамъ нуженъ.
Она ничего не отвчала, но Робертъ забылъ о своей ршимости подъ чарующимъ вліяніемъ ея взгляда, быстро подошелъ къ ней и взялъ ее за об руки.
— Дозвольте мн,— сказалъ онъ нжно:— остаться съ вами и быть вашей поддержкой во всю нашу жизнь, любовь моя.
Она попрежнему не произнесла ни слова, но ея золотистая головка тихо опустилась на его плечо, и она со счастливой улыбкой дозволила ему сорвать отвтъ съ ея алыхъ губъ.
Во все это время мистриссъ Эльморъ сидла въ другомъ конц гостиницы и нетерпливо ждала, чтобы Руь вернулась и разсказала ей о своемъ разговор съ капитаномъ Гаулетомъ. Она была уврена, что капитанъ явился не съ доброй цлью, и что ея племянница дозволитъ себ какую нибудь рзкую выходку, но время шло, и Руь не появлялась. Уже стемнло, и мистриссъ Эльморъ, выйдя изъ терпнія, пошла сама на рекогносцировку. Пріотворивъ дверь, она заглянула въ гостиную и увидла, что въ темнот вскочилъ съ дивана какой-то мужчина, и раздался громкій смхъ Руи. Сердце мистриссъ Эльморъ поледенло.
— Вотъ теб и на,— громко произнесла мистриссъ Эльморъ, не замчая, кто былъ въ комнат:— капитанъ-то обошелъ ее.
Теперь наступила очередь Руи смутиться, но Робертъ взялъ ее за руку и, подходя къ мистриссъ Эльморъ, сказалъ гордымъ счастливымъ тономъ:
— Вы ошибаетесь. Можетъ быть, васъ это удивитъ, но Руь избрала меня.
— И хорошо сдлала,— отвчала добрая женщина:— конечно, весь свтъ возстанетъ противъ нея, но вы съ самаго начала были моимъ выборомъ, Робертъ. Да благословитъ васъ Господь!
Съ этими словами мистриссъ Эльморъ крпко пожала руку Роберта и поцловала Руь, въ первый разъ посл шестилтняго ея пребыванія въ домъ.
Почти въ то же время вошелъ въ комнату Питеръ Джонсъ, и молодые люди разбжались, онъ пристально посмотрлъ на нихъ и, отведя въ сторону Роберта, спросилъ:
— Вы обдумали дло?
— Да.
— Вы будете преслдовать Гаулета?
— Нтъ.
— Почему?
— Я не могу объяснить.
— Вы говорили съ мистриссъ Эльморъ?
— Нтъ.
— Вамъ бы слдовало поговорить.
— Это до меня не касается.
— Вы дете завтра съ дамами въ Сантонъ?
— Не знаю.
— Он разсчитываютъ, что вы подете съ ними.
— Я и поду, если меня не задержать здсь дла.
Тутъ дамы прервали ихъ разговоръ, и они вс отправились къ ужину, который продолжался въ этотъ вечеръ недолго. Посл него мистриссъ Эльморъ и Джонсъ удалились въ свои комнаты, а молодые люди остались наедин.
Имъ было такъ много разсказать другъ другу, что они не знали, съ чего начать. Руь, однако, нашла нужнымъ прежде всего передать Роберту исторію появленія Джона Брауна въ Бломъ дом, и юноша не зналъ, какъ благодарить ее за ея смлое нарушеніе всхъ приличій, съ цлью его спасти. Потомъ они стали вспоминать о своихъ первыхъ свиданіяхъ, и Робертъ съ восторгомъ объяснялъ, какъ радостно онъ работалъ въ. ея саду.
— А вы въ то время,— прибавилъ Робертъ: — вроятно, смялись надъ странной фигурой и грубой одеждой сверянина?
— Нисколько. Но, признаюсь, вашъ костюмъ былъ уродливый. Однако же съ тхъ поръ я_не разъ думала съ любовью о вашемъ безобразномъ сюртук. Впрочемъ вы, правда, должно быть, странный человкъ, если я вамъ понравилась сразу.
— Должно быть, я странный,— отвчалъ со смхомъ Гольдено:— но во всякомъ случа я полюбилъ васъ съ перваго взгляда. Да вдь никто не можетъ видть васъ, не влюбившись. Вотъ и капитанъ Гаулетъ…
— Не говорите о немъ. Впрочемъ, лучше покончить сразу, я не хочу, чтобы между нами были тайны. Было время, когда мн казалось, что онъ мн нравится.
— Я зналъ объ этомъ,— отвчалъ онъ, поцловавъ ее.
— И вы меня не презираете за это?
— Тутъ нтъ ничего удивительнаго, что онъ вамъ нравился: онъ красивый, блестящій офицеръ, а вотъ удивительно, что вы любите меня. Вотъ этого я никакъ не могу понять.
Въ эту минуту кто-то постучался въ дверь, и Робертъ вышелъ въ корридоръ, гд поговорилъ съ кмъ-то нсколько минутъ.
— Мн надо идти по длу,— сказалъ онъ вернувшись: — если вы не устали, то подождите меня, я приду черезъ полчаса.
Лицо его значительно измнилось, и губы были крпко сжаты, но глаза свтились любовью.
Сердце Руи дрогнуло, и она хотла спросить, не случилось ли чего непріятнаго, но, сдлавъ надъ собою усиліе, отвтила:
— Конечно, я васъ подожду.
Они помнялись долгимъ пламеннымъ поцлуемъ, и онъ удалился, а она, оставшись одна, погрузилась въ тревожную думу.
Она была уврена, что случилось какое нибудь несчастіе. Не арестовали ли опять Роберта? Нтъ, это было невозможно, такъ какъ онъ общалъ вернуться черезъ полчаса. Какая же бда могла разразиться надъ головою Роберта? Вдругъ молодая двушка вскрикнула. Не пошелъ ли онъ драться на дуэли съ капитаномъ Гаулетомъ? Она вспомнила, что когда Робертъ вышибъ изъ рукъ капитана саблю, то послдній сказалъ: мы сведемъ съ вами счеты въ другомъ мст. Но что ей было длать? Она, какъ южанка, хорошо знала, что отъ дуэли невозможно отказываться, и что если бы ей даже удалось Роберта уговорить не идти на поединокъ, то онъ былъ бы опозоренъ на всю жизнь. Она могла отправиться къ полковнику Сумнеру и просить его вмшательства, но это было бы неблагородно, и полковникъ, какъ старый рыцарь, вроятно, отказался бы помшать дуэли. Ршительно она не могла ничего сдлать и должна была терпливо ждать возвращенія Роберта.
Время шло. Наконецъ, дверь отворилась, но въ комнату вошелъ не Робертъ, а Исаакъ Шапетъ.
— Простите, миссъ Виндсфордъ,— сказалъ онъ:— я искалъ одного знакомаго и не зналъ, что вы здсь.
— Войдите, войдите, мистеръ Шапетъ, мн васъ очень нужно,— воскликнула Руь и, вспомнивъ, сколькимъ Робертъ былъ обязанъ доброму трактирщику, ршилась посовтоваться съ нимъ въ эту критическую минуту.
Исаакъ слышалъ о томъ, что Робертъ сдлался женихомъ, и отыскивалъ именно его, чтобы поздравить его со счастливымъ событіемъ, поэтому онъ ожидалъ, что Руь объявитъ ему о своей помолвк, и очень удивился, увидавъ печальное, разстроенное выраженіе ея лица. Въ нсколькихъ словахъ молодая двушка объяснила ему, въ чемъ дло, и онъ выслушалъ ее, качая головой.
— Что мн длать?
— Ничего. Я человкъ не воинственный, но знаю ихъ обоихъ, и никто не помшаетъ имъ драться: ни я, ни вы, ни полковникъ Сумнеръ.
— Не говорите этого, мистеръ Шапетъ,— промолвила Руь съ нжной мольбой:— придумайте какое нибудь средство предотвратить эту дуэль. На васъ вся моя надежда.
— Хорошо,— отвчалъ Исаакъ посл продолжительнаго размышленія:— я постараюсь устроить это дло, но вы должны мн помочь. Общайте, что, какъ онъ вернется, вы уйдете къ себ въ комнату, не сказавъ ему, что знаете что нибудь о дуэли. Иначе я ничего не могу сдлать. Давайте скоре слово! Вотъ онъ уже идетъ по лстниц.
— Хорошо, быть по-вашему, я на васъ вполн надюсь.
Когда Робертъ вернулся, то Руь была одна въ комнат. Онъ сталъ говорить очень спокойно и весело объ ихъ завтрашней поздк въ Сантонъ, но она ясно видла, что онъ скрывалъ отъ нея нчто. Однако, она сдержала свое общаніе Исааку и не проговорилась, а подъ предлогомъ усталости простилась и пошла спать.
Робертъ зналъ о прізд Исаака и, нжно поцловавъ Руь на прощанье, пошелъ отыскивать своего друга, который оказался въ буфет гостиницы.
— Какъ я радъ васъ видть!— воскликнулъ Исаакъ, подходя къ нему:— но отчего вы такой мрачный? Это вамъ совсмъ не къ лицу. Я пріхалъ сюда, чтобы отвезти васъ съ дамами въ Сантонъ вмсто Питера Джонса.
— Я не знаю, когда я поду отсюда.
— Отчего?— спросилъ Шапетъ, пристально смотря на молодого человка.
— Полно, Исаакъ, я не мальчикъ и доказалъ, что могу постоять за себя. Оставьте же меня въ поко и не надодайте мн разспросами.
— Хорошо,— отвчалъ Исаакъ со смхомъ: — ну, а какъ поживаетъ капитанъ?
При этихъ словахъ Робертъ вздрогнулъ, какъ ни старался скрыть своего волненія. Исаакъ это замтилъ, но, какъ ни въ чемъ не бывало, сталъ весело болтать о сантонскихъ новостяхъ, хотя эти новости были далеко не веселыя. Несчастному городу грозилъ новый набгъ миссурійцевъ и еще боле опасный.
— Теперь на насъ идутъ дв тысячи молодцовъ.
— Они не оставятъ отъ города и камня на камн!— воскликнулъ Робертъ.
— Это мы еще увидимъ. У насъ вс набрались храбрости и хотятъ достойно встртить враговъ. Даже Алленъ Эльморъ учится стрлять изъ ружья, что немало потшаетъ Джона Брауна.
— А Джонъ Браунъ въ Сантон?
— Да. Какъ только мы обратили въ бгство миссурійцевъ Пата Логлина, и Питеръ Джонсъ похалъ сюда съ дамами, то явился изъ Сантона гонецъ къ Джону Брауну съ приглашеніемъ защитить городъ. Вы не можете себ представить, какъ онъ былъ доволенъ и тотчасъ поскакалъ. Онъ теперь глаза всего дла, хотя, конечно, не оффиціально, и вс забыли о потаватомской исторіи. Вс надются только на него и вс ему слпо повинуются. Онъ одинъ стоитъ сотни стрлковъ, вотъ и вы намъ также очень нужны. Значитъ кончайте скорй ваше дло, какое бы оно тамъ ни было, и являйтесь въ Сантонъ.
Робертъ видлъ, что отъ хитраго трактирщика не отдлаешься, и такъ или иначе онъ вывдаетъ отъ него всю правду, а потому прямо сказалъ ему, что дерется съ капитаномъ Гаулетомъ на слдующій день, передъ разсвтомъ.
— Вы совершенно правы!— воскликнулъ Шапетъ, дружески ударяя его по плечу:— деритесь съ нимъ и убейте его. А на чемъ вы деретесь? Конечно, на пистолетахъ? Нтъ, на сабляхъ. Охъ, напрасно, Робертъ! Онъ фехтуетъ, какъ чортъ, а вотъ на пистолетахъ я бы подержалъ за васъ пари. Ну, да все равно! А вамъ не надо ли секунданта?
Гд же мн найти лучше васъ? Вы окажете мн эту услугу?
— Конечно! А въ которомъ часу?.. Половина шестаго… Хорошо. Теперь идите спать.
Исаакъ проводилъ Роберта въ его комнату и ушелъ, когда тотъ легъ въ постель.
Молодой человкъ долго не могъ сомкнуть глазъ, но къ утру крпко заснулъ.
Еще было совершенно темно, когда его разбудилъ голосъ Шапета:
— Вставайте! А то опоздаемъ.
Робертъ одлся въ одну минуту.
— Я нарочно напугалъ васъ,— произнесъ Шапетъ, звая:— еще очень рано — только четыре часа, но вамъ надо пость. При тощемъ желудк ничего не длается хорошо.
Они сошли въ буфетъ, гд, по приказанію Исаака, былъ приготовленъ обильный завтракъ.
Но Робертъ лъ очень мало и неохотно.
— Неужели капитанъ отбилъ у васъ аппетитъ?— спросилъ съ улыбкой Шапетъ.
— Нтъ, но у меня что-то въ голов шумитъ.
— Это въ первый разъ?
— Да.
— А вы знаете свою саблю?
— Еще бы.
Они вышли изъ гостиницы ровно въ пять часовъ. На сердц у Роберта было очень тяжело: въ ум его тснились вс когда либо слышанные имъ аргументы противъ дуэли, и однако онъ не думалъ отказаться отъ нея.
— Самая лучшая погода для поединка,— замтилъ Шапетъ: — свтло и не втрено. Признаюсь, вы соперники, достойные другъ друга: онъ ловче, а вы горяче, по искусству же вы равны. Ну, да ужъ ладно, по дружб, я буду держать пари за васъ.
Спустя двадцать минутъ, они достигли назначеннаго мста, но никого тамъ не было. Они стали медленно ходить взадъ и впередъ.
— Странно,— сказалъ Шанетъ:— уже пять минутъ просрочили. Неужели онъ проспалъ?
Робертъ ничего не отвчалъ. Онъ не хотлъ сознаться, но ему какъ-то становилось легче на сердц.
Прошло еще десять минутъ, и стало свтать.
— Еще десять минутъ, и мы уйдемъ,— произнесъ Шапетъ дловымъ тономъ:— удивляюсь, куда длся его секундантъ. Это что?
Вдали показался всадникъ. Это былъ солдатъ и, подъхавъ къ Роберту, онъ подалъ ему письмо:
‘Меня арестовали. Неужели это ваша работа? Во всякомъ случа вы отъ меня не улизнете. Гаулетъ’.
Робертъ вынулъ изъ кармана карандашъ и написалъ на другой сторон записки:
‘Ничего не знаю. Буду драться гд угодно. Гольдено’.
Онъ показалъ оба письма Исааку.
— Кто это сдлалъ?
— А кому вы говорили о вашей дуэли?
— Никому, кром васъ,— произнесъ Робертъ и посмотрлъ пристально на Шапета.
Но смотрть на хитраго трактирщика было все равно, что на каменную стну.
— Иногда люди слышатъ, когда имъ ничего не говорятъ. Ну, да что тутъ толковать, вернемся скоре въ гостиницу и подемъ съ дамами въ Сантонъ.
Впродолженіе нсколькихъ минутъ они шли молча.
— Исаакъ, это ваше дло,— произнесъ наконецъ Робертъ.
— Мое,— отвчалъ спокойно трактирщикъ.
— Какой я дуракъ, что сказалъ вамъ объ этомъ! Я могъ ожидать, что вы со мной сыграете штуку.
— Конечно, могли. Но если бы я этого не сдлалъ, то заслуживалъ бы, чтобы меня повсили, какъ собаку. Вы — юноша и можете горячиться, а я старикъ, и мн слдуетъ поступать благоразумно. Вотъ мы съ Питеромъ и устроили это дльце, какъ уложили васъ спать вчера вечеромъ. Мы прямо отправились къ Сумнеру, и онъ распорядился, чтобы арестовали капитана. Онъ теперь, голубчикъ, сидитъ въ тюрьм.
— Зачмъ?
— По обвиненію въ принятіи мръ противъ справедливаго постановленія судебнаго приговора. Вы знаете, что это значитъ?
— Вдь онъ припишетъ это мн. Положимъ, мн все равно, но когда его выпустятъ на свободу, мн все-таки придется съ нимъ драться.
— Это еще покажетъ время,— отвчалъ спокойно Шапетъ.— Правда, у него связи и видное положеніе, но за насъ говорятъ факты. Я все вывдалъ у Пата Логлина, и вся исторія выяснится на суд. Алленъ Эльморъ замшанъ, но ради Руи мы его выкрутимъ. Гаулетъ прямо послалъ миссурійцевъ, чтобы задержать вашего защитника и свидтельницу, надясь спокойно повсить васъ. Патъ Логлинъ все это доказалъ, и мы съ Джономъ Брауномъ записали его показаніе. Можетъ быть, капитану удастся дешево отдлаться, но во всякомъ случа онъ долго не покажетъ своей рожи въ Канзас.
Въ дверяхъ гостиницы ихъ встртили Питеръ Джонсъ и улыбающаяся, веселая Руь.
— Куда это вы такъ рано ходили, Робертъ, и что это у васъ обоихъ за странныя лица, точно вы въ чемъ-то виноваты?
— Мы — ни въ чемъ,— отвчалъ со смхомъ Шапетъ:— мы только ходили по длу къ одному пріятелю, а его не застали. Вотъ и все.

XXVII.
Живой иль мертвый ты долгъ исполнилъ свой.

Они дохали до Сантона около полудня. Городъ кишлъ народомъ, и Робертъ не узналъ его, такимъ казался онъ человческимъ ульемъ. Зданія были т же, но люди совершенно измнились. Никто не шатался безъ дла по улицамъ, игорный домъ Пигота былъ закрыть, и нигд не видно было ни одного миссурійца. Възжая въ городъ, они встртили отрядъ въ пятьдесятъ человкъ новобранцевъ, который возвращался съ ученья, и впереди его халъ верхомъ Джонъ Браунъ. Онъ съ улыбкой кивнулъ головой Роберту, но не остановился, а прохалъ дале, представляя съ головы до ногъ настоящаго, достойнаго предводителя людей.
Спустя нсколько времени, онъ пришелъ въ гостиницу Шапета, гд жилъ Алленъ Эльморъ, и гд остановились Руь съ теткой. Об женщины не могли смотрть безъ улыбки при вид того, какъ Эльморъ дружески пожалъ руку недавнему герою потаватомской исторіи. Старикъ поздоровался съ Робертомъ, какъ будто они разстались вчера.
— Ваша лошадь въ прекрасномъ тл, сынъ мой, я только что осмотрлъ ее и поставилъ въ конюшню Исаака. Я на ней здилъ ежедневно, и если она когда нибудь вамъ больше не понадобится, то скажите вашу цну, я съ удовольствіемъ куплю ее.
Онъ ни словомъ не упомянулъ о прошедшихъ опасностяхъ, умъ его всецло былъ поглощенъ настоящимъ, и онъ вскор сталъ энергично толковать съ Исаакомъ и Эльморомъ о положеніи длъ въ Сантон. Минута была критическая. Впродолженіе послднихъ дней происходили стычки въ разныхъ мстахъ территоріи между защитниками рабства и сторонниками свободныхъ штатовъ, послдніе отказались отъ своей теоріи непротивленія. Общества для поданія помощи эмигрантамъ въ сверныхъ штатахъ прислали денегъ, оружіе и одежду въ изобиліи. Примру Джона Брауна относительно организаціи военной силы послдовали многіе другіе, и миссурійцы, а также алабамцы, встртили твердый отпоръ своимъ дерзкимъ набгамъ. Временное охлажденіе къ длу свободныхъ штатовъ, посл потаватомскаго событія, совершенно стушевалось, когда стало извстно, что южане намрены, подъ предлогомъ этого событія, пройти съ огнемъ и мечемъ по всмъ сосднимъ территоріямъ. Теперь вс говорили, что въ сущности поступокъ Джона Брауна былъ справедливой карой за преступныя дйствія миссурійцевъ и лишь доказалъ на дл, что какъ посешь, такъ и пожнешь. Во всхъ этихъ разговорахъ намренно ничего не упоминалась о рабств, но каждый человкъ зналъ въ глубин своего сердца, что когда минетъ разразившаяся буря, то негры останутся, или въ выигрыш, или въ потер.
Съ другой стороны, южане не были въ такомъ настроеніи, чтобы отказаться отъ пяди пріобртенной ими почвы. Законодательное собраніе, избранное въ іюл 1855 года и постановившее самыя строгія мропріятія въ пользу рабовладльческихъ интересовъ, могло разсчитывать на помощь южанъ во что бы то ни стало. До сихъ поръ защитники рабства въ Канзас, кром собственной привычки къ самовольной расправ, всегда пользовались поддержкой вашингтонскаго правительства. Хотя прежній губернаторъ территоріи, Шанонъ, былъ замненъ боле энергичнымъ генераломъ Ридеромъ, но отъ этого произошло мало пользы для сторонниковъ свободныхъ штатовъ, такъ какъ при первой его попытк оказать содйствіе ограбленнымъ фермерамъ противъ него была пущена въ ходъ интрига, и онъ принужденъ былъ подать въ отставку. Въ такомъ-то положеніи длъ былъ назначенъ новый губернаторъ, Джири, и не усплъ онъ явиться, какъ генералъ Ачисонъ перешелъ границу и отправился на Сантонъ со своими двумя тысячами миссурійцевъ, хвастая, что не оставить отъ города камня на камн. Въ такую-то отчаянную минуту Сантонъ и призвалъ къ себ на помощь Джона Брауна, которому поручилъ защиту города.
Весь остальной день Робертъ проходилъ по городу съ Джономъ Брауномъ, и съ каждой минутой увеличивалось его уваженіе къ организаціоннымъ способностямъ старика. Повсюду работали люди съ лопатами, кирками и заступами, возводя земляныя укрпленія и баррикады. Въ верхней части города были расположены полученныя изъ Массачузета пушки: он должны были задержать непріятеля, если бы ему удалось миновать баррикады. Кром того, въ разныхъ уголкахъ устраивались траншеи, за которыми должны были находиться стрлки, имена которыхъ были внесены Джономъ Брауномъ въ особый списокъ. Весь планъ защиты доказывалъ, что онъ вполн зналъ ту пользу, которую онъ могъ извлечь изъ каждаго человка, находившагося подъ его начальствомъ. Въ этомъ дйствительно заключалась вся его надежда на успхъ, такъ какъ у него было всего двсти ружей, а остальнымъ жителямъ города приходилось довольствоваться всевозможнымъ импровизованнымъ оружіемъ, между прочимъ пиками, сдланными изъ сабель, привязанныхъ къ палкамъ. Между тмъ окрестные поселяне постоянно прибывали со своими семействами и домашнимъ скарбомъ, для защиты себя отъ грознаго непріятеля, ихъ семьямъ приходилось найти убжища, а ихъ самихъ надо было пристроить къ какому нибудь отдлу защиты. Вновь прибывавшими завдывалъ Алленъ Эльморъ и выказывалъ при этомъ большую энергію и даже знаніе дла, благодаря общему руководству Джона Брауна, который успвалъ всюду заглянуть и всмъ руководить.
Вечеромъ былъ собранъ большой митингъ въ школьномъ дом, на которомъ присутствовали Робертъ, Руь и мистриссъ Эльморъ, предсдательствовалъ Алленъ Эльморъ, и посл небольшого вступленія онъ громко произнесъ:
— Даю слово моему благородному другу и храброму капитану Джону Брауну изъ Осаватоми.
Вся зала разразилась неистовыми рукоплесканіями, и долго старикъ не могъ начать своей рчи: наконецъ онъ произнесъ твердымъ, спокойнымъ голосомъ.
— Господа, увряютъ, что во Франклин находится дв тысячи пятьсотъ миссурійцевъ, и что они будутъ завтра утромъ здсь. Вы сами видли на горизонт дымъ отъ поджигаемыхъ ими домовъ. Конечно, и ваши жилища то же ожидаетъ, если вы не дадите энергичнаго отпора врагамъ. Исполните вс и каждый свой долгъ. Не шумите, не волнуйтесь, а ждите спокойно и стрляйте только, когда враги будутъ въ двадцати ярдахъ отъ васъ. Мой послдній совтъ — будьте хладнокровны и стрляйте не по верхамъ.
Снова раздались рукоплесканія, и когда закрытъ былъ митингъ, многіе подходили къ Джону Брауну и сердечно пожимали ему руки, а нкоторыя женщины благословляли его и подносили ему дтей, которыхъ онъ нжно цловалъ.
— Это глупый обычай, да я ужъ имъ не мшаю,— сказалъ Джонъ Браунъ, покраснвъ и обращаясь къ Роберту, который присоединился къ нему при выход изъ дверей залы:— сегодня, сынъ мой, можетъ быть, послдній день нашей жизни: если завтра состоится бой, то онъ будетъ самый кровавый во всей нашей исторіи.
— Жаль, что наши дамы но въ боле безопасномъ мст.
— Нтъ,— отвчалъ Джонъ Браунъ посл минутнаго размышленія:— он достаточно здсь безопасны. За ихъ цлость и сохранность ручается Шапетъ, а вы знаете, что на этого человка положиться можно. Къ тому же новый губернаторъ, Джири, со своими войсками недалеко отсюда.
— Отчего же онъ не помшаетъ завтрашней битв?
— Оттого, что правительство никогда не беретъ нашей стороны, у властей всегда есть какія-то тайныя инструкціи. Впрочемъ, говорятъ, Джири хорошій человкъ и окажетъ намъ покровительство. Но я этому поврю только, когда самъ увижу. Во всякомъ случа мы завтра вступимъ въ бой, а тамъ что Богъ дастъ. Ну, а вы, Робертъ, сынъ мой, вы покончили свое дло?
— Какое?
— Точно вы меня не понимаете. Руь Виндсфордъ общала быть вашей женой?
— Общала.
— Слава Богу!— сказалъ старикъ, дружески положивъ руку на плечо молодого человка: — ступайте къ ней и скажите, что я ей сердечно кланяюсь и завтра передъ битвой зайду къ ней: мн надо сказать ей нсколько словъ. Вы оба не боитесь никого, кром Бога и дурныхъ поступковъ. Вы хорошій человкъ, хотя имете свои недостатки, а она отличается удивительной силой воли для женщины. Да благословитъ васъ Господь и даруетъ вамъ долговременную, счастливую жизнь.
Въ эту минуту къ нимъ подошелъ Язонъ Браунъ и поспшно произнесъ:
— Отецъ, васъ зовутъ къ Шапету — тамъ прибылъ офицеръ отъ губернатора Джири. Его войска встали между нами и миссурійцами Ачисона. Офицеръ говоритъ, что города, можетъ быть совершенно спокоенъ, и предлагаетъ тотчасъ отправляться къ Ачисону съ приказомъ очистить территорію. Но Эльморъ, Шапетъ, Абатъ и Лэнъ не могутъ дать отвта безъ васъ.
Джонъ Браунъ вздохнулъ.
— Это значитъ — завтра будетъ миръ. Ну, слава Богу, что наконецъ-то мы встртили честнаго человка. Пойдемте со мною, Робертъ, и посмотримъ на этого офицера. Надо убдиться, говоритъ ли онъ правду или дйствуетъ въ пользу миссурійцевъ.
Въ эту ночь мирная тишина царила въ Сантон, а на слдующее утро явился въ городъ губернаторъ Джири и вступилъ въ переговоры съ Эльморомъ, Джономъ Брауномъ и другими вожаками партіи свободныхъ штатовъ. Прежде наступленія вечера миръ былъ заключенъ, и Ачисонъ удалился съ своими миссурійцами, которые, спустя нсколько дней, очистили всю территорію. Губернаторъ Джири оказался честнымъ, способнымъ человкомъ, а такъ какъ съ избраніемъ президента Буканана перемнилось правительство въ Вашингтон, то ему дано было право водворить спокойствіе въ Канзасской территоріи. А когда, спустя годъ, окончился срокъ его управленія, то международная борьба, набги и грабежи стали чмъ-то невдомымъ въ Канзас, гд царили миръ и благоденствіе.

——

Былъ октябрь 1859 года. Красивый домикъ въ Бостон, въ которомъ Робертъ и Руь жили уже третій годъ своей брачной жизни, находился въ большомъ переполох: у воротъ стоялъ кабріолетъ, запряженный лучшей лошадью съ конюшни Роберта, слуги бгали, какъ сумасшедшіе, взадъ и впередъ по лстниц, а хозяева торопливо укладывали чемоданы. Причина всей этой сумятицы лежала на стол въ кабинет Роберта и заключалась въ письм, написанномъ спшнымъ дрожащимъ почеркомъ:
‘Чарльстоунъ. 21-го октября 1869 года.
‘Любезный другъ, Робертъ, я здсь въ тюрьм съ нсколькими сабельными ранами въ голов и еще большими ударами штыковъ во всемъ тл. Я пишу къ вамъ для того, чтобы попросить васъ въ пцмять прежняго времени достать мн и моимъ товарищамъ хорошихъ и надежныхъ защитниковъ, такъ какъ Виргинія, чрезъ своего губернатора и многочисленныхъ передовыхъ гражданъ, обязалась дать намъ правый судъ. Намъ необходимо достать защитниковъ изъ свободныхъ штатовъ, а то свтъ не узнаетъ, какъ слдуетъ, нашего дла, и передъ судьями не выставятъ всхъ смягчающихъ обстоятельствъ дла. У меня денегъ довольно. Пришлите тотчасъ хорошаго адвоката, хоть ради молодыхъ обвиняемыхъ. Только не присылайте слишкомъ отчаяннаго аболиціониста. Мои раны поправляются. Посылаю поклонъ вашей доброй жен и маленькому Джону.

‘Преданный вамъ Джонъ Браунъ’.

Джонъ Браунъ попался въ руки южанъ посл неудачной стычки въ Гарперсъ-Ферри, и легко было себ представить, что называлось въ Виргиніи правымъ судомъ, когда противъ Джона Брауна возстала съ оружіемъ въ рукахъ половина юга. Но Робертъ и Руь, узнавъ объ отчаянномъ положеніи того, кого они считали своимъ вторымъ отцомъ, ршили сдлать все, что только можно, для его спасенія, и, спустя двадцать четыре часа, Робертъ уже халъ въ Чарльстоунъ съ лучшимъ адвокатомъ, какого онъ могъ найти въ Бостон.
Но ничто не могло спасти Джона Брауна. Робертъ въ этомъ убдился, когда его не допустили до обвиняемаго, и въ особенности, когда онъ услышалъ на суд чтеніе обвинительнаго акта, въ которомъ прямо говорилось, что Браунъ обвиняется въ заговор вмст съ неграми, съ цлью поднять возстаніе противъ республики, а также въ убійств. Правда, Джонъ имлъ при себ нсколько вооруженныхъ негровъ, и онъ съ восемнадцатью товарищами овладлъ лучшимъ обширнйшимъ арсеналомъ въ Соединенныхъ Штатахъ, который находился въ его рукахъ въ продолженіе двнадцати часовъ, но вполн было несправедливо, чтобы онъ кого нибудь побуждалъ на убійства, и если бы ему удалось, какъ онъ мечталъ, сдлать Гарперсъ-Ферри центромъ освобожденныхъ негровъ, которые стекались бы туда со всхъ сторонъ, то весь свтъ увидлъ бы, какой онъ гуманный человкъ, и что онъ всячески удерживалъ бы своихъ сторонниковъ отъ грабежа и насилія.
Естественно, что югъ не хотлъ этому врить, а потому самые краснорчивые аргументы свернаго адвоката нимало не повліяли на присяжныхъ. Джонъ Браунъ добровольно сунулъ свою голову въ пасть льва и былъ заране приговоренъ къ смерти.
Робертъ каждый день ходилъ въ судъ, пока длилось дло, и издали видлъ старика, котораго приносили въ залу на кровати, такъ какъ онъ отъ тяжелыхъ ранъ не могъ двинуться съ мста. Блдный, изнеможенный, скованный по рукамъ и по ногамъ, старикъ, однако, ни въ одной черт лица не обнаруживалъ страха или унынія. Однажды онъ замтилъ въ толп Роберта и съ улыбкой махнулъ ему рукой. А когда былъ произнесенъ присяжными приговоръ, что онъ виновенъ въ измн отечеству и въ заговор съ цлью возбудить возстаніе негровъ для огульнаго убійства,— старикъ не промолвилъ ни слова, выслушалъ его стоя, а потомъ спокойно легъ на кровать, словно ничего не случилось.
На слдующій день судъ объявилъ свой приговоръ. На вопросъ предсдателя, иметъ ли онъ что сказать, Джонъ Браунъ съ трудомъ всталъ на ноги и, выпрямившись во весь ростъ, произнесъ съ спокойнымъ достоинствомъ:
— Во всю мою жизнь я стремился только къ одному — къ освобожденію рабовъ. Если судьб угодно, чтобы я заплатилъ головой за мои усилія въ дл правосудія, если я и мои дти должны смшать свою кровь съ кровью милліоновъ рабовъ, законныя права которыхъ попираются жестокими и несправедливыми узаконеніями, то пусть будетъ такъ. Я вполн доволенъ тмъ, какъ велось это дло, и, въ виду обстоятельствъ, я долженъ признать, что со мной поступили великодушне, чмъ я ожидалъ. Но я никакъ не могу признать себя виновнымъ, я съ самаго начала сказалъ, чего я хотлъ, и что вовсе не входило въ мои намренія. Я никогда не покушался на жизнь кого бы то ни было, не совершалъ никакой измны и не побуждалъ негровъ къ возстанію. Вс, кто присоединялись ко мн, длали это по своей доброй вол. Боле я ничего не имю сказать’.
Вскор посл объявленія приговора, Робертъ получилъ разршеніе постить старика въ тюрьм. Съ перваго взгляда онъ былъ очень пораженъ, что представилось его глазамъ: вмсто прежняго, браваго капитана, Робертъ увидалъ сгорбленнаго старика съ блднымъ, испитымъ лицомъ, онъ былъ скованъ по рукамъ и по нокамъ. Внутри кельи, у дверей, стоялъ на часахъ солдатъ съ заряженнымъ ружьемъ. Однако, въ крпкомъ пожатіи руки и въ доброй улыбк, появившейся на его лиц, Робертъ узналъ прежняго Джона Брауна.
— Васъ удивляетъ, что меня караулитъ солдатъ,— произнесъ онъ добродушно: — но, говорятъ, на свер собираются меня освободить, и здсь южане боятся оставить меня одного. Но это напрасно, я не ушелъ бы отсюда, если бы дверь была широко открыта. Дло всей моей жизни кончено, и мн остается только умереть. Ну, а какъ поживаетъ ваша жена и ребенокъ? Напрасно вы его назвали въ честь меня, ему надо было дать имя человка, получше стараго Джона Брауна. Сядьте и поговоримъ. Вамъ дозволятъ долго посидть у меня, а я не имю секретовъ, теперь это всмъ извстно. Знаете, Робертъ, я часто думаю, что вы должны вспоминать съ благодарностью тотъ день, когда вы прибыли въ Канзасъ. Мысль о вашемъ счастіи часто поддерживала меня въ тяжелыя минуты въ эти послдніе поды.
Робертъ пробылъ часъ въ тюрьм и потомъ посщалъ ее ежедневно въ теченіе цлаго мсяца, до 2 декабря.
Съ теченіемъ времени раны Джона Брауна поправлялись, и къ нему вернулась прежняя умственная энергія. Онъ видлъ многихъ друзей и постоянно писалъ своимъ родственникамъ и пріятелямъ. Вс, видвшіе его, какъ сторонники, такъ и противники, выносили изъ бесды съ нимъ твердое убжденіе, что если бы вс его соотечественники обладали такой душой, какая билась въ сердц Джона Брауна, то пробилъ бы послдній часъ рабству.
Наконецъ наступилъ день казни. Робертъ простился съ нимъ наканун очень рано, такъ какъ прибыла его жена. Спокойно, съ большимъ достоинствомъ и безъ малйшаго слда заботъ Джонъ Браунъ сказалъ, крпко пожимая ему руку:
— Прощайте, сынъ мой, вы знаете, что это навсегда. Я желалъ бы еще увидться съ вами, но моя жена пріхала и хочетъ остаться со мною наедин. Узжайте сегодня ночью, дайте слово, что вы не останетесь назавтра. Вы не согласны? Ну, длайте, какъ хотите. Я знаю, какая у васъ сильная воля, и помню тотъ день, когда вы спасли мн жизнь. Поцлуйте отъ меня Руь и маленькаго Джона. Когда онъ выростетъ, то говорите ему иногда о старик, имя котораго онъ носитъ. Не скрывайте отъ него моихъ недостатковъ, но напоминайте ему всегда, что я умеръ за освобожденіе невольниковъ. Ну, прощайте! Дайте мн еще разъ пожать вашу руку, которая мн никогда не измняла. Я увижу васъ сегодня во сн и унесу завтра память о васъ въ другой міръ. Да благословитъ васъ Богъ и сохранить на многія лта! Аминь.
День казни былъ свтлый, ясный. Дв тысячи солдатъ, конныхъ и пшихъ, съ полевыми орудіями, окружали вислицу, къ которой подошелъ Джонъ Браунъ ровно въ двнадцать часовъ тихо, спокойно. Ему не позволили обратиться съ рчью къ народу, но онъ, впрочемъ, и не хотлъ говорить. Онъ умеръ молча, мужественно, безъ жалобы или проклятія на устахъ, умеръ, какъ жилъ, стойкимъ, правдивымъ, непреклоннымъ другомъ угнетенныхъ. И во всей стран его многочисленные друзья не плакали, не горевали, а видли въ его смерти надежду на лучшіе дни.

‘Историческій Встникъ’, тт. 68—70, 1897

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека