Ясная Поляна. Выпуск 9-10, Толстовство, Год: 1990 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

РЕЛИГИОЗНО-ОБЩЕСТВЕННЫЙ

ЖУРНАЛ

ЯСНАЯ ПОЛЯНА

NN 9 — 10

Декабрь 1989 — апрель 1990

РИГА

— 1 —

л. толстой:

‘Жизнь есть движение, а потому и благо жизни не есть известное состояние, а известное направление движения.

Направление, дающее благо человеку, есть направление на служение не себе, а Богу’.

х х х

‘Мгновение — только мгновение: человеку кажется так неважно мгновение, что он пропускает его, а только в этом мгновении и вся его жизнь, только в этом мгновении он мог сделать то усилие, которым берется царство Божие внутри и вне себя.’

х х х

‘Добро есть служение Богу, сопровождаемое всегда только жертвой, тратой своей животной жизни, как свет сопровождается всегда тратой горючего материала.

Удержать для себя одного может желать человек только дурное. Чем ближе то, что делает или испытывает человек к истинному благу, тем естественнее желание поделиться этим благом с другими.’

х х х

‘То самое, что огорчает нас и кажется нам, что мешает нам исполнять наше дело жизни, и есть наше дело жизни. Тебя мучает: бедность, болезнь, клевета, унижение — стоит тебе только пожалеть себя и ты почувствоваешь себя несчастнейшим из несчастных. И стоит только понять тебе, что твое дело жизни, которое ты призван делать, состоит именно в том, чтобы в бедности, болезни, унижении прожить наилучшим образом — и тотчас же вместо уныния и отчаяния ты почувствуешь бодрость и уверенность.

— 2 —

ОТ РЕДАКЦИИ

Первый же выпуск нашего журнала мы начали выражением согласия со Львом Толстым в его протесте против превращения его взглядов, мыслей, идей, его мировоззрения в ограниченную систему законов и догм. Толстой повторял, что никакого его — отдельного, особенного — учения не было и нет, есть одно вечное, всеобщее учение — учение истины — и люди лишь пытаются выразить свое понимание этого учения кто как может, кто как умеет, наиболее ясным каждому из них образом.

Не то важно, чтобы запомнить и повторить какие-либо идеи и определения, но важно самим пережить, прочувствовать, ощутить в глубинах своей души рождение нового, светлого, любящего, и радость от встречи на этом пути.

Журнал не предлагает читателям какой-либо стройной философской или религиозной системы — он не ставит перед собой подобной цели. В то же время на наших страницах появлялись мысли таких, внешне казалось бы, разных людей, как Мартин Лютер Кинг, Махатма Ганди, Мать Тереза. Мы не искали различий, мы не пытались и соединять искусственно их традиции, мы лишь брали то вечно живое в каждом из нас, что близко и понятно может быть всем.

Не системы — а жизнь в каждом своем проявлении, не начетничество, не стремление поучать — а желание делиться тем добрым и светлым, что у кого есть, — в этом нам видится характер движения, которое со временем получило название толстовства.

И вот, что писали в разное время участники этого движения.

СЕРГЕЙ ПОПОВ /статья ‘Лев Толстой’, 1923 г./

‘…Говоря о религиозно-философском мировоззрении Толстого, нельзя закреплять все, разновременно высказанное им, как нечто догматически непреложное и окончательное, — это значило бы нарушить самое ценное в его мировоззрении — его непрестанное движение ко все большей и большей уясненности. Он шел все вперед и вперед и, подобно дереву, пускающему все новые и новые побеги, заменял свои прежние мысли новыми, и эти новые мысли еще новыми, более ясными и простыми. Наша любовь ко Льву Николаевичу и к его великим трудам, я думаю, должна заключаться не в том, чтобы каждую, даже недосказанную им мысль закреплять как нечто окончательное и догматически непререкаемое, но напротив того — в том, чтобы неуклонно идти все дальше и дальше по пути уяснения и, главное, обоснования тех истин, которые и Лев Николаевич, и другие искатели истины стремились как можно ярче и доказательнее выразить’.

— 3 —

Е.Ф.ШЕРШЕНЕВА-СТРАХОВА /Воспоминания о Вегетарианском обществе/:

‘Людям, хорошо и глубоко понимающим взгляды Л.Н.Толстого, чуждо было выделение людей, сочувствующих этими взглядам, в группу сектанства… Кого же из людей любящих, изучающих, интересующихся, меньше или больше понимающих, меньше или больше сочувствующих его воззрениям тогда или теперь можно назвать последователями Толстого?… Мы тогда чувствовали и понимали, как могли, направление мыслей Льва Николаевича через его статьи, письма, дневники и художественные произведения. Понимание Толстого давало нам направление, силы и желание быть внутренне чище, правдивее, добрее, нужнее людям. Мы чувствовала и знали в людях ту же способность любви друг к другу, что знали в себе… Не формально, но страстно искали путей жизни, искали правду, самих себя. Анализировали, сомневались, спорили, часто мучились в неведении, но честно стремились жить, не для своего личного материального благополучия, а для помощи другим людям, желали жить своим трудом, никому не быть обузой, не участвовать в насилии. На этой основе образовалась деятельность Вегетарианского общества в работе с сыпозно-тифозными, с голодающими детских очагах при Вегетарианской столовой, просветительной работе с безграмотными. Люди организовывали артели и коммуны, по убеждениям отказывались от воинской повинности. Людей, стремящихся к нравственной жизни, не мог удовлетворить ни догматизм, ни узаконенное ограничение, тормозящее развитие живой человеческой мысли.

Одни садились за отказ от воинской повинности в тюрьмы, другие навещали их в тюрьмах, помогали их семьям.

Ганди говорил, что ‘ненасилие является высшей точкой мужества’. Герцен говорил, что из свинцовых инстинктов не может получиться золотого поведения. И наша молодежь, и наши старики считали, что добро по Христу, по Толстому и по пониманию других мудрых людей не должно быть условным, т. е. не должно ждать каких-то благоприятных, условий именно потому, что оно — сила самостоятельная и всепобежденная. Мы считали, что величие человека в умении отличить истинное от ложного в признанном, узаконенном. Мы были убеждены, что борьба с узостью, зазнайством, лицемерием, культом нужна всегда и во все времена, какие бы клички люди ни носили, мы знали, что любое высокое мировоззрение люди прямолинейные, ограниченные, способны опошлить… Нам понятно было то, что ‘живы люди любовью друг к другу’ и то, что не следует делать другому того, что сам себе не желаешь. Кажется мне, что не ошибусь, если скажу, что большинству из людей нашего круга это было всего понятней и всего дороже’.

ОЛЬГА БИРЮКОВА /из письма к канадским духоборцам по случаю 50-летней годовщины со дня смерти Л.Толстого. 1960 г. Женева/

‘…Он нашел эту истину в простой известной фразе, но еще далеко не проникшей в сознание людей: ‘люби ближнего, как самого себя’. И он старался во всем своем творчестве пробуждать в людях эту способность понимать друг друга и уметь чувствовать за всякое другое существо его желание быть счастливым, считая это единственным сродством установления мира и счастья на земле.

Единомышленниками Льва Толстого могут просто считаться все искренние, мужественные люди, которые слушают свое сердце и разум. Искренность же всегда ведет к религиозности, — как Толстой и мы понимаем ее, т. е. к желанию счастья для всех и к деятельности в этом направлении.

— 4 —

Конечно, Толстой своим словом вливал во многие сердца энергию, поддержку, он пробудил многих и подтолкнул на этот путь искренности, заставил многих изменить свою жизнь. Это просто люди, принадлежавшие к общему светлому течению, проходящему через века, во всех странах, люди с пробудившимся религиозным сознанием или в виде больших личностей, как Ганди в Индии, Кагава в Японии, теперь — Данило Дольчи в Италии, какими были многие из духоборов, а также и многие совсем безызвестные лица, которые как искры появлялись там, где тьма жизни была особенно густа… как, например, один старичок из Самарской губернии /рассказывает моя мать в своих воспоминаниях/, во время эпидемии холеры добровольно с бесстрашием он ходил за больными, обмывал их и, главное умел сказать каждому такое слово, которое тушило в нем тоску и отчаяние и облегчало ему смерть. Конечно и его скоро скосила холера…

Толстой не любил, чтоб его личность окружали почетом, он просил не праздновать его юбилеев. Это, конечно, не мешает нам выразить ему нашу любовь в эти дни 50-летия со дня его смерти. Но Толстому было бы наверное особенно ценно, если бы в память его поддержали как-нибудь движением те течения борьбы со злом ненасилием, какие продолжаются теперь во многих странах мира и которые обязаны во многом своим возникновением Л.Н.Толстому’.

— 5 —

Л.ТОЛСТОЙ

СУРАТСКАЯ КОФЕЙНЯ

(По Бернардену де-Сен-Пьеру)

(отрывок)

/В рассказе речь шла о том, как в кофейной города Сурата люди различных национальностей спорят о том, чья вера лучше. Наконец они обратились к китайцу, конфуцианцу, чтобы и он высказал свое мнение/

*** * * * * * * * * * * * * * * * * * * * ***

— Господа, — сказал он, — мне кажется, что самолюбие людей более всего другого мешает их согласию и делу веры. Если вы потрудитесь меня выслушать, я объясню вам это примером.

Я выехал из Китая в Сурат на английском пароходе, обошедшем вокруг света. По пути мы пристали к восточному берегу острова Суматры, чтобы набрать воды. В полдень мы сошли на землю и сели на берегу моря в тени кокосовых пальм, недалеко от деревни жителей острова. Нас сидело несколько человек из различных земель.

Пока мы сидели, к над подошел слепой.

Человек этот ослеп, как мы узнали после, оттого, что слишком долго и упорно смотрел на солнце. А смотрел он так долго и упорно на солнце потому, что захотел понять, что такое солнце. Он хотел это узнать, чтобы завладеть светом солнца.

Бился он долго, пускал в дело все науки, хотелось ему захватить несколько лучей солнца, поймать их и закупорить в бутылку.

Долго он бился и все смотрел на солнце и ничего не мог сделать, а сделалось с ним только то, что от солнца у него заболели глаза и он ослеп.

Тогда он сказал себе:

— Свет солнечный не жидкость, потому что если бы он был жидкостью, то можно было бы переливать его, и он колебался бы от ветра, как вода. Свет солнечный тоже не огонь, петому что, если бы это был огонь, он бы тух в воде. Свет тоже не дух, потому что он виден, и не тело, потому что нельзя им двигать. А так как свет солнечный не жидкость, не твердое, не дух, не тело, то свет солнечный — ничто.

Так он рассудил и в одно время оттого, что все смотрел на солнце и все думал о нем, потерял и зрение, и разум.

Когда же он стал совсем слеп, тогда уже совершение уверился в том,

— 6 —

что солнца нет.

С этим слепцом подошел и его раб. Он посадил своего господина в тень кокосового дерева, поднял с земли кокосовый орех и стал из него делать ночник. Он сделал светильню из волокна кокосового, выжал из ореха масло в скорлупу и обмакнул в него светильню.

Пока раб делал свой ночник, слепой, вдохнув, сказал ему:

— Ну, что, раб, правду я тебе сказал, что нет солнца? Видишь, как темно. А говорят — солнце… Да что такое солнце?

— А не знаю я, что такое солнце, — сказал раб. — Мне нет до него дела. А вот свет знаю. Вот я сделал ночник, мне будет светло, и тебе могу им службу оказать, и все найти в своем шалаше.

И раб взял в руку свою скорлупу. — Вот, говорит, мое солнце.

Тут же сидел хромой с костылем. Он услыхал это и засмеялся.

— Ты, видно, от рождения слеп, — сказал он слепому, — что не знаешь, что такое солнце. Я тебе скажу, что оно такое: солнце — огненный шар, и шар этот каждый день выходит из мopя и каждый вечер садится в горах нашего острова, это мы все видим, и ты бы видел, если бы был зрячий.

Рыбак, сидевший тут же, услыхал эти слова и сказал хромому:

— И видно же, что ты нигде не был дальше твоего острова. Если бы ты был не хром да поездил бы по морю, ты бы знал, что солнце садится не в горах нашего острова, а как выходит из моря, так вечером опять садится в море. Я говорю верно, потому, что каждый день вижу это своими глазами.

Услыхал это индиец.

— Удивляюсь, — сказал он, — как может умный человек говорить такие глупости. Разве можно, чтобы огненный шар спускался в воду и не потухал? Солнце вовсе не огненный шар, а солнце — Божество. Божество это ездит на колеснице по небу вокруг золотой горы. Бывает, что злые змеи нападают и проглатывают его, и тогда делается темно. Но жрецы наши молятся о том, чтобы Божество освободилось, и тогда оно освобождается. Только такие невежественные люди, как вы, никогда не ездившие дальше своего острова, могут воображать, что солнце светит только на их остров.

Тогда заговорил бывший тут же хозяин египетского судна.

— Нет, — сказал он, — и это неправда, солнце не божество и не ходит только вокруг Индии и ее золотой горы. Я много плавал и по Черному морю, и по берегам Аравии, был и на Мадагаскаре, и на Филиппинских островах, — солнце освещает все земли, а не одну Индию, оно не ходит кругом одной горы, но оно встает у островов Японии, и потому и острова те называются Япен, то есть на их языке — рождение солнца, и садится оно далеко, далеко на западе, за островами Англии. Я это хорошо знаю, потому что и сам видел много и слышал много от деда. А дед мой плавал до самых краев моря.

Он хотел еще говорить, но английский матрос нашего корабля перебил его.

— Нет земли, кроме Англии, — сказал он, — где бы лучше знали о том, как ходит солнце. Солнце, мы все это знаем в Англии, нигде не встает и нигде не ложится. А оно ходит беспрестанно вокруг земли. Мы это хорошо знаем, потому что сами вот только что обошли вокруг земли и нигде не натолкнулись на солнце. Везде оно так же, как здесь, утром показывается и вечером скрывается.

И англичанин взял палку, начертил на песке круг и стал толковать, как ходит солнце по небу вокруг земли. Но он не

— 7 —

сумел растолковать хорошо и, показав на кормчего своего корабля, сказал:

— Он, впрочем, более меня учен и лучше вам все это растолкует.

Кормчий был человек разумный и слушал разговор молча, пока его не спросили. Но теперь, когда все обратились к нему, он начал говорить и сказал:

— Все вы обманываете друг друга и сами обманываетесь. Солнце не вертится вокруг земли, а земля вертится вокруг солнца и сама еще вертится, поворачивая к солнцу в продолжение двадцати четырех часов и Японию, и Филиппинские острова, и Суматру, на которой мы сидим, и Африку, и Европу, и Азию, и множество еще других земель. Солнце светит не для одной горы, не для одного острова, не для одного моря и даже не для одной земли, а для многих таких же планет, как и земля. Все это каждый из вас мог бы понять, если бы смотрел вверх на небо, а не себе под ноги и не думал бы, что солнце светит только для одного него или для одной его родины.

Так сказал мудрый кормчий, много ездивший по свету и много смотревший вверх на небо.

— Да, заблуждения и несогласия людей в вере — от самолюбия, — продолжал китаец, ученик Конфуция. — Что с солнцем, то же и с богом. Каждому человеку хочется, чтобы у него был свой особенный бог или, по крайней мере, бог его родной земли. Каждый народ хочет заключить в своем храме того, кого не может объять весь мир. И может ли какой храм сравниться с тем, который сам бог построил для того, чтобы соединить в нем всех людей в одно исповедание и одну веру?

Все человеческие храмы сделаны по образцу этого храма — мира Божия. Во всех храмах есть купели, есть своды, светильники, образа, надписи, книги законов, жертвы, алтари и жрецы. В каком же храме есть такая купель, как океан, такой свод, каков свод небесный, такие светильники, каковы солнце, луна и звезды, такие образа, каковы живые, любящие, помогающие друг другу люди? Где надписи о благости бога, столь же понятные, как те благодеяния, которые повсюду рассеяны богом для счастия людей? Где такая книга закона, столь ясная каждому, как та, которая написана в его сердце? Где жертвы, подобные тем жертвам самоотречения, которые любящие люди приносят своим ближним? И где алтарь, подобный сердцу доброго человека, на котором сам бог принимает жертву?

Чем выше будет понимать человек бога, тем лучше он будет знать его. А чем лучше будет знать он бога, тем больше будет приближаться к нему, подражать его благости, милосердию и любви к людям.

И потому пусть тот, который видит весь свет солнца, наполняющий мир, пусть тот не осуждает и не презирает того суеверного человека, который в своем идоле видит только один луч того же света, пусть не презирает и того неверующего, который ослеп и вовсе не видит света.

Так сказал китаец, ученик Конфуция, и все бывшие в кофейной замолчали и не спорили больше о том, чья вера лучше.

— 8 —

ПИТЕР БРУК

‘Я НЕ КОЛЛЕКЦИОНЕР’

/из интервью журналу ‘Огонёк‘, N 47, 1983/

— Вы верующий?

— Перед тем, как ответить на этот вопрос, нужно сначала точно договориться, что мы будем подразумевать под словом ‘вера’.

Любая религия, на мой взгляд, возникнув в результате очень сильных и чистых побуждений, быстро деградирует.

Есть истории о человеке, который однажды настолько глубоко испытал чувство сострадания ко всему человечеству, что у него потекли слезы. То, что творилось внутри него, вдруг вырвалось наружу. И когда он плакал, его чувство было очень глубоким и чистым. Но слезы стекали по лицу на землю и превращались в драгоценные камни. Восхищенный их красотой, человек начал собирать их, и из застывших слез у него получилась коллекция. Невероятной красоты. Но она уже не имела непосредственного отношения к той реальности, которую он пережил.

Нечто подобное в конечном итоге происходит и с возникшей религией.

Дня меня вера — это переживание некоей реальности, а не застывшая слеза.

В этом мире человек — крошечное создание, знания которого о самом себе и о мире вокруг него очень ограничены. Нам даны два измерения — пространство и время. Но не так давно ученые заверили нас, что реальность не умещается в данные нам измерения. Они математически доказали то, что благодаря интуиции человек чувствовал в течение тысячелетий: мир не такой, каким он предстает нам. Именно этот опыт, опыт переживания реальности, которая не умещается в данные нам измерения — пространство и время — лежит, по-моему в основе всех видов искусств и религий.

В ортодоксальной религии есть молитва, которая совершается без слов и без образов в полной внутренней тишине. Она — живой опыт переживания того, что невидимо и находится вне нашего понимания.

Одно из самых сильных чувств, пережитых мной и заставивших меня преклониться перед жизнью, это чувство, что реальность намного превосходит формы, в которых мы понимаем ее. Поиск ‘окна’, поиск пути к нему, иначе говоря, стремление быть открытыми для познания этой реальности и прозреть принято называть религиозным стремлением. В этом смысле я — человек верующий.

Но если под словом ‘вера’ подразумевать прежде всего формы религии: церемонии, догмы, метод рассуждения, — то в этом смысле она для меня — слезы, ставшие драгоценными камнями. А я не коллекционер.

— 9 —

Ю. ВЛАДЕВ

ОРИЕНТИРЫ

Эти заметки начали появляться у меня приблизительно с 1970 года /вместо дневника/. Это отголоски общения и разговоров с разными людьми, чтения книг, мои краткие из них выводы-заключения, а также собственные ‘открытия’ того, что уже было мне знакомо, но еще не стало родственным, и отрицание противоположного, Так что моими ориентирами являются не сами по себе эти заметки, а то, чем они вызваны, то, чем окрашены эти отклики на важные и, казалось бы, мелкие явления жизни, А заметки — это, скорее, выражение реакции на ориентиры и попытки определить самочувствие, когда направление пути стало осознанным.

Сомнения или дают новые доказательства истине, или требуют отказаться от старых воззрений ради того, что более соответствует идеалу. Сомнения — признак здоровья, ибо время от времени спрашивают, в том ли направлении идешь.

——

Каждый пишет свою жизнь неповторимо без черновика. И страшно попортить единственный чистый листок. Чем меньше остается места для письма, тем увереннее должен быть почерк.

——

Если бы нужен был эпиграф к моим записям, я воспользовался бы словами Нильса Бора: ‘Каждое высказанное мною суждение надо понимать не как утверждение, а как вопрос’.

——

Каждый день нашей жизни включает в себя многовековую проблему. Она всегда та же. Ежедневно мы свободны выбирать: наливать в чашу яд для кого-то или разделить с осужденным эту чашу, распинать кого-то или подставить плечо под крест, подбросить под ере-

— 10 —

тика горящее полено или взойти с ним на костер, втолкнуть в газовую камеру кого-то или самому войти в нее. Люди помнят и чтут имена подвижников, но прочно забыли, кто налил яд, вбил гвоздя, поджег костер, втолкнул в камеру. Уже одно это подсказывает выбор, указывая ритм жизни.

Любовь награждает крыльями только того, кто преодолел тяжесть тела и освободился от груза корысти.

——

Когда удается рассмотреть себя со стороны, то разрушаются иллюзии о себе и становится явным свой эгоизм. Это помогает осознать нравственный долг перед собой и окружающими. Истинное освобождение от всяческих тягот /главное — от страха/ всегда связано, прежде всего, с освобождением от собственного эгоизма.

——

Как ствол, ветви, листья, плоды имеют один корень, так жизнь, разум, совесть, любовь имеют один источник.

——

Любить — значит понимать. Сочувственную любовь от деспотической выборочной отличает понимание, а потому — жалость даже к обидчику.

——

Все словесные определения духовного внечувственного мира бессмысленны. Только музыке и поэзии позволительно это. Но и здесь определения не прямые, а косвенные — через образы.

——

Ясно, хоть и непостижимо, связаны между собой люди — живые, умершие и еще не родившиеся. Одна и та же Душа во всех, которая — вне времени.

——

Добро с куликами, любовь с ненавистью… Все равно, что признать словоблудие мудростью или огонь мокрым.

——

Признак мудрости — по-детски непосредственное доверие великому суду жизни, единственному чуду в мире, потому

— 11 —

что нет в пространстве вселенной такой точки, которая находилась бы вне жизни. Наш — человеческий — эгоизм ограничивает наше знание этого чуда. Умиляет доверив животных к жизни. А человеку приходится выдавливать страх из себя, как заразную болезнь. Унизительно.

——

К людям, прощающим обиды с отвечающим доброжелательством на враждебность, в конце концов начинают относиться без боязни, а значит с добром и уважением. Безобидное отношение к детям вызывается, очевидно, и их беспомощностью, их естественной подчиненностью закону непротивления злу насилием.

——

Раньше ловил себя на желании сказать людям что-то нужное, сказать так хорошо, чтобы остаться в их памяти. Это наивное тщеславие мешало самому прежде открыть, увидеть, понять что-либо нужное и новое. Кроме того, нужное всегда является общим достоянием. На истину не может быть чьей-то монополии. Всевозможные монополии устанавливаются на всевозможную ложь.

——

Чувства нужны для сочувствия, знания для сознания, бытие для событий. Иначе все это — ненужный архив ощущений, памяти, физиологии.

——

Пребывание людей в условиях порабощения естественно отражается на всех их общественной деятельности. Насилие стремится выглядеть прилично и накладывает косметику на труп этических связей в обществе. Издается множество книг и журналов, функционируют театры, коллективы самостоятельности, создаются всевозможные общественные организации. За всей этой декорацией скрывается /тщательно скрывается/ кладбище…

Каждый, — говорит Толстой, — есть дробь, числитель которой — его действительная суть, а знаменатель — мнение о себе. Это вполне относится и к группам людей, всяким обществам, клубам, партиям, ассоциациям, союзам. Преувеличенное самомнение в этом случае является признаком не просто смешной и безобидной глупости, а завуалированной и вредоносной для окружающих корысти.

— 12 —

Часто люди сами предлагают себя насилию в качестве средства. Это тоска слуги по хозяину, по ‘порядку’. И невдомек, что очередной хозяин поддерживает не порядок, а страх между людьми, и заботится не общим благоденствием, а собственной безопасности, порядок достигается не страхом, а свободой выбора, ответственностью за выбор. Насилие же, навязывая тот или иной режимный порядок, старается лишить людей свободы выбора, то есть ответственности за свои поступки перед совестью.

——

Убить живое существо — убить что-то в себе, Убийство всегда в какой-то мере и самоубийство.

——

Птицу ввысь поднимают усилия крыльев, человека — усилия любви и мысли. И тем выше, чем менее эти два крыла отягчены соблазнами и суевериями, привязывающими человека к кормушке.

——

Принуждать детей принять свое подобие — деспотизм, обесценивающий жизнь детей. Родители и учителя порой забывают, что подобие указывает на ненужность, что каждый человек — явление исключительное, небывалое, то есть самостоятельное.

——

Умный не тот, кто не делает глупости, глупый тот, кто за них держится.

——

Во множестве религиозных учений истина схожа, ложь различна. Каждое из учений истинно, то есть жизненно, постольку, поскольку выражает свойства человеческой души. Если так, то суд следует предоставить времени, а не враждовать между собой. Насильническая борьба характерна для тех, кто угнетая других и обманывая себя, стремится обмануть и изменить естественный ход событий. Враждебность является признаком ложной позиции. Истина неизменно благожелательна даже к заблуждающимся, ибо в надежде своей доверяет людям.

——

Обижаться на других — себе в ущерб. Обидеть по-настоящему может человек только сам себя, когда злится на кого-то из людей и этим отторгается от всеединства мира. Так что обижаться на

— 13 —

других — себя обижать.

——

Надо твердо помнить, что в рай дубиной не гонят. Дубина не может служить добру, будучи явным признаком зла. Любовь бесстрашна и потому никогда не прибегает к насилию, зло трусливо и поэтому всегда хватается за дубину. ‘Добро с кулаками, любовь с клыками’ — так маскируется зло, но только слепцы дают ему себя обмануть.

——

Вряд ли сыщется человек, не испытавший душевных и физических страданий. Люди — постольку люди испытывали боль страданий, что одно дает возможность сочувствовать, сострадать. Не испытав страданий, нельзя стать религиозным человеком. В зависимости от своей религиозности, мы по-разному относимся к своей и чужой боли. И в зависимости от глубины испытанных страданий по-разному воспринимаем религиозную этику.

——

В отношении к внешнему миру главное — внутренняя моральная установка. Есть хорошая сказка. Мать-енотиха послала малышку-енота к пруду принести воды. Тот возвратился без воды и перепуганный: ‘Не пойду к пруду! В нем страшилище. Злое, мерзко кривляется, а палка у него больше моей’. Мама отправила малыша обратно, посоветовав не брать палки и улыбнуться страшилищу. На этот раз енот пришел радостный: ‘Мама, мы с ним сдружились! Увидеть в другом себя мешает эгоистический страх.

——

Если вдуматься в сущность насилия — в любом его виде, в любом проявлении, — то станет ясно, что оно является завуалированным, косвенным каннибализмом. Осужденное людьми как орудие прямого каннибализма, насилие теперь напяливает на себя обличье активного добра, но от этого не перестает быть по сути своей трусливым и невежественным каннибализмом. Прежде откровенный, эгоизм стал теперь более скрытым, хитрым и изворотливым, применяя более изощренные методы, но, по существу, с той же целью — пользоваться другими людьми как средством своей сытости и безопасности. Как обсыпанный мукой волк в сказке о семерых козлятах.

——

Результатом ‘добра с дубиной’ всегда оказываются результатами дубины без добра. Как бочка меда с ложкой дегтя.

— 14 —

Свет и тьма, добро и зло, жизнь и смерть — великая проблема, таящая в себе смысл нашего существования. Суетно хочется преодолеть относительность этих понятий, разрушить их взаимозависимость. Но нет жизни без соседствующей смерти. Не будь зла, нам и не вздумалось бы философствовать о добре. Чем кромешнее тьма, тем явственней определение света. Ничто так тесно не связано, как начало и конец. Таковы противоположные границы нашего условного мира. А что в безусловном, где нет белого и черного?.. Трудно смотреть на солнце, дающее планете жизнь.

——

Духовная спячка — основное препятствие развития человека. Она подменяет жизнь её суррогатами — деспотизмом и холуйством вместо общения, нигилизмом и фанатизмом вместо познания. А в таких условиях отсутствует нравственный выбор. При этом, понятно, нет надобности и в свободе воли, которая присуща духовности.

——

Иногда приходится слышать от какой-нибудь женщины, с умилением, глядящей на сынишку-несмышленыша: ‘Рощу солдата…’ Это все равно, что корова, вылизывающая телка, сказала бы, если бы говорила: ‘Рощу на мясо…’ Нет, даже животному такое не свойственно. Обидно за людей.

——

‘По делам их узнаете их’ — хороший метод познания. Человек в этом мире — это дела его или его воздержание от дел, что бывает не менее важно. Можно сказать так: по средствам их, узнаете цель их. Средства и цель — синонимы по качеству. Средства и цель — единое, нерасторжимое целое. Средства, являя собой воплощение, осуществление цели, всегда служат ее полномочными представителями, — это цель в действии.

——

Степень нашей ответственности за свое отношение к окружающему, указывает на степень нашей внутренней свободы. Люди, уходящие от ответственности за свой выбор, тем самым лишают себя естественного человеческого самочувствия. Свобода — нелегкая ноша, но без нее разумному человеку во сто крат тяжелее. В любом случае надежда на легкую безумную жизнь — иллюзия.

——

Самолюбие толкает человека попеременно в две одинаково ложные крайности — то в гордыню, то в унижение. Чтобы увидеть себя действительным, то есть со стороны, надо отбросить самолюбие.

— 15 —

У Толстого есть слова о согнутой палке, которую, чтобы выпрямить, надо согнуть в другую сторону, Речь шла, кажется, об идеале. Этот же образ хорошо показывает и значение страданий для человека. Страдания выравнивают нас, согнутых страхом и слепотой в телесном благополучии, перегибая на время в обратную сторону. Страдания очищают в нас место для настоящей радости. Они — непременное условие п

ЯСНАЯ ПОЛЯНА

NN 9 — 10

— 1 —

— 2 —

— 3 —

— 4 —

— 5 —

СУРАТСКАЯ КОФЕЙНЯ

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

— 6 —

— 7 —

— 8 —

/из интервью журналу ‘Огонёк‘, N 47, 1983/

— 9 —

— 10 —

— 11 —

— 12 —

— 13 —

— 14 —

— 15 —

Читайте также:

*** * * * * * * * * * * * * * * * * * * * ***