ЮБИЛЕЙНЫЕ ИЗДАНИЯ
ЮБИЛЕЙНЫЕ ИЗДАНИЯ
Муж к жене
К красавице
[2 апреля 1932 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Юбилейные издания, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1932
Время на прочтение: 7 минут(ы)
М. А. Осоргин. Заметки старого книгоеда
В заголовке сего проставляю римскую цифру XV, не всякому читателю понятную, ею обозначается, что настоящие скромные заметки были печатаемы и в прошедшие годы и что, пока не все старые книги истреблены временем, червем и человеческим небрежением,— неизбежен и возврат к их забаве и мудрости.
Прошедшие годы… и невольно тянется рука старого книгоеда, чтобы перелистать назад не одну-две, а полтораста и двести страниц книги жизни человеческой. Может быть, там, в далях ушедших, найдем отдохновение от современных тревог и ожиданий новой человеческой бойни? Может быть, тогда жили иным и не помышляли об орудиях смерти и взаимоистребления?
И вот, раскрыв справочник, нахожу под юбилейной датой 1732 года лишь одну значительную и приметную книгу, вышедшую в России в дни Анны Иоанновны, хотя и предположенную к изданию еще Великим Петром:
‘Мемории, или записки артиллерийские, в которых описаны мортиры, петарды, доппельгакены, мушкеты, фузеи и все, что принадлежит ко всем сим оружиям, бомбы, каркасы и гранаты и проч., литье пушек, дело селитры и пороху, мосты, мины, карры и телеги, и лошади, и генерально все, что касается до артиллерии, так на море, как на сухом пути’.
Сия книга, написанная ‘чрез г. Сюрирей де Сен Реми’, а переведенная наполовину Тредьяковским, весьма была бы любопытна книголюбу (в заглавии иные слова печатаны киноварью, да портрет Анны Иоанновны, да 122 листа гравированных таблиц!), если бы не наводила она на грустные размышления: орудия за двести лет, конечно, изменились, да не изменился за долгие годы тот, кто этими орудиями орудует! Не дает нам утехи юбилейная книга!..
И вот, не нашедши достаточного удовлетворения в книгах давности двухсотлетней, беру со своей полочки журнал ‘Вечерняя заря’, издававшийся изумительным человеком, Николаем Ивановичем Новиковым, знаменитым издателем и просвещенным масоном. Выходила ‘Вечерняя заря’ в 1782 году, ровно полтораста лет тому назад, и была продолжением его же журналов ‘Утренний свет’ и ‘Московское ежемесячное издание’. Сколь приятны эти старинные томики — и сколь утешительны!
<... ,>Тогдашний журнал о читателе заботился, с первой же статьи уверяя его, что ‘ничто не могло равняться с веселием и удовольствием, которое ощущали разумнейшие и мудрейшие между язычников, веря, что душа, по своей природе, бессмертна’. А потом ряд маленьких рассказов о ‘благотворительном дворянине’, о ‘нежных друзьях’, ‘рассудительном отроке’ и ‘награжденной сыновней любови’,— и редкий из сих рассказов не вызовет слезы умиления и раскаяния в собственных пороках! Так, например, поранили прежестоко на войне одновременно отца и сына, отца полегче, а сына потяжеле. Но сын не прежде допустил лекаря до своей раны, как уже увязана была рана его отца, потом, умирая, этот сын во втором часу ночи послал за лекарем и полумертвым голосом спросил его: ‘Жив ли?..— Кто, г. мой? — Родитель мой нежный…— Жив, жив, государь мой, и не имеет никакой опасности.— Слава богу, я умираю теперь спокойно.— И, извинившись потом перед лекарем, что он его так рано разбудил, умер’. А потом доходит очередь и до стишков о природе, храбрости и свободе, и на закуску загадка — и опять с нравственным содержанием:
Читатель, отгадай,
О чем задумал я,
Что значит, мне скажи,
Загадочка моя?
Четыре букв она
В себе содержит гласных
И шесть согласных,
Безгласная одна,
Всех позади стоит она.
Загадка заключает
Такое существо,
Что свет весь почитает
И само божество.
А в иной книжке рассуждение о темпераментах, в виде беседы между сангвиником, холериком, флегматиком и меланхоликом, да статейка в осуждение поединков, да о начале и происхождении малороссийских казаков: одних — от россиян, других — от татар, о чем нынче и заикаться нельзя, во избежание неприятностей от украинского правительства, проживающего в Париже и других европейских столицах.
Допустим, однако, и незлобные шуточки и эпиграммы:
Жена, не уверяй меня, что ты верна,
Вить я не позабыл, что очень ты дурна.
Или же ‘К пеняющему Велоксу’, а кто он такой, того я, откровенно говоря, разобрать не мог:
Я кратко все пишу, а ты и ничего,
Так это кажется короче моего.
Вероятно, по тому времени было довольно ядовито! Нынче бы, конечно, такими двумя строками полемика не ограничилась, а один пустил бы свинью, другой же расписался небольшим газетным доносцем селедочного духа.
Роясь на полочках в поисках книг и журналов юбилейных, с удивлением усмотрел, что если полтораста лет назад выходили журналы и книги поучительного и нравственного направления, то семьдесят пять лет тому назад преобладали журналы легкомысленные, года 1857—1859-й до странности урожайны на юмористические листки! Было, конечно, много и другого, но старому книгоеду мила вещь редкая и более ненаходимая, а из таких изданий того времени всех реже и ценнее именно эти уличные листочки.
Рассказывать о них нечего: сами говорят о себе и названием, и заметочками от редакции. Для забавы я их в заключение и приведу.
‘Весельчак’ — журнал всяких разных странностей, светских, литературных, художественных и иных. Цель издания: ‘Приходите смеяться с нами, смеяться над нами, над собой, над всем и обо всем смеяться, лишь бы только не скучать’.
‘Говорун’. Был такой уличный листок, а вот из него и стишки:
Колико солнце не блестит,
Всех очи смертных поражая,
Но взор твой разум наш слепит,
А никого не убивая.
В том же Петербурге выходил журнальчик длинного названия: ‘Дядя шут гороховый со племянники чепухой и дребеденью — жалкотворный журнал, без никого и ничего появляется на свет как мать родила! В трех отделах (только вы нас не отделайте за эти отделы)’.
В те же года и там же выходила ‘Искра’ с отличным заголовком, сложенным из восьми человеческих фигурок весьма искусно и художественно. А направления сатирического.
И был еще ‘Листок без названия’, так и называвшийся. В заголовке значилось: ‘Выходит ежедневно, кроме праздников и будничных дней.— Подписка принимается в конторе редакции, редакция находится там же, где принимается подписка’. И вышел только один номер — 7581-й, читай наоборот — и будет год издания. Сотрудник был, кажется, только один — сам редактор-издатель, по фамилии Татаринов.
Затем выходил в течение всего года очень неплохой журнал карикатур ‘Листок знакомых Н. А. Степанова’, обложку к которому рисовал М. Зичи.
И еще — ‘Моим трутням совет’, карикатурный листок со стихами в таком роде:
О, богатый, хлыщеватый,
Бородатый и косматый
Евстигнеич — полный дум,
Замолчишь ли ты, мой кум!
Вышел было ядовитый и передовой летучий листок ‘Муха’, да осекся на номере А3. В заголовке стояло: ‘Барона А. Б…— без сотрудников’.
Несколько позже выходил журнал ‘Петербургская клубничка для не детей’, где значилось в предисловии: ‘О сущности нашего направления мы считаем неудобным говорить пред публикой. Название и виньетка нашего издания немного намекают на наше направление, а дух и содержание наших статей разовьет его в подробностях’. На виньетке две девицы чокались бокалами, а между ними разбросаны были сочинения Поль де Кока4 и славного нашего Баркова 5. Содержание же разрешите не излагать, хотя и много скромнее недавно прославленной английской книги, переведенной с французского на русский язык, про которую говорят, что она очень художественна, почему и читается любителями этой самой ‘клубнички’.
И еще — ‘Потеха. Учено-литературный листок?! Выходит в свое время, No?’. Цена листку 5 копеек. В нем такое остроумие: ‘Кто вздумает жениться, тот должен выбирать жену малого роста, чтобы меньше выходило материи для платьев и потому что всякое малое зло лучше великого’.
Был также журнал ‘Пустозвон. Карикатурные бредни’, с девизом: ‘Не любо — не слушай, а лгать не мешай’.
И такой же листок ‘Раек’, хотя и печатался в типографии Главного штаба его величества (но, по тому времени, без погромных надобностей). Издавал его мещанин Тарас Заиграев. Ничего, грамотно писал, хоть и раешным штилем.
А в 1859 году стал выходить в Москве и журнал ‘Развлечение’, основанный Федором Богдановичем Миллером. Первый год его считается ныне немалой редкостью.
А вот ‘Рододендрон, листок, возникший случайно’. В нем рассказано, как члены одной врачебной управы послали стихи ветеринару Быкову:
Совет коров
Молил богов,
Чтоб врач быков
Был всем здоров.
И врач Быков
Совсем здоров
И сам готов
Доить коров.
А чтобы было это понятнее, то тут же пояснено, что это — каламбур.
Еще был тогда ‘Смех. Потешный листок без подписчиков и сотрудников’. В первых строках издатель особо сообщает: ‘По случаю внезапной болезни дяди Пахома (а именно: бурчанию в животе), он до благополучного облегчения не может явиться лично к почтеннейшей публике’. А дальше недурной рассказец:
‘Интересный разговор двух приятелей после долгой разлучки.
— А! здравствуй, Миша.— А! здравствуй! — Как здоров? — Кто? — Ты! — Я? — Да.— Ничего, здоров… а ты? — Что? Здоров? — Кто? — Ты! — Я? — Да.— Ничего, слава богу! (Молчание.) — Да ты женат? — Кто? — Ты! — Я? — Да.— Женат.— А!’
И еще (чтобы закончить, хотя и не исчерпав) были журнальчики и листки: ‘Смех и горе’, ‘Смех (под хреном)’, ‘Смех Смехович’ (с прибавкой: ‘Аз — не выколи себе глаз’), ‘Сплетни. Всесветное великосветское карманное издание, для всех карманов, больших и малых, мужских и дамских…’, ‘Сплетник. Листок, возникший вследствие литературной промышленности. Цена знакома. Редакция дома’, ‘Фантазер. Листок смеха и колоссального успеха. Листок простой, незнаком с тоской, а только веселит да смешит’, ‘Фонарь’, ‘Шутник. Редактор листка за занавеской скрывается, а потому контора редакции нигде не открывается. Листок будет выходить в лирическом беспорядке, то есть в неопределенном порядке’, ‘Юморист. Выходит неопределенно в свет, а потому и редакции нигде нет. Цена листку 5 копеек сер., без всякой льготы, вредить никому не имеет охоты’.
Из сего последнего проза:
‘Издателя от читателя можно отличить тем, что первый издает журнал, а второй издает неодобрительные звуки’.
И поэзия:
Стоял у кузницы тоскуя
Кузнец, железный таз куя.
И понял ту его тоску я,
И задал ему таску я.
Правда, в те же года зачалось ‘Русское слово’, ежемесячник Кушелева-Безбородко, пострадавший за статью Писарева ‘Бедная русская мысль’ и закрытый после покушения Каракозова. Выходил ‘Современник’. Как раз сейчас можно праздновать юбилей рождения газеты ‘Сын Отечества’. И еще многое появлялось в свет, до чего мало дела старому книгоеду, любителю редчайших летучих листков и забавной чепухи, о которой забыли историки литературы, да которую они вряд ли когда и знали. От сих шутливых пустяков дозвольте вернуться к мыслям серьезным, с коих и начали. Что есть — прошедшие годы? Что есть — старость?
Читаешь эти ‘юмористические’ листочки,— и будто составлены они совсем на днях перышком потасканного остроумия в скудной беженской типографии, потому что ведь есть и творить человеку надобно! Тот же слог и та же жалобная улыбка голодного самоиздателя: ‘Вот, я тебе протанцую голый, обмазанный дегтем и вываленный в пуху,— а уж ты кинь мне франчишко лишний, залежалый!’ Это не прошедшие годы, это — нынешнее! А с другой стороны, возьмешь книгу, которая еще и краской пахнуть не перестала, которой едва стукнуло пятнадцать — двадцать лет,— и ужаснешься ее древности! Исполосана и измызгана тяжким колесом недавних судеб, и уже нет в ней души, и плоть ее ветха, и смешны ее несбывшиеся пророчества, и титульный лист — бескровная, мертвая маска. Страшна и странна судьба книг! Есть такие, что из веков приходят в нетронутой коже — и блистают красотой бессмертия, и есть такие, словно бы на днях владевшие умами, которые за три пятка лет скрутила собачья старость: их презирает тот, кто их прославлял, их не дарит и рассеянным взглядом человеческая молодь.
И только иной старый книголюб, член малочисленной семьи таких же чудаков,— только он любовно бродит среди живых и трупов, к тем и другим равно внимательный, готовый и при солнце, и при лампе листать сананицы и щупать переплет, спасая из-под обвала идей и зданий и пышный том, и мятую жалкую страничку. Кем ты был при жизни? Великим трибуном? Жалким ничтожеством? Не все ли равно! На полке книголюба нет чинов и местничества! Первый может стать последним, и тонкая брошюрка в большем почете, чем ряд томов златого обреза.
Пушистой метелкой и мягкой тряпочкой снимает он слой пыли — недельной ли или вековой — и матерински, равно ласково голубит и красавца, и уродливое дитя человеческой мысли. Стойте, книжки, стойте мирно и бестревожно на полках, не боясь забвения! Люди проходят, идеи гаснут и линяют,— книги остаются!
ПН, 1932, No 4028, 2 апр.
1 Книга ‘Описание о Японе’ вышла в Петербурге в 1734 г.
2 ‘Дни’ (1922—1933) — ежедневная газета под редакцией А. Ф. Керенского, выходила в Берлине, Париже.
3 Автором-издателем ‘Мухи’ (1858) был А. Ф. Балашевич.
4 Кок, Поль Шарль де (1793—1871) — французский писатель, автор ‘фривольных’ романов.
5 Барков И. С. (ок. 1732—1768) — поэт, переводчик, известен скабрезными стихами, расходившимися в списках.