За Дунаем, Максимов Николай Васильевич, Год: 1878 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 158 минут(ы)

ЗА ДУНАЕМЪ.

(Изъ воспоминаній о войн).

Вотъ пошелъ уже третій годъ со времени начала славянской распри. Мы дождались конца кровавой драмы. Вс мы находимся подъ свжими впечатлніями минувшаго кровопролитія… Ужасъ и смерть — повсюду смерть и ужасъ!.. ужасъ и смерть впродолженіи цлыхъ двухъ лтъ!.. Голова кружится, грудь сдавлена, духъ захватило, въ вискахъ стучитъ, въ ушахъ барабанный бой, гудящая въ воздух граната, вопли разоренныхъ болгаръ и нашихъ вдовъ и сиротъ, дикій шумъ, ревъ, пальба, звяканье штыковъ, сабель, ржанье лошадей, стоны, крики, команда, восклицанія, предсмертный хрипъ — и все это сливается въ одинъ общій хаосъ. Въ разстроенномъ воображеніи рисуется рядъ ужаснйшихъ картинъ: то намъ кажутся полуобнаженные люди, разбросанные по полямъ битвы, надъ которыми носятся свинцовыя тучи… человческія руки, ноги валяются, какъ щепки, и лакомятъ собою хищныхъ птицъ и собакъ, то намъ представляются на Балканахъ фигуры окоченвшихъ людей, то мы видимъ на Шипк обезглавленные трупы, съ конвульсивно застывшими руками въ тотъ моментъ, когда раненому хотлось вырвать ножъ изъ рукъ убійцы, то отрзанныя головы, съ багровыми пятнами на щекахъ и на лбу, катятся какъ мячики, внизъ подъ шипкинскую гору…

Таковы впечатлнія войны, таковы ея ужасы.

Въ дополненіе этой картины: моръ гуляетъ по лазаретамъ и коситъ жизнь тхъ людей, которые еще, благодаря счастливому случаю, избгли смерти или увчій на пол битвы. Этотъ моръ уже дерзко ворвался въ предлы нашего отечества.

Утомленные и иступленные послдствіями войны, мы окончательно теряемъ подъ собою почву, и одна только мысль коломъ засла въ наши головы: когда же наступитъ конецъ?.. Спустится ли къ намъ съ небесъ, хотя на время, та миическая два, съ масличной вткой въ рукахъ, которая удалилась на небо, въ конц царствованія Сатурна, и которая, рано или поздно, по сознанію всхъ народовъ, должна вернуться на землю и воцарить миръ, ясный, вчный и чистый, какъ свтъ?

Но божество ‘Миръ’ — такъ же таинственно, какъ таинственна и самая война. Мы бродимъ, какъ во тьм: пробуемъ, испытываемъ, щупаемъ и все-таки оступаемся.

Мы обращаемся за объясненіемъ причинъ войны къ печати, но и она, кром противорчій, ничмъ себя не заявила и во всякомъ случа стояла ниже того факта, которымъ она хотла руководить.

‘Основный принципъ настоящей войны есть принципъ великій, принципъ освобожденія славянъ изъ-подъ ига деспота’.

Кто нашептываетъ намъ эти слова? Это нашептываютъ публицисты, цль жизни которыхъ заключается въ томъ, чтобы попирать всякую свободную мысль, всякую свободную иниціативу.

Гд тутъ логика? гд правда? гд искренность?

Другая часть публицистовъ, боле логичныхъ, боле правдивыхъ и независимыхъ, отличалась въ этомъ вопрос разладомъ мнній. Одни доказывали намъ, что въ русскомъ народ никогда не существовало традицій славянофильства, что даже мысль освобожденія славянъ заимствована отъ Запада. Другіе отдлывались намеками и охлаждали шовинистовъ, ссылались на факты, взятые изъ самой войны, изъ отношеній русскихъ къ болгарамъ, изъ образа жизни болгаръ, изъ экономическаго состоянія Болгаріи, и заимствовали эти факты, ради большей аргументаціи, изъ органовъ самихъ же шовинистовъ. Но прямого отвта и они не даютъ.

Очевидно, мы переживаемъ такое время, когда много русскихъ людей потеряли головы въ мозговомъ хаос нашихъ дней. Въ лабиринт всевозможныхъ противорчій здравомыслящій человкъ можетъ найти положительнаго только одно: что для здраваго смысла тутъ нтъ ни дороги, ни выхода. Оглянитесь вокругъ себя и посмотрите, какое броженіе умовъ происходитъ во всхъ слояхъ нашего общества, представьте всю славянскую эпопею отъ начала и до конца, вспомните всхъ дйствующихъ лицъ ея и вс ея перипетіи — и вы поймете, что ‘броженіе’ — вотъ главный источникъ, изъ котораго оно вышло.

Кто первыми откликнулись, горяче остальныхъ, на зовъ славянъ-инсургентовъ? Первыми откликнулись гг. Черняевъ (въ ‘Русск. Мір’) и Катковъ (‘въ Моск. Вд.’), то есть какъ разъ т самые публицисты, которыхъ, по настоящему, мене всхъ другихъ должны были бы понять возставшіе инсургенты, и которые, по настоящему, мене всхъ другихъ должны были бы этимъ инсургентамъ сочувствовать. Много времени прошло, пока русское общество расшевелилось, подало руку помощи славянамъ и увлеклось движеніемъ сербовъ, это вовсе не было такъ быстро, какъ думаютъ нкоторые, много труда потратили гг. Черняевъ, Катковъ и т. д., чтобы расшевелить русское общество. Въ виду этихъ данныхъ, разв можно сказать, что наше общественное движеніе на помощь славянамъ было искренно, нормально, естественно? Да и т, которые бросились изъ Россіи въ Сербію, разв сознавали, во имя чего они пошли? Если мы заглянемъ въ душу каждаго изъ нихъ, то окажется, что вс они — люди, недовольные дома, разбитые жизнью, нравственно подавленные, съ тою только разницею, что у каждаго изъ нихъ была своя собственная, различная другъ отъ друга причина своего недовольства. Извстно, что въ Сербіи мы ничего путнаго не произвели, а оставили по себ только весьма невыгодное заключеніе въ сербахъ и горькое объ насъ воспоминаніе, т же самые слды мы оставили и по дорог изъ Россіи въ Сербію и изъ Сербіи обратно въ Россію.

Тмъ не мене, фактъ кровавой драмы остается, какія бы причины ни произвели его. Процессъ войны произошелъ на нашихъ глазахъ, а теперь мы дождались и конца его, ежели дождались. Мы побдили — несомннно. Но побды кружатъ головы и вводятъ общество въ самообольщеніе. Самообольщеніе же, въ большей части случаевъ, ведетъ къ грустнымъ результатамъ. Противъ этого яда существуетъ противоядіе: безпристрастное, критическое отношеніе къ дятелямъ войны, фактамъ и явленіямъ и къ самимъ себ вообще, т. е. нейтральнымъ свидтелямъ войны. Во время совершенія побдъ, народное ликованіе понятно, но оно не всегда удобно — посл войны. Вызывайте боле критическаго отношенія къ самимъ себ и… тогда будетъ, право, лучше.

I.
По дорог.

Я выхалъ въ Кишеневъ изъ Петербурга въ самый день объявленія войны. День былъ пасмурный, дождливый, сренькій, день — петербургскій. Когда я халъ въ вокзалъ желзной дороги, на улицахъ была обычная суета, впрочемъ, весьма ограниченная и малолюдная, сравнительно съ уличною суетою другихъ столицъ Запада. Глядя на обычное, меланхолическое, сосредоточенное и скучное настроеніе блуждающей по улицамъ публики, я невольно вспомнилъ о Запад. ‘Что было бы въ такой день въ Берлин, подумалъ я: — еслибы нмцы объявили войну французамъ?.. Что было бы въ такой день въ Париж, еслибы французы вздумали воевать съ нмцами? Неужели и здсь проявляется наша всегдашняя, убійственная апатія? Неужели это продуктъ нашей замкнутой жизни, отсутствія общественныхъ интересовъ, и т. д., и т. д.? Или мы, въ самомъ дл, не сочувствуемъ войн, которая только что объявлена нашимъ ‘историческимъ врагамъ’? Или война вообще противна намъ по складу нашихъ натуръ? Однако, примры прошлыхъ войнъ говорили намъ, что силою духа въ военное время русскій народъ похвастаться можетъ. Наше сочувствіе къ славянскому длу мы выражали, насколько позволяли наши обстоятельства, мы ходили въ вокзалъ желзной дороги, кричали ‘ура’, махали шапками, платками, провожали ‘нашихъ’. Почему же мы не длаемъ этого сегодня, когда наши интересы ближе столкнулись съ дломъ славянской свободы, когда мы непосредственно приняли сторону войны? Пропагандисты славянскаго движенія объясняли намъ тогда, что мы потому хладнокровно относимся къ торжественному дню, что мы люди пылкіе и что въ насъ угасъ уже тотъ пылъ, который согрвалъ насъ во время сербской войны, что прошла горячность и что война объявлена слишкомъ поздно. Въ такомъ случа, гд же была ваша логика, направленная въ пользу увреній, что ненависть къ туркамъ мы будто бы всосали чуть ли не съ колыбели прапраддовъ, и что русскій народъ исторически воспитанъ на сознаніи ранняго или поздняго освобожденія славянъ?

Офицеры, отправлявшіеся на войну, кипятились въ вокзал желзной дороги.

— Тащи, скорй, живй!.. Гд багажный билетъ?.. Ну!.. слава Богу!.. теперь все хорошо, исправно!..

И они спокойно опускались на скамью въ вагон, весело оглядывая своихъ сосдей.

— На войну дете?

— На войну, милый человкъ.

— Слава Богу!.. Давай Богъ!.. Пассажиры крестились.

— Войска выступили?

— Выступаютъ, гордо кивнулъ офицеръ головою.

Наступила торжественная минута молчанія.

— Что будетъ — то будетъ… съ нами крестная сила!..

Поздъ трогался.

Всякій думалъ по своему. ‘Что бы ни было — посмотримъ, думалъ нейтральный зритель войны: — война, можетъ, выведетъ насъ изъ затруднительнаго положенія’…

Офицеръ думалъ: ‘Вовсе не такъ страшно хать на войну, какъ полагаютъ, напротивъ того, очень пріятно, легко, весело!.. Зачмъ этотъ поздъ такъ медленно идетъ?.. Зачмъ? Скорй!.. или скорй, поздъ!.. Какъ они смотрятъ на меня, эти пассажиры!.. Какъ, должно быть, я великъ и великодушенъ въ эту минуту въ глазахъ этихъ пассажировъ’.

‘Какой молодецъ!’ въ самомъ дл, думали пассажиры, глядя на офицера.

Но никто не говорилъ о туркахъ. Какъ будто ихъ вовсе не существовало.

‘Что мн нужно длать?.. думалъ я, скромно забравшись къ уголокъ вагона.— Что будетъ со мною, когда я пріду въ Кишиневъ? Допустятъ ли корреспондентовъ въ армію? Какъ отнесутся къ намъ?.. Будетъ ли цензура?’

— Куда дете? вывелъ меня изъ раздумья мой vis—vis.

— Въ дйствующую армію.

Онъ смрялъ меня глазами съ головы до ногъ.

— Провіантъ доставлять? прищурился vis -vis.

— Нтъ!.. я ду корреспондентомъ.

— Гмъ! противно улыбнулся онъ:— вы думаете, васъ допустятъ? Напрасно дете…

— Почему напрасно?

— Потому, что корреспондентомъ будетъ г. Всеволодъ Крестовскій… оффиціальнымъ корреспондентомъ… Можетъ, вы тоже оффиціальнымъ дете?..

— Нтъ.

— Ну, такъ напрасно, ворочайте назадъ, совтую.

Пассажиръ сказалъ это тономъ совершенно себя удовлетворяющимъ и убдительнымъ, откинулся на спинку скамьи и началъ безсмысленно глядть въ окно. Онъ глядлъ очень долго. Не знаю, о чемъ онъ думалъ. Его лицо ровно ничего не выражало и я, глядя на него, полагалъ, что онъ ровно ни о чемъ не думаетъ.

‘Какъ тутъ не воевать? Воевать надо!’ шепталъ мн внутренній голосъ.

Разговоровъ на тэму войны по дорог было очень мало.

II.
Въ Кишинев.

Когда мы подъзжали къ Кишиневу, въ вагон начали появляться различныя личности, хавшія изъ Одессы, изъ Николаева, изъ Ялты и изъ разныхъ другихъ мстъ. Ихъ было гораздо больше, чмъ офицеровъ. Были греки, евреи и русскіе, преимущественно содержатели гостинницъ.

— Торговли нтъ никакой, жаловались они сосдямъ.— Южный берегъ совсмъ опустлъ, просто бда!..

— Вы что же, въ Кишиневъ?

— Да, надо попытать, непремнно надо!.. Тамъ, должно, что-нибудь да будетъ.

— Вы насчетъ чего же?

— Насчетъ провіанта, а можетъ, трактиръ откроемъ, а можетъ, и полпивную.

‘Можетъ, и домъ терпимости’, подсказывала мысль, когда, бывало, смотришь на физіономію антрепренера.

— Только какъ?.. Гд? Что?.. Вотъ вопросъ!.. Какимъ путемъ? Не знаете ли вы? спрашивалъ онъ посл долгихъ размышленій.

— Нтъ, милый человкъ, не знаю.

И видно было, какъ эти вопросы страшно мучили русскихъ антрепренеровъ. Всякій изъ нихъ зналъ твердо, что прямымъ путемъ достигнуть почти невозможно. Время такое, люди такіе и почва такая. А другіе пути для нихъ, людей съ воли, были неизвстны. И вотъ они терзались. Они ни о чемъ другомъ не толковали, ни о чемъ другомъ не думали: ни о туркахъ, ни о предстоящемъ поход, ни о послдствіяхъ войны, ни о братьяхъ-славянахъ и необходимости помочь имъ, они думали объ одномъ: ‘какъ? что? гд? какимъ путемъ?’ Видно было, что если эти русскіе люди и всосали что-либо съ молокомъ матери и если они дйствительно были воспитаны на какихъ-либо историческихъ традиціяхъ, то вс эти традиціи и обнаружились вотъ тутъ сразу и свелись къ одному только вопросу: ‘какимъ путемъ?’ Увренность, что есть какой-то ‘путь’, есть непремнно, была такъ сильна, что они не скрывали ея и передъ другими. ‘Скажите мн, не знаете ли вы, какимъ путемъ?’ жадно бросались они къ каждому встрчному и поперечному. Они были въ своемъ родномъ обществ и были убждены, что который нибудь изъ встрчныхъ и поперечныхъ этого общества непремнно долженъ это знать, и во всякомъ случа, не возмутится этимъ вопросомъ. Накопившееся чувство алчности, при сознаніи, что одинъ глупый шагъ и все превратится въ миъ — заставляло ихъ ставить вопросы круто и откровенно. И, дйствительно, я не видлъ ни одного человка, который бы возмутился ихъ вопросомъ. Напротивъ того, я видлъ очень много такихъ лицъ, которыя отвчали: ‘не знаю’ съ чувствомъ нкотораго соболзнованія: ‘вдь этакіе у насъ, право, порядки!.. Нтъ, чтобы дать русскому нажить… даютъ все жидамъ да жидамъ!.. тьфу ты пропасть!’

И вотъ они снова задумывались и мучились.

— А вы читали въ газетахъ статейку по поводу манифеста за освобожденіе славянъ?.. старались ихъ чмъ-нибудь разсять любезные сосди.

Т только отчаянно рукою махали въ отвтъ.

Въ томъ же вагон сидли евреи, они хали туда же и затмъ же. ‘Вотъ они знаютъ, они непремнно знаютъ, какимъ путемъ. Не подссть ли къ нимъ?..’ думали жаждущіе и алчущіе. Наивные подсаживались къ евреямъ. Но евреи вели такого рода разговоры:

— Ви совершенно врно давички замтили, што турцки привступленія горьки у въ Европа. Я самъ теперички изъ Берлинъ. И, Боже мой, какъ тамъ говорятъ на этотъ слючай, и тамъ увей такъ говорятъ, такъ говорятъ, што я даже не могъ увтерпть… ви думаете, я за баришъ пріхалъ?

Еврей щурился, моталъ нсколько разъ головою и нахально смотрлъ на всю окружающую публику.

Публика улыбалась, но никто не замчалъ еврею: ‘врешь шельма, знаемъ мы васъ!’ хоть каждый и сознавалъ это внутренно.

— Ей-богу, нтъ!.. ей-богу, нтъ!.. божился еврей: — я самъ русскій… мн у всю душу терзаетъ христіанская кровь. Теперечки будетъ въ обязанность каждый порядочный человкъ принести увъ пользу на Россію.

И еврей бросалъ при этомъ многознаменательный взглядъ на русскаго антрепренера. ‘Чувствуй, молъ’. Рыбакъ рыбака видлъ издалека. Но русскій ровно ничего не ‘чувствовалъ’, онъ еще больше негодовалъ противъ еврея.

Въ нашемъ вагон было много бглецовъ, преимущественно изъ еврейскаго народонаселенія Одессы. Каждый день бжало до 200 семействъ, бросая дома, пожитки, всю утварь на произволъ судьбы. На платформахъ была давка страшная. Жандармы похаживали и острили:

— Карманы берегите, платки хороните!

Дти и женщины пищали, плакали и ныли до такой степени, что становилось даже смшно, глядя на нихъ. Ихъ обуялъ чисто паническій страхъ.

— Ну, куда вы бжите?

— А вы куда бжите? огрызались, въ свою очередь, еврейки.

— Мы не бжимъ, а демъ, а вы чего испугались?

— Ахъ, Боже, Боже, и какъ страшно, и какъ страшно!.. Турки въ Одессу придутъ.

Бдные малые ребята жались къ матерямъ со всхъ сторонъ, широко открывали свои глазенки и испуганно и безсознательно смотрли на окружающихъ, они видли, какъ ихъ матери плакали, и такими же озабоченными казались имъ и другія окружающія лица, они хватались за подолы своихъ матерей, обертывались назадъ и вдругъ, инстинктивно пугаясь, заливались слезами всею мощью своихъ дтскихъ силъ.

Одн еврейки и вспоминали турокъ въ нашемъ вагон.

— Да, вотъ подите, говорилъ сосдъ-чиновникъ:— чего-бы кажется?.. Одесса укрплена, батарей тамъ понаставили, мины заложили, все какъ слдуетъ… анъ вонъ, подите, какой страхъ нагнали.

— Что тутъ мины? Воевать надо! ршительно замтилъ купецъ, сидвшій напротивъ насъ, рядомъ съ своей женою.— Тутъ мины ни почемъ!..

— А ты что-же на войну не идешь? ехидно спросилъ его офицерскій деньщикъ.

— Я-то? Я-бы, братецъ, пошелъ на войну, да вишь я какую мину подъ себя подпустилъ, сказалъ онъ, указывая на жену.

— Нтъ, это, въ самомъ дл, странно, продолжалъ философствовать чиновникъ:— и мины есть, и пушки есть, и пороху достаточно, и ядеръ тоже, а вс бгутъ. Почему же бгутъ?… Что на этотъ счетъ въ народ говорятъ?

— Въ народ говорятъ, отвтилъ одесситъ:— что у насъ флота нтъ, что турки могутъ гулять по Черному Морю.

— Это, дйствительно, такъ точно, имъ очень слободно гулять, согласился купецъ.

— Почему-же у насъ флота нтъ?

— Потому, что денегъ нтъ, не на что построить, сказалъ чиновникъ.

— Какъ-такъ денегъ нтъ? удивился другой пассажиръ:— не можетъ этого быть, какъ же мы воевать начали? Безъ денегъ войны нельзя вести.

— Денегъ на войну мы заняли.

— Денегъ нтъ, говорите вы, разсудилъ купецъ, покачивая головою:— а деньги мы заняли, хорошо!.. А на какое дло мы заняли? Для пріобртенія али для чего прочаго другого? На войну заняли… Нтъ, это вы не такъ говорите.

Купца никто не разуврялъ. Купецъ долго думалъ. Не будь войны, онъ бы объ этомъ не подумалъ.

——

На одномъ изъ пунктовъ холмистой мстности, на нсколько десятковъ верстъ покрытой зеленымъ ковромъ первой весенней травки, раскинулся городъ Кишиневъ. Травка эта была еще въ зародыш своей будущей роскоши, когда мы подъзжали къ Кишиневу. Но прелестная свжесть этой первой зелени, сплошнымъ ковромъ покрывающей черноземную почву плодороднаго бессарабскаго края, такъ вотъ и манила къ себ, такъ и леляла непривычный къ такой картин глазъ свернаго жителя. Передо мною открылась, по истин, живописная панорама молдаванской Швейцаріи. Здсь тянулось полотно желзной дороги, по рельсамъ которой, сердито фыркая и пыхтя, прытко бгалъ локомотивъ около вокзала взадъ и впередъ. Весь рельсовый путь былъ запруженъ вагонами съ открытыми платформами, нагруженными лазаретными фургонами, орудіями, зарядными ящиками и домашнею утварью полковъ, по походному положенію. Военнымъ поздамъ не было конца. Солдаты хали съ музыкою, съ пснями, выбгали изъ вагоновъ на полустанкахъ, бросались къ водянымъ чанамъ и, по приказанію фельдфебелей: ‘въ вагонъ вались’, бросались снова въ помщенія. Иногда приходилось видть такого рода сцены: изъ вагоновъ позда съ кавалеріей выпускали лошадей на волю, чтобы дать имъ возможность промяться. Лошади вылучали моменты отсутствія конюховъ и первымъ дломъ валились на землю и катались въ грязи, пока конюхи не прибгали въ ужас къ нимъ на помощь.

— Ахъ, ты дьяволъ, шутъ тя дери!.. окаянная, чтобъ тебя разорвало!..

Лошадь только фыркала, размазывая хвостомъ грязь по туловищу.

По разнымъ пунктамъ холмистой мстности небрежно разбросаны маленькіе домики молдаванскаго населенія. Необыкновенной близны крестьянскія мазанки рельефно обрисовывались въ глубин тучныхъ и обширныхъ садовъ.

На одномъ изъ такихъ зеленыхъ холмовъ, начинающихся съ деревушки Парканъ и поднимающихся постепенно все выше и выше по мр приближенія къ юго-западной линіи горизонта, стоитъ своеобразный городъ Кишиневъ. Я говорю: ‘своеобразный городъ’, потому что Кишиневъ, дйствительно, принадлежитъ къ числу тхъ городовъ нашей имперіи, граждане которыхъ, еще со времени татарскаго нашествія, не успли вылзти изъ исторической грязи, хотя и усвоили себ страстишку строить дорогіе и роскошные дома рядомъ съ грязнымъ жидовскимъ кабакомъ. Городъ, занявъ большое пространство, утонулъ въ грязи мстнаго чернозема и живетъ своею обычною жизнью лниваго, неповоротливаго, равнодушнаго молдаванина.

Наружная физіономія города непривлекательна, какъ и всхъ нашихъ провинціальныхъ городовъ. Была середина апрля, дожди лили какъ изъ ведра, грязь была невылазная, а когда весеннее солнышко подсушивало почву, то подымалась пыль, выдающая глаза и забирающаяся въ самыя затаенныя отверстія человческихъ тла и платья.

Городъ былъ интересенъ своею внутреннею жизнію. Вглядываясь въ толпу, кишвшую по улицамъ, можно было замтить маску нкоторой неопредленности, которую надлъ на себя Кишиневъ. Смсь одеждъ и лицъ, племенъ, нарчій, состояній здсь можно было замтить скоре, чмъ гд-либо. Но вся эта смсь держалась особнякомъ, каждая примыкая къ своей партіи. Казалось-бы, что время настало такое общее, что интересы самыхъ разнообразныхъ слоевъ кишиневскаго общества должны быть теперь тсно, неразрывно связаны другъ съ другомъ, что вс должны слиться во-едино, но тмъ не мене каждый держался особнякомъ: армейскій съ армейскимъ, гвардеецъ съ гвардейцемъ, штабный со штабнымъ, горожанинъ съ горожаниномъ, болгаринъ съ болгариномъ, купецъ съ купцомъ, еврей съ евреемъ и т. д. Интересно было прослдить за отношеніями военныхъ къ публик и публики къ начинающейся войн вообще.

Нигд, никогда и ни при какихъ обстоятельствахъ такъ рзко не бросалось въ глаза сознаніе военныхъ, что теперь одни только ‘мы’ имемъ право на существованіе и на голосъ, а вся остальная толпа ‘смотри и благоговй!’ Можетъ быть, это происходило отъ того, что я видлъ въ Кишинев преимущественно такихъ военныхъ людей, которые всю свою жизнь прожили въ замкнутыхъ, такъ называемыхъ ‘привилегированныхъ кружкахъ’ нашего общества, которые на весь міръ привыкли смотрть гордо и считать интересы этого міра — меркантильными и недостойными порядочныхъ людей. Какъ бы то ни было, но военные очень гордо смотрли на публику, когда возвращались ежедневно со смотровъ, и когда эта публика ‘смотрла на нихъ и благоговла’. Мало того, военные боле, чмъ когда-либо, старались отдлиться отъ толпы и не имть съ нею ничего общаго. Толпа толкалась по улицамъ, толкалась по иллюминаціямъ, какихъ въ Кишинев никогда не было въ другое время, и, глядя на парады, разговаривала:

— А ты водку пилъ?

— Нтъ еще.

— Такъ пойдемъ, братецъ — часъ адмиральскій.

Или:

— Ахъ, какой душка!

— Кто такой?

— А вотъ этотъ офицеръ, который скачетъ.

Закричатъ, бывало, ‘ура’ въ штабномъ дом.

— Что такое? спрашивали одинъ другого изъ черной публики.

— Должно, пьютъ господа, говорили въ народ.

— Житье-же тамъ, братцы, привольное.

— Настоящее!

— Слышали? длилась въ то-же время новостями публика, кто почище былъ.

— Что такое?

— Мониторъ взорвали!.. потому ‘ура’ кричали.

— Совсмъ не то, Дунай перешли!

— Полноте вздоръ городить, турки высадку сдлали, а мы ихъ въ рк потопили.

— Извините!.. а, впрочемъ… Вы видли, какъ адъютантъ-то Марь Ивановн глазки сдлалъ?

— Я-же вамъ говорилъ, что тутъ дло чистое..

— И какъ это Иванъ Степанычъ, право, терпитъ?!

— Удивляюсь… Однако… пора, кажется, какъ-бы не прозвать.

— Что-же, съ курочкой, что-ли?

— Ну, хоть съ курочкой.

‘Курочка’ служила связующимъ элементомъ, а связывающіе интересы обнаруживались только тогда, когда адъютантъ длалъ глазки Марь Ивановн. И они обнаруживались до такой степени рельефно, до такой степени… вотъ до какой степени, напримръ:

Шелъ однажды я вмст съ однимъ изъ такихъ кишиневскихъ Ивановъ Степанычей изъ клуба поздно вечеромъ домой. Вмст съ нами былъ одинъ офицеръ, хорошій знакомый Ивана Степаныча. По всему городу извстно было, что у Марьи Ивановны дло ‘чистое’. Подходимъ мы къ дому, смотримъ — калитка отперта.

— Что за оказія? удивился Иванъ Степанычъ.

— Должно быть, дворникъ заснулъ, серьёзно сказалъ офицеръ.

— Представьте себ! угрюмо отвтилъ Иванъ Степанычъ.— И вотъ эта самая исторія, заговорилъ онъ, печально качая головою:— каждый день, каждый день… Это вдь ужасно!…

— Какой вы чудакъ, Иванъ Степанычъ!

— А что?

— Да помилуйте… у вашей жены по ночамъ гости засиживаются, а вы философствуете…

Ивана Степаныча какъ-будто кто обухомъ по голов ударилъ.

— Ахъ, господа, господа, что вы говорите! сказалъ онъ посл долгаго раздумья:— это не у жены, а у горничной.

Вотъ до какой степени рельефно сказывались общіе интересы, связующіе офицера съ гражданиномъ, въ моментъ объявленія нами войны съ турками! Точно такіе-же связующіе интересы могли быть замчены и въ отношеніяхъ простого народа къ солдатамъ. Въ этомъ отношеніи чернь нисколько не отличалась отъ привилегированныхъ.

— Эй, Сидоренко! кликнулъ однажды на улиц, на моихъ глазахъ, мужикъ знакомаго солдата.

— Что надо?

— Куда Фомичевъ-то двался, дьяволъ, аль выступили?

Сидоренко, очевидно, зналъ, что Фомичевъ былъ другомъ дома мужичка, только онъ запамятовалъ полкъ, въ которомъ служилъ Фомичевъ. Полковъ было много въ Кишинев.

— Да онъ въ какомъ полку-то?

— Въ такомъ-то, отвтилъ мужикъ.

— Надо полагать, выступили.

— Гд бы мн поврне узнать?.. въ штаб, что-ли?..

— Зачмъ теб знать?

— Деньги унесъ, взаймы бралъ… жалобно сказалъ мужичекъ…

— Зачмъ въ штабъ! серьёзно отвтилъ ему солдатъ:— ты у своей бабы спросилъ-бы, она должна эвто лучше знать.

Такимъ образомъ, его ‘собственная баба’ рекомендовалась лучшимъ указателемъ передвиженія частей нашей арміи.

Четыре главныя партіи замтны были въ Кишинев: партія ‘дятелей’, партія ‘нейтральныхъ зрителей’ изъ мстной интеллигенціи (кишиневцы ничмъ не отличались отъ обывателей другихъ городовъ Россіи), партія ‘жаждущихъ’ и ‘алчущихъ’ и такъ-называемый простой народъ, который охотно сливался съ солдатами.

Партія ‘дятелей’ была занята съ утра до ночи. Ходили, здили, бгали, суетились… и чмъ больше ходили и здили, тмъ они серьёзне становились и тмъ неприступне казались. ‘Секретъ’ такъ вотъ и окружалъ ихъ густою пеленою, лбы ихъ морщились, дума сосредоточивалась, уши затыкались, уста немли. ‘Секретомъ’ для нихъ было все, начиная съ побдоносной телеграммы о первомъ взрыв монитора, пока она не дойдетъ по назначенію, и кончая собственной персоной. Да эта собственная персона была для каждаго изъ нихъ тоже ‘секретомъ’, и едва-ли не самымъ интереснымъ. ‘Посмотримъ, думалъ каждый другъ про друга:— что-то изъ этого выйдетъ, посмотримъ, на что ты, голубчикъ, годишься, посмотримъ, кто выиграетъ, кто проиграетъ… посмотримъ!’

Партія ‘жаждущихъ’ и ‘алчущихъ’ не разсуждала, а дйствовала. Это была самая дятельная партія за это время. Арена была широка: сухари, лошадиный кормъ, подвозъ провіанта, проводка желзныхъ дорогъ, маркитантство, пріобртеніе необходимыхъ матеріаловъ для перехода черезъ Дунай и даже такія невинныя вещи, какъ, напримръ, телеграммы.

— Послушайте, мы подемъ въ Румынію закупать матеріалы… это дло ршеное…

Такъ говорилъ одинъ другому — положимъ, X. Y—ку, являясь къ Y—ку на квартиру, еще до выступленія войскъ изъ Кишинева. Принесенная всть, конечно, радовала Y—къ.

— Отлично, демте… я очень радъ…

— Только это дло серьёзное… надо его обдумать хорошенько… это дло рискованное… Положимъ, что румыны, какъ кажется, будутъ на нашей сторон, а вдь, впрочемъ, чортъ ихъ знаетъ!.. какъ-бы они насъ не выдали туркамъ.

— Н-да!.. надо подумать!..

— Я, видите, долго думалъ объ этомъ, говорилъ X:— потому что, признаться сказать, я такъ и разсчитывалъ, что насъ пошлютъ въ Румынію… я обдумалъ это дло со всхъ сторонъ и пришелъ къ слдующимъ заключеніямъ: намъ нужно замаскироваться и заручиться заграничными паспортами на имя какихъ-ни будь иностранцевъ.

— Это хорошо… только, если позволите высказать мое мнніе, одни иностранные паспорты вовсе не гарантируютъ нашихъ личностей.

— Все это такъ, все это врно, все это я, батюшка, обдумалъ… Слушайте дальше… для того, чтобы мы были совершенно гарантированы, намъ необходимо хать съ дамами.

— Конечно, эта мысль геніальная… тогда каждый будетъ считать насъ туристами… Я понимаю вашу мысль.

— Я говорилъ объ этомъ съ кмъ слдуетъ, замтилъ X:— и, конечно, не встртилъ никакихъ препятствій… Что значитъ какая-нибудь лишняя ассигновка сравнительно съ такимъ грандіознымъ и великодушнымъ дломъ, какое мы начинаемъ? Ассигновку намъ разршили.

— Отлично…. очень радъ.

— Такимъ образомъ, намъ остается теперь выбрать дамъ… и, я полагаю, что лучше всего остановиться на нашихъ женахъ.

— Лучше-ли это будетъ? усомнился Y:— не лучше-ли поискать что-нибудь посвже?

— Эхъ, вы, шутникъ, право, вы вчно съ вашими каламбурами… Что ихъ обижать?.. возьмемъ нашихъ женъ.

— Все равно — женъ, такъ женъ, тутъ дло не въ женахъ.

— Затмъ намъ нужно остановиться на какихъ нибудь вымышленныхъ, иностранныхъ фамиліяхъ.

— Я назначаю фамилію: ‘Валю’, сказалъ Y.

— А я выбираю фамилію: ‘Руле’, сказалъ X.

— Мы демъ вмст?

— демъ вмст.

— Кончено!

Ударили по рукамъ. На томъ и поршили. Но въ дйствительности ‘мосье Руле’ ухалъ ране ‘мосье Валю’. ‘Мосье Валю’, конечно, разсердился.

— Вдь этакій пролазъ монсье Руле, меня, небойсь, не взялъ съ собою!.. эгоистъ!.. Все для себя да для себя, а нтъ, чтобы объ другихъ подумать.

Путешественники остались незамченными, хотя ихъ француженки и производили нсколько странное впечатлніе смсью языковъ французскаго съ нижегородскимъ.

Въ ближайшемъ изъ городовъ ‘мосье Руле’ является къ протежирующей власти. Рекомендуется, объясняетъ свою миссію и просить указаній. Его снабжаютъ всми указаніями и совтами.

— Я васъ долженъ предупредить, заявляетъ таинственно мосье Руле своему протектору:— что за мною слдитъ по пятамъ турецкій шпіонъ… Мн указали его… онъ иметъ французскій паспортъ и называетъ себя Валю… будьте осторожны.

Съ этими словами ‘мосье Руле’ раскланивается и удаляется, а на мсто его является, по прошествіи нкотораго срока, ‘мосье Валю’. Рекомендуется, объясняетъ свою миссію и проситъ указаній.

— Я вамъ, милостивый государь, вотъ что скажу, говоритъ ему протекторъ:— если вы, милостивый государь, моментально не удалитесь изъ моего кабинета, я васъ выдамъ, какъ шпіона, и васъ повсятъ, какъ собаку… вонъ изъ моего кабинета!..

Что оставалось длать ‘мосье Валю’?— Онъ сконфуженно удалился изъ кабинета.

Можно было бы представить вамъ нсколько такихъ примровъ, еслибы они въ сущности не сводились къ одному и томуже знаменателю. Я хочу сказать, что арена военной дятельности на первыхъ же порахъ представила собою широкое поле, на которомъ грызлись вампиры разнообразныхъ положеній и національностей, вырывая другъ у друга въ тылу арміи куски изо рта, и выгребая все, что только можно было выгрести изъ предмета государственнаго обихода, называемаго ‘денежнымъ мшкомъ’.

Русскіе солдатики въ это время собирались въ далекій путь. Вылзая изъ грязи, они вытаскивали на своихъ плечахъ и орудія. Имъ предстояла тяжелая дорога, много труда, много лишеній, много невзгодъ и страданій. И съ какимъ необыкновеннымъ терпніемъ и кротостію встртилъ русскій солдатъ предстоящій походъ! Бывало, проходитъ полкъ по улицамъ Кишинева — толпа провожаетъ его, изъ толпы слышатся утшительные возгласы:

— Турку стрлять будешь!.. старайся!..

— Какъ его не стрлять, окаяннаго, коли онъ насъ баломутитъ… Стрлять-то мы въ турку будемъ, только вотъ бда, идтить къ нему надо… нтъ, чтобы турк къ намъ подойтить.

III.
Политика Румыніи при переходъ нашихъ войскъ границы.

Обычаи войны, какъ и дуэли, претендуютъ, на первыхъ порахъ на нкоторое ‘благородство’ пріемовъ со стороны противниковъ. Само собою, однако, разумется, что они претендуютъ только до первой капли крови…

17 апрля, у нашего барьера, на берегу рки Дуная раздался первый холостой выстрлъ. Этотъ первый выстрлъ долженъ былъ обозначать, что наши войска заняли берега Дуная и что съ этого момента, всякій турокъ, тайно переплывающій рку, будетъ считаться шпіономъ, всякій, переплывающій рку, явно будетъ пониматься перебжчикомъ, и всякое турецкое судно, всякая шлюпка, попадая въ наши руки, будетъ считаться военною добычею.

Первый выстрлъ раздался съ батареи между Галацемъ и Рени, въ это самое время, по широкой рк Дунаю, въ тихій, солнечный день, плыла себ потихоньку турецкая кочерьма подъ парусами, лнивый, неповоротливый, равнодушный турокъ-кормчій лежалъ себ на палуб кверху брюшкомъ, не обнаруживая ршительно никакихъ мръ, для того чтобы поскоре убраться во свояси и для того, чтобы показать батарейному командиру, что онъ понялъ значеніе его ‘международнаго сигнала’ и готовъ, по мр своихъ скудныхъ силъ, исполнить требованіе ‘воюющей стороны’. Строгій и непремнно пылкій въ эту минуту батарейный командиръ, стоя у барьера поединка, приказалъ пустить ядро вслдъ плывущему судну, но, сознавая, что турокъ зависитъ отъ втра, приказалъ направить это ядро такимъ об разомъ, чтобы не причинять вреда безпечному турку, а только спугнуть его и заставить поторопиться. Съ этой минуты началась собственно настоящая война.

Вспоминая этотъ эпизодъ въ настоящую минуту, когда мы покончили съ турками и когда начались разговоры между нами и англичанами — невольно усматриваешь въ этомъ плаваніи безпечнаго турка весь смыслъ его прошлой политики. Втеръ задулъ въ парусъ безпечности турка отъ скалистыхъ береговъ Великобританіи, пришелъ моментъ, когда трудно сказать, заштилетъ-ли и какую роль мы примемъ на себя въ противномъ случа, будучи на мст батарейнаго командира? Безпечность турокъ обнаружилась на самыхъ первыхъ порахъ. 13 апрля, наши войска заняли румынскую деревню Барбоши, отстоящую въ одной мили отъ Галаца — заняли барбошскій мостъ, единственный мостъ желзной дороги, черезъ рку Серетъ, связывающій Яссы съ Бухарестомъ, и турки совершенно игнорировали сознаніе важности этого стратегическаго пункта. Будучи сильными владльцами Дуная, обладая рчною флотиліею изъ 17 канонерскихъ лодокъ и мониторовъ съ 60 орудіями, они не приняли ршительно никакихъ мръ для того, чтобы взорвать мостъ на рк Серет и этимъ значительно затруднить намъ сообщеніе между Бессарабіей и берегами Дуная.

Сердаръ экремъ-Абдуль-Керимъ-паша, семидесятитрехлтній генералиссимусъ Турціи, бывшій воспитанникъ внской военной школы, не былъ глупъ по природ, но лнь служила ему какъ разъ въ этомъ направленіи. Вмсто того, чтобы лично слдить за движеніями непріятеля на самомъ берегу Дуная и стараться, по возможности, угадать намреніе русскихъ при переправ, онъ сидлъ себ передъ лагерною палаткою въ Шумл и любовался костюмами своего обобраннаго ландштурма.

Теперь, когда прошли вс событія изъ прошлой войны и когда вспоминаешь рядъ непростительныхъ и совершенно непонятныхъ промаховъ турецкаго главнокомандующаго и нкоторыхъ турецкихъ генераловъ (главнымъ образомъ, при переправ черезъ Дунай и переход черезъ Балканы), можно заподозрить турокъ просто въ умышленной готовности скоре и какъ можно больше потерять, для того, чтобы передать дло поединка въ вденіе ‘заитересованныхъ’ державъ… Одинъ только Османъ-паша поддержалъ честь Турціи, но послдствія подтвердили, что своею историческою защитою плевненскихъ позицій онъ оказалъ услугу не столько Турціи, сколько намъ, потому что заставилъ насъ обнаружить вс наши слабыя стороны и убдиться въ такихъ вещахъ, относительно которыхъ мы легко могли бы заблуждаться еще и до сихъ поръ…

Въ этомъ предположеніи нтъ ничего невроятнаго. Какъ бы мы ни путались въ оффиціальныхъ и частныхъ цифрахъ численности нашего войска, съ которымъ мы перешли черезъ Дунай, какъ бы насъ ни старались уврить, что турки были сильне насъ стороною своего англійскаго вооруженія, что они дрались храбро и что они вообще хорошіе солдаты, факты остаются фактами: восьмидесяти семи-милліонное государство возстало противъ тридцати двухъ-милліоннаго, изъ котораго всего четырнадцать съ половиною милліоновъ насчитываютъ маго метанъ, т. е. нашихъ враговъ, а остальные перешли на нашу сторону. Регулярная, многотерпливая, всевыносливая, строго дисциплинированная физическая сила поднялась противъ полуголоднаго, полуодтаго, плохо обученнаго турецкаго солдата, противъ толпы сброда какихъ-то черкесовъ, баши-бузуковъ, зейбековъ, спахизовъ, бедуиновъ, арабовъ. Кто изъ насъ сомнвался съ перваго момента объявленія войны въ нашемъ успх?.. почему же нельзя допустить, что и турки были уврены въ несомннности своихъ потерь?.. Послдствія подтвердили эту увренность, она выразилась поведеніемъ ихъ мониторовъ на Дуна во время нашихъ работъ по части минныхъ загражденій. Наши моряки удивлялись нершительности ихъ образа дйствій, когда заграждался Мачинскій Проливъ. Извстенъ тотъ фактъ, что это загражденіе окончилось бы безъ всякой помхи со стороны турокъ, еслибы прибывшій полковникъ Струковъ (нын генералъ) не выхалъ на работы вмст съ моряками и не высадилъ бы стрлковъ у деревни Гечидъ, его сигналы привлекли вниманіе турокъ и мониторъ открылъ огонь по нашимъ минёрамъ, когда они выхали оканчивать работы, вслдъ за перерывомъ посл удачнаго начала. Увренность въ потери подтверждается отсутствіемъ разумной иниціативы со стороны турецкихъ генераловъ за все время кампаніи, нершительностію ихъ образа дйствій, въ особенности Османа-паши посл второй нашей неудачной атаки на Плевну, когда вся армія барона Криденера находилась въ сильномъ упадк духа и въ разбросанномъ состояніи, такъ что туркамъ стоило перейдти въ ршительное наступленіе, и дло могло окончиться тмъ, что они заняли бы Систово и отрзали бы насъ отъ румынскаго берега {Разбросанность и упадокъ духа арміи бар. Криденера, ожиданіе, что турки перейдутъ въ наступленіе и опасеніе, обуявшее насъ за участь Систова въ ту минуту, могутъ подтвердить вс очевидцы второй атаки на Плевну. Авт}. Наконецъ, увренность турокъ въ томъ, что они слабе насъ — сказалась чрезвычайно объективно въ стремительномъ поголовномъ, народномъ бгств за Балканы турецкаго народонаселенія, обитавшаго во всей придунайской области Болгаріи — бгства, происшедшаго съ разу вдругъ, какъ бы по предварительному уговору, вслдствіе паническаго страха, къ которому турецкій народъ уже былъ очевидно подготовленъ до момента нашего перехода черезъ Дунай, и который обуялъ ихъ всхъ отъ мала до велика, когда наше знамя впервые развернулось на турецкомъ берегу въ Систов. Точно такое же бгство отдльныхъ отрядовъ регулярнаго турецкаго войска было замчено всми участниками во время первой экспедиціи генерала Гурко черезъ Балканы…

Но не будемъ забгать впередъ. Я хочу только сказать, что турки ждали насъ несомннно съ душевнымъ трепетомъ, сердца ихъ конвульсивно сжимались и чувство страха усиливалось по мр того, какъ грозная туча русскихъ полчищъ двигалась къ границ, смутно обрисовываясь на горизонт румынскаго берега.

И это мы сознавали, какъ нельзя боле. Если въ наши души и врывалась струя какого-либо сомннія въ ту минуту, то эта струя отнюдь не нарушала гармоніи нашихъ радужныхъ надеждъ относительно борьбы съ мусульманами, а касалась только туманнаго выхода изъ того положенія, въ которомъ мы очутились. Толпа народа собралась 30 апрля на площади кишиневскаго сквера передъ соборомъ, войскъ не было, они уже вышли изъ города, выстроили во фронтъ шпалерами классическихъ гимназистовъ, на флангахъ каждаго взвода русской молодежи, стояли учителя, наставники и воспитатели въ полной парадной форм, въ треуголкахъ, въ мундирахъ и даже при шпагахъ на лвомъ бедр… ‘Моисей и Іисусъ Навинъ’, сказало намъ напутственное слово: — ‘освободили Израиль отъ тяжкаго египетскаго рабства, провели его по дну Чермнаго Моря, потопили египтянъ въ пучин морской: побдили Амаликову силу въ пустын, сокрушили твердыни Іерихона, истребили нечестивые народы ханаанскіе, повелвъ даже солнцу стати’… И мы, имя передъ собою столь убдительный примръ побжденія амаликовой силы въ пустын, пошли храбро и увренно сокрушать и истреблять нечестивыхъ турокъ…’

А въ толп, благоговйно взиравшей въ сторонк на величественную поступь блестящаго и сіяющаго кружка красивыхъ офицеровъ, стояли въ это время фабричные и чесали себ затылки, не зная куда имъ идти на работу, по случаю закрытія нкоторыхъ обанкротившихся фабрикъ и заводовъ.

— Куда вы отправляетесь? спросилъ я офицера изъ штаба.

— Мы отправляемся прямо въ Бухарестъ… Музыканты похали впередъ, туда же, какъ кажется, детъ эшелонъ съ конвоемъ. Смотрите, не опаздывайте, иначе вы прозваете видть картину торжественнаго възда въ румынскую столицу.

— А что скажутъ румыны?…

— Тамъ, батюшка, двигается такая сила, что имъ и подумать страшно…

Но какъ ни была величественна сама по себ картина отъзда, сколько утшительныхъ надеждъ она ни внушала кишиневской публик, тмъ не мене послдняя какъ-то молчаливо расползалась по своимъ норкамъ и зажила своею вялой апатичною, провинціальною жизнію.

— Вы, Марья Дмитріевна, щиплете корпію?

— Щиплю, батюшка, каждый день щиплю…

— Щиплите, матушка, щиплите, да вотъ надо-бы маскарадикъ съ танцами устроить въ пользу краснаго креста…

— До маскарадовъ-ли теперь!

— Нтъ, отчего-же?.. современемъ, развлеченіе будетъ, раненыхъ подвезутъ, плнныхъ турокъ тоже, а пока, знаете, хотя маскарадомъ что-ли поразвлечься… ужь больно скучно стало!

Какъ будто сто-пудовая гиря свалилась въ груди моей, когда я выхалъ изъ этого мертваго Кишинева: такое подавляющее впечатлніе способны производить только наши города, они заражаютъ убійственнымъ сплиномъ самаго нервнаго человка, вырабатывая въ немъ невозможное равнодушіе ко всему и ко всмъ, даже въ такую минуту, когда тутъ же подъ бокомъ начинаются событія первостепенной, европейской важности.

Въ послдній разъ пробжали мимо оконъ вагона низенькіе, широко разбросанные домишки городскаго предмстья, и локомотивъ вынесъ меня на зеленый просторъ, окаймленный на югозападной сторон хребтомъ невысокихъ горъ. Грудь широко вздохнула, ароматическая струя весенняго воздуха ворвалась въ отворенное окно вагона, сначала бжали мимо зеленыя поля, потомъ потянулось болото вдоль полотна желзной дороги, поздъ подъхалъ, наконецъ, къ крутому обрыву горы. Мы достигли пограничной станціи Унгены, прохали шлагбаумъ, таможенный солдатъ отдалъ позду честь своимъ кистенемъ и этого русскаго стараго, сраго, неповоротливаго таможеннаго инвалида съ гладко обстриженною головою и щетинистыми усами, смнилъ молоденькій румынскій полицейскій, необыкновенно подвижной и развязный, щегольски одтый, смуглый господинчикъ, съ. предупредительными манерами и съ англійскимъ проборомъ на голов.

Еще нсколько часовъ путешествія и мы подъзжали къ городу Яссы. Онъ виднъ изъ далека. На скат довольно высокаго холма, покрытаго ковромъ сочной молодой, весенней травки, раскинулся небольшой городокъ Яссы и производитъ самое лучшее впечатлніе на путешественника. Подъзжая къ дебаркадеру, вы видите городъ въ правой сторон, среди массы тсно сгрупированныхъ городскихъ зданій, насчитываютъ до тридцати куполовъ церквей, которые рзко выдляются темнотою и стариною своихъ закоптлыхъ стнъ среди веселыхъ, яркихъ красокъ въ общемъ колорит. Маленькіе дома рзко бьютъ въ глаза своею близною, несмотря на то, что они такъ тщательно стараются закутаться въ густой зелени садовъ. Кругомъ города раскинулись черноземныя поля, засянныя хлбомъ, кукурузою и виноградниками. При вид этой благодатной почвы становится совершенно понятнымъ, почему этотъ черномазый молдаванинъ, съ длинными, черными, какъ смоль, густыми кудрями, небрежно раскинувшимися по его плечамъ изъ подъ черной, войлочной шляпы съ широкими полями, одтый въ блую рубаху и такія же шаровары, въ черную бурку, такъ вяло двигается и почему онъ лниво пашетъ свою землю, апатично поглядываетъ на поздъ и поминутно отходитъ отъ сохи, ложась на землю и закусывая ‘мамалыгой’.

Наши войска застали румынскій народъ за полевыми работами.

— Чудной народъ! говорили солдатики.

— Почему чудной?

— Потому бгутъ!.. какъ нашихъ съ поля увидятъ, что мы по дорог идемъ — такъ сейчасъ въ разсыпную, въ разныя стороны… Мы имъ въ слдъ: ‘погоди!.. погоди!.. мамалыга есть?’ а у нихъ только пятки сверкаютъ… чего они бгутъ?..

— Боятся!

— Чего бояться?.. Мы ихъ не тронемъ, зачмъ баловаться!

И дйствительно, солдаты не трогали румынскій народъ. Онъ бжалъ отъ солдатъ, памятуя прошлые переходы русскихъ черезъ Румынію, когда наше войско, по словамъ очевидцевъ, держало себя въ Румыніи довольно непринужденно.

Въ сущности, чудного не было въ бгств народа, при вид приближавшейся массы ярко блествшихъ на солнц штыковъ, чудно было видть выраженіе необыкновеннаго удивленія палицахъ нетолько крестьянъ, но и интелигентныхъ гражданъ, хотя бы города Яссы, когда первый эшелонъ нашихъ войскъ появился на границ. Появленіе войска въ предлахъ Румыніи было для нихъ такъ неожиданно, что они ршительно не знали, какъ отнестись къ гостю.

Дождь лилъ какъ изъ ведра, когда первый эшелонъ пришелъ въ Румынію. Слухъ о появленіи русскихъ войскъ въ предлахъ Румыніи съ быстротою молніи облетлъ городъ Яссы, и многіе горожане ринулись на станцію желзной дороги, несмотря на проливной дождикъ. Вышло замшательство.

— Я протестую! могъ только заявить пограничный стражъ и съ этими словами воткнуть свое ружье штыкомъ въ землю и отвернуться въ сторону.

Въ точно такомъ-же курьёзномъ положеніи очутился и весь румынскій народъ. Ясскіе жители сошлись на станціи желзной дороги и, видя, какъ дождь пронизывалъ нашихъ солдатъ до костей подъ миніатюрными палатками, раскинутыми по об стороны полотна дороги, соболзновали объ ихъ участи въ ту минуту, но никто, однако, не ршился пригласить ихъ въ городъ и укрыть подъ кровлею теплаго жилья. ‘Какъ еще отнесется къ нежданному гостю наше правительство?’ думали румыны. И въ этой ихъ дум заключалась, конечно, вся курьёзная сторона отношенія народа къ правительству и ‘народнаго’ правительства къ народу вообще. Правда, что въ это время по румынскимъ дорогамъ двигалась такая военная сила, для которой могли быть святы только права боле сильнаго, тмъ не мене это нисколько не измняетъ значенія личной политики князя Карла и его министровъ.

Русскій консулъ въ Яссахъ, г. Якобсонъ, послалъ депешу въ Бухарестъ, черезъ генеральнаго консула въ Бухарест, барона Стюарта, въ которой онъ внушительнымъ образомъ требовалъ отъ румынскаго правительства немедленныхъ распоряженій относительно пропуска русскихъ войскъ въ виду состоявшагося приказанія: ‘вступить въ предлы Турціи’. Въ депеш значился категорическій намекъ на то, что еслибы румынское правительство вздумало воспрепятствовать движенію русскихъ войскъ, то этимъ войскамъ ничего боле не остается, какъ прибгнуть къ сил оружія. Войска появились въ 4 часа утра. Къ четыремъ часамъ пополудни полученъ былъ отвтъ отъ Братіано, согласно которому русскимъ войскамъ предоставлялась полная свобода движенія къ берегамъ Дуная. Румынская армія, предварительно расположенная на всхъ важныхъ стратегическихъ пунктахъ Румыніи, предупредительно попятилась назадъ, а мста этой арміи заступили русскіе отряды. Части 8, 9, 11 и 12 корпусовъ двинулись 12-го апрля къ румынской границ изъ Унгенъ на Яссы, изъ Гаштемака на Леово и изъ Болграда на Чесме, Рени и Галацъ. Князь Карлъ и министръ Когольничану выдерживали роли до конца. Обмнявшись депешами съ русскимъ консуломъ, князь Карлъ соблюлъ, въ глазахъ Европы, видъ удивленнаго и пораженнаго и созвалъ немедленно народныхъ представителей. Но прежде, чмъ эти представители собрались въ Бухарест, онъ былъ атакованъ турецкимъ визиремъ. Вслдъ за переходомъ русскихъ войскъ черезъ рку Прутъ, князь Карлъ получилъ депешу отъ великаго визиря приблизительно слдующаго содержанія: ‘Въ виду концентрированія русскихъ войскъ на берегу Прута и другихъ признаковъ очевиднаго приготовленія русскихъ къ открытію военныхъ дйствій, предлагаемъ вашему высочеству войти въ соглашеніе съ Портою и выработать немедленно мры, вмст съ пашею Абдуль-Керимомъ, ради огражденія границъ княжества и интересовъ государства, согласно парижскому трактату’. Князь Карлъ ничего на отвчалъ на эту депешу великаго визиря, а румынскій министръ иностранныхъ длъ, Михаилъ Когольничану, отвтилъ въ Константинополь такимъ образомъ: ‘Княжеское правительство приняло къ свднію депешу вашего высочества, адресованную на имя князя румынскаго. Такъ какъ содержаніе этой депеши требуетъ отъ насъ немедленнаго единства дйствій, ради оттсненія непріятеля, то удовлетвореніе подобнаго требованія не зависитъ отъ нашего личнаго произвольнаго распоряженія и отъ нашихъ личныхъ силъ. 14-го (26-го) апрля созовется парламентъ въ чрезвычайное общее собраніе, политическое положеніе длъ будетъ выяснено передъ лицомъ законодательнаго корпуса и предстоящее ршеніе нашего правительства будетъ немедленно мною сообщено вашему высочеству, министерство конституціоннаго государства, каковымъ является въ настоящее время Турція, не можетъ требовать отъ румынскаго правительства пренебреженія основами конституціи, признанной всей Европой, и румынское министерство, очевидно, не можетъ высказываться категорически по поводу столь важнаго вопроса, какъ настоящій, безъ особаго на то уполномочія цлой націи’.

Забавно было слышать этотъ упрекъ о ‘пренебреженіи основами конституціи’, увреніе, что удовлетвореніе требованія ‘не зависитъ отъ личнаго произвольнаго распоряженія’ — въ виду отвта г. Когольничану, уже адресованнаго на имя нашего консула въ Яссахъ и въ виду удивленія конституціоннаго народа, съ которымъ онъ встртилъ наши первые эшелоны.

Коренные соотечественики князя Карла румынскаго писали въ это время, ссылаясь на прокламацію главнокомандующаго, изданную румынскому народу: ‘Русскіе вошли друзьями въ предлы Румыніи и общаютъ щедро платить румынамъ за вс ихъ потребности и нужды.’ Такого рода извстія жадно перепечатывались во всхъ оффиціальныхъ, оффиціозныхъ и независимыхъ органахъ румынской печати (исключая туркофильствующихъ), и вызывали весьма ощутительныя повышенія цнъ на хлбъ и мясо. Евреи, проживавшіе въ предлахъ Румыніи и нахлынувшіе туда со вступленіемъ русскихъ войскъ, закопошились и скупали хлбъ массами, почему цны быстро возвысились и ударили по карманамъ мстныхъ жителей. Справедливость заставляетъ замтить, что мы чрезвычайно какъ деликатно отнеслись къ румынамъ на первыхъ порахъ. Когда фактъ повышенія цнъ дошелъ, напримръ, до слуха корпуснаго командира, находившагося въ авангард, генерала Ванновскаго, то послдній поспшилъ заявить мстной администраціи, что народонаселеніе платится напрасно, что его войска ни въ чемъ не нуждаются, потому что имютъ при себ все, что имъ полагается. Наша деликатность доходила до такой степени, что мы смотрли сквозь пальцы на то, какъ румыны и евреи обирали нашего солдата. Были случаи, что евреи и румыны размнивали солдату 20 франковъ за 16, да кром того брали 1 или 2 франка за размнъ этой монеты. При размн золота на серебро евреи взимали съ солдатъ 5% и 6% заработка. Желая отплатить деликатностью за деликатность, румынское правительство, безъ всякаго ходатайства, само обнародовало курсъ, согласно которому, русскій полуимперіалъ стоилъ 20 фр. и 40 сант., серебрянный рубль шелъ за 4 фр., а бумажный за 2 фр. 60 сант.

Тмъ не мене, румыны, почуявъ время, обрадовались ловл золотой рыбки въ мутной вод. Извстно, что въ Бессарабіи существовали имнія, которыя недавно принадлежали русскому правительству. Эти имнія составляли когда-то собственность молдаванскихъ монастырей и были признаны княземъ Кузою собственностью Румынскаго Княжества. Вопросъ о правахъ собственности на эти имнія былъ всегда самымъ животрепещущимъ вопросомъ для всхъ румынъ вообще. При начал войны, эти имнія были переданы въ собственность Румыніи. Независимо отъ передачи правъ на эти имнія, Россія передала Румыніи нсколько милліоновъ франковъ дохода съ нихъ за прошлое время. Ясскіе жители видли шкатулочку въ рукахъ русскаго консула, барона Стюарта, на станціи желзной дороги, когда онъ вызжалъ на встрчу Государю. Вс газеты печатали объ этомъ извстіи, румыны были въ восторг и деньги были очень кстати въ ту минуту, потому что въ сундукахъ румынской государственной кассы не было ни гроша. Это не подлежитъ сомннію, потому что въ одномъ изъ ближайшихъ засданій палаты, если вы помните, былъ возбужденъ вопросъ о выпуск кредитныхъ денегъ. Въ палат нашлись благоразумные люди, которые опровергли тогда эту ненужную мру, и эти благоразумные люди имли при этомъ въ виду главнымъ образомъ россійскую казну. Они, конечно, не ошибались въ своихъ разсчетахъ.

Слдуетъ ли говорить о томъ, что, подъ вліяніемъ этого исключительнаго ‘разсчета’, дйствовали ршительно вс заинтересованныя въ дл лица. ‘Разсчетъ’ былъ совершенно ясенъ и осязателенъ для каждаго изъ нашихъ союзниковъ. Подъ вліяніемъ этого ‘разсчета’ находился князь Карлъ, обмниваясь депешами наканун дня своего рожденія, и провозглашенія его королемъ румынскимъ, подъ вліяніемъ этого ‘разсчета’ находились вс истинные горячіе патріоты своего отечества, вся молодая, сильная, либеральная, интеллигентная Румынія наканун провозглашенія. независимости страны, подъ вліяніемъ матеріальнаго ‘разсчета’ находилось все народонаселеніе румынскихъ городовъ, черезъ которые проходили наши войска и подъ вліяніемъ прелести предвкушенія плодовъ при ‘разсчет’ — собрались народные депутаты на первое засданіе палаты въ бухарестскомъ университет.

Залъ палаты былъ переполненъ массою публики. Громадная толпа народа, весь Бухарестъ, толпился на улиц противъ зданія университета, затаивъ дыханіе, съ чувствомъ самаго глубокаго интереса и душевнаго волненія — народъ ждалъ ршающаго слова изъ устъ своихъ уполномоченныхъ. ‘Т-с-с-ъ!’ пронеслось въ толп, когда князь Карлъ появился среди своего народа, слова застыли на устахъ, улеглось волненіе толпы, умолкли разговоры, вс обратились въ слухъ и зрніе, и князь Карлъ твердою поступью вошелъ въ палату: окинувъ смлымъ, прямымъ взоромъ всхъ собравшихся въ зал депутатовъ, онъ сказалъ имъ тронную рчь: ‘Гг. нейтралитетъ не принятъ!’… Какой?… Гд?… Почему?… объ этомъ никто не зналъ?… Но, это было совершенно безразлично для народа въ ту минуту… ‘Мы обязаны защищать наши интересы’! сказалъ князь Карлъ, и эти слова нашли себ отголосокъ въ сердцахъ каждаго румына, потому что вс, безъ различія пола, возраста, положенія и развитія — вс сразу поняли врный и глубокій смыслъ этой фразы. ‘Русскіе вступили въ предлы нашего отечества, укажите мн путь политики, по которому я долженъ слдовать’… ‘Къ чему указывать? думали депутаты:— это такъ ясно, такъ очевидно!’… ‘Къ чему указывать?’ думалъ и самъ князь Карлъ, обмнявшись депешами заране. ‘Надюсь, что ненависть политическихъ партій, сказалъ онъ:— эта вчная вражда ихъ между собою, наконецъ, прекратится въ виду столь важныхъ и серьёзныхъ событій настоящаго дня’. И громъ рукоплесканій потрясъ своды переполненнаго зала. Князь Карлъ воодушевился и замтилъ депутатамъ: ‘Что касается меня, будьте уврены, гг. сенаторы и депутаты, что я свято исполню свои обязанности. Съ того дня, какъ я вступилъ на эту землю — я сталъ румыномъ, съ того дня, какъ я возслъ на престолъ, украшенный великими и славными предшественниками (?) — ваши мысли стали моими мыслями, ваши желанія стали моими желаніями. Возвышеніе Румыніи, наши задачи на устьяхъ Дуная — выше всего: удержаніе нашихъ правъ — вотъ наши цли! Пусть страна будетъ уврена, что ради этихъ святыхъ цлей — я съумю встать во глав моей арміи!’

И вотъ, посл всего того, что пережито и перечувствовано въ Кишинев, я пріхалъ въ Бухарестъ въ день провозглашенія румынской независимости.

Фіакръ еле-еле двигался со станціи желзной дороги по улицамъ румынской столицы. Ликующая толпа расфранченныхъ мужчинъ, дамъ, блузниковъ и простого народа въ праздничномъ наряд, двигалась по улицамъ, образуя шпалеры. Всюду былъ порядокъ, всюду торжественная тишина и спокойствіе. День былъ солнечный, ясный, веселый. Зданія были украшены флагами, коврами. Кончилась обдня въ собор. Князь Карлъ скромно халъ изъ церкви въ свой двухэтажный дворецъ. Его окружала свита. За нимъ не было блестящаго войска, за нимъ хали въ извощичьихъ фіакрахъ министры, сенаторы, депутаты, журналисты, ораторы, нсколько генераловъ и небольшая свита офицеровъ, вс во фракахъ, вс въ блыхъ галстухахъ, меньшинство украшено регаліями, процессія двигалась медленно, толпа разступалась. Простой народъ, съ чувствомъ глубокаго уваженія, смотрлъ на эту трупу статскихъ людей, дамы бросали букеты изъ живыхъ цвтовъ, махали платками. Всми фибрами своего существа, я чувствовалъ, какъ вся народная масса радовалась, ликовала вокругъ меня спокойно и торжественно. Народное счастіе полонило меня.

Вечеромъ городъ иллюминовался, вс высыпали на улицы, вс были веселы, шутливы, разговорчивы, хватали газеты, читали, покупали телеграммы. Гулъ обшаго говора несся въ воздух съ одного конца города на другой. Энтузіазмъ, патріотизмъ, увлеченія давали о себ знать на каждомъ шагу. Рчь Карла, посвященная войску, была у каждаго на устахъ: ‘Гг. офицеры, унтеръ-офицеры, капралы и солдаты!… знамя нашей страны находится въ вашихъ рядахъ, деритесь храбро съ непріятелемъ — и зелень побдоносныхъ лавровъ увнчаетъ и украситъ горы и поляны румынской земли!’ Эти поэтическія слова съ быстротою молніи неслись отъ одного конца города на другой. Они всмъ нравились, всхъ воодушевляли…

Вдругъ, среди этого общаго ликующаго волненія массы раздалось вдали пніе народнаго гимна… Гд это поютъ? И куда хлынулъ вдругъ этотъ счастливый народъ?.. Пніе неслось отъ зданія университета, оно все ближе у ближе подходило къ главной улиц Бухареста, толпа росла и росла и все громче и громче раздавались аккорды народной псни, прелестные, страстные звуки очаровательной для народа псни охватили всю уличную массу, блузники стремительно окружили студентовъ, студенты, молодёжь, эта сила, эта надежда, эта радость, это упованіе и будущность румынскаго народа — шла торжествующею, съ факелами въ рукахъ. Вотъ они подошли ко дворцу. Карлъ вышелъ на балконъ… смолкло все!… замеръ духъ народной толпы. Карлъ улыбался, онъ гордился молодёжью въ эту минуту, онъ сіялъ отъ радости, онъ былъ веселъ, доволенъ и счастливъ, выслушавъ привтствіе депутатовъ, онъ отвтилъ имъ теплымъ словомъ благодарности, спокойный воздухъ весенней ночи моментальна огласился громкимъ и неудержимымъ крикомъ: ‘да здравствуетъ независимая Румынія!’…

И все это ликованіе было совершенно понятно, потому что каждый дйствовалъ въ видахъ интересовъ страны. Глубокая ночь легла на землю, и въ то время, когда румыны-крестьяне, преисполненные самыхъ свтлыхъ чувствъ и сознательностей радости переживаемаго событія, кончали праздникъ въ тавернахъ неуклюжею пляскою съ бабами, тамъ, въ сторон отъ торжества, по холмамъ и долинамъ Румыніи, пшечкомъ тянулись баталіоны нашихъ русскихъ солдатиковъ, обливаясь потомъ, изнемогая отъ усталости и выкидывая изъ ранцевъ все, ради облегченія себя: рубашки, тряпки — все, заведенное ими на послдній грошъ, выбрасывая даже лишнюю порцію сухарей, безъ которыхъ они завтра могли быть голодными.

— Не отставай, братцы!.. говорили имъ: — за святое дло идемъ!.. идемъ мы за братьевъ-славянъ… освобождать!!..

Раздляли ли румыны чувства нашего великодушія въ ту минуту?

IV.
Взрывъ монитора.

Главный штабъ выхалъ изъ Кишинева въ Плоешти. Войска вступили въ Румынію, и нкоторыя изъ дивизій проходили черезъ этотъ городъ. Не взирая на усталость, несмотря на то, что солдатамъ приходилось длать форсированнымъ маршемъ по 400 и по 500 верстъ, они смотрли очень бодро, запыленные и обремененные солдатскою ношею и утомленные благодаря зною (до 35^о) — они едва спасались въ палаткахъ или подъ брезентами, во время остановокъ. Но, превозмогая вс трудности похода, терпливая и выносливая физическая сила двигалась все впередъ и впередъ.

Румынію заняла масса нашихъ войскъ, хотя далеко не въ такомъ количеств, какое предполагали, основываясь отчасти на офиціальныхъ, отчасти на частныхъ свденіяхъ (500,000), при начал кампаніи было всего около 200,000. Прозжая по желзнымъ дорогамъ Румыніи, являясь на берега Дуная, ршительно, нигд нельзя было встртить русскихъ войскъ. Проходя проселочными дорогами, наши главныя силы двигались черезъ Баніашъ, отстоящій отъ Бухареста на 6 верстъ, и сосредоточивались около Александріи. Впечатлніе совершеннаго отсутствія войскъ въ Румыніи было очень выгодно для насъ въ то время. Армія пряталась до поры, до времени, и въ этой таинственности заключалась, конечно, лучшая сторона исполненія задуманнаго плана: перехода черезъ Дунай.

Переходъ черезъ Дунай представлялся всмъ и каждому однимъ изъ самыхъ труднйшихъ маневровъ послдней кампаніи. Въ дйствительности, это такъ и было. При современномъ вооруженіи турокъ, при сосредоточеніи турецкихъ войскъ вдоль береговъ широкой и быстрой по теченію рки, при защит этихъ береговъ вооруженными рчными мониторами, канонерскими лодками и пароходами и при совершенномъ отсутствіи равносильныхъ средствъ съ нашей стороны — переходъ черезъ Дунай занималъ умы всей Европы и считался поводомъ къ громадной потер людей съ нашей стороны. Ходили слухи, что генеральный штабъ разсчитывалъ на убыль при переход въ 25,000 человкъ.

Первая забота съ нашей стороны свелась къ миннымъ загражденіямъ Дуная. Это дло было предоставлено нашимъ морякамъ, какъ спеціалистамъ миннаго искуства, и нкоторымъ изъ минеровъ сапернаго вдомства.

Минныя загражденія должны были запереть турецкія суда въ ихъ гаваняхъ. Будь на мст турокъ любая держава Европы — намъ бы они обошлись не такъ дешево, какъ случилось. Минныя загражденія были сдланы около Рени, у Мачинскаго Пролива и у деревни Парапанъ. Я не буду разсказывать въ этомъ бгломъ очерк всхъ подробностей этихъ работъ. Мн хочется передать лишь подробности геройскаго подвига гг. Шестакова и Дубасова. Легко можетъ быть, что подробный разсказъ этого подвига, согласно тмъ даннымъ, которыя мн удалось собрать на мст и за правдивость которыхъ я не могу не ручаться, такъ какъ я ихъ слышалъ изъ устъ весьма компетентныхъ свидтелей этого подвига, представитъ его въ нсколько иномъ свт сравнительно съ тмъ представленіемъ, которое у насъ получилось, благодаря разсказамъ и донесеніямъ за прошлое время.

На сколько мн помнится, этотъ случай взрыва моряками на вод судна миною былъ вторымъ случаемъ въ морской исторіи всхъ народовъ вообще. Первый случай относится ко времени американской войны. Принимая это во вниманіе, каждый изъ насъ иметъ полное право сказать, что наша морская исторія дйствительно украсилась подвигомъ, который никогда не умретъ въ умахъ и сердцахъ какъ современниковъ, такъ и нашихъ потомковъ. Страничка исторіи, на которую будетъ внесенъ этотъ подвигъ Шестакова и Дубасова, будетъ свтлой страничкой въ объемистыхъ томахъ исторіографіи нашихъ дней, она будетъ очень свтло отражаться среди остального матеріала, если принять во вниманіе скудость текущихъ матеріаловъ по морскому длу {Этимъ я вовсе не желаю умалять значенія подвиговъ нашихъ черноморскихъ моряковъ за время прошлой восточной войны. Я имю въ виду матеріалы морской исторіи нашей эпохи.}.

Когда касались подвига Шестакова и Дубасова, до сихъ поръ всякій разъ говорили: ‘подвигъ Дубасова и Шестакова’. Я говорю: ‘подвигъ Шестакова и Дубасова’. Этимъ я нисколько не желаю умалять значенія Дубасова въ этомъ дл. Сохрани меня Богъ! Но я оставляю за собою право относиться къ этимъ героямъ совершенно безпристрастно. Будучи свидтелемъ историческаго событія, каждый изъ насъ иметъ въ то же время полное право и быть судьею этого событія, согласно своему внутреннему убжденію, основанному на данныхъ самаго событія. Передавая разсказъ въ томъ вид, въ какомъ онъ былъ переданъ мн людьми, неразрывно связанными съ событіемъ геройскаго поступка нашихъ первыхъ героевъ на Дуна — я, конечно, предоставляю каждому опровергать меня, если только этотъ ‘каждый’ будетъ видть за собою фактическое подтвержденіе и чувствовать нравственное право на то. Не буду распространяться о томъ, что всякій истинный герой только тогда и будетъ ‘истиннымъ героемъ’, когда онъ холодно и безпристрастно отнесется къ самому себ. Правда, иногда это бываетъ очень трудно, человчество привыкло превозносить героевъ до небесъ, а иногда и кружить имъ головы. Но въ этомъ-то случа и при такомъ-то развращающемъ вліяніи массы и обнаруживается истинный герой, когда онъ сохраняетъ самообладаніе, какъ по отношенію къ другимъ, на благо которымъ онъ служитъ, такъ и по отношенію къ самому себ. Честность и истинный героизмъ — это два неразрывныя свойства въ одномъ человк, это два синонима.

Отрядъ моряковъ, находившійся въ Браилов, состоялъ въ то время подъ начальствомъ капитана 1 ранга Рагули {Въ настоящее время, г. Рагуля находится въ Кронштадт.}. Для работы на рк необходимы были средства. Нашлись два небольше буксирные парохода, старые, собственно говоря, гнилые, уже отслужившіе свою службу, но, за неимніемъ лучшихъ, и эти были пригодны для насъ. Какъ мн передавали, за одинъ пароходъ мы заплатили 15,000 р., за другой — 20,000 р., одинъ назвали: ‘Загражденіе’, другой окрестили именемъ ‘Взрывъ’. Независимо отъ этого, румынское правительство предложило въ наше распоряженіе княжескую яхту, находившуюся подъ командою румынскаго моряка Муржеско, одну канонерскую лодку и одинъ небольшой пароходъ, употреблявшійся прежде для черныхъ работъ. Канонерская лодка была вооружена однимъ орудіемъ, и хотя она построена по образцу простыхъ рчныхъ канонерскихъ лодокъ, но румыны придали ей типъ броненоснаго судна съ тараномъ, утшая себя мыслью, что они имютъ судно, хотя и не броненосное, но похожее на такое по вншнему своему виду. Такимъ образомъ, наша экскадра образовалась изъ этихъ жалкихъ судовъ. Къ экскадр присоединились четыре минныя шлюпки. Это — обыкновенные паровые катера, употребляемые на судахъ нашей броненосной экскадры. Они только приспособлены для употребленія минъ, согласно практик, выработанной нашей кронштадтской минной школою и минною эскадрою, плавающею ежегодно подъ командою контръ-адмирала Пилкина и занимающеюся практически миннымъ дломъ. Обыкновенный паровой катеръ носитъ вдоль своихъ бортовъ минные шесты въ 40 фут. длины. Въ конц такого шеста насаживается цилиндрическая мина, равная по сил своего дйствія ста фунтамъ пороха. Каждая паровая шлюпка вооружена двумя такими шестами и, слдовательно, двумя минами, независимо отъ кормового шеста, вооруженнаго также миною. Кормовая мина можетъ дйствовать на случай неуспха носовой при поворотахъ около непріятельскаго судна, хотя за носовыми минами остается большее вроятіе на успхъ. Мина взрывается двумя способами: путемъ автоматическаго проводника, причемъ мина воспламеняется при удар о непріятельское судно, или путемъ проводника обыкновеннаго, по желанію. Спеціалисты спорятъ, который изъ этихъ двухъ проводниковъ лучше для употребленія. Лейтенантъ Шестаковъ уврялъ меня, что обыкновенный проводникъ онъ всегда предпочтетъ автоматическому. Минная шлюпка покрыта металлическимъ зонтомъ, а вдоль бортовъ къ этому зонту прикладываютъ мшки съ толченымъ каменнымъ углемъ, которые предохраняютъ людей, сидящихъ въ шлюпк, отъ дйствія непріятельскихъ пуль. Во всемъ остальномъ шлюпка ничмъ не отличается отъ обыкновеннаго парового баркаса. Простота минныхъ приспособленій дала намъ возможность вооружить такими же шестами и такими же минами, только въ большихъ размрахъ, рчную румынскую канонерскую лодку. Типъ такихъ минъ выработанъ въ нашей кронштадской минной школ, въ которой много трудились горячо преданные этому длу професора: Петрушевскій, Боресковъ и покойный (убитый въ Сербіи) капитанъ-лейтенантъ Шпаковскій. Эти лица усовершенствовали мину и примнили ее къ шлюпк, тогда какъ изобртеніе такой мины принадлежитъ всецло штабсъ-капитану морской артиллеріи Трумбергу. Устройствомъ такой мины и приспособленіемъ ея къ шлюпк въ южной дйствующей арміи занимались впродолженіи декабря, января и февраля мсяцевъ лейтенанты: Ломинъ и баронъ Штакельбергъ. Минныя шлюпки, посл нкоторыхъ перемщеній, поступили въ окончательное вденіе лейтенантовъ Дубасова и Шестакова, мичмановъ Персина и Баля.

Когда черноморскій отрядъ прибылъ на берега Дуная, моряки раздлились и каждый занялся своимъ дломъ. Я уже говорилъ, что вначал была заграждена минами рка Серетъ, для предохраненія моста желзной дороги, затмъ сдлали загражденіе у Рени, потомъ покончили съ загражденіями выше Браилова, наконецъ, приступили къ загражденію Мачинскаго Пролива. Какъ разъ къ этому времени подосплъ профессоръ минной школы, генералъ маіоръ Боресковъ, подъ руководствомъ котораго и были окончены минныя работы въ Мачинскомъ Пролив.

Покончивъ съ загражденіями, у гг. Дубасова и Шестакова родилась мысль попробовать взорвать турецкій мониторъ, стоявшій въ Мачинскомъ Пролив и безпокоившій ихъ во время производства работъ, когда они заграждали проливъ. Но прежде, чмъ перейти къ разсказу самого взрыва, необходимо познакомить васъ съ положеніемъ мстности.

Въ первыхъ числахъ іюня я прибылъ въ Браиловъ (уже посл взрыва монитора). Это было не задолго до нашей переправы. Душно было въ воздух, спиралось дыханіе въ груди, гроза шла, шла, и такъ вотъ и чувствовалось, что она скоро и быстро разразится на берегахъ Дуная.

Путешествіе въ Браиловъ и въ Галацъ умаляло это подавляющее впечатлніе. Галацъ и Браиловъ и вообще весь лвый берегъ какъ будто находился на мирномъ положеніи. Здсь не было перестрлокъ, здсь не видно было даже пикетовъ. Течетъ рка Дунай между низменнымъ турецкимъ берегомъ и возвышеннымъ румынскимъ, и по этой рк, между Браиловымъ и Галацемъ, русскіе пароходы поддерживали сообщеніе такъ же спокойно и безпрепятственно, какъ по рк Нев.

Прелестными видами любовались мы у Браилова. Этотъ городъ, равно какъ и Галацъ, построенъ на высокихъ и обрывистыхъ берегахъ Дуная. У подошвы этихъ обрывовъ несутся мутныя воды этой быстрой рки, а на другомъ берегу тянется нчто въ род шхеръ мачинскаго архипелага. Тамъ далеко далеко, противъ Браилова, кончаются эти зеленыя шхеры турецкими, конусообразными горами темно-коричневаго цвта. Дунай разлился ужасно, хотя фарватеръ его, можно сказать, даже узокъ. Мачинскій Проливъ такой же узкій. Съ правой стороны, когда смотришь изъ Браилова, при вход въ Мачинскій Проливъ, раскинулись отдльные острова различныхъ формъ и величинъ. Во время разлива Дуная, вс эти острова бываютъ обыкновенно залиты водою, такъ что съ возвышеннаго мста вы видите одинъ сплошной, густой лиственный лсъ, какъ бы ростущій изъ воды, да различаете еще, среди густой зелени этого лса, отдльные узенькіе проливчики. Густая, тучная, сочная зелень манитъ васъ къ себ, но горе вамъ, если вы пробьетесь на шлюпк внутрь архипелага и останетесь тамъ лишній часъ: страшную лихорадку схватите вы въ этомъ архипелаг зеленыхъ острововъ. Мачинскій Проливъ тянется неправильной линіей: сначала онъ идетъ вправо, потомъ заворачиваетъ влво и т. д. Съ лвой стороны пролива вы видите такую же зелень, затопленную на громадномъ пространств поперекъ и внизъ по рк. Но это — не острова, это — низменный берегъ, громадная поляна, густо заросшая кустарникомъ и сплошь затопляемая Дунаемъ каждый разъ, когда разливается эта рка. Во время моей бытности тамъ, вода спадала довольно быстро, почва этой поляны, равно какъ и вс возвышенные острова мачинскаго архипелага, постепенно выходили изъ воды, какъ будто выростали все выше и выше надъ водою и образовывали нчто въ род громаднаго сплошного болота. Лиственница путается съ камышемъ, среди котораго растутъ болотныя травы. Везд, по всему пространству, цапли перелетаютъ съ мста на мсто. Сейчасъ же, при вход въ Мачинскій Проливъ, съ лвой стороны, выступаетъ остроконечный мысъ на рку Дунай. На этомъ мыс, окруженномъ сплошною водою или, врне, водою спереди и сплошнымъ болотомъ сзади, стоитъ небольшая деревня Гечидъ. Она разрушена въ настоящее время, стны домовъ ея превратились въ развалины. Почва этого мыса идетъ одною полосою вдоль по проливу на нкоторое, недальнее разстояніе и снова обрывается въ воду. Вы минуете этотъ мысъ, плывете дале вдоль по Мачинскому Проливу и видите домъ, залитый водою. На крыш этого брошеннаго дома съ утра до ночи и съ ночи до утра покоилась врная собака, предпочитавшая голодную смерть измн своему жилью. Мучительнымъ воемъ голоднаго пса оглашался воздухъ Мачинскаго Пролива.

Мы плыли по Мачинскому Проливу на пароход ‘Загражденіе’. Лейтенантъ-черноморецъ Турнулъ любезно предложилъ намъ эту небольшую прогулку. Пароходъ взялъ на буксиръ баржу съ ротою солдатъ, которая должна была смнить другую роту, занимавшую пикеты на противоположномъ мыс, у деревни Гечидъ. Надо замтить, что посл вторичнаго взрыва монитора мы хозяйничали у Браилова, нетолько на нашемъ берегу, но и на турецкомъ. Солдаты располагались вокругъ костровъ и несли аванпостную службу. Турки нисколько не препятствовали намъ — до того у страха были глаза велики. Болгаре-пастухи, узнавъ о томъ, что деревня Гечидъ и окружающій ее небольшой кусокъ территоріи былъ занятъ русскими войсками, пригоняли сюда черезъ болота цлыя стада быковъ и лошадей мстныхъ жителей и спасали ихъ, такимъ образомъ, отъ грабежа баши-бузуковъ.

При выход изъ Мачинскаго Пролива, прямо круто подымался обрывистый берегъ Румыніи, на высот этого берега кутался въ зелени очень хорошенькій городокъ Браиловъ, съ его красиво высматривавшими домами и блыми куполами церквей. Сзади тянулась болотистая, громадная поляна, а еще дале высились горы Турціи, какъ будто совершенно необитаемыя человчествомъ. Даже при помощи бинокля вы съ трудомъ различаете турецкія деревни у подножья этихъ горъ, а самый Мачинъ прячется въ зелени мачинскаго архипелага. Вотъ въ общихъ чертахъ вншній видъ этой мстности, которой суждено было стать исторической, благодаря подвигу Шестакова и Дубасова.

Мысль о взрыв монитора давно занимала умы этихъ моряковъ, но осуществленіе ея встрчало препятствіе, главнымъ образомъ, потому, что никто изъ начальствующихъ лицъ не бралъ на себя отвтственности за результаты такого рискованнаго предпріятія. Дубасову и Шестакову было сказано, что сначала нужно покончить съ загражденіями, а потомъ уже можно будетъ подумать и о нападеніи. Когда окончились работы по загражденію, начальникъ отряда, капитанъ 1-го ранга Рагуля, ухалъ въ Плоешты. Во время его отсутствія, моряки задумали осуществить свой проэктъ. Между ними назначенъ былъ только день нападенія. Ходили слухи, что начальство категорически не запрещало Шестакову и Дубасову взрывать мониторъ, но что оно показывало видъ, что ничего не знаетъ о намреніи двухъ лейтенантовъ. Шестаковъ и Дубасовъ твердо ршили исполнить задуманное предпріятіе. Вы понимаете ту отвтственность, которую брали они на себя на случай неуспха, въ особенности Дубасовъ, какъ старшій въ чин между ними.

Эскадра составилась изъ четырехъ минныхъ шлюпокъ. Планъ былъ составленъ: слдовать другъ за другомъ и нападать послдовательно, оканчивая, въ случа неуспха, дло предъидущаго. Катера должны были слдовать въ такомъ порядк: во глав долженъ былъ идти Дубасовъ, какъ старшій въ чин, за нимъ Шестаковъ, затмъ мичманъ Персинъ и, наконецъ, мичманъ Баль долженъ былъ завершать атакующій кортежъ.

Турецкія суда уходили на ночь въ глубину Мачинскаго Пролива и становились на якорь вблизи самаго Мачина.

Наступила темная ночь, сырая, тихая іюньская ночь. Съ вечера развели пары, приготовили все необходимое, собрали команду, причемъ приняты были всевозможныя мры для того, чтобы не обнаруживать своего намренія. Когда наступила окончательная темнота, катера, одинъ за другимъ, въ условномъ порядк отвалили отъ браиловской пристани.

— Съ Богомъ! проводили ихъ товарищи.

Это была ужасная ночь… Эта ночь никогда не изгладится изъ воспоминаній героевъ, эта ночь заставила ихъ жить новою жизнію… Знаете ли вы, что значитъ встать лицомъ къ лицу съ опасностью?.. Знаете ли вы, что значитъ сознательно идти противъ силы, которая во сто кратъ сильне? Герои подвига такъ же рдки, какъ рдки и геніи, какъ рдки и высокіе таланты изъ области отвлеченнаго міра. Легко заразиться недугами массы, но какъ трудно и какъ тяжко бороться съ ними и какъ чрезмрно великодушно ставить свою жизнь на карту во благо человчества!

Въ моментъ ршимости Шестакова и Дубасова, когда отъ нихъ отвернулись вс, на пользу которыхъ они жертвовали жизнію, ихъ одушевляла одна божественная искра, которая, равнымъ образомъ, воодушевляетъ поэта, мыслителя и художника-творца! Эта божественная искра зардлась въ образ свтлой звздочки, которая ласково манила ихъ къ себ: ‘Сюда!.. за мной идите!.. Тамъ… тамъ вы найдете цль вашей жизни!’

Герои забывали все въ мір и увренно шли по указанію своего миическаго лоцмана.

Какъ только катеръ Шестакова отвалилъ отъ пристани, онъ прежде всего заснулъ… онъ былъ очень утомленъ предварительными работами.

— Шурка, что ты спишь! сказалъ ему удивленный его товарищъ, лейтенантъ Петровъ.

Лейтенантъ Петровъ пошелъ съ нимъ охотникомъ. Его обязанность заключалась въ томъ, чтобы рвать мину по приказанію Шестакова.

На катер Дубасова находился другой охотникъ — морякъ румынской службы, Муржеско.

Катера переплыли Дунай. Дубасовъ вошелъ первымъ въ Мачинскй Проливъ. Архипелагъ Зеленыхъ Острововъ сливался въ одну общую массу таинственнаго сада. Вокругъ было пустынно, дико и темно. Берега пролива обрисовывались смутной контурной линіей, а впереди, за поворотомъ пролива еле-еле виднлась темная масса турецкихъ судовъ. Невозмутимая тишина царила въ воздух, только невольный паръ иногда нарушалъ эту тишину, вырываясь изъ трубы катера, и досаждая доблестнымъ пловцамъ.

— Мониторы показались! сказали Шестакову на катер.

Дремоту какъ рукой сняло. Шестаковъ ободрился, пришелъ въ себя и напрягъ вс силы своего зрнія и слуха для того, чтобы слдить за передовымъ движеніемъ катера Дубасова.

Они подходятъ все ближе и ближе… Силуэты турецкихъ судовъ ясне и ясне обрисовываются въ глубин темнаго фона… Вотъ они видятъ часового, неподвижно стоящаго на палуб монитора… вотъ они слышатъ его окликъ.

Дубасовъ отвтилъ. Отвтилъ разъ, отвтилъ два (вы знаете его отвтъ)… Сверкнулъ огонь… послышался выстрлъ… На монитор забгали и человческія фигуры начали выростать, какъ изъ земли.

Ужасная минута наступила вслдъ затмъ. Эта была минута начала отчаянной борьбы силы съ видимымъ ничтожествомъ! По сигналу часового, поднялась тревога на всхъ турецкихъ судахъ. Ихъ было три. Турки открыли огонь, изъ орудій, изъ ружей, съ берега и съ судовъ. Демоническій гулъ гранатъ оглушилъ моряковъ, пронизывающій свистъ турецкихъ пуль послышался со всхъ сторонъ.

Это былъ моментъ необходимости атаки. Нельзя было звать. Вдругъ громадный столбъ воды поднялся въ воздух, катеръ Дубасова черпнулъ воды… всмъ показалось, смерть скосила въ одинъ мигъ и Дубасова, и Муржеско, и всхъ матросовъ, находящихся съ ними.

Шестаковъ даетъ полный ходъ впередъ. Онъ видитъ, что Дубасовъ цлъ, онъ не знаетъ, терпитъ онъ, или нтъ.

— Все ли благополучно? кричитъ онъ Дубасову.

— Все благополучно!.. Мониторъ не тонетъ… Хотите — идите, взрывайте!

Огонекъ блестлъ еще въ илюминаторахъ (окнахъ) судовой каюты, масса монитора не двигалась на вод. Это видлъ матросъ Стенинъ.

Шестаковъ бросился на мониторъ.

— Смотри, Шурка, раньше уменьши ходъ! {Слова Петрова.}

— Знаю! отвтилъ Шестаковъ.

— Ну, смотри, хоть умремъ, а взорвемъ мониторъ! крикнулъ Петровъ.

— Неужьто жь? пошутилъ въ эту минуту Шестаковъ. Это была его обычная поговорка.

Петровъ хотлъ рвать мину автоматическимъ проводникомъ.

— Брось! приказалъ ему Шестаковъ. Онъ хотлъ рвать мину по желанію.

Не доходя до монитора сажени на 3, на 4, съ монитора раздался выстрлъ изъ 9-ти дюймоваго орудія.

Они только поклонились этому выстрлу. Весь катеръ обдало дымомъ, граната пронеслась надъ головами. Дубасовъ подумалъ въ эту минуту, что ихъ уже боле не существуетъ.

— Стопъ машина! крикнулъ Шестаковъ, когда носъ его катера коснулся борта монитора. Тогда онъ былъ совершенно увренъ въ томъ, что мина, высунутая на шест, подошла подъ самый мониторъ. Ему хотлось подвести ее подъ машинное отдленіе.

— Ванюха, рви! крикнулъ онъ Петрову.

Получился взрывъ и цлый столбъ всевозможныхъ щепъ и осколковъ обдалъ катеръ Шестакова со всхъ сторонъ. Какая-то дверь (должно быть, отъ каюты) упала на катеръ между Шестаковымъ и матросомъ.

Мониторъ началъ медленно опускаться въ воду.

— Задній ходъ! крикнулъ Петровъ сейчасъ-же посл взрыва. Между ними было условлено ране дать задній ходъ сейчасъ-же. какъ только получится взрывъ.

Наступилъ слдующій моментъ, котораго никакъ не ожидали наши герои. Машин дали задній ходъ, но винтъ ея отказался дйствовать, вроятно, вслдствіе того, что онъ засорился въ щепахъ и осколкахъ, плававшихъ на вод. Наконецъ, какіе то тали (лопари) съ монитора, вроятно, отъ шлюпбалокъ, на которыя подымаютъ обыкновенно шлюпки на суда, захлестнули за что-то на носу катера Шестакова. Положеніе его было критическое. Унтеръ-офицеръ Нечипуренко кинулся на бакъ (на носъ) съ цлью очистить катеръ отъ лопаря. Турки продолжали стрлять и пуля ударила въ катеръ около самаго Нечипуренки, коснувшись воды.

— Ишь ты, стерва!.. глаза запорошила! сказалъ Нечипуренко.

Мониторъ продолжалъ тонуть. Согласно условленному заране плану, Шестаковъ сдлалъ сигналъ свистомъ, что должно было означать, что онъ проситъ помощи. Никто не отвтилъ ему на этотъ сигналъ. Вдругъ Шестаковъ увидлъ, что на него шелъ турецкій катеръ на веслахъ съ гребцами и стрлками. Силуэтъ благо катера ясно очертился на вод.

— Ваше бл-діе, что длать? крикнулъ одинъ изъ матросовъ Шестакова.

У Шестакова было всего лишь 4 стрлка.

— Катай, ребята! крикнулъ Шестаковъ, и стрлки открыли огонь по турецкому катеру. Штыки были отомкнуты, но было приказаніе взять ихъ съ собой на всякій случай. Самъ Шестаковъ выпустилъ изъ револьвера 9 пуль. Матросы выстрлили около 30 пуль.

Петровъ въ это время давалъ передній и задній ходъ, ради очищенія винта катера. Турецкій катеръ, къ счастію, повернулъ назадъ.

— На катерахъ! крикнулъ Шестаковъ, начиная отчаяваться.— Дайте помощь!

На зовъ Шестакова не было отвта. Но въ этотъ моментъ машина на катер начала дйствовать и дала задній ходъ. Шестаковъ и Нечипуренко обрзали концы талей съ утопающаго монитора и Шестаковъ крикнулъ: ‘возьми весла!’ Матросы: Ржева и Лисагорскій взяли весла и начали выводить ими катеръ изъ обломковъ, съ носа. Нечипуренко и Шестаковъ, при помощи такихъ же веселъ, дйствовали на корм. Въ это время матросы на катер увидали барахтавшагося турку на вод. Матросъ Ржепа крикнулъ съ бака:

— Ваше бл-діе!.. брать турку?

— Погоди, дай очистить винтъ, посл возьмемъ, отвтилъ ему Шестаковъ. Когда вышли изъ обломковъ, машин дали задній ходъ и потомъ полный передній. Пройдя нкоторое пространство, Шестаковъ приказалъ застопорить машину и кричать ‘ура!’ Команда крикнула: ‘ура’ и вс матросы, какъ одинъ человкъ, бросились цловать Шестакова. Здсь нервы Шестакова не выдержали… онъ зарыдалъ, какъ малый ребенокъ.

Катеръ направился вверхъ по Мачинскому Проливу. Мониторъ окончательно погружался въ воду.

Пройдя саженей 150, Шестаковъ нагналъ катеръ мичмана Персина. Его мсто было третьимъ въ ряду при движеніи катеровъ къ мониторамъ.

— Есть-ли раненые? спросилъ Персинъ.

— Раненыхъ нтъ, но меня вы ранили сердечно, отвтилъ ему Шестаковъ:— я былъ въ самомъ критическомъ положеніи.

И съ этими словами онъ поплылъ дальше. Рыданія душили его грудь. Истерика не прекращалась. Петровъ началъ утшать своего товарища.

— Ваше бл-діе, ласково сказалъ унтеръ-офицеръ Нечипуренко, обращаясь къ Шестакову: — да вы не мучьтесь… взорвали мониторъ — надо радоваться.

Тутъ сказалъ кое-что еще одинъ человкъ… но я не буду приводить его словъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Катеръ Дубасова былъ залитъ водою. Это обстоятельство обязывало его заботиться о своемъ катер, а главнымъ образомъ о людяхъ.

V.
Первое чувство, охватившее насъ въ Румыніи.

Раздляли ли румыны чувство нашего великодушія при начал войны за освобожденіе болгаръ? Вотъ вопросъ, которымъ мы задались въ прошломъ очерк.

Едва ли слдуетъ говорить, что вопросъ этотъ совершенно праздный. Они не врили въ безкорыстіе русскихъ на случай успха, въ которомъ они почти не сомнвались. Каждому изъ нихъ казалось, что мы дйствуемъ подъ вліяніемъ предвзятаго разсчета, и это было въ сущности самое выгодное заключеніе для насъ, такъ какъ иначе они должны были бы окончательно отказаться отъ объясненія смысла войны съ туркай. Въ ту минуту ихъ симпатіи были ближе къ туркамъ, чмъ къ намъ, и достаточно вспомнить ихъ политику во время сербской войны (когда они отказывались пропускать военные транзиты и разоружали болгарскія дружины, переходившія ихъ границу, по пути слдованія на театръ военныхъ дйствій), чтобы убдиться въ ихъ безучастіи къ судьбамъ славянскихъ народностей вообще.

Румыны приняли нашу сторону въ силу сознанія выгоды ихъ роли ‘союзниковъ’, выгоды, какъ въ матеріальномъ отношеніи, такъ и въ политическомъ, поэтому, между нами и установились сразу совершенно особыя отношенія, въ которыхъ холодная дловитость заняла мсто горячихъ чувствъ. Я не знаю, съ какимъ чувствомъ приняло русское общество протянутую руку помощи нашихъ союзниковъ, думаю, однако же, что русскій человкъ, привыкшій ходить на помочахъ въ дл ршенія политическихъ вопросовъ, отнесся къ этому совершенно индифферентно. Не такъ думали румыны. Каждый шагъ своего дальнйшаго соучастія, они старались обставлять согласно съ требованіями ихъ народной гордости, самостоятельности и чести, хотя эта честь подчасъ и казалась довольно сомнительнаго свойства. Будучи въ Румыніи, я имлъ возможность наблюдать за отношеніями румынъ къ русской арміи и, наоборотъ: эти отношенія были очень оригинальны.

— Теперь, господа, держи ухо востро, говорили мы съ перваго же момента нашего вступленія въ Румынію.

Это была, такъ сказать, первая фраза, произнесенная устами русскаго воина, въ отвтъ на порывы нашихъ союзниковъ. Съ этой фразы у насъ и начались собственно дальнйшіе разговоры.

Апрль мсяцъ былъ дождливый мсяцъ въ Румыніи въ прошломъ году, а предшествовавшая зима была снжная на Карпатскихъ горахъ, такъ что вс малйшіе ручейки разливались въ рчки и поминутно размывали полотно желзной дороги. Главная квартира перехала въ Плоэшты и съ этихъ поръ по румынской желзной дорог установилось многолюдное сообщеніе, которое часто прерывалось, вслдствіе порчи дороги. Само собою разумется, что подобные перерывы весьма не благопріятно отзывались на движеніе частей арміи и военныхъ транспортовъ, и хотя временныя порчи полотна казались весьма понятными, если принять во вниманіе съ одной стороны недобросовстность постройки (одна половина дороги построена была извстнымъ Струсбергомъ), а съ другой — обиліе горныхъ водъ, но все-таки казалось, что тутъ есть что-то подозрительное.

— Нтъ, это не ладно, говорили русскіе, глядя на желзнодорожныя неисправности.— Было бы смшно думать, что безпорядки происходятъ вслдствіе независимыхъ причинъ. Тутъ непремнно кроется какая-нибудь тайна, которую надо разслдовать… Ужь не подкуплены-ли турками директора и управляющіе желзныхъ дорогъ? Вдь эти желзнодорожные дятели… что значитъ имъ продать насъ за грошъ?

Очевидно, что подобнаго рода сужденія о желзнодорожныхъ дятеляхъ имли свое основаніе. Но главнйшимъ образомъ, они представляли собой плодъ заключеній, вывезенныхъ нами изъ дома и основанныхъ на собственномъ горькомъ опыт.

Этими горькими опытами собственной жизни объясняется и наша недоврчивость, я наша страсть къ подозрніямъ, обнаруживавшаяся на каждомъ шагу. Вотъ вамъ примръ.

Въ вагон желзной дороги хали нсколько человкъ нашихъ гвардейскихъ кавалеристовъ. Это было на первыхъ порахъ вступленія въ Румынію, когда мы были въ дружб съ румынами. Вмст съ кавалеристами, халъ изъ Яссъ господинъ средняго роста, прилично одтый, не первой молодости. Офицеры довольно косо поглядывали на штатскаго, сидвшаго съ ними въ одномъ вагон, потому что всякій штатскій человкъ казался не у мста въ обществ военныхъ въ военное время.

— На войну, господа, дете? спросилъ ихъ штатскій господинъ.

— Да, на войну, а вы куда?

— Я ду въ Бухарестъ… дло доброе, господа, съ вашей стороны, защищать интересы своего отечества — это ваше призваніе… Я также ду на войну, въ дйствующую армію хочу поступить… Я докторъ медицины, и думаю войти въ составъ медицинскаго персонала.

— Вы русскій?

— Нтъ, я полякъ! я все время жилъ за границею.

Офицеры переглянулись.

— Это шпіонъ, замтилъ одинъ другому.

— А что же?.. легко можетъ быть…

— Я его сейчасъ поймаю.

Разговоръ начался съ личнаго происхожденія штатскаго господина. Господинъ заявилъ, что его судьба такъ же до нкоторой степени связана съ событіями текущаго времени, потому что его ддъ имлъ когда то помстье въ Турціи, что его отецъ подвергался случаямъ грабежей со стороны турецкихъ баши-бузуковъ, и что ему ближе, чмъ кому либо, извстны гнилые порядки турецкой администраціи.

— Что вы называете гнилыми порядками?

— Боже мой! да все, что основано на произвол, все, гд нтъ ни суда, ни расправы, гд одинъ безчестно обогащается на счетъ другого, гд паша грабить райю, словомъ мало ли, признаковъ гнилой администраціи.

Одинъ изъ слушателей толкнулъ другого подъ бокъ.

— Я искренно сочувствую вообще всякой войн за освобожденіе угнетеннаго и порабощеннаго и вполн раздляю благородство политики Россіи, хотя, строго говоря, самый принципъ войны представляется мн до нкоторой степени туманнымъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Если судить съ точки зрнія принципа…

— Ну, да, это шпіонъ, снова шепнулъ одинъ другому.

Господинъ, увлекаясь все боле и боле своею тэмою, самъ не замчая того, пришелъ жъ дорольно рзкимъ выводамъ.

— Это порицаніе дйствій русскаго правительства, разсудили слушатели.

— Не слыхали-ли вы чего-нибудь, господа, о послднимъ событіяхъ на Кавказ? спросилъ господинъ въ заключеніе:— правда ли, разсказываютъ, будто турки сдлали высадку въ Сухум и одержали побду надъ русскимъ отрядомъ?

Поздъ остановился въ Плоэштахъ. Одинъ изъ офицеровъ подошелъ къ туристу.

— Прошу васъ послдовать за мною, сказалъ онъ ему.

— Зачмъ?

— Мн необходимо переговорить съ вами на платформ.

— Извините, но я боюсь опоздать на поздъ, у меня билетъ до Бухареста.

— Прошу васъ послдовать за мною, я беру на себя всю отвтственность… Я считаю васъ подозрительнымъ человкомъ…

— Напрасно вы меня такимъ считаете, я сказалъ вамъ, что я докторъ.

— Если вы докторъ, потрудитесь опредлить значеніе этихъ желтыхъ пятенъ на моей груди.

Съ этими словами офицеръ разстегнулъ мундиръ и показалъ ему свою мохнатую грудь.

— Я не могу опредлить болзни такъ скоро, какъ вы того желаете, отвтилъ туристъ.

Незнакомецъ былъ арестованъ. Началось слдствіе. Потомъ ходили разные слухи, говорили, что онъ оказался отставнымъ чиновникомъ министерства юстиціи, исключеннымъ изъ службы за неблагонадежность. Говорили, что въ его чемодан найдены компроментирующія его данныя: визитныя карточки съ вымышленными званіями и положеніями, шифры для подозрительныхъ фразъ. Говорили, что онъ обнаруживалъ страхъ и отчаяніе во время производства слдствія, боясь, что его повсятъ. Много говорили по поводу ареста незнакомца, но заинтересованные въ дл военные юристы или отмалчивались, или говорили, что трудно придти къ несомннному заключенію, что онъ шпіонъ.

Какая участь постигла незнакомца — я не знаю.

Не разъ вспоминалъ я этотъ случай, будучи уже въ Болгаріи и слдуя съ казаками въ авангард. Приведутъ, бывало, казаки, изъ какой-нибудь деревни, возвращаясь въ лагерь изъ разъзда, двухъ, трехъ, старыхъ турокъ, очевидно, опоздавшихъ бжать за Балканы, а можетъ быть и отказавшихся отъ этой мысли, по старости лтъ, приведутъ въ лагерь, окружатъ со всхъ сторонъ и начнутъ, бывало, осматривать съ головы до ногъ.

— А, вдь, это, братцы, баши-бузуки.

— Ну, ну ужъ и баши-бузуки!.. почему-же такъ?

— Врное слово, баши-бузуки, глянь-ко ему въ рыло то!

— Ничево нту въ рыл… просто такъ себ.

— Какъ: такъ себ? кто-жь они такіе?

— Одно слово: жители!..

— А. рыло то?

— Чаво рыло?… рыло, какъ рыло…

— Ну, нту, братцы!.. а борода-то… а глянь ко ему въ зубы то…

Точно такъ-же. подозрвали мы шпіоновъ въ Плоэштахъ, въ въ Журжев, въ Бухарест и везд, гд хотите. Подобно тому, какъ среди темныхъ людей, казаковъ, находились такіе, которые непремнно желали видть въ лиц стараго турки — баши-бузука. мы, культурные люди, усматривали шпіона въ лиц каждаго незнакомаго человка, почему-либо обратившаго на насъ свое вниманіе.

— Это непремнно шпіонъ, говорили мы, глядя на прохожаго, пристально посмотрвшаго въ нашу сторону.

— Почему шпіонъ?

— Видите, какъ онъ смотритъ въ нашу сторону… Посмотрите, какая у него физіономія, какая шляпа, какіе волосы, какое платье!

И ежели сказать по правд, то окажется, что эти слова нашептывали намъ наши домашніе городовые, засвшіе въ наши души.

— Какіе изумительные мудрецы телеграфной станціи! кричалъ однажды откровенно англійскій корреспондентъ, будучи въ Плоэштахъ, не задолго до выступленія оттуда главной квартиры:— мн нужно вызжать отсюда, я не имю въ рукахъ паспорта, хотлъ его вытребовать, а они меня заподозрили въ обличеніи военной тайны.

Корреспондентъ подалъ депешу такого содержанія:

— J’attends le passe, faut que je pars…

Телеграфистъ коварно улыбнулся и передалъ ему депешу обратно.

Замчу, что этотъ корреспондентъ почти все время находился въ дйствующей арміи и, видимо, пользовался одинаковымъ довріемъ со всми, хотя на первыхъ порахъ у него и встрчались какія-то затрудненія, за недостаткомъ рекомендацій.

VI.
Бывшій составъ корреспондентовъ въ арміи.

Вопросъ о допущеніи корреспондентовъ въ армію былъ однимъ изъ вопросовъ пущей важности, возникшихъ при самомъ начал войны. Война застала насъ въ эпоху такихъ условій жизни, когда ршеніе этого вопроса въ отрицательномъ смысл могло только вызвать горькое для насъ и постыдное глумленіе всей Европы. Я говорю: именно Европы, потому что русскій человкъ легко могъ-бы помириться и на однихъ оффиціальныхъ донесеніяхъ. Отрицательное ршеніе этого вопроса во всякомъ случа не вязалось съ той идеей, во имя которой началась самая война. Примры франко-прусской войны были у всхъ на свжей памяти и эти примры говорили, что печать всегда у всхъ народовъ принимала сторону искреннихъ патріотовъ. Оставалось только ршить: въ какомъ смысл и въ какой степени понимать искренній патріотизмъ, но какъ бы этотъ вопросъ ни ршался, во всякомъ случа, не было примровъ, чтобы печать той или другой воюющей стороны переходила на сторону противника. Въ военное время, когда на долю народа выпадаютъ вс тяжести этого времени, когда арміи переносятъ ужасныя страданія и невзгоды, симпатіи печати всегда тсной неразрывно связываются съ судьбами армій и печать служитъ чуткимъ отголоскомъ народныхъ интересовъ. Во всякомъ случа, печать должна пользоваться свободою слова. При всей самобытности нашихъ воспитательныхъ системъ, примры запада не проходятъ для насъ безслдно и невольно отражаются и на нашемъ умственномъ развитіи. Въ виду убдительныхъ примровъ положенія западной печати во время франко-прусской войны, казалось-бы, что вопросъ о допущеніи корреспондентовъ въ нашу армію самъ по себ переставалъ быть вопросомъ. Тмъ не мене, онъ боле возбужденъ въ смысл настоящаго, кореннаго и существенно важнаго ‘вопроса’. Ходили слухи, что нашлись даже мннія, высказанныя въ отрицательномъ смысл. Ихъ было, впрочемъ, немного, потому что большинство стояло за свободу слова.

Какъ у той, такъ и у другой стороны, конечно, были свои основанія, свои аргументы и доводы. Какъ подошли къ этому вопросу ршающія стороны? Они подошли точно такъ-же, какъ мы вообще подошли и къ нашимъ союзникамъ. Об стороны поставили вопросъ такъ, какъ будто онъ ничего общаго съ печатью не имлъ, а ршался согласно собственнымъ выгодамъ. Сторонники допущенія исходили съ точки зрнія политической: ‘мы такъ сильны, говорили они:— въ сравненіи съ недругомъ, и тамъ прекрасно организованы сами по себ, что огласи намъ бояться нечего’. Противники хоть и не высказывали своей неувренности въ томъ, что сторонники считали неподлежащимъ сомннію, но боялись иностранныхъ корреспондентовъ, какъ людей, среди которыхъ могутъ появиться шпіоны. Опять-таки ‘шпіоны’ явились главнымъ пугаломъ и въ этомъ случа. Очевидно, что такого рода доводъ былъ неоснователенъ и не всокъ, если принять во вниманіе законы военнаго времени, допускающіе безапелляціонно предавать всякаго шпіона смертной казни черезъ повшеніе, къ какой бы національности онъ ни принадлежалъ и какими бы правами гражданина боле сильнаго народа онъ ни пользовался. Об стороны, при всемъ видимомъ разлад мнній, нашли, однако, возможнымъ слить противуположные доводы въ одну общую, умиротворяющую форму. Чтобы найти почву, на которой можно было-бы помириться, необходимо было предварительно взвсить степень вліянія гласности на массу, и пріемы, при помощи которыхъ можно было бы держать гласность въ желаемыхъ предлахъ. При этомъ каждый изъ сторониковъ своихъ мнній принималъ въ разсчетъ исключительно европейскую печать, касательно же нашей печати не могло даже и разговоровъ возникнуть, потому что это дло считалось разъ и навсегда поконченнымъ, а во-вторыхъ никто изъ нихъ и никогда не признавалъ нашу печать ‘вліяніемъ’. При такой постановк вопроса, боле всего оказывались заинтересованными въ этомъ дл политики. Только съ политической точи зрнія важно было опредлить роль иностраннаго корреспондента въ нашей арміи, и выработать соотвтствующія отношенія, потому что передъ нами были, осязательные примры какъ то или другое извстіе съ театра военныхъ дйствій вліяло на ршенія того или другого правительства. Мы должны были помнить, напримръ, ршенія англійской политики во время франко-прусской войны, принятыя сейчасъ-же посл полученія перваго извстія отъ корреспондента мистера Форбеса о томъ, что въ Париж вспыхнуло волненіе. И вотъ тотъ-же самый мистеръ Форбесъ явился однимъ изъ претендентовъ на званіе корреспондента и въ нашей арміи. Благоразуміе подсказывало, что ничего больше не остается, какъ допустить мистера Форбеса, но, въ то же время, прибгнуть къ помощи нкоторой ‘политичности’. Прежде всего необходимо было открыто признать въ немъ общественнаго дятеля съ несомнннымъ вліяніемъ на общество и даже показать, что мы отдляемъ его изъ ряда остальныхъ ему подобныхъ претендентовъ. Это во-первыхъ могло польстить его самолюбію, а, во-вторыхъ, доставляло много другихъ удобствъ, касавшихся его лично. Но въ то же время необходимо было дать знать мистеру Форбесу, что со своимъ уставомъ въ чужой монастырь все-таки соваться не полагается.

— Вы желаете быть корреспондентомъ, мистеръ Форбесъ?

— Желаю.

— Въ какомъ орган печати вы будете писать?

— Въ ‘Daily News’…

— Какого рода и отъ какихъ именно лицъ вы можете доставить рекомендаціи?

— О, помилуйте, меня знаетъ вся Европа, я пользуюсь такимъ добрымъ именемъ, что надюсь, что ни одно изъ вашихъ посольствъ не откажется зарекомендовать меня. Да вотъ кстати, идетъ мой хорошій знакомый…

Дйствительно, въ нашемъ обществ находились такіе высокопоставленные знакомые мистеровъ: Форбеса, Макъ-Гахана и другихъ, посл пріятельскаго рукопожатія которыхъ ничего больше не оставалось, какъ сказать мистеру Форбесу:

— Милости просимъ, тмъ боле, что ваша газета, кажется, придерживается довольно дружелюбной политики.

— О, помилуйте!..

— А вы, милостивый государь, корреспондентъ какой газеты?

— Лондонскаго изданія ‘Daily Telegraph’…

— Н-да? Ну, просимъ извинить, это самая враждебная къ намъ газета…

— Въ такомъ случа, я буду писать изъ Бухареста… буду врать…

— Откуда хотите, только не изъ арміи.

Мистеры: Форбесъ, Макъ-Гаханъ и другіе радостно улыбались, потому что для нихъ было выгодно отстраненіе конкуррента.

Немудрено, что мистеръ Форбесъ какъ изъ земли выросталъ каждый разъ и при всякихъ важныхъ событіяхъ войны. Пользуясь средствами богатой газеты, распространенной въ Англіи въ сотняхъ тысячахъ экземпляровъ, будучи по природ человкомъ въ высшей степени энергичнымъ, неутомимымъ, мистеръ Форбесъ (а за нимъ и Макъ-Гаханъ) поражали своимъ вездсущіемъ. Мистеръ Форбесъ является, напримръ, первымъ у мста переправы черезъ Дунай, при самомъ начал, когда эта переправа сохранялась въ страшной тайн отъ всхъ ршительно, находившихся въ арміи.

— Случайность привела меня сюда, говорилъ мистеръ Форбесъ, когда удивлялись его нюху.— Просто пріхалъ въ Зимницу посмотрть, а тутъ какъ разъ и переправа!..

Можетъ быть! Но, увы! меня никогда не приводила эта случайность, и хотя я шелъ по стопамъ моихъ добрыхъ знакомыхъ, но все-таки опоздалъ на цлый день, и прибылъ въ Зимницу только къ вечеру другого дня, т. е. уже посл ночи переправы. Но я былъ русскій, а онъ англичанинъ. Мистеры Форбесъ и Макъ-Гаханъ приглашались, бывало, на одинъ поздъ съ главной квартирою — вотъ и объясненіе. Мистеръ Форбесъ являлся всюду первымъ и, надо отдать ему справедливость, всегда умлъ тщательно умалчивать передъ товарищами о причинахъ, наводившихъ его на случайность. Затмъ, высмотрвъ вс плевненскія атаки, опредливъ численность нашей арміи, изучивъ порядки, взвсивъ качества отдльныхъ дятелей, усвоивъ себ способъ веденія войны и планы всей кампаніи, онъ удалился въ Лондонъ, подъ предлогомъ болзни, не дождавшись даже конца кампаніи. И тамъ началъ ‘разоблачать’…

Общество корреспондентовъ, допущенныхъ и побывавшихъ въ нашей арміи, доходило до весьма почтенной цифры. Я приведу здсь списокъ всхъ лицъ, оставившихъ свои портреты въ корреспондентскомъ альбом главной квартиры {Извстно, что каждый корреспондентъ обязанъ былъ представлять два экземпляра своего портрета. На одномъ прописывался пропускъ и прикладывалась казенная печать, другой поступалъ въ общій альбомъ собранія корреспондентскихъ портретовъ.}. Англійскіе: Форбесъ и Макъ-Гаханъ (американецъ отъ газеты ‘Daily News’, Грантъ — отъ газеты ‘Times’, Вильерсъ (художникъ) — отъ иллюстрированнаго журнала ‘Grafic’, Гейль (художникъ) журнала ‘Illustrated London-News’, Фредерикъ Бойль (впослдствіи удаленный изъ арміи) — отъ газеты ‘Standart’, Брженбюрри (полковникъ, состоявшій на дйствительной служб въ англійской арміи, пользовавшійся отпускомъ) — отъ газеты ‘Times’, Каррикъ (докторъ, проживающій въ Петербург) и Розъ — отъ газеты ‘The Scotsman’, Доканкозъ — отъ газеты ‘New-Iork-Herold’, Кингъ — отъ газеты ‘Boston-Journal’, Джексонъ (не помню какой американской газеты). Корреспонденты газеты ‘Daily Telegraf’ и большинства внскихъ газетъ, какъ недопущенные въ арміи, проживали въ Бухарест, пользуясь свдніями изъ вторыхъ источниковъ отъ товарищей по профессіи, а иногда и своими умозаключеніями. Прусскіе корреспонденты: Дангауеръ — отъ газетъ: ‘Militr Wochenblatt’, ‘Hambourger-Nachrichten’ и ‘National Zeitung’, фонъ Мар&egrave, — отъ газеты: ‘Augsburger-Allgemeine Zeitung’, Іоганъ Шенбергъ (художникъ) — отъ журнала ‘Ueber Land und Meer’, фонъ-Браухичъ — отъ газетъ ‘Post’ и ‘Neue Militriche Blatt’, Бета — отъ газеты ‘Berlineг-Tagblatt’. Внскіе корреспонденты: Лукешъ — отъ газеты ‘Neues-Wiener-Tagblatt’, графъ Рейшитейнъ (отставной поручикъ) и Лахманъ — отъ пражской газеты ‘Politik’, Лихтешнтадтъ — отъ газеты ‘Presse’ (Alte). Французскіе корреспонденты: Бребанъ — отъ газета: ‘XIX Si&egrave,cle’, ‘National’ и ‘Journal d’Odessa’, Иванъ де-Вестинъ — отъ газеты ‘Figaro’, Дюкъ-де Лонле — отъ газетъ: ‘Moniteur Universel’ (Органъ герцога Деказа) и ‘Monde Illustr’ г. Белина — отъ газеты ‘Estafette’, Конъ-Абрестъ — отъ газеты ‘Indpendance Belge’, Ламонтъ — отъ газеты ‘Temps’, Гране — отъ газеты ‘Rpublique Franaise’, Фарей — отъ газеты ‘La France’. Представителемъ шведской печати былъ Бердингъ, шведскаго генеральнаго штаба поручикъ, корреспондента газеты ‘Stockholms Dagblad’. Г. Погенноль былъ высланъ корреспондентомъ отъ слдующихъ телеграфныхъ агентствъ: ‘Agence Havas’, ‘Reiter’, ‘Wolf’ и ‘Vienne’. Итальянскіе корреспонденты: Марко-Антоніо-Канини — отъ газетъ: ‘Opinione’, ‘Pungolo di Napoli’, ‘Gazetta Piemontaise’ и ‘Courier du soir de Milan’, Маркости — отъ газеты ‘Fanfulla’, Ладзаро — отъ газетъ: ‘Roma di Napoli’ и ‘Illustratione Italiana di Milano’ (художникъ). Затмъ былъ еще одинъ художникъ изъ Мадрита, фамилію котораго я не упомню отъ испанской мадридской иллюстраціи, Сатмари — художникъ князя Карла румынскаго и Душенъ — фотографъ князя Карла румынскаго. Русскіе корреспонденты: гг. Модзолевскій и Комаровъ — отъ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей’, гг. Каразинъ, Немировичъ-Данченко, Буренинъ, Суворинъ, Масловъ и Ивановъ — отъ ‘Новаго Времени’ (г. Немировичъ-Данченко былъ въ начал кампаніи корреспондентомъ газеты: ‘Нашъ Вкъ’, а г. Ивановъ былъ въ тоже время и фотографомъ), Федоровъ (художникъ) — отъ ‘Русскаго Инвалида’ ‘Всемірной Иллюстраціи’, г. Сакальскій былъ въ начал кампаніи корреспондентомъ газеты ‘Голосъ’, впослдствіи его замнили американцы: гг. Макъ-Гаханъ и Стэнли, который въ тоже время корреспондировалъ въ англійскія газеты: ‘Манчестеръ-Гардіенъ’ и въ ирландскій журналъ: ‘Фрименсъ’, Гирсъ — отъ ‘Свернаго Встника’, гг. Раппъ и Георгіевичъ — отъ ‘Русскаго Міра’, г. Мецъ состоялъ чиновникомъ гражданскаго управленія при покойномъ княз Черкасскомъ и былъ корреспондентомъ ‘Московскихъ Вдомостей’, впослдствіи въ качеств корреспондента этой газеты — появился князь Шаховской, г. Иловайскій (профессоръ) былъ временнымъ корреспондентомъ ‘Московскихъ Въдомостей’, г. Байковъ (подполковникъ) былъ корреспондентомъ ‘Свернаго Встника’, г. Сухотинъ (подпоручикъ) былъ корреспондентомъ ‘Русскаго Инвалида’, г. Теохаровъ — корреспондентомъ ‘Русскихъ Вдомостей’ я а въ качеств корреспондента ‘Биржевыхъ Вдомостей’.

Такимъ образомъ, въ общей сложности, исключая временныхъ корреспондентовъ, всхъ акредитованныхъ было около 58 человкъ. Принимая во вниманіе эту цифру, нельзя пожаловаться за затрудненія въ допущеніи корреспондентовъ въ армію въ количественномъ отношенія. Что же касается отношенія арміи къ представителямъ печати въ нравственномъ смысл, то позволю себ нсколько остановиться на этомъ интересномъ предмет. Представители печати въ рядахъ русской арміи — это новость, о которой стоитъ поговорить.

VII.
Характеристика военныхъ корреспондентовъ по національностямъ.

Въ рядахъ русской арміи были люди различныхъ положеній, развитія, воспитанія и убжденія, какъ и среди корреспондентовъ были люди различныхъ способностей, взглядовъ и традицій, поэтому и отношенія ихъ между собою должны были быть различны. Но это частности, о которыхъ мы говорить не будемъ, достаточно обрисовать эти отношенія въ общихъ чертахъ, какъ къ представителямъ иностранной печати, такъ и къ русской.

Прежде всего, самая арена войны представляетъ собою такую почву, на которой откровенно дйствуютъ только сталь штыка, да свинецъ пули, затмъ, самые руководители штыка и пули только тогда бываютъ счастливы, когда имъ удастся пропороть животъ непріятеля, или всадить пулю въ лобъ. Такое тяжелое положеніе людей должно было усугубиться для насъ, русскихъ, потому что мы никогда не бываемъ твердо уврены въ своихъ силахъ. Пропороть животъ человка надо умть, а попасть пулею прямо въ лобъ — тмъ боле. И вотъ на арену этой штыковой дятельности явились вдругъ люди, которые задались цлью контроля надъ дйствіями штыка и пули… Эти люди могли при всякомъ удобномъ случа сконфузить, сказавши, что штыкъ залзъ въ неуказанное мсто, что пуля не попала въ лобъ, потому что плохо была выпущена, что много лбовъ остались цлыми, потому что свинцу и пороху не хватило, и наоборотъ: много лбовъ было прострлено нецлесообразно, потому что ихъ повели не такъ и не туда, куда слдовало. Само собою разумется, что гг. контролеры были совершенно лишніе люди въ арміи, но они явились необходимымъ зломъ, котораго нельзя было избгнуть. Такъ ихъ понимали съ перваго момента войны до послдняго.

Я говорю, что въ рядахъ русской арміи были люди различныхъ положеній, развитія, воспитанія и убжденій, хотя въ сущности умственная разница между ними была и не особенно велика. Иные занимали боле выгодные посты, болтали на всхъ языкахъ, пили шампанское, другіе шли подъ пули, разговаривали, не избгая крпкихъ выраженій, и, вмсто шампанскаго, пили сивуху. Но и т и другіе почти сходились во взглядахъ на присутствіе представителей иностранной печати. Если же они расходились въ степени радушія относительно корреспондентовъ, то это касалось только корреспондентовъ русскихъ.

Блестящая часть арміи, то, что было поближе къ штабу, относилась къ иностранцамъ по примру старшихъ. Если старшій въ чин протягивалъ руку мистеру Форбесу, то вс младшіе считали своею обязанностью сдлать тоже самое. Выше было объяснено, почему старшіе ршились протянуть руку мистеру Форбесу, младшіе этихъ причинъ не понимали и не разбирали, они длали это просто по примру.

Срая часть интеллигентной арміи тоже не касалась этихъ причинъ, за то она не конфетничала, а откровенно разсуждала такъ, при вид англичанина: ‘а, рыжій песъ!.. турку бунтовать вздумалъ! ну ка пойдемъ теперь съ нами вмст подъ пули то!’ Вотъ вамъ, напримръ, случай подобнаго отношенія къ англичанамъ.

Однажды утромъ, въ бытность мою въ деревн Парадим, гд помщался штабъ генерала Зотова, только что принявшаго въ то время командованіе надъ западной арміею (посл второй неудачной атаки барона Криденера), къ намъ пришелъ посланный изъ штаба. Я говорю: ‘къ намъ’, потому что въ это время насъ было семеро: Стэнли, Макъ-Гаханъ, Бойль, Добсонъ. Грантъ, американецъ Джексонъ и я. Мы помщались въ избенк болгарина, въ ожиданіи событій подъ Плевною. Присланный пригласилъ меня къ начальнику штаба, полковнику Новицкому. Штабъ помщался на двор другого дома, въ конц деревни.

— Будьте столь любезны, пригласите ко мн англійскихъ, корреспондентовъ, а имю имъ передать кое-что — и сами приходите вмст съ ними.

Сказано — сдлано. Мн подвернулись подъ руку мистеръ Бойль и американецъ Джексонъ. Другихъ корреспондентовъ въ это время не случилось.

Мистеръ Бойль, низенькій, кругленькій, съ рыжеватою эспаньолкою, маленькими, хитрыми, бгающими глазами, былъ чрезвычайно умный англичанинъ, начитанный, серьёзный и дльный человкъ. Онъ былъ туркофилъ, но его туркофильство основывалось не на личныхъ выгодахъ или смутныхъ симпатіяхъ, а на строгихъ убжденіяхъ, выработанныхъ при помощи спеціальнаго изученія исторіи турокъ, ихъ быта, характера, нравовъ, образа жизни и т. д.

Мы явились къ Новицкому. Насъ окружили офицеры.

— Я имю къ вамъ порученіе, началъ Новицкій, обращаясь сначала къ Джексону.

— Это не онъ… остановили его офицеры: — это американецъ.

— Въ такомъ случа я имю къ вамъ порученіе, обратился Новицкій къ Бойлю:— мн приказано передать письмо туркамъ. Плнные турки сообщаютъ въ этомъ письм своимъ собратамъ о гуманномъ обращеніи съ ними русскихъ. Кром того, мы желали бы передать просьбу Осману-паш: дозволить намъ убрать трупы нашихъ убитыхъ, гніющіе на пол битвы.

— Прекрасно, замтилъ Бойль: — въ чемъ же дло?

— Мы посылали парламентера… вотъ капитанъ здилъ вчера къ туркамъ, указалъ Новицкій на капитана: — но турки открыли по немъ огонь, не взирая на блый флагъ и трубные звуки.

— А, понимаю! вы желаете значитъ составить объ этомъ протоколъ и опубликовать его въ англійскихъ газетахъ? съ удовольствіемъ.

— Нтъ, отвтилъ Новицкій, лукаво улыбаясь: — я желаю другого. Вы англичанинъ?

— Да, англичанинъ.

— Вы принадлежите къ націи, большинство которой дружелюбно относится къ туркамъ и не довряетъ намъ.

Бойль улыбнулся.

— Если хотите, да и нтъ.

— Позвольте… эти диспуты завели бы насъ далеко… отвчайте прямо: турки ваши пріятели?

Бойль продолжалъ улыбаться.

— И такъ, турки ваши пріятели. Значатъ, вамъ, какъ другу, легче передать имъ это письмо. Вы собственнымъ опытомъ можете убдиться въ турецкомъ гостепріимств.

‘Вотъ была бы штука, еслибы въ самомъ дл турки всадили пулю въ лобъ англичанина’, думали окружающіе, улыбаясь.

Бойль сконфузился до такой степени, что долго не могъ пріискать отвта.

— Я обязанъ корреспондировать въ газету, редакція которой послала меня на театръ военныхъ дйствій. Развозить письма, хотя бы въ качеств парламентера, вовсе не входитъ въ кругъ обязанностей корреспондента. Если меня убьютъ, редакція лишится корреспондента, а посягать на интересы моей редакціи я не имю нрава.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ штабнаго двора. Молча пошли мы по улиц. Бойль былъ озадаченъ.

— Вы слышали? спросилъ онъ меня нервнымъ голосомъ.

— Слышалъ.

— Что же это такое значить?

Я молчалъ.

— Какъ тяжело быть иностранцу въ русской сред.

Мн стало жаль Бойля, до того онъ сконфузился.

— Вы смотрите на это слишкомъ сурово, сказалъ я:— по моему, это лишь своеобразный отвтъ на ваши симпатіи къ туркамъ….

— Какое кому дло до моихъ личныхъ симпатій?

— То есть, до симпатій вашей націи?

— Еще того хуже!

Бойль окончательно разсердился.

Нельзя сказать, чтобы англичане этого не предвидли, когда они хали въ армію. Англичане сразу поняли характеръ нашихъ отношеній къ нимъ, поэтому, они сначала отвчали любезностью на любезности, оказанныя имъ въ главной квартир. Достаточно прослдить за ихъ корреспонденціями, писанными въ начал войны, въ періодъ времени до перехода черезъ Дунай, когда они придерживались преимущественно главной квартиры, чтобы убдиться въ тонкости ихъ поведенія. Вс корреспонденціи писались тогда въ дух, преисполненномъ хвалебныхъ гимновъ. Все было нетолько позволительно, но даже законно и желательно. И этимъ они оказали намъ большую услугу. Описаніе англичанами духа нашего войска, многотерпнія, мужества, кротости, строгой дисциплины, общаго порядка, прекрасной организаціи арміи — все это читалось турками и всею Европою, и если эти опасанія не достигали цли въ Европ, то во всякомъ случа они дйствовали на моральное состояніе турокъ въ ту минуту. Турки слушали англичанъ и трепетали, будучи уже и безъ того напуганы примрами прошлыхъ войнъ. Но потомъ, обстоятельства нсколько видоизмнились, а вмст съ тмъ видоизмнились и отношенія къ англичанамъ. Посл историческаго дня 31 августа — мистеръ Форбесъ счелъ за лучшее ухать въ Лондонъ, мистеръ Бойль былъ высланъ изъ арміи за разоблаченіе какихъ-то тайнъ, говорятъ, что Макъ-Гаханъ обижался на то, что ему не дали ордена, остальные англичане тоже ухали восвояси. Ихъ призывали политическіе интересы своего государства. Въ Англіи начались митинги, движеніе умовъ, парламентскіе дебаты. Нужно было кое-что разсказать волнующейся публик.

Къ французамъ относились въ арміи совершенно индефферентно, впрочемъ, французы и не заслуживали иного отношенія, потому что большинство изъ нихъ дальше Бухареста не здило и никто изъ нихъ ничмъ не отличался отъ пресловутаго г. Ивана де-Вестина, корреспондента не мене пресловутаго ‘Figaro’. Ихъ можно было встртить въ гостяхъ у соотечественницъ-кокотокъ, проживавшихъ въ Бухарест, ихъ можно было встртить въ кафе, въ театр, но они очень рдко показывались въ рядахъ арміи, а если и показывались, то непремнно вблизи перевязочныхъ пунктовъ. Если въ лиц англійскихъ корреспондентовъ мы встрчали людей строго-спеціальныхъ, разумныхъ и пытливыхъ, то въ обществ французовъ находились такіе, которые сегодня пишутъ военную корреспонденцію, а завтра сочиняютъ опереточныя либретто или ведутъ хронику изъ жизни маленькихъ парижскихъ театровъ.

Нмецкіе корреспонденты, исключая г. Фонъ-Гуна, отставнаго лейтенанта прусской службы, спеціально вышедшаго въ отставку для того, чтобы похать на театръ военныхъ дйствій въ качеств корреспондента ‘Кёльнской Газеты’ (замтьте: опять недружелюбной намъ газеты), были преимущественно отмтчики безцвтные. У нихъ не хватало ни энергіи англичанъ, ни любезности французовъ, ни интереса къ самымъ событіямъ войны. Ихъ понимали въ арміи ‘нашими друзьями’, и они примыкали всегда къ русскимъ нмцамъ. На этотъ счетъ у нихъ былъ нюхъ удивительный, выдетъ нмецкій корреспондентъ на поле, оветъ втеръ — онъ уже и знаетъ, гд корпусъ барона Криденера стоитъ, или дивизія Шильдеръ Шульднера. Въ своихъ корреспонденціяхъ нмцы корреспонденты описывали подвиги корпусовъ, въ которыхъ они находились, оправдывали ошибки пріятелей, или поэтизировали на тэму выпитой чарочки, при лунномъ свт, въ лагер казаковъ, которые здятъ ‘на особенной пород лошадей, называемыхъ конями’.

Итальянцы, немногіе испанцы и шведы — объ нихъ нечего гоюрить, ихъ было и немного, да и литературою этихъ націй мы мало интересуемся.

Русскіе корреспонденты! вотъ наше горе. Увы! русскій писатель нашихъ дней совмъ особенный человкъ, и судьба и дятельность этого человка до такой степени несчастны, что одно воспоминаніе объ условіяхъ этой дятельности можетъ отравить весь организмъ, какъ отравляютъ здороваго человка міазмы тифозной горячки, парящія въ окружающемъ воздух.

Когда я халъ въ армію, публика говорила мн: ‘куда вы дете?.. ворочайте назадъ!.. совтую!.. оффиціальнымъ корреспондентомъ будетъ г. Всеволодъ Крестовскій’.

А когда я пріхалъ въ армію и встртился въ первый же день, вечеромъ, съ г. Всеволодомъ Крестовскимъ на телеграфной станціи, то онъ мн сказалъ:

— Допустятъ-ли васъ корреспондентомъ въ армію?— это еще вопросъ!.. а если и допустятъ, то, вроятно, подчинятъ этапному начальнику.

‘Что-то раненько отсылать меня къ этапному начальнику’, подумалъ я, однако, ничего невроятнаго мн въ этомъ не показалось.

Наконецъ, меня обрадовали извстіемъ, что корреспондентовъ допустятъ.

— А цензура будетъ? спрашиваю.

— Помилуйте, какая цензура! разъ допуская васъ въ армію, мы нетолько не намрены подчинять васъ нашей цензур, но готовы вамъ, какъ русскому корреспонденту, длать всевозможныя предпочтенія передъ иностранцами.

Я такъ и понялъ это буквально, понялъ и обрадовался. Въ самомъ дл, къ чему цензура по отношенію къ намъ, русскимъ корреспондентамъ? За спиною стояли ликующіе редакторы, вокругъ насъ была ликующая толпа читателей, наконецъ, въ арміи насъ окружали ликующіе воины. Да если я не буду ликовать — меня никто и читать не станетъ. Прежде всего мы ‘патріоты своего отечества’, и затмъ всякій изъ насъ отлично зналъ, что нельзя обнаруживать военныя тайны. Вдь англичане же были допущены всюду безъ различія направленія, и подчинить ихъ какой бы то ни было цензур было немыслимо,— отчего же и намъ, русскимъ корреспондентамъ, не дать такихъ же льготъ? Леля эту мысль, я уже началъ предвкушать прелести ея осуществленія, какъ вдругъ, въ одно прекрасное утро (по утрамъ мы являлись обыкновенно къ полковнику Газенкампфу, который былъ посредникомъ между нами и главною квартирою и котораго нмцы называли’, ‘unsere Mama’), мн показали телеграмму, касающуюся насъ, и приказъ, согласно которому было поставлено въ обязанность остерегаться разговоровъ съ корреспондентами. ‘Конечно, не съ нами, подумалъ я:— а съ иностранцами, съ англичанами!’ Прошло еще нсколько дней, и я принужденъ былъ убдиться въ томъ, что и по отношенію къ намъ, русскимъ корреспондентамъ, приказъ сталъ исполняться съ буквальною точностью. Куда бывало ни сунусь — вс отъ меня, какъ отъ чумы. Я началъ было искать общанныхъ ‘предпочтеній’, ‘указаній’, ‘совтовъ’ и т. д., но увы!.. я вошелъ въ общую группу людей различныхъ національностей, которые ежедневно являлись къ полковнику Газенкампфу за новостями дня.

— IL n’y a rien de nouveau, messieurs, une petite canonade de cot d’Olteniza, говорилъ намъ полковникъ.

Эта фраза сдлалась на устахъ полковника до того стереотипной, что я уже началъ думать, что вся славянская драма сведется къ тому, что ‘il n’y a rien nouveau’ и т. п. Фраза эта даже разсердила, наконецъ, Ивана-де-Вестина, и онъ немедленно замтилъ въ своей газет, что онъ, Иванъ-де-Вестинъ, увренъ въ томъ, что когда у полковника родится ребенокъ, то отецъ будетъ качать своего сына въ люльк съ припвомъ: ‘il n’у rien de nouveau, une petite canonade de cot d’Olteniza’… Между тмъ, корреспонденты англійскихъ газетъ быстро сдлались кумирами.

Все это меня, конечно, огорчало, но не оскорбляло, потому что это вдь относилось не ко мн лично, а всецло къ вамъ, дорогіе читатели. Такимъ образомъ, не успвъ еще ощетиниться (это общее направленіе нашей литературы: щетиниться), а напротивъ того, подчиняясь покладистой натур русскаго человка, имющаго обыкновеніе ликовать еще боле, если его погладятъ по головк, я вдругъ почувствовалъ, какъ я съ самого же начала началъ залзать въ раковину неуязвимости, въ скорлупу совершеннаго равнодушія. Сначала я испугался мрака, спустившагося передъ моими глазами, а потомъ, опять-таки по свойству русскаго человка, махнулъ на все рукою. Махнулъ я рукою, отвергнутый, такъ сказать, начальствомъ и дипломатіей, отвернулся отъ сильныхъ и вмшался въ общую толпу русской публики.

Съ тхъ поръ, я сдлался Подхалимовымъ. Представители арміи, общества и свои собратья по перу такъ меня и поняли, я вс сходились въ смысл этого пониманія, хотя всякій помнилъ, что и Подхалимовы — народъ до нкоторой степени ‘полезный’.

— Ахъ, здравствуйте… очень радъ васъ видть… кстати, выньте-ка вашу записную книжку изъ кармана, я вамъ кое-что интересное разскажу.

— Ну, разсказывайте.

— халъ я, знаете, берегомъ Дуная съ моимъ генераломъ (имя рекъ) — на рекогносцировку здили, вчера только вернулись — хали мы въ открытой коляск, берегъ, знаете,.открытый, турки съ той стороны все это видли, вдругъ, откуда ны возьмися: турецкій мониторъ лзетъ…

— Куда? на берегъ?

— Нтъ же, онъ вылзъ изъ-за острова… вылзъ оттуда, да какъ пуститъ, знаете, гранату, прямо въ коляску, кучеръ наклонился, а граната пролетла съ ревомъ надъ нашими головами, ударилась въ двухъ шагахъ, да какъ разорвется!..

— Что же генералъ?

— Удивительный человкъ!.. ‘стой’! говоритъ кучеру. А самъ взялъ бинокль, да и навелъ его на мониторъ… Вы это запишите!.. удивительной храбрости человкъ!.. представьте наше душевное состояніе въ эту минуту!.. мониторъ лзетъ, а мы стоимъ… кучеръ-румынъ стрекача задалъ, казаки даже поблднли, а мы стоимъ!.. Вы это запишите!..

— Чмъ же кончилось?

— Мониторъ стрлялъ, стрлялъ въ нсколькихъ саженяхъ отъ насъ… ну, и ушелъ, а мы ухали.

— Безъ кучера?

— Самъ возжи взялъ, кончилъ разсказчикъ не запинаясь.

Не думайте, что это разсказъ исключительный. Нтъ, это всегда и со всми такъ было, съ кмъ я ни говорилъ. Хотите проврить? не угодно ли развернуть любую страницу любой газеты, прочитайте — и убдитесь.

Вотъ недавно мистеръ Форбесъ прізжалъ въ Петербургъ. Я постилъ его.

— Вы теперь куда подете?

— Не знаю, редакція убдительно проситъ меня похать опятъ въ армію… только едва-ли я поду.

— Отчего же не хать?

Мистеръ Форбесъ улыбнулся, приподнялъ плечи, спряталъ въ нихъ голову, запустилъ руки въ карманъ и ажитированно прошелся по комнат. Какъ будто нервная дрожь пробжала по то тлу.

— Видите ли въ чемъ дло… Я написалъ брошюру въ Лондон…

— Слышали.

— Этой брошюр я предпослалъ предисловіе, въ которомъ, упоминая о награжденіи меня орденомъ, я…

— И это слышали, перебилъ я его.

— Въ такомъ случа вы понимаете, что едва-ли мн возможно вернуться въ армію.

— Отчего же?

— А какъ вдругъ со мною случится тоже самое, что случилось съ мистеромъ Бойлемъ?

— Вы отъ этого во мнніи англичанъ не потеряете…

— Положимъ… Но, знаете, я не могу себ представить, чтобы можно было пережить что-нибудь подобное!

‘Чудакъ’! думалъ я въ эту минуту. Оказывается, что мы просто не понимали другъ друга.

Не понимая другъ друга въ сношеніяхъ съ англичанами, мы однако жъ, отлично понимали другъ друга въ своемъ обществ.

Однажды вечеркомъ, мы сидли въ одномъ изъ садиковъ гор. Плоэшты. Наше общество составляли: два русскихъ корреспондента, инженерный подполковникъ и гвардейскій штабъ-ротмистръ, товарищи и пріятели котораго состояли преимущественно при штаб. Разговоръ шелъ по поводу какого-то событія тогдашнихъ дней.

— Еслибы я былъ корреспондентомъ, воскликнулъ подполковникъ въ минуту увлеченія:— я бы такъ и такъ отнесся къ этому длу, жаль, что я не пишу…

— Хотите, я вамъ устрою, что вы будете писать? сказалъ я ему.

— Очень радъ…

— Позвольте! грозно воскликнулъ штабъ-ротмистръ: — надюсь, что мн не придется напоминать вамъ вашихъ словъ, сказанныхъ при постороннихъ свидтеляхъ! Честь моего мундира заставляетъ меня ‘доложить’ ваши слова кому слдуетъ… я — штабъ-ротмистръ, а вы — полковникъ…

Съ этими словами, штабъ-ротмистръ приложилъ руку къ козырьку.

— Вы видите: я отдаю вамъ должное, но, г. полковникъ, я считаю ваши слова оскорбленіемъ мундира, который мы одинаково носимъ съ вами. Вы хотите быть корреспондентомъ… это простительно вотъ имъ…

Съ этими словами, онъ указалъ на насъ. Мы, конечно, обидлись, но штабъ-ротмистръ слишкомъ разгорячился и не слушалъ насъ.

— Это не простительно, г. полковникъ!.. ваша обязанность заключается въ защит чести арміи и отечества, а не въ томъ, чтобы унижаться до степени ‘строчилы’.

Тутъ поднялся такой гвалтъ, который могъ кончиться Богъ знаетъ чмъ, но, въ конц-концовъ, скандальчикъ, конечно, угомонился. Однако, подполковникъ очень долго и весьма энергично искалъ случая помириться съ штабъ-ротмистромъ, и я узналъ потомъ, что онъ даже отказался отъ своихъ словъ, призналъ правильность и благородство взгляда штабъ-ротмистра, потому что былъ совершенно увренъ въ возможности ‘доклада’ и напередъ зналъ, что и другіе, то есть и т, кому хотли докладывать, и т, къ обществу которыхъ принадлежалъ штабъ-ротмистръ, вполн раздлятъ его взглядъ.

Когда я разсказывалъ объ этомъ случа человку разумному, но стоявшему, по своему положенію, близко къ единомышленникамъ штабъ-ротмистра — этотъ человкъ удивился:

— Неужели это правда? вотъ чудакъ-то!..

Но либеральное сужденіе этого человка, однако, не мшало ему сказать, при случа, корреспонденту:

— Вотъ у васъ въ такой-то корреспонденціи…

(А въ ‘такой-то’ корреспонденціи были высказаны кой-какіе упреки).

— Да! такъ вотъ въ такой-то корреспонденціи у васъ… какъ вамъ сказать?.. у васъ вкрались нкоторыя ошибочки…

— Если это дйствительно ошибки, на нихъ можно возражать или ихъ исправить.

— Да, конечно!.. но это вдь я такъ говорю… зачмъ же!.. я такъ сказалъ, чтобы только васъ извстить…

Срая часть, т. е. настоящая армія относилась къ русскимъ корреспондентамъ нсколько иначе. Идетъ, бывало, по дорог бригада, жара невыносимая, солдатики еле-еле влачатъ ноги, а сами такъ вотъ и отчеканиваютъ каждое слово:

Сукна ткутся, нитки рвутся,

Коло меня, молодой, солдатики вьются!

Хоть вы вейтеся, хоть не вейтеся,

На меня, да на молодку не надйтеся!

Я ихъ перегоняю верхомъ. Солдатики съ любопытствомъ осматриваютъ съ головы до ногъ штатскаго человка и острятъ про себя: ‘турка детъ’!

— Болгаринъ, а не турка.

Не мало они удивятся, когда я, бывало, обращусь къ фельдфебелю:

— Какая бригада?

— Такая-то.

— Кто командуетъ?

— Генералъ X.

— Какой полкъ?

— Такой-то.

— Куда вы идете?

— А вамъ зачмъ это знать?

— Такъ, говорю:— любопытно.

— Нтъ, однако?

— Просто такъ.

— Кто вы такіе будете?

Физіономія фельдфебеля вдругъ приметъ допрашивающее выраженіе.

— Все равно не поймешь, если я теб и скажу, кто а такой.

— Нтъ, позвольте… однако, все-жь-таки! Вы откуда дете?

— Изъ Россіи.

При такомъ моемъ отвт фельдфебель окончательно усомнится. Солдатики навострятъ уши, любопытство ихъ возростаетъ.

— Что-жь, коли такъ, Иванъ Филиппычъ, можно ихъ и предоставить куда слдоваетъ, скажетъ солдатъ фельдфебелю.

— Извстное дло… кто вы такіе будете? возвыситъ голосъ фельдфебель.

— Корреспондентъ.

— Корреспондентъ?.. что такое, понять не могу*

— Нешто не видите — русскій детъ! заступится другой солдатикъ.

— Знай — помалкивай, не твое дло… тоже, братъ, по ныншнимъ временамъ смекать надо, глубокомысленно замтитъ фельдфебель и, ради большей внушительности, приложитъ даже палецъ къ своему лбу.— Доложи-ка его благородію, на всякій случай! прикажетъ онъ солдатику.

Явится прапорщикъ.

— Ваше бл—діе, они все разспрашиваютъ, какъ, что, почему, какая бригада, куда идетъ? Кто они будутъ — богъ ихъ знаетъ!

Какъ только дло объяснится, такъ сейчасъ вс эти прапорщики, поручики, капитаны и штабсъ-капитаны, не исключая полковниковъ — обступятъ со всхъ сторонъ и смотрятъ прямо въ глаза. Чисто русское гостепріимство, радушіе, простота, эти отличительныя черты простого русскаго человка, скажутся сейчасъ же.

— Вы корреспондентъ?

— Корреспондентъ.

— Ахъ, очень пріятно! сдлайте милость, не хотите ли закусить?

Каждый потянетъ въ свою сторону.

— Вы гд будете ночевать?

— Вотъ у нпъ въ палатк.

— Нтъ… ночуйте у меня…

— А то ко мн милости прошу…

— Благодарю васъ.

— Часто вы пишете?

— По возможности.

— Пишите, батюшка, пишите, вотъ насъ компанія жидовъ одолваетъ, обозы ломаются — все гниль.

— Многаго писать будетъ нельзя, скажешь имъ.

— Жаль, очень жаль, замтятъ въ отвтъ, но замтятъ такимъ тономъ, что и не знаешь какъ думать: дйствительно ли имъ жаль, или такъ себ?

— Вотъ тоже, г. корреспондентъ, нельзя ли обратить вниманіе на положеніе солдата… Солдатамъ тяжело идти, ранцы очень нагружены.

Вс продолжаютъ радоваться присутствію обличителя, пока сидишь вмст съ ними, разскажутъ теб всю подноготную, вывалятъ вс анекдоты, только… только дальше этого нейдетъ. А коснешься какого нибудь генерала — генералъ сейчасъ же обидится: никогда еще онъ ничего про себя не читалъ при всей нашей гласности.

Опоздаешь, бывало, къ побд — сейчасъ вамъ говорятъ:

— Что-жь вы, батюшка, опоздали?.. вотъ теперь и пеняйте на себя! Вотъ вы сами себя и лишили хорошей тэмы для корреспонденденціи. Мы побдили, а вы не видали, ну, что вы теперь будете писать?

Очевидно, ему кажется, что кром, какъ о побд, корреспонденту писать нечего.

Вообще, тяжело было положеніе наше въ арміи, оно становилось еще тяжеле, принимая во вниманіе невообразимыя для человка спокойной, домашней жизни лишенія нужды, жажды, голода, вчнаго пресмыканія и впечатлнія ужаснйшихъ страданій человчества. Англичане — т, по крайней мр, хоть капиталы составляли во время войны, а мы и того были лишены.

VIII.
Въ Плоэштахъ.

Въ гор. Плоэшты прибыла главная квартира и этому городу суждено было быть центромъ общаго движенія арміи и исходнымъ пунктомъ ея дйствій и направленій.

Городъ Плоэшты считается въ Румыніи вторымъ городомъ посл Бухареста по своей величин и численности городскаго населенія, равно какъ и по вншнему виду. Онъ стоитъ почти на середин желзной дороги, связывающей Браиловъ съ Бухарестомъ (нсколько ближе къ Бухаресту), и представлялъ весьма удобный пунктъ сообщенія съ лвымъ и съ правымъ флангами войскъ, расположившихся на Дуна. Части нашихъ войскъ заняли берега Дуная, начиная отъ Рёни и кончая правымъ флангомъ, остановившимся у мстечка Турнъ-Магурели, находящагося противъ турецкой крпости Никополь. Все небольшое береговое пространство отъ Турнъ-Магурели до австрійской границы было занято румынскими войсками, причемъ крпость Калафатъ служила главнымъ средоточіемъ румынской артиллеріи.

Съ именемъ раздлявшаго насъ отъ румынъ городка, Турнъ-Магурели, связывалось воспоминаніе румынъ о кровопролитной битв, происходившей въ его окрестностяхъ, въ 1598 году, между турками и румынами, состоявшими тогда подъ командою Михаила Браваго, которому потомки воздвигли памятникъ въ Бухарест, на площади противъ университетскаго зданія. Съ именемъ этого города связаны многія воспоминанія о нашихъ дятеляхъ войны 1858 года. Самъ по себ, Турнъ Магурели, маленькій городокъ съ 5,000 жит., стоитъ при впаденіи рки Ольты въ Дунай. Согласно задуманному плану и выбору мста переправы, это былъ важный стратегическій пунктъ на Дуна, потому что рка Ольта давала намъ возможность сплавлять матеріалы и средства, необходимыя для переправы, а Зимница была въ близкомъ разстояніи отъ Турнъ-Магурели. Имя этого городка происходитъ отъ находящихся тамъ развалинъ древней башни, которая была построена во времена Трояна, самый городъ былъ въ т времена одной изъ многихъ колоній, устроенныхъ римлянами на берегу Дуная.

Но берега Дуная были заняты исключительно одними только пикетами, которые несли сторожевую службу. Главныя силы двигались внутри Румыніи, проходили черезъ Плоэшты, миновали Бухарестъ и сосредоточивались около Александріи. Одна часть войскъ, корпусъ генерала Циммермана, находилась около Браилова. Армія пряталась до поры до времени, а въ этой таинственности заключалась лучшая сторона задуманнаго плана. Всякій ждалъ момента, когда вся армія сразу выростетъ какъ изъ земли въ извстномъ пункт, и корреспондентамъ въ особенности хотлось знать мстоположеніе этого пункта: такъ сильно интересовалась вся Европа труднымъ маневромъ переправы черезъ Дунай. Городъ Журжево былъ серединою растянутыхъ пакетовъ и это середина, будучи vis-а-vis Рущука, находилась подъ непосредственнымъ вдніемъ и надзоромъ генерала Скобелева 1-го, у котораго былъ начальникомъ штаба его сынъ, Скобелевъ 2-й, командовавшій въ то время летучимъ отрядомъ, составленнымъ изъ кубанскихъ, терскихъ и донскихъ казаковъ. Еще за долго до переправы, на генерала Скобелева 2 то возлагали большія надежды, имя его уже пользовалось популярностію въ арміи. Ходилъ слухъ, что Скобелеву 2-му предстоитъ чрезвычайно интересная экспедиція съ летучимъ отрядомъ на Софію, причемъ его отрядъ будетъ совершенно изолированъ отъ остальной части арміи и дйствія этого отряда представятъ собою рядъ интереснйшихъ эпизодовъ военной хитрости, отваги и всевозможныхъ приключеній. Но это были одни только предположенія, не имвшія никакихъ основаній, какъ показали послдствія.

Вслдъ за главною квартирою въ городъ Плоэшты прибыла вся организація дйствующей арміи, вс ея отдльныя административныя учрежденія: интендантство, казначейство, инженерное вдомство, главная почта, короче, вс насыщающіе армію элементы, такъ что населеніе города, съ 30,000 румынскихъ жителей, приняло чрезвычайно оживленный и необыкновенно пестрый колоритъ.

Что касается вншняго вида этого, нын историческаго города, то онъ не представляетъ собою ровно ничего интереснаго. Центръ образуютъ высокія, каменныя зданія, построенныя по общеевропейскому шаблону. Этотъ центръ окруженъ пригородомъ съ низенькими зданьицами, широко раскинувшимися по городскому пространству безъ всякой симметріи, одинъ домъ отдляется отъ другого широкимъ садомъ или дворомъ, одна улица принимаетъ направленіе, совершенно независимое отъ направленія сосдней улицы, вслдствіе этого, происходитъ такой кавардакъ въ общей планировк города, что зазжему человку приходится долго изучать переулки и закоулки, чтобы находить тотъ домъ, въ которомъ онъ остановился. Эта особенность придаетъ румынскому городу характеръ азіатскихъ городовъ. Судя по обилію лавокъ и магазиновъ, Плоэшты — городъ торговый. Много гостинницъ въ город. Вс он сосредоточиваются въ центр и не отличаются комфортомъ. Содержатели гостинницъ, преимущественно австрійцы, драли съ русскихъ самымъ безцеремоннымъ образомъ. Въ город сосредоточилось такъ много русскаго элемента, что едва ли находился домъ, въ которомъ не гтоялъ бы русскій офицеръ или чиновникъ. Но нельзя сказать, чтобы румыны охотно уступали свои комнаты русскимъ, какъ и нельзя было похвастаться вообще дружественностію отношеній между нами и румынами. Мы жили двумя совершенно раздльными обществами и ршительно не находилось почвы, на которой могли бы мы сойдтисъ съ румынами. Общественной жизни въ город не было никакой. Развлеченій жаждали, безъ нихъ было скучно, мы не знали какъ коротать вечеръ и какъ убивать время, казалось, что дла было много, но въ сущности работали: телеграфъ, штабъ, да чиновники, заваленные письмоводствомъ въ своихъ канцеляріяхъ, затмъ, большая часть общества оставалась праздною, и вечеркомъ каждый искалъ пріюта въ небольшихъ рядикахъ городскихъ гостинницъ. Единственное развлеченіе въ город — плохенькій циркъ, да временами назжали сюда итальянскіе артисты изъ Бухареста. Коротать вечера въ гостинницахъ вошло въ обыкновеніе очень скоро. Въ садикахъ этихъ гостинницъ сосредоточивался городской beau monde и можно сказать все офицерство. Жаркая и душная погода днемъ быстро смнила дождливые дни весенняго времени, такъ что прохлада вечера вызывала обыкновенно изъ дому каждаго, спасавшагося днемъ въ комнатахъ отъ солнечнаго зноя. Въ особенности много публики собиралось обыкновенно въ гостинниц ‘Молдавія’, гд за стаканомъ плохенькаго вина, бесда длилась за полночь. Каждый вечеръ сюда являлись расфранченныя дамы городскаго общества. Общество размщалось особнякомъ: русскіе съ русскими, румыны съ румынами, причемъ весь вечеръ проходилъ въ нмомъ созерцаніи другъ друга. Въ садахъ играли небольшіе оркестры венгерскихъ цыганъ. Это было постоянное и несносное терзаніе слуха исполненіемъ какихъ-то необычайно-заунывныхъ псенъ или романсовъ, и притомъ въ перевод на русскій языкъ, а именно:

‘Ахъ если-бъ я

Любилъ тебя —

То полюбала-бъ ты меня’ и т. д.

Или же это было дикое, необузданное ерзанье смычкомъ пострунамъ, на венгерскіе мотивы, причемъ по тлу слушателя пробгала невольная дрожь и нервы его ходили ходуномъ.

Тмъ не мене, вслдствіе скуки, которая почему-то всегда преслдуетъ русскаго человка по пятамъ, ршительно вс сосредоточивались ежедневно въ садикахъ, еле-еле освщенныхъ, небольшимъ количествомъ фонарей и украшенныхъ четырьмя жалкими деревцами. ‘Молдавія’ была нкоторымъ образомъ нашимъ маленькимъ военно походнымъ Павловскомъ.

Боле мсяца пришлось намъ скучать въ Плоэштахъ. Дунай постепенно и медленно входилъ въ свои обычные берега, моряки продолжали работы по части минныхъ загражденій, отдльныя лица штаба получали временами порученія съ цлью рекогносцировокъ. Продолжительное житье въ Плоэштахъ, при волнующихъ вопросахъ будущаго, вызвало сознаніе нкоторой медленности военныхъ дйствій. Румыны начали уже высказывать предположеніе, что между турками и русскими будетъ заключенъ миръ, прежде чмъ наши войска перейдутъ Дунай. Дальнозоркость ихъ политики основывалась, между прочимъ, на томъ соображеніи, что въ Плоэшты прибылъ Государь съ полнымъ составомъ своей дипломатической канцеляріи. Сверхъ того, румыны разсуждали, что русское правительство потому медлитъ въ своихъ дйствіяхъ, что желаетъ выиграть время, пока кавказская армія сдлаетъ свое дло въ Азіи. Это было время, когда изъ Азіи приходили извстія объ энергичномъ наступленіи русскихъ войскъ. ‘Турки, получая пораженія, разсуждали румыны:— смекнутъ, что имъ лучше спасти Азію, въ которую они должны будутъ ретироваться изъ Европы, чмъ потерять то и другое’. Увы! какъ ни сладко было намъ слышать эти рчи, но то были рчи праздныя.

Изъ политическихъ условій нашихъ отношеній къ румынамъ сложились и наши общежитейскія отношенія. ‘Ничего общаго’ — вотъ девизъ этихъ отношеній. ‘Румыны сами по себ, мы — сами по себ’.

— Какой жалкій народъ! говорили мы часто, глядя на румыновъ:— какая у нихъ армія! что за люди! что за порядки — чортъ знаетъ, что такое! а администрація?.. Въ сущности, это жалкая горсть несчастнаго народа, который топорщится и лзетъ куда-то… посмотрите, вонъ детъ, напримръ, кавалеристъ!.. ха!.. ха!.. ха!

Однажды вечеркомъ, въ садик ‘Молдавіи’ сидло общество офицеровъ, между ними были иностранные корреспонденты. Разговаривали на французскомъ язык по поводу предстоящаго перехода и будущихъ событій въ Болгаріи.

— Что то будетъ?.. сказалъ одинъ изъ собесдниковъ.

— Не бойтесь, господа, наивно отвтилъ ему румынскій офицеръ, помщавшійся за сосднимъ столикомъ:— не бойтесь, мы идемъ съ вами и поддержимъ васъ на случай надобности.

Какой хохотъ возбудили эти наивныя слова румына!

— Слышите, что онъ говоритъ? мы васъ поддержимъ!.. они насъ поддержатъ!.. комики эти румыны!

Условія народной жизни румынъ, дйствительно, заставляютъ желать многаго. Насколько я приглядлся къ румынской интеллигенціи, это одна, изъ самыхъ антипатичныхъ интеллигенцій Европы. Исторія Румыніи говоритъ, что румынскій народъ находился долгое время подъ страшнымъ гнетомъ румынскихъ бояръ. Нашелся свтлый умъ, который освободилъ валаховъ и и молдаванъ отъ ихъ бояръ, и вотъ вслдъ за крестьянской реформой. Румынія становится конституціоннымъ государствомъ. Крестьянская реформа въ Румыніи произошла довольно выгодно для крестьянъ и значительно способствовала разоренію румынскихъ бояръ, при страстишк пожить широко и воспитываться непремнно за-границею.

Народное образованіе не успло еще достаточно подготовить румынскій народъ къ исполненію обязанностей народнаго депутата, а румынскіе бояре успли уже разориться окончательно. Привычка широко пожить, нахватавши верхушекъ въ парижскихъ школахъ, способствовала этому раззоренію. Боярамъ, бывшимъ деспотамъ, ни къ чему серьёзному неподготовленнымъ и лишеннымъ средствъ къ жизни, ничего не оставалось, какъ захватить въ свои руки бразды государственнаго правленія въ Румыніи, и вотъ эти лица, не имющія ничего общаго съ народомъ становятся защитниками народныхъ интересовъ. Само собою разумется, что между сенатомъ и палатой сейчасъ же рождается разъединенность и идетъ постоянная ожесточенная вражда между партіями. Нтъ другого государства въ Европ, гд бы разъединенлость политическихъ мнній была такъ значительна, какъ въ Румыніи. На правительственную должность смотрятъ, какъ на доходное мсто, или какъ на средство вывести въ люди своего родного, или добраго пріятеля. Такимъ, образомъ, нужды народа отходятъ на задній планъ.

Во глав консервативной партіи стоялъ въ то время министръ иностранныхъ длъ Михаилъ Кагольничано, искренній его другъ Василій Бояреско, издатель газеты ‘Pressa’, былъ его горячимъ единомышленникомъ. Консервативная партія была ситльна въ Румыніи, но и она длилась между собою на фракціи. Существовалъ центръ, во глав котораго, стоялъ министръ финансовъ Братіано. Его другъ, даже боле, чмъ другъ, его правая рука, Розетти, издатель газету ‘Romanul’, славился въ Бухарест іезуитизмомъ. Во глав либеральной партіи, значительно ослабвшей при начал войны, стоялъ туркофильствующій сенаторъ, Іонъ Гика. Замтимъ, что было время, когда Кагольничано былъ ярымъ либераломъ, но убжденія этихъ людей, принимаютъ, направленіе задувшаго втра. Братъ Іона Гика, Пантази Гика, издаетъ журналъ ‘Nuvilistul’. Министръ финансовъ Братіано занималъ въ то же время должность и министра-президента.

Для того, чтобы пояснить существующія отношенія избирателей къ избраннымъ, достаточно сказать, что съ именемъ стоявшаго во глав министерства финансовъ неразрывно связано имя такого господина, какъ Струсбергъ. Извстно, что Струсбергъ, когда то рекомендованный Берлиномъ, взялся строить въ Румыніи желзную дорогу. Братіано занималъ въ то время мсто министра финансовъ. Когда Струсбергъ сдлалъ предложеніе принять на себя постройку желзной дороги въ Румыніи — палата отвергла это предложеніе. Но берлинская рекомендація имла слишкомъ вское значеніе въ глазахъ князя Карла и его помощника Братіано, поэтому, сказано было, что палата будетъ распущена, если она не дастъ концессіи Струсбергу, и… Струсбергу дали концессію. Конечно, онъ построилъ картонную дорогу. Но ране конца работъ обнаружился другой скандальчикъ, имвшій общеевропейскую извстность. По условію Струсберга съ румынскимъ правительствомъ, первый обязанъ былъ внести залогъ и держать этотъ залогъ почему то въ Берлин. Одинъ ключъ отъ портфеля съ залоговыми бумагами долженъ былъ находиться у Струсберга, другой — у румынскаго правительства. Однажды, во время желзно-дорожныхъ работъ, румынскому правительству вздумалось проконтролировать струсберговскій портфель въ Берлин. Похала туда комиссія и нашла залоговый портфель совершенно пустымъ. Г-ну Братіано ничего больше не оставалось, какъ пропть передъ депутатами пснь Лазаря, въ род того, что ‘длайте со мной, господа, что хотите, но что же будешь длать теперь, когда и я и вс мы попали на удочку такого мошенника’.

Правда, что за портфёль Струсберга — Братіано лишился своего собственнаго портфёля, но выборъ снова палъ на Братіано въ послдствіи, и избиратели опять поставили во глав мини стерства финансовъ человка весьма сомнительныхъ качествъ.

——

Извстіе о взрыв монитора героями Шестаковымъ и Дубасовымъ произвело необыкновенную сенсацію въ обществ русскихъ, находившихся въ Плоэштахъ. Новость о геройскомъ подвиг нарушила обычное теченіе вялой жизни, вызвала рядъ овацій, много, говора, шума, надеждъ и ликованій Это былъ второй случай въ морской исторіи всего свта и этотъ случай выпалъ на долю русскихъ моряковъ! Наконецъ, этотъ случай бросалъ совершенно новый, неожиданный свтъ на ваше положеніе на Дуна и оттнялъ до нкоторой степени силу и значене другихъ турецкихъ мониторовъ, же говоря уже о томъ, что онъ воодушевилъ нашить моряковъ и значительно повліялъ на моральное состояніе турецкихъ рчныхъ командъ на Дуна. Два удачникъ взрыва одинъ посл другого! Было надъ чмъ призадуматься туркамъ.

Герои подвига были вытребованы въ главную квартиру. Рядъ овацій выпалъ на ихъ долю. Днемъ они обдали у великаго князя. Вечеромъ, первые георгіевскіе кавалеры въ прошлую камшію были предметомъ любопытства публики, собравшейся въ саду ‘Молдавіи’. Герои появились въ саду въ большомъ обществ штабныхъ офицеровъ. Общество, окружившее героевъ, слилось безъ различія чиновъ и положеній, нашлась почва, на которой вдругъ сошлись вс. Каждый силился протянуть руку съ бокаломъ шампанскаго и поздравить Шестакова и Дубасова. ‘Ура!’ висло въ воздух. Обаяніе героевъ сказалось очень рзко. Но и во время этой оваціи, при всемъ томъ, что подвигъ героевъ сдлалъ ихъ общимъ и необходимымъ достояніемъ каждаго — героевъ и тутъ оттягивала какая-то сила отъ массы и старалась заключить ихъ въ тсную среду, отстраняющую себя отъ массы обыкновенныхъ смертныхъ. Какъ будто и герои дйствовали не во благо всей Россіи, а во благо только этой среды.

Помню, какъ герои, окруженные офицерствомъ, сидли за большимъ столомъ и вели оживленную бесду. Мк необходимо было перемолвиться съ Шестаковымъ. Я подошелъ къ столу. Одинъ изъ сидвшихъ за столомъ штабныхъ офицеровъ поторопился дать мн знать косвенно, что разговаривать съ Шестаковымъ нечего, что подвигъ его извстенъ въ подробностяхъ г. Всеволоду Крестовскому, который уже написалъ объ этомъ подробную корреспонденцію и послалъ ее въ Петербургъ.

Другая черта замченнаго отношенія окружавшихъ къ первомъ, дйствительно настоящимъ героямъ дня, была черта, нагого то душевнаго волненія, которое безпокойно копошилось внутри человка, въ виду пріобртенной героями популярности въ глазахъ такой массы людей, что просто страшно и подумать. Какъ ни выгодно пользоваться любовью ‘своего’ общества, но еще пріятне быть любимцемъ всего народа. Это чувствовалось въ ту минуту каждымъ изъ окружавшихъ Шестакова и Дубасова.

— Что значитъ наша служба въ кавалеріи, говорили кавалеристы, искоса поглядывая, на загорлыя, обросшія бородами лица и на мозолистые руки моряковъ, день и ночь работавшихъ на Дуна, безъ раздленія труда офицера и матроса:— что значатъ наша служба въ сравненіи со службою моряковъ? Положимъ, что и мы имемъ возможность лихо ворваться въ ряды пхоты и рубить направо и налво, но мы никогда не въ состояніи будемъ заработать такой популярности, какъ Шестаковъ и Дубасовъ. Они сли на маленькія шлюпки, подплыли къ громадному монитору и ничтожная горсть людей уничтожила цлое морское зданіе! Понятно, что они будутъ популярны.

Такъ разсуждали въ ту минуту глядя на Шестакова и Дубасова, забывая, что для того, чтобы взорвать мониторъ, необходимо прежде всего серьезно и долго поучиться, умть снарядить мину, шлюпку, знать слабыя и сильныя стороны, непріятеля, организацію его судовъ, и, главное, быть инымъ человкомъ, обладать иными душевными силами, умть преслдовать иныя цли.

Подвигъ Шестакова и Дубасова выдлялся изъ ряда ординарныхъ событій, поэтому было бы непростительно упустить случай воспользоваться имъ. Я не буду называть людей по именамъ, скажу только, что были личности, которыя, какъ вампиры, впились въ подвигъ Шестакова и Дубасова и отнимали у нихъ иниціативу предпріятія, приписывая эту иниціативу себ.

——

Черезъ Плоэшты проходили части нашихъ войскъ, двигавшихся на западъ, отдльныя дивизіи и бригады. Проходя черезъ городъ, они каждый разъ слдовали мимо квартиры Великаго Князя. И каждый разъ, громадная толпа народа собиралась на улиц. Иностранные корреспонденты не рдко присутствовали тутъ-же. Одинъ бглый взглядъ на русскихъ солдатъ заставляетъ ихъ убждаться въ необыкновенной выносливости этихъ крпкихъ натуръ. Одинъ видъ бригады убждалъ ихъ въ физической сил нашего войска.

Вошла бригада въ городъ. Вотъ ея авангардъ появляется уже на улиц, издалека несутся напвы псенъ и резкіе звуки бубенъ и мдныхъ тарелокъ. Жара невыносимая, солнце печетъ, въ воздух душно, дкая и млкая пыль подымается при самомъ слабомъ прикосновеніи къ почв. Бригада только только что сдлала большой переходъ. Растянулись солдатики, забросили свои кепи на затылки, нагоняютъ другъ друга, строятся, ружья перекрещиваютъ и снова ровняются, потъ градомъ льетъ съ загорлыхъ лицъ. Волосы, бороды, брови, ранцы, сапоги, блыя рубахи — все это въ пыли — точно сдиною порылись. Дышатъ они тяжело, устали.

— Подтянуться! не растягиваться! раздается команда. Равненіе направо… Точно электрическая искра пробжитъ по рядамъ солдатиковъ. Взглянутъ они другъ на друга, припустятся, нкоторые догонятъ свои ряды — снова равненіе и снова: ‘лвой!.. правой!.. лвой!.. правой!..’ только штыковые чехлы селедками болтаются съ боку. Впереди полка начальство детъ, съ боку офицеры идутъ, тоже измученные, сзади попъ верхомъ детъ на маленькомъ кон, въ широкой шляп, да два доктора, а за ними фургоны двигаются: лазаретные, полковые и ящики съ патронами.

И пить буду и гулять буду,

А смерть придетъ — помирать —

раздаются громкіе голоса передовыхъ запвалъ.

— Бодрй смотри!.. глаза налво!.. бодрй, молодцы!.. въ ногу!..

Подымутъ бывало солдатики свои утомленные взоры и головы, бороды впередъ, кепи на затылк: подавятъ они чувство усталости, соберутъ послднія силы — и смотрятъ такими молодцами, какъ будто и еще верстъ 400 пройти въ состояніи. ‘Ура!’ несется въ воздух.

Завернули уголъ. Нтъ боле силъ!.. отдыхъ, видимо, нуженъ. Опять опустили головы къ низу, опять потеряли ровненіе, опять зашагали разными ногами.

Вышли изъ города въ поле. Повяла прохладная струя втерка, грудь легче вздохнула. Свободнй стало дышать.

— Стой! говорятъ имъ, наконецъ.

Встала бригада на привалъ. Взяли ружья къ ног, утерли ладонью потъ съ лица, размазали грязь по физіономіи. Раскинули палатки, напились воды, составили ружья, сняли ранцы, тяжело опустились на землю, отдохнули маленько, забгали съ манерками за водою къ ближайшему ручейку, развели костры, начали ужинъ варить. Поужинали, сняли сапоги, перекрестились, спать легли. Крпкимъ сномъ захрапли хорошіе русскіе люди и даже образы близкихъ сердцу людей не тревожатъ спокойнаго сна утомленныхъ труженниковъ. Ничто не волнуетъ ихъ на сонъ грядущій. Дума отказывается длать свое дло посл такого физическаго утомленія. ‘Куда мы идемъ? что встртится тамъ?.. придется-ли вернуться на родину, или сложитъ кости въ чужой сторонушк?’ даже эти вопросы не волнуютъ ихъ усталыя головушки. Чуть забрежжетъ свтъ, не успетъ еще зардться восточный горизонтъ алымъ цвтомъ ранней зорьки — какъ барабаны уже будятъ, выстраиваютъ бригаду во фронтъ и снова гонятъ въ путь дорогу.

— Да!.. это войско дйствительно сильное, думали иностранцы, гладя на движеніе солдатъ:— если умть пользоваться ими, то можно драться не съ одними турками.

——

Наступили первыя числа іюня мсяца. Пришло извстіе, что Дунай наконецъ вошелъ въ берега. Близилось время переправа. Сперлось дыханіе въ груди. Въ воздух какъ-будто стало еще тяжеле. Придвинулась грозовая туча ближе къ намъ, она висла надъ нами. По мр того, какъ туча надвигалась, мы становились сосредоточенне, пугливе и подозрительне. Каждый началъ искать силъ въ самомъ себ и многихъ это вывело изъ нормальнаго состоянія духа. Приходилось даже слышать на послдокъ дней пребыванія въ Плоэштахъ такого рода разговоры:

— И къ чему война?.. это наши внутренніе враги вызвали насъ на войну…

Куда хать? гд будетъ переправа? какъ-бы не прозвать ее! Поду въ Журжево!

IX.
Путь къ переправ&#1123,.

Городъ Журжево приткнулся къ самому берегу Дуная. Это — небольшой торговый городокъ, имющій въ мирное время лишь 15,000 постоянныхъ жителей. Журжево всегда былъ чрезвычайно живой городокъ, какъ придунайская гавань, какъ портъ, соединенный съ Бухарестомъ втвью желзной дороги. Но какимъ одичалымъ, пустымъ, всми брошеннымъ городомъ казался онъ въ то время, когда я туда пріхалъ! Безлюдныя площади и улицы, широкій и одинокій бульваръ. Ставни оконъ были заперты во всхъ домахъ, двери и ворота наглухо заколочены, ни одной женщины, ни одного ребенка не встртишь на улиц. Всюду пустота и могильная тишина! Кое-гд пройдетъ грекъ, еврей, венгерецъ, румынъ — неизвстно кто такой! Въ иномъ двор увидишь бывшаго жильца, онъ вернулся къ своему заброшенному очагу и угрюмо собираетъ въ кучу жалкіе остатки домашней утвари, чтобы спасти ихъ. Лавки заперты, торговли никакой, судоходство прекратилось. Безпорядочно приткнулись къ берегу коммерческія суда съ высокими мачтами, небрежно перепугалисъ между собою ихъ швартовы (канаты), и тамъ, гд прежде была таможня, находится теперь караулка нашихъ сторожевыхъ аванпостовъ.

Журжево раскинулся на широкомъ пространств. Какъ и русскіе города, онъ требуетъ простора. Широкія, прямыя улицы, обширные сады между низкими домами, рядъ ‘кафанъ’ на главной площади города, открытыя лавки, гостинницы съ постоялыми дворами — словомъ, торговый городъ Журжево старается одинаково удовлетворить вкусамъ и прозжаго европейца, и сосдняго восточнаго человка. Рядокъ съ бронзою, позолотою и мраморнымъ столикомъ вы видите грязную открытую лавченку съ бараниною и турецкимъ табакомъ. Контингентъ покупателей былъ очень невеликъ въ немногихъ лавкахъ, открытыхъ на площади. Иногда покажется казакъ отряда Скобелева, пройдутъ по улиц нсколько солдатиковъ, иной разъ появится и крестьянинъ изъ сосдней деревеньки. Разсчитывая найти въ Журжев много русскаго войска, я нашелъ одни только пикеты, необходимые для аванпостной службы. Изъ мстныхъ жителей осталось въ город семейство греческаго консула. ‘До перваго выстрла’, говорили офицеры, гуляя вечеркомъ по тнистому бульвару и подмигивая на разввавшійся флагъ надъ зеленою крышею.

Съ этого бульвара мы смотрли обыкновенно на страшные холмы и редуты грознаго Рущука. Рущукъ, это было наше больное мсто въ ту минуту, онъ пророчилъ намъ десятки тысячъ будущихъ смертей. И дйствительно, Рущукъ былъ страшенъ своими укрпленіями.

Вдоль по берегу на много верстъ отъ Журжева, вверхъ и внизъ по Дунаю, тянутся крестьянскія деревни. Крестьяне выхали изъ своихъ избъ, русскіе солдатики заняли ихъ помщенія и скоро освоились на новыхъ мстахъ, какъ у себя дома. Рущукъ стоитъ нсколько выше Журжева, его скрываетъ за собою густая зелень продолговатаго острова, который тянется посреди Дуная. Рущукъ былъ страшенъ и въ тоже время красивъ. Прелестный видъ открывался съ румынскаго берега. Широко разлился Дунай между берегами двухъ противниковъ и затопилъ поперечный островъ, курчавая зелень высовывалась изъ воды. Вдоль по берегу виденъ былъ рядъ высокихъ минаретовъ. Стройные, какъ пальмы, они рзко выдлялись своею близною среди остальныхъ турецкихъ зданій, надъ плоскими крышами турецкихъ домовъ красиво разввались разноцвтные флаги европейскихъ консуловъ. Рущукъ стоитъ у подошвы очень высокой, конусообразной горы. Рядомъ съ этой господствующей возвышенностью подымается къ востоку еще одинъ холмъ, затмъ слдующій, и такимъ образомъ вся эта мстность представлялась гористою и окаймленною сильными укрпленіями. На самой высот господствующей горы построена внушительная батарея. На сосднихъ холмахъ воздвигнуты такіе же сильные редуты. Справа и слва Рущука, вдоль по берегу Дуная, тянулись батареи для четырехъ, шести и боле орудій. При помощи бинокля мы насчитывали ихъ до 14. Редуты были окопаны въ нсколько ярусовъ ружейными ложементами. На высокой гор, на самомъ видномъ мст, былъ раскинутъ главный турецкій лагерь. Мы видли цлую массу блыхъ палатокъ. Трупы такихъ же палатокъ покаяннались и на высотахъ сосднихъ холмовъ. Втвь желзной дороги тянулась вдоль по берегу, и локомотивы работали день и ночь. Вообще, цлыми днями замчалось усиленное движеніе на турецкомъ берегу: поздовъ и обозовъ, нагруженныхъ телегъ, запряженныхъ волами. Но военнаго движенія не было никакого. Вдали обрисовывались только фигуры турецкихъ часовыхъ, мрнымъ шагомъ расхаживающихъ вдоль по берегу Дуная, да изрдка выводились изъ лагеря роты на ученье.

Во время моей бытности въ Журжев, въ одной изъ мстныхъ гостинницъ помщалась канцелярія штаба летучаго отряда. Въ одномъ изъ номеровъ этой гостинницы, выходящемъ окнами прямо на Дунай, занимался генералъ Скобелевъ 2-й.

— Да, говаривалъ онъ не разъ, взирая на силу позицій грознаго Рущука: — намъ придется брать Рущукъ силою и дорогою цною мы купимъ эти турецкія укрпленія.

‘Намъ придется брать Рущукъ силою!’ говорилъ онъ. Значитъ, мы предполагали ‘брать’ его атакою, блокадою, осадою, чмъ хотите. И это говорилъ не одинъ Скобелевъ, объ этомъ толковали и въ главной квартир, и всюду въ арміи. Представленіе кровавой атаки уже рисовалось въ воспаленномъ воображеніи нашихъ воиновъ, въ арміи передавали другъ другу даже способъ проэктируемой осады Рущука, направляли туда дальнобойныя орудія. По всмъ признакамъ лихорадочнаго движенія подъ Рущукомъ можно было заключить, что мы ршились брать его ‘силою’, оставалось только выбрать способъ и приступить къ длу. Но Рущукъ мы, все таки, не атаковывали и не осаждали: онъ налъ по сил мирнаго договора. Чмъ это объяснить? Благоразуміе ли взяло верхъ надъ увлеченіемъ, или атака Рущука съ спеціальною цлью ‘взять’ его вышли изъ программы нашего плана въ силу сложившихся обстоятельствъ? Мы не можемъ даже утверждать, что планъ кампаніи существовалъ вообще…

Мы бродили въ Журжев, какъ тни, ожидали переправы. Съ каждымъ лишнимъ часомъ приближавшагося рокового дня — мы все боле и боле старались сосредоточиться въ самихъ себ. Ничто не развлекало нашихъ тяжелыхъ думъ, и городская об становка вполн гармонировала съ тяжелымъ настроеніемъ нашихъ чувствъ. Мы не могли сознавать нашихъ собственныхъ силъ, потому что никогда ихъ не прилагали къ дйствительности, никогда не испытывали ихъ. Все, чмъ мы жили до сихъ ‘хоръ, во имя чего мы горевали, радовались, сдерживались и увлекались, волновались и утшались, все это были ложь, самообольщенія, тнь. Но вотъ приближалась минута, когда намъ сказали: ‘идите и докажите!..’ Господи, какъ тяжело доказывать то, во что самъ такъ смутно вришь!

Днемъ, на бульвар, подъ тнью деревъ, грудь тяжело дышала, губы сохли, взоръ обращался далеко, туда, за Дунай и старался проникнуть сквозь зеленющіе холмы Рущука и провидть картины и положенія скораго будущаго. Воображеніе впало надъ долинами, холмами, горами и ущельями несчастной Болгаріи. Болгарія представлялась намъ именно ‘несчастною’ въ эти часы. Зврство, фанатизмъ, посягательство на жизнь, на честь, на собственность несчастныхъ болгаръ — все это казалось безусловно врнымъ. При всей отрад сознанія роли ‘спасителей’, въ душу каждаго порядочнаго человка врывалось и другое сознаніе: ужасное, безпокойное, гнетущее сознаніе того, что мы являлись отчасти причиною этихъ зврствъ. Отъ этого внутри происходилъ такой сумбуръ разнородныхъ чувствъ, что иногда становилось просто невыносимо. Правда, немного было въ арміи людей нериныхъ, военная дисциплина, особенные интересы, привычка солдата оставлять вопросы безъ анализа двигали армію все впередъ и впередъ, а чувство физическаго утомленія подавляло всякую мысль. Но каково было положеніе тхъ немногихъ людей, которые привыкли и чувствовать, и разсуждать, и тревожится, и волноваться!

Мы видли офицеровъ, которые дйствительно радовались походу на турокъ. Но для нихъ было совершенно безразлично идти на турокъ или на нмцевъ. Я увренъ, что на нмцевъ они пошли бы еще съ большимъ увлеченіемъ, потому что за спиною каждаго изъ нихъ стоялъ непремнно какой нибудь нмецъ, который насолилъ имъ не мало въ жизни. Это была просто радость человка, всю свою службу стрлявшаго въ мишень холостыми зарядами въ мнимаго непріятеля и, наконецъ, узрвшаго его въ дйствительности. Это была радость человка, сознавшаго, что посл долгаго мирнаго періода скучныхъ и никому ненужныхъ ученій наступила, наконецъ, пора настоящаго дла на благо и на пользу своего народа. Но кровожадности тутъ не было. Многихъ влекло и чувство тщеславія, потоку что передъ каждымъ открывалось широкое поле отличій, хотя большинство и ошиблось въ разсчетахъ.

Днемъ мы сидли обыкновенно на бульвар, подъ вліяніемъ тяжелыхъ думъ, вечеркомъ собирались тосковать въ городскомъ цирк. Какъ ни курьёзно существованіе цирка въ брошенномъ город, но и артисты ошибаются въ своихъ разсчетахъ. Помню, какая-то несчастная трупа забрела въ Журжево, надясь встртмь здсь обширный контингентъ зрителей. Дв полуголодныя танцовщицы, три тощія, голодныя лошади, пьяный наздникъ, общій любовникъ двухъ танцовщицъ, причина ихъ ревности, голода и душевныхъ страданій, вереница оборванныхъ дтей, три тускло мерцающія лампы, убійственный оркестръ армейскаго полка, одна только занятая ложа молодымъ Скобелевымъ и самый скудный сборъ: вотъ своеобразная картина изъ жизни города, находящагося на военномъ положеніи. Бдныя танцовщицы! Мы сидимъ въ лож, въ театр пустынно, глухимъ эхомъ раздается каждое слово подъ сводами большого цирка, вдругъ, среди этой тишины, залъ оглашается сильными ударами, неистовымь крикомъ женщины, слезами и мольбами… Пьяный танцоръ вымщаетъ неудачный сборъ на голодной танцовщиц матери его несчастныхъ дтей. Но вотъ, наконецъ, умолкли стоны, прекратился женскій плачь, вывели коня, она вышла на арену и сдлала книксенъ, онъ крикнулъ: ‘гоп-ля!’, ‘гремитъ музыка боевая’, она пляшетъ сквозь слёзы… Кто поручится за то, что турецкая граната не ворвется въ эту минуту въ стну деревяннаго цирка и не уничтожитъ разомъ воздушную мать многочисленной семьи?

——

— Желаете присутствовать при переправ? спросилъ меня Скобелевъ, получивъ приказаніе оставить Журжево и двинуться въ походъ.

— Непремнно желаю, отвтилъ я ему.

— Въ такомъ случа сдлайте коня и демте, мы вызжаемъ сегодня вечеромъ, если подете со мною, то какъ разъ попадете на переправу.

Это было 9-го іюня. Къ вечеру того-же дня турки открыли огонь изъ Рущука на Журжево, а къ ночи мы уже выхали по направленію къ румынской деревн Гогошани Нову.

Насъ было шестеро: Скобелевъ 2-ой, его бывшій ординарецъ, урядникъ князь Цертелевъ, я, переводчикъ и два казака. Мы выхали за городъ, когда уже солнце начало закатываться за горизонтъ. Прохавъ сосднюю съ городомъ деревушку, по направленію къ деревн Парапанъ, мы очутились на широкой полян, засянной кукурузою и хлбомъ, и дорога начала постепенно отходить отъ берега Дуная и повела насъ вправо отъ рки. Тамъ далеко, на правой сторон, открылись курганы, покрытые хвойнымъ лсомъ, слва искрилась лента Дуная, орошая подошвы возвышеннаго берега Турціи. Подулъ свжій втерокъ, слабо шелестя колосьями поспвавшихъ хлбовъ, убаюкивающій шумъ волнующейся ржи пріятно раздражалъ нервы, легко стало дышать посл знойнаго дня, и лошади пошли охотне. Поляна была широка и пустынна, ни одной деревушки не открывалось передъ нашими глазами, безлюдностію повяло отъ этихъ мстъ, и одно только небо очаровывало путника подборомъ своихъ неподражаемыхъ, разнообразныхъ красокъ. Вся поляна и горные скаты были покрыты сплошнымъ ярко-зеленымъ ковромъ. По мр того, какъ солнце закатывалось за линію западнаго горизонта, мракъ все ниже и ниже спускался на землю, тщательно окутывая предметы, между, тмъ какъ голубое небо становилось все свтле и свтле и покрывалось подборомъ самыхъ яркихъ цвтовъ. Вотъ солнце уже закатилось окончательно, и весь западъ залился огненнымъ пурпуромъ. Сверная часть небосклона покрылась мрачною, свинцовою тучею. Восточныя горы окрасились лиловою краскою. Но вотъ эти горы, поля и деревья начинаютъ быстро скрываться въ темнот вечерней мглы, прошло еще десять минутъ, и все исчезло.

Звзды показались на неб, но луна еще пряталась. Наши кони выпрямили шеи и пошли ровною рысцой. Еле замтная роса легла на землю. Громкимъ, веселымъ хоромъ залились кузнечики вдоль и поперекъ по всему зеленому пространству.

Лтняя прелестная ночь вошла въ свои права, она была совершенно темная, только изрдка блестла молнія на свер, да падали загадочные метеоры.

Тихо и безлюдно было по всему пространству. Жердь колодца показалась въ сторон отъ дороги. Три лошади свободно паслись на полян, он фыркнули и пугливо шарахнулись въ стороны, услыхавъ топотъ нашихъ коней. Силуэтъ одинокаго дуба показался впереди, и стекляннымъ звукомъ быстраго потока огласился тихій воздухъ, когда мы перехали канавку по сосдству съ деревомъ.

Тихимъ шагомъ халъ къ намъ на встрчу румынскій крестьянинъ.

— Опросите его, эта-ли дорога на Гогошани-Нову? обратился Скобелевъ къ переводчику.

Крестьянинъ тихо и молча указалъ намъ путь на западъ. Онъ возвращался съ полевыхъ работъ.

— Пусть онъ проведетъ насъ, сказалъ генералъ.

Два казака пришпорили коней, занесли свои плети ы, пригнувшись къ сдлу, налетли на крестьянина, такъ что тотъ даже и опомниться не усплъ.

— Кажы дорогу!

И лошадь крестьянина моментально повернулась въ обратную сторону.

Къ полночи мы уже были въ деревушк.

——

Деревушка состояла изъ нсколькихъ домовъ, низенькія мазанки окопаны глубокими канавами и заросли высокою, дикою травою. Румыновъ какъ будто и не было въ деревн, но изъ каждой подворотни выглядывало по нскольку злыхъ собакъ, готовыхъ броситься на всякаго прохожаго. Переночевавъ на крыльц какой-то мазанки, я проснулся съ первымъ проблескомъ утренней зари. Деревушка стояла въ лощин между двумя холмами. Утренняя зорька загорлась первымъ, дребезжащимъ свтомъ. Солнышко привтливо выглянуло изъ-за горъ востока и быстро осушило траву, покрытую влагою ночной росы. Раннее іюньское утро застало кавказскую бригаду на походномъ ночлег, расположенную летучимъ лагеремъ по скатамъ холмовъ съ обихъ сторонъ деревеньки.

Кавказская бригада была единственная бригада въ арміи, составленная изъ сыновъ ‘погибельнаго Капказа’. Это была, во всякомъ случа, интересная бригада, среди остального казачьяго войска, главный контингентъ котораго составляли донскіе казаки. Терцы и кубанцы, это — молодое войско, воспитанное въ традиціяхъ старыхъ казаковъ, всю свою жизнь джигитовавшихъ по ущельямъ, горамъ и долинамъ противъ дикихъ и неустрашимыхъ черкесовъ. Правда, въ состав этой бригады совсмъ почти не было старыхъ казаковъ, но воинственный духъ горнаго джигита передается изъ поколнія въ поколніе. Извстно, что главнымъ развращающимъ элементомъ старо-казачьяго духа, главными попирателями дорогой для нихъ старины, являются у насъ такъ называемые ‘временщики’, т. е. казачьи атаманы изъ нмцевъ, но, не взирая на цлый рядъ такихъ ‘временщиковъ’, въ сред кубанскихъ казаковъ можно замтить и до сихъ поръ совершенно самостоятельный складъ, отличающій ихъ отъ всего остального войска. Кубанскій казакъ своеобразно честенъ, гордъ, самостоятеленъ, въ немъ живетъ жажда воли, духъ простора и чувство самолюбія, товарищества и даже нсколько дикая черта: чувство мщенія за кровную обиду. Кубанскій казакъ терпть не можетъ ‘временщика’, онъ вритъ только своему. Гоголь очень популяренъ среди кубанскихъ казаковъ. ‘Это нашъ, кровный’, говаривали мн не разъ казаки. Тарасъ Бульба никогда не умретъ въ сердцахъ кубанскаго войска, это ихъ любимое чтеніе, лучшее воспоминаніе. Въ разговорахъ съ кубанскимъ казакомъ, онъ поражаетъ всхъ своей смкалкой, смлымъ взглядомъ, правдивостію и независимостью заключеній. Впрочемъ, въ мирное время, казакъ совсмъ иной, чмъ въ военное. Въ военное время, понятія его извращаются, становятся часто совершенною противуположностью тмъ, на которыхъ онъ основывается обыкновенно въ своей станичной жизни. Въ военное время, его нельзя упрекнуть въ излишней гуманности, въ правильномъ пониманіи чужой собственности.

— Эта битва похарчила, случалось мн слышать среди казаковъ:— одного турку сшибъ, у него въ карман пять золотыхъ нашелъ.

— Ну, и что-же?

— Ничего, взялъ и товарищу не сказалъ.

Но кубанскій казакъ никогда не тронетъ и не обидитъ бдняка. Судя по отношеніямъ ихъ къ болгарамъ, мн случалось приходить къ тому заключенію, что нищета всегда смло можетъ разсчитывать на состраданіе казака. Подъ грубой, вншней оболочкой бьется мягкое, доброе кубанское сердце. Съ богатаго крестьянина онъ, пожалуй, и поживится, если терпитъ голодъ, но собственности бднаго никогда не тронетъ, если ему прямо не прикажутъ скосить ячмень для корма лошадей.

Другимъ развращающимъ элементомъ казачей старины являются ‘пришельцы’. Послдніе становятся въ строй казаковъ. Само собою разумется, что между казаками и пришельцами нтъ ничего общаго. Казаки терпятъ ихъ по-невол, а пришельцы, чувствуя неловкое положеніе въ чужой семь, стараются или породниться съ ними, или поддлаться подъ нихъ, но не имя никакихъ понятій казачьяго быта, они бьютъ на вншность к часто ошибаются. Нтъ ничего боле ржущаго глаза, какъ пришлецъ въ обществ казаковъ. Ради достиженія популярности, они готовы даже брить свои головы, какъ длаютъ это казаки, впрочемъ только въ очень жаркое время года. Какая-то ермолка на голов, какихъ въ сущности казаки вовсе не носятъ, какая то неестественная, театрально комическая поза напускной лихости, поддланная грубость рчи, хамскія манерывсе это считается, по мннію пришельцевъ, свойственнымъ казаку, но, въ сущности, все это выходитъ самою грубою клеветою на казачье войско.

— сть нечего?.. замчали мн, бывало, подобные пришельцы на предположеніе, что запасы закусокъ съдены, въ поход:— намъ-то сть нечего?.. намъ, казакамъ? что вы — Богъ съ вами! вы страмите казаковъ…. эй, Куриченко! поищи-ко, братъ, гд нибудь на заднихъ дворахъ., авось, чего нибудь….

Замтьте, что это приказывало начальство нижнему чину. Начальство при этомъ подмигивало, потирало руки, какъ-бы хвастаясь доблестью подобной миссіи, будто-бы столь естественной въ казачьей сред. Это была, однакожъ, чистйшая клевета на казаковъ. Кубанскіе казаки никогда не были ворами, хотя и не отказывались, по долгу службы, исполнять приказанія начальства. Правда, они шарили карманы убитыхъ турокъ, у нихъ была даже узаконенная обычаями общая касса, въ которую поступали вс добычи, но это касалось только собственности непріятеля.

Всякому пришельцу было очень лестно служить съ терскими и кубанскими казаками, за ними была боевая слава ихъ отцевъ, а, главное, каждый пришлецъ безопасне чувствовалъ себя въ обществ такихъ воиновъ. Смло можно сказать, что это — единственное войско, на которое можно положиться, зажмуривъ глаза, въ самую критическую минуту битвы. Казакъ васъ не броситъ, онъ не оставитъ даже вашего тла на пол битвы, если только не крайность. Изъ боевой жизни кавказскихъ горцевъ извстны многіе случаи, когда изъ за тла убитаго разъзднаго или аванпостнаго казака начинались цлыя битвы. Въ томъ же кубанскомъ полку я зналъ одного офицера, полковаго командира Кухаренко, который имлъ солдатскій георгіевскій крестъ, получивъ его, по приговору товарищей, за то, что, будучи еще простымъ казакомъ, онъ отбивался одинъ отъ непріятеля, защищая трупъ своего товарища до тхъ поръ, пока не явились ему на выручку. Съ такими казаками всякому пришельцу служить было и лестно, и выгодно, потому что скоре можно было загрести жаръ при помощи ихъ рукъ.

Казачья бригада состояла изъ двухъ полковъ: терскаго и кубанскаго. Я позволяю себ останавливаться на нкоторыхъ подробностяхъ о кавказской бригад, потому что ей пришлось играть довольно отвтственную роль на правомъ фланг, въ отряд барона Криденера, и она займетъ довольно видное мсто въ моемъ послднемъ разсказ. Дятельность кавказской бригады — впрочемъ, не столько дятельность самой бригады, сколько дятельность ея начальника — тсно связана съ судьбою знаменитой Плевны. Вотъ почему мн хочется познакомить васъ и съ составомъ этой бригады. Въ самомъ начал войны, кавказскій отрядъ дунайской арміи состоялъ изъ четырехъ элементовъ: кубанскихъ казаковъ, терскихъ казаковъ, осетинъ и ингушей. Въ составъ кубанскаго полка вошли исключительно казаки изъ-за Кубани, въ составъ терскаго: трехъ’ племенные жители Терской Области. Осетины — на половину христіане, на половику магометане. Въ начал войны, когда сводный кавказскій казачій отрядъ двинулся, подъ командою Скобелева, 1-го въ предлы Румыніи, ингуши, какъ дикое, необузданное племя, начали грабить и длать всякія безчинства. Поведеніе ингушей вызвало съ одной стороны репрессивныя мры начальства, съ другой — вселило въ отряд товарищескій раздоръ, попреки, ругань и уличенья. Ингушамъ все это исправилось. Въ отвтъ на репрессивныя мры начальства — ингуши начали двусмысленно высказываться относительно будущей войны съ турками, ‘съ братьями по религіи’, какъ они называли турокъ. Положиться на ихъ добросовстность было мудрено, они доказывали это на дл, да, кром того, въ состав ингушей не было постороннихъ элементовъ, на которые можно было бы разсчитывать, какъ на могущіе сдержать ихъ двусмысленные порывы. Контингентъ изъ офицеровъ состоялъ тоже изъ ингушей, которые ничмъ не отличались отъ нижнихъ чиновъ какъ въ смысл поведенія, такъ’ въ смысл развитія вообще. Несмотря на то, что среди осетинъ находилось много магометанъ, послдніе не сочувствовали ингушамъ, и между ними всегда выходили жестокія ссоры. Это объясняется тмъ, что осетины принадлежать къ боле мирному, боле обруслому племени кавказскихъ горцевъ, среди которыхъ нашли себ почву христіанскіе миссіонеры. Посл цлаго ряда всевозможныхъ безобразій ингушей, прошла молва, что они хотятъ ‘передать свое знамя туркамъ’, при первомъ удобномъ случа. Благоразуміе заставило, конечно, отдлить ингушей отъ отряда и отправить ихъ обратно на родину. Передъ отъздомъ ингушей изъ Журжева въ отряд произошла довольно бурная сценка. Они, кажется, передрались съ осетинами. Потомъ, уже на перепутьи, ингуши фигурировали на куликовомъ пол мирной Одессы, въ качеств сердцедовъ и развлекателей одесскихъ дамъ и двицъ, джигитовкою и дикими плясками съ кинжаломъ. Такимъ образомъ, отрядъ остался съ двумя полками.

Лихое это было войско. Лихо, бывало, вскочатъ десять сотенъ казаковъ на свои высокія сдла и, красиво подбоченясь, вс сразу готовы кинуться съ мста въ атаку при первой команд полковаго командира. Осетины, стройные, какъ пальмы, черные какъ смоль, съ выразительными лицами — страстные любители лихихъ набговъ. Они оставили на родин женъ, дтей, покинули хозяйства, приносящія многимъ изъ нихъ тысячи рублей годоваго дохода, и, не будучи призваны въ обязательную службу, сами просились на войну. Что влекло ихъ сюда? Война — ихъ жизнь. Георгіевскій крестъ — ихъ мечта и счастіе.

— Мэнэ нычаво нэ нужно, только Георгій давай! мечтали они въ разговорахъ.

Любо смотрть на эти стройные ряды кубанскихъ и терскихъ сотенъ въ поход. Образуя дивизіонъ, казацкая бригада растягивается по дорог, окружая орудія своей легкой полевой батареи. Рослые, широкоплечіе, здоровые кавказцы свободно и красиво держатся въ сдл. Закинувъ назадъ свои высокія мховыя шапки, казаки гарцуютъ на коняхъ, высоко подтянувъ мдныя, круглыя стремена и коротко подобравъ уздечку, украшенную жестяными пуговками. Кубанцы — блондины, терцы — брюнеты. Загорлыя лица казаковъ, обросшія широкими и длинными, клинообразными бородами, носятъ отпечатокъ удали, терпнія, силы, хладнокровія. Туго подтянувъ кинжалъ и шашку, по завту отцовъ, закинувъ за спину винтовки въ мохнатыхъ чехлахъ, казаки двигаются въ авангард, будучи всегда на чеку и наготов. Во глав каждой сотни красиво разввается цвтной значекъ. Въ одной сотн значекъ этотъ желтый, въ другой — голубой, въ третьей — оранжевый и т. д. Эффектный видъ представляется зрителю, когда онъ смотритъ со стороны на двигающуюся по полямъ и холмамъ бригаду кавказскихъ казаковъ. Это — лучшая боевая кавалерія вашей арміи, это самый удалой, самый надежный авангардъ для пхотной части, если съумть управиться имъ.

При всемъ томъ, это — самое дешевое для правительства войско. Правительство выдаетъ ему жалованье и кормовыя деньги. Все обзаведеніе казака возлагается на его собственныя средства. Казакъ долженъ обмундировать себя, завести лошадь, купить сдло, подковать коня на собственный счетъ. Ничего нтъ удивительнаго, если онъ и выскажетъ о своихъ правахъ громче остальныхъ, всякая собственность даетъ право на нкоторую самостоятельность. Требованія казака весьма ограниченны: они касаются неприкосновенности сокровенныхъ въ казачьей сред обрядностей, между тмъ, ‘временщики’ не стсняются накладывать руку и на эту неотъемлемую казачью собственность.

Между кубанцами — все молодой народъ, терцы и кубанцы не изъяты отъ обязательствъ по части воинской повинности. Между осетинами-волонтерами находилось много стариковъ, убленныхъ сдинами, отцовъ многочисленныхъ семействъ. Были даже юнкера, лтъ пятидесяти. Въ первыхъ офицерскихъ чинахъ были люди старые, и офицеры почти не отдлялись отъ нижнихъ чиновъ въ своей обыденной жизни. Большинство изъ нихъ, какъ люди самостоятельные, часто очень богатые, отправилась на войну, разсчитывая ‘воевать’ — и только. Никому и въ голову не приходила черновая сторона службы, они даже мысли не допускали, что кому нибудь изъ нихъ придется исполнять роль офицерскаго деньщика, убирать навозъ офицерской лошади и т. д. Вы видите, что это были, въ своемъ род, помщики, не безъ претензіи на привилегированность. Но когда, въ дйствительности, имъ прийтлось и вычистить офицерскій сапогъ, и убрать навозъ изъ офицерской конюшни, между ними начался ропотъ, многіе готовы были вернуться на родину, но ропотъ скоро прекратился, и осетины снова погрузились въ сладкія мечтанія объ георгіевскомъ крест.

Въ конц концовъ, казачій отрядъ Скобелева, какъ извстно, былъ расформированъ сейчасъ же при вступленіи нашихъ войскъ въ Болгарію. Одна часть этого отряда, донцы — перешла подъ команду Гурко, другая, кавказская бригада — поступила подъ команду гвардіи уланскаго полка, полковника Тутолмина.

Кавказцы не любили донцовъ. Донцовъ считали трусами, балованными. нечистыми на руку. ‘Имъ бы только грабить’, говорили кубанцы про донцовъ.

— Ну, братцы, Донъ идетъ, домой пойдемъ, острили кубанцы, при вид снимавшихся съ позиціи донскихъ казаковъ.

Донцы, въ свою очередь, не сходились съ кубанцами. Надо отдать справедливость донцамъ — кубанцы выставляли ихъ въ настоящемъ вид. Донецъ такъ и норовитъ, какъ бы стащить что-нибудь, бабу поймать на пол жатвы и ротъ ей заткнуть. Придетъ болгаринъ къ кубанцамъ жаловаться, что у него рожь скосили казаки.

— Иди вонъ туда, указываютъ кубанцы болгарину на донскихъ казаковъ.

Придетъ болгаринъ къ донцамъ, сниметъ шапку, поклонится низко, почешетъ въ затылк и выразитъ свою претензію:

— Такъ, молъ, и такъ, казаки у меня рожь скосили, корову нёчмъ кормить, корова подохнетъ.

— Ничего, братушка, отвтятъ донцы, ласково похлопывая его по плечу:— пущай лучше твоя корова дохнетъ, чмъ моя лошадь. Моя лошадь подохнетъ, казаку на твоей коров не приходится хать.

Засмются казаки въ отвтъ на такой резонъ. Улыбнется и болгаринъ сквозь слёзы. Что длать? война!

Въ число коренныхъ офицеровъ изъ казаковъ вошли многіе, служившіе прежде въ разныхъ кавалерійскихъ полкахъ, въ особенности, они лакомы были на высшія должности, всякому хотлось командовать, но командовать казаками надо умючи, у казаковъ свои пріемы, своя выправка, своя тактика и свои соображенія. Это — цлая школа, при незнаніи которой, иной командиръ можетъ и спасовать, рискуя быть осмяннымъ своими подчиненными.

——

Рзкій звукъ кавалерійской трубы раздался въ сыромъ воздух, когда ранняя зорька разбудила насъ на развт. Въ бригад началось лихорадочное движеніе. Тамъ, гд за ночь царила глубокая тишина, понесся гулъ общаго говора, люди закопошились, лагерь проснулся. Вылзая изъ-подъ теплыхъ бурокъ, разоспавшіеся за ночь казаки сначала крестились, озираясь вокругъ себя, приводили на скоро въ порядокъ свою одежду, затмъ подходили къ своимъ конямъ, привязаннымъ на коновязи, чистили ихъ и повели на водопой, вернувшись, опускаясь на корточки, принимались закусывать размоченнымъ сухаремъ или оставшимся отъ ужина, кое-какъ на скоро подогртымъ, супомъ, брандахлыстомъ. Движеніе царило во всемъ лагер. Палатокъ не было раскинуто, здсь была короткая стоянка на перепутья къ Дунаю. Палатки были только у бригаднаго, у полковыхъ командировъ, да у офицеровъ, у которыхъ он были легкія, французскія. Офицеры, групируясь въ кучки, каждый около своихъ сотенъ, пили чай, поминутно отдавая приказанія. Короче, съ первой утренней зорькой, закипла жизнь живымъ ключомъ въ бригад, гд за полчаса до того царилъ непробудный сонъ людей, до нельзя утомленныхъ походною жизнью.

— Сходимте въ бригаду, я васъ познакомлю съ полковымъ командиромъ К.— хорошій человкъ, предложилъ мн капитанъ А.

Мы отправились. Мн никогда не случалось бывать въ обществ линейныхъ казаковъ. Признаться, я находился въ эту минуту подъ впечатлніемъ того представленія, которое выработалось во мн на основаніи общественнаго мннія о казакахъ. Я разсчитывалъ встртить людей черствыхъ, грубыхъ, съ которыми можно говорить только о лошадяхъ, подпругахъ да нагайкахъ. И подъ вліяніемъ этихъ мыслей я началъ взбираться по скату холма въ лагерь, слдуя пшечкомъ за капитаномъ А., который значительно ухалъ впередъ, будучи верхомъ. Казаки довольно безразлично отнеслись къ новому пришельцу, штатскому человку, когда я проходилъ ихъ лагерь. Немногіе даже и оглядывались въ мою сторону. Я видлъ, какъ капитанъ А. подъ халъ къ лучшей палатк, которыя стояли въ рядъ въ задней линіи, всталъ съ лошади и вошелъ въ палатку, гд сидло общество офицеровъ и старикъ, генералъ Скобелевъ, съ которымъ я имлъ случай познакомиться еще въ Журжев. Около палатки стоялъ какой-то господинъ съ бумагою въ рукахъ и отдавалъ какія-то приказанія чрезвычайно рзкимъ голосомъ, крикливымъ тономъ и съ сильною жестикуляціей. Его видъ былъ очень оригиналенъ. На немъ не было никакихъ признаковъ офицерскаго достоинства. Высокаго роста, худощавый, онъ былъ одть въ блый, длинный бешметъ, который казаки надваютъ подъ чекмень, на гладко выстриженной голов, едва ли даже не выбритой, сидла уморительная блая ермолка. Лицо его отличалось татарскимъ типомъ, вообще видъ его казался донельзя оригинальнымъ, но во всхъ его движеніямъ, въ интонаціи крикливаго голоса сказалось такъ много напыщенности, горделивой повелительности, разносительнаго элемента, что даже хотлось обойти этого господина. Когда я поровнялся съ нимъ, юнъ остановилъ меня самымъ дерзкимъ, грубымъ тономъ.

— Куда вы идете? кто вы такой?

Онъ говорилъ почему-то по-французски.

— Что вамъ здсь нужно? что вы шатаетесь здсь? неугодно ли вамъ немедленно удалиться отсюда… вонъ!

Я до того растерялся, что первую минуту не звалъ, что и отвчать ему.

— Позвольте, а иду въ палатку полковника К., сказалъ я по-русски.

— Здсь — моя палатка, здсь — мое знамя, потрудитесь убираться вонъ отсюда!

‘Ничего нтъ удивительнаго въ такомъ пріем’, подумалъ я въ первую минуту. ‘Я залзъ въ общество линейныхъ казаковъ… я долженъ былъ впередъ предвидть такой пріемъ’. Мн померещился даже видъ нагайки. Но а жестоко ошибся въ эту минуту и совершенно несправедливо обвинилъ казаковъ. Каюсь въ этомъ. Передо мной стоялъ уланскій полковникъ, бригадный командиръ, не имвшій ничего общаго съ казаками и сходившійся съ ними до тхъ поръ только на марсовомъ пол.

— Позвольте, полковникъ, явился ко мн на выручку капитанъ А., позвольте вамъ представить корреспондента, мы идемъ въ палатку К.

Полковникъ и не подумалъ сконфузиться или извиниться. Это былъ одинъ изъ тхъ, которые, по своему положенію, воображаютъ себя вн всякихъ условій публичнаго слова. Желчь его обрушилась на капитана А., но не въ томъ смысл, что онъ не предупредилъ его, а въ томъ смысл, что онъ подвелъ меня къ его палатк, а не къ другой.

Генералъ Скобелевъ вывелъ меня изъ затруднительнаго положенія, пригласивъ обдать.

Привожу эту сценку ради характеристики того положенія, въ которомъ приходилось бывать корреспонденту. Пожалуй, это весьма яркая черта многихъ ‘дятелей’ войны, выработанная на фундамент нашихъ своеобразныхъ занятій дисциплинарнаго отношенія къ людямъ.

Къ вечеру того же дня мы снялись съ позиціи и сдлали еще одинъ промежуточный переходъ къ Дунаю, на деревню Бея.

X.
Переходъ черезъ Дунай.

Русскіе не были новичками въ дл переправы черезъ Дунай. Впродолженіи послдняго столтія, мы совершили не мене двадцати переправъ въ различныхъ пунктахъ Дуная, мы переходили у Виддина, у Силистріи, у Гособоля, у Черноводъ и Сатунова, мы переходили у Кладовой, Браилова, Галаца, у Туртукая, Гирсова и Измаила.

Но никогда еще эти переходы не совершались при такой обстановк, въ которой была теперь турецкая армія. Время измнило положеніе вещей. Въ былыя времена, мы имли дло съ безпардонными турками, слабымъ, жалкимъ и плохо вооруженнымъ войскомъ, мы видли устья Дуная въ своихъ рукахъ и вообще владли ркою, какъ у себя дома. Въ настоящее время турки, хотя и являлись слабйшимъ войскомъ, сравнительно съ нашей арміей, но эта слабость касалась лишь внутренней организаціи ихъ арміи, нравственныхъ и умственныхъ силъ ихъ генераловъ… Мы могли спорить съ турками на пол битвы съ полнымъ разсчетомъ на успхъ, но, касаясь переправы черезъ Дунай, мы должны были отдать туркамъ должное и признать ихъ боле сильными на берегахъ шумной, быстротечной рки, высокіе берега которой защищались рядомъ первокласныхъ крпостей, прекрасно устроенныхъ въ фортификаціонномъ отношеніи и отлично вооруженныхъ круповскими орудіями, и устье которой запиралось броненосною эскадрою турецкаго флота. Цлая рчная эскадра съ вооруженными рчными мониторами плавала въ самомъ Дуна и грозила разбить мостъ, потопить всякій понтонъ — словомъ, нанести намъ такихъ непріятностей, мысль, о которыхъ даже не могла придти въ голову во времена нашихъ прошлыхъ переправъ. Вооруженіе турокъ значительно превосходило наше. Засвшіе въ своихъ траншеяхъ, на высокихъ берегахъ рки, турки могли во всякое время дня и ночи засыпать насъ мильярдами пуль и гранатъ и уничтожить десятки тысячъ нашего войска. Что могли мы, лишенные всякихъ перевозочныхъ средствъ, въ форм мало-мальски порядочно-устроенныхъ судовъ, съ какими-то плотами и воздушными понтонами? Вся Европа взирала на насъ съ чувствомъ глубокою любопытства, и едва ли находился одинъ недругъ, который бы не предсказывалъ намъ полнаго фіаско на берегахъ Дуная.

Нужно было сдлаться владльцемъ какой-нибудь части Дуная прежде, чмъ приступить къ переправ. Чтобы сдлаться владльцемъ, нужно было покупать участокъ рки, шагъ за шагомъ, дорогою цною труда и терпнія. У насъ были подъ рукою одн только мины — это единственное средство, при помощи котораго можно было заручиться клочкомъ Дуная. Но что такое мины? Это — средство новое, неиспытанное, каждую мину можно выловить легко изъ воды, а какъ трудно опускать ее съ математическою точностію подъ градомъ непріятельскаго огня! Безъ математической же точности страдаетъ вся система миннаго загражденія. Это доказали намъ факты миннаго загражденія при Парапан, гд, при всхъ усиліяхъ моряковъ, часть Дуная, между турецкимъ берегомъ и островомъ Мечинъ, осталась, все-таки, незагражденной, по случаю убійственнаго огня непріятеля. Такимъ образомъ, мониторы могли свободно проходить изъ Рущука къ Систову и разрушать мосты. На второй день переправы, турецкій мониторъ даже показывался въ виду Зимницы, но онъ почему-то не рискнулъ приблизиться къ мосту, который мы тогда наводили. Нершительность турецкихъ мониторовъ можно объяснить вліяніемъ страха, который нагнали на нихъ Шестаковы, Дубасовы и браиловская батарея.

При выбор пункта переправы, нужно было принимать многое въ соображеніе. Мы находились въ зависимости отъ нашихъ обстоятельствъ, отъ прошлыхъ примровъ изъ исторіи турецкихъ войнъ, отъ проведенныхъ дорогъ въ Румыніи и отъ будущихъ намреній въ Болгаріи. При двадцати кратныхъ примрахъ переправы черезъ Дунай, мудрено было выбрать такое мсто, гд бы насъ вовсе не ожидали. Наученные совтами своихъ европейскихъ друзей, турки довольно бдительно слдили за нами, хотя и прозвали въ конц концовъ. Необходимо было выбрать такой пунктъ, который не былъ бы слишкомъ удаленъ отъ втви желзной дороги, проходящей черезъ Бухарестъ на Яссы и Кишиневъ, и отъ такого мста, откуда открывался бы боле или мене открытый и прямой путь за Балканы. Такимъ пунктомъ было Систово. Дорога отъ Систова вела насъ прямо на Трново, въ столицу древне-болгарскаго княжества, оттуда — за за Балканы на Габрово, на Адріанополь и прямо въ Константинополь, о которомъ мы тогда мечтали, какъ о завоеванномъ уже город. Эта дорога сокращала путь, разрзала турецкія силы и была даже выгодна, съ точки зрнія дипломатической: она являлась, такъ сказать, неожиданностью въ глазахъ Европы и Турціи, потому что въ это время вс газеты предсказывали переправу у Никополя и кричали объ этомъ съ такою настойчивостью, что турки готовы были совершенно искренно врить глашатаямъ Этотъ, путь велъ насъ прямо въ древнюю столицу Болгаріи, что входило отчасти въ интересы гражданскаго управленія, а благополучное занятіе этого города могло воодушевить болгарское народонаселеніе и увеличить численность болгарскаго ополченія. Вс крпости восточнаго четырехугольника Турціи оставались въ сторон. Такимъ образомъ, Зимница, находящаяся почти противъ Систова, явилась самымъ выгоднымъ, самымъ удобнымъ мстомъ для переправы. Недалеко отъ Зимницы, выше по Дунаю, течетъ рка Ольта, на верхнихъ берегахъ которой заготовлялся лсной матеріалъ для моста и по теченію которой удобно было сплавлять его и спускать потомъ, по теченію же Дуная, къ Зимниц. Возвышенные, крутые турецкіе берега у Снетова, весьма опасные для атаки, и плоскій, низменный противуположный берегъ Зимницы, съ котораго чрезвычайно мудрено предпринимать переправу, не будучи замченнымъ на первыхъ же порахъ своего движенія — могли только отвлечь вниманіе турокъ отъ этого мста и убдить ихъ окончательно, что здсь русскіе переправляться не будутъ. Въ этомъ мст рка Дунай широка и представляетъ, по вншности, большія неудобства для нереправы. Словомъ сказать, переправа у Зимницы представляла собою вс шансы на успхъ и, сверхъ того, это былъ пунктъ, гд мы никогда еще не переправлялись.

Кому принадлежитъ мысль переправы черезъ Дунай и планъ ея исполненія? Мысль переправы черезъ Дунай — одна изъ свтлыхъ мыслей прошлой кампаніи, а когда являются хорошія мысли въ замкнутомъ кружк одинаково заинтересованныхъ лицъ, то оказывается потомъ, что каждому хочется быть ея хозяиномъ. Я слышалъ такъ много именъ собственниковъ этой мысли, что, положа руку на сердце, ршительно не могу указать на ея настоящаго хозяина. Курьёзне всего то, что каждый тянетъ сторону ‘своего’. Трудно себ представить, чтобы эта мысль родилась на самомъ берегу Дуная, поздно собакъ кормить, когда надо на охоту идти. Вроятне всего, что выборъ мста переправы былъ уже сдланъ заране, такъ сказать, вошелъ въ общій планъ кампаніи, безъ котораго воевать нельзя. Современемъ, вс эти планы могутъ, конечно, видоизмняться, но исходная точка должна же быть. Вотъ почему, мн кажется, гршатъ передъ истиною т, которые увряютъ, что мысль пареправы черезъ Дунай вблизи Турно-Магурелли родилась на самомъ берегу Дуная, во время рекогносцировки зимницкихъ прибрежій. Что же касается плана исполненія и замчательной систематичности этого исполненія, то это принадлежитъ всецло генералу Драгомирову.

Еще въ Кишинев ходили слухи, что дивизіи генерала Драгомирова, входящей въ составъ 8-го корпуса, предстоитъ совершить переправу черезъ Дунай. Ничего невроятнаго въ этикъ слухахъ не было, такъ какъ генералъ Драгомировъ извстенъ былъ своимъ научнымъ образованіемъ, какъ одинъ изъ рабочихъ теоретиковъ генеральнаго штаба. А кому же и поручать подобные манёвры, какъ не людямъ, имющимъ за собою научную подготовку? Правда, Драгомировъ никогда не былъ практикомъ, но въ этомъ отношеніи вс наши генералы стояли на одной почв. Во всякомъ случа, Драгомировъ выдлялся своею прошлою ученою дятельностью и былъ извстенъ, какъ иниціаторъ новыхъ теорій по части образованія нашихъ войскъ. Безспорно, и у Драгомирова были свои недруги, и теперь не рдко слышатся мннія въ осужденіе нкоторыхъ его теорій, но отъ враговъ избавлены только т люди, которые ничего не длаютъ. Драгомировъ не разъ выступалъ на поприще общественности по части литературной пропаганды своихъ теорій и, слдуетъ замтить, теорій до извстной степени либеральныхъ, принятіе которыхъ налагало печать забвенія на старые порядки автоматической дисциплины. Случалось, что онъ бралъ верхъ къ досад тхъ, которые охотно вырыли бы ему яму. Конечно, людямъ свойственно ошибаться, легко можетъ быть, что и Драгомировъ подъ-часъ ошибался въ своихъ тактическихъ соображеніяхъ, съ нимъ можно спорить, но никто не въ прав отнять отъ Драгомирова его дятельности. Во всякомъ случа, Драгомировъ работалъ въ своей жизни. Мы переживаемъ такое время, когда честная дятельность чеіовка и честные пути должны цниться на всъ золота.

Драгомировъ — человкъ чисто русскаго ума, не воспитаннаго на теоріяхъ смлыхъ, самостоятельныхъ заключеній, но умъ его — сильный, не лишенный до нкоторой степени, нмецкой педантичности и систематичности. Положительная и самая цнная сторона его натуры выражается въ томъ, что русскій солдатъ его любитъ искренно и горячо. Не много такихъ начальниковъ, которыхъ такъ любятъ нижніе чины. Затмъ извстна и другая чрезвычайно симпатичная черта его характера: идти по возможности прямымъ путемъ къ достиженію своихъ цлей.

Я говорю ‘по возможности’, потому что мудрено же, въ самомъ дл, быть простакомъ человку его среды. Въ лиц генерала Драгомирова я видлъ свтскаго генерала, но въ немъ не было ршительно ничего напускного, заносчиваго, наружно-самолюбиваго, все было въ немъ просто и искренно настолько, насколько позволялъ его тонкій умъ. Онъ хмурился, когда ему покушались говорить комплименты, и весь успхъ переправы черезъ Дунай приписывалъ ‘доброму, послушному русскому солдату’. Онъ плакалъ, говоря о солдатахъ: несомннно это — человкъ добраго сердца.

——

Четырнадцатая дивизія генерала Драгомирова выступила на деревню Атернаци изъ деревни Кареда, находящейся въ семнадцати верстахъ къ югу отъ Бухареста. 8-го іюня, дивизія пришла въ Атернаци. На другой день, т. е. 9-го іюня, туда-же прибыла часть штаба главной квартиры.

— Мы демъ на рекогносцировку, пояснилъ генералъ Левицкій.

Драгомирова пригласили хать вмст со штабомъ. Въ тотъ же день вечеромъ, выхали къ берегамъ Дуная, въ Зимницу: Главнокомандующій арміей, генералы Непокойчицкій, Левицкій. Драгомировъ и Рихтеръ заняли, 10 іюня, мста въ небольшой рощ, находящейся на самомъ берегу Дуная, въ правомъ конц деревни и, принявъ самыя тщательныя мры предосторожности, для того, чтобы не обнаружить своего присутствія, провели цлый день въ наблюденіяхъ за движеніями и положеніемъ противоположнаго турецкаго берега. Но прежде всего, необходимо познакомить читателя съ мстностью.

Турецкій берегъ вполн господствуетъ надъ лвымъ, румынскимъ берегомъ Дуная. На сравнительно низменномъ, хотя и обрывистомъ (на нсколько саженъ), румынскомъ берегу расположена Зимница. Почти противъ Зимницы, нсколько праве, на противуположномъ берегу, усматривается среди роскошной зелени болгарской городъ Систово. Онъ какъ будто приклеенъ къ высокой гор, которая переходитъ въ безконечную цпь возвышенностей. Вс эти горы густо заросли зелеными лсами, кустарниками. На румынскомъ-же берегу Дуная вы видите громадную, песчаную поляну, которая тянется на нсколько верстъ вдоль румынскаго берега и затопляется каждый разъ, когда воды Дуная поднимаются выше своего нормальнаго уровня. Во время разлива здсь цлое море воды, но лишь только вода спадаетъ, образуется топкая песчаная степь. Узкій рукавъ Дуная врывается въ одномъ мст въ эту песчаную степь и орошаетъ крутой берегъ самой Зимницы. Лве, въ порядочномъ разстояніи отъ Зимницы, на песчаной полян, на самомъ берегу нормальнаго Дуная находится небольшая роща, она приходится какъ разъ противъ узкаго и длиннаго острова на Дуна, находящагося гораздо ниже Систова. Праве отъ этой рощи, т. е. выше по Дунаю, въ нкоторомъ разстояніи, находилась, такъ называемая, австрійская мачта, мсто остановки пароходовъ у Зимницы. У самой рощи стояла караулка. Затмъ, все громадное пространство песчаной и низменной поляны оставалось совершенно открытымъ съ высоты турецкаго берега. Прежде, чмъ дойдти до рки, нужно было проходить пространство боле двухъ верстъ. Черезъ зимницкій рукавъ Дуная былъ перекинутъ мостикъ. Самый городъ Систово расположенъ въ лощин, окруженъ фруктовыми садами, раскинулся въ овраг, и вся эта мстность представляетъ собой чрезвычайно живописный видъ. Если смотрть на Систово съ румынскаго берега, вы видите густую зелень, изъ-за которой еле-еле виднются крыши домовъ и куполъ большаго болгарскаго собора. Турецкіе минареты придаютъ общей картин своеобразную, чрезвычайно красивую обстановку, стройные и высокіе, они украшаютъ мстность въ связи съ этой роскошной зеленью, съ этими холмами и зеленющими лощинами. Чтобы войти къ городу, нужно взобраться на высокую гору и дойти до того оврага, въ которомъ раскинулся Систово. Турецкіе берега на всемъ этомъ пространств чрезвычайно круты и обрывисты: мстами находятся овраги и лощины. Ниже Систова, почти какъ разъ противъ австрійской мачты, втекаетъ въ Дунай небольшая рченка Текиръ-Дыре, она течетъ въ овраг. Мстами берега до того круты, что нтъ никакой возможности на нихъ, взобраться. Общій планъ занятія города Систова могъ заключаться въ томъ, что войска, по мр своей высадки, должны были направляться лве Систова въ горы, занимать рядъ отдльныхъ возвышенностей и, по мр занятія этихъ холмовъ, двигаться на самую высокую гору. Эта гора образуетъ, такъ сказать, фонъ передовыхъ холмовъ и тянется хребтомъ, отдляя собою прибрежные окрестности Систова отъ другихъ, внутреннихъ болгарскихъ округовъ. Выше того мста, гд течетъ Текиръ-Дыре, стоитъ городъ Систово, какъ разъ у подножія этой высокой горы. Такимъ образомъ, разъ эта гора занята и непріятель прогнанъ съ ея возвышенности, городъ самъ собою попадалъ въ руки побдителя.

Но для того, чтобы овладть этою горою, необходимо было пройти черезъ цлый рядъ испытаній: спуститься съ понтонами, съ артиллеріею и съ войсками, съ румынскаго берега, перейти песчаную поляну, спустить понтоны на воду, переплыть Дунай, взобраться на крутизну турецкаго берега, выбить непріятеля со всхъ отдльныхъ высотъ и тогда уже стараться занять конечную, большую гору сзади Оистова.

Въ день упомянутаго наблюденія изъ Зимницы за Систовомъ генералъ Рихтеръ получилъ приказаніе — съ возможною тщательностію освидтельствовать почву песчаной поляны, насколько она плотна и возможно ли провезти по ней артиллерію и понтонные парки. Результаты его дневной рекогносцировки увнчались успхомъ и привели къ благопріятнымъ заключеніямъ. Съ тмъ и ухалъ Главнокомандующій съ остальною своею свитою изъ Зимницы въ Пятру, вечеромъ 10 іюня, ничего не ршая на мст относительно переправы. Въ Пятр ночевали. Берега Зимницы охранялись въ то время пикетами люблинскаго гусарскаго полка, находящагося подъ командою полковника Бороздина. Люблинцы мирно коротали время на своихъ аванпостныхъ пикетахъ и не видли ршительно ни малйшаго движенія нашихъ войскъ. Около Зимницы не было построено ни одной нашей батареи, не было вырыто ни одного стрлковаго ложемента. Мсто переправы сохранялось въ полномъ секрет не только отъ турокъ, но и отъ начальниковъ отдльныхъ частей. Мстоположеніе береговъ, въ связи съ тми соображеніями, что движеніе войскъ по песчаной полян сопряжено съ громадными потерями отъ артиллерійскаго огня непріятеля, что наводка моста чрезвычайно затруднительна, приводили турокъ къ заключенію, что переправы у Систова никогда не будетъ.

Изъ Пятры главная квартира похала въ Сяку, верстахъ въ десяти выхали на берегъ, затмъ отправились въ Турнъ-Магурели. Тамъ, около двухъ часовъ пополудни, собрался военный совтъ, въ которомъ приняли участіе Главнокомандующій, Непокойчицкій, Левицкій, Драгомировъ и великій князь Николай Николаевичъ младшій. На совт принято было окончательное ршеніе переправы черезъ Дунай у Зимницы. Драгомирову приказано было вернутся въ Бею, гд находилась его дивизія, и въ ночь съ 14-го на 15-ое приступить къ переправ. Ршено было для отвлеченія вниманія турокъ отъ пункта переправы, принять слдующія демонстративныя мры: корпусъ генерала Циммермана перевести черезъ Дунай у Браилова, въ ночь съ 12 то на 13ое іюня, открывать самыя сильныя канонады по ночамъ съ 13-го на 14-ое іюня и съ 14-гона 15-ое противъ Рущука и у Никополя, въ это время, противъ Систова должна быть могильная тишина. Великій князь Главнокомандующій приказалъ Драгомирову подводить войска къ Зимниц или ночью, или раннимъ утромъ, но отнюдь не днемъ и не вечеромъ, принимая во вниманіе сильное солнечное освщеніе румынской стороны берега, между тмъ какъ, раннимъ утромъ солнце било въ глаза турокъ и, слдовательно, лишало ихъ возможности въ точности слдить за движеніемъ на румынскомъ берегу. Къ вечеру 11-го іюня, генералъ Драгомировъ ухалъ въ деревню Бею.

Во время ночевки въ д. Пятра генералъ Левицкій приказалъ послать офицера въ д. Бею съ цлью узнать, прибыли-ли туда понтоны? Офицеръ генеральнаго штаба Литвиновъ отправился въ Бею и вернулся оттуда въ Пятру.

— Вс понтонные парки уже прибыли въ Бею, донесъ онъ Драгомирову:— и сегодня въ ночь предполагается движеніе понтоновъ на Пятру, согласно маршруту, данному майору Копайскому, начальнику парковъ.

Это движеніе предполагалось въ ночь съ 12-го на 13-ое іюня. Въ это время, Литвиновъ уже не засталъ главной квартиры, такъ какъ она переправилась въ Драчу. Разговоръ этотъ происходилъ около семи часовъ вечера, 12-го іюня, а въ этотъ-же вечеръ, по донесенію Литвинова, понтонные парки должны были выступитъ по совершенно другой дорог, если принять во вниманіе ршеніе переправляться черезъ Дунай у Зимницы. Разстояніе до Беи около двадцати верстъ. Если послать Литвинова обратно въ Бею, для того, чтобы остановить движеніе понтоновъ на Пятру и направить ихъ на Зимницу — офицеръ рискуетъ уже не застать ихъ въ Вс и, въ лучшемъ случа, встртить ихъ по дорог, между тмъ какъ Литвинову необходимо еще хать за главной квартирою въ Драчу съ этимъ донесеніемъ, такъ какъ онъ былъ посланъ генераломъ Левицкимъ. Что оставалось длать Драгомирову, въ виду ршенія главной квартиры и въ тотъ моментъ, когда для него была дорога каждая минутая когда всякій лиш-ній, ненужный маршрутъ понтоновъ вызывалъ вредную для дла проволочку времени?

— Позжайте немедленно обратно въ Бею, я вамъ дамъ вс средства, загоните лошадей, длайте, что хотите — остановите понтоны въ Бе, я сейчасъ тамъ буду самъ лично.

— Но мн необходимо хать въ главную квартиру съ отвтомъ, настаивалъ офицеръ, исполняя долгъ службы.

— Именемъ главной квартиры, я вамъ отдаю это распоряженіе, сказалъ ему Драгомировъ, не имвшій права говорить съ нимъ въ эту минуту искренно, дабы не обнаружить ршенія главной квартиры.

Литвиновъ, дльный и энергичный офицеръ генеральнаго штаба — одна изъ несчастныхъ жертвъ нашихъ за Дунаемъ (онъ былъ убитъ въ одномъ изъ первыхъ сраженій въ Болгаріи) — слъ на коня и поскакалъ обратно въ Бею. Генералъ Драгомировъ пріхалъ въ Бею часовъ около двнадцати по полуночи. Подъзжая къ мстечку Смердозы, онъ встртилъ длинный обозъ, тянувшійся по дорог.

— Что такое тянется?.. какой обозъ?

— Понтонные парки, ваше превосходительство.

— Пригласите ко мн майора Копайскаго.

Явился майоръ Копайскій.

— Куда идете?

— Мн первоначально приказано было идти на Пятру, ваше превосходительство, отвтилъ майоръ Копайскій:— а потомъ мн дали направленіе къ Смердоз, на Сойму.

— Офицеръ генеральнаго штаба Литвиновъ?

— Такъ точно, ваше превосходительство.

— Съ Богомъ!

Дльный офицеръ понялъ, въ чемъ дло. Когда Драгомировъ прозжалъ, обозъ — понтонные парки уже перехали черезъ мостъ находившейся здсь рчонки. Перехать мостъ обозу — значитъ, половину дла сдлать.

Генералъ приступилъ къ исполненію плана переправы. 12-го іюня, часовъ около 11, онъ собралъ къ себ всхъ начальниковъ отдльныхъ частей 14-й дивизіи, артиллерійской бригады, командировъ 4-й стрлковой бригады, полковыхъ и батальйонныхъ командировъ, батарейныхъ командировъ 14-й бригады, командировъ двухъ горныхъ батарей, состоящихъ при стрлковой бригад, командира пластуновъ, командира 63-го донскаго полка и командира гвардейской полу-роты. Вс эти части вошли въ составъ его отряда. Пригласивъ начальниковъ отдльныхъ частей, генералъ обошелъ ряды войскъ и подозвалъ къ себ командира шестого понтоннаго парка.

— Намъ приказано идти на Зимницу, а куда мы пойдемъ дальше — того не знаю, объявилъ онъ офицерамъ.— Въ Зимниц мы будемъ ждать приказаній, тамъ занимаютъ и будутъ занимать аванпосты люблинцы и брянцы, надо постараться сдлать движеніе возможно скрытно и чтобы ничто не измнилось на берегу Дуная.

Затмъ генералъ пригласилъ начальниковъ въ ближайшій сарай, за неимніемъ лучшаго мста, и объявилъ имъ:

— Движеніе пойдетъ въ слдующемъ порядк, гг. командиры стрлковой бригады, пластуновъ, горной батареи, пожалуйте сюда!

Они вышли впередъ.

— Вы выступаете первыми, въ 6 часовъ вечера, длаете провалъ у колодцевъ и должны приступить къ Зимниц въ 6 часовъ утра, когда разсвтетъ, но вы примете вс мры для того, чтобы ваше движеніе не было обнаружено.

Командиры поименованныхъ частей выслушали генерала и отошли въ сторону.

— Гг. командиры первой бригады 14-й дивизіи и первыхъ трехъ батарей, пожалуйте сюда!

Опять образовалась группа: Іолшинъ, Родіоновъ, Мольскій.

— Вы составляете второй эшелонъ, выступаете 13-го іюня, рано утромъ, доходите до колодцевъ, длаете большой привалъ до сумерекъ и ночью подступаете къ Зимниц.

Приглашены были командиры второй бригады 15-й дивизіи, Петрушевскій, Духонинъ, Тележниковъ, и командиры двухъ батарей (четвертая, легкая, была уже въ Зимниц въ это время).

— Вы, гг., выступаете въ 5 часовъ пополудни 13 іюня, доходите до колодцевъ и оттуда, сдлавши привалъ, идете на Зимницу и подходите къ ней къ тремъ или четыремъ часамъ утра.

Таковы были первыя распоряженія генерала Драгомирова. Я нарочно передаю сцену въ подлинник для того, чтобы охарактеризовать ту систематичность, которая составляетъ одну изъ отличительныхъ чертъ характера Драгомирова.

Вс предписанныя движенія были сдланы, какъ говорится, безъ осчки. Отъ бумагъ великій князь приказалъ воздерживаться. Вообще, на это время главная квартира умышленно от странила себя отъ 14-й дивизіи.

Тысячъ около 20,000 войска свершали движеніе въ Зимницу, но никакой вншней стороны этого движенія не было видно. У Зимницы встрчали войска начальникъ штаба дивизіи Якубовскій и старшій адъютантъ, капитанъ Котельниковъ, которые и размщали эшелоны такимъ образомъ, чтобы не обращать ни себя вниманіе, т. е. не разбивая палатокъ и пряча за дома и за заборы задняго фасада города, такъ что ночь съ 13 то на 14-ое іюня войска провели на открытомъ воздух. Въ эту-же ночь, нввели мостъ черезъ рукавъ Дуная, омывавшій берегъ самой Зимины, и ушли посты по ту сторону болотовины, къ лвой рощ на берегу Дуная.

Сильно должны были биться сердца служакъ 14-й дивизіи. По мр дальнйшаго приготовленія, люди ажитировались все боле и боле, всякій сознавалъ: сегодня живъ, завтра могу быть мертвымъ. Если бы не вра въ лучшее, согрвающая каждаго человка — это сознаніе способно ублить человка сдинами въ одну ночь. День 14го іюня проведенъ былъ генераломъ Драгомировымъ въ самомъ тяжеломъ ожиданіи. Это былъ для него вопросъ жизни или смерти, это былъ ‘экзаменъ гранаты’ въ рядахъ русской арміи.

14-го іюня, къ 12 часамъ пополудни, въ Зимницу пріхалъ генералъ Радецкій, съ своимъ начальникомъ штаба, полковникомъ Дмитровскимъ. Драгомировъ былъ въ такомъ нервно-возбужденномъ состояніи, что замтилъ, между прочимъ, Дмитровскому:

— Теперь я понимаю, почему люди иногда пускаютъ себ пулю въ лобъ.

Утромъ 14-го іюня, Драгомировъ снова пригласилъ къ себ всхъ начальниковъ отдльныхъ частей, до ротныхъ командировъ включительно. Генералъ помщался въ томъ-же самомъ дом, въ правой сторон города, на берегу Дуная, гд останавливалась и главная квартира. Размстивъ офицеровъ групами за деревьями небольшой рощицы, съ биноклями въ рукахъ — генералъ началъ съ ними рекогносцировку.

— Видите, гг., Систово, повелъ онъ имъ такую рчь:— мы будемъ здсь переправляться черезъ Дунай, мы будемъ высаживаться у устья вонъ той рчки, называемой Текиръ-Дыре. По высадк на берегъ, прилагайте вс силы, чтобы скалывать на дорог все, что вы встртите… намъ нужно стремиться къ тому, чтобы занять высокую гору, надъ Систовымъ. Когда эта гора будетъ занята, мы займемъ и самый городъ. Этимъ пока ограничимся, преслдованіемъ непріятеля не увлекайтесь, намъ необходимо прикрыть переправу, а не гоняться за дешевыми лаврами. Теперь, чтобы насъ не замтили, разойдитесь по три, по четыре человка и постарайтесь хорошенько высмотрть все, что я вамъ указалъ.

Офицеры разошлись. Генералъ продолжалъ волноваться. Затмъ онъ отдалъ приказаніе, чтобы вс начальники собрались въ какомъ-нибудь дом на сверной, т. е. задней сторон города. Первый рейсъ должны были составлять: 1) стрлки Волынскаго полка, 2) пластунская рота, 3) гвардейская полурота, и 4) вторая горная батарея. Въ составъ второго рейса вошли: 1) остальныя роты волмискаго полка, 2) десять ротъ минскаго полка, первая горная батарея и т. д. Генералъ предупредилъ, что первый составъ отплыветъ разомъ, а остальные — по мр возвращенія понтоновъ, и просилъ командира люблинскаго полка усилить разъзды съ началомъ перваго рейса. Генералъ наблюдалъ затмъ, чтобы людямъ было точно растолковано, чтобы на берегу нетолько не было скопленія, но и одиночно стоящихъ людей, чтобы было обращено вниманіе, чтобы на берегу у Зимницы не разводились костры, не являлись люди съ флагами и вообще съ подозрительными сигналами, а если кто-нибудь будетъ замченъ, представлять его къ генералу Драгомирову.

Вдругъ, въ ночь съ 13-го на 14-е, на самомъ берегу Дуная, между лвою рощею и австрійскою мачтою, загорлась караулка. Это была мучительная минута для Драгомирова. ‘Ну, кончено! предупредили!’ подумалъ онъ. Сердце упало, онъ послалъ немедленно узнать, въ чемъ дло. Пожаръ объяснился простою случайностью. Стало легче на душ генерала, и онъ началъ приготовляться къ роковой ночи.

Молодой генералъ Скобелевъ оставилъ казачій бивакъ въ д. Бе, гд казаки нагнали дивизію Драгомирова, когда уже послдняя часть дивизіи снималась въ походъ на Зимницу. Скобелевъ 2-й пріхалъ въ Зимницу къ Драгомирову. Въ распоряженіи послдняго находился 63-й донской полкъ. Съ каждыхъ рейсомъ предполагалось переправлять по 60 казаковъ.

Вечеромъ 14-го іюня, ршено было начать спускъ понтоновъ съ 9 часовъ. Понтоны спускались выше того дома, въ которомъ остановился Драгомировъ. Если до сихъ поръ нравственное состояніе Драгомирова и было мучительно, то со спускомъ понтоновъ оно могло только ухудшится. Всякій громъ, всякое бряцаніе артиллерійскаго лафета, всякій скрипъ телеги ударяли прямо въ сердце.

——

Ночь наступила темная, въ воздух пахло дождемъ. Рзкій втеръ дулъ съ запада. Кругомъ было пустынно и дико. Втеръ налеталъ шквалами на листья тучныхъ деревьевъ, деревья клонились, и рзкій шелестъ ихъ листьевъ раздавался въ мутномъ воздух. Лсная опушка на берегу Дуная шумла какимъ-то зловщимъ шипніемъ. На минуту воцарялась тишина, а тамъ снова налеталъ сердитый шквалъ и снова смнялся тишиною лтняго вечера.

Низко колыхались грозныя тучи, темныя, тяжелыя, мрачныя, он тснились и порывисто неслись по небу, лзли другъ на друга, расплывались, снова сгущались и снова разрывались на клочья, на отрепья, и вс эти отрепья летли потомъ куда-то вдаль, неслись быстро, перегоняя другъ друга.

Въ моментъ зловщаго шипнія деревьевъ, среди возбужденной природы, при волнующемся, пнистомъ Дуна — наши солдатики спускали понтоны, и каждый шумъ массивной клади заставлялъ ихъ останавливаться на мст и устремлять свой взглядъ на турецкій берегъ. Темно было впереди, все, что творилось на турецкомъ берегу въ это время — все это было покрыто мракомъ. ‘Что длаютъ турки?.. знаютъ ли они наши намренія?.. можетъ быть, и они теперь готовятся насъ встртить убійственнымъ огнемъ?.. можетъ быть, они въ душ глумятся надъ нами? все можетъ быть!.. Какія тяжелыя, невыносимыя минуты!’

Спущенные понтоны вытянулись вдоль и ниже около австрійской мачты. Гуси подняли шумъ и, испугавшись, полетли въ сторону.

— Ну, если бы это противъ черкесовъ — даромъ не прошло бы! сказалъ Дмитровскій, долго служившій на Кавказ.

Посл парковъ начала спускаться на болотовину артиллерія. Дорога до берега Дуная идетъ на три версты. Цлыя три версты приходится шумть, артиллеріей, цлыя три версты неринаго раздраженія! Для прикрытія этихъ батарей спустился брянскій полкъ. Три батарея заняли мста на берегу въ право отъ австрійской мачты, дв батареи — влво на площадк, въ рощ. Батареямъ было приказано отнюдь не начинать огня ране открытія артиллерійскаго или значительнаго пхотнаго огня непріятеля съ того берега. Необходимо было вести операцію насколько возможно тихо и осторожно до послдней крайности. Когда артиллерія прозжала мостикъ около Зимницы, поднялся такой шумъ, что пришлось остановить ее и послать за соломою для подстилки. Батареи вели на мсто офицеры люблинскаго полка, участвовавшіе съ Рихтеромъ на рекогносцировк. Около десяти или одиннадцати часовъ, Драгомировъ отправился на берегъ съ великимъ княземъ Николаемъ Николаевичемъ младшимъ, съ дивизіоннымъ штабомъ и съ состоявшимъ, или, врне, прикомандировавшимъ себя, генераломъ Скобелевымъ, полковникомъ Сухотинымъ, капитаномъ Ласковскимъ, штабсъ ротмистромъ Цуриковымъ и поручикомъ Мухановымъ. Въ штаб Драгомирова находились: полковникъ Якубовскій, штабсъ капитанъ Котельниковъ, капитанъ Вольскій и бывшій ординарецъ, поручикъ Шостакъ. Генералъ пришелъ на берегъ, артиллерія встала на мста, понтоны вытянулись, войска подошли въ полномъ порядк и съ замчательною точностію. Воображеніе Драгомирова, посл ряда нравственныхъ мученій, перешло въ фазисъ болзненнаго состоянія. ‘Да, они все знаютъ, имъ все извстно..’ шептали его воспаленныя губы. Утомленіе взяло верхъ: Драгомировъ прилегъ, чтобы отдохнуть, и заснулъ крпкимъ сномъ. Проспавъ полчаса, онъ былъ разбуженъ, всталъ, и успокоился. Сдлавъ распредленіе по рейсамъ, онъ сказать солдатамъ:

— Счастливъ буду, если увижу васъ живыми и невредимыми на томъ берегу и если останусь самъ живъ вмст съ вами. Онъ назначилъ очередь на случай его убыли. Команда переходила къ Петрушевскому, затмъ къ Іолшину и Родіонову.

Около часу ночи, началась посадка перваго эшелона. Она была исполнена въ полной тишин. Солдаты были проникнуты сознаніемъ торжественности минуты, они молчали отчасти вслдствіе глубокой и слпой вры въ руководителей, отчасти вслдствіе того, состоянія сосредоточенности, въ которое приходитъ каждый человкъ въ такія минуты.

— Съ Богомъ, отваливайте! сказалъ Драгомировъ, перекрестивши первый эшелонъ.

Солдатики сняли шапки, перекрестились. Весла ударяли по вод. Начало брезжится… первые признаки утренней зорьки показались на восточной части неба. Въ бинокль можно было слдить за силуэтами отвалившихъ лодокъ. Съ минуты на минуту ждали выстрловъ. Но вотъ видно, какъ первыя лодки уже подплываютъ къ берегу… вотъ они подплыли и начинаютъ высаживаться на турецкій берегъ. Показались огоньки, раздались первые ружейные выстрлы. Стрляли, очевидно, одни только часовые и стрляли въ двухъ мстахъ, въ полуверстномъ разстояніи другъ отъ друга. Къ хвосту перваго рейса весь турецкій берегъ занятъ стрлками и весь берегъ у Текиръ-Дыре, выше и ниже горлъ огнями. Турецкая артиллерія открыла пальбу съ батареи у Систова. Ей отвтили двадцати-четырехъ фунтовыя орудія 14-й бригады, отъ австрійской мачты вправо. Батарея девятой бригады, находившаяся въ рот, открыла огонь по турецкимъ стрлкамъ, спшившимъ къ мсту высадки изъ лагеря, въ двухъ верстахъ отъ Текиръ-Дыре, ниже рчки, въ сторону Бардина. Начало свтать, можно было ясно различать движенія на противуположномъ берегу. Большая частъ изъ состава перваго рейса переправилась почти безъ потерь, но, такъ какъ теченіе было быстрое, то. самая высадка происходитъ неправильно, разбросанно. Высажившіеся солдатики должны были сбивать турокъ кучками. Первый рейсъ занялъ времени около 20 минутъ или получаса. Данныхъ не было о теченіи Дуная, поэтому трудно было разсчитать время переплытія заблаговременно. Мало по малу, по мр дальнйшей высадки, вс кучки сплочивались и дйствовали сообща. Прізжаютъ гребцы назадъ.

— Слава Богу, благополучно, говорить солдатикъ.

Но, какъ не разсчитывай, какой порядокъ ни проэктируй, въ дйствительности всегда выйдетъ ломка предварительныхъ приказаній. Еще хвостъ перваго эшелона не дошелъ до того берега, какъ уже начало свтать, можно было различить все, что происходило на тонъ берегу.

Вотъ, видитъ Драгомировъ, что тамъ происходитъ какая-то каша, гд турки, гд наши — разобрать невозможно… вотъ, видитъ вс, какой-то паромъ, болтающійся на вод, очевидно, онъ идетъ ко дну, это былъ тотъ самый паромъ, на которомъ погибъ несчастный Стрельбицкій. Въ одной изъ лодокъ, въ начал второго рейса, видно, какъ люди стрляютъ въ воздухъ… что это значитъ?.. стрлять съ лодокъ было запрещено по инструкціи! несчастные!.. они идутъ ко дну, они длаютъ прощальный салютъ!

Это была минута, когда Драгомировъ обратился къ Радецкому:

— Позвольте мн хать на тотъ берегъ, сказалъ онъ старшему въ чин. Нервы его не выдерживали. Чувствовалась потребность войдти въ строй и увидть воочію, что творится на томъ берегу.

Больше всего досталось хвосту перваго рейса и голов втораго. Изъ минскаго полка два или три понтона пошли во дну.

— Позвольте артиллерію и казаковъ пока не перевозить, обратился Драгомировъ къ Радецкому передъ отъздомъ:— давайте побольше пхоты, пхоты и пхоты, пока окончательно не утвердимся на томъ берегу.

Во время перваго рейса, были эпизоды подчасъ траги-комичеекаго свойства. Выбросило одну кучку солдатиковъ прямо подъ обрывъ, выше Текиръ-Дыре. Узрли солдатики передъ собою отвсныя стны, сходятъ на берегъ, начинаютъ карабкаться, но, какъ только высунутъ головы, турки стрляютъ въ нихъ.

— Такъ, братцы, не годится, говорятъ они другъ другу:— это не резонтъ.

— А какъ-же?

— Разомъ подсадить человкъ пятнадцать, дать здоровый залпъ — они и ошалютъ, а потомъ кричи ‘ура’!’ да и лупи его прямо въ морду. Такъ и сдлали солдатики.

Драгомировъ вступилъ на турецкій берегъ съ мучительнымъ страхомъ за неуспхъ предпріятія. Видитъ онъ. что пластуны прячутся за кусты.

— Что вы прячетесь, ребята?

— Солдаты насъ за турокъ принимаютъ, въ насъ-же стрляютъ.

Слдуетъ замтить, что костюмъ пластуновъ дйствительно малымъ отличается отъ костюмовъ турецкихъ баши-бузуковъ, высокая, мховая, казацкая папаха, рваный бешметъ, загорлая физіономія съ всклокоченною бородою.

Драгомировъ высадился нсколько выше Текиръ-Дыре, первая встрча, его была съ офицеромъ Бряновымъ. Штабсъ капитанъ волынскаго полка — онъ получилъ 8 штыковыхъ ранъ. Обстоятельства, при которыхъ онъ получилъ эти раны, весьма знаменательны. Иванъ Ильичъ Бряновъ былъ въ бою, командуя своею ротою. Когда онъ узналъ, что турки обошли флангъ стрлковой роты, онъ ршился выручить людей своего полка. Часть своей роты онъ отправилъ для поддержки обойденныхъ, другую часть поставилъ въ сомкнутый строй на случай атаки. Усиленная наша цпь быстро отодвинула и отрзала цлую турецкую роту. Бряновъ бросился на эту роту въ атаку. Немного опередивъ людей, онъ сразу наткнулся на два штыка, которые проткнули ему лвую и правую руки. У Брянова было ружье, несмотря на свои раны, ему удалось убить штыкомъ одного турка, человкъ 15 турокъ вдругъ окружили Брянова, и между нимъ и турками завязался рукопашный бой. ‘Многихъ я положилъ на мст’, разсказывалъ мн Бряновъ за нсколько часовъ до смерти (онъ умеръ отъ ранъ):— но, въ конц концовъ, все-таки, получилъ 8 штыковыхъ ранъ и упалъ, лишившись чувствъ.’ Онъ былъ въ Сербіи, служилъ тамъ въ отряд Меженинова, былъ легко раненъ, но поправился, и вотъ судьба направила его въ первой же битв здсь на 8 турецкихъ штыковъ.

— Ну, что Бряновъ, ранены… какъ идутъ дла? спросилъ Драгомировъ, при встрч съ нимъ.

— Дла идутъ хорошо, ваше пр—ство, отвтилъ Бряновъ.

Драгомировъ подошелъ къ мельниц. Вправо валяется убитый турокъ, слва два музыканта что-то копошатся около мельницы… Имъ, видино, хочется проникнуть въ мельницу, но они никакъ не могутъ найти дорогу.

— Что вы тутъ длаете?

— А вотъ, ваше пр—ство, покончить надо.

— Съ кмъ покончить?

— А Богъ ихъ знаетъ! народъ какой-то въ мельницу заслъ.

Посмотрли въ окно мельницы, изъ окна выглядываютъ два блдныя лица страшно перепуганныхъ, болгаръ… они не живы, не мертвы.

— Да это — болгаре! это — наши братья!

— Не должно быть, ваше пр—ство.

— Перекреститесь, сказалъ Драгомировъ болгарамъ.

Болгаре начали усиленно креститься.

— Видите вы, они крестятся.

Солдатики угомонились. Это была самая первая встрча спасителей съ угнетенными. Мы даже не знали нашихъ братій въ физіономію.

Выйдя къ цпи, Драгомировъ въ волненіи обратился къ Скобелеву, какъ къ человку боле или мене опытному въ длахъ.

— Ну, какъ, по вашему мннію?

— Все идетъ превосходно, придется поздравить васъ съ полнымъ успхомъ.

Это успокоило Драгомирова. Вся вмст взятая битва обличалась совершенно неправильнымъ характеромъ, дрались кучками, вытсняли трупами, короче — это была какая-то общая свалка нападающаго съ непріятелемъ. Всякая переправа черезъ рку, по понятіямъ теоретиковъ, относится къ категоріи правильныхъ нападеній, въ которыхъ все должно быть предусмотрно и все идти согласно выработаннымъ наукою правиламъ и порядкамъ. Но въ дйствительности получается нчто въ род общаго хаоса, въ которомъ нтъ никакой послдовательности, ничего строгаго и опредленнаго. Когда нкоторые изъ иностранныхъ агентовъ поздравляли съ удачною переправою — они говорили: ‘теоретики будутъ весьма затруднены, въ какую сторону здсь выгибъ рки (такъ какъ въ наук предполагается выгибъ рки для успха всякой переправы) и какимъ образомъ это могло случиться, что сначала начали переправляться, а потомъ открыли артиллерійскій огонь, тогда какъ сначала всегда предполагается открыть огонь, а потомъ уже начинать переправу… теоретики не будутъ знать, къ какой категорія нападеній отнести настоящую переправу’..

— Къ категоріи нечаянныхъ нападеній, съострилъ генералъ Радецкій на замчаніе иностранныхъ агентовъ.

Въ разгар самой переправы, часу въ шестомъ утра, доложили генералу, что сверху идетъ турецкій мониторъ. Сейчасъ-же послали вверхъ по Дунаю лейтенанта Палтова узнать, насколько было основательно это донесеніе. Лейтенантъ Палтовъ убдился въ томъ, что это шелъ изъ устья Ольты нашъ параходъ ‘Анета’, купленный нами заблаговременно въ Австріи, пароходъ шёлъ съ двумя баржами, подъ командою капитанъ-лейтенанта Тудера, въ Зимницу для содйствія переправ. Смолкнувшіе-было къ этому времени ружейные и артиллерійскіе выстрлы возобновились съ большею энергіею съ появленіемъ нашего парохода. Хотя одною гранатою туркамъ и удалось повредить одну баржу, буксируемую съ лвой стороны, но въ общемъ они стрляли плохо и не причинили пароходу никакого вреда. Убдившись въ этомъ, турки сами прекратили стрльбу въ пароходъ посл двух-часоваго упорнаго огня и направили этотъ огонь на островъ, гд находился нашъ перевязочный пунктъ. Тмъ временемъ, пароходъ продолжалъ перевозку, забирая съ собою и на баржахъ до трехъ батальйоновъ въ одинъ рейсъ. Моряки принялись за буксировку понтоновъ еще съ помощію двухъ паровыхъ шлюпокъ. Совершенное отсутствіе моряковъ и паровыхъ средствъ при самомъ начал переправы объясняется намреніемъ скрыть ее отъ турокъ. Буксировка понтоновъ ускорила дло, такъ что къ 6 часамъ утра переправились почти вс войска.

Наши солдатики встртили чрезвычайно сильное сопротивленіе со стороны турокъ. Турки съ первяго-же раза заявили себя мужественными защитниками своихъ позицій. Борьба была ожесточенная. Турки разсыпались по кустамъ, по холмамъ, по оврагамъ и канавкамъ, и каждую турецкую роту приходилось выбивать штыками.

Выгнавъ турокъ съ первыхъ позицій, мы отправились занимать высокую гору, у подножія которой стоитъ Систово. Турки раздлились на дв партіи, находя дло проиграннымъ, они кинулись — одни въ сторону Никополя, другіе — въ сторону Рущука. Изъ Рущука было выслано имъ подкрпленіе, которое они встртили по дорог и которое вернулось вмст съ ними обратно въ Рущукъ. Турки совершенно не ожидали переправы русскихъ вблизи Систова. Наши войска встртили всего шестъ таборовъ низана.

Посл битвы мы вступили въ городъ. Городъ Систово принадлежитъ къ числу турецкихъ городовъ средней руки. Онъ расположенъ въ лощин, окруженъ весь фруктовыми садами, раскинулся въ овраг, и вся эта мстность представляетъ собою чрезвычайно живописный видъ. Чтобы войти въ городъ, нужно взобраться на высокую гору и дойти до того оврага, въ которомъ раскинулся Систово. Улицы, узенькія, кривыя, отвратительно вымощенныя, застроены небольшими домами, въ нижнихъ этажахъ которыхъ помщаются лавки, турецкія кафаны, винные и хлбные склады и магазины. Переходя изъ одного квартала въ другой, приходятся то. подыматься, то опускаться по ступенькамъ узенькихъ лстницъ или по крутымъ переулкамъ и закоулкамъ города. Турецкое зданіе легко было отличить отъ болгарскаго: окна жилыхъ помщеній закрыты ршетчатыми ставнями, тщательно охраняющими въ обыкновенное время лица турецкихъ женщинъ отъ глазъ посторонняго наблюдателя. Но въ то время эти зданія отличались еще по наружнымъ знакамъ: на каждомъ болгарскомъ дом можно было видть мломъ или углемъ сдланный крестъ, на каждомъ турецкомъ зданіи можно было видть луну, которую поспшили изобразить болгаре. Послдніе прибгали къ такому наглядному способу изображенія своего имущества во всхъ случаяхъ, когда желали что-либо предохранить отъ опасности военнаго времени, они даже рисовали черные кресты на заднихъ частяхъ своихъ быковъ.

Русскому солдату стоитъ только разойтись. Солдатики, разгоряченные битвою, такъ разошлись въ город, что, соединившись съ болгарами, камня на камн не оставили въ турецкомъ квартал. Черезъ полчаса, посл занятія города, тамъ были одни руины. Я заходилъ въ турецкіе дома. Они были покинуты окончательно турками. Турецкое населеніе бжало изъ города въ. паническомъ страх, еле-еле успвъ спасти кой-какое имущество и захватывая у болгаръ подводы. Въ разрушенныхъ домахъ, съ выбитыми дверями и окнами, я находилъ нсколько турецкихъ корановъ, много тряпья, разнаго ненужнаго хлама, брошенную домашнюю утварь, иногда склады овса, пшеницы и кукурузы. Вдоль по берегу Дуная, въ нижней части города, стояли турецкіе магазины съ хлбными запасами. Со взятіемъ Систова, намъ досталось хлбныхъ запасовъ на сумму до 250,000 рублей.

Эти хлбные магазины въ разныхъ городахъ давали лишній поводъ къ злоупотребленіямъ. Такъ, напримръ, разсказываютъ случай съ магазинами, найденными въ Рущук. Тамъ запасы оказались громадные, когда мы вступили въ городъ. Комендантъ хотлъ уже приступить къ пріемк этихъ магазиновъ, содержимыхъ въ замчательномъ порядк, гд всякій продуктъ находился въ своемъ отдл и за своимъ номеромъ. Между тмъ, турки, предъугадывая вступленіе русскихъ въ Рущукъ, поторопились перевести эти магазины якобы въ собственность желзнодорожной администраціи. Такимъ образомъ, когда русскій комендантъ хотлъ-было приступить къ описи магазиновъ, ему сказали: ‘нтъ, позвольте!.. это — частная собственность, а если вамъ угодно воспользоваться запасами, неугодно ли купить ихъ за деньги, мы, пожалуй, готовы вамъ уступить’. Нечего длать, пришлось торговаться. Запасы, говорятъ, уступали за весьма выгодную для насъ цну, во всякомъ случа, несравненно дешевле, чмъ т цны, по которымъ поставляла провіантъ въ армію жидовствующая компанія гг. Грегера, Горница и комп. Говорятъ, что комендантъ обращался на разршеніемъ купить въ хозяйственное отдленіе главнаго штаба. Отвтъ почему-то замшкался. Въ это время, налетли агенты жидовской компаніи, перекупили вс эти склады и поставили купленные продукты по справочнымъ цнамъ дйствующей арміи. Таковы слухи, идущіе изъ Рущука.

На берегу Дуная въ Систов стоитъ пароходная пристань, принадлежащая австрійскому товариществу пароходства и торговли. Въ гавани нашлось нсколько турецкихъ каиковъ, приспособленныхъ къ перевозк хлбныхъ грузовъ. Они пригодились нашимъ морякамъ, которые, выбравъ изъ нихъ лучшіе, помстили въ нихъ свои команды.

А высоты Систова замчательны. Весь городъ раскинулся амфитеатромъ на этихъ высотахъ въ нсколько этажей, его прорзываютъ два глубокіе оврага. Ни одна дорога, поднимающаяся на гору, не идетъ прямымъ путемъ, но вс выдлываютъ зигзаги, выискавши себ наимёньшую крутизну, вотъ ночену крыша одного дома находится у фундамента другого, другого — у фундамента третьяго и т. д.,, вотъ почему необыкновенно кривые переулки и закоулки этого города выводятъ васъ на высоту такихъ громадныхъ и обрывистыхъ горъ, что просто духъ захватываетъ, когда вы становитесь на краю этого страшнаго обрыва. И такія позиціи турки отдали почти безъ боя!

Слдующіе дни были для насъ днями томительнаго ожиданія. Мы были убждены въ томъ, что турки, быстро сосредоточивъ въ окрестностяхъ Систова свои войска, ударятъ на насъ, пользуясь малочисленностью переправившихся войскъ, другіе предполагали это нападеніе въ связи съ появленіемъ мониторовъ при наводк моста — и все это казалрсь весьма вроятнымъ, потому что нельзя же было сказать, что обстоятельства благопріятствовали намъ въ это первое горячее время. Переправа шла медленно, мостъ наводился вяло и долго, кавалерія отсутствовала на турецкомъ берегу, слдовательно не могла освщать мстность. Мы сидли какъ во тьм, артиллеріи было немного, подвозъ провіанта затруднялся, короче — будь это другой непріятель, а не турки, грозовыя тучи непремнно разразились бы изъ-за систовскихъ высотъ, и, чего добраго, намъ пришлось бы выкупаться въ Дуна.

На другой день, утромъ, подъхавъ къ берегу на румынской сторон, я нашелъ картину торжественнаго ожиданія. Нсколько сотъ моряковъ молча сидли на понтонахъ, вытянутыхъ вдоль по берегу. У каждаго было при себ полное вооруженіе. Безконечное число орудій стояли вдоль но берегу. Вс чего то ждали, какъ будто на парад какомъ!

— Въ чемъ дло? спрашиваю.

— Мониторъ идетъ.

— Откуда?

— Изъ Рущука.

Мы въ это время начали уже наводить мостъ.

— Что же будетъ?

— Будемъ его на абордажъ брать, хладнокровно отвтилъ морякъ.

Любопытно. До сихъ поръ моряки взрывали мониторы, а тутъ пришла имъ охота взять мониторъ живьемъ. Однако, я не дождался этой картины. Мониторъ заблагоразсудилъ повернуть назадъ.

16-го и 17-го іюня, мало-по-малу начали прибывать понтоны и лсной матеріалъ для моста изъ устьевъ Ольты. Рка Дунай раздляется между Зимницею и Остовомъ на три рукава. Такимъ образомъ, приступили къ постройк трехъ отдльныхъ мостовъ (двухъ большихъ). Съ этихъ поръ на обширной, высохшей полян, между водою рки и крутымъ берегомъ Зимницы, потянулась нескончаемая вереница обозовъ, орудій, пороховыхъ ящиковъ и т. д. Батальйоны, полки, артиллерія, сапёры — все это потянулось къ мсту переправы. Вся поляна была буквально запружена народомъ, лошадьми, повозками и т. п.

Вс войска, расположенныя въ разныхъ пунктахъ Румыніи, потянулись къ Зимниц. Лазаретъ явился въ Зимницу какъ разъ къ началу переправы и раскинулъ палатки внутри города. Въ то время, когда я постилъ полевой лазаретъ, дятельность полевыхъ врачей была въ полномъ разгар. Раненые прибывали безпрерывно. Ужасный, подавляющій видъ представляла собою внутренность палатки полеваго лазарета: стоны, кровь, слёзы, запахъ карболовой кислоты. Инспекторъ госпиталей былъ генералъ Косинскій, его нервы не выдержали — онъ рыдалъ.

Съ момента переправы, Зимница оживилась и оживлялась все crescendo и crescendo по мр притока туда коммерческаго элемента. Когда уже наши войска вс перешли Дунай и начали оперировать въ Болгаріи, Зимница сдлалась перепутьемъ въ тылу арміи. Ради характеристики такого перепутья, имющаго чрезвычайно своеобразную физіономію, обрисую вамъ этотъ тыловой пунктъ дйствующей арміи въ военное время.

Широко раскинулась Зимница на возвышенномъ берегу Дуная. За все время моего пребыванія въ Болгаріи мн случалось нсколько разъ прозжать черезъ Зимницу, по дорог въ Бухарестъ и обратно въ Болгарію. Каждый разъ она поражала меня своею многолюдностью и необыкновенной грязью, въ которой одинаково пачкались люди и на улиц, и въ низенькихъ избахъ, домахъ и въ двухъ гостинницахъ, стоящихъ почти на самомъ берегу Дуная. Съ тхъ поръ, какъ ваша армія перешла Дунай, въ Зимниц появились цлые полки евреевъ, румыновъ, грековъ и людей самой неопредленной національности, самаго смутнаго происхожденія. Вс эти господа, за малымъ исключеніемъ, сколотили на главной улиц этого города — не города, села — не села, деревянныя лавки, разложили свои товары, въ вид блья, фуфаекъ, дешеваго платья, винъ, водки, спирта, чая, сахара, консервовъ и т. д. и начали безъ зазрнія совсти грабить и обірать всякаго, кто только покушался у нихъ купить что-либо. Евреи выбрали Зимницу своею резиденціею по той простой причин, что многіе изъ нихъ просто боялись переправляться черезъ Дунай въ Болгарію, гд ‘штриляли пушки’ и ‘летая бомби’. Пьянство шло въ Зимниц непомрное. Воровство было развито поразительное. Вамъ стоило только привязать вашего коня въ уличному фонарю около гостинницы, войти въ нее и пробыть тамъ минуту, чтобы потерять коня безвозвратно. Его моментально воровали чуть-чуть не изъ-подъ самаго вашего носа. Дворы двухъ гостинницъ были переполнены извозчиками, которые поддерживали сообщеніе между Зимницею и Журжево. Маленькіе, грязные, душные, отвратительные номера гостинницъ были переполнены женщинами, какихъ я нигд не видлъ никогда. До того он были противны и циничны. На улицахъ я въ кофейныхъ съ утра до ночи толпилась масса народа, и общій гулъ, пронзительные крики продавцовъ носились въ воздух. Срея этой массы разноколибернаго люда я однажды наткнулся на курьёзную личность. Пробираясь въ Бухарестъ изъ-подъ Плевны, я пріхалъ вечеркомъ въ Зимницу. Извозчики не хотли меня везти ночью, между тмъ какъ я нигд не могъ найти себ помщенія. Я ршился переночевать гд-нибудь на двор. Я зашелъ на одинъ дворъ. Вижу: на двор тянется блая стна сложенныхъ кулей съ мукою. Около кулей съ мукою лежатъ на земл два человка. Я подошелъ къ этимъ лицамъ, но за темнотою ночи не могъ разсмотрть ни ихъ костюмовъ, ни ихъ физіономій. Они спали на брезент. Измученный поздкою, не зная, кто они такіе, я тмъ не мене ршился переночевать рядомъ съ ними, нашелъ какой то хлвъ, крытый хворостомъ, и поставилъ туда своего коня.

— Кто здсь? слышу я русскую рчь.

Я откликнулся. Передъ мною выросла фигура низенькаго, плотнаго человка.

— Вы кто такой?

— Корресподентъ.

— Очень пріятно! я самъ когда-то пописывалъ, сказалъ мн кто-то подозрительно хриплымъ голосомъ: — ночевать здсь негд, будемте ночевать вмст съ нами, а пока пойдемте въ кофейную: тамъ публика въ карты играетъ.

Мы вошли въ кофейную. Народу была масса, несмотря на поздній уже часъ. Я посмотрлъ на моего новаго знакомаго и поразился его видомъ. Вся его грязная, опухшая физіономія была изрыта оспою. Борода клочками торчала изъ подъ толстаго подбородка. На голов небрежно сидла потертая, старая, измятая черная шляпа, съ широкими поляии, изъ-подъ шляпы спускались длинные, лтъ шесть нечесанные, волосы. Низенькій господинъ былъ одтъ въ длиннополое, мстами разодранное пальто, очевидно съ плечъ высокаго человка. На ногахъ широко болтались сренькіе, нанковые панталоны, мстами съ заплатами другаго цвта, мстами они были въ масляныхъ пятнахъ. Руки его были грязны и дрожали, когда касались какого-либо предмета. Посмотрлъ я на эту фигуру и невольно подумалъ: ‘что это за экземпляръ? кто онъ такой? мазурикъ?’..

— Вы это откуда? спрашиваю.

— Изъ Орловской Губерніи… васъ это удивляетъ? н-да, могу сказать: совершилъ путешествіе!.. чуть-чуть не пшкомъ пробираюсь, въ Болгарію.

— Зачмъ? Въ армію поступать?

— Нтъ!.. важно процдилъ сквозь зубы мазурикообразный господинъ:— я желаю на службу къ князю Черкасскому.

— Вотъ что? значитъ, въ администраторы!

— Н-н-да! въ нкоторомъ род.

— Добрый путь и успха.

Въ слдующей комнат стояли столы. За каждымъ столомъ сидли или еврей, или грекъ, или румынъ, и каждый изъ нихъ металъ штосъ. Масса публики военной и статской понтировала имъ.

— Слышь, ты! эй, руманештя! смотри, мазура паршивая, кричалъ одинъ понтёръ, подсовывая серебряный рубль подъ носъ банкомета:— передернешь-такъ прямо по морд и свисну!

Банкомётъ ласково улыбался и какъ нарочно давалъ карту.

— Смотри, ты!.. во! еще одинъ рубль!.. давай, слышь!.. не дашь — сейчасъ по морд!

Самъ полиціймейстеръ игралъ тутъ же. Кое гд сидли женщины. Игра шла мирно. Вдругъ тотъ самый господинъ, который кричалъ ‘эй, слышь, ты, не дашь — въ морду!’, какъ свистнетъ на самомъ дл банкомета по уху — такъ у того только мураши но тлу пробжали. Полиціймейстеръ усплъ проиграться. Позвали обходъ, выгнали публику, закрыли вертепъ.

На другой день, вс банкомёты сложились и возвратили поіиціймейстеру его проигрышъ.

Съ тхъ поръ, вертепъ снова началъ процвтать подъ сводами грязной гостинницы.

Оставляя за собою подобные неизбжные слды всякой воюющей арміи, мы вошли въ предлы Турціи. За нами потянулись поразительные администраторы… Посмотримъ, что длалъ въ это время нашъ авангардъ и какъ воевали ‘воители’?

XI.
Въ авангард.

Первый ночлегъ въ Болгаріи засталъ насъ въ лощин, между двумя холмами, недалеко отъ деревни Царевичи. Мы только-что перешли Дунай, кавказская бригада составила авангардъ праваго фланга, Гурко двинулся по дорог въ Трново. Авангардъ Цесаревича получилъ назначеніе двинуться на Блы, т. е. на лвый флангъ.

Сумракъ ночи — первой ночи за Дунаемъ — ждалъ ранняго луча жгучаго солнца. Въ лощин вяло холодкомъ. Передъ разсвтомъ упалъ сырой туманъ и заставилъ казаковъ тщательно закутаться въ бурки.

Кто гд приткнулся — тотъ тамъ и спалъ. Утомленные люди спали на сырой земл, какъ убитые, спали сладкимъ сномъ передъ разсвтомъ. Силуэты часовыхъ: у знамени, у значковъ, въ цпи, окружающей казачій лагерь, мутно обрисовывались въ сумрак лтней ночи. Лошади дремали на коновязяхъ, иныя еще лежали, иныя уже вставали, фыркали и грли свои окоченвшіе члены нервною дрожью. На восточной сторон неба показалась свтлая полоса. Она становилась все ярче и ярче, сначала она была свтло-розовая, узкая, потомъ она расширялась и окрашивалась алымъ цвтомъ, и этотъ цвтъ становился все гуще и гуще… Комары усиленно зажужжали надъ ухомъ, чуя, что первый солнечный лучь заставитъ ихъ прекратить кровопійство.

Вотъ, наконецъ, и само солнышко показалось изъ-за горизонта.

Крупныя капля ночной росы блеснули на стебелькахъ свжей травки. Люди начинали просыпаться.

— Жаркій день будетъ, говорилъ одинъ другому, глядя на восходъ солнца.

— День-то ничаво, а вотъ ежели жаркое дло будетъ!

Кто за это могъ поручиться? Прошла ночь благополучно — и слава Теб Господи! лишнюю ночь прожилъ на свт. Пройдетъ нсколько часовъ, и легко можетъ случиться, что одинъ мигъ — и лихой джигитъ, молодой казакъ свалится безжизненнымъ трупомъ со спины разгоряченнаго коня.

Положеніе кавалериста въ авангард совершенно различно отъ пхотинца.

Авангардъ ‘освщаетъ’ мстность, авангардъ прокладываетъ торную дорогу для пхоты, очищаетъ путь. Пхотинецъ двигается по слдамъ кавалериста, онъ спокоенъ, онъ знаетъ, что здсь прошла его кавалерія и что ему нечего ждать врага ежеминутно ни спереди, ни со стороны, тмъ боле сзади, пока кавалерія не откроетъ непріятеля. Тогда онъ уже предупрежденъ, кавалерія уступаетъ пхот свое мсто, и пхотинецъ дйствуетъ, подготовивъ свои нервы, между тмъ какъ нервы кавалериста находятся въ постоянномъ напряженіи. Двигаясь по незнакомой мстности, при помощи часто неврной и неточной карты или по указанію проводника, кавалеристъ ежеминутно разсчитываетъ наткнуться на непріятеля. Онъ не можетъ поручится, что изъ этой канавки, которая потянулась въ сторон отъ дороги, не раздастся убійственный залпъ непріятельской засады, что залпъ этотъ не встртитъ его и въ деревн, которую онъ минуетъ. Пуля, пущенная изъ-за угла, пущенная тайкомъ, втихомолку, часто сваливаетъ казака съ лошади, и казакъ падаетъ замертво прежде, чмъ опредлитъ, кто его убійца и гд онъ?

Съ первыми признаками дня — бригада осдлала коней, выстроилась въ стройные ряды, цвтные значки красиво разввались во глав каждой сотни на утху бригаднаго командира, воспитаннаго на марсовомъ пол мирнаго парада.

— Сегодня на очереди терскій полкъ? раздается его рзкій голосъ.

— Терскій! отвчаютъ ему.

— Высланъ авангардикъ?… кто отправился съ нимъ?..

— Корнетъ Вамаевъ.

— Артиллерія слдуетъ между полками, кубанцы идутъ въ аріергард, предлагаю обозу не растягиваться, потрудитесь внушить обозной команд!… медленно собираются!… изъ рукъ вонъ!… садись!

— Кипятокъ! острятъ казаки, улыбаясь.

Сли на коней, тронулись.

Окруженный свитою ординарцевъ и адъютанта, бригадный пропускаетъ мимо себя первыя сотни, подбочепясь и напустивъ на себя видъ самаго лихаго джигита: все не по немъ, все заслуживаетъ замчанія!

— Бодрй! смлй! но не горячиться!… удаль въ мру, разсудокъ при себ!… казаки — не уланы, уланы — не казаки!…

На такія истины — казакъ, конечно, улыбается:

— Кипятокъ! посмотримъ, каковъ онъ въ дл будетъ?

— Значекъ — ближе ко мн!… не отставать!

Бригадный пришпорилъ коня и обогналъ вс сотни, которыя онъ только что пропустилъ мимо себя. Солнце все выше и выше подымалось надъ горизонтомъ, становилось жарко. Дорожная пыль обдала лошадей и казаковъ. Лошади зафыркали, широко раздувая ноздри и вдыхая въ себя пыльный воздухъ. Казаки не обращали вниманія на пыль, они свыклись съ нею, она густымъ слоемъ ложилась на ихъ платье, обдавала лицо, забиралась въ бороды и въ мховыя шапки. Жара начала размаривать какъ лошадей, такъ и людей, потъ покатился по ихъ смуглымъ, покрытымъ пылью физіономіямъ. Лошади низко опустили головы, и бригада тихимъ шагомъ двигалась по направленію къ деревн Турска-Слива. Впереди бригады слдовалъ небольшой авангардикъ, онъ обязанъ былъ освщать мстность главнымъ силамъ авангарда и доносить сейчасъ же въ случа открытія непріятеля. Бригада двигалась по дорог, шедшей между холмами. Съ обихъ сторонъ на высот этихъ холмовъ можно было видть отдльные, небольшіе отряды казаковъ, по два, по три человка вмст. Кучки этихъ людей то показывались въ сторон отъ нашего движенія на холмахъ, то снова исчезали, спускаясь въ лощины. Первый признакъ непріятеля, часто фальшивый признакъ. заставлялъ ихъ вызжать на высоту сосдняго холма и ‘маячить’ въ виду бригады. ‘Маячить’ — значитъ кружиться на одномъ мст, это — условный сигналъ кавказскихъ казаковъ, обозначающій, что разъзды замчаютъ непріятеля. Если обнаруживается, что разъзды не ошибаются, открывъ непріятеля, то они высылаютъ донесеніе къ главнымъ силамъ, что по такому-то направленію замченъ непріятель и въ такомъ-то количеств. Тогда главныя силы авангарда предупреждены и поступаютъ такъ, какъ благоразуміе подсказываетъ командующимъ лицамъ.

Бригада двигалась медленно. Мы уже подходили къ деревушк. Кое-гд, въ рядахъ, слышалась псня въ полголоса, кое-гд вели веселые разговоры.

— Чу!… выстрлъ!…

— Кажись — выстрлъ?

— Выстрлъ, братцы!

Разговоръ умолкъ. Замерли сердца. Поднялись казаки на стременахъ, подобрали уздечки…

— Гд выстрлъ?

— Тамъ… впереди…

— Другой!… третій!… четвертый!…

Точно барабанная дробь, началась ружейная перестрлка.

Что сдлалось съ людьми и лошадьми? Какъ будто электрическая искра пробжала по рядамъ казаковъ. Люди и лошади ожили въ одну секунду, заволновались и загорячились. Бригада заколыхалась, гордо и высоко подняли кони свои морды, забили задними копытами о земь, и цлое облако густой пыли поднялось въ воздух.

— Въ деревн — засада! Приготовиться! сказали офицеры.

— Смирно! осмотрть оружіе!

Впереди ничего не было видно. Только деревушка, черезъ которую вела дорога, производила тяжелое впечатлніе своимъ заброшеннымъ видомъ. Бригада понеслась черезъ деревню, какъ несется по полян передъ громомъ вихрь, гонимый грозовою тучею, нагибая кусты и деревья. Испуганная стая гусей, высоко поднявъ крылья, бросилась въ разныя стороны, курицы попрыгали съ высоты плетеныхъ заборовъ, громко кудахтая, здоровый буйволъ, лежавшій въ луж, шарахнулся отъ дороги на пахатное поле, плачъ испуганнаго ребенка раздался гд-то, въ одной изъ болгарскихъ мазанокъ. Все замерло вокругъ насъ, какъ будто свинецъ вислъ въ воздух. Всякій чуялъ, что несется вооруженная сила, и эта сила страшила каждаго живаго человка: вотъ-вотъ опустится этотъ свинецъ на землю и задавитъ собою остатки живаго и чуткаго. Деревня брошена на половину жителями, но вс мазанки стояли на своихъ мстахъ и нигд не было видно слдовъ какого либо разрушенія и разоренія. Окна турецкихъ домовъ были заперты, двери открыты, всюду были видны слды поспшнаго бгства. Нсколько болгаръ выглянули изъ-за угловъ, стараясь спрятаться отъ глазъ казаковъ. Какія испуганныя лица: сколько въ нихъ страха и ужаса!…

Вихрь миновалъ. Мы пронеслись черезъ деревню. Болгаре быстро выбжали на улицу и, образовавъ кучки, провожали насъ глазами. Одни крестились, другіе махали руками, лица ихъ повеселли. Они гонятъ насъ?.. или радуются, что мы нетронули ихъ?… или радуются, что тамъ, впереди, завязалась перестрлка съ турками? За деревнею потянулись хлбныя поля. Нсколько женскихъ фигуръ на одно мгновеніе вынырнули изъ моря желтой ржи. Схвативъ серпы, он опрометью кинулись обратно въ разсыпную и снова быстро утонули въ колыхавшемъ мор поспвавшаго хлба.

Болгаринъ выскочилъ неожиданно изъ-за кургана на поворот дороги и, наткнувшись на конницу, остановился на мст, какъ вкопанный. Съ ужасомъ, запечатлвшимся на лиц, блдный и взволнованный, онъ смотрлъ на казака, какъ приговоренный къ смерти. Казакъ осадилъ коня, и надменная улыбка скользнула на его лиц. Съ минуту болгаринъ не могъ придти въ себя. Потомъ онъ одумался, быстро сорвалъ съ головы свою барашковую шапку и стиснулъ ее между пальцами, потомъ вся его фигура сгорбилась, съёжилась, весь онъ пригнулся къ земл, голова опустилась такъ низко, низко, и долго она не могла подняться передъ лицомъ явившагося спасителя. Даже на лиц нашего солдата скользнула улыбка надъ робостію, самоуниженіемъ, раболпствомъ болгарина, и онъ не сказалъ ему весело и ободрительно: ‘здравствуй, братъ!…’ нтъ!… онъ сказалъ ему ‘здравствуй, братушко!’ конечно, тономъ протектора.

Миновавъ деревню, отрядъ поднялся на холмъ. На заднемъ скат этого холма началась схватка казаковъ съ турецкими черкесами. Картина удали, простора, боеваго увлеченія открылась передъ нашими глазами. Рядъ кургановъ тянулся нескончаемо, и ничто не заслоняло общаго вида оригинальнаго зрлища. Разсыпавшись въ безпорядочныя групы, турецкіе черкесы показывались вдали на своихъ маленькихъ лошадёнкахъ, то на высот холма, то снова, прятались за склонами слдующихъ холмовъ. Осетины горячились въ первой линіи. Опустивъ поводья, они дали полную свободу своимъ лошадямъ, стрляя на лету въ карьер.

Пропали слды непріятеля. Отрядъ остановился на отдыхъ. Офицеры собрались на высокомъ курган и направили свои бинокли вдаль, осматривая мстность.

Въ сторон отъ этого кургана стояло дерево. Это было единственное дерево на всемъ пространств засянныхъ полей. Подъ тнью, ласково манившихъ къ себ широкихъ втвей оршника, лежали три трупа убитыхъ осетинъ.

Это были первыя жертвы первой схватки авангарда.

Немного подальше казаки образовали трупу и наслаждались трепетомъ баши-бузука, котораго поймали за шиворотъ во время схватки.

— Что, братъ, попался!…

— Показывай имущество!

Точно турокъ понималъ ихъ!

— Сказывай: — кто ты такой?

— Стой, братцы!… давай провожатаго переводчикомъ.

— Мирный, отвтилъ турокъ.

— Врешь, басурманская рожа!… на что у тебя патроны?…

— Патроны-то бумажные!

— И ружье-же, братцы, у него… пфу! прости Господи!

— Ну, теперича давайте, его нагайкой пороть будемъ.

— За што пороть?… такъ не годится.

— Слышь ты!… говори правду!… вишь нагайку?

Баши-бузу къ затрясся пуще прежняго.

— Секимъ-башка будетъ!

— Чаво съ нимъ разговаривать.. къ сдлу его привязать — вотъ и все!

— Прямо голову долой!

— Тамотка на дерев повсить, гд казаковъ схоронили.

— Ы-й, па-а-ршивый!

— Зря-то языки чешете! замтилъ солидный казакъ, подойдя къ труп.

— Вовси не зря, сукъ, небойсь, выдержитъ.

— Кто вамъ позволитъ?… командиръ-отъ, онъ, вамъ задастъ.

— Ничаво не задастъ… отъ его, отъ проклятаго сколько несчастія идетъ?

— Сади-и-сь! раздается команда.

— Вонъ, слышь… гайда, молодцы!

Попрыгали на коней, снова въ путь-дорогу. И такъ до ночи. Къ ночи остановились опять на ночлегъ. На этотъ разъ ночлегъ оказался между деревнями татаръ и черкесовъ. Прошла полуночь. Темень спустилась на землю и совсмъ закрыла земные предметы. Но вотъ яркое пламя сверкнуло огненнымъ языкомъ въ темномъ воздух съ обихъ сторонъ отъ бригады. Что такое? Какой огонь? Какое пламя? Пламя разростается необыкновенно быстро, все сильне и сильне. Вотъ что то рухнуло, облако мелкихъ искръ расплылось въ воздух и понеслось по мрачному фону темныхъ небесъ. Лошади зафыркали, забились на коновязяхъ, разбудили казаковъ.

— Что такое?

— Горитъ!

— Гд горитъ?

— Деревня горитъ… осетины зажгли.

Втеръ яростно подхватилъ всепожирающее пламя, и об деревни начали таять, какъ восковыя свчи.

— Мстятъ туркамъ за кровь свою, сказалъ кубанецъ, почесываясь.

— Это хорошо, что осетинъ убили, а то-бъ они, дьяволы, може, на ту сторону подались бы.

— Очень просто.

Прошла ночь. Огонь стеръ съ лица земли дв деревушки. Подъ утро пахло гарью на полян, и долго тлло деревенское пепелище бдныхъ, обнищалыхъ жителей. Деревни были черкескія.

Бдно живутъ черкесы въ Болгаріи. Невольно вспоминаются ими аулы Горнаго Кавказа, откуда ихъ выселили въ Турцію. Каждая черкеская деревушка примыкаетъ къ горному ручейку. Жалкія, низенькія мазанки окопаны рвами. Ни одного дерева, ни одного куста. Деревню окружаютъ кукурузныя поля. Мечеть — въ каждой деревушк. Войдешь въ избу, въ углу — очагъ, дымъ проходитъ черезъ отверстіе въ потолк, полъ земляной, стны и потолокъ вымазаны глиною. Не разъ случалось натыкаться на табуны брошенныхъ лошадей. Это были живыя картинки въ поход, намъ доставляло развлеченіе зрлище, какъ казаки, окружая эти табуны, ловили лошадей за хвосты и кому-нибудь удавалось поймать кобылу. на утху своихъ товарищей. У казаковъ, какъ извстно, не принято здить на кобылахъ.

Въ слдующее утро — опять въ путь-дорогу. Мы приняли направленіе на деревню Булгарени. За-ночь собралось въ лагерь нсколько болгаръ. Они бжали теперь за бригадою въ припрыжку, захвативъ съ собою чаны, ложки и плошки, попавшіеся имъ подъ руку въ брошенныхъ черкесами деревняхъ. Мы шли, какъ будто не имя никакой опредленной цли, сзади насъ долженъ-былъ слдовать корпусъ барона Криденера, цль котораго состояла въ томъ, чтобы окружить Никополь, и, тмъ или другимъ способомъ взять эту крпость. Казачій отрядъ составлялъ его авангардъ и дйствовалъ по усмотрнію своего бригаднаго командира. Легко можетъ быть, что исключительному положенію своего бригаднаго, его связямъ и протекціи обязаны были казаки своимъ самостоятельнымъ положеніемъ. Но, что въ этой самостоятельности? Еслибы образъ дйствія казаковъ завислъ отъ нихъ самихъ-они не пошли бы на Булгарени, они двинулись бы на Плевну. Но казаки подчинялись своему бригадному, которому хотлось быть самостоятельнымъ и который не любилъ отдавать другимъ отчета.

Мы пришли въ Булгарени и основались тамъ лагеремъ. Отсюда мы высылали разъзды въ разныя стороны. Разъзды привозили намъ каждый день разныя новости. Вс эти новости развлекали насъ во время скучной стоянки, но отнюдь не отвчали намъ на существенно важные вопросы: гд непріятель? сколько его? куда онъ двигается? откуда идетъ и кто руководитъ непріятельской силой? Какъ будто до насъ это вовсе и не касалось. Шпіоны — т самые шпіоны, которые пугали насъ въ Румыніи — ихъ совсмъ не видно было въ Болгаріи. Приходилось догадываться, предполагать, горячиться и длать фальшивыя заключенія.

— Гд штабъ 9-го корпуса?.. напали вы на слдъ штаба девятаго корпуса? обращался бригадный командиръ каждый разъ къ объздному офицеру, когда онъ возвращался съ разъзда.

— Не знаю…

Штабъ девятаго корпуса какъ будто провалился сквозь землю. Ни слуху ни духу въ продолженіи трехъ дней. Насъ раздляли всего какихъ-нибудь десятокъ верстъ, а мы не знали гд штабъ девятаго корпуса? Наконецъ, мы напали на слдъ. Штабъ девятаго корпуса оказался вблизи Систова, въ деревн Оресень. Успокоились и завели съ нимъ сношенія. Пхота, послдовательно, шагъ-за-шагомъ, подходила къ Никополю. Гд была главная квартира? куда она направляетъ свои стопы?— Казалось, что все это зависитъ отъ случая. По крайней мр, авангардъ праваго фланга не имлъ съ главною квартирою никакихъ сношеній.

Деревня Булгарени расположена на обширной полян, на берегу узенькой и мутной рчки съ высокими и обрывистыми берегами. Мимо деревни Булгарени проходила дорога на Плевну. Долина была окружена съ свера, съ юга и съ запада сплошнымъ хребтомъ довольно покатыхъ и высокихъ холмовъ. Деревня заселена преимущественно болгарами. Издалека увидли они нашу бригаду и вс высыпали ей на встрчу. Одинъ изъ офицеровъ былъ высланъ впередъ съ приказаніемъ позаботиться о провизіи для команды. Вотъ уже трое сутокъ, какъ казаки сидли на сухаряхъ. Голодъ давалъ о себ знать чувствительно. Въхавъ въ деревню, въ сопровожденіи небольшого конвоя, мы прежде всего постарались найти лавочку. Болгаре указали намъ на лавку и, низко кланяясь и крестясь, подвели самого лавочника. Казаки почувствовали себя какъ дома.

— Хлбъ есть?

Болгаринъ покачалъ головою.

— Яйца есть?

— Нтъ, братъ, нтъ, отвтилъ лавочникъ.

— Вино есть?

Болгаринъ молчалъ.

— Ну, а птица какая есть?

— Нтъ, братъ, нтъ птицы.

— Какъ нтъ птицы, шутъ тя дери, озлился конвойный казакъ:— вишь, птица по двору ходитъ.

Лавочникъ покачалъ головою, досталъ ключи и, нехотя, отперъ лавку. Лавка оказалась подъ семью замками, въ подвал. Казаки вошли туда, какъ въ собственную хату.

— Ну, и лавка же, братцы!.. ай да лавка!..

— Никакъ, тутъ табакъ находится?

— А вотъ, братцы, хлбъ.

— У-у, хлба-то сколько!.. чудее-сно!

— Ну-ка, парочку яичекъ.

— Мн, братцы, табаку: табакъ весь вышелъ.

— Перекинь хлбъ-то… что онъ черствый?

— Ничаво, такъ себ…

— Ну, ладно.

— Винца бы хлебнуть…

— Хлебай, сколь хошь… винца, братъ, страсть!..

Реквизиторы не успвали подавать. Сыръ, табакъ, яйца, хлбъ — казаки запихивали въ карманы, въ шапки, за пазуху и за голенища. Лавочникъ безмолвно смотрлъ на эту картину.

— Чаво тамъ торчите — давайте сыру!

— Возьми, что орешь?.. намъ, братъ, не жалко.

Выходя изъ лавки, казаки похваливали:

— Ну, и лавка же!.. чуде-е-спая лавка!.. ай да братушка!.. молодецъ, братушка!

Тмъ временемъ, офицеръ собралъ вокругъ себя попа, сельскаго учителя и старосту. Поставивъ ихъ въ полукругъ, онъ снаряжалъ экспедицію.

— Теперь вы свободны!.. слышите!.. ступайте, встрчайте бригаднаго командира… скажите рчь.

Мысль эта чрезвычайно понравилась народному учителю, шустрому и бойкому молодому человку. Попъ имлъ видъ деревенскаго кулака, хитро и молча онъ смотрлъ изъ-подлобья.

— Скажите, напримръ, продолжалъ офицеръ:— привтствуемъ хлбомъ-солью, какъ освободителей, и тамъ разное, такое, другое, что вздумаете.

Учитель началъ горячиться, а болгаре окружили его, смотрли и слушали. Онъ размахивалъ руками и выкрикивалъ: ‘Богъ’… ‘помози’… ‘русы’… ‘турцы’… и т. д.

— Ну, ладно!.. довольно!.. ступайте! скомандовалъ корнетъ. Казакъ! проводи ихъ къ бригадному!

Достали хлбъ, выколупали кинжаломъ дыру, насыпали туда соли… депутація двинулась. Человкъ пять болгаръ, съ палками въ рукахъ, съ обнаженными головами, шли навстрчу бригадному командиру. Впереди всхъ шли попъ и учитель.

— Маршъ… подгонялъ казакъ депутацію:— ишь, боровъ толстый!.. бги, чтобъ тебя разорвало!

Толстый болгаринъ еле еле поспвалъ за товарищами.

Бригада приблизилась. Во глав халъ бригадный командиръ.

— Епутація идетъ! пронеслось по рядамъ казаковъ.

Бригадный командиръ построилъ каре, просіялъ, подбочинился, принялъ торжественно-величественную позу. Попъ произнесъ рчь.

— Смотрите, ребята! крикнулъ казакамъ бригадный, тряхнувъ головою: — смотрите: болгаре преподносятъ намъ хлбъ-соль, отплатите же имъ честностію, правдой и славой. Кто не сдержитъ своего слова, да будетъ тому стыдно!.. У меня не воровать! оборвалъ онъ послднія слова особенно рзко.

— Слушаемъ, ваше высокоблагороді-е-е! дружно отвтили казаки.

Бригада расположилась лагеремъ на самомъ берегу рчки.

Лагерная жизнь военнаго времени иметъ много общаго съ жизнью монаховъ. Если хотите, она даже бездятельне монашеской жизни. Монахи ходятъ, по крайней мр, въ церковь, въ лагер и этого нтъ. Казаки раскинули палатки, залзли подъ тнь палаточнаго брезента, засыпали корму лошадямъ и спятъ они отъ завтрака до обда и отъ обда до ужина. Завели очередь, каждый день начали высылать дивизіонъ въ разъздъ, нижніе чины иногда отправлялись еще за фуражемъ, что же касается господъ офицеровъ, то между ними самыми стереотипными фразами были:

— Дмитрій Петровичъ, вставайте!.. обдать подали.

Или:

— Полноте, господа, дрыхать-то, ужинъ готовъ!

Въ вид вечерняго развлеченія, мы собирались въ кучку и, при тихой погод луннаго вечера, забавлялись разсказами негра. Какими судьбами онъ попалъ въ нашу службу — никто объяснить этого не могъ. Говорили, что онъ остался у насъ со времени крымской кампаніи. Это былъ старый и добродушнйшій человкъ, хотя и весьма недалекій. Самымъ свтлымъ его воспоминаніемъ была его служба въ Сибири, въ какомъ то суд, о которомъ онъ разсказывалъ съ увлеченіемъ.

— Полно врать-то, говорили ему:— хорошъ былъ тотъ судъ, гд ты засдалъ его членомъ.

— Да, вдь, это, господа, былъ Шемякинъ судъ.

— Что же такое? отвчалъ наивно разсказчикъ:— Шемякинъ, дйствительно, былъ у насъ предсдателемъ.

Въ разговорахъ проходили часы и дни… никто не ждалъ такой спокойной жизни. Прошло, такимъ образомъ, нсколько дней. Мимо Булгарени начали проходить части пхоты девятаго корпуса, которыя должны были подойти къ Никополю съ запада и съ юга. Прошла молва, что главная квартира направилась на Трновъ, который уже занятъ авангардомъ Гурко. Каждый разъздъ привозилъ намъ разныя новости, имвшія интересъ исключительнаго случая. Плевна была въ тридцати верстахъ отъ Булгарени, но никому и въ голову не приходило освдомиться, что тамъ творится, и свободенъ ли городъ, или онъ занятъ непріятелемъ?

Одинъ изъ первыхъ разъздовъ попалъ на сосднюю деревню, почти всецло населенную турками. Толпа турокъ въ нсколько десятковъ человкъ различнаго возраста вышла на встрчу нашимъ казакамъ и заявила имъ свою покорность. Во глав этой партіи оказался татаринъ, выселившійся изъ Крыма и хорошо говорившій по-русски. Татаринъ заявилъ, что все турецкое селеніе выражаетъ свою покорность и готовность сдать оружіе. Командиръ разъздной сотни привелъ ихъ въ лагерь, они подтвердили свое желаніе, и мы успокоились.

На слдующій день, объздъ перехватилъ турецкую почту. Шли по дорог два турецкіе пилигрима. Они были вооружены однми палками, а за плечами несли котомки. Ихъ привели въ лагерь. Въ портъ-табак, сдланномъ изъ чернаго дерева, нашелся потайной ящикъ. Изъ ящика вынули нсколько записокъ.

‘Въ Виддин опасаются и просятъ родныхъ не приходить сюда, писали турки: — у насъ 50,000 населенія съ арміей и вс они обратились въ пепелъ’ (восточное выраженіе, обозначающее: предались страху). ‘Уже 15 дней, какъ въ Виддин пятнадцатитысячный турецкій гарнизонъ ожидаетъ сорокатысячную русскую армію’, ‘сорока-пяти-тысячный турецкій отрядъ двинулся на Казаляръ’… ‘большая нужда въ деньгахъ’… ‘наемщики просятъ денегъ’. Мы читали эти письма и ршительно не видли никакихъ причинъ волноваться и тревожиться. Напротивъ того, вс эти свднія еще боле успокоивали насъ на лаврахъ удачнаго перехода черезъ Дунай.

Случилось, что казаки поймали черкескаго офицера. Дивизіонъ объзжалъ деревни: Лежань, Каменку и Озерскьёй. Не доходя пяти верстъ до послдней деревни, были усмотрны три всадника, которые тотчасъ же и скрылись. Болгаре сообщили, что нсколько черкесовъ только-что угнали болгарскій скотъ. Казаки поскакали и поймали двухъ черкесовъ. Одинъ изъ нихъ оказался предводителемъ шайки. Это былъ молодой человкъ, не имвшій ничего общаго съ баши-бузуками. Черные, какъ смоль, волосы были подстрижены по-европейски. Онъ носилъ усы на смугломъ, загорломъ, красивомъ лиц обще-европейскаго типа. На голов его была красная феска, изъ-подъ которой спускался вуаль, вышитый золотомъ, очевидно, рукою какой-нибудь турчанки. Его звали Нури.

Нури ходилъ свободно въ лагер, будучи военноплннымъ. Офицеры обращались съ нимъ, какъ кошка съ пойманной мышкой.

— Такимъ образомъ онъ можетъ уйдти изъ лагеря, покусился однажды замтить кто-то.

— Нури отъ насъ не уйдетъ, отвтилъ сотникъ, поймавшій его въ объзд.— Нури насъ любитъ. Нури, ты, вдь, любишь насъ? спросилъ онъ его черезъ переводчика.

Нури горько улыбался.

Самая высшая деликатность обращенія казака съ плннымъ заключается именно въ томъ, чтобы предоставить плнному полную свободу дйствій. Онъ можетъ идти куда хочетъ въ предлахъ лагеря, офицеры приглашаютъ его къ себ въ палатку на ночь, даютъ ему мсто, не убирая оружія, словомъ, принимаютъ вс мры для того, чтобы не давать чувствовать плнному грусти его положенія, но въ то же время, гд-нибудь въ сторон, зоркій глазъ слдилъ непремнно за каждымъ шагомъ Нури, за каждымъ его движеніемъ. Но это длалось такимъ образомъ, чтобы Нури не замчалъ этого.

Нури былъ одинъ изъ самыхъ злыхъ враговъ Россіи. Это легко можно было замтить изъ разсказовъ о его прошлой жизни. Когда онъ былъ ребёнкомъ, его родители переселились изъ Кавказа въ Турцію. При разсказ объ этомъ переселеніи глаза Нури блестли, щеки горли, чувство особеннаго негодованія душило его грудь, и проклятія не сходили съ устъ при воспоминаніи о тогдашнемъ ‘временщик’ Филиппсон, принимавшемъ весьма дятельное участіе въ переселеніи черкесовъ. Старики испытывали такія страшныя лишенія во время этого переселенія съ Кавказа, что они не могли пережить страданій и умерли по дорог, оставивъ мальчика Нури на произволъ судьбы.

— Насъ швыряли, какъ собакъ, въ парусныя лодки, говорилъ Нури, задыхаясь:— голодные, оборванные, больные, мы ждали смерти, какъ лучшей доли нашей судьбы. Ничто не принималось въ разсчетъ: ни глубокая старость, ни ранняя молодость, ни болзнь, ни беременность!.. Вс деньги, которыя ассигновало ваше правительство на поддержку переселенцевъ — вс они уходили куда-то, но куда… мы ихъ не видли! Съ нами обращались, какъ со скотомъ, насъ валили въ общій каикъ, сотнями, не разбирая, кто здравъ и кто боленъ, и выбрасывали на ближайшій турецкій берегъ. Многіе изъ насъ умерли, остальные приткнулись, гд попало. Конечно, самый худшій клочекъ земли достался черкесамъ въ Болгаріи, и прежніе достатки, прежнее наше богатство, плодородіе Кавказа остались въ образ однихъ только далекихъ прошлыхъ воспоминаній.

Мудрено ли, что Нури былъ нашимъ злымъ врагомъ? Понятно, почему слеза катилась по щек этого полудикаго человка при одномъ представленіи своего настоящаго положенія.

— Жаль, говорилъ Нури, горько улыбаясь:— жаль, что я попался въ плнъ, не положивъ десятокъ ‘московъ’.

Надъ Нури сжалился какой-то турецкій паша, взялъ его на воспитаніе, далъ ему образованіе по корану и принялъ на службу.

Въ погоняхъ за единичными личностями проходило, такимъ образомъ, время, пока изъ Плевны не явились къ намъ въ лагерь два болгарина. Это было по прошествіи семи дней посл перехода нашей бригады черезъ Дунай, когда главная квартира прибыла въ Трновъ и войска 9 корпуса уже окружили Никополь. Болгары (одинъ изъ нихъ — учитель) сообщили намъ, что Плевна свободна отъ турокъ и приглашали бригаднаго командира занять этотъ городъ. Они передавали, между прочимъ, что городъ Плевну постилъ на дняхъ одинъ русскій офицеръ съ небольшимъ отрядомъ. Впослдствіи обнаружилось, что это былъ чугуевскаго уланскаго полка поручикъ Димиденко. Этотъ фактъ отрицаетъ бригадный командиръ кавказской бригады г. Тутолминъ, но я передаю его со словъ очевидцевъ этого офицера: двухъ болгаръ, съ которыми говорилъ г. Тутолминъ (чего онъ, надюсь, отрицать не будетъ), а фамилію этого офицера я записалъ со словъ генерала Татищева, въ кавалерійской дивизіи котораго состоялъ Чугуевскій уланскій полкъ. Гурко двинулся за Балканы, корпусъ барона Кридинера вплотную окружилъ Никополь, а его авангардъ (полковникъ Тутолминъ) снялся изъ деревни Булгарени и направился на сверо-западъ, на новое мсто стоянки подъ Никополь, вмсто того, чтобы, слдовать въ Плевну, при занятіи которой совершенно обезпечивался тылъ арміи барона Криденера и флангъ главной квартиры, находившейся въ Трнов.

Этимъ временемъ воспользовался Османъ-паша и занялъ Плевну. Армія Османа-Нури-паши находилась въ Виддин. Лишь только онъ получилъ извстіе о переправ русскихъ черезъ Дунай, онъ стянулъ вс войска, какія только попались ему подъ руку, и направилъ ихъ на Плевну, противъ праваго фланга русской арміи. Пользуясь отсутствіемъ русскихъ въ Плевн, онъ началъ укрпляться на возвышенныхъ, отлогихъ и совершенно открытыхъ холмахъ этой мстности, сознавая всю важность своего стратегическаго положенія, преграждающаго путь русскимъ для дальнйшаго слдованія къ Балканамъ изъ Никополя и грозящаго во всякое время время во флангъ поспшной главной квартир. Такимъ образомъ, авангардъ генерала Гурко, перешедшій въ то время Балканы, оказался въ весьма опасномъ положеніи. Будь на мст турокъ боле сильное по численности войско, европейская армія и при боле энергичныхъ руководителяхъ въ дл наступленія — занятый въ то время русскими шипкинскій проходъ и весь отрядъ генерала Гурко непремнно былъ бы отрзанъ путемъ изъ Ловчи, на Сельви и на Трновъ.

Чмъ же объясняется манёвръ полковника Тутолмина? Объясненія слдуетъ искать въ совершенномъ отсутствіи солидарности дйствій отдльныхъ начальниковъ съ главною квартирою. Едва ли я ошибусь, сказавъ, что главная квартира слишкомъ полагалась на безупречность знаній и талантовъ своихъ отдльныхъ генераловъ и полковниковъ. Увлекаясь быстротою своего движенія впередъ, главная квартира совершенно игнорировала положеніе непріятеля на правомъ фланг и была боле, чмъ уврена, въ несомннномъ успх своихъ правофланговыхъ генераловъ и полковниковъ. Эта увренность подтверждается довольно общимъ планомъ дйствій, предначертаннымъ ею отдльнымъ начальникамъ 9-го корпуса и неопредленностію отношеній этихъ отдльныхъ начальниковъ между собою. Нельзя сказать, чтобы въ быстромъ движеніи главной квартиры отъ береговъ Дуная на Трново, по стопамъ авангарда генерала Гурко, не было свтлой мысли. Быстрота движеній, скорое появленіе непріятеля тамъ, гд его вовсе не ожидаютъ, умнье воспользоваться моментомъ моральнаго пораженія противной стороны — все это составляетъ лучшую гарантію для успха предпріятія. Въ такомъ положеніи отчасти находилась наша главная квартира въ тотъ моментъ. Послдствія доказали, что главная квартира преслдовала цль быстраго обходнаго движенія авангарда Гурко черезъ Ханькьёй, и это движеніе удалось, какъ нельзя лучше. Я увренъ въ томъ, что не ошибись главный штабъ въ выбор дятелей праваго фланга — Плевна не досталась бы въ руки Османа-паши, а въ такомъ случа вс дальнйшія военныя операціи перенеслись бы за Балканы, вслдствіе чего мы выиграли бы во времени, скрыли бы наши недостатки передъ лицомъ Европы (обнаружившіеся главнымъ образомъ подъ Плевной) и достигли бы боле благопріятныхъ результатовъ въ дипломатическихъ сношеніяхъ съ Европою.

——

Какъ будто какая-то стихійная сила толкнула насъ отъ Дуная къ Балканамъ и заставила забыть всю западную часть Болгаріи. Мы ворвались въ самое сердце Болгаріи, но не той Болгаріи, границы которой опредляются конференціей, съ главными городами Софія и Трновымъ и южною границею — линіей балканскихъ горъ, а такъ называемой горчаковской Болгаріи, границы которой опредлялись линіей морскихъ береговъ. Сейчасъ же посл переправы черезъ Дунай, линія отъ Никополя до Рущука послужила базисомъ для нашихъ военныхъ операцій, а голова нашей арміи очутилась далеко за Балканами, въ самомъ Казанлык. Достаточно взять карту въ руки для того, чтобы убдиться въ опасности нашего тогдашняго положенія, въ пространств между двумя арміями — съ одной стороны, арміей Османа-паши, съ другой стороны — арміей Мехмеда-Али-паши, только-что смнившаго Абдулъ-Керима.

Генералъ Гурко занялъ Трновъ почти безъ боя 25 іюня. Его отрядъ предпринялъ сейчасъ же обходное движеніе черезъ Ханкьёй. Планъ этого движенія заключался въ томъ, чтобы обойти шипкинскій проходъ и атаковать его съ обихъ сторонъ: какъ со стороны Казанлыка, такъ и со стороны Габрова. Паническій страхъ бжавшаго за Балканы турецкаго народонаселенія былъ переданъ и небольшимъ отрядамъ турецкаго войска, слабо защищавшаго горные проходы. Они бжали при первомъ появленіи казаковъ. Я не буду останавливаться на подробностяхъ перваго движенія отряда Гурко черезъ ханькьёйскій проходъ, это движеніе было описано своевременно во всхъ подробностяхъ и принадлежитъ, по правд говоря, къ числу дешевыхъ лавръ, хотя свтлой мысли этого движенія никто отрицать не станетъ. ‘Дешевыми лаврами’ называется всякая побда, основанная на случа или на счастьи. Серьёзный періодъ нашей дятельности наступилъ за Балканами посл того, какъ отрядъ Гурко выступилъ изъ Казанлыка. Эта дятельность оказалась пассивною, и она положила собою начало всмъ дальнйшимъ неудачамъ. Періодъ этого времени и подробности странствованія отряда генерала Гурко за Балканами остались незамченными. По смыслу тхъ реляцій, которыя описывали дятельность отряда Гурко, мы побждали, но ни одинъ изъ участниковъ этой экспедиціи не вспоминаетъ ея добрымъ словомъ. Напротивъ того: самое грустное, самое тяжелое воспоминаніе вынесли вс т лица, которыя дйствовали въ то время за Балканами. Справедливость заставляетъ возстановить нкоторыя подробности, такъ какъ, въ основаніи реляцій, составились неврныя заключенія.

Отрядъ генерала Гурко состоялъ изъ 30 эскадроновъ, подъ командою братьевъ-герцоговъ Николая и Евгенія Лейхтенбергскихъ и полковника Чернозубова, 6 болгарскихъ дружинъ, подъ командою генерала Столтова, четырехъ батальйоновъ стрлковъ, 10 и 15 казачьихъ батарей, 16 конной батареи и 1 и 2 горной батареи. Такимъ образомъ, главный контингентъ пхоты составляли болгаре.

Способъ довольно небрежной комплектаціи болгарскихъ дружинъ, задачи, которыя преслдовались отдльными лицами, искавшими назначенія въ эту новую армію, наконецъ, невыгодная репутація, которая почему-то безпричинно составилась о болгарскихъ дружинахъ еще въ начал кампаніи — отнюдь не наводили на мысль, что на долю этихъ болгарскихъ дружинъ сразу выпадетъ отвтственная роль за Балканами. Да едва ли эти операціи и входили въ общій планъ дальнйшей дятельности, на случай успшнаго захвата шипкинскаго прохода. Мн кажется, что они были результатомъ слишкомъ сильнаго увлеченія посл неожиданныхъ успховъ. Во всякомъ случа, никто не возлагалъ особенныхъ надеждъ на болгарскія дружины, слдовательно никто и не могъ себ представить, чтобы съ помощію одной кавалеріи и четырехъ батальйоновъ стрлковъ можно было бы взять Адріанополь. Во время нашихъ сборовъ на войну, всевозможныхъ проэктовъ и предположеній — былъ выработанъ и проэктъ организаціи болгарской арміи. Согласно этому проэкту, болгарская армія была задумана въ самыхъ широкихъ размрахъ, въ начал предполагали, что въ составъ ея войдутъ вс молодыя, способныя силы Болгаріи и что въ лиц этой арміи мы встртимъ сильнаго и преданнаго намъ союзника. Но въ дйствительности никто о болгарской арміи и не заботился, исключая лицъ собственнаго штаба болгарскаго ополченія. Когда наша армія находилась еще въ Кишинев, болгаре, бывшіе въ Сербіи волонтерами, начали-было собираться въ Кишиневъ, но ихъ приняли довольно сухо и не дали никакихъ положительныхъ отвтовъ. Многіе болгаре удалились обратно въ Румунію, разбрелись по заработкамъ, а когда пришло время похода, ихъ снова начали собирать, гд попало. Согласно проэкту, въ составъ болгарской арміи, входила и кавалерія, при чемъ предполагалось познакомить болгарскую кавалерію съ казачьимъ образомъ веденія войны. Такимъ образомъ, болгарская армія проэктировалась для передовыхъ движеній, съ цлью возбужденія возстанія, короче, она была задумана на совсмъ другихъ основаніяхъ, какъ это вышло въ дйствительности. Главный штабъ вытребовалъ, вмсто казачей кадры, офицеровъ и унтеръ-офицеровъ гвардіи, и организація болгарской кавалеріи кончилась тмъ, что вс прибывшіе гвардейскіе кавалеристы заняли мста ординарцевъ и составили главный конвой генерала Гурко.

Ходили слухи, что генералъ Гурко не возлагалъ большихъ надеждъ на свое болгарское ополченіе, которое еще не было испытано и составъ котораго дошелъ всего до шести дружинъ, когда онъ двинулся за Балканы. Между тмъ, послдствія доказали, что генералъ Гурко, вроятно, на нихъ надялся и считалъ ихъ самымъ опытнымъ и сильнымъ войскомъ, судя потому, что болгаре получили весьма отвтственное назначеніе. Болгаре постарались оправдать довріе ихъ начальника, хотя это оправданіе имъ обошлось дорогою цною многихъ убитыхъ и брошенныхъ на произволъ злосчастной судьбы своихъ товарищей.

Казаки, бывшіе на рекогносцировк по пути на г. Елену, привезли въ Трновъ извстіе, что непріятель не усматривается по дорог. Вечеромъ, 1-го іюля, отрядъ Гурко выступилъ изъ Трнова въ этотъ городъ, на другой день занялъ Беброво и въ состав трехъ колонъ поднялся на Балканы между Шипкою и такъ называемыми ‘Желзными воротами’. 12-го іюня, онъ занялъ ханкьёйскій проходъ, выбросивъ оттуда единственный турецкій батальйонъ, защищавшій эту позицію. Для отряда открылась скатертью дорога по Розовой Долин, вплоть до Казанлыка. Нигд не было видно непріятеля, въ смысл настоящей арміи. ‘Поздравляю съ успхомъ, телеграфировалъ императоръ Вильгельмъ: — но гд же турки?’ Въ этихъ лаконическихъ словахъ, очевидно, выразилось сомнніе или, во всякомъ случа, совтъ государственнаго мужа: поискать главныя силы непріятеля и постараться разбить его. Въ самомъ дл, куда длись турки? Мы находили только отдльные отряды турецкаго войска, которые бжали отъ насъ при первомъ нашемъ появленіи. 3-го іюля, казаки генерала Гурко доходили до Ени-Загра и Ямболи, гд имъ удалось попортить желзную дорогу и порвать телеграфную проволоку между Ямболи и Адріанополемъ. 3-го, 4-го и 5-го іюля, отряду Гурко удалось пройдти долину Тунджи и занять Казанлыкъ, посл незначительной стычки съ непріятелемъ. Пятаго же іюля, онъ двинулся на сверъ къ шипкинскому проходу. Этотъ день былъ назначенъ днемъ атаки шипкинской позиціи съ двухъ сторонъ: съ свера и съ юга. Орловскій полкъ, дйствительно, атаковалъ непріятеля съ свера, но былъ жестоко отбитъ съ большими потерями. Отрядъ Гурко, въ это время, еще не подосплъ къ д. Шипка. Только на другой день, то-есть 6то іюля, стрлки генерала Гурко пошли въ атаку на грандіозныя шипкинскія позиціи и были жестоко отбиты съ большимъ урономъ въ крутыхъ ущельяхъ. Но въ ночь съ 6-го на 7-е іюля, турки бжали съ шипкинскихъ высотъ, бросивъ часть своей артиллеріи, вс запасы и вс лагерныя палатки. Мехмедъ-паша позорно бжалъ съ 14 батальйонами по большой дорог черезъ Калоферъ на Филипополь. Побда была полная и самая дешевая. Турки испугались, увидавъ себя обойденными и атакованными съ обихъ сторонъ. Такимъ образомъ, въ нашихъ рукахъ, при помощи одной кавалеріи, оказались одинъ главный и 5 побочныхъ проходовъ черезъ Балканы. Успхъ невроятный и неимщій примровъ въ исторіи войнъ! Удачная переправа черезъ Дунай, неожиданная побда на Балканахъ! Чего лучшаго могли мы ожидать? Но счастье измнило намъ. Какъ въ казанлыкской долин, такъ и подъ Плевною, свершились событія, положившія конецъ нашему наступленію и тяжело отозвавшіяся на всемъ ход послдующихъ событій войны.

Къ 12 іюлю весь отрядъ генерала Гурко сосредоточился въ Казанлык. Всть о переход нашихъ войскъ черезъ Балканы быстро разнеслась въ долин Марицы и отразилась на участи несчастныхъ болгаръ. Турки начали рзню. Къ генералу Гурко пришло донесеніе, что армія Сулеймана-паши сосредоточивается въ долин. Въ это время генералъ Гурко находился въ Казанлык, а принцъ Лейхтенбергскій въ Эски-Загр, во глав своей кавалеріи. Слдуетъ замтить, что, до сихъ поръ генералъ Гурко не являлся иниціаторомъ того или другого предпріятія: онъ перешелъ Балканы по иниціатив лицъ главнаго штаба, въ казанлыкской же долин онъ выступилъ въ роли самостоятельнаго руководителя, и нельзя сказать, чтобы первые шаги его были удачны. 16-го іюля, произведена была рекогносцировка, которая указала маленькіе отряды въ мстечк Чернов и Карабунар (на желзной дорог). Между тмъ какъ 19-го іюля послдовала атака Сулеймана-паши, поэтому вы можете судить о бдительности предварительной рекогносцировки и о тщательности ея донесенія относительно состоянія непріятельской арміи. Вечеромъ, 16-го іюля, болгарское ополченіе, находившееся въ Эски-Загр, получило диспозицію, согласно которой весь жски-загровскій отрядъ, казанлыкскій и одна бригада, остававшаяся въ Ханкьё, должны были двинуться на Ени-Загру и достигнуть этого города въ два форсированные перехода. Двигая такимъ образомъ отдльныя части своего отряда, генералъ Гурко, очевидно, врилъ въ результаты ошибочной рекогносцировки. 17-го іюля, болгаре двинулись, согласно диспозиціи, и, дойдя до д. Долбоки, встртили непріятельскій авангардъ съ 12 орудіями, съ 6 таборами пхоты и съ отрядомъ конныхъ черкесовъ. Самъ генералъ Гурко двигался изъ Казанлыка на Ени Загру. Между болгарами и турками завязался ожесточенный артиллерійскій бой. Болгарскія дружины, не усматривая возможности соединиться съ отрядомъ генерала Гурко, отошли на ночовку отъ д. Долбоки на нсколько верстъ. Турки остались на своихъ позиціяхъ. Въ ночь съ 17 то на 18-е іюля, командующій отрядомъ болгаръ и нкоторой части кавалеріи, герцогъ Николай Максимиліановичъ Лейхтенбергскій получилъ донесеніе отъ казачьяго полковника Краснова, что южне Эски-Загры двигается турецкій отрядъ, состоящій изъ трехъ родовъ оружія. Положеніе отряда Лейхтенбергскаго оказалось критическимъ. Онъ стоялъ между двумя непріятельскими отрядами, имя предписаніе соединиться съ генераломъ Гурко въ Ени-Загр. куда и дойти было невозможно. Собрался военный совтъ. На совт пересилило мнніе: вернуться обратно въ Эски-Загру. Но конница и конная артиллерія должны были отправиться на соединеніе съ генераломъ Гурко. При болгарскихъ дружинахъ оставили одинъ только астраханскій драгунскій полкъ. Но прежде, чмъ вернуться въ Эски-Загру, герцогъ сдлалъ попытку пройдти къ назначенному пункту. Подойдя вторично къ деревн Долбоки, болгаре нашли положеніе вещей въ прежнемъ порядк: турки занимали свои позиціи и преграждали намъ путь. Это было 18-го іюля. Болгаре постояли на мст часа полтора и опять двинулись назадъ. На этотъ разъ турки убдились въ малочисленности русскаго отряда, снялись съ позиціи и двинулись по стопамъ русскихъ. Они двигались двумя колоннами въ слдъ за болгарами по шоссе и частію параллельно съ нимъ. Въ этотъ день пробовали-было войти въ связь съ генераломъ Гурко, но это не удалось. Наступилъ вечеръ, и передъ глазами болгаръ открылось новое зрлище, облившее кровью ихъ патріотическія сердца. Все пространство, по которому двигались турки, освтилось заревомъ громаднаго пожара: горли ихъ родныя села, деревни и города, и неистовству турокъ не было предловъ, такъ какъ вопросъ о жизни или смерти двухъ враговъ былъ слишкомъ круто поставленъ посл нашего перехода черезъ Балканы. Въ области огненнаго зарева двигались черныя массы турецкой арміи. Равнины, кусты, деревья, руины сгорвшихъ деревень — все это вдругъ обрисовалось на освщенномъ горизонт. Въ состав этого отряда находилось всего 4 болгарскія дружины. Стрлки, часть кавалеріи и артиллеріи находились при Гурко. Дв дружины разставили ночью южне города подъ командою полковника Депрерадовича, остальныя дв дружины, подкрпленныя кавалеріей и артиллеріей, заняли позицію восточне Эски Загры. Объ отряд генерала Гурко не было ни слуху, ни духу. Только-что зардлась ранняя зорька, турки начали свое наступленіе. Посмотрли болгаре на турокъ и увидли, сколь великія силы развернули они передъ лицомъ ихъ несчастнаго отряда: это были громадныя силы Сулеймана-паши. Завязался упорный, ожесточенный бой двухъ непріятелей. Сначала дрались дв дружины, остальныя дв оставались въ резерв. Резервъ помщался въ горномъ проход, находившемся въ тылу болгарской позиціи. Скоро силы болгаръ начали изнемогать. Вызвали резервы. Вс четыре дружины развернулись въ одну линію общаго строя, и бой продолжался около пяти часовъ. Никогда и никто не подозрвалъ такой стойкости со стороны болгарскаго ополченія, правда, достаточно обстрленнаго въ прошлую сербскую кампанію. Враги дрались на протяженіи четырехъ верстъ. Въ послдствіи, когда эта армія Сулеймана-паши попала въ плнъ подъ Шипкою, начальникъ штаба Сулеймана, офицеръ генеральнаго штаба Зеки-бей, разсказывалъ, что противъ болгарскихъ дружинъ дралось 15 батал. и 3 батареи. У болгаръ было всего шесть орудій. Турки наступали колоннами и отчасти развернутымъ строемъ. Наконецъ, болгаре дрогнули, силы измняли имъ, наступилъ критическій моментъ, когда нужно было или бросаться въ атаку, или начать отступленіе. Слдуетъ замтить, что составъ офицеровъ въ болгарскихъ дружинахъ не заставлялъ желать ничего лучшаго. Это были боевые, молодые офицеры, опытные, преимущественно служившіе въ Ташкент. Почти вс ташкентцы пали жертвою настоящаго боя. Турки пошли первыми въ атаку. Что было длать болгарамъ? Первая и третья дружины были уже атакованы съ лваго фланга. Единственный уцлвшій въ третьей дружин поручикъ Кисяковъ, родомъ болгаринъ, заплъ свою болгарскую псню: ‘ой ви, болгаре-юнацы, ви во Балканы родени’, и болгаре, дружно подхвативъ напвъ любимой псни, встртили турокъ штыками. Начался одинъ изъ многихъ въ прошлую кампанію рукопашныхъ боевъ. Напвъ родимой псни долетлъ до слуха первой болгарской дружины, она подхватила: ‘напредъ, напредъ, на бой да варвимъ’ и кинулась на поддержку своихъ братьевъ. Но то былъ послдній, предсмертный порывъ побжденнаго. Съ фланга показалась колонна турокъ, вначал, съ горяча, болгаре приняли ее за подоспвшихъ къ мсту боя стрлковъ генерала Гурко, такъ какъ имъ было постоянно говорено объ этомъ, въ видахъ поддержки ихъ энергіи и духа, но, разобравъ, что это были турки, болгаре кинулись назадъ. Турецкая колонна съ фланга дала 3 залпа, болгаре слышали, какъ турки кричали: ‘не бойтесь, это — не московы: это гяуры-болгары дерутся!’, и ничего, кром проклятій, не сходило съ устъ отступавшихъ. Вс, кто только падалъ на бранномъ пол убитымъ и раненымъ — доставались въ руки турокъ, которые прикалывали ихъ на мст. Генералъ Столтовъ распорядился убрать орудія на гору, такъ какъ турки начали уже обходить болгаръ на шоссе, а его начальникъ штаба, поднявшись на гору къ третьей дружин, убдился въ томъ, что шесть турецкихъ таборовъ дйствительно обошли болгарскую позицію. Всякій спасался, забывая о ближнемъ. Болгарскія дружины потеряли 22 офицера и 514 нижнихъ чиновъ. Въ начал боя раненыхъ выносили, подъ конецъ не было никакой возможности этого длать. Болгаре отступали черезъ городъ. Почти изъ каждаго зданіи раздавались выстрлы. Мстные жители изъ болгаръ передавали, что турки роздали турецкому населенію ружья еще въ 1876 году. Не знаю, насколько это было врно, но когда слухъ объ этомъ дошелъ до начальника болгарскаго ополченія, полковникъ Депрерадовичъ, бывшій комендантъ Эски-Загры, предложилъ сдлать повальный обыскъ въ город. Генералъ Гурко отказалъ, не желая оскорблять своимъ недовріемъ мирныхъ жителей. Въ город была караулка въ конак, въ этомъ конак оставался болгарскій караулъ и нсколько человкъ аманатовъ (заложниковъ). Полковникъ Депрерадовичъ вернулся въ городъ при отступленіи, успилъ смнить караулъ и повсить 6 человкъ заложниковъ.

Болгаре отступили на Казанлыкъ. Турки преслдовали ихъ, рзали и уничтожали все, что имъ попадалось по дорог. Съ генераломъ Гурко болгаре увидлись черезъ три съ половиною часа посл боя. Въ его штаб оказался генералъ Столтовъ. Случилось это такимъ образомъ: генералъ Столтовъ, спустившись съ горы, при начал отступленія, встртилъ черкесовъ, проскакалъ подъ градомъ ихъ пуль и присоединился къ Гурко, который въ это время шелъ на мсто боя.

— Какъ это странно! сказалъ Гурко, начальникъ кавалеріи (герцогъ Лейхтенбергскій) остался при пхот, а начальникъ пхоты очутился во глав кавалеріи.

Таковы странности всякаго боя, кончающагося подобными катастрофами. По дорог изъ Ени-Загры въ Эски-Загру отрядъ генерала Гурко имлъ бой съ частью арміи Сулеймана. Согласно его реляціи, онъ выдержалъ бой съ самимъ Сулейманомъ-пашею. Около рки Тунджи болгаре переночевали и отошли въ Казанлыкъ.

Лишь только болгаре оставили Эски-Загру, турецкія колоны подошли къ городу и начали растрливать его. Несчастное, испуганное болгарское населеніе попало частію въ руки турокъ, которые ихъ перевшали и перерзали, а частью спасалось слдомъ за нашимъ отрядомъ, бросая все свое имущество, лишь бы только спасти себ жизнь. Вскор посл битвы, отрядъ Гурко раздлился опять на дв части. Одна часть, т. е. каваллерія отступила вмст съ нимъ черезъ ханькьёйскій проходъ на Трново, другая часть — болгарскія дружины пошли на Шипку. При болгарскихъ дружинахъ оставался одинъ только казанскій драгунскій полкъ, который отступилъ во глав ополченія, такъ что черкесы преслдовали отступавшихъ болгаръ и заставляли арьергардъ (полковника Депрерадовича) давать залпы. Позволю себ замтить, что въ реляціи генерала Гурко вкралась ошибка: именно въ томъ мст, гд говорится, будто казанскіе драгуны прикрывали отступленіе болгаръ. Это было самое поспшное и самое безпорядочное, въ военномъ смысл, отступленіе. Такимъ образомъ кончилась первая экспедиція за Балканами, посл которой генералъ Гурко тотчасъ отправился въ Петербургъ — принимать свою гвардейскую дивизію. Въ это время прошла молва, что гвардія выступаетъ въ походъ.

XII.
Подъ Плевною.

Тмъ временемъ, подъ Плевною совершались событія, принудившія главную квартиру оставить Трновъ и выхать въ д. Горный Студень. Тревожный слухъ объ этихъ событіяхъ прошелъ во время неудачной экспедиціи за Балканами и принялъ даже угрожающій характеръ, когда Гурко вернулся въ Трновъ и когда первые бглецы изъ Ловчи сообщили, что часть арміи Османа-паши завладла городомъ Ловчею, который дешево достался намъ во время первыхъ каваллерійскихъ разъздовъ нашего авангарда. Полагали, что турки выгнали насъ изъ-за Балкановъ и пробирались изъ Плевны, очевидно, на Трновъ, съ цлью отрзать шипкинскую армію, такъ, по крайней мр, это казалось въ ту минуту, когда у страха были глаза велики. А глаза были велики по двумъ причинамъ: по случаю недостатка энергіи, столь свойственнаго большинству людей, имющихъ обыкновеніе увлекаться, ликовать и крпнуть духомъ, когда дла идутъ хорошо, и преувеличивать опасность посл первой неудачи, и вслдствіе того, что такому преувеличиванію много способствовали и народная молва, и мысль объ участи тысячей болгарскихъ семействъ, бжавшихъ изъ-за Балкановъ, изъ Ловчи, изъ Плевны и изъ другихъ мстъ, занятыхъ турками. Въ самомъ дл, положеніе этихъ несчастныхъ людей было отчаянное. Лишенные крова, безъ всякой собственности, голодные и холодные, они кочевали по дорогамъ между Шипкою и Трновымъ. между Сельви и Бабровымъ, подобно цыганамъ, телеги служили имъ навсомъ, сырая земля — постелью. Первыя неудачи породили въ нихъ чувство сомннія, и, подъ вліяніемъ этого чувства, положеніе ихъ становилось еще ужасне, еще страшне. ‘Русскій уйдетъ, думали они: — болгарину уйдти некуда, вислица впереди и полное раззореніе нашихъ полей и родного крова’…

Первыя извстія о длахъ подъ Плевною принудили меня вернуться обратно изъ Казанлыка. Говорили шопотомъ, какъ будто что-то скрывали, очевидно, была какая-то тайна, которую можно было проврить только на мст. Какъ ни тяжело снова подыматься на Балканы въ жаркое, душное время іюля мсяца, нужно было хать. Спускаясь съ громадной высоты шипкинской позиціи, дорога снова повела меня вдоль по берегу рчки Янтры. Янтра, горная рченка начинается гд-то тамъ, далеко впереди, на высот балканскаго хребта и, постоянно расширяясь, становится уже ркою, злобствуетъ, шумитъ и цнится по мр своего дальнйшаго теченія внизъ по каменьямъ извилистаго ската. Нтъ для нея препятствій и нтъ удержу! А съ обихъ сторонъ рки высятся страшныя горы, скалы и обрывы, покрытые хмурыми лсами. Дорога въ Балканахъ мстами крута, мстами довольно ршительно спускается въ лощины, въ ущелья, кое-гд журчатъ ручьи горныхъ потоковъ. Иногда възжаетъ путешественникъ въ густой лсъ и въ ндрахъ этого лса эхо глухо отвчаетъ на топотъ коней, мстами дорога осторожно пробирается по краю пропасти. Мало деревень попадается по ней. Вс он раскинулись хотя и недалеко отъ дороги, но прячутся за утесами, холмами, или въ лощинахъ, или на склон горъ, гд только бьетъ ключевая вола горнаго потока. Одинъ только лай сердитыхъ собакъ говоритъ о близкомъ присутствіи человческаго жилья.

Главная квартира оставалась еще въ Трнов, когда я спшилъ уже подъ Плевну.

— Торопитесь, говорили мн въ главной квартир:— иначе опоздаете къ побд. Въ побд никто не сомнвался, и первый случай подъ Плевною съ дивизіею Шильдеръ-Шульднера объясняли простою случайностью. Мн передали, между прочимъ, что въ настоящее время около Плевны сосредоточились два корпуса: барона Криденера и князя Шаховского. Но странное дло: когда я, ране того, спшилъ изъ-подъ Плевны за Балканы, главная квартира имла самыя смутныя свднія о томъ, что творится подъ Плевною и подъ Никополемъ. Смю заключать это изъ того, что, когда я прибылъ въ Трновъ, на меня посмотрли, какъ на перваго встника событій изъ-подъ Никополя. Мн задавали вопросы о томъ: когда баронъ Криденеръ намренъ брать Никополь? что длаетъ бригада полковника Тутолмина? и т. д. По возможности, я отвчалъ на вс вопросы, сообщилъ переписанныя мною содержанія турецкихъ писемъ, разсказалъ, какъ изъ Плевны являлись два болгарина, которые передавали намъ, что въ Плевн нтъ турокъ, и подивился, когда мн сказали, что турки въ Плевн оказались въ такомъ количеств, что нужно было сосредоточивать цлые два корпуса для вторичной атаки этихъ позицій. Вскор посл моего отъзда изъ Булгарени, послдовавшаго вслдствіе слуховъ о взятіи Трнова и движенія за Балканы, пришло извстіе, на другой день моего прибытія въ Трновъ, что Никополь взятъ девятымъ корпусомъ. Что же случилось съ Плевною? Какимъ образомъ Шильдеръ-Шульднеръ могъ потерпть неудачу?

Не знаю, доводилъ ли полковникъ Тутолминъ до свднія своего корпуснаго командира извстіе, привезенное болгарами изъ Плевны, но извстенъ только тотъ фактъ, что кавказская бригада снялась изъ деревни Булгарени и, вмсто того, чтобы слдовать на югъ, хотя-бы въ Плевну, она послдовала на сверо-западъ, подъ Никополь. Ршительно не могу объяснить себ и другимъ, какими мотивами руководствовалась кавказкая бригада, слдуя къ Никополю? Извстно, что при взятіи такихъ крпостей, какъ Никополь кавалерія не могла имть никакого значенія, весь успхъ дла зависилъ всецло отъ пхоты. Вроятно, полковникъ Тутолминъ, руководствовался въ этомъ случа чувствомъ личнаго любопытства и желаніемъ раздлить долю участія при взятіи Никополя, посл котораго ожидались награды. Можетъ быть, найдутся защитники такого манёвра полковника Тутолмина и скажутъ мн, что каваллерія была необходима при взятіи Никополя и, какъ на доказательство этой необходимости, сошлются на примръ отступленія изъ Никополя, посл побды, по дорог въ Видинъ, нкоторой части турецкой пхоты, которую каваллеристы должны были преслдовать. Этотъ случай былъ дйствительно ночью, посл взятія Никополя, когда эта часть пхоты совершенно случайно наткнулась на лагерь кавказской бригады и произвела неожиданную тревогу. Но я позволю себ замтить, что этотъ случай ничего еще не доказываетъ, такъ какъ кавказская бригада, разбуженная турками, вовсе не преслдовала отступавшихъ въ эту ночь турокъ, а когда наступилъ разсвтъ, турецкіе слды были уже потеряны.

Посл взятія Никополя, въ ночь съ 7-го на 8-е іюля, командиръ 5-й пхотной дивизіи, генералъ-лейтенантъ Шильдеръ Шульднеръ, отдлился отъ 9 корпуса и двинулся съ пятой бригадой, 1-й, 2-й, 4-й и 5-й батареями, 1 ротою 5-го сапёрнаго батальйона на городъ Плевну. Способъ движенія какъ нельзя боле подтверждаетъ предположеніе начальствующихъ лицъ, что Плевна должна быть свободна отъ турокъ. Генералъ двинулся, вопреки правиламъ военной тактики, не сдлавъ никакой предварительной рекогносцировки. Предположенія начальства, если они только были, оказались не врными. Османъ-паша уже воспользовался временемъ занятій нашихъ войскъ подъ Никополемъ и занялъ высоты Плевны. Генералъ Шильдеръ-Шульднеръ полагалъ достигнуть съ одной бригадой въ село Вербица черезъ Бестемницу, и если будетъ возможно, то и до Палаца, костромскому же полку было приказано двинуться въ этотъ же день до Сгалуцера, донскому казачьему No 9 полку — слдовать по большой дорог до селенія Черкаска, а кавказской бригад до Тученицы. Слдуя этому маршруту, пхота генералъ-лейтенанта Шильднеръ-Шульднера совершенно неожиданно наткнулась на чрезвычайно сильныя позиціи, въ небольшомъ разстояніи, не доходя до города Плевны. Очевидцы разсказывали, что это было такъ:

— Эй ты, молодецъ! сказалъ кто-то изъ начальства казаку, когда бригада уже подходила къ Плевн:— създи-ко впередъ, посмотри — нтъ ли тамъ гд-нибудь ключевой воды, около которой можно было бы переночевать бригад.

Казакъ похалъ впередъ и, не дохавъ до источника, вернулся обратно и сказалъ:

— Да тамъ турки воду черпаютъ.

— Какіе турки?.. что ты вздоръ городишь?

— Ей-богу, турки, извольте посмотрть.

Похали, посмотрли — видятъ: дйствительно — турки.

Не предполагая значительныхъ силъ непріятеля, наша пхота была пущена въ бой съ турками, но достаточно было сдлать первый натискъ, чтобы обнаружились громадныя турецкія силы, расположенныя на замчательно сильныхъ позиціяхъ, на отдльныхъ холмахъ, охраняемыхъ оврагами, лощинами, голыми спусками и такимими-же подъемами. Превосходство турецкихъ силъ обнаружилось, къ сожалнію, слишкомъ поздно. Мы потеряли 20 штабъ и оберъ-офицеровъ (въ томъ числ двухъ полковыхъ командировъ), 1,244 нижнихъ чиновъ убитыми и одного бригаднаго генерала, 46 штабъ и оберъ-офицеровъ и 1,573 нижнихъ чиновъ ранеными. Убдившись въ значительной сил противника, мы прекратили атаку и начали поджидать новыхъ подкрпленій.

Баронъ Криденеръ донесъ въ главную квартиру о значительности турецкихъ силъ, занявшихъ Плевну, выразивъ мнніе, что съ его наличными силами атакъ повторять невозможно. Въ это время, по дорог отъ Систова въ Трновъ находился корпусъ князя Шаховскаго, ожидая дальнйшаго маршрута. Главный штабъ направилъ этотъ корпусъ въ помощь барону Криденеру и предписалъ вторично атаковать Плевну. Англійскіе корреспонденты, какъ извстно, посл вторичной неудачной атаки, оправдывало барона Криденера на томъ основаніи, что онъ считалъ силы даже двухъ корпусовъ недостаточными для того, чтобы сбить непріятеля съ его плевненскихъ позицій и въ этомъ смысл длалъ донесенія въ главную квартиру. Но главная квартира приказала атаковать, и барону Криденеру ничего больше не оставалось длать. Я не буду отрицать факты, которые мн не извстны, но скажу, что ошибка барона Криденера заключалась вовсе не въ томъ, что онъ атаковалъ Плевну по приказанію главной квартиры, а въ томъ, что онъ приступилъ къ атак, ограничиваясь свдніями о положеніи непріятеля, почерпнутыми изъ прошлаго, горькаго опыта Шильдеръ-Шульднера, имющаго характеръ неудачной рекогносцировки и не выяснилъ предварительно въ точности вс необходимыя подробности положенія арміи Османа-паши. Прежде, чмъ приступить къ вторичному бою, баронъ Криденеръ созвалъ военный совтъ, на которомъ онъ объявилъ собравшимся генераламъ о повелніи взять Плевну, замтивъ при этомъ, что задача занятія Плевны, прекрасно защищонной турками, далеко не легкая и что взятіе этого города будетъ имть большое вліяніе на общій ходъ настоящей кампаніи. Барономъ Криденеромъ была издана диспозиція, которая объяснила расположеніе войскъ до начала боя, не сдлавъ ршительно никакихъ указаній относительно предстоящихъ дйствій каждой отдльной части, согласно съ общимъ и частнымъ расположеніемъ непріятеля, его батарей, укрпленій и т. д. Въ этомъ документ не былъ обозначенъ также пунктъ отступленія, такъ какъ отступленія собственно не полагалось, силы-же непріятельскія высчитывались въ ту минуту отъ 40 до 50,000. Слдуетъ замтить, что большинство нашихъ войскъ отстояло отъ непріятельскихъ позицій на боле или мене далекомъ разстояніи, въ смысл пониманія пункта, съ котораго можно было бы начать атаку.

Наступило утро 18-го іюля. Бой начался артиллерійскимъ огнемъ.

Около пяти часовъ вечера, я достигъ деревни Булгарени. Двухъ дневное верховое путешествіе изъ Трнова съ ранняго лтняго разсвта до поздней ночи, верхомъ на лошади, утомило меня ужасно, голодъ давалъ о себ звать какъ нельзя боле. Моя тощая лошаденка еле еле передвигала ноги. Я халъ по дорог въ Плевну.

Слышу: выстрлъ!.. орудійный выстрлъ по направленію къ Плевн! Началось или кончается?.. Въ такія минуты сердце сильно бьется. Я халъ рысью, торопился, а мракъ быстро пеленалъ окрестныя деревни, далекія горы, передніе курганы и кое-гд небрежно раскинувшуюся растительность. Выстрлы повторялись часто. Хотлось кого нибудь встртить, распросить. Вотъ летитъ казакъ карьеромъ на встрчу, нагайка гуляетъ по спин его донскаго жеребца.

— Сраженіе началось?

— Иде-е-тъ!

— Какъ длл?

— Мно-о-го легло! быстро проскакалъ онъ назадъ.

— Кого?

— Нашихъ! уже чуть-чуть глухимъ эхомъ донеслись роковыя слова.

‘Нашихъ’ кольнуло прямо въ сердце, и во мрак темнаго горизонта. въ область котораго я възжалъ, вдругъ обрисовался страшный силуэтъ смерти, косившей направо и на налво живыхъ людей, безъ разбора ихъ лтъ, положеній, привязанностей, долга и обязательствъ.

Я миновалъ еще 15 верстъ, и лошадь окончательно отказалась идти. Обозъ попался по дорог. Онъ стоялъ въ сторон на ночлег. Я приткнулся къ нему, въ ожиданіи разсвта. Выстрлы продолжались.

— Наши отступаютъ! громовымъ ударомъ пронеслось по лагерю передъ разсвтомъ. И по дорог изъ Плевны въ Систово уже неслись какіе-то обозы. Тутъ былъ новый транспортъ раненыхъ, тутъ были ящики со снарядами, просто какія то телеги — и все это летло, перегоняя другъ друга безъ порядка и безъ оглядки. Сила паническаго страха гнала этихъ людей!.. Долженъ вамъ сказать, что я не знаю ничего ужасне этого паническаго страха. Онъ порождается при извстныхъ условіяхъ, подобныхъ настоящимъ, часто безъ всякой разумной причины, въ силу бшеннаго крика одного безумца, ни съ того, ни съ сего, вдругъ произнесшаго хотя бы просто имя непріятеля. ‘Запрягать!’ пронеслось по рядамъ стоявшаго въ сторон обоза, и не прошло двухъ минутъ, какъ вс эти сотни стоявшихъ повозокъ вдругъ стремительно кинулись къ дорог въ Булгарени. Одна перегоняла другую, колесо задвало за колесо, фургоны валились въ канавы, бгущая масса становилась пестре и разнообразне. Конные хали рысью, пшіе старались забраться на повозки. Отступившая изъ подъ Плевны артиллерія перемшалась въ масс разнообразныхъ фургоновъ. Пхотныя части шли въ разсыпную, одинъ шелъ пшкомъ, другой велъ по три лошади, и никто не могъ отдать себ отчета о томъ, что творится въ тылу, тамъ позади, подъ Плевною.

— Гд ваша лошадь, батюшка?

Священникъ бжалъ, подобравши рясу.

— Пропала, я самъ-то чуть чуть баши-бузукамъ не попался.

— Скажи мн, родимый, почему отступаютъ?

— Турки!.. вс отступаютъ!

Страхъ клеймитъ бгунца. Ему хочется, чтобы вс отступали вмст съ нимъ. Но отступала одна только дивизія генерала Пузанова.

— Гд же турки?

— За нами бгутъ, близко! Баши-бузуковъ впередъ пустили.

— Гд турки?

— Говорятъ, близко!.. право, не знаю! отвчаетъ офицеръ.

— Тамъ! совершенно неопредленно махнулъ солдатъ рукою куда-то въ сторону.

— Ихъ не видать совсмъ!

— Сунься, такъ увидишь! кричитъ мн кто-то въ отвтъ. Вотъ детъ карета. Въ карет сидитъ генералъ Пузановъ.

Все, что бжало сосредоточилось у моста, у деревни Булгарени. Перехавъ мостъ, я встртился съ Пузановымъ. Высокая фигура очень стараго генерала стояла, закинувъ руки назадъ, и смотрла на отступленіе. Узнавъ, что я — корреспондентъ, онъ молча указалъ мн на картину дйствительности и… заплакалъ.

——

— Скажите мн, обращался я ко многимъ потомъ: — почему все это случилось?

— Одинъ у другаго хотлъ вырвать побду, отвчали мн, а когда пришла критическая минута, они не поддержали другъ друга.

Это говорила желчь.

Такъ объясняли вторичную неудачу подъ Плевною въ арміи. Во всякомъ случа, если это такъ, то это была одна изъ побочныхъ причинъ. Главная заключалась все-таки въ томъ, что мы сувулись въ воду, не спросившись броду.

Положеніе вещей усложнилось. Главная квартира перехала въ Горный Студень. Плевна сосредоточила на себ вниманіе всей Европы. Духъ турецкаго войска возросталъ. Духъ нкотораго унынія поселился въ рядахъ нашей арміи. Сулейманъ-паша началъ ожесточенныя атаки на шипкинскую позицію. Съ шипкинскихъ высотъ понеслись тревожные слухи. Недостатокъ численности нашей арміи вышелъ наружу. Отдльныя бригады и полки разсылались съ мста на мсто, съ позиціи на позицію, за неимніемъ достаточныхъ резервовъ. Корпуса, дивизіи, бригады — все это перепуталось. ‘Мало войска’, говорили вс въ арміи, и въ этомъ недостатк усматривалась единственная причина постигшихъ неудачъ, по мннію лицъ, близко стоявшихъ къ главной квартир. Насколько это мнніе выдерживало критику, можете судить сами. Начали искать виновниковъ. Всякому хотлось найти виновника. Слышались громкія обвиненія бывшаго константинопольскаго посланника Игнатьева, по мннію котораго, будто бы, наличныхъ силъ было достаточно для того, чтобы начать войну. Явилась потребность въ помощи. И вотъ т самые румуны, про которыхъ мы иронически говорили: ‘слышите: они хотятъ придти къ намъ на помощь!’ — эти самые румуны дйствительно пришли къ намъ на помощь, и эта помощь была дорога для насъ въ ту минуту, когда гвардіи еще не было, когда задумали еще одну, новую, третью атаку и когда нужно было ршать, будемъ ли мы воевать зимою, или мы кончимъ войну подъ конецъ глубокой осени?

Мы стянули подъ Плевну все, что только могли стянуть въ то время. Войска подъ Плевною получили названіе: ‘западной арміи’. Генералъ Зотовъ вступилъ на мсто начальника ‘западной арміи’, но чувство собственнаго достоинства заставило румунъ отнять отъ него это высокое званіе, и дипломатія подсказала, что это званіе слдуетъ передать князю Карлу румунскому.

‘Лишь бы покончить’, думали мы.

Слдующій періодъ войны былъ періодомъ полнаго затишья. Мы сводили итоги. Всякая новая неудача вызывала въ арміи критическое отношеніе къ ея причинамъ. Вторая неудача объяснялась недостаткомъ рекогносцировки и отсутствіемъ подготовки атаки артиллерійскимъ огнемъ. Сущность заключалась вовсе не въ этомъ. Въ основаніи неудачъ лежали другія, боле глубокія причины. Съ горяча он, конечно, не могли придти въ голову. Самая существенная причина заключалась въ общихъ причинахъ всхъ нашихъ неурядицъ: военныхъ, гражданскихъ, земскихъ, какихъ хотите! Подобно тому, какъ въ земскомъ дл во глав новой реформы встали старые люди — такъ это было и въ арміи. Что общаго имли старые люди, старые ученики съ новою наукою, съ новыми усовершенствованіями въ военномъ дл? Пришла пора дйствовать на основанія этихъ новыхъ правилъ, и эта пора оказалась порою учебнаго курса людей, воспитанныхъ на основаніи старыхъ правилъ. Главное зло, тормозящее всякій прогрессъ, заключается именно въ томъ, что общество слиткомъ мало вритъ въ молодыя силы. Что можетъ быть надежне, честне энергичне, умне и сильне молодаго поколнія? Но, по смыслу существующихъ военныхъ отношеній, молодое поколніе равняется нулю. Да и въ ндра-то современнаго молодаго поколнія закрадываются элементы отжившихъ традицій. Говорятъ, что артиллеристы дйствовали плохо, что наша кавалерія плохо зарекомендовала себя въ прошлую кампанію. Въ самомъ дл, на первый взглядъ, это было странно: посл второй атаки мы насчитывали боле десяти тысячъ убитыми и ранеными въ пхотныхъ частяхъ, между тмъ какъ въ артиллеріи и въ каваллеріи убитые и раненые были самымъ рдкимъ исключеніемъ. Въ сущности, въ этомъ нтъ ничего страннаго. Посл первыхъ неудачъ, мало по малу, начали обнаруживаться нравственныя болзни нашей арміи, и самый существенный недостатокъ обнаружился въ систем общихъ порядковъ, въ условіяхъ службы, въ обстановк ея и въ воспитательной систем.

Генералъ Зотовъ, вступивъ въ новую должность, прежде всего энергично принялся за рекогносцировку мстности, обративъ особенное вниманіе на предстоящую роль артиллеріи. Въ штаб генерала Зотова, признававшаго недостаточность наличныхъ силъ для новой атаки плевненскихъ позицій (обстоятельство довольно важное для тхъ, кто неосновательно обвиняетъ Зотова), высказывалось мнніе въ пользу предварительной атаки Плевны, на случай необходимости ея, а потомъ уже и Ловчи, между тмъ какъ предварительное взятіе Ловчи обезпечивало за нами Сельви, Трновъ, отрзывало путь могущаго быть на Ловчу отступленія Османа-паши, въ случа успха съ нашей стороны, давало намъ возможность сосредоточить больше силъ подъ Плевной и могло, во всякомъ случа, благопріятно отразиться на дух нашего войска, пришедшаго въ нкоторое уныніе.

Такъ и ршили. Былъ сформированъ отрядъ, поступившій подъ команду молодаго генерала Скобелева 2-го. Судьба свела этого генерала съ опытнымъ ташкентскимъ героемъ, очень серьёзнымъ человкомъ, образованнымъ офицеромъ генеральнаго штаба, капитаномъ Куропаткинымъ. Это было слитіе двухъ противоположныхъ характеровъ: горячаго и хладнокровнаго, въ одно храброе, отважное, молодое цлое. 11-го августа, вновь сформированный отрядъ сосредоточился на лвомъ фланг зотовской ‘западной арміи,’ противъ Ловчи, у деревни Уаглау, и рано утромъ выступилъ съ мста своей стоянки на ловче-сельвинское шоссе. Движеніе этого отряда было обходное. Совершаемое въ виду непріятеля, было опасное, и во всякомъ случа крайне дерзкое. Приходилось перейти рчку и войти въ горы, среди которыхъ Скобелеву предстояло пробираться съ артиллеріей по проселочной, трудно проходимой дорог, круто взбиравшейся на высоты среди узкаго ущелья, вдоль ручейка, между двумя крутыми возвышенностями. Ловчинскіе турки оставались на правомъ фланг движущагося отряда Скобелева, слдовательно, усмотрвъ движеніе этого отряда, они имли полную возможность ударить ему во флангъ или просто отрзать Скобелева прежде, чмъ онъ достигнетъ самоге шоссе. Съ цлью предупрежденія возможности нападенія турокъ, Скобелевъ выслалъ кавказскую казачью бригаду въ авангардъ, предписавъ ей подойдти ближе къ Ловч. День былъ жаркій до невозможности. Солдаты шли безъ ранцевъ, которые везли на подводахъ, вслдствіе чего обозъ растянулся на нсколько верстъ и замедлилъ движеніе отряда. Артиллерія двигалась съ громадными трудностями по горной дорог, мстами обращавшейся въ горную тропинку, извивавшуюся между грудами дикаго камня. Разстояніе отъ деревни Уаглау до шоссе хотя и незначительное, но такой трудный путь возможно было совершить только въ двое сутокъ. 12-го августа, къ вечеру, отрядъ занялъ позицію вблизи деревни Себрія, какъ разъ по обимъ сторонамъ шоссе, соединяющаго Ловчу съ Сельви.

Замчено, что во время подобныхъ движеній многіе офицеры пхоты, двигаясь походнымъ порядкомъ, не знаютъ, куда идутъ и черезъ какія деревни они проходятъ. Карта театра войны между ними — рдкость. Солдаты, растягиваясь, отходятъ въ сторону отъ дороги, пьютъ всякую встрчную воду, дятъ незрлые плоды, и на все это обращалось очень мало вниманія. Отсталые подтягивались обыкновенно къ ночлегу еще ночью. Предпріимчивая непріятельская кавалерія могла бы, такимъ образомъ, порубить многихъ. Останавливаясь на ночлег или привал, пхотинцы имли обыкновеніе отправляться партіями или поодиночк, часто безоружными, за нсколько верстъ отъ расположенія частей, подъ предлогомъ закупки скота и фуража. Бывали случаи, когда ихъ рубили черкесы.

Отрядъ Скобелева занялъ новую позицію. Съ Шипки пришли извстія о наступленіи Сулеймана-паши. Не будемъ останавливаться на этихъ атакахъ, защита Шипки Радецкимъ достаточно знакома читателямъ по газетнымъ описаніямъ. Замтимъ только, что, при тогдашнемъ положеніи вещей, при недостатк войска и при тогдашнемъ стратегическомъ расположеніи его — защита Шипки не имла никакого значенія. Чисто политическія соображенія заставляли насъ защищать эту позицію и оттягивать туда большія силы. Я передаю со словъ спеціалистовъ, офицеровъ генеральнаго штаба, отъ которыхъ мн приходилось слышать подобное мнніе.

19-го августа, генералъ Скобелевъ повелъ атаку на Ловчу.

Городъ Ловча стоитъ въ ущель. Его окаймляютъ возвышенности, среди которыхъ ‘рыжія горы’ представляли собою самую сильную позицію. Вообще позиція турокъ была сильна, вслдствіе открытости мстности, по которой приходилось наступать, пересчки этой мстности ркою Осьмою и глубокимъ оврагомъ и вслдствіе крутаго подъема на турецкія укрпленія. Вотъ, видна опушка садовъ, окаймляющихъ рку Осьму, тамъ дале тянется поляна. На полян видна мельница, окруженная нсколькими деревьями — единственное убжище для передышки во время наступленія, а тамъ, еще дале высился редутъ — убжище турокъ, а передъ нимъ рядъ ружейныхъ ложементовъ.

Скобелевъ объхалъ войско.— ‘Съ Богомъ!’

Впереди двинулся К—ій пхотный полкъ. Турки открыли огонь при первомъ движеніи нашихъ войскъ. Приблизясь къ сфер непріятельскаго огня, полкъ потянулся по опушк садовъ рки Осьмы, дошелъ до удобнаго мста для переправы черезъ рку, и вотъ видно, какъ отдльные люди стали выходить на открытую долину р. Осьмы. За однимъ идетъ другой, третій, вотъ, наконецъ, сотни людей показались въ одиночку. Начинается уронъ. По всему пространству наступленія люди уподобляются мухамъ, которыя только-что поднялись съ отравленной тарелки, летятъ и падаютъ отъ вліянія яда. Одни перебгаютъ поляну однимъ духомъ, бгутъ прямо къ мельниц, другіе ложатся за небольшими грядами гальки, образованной теченіемъ воды. Толпа солдатъ растетъ у мельницы довольно быстро, шеренга лежащихъ за грядами становится все гуще и гуще. Солдатскія груди тяжело дышатъ, во рту у нихъ сохнетъ, духъ захватываетъ отъ волненія, хочется выпить воды — манерки пусты! Проводя полкъ мимо ручья, никто не догадался приказать набрать имъ воды. Толпа около спасительной мельницы возрасла въ нсколько сотъ человкъ. Лежащіе за грядами замтили, что они начали терпть отъ огня, передніе оглянулись на заднихъ и видятъ, что шеренга ихъ сгустилась, боле храбрые бросились къ мельниц.

— Не туда повели, замтилъ кто-то изъ офицеровъ.

— Куда же нужно было вести?

— Стоило подвинуться дале, садами, пройти, вотъ видите, той окрайной города и выйдти къ той же самой мельниц.

Офицеръ говорилъ правильно, разница была бы въ томъ, что, вмсто хорды, пришлось бы описать дугу.

Около мельницы раздался бой наступленія. Офицеръ, верхомъ на лошади, рванулся впередъ. Это былъ полковой командиръ. За нимъ двинулись нсколько солдатъ, но, замтивъ, что товарищи стоятъ на мст, вернулись назадъ и эти.

— ‘Ура!.. Впередъ’!.. напрасно кричалъ молодой офицеръ, охрипшимъ голосомъ, махая саблею. Толпа еще не была расположена идти за нимъ, и юноша, выбжавъ съ нсколькими солдатами впередъ, не усплъ пробжать нсколькихъ шаговъ, какъ былъ уже убитъ. Его солдаты, частію были перебиты, частію залегли въ придорожную канаву.

Ахъ, какъ трудно ршиться идти впередъ въ ту минуту, когда тысячи пуль, сотни гранатъ свистятъ, ревутъ и лопаются вдоль по всему пространству! Стоитъ остановиться на одну минуту для передышки, чтобы мозгъ сейчасъ же подйствовалъ на чувство самосохраненія и чтобы человкъ поддался вліянію какой-то страшной силы, такъ вотъ и оттягивающей его отъ риска движенія впередъ. Отъ этого чувства никто не избавляется. Но стоитъ только забыться хотя бы на секунду, рвануться впередъ, и опять-таки невольно поддаетесь вы вліянію такой сильной ажитаціи, что васъ можетъ остановить одна только меткая пуля, шальной осколокъ гранаты да холодная сталь штыка, вонзеннаго въ открытую грудь!

Толпа отдохнула. Эмоція отъ первой перебжки прошла, толпа готова была двинуться впередъ. Нсколько храбрйшихъ изъ офицеровъ перебжали 50—60 шаговъ, частью стали за деревья, частью легли на землю. Толпа бросилась за ними въ одиночку и кучками. До непріятеля оставалось еще полторы тысячи шаговъ. Всюду сыпался свинцовый градъ, но ажитація была уже настолько сильна, что эти пули не могли остановить наступленія. Сзади подходили товарищи по полку, праве бжали съ двумя офицерами люди стрлковаго батальйона, лве двинулась извивавшеюся лентою стрлковая рота, еще лве были видны густыя массы строящихся для боя войскъ. Каждый оглядывался, видлъ эту массу своихъ, видлъ близость поддержки, и вра въ успхъ росла въ сердц каждаго. Люди претерплись къ выстрламъ. Они лзутъ, уже не пользуясь мстными укрпленіями. Нсколько всадниковъ-офицеровъ скакало между наступавшими. Молодецъ-командиръ ободрялъ солдатъ. Но вотъ одинъ всадникъ пошатнулся и упалъ съ лошади мертвымъ. Это былъ адъютантъ л—скаго полка, принявшій участіе въ атак к—цевъ. Другой всадникъ, командиръ батальйона, покатился на землю вмст съ своею лошадью. Тамъ и сямъ падаютъ и стонутъ солдаты, падаютъ офицеры, но это уже не можетъ остановить наступленіе.

Но вотъ, пробжавъ шаговъ семьсотъ отъ мельницы, солдаты неожиданно наткнулись на глубокій оврагъ, съ обрывистыми берегами. Первые остановились, произошло смятеніе, которое сейчасъ же стоило жертвъ. Нсколько раненыхъ упали въ воду и утонули. Но боле хладнокровные отыскали относительно возможный спускъ и частью сползали, частью скатывались внизъ. Вода, при довольно сильномъ теченіи, оказалась по поясъ. Рчку перешли и начался самый трудный манёвръ: подъемъ на крутую гору. Все было пущено въ ходъ: плечи товарищей, воткнутыя ружья, толстыя жерди и скоро нсколько сотъ человкъ были уже на той сторон оврага. По мр приближенія къ туркамъ, огонь становился мене смертоноснымъ. Непріятель поколебленъ. Турки бросили свои ложементы и бжали. Это придало нашимъ новыя силы. ‘Ура!’ стало громче и громче. Добжавъ до линіи первыхъ ложементовъ, наши пріостановились и заняли ихъ. Турки стрляли, положивъ ружья на скатъ бруствера и не высовывая головы, т. е. не цлясь. Наши крикнули: ‘ура!’ и снова бросились впередъ. Вторая линія траншей уже близка! Вотъ, вотъ сейчасъ начнется рукопашная схватка, но… нтъ! Турки бжали частью въ редутъ, частью на дорогу въ Мидре. Въ редут происходила суета. Вотъ показались изъ него нсколько трупъ всадниковъ. ‘Орудія увозятъ!’ раздались крики солдатъ, и прелесть ощущенія побды охватила нашихъ всми силами человческихъ впечатлній. Увренные въ побд, мы сдлали послднее усиліе. Со всхъ сторонъ солдаты и офицеры карабкались на брустверъ редута въ одиночку. Толпа обжала редутъ съ выхода и загородила дорогу туркамъ, имвшимъ намреніе отступать. Внутри шло избіеніе сопротивлявшагося непріятеля. Уголъ редута между брустверомъ и траверзами у выхода былъ заваленъ горою труповъ и живыхъ людей, лежавшихъ другъ на друг рядами. Одинъ изъ офицеровъ, ворвавшійся изъ первыхъ, скромно стоялъ въ углу редута. Солдаты принялись разбирать кучу своихъ и непріятелей, отдляя живыхъ отъ мертвыхъ. Изъ кучи, въ углу редута, было вытащено легко раненыхъ и совсмъ здоровыхъ турокъ 103 человка.

Смерть ближняго иногда поразительно дйствуетъ на обаяніе человка въ минуты атаки. Во время атаки Ловти былъ убитъ одинъ батальйонныи командиръ N—го полка. Это случилось въ тотъ моментъ, когда солдаты и офицеры легли, а къ нимъ подходили другія части. При вид умирающаго командира, послышались крики: ‘полковника убили!’ Кучка людей бросилась назадъ. Товарищи, увидя полковника въ крови и слыша крики, подхватили ихъ, бросились за своими. Громаднаго труда стоило остановить солдатъ и двинуть впередъ. Отбжавъ нсколько шаговъ, за пятьсотъ саженей до непріятеля, люди запыхались. ‘Ура’! только изрдка вырывалось изъ охрипшихъ грудей, и тотъ страшный эфектъ, подавляющій непріятеля, когда масса наступающихъ людей крикнетъ свое громкое ‘ура!’ за сто, за двсти шаговъ отъ непріятеля — было уже потеряно.

Атака Ловчи принадлежитъ къ числу блистательныхъ атакъ прошлой кампаніи, хотя она и стоила большихъ жертвъ съ нашей стороны.

Но и первая удачная атака обнаружила собою существенные недостатки организаціи арміи. По замчанію спеціальныхъ людей, отрядамъ генераловъ Скобелева и Имеретинскаго надлежало взять сильно укрпленный лагерь сначала подъ г. Ловчею и, затмъ, дйствовать, подъ Плевной, на самое чувствительное мсто расположенія противника — на его правый флангъ, отъ котораго отходитъ путь отступленія къ Софіи. Отчего же не приняли участія въ этихъ дйствіяхъ сапёрныя войска? Отчего при войскахъ не было ни одного сапёрнаго офицера и, наконецъ, гд же наши спеціалисты? Вотъ вопросы, на которые никто не, умлъ отвтить, хотя всякій съ убжденіемъ и утверждалъ, что присутствіе достаточныхъ сапёрныхъ частей въ отряд спасло бы жизнь сотнямъ, если не тысячамъ солдатъ. Впослдствіи, вовремя атакъ на ‘зеленыхъ горахъ’, 29-го августа, надо было тотчасъ приступить къ устройству ложементовъ, и тутъ оказалось, что полкъ пришелъ на позицію безъ шанцовыхъ инструментовъ потому что нашъ солдатъ, наступая въ жаркое время года — первымъ дломъ для облегченія себя, бросаетъ лопату, топоръ, затмъ слдуетъ шинель, и наконецъ, мшокъ съ сухарями. Спеціальныхъ инженерныхъ частей въ арміи было совершенно недостаточно.

——

Рекогносцировка подъ Плевной близилась къ концу. Румунія вошла въ составъ ‘западной арміи’. Мы назначили третью атаку на Плевну на 30-е августа.

Артиллерія плохо дйствовала въ прошлую атаку. Нужно было такъ сдлать, чтобы артиллерія дйствовала хорошо, чтобы она, такъ сказать, подготовила атаку. Мудрено было дйствовать нашей артиллеріи лучше турецкой, такъ какъ у турокъ были лучшія орудія, но она могла, во всякомъ случа, дйствовать лучше прошлаго раза. Съ этою цлью ей даже разсказали анекдотъ про Фридриха Великаго. Когда Фридриху объявили: какъ тяжело рубить непріятеля, ‘потому что у него мечь длинне нашего’, то Фридрихъ отвтилъ: ‘приблизьтесь къ непріятелю на столько ближе, насколько мечь его длинне, и тогда шансы у васъ будутъ ровны’. Мы усилили артиллерію привозомъ двадцати осадныхъ орудій, воздвигли громадныя батареи, сосредоточили боле 200 орудій, вмст съ румунскими, собрали все войско, какое могли, боле 100 батальйоновъ, исключая кавалеріи и позаботились, въ тоже время, собрать почти весь медицинскій персоналъ арміи, съ покойнымъ княземъ Черкасскимъ во глав.

26-го августа начались дйствія.

Но прежде всего позвольте васъ познакомить въ общихъ чертахъ съ мстностью и съ положеніемъ непріятеля. Турецкія позиціи расположены на отлогихъ, холмистыхъ высотахъ, окружающихъ городъ Плевну съ юго-восточной, восточной, сверовосточной и сверной стороны.

Высота этихъ горъ ростетъ по мр ихъ протяженія съ юга на сверъ и достигаетъ наибольшаго возвышенія противъ деревни Гривицы, гд и былъ построенъ большой редутъ. Всхъ редутовъ, воздвигнутыхъ турками, я насчитывалъ боле десяти. Въ трехъ центральныхъ пунктахъ были построены четырехъугольныя укрпленія, турецкіе лагери, каждый редутъ соединялся глубокимъ и широкимъ прикрытымъ путемъ, такіе же крытые пути были расположены вдоль всей линіи зигзагами отъ одного передняго редута къ слдующему заднему, такъ какъ они были построены не въ одну линію, а скоре въ шахматномъ порядк. Независимо отъ путей, соединявшихъ редуты, были устроены еще передовые ложементы. Короче вс турецкія укрпленія были расположены такимъ образомъ, что нападающій попадалъ въ сосредоточенный артиллерійскій и ружейный огни. Покатость возвышенностей, на которыхъ построены турецкія укрпленія, и совершенно открытая мстность, еще боле усложняли взятіе редутовъ, такъ какъ атакующій долженъ былъ проходить съ версту и боле прежде, чмъ достигнуть турецкихъ батарей. Въ прошлую кампанію турки при тактической оборон широко пользовались двумя факторами: своимъ скорострльнымъ оружіемъ и подготовкою поля сраженія въ фортификаціонномъ отношеніи. Турки встрчали огнемъ съ разстоянія, превышающаго 2,000 шаговъ, и уже наносили потери. Пули летали массами, облаками. Снабженіе турокъ патронами изумительно. Въ ложементахъ, кром патроновъ, розданныхъ на руки, ставились большіе ящики съ патронами. Въ фортификаціонномъ отношеніи турецкія укрпленія были нетолько солидны по своимъ размрамъ, но и изящны по наружному виду. Расположеніе укрпленій не заставляетъ желать ничего лучшаго. Несомннно, что очень опытные и даровитые инженеры работали при укрпленіи позиціи подъ Ловчею и Плевною. Виднныя нами турецкіе укрпленія подъ Ловчею и при Плевн показывали, что земляныя работы въ этихъ лагеряхъ не прекращались ни на минуту. Въ турецкихъ траншеяхъ заботливость объ удобствахъ для солдата заслуживаетъ вниманія. По внутренней крутости траншей вырыты углубленія, въ которыя ставится для сражающихся вода, а иногда ледъ и сухари.

Наши позиціи находились частью на мстахъ боле низменныхъ сравнительно съ противуположными турецкими позиціями, частью — на горахъ, господствующихъ надъ послдними, но слишкомъ удаленныхъ отъ нихъ. Позиція нашего крайняго лваго фланга, ‘зеленыхъ горъ’, была значительно слабе праваго по своимъ мстнымъ условіямъ и обстановк, между тмъ какъ операціи нашего лваго фланга играли главную роль въ дл общей атаки и могли бы имть громадное значеніе на исходъ ея.

Нашъ крайній правый флангъ занималъ низменности (сравнительно), тогда какъ противуположный лвый турецкій флангъ находился на возвышенной мстности, укрпленной редутами. Наши сверо восточныя позиціи, между деревнями Гривицей и Радишовымъ, господствовали надъ турецкими, но были удалены отъ нихъ на слишкомъ большое разстояніе, не позволявшее дйствовать боле или мене успшно нашимъ осаднымъ орудіямъ.

Господствующій открытый хребетъ радишовской возвышенности тянулся вдоль линіи турецкихъ укрпленій на весьма близкое разстояніе.

Въ ночь съ 25-го на 26-е августа мы окопались на нашихъ позиціяхъ. Утромъ 26-го, раздался нашъ первый выстрлъ, за нимъ слдующій, и вся длинная линія нашихъ орудій заклубилась пороховымъ дымомъ, раскаты пушечныхъ выстрловъ потрясли воздухъ тихаго, жаркаго дня.

— Началось!.. пошли Господи! перекрестились солдатики.

Главная квартира явилась на позицію въ полномъ ея состав и помстилась на холм сзади Гривицы, имя на правомъ фланг румуновъ и части корпуса барона Криденера, на лвомъ — батареи осадныхъ орудій съ прикрытіями отъ 4-го корпуса.

Сомкнутыя части прятались за откосами нашихъ холмовъ. Кое-гд групировались люди, и офицеры слдили за бомбардировкою съ батарей. Въ сторонк отъ батареи стояла кучка солдатиковъ.

— Вотъ такъ бандировка!

— Летитъ, летитъ — стой, смотри, смотри — ловко попало!

Граната ударила какъ разъ въ брустверъ турецкаго редута.

— И что это люди не бгутъ?

— Людей-то какъ будто и нту.

— Чтобъ его разорвало!

— Кого?

— Да его!.. ишь ты, какая Плевна задалась!

— Ловко шарахнула!

— Громко палитъ, что говорить!

— А, вдь, его не взять?

— Ужо будетъ пальба… погоди маленько.

На батаре разговаривали офицеры изъ штаба какого-то генерала. Батарейный командиръ лежалъ на бруствер, на живот, и молча смотрлъ въ бинокль. Прислуга то и дло, что придвигала орудія, молоденькій артиллеристъ понукалъ на солдатъ.

— При такомъ большомъ количеств нашихъ орудій, слышалось въ груп:— турки бросятъ свои окопы.

— Легко можетъ быть… дай-то Богъ, чтобы они бжали.

— Нашъ огонь долженъ быть убійственнымъ.

— Странно, что они не отвчаютъ…

— Что бы это значило?

Въ сторон потянулся батальйонъ солдатъ. Нсколько турецкихъ гранатъ немедленно разорвались около батальйона.

— Должно быть, у турокъ мало гранатъ… они экономятъ.

На мст главнаго штаба — румуны и русскіе обмнивались комплиментами:

— Баша батарея удивительно метко стрляетъ.

Румуны самодовольно улыбались, отдавая честь. Князь Карлъ былъ въ восторг.

Въ результат, канонада не давала тхъ плодовъ, на которые мы разсчитывали. Пострадавшія части турецкихъ редутовъ исправлялись по ночамъ, и на слдующій день снова возобновлялось то, что оказывалось попорченнымъ наканун. Очень мудрено было попадать въ турецкіе ложементы. Ихъ резервы находились, конечно, на безопасныхъ мстахъ, отнюдь не въ редутахъ, и стоило намъ выразить малйшее поползновеніе начать атаку — ихъ орудія кровожадно раскрывали свои пасти при первомъ движеніи стройныхъ рядовъ нашей пхоты. Со второго дня бомбардировки турки почти перестали отвчать на наши выстрлы.

Насталъ, наконецъ, роковой день 30-го августа. Еще 29-го, вечеромъ, тучи заволокли весь горизонтъ, и небо разразилось частымъ, пронизывающимъ дождемъ. Въ полночь, вс войска получили диспозицію, подписанную генераломъ Зотовымъ.

Диспозиція гласила:

‘Завтра, 30 то августа, назначается общая атака укрпленнаго плевненскаго лагеря, для чего: 1) съ разсвтомъ, со всхъ батарей открыть самый усиленный огонь по непріятельскимъ укрпленіямъ и продолжать его до 9 часовъ утра. Въ 9 часовъ одновременно и вдругъ прекратить всякую стрльбу по непріятелю. Въ 11 часовъ дня, вновь открыть усиленный огонь и продолжать его до 1 часа по полудни. Съ 1 часа до 2 ¹/₂ часовъ опять прекратить огонь на батареяхъ, а въ 2 ¹/₂ часа вновь начать усиленную канонаду, прекращая ее только на тхъ батареяхъ, дйствію которыхъ могутъ препятствовать наступающія войска, 2) въ 3 часа по полудни начать движеніе для атаки’. Слдовалъ порядокъ этого движенія.

— Почему это такъ: съ разсвтомъ начать — въ 9 вдругъ прекратить, потомъ опять начать и опять вдругъ прекратить? спросилъ я потомъ кого-то.

— Такъ обыкновенно бываетъ.

— Нтъ, безъ шутокъ?

Мн подали ‘Военный летучій листокъ’, органъ главной квартиры. Я прочиталъ: ‘для того, чтобы истомить непріятеля, уничтожить его, убить его нравственно ужасомъ такого ожиданія’.

Тмъ не мене многіе предвкушали наканун всю прелесть впечатлнія зрителя издалека при вид столь эфектной картины. Я тоже приготовился.

Румуны и баронъ Криденеръ должны были атаковать гривицкій редутъ. Генералъ Крыловъ — начать атаку съ радишевскаго хребта (середина арміи). Генералъ Скобелевъ — съ лваго фланга, съ ‘зеленыхъ горъ’. Генералу Леонтьеву предписывалось войдти со своею кавалеріею въ связь съ кавалеріей генерала Лошкарева и дйствовать противъ турецкихъ войскъ, могущихъ появиться на лвомъ берегу р. Вида.

Задача атакующаго заключается въ томъ, чтобы опредлить главный нервъ непріятельской позиціи, ударить на него, разорвать связь, если позиція растянута и такимъ образомъ обезсилить непріятеля. Плевненскія позиціи растягивались на 30 верстъ. Первомъ ихъ мы, очевидно, приняли гривицкій редутъ, потому-де онъ ‘больше и выше другихъ’. Противъ этой мстности мы сгрупировали до 84 батальйоновъ, а на лвый флангъ Скобелева — послали 22 батальйона. Когда кончился бой — нервъ позиціи оказался у Скобелева, а гривицкій редутъ представился мстомъ простой демонстраціи.

30-го августа, съ ранняго утра сталъ накрапывать мелкій дождь, который увеличивался по мр приближенія часа всеобщей атаки. Посл 9 час. утра, турки, замтивъ движеніе нашихъ резервовъ на лвомъ фланг, начали усиленно бросать гранаты. Меня интересовалъ лвый флангъ боле другихъ, какъ ключъ позиціи, какъ главный нервъ турецкихъ укрпленій, поэтому я съ утра и отправился туда, на ‘зеленыя горы’.

За тученицкимъ оврагомъ, глубокимъ и глухимъ — стояла палатка Скобелева, въ лощин между двумя холмами, а сейчасъ же сзади палатки — шло плевно-ловченское шоссе. Слва двигались резервы.

Скобелевъ зналъ, что, если онъ начнетъ въ 3 часа атаку, ему не удастся взять редуты.

— Надо начинать ране, сказалъ онъ и, не дожидаясь 3 часовъ, двинулъ передовые батальйоны на Зеленыя Горы.

Турки сначала изрдка пострливали изъ орудій. Штабъ Скобелева въхалъ въ чащу лса и остановился въ виноградникахъ. Иногда назжали корреспонденты, что называется ‘понюхать’. Пріхалъ рыжій корреспондентъ-мистеръ Гозъ, онъ привезъ съ собою бутылку коньяку и жареную курицу. Вс мы до того были голодны, что мшокъ мистера Гоза, съ запасомъ провизіи, очень быстро опорожнился. Гранаты ложились около. Мистеръ Гозъ, должно быть, въ первый разъ ощущалъ впечатлнія ихъ полета. Каждый разъ онъ ложился на землю и пряталъ свою голову за виноградную втку.

— Чудной какой! смялись конвойные казаки… такъ онъ за виноградомъ-то и спрячется.

По мр движенія цпи впередъ, гранаты учащались. Нужно было предпочесть ухать назадъ, къ палатк, въ лощину.

У палатки сидлъ флигель-адъютантъ, прикомандированный къ отряду, и пилъ чай.

— Не хотите ли чайку? предложилъ онъ мн, съ видомъ совершенно счастливаго человка.

— Давайте

— Что, батюшка, скверно?

— Да, не хорошо.

— То ли дло теперь въ Петербург, сказалъ онъ, наливая чай:— похали бы мы съ вами къ татарамъ, закусили бы, а потомъ… Граната лопнула въ нсколькихъ саженяхъ. Оба мы какъ-то дико оглянулись въ ея сторону.

— Да! хорошо бы!… потомъ вечеркомъ — въ буффъ!…

Еще одна граната лопнула въ лощин.

— Ахъ, чортъ возьми!

— Не хорошо!

Осколокъ отвратительно прожужжалъ гд то близко.

— Это вдь совсмъ скверно, сказалъ я, подымаясь.

— Да, не хорошо, отвтилъ адъютантъ, тоже вставая.

— Никакъ не дадутъ и о хорошемъ-то поговорить.

Мы замолчали. Должно быть, мы были блдны: по крайней мр, мы стали очень серьёзны. Однако, прошло.

— Ну, а потомъ бы что? возобновилъ я прерванный разговоръ съ улыбкою, довольный тмъ, что все благополучно.

— Ахъ, батюшка!… а потомъ бы…

Вдругъ страшный ревъ гранаты послышался совсмъ уже близко. Мы кинулись къ лошадямъ, я не знаю, что потомъ было, но мы очнулись не ближе тученицкаго оврага, только здсь мы поняли, что собственно не разставались и что все это время мы перегоняли другъ друга. Сзади насъ раздалась страшная трескотня ружейной перестрлки.

Я выхалъ на гору — къ резервамъ генерала Крылова. Генералъ Зотовъ, окруженный штабомъ, халъ ко мн на встрчу.

— Что тамъ за перестрлка?

— Не знаю.

— Пошлите узнать, сказалъ онъ начальнику своего штаба: — для атаки еще слишкомъ рано.

— Должно быть турки наступаютъ.

Въ три часа началась общая атака. Невозможно было охватить зрніемъ все пространство. Замтно было, что у Крылова дла шли совершенно вяло, только фланги и поддерживали. Дождь усилился. Наступилъ вечеръ. Вечеръ былъ тусклый, срый, въ воздух пахло дождемъ, густая пелена тумана спускалась все ниже и ниже на землю. Ознобъ пронизывалъ меня до костей, и нервная дрожь пробгала по тлу. Начало темнть.

Осторожно высматривая путь, шагъ за шагомъ ощупывая каждую ступню своимъ копытомъ, спускался утомленный конь по горной, изрытой, каменистой тропинк, съ высоты голой скалы внизъ, въ тученицкій оврагъ, я возвращался вторично съ ‘Зеленыхъ Горъ’, и точно такая же невольная дрожь пробгала и по тлу лошади. Мы взяли два редута съ громадными потерями.

Мы были на краю пропасти. Крута была тропинка. Съ правой стороны подымалась скала. Ея капризные выступы мстами загораживали путь. Съ лвой стороны открывалась глубокая пропасть. Пальба продолжалась жестокая.

Но вотъ я спустился въ глубокій и узкій оврагъ. Какъ здсь тихо, спокойно!.. Меня окружали со всхъ сторонъ высокія, крутыя, гранатныя скалы. Оврагъ былъ такъ глубокъ и узокъ, что звуки выстрловъ, отражаясь отъ гранитныхъ стнъ, едва слышались на его дн. Въ овраг протекалъ ручеекъ, позади бездйствовала мельница. Легкій шумъ ручейка, бжавшаго по каменьямъ, среди высокой и влажной травы, успокоительно дйствовалъ на сильно возбужденные нервы. Ужасъ и смерть — повсюду ужасъ и смерть! Я невольно остановился и машинально слъ отдохнуть на ближайшій камень.

——

На другой день нервы до того притупились, что безъ всякихъ ощущеній я выхалъ на послдній хребетъ ‘Зеленыхъ Горъ’. ‘Что такое жизнь человческая? думалось въ эту минуту:— тысячи стонали, охали, плакали, исходили кровью, изнемогали, сотни гнили и тухли, брошеные какъ дохлый скотъ… что такое я, съ правомъ жизни, среди этихъ несчастныхъ людей?’…

Встртился Куропаткинъ.

— Подемте на средній редутъ.

Благоразуміе шепнуло: ‘нтъ, не зди!’…

Остатки скобелевскаго отряда съ трудомъ отстаивали занятые наканун два редута.

Возвращаясь къ нашимъ батареямъ, которыя оставались сзади, я услышалъ голосъ, окликавшій меня по фамиліи.

— Пожалуйте къ генералу Скобелеву, сказалъ мн казакъ.

— Гд генералъ?

— А вотъ здсь, на площадк.

Скобелевъ, Куропаткинъ и командиръ батареи Ружковскій сидли на площадк, за опушкою, и завтракали. Все лицо Скобелева было забрызгано грязью, бакенбарды слиплись, голосъ хриплъ, пальто было разорвано, георгіевскій крестъ съхалъ съ груди куда-то на бокъ.

— Посмотрите, какіе герои сидятъ у меня на редут, сказалъ онъ, и слёзы навернулись на его глазахъ.

— Это — люди, достойные всякой награды… Это — львы!.. Это герои въ истинномъ значеніи слова…

Позавтракали.

— демте на редутъ.

‘Не зди’, шепнуло чувство.

— Нтъ, не поду, отвтилъ я.

— Вы боитесь?

И Скобелевъ посмотрлъ на меня такимъ взглядомъ, котораго я никогда не забуду. Въ этомъ спокойномъ, улыбающемся взгляд сказалось и бездна подкупающаго, и бездна презрительнаго.

‘Чортъ возьми!’ шепнулъ мн демонъ на ухо:— что такое ты со своею жизнію!’

— Вы думаете, я боюсь?

Скобелевъ захохоталъ. Меня взорвало.

— Идемте!

— Коня!

— Только не коня!.. идемте пшкомъ.

— Для васъ я длаю эту уступку…

Пошли. Пошли въ троемъ: Скобелевъ, я и Куропаткинъ. Пули свистли вокругъ и рзко шлепались въ землю. Съ каждымъ шагомъ, разсудокъ шепталъ мн: ‘глупо!.. глупо!.. глупо!.. вотъ сейчасъ!.. вотъ!.. нтъ!.. вотъ теперь!..’

Вдругъ что-то стремительно ударило меня въ бокъ! Одинъ моментъ — и я не сознавалъ себя! Я перевернулся! Шлепнуло въ землю!… боль въ боку!.. что такое?..

— Я раненъ! крикнулъ я громко, отдливъ руку отъ бока и увидвъ окровавленную ладонь.

Вс остановились. Скобелевъ улыбнулся.

— Въ руку? кинулся ко мн Куропаткинъ.

— Нтъ, въ бокъ!..

‘Пуля въ груди!.. ну, вотъ — конецъ!.. сейчасъ умирать.’ Странно! Лишь только мелькнула эта мысль, я забылъ обо всемъ на свт… даже самые дорогіе образы не вспомнились въ эту минуту. ‘Какъ я буду умирать?’ — вотъ вопросъ, который сидлъ въ голов. Силы были при мн. Разсудокъ здравъ. А чувство самосохраненія незамтною силою гнало къ перевязочному пункту. ‘Скорй!.. скорй!..’ Меня положили на носилки. Кровь лилась изъ раны, ничмъ нельзя ее было остановить.

— Я пшкомъ пойду.

— Идите, сказали носильщики: — мы и такъ уже пятую сотню таскаемъ, плечи болятъ.

Я побжалъ. Въ глазахъ моихъ начало темнть. Вотъ путается дорожка, я перестаю различать кусты, деревья, вотъ, наконецъ, я ничего не вижу, опускаюсь на землю и думаю: ‘должно быть, смерть!..’ Какъ сильно захотлось мн жить въ эту минуту! ‘Неужели я умру?’

— Ваше бл—діе, садитесь.

— Кто ты?

— Казакъ.

— Не могу, посади.

Казакъ поднялъ меня на сдло. Докторъ сказалъ на перевязочномъ пункт:

— Счастливый вы человкъ… еще-бы на йоту въ сторону, и мы бы не видли васъ.

Легко, отрадно и пріятно стало мн посл этой перевязки.

Вечеромъ 31-го августа, до насъ донеслись ликующіе крики турокъ: ‘Алла!’ Что значатъ эти крики, эта музыка, этотъ зловщій, постепенно приближающійся грохотъ орудійныхъ колесъ? Неужели турки отняли у насъ редуты, доставшіеся намъ кровью тысячей людей — редуты, на которыхъ мы съ такими жертвами держались 24 часа? Неужели вс эти тысячи раненыхъ, убитыхъ, изувченныхъ, обезображенныхъ — все это, напрасныя жертвы нашей злосчастной судьбы? Неужели мы снова отступали съ плевненскихъ позицій?

Мы отступали, потому что разбросали наши силы, вмсто того чтобы сосредоточить ихъ въ одномъ мст и прорвать непріятеля, потому что мы ошиблись въ опредленіи ключа позиціи, потому что у насъ не хватало шанцевыхъ инструментовъ, чтобы укрпиться на редутахъ, потому что кавалерія не помогла намъ, завязавъ бой съ какими-то баши-бузуками, потому что артиллерія стрляла сильно 26 августа и очень вяло во время атаки, потому что румуны плохо помогали намъ и, наконецъ потому что далеко не вс генералы ходили съ солдатами въ атаку, вслдствіе чего у Крылова, напр. получился полный безпорядокъ.

Этимъ закончился періодъ нашихъ неудачъ за Дунаемъ.

Н. В. Максимовъ.

‘Отечественныя Записки’, No 4—7, 1878

ЗА ДУНАЕМЪ.

I.По дорог.

II.Въ Кишинев.

III.Политика Румыніи при переходъ нашихъ войскъ границы.

IV.Взрывъ монитора.

V.Первое чувство, охватившее насъ въ Румыніи.

VI.Бывшій составъ корреспондентовъ въ арміи.

VII.Характеристика военныхъ корреспондентовъ по національностямъ.

VIII.Въ Плоэштахъ.

IX.Путь къ переправ&#1123,.

X.Переходъ черезъ Дунай.

XI.Въ авангард.

XII.Подъ Плевною.

Читайте также: