ЮБИЛЕЙ
ЮБИЛЕЙ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Юбилей, Зайцев Борис Константинович, Год: 1952
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
М: Русская книга, 2000.
Двадцать пять лет! Переехали границу вблизи Себежа, оглянулись на Россию — и прощай. По неопытности, легкомыслию считали, что ненадолго: год, полтора. Так прощались и в Москве с родными. Не навек, все понемногу изменится. Думали — к лучшему.
В Берлине ощущение свободы и Европы оказалось велико, хотя близкой никогда Германия не была. Но Берлин еще не эмиграция. Хотя жили среди эмигрантов, все-таки связь с Россией значительна. Постоянно оттуда приезжали и такие же, как мы, и полусоветские, и просто советские. С разными приходилось встречаться. Россия под боком и сами мы лишь вчера оттуда, выпущены ‘по болезни’.
Прошел год, домой не вернулись. Вместо Москвы оказалась Флоренция, Генуэзское побережье и Рим. Это тоже не эмиграция. Это отголосок давнишнего, путешественно-художнического. Но и ненадолго, несколько месяцев. А затем Париж.
Каждому, кто въезжает в Париж из Италии, да еще зимой, кажется он сумрачным, серым, печальным. ‘Новая жизнь’? Да, вот это и есть новая жизнь. Началась эмиграция! Перешли за черту окончательно, одни там, тут другие. Крепко закупорено и надолго.
Так все и вышло. Чувство, что ты эмигрант, а не путешественник, появилось в Париже. Ты можешь желать чего угодно и думать о чем угодно, но ты должен прочно устраиваться — уезжать некуда. Ты дыши воздухом, какой есть, и за то будь еще благодарен.
Помню это время тайной подземной тоски. Все как будто идет и неплохо. Париж, чем больше его узнаешь, больше нравится. Ничем ты не связан, никто к тебе не пристает, требуя любви и поклонения. Можно писать и печатать что вздумается. И хорошо — бродить по прекрасным местам Парижа старинного, благородно-суховатого, изящного. И все-таки, все-таки…
Таковы, кажется, все эмигранты, с давних времен. Так отец наш, Данте Алигиери Флорентинец, первый эмигрант Европы, вечерами выходил и молчаливо, подолгу смотрел на солнце заходящее — там Флоренция.
А нам не удержаться на восток смотреть. Сколько смотрели, сколько дул оттуда ветер, летом ясность приносящий, зимой холод! Все казалось: а в конце концов ее увидишь. Что-то произойдет, так ли, иначе, восторжествует мир, свобода, человечность, можно будет и вернуться. Но Россия не приближалась. Ее жизнь шла, как ей назначено, путем безжалостным и беспощадным.
Наша — по ей данному закону. Шли дни, и мы трудились, медленно, изо дня в день складывая бытие свое. Не было оно блестящим. Бедность, полупризнанность, много тягот, для многих тяжелый крест. Мир и свобода не восторжествовали. Для тех, кто уходил сюда от насилия и несвободы, все осталось попрежнему, несмотря на временные иллюзии. Возвращаться они не могут. Возвращаются сейчас те (немногие), кто все принял в России государственной. И пусть возвращаются.
Оставшиеся могут сказать так:
— Мы жили, как могли и умели. Разумеется, должны были выше, чище жить. За слабости свои, за будни, заблуждения перед Богом ответим. Что ошибались во многом, это учит скромности не заноситься. Угадать жизнь трудно, предвидение мало кому дано. Но в то, во что раньше верили, продолжаем верить. Мир, справедливость и свобода, уважение к дитяти Бога — человеку, как были законом нашим, так и остались. Мы — капля России. Но в малом нашем мире можем все-таки сказать свободно, что правда это правда, ложь — ложь. Что насилие есть и всегда будет насилие. Что творчество вольное есть и всегда будет единственным творчеством. Что как бы мы нищи и бесправны ни были, никогда никому не уступим высших ценностей, которые суть ценности духа. С ними из России уходили, с ними здесь четверть века прожили, с ними и сейчас живем. Дай Бог стране нашей света и мира. Дай Бог, кому назначено, в некий час увидать ее, послужить ей на родной земле. Нам, старшим, на это мало надежды. Для нас Россия осталась больше в снах, иногда в выражении глаз русских, в косичках русских девочек, в запахе полей августовских и, главнейшее, в облике России духа, — во Святой Руси. А тоски подземной, поедавшей раньше, теперь менее.
Мир раздвинулся. Везде можно жить достойно или недостойно. И вот если недостойно живем, это страшно. Но это так же страшно было бы, если б физически находились мы и на земле русской.
Русская мысль. 1947. 3 сент. No 22. Заметка о печальном юбилее — 25 лет назад Зайцев с семьей навсегда покинул Россию.
С. 240. ‘Новая жизнь’ (‘Vita Nuova’) — ‘малая книга памяти’, которую Данте посвятил своей умершей возлюбленной Беатриче. Это его юношеское произведение в стихах и прозе считается первым в Европе психологическим романом и лучшим сборником лирических стихотворений высокого Средневековья.