Ён Тру, Гамсун Кнут, Год: 1905 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Ёнъ Тру.

Кнутъ Гамсунъ.
Полное собраніе сочиненій.
Томъ первый.
Изданіе В. М. Саблина.

Рабы любви

Переводъ Е. Кившенко.
Изданіе третье.
Москва.— 1909.
http://az.lib.ru

Одинъ изъ нашихъ товарищей разсказываетъ: Въ пять часовъ вечера въ сочельникъ заперъ я свою дверь и отправился къ Кьюслингу. На улиц было порядкомъ холодно, а я зналъ, что у Кьюслинга топили, и кто знаетъ, быть можетъ, у него даже найдется, что пость. Хотя, въ сущности, у него не было никакихъ средствъ къ жизни, но онъ все же ухитрялся какъ-то жить изо дня въ день и, собственно говоря, никогда не сидлъ безъ гроша. Недлю тому назадъ онъ даже купилъ себ новыя калоши, несмотря на то, что его кошелекъ казался совершенно тощимъ.

Я вошелъ и въ полутьм разглядлъ Кьюслинга, сидящаго у стола.

— Садись,— сказалъ онъ лаконически.

Это была его обычная манера. Онъ никогда не говорилъ: ‘пожалуйста, садись’ или ‘сядь, прошу тебя’, а только коротко и ясно: ‘садись’.

— Желаю теб веселыхъ праздниковъ,— сказалъ я. — У тебя хорошо, тепло, я же сегодня совсмъ не топилъ, въ моей печк прескверная тяга, такъ что ее совершенно безполезно топить.

Кьюслингъ не возразилъ ни слова. Онъ всталъ и досталъ откуда-то кусочекъ колбасы и большой кусокъ хлба.

Я сидлъ и старался глядть въ другую сторону въ то время, какъ онъ занимался своей колбасой. Когда же онъ предложилъ и мн пость и даже придвинулъ для меня стулъ къ столу, я притворился очень удивленнымъ.

— Право, милйшій, у тебя все какія-то неожиданности. Какъ, у тебя даже есть, что пость! Ну, что же, большое теб спасибо! Стоитъ, право, немыого попрсбовать, въ особенности, когда это такая вкусная вещь!

И я принялся сть церемонно, маленькими кусочками.

— Ахъ, пожалуйста, не корчи изъ себя дурака, съшь все это,— сказалъ Кьюслингъ.

И я сълъ колбасу и хлбъ, потому что онъ желалъ этого.

Кьюслингъ съ минуту просидлъ молча, погруженный въ какую-то думу. Затмъ онъ всталъ и, ероша волосы, пробормоталъ:

— Теб бы слдовало теперь выпить рюмочку водки, но у меня нтъ дома водки… Что ты скажешь, если мы возьмемъ да пойдемъ къ Ёну Тру.

— Ахъ,— отвтилъ я, уже навшись,— ну что мы станемъ длать тамъ у него? А впрочемъ, если ты хочешь…

Да, Кьюслингъ хотлъ непремнно итти къ Ёну Тру и уже надлъ для этого свои новыя калоши.

Ёнъ Тру былъ преоригинальный человкъ — сынъ крестьянина, студентъ-теологъ, а практиченъ какъ кузнецъ. Онъ былъ до того скупъ, что съ трудомъ уплачивалъ аккуратно за квартиру. Занималъ онъ самое невозможное помщеніе, хуже котораго нельзя было и придумать для человка,— какую-то конурку, въ которой не было ни одного порядочнаго стула, ни даже занавсокъ у окна. Но никому не могло притти въ голову, встрчая Ёна Тру на улиц, что онъ живетъ хуже другихъ. Насколько я могу судить, онъ былъ всегда прекрасно одтъ и даже въ дождливую погоду имлъ при себ дождевой зонтикъ.

— Врядъ ли онъ теперь дома,— сказалъ Кьюслингъ и постучалъ въ дверь. Но онъ былъ дома.

— Веселыхъ праздниковъ.

Мы сли, на чемъ попало, и принялись болтать. Я оглянулся кругомъ. Полъ весь покосился, потолокъ совершенно покатый и гд-то въ самомъ ушу, чуть ли не подъ самой крышей, маленькое оконце. На стн противъ насъ висли цилиндръ и соломенная шляпа — больше ничего. Все голо и пусто,— только эти дв шляпы. А на кровати даже не видно признаковъ постели.

Вдругъ Кьюслингъ сказалъ:

— Ты, въ сущности, удивительный человкъ, Ёнъ Тру, такъ что ничего не будетъ удивительнаго въ томъ, если ты мн одолжишь пять кронъ, когда я тебя попрошу объ этомъ.

— Хм… нтъ, этого я не могу сдлать,— отвтилъ Ёнъ. — Да, положительно я не въ состояніи этого сдлать! Я долженъ былъ получить изъ дому немного денегъ, но он еще не пришли.

— Ну, я также долженъ на-дняхъ получить деньги,— продолжалъ Кьюслингъ,— я сегодня получилъ извстіе, он уже высланы, такъ что теб нечего бояться, что я не отдамъ, если ты мн дашь взаймы пять кронъ.

— Да, да, знаю, но… Нтъ, къ сожалнію, не могу въ данный моментъ. Я вдь даже не могъ сегодня, въ сочельникъ, надть чистой рубашки, потому что нечмъ было заплатить прачк,— говоритъ Ёнъ, показывая на свою грязную рубашку.

Пауза.

— Такъ вотъ какъ! Значитъ, и у тебя не густо! — какъ бы нехотя замчаетъ Кьюслингъ,— а мы-то, по правд сказать, оба на тебя разсчитывали.

Ёнъ, улыбаясь, качаетъ головой. Я молчу, потому что сытъ и совершенно доволенъ. Но я не могу удержаться отъ улыбки, услыхавъ отъ Кьюслинга, что онъ на-дняхъ ожидаетъ денегъ. Хотлось бы мн знать, откуда онъ ихъ ждетъ.

— Да, Рождество бываетъ только разъ въ году, и ты, Ёнъ, чортъ меня возьми, долженъ сегодня сдлать что-нибудь для насъ, угостить насъ, что ли,— говоритъ уже прямо Кьюслингъ. — Да, да, теб не отвертться отъ насъ.

— Какъ, я?— возражаетъ Ёнъ испуганнымъ голосомъ. — Но что могу я сдлать для васъ, вдь у меня нтъ денегъ!

Тогда Кьюслингъ указываетъ на стну, гд висятъ шляпы, и говоритъ:

— Если у тебя нтъ денегъ, то позволь намъ заложить твой цилиндръ.

— Цилиндръ?! — Ёнъ привскакиваетъ на мст.— Нтъ, нтъ, я вдь еще не сошелъ съ ума.

— Видалъ ли ты когда-нибудь подобную свинью? — восклицаетъ Кьюслингъ, обращаясь ко мн съ удивленнымъ видомъ.— У него дв шляпы, и онъ не хочетъ одолжить намъ одну изъ нихъ для заклада!

— Хорошо, ты можешь взять соломенную шляпу!

— А, соломенную шляпу? Нтъ, благодарю покорно. Какъ ты полагаешь, много ли дадутъ въ это время года за соломенную шляпу?

— Нтъ, нтъ, ни за что!

Пауза.

Кьюслингъ повторяетъ свою просьбу.

— Никогда въ жизни я не слыхалъ ничего подобнаго! — кричитъ Ёнъ Тру. — Можетъ быть, ты желалъ бы видть меня идущимъ въ это время года по улиц въ соломенной шляп?

Я попрежнему не говорю ни слова, потому что я сытъ и сижу такъ уютно. Но у меня въ голов мелькаетъ мысль: что, если бы пришить къ этой соломенной шляп наушники? И я начинаю думать о красныхъ фланелевыхъ наушникахъ, потому что незадолго до этого я мечталъ о теплыхъ, очень теплыхъ фланелевыхъ рубашкахъ.

А т двое продолжаютъ спорить о цилиндр.

— Если на то ужъ пошло, то вдь ты сидишь въ новешенъкихъ калошахъ,— говоритъ Ёнъ Тру,— почему же ты ихъ не заложишь?

Вмсто отвта Кьюслингъ сбрасываетъ одну калошу и поднимаетъ кверху ногу. Сапогъ его — сплошная зіяющая дыра, и мы вс трое чувствуемъ ужасъ подобнаго положенія.

— Ну что, находишь ли ты, что я могу обойтись безъ калошъ? — спрашиваетъ онъ.

— Нтъ, нтъ, но скажи, Бога ради, мн-то что за дло до всего этого?

Кьюслингъ встаетъ и протягиваетъ руку къ цилиндру. Все это дло одной секунды, но Ёнъ все же успваетъ предупредить его: онъ схватываетъ цилиндръ и крпко держитъ его на далекомъ разстояніи отъ себя, чтобы какъ-нибудь не помять.

— Встань же,— кричитъ мн Кьюслингъ,— чортъ возьми, да отними же у него цилиндръ!

Я поднимаюсь съ мста, но Ёнъ грозно произноситъ:

— Говорю вамъ, не подходите, вы испортите мой цилиндръ!

Но ему все же пришлось отдать его. Намъ не стоило ни малйшаго труда осилить его. Практическій инстинктъ крестьянина подсказалъ ему, что цилиндръ утратитъ всякую цнность какъ для насъ, такъ и для него, если будетъ помятъ, а поэтому онъ предоставилъ его намъ. И Кьюслингъ ршилъ его заложить и на вырученныя деньги купить чего-нибудь състного. Только бы ссудныя кассы не были закрыты. Выходя изъ комнаты, онъ все еще продолжаль бормотать обижеинымъ тономъ:

— Ну, видана ли подобная свинья! У меня, можно сказать, деньги уже на почт лежатъ, а онъ все же не хочетъ мн…

— Самъ свинья,— передразнилъ его Ёнъ. Затмъ открылъ дверь и крикнулъ ему вслдъ:

— Смотри ты у меня, не потеряй квитанцію!

Ёнъ Тру былъ страшно взбшенъ. Собственно говоря, онъ намренъ сейчасъ же уйти,— говоритъ онъ мн.

Но тутъ ему приходитъ въ голову, что онъ также иметъ право принять участіе въ ужин и, такимъ образомъ, но мр возможности, попользоваться вырученными за его цилиндръ деньгами. Онъ прислъ на кровати и принялся высчитывать, сколько могутъ дать за цилиндръ. При этомъ къ нему вернулось его обычное спокойствіе, гнвъ исчезъ, и онъ даже обратился ко мн съ вопросомъ, какъ я думаю, дадутъ ли подъ цилиндръ пять кронъ! Я опять удобно сидлъ на полу, прислонясь спиной къ стн,— еще немного, и я бы заснулъ.

Но Ёнъ сталъ тревожиться. Почему Кьюслингъ не идетъ, куда это онъ запропастился? Не сбжалъ же онъ съ деньгами! Ёнъ открылъ свое оконце и, не обращая вниманія на морозъ, высунулъ голову, чтобы посмотрть, не видать ли Кьюслинга.— Хорошо, если онъ будетъ такъ догадливъ и принесетъ немного чайной колбасы…

Наконецъ, Кьюслингъ вернулся. Нтъ, онъ не принесъ колбасы. Ему дали всего дв кроны, и онъ вс израсходовалъ на коньякъ. И Кьюслингъ съ шумомъ поставилъ бутылку на полъ.

— Нечего сказать, хорошій сортъ цилиндровъ ты носишь! — ворчалъ онъ.— Хе-хе, вотъ такъ цилиндръ,— дв кроны!

— А гд у тебя квитанція? — крикнулъ снова взбшенный Ёнъ.

Получивъ квитанцію, онъ зажетъ свчу и сталъ подозрительно разглядывать, не выдали ли Кьюслингу больше денегъ, чмъ онъ сказалъ.

Минуту спустя мы вс подошли къ столу и пропустили по рюмк. Я пилъ съ большой жадностью. Ёнъ также много пилъ,— казалось, онъ основательно хотлъ попользоваться своей частью. Только Кьюслингъ пилъ очень осторожно, каждый разъ наполняя свою рюмку только до половины.

— Просто безсовстно, до чего вы наливаетесь! — сказалъ онъ.

Коньякъ сильно оживилъ и пріободрилъ меня. Я не захотлъ пропустить этого замчанія безъ возраженія, я чувствовалъ себя сильнымъ и энергичнымъ и отвтилъ:

— Завидно теб, что ли? Ты слышишь, мы не должны такъ безсовстно наливаться!..

Кьюслингъ взглянулъ на меня.

— Что съ тобой? — спросилъ онъ съ удивленіемъ.

Ёнъ становился все веселе. Онъ выпилъ еще рюмку въ знакъ того, что коньякъ принадлежитъ, собственно, ему. Онъ длался все развязне и, наконецъ, просто сталъ ликовать. Еще черезъ минуту онъ снова затялъ разговоръ о чайной колбас. Кьюслингъ наполнилъ мою рюмку и принесъ ее мн, такъ какъ я снова слъ на полъ, но я не взялъ ея.

— Не обидлся же ты въ самомъ дл? — сказалъ Кьюслингъ и внимательно поглядлъ на меня. Я отвтилъ, что напрасно онъ такъ заботится обо мн,— я-то ужъ ни въ какомъ случа не стану пить его коньякъ. И если онъ ничего не иметъ противъ этого, то я, такъ и быть, останусь сидть тамъ, гд сижу. Но могу и уйти.

Пауза.

Кьюслингъ продолжалъ смотрть на меня съ изумленіемъ.

— Будь ты въ здравомъ ум, я закатилъ бы теб хорошую затрещину, но ты, бдняга, теперь невмняемъ! — произнесъ онъ и отошелъ отъ меня.

— Ты, кажется, воображаешь, что я пьянъ?

— Нтъ, не пьянъ, но пока съ тебя совершенно достаточно.

Я продолжаю сидть, обдумывая его слова, а тмъ временемъ Ёнъ все приглядывается къ коньяку, который, повидимому, уже порядкомъ подйствовалъ на него. Онъ начинаетъ нтъ и болтать самъ съ собой.

— Обиженъ,— бормочетъ онъ,— кто обиженъ? Мн кажется, вы говорите о комъ-то, кто обиженъ? — Чайная колбаса все еще не выходитъ у него изъ головы, онъ никогда не слыхалъ, чтобы можно было обойтись на Рождество безъ колбасы. Вдругъ онъ предлагаетъ намъ всмъ вмст спть что-нибудь. И они оба поютъ: ‘Когда вечеромъ солнце сіяетъ’. Я внимательно слушаю, но едва они пропли первую строфу, какъ я поднимаюсь съ пола и подхожу къ Кьюслингу.

Какое-то трогательное чувство къ нему охватило меня, я схватываю его за руку и что-то бормочу.

— Ну, хорошо, хорошо! — говоритъ Кьюслингъ, и я опять сажусь на свое мсто. Ёнъ поетъ новую псню, шведскую дсню о ‘Біанк’.

— Послушайте, ступайте-ка, купите колбасы! — вспоминаетъ онъ еще разъ.

— Сейчасъ, только дай денегъ! — возражаетъ Кьюслингъ.— Я знаю, у тебя есть деньги, ты вдь меня не проведешь.— Настроеніе Ена сразу измнилось, онъ слъ на свою кровать и постарался, насколько это было возможно, овладть собой. Упоминаніе о деньгахъ пробудило въ немъ опять инстинктъ крестьянина. Осторожно дотронулся онъ до кармана на груди и сказалъ съ хитрымъ лукавствомъ пьянаго человка:

— Вотъ какъ? Ты знаешь, что у меня есть деньги? Кто теб разсказалъ объ этомъ? Ты можешь меня всего обыскать, я вдь сегодня не могъ даже прачк заплатить.

— Ну, понятно, это все только шутка! — сказалъ Кьюслингъ,— теб такъ же плохо приходится, какъ и намъ. Да, да, ты совершенно правъ. Не найдется никого, кто бы сталъ подозрвать, что человкъ, живущій въ подобной дыр, можетъ быть денежнымъ человкомъ.

— Ну, что до этого касается, то…

— Нтъ, объ этомъ не стоитъ и разговаривать: человкъ, у котораго даже свинья не захотла бы жить, не можетъ быть ничмъ инымъ, какъ только бднякомъ въ род насъ. И понятно, нтъ никакого стыда въ томъ, что ты носишь цилиндры цною въ дв кроны, когда ты вынужденъ это длать.

— Вынужденъ! — воскликнулъ онъ,— о, еще совсмъ неизвстно, вынужденъ ли я…

— Ну, да вдь это извстно, и не захочешь же ты хвастаться передъ нами тмъ, чего нтъ.

Ёнъ вскочилъ со стула. Вся природная осторожность покинула его. Онъ далъ волю своему негодованію и, стуча по столу кулакомъ, повторялъ, что онъ сынъ богатаго Тру, да, сынъ богача Тру. Онъ поспшно вытащилъ изъ бокового кармана бумажникъ, поднесъ его къ самому носу Кьюслинга и воскликнулъ:

— Видишь ли ты это? Я спрашиваю тебя — видишь ли ты это?

Кьюслингъ казался очень удивленнымъ и отступилъ отъ него.

— Да, я сынъ богатаго Тру — продолжалъ Ёнъ,— кто бы могъ этому поврить? Ты вдь тоже не принималъ меня за богача?

— Нтъ,— отвтилъ Кьюслингъ и покачалъ головой. Но Ёнъ несся теперь на всхъ парахъ. Онъ наслаждался изумленіемъ Кьюслинга и продолжалъ все больше хвастаться. Онъ, казалось, просто надувался тщеславіемъ, онъ становился на носки, кричалъ и, наконецъ, подошелъ ко мн и также поднесъ свой бумажникъ къ моему носу.

— Ну, пустымъ бумажникомъ меня нисколько не удивишь,— произнесъ вызывающимъ тономъ Кьюслингъ.

— Пустымъ!.. Ахъ ты, собака! — и Ёнъ принялся вытаскивать изъ бумажника кредитки, размахивать ими во вс стороны, сталъ бгать за Кьюслингомъ по всмъ угламъ комнаты и совать ему въ лицо пачки бумажекъ.— Какъ, это онъ называетъ пустымъ бумажникомъ? Ха-ха-ха, приходится спрашивать его объ этомъ, если ужъ онъ такъ наивенъ. Да,— я только Ёнъ Тру, сынъ бдняка Тру, и у меня, у бдняка, нтъ ни гроша въ карман! ха-ха-ха!

Его хвастовству не предвидлось конца. Онъ прислъ къ столу, опорожнилъ всю бутылку и продолжалъ хвастаться. Кьюслингъ сказалъ, наконецъ:

— Да вдь я же всегда говорилъ и говорю, что ты удивительный человкъ, Ёнъ Тру… Ну, какъже теперь обстоитъ съ пятью кронами,— дашь ты мн ихъ или нтъ? Хотя мы и выпили коньякъ, но рождественскій сочельникъ все еще не прошелъ.

— Но,— произнесъ Ёнъ, точно онъ продолжалъ безъ всякаго перерыва свою рчь и какъ бы не слыша словъ Кьюслинга,— но я совсмъ не съ той цлью показывалъ вамъ мои деньги, чтобы дать вамъ взаймы, въ этомъ вы жестоко ошибаетесь.

Кьюслингъ опять принялся бранить его самыми отборными словами, какія онъ только могъ вспомнить, и Ёнъ, наконецъ, созналъ, что онъ дйствительно долженъ предпринять что-нибудь. Онъ прервалъ Кьюслинга:

— До тхъ поръ, пока вы мои гости, вамъ не нужно занимать деньги, чтобы длать какія бы то ни было покупки для моего дома. Объ этомъ ужъ позаботится сынъ Тру, да, сынъ богача Тру, и вс расходы по ужину возьметъ онъ на себя!

— Браво! — радостно воскликнулъ Кьюслингъ.

Это одобреніе еще сильне подзадорило Ёна: онъ всталъ, порылся въ карман жилета, вытащилъ оттуда полкроны и кинулъ ее на столъ, говоря:

— Вотъ это на колбасу!

Кьюслингъ былъ ошеломленъ и побжденъ. Право, это было уже слишкомъ.

— На колбасу? Какъ, такъ много? Да въ ум ли ты! — воскликнулъ онъ. А Ёнъ стоялъ, точно окаменвъ въ своей гордости, и раздумывалъ, что бы такое еще сдлать для насъ. Онъ схватилъ Кьюслинга за пуговицу и произнесъ торжеетвеннымъ тономъ:

— Я уполномачиваю тебя купить длинную чайную колбасу! Стой, ни шагу: вотъ теб пять кронъ, отдай мн назадъ полкроны. Я уполномачиваю тебя купить дв самыя длинныя чайныя колбасы, какія ты только найдешь, и еще бутылку коньяку! Да, вотъ теб пять кронъ. Если теб этого мало, скажи только,— вотъ тутъ у меня на груди находится еще много кронъ, такъ какъ ты видишь передъ собой сына богача Тру собственной персоной!

Кьюслингъ, наконецъ, высвободилъ свою пуговицу и посншно ушелъ. Ёнъ крикнулъ ему вслдъ:

— Смотри, чтобъ теб врно дали сдачу съ моихъ пяти кронъ, потому что ты долженъ получить много сдачи. Прошло нсколько минутъ,— цлыхъ десять минутъ, а Ёнъ продолжалъ говорить безъ умолку, и меня отъ этого опять начало клонить ко сну. Четыре раза присаживался онъ рядомъ со мной на полъ, но нигд не могъ найти себ покоя, поминутно вскакивалъ и принимался ходить по комнат. Въ конц коыдовъ, онъ началъ громко дть.

Мы услыхали шаги на лстниц — медленные, тяжелые шаги. Ёнъ улыбнулся.

— Слышишь ли ты? Да, да, у него не легкая ноша,— сказалъ онъ, высовывая языкъ отъ удовольствія.

Но ноша Кьюслинга не была тяжела,— у него ничего не было въ рукахъ: вс лавки были уже закрыты, когда онъ вышелъ наулицу. Кьюслингъ съ яростью проклиналъ всхъ торговцевъ города.

Ёнъ былъ единственный, котораго обрадовала эта неудача. Да, не могло быть сомннія,— онъ втихомолку радовался этому и сейчасъ же потребовалъ свои деньги обратно. Онъ сталъ также бранить торговцевъ, но разв это его вина, вдь онъ хотлъ угостить насъ. О, да, онъ хотлъ еще больше сдлать, хотлъ догнать Кьюслинга и дать ему еще пять кронъ на угощеніе для насъ — разв нсколько лишнихъ грошей играютъ для него какую-нибудь роль?..

Свча догорла, было уже поздно. Ёнъ сталъ звать и хотлъ уже ложиться спать. Кьюслингъ сидлъ молча, раздумывая надъ чмъ-то. Онъ вдь всегда находилъ столько способовъ и придумывалъ столько уловокъ.

— Ну, что же, значитъ, и мы должны уйти,— сказалъ онъ, обращаясь ко мн. — Да, пойти домой и лечь, тогда, быть можетъ, мы позабудемъ, что сегодня сочельникъ.

Онъ повернулся къ Ему Тру и пожелалъ ему спокойной ночи.

— Намъ бы по-настоящему не слдовало расходиться, мы должны бы провести весь вечеръ вмст,— продолжалъ онъ,— впрочемъ, вдь Ёнъ никуда не можетъ съ нами пойти.

— Какъ, онъ-то не можетъ?..

— Да разв же онъ можетъ выйти на улицу въ соломенной шляп?

О, да, сынъ богача Тру можетъ себ это позволить. И Ёнъ нахлобучилъ на голову соломенную шляпу и пошелъ, пошатываясь, впереди всхъ по лстниц. Когда мы вышли на улицу, Кьюслингъ направился по дорог, ведущей въ кафэ Штрихъ. Желтая соломенная шляпа Ёна свтилась точно ореолъ вокругъ его головы, и онъ долженъ былъ придерживать ее обими руками, чтобы втеръ не снесъ ея.

Кьюслингъ молча шелъ впереди до тхъ поръ, пока мы не поравнялись съ кафэ.

— Катакомбы! — тутъ онъ остановился.

— Нтъ, это право, не годится, Ёнъ Тру,— сказалъ онъ,— люди таращатъ на тебя глаза и говорятъ, что ты шутъ, изображающій елочнаго дда. Не можешь же ты допустить, чтобы о теб такъ отзывались!

Ёнъ весь вздрогнулъ.

— Кто говоритъ, что я шутъ? — крикнулъ онъ и, казалось, былъ готовъ кинуться на перваго встрчнаго. Онъ умышленно подошелъ совсмъ близко къ фонарю у подъзда кафэ, чтобы дать людямъ возможность хорошенько разсмотрть его соломенную шляпу. Онъ даже снялъ ее, нсколько разъ помахалъ ею въ воздух, затмъ надлъ на затылокъ, говоря, что онъ вспотлъ, до того ему жарко, и что вообще онъ бы хотлъ видть того, кто отважится таращить глаза на сына богача Тру.

Посл того, какъ Кьюслингъ довелъ его до этого состоянія, уже не стоило ни малйшаго труда затащить его въ ‘Катакомбы’, гд ему пришлось-таки раскошелиться и разстаться со своими пятью кронами.

И тутъ-то оказалось, что Кьюслингъ цлый день ничего не лъ, хотя самъ накормилъ меня на славу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Затмъ другой товарищъ началъ разсказывать.

Ёнъ Тру.

Читайте также: