Ю. Стенник. Сатиры смелой властелин, Фонвизин Денис Иванович, Год: 1983

Ю. Стенник. Сатиры смелой властелин
 


 ————————————————————— 
 Оригинал находится здесь: Стенник — Сатиры смелой властелин 
 Источник: Фонвизин Д. И. Избранное. — М., 1983. — С. 5-22. 
 ————————————————————— 


 Восемнадцатый век в истории русской литературы оставил немало 
 замечательных имея. Но если бы требовалось назвать писателя, в 
 произведениях которого глубина достижения нравов своей эпохи была бы 
 соразмерна смелости и мастерству в обличении пороков господствующего 
 сословия, то таким писателем прежде всего следовало бы назвать Дениса 
 Ивановича Фонвизина. 
 Фонвизин вошел в историю национальной литературы как автор знаменитой 
 комедии ‘Недоросль’. Но он был и талантливый прозаик. Дар сатирика 
 сочетался в нем с темпераментом прирожденного публициста. Бичующего 
 сарказма фонвизинской сатиры страшилась императрица Екатерина II. 
 Непревзойденное художественное мастерство Фонвизина отмечал в свое время 
 Пушкин. Поражает оно нас и поныне. 
 Будучи одним из наиболее ярких деятелей просветительского движения в 
 России XVIII века, Фонвизин воплощал в своем творчестве тот подъем 
 национального самосознания, каким была отмечена эта эпоха. В разбуженной 
 петровскими реформами огромной стране выразителями этого обновленного 
 самосознания выступили лучшие представители русского дворянства. Фонвизин 
 воспринимал идеи просветительского гуманизма особенно остро, с болью сердца 
 наблюдал он нравственное опустошение части своего сословия. Сам Фонвизин 
 жил во власти представлений о высоких нравственных обязанностях дворянина. 
 В забвении дворянами своего долга перед обществом видел он причину всех 
 общественных зол: ‘Мне случилось по своей земле поездить. Я видел, в чем 
 большая часть носящих имя дворянина полагает свое любочестие. Я видел 
 множество таких, которые служат, или, паче, занимают места в службе для 
 того только, что ездят на паре. Я видел множество других, которые пошли 
 тотчас в отставку, как скоро добились права впрягать четверню. Я видел от 
 почтеннейших предков презрительных потомков. Словом, я видел дворян 
 раболепствующих. Я дворянин, и вот что растерзало мое сердце’. Так писал 
 Фонвизин в 1783 году в письме к сочинителю ‘Былей и небылиц’, то есть к 
 самой императрице Екатерине II. 
 Фонвизин включается в литературную жизнь в тот момент, когда Екатерина 
 II поощряла интерес к идеям европейского Просвещения: на первых порах она 
 заигрывала с французскими просветителями — Вольтером, Дидро, Д’Аламбером. 
 Но очень скоро от либерализма Екатерины не осталось и следа. 
 Волею обстоятельств Фонвизин оказался в сомой гуще внутриполитической 
 борьбы, разгоревшейся при дворе в 1770-е годы. В этой борьбе Фонвизин, 
 одаренный блестящими творческими способностями и острой наблюдательностью, 
 занимал место писателя-сатирика, обличавшего коррупцию и беззаконие в 
 судах, низменность нравственного облика приближенных к престолу вельмож и 
 поощряемый высшими властями фаворитизм. 
 Н. И. Новиков со своими сатирическими журналами ‘Трутень’ (1769-1770) 
 и ‘Живописец’ (1772), Фонвизин со своими публицистическими выступлениями и 
 бессмертным ‘Недорослем’ (1782) и, наконец, А. Н. Радищев со знаменитым 
 ‘Путешествием из Петербурга в Москву’ (1790) — таковы вехи формирования 
 традиции наиболее радикальной линии русского дворянского Просвещения, и не 
 случайно каждый из трех выдающихся писателей эпохи подвергся преследованиям 
 со стороны правительства. В деятельности этих писателей зрели предпосылки 
 той первой волны антисамодержавного освободительного движения конца 1-й 
 четверти XIX века, которое В. И. Ленин назвал этапом развития дворянской 
 революционной мысли. 
 Родился Фонвизин в Москве 3 (14) апреля 1745 (по другим сведениям — 
 1744) года в дворянской семье среднего достатка. Уже в детские годы Денис 
 Иванович получил первые уроки непримиримого отношения к низкопоклонству и 
 взяточничеству от своего отца, Ивана Андреевича Фонвизина. Это был 
 замечательный человек. ‘В передних тогдашних знатных вельмож, — вспоминал 
 позднее Фонвизин,- никто его не видывал’. Бескорыстный и прямой, он не 
 терпел лжи, ‘ненавидел лихоимства и, быв в таких местах, где люди 
 наживаются (выйдя в отставку с военной службы в 1762 году, Иван Андреевич 
 служил в ревизион-коллегии. — Ю. С.), никаких никогда подарков не 
 принимал’. 
 И еще одно качество впитал юный Фонвизин от отца — нетерпимость к злу 
 и насилию. Вспоминая вспыльчивый, хотя и незлопамятный характер отца, 
 Фонвизин отмечал, что с дворовыми людьми он всегда ‘обходился с кротостью, 
 но ие взирая на сие, в доме нашем дурных людей не было. Сие доказывает, что 
 побои не есть средство к исправлению людей’. Запомнит Фонвизин и неустанные 
 заботы Ивана Андреевича об образовании и нравственном воспитании своих 
 детей, которых в семье, кроме старшего, Дениса, было еще семь человек. 
 Некоторые черты характера отца найдут свое воплощение в положительных 
 героях его произведений. Так, мысли отца Фонвизина слышны в моральных 
 наставлениях Стародума, одного из главных героев комедии ‘Недоросль’ — 
 вершины русской просветительской сатиры XVIII века и русской драматургии 
 этого столетия. 
 Внешними событиями жизнь Фонвизина не была богата. Учеба в дворянской 
 гимназии Московского университета, куда он был определен десятилетним 
 мальчиком и которую он успешно закончил весной 1762 года. Служба в коллегии 
 иностранных дел, сначала под начальством статс-советпика дворцовой 
 канцелярии И. П. Елагина, потом, с 1769 года, в должности одного пз 
 секретарей канцлера графа Н. И. Панина. Отставка, которая последовала 
 весной 1782 года. В 1762-1763, 1777-1778, 1784-1785, 1787 годы Фонвизин 
 выезжал к заграничные путешествия, — сначала со служебными поручениями, 
 позднее в основном для лечения. В последние годы, скованный тяжелой 
 болезнью, он целиком отдается литературе. Современник Великой французской 
 буржуазной революции, Фонвизин уходит из жизни в момент, когда напуганная 
 развитием событий во Франции Екатерина II обрушивает на представителей 
 просветительского движения в России жестокие репрессии. Он умер 1 декабря 
 1792 года и был похоронен па Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры 
 в Петербурге. 
 За этой скупой канвой внешних биографических фактов скрыта полная 
 внутреннего напряжения и богатейшего духовного содержания жизнь одного из 
 самых самобытных и смелых русских писателей XVIII века. Остановимся на 
 отдельных этапах его творческого пути. 
 Первые литературные выступления Фонвизина относятся к периоду его 
 пребывания в университетской гимназии. Фонвизин получил в гимназии хорошее 
 знание иностранных языков, ‘а паче всего… вкус к словесным наукам’. С 
 переводов он и начал свой путь писателя. В 1761 году в типографии 
 Московского университета была издана книга под названием ‘Басни 
 нравоучительные с изъяснениями господина барона Гольберга, перевел Денис 
 Фонвизин’. Перевод книги юноше заказал книгопродавец университетской 
 книжной лавки. Сочинения Людвига Гольберга, крупнейшего датского писателя 
 XVIII века, были широко популярны в Европе, особенно его комедии и 
 сатирические памфлеты. Их переводили на разные языки, в том числе и в 
 России. Кстати, влияние одной из комедий Гольберга, ‘Жан-Француз’, 
 высмеивавшей галломанию, отразится по-своему на замысле комедии Фонвизина 
 ‘Бригадир’, которую он будет писать в 1768-1769 годы. 
 Из 251 басни Фонвизин отобрал для перевода 183 (позднее, при втором 
 издании в 1765 году, было добавлено еще 42 басни). Прозаическая форма, 
 назидательный характер нравоучений были типичны для басни XVIII века. При 
 всей отвлеченности морализующего пафоса большинства пьес сборника среди них 
 встречались баспи, напомившие народный анекдот или остроумную сатирическую 
 миниатюру, где нередко критические насмешки выходили за пределы просто 
 невинной шутки. И тогда демократические симпатии автора придавали басням 
 острое социальное звучание. 
 ‘Осел купил дворянство и начал гордиться тем пред своими товарищами. 
 Сорока, услышав то, сказала: ‘Невозможно тем гордиться такой глупой твари, 
 и он со всем своим дворянством всегда останется глупым ослом’ (басня 136, 
 ‘Осел-дворянин’). Так под покровом иносказания высмеивается заносчивость 
 выскочек. В баснях обличались лицемерие и лживость придворных, корыстолюбие 
 сильных мира сего, нелепости неписаных законов чинопроизводства и многое 
 другое. Можно смело сказать, что перевод книги басен Гольберга явился для 
 молодого Фонвизина первой школой просветительского гуманизма, заронив в 
 душе будущего писателя интерес к социальной сатире. 
 В течение 1761-1762 годов Фонвизин публикует еще несколько своих 
 мелких переводов в изданиях университета. Тогда же он перелагает стихами 
 трагедию Вольтера ‘Альзира’ и, наконец, обращается к переводу обширного 
 авантюрно-дидактического романа аббата Ж. Террасона ‘Геройская добродетель, 
 или Жизнь Сифа, царя Египетского, из таинственных свидетельств древнего 
 Египта взятая’. Первая часть вышла уже в 1762 году, но работа над переводом 
 затянулась еще на шесть лет. 
 1762 год оказался переломным в судьбе Фонвизина. Весной он был 
 зачислен в студенты, однако учиться в университете ему не пришлось. В 
 сентябре в Москву на коронацию прибыла императрица вместе со всем двором и 
 министрами. Как раз в этот момент в иностранную коллегию требовались 
 молодые переводчики. Семнадцатилетний Фонвизин получает лестное предложение 
 от вице-канцлера князя А. М. Голицына поступить на службу и тогда же, в 
 октябре 1762 года, подает челобитную на имя Екатерины II. К прошению 
 прилагались образцы его переводов с трех языков, латинского, немецкого и 
 французского. Пройдя необходимую проверку, Фонвизин был найден ‘к делам 
 оной коллегии способным.’. Летом 1763 года после коронационных торжеств 
 двор вернулся в Петербург, и вместе с двором в столицу переехал Фонвизин. 
 Начался петербургский период жизни Фонвизина. О его содержании мы 
 можем судить по переписке писателя с оставшимися в Москве родными и его 
 личным воспоминаниям, по запискам современников. Выполнение поручений по 
 переводам, ведение служебной переписки чередуются с обязательным посещением 
 официальных приемов при дворе (куртагов), маскарадов, театров. Но 
 придворная жизнь тяготит Фонвизина. Поначалу сдержанно, с годами все более 
 настойчиво в его письмах к родным начинают звучать мотивы одиночества, 
 неприятия мишурной суеты светской жизни. ‘Я истинно получил ужасное 
 омерзение ко всем вздорам, в которых нынешнего света люди главное свое 
 удовольствие полагают. Счастие свое полагаю я в одном спокойствии, 
 которого, живучи без вас, я, конечно, чувствовать не могу’, — замечает он в 
 письме к родителям летом 1768 года. Пройдет еще два года, но Фонвизин так и 
 не свыкнется со своим положением придворного чиновника. ‘Что же надлежит до 
 меня, то знай, матушка, — напишет он сестре в 1770 году, — что я весьма 
 скучаю придворной жизнью. Ты ведаешь, создан ли я для нее…’ 
 Несмотря на загруженность по службе, Фонвизин живо интересуется 
 современной литературой. Он часто бывает в известном в Петербурге 
 литературном салоне супругов Мятлевых, где встречается с А. П. Сумароковым, 
 М. М. Херасковым, В. И. Майковым, И. Ф. Богдановичем, И. С. Барковым и др. 
 Кяязь П. А. Вяземский на основании воспоминаний современников Фонвизина 
 замечает об этих встречах: ‘Пылкость ума его, необузданное, острое 
 выражение всегда всех раздражало и бесило, но со всем тем все любили его’ 
 [1]. Еще раньше Фонвизин познакомился с основоположником русского театра Ф. 
 Волковым. Общение с театральными кругами столицы способствует сближению 
 Фонвизина с первым актером придворного театра И. А. Дмитревским, дружба с 
 которым не прерывалась у него до конца жизни. Именно Дмитревский явился 
 первым исполнителем роли Стародума при постановке ‘Недоросля’ в 1782 году. 
 Дружба Фонвизина с молодым писателем Ф. А. Козловским приводит его в 
 кружок петербургской дворянской молодежи, увлекавшейся вольномыслием и 
 вольтерьянством. Ко времени знакомства с Козловским относится сочинение 
 знаменитого стихотворения Фонвизина ‘Послание к слугам моим — Шумилову, 
 Ваньке и Петрушке’. Содержание его пронизано откровенной иронией, 
 обнажающей ложь и лицемерие уставов официальной морали. Автор обращается 
 поочередно к своим слугам с вопросом, над которым веками билась философская 
 мысль: какова цель мироздания, ‘на что сей создан свет’? И ответы слуг 
 звучат едкой сатирой на современное состояние общества. Центральным 
 обвинителем выступает кучер Ванька. Он много ездит и поэтому много повидал. 
 Всеобщий обман и корыстолюбие являются, по его мнению, единственным и 
 всеопределяющим законом жизни: 

 Попы стараются обманывать народ, 
 Слуги дворецкого, дворецкие господ, 
 Друг друга господа, а знатные бояря 
 Нередко обмануть хотят и государя, 
 И всякий, чтоб набить потуже свой карман, 
 За благо рассудил приняться за обман. 

 Антиклерикальный пафос сатиры навлек на автора обвинения в безбожии. 
 Действительно, в литературе XVIII века немного найдется произведений, где 
 корыстолюбие духовных пастырей, развращающее народ, обличалось бы так 
 остро. ‘За деньги самого всевышнего творца || Готовы обмануть и пастырь, и 
 овца!’ — подводит итог своим наблюдениям Ванька. 
 Первый крупный литературный успех Фонвизину принесла его комедия 
 ‘Бригадир’. Обращению Фонвизина к драматургии способствовали не только 
 страстная любовь к театру, но и некоторые обстоятельства служебного 
 характера. Еще в 1763 году он был определен на службу секретарем ‘для 
 некоторых дел’ при статс-советнике И. П. Елагине. Этот вельможа, состоявший 
 в дворцовой канцелярии ‘у принятия челобитен’, одновременно являлся 
 управляющим ‘придворной музыки и театра’. В литературных кругах Петербурга 
 он был известен как поэт и переводчик. К середине 1760-х годов вокруг 
 Елагина сплотился кружок молодых любителей театра, куда входил и Фонвизин. 
 Члены кружка всерьез задумываются над обновлением национального комедийного 
 репертуара. Русские комедии до этого писал один Сумароков, но и они носили 
 подражательный характер. В его пьесах персонажи имели иностранные имена, 
 интригу вели вездесущие слуги, которые высмеивали господ, устраивали их 
 личное счастье. Жизнь на сцене протекала по каким-то непонятным, чуждым 
 русским людям канонам. Все это, по мнению молодых авторов, ограничивало 
 воспитательные функции театра, которые они ставили во главу угла 
 театрального искусства. Как писал теоретик елагинского кружка В. И. Лукин, 
 ‘многие зрители от комедий в чужих нравах не получают никакого поправления. 
 Они мыслят, что не их, а чужестранцев осмеивают’ [2]. Стремясь максимально 
 приблизить театр к потребностям русской общественной жизни, Лукин предложил 
 компромиссный путь. Суть его реформы состояла в том, чтобы иностранные 
 комедии ‘всевозможно склонять на наши обычаи’. Подобное ‘склонение’, а 
 точнее, перелицовка чужих пьес подразумевала замену иностранных имен 
 персонажей русскими именами, перенесение действия в обстановку, 
 соответствующую национальным нравам и обычаям, наконец, приближение речи 
 персонажей к нормам разговорного русского языка. Все это Лукин активно 
 проводил на практике в своих комедиях. 
 Отдал дань методу ‘склонения’ западноевропейских пьес на русские нравы 
 и Фонвизин. В 1763 году он пишет стихотворную комедию ‘Корион’, переработав 
 драму французского автора Л. Грессе ‘Сидней’. Полного сближения с русскими 
 нравами в пьесе, однако, не получилось. Хотя действие в комедии Фонвизина 
 происходит в подмосковной деревне, но сентиментальная история разлученных 
 по недоразумению и соединяющихся в финале Кориона и Зеновии не могла стать 
 основой подлинно национальной комедии. Сюжет ее был отмечен сильным налетом 
 мелодраматической условности, свойственной традициям мещанской ‘слезной’ 
 драмы. Комедия ‘Корион’ с успехом шла на сцене придворного театра, но для 
 самого Фонвизина она была всего лишь первой пробой сил на поприще 
 драматургии. Настоящее признание драматургического таланта пришло к 
 Фонвизину с созданием в 1768-1769 годах комедии ‘Бригадир’. Она явилась 
 итогом тех поисков русской самобытной комедии, какими жили члены 
 елагинского кружка, и я то же время несла в себе новые, глубоко новаторские 
 принципы драматургического искусства в целом. Провозглашенные во Франции, в 
 теоретических трактатах Д. Дидро, эти принципы способствовали сближению 
 театра с действительностью. 
 Уже с поднятия занавеса зритель оказывался погруженным в обстановку, 
 поражавшую жизненной реальностью. В мирной картине домашнего уюта все 
 значимо и одновременно все натурально — и деревенское убранство комнаты, и 
 одежда персонажей, и их занятия, и даже отдельные штрихи поведения. Все это 
 отвечало сценическим новациям театра Дидро. 
 Но был один существенный момент, разделявший творческие позиции двух 
 драматургов. Теория театра Дидро, родившаяся в канун Французской буржуазной 
 революции, отражала вкусы и запросы третьесословного зрителя, утверждая 
 по-своему значительность среднего человека, тех нравственных идеалов, 
 которые порождались скромным укладом жизни простого труженика. Это был 
 новаторский шаг, влекший за собой пересмотр многих традиционных, 
 признававшихся до этого незыблемыми, представлений о функции театра и о 
 границах художественности. 
 Фонвизин не мог, естественно, механически следовать программе пьес 
 Дидро по той причине, что нравственные коллизии драматургии Дидро не 
 подкреплялись реальными условиями русской общественной жизни. Он воспринял 
 у Дидро требование верности натуре, но подчинил этот художественный принцип 
 иным задачам. Центр тяжести идейной проблематики в комедии Фонвизина 
 перемещался в сатирико-обличитсльную плоскость. 
 В дом Советника приезжает отставной Бригадир с женой и сыном Иваном, 
 которого родители сватают за дочь хозяина Софью. Сама Софья любит бедного 
 дворянина Добролюбова, но с ее чувством никто не считается. ‘Так ежели бог 
 благословит, то двадцать шестое число быть свадьбе’ — этими словами отца 
 Софьи начинается пьеса. 
 Все действующие лица в ‘Бригадире’ — русские дворяне. В скромной, 
 будничной атмосфере среднепоместного быта личность каждого персонажа 
 проявляется словно исподволь в разговорах. Постепенно от действия к 
 действию духовные интересы персонажей раскрываются различных сторон, и шаг 
 за шагом обнажается своеобразие художественных решений, найденных 
 Фонвизиным в его новаторской пьесе. 
 Традиционный для жанра комедии конфликт между добродетельвой, умной 
 девушкой и навязываемым ей глупым женихом осложнен одним обстоятельством. 
 Иван недавно побывал в Париже и полон презрения ко всему, что его окружает 
 дома, в том числе и к своим родителям. ‘Всякий, кто был в Париже, — 
 откровенничает он, — имеет уже право, говоря про русских, не включать себя 
 в число тех, затем что он уже стал больше француз, нежели русский’. Речь 
 Ивана пестрит произносимыми кстати и некстати французскими словечками. 
 Единственный человек, с которым он находит общий язык, — это Советница, 
 выросшая на чтении любовных романов и сходящая с ума от всего французского. 
 Нелепое поведение новоявленного ‘парижанца’ и приходящей от него в 
 восторг Советницы наводит на мысль, что основу идейного замысла в комедии 
 составляет обличение галломании. Своим пустозвонством и новомодным 
 манерничаньем они как будто бы противостоят умудренным жизненным опытом 
 родителям Ивана и Советнику. Однако борьба с галломанией — лишь часть 
 обличительной программы, питающей сатирический пафос ‘Бригадира’. 
 Родственность Ивана всем остальным персонажам вскрывается драматургом уже в 
 первом действии, где они высказываются о вреде грамматики: каждый из них 
 считает изучение грамматики ненужным делом, к уменью достигать чинов и 
 богатства она ничего не прибавляет. 
 Эта новая цепь откровений, обнажая интеллектуальный кругозор главных 
 героев комедии, подводит нас к пониманию основной идеи пьесы. В среде, где 
 царствуют умственная апатия и бездуховность, приобщение к европейской 
 культуре оказывается злой карикатурой на просвещение. Нравственное 
 убожество Ивана, гордящегося своим презрением к соотечественникам, под 
 стать духовному уродству, остальных, ибо их нравы и образ мыслей, в 
 сущности, столь же низменны. 
 И что важно, в комедии эта мысль раскрывается не декларативно, а 
 средствами психологического самораскрытия персонажей. Если раньше задачи 
 комедийной сатиры мыслились в основном в плане выведения на сцене 
 персонифицированного порока, например ‘скупости’, ‘злоязычия’, 
 ‘бахвальства’, то теперь под пером Фонвизина содержание пороков социально 
 конкретизируется. Сатирическая памфлетность ‘комедии характеров’ Сумарокова 
 уступает место комически заостренному исследованию нравов общества. И в 
 этом главное значение фонвизинского ‘Бригадира’. 
 Фонвизин нашел интересный путь усиления сатирико-обличительного пафоса 
 комедии. В ‘Бригадире’ будничная достоверность портретных характеристик 
 персонажей перерастала в комически шаржированный гротеск. Комизм действия 
 нарастает от сцены к сцене благодаря динамическому калейдоскопу 
 переплетающихся любовных эпизодов. Пошлый флирт на светский манер 
 галломанствующих Ивана и Советницы сменяется лицемерными ухаживаниями 
 Советника за ничего не понимающей Бригадиршей, и тут же с солдатской 
 прямолинейностью ведет штурм сердца Советницы сам Бригадир. Соперничество 
 отца с сыном грозит потасовкой, и только общее разоблачение успокаивает 
 всех незадачливых ‘любовников’. 
 Успех ‘Бригадира’ выдвинул Фонвизина в число наиболее известных 
 писателей своего времени. О новой комедии молодого автора с похвалой 
 отозвался глава просветительского лагеря русской литературы 1760-х годов Н. 
 И. Новиков в своем сатирическом журнале ‘Трутень’. В сотрудничестве с 
 Новиковым Фонвизин окончательно определяет свое место в литературе как 
 сатирик и публицист. Не случайно в другом своем журнале ‘Живописец’ за 1772 
 год Новиков поместит острейшее сатирическое сочинение Фонвизина ‘Письма к 
 Фалалею’, а также ‘Слово на выздоровление его ими. высочества государя 
 цесаревича и великого князя Павла Петровича в 1771 годе’ — сочинение, в 
 котором в рамках жанра официального панегирика, обращенного к наследнику 
 престола, обличалась принятая Екатериной II практика фаворитизма и 
 самовозвеличивания. 
 В этих сочинениях проглядывают уже очертания идеологической программы 
 и творческих установок, определивших позднее художественное своеобразие 
 ‘Недоросля’. С одной стороны, в ‘Письмах к Фалалею’ — этой яркой картине 
 дикого невежества и произвола поместных дворян — Фонвизин впервые находит и 
 мастерски использует особый конструктивный прием сатирического обличения 
 крепостников. Безнравственность поведения обличаемых в письмах персонажей 
 превращает их, по мысли сатирика, в подобие скотов. Утрата ими 
 человеческого облика подчеркивается той слепой страстью, которую они питают 
 к животным, не считая в то же время за людей своих крепостных. Таков, 
 например, строй мыслей и чувств матери Фадалея, для которой после сына 
 самым любимым существом является борзая сука Налетка. Добрая матушка не 
 жалеет розог, чтобы выместить на своих крестьянах досаду от смерти любимой 
 суки. Характер матери Фалалея прямо ведет нас к образу главной героини 
 ‘Недоросля’ — госпоже Простаковой. Этот прием психологической 
 характеристики героев особенно выпукло будет использован в гротесковой 
 фигуре дяди Митрофана — Скотииина. 
 С другой стороны, в ‘Слове на выздоровление…’ уже заявлены 
 предпосылки той политической программы, которую позднее Фонвизин будет 
 развивать в знаменитом ‘Рассуждении о непременных государственных законах’: 
 ‘Любовь народа есть истинная слава государей. Буди властелином над 
 страстями своими и помни, что тот не может владеть другими с славою, кто 
 собой владеть не может…’ Как мы увидим ниже, пафос размышлений 
 положительных персонажей ‘Недоросля’ Стародума и Правдина во многом 
 питается идеями, запечатленными в названных сочинениях. 
 Интерес Фонвизина к политической публицистике не был случайным, В 
 декабре 1769 года, оставаясь чиновником коллегии иностранных дел, Фонвизин 
 по предложению графа Н. И. Панина переходит на службу к нему, став 
 секретарем канцлера. И на протяжении почти 13 лет, вплоть до выхода в 
 отставку в 1782 году, Фонвизин остается ближайшим помощником Панина, 
 пользуясь его неограниченным доверием. 
 Руководитель внешнеполитического ведомства России был до 1773 года 
 воспитателем цесаревича и вместе с тем все эти годы возглавлял 
 внутриполитическую оппозицию Екатерине II. Свои надежды на отстранение от 
 престола незаконно вступившей на него Екатерины канцлер связывал с 
 совершеннолетием наследника, которое должно было произойти осенью 1772 
 года. Для Фонвизина-просветителя, верившего в преобразующую силу воспитания 
 и разумного просвещенного монарха, способствовать планам Панина означало 
 посвятить себя служению отечеству. Вот почему он включается в политическую 
 борьбу, выступая с публицистически заостренными, пронизанными четко 
 прослеживаемой тенденцией сочинениями. 
 Приближалась осень 1772 года. Но передача престола сыну не входила в 
 планы императрицы. Отложив на год празднование совершеннолетия Павла под 
 предлогом его предстоящей женитьбы, Екатерина сумела выйти из 
 затруднительного положения. В сентябре 1773 года состоялась свадьба. 
 Влиянию Панина на наследника отныне был положен предел, ибо с женитьбой 
 воспитание считалось законченным. Кампания политических интриг, которую 
 Фонвизину пришлось наблюдать накануне женитьбы цесаревича, вновь заставила 
 его столкнуться с нравами придворной жизни. ‘Развращенность здешнюю 
 описывать излишне, — заметил он в письме к сестре в августе 1773 года, — Ни 
 в каком скаредном приказе нет таких стряпческих интриг, какие у нашего 
 двора всеминутпо происходят’. 
 В августе 1777 года Фонвизин отправился в заграничное путешествие. 
 Путь его лежал во Францию — через Польшу, Саксонию, мелкие германские 
 княжества. В Монпелье жена Фонвизина должна была пройти курс лечения. В 
 феврале 1778 года Фонвизин прибыл в Париж и находился там до конца лета. В 
 период пребывания во Франции писатель сел подробный дневник (‘журнал’), 
 куда заносил все свои впечатления от знакомства со страной. Хотя ‘журнал’ 
 Фонвизина не сохранился, но часть его записей дошла до нас в текстах писем, 
 которые он регулярно посылал в Россию своей сестре Федосье Ивановне и графу 
 Н. И. Панину. В этих письмах Фонвизин предстает не просто любопытствующим 
 путешественником, а государственно мыслящим человеком, интересующимся 
 вопросами общественно-политического устройства Франции, системой воспитания 
 в этой стране, положением французского дворянства, состоянием экономики. 
 ‘Если что во Франции нашел я в цветущем состоянии, то, конечно, их фабрики 
 и мануфактуры. Нет в свете нации, которая б имела такой изобретательный ум, 
 как французы в художествах и ремеслах, до вкуса касающихся’. В Монпелье 
 Фонвизин берет у адвоката уроки французского законодательства. Размышления 
 его на этот счет поражают своей прозорливостью и по сей день. ‘Система 
 законов сего государства есть здание, можно сказать, премудрое, сооруженное 
 многими веками и редкими умами, — пишет он в письме от 24 декабря 1777 
 года, — но вкравшиеся мало-помалу различные злоупотребления и развращение 
 нравов дошли теперь до самой крайности <...> Первое право каждого француза 
 есть вольность, но истинное настоящее его состояние есть рабство, ибо 
 бедный человек не может снискивать своего пропитания иначе, как рабскою 
 работою, а если захочет пользоваться драгоценного своею вольностию, то 
 должен будет умереть от голоду. Словом, вольность есть пустое имя, и право 
 сильного остается правом превыше всех законов’. Особую заинтересованность 
 вызывает у Фонвизина положение французского дворянства. Обнищание и 
 невежество господствующего сословия он объясняет всесилием духовенства и 
 отсутствием правильной системы воспитания, Он связывает с этим наблюдаемый 
 им общий упадок добродетельности в обществе, поголовную жажду корысти. 
 ‘Корыстолюбие несказанно заразило все состояния, не исключая самых 
 философов нынешнего века’. 
 Русский писатель, получивший возможность воочию увидеть страну — 
 законодательницу мод и образа мыслей всей просвещенной Европы, пытливо 
 наблюдает культурную жизнь Франции и оставляет нам ее описание. В Париже он 
 посещает заседание Французской Академии, встречается с Мармонтелем, А. 
 Тома, Д’Аламбером, видит несколько раз Вольтера, думает о встрече с Ж.-Ж. 
 Руссо. Фонвизина приглашают также на собрание Общества писателей и 
 художников, где он выступает с сообщением о свойствах русского языка. 
 Восхищение вызывает у него французский театр: ‘Спектакли здесь такие, каких 
 совершеннее быть не может. <...> Кто не видал комедии в Париже, тот не 
 имеет прямого понятия, что есть комедия’, ‘Нельзя смотря ее не забываться 
 до того, чтоб не почесть ее истинною иеториею, в тот момент происходящею’. 
 После возвращения из Франции Фонвизин еще острее воспринимает 
 наболевшие вопросы социальной и политической жизни собственной страны. В 
 размышлениях над ними рождается замысел ‘Недоросля’, работа над которым 
 протекала, по-видимому, несколько лет. К концу 1781 года пьеса была 
 завершена. Эта комедия вобрала в себя весь опыт, накопленный драматургом 
 ранее, и по глубине идейной проблематики, по смелости и оригинальности 
 найденных художественных решений остается непревзойденным шедевром русской 
 драматургии XVIII века. Обличительный пафос содержания ‘Недоросля’ питается 
 двумя мощными источниками, в равной степени растворенными в структуре 
 драматического действия. Таковыми являются сатира и публицистика. 
 Уничтожающая и беспощадная сатира наполняет все сцены, изображающие 
 жизненный уклад семейства Простаковой. В сценах учения Митрофана, в 
 откровениях его дядюшки о своей любви к свиньям, в алчности и самоуправство 
 хозяйки дома мир Простаковых и Скотининых раскрывается во всей 
 неприглядности своего духовного убожества. 
 Но не менее уничтожающий приговор этому миру произносит и 
 присутствующая тут же на сцепе группа положительных дворян, контрастно 
 противопоставляемая в своих взглядах на жизнь скотскому существованию 
 родителей Митрофана. Диалоги Стародума и Правдина, в которых затрагиваются 
 глубокие, порой государственные проблемы, — это страстные публицистические 
 выступления, содержащие авторскую позицию. Пафос речей Стародума и Правдина 
 также выполняет обличительную функцию, но здесь обличение сливается с 
 утверждением позитивных идеалов автора. 
 Две проблемы, особенно волновавшие Фонвизина, лежат в основе 
 ‘Недоросля’. Это, прежде всего, проблема нравственного разложения 
 дворянства. В словах Стародума, с негодованием обличающего дворян, ‘которых 
 благородство, можно сказать, погребено с их предками’, в сообщаемых им 
 наблюдениях из жизни двора Фонвизин не только констатирует упадок моральных 
 устоев общества — он ищет причины этого упадка. 
 В научной литературе неоднократно отмечалась прямая связь между 
 высказываниями Стародума и Правдина и ключевыми положениями сочинения 
 Фонвизина ‘Рассуждение о непременных государствевпых законах’, писавшегося 
 одновременно с ‘Недорослем’. Этот публицистический трактат был задуман как 
 вступление к подготавливавшемуся в конце 1770-х годов Н. И. и П. И. 
 Паниными проекту ‘Фундаментальных прав, непременяемых на все времена 
 никакой властью’, рассчитанному в свою очередь на случай вступления на 
 престол цесаревича Павла Петровича. ‘Здравый рассудок и опыт всех веков 
 показывают, что одно благонравие государя образует благонравие народа. В 
 его руках пружина, куда повернуть людей: к добродетели или пороку’. Эти 
 слова из ‘Рассуждения о непременных государственных законах’ могут служить 
 комментарием к целому ряду высказываний Стародума. Коль скоро 
 добродетельность подданных определяется ‘благонравием’ государя, то на нем 
 же лежит ответственность за то, что в обществе господствует ‘злонравие’. 
 Заключительная реплика Стародума, которой завершается ‘Недоросль’: 
 ‘Вот злонравия достойные плоды!’ — в контексте идейных положений 
 фонвизинского трактата придает всей пьесе особое политическое звучание. 
 Неограниченная власть помещиков над своими крестьянами при отсутствии 
 должного нравственного примера со стороны высшей власти становилась 
 источником произвола, это вело к забвению дворянством своих обязанностей и 
 принципов сословной чести, то есть к духовному вырождению правящего класса. 
 В свете общей нравственно-политической концепции Фонвизина, выразителями 
 которой в пьесе выступали положительные персонажи, мир Простаковых и 
 Скотиииных представал зловещей реализацией торжества злонравия. 
 Другая проблема ‘Недоросля’ — это проблема воспитания. Понимаемое 
 достаточно широко, воспитание в сознании мыслителей XVIII века 
 рассматривалось как первоочередной фактор, определяющий нравственный облик 
 человека. В представлениях Фонвизина проблема воспитания приобретала 
 государственное значения, ибо в правильном, воспитании коренился 
 единственно надежный, по его мнению, источник спасения от грозящего 
 обществу зла — духовной деградации дворянства. 
 Значительная часть драматического действия в ‘Недоросле’ в той или 
 иной мере спроецирована на решение проблемы воспитания. Ей подчинены как 
 сцены учения Митрофана, так и подавляющая часть нравоучений Стародума. 
 Кульминационным пунктом в разработке этой темы, бесспорно, является сцена 
 экзамена Митрофана в 4-м действии комедии. Эта убийственная по силе 
 заключённого в ней обличительного сарказма сатирическая картина служит 
 приговором системе воспитания Простаковых и Скотининых. Вынесение этого 
 приговора обеспечивается не только изнутри, за счет самораскрытия 
 невежества Митрофана, но и благодаря демонстрации тут же на сцене примеров 
 иного воспитания. Мы имеем в виду сцены, в которых Стародум беседует с 
 Софьей и Милоном. 
 С постановкой ‘Недоросля’ Фонвизину пришлось испытать немало 
 огорчений. Намеченное на весну 1782 года в столице представление было 
 отменено. И только осенью, 24 сентября того же года, благодаря содействию 
 всесильного Г. А. Потемкина комедия была разыграна в деревянном театре на 
 Царицыном лугу силами актеров придворного театра. Фонвизин сам принимал 
 участие в разучивании актерами ролей, входил во все детали постановки. 
 Успех спектакля был полный. По отзыву современника, ‘публика аплодировала 
 пьесу метанием кошельков’. Особенно чутко воспринимались зрителями 
 политические намеки, скрытые в речах Стародума. 
 Еще до постановки ‘Недоросля’ Фонвизин принимает решение об отставке. 
 Свою просьбу он мотивировал участившимися головными болями, которыми 
 писатель страдал всю жизнь. Но истинной причиной отставки было, 
 по-видимому, окончательное убеждение в бессмысленности своей службы при 
 дворе. К этому временни Н. И. Панин был уже тяжело болен. Планам 
 отстранения императрицы от власти и надеждам увидеть на престоле 
 цесаревича, казалось, не было суждено осуществиться. 7 марта 1782 года 
 Фонвизин подает официальное прошение об отставке, которое Екатерина II 
 немедля подписала. Теперь писатель получил возможность целиком посвятить 
 себя творчеству. 
 В 1783 году состоялось учреждение Российской Академии. В ее задачи 
 входила подготовка полного толкового словаря русского языка. Фонвизин был 
 одним из тех, кому поручалось выработать правила составления словаря. На 
 основании знакомства с французскими образцами словарей подобного типа 
 Фонвизин подготовил проект правил: ‘Начертание для составления толкового 
 словаря славяно-российского языка’. Оно послужило позднее основой 
 руководства по практической работе над словарем. Тогда же писатель 
 привлекается к сотрудничеству в возникшем под эгидой Российской Академии 
 новом журнале ‘Собеседник любителей российского слова’. Хотя журнал 
 контролировался Екатериной II, в целом направление его не носило 
 официального характера. 
 Уже в первом номере ‘Собеседника’ Фонвизин начал печатать ‘Опыт 
 российского сословника’. Под видом толкового словаря русских синонимов 
 Фонвизин предлагал читателям искусно замаскированную политическую сатиру. 
 Внешним образцом для этого сочинения послужил французский синонимический 
 словарь аббата Жирара. Отдельные статьи были просто переведены оттуда. Но 
 большая часть выбора лексического состава, не говоря уже о толковании, 
 принадлежали самому Фонвизину. Вот как, например, иллюстрирует Фонвизин 
 определения значений синонимического ряда — запамятовать, забыть, предать 
 забвению: ‘Можно запамятовать имя судьи, который грабит, но трудно забыть, 
 что он грабитель, и само правосудие обязано преступление не предавать 
 забвению’. Просветительские убеждения автора придают его статьям яркий 
 публицистический оттенок, а в отдельных случаях словарные комментарии 
 превращаются в миниатюрные сатирические очерки. 
 Из других сатирических материалов, помещенных Фонвизиным в 
 ‘Собеседнике’, следует назвать ‘Челобитную российской Минерве от российских 
 писателей’ — скрытое за иносказательной стилизацией официального документа 
 обличение невежества вельмож, преследующих писателей, ‘Поучение, говоренное 
 в духов день иереем Василием в селе П***’, пародийно противостоящее 
 проповеднической литературе, ‘Повествование мнимого глухого и немого’ — 
 опыт использования в сатирических целях структуры плутовского европейского 
 романа, к сожалению, оставшийся незавершенным. 
 Наиболее серьезным выступлением Фонвизина на страницах этого журнала 
 была публикация в нем знаменитых ‘Вопросов, могущих возбудить в умных и 
 честных людях особливое внимание’. ‘Вопросы’ были посланы в ‘Собеседник’ 
 анонимно. По сути дела, это был негласный вызов коронованной 
 покровительнице журнала, и Екатерине II пришлось принять этот вызов. 
 Поначалу она не знала, кто был автором ‘Вопросов’. По характеру ее ответов 
 ясно видно, что она прекрасно уловила критическую их направленность. По 
 существу, ‘Вопросы’ Фонвизина представляли собой остроумно найденную форму 
 критики отдельных аспектов внутренней политики правительства, ибо обращали 
 внимание на самые больные вопросы общественной жизни России того времени. 
 ‘Отчего главное старание большой части дворян состоит не в том, чтоб 
 поскорей сделать детей своих людьми, а в том, чтоб поскорее сделать их не 
 служа гвардии унтер-офицерами?’ — гласил 7-й вопрос. ‘Отчего у нас не 
 стыдно не делать ничего?’ — гласил 12-й вопрос. В ряде случаев Екатерина 
 отделывалась отговорками, вроде, например, ответа на 7-й вопрос (‘Одно 
 легче другого’) или притворялась непонимающей, как было при ответе на 12-й 
 вопрос (‘Сие неясно: стыдно делать дурно, а в обществе жить не есть не 
 делать ничего’). Но в некоторых из ответов уязвленное самолюбие монархини 
 вылилось наружу в раздраженных и не терпящих возражения окриках. Особенный 
 гнев у императрицы вызвал 14-й вопрос: ‘Отчего в прежние времена шуты, 
 шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют, и весьма большие?’ Екатерина 
 фактически ушла от прямого ответа на данный вопрос, но зато снабдила свою 
 реплику угрожающим примечанием: ‘NB. Сей вопрос родился от свободоязычия, 
 которого предки наши не имели, буде же бы имели, то начли бы на нынешнего 
 одного десять прежде бывших’. 
 Фонвизин, несомненно, вынудил императрицу обороняться. И независимо от 
 ее попыток снизить остроту вопросов, превратить некоторые из них в 
 безделицу для современников смысл полемики был ясен. По-видимому, писателю 
 стало известно о раздражении Екатерины, и в одном из ближайших номеров 
 ‘Собеседника’ Фонвизин помещает письмо ‘К г. сочинителю ‘Былей и небылиц’ 
 от сочинителя вопросов’, где попытался открыто объясниться с ней. 
 Императрица не простила сатирику его дерзости до конца его жизни, наложив 
 полуофициальный запрет на публикацию его сочинений. 
 Летом 1784 года Фонвизин с женой вновь едет за границу, на этот раз в 
 Италию. И во время этой поездки Фонвизин ведет подробный дневник, частично 
 сохранившийся в письмах, которые он регулярно посылает сестре и П. И. 
 Панину. Тонкий ценитель искусства, Фонвизин восторженно отзывается в своих 
 письмах о шедеврах итальянской живописи и архитектуры. 
 В Италии Фонвизины пробыли всю зиму и всю весну 1785 года. Уже во 
 время путешествия Фонвизину пришлось перенести в Риме тяжелую болезнь. Но 
 приезд в Москву был омрачен новым тяжелым ударом — Фонвизина разбил 
 паралич. Лечение в Москве не принесло результатов. Почти год с перерывами 
 длилось лечение на карлсбадских водах. Осенью 1787 года, несколько 
 поправившись, Фонвизин возвращается в Петербург. 
 По-видимому, еще до отъезда в Италию Фонвизин создает оригинальное 
 произведение на античный сюжет. Это была ‘греческая’ повесть ‘Каллисфен’, 
 анонимно напечатанная в журнале ‘Новые ежемесячные сочинения’ в 1786 году. 
 Сюжетная канва повести восходит к истории жизни греческого философа-стоика, 
 ученика Аристотеля, при дворе Александра Македонского. Иносказательный 
 смысл этой политической сатиры очевиден. Чуждый корысти и лести, ‘глашатай 
 истины’ Каллисфен терпит поражение при дворе монарха-завоевателя, 
 объявившего себя богом. Оклеветанный одним из любимцев Александра, философ 
 умирает, замученный в темнице. 
 Повесть ‘Каллисфен’ отмечена глубоким пессимизмом. В ней явственно 
 разочарование автора в просветительских иллюзиях, связанных с надеждами на 
 добродетельного монарха, правящего по законам добра и справедливости. 
 Последним крупным замыслом Фонвизина в области сатирической прозы, к 
 сожалению, не осуществившимся, был журнал ‘Друг честных людей, или 
 Стародум’. Фонвизин задумал издание его в 1788 году. Планировалось в 
 течение года выпустить 12 номеров. В предуведомлении к читателям автор 
 извещал, что его журнал будет выходить ‘под надзиранием сочинителя комедии 
 ‘Недоросль’, чем как бы указывал на идейную преемственность своего нового 
 замысла. 
 Журнал открывался письмом к Стародуму от ‘сочинителя ‘Недоросля’, в 
 котором издатель обращался к ‘другу честных людей’ с просьбой помочь ему 
 присылкой материалов и мыслей, ‘кои своею важностью и нравоучением, без 
 сомнения, российским читателям будут нравиться’. В своем ответе Стародум не 
 только одобряет решение автора, но и тут же сообщает о посылке ему писем, 
 полученных от ‘знакомых особ’, обещая и впредь снабжать его нужными 
 материалами. Письмо Софьи к Стародуму, ответ его, а также ‘Письмо Тараса 
 Скотинина к родной его сестре госпоже Простаковой’ и должны были, 
 по-видимому, составлять первый выпуск журнала. 
 Особенно впечатляющим по своему обличительному пафосу является письмо 
 Скотинина. Знакомый уже современникам писателя дядюшка Митрофана сообщает 
 сестре о понесенной им невозвратимой утрате: умерла его любимая пестрая 
 свинья Аксинья. В устах Скотинина смерть свиньи предстает событием, 
 исполненным глубокого трагизма. Несчастье так потрясло Скотинина, что 
 теперь, признается он сестре, ‘хочу прилепиться к нравоучению, то есть 
 исправлять нравы моих крепостных людей и крестьян <...> березой. <...> И 
 хочу, чтоб действие надо мною столь великой потери ощутили все те, кои от 
 меня зависят’. Это небольшое сатирическое письмо звучит гневным приговорам 
 всей системе крепостнического произвола. 
 Не менее острыми были и последующие материалы, также ‘переданные’ 
 издателю журнала Стародумом. Это прежде всего ‘Всеобщая придворная 
 грамматика’ — блестящий образец политической сатиры, обличавшей придворные 
 нравы. 
 И по долгу службы, и в личных общениях Фонвизину довелось не раз 
 испытать истинную цену благородства знатных вельмож, приближенных к 
 престолу, и изучить неписаные законы жизни двора. И теперь, когда уже 
 больной, вышедший в отставку писатель обратится к этой теме в задуманном им 
 сатирическом журнале, то материалом ему будут служить собственные жизненные 
 наблюдения. ‘Что есть придворная ложь?’ — задаст вопрос сатирик. И ответ 
 будет гласить: ‘Есть выражение души подлой пред душою надменною. Она 
 состоит из бесстыдных похвал большому барину за те услуги, которых он не 
 делал, и за те достоинства, которых не имеет’. Не случайно А. Н. Радищев в 
 знаменитом ‘Путешествии из Петербурга в Москву’ воспользовался сатирой 
 Фонвизина при характеристике некоего ‘его превосходительства’ в главе 
 ‘Завидово’. 
 Хлестким памфлетом, обличающим систему правосудия крепостнической 
 России, являлась также емкая по смыслу и необычайно колоритная по стилю 
 подборка, включавшая в себя ‘Письмо, найденное по блажонной кончине 
 надворного советника Взяткина, к покойному его превосходительству ***’, и 
 приложенные к письму ‘Краткий реестр’ (перечень дел, сулящих прибыток его 
 превосходительству) и ‘Ответ’ его превосходительства на письмо Взяткина. 
 Этот своеобразный сатирический триптих раскрывал ужасающую картину 
 поголовных злоупотреблений и взяточничества в судах и администрации как 
 результат безнравственности правящих верхов и коррупции государственного 
 аппарата. 
 Таким образом, задуманный Фонвизиным журнал должен был продолжить 
 лучшие традиции журнальной русской сатиры конца 1760-х годов. Не случайно 
 подзаголовок журнала гласил: ‘Периодическое сочинение, посвященное к 
 истине’. Но рассчитывать на согласие екатерининской цензуры в выпуске 
 подобного издания было бесполезно. Решением управы благочиния печатать 
 журнал запрещалось. Отдельные его части распространялись в рукописных 
 списках. (Только в 1830 году в изданном Пл. Бекетовым первом собрании 
 сочинений писателя была опубликована большая часть сохранившихся материалов 
 фонвизинското журнала.) Писатель пробует через год организовать издание еще 
 одного, теперь уже коллективного журнала ‘Московские сочинения’. Но 
 наступивший период политической реакции в связи с началом Великой 
 буржуазной революции во Франции сделал невозможным и это издание. 
 Последние три года жизни Фонвизин был тяжело болен. В течение 1791 
 года он перенес четыре апоплексических удара. Наблюдая репрессии, 
 обрушившиеся на его соратников-просветителей, одинокий, затравленный 
 цензурой и к тому же испытывающий материальные затруднения из-за 
 нечестности арендаторов его имений, Фонвизин пребывает в состоянии 
 душевного надлома. Последние его сочинения пронизаны мотивами религиозного 
 раскаяния. К наиболее значительным среди них следует отнести 
 ‘Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях’ (1791). 
 В этом автобиографическом повествовании, задуманном в четырех книгах, 
 Фонвизин следует примеру Ж.-Ж. Руссо с его знаменитой ‘Исповедью’. 
 ‘Испытание моей совести’ — так определит содержание своей повести автор. 
 Год за годом, начиная с воспоминаний раннего детства и проникновенных 
 рассказов о своих родителях, Фонвизин обозревает прожитое. Первые уроки 
 чтения церковных книг, учеба в университетской гимназии, служба у Елагина, 
 первые литературные дебюты. Повествование обрывается на событиях 1769 года, 
 отмеченного шумным успехом комедии ‘Бригадир’. Исповедальность тяжело 
 больного человека накладывает печать на все сочинение, диктуя известную 
 выборочность сообщаемых фактов и своеобразную оценочность наиболее важных, 
 по его мнению, моментов его нравственной жизни. 
 Фонвизин пе оставлял перо до самых последних дней жизни. Им была еще 
 написана трехактная комедия ‘Выбор гувернера’. О чтении этой комедии в доме 
 Державина 30 ноября 1792 года, за день до смерти великого сатирика, 
 сохранились известия в мемуарах И. И. Дмитриева (Дмитриев И. И. Взгляд на 
 мою жизнь. М., 1866, с. 58-59). 
 Сын своего времени, Фонвизин всем своим обликом и направлением 
 творческих исканий принадлежал к тому кругу передовых русских людей XVIII 
 века, которые составили лагерь просветителей. Все они были писателями, и их 
 творчество было пронизано пафосом утверждения идеалов справедливости и 
 гуманизма. Сатира и публицистика были их оружием. Мужественный протест 
 против несправедливостей самовластья и гневные обвинения крепостническим 
 злоупотреблениям звучали в их произведениях. В этом состояла историческая 
 заслуга русской сатиры XVIII века, одним из наиболее ярких представителей 
 которой был Д. И. Фонвизин. 
   


Примечания 

 1. Вяземский Л. А. Фон-Визин. Спб., 1848, с. 244. 
 2. Лукин. В. И. и Ельчанинов Б. Е. Сочинения и переводы, Спб., 1868.