Ю. Сорокин
Лингво-текстологические принципы изданий сочинений В. Г. Белинского
Ю. Сорокин. Лингво-текстологические принципы изданий сочинений В. Г. Белинского, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1976
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
Т. 3. Статьи, рецензии и заметки. Февраль 1840 — февраль 1841.
Подготовка текста В. Э. Бограда.
М., ‘Художественная литература’, 1976
OCR Бычков М. Н.
1. Общие задачи лингво-текстологической подготовки. Основной задачей текстологической работы является установление подлинного текста произведения в определенной исторической перспективе, в ходе этой работы учитываются условия как появления текста, так и последующего его существования. Решающую роль играет выбор такого основного, исходного источника воспроизводимого текста, который гарантировал бы наибольшую степень точности и подлинности его. Конечно, наряду с основным должны быть приняты во внимание и другие, дополнительные источники, обстоятельное сличение их делает возможным выявить различные варианты текста, правильно оценить степень их подлинности и в необходимых случаях принять варианты, предлагаемые дополнительными источниками. Важнейшей задачей такой сопоставительной работы является устранение искажений текста, имевших место при предыдущих его воспроизведениях (цензурных искажений и изъятий, редакторской и корректорской правки, вступавшей в противоречие с намерениями автора, случайных ошибок и опечаток и т. д.).
Одним из общих требований в современной практике воспроизведения старых текстов является соблюдение ныне действующих правил орфографии и пунктуации, принятых в современной издательской практике особенностей членения текста (например, выделение реплик диалога с красной строки со знаком тире перед каждой репликой), шрифтового выделения (курсив, разрядка, полужирный шрифт и т. п.). Однако не менее обязательным для всякого авторитетного издания старого текста требованием является также сохранение тех особенностей текста, которые составляют его стилистическое своеобразие или отражают формы, характерные для предшествующих исторических состояний языка. Два эти требования, то есть соблюдение современных орфографических и пунктуационных норм, с одной стороны, и сохранение особенностей языка прежних эпох — с другой, находятся между собою в определенных отношениях и отчасти могут вступать в противоречие одно с другим. Поэтому одной из сложных и вместе с том ответственных задач текстологической подготовки издания старого текста является установление разумного компромисса между следованием унифицированным нормам современной орфографии и пунктуации и сохранением всех существенных особенностей языка прежней эпохи и стиля данного автора и произведения. Ведь внешне эти старые языковые формы могут быть нередко восприняты, с современной точки зрения, как простые отклонения от ныне действующих норм, как их нарушения и искажения, языковые ‘ошибки’. Так, например, могут быть оценены обычные для Белинского и его современников, писателей XIX века, формы приставочных глаголов несовершенного вида с сохранением звука о в основе глагола, вроде обрабатывать, затрагивать и т. п. Так же, как прямые ошибки, отступления от современной орфографии, могут быть приняты написания некоторых заимствованных из других языков слов (и их производных), отражающие живое произношение того времени и особенности старого словообразования, как: индюстриальный, азиатский, гумор, конкретировать и т. п. Несохранение таких характерных черт языка прежней эпохи его развития невольно вносит в новое воспроизведение старого текста отпечаток недостоверности, модернизирует его.
Степень допустимого компромисса, то есть большее или меньшее подчинение старого текста при его новом воспроизведении ныне действующим правилам орфографии и пунктуации, определяется рядом условий. Эта степень зависит, конечно, прежде всего от общего характера и назначения издания (академическое или массовое издание). Однако в современных изданиях даже массового характера предполагается достаточно тщательное и точное воспроизведение всех типических особенностей языка и стиля старых классических произведений.
Степень отклонения от норм современной орфографии и пунктуации находится также в зависимости от характера воспроизводимого текста, например, от того, насколько тот или иной текст является беловым, отделанным, окончательным или, напротив, черновым, неотделанным. Так, в академическом издании Сочинений А. С. Пушкина в 16-ти томах (1937—1949), этом своеобразном эталоне современной текстологической тщательности и точности, наибольшая степень буквализма в передаче всех своеобразных особенностей пушкинской орфографии и пунктуации допускается при воспроизведении черновых редакций, незавершенных и окончательно не отделанных произведений, воспроизводимых по сохранившимся рукописям и т д. Напротив, больше приближается к современным нормам орфографии и пунктуации (конечно, при обязательном сохранении всех существенных особенностей пушкинского языка и языка его времени) воспроизведение беловых редакций, тем более текстов, имевших уже прижизненные издания.
Зависит степень приближения к современным нормам написания или, напротив, степень буквализма в воспроизведении старого текста и от того, к какому жанру относится воспроизводимый текст (например, к тому или иному жанру литературных произведений или, напротив, к жанру частного письма, записей для себя и т. п.). Последнее имеет отношение и к нашему изданию, куда, помимо статей, рецензий и заметок, предназначенных для печати, входят также и избранные письма критика.
Наконец, и это существенно подчеркнуть, степень несовпадения с нормами нашей орфографии и пунктуации определяется отдаленностью воспроизводимого текста от нашего времени и, соответственно, более обширной совокупностью языковых отличий в более ранних по времени появления текстах. При воспроизведении текстов XVIII века степень несовпадения с нормами теперешней орфографии и пунктуации будет, естественно, большая, чем при воспроизведении текстов послепушкинской поры и т. д. Следует отметить, что общего решения (вне учета историко-языкового контекста) не может быть для воспроизведения даже одной и той же языковой особенности в текстах разного времени. Так, сохранение различных окончаний прилагательных в именительном — винительном падежах множественного числа: -ые для мужского и -ыя для женского и среднего рода (например, великие мужи, но добрыя жены, прекрасныя места) не вызывается необходимостью при передаче текстов XIX века, где это орфографическое различение окончаний имело уже только традиционно-условный характер. Но эти же различные окончания вносили безусловно дифференцирующий стилистический момент в тексты XVIII века. То же следует сказать и о таких написаниях, как лице и т. п. Для книжных стилей XVIII века лице (не лицо) было характерным, ‘значимым’ написанием, отражавшим и особое живое произношение, в текстах послепушкинской поры оно часто сохранялось лишь по традиции и не вносило особого отпечатка ‘книжности’, ‘высокости’, сравнительно с более обычным, ‘простым’ написанием лицо.
Сказанное выше о зависимости степени сохранения ряда старых орфографических и пунктуационных особенностей от отнесенности текста к той или иной исторической эпохе отчасти касается и данного издания. В критических статьях и рецензиях Белинского обильно представлены цитаты из прозаических и стихотворных текстов пушкинского времени, XVIII века, отчасти из текстов предшествующих веков и из памятников фольклора. В этих цитатах сохраняются такие особенности написания, которые не встречаются в текстах самого Белинского (конечно, в том случае, если так цитаты были воспроизведены в автографах или авторских прижизненных изданиях статей Белинского).
Таким образом, воспроизведение старых текстов (вне специальных случаев) не только не имеет нужды быть буквалистским, но и не должно в принципе воспроизводить многие из тех орфографических и пунктуационных особенностей старых изданий (вышедших до введения орфографии 1918 г.), которые не отражали живого языка, его грамматических форм, словообразования, произносительных норм, не были результатом сознательного выбора со стороны автора, но являлись лишь данью утвердившейся письменной традиции, не опиравшейся уже на живое употребление. Во всяком случае, общим требованием при решении вопроса, следовать ли при этом действующим ныне общим правилам или, напротив, отклониться от них ради того, чтобы сохранить и воспроизвести исторически обусловленные особенности языка данного произведения, должен быть мотивированный учет функционального назначения всякого такого отступления при воспроизведении старого текста от принятого теперь языкового, орфографического и пунктуационного стандарта. Это общее требование, представляющееся бесспорным для различных изданий старых текстов, как собственно академических, так и массового назначения, не всегда, однако, практически соблюдалось и последовательно проводилось. С одной стороны, нередко имела место необоснованная унификация текста на основе общих ныне действующих правил, затрагивавшая и стиравшая отдельные специфические особенности данного текста, живые черты языка данного автора, данной исторической эпохи. В таких случаях устранение особенностей старого языка, замена их формами современного языкового употребления либо лишали текст, как уже сказано, отпечатка подлинности, либо, в худших случаях, вели к стилистическим и смысловым ‘превращениям’ и искажениям текста. С другой стороны, встречались и случаи немотивированного сохранения таких особенностей текста, которые представляли дань прежним внешним унифицированным правилам орфографии и пунктуации, не имевшей прямого отношения к языку и стилю данного текста.
Отдельные примеры того и другого рода нарушений основного принципа приводятся далее при характеристике предшествующих изданий текстов В. Г. Белинского.
2. Выбор основного текста. По правилам современной текстологии при выборе основного текста предпочтение отдается обычно последнему прижизненному изданию произведения (если, конечно, текст здесь не подвергался каким-либо искажениям или не представляет вполне новой редакции сравнительно с более ранними публикациями) {В подобных случаях (как, например, в отношении повести Н. В. Гоголя ‘Портрет’ с ее сильно отличающимися и по замыслу, и в развитии сюжета редакциями 1835 и 1842 гг.) встает вопрос не столько об исключительном выборе одной из них, сколько о место каждой из них в новом издании (в основном ли его корпусе или в приложениях).}.
В этом отношении задача выбора основного текста сочинений Белинского внешне представляется несложной. Большая часть сочинений (статей, рецензий и журнальных заметок), автографы которых дошли до нас в очень ограниченном числе, представлена прежде всего текстами их журнальных (или газетных) публикаций (‘Телескоп’ и ‘Молва’, ‘Московский наблюдатель’, ‘Отечественные записки’, ‘Литературная газета’, ‘Современник’). Это их первое и вместе с тем последнее прижизненное печатное воспроизведение. Эти журнальные публикации неизбежно являются основным исходным источником при подготовке научного издания его сочинений.
Важнейший дополнительный источник при воспроизведении текстов Белинского — первое издание его Сочинений, предпринятое в 1859—1862 годах К. Т. Солдатенковым и Н. М. Щепкиным (М., чч. 1—12) и подготовленное Н. X. Кетчером (КСсБ). В ряде случаев оно дает также первую (но уже посмертную) публикацию текстов Белинского (см. статьи, опубликованные здесь под условными наименованиями: ‘Идея искусства’, ‘Общее значение слова литература’, а также часть сохранившегося текста ‘Критической истории русской литературы’, подготовлявшейся Белинским, глава II ‘Общий взгляд на народную поэзию и ее значение. Русская народная поэзия’, и некоторые другие). В иных случаях это издание устраняет цензурные пропуски и искажения, имевшие место в журнальных публикациях, отчасти и редакционную правку, осуществлявшуюся в ходе журнального набора, а также отдельные вкравшиеся в первопечатный текст ошибки и опечатки. Вместе с тем Кетчером была произведена и некоторая правка текстов Белинского корректурного характера с учетом норм языкового употребления 1850—1860 годов (см. примеры этого далее). Таким образом, необходимый дополнительный источник при каждом новом издании произведений Белинского, издание Кетчера не может служить основным, исходным источником {За исключением, конечно, тех произведений, которые были впервые в этом издании опубликованы и рукописи которых не сохранились. Ср. отрывок, опубликованный здесь под условным наименованием ‘О народных сказках’.}, его назначение вспомогательное, контрольное.
Последующие издания текстов Белинского отличаются прежде всего отношением к этим двум источникам — прижизненным журнальным публикациям и изданию Кетчера. За последним, например, механически следовали популярные издания Сочинений В. Г. Белинского в 4-х томах, выпущенные в 1896 и 1900 годах Ф. Ф. Павленковым. Напротив, издание Полного собрания сочинений под редакцией С. А. Венгерова (тт. I—XI. СПб.—Пг., 1900—1917, тт. XII—XIII. М.—Л., 1926 и 1948 — под редакцией В. С. Спиридонова) вернулось к журнальным публикациям как к основному источнику, тем более что его состав, сравнительно с изданием Н. X. Кетчера, значительно расширился. Академическое издание Полного собрания сочинений (тт. I—XIII. М., 1953—1959) также в основном следовало за прижизненными журнальными публикациями. Правка, осуществленная Н. X. Кетчером, не учитывалась даже в тех случаях, когда она имела рациональные основания (см. об этом ниже).
Академическое издание имело особое значение. В нем представлен наиболее полный и обширный корпус текстов Белинского. Многие из рецензий и отчасти статей критика были впервые атрибутированы в изданиях под редакцией С. А. Венгерова и В. С. Спиридонова и в академическом {Впрочем, не во всех случаях эти атрибуции, опиравшиеся иногда, на логико-стилистические соображения, на общее сходство мыслей, оценок и способов выражения в атрибутированных статьях и рецензиях с другими известными статьями и рецензиями критика, можно признать вполне обоснованными и надежными.}. В академическом издании впервые был дан свод различных редакций и вариантов некоторых произведений Белинского по сохранившимся автографам и другим сохранившимся рукописям. Были устранены в тексте ряда статей и рецензий ошибки, неточности и непоследовательности предшествующих публикаций, а также ряд цензурных искажений текста в первых публикациях. Наконец, в этом издании достаточно последовательно был проведен принцип соединения верности ныне принятым общим нормам орфографии и пунктуации с широким сохранением специфических и существенных особенностей языка, орфографии и пунктуации, характерных для этих текстов как памятника определенной исторической эпохи {Тома Полного собрания сочинений, выходившие под редакцией С. А. Венгерова, отличались особым буквализмом в передаче журнальных текстов. Сохранялись многие особенности и непоследовательности устарелой, так называемой ‘догротовской орфографии’ (то есть существовавшие до известной унификации русской орфографии, предложенной академиком Я. К. Гротом в 1880-х гг.). Следует, впрочем, отметить, что в томах 12-м и 13-м этого издания, вышедших уже в советское время под редакцией В. С. Спиридонова, был проведен принцип соединения норм принятой теперь орфографии с сохранением наиболее характерных особенностей орфографии и пунктуации Белинского и его времени. То же осуществлялось и в трехтомных изданиях сочинений, выходивших в 1934—1941 и в 1948 годах.}.
Первые прижизненные журнальные публикации текстов Белинского признаются, как уже сказано, наиболее важным и авторитетным источником для большей части статей и рецензий. Но не следует забывать, что условия журнальной работы наложили на них свой отпечаток. Помимо чисто типографских погрешностей, нередких тогда в периодических изданиях, в них отражены ошибки и описки автора или переписчиков, появившиеся при спешной подготовке рукописи к набору (ошибки в грамматическом согласовании и управлении, механические пропуски или, напротив, повторения отдельных слов, неточности словоупотребления и т. п.). Что еще более существенно, там имели место многочисленные цензурные искажения, в ряде случаев вопиющие, обессмысливающие или обесценивающие текст (см. в т. 4 наст. изд. прим. к статьям о России до Петра Великого). Эти цензурные искажения в дальнейшем были отчасти устранены по сохранившимся или вновь найденным рукописям, некоторые из них, как и другие погрешности журнальных публикаций, были устранены уже Кетчером, в распоряжении которого еще были некоторые рукописи, до нас не дошедшие.
Как показывают сохранившиеся наборные рукописи отдельных статей (см. прим. к статьям о народной поэзии, наст. изд., т. 4, к статье ‘Взгляд на русскую литературу 1846 года’ — т. 8 и некоторые другие) имела место также корректурная правка текстов со стороны издателей-редакторов журналов (А. А. Краевского — в ‘Отечественных записках’, Н. А. Некрасова — в ‘Современнике’). Эта редакторская правка шла по нескольким направлениям: 1) исправлялись отдельные ошибки и неточности, допущенные автором или переписчиками в рукописи, 2) вносились отдельные изменения — стилистические или смысловые, 3) в частности, смысловые изменения были рассчитаны на смягчение отдельных мест, вызывавших у редактора опасения цензурных придирок, и т. д.
Исправление некоторых погрешностей текста журнальных публикаций было отчасти осуществлено в КСсБ. Вот некоторые примеры таких исправлений. В рецензии 1834 года на повесть К. Баранова ‘Ночь на рождество Христово’ в издании Кетчера: ‘Гений создает оригинально, самобытно, то есть воспроизводит явления жизни в образах новых…, талант читает его произведения, упояется, проникается ими, живет в них, эти о_б_р_а_з_ы преследуют его, не дают ему покоя’ (в журнальном тексте вместо слова, набранного здесь в разрядку, было: образцы), ‘это для н_р_а_в_о_о_п_и_с_а_н_и_я’ (в журнале опечатка: нравописания), в статье 1836 года ‘Ничто о ничем…’: ‘Судья не вор и разбойник, а защитник от в_о_р_о_в и разбойников’ (в журнале во втором случае ошибочно: врагов), в статье ‘Русская литература в 1841 году’: ‘о безумном ф_а_н_а_т_и_ч_е_с_к_о_м обожании воображаемых идеалов’ (в журнале: фантастическом) и т. п. Конечно, подобные исправления, свидетельствующие о вдумчивом прочтении текстов Кетчером и основанные на рациональном, критическом отношении его к журнальному тексту, должны быть учтены в новых воспроизведениях текстов Белинского. Эти смысловые поправки, введенные Кетчером в текст его издания, как уже сказано, далеко не всегда учитывались в издании Полного собрания сочинений под редакцией С. А. Венгерова и в академическом, отдававших предпочтение журнальным вариантам. Конечно, конъектуры Кетчера не всегда были обоснованы, некоторые из них ошибочны или проблематичны {Ср., например, в статье ‘Ничто о ничем’: ‘Хочу написать роман исторический — старо, …хочу писать роман нравоописательный и нравственно-исторический, но и это старо и пошло’. В КСсБ ‘нравственно-исторический’ исправлено на более обычное определение этого жанра в прозе 1830-х годов: ‘нравственно-сатирический роман’. Однако, вероятнее, здесь в замысел критика входило ироническое обозначение как ‘нравственно-исторического романа’ того ‘гибрида’ нравоописательного и исторического романа, каким был, например, ‘Димитрий Самозванец’ Ф. Булгарина.}. Кетчер также вносил в тексты Белинского и поправки иного рода, ‘улучшавшие’ их с точки зрения средней литературно-языковой нормы 1850—1860-х годов (так, им часто менялись формы им.—вин. пад. ед. ч. муж. р. прилагательных с просторечным окончанием -ой (например, крепкой, всякой и т. д.) на формы со стилистически нейтральным окончанием -ый, формы вроде скрыпит на скрипит, маиором на майором и т. п., {Ср. еще в ‘Литературных мечтаниях’: ‘он был в Франции и Германии’ (КСсБ: во Франции и Германии), в статье ‘Ничто о ничем’: ‘как много в столицах людей, которые не смеют ни восхититься статьею, ни о_с_е_р_д_и_т_ь_с_я на нее’ (у Кетчера: сердиться) и т. д.} устранялись случаи, довольно обычные в текстах Белинского, несогласования в числе сказуемого при двух или нескольких подлежащих, {Ср. в ‘Стихотворениях В. Бенедиктова’: »Украшенное подражание природе’ и знаменитое ‘триединство’ п_р_и_ч_и_с_л_е_н_о к числу вековых заблуждений человечества’ (в КСсБ: причислены), в ‘Литературных мечтаниях’: ‘Система и рабская подражательность з_а_с_т_а_в_и_л_а его написать’ (у Кетчера глагол во мн. ч.) и т. д.} были в этом издании и отдельные случаи произвольной правки {Ср. в ‘Литературных мечтаниях’: ‘уже н_а_ч_и_н_а_л_и думать’ (в КСсБ: начали), ‘Вам поручен ребенок, с_м_о_т_р_и_т_е ж, что этот ребенок…’ (у Кетчера: помните ж) и т. д. См. также случаи выбрасывания в КСсБ отдельных слов, например: ‘для удовлетворения нужд бедной человеческой природы’ (‘О критике и литературных мнениях ‘Московского наблюдателя’), ‘мириады новых существ вызываются из праха н_и_ч_т_о_ж_е_с_т_в_а’ (‘Повести Безумного’, 1834 г.). Набранные здесь в разрядку слова отсутствуют в КСсБ.} и сокращений в текстах, цитируемых Белинским. Естественно, что поправки такого рода не могут быть приняты в научном издании, вместе с тем обоснованные конъектуры необходимо учитывать, вносятся они и в данное издание (эти случаи оговариваются в текстологических примечаниях).
Заметим попутно, что само академическое издание сравнительно редко прибегало к самостоятельным конъектурам. Но некоторые из предложенных им следует признать недостаточно обоснованными. Ср., например, в первой статье о Пушкине: ‘…некоторые из этих критиков очень удачно воспользовались общим н_е_р_а_с_п_о_л_о_ж_е_н_и_е_м в отношении к Пушкину’ (Белинский, АН СССР, т. VII, с. 103). Слово, набранное нами в разрядку, заменило в этом издании форму р_а_с_п_о_л_о_ж_е_н_и_е_м, бывшую в журнальном тексте и в КСсБ. Конъектуру нельзя признать необходимой, поскольку у Белинского слово ‘расположение’ имеет в данном контексте несомненно широкий смысл (‘то или иное отношение’). Вместе с тем издание не всегда давало необходимые конъектуры там, где в предыдущих основных воспроизведениях текста имела место явная его порча. Так, ответственное, важное в теоретическом плане место в первой статье ‘Взгляд на русскую литературу 1847 года’ читается в академической издании (так же как в ‘Современнике’ и КСсБ): ‘Всего естественнее искать так называемого искусства — у греков’ (Белинский, АН СССР, т. X, с. 309). Здесь очевидная бессмыслица — результат корректурного промаха, допущенного еще в журнальном тексте. Выпало определение: ‘чистого’ (в предыдущем и последующем изложении речь ведь и шла у Белинского о ‘чистом, абсолютном искусстве’). Необходимую конъектуру в свое время сделал Н. Г. Чернышевский, приложивший к седьмой статье ‘Очерков гоголевского периода’ отрывки из этой статьи Белинского (см.: Чернышевский, т. III, с. 262) {На это нам указал Г. А. Соловьев.}.
В наиболее полном и авторитетном издании сочинений Белинского —академическом, при опоре на первопечатные (в основном — прижизненные) тексты произведений учитываются и разночтения, представленные в сохранившихся автографах и наборных рукописях. Общее правило было сформулировано в предисловии к изданию так: ‘Тексты печатаются по прижизненным изданиям или по рукописям, если последние дают более авторитетный текст’ (Белинский, АН СССР, т. I, с. 11, разрядка наша. — Ю. С.). Следует заметить, что эта общая формулировка не вполне отвечает положению дел в самом издании и недостаточно определенна. В отдельных случаях тексты и здесь даются по КСсБ, если они впервые были в нем опубликованы, а рукописи их не сохранились (см. об этом выше) {Отсутствие в академическом издании упоминаний о месте и роли КСсБ как вспомогательного контрольного источника соответствует реальной неопределенности в этом издании с учетом вариантов КСсБ. Мы уже отмечали, что даже вполне обоснованные поправки КСсБ в ряде случаев не только не вводились в текст академического издания, но даже не отмечались в текстологических примечаниях.}. Предпочтение же рукописных вариантов журнальным или, напротив, вариантов журнального текста рукописным проведено в академическом издании и не вполне последовательно, и не всегда с достаточным основанием. Приведем некоторые примеры.
Цикл статей, печатающийся обычно под условным названием <,О народной поэзии>,, представлен, помимо журнального текста, также текстами наборных рукописей (см. подробнее в т. 4 наст. изд. в примеч. к этим статьям). В наборных рукописях была значительная редакторская правка, отраженная в журнальном тексте статей. Правка эта — разного характера. Текстологический комментарий к статьям в академическом издании выделяет в ней три основных направления: а) правка цензурного характера (если не произведенная прямо по требованию цензуры, то, во всяком случае, из опасений цензурных придирок (см.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 815), б) смягчение текста, привнесение оттенка нерешительности и уклончивости в отдельные суждения статьи, в) сглаживание, нивелировка некоторых особенностей языка и стиля Белинского. Корректуры журнального текста статей не сохранились. Особенности, отличающие журнальный текст статей от основного слоя наборных рукописей, но не фиксируемые и правкой Краевского в этих последних, комментатором академического издания истолкованы как ‘вторичная редакторская правка’, или как возможные ‘цензурные изъятия и искажения’, или как ‘переосмысление или замена отдельных слов наборщиками’. Все особенности, отличающие журнальный текст от текста наборных рукописей, так же как и весь слой редакторской правки в этих рукописях, при воспроизведении текста в академическом издании снимаются. Многие из мелких разночтений между журнальным текстом и рукописью, гипотетически признаваемые результатом редакторского своеволия Краевского, даже не отмечаются в разделе ‘Другие редакции и варианты’ (см.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 703, сноска). В оценке ‘правки Краевского’ у комментатора академического издания выступают два характерных допущения: 1) она в целом признается ‘ухудшающей’, если не ‘искажающей’ текст Белинского, 2) она признается во всех случаях произведенной помимо Белинского и без его ведома. Обоим допущениям — в определенных пределах не лишенным основания — придается абсолютный, не признающий исключений характер. Между тем таким допущениям в их абсолютизированном виде противоречит следующий факт, сообщаемый в комментариях к тому же тому академического издания (Белинский, АН СССР, т. V, с. 855—856): ‘при позднейшей правке (для задуманной ‘Критической истории русской литературы’. — Ю. С.) третьей и четвертой статей Белинский в основном оставил в силе изменения, произведенные Краевским в рукописи, но совершенно не принял во внимание его правку, сделанную в корректуре’. Во всяком случае, решение игнорировать журнальный текст как основу при воспроизведении текста этих статей в академическом издании, снять вообще всю правку, имевшую место в журнальном тексте и печатать статьи по наборной рукописи, следует признать необоснованным {Вот несколько примеров такого формального решения, основанного на прямолинейном толковании правки журнального текста как ‘обеднения и обесцвечивания’ языка Белинского и ‘нивелировки его индивидуальных стилистических, в частности, лексико-фразеологических особенностей’. Журнальный текст: ‘народ, не имеющий истории, ничто, хотя бы занимал…’, наборная рукопись: ‘народ, не имеющий истории, есть ничто…’ Почему вариант с есть следует считать лучшим? Журнальный текст: ‘быстрый ручей, по выражению гениального сумасброда Гофмана, рассказывал вам чудесные сказочки’, наборная рукопись: ‘с_т_ы_р_ы_й ручей…’ Это явная описка (вместо с_т_а_р_ы_й, как у Гофмана). Однако с_т_ы_р_ы_й введено в основной текст, оно объясняется как диалектизм (см.: Белинский, АН СССР, т. V, с. 309 и 820). Ср.: ‘представитель язычества (наборная рукопись) — ‘язычник’ (журнал), ‘с_о_с_ь_я_т_е_л_ь_н_о_е влияние Франции на Европу’ (наборная рукопись) — ‘общежительное влияние…’ (журнал) и т. п. Причина редакторской замены в двух последних случаях очевидна: она продиктована стремлением предупредить еще один ‘выстрел’ по журналу со стороны тех, кто подвергал нападкам пристрастие к особым философским словам и оборотам в языке статей Белинского этого времени, штрих любопытный, интересный для комментатора, но вряд ли это достаточное основание для введения подобных языковых деталей в основной текст статьи. Любопытно, что в эти годы (в отличие от статей 1840 г.) Белинский становится сдержаннее в употреблении таких специфических слов, вызывавших полемику.}. Очевидно и здесь правильным будет обычное в таких случаях решение: 1) принять за основу журнальный текст как первую и последнюю прижизненную публикацию, 2) учесть разночтения сохранившихся рукописей и критически оценить их, 3) вводить в основной текст варианты наборной рукописи только в тех случаях, когда можно с достаточным основанием предполагать искажение или ослабление соответствующих высказываний в журнальном тексте в результате цензурного вмешательства или опасения такового, 4) в других случаях, когда расхождения между вариантами журнального текста и текста наборной рукописи имеют более частный, особенно — чисто стилистический характер, целесообразнее следовать за текстом журнала, оговаривая во всех сколько-нибудь существенных случаях варианты рукописи в примечаниях. Без соблюдения этих требований текстологической осторожности нетрудно пойти но пути недостаточно объективной интерпретации текстов и оценки отдельных вариантов их.
Сходный пример представляет воспроизведение в академическом издании статьи ‘Взгляд на русскую литературу 1846 года’. Текст этой статьи (не полностью) представлен также сохранившейся наборной рукописью с редакторской (Н. А. Некрасова) правкой. Расхождения между рукописью и текстом ‘Современника’ многочисленны и в ряде случаев существенны. Часть изменений журнального текста — цензурного происхождения. Часть связана с существенной правкой редактора (см. особенно изменения в характеристике ‘Двойника’ Достоевского в сторону более резкой оценки его, чем в тексте рукописи), ряд же разночтений журнального и рукописного текста более частного, преимущественно стилистического характера. Любопытно, что и редакторская правка в этой статье без всяких оговорок рассматривается в комментарии к академическому изданию как ‘искажающая’ авторский текст (см.: Белинский, АН СССР, т. X, с. 434). Любопытно также, что в КСсБ, где статья была напечатана по рукописи, редакторская правка журнального текста была частично сохранена. В академическом издании был в этом случае осуществлен принцип ‘мозаического монтажа’. Статья печатается по рукописи, а в тех местах ее, где рукопись отсутствует, по тексту КСсБ, однако в тех случаях, когда в КСсБ была сохранена редакторская правка, в академическом издании воспроизводится текст рукописи. Между тем нетрудно заметить, что в ряде случаев редакторская правка оказывается не ‘ухудшающей’, а вносит необходимые поправки в текст рукописи, с которыми вряд ли спорил бы автор {Например, в рукописи эпиграмма П. Вяземского (‘Уж подлинно Бибрус…’) ошибочно приписала И. Дмитриеву. В журнале текст более осторожен: ‘эта старая эпиграмма’. В рукописи название книги петровского времени приводится неполно и неточно: ‘Приклады како пишутся всякие комплименты и проч.’, в журнальном тексте оно уточнено и развернуто полностью. Вводятся в основной текст и все мелкие стилистические и лексические расхождения рукописи (которые в свое время не учитывались в КСсБ). Ср.: ‘не имея в себе с_и_л_ы переработать их с_и_л_о_ю собственной национальности’ (в ‘Современнике’ и КСсБ устранение допущенной в рукописи языковой небрежности во втором случае: ‘самодеятельностью’), ‘ставшего центром видимой или сферической в_ы_п_у_к_л_о_с_т_и’ (в журнале и КСсБ: окружности), в рукописи было: ‘но ни ученость, н_и о_б_р_а_з_о_в_а_н_и_е, ни латинские эпиграфы, ни даже действительное знание латинского языка не дадут человеку…’, в ‘Современнике’ и КСсБ слова, набранные здесь в разрядку, были исключены, как явно ослабляющие и логически нарушающие градационное перечисление, в основном тексте академического издания они восстановлены.}. Это проявления излишне буквалистского подхода в отношении к текстам сохранившихся рукописей.
Иное решение вопроса было принято, однако, при воспроизведении в академическом издании двух рецензий — на ‘Гамлета’ в переводе Н. Полевого и на ‘Уголино’ Н. Полевого (см.: Белинский, АН СССР, т. II, с. 424—448, примечания и варианты — с. 738—742). Обе рецензии были впервые опубликованы в журнале ‘Московский наблюдатель’ (1838, ч. XVII), обе сохранились в автографе (неполном — для первой, полном — для второй рецензии). Отметим, что обе рецензии уже были однажды опубликованы по рукописям (в издании под редакцией П. А. Ефремова и В. Е. Якушкина ‘Семь статей В. Г. Белинского’, М., 1898). Расхождения между текстами журнальных публикаций и автографами, вообще не многочисленные, весьма существенны и в смысловом и в стилистическом плане. В ряде случаев можно предполагать, что изменения, внесенные в журнальный текст сравнительно с текстом рукописей, вызваны цензурой (см. наст. изд., т. 2, с. 576, 578). Между тем в академическом издании эти рецензии печатаются по журналу, а все варианты автографа даны в примечаниях, в основном тексте по автографу исправлены только явные погрешности и смысловые пропуски журнального текста.
Как видно из этих примеров, в академическом издании были фактически представлены разные решения относительно предпочтения журнального или рукописного текста, не соотнесенные одно с другим.
Во избежание подобных противоречий, открывающих путь для решений недостаточно последовательных, общие принципы выбора основного источника текста в данном издании могут быть сформулированы так, 1) тексты произведений Белинского воспроизводятся по прижизненным публикациям (если они имеются), 2) в примечаниях приводятся все наиболее существенные в содержательном и стилистическом плане варианты текста из сохранившихся рукописей, 3) в основной текст варианты или отдельные отрывки рукописного текста вводятся в случаях: а) явных искажений, смягчений или пропусков текста по цензурным условиям, б) бесспорных опечаток или корректурных пропусков, допущенных в журнальном тексте.
В отдельных случаях, когда сохранившиеся рукописи дают текст, значительно отклоняющийся во многих местах от текста журнальной публикации, и при этом в вариантах журнального текста имеет место очевидное нарушение авторской воли (цензурные или редакторские смягчения высказываний критика), в основном корпусе данного издания статья или рецензия печатается по рукописи с указанием в примечаниях всех существенных вариаций журнального текста (см. в т. 4 статью о сборнике ‘Сто русских литераторов’ и примечания к ней).
3. Орфографические особенности. Следуя в согласии с изложенными выше общими правилами принятым ныне орфографическим нормам, при воспроизведении текстов Белинского данное издание вместе с тем последовательно сохраняет все те написания основных прижизненных публикаций в рукописей, которые отражают произносительные, морфологические и словообразовательные особенности, характерные для литературного языка 30—40-х годов XIX века и свойственные речевому употреблению Белинского.
Этот же принцип проводился и в академическом издании Полного собрания сочинений Белинского, но не всегда достаточно последовательно (с одной: стороны, там имели место подравнения характерных для употребления Белинского форм под наши современные языковые стандарты, а с другой стороны, встречались и случаи сохранения отдельных старых условных орфограмм, когда за ними не скрывалось никаких особых черт живого языка Белинского, языка его эпохи).
Сохраняются в данном издании и встречающиеся в текстах Белинского орфографические колебания, если они соответствуют действительной вариантности самих языковых форм. Эта вариантность часто является не безразличной в стилистическом отношении (ср. упомянутые выше различные написания форм им. п. ед. ч. м. р. прилагательных типа крепкий — крепкой), связана она и с различием позиций, которые занимают данные варианты в сочетании с другими словами (ср. варианты предлогов в и во, к — ко, с — со, чрез — через, пред — перед и т. д.).
В контекстах статей и рецензий Белинского значительное место занимают цитаты из других авторов и произведений, старых и современных. Эти выдержки из других произведений выступают в них и как выделенные, более или менее целостные и замкнутые эпизоды (прямые цитаты), иногда весьма больших размеров, и как элементы чужой речи, вкрапленные в речь авторскую. Нередко это противопоставление и соединение авторской и чужой речи подчеркивается сопоставлением и противопоставлением различных орфографических приемов, применяемых в них. Поэтому принципы орфографической модернизации, с одной стороны, и сохранения написаний подлинника — с другой, в контекстах статей и рецензий Белинского не могут быть вполне единообразными. Следует учитывать нередко подчеркнутые самим критиком отношения особых орфографических норм, принятых в цитируемых им источниках как к его собственному употреблению, так и к действующим в его время общим орфографическим правилам. Ср., например, в рецензиях на романы И. И. Лажечникова ‘Ледяной дом’ и ‘Басурман.’ цитаты из них с последовательным сохранением принятых у этого автора особых написаний (например, -ова и -ева вместо традиционных -аго, -яго в окончаниях род. пад. ед. ч. муж. и ср. рода, также такие написания, как может-быть, можетстатъся, какскоро и т. п.). В подобных случаях, когда критик сам обращает внимание читателя на особенности орфографии источника, оказывается необходимым в чисто демонстрационных целях сохранение отдельных особенностей старой орфографии и даже графики (ср. написание с буквою ъ в конце слов, с и , например, постоянную издевку над вариантами написания фамилии осмеиваемого критиком писателя Б. Ф()едорова).
Далее мы приводим перечень наиболее обычных в текстах Белинского отклонений от современных написаний слов и форм,— отклонений, отражающих особые варианты слов и форм, существовавших в языке того времени (с учетом колебаний в их написании у Белинского).
Значительно число такого рода случаев в написаниях заимствованных слов, где часто являются характерные для того времени, а теперь устарелые фонетические (фономорфологические) и словообразовательные варианты. Нередко эти слова выступают в текстах Белинского в разных вариантах, параллельно употребляющихся. Колебания вариантов свидетельствуют о новизне и недостаточной освоенности на русской почве заимствованных слов. Различные формы, в которых встречаются эти заимствованные слова, отражают различные языковые источники их и различные пути заимствования. Общим правилом является сохранение в данном издании этих особых вариантов и характерных колебаний в их употреблении (ср. апотеоз(а) и апофеоз(а), эмансипация и эманципация, беллетрический и беллетристический, нуль и ноль, нумер и номер, гумор и юмор, гомерический и юмористический, фаталический и фаталистический,, серьезный и сурьезный, реторика и риторика и, соответственно, реторический и риторический, гувернанта и т. д. Ср. также устарелые теперь варианты слов и форм: индюстриальный, мозаик (м. р.), нерв и комментарий (р. пад. ми. ч.), индигестия, водвиль, контрбас и др. Сохраняются колебания существительных с заимствованными суффиксами -ада/-яда (Илиада, но Россияда, Петрияда и проч.), прилагательных с суффиксами -альн-/-яльн — (гениальный и генияльный, провинцияльный и проч., ср. также существительные материал и материял), -ат/-ят — (азиатский — азиятский и т. д.). Сохраняются написания типа: маиор, компанионка, пиесы и т. п., как отражавшие живые еще тогда произносительные особенности. Сохраняется вариантность форм заимствованных глаголов с суффиксами -ировать/-овать и производных от них существительных (ср. организируется, организирование, модифируют, конкретироваться, цитовать и т. д.) {Но не воспроизводятся устарелые орфограммы с двойными согласными как не отражавшие живого устойчивого произношения (ср. диллетант, галлерея, каррикатура и проч.)}.
Сохраняются наличные в первопечатных и рукописных текстах соотношения вариантов русского и книжно-славянского источников: а) полногласных и неполногласных форм (середи — среди, охолодеть — охладеть, небережно — небрежно и т. п.), б) вариантов с -ж- и -жд- (тожественный и тождественный, обсужены и т. п.), вариантов образования с префиксами воз- (вз-), со- (с-) (ср. воспоминать — вспоминать, сожигать — сжигать и т. п.), г) вариантных отношений типа розница — разница, лестница — лествица, где с различиями фономорфологического характера связаны и различия стилистические или семантико-стилистические.
Последовательно сохраняются старые формы разговорно-просторечного источника типа передражнивать, передражнивание, скрыпеть и т. п. Сохраняется соотношение: а) вариантов форм им. п. ед. ч. м. р. прилагательных, как отражающих еще часто и стилевую дифференциацию (например, всякой другой, такой же мастерской физиологический очерк, тип вовсе не литературной и т. п.), б) форм прилагательных твердого и мягкого различия склонения (недальный и недальний, малолетный и малолетний, павлиный вместо павлиний, внутренно и внутренне, односторонный и т. п.), в) вариантные формы существительных ср. р. -ие/-ье (ср. кривлянье, рукоделие, по щучью веленью, по моему прошенью и пр.).
Последовательно выдерживаются варианты грамматических форм слов, с которыми также часто связываются различия стилистического характера: а) род. п. ед. ч. существительных м. р. на -а и -у (ср. из аду, прием опию нет лиризму, это же распространяется и на наречия, восходящие к сочетанию предлога с род. пад. существительных: с налету, с размаху и т. п.), б) пред. п. ед. ч. существительных м. р. на -е и -у (ср. например, в известном кружку), в) тв. п. существительных и прилагательных ж. р. на -ою и -ой (чередование этих вариантных форм определяет и ритмико-мелодическую характеристику фразы, ср. альфою и омегою, под этой роковою статьею и т. п.), г) варианты форм тв. п. ед. ч. существительных ж. р. 3-го сил. на -ью и -ию (целью — целию, действителъностию, дщерию, жалкостию и т. п.), д) устарелые формы им. п. мн. ч. существительных м. р. тина: адресы, домы, е) соотношение вариантных форм им. п. мн. ч. существительных ср. р. (румяна и румяны), ж) старые формы род. п. мн. ч. существительных м. р. (сапогов), ср. р. (солнцев), ж. р. (картечь), з) старые формы род. п. ед. ч. от существительного день (два-три дни), и) колебания в отнесении к различным типам склонения отдельных существительных ж. р. (ср. случаи: в роле, в постеле, предполагающие исходные формы им. п. по 1-му скл.: роля, постеля).
Сохраняется соотношение вариантных форм в приставочных глаголах несовершенного вида с изменением или без изменения гласного основы (ср. оспаривать, но обрабатывать, затрагивать, вырабатываться, сдобривать, то же и в производных от этих глаголов (усваивание и под.), вариантные неопределенные формы глаголов (ср. принести и принесть), старые видовые формы (ср. перелистует от перелистовать и перелистывает от перелистывать). Сохраняются особенности образования слов-композитов (например: взаимнодействие) {Напротив, в настоящем издании (в отличие от академического) не воспроизводятся такие особенности орфографии основного источника (журнального текста), которые не передают никаких особых произносительных вариантов слова сравнительно с современными их орфограммами, например, различие написаний: идти и итти, поцелуй и поцалуй, безыменный и безъименный, не сохраняются старые написания уменьшительно-ласкательных форм от имен собственных и нарицательных (Петинька, Таничка, тятинька), фонетические написания с о после шипящих под ударением (жостко, жолтый, жолчный, чорт и т. п.), нередкие в текстах журнальных публикаций, поскольку и принятые теперь написания, отражающие морфологический принцип нашей орфографии, отвечают тем же особенностям произношения слов, старые написания с е после ц и ч под ударением (лице, врачем, мечем), для времени Белинского уже чисто традиционные, отдельные (нерегулярные) случаи фонетических написаний группы -чн- (например, буднишнее) и некоторые другие.}.
В журнальных текстах часто являются дефисные написания отдельных сочетаний слов с высокой степенью фразеологической спаянности (ср., например, в-продолжение, в-особенности, потому-что, no-крайней мере, Петр-Великий и т. п.). Среди них встречаются также сочетания прилагательных или наречий с наречиями, ср. мелко-рубленое (мясо), чисто-художественный, довольно-обыкновенный, почти-пятнадцатилетний и т. п. Эти написания по общим нормам современной орфографии заменяются на раздельные, дефисные написания сохраняются только для тех сочетаний прилагательных с качественными наречиями, которые обнаруживают высокую степень семантической целостности.
Сокращения слов и сочетаний слов применяются только те, которые обычны и теперь в изданиях неспециального назначения (и др., и т. д., и т. п., и проч., г., гг. (господин, господа). Сокращения названий журналов и т. д. (ср.: ‘Отеч. записки’) раскрываются без угловых скобок.
4. Пунктуация. При воспроизведении текстов Белинского в данном издании пунктуация приводится в основном в соответствие с принятыми теперь правилами, при этом устраняются многие типовые особенности и непоследовательности, характерные для пунктуации изданий времени Белинского. Общей чертой, характеризовавшей публикации текстов XIX века (в том числе и журнальные публикации текстов Белинского), было более широкое и свободное, чем принято теперь, обособление разного типа слов и словосочетаний (в частности, выделение некоторых союзов и указательных местоимений) внутри предложения, отмечаемых постановкой запятой {Ср. частое выделение слов вследствие, однако, между тем и т. д., ср. также: ‘Этим, из предмета праздной забавы она сделалась предметом…’, ‘У него, Карамзин воздвиг себе памятник…’, ‘против этого, едва ли кто станет теперь спорить…’ и т. п.}. Вместе с тем сохраняются более широко, чем это принято в современных текстах, обособления такого рода, когда в них выделяются и интонационно подчеркиваются отдельные части фразы, связанные с выражением особых отношений — сопутствующих, временных, причинных, целевых, следственных и т. д., в которые встают отдельные словосочетания к основному ядру высказывания, составу сказуемого. Ср. такие случаи: ‘Но, в утешение рецензента ‘Москвитянина’, скажем…’, ‘Эта поэма была, в их глазах, буйным отрицанием…’, ‘Восемь томов сочинений Пушкина изданы, после смерти его, весьма небрежно во всех отношениях’ и т. п.
Несколько шире, чем это предусматривается правилами современной пунктуации, сохраняются в данном издании нередко встречающийся в журнальных публикациях и в рукописях Белинского знак — (тире) и его комбинации с другими знаками (запятой и точкой с запятой). Он выставляется между отдельными предложениями в сложном синтаксическом целом при интонационно подчеркнутой логической связи между предложениями, иногда для их особого противопоставления. Нередко в целях такого интонационного выделения знак тире в текстах Белинского выступает даже в составе простого предложения, между составом подлежащего и сказуемого. Часто тире в сочетании с запятой или точкой с запятой выставляется в сложных предложениях, при эллипсе союза то в главном предложении. Ср., например, ‘Кто бы ни издал для нее (публики) сборник хороших статей,— если статьи хороши, она раскупает сборник…’, ‘Что до нас,— мы убеждены, что…’, ‘Если бы иногда полемика и позволяла себе немного забываться и проговариваться,— большой беды в том нет…’, ‘Неужели такое разноречие одного и того же журнала об одном и том же писателе — есть достоинство, заслуга?’ и т. п.
Обычно сохраняется часто применяемый в текстах Белинского знак точка с запятой (в сложных предложениях, состоящих из нескольких распространенных предложений, содержащих обособления), в частности и там, где он не отвечает сложившимся теперь правилам употребления (например, при сочинении в предложениях с противительной связью, ср.: ‘Мы и сами не видим его, но есть люди, которые находят тут преступление, о чем и объявляют во всеуслышание’ {Точка с запятой не сохраняется лишь тогда, когда она прямо нарушает современные правила постановки этого знака, например, в тех случаях, когда ею в журнальных текстах Белинского отделялось придаточное предложение от главного (ср.: ‘Хотя рассказы г. Тургенева… и не принадлежат к ряду рассказов охотника, но это такой же мастерской физиологический очерк характера чисто русского…’).}).
Значительно чаще, чем это следует по нормам современной пунктуации, в журнальных текстах Белинского применялось двоеточие. В последующих изданиях и соответственно в этом издании оно заменяется в ряде случаев точкой с запятой, запятой или тире в зависимости от выражаемых синтаксических отношений. Ср.: ‘Так сказать, дышать жизнию: вот в чем его сила…’ (заменяется тире), ‘Посредственность и бездарность всегда были завистливы, беспокойны и раздражительны: но теперь неудачи доводят их до готовности пользоваться всеми средствами для поддержания своего падшего кредита…’ (заменяется точкой с запятой) и т. п.
5. Шрифтовые выделения. В журнальных публикациях текстов Белинского в соответствии с тогдашней корректорской практикой широко применялись в различных случаях шрифтовые (курсивные) выделения (нередко заменявшие другие средства выделения, прежде всего кавычки). Курсивом набирались встречающиеся в тексте названия произведений, периодических изданий и сборников, фамилии авторов и имена персонажей, отдельные вводимые в авторскую речь элементы чужой речи, ходячие устойчивые выражения, в частности, пословицы и поговорки и т. д. Вместе с тем курсивом набирались, как это принято и в современной издательской практике, те или иные элементы авторского или чужого текста для их логического или интонационного выделения. Последующие издания пытались устранить противоречивое применение курсивных выделений, но даже в академическом издании это не проводилось с достаточной последовательностью. В нашем издании курсивные выделения сохраняются только в случаях логического выделения или иронического подчеркивания тех или иных элементов авторского текста или вводимых в авторскую речь отдельных элементов чужой речи. Ср., например, ‘Помню, что больше всего меня затрудняла и мучила двойственность романа…’, ‘Как писатели XVIII века из русских Малашек делали Меланий, так…’, ‘Слог самый ученый, ибо преизобильно усеян, словно веснушками на лице, сими и оными’ и т. п.