Юношеские воспоминания, Васильев Н.Д., Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

ВЪ ПАМЯТЬ ЖЕНЩИНЫ-ВРАЧА
Евгеніи Павловны Серебренниковой.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИКЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 3 лин., 28.
1900.

ЮНОШЕСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

(Веночка Солонинина).

Двадцать, двадцать пять лтъ — небольшое время для исторіи, но для отдльнаго человка очень много. Быстро старются люди, блекнутъ краски и прежнее — близкое, дорогое — становится чуждымъ. Состарился и я. О многомъ забылъ, о многомъ пересталъ думать. Всть о смерти Е. П. Серебренниковой (Солонининой) разбудила уснувшія воспоминанія и воскресила въ памяти рядъ почти забытыхъ картинъ. Конечно, отрывочныя воспоминанія изъ юношеской жизни ничмъ не замчательнаго человка имютъ мало общаго значенія, но, можетъ быть, ихъ не безъ интереса прочтутъ т, кому дорога память покойной.

——

Окончивъ въ 1872 году курсъ университета, я въ теченіе трехъ лтъ оставался въ Петербург, приготовляясь къ экзамену на ученую степень. Жилось по-студенчески — съ малыми заботами, съ еще меньшими средствами, но съ большими идейными, если можно такъ выразиться, увлеченіями. Въ тотъ годъ открылись высшіе женскіе медицинскіе курсы, много нахало барышенъ изъ разныхъ угловъ Россіи, прізжали он въ теченіе всей зимы для подготовки и поступленія въ слдующемъ году. Мы — интеллигентная молодежь — принимали ихъ радостно и съ величайшимъ уваженіемъ, всячески помогали имъ устроиться, снабжали книгами, подготовляли къ поврочному экзамену. Поджидалъ и я одну такую же барышню изъ Екатеринбурга, которую, по просьб знакомыхъ, долженъ былъ принять на первое время подъ свое покровительство.

— Здсь живетъ ‘такой-то?’ — услыхалъ я однажды юный, почти дтскій голосъ въ прихожей, произносившій мое имя. Вслдъ затмъ въ комнату бойко, постукивая каблучками, вошла небольшого роста, очень молоденькая двушка, скромно одтая, съ прекрасными темными, необыкновенно ясными и живыми глазами. Она вошла и разомъ сконфузилась.

— Вамъ говорили обо мн… вотъ я пріхала… посовтуйте… мн нужно много заниматься,— растерянно произносила гостья, а я стоялъ и невольно улыбался, всматриваясь въ ея глазки.

— Да кто вы такая? Какъ ваша фамилія?

— Ахъ, фамилія… Фамилія у меня очень смшная, впрочемъ, надюсь, это безразлично.— И лицо ея вдругъ сдлалось совершенно серьезнымъ и даже строгимъ.— Моя фамилія Солонинина.

— Солонинина, Евгенія Павловна? Очень радъ, я давно васъ поджидаю.

Черезъ пять минутъ мы дружески и запросто бесдовали. Маленькая, кругленькая, необыкновенно подвижная фигурка Евгеніи Павловны производила очень симпатичное впечатлніе, смуглое съ неправильными чертами личико оживлялось такимъ глубокимъ, выразительнымъ взоромъ, что казалось положительно красивымъ. Она мало разсказывала о себ, все разспрашивала и разспрашивала. Ей все хотлось знать, всему научиться, все. понять. Вопросы, мысли, соображенія, иногда очень оригинальные и смлые, такъ и сыпались. Незамтно пролетли нсколько часовъ, и мы разстались друзьями, отложивъ до завтра самое главное: пріисканіе жилища, устройство пропитанія и занятій для подготовки къ экзамену.

——

Настроенія тогдашней петербургской учащейся молодежи были очень разнообразны и пестры. Тогда нарождалось, въ мирныхъ еще формахъ, такъ называемое народничество или ‘хожденіе въ народъ’ съ мирными просвтительными цлями, продолжалась унаслдованная отъ шестидесятыхъ годовъ борьба съ ‘семейнымъ деспотизмомъ’, доходившая до примненія комическаго средства ‘фиктивныхъ браковъ’, тогда сильно занималъ молодыя головы вопросъ: приноситъ ли прогрессъ человчеству счастье и ‘нужна ли наука’ для этого счастья,— вопросъ, за которымъ ясно выдвигалась ‘теорія опрощенія’. Организація труда (всякаго) на артельныхъ началахъ тоже почему-то считалась однимъ изъ краеугольныхъ камней общаго счастья. Бакунинская программа анархизма пугала и привлекала многихъ, произносилась фраза: ‘чмъ хуже, тмъ лучше’, и рядомъ съ этимъ горячо проповдывалась всякая помощь ‘нуждающимся братьямъ’… Конечно, каждое поколніе переживаетъ періодъ увлеченій, и всегда образованная молодежь будетъ волноваться и увлекаться разными вопросами и общественными проблемами. Но едва ли разнообразіе и, главное, взаимное противорчіе этихъ вопросовъ и проблемъ, при быстрой смн однихъ другими въ однихъ и тхъ же кружкахъ, достигали когда-либо такихъ размровъ. Однако, надъ всей этой калейдоскопической пестротой царило одно настроеніе: стремленіе къ чтенію серьезныхъ книгъ, которыя должны были дать отвтъ на вс вопросы жизни. Въ университет это былъ періодъ значительнаго ослабленія систематическихъ занятій и время большой небрежности въ посщеніи лекцій, но вс много читали или длали видъ, что читаютъ, а еще боле разговаривали на научныя темы.

Надо сказать правду, это стремленіе къ серьезному чтенію во многомъ поддерживалось и создавалось именно барышнями-медицинками, студентками, какъ ихъ называли. Он много читали, увлекаясь, конечно, по преимуществу общими вопросами соціальной жизни, устраивали кружки для чтенія, маленькія научно-литературныя вечеринки, читали безъ разбора, безъ системы, безъ надлежащей подготовки, перебрасываясь съ вопроса на вопросъ, не докончивъ одной книги, принимались за другую,— все это выходило довольно безтолково, но длалось отъ души и вполн добросовстно. Какъ сдлать голоднаго сытымъ, глупаго умнымъ, больного здоровымъ, несчастнаго счастливымъ? Какъ,— этого никто не могъ сказать, но вс были уврены, что они могутъ это сдлать, лишь бы найти въ книг соотвтствующую программу.

Евгенія Павловна очень быстро освоилась съ петербургскою жизнью, завела много знакомствъ не только съ молодежью, но и съ людьми старйшаго возраста. Она всмъ правилась и легко становилась въ добрыя, дружескія отношенія. Общее расположеніе къ ней выражалось между прочимъ тмъ, что почти никто изъ близкихъ знакомыхъ не звалъ ее полнымъ именемъ, и за глаза, и въ глаза мы называли ее ‘Веночка’ — оригинальное ласкательное отъ Евгеніи. Такъ звали ее дома, въ семь. А что касается до разнаго рода ‘вопросовъ’, которыми наполнены были молодыя головы, то тутъ Евгенія Павловна плавала какъ рыба въ вод. Придетъ, бывало, озабоченная, серьезная и, не успвши поздороваться, требуетъ:

— Назовите хорошую книгу по такому-то вопросу, разскажите, чті) вы знаете о томъ-то, какъ объяснить то-то.— И не дай Богъ отвтить отказомъ, сказать: не знаю. Огорчится, разсердится:— Ничего-то вы -не знаете, ничмъ не интересуетесь… ‘Полно, скажешь, Веночка, разв можно все знать и всмъ одинаково интересоваться? Подождите, я найду вамъ книгу, поговорю со спеціалистами’. Вздохнетъ, задумается, а черезъ минуту и развеселится.? Веселье ея было заразительное. Остроты, шутки, смхъ, самыя дтскія шалости были забавны, но ни для кого не обидны. Разбросаетъ, бывало, книги, опрокинетъ чернильницу, разсыплетъ табакъ и убжитъ. Случалось мн съ Веночкой просиживать цлые вечера за серьезными разговорами, случалось расходиться во взглядахъ и мнніяхъ, случалось, говоря попросту, даже браниться. Но паши простыя дружескія отношенія не измнялись.

——

Родственниковъ у меня въ Петербург не было. Вслдствіе этого за вс семь лтъ, проведенныхъ мною въ Петербург отъ поступленія въ университетъ и до отъзда на службу въ провинцію, я почти не имлъ знакомствъ въ семейныхъ домахъ. Черезъ товарищей-студентовъ я познакомился съ семействомъ писательницы Н. А. Блозерской и съ ея дядею, нын уже умершимъ, Н. И. Катенинымъ. Въ этихъ двухъ домахъ я былъ принятъ какъ родной. О Никола Иванович Катенин не могу не сказать нсколькихъ словъ. Инженеръ-технологъ по спеціальности, бывшій когда-то преподавателемъ Лсного Института, человкъ если не богатый, то вполн обезпеченный, онъ давно уже оставилъ государственную службу и, занимая должность узднаго предводителя дворянства, жилъ лтомъ въ своемъ имніи, а зимою въ Петербург съ дочерью и племянницей. По своимъ убжденіямъ, образованію и внутреннимъ свойствамъ Катенинъ вполн принадлежалъ къ лучшимъ ‘людямъ сороковыхъ годовъ’. Близкій пріятель Шевченко и Костомарова, онъ свято чтилъ память перваго и относился съ нжною предупредительностью къ послднему. Когда-то Шевченко написалъ масляными красками (довольно впрочемъ плохо) портретъ Катенина и подарилъ ему. Гд находится теперь этотъ портретъ, я не знаю, но Н. И. Катенинъ берегъ его какъ зницу ока. Хранилъ онъ также какую-то книгу, подаренную Шевченко (какую именно, не помню) съ собственноручною надписью: ‘Чистому сердцемъ Н. И. Катенину’. Николай Ивановичъ былъ дйствительно чистый сердцемъ, въ полномъ значеніи этого слова, безъ малйшаго пятнышка. Велъ жизнь онъ очень оригинальную. Это была какая-то смсь широкихъ барскихъ замашекъ съ спартанскою простотою. Держалъ отличнаго повара, но хорошее вино считалъ непозволительною роскошью, не могъ обходиться безъ лакея, но здилъ всегда въ 3-мъ класс, притомъ большею частью усаживался вмст со своимъ лакеемъ и всю дорогу запросто съ нимъ разговаривалъ.

Отношенія Катенина къ молодежи были проникнуты безконечной добротою. Съ людьми своего возраста онъ почти не сходился, если не считать Костомарова, но охотно проводилъ время въ обществ студентовъ и ученыхъ барышенъ. Онъ часто навщалъ своихъ молодыхъ друзей, приглашалъ ихъ къ себ и кормилъ не роскошными, но здоровыми и изобильными обдами, участвовалъ въ бесдахъ и спорахъ, поражая иногда широкою начитанностью и глубиною здраваго смысла. А главное, помогалъ въ нужд деньгами и при этомъ зналъ, когда помочь и какъ помочь, чтобы не задть молодого самолюбія. ‘Бывало въ старое время,— говаривалъ онъ,— дастъ богатый бдному рубль, да за этотъ рубль вдоволь надъ нимъ поломается, теперь, слава Богу, не то: дашь рубль, да скажи спасибо, что взяли’. Меня Николай Ивановичъ очень любилъ, а я и до сихъ поръ ставлю себ въ особую честь его расположеніе. Немного встрчалъ я въ своей молодости людей, воспоминаніе о которыхъ было бы для меня такъ дорого, какъ память о Н. И. Катенин, не говоря уже о чувств благодарности за ту матеріальную помощь, которую онъ мн неоднократно оказывалъ.

При всхъ своихъ достоинствахъ и несомннномъ ум, Николай Ивановичъ отличался многими смшными чертами, впечатлніе которыхъ еще усиливалось его наружностью. Выше средняго роста, очень толстый, тяжелый, съ большою лысой головой, онъ былъ совершенно несоотвтственно подвиженъ и быстръ въ походк, въ поворотахъ тла, широкое, съ признаками татарскаго происхожденія лицо украшалось жиденькой бородкой и рыжими, короткими, торчащими усами. Лицо это, всегда добродушное и даже простоватое, легко принимало выраженіе самаго яростнаго гнва, при чемъ сильный голосъ переходилъ въ звроподобный ревъ, и тогда Николай Ивановичъ становился просто страшенъ. Въ дополненіе ко всему этому Николай Ивановичъ обладалъ особою мимическою способностью. Онъ умлъ строить совершенно необычайныя гримасы, придавать лицу какое угодно выраженіе и представлять лицомъ и всмъ своимъ огромнымъ тломъ разныя комическія, подражательныя фигуры. Онъ изображалъ такимъ образомъ своихъ знакомыхъ въ каррикатурномъ вид, извстныхъ актеровъ, статуи и, наконецъ, животныхъ, зврей и птицъ.

Однажды Катенинъ сидлъ у меня въ большомъ кресл (имъ же подаренномъ). Пришла Веночка, возбужденная массою широкихъ вопросовъ неразршимаго свойства. Не взирая на присутствіе незнакомаго ей человка, едва поздоровавшись, она оживленно заговорила, излагая свои недоразумнія и соображенія, которыя вс сводились къ вопросу о томъ, когда всякій голодный будетъ сытъ, а всякій злодй будетъ добродтеленъ. Катенинъ неподвижно сидлъ, наблюдая новую личность, и молчалъ. Но когда Веночка, заканчивая свои горькія рчи, воскликнула:— Да когда же это будетъ!— онъ громко, ршительно и совершенно серьезно отвтилъ: ‘Будетъ,— когда ракъ свистнетъ’. Веночка въ азарт не сообразила шутки, повернулась къ нему и, полнымъ жалобнаго недоумнія голосомъ, спросила:

— Ракъ, какой ракъ?

— Простой,— отвтилъ Катенинъ и вдругъ представилъ рака. Огромный ракъ сидлъ въ кресл и упирался, пятясь назадъ, какъ будто бы его тащили за усы. Веночка, широко раскрывъ глаза, медленно подошла къ нему и подняла руки, какъ бы защищаясь отъ чудовища. Наконецъ,* вс расхохотались. Веночка развеселилась, забыла свои отчаянные вопросы, и мы вс втроемъ отправились пить чай къ Катенину.

Катенинъ очень полюбилъ Веночку, но считалъ ее личностью, которая съ трудомъ укладывается въ обыкновенныя житейскія рамки. ‘Найдетъ добраго мужа и такое дло, при которомъ всегда были бы заняты руки,— говорилъ онъ,— выйдетъ отличнымъ человкомъ, а нтъ — худо кончитъ’. Къ сожалнію, старикъ не дожилъ до того времени, когда его любимица нашла и добраго мужа, и такое дло, которое снискало ей общее уваженіе высокой степени.

——

Витая большею частью въ отвлеченностяхъ, озабоченные разршеніемъ неразршимыхъ вопросовъ, мы бывали счастливы чувствомъ удовлетворенности тогда, когда удавалось тмъ или другимъ способомъ дойти, на великомъ пути усовершенствованія человчества, до какой-либо программы, осуществимой нашими силами.

Въ большинств случаевъ такія программы сводились къ разнаго рода опытамъ надъ собственною личностью. Тогда начиналось ‘реальное дло’, съ увлеченіемъ, съ восторгомъ, съ полнымъ сознаніемъ собственнаго достоинства. Помню, однажды додумались или, лучше сказать, договорились до необходимости всячески ограничивать свои потребности въ пищ, въ одежд, въ обстановк жилища, однимъ словомъ, во всемъ, что не ‘касается интеллекта’. Немедленно приступили къ подвигамъ. Веночка впереди всхъ. Съ полной добросовстностью подвергала она обсужденію всякую принадлежность своей небогатой обстановки и немедленно устраняла то, что казалось ей не безусловно необходимымъ. Между прочимъ мысль ея остановилась на калошахъ.— Зачмъ калоши? Тысячи людей ходятъ безъ калошъ.— Дло происходило на Литейномъ мосту, Веночка сняла свои теплые, резиновые ботинки, поставила рядышкомъ и пошла спокойно дале.

——

Нердко приходилось слышать въ обществ осужденіе той свободы знакомствъ и взаимныхъ посщеній, которая господствуетъ среди учащейся молодежи — студентовъ и двицъ. Не спорю, въ этой свобод или, врне сказать, простот отношеній заключается, можетъ быть, нчто неблагоразумное. Но по совсти скажу, что въ громадномъ большинств случаевъ, по крайней мр, въ наше время, за этой простотой не скрывалось ничего дурного. Барышни приходили къ намъ, просиживали вечера, мы навщали ихъ точно такъ же по-товарищески, и отношенья оставались совершенно чистыми, даже мыслей дурныхъ не возникало. Если и происходили изрдка уродливыя явленія въ сфер взаимныхъ отношеній двухъ половинъ человческаго рода, то причины такихъ явленій коренились не въ простот отношеній. Тутъ дйствовали совсмъ особыя увлеченія и ошибки.

Весною я обыкновенно перебирался на дачу и поселялся гд-нибудь въ окрестностяхъ Петербурга въ деревн, въ свободной изб у мужика или у нмца-колониста. Учащіяся барышни, студентки, частенько меня навщали, въ особенности въ ма мсяц, съ единственною цлью подышать чистымъ воздухомъ. Нердко мои гостьи оставались ночевать, устраиваясь гд-нибудь въ чуланчик, на хозяйской половин, въ сосдней изб, случалось, что мн самому приходилось убираться изъ своего помщенія и искать ночлега чуть не подъ открытымъ небомъ или у сосда, такого же одинокаго дачника, какъ и самъ. Всегда по этому поводу было много смха. Иногда, не забывая и въ ученомъ званіи обязанностей женщины въ дом, барышни принимались стряпать обдъ, а вжливый хозяинъ долженъ былъ сть всякую гадость, крпко сожаля въ душ о потраченныхъ на провизію деньгахъ, иногда предлагали свои услуги починить блье и ради шутки зашивали наглухо рукава рубашекъ. Вообще въ такихъ случаяхъ, боле чмъ когда-нибудь, обычаями дозволялось держать себя натурально и весело, соотвтственно возрасту, отложивъ въ сторону вс ученыя и философскія настроенія. Въ послдній годъ пребыванія моего въ Петербург я, въ половин апрля, переселился къ нмцу-колонисту около Стараго Петергофа. Комната во второмъ этаж избы — что-то среднее между мезониномъ и чердакомъ — представляла вс удобства: она длилась перегородкой на дв части, оба окна выходили на крышу нижняго этажа, что давало возможность пользоваться этой крышей какъ балкономъ. Было холодно, сыро, грязно, на поляхъ лежалъ еще мстами снгъ. Лтній дешевый ресторанъ въ Петергоф еще не былъ открытъ, хозяйка-нмка готовить мн обдъ отказалась и поэтому я запасся разнымъ сухояденіемъ: колбасой, сыромъ, кренделями. Первый день прошелъ прекрасно. По къ ночи пришла бда: крысы во множеств напали на мои припасы и оставили мн только соръ и кусочки. Сходилъ въ городъ, купилъ новой провизіи и подвсилъ въ кульк на веревк къ потолку среди комнаты. Какъ только стемнло, крысы ползли изъ всхъ угловъ, добраться до кулька он не могли, но подняли такую возню, что я не спалъ всю ночь: бгали, прыгали, визжали, дрались, вскакивали на кровать и вцплялись въ одяло. Пришлось спать днемъ. Огорченный услся я передъ сумерками на свой балконъ и думалъ горькую думу: какъ быть съ крысами? Хозяйка ничего умнаго посовтовать не могла. ‘Возьмите, говоритъ, большую палку и стучите всю ночь по полу’. Я подумалъ, что она не уметъ выражаться по-русски, заговорилъ съ нею по-нмецки, но она и по-нмецки сказала то же самое.

Не ждано, не гадано явилась Веночка. Вншній видъ ея и выраженіе лица ясно свидтельствовали о томъ, что она находится въ самомъ грустномъ, угнетенномъ настроеніи духа. Это съ ней изрдка бывало, какъ результатъ противорчія ея искренней, живой натуры съ тми отчаянными впечатлніями, которыя получались отъ углубленія въ неразршимые вопросы. Какъ-то брезгливо поздоровавшись, Веночка заговорила: — Вы меня не звали, а я пріхала. Надоли мн вс, опротивли, говорятъ, говорятъ, а сдлать ничего не могутъ. Знать ихъ больше не хочу. Уду домой, въ Екатеринбургъ, или утоплюсь.— Я молча слушалъ, такъ какъ очень хорошо понималъ, кто ей опротивлъ и надолъ. Принялись пить чай. Веночка сидла нахохлившись и машинально пошевеливала ложечкой въ стакан. Вдругъ завозилась крыса. Веночка вздрогнула.— Это что такое?— Я разсказалъ свое горе. Веночка разомъ оживилась и говоритъ:— Я ихъ поймаю.— Развлеченіе было найдено. Вооружившись палкой и ршетомъ, моя ученая барышня до утра не ложилась спать и все ловила крысъ. Конечно, ни одной не поймала, но развеселилась и отказаться отъ борьбы съ крысами не хотла.

Она отправилась съ хозяйкой въ Петергофъ и купила десятокъ мышеловокъ, вернулись он друзьями, и началась война. Трое сутокъ провела у меня Веночка. Вдвоемъ съ хозяйкой он разставляли мышеловки, разыскивали крысиные ходы и выходы, дежурили цлыя ночи и вышли побдителями, изловивъ боле сотни зврей. Хозяйка уносила ихъ куда-то, увряя, что она за крысьи шкурки еще и деньги получитъ: ‘пэтъ копэкъ за одинъ’, объясняла она. Веночка ухали въ Петербургъ бодрая, живая, веселая и увезла съ собой одну изъ мышеловокъ съ маленькимъ мышенкомъ, котораго никакъ не хотла отдать хозяйк на истребленіе.

——

Въ мое время еще сохранялись въ Петербург такъ называемыя ‘общія квартиры’, столь мтко и зло осмянныя въ роман Лскова ‘Некуда’. Серьезнаго, ‘принципіальнаго’, какъ тогда выражались, значенія имъ никто не придавалъ, но квартиры существовали, и охотниковъ проживать въ нихъ было достаточно. Обыкновенно нанималась въ складчину гд-нибудь въ захолусть недорогая квартира въ нсколько комнатъ и кое-какъ меблировалась разнымъ хламомъ. Все помщеніе длилось на дв части — мужскую и женскую, средняя комната оставалась нейтральною, и сверхъ того оставлялось помщеніе для отдохновенія и ночлега случайныхъ постителей. Иногда устраивалось общее хозяйство, завтракъ и обдъ, иногда же дло ограничивалось общимъ чаемъ, а обдали, кто какъ хотлъ и гд хотлъ. Иногда нанималась прислуга, иногда, въ особенности когда не было общаго стола, обязанности прислуги исполнялись хозяевами по очереди, и тогда въ квартир заводилась грязь и мерзость невообразимыя. Расходы покрывались равномрными взносами наличныхъ обитателей, при чемъ мебель и посуда, на чьи бы деньги он ни были куплены, считались принадлежностью квартиры и всегда должны были оставаться при ней, несмотря на смну обитателей. Лица, не имвшія денегъ и заработка, къ уплат своихъ частей въ общихъ расходахъ не принуждались. Когда денежныя дла квартиры приходили въ упадокъ, а это случалось довольно часто, такъ какъ всегда много оказывалось бдняковъ неплательщиковъ, тогда обращались къ общественной помощи въ такой форм: устраивалась вечеринка по подписк, безъ опредленной цны, кто сколько дастъ. Собиралось въ этихъ случаяхъ народу множество, угощеніе подавалось самое скромное, а вся экономія обращалась на покрытіе дефицита и уплату долговъ квартиры. На вечеринкахъ бывало очень весело: и ученые разговоры водили, и пли, и танцовали, и музицировали, кто во что гораздъ. Квартиры именовались, обыкновенно, по названіямъ тхъ улицъ, въ которыхъ находились: Симбирская, Нижегородская и т. д.

Заниматься дломъ въ общихъ квартирахъ было очень трудно, такъ какъ и хозяева другъ другу мшали, а еще боле случайные постители. Эти послдніе являлись туда во всякое время дня и ночи — посидть, отдохнуть, поболтать, узнать новости и даже просто выспаться. Поэтому студенты и студентки, прилежно учившіеся или побившіе спокойное чтеніе, въ общихъ квартирахъ не жили, разв нужда и безденежье принуждали. Веночка тоже, несмотря на неоднократныя приглашенія, никогда не поселялась ни въ какой общей квартир, но въ веселую минуту любила путешествовать изъ квартиры въ квартиру, въ сопровожденіи двухъ, трехъ пріятелей или пріятельницъ, производя своимъ появленіемъ всяческій переполохъ и вызывая всхъ къ веселью. Прибжитъ, бывало, вечеромъ и кричитъ: — демъ въ Симбирскую!— Отправляемся, по дорог еще кого-нибудь захватимъ. Съ шумомъ и гамомъ, иногда и съ музыкой, вваливается компанія въ такое время, когда хозяева уже спать хотятъ. Веночку везд любили и встрчали всегда съ удовольствіемъ. Подымается обычное веселье — смхъ, болтовня, запваютъ псни. Мало-по-малу молодыя головы разгораются, появляется вино. Веночк это не нравится.— Ну, пьянство начнется,— шепчетъ она:— подемъ въ Нижегородскую.— ‘Поздно, Веночка, вдь тамъ уже спятъ’.— Ничего, мы ихъ разбудимъ.

——

Помню, какъ я узжалъ изъ Петербурга на службу въ провинцію. Предстояла долгая разлука, а со многими и навсегда. Наканун отъзда собрался небольшой кружокъ ближайшихъ друзей. Принесли маленькіе подарки на память въ дальнюю дорогу — теплый пледъ, дорожную подушку, сумку для сигаръ. Пришла и Веночка, она тоже захотла подарить мн что-нибудь на память: — Принесу, говоритъ, завтра прямо на вокзалъ,— и дйствительно, принесла пару теплыхъ перчатокъ, изъ которыхъ одну потеряла дорогой.

Н. Д. Васильевъ.

ЮНОШЕСКІЯ ВОСПОМИНАНІЯ.

Читайте также: