Юмористы, или Замок Бресбидж, Ирвинг Вашингтон, Год: 1822

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Дв главы (*)
Изъ Вашингтона-Ирвинга.

(*) Сіи дв главы взяты изъ Ирвингова романа: Юмористы, или замокъ Бресбиджъ. Здсь предлагаются он, во-первыхъ, какъ образчикъ юморическаго расказа, во-вторыхъ, чтобы сообщить читателямъ неясный портретъ знаменитаго незнакомца, или, какъ Сочинитель называетъ, толстаго господина, изображенный во второй главъ. Кром замысловатой шутки на счетъ таинственныхъ лицъ, безпрестанно встречающихся въ новыхъ романахъ, портретъ сей становится еще занимательне, когда читатели узнаютъ, что подъ личиною знаменитаго незнакомца, скрывается общій ихъ знакомецъ, по крайней мр, по своимъ сочиненіямъ.— Сиръ-Вальтеръ Скоттъ. Шутка сія тмъ остроумне, что тайна неизмннаго сего анонима, ни для кого уже не тайна: а все еще въ угоду его мы должны думать, будто бы онъ не извстенъ. Вальтеръ Скоттъ ни сколько не разсердился на Сочинителя за эту шутку, и самъ отшучивался довольно пространно въ предисловіи къ своему роману: Певерилъ Пикскій. Начертанный имъ въ семъ предисловіи собственный свой портретъ, не вовсе не сходенъ съ портретомъ толстаго господина. Прим. Перев.

——

Раскащикъ.

Самое любимое изъ вечернихъ занятій въ замк и охотне прочихъ предлагаемое Кавалеромъ — состоитъ въ томъ, чтобы расказывать повсти. ‘Пріятное препровожденіе времени у камина, твердитъ онъ часто: оно было въ большой мод въ блаженные старые вки.’ И я думаю за правду, что Кавалеръ потому только кажется къ нему столь пристрастнымъ, что оно было любимымъ препровожденіемъ времени въ ту счастливую эпоху, когда женщины и мужчины вовсе не имли привычки читать.
Какъ бы то ни были, по часто, когда разговоръ идетъ съ перемежкою посл ужина. Кавалеръ проситъ кого нибудь расказать повсть, такъ какъ прежде упрашивали пропть что-либо, и нельзя удержаться отъ удивленія, видя неослабное вниманіе и знаки участія, съ какими этотъ добрыя помщикъ слушаетъ устарлую повсть, которую имъ слышалъ уже по крайней мр разъ сто.
Въ одинъ вечеръ, очередь дошла до повстей и анекдотовъ о таинственныхъ лицахъ, кои, въ разныя времена надла ли шуму въ свт и подали поводъ къ тысяч догадкамъ, таковы были: бродящій Жидъ, желзная маска, занимавшая собою всю Европу, женщина-невидимка, и наконецъ, послдняя по порядку, но не по важности своей — двушка съ свинымъ рыломъ.
Подъ конецъ, вс приступили съ просьбою къ одному гостю, который, съ виду, нисколько не общалъ въ себ разскащика. Это былъ сухой, блдный человкъ весь въ морщинахъ, изъ роду людей, подверженныхъ нервическимъ припадкамъ и крайне раздажительныхъ, онъ, казалось, былъ совершенно погруженъ въ думу, сидлъ въ конц стола, у ключа голову въ высокія воротникъ своего кафтана, и похожъ былъ на черепаху въ раковин.
Одна просьба о повсти уже какъ будто бы причинила ему нервическое волненіе, однако жъ онъ не только не отказался отъ того, о чемъ его просили, по высунулъ голову изъ своей раковины, сдлалъ нсколько странныхъ ужимокъ и судорожныхъ движеній, прежде, нежели могъ придать чертамъ своего лица настоящую ихъ правильность, а голосу своему естественный его тонъ. Посл всего этого, онъ предложилъ расказать во всей подробности недавнюю встрчу свою, вовремя путешествія, съ однимъ таинственнымъ человкомъ, котораго можно поставить на одну доску съ желзною маскою. Необыкновенный его расказъ такъ поразилъ меня, что я написалъ его здсь въ удовольствіе читателя, и столь врно, сколько память мн позволила. Мн кажется, что въ немъ найдутъ всю занимательность тхъ таинственныхъ и романтическихъ повстей, которыхъ нын столь жадно ищутъ.

——

Толстый господинъ.

Дилижансовая повсть.

‘Я увижу его, хотя бы онъ превратилъ меня въ ничто.’
Гамлетъ.

Былъ воскресный день, шелъ дождь, это было въ Ноябр мсяц, въ скучное пасмурное время года. Меня остановила въ путешествіи легкая простуда, я оправлялся, однако жъ небольшая лихорадка еще не позволяла мн выходить изъ комнаты, въ постояломъ дом мстечка Дерби. Дождливое Воскресенье въ сельскомъ трактир! Надобно, по несчастью, быть въ такомъ положеніи, чтобы составить себ о немъ понятіе. Дождь слегка стучалъ по стекламъ, и унылый звонъ колоколовъ призывалъ прихожанъ въ церковь Божію.
Я подошелъ къ окну, въ надежд найти какое либо развлеченіе для глазъ, но, какъ нарочно, комнаты мои стояли вдали отъ всего средоточія разсянности. Изъ спальни, я видлъ только черепичныя кровли, а изъ гостиной, передо мною въ перспектив разстилался весь задній дворъ. Не знаю, чтобы могло скоре отвратить отъ сей мірской юдоли, какъ задній дворъ въ дождливую погоду. Гнилая солома, съ незапамятныхъ дней утоптанная прозжими и конюхами, густымъ слоемъ лежала но всему двору, въ одномъ углу, куча сору выкосилась островомъ изъ середины лужи, наполненной застойною водою. Съ дюжину курицъ, забравшись подъ извощичій возъ, жались вокругъ жалкаго и щедушнаго птушишка, съ котораго дождь сбилъ всю спесь, мокрый и повисшій хвостъ его скомшился войлокомъ въ одно перо, и служилъ какъ бы желобомъ для стока воды со спины. За возомъ, корова въ раздумь жевала свою жвачку и съ непоколебимымъ терпніемъ выдерживала дождь, между тмъ какъ легкій паръ облачкомъ подымался со всего ея тла. Старая разноглазая пгая лошадь, наскуча одиночествомъ въ своей конюшн, выставила въ окно сухощавую свою голову, на которую лилась вода съ желоба, шутъ же вблизи, несчастная собака, прикованная къ своей канур, по временамъ глухо ворчала, такъ что нельзя было разобрать: выть или лаять ей хотлось? Кухонная служанка, дюжая замарашка, въ деревянныхъ черевикахъ, и на взглядъ еще непріятне самой погоды, то туда, то сюда ходила по двору. Словомъ: все было скучно и пусто, кром стада утокъ, которыя, дружески столпившись около лужи, пили изъ нея воду и громко крякали.
Я былъ одинъ, безъ дла и безъ всякаго развлеченія. Отъ того моя комната мн опостыла, и я тотчасъ изъ нея вышелъ въ ту, которую называютъ пріемною для прозжихъ. Эта общая комната, во многихъ постоялыхъ домахъ, назначается для удобства того разряда постителей, которыхъ называютъ торговыми путешественниками, или и просто путешественниками,— родъ странствующихъ рыцарей торговли, безпрестанно разъзжающихъ въ дилижансахъ, верхомъ и въ одноколкахъ. По моему, — они одни въ наше время замнили странствующихъ рыцарей стараго вка. Подобно своимъ предшественникамъ, они ведутъ жизнь кочевую и разгульную,, только и разницы, что они смняли копье на хлыстъ, оклеенный образчиками матерій, листъ бумаги служитъ имъ щитомъ, а панцыремъ шинель. Вмсто того, чтобы ратовать со всякимъ встрчнымъ и поперечнымъ за несравненныя прелести красавицъ, они, разъзжая по городамъ и мстечкамъ, развозятъ на далекое разстояніе славу и надежность такого-то оптоваго купца или богатаго фабриканта, и всегда готовы заключать торговыя сдлки отъ его имени: ибо въ нашъ вкъ люди ищутъ людей для торговой сдлки, а не для богатырской раздлки. Какъ въ старые, феодальные вки, усталые рыцаря, посл долгаго странствія, развшивали по стнамъ большой комнаты въ гостиниц, тяжелые свои доспхи, панцирь. шлемъ и булатный мечъ, такъ и нын общая комната украшается дорожными доспхами ихъ послдователей: тутъ видишь разнаго рода шинели, хлысты, шпоры, штиблеты и шляпы въ чахлахъ изъ тафтяной клеенки.
Я думалъ найти здсь кого нибудь изъ сихъ почтенныхъ путешественниковъ, съ кмъ бы завести разговоръ: ни тутъ-то было. Правда, я увидлъ ихъ два или три человка въ общей комнат, но ничего не могъ отъ нихъ добиться: одинъ додалъ свой завтракъ, вздоря съ служителемъ и браня все, что ему ни подавали, другой, застегивая свои штиблеты, проклиналъ, на чемъ свтъ стоитъ, трактирнаго челядинца {Переводчикъ не могъ прибрать лучшаго названія для перевода Англійскаго boots, такъ называется трактирный мальчикъ, употребляемый на низкія прислуги путешественникамъ, какъ то для чистки сапоговъ, платья и т. п.} за то, что башмаки его были худо вычищены, а третій, сидя у стола, барабанилъ по немъ пальцами и смотрлъ, какъ дождь бжалъ дорожками по стекламъ. Казалось, что погода и къ нимъ привила скуку, и вс она вышли, другъ за другомъ, не сказавъ ни слова.
Оставалось мн только звать въ окно на тамошнихъ красавицъ, которыя на цыпочкахъ шли въ церковь, прячась подъ измокшіе зонтики, и приподнявъ платьица до полъ-икры. Скоро и колоколъ пересталъ звонить, и мертвая тишина воцарилась на улиц. Тогда я нашелъ себ утшенье въ томъ, что смотрлъ на купеческихъ дочекъ, жившихъ насупротивъ, бдняжки остались дома, побоялись дождя, пожалвъ праздничныхъ своихъ нарядовъ, за то он выглядывали въ окна и казали пригоженькія свои личики, надясь привлечь вниманіе прозжихъ, но суровый голосъ строгой и смтливой маменьки отогналъ ихъ отъ окна, и мн совсмъ уже нечмъ было разсяться.

(Продолженіе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 101, 1827

Дв главы
Изъ Вашингтона-Ирвинга.

(Продолженіе.)

Какъ провести этотъ долгій день? я былъ одинъ и боленъ, а въ трактир, какъ будто нарочно, все разочтено, чтобъ удвоить скуку: старыя газеты, напитавшіяся пивнымъ и табачнымъ духомъ, которыя читалъ и и перечитывалъ разъ двнадцать, и дурные романы, еще скучне дождливаго дня. Я чуть было не умеръ съ тоски, просматривая давнишній No Дамскаго Магазина. Я прочелъ разъ десятокъ вс мщанскія имена, вырзанныя на окнахъ честолюбивыми путешественниками, сущій поголовный списокъ Смитовъ и Брауновъ, Джаксоновъ и Джонсоновъ, и всхъ соновъ на бломъ свт, разобралъ даже нсколько приторныхъ стиховъ, которые случалось мн читать на трактирныхъ окнахъ во всхъ краяхъ міра.
Погода все по прежнему скучна и пасмурна, черныя, тяжелыя и густыя тучи медленно тянутся, даже и въ дожд нтъ никакого разнообразія: безпрерывно тотъ же утомительный стукъ воды, которая каплетъ: токъ, токъ, токъ, и все таки токъ да токъ капля по капл, часомъ только, когда зонтикъ пройдетъ подъ желобомъ, я пробуждаюсь и думаю, что дождь полилъ, какъ изъ ведра.
Для меня было случаемъ истинно-освжительнымъ, (если смю употребитъ это модное выраженьице) {Въ подлинник стоитъ слово: confortable, которое Англичане часто теперь употребляютъ, даже говоря по-Французски. Переводч.}, когда, въ теченіе утра, услышалъ я звукъ рога и увидлъ дилижансъ, шибко пронесшійся по улиц, съ дюжиной путешественниковъ на имперіял, гд ихъ навьючили другъ на друга. Закостенвъ подъ своими миткальными зонтиками, они были окутаны облакомъ паровъ, поднимавшихся съ мокрыхъ плащей и шинелей.
Стукъ почтовой кареты вызвалъ на улицу толпы шалуновъ и безпріютныхъ собакъ, и рыжеволосаго конюха, и то неизобразимое животное, которое въ трактирахъ зовутъ челядинцемъ, и другихъ бродягъ всякаго рода и племени, кочующихъ около трактировъ. Но это движеніе было минутное: дилижансъ помчался дале, собаки, шалуны, конюхъ и челядинецъ разбрелись по норамъ, улица смолкла, а дождь шелъ по прежнему. Я даже почти и не надялся, чтобъ онъ унялся: барометръ стоялъ именно на большомъ дожд, полосатая хозяйская кошка, сидя въ углу камина, почищала себ усы и часто поводила лапкой за ухомъ, а когда я заглянулъ въ календарь, то увидлъ на цлый мсяцъ самыя нерадостныя предсказанія. ‘Дождь, дождикъ, — сильный дождь, — безпрерывный дождь,’ и все дождь, да дождь, начиная съ 1-го числа по 30-е.
Я сталъ угрюмъ, часы тянулись для меня вками, даже бой маятника сдлался мн несносенъ. Наконецъ глубокое молчаніе, господствовавшее въ трактир, перервалось рзкимъ звономъ колокольчика. Спустя мигъ, я услышалъ на лстниц голосъ служителя: ‘толстый господинъ, что въ 15-мъ No, требуетъ себ на завтракъ хлба, масла, чаю, ветчины и яицъ, да чтобъ яицы были въ смятку.’
Въ моемъ положеніи, малйшій случай былъ важнымъ событіемъ. Здсь открылось мн широкое поле для догадокъ, мн было чмъ занять свое воображеніе. Я очень охотно выдумываю портреты, а въ семъ случа у меня было все, что надобно. Если бы служитель назвалъ по имени жильца втораго яруса, если бъ илъ сказалъ: Г. Смитъ или Г. Браунъ, Г. Джаксонъ или Г. Джонсонъ, или просто: прозжій, что въ 15-мъ No, то дло было бы для меня ясно, какъ день, и я ни сколько бы ни обратилъ на это вниманія, но — толстый господинъ… Такое названіе крайне защекотало мое любопытство. Одна сія черта давала уже мн понятіе объ этомъ лиц, абрисъ его былъ набросанъ, воображеніе докончило его.
Онъ толстъ, говорилъ я самъ себ, т. е. дороденъ: и такъ, по всмъ примтамъ, онъ человкъ пожилой: люди тучнютъ подъ старость. Онъ завтракаетъ поздно и въ своей комнат! но этому онъ человкъ, привыкшій нжиться, и не обязанный вставать рано. Ну, точно: это какой нибудь старичокъ, съ толстымъ брюхомъ и краснымъ лицемъ.
Колокольчикъ зазвенлъ снова и очень крпко. Толстый господинъ нетерпливо ждетъ завтрака. Врно это человкъ важный, играющій въ свт не шуточную роль, привыкшій, чтобы все мигомъ ему подавалось, охотникъ покушать и отчасти нетерпливъ, когда голоденъ. Это можетъ быть, (думалъ я) Лондонскій Альдерманъ, а почему жъ и не членъ Парламента?
Понесли завтракъ, и за нимъ на короткое время послдовало молчаніе: видно толстый пилъ чай. Вдругъ звонокъ раздался очень громко, и не дождавшись отвта, зазвенлъ еще громче.— Помилуй Богъ, какой бшеный старикъ! Служитель прибжалъ запыхавшись: все было дурно, масло горько, лица густы, ветчина пересолена. Толстый господинъ причудливъ, нтъ сомннія, это одинъ изъ тхъ людей, которые дятъ съ бранью, вертятъ кубаремъ бднаго служителя и живутъ въ безпрерывной войн съ цлымъ трактиромъ.
Хозяйка крайне разсердилась. Она была женщина пылкая и не безъ кокетства, немного сварлива, подъ часъ не совсмъ опрятна и однако жъ очень не дурна собою. Мужъ у нея былъ большой простакъ и очень съ руки для вздорливой женщины. Она разбранила въ пухъ своихъ служителей за то, что подали такой дурной завтракъ, но ни одного грубаго слова не сказала на счетъ толстаго господина: а это ясно доказываю, что онъ былъ человкъ немаловажный, имющій право браниться безотвтно и ставить все вверхъ дномъ въ трактир. Снова понесли ему яицъ, ветчины, хлба и масла, и на этотъ разъ онъ былъ доволенъ завтракомъ, по крайней мр не бранился.
Едва я прошелся раза два-три но комнат, какъ еще зазвенлъ колокольчикъ и въ минуту весь трактиръ разбгался, искать No Times или Morning-Chronicle, которыхъ спрашивалъ толстой господинъ. По этому онъ вигъ, или еще боле: по его повелительному тону, по настойчивымъ его поступкамъ, какіе онъ изъявляетъ при случа, я готовъ его принять за радикала. Мн сказывали, что Гунтъ довольно толстъ, почему знать, можетъ статься, это и самъ Гунтъ?
Все сіе подстрекало мое любопытство. Я спрашивалъ у служителя, кто таковъ этотъ толстый господинъ, который столько длаетъ шуму? но ничего не могъ узнать, никто даже не зналъ его имени. Хозяинъ большаго трактира рдко освдомляется объ имени и званіи прозжихъ своихъ постояльцевъ. Цвтъ ихъ платья, станъ и поступки служатъ достаточными примтами для ихъ означенія. Высокой или низенькой господинъ, господинъ въ черномъ или господинъ въ каштановомъ плать: или, какъ въ теперешнемъ случа, толстый господинъ: когда однажды пріискали такое означеніе, то и довольно, всякіе дальнйшіе распросы становятся безполезны.

(Продолженіе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 102, 1827

Дв главы
Изъ Вашингтона-Ирвинга.

(Продолженіе.)

Дождь! дождь! и еще дождь! и все таки дождь! нтъ способа выказать носа на улицу, и никакою занятія, никакого развлеченія въ трактир. Однако жъ слышу, ходятъ у меня надъ головою: это именно комната толстаго господина. Онъ толстъ и тяжелъ, судя по тяжести его шаговъ, и старъ, потому что носитъ башмаки, которые скрипятъ, когда онъ ступаетъ. Наврное это богатый я пожилой толстякъ, до сихъ поръ носящій тупоносые башмаки, и, какъ видно, онъ иметъ постоянныя привычки: теперь ходитъ онъ для движенія посл завтрака.
Тутъ я читалъ и перечитывалъ вс выставленныя на камин объявленія о трактирахъ и почтовыхъ каретахъ. Къ Дамскому Магазину почувствовалъ я отвращеніе: онъ сталъ мн еще несносне погоды. Я бродилъ, не зная, что длать, наконецъ пошелъ въ свою комнату. Только что туда вошелъ, какъ услышалъ крикъ въ боковой комнат. Дверь отворялась, и сильно захлопнулась, и молоденькая служанка, которая приглянулась мн своимъ свженькимъ и веселымъ личикомъ, сбжала съ лстницы вся въ слезахъ. Толстый господинъ невжливо поступилъ съ нею.
Это разстроило вс мои догадки: видно, незнакомецъ не старъ, старые люди не дразнятъ трактирныхъ служанокъ. Только видно онъ и не молодъ: молодой человкъ не возбудилъ бы противъ себя такого негодованія. Это долженъ быть человкъ среднихъ лтъ, и ужасно дуренъ собою, иначе двушка не столько бы огорчилась его привязками. Признаться, это меня очень занимало.
Спустя пять минутъ, раздался голосъ хозяйки. Я взглянулъ на нее, когда она шла вверхъ по лстниц: лице у нея пылало, чепецъ былъ на отлет и языкъ въ безпрестанномъ движеніи.— ‘Никакъ этого не позволю въ моемъ дом, о! ужь врно нтъ! Пусть прозжіе платятъ хорошія деньги за то и другое, это все хорошо, но не дастъ имъ права быть дерзкими, и я никакъ не потерплю, чтобы служанокъ моихъ обижали, когда он длаютъ свое дло, нтъ! не потерплю!’
Какъ я ненавижу ссоры съ женщинами, особливо съ женщинами пригожими, то ушелъ на середину комнаты, оставя дверь не притворенною, любопытство мое было возбуждено до крайности: какъ же не подслушать? Хозяйка храбро подошла подъ самые непріятельскіе шанцы, ворвалась туда силою и заперла дверь за собою. Голосъ ея трещалъ, какъ громъ, минуты дв или три, но скоро она мало по малу утихла, какъ втеръ, завывающій въ пушномъ чердак, наконецъ я услышалъ громкій хохошъ, и посл уже ничего не слыхалъ.
Черезъ нсколько минутъ, хозяйка вышла, она усмхалась и оправляла свой чепецъ, который сбился не много на сторону. Когда она сходила съ лстницы, то мужъ спрашивалъ у нея: что случилось?— ‘Вздоръ!’ отвчала она: ‘эта двка глупа.’
И пуще прежняго я былъ въ недоумнія. Что думать объ этомъ непонятномъ незнакомц, который иметъ даръ приводить въ сердце молодую, вертлявую служанку, и перемнять на улыбку злость бранчивой хозяйки? По этому онъ не такъ отвратителенъ, старъ, безобразенъ и брюзгливъ, какъ я думалъ.
Надобно мн было снова приняться за дло, снова описать его и уже совсмъ другими чертами. Тутъ я представилъ себ его въ вид одного изъ тхъ дюжихъ молодцовъ, которые часто важничаютъ и заносятся въ деревенскихъ трактирахъ. Они охотники пость и попить, повязываютъ на ше платокъ по-Элегеровски {Элегеръ (Aeleher) сильный кулачный боецъ.} и пьютъ много пива, чтобы потучнть. Эти весельчаки побродили по блому свту, давали въ Гейгет присягу, требуемую отъ обитателей Horn’s tavern {Вотъ форма сей шутовской присяги: ‘Клянусь не пить полпивв, когда передо мною будетъ стоять портеръ, и не сть ростбифу, когда будутъ подавать жареныхъ овсянокъ, и пр. пр.}, всю жизнь свою шатаются по питейнымъ домамъ, и знаютъ вс плутни трактирныхъ слугъ и вс шашни трактирщицъ. Волокиты послдняго разбора, они подъ часъ бросаютъ по цлой гине, кличутъ всхъ служителей по именамъ, заигрываютъ съ служанками, болтаютъ съ конторщицей и посл обда надолго засдаютъ въ трактир за бутылкою портвейну или за стаканомъ негусу {Негусъ родъ пуншу или глентвейна изъ вина съ водою, сахаромъ и лимоннымъ сокомъ.}.
Такъ я цлое утро провелъ въ догадкахъ. Не успвалъ составить себ какого-либо образа мыслей касательно незнакомца, какъ вдругъ непредвиднный случай разрушалъ его до основанія и опять смшивалъ вс мои понятія. Таковы всегда бываютъ предположенія больнаго ума! У меня, какъ я сказалъ уже, нервы чрезвычайно раздражительны, и сіе безпрерывное преніе умственныхъ способностей на счетъ человка-невидимки, произвело свое дйствіе: мн приключилась сильная нервическая потягота.
Насталъ часъ обда. Я надялся, что толстый господинъ сойдетъ въ столовую, и что наконецъ я наслажусь его лицезрніемъ, ни тутъ-то было: ему подавали кушанье въ его комнат. Что за цль его, запираться такимъ образомъ въ таинственномъ уединеніи? Это не можетъ быть радикалъ: что-то слишкомъ аристократическое проглядываетъ въ этомъ барскомъ усиліи отстраняться отъ другихъ людей и осудить себя просидть долгій дождливый день одному, съ скучною своею особою, къ тому жъ онъ слишкомъ роскошно живетъ для недовольнаго. Кажется, онъ любитъ полакомишься разными кушаньями и, какъ знатокъ, пьетъ лучшія вина. Сомннія мои на сей счетъ напослдокъ объяснились, еще наврное не допилъ онъ первой бутылки, какъ послышалось, что онъ поетъ въ полголоса, я прислушиваться, и узналъ пснь: Cod save the King. Ясно, что это ue радикалъ, по врноподданный, котораго усердіе воспламеняется за рюмкою вина, и который стоялъ бы за Короля и Правительство даже и тогда, когда бы самъ не могъ стоять на ногахъ. Кто же онъ таковъ? въ голов у меня бродили самыя странныя догадки. Ужь не какая ли нибудь высокая особа, путешествующая инкогнито! Ахъ, Боже мой! подумалъ я: можетъ быть, кто-либо изъ членовъ Королевский фамиліи, мн помнится, вс она довольно дородны.
Дождь все еще шелъ. Таинственный незнакомецъ не выходилъ изъ комнаты, и даже, какъ мн думалось, не сходилъ съ креселъ, ибо не слышно было, чтобъ они двигались. Я между тмъ, день текъ своимъ порядкомъ и сборная комната наполнялась прозжими. Одни, только что съ дороги, были еще укутаны въ шинели, другіе, пробгавши цлое утро, возвратились въ трактиръ, тотъ обдалъ, этотъ пилъ чай. Еслибъ я былъ въ иномъ расположеніи духа, то позабавился бы наблюденіями надъ сею странною породою людей. Особенно двое показались мн замчательными: то были походные остряки и знали наизусть вс шуточки, какія въ ходу между ихъ братьею, торговыми путешественниками. Они поминутно отпускали красныя словца служанкамъ, называли ихъ Луизой, Этелинзой и дюжиной другихъ именъ, столь же почетныхъ, мняли каждый разъ эти имена, и сами хохотали своимъ острымъ словамъ.— Но вс мои мысли были приворожены къ толстому господину. Воображеніе мое гонялось за нимъ по пятамъ съ самаго утра, и ничто не могло его отвлечь.

(Окончаніе впредь.)

‘Сверная Пчела’, No 104, 1827

Дв главы
Изъ Вашингтона-Ирвинга.

(Окончаніе.)

Вечеръ тянулся медленно. Прозжіе по два и по три раза прочли газеты, иные, усвшись въ кружокъ у мамина, раскалывали предлинныя исторіи при своихъ лошадей, а и приключеніяхъ своихъ въ дорог, а сколько разъ ихъ колесница ломалась, и сколько разъ она падала, толковали о кредит разныхъ торговыхъ домовъ и объ удобствахъ домовъ постоялыхъ. Оба остряка, о которыхъ говорилъ я передъ этимъ, расказали нсколько отборныхъ анекдотовъ о смазливенькихъ служащихъ и благосклонныхъ трактирщицахъ. Бесдуя такимъ образомъ, каждый изъ нихъ потягивалъ свой колпакъ: такъ они называли полные стаканы водки, въ которую подбавлено воды и сахару, или другой такой же смси. Кончивши, каждый изъ нихъ кликнулъ челядница либо служанку, и отправился на ночлегъ въ старыхъ башмакахъ съ обрзанными задками, изъ чего чрезъ такое чудное превращеніе вышли крайне безпокойныя туфли.
Одинъ только остался въ общей комнат. Это былъ очень малорослый человкъ, съ большою головою и рыжими волосами, съ толстымъ брюхомъ, которому дв короткія ноги служили подставками. Онъ сидлъ одинокъ у стола, а передъ никъ стояла полная чаша негусу, въ чаш была ложка. Онъ такъ управлялся, прикушивая и помшивая свое питье, поглядывая и опять прикушивая, чти скоро въ чаш остались одна только ложка. Мало по малу, онъ потянулся на креслахъ и такъ заснулъ, пустая чаша еще стояла передъ нимъ, и свча его какъ будто дремала: на длиной, черной свтильн наросла цлая шайка нагару, отъ чего по комнат разливался только слабый, брежжущій свтъ. Сей полу-свтъ и полу-мракъ имлъ въ себ нчто страшное. Все покоилось въ гостинниц, и длинные плащи прозжихъ, развшенные кругомъ комнаты, казались привидніями. Слышалось только чиканье маятника, тяжкое храпнье уснувшаго пьяницы и шумъ дождя, который капъ, капъ, капъ, и все капъ да капъ, капалъ съ кровли на мостовую. Часы на колокольн пробили полночь. Въ ту же минуту я услышалъ у себя надъ головою тяжелые шаги толстаго господина, который медленно прохаживался по своей комнат. Все сіе внушало нкоторый ужасъ, особливо человку въ нервическомъ волненіи, какъ я тогда былъ: и длинные плащи, вытянувшіеся подобно привидніямъ, и громкое храпнье, и отдающіеся шаги того таинственнаго существа… Однакожъ шумъ отъ его шаговъ утихалъ мало по малу, и скоро совсмъ прекратился. Я не могъ доле удерживаться. Я былъ какъ герой романа, доведенный до отчаянія.— ‘Чтобъ ни случилось, вскричалъ я, но я увижу его!’ Я схватилъ свчу и большими шагами отправился къ No 15. Дверь была отворена настежь. Я колебался съ минуту и наконецъ вошелъ: комната была пуста, широкая, глубокая софа съ подушками стояла близъ стола, на которомъ остался пустой стаканъ и листокъ Times, и по всей комнат слышенъ былъ сильный запахъ Стильтонскаго сыру.
Таинственный незнакомецъ за минуту передъ тмъ вышелъ: это было ясно, я пошелъ оттуда, жестоко обманутый, и отправился въ свои комнаты, которыя были уже не на задній дворъ, но съ передняго крыльца. Проходя корридоръ, увидлъ я пару огромныхъ сапоговъ съ отворотами, очень загрязненныхъ: то были сапоги незнакомцевъ: — нтъ сомннія. Но безразсудно было бы преслдовать столь страшное существо въ самомъ его убжищ: оно могло бы размозжишь мн голову пистолетомъ, или чмъ-либо другимъ. И такъ я летъ въ постелю, но боле половины ночи провелъ безъ сна, въ ужасномъ волненіи, даже когда и сонъ постилъ меня. толстый господинъ и его сапоги съ отворотами мн все еще грзились и мучили меня въ мечтаніяхъ.
Со всмъ тмъ, я долго проспалъ по утру. Сонъ мои былъ прерванъ необычайнымъ движеніемъ въ гостиниц и такою тревогою, которой сначала я никакъ не могъ себ изъяснишь, но когда совсмъ проснулся, то распозналъ, что стукъ происходилъ отъ дорожной коляски, вызжавшей изъ двора. Вдругъ закричали на лстниц: ‘Этотъ господинъ позабылъ свой зонтикъ, сыщите зонтикъ прозжаго, что въ 15 No.’ Тотчасъ послышался торопливый бгъ служанки по коридору, она повторяла задыхающимся голосомъ: ‘Вотъ онъ. вотъ зонтикъ прозжаго господина!’
И такъ таинственный незнакомецъ отъзжалъ, и мн оставалось одно только средство узнать его. Я вскочилъ съ постели, опрометью бросился къ окну, и вдругъ раздернувъ занавски, увидлъ со спины человка, влзавшаго въ коляску. Въ этотъ мигъ, втеръ раздулъ полы каштановаго фрака, и явилъ передо мною во всей полнот обширныя округлости, обтянутыя блымъ казимиромъ. Дверцы захлопнулись: ‘Ступай прямо!’ сказалъ какой-то голосъ. Коляска помчалась вскачь, и вотъ все, что я видлъ у толстаго господина. С…. <О. Сомов>

‘Сверная Пчела’, No 105, 1827

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека