И. А. Зайцева
Ю. Ф. Самарин: биобиблиографическая справка, Самарин Юрий Федорович, Год: 1990
Время на прочтение: 7 минут(ы)
САМАРИН, Юрий Федорович [21.IV(3.V).1819, Петербург — 19(31).III.1876, Берлин, похоронен в Москве] — публицист, критик, историк. Общественный деятель. Из дворянской семьи. В 1826 г. Самарины переехали в Москву,’где домашним учителем юного С. (наряду с французом Пако) стал 22-летний Н. И. Надеждин. С 1834 по 1838 г. С.— студент Московского университета (окончил историко-филологическое отделение философского факультета). В 1840 г. С. выдержал экзамен на степень магистра и начал работу над диссертацией. В 1841 г. С. с болью отозвался на известие о гибели М. Ю. Лермонтова (познакомились в 1838 г., сблизились в 1840—1841 гг.) — см. дневниковые записи С. за 31 июля 1841 г. и его письмо к И. С. Гагарину от 3 августа 1841 г. (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников.— М., 1972.— С. 296—300). Видя в ‘Герое нашего времени’ выражение эгоистической рефлексии, С. находил, что после публикации романа Лермонтов оказался, в великом нравственном долгу перед современниками (Там же). Рассмотрение этой субъективной оценки в контексте духовных исканий С. позволяет увидеть в ней не столько осуждение (юный С. и сам в полной мере был захвачен запечатленными в романе болезнями века), сколько сожаление о том, что человек, чье слово было не безразлично для многих (в том числе и для С), ушел, не высказав себя до конца (см.: Ефимова М. Т. Юрий Самарин в его отношении к Лермонтову).
Весной 1843 г. С. вступил в один из самых сложных периодов своего духовного развития, период сомнений и глубокого внутреннего разлада. Кризис наступил осенью 1843 — весной 1844 г., когда, увлеченный философской системой Гегеля, С. с присущей ему искренностью поставил вопрос, об отношении религии к философии и сначала уверовал в приоритет философии и логического знания, но потом, после долгих и тягостных сомнений, пришел к признанию ‘живой истины’ православия и необходимости ‘живого’, т. е. религиозного ее постижения (Соч.— Т. XII.— С. 46, 98— 100, 130—131, 241—244). Значительную роль в этом мучительном внутреннем перевороте сыграл А. С. Хомяков, занявший отныне место духовного наставника С. Сделанный С. выбор окончательно сблизил его с направлением, получившим название славянофильства. Это сближение было с горечью воспринято А. И. Герценом, на глазах, которого разыгралась духовная драма С: ‘…отдаление такого человека, как Вы, больно,— писал Герцен С. 27 февраля 1845 г.,— потому что нельзя мимо Вас пройти. Вот Вам мой комплимент’ (Герцен А. И. Собр. соч.— М., 1961.— Т. XXII.— С. 230).
3 июня 1844 г. С. защитил магистерскую диссертацию ‘Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники’ (третья часть фундаментального исследования ‘Стефан Яворский и Феофан Прокопович’, в котором рассмотрены ‘явление и борьба католического и протестантского начала в православной Церкви, в России, в лице Стефана Яворского и Феофана Прокоповича’, две первые части, где говорится о Яворском и Прокоповиче как о богословах и сановниках церкви, к защите допущены не были). Спустя два месяца, вопреки своему желанию посвятить жизнь научным занятиям, подчиняясь воле отца, С. отправился служить в Петербург. В столице он провел два года, состоя на службе в Министерстве юстиции, в Сенате и в Комитетах по устройству быта лифляндских крестьян (как чиновник Министерства внутренних дел). Впервые столкнувшись с крестьянским вопросом, горячо отстаивал необходимость принятия закона о праве лифляндских крестьян на землю (Т. II.— С. 433—438).
В 1845 г. в Петербурге С. написал свою первую литературно-критическую статью — рецензию на повесть ‘Тарантас’ В. А. Соллогуба (‘Московский литературный и ученый сборник’.— М., 1846, подпись М…З…К….)- С. с одобрением отмечал, что в лице двух главных героев , Соллогуб талантливо отразил ‘живой, действительный факт’ (Т. I.— С. 3) — разрыв жизни и сознания в современном русском обществе: в одном герое критик видел абсолютную отрешенность от всех сфер общественной деятельности (следствие петровской реформы), бессознательное погружение в действительность и отсутствие всякого стремления к ее осмыслению, в другом — безмерно развитое отвлеченное сознание (следствие неправильного воспитания), отрыв от народа и неспособность понять его. При этом С. не нашел в повести дорогой для него идеи примирения этих двух противоположных начал в высшем единстве, видя в заключительной главе лишь поверхностное решение проблемы — пародию на примирение, ‘смешной маскарад’, ‘подделку под народность’ (Т. I.— С. 26). О статье С. одобрительно отозвался Белинский, отметив, что она ‘замечательна умным содержанием и мастерским изложением…’ (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.— М., 1956.— Т. X.— С. 46).
В 1847 г., будучи в Риге (с 1846 г. состоял на службе в рижской ревизионной комиссии), С. написал статью ‘О мнениях ‘Современника’ исторических и литературных’ (Москвитянин.— 1847.— Ч. 2, подпись М….З….К-..). В этом полемическом сочинении, посвященном первой книжке обновленного ‘Современника’ (1847.— Т. 1.— No 1, официальным редактором журнала с этого года стал А. В. Никитенко, а фактическим его руководителем был Белинский), были рассмотрены три программные статьи журнала: ‘Взгляд на юридический быт древней России’ К. Д. Кавелина, ‘О современном направлении русской литературы’ Никитенко и ‘Взгляд на русскую литературу 1846 года’ Белинского. Возражая Кавелину, который связывал исторические судьбы России с развитием личности (начавшимся, по его мнению, при Петре I), С. излагал взгляд на отечественную историю как на последовательную смену различных форм общинного начала, истолковывая само это начало как основополагающую и специфическую черту русской жизни (это отвечало исторической теории славянофилов).
В литературно-критической части статьи С. с позиций славянофильской эстетики подверг всесторонней критике ‘натуральную школу’ и ее теоретического истолкователя Белинского. С. не без основания обратил внимание на некоторые расхождения в позициях Никитенко и Белинского, отметив, что первый упрекает ‘натуральную школу’ в односторонности, в исключительной сосредоточенности на недостатках и пороках общественного быта и нравов, тогда как второй в том же журнале поддерживает и оправдывает эту одностороннюю направленность. С. безоговорочно осудил стремление ‘натуральной школы’ к изображению преимущественно негативных сторон русской жизни (эту преобладающую тенденцию он неправомерно считал единственной в школе), обвиняя представителей нового направления в искажении действительности и даже клевете на нее. Особенно резко отозвался С. о произведениях из простонародного быта, в частности, о ‘Деревне’ Д. В. Григоровича, разрушающей идеализированные представления о крестьянской общине. С. полагал, что своими сочинениями о деревне школа не пробуждает любви к народу, а следовательно, не вызывает желания сблизиться с ним. При этом он неоднократно пояснял, что не подвергает сомнению благородство самих намерений противной стороны.
С. подробно остановился на проблеме взаимоотношений Гоголя и ‘натуральной школы’, отметив, что последняя позаимствовала у Гоголя лишь одну черту — внимание к пошлой стороне действительности. Признавая обличительную силу прозы Гоголя, С. подчеркнул, что обличение у Гоголя (в отличие от авторов школы) имеет глубоко нравственную основу: почувствовав в себе самом ‘слабости, пороки и пошлость’ своих героев, Гоголь почувствовал в них ‘присутствие человеческого’, ‘и только это одно могло дать право на обличение’ (Т. I.— С. 83). Единство обличительного и жизнеутверждающего начал всегда было для С. главным в творчестве Гоголя, и впоследствии именно в разрушении этого единства (которое выразилось в попытке примирения с действительностью) С. усмотрел основную причину духовной драмы Гоголя (Т. XII.— С. 356—357).
Рассматривая поэтику ‘натуральной школы’, С. с иронией писал о тщательных, доскональных описаниях материальной, бытовой стороны жизни (‘инвентарная опись’.— Т. I.— С. 86), о принципах создания характеров (‘личностей <...> мы вовсе не находим’.— Т. I.— С. 87), о построении интриги (‘всякий рассказ можно на любом месте прервать и также тянуть до бесконечности’.— Т. I.— С. 87).
Статья С, ясная, стройная и последовательная (в 1844 г. Герцен недаром назвал С. ‘одной из самых логических натур в Москве’ — Герцен А. И. Собр. соч.— М,, 1961.—Т. XXII.— С. 183), безусловно, содержит ряд глубоких суждений. Одна из наиболее сильных идей статьи — основополагающая для С. идея единства, целостности любого явления (как жизненного, так и художественного). Именно в таком единстве видел он залог разумного развития общества (отсюда идея соединения живой жизни и сознания — см. рецензию на ‘Тарантас’), нравственного равновесия личности (по мнению С, невозможного вне гармонии аналитического и эмоционального начал.— Т. XII.— С. 241—245), объективного восприятия человека (в совокупности дурных и хороших сторон характера.— Т. XII.— С. 184—185) и, наконец, объективности художника (отсюда требование показать темные и светлые стороны простонародной жизни). Однако требуя от ‘натуральной школы’ единства и целостности, С. сам не избежал односторонности, ибо рассматривал школу изолированно, вне историко-литературного процесса, что закрыло ему путь к пониманию закономерности возникновения школы и значимости ее как этапа литературного развития.
Ряд доводов С. был принят и самими его оппонентами, в частности идея об отличии Гоголя от ‘натуральной школы’ (см. письмо Белинского Кавелину от 22 ноября 1847 г.— Белинский В. Г. Полн. собр. соч.— М., 1956.— Т. XII.— С. 432—433). В целом же историческая и литературная концепции С. были решительно и аргументированно оспорены — в ‘Ответе ‘Москвитянину’ Белинского и ‘Ответе ‘Москвитянину’ Кавелина (Современник.— 1847.— No 11 и 12).
Итогом служебной деятельности С. в Риге (выехал в Москву в июле 1848 г.) были два труда: официальный — ‘Общественное устройство города Риги…’ и частный — ‘Письма из Риги’ (направлен против немецкого засилья в Прибалтике). За распространение последнего в списках С. был на 12 дней (5—17 марта 1849 г.) заключен в Петропавловскую крепость, а затем направлен на службу в Симбирск и впоследствии в Киев (1849—1852). В феврале 1853 г. С. вышел в отставку. В течение последующих 12 лет (1853—1864) он — на стороне либерального дворянства — принимал самое деятельное участие в подготовке и проведении крестьянской реформы, считая дело освобождения крестьян главным делом своей жизни.
В 1856 г. С. выступил со статьей ‘Два слова о народности в науке’ (открывшей первый номер славянофильского журнала ‘Русская беседа’), где отстаивал идею народности гуманитарных наук, толкуя народность как самобытное, национальное воззрение. Идея статьи была оспорена Чернышевским (Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.— М., 1947.— Т. III.— С. 650—661). В начале 1860-х гг. С. в последний раз выступил как критик — он написал статью ‘С. Т. Аксаков и его литературные произведения’ (Т. I.— С. 261—265), которую огласил на публичном литературном вечере в Самаре. Говоря о сочувствии публики как необходимой предпосылке художественного творчества, С. подчеркнул, что расцвет ‘самородного, свежего таланта’ С. Т. Аксакова неразрывно связан с возникновением и развитием сочувствующего этому таланту славянофильского направления. Последние 10 лет жизни С. посвятил своему любимому городу — Москве, занимаясь (как гласный городской думы и губернского земского собрания) многообразными проблемами городского самоуправления. Основные труды этого времени связаны с религиозно-философскими и национальными вопросами: ‘Иезуиты и их отношение к России. Письма к иезуиту Мартынову’ (1865), ‘Предисловие к богословским сочинениям Хомякова’ (1867), разбор сочинения К. Д. Кавелина ‘Задачи психологии’ (1872—1875), ‘Окраины России’ (1867—1876).
Будучи человеком незыблемых убеждений, до конца своего пути исповедующим религиозное, историческое и эстетическое кредо славянофильства, С. отличался терпимостью к противоположным взглядам, что подтверждает его переписка 60—70 гг. с Кавелиным (Т. VI.— С. 373—395) и баронессой Э. Ф. Раден (М., 1893).
Среди многочисленных голосов, с болью откликнувшихся на известие о внезапной кончине, С. прозвучал и проникновенный голос Ф. М. Достоевского: ‘А твердые и убежденные люди yxoдят: умер Юрий Самарин, даровитейший человек, с неколебавшимися убеждениями, полезнейший деятель. Есть люди, заставляющие всех уважать себя, даже не согласных с их убеждениями’ (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.— Л., 1981.— Т. XXII.— С. 102).
Соч.: Соч.: В 12 т. / Вступ. ст. Д. Самарина и др.— М., 1877—1911, Переписка Ю. Ф. Самарина с А. И. Герценом // Русь.— 1883.— No 1.— С. 30—42, No 2.— С. 23—30, Переписка Ю. Ф. Самарина с баронессою Э. Ф. Раден.— М., 1893, О мнениях ‘Современника’ исторических и литературных // Русская эстетика и критика 40—50-х годов XIX века / Подгот. текста, сост., вступ. ст. и примеч. В. К. Кантора и А. Л. Осповата.— М., 1982.— С. 151—191 (неполностью).
Лит.: Белинский В. Г. Ответ ‘Москвитянину’ // Полн, собр. соч.— М., 1956.— Т. X.— С. 221—269, Герцен А. И. Письма к противнику // Собр. соч.— М., 1959.— Т. XVIII.— С. 274—296, Ефимова М. Т. Юрий Самарин в его отношении к Лермонтову // Пушкинский сборник.— Псков, 1968.— С. 40—47, Ефимова М. Т. Ю. Самарин о Гоголе.— Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена: — Т. 434, Пушкин и его современники.— Псков, 1970.— С. 135—147, Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830—1850 годы.— М., 1978, Кошелев В. А. Эстетические и литературные воззрения русских славянофилов (1840—1850 гг.).— Л., 1984.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990