В. Н. Коровин
Языков Н. М.:биобиблиографическая справка, Языков Николай Михайлович, Год: 1990
Время на прочтение: 9 минут(ы)
ЯЗЫКОВ, Николай Михайлович [4(16).III.1803, Симбирская губ. — 26.XII.1846 (7.I.1847), Москва) — поэт. Родился в богатой помещичьей семье. Состояние, оставленное отцом, позволило ему получить хорошее образование и вести независимый образ жизни. Сначала Я. учился в Петербурге в Горном кадетском корпусе (1814—1819), а затем в Институте инженеров путей сообщения (до 1820 г.). Курса в обоих учебных заведениях не окончил и осенью 1822 г. уехал в Дерпт, где поступил в университет на философский факультет и провел семь лет, но экзамена за университет не сдавал и покинул его ‘свободно-бездипломным’.
Еще до Дерпта Я. почувствовал свое призвание поэта. Завязавшиеся в последний год пребывания в Петербурге театральные и литературные знакомства в Дерпте не теряются, а упрочиваются. Я. знакомится с А. Ф. Воейковым, через него с Жуковским, во время наездов в Петербург — с Дельвигом, К. Ф. Рылеевым, а в 1826 г.— с А. С. Пушкиным. Он устанавливает связи с журналами, и его печатают ‘Славянин’, ‘Новости литературы’, ‘Сын отечества’, ‘Благонамеренный’, ‘Невский альманах’, ‘Соревнователь’ и др. издания. Среди студенческой молодежи он находит понимающую его аудиторию, которой свойственны оппозиционные настроения. В Дерпте Я. много читает и тем пополняет свое образование. Он приобретает широкие и глубокие познания в мировой и русской истории, в совершенстве овладевает немецким языком, и ему открывается немецкая литература предромантизма и романтизма, он успешно изучает латинский и греческий языки, его интересуют статистика, государственное право, политэкономия. Рядом с именами Байрона, Шиллера, Тика стоят для него имена Н. М. Карамзина, И. А. Крылова, А. С. Грибоедова. На этом фоне формируется вольнолюбие Я., его несомненная общественная оппозиционность, которая сближает поэта с декабристами. Однако в отличие от декабристов у Я. не было каких-либо прочных и продуманных политических убеждений. Они носили скорее чисто эмоциональный характер и выражались в протесте против самодержавного произвола, аракчеевщины, всяких форм угнетения, сковывавших духовную свободу. Отсюда и пафос языковской поэзии — ‘стремление к душевному простору’, как определил его И. В. Киреевский (‘О стихотворениях г. Языкова’ // Телескоп.— 1834.— Ч. 19.— No 3, 4).
Поэтическое дарование Я. исключительно лирическое. Хотя он писал поэмы (‘Сержант Сурмин’, 1829, опубл. в 1845 г., ‘Липы’, 1846, опубл. в 1859 г.), сказки (‘Сказка о пастухе и диком вепре’, 1835), драматические произведения (‘Жар-птица. Драматическая сказка’, 1836—1838, опубл. в 1857 г., ‘Встреча Нового года’, 1840, ‘Странный случай’, 1841), однако не достиг в них заметных успехов.
В творчестве Я. отчетливо выделяются два периода: 20 — нач. 30 гг. (примерно до 1833 г.) и вторая половина 30 гг. (с 1834 г.) — 1846 г.
Лучшие произведения Я. в большинстве своем созданы в нач. 20 — сер. 30 гг. Как и другие поэты пушкинской поры, Я. сформировался в преддверии восстания декабристов, в период подъема общественного движения. Это наложило отпечаток на всю его лирику. Радостное чувство свободы, охватившее современников поэта и его самого, непосредственно повлияло на строй чувств Я.
Находившийся в начале 20 гг. в Дерпте, Я. внимательно следил за умонастроением общества. В литературе в это время спор классиков с романтиками явно клонится к победе новых форм над старыми. Уже вышли первые романтические поэмы Пушкина, уже романтизм торжествовал в жанрах элегии и баллады. Постепенно началось размежевание внутри романтизма. Юный Я- воспринял романтизм как свободу личных чувств и свободу от правил классицизма. Ему не чужды гражданские симпатии, но главное — простор души, простор чувств и мыслей, ощущение абсолютной раскованности.
Опору своим чувствам он находит в древности, в русской истории, осмысляя свои личные порывы, с одной стороны, как присущие поэту, а с другой — русскому душой. Так возникают стихотворения, написанные в жанре песен, пропетых баянами или бардами и воскрешающих вдохновенных певцов за свободу. Эти жанры отчасти напоминали думы Рылеева с их пламенными призывами к свободе, образами борцов против тирании, высокими патриотическими чувствами и громкими, одическими словами.
Так, в ‘Песне барда во время владычества татар в России’ Я. начинает лирическую речь взволнованным вопросом и увенчивает горьким восклицанием. Однако обращение к тягостным временам рабства не вносит оттенков отчаяния. Напротив, речь Я. полна патриотического витийства, бодрости. Картина порабощения непосредственно должна была напомнить читателю о современном рабстве, о самодержавной тирании и возбудить его к подвигу. Вся обстановка выдержана в духе песен Оссиана, а герои предстают мужественными воинами.
В этих песнях не нужно искать исторической верности — суть не в ней. Я., опираясь на традицию, создает высокий жанр и пользуется целой системой поэтических средств, чтобы взволновать читателя живым современным содержанием. Отсюда характерные для гражданской поэзии слова-сигналы (‘вольность’, ‘сыны снегов’, ‘слава’, ‘цепи’, ‘меч’, ‘тиранство’, ‘раб’), риторические вопросы и восклицания. Все это придает речи торжественный, ораторский характер. Но это уже не прежняя холодно-риторическая торжественность оды. Она достигается не усложненностью и затрудненностью стиля, не нарочитой архаизированностью языка, а иными средствами — звуковыми (аллитерациями) и стиховыми (убыстренностью темпа, особой расстановкой ударений). При этом она не утрачивает ни громозвучности, ни эффектности.
Подобно декабристской поэзии, лирика Я. наполнена образами древности. Города Новгород и Псков выступают у него символами желанной политической свободы. Патриотические и гражданские мотивы проникают и в другие жанры.
Главные достижения Я. связаны со студенческими песнями (циклы 1823 и 1829 гг.), с элегиями и посланиями. В них и возникает тот образ мыслящего студента, который предпочитает свободу чувств и вольное поведение принятым в деспотическом обществе официальным нормам морали, отдающим казенщиной, и религиозным запретам. Разгульное молодечество, кипение юных сил, ‘студентский’ задор, смелая шутка, избыток и буйство чувств — все это было, конечно, открытым вызовом обществу, которое крепко опутало личность целой системой условных правил.
‘Студент’ Я. испытывает подлинный восторг перед богатством жизни, перед собственными способностями и возможностями, вдруг открывшимися ему. Отсюда так естественны в его речи торжественные слова, восклицательные интонации, громкие призывы. Вольные намеки постепенно приобретают все большую остроту, поясняющую истинный смысл бурсацкого разгула. Оказывается, он противник ‘светских забот’, внутренне независим и счастлив этим. Ему присущи рыцарские чувства — честь, благородство. Он жаждет славы, но исключает лесть (‘Чинов мы ищем не ползком!’). Ему свойственны искреннее вольнолюбие, гражданская доблесть (‘Сердца — на жертвенник свободы!’), равноправие, отвращение к тирании (‘Наш ум — не раб чужих умов’), презрение к атрибутам царской власти и к самому ее принципу (‘Наш Август смотрит сентябрем — /Нам до него какое дело?’). Веселье в ‘Песнях’ идет об руку с одушевляющей их свободой. Я. буйствует, богатырствует в избытке переполняющих его жизнерадостных чувств. В этом ‘студентском’ упоении жизнью, в громкой похвальбе, в богатырском размахе чувств ощущалось не бездумное веселье, а искреннее наслаждение молодостью, здоровьем, свободой.
Человек в лирике Я. представал сам собой каков он есть по своей природе, без чинов и званий, отличий и титулов, в целостном единстве его чувств и мыслей. Ему были доступны и переживания любви, природы, искусства, и высокие гражданские чувства. Эта неразъемность внутреннего мира личности, радостно устремленной навстречу жизни, испытывающей подлинный восторг перед ее богатством, придает оригинальность поэзии Я. Вольнолюбие, одушевлявшее поэзию Я., не помешало ему, однако, увидеть рабскую покорность народа. В двух элегиях (‘Свободы гордой вдохновенье!’ и ‘Еще молчит гроза народа…’), написанных уже в то время, когда революционные и освободительные движения в Европе были подавлены, Я. глубоко скорбит о рабстве, нависшем над Россией. Он сетует на недостаток революционного чувства в народе (‘Тебя не слушает народ…’), но самую свободу понимает как ‘святое мщенье’. В стихотворениях возникают мрачные картины. ‘Я видел рабскую Россию: I/ Перед святыней алтаря. // Гремя цепьми, склонивши выю, // Она молилась за царя’ // и горькие пророчества // ‘Столетья грозно протекут,— и не пробудится Россия!’. Но даже и тогда в поэте живет вера в свободу: ‘Еще молчит гроза народа. // Еще скован русский ум, // И угнетенная свобода // Таит порывы смелых дум’. Она не исчезает и после поражения восстания декабристов. Стихотворение ‘Пловец’ (‘Нелюдимо наше море…’), созданное в 1829 г., полно мужества и бодрости. Слово ‘нелюдимо’, вероятно, было связано у Я. с казнью и ссылкой декабристов. О том же напоминают строки о море (‘В роковом его просторе // Много бед погребено’). Образ роковой, изменчивой и превратной морской стихии, как и образы бури, ветра, туч, грозных в своем своенравии, типичны для романтической лирики — и вместе с тем навеяны воспоминаниями о недавних трагических событиях русской истории. Силе стихии романтик противопоставляет силу души, твердость духа, личную волю мужественных людей, спорящих со стихией // ‘Смело, братья! Ветром полный // Парус мой направил я: // Полетит на скользки волны // Быстрокрылая ладья!’ // В зримой картине Я. видится отдаленная цель // ‘Там, за далью непогоды, // Есть блаженная страна…’ // Но Я. только приоткрывает идеальный мир. Пафос его — укрепление воли человека посреди роковой непогоды, стремление поддержать дух и заразить человека порывом к свободе.
Вследствие содержательной новизны жанры поэзии Я. преобразуются. Элегия, например, включает разнообразные мотивы — гражданские, личные, разнообразные интонации — грустную, ироническую, торжественную, разнообразные стилевые пласты — от высоких слов до разговорных и просторечных. Политическая тема становится глубоко личной, воплощаясь в элегическом раздумье, но стиль элегии создается не с помощью одного лишь унылого или меланхолического словаря. Поэтическая речь легко вбирает в себя и устаревшие обороты, и одическую лексику. Это означает, что между темой и жанром, жанром и стилем нарушена жесткая зависимость. Удалое молодечество с исключительной силой проявилось в поэтической речи, льющейся раздольно, широко. Я. смел и неистощим в оживлении поэтического словаря, в создании необычных поэтических формул, высоких и иронических одновременно. В стихотворениях Я. встречаем: ‘ночного неба президент’ (о луне), ‘очам возмутительным’, ‘с природою пылкою’, ‘с дешевой красой’, ‘откровенное вино’. Вводя в поэтическую речь славянизмы и архаизмы (‘Лобзать твои уста и очи’), Я. часто оттеняет их новообразованиями (‘Истаевать в твоей любви!’), просторечием или бытовым сравнением. Ему по душе устаревшие синтаксические конструкции (‘Могуч восстать до идеала’, ‘Минувших лет во глубине / Следим великие державы…’). Для усиления чувств, для передачи волнующих его переживаний он нагнетает сравнения, используя анафорические обороты, повторяя поэтические формы внутри стиха (‘Ты вся мила, ты вся прекрасна!’). Гоголь писал о Я.: ‘Имя Языков пришлось ему недаром: владеет он языком, как араб диким конем своим, и еще как бы хвастается своею властию. Откуда ни начнет период, с головы ли, с хвоста ли, он выведет его картинно, заключит и замкнет так, что остановишься пораженный. Все, что выражает силу молодости, не расслабленной, но могучей, полной будущего, стало вдруг предметом стихов его. Так и брызжет юношеская свежесть от всего, к чему он ни прикоснется’.
Я. широко раздвинул границы поэтического словоупотребления и расшатал устойчивость стилей гражданской и элегической поэзии. Новаторство Я. в области поэтического языка идет об руку со стиховым. Поэт в совершенстве владеет строфой и синтаксическим периодом и совершает в русской поэзии переход от строфически упорядоченной речи к свободно льющемуся стиху.
Летом 1826 г. в жизни Я. произошло важное событие: по приглашению Пушкина он приехал в Михайловское и встретил исключительно радушный прием. Духовная атмосфера, породнившая Пушкина и Я., отлилась в замечательных стихотворениях, в которых воспеты Михайловское, Тригорское и их обитатели (‘Тригорское’, ‘Вечер’, два послания ‘К П. А. Осиповой’), Я. испытал на себе глубокое личное обаяние Пушкина и его поэзии. Пушкин также был тронут дружбой Я. и высоко ценил свободу его письма, самовластное владение языком и периодом.
В 1829 г., тяжело заболев, Я. покинул Дерпт и переехал в Москву, где вошел в круг Елагиных — Киреевских, Аксаковых, Погодина, Баратынского, Каролины Павловой.
После разгрома восстания декабристов, подавления Июльской революции во Франции и польских событий Я. постепенно, хотя и Hi сразу, меняет свои позиции. Чисто эмоциональное вольнолюбие не могло искупить неясности общественных взглядов и отсутствия продуманных, зрелых и глубоких убеждений. Хотя ряд произведений конца 20 — нач. 30 гг. свидетельствовал о неугасших творческих силах (напр., ‘Пловец’ и др.), в целом лирика Я. теряет боевой задор и протестующий пафос.
В 1831 г. Я. поступил на службу в Межевую канцелярию, но в 1833 г. вышел в отставку. Тогда же, в 1833 г., вышел и первый сборник стихов Я., сильно пострадавший от цензуры и не отразивший всей полноты созданного им. После ухода со службы (1839) Я. на пять лет уехал в Симбирскую губ. Здоровье его резко ухудшилось. По совету врачей поэт отправился (1838) на лечение за границу, жил в курортных городах Германии, Франции, посетил Италию, где подружился с Гоголем. В 1843 г., почувствовав себя лучше, приехал в Россию и поселился в Москве.
Во второй половине 30 гг. и особенно в 40 гг. Я. умиляется патриархальностью, воскрешает библейские и религиозные мотивы, но не в их вольнолюбивом, а в абстрактно-моралистическом содержании. Поэтому многие его стихотворения, прежде всего послания, холодны, риторичны, вялы и даже небрежны по языку. Роскошь слога, торжественность, звучность речи теперь обернулись напыщенностью, безвкусицей. Декларативность, дидактизм все чаще проникают в лирику Я. Все это не означает, однако, что талант Я. померк.
В последние годы в творчестве Я. встречаются подлинные шедевры (‘Буря’, ‘Морское купанье’ и др.). В них особенно отчетливо видна возросшая крепость его стиля, их отличают продуманный лаконизм композиции, гармоническая стройность и чистота языка. Я. сохраняет стремительность лирической речи, щедрость живописи и энергичную динамичность. К сожалению, таких высоких поэтических образцов у позднего Я. немного.
Не последнюю роль в поправении Я. сыграли славянофилы, с которыми поэт очень сблизился после возвращения из-за границы. Вместе с ними Я. ринулся в бой с западниками и разразился резкими стихотворениями в адрес демократов, которые, по его мнению, предательски и в ‘преступных словах’ (‘К не нашим’, ‘К Чаадаеву’, 1844) развращали народ европейскими идеями, рабски им подражая. В таких произведениях верх берут не патриотические, а националистические мотивы, что тогда же осудили Белинский, Герцен и Некрасов.
Незадолго до смерти Я. в свет вышли два его поэтических сборника — ’56 стихотворений Н. Языкова’ (1844) и ‘Новые стихотворения’ (1845).
Ими был подведен итог его творческой деятельности.
Поэт обогатил русскую поэзию и тем, что, по выражению Белинского, ‘смелыми и резкими словами и оборотами своими… много способствовал расторжению пуританских оков, лежавших на языке и фразеологии’ (Т. V.— С. 561), и тем, что придал стихотворному языку крепость, мужественность, силу, овладел стихотворным периодом, и тем, что в его лирике ярко запечатлелась вольная душа русского человека, жаждавшая простора, цельная, смелая, удалая и готовая развернуться во всю свою ширь.
Соч.: Стихотворения.— Спб., 1833, 56 стихотворений.— М., 1844, Новые стихотворения.— М., 1845, Поли. собр. стихотв. / Вступ. ст. М. К. Азадовского.— М., Л., 1934, Собр. стихотв. / Вступ. ст. М. К. Азадовского.— М., Л., 1948, Стихотворения. Сказки. Поэмы. Драматические сцены. Письма / Вступ. ст. И. Д. Гликкана.— М., Л., 1959, Полн. собр. стихотв. / Вступ. ст. К. К. Бухмейер.— М., Л., 1964.
Лит.: Белинский В. Г. Русская литература в 1841 году // Полн. собр. соч.—М., 1954.— Т. V.— С. 521—588, Белинский В. Г. Русская литература в 1844 году // Там же.— Т. VIII.— С. 430—483, Гоголь Н. В. В чем же. на конец, существо русской поэзии и в чем ее особенность // Полн. собр. соч.— М., 1952.— Т. VIII.— С. 369—409, Киреевский И. В. О стихотворениях г. Языкова // Киреевский И. В. Критика и эстетика.— М., 1979.— С. 132—142, Азадовский М. Судьба литературного наследства Н. М. Языкова // Литературное наследство.— М., 1935.— Т. 19—21.— С. 346—370, Семенко И. Языков // Поэты пушкинской поры — М., 1970.— С. 181—220, Коровин В. И. Языков — ‘поэт радости и хмеля’ // Коровин В. И. Поэты пушкинской поры.— М., 1980.— С. 73—97, Рассадин Ст. Драма Николая Языкова // Рассадин Ст. Спутники.— М., 1983.— С. 59—128.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990