Ярмарка тщеславия, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 770 минут(ы)

ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВІЯ.
РОМАНЪ БЕЗЪ ГЕРОЯ. СОЧ. ВИЛ. ТЕККЕРЕЯ.

ВСТУПЛЕНІЕ АВТОРА, НАЗВАННОЕ ВЪ ПОДЛИННИК:
‘ПЕРЕДЪ ПОДНЯТІЕМЪ ЗАНАВСА’.

Режиссеръ, сидя передъ поднятіемъ занавса на подмосткахъ и глядя на ярмарку, чувствуетъ глубокую грусть при обзор этого шумнаго пространства. Тутъ есть множество състного и питейнаго во всхъ родахъ, — разныхъ интригъ и кокетства, радости и горя, обмана и драки, пляски и игры на скрыпк,— толкающихся забіякъ, франтовъ, оглядывающихъ женщинъ, — плутовъ, очищающихъ карманы,— шарлатановъ, ревущихъ передъ своими балаганами,— супруговъ, звающихъ на мишурныхъ плясуновъ и раскрашенныхъ паяцовъ, въ то время, какъ воришки очищаютъ ихъ карманы. Да, это вполн ‘Ярмарка Тщеславія’: конечно, не совсмъ благовоспитанное мсто, и не веселое, но шумное. Взгляните на актеровъ и шутовъ, оставившихъ свои занятія,— на дурачка Тома, который смываетъ съ лица краску, собираясь на обдъ съ своей женой и маленькимъ Джонъ Пуддингомъ. Подымите занавсъ, и онъ, перевернувшись вверхъ ногами, закричитъ:

— Здраствуйте, господа!

Человкъ мыслящій, проходя по выставк такого рода, ручаюсь вамъ, не будетъ утомленъ ни своею собственной, ни чужой веселостью. Разнообразныя сцены трогаютъ и забавляютъ его на каждомъ шагу: здсь хорошенькій ребенокъ заглядлся на лавку съ имбирными пряниками: немного дальше — хорошенькая двушка раскраснлась отъ любезностей своего милаго, выбирающаго ей на ярмарк подарокъ, вонъ тамъ, позади фуры, бдный Томъ Дурачокъ гложетъ кость съ своимъ семействомъ, которое только и живетъ его фиглярствомъ. Общее впечатлніе всей этой картины боле грустно, нежели пріятно. Приходя домой, вы садитесь въ серьёзномъ, созерцательномъ расположеніи духа и предаетесь вашимъ книгамъ или занятіямъ.

Кром этой у меня нтъ другой сентенціи для заключенія настоящаго разсказа объ ‘Ярмарк Тщеславія’. Нкоторые считаютъ вообще ярмарки опасными и убгаютъ ихъ съ своими слугами и семействами, можетъ быть, они и правы. Но т, которые думаютъ совершенно иначе и при этомъ одарены лнивыми, благосклонными или насмшливыми наклонностями, можетъ быть, вздумаютъ зайти на полчаса посмотрть на представленіе. Сцены бываютъ различныхъ родовъ: то ужасныя битвы, то величественныя картины верховой зды, нкоторыя сцены изъ жизни высшаго круга, другія — изъ слишкомъ средняго, одн — изъ сантиментальныхъ объясненій, другія — изъ легкихъ комическихъ продлокъ: все — въ согласіи, съ приличной обстановкой и ярко освщено свчами автора.

Что еще можетъ сказать вашъ режиссеръ? Разв только признаться въ благосклонности, съ какою онъ былъ принятъ во всхъ главныхъ городахъ Англіи, мимо которыхъ проходила его ярмарка, и въ самомъ лестномъ отзыв публичныхъ изданій, а также всего дворянства и гражданства. Режиссеръ гордится тмъ, что его куклы удовлетворили самыя лучшія общества во всемъ королевств. Изъ нихъ знаменитая маленькая Ребекка признана всми весьма гибкою на шалнерахъ и пружинахъ, у Амеліи хотя кругъ обожателей былъ мене, но все же она была отдлана и убрана артистомъ съ величайшимъ тщаніемъ. Фигура Доббинъ, по видимому неуклюжая, но танцуетъ весьма занимательно, пляска мальчиковъ нкоторымъ понравилась, а не угодно ли замтить богато убранную фигуру злого господина, на котораго не щадили издержекъ, и котораго Дьяволъ (Old Nick) унесетъ съ собой въ конц этого единственнаго представленія.

Вмст съ симъ, низко откланявшись своимъ патронамъ, режиссеръ удаляется, и занавсъ поднимается.

Лондонъ.

Іюня 28-го 1818 года.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.

ЧИЗВИКСКІЙ БУЛЬВАРЪ.

Въ начал ныншняго столтія, въ ясное іюньское утро, къ большимъ желзнымъ воротамъ женскаго пансіона миссъ Пинкертонъ, на Чизвикскомъ бульвар, подъхала большая фамильная карета, запряженная парою лошадей въ блестящей сбру, которыми управлялъ толстый кучеръ въ треугольной шляп и парик. Негръ, сидвшій на козлахъ рядомъ съ толстымъ кучеромъ, расправилъ свои кривыя ноги тотчасъ, какъ экипажъ поровнялся съ блестящей мдной дощечкой миссъ Пинкертонъ, и въ то время, какъ онъ позвонилъ, головокъ двадцать, по крайней мр, высунулось изъ узкихъ оковъ стараго каменнаго дома величественной наружности. Проницательный наблюдатель узналъ бы даже красный носъ добродушной миссъ Джемимы Пинкертонъ, возвышавшійся надъ горшками стоявшаго на окн гераніума.

— Карета мистриссъ Седли, сестрица, сказала миссъ Джемима.— Самбо, негръ, звонитъ въ колокольчикъ, у кучера новый красный камзолъ.

— Сдлали ли вы къ отъзду миссъ Седли вс нужныя приготовленія, миссъ Джемима? спросила миссъ Пинкертонъ, величественная дама, Семирамида Гаммерсмита, другъ доктора Джонсона, корреспондентъ мистрисъ Шапонъ.

— Двицы встали въ четыре часа утра укладывать ея сундуки, отвчала Джемима: — мы сдлали для нея прощальную вязку цвтовъ.

— Скажите лучше: букетъ, Джемима, это будетъ поделикатне.

— Да, букетъ величиной со стогъ сна, я положила въ ящикъ Амеліи дв бутылки гвоздичной воды и рецептъ, какъ ее приготовлять.

— Надюсь, массъ Джемима, вы приготовили расчетъ за миссъ Одли. Да вотъ, это, кажется, онъ и есть. Недурно — девяносто девять фунтовъ, четыре шиллинга. Пожалуста, надпишите его на имя Джона Седли, и запечатайте это письмецо мое къ его супруг.

Своеручное письмо миссъ Пинкертонъ, въ глазахъ ея сестры, миссъ Джемимы, составляло предметъ такого глубокаго уваженія, какъ будто оно было рдкой граматою. Весьма рдко, только въ такихъ случаяхъ, когда воспитанницы оставляли заведеніе, или когда готовились къ замужству, да еще однажды, когда бдная миссъ Барчъ умерла отъ скарлатины,— только въ такихъ важныхъ случаяхъ миссъ Пинкертонъ принимала на себя обязанность лично писать къ родителямъ своихъ питомицъ. Миссъ Джемима была всегда такого мннія, что никакое средство не могло бы такъ утшить мистриссъ Барчъ въ потер дочери, какъ благочестивое и краснорчивое сочиненіе, въ которомъ миссъ Пинкертонъ изложила это событіе.

Въ настоящемъ случа ‘письмецо’ миссъ Пинкертонъ заключалось въ слдующемъ:

Бульваръ Чизвикъ. іюня 15, 18.

Сударыня! посл шестилтняго пребыванія миссъ Амеліи Седли въ моемъ пансіон, имю честь и счастіе представить ее родителямъ, какъ молодую двицу, вполн достойную занять приличное положеніе въ образованномъ и просвщенномъ кругу. Добродтели, которыя характеризуютъ англійскую даму, совершенства, которыя приличны ея происхожденію и быту, кажется, достаточно развиты въ милой миссъ Седли, прилежаніе которой и повиновеніе сдлались дорогими для ея наставницъ, и которой пріятная кротость очаровала какъ взрослыхъ, такъ и юныхъ подругъ.

‘Въ музык, танцованіи, правописаніи, различныхъ родахъ вышиванья и шитья она осуществитъ самыя искреннія желанія своихъ подругъ… Рекомендуется при семъ тщательное и неизмнное употребленіе желзнаго корсета, по четыре часа ежедневно, въ теченіи слдующихъ трехъ лтъ, для пріобртенія солидной осанки и поступи, столь необходимой каждой двиц моднаго свта.

Въ правилахъ религіи и нравственности, миссъ Седли окажется достойною заведенія, которое почтено присутствіемъ Великаго Лексикографа и покровительствомъ восхитительной мистриссъ Шапонъ. Оставляя пансіонъ, миссъ Амелія уноситъ съ собою сердца своихъ подругъ и искреннее уваженіе наставницы, имющей честь подписаться

‘Вашею покорнйшей слугою
‘Барбара Пинкертонъ’.

P. S. ‘Съ миссъ Седли отправляется миссъ Шарпъ, при чемъ требуется, чтобъ пребываніе миссъ Шарпъ въ Россель-сквер не превышало десяти дней. Знатная фамилія, куда она должна поступитъ, желаетъ воспользовался ея услугами какъ можно скоре.’

Окончивъ письмо, миссъ Пинкертонъ приступила къ надписи своего имени, вмст съ именемъ миссъ Седли на заглавномъ листк джонсонова Лексикона — знаменитаго творенія, которымъ она постоянно награждала своихъ воспитанницъ при выпуск изъ изъ пансіона. На обертк выставлялась ‘копія стиховъ, написанныхъ молодой двиц при выпуск ея изъ пансіона миссъ Пинкертонъ, на булвар, покойнымъ достопочтеннымъ докторомъ Самуиломъ Джонсономъ.’

Имя лексикографа постоянно было на устахъ этой величественной женщины, и визитъ его упрочилъ ея репутацію и благоденствіе.

По приказанію старшей сестры достать изъ шкафа ‘Лексиконъ’ миссъ Джемима вынула вмсто одного два экземпляра. Когда миссъ Пинкертонъ окончила надпись на первомъ, Джемима, съ сомнительнымъ и боязливымъ видомъ, подала ей другой.

— Это для кого, Джемима? спросила миссъ Пинкертонъ съ страшною холодностію.

— Для Ребекки Шарпъ, съ трепетомъ отвчала Джемима, и морщинистое лицо сія и шея вспыхнули, она отвернулась отъ своей сестры.— Для Ребекки Шарпъ, она также узжаетъ.

— Миссъ Джемима! воскликнула миссъ Пинкертонъ, такимъ голосомъ, что его можно передать только крупнйшими буквами: — въ своемъ ли вы ум? Поставьте лексиконъ на мсто и впередъ никогда не осмливайтесь такъ вольничать.

— Но отчего же, сестрица? и всего вдь только два шиллинга и девять пенсовъ…. Бдная Ребекка! мн жаль ее.

— Пошлите мн сейчасъ миссъ Седли, возразила миссъ Пинкертонъ.

Не смя произнести лишняго слова, бдная Джемима выбжала вонъ, смущенная и разстроенная.

Отецъ миссъ Седли былъ довольно зажиточный лондонскій купецъ, между тмъ какъ миссъ Шарпъ была бдная сирота.

Миссъ Амелія Седіи заслуживала не только всего, что миссъ Пинкертонъ сказала въ похвалу ей, но обладала многими очаровательными качествами, которыхъ старая Минерва не могла замтить, по разности возраста и положенія въ свт между собою и своею воспитанницей.

Амелія не только пла какъ жаворонокъ или какъ мистриссъ Веллингтонъ, танцовала какъ Гиллисбергъ или Паріозо, превосходно вышивала, писала правильно какъ самый лексиконъ,— но обладала еще такимъ кроткимъ, нжнымъ, благороднымъ, великодушнымъ сердцемъ, что пріобртала любовь каждаго, кто приближался въ ней, отъ самой Минервы до кривой пирожницы, пользовавшейся позволеніемъ продавать свои припасы, разъ въ недлю, воспитанницамъ пансіона. У нея была двнадцать искреннихъ и задушевныхъ подругъ, имъ числа двадцати четырехъ пансіонеровъ. Даже завистливая миссъ Бриггсъ никогда не, относилась о ней дурно, высокая и могучая миссъ Солтейръ (внучка лорда Декстера) допускала, что наружность Амеліи была довольна благородна, миссъ Шварцъ, богатая, курчавая мулатка, въ день отъзда Амеліи, до того плакала, что принуждены были послать за докторомъ Флоссомъ. Привязанность миссъ Пинкертонъ, какъ и надобно полагать, по ея положенію въ свт и высокимъ добродтелямъ, была тихая и съ сохраненіемъ достоинства: миссъ Джеммма при одной мысли объ отъзд Амеліи не разъ уже принималась рыдать, и если бы не страхъ, внушаемый сестрой, съ ней тоже случились бы истерики. Доброй Джемим было не до того: на ея отвтственности лежали вс счеты, стирка, починка и пуддинги, горшки, тарелки и прислуга. Но не зачмъ о ней и говорить. Весьма вроятно, что мы не услышимъ о ней съ этой минуты и до скончанія вка, и когда большія узорчатыя желзныя ворота закроются за Амеліей, Джемима и ея почтенная сестра никогда не явятся въ этотъ маленькій міръ нашей исторіи.

Намреваясь слдить гораздо боле за Амеліей, не мшаетъ сказать при начал знакомства, что она была одно изъ лучшихъ и милйшихъ созданій, когда либо существовавшихъ, и это большое счастіе, какъ къ дйствительной жизни, такъ и въ романахъ, изобилующихъ (особливо въ послднее время) злодями самаго мрачнаго разбора, имть постояннымъ спутникомъ такое невинное и добродушное лицо. Такъ какъ она не героиня нашего романа, то и нтъ нужды описывать ея наружность, и въ самомъ дл, для героини, я опасался бы ея неправильность носа, за круглоту и полноту ея щечекъ, ея личико цвло розовымъ здоровьемъ, губки — самой свжей улыбкой, ея глаза блистали самой яркой и искренней веселостью, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда они наполнялись слезами, а это случалось довольно часто: глупенькая! она всегда готова была плакать и надъ умершею канарейкой, и надъ мышенкомъ, удачно пойманнымъ кошкой, и надъ окончаніемъ романа, хотябъ оно было изъ самыхъ пошлыхъ,— не говоря уже о грубомъ слов, сказанномъ ей, если только находились такіе жестокосердые люди. А если находились, то имъ же хуже. Даже сама, миссъ Пинкертонъ перестала бранить ее посл перваго раза, и хотя въ дл чувства смыслила столько же, какъ и въ алгебр, однакожъ, отдала всмъ наставникамъ и учителямъ особыя приказанія — обходиться съ миссъ Седли съ величайшею деликатностію, потому что суровое обхожденіе вредило ей.

Миссъ Седли въ день отъзда съ самого утра была къ большомъ замшательств, не зная, какъ вести себя: смяться или плакать. Съ одной стороны она радовалась узжая домой, съ другой — ей грустно было оставлять пансіонъ. Еще за три дня, маленькая Лаура Мартинъ, сиротка, слдила за ней какъ крошечная собаченка. Ей предстояло сдлать и получить по крайней мр четырнадцать подарковъ, произнести четырнадцать торжественныхъ общаній писать каждую недлю:

— Посылай моя письма къ конверт къ ддушк моему графу Декстеръ, говорила миссъ Солейръ, которая, мимоходомъ сказать, была довольно скупа.

— Не заботься о всовыхъ, но пиши ко мн каждый день, моя душечка, говорила пылкая, курчавая, во великодушная и признательная миссъ Шварцъ.

Маленькая Лаура Мартинъ (оставшаяся теперь круглой сиротой) взяла руку своей подруги и, умильно заглядывая ей въ лицо, говорила:

— Амелія, въ письмахъ моихъ къ вамъ я стану называть васъ маменькой.

Я увренъ, что достопочтенный и строгій критикъ мой Джонсъ, читая эту книгу въ своемъ клуб, провозгласитъ вс таковыя подробности чрезвычайно глупыми, пошлыми, ничтожными и ультра сантиментальными. Я вижу въ эту минуту Джонса (раскраснвшагося за кускомъ баранины и бутылкою вина), вижу, какъ онъ вынимаетъ карандашъ и, подчеркивая слова ‘глупыми, ничтожными’ и пр., присоединяетъ къ нимъ свое замчаніе: ‘совершенно справедливо‘. Да, Джонсъ высокоумный человкъ! онъ восхищается всмъ великимъ и героическимъ, и въ дйствительной жизни и въ романахъ, поэтому не мшаетъ взять предосторожность и продолжать.

Итакъ. Когда мистеръ Самбо уложилъ въ карету цвты, подарки, сундуки и шляпныя картонки миссъ Седли, вмст съ небольшимъ, истасканнымъ сундукомъ миссъ Шарпъ,— часъ разлуки наступилъ. Къ счастію печаль разлуки значительно облегчилась, благодаря рчи, съ которою миссъ Пинкертонъ обратилась къ своей питомиц. Не думаю, чтобы результатъ прощальной рчи заставилъ Амелію философствовать или вооружилъ ее спокойствіемъ, скажу только, что рчь была чрезвычайно напыщенная и скучная, страшась еще, по привычк, присутствія наставницы, миссъ Седли не имла предаться своей собственной печали. Въ гостиную подали пирожное и бутылку вина, какъ всегда длалось въ торжественныхъ случаяхъ, при посщеніи родителей, по окончаніи завтрака, миссъ Седли была предоставлена полная свобода хать.

— А вы, Ребекка, зайдете проститься съ миссъ Пинкертонъ? спросила Джемима молодую двушку, на которую никто не обращалъ вниманія и которая съ узелкомъ въ рукахъ спускалась уже съ лстницы.

— Мн кажется, что даже должно, тихо и къ большому удивленію Джимимы, отвтила миссъ Шарпъ.

Получивъ позволеніе войти, миссъ Шарпъ съ безпечностію приблизилась къ своей наставниц и весьма чисто сказала по французски:

— Mademoiselle, Je viens vous faire mes adieux.

Миссъ Пинкертонъ не понимала ни слова по французски: она была только руководительницею другихъ, при этомъ привтствіи она прикусила губы и, вздернувъ свою почтенную голову, украшенную римскимъ носомъ и огромнымъ тюрбаномъ, сказала:

— Миссъ Шарцъ, желаю вамъ добраго пути.

Говоря эти слова, гаммерсмитская Семирамида сдлала рукой прощальный знакъ и видимо желала доставить миссъ Шарпъ случай пожать одинъ изъ ея пальцевъ.

Но миссъ Шарпъ, съ весьма холодной улыбкой и такимъ же поклономъ, сложивъ об руки, ршительно отказалась принять предложенную честь, тюрбанъ Семирамиды съ большимъ противъ прежняго негодованіемъ вздернулся къ верху. Это была стычка между молоденькой двицей и старой барышней, въ которой послдняя была побждена.

— Да, благословитъ васъ небо, дита мое! сказала она, обнимая Амелію и бросая на миссъ Шарпъ презрительный взглядъ.

— Пойдемте, Ребекка, въ тоже время сказала Джемима, дергая ее за платье, и двери гостиной навсегда закрылись за ними.

Вслдъ за тмъ началось шумное разставанье внизу. Нтъ словъ описать эту суматоху. Вс слуги, подруги,— вс молодыя двицы, даже танцмейстеръ, только что пріхавшій къ урокамъ, вс были въ зал. Никакое перо не въ состояніи описать происходившей тутъ кутерьмы, бготни, обниманій, цалованій, слезъ и припадковъ съ миссъ Шварцъ. Наконецъ все кончилось, разстались, т. е. миссъ Седли разсталась съ своими подругами, а миссъ Шарпъ уже нсколько минутъ сидла въ карет. О ней никто не плакалъ.

Кривоногій Самбо захлопнулъ дверцы за своей рыдающей госпожей и вскочилъ на запятки.

— Постойте, постойте! кричала Джемима, выбгая изъ воротъ съ маленькимъ узелкомъ.

— Тутъ нсколько пирожковъ для васъ, душа моя, говорила она Амеліи, подавая узелокъ: — можетъ быть, вы захотите кушать въ дорог, а это вамъ, Ребекка, книга, которую моя сестра, то есть я, Джонсона Лексиконъ, знаете?… вамъ нельзя оставить насъ, не взявъ его. Прощайте. Пошелъ. Благослови васъ небо!

И добрая Джемима съ тоской пошла въ садъ. Но могла ли она ожидать такой развязки? Едва только карета тронулась съ мста, какъ миссъ Шарпъ высунула свое блдное личико изъ окна и швырнула книгу обратно въ садъ.

Джемима едва не упала въ обморокъ отъ ужаса.

— О! впередъ ужь никогда, говорила она: — какая дерзость!

Сильно потрясенная, она, не могла окончить рчи. Карета покатилась, большіе ворота затворились, колокольчикъ прозвонилъ къ танцъ-классу. Дв молодыя двушки вступили въ свтъ. Прощай, Чизвикскій бульваръ!

ГЛАВА II.

МИССЪ ШАРПЪ И МИССЪ СЕДЛИ ПРИГОТОВЛЯЮТСЯ ВЫСТУПИТЬ ВЪ ПОХОДЪ.

Когда миссъ Шарпъ исполнила геройскій поступокъ, упомянутый въ послдней глав, и увидла, что лексиконъ, перелетвъ черезъ заборъ садика, упалъ къ ногамъ удивленной Джемимы, лицо молодой двушки, покрытое багровымъ румянцемъ ненависти, приняло пріятную улыбку, и, откинувшись къ подушкамъ кареты, она съ большимъ спокойствіемъ произнесла:

— Вотъ вамъ и лексиконъ! слава Богу, что я, наконецъ, оставила Чизвикъ!

Миссъ Седли была столько же встревожена этимъ поступкомъ, выражавшимъ презрніе, какъ миссъ Джемима, и въ самомъ дл, не прошло минуты, какъ она оставила пансіонъ, а потому впечатлнія шестилтняго пребыванія въ немъ не могли еще изгладиться. Съ нкоторыми школьный страхъ, остается на всегда.

Да, да, нтъ ничего удивительнаго, что миссъ Седли была чрезвычайно встревожена, увидавъ такой дерзкій поступокъ.

— Какъ вы осмлились это сдлать Ребекка? спросила она, посл непродолжительнаго молчанія.

— Неужели вы думаете, что миссъ Пинкертонъ выбжитъ изъ дому и прикажетъ посадить меня въ карцеръ? сказала Ребекка.

— Нтъ, но…

— Я ненавижу весь этотъ домъ, продолжала миссъ Шарпъ съ большимъ гнвомъ: — надюсь, глаза мои никогда не встртятся съ нимъ. Я бы желала, чтобъ онъ провалился на дно Темзы, и будь миссъ Пинкертонъ тамъ, ни за чтобы я ее не вытащила. О какъ бы мн хотлось посмотрть на нее, какъ она поплыветъ въ своемъ тюрбан! какъ шлейфъ потянется за ней! и носъ ея высунется….

— Молчите! воскликнула миссъ Седли.

— Зачмъ? можетъ быть, вашъ лакей любитъ сплетничать! продолжала Ребекка:— пусть его вернется назадъ и скажетъ миссъ Пинкертонъ, что я невзвижу ее отъ всей души, мн бы хотлось этого, я бы даже желала имть средства доказать это. Цлые два года я переносила отъ нея только одн оскорбленія и брань. У меня никогда не было подруги, даже ласковаго слова, исключая васъ, ни отъ кого я не слышала. Моя обязанность состояла въ присмотр за двочками низшаго класса, и въ томъ, чтобъ говорить со всми миссъ по французски, до судорогъ. А не правда ли, что моя французская фраза къ миссъ Пинкертонъ была очень кстати? Она ни слова не знаетъ по французски! Итакъ, благодареніе Богу за французскій языкъ Vive la France! Vive l’Empereur! Vive Bonaparte!

— О, Ребекка, Ребекка! какой срамъ! вскричала миссъ Седли.— Въ то время выраженія и восклицанія, произнесенныя Ребеккою, считались за величайшую дерзость, тогда сказать, ‘да здравствуетъ Наполеонъ!’ значило тоже самое, что и ‘да здравствуетъ Люциферъ!’— Какъ вы, можете, какъ вы смете питать такія злыя, мстительныя мысли?

— Я согласна съ вами: желать мщенія — дйствительно, значитъ питать злую мысль, но согласитесь и вы со мной, что это въ порядк вещей, отвчала Ребекка.

Приведенныя нами выходки миссъ Шарпъ, конечно, не принадлежали къ тмъ, которыя обнаруживаютъ кротость и дружелюбность нрава. Миссъ Ребекку поэтому нельзя назвать ни кроткою, ни дружелюбною. Вс въ мір обходились съ ней дурно, какъ сказала она сама, а намъ очень хорошо извстно, что люди, какого бы пола ни были, съ которыми вс въ мір обращаются дурно, сами заслуживаютъ того. Міръ есть зеркало, которое передаетъ всякому отраженіе его собственнаго лица. Нахмурьтесь на него, и оно точно также кисло посмотритъ на васъ, посмйтесь надъ нимъ или вмст съ нимъ, и оно готово быть вашимъ веселымъ товарищемъ, поэтому молодежь можетъ выбирать себ любое. Весьма вроятно, что если свтъ пренебрегалъ миссъ Шарпъ, то и отъ нея нельзя было ожидать добраго поступка въ чью либо пользу: нельзя было ожидать, чтобъ вс двадцать четыре пансіонерки были къ ней также любезны, какъ героиня нашего романа, миссъ Седли (мы ее избрали въ героини, единственно, какъ самую добронравную изъ всхъ, иначе, что бы могло помшать вамъ поставить вмсто ея миссъ Шварцъ, или миссъ Крампъ, или миссъ Гопкинсъ?), невозможно и то, чтобъ вс были такого кроткаго и покорнаго нрава, какъ миссъ Амелія Седли, чтобъ вс старались пользоваться случаемъ, побждать жестокосердіе и своенравіе Ребекки и тысячами ласковыхъ словъ и услугъ преодолть, хотя бы разъ, ея непріязненность къ ближнему.

Отецъ миссъ Шарпъ былъ художникъ и въ этомъ званіи давалъ уроки рисованія въ пансіон миссъ Пинкертонъ. Онъ былъ умный человкъ, пріятный собесдникъ, безпечный студентъ, съ необыкновенными способностями входить въ долги и постоянствомъ въ посщеніи тавернъ. Въ нетрезвомъ состояніи имлъ онъ обыкновеніе бить жену и дочь, а на слдующее утро, съ похмлья, бранить весь свтъ за невниманіе къ его генію и поносить даже съ большимъ искусствомъ, а иногда и совершенно основательно, своихъ собратовъ живописцевъ. Терпя недостатокъ и задолжавъ на милю въ окружности Сого, гд жилъ, онъ разсудилъ за лучшее, для поправленія обстоятельствъ, жениться на молодой француженк, хористк.

Мать Ребекки гд-то воспитывалась, и дочь ея говорила по французски какъ парижанка. Въ то время это было рдкое достоинство, доставившее Ребекк случай поступить къ миссъ Пинкертонъ. По смерти жены своей, отецъ Ребекки, предвидя близкій приступъ припадка delirium tremens, грозившаго ему врной смертію, въ краснорчивомъ письм отрекомендовалъ Ребекку попечительности миссъ Пинкертонъ, а самъ сошелъ въ могилу, поссоривъ надъ своимъ трупомъ двухъ коммиссаровъ. Ребекк было семнадцать лтъ, когда она поступила въ пансіонъ: обязанность ея состояла въ томъ, чтобъ говорить по французски, а привилегіи — жить безплатно и за нсколько гиней въ годъ собирать остатка познаній отъ профессоровъ, читавшихъ въ пансіон лекціи.

Она была не высока и легка, блдна, съ волосами песочнаго цвта и глазами, обыкновенно опущенными внизъ, когда они смотрли прямо, то были велики, странны и привлекательны,— такъ привлекательны, что достопочтенный мистеръ Криспъ, только что выпущенный изъ Оксфордскаго университета, влюбился по уши въ миссъ Шарпъ, прострленный однимъ изъ отчаянныхъ ея взглядовъ. Но, къ несчастію, страсть мистера Криспа, вслдствіе одного неблагопріятнаго обстоятельства, не имла дальнйшаго развитія….

Миссъ Пинкертонъ всегда считала Ребекку за самое кроткое созданіе въ свт: такъ искусно умла послдняя, при случаяхъ, когда отецъ ея бралъ съ собой въ Чизвикъ, разыгривать роль. Она считала ее за скромное и невинное дитя, и недале какъ за годъ до распоряженія, по которому Ребекка была принята въ домъ ея, и когда ей минуло шестнадцать лтъ, миссъ Пинкертонъ величественно и съ приличной рчью подарила ей куклу, которая, мимоходомъ сказать, была конфискованная собственность миссъ Суиндель, нянчившей ее украдкою, въ непозволительное время. Можно представить себ, какъ отецъ и дочь смялись надъ этимъ подаркомъ на пути къ дому, посл вечерняго собранія, и какъ миссъ Пинкертонъ бсилась бы, увидвъ свою каррикатуру, выдланную Ребеккою изъ куклы! Ребекка любила говорить съ своей куклой и мимически подражать во всемъ миссъ Пинкертонъ. Вс эти продлки составляли предметъ восхищенія въ Ньюманской и Ферардской улицахъ и въ области художниковъ. Молодые живописцы, приходя на грогъ къ своему лнивому, умному и веселому старшин, обыкновенно спрашивали у Ребекки: дома ли миссъ Пинкертонъ? Однажды Ребекка, удостоенная чести провести нсколько дней въ Чизвик, сдлала другую куклу, подъ именемъ миссъ Джемимы, несмотря на то, что эта добрая душа надавала ей цлую груду пирожнаго и въ добавокъ подарила монету въ семь шиллинговъ. Въ Ребекк чувство насмшки было развито гораздо сильне чувства благодарности, и она также безжалостно пожертвовала миссъ Джемимой, какъ и ея сестрой.

Наступила наконецъ катастрофа, когда Ребекку сдали въ пансіонъ. Строгая формальность, царствовавшая здсь, душила ее, опредленные часы обда, уроковъ и прогулокъ невыносимо тяготили ее, и она съ такимъ сожалніемъ оглядывалась на свободу ни нищету старой мастерской въ Сого, что всякій подумалъ бы, будто печаль по отц терзаетъ молодую двушку. У нея была маленькая комната на чердак, и пансіонерки часто слышали, какъ она расхаживала по ней по ночамъ и плакала: но эти слезы происходили не отъ печали, а отъ зависти и злости. Она никогда не любила общества женщинъ, отецъ ея, хотя человкъ не совсмъ чистый, былъ, однако же человкъ съ талантомъ, разговоръ его казался для нея въ тысячу разъ, пріятне болтовни двицъ, въ кругу которыхъ она находилась. Безумное тщеславіе старой содержательницы пансіона, глупый юморъ сестры ея, безтолковая брань старшихъ пансіонерокъ, строгая точность гувернантокъ,— все это одинаково раздражало ее, у нея не было нжнаго материнскаго сердца — иначе лепетъ и болтовня маленькихъ дтей могли быть ей утшительны и интересны, она провела между ними два года, а ни одна изъ нихъ не пожалла объ ея отъзд. Къ одной только кроткой и добросердечной Амеліи Седли она могла привязаться, да и кто бы могъ уклониться отъ привязанности къ Амеліи?

Счастіе, преимущества рожденія и состоянія молодыхъ двицъ, окружавшихъ Ребекку, невыразимо мучили ее. ‘Какъ важничаетъ эта двчонка, и потому только, что у нея ддушка важный человкъ! говорила она объ одной. ‘Какъ он ползаютъ и поклоняются этой креолк, за то, что у нея сотни тысячъ фунтовъ! Я въ тысячу разъ умне и лучше ихъ…., я также хорошо воспитана, но при всемъ томъ никто не обращаетъ на меня вниманія. А когда я была у бабушки: о! я не забуду тхъ баловъ и собраній, которыя длали для того только, чтобъ провести со мной вечеръ!’ Она ршилась, во что бы ни стало, вырваться изъ неволи, въ которую попала, и вслдствіе того начала дйствовать, обдумывая планъ своего будущаго.

Она была уже хорошей музыкантшей, и разъ, когда разошлись вс пансіонерки, Ребекка такъ удачно выполнила довольно трудную пьесу, что расчетливая миссъ Пинкертонъ предложила ей заняться преподаваніемъ музыки въ младшемъ класс. Но Ребекка, къ величайшему удивленію старой двы, отказалась. ‘Я живу здсь, чтобъ говорить съ дтьми по французски, а не затмъ, чтобъ учитъ ихъ музык. Платите мн, а а буду учитъ’.

Минерва принуждена была сдаться и, весьма вроятно, съ того дня возненавидла ее. ‘Въ двадцать пять лтъ’, замтила она довольно справедливо, ‘я не встрчала еще никого въ моемъ дом, кто бы осмлился противиться моей власти. Я вскормила неблагодарную’.

— Какіе пустяки! отвчала миссъ Шарпъ старой дам, едва владвшей собою отъ удивленія.— Вы приняли меня потому, что я была вамъ полезна. Благодарность между нами не можетъ имть мста. Я ненавижу ваше заведеніе и хочу оставить его. Больше своей обязанности ничего не хочу длать.

Напрасно старушка спрашивала ее: знаетъ ли она, что говоритъ съ миссъ Пинкертонъ? Ребекка въ лицо смялась ей ужаснымъ, саркастическимъ смхомъ.

— Дайте мн денегъ и развяжитесь со мной, или, пожалуй, если хотите, достаньте мн мсто гувернантки въ благородномъ семейств, вы безъ труда можете это сдлать, говорила она, — дайте мн мсто — мы ненавидимъ другъ друга, я готова отойти.

Достойная миссъ Пинкертонъ хотя и имла римскій носъ, носила тюрбанъ, была высока какъ гренадеръ, непреодолима какъ сказочная принцесса, но не имла столько воли и твердости, чтобъ управиться съ своей маленькой пансіонеркой. Она попыталась разъ сдлать ей выговоръ публично, но Ребекка прибгнула къ странному средству: стала возражать по французски, и тмъ уничтожила старуху. Для сохраненія власти въ пансіон, ей необходимо было удалить Ребекку. Услыхавъ около того времени, что семейство сэра Питта Кроули нуждалось въ гувернантк, миссъ Пинкертонъ отрекомендовала Ребекку, хоть и считала ее и змей и поджигательницей.

— И, въ самомъ дл, говорила она: — я не нахожу ничего дурного въ поведеніи миссъ Шарпъ вообще, оно дурно только въ отношеніи ко мн, и, надобно признаться, что ея таланты и знанія весьма обширны, она столько же длаетъ чести воспитательной систем, употребляемой въ моемъ заведеніи, какъ и я.

Такимъ образомъ наставница примиряла рекомендацію о Ребекк съ своей совстью. условія, связывавшія миссъ Шарпъ, уничтожились, и она была свободна. Борьба, нами описанная въ нсколькихъ строкахъ, длилась нсколько мсяцевъ. Миссъ Седли, которой минуло въ это время семнадцать лтъ, приготовляясь оставить пансіонъ и питая дружбу къ миссъ Шарпъ (единственная черта въ поведеніи Амеліи, ненравившаяся наставниц), пригласила ее провести нсколько дней въ дом ея родителей прежде чмъ приметъ она на себя обязанность гувернантки.

Свтъ открылся для этихъ, двухъ молодыхъ двицъ. Для Амеліи онъ былъ новъ, свжъ, блестящъ и привлекателенъ. Для Ребекки онъ уже не былъ новъ (если говорить правду, относительно связи миссъ Шарпъ съ мистеромъ Криспъ, то дло зашло у нихъ гораздо дальше, какъ полагала публика).

Между тмъ молодыя двицы приблизились въ Кенсингтонской застав. Амелія все еще вспоминала о своихъ подругахъ, но уже безъ слезъ, подл ихъ кареты прохалъ какой-то молодой офицеръ, и она вспыхнула, восхищенная его словами: ‘Какая милая двушка’. Во всю дорогу до Россель-сквера говорили только о гостиныхъ, о томъ, употребляютъ ли молодыя двушки пудру и фижмы, когда ихъ представляютъ, будутъ ли он имть эту честь, и т. п. По прибытіи къ дому, миссъ Амелія Седли ловко выпрыгнула изъ кареты,— счастливая и прекраснйшая двушка изъ всего огромнаго города Лондона! Самбо и кучеръ были въ этомъ отношенія того же мннія, также, какъ отецъ Амеліи, и вс слуги въ дом, собранные въ зал привтствовать молодую госпожу.

Вы можете бытъ уврены, что она показала Ребенк вс комнаты дома, и все, что заключалось въ ея комодахъ,— книги, наряды, ожерелья, брошки, кружева и бездлушки. Она упросила Ребекку принять отъ нея бирюзовыя подвски, кусокъ цвтной кисеи, который былъ для нея малъ, а Ребекк какъ разъ годился, кром того, она ршилась непремнно выпросить у матери позволеніе — подарить Ребекк блую кашемировую шаль. Ей можно было подлиться: братъ Джозефъ привезъ недавно дв новыхъ изъ Индіи.

Когда Ребекка увидла дв великолпныя шали, привезенныя Джозефомъ Седли для своей сестры, она сказала:

— Я воображаю, какъ пріятно имть брата.

То была истина, возбудившая полное участіе сострадательной Амеліи къ сирот безъ друзей и родственниковъ.

— Ахъ, если бы имть такихъ родителей, какъ ваши, Амелія,— добрыхъ, богатыхъ, нжныхъ родителей, ни въ чемъ неотказывающихъ, даже и въ любви, которая драгоцнне всего на свт! мой бдный папа ничего не могъ оставить мн, у меня всего было два платьица! А имть брата, такого брата! о какъ вы должны любить его!

Амелія засмялась.

— Неужели вы не любите его,— вы, которая любитъ всхъ и всякаго?

— Да, безъ сомннія, я люблю…. только….

— Только что?

— Только Джозефу, кажется, все равно, любятъ ли его, или нтъ? Возвратившись домой посл десятилтней разлуки, онъ вмсто родственныхъ объятій, далъ только пожать свои два пальца! Онъ очень добръ и ласковъ, но рдко говоритъ со мной, мн думается, что онъ гораздо больше любитъ свою трубку, нежели свою….

Тутъ Амелія остановилась. Зачмъ ей дурно отзываться о своемъ брат?

— Когда я была еще дитя, онъ очень ласкалъ меня, мн только что минуло пять лтъ, какъ онъ ухалъ.

— И, вроятно, онъ богатъ? спросила Ребекка.— Говорятъ, вс индйскіе набобы чрезвычайно богаты.

— Я полагаю, что у него огромные доходы.

— А ваша невстка — хорошая женщина?

— Ха, ха, ха!— Джозофъ еще не женатъ, сказала Амелія, снова засмявшись.

— Если мистеръ Джозефъ Седли богатъ и не женатъ, то почему бы мн не выйти за него? подумала миссъ Шарпъ.— Мн остается еще дв недли: отчего не попытаться?

И Ребекка внутренно ршилась привести въ дйствіе эту похвальную попытку. Она удвоила къ Амеліи свои ласки, цаловала блые бусы и клялась, что никогда въ жизни съ ними не разстанется. Колокольчикъ прозвонилъ къ столу, и об подруги спустились внизъ. Pебекка была такъ взволнована предъ входомъ въ гостиную, что едва могла собраться съ духомъ переступить черезъ порогъ.

— Попробуй, другъ мой, какъ бьется мое сердце! сказала она.

— О, ничего, возразила Амелія: — войдемъ, не бойся. Мой папа добръ, онъ не обидитъ тебя.

ГЛАВА III.

РЕБЕККА ВЪ ВИДУ НЕПРІЯТЕЛЯ.

Мужчина весьма здоровый, одутловатый, съ различнымъ множествомъ косынокъ, подымавшихся почти до самого носа, въ красномъ полосатомъ жилет и зеленомъ сюртук съ огромными стальными пуговицами (утренній нарядъ тогдашнихъ лондонскихъ денди), сидлъ передъ каминомъ, закутанный до самыхъ глазъ.

— Ваша сестра, Джозефъ, сказала Амелія, улыбаясь и сжимая два протянутые пальца.— Вы знаете, что я совсмъ пріхала домой, а это моя подруга — миссъ Шарпъ, о которой вы не разъ слышали отъ меня.

— Никогда не слыхалъ, никогда, сказала голова въ косынкахъ, сильно раскачавшись: — то есть, да… какая несносная погода, миссъ — и съ этимъ онъ началъ мшать въ камин, хотя солнце пекло несносно. Это была уже половина іюня.

— Онъ очень красивъ, прошептала Ребекка Амеліи довольно громко.

— Вы находите? сказала послдняя: — хотите, я скажу ему?

— Ради Бога! какъ можно! подхватила миссъ Шарпъ, отбрасываясь назадъ какъ робкая лань.

— Благодарю васъ за прекрасныя шали, сказала Амелія брату.— Не правда ли, миссъ Шарпъ, он прекрасны?

— О, несравненны! воскликнула Ребекка, и глаза ея перешли на канделябръ.

Джозефъ продолжалъ брянчать кочергой и щипцами и по временамъ приводилъ въ дйствіе мхи.

— Я не могу длать вамъ такихъ милыхъ подарковъ, Джозефъ, сказала его сестра: — однакожь, въ бытность мою въ пансіон, я вышила для васъ очень хорошенькія подтяжки.

— О, Боже! Амелія! вскричалъ братъ, не на шутку испуганный.

И съ этимъ онъ дернулъ за звонокъ такъ сильно, что снурокъ остался у него въ рукахъ и еще боле его смутилъ.

— Ради Бога, посмотрите, у дверей ли мой богги. Я не могу ждать больше. Я долженъ хать,— непремнно долженъ.

Въ эту минуту вошелъ отецъ семейства, гремя цпочкой и печатями, какъ истинный купецъ Британіи.

— Что здсь случилось, Эмми? спросилъ онъ.

— Джозефу хочется, чтобъ я посмотрла, у дверей ли его богги. Что это за богги, папа?

— Это паланкинъ въ одну лошадь, отвчалъ отецъ.

Онъ былъ шутникъ и острякъ большой руки.

Джозефъ расхохотался при этой шутк, но вдругъ глаза его встртились съ глазами Ребекки, и онъ, какъ будто пораженный ими, и молчалъ.

— Если не ошибаюсь, эта молодая леди должна быть ваша подруга? Миссъ Шарпъ! я очень счастливъ видть васъ. Вроятно, вы и Эмми разсердили Джозефа, и онъ хочетъ уйти.

— Я общался Бонами, одному изъ своихъ сослуживцевъ, сказалъ Джозефъ: — обдать вмст.

— О, какой вздоръ! не ты ли говорилъ матери, что будешь обдать съ нами?

— Но въ этомъ костюм, папа, невозможно.

— Взгляните на него, миссъ Шарпъ: кажется, онъ и въ этомъ плать хорошъ, гд бы ни обдать.

Миссъ Шарпъ при этомъ взглянула на свою подругу, и, къ величайшему удовольствію старика, об засмялись.

— Случалось ли вамъ видть пару такихъ лосинъ въ дом миссъ Пинкертонъ? продолжалъ онъ, пользуясь своимъ преимуществомъ.

— Батюшка! что вы длаете со мной? вскричалъ Джозефъ.

— Ага! я, кажется, затронулъ васъ!— Мистриссъ Седли прибавилъ старикъ, обращаясь къ вошедшей въ ту минуту жен своей: — я разсердилъ вашего сына, намекнувши на его лосины. Полно, полно. Джозефъ! будьте друзьами съ миссъ Шарпъ и пойдемте обдать.

— У васъ будетъ пилавъ, Джозефъ, совершенно въ твоемъ вкус.

— Безъ отговорокъ, сударь, извольте спускаться съ миссъ Шарпъ, я слдую за вами съ двумя молодыми дамами, сказалъ отецъ, взявъ подъ руrу жену и дочь, и весело спустился вниpъ.

Миссъ Ребекка Шарпъ въ душ своей ршилась одержать побду надъ этимъ великимъ франтомъ. Хотя обязанность ловить жениховъ, по принятому обыкновенію и съ приличною скромностію, возлагается молодыми двицами на своихъ мама, но вспомните, что у Ребекки вовсе не было родныхъ, которымъ бы могла она поручить эти щекотливые хлопоты, и что если она не имла еще мужа, такъ именно потому, что во всемъ обширномъ мір никто не брался достать ей такового. Скажите намъ, какія причины заставляютъ молодыхъ двицъ бросаться съ жаромъ въ свтъ, какъ не благородное стремленіе и желаніе супружеской жизни? Что принуждаетъ ихъ цлыми стаями отправляться на минеральныя воды? что удерживаетъ ихъ за танцами до пяти часовъ утра? зачмъ имъ трудиться надъ сонатами за-фортепьяно и выучивать романсы у моднаго учителя и платить ему гинею за урокъ,— и играть на арф, если у нихъ хорошенькія бленькія ручки? все это составляетъ ихъ надежныя орудія, которыми он стараются поразить предметъ своихъ исканій. Что заставляетъ почтенныхъ родителей снимать чехлы съ мебели (эпоха домашняго быта) и ставить домъ вверхъ дномъ и издерживать пятую часть годового дохода на блестящіе вечера и ужины? Неужели тутъ участвуетъ безкорыстная любовь и искреннее желаніе видть молодыхъ людей счастливыми за танцами? Пустое! я не поврю, цль ихъ дйствій клонится къ тому, чтобъ выдать за мужъ дочерей. Эта цль была въ виду и у почтенной мистриссъ Седли, въ глубин доброй души своей, она составляла тысячу плановъ для устройства судьбы своей Амеліи, съ этой цлью и наша возлюбленная, беззащитная Ребекка ршилась употребить всевозможныя средства и усилія: пріобртеніе мужа для нея было гораздо важне и необходиме, чмъ для ея подруги.

Ребекка отъ природы была одарена пламеннымъ воображеніемъ, будучи еще ребенкомъ, она прочитала ‘Арабскія Ночи’ и ‘Географію Гутри’, немудрено, что на этихъ данныхъ она, одваясь и имя въ виду слова Амеліи, что братъ ея богатъ и не женатъ, построила великолпный воздушный замокъ, котораго владтельницею была сама, съ мужемъ, поставленнымъ гд-то на заднемъ план. Она уже воображала на себ множество драгоцнныхъ шалей, тюрбановъ, брильянтовыхъ ожерелій, ей грезилось, что она, возсдая на слов, при звукахъ музыки изъ Синей-Бороды, отправлялась во дворецъ великаго могола. Очаровательныя виднія! Одной только юности предоставлено создавать васъ, и сколько прекрасныхъ, мечтательныхъ созданій, кром Ребекки Шарпъ, погружается каждый день въ эти усладительныя грезы!

Джозефъ Седли былъ двнадцатью годами старше сестры. Онъ находился въ гражданской служб Остъ-Индской компаніи, и имя его показано въ бенгальскомъ отдленіи остъ-индскаго росписанія сборщикомъ пошлинъ съ Богли-Уолла — мсто прибыточное и почетное, какъ всякому извстно. Если читатель захочетъ узнать дальнйшіе подвиги его на служб, можетъ обратиться къ тому же росписанію.

Богли-Уолла расположенъ въ прекрасной, уединенной, болотистой, лсистой области, изобилующей множествомъ бекасовъ, на охот за которыми довольно часто случается поднять и тигра. Въ этомъ очаровательномъ мст Джозефъ провелъ около осьми лтъ своей жизни, рдко встрчая христіанское лицо, исключая двухъ разъ въ году, когда появлялся военный отрядъ, для отвоза въ Калькутту собранныхъ доходовъ.

Разстройство печени принудило его возвратиться въ Европу. Въ Лондон, отдльно отъ своихъ родителей, онъ нанялъ великолпную квартеру и жилъ какъ веселый, молодой холостякъ. До отъзда въ Индію онъ былъ слишкомъ молодъ для столичныхъ удовольствій, зато теперь, по возвращеніи, онъ погрузился въ нихъ всмъ тломъ и душой, любимыми удовольствіями его было: гонять по парку лошадей, обдать въ лучшихъ и модныхъ трактирахъ (Восточный клубъ тогда еще не былъ учрежденъ) и, слдуя тогдашней код, постоянно посщать театры и показываться въ опер.

Возвратившись снова въ Индію, онъ съ величайшимъ восхищеніемъ и увлеченіемъ предавался росказамъ объ этомъ період своего существованія и давалъ замтить всякому, что онъ и нкто Броммель были первенствующими львами Лондона. На самомъ же дл онъ и здсь былъ точно также одинокъ, какъ и въ густыхъ лсахъ Богли-Уолла. Онъ мало кого зналъ въ столиц, и еслибы не докторъ, страданіе печени и сообщество синихъ пилюль, то, кажется, ему пришлось бы умереть отъ одиночества. Онъ былъ неповоротливъ, своенравенъ и порядочный bon-vivant, появленіе женщины пугало его, оттого-то такъ рдко случалось, чтобъ онъ участвовалъ въ родительскомъ кругу, въ Россель-сквер, гд всегда господствовала веселость и гд шутки добродушнаго старика отца пугали его самолюбіе. Дородность Джозефа часто заставляла его задумываться и наводила безпокойство, по временамъ онъ длалъ отчаянныя усилія освободиться отъ излишней полноты, но его лность и любовь къ комфорту не допускали сдлать эту реформу. Онъ никогда хорошо не одвался, несмотря на величайшую заботливость и ежедневные труды украсить свою дюжую особу. Но его лакей, присматривавшій за гардеробомъ, составилъ себ порядочное состояніе. Его туалетный столикъ покрытъ былъ множествомъ эссенцій и помадъ, доставляющихъ блестящую наружность устарлой красот, для улучшенія таліи, изобртались имъ всевозможные корсеты, перетяжки. Подобно всмъ толстякамъ, онъ заказывалъ самый узкія платья, юношескаго покроя, и самыхъ яркихъ, блестящихъ цвтовъ. Разодвшись такимъ образомъ, въ полдень, онъ одинъ отправлялся кататься въ парк, потомъ возвращался домой, передвался и узжалъ обдать, также одинъ, въ модный ресторанъ. Онъ былъ тщеславенъ какъ молодая двушка, и, можетъ быть, нелюдимость была плодомъ его чрезмрнаго тщеславія. Если миссъ Ребекка, при первомъ своемъ вступленіи въ свтъ, овладетъ имъ, то въ ней должно видть двушку съ умомъ не совсмъ обыкновеннымъ.

Первый приступъ сдланъ былъ съ большимъ искусствомъ. Назвавъ мистера Седли красивымъ мужчиной, Ребекка была уврена, что Амелія перескажетъ это матери, а та, по всей вроятности, передастъ Джозефу и во всякомъ случа останется довольна комплиментомъ, сдланнымъ ея сыну. Вс матери бываютъ на одинъ покрой. Скажите Сикор, что сынъ ея Калибанъ прекрасенъ какъ Апполонъ, и она останется весьма довольна. Быть можетъ, и самъ Джозефъ слышалъ этотъ комплиментъ, — да и слышалъ наврное: Ребекка довольно громко говорила, — и вообразилъ себя дйствительно красивымъ мужчиной. Эта похвала проникнула вс фибры его тла и заставила затрепетать отъ удовольствія. Но это недолго продолжалось, реакція быстро наступила. ‘Ужъ не шутитъ ли эта двчонка надо мной?’ подумалъ онъ и съ этимъ бросился къ экипажу и началъ ретираду, какъ мы уже сказали, но шутки отца и просьбы матери принудили его остаться. Онъ повелъ молодую двушку въ столовую, съ сомнительнымъ и тревожнымъ состояніемъ души. ‘Неужели она находитъ, что я дйствительно хорошъ’, думалъ онъ, ‘или только хочетъ посмяться надо мной?’ Мы сказали, что Джозефъ Седли былъ тщеславенъ какъ молодая двушка. А женщины — о небо! перевернутъ эту фразу и, разсуждая о какой нибудь сестр изъ своей среды, будутъ имть полное право сказать: ‘она тщеславна какъ мужчина’. Брадатыя созданія точно также, если только не боле, гордятся своими личными достоинствами, и также уврены въ своемъ могуществ очарованія, какъ первыя кокетки въ мір.

Итакъ, семейство мистера Седли спустилось внизъ: Джозефъ — красный и стыдливый, Ребекка скромная съ потупленными зелеными глазками. Она была вся въ бломъ, съ открытыми и блыми какъ снгъ плечами — картина олицетворенной юности, беззащитной невинности и смиреномудренной двственной простоты. ‘Мн нужно казаться спокойной’, думала она, ‘и какъ можно боле распрашивать его объИндіи’.

Мы слышали уже, что мистриссъ Седли приготовила для своего сына прекрасное curry — національное индйское кушанье, совершенно по его вкусу, во время обда часть этого блюда была предложена Ребекк.

— Это что такое? спросила она, бросая умильный взглядъ на мистера Джозефа.— Превосходное блюдо! рекомендую вамъ, сказалъ Джозефъ, пережевывая лакомый кусокъ.— Это корри не уступятъ вкусомъ настоящему индйскому.

— О, если это индйское блюдо, я непремнно его пробую, сказала Ребекка.— Мн кажется, что все индйское должно быть хорошо.

— Удли частичку для миссъ Шарпъ, сказалъ старикъ отецъ, едва удерживаясь отъ смху.

Ребекка, въ самомъ дл, не знала, что это за блюдо.

— Какъ вы находите? миссъ Шарпъ, все ли индйское бываетъ хорошо? спросилъ старикъ.

— Превосходно! отвчала Ребекка, начинавшая испытывать отчаянную муку отъ каенскаго перцу.

— Прибавьте сюда немного чили, миссъ Шарпъ, сказалъ Джозефъ, вполн заинтересованный.

— Чили? проговорила Ребекка, задыхаясь: — ахъ, да это должно быть превосходно. Она полагала, что чили было какое нибудь прохладительное средство противъ этого жгучаго блюда. Свжесть и зеленъ его еще боле соблазнили ее, и она взяла немного въ ротъ,— но ошиблась: чили было еще горячительне перцу, она не могла боле вытерпть, вилка выпала изъ ея руки.

— Воды, ради Бога, воды! закричала она.

Мистеръ Седли разразился громкимъ смхомъ. Какъ человкъ, проводившій большую частъ времени на бирж, онъ любилъ всякаго рода шутки.

— Увряю васъ, миссъ Шарпъ, это настоящее индйское чили, сказалъ онъ. Самбо, подай скорй воды.

Родительскій смхъ заразилъ и сына, который видлъ въ этомъ славную шутку. Дамы только слегка улыбались. Он видли, что Ребекка сильно страдала. Миссъ Шарпъ готова была задушить старика за его шутку. Наконецъ, оправившись, она съ веселымъ, видомъ сказала:

— Это кушанье заставило меня припомнить сливочныя торты одной персидской принцессы, о которыхъ говорится въ арабскихъ сказкахъ. Кстати, мистеръ Джозефъ: кладутъ ли у васъ въ Индіи перецъ въ сливочныя торты?

Старикъ Седли, снова захохоталъ и подумалъ, что Ребекка преостроумная двушка. Джозефъ простодушно отвчалъ:

— Сливочныя торты, миссъ? Наши бенгальскія сливки никуда не годны. У насъ обыкновенно употребляютъ козье молоко, и, признаюсь вамъ, это лучше всякихъ вашихъ сливокъ.

— Какъ вы думаете теперь, миссъ Шарпъ, все ли, что изъ Индіи, бываетъ превосходно? сказалъ старикъ, и какъ скоро дамы удалились, онъ спшилъ замтить сыну:

— Берегись, Джой, чтобъ эта двочка не поймала тебя на удочку.

— Вотъ еще, какіе пустяки! сказалъ Джой, довольный собой.— Я помню въ Думдум одну двушку, дочь Кутлера, артиллериста, она вышла замужъ за Ланса, лекаря, и помню еще одного, Муллингтона, о которомъ я вамъ говорилъ передъ обдомъ!… славный малый, членъ магистрата и наврное лтъ черезъ пять будетъ въ совт. Однажды артиллерія давала балъ, и Квинтинъ, изъ четырнадцатаго полка, сказалъ мн: ‘Седли, говоритъ, я готовъ держать пари, что Софи Кутлеръ поймаетъ на крючекъ тебя или Муллингтона еще до осени’. Идетъ, отвтилъ я. Послушайте, папа, портвейнъ-то превосходный. Адамсона или Карбонелла?

Тихое храпніе было единственнымъ отвтомъ: почтенный биржевой маклеръ давно уже покоился сладкимъ сномъ, и остальная часть исторіи Джозефа осталась на этотъ день недослушанною. Джозефъ Седли между мужчинами былъ довольно разговорчивъ, и эта поветъ десятки разъ повторялась доктору Голлопу, когда тотъ приходить освдомляться о его печени и голубыхъ пилюляхъ.

Такъ какъ Джозефъ Седли держалъ діету, то на этотъ разъ онъ удовольствовался бутылкою портвейна, стаканомъ мадеры, парою тарелокъ клубники со сливками и двумя дюжинами различныхъ пирожковъ, разбросанныхъ передъ нимъ на блюд, и въ заключеніе, вроятно (романисты, намъ всмъ извстно, имютъ особенную привилегію знать все), онъ думалъ о миссъ Шарпъ. ‘Славная двушка, нечего сказать, и молода, и умна, и весела. А какъ она взглянула на меня, когда я поднялъ ей платокъ! она нарочно два раза его роняла. Кто это поетъ въ гостиной? итти разв посмотрть.’

Но застнчивость овладла имъ съ неимоврной силой. Отецъ его спалъ, шляпа лежала въ зал, наемная карета стояла вблизи отъ дому, готовая къ услугамъ.

Поду лучше посмотрть Сорокъ разбойниковъ, сказалъ Джой и тихо выбрался изъ комнаты, не потревоживъ никого.

— Джозефъ ухалъ, сказала Амелія, выглядывая изъ открытаго окна гостиной, между тмъ какъ Ребекка пла за фортепьяно.

— Это вы, миссъ Шарпъ, такъ напугали его, сказала мистриссъ Седли.— Бдный Джой! долго ли ты будетъ такимъ робкимъ?

ГЛАВА IV.

ШОЛКОВЫЙ ЗЕЛЕНЫЙ КОШЕЛЕКЪ.

Паническій страхъ бднаго Джоя продолжался два или три дня, въ теченіи этого времени онъ не считалъ за нужное навстить родительскій домъ, а Ребекка не смла произнести его имени.

Она вся обратилась въ почтительную признательность въ великодушной мистриссъ Седли, въ эти три дня она восхищалась всми интересными предметами города и утопала въ мор театральныхъ чудесъ, куда ее брали.

Однажды Амелія чувствовала головную боль и не могла отправиться въ собраніе, куда об двицы были приглашены. Ребекка ни за что не ршалась хать безъ своей подруги.

— Оставить васъ,— васъ, которая въ первый разъ въ жизни показали бдной сирот, что такое счастіе и любовь?— о, никогда, никогда! и зеленые глазки ея обратились къ небу и покрылись слезой.

Мистриссъ Седли не сомнвалась доле, что у подруги ея дочери такое же кроткое и доброе сердце, какъ и у Амеліи.

На шутки мистера Седли Ребекка отвчала чистосердечнымъ смхомъ и наивностію, а это нравилось и утшало добраго старика. Но не съ одними представителями дома она была въ хорошихъ отношеніяхъ. Она оказывала глубочайшее вниманіе въ мистриссъ Бленкинсонъ, домовой ключниц, выраженіемъ живйшаго участія въ приготовленіи клубничнаго варенья. Самбо, къ величайшему своему удовольствію, получалъ отъ нея прибавочное ‘сэръ’ или ‘мистеръ’. Она даже извинялась передъ горничной за безпокойство, причиняемое звонкомъ, и все это длала съ такою нжностію и покорностію, что вс въ дом, отъ прихожей и до гостиной, были ею очарованы.

Однажды, пересматривая рисунки, привезенные Амеліею изъ пансіона, Ребекка вдругъ остановилась надъ однимъ, залилась горькими слезами и оставила комнату. Это было въ тотъ день, когда Джозефъ снова появился въ дом своихъ родителей.

Амелія бросилась за подругой узнать причину ея грусти и вскор возвратилась растроганная.

— Вы знаете, мама, отецъ Ребекки былъ нашимъ рисовальнымъ учителемъ въ Чизвик и, по обыкновенію, любилъ самъ отдлывать вс лучшія части рисунка.

— Какъ такъ? я этого не знала, миссъ Пинкертонъ всегда говорила, что онъ никогда и не касался до рисунковъ, только подправлялъ ихъ иногда.

— Это-то я и называю отдлкою, мама. Ребекка, разглядывая рисунокъ, узнала работу своего отца: внезапная мысль о немъ — мы знаете, мама, какъ она должна быть тяжела для бдной сироты.

— Какая чувствительная душа! какое нжное сердце! воскликнула мистриссъ Седли.

— Мн хотлось, чтобъ она осталась у насъ еще на недльку, сказала Амелія.

— Она ужасно похожа на миссъ Кутеръ, которую я встрчалъ въ Думъ-Дум, только поблокурй немножко той. Она теперь за мужемъ за артиллерійскимъ лекаремъ. Знаете ли, какъ нкто Квинтимъ четырнадцатаго порка…. предложилъ мн….

— О, Джозефъ, мы давно знаемъ эту исторію, прервала Амелія, улыбаясь.— Оставьте этотъ разсказъ до другого раза, а теперь просите лучше маменьку написать въ какому-то сэру Кроули.

— Какой это Кроули? не было ли у него сына въ легкомъ Драгунскомъ полку въ Индіи?

— Мама, вы попросите его продлить срокъ для бдной Ребекки, но вотъ и она на лицо. Какіе у нее заплаканные глаза!

— Ничего…. все прошло…. мн теперь гораздо легче, сказала миссъ Шарпъ, съ нжной улыбкой, и, подойдя къ мистриссъ Седли, почтительно, поцаловала ея руку.— Какъ вы вс добры ко мн! Да, вс, прибавила она наивно: — исключая васъ, мистеръ Джозефъ.

— Меня! воскликнулъ Джозефъ, расчитывая на немедленный уходъ.— Праведное небо! Богъ мой! миссъ Шарпъ!

— Да, не жестоко ли съ вашей стороны, въ первый день нашего знакомства, принудить меня сть это ужасное перечное блюдо. Нтъ, мистеръ Джозефъ, вы не такъ добры ко мн, какъ ваша милая сестра Амелія.

— Немудрено, Ребекка: онъ еще почти ее знаетъ васъ.

— Не думаю, чтобы къ вамъ былъ кто нибудь не добръ, сказала мать.

— Это кушанье было превосходное, за это я ручаюсь, сказалъ Джой весьма важно.— Вроятно, въ немъ недоставало лимоннаго соку: оттого вамъ и не понравилось.

— А чили?

— Помню, помню, какъ вы плакали отъ него! воскликнулъ Джой, и, припоминая это происшествіе, онъ разразился внезапнымъ смхомъ, который, однако же, какъ и всегда, продолжался недолго.

— Впередъ я буду осторожней съ вами, сказала Ребекка, спускаясь съ Джозефомъ къ обду: — я не воображала, что мужчины такъ любятъ огорчать беззащитныхъ двушекъ.

— Клянусь вамъ, миссъ Ребекка, я не думалъ нанести вамъ ни малйшаго оскорбленія.

— Врю, врю, мистеръ Джозефъ: я шутила.

И съ этимъ она нжно пожала его руку своею маленькою ручкой и, отступая назадъ, совершенно испуганная, взглянула на него и тотчасъ же опустила глазки на коверъ, сердце Джоя пріостановилось биться при этомъ робкомъ, нжномъ изъявленіи уваженія со стороны и простосердечной двушки.

Это было вступленіе. Нкоторыя дамы безукоризненной справедливости найдутъ этотъ поступокъ нескромнымъ, но надобно напомнить еще разъ, что бдная Ребекка длала это въ свою пользу. Если человкъ не въ состояніи держать слугу, ему самому приходится мести свои комнаты, ежели у прекрасной двицы нтъ прекрасной мама, для устройства ея будущности, она должна сама заняться этимъ.

— Недурно! думалъ Джозефъ: — со мной опять начинается такая же исторія, каясь и къ Думъ-Дум съ миссъ Кутлеръ.

Миссъ Шарпъ безпрестанно требовала отъ Джозефа маленькихъ услугъ, неизбжныхъ за столомъ, полу-нжнымъ, полу-шутливымъ тономъ.

Она была уже съ семействомъ мистера Седли въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ, съ Амеліей она обходилась какъ сестра. Вообще, замчено, молодыя двицы сближаются другъ съ другомъ въ самое короткое время.

Амеліи какъ будто суждено было помогать въ исполненія плановъ Ребекки. Очень кстати напомнила она брату о давнишнемъ его общаніи взятъ ее въ воксалъ.

— Теперь самое удобное и лучшее время. Ребекка раздлитъ съ нами это удовольствіе, оказала она.

— О, какъ это восхитительно! воскликнула Ребекка, хлопая своими маленькими ручками, но, вспомнивъ, что ей должно вести себя скромне, она остановилась.

— Но только не сегодня, сказалъ Джой.

— Не сегодня, такъ завтра: намъ все равно.

— Завтра я и папа вашъ не будемъ обдать дома, возразила мистриссъ Седли.

— Неужели вы думаете, что и я тоже потащусь въ воксалъ! сказалъ ей мужъ: — да я бы и вамъ не совтовалъ на старости лтъ хать въ такое сырое мсто.

— Однакожъ, согласись самъ, что нельзя отпускать дтей однихъ! вскричала мистриссъ Седли.

— А Джой-то чтожъ? онъ, слава Богу, немаленькій….

При этихъ словахъ даже мистеръ Самбо, стоявшій у буфета, разсмялся, самолюбіе Джозефа было глубоко оскорблено.

— Что съ тобой? спросилъ отецъ.— Ему, кажется, дурно… Миссъ Шарпъ, спрысните ему лицо, того и гляди, что упадетъ къ обморокъ. Бдняжка! снесите его наверхъ: вдь онъ легокъ какъ перо.

— Нтъ, батюшка, я не могу доле терпть, произнесъ Джозефъ.

— Самбо, вели скорй подать слона Джозефу, иначе его не своротишь съ мста, продолжалъ неумолимый старикъ.— Пошли на биржу, Самбо.

И, видя наконецъ, что Джозефъ готовъ расплакаться отъ внутренней пытки, старый шутникъ пріостановилъ свой смхъ и, протягивая руку сыну, сказалъ:

— Ну, полно, полно, Джой!… У насъ на бирж всегда такъ бываетъ… Самбо! ненадобно слона, а лучше дай намъ по стакану шампанскаго. У самого Бони, мой другъ, во всемъ его погреб не найдешь такого вина! Бокалъ шампанскаго совершенно возстановилъ спокойствіе Джозефа, и, когда опорожнилась бутылка, изъ которой дв трети достались на его долю, онъ согласился провожать молодыхъ двицъ въ воксалъ.

— Мн кажется, не мшало бы пріискать другого провожатаго, чтобъ каждая дама имла кавалера, сказалъ старикъ: — я неслишкомъ-то надюсь на Джоя и боюсь, что онъ, увлеченный миссъ Ребеккой, потеряетъ въ толп милую мою Амелію. Напишите къ Джоржу Осборну, не пойдетъ ли онъ?

При этомъ, не знаю почему, мистриссъ Седли пристально поглядла на мужа и засмялась. Мистеръ Седли лукаво мигнулъ глазами и взглянулъ на миссъ Амелію. Амелія опустила свою головку и раскраснлась, какъ только можетъ раскраснться двушка въ- семнадцать лтъ, что касается до миссъ Ребекки, она никогда не краснла съ тхъ поръ, какъ ей минуло восемь лтъ, это случилось разъ, когда ее поймала крестная маменька въ воровств постилы изъ шкапа.

— Пусть лучше Амелія сама напишетъ къ нему, сказалъ отецъ: — этимъ мы доставимъ случай Осборну посмотрть на прекрасный почеркъ, благопріобртенный нами у миссъ Пинкертонъ. Помнишь ли ты, Эмми, какъ однажды, приглашая его на святки, ты писала къ нему и пропустила букву в?

— О, это было давно, очень давно, мой дорогой папа, сказала Амелія.

— А мн кажется, не дальше какъ вчера, не правда ли, Джонъ? сказала мистриссъ Седли, обращаясь къ своему мужу.— Видя нашу дочь такою же доброю, кроткою и милою, я забываю о времени, проведенномъ безъ нея, только мы съ тобой старемся, другъ мой, и, кажется, довольно замтно!

Въ тотъ вечеръ въ одной изъ комнатъ второго этажа, обитой богатымъ ситцемъ съ фантастическими рисунками, слышенъ былъ легкій шопотъ разговаривающихъ, въ комнат какія-то занавса въ род военной палатки, внутри которой разговаривали два круглыхъ красныхъ лица, одно изъ нихъ въ кружевномъ чепц, а другое въ простомъ бумажномъ колпак: мистриссъ Седли длала нсколько замчаній своему мужу, относительно его жестокаго обращенія съ бднымъ сыномъ.

— Право, другъ мой, я нахожу твое обхожденіе съ бднымъ Джоемъ совершенно безчеловчнымъ: ну, на что такъ мучить несчастнаго?

— Послушай, душа моя, возразилъ бумажный колпакъ, въ защиту своего поведенія.— Джозефъ очень занятъ собой и тщеславенъ до крайности. Правда, лтъ тридцать тому назадъ, въ тысяча осемьсотъ,— не помню въ которомъ десятк,— съ тобой тоже было что-то въ этомъ род, но тогда ты имла на то нкоторое право. Объ этомъ я ни слова. Но что касается до нашего сына, то, признаюсь, у меня недостаетъ боле терпнія сносить его самолюбіе, тщеславіе и эту притворную скромность. Это совсмъ изъ рукъ вонъ, онъ то и дло, что думаетъ только о себ, и воображаетъ себя отличнымъ малымъ. Вспомни мои слова, что намъ еще будетъ съ нимъ бездна хлопотъ. Подруга вашей Эмми всми силами старается завлечь его въ свои сти, и если не она, то другая непремнно подднетъ его на крючокъ. Этому человку суждено быть жертвою какой нибудь кокетки, такъ, какъ мн тоже суждено ходить каждый день на биржу. Еще слава Богу, что онъ не вывезъ къ намъ изъ Индіи въ невстки негритянку, и будь уврена, что первая кокетка, которая надумаетъ ловить его на удочку, непремнно поймаетъ.

— Эта лукавая двочка завтра же должна ухать, сказала мистриссъ Седли съ большой энергіей.

— Зачмъ, мой другъ? не она, такъ другая, это совершенно все разно. По крайней мр у Ребенка блое лицо. Мн нужды нтъ, кто бы ни пошелъ за него. Пусть Джозефъ самъ ршаетъ выборъ.

И вскор голоса разговаривавшихъ замолкли, или, лучше сказать, собесдники уснули, въ дом и вокругъ дома Джона Седли все погрузилось въ мертвую тишину, исключай только часового колокола сосдней церкви и ночного стража, возвщавшаго пробитый часъ.

Съ наступленіемъ утра добрая мистриссъ Седли не могла ршиться приступить къ выполненію слояхъ вечернихъ угрозъ, хотя нтъ ничего язвительне, естественне и основательне материнской ревности, при всемъ томъ, она никакъ не хотла допустить мысли, чтобы эта маленькая, смирная, нжная гувернантка осмлилась имть виды на такую величественную особу, какъ сборщикъ податей съ Богли-Уоллы. Притомъ просьба о продолженіи отпуска Ребекки была уже отправлена, и трудно было найти основательную причину такъ внезапно отказать отъ дому.

Все, казалось, было подговорено на сторону нжной Ребекки, даже самыя стихіи природы, повидимому, предлагали ей свои услуги, хотя Ребенка думала о нихъ противное. Громъ и молнія какъ нарочно разразились въ тотъ самый вечеръ, когда молодые люди согласились отправиться въ воксалъ. Старики обдали въ эти дни у богатаго альдермена, въ Гэйбири-борн. Мистеръ Осборнъ, повидимому, очень доволенъ этимъ обстоятельствомъ и вмст съ Джозефомъ Седли выпилъ порядочную порцію портвейна, сидя въ столовой tte—tte, при чемъ Джозефъ воспользовался случаемъ разсказать множество анекдотовъ изъ своей индйской жизни: въ обществ мужчинъ, какъ мы уже сказали, онъ былъ весьма словоохотенъ. Вечеромъ, миссъ Амелія пригласила ихъ въ гостиную. Вс были веселы и какъ нельзя боле довольны громомъ, доставившимъ имъ случаи остаться дома и отложить визитъ въ воксалъ до слдующаго раза.

Джоржъ Осборнъ, крестникъ старика Седли, былъ постояннымъ членомъ семейства послдняго въ теченіи двадцати-трехълтней своей жизни. Младенцемъ шести недль, онъ получилъ отъ Седли въ подарокъ серебряную чашку, шести мсяцевъ — коралловую погремушку съ золотой свистулькой, съ колокольчиками, и потомъ, во время своей юности, постоянно получалъ на святкахъ лучшіе подарки. Онъ очень хорошо помнилъ, какъ однажды при возвращеніи въ школу былъ отколоченъ Джоемъ Седли, несмотря на различіе возраста, первому было не боле десяти, послднему — уже боле пятнадцати. Короче связать, Джоржъ совершенно считался членомъ семейства Седли.

— Помнишь ли, Седли, говорилъ Осборнъ: — какъ ты бсился, когда я обрзалъ кисточки у твоихъ гессенскихъ сапоговъ, и какъ миссъ — виноватъ — и какъ малютка Амелія избавила меня отъ страшныхъ твоихъ колотушекъ, бросившись на колни и умоляя брата Джоя не бить маленькаго Джоржа?

Джозефъ очень хорошо помнилъ это замчательное событіе, но божился, что вовсе забылъ его.

— А помнишь ли, какъ передъ отъздомъ въ Индію ты прізжалъ къ доктору Свиштелю повидаться со мной и при этомъ подарилъ мн полъ-гинеи и ударилъ по голов? Я всегда воображалъ тебя ростомъ, по крайней мр, семью футами выше меня, и весьма удивился, когда по возвращеніи изъ Индіи оказалось, что ты также высокъ, какъ и я.

— Прізжать въ школу и давать денегъ — о, это верхъ великодушія со стороны мистера Седли! воскликнула Амелія.

— Да, говорите себ о великодушіи, а я все-таки отрзалъ кисточки у гессенскихъ сапоговъ. Дти никогда не забываютъ ни колотушекъ, которыми ихъ дарятъ, ни тхъ, кто даритъ.

— Мн очень нравятся гессенскіе сапоги, сказала Ребекка.

Джой Седли, восхищавшійся своими ногами, постоянно украшалъ ихъ этимъ нарядомъ. Замчаніе Ребекки чрезвычайно поправилось ему, и онъ величественно вытянулъ изъ подъ креселъ свои ноги.

— Миссъ Шарпъ! сказалъ Джоржъ Осборнъ: — вы, какъ превосходная артистка, обязаны создать великую историческую картину изъ этой сцены сапоговъ. Седли долженъ быть представленъ въ своихъ гессенскихъ сапогахъ, въ одной рук у него обезображенный сапогъ, другая же рука вцпилась въ воротничекъ моей рубашки, передъ нимъ на колняхъ маленькая Амелія съ поднятыми къ нему рученками: вся картина должна быть вставлена въ аллегорическія рамки, въ род тхъ, какія бываютъ въ иллюстраціяхъ.

— Здсь я не успю написать, сказала Ребекка: — а лучше сдлаю ее, когда меня не будетъ въ этомъ дом.

Голосъ ея опустился, глаза ея выражали такую тоску и жалость, что каждый изъ присутствующихъ, невольнымъ образомъ, чувствовалъ участіе къ ея жестокой судьб и сожалніе при мысли о близкой разлук съ нею.

— Ахъ, если бы вамъ можно было остаться у насъ подольше! сказала Амелія.

— Зачмъ? возразила Ребекка растроганнымъ голосомъ: — разв только для того, чтобъ еще сильне привязаться къ вамъ и быть несчастне при неизбжной необходимости разстаться съ вами.

И она отвернула свою головку. Амелія начала предаваться той слабости къ пролитію слезъ, которая, какъ мы уже сказали, была однимъ изъ недостатковъ этого милаго созданія. Джоржъ Осборнъ взглянулъ на молодыхъ двушекъ съ трогательнымъ любопытствомъ, Джозефъ Седли опустилъ глаза на гессенскіе сапоги, и легкій вздохъ вылетлъ изъ его груди.

— Сыграйте намъ что нибудь, миссъ Седли…. Амелія, сказалъ Джоржъ, почувствовавъ въ эту минуту необыкновенное, почти непреодолимое желаніе прижать къ груди молодую двушку.

Амелія взглянула на Осборна.

Я, можетъ быть, ошибся бы, сказавъ, что съ этой минуты молодые люди влюбились другъ въ друга. Они были воспитаны родителями ршительно съ этимъ намреніемъ, имъ давно уже опредлено было принадлежать другъ другу. Вмст отправились они къ фортепьяно, поставленному, какъ обыкновенно ставятся фортепьяно, въ глубин обширной гостиной, тамъ было довольно темно, и миссъ Амелія самымъ наивнымъ образомъ подала Осборну руку, довряясь его искусству безопасно провести ее между креслами и диванами, разставленными передъ фортепьяно. Это обстоятельство оставило Джозефа глазъ на глазъ съ Ребеккой, вязавшей шолковый зеленый кошелекъ.

— У нихъ, кажется, есть фамильные секреты, сказала Ребенка,— а о моихъ нтъ никому нужды и спрашивать….

— У нихъ дло уже ршено, сказалъ Джозсфъ:— впрочемъ, оно и недурно: Осборнъ малый хоть куда.

— И сестрица ваша тоже прелестное созданіе въ мір, сказала Ребекка: — счастливъ тотъ мужчина, который удостоятся ея любви!

Съ этими словами миссъ Шарпъ испустила тяжкій вздохъ.

Когда дв молодыя особы, не связанныя еще узами брака, сходятся вмст и станутъ разсуждать о щекотливыхъ предметахъ подобнаго рода, между ними незамтно и быстро возрождаются довренность и искренняя дружба.

Мы не считаемъ за нужное представлять подробный отчетъ разговора, происходившаго между мистеромъ Седли и молодой двушкой: разговоръ, какъ можно заключить по его началу, не былъ изъ числа остроумныхъ или краснорчивыхъ. Да и часто ли вамъ случается встрчать остроуміе и краснорчіе въ дружеской бесд? ихъ можно найти только въ однихъ высокопарныхъ и остроумныхъ романахъ. Въ сосдней комнат занимались музыкой, и молодые люди, опасаясь помшать, вели свой разговоръ едва слышнымъ голосомъ, они не знали, что Амелія и Осборнъ такъ углубились въ свой предметъ, что не обратили бы ни малйшаго вниманія на самый громкій крикъ.

Почти первый разъ въ своей жизни, мастеръ Седли разговаривалъ безъ малйшей робости и замшательства съ особою другого пола. Миссъ Ребекка предложила нсколько вопросовъ объ Индіи. а это подало поводъ Джозефу разсказать множество интересныхъ анекдотовъ, какъ о той сторон, такъ и о своей персон. Онъ описывалъ балы въ губернаторскомъ дом, объяснялъ средства, которыми прохлаждаются въ Индіи въ знойное время года, былъ очень остроуменъ на счетъ нкоторыхъ шотландцевъ, покровительствуемыхъ лордомъ Минто — тамошнимъ губернаторомъ, — описывалъ охоту на тигровъ, въ которой лично участвовалъ и подвергался опасности. Ребекка приходила въ восторгъ отъ губернаторскихъ баловъ, отъ души смвлась надъ шотландцами и трепетала отъ ужаса при описаніи тигровой охоты.

— Ради спокойствія вашей матушки, ради искреннихъ вашихъ друзей, говорила миссъ Шарпъ: — дайте мн слово, что вы никогда не отправитесь въ такія ужасныя экспедиціи.

— Отчего же нтъ, миссъ Шарпъ? сказалъ онъ, поправляя воротничекъ своей рубашки — мн кажется, что опасность еще боле увеличиваетъ удовольствіе охоты.

Джозефъ Седли всего разъ былъ на тигровой охот и, дйствительно, находился въ большой опасности, но не отъ тигра, а отъ сильнаго страху. Разговаривая такимъ образомъ, онъ становился смле и смле и наконецъ ршился даже спросить, для кого миссъ Шарпъ вяжетъ шолковый зеленый кошелекъ. Онъ самъ удивлялся и восхищался своему ловкому и дружескому обращенію.

— Для того, кто будетъ нуждаться въ немъ, отвчала Ребекка, бросая на него привлекательные взгляды.

Седли приготовлялся было обратиться съ самой краснорчивой рчью и уже началъ:

— О миссъ Шарпъ, какъ…. но въ эту самую минуту фортепьяно замолкло и водворилась тишина, боясь бытъ услышаннымъ, онъ остановился, раскраснлся, и носъ его пришелъ въ волненіе.

— Случалось ли вамъ когда слышать что нибудь подобное краснорчію вашего брата? шепталъ Осборнъ Амеліи, — о, ваша подруга чудеса творитъ!…

— Я очень рада, признаюсь вамъ, и чмъ больше будетъ, такихъ чудесъ, тмъ лучше, сказала Амелія. .

Амелія въ душ своей принадлежала къ числу женщинъ, занимающихся составленіемъ супружескихъ партій, и восхищалась мыслію, что Джозефъ, отправляясь въ Индію, повезетъ, съ собой жену. Въ теченіи нсколькихъ дней постояннаго сообщенія, согрваемаго самой нжной дружбой Ребекки, она открыла въ послдней тысячи добродтелей и прекрасныхъ качествъ, которыхъ вовсе не замчала за ней въ Чизвик. Привязанность молодыхъ двицъ также быстро возрастаетъ, какъ нкоторое баснословное растеніе, которое въ одну ночь достигаетъ до небесъ. Эта привязанность иметъ удивительное сходство съ тмъ, что сентименталисты называютъ ‘тоской по идеалу’, и что въ обыкновенномъ перевод значитъ, что женщины не бываютъ довольны до того времени, пока не выйдутъ за мужъ и не окружатъ себя множествомъ дтей, на которыхъ могутъ сосредоточивать весь напасъ дружбы и любви.

Истощивъ небольшой запасъ маленькихъ пьесъ, яла, лучше сказать, оставаясь довольно долго въ гостиной, Амелія признала за лучшее и необходимое попросить свою подругу что нибудь пропть.

— Вы, Осборнъ, не стали бы и слушать меня, смазала Амелія, (она очень хорошо знала, что говоритъ чистую ложь), услыхавши, какъ поетъ Ребекка.

— Нисколько! я заране предупреждаю, миссъ Шарпъ, справедливо ли будетъ съ моей стороны, или нтъ, что, по моему мннію, миссъ Амелія Седли первая пвица въ свт.

— Подождите немного, вы услышите ее и посмотримъ, что тогда сможете, сказала Амелія.

Джозефъ Седли, какъ услужливый кавалеръ, поставилъ на фортепьяно свчи, при этомъ Осборнъ намекнулъ, что ему всегда лучше нравилось сидть въ потемкахъ, миссъ Седли утверждала противное, а влюбленные меломаны послдовали за Джозефомъ.

Ребекка, противъ всякаго ожиданія со стороны Осборна, пла превосходне своей подруги и управляла голосомъ такъ искусно, что Амелія, не замчавшая въ ней прежде этого таланта, очень удивилась. Ребекка пропла французскій романсъ, изъ котораго ни Джозефъ, ни Осборнъ не поняли ни слова,— потомъ нсколько старинныхъ балладъ, въ которыхъ британскіе барды воспвали бдную Сузану, черноокую Мери и тему подобное. Правду сказать, въ музыкальномъ отношеніи, он не принадлежали къ числу блестящихъ, но чисто заключали въ себ мысли, которыя возбуждаютъ пламенную любовь и искреннюю дружбу, и на родномъ язык скоре находитъ душевный отголосокъ, чмъ приторныя lagrime, sospiri и felicita музыки Доницетти, которую мы такъ высоко ставимъ.

Въ промежуткахъ пнія, которое чрезъ полурастворенную дверь гостиной подслушивала вся домашняя челядь, завязывался сантиментальный разговоръ, сообразный съ предметомъ псни.

Послдній изъ романсовъ этого скромнаго концерта заключалъ въ себ слдующія мысли:

Мрачно и пусто въ уныломъ болот,

Втеръ холодный бушуетъ въ лсу,

Въ дали отъ тропинки, въ хижин скромной,

Очагъ разведенъ и ярко пылаетъ огонь.

Бдный сиротка къ забору подходитъ,

Онъ счастливъ, увидвъ близко теплый пріютъ

И втеръ сильне задулъ для него,

И холодъ бдняжк несносне сталъ.

Семья изъ окна примчаетъ сиротку —

И жалость сжимаетъ ей добрую душу —

Ласковымъ словомъ и нжной улыбкой

Манить его къ очагу отдохнуть.

Заря засвтилась — сиротка уходитъ,

Огонь въ очаг еще не погасъ,

Небо надъ вами, скитальцы, въ семъ мір,

И вчный покой въ небесахъ!

При послднихъ словахъ, голосъ Ребекки дрожатъ. Вс окружавшіе ее слышали въ немъ отголосокъ ея души, въ которомъ выражалисъ и близкій отъздъ и ея горькое, одинокое положеніе въ свт. Джозефъ Седли, музыкантъ въ душ, вполн предавался восхищенію отъ словъ и музыки этой псни и сильне всхъ сочувствовалъ одиночеству бдной Ребекки. Будь у него поболе смлости, и случись Джоржъ и миссъ Седли къ это время къ другой комнат, онъ навсегда бы простился съ жизнію холостяка, и вмст и продолженіе нашего романа на этомъ бы и остановилось. Ребекка оставила фортепьяно и, подавая руку своей подруг, удалилась съ ней въ потемки другой комнаты. Въ эту минуту вниманіе Джозефа обратилось на вошедшаго Самбо, который тащилъ подносъ съ блюдами, тарелками, блюдечками, рюмками, стаканами и графинами. За шумнымъ разговоромъ молодыхъ людей во время ужина не слышно было, какъ подъхала карета, и возвратившіеся родители застали Джозефа за слдующими словами:

— Милая миссъ Шарпъ, пожалуста возьмите ложечку желе: это подкрпить ваши силы, вроятно, ослабвшія посл такого продолжительнаго, восхитительнаго, очаровательнаго пнія.

— Браво, Джозъ! воскликнулъ мистеръ Седли.

Услышавъ насмшливый, хорошо знакомый голосъ, Джонъ въ ту же минуту погрузился въ тревожное молчаніе и вскор удалился. Всю ночь провелъ онъ къ безсонниц, различныя мысли блуждала въ отягченной голов его, онъ не могъ дать себ отчета, въ какомъ отношеніи находилось его сердце къ миссъ Шарпъ. Онъ воображалъ, какъ бы восхитительно было слышать такое пніе подъ палящимъ небомъ Индіи, какая очаровательная у него была бы жена, какъ бы было пріятно услыхать, что эта самая жена говоритъ по французски лучше самой генералъ-губернаторши, и какое произведетъ она впечатлніе на калькуттскихъ балахъ!

— Ясно какъ день, что и она влюблена въ меня, притомъ состояніе ее не лучше того, какое бываетъ почти у всхъ двицъ, отъзжающихъ въ Индію. Не должно оставлять, посмотримъ, что будетъ, дальше, а кажется, худого нельзя ожидать?

Съ такими мыслями онъ наконецъ заснулъ глубокимъ сномъ.

Не къ чему, кажется, говорить намъ, что и миссъ Шарпъ, тревожимая сомнительными мыслями, придетъ ли онъ завтра, или нтъ, также не спала всю ночь. Завтра наступило, и Джозефъ, какъ снгъ, на голову, явился въ дом своихъ родителей къ завтраку, чего прежде съ нимъ не случалось. Джоржъ Осборнъ, не знаю почему, былъ тоже тамъ и подсмивался надъ Амеліей, которая писала въ это время къ своимъ возлюбленнымъ двнадцати подругамъ, оставленнымъ въ Чизвикскомъ бульвар. Ребекка сидла вмст съ ними за вчерашнимъ рукодльемъ. Лишь только ‘богги’ Джозефа остановился передъ подъздомъ, раздался звонъ колокольчика, и послышались на лстниц его тяжелые шаги, Осборнъ и миссъ Седли обмнялись взглядами и, лукаво улыбаясь, посмотрли на покраснвшую Ребекку.

Сердце Ребекки сильно билось. Но вотъ и Джозефъ на лицо,— Джозефъ въ блестящихъ лакированныхъ сапогахъ, Джозефъ въ новомъ жилет, красный отъ зноя и душевнаго волненія. Это была тревожная минута для всхъ, бдная Амелія даже не на шутку испугалась..

Самбо, оскаливъ блые зубы, несъ за Джозефомъ пару превосходныхъ букетовъ. Джозъ не полнился създитъ за ними на Ковенгарденскій рынокъ. Молодыя подруги были восхищены такимъ милымъ подаркомъ, Ребенка въ особенности была довольна: она видла въ немъ, кром вниманія къ себ, со стороны Джозефа, еще нкоторый успхъ въ исполненіи своихъ намреній.

— Браво, Джозъ! воскликнулъ Осборнъ:

— Благодарю васъ, милый Джозефъ, сказала Амелія и готова была поцаловать его, еслибъ только онъ изъявилъ на то свое желаніе.

— О, какіе чудные, прекрасные цвты! восклицала миссъ Шарпъ, и въ избытк восхищенія она нжно впивала въ себя ихъ ароматическій запахъ, прижимала ихъ къ груди, поднимая къ потолку свои глазки. Она внимательно пересмотрла каждый цвтокъ, надясь найти между ними записочку, но ошиблась: въ букет не было письма.

— Скажи, пожалуете, Седли, есть ли въ Богли-Уолл обыкновеніе говорить языкомъ цвтовъ? спросилъ Осборнъ со смхомъ.

— Да, языкомъ пустяковъ, отвчалъ обиженнымъ голосомъ Джозефъ.— Купилъ ихъ у Натана, очень радъ, что они понравилась. И ыотъ что, Амелія, продолжалъ онъ въ томъ же тон: — я купилъ еще ананасъ и отдалъ его Самбо, пусть онъ подастъ его къ завтраку: это и освжительно и вкусно въ такую знойную пору.

Ребекка сказала, что она ни разу не пробовала ананасовъ, и что не знаетъ даже вкуса ихъ.

Зазговоръ завязался. Не знаю по какой причин, Оеборнъ оставилъ комнату, и почему вслдъ за нимъ ушла Амелія, быть можетъ, присмотрть, какъ будутъ рзать ананасъ. Джозъ вторично остался наедин съ Ребеккой. Послдняя стала продолжать свою работу, и въ ея гибкихъ пальчикахъ быстро зашевелились шолковый зеленый кошелекъ и блестящія иголки.

— О миссъ Шарпъ, какъ вы очаровательно пли вчера! сказалъ сборщикъ податей: — клянусь вамъ, я готовъ былъ плакать.

— Это потому, что у васъ, какъ и у всхъ вашихъ родныхъ, доброе сердце, мистеръ Джозефъ.

— Я не могъ сомкнуть глазъ во всю ночь и сегодня утромъ, не вставая съ постели, старался припомнить ваши слова и звуки, право, право, миссъ Шарпъ. Голлопъ, мой докторъ, пришелъ въ одиннадцать часовъ,— вы знаете, что я больной человкъ, и Голлопъ навщаетъ меня каждый день,— пришелъ докторъ и увидлъ, какъ я распвалъ въ постели.

— О, я еще не знала, что вы такой забавникъ! Позвольте мн имть удовольствіе послушать васъ, какъ вы воете.

— Меня? нтъ, миссъ Шарпъ, мн бы хотлось еще васъ послушать. Милая миссъ Шарпъ, пожалуста пропойте вчерашнюю псенку.

— Только не теперь, мистеръ Седли, сказала Ребекка, вздыхая: — я совсмъ не расположена пть, и притомъ мн нужно кончить кошелекъ. Помогите мн, мистеръ Седли.

И, не спросивши даже, жъ чемъ и какъ помочь, Джозефъ Седли подслъ очень близко къ молодой двушкой, бросая на нее самые убійственные взгляды. Руки его вытянулись въ умоляющую позу, на нихъ надтъ былъ мотокъ зеленаго шолку, который Ребекка наматывала на клубокъ.

Осборнъ и Амелія, возвратясь въ гостиную, застали интересную чету въ этомъ романическомъ положенія. Клубокъ былъ намотанъ, а Джозефъ не сказалъ еще ни слова.

— Сегодня вечеромъ, я уврена, онъ признается, сказала Амелія, пожимая Ребекк руку.

Седли тоже въ душ говорилъ себ:

— Ршено: въ воксал брякну ей словечко.

ГЛАВА V.

ДРУГЪ ДОББИНЪ.

Вс воспитывавшіеся въ знаменитой школ доктора Свиштеля, вроятно, очень хорошо помнятъ драку Доббина съ Коффомъ и непредвиднныя послдствія этой драки. Доббинъ былъ изъ самыхъ смирныхъ, неповоротливыхъ и глупыхъ учениковъ Свиштеля. Отецъ его имлъ бакалейную лавку въ Лондон. Носился слухъ, будто сынъ его былъ принять въ школу доктора, какъ говорится ‘на взаимныхъ обязательствахъ’ то есть издержки по воспитанію покрывались не денежною платой, а товаромъ изъ лавки отца. Однажды одинъ изъ младшихъ воспитанниковъ школы, шныряя по городу, увидлъ подъхавшую въ воротамъ доктора телгу, изъ которой выгружали разные товары, и на которой крупными красными буквами выставлены были имена: Доббинъ и Роджъ — бакалейщики и свчники. Это открытіе подтвердило носившіеся слухи и было роковымъ для молодого Доббина.

Съ того дня Доббинъ не имлъ ни днемъ, ни ночью покоя. Жестокія шутки, и безъ всякой пощады, сыпались на бднаго со всхъ сторонъ,

— Доббинъ, кричалъ какой нибудь шалунъ: — славныя новости въ газетахъ! на сахаръ цна повысилась.

Другой повса задавалъ задачу:

— Ежели фунтъ сальныхъ свчей стоитъ семь съ половиною пенсовъ, то чего будетъ стоить оборванный Доббинъ?

И крикъ подымался изъ цлаго ряда молодыхъ проказниковъ, гувернеровъ и всхъ, кто признавалъ справедливымъ мнніе, что млочная торговля постыдна и вполн заслуживаетъ презрнія джентльменовъ.

— Вашъ отецъ, Осборнъ, нисколько не лучше моего онъ точно такой же купецъ, какъ и мой, говорилъ наедин Доббинъ, тому самому повс, который своимъ открытіемъ собралъ надъ его головой эту нежданную грозу.

На слова его Осборнъ съ надмнностію отвчалъ.

— Вотъ еще выдумалъ! мой отецъ джентльменъ, у него есть свой экипажъ.

И бдный Уильямъ Доббинъ уходилъ въ отдаленную часть рекреаціоннаго двора — проводитъ остальные часы свободнаго времени въ самыхъ горькихъ размышленіяхъ. Кто изъ насъ не помнитъ подобныхъ часовъ дтской печали? Кто пламенне выразитъ вамъ благодарность за ласку, какъ не дитя съ благородной душой?

Уильямъ Доббинъ, не имя способности удержать въ своей слабой памяти начальныя правила вышеупомянутаго языка, былъ осужденъ оставаться между самыми послдними учениками. Онъ сидлъ на задней скамейк, какъ великанъ между карликами, съ опущенными внизъ, безтолковыми взглядами, въ своихъ узкихъ, полосатыхъ всегдашнихъ панталонахъ. Большой и малый считалъ себя вправ смяться надъ нимъ. Товарищи подставляли ему всякаго рода западни, въ полной увренности, что Доббинъ попадется въ нихъ и доставитъ имъ случай похохотать. Часто присылали ему узелки, которые, не вскрытіи, заключали въ себ родительское мыло или свчи. Не было ни одного мальчика въ школ, который въ свою очередь не посмялся бы надъ Доббиномъ, и онъ весьма терпливо переносилъ все, онъ былъ безгласенъ и ничтоженъ.

Коффъ, напротивъ, былъ главнымъ старшиной и денди всей школы. Онъ тайно проносилъ вино, дрался съ уличными мальчишками, по воскресеньямъ узжалъ домой верхомъ на маленькой лошадк, ходилъ по праздникамъ на охоту, носилъ золотые часы Брегета и нюхалъ табакъ. Онъ здилъ въ оперу и умлъ цнить достоинства главныхъ актеровъ, предпочиталъ мистера Кина мистеру Кемблю, писалъ французскіе стихи, могъ хоть кого загонять въ латинскихъ фразахъ. Спросите только, чего онъ не могъ! Поговаривали даже, что самъ докторъ Свиштель боялся его.

Коффъ, неоспоримый властелинъ школы, управлялъ своими товарищами и храбрился надъ ними, какъ нельзя лучше. Одинъ чистилъ ему башмаки, тотъ поджаривалъ ему хлбъ съ масломъ, другой трудился за него, третій подавалъ ему мячикъ, когда играли въ лапту. Доббина онъ боле всхъ ненавидлъ, пренебрегалъ имъ, насмхался надъ винъ и не вступалъ съ нимъ ни въ какія сношенія.

Однажды двое этихъ молодыхъ людей поссорились. Доббинъ, сидя въ комнат, писалъ домой письмо, вошелъ Коффъ и приказалъ ему куда-то отправиться, врне всего, какъ я полагаю, за тортами.

— Мн нельзя, сказалъ Доббинъ: — я хочу кончить письмо.

— Теб нельзя? сказалъ Коффъ, схватывая письмо.

Доббинъ ожесточился. Это письмо онъ писалъ къ матери, которая любила его боле жизни, хотя и была женою бакалейника: оно было дорого для него: сколько труда, мысли и слезъ оно стоило ему!

— Такъ теб нельзя? сказалъ Коффъ, — хотлось бы мн знать, почему. Разв ты не можешь завтра написать къ своей сахарниц?

— Пожалуете, безъ лишнихъ словъ, сказалъ раздраженный Доббинъ, вставая со скамейки.

— Отвчай мн, пойдешь ли ты? проплъ школьный забіяка.

— Положи письмо, было отвтомъ Доббина: никакой джентльменъ не читаетъ чужихъ писемъ.

— Отвчай же наконецъ, идешь ли ты? повторилъ Коффъ, засучивая рукава.

— Не хочу и не иду. Не тронь лучше меня, иначе я задамъ теб! закричалъ Доббинъ, хватаясь за оловянную чернилицу.

Онъ былъ такъ взбшенъ, что Коффъ смутился и, сунувъ къ карманъ руки, пошелъ отъ него прочь съ злобною улыбкой.

Посл этой сцены Коффъ никогда не связывался съ сыномъ бакалейника. Мн кажется, это-то и было главной причиной, по которой Коффъ всегда съ презрніемъ и насмшками относился на сторон о Доббин.

Спустя нсколько времени посл этой встрчи, Коффу, въ одинъ прекрасный полдень, случилось быть въ сосдств бднаго Доббина, который въ сторон отъ своихъ школьныхъ товарищей и, по обыкновенію, въ уединенной части рекреаціоннаго двора, спокойно лежалъ подъ деревомъ, углубленный въ чтеніе ‘Арабскихъ сказокъ’. Забывая все окружавшее его, онъ въ это время носился далеко, съ морякомъ Синбадомъ, въ долин алмазовъ, или сидлъ съ принцемъ Какъ-хочешь-называй и волшебницей Перибану въ той очаровательной пещер, гд принцъ нашелъ ее, и въ которую мы сами современемъ отправимся,— какъ вдругъ пронзительные крики и вопли дтскаго голоса, пробудили его отъ пріятныхъ видній. Доббинъ приподнялъ свою голову и увидлъ предъ собой Коффа, колотившаго маленькаго мальчика.

Это былъ Осборнъ, но Доббинъ ни къ кому не питалъ особеннаго зла, а еще мене къ маленькимъ.

— Какъ ты смлъ разбить бутылку? говорилъ Коффъ ребенку.

Мальчику, было приказано перелзть черезъ заборъ, пробжать четверть мили, взять въ долгъ рому и возвратиться на дворъ тмъ же путемъ. При обратномъ скачк черезъ заборъ, нога мальчика какъ-то поскользнулась: бутылка разбилась, ромъ пролился, и онъ, какъ преступникъ, явился передъ своимъ повелителемъ.

— Какъ смлъ ты разбить ее? говорилъ Коффъ: — ахъ ты воришка! выпилъ самъ ромъ, да и хочешь уврить меня, что разбилъ бутылку. Протягивай руку.

И огромная, тяжелая палка опустилась на дтскую рученку. Доббинъ привсталъ. Виднія арабскихъ сказокъ исчезли. Передъ Доббиномъ очутилась ежедневная жизнь съ огромнымъ дтиной, жестоко наказывающимъ ребенка.

— Протягивай другую! кричалъ Коффъ своему маленькому сотоварищу, лицо котораго покрылось мертвою блдностью.

Доббинъ задрожалъ и подобралъ свое узкое платье.

— Вотъ теб бутылка! сказалъ Коффъ, опуская вторично свою палку.

Доббинъ, при вторичномъ удар, вскочилъ.

Не могу сказать вамъ побудительной причины поступка Доббина. Можетъ быть, душа его возмутилась при вид такого тиранства, можетъ быть, въ немъ проявилось чувство мщенія за обиды себ и желаніе помряться силами съ этимъ буяномъ всей школы, и, вмст съ тмъ, отбить вс трофеи, пріобртенныя Коффомъ на поприщ безпрерывныхъ дракъ и обидъ. Которое изъ этихъ побужденіи было основательне, не знаю: только Доббинъ въ одно мгновеніе вскочилъ на ноги и закричалъ:

— Остановись, Коффъ, или я теб….

— Я что ты мн? спросилъ Коффъ, забавляясь, повидимому, вмшательствомъ Доббина.— Протягивай же руку, говорятъ теб….

— Или я теб надаю такихъ тузовъ, какихъ ты еще во всю свою жизнь испробовалъ! сказалъ Доббинъ въ отвтъ на первую часть рчи Коффа.

Маленькій Осборнъ, задыхаясь отъ слезъ, взглянулъ съ ужасомъ и недоврчивостію на изумленнаго богатыря, внезапно выступившаго на его защиту. Удивленіе Коффа было едва ли мене.

— Посл классовъ, сказалъ Коффъ, бросая на Доббина взгляды, въ которыхъ выражалось: — Пиши духовную, любезный, и передай до того времени лучшія желанія своимъ друзьямъ.

— Когда угодно, отвчалъ Доббинъ.— Осборнъ, ты долженъ быть на моей сторон.

— Пожалуй, сказалъ Осборнъ, стыдясь немного быть на сторон своего защитника: папа его, какъ намъ уже извстно, держалъ свой экипажъ.

Наступилъ условный часъ битвы. Коффъ, мастеръ своего дла, съ самого начала смотрлъ на противника съ величайшимъ презрніемъ и, награждая его могучими ударами, постоянно сохранялъ ловкую и пріятную осанку, онъ былъ какъ на балу. Доббинъ три раза былъ сбитъ, и съ каждымъ разомъ раздавались громкія восклицанія, выражающія или смхъ надъ побжденнымъ, или одобреніе побдителю.

— Какая же славная мн будетъ трепка, когда все кончится! думалъ молодой Осборнъ и, поднимая своего защитника, шепталъ ему:

— Сдайся лучше, дло кончится колотушками, а мн ты знаешь, не привыкать къ нимъ.

Но раздраженный Доббинъ не слушалъ его и выступилъ въ четвертый разъ.

Въ продолженіи первыхъ трехъ разъ сынъ бакалейника, вовсе не зная, какъ должно парировать направляемые на него удары, былъ жертвою опытнаго Коффа, въ четвертый разъ, Доббинъ, ршившись дйствовать по своему, пустилъ въ дло лвую руку (онъ былъ лвша), и битва приняла совсмъ другой оборотъ. Два мткіе и сильные удара произвели замтный перевсъ за его сторону.

Коффъ спалился — къ величайшему изумленію всего собранія.

— Славный ударъ! мтко попалъ! говорилъ Осборнъ, съ видомъ знатока, хлопая въ ладоши.— Ну-ка, еще лвшой, лвшой его!

Лвша Доббина въ продолженіи остальной части битвы длала неимоврныя чудеса. Коффъ съ каждымъ пріемомъ падалъ на землю, а на двнадцатомъ былъ совершенно пораженъ, потерявъ присутствіе духа, онъ не зналъ, нападать ли ему, или защищаться. Доббинъ, напротивъ, былъ спокоенъ. Его блдное лицо, большіе сверкающіе глаза, большой разскъ на губ, изъ котораго текла обильно кровь,— придавали ему страшный видъ, внушавшій ужасъ во многихъ зрителей. Несмотря на все это, неустрашимый противникъ его, изнемогая отъ ударовъ, приготовился выступить въ тринадцатый и послдній разъ.

Если бы я владлъ перомъ Непира, то непремнно описалъ бы эту битву со всею точностію и со всми подробностями. Это было генеральное сраженіе. Короче сказать, избитый до нельзя, едва держась на ногахъ, Коффъ былъ и въ этотъ разъ сбитъ лвшой Доббина, и уже этотъ разъ былъ послднимъ въ битв.

— Теперь, кажется, будетъ съ него! сказалъ Доббинъ.

Противникъ его повалился какъ бильярдный шаръ въ лузу. Вызовъ повторился еще, но онъ не могъ, или не хотлъ вставать.

Мальчики подняли ужасный крикъ. Они превозносили Доббина, который выдержалъ и отразилъ сильное нападеніе врага, любопытствуя узнать причину шума, докторъ Свиштель вышелъ изъ кабинета, сильныя угрозы посыпались на Доббина, но пришедшій нсколько въ себя Коффъ вступился за него и, съ трудомъ поднявшись на ноги, сказалъ:

— Это моя вина, докторъ, а никакъ не Доббина. Я прибилъ ребенка и по всей справедливости заслужилъ наказаніе.

Такое великодушіе со стороны Коффи не только спасло его отъ розогъ, но возвратило ему надъ школьниками все вліяніе, котораго посл такого пораженія онъ могъ бы навсегда лишиться.

Вотъ какъ молодой Осборнъ, въ письм къ своимъ родителямъ, описывалъ это происшествіе:

Домъ Шюгаръ-Кэйнъ, Ричмондъ, марта 18.

‘Любезная маменька. Надюсь, что вы здоровы, и буду очень благодаренъ, если пришлете мн пирога и пять шиллинговъ денегъ. У насъ была славная драка между Доббиномъ и Коффомъ. Коффъ, вы знаете, былъ нашимъ главнымъ старшиной. Они сдлали тринадцать выступовъ. Коффъ остался побжденнымъ и сдлался второстепеннымъ старшиной. Драка произошла изъ за меня. Коффъ хотлъ поколотитъ меня за разбитую бутылку съ молокомъ, а Фигсъ вступился,

‘Мы зовемъ его Фигсъ потому, что отецъ его иметъ бакалейную лавку въ улиц Темзы. Я полагаю, что посл этого происшествія вы будете покупать чай и сахаръ у его отца. Коффъ каждую субботу узжаетъ домой, но теперь не можетъ: у него подбиты оба глаза. У него есть бленькая, маленькая лошадка, на которой онъ всегда узжаетъ отсюда: нельзя ли и мн имть такую лошадку? Остаюсь

‘Вашъ покорный сынъ
Джоржъ Седли Осборнъ.’

‘P. S. Поцалуйте за меня маленькую Эмми, я вырзываю для нея изъ картонки коляску.’

Характеръ Доббина, вслдствіе побды надъ Коффомъ, удивительно выигралъ въ уваженіи всхъ его школьныхъ товарищей, и названіе Фигсъ, какъ и всякое другое, служившее до того побранкой, сдлалось любимымъ всми.

— Ни въ какомъ случа Фигсъ не виноватъ, что отецъ у него бакалейникъ, говорилъ Джоржъ Осборнъ, пользовавшійся, при всей своей незначительности, любовью юношей, и это мнніе было принято съ общимъ одобреніемъ.

Большинствомъ голосовъ принято за униженіе — подсмиваться надъ его происхожденіемъ. ‘Фигсъ’ осталось навсегда именемъ, выражающимъ ласку и благосклонность, и никто, подъ страхомъ наказанія, не смлъ больше издваться надъ нимъ.

Съ измненіемъ обстоятельствъ и нравственныя силы Доббина возстановились. Онъ длалъ удивительные успхи. Величавый Коффъ, удостоившій его своимъ снисхожденіемъ, часто помогалъ ему въ составленіи латинскихъ фразъ, доставлялъ ему лучшія удовольствія въ рекреаціонные часы и торжественно пересадилъ его съ задней скамйки на среднюю. Доббинъ, будучи тупъ въ классическихъ предметахъ, быстро успвалъ въ математик. Къ величайшему удовольствію всхъ, онъ прошелъ изъ алгебры уравненія и на лтнемъ публичномъ испытаніи получилъ въ подарокъ французскую книгу. Любопытно было посмотрть на лицо его матери, выражавшее душевную радость, когда докторъ въ присутствіи родителей, огромнаго общества и всмъ учениковъ вручалъ ему ‘Странствія Телемака’, съ золотою подписью: Gulielmo Dobbin. Вс дти захлопали въ ладоши, въ знакъ восхищенія и сочувствія. Не возможно описать или исчислить безпрестанныхъ измненій въ его лиц, и той неловкости, съ какою онъ подходилъ за подаркомъ и возвращался съ нимъ на мсто. Старикъ Доббинъ теперь только началъ уважать своего сына и публично подарилъ ему дв гинеи, большая часть которыхъ была употреблена на лакомства для школы. Посл каникулъ Доббинъ возвратился въ школу въ новомъ платьи: курточка замнилась сюртукомъ.

Доббинъ, по скромности своей и молодости лтъ, не смлъ предполагать, чтобы эта счастливая перемна въ жизни произошла отъ его великодушнаго и мужественнаго нрава, онъ единственно приписывалъ ее вліянію и благосклонности маленькаго Джоржа, и съ этого времени предался ему со всею пылкостію любви и привязанности, какую только могутъ чувствовать дти и какую мы встрчаемъ иногда въ очаровательныхъ волшебныхъ сказкахъ. Доббинъ еще до знакомства, или, лучше сказать, до описанной драки, въ душ своей любилъ и уважалъ Осборна, а теперь онъ былъ весь его. Онъ видль къ Джорж обладателя всхъ совершенствъ и во всхъ отношеніяхъ считалъ его за самаго прекраснаго, дятельнаго умнаго и великодушнаго юношу въ цломъ свт. Онъ длилъ съ нимъ деньги, покупалъ ему множество подарковъ, ножичковъ, карандашей печатокъ, романическихъ книгъ съ большими разрисованными изображеніями рыцарей и разбойниковъ. На многихъ изъ этихъ книгъ помщалась надпись: ‘Джоржу Седли Осборнъ — отъ искренняго друга Уильяма Доббина.’

— Надюсь, мистриссъ Седли, что у васъ будетъ лишнее мсто въ гостиной: я пригласилъ сюда обдать стариннаго своего друга, который посл обда подетъ вмст съ нами въ воксалъ, говорилъ лейтенантъ Джоржъ Осборнъ хозяйк дома явившись на Россель-сквер, въ назначенныя для прогулки день: — онъ точь въ точь такой же скромникъ, какъ мистеръ Джозъ.

— Скромникъ, гм! проворчалъ толстякъ, бросая побдоносный взглядъ на миссъ Шарпъ.

— Да, въ этомъ отношенія я говорю истинную правду, но только ты, Седли превзойдешь его своею граціозностію, сказалъ Осборнъ улыбаясь: — я встртился съ нимъ въ Бедфорд и сказалъ ему, что миссъ Амелія воротилась домой совсмъ,— что мы сегодня отправляемся въ воксалъ, я, съ вашего позволенія, сударыня, пригласилъ его раздлить съ вами это удовольствіе, увривъ его, что мистриссъ Седли давно уже простила его за пуншевую чашу, которую онъ разбилъ на дтскомъ балу, лтъ семь тому назадъ. Вы помните эту исторію?

— Какъ не помнить! Больше всего тогда пострадало пунцовое платье мистриссъ Фламинго, сказала добродушная мистриссъ Седли.— Въ первый разъ въ жизни видла я такого ротозя. Да и сестрицы его, кажется, не слишкомъ граціозны! Леди Доббинъ была съ ними вчера у альдермена въ Гейбири, мы ихъ тамъ видли. Весьма непривлекательныя фигуры!

— Альдерменъ, говорятъ, очень богатъ,— правда ли это? спросилъ Осборнъ, лукаво улыбаясь.— Нельзя ли мн присвататься къ которой нибудь изъ его дочерей?

— Вамъ? съ вашимъ жолтымъ лицомъ? Желала бы я знать, кто за васъ пойдетъ.

— Будто я такъ жолтъ? Подождите — вотъ вы увидите Доббина. Онъ три раза выдержалъ жолтую лихорадку — дважды въ Нассау и разъ въ Сентъ-Китс.

— Для насъ и ваше лицо жолто какъ шафранъ. Не правда ли, Эмми? сказала мистриссъ Седли.

Амелія вмсто отвта вспыхнула и улыбнулась. Глядя на блдное, выразительное лицо Осборна, на его прекрасныя, черныя, блестящія кудри, съ такой заботливостію расчесанныя, она подумала въ своемъ маленькомъ сердц, что во всей арміи британскаго короля, даже во всемъ свт, не нашлось бы подобнаго лица или подобнаго героя.

— Мн надобности нтъ до физіономіи и неловкости капитана Доббина, сказала Амелія.— Знаю только, что я всегда его любила я люблю

Она очень хорошо помнила, что Доббинъ былъ первый другъ и защитникъ Осборна.

— Доббинъ хотя и не похожъ на Адониса, сказалъ Джоржъ Осборнъ: — но лучше такого человка я не встрчалъ между своими сослуживцами.

Вечеромъ, когда Амелія, свжая какъ роза и распвая, какъ жаворонокъ, вбжала въ гостиную, въ бломъ кисейномъ платьиц, готовая совсмъ къ предстоящимъ побдамъ въ воксал,— довольно высокій джентльменъ непривлекательной наружности, съ большими руками и ногами, длинными ушами и гладко выстриженными черными волосами, приблизился къ ней съ низкимъ, весьма неграціознымъ поклономъ. На немъ былъ военный мундиръ и въ рукахъ трехъугольная шляпа.

Это былъ никто другой, какъ капитанъ Уильямъ Доббинъ, возвратившійся изъ Вестъ-Индіи, гд онъ выдержалъ желтую горячку и куда забросила его фортуна военной службы, въ то время, когда его храбрые товарищи пожинали славу въ Испаніи.

Онъ такъ тихо позвонилъ, что изъ сидвшихъ въ гостиной никто не слышалъ, иначе вы можете быть уврены, что миссъ Амелія не осмлилась бы войти въ комнату распвая. Сладкій голосокъ ея падалъ прямо на душу капитана и оставался тамъ. Сжимая слегка протянутую къ нему руку Амеліи, онъ подумалъ:

— Возможно ли, чтобъ это была та самая двочка, которую еще такъ недавно я видлъ въ розовомъ дтскомъ платьиц. Неужели это та самая маленькая двочка, которая говаривала, что выйдетъ за мужъ за Осборна? И какъ хороша она собой, въ полномъ цвт красоты! Счастливъ Осборнъ! но и она ничего не потеряетъ, подхвативши такого молодца.

Все это передумалъ Доббинъ, прежде чмъ усплъ пожать ручку Амелія и положить свою шляпу.

Его исторія по выход изъ школы, до настоящей минуты, въ которую мы имемъ удовольствіе снова встртиться съ нимъ, хотя не вполн описана, но для смтливаго читателя достаточно ясна. Доббинъ лавочникъ сдлался современемъ альдерменомъ. Альдерменъ Доббинъ былъ потомъ полковникомъ національной кавалеріи. Самъ король и принцъ Йоркскій осматривали отрядъ полковника Доббина, и при этомъ случа послдній былъ пожалованъ въ кавалеры. Старикъ мистеръ Осборнъ находился въ отряд Доббина простымъ капраломъ.

Молодые Доббинъ и Осборнъ поступили въ армію въ одинъ и тотъ же полкъ. Они служили въ Вестъ-Индіи и Канад. Полкъ ихъ только что возвратился въ Англію.

Привязанность Доббина къ Джоржу Осборну попрежнему оставалась тою же теплою и искреннею, какою была во времена школьной ихъ жизни.

Сли за столъ. Молодые люди говорили о войн, о слав, о Веллингтон и о политическихъ событіяхъ. Въ т славные дни каждый листъ газеты возвщалъ побду.

Осборну и Доббину сильно хотлось видть свои имена въ списк героевъ, и они кляли судьбу, помстившую ихъ въ полки, удаленные отъ поприща почестей и славы. Ребекка восхищалась этими разговорами, а Амелія трепетала и едва не падала въ обморокъ. Мистеръ Джозъ разсказывалъ о своихъ приключеніяхъ за тигровой охот, еще разъ вызвалъ за сцену миссъ Кутлеръ, угождалъ Ребекк за столомъ и не забывалъ окружавшихъ его бутылокъ.

Посл обда, когда дамы, уладились наверхъ, онъ съ тревожной быстротою выскочилъ изъ за стола, чтобъ отворить имъ двери, и потомъ, приблизившись къ столу, опорожнилъ нсколько стакановъ портвейна.

— Онъ славно зарядилъ себя, шепнулъ Осборнъ своему другу.

Часъ отправляться въ воксалъ наступилъ. Карета стояла у подъзда.

ГЛАВА VI.

ВОКСАЛЪ.

Я увренъ, что псня, которую пою, довольно монотонна. Но я прошу благосклоннаго читателя припомнить, что кругъ моихъ дйствій ограничивался до сей поры семействомъ биржевого маклера, въ дом котораго, за Россель-сквер, добрые люди обдаютъ, завтракаютъ, пьютъ, гуляютъ, болтаютъ всякій вздоръ и даже влюбляются. Все это слишкомъ обыкновенныя вещи! Вотъ все содержаніе вашей исторіи: Осборнъ, влюбленный въ Амелію, упросилъ своего стараго друга пообдать на Россель-сквер и оттуда отправиться въ воксалъ. Джозефъ Седли влюбленъ въ Ребекку. Женится ли онъ на ней? Вотъ главный предметъ, которымъ мы займемся теперь.

Мы можемъ придать ему какую угодно норму — джентльменовскую, романтическую или шутливую. Вообразите себ, что таже самая сцена, съ тми же лицами переносится на Гросвеноръ-скверъ: лордъ Джозефъ Седли влюбленъ, маркизъ Осборнъ привязавъ душею къ леди Амеліи, съ полнаго согласія благороднаго ея отца. Или если вамъ не нравятся дйствующія лица изъ высшаго круга, то въ нашей вол спуститься въ самый низшій и описать, напримръ, что длается на кухн мистера Седли. Вообразите сами, какъ черный Самбо влюбленъ въ кухарку (что, впрочемъ, кажется, дйствительная правда), и какъ, онъ сражается изъ за нея съ кучеромъ, какъ поваренокъ крадетъ кусокъ свжей баранины, и новая горничная миссъ Седли не можетъ итти спать безъ стеариновой свчи. Подобныхъ сценъ можно представить множество, и вс он будутъ похожи за сцены изъ ежедневной жизни. Или, наконецъ, если вы имете желаніе видть что нибудь ужасное, то вообразите, что любовникъ горничной, настоящій разбойникъ, который, съ шайкою подобныхъ себ, вламывается въ домъ, убиваетъ врнаго Самбо, у ногъ его господина и похищаетъ миссъ Амелію, оставляя всхъ въ неизвстности о ней, до послднихъ страницъ третьяго тома. Намъ легко бы было на этихъ данныхъ составить повсть, полную томительнаго интереса, и читатель съ замираніемъ сердца пробгалъ бы пылающіе огнемъ ужаса-страницы. Вообразите одну главу этой повсти, подъ слдующимъ названіемъ:

НОЧНОЕ НАПАДЕНІЕ.

Ночь была мрачная и бурная, тучи — черныя, черныя, какъ чернила черныя. Бурный вихрь рвалъ верхушки трубъ старыхъ домовъ и съ трескомъ и, съ свистомъ разносилъ черепицы по опустлымъ улицамъ. Никто не смлъ бороться съ этой бурей, ночные стражи попрятались въ свои конуры, обливаемыя дождемъ и потрясаемыя громомъ. Билль Стидфастъ былъ въ эту пору на страж: но отъ него остались только измятый плащъ да разбитый фонарь. Сильный порывъ втра стащилъ съ козелъ прозжавшаго мимо саутсамптонскихъ рядовъ извощика и унесъ Богъ знаетъ куда. Вихри не разсказываютъ намъ о своихъ жертвахъ! Ужасная ночь! страшная ночь! Темно, страшно темно!.. ни мсяца, ни звздочки…. Одна какая-то одинокая, дрожащая, рано вечеромъ, выглянула за минуту изъ темнаго неба и какъ будто испугавшись, затмилась.

‘Разъ, два, три!’

Это былъ условный сигналъ предводителя шайки разбойниковъ. Черной Маски, Визари.

— Мефи, готовы ли вы? говорилъ онъ: — заряжены ли ваши пистолеты и съ собой ли кинжалы?

— У насъ все готово!

— Готово?… идемте же: время давно намъ быть за мст, а мы только еще начинаемъ.

— Блоулеръ, ты посмотри за кухней, ты, Маркъ, похлопочи о сундук старика.

— Я, присовокупилъ Визари, тихимъ, но ужасающимъ голосомъ:— я самъ принимаю на себя трудъ утащить Амелію.

Наступила мертвая тишина.

— Но это что такое?… выстрлъ!… вскричалъ Визари. Я слышу выстрлъ: откуда онъ, гд, зачмъ?

Вотъ образецъ ужаснаго. Теперь попробуемъ спрыснуть разсказъ розовой водой.

Маркизъ Осборнъ, написавши billet-doux къ Амеліи, отправилъ его съ своимъ petit-figre.

Милое созданіе приняло письмо изъ рукъ своей femme dе chambre, Mademoiselle Anastasie.

— Безцнный маркизъ! какая внимательная любезность! Въ письм его заключалось приглашеніе за балъ къ лорду Д—!

— Кто эта прелестная двушка?

— Миссъ Седли, отвчалъ лордъ Джозефъ съ важнымъ поклономъ: — ее зовутъ миссъ Амелія Седли.

— Vous avez un bien beau nom, сказалъ молодой герцогъ, поворачиваясь на своихъ каблукахъ, не совсмъ довольный открытіемъ и наступая на ногу какого-то стараго джентльмена, который стоялъ позади и безмолвно восхищался красотою леди Амеліи.

— Trente mille tonnerres! закричалъ джентльменъ, скорчившись велъ вліяніемъ agonie du moment.

— Mille pardons, ваше сіятельство!

— И вы здсь! вскричалъ молодой герцогъ высокому и добродушному господину, черты лица котораго ясно высказывали, что въ немъ течетъ кровь Кавендишей.

— Два слова, мой другъ! скажите же мн наконецъ, намрены ли вы разстаться съ вашимъ брильянтовымъ фермуаромъ?

— Я уже продалъ его за двсти пятьдесятъ тысячъ фунтовъ князю Эстергази.

— Und das war gar nicht theuer! воскликнулъ венгерецъ, и прочая, и прочая, и прочая….

Теперь вы видите, милостивыя государыни, что авторъ могъ бы избрать любую манеру, тмъ боле, что ему столько же знакомы аристократическіе салоны, сколько и внутренность Ньюгетской тюрьмы. Одно только будетъ затруднять его, какъ моднаго романиста, именно: языкъ и манеры преступниковъ, а также и объясненія на разныхъ діалектахъ въ высшемъ кругу, и потому, съ вашего позволенія, онъ хочетъ скромно держаться середины, въ которой сцены и дйствующія лица ему боле знакомы. Короче сказать, глава о воксал будетъ такъ коротка, что не заслуживаетъ даже названія главы. Но при всей своей сжатости она одна изъ самыхъ важныхъ въ нашемъ роман. Такія главы очень часто встрчаются въ жизни человка: повидимому и ничтожны, а впослдствіи, посмотришь, он имютъ весьма важное вліяніе на остальную часть исторіи.

Общество молодыхъ людей отправилось въ воксалъ. Джозъ и Ребекка сидятъ впереди кареты, мистеръ Осборнъ помстился напротивъ ихъ между Амеліей и капитаномъ Доббиномъ.

Каждый изъ сидвшихъ въ карет вполн былъ увренъ, что въ этотъ вечеръ Джозъ непремнно предложитъ миссъ Ребекк сдлаться госпожею Седли. Родители, оставшіеся дома, были непрочь, отъ такой перемны, хотя старикъ Седли, между нами будь сказано, питалъ въ душ къ своему сыну, за его тщеславіе, самолюбіе, лность и не свойственную мужчин скромность, чувство, очень сходное съ презрніемъ. Онъ не могъ равнодушно смотрть на его фешіонабельность и отъ души смялся всегда надъ его напыщенными разсказами объ Индіи.

— Я оставлю ему половину имнія, говорилъ старикъ, — кром котораго у него довольно своего, но я вполн убжденъ, что умри хоть завтра внезапно кто нибудь изъ насъ, я, мать его или сестра, Джозъ скажетъ: неужели! и также хладнокровно сядетъ за обдъ, какъ и сегодня. Я нисколько не забочусь о немъ. Пусть его женится на комъ хочетъ. Это не мое дло.

Амелія, съ своей стороны была безъ ума отъ этой партіи. Разъ или два Джозъ собирался поговорить съ ней о чемъ-то важномъ, и она готова была выслушать его каждый разъ, но толстякъ никакъ не могъ ршиться открыть ей тайну и обманывалъ ожиданія сестры, отдлываясь однимъ глубокимъ вздохамъ, посл котораго уходилъ прочь.

Тайна брата томила Амелію. Она не ршалась говорить съ Ребеккой объ этомъ щекотливомъ предмет, но зато вполн вознаграждала себя предположеніями въ дружескихъ бесдахъ съ мистриссъ Бленкинсонъ, послдняя по дружб и по секрету передавала горничной, та мимоходомъ сообщала, кухарк, а черезъ горничную узнали все и сосди и мелочные лавочники,— такъ что вскор во всемъ Росель-сквер заговорили о близкой женитьб Джоза.

Мистриссъ Седли считала подобную партію унизительною.

— Помилуйте, сударыня, возражала ей мистриссъ Бленкинсонъ: — вы вспомните, что мы сами были только мелочныя торговки, когда выходили за мистера Седли, прикащика биржеваго маклера, тогда у насъ у всхъ не набралось бы пяти сотъ фунтовъ, а теперь, слава теб Господи! мы разбогатли хоть куда.

Мистриссъ Седли не противорчила. Чему быть, того не миновать!

При такомъ положеніи дла, все, казалось, улыбалось счастію Ребекки. Она брала Джоза за руку, когда отправлялись вс къ обду, она сидла подл него въ открытой коляск, и хотя никто еще ни слова не говорилъ о женитьб, но вс видли ее неизбжною. Одного только не доставало — признанія Джоза и формальнаго предложенія руки. О если бы вы знали, какъ Ребекка нуждалась въ настоящую минуту въ помощи матери, доброй, нжной матери, которая въ десять минутъ ршила бы трудное, дло вынудивъ, посл короткаго разговора, исполненнаго обоюднаго доврія, плнительное признаніе у застнчиваго молодого человка!

Въ такомъ положеніи находились дла, когда карета перекатилась Вестминстерскій мостъ и остановилась у воротъ воксала.

Когда Джозъ вышелъ изъ кареты, въ толп раздался легкій хохотъ надъ его тучностію, и онъ, пыхтя и красня, началъ пробиваться впередъ съ миссъ Ребеккою Шарпъ. Джоржъ Осборнъ велъ Амелію. Послдняя была весела и счастлива.

— Сдлай милость, Уильямъ, сказалъ Доббинъ: — возьми подъ свое покровительство дамскія шали.

И въ то время, какъ юныя четы рука объ руку пробирались сквозь ворота воксала, честный Доббинъ, взявъ шали, довольствовался тмъ, что заплатилъ за вс билеты при вход въ воксалъ.

Онъ шелъ вслдъ за ними мрнымъ шагомъ, опасаясь нарушить своимъ вмшательствомъ удовольствіе той или другой четы. Впрочемъ, это не относилось до Джоза и Ребекки: онъ мало обращалъ на нихъ вниманія. Онъ думалъ объ Амеліи и находилъ ее достойною блистательнаго Джоржа Осборна. Онъ слдилъ за юной четой и наслаждался ихъ непритворнымъ счастіемъ, какъ нжный отецъ. Быть можетъ, и онъ чувствовалъ, что не мшало бы и ему имть въ это время подъ рукой что нибудь понжне кашемировыхъ дамскихъ шалей (многія уже начинали смяться при взгляд за неуклюжаго провожатаго, навьюченнаго этимъ женскимъ грузомъ), но Доббинъ былъ далекъ отъ подобныхъ расчетовъ, подстрекающихъ самолюбіе… чего еще ему недоставало, если другъ его наслаждается блаженствомъ? И дйствительно, онъ былъ самъ счастливъ счастіемъ своего друга. Доббинъ ни разу еще не обратилъ вниманія на окружавшіе его предметы. Сотни тысячь лампъ, горвшихъ, разноцвтными огнями,— музыканты, разыгрывающіе плнительныя мелодіи въ богато убранной бесдк,— пвцы и пвицы, услаждавшіе слухъ нжными балладами,— танцы добрыхъ гражданъ,— дивное восхожденіе мадамъ Саки по канату,— пустынникъ въ своей кель, предсказывающій любопытнымъ всякій вздоръ… но никакія чудеса воксала не восхищали столько Доббина, какъ счастіе, постоянно выражавшееся на лицахъ влюбленныхъ, за которыми онъ шелъ!

Проходя мимо павильона, въ которомъ мистриссъ Салмонъ пла какую-то арію, въ которой описывались тогдашніе воинскіе подвиги, Доббинъ началъ потихоньку подпвать ей, она напоминала ему знакомые звуки, и дйствительно, арія была та самая, которую Амелія напвала утромъ передъ самой встрчей съ Доббиномъ.

Но вдругъ онъ расхохотался надъ самимъ собой, да и есть чему похохотать: онъ плъ нисколько не лучше совы.

При самомъ вход въ воксалъ, ваши юныя четы дали другъ другу торжественныя общанія не разставаться во весь вечеръ, но не прошло и десяти минутъ, какъ они потеряли другъ друга. Ужь такъ заведено, что партіи въ воксал нарочно расходятся въ разныя стороны и встрчаются за ужиномъ, чтобы поболтать о приключеніяхъ того вечера.

Какого рода были приключенія мистера Осборна и миссъ Амеліи, неизвстно и остается пока тайною, извстно только за достоврное, что во весь вечеръ они были счастливы и вели себя прилично.

Но когда миссъ Ребекка Шарпъ и толстый ея кавалеръ потерялись въ уединенной алле, гд уже блуждало нсколько десятковъ подобныхъ имъ паръ, оба они почувствовали, что положеніе ихъ было довольно щекотливо и въ нкоторомъ род важно. Миссъ Шарпъ полагала, что теперь или никогда наступила минута, когда откроется признаніе, трепетавшее уже на робкихъ устахъ мистера Седли. Передъ этимъ они смотрли панораму Москвы, при чемъ какой-то грубіянъ наступилъ на ногу миссъ Шарпъ. Она испустила легкій крикъ и бросилась въ объятія мистера Седли. Это маленькое происшествіе до того возбудило нжность и самоувренность Джозефа, что онъ ршился разсказать Ребекк нсколько своихъ приключеній въ Индіи.

— Ахъ, какъ бы мн хотлось видть Индію! воскликнула Ребекка.

— Хотлось бы? сказалъ Джозефъ съ самой плнительною нжностію и вроятно сталъ бы продолжать эту вопросительную систему еще съ большею плнительностію, какъ вдругъ — о, досада!— зазвонилъ колокольчикъ къ фейерверку, толпы гуляющихъ зашевелились, засуетились и въ стремительномъ поток къ мсту фейерверка увлекли и нашихъ нжныхъ любовниковъ.

Капитанъ Доббинъ думалъ тоже принять участіе въ общемъ ужин и уже нсколько разъ проходилъ мимо ложи, которую заняли наши четы, но на него никто не обращалъ вниманія. На стол приготовлено было четыре прибора. Молодые счастливцы весело и беззаботно разговаривали между собой, и совершенно забытый Доббинъ, пристально взглянувъ на нихъ, отправился по опустлымъ аллеямъ бесдовать съ ‘пустынникомъ’.

— Я буду лишнимъ между ними. Зачмъ мшать ихъ счастію, думалъ добрый Доббинъ.

Въ лож завязался одушевленный общій разговоръ. Джозъ сіялъ во всей своей слав и повелительно отдавалъ приказанія оффиціянтамъ. Онъ самъ приготовлялъ салатъ, разрзывалъ цыплятъ, откупоривалъ шампанское,— лъ и пилъ съ большимъ усердіемъ все, что стояло на стол. Наконецъ, къ довершенію своего удовольствія, онъ потребовалъ чашку пуншу изъ арака.

Эта чаша пуншу имла важныя послдствіи, въ томъ нтъ ничего удивительнаго. Доказано наблюденіями и историческими изслдованіями, что разныя эпохи въ жизни человка бываютъ слдствіемъ подобныхъ чашъ. Напримръ: отчего прекрасная Розамунда перешла въ другой міръ? отъ чаши (но только съ ядомъ, маленькая неврность въ ссылкахъ можетъ быть допущена). Отчего произошла смерть Александра Македонскаго? отъ чаши съ виномъ. Почему же и въ нашемъ роман ‘безъ героя’ пуншевой чаш не имть вліянія на судьбу дйствующихъ лицъ, хотя смло можно допустить, что большая часть изъ нихъ и не попробовала изъ нея.

Молодыя двицы не пили пуншу, Осборнъ не любилъ его, слдовательно, вся чаша досталась на долю Джозефа. Дйствіе пуншу стало быстро проявляться. Джозефъ, сначала довольно скромный и веселый, становился буйне и упряме. Сначала онъ только смялся и разговаривалъ, потомъ заплъ во весь голосъ и собралъ передъ ложей толпу любопытныхъ, которая боле и боле увеличивалась и съ громкимъ смхомъ рукоплескала ему.

— Браво, браво, толстякъ! говорилъ одинъ изъ толпы.

— Ancore, ancore! кричали другіе.

— Вотъ бы славная фигура была на канат! попросите его проплясать! кричали голоса, къ величайшему ужасу дамъ и досад Осборна.

— Ради Бога, перестань, Джозефъ! вставай: пора доvой! вскричалъ Осборнъ, и молодыя двицы поднялись съ мстъ.

— Постойте еще, немного постойте, моя милая, несравненная! кричалъ Джозъ, обхватывая своими лапами тоненькую талію Ребекки. Миссъ Шарпъ отскочила, но не могла освободить своей руки. Смхъ передъ ложей увеличился. Джозефъ продолжалъ пить, пть и любезничать и наконецъ, моргая глазами и размахивая стаканомъ, сталъ приглашать зрителей распить съ нимъ пуншъ.

Уже Джоржъ Осборнъ чуть ее сбилъ съ ногъ какого-то дерзкаго смльчака, выступившаго принять приглашеніе Джоза, уже волненіе въ толп становилось замтнымъ и ссора казалась неизбжною, какъ вдругъ является Доббинъ, посл своихъ уединенныхъ прогулокъ.

— Пошли прочь, дураки! Закричалъ онъ, расталкивая толпу и пробираясь въ ложу: — что вамъ здсь нужно?

И мало по малу любопытные оставили нашихъ знакомцевъ въ поко.

— Гд ты пропадалъ до сихъ поръ, Доббинъ? вскричалъ Осборнъ, выхватывая у него блую кашемировую шаль и закутывая въ нее Амелію.

— Останься здсь смотрть за Джозомъ, пока я отведу дамъ въ карету.

Джозъ всталъ и хотлъ было послдовать за уходящими дамами, по легкій толчекъ Осборна усадилъ его на мсто. Джозъ длалъ прощальные знаки вслдъ удалявшимся и громко посылалъ прощанія,— потомъ, схвативши руку Доббина, горько заплакалъ и разсказалъ ему тайну своего сердца. Онъ признался, что обожаетъ Ребекку,— что этимъ поступкомъ онъ убьетъ ее,— что завтра же утромъ женится на ней. Доббинъ одобрялъ его намреніе и предложилъ ему отправиться домой, чтобъ сдлать нужныя приготовленія. Черезъ полчаса онъ посадилъ его въ наемную карету, и ловкій извощикъ благополучно доставилъ Джозефа въ его квартиру.

Джоржъ Осборнъ между тмъ проводилъ молодыхъ двицъ до дому и, переходя черезъ Россель-скверъ, такъ громко захохоталъ, что привелъ въ изумленіе ночного стража.

Амелія грустно взглянула на свою подругу, поцаловала ее и, не сказавъ ни слова, удалилась въ спальню.

— Онъ долженъ непремнно завтра открыться мн, думала Ребекка.— Онъ четыре раза называлъ меня душенькой и пожималъ мн руку въ присутствіи Амеліи. Непремнно завтра онъ откроется и предложитъ свою руку.

Такъ думала и Амелія, а съ этой думой связывались и другія: сватебное платье, подарки, которые она сдлаетъ своей милой подруг, сватебные церемоніалы, въ которыхъ она будетъ играть немаловажную роль, и прочее, и прочее, и прочее.

Слдующее утро, въ которое Ребекка ожидала зари своего счастія, застало мистера Седли въ ужасныхъ мученіяхъ. Содовая вода еще не была тогда изобртена. Легкое пиво служило единственнымъ средствомъ къ возстановленію здоровья. Джоржъ Осборнъ засталъ сборщика податей за этимъ напиткомъ. Доббинъ былъ уже тамъ и помогалъ съ пылкимъ радушіемъ бдному страдальцу въ облегченіи его мукъ. Молодые офицеры насмшливо переглянулись. Даже угрюмый лакей Джозефа не могъ сохранить прилично равнодушнаго выраженія, при мысли о вчерашнемъ положеніи своего господина.

— Мистеръ Седли былъ чрезвычайно неспокоенъ вчера вечеровъ, говоривъ онъ Осборну, когда тотъ подымался на лстницу.— Ему очень хотлось подраться съ извощикомъ. Капитанъ принужденъ быть втащить его какъ маленькаго ребенка.

Легкая улыбка пролетла по лицу мистера Брута и исчезла въ ту же минуту. Лицо его приняло спокойное выраженіе, когда при вход въ спальню онъ докладывалъ своему господину о приход мастера Осборна.

— Ну, какъ твое здоровье, Седли? началъ Осборнъ, осматривая Джоза.— Цлы ли твои ребры? Внизу стоитъ извощикъ съ подбитымъ глазомъ и подвязанною головою и хочетъ требовать законнаго удовлетворенія.

— За что? проговорилъ Седли слабымъ голосомъ.

— За вчерашнія колотушки. Не правда ли, Доббинъ, онъ славно владетъ кулаками.

— Да, правда, вы напали на несчастнаго извощика съ искусствомъ опытнаго бойца, сказалъ капитанъ.

— А господинъ-то въ бломъ сюртук, въ воксал? каково въ него вцпился Джозъ? А какъ завизжали тогда женщины! просто ужасъ! Я никакъ не думалъ, чтобъ индйцы были такіе забіяки. Къ теб подъ пьяную руку никто не попадайся.

— Да, точно, я длаюсь страшенъ, когда меня разсердятъ, проговорилъ Джозъ съ дивана, сдлавъ такую кислую и смшную гримасу, что даже самая холодная учтивость капитана не могла доле выдержать: и онъ и Осборнъ разразились громкимъ хохотомъ.

Осборнъ ршился безъ пощады трунить надъ Джозомъ, котораго считалъ первйшимъ трусомъ. Ему давно уже не нравилось, что Седли хотлъ ввести гувернантку въ честное семейство, съ которымъ и самъ Осборнъ надялся соединиться близкими узами.

— Ты длаешься страшенъ, закричалъ Осборнъ.— Вспомни хорошенько, каковъ ты былъ вчера. Ты едва держался на ногахъ и былъ посмшищемъ всего воксала. Помнишь ли, какъ ты ревлъ на весь садъ какую-то псню?

— Какую? спросилъ Джозъ.

— Самую нжную, вся публика плакала, — и называлъ Розу, Ребекку — какъ ее зовутъ?… ну, однимъ словомъ, подругу Амеліи,— своей душечкой, возлюбленной.

И Осборнъ, безъ всякаго милосердія и еще съ преувеличеніями, выставлялъ всю неблаговидность вчерашняго поступка Джозефа.

— Зачмъ я стану щадить его? говорилъ Осборнъ своему другу, когда они вышли изъ квартиры Седли, оставивъ его попеченіямъ доктора Голлопа.— Какое онъ имлъ право творить такія глупости къ воксал и длать изъ всхъ насъ дураковъ? И что это за двчонка, которая то и дло, что вшается ему на шею! и безъ того фамилія Седли стоитъ не слишкомъ высоко. Мн хотлось бы имть невсткой что нибудь побольше гувернантки. У меня есть гордость, и я понимаю свое положеніе. Миссъ Шарпъ вовсе мн не ровня, она чисто лзетъ въ чужіе сани. Я принимаю на себя обязанность вразумить глупаго набоба и спасти его отъ окончательнаго дурачества.

— Ты знаешь дло лучше, другъ мой, сказалъ Доббинъ съ видомъ сомннія.— Вс Осборны были изъ партіи торіевъ, и фамилія ихъ одна изъ самыхъ древнихъ въ Англіи. Но….

— Я не хочу слышать возраженій. Мы теперь идемъ на Россель-скверъ, и если теб нравится миссъ Шарпъ, приволокнись за ней.

Но капитанъ Доббинъ отказался зайти на Россель-скверъ.

Подходя къ дому мистера Седли, Осборнъ увидлъ дв головки въ окнахъ разныхъ этажей и невольно разсмялся.

Миссъ Амелія стояла на балкон передъ гостиной и смотрла въ ту сторону, гд жилъ Осборнъ, миссъ Шарпъ изъ окна своей спальни смотрла въ противоположную сторону, откуда надялась увидть приходъ огромнаго Джоза Седли.

— Подруга твоя на сторожевой башн, сказалъ Джоржъ Амеліи: — но напрасно ждетъ она друга.

И, продолжая хохотать, онъ описалъ въ самыхъ забавныхъ выраженіяхъ плачевное положеніе ея брата.

— Какъ не стыдно, Джоржъ, смяться надъ моимъ братомъ! сказала Амелія.

Но вмсто отвта Джоржъ засмялся еще громче и еще боле началъ подшучивать насчетъ несчастнаго Джозефа, и когда миссъ Шарпъ явилась въ гостиной, онъ не оставилъ и ея въ поко.

— О, миссъ Шарпъ! еслибъ вы могли взглянуть на него теперь, говорилъ Осборнъ: — какъ онъ страдаетъ и стонетъ на своей постели! и съ какой гримасой показываетъ языкъ, доктору Голлопу!

— Кто такой — онъ? спросила миссъ Шарпъ.

— Какъ кто? И вы не знаете?… Капитанъ Доббинъ, къ которому мы вс вчера были такъ невнимательны.

— Правда твоя, Джоржъ, вчера мы обошлись съ нимъ очень невжливо, сказала Амелія, покраснвъ: — я совсмъ забыла о немъ.

— Чтожь мудренаго! кричалъ Осборнъ съ громкимъ хохотомъ: — согласись сама, мой другъ, не все же думать о нашемъ капитан. Не правда ли, миссъ Шарпъ?

— Признаюсь вамъ откровенно, мистеръ Осборнъ, я ничего не могу припомнить о вашемъ друг, я знаю только, что онъ вчера разбилъ стаканъ, и не случись этого, я не звала бы даже о существованіи капитана Доббина, сказала миссъ Шарпъ съ надмннымъ видомъ.

— Очень хорошо, миссъ Шарпъ: я скажу ему это, сказалъ Осборнъ.

Съ той минуты миссъ Шарпъ почувствовала недоврчивость и даже ненависть къ молодому офицеру.

— Неужели онъ смется надо мной? думала Ребенка.— Неужели его противныя шутки относились до Джозефа? не запугалъ ли онъ его? что, если онъ не придетъ?

И глаза навернулась у ней на глазахъ, а сердце сильно забилось.

— Вы всегда шутите, сказала она, стараясь придать какъ можно боле наивности своему голосу.— Шутите, сколько вамъ угодно, мастеръ Осборнъ: меня некому защитить.

И миссъ Ребекка удалилась.

Джоржъ, встртивъ упрекающій взоръ Амеліи, почувствовалъ угрызеніе совсти.

— Милая, дорогая Амелія, сказалъ онъ: — не упрекайте меня, вы слишкомъ чувствительны…. слишкомъ добры. Вы мало еще знаете свтъ…. подруга ваша…. миссъ Шарпъ…. не должна забывать своего положенія…. и свято сохранять свтскія отношенія.

— Разв вы думаете, что Джозъ….

— Ничего не знаю, клянусь вамъ…. Его добрая воля…. Я не имю права быть его наставникомъ…. Знаю только одно, что онъ до глупости тщеславенъ. Ну, какъ вы объясните его вчерашнее поведеніе…. Я не могу забыть его глупыхъ словъ… Вы помните, какъ онъ говорилъ ду….у….шечка!

И онъ снова захохоталъ. Амелія тоже засмялась.

Весь тотъ день Джозефъ не выходилъ: это, однакожь, не пугало Амелію. Она отправила мальчика къ брату, спросить общанныя книги и узнать о состояніи его здоровья. Слуга Джоза, мистеръ Брутъ, отвтилъ, что господинъ его въ постели, и только сейчасъ простился съ докторомъ.

— Завтра онъ непремнно придетъ, думала Амелія, не смя говорить съ Ребеккой насчетъ этого предмета.— Ребенка съ своей стороны не намекала тоже.

На другой день, когда об молодыя двушки сидли на соф, приготовляясь работать, писать письма или читать романъ, въ гостиную вошелъ Самбо, съ вчной своей улыбкой, держа въ одной рук свертокъ, а въ другой письмо на поднос.

— Письмо отъ мистера Джоза, сказалъ онъ, обращаясь къ миссъ Амеліи.

Амелія трепетала, разламывая печать.

Вотъ содержаніе письма:

‘Милая Амелія! посылаю теб ‘Сироту въ дремучемъ лсу’. По болзни своей, я не могъ бытъ вчера у васъ. Сегодня я узжаю изъ Лондона въ Чельтенемъ. Пожалуста, извини меня, если можешь, передъ любезной миссъ Шарпъ, за мое поведеніе въ воксал и упроси ее забыть и простить всякое слово, произнесенное мной за этимъ разгорячительнымъ, роковымъ ужиномъ. Поправившись немного въ Чельтенем, я поду на нсколько мсяцевъ въ Шотландію.

Остаюсь преданный теб братъ
Джозефъ Седли.

Это письмо было смертельнымъ приговоромъ. Все кончилось. Амелія не смла взглянуть на блдное лицо и пылающіе глаза Ребекки, она уронила письмо на колни и убжала наверхъ — выплакать свое горе.

Ключница Бленкинсонъ явилась къ ней съ утшеніемъ, Амелія со всею доврчивостію и откровенностію высказала ей свое горе.

— Не горюйте, моя милая барышня, говорила она.— Мн не хотлось вамъ говорить, а признаюсь теперь…. въ дом нашемъ никто ея не любитъ. Я видла своими глазами, какъ она читала письма вашей матушки. Горничная сказывала мн, что она безпрестанно роется въ вашихъ столахъ, и комодахъ, и шкатулкахъ, и я уврена, что она утащила вашу блую ленту.

— Я сама отдала ее, я сама отдала ей! вскричала Амелія.

Однакожъ, это нисколько не измнило мннія мистриссъ Бленкнисонъ насчетъ миссъ Шарпъ.

— Я не врю въ этихъ гувернантокъ, говорила она горничной.— Вдь посмотри на нихъ, какъ они важничаютъ, а жалованья получаютъ не больше нашего.

Въ дом мистера Седли вс до одной души полагали, исключая бдной Амеліи, что Ребекка удетъ, и вс до одной души (съ тмъ же исключеніемъ) желали, чтобъ отъздъ былъ поскоре. Добрая Амелія перерыла вс свои комоды, шкэфы, ридикюли и шкатулки, пересмотрла вс платья, платки, косынки, манишки, воротнички, кружева, чулки, откладывая то одно, то другое, чтобъ сдлать подарокъ Ребекк. Потомъ она отправилась къ отцу, который общалъ ей подарить въ день рожденія столько гиней, сколько будетъ ей отъ роду лтъ, и просила его, передать эти деньги Ребекк, которая боле ея нуждалась въ нихъ.

Даже мистеръ Осборнъ не избгнулъ случая оказать свою щедрость и принужденъ былъ купить для Ребекки самую модную шляпку и спенсеръ.

— Это даритъ вамъ Джоржъ, моя милая Ребекка, говорила Амелія, съ гордостію вручая картонку, заключавшую подарки.— Какой прекрасный вкусъ у него!

— Да, отвчала Ребекка.— О, какъ я благодарна ему!

— Это Джоржъ Осборнъ разстроилъ мою сватьбу, подумала она — и полюбила Джоржа Осборна.

Приготовленія къ отъзду Ребекка длала съ величайшимъ спокойствіемъ и равнодушіемъ. Она принимала вс маленькіе подарки, которые Амелія длала ей, конечно, соблюдая при этомъ приличныя колебанія и нершительность. Она поклялась въ вчной благодарности мистриссъ Седли. Ребекка поцаловала руку мистера Седли, когда тотъ подарилъ ей кошелекъ и при этомъ просилъ ее видть въ немъ всегда искренняго, нжнаго друга и покровителя. Поведеніе ея было такъ трогательно, что онъ готовъ былъ дать ей вексель еще на двадцать фунтовъ, но мгновенно обуздалъ своя чувства, узнавъ, что подали уже карету, которая должна была везти его на обдъ.

— Да благословитъ васъ Богъ, дитя мое! съ каждымъ пріздомъ въ городъ, я надюсь, вы будете въ моемъ дом.— Пошелъ, Джемсъ! (послднее относилось къ кучеру).

Наконецъ наступило прощаніе съ миссъ Амеліей, но на эту картину я хочу набросить покрывало. Сцена была трогательна, въ ней одно лицо чувствовало непритворную горесть, а другое — искуственно, и притомъ довольно трагически сочувствовало. Посл самыхъ нжныхъ объятіи, патетическихъ слезъ, баночекъ со спиртами, Амелія и Ребекка разстались, послдняя поклялась любить вчно, вчно свою подругу.

ГЛАВА VII.

РЕБЕККА ЗНАКОМИТСЯ СЪ Г. КРОУЛИ.

Между самыми почтенными именами, помщенными въ календар 18-го года и начинающимися съ буквы К., было имя Кроули, сэра Питта, баронета, имвшаго свой домъ въ улиц Гантъ и помстье, называемое Квинъ-Кроули (королевиной дачей). Имя сего достопочтеннаго мужа уже нсколько лтъ постоянно красовалось въ парламентскихъ спискахъ, вмст съ именами многихъ другихъ лицъ, бывшихъ поочередно представителями мстечка.

При королев Елизавет помстье это было многолюдно и процвтало, но мало по малу пришло въ упадокъ, до такой степени, что въ описываемую нами эпоху носило названіе, весьма употребительное въ Англіи — ‘гнилого’. Однако, запустеніе не было доведено до послдней степени, судя потому, что сэръ Питтъ Кроули, въ защиту своего помстья, часто говаривалъ:

— Гнилое? нтъ, прошу извинить…. оно даетъ мн добрыхъ полторы тысячи фунтовъ годового дохода.

Сэръ Питгь былъ сперва женатъ на миссъ Гривели, шестой дочери лорда Мунго Бинки. Она принесла ему двухъ сыновей: Питта, названнаго такъ въ память знаменитаго министра, и Раудона Кроули, получившаго свое имя въ честь друга принца валлійскаго. Спустя много лтъ посл кончины своей первой супруги, сэръ Питтъ вступилъ во второй бракъ съ миссъ Розою, дочерью мистера Графтона, отъ которой у него родились дв дочери, будущія ученицы и воспитанницы миссъ Ребекки Шарпъ. Изъ всего сказаннаго нами видно, что, оставивъ почтенный домъ на Россель-сквер, миссъ Ребекка должна была вращаться въ боле значительномъ кругу.

Приказаніе, по которому ей должно было явиться въ домъ сэра Кроули, въ качеств гувернантки, было написано на старомъ конверт и заключалось въ слдующихъ словахъ:

‘Сэръ Питтъ Кроули проситъ Миссъ Шарпъ и поклажу быть здсь во вторникъ, ибо я отправляюсь въ Кроули завтра рано поутру.

‘Улица Гантъ’.

Ребекка никогда не видала баронета и даже ничего о немъ не знала. Посл прощанья съ Амеліей, сосчитавъ гинеи, положенныя щедрымъ мистеромъ Седли въ кошелекъ, и, отеревъ слезы (эта операція совершилась въ ту минуту, какъ экипажъ завернулъ за уголъ), она начала рисовать въ своемъ воображеніи образъ сэра Питта Кроули. ‘Желала бы я знать’ — такъ думала Ребекка — ‘носитъ ли онъ звзду? или это право предоставлено однимъ только лордамъ? Надобно полагать, что онъ очень хорошъ въ своемъ парадномъ костюм, въ манжетахъ, съ напудренными волосами: онъ долженъ быть похожъ на мистера Ротона, котораго я знаю. И, вроятно, онъ очень гордъ и будетъ смотрть на меня чуть не съ презрніемъ. Но, длать нечего: я должна съ терпніемъ переносить свою горькую судьбу. Одно меня утшаетъ, что буду жить въ кругу знатныхъ особъ, а не съ городскими мщанами’, и она стала размышлять о своихъ друзьяхъ на Россель-сквер, съ тмъ философическимъ взглядомъ на предметъ, съ какимъ, въ извстной басн, лисица разсуждаетъ о недозрломъ виноград.

Карета между тмъ, прохавъ часть улицы Гантъ, остановилась наконецъ передъ высокимъ мрачнымъ домомъ, по средин котораго, надъ окнами гостиной, красовался гербъ сэра Питта Кроули. Съ перваго взгляда, зданіе поражало какой то мертвенностью, ставни оконъ нижняго этажа были заперты, въ столовой только полурастворены. Кучеръ Джонъ (онъ одинъ былъ только при карет) не принялъ на себя труда спуститься съ козелъ и позвонить въ колокольчикъ, но попросилъ исполнить эту обязанность проходившаго мимо мальчика. Какъ скоро раздался звонокъ, изъ за полурастворенныхъ ставней показалась голова, и вскор отворилась дверь. Старикъ съ лысой головой, въ штиблетахъ, въ старомъ засаленномъ камзол, въ грязномъ платк, обернутомъ вокругъ щетинистой шеи, съ насмшливымъ краснымъ лицомъ и сверкающими срыми глазами, вышелъ на крыльцо.

— Это ли домъ сэра Питта Кроули? спросилъ Джонъ съ козелъ.

— Да, отвчалъ старикъ, не трогаясь съ мста и утвердительно кивая головой.

— Такъ потрудись, любезный, вытащить изъ кареты сундуки, сказалъ Джонъ.

— Самъ тащи, сказалъ привратникъ.

— Да разв ты не видишь, что мн нельзя оставить лошадей?

— Ну, сдлай милость, другъ любезный: миссъ дастъ теб на водку, сказалъ Джонъ, захохотавъ.

Видно было, что Джонъ потерялъ всякое уваженіе къ миссъ Шарпъ, посл того, какъ кончились ея связи съ семействомъ мистера Седли, а главне всего потому, что она при отъзд не сдлала подарка слугамъ.

Лысый привратникъ вытащилъ изъ кармана руки, нехотя приблизился къ карет, взвалилъ на плечи сундукъ миссъ Шарпъ и медленно понесъ его въ домъ.

— Возьми, пожалуйста, эту корзинку и шаль и отвори мн дверь, сказала Ребекка и съ большимъ негодованіемъ вышла изъ кареты.— Я напишу о теб мистеру Седли, сказала она кучеру: — пусть онъ узнаетъ, какъ ты велъ себя.

— Напишите пожалуста, отвчалъ Джонъ: — а все ли вы взяли съ собой? не забыли ли вы платья миссъ Амеліи — ну, знаете, т самыя, которыя должны бы быть у горничной? Я думаю, он вамъ будутъ впору. Затвори, старина, дверь, заране теб скажу, любезный, что отъ нея не жди добра, продолжалъ Джонъ, показывая пальцемъ вслдъ за уходящей миссъ Шарпъ.

И вмст съ этимъ Джонъ направилъ лошадей на Россель-скверъ. Дло въ томъ, что онъ привязанъ былъ къ горничной миссъ Седли и сильно негодовалъ, что подругу его такъ обобрали.

При вход въ столовую, по указанію старика въ штиблетахъ, Ребекка нашла, что въ ней все было въ безпорядк, на всхъ предметахъ отражалось то уныніе и пустота, которыя поселяются къ домахъ посл долгаго отсутствія обитателей. Турецкій коверъ, съежившись и сморщившись, сердито выглядывалъ изъ подъ буфета, картины спрятались за старые листы оберточной бумаги, потолочная люстра укуталась въ угрюмый мшокъ изъ сраго полотна, занавси исчезли подъ различнаго рода обертками, мраморный бюстъ сэра Вальполя Кроули, прислонившись въ темномъ углу, смотрлъ на каминъ: стулья, сложенные одинъ ни другой, въ безпорядк толпились у оконъ. Одни только два кухонныхъ стула, круглый старый столъ, кочерга со щипцами, потухающій огонекъ въ камин, на которомъ грлась кострюли, куски сыру и хлба, жестяная кружка съ остатками портера на стол,— только одни эти предметы едва замтно показывали въ опустломъ замк присутствіе человка.

— Вы обдали, конечно, миссъ? Не жарко ли здсь? Попробуйте пивца: славное, рекомендую вамъ.

— Гд же сэръ Питтъ Кроули? спросила миссъ Шарпъ величественнымъ тономъ.

— Хи, хи, хи!… Я самый-то и есть сэръ Питтъ. Не забудьте, вы мн должны на водку за переноску вашего сундука. Спросите Тинкеръ, если мн не врите, что я сэръ Кроули. Мистриссъ Тинкеръ, вотъ это миссъ Шарпъ, рекомендую вамъ! Миссъ гувернантка, прошу познакомиться съ мистриссъ ключницей…. Хи, хи, хи!

Дама, которую сэръ Питтъ называлъ мистриссъ Тинкеръ, въ эту самую минуту вошла въ комнату съ глиняной блой коротенькой трубкой и пачкой табаку, за которыми сама бгала къ лавку: она вручила эти вещи сэру Питту, усвшемуся передъ каминомъ.

— Гд же фарсингъ? спросилъ сэръ Питтъ:— я далъ теб три полупенса, Тинкеръ. Гд же сдача?

— Вотъ она, отвчала мистриссъ Тинкеръ, швыряя къ нему монету:— еще баронетъ, а хлопочетъ о фарсингахъ.

— По одному фарсингу въ день составитъ пять шиллинговъ въ годъ, а семь шиллинговъ въ годъ равняется процентамъ съ семи гиней. Береги фарсинги, старая: они накличутъ къ себ гинеи, врне этого быть не можетъ.

— Судя по этимъ расчетамъ, вы можете быть уврены, барышня, что передъ вами дйствительно сэръ Питтъ Кроули. Поживите немного подольше, и вы его узнаете покороче.

— И полюбите его какъ нельзя лучше, миссъ Шарпъ, отвчалъ старикъ съ вжливой, улыбкой: — надо быть справедливымъ и потомъ уже великодушнымъ.

— Во всю жизнь свою онъ никому не подалъ фарсинга, пробормотала Тинкеръ.

— И никогда не подамъ: это будетъ противно моимъ правиламъ. Ежели ты хочешь ссть, старая, то принеси изъ кухни стулъ. Садитесь, миссъ гувернантка: выбудемъ ужинать.

Онъ запустилъ вилку въ кострюлю, стоявшую на огн, и вытащилъ оттуда кусокъ говядины и луковицу, разрзавъ то и другое на дв равныя части, онъ отложилъ одну изъ нихъ для Тинкеръ.

— Вотъ видите ли, миссъ Шарпъ, сказалъ сэръ Питтъ: — когда меня здсь нтъ, старуха Тинкеръ получаетъ на столъ деньги, а когда я живу въ город, она обдаетъ со мной за однимъ столомъ. Я очень радъ, миссъ Шарпъ, что вы не хотите кушать.

И они съ жадностью напали за этотъ скудный ужинъ.

Посл ужина сэръ Питтъ закурилъ свою трубку. Когда совершенно стемнло, онъ зажегъ сальную свчу въ жестяномъ подсвчник и, вытащивъ изъ огромнаго кармана кипу бумагъ, началъ читать ихъ и приводить въ порядокъ.

— Я здсь по тяжебному длу, миссъ Шарпъ, и поэтому-то случаю буду имть завтра удовольствіе хать съ такой милой собесдницей въ Королевино-Кроули.

— Онъ только и бываетъ здсь по тяжебнымъ дламъ, сказала Тинкеръ, принимаясь пить портеръ.

— Выпей, выпей, старушка, да за мое здоровье, сказалъ баронетъ.— Да, милая, моя, старуха права въ этомъ случа. Я выигрывалъ и проигрывалъ этихъ тяжебъ столько, что врядъ ли кто меня перещеголялъ. Да вотъ хоть бы и теперь, взгляните сюда: вотъ въ этой бумаг, какой-то Снаффль противъ меня. Ужь этого-то молодца я поддну,— не будь я сэръ Питтъ Кроули. Вотъ здсь опять — Полдеръ и еще кто-то съ нимъ, тутъ вотъ старшины прихода Снели…. и вс противъ меня? Да что возмутъ? ровно ничего. Чмъ они докажутъ, что это общая земля. Я отвергаю ихъ: земля моя. Она точно также принадлежитъ приходу, какъ вамъ или старух Тинкеръ. Посмотрите сами, если хотите, за эти документы. А что, у васъ хорошій почеркъ, миссъ гувернантка? Вы мн пригодитесь въ дом, ручаюсь вамъ. Мн очень нуженъ переписчикъ.

И въ этихъ откровенныхъ выраженіяхъ разговоръ продолжался до поздней ночи, къ величайшему удовольствію Ребекки. Каковы бы ни были нравственныя качества сэра Питта Кроули, дурные или хорошія, онъ не скрывалъ себя нисколько и тмъ вполн обнаруживалъ свой характеръ. Онъ безпрестанно говорилъ о себ то самымъ грубымъ простонароднымъ нарчіемъ, то утонченнымъ языкомъ свтскаго человка.

Приказавъ наконецъ миссъ Шарпъ приготовиться къ пяти часамъ утра, онъ пожелалъ ей доброй ночи.

— Вы проспите эту ночь со старушкой Тинкеръ, говорилъ онъ:— постель довольно широка. Для васъ обихъ будетъ мста. Леди Кроули умерла въ этой постели. Спокойной ночи.

Съ этими словами сэръ Питтъ оставилъ комнату. Старуха Тинкеръ со свчей въ рук повела Ребекку по огромной, холодной каменной лстниц, прошла съ нею чрезъ огромную залу, въ которой ручки дверей обвернуты были бумагой, и наконецъ вступила въ обширную спальню, гд леди Кроули уснула навки. Постель и самая комната имли видъ какой-то погребальной мрачности, и можно было подумать, что леди Кроули не только умерла въ этой комнат, но что духъ ея не переставалъ витать въ этихъ угрюмыхъ стнахъ. При всемъ томъ Ребекка вбжала въ комнату съ величайшею живостію, заглянула въ просторный гардеробъ, шкафы, комоды пробовала даже открыть ящики, осмотрла картины и туалетныя принадлежности, пока старуха читала молитвы на сонъ грядущимъ.

— Я не хотла бы заснуть въ этой постели не успокоивъ своей совсти, сказала Тинкеръ.

— Да, въ этой комнат не только мн съ вами, но и полдюжни духовъ можно помститься, проговорила Ребекка. Разскажите мн, милая мистриссъ Тинкеръ, все, что вы знаете о леди Кроули, о сэр Питт Кроули,— однимъ словомъ, обо всей ихъ фамиліи. Я очень люблю слушать и разговаривать въ постели.

Но мистриссъ Тинкеръ вовсе не расположена была разговаривать: завернувшись въ одяло, она крпко заснула. Ребекка долго, очень долго не могла заснуть, совсть ея была покойна, но сонъ не смыкалъ ея глазъ. Она думала о слдующемъ дн, о новомъ мір, въ который вступала, и о будущихъ успхахъ въ немъ. Нагорвшая свча бросала въ комнат колеблющійся свтъ. Труба камина отбрасывала огромную темную тнь на вышитый, вроятно рукой покойной леди, узоръ и на два небольшихъ портрета молодыхъ мужчинъ, изъ которыхъ одинъ былъ въ костюм оксфордскаго студента, а другой въ военной красной куртк. Засыпая, Ребекка выбрала послдняго изъ нихъ предметомъ своихъ ночныхъ грезъ и сновидній.

Въ четыре часа, лишь только розовый цвтъ лтняго утра озарялъ зданіе улицы Гантъ, врная Тикеръ, разбудивъ свою новую подругу, приказала ей приготовляться къ отъзду, отперла двери огромной спальни — при этомъ стукъ отъ задвижекъ и замковъ пробудилъ во всемъ дом усыпленное эхо — и пригласила Ребекку прогуляться съ ней въ Оксфордскую улицу, гд должно было нанять экипажъ. Нтъ надобности упоминать здсь вс подробности, связанныя съ этимъ обстоятельствомъ, какъ-то, выборъ и наружность экипажа, торги и переторжки при найм его,— и что нанятый извощикъ простоялъ всю ночь, въ надежд, что какой нибудь запоздалый франтъ, покачиваясь, выйдетъ изъ трактира, потребуетъ его услугъ и наградитъ его со щедростью пьянаго. Нтъ никакой надобности говорить также и о томъ, что. нанятый извощикъ жестоко обманулся въ надежд пріобрсть большіе барыши, потому что достойный баронетъ, котораго отвезъ онъ въ Сити, не далъ ему ни одного пенни сверхъ положенной таксы. Бдный Джой тщетно шумлъ, кричалъ я угрожалъ побросать картонки миссъ Шарпъ въ канаву.

— Съ этимъ господиномъ немного набросаешься, сказалъ извощикъ дилижанса: — знаемъ мы его: сэръ Питтъ Кроули.

— Такъ, такъ любезный, правда твоя! кричалъ баронетъ одобрительно: съ меня взятки гладки.

— Знаемъ мы, сударь, намъ нечего и говорить, говорилъ тотъ же извощикъ, оскаливъ зубы и укладывая чемоданъ баронета на верхъ дилижанса.

— Кондукторъ! мое мсто на козлахъ, береги его! воскликнулъ членъ парламента.

— Слушаю, сэръ Питтъ! отвчалъ кондукторъ, дотрогиваясь до полей своей шляпы и стараясь скрыть внутреннюю досаду.

Онъ общалъ это мсто кембриджскому джентльмену, въ надежд получить отъ него лишнюю крону на водку. Мисъ Шарпъ также устроили мстечко сзади дилижанса, увозившаго ее въ безпредльный міръ.

Описывать ли намъ, какъ молодой джентльменъ изъ Кембриджа, взбшенный, уложилъ на самомъ верху кареты пять сюртуковъ и самъ взгромоздился туда же, внутренно проклиная и дилижансъ, и кондуктора, и стараго господина, который занялъ его мсто, и какъ потомъ примирился онъ съ своимъ положеніемъ, когда миссъ Шарпъ, по какимъ-то непредвидннымъ обстоятельствамъ, оставила карету и услась рядомъ съ нимъ, и какъ совсмъ развеселился, когда миссъ Шарпъ заговорила съ нимъ. Говорить ли намъ, какъ и гд услись толстый господинъ съ удушьемъ и чопорная барыня, которая божилась и клялась, что въ первый разъ приходится ей хать въ дилижанс (такихъ барынь всегда можно найти въ общественныхъ каретахъ!)? Говорить ли еще о томъ, наконецъ, какъ влзла въ дилижансъ толстая вдова съ бутылкой джину, и какъ, привратникъ собралъ дань отъ щедрыхъ путешественниковъ? Читателю, который съ нетерпніемъ и вниманіемъ слдитъ за одинокою миссъ Шарпъ, легко можетъ наскучить весь этотъ вздоръ. ‘Пора въ дорогу’, говоритъ онъ. И вотъ карета тронулась съ мста и покатилась къ застав, пробравшись по узкимъ улицамъ Алдергейта, быстро понеслась по обширному Лондону, оставляя за собой куполъ св. Павла, Благо Медвдя въ Пикадилли, фруктовый рынокъ у Рыцарскаго моста: Торнгамъ, Брентфортъ, Багшотъ, фермы, дачи быстро мнялись… Пишущій эти страницы не можетъ вспомнить безъ сладостнаго и плнительнаго умиленія объ одной изъ таковыхъ поздокъ, по той же дорог, въ такое же ясное утро и въ ту же самую счастливую пору. Гд эта дорога теперь, а съ ней и дорожныя приключенія? Куда двались эти добрые честные извощики, съ своими веселыми красными лицами и носами? Сдланъ ли для пріюта ихъ другой Чельзи или Гриничь? живъ ли мой добрый старикъ Веллеръ? Гд эти буфетчики, оффиціянты, лакеи, конюхи придорожныхъ трактировъ? и гд эти самые трактиры?… Вс эти лица и самые предметы останутся на многія поколнія будущихъ геніальныхъ писателей романовъ такими же преданіями и исторіей, какъ Ниневія, Ричардъ Львиное-Сердпе, или Джэкъ Пастушокъ. Для нихъ дилижансы будутъ составлять цлые романы, и четверка въ рядъ останется также баснословною, какъ Буцефалъ или Центавръ. Увы! все исчезло, все поглотилось неумолимымъ временемъ и изобртательностію человка. Мы не услышимъ боле звуковъ полночнаго рожка, и не увидимъ, какъ будутъ открываться шоссейныя заставы для прозжающихъ экипажей.

Но оставимъ наши безполезныя догадки. Остановимъ дилижансъ въ Королевиномъ Кроули и посмотримъ, что тамъ подлываетъ миссъ Ребекка Шарпъ.

ГЛАВА VIII.

Миссъ Ребекка Шарпъ къ миссъ Амеліи Седли. Россель-скверъ, въ Лондон.

Милая, несравненная Амелія!

‘Съ грустью и вмст съ отрадой, берусь за перо, чтобы писать къ теб, безцнный другъ мой! О, какую ужасную перемну испытала я, безпріютная, одинокая сирота, въ это непродолжительное между вчера и сегодня! Сегодня я одинока, безъ друзей, а вчера была все равно, что въ кругу своихъ родныхъ, къ обществ милой и нжной сестры, о которой съ такимъ восторгомъ теперь вспоминаю.

‘Не стану разсказывать, въ какихъ слезахъ и въ какой тоск провела я роковую ночь въ разлук съ тобою. Съ какимъ удовольствіемъ воображаю, какъ ты, веселая и счастливая, танцовала въ тотъ вечеръ на балу у Перкинса, и поражала своей красотой присутствующихъ. Подъхавъ въ старой карет къ дому сэра Питта Кроули, я была передана попеченію баронета, при чемъ вашъ кучеръ Джонъ грубо и безстыдно обошелся со мной (увы! оскорбленіе, наносимое бдности и несчастію, почти всегда остается безнаказаннымъ). Ночь провела я въ старинной мрачной комнат, на одной постели съ отвратительной старухой ключницей. Я не могла сомнутъ глазъ во всю эту ночь.

‘Сэръ Питтъ совсмъ не такой человкъ, какимъ мы представляли себ баронетовъ, читая ‘Цецилію’, въ Чизвивскомъ пансіон. Его никакъ нельзя сравнить съ лордомъ Орвиллемъ. Представь себ стараго, здороваго, низенькаго, мужиковатаго, грязнаго старика, въ старомъ сюртук и истасканныхъ штиблетахъ,— съ трубкою во рту и кострюлькою въ рукахъ, въ которой самъ готовитъ себ тощій ужинъ. Произношеніе его чисто деревенское, какъ онъ ужасно бранилъ, свою ключницу и извощика!

‘Старая ключница подняла меня съ разсвтомъ. По прізд къ дилижансу я получила мсто внутри кареты. Но, по прозд мимо Ликингтона, когда полилъ сильный дождь — повришь ли мн, другъ мой?— меня принудили выйти изъ кареты и ссть на самомъ верху. Причина тому была та, что сэръ Питтъ Кроули былъ самъ содержатель этой кареты и счелъ за нужное помстить вмсто меня другого пассажира. Длать было нечего, я по необходимости осталась на дожд. Какой-то молодой джентльменъ, сидвшій рядомъ, прикрылъ нема отъ непогоды однимъ изъ многихъ своихъ сюртуковъ.

‘Этотъ джентльменъ и кондукторъ, повидимому, знали очень хорошо сэра Питта и смялись надъ нимъ почти во всю дорогу. Они называли его старой выжимкой, обозначая этимъ именемъ его скупость и жадность. Онъ въ жизнь свою, по ихъ словамъ, никому не далъ еще и гроша (о! я эту низость ненавижу!), и молодой человкъ замтилъ мн, что послднія дв станціи мы хали медленно потому, что сэръ Питтъ самъ сидлъ на козлахъ, не позволяя кучеру, какъ содержатель дилижанса, гнать лошадей.

‘— Зато же я имъ и задамъ, какъ попадутся мн возжи въ руки! говорилъ молодой мой спутникъ.

‘— И по дломъ имъ будетъ, прибавилъ кондукторъ.

‘Изъ этихъ словъ я поняла, что молодой студентъ хотлъ до Кембриджа самъ править и вымстить свою досаду на лошадяхъ сэра Питта. Само собою разумется, что это меня смшило.

‘За четыре мили до усадьбы, мы пересли въ карету съ фамильными гербами сэра Питта, и четыре лошади съ тріумфомъ ввезли насъ въ паркъ, тянувшійся на цлую милю отъ дома. Насъ встртила у воротъ со множествомъ поклоновъ и присданій пожилая женщина, отворивъ намъ ворота, очень сходныя съ ненавистными воротами Чизвикскаго бульвара.

‘— Вотъ аллея, полюбуйтесь на нее! сказалъ сэръ Питтъ: — эти деревья, разсаженныя на пространств цлой мили, стоятъ по крайней мр шесть тысячъ фунтовъ, а это не бездлица, смю васъ уврить.

‘Ахъ, еслибъ ты слышала его произношеніе! я не могу теб такъ врно передать его. Въ Мёдбург, гд ожидала насъ карета, сэръ Питтъ посадилъ съ собой какого то мистера Годсона и всю дорогу съ нимъ разговаривалъ, о просроченныхъ векселяхъ, о продаж заложенныхъ имуществъ, объ осушк болотъ, о навоз, о крестьянахъ и фермерахъ и о многомъ другомъ, чего я не въ состояніи была понять. Какой-то Милзъ былъ взять въ рабочій домъ за охоту въ его дачахъ.

‘— Ну, слава Богу! по дломъ ему, сказалъ сэръ Питтъ: — давно бы нужно, вс Милзы были браконьеры и воровали дичь въ нашихъ лсахъ, лтъ съ полтораста.

‘Это вроятно былъ какой нибудь фермеръ.

‘Подъзжая къ Кроули, я еще издали замтила шпицъ церкви, возвышающійся надъ старыми ильмами парка, передъ которыми стоялъ старинный красный домъ, съ высокими трубами, покрытыми плющемъ.

‘— Позвольте васъ спросить, сэръ Питтъ, ваша ли эта церковь? сказала я.

‘— А то чья же? отвчалъ онъ: — ну, а скажи, Годсонъ, какъ поживаетъ братъ мой Бютъ. Бютъ — мой братъ, миссъ.

‘Годсонъ, принявъ важный видъ, сказалъ:

‘— Я полагаю, что ему лучше, capъ Питтъ. Вчера онъ вызжалъ на своей маленькой лошадк осматривать наши поля.

‘— Высматривалъ свою долю? Когда онъ наконецъ сопьется? Онъ крпче, кажется, всякаго силача….

‘Мистеръ Годсонъ засмялся.

‘— Молодыя дти вашего брата опять пріхали сюда изъ университета и на дняхъ приколотили бднягу Скроджинса, почти до полусмерти!

‘— Моего второго управителя? до полусмерти? за что? проговорилъ сэръ Питтъ.

‘— За то, что онъ забрался на ихъ землю! отвчалъ мистеръ Гедеонъ. Сэръ Питтъ поклялся, что если кто нибудь изъ нихъ попадется съ ружьемъ въ рук въ его владніяхъ, онъ не посмотритъ на родственныя связи и раздлается по своему. Изъ этихъ словъ я очень ясно заключала, что братья ведутъ между собою непримиримую вражду. Помнишь ли, другъ мой, въ Чизвикк сестеръ Скратчли, какъ он дрались между собой? А Мери Боксъ — какъ всегда бывало тузила сестру свою Луизу?

‘Увидвъ двухъ мальчиковъ, обрзывающихъ втви въ ближайшемъ лсу, мистеръ Годсонъ, по приказанію сэра Питта, выскочилъ изъ кареты и погнался за ними съ своимъ бичемъ.

‘— Лови, лови ихъ, Годсонъ! кричалъ баронетъ,— проучи ихъ хорошенько и приведи ихъ ко мн. Вотъ какіе негодяи! я съ ними раздлаюсь по своему.

‘И вслдъ за тмъ мы услышали удары бича, безъ милосердія сыпавшіеся на несчастныхъ шалуновъ. Уврившись, что Годсонъ поймалъ ихъ, сэръ Питтъ приказалъ хать кучеру во дворъ.

‘Слуги встртили насъ….

‘Ужасный стукъ въ двери принудилъ меня вчера остановиться на этомъ мст письма, и, можешь себ представить, стукъ этотъ произвелъ никто другой, какъ самъ сэръ Питтъ Кроули. Противъ всякаго приличія, онъ ворвался въ двери моей спальни, въ ночномъ своемъ наряд. Я отскочила отъ ужаса при вид нежданнаго постителя. Онъ подошелъ къ столику и, схвативъ съ него свчу, сказалъ:

‘— Прошу миссъ Ребекку всегда въ одиннадцать часовъ гасить огонь, оставайтесь въ потемкахъ и ложитесь спать, какъ знаете, и впередъ, если не хотите, чтобы я приходилъ за свчей каждую ночь, всегда къ одиннадцати часамъ будьте къ постели?

‘Съ нимъ былъ Гороксъ, буфетчикъ. Сэръ Питтъ захохоталъ вмст съ нимъ, и вскор оба удалились. На ночь спустили огромныхъ борзыхъ собакъ, и он всю ночь провыли и пролаяли на луну’.

‘Передъ домомъ Кроули, стариннымъ, безобразнымъ кирпичнымъ зданіемъ, съ высокими дымовыми трубами и фронтонами временъ Елизаветы, находилась терраса, съ фамильнымъ гербомъ, изображающимъ по средин щита змю и голубя. На террасу выходятъ двери главной залы. О Амелія, если бы ты видла эту огромную и мрачную валу, а уврена, ты вспомнила бы ‘Таинства Удольфскаго замка’. Къ одной изъ стнъ ея примыкаетъ огромный каминъ, мн кажется, что въ немъ могъ бы помститься весь пансіонъ миссъ Пинкертонъ, а на ршетк его можно бы изжарить цлаго быка. По стнамъ развшаны портреты предковъ Кроули,— не могу теб сказать, до котораго колна. Нкоторые изъ нихъ изображены съ бородами и въ манжетахъ, другіе — въ огромныхъ парикахъ и съ загнутыми у башмаковъ носками, иные — въ длинныхъ узкихъ корсетахъ и робронахъ, что придавало имъ видъ настоящихъ башень, одн въ длинныхъ локонахъ и, что всего удивительне, совершенно безъ корсетомъ. Въ одномъ конц залы широкая дубовая лстница, почернвшая отъ времени. Она ведетъ въ бильярдную, библіотеку, жолтую гостиную и утренніе покои. Въ нижнемъ этаж по крайней мр до двадцати спаленъ, въ одной изъ нихъ почивала королева Елизавета. Мои новыя воспитанницы показывали мн сегодня поутру вс комнаты этого огромнаго зданія. Мн кажется он не были бы такъ мрачны и унылы, если бы отворяли ставни. Признаюсь теб, я на каждомъ шагу ожидала встртить привидніе. Классная комната во второмъ этаж, двери съ одной стороны ведутъ изъ нея въ мою спальню, а съ другой въ спальню молодыхъ двицъ. Дале идутъ помщенія мистера Питта, или мистера Кроули, какъ его зовутъ здсь, старшаго сына въ семейств, и комнаты мистера Раудова Кроули, такого же Офицера, какъ и твой нареченный женихъ, жаль только, что теперь онъ въ полку. Ты видишь, что въ комнатахъ нтъ недостатка. Мн кажется, что здсь можно помстить все народонаселеніе Россель-сквера, и тогда еще будетъ просторно.

Когда прозвонили въ обду, я спустилась внизъ со своими питомицами (одной изъ нихъ восемь, а другой десять лтъ, и об такія худенькія, невидныя двочки). На мн было надто твое кисейное платье, то самое, изъ за котораго твоя горничная такъ дерзко обошлась со мною. Надо замтятъ, что со мною обходятся здсь какъ съ членомъ семейства, и только во время большихъ собраній мн придется обдать наверху, съ моими питомицами.

— Мы собрались вс въ небольшую гостиную леди Кроули, второй жены сора Питта Краули и матери двухъ дочерей. Она была дочь продавца желза, и ея замужство надлало немало шуму. Въ свое время она была красавица, но теперь въ ней я не нашла ничего хорошаго: больные слезливые глаза ея какъ будто оплакиваютъ потерю красоты, которою прежде блистала она. Блдная, худая, со вздернутыми плечами, она молчалива до крайности. Тутъ же, въ гостиной, былъ пасынокъ ея, мистеръ Кроули. Онъ представлялъ собой живой портретъ покойной своей матери Гризельды и былъ также блденъ, сухъ, дуренъ и молчаливъ, какъ и портретъ матери, висвшій надъ каминомъ гостиной.

— Вотъ ваша новая гувернантка, мистеръ Кроули, сказала леди Кроули, выступивъ впередъ и взявъ меня за руку — миссъ Шарпъ.

— О, о! связалъ пасынокъ и, кивнувъ головой, снова погрузился въ чтеніе брошюрки, которою былъ занятъ.

— Надюсь, миссъ Шармъ, вы будете добры къ моимъ дтямъ, сказала леди Кроули.

— Конечно, будетъ, сказалъ пасынокъ: — и съ одного взгляда увидлъ, что мн явнаго бояться этой женщины.

— Кушанье подано, леди, оказалъ буфетчикъ въ черномъ наряд, съ огромными манжетами, какъ будто похищенными съ одного изъ висвшихъ въ зал портретовъ, современнаго королевы Елизавет.

Взявши подъ руку мистера Кроули, хозяйка дома пошла къ столовую, за ними слдовала я, съ моими питомицами.

Сэръ Питтъ сидлъ уже въ столовой, въ серебряной кружной жъ рукахъ. Онъ только что пришелъ изъ погреба, взялъ свои штиблеты, и толстыя его ноги красовались теперь въ черныхъ шерстяныхъ чулкахъ. Буфетъ уставленъ былъ старинной посудой: золотыми и серебряными чашами, подносами и сундуками, точь-въ-точь какъ въ лавк Ронделя и Бриджа. На стол также все было изъ серебра, два рыжіе лакея, въ жолтой ливре, стояли по об стороны буфета.

Мистеръ Кроули прочелъ молитву. Сэръ Питтъ сказалъ ‘аминь’, и огромныя крышки были сняты съ блюдъ.

— А что у насъ сегодня за обдомъ, Бетси? спросилъ баронетъ.

— Кажется, бараній супъ, сэръ Питтъ, отвчала леди Кроули.

— Mouton aux navets, прибавилъ буфетчикъ: — potage de mouton l’Ecossaise, pommes de terre an naturel et chou-fleur a l’eau.

— Баранина — славная вещь, и всегда будетъ бараниной, а отъ какой овцы этотъ баранъ, Горромсъ?

— Отъ черноголовой шотландки, сэръ Питтъ.

— Когда рзали?

— Въ четвергъ

— Не угодно ли potage, миссъ Шарпъ? спросилъ мистеръ Кроули.

— Зачмъ называть его по французски! сказалъ сэръ Питтъ, — просто, шотландскій бульонъ.

— Мн кажется, сэръ, въ хорошихъ обществахъ, сказалъ преважно мистеръ Кроули: — всегда супъ называютъ по французски. Посл обда намъ подали по рюмк пива. Я не знаю толку въ пив и могу по чистой совсти сказать, что всегда предпочитала ему воду.

— Кудажь двались плечи барана? спросилъ сэръ Питтъ, окончивъ свою трапезу и наливая себ вина.

— Вроятно, люди съли, у нихъ тоже сегодня бульонъ изъ баранины, сказала почтительно миледи.

— Такъ точно, миледи: potage de mouton и довольно жиденькій, сказалъ Горроксъ.

Сэръ Питтъ громко захохоталъ и сталъ продолжать разговоръ свой съ мистеромъ Горроксомъ.

— Ну, а что нашъ черный поросенокъ,— знаешь, что отъ кентской черной матки? я думаю, онъ поотълся.

— Порядочно раздулся, нечего сказать: сказалъ буфетчикъ.

Сэръ Питтъ опять захохоталъ, а съ нимъ вмст и мои маленькія ученицы.

— Миссъ Кроули, миссъ Роза Кроули! оказалъ пасынокъ: — мн мажется, вашъ смхъ на этотъ разъ не кстати? Въ субботу надобно попробовать поросенка. Утромъ заколи его, Джонъ Горроксъ. Миссъ Шарпъ, скажите правду, вы любите поросятъ?

Вотъ каковъ былъ нашъ разговоръ за обдомъ. Посл обда, передъ сэромъ Питтомъ поставили кружку съ кипяткомъ и бутылку рому. Горроксъ налилъ намъ по рюмочк винца.

По приход въ гостиную, миледи услась за работу, маленькія дти — за сальную колоду картъ, мн предоставлена была полная свобода заняться рукодльемъ или чтеніемъ. Вся гостиная освщалась одной только свчей, въ серебряномъ шандал.

Въ десять часовъ, по заведенному порядку, вс собрались въ зал. Сэръ Питтъ вошелъ первый, красный какъ ракъ, за нимъ буфетчикъ и дв ливреи, лакей мистера Кроули, еще трое мужчинъ, четыре женщины,— изъ нихъ одна была щегольски одта и смотрла на меня довольно нагло. По окончаніи молитвы и посл довольно длинной назидательной рчи, произнесенной мистерамъ Кроули, каждый отправился на покой. Я сла за письмо, но была прервана внезапнымъ стукомъ въ мою спальню, какъ я уже писала теб, моя безцнная Амелія’.

‘Прощай! цалую тебя мысленно тысячу милліоновъ разъ!’

‘Суббота. Сегодня поутру я услышала ужасный визгъ чернаго поросенка. Роза и Фіялка вчера познакомили меня съ нимъ. Он показали мн конюшни, псарни и оранжереи. Садовникъ собиралъ плоды, чтобы послать на рынокъ, молодыя двицы оросили у него кисть винограду, но тотъ ршительно отказалъ имъ: каждая ягодка, каждый цвточекъ были на счету у сэра Питта. Имъ хотлось покататься на жеребенк, который бгалъ у конюшень, но грубый конюхъ съ дерзкой бранью отогналъ ихъ.

‘Леди Кроули постоянно сидитъ за рукодльемъ. Сэръ Питтъ Кроули къ вечеру всегда бываетъ подъ хмлькомъ, и, какъ кажется, въ его попойкахъ участвуетъ и мистеръ Горроксъ. Мистеръ Кроули по вечерамъ читаетъ назидательныя книги, а утро проводитъ въ кабинет, иногда узжаетъ смотрть за сельскія работы, по середамъ и пятницамъ, къ своимъ фермерамъ съ запасомъ назидательныхъ нравоученій’.

‘Передай твоимъ великодушнымъ родителямъ мою искреннюю признательность. Поправляется ли твой бдный братъ, посл рокового пунша? Увы! и мужчины бываютъ иногда слишкомъ неосторожны и неосновательны въ своихъ поступкахъ. Остаюсь всей душой и навсегда преданная теб

Ребекка’.

Соображая вс предъидущія происшествія, мы безошибочно можемъ сказать, что миссъ Амелія нисколько не потеряла, разлучившись съ Ребеккой. Безспорно, Ребекка презанимательная двушка: и очерки настоящаго ея положенія въ новомъ мст, въ кругу новыхъ лицъ, показываютъ въ ней знаніе свта, несообразное съ ея лтами. Но благосклонный читатель вроятно припомнитъ, что вс эти происшествія, вс дйствія лицъ, намъ уже нсколько знакомыхъ, служатъ для составленія романа, которому мы дали названіе ‘Ярмарка Тщеславія’, а ‘Ярмарка Тщеславія’ такое мсто, гд все прикрыто маской съ привлекательною наружностью. Намъ предстоитъ подвигъ снять эту личину и выказать истину во всей нагот.

Бывши въ Неапол, я слышалъ, какъ одинъ краснобай разсказывалъ сказки на берегу морскомъ толп честныхъ, но безпечныхъ лаззарони. Съ какимъ жаромъ выставлялъ онъ злыя дйствія вымышленныхъ имъ лицъ! какъ пламенно сочувствовали ему окружающіе зрители! и наконецъ въ какое негодованіе приходили они. когда краснорчивый ихъ ораторъ требовалъ справедливаго наказанія своему вымышленному преступнику !

Я бывалъ въ парижскихъ театрахъ и слышалъ не разъ, какъ публика причала ‘Ah gredin’ Ah monstre!’ и посылала изъ ложъ громкія насмшки на исполнителя пьесы: зналъ многихъ актеровъ, которые брали дешевле, лишь бы не быть представителями Anglaise, но являться и въ самыхъ роляхъ истинными французами. Выставляя эти дв картины одну противъ другой, я хочу показать. что не личныя побужденія автора заставляютъ его нападать на изображаемыхъ имъ лицъ, но то, что онъ искренно ненавидитъ ихъ и, не скрывая этой ненависти, хочетъ излить ее приличнымъ злословіемъ.

Я предупреждаю моихъ читателей, что хочу представить имъ не ловкое какое нибудь мошенничество, которое сплошь и рядомъ встрчаемъ мы, но вещи, достойныя посмянія. Моихъ персонажей не льзя назвать молокососами. Въ свое время мы не пожалемъ колкихъ выраженій. Передъ бурей всегда бываетъ штиль. Смшно бы было описывать ураганъ въ полоскательной чашк. Мы побережемъ эту картину до времени, когда въ темную полночь придется быть на океан.

Слдующая глава будетъ довольно скромная. Другія…. но зачмъ намъ забгать впередъ!

По мр того, какъ наши лица станутъ показываться на сцен, я, съ вашего позволенія, буду не только рекомендовать ихъ вамъ, но иногда сводить съ подмостокъ и говорить съ ними, я прошу васъ, если найдете ихъ добрыми и кроткими, — полюбить и дружески принять ихъ, если он покажутся вамъ глупыми — посмяться надъ ними, если злыми и жестокосердыми, то имете полное право сдлать имъ всякаго рода оскорбленія.

Иначе вы можете принять меня за соучастника съ миссъ Ребеккой Шарпъ, которая поклоняется одному лишь благосостоянію и презираетъ все чего не въ состояніи понимать. И сколько такихъ людей живетъ и наслаждается земными благами въ этомъ мір, — людей въ которыхъ нтъ искры вры, любви и надежды! Я представитель ‘Ярмарки Тщеславія’, хочу выставить ихъ и прошу читателей помочь своимъ участіемъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА IX.

ФАМИЛЬНЫЯ ПОРТРЕТЫ.

Сэръ Питтъ Кроули былъ философъ съ наклонностями къ жизни низшаго круга. Первая его женитьба, на дочери благороднаго Бинки, была совершена подъ вліяніемъ родителей. Леди Кроули была до того надменная и сварливая женщина, что сэръ Питтъ далъ клятву никогда не вступать по смерти ея въ подобный бракъ, и онъ сдержалъ свое общаніе. Вторая супруга его была Роза Даусонъ, дочь мистера Джона Томаса Даусона, продавца желза въ Мёдбури. Можно вообразить, какъ должна быть счастлива Роза, принявъ титулъ леди Кроули!

Позвольте разсказать, въ чемъ состояло это счастіе. Во первыхъ, она оставила Питера Бутта, молодого человка, которому подавала счастливыя надежды, и который вслдствіе обманутой любви принялся за контрабанду, браконьерство и подобные промыслы. Во вторыхъ, она перессорилась со всми преданными друзьями своего дтства,— друзьями, питавшими къ ней самую нжную привязанность, чего леди Кроули не находила въ своемъ блестящемъ титулъ и дом, ни одна душа не выразила ей привтствія или душевнаго участія, никто не порадовался ея счастливой перемн, возбудившей только зависть. Сэръ Гуддлестонъ-Фуддлестовъ имлъ трехъ дочерей, и каждая изъ нихъ надялась быть леди Кроули. Семейство сэра Джайдьса Вапшота также оскорбилось: оно было уврено, что это предпочтеніе окажется ихъ дому, и вообще вс баронеты графства сильно негодовали на неровный бракъ своего собрата.

Сэръ Питтъ Кроули не обращалъ на это никакого вниманіи. Онъ былъ счастливъ, обладая своей Розой, и, по обыкновенію, напивался каждый вечеръ,— иногда колотилъ свою прекрасную Розу и, отправляясь въ Лондонъ на парламентскія засданія, оставлялъ ее совершеніи одинокую въ Гэмпшейр. Даже мистриссъ Бютъ Кроули, жена пастора. не хотла навщать ее: она боялась унизить свое достоинство, доставивъ удовольствіе дочери простого торгаша своимъ посщеніемъ.

Получивъ отъ природы въ единственный даръ розовенькія щечки и мраморную близну тла, не имя никакого характера, ни талантовъ, ни занятій, ни удовольствій, ни даже силы воли, леди Кроули не имла ни малйшаго вліянія на привязанность своего мужа. Свтлорусая отъ природы, она одвалась въ платья свтлаго цвта, и преимущественно свтло-зеленаго и небесно-голубого. Главнымъ занятіемъ ея было вязанье шерсти, и до какой степени привязанность ея простиралась къ этому рукодлью, доказательствомъ служили одяла, связанныя ею, на всхъ постеляхъ въ Кроули. Она любила ухаживать за маленькимъ цвтникомъ. Къ грубому обхожденію своего мужа она была нечувствительна и плакала тогда только, когда мужъ бранилъ ее. Каждый день проводился ею въ какомъ-то оцпенніи. Ярмарка Тщеславія! Для тебя готовилось подобное созданіе! Что бы могло быть счастливе пары, какъ Питфь Буттъ и Роза, счастливые мужъ и жена, въ уютной ферм, окруженные веселой семьей, съ порядочнымъ запасомъ удовольствій, заботъ и надеждъ. А карета въ четверню? Я полагаю, что эти погремушки гораздо драгоцнне всякаго счастія на Ярмарк Тщеславія!

Томительная скука, отражавшаяся на лиц леди Кроули, не развивала въ ея дочеряхъ нжной дтской привязанности къ своей матери, он находили боле удовольствія и счастія въ людскихъ съ горничными, одинъ только честный садовникъ доставлялъ имъ иногда возможность провести нсколько минутъ въ кругу своего семейства и доброй жены и передать имъ нкоторыя свднія въ образованія. Вотъ въ какомъ положеніи находились дти леди Кроули, когда въ домъ ея явилась миссъ Ребекка Шарпъ.

Мистеръ Кроули, пасынокъ и вмст съ тмъ единственный другъ, или, лучше сказать, покровитель леди Кроули, настаивалъ, чтобы для дтей взята была гувернантка, и появленіе въ дом миссъ Шарль должно приписать его вмшательству. Леди Кроули къ пасынку своему имла такую же привязанность, какъ и къ своимъ дочерямъ.

Мистеръ Питтъ шелъ по стопамъ благородныхъ Бинки, отъ которыхъ происходилъ, и былъ во всхъ отношеніяхъ вжливый и образованный джентльменъ. Возвратившись изъ коллегіи уже въ возмужалыхъ лтахъ, онъ предпринялъ реформу въ приходившей въ упадокъ дисциплин. Во всхъ поступкахъ своихъ въ отношеніи къ самому себ и другимъ онъ былъ строгъ до утонченности. Онъ скорй согласился бы умереть съ голоду, чмъ ссть за столъ безъ благо галстуха. Однажды, вскор по прізд изъ коллегіи, Горроксъ подалъ ему письмо не на поднос, и мистеръ Питтъ бросилъ на него такой строгій взглядъ и прочиталъ ему такую рзкую рчь, что Горроксъ посл того всегда трепеталъ передъ нимъ. Весь домъ преклонялось предъ нимъ. Когда онъ былъ дома, леди Кроули снимала свои папильотки ране обыкновеннаго, и грязныя штиблеты сэра Питта исчезали. Въ его присутствіи сэръ Питтъ хотя и придерживался своихъ привычекъ, но никогда не напивался совершенно, вжливо обращался съ своими слугами и боялся огорчать свою жену.

Когда случалось ему разговаривать съ леди Кроули, то обращался къ ней съ глубочайшимъ почтеніемъ, при выход ея изъ комнаты вставалъ и очень церемонно отворялъ ей дверь, сопровождая уходъ ея изысканнымъ поклономъ.

Въ Итон, гд онъ воспитывался, его не иначе называли, какъ миссъ Кроули, младшій братъ его Раудонъ постоянно имлъ надъ нимъ перевсъ и часто въ дтскихъ ссорахъ обижалъ его. На поприщ образованія онъ не былъ изъ числа блестящихъ, зато умлъ замнять недостатокъ таланта похвальнымъ прилежаніемъ, и никто не зналъ, чтобъ въ теченіи осьмилтняго его пребыванія въ училищ онъ когда нибудь подвергался наказанію.

Изучая древнихъ и новыхъ ораторовъ и занимаясь краснорчіемъ въ особенности, онъ приготовлялъ себя къ высшему поприщу публичной жизни, въ которую введенъ былъ подъ покровительствомъ лорда Бинки. Разговорный языкъ его былъ плавенъ, съ пріятными интонаціями, и часто, для подтвержденія какой нибудь ничтожной мысли, испещренъ латинскими цитатами. При всхъ этихъ достоинствахъ, онъ какъ-то не имлъ удачи, несмотря на сильное покровительство, съ которымъ всякій бы другой упрочилъ свое счастіе.

По выпуск изъ коллегіи, онъ поступилъ домашнимъ секретаремъ къ лорду Бинки, посл того назначенъ былъ членомъ посольства въ Пумперниккель и возвратился оттуда къ министру иностранныхъ длъ съ депешами, содержавшими въ себ страсбургскіе пироги. Десять лтъ, проведенные при посольств, не улучшили его карьеры, и мистеръ Питтъ, покинувъ дипломатическое поприще, возвратился въ отеческій домъ и сталъ вести жизнь деревенскаго барина.

Какъ человкъ честолюбивый, мистеръ Кроули, по возвращеніи въ Англію, писалъ разные памфлеты, принималъ сильное участіе въ вопрос объ освобожденіи негровъ, сдлался другомъ мистера Вильберфорса, восхищался его политикой. Въ Лондон, если онъ не былъ въ засданіяхъ Парламента, зато не пропускалъ случая быть на разныхъ совщаніяхъ. Въ своей провинціи онъ былъ мирнымъ судьей.

Носились слухи, что онъ ухаживалъ за леди Джейнъ Шипшэпнкъ, третьей дочерью лорда Соутсдоуна, которой сестра леди Эмилія писала умныя разсужденія, но эти слухи, можетъ быть, недостоврны.

Мистеръ Кроули старался убдить старика сора Питта уступить ему мсто въ Парламент, которое доставляло полторы тысячи фунтовъ.

Сэръ Питтъ давно бы былъ милліонеръ, но странная склонность въ тяжбамъ стоила ему ежегодно нсколькихъ тысячъ фунтовъ и, будучи слишкомъ хитеръ, какъ онъ самъ говаривалъ, чтобъ даться въ обманъ одному повренному, онъ сдавалъ свои дла цлой дюжин, не довряя ни которому. Онъ былъ чрезвычайно взыскателенъ къ своимъ арендаторамъ, чрезъ что послдніе часто раззорялись,— скупъ на посвъ, отчего природа отказывала ему въ урожаяхъ. Онъ пускался во вс возможныя спекуляціи: разработывалъ рудники, покупалъ акціи на водопроводахъ, поставлялъ лошадей въ дилижансы, заключалъ контракты съ казной и былъ изъ самыхъ дятельныхъ людей во всемъ графств. Но не расплачиваясь, какъ слдовало, на гранитныхъ ломкахъ, онъ наконецъ довелъ дла до того, что четверо его прикащиковъ убжали въ Америку, захвативъ съ собой значительныя деньги, принадлежавшія ему. По недостатку настоящихъ предосторожностей, его угольныя копи залились водою, въ одномъ заведеніи не приняли дурной говядины, и она осталась у него на ше, что касается до лошадей, то онъ терялъ ихъ безпрестанно, и причины къ тому были: дешевая покупка или недостатокъ корма. Характеръ его былъ обходительный и вовсе не гордый, напротивъ, онъ предпочиталъ бесду мызника или торговца бесд какого нибудь барина, въ род милорда, своего сына, любилъ выпить, пошумть, а подъ часъ и пошутить съ дочерями мызниковъ: никто не помнитъ, чтобы онъ подалъ бдному шиллингъ или сдлалъ доброе дло, состраданія къ ближнему въ немъ также не было замтно, сегодня онъ шутитъ и грозится съ ея арендаторомъ, а завтра описываетъ его имніе, сегодня смется съ бднякомъ браконьеромъ, а завтра ссылаетъ его въ Ботани-бей. Вжливость его къ прекрасному полу намъ уже извстна изъ письма миссъ Ребекки Шарпъ. Однимъ словомъ, въ Англіи не находилось такого хитраго, низкаго, самолюбиваго, глупаго, безпутнаго старика.

Главная причина, по которой мистеръ Кроули пользовался любовію своего родителя и имлъ надъ нимъ нкоторое право, была денежная сдлка. Баронетъ долженъ былъ выплатить сыну сумму изъ имнія матери, но ему этого не хотлось, вообще онъ имлъ сильное отвращеніе платить кому бы то ни было, одна только сила могла заставить его уплачивать долги. Миссъ Шарпъ расчитывала (она, какъ мы очень скоро услышимъ, знала уже почти вс семейныя тайны), что одна только уплата долговъ стоила баронету въ годъ нсколькихъ сотъ фунтовъ, и при этомъ его любимымъ удовольствіемъ было заставлять ожидать своихъ кредиторовъ, заводить тяжбу и потомъ переноситъ ее на долгое время изъ одной инстанціи въ другую.

Сэръ Питтъ Кроули имлъ незамужнюю сестру, получившую въ наслдство отъ своей матери огромное имніе, онъ предлагалъ вручить ему капиталъ подъ залогъ имнія, но миссъ Кроули отклонилась отъ этого предложенія и предпочла лучше вручить его королевскимъ банкирамъ. Она объявила свое намреніе оставить капиталъ второму сыну сэра Питта и уже не разъ платила долги Раудона Кроули на его военномъ поприщ, вслдствіе этого, по прізд въ Кроули она была предметомъ безпредльнаго уваженія, у нея были вклады у банкировъ, а это длало ее всюду любимою.

Какой всъ придаетъ старушк вкладъ у банкира! Какъ снисходительно мы смотримъ на ея недостатки, если она наша родственница (и дай Богъ моимъ читателямъ имть десятки подобныхъ родственницъ), какою кроткою, добродушною старушкою она намъ кажется| Какъ молодежь на подхватъ старается довести ее до кареты! И какъ мы сами стараемся при ея посщеніяхъ, объяснить нашимъ знакомымъ и пріятелямъ, ея значеніе въ свт! ‘Какъ бы мн хотлось имть вексель на полученіе пяти тысячъ) фунтовъ, за подписью такой-то’ говоритъ одинъ. ‘Что жь такое! Это ей ничего не стоитъ’, отвчаетъ ему жена.— ‘Она мн тетка, говорите вы, довольно скромно, когда васъ спрашиваютъ: не родственница ли она ваша?— Ваша жена безпрестанно посылаетъ ей маленькія доказательства своей привязанности,— ваши дочери вышиваютъ ей всегда подушки и скамейки.— Какъ ярко пылаетъ огонь въ камин гостиной, при ея посщенія, между тмъ какъ въ сосдней комнат ужасный холодъ. Во время ея присутствія домъ вашъ принимаетъ праздничный, чистый, теплый, веселый, уютный видъ, котораго въ другое время незамтно. Вы сами, милостивый государь, забываете отдохнуть посл обда и вдругъ чувствуете сильное влеченіе съиграть робберъ. У васъ являются отличные обды, чудесная дичь, отборныя вины и рыба прямо изъ Лондона. Даже прислуга на кухн раздляетъ общее довольствіе, и пиво у нихъ какъ-будто сдлалось по крпче, на уничтоженіе чаю и сахару въ дтской никто вниманія не обратитъ. Такъ ли это, или нтъ? скажите откровенно. Какое счастіе имть старую тетушку,— съ гербомъ на карет и клочкомъ свтло-каштановыхъ волосъ мы голов. О какіе бы кошельки вышивали мои дти для нея, и какъ бы мы съ Юліею хорошо ее пріютили!

ГЛАВА X.

МИССЪ ШАРПЪ ПРІОБРТАЕТЪ ДРУЗЕЙ.

Поступивъ въ число членовъ милаго семейства, портреты котораго мы набросали на предъидущихъ страницахъ, Ребекка вмнила себ въ непремнную обязанность стараться какъ можно боле понравиться своимъ благодтелямъ и вполн пріобрсть ихъ довріе. Нельзя не восхищаться такимъ прекраснымъ качествомъ къ беззащитной сирот, даже и тогда, еслибъ въ составъ ея расчетовъ вмшивалась нкоторая степень самолюбія.,

— Я одна въ свт, говорила безпріютная двушка: — вс мои будущіе успхи зависятъ отъ моихъ усилій. Тогда какъ эта краснощекая двченка Амелія, у которой нтъ и половины моего ума, получаетъ десять тысячъ фунтовъ и во всемъ обезпечена,— бдной Ребекк (хотя она и гораздо лучше ея) приходится во всемъ положиться лишь на себя, на одну себя. Посмотримъ, не съумю ли я и извлечь какую нибудь пользу изъ своихъ способностей и современенъ обезпечить себя. Можетъ быть, мн еще придется показать Амеліи мое преимущество надъ ней. Я люблю Амелію: и кто можетъ не любить такую премиленькую добронравную двушку? Желаніе мое не есть слдствіе зависти. А все же было бы недурно нанять мсто въ свт по выше ея. Все можетъ быть!

Такъ представляла себ свое будущее наша мечтательница. Мы не должны оскорбляться тмъ, что въ ея воздушныхъ замкахъ мужъ былъ главнымъ обитателемъ. Да о чемъ больше и думать двушкахъ, какъ не о мужьяхъ? О чемъ другомъ думаютъ милыя мама?

— Я сама себ буду мама, подумала Ребекка, однакожъ не безъ нкотораго чувства досады, вспомнивъ при этомъ свою маленькую неудачу съ Джозефомъ Седли.

Ребекка ршилась такимъ образомъ устроить свое пребываніе въ Кроули, по возможности, покойнымъ и прочнымъ, а для этого ей необходимо было снискать расположеніе тхъ изъ окружающихъ ее, которые тмъ или другимъ образомъ могли бы препятствовать ея цли. Ребекка ясно видла, что пріобртеніе расположенія леди Кроули, неимвшей, по своей безхарактерности и безпечности, никакого вліянія въ дом, нисколько не послужитъ въ ея пользу, а потому, сохраняя въ ней холодное почтеніе и по временамъ изъявляя маленькимъ питомицамъ своимъ сожалніе объ ихъ мама, она обратила все свое вниманіе на прочихъ членовъ семейства. За воспитаніе дтей она принялась довольно просто и пріобрла ихъ совершенное расположеніе. Она не обременяла ихъ юныя головки безпрестанными уроками, напротивъ, давала имъ полную свободу къ изученію предметовъ образованія, она основывалась на томъ мнніи, что преподаваніе безъ принужденія приноситъ боле пользы учащемуся. Старшая изъ ея ученицъ, Роза, любила заниматься чтеніемъ. Въ старинной библіотек Кроули находился порядочный запасъ французскихъ и англійскихъ книгъ, состоявшихъ изъ легкой литературы прошедшаго столтія. Роза, какъ охотница до чтенія, одна только касалась до нихъ, и, читая только по назначенію Ребекки, она пріятно и какъ бы играя пріобртала различныя свднія.

Подъ руководствомъ Ребекки, миссъ Роза прочитала множество презанимательныхъ французскихъ и англійскихъ романовъ, между которыми въ особенности занимали ее творенія ученаго доктора Смоллета, остроухаго Генриха Фильдинга, фантастическаго Кребильона, который такъ нравился нашему поэту Грею, и Вольтера. Однажды мистеръ Кроули спросилъ своихъ маленькихъ сестеръ, что он читаютъ:

— Смоллета, отвтила за нихъ Ребекка.

— О! Смоллета, сказалъ мистеръ Кроули, совершенно довольный:— конечно, его исторія немного скучна, но отнюдь не такъ опасна, какъ исторія Юма. Вы, кажется, истерію читаете?

— Исторію, отвчала Роза, она забыла только прибавить, что исторія была о мистер Гумфри Клинкер.

Въ другой разъ, мистеръ Кроули засталъ свою сестру за французскою комедіею, но гувернантка замтила ему, что это самая лучшая метода для усовершенствованія во французскихъ разговорахъ, и онъ остался тмъ доволенъ. Мистеръ Кроули, какъ дипломатъ, чрезвычайно гордился своимъ знаніемъ французскаго языка, ему весьма нравились комплименты, которыми гувернантка осыпала его, и которые принимались имъ какъ истинная дань его таланту.

Наклонности миссъ Фіялки были, напротивъ, нсколько грубе т бойче старшей ея сестры. Она знала отдаленные притоны, гд неслись куры. Она лазила на двери и лишала пернатыхъ пвцовъ ихъ пестренкихъ сокровищъ. Главнымъ удовольствіемъ ея была зда врхомъ на жеребятахъ, она любила мчаться по полямъ, какъ новая Камилла. Она была фавориткою отца, баловень и вмст съ тмъ ужасъ кухарки — Фіалка знала вс потаенные мста, гд скрывались банки съ вареньями, и при первой возможности длала нападеніе на нихъ. Ссорамъ ея съ старшею сестрою не было конца. При подобныхъ происшествіяхъ миссъ Шарпъ была очень снисходительна и никогда не говорила о нихъ леди Кроули, которая наврное сообщила бы о томъ отцу, а что всего хуже — мистеру Кроули, Ребекка при каждомъ общаніи не сказывать требовала отъ миссъ Фіалки быть умницей и любить свою гувернантку.

Съ мистеромъ Кроули миссъ Шарпъ была почтительна и послушна,— въ затрудненіяхъ, встрчаемыхъ въ преподаваніи французскаго языка, обращалась къ нему за совтомъ, доставляя ему такимъ образомъ удовольствіе длать ей поясненія и убждаться въ преимуществ своихъ познаній во французскомъ язык. Она сильно восхищалась его рчью, говоренною Богъ знаетъ въ какомъ обществ, принимала живое участіе въ его брошюрахъ.

— О! вамъ я вамъ благодарна, сэръ! восклицала она, поднимая глаза къ небу.

Подобное участіе къ его краснорчію вынуждало съ его стороны пожатіе руки.

— Происхожденіе — дло великое! восклицалъ онъ: — одна только она понимаегь его. Видно по всему, что мать была изъ рода Монморанси.

И дйствительно, миссъ Шарпъ, происходила отъ этой знаменитой фамиліи. Само собою разумется, она умалчивала, что ея матушка была когда-то на сцен. Какое множество благородныхъ эмигрантовъ эта ужасная революція ввергнула въ нищету! Въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ посл ея поступленія въ домъ, Ребенка успла сочинить множество разсказовъ о своихъ предкахъ, случилось, что мистеръ Кроули наткнулся на имена нкоторыхъ изъ нихъ въ словар Noriera, а это еще боле подтвердило справедливость высокаго происхожденія Ребекки. Основываясь на этой любознательности и охот рыться въ словаряхъ, могла ли наша героиня предположить, что мистеръ Кроули интересовался ею? Конечно, нтъ,— это длалось изъ одного дружескаго участія. Мы уже сказали, кажется, что онъ чувствовалъ привязанность къ лэди Джэйнъ Шипшэнксъ?

Раза три онъ длалъ Ребекк выговоры за то, что она играла съ сэромъ Питтомъ въ трикъ-тракъ, замтивъ ей, что лучше было бы заняться чтеніемъ ‘Слпой прачки въ Мурфильдэ’ или другимъ серьезнымъ сочиненіемъ.

Миссъ Шарпъ, въ защиту этого невиннаго удовольствія, говорила, что ея покойная матушка часто игрывала въ эту игру съ старымъ графомъ де Т…. и аббатомъ du Cornet, и тмъ успокаивала мистера Кроули.

Миссъ Шарпъ пріобрла расположеніе баронета не одной игрой въ трикъ-тракъ: она во многомъ была ему полезна. Она съ удивительнымъ терпніемъ перечитывала вс его судебныя бумаги, которыми онъ общался занять ее еще до прибытія въ Кроули, Ребекка помнила это и теперь сама вызвалась переписывать его письма. Ее интересовало все касающееся до помстья: усадьба, паркъ, садъ, конюшни,— все имло для нея свою прелесть, она такъ интересовала баронета своими разсужденіями о сельскомъ хозяйств, что тотъ никогда безъ нея не пускался на свои утреннія прогулки, при этихъ случаяхъ она подавала ему совты, какія деревья должно срубитъ въ рощ, гд нужно вскопать гряды, гд начать жатву, какихъ лошадей назначить въ пашню, какихъ въ упряжь. Не прошло и года посл ея прізда въ Кроули, какъ она уже вполн овладла довренностію баронета, пошлый застольный разговоръ его съ буфетчикомъ Горроксомъ замнился сужденіями, иногда шуточными, иногда серьёзными, о предметахъ, относящихся собственно къ хозяйству и семейству, въ отсутствіи мистера Кроули она длалась почти совершенною хозяйкою дома и вела себя въ этомъ новомъ почетномъ званіи такъ скромно и такъ предусмотрительно, что отнюдь не оскорбляла властей, господствовавшихъ въ кухн и конюшн, но, напротивъ, обходилась со всми весьма ласково. Она уже не была боле той надменною, боязливою, недовольною двочкой, какою мы ее знали, и эта перемна нрава доказывала съ ея стороны большое благоразуміе, искренне желаніе исправиться и душевную силу. Участвовало ли сердце въ принятой Ребеккою систем покорности и угодливости, мы это увидимъ впослдствіи.

Старшій и младшій сыновья Кроули никогда не уживались вмст: они питали чистосердечную ненависть другъ къ другу. Раудонъ Кроули, драгунскій офицеръ, пренебрегалъ вообще всмъ своимъ домомъ и прізжалъ въ Кроули разъ въ годъ, во время появленія тамъ своей тетки миссъ Кроули. Мы уже говорили о главныхъ и лучшихъ достоинствахъ этой старушки: она владла семидесятью тысячами фунтовъ и почти усыновила Раудона. Старшій племянникъ ей очень не нравился. Въ свою очередь и онъ не задумывался утверждать, что душа миссъ Кроули погибла невозвратно, и что участь брата его на томъ свт будетъ ничуть не лучше.

— Она самая безбожная женщина въ мір, говаривалъ мистеръ Кроули: — она живетъ въ кругу атеистовъ и французовъ. Душа моя приходитъ въ трепетъ при одной мысли о ея страшномъ положеніи. Несчастная! почти на краю могилы своей предается сует, легковрію, несчастію и глупостямъ.

Старуха ршительно отказалась слушать его вечернія поученія, и мистеръ Кроули, по прізд въ Кроули своей тетки, былъ принужденъ прекращать свои назидательныя рчи.

— Пожалуста, Питтъ, оставь свои наставленія, когда миссъ Кроули прідетъ сюда, говорилъ отецъ: — она пишетъ мн, что терпть ихъ не можетъ.

У миссъ Кроули былъ небольшой уютный домикъ въ Паркъ-Лэйн. Зимнюю пору она проводила въ Лондон, а лто въ Горроугэйт или въ Чельтенэм. Самая гостепріимная и самая веселая старушка, она, по ея словамъ, была красавица въ свое время. (Вс старушки въ свое время были красавицы, намъ хорошо это извстно). Она създила во Францію и съ тхъ поръ полюбила французскіе романы, французскую кухню и французскія вина,— читала Вольтера и знала наизусть Руссо, разсуждала съ большой энергіей о правахъ женщины. Портреты Фокса были развшены повсюду въ ея дом, въ то время, какъ этотъ сановникъ держалъ оппозицію, миссъ Кроули всегда находилась на его сторон. Она хвалилась, что съ поступленіемъ Фокса въ управленіе министерствомъ переманила сэра Питта и его собрата — представителей Кроули — на его сторону, хотя сэръ Питтъ и самъ бы перешелъ, безъ всякаго труда со стороны почтенной леди. Нужно ли пояснять, что по смерти великаго государственнаго мужа представитель партіи виговъ, сэръ Питтъ снова перемнилъ свои политическіе взгляды.

Раудонъ Кроули понравился старушк еще мальчикомъ, она послала его въ Кембриджъ, и, посл двухълтняго его пребыванія въ немъ, когда начальникъ учтиво попросилъ его оставить университетъ, миссъ Кроули купила ему патентъ на чинъ въ королевской гвардіи.

Раудонъ Кроули, молодой офицеръ, былъ изъ числа первыхъ повсъ и франтовъ цлаго города. Кулачные бои, травля крысъ, волокитство и умнье управлять четверней въ рядъ были въ ту пору въ мод. Онъ былъ весьма искусенъ во всхъ этихъ отросляхъ изящныхъ наукъ. Причисленный къ свит принца регента, Раудонъ не имлъ случая доказать своей храбрости въ заграничной служб, зато въ трехъ кровавыхъ поединкахъ (во случаю азартной игры) вполн доказалъ свою неустрашимость и пренебреженіе жизнью.

Взбалмошная, мечтательная миссъ Кроули вовсе не страшилась за своего любимца и продолжала выплачивать его долги, не обращая вниманія на слухи, носившіеся объ его нравственности.

— Постарше будетъ, перестанетъ, говаривала она — можно ли его сравнить съ этимъ хворымъ лицемромъ, милымъ его братцемъ.

ГЛАВА XI.

АРКАДСКАЯ ПРОСТОТА.

Кром честныхъ обитателей дома Кроули, намъ должно представить читателю родственниковъ и вмст съ тмъ сосдей ихъ, Бюта Кроули и его супругу.

Бютъ Кроули, высокій, статный, веселый мужчина, пользовался гораздо большимъ расположеніемъ къ себ жителей своего прихода, нежели баронетъ — его родной братъ. Въ бытность свою въ коллегіи, никто лучше его не управлялъ весломъ на университетской лодк, и никто такъ ловко не тузилъ кулачныхъ городскихъ бойцевъ. Любовь къ кулачнымъ боямъ и другимъ атлетическимъ упражненіямъ не оставляла его и въ частной жизни: ни одна драма на разстояніи двадцати миль не проходила безъ его участія, ни скачки, ни бги, ни гонки, ни балы, ни выборы, ни обды во всмъ приход не обходились безъ его присутствія. Его гндую кобылу и фонари кабріолета часто видали за двадцать миль отъ мстопребыванія, когда давали обдъ въ Фуддльстон, или въ Рохеби, или въ помстьи Вапшотъ, или у богатыхъ лордовъ того графства, съ которыми онъ былъ на дружеской ног. У него былъ прекрасный голосъ, и въ знаменитой псн: ‘Вотъ скачетъ заяцъ по порош’, и въ хор ‘ату, ату его!’ не находилъ онъ себ соперниковъ и всегда получалъ громкія рукоплесканія. Онъ былъ славный охотникъ и лучшій рыбакъ во всемъ приход.

Мистриссъ Кроули была бойкая женщина. Одаренная отъ природы привязанностію къ семейной жизни, она съ дочерьми своими проводила большую часть времени дома, предоставивъ мужу своему полную свободу. Ему позволено было прізжать и узжать, и обдать въ гостяхъ столько дней сряду, сколько бы ему заблагоразсудилось. Мистриссъ Кроули въ этомъ случа была женщина бережливая и очень хорошо знала цну портвейна. Она происходяла изъ хорошаго семейства: именно была дочь подполковника Гектора Макъ-Товиша. Со дня вступленія въ бракъ съ мистеромъ Кроули, она постоянно оставалась благоразумною и бережливою хозяйкой. Но, несмотря на вс ея старанія и сбереженія, мистеръ Бютъ никакъ не могъ выпутаться изъ своихъ долговъ. Нужно было по крайней мір десять лтъ на уплату векселей, выданныхъ имъ въ коллегіи до кончины своего отца. Въ лто 179*, онъ начиналъ уже выбираться изъ этого затрудненія, какъ вдругъ несчастная страсть къ скачкамъ заставила его проиграть огромное пари, онъ принужденъ былъ занять значительную сумму подъ огромные проценты, и съ тхъ поръ долги его казалось были неоплатны. Сестра помогала ему сотней-другой фунтовъ, но главныя его надежды основывались на смерти миссъ Кроули, а вмст съ тмъ на наслдств.

Оба брата одинаково надялись на это событіе, и, вслдствіе того, между ними была постоянная вражда. Въ семейныхъ длахъ сэръ Питтъ имлъ важный перевсъ.

Раудонъ долженъ былъ сдлаться главнымъ наслдникомъ имнія миссъ Кроули. Не правда ли, что эти денежныя сдлки, эти спекуляціи на жизнь и смерть, эта борьба за наслдство на Ярмарк Тщеславія сильно скрпляютъ братскую любовь? Я знавалъ, что ассигнація въ пять фунтовъ производила ненависть между братьями на полстолтіе.

Посл этого извольте восхищаться продолжительностью и искренностью любви между людьми вообще! Нельзя предположить, чтобъ пріздъ въ Кроули такой особы, какъ Ребекка, и ея постепенно возроставшее вліяніе остались незамтными для мистриссъ Бютъ Кроули. Мистриссъ Кютъ знала, на сколько дней становилось жаркого въ дом сэра Питта, сколько блья поступило изъ послдней стирки, сколько персиковъ висло на южной стн оранжереи, сколько и какого лекарства приняла миледи во время болзни: эти предметы всегда бываютъ очень интересны для деревенскихъ жителей. Мистриссъ Бютъ не могла пропустить гувернантку, ненаведя справокъ объ ея происхожденіи и личныхъ достоинствахъ. Прислуга обоихъ домовъ была въ самыхъ тсныхъ отношеніяхъ. Слуги сэра Питта всегда находили въ въ кухн брата его стаканъ пива, какого въ дом ихъ и не водилось. Мистриссъ Бютъ знала въ точности, сколько въ дом баронета выходило солоду на годовую пропорцію пива. Между слугами и служанками обоихъ домовъ, какъ и между ихъ господами, существовали родственныя отношенія, и черезъ нихъ-то доставлялись самыя свжія новости о семейныхъ происшествіяхъ. Замчено давнымъ давно, что человкъ бываетъ очень равнодушенъ къ дламъ своего брата, пока съ нимъ въ ладахъ, но только что поссорился, и ему извстенъ каждый шагъ его….

Вскор посл прибытія Ребекки, въ ежедневныхъ докладахъ изъ дома баронета, миссъ Бютъ получала слдующія извстія: ‘Чернаго поросенка закололи — всилъ десять фунтовъ — посолили ребра, за столомъ была бужинина. Мистеръ Крампъ изъ Мёдбури говорилъ съ сэромъ Питтомъ о Джон Блакмор и просилъ посадить его въ тюрьму. Мистеръ Питтъ въ митинг (при этомъ упоминались имена всхъ присутствующихъ, Миледи постарому — барышни съ гувернанткой….

Вотъ другой докладъ:

‘Гувернантка всмъ ворочаетъ. Сэръ Питтъ очень къ ней расположенъ, мистеръ Кроули также, онъ читаетъ ей поучительныя разсужденія’.

— Фи, какая противная! говорила маленькая, завистливая, бойкая, черномазая мистриссъ Бютъ Кроули.

Наконецъ приходитъ извстіе, что гувернантка: ‘изъ рукъ вонъ’, ‘пишетъ письма сэра Питта, ведетъ его счеты, управляетъ всмъ домомъ. и самой миледи, и мистеромъ Кроули, и дтьми’. Мистриссъ Кроули объявила при этомъ, что ‘гувернантка прехитрая плутовка’, и стала замышлять противъ нея что-то страшное.

Такимъ-то образомъ все происходившее въ дом баронета служило источникомъ разговоровъ у его брата. Зоркіе глаза мистриссъ Баотъ открывали въ непріятельскомъ стан все, что длалось, и даже боле.

Мистриссъ Бютъ Кроули къ миссъ Пинкертонъ. Въ Чизвикъ, на бульвар.

‘Милостивая государыня!

‘Прошло много лтъ съ тхъ поръ, какъ я пользовалась вашими превосходными наставленіями, но всесокрушающее время не имло вліянія на мое живйшее почтеніе къ миссъ Пинкертонъ и милому Чизвику. Надюсь, что вы здоровы и Господь сохранитъ васъ на многія лта къ польз воспитанія. Одна изъ моихъ ближайшихъ подругъ, леди Фудльстонъ находится въ большомъ затрудненіи пріискать гувернантку для своихъ дочерей (Я не въ состояніи имть для своихъ дочерей гувернантки: для нихъ предстоитъ блестящая перспектива Чизвикскаго пансіона). ‘Съ кмъ же’, воскликнула я, ‘намъ посовтоваться, какъ не съ доброю, несравненною миссъ Пинкертонъ?’ Однимъ словомъ, сударыня, нтъ ли у васъ двицы, которая бы могла съ пользою поступить въ домъ моей пріятельницы и сосдки? Увряю васъ, что она не согласится взять гувернантку безъ вашей рекомендаціи. ‘Мужъ мой говоритъ, что ему нравится все выходящее изъ пансіона миссъ Пинкертонъ. Какъ бы мн хотлось представить его и моихъ дочерей благодтельниц моего дтства, той, которую такъ почиталъ великій нашъ лексикографъ. Если случай приведетъ васъ когда нибудь въ Гемпшэйръ, мы надемся, что вы не откажетесь украсить наше мирное жилище своимъ присутствіемъ, — жилище скромное, но счастливое, въ которомъ обитаетъ преданная вамъ

‘Мара Кроули’.

P. S. Братъ мистера Кроули, баронетъ, съ которымъ мы, увы! живемъ не въ братскихъ отношеніяхъ, иметъ гувернантку, воспитанную, къ безпредльному ея счастію, въ вашемъ пансіон. О ней носится много различныхъ слуховъ. Принимая живйшее участіе въ дорогихъ племянницахъ, которыхъ люблю, какъ собственныхъ моихъ дтей, и желая оказать вниманіе вашей учениц и быть ей нсколько полезною, прошу васъ, добрая и любезная миссъ Пинкертонъ написать мн исторію этой молодой двицы, чмъ премного обяжете вашу М. K.’

Миссъ Пинкертонъ къ миссъ Бютъ Кроули. Домъ Джонсона. Чизвикъ, декабря 18.

‘Милостивая государыня !

‘Я имла честь получить ваше почтенное письмо, спшу на него отвтить. Какъ пріятна, какъ усладительна для меня увренность, что материнскія мои попеченія вызываютъ сочувствіе къ моему многотрудному положенію! какъ пріятно признать въ миссъ Кроули превосходную ученицу прежнихъ лтъ, веселую мою прекрасную миссъ Мару Макъ-Товишъ. Подъ моимъ надзоромъ находится нсколько дочерей вашихъ сверстницъ, и я поставила бы себ за особенное счастіе быть полезной вашимъ милымъ дочерямъ въ будущемъ ихъ образованіи.

‘Свидтельствуя мое почтеніе лэди Фуддльстонъ, прошу васъ увдомить ее, что смло могу рекомендовать моихъ пріятельницъ миссъ Туффинъ и миссъ Гоки. Та и другая одарены способностями преподавать греческій и латинскій языки и начальныя основанія еврейскаго, математику и исторію, испанскій, французскій, итальянскій языки и географію, музыку, вокальную и инструментальную, могутъ учить танцоватъ безъ помощи танцмейстера и сообщить основаніе естественныхъ наукъ, — въ совершенств знаютъ употребленіе глобусовъ, въ добавокъ ко всмъ этимъ познаніямъ, миссъ Туффинъ, дочь Томаса Туффина (члена коллегіи въ Кембридж), можетъ преподавать сирійскій языкъ. При этомъ долгомъ считаю присовокупить, что ей осьмнадцать лтъ, и что она иметъ привлекательную наружность: не могутъ ли встртиться какія либо затрудненія къ поступленію ея въ домъ сэра Гуддльстона-Фуддльстона?

‘Миссъ Летиція Гоки не иметъ наружныхъ преимуществъ. Ей двадцать девять лтъ и иметъ рыжіе волосы и рябое лицо, прихрамываетъ и немного косовата. Об эти двицы одарены всевозможными добродтелями. Само собою разумется, что ихъ условія соразмрны съ ихъ глубокими познаніями. Съ истиннымъ моимъ почтеніемъ мистеру Бюьу Кроули имю честь быть, милостивая государыня, ваша преданнйшая и покорнйшая слуга

Варвара Пинкертонъ’.

P. S. Миссъ Шарпъ, о которой вы упоминаете въ вашемъ письм, и которая теперь находится въ качеств гувернантки въ дом сэра Питта Кроули, баронета, члена парламента, дйствительно воспитывалась въ моемъ пансіон, и я ничего не могу сказать о ней въ дурную сторону. Правда, наружность ея довольно непріятна, но въ этомъ виновата природа. Вовсе незначительное ея происхожденіе (отецъ былъ живописецъ и безъ всякаго состоянія, а мать, какъ я впослдствіи узнали, танцовщица) выкупается большими дарованіями, и я не сожалю, что приняла къ себ изъ состраданія. Страшусь одного, чтобъ правила матери, выдававшей себя за французскую графиню, бжавшую во время ужасовъ революціи, не перешли бы по наслдству къ несчастной двушк, которую я приняла, какъ безпріютную сироту. До сихъ поръ (сколько мн извстно) она вела себя строго, и, уврена, что въ избранномъ, изящномъ кругу сэра Питта Кроули она не можетъ сдлать ничего дурного.

Миссъ Ребекка Шарпъ къ Миссъ Амеліи Седли.

‘Вотъ уже нсколько недль прошло, какъ я не писала къ безцнной моей Амеліи, да и что найдешь занимательнаго въ этомъ безтолковомъ дом, какъ я его называю! будутъ ли интересовать тебя наши безпокойства объ урожа, о вс откормленнаго поросенка и выгодномъ корм для домашнихъ животныхъ. Здсь одинъ день похожъ, какъ дв капли воды, на другой. До завтрака прогулка съ сэромъ Питтомъ, посл завтрака занятія съ дтьми, потомъ чтеніе и переписка бумагъ о тяжбахъ, арендахъ, угольныхъ копяхъ, водопроводахъ и каменоломняхъ сэра Питта (я сдлалась его секретаремъ), посл обда — чтеніе мистера Кроули или игра въ трикъ-тракъ съ баронетомъ. На то и другое изъ этихъ удовольствій леди Кроули смотритъ съ одинаково убійственнымъ равнодушіемъ. Съ нкотораго времени она длается интересне — стала прихварывать, а это обстоятельство привело въ домъ нашъ новаго постителя въ лиц молодого диктора. Молодыя двицы никогда не должны отчаяваться. Докторъ, во время своихъ визитовъ, далъ понять извстной теб подруг, что если ей угодно будетъ сдлаться мистриссъ Глауберъ, то отъ нея зависитъ украсить собою скромное его жилище. Что мн было отвчать на подобное предложеніе, которое сочла я за нахальство? Я сказала ему, что позолоченная ступка можетъ послужить самымъ лучшимъ украшеніемъ его квартиры…. Ужели я родилась для того, чтобы сдлаться женою деревенскаго лекаря? Конечно, мистеръ Глауберъ, посл моего отказа, отправился домой сильно разстроенный, но прохладительные средства при этихъ случаяхъ — спасительны. Сэръ Питтъ очень хвалилъ мою ршительность,— я полагаю потому, что ему жаль было лишиться своего секретаря. Этотъ старый козелъ любитъ меня, сколько его натура способна любить. Выйти замужъ! да еще за деревенскаго лекаря! посл того, какъ…. Я не могу забыть былое, оно напоминаетъ мн…. но зачмъ говорить объ этомъ! Возвратимся лучше къ моему ‘Безтолковому дому’. Съ нкотораго времени въ немъ произошли большія перемны. Въ немъ появилась миссъ Кроули съ откормленными лошадьми, прислугой и собачкой,— миссъ Кроули — извстная богачка, у которой капиталъ въ вемьдесятъ тысячъ фунтовъ, и которую, или, лучше сказать, котораго вс сильно уважаютъ. Миссъ Кроули расположена къ апоплексіи, и это подаетъ поводъ ея братьямъ еще боле ухаживать за ней! О! еслибы ты видла, съ какимъ усердіемъ они другъ передъ другомъ стараются угождать. ‘Отъзжая къ деревню’, говорить она (въ ней очень много юмора), я оставляю хвостъ свой дома. Бдная миссъ Бриггсъ! мн жаль ее! да нечего здсь длать ей! Обязанность ея мн замняютъ братцы!

‘Съ пріздомъ ея весь домъ сэра Питта, какъ говорится, на распашку. Подумаешь, что воскресъ сэръ Вальполь Кроули. У насъ даютъ обды, катанья въ четверн, лакеи вс наряжены въ новую жолтую ливрею, — мы пьемъ шампанское, портвейнъ. Въ учебной комнат жгутъ восковыя свчи, везд затоплены камины. Леди Броуди одта въ свтло-зеленое платье, что бываетъ только при торжественныхъ случаяхъ, ученицы мои сбрасываютъ свои башмаки на толстыхъ подошвахъ, он щеголяютъ въ шолковыхъ чулкахъ и кисейныхъ платьицахъ. Роза вчера чудо какъ отдлала свой нарядъ. Огромная свинья вильтшэйрской породы опрокинула ее и испортила чудесное лиловое шолковое платье. Случись ей это горе за недлю — сэръ Питтъ наврное бы посадилъ несчастную на хлбъ и воду на цлый мсяцъ. ‘Я теб задамъ, голубушка! дай только тетиньк ухать’, сказалъ баронетъ и засмялся какъ будто ничего и не бывало. Авось его гнвъ пройдетъ до отъзда миссъ Кроули. Мн отъ души жаль миссъ Розу. О! золото, золото! ты одно только и есть чудный примиритель въ свт.

‘Какое дйствіе производятъ семьдесятъ тысячъ почтенной миссъ Кроули, можно замтить въ обхожденіи двухъ братьевъ Кроули — баронета и Бюта. Питая цлый годъ непримиримую вражду другъ къ другу, къ Рождеству становятся они друзьями. Съ пріздомъ миссъ Кроули, распри прекращаются, братья посщаютъ другъ друга, толкуютъ о поросятахъ, браконьерахъ, длахъ графства самымъ дружественнымъ тономъ. Миссъ Кроули слышать нс хочетъ объ ихъ ссорахъ и угрожаетъ отказать все свое имніе дальнымъ родственникамъ въ Шропшэйр. Будь немного похитре эти дальные родственники, и все имніе миссъ Кроули перешло бы въ ихъ руки.

‘Съ пріздомъ миссъ Кроули, мистеръ Питтъ, котораго она терпть не можетъ, находитъ это время самымъ удобнымъ для поздки въ Лондонъ.

‘Вмсто его явлается капитанъ Кроули — молодой денди, настоящій сорванецъ…. Ты вроятно, полюбопытствуешь знать, что это за особа.

‘Капитанъ Кроули молодой человкъ, очень высокаго роста и говоритъ очень громко, безпрестанно кричитъ на людей, которые вс его страстно любятъ: онъ щедръ на деньги, и люди готовы за него въ огонь и въ воду. На прошлой недл егеря прибили чиновника съ его помощникомъ до полусмерти за то только, что онъ пріхалъ изъ Лондона арестовать капитана: вмшательство баронета въ эту драку спасло несчастныхъ отъ врной смерти.

‘Капитанъ повидимому не очень уважаетъ своего отца. Въ обхожденіи съ нашимъ поломъ онъ пріобрлъ ужасную репутацію. Онъ привозитъ съ собой своихъ скакуновъ, живетъ съ помщиками графства на короткой ног, приглашаетъ къ столу кого хочетъ, и сэръ Питтъ не сметъ возражать, боясь оскорбить миссъ Кроули и лишиться наслдства. Я разскажу теб премиленькій комплиментъ, съ которымъ обратился ко мн капитанъ. Однажды вечеромъ не на шутку составились танцы: тутъ былъ сэръ Гудлльстонъ-Фуддльстонъ съ семействомъ, сэръ Джэйлсь Вапшотъ съ дочерьми и очень много другихъ, которыхъ я вовсе не знала. Вдругъ подходитъ ко мн капитанъ и страшнымъ своимъ голосомъ кричитъ почти на самое ухо: ‘Браво! да вы двченка хоть куда!’ и вмст съ тмъ пригласилъ меня на слдующія дв кадрили. Какъ теб это нравится? Я въ душ хохотала надъ нимъ. Онъ очень веселится съ молодыми помщиками, пьетъ съ ними, держитъ пари, гоняется за зайцами, толкуетъ объ охот и стрльб и утверждаетъ, что съ деревенскими барышнями просто скука. Мн кажется, что въ послднемъ случа онъ говорилъ правду. Если бы ты видла презрніе, съ какимъ он смотрятъ на меня, бдную! Когда он танцуютъ, я смирно сижу за фортепьяно. Разъ какъ-то вечеромъ капитанъ влетлъ навесел, онъ обратился ко мн, прокричалъ по всему залу, что я лучшая танцорка, и что онъ непремнно привезетъ скрипачей изъ Медбури, для того только, чтобъ не лишить меия удовольствія танцовать съ другими. ‘Я съиграю вамъ кадриль’, сказала мистриссъ Бютъ Кроули, подскочивъ ко мн съ готовностію.

‘Когда ваша бдная, маленькая Ребекка протанцовала съ капитаномъ, она обратилась ко мн съ комплиментами и похвалила граціозность моихъ движеніи. Этого прежде совсмъ не бывало, нельзя было ожидать подобнаго отъ мистриссъ Бютъ Кроули, первой кузины принца Типтоффа, отъ той, которая едва удостоивала своимъ посщеніемъ леди Кроули, и то при случаяхъ, когда ея сестра прізжала въ деревню. Бдная леди Кроули! во время нашихъ шумныхъ удовольствій она сидла въ своей комнат и глотала пилюли.

‘Мистрисъ Бютъ полюбила меня внезапно. ‘Милая миссъ Шарпъ’, говорила она, ‘зачмъ вы не привозите съ собою вашихъ маленькихъ питомицъ? кузины ихъ были бы очень рады повидаться съ ними.’ Я знаю, чего ей хочется. Синьоръ Калименти не училъ даромъ никого, а мистриссъ Бютъ именно за эту цну хотла имть учителя для своихъ дтей. Я насквозь вижу вс ея планы и такъ врно могу пересказать ихъ, какъ будто они ею самой были переданы мн. Для бдной гувернантки, и притомъ такой, какъ я, одинокой, безъ друга, безъ защитника во всемъ пространномъ мір, осталось только одно — угождать и соглашаться съ ней. Она сдлала мн еще нсколько комплиментовъ на счетъ успховъ моихъ воспитанницъ и, безъ сомннія, думала затронуть и польстить моему самолюбію…. Бдная, деревенская простота! я вовсе не думала заботиться о своихъ воспитанницахъ!

‘Говорятъ, что твое индійское кисейное платье и розовое шолковое очень идутъ ко мн. Они уже порядочно поизносились, но ты знаешь, другъ мой, что намъ не предстоитъ никакой возможности длать себ des fraiches toilelletes. Счастлива, безпредльно счастлива ты, душа моя! ты во всякое время имешь средства посщать модные магазины Сентъ-Джемской улицы! Прощай, безцнный другъ мой ! Остаюсь преданная теб навсегда

Ребекка.

‘P. S. Мн бы очень хотлось, чтобъ ты увидла двухъ сестрицъ, миссъ Блакбрукъ. дочерей адмирала Блакбрука: прекрасныя молодыя двицы, въ пышныхъ лондонскихъ нарядахъ!

‘Adieu, adieu!’

Получивъ отъ миссъ Шарпъ общаніе посщать ее, мистриссъ Бютъ Кроули, хитрыя намренія которой были замчены тамъ скоро нашей проницательной Ребеккой, заставила миссъ Кроули употребить всевозможныя средства къ примиренію двухъ враждующихъ братьевъ и къ возстановленію между ними дружескихъ отношеній. Вслдствіе этого положено было, чтобъ молодые люди обоихъ семействъ какъ можно чаще посщали другъ друга, и дружескія отношенія продолжались до тхъ поръ, пока веселая старая посредница могла сохранять между ними міръ.

— Зачмъ вы приглашаете къ себ обдать этого головорза, Раудона Кроули? говорилъ Бютъ своей жен, возвращаясь домой.— Мн бы этого очень не хотлось. Нашего брата, деревенщину, онъ ни во что не ставитъ. Не бываетъ доволенъ за столомъ, пока не попробуетъ вина за жолтой печатью, а вдь ты знаешь, что каждая бутылка его стоитъ мн десять шиллинговъ,— а это не шутка. Онъ не стоитъ самъ бутылки этого вина. Кром того у него ужасный характеръ: онъ картежникъ, гуляка и во всхъ отношеніяхъ дурной человкъ. Убилъ человка на дуэли, съ ногъ до головы въ долгахъ. Онъ ограбилъ меня, оттянулъ лучшую часть имнія миссъ Кроули, принадлежавшую мн по всмъ правамъ. Векси сказалъ мн, что она ему….

Тутъ Бютъ сжалъ свои кулаки, проговорилъ что-то сквозь зубы и прибавилъ печальнымъ тономъ:

— Отказала въ своей духовной пятьдесятъ тысячъ, поэтому въ раздлъ не пойдетъ и тридцати….

— Я думаю, она скоро умретъ, проговорила жена.— Ты видлъ, какъ она раскраснлась, когда вышла изъ за стола. Я принуждена была разстегнуть ей платье.

— Еще бы не раскраснться…. выпивши семь бокаловъ шампанскаго! сказалъ почтенный джентльменъ довольно тихо:— и такого шампанскаго, какимъ братъ насъ угощаетъ… Вы, женщины, въ этомъ дл ничего не смыслите.

— Мы ничего не знаемъ, сказала мистриссъ Бютъ Кроули.

— Она выпила хересу посл обда да подбавила кирасао въ кофей, продолжалъ мужъ: — мн не выпить бы его и за сто фунтовъ, у меня все сердце выгорло бы. Нтъ, нтъ! ей долго не вынести этихъ попоекъ. Я готовъ держать пари, что Матильды черезъ годъ не станетъ.

Углубившись въ эти торжественныя созерцанія, раздумывая о своихъ долгахъ, о двухъ сыновьяхъ и четырехъ дочеряхъ — не красивыхъ собой и безъ гроша приданаго — почтенный Бютъ и жена его тихо пробирались къ дому.

— А старшій сынъ-то его туда же…. тянется въ парламентъ…. куда ему, молокососу! продолжалъ мужъ посл минутнаго молчанія.

— Сэръ Питтъ Кроули иметъ теперь порядочную силу, сказала жена. — Надобно попросить миссъ Кроули, чтобъ она заставила его сдлать что нибудь для нашего Джемса.

— Нашла на кого положиться! какъ не такъ! сдлаетъ онъ что нибудь путное…. никогда! Питтъ будетъ только общать, тмъ дло и кончится, отвчалъ Бютъ. — Онъ общался выплатить мои старинные долги, да и теперь еще выплачиваетъ. Общался пристроить флигель къ пасторскому дому, да и теперь строитъ. Общался отрзать кусокъ запашки да шесть акровъ луговины, а теперь того и смотри, что у тебя же отржетъ, да еще вдвое. О, за общаніями у него дло не станетъ! И что же? сыну этого человка — игроку, убійц, распутному Раудону Кроули — Матильда отказываетъ огромную часть своего состоянія,— человку, въ лиц котораго соединены вс пороки, исключая ханжества, выпавшаго на долю его брата ! о, это не по христіански ! клянусь Богомъ, не по христіянски!

— Тише, ради Бога: ты забылъ, что мы еще въ имніяхъ сэра Питта, возразила жена его.

— Такъ чтожь за бда! Я всегда, везд и всмъ скажу, что сынъ Питта самый безпутный человкъ.— Пожалуста, мистриссъ Кроули, не учите меня. Кто застрлилъ капитана Фэйрбраса? кто ограбилъ молодого лорда Довдэля въ гостинниц Кокоса? кто завязалъ драку между Сомсомъ и Трумпомъ, черезъ которую мн пришлось лишиться сорока фунтовъ? Скажите мн, кто, какъ не Раудонъ Кроули? Что касается до женщинъ, то вы уже слышали объ этомъ прежде…

— Ради Бога, мистеръ Кроули, сказала жена его — увольте меня отъ подробностей.

— И вы, посл этого, приглашаете такого разбойника въ домъ свой! продолжалъ раздраженный мужъ: — вы, мать юнаго семейства, жена моя!

— Но, наконецъ, Кроули, ты, просто, дуракъ, сказала жена его презрительно.

— Дуракъ ли, нтъ ли, мн все равно: я не говорю теб, Мара, что я умне тебя, и не говорилъ. Я не хочу встрчатся съ Раудономъ Кроули,— вотъ и все. Отправлюсь къ Гуддльстону: выпрошу у него черную борзую и спущу ее на Раудона — пусть ихъ грызутся — непремнно спущу! Я не хочу встрчаться съ этимъ человкомъ.

— Мистеръ Кроули, вы, кажется, опять навесел, сказала жена его.

На слдующее утро, съ пробужденіемъ мужа, жена его подала бутылку пива и напомнила ему общаніе постить въ субботу cэpа Гуддльстона-Фуддльстона.

Въ весьма непродолжительное время пребыванія миссъ Краули, наша маленькая гувернантка сдлала уже значительные успхи въ очарованіи сердца этой старой двы. Однажды, отправляясь на одну изъ своихъ привычныхъ прогулокъ, миссъ Кроули пригласила прокатиться съ собой и ‘маленькую гувернантку’. Ребекка воспользовалась этимъ случаемъ и одержала полную побду надъ старухой: она смшила и забавляла ее во всю дорогу.

— Не позволять миссъ Шарпъ быть за общимъ столомъ! говорила миссъ Кроули сэру Питту, который устроилъ церемоніальный обдъ, и пригласилъ къ нему сосднихъ баронетовъ.— Другъ мой, неужели ты думаешь, что я стану болтать о няньчань дтей съ леди Фуддльстонъ, или разсуждать съ этимъ красноносымъ гусемъ сэромъ Вапшотомъ о судейскихъ занятіяхъ! Я непремнно хочу и требую, чтобъ миссъ Шарпъ была здсь. Пусть леди Кроули остается наверху, если нтъ мста за столомъ. Сюда, сюда мою маленькую миссъ Шарпъ! въ деревн только съ ней и можно поболтать.

Безъ сомннія, посл такого ршительнаго приказанія, миссъ Шарпъ, гувернантка, получила приглашеніе обдать внизу, вмст съ знаменитымъ обществомъ. И въ то время, какъ сэръ Гуддльстонъ подавалъ руку миссъ Кроули, приготовляясь вести ее къ столу и ссть рядомъ съ ней, старуха закричала пронзительнымъ голосомъ:

— Бекки Шарпъ! миссъ Шарпъ! сюда, сюда!, садись подл меня и говори со мной, а сэръ Гуддльстонъ пусть сядетъ подл леди Вапшотъ!

Обдъ кончился, большая часть гостей разъхались, ненасытная миссъ Кроули взяла за руку миссъ Шарпъ и вывела ее изъ залы.

— Оставимъ ихъ, сказала она: — пойдемъ въ мою уборную.

Во мнніи той и другой, общество, въ которомъ он находились, было ничтожно. Въ уборной первымъ дломъ Ребекки было представлять въ каррикатурномъ вид всхъ сидвшихъ за столомъ, и она выполнила это съ удивительнымъ искусствомъ, потомъ сообщила подробности вчерашняго разговора: говорила о политик, о войн, о парламентскихъ засданіяхъ, о побг ГГ., надлавшемъ много шуму, и вообще о всхъ тхъ предметахъ, которые служатъ сухою и скучною темою деревенскихъ разговоровъ. Туалетъ молодыхъ миссъ Вапшотъ и жолтая шляпка леди Фуддльстонъ боле всего забавляли миссъ Кроули.

— Милая Ребекка, да вы настоящая trouraille, говорила миссъ Кроули.— Мн бы очень хотлось видть васъ у себя, въ Лондон, только жаль, что изъ васъ нельзя будетъ сдлать того, что я длаю изъ бдной Бриггсъ…. Нтъ, нтъ, моя лукавая гувернантка, вы слишкомъ умны…. не правду ли я говорю, Фиркинъ?

Мистриссъ Фиркинъ, убиравшая небольшой остатокъ волосъ на голов миссъ Кроули, вздернула свою головку и сказала, съ самымъ убійственнымъ насмшливымъ взглядомъ:

— Да, я думаю, миссъ очень умна.

Мистриссъ Фиркинъ обладала той природной ревностью, которая составляетъ одну изъ главныхъ принадлежностей порядочной женщины.

Отказавши сэру Гуддльстону-Фуддльстону въ удовольствіи вести ее къ столу, миссъ Кроули требовала этой услуги отъ Раудона Кроули, а миссъ Шарпъ поручала нести подушку, или наоборотъ.

— Что значитъ происхожденіе, моя милая! говаривала старушка Ребекк. Взгляните на моего брата Питта, взгляните на Гуддлостоновъ, которые ведутъ свою родословную со временъ Генриха второго, взгляните на бднаго Бюта, и скажите мн, можетъ ли который нибудь изъ нихъ сравняться съ вами въ свдніяхъ и воспитаніи? Что я говорю, сравняться съ вами!… да имъ не сравняться съ моей Бриггсъ, или съ дворецкимъ Боульсомъ. Вы, душа моя, олицетворенное совершенство между ними…. настоящій алмазъ между наносными камнями. У васъ у однхъ боле ума, нежели въ половин здшняго графства, полагаю, что вы могли бы быть равной мн во всхъ отношеніяхъ… А камину то у насъ, кажется, совсмъ погасъ: потрудитесь, другъ мой, прибавить въ него угля… И я давно хотла попросить васъ передлать вотъ это платье: вы такъ хорошо умете шить ихъ.

Въ этомъ род или подобномъ проводились обыкновенно бесды между человколюбивой старухой и миссъ Ребеккою Шарпъ. Послдняя невольно и быстро увлекалась въ заблужденія миссъ Кроули, слушая ее по вечерамъ, перешивая ей платья или читая передъ сномъ французскіе романы.

Около этого времени (вроятно, нкоторые изъ моихъ пожилыхъ читателей помнятъ) случилась два происшествія, которыя надлали много шуму въ джентльменскомъ мір. Поручикъ Шафтонъ увезъ отъ родителей леди Барбару Фиццюръ, единственную дочь и наслдницу графа брюйнскаго, и бдный Веръ Вэнъ, джентльменъ за сорокъ лтъ, пользующійся превосходною репутаціею и воспитавшій огромное семейство,— внезапно оставилъ свой домъ и ухалъ съ шестидесяти пятилтней актрисой, мистриссъ Ружмонъ.

— Вотъ это мн чрезвычайно нравится: сдлано часто въ характер лорда Нельсона, говорила миссъ Кроули.— Тотъ куда-куда не гонялся за женщинами. Я люблю вс безразсудныя партіи. А что всего боле меня занимаетъ — это женитьба лорда Флоуардаля на дочери мельника: какъ на него вс окрысились, Боже мой! Мн бы хотлось, чтобъ какой нибудь знатный господинъ увезъ васъ, душа моя, вы довольно хороши собой, пожалуй еще это случатся.

— И на почтовыхъ!… о! какъ это должно быть восхитительно! призналась Ребекка.

— А еще чего лучше, когда бднякъ увезетъ богатую двушку. Я непремнно положила, чтобъ Раудонъ тоже увезъ себ какую нибудь двицу.

— Богатую или бдную?

— Вотъ еще выдумала, что спросить!… конечно, богатую. У Раудона нтъ шиллинга въ карман, а если и бываетъ, то по моей милости. Онъ совершенно cribble de dettes — ему нужно поправить свое состояніе и длать успхи въ свт.

— А что, онъ уменъ? спросила Ребекка.

— Куда ему, душа моя!… кром своихъ лошадей, охоты и игры въ карты о другомъ понятія не иметъ, онъ непремнно долженъ успвать…. онъ такой злодй! Знаете ли, что онъ убилъ человка?

Миссъ Ребекка, въ дружескомъ письм своемъ, описывая балъ въ Кроули и первое знакомство съ капитаномъ Кроули, не передала своей подруг подробностей послдняго изъ этихъ происшествій, а написала только, что капитанъ въ первый разъ замтилъ ее на этомъ бал. Напротивъ того, капитанъ замчалъ ее уже нсколько разъ прежде. Капитанъ встрчалъ ее безпрестанно на прогулкахъ. Капитанъ часто свтилъ ей въ полусотн домашнихъ коридоровъ и проходовъ. Капитанъ часто становился у фортепьянъ, когда она пла. Онъ написалъ ей ноты (все, что только безтолковый малый могъ придумать лучшаго, но иногда и глупость нравится женщинамъ наравн съ другими качествами) и подложилъ ихъ въ ноты романса, который Ребекка боле другихъ любила пть. Садясь за фортепьяно и выполнивъ нсколько прелюдій, Ребекка открыла романсъ и увидла это трехъугольное посланіе. Взглянувъ пристально въ лицо капитана, она спокойно встала, размахнула нотами какъ трехъугольной шляпой, сдлала капитану почтительный поклонъ и бросила этотъ лоскутокъ бумаги въ пылающій каминъ. Возвратившись на мсто, миссъ Шарпъ запла веселе обыкновеннаго.

— Чтожь тамъ такое? спросила миссъ Кроули,— послобденный отдыхъ которой былъ нарушенъ внезапной остановкой музыки.

— Фальшивая нота, отвчала миссъ Шарпъ, захохотавъ, и уничтоженный капитанъ Кроули запыхтлъ отъ гнва.

Очевидное расположеніе миссъ Кроули къ новой гувернантк было главною причиной, по которой мистриссъ Бютъ Кроули перестала быть ревнивой и пригласила къ себ въ домъ не только Ребекку, но и Раудона Кроули. Раудонъ бросилъ свою охоту, и любимымъ его удовольствіемъ сдлались прогулки съ миссъ Кроули, а такъ какъ леди Кроули была больна, то и Ребекка съ дтьми раздляла это удовольствіе. По вечерамъ они вс вмст возвращались домой… виноватъ! (исключая миссъ Кроули, предпочитавшей, по вечерамъ карету) Прогулка черезъ широкія поля пастора, по маленькому садику его, по темнымъ аллеямъ величественнаго парка Кроули, и притомъ еще въ лунную ночь, была очаровательна для вашихъ любовниковъ: капитана и миссъ Ребекки.

— О, звзды, звзды! воскликнула миссъ Ребекка, обращая къ нимъ свои сверкающіе глазки.— Глядя на васъ, мн кажется, душа моя паритъ надъ вами!

— О-э-гм… да, и мн тоже кажется, миссъ Шарпъ, отвчалъ другой энтузіастъ.— А какъ вамъ нравится моя сигара, миссъ Шарпъ?

Миссъ Шарпъ на чистомъ воздух любила боле всего на свт запахъ сигаръ: она даже ршилась сама попробовать ее, наивно брала ее изъ рукъ капитана, втягивала дымокъ, длала самый нжный пуффъ и съ чиханьемъ, даже легкимъ крикомъ, возвращала ее своему рослому компаньену. Напитанъ закручивалъ усы выпускалъ цлый столпъ дыму и говорилъ:

— Да, сигара хоть куда, я еще не куривалъ подобныхъ.

Такіе разговоры удивительно шли къ нашему капитану.

Однажды старикъ Питтъ, отдавая приказаніе своему буфетчику, какого убить барана, увидлъ эту милую пару изъ окна своего кабинета, и страшная брань посыпалась изъ устъ его, онъ утверждалъ, что, если бы не миссъ Кроули, то давно бы выгналъ этого несноснаго Раудона Кроули.

— И правду сказать, стоитъ, замтилъ мистеръ Горроксъ: — да еще еслибъ вы видли, какой разбойникъ человкъ его, передъ обдовъ такой подыметъ шумъ и гамъ, что лордъ другой того не сдлаетъ.

— Впрочемъ, миссъ Шарпъ стоитъ его, сэръ Питтъ, замтилъ Горроксъ посл минутнаго молчанія.

Замчаніе Горрокса было справедливо миссъ Ребекка Шарпъ стоила отца и сына.

ГЛАВА XII,
СОВЕРШЕННО САНТИМЕНТАЛЬНАЯ.

Мы должны на время оставить Аркадію, съ ея обитателями, наслаждающимися сельскими добродтелями, и отправиться въ Лондонъ — узнать, что длается съ миссъ Амеліей Седли.

‘Мы о ней и думать не хотимъ’, пишетъ одинъ неизвстный корреспондентъ, весьма милымъ почеркомъ и съ розовой облаткой на конверт. ‘Она ужь отцвла и бездушна’, и еще нсколько подобныхъ замчаній, которыхъ я не повторилъ бы, если бы въ нихъ не заключалось истины относительно того лица, къ которому они обращались.

Неужели никто изъ моихъ любезныхъ читательницъ, посщая общества, не слыхалъ подобныхъ замчаній отъ своихъ подругъ, которыя всегда удивляются, когда вы замтите что нибудь привлекательное въ миссъ Смитъ, или удивляются, не находя побудительной причины, заставившей майора Джонса сдлать предложеніе этой пустой ничтожной миссъ Томсонъ — настоящей кукл восковой? — ‘Что вы находите прекраснаго въ пар розовыхъ щечекъ и голубыхъ глазокъ?’ спрашиваютъ моралисты и умно намекаютъ вамъ, что дары генія, совершенства души, дамскія свднія въ ботаник, геологіи, умнье писать стихи, возможность прощебетать за фортепьяно нсколько романсовъ, и тому подобное, составляютъ главныя драгоцнности для женщины. Весьма назидательно послушать женщинъ, когда он начнутъ доказывать ничтожность и кратковременность наружной красоты.

Молодыя двицы, составлявшія вещество Амеліи, были о ней не слишкомъ высокаго мннія. Напримръ, миссъ Осборнъ, сестры Джоржа, и миссъ Доббинъ ршительно не отдавали, справедливости достоинствамъ Амеліи и удивлялись, что хорошаго находятъ въ ней ихъ братъ.

— Мы ласковы съ нею, говорили миссъ Осборнъ, парочка чернобровыхъ двицъ, воспитанныхъ подъ руководствомъ гувернантокъ, учителей и рукодльницъ: и, дйствительно, он обходились съ ней съ такимъ высомрнымъ снисхожденіемъ, что бдная Амелія была нма въ ихъ присутствіи, а по ихъ мннію, даже глупа. Она длала страшныя усилія полюбить ихъ какъ сестеръ своего будущаго мужа, проводила съ ними, очень скучно, время до обда, торжественно вызжала съ ними и съ гувернанткой ихъ, миссъ Виртъ, старой двой весьма некрасивой, въ ихъ фамильной карет. И посл каждаго визита Амеліи миссъ Осборнъ, и миссъ Марія Осборнъ, и миссъ Виртъ, старая два, спрашивали другъ друга съ ужасомъ:

— Что хорошаго могъ Джоржъ найти въ этомъ собраніи?

Ихъ безпрестанные толки о томъ, что мистеръ Осборнъ приноситъ великую жертву, кончились тмъ, что Осборнъ, дйствительно, началъ считать себя замчательнымъ лицомъ британской арміи и охлаждать любовь свою ложнымъ эгоизмомъ.

Хотя Осборнъ ежедневно уходилъ, изъ дому, съ утра и не обдалъ дома шесть дней въ недлю, но не всегда можно было найти, его у ногъ Амеліи, какъ полагали домашніе. Когда капитанъ Доббинъ заходилъ навстить своего друга, миссъ Осборнъ, всегда внимательная къ капитану и здоровью его мама, большая охотница до его военныхъ разсказовъ,— миссъ Осборнъ съ улыбкой говорила ему:

— Вы поищите его тамъ, мы не видимъ его съ утра до ночи… онъ на дежурств….

Капитанъ начиналъ смяться, но, принужденнымъ, неловкимъ смхомъ, и спшилъ перемнить разговоръ.

Причиною его смущенія было маленькое обстоятельство, котораго, онъ не хотлъ сообщать молодымъ двицамъ… Вотъ въ чемъ дло: Доббинъ, уже заходилъ въ домъ мистера Седли, надясь тамъ увидть Джоржа, но ошибся: Джоржа тамъ не было. Бдная Амелія съ печальнымъ лицомъ пристально смотрла изъ окна гостиной. Посл нсколькихъ обычныхъ фразъ она ршилась наконецъ спросить, врны ли слухи, что полкъ скоро отправится ея границу? и видлъ ли капитанъ Доббинъ мистера Осборна сегодня?

Полкъ не отправлялся за границу, капитанъ не видлъ еще Осборна.

— Вроятно, онъ дома, сказалъ Доббинъ,— я приведу его сюда.

Амелія ласково протянула ему руку, и Доббинъ перешелъ скверъ, и много времени прошло посл того, а Джоржъ все еще не являлся. Я полагаю, что въ то время, какъ Амелія спрашивала о немъ Доббина, онъ преспокойно игралъ на бильярд въ кругу веселыхъ товарищей.

Однажды, посл трехъ-дневнаго отсутствія Джоржа, миссъ Амелія надла свою шляпку и сдлала нашествіе на домъ Осборна.

— Что это значитъ, Амелія? вскричали молодыя двицы:— вы врно поссорились съ нашимъ братомъ? Скажите, неужели?

— Нтъ, ссоры не было. Кто могъ бы поссориться съ нимъ? сказала она, едва удерживая слезы.

Она пришла только чтобъ… чтобъ повидаться съ своими милыми подругами: он такъ долго не видлись! Въ этотъ день Амелія была такъ неловка и глупа, что об миссъ Осборнъ и гувернантка пристально смотрли на ея печальный уходъ и боле чмъ когда нибудь удивлялись тому, что хорошаго могъ Джоржъ найти въ Амеліи.

Он могли удивляться, Амелія сама подала къ тому поводъ. Могла ли она обнажать свое робкое, маленькое сердце передъ ихъ смлыми, испытующими взорами? Да и лучше было не раскрывать его. Я знаю, что миссъ Осборнъ умли хорошо судить о кашемировой шали, о розовомъ атласномъ лоскутк, замтить перемну въ плать своей подруги, въ нихъ есть эти способности, я не отвергаю. Но есть такія вещи, прелесть которыхъ избгаетъ взглядовъ лучшихъ знатоковъ.

Жизнь молодой двушки подъ родительскимъ кровомъ не можетъ имть тхъ трепетныхъ ощущеній, какія выпадаютъ обыкновенно на долю героини романа. Пернатыя птицы въ гнздахъ своихъ не подвергаются опасности попасться въ когти ястреба или быть жертвою выстрла, пока не оперятся и сами не полетятъ. Между тмъ какъ Ребекка Шарпъ летала на крыльяхъ свободы въ деревн, порхала съ втки на втку между множествомъ разставленныхъ силковъ, Амелія сидла еще въ гнздышк на Россель-сквер, если она показывалась въ свт, то подъ покровительствомъ старшихъ, и никакое зло повидимому не грозило рушиться на нее или на богатый, веселый, спокойный домъ, въ которомъ она такъ нжно пріютилась. Мама имла свои утреннія занятія, ежедневныя поздки съ визитами или по лавкамъ,— поздки, доставляющія удовольствіе многимъ богатымъ лондонскимъ дамамъ. Папа велъ свои загадочныя операціи въ Сити, дятельномъ мст того времени, когда война, пылала почти по всей Европ. Газета Courier имла десятая тысячъ подписчиковъ. Политическія событія быстро смнялись одно за другимъ: сегодня читаете битву при Витторіи, завтра — сожженіе Москвы, или вдругъ въ самый полдень на Россель-сквер раздается звукъ рожка почтальона, и вы слышите новость: ‘Битва подъ Лейпцигомъ, шесть сотъ тысячъ, въ дйствіи, полное пораженіе французовъ, двсти тысячъ убитыхъ’. Старикъ Седли раза два приходилъ домой съ важнымъ лицомъ, и немудрено, такія событія заставляли трепетать не только сердца, но и банка всей Европы.

Между тмъ дла на Россель-сквер шли своимъ чередомъ. Ретирада отъ Лейпцига не сдлала вліянія ни за количество, ни на качество блюдъ во владніяхъ мистера Самбо, и колокольчикъ къ обду также исправно звонилъ, какъ и прежде. Не думаю, чтобы Амелія заботилась много о военныхъ событіяхъ и до отреченія Наполеона вовсе не принимала участія въ нихъ, только тогда она почувствовала, какъ камень отпалъ отъ ея сердца, сложивъ руки на грудь, она излила всю душу въ молитв… о, какъ была горяча та молитва! И, къ удивленію всхъ, кто былъ свидтелемъ изліянія этихъ непритворныхъ чувствъ, она бросилась въ объятія Осборна. Она не знала, какъ выразить ему свою радость. Миръ былъ объявленъ, Европа въ поко, и полкъ, въ которомъ служилъ Осборнъ, останется дома. Судьба Европы для нея былъ Осборнъ. Онъ былъ ея солнце и луна. Мы говорили, что втренность, тщеславіе и нищета были главными наставниками, подъ руководствомъ которыхъ миссъ Ребекка Шарпъ совершила свое образованіе. Любопытно посмотрть, какіе успхи сдлала Амелія, наставницей которой была любовь. Въ теченіи пятнадцати или осьмнадцати мсяцевъ ежедневнаго и постояннаго вниманія къ этой славной гувернантк, сколько секретовъ открыла Амелія, которыхъ ни миссъ Виртъ, ни ея черноглазыя питомицы, ни сама миссъ Пинкертонъ не вдали! Миссъ Пинкертонъ и Виртъ подобное незнаніе простительно: он чужды были нжной страсти. Миссъ Марія Осборнъ была ‘привязана’ къ мистеру Фридерику-Августу Буллокъ, но ея привязанности ни въ какомъ случа нельзя одобрить, и ей все равно было выйти за старшаго или на младшаго изъ Буллоковъ. Она, какъ и вс благовоспитанные двицы, обращала вниманіе на хорошенькій домъ къ паркъ-Лэйн, дачу въ Вимиледон, хорошенькій кабріолетъ, пару славныхъ лошадей, лакеевъ и четвертую часть годовыхъ доходовъ высокопочтенной фирмы Буллока, вс эти выгоды сосредоточивалась въ лиц Фридерики-Августа. Если бы въ ту пору были въ употребленіи померанцевые цвты, миссъ Маріи приняла бы незапятнанный внокъ и вступила бы въ карету жизни рядомъ съ лысымъ, красноносымъ стариковъ Буллокомъ и посвятила бы свое существованіе его блаженству съ совершенною покорностію.

Не такова была любовь Амеліи. Она въ теченіи года, изъ доброй молодой двицы образовала добрую молодую женщину, чтобъ быть, когда прійдетъ счастливая пора, доброй женой. Эта молодая двушка любила, со всею пылкостію нжнаго сердца, молодого офицера королевской гвардіи, съ которымъ мы уже нсколько знакомы. Она думала о немъ съ самой минуты пробужденія, и въ вечернихъ молитвахъ ея послднія слова были о немъ. Она ничего не видала прекраснй или умне его,— не видала подобнаго ему славнаго наздника, ловкаго танцора и героя вообще. Она не знала, съ кмъ его сравнять.

Подъ этимъ впечатлніемъ миссъ Амелія забыла даже своихъ двнадцать подругъ въ Чизвик, это случается почти всегда со всми влюбленными женщинами. Она вся была погружена въ думу о своемъ предмет.

Но что длали ея родители въ это время? зачмъ не удерживали они ея маленькаго сердца отъ такого сильнаго трепетанія? Старикъ Седли повидимому мало обращалъ вниманія на этотъ предметъ: въ послднее время онъ посматривалъ важне прежняго, мистриссъ Седли была слишкомъ добра и нжна, чтобъ вникать въ сердечныя тайны своей дочери. Мистеръ Джозъ, осажденный ирландской вдовушкой, сидлъ въ Чельтенэм. Амелія оставалась одна въ своемъ дом. Джоржъ былъ при полку въ Чатам, онъ не могъ часто отлучаться оттуда, а если и прізжалъ, то на короткое время, котораго едва доставало, чтобъ повидаться съ своими сестрами и друзьями, находясь на служб, онъ не могъ писать ей длинныя письма.

Если письма Осборна и были коротки, зато письма къ нему Амелія были такъ длинны, такъ длинны, что вздумай мы представить ихъ читателю, романъ нашъ растянулся бы за такое множество томовъ, что и самый сантиментальный читатель не одоллъ бы его.

ГЛАВА XIII,
НЕСОВЕРШЕННО ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ.

За лейтенантомъ Осборномъ летла всюду такая туча писемъ, что ему не было почти покоя отъ шутокъ товарищей, и онъ отдалъ слуг приказаніе вручать ему письма не иначе, какъ наедин, въ его собственной комнат. Однимъ изъ этихъ писемъ онъ зажегъ сигару,— къ великому ужасу капитана Доббина, который, я думаю, готовъ былъ спасти этотъ документъ цною ассигнаціи.

Нсколько времени Джоржъ старался хранить свою связь втайн, хотя и допускалъ, что дло касается женщины.

— И не первой, замтилъ поручикъ Спуней поручику Стоббльсу.

— Этотъ Осборнъ не человкъ, а дьяволъ. Въ Демерар отъ него чуть-чуть не сошла съ ума судейская дочка, въ Сентъ-Винцент — миссъ Пей,— вы знаете — хорошенькая мулатка, а здсь онъ, говорятъ, сдлался настоящимъ донъ-Жуаномъ.

Стоббльсъ и Спуней полагали, что титло донъ Жуана одно изъ самыхъ почетнйшихъ, какими только можетъ быть украшенъ человкъ, а Осборнъ пользовался самою лестною репутаціею въ кругу молодежи. Онъ отличался на охот, за скачкахъ, за парадахъ, умлъ спть псню и сорилъ деньгами милостиво снабжаемый ими отцомъ. Гардеробъ его былъ полне и лучше гардероба всхъ прочихъ офицеровъ. Мужчины обожали его. Онъ могъ перепить кого угодно, не исключая даже стараго полковника Гевитона: бился лучше рядового Ноккльса (который отличался на кулачныхъ бояхъ), Джоржъ былъ первый боецъ и игрокъ въ кегли въ клуб. Онъ здилъ на собственной лошади, Гриседъ-Лейтнингъ, и выигралъ кубокъ ни Квебекскихъ скачкахъ. Его обожала не одна Амелія, Стоббльсъ и Спуней видли въ немъ нчто въ род Аполлона: Доббинъ считалъ его за удивительнаго Кричтона, а майорша о’Доудъ признавала его за прекраснаго молодого человка.

Стоббльсъ, Спуней и вс прочіе пускались въ самыя романическія предположенія на счетъ женщины, писавшей письма къ Осборну: полагали, что это какая нибудь герцогиня, — или генеральская дочка, просватанная за другого и до безумія влюбленная въ Осборна,— или дочь члена парламента, которая предлагаетъ ему четверку лошадей и бгство,— или, наконецъ, вообще какая нибудь романическая жертва неодолимой страсти. Осборнъ не объяснялъ загадки ни полусловомъ, предоставляя своимъ юнымъ поклонникамъ и друзьямъ сочинять какія имъ угодно исторіи.

И въ полку никогда не узнали бы сущности этого дла, если бы не проболтался капитанъ Доббинъ. Капитанъ завтракалъ, однажды, въ столовой, въ то время, когда подлекарь Кекль и два вышепоименованные джентльмена разсуждали объ интриг Осборна: Стоббльсъ утверждалъ, что Джоржъ въ связи съ герцогиней, находящейся при двор королевы Шарлотты, а Кекль клялся, что это оперная двица, женщина самой плохой репутаціи.

Это до такой степени затронуло Доббина, что онъ сказалъ.

— Кекль, ты вчно врешь глупости и разсказываешь скандалы. Осборнъ и не думаетъ бжать съ герцогиней или губить какую нибудь модистку. Миссъ Седли премилая двушка. Онъ уже давно на ней просватанъ, и если кто хочетъ ее злословить, тому совтую лучше молчать въ моемъ присутствіи.

Сказавши это, Доббинъ остановился, покраснлъ какъ клюква и едва не захлебнулся глоткомъ чаю. Черезъ полчаса исторія разнеслась по всему полку, и въ тотъ же вечеръ майорша о’Доудъ написала сестр Глорвин въ о’Доудстоунъ, чтобы она не спшила изъ Дублина, потому что Осборнъ уже просватанъ.

Ввечеру, за стаканомъ грогу, она поздравила лейтенанта въ приличныхъ выраженіяхъ, и онъ ушелъ домой въ ярости, готовый поссориться съ Доббиномъ (отказавшимся притти на вечеръ къ майорш и оставшимся дома поиграть на флейт и скропать кой какіе стишки), — поссориться, говорю, съ Доббиномъ за разглашеніе его тайны.

— Кто просилъ васъ болтать о моихъ длахъ? сказалъ ему Осборнъ съ негодованіемъ.— На что знать цлому полку, что я собираюсь жениться? Очень нужно, чтобы эта старушенка Пегги o’Доудъ пускались и своимъ ужиномъ въ разные толки на счетъ и растрезвонила о моей помолвк по всмъ тремъ королевствамъ! Да и какое право имете вы утверждать, что я дйствительно просватанъ, и вообще мшаться въ мои дла?

— Мн кажется…. началъ было Доббинъ.

— Убирайтесь съ вашимъ кажется! прервалъ его Осборнъ. Я вамъ обязанъ многимъ, очень многимъ, я знаю, но я нисколько не намренъ выслушивать отъ васъ вчныя поученія потому, что вы пятью годами старше. Я не буду дольше терпть этотъ покровительный тонъ. Да въ чемъ же, позвольте узнать, стою я ниже васъ?

— Вы просватаны? спросить его напитанъ Доббинъ.

— А какое вамъ или кому бы то ни было до этого дло?

— Вамъ это стыдно? продолжать Доббинъ.

— Какое право имете вы предлагать мн подобный вопросъ?

— Не отказаться же вы, надюсь, намрены? спросилъ его Доббинъ, вскакивая съ своего мста.

— Другими словами: вы спрашиваете, благородный ли я человкъ? сказалъ Осборнъ съ гордостью. То ли вы хотите сказать? съ нкотораго времени вы позволяете себ говорить со мною въ такомъ тон, что нтъ возможности сносить это дольше.

— Да чтоже я такое сдлалъ? Я сказалъ вамъ, что вы забываете милую двушку, Джоржъ, я сказалъ вамъ, что если вы подете въ столицу, такъ не мшало бы проводить время у Амеліи, а не въ игорныхъ домахъ въ Сентъ-Джемс.

— Вы, кажется, желаете получить назадъ ваши деньги, сказалъ Джоржъ съ усмшкою.

— Конечно, желаю, когда же я этого не желалъ? возразилъ Доббинъ. Вы говорите какъ благородный человкъ.

— Довольно, Уильямъ, извините меня, прервалъ его Джоржъ въ припадк раскаянья. Вы были моимъ истиннымъ другомъ. Вы спасали меня изъ тысячи затруднительныхъ обстоятельствъ. Когда меня обыгралъ Кроули,— безъ васъ я погибъ бы, я знаю. Только зачмъ же вы обращаетесь со мной такъ круто? зачмъ вчно читаете мн наставленія? Я очень люблю Амелію. Не смотрите такъ сердито. Она невинна, я знаю, что она невинна. Но изъ чего же мн хлопотать, если дло обходятся и безъ хлопотъ? Полкъ только что воротился изъ западной Индіи,— нельзя же мн не перекинуть и кости, потомъ я закаюсь, честное слово — закаюсь. Не сердитесь, Добъ! на слдующій мсяцъ дла моего отца, я знаю, пойдутъ лучше, и я отдамъ вамъ сотню. Завтра же отпрошусь у Гевитона и ду въ Лондонъ къ Амеліи, ну, что, довольны ли вы?

— На васъ невозможно долго сердится, Джоржъ, отвчалъ напитанъ,— а что касается до денегъ, такъ имй я въ нихъ нужду, вы, я знаю, подлились бы со мной послднимъ шиллингомъ.

— Подлился бы, клянусь Юпитеромъ, Доббинъ! воскликнулъ въ порыв великодушія Джоржъ, которому ршительно нечмъ было длиться.

— Желательно только, чтобы вы остепенились, продолжалъ Доббинъ. Если бы вы видли бдную миссъ Эмми, когда она спрашивала меня намедни объ васъ, вы врно бросила бы ваши бильярдные шары къ чорту. Подите, утшьте ее. Напишите ей письмо, да подлинне. Постарайтесь же ее осчастливить, на это немного требуется.

— Да, она ужасно въ меня врзалась, сказалъ съ самодовольнымъ видомъ лейтенантъ и ушелъ докончить вечеръ съ веселою компаніей въ столовой.

Амелія между тмъ смотрла въ Россель-сквер на мсяцъ, освщавшій мирную площадь точно также, какъ и чатемскія казармы, гд жилъ лейтенантъ Осборнъ. Чмъ то занятъ онъ теперь? думала Амелія, можетъ быть, онъ обходитъ въ эту минуту казармы, или стоитъ на бивуак, или эскортируетъ экипажъ, везущій раненаго товарища, или изучаетъ военное искусство въ уединеніи своего кабинета. Мысля ея летли вдоль рки до Чатама и Рочестера, и старались заглянуть въ казармы, гд скрывается Джоржъ.

Но вс двери были заперты, часовые не пропустили ни одной крылатой посланницы, и до красавицы въ бломъ плать не долетло ни одного звука псенъ, распваемыхъ молодежью за чашею пунша.

На слдующій день Осборнъ, въ доказательство искренности своихъ общаній, началъ собираться въ городъ.

— Хотлось бы мн сдлать ей какой нибудь подарокъ, сказалъ онъ между прочимъ Доббину: — да въ кошельк у меня нуль, пока отецъ не подсыплетъ туда чего вябудь.

Доббинъ не хотлъ, чтобы такой порывъ великодушія остался втун, и предложилъ Осборну нсколько фунтовъ. Осборнъ помялся — и взялъ.

Надо сказать правду: онъ явился бы къ Амеліи съ очень изящнымъ подаркомъ, не случись съ нимъ бда, при выход изъ коляски въ Флитъ-Стрит ему бросилась въ глаза красивая булавка въ магазин брильянтщика, и онъ ршительно не могъ устоять противъ искушенія. Булавка была куплена, и у него осталось такъ мало денегъ, что нечего было и думать о подарк для предмета сердечной привязанности. Впрочемъ, не подарки его были дороги Амеліи. При вид Осборна лицо ея просіяло какъ солнце. Заботы, опасенія, слезы, печальныя предчувствія, безсонныя грезы многихъ дней и ночей,— все было забыто, все исчезло передъ его непобдимою улыбкой. Лицо его, окаймленное великолпными бакенбардами, озарило ее съ порога гостиной. Самбо, съ улыбкой доложившій о капитан Осбин, замтилъ, что она покраснла и отскочила отъ окна, и удалился, притворивши за собой дверь, она же бросилась на грудь Осборну, камъ будто только здсь могла дышать привольне. Бдная птичка! Роскошнйшее дерево въ цломъ лсу, съ крпчавшимъ стволомъ, широчайшими втвями и самою густою зеленью, на которомъ ты задумала свить гнздо, можетъ быть, уже отмчено и скоро рушится съ трескомъ. Старое сравненіе!

Джоржъ нжно поцаловалъ ее въ лобъ, сказалъ ей нсколько ласковыхъ словъ, и брильантовая булавка, которой прежде она за немъ не видала, показалась ей изящнйшимъ украшеніемъ въ мір.

Читатель, слдившій за поведеніемъ Осборна и не забывшій коротенькаго разговора его съ Доббиномъ передъ отъздомъ въ Лондонъ, вроятно сдлалъ уже свое заключеніе о его характер. Одинъ французъ сказалъ, что въ любовныхъ длахъ всегда играютъ роль два лица: одно любитъ, а другое великодушно позволяетъ любить себя. Не одинъ нжный пастушокъ принималъ отсутствіе чувства за умнье владть собою, ограниченность за двическую скромность, душевную пустоту за стыдливость,— словомъ, гуся за лебедя, также какъ не одна влюбленная голубка украшала осла лучами воображаемой славы, видла въ глупости мужественную простоту, въ эгоизм превосходство мужчины, въ ограниченности величественную положительность, и привязывалась въ нему какъ Титанія къ извстному аинскому ткачу. Я не разъ, помнится, видывалъ подобныя комедіи ошибокъ. Какъ бы то ни было, врно то, что Амелія считала Осборна однимъ изъ первйшихъ и блистательнйшихъ людей во всей Великобританіи, да и самъ Осборнъ былъ, можетъ статься, того же мннія.

Онъ былъ немножко повса, но разв повсы не нравятся двушкамъ? Осборнъ намренъ былъ скоро остепениться. Миръ былъ заключенъ, и онъ располагалъ выйти въ отставку, Наполеонъ былъ засаженъ за Эльбу, надежды на повышеніе, слдовательно, мало, а лейтенанту не гд было блеснуть своими военными доблестями и дарованіями. Его собственныхъ доходовъ и имущества Амеліи было достаточно для покупки уютнаго домика гд нибудь въ провинціи, тамъ могъ онъ поселиться, охотиться, хозяйничать, жить счастливо. Оставаться женатымъ въ полку было невозможно. Представьте себ мистриссъ Осборнъ въ казармахъ, въ какомъ нибудь захолусть, или, что еще хуже, въ восточной или западной Индіи, среди общества офицеровъ, подъ покровительствомъ майорши о’Доудъ! Амелія помирала со смху, слушая разсказы Осборна о майорш. Онъ любилъ ее слишкомъ сильно и не захотлъ бы подчинить этой ужасной женщин. О себ онъ не заботился, но жена его должна была замять къ обществ приличное ей мсто.

Въ такихъ разговорахъ, строя безчисленное множество воздушныхъ замковъ (которые Амелія украшала всевозможными цвтниками, садами, храмами, деревенскими школами и такъ дале, а Джоржъ конюшнями, псарями и винными погребами), юная чета провела часа два очень пріятно. Такъ какъ Осборнъ могъ пробыть къ город только одинъ день и имлъ много важныхъ длъ, то и предложилъ миссъ Эмми отобдать у ея будущихъ золовокъ. Приглашеніе было принято съ восторгомъ. Онъ отвезъ ее къ своимъ сестрамъ, гд и оставилъ ее разговорившеюся до такой степени, что сестры его, полагавшія, что Джоржъ ставитъ ее очень высоко, были очень удивлены, Осборнъ ушелъ по дламъ.

Онъ сълъ мороженаго въ кондитерской въ Чарингъ-Кросс, примрилъ новое платье въ Пелль-Мелл, завернулъ въ Old Slaughters, спросилъ капитана Кэннона, съигралъ съ нимъ одиннадцать партій на бильярд, изъ которыхъ выигралъ девять, и воротился въ Россель-скверъ получасомъ позже назначеннаго времени, но зато очень веселый.

Старикъ, отецъ его, былъ, напротивъ того, не въ дух. Воротившись изъ города, онъ былъ встрченъ въ гостиной дочерьми и изящною миссъ Виртъ, и он тотчасъ же замтили по судорожному и угрюмому движенію черныхъ бровей на его всегда пухломъ, торжественномъ и жолтомъ лиц, что сердце въ ндрахъ его просторнаго благо жилета чмъ-то возмущено и обезпокоено. Когда Амелія подошла къ нему поклониться (что длала всегда съ большою робостью), онъ только крякнулъ довольно глухо и выпустилъ маленькую ручку ея изъ своей широкой и косматой ручищи, не выказывая никакого желанія пожать ее. Мрачно взглянулъ онъ на старшую дочь, она тотчасъ же поняла значеніе этого взгляда, очень внятно спрашивавшаго: зачмъ она здсь? и отвчала:

— Джоржъ въ город, папенька. Онъ ушелъ въ казармы конной гвардіи и воротится къ обду.

— Да? Ну, для него я не стану ждать съ обдомъ, проговорилъ почтенный джентльменъ, опускаясь въ свое кресло.

Въ богатой гостиной воцарилось гробовое безмолвіе, нарушаемое только маятникомъ большихъ французскихъ часовъ.

Когда этотъ хронометръ, украшенный бронзовою группою жертвоприношенія Ифигеніи, возвстилъ глухимъ звукомъ пять часовъ, мистеръ Осборнъ сильно дернулъ звонокъ, и въ туже минуту въ комнату вбжалъ буфетчикъ.

— Обдать! произнесъ мистеръ Осборнъ.

— Мистеръ Джоржъ еще не возвращался, замтилъ слуга.

— Провались ты съ твоимъ мистеромъ Джоржемъ! что я, господимъ въ моемъ дом или нтъ? Обдать!

Амелія затрепетала. Дочери старика быстро обмнялись взглядами. Раздался звукъ колокола, призывавшаго къ обду, и когда, онъ умолкъ, глава семейства опустилъ свои руки въ карманы широкаго синяго сюртука съ мдными пуговицами и, не дожидаясь дальнйшаго доклада, сошелъ съ лстницы, одинъ, угрюмо посмотрвши черезъ плечо на четырехъ дамъ.

— Что бы это значило? спросила одна изъ нихъ, осторожно идя вслдъ за старымъ Осборномъ.

— Вроятно, курсъ упалъ, шепнула ей въ отвтъ миссъ Виртъ, и он продолжали, дрожа и молча, итти за угрюмымъ вожатымъ. Молча сли они за столъ.

Огромные серебряные крыши были сняты съ блюдъ. Амелія трепетала, сидя возл страшнаго Осборна и не имя никого возл себя по другую сторону: пустой приборъ былъ назначенъ для Джоржа.

— Хотите? спросилъ ее мистеръ Осборнъ гробовымъ голосомъ, взявшись за суповую ложку.

Онъ разлилъ всмъ супу и погрузился въ молчаніе.

— Прими тарелку миссъ Седли, сказалъ онъ черезъ минуту слуг. Она не можетъ сть этого супу, да и я не могу. Это страшная бурда. Прими супъ, Гиксъ, а ты, Жанна, сгони завтра повара со двора.

Окончивши замчанія свои на счетъ супа, мистеръ Осборнъ высказалъ вкратц тоже довольно неблагопріятное мнніе о рыб, и наградилъ Биллингсгетъ отзывомъ, произнесеннымъ съ эмфазою, достойною этого мста. Потомъ онъ погрузился въ молчаніе и выпилъ нсколько рюмокъ, вина, становясь все угрюме и угрюме,— какъ вдругъ стукъ въ двери возвстилъ о приход Джоржа, и вс вздохнули вольне.

— Я не могъ притти раньше, сказалъ онъ.— Генералъ Дагиле задержалъ меня. Супу и рыбы не надо. Дайте мн чего нибудь, все равно, хоть кусокъ баранины, что ли.

Веселость его рзко контрастировала съ угрюмостью отца. Къ общему удовольствію, въ особенности къ удовольствію одной, которую не для чего называть по имени, онъ проговорилъ безостановочно вплоть до окончаніи обда.

Какъ скоро молодыя леди съли апельсины и выпили по рюмк вина, заключавшей обыкновенно мрачные обды въ дом Осборна, подали сигналъ къ отбытію въ гостиную.

Вс встали и тронулись съ мста. Амелія надялось, что Джоржъ присоединится къ нимъ. Она сла за большое, на рзныхъ ножкахъ, покрытое кожею фортепьяно и начала играть его любимые вальсы, тогда только что появившіеся. Но это не приманило его. Онъ остался глухъ къ вальсамъ, звуки становились все тише и тише и наконецъ замолкли, Амелія встала изъ за фортепьяно, пріятельницы съиграли нсколько блестящихъ громкихъ пьесъ изъ своего репертуара, но она не слышала ни одной нотки и сидла въ раздумья и мрачномъ предчувствіи. Старикъ Осборнъ, всегда мрачный, никогда не смотрлъ на нее такъ угрюмо. Онъ проводилъ ее глазами за порогъ, какъ будто она въ чемъ-то виновата. Когда ей подали кофе, она вздрогнула, можно было подумать, что мистеръ Гинсъ предложилъ ей чашу яда. Что бы могло все это значить? что тутъ за тайна? О женщины! вчно питаете вы предчувствія и лелете мрачнйшія мысли, какъ мать лелетъ своихъ безобразныхъ дтей.

Угрюмое лицо отца сдлало впечатлніе и на Джоржа. Плоха была надежда выманить денегъ у человка съ такими нахмуренными бровями, а деньги были Джоржу страшно нужны Онъ началъ съ панегирика, винамъ почтеннаго родителя. Это было довольно врное средство задобрить старика.

— Въ западной Индіи мы никогда не пивали такой мадеры, сказалъ онъ.— Полковникъ Гевитопъ выпилъ намедни три бутылки изъ тхъ, что вы мн прислали.

— Да? спросилъ старикъ.— Он обошлись мн по восьми шиллинговъ бутылка.

— Хотите вы взять по шести гиней за дюжину? спросилъ Джоржъ смясь.— Одинъ изъ величайшихъ людей въ королевств желаетъ пріобрсти этого вина.

— Въ самомъ дл? сказалъ отецъ.— Чтожь, можно.

— Когда генералъ Дагиле былъ въ Чатам, Гевитопъ давалъ ему завтракъ и попросилъ у меня вина. Генералу оно очень понравилось, и онъ хотлъ бы купить пипу для главнокомандующаго. Онъ правая рука у его королевскаго высочества.

— Да, винцо тонкое, сказалъ старикъ, и лицо его нсколько разгладилось.

Джоржъ хотлъ уже было воспользоваться благопріятною минутою и приступить къ главнйшему вопросу, когда отецъ, вдругъ принявши опять торжественную осанку, попросилъ его позвонить и велть подать кларету.

— Посмотримъ, сказалъ онъ: — каковъ-то онъ въ сравненіи съ мадерой, которая, я увренъ, понравится его высочеству. Кстати, поговоримъ за бутылкой о важномъ дл.

Амелія слышала сверху звонокъ, раздавшійся по случаю требованія кларета. Этотъ звонъ показался ей таинственнымъ и зловщимъ. Есть люди, которые вчно что нибудь предчувствуютъ, иныя изъ ихъ предчувствій поневол должны сбываться.

— Хотлось бы мн знать, сказалъ старикъ, медленно отвдывая вино: — хотлось бы мн знать, какъ идутъ у васъ дла съ этой,— ну, вонъ, что наверху.

— Кажется, это не загадка, сказалъ Джоржъ съ самодовольною улыбкой.— Дло довольно ясно.— Что за удивительное вино!

— Что ты разумешь подъ словами, довольно ясно?

— Полноте. Не объяснять же мн его еще больше. Я скромный человкъ. Я — ну, я не выдаю себя за губителя сердецъ, но долженъ сознаться, что она очень въ меня влюблена. Это и слпой увидитъ,

— А ты влюбленъ?

— Да разв вы не приказали мн на ней жениться? Я послушный сынъ. Вдь вы и ея родители уже давно все это ршили.

— Примрный сынъ, нечего сказать. Какъ будто я не знаю о твоихъ продлкахъ съ лордомъ Тарквиномъ, капитаномъ Кроули, мистеромъ Дьюсесомъ и тому подобными. Смотри, берегись.

Старикъ произнесъ эти имена съ особеннымъ чуствомъ. Всякій разъ, при встрч съ знатнымъ человкомъ, онъ уничтожался передъ нимъ и честилъ его титломъ милорда, какъ можетъ честить только британецъ. Возвратившись домой, онъ прочитывалъ его исторію и пускался въ разсказы о немъ съ дочерьми Онъ падалъ ницъ и грлся лучами его славы, какъ неаполитанскій лаззарони лучами солнца Джоржъ встревожился, услышавши эти имена изъ устъ отца. Онъ боялся, не дошли ли до него кое какія игорныя исторіи. Но старый моралистъ успокоилъ его, сказавши довольно весело:

— Ну, да молодость молодостью! Утшительно для меня по крайней мр то, Джоржъ, что, живя, какъ я надюсь и полагаю, среди лучшаго общества въ Англіи, — къ чему и средства мои даютъ теб возможность…

— Благодарю васъ, подхватилъ Джоржъ. — Со знатью нельзя жить даромъ, а кошелекъ мой — посмотрите!

И онъ поднялъ въ воздухъ кошелекъ, связанный ему на память Амеліею, и содержавшій въ себ послдній изъ фунтовъ, данныхъ Доббиномъ.

— Въ этомъ ты не будешь терпть недостатка. Сынъ британскаго купца не долженъ знать нужды. Мои гинеи не хуже чьихъ другихъ и я не скряга. Завтра, когда будешь въ Сити, зайди къ мистеру Чопперу: у него найдется кое что для тебя. Я скупиться не стану, когда знаю, что ты живешь въ хорошемъ обществ. Я не гордый человкъ Я не высокаго происхожденія, но ты — дло другое, и ты долженъ пользоваться выгодами твоего положенія. Сближайся съ молодою знатью. Многіе изъ нея не могутъ истратить доллара, гд ты истратишь гинею. А что касается до (онъ бросилъ на сына лукавый взоръ) — ну, молодость молодостью! Одного только я приказываю теб избгать — игры, и если ты ослушаешься, такъ я не дамъ теб ни шиллинга, клянусь Юпитеромъ!

— О, будьте уврены, отвчалъ Джоржъ.

— Возвратимся къ Амелія. — Почему бы теб не жениться на комъ нибудь познатне дочери продавца акцій? А?

— Это семейное дло, отвчалъ Джоржъ, щелкая орхи. Вы съ мистеромъ Седли уже сто лтъ тому назадъ положили съиграть эту сватьбу.

— Не отрицаю, но положеніе людей измняется. Я не отрицаю, что Седли устроилъ мое счастье, или, лучше сказать, открылъ мн путь къ пріобртенію собственными талантами того важнаго положенія, которое занимаю я въ торговл саломъ и въ Сити. Я доказалъ мою благодарность Седли: загляни въ мои счетныя книги. Скажу теб по секрету, Джоржъ: дла мистера Седли идутъ криво. Мой главный повренный, мистеръ Чопперъ, говоритъ тоже самое, а онъ старый воробей и понимаетъ дло не хуже кого другого въ Лондон. Голькеръ и Буллокъ тоже на него косятся. Онъ, кажется, надулъ самъ себя. Словомъ, покамстъ я не увижу десяти тысячь Амеліи, ты на ней не женишься. Я не хочу принимать въ мое семейство дочери купца, потерявшаго кредитъ. Подвинь ко мн вино,— иди позвони, чтобы подали кофе.

Съ этими словами старый Осборнъ развернулъ вечернюю газету. Джоржъ понялъ, что разговоръ кончился, и что отецъ собирается вздремнуть.

Джоржъ бросился наверхъ къ Амеліи. Отчего былъ онъ къ ней въ этотъ вечеръ внимательне, нежели когда нибудь? отчего старался онъ ее забавлять, оказывалъ ей особенное вниманіе, былъ такъ остроумно говорливъ? Не оттого ли, что любовь разгорлась въ его великодушномъ сердц при вид угрожающаго ей несчастія? Или мысль объ утрат придала ей въ глазахъ его цнности?

Воспоминаніемъ объ этомъ вечер жила она нсколько дней сряду, припоминая каждое слово Джоржа, его взгляды, сптыя имъ псня, его позы,— какъ склонился онъ къ ней, какъ смотрлъ онъ на нее, стоя вдали. Ни одинъ вечеръ, казалось ей, не пролеталъ еще въ дом Осборна такъ быстро, и ее даже разсердило раннее появленіе Самбо съ шалью.

На слдующее утро Джоржъ пришелъ къ ней проститься, а вслдъ за тмъ полетлъ въ Сити въ мистеру Чопперу, отъ котораго получилъ записку и размнялъ ее у Голькера и Буллока на наличныя деньги. На порог дома банкира онъ встртилъ Джона Седли, мрачнаго и угрюмаго. Но счастливый крестникъ не замтилъ ни унынія, ни печальнаго взгляда, брошеннаго на него крестнымъ отцомъ. Молодой Буллокъ не вышелъ посмяться съ нимъ, какъ бывало въ прежніе годы, и когда огромныя двери въ контор Голькера, Буллока и К^о захлопнулись за мистеромъ Седли, кассиръ мистеръ Квилль (пріятная обязанность котораго состояла въ пріем банковыхъ билетовъ и выдач золота изъ мднаго ящика) мигнулъ мистеру Дрейверу, конторщику, сидвшему за столомъ но правую руку. Мистеръ Дрейверъ тоже мигнулъ ему въ отвтъ.

— Плохо, шепнулъ мистеръ Дрейверъ.

— Что и говорить! отвчалъ мистеръ Квилль. Чмъ вамъ угодно получать, мастеръ, Осборнъ?

Джоржъ съ жадностью сунулъ въ карманъ пачку банковыхъ билетовъ и въ тотъ же вечеръ заплатилъ Доббину пятьдесятъ фунтовъ.

Амелія написала ему къ этотъ вечеръ предлинное и пречувствительное письмо. Сердце ея было переполнено нжнымъ чувствомъ, но все еще чуяло бду. Она спрашивала, отчего старикъ Осборнъ смотрлъ такъ мрачно? Не вышли ли у него непріятности съ ея отцомъ, который возвратился изъ Сити такимъ печальнымъ, что это встревожило всхъ домашнихъ? Словомъ, любовь, страхъ, надежды и предчувствія продиктовала ей цлыхъ четыре страницы.

— Бдная Эмми! Какъ она въ меня влюблена! сказалъ Джоржъ,

Прочитавши ея письмо.— Однако у меня ужасно разболлась голова отъ пунша, Гедъ.

Въ самомъ дл, бдная Эмми!

ГЛАВА XIV.

МИССЪ КРОУЛИ ДОМА.

Около этого времени къ чрезвычайно прочно и крпко построенному дому въ Паркъ-Лен подъхалъ дорожный экипажъ съ гербомъ на дверцахъ, кислымъ женскимъ лицомъ подъ зеленою вуалью въ кузов и высокимъ мужчиною на козлахъ. То была карета миссъ Кроули, возвратившейся изъ Гантса. Окна кареты были затворены, жирная собака, голова которой высовывалась обыкновенно изъ окна, лежала на колняхъ у женщины съ кислымъ лицомъ. Когда экипажъ остановился, изъ него вытащили съ помощью слугъ огромный клубъ шалей, молодая дама сопровождала эту кучу ткани, и куча содержала въ себ миссъ Кроули, которую немедленно отнесли наверхъ и уложили въ постель въ нарочно нагртой для нея комнат. Тотчасъ же послали за докторами. Доктора пришли, посовтовались, прописали рецептъ и ушли. Молодая спутница миссъ Кроули, внимательно выслушавшая ихъ наставленія, подала больной противо-воспалительныя лекарства, прописанныя докторами.

Капитанъ Кроули выхалъ изъ Нейтсбриджскихъ казармъ на слдующій день. Вороной конь его примялъ солому, разостланную передъ домомъ больной тетки. Капитанъ съ большимъ участіемъ распрашивалъ о здоровь своей родственницы. Положеніе ея было, повидимому, плохо. Горничную ея (кислое женское лицо) засталъ онъ въ необыкновенномъ уныніи, а миссъ Бриггсъ, ея dame de compagne, въ гостиной одну, плачущую. Услышавши о болзни дорогой пріятельницы, она поспшила домой и хотла броситься къ одру болзни, но ея не пустили. Чужая подавала лекарство миссъ Кроули, какая-то ненавистная миссъ….

Слезы прервали ея разсказъ, и она скрыла дальнйшее мзліяяіе чувствъ и красный носъ свой въ платк.

Раудонъ Кроули послалъ печальную горничную доложить о смоемъ прізд, новая компаньонка миссъ Кроули, выпорхнувши изъ комнаты больной, протянула ему свою маленькую ручку, бросила гнвный взглядъ на смущенную Бриггсъ, кивнула молодому гвардейцу и провела его внизъ, въ пустую столовую, гд не разъ задавали веселые обды.

Здсь, расхаживая взадъ и впередъ, они проговорили минутъ десять, безъ сомннія о больной старух, по истеченіи же этого времени раздался громкій звонъ колокольчика въ гостиной, и на немъ немедленно явился мистеръ Боульсъ, довренная особа и буфетчикъ миссъ Кроули, простоявшій почти въ продолженіи всего разговора у замочной скважины. Капитанъ вышелъ покручивая усы и слъ на вороного коня, разбивавшаго ногами солому и возбуждавшаго удивленіе въ сбжавшейся ватаг уличныхъ мальчишекъ. Капитанъ бросилъ взглядъ въ окна столовой, заставляя плясать свою лошадь, женское личико мелькнуло въ окн и въ ту же минуту исчезло, удалившись, безъ сомннія, въ человколюбивому занятію въ комнату больной.

Кто бы могъ это быть? Ввечеру накрыли ужинъ для двухъ особъ. Мистриссъ Фаркинъ, горничная, юркнула въ комнату своей госпожи и начала тамъ возиться, пользуясь отсутствіемъ новой компаньонки, которая сидла въ это время за столомъ съ миссъ Бриггсъ.

Бриггсъ была такъ огорчена, что ничего не могла почти въ ротъ взять. Молодая леди очень нжно разрзала птицу и такъ ясно попросила подать ей яичницы, что бдная Бриггсъ, передъ которой стояло это вкусное блюдо, подскочила, громко брякнула ложкой и упала обратно на стулъ съ истерическимъ рыданіемъ.

— Не подать ли миссъ Бриггсъ рюмку вина? сказала молодая леди мистеру Боульсу.

Боульсъ исполнилъ ея приказаніе. Бриггсъ взяла маленькую рюмку, проглотила судорожно вино, падала легкій стопъ и принялась играть цыпленкомъ на своей тарелк.

— Мы, кажется, можемъ прислуживать другъ другу, сказала молодая леди: — и обойтись безъ мистера Боульса. Мы позвонимъ, мистеръ Боульсъ, если что понадобится.

Онъ вышелъ и разразился страшнымъ гнвомъ надъ подчиненнымъ ему лакеемъ, совершенно ни въ чемъ не виноватымъ.

— Напрасно вы принимаете это такъ къ сердцу, миссъ Бриггсъ, оказала молодая леди нсколько холоднымъ и саркастическимъ тономъ.

— Она такъ больна, и не хо-о-четъ меня видть, произнесла сквозь рыданія миссъ Бригсъ.

— Она вовсе не такъ больна. Успокойтесь, любезная миссъ Бриггсъ. Она слишкомъ покушала, и только. Теперь ей гораздо лучше, и скоро она совсмъ оправится. Ей только лекарства повредили, а впрочемъ она выздороветъ скоро. Пожалуста, успокойтесь, выкушайте вина.

— Но отчего же не хочетъ она меня видть? О, Матильда, Матильда! Посл двадцати трехъ лтъ врной дружбы! Такъ-то благодаришь ты бдную Арабеллу?

— Полноте плакать, бдная Арабелла, сказала ея собесдница съ легкою усмшкой: — она не хочетъ васъ видть только потому, что вы, говоритъ, ухаживаете за нею хуже меня. А мн вовсе нтъ удовольствія просаживать надъ нею цлыя ночи. Я очень охотно уступила бы эту обязанность вамъ.

— Не я ли въ продолженія столькихъ лтъ…. А теперь….

— Теперь она предпочла вамъ другую. Чтожь, больные капризны, и имъ не надо противорчить. Когда она выздороветъ, я уду.

— Никогда, никогда! воскликнула Арабелла, сильно нюхая стклянку съ солью.

— Что, никогда? Она никогда не выздороветъ, или я никогда не уду? спросила ея собесдница.— Пустяки! выздороветъ въ недлю, и я уду къ моимъ малюткамъ и ихъ матери которая нездорова гораздо серьёзне вашей пріятельницы. Вамъ нечего ко мн ревновать, миссъ Бриггсъ. Я — бдная двушка, безъ друзей и безъ злыхъ умысловъ. Я нисколько не намрена вытснять васъ изъ сердца массъ Кроули. Дайте мн только ухать, и она забудетъ меня черезъ недлю, а привязанность ея къ вамъ укоренилась съ годами. Налейте-ка мн вина, миссъ Бриггсъ, и будемте друзьями. Право, я очень нуждаюсь въ друзьяхъ.

Мягкосердая Бриггсъ молча протянула ей руку, но она почувствовала свое отчужденіе тмъ глубже, и горько, горько вздохнула объ измнчивости Матильды. Черезъ полчаса ужинъ кончился. Миссъ Ребекка Шарпъ (такъ, къ удивленію нашему, любезный читатель, звали собесдницу миссъ Бриггсъ), Ребекка ушла наверхъ къ больной и чрезвычайно учтиво выслала вонъ бдную Фиркинъ.

— Благодарю васъ, мистриссъ Фиркинъ, сказала она.— Не безпокойтесь, не безпокоитесь, какъ вы все это ловко длаете ! Я позвоню, если что понадобится.

— Благодарю васъ.

И мистриссъ Фиркинъ спустилась внизъ съ бурею ревности въ груди, тмъ боле опасною, что она принуждена была скрывать ее въ ндрахъ собственной души.

Не отъ этой ли бури распахнулись двери гостиной, когда мистриссъ Фиркинъ поставила ногу на первую ступеньку? Нтъ: ихъ украдкой отворила рука миссъ Бриггсъ. Бриггсъ стояла насторож,— Бриггсъ слышала очень ясно, какъ сходила съ лстницы Фиркинъ, ворча и побрякивая ложкою и кастрюлею.

— Ну, что? сказала она, когда Фиркинъ вошла въ комнату.

— Ммм, проговорила Фиркинъ, покачивая головою.

— Что, ей не лучше?

— Заговорила всего только разъ. Я спросила ее, какъ она себя чувствуетъ, а она мн въ отвтъ — держи свой языкъ на привязи! О, миссъ Бриггсъ, не думала я, что доживу до этого дня!

И слезы снова полились ручьемъ.

— Что это за миссъ Шарпъ, Фиркинъ? Не думала я, веселясь на святкахъ у друзей моихъ,. Ліонеля Деламира и его любезной супруги, что чужая займетъ между тмъ мое мсто въ сердц первйшаго друга моего, Матильды!

Вы видите, — миссъ Бриггсъ выражалась какъ книга, она издала когда то, по подписк, томъ стихотвореній, подъ заглавіемъ ‘Трели соловья’.

— Эта миссъ Шарпъ всхъ къ себ приворожила, сказала Фиркииъ. Сэръ Питтъ не хотлъ ее отпустить, да не посмлъ только отказать миссъ Кроули. Мистриссъ Бютъ тоже только и дышетъ свободно въ ея присутствіи. Капитанъ отъ нея просто безъ ума. Мистеръ Кроули ревнуетъ ее на смерть. А миссъ Кроули какъ заболла, такъ никому не позволяетъ подходить къ себ кром миссъ Шарпъ, почему — не извстно. Это не даромъ.

Эту ночь Ребекка просилла надъ миссъ Кроули, на слдующую старая леди заснула такъ спокойно, что Ребекка могла нсколько часовъ отдохнуть на соф, у ногъ больной, вскор потомъ миссъ Кроули оправилась до такой степени, что сидла и отъ души хохотала надъ искуснымъ подражаніемъ горести миссъ Бриггсъ, которымъ потшала ее Ребекка. Всхлипыванья миссъ Бриггсъ и ея манера прикладыванія платка къ глазамъ были переданы такъ удачно, что миссъ Кроули совершенно повеселла, къ удивленію докторовъ, всегда застававшихъ ее въ уныніи и страх смерти при малйшемъ недуг.

Капитанъ Кроули являлся каждый день, и каждый день выслушивалъ отъ Ребекки бюллетень о здоровьи тетки. Миссъ Кроули оправлялась такъ быстро, что позволила, наконецъ впустить къ себ миссъ Бриггсъ. Нжныя сердца легко вообразятъ себ, что почувствовала при этомъ сантиментальная миссъ, и какъ трогательно было ихъ свиданіе. Ребекка передразнивала миссъ Бриггсъ въ лицо съ удивительно серьёзною миною, и подражаніе понравилось миссъ Кроули вдвое больше.

Обстоятельства, бывшія причиною болзни миссъ Кроули и отъзда ея изъ дома брата, такъ мало романическія, что я не знаю, какъ и объяснить ихъ въ такомъ чувствительномъ разсказ. Какъ признаться, что ужинъ изъ морскихъ раковъ былъ причиною недуга, хотя и приписывали его единственно сырой погод? Первый припадокъ болзни былъ такъ жестокъ, что Матильда чуть не протянула ногъ. Вс родные заболли лихорадкой ожиданія касательно духовной, и Раудонъ Кроули думалъ уже обезпечить себ фунтовъ тысячу къ началу лондонскаго сезона. Мистеръ Кроули прислалъ ей цлую пачку поученій, съ цлью приготовить ее къ переходу изъ Паркъ-Лена, съ ярмарки тщеславія, въ другой міръ, но призванный во время искусный врачъ изъ Соутгемотона побдилъ морскихъ раковъ и далъ миссъ Кроули возможность возвратиться въ Лондонъ. Баронетъ не могъ скрыть своей досады, что дло приняло такой оборотъ.

Между тмъ какъ вс суетились около миссъ Кроули, и встники каждый часъ разлетались изъ приходскаго дома съ извстіями о ея здоровьи, другая женщина, въ другой части дома, лежала въ тяжкомъ недуг, безъ всякаго призрнія, и эта женщина была — сама леди Кроули. Добрый докторъ, взглянувши на все, покачалъ головою. Сэръ Питтъ согласился на этотъ визитъ, потому что за него не надо было платить, и больной предоставили посл того полную свободу увядать въ своей уединенной комнат, заботясь о страдалиц столько же, сколько о бурьян въ огород.

Молодыя двочки должны были отказаться отъ неоцненныхъ уроковъ своей наставницы. Миссъ Шарпъ оказалась такою неусыпною сидлкою, что миссъ Кроули не хотла принимать лекарства ни отъ кого, кром нея. Фиркинъ была устранена задолго до отъзда ея госпожи изъ деревни. Возвратившись въ Лондонъ, врная служанка нашла печальное утшеніе хоть въ томъ, что и миссъ Бриггсъ терзалась завистью и была жертвою такого же вроломства, какъ она сама.

Капитанъ Раудонъ выпросилъ себ отсрочку и остался, какъ почтительный племянникъ, дома. Онъ почти не выходилъ изъ голубой залы, возл парадной спальни, въ которой лежала его тетка. Отецъ безпрестанно приходилъ къ нему сюда, или, если Раудонъ шелъ по коридору, то какъ бы ни была тиха его поступь, дверь изъ отцовской комнаты непремнно отворялась, и старикъ выглядывалъ изъ за порога. Что заставляло ихъ сторожить другъ друга? Безъ сомннія, соревнованіе во внимательности къ дорогой ихъ сердцу страдалиц. Ребекка старалась утшать ихъ каждаго порознь и обоихъ вмст, они же, почтенные джентельмены, съ жадностью выслушивали изъ ея устъ вс новости касательно положенія больной.

За обдомъ (къ обду она являлась на полчаса) Ребекка хранила между ними миръ и потомъ исчезала на всю ночь, а Раудонъ узжалъ въ депо, въ Мёдбери, оставляя отца за пуншемъ съ мистеромъ Горроксомъ. Миссъ Шарпъ провела въ комнат миссъ Кроули самыя убійственныя дв недли, но нервы ея были, казалось, созданы изъ стали, и скучная обязанность сидлки ея не утомляла.

Только по прошествіи долгаго времени призналась она, какъ тяжела была для нея эта должность, и какъ несносна и капризна была въ болзни веселая леди: какъ мучила ее безсонница, какъ боялась она смерти,— сколько долгихъ ночей провела она почти въ бреду о будущей жизни, о которой во время здоровья почти вовсе и не знала. Вообразите себ, молодой читатель, свтскую, себялюбивую, безобразную старушку, мучимую болью и страхомъ, и въ добавокъ безъ парика!

Шарпъ бодрствовала надъ ея печальнымъ ложемъ съ неодолимымъ терпніемъ. Ничто отъ нея не ускользало, она, какъ умный управитель, всмъ умла пользоваться. Впослдствіи времени она разсказывала о болзни миссъ Кроули презабавныя исторіи, заставлявшія героиню краснть сквозь искусственный румянецъ. Во время ея болзни миссъ Шарпъ ни на волосъ не утратила своей бодрости, спала легкимъ сномъ, какъ вс люди съ спокойною совстью, и могла вздремнуть во всякое время дня и ночи, на лиц ея не было замтно почти никакихъ слдовъ утомленія. Она была, можетъ быть, нсколько блдне, и темные круги около глазъ обозначались рзче, но, выходя изъ комнаты больной, она всегда улыбалась и была свжа и мила въ своемъ простомъ наряд точно также, какъ одвшись на парадный балъ.

Капитанъ видлъ это и бсновался вокругъ нея какъ къ конвульсіяхъ. Мохнатая стрла любви проникла сквозь его толстую кожу. Шесть недль, близость, удобство свиданій одолли его. Онъ открылся тетк, онъ открывался всмъ въ мір. Она подсмивалась надъ нимъ, она замтила его глупость, она предостерегала его и кончила признаніемъ, что Шарпъ самое ловкое, причудливое, доброе, простое и милое созданіе въ цлой Англіи,— Раудонъ не долженъ шутить ее сердцемъ,— миссъ Кроули никогда этого ему не проститъ. Она сама была очарована Ребеккой и полюбила ее какъ родную дочь. Раудонъ долженъ ухать, возвратиться къ своему полку въ Лондонъ и не играть чувствами простодушной двушки.

Много разъ добрая леди, сострадая къ горькому положенію напитана, доставляла ему случай видться съ миссъ Шарпъ въ приходскомъ дом и провожать ее домой. Есть люди извстнаго, свойства, они видятъ и крючокъ, и нитку, и удочку, но если влюблены, то никакъ не могутъ удержаться отъ приманки: непремнно бросятся на нее. Раудонъ видлъ ясно, какъ дважды два, что Ребекка приманка на удочк мистриссъ Бютъ. Раудонъ былъ не мудрецъ, но онъ провелъ нсколько сезоновъ въ Лондон. Слабый свтъ мелькнулъ ему въ нкоторыхъ словахъ мистриссъ Бютъ.

— Припомните мои слова, Раудонъ, сказала она: — Миссъ Шарпъ сдлается когда нибудь вашею родственницею.

— Какою, мистриссъ Бютъ? А? Френсисъ мтитъ на нее, что ли? спросилъ лукавый офицеръ.

— Нтъ, ближе,отвчала мистриссъ Бютъ, сверкнувши черными глазами.

— Не Питтъ же?— Ему она не достанется. Онъ не стоитъ. Онъ записанъ за леди Шипшенксъ.

— Вотъ мужчины!…. ршительно ничего не замчаютъ, просто слпы. Если съ миссъ Кроули что нибудь случится, такъ миссъ Шарсъ будетъ вашею мачихой. Вотъ что….

Раудонъ Кроули испустилъ, въ знакъ своего удивленія громкій свистъ. Отрицать врности предположенія мистриссъ Бютъ было нельзя. Онъ самъ замтилъ, что миссъ Шарпъ нравится его отцу. Онъ хорошо зналъ нравъ старика….

Не докончивши разговора, онъ ушелъ домой, покручивая усы и убжденной, что нашелъ ключъ къ тайн мистриссъ Бютъ.

— Клянусь Юпитеромъ, это изъ рукъ вонъ! думалъ Раудонъ.— Эта женщина готова, кажется, погубить бдную двушку, лишь бы только она не вступила въ семейство леди Кроули.

Увидвши Ребекку, онъ началъ подшучивать съ своею обыкновенною любезностью надъ любовью отца. Но Ребекка сердито подняла голову, посмотрла ему прямо въ глаза и сказала:

— Хорошо, положимъ, что онъ, дйствительно, ко мн неравнодушенъ. Я это знаю, да и для другихъ это не тайна. Такъ чтожъ, вы думаете я боюсь его, капитанъ Кроули? Думаете, что-я не съумю защитить своей чести?

И она приняла гордую осанку.

— Я? о…. я… я только такъ… предостерегая…. смотрите… проговорилъ капитанъ, крутя свои усы.

— Вы, намекаете на что-то безчестное? сказала она, вспыхнувши.

— О!… право…. миссъ Ребекка…. отвчалъ герой.

— Чтожь, вы думаете, что во мн нтъ чувства собственнаго достоинства, потому что я бдная сирота? Вы думаете, что я гувернантка, такъ во мн нтъ столько смысла и благородныхъ правилъ, какъ у васъ? Я Монморанси. Что, по вашему, Монморанси хуже Кроули?

Когда миссъ Шарпъ бывала взволнована и говорила о родственникахъ съ материнской стороны, въ рчахъ ея слышался легкій иностранный выговоръ, что придавало особенную прелесть ея звонкому голоску.

— Нтъ! продолжала она, разгорячаясь все больше и больше — я могу сносить бдность, но не стыдъ, невниманіе, но не оскорбленіе, — и еще отъ васъ!

И она залилась слезами

— Полноте, миссъ Шарпъ…. полноте, Ребекка… клянусь Юпитеромъ, — я ни за тысячу фунтовъ не хотлъ бы… перестаньте, Ребекка!

Но ея уже не было къ комнат. Она ухала въ этотъ день съ миссъ Кроули. Это случилось передъ болзнію послдней. За обдомъ она была необыкновенно жива и мила, но ршительно не хотла замчать ни взглядовъ, ни намековъ, ни неловкихъ извиненій сконфуженнаго гвардейца. Такого рода стычки безпрестанно повторялись въ продолженіи всей компаніи, но о нихъ скучно разсказывать въ подробности. Тяжелая кавалерія Кроули ежедневно обращалась въ бгство.

——

Если бы баронетъ не боялся упуститъ наслдства сестры, онъ никогда не согласился бы лишить дочерей своихъ уроковъ ихъ воспитанницы. Старый домъ превратился безъ Ребекки въ пустыню, такъ полезна и необходима сдлалась она для него. Письма сэра Питта оставались непереписанными и неисправленными, счетъ въ книгахъ не былъ сведенъ, хозяйство запущено, — и все это по случаю отсутствія милой секретарши. По содержанію и орографіи многочисленныхъ его посланій, содержавшихъ въ себ просьбы и приказанія возвратиться, можно было ясно увидть, какъ необходима была для него такая письмоводительница. Почти каждый день являлось отъ баронета письмо къ Ребекк съ просьбою о возвращеніи, или къ миссъ Кроули съ патетическими возгласами объ ущерб въ воспитаніи его дочерей. Но миссъ Кроули обращала на нихъ очень мало вниманія.

Миссъ Бриггсъ не была формально отпущена, но, какъ компаньонк, ей нечего было длать, и положеніе ея было смшно. Она проводила время съ собачкой въ гостиной или съ недовольной Фиркинъ къ комнат ключницы. Ребекка тоже не была собственно при мст въ Паркъ-Лен, хотя миссъ Кроули и слышать не хотла объ ея отъзд. Миссъ Кроули имла обыкновеніе принимать какъ можно больше услугъ отъ людей побдне себя, и потомъ, когда они становились ей не нужны, прощаться съ ними очень равнодушно.

Несмотря на простоту и дятельность, любезность и невозмутимую веселость Ребекки, хитрая леди, на которую сыпались эти дары пріязни, едва ли не сомнвалась въ искренности ея расположенія. Въ голов миссъ Кроули не разъ, должно быть, шевелилась мысль, что даромъ никто ничего не станетъ длать. Зная свои чувства къ людямъ, она, разумется, была въ состояніи догадываться и о чувствахъ другихъ къ себ, и знала, вроятно, что не имть друзей — обыкновенная участь тхъ, которые сами ни о комъ не заботятся.

Какъ бы то ни было, Ребекка доставляла ей много удовольствія и миссъ Кроули подарила ей пару новыхъ платьевъ да старую шаль и коллье, доказывая ей свою дружбу кром того еще тмъ, что злословила въ разговорахъ съ новой пріятельницей всхъ старыхъ знакомыхъ, а это, вы знаете, самое трогательное доказательство уваженія и вниманія въ человку. Миссъ Кроули питала даже неопредленныя мысли о какомъ нибудь большимъ благодяніи,— думала выдать Ребекку за аптекаря Кломпа или пристроить ее инымъ образомъ, или отослать обратно къ Питту, когда сезонъ въ Лондон окончательно начнется и Ребекка будетъ ей совершенно не нужна.

Когда миссъ Кроули начала выздоравливать и вышла въ гостиную, Ребекка пла и забавляла ее разными способами, потомъ, когда она начала вызжать, Ребекка вызжала съ ней.

Ребекка и Амелія, какъ можно себ вообразить, обмнялись еще до этого событія многими письмами. Во время пребыванія Ребекки въ Гемпшир, вчная дружба, конечно, значительно поостыла, постарла и похудла, такъ что съ обихъ сторонъ позволительно было ожидать упраздненія званія друга. Дло въ томъ, что у каждой изъ нихъ были свои заботы. Встртившись опять, он бросились другъ другу въ объятія съ жаромъ, отличающимъ встрчи барышень, Ребекка исполнила свою роль съ отличнымъ искуствомъ и энергіей, а Амелія покраснла отъ сознанія вины, состоявшей въ холодности къ подруг.

Первое свидапіе ихъ было коротко. Амелія только что собралась итти гулять. Миссъ Кроули ждала Ребекку въ своемъ экипаж, и слуги ея дивились, куда это они захали. На честнаго Самбо смотрли они какъ на диковинку, какъ на туземца неизвстнаго имъ квартала, но когда появилась Амелія съ улыбкою на устахъ (Ребекка должна была подвести ее въ миссъ Кроули, которая горла нетерпніемъ ее увидть, но по слабости здоровья не могла выйти изъ экипажа), когда появилась, говорю я, Амелія, ливрейная паркъ ленская аристократія удивилась еще больше, какъ могло такое созданіе очутиться въ Блумсбери? Миссъ Кроули была очарована милымъ зардвшимся личикомъ двушки, робко и граціозно подошедшей привтствовать покровительницу своего друга.

— Что за личико, что за голосокъ! сказала миссъ Кроули, узжая посл краткаго свиданія.— Подруга ваша очаровательное созданіе, миссъ Шарль! Пригласите ее въ Паркъ-Ленъ, слышите ли?

У миссъ Кроули былъ хорошій вкусъ. Она любила естественность, за вычетомъ робости, любила красивыя лица, какъ любила хорошія картины и фарфоръ. Она заговаривала объ Амеліи разъ по шести на день, говорила съ большимъ увлеченіемъ, и разсказала о ней Раудону Кроули, пріхавшему исполнить долгъ почтительнаго племянника — откушать съ тетушкой.

Ребекка, разумется, поспшила прибавить, что Амелія уже просватана, за лейтенанта Осборна, — старинная любовь!

— Онъ кажется, армейскій? спросилъ капитанъ Кроули и не безъ усилія припомнилъ нумеръ его полка.

— Капитана его зовутъ Доббинъ, сказала Ребекка.

— А, знаю, сказалъ Кроули: — это тотъ долговязый, что на всхъ натыкается. А Осборнъ недуренъ собою, съ широкими черными бакенбардами?

— Съ ужасными, сказала Ребекка,— и ужасно ими гордится.

Вмсто отвта Раудонъ захохоталъ, и когда миновался этотъ припадокъ веселости, отвчалъ на вопросы дамъ.

— Онъ воображаетъ, что уметъ играть на бильярд. Я выигралъ у него дв сотни въ Кокосовомъ дерев. Ему играть на бильярд! Намедни онъ и съиградь бы нсколько партій, да капитанъ Доббинъ увелъ его прочь.

— Можно ли, Раудонъ! замтила миссъ Кроули.

— Чтожь такое? Изъ всей молодежи онъ самый неопытный. Дьюсесъ и Тарквинъ тянутъ съ него сколько ихъ душ угодно. Онъ готовъ хоть въ преисподнюю, лишь бы только показаться съ какимъ нибудь лордомъ. Онъ платитъ за ихъ обды въ Гринич, и они зовутъ еще гостей.

— И общество собирается очень хорошее, смю сказать.

— Совершенно справедливо, миссъ Шарпъ. — Вы всегда говорите истины. Необыкновенно хорошее, отборное общество, — ха, ха, ха!

И капитанъ продолжалъ хохотать все громче и громче, воображая, что сказалъ остроту.

— Не будьте такъ злы, Раудонъ, сказала его тетка.

— Отецъ его страшно, говорятъ, богатъ, продолжалъ Раудонъ.

— Фи, капитанъ Кроули, я предостерегу Амелію. Мужъ игрокъ!

— Это ужасно, не правда ли? произнесъ капитанъ торжественно и вдругъ, пораженный внезапною мыслью, прибавилъ: онъ будетъ здсь, говорю я вамъ.

— Можно его принять? спросила тетушка.

— Можно ли? конечно, отвчалъ капитанъ. — Я напишу ему: онъ придетъ. Посмотримъ, уметъ ли онъ играть въ пикетъ также, какъ въ бильярдъ. Гд онъ живетъ, миссъ Шарпъ?

Миссъ ІІІарпъ сказала ему адресъ лейтенанта, и черезъ нсколько дней посл этого разговора Осборнъ получилъ письмо, написанное школьнымъ почеркомъ Раудона, съ присовокупленіемъ приглашенія отъ миссъ Кроули.

Ребекка съ своей стороны послала пригласить Амелію, которая, разумется, тотчасъ же приняла приглашеніе, узнавши, что Джоржъ будетъ тамъ. Условились, что Амелія проведетъ утро съ дамами въ Паркъ-Лен. Ребекка разъигрывала роль покровительницы, она была ловка, а подруга ея такъ кротка, что подчинялась всякому, кому только приходила охота командовать, и повиновалась Ребекк безпрекословно. Миссъ Кроули была замчательно любезна. Она продолжала восхищаться Амеліей, говорила о ней въ ея присутствіи, какъ будто она кукла, или служанка, или картинка, и удивлялась ей съ самымъ милостивымъ простодушіемъ. Невроятное вниманіе миссъ Кроули было Амеліи въ тягость, и изъ всхъ женщинъ въ Паркъ-Лен честная миссъ Бриггсъ полюбилась ей едва ли не больше всхъ. Она сочувствовала ей, какъ всмъ угнетеннымъ и кроткимъ существамъ: она не была тмъ, что называется femme d’esprit.

Джоржъ явился на обдъ.

Большая семейная карета Осборновъ доставила его изъ Россель-сквера въ Паркъ-Ленъ. Молодыя леди, которыя не были приглашены, выказывали совершенное равнодушіе къ этому маловажному обстоятельству, но заглянули въ баронскую книгу, въ статью: сэръ Питтъ Кроули, и прочли все, что сказано въ ней о семейств и род Кроули, Бинки, ихъ родственниковъ, и пр. и пр. Раудонь Кроули принялъ Джоржа Осборна очень вжливо и радушно, хвалилъ его игру на бильярд, спросилъ, когда хочетъ онъ отъигрываться, любопытствовалъ узнать разныя подробности о его полк и предложилъ бы ему съиграть въ пикетъ въ этотъ же вечеръ, если бы миссъ Кроули не запретила игры у себя въ дом. Такимъ образомъ кошелекъ молодого лейтенанта былъ спасенъ, по крайней мр на этотъ день. Впрочемъ, они условились сойтись завтра въ другомъ мст: взглянуть на лошадь, которая имлась въ продаж у Кроули, попробовать ее въ парк, отобдать вмст и провести вечеръ въ веселой компаніи.

— То есть, если вы не должны быть у прекрасной миссъ Седли, прибавилъ Кроули съ лукавымъ взглядомъ. Милое созданіе, клянусь честью, Осборнъ!

Осборнъ общалъ притти на rendez-vous. Когда они сошлись на другой день, Кроули нашелъ, что новый пріятель его отличный верховой здокъ, и познакомилъ его съ тремя или четырьмя молодыми людьми изъ высшаго круга, знакомство съ которыми ужасно возвеличило юнаго офицера въ собственномъ мнніи.

— А что миссъ Шарпъ? здорова? спросилъ Осборнъ своего пріятеля за стаканомъ вина, разъигрывая отчаяннаго денди. Славная двушка! Довольны ею у васъ въ Квинсъ-Кроули? Миссъ Седли прошедшій годъ ужасно ее полюбила.

Капитанъ Кроули посмотрлъ на него довольно дико и слдилъ за нимъ, когда тотъ пошелъ возобновить знакомство съ прекрасною гувернанткой. Поведеніе ея должно было, однакоже, успокоить Кроули, если въ сердц его пробудилась ревность.

Когда молодые люди взошли наверхъ, Осборнъ, представленный сперва миссъ Кроули, подошелъ къ Ребекк и поклонился ей съ покровительнымъ видомъ. Онъ собирался обласкать и ободрить ее, хотлъ даже пожать ей, какъ пріятельниц Амеліи, руку, и съ словами:

— А, миссъ ІІІарпъ! каково вы поживаете? протянулъ ей лвую руку, ожидая, что такая честь приведетъ ее въ смущеніе.

Миссъ Шарпъ подала ему пальчикъ правой руки и кивнула головой такъ холодно и убійственно, что Раудонъ Кроули, слдившій за всмъ этимъ маневромъ изъ другой комнаты, едва удержался отъ смху, видя, какъ смутился лейтенантъ, какъ онъ остановился, секунды дв не зналъ, что ему длать, и пожалъ наконецъ протянутый ему пальчикъ очень неловко.

— Она собьетъ хоть кого, клянусь Юпитеромъ! сказалъ въ восторг капитанъ.

А лейтенантъ, чтобы завязать разговоръ, спросилъ Ребекку, довольна ли она своимъ новымъ мстомъ.

— Моимъ мстомъ? сказала миссъ Шарпъ холодно:— вы очень любезны, что напоминаете мн о немъ. Мсто довольно сносное: жалованье порядочное,— конечно, я думаю, меньше, нежели у миссъ Виртъ, которая при вашихъ сестрахъ, въ Россель-сквер. Что он? Я не смю, конечно, спрашивать….

— Это отчего? спросилъ Осборнъ.

— Он никогда не удостоивали меня своего рааговора и ни разу не приглашали къ себ, когда я жила у Амеліи: но вдь мы, бдные гувернантки, къ этому привыкли, вы знаете.

— Полноте!

— По крайней мр въ нкоторыхъ домахъ, продолжала Ребекка.— Вы не можете себ представить, какая бываетъ разница Мы здсь въ Гемпшир не такъ богаты, какъ вы, счастливцы, къ Сити. Но зато я въ джентльменскомъ семейств, среди членовъ старинной англійской фамиліи. Вы, вроятно, знаете, что отецъ сэра Питта отказался отъ перства. Вы видите, какъ со мною обходятся. Право, прекрасное мсто. Какъ любезно съ вашей стороны, что вы объ этомъ освдомились!

Осборнъ смшился. Гувернантка говорила свысока и персифлировала молодого льва, такъ что онъ совершенно потерялся и не зналь, какъ прекратить этотъ разговоръ.

— А я думалъ, что жители Сити вамъ полюбились, сказалъ онъ гордо.

— То есть прошедшій годъ, когда я только что простилась съ ужасной школой? Конечно. Какая ученица не рада вырваться на праздники домой? И могла ли я длать тогда сравненія? О, вы не поврите, мистеръ Осборнъ, что значитъ полтора года жизни въ кругу джентльменовъ. Что касается до Амеліи, это, безспорно, перлъ, который нигд не утратитъ своей цны. А что мистеръ Джоржъ — удивительный мистеръ Джоржъ?

— Прошедшій годъ этотъ удивительный Джоржъ, если не ошибаюсь, вамъ нравился, замтилъ Осборнъ

— Какъ вы злы! Entre nous, я по немъ не вздыхала, но если бы онъ спросилъ меня о томъ, о чемъ говорятъ въ эту минуту ваши выразительные глаза, я не отвчала бы нтъ.

Осборнъ бросилъ на нее взглядъ, говорившій: въ самомъ дл! вотъ одолжила!

— Что за честь имть васъ своякомъ! Быть свояченицей Джоржа Осборна, сына Джона Осборна, внука…. какъ звали вашего ддушку, мистеръ Осборнъ? Не сердитесь, пожалуете. Я не спорю: я вышла бы за Джозефа Седли. Чего же лучше для бдной сироты? Теперь вы знаете всю тайну. Я откровенна, а съ вашей стороны было очень любезно намекнуть на это обстоятельство, — очень любезно и учтиво. Амелія! мы съ мистеромъ Осборномъ говоримъ о твоемъ брат Джозеф. Что онъ? здоровъ?

Джоржъ былъ совершенно сбитъ съ толку. Не то, чтобы Ребекка была права, но она съумла повести дло такъ, что Осборнъ остался не правъ. Онъ отступилъ со стыдомъ, чувствуя, что если простоитъ тутъ еще минуту, то явится передъ Амеліей дуракомъ

Джоржъ не былъ столько низокъ, чтобы захотть мстить женщин, но онъ не удержался на другой день, при встрч съ Кроули, отъ нкоторыхъ откровенныхъ замчаній на счетъ Ребекки: сказалъ, что она шпилька, кокетка и проч. Со всмъ этимъ Кроули соглашался, и не прошло и двадцати четырехъ часовъ, какъ все это было извстно Ребекк и удвоило ея прежнее уваженіе къ Осборну. Женскій инстинктъ говорилъ ей, что онъ разстроилъ ея первые любовные замыслы, и она уважала его сообразно этой заслуг.

— Берегитесь, говорилъ онъ Кроули, купивши у него лошадь и проигравши нсколько десятковъ гиней посл обда.— Берегитесь: я знаю женщинъ и совтую вамъ быть осмотрительне.

— Благодарю васъ, отвчалъ Кроули. — Вы далеко видите.

И Джоржъ ушелъ, думая, что Кроули совершенно правъ. Онъ разсказалъ Амеліи, какъ посовтовалъ онъ Раудону Кроули, славному, прямому малому, остерегаться лукавой Ребекки.

— Кого? спросила Амелія.

— Вашей пріятельницы, гувернантки. — Чему же вы удивляетесь?…

— Что вы надлали, Джоржъ? воскликнула Амелія, женскій умъ которой, изощренный любовью, въ одну минуту увидлъ тайну, невидимую ни для миссъ Кроули, ни для Бригсъ, ни для близорукихъ очей Осборна.

Когда Ребекка окутывала ее шалью въ особой комнат и пріятельницы нашли удобную, минуту поговорить по секрету (что составляетъ великое наслажденіе въ женской жизни), Амелія взяла ее за об руки и сказала:

— Ребенка, я вижу все.

Ребекка поцаловала ее,— и ни слова больше не было сказано объ этомъ предмет. Но тайн суждено было вскор обнаружиться.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА XV.

НОВЫЙ ЖЕНИХЪ РЕБЕККИ.

Спустя нсколько времени посл описанныхъ происшествій, когда Ребекка находилась еще въ дом своей старой покровительницы, на дому сэра Питта появился между многими гербами еще одинъ — особеннаго вида. Такое явленіе въ печальной части города, надъ мрачнымъ домомъ сэра Питта, возвщало печальное событіе — смерть кого нибудь изъ фамиліи Кроули, но, вроятно, не нашего достойнаго баронета. Гербъ былъ тотъ самый, который нсколько лтъ тому назадъ былъ уже вывшенъ здсь по случаю смерти старушки-матери сэра Витта Кроули. Заброшенный съ тхъ поръ гд-то въ мрачныхъ кладовыхъ, онъ снова появился встникомъ кончины бдной Розы Даусонъ. Сэръ Питтъ Кровли еще разъ овдовлъ. Гербъ былъ очень простъ: вмсто аллегорическихъ изображеній фамиліи Кроули, въ немъ мстами красовались печальные символы смерти.

Мистеръ Кроули одинъ только бодрствовалъ при смертномъ одр несчастной леди Кроули, одинъ только онъ утшалъ ее въ послднія минуты жизни и напутствовалъ, какъ могъ, при переход ея въ вчность. Въ послдніе годы, она отъ него только слышала ласки, видла дружбу, чувствовала кроткую привязанность, на которыя имла боле права отъ другихъ. Душа ея давно была мертва, она продала ее за блестящее желаніе быта женою сэра Питта Кроули. Ярмарка Тщеславія! Сколько подобныхъ сдлокъ ежедневно видимъ мы на твоемъ пол между маменьками и дочерьми!

Въ минуту кончины, мужъ леди Кроули находился въ Лондон за вчными своими хлопотами по тяжебнымъ дламъ. Но ему выдавались иногда свободныя минуты заглянуть, что длается въ Паркъ-Лейн, и повидаться съ нашей миленькой Ребеккой. Каждый разъ, при своемъ посщеніи, онъ просилъ ее, увлекалъ ее и даже приказывалъ ей возвратиться къ своимъ молоденькимъ деревенскимъ питомицамъ, оставшимся при болзни матери совершенно безъ присмотра. Миссъ Кроули и слышать не хотла объ ея отъзд. Въ цломъ Лондон не нашлось бы модной дамы съ такою удивительной способностью покидать докучливыхъ друзей, какою обладала миссъ Кроули, при всемъ томъ она прилпилась къ Ребекк со всею энергіей души.

Нельзя ожидать, чтобы извстіе о кончин леди Кроули пробудило хоть искру сожалнія или воспоминанія о ней, въ кругу любезной ея родственницы.

— Какъ вы думаете, друзья мои? я такъ ужь устарла, что меня никто не выберетъ и въ третьи, сказала миссъ Кроули, и посл минутнаго молчанія прибавила: — я полагаю, что братъ мой будетъ такъ благоразуменъ — не жениться на третьей.

— Воображаю, какъ разгнвался бы мой братъ тогда, замтилъ Раудонъ.

Ребекка ни слова не сказала. Судя по угрюмой наружности, казалось, она боле всхъ была тронута потерей. Она оставила комнату за долго до ухода Раудона, не сказавъ ему ни слова, но случай помогъ имъ встртиться внизу и обмняться сладкимъ разговоромъ….

На другое утро, Ребекка, глядя за окно, испугала миссъ Кроули, внимательно читавшую французскій романъ, внезапнымъ восклицаніемъ:

— Сэръ Питтъ Кроули идетъ!

Раздался колокольчикъ.

— Вотъ не кстати вздумалъ явиться. Я не могу его видть теперь. Я не хочу видть его. Скажите Боульсу, что меня нтъ дома, а лучше всего, милая Ребекка, спуститесь внизъ сами и скажите ему, что я очень нездорова и никого не принимаю, да и дйствительно, мои нервы очень слабы, они не вынесутъ встрчи съ милымъ братцемъ, бгло проговорила миссъ Кроули и снова начала читать романъ.

— Миссъ Кроули не можетъ видть васъ, сэръ Питтъ, она очень не здорова, говорила Ребекка, сбжавъ внизъ и встртивъ сэра Питта.

— Тмъ лучше, возразилъ старикъ: — мн только васъ и нужно видть, моя несравненная миссъ Шарпъ. Пойдемте на минуту въ эту комнату,— и они вошли, въ нее. Я пришелъ за вами, миссъ, и непремнно долженъ взять васъ съ собой въ деревню, сказалъ баронетъ, снимая черныя перчатки и черную шляпу съ огромнымъ креповымъ бантомъ. Въ глазахъ его было такое странное выраженіе, такъ внимательно устремилъ онъ ихъ на Ребекку, что та не на шутку испугалась.

— Я сама думаю скоро ухать отсюда, проговорила она слабымъ голосомъ: — какъ только миссъ Кроули будетъ получше, я долгомъ поставлю возвратиться къ моимъ милымъ дтямъ….

— Да, да, я эту псню слышу третій мсяцъ, отвчалъ сэръ Питтъ — третій мсяцъ вы возитесь съ моей сестрой, смотрите на нее, дождетесь вы того, что она васъ, какъ старый башмакъ, износитъ, да и сброситъ. Я вамъ говорю, кажется, довольно ясно, что вы мн нужны. Я отравляюсь въ Кроули на похороны. Подете ли вы со мной? говорите, да или нтъ?

— Я не смю…. я не думаю…. слдовало бы быть съ вами, сэръ, сказала Ребекка, повидимому въ сильномъ волненіи.

— И повторяю вамъ, что вы мн нужны, говорилъ сэръ Питтъ, разводя пальцемъ по столу. Я не знаю, что мн длать безъ васъ. Съ тхъ поръ, какъ вы ухали, я не узнаю дома своего. Везд безпорядокъ, все опустилось. Счеты мои остановились. Нть, нтъ! вы должны…. непремнно должны хать со мной…. Ребекка, милая Ребекка, добрая Ребекка! подемте со мной, я умоляю васъ!

— Но какже я поду, скажите мн, сэръ Питтъ? спросила Ребекка со вздохомъ.

— Какъ? очень просто. Позжайте, если хотите, какъ леди Кроули, отвчалъ баронетъ, сжимая креповую шляпу.— Довольны ли вы теперь? Позжайте въ Кроули и будьте моей женой. Вы мн можете быть парой: я не посмотрю на происхожденіе. Такой леди, какъ вы, я еще не встрчалъ. Въ вашемъ маленькомъ мизинчик боле мозгу, чмъ у другого баронета въ цлой голов. Говорите же мн скорй, Ребекка, да или нтъ?

— О, сэръ Питтъ! вскричала Ребекка, чрезвычайно разстроенная.

— Говорите да, моя Ребекка! продолжалъ сэръ Питтъ. — Я старъ, это правда, но добръ. Такой доброй души вы не найдете въ юнош. Я осчастливлю васъ, вы это увидите, вы будете длать, чтб вашей душ угодно, тратьте денегъ, сколько хотите, и поступайте во всемъ и со всми, какъ знаете. Я все для васъ сдлаю. Взгляните! и съ этимъ словомъ онъ упалъ передъ ней на колни и улыбался ея какъ сатиръ.

Изумленная Ребекка отбросилась назадъ. До этого времени намъ еще ни разу не случалось видть, чтобъ она когда ни будь теряла присутствіе духа, а теперь это въ ней ясно проявилось, она плакала въ первый разъ въ жизни непритворными слезами.

— О, сэръ Питтъ! говорила она. — Сэръ Питтъ! еслибъ вы знали! я … я уже замужемъ.

Сэръ Питтъ, услыхавъ страшное признаніе Ребекки, перемнилъ свое умильное положеніе, выпрямился и произнесъ слдующія слова, которыя еще боле перепугали бдную Ребекку:

— Вы замужемъ!… вы…. вы!… не можетъ быть, это злая шутка съ вашей стороны! Вы сметесь надо мной. Кто вздумаетъ на васъ жениться?… за вами нтъ ни гроша денегъ!

— Замужемъ, замужемъ! говорила Ребекка, въ припадк слезъ.

Голосъ ея дрожалъ отъ душевнаго волненія, бленькій платочекъ прикрывалъ ея миленькіе глазки, она, облокотившись на каминъ, едва стояла на ногахъ. Чье сердце не тронулось бы при подобномъ выраженіи искренней печали?

— О, сэръ Питтъ, добрый сэръ Питтъ! не сочтите меня за неблагодарную. Одно только ваше великодушіе вынудило мою тайну.

— Что вы мн толкуете о великодушіи? закричалъ сэръ Питтъ. — Скажите лучше, за кмъ вы замужемъ? и когда это случилось?

— Подемте въ деревню, сэръ! Позвольте мн попрежнему во всемъ быть вашимъ сотрудникомъ. Ради Бога, сэръ Питтъ, не разлучайте меня съ прекрасной вашей усадьбой!

— А, понимаю: васъ, врно, онъ покинулъ? говорилъ баронетъ, воображая, что онъ дйствительно началъ понимать, въ чемъ дло. Но ничего, Бекки, — подемте, если хотите. Вамъ не удастся кушать свадебнаго пирога — что длать! Во всякомъ случа я сдлалъ вамъ завидное предложеніе. Подете какъ гувернантка — это совершенно въ вашей вол.

Ребекка протянула ему руку. Слезы душили ее, ея кудри спустились на лицо и разостлались по камину, на который она склонялась.

— Мужъ вашъ убжалъ, не такъ ли? говорилъ сэръ Питтъ, стараясь придать словамъ своимъ утшительное выраженіе. — Ничего, Ребекка : я буду заботиться о васъ.

— О, сэръ Питтъ! возвратиться въ вашу усадьбу будетъ счастіемъ, гордостью жизни моей, я стала бы беречь вашихъ малютокъ, пещись по прежнему о васъ. Вы часто мн говаривали, какъ оставались довольны услугами вашей маленькой Ребекки. Я всегда буду вспоминать съ благодарностію о вашемъ настоящемъ предложеніи. Я не могу быть вашей женой, сэръ, позвольте мн быть…. быть вашей дочерью !

При послднихъ словахъ, Ребекка трагически упала на колни и, схвативши его черную, жосткую руку въ свои маленькія, пухленькія ручки, смотрла ему въ лицо съ неподражаемымъ умиленіемъ и надеждой,— какъ вдругъ открылась дверь и въ комнату вошла миссъ Кроули.

Мистриссъ Фиркинъ и миссъ Бриггсъ, случайно были въ сосдней комнат, въ которую вошли Ребекка и сэръ Питтъ. Сквозь замочную скважину (также случайно) они увидли, какъ сэръ Питтъ палъ на колни и сдлалъ предложеніе Ребекк. Еще оно не совсмъ слетло съ устъ его, а мистриссъ Фиркинъ и миссъ Бриггсъ летли уже вверхъ по лстниц, ворвались въ гостиную миссъ Кроули, читавшей французскій романъ, и, запыхавшись, передали старой леди изумительное извстіе, — что сэръ Питтъ Кроули на колняхъ изъясняется въ любви миссъ Ребекк Шарпъ. Возьмите теперь въ расчетъ время на передачу извстія — время на перебгъ Бриггсъ и Фиркинъ въ гостиную — время на изумленіе миссъ Кроули — и наконецъ на переходъ миссъ Кроули внизъ, и вы поймете, съ какою аккуратностію мы передаемъ нашу исторію, и не удивитесь, если мы сказали, что миссъ Кроули явилась въ ту самую минуту, какъ Ребекка приняла трагическую позу.

— А мн сказали, что вы, сэръ Питтъ, стоите на колняхъ, сказала миссъ Кроули: — пожалуста станьте и вы: дайте мн взглянутъ на такую миленькую парочку!

— Я благодарила сэра Питта Кроули, сказала Ребекка, вставая:— и говорила ему, что…. что я никогда и никакъ не могу сдлаться леди Кроули.

— Вы отказали ему, вы! воскликнула миссъ Кроули, еще боле изумленная. — Бриггсъ и Фиркинъ стояли въ дверяхъ, глаза и ротъ ихъ были открыты отъ внезапнаго удивленія: он не врили своимъ ушамъ.

— Да, отказала, продолжала Ребекка печальнымъ, слезливымъ голосомъ.

— Врить ли мн тому, сэръ Питтъ, что вы сдлали ей ршительное предложеніе? ради Бога, выведите меня изъ недоумнія, спрашивала старая леди.

— Да, отвтилъ баронетъ, сдлалъ — чтожь такое?

— И это васъ не сокрушаетъ?! замтила его сестра.

— Нисколько, отвчалъ сэръ Питтъ съ убійственной холодностью и нсколько съ насмшкой.

Старикъ джентльменъ, пользовавшійся всомъ въ свт, падаетъ на колни передъ гувернанткой, смется надъ тмъ, что она отказывается выйти за него… гувернантка отказывается выйти за баронета съ четырьмя тысячами годового дохода, — все это было для миссъ Кроули непостижимой загадкой.

— Я очень рада, любезный братецъ мой, что эти шутки доставляютъ вамъ удовольствіе, продолжала миссъ Кроули.

— И еще какое удовольствіе-то…. если бы вы знали, сказалъ сэръ Питтъ. — И кто бы могъ подумать объ этомъ! такая лукавая! не хуже всякой лисицы! бормоталъ онъ, улыбаясь отъ удовольствія.

— Что такое, кто бы могъ подумать? что вы тамъ ворчите? вскричала миссъ Кроули, топая ногой.— Не думаете ли вы, миссъ Шарпъ, что какой нибудь герцогъ бросится предъ вами на колни, или считаете за униженіе принять нашу фамилію.

— Мое положеніе, сказала Ребекка: — при вашемъ приход, сударыня, вовсе не доказываетъ, чтобы я пренебрегала честью, которою удостоилъ меня этотъ добрый, въ полномъ смысл слова, благородный человкъ. Неужели вы думаете, что я такъ безчувственна и не помню той любви, кротости и ласки, которыя вы вс оказывали мн, бдной, беззащитной сирот. О, нтъ, нтъ, мои друаья, мои благодтели! неужели вы думаете, что моя любовь, жизнь моя, каждый поступокъ мой не оправдываютъ той довренности, которую вы оказываете мн? неужели вы завидуете даже моей благодарности, миссъ Кроули? О, это слишкомъ много, мое сердце слишкомъ полно!…

И она опустилась такъ патетически въ кресла, что большая часть присутствующихъ были глубоко тронуты.

— Выйдете вы за меня или нтъ, во всякомъ случа вы добрая двушка, Бекки, и помните, что я вашъ врный другъ, сказалъ сэръ Питтъ и, надвъ креповую шляпу, вышелъ вонъ, къ удовольствію Ребекки, тайн суждено было и на этотъ разъ остаться не открытой.

Приложивъ платочекъ въ глазамъ, Ребекка удалилась къ себ. Бриггсъ и миссъ Кроули, чрезвычайно взволнованныя, остались вмст разъяснять это странное событіе. Фиркинъ, не мене ихъ тронутая, спустилась въ кухню и сообщила происшествіе всему мужскому и женскому полу. Эта новость имла самое сильное вліяніе на мистриссъ Фиркинъ, что она считала своею обязанностью сообщить ее въ ту же ночь по почт почтенной мистриссъ Бютъ Кроули и всему ея семейству.

Дв дамы, сидящія въ столовой (изъ нихъ почтенная миссъ Бриггсъ была вн себя отъ восхищенія, будучи допущена еще разъ въ секретный разговоръ своей покровительницы, удивлялись предложенію сэра Питта и отказу Ребекки.

— Вроятно, какія нибудь прежнія связи были поводомъ къ подобному отказу, такъ догадывалась проницательная Бриггсъ: — иначе кто бы отказался отъ такого выгоднаго предложенія.

— Вы бы приняли его, Бриггсъ, еслибъ къ вамъ онъ обратился? ласково спросила миссъ Кроули.

— Помилуйте! да отчего же нтъ? Каждой изъ насъ довольно лестно сдлаться сестрою миссъ Кроули, кротко отвчала Бриггсъ.

— Да, надобно правду сказать, изъ миссъ Реббеки Шарпъ вышла бы славная леди Кроули, замтила миссъ Кроули, смягченная отказомъ Ребекки. — Ребекка умная головка, извините за откровенность, а у ней больше найдется мозгу въ одномъ пальчик, нежели у васъ, милая моя Бриггсъ, въ цлой голов. Манеры ея неподражаемы, особенно съ тхъ поръ, какъ она пожила у меня. Она изъ рода Монморанси, въ ней течетъ благородная крооь.

Бриггсъ, по обыкновенію, соглашалась, предметъ разговора перешелъ на ‘прежнія связи’

— Вы беззащитныя бдняжки всегда имете какую нибудь глупую tendre, сказала миссъ Кроули. Не далеко сказать, вы сами, Бриггсъ, были влюблены когда-то въ учителя чистописанія… ну, вотъ и плакать! къ чему? слезами вы его не воскресите. Я полагаю, и несчастная Ребекка, также какъ и вы, была сантиментальна. Какой нибудь аптекарь, управляющій, или живописецъ составляютъ предметъ-ея любви.

— Бдная, бдная Ребекка! проговорила сквозь слезы разстроганная Бриггсъ.

Она мысленно обратилась къ періоду юной своей жизни и живо представила себ изображеніе тощаго молодого калиграфа, письма котораго и локонъ жолтыхъ волосъ хранились у нея даже и теперь, посл двадцати-четырехъ-лтней разлуки.

— Бдная Ребекка! повторила она еще разъ, и щеки ея покрылись румянцемъ юности. Она вспомнила первую счастливую встрчу съ своимъ возлюбленнымъ.

— Посл такого поступка со стороны Ребекки, сказала миссъ Кроли съ энтузіазмомъ: — я долгомъ себ поставляю сдлать что нибудь и для нея. Пожалуста, Бриггсъ, постарайтесь разузнать, кто ея предмет. Я буду брать лекарства изъ его аптеки, буду рекомендовать его своимъ знакомымъ, закажу ему портретъ, или, наконецъ, если онъ куратъ, то попрошу о немъ кузена своего, епископа, я буду ея посаженой матерью, сдлаемъ для нея приданое, — однимъ словомъ, пристроимъ ее какъ нельзя лучше, а вы, Бриггсъ, примете на себя вс хлопоты.

Бриггсъ, восхищенная великодушіемъ миссъ Кроули, отправилась въ спальню Ребекки, утшать ее, поболтать съ нею о случившемся, намекнуть ей о великодушныхъ предложеніяхъ миссъ Кроули, и наконецъ, если представится къ тому возможность, узнать, какой джентльменъ овладлъ такъ сильно сердцемъ миссъ Ребекки Шарпъ.

Ребекка была очень ласкова, очень признательна и тронута, отвчала на нжное участіе Бриггсъ искреннею благодарностью, — призналась, что у нея, дйствительно, есть тайна сердца, сладостная тайна… Какъ жаль, что миссъ Бриггсъ и съ полъ-минуты не простояла у замочной скважины! Ребекка, можетъ быть, высказала бы больше, но, не прошло и пяти минутъ посл посщенія миссъ Бриггсъ, какъ миссъ Кроули лично явилась въ комнат Ребекки, удостоивъ ее неслыханной честью. Ею овладло нетерпніе: дйствія ея посланницы казались ей медленны, и она ршилась отправиться къ Ребекк лично. Вошедши въ комнату, миссъ Кроули приказала прежнему агенту удалиться.

Оставшись наедин съ Ребеккой, она выхваляла ея поступокъ, распрашивала о подробностяхъ свиданія и о происшествіяхъ, послужившихъ поводомъ къ предложенію сэра Питта Кроули.

Ребекка отвчала, что она ужо давно замтила особенное расположеніе, которымъ удостоивалъ ее сэръ Питтъ, что онъ, по откровенности своего характера, иногда даже прямо высказывалъ свою привязанность, и, не упоминая тайныхъ причинъ, она увряла, что только страхъ навлечь безпокойство миссъ Кроули, лта сэра Питта, его положеніе въ свт — длали этотъ бракъ вовсе невозможнымъ. И какая женщина, имя хоть сколько нибудь чувства самоуваженія и скромности, ршилась бы принять подобное предложеніе въ ту минуту, когда умершая жена обожателя лежала еще на стол?

— Пустяки, душа моя, не врю вамъ. Вы врно бы не отказались, еслибъ не было другихъ причинъ, сказала миссъ Кроули, желая съ разу достигнуть своей цли. — Скажите жь мн эти причины: сгараю нетерпніемъ узнать ихъ. Врно, у васъ есть на примт кто нибудь другой, кто же этотъ счастливець, который затронулъ ваше сердце?

Ребекка опустила свои глазки и призналась, но не во всемъ.

— Вы отгадали, сказала она сладенькимъ, наивнымъ, дрожащимъ голосомъ.

— Бдное дитя мое! вскричала миссъ Кроули, всегда готовая быть сантиментальной. — Зачмъ же ваша страсть останется безъотвтной? зачмъ вамъ тайно томиться ею? Скажите мн все, и, можетъ быть, я помогу вашему горю.

— О, какъ бы м желала вашей помощи, неоцненная миссъ Кроули! сказала Ребекка тмъ же печальнымъ голосомъ. — Я боле чмъ когда нуждаюсь въ вашемъ утшеніи.

И она склонила свою головку на плечо миссъ Кроули и такъ натурально заплакала, что старая леди, сочувствуя печали, съ материнской нжностью обняла ее, утшала, клялась, что любитъ ее какъ родную дочь, и что готова сдлать все, чтобы помочь ей.

— Но кто же онъ, скажите мн. Ужь не хорошенькій ли братецъ миссъ Амеліи Седли? Вы что-то поговаривали мн о немъ. Если онъ… я позову его сюда, душа моя, буду просить его навщать насъ чаще. Однимъ словомъ, я постараюсь устроить это дльцо.

— Прошу васъ, не спрашивайте меня теперь, сказала Ребекка. — Скоро вы все узнаете…. да, непремнно узнаете, добрая моя миссъ Кроули, добрый другъ мой, если позволите такъ назвать.

— Я буду очень рада, милое дитя мое, отвчала старая леди, цалуя Ребекку.

— Я не могу теперь открыть его имени, рыдая, говорила Ребекка. — Я очень несчастна. Любите меня, миссъ Кроули, умоляю васъ,— общайте любить меня всегда.

И среди взаимныхъ слезъ миссъ Кроули торжественно произнесла требуемое общаніе. Миссъ Кроули, разставаясь съ своею маленькою protge, назвала ее своимъ безцннымъ, непритворнымъ, нжнымъ, признательнымъ и непостижимымъ созданіемъ.

Оставшись наедин, Ребекка старалась теперь припомнить вс внезапныя, удивительныя происшествія этого дня и вывести изъ нихъ свои послдствія. Какъ вы думаете, какого рода были тайныя ощущенія миссъ… нтъ, виноватъ! мистриссъ Ребекки? Если сочинитель этого романа имлъ право, за нсколько страницъ назадъ, заглянуть въ спальню миссъ Амеліи Седли, и, владя даромъ романиста, могъ понимать всю нжную скорбь и страсть, тяготившія сердце невинной двушки,— то почему же ему и теперь не принять на себя обязанности повреннаго и хранителя тайнъ Ребекки и не быть незамтнымъ наблюдателемъ совсти молодой женщины?

Во первыхъ. Ребекка предавалась чистосердечному и трогательному сожалнію, что счастіе, за которымъ она долго гонялась, было такъ близко отъ нея, и, однакожь, по необходимости, она должна была отказаться отъ него. Согласитесь съ тмъ, что подобная потеря тяжела хотя для кого. Я думаю, не одна чувствительная маменька пожалетъ о бдной, ничего не имющей двушк, которой предстоялъ и титулъ леди и четыре тысячи дохода! Найдется ли кто изъ молодыхъ людей на Ярмарк Тщеславія, который не сочувствовалъ бы двиц, отстраняющей отъ себя почетное и выгодное предложеніе, между тмъ какъ принять его было совершенно въ ея власти.

Однажды вечеромъ, въ обществ своихъ знакомыхъ, я самъ былъ на ярмарк и замтилъ тамъ старую миссъ Тозди. Она удивительно была внимательна къ маленькой мистриссъ Брифлессъ, жен адвоката, правда, изъ хорошей фамиліи, но бдной, какъ только можно быть бднымъ.

— Что за причина такой услужливости со стороны миссъ Тозди? думалъ я про себя. Ужь не получилъ ли Брифлессъ хорошее мстечко, или не отказала ли его жена свое имнье миссъ Тозди? Миссъ Тозди сама разршила вс мои недоумнья, съ той простотой и откровенностью, которыя всегда выказываются во всхъ ея поступкахъ.— Вы знаете — говорила она — что ддушка мистриссъ Брифлессъ, сэръ Джонъ Редгандъ, на дняхъ умираетъ въ Четенэйм, и что мистеръ Брифлессъ почти прямой его наслдникъ, а потому и мистриссъ Брифлессъ будетъ дочь баронета. И я слышалъ, какъ миссъ Тозди приглашала къ себ на обдъ мистера Брифлесса съ его супругой! О Ярмарка Тщеславія! чего въ теб не наслушаешься, не наглядишься!

Если одинъ простой случай сдлаться дочерью баронета доставляетъ намъ такой лестный пріемъ въ свт, то какъ не пожалть о молодой женщин, потерявшей случай сдлаться женою баронета? Ктожь могъ подумать, что леди Кроули умретъ такъ скоро? Она была изъ тхъ женщинъ, которыхъ болзненное состояніе тянется иногда десятки лтъ — думала Ребекка, мучимая раскаяніемъ — ктожь зналъ, что я сама могла бы быть миледи? Тогда-то я повела бы дло иначе. Я бы отблагодарила мистриссъ Бютъ за ея покровительство, а мистера Питта за его несносное снисхожденіе. Я бы имла новенькій домикъ въ город, щегольски меблированный. У меня была бы лучшая карета въ Лондон и ложа въ опер. Все бы это было, а теперь… теперь все было сомнніе и тайна.

Несмотря на свою молодость. Ребекка имла въ характер своемъ на столько ршительности и энергіи, чтобъ не позволить себ предаваться безполезной и неумстной печали о невозвратномъ прошедшемъ. Она обратила теперь все свое вниманіе на будущее, которое съ этого времени должно быть для нея гораздо важне прошедшаго.

Во первыхъ, она была замужемъ — обстоятельство весьма важное. Сэръ Питтъ зналъ объ этомъ. Она призналась ему въ томъ съ расчетомъ. Вдь рано или поздно, а пришлось же бы открыться, такъ почему же не теперь, чмъ позже, особливо при такомъ удобномъ случа? Тотъ, кто самъ хотлъ на ней жениться, вроятно не будетъ разглашать о ея замужств. Но вотъ въ чемъ главный вопросъ: какъ приметъ эту новость миссъ Кроули? Конечно, основываясь на всемъ, что говорила ей миссъ Кроули — на ея мнніяхъ, на ея романическихъ наклонностяхъ, ея привязанности къ своему племяннику и часто выражаемой любви къ самой Ребекк,— основываясь на всемъ этомъ, Ребекка могла чувствовать себя недурно. ‘Она такъ любитъ его — думала Ребекка — что все проститъ ему, она такъ привыкла ко мн, что едва ли ршится разлучиться со мной. Конечно, будетъ любопытная сцена, съ истериками сначала, шумомъ и наконецъ примиреніемъ. Да и какая польза такъ долго медлить? все равно, кости брошены, и сегодня или завтра послдствія все будутъ тже.

Ршась такимъ образомъ открыть свою тайну миссъ Кроули, Ребекка придумывала средства, какъ лучше передать ее, и должно ли ей встртиться лицомъ въ лицу съ собиравшимся ураганомъ, или скрыться и подождать, когда пройдетъ его первый порывъ. Углубившись въ эти размышленія, она написала слдующее письмо:

‘Безцнный другъ!

‘Важный кризисъ, о которомъ мы такъ часто говорили, наступилъ. Половина моего секрета уже открыта. Цлый день я продумала объ этомъ одномъ предмет и совершенно уврена, что теперь самое настоящее время открыть нашу тайну. Сегодня явился къ намъ сэръ Питтъ Кроули и сдлалъ — какъ ты думаешь что?— формальное признаніе въ любви, и вмст съ тмъ предложилъ мн свою руку. Подумай объ этомъ! — О я, бдная! — Какъ бы довольна осталась этимъ мистриссъ Бютъ и моя тетушка!. Я была бы, можетъ быть, матерью дтей баронета, а не…. О, я трепещу при мысли, что все должно само собой, и даже скоро, открыться.

Сэръ Питтъ знаетъ, что я замужемъ, но не знаетъ еще, за кмъ именно. Тетушка очень разсердилась при моемъ отказ. Она для меня все — доброта и милость. Она удостоила даже сказать, что я была бы хорошая жена для сэра Питта, и поклялась быть матерью твоей бдной маленькой Ребекки. Конечно, эта новость поразитъ ее: но послдствій, кром минутнаго гнва, я не предвижу. Она до безумія любитъ тебя, и вроятно проститъ все. Посл тебя, первое мсто въ сердц ея, повидимому, занимаю я, слдовательно и на мою долю будетъ ея милость. О, другъ мой! что-то говоритъ мн, что мы останемся побдителями. Ты долженъ будешь оставить свой полкъ, карты и скачки и быть хорошимъ мальчикомъ. Мы будемъ жить вс вмст въ паркъ-Лэйн, и тетушка оставитъ намъ вс деньги.

‘Завтра я буду гулять въ три часа въ извстномъ теб мст. Ежели со мною будетъ миссъ Б. то приходи обдать, принеси съ собой отвтъ и положи его въ третій томъ ‘Рчей Порто’.

‘Остаюсь преданная теб Р….’

Къ миссъ Элиз Стэйльсъ.

‘Въ дом мистера Баронета, сдельщика, Нэйтсъ бриджъ.’

Я полагаю, что каждый изъ моихъ читателей легко догадается, что миссъ Элиза Стэйльсъ (старинная школьная, подруга, какъ говорила Ребекка, съ которой она начала вести дятельную переписку) принимая эти письма изъ дома сдельника, носила мдныя шпоры, и была ни кто другая, какъ капитанъ Кроули.

ГЛАВА XVI.

ПИСЬМО НА БУЛАВОЧНОЙ ПОДУШК.

Какъ они женились, я полагаю, до этого никому нтъ особеннаго дла. Какое кому дло до того, что, при полученіи свидтельства на бракосочетаніе, капитанъ былъ превращенъ въ майора, а молодая двушка въ престарлую дву?… Кому нужно напоминать старинную аксіому, что если женщина владетъ волей, то препятствій для нея не существуетъ? Скажу только мимоходомъ, что въ одинъ прекрасный ленъ, когда миссъ Шарпъ отравилась провести нсколько часовъ у миссъ Амеліи Сэдли, на Россель-сквер, видно было, какъ въ одну изъ церквей Сити вошла дама, очень похожая на миссъ Ребекку, вмст съ кавалеромъ, и что черезъ четверть часа эти же два липа вышли оттуда и сли въ ожидавшую ихъ наемную карету. Вотъ это-то и была наша скромная супружеская пара.

Восхищеніе, очарованіе, страсть, удивленіе, безграничная увренность, преданность, которыя питалъ нашъ воинъ въ душ своей къ Ребекк, вовсе не длали безчестія его репутаціи. Когда Ребекка пла, каждая нота трепетно отзывалась въ душ Раудона и потрясала всю его особу. Когда она говорила, онъ напрягалъ вс свои умственныя способности, чтобъ выслушать ее, понять ее и удивляться ей.

‘Какъ она поетъ, какъ рисуетъ, думалъ онъ.— Какъ славно здитъ она на этой бшеной кобыл сэра Питта!’ Иногда, въ минуты обоюднаго доврія, онъ говаривалъ ей: ‘Клянусь Юпитеромъ, Бекки, вамъ бы слдовало быть главнокомандующимъ’. Короче сказать, поступки Раудона были вовсе не новы. Сколько теперь мы видимъ почтенныхъ Геркулесовъ за прялкою своихъ Омфалій.

Получивъ увдомленіе Ребекки о приближающемся кризис и наступившей пор дйствовать, Раудонъ изъявилъ всю свою готовность дйствовать по ея приказаніямъ. Ему не предстояло класть свое письмо въ третій томъ твореній Порто. Ребекка весьма легко нашла средства отдлаться отъ Бриггсъ, своей компаньонки, и встртиться на слдующій день съ врнымъ своимъ другомъ въ извстномъ ему мст. Она продумала всю ночь надъ этимъ дломъ и передала Раудону результатъ своихъ намреній. Раудонъ, безъ всякаго сомннія, былъ согласенъ на все, онъ былъ увренъ, что иначе и быть не можетъ, что лучше ея плановъ и выдумать нельзя, и что при исполненіи ихъ миссъ Кроули не устоять. ‘Вашей головы, Ребекка, станетъ на обоихъ насъ, говорилъ онъ, — вы врно выпутаете насъ изъ бды. Подобныхъ вамъ я еще не встрчалъ’. И съ этимъ простымъ признаніемъ Раудонъ поручилъ Ребекк выполнить ту роль, которая принадлежала, по настоящему, ему самому, въ предположенномъ план.

Планъ состоялъ въ томъ, чтобы нанять уютную квартиру въ Бромптон, или по сосдству съ казармами. Ребекка ршилась убжать, Раудонъ былъ восхищенъ ея ршимостью, онъ давно уже уговаривалъ ее принять эту міру. Съ щедростью пламеннаго любовника, онъ безъ торгу согласился платить по дв гинеи въ недлю, при чемъ хозяйка дома сожалла, что мало запросила. Онъ приказалъ поставить бездну цвтовъ, фортепьяно и разныя другія мебельные орнаменты. Что касается до шалей, лайковыхъ перчатокъ, шолковыхъ чулокъ, золотыхъ французскихъ часовъ, браслетовъ и духовъ, онъ набралъ со щедростію слпой любви и безграничностію кредита. Облегчивши свою душу подобнымъ изліяніемъ щедрости, Раудонъ отправился обдать въ клубъ, въ ожиданіи, пока наступитъ торжественная минута его жизни.

Происшествія прошедшаго дня, удивительный поступокъ Ребекки при отказ такого выгоднаго предложенія, тайное несчастіе, сндавшее ее, нжность и скромность, съ какою она перенесла огорченіе, — все это расположило миссъ Кроули въ пользу Ребекки. Происшествія подобнаго рода — женитьба, отказъ или предложеніе — производятъ трепетное ощущеніе въ сонм домашнихъ женщинъ м приводятъ въ дйствіе ихъ сердца. Я, кокъ наблюдатель человческой природы, часто посщалъ церковь Сентъ-Джоржа, во время свадебнаго сезона, и хотя ни разу не видалъ, чтобы плакали друзья какого нибудь жениха, зато было очень обыкновенно зрлище, что женщины, непринимавшія ни какого участія въ исполняемомъ обряд, старыя леди, давно забывшія про свою сватьбу, толстыя маменьки съ кучею мальчиковъ и дочерей, молоденькія двицы въ розовенькихъ шляпкахъ, — я говорю, что весьма обыкновенно было видть, какъ весь этотъ разрядъ любопытныхъ плакалъ, всхлипывалъ и пряталъ свои лица въ маленькіе карманные платочки. Скажите, къ чему вся эта комедія? Я помню, когда мой другъ, фэшіонабельный Джонъ Пимлико, женился на очаровательной леди Белгревіи Гринъ Паркеръ, участіе было такъ велико между всми, что даже маленькій старикъ привратникъ, впуская меня въ церковь, плакалъ горькими слезами. Мн кажется, что подобное явленіе прилично при погребеньи, а не при сватьб.

Ребекка, посл происшествія съ сэромъ Питтомъ, была во всемъ дом миссъ Кроули предметомъ общаго интереса. Во время ея отсутствія, миссъ Кроули утшала себя самыми сантиментальными романами въ своей библіотек. Маленькая Шарпъ, съ своею тайною печалью, была героиня того дня.

Въ паркъ-Лэйн никто не слыхалъ еще, чтобъ Ребекка когда нибудъ пла такъ восхитительно и говорила такъ очаровательно, какъ въ тотъ вечеръ. Она совершенно обвилась вокругъ холоднаго сердца миссъ Кроули,— съ дтскимъ легкомысліемъ и усмшкой говорила о предложеніи сэра Питта, и когда проговорила, что у нея единственнымъ желаніемъ было только одно — остаться навсегда съ своей благодтельницей, сренькіе глазки ея отуманились блестящей слезой, и сердце миссъ Бриггсъ забилось болзненно.

— Милое мое, доброе созданіе, говорила старая леди: — я не отпущу васъ до смерти своей, поврьте мн. Вы и не думайте, чтобъ я васъ отпустила къ брату моему, посл того, что было здсь. Вы останетесь со мною я Бриггсъ. Правда, Бриггсъ часто любятъ навшать своихъ родственниковъ. Вы, Бриггсъ, можете уйти отсюда когда вамъ угодно. А что касается до васъ, душа моя, то вашимъ попеченіямъ предается навсегда старая женщина, помните это.

Еслибъ Раудонъ, вмсто того, чтобъ сидть въ клуб и безъ всякаго сознанія пить кларетъ, явился въ эту минуту сюда и, бросившись съ Ребеккой на колни, признался во всемъ, прошеніе старой двы наврное было бы обезпечено. Но такого благопріятнаго случая не суждено было нашей молодой чет, да и къ лучшему: иначе наша исторія могла бы прекратиться на самомъ интересномъ мст. Исторія наша должна быть непремнно полна самыхъ удивительныхъ приключеній, а этого не могло бы случиться, еслибъ герои наши сидли дома и покоились прикрытые прощеніемъ миссъ Кроули.

Въ распоряженія мистриссъ Фиркинъ, въ паркъ-Лэйн, находилась молоденькая женщина изъ Гэмпшайра, занятіе которой, между прочими обязанностями, состояло въ томъ, чтобъ подавать въ дверь комнаты кувшинъ съ горячей водой, противъ всякаго желанія мистриссъ Фиркинъ угождать своей незваной гость. Эта двушка, вскормленная въ имніи сэра Питта, имла брата въ команд капитана Кроули и, какъ мн кажется, знала уже о нкоторыхъ распоряженіяхъ, имющихъ тсную связь съ нашимъ разсказомъ. Ребекка подарила дв гинеи, на которыя Бетти Мартинъ (имя двушки) купила жолтую шаль, зеленыя ботинки и свтло-голубую шляпку съ краснымъ перомъ. Это была первая благодарность Бетти со стороны Ребекки зa нкоторыя услуги.

На второй день посл предложенія сэра Питта, яркое солнце во-шло въ обычное время, и въ обычное время Бетти Мартинъ постучалась у двери гувернантки, съ кувшиномъ горячей воды.

Отвта не было. Бетти снова постучалась, и снова отвтомъ было мертвое молчаніе. Бетти Мартинъ открыла дверь и вошла въ комнату.

Блая канифасная постель была также гладка и опрятна, какъ и наканун того дня, когда Бетти своими руками убрала ее. Въ конц комнаты въ углу стояли два небольшихъ перевязанныхъ снурка. На стол передъ окномъ, на рабочей подушк, унизанной булавками и иголками, лежало письмо. Оно вроятно покоилось тамъ цлую ночь.

Бетти на цыпочкахъ приблизилась къ нему, какъ будто боясь разбудить его, взглянула на него, посмотрла съ нкоторымъ удивленіемъ и удовольствіемъ вокругъ комнаты, взяла письмо и, повервувши его нсколько разъ въ рук съ безсмысленной улыбкой, понесла его внизъ, въ комнату миссъ Бриггсъ.

Мн бы хотлось знать, какимъ образомъ Бетти могла знать, что письмо было адресовано къ миссъ Бриггсъ? Бетти училась въ Воскресной школ мистриссъ Бютъ Кроули и столько же могла читать по англійски, сколько и по еврейски.

— Ахъ, миссъ Бриггсъ, миссъ Бриггсъ! вскричала двушка: — у насъ въ дом нехорошее случилось: въ комнат миссъ Шарпъ нтъ ни души, постель не тронута со вчерашняго дня: она врно убжала, и вотъ оставила вамъ, миссъ, это письмо.

— Что-о! воскликнула Бриггсъ, роняя изъ рукъ гребень, и тоненькій клочекъ полинялыхъ волосъ распустился по плечамъ: — что ты говоришь! побгъ! Миссъ ІІІарпъ бглянка! Возможно ли! что эти значитъ?

И она съ нетерпніемъ сломала маленькую печать и, какъ говорится, ‘начала пожирать содержаніе’ адресованнаго къ ней письма.

‘Милая миссъ Бриггсъ — писала бглянка — кроткое сердце ваше, надюсь, будетъ сожалть обо мн, сочувствовать мн и извинить меня. Со слезами, молитвами и благословеніями я оставляю домъ, къ которомъ бдная сирота постоянно пользовалась живымъ участіемъ и нжнымъ расположеніемъ. Долгъ боле важный, чмъ тотъ, которымъ я обязана своей благодтельниц, требуетъ меня отсюда. Я ухожу къ прямой моей обязанности — къ моему мужу. Да, я замужемъ. Мой мужъ приказываетъ мн поспшить въ скромный уголокъ, который мы зовемъ своимъ. Безцнная миссъ Бриггсъ! поручаю вамъ, передайте это извстіе моей неоцненной, моей возлюбленной, нжной подруг и благодтельниц. Скажите ей, что до ухода я проливала горячія слезы надъ ея подушкой, надъ той самой, которую во время ея болзни я старалась умягчить своей заботливостью. О, съ какимъ бы восторгомъ я возвратилась подъ кровъ незабвеннаго паркъ-Лэйна! Я вся дрожу въ ожиданіи отвта, который долженъ запечатлть мою судьбу! Въ то вреня, когда сэръ Питтъ удостоилъ меня предложеніемъ своей руки, — чести, которой, по выраженію добрйшей миссъ Кроули, я вполн заслуживала (да низпошлетъ небо на нее свое благословеніе, что она не гнушалась назвать меня своей сестрой!), бдную, ничтожную сироту, я сказала сэру Питту, что я уже замужемъ. Даже и онъ простилъ меня. Бодрость измнила мн, когда я хотла открыть ему все и сказать, что я не могла быть его женою, потому только, что сдлалась его дочерью! Брачнымъ закономъ я обречена на всю жизнь лучшему и великодушнйшему человку въ свт. Миссъ Кроули лишилась своего Раудона, теперь онъ навсегда мой Раудонь. По его приказанію, я открываю свои уста и слдую къ нему въ скромный уголокъ съ тою же покорностію, съ какою предстоитъ мн слдовать за нимъ по гробъ. О, несравненный и добрый другъ мой! будьте посредникомъ передъ обожаемой тетенькой Раудона, между ей и бдной двушкой, къ которой весь благородный родъ Кроули отзывалъ постоянно ни съ чмъ несравнимую привязанность. Упросите миссъ Кроули принять ея дтей. Мн нечего боле сказать: однихъ только благословеній, и благословеній на оставляемый домъ проситъ

Ваша признательная и благодарная
Ребекка Кроули.

‘Полночь’.

Только что Бриггсъ кончила чтеніе этого трогательнаго и любопытнаго документа, который уполномочивалъ ее явиться передъ миссъ Кроули въ качеств повренной со стороны молодой мистриссъ Кроули. какъ къ комнату ея влетла мистриссъ Фиркинъ.

— Мистриссъ Бютъ Кроули пріхала, сказала, запыхавшись, Фиркинъ: — она очень утомилась и проситъ чашку чаю. Пожалуста, миссъ Брипсъ, спуститесь внизъ распорядиться завтракомъ.

И, къ удивленію Фиркинъ, застегнувши свой утренній капотъ, съ растрепаннымъ клочкомъ волосъ, съ папильотками, мстами разбросанными по лбу, миссъ Бриггсъ поплыла внизъ къ мистриссъ Кроули съ письмомъ въ рукахъ, заключающимъ важныя и удивительныя новости.

— Ахъ, мистриссъ Фиркинъ, шептала Бетти, — еслибъ вы знали, какія у васъ въ дом чудеса творятся! Миссъ Шарпъ убжала съ капитаномъ и отправилась внчаться въ Гретна-Гринъ!

Мы не стянемъ описывать удивленія мистриссъ Фиркинъ при этомъ неожиданномъ извстіи: намъ предстоятъ боле любопытные предметы.

——

Когда мистриссъ Бють Кроули, окоченвшая отъ ночного путешествія, обогрвшись передъ яркимъ огонькомъ камина, услышала отъ миссъ Бриггсъ извстіе о тайномъ брак, она объявила, что само провидніе опредлило ей прибыть въ паркъ-Лэйнъ и отвратить или по крайней мр облегчить готовящійся для миссъ Кроули ударъ. Она говорила, что Ребекка въ ея мнніи всегда оставалась хитрой двчонкой, и что Раудона Кроули она считала потеряннымъ и покинутымъ всми, исключая одной миссъ Кроули. Этотъ поступокъ откроетъ наконецъ глаза миссъ Кроули относительно настоящаго характера такого человка. Посл того мистриссъ Бютъ принялась за чай. Въ дом миссъ Кроули много было мста, и новая гостья сочла за лучшее оставить кофейную Глостеръ, гд остановился дилижансъ, и перетащитъ свои чемоданы въ паркъ-Лэйнъ.

Было ли извстно моимъ читателямъ, что миссъ Кроули не выходила изъ своей комнаты раньше полудня, — что утро проводила она въ постели за шоколатомъ, между тмъ какъ Ребекка читала для нея ‘Morning Post’, или забавляла ее остроумными сужденіями на счетъ ближняго?

Заговорщицами внизу положено было пощадить чувства драгоцнной для нихъ миссъ, пока она не явятся въ гостиной, а до того сообщить ей о прибытіи изъ Гампшейра почтенной мистриссъ Бютъ и засвидтельствовать отъ нея всю душевную привязанность.

Въ другое время прибытіе такой любезной гостьи не произвело бы такого восторга и удовольствія, какое чувствовала миссъ Кроули въ этотъ разъ. Старая два имла въ виду безконечную перспективу новостей относительно покойной леди Кроули, погребальнаго церемоніала, причинъ и слдствій внезапнаго предложенія сэра Питта. Она знала, что никто такъ аккуратно и подробно не въ состояніи передать ихъ, какъ ея возлюбленная невстка.

Наконецъ и миссъ Кроули вышла въ гостиную. Посл обычныхъ объятій, привтствій и освдомленій между ею и мистриссъ Кютъ наступило время для открытія нежданнаго извстія. Случалось ли вамъ, мои читатели, любоваться искусствомъ, съ какимъ женщины ‘приготовляютъ’ своихъ друзей къ открытію дурныхъ новостей? О это удивительная вещь! Подруги миссъ Кроули облекли это извстіе въ такую непроницаемую тайну, что невольно произвели въ душ своей благодтельницы сомнніе и безпокойство.

— И вы не знаете, почему она отказала сэру Питту? О, добрая наша миссъ Кроули! сказала мистриссъ Бютъ: — потому…. потому, что она не могла иначе поступить.

— Ну да, я знаю, отвчала миссъ Кроули. — Она занята, вроятно, другимъ. Я такъ и говорила вчера моей Бриггсъ.

— Занята другимъ! сказала Бриггсъ, задыхаясь. — О, мой добрый другъ! Какъ мало вы еще знаете! Она уже замужемъ.

— Она уже замужемъ! подхватила мистриссъ Бютъ.

И об устремили изумленные взоры на свою жертву.

— Пошлите ее ко мн, чтобъ сейчасъ сюда явилась. Ахъ! она лукавая дрянь! какъ смла она не сказать мн объ этомъ! вскричала миссъ Кроули.

— Ну, она не такъ-то скоро явится. Приготовьтесь, добрый другъ нашъ: она надолго ушла отсюда, она…. она…. совсмъ ушла.

— Праведное небо! ктожь будетъ мн готовить шоколатъ? Пошлите за ней, воротите ее, я требую, чтобъ она воротилась! сказала старая леди.

— Она убралась еще вчера, сударыня, вскричала мистриссъ Бютъ.

— Она оставила письмо ко мн, воскликнула Бриггсъ. — Она замужемъ за….

— Приготовьте ее, ради Бога, услышать худшее. Не мучьте ее, дорогая миссъ Бриггсъ.

— За кмъ замужемъ? закричала два, съ нервическимъ порывомъ.

— За родственникомъ.

— Но она вдь отказала сэру Питту, возразила старуха. — Говорите мн все съ разу. Не мучьте меня.

— О, сударыня…. приготовьте ее, миссъ Бриггсъ…. Она замужемъ за Раудономъ Кроули.

— Раудонъ женился…. на Ребекк гувернантк…. не можетъ быть… Вонъ изъ моего дому, дура, безумная! вонъ отсюда, старая Бриггсъ, какъ ты смла! И вы, Мара, вы вс за одно, вы нарочно устроили его женитьбу, чтобъ не достались ему деньги мои! кричала бдная старуха.

— Я за одно, сударыня? Возможно ли подумать, чтобъ я ршилась уговорить члена фамиліи Кроули жениться на дочери рисовальщика.

— Ея мать была изъ рода Монморанси! вскричала леди, дергая изо всей силы колокольчикъ.

— Кто вамъ сказалъ? мать Ребекки была оперная двчонка, сказала мистриссъ Бютъ.

Миссъ Кроули издала финальный возгласъ и упала въ обморокъ. Общими усиліями он снесли ее въ комнату, которую она только что оставила. Одинъ истерическій припадокъ смнялся другимъ. Послали за докторомъ. Мистриссъ Бютъ принялась ухаживать за больной.

— Ближайшіе родственники всегда должны окружать ее, говорила эта любезная женщина.

Еще не успли внести миссъ Кроули въ комнату, какъ явилось новое лицо, которому также необходимо нужно было передать интересное событіе: это былъ сэръ Питтъ.

— Гд Ребекка? сказалъ онъ, входя въ комнату.— Гд ея поклажа. Она детъ со мной въ Кроули.

— Вы врно не слыхали, сэръ Питтъ, удивительное извстіе, о ея тайномъ замужств? спросила Бригтсъ.

— Какое мн дло до того? спросилъ сэръ Питтъ.— Я знаю, что она замужемъ. Тутъ нтъ ничего страннаго. Скажите ей, чтобъ она торопилась, мн некогда дожидаться.

— Такъ вы еще не знаете, сэръ Питтъ, продолжала миссъ Бриггсъ:— что она оставила вашъ кровъ и, къ величайшему изумленію, миссъ Кроули, вступила въ бракъ съ капитаномъ Раудономъ? Бдная миссъ Кроули! это открытіе едва не убило ее.

При этомъ сэръ Питтъ Кроули разразился такими выраженіями, что бдная Бриггсъ, поблднвъ отъ испуга, оставила комнату. Захлопнемте и мы дверь за этимъ безумнымъ старикомъ, дикимъ отъ злости и бшенымъ отъ сумасбродства.

Спустя день по прибытіи, его въ Кроули, онъ ворвался въ комнату, занимаемую Ребеккой: переломалъ ногами вс ея коробки и картонки и разбросалъ вс платья, вещи и бумаги. Нкоторыя изъ нихъ поддла дочь Горрокса, другія попадись дтямъ и служили костюмами въ ихъ дтскихъ театрахъ. И все это случилось въ самое непродолжительное время посл того, какъ снесли на уединенное кладбище холодный трупъ леди Кроули и положили его тамъ, никмъ не помянутый, ни кмъ не оплаканный.

——

— Ну, что, если насъ не проститъ миссъ Кроули? говорилъ Раудонъ своей маленькой жен, сидя съ ней вмст въ уютной маленькой квартирк.

Ребекка цлое утро пробовала новое фортеньяно. Новыя перчатки были ей въ самую пору, новыя шали удивительно пристали къ ней: новыя кольца ярко блистали на ея маленькихъ пальчикахъ, новые часики мрно стучали за новымъ кушакомъ.

— Что тогда мы будемъ длать, Бекки, а?

— Я одна тогда составлю твое счастіе, отвчала Ребекка.

— Да, я увренъ, что ты можешь все сдлать, сказалъ онъ, цалуя маленькую ручку. — Клянусь Юпитеромъ, ты можешь. Подемъ обдать въ мою любимую таверну.

ГЛАВА XVII.

КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ КАПИТАНУ ДОББИНУ УДАЛОСЬ КУПИТЬ ФОРТЕПЬЯНО.

Вроятно вамъ случалось бывать на одномъ изъ тхъ публичныхъ собраніяхъ о которыхъ вы ежедневно встрчаете бездну увдомленій на послдней страниц газеты ‘Times’, всегда интересной для тхъ, которые за бездлку имютъ способность пріобртать многое, — собраній, происходящахъ на Ярмарк Тщеславія, гд всегда вы встртите насмшку рука объ руку съ участіемъ, гд на каждомъ шагу вамъ бросаются въ глаза самые странные контрасты смшного и печальнаго. По моему мннію, мало найдется въ Лондон такихъ, которые бы не присутствовали при подобныхъ митингахъ, и вроятно тмъ изъ нихъ, кто боле или мене склоненъ къ размышленію, прошлось подумать, съ смутнымъ, и страннымъ ощущеніемъ, что, можетъ быть, и имъ судьба готовитъ такую же долю, и также съ молотка распродадутъ ихъ библіотеку, мебели, посуду, гардеробъ и погребъ съ отборными винами.

Членъ Ярмарки Тщеславія, при всей своей самолюбивой наклонности, не можешь быть равнодушенъ при этихъ непріятныхъ поминкахъ отшедшаго друга и чувствуетъ какое-то соболзнованіе и жалость. Бренные останки милорда Дэйвиса лежатъ уже въ фамильномъ склеп, и рзчикъ выбиваетъ на камн послднія слова надгробной надписи, упоминающей со всею подробностію о его добродтеляхъ и о горести его наслдниковъ. Кто изъ присутствовавшихъ за столомъ Дэйвиса пройдетъ мимо его гостепріимнаго дома безъ глубокаго вздоха? Бывало въ дом его уже съ семи часовъ огни привтливо свтили вамъ изъ оконъ, двери зала его всегда съ готовностію открывались предъ вами, добрые слуги, встрчая васъ по широкой лстниц, передавали ваше имя съ площадей на площадку, пока не долетало оно до гостиной, гд добрый и веселый старикъ Дэйвисъ съ радушіемъ встрчалъ своихъ друзей! И сколько было у него друзей и какъ всегда благородно онъ занималъ ихъ. Какое остроуміе являлось здсь у тхъ, кто вн дверей дома его бывалъ угрюмъ м молчаливъ и какъ вжливы и внимательны были здсъ т, которые во всякомъ другомъ мст ненавидли другъ друга! Надмнность и гордость исчезали за роскошнымъ столомъ. Скука и пустота обращались въ веселье за такимъ вкуснымъ виномъ.

А теперь! взгляните, какъ перемнился этотъ домъ. Фасадъ его всюду обклеенъ объявленіями, въ которыхъ самыми крупными буквами выставлены вс подробности продажныхъ предметовъ. Изъ окна верхняго этажа вывшенъ коверъ, съ полдюжины носильщиковъ шатаются по грязнымъ ступенькамъ лстницы, залъ кишитъ смуглыми постителями съ восточной физіономіей, которые суютъ вамъ въ руки печатныя карточки и навязываются къ вамъ на всякаго рода услуги. Старухи и аматёры, сталкиваясь въ верхнихъ аппартаментахъ, разсматриваютъ постельныя занавсы, перины, тюфяки и другіе спальныя принадлежности. Предпріимчивые молодые домоправители, съ опытностію знатоковъ, вымриваютъ зеркала и люстры, узнаютъ, не будутъ ли они годиться для новаго ихъ menage. Аукціонеръ, возсдая на огромномъ банкетномъ стол краснаго дерева и, размахивая слоновой кости молоткомъ, выказываетъ все свое краснорчіе, энтузіазмъ, силу убжденія, взываетъ къ публик, критикуетъ неповоротливость мистера Давидса, воодушевляетъ мистриссъ Моссъ надбавить цну, умоляетъ, повелваетъ и кричитъ, пока роковой ударъ молотка не огласится въ высокихъ стнахъ обширнаго вала. О, Дэйвисъ, Дэйвисъ! думалъ ли кто изъ насъ, когда мы сидли вокругъ твоего огромнаго стола, покрытаго блою какъ снгъ скатертью, сіяющаго серебромъ и хрусталемъ, думалъ ли кто изъ насъ, повторяю, я, что въ конц такого стола будетъ стоять блюдо въ род аукціонера?

Аукціонъ почти уже кончился. Блестящая мебель гостиной лучшихъ мастеровъ, рдкія и превосходныя вина, богатый и полный фамильный сервизъ — были уже проданы наканун того дня. Нкоторыя изъ лучшихъ винъ были куплены буфетчикомъ для нашего друга Джона Озборна, знавшаго ихъ качества. Небольшую часть серебра скупили биржевые маклеры изъ Сити. Публик досталось весьма немного незначительныхъ вещей. Въ то время, когда ораторъ распространялся о достоинствахъ рекомендуемой картины, въ зал уже не было того отборнаго и многочисленнаго собранія, какимъ она была набита въ первые дни аукціона.

— Номеръ триста шестьдесятъ девятый! кричалъ аукціонеръ.— Портретъ господина на слон! Кому угодно купить, господа? Приподними картину, Блоуманъ, пусть почтенная публика посмотритъ, какую штуку будетъ покупать.

Длинный, блдный, съ воинственной осанкой джентльменъ, чинно разсвшійся на краснаго дерева стол, не могъ удержаться отъ улыбки, при выставк этой чудной штуки.

— Повороти, Блоуманъ, слона къ господину капитану. Что бы намъ назначить, сэръ, за этого слона?

Но капитанъ поспшно и съ безпокойствомъ отвернулся. Аукціонеръ продолжалъ свое.

— Не назначить ли намъ за это изящное произведеніе двадцать гиней? Много! ну, пятнадцать, ну, хоть пять, скажите же вашу цну, наконецъ. Согласитесь сами, одинъ джентльменъ безъ слона стоитъ пять гиней.

— Да, правду сказать, одинъ другого стоитъ, сказалъ кто-то изъ толпы: — покупать такъ обоихъ вмст.

При этомъ намек по залу разнесся общій хохотъ. Изображенный на картин наздникъ представлялъ собою толстую фигуру.

— Подождите объявлять цну, мистеръ Моссъ, говорилъ аукціонеръ: — пусть общество хорошенько вникнетъ въ это изящное произведеніе.

Джентльменъ въ нанковой куртк, съ ружьемъ въ рук, отправляется на охоту, вдали — банановое дерево — весьма правдоподобное сходство съ какимъ нибудь интереснымъ мстомъ въ нашихъ знаменитыхъ восточныхъ владніяхъ.

— Теперь можно назначить цну, и прощу васъ, господа, не задерживайте меня долго.

Кто-то на значилъ пять шиллинговъ. При этомъ военный джентльменъ взглянулъ въ ту сторону, гд объявили цну. Тамъ онъ увидлъ другого офицера съ молоденькой дамой, которыхъ по видимому спшка аукціона очень занимала… и которымъ знаменитый портретъ достался за полъ гинеи. Офицеръ у стола былъ очень удивленъ и неспокоенъ, увидвъ эту пару, и, не желая быть замченнымъ, поворотился къ ней спиной.

Не стоитъ упоминать о другихъ вещахъ, которыя ревностный аукціонеръ предлагалъ состязанію публики. Одинъ только предметъ для насъ былъ интересенъ, это небольшое фортепьяно, явившееся въ залъ изъ верхнихъ владній (большой рояль давно купили). Молоденькая дама бгло перебирала клавиши (звуки музыки еще боле смутили офицера к стола) и попросила своего агента назначить за нихъ цну.

При этой покупк началось упорное соперничество между офицеромъ у стола и обладателями слона наздника. Аукціонеръ восхищался при этой борьб, наконецъ, посл нсколькихъ минутъ упорства, возстановилось молчаніе, молотокъ стукнулъ, и аукціонеръ торжественно провозгласилъ:

— Мистеръ Луи! за двадцать пять.

Мистеръ Луи, жидъ, которому одинокій офицеръ поручилъ торговаться за себя, подошелъ поздравить новаго владтеля фортепьяно. Послдній, весьма довольный своимъ пріобртеніемъ, слъ по прежнему на столъ. Соперники случайно взглянули на него. Молоденькая дама обратилась къ своему другу.

— Раудонъ, взгляни пожалуйста! Вдь это капитанъ Доббинъ.

Я полагаю, что Ребекка или была недовольна своимъ новымъ фортепьяно, иди, можетъ быть, хотла купить его единственно потому, что вспомнила прежніе счастливые дни, когда игрывала на нихъ въ рабочей комнатк милой Амедіи Сэдли.

Аукціонъ происходилъ въ старинномъ дом на Россель-сквер, гд мы провели уже нсколько пріятныхъ вечеровъ при начал этого разсказа. Добрый нашъ старикъ Джонъ Седли раззорился. Имя его было объявлено на бирж, какъ несостоятельнаго должника, и слдствіемъ того была продажа имнія съ аукціона. Буфетчикъ мистера Осборна откупилъ лучшія вина и перетащилъ въ свой погребъ. Три молодыхъ маклера, имвшіе дло съ старикомъ Седли и пользовавшіеся, въ лучшіе дни его снисхожденіемъ, взяли, на свою долю, по дюжин прекрасныхъ ложекъ, ножей и вилокъ, и съ чувствомъ признательности предложили эту малую частичку изъ цлаго крушенія доброй мистриссъ Седли. Что же касается до фортепьяно, которое принадлежало Амеліи и, лишившись котораго, ей, вроятно, хотлось бы имть другое,— мы полагаемъ, что капитанъ Доббинъ купилъ его не для себя: онъ былъ весьма плохой музыкантъ, чтобъ покупать для себя такіе инструменты.

Короче сказать, въ удивительно небольшомъ домик, на одной изъ тхъ улицъ, которые носятъ романическія названія Сентъ-Аделаида, вилла Анна-Марія, Вестъ и т. п., гд домики выглядываютъ черезчуръ миніатюрно,— гд между кустарниками въ маленькихъ разсадникахъ цвтутъ круглый годъ ребятишки въ передникахъ, красныхъ чулочкахъ и проч.— гд вы услышите звукъ арфы съ аккомпаниментомъ женскаго голоса, куда по вечерамъ тянутся утомленныя городскіе клерки,— гд и мистеръ Клиппъ, клеркъ Ира Седли имлъ свой уголокъ: здсь-то и самъ бдный мистеръ Седли преклонилъ голову и пріютилъ жену и дочь свою подъ кровомъ стараго своего помощника.

Джозъ Седли, съ полученіемъ извстія о семейномъ несчастіи, дйствовалъ, какъ дйствуютъ вс люди съ характеромъ, ему подобнымъ. Онъ не пріхалъ къ Лондонъ, но написалъ своей матеря обратиться за деньгами, сколько понадобится, къ его агентамъ, и такимъ образомъ предотвратилъ на первое время отъ своихъ убитыхъ горемъ родителей боязнь нищеты. Исполнивъ это, онъ попрежнему катался въ Челтенэйм въ щегольскомъ кабріолет, попрежнему пилъ вина, игралъ привычный робберъ, разсказывалъ индйскія приключенія, и ирландская вдовушка попрежнему утшала его и льстила ему. Денежное его предложеніе, несмотря на крайность, въ какой находились его родители, не произвело на нихъ особеннаго впечатлнія. Эдуардъ Дэйсь поглядывалъ въ прежніе годы на Амелію неравнодушно и, кажется, искалъ ея руки. Теперь онъ давно уже женатъ на миссъ Луиз Куттъ, богатой дочери хлбнаго откупщика, и живетъ со всей роскошью богатаго человка, въ великолпной вилл Мусвеллъ-Гимсъ. Но къ чему эти воспоминанія? Намъ не должно уклоняться отъ главной стороны нашего разсказа.

——

Я думаю, читатели имютъ весьма хорошее мнніе о капитан Кроули и его супруг, чтобъ предположитъ возможность съ ихъ стороны отправиться съ визитомъ въ такую отдаленную часть города, какъ Блумсбури, и притомъ къ людямъ, которые не только вышли изъ моды, но не имли и вовсе денегъ и ни въ какомъ случа не могли быть имъ полезны. Ребекка, чрезвычайно удивилась при вид стариннаго дома, гд она съ такимъ радушіемъ была принята при первомъ ея вступленіи въ свтъ, и гд теперь толпились аукціонеры и барышники, съ жадностію оспоривающіе другъ у друга фамильное имущество. Спустя мсяцъ посл побга, она какъ-то вздумала объ Амеліи, и Раудонъ изъявилъ свою готовность повидаться съ Джоржемъ Осборномъ.

— Онъ весьма пріятный знакомецъ, Ребекка, прибавилъ Раудонъ.— Мм хотлось продать ему другую лошадь или сыграть съ нимъ нсколько партій на бильярд. Онъ былъ бы теперь для насъ весьма полезенъ,— не правда ли, Бекки? ха, ха, ха!

Изъ этого разговора нельзя предположить, чтобы Раудонъ Кроули имлъ низкое намреніе обыграть Осборна, напротивъ: онъ имлъ только желаніе извлечь изъ него нкоторую выгоду, это сплошь да рядомъ видимъ мы на Ярмарк Тщеславія.

Старуха тетка не думала принять своихъ дтей. Прошелъ цлый мсяцъ. Мистеръ Боульсъ отказалъ Раудону отъ дверей, слуги послдняго были высланы изъ дому въ паркъ-Лэйн: его письма возвращались, нераспечатанными. Миссъ Кроули не вызжала, она была больна. Мистриссъ Бютъ оставалась еще и не хотла оставлять ее. Кроули и его жена приписывали все зло продолжительному присутствію мистриссъ Бютъ.

— Только теперь, я начинаю примчать, къ чему она сводила насъ вмст въ Кроули, говорилъ Раудонъ.

— О, какая хитрая женщина! восклицала Ребекка.

— Ну, да впрочемъ, ничего, если ты не сожалешь, то я и подавно, сказалъ Раудонъ съ восторгомъ влюбленнаго.

Поцалуй Ребекки былъ отвтомъ на это откровенное признаніе.

Еслибъ у него было немного больше мозгу въ голов — думала она про себя — то можно было бы еще изъ него сдлать что нибудь, но она никогда не давала поводу своему мужу примчать ея сокровенныя мысли. Она всегда съ неутомимымъ радушіемъ слушала вс его разсказы, смялась его шуткамъ, интересовалась Джэкомъ Спаттердашемъ, котораго лошадь подшибла себ ноги. — Бобомъ Мартингэилемъ, котораго схватили въ игорномъ дом, и Томомъ Цинкбарсомъ, которому предстоитъ участвовать на скачкахъ. При возвращеніи Раудона домой, она вся была радость и счастіе, при уход изъ дому — печаль, когда онъ оставался дома, она играла и пла для него, длала ему разныя прохладительныя, съ заботливостью нжной хозяйки присматривала за обдомъ, грла его туфли, — однимъ словомъ, длала все, чтобъ только доставить комфортъ своему мужу.

Раудонъ Кроули, подъ вліяніемъ подобнаго вниманія со стороны своей жены, преобразился въ весьма счастливаго и покорнаго супруга. Прежніе постители оставили его. Они спрашивали о немъ раза два въ его клубахъ, но остались ни при чемъ, и это также можно видть почти во всхъ балаганахъ Ярмарки Тщеславія. Женитьба не была еще объявлена свту, газета Morning Post не публиковала еще объ этомъ событіи. Еслибъ кредиторы узнали, что онъ взялъ двушку безъ состоянія, домъ его безъ милосердія былъ бы осажденъ.

— Мои родственники не хотятъ, и думать обо мн, говорила Ребекка съ горькимъ смхомъ, и оставалась довольна ожиданіемъ, когда старая тетка умилостивится и объявитъ прощеніе. Такимъ образомъ она жила въ Бромптон, проводя день за днемъ, не видя никого, исключая короткихъ пріятелей своего мужа, которые удостоились быть допущенными въ ея столовую. Вс новые знакомцы были очарованы, ею. Скромненькіе обды, лепетъ и смхъ во время ихъ, музыка посл ихъ, восхищали всхъ, кто участвовалъ въ этихъ невинныхъ удовольствіяхъ. Майоръ Мартингэйль никогда не думалъ спросить, чтобъ показали ему позволеніе на женитьбу. Капитанъ Цинкбарсъ былъ вн себя отъ искусно приготовленнаго пунша. Молодой лейтенантъ Спаттердашъ, страстный приверженецъ пикета, былъ очевидно пораженъ красотою мистриссъ Кроули, при всемъ томъ, осмотрительность и скромность ни на минуту не оставляли молодой хозяйки, и репутація Кроули, какъ отчаяннаго дуэлиста и ревниваго воина, служила врною зашитой его маленькой жен.

Мистриссъ Бютъ распространила новости по всему графству о женитьб Раудона Кроули, и вс были заняты этимъ происшествіемъ, но въ Лондон еще сомнвались, или не слушали, или даже вовсе о ней не говорили. Раудонъ жилъ весьма спокойно въ долгъ. Его долги составляли огромный напиталъ, который, при благоразумномъ распоряженіи, другому пригодился бы на многое множество лтъ, и на который извстные въ город люди умютъ жить во сто разъ лучше, нежели живутъ другіе на чистые денежки. Ну, дйствительно, сколько найдется людей, которые быстро несутся мимо васъ въ блестящихъ каретахъ, украшенные модой, привтствуемые торговцами, ни въ чемъ себ не отказывающіе, и которые живутъ Богъ всть чмъ! Мы видимъ часто Джэка Трифплесси, какъ онъ гарцуетъ въ парк, или несется въ своемъ броам по улиц Пэллъ-Мэлль, мы бываемъ на его обдахъ, которые не иначе подаются, какъ на самомъ модномъ серебр. ‘Какъ это началось, думаемъ мы, и чмъ это кончится?’ и Джекъ, какъ будто отгадывая вашу мысль, отвчаетъ вамъ: ‘Любезный другъ! я долженъ во всхъ столицахъ’. Конецъ, вроятно, долженъ когда нибудь наступить, а между тмъ Джэкъ благоденствуетъ попрежнему. Многіе считаютъ за большое удовольствіе удостоиться пожатія его руки, мало обращаютъ вниманія на недобрыя всти, которыя носятся на его счетъ по городу, и попрежнему считаютъ его добрымъ, веселымъ, разумнымъ, безпечнымъ малымъ.

Неумолимая истина принуждаетъ насъ признаться что Ребекка вышла за мужъ за джентльмена, принадлежащаго къ разряду Джековъ. Въ дом его было во всемъ замтно англійское пленти, исключая чистыхъ денегъ, въ которыхъ они довольно рано почувствовали недостатокъ, читая однажды газету и остановившись на объявленіи, что лейтенантъ Джоржъ Осборнъ производится въ капитаны: Раудонъ произнесъ такое мнніе на счетъ обожателя Амеліи, которое кончилось визитомъ на Россель-скверъ.

Когда Раудонъ и жена его хотли переговорить на аукціон съ Доббиномъ и узнать отъ него подробности катастрофы, постигшей старыхъ знакомыхъ Ребекки, Доббинъ скрылся: они собрали эти свднія или отъ привратника, или отъ аукціонера.

— Посмотрите на этихъ созданій, говорила Ребекка, выходя изъ зала съ блестящей покупкой — они, съ своими загнутыми носами, точно коршуны на пол посл битвы.

— Не могу знать, никогда не бывалъ на аукціонахъ, моя милая. Спроси у Мартингэйля, онъ все знаетъ, онъ былъ въ Испаніи адъютантомъ при генералъ Блайзер.

— Мистеръ Седли былъ весьма добрый старикъ, говорила Ребекка: — я отъ души сожалю о его несчастіи.

— Для этихъ господъ маклеровъ банкрутство нипочемъ, отвчалъ Раудонъ, хлопая бичемъ надъ ухомъ лошади.

— А мн бы хотлось купить что нибудь изъ посуды, продолжала молодая супруга, сантиментально: — двадцать пять гиней — это чудовищно дорого за такое маленькое фортепьяно. Я помню когда ихъ кунили Это было при выход Амеліи изъ пансіона, да и тогда за новое заплатили только тридцать пять гиней.

— А этотъ Осборнъ, какъ ты его величаешь, я думаю, въ лсъ смотритъ посл такого приключенія. Каково-то будетъ для твоей подруги, Бекки?

— Ничего, поправится, сказала Бекки: и они продолжали катиться по шумнымъ улицамъ Лондона, разговаривая о чемъ-то другомъ.

ГЛАВА XVIII.

КОМУ ПРИШЛОСЬ ИГРАТЬ НА ФОРТЕПЬЯНО, КОТОРОЕ КУПИЛЪ ДОББИНЪ.

Нашему удивительному разсказу предстоитъ на минуту очутиться между знаменитыми событіями и лицами и подойти къ окраинамъ самой исторіи. Когда орлы Наполеона Бонапарте, улетвъ изъ Прована, опустились посл кратковременнаго перелета, на остров Эльб, и потомъ, перелетая отъ шпица до шпица, очутились на башняхъ церкви Notre Dame, я удивляюсь, къ чему они взглянули на маленькій уголокъ Блумсбуpи, окрестности Лондона, который, вы можете быть уврены, былъ такъ спокоенъ, что даже шумъ и хлопанье ихъ могучихъ крыльевъ миновалъ бы незамченнымъ.

‘Наполеонъ у Каннеса выступилъ на берегъ’. Такая новость привела въ недоумніе многія европейскія державы и заставила многихъ знаменитыхъ дипломатовъ того времени изумиться, но каковожь должно было поразить это извстіе молодую двушку на Россель-сквер, передъ домомъ которой ночной стражъ пропвалъ обычную псню во время ея сладкаго сна, которая при выход на скверъ охранялась въ немъ желзными перилами, и за покупкой лентъ ходила не иначе, какъ подъ опекой стараго негра Самбо, съ огромной тростью — охраняемая днемъ и ночью видимыми и невидимыми хранителями. О, милый, нжный цвточекъ! ужели громкій ревъ военной бури для того только и поднялся, чтобъ смести тебя съ лица земли? Да, все счастіе бдной Эмми Седли зависло отъ жеребія, который бросилъ великій вождь — Наполеонъ!

Богатство отца Амеліи, при этомъ роковомъ извстіи, уничтожилось. Вс его спекуляціи въ послднее время шли какъ-то неудачно. Риски — не удавались, купцы — банкротились, фирмы — возвышались въ то время, когда разсчитывали, что они должны упасть. Но къ чму намъ входить въ подробности? Если успхъ бываетъ тяжелъ и медленъ, зато каждый изъ насъ знаетъ, что паденіе бываетъ быстро и легко. Старикъ Селди испыталъ это на самомъ о дл. Въ спокойномъ, изобильномъ дом, повидимому, все шло своимъ чередомъ. Добродушная хозяйка, ничего не подозрвая, предавалась своей лни и ежедневнымъ обязанностямъ. Дочь была погружена въ эгоистическую и нжную думу и не обращала никакого вниманіи на окружающій ея міръ, пока не разразился ударъ, подъ которымъ пала достойная фамилія.

Однажды вечеромъ мистриссъ Седли писала пригласительные билеты на вечеринку. У Осборновъ уже была одна: зачмъ же ей отстать отъ нихъ! Джонъ Седли возвратился изъ Сити позже обыкновеннаго и молча помстился у намина, между тмъ какъ добрая жена его болтала ему всякій вздоръ. Эмми отправилась наверхъ больная и разстроенная.

— Несчастная, говорила между прочимъ ея мать: — Джоржъ Осборнъ совсмъ покидаетъ ее. Мн длаются несносны манеры его родныхъ. Двицы цлыя три недли ни разу не заглянули сюда. Джоржъ былъ два раза въ город и не вздумалъ извстить насъ. Эдуардъ Дэйль видлъ его въ опер. Эдуардъ, я наврное знаю, женился бы на ней, да вотъ и капитанъ Доббинъ, я думаю…. только мн вс эти господа военные что-то не по сердцу. Джоржъ сдлался настощимъ денди. Воображаю, какъ это идетъ къ его военной форм! Намъ непремнно должно показать, что и мы не хуже ихъ. Намъ подобно сдлать вечеринку, мистеръ Седли. Что же ты молчишь, Джонъ? Скажи мн, какой лучше выбрать день? не вторникъ ли? Что же ты не отвчаешь? Господи Боже мой, что такое случилось?

Джонъ Седли соскочилъ со стула, чтобъ встртить бжавшую уже къ нему жену. Онъ схватилъ ее въ свои объятія и довольно быстро проговоривъ:

— Марія, мы раззорились. Намъ приходится перенести тяжкое испытаніе. Лучше, если ты сразу узнаешь все.

Когда онъ говорилъ, члены его трепетали и онъ едва не падалъ. Добрый старикъ полагалъ, что новость поразить его жену, его любимую жену, которой онъ еще во всю жизнь не сказалъ грубаго слова. Но вышло, что онъ самъ остался пораженъ. Когда онъ опустился въ креслы, обязанность утшителя пришлось принять на себя жен его. Она взяла его дрожащую руку, цаловала ее и обвила ее вокругъ своей шеи. Она называла его Джономъ, двоимъ безцннымъ Джономъ, старичкомъ, добрымъ старичкомъ, изъ души ея вырывались слова самой чистой любви и нжности, врный голосъ ея и простыя ласки вызывали изъ сердца бднаго старика неизъяснимое восхищеніе и вмст съ тмъ тихую грусть, они ободряли и утшали отягченную его душу.

Только однажды, въ продолженіи длиннаго вечера, когда они сидли вмст, и сжатое сердце бднаго Седлм открылось, когда онъ разсказалъ вс обстоятельства, сопровождающія его потери и запутанность длъ, когда онъ открылъ измну нкоторыхъ изъ его старинныхъ друзей и и великодушіе тхъ, отъ кого онъ вовсе того не ожидалъ, тогда только врная жена его почувствовала всю тяжесть обрушившагося надъ ними несчастія и предалась убійственной, горести.

— О, Боже мой, Боже мой! это убьетъ нашу бдную Эмми! сказала она.

Отецъ позабытъ про бдную двушку. Она лежала, мучимая безсонницей и вполн несчастная, надъ ихъ головами. Среди друзей, въ родительскомъ кров, подл нжныхъ родителей, опа была одинока. Будетъ ли кто разсказывать печаль свою всмъ и каждому? Будетъ ли онъ откровененъ тамъ, гд нтъ сочувствія? Станетъ ли онъ говоритъ съ тми, кто не пойметъ его? Точно также и бдная Амелія неимла и не могла имть повреннаго для своей грусти. Она не могла высказать старушк матери свои сомннія и заботы, будущія родственницы съ каждымъ днемъ становились для нея странне и непонятне. Она не смла сознаться самой себ въ дурныхъ предчувствіяхъ и опасеніяхъ, хотя втайн и страдала.

Амелія старалась уврить себя, что Осборнъ преданъ ей, хотя на самомъ дл видла противное. Чего она ему ни говорила — отъ него никакого отвта. Сколько подозрній и оскорбленнаго самолюбія приходилось ей преодолть! Кому могла бдная нжная страдалица открыть борьбу и муки своего сердца? Самъ герой Амелія только вполовину понималъ ее. Она не смла сознаться, что человкъ, котораго она любила былъ недостоинъ ея, не смла думать, что слишкомъ поспшно отдала ему свое сердце. Отдавши его однажды, эта невинная двушка была слишкомъ скромна, нжна, доврчива, слаба, чтобъ взять его назадъ. Мы часто настоящіе турки относительно привязанности нашихъ женщинъ и непремнно требуемъ отъ нихъ, чтобъ все длалось по нашему желанію. Правда, мы позволяемъ выходить имъ изъ дому довольно свободно, но точно также стараемся скрыть ихъ наружность, и вмсто покрывалъ употребляемъ улыбки, букли и розовыя шляпки. Душа ихъ должна быть открыта одному человку, и он охотно повинуются и исполняютъ малйшія наши желанія.

Точно въ такомъ положеніи находилась наша милая Амелія, когда въ март мсяц, Anno Domino 1815, Наполеонъ вышелъ на берегъ у Каннеса, Людовикъ XVIII бжалъ, вся Европа пришла въ движеніе, фонды упали, и честный Джонъ Седли раззорился.

——

Мы не станомъ исчислять подробностей несчастія, постигшаго биржевого маклера, его предварительныхъ мученій и томительныхъ ожиданій. На бирж объявили его несостоятельнымъ, его удалили изъ конторы и протестовали векселя: и наконецъ формально провозгласили банкротомъ. Домъ и мебель на Россель сквер были опечатаны и проданы съ аукціона, и онъ и его семейство принуждены, были пріютить себя гд Богъ приведетъ.

Джонъ Седли, несмотря на перспективу нищеты, которая такъ ясно предстояла ему, поступилъ какъ честный человкъ. Онъ удовлетворилъ всхъ своихъ людей съ такою пунктуальностію, которою не могутъ похвастаться люди, обремененные долгами. Слуги сожалли, оставляя хорошія мста, но не сокрушались при разлук съ любимымъ господиномъ. Горничная Амеліи была плодовита въ соболзнованіи, а ушла съ твердымъ намреніемъ пріискать себ мсто въ лучшей части города. Негръ Самбо съ опытностію въ своей должности, ршился поступить въ какой нибудь отель. Честная миссъ Бленкинсопъ хотя и помнила, какъ родились Джонъ и Амелія, хотя и горько оплакивала участь Джона Седли и его жены, но все же не хотла оставаться вмст съ ними, тмъ боле, что у ней составился значительный капиталецъ. Изъ признательности проводивъ ихъ въ новое и скромное убжище, она простилась съ ними навсегда.

Изъ всхъ противниковъ Седли въ его расчетахъ съ кредиторами, угнетавшими чувства уничиженнаго джентльмена до такой степени, что въ шесть недль онъ постарлъ цлыми десятками лтъ, самый ршительный и настойчивый казался Джонъ Осборнъ, его старинный другъ и пріятель — Джонъ Осборнъ, котораго онъ поднялъ въ жизни, который одолженъ былъ ему сотнями обязательствъ и котораго сыну предстояло жениться на дочери Седли. Какое изъ этихъ обстоятельствъ служило поводомъ къ такой жестокой настойчивости Осборна?

Давно замчено, что когда одинъ человкъ, находясь подъ какимъ нибудь важнымъ обязательствомъ къ другому, поссорится съ нимъ, тогда, забывая вс свои обязанности, онъ длается злйшимъ врагомъ послдняго. Чтобы извинить себя въ подобномъ жестокосердіи и неблагодарности, онъ старается оклеветать послдняго. Это происходитъ не оттого, чтобы имъ обладало самолюбіе, жестокость и огорченіе при неудачной спекуляціи — нтъ, это происходитъ часто изъ одного только чувства совмстничества, преслдователь старается доказать, что падшій человкъ бездльникъ: въ противномъ случа самъ преслдователь подвергается опасности навлечь на себя это незавидное названіе.

Есть еще и другое правило, которое часто служитъ оправданіемъ для жестокихъ кредиторовъ и состоитъ именно въ томъ, что не вс люди въ тсныхъ обстоятельствахъ бываютъ честны. Часто послдніе носятъ на лиц своемъ самыя неразгаданныя маски, представляютъ себ въ увеличенномъ вид благопріятныя возможности и, стараясь скрыть положеніе своихъ длъ, говорятъ, что все у нихъ въ цвтущемъ состояніи, между тмъ какъ на самомъ дл не предвидится къ тому ни малйшей возможности. Очень часто они улыбаются на краю неизбжнаго банкротства и всегда готовы принять вс возможныя, позволительныя и непозволительныя средства, чтобъ только отдалить отъ себя на нсколько дней несчастіе.

‘Убирайтесь вы съ вашимъ безчестнымъ именемъ!’ говоритъ одинъ кредитоъ и поноситъ, на чемъ свтъ стоитъ, своего утопающаго врага.

‘Да и къ чему я буду хвататься за соломенку?’ говоритъ спокойный и здравый разсудокъ утопающаго.

‘А ты почему отворачиваешься и не хочешь заглянуть въ нашу врную газету?’ говоритъ богачъ несчастному, готовому ввергнуться въ бездонную пропасть бдствія.

Кто не замчалъ изъ насъ готовности, съ которою лучшіе изъ друзей и честнйшіе изъ людей подозрваютъ и обвиняютъ другъ друга, при денежныхъ разсчетахъ, въ обман?

Чувство прежнихъ благодяній, всегдашній поводъ къ враждебнымъ отношеніямъ, подстрекало и раздражало Осборна. Онъ ршился даже разстроить партію между дочерью Седли и своимъ сыномъ, но, такъ какъ дло зашло уже довольно далеко и притомъ характеръ и счастіе двушки были потрясены въ своемъ основаніи, Джону Осборну необходимо нужно было показать самыя сильныя причины къ подобному разрыву и доказать, что Джонъ Седли дйствительно низкій человкъ.

Жестокость и презрніе, которыя Осборнъ выказывалъ при встрчахъ съ кредиторами, едва не убивали несчастнаго старика банкрота. Онъ запретилъ сыну Джоржу видться съ Амеліей и, выставляя невинную двушку въ самыхъ черныхъ краскахъ, угрожалъ юнош проклятіемъ въ случа неповиновенія. Самое главное изъ условій ненависти и гнва состоитъ въ томъ, что вы должны и сами выдумывать и врить небылицамъ противъ презираемаго предмета, и только для того, какъ мы уже сказали, чтобъ быть самостоятельнымъ.

Съ наступленіемъ кризиса, когда банкротство Седли сдлалось уже гласнымъ, когда Россель-скверъ былъ навсегда оставленъ честнымъ семействомъ, когда объявлено было что между Амеліей и Джоржемъ Осборномъ все кончилось,— все между ей и ея любовью, ея счастіемъ и врою въ свтъ, когда наступилъ роковой финалъ, бдная, несчастная Амелія, противъ всякаго ожиданія своихъ родителей, перенесла этотъ ударъ довольно спокойно. Эта новость была подтвержденіемъ давнишнихъ темныхъ предзнаменованій. Она была смертнымъ приговоромъ Амеліи за пламенную любовь. Несчастная двушка! теперь ей еще мене предстояло возможности высказать свою душу, поврить свои тайны, муки сердца. Еще мене предстояло надежды на утшеніе ея скорби. Она съ болзненнымъ равнодушіемъ перешла изъ богатаго дома на Россель-скверъ въ скромное новое жилище, безмолвно осталась въ своей маленькой комнатк, тосковала день и ночь и увядала съ каждымъ днемъ. Я не думаю сказать этимъ, чтобъ вс женщины были таковы. Милая миссъ Буллокъ! я не думаю, чтобъ ваше сердц сокрушалось при подобныхъ обстоятельствахъ. Вы имете весьма твердую душу и езе боле твердыя правила. Не смю сказать ничего и про себя, хотя сердце мое и много выстрадало, но, надобно признаться, перенесло вс эти страданія безъ всякихъ дурныхъ слдствій. Это относится до тхъ, кто одаренъ нжной, кроткой, чувствительной душой!

Горечь, какую чувствовалъ Джонъ Седли при мысли объ отношеніяхъ между Амеліей и Джоржемъ, выказывалась имъ едва ли не сильне самого Осборна. Онъ, называлъ семейство послдняго бездушнымъ, злобнымъ и неблагодарнымъ. ‘Никакая земная власть — говорилъ онъ — не принудитъ меня выдать свою дочь за сына такого разбойника’, и вмст съ тмъ приказывалъ Эмми изгнать изъ сердца Джоржа и возвратить ему вс его письма и подарки.

Амелія согласилась съ нимъ и старалась, по возможности, повиноваться. Она отложила нсколько бездлушекъ, вынула изъ завтнаго ящика завтныя письма, перечитала ихъ еще и еще, горько заплакала и не могла съ ними разстаться: это усиліе для нея было слишкомъ тягостно. Она положила ихъ на грудь свою. Бдная Амелія! сколько радостей было при полученіи этихъ писемъ! какое сладостное біеніе сердца испытывала она, когда читала ихъ! если они были холодны, пламенная любовь передавала имъ нжную теплоту, если они были коротки, кроткая и искренняя привязанность ея находила къ тому бездну извиненій.

Амелія проводила по цлымъ часамъ за этими ничтожными лоскутками бумаги. Она жила однимъ прошедшимъ, каждое письмо напоминало ей какое нибудь обстоятельство, связанное съ нимъ. И какъ хорошо она помнила каждое изъ этихъ обстоятельствъ! Взгляды и голосъ Джоржа, его одежда, что онъ говорилъ и какъ говорилъ, вс воспоминанія, съ которыми были связаны начало и конецъ обоюдной ихъ привязанности,— вотъ все, что оставалось Амеліи въ этомъ мір! Занятіе жизни ея состояло теперь въ безмолвномъ созерцаніи холоднаго трупа любви.

Съ этого времени только одна смерть улыбалась ей радужными цвтами счастія. ‘Только тогда — думала она — я всегда буду въ состояніи слдовать за нимъ’.

——

— Я думаю, врядъ ли капитанъ Осборнъ женится на дочери банкрота, говорила миссъ Доббинъ.— Довольно и того, что ея отецъ всхъ порядочно обманулъ. Что касается до самой Амеліи то глупость ея превзошла все….

— Что такое все? прервалъ капитанъ Доббинъ.— Разв они принадлежали другъ другу не съ самого дтства? Разв въ этой партіи можетъ быть что предосудительное? Да кто осмлится произнести хоть слово противъ нжной, невинной, чистой души этой молодой женщины?

— Сдлайте одолженіе. Уильямъ, не кричите на насъ такъ громко. Мы вдь не мужчины и не можемъ съ вами драться сказала миссъ Джэйнъ.— Мы еще ни слова не сказали противъ миссъ Седли. Конечно, поведеніе ея во всхъ отношеніяхъ было весьма неблагоразумно, если только нельзя дать ему названіе похуже, и притомъ же родители, какъ оказывается, люди, которые вполн заслужили свое несчастіе.

— Теперь миссъ Седли свободна: не хотите ли, Уильямъ, вы предложить ей свою руку? спросила миссъ Анна саркастически. — Это была бы весьма выгодная партія…. Ха, ха, ха!..

— А почему же и не такъ, я не прочь отъ этого, сказалъ Доббинъ, вспыхнувъ.

— Меня одно удивляетъ: какимъ образомъ является у васъ готовность такъ скоро измняться, неужели вы думаете, что миссъ Седли дйствительно свободна?

— Смйтесь, смйтесь, сколько душ вашей угодно надъ нею. Она не можетъ слышать васъ. Продолжайте ваши шутки, Анна! Вы всегда составляли остроуміе нашего семейства. Продолжимте, мы васъ слушаемъ.

— Я опять повторяю вамъ, Уильямъ, что вы не въ казармахъ, замтила миссъ Анна.

— Не въ казармахъ? клянусь Юпитеромъ, я бы желалъ, чтобы мн сказали что нибудь подобное въ казармахъ! вскричалъ выведенный изъ себя британскій левъ. — Да кто бы осмлился пикнуть противъ Амеліи! Нтъ, Анна, мужчины такъ не говорятъ. Эта болтовня позволяется исключительно однмъ только женщинамъ. Он отъ нечего длать позволяютъ себ, и даже очень часто, какъ утки квакать по пустому. Пожалуете, не плачьте. Ну, ну, положимъ вы не утки, а гуси, сказалъ Доббинъ замтивъ, что коричневые глаза миссъ Анны начинали увлажаться слезками.

— Ну, не гуси, не гуси, а лебеди, только, ради Бога, оставьте миссъ Седли въ поко.

Мама и сестры капитана Доббина часто нападали на него, за его пристрастіе къ Амеліи. Эти достойныя женщины, основывая свои понятія обо всемъ на собственной опытности, опасались за Доббина, чтобы съ измнившимися обстоятельствами выборъ Амеліи Не палъ на другого капитана.

— Слава Богу, мама, что полкъ уходитъ за границу, говорили дочери. Эта опасность минуетъ нашего брата.

Дйствительно, полкъ выступалъ въ походъ. Здсь, къ нашей домашней драм, представляемой на Ярмарк Тщеславія, является французскій императоръ, безъ котораго она не выполнилась бы с такимъ успхомъ. Причиною его появленія была гибель мистера Джона Седли. Прибытіе его въ столицу подняло къ оружію всю Францію и всю Европу. Въ то время, какъ французская нація и армія присягали на врность императорскимъ орламъ, на Майскомъ пол четыре могучія европейскія арміи пришли въ движеніе и понеслись къ великой битв. Одна изъ нихъ были британская, и капитаны Доббинъ и Ocборнъ, принадлежали къ ней.

Восторгъ и энтузіазмъ, съ какимъ была принята однимъ изъ британскихъ полковъ новость о побг съ острова Эльбы и вступленіи на берегъ Наполеона, можетъ понять и оцнить только тотъ, кто знаетъ этотъ храбрый отрядъ. Отъ полковника до послдняго барабанщика: вс были одинаково одушевлены надеждами, честолюбіемъ и патріотическимъ энтузіазмомъ. Наступила давно желанная чреда и этому полку показать своимъ собратамъ по оружію, что и они также умютъ пожинать лавры, какъ и т, которые находились въ Испаніи. Наши два пріятеля Доббинъ и Осборнъ равно раздляли съ прочими восторгъ, но каждый изъ нихъ по своему: мистеръ Доббинъ, съ врожденнымъ спокойствіемъ и скромностію, мистеръ Осборнъ — съ шумомъ и энергіей.

Трепетное волненіе, распространившееся вслдствіе этой новости, по всему государству и арміи, было такъ велико что многія частные цли оставались безъ вниманія. Поэтому и Осборнъ, среди дятельныхъ приготовленій къ походу и съ нетерпливымъ желаніемъ къ дальнйшему производству, не былъ тронутъ происшествіями, которыя въ мирное время были бы для него очень занимательны. Надобно признаться съ безпристрастіемъ автора, что онъ не слишкомъ былъ пораженъ катастрофой мистера Седли. Въ тотъ день, когда происходило первое собраніе кредиторовъ несчастнаго джентльмена, Джоржъ примривалъ свое новое платье, которое, мимоходомъ сказать, чрезвычайно шло въ нему. Отецъ его, разсказывая о злобномъ, безстыдномъ поступк банкрота, напоминая о томъ, что онъ говорилъ объ Амеліи, и что съ этого времени связь ихъ навсегда прекратилась, далъ молодому капитану порядочную сумму денегъ. Проходя мимо дома, въ которомъ онъ провелъ столько счастливыхъ часовъ, онъ увидлъ на немъ приклеенный объявленію. Ему еще бы разъ хотлось видть ихъ передъ своимъ уходомъ. Кровъ, подъ которымъ выросла Амелія и ея любовь, былъ запертъ, гд то, бдные, они пріютились? Мысль о ихъ несчастіи тронула Осборна. Сидя въ этотъ вечеръ въ кофейной, онъ былъ задумчивъ и печаленъ и, по замчанію его товарищей, много пилъ вина.

Въ кофейную явился Доббинъ. Уговаривая друга своего не пить, онъ спросилъ, съ выразительнымъ взглядомъ, о новостяхъ: но тотъ отклонилъ отъ себя этотъ разговоръ.

Спустя три дня Доббинъ засталъ Осборна въ своей комнат въ казармахъ. Опустивъ голову, онъ сидлъ передъ и какими-то бумагами, разбросанными въ безпорядк. По всему видно было, что капитанъ былъ въ глубокой грусти.

— Взгляни сюда, мой другъ! На что это похоже? Она…. она прислала мн все, что я дарилъ ей…. какія-то ничтожныя бездлушки.

И онъ подалъ Доббину конвертъ, адресованный знакомой ему рукой на имя капитана Джоржа Осборна, въ немъ были приложенія: колечко, серебряный ножечекъ, которые куплены Осборномъ еще мальчикомъ, на ярмарк и золотой замочекъ съ локономъ его волосъ.

— Все кончилось! сказалъ онъ, съ болзненнымъ вздохомъ: — посмотри, Уильямъ, если хочешь, что она пишетъ.

Въ нсколькихъ строкахъ этого письма было слдующее:

‘Мой папа приказалъ возвратить вамъ эти подарки, сдланные вами въ боле счастливые дня. Я пишу къ вамъ въ послдній разъ. Разразившійся надъ нами ударъ, я думаю, вы одинаково чувствуете со мной. Я освобождаю васъ отъ сердечнаго обязательства, невыполнимаго въ нашемъ настоящемъ несчастіи. Я уврена, что въ послднемъ вы не участвовали,— не участвовали также и въ подозрніяхъ мистера Осборна, переносить которыя намъ тяжеле всего. Прощайте, навсегда прощайте! Молю Бога, чтобъ онъ послалъ мн силы перенести это и другія несчастія,— а для васъ прошу Его благословеній. А….

‘Я буду часто играть на фортепьяно,— на вашемъ фортепьяно. Кром васъ мн некому прислать его’.

Доббинъ былъ очень чувствителенъ. Видъ женщины и дтей въ огорченіи всегда разстраивалъ его. Мысль о горести и одиночеств Амеліи невыразимо мучила его добрую душу. Онъ предался печали, которую всякій другой назоветъ неприличною мужчин. Онъ клялся, что Амелія была воплощенная добродтель, Осборнъ отвчалъ тихо. ‘Да, Джоржъ’, задумавшись, припоминалъ счастливую исторію ихъ жизни, и ея самаго ранняго дтства до настоящей минуты, видлъ въ ней нжную, невинную, очаровательно простую, непритворно любящую и кроткую Амелію.

Какая мука была для него — потерять все, имть все и не владть имъ! Тысяча семейныхъ сценъ столпились въ его воспоминаніи, и въ каждой изъ нихъ Амелія была добра, очаровательна. Думая о себ, онъ краснлъ отъ угрызенія совсти и стыда, при мысли о самолюбіи а равнодушіи, такъ рзко противоположныхъ ея совершенной чистот. Слава была на время забыта, и два друга разговаривали теперь исключительно объ Амеліи.

— Гд они теперь? Кто знаетъ? спросилъ Осборнъ, посл продолжительнаго разговора и длинной паузы. Гд они теперь? На записк нтъ адреса.

Доббинъ зналъ, гд они. Онъ не только послалъ къ нимъ фортепьяно, но въ письм къ мистриссъ Седли просилъ позволенія притти повидаться съ ними, и онъ видлъ ее, видлъ также и Амелію, и, что еще боле, принесъ это прощальное письмо, которое такъ разтрогало ихъ.

Добродушный Доббинъ былъ радушно принятъ мистриссъ Седли. Она была тронута появленіемъ фортепьяно, которое, какъ догадывалась, должно быть прислано отъ Джоржа. Капитанъ Доббинъ не хотлъ поправлять ошибку достойной леди. Онъ съ участіемъ выслушалъ всю исторію ея жалобъ и несчастій, соболзновалъ ея потерямъ и лишеніямъ и соглашался съ порицаніемъ жестокаго поведенія со стороны мистера Осборна къ своему первому благодтелю. Облегчивъ такимъ образомъ обремененную душу и высказавъ вс свои горести, она просила Доббина повидаться съ Амеліей, которая, по обыкновенію, сидла въ своей комнат и по зову матери съ лихорадочнымъ трепетомъ спустилась внизъ.

Наружность Амеліи такъ страшно измнилась, взоръ отчаянія былъ такъ выразителенъ, что честный Уильямъ Доббинъ испугался при ея появленіи и въ блдномъ лиц ея прочиталъ самыя роковыя предсказанія. Спустя нсколько минутъ, проведенныхъ въ его обществ, она вручила ему конвертъ и сказала.

— Пожалуста, передайте это капитану Осборну, и…. я надюсь, что онъ здоровъ…. вы очень добры, что не забыли насъ…. нашъ новый домикъ намъ очень нравятся. Теперь…. мама, я думаю итти наверхъ…. я очень слаба.

И съ этимъ вмст и съ нжною улыбкой бдное дитя удалилось.

Мистриссъ Седли, провожая ее, бросила на Доббина взглядъ мучительной тоски. Добрый воинъ самъ слишкомъ горячо любилъ ее и сожаллъ о ней не меньше матери. Невыразимая печаль, жалость и ужасъ запали въ его душу. Уходя домой, ему казалось, что онъ сдлалъ преступленіе, увидвши Амелію несчастною.

Когда Осборнъ узналъ, что другъ его нашелъ семейство Седли, онъ бросился къ нему и съ жаромъ началъ собирать свдніи относительно Амеліи. Здорова ли она? какъ она — перемнилась ли? что она говорила? Доббинъ схватилъ его за руку и пристально взглянулъ ему въ лицо.

— Джоржъ, она умираетъ…. сказалъ онъ. Голосъ измнилъ ему, и онъ не могъ боле говорятъ.

——

Въ маленькомъ домик, гд поселялось семейство несчастнаго Седли, находилась рзвая ирландская служанка, которая исполняла вс домашнія обязанности. Тщетно старалась эта двочка оказать Амеліи помощь или утшеніе. Эмми была слишкомъ печальна, чтобъ отвчать на ея ласки и заботы.

Спустя четыре часа посл разговора между Доббиномъ и Осборномъ, къ комнату Амеліи вошла служанка. Печальная Амелія безмолвно сидла надъ письмами любимаго друга, надъ послднимъ безцннымъ стоимъ сокровищемъ. Веселая служанка, съ улыбкой и лукавымъ взглядомъ, длала всевозможныя попытки обратить на себя вниманіе бдной Эмми, но та ее не замчала.

— Миссъ Эмми! сказала двочка.

— Сейчасъ, сказала Эмни, не оглядываясь.

— Я прислана къ вамъ, продолжала двочка. Здсь что-то есть для насъ — новенькое письмецо, оставьте читать ваши старыя. И она передала письмо.

Эмми взяла его и прочитала.

‘Я долженъ васъ видть’, говорило письмо. ‘Неоцненная Эмми — безцнная любовь — дражайшій другъ! приходите ко мн’.

Джоржъ и мать Амеліи стояли за дверьми, ожидая, когда она кончитъ читать письмо.

ГЛАВА XIX.

ЗА МИССЪ КРОУЛИ УХАЖИВАЕТЪ НЯНЬКА.

Мы видли, съ какимъ желаніемъ мистриссъ Фиркинъ торопилась сообщить семейное событіе, въ ректорство, къ мистриссъ Бютъ Кроули, и знаемъ, какъ внимательна и снисходительна была эта почтенная дама къ довренной слуг миссъ Кроули. Она была также добрымъ другомъ и товарищемъ и для миссъ Бриггсъ и пріобрла расположеніе послдней тми безчисленными услугами и общаніями, которыя ничего не стоютъ для дающаго, а бываютъ цнны и пріятны для принимающаго. Каждый хорошій экономъ и управитель дома долженъ знать, какъ дешево и мило бываетъ это средство, и какой вкусъ оно придаетъ самому простому блюду жизни. Напрасно говорятъ, что ‘сладкимъ словомъ не подмаслишь хлба!’ Все равно, какъ безсмертный Алексисъ Сойеръ могъ приготовлять супъ за полпенни вкусне, нежели другой несвдущій поваръ за полкроны, такъ и нсколько пріятныхъ фразъ искуснаго артиста западаютъ глубже, нежели огромный запасъ какого нибудь оратора писаки. Мы знаемъ, что существенные яства часто разстроиваютъ желудокъ, между тмъ какъ нсколько прекрасныхъ словъ весьма легко перевариваются и возбуждаютъ аппетитъ къ такой же пищ. Мистриссъ Бютъ безпрестанно говорила Бриггсъ и Фиркинъ о своей глубокой привязанности къ нимъ, и чего бы она не сдлала при состояніи миссъ Кроули, для такихъ превосходныхъ и преданныхъ друзей, и об дамы питали къ ней за то глубочайшее уваженіе и изъявляли ей такую благодарность и увренность, какъ будто мистриссъ Бютъ на самомъ дл оказала имъ величайшія благодянія.

Раудонъ Кроули, съ другой стороны, не длалъ ршительно никакихъ усилій для снисканія пріязни адъютантовъ своей тетки и выказывалъ имъ свое презрніе съ возможною откровенностью,— заставлялъ Фиркинъ снимать съ него сапоги, посылалъ въ дождь съ пустыми порученіями, и если дарилъ ей иногда гинею, такъ не иначе, какъ швыряя ее чуть не въ лицо. Если тетка избирала Бриггсъ цлью своихъ острогъ, онъ слдовалъ ея примру и пускалъ въ нее шутками, похожими на удары конскихъ копытъ. Мистриссь Бютъ, напротивъ того совтовалась съ нею въ длахъ вкуса и затруднительныхъ случаяхъ, удивлялась ея стихамъ и всми возможными средствами старалась доказать ей свое уваженіе, длая Фиркинъ какой нибудь грошовый подарокъ, она присовокупляла къ нему столько сладкихъ словъ, что грошъ превращался въ сердц признательной горничной въ золотую монету, и Фиркинъ питала надежды на необыкновенный подарокъ въ будущемъ.

Покамстъ Раудонъ былъ въ милости, ему повиновались въ угрюмомъ безмолвіи, а когда онъ очутился въ опал, никто о немъ не жаллъ и никто не хотлъ помочь ему.

Напротивъ того, когда мистриссъ Бютъ вступила въ командованіе домомъ миссъ Кроули, гарнизонъ изъявилъ горячую готовность дйствовать подъ ея начальствомъ, и вс ожидали повышеній, расчитывая на ея общанія, великодушіе и красныя слова.

Но чтобы признать себя посл перваго пораженія окончательно побжденнымъ и не попытаться бы завоевать прежнюю позицію, этого мистриссъ Бютъ Кроули никакъ не могла предположить. Она знала умъ и ловкость Ребекки, знала, что такая отчаянная женщина не сдастся безъ боя. Мистриссъ Бютъ понимала, что она должна приготовиться къ борьб и неусыпно остерегаться штурма, подкоповъ, и нечаянныхъ нападеній.

Во первыхъ, хотя она и командовала крпостью, могла ли она положиться на главнйшаго жителя? Выдержитъ ли миссъ Кроули? не питаетъ ли она тайнаго желанія вновь принять изгнаннаго непріятеля? Старая леди любила Раудона и забавлявшую ее Ребекку. Мистриссъ Бютъ не могла не сознаться, что никто изъ ея приверженцевъ не могъ доставлять ей столько удовольствія.

— Пніе моихъ дочерей посл пнія этой ненавистной гувернантки, я знаю, невыносимо, думала жена ректора. Она всегда уходитъ спать, когда Марта и Луиза принимаются за дуэтъ. Школьныя манеры Джемса и толки Бюта о его собакахъ и лошадяхъ всегда наводятъ на нее тоску. Если я уведу ее въ нашъ приходскій домъ, она на всхъ насъ разсердится, убжитъ, снова попадетъ, можетъ быть, въ когти ужасному Раудону и сдлается жертвою аспида Ребекки. Теперь она очевидно разстроена и еще нсколько недль не будетъ въ состояніи тронуться съ мста: надо воспользоваться этимъ временемъ и составить планъ для спасенія ея отъ этихъ безнравственныхъ людей.

Если кто нибудь говорилъ миссъ Кроули въ минуты цвтущаго состоянія ея здоровья, что она смотритъ какъ-то не совсмъ хорошо, она тотчасъ же посылала за докторомъ, а посл внезапнаго семейнаго событія, которое разстроило бы нервы и покрпче ея, она дйствительно заболла. Мистриссъ Бютъ сочла своею обязанностію увдомить доктора, аптекаря, dame de compagnie и всхъ домашнихъ, что миссъ Кроули въ весьма критическомъ положеніи, и что они должны сообразоваться съ этимъ обстоятельствомъ. Улица была по колни устлана соломою, молотокъ снятъ съ дверей, она пригласила доктора являться два раза въ день, и каждые два часа заливала паціентку потопомъ микстуръ. Если кто нибудь входилъ въ комнату, она испускала такое зловщее шипеніе, что старуха приходила въ ужасъ лежа въ постели, откуда не могла выглянуть, не встрчая пары пронзительныхъ глазъ мистриссъ Бютъ, неподвижно сидящей въ креслахъ у ея изголовья. Эти глаза свтили, казалось, во мрак, когда она ходила по комнат, какъ кошка на бархатныхъ лапкахъ.

Миссъ Кроули пролежала много дней, слушая чтеніе книгъ,— пролежала много ночей, слушая псни ночного сторожа и глядя на сверканіе глазъ мистриссъ Бютъ или на жолтое мерцаніе ночника на темномъ потолк. Сама Гигея заболла бы при такихъ обстоятельствахъ, а о нервной старух и говорить нечего. Мы уже сказали, что въ здоровомъ состояніи эта почтенная обитательница на Ярмарк Тщеславія думала о религіи и нравственности также вольно, какъ Вольтеръ, но во время болзни терзалась страхомъ смерти, и безграничная трусость овладвала старою гршницею.

Мы за деньги собрали публику смотрть на наше представленіе, а не слушать скучныя наставленія. Но, при всемъ томъ, неумолимая истина принуждаетъ насъ замтить, что шумъ, тріумфъ, смхъ и веселье, которые мы видимъ на Ярмарк Тщеславія, не всегда бываютъ спутниками актеровъ въ ихъ частной жизни, а что ими очень часто овладваютъ самая мучительная тоска, сильное отчаяніе и ужасное раскаяніе. Воспоминаніе о блестящихъ банкетахъ рдко улыбается немощному эпикурейцу. Воспоминаніе о пышныхъ нарядахъ и бальныхъ побдахъ не всегда служитъ утшеніемъ увядшей красот. Успхъ и удовольствія вчерашняго дня весьма мало приносятъ пользы извстному (пожалуй хоть и неизвстному) завтра, которое предстоитъ намъ впереди, и о которомъ каждому изъ васъ приходится боле или мене похлопотать. О, братья, по пестрымъ нарядамъ! ужели вы не думаете, что наступятъ минуты, когда вамъ надостъ и этотъ шумъ, и этотъ смхъ, и кривлянье, и звонъ бубенчиковъ и колокольчиковъ? Да, друзья мои и сотоварищи, эти мысли составляютъ мой любимый предметъ, когда я хожу по ярмарк, разсматриваю лавки, заглядываю въ балаганы и, пораженный блескомъ, шумомъ и весельемъ, возвращаюсь домой — уничтоженный.

— О, еслибъ у мужа моего была на плечахъ голова немножко поумне, думала про себя мистриссъ Бютъ: — какъ бы онъ былъ полезенъ при теперешнихъ обстоятельствахъ! Онъ могъ бы заставить эту несчастную раскаяться въ своемъ вольнодумств. Отъ него зависло бы внушить ей исполненіе прямыхъ обязанностей и навсегда отстранить отъ нея безпутнаго человка, опозорившаго себя и свою фамилію. Онъ принудилъ бы ее отдать справедливость моимъ милымъ дочерямъ и двумъ сыновьямъ, которые требуютъ и заслуживаютъ всякаго вспомоществованія и участія со стороны своихъ родныхъ.

Основываясь за томъ, что ненависть порока прокладываетъ путь въ добродтели, мистриссъ Бютъ старалась поселить въ душ своей невстки совершенное отвращеніе ко всмъ беззаконіямъ Раудона Кроули, которымъ она составила огромный каталогъ. Ежели человкъ дурно поступалъ въ своей жизни, то не знаю, какой моралистъ въ состояніи выказать свту вс его погршности такъ ясно и подробно, какъ его родственники, въ этомъ отношеніи мистриссъ Бютъ выказала вполн фамильное участіе и полное знаніе исторіи Раудона. У ней были собраны вс подробности ссоры Раудона съ капитаномъ Фейрбрасомъ, въ которой Раудонъ, виновный съ самого начала, кончилъ тмъ, что застрлилъ капитана. Она знала, какъ несчастный лордъ Довдэль, которому мама наняла домъ въ Оксфорд, гд ему предназначено было воспитываться, и который во всю жизнь свою не бралъ въ руки картъ, былъ развращенъ Раудономъ въ Конос,— и какъ онъ, напоивъ юнаго лорда, обыгралъ его на четыре тысячи фунтовъ. Она описывала съ врною точностію мученія многихъ деревенскихъ семействъ, которыхъ онъ совершенно погубилъ, сыновей, которыхъ онъ вовлекъ въ безчестіе и нищету,— дочерей — въ неизбжную гибель. Она знала многихъ торговцевъ, которые обанкротились единственно чрезъ расточительность Раудона, знала вс низкія средства, имъ употребляемыя,— удивительную ложь, которую онъ придумывалъ, чтобъ выманить денегъ отъ великодушнйшей изъ тетокъ, и наконецъ неблагодарность и насмшки, которыми онъ отплачивалъ за вс ея жертвы. Мистриссъ Бютъ постепенно передавала вс эти подробности миссъ Кроули, выводила изъ нихъ свои заключенія и совтовала ей, какъ по долгу истинной христіанки, такъ и матери семейства, принять надлежащія мры. Она не имла ни малйшаго сожалнія къ жертв, которую приносилъ ея языкъ на закланіе, напротивъ, она считала обязанностію исполнить этотъ долгъ. Говорите, что хотите, а я ни на шагъ не отступлю отъ своего мннія, что лучшіе наблюдатели нашихъ прегршеній бываютъ наши же ближайшіе родственники. Для осужденія Раудона Кроули достаточно бы было одной истины, не принимая излишняго злословія, распущеннаго со стороны его друзей.

Для лучшаго исполненія своихъ предначертаній, мистриссъ Бютъ не доставало свдній относительно Ребекки, но и за тмъ не стало дло. Эта неутомимая послдовательница истины, отдавши строгія приказанія отказывать всмъ посланнымъ и не принимать никакихъ писемъ отъ Раудона Кроули, взяла карету миссъ Кроули и отправилась къ своему незабвенному и старому другу миссъ Пинкертонъ, въ домъ Минервы, на Чизвикскомъ бульвар. Она сообщила тамъ объ обольщеніи Раудона Кроули миссъ Ребеккою Шарпъ и въ замнъ получила разныя старинныя подробности относительно происхожденія и исторіи маленькой гувернантки. Другъ лексикографа имлъ о ней обширныя свднія. Миссъ Джемим было приказано принести письма и росписки покойнаго рисовальнаго учителя. Изъ нихъ нкоторыя были изъ трактировъ, въ другихъ онъ просилъ о помощи, иныя были наполнены благодарностію къ чизвикскимъ дамамъ, за ласковый пріемъ Ребекки, въ послднемъ документ, вышедшемъ изъ подъ пера умирающаго артиста, Ребекка, какъ беззащитная сирота, поручалась покровительству миссъ Пинкертонъ. Въ коллекціи находились и дтскія письма Ребекки, содержаніе которыхъ заключалось къ испрашиваемой для отца помощи или въ изъявленіи благодарности. Если вамъ вздумается искать на Ярмарк Тщеславія сатиръ, то вы нигд ихъ не найдете лучше, какъ только въ однихъ письмахъ. Возьмите пучокъ переписки съ вашимъ искреннимъ другомъ, которая велась десятокъ лтъ тому назадъ,— вашего задушевнаго друга, котораго вы ненавидите теперь. Взгляните на связку писемъ отъ вашей сестры,— о! какъ вы были привязаны къ ней до ссоры за наслдство изъ-за какихъ нибудь двадцати гиней! Разсмотрите царапины вашего сына, котораго самолюбивая непокорность сокрушила ваше сердце, наконецъ прочтите кипу вашихъ собственныхъ посланій, отъ которыхъ такъ и ветъ пламенной любовью и вчною привязанностію, и которыя возвращены вамъ обожаемымъ предметомъ по случаю замужства за набоба,— предметомъ, о которомъ вы столько же заботитесь теперь, какъ объ индйской королев. Клятвы, любовь, общанія, сердечныя тайны, признательность — какъ странно читать ихъ спустя нсколько времени! На Ярмарк Тщеславія непремннымъ закономъ должно постановить, чтобъ вс письменные документы (исключая коммерческихъ векселей), посл извстнаго промежутка времени, предавались всесожженію. Вс шарлатаны и мизантропы, которые увдомляютъ насъ о неизгладимыхъ чернилахъ, должны погибнуть вмст съ своими открытіями. Лучшими чернилами на Ярмарк Тщеславія могутъ быть приняты только т, которыя дня черезъ два совершенно исчезаютъ и оставляютъ бумагу чистою и блою, такъ что вы можете писать на ней что нибудь другое.

Неутомимая мистриссъ Бютъ отправилась отъ миссъ Пинкертонъ за дальнйшими открытіями за счетъ фамиліи Шарпъ въ Греческую улицу, на квартиру, которую нанималъ когда-то покойный живописецъ. На стнахъ небольшой комнаты и теперь еще висли два портрета: женскій въ шолковомъ плать и мужской съ мдными пуговицами, это была работа мистера Шарпъ и вмст дань за слдуемыя съ него квартирныя деньги. Мистриссъ Стоксъ, хозяйка дома, была словоохотная женщина и разсказала все, что знала о мистер Шарпъ. Разсказывала, какъ онъ былъ безпеченъ и бденъ, добродушенъ и забавенъ, какъ преслдовали его полицейскіе коммисары и кредиторы, и какъ, къ ужасу хозяйки, онъ не внчался на своей жен, пока послдняя не захворала безнадежно, какая у него была лукавая дочь, какъ эта двочка заставляла хохотать цлыя собраніи артистовъ,— какъ она бгала за джиномъ въ погребъ. Короче сказать, мистриссъ Бютъ собрала огромный запасъ свдній о происхожденіи, воспитаніи и поведеніи Ребекки.

Изъ всхъ этихъ источниковъ былъ составленъ для миссъ Кроули краткій, но ясный докладъ. Мистриссъ Раудонъ Кроули была дочь оперной двчонки. Она сама танцовала. Она пила вмст съ отцомъ своимъ джинъ, и проч. и проч. Она была погибшая женщина, вышедшая замужъ за погибшаго мужчину. Изъ этой коротенькой, но интересной повсти, сочиненія мистриссъ Бютъ, можно было извлечь слдующее нравоученіе: развратъ этой четы неизлечимъ, и никакой добропорядочный человкъ не долженъ съ ней знаться.

Вс эти матеріалы, собранные мистриссъ Бютъ, служили провизіей и военными снарядами для укрпляемаго дома миссъ Кроули, которому, по ея мннію, предстояла неизбжная осада соединенныхъ силъ Раудона Кроули и его Супруги.

——

Одну только ошибку она сдлала въ своихъ распоряженіяхъ, а именно, что мистриссъ Бютъ была слишкомъ усердна и устроивала все черезчуръ хорошо. Безъ всякаго сомннія, она повергла миссъ Кроули еще въ большую немочь, и хотя больная старуха покорялась ея власти, но съ такимъ утомленіемъ и тяжестью, что бдная, жертва выжидала перваго благопріятнаго случая, чтобъ освободиться отъ нея.

Мистриссъ Бютъ, съ своей стороны, утомившись едва не до полусмерти попеченіями о больной невстк, ршилась высказать свои жертвы и слдствія ихъ постоянному доктору ихъ дома, мистеру Кломпу.

— Я уврена, любезный мистеръ Кломпъ, говорила она: — что боле моихъ усилій нельзя требовать для возстановленія нашей дорогой больной, которую неблагодарность ея племянника едва не погубила. Я не обращаю вниманія на свои личныя безпокойства: я готова жертвовать собой для поправленія ея здоровья.

— Признаюсь вамъ, ваша преданность меня удивляетъ, отвчалъ мистеръ Кломпъ:— но….

— Съ того времени, какъ я пріхала сюда, мн ни разу не удалось еще порядочно сомкнуть глаза. Исполняя обязанность родственницы, я вовсе не обращаю вниманія ни на сонъ, ни на здоровье, ни на покой. Когда мой бдный Джемсъ лежалъ въ осп, неужели вы думаете, что я передала его попеченію какой нибудь наемной няньки? Никогда.

— Вы поступили какъ должно превосходной матери, это длаетъ вамъ честь, сударыня, но…

— Да, это правда: какъ мать семейства и какъ жена англійскаго священника, я съ покорностію признаю, что мои правила во всхъ отношеніяхъ, превосходны, говорила мистриссъ Бютъ, съ торжественнымъ убжденіемъ: — и пока еще природа поддерживаетъ меня, никогда…. никогда, мистеръ Кломпъ, я не ршусь отступить отъ принятой на себя обязанности. Ахъ, мистеръ Кломпъ! я опасаюсь, я знаю, что больная наша нуждается не только въ тлесной, но и душевной помощи.

— Я съ своей стороны долженъ замтить вамъ, сударыня, тутъ ршительно (Кломпъ опять былъ прерванъ сладенькой улыбкой)…. Я съ своей стороны долженъ замтить вамъ, сударыня, судя по вашему мннію, которое во всякомъ случа длаетъ вамъ честь, вы напрасно такъ тревожитесь о вашемъ общемъ друг и жертвуете такъ расточительно своимъ здоровьемъ.

— Я готова положить жизнь свою за всякаго изъ родственниковъ моего мужа, прервала мистриссъ Бютъ.

— Да, сударыня, если понадобится, но въ настоящемъ случа мы не хотимъ, чтобъ мистриссъ Бютъ Кроули сдлалась мученицей, храбро возразилъ мистеръ Кломпъ, — я и докторъ Сквилсъ вмст разсуждали о состояніи здоровья миссъ Кроули и находимъ, что болзнь ея не боле какъ нервическій припадокъ — всегдашнее слдствіе семейныхъ непріятныхъ происшествій.

— О, да погибнетъ ея злой племянникъ! воскликнула мистриссъ Бютъ.

— Да, онъ разстроилъ ее, а вы, сударыня, явились, какъ настоящій ангелъ-хранитель, облегчить ее отъ бремени постигшаго несчастія. Что длать! все можетъ быть. Однако, я и докторъ Сквилсъ думаемъ, что состояніе больной вовсе не требуетъ такого строгаго заточенія въ постели. Она разстроена, положимъ, но, оставаясь въ постели, это разстройство можно еще боле увеличить. Ей необходимо нужны свобода, свжій воздухъ и развлеченіе: это самыя лучшія средства въ нашей фармакопе, говорилъ мистеръ Кломпъ, улыбаясь и выказывая рядъ блыхъ прекрасныхъ зубовъ, — убдите ее, во первыхъ, встать, потомъ постарайтесь чмъ нибудь развеселить ее, и наконецъ посовтуйте ей длать почаще прогулки, и, поврьте мн, почтеннйшая мистриссъ Бютъ Кроули, что наша паціентка оправится въ самое непродолжительное время, и на вашихъ щекахъ, по прежнему, явятся розы.

— Я согласна съ вами, мистеръ Кломпъ, но опасаюсь одного, что случайная встрча съ ея племянникомъ въ парк, гд онъ гоняетъ лошадей, можетъ навести ей ршительный ударъ, и тогда уже никакія ваши средства не въ состояніи будутъ помочь несчастной. Она не должна ни выходить, ни вызжать — по крайней мр, мн не хочется того — пока она будетъ находиться на моемъ попеченіи. Что же касается до моего здоровья, то нечего безпокоиться о немъ. Я съ радостію отдаю его. Я приношу его на алтарь моей обязанности.

— А моя обязанность заставляетъ сказать вамъ, сударыня, возразилъ мистеръ Кломпъ довольно грубо, — что я не хочу отвчать за ея жизнь, если она доле будетъ оставаться въ своей душной, темной комнат. Нервы миссъ Кроули такъ слабы, что того и гляди, что вамъ придется потерять ее, и если вы желаете, чтобъ капитанъ Кроули былъ ея наслдникъ, то откровенно предупреждаю васъ, что вы какъ нельзя лучше услуживаете ему въ томъ.

— Праведный Боже! неужели ея жизнь въ опасности? вскрикнула мистриссъ Бютъ.— Мистеръ Кломпъ, почему же вы не объявили мн раньше?

Вечеромъ, наканун того же дня, мистеръ Кломпъ и докторъ Сквилсъ держали консиліумъ, относительно болзни миссъ Кроули, за бутылкою вина, въ дом сэра Лапинъ Варрена.

— Откуда взялась у старой Кроули эта гэмишейрская гарпія? замтилъ Сквилсъ — мадера-то чудно хороша.

— И какой дуракъ этотъ Раудонъ Кроули, отвчалъ Клоилъ: — лучшаго не могъ придумать, какъ жениться на гувернантк! Впрочемъ, въ ней есть много хорошаго.

— Зеленые глазки, блая кожа, статный видъ, прекрасныя формы, замтилъ Сквилсъ: дйствительно въ ней есть много хорошаго, и все же Раудонъ дуракъ.

— Дуракомъ и былъ всегда, отвчалъ аптекарь.

— Безъ сомннія, старая два потому и отталкиваетъ его отъ себя, сказалъ докторъ и, посл минутнаго молчанія, прибавилъ: — конечно, посл этого какъ ей не огорчаться,

— Гм! огорчаться, говорилъ мистеръ Клемпъ: — а мн бы очень не хотлось видть этихъ огорченій. Двсти фунтовъ въ годъ поневол наставятъ позаботиться о ней.

— Эта гэмпшейрская баба убьетъ ее въ теченіи двухъ мсяцевъ. Да, мой милый Кломпъ, непремнно убьетъ, если только она останется при ней еще подоле, сказалъ докторъ Сквилсъ — старуха толстая, полнокровная, слабонервная, біеніе сердца, давленіе на мозгъ, апоплексія и смерть. Вонъ ее изъ постели, изъ дому вонъ, на чистый воздухъ, и какъ можно скоре.

Вотъ почему достойный нашъ аптекарь говорилъ такъ откровенно съ мистриссъ Бютъ Кроули.

Имя старую леди совершенно на своихъ и въ своихъ рукахъ, мистриссъ Бютъ не разъ приступала къ ней съ намреніемъ заставить ее перемнить духовную. Ори подобныхъ предложеніяхъ боязнь смерти сильне дйствовала на миссъ Кроули, и мистриссъ Бютъ ясно видла, что для достиженія цли ей непремнно должно прежде всего поднять упавшій духъ своей паціентки.

‘Попробовать прокатить ее по окрестностямъ Лондона, думала сестра милосердія: — я слышала, что нтъ ничего въ свт живописне ихъ’.

И тутъ она почуствовала непреодолимое влеченіе къ Гэмпстэду, Горнзи, находила, что и Долвичъ иметъ свои прелести. Посадивъ свою жертву въ карету, мистриссъ Бютъ потащила ее къ этимъ деревенскимъ мстамъ и старалась всми силами прикрашивать маленькія путешествія разговорами о Раудон и его жен, и небылицами, возбуждавшими негодованіе къ отринутой чет.

Мистриссъ Бютъ, кажется, черезчуръ туго натягивала струны. При всемъ ея желаніи поселить въ миссъ Кроули отвращеніе къ непокорному племяннику, ей, однакожъ, это не удавалось, и мнимая больная, питая ненависть и тайный ужасъ къ своей мучительниц, всми силами старалась освободиться отъ нея. Спустя нсколько времени посл начальныхъ прогулокъ, миссъ Кроули явно возстала противъ поздки въ Горнзи. Ей непремнно хотлось хать въ Паркъ. Мистриссъ Бютъ знала, что наврное тамъ будетъ встрча съ Раудономъ, и не ошиблась. Однажды, по дорог, идущей вокругъ Парка, показался раудоновъ кабріолетъ, Ребекка сидла съ нимъ рядомъ. Враждебный экипажъ заключалъ въ себ миссъ Кроули на ея обычномъ мст, по лвую сторону сидла мистриссъ Бютъ, пудель и миссъ Бриггсъ занимали заднее мсто. Мииута была самая нервическая. При появленіи знакомой кареты, сердце Ребекки сильно забилось, и когда колесы экипажей поровнялись, она сложила свои руки съ умоляющимъ видомъ и бросила на старую дву взглядъ, полный мучительной тоски и преданности, самъ Раудонъ затрепеталъ, и лицо его побагровло. Одна только старая Бриггсъ была тронута и выразительно поглядла на старыхъ друзей. Мистриссъ Бютъ восхищалась пуделемъ, называла его маленькимъ darling, милымъ zoggy и другими нжными именами. Экипажи разъхались.

— Славно сдлано. клянусь Юпитеромъ! сказалъ Раудонъ своей жен.

— Попробуй еще разикъ, душечка Раудонъ, просила Ребекка нельзя ли, при этомъ раз, сцпиться колесами? пожалуста.

Раудонъ не былъ расположенъ къ подобному маневру. При вторичной встрч онъ всталъ въ своемъ кабріолет, рука его вытянулась къ шляп, совсмъ готовая, снять ее, онъ смотрлъ во вс глаза. На этотъ разъ лицо миссъ Кроули не было отворочено, она и мистриссъ Бютъ смотрли прямо на него: племенникъ былъ срзанъ какъ нельзя безжалостне. Онъ опустился на свое мсто и, выскочивъ съ своимъ кабріолетомъ изъ барьера, отчаянно полетлъ домой.

Мистриссъ Бютъ торжествовала. Предвидя, что подобныа встрчи во всхъ отношеніяхъ опасны, она, для лучшаго сохраненія драгоцннаго здоровья миссъ Кроули, предложила своей жертв оставить на нкоторое время Лондонъ и на первый случай выхать хоть въ Брайтонъ.

ГЛАВА ХХ.

КАПИТАНЪ ДОББИНЪ ДЙСТВУЕТЪ ВЪ КАЧЕСТВ ПОСЛАННИКА ОТЪ ГИМЕНЕЯ

Капитанъ Уильямъ Доббинъ, самъ не зная, какимъ образомъ, сдлался посредникомъ, распорядителемъ и устроителемъ супружескаго союза между Джоржемъ Осборномъ и Амеліей. Еслибъ это касалось его особы, то онъ ни за что бы не выполнилъ подобнаго предпріятія. Онъ внутренно сознавался и горько улыбался при мысли, что ему одному изъ цлаго свта пришлось устроить эту сватьбу. Хотя вести подобные переговоры и составляло для него трудную задачу, но ршившись разъ на подвигъ, Доббинъ обыкновеніе шелъ безъ остановки. Кром того, имя въ виду, что смерть миссъ Седли неизбжна, если она навсегда лишится Джоржа, Доббинъ ршился употребить вс свои усилія, чтобъ оживить ее.

Я не стану входить въ подробности свиданія Джоржа и Амеліи,— свиданія, которое снова привело перваго къ ногамъ своей возлюбленной, и которое было слдствіемъ вмшательства честнаго Уильяма. Я полагаю, всякое другое сердце, и погрубе сердца Джоржа, растаяло бы при вид личика Амеліи, обезображеннаго горестью, и при простомъ, но трогательномъ разсказ всхъ бдствій, тяготившихъ душу этой бдной двушки. Она не упала въ обморокъ при встрч съ Джоржемъ, какъ это длается почти со всми нжными созданіями: нтъ! переполненная чаша горести излилась потокомъ нжныхъ, облегчающихъ душу слезъ. Мистриссъ Седли, успокоенная и обрадованная хорошимъ началомъ, сочла за лучшее оставить молодыхъ людей. Эмми, склонившись на руку Джоржа, плакала надъ ней, цаловала ее съ нжною покорностію, какъ руку своего лучшаго друга.

Эта покорность и повиновеніе чрезвычайно трогали и льстили Джоржу Осборну. Душа его втайн трепетала при сознанія своей власти. Печаль и красота трогали его не мене самой покорности. Вс надежды и сладостныя ощущенія Амеліи, начинавшія уже увядать, снова зацвли радужными цвтами и разливали всюду яркій свтъ. Вы не узнали бы этого сіяющаго радостью личика, которое не дале какъ за ночь лежало на подушк, покрытое болзненною, безжизненною блдностію. Добрая ирландская служанка восхищалась при этой перемн, просила позволенія поцаловать личико, вдругъ расцвтшее розами счастія. Амелія обвила свою ручку вокругъ шеи двочки и поцаловала ее отъ души, какъ ребенка. Она и въ самомъ дл была только немного побольше ребенка. Она спала ту ночь сладкимъ, укрпляющимъ сномъ. О, какой источникъ невыразимаго счастія сіялъ при ея пробужденіи въ утреннемъ солнц!

‘Онъ прядетъ и сегодня’, думала Амелія. ‘Я не ошиблась, считая его за лучшаго, за великодушнйшаго изъ людей’.

И, дйствительно, это было справедливо, по крайней мр по имнію Джоржа. Онъ считалъ себя за самаго великодушнаго изъ людей и полагалъ, что, женясь на Амеліи, онъ приносилъ великую жертву. Въ то время, какъ Осборнъ и Амелія наслаждались восхитительнымъ tte—tte, мистриссъ Седли и капитанъ Доббинъ разсуждали внизу о положеніи длъ и распоряженіи на счетъ будущаго устройства молодыхъ людей. Добрая мать очень опасалась за согласіе мистера Седли на замужство своей дочери съ сыномъ человка, который такъ низко, такъ чудовищно поступилъ съ своимъ благодтелемъ. Она разсказала длинную исторію о боле счастливыхъ дняхъ, когда еще Осборнъ жилъ въ скромномъ убжищ на Новой дорог, и когда жена его бывало радовалась, получивъ какую нибудь бездлушку изъ джозовыхъ дтскихъ принадлежностей, которыми мистриссъ Седли снабжала ее при рожденіи одного изъ дтей Осборна. Неблагодарность этого человка убивала бднаго мистера Седли, и онъ никогда, никогда не согласится на этотъ бракъ.

— Тогда имъ придется бжать, говорилъ Доббинъ: — и, по необходимости, послдовать примру капитана Раудона Кроули и миссъ Ребекки.

Мистриссъ Седли не слыхала еще этой новости, потому, неудивительно, если она поразила ее своею внезапностію. Мистриссъ Бленкинсопъ недаромъ же не довряла этой миссъ Ребекк Шарпъ. О какъ надо благодарить Бога, что Джозъ не попался въ ея западню! И она описала при этомъ, извстныя уже намъ, любовныя продлки между Ребеккой и сборщикомъ податей съ Боггли-Уалла.

Доббинъ не столько опасался за гнвъ мистера Седли, сколько за сомнительное поведеніе угрюмаго стараго негоціанта на Россель-сквер, который ршительно запретилъ эту женитьбу.

‘Одна только возможность остается Джоржу къ примиренію, думалъ его другъ: — именно: отличиться въ предстоящей войн. Если его убьютъ, то и ей не пережить. Но если отличіе ему измнитъ, что тогда длать?— У него есть немного денегъ отъ матери, и слышалъ это,— немного, но достаточно, чтобы купить майоратство, а если и не такъ, онъ можетъ хать въ Канаду или проживать скромненько гд нибудь въ деревн. Съ такимъ спутникомъ, какъ Амелія, и африканскія степи будутъ имть свои прелести’.

Странно разсуждалъ этотъ человкъ: онъ вовсе не принималъ въ соображеніе недостатокъ средствъ держать хорошенькій экипажъ и по крайней мр пару лошадей, не бралъ въ расчетъ доходовъ, на которые можно было бы прилично принимать своихъ друзей.

Эти тягостныя размышленія приводили Доббина къ заключенію, что сватьб быть должно по возможности скоре. Желалъ ли онъ этого чистосердечно самъ, я не берусь ршить. Вообще замчено, что при кончин нашихъ родныхъ или друзей мы спшимъ похоронами, при неизбжной разлук — мы торопимся назначить время отъзда. Я знаю только, что мистеръ Доббинъ, принявъ на себя это дло, повелъ его чрезвычайно ревностно. Онъ доказывалъ Джоржу необходимость поспшнаго дйствія, представлялъ ему возможность примиренія съ отцомъ, при первомъ благопріятномъ отзыв о его храбрости въ газет. Въ случа же крайности, Доббинъ брался быть посредникомъ между враждующими отцами. Во всякомъ случа, онъ упрашивалъ Джоржа окончитъ дло прежде выступленія въ походъ, котораго ожидали со дня на день.

Преисполненный брачными проектами, съ одобренія и полнаго согласія мистрйссъ Седли, не ршавшейся открыть это дло своему мужу, мистеръ Доббинъ отправился отъискивать Джона Седли, въ кофейной Гапіока, гд угнетенный скорбью старикъ, со времени закрытія своей конторы, ежедневно присутствовалъ, писалъ и получалъ какія-то письма, таинственно завязывалъ ихъ въ пачки и нкоторыя бережно носилъ домой въ карманахъ сюртука. Что можетъ быть печальне занятій, суетливости и загадочности разсорившагося человка, — писемъ богатыхъ людей, которыя онъ вамъ показываетъ, истасканныхъ, засаленныхъ документовъ, общающихъ полдержку и доставляющихъ утшеніе, которые онъ раскладываетъ передъ вами и на которыхъ онъ основываетъ свои надежды на возстановленіе погибшаго счастія? Я думаю, мои читатели не разъ встрчали на дорог жизни подобныхъ несчастныхъ. Они сажаютъ васъ въ уголокъ, вынимаютъ изъ кармана связку бумагъ, развязываютъ ихъ, берутъ снурочекъ въ губы, выбираютъ и раскладываютъ передъ вами любимые письма, и кто изъ васъ, читатели, незнакомъ съ грустнымъ, внимательнымъ, полубезумнымъ взглядомъ, устремленнымъ на васъ изъ безнадежныхъ очей?

Доббинъ нашелъ Джона Седли, нкогда цвтущаго, веселаго и счастливаго, перемнившимся именно въ такого человка. На его фрак, всегда новомъ и опрятномъ, выказывались блые швы и обтертыя пуговицы. Лицо его опало, борода не была брита нсколько дней, изъ подъ мшковатаго жилета высовывались измятыя манжеты и шейный платокъ. Въ старые дни онъ бывалъ повелителемъ кофеенъ, шумлъ, кричалъ и хохоталъ въ нихъ громче всхъ, прислуга суетилась около него, угождая малйшему его желанію, теперь онъ былъ покоренъ и учтивъ съ грязнымъ Джономъ, подслповатымъ лакеемъ, обязанность котораго состояла въ подаваніи постителямъ этого унылаго дома облатокъ, чернилъ и лоскутковъ бумаги. При появленіи Доббина, котораго старый джентльменъ частенько дралъ за уши и угощалъ щелчками, когда тотъ былъ мальчикомъ, и не разъ выбиралъ предметомъ своихъ шутокъ въ зрломъ его возраст, Джонъ Седли, при появленіи его, съ замшательствомъ протянулъ руку и назвалъ его ‘сэръ’. Чувство стыда и угрызенія совсти овладло Доббиномъ, при этомъ пріем со стороны раззорившагося человка: ему показалось, что и онъ былъ, нкоторымъ образомъ, виновникомъ несчастій, унизившихъ до такой степени добраго Седли.

— Очень радъ васъ видть, капитанъ Доббинъ, сэръ, сказалъ Седли, посл нсколькихъ скрытныхъ взглядовъ на постителя, котораго военная форма раскрыла нсколько пошире прищуренные глаза лакея и разбудила, дремавшую надъ грудой немытыхъ чашекъ, хозяйку дома. — Здоровы ли почтеннйшій альдерменъ и миледи, его супруга, а ваша превосходная матушка, сэръ?

И говоря ‘миледи’ и ‘сэръ’, онъ взглянулъ на лакея, какъ будто хотлъ выразить ему:

— Слушай, Джонъ, у меня еще есть друзья съ почестями и репутаціей.

— Вроятію, вы имете какое нибудь дло до меня, сэръ? Я долженъ васъ предупредить, что вс мои дла переданы на руки добрыхъ моихъ пріятелей Дэйля и Спигота. Здсь я бываю только по временамъ. Чмъ можемъ мы служить для васъ? Не прикажете ли чего я нибудь подать?

Доббинъ съ большимъ замшательствомъ отвтилъ, что онъ вовсе не голоденъ и не хочетъ ничего пить, что у него нтъ никакихъ особенно важныхъ длъ, что онъ вошелъ сюда единственно затмъ, чтобъ узнать о здоровь мистриссъ Седли, и пожать руку стариннаго друга, и прибавилъ съ отчаяннымъ искаженіемъ истины:

— Матушка моя здорова, то есть она была очень нездорова…. и теперь выжидаетъ перваго хорошаго дня, чтобъ выхать и навстить мистриссъ Седли. Здорова ли мистриссъ Седли, сэръ? Надюсь, она здорова.

И онъ остановился. День былъ прекрасный, солнце сіяло какъ нельзя ярче, и Доббинъ не боле какъ часъ тому назадъ самъ видлся съ мистриссъ Седли, самъ говорилъ съ ней и, прощаясь, оставилъ въ залогъ до своего возвращенія друга своего Осборна наедин съ миссъ Амеліей.

— Жена моя будетъ весьма рада видть вашу маменьку, отвчалъ Седли, вытаскивая изъ кармана какія-то бумаги.— У меня есть очень пріятное письмо отъ вашего батюшки, сэръ, прошу васъ засвидтельствовать ему почтеніе. Леди Доббинъ найдетъ новое жилище наше немножко тсноватымъ противъ того, въ какомъ мы привыкли принимать своихъ друзей: впрочемъ, оно довольно уютно, а перемна воздуха будетъ имть благодтельное вліяніе на здоровье моей дочери, которая очень захворала въ город. Вы, вроятно, сэръ, помните маленькую Эмми? бдняжка! она очень страдаетъ.

Глаза стараго джентльмена бгали по сторонамъ при этомъ разговор, по всему видно было, что онъ былъ занятъ совершенно другимъ предметомъ.

— Вы военный человкъ, продолжалъ онъ: — я спрашиваю васъ, Билль Доббинъ, могъ ли кто нибудь расчитывать на этого корсиканскаго разбойника? Когда союзные монархи были здсь въ прошломъ году, и мы давали имъ обдъ въ Сити, и видли блестящій Храмъ Согласія, и фейерверки, и китайскій мостъ въ Сентъ-джемскомъ парк, скажите ма, сэръ, могъ ли кто предположить, что миръ былъ заключенъ такъ не надолго, что мы напрасно пли гимнъ Te Deum? Скажите мн, Уильямъ Доббинъ, могъ ли я предполагать, что выдумаютъ и распустятъ слухъ о побг Наполеона съ острова Эльбы, для того только, чтобъ понизить фонды и раззорить наше отечество? Вотъ почему вы находите и меня здсь. Вотъ почему увидите и мое имя въ позорномъ столбц газеты. И все это оттого, что я слишкомъ былъ доврчивъ. Взгляните сюда. Взгляните на мои бумаги. Посмотрите, какіе фонды были 1 марта, и за сколько я покупалъ французскія облигаціи. А теперь что? нтъ, нтъ! тутъ явный заговоръ! Позволить этому корсиканцу убжать! да гд же глаза-то была у нашего коммиссіонера? Его слдуетъ непремнно разстрлять…. подъ военный судъ его…. разстрлять, разстрлять непремнно!

— Мы отправляемся выгонять Бонапарте, сказалъ Доббинъ, начиная пугаться изступленія старика, у котораго жилы на лбу стали раздуваться, когда онъ сидлъ за столомъ, барабаня по бумагамъ и по временамъ сжимая кулаки.— Мы отправляемся выгонять его, сэръ. Дюкъ Веллингтонъ уже въ Бельгіи, и мы съ каждымъ днемъ ожидаемъ приказаній выступить въ походъ.

— Не давайте ему пощады…. Принесите съ собой голову этого разбойника… Застрлите этого труса! кричалъ Седли.— Я самъ пойду въ солдаты, но, нтъ, я слабый старикъ, раззоренный этимъ злодемъ и шайкою людей, которыхъ я же вытащилъ изъ грязи и которые надмнно разъзжаютъ въ своихъ экипажахъ, прибавилъ онъ измннвшимся голосомъ.

Доббинъ чрезвычайно былъ тронутъ при вид этого добраго стараго друга, почти убитаго несчастіемъ и раздраженнаго безплоднымъ гнвомъ.— Поклонники денегъ и доброй славы! пожалйте о падшемъ джентльмен! кричатъ на Ярмарк Тщеславія.

— Да, продолжалъ старикъ: — меня ужалили зми, которыхъ я отогрлъ за груди своей. Среди грязи столкнули меня съ лошади, нищіе, которыхъ, изъ сожалнія къ ихъ усталости, я посадилъ подл себя. Вы знаете, Уильямъ Доббинъ, на кого я мчу: на добраго человка на Россель-сквер, котораго я знавалъ, когда у него не было и шиллинга въ карман, и котораго, признаюсь, желалъ бы, и надюсь видть такимъ же нищимъ, какимъ онъ впервые встртился со мной.

— Я уже слышалъ что-то въ этомъ род отъ друга моего Джоржа, сказалъ Доббинъ, стараясь приблизиться къ настоящей цли.— Ссора между вами и отцомъ Джоржа чрезвычайно для него непріятна. На этотъ разъ позвольте мн представиться его посланникомъ.

— Неужели! вотъ это интересно! Въ чемъ же состоитъ ваше посольство? сказалъ старикъ, вспрыгивая съ мста.— Ужь не хочетъ ли онъ утшать меня? Не думаетъ ли онъ опять втереться къ намъ въ домъ? Еслибъ сынъ мой имлъ столько храбрости, сколько нужно для мужчины, онъ застрлилъ бы его. Сынъ Осборна таковъ же, какъ и отецъ его. Я не хочу, чтобы имя его упоминалось въ моемъ дом. Проклинаю день, въ который я ввелъ его въ себ, пусть лучше дочь моя умретъ у ногъ моихъ, чмъ выйдетъ замужъ за этого….

— Жестокость отца нельзя вмнять въ преступленіе сыну. Джоржъ и ваша дочь обязаны своей любовью вамъ однимъ. Ктожь посл этого вы? ужели вы захотите играть привязанностью двухъ молодыхъ людей?

— Не забудьте, что не его отецъ разстроиваетъ эту партію, кричалъ старикъ Седли. — Я, одинъ я запрещаю ей состояться. Наши фамиліи навсегда разлучены. Я униженъ, но не до такой еще степени… нтъ, нтъ! Вы имете полное право передать это всему ихъ роду: сыну, отцу, сестрамъ и всмъ вообще.

— По моему мннію, сэръ, вы не должны разлучать ихъ, сказалъ Доббинъ растроганнымъ голосомъ. Если вы не дадите вашей дочери согласія, то она принуждена будетъ выйти замужъ и безъ него. И можетъ ли быть лучше какое нибудь другое обвиненіе противъ Осборна, какъ то, что сынъ его просится вступить въ ваше семейство, жениться на вашей дочери?

При этомъ доказательств слабый свтъ удовлетворенія промелькнулъ передъ глазами мистера Седли. Онъ говорилъ уже теперь, что женитьба Амеліи и Джоржа не можетъ состояться безъ его согласія.

— Тогда мы будемъ принуждены обойтись и безъ него, сказалъ Доббинъ, улыбаясь, и при этомъ разсказалъ знакомую намъ исторію о побг Ребекки съ Раудономъ Кроули.

— Вы, господа капитаны, ужасный народъ, сказалъ старикъ, связывая свои бумаги.

И на лиц его показалась улыбка, къ величайшему удивленію подслповатаго Джона, который, съ тхъ поръ, какъ мистеръ Седли началъ посщать этотъ унылый домъ, никогда не видалъ такого выраженія на его лиц.

Можетъ быть, мысль навести своему врагу Осборну такой неожиданный жестокій ударъ утшала старика. Разговоръ ихъ на этотъ разъ кончился, и они разстались друзьями.

——

— Мои сестры говорятъ, что у ней есть брильянты величиной съ голубиное яйцо, сказалъ Джоржъ со смхомъ. — Воображаю, когда она наднетъ свое ожерелье, вс камни заблестятъ разноцвтными огнями, какъ на иллюминаціи. Волосы у ней черны какъ смоль и курчавы какъ у Самбо. Когда она подетъ ко двору, вроятно, проднетъ въ носъ кольцо и воткнетъ въ маковку страусово перо…. Право, это очень любопытно. Она будетъ тогда настоящая Belle Sauvage.

Таковъ былъ разговоръ Амеліи съ Джоржемъ, въ которомъ послднія подсмивался надъ наружностью молодой леди, недавно познакомившейся съ его отцомъ и сестрами и служившей предметомъ глубокаго уваженія въ семейств на Россель-сквер. Пронеслись слухи, что она иметъ множество плантацій въ Вестъ-Индіи, кучу денегъ въ фондахъ и три звздочки надъ своимъ именемъ у всхъ остъ-индскихъ банкировъ. Она имла два огромныхъ дома въ лучшихъ частяхъ Лондона. Имя богатой вестъ-индской наслдницы упоминалось въ газет Morning-Post. Мистриссъ Гаггстонъ, вдова полковника, одна изъ ея родственницъ, провожала ее всюду и управляла всмъ домомъ.

Она только что вышла изъ пансіона, кончивъ тамъ свое воспитаніе. Джоржъ и его сестры встртились съ ней на вечер у стараго Голкера (банкира подъ фирмою Голкеръ. Буллокъ и К^о, старинными корреспондентами ея дома въ Вестъ-Индіи). Сестры Осборна въ самое короткое время успли познакомиться съ ней и сдлаться хорошими пріятельницами. Сирота, съ большими деньгами, такая интересная! говорили миссъ Осборнъ. Возвратившись домой къ своей старой миссъ Виртъ, он были безъ ума отъ своей новой подруги: сдлали распоряженія къ частымъ свиданіямъ съ нею и на слдующій же день отправились къ ней съ визитомъ. Молодыя двицы съ неподдльными чувствами нашли, что мистриссъ Гаггистонъ, вдова полковника, родственница лорда Бинки, была надменная и безъ умолку болтающая о своихъ высокихъ родственникахъ женщина: но что касается до Роды, въ ней было все, что только можно желать лучшаго: откровенная, добрая, снисходительная, веселая,— не совсмъ только свтская. Двицы называли другъ друга просто, по именамъ.

— Ахъ, Эмми, если бы ты видла ея придворный бальный нарядъ! продолжалъ Джоржъ. — Она привозила его показать моимъ сестрамъ, прежде чмъ будетъ представлена ко двору родственницей ея, миледи Бинки. Мн кажется, она всмъ родственница. Брильянты ея блестли какъ огоньки въ воксал, въ тотъ вечеръ, какъ мм гуляли тамъ. Помнишь ты, Эмми, воксалъ? Помнишь, какъ Джозъ давалъ концертъ?… Брильянты и красное дерево! какой разительный контрастъ! да еще блыя перья въ волосахъ, то есть въ курчавой шерсти. Серги у нея точно канделябры, смю можно подойти и зажигать огонь: а жолтый атласный шлейфъ тянется за ней какъ хвостъ кометы.

— Сколько ей лтъ? спросила Эмми, которой Джоржъ описывалъ наружный видъ смуглой красавицы.

— Черной принцесс, хоть она только что оставила пансіонъ, должно быть двадцать два или три года. А какъ пишетъ она! Обыкновенно письма ея пишетъ мистриссъ Гаггистонъ, а иногда, въ минуты доврія, она передаетъ перо моимъ сестрицвмъ.

— Теперь я знаю, кто она: — миссъ Шварцъ, отдльная пансіонерка, сказала Эмми, вспомнивъ, какъ эта добрая молоденькая мулатка падала въ обморокъ въ тотъ день, какъ Амелія оставляла пансіонъ миссъ Пинкертонъ.

— Это самое имя, сказалъ Джоржъ. — Отецъ ея былъ нмецкій жидъ и, какъ говорятъ, велъ значительный торгъ неграми, будучи къ сношеніяхъ, какими-то путями, съ островами Каннибаловъ. Въ прошедшемъ голу скончался отецъ, и миссъ Пинкертонъ окончила ея воспитаніе. Она можетъ съиграть пьески дв на фортепьано, знаетъ пропть три романса, напишетъ что нибудь подъ диктовку мистриссъ Гаггистонъ, и Джэйнъ и Марія полюбили ее какъ сестру.

— Мн бы хотлось, чтобъ он меня полюбили, сказала Эмми печально.— Он постоянно были во мн холодны.

— Другъ мой, он и тебя полюбили бы, еслибъ ты имла двсти тысячъ доходу, отвчалъ Джоржъ. — Он выросли съ этимъ понятіемъ о любви. Наше общество — наличныя денежки. Мы живемъ между банкирами и первостатейными богачами Сити и не хотимъ знаться съ тмъ, кто, разговаривая, не бренчитъ гинеями въ карман. Вотъ наши короткіе пріятели: Фредъ Буллокъ, который женится на Маріи Голдморъ, остъ-индскій директоръ. Диплей, откупщикъ, мы сами торгуемъ саломъ, — при этомъ Джоржъ неловко засмялся и покраснлъ. — Терпть не могу всего этого собранія, я всегда засыпаю за ихъ сытными обдами. Красню въ ихъ собраніяхъ. Я привыкъ жить съ джентльменами, свтскими и образованными людьми, а не съ толпою этихъ простолюлиновъ — торгашей. Другъ души моей, ты одна только отдлилась изъ этого круга. Пожалуста, безъ возраженій. Сама миссъ Кроули замтила это, — женщина, которая провела всю свою жизнь въ лучшихъ обществахъ Европы. Что касается до капитана Кроули, я его люблю какъ добраго малаго, и за то еще, что онъ женился на двушк, достойной его выбора.

Амелія съ своей стороны также любила мистера Кроули за его выборъ и была уврена, что Ребекка будетъ счастлива съ этимъ человкомъ. Милаа чета наша продолжала лепетать, какъ и въ прежнія счастливые дни. Довріе Амеліи совершенно возстановилось: только къ одной миссъ ІІІварцъ она чувствовала маленькую ревность, но надялась, что Джоржъ современемъ забудетъ и наслдницу, и ея деньги, и ея владнія въ Сентъ-Китс. Она была такъ счастлива, что опасеніямъ не было мста въ ея маленькомъ сердц. Джоржъ былъ подл нея, и никакая наслдница, никакая красавица, — однимъ словомъ, никакая опасность не страшила ея.

Капитанъ Доббинъ возвратился посл полудни, онъ отъ души радовался, замтивъ, какъ Амелія помолодла, какъ она смялась, лепетала и пла любимые старинные романсы за фортепьяно, которые были прерваны звонкомъ, возвщавшимъ возвращеніе мистера Седли ихъ Сити, при этомъ Джоржъ получилъ сигналъ удалиться. Вида на всхъ лицахъ радость и счастіе, Доббинъ былъ доволенъ и благодаренъ самому себ, какъ виновнику этой радости.

ГЛАВА XXI.

ССОРА ИЗЪ ЗА НАСЛДНИЦЫ.

Миссъ Шварцъ, одаренная такими качествами, имла бездну обожателей. Въ душ мистера Осборна родилось честолюбивое желаніе, которое предстояло осуществить богатой наслдниц. Онъ съ энтузіазмомъ и дружелюбіемъ ободрялъ привязанность своихъ дочерей къ молодой миссъ и изъявлялъ имъ свое искреннее удовольствіе за то, что ихъ любовь такъ хорошо была направлена.

— Вы не найдете, говорилъ онъ миссъ Род, — въ нашемъ скромномъ убжищ на Россель-сквер той роскоши и величія, какое вы привыкли видть у себя въ дом, въ Вестъ-Энд. Мои дочери простыя и незанимательныя двушки, но сердца ихъ направлены по прямому пути. Он чувствуютъ къ вамъ живйшую привязанность, и это длаетъ имъ честь,— смю сказать, ршительно, это длаетъ имъ честь. Я прямодушный, простосердечный, небогатый британскій купецъ, честный, конечно, какъ могутъ поручиться въ томъ мои почтенные друзья Голкеръ и Буллокъ, бывшіе корреспонденты оплакиваемаго вами родителя. Вы найдете здсь единодушное, скромное, счастливое и, могу сказать, всми уважаемое семейство, скромный столъ, добрыхъ людей и самый искренній радушный пріемъ. Я говорю вамъ истинную правду, какъ прямой откровенный человкъ. Я полюбилъ васъ отъ души, миссъ Рода .— Рода, если позволите такъ называть. Бокалъ шампанскаго! Гиксъ! шампанскаго миссъ Шварцъ.

Безъ всякаго сомннія, эти слова Осборна были приняты за чистую монету. Двицы еще боле усилили свою привязанность къ миссъ Шварцъ. Вс люди на Ярмарк Тщеславія привязываются къ богачамъ со всею силою простой натуры. Если самый простой народъ слишкомъ ласково поглядываетъ на благосостояніе, если онъ съ благосклонностію смотритъ на золото, то какъ должны смотрть на него любостяжатели! Вся ихъ привязанность стремится на встрчу золоту, вся ихъ нжность обращается лишь къ интереснымъ обладателямъ богатства. Я знаю нкоторыхъ почтенныхъ особъ, которыя ни за что не позволятъ себ быть въ дружескихъ сношеніяхъ съ тми, кто не иметъ состоянія или значительнаго вса въ обществ. Они открываютъ свои чувства только при надлежащихъ оказіяхъ. За доказательствами мы не пойдемъ далеко, — мы только сдлаемъ легонькій вопросъ: почему большая часть семейства Осборна въ продолженіи пятнадцатилтняго знакомства не могла питать сердечнаго влеченія къ Амеліи Седли, между тмъ какъ привязалась всею силою души къ миссъ Шварцъ въ теченіи одного только вечера? Въ самомъ вопрос заключается и сущность отвта.

Славная была бы партія для Джоржа (соглашались между собою дв сестрицы и миссъ Виртъ), это не чета какой нибудь Амеліи. Такой ловкій молодецъ, съ выразительными глазами, чиномъ, дарованіями былъ бы чудесный для нея мужъ. Блестящіе балы, представленіе ко двору, знакомство съ пэрами наполняли душу молоденькихъ двицъ, и он ни о чемъ боле не говорили, какъ о Джорж и своемъ новомъ миломъ друг.

Старый Осборнъ также думалъ, что миссъ Шварцъ была бы славная партія для его сына. Ему надо бы оставить военную службу и поступить въ парламентъ… Бровь Осборна кипла истинно британскимъ восторгомъ, при мысли, что имя Осборновъ могло бы облагородиться въ лиц его сына, который современемъ могъ быть прародителемъ знаменитой линіи баронетовъ. Занимаясь своею обязанностію въ Сити и на бирж, Осборнъ собралъ вс свднія относительно богатства наслдницы, какъ распредлены были ея деньги и гд находилась ея владнія. Молодой Фредъ Буллокъ, одинъ изъ главныхъ его сподвижниковъ въ этихъ розысканіяхъ, былъ самъ не прочь отъ такой партіи (такъ выражался самъ юный банкиръ), но онъ уже былъ обреченъ Маріи Осборнъ. Не имя возможности пріобрсти себ въ супружество миссъ Шварцъ, безкорыстный Фредъ желалъ имть ее своей невсткой.

— Скажите Джоржу, чтобъ не звалъ, совтовалъ банкиръ: — куй желзо, пока горячо — пословица старая, но врная, лови ее, пока она еще новичекъ въ город, черезъ нсколько недль ужь будетъ поздно: явится какой нибудь бднякъ съ помстьями, съ титуломъ и вытснитъ насъ, скромныхъ обитателей Сити, точно такъ, какъ лордъ Фицруфусъ поступилъ въ прошедшемъ году съ миссъ Грограмъ, у которой дло уже совсмъ было покончено съ Поддеромъ… Чмъ скоре, тмъ лучше… Примите мой совтъ, мистеръ Осборнъ, говорилъ банкиръ.— При выход Осборна изъ комнаты банкира, мистеръ Буллок вспомнилъ объ Амеліи.— Какая милая двушка! какъ она предана Джоржу! И онъ удливъ по крайней мр десять секундъ изъ своего драгоцннаго времени на сожалніе о несчастіи, выпавшемъ на долю этой молодой двицы.

Между тмъ какъ добрыя чувства Джоржа Осборна и его добрый другъ и геній, Доббинъ, возвратили къ ногамъ Амеліи ея прежняго друга, отецъ и сестры Джоржа устроивали для него блестящую партію и вовсе не воображали, чтобъ онъ вздумалъ ей противиться.

Когда Осборнъ давалъ то, что у него называлось ‘намекомъ’, самому безтолковому не было никакой возможности ошибиться въ немъ. Столкнувъ съ лстницы лакея, онъ называлъ это намекомъ послднему оставить службу. Съ обыкновенной своей откровенностію и деликатностію, онъ объявилъ мистриссъ Гаггистонъ, что дастъ ей вексель въ десять тысячъ фунтовъ, въ тотъ день, какъ сынъ его женится на ея питомиц. Онъ называлъ это предложеніе намекомъ и довольно искусной дипломатической тактикой. Наконецъ Осборнъ сдлалъ такой же намекъ и Джоржу, относительно наслдницы, приказавъ ему непремнно жениться на ней, съ тмъ же равнодушіемъ, съ какимъ онъ приказывалъ буфетчику откупорить бутылку или клерку написать письмо.

Джоржъ былъ чрезвычайно встревоженъ этимъ намекомъ. Онъ былъ на самомъ верху энтузіазма и восхищенія. отъ второго свиданія съ Амеліей. При поразительномъ контраст манеръ и наружности Амеліи и наслдницы, мысль о союз съ послдней казалась ему вдвойн смшной и отвратительной. Одно воображеніе сидть рядомъ, въ карет или опер, съ такой смуглой прелестницей, какъ Миссъ Шварцъ, пугало его. Прибавьте къ тому, что Осборнъ младшій былъ упрямъ не мене старика. Если онъ въ чемъ нуждался или чего нибудь хотлъ, то всегда былъ твердъ въ ршимости получить желаемое, въ порывахъ гнва онъ такъ же былъ неукротимъ, какъ и его родитель…

Въ тотъ самый день, когда отецъ сдлалъ ему намекъ обратитъ свое вниманіе на миссъ Шварцъ и повергнуть къ ногамъ ея свою привязанность, Джоржъ сдлалъ возраженіе старому джентльмену и просилъ отложить эти предположенія до нкотораго времени.

— Вы должны подумать объ этомъ, какъ можно скоре, возразилъ отецъ.

— Къ этому нтъ возможности приступить теперь, отвчалъ сынъ.— Мы ожидаемъ каждый день приказанія выступить въ походъ. Подождите до моего возвращенія, если только суждено мн возвратиться.

И тутъ онъ старался доказать, что время для похода было чрезвычайно дурно выбрано, что нсколько дней, которые ему остается провести дома, должно посвятить занятіямъ поважне любовныхъ интригъ, и что для послднихъ довольно будетъ времени и посл похода, когда онъ возвратится домой въ чин манора.

— Я общаю вамъ, продолжалъ Джоржъ съ довольнымъ видомъ: — что такъ или иначе, а вамъ придется прочитать имя Джоржа Осборна въ газет.

Отвтъ на это отца былъ основанъ на полученныхъ въ Сити свдніяхъ, что при малйшемъ отлагательств какой нибудь бднякъ не упуститъ случая воспользоваться выгоднымъ положеніемъ наслдницы,— что если нельзя жениться на миссъ Шварцъ такъ скоро, то можно переписываться съ ней и привести все въ дйствіе и исполненіе по возвращеніи въ Англію, и наконецъ, что, оставшись дома и имя возможность получать десять тысячъ дохода, было бы глупо не воспользоваться этимъ и рисковать жизнію за границей.

— Поэтому вы хотите сдлать изъ меня труса, сэръ, и чтобъ изъ за денегъ миссь Шварцъ имя наше было обезславлено? возразилъ Джоржъ.

При этомъ замчаніи старый джентльменъ поколебался, но, не желая оставить его безъ отвта и хоть нсколько подвинуть впередъ свои намренія, онъ сказалъ:

— Вы будете обдать завтра съ нами, сэръ? — Миссъ Шварцъ бываетъ у насъ каждый день, прошу васъ оказывать ей съ вашей стороны какъ можно боле вниманія. Если вамъ нужны деньги, обратитесь къ мистеру Чопперъ.

Такимъ образомъ въ исполненіи намреній Джоржа относительно Амеліи встртилось еще препятствіе. Джоржъ и другъ его Доббинъ не разъ держали объ этомъ консультацію. Съ мнніемъ его друга мы уже нсколько знакомы. Что касается до Осборна, мы должны замтить, что новыя препятствія только усиливали его ршительность.

Черный предметъ заговора, замышляемаго главными членами семейства Осборна, вовсе не зналъ ихъ плановъ, и, принимая лесть молодыхъ двицъ за искреннее чувство, миссъ Шварцъ, одаренная отъ природы добрымъ и пылкимъ характеромъ, отвчала на ихъ ласки и преданность любовью и привязанностію. И, если говорить правду, она имла даже нкоторое влеченіе въ дому на Россель-сквер, она считала Джоржа Осборна прекраснымъ молодымъ человкомъ. Его кудри сдлали на нее впечатлніе, при первой ихъ встрч на балу у мистера Голкера: но это еще не бда: он очаровывали не ее первую, не ее и послднюю. Наружность Джоржа была въ одно и тоже время задумчивая и веселая, томная и пылкая. Въ глазахъ его выражались страсти, тайны, мучительная тоска и отважность. Голосъ его былъ превосходный. Онъ говоритъ съ вами о тепломъ вечер или предложитъ вамъ мороженаго съ такимъ уврительнымъ и печальнымъ тономъ, какъ будто слова его были прелюдіей къ объясненію въ любви. Онъ господствовалъ надъ всми молодыми людьми, посщавшими домъ отца его, и былъ настоящимъ героемъ между мужчинами. Нкоторые смялись надъ нимъ и презирали его. Нкоторые, какъ, напримръ, Доббинъ, до безумія восхищались имъ. А между тмъ кудри его длали свое дло и обвивались вокругъ сердца миссъ Шварцъ.

При всякой возможности встртиться съ нимъ на Россель-сквер, у этой простой, добродушной, молодой женщины являлись порывы видться съ ея дорогими миссъ Осборнъ. Она длала огромныя издержки на новыя платья, браслеты, шляпки и удивительныя перья. Миссъ Шварцъ украшала свою персону со всевозможнымъ тщаніемъ, лишь бы только понравиться побдителю, и вызывала наружу вс свои совершенства, лишь бы выиграть его снисхожденіе. Каждый разъ, когда двицы просили ее сыграть что нибудь, она играла имъ одн и тже дв пьески и пла одни и тже три романса, и замтно было, какъ съ каждымъ разомъ удовольствіе ея увеличивалось. Въ теченіи этихъ усладительныхъ занятіи миссъ Виртъ и мистриссъ Гаггистонъ сидли рядкомъ и ворковали о пэрств, знати и дворянств.

Спустя день, какъ Джоржъ получилъ намекъ своего родителя, онъ сидлъ въ гостиной, развалившись на соф. Лицо его выражало на этотъ разъ особенную грусть. Утромъ онъ былъ, по приказанію отца, у мистера Чоппера (старый джентльменъ хотя выдавалъ своему сыну значительныя суммы денегъ, но никогда не назначалъ постоянной выдачи, а дарилъ его ими въ веселомъ расположеніи духа). Онъ провелъ часа три съ своей несравненной Амеліей и, возвратившись домой, нашелъ въ гостиной своихъ сестеръ, разодтыхъ въ разкрахмаленныя кисейныя платья, на заднемъ план сидли дв старыя подруги за обычнымъ своимъ разговоромъ, на первомъ — миссъ Шварцъ, въ любимомъ янтарнаго цвта атлас, съ бирюзовыми браслетами, безсчетными кольцами, цвтами, перьями и всякаго рода шпильками, булавками, цпочками и проч. и проч.

Двицы, посл тщетныхъ попытокъ занять Джоржа разговоромъ, говорили о модахъ, о послднемъ бал и другихъ пустякахъ, такъ что онъ наконецъ утомился отъ ихъ болтовни. Онъ сравнивалъ ихъ съ маленькой Амеліей: ихъ звонкіе пронзительные голоса длали разительный контрастъ, съ нжнымъ голосомъ его нжной подруги, ихъ формы и манеры далеко уступали скромной осанк и нжной граціи Амеліи. Бдная Шварцъ занимала то самое мсто, на которомъ часто сиживала Амелія. Облитыя золотомъ и брильянтами ручки ея покоились на янтарномъ атлас. Булавки и серги мелькали, большіе глаза перебгали съ мста на мсто. Ничего не длая, она воображала себя очаровательною. Сестрицы ничего не видали подобнаго, что бы такъ шло въ ея лицу, какъ янтарный атласъ.

— Терпть не могу, говорилъ Джоржъ своему задушевному другу: — это настоящая китайская кукла, которая цлый день только улыбается и качаетъ своей головой. Клянусь, Билль, чтобъ отдлаться отъ ней, мн часто приходитъ въ голову пустить въ нее диванной подушкой.

Однако, онъ удержался отъ подобнаго изъявленія своихъ чувствъ.

Сестрицы начали играть Прагскую Баталію,

— Сдлайте одолженіе, оставьте играть эту пустошь, крикнулъ Джоржъ.— Она всегда бситъ меня. Миссъ Шварцъ, сыграйте ея что нибудь, но, роди Бога, не Прагскую Баталію.

— Не спть ли вамъ Черноокую Мери или арію изъ ‘Кабинета’? спросила миссъ Шварцъ.

— Ахъ, что за милая пьеска изъ ‘Кабинета’! сказали сестрицы.

— Мы уже слышали это, отвчалъ мизантропъ на соф.

— Ну, такъ я спою вамъ Fleury du Tjy, сказала Шварцъ кроткимъ голосомъ: — если только припомню слова. Этотъ романсъ былъ послдній изъ всего запася достойной барышни.

— А, Fleur du Tage! вскричала миссъ Марія: — у насъ есть этотъ романсъ, и она притащила книжку, въ которой онъ находился.

Случилось, такъ, что этотъ романсъ, самый модный въ то время, подарила имъ одна ихъ подруга. Ея имя, было выставлено на заглавіи. Миссъ Шварцъ, окончивши его, и къ неожиданному удовольствію своему, получивъ отъ Джоржа одобреніе, (этотъ романсъ былъ, изъ числа любимыхъ Амеліей), начала перелистывать книгу, можетъ быть, въ ожиданіи, что ее попросятъ еще разъ пропть, и нечаянно встртилась съ надписью на углу заглавнаго листка… ‘Амелія Седли’.

— Ахъ, Боже мой.! вскричала миссъ Шварцъ быстро повернувшись на табуретк: — неужели это моя Амелія? Амалія, которая воспитывалась со иной у миссъ Пинкертонъ, въ Хаммерсмит? Я знаю, что это она…. она…. непремнно она. Скажите мн, гд она живетъ?

— Пожалуста, не вспоминайте о ней, поспшно подхватила миссъ Марія Осборнъ.— Ея фамилія обезславила себя. Отецъ ея обманулъ нашего папа, и о ней здсь не велно и вспоминать.

Это было сказано въ отмщеніе Джоржу за его грубое выраженіе на счетъ Прагской Баталіи.

— Вы врно были подругой Амеліи? сказалъ Джоржъ, приподнимаясь.— Ахъ какъ я радъ, миссъ Шварцъ. Не врьте тому, что говорятъ мои сестры. Она вовсе не заслуживаетъ такого безславія.

— Джоржъ! вскричала Джэйнъ — вы знаете, что вамъ не приказало говорить о ней. Папа запретилъ вамъ.

— Кто же мн мшаетъ? въ свою очередь вскричалъ Джоржъ.— Я хочу говорить о ней, и говорю, что она нжная, добрая, очаровательная двушка во всей Англіи, банкрутъ она, или нтъ, а мои сестры не годятся ей и въ… Если вы любите ее, миссъ Щварцъ, навстите ее: оба нуждается теперь въ друзьяхъ, я буду благословлять всякаго, кто приласкаетъ ее. Каждый, кто хорошо отзывается о ней — мой другъ, каждый кто говорить дурно о ней — мой врагъ. Благодарю васъ, миссъ Шварцъ.

И онъ подошелъ къ ней и схватилъ ся руку.

— Джоржъ! Джоржъ! вскричала одна изъ сестрицъ умоляющимъ голосомъ.

— Я вамъ говорю сказалъ Джоржъ: — что кто любитъ Амелію Сед….

Онъ остановился. Въ гостиную вошелъ старикъ Осборнъ, съ лицомъ, пылающимъ отъ гнва и красными какъ раскаленный уголъ глазами.

Хотя Джоржъ остановился на полуслов, не могъ, однакожъ, побдить внутренняго чувства. Онъ весь горлъ. Его не устрашило цлое поколніе Осборновъ. На сердитый взглядъ отца онъ отвчалъ взглядомъ, въ которомъ выражалась такая ршительность, что отецъ не вынесъ его и отвернулся.

— Мистриссъ Гаггистонъ, позвольте мн имть удовольствіе вести васъ къ столу, сказалъ отецъ:— Джоржъ, дайте вашу руку миссъ Шварцъ.

И они отправились.

— Миссъ Шварцъ, я люблю Амелію, мы принадлежали другъ другу съ ранняго дтства, говорилъ Осборнъ своему партнёру.

Джоржъ продолжалъ развивать предметъ этого разговора такъ плодовито, что удивлялся самому себ.

Предвидя, что объясненіе съ отцомъ неизбжно, Джоржъ съ величайшимъ хладнокровіемъ слъ на столъ и выказывалъ за нимъ необыкновенный аппетитъ. Старикъ былъ раздраженъ, много пилъ и безпрестанно путался въ разговор съ дамами и ближайшими сосдями. Хладнокровіе Джоржа раздражало его боле и боле. Спокойствіе и небрежный поклонъ, съ какимъ онъ отворялъ удалявшимся дамамъ дверь, оскорбили его еще боле. Возвратившись къ столу, Джоржъ налилъ стаканъ вина и началъ пить будто съ особеннымъ удовольствіемъ.

— Какъ вы осмлились, сэръ, произнести это имя, передъ миссъ Шварцъ въ моей гостиной? началъ отецъ, раскраснвшись отъ гнва.— Я спрашиваю васъ, сэръ, какъ вы осмлились сдлать это?

— Позвольте, сэръ, отвчалъ Джоржъ.

— Я имю полное право говорить что мн вздумается. Я хочу говорить что мн вздумается. Я хочу, чтобы вы вспомнили, что я господинъ этого дома, и чтобы, пока вы живете въ немъ, вы не произносили имени той…. чтобы имя этихъ Седли никогда здсь не упоминалось — вотъ что, сэръ.

— Я въ этомъ не виноватъ, сэръ. Моя сестра первая произнесла имя миссъ Седли и начала поносить его передъ миссъ Шварцъ. Въ моемъ присутствіи я не позволилъ произнести это имя легкомысленно. Наше семейство ужь и то нанесло имъ порядочный вредъ, и пора бы перестать порочить невинную.

— Продолжайте, сэръ, продолжайте, говорилъ старикъ.

— Въ то время, когда сердце ея давно уже принадлежало мн, вы приказываете оставитъ ее, наказать ее, убить ее, — и за что? за ошибки другихъ. Если я оставлю ее, сэръ, неужели вы думаете, что она забудетъ меня?

— Я ничего не думаю и не хочу входить въ сантиментальныя глупости и пустяки, вскричалъ отецъ: — въ моемъ семейств не бывать нищенскимъ сватьбамъ. Если вы хотите лишиться осьми тысячъ годового дохода, можете жениться на комъ вамъ угодно, но только съ тмъ, чтобъ нога ваша не была въ моемъ дом. Хотите ли вы, отвчайте, разъ и на всегда, или нтъ?

— Жениться на этой мулатк? сказалъ Джоржъ, хватаясь за воротничокъ рубашки: — нтъ, сэръ.

Мистеръ Осборнъ позвонилъ. Вошелъ буфетчикъ.

— Прикажи подать карету капитану Осборну.

— Я свое дло сдлалъ, сказалъ Джоржъ, входя въ любимую таверну Слотерсъ, спустя часъ посл разговора съ отцемъ. Лицо его было чрезвычайно блдно.

— Ну, чоб, мой другъ? спросилъ Доббинъ.

Джоржъ разсказалъ все, что происходило у нихъ съ отцомъ.

— Я завтра же женюсь на ней, заключилъ онъ: — я чувствую, Доббинъ, что любовь моя ростетъ съ каждымъ днемъ.

ГЛАВА XXII.

ЖЕНИТЬБА И МАСТЬ МЕДОВАГО МЕСЯЦА.

Вс полагаютъ, что самый упорный и храбрый непріятель, осаждаемый голодомъ, не можетъ долго противиться — такъ расчитывалъ и старикъ Осборнъ. Правда, запасъ Джоржа былъ значительно подбавленъ въ тотъ самый день, какъ отецъ его разсердился. Но эта помощь временная, думалъ старикъ, и только замедлитъ нсколько сдачу. Онъ приказалъ сестрамъ принимать Джоржа, какъ будто ничего и не было. По обыкновенію подавали на столъ каждый день его приборъ, но Джоржъ не являлся. О немъ справлялся кто-то и въ таверн Слотерсъ, но тамъ сказали, что онъ и другъ его капитанъ Доббинъ выхали изъ города.

Однажды, въ конц апрля, въ бурный, мрачный день, когда дождь крупными каплями падалъ на мостовую старинной улицы, гд находилась таверна и кофейная Слотерсъ, въ одну изъ комнатъ послдней вошелъ блдный и разстроенный Джоржъ. Онъ былъ одтъ довольно изысканно, въ синемъ фрак съ золотыми пуговицами и въ модномъ, по тогдашнему времени, чистомъ лосинномъ жилет. Въ таверн находился другъ его Доббинъ также въ синемъ фрак съ золотыми пуговицами, замнившемъ военный сюртукъ и сренькіе французскіе панталоны — обыкновенный костюмъ, прикрывавшій его тощую фигуру.

Доббинъ боле часу уже дожидалъ Джоржа. Онъ перебралъ вс газеты, но не читалъ ихъ.— Нсколько разъ посматривалъ то на часы, то на улицу, гд безъ пощады стучалъ дождь и обливалъ прохожихъ, — то барабанилъ по столу любимые марши, то безъ милосердія и чуть не до крови кусалъ ногти, то уравновшивалъ ложку надъ молочниковъ, опрокидывалъ ее и проч., и проч. однимъ словомъ, показывалъ вс признаки безпокойства и нетерпнія, и употреблялъ вс т усилія развлечь себя, которыя придумываетъ человкъ въ минуты душевной тревоги, тоски и ожиданія.

Нкоторыя изъ случившихся тутъ его сослуживцевъ шутили надъ его блестящимъ костюмомъ и безпокойствомъ. Одинъ изъ нихъ спросилъ его, не отправляется ли онъ внчаться? Доббинъ смялся и говорилъ, что онъ прислалъ бы своему пріятелю свадебнаго пирога, еслибъ могло случиться съ минъ подобное событіе. Наконецъ явился и капитанъ Осборнъ, изысканно одтый, какъ мы уже сказали, встревоженный и очень блдный. Онъ отеръ свое блдное лицо огромнымъ остъ-индскимъ шолковымъ платкомъ, донельзя напрысканнымъ духами, пожавши Доббину руку и взглянувъ на часы, приказалъ подать себ кюрасоо м проглотилъ его дв рюмки съ нервическою жадностію. Доббинъ съ нкоторымъ участіемъ освдомился о его здоровь.

— Здоровъ, ничего, только не могъ до самого утра глазъ сомкнуть, сказалъ онъ, — адская головная боль и лихорадка. Поднялся въ девять часовъ, сходилъ въ ванну къ Гуммумсъ и отправился сюда. Послушай, Добъ, я чувствую себя точь въ точь какъ въ то утро, когда отправлялся въ Квебекъ.

— И я тоже, отвчалъ Уильямъ. — Въ то памятное утро я былъ больше твоего разстроенъ. Я помню, ты тогда заказалъ славный завтракъ. Закуси чего нибудь теперь.

— Ты добрый малый, Виль. Выпью за твое здоровье, дружище, и на прощанье съ….

— Нтъ, нтъ, довольно двухъ рюмокъ, прервалъ его Доббинъ.

— Эй, Джонъ, убери вино. Нтъ ли какой дичи съ каенскимъ перцемъ? Да, поторопись: намъ пора отправляться.

Было около половины перваго: коляска, въ которую слуга капитана Осборна положилъ дорожные бюро и туалетъ, давно уже стояла у подъзда. Друзья сли въ нее подъ зонтикомъ. Слуга взлзъ на козлы и слъ подл кучера, проклиная дождь и грязную погоду. Экипажъ покатился по направленію въ Пикадилли, миновалъ ее, прохалъ Бромптонъ и остановился у церкви, близь Фуламской дороги.

У паперти стояла карета, запряженная четверней, и закрытая коляска. Нсколько лнивыхъ звакъ скрывались отъ проливного дождя, прижавшись къ церковнымъ стнамъ.

— Къ чему это? сказалъ Джоржъ. Я говорилъ, чтобы въ пару.

— Мой господинъ приказалъ заложить четверню, сказалъ лакей мистера Джозефа Седли.

Слуги мистера Осборна вошли въ церковь вслдъ за Джоржемъ и Уильямомъ.

— Наконецъ и вы явились? сказалъ нашъ старинный другъ, Джозъ Седли, подходя къ прибывшимъ джентльменамъ. Вы отстали отъ насъ пятью минутами. Каковъ денекъ-то, а! Эта погода очень похожа на начало дождливаго сезона въ Бенгаліи. Твоя коляска славно укутана: хоть какой дождь — не пробьетъ. Пойдемте же скорй. Эмми съ матерью ожидаютъ васъ.

Джозъ Седди былъ великолпенъ. Онъ еще боле растолстлъ. Воротничекъ рубашки былъ выше, лицо — красне, манжеты пышно выказывались ивъ подъ разноцвтнаго жилета. Лакированные сапоги тогда еще не были изобртены, зато гессенскіе блестли необыкновенно. На свтло-зеленомъ фрак его рисовался огромный свадебный бантъ.

Но перейдемъ къ длу. Джоржъ длалъ важный шагъ въ своей жизни. Онъ ршился жениться. Отъ этого-то происходили и растройство его, и безсонница, и нервическая лихорадка. Мн сказывали, что при подобномъ событій каждому приходится испытать эти непріятныя ощущенія.

На голов невсты была соломенная шляпка съ розовыми лентами и вуалемъ изъ блыхъ кружевъ, — подарокъ мистера Джозефа Седли. Доббинъ получилъ отъ невсты дозволеніе подарить ей золотую цпочку и часы, которыми она теперь играла. Мистриссъ Седли дала ей брильянтовую брошку — единственная бездлушка, уцлвшая у старой леди. Когда начался обрядъ, добрая старушка сла и, облокотившись на налой, горько плакала. Ирландская двочка, служанка ея, и мистриссъ Клаппъ, жена клерка, тоже плакали, но боле старались утшать добрую мистриссъ Седли. Старика Седли не было. Джозъ дйствовалъ за своего отца, а капитанъ Доббинъ за шафера со стороны своего друга Джоржа.

Въ церкви никого не было, кром должностныхъ лицъ нашей свадебной партіи и ихъ прислуги. Два лакея сидли въ отдаленіи. Дождь крупными каплями стучалъ въ окна. Въ промежуткахъ обряда слышны были всхлипыванья старушки мистриссъ Седли. Голосъ священника уныло разносился подъ высокими сводами. ‘Буду’! сказанное Осборномъ, раздалось громкимъ басомъ. Отвтъ Эмми, выпорхнувъ изъ самого сердца, почти никмъ не былъ слышанъ, исключая капитана Доббина.

По окончаніи церемоиіи, Джозъ Седли выступилъ впередъ и поцаловалъ свою сестру, молодую супругу, въ первый разъ въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ. Пасмурный видъ Джоржа измнился: онъ казался гордымъ.

— Теперь твоя очередь, Уильямъ, сказалъ онъ, дружески положивъ руку на плечо Доббина.

Доббинъ подошелъ и слегка коснулся щечки Амеліи.

— Да благословитъ тебя Богъ, другъ мой Уильямъ, сказалъ Джоржъ, росписавшись въ книг и схвативъ руку Доббина. Въ глазахъ его блистала слеза. Уильямъ только кивнулъ головой.

— Подписывайтесь скоре и выходите : намъ нельзя долго мшкать, сказалъ Осборнъ.

Мистриссъ Седли въ послдній разъ обняла дочь, и молодая чета отправилась изъ церкви.

— Прочь съ дороги! вскричалъ Джоржъ толп мальчишекъ, собравшихся у выхода. Дождь билъ въ лицо молодыхъ супруговъ, когда они подходили къ карет. Нсколько ребятишекъ взвизгнули, когда карета тронулась и грязные брызги разнеслись во вс стороны.

Уильямъ Доббинъ стоялъ на паперти и пристально глядлъ на удалявшуюся карету. Толпа мальчишекъ подсмивалась надъ его неуклюжей фигурой. Онъ не обращалъ вниманія ни на нихъ, ни на ихъ смхъ.

— Пойдемъ, Доббинъ, домой, завтракать! раздался сзади его голосъ, а въ тужь минуту жирная рука опустилась на его костлявое плечо. Доббинъ вовсе не былъ расположенъ согласиться на такое дружеское приглашеніе Джоза Седли. Онъ посадилъ рыдающую леди и ея провожатыхъ въ карету Джоза и еще разъ остался на паперти. Наконецъ и карета Джоза удалилась, и еще разъ раздался вокругь него саркастическій смхъ ребятишекъ.

— Вотъ вамъ, маленькіе негодяи, сказалъ Доббинъ, подавая ребятишкамъ нсколько серебряныхъ монетъ, и пошелъ по улиц, подъ проливнымъ дождемъ. Все кончено. Они обвнчаны и счастливы. Остается благодарить Бога. Съ самого дтства Доббинъ еще ни разу не чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ и совершенно олинокимъ, какъ теперь. Онъ съ нетерпніемъ ждалъ, пока пройдетъ нсколько дней и когда онъ снова увидится съ нею.

——

Спустя дней десять посл брачной церемоніи, трое молодыхъ нашихъ знакомцевъ восхищались тмъ прекраснымъ видомъ, который Брайтонъ представляетъ путешественникамъ. Съ одной стороны — безконечный рядъ оконъ, а съ другой — безграничное голубое море. Житель Лондона приходитъ иногда въ восторгъ, при взгляд га величественный океанъ, усянный милліонами звздочекъ, испещренный блыми парусами и окаймленный по краямъ своей голубой одежды сотнями подвижныхъ купаленъ: а иногда, какъ любитель человческой природы, онъ смотритъ на длинный рядъ оконъ, гд выставлена эта роскошь человческой жизни. Изъ одного изъ нихъ вылетаютъ звуки фортепьяно, на которомъ, къ величайшему восхищенію жильцовъ, молодая леди упражняется по шести часовъ въ день, въ другомъ миловидная нянька Полли убаюкиваетъ на рукахъ своихъ малютку, въ то время, какъ отецъ его, въ окн нижняго этажа, сидитъ за завтракомъ и жадно глотаетъ газету ‘Times’. Дале выглядываютъ хорошенькія сестрины миссъ Лири и внимательно слдятъ за офицерами, пробирающимися на скалу. А тамъ вы видите пожилого человка изъ Сити, съ наклонностію къ морю, съ телескопомъ величиной съ порядочную пушку, направленнымъ на океанъ, чтобъ посмотрть на рющія яхты, рыбацкія лодки, а можетъ быть и на купальни, какъ он подплываютъ и отплываютъ отъ берега. Но намъ ли описывать Брайтонъ.— Брайтонъ, этотъ чистенькій Неаполь съ своими lazzaroni, живой, веселый, пестрый какъ костюмъ арлекина.— Брайтонъ, который, во время нашей исторіи, находился въ шести часахъ отъ Лондона, а теперь садитесь въ вагонъ, и черезъ сто минутъ вы тамъ, — и который современемъ Богъ знаетъ еще какъ можетъ приблизиться.

— Чудо какъ хороша та двица, что квартируетъ надъ модистками! замтилъ одинъ изъ трехъ нашихъ гуляющихъ знакомцевъ — какіе она сдлала мн глазки, когда я проходилъ?

— Сдлай милость. Джозъ, не терзай ея, сказалъ другой. Не шути пожалуста, мой донъ Жуанъ, ея привязанностью.

— Ну, вотъ еще, сказалъ Джозъ Седли, довольный самъ собой и бросая нжный взглядъ на встртившуюся служанку.

Въ Брайтон Джозъ былъ еще великолпне, чмъ на сватьб своей сестры. Блестящій лосинный жилетъ его былъ такъ широкъ, что можно было имъ обтянуть цлого оленя. На немъ былъ военный фракъ, украшенный пуговицами съ собачьими головками, мушками, лягушками, и перепутанный шитьемъ. Въ послднее время онъ принялъ военную наружность и пріемы и гулялъ теперь съ военными, бренча безъ милосердія шпорами, громко разсуждая и бросая бойкія взгляды на всхъ встрчавшихся гризетокъ и субретокъ, удостоившихся его пораженія.

— Что мы будемъ длать, друзья, до возвращенія нашихъ дамъ? спросилъ Джозъ. Дамы отправились прокатиться въ Роттингдинъ.

— Съиграемте партію на бильярд, сказалъ одинъ изъ друзей, высокій мужчина, съ усами.

— Нтъ, нтъ, капитанъ, ни за что, отвчалъ Джозъ, встревоженный. Нтъ, Кроули, сегодня не стану играть на бильярд. Спасибо за вчерашнее.

— Ты играешь отмнно хорошо, сказалъ Кроули, со смхомъ. Не правда ли, Осборнъ, что опъ чудный игрокъ? Не правда ли, онъ славно сдлалъ послдніе пять ударовъ, а?

— Превосходно! отвчалъ Осборнъ:— да что и говорить, Джозъ на вс игры мастеръ. Какъ жаль, что нтъ здсь тигровой охоты, а то бы до обда можно было сходить и убить нсколько… Посмотри, Джозъ, какая чудная двушка!… Разскажи намъ, Джозъ, о тигровой охот, какъ она у васъ тамъ производится? Это чудная исторія, Кроули.— Тутъ Джоржъ Осборнъ звнулъ.— Нтъ, скучно гулять, сказалъ онъ. Что бы намъ сдлать такое?

— Не итти ли намъ посмотрть лошадей, которыхъ Спаффлеръ только что привелъ съ Льюсской ярмарки? какъ ты думаешь? сказалъ Кроули.

— По моему лучше итти въ кандитерскую Доттона и състь по порціи желе, сказалъ плутоватый Джозъ, желая однимъ камнемъ убить двухъ птицъ. А славное желе у Доттона!

— Я полагаю лучше всего пути посмотрть приходъ Молніи, теперь же самая пора притти ей, сказалъ Джоржъ.

Предложеніе его было принято единодушно всми, и они отправились къ контор дилижансовъ.

На пути къ контор, они встртили открытую коляску Джоза, съ великолпными гербами, съ тмъ роскошнымъ комфортомъ, съ какимъ онъ любилъ кататься въ Челтэнэйм, величественный и безмолвный, со сложенными руками и нахлобученной шляпой, а иногда, боле счастливый, между прекраснымъ поломъ.

Въ коляск находились дв дамы. Одна изъ нихъ — маленькая особа, съ блокурыми волосами, одтая по послдней мод, другая — въ коричневой шолковой шубк, въ соломенной шляпк съ розовыми лентами, съ розовымъ, круглымъ, счастливымъ личикомъ. Послдняя пріостановила коляску, когда он поравнялись съ тремя джентльменами.

— Наша прогулка, Джоржъ, была очаровательна, скакала она, покраснвъ какъ-то неловко: — и…. и мы такъ рады, что возвратились назадъ. Джозефъ, пожалуете, не позволяй ему запаздывать.

— Не вводите нашитъ супруговъ въ искушеніе, мистеръ Седли, вы самый опасный человкъ, сказала Ребекка, подавая Джозу маленькій пальчикъ, покрытый самой чистой французской лайковой перчаткой.— Пожалуете, обойдитесь безъ бильярда, табаку и шалостей.

— Милая мистриссъ Кроули, теперь!… клянусь честью!…

Вотъ все, что могъ воскликнуть Джозь вмсто отвта.. Онъ принялъ при этомъ восклицаніи самую плнительную осанку, голова его склонилась немного на сторону, толстыя губы его открылись и выставили рядъ блыхъ зубовъ, одна рука, съ тростью, была за спиной, а другая, съ брильянтовымъ кольцомъ, перебирала складки манжетъ и лосиннаго жилета. Когда коляска покатилась, онъ поцаловалъ свою брильянтовую руку. Онъ желалъ, чтобы весь Челтэнэнмъ, весь Чоу-ринги, вся Калькутта видли, какъ онъ размахивалъ рукой удалявшимся красавицамъ, и въ томъ отборномъ обществ, какъ Payдонъ Кроули, гвардеецъ, и Джоржъ Осборнъ, капитанъ.

Наши новобрачные нарочно выбрали Брайтонъ для первыхъ дней своего супружества, они заняли спокойную и съ комфортомъ квартиру въ гостинниц ‘Корабль’, пока не явился Джозъ. До нкотораго времени онъ былъ единственнымъ ихъ компаньономъ. Однажды, возвращаясь съ любимой прогулки посл полудня, они неожиданно встртились съ Ребеккой и ея мужемъ. Старые знакомые немедленно узнали другъ друга. Ребекка бросилась въ объятія своей безцнной подруги. Кроули и Осборнъ обмнялись дружескимъ пожатіемъ руки. Ребекка въ теченіи всколькихъ часовъ отыскала средства заставить Джоржа позабыть маленькую непріятность, случившуюся между ними.

— Помните ли вы послднюю встрчу нашу у миссъ Кроули, гд я такъ дерзко обошлась съ вами, любезный капитанъ Осборнъ? Мн показалось, что вы были безпечны относительно милой Амеліи. Это-то и было поводомъ въ моей досад, дерзости и неблагодарности. Простите меня, сказала она, протянувъ ему руку съ такою откровенностію, покорностію и плнительною граціей, что Осборнъ не могъ не взять ея.

Чего только нельзя сдлать покорнымъ и откровеннымъ призваніемъ въ нашей несправедливости! Я знавалъ одного джентльмена, весьма достойнаго практикана на Ярмарк Тщеславія, который нарочно любилъ длать маленькія обиды своимъ сосдямъ съ тмъ только, чтобъ впослдствіи открыто и мужественно извиняться передъ ними,— и чтбжь выходило? Мой другъ Крокки Дойль былъ всюду любимъ, и хотя получалъ названіе буйнаго, но везд считался за самаго честнаго малаго! Покорность Ребекки вызвала чистосердечное прощеніе со стороны Осборна.

Этимъ двумъ юнымъ четамъ предстояло передать другъ другу бездну различныхъ свдній. Замужство каждой было пересмотрно. Перспективы жизни были изслдованы съ величайшимъ участіемъ и откровенностію. Женитьба Джоржа должна быть открыта отцу его чрезъ Доббина. Осборнъ трепеталъ при мысли о послдствіяхъ этого открытія. Миссъ Кроули, на которой основаны были вс надежды Раудона, все еще упорствовала. Не имя возможности попасть въ ея домъ въ паркъ-Лэйн, преданный племянникъ и племянница послдовали за ней въ Брайтонъ, гд посланники отъ кредиторовъ постоянно караулили ихъ двери.

— Мн хочется, чтобъ, вы когда нибудь увидли друзей Раудона, которые толпятся у нашихъ дверей, сказала Ребекка со смхомъ.— Случалось ли вамъ видть этихъ докучныхъ людей, мой другъ, полицейскаго коммисара и его помощника? Двое изъ нихъ караулили насъ на прошедшей недл изъ сосдней лавочки, и мы едва могли выбраться сюда въ воскресенье. Что если тетенька не сдастся?

Раудонъ, съ громкимъ хохотомъ, разсказалъ дюжину забавныхъ анекдотовъ о своихъ кредиторахъ и ловкое обхожденіе съ ними со стороны Ребекки. Онъ утверждалъ, что такой женщины, какъ его Ребекка, не найти въ цлой Европ. Почти вслдъ за ихъ сватьбой ей пришлось вести переговоры съ кредиторами, и тогда только Раудонъ открылъ, какое сокровище онъ пріобрлъ въ своей жен. Кредитъ ихъ былъ обширенъ, зато и число векселей, выданныхъ ими, было несмтно. Тревожили ли когда нибудь Раудона эти запутанныя обстоятельства? Никогда. На Ярмарк Тщеславія каждымъ давно замчено, какъ хорошо поживаютъ т, кто съ головы до ногъ покрытъ долгами, какъ они ни въ чемъ себ не отказываютъ, какъ спокойны и довольны бываютъ ихъ сердца. Раудонъ и его супруга имли лучшія комнаты изъ всхъ гостинницъ въ Брайтон, хозяинъ кланялся имъ какъ лучшимъ изъ своихъ постителей. Раудонъ уничтожалъ обды и вина съ такой отчаянной смлостью, что никто изъ тамошнихъ вельможъ не могъ превзойти его. Давнишній навыкъ, мужественная наружность, щегольскіе сапоги и одежда, наконецъ особенное умнье часто помогаютъ человку столько же, какъ огромныя деньги въ рукахъ банкира.

Новобрачные постоянно посщали другъ друга. По вечерамъ мужчины составляли маленькій пикетъ, а дамы сидли и лепетали. Это препровожденіе времени, особенно благодаря Джозу Седли, который ежедневно игралъ по нскольку партій на бильард съ капитаномъ Кроули, наполнило кошелекъ Раудона и дало ему возможность имть чистыя денежки, надъ пріобртеніемъ которыхъ иногда самые великіе умы задумываются.

Итакъ, наши три джентльмена отправились смотрть прибытіе Молніи. Пунктуальный до секунды, дилижансъ появился биткомъ набитый внутри и снаружи. Кондукторъ проигралъ на рожк обычную мелодію. Молнія пронеслась по улиц и остановилась у конторы.

— Браво, Доббинъ! вскричалъ Джоржъ, восхищенный при вид своего пріятеля за верху дилижанса.— Здоровъ ли ты, дружище мой? Отъ души радъ твоему прізду. Эмми будетъ въ восторг, говорилъ Осборнъ, крпко сжимая руку спустившагося Доббина, и потомъ взволнованнымъ голосомъ прибавилъ: — что новаго? Былъ ли ты на Россель-сквер? Что сказалъ теб отецъ? Говори, говори скоре.

Доббинъ былъ блденъ, на лиц его выражалась какая-то важность.

— Я видлъ твоего отца, сказалъ онъ.— Здорова ли Амелія… виноватъ: мистриссъ Джоржъ…. Посл разскажу теб все, а теперь сообщу самую важную новость: она состоитъ…

— Убирайся ты съ ней! прервалъ Джоржъ.

— Намъ приказано итти въ Бельгію. Армія и гвардія уже выступаютъ. Гивтогъ въ подагр и бсится, что не можетъ двинуться съ мста. О’Доудъ назначенъ за него командующимъ, за будущей недл и мы выплывемъ изъ Чатама.

Эта военная новость была ударомъ для нашихъ любовниковъ. Вс джентльмены призадумались.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА XXIII.

ДОББИНЪ ВЪ КАЧЕСТВ ХОДАТАЯ ПО ДЛАМЪ ДЖОРЖА.

Скажите, въ чемъ состоитъ тайна, которою обладаетъ дружба? отчего, въ длахъ свта, подъ вліяніемъ ея скромный человкъ длается смлымъ, лнивый — прилежнымъ, неповоротливый — дятельнымъ, невоздержный — благоразумнымъ, а буйный — миролюбивымъ? Почему законовдцъ, въ случа своего тяжебнаго дла, не самъ защищаетъ его, а прибгаетъ къ помощи другого адвоката? Отчего докторъ, когда заболетъ, не наблюдаетъ за собой передъ зеркаломъ и не прописываетъ рецепта, а посылаетъ за своимъ собратомъ? Предоставляю разршить вс эти вопросы разумнымъ читателямъ которые очень хорошо знаютъ, какъ мы бываемъ легковрны, до какой степени мы скептики, какъ мягки мы и какъ упрямы, какъ строги для другихъ и какъ слабы въ отношеніи себя. Намъ же извстно только, что другъ нашъ Уильямъ Доббинъ — человкъ, съ такимъ уступчивымъ характеромъ, что, кажется, еслибъ на него прикрикнули, онъ спустился бы на кухню и женился на кухарк,— человкъ, который для собственныхъ интересовъ не перешелъ бы и чрезъ улицу,— этотъ же самый Уильямъ Доббинъ оказался такимъ дятельнымъ и усерднымъ ходатаемъ по дламъ Осборна, какимъ не бываетъ ивой самолюбивый тактикъ и по своимъ собственнымъ.

Въ то время, какъ Джоржъ и его молодая жена наслаждалось первыми днями медового мсяца въ Брайтон, честный Уильямъ оставался въ Лондон — въ качеств уполномоченнаго со стороны Осборна. Обязанность его состояла въ томъ, чтобъ навщать мистера Седли и его жену, поддерживать спокойствіе послдней, стараться по возможности сблизить Джоза со старикомъ Осборномъ, склонить его въ примиренію съ противной стороной, и наконецъ сообщить ему о поступк, Джоржа такъ, чтобъ это не раздражило стараго джентльмена.

Приступая къ этой главнйшей обязанности своей, Доббинъ, чтобы легче поладить съ главою дома Осборновъ, считалъ необходимымъ прежде всего привлечь за свою сторону сестеръ Джоржа.

‘Он не станутъ сердиться — думалъ Уильямъ — какая женщина будетъ противъ романическаго супружества? Поплачутъ немного, да сами же и помирятъ брата съ отцомъ.’

Такъ думалъ вашъ новый Макіавель и выискивалъ средства, которыми онъ могъ бы не круто и половче сообщить тайну Джоржа его сестрицамъ.

Всего скоре могъ встртиться Доббинъ съ обими миссъ гд нибудь за вечер. На эту мысль навела его мистриссъ Доббинъ и даже указалъ своему сыну на одинъ домъ, гд приготовлялись къ балу и куда, были званы и сестрицы Джоржа. Уильяму постоянно не нравились вс многолюдныя собранія, но теперь, когда этого требовала дружба, Доббинъ съ охотой отправился на вечеръ.

Онъ танцовалъ въ продолженіи всего бала и вообще былъ удивительно любезенъ, и — что самое главное — посл долгихъ колебаній собравшись съ духомъ, испросилъ у одной изъ двицъ Осборнъ позволеніе явиться къ нимъ на другой день, рано утромъ — сообщить кое-что весьма важное.

Но чтожь за причина была, заставившая миссъ Осборнъ, при этой просьб капитана, отпрянуть назадъ, сначала пристально взглянуть на него, а потомъ склонила головку и хотть упасть въ обморокъ на руки нашего друга? Чмъ она была взволнована такъ? кто знаетъ! Только на слдующій день, когда Уильямъ Доббинъ пришелъ къ Осборнамъ, миссъ Джейнъ была въ гостиной одна безъ сестрицы своей. Миссъ Виртъ, гувернантка, поспшила оставить миссъ Осборнъ и капитана вдвоемъ, отправившись позвать миссъ Мери

Молчаніе съ обихъ сторонъ. Такъ тихо, что явственно слышенъ каждый звукъ маятника столовыхъ часовъ, изображающихъ жертвоприношеніе Ифигеніи.

— Нe правда ли, какой былъ прекрасный вечеръ вчера? начала наконецъ Джэйнъ.— И какъ вы теперь славно танцуете, капитанъ Доббинъ!… Васъ, врно, училъ кто нибудь? прибавила она вкрадчиво.

— Это что еще!… возразилъ нашъ другъ: — а вотъ еслибъ вы видли, какъ я танцую риль съ мистриссъ о’Доудъ, женой нашего майора,— и джигу — видали-ли вы когда нибудь джигу?.. Но во всякомъ случа, я думаю, лучше васъ, миссъ Осборнъ, никто не танцуетъ.

— А что, скажите мн, жена майора молода и хороша? продолжалъ милый допрощикъ.— Воображаю себ, каково быть женой военнаго человка! До танцевъ ли имъ въ такое страшное время — везд война!… О, капитанъ Доббинъ, вы не поврите, какъ я трепещу иногда, когда вспомню о нашемъ миломъ Джорж и объ опасностяхъ бднаго солдата!… Скажите мн, капитанъ, много у васъ женатыхъ офицеровъ?

‘По чести сказать, недурно! она играетъ въ открытую!’ — думала миссъ Виртъ, но дума эта такъ и засла въ маленькой щели у дверей, гд стояла гувернантка.

— Одинъ изъ моихъ молодыхъ сослуживцевъ только что женился, отвчалъ Доббинъ, приближаясь къ цли.— Это давнишняя привязанность, и молодая чета бдна, какъ не знаю что….

— О, какъ это очаровательно! О, какъ это романически! вскричала миссъ Осборнъ, когда капитанъ произнесъ: ‘давнишняя привязанность’ и ‘бдна’. Симпатичное восклицаніе миссъ Джэйнъ ободрило вашего Уильяма, и онъ продолжалъ:

— Лучшій офицеръ во всемъ полку! Въ цлой арміи не найдется подобнаго ему въ храбрости и красот…. а жена его…. что за очаровательная женщина…. Я увренъ, вы полюбили бы ее,— и какъ бы еще полюбили! еслибъ узнали ея имя.

Молодая леди воображала, что наступила ршительная минута объясненія. Миссъ Джейнъ выводила такое заключеніе изъ судорожныхъ подергиваній лица Доббина, по тому неровному такту, который онъ выбивалъ своими сапогами, по безпрестаннымъ застегиваньямъ и отстегиваньямъ пуговицъ фрака и изъ подобныхъ тому фактовъ. Миссъ Осборнъ полагала, что если уже капитанъ позволилъ себ маленькую свободу въ разговор съ нею, то непремнно откроется и во всемъ остальномъ,— и приготовилась внимательно выслушать его.

— Но я пришелъ поговорить сюда не о женитьб…. то есть той женитьб…. то есть…. нтъ! Я хочу сказать вамъ, милая миссъ Осборнъ…. о нашемъ добромъ друг Джорж, запинаясь и едва переводя духъ, проговорилъ Доббинъ.

— О Джорж? воскликнула миссъ Джэйнъ такимъ тономъ, что Мери и миссъ Виртъ, стоявшія за дверьми, захохотали.

Самъ Уильямъ едва удержался отъ улыбки, смутно постигая причину удивленія миссъ Осборнъ. Джоржъ частенько, въ дружеской откровенности, говорилъ ему:

— Отчего ты, Виль, не женишься на Джэйнъ? Я готовъ пари держать, что она согласится выйти за тебя, если только ты предложишь.

— Да, миссъ Осборнъ, о Джорж, продолжалъ Уильямъ: — у него съ мистеромъ Осборномъ вышла маленькая ссора. А я такъ уважаю Джоржа — вдь вы знаете, что мы живемъ съ нимъ какъ родные братья — такъ люблю его, что пришелъ сюда хлопотать за него. Мы идемъ въ походъ, миссъ Осборнъ: выступимъ, можетъ быть, черезъ нсколько дней. Кто знаетъ, что можетъ случиться съ Джоржемъ во время кампаніи!… Но не пугайтесь зараньше,— будьте спокойны, милая миссъ Осборнъ…. Надо только, чтобы отецъ и сынъ разстались по пріятельски….

— Какая это ссора, капитанъ Доббинъ! прервала Миссъ Джэёнъ:— то такъ — маленькая сцена, что съ нашимъ папа бываетъ нердко. Мы каждый день ждемъ возвращенія Джоржа. То, что хотлось папа, было для его же счастія. Брату стоитъ только показаться сюда — и все забудется, даже миссъ Рода, которая ушла отъ насъ тогда очень-очень недовольная — я уврена — проститъ его. Прощать — это въ натур женщинъ.

— Особенно такихъ чудныхъ женщинъ, какъ вы,— въ этомъ я не сомнваюсь, ввернувъ Доббинъ для краснаго словца и потомъ прибавилъ: — точно также, какъ и мужчина никогда не прощаетъ себ на обиду, нанесенную женщин. Что бы вы чувствовали, миссъ Осборнъ, если бы другъ вашъ оказался неврнымъ вамъ?

— Я погубила бы себя: выбросилась бы изъ окна, приняла яду, или умерла въ томленіи! вскричала миссъ Джэйнъ, кажется, уже не разъ извдавшая вроломство мужчинъ, но никогда и не думавшая о чемъ либо, похожемъ за самоубійство.

— Есть много и другихъ, столько же нжныхъ и чистосердечныхъ созданій, какъ вы, миссъ Осборнъ, продолжалъ краснорчивый Доббинъ.— Мн нтъ дла до богатой остъ-индской наслдницы, я хочу сказать о бдной двушк, которую Джоржъ нкогда любилъ, и которая съ самого дтства росла съ одною мыслію — ни о комъ больше не думать, какъ о вашемъ брат. Я видлъ ее — невинную — въ нищет, одинокою и сокрушенною. Я говорю о миссъ Седли. Милая миссъ Осборнъ, можете ли вы, имя такое великодушное сердце, быть въ ссор съ братомъ за то только, что онъ остается врнымъ этой милой двушк! Могла ли бы собственная совсть Джоржа простить ему, если бы онъ покинулъ ее? Будьте другомъ, миссъ…. она всегда любила васъ… и…. и я пришелъ сюда, по просьб Джоржа, сказать вамъ, что онъ хранитъ еще къ ней свою привязанность, какъ священный долгъ,— я пришелъ умолять васъ быть на его сторон.

Безъискуственная рчь Уильяма, всегда, посл двухъ-трехъ словъ замшательства, начинавшаго говорить свободно, нсколько тронула миссъ Осборнъ.

— Да, да, говорила она: — это чрезвычайно удивительно…. весьма прискорбно… весьма необыкновенно…. но что скажетъ папа? какъ ему покажется это посл того выгоднаго предложенія, которое длали Джоржу. Во всякомъ случа, капитанъ Доббинъ, брать мой иметъ въ васъ прекраснаго посредника.— Боюсь только, что все это будетъ безполезно, продолжала миссъ Джэйнъ, посл минутнаго молчанія.— Конечно, я очень, очень сожалю о бдной миссъ Седли, но, хотя мы всегда обходились съ Амеліей ласково, признаюсь, эта партія никогда не нравилась намъ…. И, я уврена, папа ни за что не согласится Миссъ Седли воспитанная, милая двушка,— не спорю: но Джоржъ все-таки долженъ оставить ее, добрый мой капитанъ,— непремнно долженъ оставить….

— Оставить женщину, которую любилъ! да еще тогда, какъ она въ несчастіи! возразилъ Доббинъ.— Милая миссъ Осборнъ! васъ ли я слышу? Неужели и вы хотите покинутъ Амелію?… Джоржъ не можетъ оставить — не долженъ оставить! Подумайте только, каково было бы вамъ, еслибъ вы испытывали нищету, да были бы еще покинуты вашимъ другомъ?

Этотъ ловкій намекъ произвелъ свое дйствіе на сердце миссъ Джэйнъ Осборнъ.

— Не знаю, капитанъ, должны ли мы врить словамъ мужчинъ? сказала она:— но въ женщинахъ есть эта мягкость, которая длаетъ ихъ слишкомъ доврчивыми. Что до меня, думаю, что вс вы, господа мужчины, жестокіе обманщики….

И Доббинъ почувствовалъ при этихъ словахъ миссъ Джейнъ легкое пожатіе ея ручки, но онъ, въ какомъ-то испуг, опустилъ ее и возразилъ съ тмъ же жаромъ:

— Обманщики?! нтъ, миссъ Осборнъ, нтъ! ни одинъ мужчина не поступаетъ такъ, особенно братъ вашъ. Джоржъ любилъ Амелію съ самого дтства,— любилъ ее богатую, любитъ и бдную…. Долженъ ли онъ покинуть ее?… Передать ли ему ваши слова, миссъ?

Что могла сказать миссъ Джэйнъ по поводу такого вопроса? Уклоняясь отъ отвта, она поспшила поправить свое прежнее выраженіе словами:

— Ну, если вы не обманщики, то по крайней мр очень романичны,— противъ чего капитанъ не возразилъ ни полу-словомъ.

Наконецъ когда, по его мннію, посл продолжительныхъ сладкихъ рчей, миссъ Осборнъ была уже достаточно подготовлена принять ту новость, по поводу которой онъ разговаривалъ съ миссъ Джэйнъ,— Доббинъ придвинулся въ ней и произнесъ надъ самымъ ухомъ: — Джоржъ не можетъ оставить Амелій — Джоржъ женился на ней,— и потомъ разсказалъ вс подробности извстной намъ женитьбы молодого Осборна: о томъ, какъ бдная двушка, вроятно, умерла бы, еслибъ другъ ея измнилъ ей,— какъ старикъ Седли отказывалъ въ своемъ согласія и наконецъ не устоялъ,— какъ Джозъ пріхалъ изъ Челтэнэйма и присутствовалъ за отца на сватьб,— какъ новобрачные отправились въ коляск Джоза, четверней, въ Брайтонъ — провести тамъ медовый мсяцъ, и наконецъ, какъ Джоржъ расчитывалъ на своихъ сестеръ, что он будутъ посредницами въ примиреніи его съ отцемъ. Разсказавъ все это съ пунктуальной точностью, Уильямъ, попросивъ у миссъ Джэйнъ позволенія еще разъ видться съ нею и въ полной увренности, что переданная имъ новость черезъ пять минутъ какихъ нибудь разнесется по всему дому,— удалился съ низкимъ поклономъ.

Едва вышедъ Доббинъ, въ гостиную влетли миссъ Мери и миссъ Виртъ. Миссъ Джэйнъ пересказала имъ все, что слышала отъ Уильяма….

Надо отдать справедливость обимъ сестрицамъ Осборна, женитьба брата тронула ихъ. Въ подобныхъ случаяхъ у рдкой женщины проявляется чувство гнва. Амелія много выиграла во мнніи и той и другой миссъ Осборнъ тою смлостью, съ которою согласилась на бракъ съ Джоржемъ. Он долго разговаривали о неожиданной сватьб брата, гадали, что-то скажетъ ихъ папа. Вдругъ въ дверяхъ дома раздался такой страшный стукъ, что двицы ваши вскочили въ испуг.

‘Должно быть папа’, — подумали он.

Однакожъ, то былъ не мистеръ Осборнъ, а мистеръ Фредерикъ Буллокъ, явившійся исполнить свое общаніе — сводить молоденькихъ миссъ на выставку цвтовъ.

И этотъ джентльменъ, какъ можете догадаться, недолго оставался въ неизвстности на счетъ открытой тайны. Когда онъ слушалъ, въ чертахъ его замчалось какое-то самодовольствіе, рзко противоположное выраженію лица милыхъ сестрицъ Джоржа. Дло въ томъ, что мистеръ Буллокъ, человкъ съ извстностью и младшій партнёръ богатой фирмы, превосходно понималъ, что такое денежки, а значитъ и умлъ цнить ихъ. Пріятное ожиданіе сообщило блескъ глазамъ мастера Буллока, которые онъ и устремилъ, съ улыбкой, на миссъ Мери,— при мысли, что, благодаря поступку Джоржа, къ приданому будущей его супруги прибавится еще тысячь тридцать фунтовъ.

— Джэйнъ, сказалъ мистеръ Буллокъ, съ участіемъ оглядывая старшую дочь Осборна: — не тужи, мой другъ: ты еще можешь надяться на капиталъ тысячъ въ пятьдесятъ.

Возвратившись съ прогулки, во все продолженіе которой Фредъ Буллокъ не переставалъ упражняться въ разныхъ шуточкахъ по поводу слова деньги,— наши двицы, возвратившись домой — говорю я — значительно выросли въ самоуваженіи. Добрый читатель мой, не восклицайте, что такое самолюбіе ненатурально. Пишущій эти строки, не дале, какъ сегодня, на обратномъ пути изъ Ричмонда, въ омнибус, когда перемняли лошадей, замтилъ трехъ грязныхъ, оборванныхъ, играющихъ съ пуделемъ, дтей. Къ этимъ тремъ малюткамъ подошло еще дитя. Полли — сказало оно — у сестры твоей есть пенни, При этомъ вс четверо оставили пуделя и бросились привтствовать счастливицу Пегги. Омнибусъ между тмъ тронулся, и я видлъ, какъ Пегги, сопровождаемая дтьми и пуделемъ, съ большимъ достоинствомъ направлялась къ сосдней лавочк.

ГЛАВА ХXIV.

МИСТЕРЪ ОСБОРНЪ ЧИТАЕТЪ ФАМИЛЬНУЮ БИБЛІЮ.

Разставшись съ миссъ Джэйнъ, напитанъ Доббинъ поспшилъ въ Сити — исполнить остальную и самую трудную часть предпринятаго имъ порученія. Мысль встртиться лицомъ въ лицу со старикомъ Осборномъ производила въ немъ нервическій трепетъ. Не разъ приходило Уильяму, на умъ, что тайна, переданная миссъ Осборнъ, не останется тайной. Но онъ общалъ Джоржу доставить врное свдніе, какъ приметъ старый Осборнъ эту новость и потому Доббину никакъ нельзя было избжать личнаго разговора съ отцомъ своего друга. Переступивъ черезъ порогъ конторы Осборна, Уильямъ передалъ карточку и просилъ удлить ему полчаса времени для переговоровъ по дламъ Джоржа. Посланный возвратился съ привтствіемъ и приглашеніемъ мистера Осборна. Доббинъ приготовился къ ршительному объясненію.

Обязанный довольно щекотливымъ порученіемъ и предъугадывая неутшительность встрчи съ мистеромъ Осборномъ, капитанъ направился къ нему съ самымъ унылымъ лицомъ и самой неловкой походкой. Когда Доббинъ проходилъ черезъ комнату, гд присутствовалъ мистеръ Чопперъ, главный повренный привтствовалъ его насмшливой улыбкой, смутившей нашего посредника еще боле. Мистеръ Чопперъ мигнулъ, кивнулъ головой и показалъ перомъ на сосднюю дверь.

— Вы какъ разъ найдете тамъ нашего губернатора, сказалъ онъ съ самымъ оскорбительнымъ юморомъ..

При вход капитана, мистеръ Осборнъ, вставъ, радушно пожалъ его руку, со словами:

— Здоровы ли вы, другъ мой?

Посланникъ Джоржа чувствовалъ себя вдвойн виновнымъ. Рука его неподвижно осталась въ рук старика.

Онъ чувствовалъ, что онъ, Доббинъ, боле или мене причиною случившагося. Онъ привелъ Джоржа обратно къ Амеліи, онъ устроивалъ сватьбу, подстрекалъ жениха, разыграть чуть не главную роль въ дл, съ извстіемъ о которомъ явился теперь къ отцу Джоржа. А старикъ принялъ его съ радушною улыбкою, потрепалъ по плечу И примолвилъ:

— Ну, что, любезный Доббинъ?

Посланникъ невольно опустилъ голову.

Осборнъ былъ совершенно увренъ, что Доббинъ пришелъ съ повинною отъ его сына. Мистеръ Чопперъ разговаривалъ съ своимъ патрономъ о дл Джоржа, когда явился посланный отъ Доббина. Собесдники тотчасъ же ршили, что Джоржъ сдается, и ждали капитуляціи нсколько дней. ‘Ну, съиграемъ же мы сватебку!’ говорилъ Осборнъ съ торжествующимъ лицомъ Чопперу, щелкая пальцами и побрякивая гинеями и шиллингами въ просторныхъ карманахъ.

Съ тмъ же звономъ въ карманахъ и съ тою же тріумфальной осанкой смотрлъ онъ и на Доббина, въ безмолвіи сидвшаго прямо противъ него.

‘Что за мшокъ — думалъ старый Осборнъ — а еще капитанъ, военный! Удивляюсь, какъ Джоржъ не выучилъ его лучшимъ манерамъ ‘.

Наконецъ Доббинъ собрался съ духомъ и сказалъ:

— Я пришелъ къ вамъ съ важными встями. Сегодня поутру я былъ въ казармахъ Конной Гвардіи, полкъ нашъ выступитъ въ походъ, это врно. Раньше недли онъ будетъ уже на пути въ Бельгію. Воротимся же мы, какъ вамъ извстно, не прежде, какъ посл битвы, которая для каждаго изъ насъ можетъ быть роковою.

Осборнъ посмотрлъ на него очень серьёзно.

— Полкъ, конечно, исполнитъ свой долгъ, сказалъ онъ.

— Французы сильны, продолжалъ Доббинъ.— Русскіе и австрійцы подоспютъ нескоро. Намъ придется сразиться первыми, и Боней ужь конечно постарается угостить насъ.

— Да къ чему же все это? Доббинъ? спросилъ Осборнъ, нахмуривши брови.— Я думаю, британецъ не побоится никакого француза? А?

— Мн кажется, что такъ какъ жизнь каждаго изъ насъ теперь въ опасности, то,— если вы не совсмъ въ ладахъ съ Джоржемъ,— лучше бы передъ прощаньемъ помириться. Какъ вы думаете? Если съ нимъ что нибудь случится, вы не простите себ, что разстались недругами.

Произнося эти слова, Уильямъ Доббинъ покраснлъ какъ ракъ: онъ сознавалъ, что онъ самъ измнникъ. Зачмъ было не отложить сватьбы Джоржа? Что за надобность была спшить? Джоржу было бы легче разстаться съ Амеліей, а Амелія утшилась бы, можетъ статься, въ его потер. Сватьба и вс ея послдствія падали на него, Доббина: онъ былъ тутъ совтникомъ. А почему? потому что любилъ Амелію, и не могъ видть ее несчастною, или потому, что проволочка мучила его невыносимо, и онъ желалъ покончить дло разомъ, какъ спшатъ похоронами или прощаньемъ съ милыми сердцу.

— Вы добрый человкъ, Уильямъ, скакалъ мистеръ Осборнъ мягкимъ голосомъ: — намъ съ Джоржемъ не слдуетъ разставаться въ ссор, это правда. Я длалъ для него все, что могъ сдлать отецъ для сына. Денегъ давалъ я ему втрое больше того, что вашъ отецъ давалъ, я думаю, вамъ. Не хочу, впрочемъ, хвастать и разсказывать, Какъ трудился я для него день и ночь. Спросите Чоппера, спросите его самого, спросите весь Сити. И вотъ, я предлагаю ему партію, какою могъ бы гордиться любой дворянинъ, обращаюсь къ нему съ просьбою въ первый разъ въ жизни — и онъ отказываетъ мн. Я ли тутъ виноватъ? Я ли подалъ поводъ къ ссор? Хочу ли я чего нибудь, кром его счастія, ради котораго работаю какъ осужденный, со дня его рожденія? Никто не можетъ сказать, чтобы я поступалъ какъ эгоистъ. Пусть придетъ онъ, я готовъ подать ему руку и забыть прошедшее. Что касается до женитьбы, то теперь объ этомъ и говорить нечего. Пусть поршитъ дло съ миссъ Шварцъ, а сватьбу съиграетъ посл, когда онъ воротится полковникомъ. Полковникомъ онъ будетъ, ей Богу будетъ, если только за деньги можно получить чинъ. Я очень радъ, что вы его образумили, да, я знаю, что вы, Доббинъ, обратили его на путь истинный. Вы уже не разъ спасали его отъ промаховъ. Пусть же придетъ. Приходите съ нимъ обдать сегодня въ Россель-скверъ, въ тотъ же домъ и въ тотъ же часъ. Я угощу васъ дичью, а о старомъ не будетъ и помину.

Лестныя слова и довріе Осборна глубоко проникли въ сердце Доббина. Съ каждой минутой онъ чувствовалъ свою вину все живе и живе.

— Вы ошибаетесь, сказалъ онъ: — я увренъ, что вы ошибаетесь. Образъ мыслей Джоржа такъ благороденъ, что онъ не женится за деньги. Если вы погрозите ему лишеніемъ наслдства, онъ станетъ только упорствовать.

— Полноте! разв предлагать тысячъ восемь или десять годового дохода значитъ грозить? сказалъ Осборнъ. Если бы миссъ Шварцъ согласилась выйти за меня, я не отказался бы.

И онъ засмялся.

— Вы забываете прежнія отношенія, сказалъ серьёзно посланникъ.

— Какія отношенія? Что вы подъ этимъ разумете? Надюсь, продолжалъ Осборнъ, въ гнв и удивленіи: — надюсь, онъ не столько глупъ, чтобы питать привязанность къ дочери этого стараго банкрута? Надюсь, вы не затмъ ко мн пришли, чтобы говорить въ пользу этого брака? Жениться на ней — вотъ забавно! Моему сыну и наслднику жениться на дочери нищаго! Если онъ это сдлаетъ, такъ пусть садится за ткацкій станъ. Теперь я припоминаю: она вчно длала ему глаза и только что не вшалась ему на шею,— все это, разумется, по наущенію отца.

— Мистеръ Седли былъ вашимъ другомъ, сказалъ Доббинъ, почти радуясь, что гнвъ начинаетъ овладвать имъ. Было время, когда вы честили его лучшими названіями, нежели негодяй и мошенникъ. Вы сами условились въ будущемъ брак. Джоржъ не имлъ права шутить этимъ дломъ….

— Шутить! повторилъ Осборнъ:— шутить! Да, именно это выраженіе употребилъ онъ самъ, недли дв тому назадъ, говоря о британской арміи. Такъ это вы ему внушили — да? Такъ это вы стараетесь ввести въ мое семейство нищихъ? Покорнйше благодарю. Жениться на ней — ему! Зачмъ? Увряю васъ, что она и….

— Сэръ! прервалъ Доббинъ съ гнвомъ: — я никому не позволю говорить о ней дурно въ моемъ присутствіи, а вамъ мене всхъ.

— Не хотите ли вы вызвать меня за дуэль? Постойте же, я велю принести пистолеты. Мистеръ Джоржъ просилъ васъ наговорить дерзостей его отцу? Да?

Осборнъ дернулъ за колокольчикъ.

— Вы сами оскорбляете лучшую изъ женщинъ, возразилъ Доббинъ. Совтую вамъ относиться о ней снисходительне, потому что она жена вашего сына.

Чувствуя, что не можетъ сказать ни слова больше, Доббинъ всталъ и вышелъ, Осборнъ, упавши въ кресла, проводилъ его дикимъ взоромъ. На звонокъ вошелъ писецъ, и не усплъ капитанъ выйти изъ двора, какъ его догналъ запыхавшійся Чопперъ.

— Ради Бога, что случилось? спросилъ онъ, останавливая Доббина за полу.— Осборнъ въ обморок. Что такое надлалъ мистеръ Джоржъ?

— Женился на миссъ Седли, пять дней тому навалъ, отвчалъ Доббинъ.— Я помогалъ ему, и вы должны остаться его другомъ.

Чопперъ покачалъ головой.

— Плохая же это всть, сказалъ онъ: — отецъ не проститъ ему никогда

Доббинъ попросилъ его доставить ему извстіе о всемъ дальнйшемъ въ его квартиру и пошелъ на западъ, въ мрачной забот о прошедшемъ и будущемъ.

Когда все семейство въ Россель-сквер сошлось за обдомъ, глава слъ на свое обычное мсто съ такимъ пасмурнымъ видомъ, что вс притихли и замолкли. Дамы и мистеръ Буллокъ, обдавшій у нихъ, догадались, что новость дошла до Осборна. Отъ мрачныхъ взглядовъ его Буллокъ сдлался очень тихъ и смиренъ, но оказывалъ особенную внимательность къ сосдк своей, миссъ Мери, и сестр ея, распоряжавшейся обдомъ.

Миссъ Виртъ сидла отдльно, потому что между нею и миссъ Джэйнъ осталось пустое мсто. Тутъ сиживалъ обыкновенно Джоржъ, и приборъ его, какъ мы сказали, поставили въ ожиданіи возвращенія измнника. За обдомъ слышался только шопотъ мистера Фредерика да звонъ посуды. Слуги ходили на цыпочкахъ, точно на похоронахъ. Дичь, на которую Осборнъ звалъ Доббина, была разрзана имъ въ глубокомъ молчаніи, но самъ онъ не лъ, а только пилъ. Буфетчикъ усердно подносилъ ему вина.

Подъ конецъ обда глаза его, озиравшіе всхъ поперемнно, остановились на прибор Джоржа, и онъ указалъ за него лвою рукою. Дочери не поняли, или притворились,— что не поняли этого знака, слуги тоже не догадались, въ чемъ дло.

— Примите этотъ приборъ, сказалъ онъ,— наконецъ всталъ и ушелъ въ свою комнату.

Кабинетъ мистера Осборна находился за столовой. Туда удалялся онъ, если не ходилъ въ церковь, въ воскресенье по утрамъ, садился въ кресла, обитыя красною кожей, и читалъ газеты. Два шкафа съ стеклянными дверцами содержали въ себ образцовыя творенія въ богатыхъ переплетахъ съ золотыми обрзами: ‘Годичный реестръ’, ‘Магазинъ для джентльменовъ, ‘Проповди Блера’ и ‘Исторія Юма и Смоллета.’ Отъ 1-го января до 31-го декабря онъ никогда не снималъ ни одного тома съ полки, но никто изъ членовъ семейства не смлъ тронуть ни одной книги, это случалось только въ т рдкія воскресенья, когда не было за обдомъ гостей, тогда большая библія и молитвенникъ доставались изъ угла, гд они стояли рядомъ съ исторіей перовъ,— колокольчикъ сзывалъ всхъ слугъ въ столовую,— и Осборнъ читалъ вечернюю молитву громкимъ и торжественнымъ голосомъ. Никто изъ домашнихъ, ни дитя, ни взрослый, не вступалъ въ эту комнату безъ нкотораго страха. Здсь Осборнъ поврялъ счеты дворецкаго и пересматривалъ книги буфетчика. Отсюда онъ видлъ черезъ дворъ, чисто усыпанный пескомъ, задній фасадъ конюшенъ, къ которымъ былъ проведенъ отъ него колокольчикъ,— отсюда онъ бранилъ въ окно кучера. Четырежды въ годъ миссъ Виртъ входила въ эту комнату для полученія жалованья, а дочери за своей пенсіей. Джоржъ, будучи ребенкомъ, не разъ былъ сченъ въ этой комнат, между тмъ какъ мать его прислушивалась къ ударамъ. Не помнятъ, чтобы онъ когда нибудь плакалъ во время наказанія, мать ласкала и цаловала его тайкомъ отъ отца и дарила ему денегъ, когда онъ выходилъ изъ рокового кабинета.

Надъ каминомъ висла тутъ же фамильная картина, перенесенная сюда посл смерти мистриссъ Осборнъ изъ столовой: Джоржъ на лошадк, старшая сестра подаетъ ему букетъ цвтовъ, младшая прилипла къ рук матери,— вс краснощекія и красногубыя, улыбающіяся другъ другу по принятымъ правиламъ фамильныхъ портретовъ. Мать, давно забытая, лежала теперь въ земл, братъ и сестры были озабочены каждый своими длами и сдлались другъ для друга совершенно чужіе. Пройдетъ еще нсколько десятковъ лтъ, дти доживутъ до старости,— и какую злую сатиру представитъ тогда эта фамильная картина, съ ея притворнымъ чувствомъ, ложными улыбками и самодовольною, сознательною невинностью. Парадный портретъ самого Осборна, съ изображеніемъ его большой серебряной чернилицы, занялъ въ столовой почетное мсто, очищенное этою фамильною картиною.

Сюда-то удалился Осборнъ, къ великому удовольствію всего общества. По уход слугъ, въ столовой начался разговоръ, довольно живой, въ полголоса, потомъ дамы пошли наверхъ, и Буллокъ послдовалъ за ними какъ можно осторожне на своихъ скрипучихъ башмакахъ. У него не стало духу остаться наедин за бутылкой, по сосдству съ страшнымъ Осборномъ.

Прошло уже около часу, какъ стемнло. Дворецкій, не получая никакого приказанія, ршился отворить дверь кабинета и войти съ чаемъ и свчами. Хозяинъ сидлъ въ креслахъ, какъ будто читая газеты, но когда слуга поставилъ свчи на столъ и удалился, онъ всталъ и заперъ дверь. На этотъ разъ ошибаться было невозможно,, вс въ дом догадалась, что готовится какая добудь великая катастрофа на бду Джоржу.

Въ огромномъ, блестящемъ бюро мистера Осборна былъ ящикъ, назначенный исключительно для длъ и бумагъ его сына. Здсь хранились вс касающіеся до его документы: его дтскія прописи и рисунки, его первыя письма къ родителямъ, писанныя крупными круглыми буквами и содержащія въ себ просьбы о присылк пироговъ. Въ нихъ не разъ упоминалось о крестномъ папеньк Седли. Злоба и ненависть изобразилась на блдныхъ губахъ стараго Осборна, когда онъ встртилъ, перебирая эти бумаги, это имя. Вс он были перемчены, снабжены надписями и перевязаны красными снурками. На одномъ значилось: ‘отъ Джоржа, просьба о пята шиллингахъ, апрля 23, 18.., отвчено апрля 25’, на другомъ: ‘отъ Джоржа, о лошадк, октября 13’, и такъ дале. Въ другой связк были: ‘Счеты доктора С.’, ‘счеты портного, переведенные на меня Д. Осборномъ младшимъ’, и пр.,— письма его изъ западной Индіи,— письма его агента,— тутъ лежалъ и его дтскій бичъ, и локонъ его волосъ, который носила при себ покойная мать его.

Надъ этими бумагами и вещами несчастный старикъ провелъ въ раздумьи нсколько часовъ. Тутъ заключались вс его надежды, вс мечты счастія и славы. Какъ гордился онъ этимъ мальчикомъ!

Сынъ его былъ красавецъ, и общій голосъ говорилъ, что онъ смотритъ природнымъ джентльменомъ. Принцесса замтила и поцаловала его въ Кьюсскомъ саду и спросила, какъ его зовутъ. Кто въ Сити могъ похвалиться такимъ сыномъ? Могъ ли кто нибудь быть воспитанъ лучше его? У него было все, что можно пріобрсти за деньги. По праздникамъ старикъ здилъ въ экипаж четверней съ ливрейными лакеями въ школу, гд учился Джоржъ, и сыпалъ ученикамъ новые шиллинги, пріхавши съ Джоржемъ въ полкъ, онъ задалъ передъ отплытіемъ его въ Канаду офицерамъ такой обдъ, за которымъ могъ бы полакомиться самъ Йоркскій герцогъ. Отказывался ли онъ когда нибудь платить но счетамъ Джоржа? нтъ, деньги была выдаваемы безъ малйшаго возраженія. У многихъ генераловъ не было такихъ лошадей, какъ у него.

Сынъ являлся его воображенію въ тысяч различныхъ обстоятельствъ: посл обда, когда онъ входилъ бывало, какъ лордъ и выпивалъ рюмку вина, въ Брайтон, въ день представленія его регенту, когда во всемъ Сентъ Джемс не нашлось подобнаго ему молодца. И вотъ теперь все кончено! Жениться на дочери банкрута, пренебречь домомъ и богатствомъ! Что за позоръ! Сколько пришлось теперь вытерпть обманутому въ надеждахъ старику!

Пересмотрвши эти бумаги съ тяжелйшимъ изъ чувствъ — съ чувствомъ минувшаго счастья, отецъ Джоржа взялъ вс документы изъ ящика, въ которомъ она хранились такъ долго, замкнулъ ихъ въ портфель, обвязалъ и запечаталъ его. Потомъ онъ отперъ книжный шкафъ и досталъ изъ него большую красную библію, о которой мы уже говорили, великолпную, всю сіяющую золотомъ, рдко снимаемую съ полки. На фронтиспис былъ изображенъ Авраамъ, приносящій въ жертву Исаака. Тутъ Осборнъ отмчалъ, по обычаю, дни своей сватьбы, день смерти жены, дни рожденія и имена дтей. Онъ взялъ перо и тщательно вычеркнулъ имя Джоржа, когда чернила высохли, онъ поставилъ книгу на ея прежнее мсто. Потомъ досталъ документъ изъ другого ящика, въ которомъ хранились его собственныя бумаги: онъ прочиталъ его, свернулъ, зажегъ и смотрлъ, какъ сгорлъ онъ до тла. То было его духовное завщаніе, сжегши его, онъ написалъ письмо, позвонилъ и приказалъ слуг отнести его по утру. Но утро уже было на двор, когда Осборнъ легъ въ постель, вс въ дом уже встали, пробужденные взошедшимъ солнцемъ и пньемъ птицъ въ зеленыхъ втвяхъ на Россель-сквер.

Желая поддержать хорошее расположеніе духа во всхъ членахъ семейства и подчиненныхъ Осборна, и обезпечить Джоржу въ черный день какъ можно больше друзей, Уильямъ Доббинъ, знавшій, какое вліяніе оказываютъ на сердце хорошій обдъ и добрыя вина, написалъ, возвратясь въ гостинницу, записку въ Чопперу, въ которой приглашалъ его отобдать съ нимъ завтра. Чопперъ получилъ это посланіе въ Сити и въ ту же минуту отвчалъ, что ‘свидтельствуетъ ему свое глубочайшее уваженіе и будетъ имть честь явиться’. Возвратившись ввечеру домой, онъ показалъ пригласительную записку и черновой отвтъ мистриссъ Чопперъ и ея дочерямъ, и они съ восторгомъ распространялись, сидя за чаемъ, о военныхъ людяхъ и жителяхъ западной части Лондона. Когда дочери ушли спать, мистеръ и мистриссъ Чопперъ начали разсуждать, о странныхъ событіяхъ въ семейств ихъ патрона. Чопперъ никогда не видалъ, его тронутымъ до такой степени. Вошедши къ нему по уход Доббина, онъ засталъ его безъ чувствъ, съ почернвшимъ лицомъ: между старикомъ и молодымъ капитаномъ произошла какая-то ужасная ссора, это было ясно. Осборнъ приказалъ Чопперу составить счетъ всему, что было заплочено за Джоржа въ послдніе три года. ‘А кушъ вышелъ таки порядочный’, прибавилъ Чопперъ, разсказывая жен вс эти происшествія съ одинаковымъ почтеніемъ къ старому и молодому господину: оттого и другого гинеи сыпались всегда щедро. Потомъ заговорили о миссъ Седли. Мистриссъ Чопперъ очень сожалла, что бдная молодая леди лишится такого прекраснаго молодого человка, какъ капитанъ. Чтожь до мистера Чоппера, то онъ не питалъ особеннаго уваженія къ Амеліи, какъ къ дочери несчастнаго спекулатора, платившаго самый ничтожный дивидендъ. Въ Сити онъ оказывалъ приверженность преимущественно дому Осборна, и его всегдашнимъ желаніемъ было, чтобъ капитанъ Джоржъ женился непремнно за дворянк. Эту ночь старшій клеркъ провелъ гораздо спокойне, нежели его старый патронъ. На другое утро, обнявъ своихъ дтей, мастеръ Чопперъ принялся за завтракъ, имя особенно (хорошій аппетитъ (хотя, правду сказать, чаша жизни его подслащалась только патокой). Отправляясь къ своимъ занятіямъ, онъ облачился въ лучшее праздничное платье и общалъ прекрасной жен своей не слишкомъ жестоко наказывать капитана Доббина портвейномъ, который предстоялъ ему за званымъ обдомъ.

Подчиненные Осборна, привыкшіе наблюдать — конечно, въ свою пользу,— выраженіе лица его, были поражены наружностію своего патрона, когда тотъ на слдующій день, въ обычный часъ, явился въ Сити. Ровно въ полдень пріхалъ мистеръ Гиггсъ: его немедленно впустили къ Осборну, гд онъ и оставался боле часу. Около половины второго мистеръ Чопперъ получилъ записку отъ капитана Доббина: въ ней заключалась другая — на имя Осборна, которую клеркъ сейчасъ же передалъ по принадлежности. Спустя нсколько времени. Чоппера и Бэрча, старшаго и младшаго клерковъ, потребовали быть свидтелями при заключеніи акта.

— Я составилъ новую духовную, сказалъ Осборнъ: — и эти джентльмены подписались на ней.

Вс промолчали. Мистеръ Гиггсъ выходилъ изъ комнаты мастера Осборна съ какимъ-то важнымъ видомъ и пристально взглянулъ въ лицо Чоппера. Къ удивленію всхъ, ожидавшихъ отъ угрюмой физіономіи Осборна дурныхъ послдствій, старикъ былъ очень спокоенъ и тихъ. Во весь тотъ день онъ отличался особенною снисходительностью и оставилъ занятія ране обыкновеннаго. Собираясь домой, Осборнъ еще разъ потребовалъ въ себ главнаго помощника и, посл обыкновенныхъ приказаній, спросилъ его, съ замтнымъ безпокойствомъ, не знаетъ ли онъ — въ город капитанъ Доббинъ или нтъ,— на что тотъ отвчалъ положительно.

Тогда Осборнъ взялъ письмо на имя капитана и, передавая его клерку, просилъ отправить немедленно.

— Теперь, Чопперъ, сказалъ старикъ, надвая шляпу и съ страннымъ выраженіемъ лица: — душа моя спокойна,

Въ эту минуту явился Буллокъ, и онъ и мистеръ Осборнъ отправились домой.

Командиръ полка, въ которомъ Доббинъ и Осборнъ имли отряды, генералъ, сдлавшій нсколько походовъ подъ начальствомъ Вольфа, былъ старъ и слабъ для того, чтобы командовать полкомъ лично. При всемъ томъ онъ принималъ постоянное участіе въ подчиненныхъ ему офицерахъ и часто приглашалъ ихъ къ себ на обдъ. Капитанъ Доббинъ боле всхъ своихъ товарищей пользовался благосклонностію генерала. Уильямъ превосходно зналъ военную науку, разсуждая о ней не хуже своего начальника, питавшаго симпатію только къ войнамъ стараго времени. Пригласивъ Доббина на завтракъ, въ тотъ самый день, когда мистеръ Осборнъ перемнилъ духовную, а мистеръ Чопперъ надлъ чистую манишку,— генералъ объявилъ своему любимцу, что дня черезъ два ожидается приказъ выступить въ походъ, и что полкъ его, вроятно, оправдаетъ свою историческую извстность и будетъ также храбро драться въ Нидерландахъ, какъ дрался до того въ Канад.

— Итакъ, мой добрый другъ, если у тебя есть какія нибудь affaire l, прибавилъ старикъ, взявшись дрожащей, блой рукой за табакерку и указывая на свою robe de chambre, подъ которой еще билось его сердце, хотя и слабо: — если у тебя, есть кого утшить, или сказать прости папа и мама, или сдлать что нибудь, совтую немедленно исполнить это.

И онъ далъ Доббину пожать свой палецъ и ласково кивнулъ ему головой, съ длинной косой и напудренной до нельзя. Когда, дверь затворилась за Доббиномъ, старикъ слъ писать poulet (надобно замтить, что онъ гордился знаніемъ французскаго языка) къ mademoiselle Аmenaide.

Эта новость заставила Доббина призадуматься и вспомнить прежде всего о своихъ друзьяхъ въ Брайтон. И страннымъ показалось нашему доброму другу, что мысль объ Амеліи всегда и прежде, всхъ другихъ приходила ему въ голову,— прежде отца и матери, сестеръ и служебныхъ обязанностей,— не покидала его ни въ какое время дня. Возвратившись домой, Уильямъ отправилъ къ Осборну коротенькую записку, въ которой извщалъ его о только что услышанной новости, полагая, что она послужитъ къ примиренію Джоржа съ отцомъ.

Записка эта, отправленная, на имя мистера Чоппера, съ тмъ же посланнымъ, который наканун относилъ ему приглашеніе на обдъ, сильно встревожила почтеннаго клерка. Распечатывая ее, Чопперъ чувствовалъ трепетъ, полагая, что обдъ, на который онъ такъ расчитывалъ, откладывается Доббиномъ до другого разу. Словно что-то тяжелое отлегло отъ сердца мистера Чоппера, когда онъ узналъ содержаніе письма. ‘Я буду ожидать васъ въ пять часовъ’ — писалъ капитанъ. Какъ противоположны были ощущенія этихъ двухъ людей! Одинъ заботился объ участи своихъ друзей,— другой больше всего радлъ о насыщеніи желудка.

Доббинъ, встрчаясь съ офицерами, спшилъ сообщить каждому изъ нихъ извстіе, переданное ему старымъ генераломъ. Прапорщикъ Стоббль былъ изъ числа первыхъ, узнавшихъ новость о поход, и изъ числа самыхъ ревностныхъ воиновъ британской арміи. Капитанъ еще не усплъ высказать всего, а Стоббль летлъ уже купить новую саблю. Возвратившись съ покупкой, семнадцатилтній юноша не зналъ, что длать отъ восторга. Онъ безпрестанно то пробовалъ лезвее оружія, то гнулъ его, то размахивалъ имъ на вс стороны, въ знакъ того, какъ будетъ онъ рубить непріятеля,— топалъ ногой, кричалъ ‘ура!’ и раза два направлялъ удары на капитана Доббина, который, смясь, отражалъ ихъ своей тростью.

Но когда поутихли эти восторженное порывы, Стоббль вдругъ вспомнилъ о своей матери: быть можетъ, ему уже не придется видть ее, и онъ ршился послать ей прощальное письмо. Слезы катились по щекамъ молодого человка и крупными каплями падали на бумагу. Доббинъ съ участіемъ смотрлъ на него. Онъ тоже хотлъ было писать къ Осборну въ Брайтонъ, но раздумалъ и заперъ свое походное бюро.

‘Къ чему это послужитъ!— думалъ онъ.— Я знаю, добрая мать Стоббля будетъ поражена письмомъ сына и на долго лишится покойныхъ ночей. Пусть Амелія проспитъ хоть эту ночь покойно. Рано утромъ завтра я прощусь съ родителями, завтра же отправлюсь въ Брайтонъ и лично разскажу друзьямъ моимъ, что надо.’

Отложивши свое намреніе, Доббинъ подошелъ къ Стобблю и положилъ на плечо его свою богатырскую руку. Молодой человкъ оглянулся. Доббинъ шутя совтовалъ ему не пить такъ много вина и замтилъ, что только въ такомъ случа выйдетъ изъ него хорошій воинъ недобрый товарищъ. Глаза Стоббля радостно заблистали. Совты Доббина, какъ лучшаго и умнйшаго во всемъ полку офицера, всегда охотно принимались всми и имли свое дйствіе.

— Благодарю васъ. Доббинъ, сказалъ Стоббль, отирая слезы,— я самъ знаю, что дурно длаю — самъ знаю, что шалость эта современемъ можетъ обратиться въ дурную привычку, и вотъ только что объ этомъ же писалъ я своей матушк, общая ей навсегда оставить вино. О, сэръ, вы не знаете моей мама, продолжалъ молодой человкъ: — не знаете, какая она… добрая.

Слезы снова полились изъ глазъ Стоббля, да и капитанъ, думается мн, не оставался равнодушнымъ.

Два прапорщика, капитанъ и мистеръ Чопперъ обдали за однимъ столомъ. Чопперъ принесъ съ собой письмо отъ стараго Осборна, въ которомъ послдній довольно сухо свидтельствовалъ свое почтеніе капитану Доббину и просилъ его передать препровождаемое при семъ письмо капитану Джоржу Осборну. За тмъ пошли со стороны клерка разныя догадки и предположенія, но съ каждой рюмкой вина они становились темне и темне и наконецъ сдлались совершенно непонятны.

Было уже довольно поздно, когда Доббинъ посадилъ, въ немную карету, своего гостя, уврявшаго его въ тсной дружб. Мистеръ Чопперъ возвратился домой совсмъ не по воскресному.

Миссъ Джеймъ Осборнъ между тмъ, ожидая вторичнаго посщенія капитана Доббина — которое, какъ намъ извстно, было общано имъ — приготовила отвтъ, что, по праву дружбы въ своему брату, она беретъ на себя устроить примиреніе его съ отцомъ. Но ожиданія ея были напрасны: Доббинъ, занятый своими собственными хлопотами, не явился за слдующій день. Ему нужно было проститься съ своими добрыми родными и рано по утру взять мсто въ ‘Молніи’, съ тмъ, чтобы похать въ Брайтонъ къ нетерпливо ожидающимъ его друзьямъ. Миссъ Джейнъ услышала даже, съ прискорбіемъ, какъ ея родитель отдавалъ строгія приказанія не впускать домъ этого проныру, капитана Доббина. Вс надежды, которыя она питала въ душ своей, исчезли навсегда.

Мистеръ Буллокъ, постившій Осборновъ и въ этотъ день, былъ какъ-то особенно внимателенъ къ Мери и всми сими старался утшать печальнаго отца ея. Хотя старый джентльменъ и говорилъ что душа его спокойна теперь, но средства, которыя онъ принялъ къ доставленію себ утшенія, повидимому или не возъимли еще надлежащаго вліянія, или происшествіи двухъ прошедшихъ дней служили имъ сильнымъ противодйствіемъ.

ГЛАВА XXIV.

ВС ГЛАВНЫЯ ЛИЦА ВАШЕГО РАЗСКАЗА ПРИЗНАЮТЪ НЕОБХОДИМЫМЪ ОСТАВИТЬ БРАЙТОНЪ.

Явившись въ общество дамъ, Доббинъ принялъ лучезарный видъ, былъ очень разговорчивъ, пускался въ шуточки,— однимъ словомъ, во всхъ отношеніяхъ, велъ себя не хуже самаго опытнаго постителя Ярмарки Тщеславія. Капитанъ всми силами старался скрыть свои тайныя чувства: ему не хотлось разстроивать счастливаго состоянія духа мистриссъ Осборнъ печальными новостями, которыя привезъ онъ изъ Лондона.

— По моему мннію, Джоржъ, говорилъ Уильямъ:— императоръ французовъ пожалуетъ къ намъ раньше трехъ недль и задастъ дюку такой славный пиръ, передъ которымъ недавнія испанскія дла покажутся дтской забавой. Но, прежде времени, ради Бога, не говори объ этомъ мистриссъ Осборнъ. Что до насъ съ тобой, мы не пойдемъ въ дйствіе: мы будемъ находиться въ Бельгіи, въ резерв. Такъ по крайней мр думаютъ вс. Брюссель биткомъ набитъ нашей знатью туристами и туристками.

Друзья ваши ршили доказать Амеліи всю безопасность пребыванія ихъ въ Бельгіи.

Условившись, какъ тутъ дйствовать, лукавый Доббинъ весело привтствовалъ мистриссъ Осборнъ, сказалъ ей нсколько неловкихъ комплиментовъ относительно новаго ея положенія, потомъ пустился въ разговоръ о Брайтон, о чистомъ морскомъ воздух, о прекрасномъ расположеніи города, о красотахъ природы, о прелестяхъ дороги и о достоинствахъ ‘Молніи’. Все это было совершенно непонятно Амеліи и весьма забавно для Ребекки, наблюдавшей Доббина и не оставлявшей своей похвальной привычки анализировать всхъ, кто только приближался въ ней.

Мнніе маленькой Амеліи о капитан Доббин не слишкомъ-то склонялось на его сторону. Онъ картавилъ, былъ черезчуръ простоватъ и неразвязенъ, неловокъ и неуклюжъ. Амелія любила капитана, единственно за привязанность его къ ея мужу. Джоржъ не разъ, передразнивалъ передъ ней разговоръ и манеры Доббина, хотя, отдавая ему справедливость, всегда относился о душевныхъ качествахъ своего друга съ самой выгодной стороны. Честный Уильямъ видлъ и понималъ, какихъ мыслей была о немъ молодая супруга Осборна, и не обижался имъ по свойственно скромности. Пришло время, когда и Амелія вполн оцнила Доббина: но время это было еще далеко впереди.

Капитанъ Доббинъ не пробылъ и двухъ часовъ въ обществ дамъ, а Ребекка уже разгадала его тайныя помышленія. Онъ ей не нравился, и въ душ она боялась его, но, въ свою очередь, и Доббинъ не и имлъ къ ней расположенія. На него, столько честнаго и прямодушнаго, тонкости и хитрости Ребекки не оказывали никакого дйствія, и онъ, по инстинкту, старался удаляться ея. Капитанъ, какъ мы знаемъ, обожалъ Амелію. Ребекка возненавидла его за это обожаніе, впрочемъ, наружно оказывая Доббину почтеніе и привтливость. Раудонъ Кроули не удостаивалъ Уильяма своимъ вниманіемъ, считая его какимъ-то простачкомъ. Чтожь до братца Амеліи, то Джозъ, съ высоты своего величія, принималъ предъ Доббиномъ покровительственный тонъ. Оставшись съ Джоржемъ наедин, въ его комнат, Доббинъ вынулъ изъ бюро письмо, полученной имъ къ Лондон отъ старика Осборна для передачи сыну.

— Чья это рука? это не моего отца почеркъ, замтилъ Джоржъ взглянувъ на адресъ.

И дйствительно, письмо было отъ душеприказчика мистера Осборна, вотъ что заключалось въ немъ:

Бедфордъ-Роу, мая 7-го 1815 года.

Милостивый государь!

‘По порученію мистера Осборна, имю честь увдомить васъ, что онъ остается при извстномъ вамъ намреніи, и что, вслдствіе женитьбы, которую вамъ угодно было предпринять, онъ положилъ — не считать васъ отнын членомъ своего семейства. Это — окончательное и неизмнное опредленіе.

Хотя деньги, издержанныя на васъ въ нашемъ юношеств, и векселя, которые вы писали на вашего батюшку въ послдніе годы, далеко превосходятъ сумму, слдуемую вамъ по праву наслдства (и именно: третью часть состоянія покойной вашей матушки, раздлившей его, при смерти, между вами, миссъ Джейнъ и миссъ Мери Осборнъ),— при всемъ томъ мистеръ Осборнъ поручилъ мн передать, что онъ не присвоиваетъ себ права на ваше наслдство, и что сумма 2,000 фунтовъ (третья часть изъ всего капитала, 6,000 фунтовъ), со включеніемъ ежегодныхъ четырехъ процентовъ, будетъ выплачена вамъ или вашимъ агентамъ, при первомъ востребованіи —

вашимъ покорнымъ слугою
С. Гиггсомъ’.

‘P. S. Мистеръ Осборнъ приказалъ мн сообщить вамъ, разъ и навсегда, что онъ не хочетъ, и не будетъ принимать никакихъ отъ васъ посланій, ни писемъ, ни всякаго рода сообщеній, какъ по этому, такъ и по всякому другому предмету.’

— Нечего сказать, славное ты дльце обдлалъ! сказалъ Джоржъ съ бшенствомъ. взглянувъ на Уильяма.— На, посмотри, Доббинъ (и онъ подалъ ему отцовское посланіе), быть нищимъ! чудо какъ хорошо! и все изъ за моей приторной сантиментальности!… И къ чему мы торопились? Не лучше ли было обождать? Какая нибудь пуля ршила бы все дло, а теперь разв лучше будетъ для Эмми, если она останется нищей вдовой?… Всему ты виноватъ: ты это все устроивалъ. Ты не былъ спокоенъ, пока не женилъ меня — и не погубилъ… Ну, что съ ними, съ двумя-то тысячами фунтовъ? Мн этого мало и на два года…. Вотъ, пока мы здсь, я уже проигралъ Раудону сто сорокъ. Славное, нечего сказать, славное ты устроилъ дльце! .

— Конечно, тутъ нечего возражать: плохія дла! печальнымъ тономъ говорилъ Доббинъ, прочитавъ письмо.— Сознаюсь, я виноватъ нсколько. Но чтожь длать!… ты не сердись, Джоржъ: въ этомъ мало проку…. Вспомни, однакожь, продолжалъ Уильямъ — много ли у насъ, въ полку, капитановъ, которые имютъ дв тысячи? Ты можешь жить жалованьемъ, пока отецъ не согласится на примиреніе: а если — отъ чего Боже сохрани — умрешь, жена твоя станетъ получать по сту фунтовъ въ годъ.

— Неужели ты думаешь, что человкъ съ моими привычками можетъ прожить своимъ жалованьемъ и сотнею фунтовъ въ годъ? вскричалъ Джоржъ въ порыв гнва. — Надо быть Доббиномъ, чтобъ говорить подобныя вещи!… Какимъ образомъ я сохраню свое положеніе въ свт при такомъ ничтожномъ содержаніи? Я не могу перемнить своихъ привычекъ. Комфортъ необходимъ мн. Я выросъ не на шотландской похлебк, какъ Макъ Уиртеръ, не на картофел, какъ старые О’Доудъ!… Не думаешь ли ты превратить жену мою въ прачку или полковую маркитантку, для поправленія домашнихъ обстоятельствъ ?

— Ты не то говоришь, возразилъ Доббинъ, сохраняя хладнокровіе: — мы постараемся доставить ей лучшія удобства. Да и твое положеніе вовсе не такъ дурно, какъ ты думаешь. Будь поспокойне. Поврь мн, втеръ перемнится. Пусть только имя твое появится въ газет — я готовъ пари держать — отецъ твой сдается.

— Появится въ газет! Въ числ убитыхъ разв или раненыхъ, и притомъ при самомъ первомъ донесеніи! да, это очень можетъ быть!…

— Эхъ, какъ теб не стыдно, Джоржъ! къ чему накликать на себя бду! прервалъ Доббинъ.— Въ случа чего нибудь — теб извстно, у меня есть маленькое состояніе — я холостой человкъ и ни за что не позабуду въ духовной будущаго крестника, прибавилъ Уильямъ съ улыбкой.

И разговоръ, клонившійся, повидимому, къ ссор, кончился, какъ и всегда, дружелюбнымъ образомъ. Осборнъ и на этотъ разъ не могъ не замтить, что ему никогда не найти причины поссориться съ своимъ другомъ.

— Послушай, Бекки? кричалъ Раудонъ, изъ кабинета, своей жен, выряжавшейся къ обду.

— Что теб нужно? спросила Бекки звонкимъ голоскомъ.

Она, черезъ плечо, смотрлась въ это время въ зеркало? На ней надто было безъукоризненной близны новое платье, съ открытымъ воротомъ, свтло-голубой кушачекъ опоясывалъ ея талію. Вообще, она представляла собою живое изображеніе невинности и дтскаго счастія….

— Какъ ты думаешь, что будетъ длать мистриссъ Осборнъ, когда мужъ ея отправится съ полкомъ? спросилъ Кроули, входя въ комнату Ребекки и выполняя на голов своей дуэтъ двумя огромными головными щетками, и съ восхищеніемъ выглядывая изъ подъ волосъ на свою прелестную супругу.

— Я думаю, она выплачетъ свои глазки, отвчала Бекки. Амелія уже нсколько разъ сама поговаривала объ этомъ,— я слышала.

— А теб такъ и горя мало! замтилъ Раудонъ, полу сердитый на недостатокъ чувствительности въ своей жен.

— Съ чего ты взялъ!… Да ты знаешь ли, что я сама пойду съ тобой? возразила Бекки.— Твое дло на войн совсмъ другое. Ты, какъ адъютантъ генерала Туфто, будешь въ сторон отъ дйствующей линіи, прибавила мистриссъ Кроули, тряхнувъ своей головкой такъ картинно, что Раудонъ не выдержалъ — нагнулся и крпко поцаловалъ ее, эту головку.

— Раудонъ…. душа моя…. не лучше ли взять деньги отъ Купидона, прежде чмъ онъ уйдетъ, продолжала Бекки, бросая на своего мужа побдоносный взглядъ.

Купидономъ называла она капитана Осборна. Даже въ глаза привтствовала Джоржа Ребекка этимъ милымъ именемъ, устремляла на него нжные взоры, когда онъ являлся въ квартиру Раудона играть въ экарте,— въ пріятной шутливости замчала Осборну подъ часъ, что онъ жестокъ, и грозилась разсказать Эмми о какихъ то его поступкахъ и дурныхъ привычкахъ — и вмст съ тмъ предлагала Джоржу сигару, которую сама закуривала, припоминая, какъ удачно, въ былые дни, продлывала она тоже самое и надъ Раудононъ Кроули. И Ребекка достигала желаннаго: Осборнъ находилъ ее живою, веселою, наивною, плнительною, очаровательною. За прогулками и обдами Бекки совершенно помрачала своимъ блескомъ скромную Эмми, остававшуюся безмолвною и печальною, между тмъ какъ мистриссъ Кроули лепетала съ ея прекраснымъ мужемъ.

Душа Амеліи предчувствовала что-то недоброе. Въ самомъ дл, не прошло и недли посл ея внчанія, а Джоржъ уже начиналъ скучать и искалъ другого общества! Амелія трепетала за свое будущее. ‘Какимъ образомъ могу я сдлаться подругой для него — думала она — для него, такого умнаго, блестящаго? Мн бы должно было отказать ему, остаться дома и беречь бднаго папа’. Эта прекрасная женщина краснла отъ угрызенія совсти при мысли о равнодушномъ, какъ ей казалось, обхожденіи съ родителями. ‘О!— думала она — какъ я была несправедлива и самолюбива,— самолюбива, забывая родителей въ печали ихъ,— самолюбива, принудивъ себя выйти за Джоржа. Я чувствую, что недостойна его,— знаю, что онъ былъ бы счастливъ безъ меня, но чтожь мн длать слдовало! я всми силами старалась позабыть его’.

Грустно и больно становится, когда подумаешь, что такія мысли приходили на умъ молодой женщин, супружеская жизнь которой не длилась еще и семи дней! Амелія испытала ихъ тягость — наканун того дня, когда Доббинъ пріхалъ въ Брайтонъ. Лунная ясная майская ночь разливала въ воздух теплоту и благоуханіе. На душ чувствовалась какая-то отрада. Окна квартиры Осборна были открыты. Джоржъ и мистриссъ Кроули стояли на балкон и любовались лежащимъ передъ ними океаномъ, освщеннымъ яркимъ блескомъ полнаго мсяца. Раудонъ и Джозъ сидли въ комнат, за картами. Амелія сидла въ креслахъ, всми забытая. Наблюдая своихъ собесдниковъ, она чувствовала, какъ отчаяніе овладвало ею. Будущее представлялось ей темнымъ и бурнымъ. Амеліи страшнымъ казалось говорить о немъ, даже пробжать его мыслью,— страшнымъ казалось одинокою пуститься въ это обширное житейское море: она сознавала, что ей не справиться съ нимъ безъ проводника и безъ покровителя….

— О, какая чудная ночь! какой очаровательный свтъ мсяца! сказалъ Джоржъ, пуская струйки дыма благовонной сигары.

— Ахъ, если бы вы знали, какъ я обожаю запахъ сигары на чистомъ воздух! замтила Ребекка.— И кто бы могъ подумать, что это свтлое пятнышко находится отъ васъ въ разстояніи двухъ-сотъ-тридцати-шести тысячъ осьми-сотъ-сорока-семи миль! продолжала мистриссъ Кроули, съ улыбкой поглядывая на луну.— Каково вамъ покажется, я еще не забыла! прибавила она.— Честь и слава миссъ Пинкертонъ за наше воспитаніе!… Какое тихое море, и какъ прозраченъ воздухъ…. Мн кажется, что передо мною берега Франціи.

И Ребекка устремила вдаль свои блестящіе зеленые глазки съ такимъ напряженіемъ, какъ будто и въ самомъ дл они могли различить едва замтную темную полоску, чуть-чуть виднвшуюся на горизонт.

— Знаете ли, что мн приходитъ иногда на мысль? продолжала Ребекка.— Я очень хорошо плаваю: такъ мн хочется попробовать, когда компаньонка моей тетушки Кроули — вотъ эта старая Бриггсъ…. да вы помните ее…. такая крючконосая женщина съ клочками волосъ за голов — когда эта противная Бриггсъ отправится купаться, я хочу подплыть, нырнуть въ ея ванну и въ вод принудить ее примирить насъ съ тетушкой… Не правда ли, славная выдумка?

Осборнъ расхохотался, при мысли объ этой акватической встрч.

— Что у васъ тамъ за разговоры? пожалуйте сюда! заговорилъ Раудонъ.

Амеліи между тмъ сдлалось такъ трудно, скорбь такъ сокрушала ее, что она съ большимъ усиліемъ поднялась съ кресла и едва могла дойти до своей спальной, чтобы тамъ наедин предаться своимъ грустнымъ размышленіямъ.

——

Разсказъ нашъ въ этой глав находится въ какомъ-то нершительномъ положеніи и рзко переходитъ отъ одного предмета въ другому. Доведя его до событій завтрашняго дня, мы принуждены обращаться во вчерашнему и этими скачками, быть можетъ, наводимъ скуку за нетерпливыхъ читателей. Конечно, можно бы и сразу высказать вс происшествія, но мы не желаемъ уклоняться отъ заведеннаго порядка, по которому каждый изъ насъ скоре обратитъ вниманіе на предметы боле серьёзные, нежели на т, которые не уйдутъ отъ нашего вниманія и во всякое другое время. Вы часто увидите въ пріемной какого нибудь вельможи полъ-дюжины просителей, терпливо ожидающихъ очереди своей аудіенціи. Вдругъ является туда же важная персона, милліонеръ, надмнно выступаетъ вередъ просителями и безъ доклада входитъ въ кабинетъ. Такъ точно и въ разсказ, сочинитель вынужденъ бываетъ оказывать такого рода преимущество важному и серьёзному. Вотъ и Доббинъ, явившись съ своими депешами, произвелъ въ нашемъ разсказ безпорядокъ, который каждый изъ читателей извинитъ охотно, оцнивъ весь интересъ донесеній капитана.

Не знаемъ почему, Джоржъ не сообщилъ Амеліи новостей изъ Лондона. Происходило ли это отъ деликатнаго чувства, или онъ не усплъ еще переговорить съ женой, слишкомъ долго занимаясь бантомъ шейнаго платка,— только Амелія сама уже замтила разстройство мужа, когда вошелъ онъ въ ея комнату держа въ рук письмо душеприкащика своего отца. Прибжавъ къ Джоржу, она умоляла его разсказать ей все, что безпокоитъ его.

— Врно, назначенъ походъ, говорила она:— и черезъ недлю будетъ сраженіе.

Примрный мужъ отклонилъ вопрос о поход и, грустно покачавъ головой, сказалъ:

— Нтъ, Эмми, не война тревожитъ меня, а твое положеніе. Я получилъ весьма дурныя всти: отецъ совершенно отказался отъ меня, предоставивъ насъ нищет. Я могу, разумется, перенести это, но ты, мой друг,— каково теб покажется. Вотъ, прочитай.

И Джоржъ передалъ Эмми письмо.

Амелія съ нжнымъ безпокойствомъ слушала признаніе благороднаго героя и потомъ начала читать письмо, переданное ей Джоржемъ съ достоинствомъ храбраго воина. Когда кончилось чтеніе, лицо молодой женщины прояснилось. Мысль, что ей придется раздлить бдность вмст съ любимымъ человкомъ, нисколько не огорчила ея: напротивъ, Амелія, какъ и вс нжныя и преданныя женщины, въ душ своей радовалась. Опасаясь оскорбить чувства разстроеннаго мужа, она приняла печальный видъ и, обратившись къ нему съ самымъ трогательнымъ участіемъ, сказала:

— О, Джоржъ, я очень хорошо понимаю, какъ больно твоему великодушному сердцу переносить мысль о разлук съ папа, и о разлук навсегда.

— Твоя правда, отвчалъ Джоржъ, на лиц его ясно вырвалась душевная пытка.

— Но папа не можетъ долго сердиться на тебя, продолжала Амелія.— Онъ долженъ извинить тебя, безцнный мой, мой милый другъ. О, я никогда не прощу себ, если этого не сбудется.

— Меня не столько огорчаетъ мое несчастіе, какъ твое, бдная Эмми, сказалъ Джоржъ. Бдность меня не пугаетъ. Не хвастаясь скажу, что съ своими способностями я не пропаду.

— Конечно, душа моя, конечно, подтвердила жена, воображавшая, что съ окончаніемъ воины мужъ ея будетъ генераломъ.

— Я точно также могу найти себ дорогу къ счастью, какъ и другіе. Но ты, мой другъ! въ состояніи ли будешь переносить лишенія, недостатокъ комфорта и незавидное положеніе въ обществ, — все, чего моя жена имла бы полное право ожидать?… Жить въ казармахъ, всюду ходить за полкомъ, подвергаться всякаго рода огорченіямъ и недостаткамъ!.. О, это ужасно!

Эмми взяла руку своего мужа и, съ свтлымъ лицомъ и улыбкой на губахъ, пропла Джоржу нсколько строфъ изь любимой его псни, въ которой героиня, посл упрековъ своему Тому за его невниманіе къ ней, общаетъ длать все, что онъ бы ей ни приказалъ, лишь только былъ бы ея другъ вренъ, ласковъ и не покидалъ бы ея.

— Неужели ты думаешь, Джоржъ, что дв тысячи фунтовъ — маленькія деньги? прибавила Амелія.

Джоржъ засмялся надъ ея наивностію и, взявъ ея руку, пошелъ съ Амеліей къ столу, между тмъ какъ она безпечно напвала въ полголоса слова все той же псни.

Обдъ былъ очень оживленъ веселымъ разговоромъ. Ожиданіе похода отстраняло отъ Джоржа мысль о письм, лишавшемъ его наслдства. Доббинъ болталъ безъ умолку и въ заключеніе разсказалъ мистриссъ о’Доудъ, какъ она будетъ укладывать гардеробъ майора и свой собственный, какимъ образомъ густые эполеты запрутся въ чайную шкатулку, а знаменитый жолтый тюрбанъ, съ райской птичкой, завернется въ срую бумагу, и какъ дв эти вещи засядутъ вмст въ жестяной футляръ изъ подъ треугольной шляпы. Уильямъ удивлялся тому сильному эффекту, какой эти два необходимые предмета — тюрбанъ и птичка — пышныхъ нарядовъ толстой Пегги должны произвести при будущемъ двор императора французовъ въ Гент или на военныхъ брюссельскихъ балахъ.

— Гентъ! Брюссель! вскричала Амелія, испуганная внезапною мыслію. — Джоржъ, неужели полкъ выступаетъ?

Ужасъ изобразился на ея нжномъ лиц, и она невольно приникла къ груди мужа.

— Не пугайся, мой другъ, весело сказалъ тотъ: — ты подешь вмст со мной. На весь перездъ потребуется не боле двнадцати часовъ.

— И я тоже ду, прибавила Ребекка.— Я принадлежу къ главному штабу. Генералъ Туфто чрезвычайно интересуется мною и не оставитъ меня здсь…. Не правда ли, Раудонъ?

Раудонъ отвчалъ на это обычнымъ своимъ хохотомъ. Уильямъ покраснлъ.

— Мистриссъ Осборнъ не можетъ хать…. сказалъ онъ,— ‘подумайте объ опасности’, хотлъ прибавить, но, вспомнивъ вдругъ, что во время обда онъ всми силами старался доказать, что опасности-то именно нтъ и не будетъ,— Доббинъ сконфузился и замолчалъ.

— Я должна хать и поду! вскричала Амелія съ одушевленіемъ.

Джоржъ одобрилъ ея ршимость. Взявъ ее за подбородокъ, онъ спросилъ все общество, найдется ли кто, съ такою твердой волей, какъ его милая жена.

— Коновожатымъ нашихъ дамъ будетъ мистриссъ о’Доудъ, слдовательно, за безопасность можно смло ручаться, прибавилъ Джоржъ.

О чемъ стала бы заботиться Амелія, когда мужъ ея все время будетъ подл нея? Горечь разлуки уничтожилась. Хотя война и опасность представлялись неизбжными, но ихъ приходилось ждать цлые мсяцы. Доббинъ, видя счастіе Амеліи, раскаявался, что едва не лишилъ ея удовольствія продлить разлуку, и радовался этому въ душ.

Видть Амелію, быть вблизи Амеліи составляло вс его лучшія радости и надежды жизни. Доббинъ весь обращался въ восторгъ, при мысли, какъ онъ будетъ охранять ее, заботиться о ней.

‘Еслибъ я былъ ея нуженъ — думалъ онъ — ни за что бы не позволилъ ей хать съ собой’.

Обвивъ свою ручку вокругъ таліи подруги, Ребекка вывела ее изъ за стола, за которымъ такъ много разсуждали о длахъ серьёзныхъ: нужно же было теперь предоставить джентльменамъ время и свободу попить и поболтать о вещахъ, интересныхъ только для однихъ мужчинъ.

Вечеромъ, Раудонъ получилъ записку отъ своей жены. Прочитавъ, онъ скомкалъ и сжегъ ее на свч. Намъ, однакожъ, удалось заглянуть въ нее черезъ плечо Ребекки. ‘Важныя новости — писала она — мистриссъ Бютъ ухала. Постарайся сегодня получить деньги съ Купидона: завтра его здсь не будетъ. Не позабудь.— Р.’. Вслдствіе этого посланія, когда маленькое общество вышло изъ за стола и напрягалось къ дамской половин — пить кофе, Раудонъ слегка тронулъ Осборна за локоть и, отведя въ сторону, сказалъ ему слдующее,

— Послушай, Осборнъ, если ты находишь это своевременнымъ, я побезпокоилъ бы тебя…. знаешь — тми пустяками.

Джоржъ въ ту же минуту вынулъ изъ бумажника вексель на имя его агента и передалъ Раудону.

Поздно вечеромъ, Джозъ и Доббинъ держали диспутъ по поводу достоинства сигаръ и вмст съ тмъ положили на слдующій день оставить Брайтонъ и въ открытой коляск Джоза отправиться въ Лондонъ. Джозъ охотно бы остался въ Брайтон еще на нсколько дней, пока не выдетъ оттуда Раудонъ, но Джоржъ и Доббинъ не согласились на это и приказали привести къ утру четверку лошадей. На другой день Амелія встала очень рано, поспшно уложила вс свои картонки, между тмъ какъ Джоржъ, лежа въ постели, горевалъ, что жен его не было на помощь ни одной служанки. Но Амелія радовалась даже, что ей приходилось хлопотать одной. Хотя Ребекка и Амелія дружески разстались наканун, но въ душ послдней затаилось, чувство ревности къ ней: мистриссъ Осборнъ, между прочими свойственными ея полу качествами, обладала и этимъ, и въ довольно сильной степени.

——

Кром лицъ, которыя, по нашему желанію, отъзжаютъ изъ Брайтона, мы должны вспомнить, что здсь же пребываютъ другіе наши старые друзья — миссъ Кроули и ея непремнная свита. Хотя Ребекка съ мужемъ жили только въ нсколькихъ шагахъ отъ миссъ Кроули, но двери больной леди оставались для нихъ точно также запертыми, какъ и въ Лондон. Мистриссъ Бютъ въ продолженіи своего пребыванія въ дом своей возлюбленной Матильды всми силами старалась, чтобъ ея не безпокоила какая нибудь встрча съ этимъ негоднымъ Раудономъ. Во время прогулокъ старой двы, мистриссъ Бютъ была постоянной ея спутницей. Если же они и встрчались съ Раудономъ и его женой, миссъ Кроули, несмотря на почтительный поклонъ племянника, прозжала мимо его съ такимъ холоднымъ и убійственнымъ равнодушіемъ, что племянникъ не на шутку начиналъ приходить въ отчаяніе.

— Выходитъ, на поврку, что мы попусту пріхали сюда, часто говаривалъ онъ печальнымъ тономъ.

— По моему, спокойная гостинница въ Брайтон гораздо лучше полицейскаго дома въ Чансри-Лейн, замчала ему на это жена, ни въ какихъ случаяхъ не терявшая своего веселаго характера.— Вспомни только о двухъ адъютантахъ мистера Мозеса, которые стерегли квартиру нашу цлую недлю. А здшніе друзья наши очень простоваты. Мистеръ Джозъ и капитанъ Купидонъ несравненно лучшіе товарищи, нежели люди того полицейскаго чиновника. Вотъ почему, душа моя, Раудонъ, мы не попусту проживали въ Брайтон.

— Удивляюсь, я, какъ это мои кредиторы не преслдуютъ меня и здсь! продолжалъ Раудонъ.

— Вотъ это другое дло. Впрочемъ, и то не бда. Если они явятся къ намъ, поврь, мы найдемъ средство и отдлаться отъ нихъ, снова возразила наша неустрашимая маленькая Ребекка и при этомъ, какъ дважды-два, доказала вс выгоды встрчи съ Джозомъ и Осборномъ, доставившей имъ возможность составить небольшой капиталецъ.

— Правда твоя, мой другъ: иначе не было бы средствъ заплатить за квартиру, промолвилъ мужъ, между тмъ какъ жена и тутъ не затруднилась въ возраженіи.

— И то но бда. Можно было бы обойтись и безъ расчета, сказала всегда и во всемъ находчивая Ребекка.

Съ помощію лакея Раудона, который велъ постоянное знакомство съ мужской половиной передней миссъ Кроули, и которому приказано было, когда бы онъ ни встртился съ кучеромъ больной леди, стараться угощать послдняго, — наша молодая чета знала, какъ свои пять пальцевъ, все, что происходило въ дом старой двы. Ребекка иногда прихварывала, и потому посылала за аптекаремъ и докторомъ миссъ Кроули, а эта маленькая хитрость дополняла свднія, собранныя услужливымъ лакеемъ. Сама миссъ Бриггсъ, хотя и принуждаемая соблюдать враждебныя формы въ отношеніи Раудона и жены его, въ душ своей была расположена къ нимъ. Съ устраненіемъ ревности исчезла въ ней и непріязнь къ Ребекк. Миссъ Бриггсъ съ удовольствіемъ припоминала ласковыя слова послдней и ея веселый нравъ. Бриггсъ и мистриссъ Фиркинъ, и вообще вся прислуга миссъ Кроули, не слишкомъ-то процвтали подъ управленіемъ торжествующей мистриссъ Бютъ.

Въ теченіи нсколькихъ недль, сердобольная Бютъ Кроули привела больную въ такое состояніе покорности, что слабая душа ея съеживалась и предъ малйшимъ приказаніемъ этой сестры милосердія. Миссъ Кроули не смла даже излить свое горе и предъ своими возлюбленными Бриггсъ и Фиркинъ. Мистриссъ Бютъ отмривала съ такой аккуратностію ежедневныя порціи вина, что слуги, глядя на старую госпожу, едва не плакали отъ злости. Каждый кусочекъ лакомаго блюда быль на счету. День и ночь носилась мистриссъ Бютъ съ лекарствами и заставляла свою паціентку принимать ихъ съ такимъ повиновеніемъ, что Фиркинъ справедливо говорила:

— Бдная миссъ глотаетъ лекарства какъ ягненокъ.

Въ случа, когда больной хотлось бы поставить на-своемъ: скушать, напримръ, лишній кусочекъ за обдомъ, или не принять лекарства, заботливая няня угрожала ей немедленною смертью.

— Бдная, бдная миссъ Кроули! замчала мистриссъ Фиркинъ своей подруг, миссъ Бриггсъ:— она совсмъ потеряла свои веселый правъ. Представь себ, въ продолженіи трехъ этихъ недль она ни разу еще не поворчала на меня.

Въ заключеніе всего, мистриссъ Бютъ, въ душ своей, положила удалить честную горничную и вмсто ея выписать изъ ректорства одну изъ своихъ дочерей, но это намреніе не состоялось. Въ Кроули случилось казусное дло, отозвавшее попечительную сестру милосердія къ другимъ обязанностямъ. Достопочтенный Бютъ Кроули, возвращаясь однажды ночью домой, свалился съ лошади и сломалъ себ шею. Открылись симптомы воспаленія, угрожавшіе горячкой, такъ что мистриссъ Бютъ принуждена была немедленно оставить графство Суссексъ и возвратиться въ Гэмпшайръ. Разставаясь съ своей неоцненной родственницей съ самыми строгими поученіями и давая прислуг наставленія, какъ обходиться съ госпожей,— она общала пріхать къ нимъ, лишь только мужъ ея начнетъ немного поправляться. Въ тотъ самый день, какъ соугамптонскій дилижансъ принялъ въ себя достойную Бютъ Кроули, въ дом старой двы совершилась мирная и счастливая перемна. Миссъ Кроули отбросила вс свои лекарства, Боульсъ откупорилъ бутылку хересу — для себя и мистриссъ Фиркинъ, а миссъ Бриггсъ и миссъ Кроули сидли вечеромъ за картами, совсмъ забывъ про назидательныя поученія мистриссъ Бютъ.

Миссъ Бриггсъ имла обыкновеніе раза три въ недлю, рано поутру, ходить въ морскія ванны. Ребекка, какъ мы уже видли, знала объ этомъ обстоятельств и хотя не считала нужнымъ пунктуально выполнить извстное читателю намреніе свое — нырнувъ въ купальню миссъ Бриггсъ, принудить ее устроить примиреніе съ миссъ Кроули,— тмъ не мене жена Раудона ршилась напасть на Бриггсъ, когда та будетъ выходить изъ ванны, освженная морской водой, а слдовательно, въ хорошемъ расположеніи духа.

Сказано — сдлано! и вотъ, на слдующее утро, Ребекка, вооружившись, въ своей комнат, огромнымъ телескопомъ, стала наблюдать за появленіемъ миссъ Бриггсъ на взморь. Картина была превосходная: морской берегъ,— лица купающихся женщинъ въ пузырныхъ колпакахъ на голов, длинный рядъ скалъ и строеній позлащались яркимъ блескомъ выходящаго солнца. Ребекка видла, какъ Бриггсъ вошла въ купальню, видла, какъ эта нимфа опустилась въ воду и вышла изъ нея. Медлить было нечего. Черезъ нсколько минутъ наблюдательница стояла лицомъ къ лицу передъ стариннымъ своимъ другомъ, съ нжной улыбкой и протянутой хорошенькой ручкой. Могла ли Бриггсъ уклониться отъ подобнаго привта?

— Миссъ Шар…. мистриссъ Кроули, проговорила она.

Мистриссъ Кроули схватила ея руку, прижала къ сердцу и, при внезапномъ порыв сердечной привязанности, обвила свои ручки вокругъ шеи миссъ Бриггсъ и крпко, крпко поцаловала ее.

— Милый другъ, безцнный другъ! сказала маленькая Ребекка съ такимъ непритворнымъ чувствомъ, что миссъ Бриггсъ, несмотря на принятую ею холодную ванну, чуть было не разстаяла.

Тутъ уже Ребекк, конечно, не предстояло никакихъ затрудненій увлечь чувствительную Бриггсъ въ долгій, откровенный, простодушный разговоръ.

Бриггсъ со всми подробностями передала ей происшествія въ дом миссъ Кроули съ того самого утра, какъ Ребекка бжала, до послдней минуты пребыванія въ немъ достопочтенной мистриссъ Бютъ. Симптомы болзни миссъ Кроули и медицинская помощь описаны были съ тою аккуратностію, на которую способны одн только женщины. Бриггсъ не уставала говорить, Ребекка слушала и не наслушалась.

Послдняя не находила словъ выразить свою благодарность добрйшей, чувствительной Бриггсъ и врной, неоцненной Фиркинъ, за то, что он оставались при своей благодтельниц во время ея болзни. Да благословитъ ее небо! Хотя поступокъ Ребекки въ отношеніи къ миссъ Кроули не былъ изъ числа великодушныхъ, но, во всякомъ случа, весьма натуральный и извинительный. Могла ли она отказать въ рук тому, кто владлъ ея сердцемъ? Сантиментальная Бриггсъ вс эти изліянія Ребекки сопровождала обращеніемъ глазъ къ небу, испускала симпатичные вздохи и вполн признавала, что Ребекку нельзя было назвать преступницей.

— Могу ли я забыть ту, которая пріютила и обласкала меня, беззащитную сироту? Нтъ!… никогда…. никогда…. хотя она и отринула меня. Я во-вкъ не перестану обожать ее и готова посвятить всю жизнь свою къ ея услугамъ. Какъ благодтельниц и родственниц моего возлюбленнаго Раудона, я предана миссъ Кроули всей душей, люблю и уважаю всхъ, кто остается ей врнымъ. Я не смла бы и подумать обходиться такъ жестоко съ преданными моей тетушк друзьями, какъ обходилась съ ними эта ледяная мистриссъ Бютъ. Мой Раудонъ, несмотря на его манеры, въ которыхъ выказываются грубость и безпечность, тысячу разъ, со слезами за глазахъ, говаривалъ мн, что онъ благословляетъ Небо за то, что оно ниспослало его дражайшей тетушк такихъ заботливыхъ друзей, какъ врная Фиркинъ и несравненная Бриггсъ.

— Теперь, продолжала Ребекка съ увлеченіемъ: — когда вс замыслы ужасной мистриссъ Бютъ выжить изъ дому миссъ Кроули преданныхъ ей друзей окончились, когда намреніе ея передать свою жертву на руки гарпіямъ въ ректорств не удались,— я полагаю, достойный другъ мой Бриггсъ припомнитъ, что домъ мой навсегда открытъ для нея.

— Милый другъ мой! воскликнула Ребекка въ энтузіазм: — сердца, которыя никогда не забываютъ благодяній, и не вс же женщины — Бютъ Кроули!

— Впрочемъ, заключила мистриссъ Кроули нсколькими тонами ниже: — я не смю жаловаться на нее. Кому, какъ не ей, обязана я, жертва ея хитростей, моимъ неоцненнымъ Раудономъ?

И Ребекка открыла миссъ Бриггсъ вс козни мистриссъ Бютъ въ Кроули,— козни, слдствіемъ которыхъ были любовь и женитьба Раудона.

Свиданіе кончилось. Ребекк предстояло теперь прощаніе съ другой, боле нжной, хотя и не столько выгодной подругой.

Разговоръ мистриссъ Кроули съ миссъ Бриггсъ подавалъ ей надежду на примиреніе съ миссъ Кроули, въ привязанности къ мисстриссъ Осборнъ у нея не было еще опредленной цли.

Наступилъ часъ отъзда нашихъ друзей изъ Брайтона. Прощаніе Ребекки и Амеліи было умилительно: он разставались, какъ дв взаимно любящія сестры. Платокъ Ребекки находился въ сильномъ движеніи. Она повисла на шею своей подруги, какъ будто разлука ихъ угрожала быть вчною. Экипажъ тронулся съ мста, и пока не скрылся изъ виду, бленькій платочекъ — скажемъ мимоходомъ, онъ былъ сухъ — разввался въ окн. Успокоившись отъ избытка трогательныхъ чувствъ при разставаньи, Ребекка принялась описывать Раудону прогулку по морскому берегу и встрчу съ Бриггсъ. Душа ея переполнена была надеждами, и она спшила подлиться ими съ своимъ мужемъ.

— Теперь, мой другъ, присядь сюда, къ рабочему столу и постарайся написать миленькое письмецо къ миссъ Кроули. Скажи въ немъ, что ты умница, хорошенькій мальчикъ и еще что нибудь въ этомъ род.

Раудонъ слъ и написалъ довольно бгло: Брайтонъ. Вторникъ, потомъ: ‘неоцненная моя тетушка’, потомъ…. но потомъ племянникъ сталъ въ тупикъ. Онъ черкалъ по бумаг кончикомъ пера и безсмысленно смотрлъ въ лицо своей жены. Ребекка не могла удержаться отъ смху при выраженіи лица его. Мрными шагами заходила она по комнат и, закинувъ назадъ свои маленькія ручки, стала диктовать:

‘Передъ оставленіемъ отечества и до начала компаніи, слдствія которой, по всмъ вроятностямъ, могутъ быть и роковыя!…’

— Почему же такъ, Ребекка? Мн кажется, это неправильно, не граматически, прервалъ Раудонъ.

— Пишите, что говорятъ вамъ, сказала Ребекка, топнувъ своей маленькой ножкой.— ‘Слдствія которой могутъ быть, по всмъ вроятностямъ, и роковыми, я пріхалъ сюда затмъ, чтобы сказать прости дражайшему и самому старому моему другу. Умоляю васъ, до моего отъзда, позвольте мн въ послдній разъ пожать ту руку, отъ которой я, во всю свою жизнь, кром милостей, ничего не получалъ….’

‘Кром милостей, ничего не получалъ’, повторилъ Раудонъ, весьма довольный своею способностью сочинять.

‘И теперь я ничего не требую и не желаю, какъ только того, чтобы разлука наша не сопровождалась вашимъ гнвомъ. Въ нкоторыхъ случаяхъ и у меня проявляется гордость фамиліи Кроули: я женился на дочери живописца, и нисколько не стыжусь такого брака….’

— Ршительно нисколько! проколи меня насквозь, если я стыжусь! подтвердилъ восторженный Раудонъ.

‘Я думалъ, что вамъ извстна была моя привязанность, продолжала Ребекка. — Я зналъ, что мистриссъ Бютъ Кроули всми силами старалась поддержать ее и одобрять, и говорю это не для упрековъ. Взялъ я бдную двушку, и остаюсь доволенъ тмъ, что самъ имю. Отказывайте ваше состояніе кому угодно: вы не услышите отъ меня ни одной жалобы. Мн бы хотлось доказать вамъ, что я люблю васъ, а не ваши деньги, и для этого еще разъ прошу, неоцненная моя тетушка, простите меня, прежде чмъ я оставлю Англію. Позвольте мн увидть васъ еще разъ тою же доброю ко мн и снисходительною къ моимъ заблужденіяхъ, какъ это было прежде. Спустя нсколько недль, будетъ ужу поздно. Я не могу переносить мысли объ оставленіи отечества, не услышавъ отъ васъ ласковаго слова, не сказавъ вамъ, можетъ быть въ послдній разъ, прости.’

— Мн кажется, она не узнаетъ моего слога, замтила Ребекка, прочитывая письмо,— я нарочно длала періоды поотрывисте и покороче.

И черезъ нсколько минутъ нжное посланіе лежало передъ чувствительной Бриггсъ.

Старая миссъ Кроули захохотала, когда Бриггсъ съ таинственнымъ видомъ вручила ей письмо.

— Мистриссъ Бютъ ухала, слдовательно намъ можно прочитать его, сказала она.— Читай, Бриггсъ!

Старая два еще громче захохотала, когда Бриггсъ кончила читать.

— Разв ты не видишь, глупая, говорила она Бриггсъ: — разв ты не замчаешь, что Раудону въ прежнія времена не написать бы слова изъ того, что здсь написано. Вс его письма, въ которыхъ онъ просилъ только денегъ и денегъ, были самыя безграмотныя. Я готова пари держать, что онъ писалъ это подъ диктовку гувернантки.

‘Вс они таковы — подумала миссъ Кроули — каждый изъ нихъ только и ожидаетъ моей смерти, чтобы потомъ, подобно голоднымъ коршунамъ, броситься на деньги.’

— Я не хочу видть Раудона, прибавила она посл непродолжительнаго молчанія,— тмъ больше не хочу встрчаться съ этой гувернанткой, мистриссъ Раудонъ.

Но миссъ Бриггсъ все еще не теряла надежды на примиреніе и положила устроить встрчу двухъ враждующихъ сторонъ въ то время, какъ миссъ Кроули отправится на Скалу, гд Раудону заране должно было ожидать ея прибытія.

Встрча эта состоялась. Не знаемъ, чувствовала ли миссъ Кроули пріятное ощущеніе, какое слдовало ожидать при свиданіи съ прежнимъ своимъ фаворитомъ, — мы видли только, какъ она протянула ему пухлые два пальца, сохранивъ притомъ веселый видъ, какъ будто она вчера только разсталась съ нимъ. Раудонъ покраснлъ какъ ракъ. Нельзя найти словъ описать его восторга и смущенія при встрч съ теткой. Быть можетъ, это интересъ имлъ на него такое сильное вліяніе, быть можетъ, и любовь, а можетъ быть, и сожалніе при вид перемны въ неоцненной родственниц, вслдствіе болзни, продолжавшейся нсколько недль.

— Эта старая два всегда дйствуетъ на меня какъ козыри въ игр, говорилъ Раудонъ Ребекк, описывая ей желанное свиданіе.— Я чувствовалъ себя какъ-то неловко провожалъ ее до самыхъ дверей и уже хотлъ было войти, только….

— И ты не пошелъ! вскричала жена.

— Нтъ, мой другъ: я такъ перепугался, что хоть повсь…

— Дуракъ! теб бы должно войти и никогда не выходить, сказала Бекки.

— Пожалуста, безъ брани, сказалъ оскорбленный Раудонъ.— Можетъ быть, я и дуракъ, — все же теб не слдовало бы говоритъ такія вещи въ глаза.

И онъ пасмурно взглянулъ на Ребекку.

— Ну, ну, полно, душоночекъ мой, не сердись… завтра только не звай, говорила Ребекка, стараясь смягчить своею возлюбленнаго супруга.

Раудонъ отвчалъ, что онъ и безъ нея знаетъ, что ему нужно длать, и что совтуетъ держать ей свой языкъ на привязи,— потомъ быстро вышелъ изъ комнаты и, угрюмый, печальный и молчаливый, провелъ остатокъ дня. не выходя изъ бильярдной.

Къ вечеру, однакожь, гнвъ его прошелъ, и, вслдствіе неопровержимыхъ доказательствъ, основанныхъ на благоразуміи и предусмотрительности своей жены, онъ созналъ, что сдлалъ непростительную глупость.

Возвратившись домой, миссъ Кроули долго забавлялась этой встрчей.

— Раудонъ удивительно какъ потолстлъ и постарлъ, говорила она врной своей Бриггсъ.— Носъ у него сдлался красный, и самъ онъ чрезвычайно грубъ въ обхожденіи. Женитьба на этой пустой женщин совсмъ его опростонародила. Мистриссъ Бютъ разсказывала мн, что они изрядно попиваютъ. И немудрено, въ этомъ я не сомнваюсь. Замтила ли ты, какъ отъ него несло джиномъ?

Миссъ Бриггсъ тщетно старалась опровергнуть мнніе миссъ Кроули объ ея племянник: вс ея доказательства, что мистриссъ Бютъ дурная женщина, и что она ни о комъ еще не относилась хорошо,— на этотъ разъ были приведены напрасно.

— Онъ былъ очень тронутъ, увидвъ васъ, говорила компаньонка: — И я уврена, когда вы вспомните, что онъ отправляется на войну, то…

— Бриггсъ замолчи!… Сколько общалъ онъ теб денегъ! вскричала старая два, выходя изъ себя. — Ну, такъ и есть — опять слезы. Я ненавижу эти сцены…. Я не понимаю, къ чему они всегда выводятъ изъ терпнія!… Убирайтесь отсюда вонъ и ревите въ своей комнат, сколько душ вашей угодно, продолжала вопіять миссъ Кроули. Пошлите ко мн Фиркимъ…. или нтъ, постой, постой! садясь, утри свой носъ и пиши къ Раудону письмо….

Бриггсъ повиновалась безмолвно.

— Начни такъ: ‘Милостивый государь!… не нужно лишнихъ нжностей. Потомъ скажи ему, что, по приказанію медика миссъ Кроули, ты обязанностію находишь сообщить ему о состояніи моего здоровья, для котораго всякаго рода душевныя потрясенія весьма опасны, а для этого должны устраниться вс сношенія и свиданія съ нимъ, съ Раудономъ. Поблагодари его ея пріздъ въ Брайтонъ и попроси его не оставаться здсь доле, если только онъ длаетъ это для меня. Наконецъ пожелай ему bon voyage, и что если онъ потрудится зайти къ моему душеприкащику, то найдетъ тамъ нкоторыя сообщенія. Больше ничего…. Я полагаю, посл этого онъ удетъ изъ Брайтона.

Послушная Бриггсъ выполняла приказаніе весьма удовлетворительно.

— На что это похоже? продолжала старая миссъ, — напасть на меня, когда я едва только отдлалась отъ мистриссъ Бютъ! Бриггсъ, душа моя, напиши кстати и къ мистриссъ Бютъ Кроули и скажи ей, чтобъ она не возвращалась, что ей не нужно возвращаться…. Она не должна быть здсь…. Я не хочу быть рабой въ своемъ дом,— не хочу, чтобы меня морили съ городу и отравляли ядомъ. Они убитъ меня хотятъ…. вс…. вс….

Здсь старуха взвизгнула и ударялась въ истерическія слезы.

Послдняя сцена изъ ея скучной комедія на Ярмарк Тщеславія приближалась быстро, тусклыя лампы одна за другой начинали потухать и темная занавсь уже готова была опуститься….

Заключеніе письма нсколько утшило печальнаго Раудона, потерявшаго теперь всякую надежду на примиреніе съ теткой. Онъ ясно видлъ, что миссъ Кроули съ тмъ только и подала совтъ обратиться къ мистеру Векси, ея душеприкащику, чтобъ онъ поскоре выбрался изъ Брайтона.

— А недурно было бы еще разъ увидться съ ней, говорилъ Раудонъ, прочитавъ посланіе. Она такъ перемнилась въ это время, что, кажется, долго ей не прожить. Хотлось бы мн знать, сколько-то выдастъ мн Векси. Я думаю, не мене двухъ-сотъ, а это было бы славно, Ребенка!

Въ тотъ же день капитанъ и его супруга летли по дорог въ Лондонъ. Вслдствіе непрерывныхъ свиданій съ своими друзьями въ Брайтон, Ребекка, по прибытіи въ столицу, поставила за непремнный долгъ явиться къ нимъ въ Фуламъ,— но опоздала, друзья ея были уже далеко по дорог въ Чатамъ. Добрая старушка мистриссъ Седли одна-одинехонька сидла дома и, заливаясь слезами, поглядывала изъ окна. Ребекк не изъ чего было утшать ее. Возвратившись домой, она застала мужа своего въ страшномъ гнв.

— Бекки, Бекки! можешь ли представить себ, что за штучка наша тетушка! говорилъ Раудонъ въ ярости.— Знаешь, сколько она отвалила намъ?— двадцать фунтовъ!!— Вотъ теб и двсти!

Шутка была славная. Бекки покатилась со смху, взглянувъ на обезображенное гнвомъ лицо Раудона Кроули.

ГЛАВА XX.

МЕЖДУ ЛОНДОНОМЪ И ЧАТАМОМЪ

Оставивъ Брайтонъ, нашъ пріятель Джоржъ, какъ модный и чиновный человкъ, въ карет, запряженной четверкою отличныхъ лошадей, подъхалъ къ превосходной отели на Кавандишъ-сквер, гд ожидали его и его молодую супругу рядъ великолпныхъ комнатъ и пышно убранный серебромъ столъ, окруженный полудюжиной безмолвныхъ негровъ. Джоржъ величественно отрекомендовалъ свою квартиру Джозу и Доббину. Амелія, съ замтной робостью и даже боязнью, принуждена была занять первое мсто за столомъ, который Джоржъ называлъ ея собственнымъ.

Онъ требовалъ вина и кричалъ на лакеевъ какъ важный баринъ. Джозъ наслаждался черепаховымъ супомъ. Доббинъ едва успвалъ наливать въ тарелки.

Роскошь угощенія и комнатъ встревожила Доббина, и когда кончился обдъ, а Джозъ задремалъ въ огромныхъ креслахъ, Уильямъ сдлалъ противъ этого великолпія замчаніе съ видимымъ неудовольствіемъ. Упрекъ, само собой разумется, относился въ капитану Осборну. Но слова Доббина со стороны Джоржа вызвала только возраженія.

— Я везд привыкъ быть джентльменомъ, говорилъ онъ, совершенно довольный и своей особой и сдланнымъ имъ угощеніемъ: — а потому, жена моя должна путешествовать какъ леди. Покуда еще есть за что жить, моя Амелія ни въ чемъ не будетъ нуждаться.

Посл этого Доббинъ уже не старался, да и не хотлъ убждать своего друга, что счастіе Амеліи — не въ черепаховомъ суп.

Вскор посл обда Амелія изъявила желаніе хать въ Фуламъ — повидаться съ своей матерью, на что Джоржъ согласился съ замтной неохотой. Надвъ шляпу и накинувъ шаль, Амелія подошла къ своему мужу, тянувшему кларетъ.

— Разв ты не подешь со мной, мой неоцненный? спросила она.

Джоржъ даже не пошевельнулся. Неоцненному предстояло какое-то важное занятіе.

Слуга, который приказалъ подать карету, долженъ былъ и провожать Амелію. Карета стояла у дверей отеля. Мистриссъ Осборнъ еще разъ взглянула на Джоржа и, въ сопровожденіи капитана Доббина, спустилась съ лстницы. Уильямъ посадилъ Амелію въ экипажъ и долго провожалъ его глазами.

Доббинъ, размышляя, какъ бы восхитительно было хать въ одномъ экипаж съ мистриссъ Осборнъ, побрелъ на старую свою квартиру въ Слотерсъ въ уныломъ расположеніи духа. Чтожь касается до Джоржа, то ему приходили въ голову совсмъ другія мысли: выпивъ порядочное количество вина, у него явилось желаніе побывать въ театр — посмотрть на Кина въ роли Шейлока. Капитанъ Осборнъ былъ страстный любитель драмы и часто самъ, на полковыхъ театрахъ, являлся въ трудныхъ роляхъ, выполняя ихъ съ большимъ искусствомъ.

Джозъ проспалъ бы до утра, если бы лакей, въ сумерки, собирая со стола, не разбудилъ его звономъ графиновъ и стакановъ и не объявилъ, вмст съ тмъ, что наемная карета давнымъ-давно дожидается почтеннаго джентльмена — отвезти его домой, а слдовательно и въ постель.

Между тмъ экипажъ Амеліи остановился передъ маленькимъ садикомъ у дома, занимаемаго мистеромъ Седли. Мистриссъ Седли только что завидла дочь, выбжала къ ней на встрчу и прижала Амелію къ своему сердцу со всею горячностію матери,— ее, плачущую, трепещущую.

Каждый изъ моихъ читателей понимаетъ, сколько словъ было пролито матерью я дочерью при свиданіи ихъ. Но скажите, когдажь не плачетъ прекрасный полъ? При какой радости, печали или другихъ житейскихъ событіяхъ удерживаютъ женщины свои слезы? Тмъ боле посл такого дла, какъ замужство, мать и дочь не могли не предаться той чувствительности, которая такъ освжаетъ и облегчаетъ скорбное сердце. По поводу замужства, спшу замтить, что я видлъ двухъ женщинъ, ненавидвшихъ одна другую — и въ тоже время, при разсказ о своихъ брачныхъ впечатлніяхъ, нжно цаловавшихся и проливавшихъ слезы искренней привязанности. Каковы же были бы чувства ихъ, еслибъ он любили другъ друга! При внчаньи своихъ дочерей, добрыя маменьки будто сами снова выходятъ замужъ. Будемъ же имть уваженіе въ шопоту, лепету, смху и слезамъ Амеліи и ея мама, происходившимъ въ комнат, облитой вечернимъ сумракомъ. Мистеръ Седли понималъ ихъ положеніе. Онъ не пытался отгадать, кто пріхалъ въ карет,— не выбжалъ на встрчу дочери, но зато жарко поцаловалъ ее, при появленіи ея въ маленькой гостиной, гд онъ, по обыкновенію, сидлъ за своими бумагами, счетами и расчетами. Побывъ нсколько минутъ съ женой и дочерью, мистеръ Седли удалился.

Лакей Джоржа надмнно поглядывалъ на мистера Клаппа — садовника — въ то время, какъ тотъ съ усердіемъ поливалъ розовые кусты. Съ гораздо большимъ, однакожъ, снисхожденіемъ, онъ снялъ передъ мистеромъ Седли шляпу и съ почтеніемъ отвчалъ за вопросы объ его господин, о карет и лошадяхъ Джоза, о появленіи за материк Наполеона и о предстоящемъ поход. Стаканъ вина, принесенный служанкой, и полъ-гинеи, то и другое поданныя самимъ мистеромъ Седли, были приняты лакеемъ съ удивленіемъ и нкоторой насмшкой.

— Пей, пей, Троттеръ: это за здоровье твоихъ господъ, говорилъ мистеръ Седли, подавая вино.— А вотъ на это, когда прідешь домой, выпьешь за свое здоровье, прибавилъ онъ, подавая полъ-гинеи.

Не прошло и девяти дней, какъ Амелія оставила родительскій кровъ, а сколько времени, казалось, протекло съ тхъ поръ, когда въ немъ произнесено было послднее прости. Какая огромная разница заключалась между этимъ прости и девятью днями замужства Амеліи! Она теперь только могла смотрть какъ слдуетъ за свое прошлое. Что такое была она въ то время?— молодая двушка, погруженная къ свою любовь, ничего невидвшая кром любимаго предмета, принимающая родительскую любовь если не безъ благодарности, то и не пламенно отвчавшая на нее,— какъ будто главная обязанность ея, Амеліи, заключалась въ томъ, чтобъ устремить все свое сердце и мысли на исполненіе единственнаго желанія! И ей стыдно становилось, когда она разсматривала дни протекшаго счастія,— совсть упрекала ее въ чемъ-то, когда она смотрла на своихъ добрыхъ родителей…. Выигранъ ли призъ и остался ли доволенъ имъ выигравшій? Романистъ не можетъ вамъ отвтить на это. Въ то время, какъ герой и героиня его произведенія переступятъ брачный барьеръ, онъ, по принятому обыкновенію, опускаетъ занавсъ, какъ-будто драма совершенно окончилась, и словно съ этой минуты все покрывается цвтущею зеленью и сопровождается нескончаемыми удовольствіями, и молодой чет ничего больше не остается, какъ только, взявши другъ друга за руку, тихо опускаться подъ гору жизни въ преклонной старости,— по дорог счастія и благоденствія. Но наша маленькая Амелія только что вступила на эту новую дорогу, а уже грустно оглядывалась назадъ на противоположный, отдаленный берегъ, откуда посылалось ей самое искреннее, самое нжное прости.

Мистриссъ Седли, въ честь посщенія новобрачной, считала необходимымъ приготовить что-то въ род пиршества, и вслдствіе того, посл первыхъ порывовъ восторга и умиленія, выражавшихся въ несвязномъ разговор, она оставила на время мистриссъ Осборнъ и спустилась въ нижнія комнаты дома, гд и распорядилась приготовленіемъ къ вечернему чаю, съ приказаніемъ, чтобъ это было сдлано наилучшимъ образомъ. Вс наперерывъ старались выразить свою готовность угадать неожиданной гость. Мистриссъ Седли думала, что варенья и померанцовый мармеладъ, разложенные по хрустальнымъ блюдечкамъ, въ особенности послужатъ пріятнымъ освжительнымъ для мисстрисъ Осборнъ въ ея интересномъ положеніи.

Во время этихъ приготовленій, Амелія, оставивъ гостиную и, сама не зная какъ, очутилась наверху, въ маленькой комнатк, которую она занимала до своего замужства и въ которой провела такъ много горькихъ часовъ. Она бросилась въ кресла будто въ объятія стараго друга, и предалась размышленіямъ объ истекшей недл и о предшествовавшемъ ей времени. Теперь — Амелія была жалкой скиталицей въ этихъ огромныхъ, борющихся толпахъ Ярмарки Тщеславія. Ея бросили на произволъ судьбы. Ей предназначалось съ постоянною грустью оглядываться назадъ, безъисходно томиться о чемъ то, чего она хотя и достигла, но что, доставляло скоре печаль и сомнніе, нежели радость.

Съ какою нжностію припоминала Амелія того Джоржа, предъ которымъ она такъ склонялась до замужства своего! Тотъ Джоржъ и теперешній разница очевидная! Но созналась ли Амелія въ этомъ различіи? Передъ ней мелькнули зеленые глазки и лукавая улыбка Ребекки, и сердце ея сжалось отъ страху. Мистриссъ Осборнъ находилась въ такомъ же грустномъ расположеніи духа, въ какомъ служанка застала ее нсколько времени назадъ, когда внесла письмо Джоржа передъ возобновленіемъ его сватовства.

Амелія взглянула на свою маленькую бленькую постель, стоявшую здсь точно также, какъ и въ былое время,— и ей захотлось проспать въ ней наступающую ночь и, проснувшись, по прежнему, встртить нжную улыбку матери. Съ невольнымъ трепетомъ она вспомнила о пышномъ полог въ великолпной спальн на Кавэндишъ-сквэр… Милая бленькая постель! сколько слезъ, въ долгія ночи, пролила на ней Амелія! сколько разъ, въ минуты отчаянія, являлось у Амеліи желаніе умереть на ней…. Добрая маменька! какъ терпливо и нжно охраняла она эту постельку! И Амелія подошла къ ней и упала предъ ней на колни. Робкая, уязвленная и любящая душа, ея искала утшенія передъ этой бленькой постелькой!

Имемъ ли мы право подслушивать молитвы Амеліи? Нтъ, любезные мои читатели! это тайны, которыя лежатъ вн владній Ярмарки Тщеславія, а слдовательно и не могутъ войти въ составъ нашей исторіи.

Мы можемъ сказать только, что когда подали чай, Амелія спустилась въ гостиную съ веселымъ выраженіемъ лица. Она не жаловалась, не оплакивала, боле своей судьбы, не думала уже ни о холодности Джоржа, ни о зелененькихъ глазкахъ Ребекки. Напротивъ, спустившей внизъ и поцаловавъ своихъ родителей, она весело разговаривала съ отцомъ и одушевляла его тмъ спокойствіемъ, котораго старикъ не зналъ долгіе дни. Она то садилась за фортепьяно, купленное Доббиномъ, и пла любимыя псня отца,— то находила чай превосходнымъ,— то выхваляла вкусъ, съ которымъ былъ разложенъ на блюдечкахъ мармеладъ. Короче сказать, ршившись сдлать всхъ счастливыми на этотъ вечеръ, Амелія сама была въ восторг,— крпко заснула на пышномъ своемъ полог, и, улыбаясь, проснулась тогда только, какъ Джоржъ поздно ночью возвратился изъ театра.

На слдующій день Джоржу предстояло занятіе поважне, чмъ любоваться мистеромъ Киномъ въ роли Шейлока. Но прибытіи въ Лондонъ, онъ немедленно написалъ повреннымъ покойной своей матери о желаніи видться съ ними на слдующее утро. Кошелекъ капитана Осборна, посл значительныхъ проигрышей на бильярд и въ карты Раудону Кроули, чувствительно поистощился и требовалъ пополненія, прежде чмъ его владтель отправится за границу. Другихъ источниковъ, кром двухъ тысячъ фунтовъ, слдуемыхъ Джоржу изъ наслдства покойной матери, для поправленія такого непріятнаго обстоятельства, не представлялось,— по крайней мр въ настоящее время. Что же до будущаго, то капитанъ Осборнъ умлъ уврить себя, что отецъ его недолго будетъ противиться примиренію. Если личныхъ заслугъ его было еще недостаточно для смягченія родительскаго гнва, то отличія, на которыя Джоржъ такъ безъошибочно расчитывалъ въ наступающей кампаніи, вроятно, принудятъ упрямаго старика сдаться. А если и тогда воспослдуетъ неудача? Такъ чтожь! Божій міръ великъ — можно гд блистательно разъиграть карьеру! А карты — для чего же он? Не все же Джоржъ будетъ проигрывать!… А дв тысячи фунтовъ? о, ихъ, на долго хватитъ!

Амелія еще разъ похала къ своей мама, съ строгими приказаніями и съ carte-blanche, со стороны мужа, купить для нея, мистриссъ Осборнъ, все необходимое къ отправленію за границу. До отъзда остается какой нибудь день: можете себ представить поэтому вс хлопоты и дочери и матери! Мистриссъ Седли, какъ въ старое время, имла удовольствіе разъзжать въ карет отъ магазина къ магазину, къ модисткамъ и опять въ магазины. Мистриссъ Осборнъ, въ свою очередь, также немало испытала удовольствія, разсматривая разные товары, торгуясь и покупая. Она позволила себ даже маленькое преувеличеніе приказаній мужа, накупивъ кое-какихъ дамскихъ бездлушекъ, впрочемъ покупка которыхъ оправдывалась ихъ рдкимъ свойствомъ.

Несмотря на приближающуюся войну, мистриссъ Осборнъ нисколько не безпокоилась. Наполеону предрекалась гибель безъ всякаго сопротивленія съ его стороны. Пакетботы изъ Маргэйта отплывали ежедневно, наполненные господами и госпожами, отправляющимися въ Брюссель и Генгь — не по военнымъ дламъ, конечно, а потому, что на путешествіе, какъ и на все, есть мода. Газеты ежедневно доказывали невозможность дальнйшихъ важныхъ послдствій по случаю появленія Бонапарте. Да и что могъ онъ сдлать при посредничеств европейскихъ армій и геніальныхъ полководцевъ? Амелія ни хотла даже и думать о немъ. Со спокойнымъ и веселымъ духомъ производила она съ своей мама покупки, необходимыя для появленія ея въ новомъ, блестящемъ, шумномъ свт.

Джоржъ между тмъ, набекренивъ шляпу, сложивъ на груди руки, съ воинственнымъ видомъ, отправился въ Бедфордъ-Роу и вошелъ въ контору прикащика такъ важно, какъ будто самъ былъ господиномъ и хозяиномъ всхъ этихъ блдно-лицыхъ клерковъ, которыхъ онъ нашелъ сидящими за книгами. Тономъ покровителя, отдалъ онъ, кому-то, приказаніе — увдомить мистера Гиггса, что капитанъ Осборнъ дожидается его. Джоржъ не предполагалъ, разумется, что этотъ кто-то имлъ втрое боле ума, нежели онъ, въ пятьдесятъ разъ боле денегъ и въ тысячу разъ боле — опытности,— и считалъ этого кого-то за подчиненнаго, который немедленно долженъ былъ оставить свое занятіе и броситься исполнить желаніе его, капитана Осборна. Джоржъ не замтилъ презрительной насмшки, пролетвшей чрезъ всю комнату — отъ перваго клерка до явившихся по дламъ джентльменовъ, отъ этихъ джентльменовъ до растрепанныхъ, писцовъ и блдныхъ разсыльныхъ. Узкій покрой платья этихъ послднихъ чрезвычайно занималъ капитана Осборна, во все то время, какъ онъ, постукивая сапогами, дожидался отвта и размышлялъ, къ какому разряду людей можно причислить, этихъ господъ. А эти господа знали вс подробности его длъ. Они часто разсуждали о нихъ, надъ кружками портеру, съ своими собратьями, прикащиками и клерками. О боги! чего не знаютъ въ город Лондон вс эти прикащики и клерки! Безгласные кліенты ихъ управляютъ всей вашей столицей.

Главный прикащикъ принялъ Джоржа довольно холодно, между тмъ какъ послдній не покидалъ своей надменности. Мистеръ Гиггсъ, при вход капитана, весь превратился въ занятіе.

— Прошу покорно, сэръ, сказалъ онъ, указывая на стулъ: — сію минуту примусь я и за ваше дльце. Мистеръ Пой, привита пожалуста просмотрнныя бумаги, прибавилъ главный прикативъ и за тмъ снова принялся писать.

Пой проврилъ бумаги. Гиггсъ, вычисливъ проценты на дв тысячи фунтовъ, спросилъ капитана Осборна, угодно ли ему будетъ взять вексель на имя какого нибудь банкира, или прикажетъ онъ доставить чистыми деньгами.

— Одинъ изъ повренныхъ покойной мистриссъ Осборнъ выхалъ изъ города, заключилъ онъ, сохраняя холодный тонъ, — но я могу устроить это какъ можно скоре.

— Дайте мн вексель, сэръ, угрюмо, сказалъ капитанъ.— Не нужно мн вашихъ шиллинговъ и полупенсовъ! прибавилъ онъ, едва дождавшись, когда мистеръ Гиггсъ высчиталъ, наконецъ, проценты,— и полагая что этой чертой великодушія заставилъ онъ главнаго прикащика покраснть, съ той же надменностію, но только съ векселемъ въ карман, вышелъ изъ конторы.

— А вотъ посмотримъ, что-то будетъ изъ этого фанфарона годика черезъ два! сказалъ мистеръ Гиггсъ мистеру Пою.

— Неужели вы думаете, что мистеръ Осборнъ не проститъ его?

— Отъ мистера Осборна никогда не дождется онъ подобнаго снисхожденія, возразилъ мистеръ Гиггсъ.

— Да, нечего сказать, молодецъ! сказалъ мистеръ Пой.— Не прошло и недли посл его сватьбы, а я своими глазами видлъ, какъ онъ съ подобными же себ пріятелями, по окончанія спектакля, сажалъ мистриссъ Гэйфлоуеръ въ карету.

При этомъ мистеръ Пой повдалъ мистеру Гиггсу нсколько и другихъ важныхъ открытій, такого же рода, на счетъ Джоржа,— и съ той минуты капитанъ Джоржъ Осборнъ навсегда изгладился изъ памяти этихъ достойныхъ джентльменовъ.

Вексель былъ надписанъ на имя нашихъ пріятелей Голкера и Буллока, отъ которыхъ Джоржъ и получилъ свои деньги. При вход Осборна, жолтое лицо Фредерика Буллока приняло мертвенный цвтъ. Онъ оставилъ книгу, въ которую былъ углубленъ, и поспшилъ удалиться. Джоржъ былъ слишкомъ занятъ своими деньгами, и потому немудрено, что онъ не замтилъ ни того выраженія, которое приняла физіономія мистера Буллока, ни того, какъ будущій супругъ его сестрицы вышмыгнулъ изъ комнаты.

Фредъ Буллокъ,— само собой разумется, не преминулъ передать старику Осборну о появленіи въ его контор сына и о полученіи имъ денегъ.

— Джоржъ вошелъ ко мн со смлостію льва, сказалъ Фредерикъ: — и вынулъ весь капиталъ, до послдняго шиллинга…. На долго ли хватитъ такому молодцу нсколько сотъ фунтовъ?

Старикъ Осборнъ излилъ при этомъ все свое справедливое негодованіе, передъ мистеромъ Буллокомъ, обдавшимъ теперь на Россельсквер каждый день.

Что же касается до Джоржа, то онъ остался чрезвычайно доволенъ всми событіями того дня. Приготовленія къ походу приняли между тмъ быстрое движеніе. Покупки Амеліи уплачивались векселями на имя агентовъ мистера Осборна, и притомъ со щедростью и великолпіемъ лорда.

ГЛАВА XXI.

АМЕЛІЯ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ КЪ СВОЕМУ ПОЛКУ.

Съ прибытіемъ прекрасной кареты Джоза къ дверямъ гостинницы въ Чатам, первое лицо, поразившее Амелію пріятнымъ выраженіемъ, было лицо капитана Доббина, ходившаго по улиц уже съ часъ времени, въ ожиданіи прибытія своихъ друзей. Уильямъ, съ пуговками въ род бомбъ, въ малиновомъ кушак съ саблей, былъ весьма картиненъ въ своей воинственной наружности. Толстый Джозъ очень гордился знакомствомъ съ капитаномъ Доббиномъ и окликнулъ его съ радушіемъ, совсмъ различнымъ отъ того пріема, которымъ онъ, Джозъ, удостоивалъ своего друга въ Брайтон и улиц Бондъ.

Возл Уильяма стоилъ прапорщикъ Стоббль, въ ту минуту, какъ подъхала карета, испустившій громкое восклицаніе: ‘клянусь Юпитеромъ! что за чудная двушка!’

Восклицаніе это относилось къ молодой жен Осборна. И дйствительно, Амелія, одтая въ свадебную шубку и розовыя ленты, съ яркимъ румянцемъ на щечкахъ, произведеннымъ быстрой здой на открытомъ воздух, была такъ свжа и такъ мила, что вполн оправдывала комплиментъ господина прапорщика. Восхищеніе Стоббля восхищало, въ свою очередь, Доббина, а прапорщикъ Стоббль между тмъ, помогая дам выйти изъ кареты, сдлалъ открытіе, что у нея премаленькая ручка и прехорошенькая ножка. При этомъ онъ вспыхнулъ и сдлалъ самый вжливый поклонъ. Амелія отвтила ему привтливой улыбкой и граціознымъ реверансомъ, отъ чего Стоббль, какъ пораженный, не могъ тронуться съ мста. Съ этого дня Доббинъ почувствовалъ какую-то особенную симпатію къ Стобблю и въ прогулкахъ своихъ съ нимъ всегда вызывалъ его на разговоръ объ Амеліи. Кром того, съ этого же дня, между всми молодыми людьми ….го полка както въ обыкновеніе вошло обожать и восхищаться молодою мистриссъ Осборнъ. Ея простое, неподдльное обхожденіе, кроткія, ласковыя и милыя манеры привлекали къ себ сердца всхъ, кто только имлъ случай сблизиться съ нею.

Если только обладаетъ женщина этою простотою и граціею, ту и другую вы подмтите въ ней даже и тогда? если въ продолженіи вечера она не скажетъ вамъ боле того, что ее уже ангажировали на слдующую кадриль, или что погода очень хороша. Джоржъ — герой и образецъ полка — много выигралъ во мнніи молодыхъ сослуживцевъ своимъ поступкомъ, женившись на безприданной двушк, и притомъ такой милой и кроткой.

Въ пріемной комнат, ожидавшей путешественниковъ, Амелія, къ удивленію своему, нашла письмо, адресованное за имя мистриссъ Осборнъ. Записка, сложенная треугольникомъ, была изъ розовой бумажки и запечатана свтло-голубымъ сургучемъ. Печать изображала голубка съ масличной вткой. Почеркъ руки былъ женскій и довольно крупный.

— О, это отъ Пегги о’Доудъ, сказалъ Джоржъ, разсмявшись: — такая сантиментальная печать!

И въ самомъ дл записка была отъ майорши о’Доудъ и заключала въ себ приглашеніе за семейный вечеръ.

— Ты должна итти, Амелія, говорилъ Джоржъ.— Ты познакомишься тамъ со всмъ полкомъ. Имъ командуетъ о’Доудъ, а Пегги командуетъ о’Доудомъ.

Не прошло и десяти минутъ въ этомъ разговор, какъ вдругъ распахнулась дверь и въ комнату влетла полная, веселая женщина, въ сопровожденіи двухъ офицеровъ.

— Признаюсь вамъ, заговорила она: — я не могла дождаться вечера.— Представь же меня, любезный Джоржъ, своей супруг. Мистриссъ, я въ восхищенія, что вижу васъ…. Рекомендую вамъ моего мужа, майора о’Доуда.

И веселая дама дружески схватила руку Амеліи, которая увидла теперь, что передъ ней та самая мистриссъ о’Доудъ, надъ которой мужъ ея такъ часто подтрунивалъ.

— Вы, вроятно, часто слышали обо мн отъ вашего мужа? прибавила майорша съ большой живостью.

— И я тоже думаю, что вы часто слышали о ней, подхватилъ мужъ ея.

Амелія съ улыбкой отвчала, что слышала.

— И, наврное, онъ мало хорошаго сказалъ вамъ обо мн, продолжала мистриссъ о’Доудъ — я знаю, этотъ Джоржъ порядочный повса.

— Да, за это я смло могу ручаться, проговорилъ майоръ, чмъ и заставилъ Джоржа расхохотаться.

Мистриссъ о’Доудъ ударомъ хлыстика принудила майора замолчать и вслдъ затмъ потребовала, чтобъ ее по форм отрекомендовали молодой супруг капитана Осборна.

— Рекомендую теб, душа моя, сказалъ Джоржъ, соблюдая приличную важность: — моего добраго, нжнаго, великодушнаго и превосходнаго друга Маргариту, Пегги тожъ.

— Дйствительная правда! подтвердилъ майоръ,

— Иначе называемую Пегги, супругу майора нашего полка Микеля о’Доуда и дочь Фитцурльда Берсфорда де Бурго Малони изъ Гленналони, въ графств Киллейръ, продолжалъ Джоржъ.

— И дублинскаго дворянина, добавила леди.

— Да, да, и дублинскаго дворянина, повторилъ майоръ шопотомъ.

— Тамъ-то вы, майоръ, и подхватили меня, сказала леди, на что майоръ, имвшій привычку, будучи въ обществ, соглашаться въ всемъ, утвердительно кивнулъ головой.

Майоръ о’Доудъ, служившій своему отечеству во всхъ частяхъ свта и оказавшій многочисленные примры мужества и храбрости, былъ самый скромный, молчаливый, кроткій, маленькаго роста мужчина, послушный жен своей какъ овечка. За общинъ столомъ онъ только слушалъ другихъ и исправно попивалъ винцо,— посл обда отправлялся домой въ томъ же молчаніи. Разговаривая, майоръ обыкновенно никогда не возражалъ, о чемъ бы ни шла рчь, и такимъ образомъ проводилъ свою жизнь всегда довольный и веселый. Знойное солнце Индіи не могло разгорячить его характера, валхернскія лихорадки ни надо не вліяли на него. О’Доудъ приступалъ къ непріятельской батаре съ тмъ же хладнокровіемъ, съ какимъ садился за обдъ, лъ лошадиное мясо и черепаху съ одинаковымъ апетитомъ. У него была старушка мать, мистриссъ о’Доудъ изъ о’Доудстоуна, которую онъ любилъ и уважалъ и только два раза въ жизни не сохранилъ къ ней должнаго повиновенія: одинъ — когда записался въ полкъ, а другой — когда женился на Пегги Малони.

Пегги была одна изъ пяти сестеръ (всхъ дтей находилось на лицо — одиннадцать) благороднаго дома Гленналони. Мужъ ея приходился ей двоюроднымъ братомъ, только со стороны матери, и потому не имлъ безцннаго преимущества принадлежать къ роду Малони, знаменитйшему, по мннію Пегги, изъ всхъ фамилій въ мір. Проведя девять сезоновъ въ Дублин, два въ Бат и Челтенэйм, и тщетно отыскивая себ руководителя въ жизни, миссъ Малони приказала своему кузену Микелю жениться на ней, лишь только исполнялось ей — тридцать-три года. Уступчивый о’Доудъ безпрекословно повиновался кузин и увезъ ее съ собой въ Вестъ-Индію — начальствовать надъ прекраснымъ поломъ расположеннаго тамъ полка.

Пробывъ съ Амеліей не боле получаса, мистриссъ о’Доудъ успла разсказать новой подруг свое происхожденіе и всю родословную.

— Милая моя, говорила почтенная леди весьма добродушно,— намреніе мое, видите ли, состояло въ томъ, чтобы Джоржъ сдлался моимъ братомъ: сестра моя Глорвина была бы ему славная пара. Но предположенія такъ и остались предположеніями. Ну, не бда! Я ршилась васъ принять къ себ въ сестры — смотрть на васъ какъ на сестру и любить какъ сестру: У васъ такое милое личико я такое ласковое обхожденіе, что, я уврена, мы сойдемся съ вами, и что вы непремнно составите приращеніе нашего семейства.

— Да, да, непремнно такъ! одобрительно сказалъ о’Доудъ.

— Мы вс здсь люди добрые, продолжала майорша.— Нтъ ни одного полка въ королевской служб, гд бы вы нашли боле дружеское общество и боле пріятный общій столъ. У насъ не бываетъ ни ссоръ, ни несогласія, ни насмшекъ, ни сплетней. Мы вс любимъ другъ друга.

— Особливо мистриссъ Мэдженисъ, сказалъ Джоржъ, засмявшись.

— Я помирилась съ мистриссъ капитаншей Мэдженисъ, возразила майорша: — хотя ея поступокъ былъ таковъ, что я легко могла сойти изъ за него въ могилу….

— Вы, душа моя, съ такимъ прекраснымъ смуглымъ лицомъ? вскричалъ майоръ.

— Замолчите, Миккъ! не ваше дло!… Эти мужья, мистриссъ Осборнъ, вчно вмшиваются тамъ, гд ихъ не спрашиваютъ, а моему Микку ужь сколько разъ, кажется, говорила я, чтобъ онъ тогда только открывалъ свой ротъ, когда придется ему командовать, пить что нибудь или сть…. Я разскажу вамъ все, что касается полка, и передамъ кой-какія распоряженія,— но тогда только, какъ будемъ наедин съ вами. Отрекомендуйте меня теперь вашему братцу: онъ бравый, видный мужчина и напоминаетъ собой о моемъ кузен Данъ Малони — Малони изъ Баллималони, женатый за Офеліи Скуллъ, изъ Ойстертоуна, кузин лорда Полдуди…. Мистеръ Седли, сэръ, мн весьма пріятно сдлаться извстною вамъ. Я надюсь, вы будете обдать сегодня съ нами за общимъ столомъ…. Пожалуста, Миккъ, будь нынче повоздержне.

— Сто-пятидесятый полкъ даетъ намъ прощальный обдъ сегодня, прибавилъ майоръ: — но вамъ весьма легко достать для васъ билетъ, мистеръ Седли.

— Сбгай, Симпль…. это говорила майорша о’Доудъ…. прапорщикъ Симпль — изъ нашихъ, моя милая Амелія, я забыла отрекомендовать его…. Сбгай поскоре къ полковнику Тавишу, поклонись ему отъ меня и скажи, что капитанъ Осборнъ привезъ съ собой зятя и будетъ съ нимъ къ пять часовъ къ обду сто-пяти десятаго полка… между тмъ мы съ вами, моя милая, закусимъ здсь немного.

Мистриссъ о’Доудъ еще не кончила своихъ приказаній, а молодой Симпль уже опрометью спускался съ лстницы, торопясь исполнить порученіе своей командирши.

— Повиновеніе — душа арміи. Мы пойдемъ на службу, а ты, Эмми, останешься пока съ мистриссъ о’Доудъ и получишь отъ нея нсколько необходимыхъ свдній, сказалъ Осборнъ.

И два капитана, подхвативъ майора подъ руки, вышли изъ комнаты, пересмиваясь другъ съ другомъ на счетъ добраго воина.

Мистриссъ о’Доудъ, получивъ молодую подругу въ полное свое владніе, приступила къ передач такого множества различныхъ свдніи, что память маленькой женщины не въ состояніи была удержать ихъ. Майорша разсказала Амеліи тысячу подробностей относительно многочисленнаго семейства, къ которому молодая леди была причислена членомъ. Мистриссъ Гивитопъ, жена полковника, умерла въ Ямайк отъ жолтой горячки и печали изъ за ужаснаго старика полковника, который, обладая плшивой головой, имвшей форму пушечнаго ядра, длалъ овечьи глазки какой-то ничтожной двчонк. Потомъ: мистриссъ Мэдженисъ хотя и безъ всякаго воспитанія, но женщина доброй души, только языкъ у нея варварски колокъ, и за вистомъ готова она провести хоть кого. Дале, капитанша Киркъ, при одной мысли объ игр въ банкъ, выпучивала глаза свои какъ ракъ морской.— Но, слава Богу, никто изъ нихъ не идетъ на этотъ разъ съ нашимъ полкомъ, присовокупила мистриссъ о’Доудъ.— Фанни Мэдженисъ остается съ своей матерью, производящей торговлю мелкимъ углемъ и картофелемъ, въ Ислингтон, подл самаго Лондона. Киркъ съ своими дтьми хочетъ остаться вблизи, своего доктора Рамсгорна. Мистриссъ Бунни, какъ и всегда, находится въ интересномъ положеніи, и подарила уже лейтенанту семерыхъ дтей… Да! жена прапорщика Поски, поступившая къ намъ двумя мсяцами раньше вашего…. это — превздорная женщина, вы сами не разъ услышите, какъ она бранится съ мужемъ (говорятъ, что у нихъ дло дошло до разводной, и что Томъ Поски ни за что не проститъ ей за подбитый глазъ)…. мистриссь Поски отправится назадъ къ своей матери, которая содержитъ женскій пансіонъ въ Ричмонд…. это ей въ наказаніе за то, что убжала оттуда!… Гд вы, душа моя, кончили ваше воспитаніе?… На мое образованіе не жалли издержекъ. Я была у мадамъ Фланаанъ, въ Елисейской рощ, близь Дублина…. Маркиза обучала насъ самому чистому парижскому произношенію, а отставной майоръ французской службы проходилъ съ нами вс экзерциціи….

Въ теченіи цлаго дня, Амелія находилась въ какомъ-то странномъ расположеніи духа. Ее то забавляла откровенность мистриссъ д’Доудъ, то удивляли нкоторые вопросы со стороны другихъ полковыхъ дамъ, съ которыми познакомилась она за обдомъ сто-пяти десятаго полка.

Мужчины, какъ добрые товарищи Осборна, собирались вокругъ хорошенькой жены его и оказывали ей свою привтливость со всею изысканостію опытныхъ воиновъ. Амелія невольно чувствовала свое превосходство и щечки ея горли, а глазки искрились Джоржъ гордился популярностію своей жены и восхищался ея веселой, граціозной, хотя наивной и немного робкой манерой, съ которою она принимала вниманіе джентльменовъ и отвчала на ихъ комплименты. И самъ онъ въ мундир — о, какъ онъ былъ прекрасенъ между всми присутствующими въ зал! Амелія замчала какъ онъ нжно наблюдалъ за ней….

‘Я буду ласково привтствовать друзей его — думала она.— Я полюблю всхъ, кто его любитъ. Я всегда буду стараться быть веселой, стану шутить со всми и непремнно сдлаю домъ его счастливымъ’.

Пріемъ, оказанный Амеліи, при первомъ ея появленіи въ полкъ, былъ во всхъ отношеніяхъ превосходный. Капитаны одобряли ее, лейтенанты выхваляли, а прапорщики восхищались. Старикъ Кутлеръ, докторъ, высказалъ нсколько шуточекъ, которыхъ мы, однакожъ, не повторимъ здсь. Докторъ медицины Какиль удостоилъ мистриссъ Осборнъ испытаніемъ въ литератур, употребивъ при этомъ три отборныя французскія фразы. Молодой Стоббль переходилъ отъ одного офицера къ другому и каждому повщалъ: ‘Клянусь Юпитеромъ! что можетъ быть лучше ея!’ и не спускалъ съ Амеліи глазъ.

Но Уильямъ никогда такъ мало не разговаривалъ съ нею, какъ въ этотъ вечеръ. Джозъ былъ подъ хмлькомъ. Доббинъ и капитанъ Сортеръ отвели его въ отель, гд индецъ намъ еще разъ повторилъ исторію о тигровой охот. Передавши сборщика на руки его слуги, Доббинъ, съ сигарой во рту, вышелъ за ворота. Между тмъ Джоржъ бережно укуталъ въ шаль свою жену и, посл обычныхъ прощальныхъ привтствій съ мистриссъ о’Доудъ и молодыми офицерами, увезъ ее домой. Амелія, выходя изъ кареты, подала свою маленькую ручку Доббину и съ улыбкой упрекала за его невниманіе къ ней въ прошедшій вечеръ.

Вся отель и улица давно уже спали, а Доббинъ все еще продолжалъ наслаждаться удовольствіемъ курить сигару. Онъ долго смотрлъ за мерцаніемъ огонька въ комнат Джоржа, дождался, какъ онъ наконецъ угасъ и какъ потомъ засвтился въ спальн молодыхъ супруговъ. Было почти утро, когда Доббинъ возвратился на свою квартиру. На Темз уже закипла дятельность. Съ кораблей раздавалась громкіе кражи матросовъ, принимающихъ предварительный полковой грузъ на транспорты, готовые немедленно сняться съ якоря.

ГЛАВА XXII.

АМЕЛІЯ ДЛАЕТЪ НАШЕСТВІЕ НА НИДЕРЛАНДЫ.

Полкъ долженъ былъ выступить въ походъ на транспортахъ, назначенныхъ правительствомъ. Чрезъ два дня посл пиршества въ комнатахъ мистриссъ о’Доудъ, среди громкихъ криковъ съ остъ-индскихъ кораблей и съ набережной, и среди шумныхъ и плнительныхъ звуковъ музыки, игравшей God save the king! среди прощальныхъ привтствій и восторженнаго ура,— транспорты снялись съ якоря и, подъ конвоемъ военныхъ кораблей, поплыли въ Остэнде. Храбрый Джовъ взялъ подъ свое покровительство сестру и мистриссъ о’Доудъ и со всмъ ихъ движимымъ отправился въ Рамсгэйтъ, гд одному изъ пакетботовъ суждено было перевезти двухъ нашихъ героинь на материкъ.

Текущій періодъ жизни Джоза былъ преисполненъ всякаго рода приключеній, служившихъ ему на нсколько послдующихъ лтъ главнымъ предметомъ разговора. Даже исторія о тигровой охот забылась и замнилась разсказомъ о великой ватерлооской кампаніи. Нужно замтить здсь, что Джозъ съ того дня, какъ изъявилъ согласіе провожать свою сестру, пересталъ брить верхнюю губу. Въ Чатам онъ не пропускалъ ни одного ученья, ни парада,— прислушивался съ величайшимъ вниманіемъ ко всмъ разсужденіямъ своихъ братьевъ-офицеровъ (такъ онъ впослдствіи называлъ ихъ) и изучалъ военную терминологію. Въ послднемъ занятіи мистриссъ о’Доудъ была чрезвычайно полезна Джозу. Въ день перезда ихъ на пакетбот ‘Нжная Роза’ сборщикъ податей облачился въ клтчатый фракъ и блые панталоны и надлъ синюю фуражку, украшенную золотымъ галуномъ. Такъ какъ онъ всмъ разсказывалъ и всхъ уврялъ, что детъ съ тмъ, чтобы присоединиться въ арміи дюка Веллингтона, и имлъ къ тому же карету съ собой, то его всюду принимали за важную особу, за генералъ-коммиссара, или по крайней мр за экстреннаго курьера….

Джозъ и его дв спутницы сильно страдали отъ морской болзни. Подходя къ Остэнде и при вид транспортовъ, прибывшихъ въ одно время съ ‘Нжной Розой’, Амелія почувствовала нкоторое облегченіе. Джозъ поспшилъ выступить на берегъ и отправился въ отель. Капитанъ Доббинъ принялъ на себя трудъ высадить съ пакетбота путешественницъ и перевести карету и багажъ въ таможню. Сборщикъ податей и Осборнъ остались въ Чатам безъ прислуги: лакеи ихъ, посл предварительнаго совщанія, ршительно отказались хать на материкъ. Это неожиданное самовольство, и притомъ въ самый послдній день, такъ встревожило мистера Седли, что онъ готовъ уже былъ отложить предпринятую экспедицію, но Доббинъ (по мннію Джона, чрезвычайно услужливый) смялся надъ нимъ, убждалъ, просилъ его. Изъ всхъ убжденій сильнйшее заключалось въ сохраненіи отпущенныхъ усовъ, и странно было бы, въ самомъ дл, сбритъ ихъ изъ за такой причины. Вмсто воспитаннаго и упитаннаго лондонскаго лакея, который могъ говорить только по англійски, Доббинъ досталъ смуглаго мальчика-бельгійца, и хотя этотъ послдній въ филологіи ушелъ такъ недалеко, что не умлъ говорить ни на какомъ язык, но его расторопность и безпрестанное употребленіе тройного титула милордъ, весьма скоро пріобрли ему расположеніе мастера Седли….

Можно сказать, по чистой совсти, что каждый англичанинъ веллиннгтоновой арміи жилъ тогда на весьма приличную ногу. Воспоминаніе объ этомъ факт осталось особенно незабвеннымъ въ сфер лавочниковъ. Посщеніе такихъ щедрыхъ воиновъ было истиннымъ благословеніемъ для тамошней коммерціи. Страна, которую наши друзья пришли защищать, не отличалась воинственнымъ духомъ. Обитатели ея предоставили — и на долгій періодъ исторіи — воевать въ ней другимъ. Когда вашъ покорный слуга, авторъ предлежащаго разсказа, пріхалъ осмотрть орлинымъ взоромъ Ватерлосское поле, онъ спросилъ кондуктора дилижанса — виднаго, воинственной наружности ветерана — не участвовалъ ли и онъ въ этой битв,— ‘Pas de bte’ — былъ его отвтъ, а вмст съ тмъ и мнніе, съ которымъ, ни одинъ французъ не согласится. Съ другой стороны — почтальонъ, управлявшій лошадьми, былъ сынъ раззорившагося французскаго вельможи. Очень назидательно!

Эта низменная, цвтущая страна никогда не казалась столько богатою и благоденственною, какъ съ наступленіемъ лта 1815 года, когда зеленыя поля ея и спокойные города оживились безчисленнымъ множествомъ красныхъ мундировъ,— когда широкія шоссе ея укатывались блестящими англійскими экипажами,— когда лодки каналовъ, скользившія около богатыхъ луговъ, живописныхъ деревень, старинныхъ замковъ, возвышавшихся между высокими столтними деревьями, были наполнены веселыми англійскими путешественниками,— когда солдатъ не только что пилъ въ деревн, но и платилъ за это деньги,— и Дональдъ-шотландецъ, на посто у фламандскаго фермера, укачивалъ ребенка въ люльк, между тмъ какъ Жанъ и Жанетта отправлялись на снокосъ. Я набрасываю этотъ очеркъ для того, чтобъ дать понятіе нашимъ художникамъ военной живописи о той мстности, гд началась знаменитая война. Все было въ блеск и спокойствіи, точь въ точь, какъ на парадномъ смотр,— въ то время, какъ Наполеонъ, скрываясь за занавсью у пограничныхъ крпостей, готовился къ выступленію, которое обратило это спокойствіе въ ужасную бурю и кровопролитіе.

Каждый былъ столько увренъ въ таланты предводителя, государство находилось въ такой правильной защит, и врная и надежная помощь находилась такъ близко, что никто и не думалъ тревожиться и наши путешественники, между которыми находились двое отъ природы весьма робкаго характера, считали себя совершенно какъ дома. Знаменитый полкъ, съ весьма многими офицерами котораго мы уже знакомы, переправлялся на лодкахъ въ Брюге и Гентъ, а оттуда берегомъ въ Брюссель. Джозъ сопровождалъ дамъ на общественныхъ лодкахъ, роскошь которыхъ и удобство, вроятно, помнятъ вс старые путешественники по Фландріи. Съ изобиліемъ състного на этихъ неуклюжихъ и медленнаго хода лодкахъ связано одно преданіе, которое еще и до сихъ поръ живетъ въ устахъ народа. Дло въ томъ, что какой-то англійскій туристъ, пріхавъ на недлю въ Бельгію, такъ былъ очарованъ путешествіемъ на лодкахъ и угощеніемъ на нихъ, что безпрестанно катался между Гентомъ и Брюге,— пока наконецъ изобртеніе желзныхъ дорогъ не заставило его какъ бы утомиться. Джозомъ овладла постоянная восторженность,— для полнаго счастія мистриссъ о’Доудъ недоставало только сестры ея Глорвины. Сборщикъ податей цлый день сидлъ на верху каюты, роспивалъ фламандское пиво, кричалъ безпрестанно на своего Исидора, лакея, и по временамъ обращался къ дамамъ съ изысканными комплиментами.

Храбрость Джоза была, по истин, удивительна.

— Бонапарте аттакуетъ насъ! восклицалъ онъ.— Бдная моя Эмми, милая, сестра моя, не бойся: опасности нтъ никакой. Я увряю тебя, что союзныя войска черезъ два мсяца явятся въ Париж,— и тогда мы знатно отобдаемъ въ Пале-Ройял. Триста тысячъ русскихъ вступаютъ во Францію черезъ Рейнъ…. подумай только, триста тысячь храбрыхъ воиновъ, подъ командою Витгенштейна и Барклая де Толли!.. Ты не знаешь, другъ мой, положенія, въ какомъ находятся военныя дла, а я знаю,— потому-то и говорю съ такой увренностью, что въ цломъ свт не найдешь арміи, подобной русской,— и у Наполеона нтъ ни одного генерала, который бы годился въ адъютанты Витгенштейну. А пятьсотъ тысячь австрійцевъ! разв это шутка?— и притомъ еще въ эту минуту, на десять переходовъ отъ границы, подъ командою Шварценберга и принца Карла. А прусская кавалерія!… Мистриссъ о’Доудъ, скажите, пожалуете, есть ли какая нибудь причина бояться моей сестр?… Исидоръ! стоитъ ли, любезный, намъ бояться чего нибудь!… Гэй, сэръ, подайте мн еще пива!

Находясь часто въ виду непріятеля, или, говоря другими словами, встрчаясь лицомъ къ лицу съ дамами въ Чэлтенэйм и Бат, нашъ другъ, сборщикъ податей, былъ уже далеко не такъ робокъ, какъ прежде, а въ эту минуту, подкрпленный пивомъ и виномъ,— словоохотенъ до нельзя.

Съ тхъ поръ, какъ Амелія введена была въ полкъ, Джоржъ началъ стыдиться нкоторыхъ господъ и госпожъ изъ того общества, которому онъ принужденъ былъ представить мистриссъ Осборнъ, и ршился, какъ говорилъ Доббину, перемнивъ полкъ, удалить свою жену отъ сборища самыхъ простыхъ, грубыхъ, необразованныхъ женщинъ. А между тмъ мистриссъ Амелія, съ своимъ добродушнымъ характеромъ, вовсе не чувствовала той неловкости, за которую опасался ея мужъ. Непомрной величины шляпа съ перомъ, которую носила мистриссъ о’Доудъ, огромный репетиръ, которымъ она любила играть при всхъ возможныхъ слyчаяхъ, и разсказывать, какъ онъ подаренъ быть ея отцомъ при выход ея изъ кареты посл сватьбы,— вс эти украшенія и другія наружныя отличія майорши производили на капитана Осборна крайне непріятное впечатлніе, когда жена его встрчалась съ мистриссъ о’Доудъ, между тмъ какъ странности этой женщины забавляли Амелію, но отнюдь не конфузили.

Въ самомъ дл, мистриссъ о’Доудъ была чрезвычайно занимательна.

— Ну, что вы мн разсказываете объ этихъ лодкахъ! говорила она.— Вы посмотрли бы на наши — вотъ т, что плаваютъ по каналамъ между Дублинымъ и Баллина-слоу. Вотъ тамъ такъ путешествіе!.. А какой скотъ-то! Мой батюшка подучилъ золотую медаль за четырехъ-лтнюю телку…. Вотъ ужь телка такъ телка!.. Что передъ ней вс здшнія!…

На это Джозъ возразилъ, что ужь если говорить о говядин, какъ слдуетъ перемшанной съ жиромъ и мякотью, такъ ужь съ Англіей тягаться трудновато….

— А Ирландія? съ жаромъ перебила майорша — вы забыли Ирландію, откуда идутъ для васъ самыя лучшія мяса?

При одной мысли о сравненіи рынковъ Дублина съ рынками Брюге являлась у ней на губахъ улыбка презрнія.

— Я буду благодарна вамъ, если вы объясните мн, что они хотятъ выразить этимъ газабо на вершин рынка, продолжала мистриссъ о’Доудъ съ такой все уничтожающей насмшкой, что, кажется, самая башня съ флагомъ — предметъ презрнія майорши — готова была стереться съ лица земли.

Приближаясь къ Брюсселю, путешественники наши всюду встрчали англійскихъ солдатъ. Англійскій рожокъ будилъ ихъ поутру, съ наступленіемъ ночи они засыпали подъ звуками флейты и барабана. Вся Европа была подъ оружіемъ. Знаменитый періодъ исторіи наступалъ, а мистриссъ Пегги по прежнему продолжала болтать о Болливанад, о лошадяхъ въ конюшняхъ Гленмалони, о славныхъ погребахъ своего отца, Джозъ Седли предавался воспоминаніямъ о корри и пилав, которыя готовились въ Думъ-Дум. Одна только Амелія задумывалась по временамъ о муж своемъ и о томъ, какъ бы ей лучше выказать свою любовь къ нему. И она также не заглядывала на чистую страничку исторіи, на которой должно было отпечататься появленіе Наполеона неизгладимыми буквами. Дятельной и веселой жизни, окружавшей Амелію, казалось, никогда не кончиться, и непріятеля какъ будто не существовало.

По прибытіи нашихъ путешественниковъ въ Брюссель, гд остановился полкъ, они нашли себя въ одной изъ самыхъ веселыхъ и самыхъ блестящихъ маленькихъ европейскихъ столицъ, гд балаганы Ярмарки Тщеславія были разставлены въ самомъ плнительномъ, роскошномъ, заманчивомъ разнообразіи. Тамъ можно было найти и большую игру, и пріятные танцы, и театры, гд чудная Каталани очаровывала слушателей — и катанья, оживленныя блескомъ военныхъ,— и рдкій старинный городъ, съ странными костюмами и удивительной архитектурой,— и вкусные обды, для нашего гурмана Джоза: однимъ словомъ, все, чего Амелія прежде не видала и что теперь восхищало ее на каждомъ шагу. Она проводила послдніе дня медоваго мсяца въ полномъ довольств и какъ нельзя боле счастливая.

Каждый день этого времени доставлялъ вашимъ друзьямъ какое нибудь новое и пріятное удовольствіе. Они осматривали церкви или картинныя галлереи, посщали оперы или предпринимали загородныя поздки. Полковая музыка играла безъ умолку. Высшій аристократическій кругъ гулялъ въ парк. Весь Брюссель представлялъ собой безпрерывный праздникъ военныхъ торжествъ. Джоржъ всюду бралъ съ собой Амелію, по обыкновенію былъ весьма доволенъ собственной своей персоной и находилъ въ себ достоинства солиднаго мужа. О какъ счастлива была Амелія въ эти дни! Какъ радостно билось ея маленькое сердце! Ея письма къ родителямъ дышали признательностію и восторгомъ. Мужъ ея покупалъ ей кружева, брильянты и разныя бездлушки. Онъ былъ самый добрый, самый лучшій, самый великодушный изъ мужей! Счастіе Амеліи казалось безпредльно.

Истинное британское сердце Джоржа приходило въ неизъяснимый восторгъ при одномъ только зрлищ огромнаго числа лордовъ, леди и модныхъ особъ, толпившихся по городу и показывавшихъ себя во всхъ публичныхъ собраніяхъ. Разставшись съ тмъ счастливымъ хладнокровіемъ, которое иногда характеризуетъ великаго человка, и показываясь въ этихъ собраніяхъ, наши денди ршались смшиваться съ обществомъ, съ которымъ судьба свела ихъ противъ всякаго желанія. Однажды на вечер у дивизіоннаго генерала, Джоржъ имлъ честь танцовать съ леди Бланшъ Тистельвудъ, дочерью лорда Бэйракра,— безъ пощады кричалъ, подавалъ мороженое двумъ благороднымъ леди съ быстротою юноши бросился жъ дверямъ, чтобъ приказать подать карету, и по приход домой хвастался знакомствомъ не меньше своего отца. На другой день капитанъ Осборнъ былъ съ визитомъ у двухъ леди, халъ подл ихъ кареты въ паркъ, просилъ ихъ на обдъ и былъ вн себя отъ восхищенія, получивъ согласіе. Старикъ Бэйракръ, не имя особенной гордости и обладая большимъ апетитомъ, согласился бы пообдать, гд бы ни пришлось.

— Я полагаю, кром насъ, тамъ не будетъ другихъ женщинъ, говорила леди Бэйракръ, размышляя о сдланномъ приглашеніи, принятомъ съ такою опрометчивостію.

— Боже праведный! мама, неужели вы думаете, что мужъ не приведетъ съ собой жены? заговорила леди Бланшъ, нсколько разъ вальсировавшая съ Джоржемъ на прошедшемъ балу.— Мужчины еще сносны, но жены ихъ…

— А молодая жена-то,— вы врно не замтили ея,— она чудо какъ хороша, замтилъ старый лордъ.

— Ну, чтожъ, моя милая Бланшъ, сказала мать: — мн кажется, коли папа подетъ туда, то и мы должны хать, только въ Англіи мы не станемъ знаться съ ними.

И такимъ образомъ ршившись прекратить новое знакомство въ улиц Бондъ, наши денди отправились на обдъ въ Брюссел, заставивъ дорого заплатить Джоржа за это снисхожденіе. Во время обда он всми силами старались оказывать свое достоинство передъ женою Осборна. Въ этомъ-то и состоитъ настоящій образецъ достоинства, которымъ отличается британская женщина высшаго круга. Наблюдать обхожденіе прекрасной дамы съ другой, ей подобной, но только изъ средняго или низшаго класса, составляетъ немалое удовольствіе философу-постителю Ярмарки Тщеславія.

Этотъ пиръ, на который Джоржъ употребилъ огромную часть своихъ денегъ, былъ изъ самыхъ скучныхъ удовольствій медоваго мсяца Амелія. Въ письм къ своей мама, она передала его въ самыхъ жалкихъ выраженіяхъ. Она описала ей, какъ миледи Бэйракръ не хотла отвчать, когда обращались къ ней съ разговоромъ,— какъ леди Бланшъ смотрла на нее въ лорнетку,— какъ бсился за это капитанъ Доббинъ, и какъ милордъ, узжая домой, захотлъ видть счетъ и, увидвши, объявилъ, что обдъ былъ чрезвычайно дорогъ и чрезвычайно нехорошъ. При всемъ томъ, мистриссъ Седли была въ восторг отъ письма Амеліи и съ такимъ усердіемъ разсказывала всмъ о новыхъ друзьяхъ своей дочери, что это дошло до слуха старика Осборна въ Сити.

Тотъ, кто знаетъ ныншняго генералъ-лейтенанта сэра Джорж Туфто, и видалъ, съ какой молодецкой поступью, щегольски одтый, выступалъ онъ, на высокихъ каблукахъ лакированныхъ сапоговъ, по улиц Пель-Мель, заглядывая подъ шляпки проходящихъ дамъ,— или какъ разъзжалъ онъ въ модныхъ экипажахъ по паркамъ,— тотъ, кто знаетъ ныншняго сэра Джоржа Туфто, едва ли бы узналъ въ немъ того смлаго и храбраго офицера, который участвовалъ во всхъ испанскихъ длахъ и Ватерлосской битв. Въ 1813 году онъ имлъ лысую голову и на ней немного блокурыхъ волосъ, былъ довольно крпкаго и тучнаго тлосложенія. Ныньче у него увидите густые, кудрявые, коричневые волосы, черныя брови и темно-пурпуровые бакенбарды. Когда сэру Джоржу Туфто минуло семьдесятъ лтъ (теперь ему восемьдесятъ), его рденькіе и совершенно блые волосы вдругъ сдлались густы, темны, и кудрявы, а усы, бакенбарды и брови приняли настоящій цвтъ. Недоброжелательныя люди говорятъ, будто бы станъ сэра Туфто выложенъ изъ ваты, и что за голов у него парикъ. Мы не хотимъ поврятъ этихъ толковъ. Парикъ генерала не иметъ никакой связи съ нашимъ разсказомъ.

Однажды, когда друзья наши, собираясь отправиться въ Отель де Билль,— который, по словамъ мистриссъ д’Доудъ, былъ меньше дома отца ея въ Гленмалони,— когда друзья наши, говоримъ мы, ходили по брюссельскому цвточному рынку, къ нимъ подъхалъ офицеръ и, спустившись съ лошади, выбралъ самый лучшій букетъ. Прекрасные цвты заказали въ бумагу, офицеръ слъ на лошадь, передалъ букетъ своему груму, который принялъ его съ лукавой усмшкой и послдовалъ за самодовольнымъ господиномъ.

— О если бы вы видли цвты въ Гленмалони, замчала мистриссъ о’Доудъ.— Отецъ мой держалъ троихъ шотландскихъ садовниковъ, съ девятью помощниками. Одн оранжереи занимали цлый акръ земли…. Ананасы у насъ также обыкновенны, какъ горохъ. Виноградныя кисти сплошь и рядомъ всятъ по шеста фунтовъ. Маньоліи наши величиной бываютъ съ чайникъ…

Доббинъ, не слдуя примру злого Осборна, всегда съ серьёзнымъ видомъ выслушивалъ подобную правду мистриссъ о’Доудъ, но на этотъ разъ и онъ не выдержалъ: бросился назадъ въ толпу и, удалившись на приличное разстояніе, разразился громкимъ хохотомъ, къ удивленію всхъ окружающихъ его торговокъ.

— Что это съ нимъ случилось? сказала мистриссъ о’Доудъ.— Неужели у него опять идетъ изъ носу кровь? Это къ добру не поведетъ, я вамъ говорю… Да, да! а маньоліи въ Гленмалони такъ велики, какъ чайники…. не правда ли, д’Доудъ?

— Истинная правда!… даже еще больше чайниковъ, почтя съ самоваръ! отвчалъ майоръ.

Въ эту минуту разговоръ былъ прерванъ офицеромъ, подъхавшимъ, какъ мы уже сказали, покупать букетъ.

— Чудная лошадь! прелесть какъ хороша! кто это такой? спросилъ Джоржъ,

— Вы бы посмотрли на лошадь моего брата Моллой Малони, такъ вы бы ахнули! воскликнула майорша и начала было читать свою фамильную исторію, но слова мужа остановили ее.

— Это генералъ Туфто, дивизіонный командиръ вашей кавалеріи, скромно сказалъ о’Доудъ, — подъ Талаверой онъ и я были прострлены въ ту же ногу.

— Генералъ Туфто! Поэтому Раудонъ Кроули съ женой также пріхали сюда! вскричалъ Джоржъ.

Сердце Амеліи замерло,— почему? она сама не знала. Блескъ солнца померкъ для нея. Высокія крыши старинныхъ зданій, блестящій закать свтила въ прекрасный майскій день — потеряли въ глазахъ Амеліи всю свою прелесть.

ГЛАВА XXII.

БРЮСЕЛЬ.

Мистеръ Джозъ завелъ для себя пару наемныхъ лошадей и, разъзжая въ щегольской коляск лондонской работы, представлялъ своей особой фигуру довольно замчательную. Джоржъ также купилъ лошадь, и онъ и капитанъ Доббинъ былъ постоянными спутниками коляски, въ которой сборщикъ податей и его сестра совершали свои ежедневныя прогулки. Замчаніе Джоржа относительно прізда Раудона Кроули и его супруги оказалось совершенно справедливымъ. Въ тотъ же день, когда друзья наши встртили Туфто, отправлялись они на гулянье въ Паркъ. Въ средин небольшой группы наздниковъ, состоящей изъ важнйшихъ особъ Брюсселя, легко можно было замтить Ребекку въ прекрасномъ редингот, на отличной небольшой арабской лошади, которою она управляла какъ нельзя лучше, усовершенствовавшись въ искусств верховой зды въ Кроули, подъ руководствомъ баронета мистера Питта и самого Раудона. Подл маленькой Ребекки халъ храбрый генералъ Туфто.

— Мн кажется, это самъ дюкъ! вскричала мистриссъ о’Доудъ, обращаясь къ Джозу, начинавшему пыхтть и краснть: — а подл него лордъ Оксбридчъ. Посмотрите, какъ онъ хорошъ! Братъ мой Моллой Малони похожъ на него какъ дв капли воды.

Ребекка не обращала вниманія на экипажъ Джоза, но лишь только замтила она въ ней свою старинную знакомку Амелію, въ туже минуту старалась показать свое присутствіе ласковымъ словомъ и улыбкой, воздушнымъ поцалуемъ и игривымъ пожатіемъ пальчиковъ, посланными по направленію къ коляск, въ которой сидла ея подруга, Генералъ Туфто спросилъ Раудона: ‘кто этотъ толстый офицеръ въ фуражк съ золотымъ околышкомъ?’ Ребекка отвчала, что этотъ офицеръ находится въ остъ-индской служб. Раудонъ Кроули отдлялся изъ рядовъ своего общества, подъхалъ къ вашимъ друзьямъ, дружески пожалъ руку Амеліи и, спросивъ Джоза: ‘ну что, старина, какъ поживаешь?’, такъ пристально посмотрлъ въ лицо мистриссъ о’Доудъ и на ея черныя птушьи перья, что майорша не могла не почесть себя полною побдительницею.

Джоржъ, отставши немного отъ другихъ, подъхалъ въ одно время съ Доббиномъ, и оба они дотронулись до полей своихъ шляпъ, въ знакъ почтительнаго привтствія къ важнымъ особамъ, между которыми Осборнъ тотчасъ же замтилъ мистриссъ Кроули. Онъ былъ въ восхищеніи, увидвъ Раудона, фамильярно облокотившагося на коляску и разговаривавшаго съ Амеліей. Дружеское пожатіе руки адъютанта доказывало пріятность встрчи. Чтожь касается до встрчи Доббина и Раудона, то они обмнялись самымъ холоднымъ поклономъ.

Кроули разсказалъ Джоржу, что они остановились съ генераломъ Туфто въ Отель де Паркъ, и Джоржъ вынудилъ у своего друга общаніе, при первой возможности, постить его жилище.

— Какъ жаль, что я не видалъ васъ три дня тому назадъ, сказалъ Джоржъ.— У меня былъ славный обдъ, лордъ Бейракръ съ супругой и леди Бланшъ сдлали вамъ честь своимъ посщеніемъ. Мы очень жалли, что васъ не было.

Давъ, такимъ образомъ замтить о своемъ знакомств съ важными лицами и выказавъ притязаніе на свтскость, Осборнъ разстался съ Раудономъ, поскакавшимъ къ своей партія. Джоржъ и Доббинъ заняли своя мста по обимъ сторонамъ коляски, въ которой сидла Амелія.

— Ахъ, какъ хорошъ собой дюкъ! замтила мистриссъ о’Доудъ, — Веллесли и Малони родня между собой, но мн не хотлось отрекомендоваться, пока его свтлости не угодно будетъ самому вспомнить наши родственныя отношенія.,

— Онъ славный воинъ, замтилъ Джозъ, съ удаленіемъ великаго человка вздохнувши посвободне.— Кто бы могъ выиграть подобное сраженіе, какъ саламанкское?… А знаешь ли ты, Доббинъ, гд онъ научился военному искусству?— въ Индіи, мой другъ! Густые лса ея — славная школа для офицеровъ, поврь мн въ этомъ…. Я самъ знавалъ генерала Туфто, мистриссъ о’Доудъ. Мы вмст танцовали съ нимъ на одномъ вечер съ миссъ Кутлеръ, дочерью артиллериста. Чудная двушка была она въ Думъ-Дум!…

Появленіе важныхъ особъ и встрча съ ними сдлались предметомъ разговора во всю остальную часть прогулки, и за ужиномъ и до самой послдней минуты, когда друзьямъ нашимъ пришло время отправиться въ оперу.

Театръ живо представлялъ собой Старую Англію. Здсь все было британское, начиная отъ самихъ постителей и до того костюма дамъ, которымъ он такъ славились въ ту пору. И мистриссъ о’Доудъ, конечно, не представляла отсталости въ наряд, и у нея, какъ у другихъ, вились локоны, а ирландскіе брильянты майорши, какъ она думала, затмвали блескомъ своимъ вс декораціи театра. Присутствіе ея мучило Осборна, между тмъ какъ она нисколько не обращала вниманія на это и являлась неизбжной спутницей во всхъ предпринимаемыхъ имъ удовольствіяхъ. Мистриссъ о’Доудъ не покидала той мысли, что присутствіе ея непремнно должно производить очарованіе.

— До этого она была полезна теб, другъ мой, говорилъ Джоржъ своей жен, которую онъ, не красня, не могъ оставлять при такой пріятной собесдниц.— А теперь я отъ души радуюсь прізду Ребекки. Ты попрежнему будешь ея подругой, и тогда представится возможность отдлаться отъ этой несносной ирландки.

Амелія за это не сказала ни да, ни нтъ, а сами мы не можемъ догадаться, что она думала при этомъ замчаніи Осборна.

Coup d’oeil Брюссельскаго театра не поражалъ столько мистриссъ о’Доудъ своимъ превосходствомъ, какъ Дублинскій театръ въ улиц Фишамбль, французскій оркестръ и никакъ не могъ сравниться съ національными мелодіями ея отечества. Она безпрестанно и съ удивительнымъ жаромъ передавала то одно, то другое свое мнніе, съ величайшимъ усердіемъ размахивая при этомъ своимъ огромнымъ старымъ веромъ.

— Скажи мн пожалуста, душа моя Раудонъ, что это за женщина съ Амеліей? говорила молоденькая дама, сидвшая въ противоположной лож,— дама, которая, мимоходомъ сказать, въ отношеніи къ своему мужу, дйствовала такъ: дома соблюдала холодную учтивость, а въ людяхъ — была и любезна и нжна съ нимъ.— Будто ты не видишь, другъ мой, этого созданія съ жолтымъ перомъ въ тюрбан, въ красномъ атласномъ плать и съ огромными часами?…

— Подл той маленькой хорошенькой женщины въ бломъ? спросилъ джентльменъ, сидвшій подл прекрасной дамы,— джентльменъ съ орденами въ петличк, множествомъ жилетовъ и огромномъ, крпко стянутомъ бломъ галстук.

— Та хорошенькая женщина въ бломъ — Амелія, моя подруга. О, генералъ, вы лукавый человкъ!… вы всегда замчаете хорошенькихъ….

— Только одну въ мір и случилось мн замтить! сказалъ восхищенный генералъ, но поводу чего леди слегка ударила его по плечу огромнымъ букетомъ.

— Ну такъ и есть, это онъ! говорила мистриссъ о’Доудъ:— этотъ самый букетъ, который онъ купилъ на March aux Fleurs!

И когда Ребекка, встртившись взорами съ Амеліей, граціозно послала ей воздушный поцалуй,— мистриссъ о’Доудъ, принявъ его на свой счетъ, возвратила привтствіе съ такой плнительной улыбкой, что Доббинъ, какъ сумасшедшій, бросился въ коридоръ.

Въ первомъ антракт Джоржъ вышелъ изъ ложи и отправился засвидтельствовать свое почтеніе Ребекк, Проходя черезъ залъ, онъ встртился съ Раудономъ и обмнялся съ нимъ разговоромъ о происшествіяхъ двухъ послднихъ недль.

— Вренъ ли былъ мой вексель? спросилъ Осборнъ.

— Во всхъ отношеніяхъ, мой другъ, отвчалъ Раудонъ.— Ну, что твой папа, сдается ли?

— Нтъ еще, сказалъ Джоржъ: — но надюсь, что скоро сдастся. Ты знаешь, я получилъ небольшое наслдство посл моей матери…. А что твоя тетенька — раздобрилась ли хоть сколько нибудь?

— Какое! прислала мн двадцать фунтовъ. Скажи-ка мн, когда бы намъ сойтись? Генералъ по вторникамъ не обдаетъ дома, нельзя ли теб притти во вторникъ? Да скажи, пожалуете, Джозу, чтобъ онъ сбрилъ свои усы: ну, посуди самъ, идетъ ли этому индйцу воинственная наружность?… Такъ, сдлай милость, постарайся во вторникъ быть у васъ.

И, сказавъ это, Раудонъ, съ двумя другими молодыми джентльменами, также причисленными къ штабу, отошелъ отъ Джоржа.

Джоржъ быль только вполовину доволенъ приглашеніемъ къ обду, когда генералъ удетъ на обдъ.

— Я хочу поклониться твоей жен, сказалъ онъ.

— Гм…. какъ хочешь, отвчалъ Раудонъ, нахмурившись.

Молодые джентльмены значительно переглянулись между собой.

Джоржъ перешелъ черезъ залъ, къ лож генерала, нумеръ которой онъ замтилъ безошибочно.

— Entrez, сказалъ чистый голосокъ. — и нашъ другъ очутился въ присутствіи Ребекки.

Она такъ была восхищена посщеніемъ Джоржа, что, вскочивъ съ мста, бросилась ему навстрчу и протянула об ручки. Сэръ Туфто, при вид новаго постителя, насупился. Казалось, онъ хотлъ сказать, ‘ты что за съумасшедшій?’

— Мой добрый, дорогой капитанъ Джоржъ! вскричала маленькая Ребекка въ энтузіазм. — Какъ вы великодушны — пришли сюда. Мы, при нашемъ миломъ tte—tte, едва не задремали. Генералъ! это мой капитанъ Джоржъ, о которомъ вы не разъ слышали отъ меня.

— Помню, помню, сказалъ генералъ, съ легкимъ поклономъ:— котораго полка капитанъ Джоржъ?

Джоржъ назвалъ свой полкъ: какъ бы ему хотлось при этомъ случа прибавить, что полкъ этотъ — кавалерійскій.

— Знаю. Онъ недавно воротился изъ Вестъ-Индіи и въ послдней войн вовсе не участвовалъ…. Что, вы здсь квартируете, капитанъ Джоржъ ?

— Ахъ, помилуйте генералъ! какой капитанъ Джоржъ? Я вамъ назвала его капитаномъ Осборномъ, прервала Ребекка.

Сэръ Туфто все это время смотрлъ то на одного, то на другую съ величайшимъ изумленіемъ.

— Виноватъ, капитанъ Осборнъ… Вы не родственникъ ли лордамъ Осборнъ?

— У насъ одинъ и тотъ же гербъ, отвтилъ Джоржъ, и не солгалъ.

Мистеръ Осборнъ, лтъ пятнадцать назадъ, желая помстить на новой карет гербъ, обратился въ герольдію, гд случайно ему достался тотъ самый, который носили его однофамильцы. Генералъ не сдлалъ на отвтъ Джоржа никакого возраженія. Онъ взялъ театральную трубку — двухствольные лорніоны тогда еще не были изобртены — и, показывая видъ, будто осматриваетъ публику, бросалъ убійственные взгляды на Ребекку и Джоржа.

Замтивъ это, Ребекка удвоила свое радушіе.

— Здорова ли безцнная Амелія? говорила она. — Да, впрочемъ, не къ чему и спрашивать, я ее видла и она такъ мила. Я не могу помять, что это за прелестное созданіе подл нея… ужь не предметъ ли вашей страсти?… О, какъ вы непостоянны господа мужчины!… А вотъ мистеръ Седли съ мороженымъ…. Посмотрите, какъ онъ внимательно занятъ имъ!… Генералъ, почему у васъ нтъ мороженаго?

— Не прикажете ли привести? спросилъ сэръ Туфто, вспыхнувъ отъ гнва.

— Позвольте мн услужить вамъ, умоляю васъ, сказалъ Джоржъ.

— Нтъ, я пойду къ Амеліи въ ложу. Дайте мн вашу руку, капитанъ Джоржъ.

И, кивнувъ генералу головкой. Ребекка вошла въ залъ. Оставшись съ Джоржемъ вдвоемъ, она значительно поглядла на него. Въ этомъ взгляд можно было прочесть слдующее: ‘вы видите, въ какомъ положеніи мои дла, я длаю изъ него, что мн хочется.’ Джоржъ, впрочемъ, не замтилъ этого взгляда. Онъ думалъ въ эту минуту о своихъ собственныхъ планахъ, погруженный въ мечтанія о достоинствахъ своей собственной особы.

Слова, которыя лордъ произносилъ въ полголоса вслдъ за удалявшимися Ребеккой и ея кавалеромъ, были такъ страшны, что пунцовая драпировка ложи, мн кажется, сдлалась отъ нихъ еще красне. Это негодованіе выходило изъ самой глубины души раздраженнаго воина.

Въ то время, какъ генералъ задыхался отъ ревности, нжные глазки Амеліи были внимательно устремлены на его ложу. Ребенка, показавшись въ лож Осборна, несмотря на публичное мсто, несмотря, что взоры всего театра могли быть обращены на нихъ, несмотря на бдительные взгляды генерала, бросилась въ объятія неоцненнаго друга и страстно поцаловала Амелію въ губки, мистриссъ Раудонъ не оставила нжнымъ привтствіемъ и мистера Джоза. Она любовалась огромной брошкой и превосходными ирландскими алмазами мистриссъ о’Доудъ и не хотла врить, что они не настоящіе голкондскіе. Ребекка шумла, лепетала, смялась и вертлась,— улыбалась одному, подсмивалась надъ другимъ, занимала всхъ вообще. Все это производилось подъ наблюденіемъ ревнивой оперной трубки, направленной прямо на-нее изъ ложи и изъ рукъ одинокаго сэра Туфто. Съ наступленіемъ балета, въ которомъ ни одна актриса не избгла ея гримасъ, Ребенка подала руку капитану Доббину и удалилась въ свою ложу. На этотъ разъ Джоржа не взяли съ собою: онъ долженъ оставаться съ милой, нжной подругой мистриссъ Раудонъ Кроули — съ маленькой Амеліей.

— О, какъ лукава эта женщина! проговорилъ сквозь зубы безхитростный Доббинъ, проводивъ Ребекку въ ея ложу, въ молчаніи и съ угрюмымъ выраженіемъ лица, какъ у могильщика.

— Она какъ змя увивается, говорилъ Уильямъ Осборну.— Замтилъ ли ты, Джоржъ, какъ она старалась проводить и бсить сэра Туфто?

— Змя? проводить?… какіе пустяки!… Она, по моему, лучшая женщина въ Англіи, возразилъ Джоржъ, выказывая рядъ блыхъ зубовъ и закручивая свои усики.— Ты, Доббинъ, человкъ не свтскій, продолжалъ онъ. Вонъ, посмотри, какъ Ребекка теперь заговорила съ Туфто. Посмотри, какъ онъ хохочетъ…. Какія у нея обворожительныя плечики!… Эмми, мой другъ, отчего у тебя нтъ букета, тогда какъ у всхъ есть они?

— А и самомъ дл, чтобы вамъ купить одинъ, сказала мистриссъ о’Доудъ.

Амелія и Доббинъ, оба вмст, поблагодарили ее за это замчаніе, сдланное кстати.

Амелія была поражена огнемъ блескомъ и ловкимъ разговоромъ своей свтской соперницы. Даже о’Доудъ замолкла посл блестящаго появленія Ребекки и во весь вечеръ не ршалась произнести ни одного слова о своемъ родномъ Гленмалони.

——

— Когда ты намренъ оставить игру, Джоржъ? говорилъ Доббинъ своему другу, спустя нсколько дней посл оперы.

— А когда ты намренъ оставить свои наставленія? вмсто отвта спросилъ, въ свою очередь, Осборнъ.— Что тебя безпокоитъ такъ моя игра? продолжалъ онъ.— Мы играемъ по маленькой, и прошедшій вечеръ я выигралъ. Не думаешь ли ты, что Кроули шулеръ?… Въ конц года выигрышъ мой съ проигрышемъ всегда сходятся.

— Но я не думаю, чтобъ Раудонъ могъ платить свой проигрышъ, замтилъ Доббинъ, въ вид совта.

Однако его замчаніе было примято съ тмъ равнодушіемъ, съ какимъ обыкновенно принимаются подобные совты. Осборнъ и Кроули съ этого времени сдлались неразлучными друзьями. Генералъ Туфто почти постоянно обдалъ не дома. Джоржа всегда принимали въ комнатахъ, которыя адъютантъ и его жена занимали въ отели и которыя были смжными съ комнатами генерала.

Обращеніе Амеліи при посщеніи Кроули и его жены было очень похоже на первую ихъ ссору, то есть Джоржъ побранилъ свою жену за нерасположеніе итти въ отель и за холодный тонъ, съ которымъ она обходилась съ мистриссъ Кроули, своей старой подругой. Амелія ни слова не сказала въ отвтъ и при второмъ визит, подъ вліяніемъ взглядовъ своего мужа и Ребекки, чувствовала, что она еще боле была застнчива и неловка, нежели при первомъ.

Безъ сомннія, Ребенка удвоивала свое вниманіе и показывала, что вовсе не замчаетъ холодности своей подруги.

— Мн кажется, что Эмми загордилась съ того времени, какъ отецъ ея попалъ въ число…. со времени несчастія мистера Седли, сказала Рибекка на ухо Джоржу, мягкостью тона смягчая жосткость выраженія.— Когда мы жили въ Брайтон, продолжала мистриссъ Раудонъ:— мн казалось, будто Амелія удостоиваетъ меня своей ревностью, а теперь ей странно, что Кроули, я и генералъ вмст. Но, еслибъ не этотъ случай — возможность раздлить издержки, какже иначе могли бы мы жить при нашихъ средствахъ? Раудона станетъ на столько, чтобъ защитить мою честь. Но я нисколько не сердита на Амелію, я такъ много обязана ей, прибавила Ребекка.

— Стоитъ ли обращать вниманіе на ея поведеніе: по моему это ревность, возразилъ Джоржъ.— А какая женщина обходится безъ ревности ?

— Ну, да и мужчины въ этомъ отношеніи не уступятъ намъ, замтила мистриссъ Раудонъ:— не вы ли ревновали генерала Туфто, а тотъ, въ свою очередь, васъ, когда мы были въ опер? — Съ какой стати онъ такъ свирпо смотрлъ на меня, когда я уходила съ вами поздороваться съ вашей глупенькой женой, между тмъ какъ я очень мало заботилась и о немъ и о васъ? присовокупила жена Раудона, не слишкомъ то деликатно вздернувъ свою маленькую головку … Будете ли вы обдать здсь? Мой Роудонъ обдаетъ у главнокомандующаго. Получены весьма важныя новости: говорятъ, будто Наполеонъ перешелъ черезъ границу. Но, я полагаю, это не помшаетъ намъ отобдать спокойно.

Джоржъ, несмотря на нездоровье своей жены, принялъ приглашеніе Ребекки. Посл сватьбы Осборна не прошло еще и шести недль, а Ребекка уже явно смялась надъ Амеліей, чмъ капитанъ и не думалъ оскорбляться. Такая добрая душа — онъ даже не сердился на самого себя. ‘Правда, это очень стыдно — сознавался онъ въ душ своей — но скажите, пожалуста, что вы станете длать, когда на дорог передъ вами попадается такая женщина?’

— Я какъ-то черезчуръ свободенъ съ женщинами, часто, съ съ улыбкой и выразительнымъ движеніемъ головы, говаривалъ Джоржъ своимъ молодымъ сослуживцамъ Стабблю и Спуни и другимъ товарищамъ, которые уважали его за это боле, чмъ за всякіе другіе подвиги.

Между мужчинами на Ярмарк Тщеславія, вслдъ за побдами на войн, слдуютъ тріумфы на поприщ любви, иначе что бы заставляло школьниковъ выхваляться своими амурами, и что бы могло доставить Донъ Жуану такую популярность?

Такимъ образомъ, мистеръ Осборнъ, съ твердымъ убжденіемъ въ душ, что ему суждено быть побдителемъ, вовсе не противоборствовалъ своей судьб, а напротивъ, со всею готовностію и радушіемъ покорялся ей. Онъ и думать не хотлъ, что Амелія подозрваетъ его въ томъ, о чемъ вс его знакомые совершенно знали,— объ его отчаянномъ волокитств за мистриссъ Кроули. Основываясь на томъ, что Эмми ни слова не говорила и не надодала ему своею ревностію, Джоржъ былъ вполн увренъ въ ея невдніи. Бдная Амелія! предвидя свое несчастіе, молча томилась и страдала она. Доказывая жен многочисленность своихъ служебныхъ занятій (оправданіе весьма правдоподобное) и оставляя Амелію или уединенію, или скучному обществу ея брата, капитанъ Осборнъ цлые вечера проводилъ у Кроули, проигрывалъ Раудону и воображалъ, не зная почему, что Ребенка смертельно влюблена въ него. Весьма вроятно, что и достойная чета никогда не сговаривалась другъ съ другомъ, а между тмъ они дйствовали какъ будто за одно: одна старалась играть слабымъ сердцемъ Осборна, а другой въ тоже время объигрывалъ его въ карты, и каждая сторона оставалась весьма довольна своими успхами.

Джоржъ былъ такъ занятъ этимъ новымъ знакомствомъ, что почти совсмъ не видлся съ Уильямомъ. Онъ избгалъ его въ обществ и на служб и, какъ мы уже замтили, чрезвычайно не любилъ всегдашнюю готовность друга своего длать наставленія. И правда: нужно ли было капитану Доббину, несмотря на твердую увренность въ своей собственной опытности,— нужно ли было Уильяму говорить Осборну, что онъ былъ втренъ и неопытенъ какъ школьникъ? стояло ли уврять Джоржа, что Раудонъ не его перваго выбираетъ своей жертвой, и что, истощивъ его кошелекъ, Кроули отвернется отъ него съ презрніемъ? Все равно — Осборнъ не послушался бы никого. Доббинъ, потому, избавилъ своего друга отъ всевозможныхъ совтовъ: онъ ясно видлъ, что въ настоящее время вс совты безполезны. И Джоржъ Осборнъ вполн предавался шумнымъ удовольствіямъ Ярмарки Тщеславія.

——

Со временъ Дарія, міръ еще не видлъ такой блестящей свиты, какая слдовала, въ 1815 году, за арміей дюка Веллингтона,— свиты, которой пиршества и увеселенія не переставали до самого начала битвы. Знаменитый балъ, данный благородной дюшессой въ Брюссел, 15 іюня вышепомянутаго года, иметъ полное право на названіе историческаго. Весь Брюссель находился тогда въ какомъ-то трепетномъ волненія. Я слышалъ отъ многихъ дамъ, находившихся въ то время въ столиц Бельгіи, что разговоры и сужденія прекраснаго пола относительно этого бала занимали всхъ гораздо боле, нежели ожидаемая встрча съ непріятелемъ. Борьба, интриги и просьбы достать билетъ на балъ вполн выказывали то необузданное стремленіе англійскихъ дамъ, которому он предаются, чтобы имть счастіе находиться въ обществ великихъ людей своей націи.

Джозъ и мистриссъ о’Доудъ тщетно старались достать себ билетъ, но другіе изъ нашихъ пріятелей въ этомъ отношеніи были счастливе. Напримръ, благодаря посредничеству лорда Бэйракра и знаменитому обду въ ресторан, Джоржъ получилъ карточку, съ подписью: ‘Капитану Осборну съ супругой’. Это обстоятельство чрезвычайно льстило его честолюбію. Доббинъ, старинный пріятель дивизіоннаго генерала, подъ командою котораго находился, полкъ его, пришелъ однажды, весьма веселый, къ мистриссъ Осборнъ и показалъ, какъ диковинку, подобное приглашеніе. Джою завидовалъ ему, Джоржъ удивлялся, какимъ образомъ этотъ неуклюжій Доббинъ могъ получить доступъ въ такое отборное общество. Мистеръ и мистриссъ Раудонъ, безъ всякаго сомннія, были также приглашены, какъ друзья кавалерійскаго бригаднаго генерала.

Въ назначенный вечеръ, Джоржъ, доставивъ Амеліи вс необходимые наряды, пріхалъ на знаменитый балъ, гд жена его не знала ни души. Посл ухаживаній за леди Бэйракръ, необратившей на него вниманія (она считала, что довольно для Джоржа было и карточки), и посадивъ Амелію на скамейку, онъ оставилъ ее предаваться размышленіямъ, разсуждая съ своей стороны, что, сдлавъ ей новыя платья и приведя съ собой на балъ, онъ доставилъ тмъ жен своей полную возможность пріискивать себ любимыя удовольствія. Мысли Амеліи не были, конечно, изъ числа пріятныхъ, и никто, исключая благороднаго Доббина, не подходилъ нарушить ихъ.

Въ то время, какъ мистриссъ Осборнъ задумчиво и одиноко сидла въ сторон зала, dbut мистриссъ Краули былъ весьма блестящій. Ребекка явилась очень поздно, лицо ея было очаровательно, одежда — изысканна. Она вертлась среди важныхъ особъ. Взгляды всхъ обратились на нее. Ребекка казалась тою же скромною и хладнокровною, какою она бывала у миссъ Пинкертонъ, когда отводила воспитанницъ въ церковь. Она знала уже множество мужчинъ, вс денди толпились вокругъ нея. Даны шепталась между собою, что Раудонъ увезъ ее изъ монастыря, и что она сродни знаменитой фамиліи Монморанси. И Ребекка говорила по французски такъ хорошо, что подобные слухи казались весьма вроятными. Вс находили обращеніе ея превосходнымъ и distingu. Пятьдесятъ кавалеровъ сразу упрашивали ее доставить имъ честь протанцевать съ нею. Но мистриссъ Кроули ршительно всмъ отказывала въ такой чести,— на томъ основаніи, будто бы она уже ангажирована, и что, вообще, танцовать не любитъ. Замтивъ Амелію, въ глубин зала, и совершенно одинокую и печальную, Ребекка ршилась сразу уничтожить ее и начала тмъ, что, подбжавъ къ ней, съ искреннимъ радушіемъ приняла ее къ себ подъ покровительство. Она нашла нкоторыя ошибки въ плать и прическ своей подруги, удивлялась, какъ Амелія могла быть талою chausse, и общала непремнно прислать на слдующее утро свою corsilire. Ребекка говорила, что балъ — очарователенъ,— что вс присутствующіе знакомы ей, и что только весьма немногихъ нкто, она не знала. И не мудрено: въ теченіи двухъ недль и посл трехъ обдовъ въ обществ сэра, Туфто, эта молодая женщина такъ хорошо вела свтскій разговоръ, что другая природная англичанка не сдлала бы лучше. По одному только французскому языку можно было узнать, что Ребекка не принадлежала къ высшему британскому кругу.

Джоржъ, оставивъ жену свою при начал бала, возвратился къ ней, лишь только увидлъ сидвшую подл нея мистриссъ Раудонъ.— Послдняя говорила въ это время Амеліи о шалостяхъ, какія длалъ Осборнъ.

— Ради Бога, удержите его, душа моя, отъ игры, замчала она: — иначе онъ совершенно раззорится. Джоржъ и Раудонъ играютъ въ карты каждый вечеръ, а вы знаете, что мужъ вашъ очень бденъ, и что Раудонъ готовъ выиграть у него послдній шиллингъ. Почему вы не позаботитесь о немъ, моя безпечная Амелія? Зачмъ вы не прізжаете къ намъ вечеромъ, вмсто того, чтобъ сидть дома и дремать за скучными разговорами капитана Доббина?… Правда, онъ мужчина tres-aimable, но, скажите, можетъ ли интересовать собой человкъ съ такими огромными ногами?… Зато ножки вашего мужа — просто прелесть…. да вотъ и онъ идетъ. — Гд вы были злой человкъ? продолжала Ребекка, обращаясь къ Осборну. — Ваша Эмми выплакала глазки безъ васъ…. Вы врно пришли взять меня на кадриль?

И она оставила свой букетъ и шаль подл Амеліи и понеслась танцовать съ Джоржемъ. Одн только женщины умютъ поражать такъ сильно. На кончик маленькихъ стрлъ ихъ находится ядъ, который уязвляетъ въ тысячу разъ сильне, нежели самое тяжелое орудіе, поднятое мужчиной. Наша бдная Эмми, во всю жизнь свою не знавшая, что такое ненависть или насмшка, была безсильна и беззащитна въ рукахъ своего маленькаго безпощаднаго непріятеля.

Джоржъ танцовалъ съ Ребеккой два, три…. Амелія не знала, сколько разъ. Она сидла въ углу, никмъ не замчаемая. Правда, подходилъ къ ней Раудонъ, но онъ сказалъ ей только два-три слова, да и то жосткихъ, да еще, поздно вечеромъ, Доббинъ поговорилъ съ Амеліей, принеся ей мороженаго и садясь подл нея. Уильямъ не спросилъ Амелію, отчего она такъ печальна: она сама объяснила причину слезъ, наполнявшихъ ея глаза. Она говорила, что ее встревожили слова мистриссъ Кроули о привязанности Джоржа къ картамъ.

— Странное дло, замтилъ Доббинъ: — когда человкъ пристрастится къ игр, онъ позволяетъ надувать себя всякому негодяю.

— Въ самомъ дл? спросила Амелія.

Она думала совсмъ о другомъ — не проигрышъ мучилъ и огорчалъ ее.

Джоржъ возвратился за шалью и букетомъ Ребекки. Мистриссъ Раудонъ узжала и не хотла даже подойти къ Амеліи и сказать ей: прощай. Бдная подруга ея видла, какъ мужъ подошелъ къ ней, взялъ цвты и шаль и, не сказавъ ни слова, удалился. Амелія склонила свою головку. Доббинъ, въ эту минуту, былъ отозванъ: дивизіонный генералъ о чемъ-то долго и въ полголоса разговаривалъ съ нимъ. Въ букет, который Джоржъ передавалъ Ребекк, лежала записочка, обвившаяся какъ змя вокругъ роскошныхъ цвтовъ. Ребекка, отъ ранней юности привыкшая къ подобнымъ объясненіямъ, съ перваго взгляда замтила эту записочку. Она протянула руку и взяла букетъ, и Джоржъ видлъ изъ взоровъ мистриссъ Кроули, что онъ понятъ. Раудонъ торопилъ ее, напрягая вс свои способности проникнутъ въ сердце своей жены и ея друга и узнать, что въ нихъ происходило. Ребекка подала капитану Осборну ручку, съ однимъ изъ привычныхъ бглыхъ, значительныхъ взглядовъ, и, сдлавъ реверансъ, удалилась. Джоржъ наклонился надъ ея ручкой, ни слова не сказавъ на какое-то замчаніе Раудона, котораго онъ, впрочемъ, и не разслышалъ. Голова его горла, а сердце сильно билось отъ восторга и душевнаго волненія.

Амелія подмтила только часть всей этой сцены. Весьма натурально, Джоржъ пришелъ за шалью и букетомъ по приказанію Ребекки: это случалось разъ двадцать въ теченіи нсколькихъ послднихъ дней, и мистриссъ Осборнь почти уже привыкла къ подобной услужливости мужа, оказываемой жен Раудона, но то, о чемъ теперь догадывалась Амелія, видя, какъ Джоржь подавалъ Ребекк букетъ, было свыше силъ бдной женщины.

— Уильямъ, сказала она, бросившись къ Доббину, стоявшему вблизи ея: — вы всегда были добры ко мн…. я…. я нездорова. Проводите меня домой.

Взволнованная Амелія и не замтила, что назвала каиитана такъ по дружески — просто, по имени.

Доббинъ тотчасъ же повелъ ее къ выходу. Квартира Осборна находилась близехонько, но они не безъ труда пробрались черезъ толпу тснившихся на улиц и, повидимому, хлопотавшихъ даже боле, нежели т, которые участвовали на бал.

Возвратясь домой, Амелія въ ту же минуту легла въ постель, но не закрывала глазъ. — не потому, чтобы ее безпокоили шумъ, крикъ и стукъ экипажей, нтъ! у нея было много другихъ причинъ, мшавшихъ заснуть.

Между тмъ, безумный отъ восторга, Осборнъ, подойдя къ игорному столу, очертя-голову началъ ставить деньги — и безпрестанно выигрывалъ.

— Сегодня вечеромъ мн все благопріятствуетъ, говорилъ онъ.

Но счастіе въ игр не избавило Джоржа отъ какого-то лихорадочнаго состоянія, и онъ, опустивъ въ карманы выигранныя деньги, отправился въ буфетъ и сразу выпилъ нсколько стакановъ крпкаго вина.

Доббинъ, блдный и угрюмый, обходивъ вс игорные столы, нашелъ его здсь за шумнымъ разговоромъ и громкимъ хохотомъ собравшейся вокругъ него толпы. Осборнъ быль веселъ, лицо его горло.

— А! Доббинъ! вотъ кстати! выпьемъ, дружище! Вино дюка превосходно. Дайте мн еще…. эй, вы!

И Джоржъ протянулъ къ буфету дрожащею рукою пустой стаканъ.

— Пойдемъ отсюда, Джоржъ, сказалъ Доббинъ, сохраняя свою серьёзную наружность,— перестань пить, довольно съ тебя.

— Пить! пить! что можетъ быть лучше хорошаго вина? Выпей и ты, Доббинъ: сдлаешься веселъ по моему. Вотъ теб стаканъ.

Доббинъ, подойдя къ Осборну, что-то шепнулъ ему на ухо, и въ отвтъ на этотъ шопотъ Джоржъ прокричалъ громовымъ голосомъ: ‘ура!’, оттолкнувъ стаканъ, расплескалъ по столу вино, и, облокотясь на руку Доббина, вышелъ изъ буфета.

— Непріятель прошелъ Самбръ, говорилъ Уильямъ: — лвый флангъ нашъ уже въ дйствіи…… Пойдемъ отсюда: теб пора домой… Часа черезъ три и мы выступаемъ.

Джоржъ не медлилъ доле. При внезапномъ открытія давно ожидаемой новости, нервы его трепетали, душа волновалась. Къ чему послужила бы теперь та интрига, которую Осборнъ только что началъ?

До дому было недалеко, и наши пріятели шли очень скоро. Но въ это короткое время въ голов Джоржа промелькнуло тысячу различныхъ мыслей: онъ думалъ о своей прошлой жизни, о будущихъ военныхъ подвигахъ, о судьб, которая готовилась ему, о жен, можетъ быть о дитяти, которыхъ ему приходилось оставить…. О, какъ хотлось ему, чтобъ всхъ его шалостей какъ будто и не существовало, и чтобъ съ чистою совстью могъ онъ сказать, послднее прости тому нжному и невинному существу, которому онъ причинилъ столько огорченій.

Осборнъ думалъ о своей кратковременной супружеской жизни. Въ эти нсколько недль онъ прожилъ большую часть изъ своего небольшого капитала. Какъ невоздерженъ и какъ безпеченъ былъ онъ! Случись какое нибудь несчастіе съ нимъ, что бы тогда осталось Амеліи? Какъ онъ былъ недостоинъ ея! Зачмъ онъ женился на ней? Онъ вовсе неспособенъ къ супружеской жизни. Зачмъ онъ ослушался своего отца, который былъ всегда великодушенъ къ нему? Надежда, угрызенія совсти, честолюбіе, нжность и самолюбивое сожалніе наполняли сердце Осборна. Онъ слъ за столь и написалъ къ отцу письмо. Утренняя заря уже начинала играть въ неб, когда онъ окончилъ это прощальное посланіе. Джоржъ запечаталъ его и поцаловалъ надпись. Живо представилось ему положеніе оставленнаго имъ отца. Осборнъ вспомнилъ о томъ постоянномъ снисхожденіи, которое оказывалъ ему этотъ строгій, непреклонный старикъ.

Войдя въ комнату, Джоржъ заглянулъ въ спальню Амеліи: она лежала спокойно, и глаза ея были, повидимому, крпко сомкнуты. Это нсколько обрадовало Осборна

Возвратясь съ бала, онъ засталъ своего деньщика за приготовленіями къ походу. Джоржъ знаками отдалъ ему кой-какія приказанія, и тотъ исполнялъ ихъ скоро и молчаливо.

‘Нужно ли разбудить Амелію — думалъ капитанъ — или оставить письмо къ ея брату, чтобы онъ сообщилъ ей о нашемъ выступленіи.’

И Осборнъ еще разъ взглянулъ на жену.

Когда онъ въ первый разъ вошелъ, въ спальню, Амелія не спала, но не открывала глазъ, и поэтому нельзя упрекать его въ томъ, что онъ нарушилъ ея сонъ. Но когда онъ выходилъ изъ ея комнаты, это робкое маленькое сердце забилось свободне, и Эмми погрузилась въ легкій сонъ. Джоржъ еще разъ и еще тише вошелъ къ ней. При блдномъ свт ночной лапы лицо Амеліи казалось еще нжне и блдне, темныя рсницы ея сомкнулись, пухлая и бленькая ручка лежала поверхъ одяла. Праведное небо! какъ невинна была Амелія! какъ нжна, какъ плнительна и какъ одинока! и онъ, Джоржъ, какъ самолюбивъ, какъ мало человченъ и какъ пороченъ! Пораженный стыдомъ, Осборнъ стоялъ у кровати и смотрлъ на спящую жену. Смлъ ли онъ, могъ ли онъ молиться за это невинное созданіе? Могъ ли ожидать онъ, что молитва его будетъ услышана? Джоржъ наклонился къ Амеліи, взглянулъ на ея маленькую, пухленькую ручку и, съ едва слышнымъ дыханіемъ, приникъ на подушку у нжнаго блднаго лица жены.

И дв прекрасныя ручки обвились вокругъ его шеи.

— Я не сплю Джоржъ, сказала бдное дитя, и изъ открывшихся глазъ его полились горячія слезы.

Амелія! зачмъ ты просыпалась? ты не знала, что ждало тебя при твоемъ пробужденіи! Вмст съ нимъ, на главной площади, раздался рзкій звукъ военной трубы. Барабаны и шотландскій рожокъ загремли со всхъ сторонъ. Весь городъ проснулся.

ГЛАВА XXIII.

‘Я ОСТАВЛЯЮ ДВУ ЗА СОБОЙ.’

Мы не имемъ права и не ищемъ притязаній на достоинства сочинителя романовъ военнаго содержанія. Наше мсто — среди мирныхъ писателей. Когда палуба очищается, мы робко спускаемся въ трюмъ и ожидаемъ окончанія дйствія. Намъ нельзя слдовать за нашимъ храбрымъ полковъ дале городскихъ воротъ и, предоставивъ майору о’Доуду исполнять его обязанности, обратимся лучше къ его жен, мистриссъ о’Доудъ, къ другимъ полковымъ дамамъ и багажу.

Майоръ и жена его, не удостоенные великой чести быть приглашенными на блестящій балъ, описанный вами въ предъидущей глав, имли гораздо боле времени для спокойнаго и здороваго отдыха, нежели т, которые съ жадностію предавались всмъ свтскимъ удовольствіямъ.

— Поврь мн, душа моя Пегги, говорилъ однажды о’Доудъ, надвая на уши колпакъ: — дня черезъ два у насъ будетъ балъ, музыки котораго многіе изъ насъ совсмъ еще не слыхали.

И, выпивши стаканъ вина, онъ легъ въ постель, предпочитая это удовольствіе всевозможнымъ танцамъ.

Пегги, хотя и пріятно было бы показать избранному обществу свой тюрбанъ и новую райскую птичку, но, при замчаніи мужа, она забыла о подобномъ наслажденіи и крпко призадумалась.

— Мн бы хотлось, чтобъ ты разбудила меня за полчаса до того, какъ начнутъ бить сборъ, сказавъ майоръ.— Да однимъ словомъ, разбуди меня въ половин второго и, пожалуста, посмотри, чтобъ все было готово. Можетъ быть, я и не ворочусь къ завтраку.

Съ этими словами, означавшими то, что полкъ на слдующее утра выступитъ въ походъ, о’Доудъ замолчалъ и вскор заснулъ.

Мистриссъ о’Доудъ, какъ добрая хозяйка, въ папильоткахъ и кофт, при этомъ намек поняла, что наступила ея очередь дйствовать и бодрствовать.

‘О, еще до того довольно времени’ — подумала она и, какъ слдуетъ, приготовила походный чемоданъ, вычистила шинель, фуражку и другія вещи, наполняла карманы шинели небольшими узелками съ разными сухими яствами, вылила въ плетеную фляжку, или, какъ она выражалась, зарядила карманный пистолетъ, добрую кружку хорошаго коньяку, и лишь только стрлка ея репетира показали половину второго и проиграли роковой часъ,— мистриссъ о’Доудъ разбудила мужа и поднесла ему чашку такого вкуснаго кофе, что подобнаго, въ то утро, можетъ быть, не нашлось бы въ цломъ Брюссел. Кто можетъ спорить противъ того, что въ приготовленіяхъ мистриссъ о’Доудъ точно также выказывалась привязанность къ другу, какъ и въ рыданіяхъ и истерическихъ припадкахъ, которыми обнаруживается любовь другихъ, боле чувствительныхъ женщинъ и что эта чашка кофе, которую они пили при звукахъ рожка и стук барабановъ, раздающихся по всмъ частямъ города, была гораздо полезне, очень кстати, и притомъ краснорчиве и даже трогательне всякихъ другихъ изліяній сердечной горести при разлук двухъ любящихъ сердецъ? Мы знаемъ, что вслдствіе этой чашки, кофе, майоръ явился на площадь нарядный, свжій, бодрый, румяный и, садясь на лошадь, внушалъ своимъ подчиненнымъ бодрость и увренность. Вс офицеры, прозжая мимо балкона, гд стояла мистриссъ о’Доудъ, привтствовали ее и весело прощались съ нею. Вс восхищались ея спокойствіемъ. Я долженъ прибавить здсь, что не недостатокъ храбрости, а весьма свойственное женщин чувство скромности удерживало Пегги лично вести въ дйствіе храбрый …тый полкъ.

Мистриссъ о’Доудъ имла обыкновеніе, по воскресеньямъ, читать рчи дяди своего, декана. Возвращаясь изъ Индіи на транспорт и неоднократно подвергаясь опасности, въ этихъ рчахъ она находила первое утшеніе. И теперь, по выход изъ города полка, Пегги погрузилась надъ ними въ созерцаніе, можетъ быть, она и не понимала всего, что читала, и мысли ея блуждали всюду, а можетъ быть, любимые предметы мужа, попадаясь на глаза, отвлекали ее отъ настоящей цли и сбивали ея понятія. Во всякомъ случа, это извинительно, и подобные примры встрчаемъ на каждомъ шагу. Какой нибудь Джакъ или Дональдъ бодро выступаетъ подъ звуки марша Я оставляю дву за собой, но онъ только выступаетъ, а думаетъ едва ли не совсмъ другое,— между умъ какъ дв, которой суждено остаться и страдать, въ досужное время приходятся иногда и подумать, и погорвать, и вспоминать.

Зная, какъ безполезны бываютъ сожалніе и какъ смшны люди сантиментальные, мистриссъ Кроули благоразумно ршилась отстранить отъ себя всякое чувство печали и перенесла разлуку съ мужемъ съ твердостью, достойною спартанки. Даже капитанъ Раудонъ казался боле растроганъ, нежели эта ршительная маленькая женщина, которой говорилъ онъ, можетъ быть въ послдній разъ, ‘прости’. Ребекка вполн владла этой грубой натурой, въ образ ея мужа, и Раудонъ обожалъ ее всми способностями своей души,— уважалъ жену и восхищался ею. Во всю свою жизнь капитанъ не былъ такъ счастливъ, какъ въ теченіи послднихъ мсяцевъ, и такимъ счастіемъ считалъ себя обязаннымъ жен. Вс прежніе восторги, порождаемые конскими скачками, охотой въ пол, картами,— все прежнее волокитство за модистками, балетными сильфидами и тому подобныя легкія побды,— все это, теперь, въ глазахъ Раудона, казалось слишкомъ ничтожнымъ съ тмъ, чмъ онъ пользовался въ настоящемъ, обладая Ребеккой. Мистриссь Кроули съ удивительной ловкостью разнообразила удовольствія мужа, и теперь свой собственный дом и общество жены имли для Раудона въ тысячу разъ боле прелести, нежели всякія другія мста и общества, которыя онъ посщалъ съ ранней молодости и до женитьбы. Капитанъ проклиналъ прежнія свои глупости и расточительность и боле всего оплакивалъ свои неоплатные долги, которые, во мннію его, мшали Ребекк съ успхомъ подвизаться на новой дорог ея жизни,— и теперь Раудонъ часто стеналъ надъ этими долгами, тогда какъ прежде, въ холостое время, они его ни мало не тревожили.

Такая противоположность не могла не поразить и его самого.

‘Въ самомъ дл — говорилъ онъ про себя — до женитьбы я вовсе не заботился о томъ, на какую сумму подписывалъ векселя, и пока не наступалъ срокъ платежа или не приходили евреи переписывать старыхъ обязательствъ, я и не думалъ ни о векселяхъ, ни о жидахъ. А женился — и не подписалъ еще ни одного векселя, кром возобновленія прежнихъ.’

Но Ребекка знала превосходныя средства для устраненія подобныхъ, меланхолическихъ припадковъ.

— Ахъ ты, глупенькій! говорила она: о чемъ тутъ горевать. Вспомни, мы еще съ тетушкой не покончили. А если и это не удастся, такъ не забудь о войн?… или, постой…. вотъ аще славная выдумка!… Когда умретъ Бютъ Кроули, ты очень легко можешь выйти въ отставку и занять его мсто.

При иде Раудонъ разразился громкимъ хохотомъ, и смхъ его раздался по всему протяженію отели. Генералъ Туфто слышали его въ своей квартир, находившейся этажемъ выше, и на другой день, ай завтракомъ, Ребенка разъигрывала эту сцену съ большимъ одушевленіемъ и, къ величайшему восхищенію генерала, представила, какъ Раудонъ смялся.

Но это еще что! То ли продлывала маленькая Ребекка!— Когда новостъ объ открытіи кампаніи сдлалась гласною и войска начали выступать, задумчивость Раудона становилась сильне и сильне. Ребекка, вмсто того, чтобъ утшать своего супруга, подсмивалась надъ нимъ и частенько задвала его самолюбіе.

— Неужли ты думаешь, Ребекка, что я боюсь, говорилъ на это Раудонъ дрожащимъ голосомъ.— Меня вотъ что тревожитъ: ну, какъ меня убьютъ — вдь придется оставить посл себя одну, а можетъ быть и двухъ, которымъ я еще ничего ни приготовилъ, и которыя изъ за меня будутъ оплакивать свою судьбу. Надъ этимъ нечего смяться, мистриссъ Кроули, позвольте замтить вамъ,

Ребекка тысячами ласкъ и нжныхъ словъ старалась утшить обиженнаго мужа. Она оставляла свои насмшки, какъ только проходили къ ней живость и юморъ, и лицо ея принимало выраженіе грусти.

— Душа моя. неоцненный другъ, говорила мистриссъ Раудонъ: — неужли ты полагаешь, что я ничего не чувствую,— и въ глазахъ ея навертывались слезы, когда она съ плнительной улыбкой смотрла въ лицо мужа.

— Взгляни сюда, Ребекка, прервалъ Раудонъ.— Въ случа моей смерти, посмотримъ, что можно оставить теб. Послднее время я удивительно былъ счастливъ въ игр: вотъ здсь двсти-тридцать фунтовъ чистаго выигрыша. Для себя оставлю только десять наполеондоровъ: на мои нужды этого будетъ довольно, даже съ излишкомъ. Генералъ платитъ за все какъ нельзя лучше, и коли придется быть убитымъ, лучше, когда при моей особ ничего не останется… Не плачь, мой другъ, продолжалъ Раудонъ: — убьютъ такъ убьютъ. Живи я — кто знаетъ — можетъ быть, я принесу теб только огорченія…. Я не возьму съ собой собственныхъ лошадей, а поду на срой, генеральской: это будетъ подешевле, а генералу можно сказать, что моя захромала. Такъ вотъ и лошади доставятъ теб что нибудь…. Криггъ предлагалъ мн за кобылу девяносто, но я не такой олухъ, чтобъ отдать ее такъ дешево,— особенно теперь…. Бульфинчъ никогда не потеряетъ своей цнности, только лучше его продать здсь и расдлаться этими деньгами съ моими должниками…. Твоя маленькая лошадь — подарокъ генерала — также стоитъ чего нибудь…. Вотъ за этотъ погребецъ заплатилъ я двсти фунтовъ, золотые флаконы въ немъ должны стоить фунтовъ тридцать или сорокъ. Собери вс мои булавки, кольцы, часы, цпочки и другія бездлушки: изъ нихъ тоже составится маленькій капиталецъ. Помнится, миссъ Кроули заплатила сто фунтовъ за цпочку и часы…. Однимъ словомъ, изъ всего, что только есть цннаго, постарайся извлечь пользу.

Тамъ длалъ послднія распоряженія напитанъ Кроули,— тотъ самый Кроули, который, до послднихъ мсяцевъ своей жизни, когда любовь овладла всми его способностями, рдко думалъ о чемъ нибудь другомъ, кром самого себя. Раудонъ переходилъ теперь отъ одного предмета къ другому, разсматривалъ, что можно было обратить въ деньги для его жены, въ случа, еслибъ ему пришлось умереть смертію храбрыхъ. Крупнымъ школьническимъ почеркомъ отмчалъ онъ цны приведенному въ извстность своему движимому имуществу, какъ напримръ: ‘двуствольное монтоновское ружье — 40 гиней, шинель на собольемъ мху — 50 фунтовъ, пара пистолетовъ, въ футляр изъ розоваго дерева (т самые, которыми убилъ капитанъ маркера) — 20 фунтовъ, пара сдельныхъ пистолетовъ и такъ дале. Надъ всми этими предметами Ребекка назначалась полною владтельницею.

Врный своимъ экономическимъ правиламъ, Раудонъ одлся въ самое старое, изодранное платье, оставивъ новое на сбереженіе своей жен, а можетъ быть и будущей вдов. Знаменитый денди Виндзора и Гейдъ-парка, отправляясь въ походъ, былъ похожъ въ своемъ костюм скоре на сержанта, нежели на офицера. На губахъ капитана пробгало что-то въ род молитвы за женщину, имъ оставляемую. Онъ поднялъ ее съ полу, продержалъ съ минуту въ объятіяхъ, крпко прижалъ къ сильно бьющемуся сердцу и, опустивъ, удалился. Лицо Раудона покрылось пурпуровымъ цвтомъ, глаза были тусклы. Онъ халъ подл генерала, догонявшаго свою бригаду, которая выступила немногими часами ране,— и только за нсколько миль до войска пересталъ крутить усы, курить сигару и началъ поворотъ понемногу.

Ребенка, какъ мы уже сказали, благоразумно ршившись не предаваться излишней сантиментальности при разлук съ мужемъ, послала ему изъ окна прощальный привтъ и нсколько минутъ провожала его взорами. Каедральныя башни и высокія крыши курьёзныхъ старинныхъ зданій начинали освщаться золотистымъ блескомъ восходящаго солнца. Ребекка не спала всю ночь. Модное бальное платье было еще на ней. Прекрасные волосы въ безпорядк спустились на ея плечи, безсонница обозначала около глазъ ея синеватые кружки.

— Фи! какой страшной выгляжу я! сказала мистриссъ Раудонъ, посмотрвшись въ зеркало, и какъ я поблднла!

Разстегивая свой корсажъ, она замтила упавшую записку,— съ злобной улыбкой подняла ее и спрятала въ свой туалетъ,— потомъ опустила букетъ въ свжую воду, легла въ постель и, какъ ни въ чемъ не бывало, заснула самымъ сладкимъ сномъ.

Городъ пришелъ уже въ совершенное спокойствіе, когда Ребекка проснулась. Было десять часовъ утра. Чашка кофе подкрпила и успокоила ее посл утомительныхъ и печальныхъ происшествій минувшей ночи.

Окончивъ свой завтракъ, мистриссъ Раудонъ принялась поврять вычисленія Раудона и осматривать свое положеніе. Принимая въ соображеніе изъ всхъ золъ самое большее, по видимому, Ребекк не о чемъ было безпокоиться. Кром того, что оставилъ ей мужъ, она имла множество бездлушекъ и trouseau. Мы уже описывали и выхваляли великодушіе и щедрость Раудона при начал его женитьбы. Кром всего оставленнаго имъ, кром всей ея собственности, сэръ Туфто, ея поклонникъ, сдлалъ ей множество прекрасныхъ подарковъ въ род Кашемировыхъ шалей, купленныхъ на аукціон раззорившейся французской дамы, и разныхъ галантерейныхъ вещицъ изъ магазиновъ лучшихъ ювелировъ. Каждый, изъ этихъ подарковъ ручался за вкусъ и богатство обожателя Ребекки. Часы, о которыхъ говорилъ Раудонъ, бойкимъ стукомъ своимъ нсколько оживляли опустлую комнату. Однажды случилось, что англійскіе часики, подаренные Ребекк Раудономъ въ день сватьбы, отчего-то испортились. Чтожь? на слдующее утро у нея появились маленькіе bijou со штемпелемъ Leroy, съ двочкой и колпакомъ, превосходно убранными бирюзой,— и другіе, съ надписью Breguet, покрытые жемчугомъ и величиною немного больше полукроны. Сэръ Туфто купилъ, одни, а Джоржъ Осборнъ презентовалъ другіе. У мистрессъ Осборнъ не было часовъ, хотя, надо отдать справедливости Джоржу, онъ непремнно купилъ бы ихъ для жены, еслибъ она попросила….

Пересчитавъ вс свои драгоцнности, Ребекка, не безъ сладостнаго ощущенія, открыла, что въ случа какихъ бы то ни было обстоятельствъ, она при вступленія въ свтъ могла распоряжаться шестью или семью-стами фунтовъ. Все утро было проведено въ распоряженіяхъ, разсматриванія и приведенія въ порядокъ движимости. Между записками въ бумажник Раудона находился вексель въ двадцать фунтовъ на имя банкира Джоржа. Это открытіе заставило Ребекку вспомнить о мистриссъ Осборнъ.

‘Сначала схожу и вымняю вексель на наличныя деньги — подумала она — а потомъ навщу мою бдную маленькую Эмми’.

Если въ нашемъ роман не имется героя, зато въ немъ есть — въ полномъ смысл этого слова — героиня. Ни одинъ человкъ въ британской арміи, только что выступившей въ походъ, ни самъ великій полководецъ ея, въ случа сомнительныхъ и затруднительныхъ обстоятельствъ, не могли бы дйствовать хладнокровне и обдуманне маленькой жены бригаднаго адъютанта.

Въ числ вашихъ знакомцевъ находился еще одинъ, которому предстояло остаться въ разряд non-combatants, и котораго поведеніе и душевное состояніе при этомъ случа мы имемъ право узнать и передать читателю. Это былъ ни кто другой, какъ нашъ пріятель, сборщикъ податей съ Боггли-Уоллы. Покой его, какъ и всхъ другихъ, въ извстное раннее утро, былъ нарушенъ звуками военныхъ трубъ. Страстный поклонникъ сна, мистеръ Джозъ, завалившись въ постель съ вечера, на зло всмъ трубамъ, барабанамъ и рожкамъ британской арміи, не поднялся бы съ своего ложа ране полудня другого дня, еслибъ не такая причина нарушила его сладкое состояніе къ объятіяхъ Мореея. Чтожь это за причина? Не отъ капитана Осборна произошла она: у Джоржа было слишкомъ иного собственныхъ длъ, слишкомъ много печали на сердц при разлук съ женой, чтобъ онъ вспомнить о прощаньи съ своимъ соннымъ зятемъ… Нтъ, не капитанъ Осборнъ нарушилъ сладкій сонъ Джоржа Седли, а капитанъ Доббинъ, поднявшій толстяка съ его ложа для того только, чтобъ на прощаньи пожатъ ему руку.

— О, вы очень добры, капитанъ! сказалъ Джонъ, звая и желая мысленно, чтобъ Доббинъ къ эту минуту провалился.

— Ты знаешь, что я не ршился бы оставить тебя не сказавъ good bye, говорилъ Доббинъ — кто знаетъ, вс ли мы воротимся и мн хотлось видть всхъ своихъ друзей въ этотъ послдній разъ и пожелать имъ всего лучшаго въ будущемъ,— и особенно тмъ, которые вонъ тамъ…. знаешь….

— Что ты хочешь сказать этимъ? спросилъ Джонъ, протирая глаза.

Но капитанъ не слушалъ и не глядлъ на толстаго джентьмена въ колпак, къ которому явились у наго такая нжная заботливость. Все вниманіе и весь слухъ Уильяма были обращены по направленію къ квартир Джоржа. Онъ задумчиво ходилъ по комнат, задвалъ за стулья, барабанилъ пальцами, грызть ногти и вообще обнаруживалъ вс признаки внутренняго волненія.

Джозъ постоянно имлъ неслишкомъ-то хорошее понятіе о капитан Доббин и теперь началъ сомнваться жъ его храбрости.

— Что могу я сдлать для тебя, Доббинъ? спросилъ онъ насмшливымъ тономъ.

— А вотъ я сейчасъ окажу теб, отвчалъ капитанъ, подходя къ кровати:— черезъ четверть часа мы выступаемъ, и, можетъ бытъ,ни я, ни Джоржъ не воротимся изъ похода. Помни, что ты ни на шагъ не долженъ отлучаться изъ этого города, пока не узнаешь, въ какомъ состояніи находятся военныя дла. Ты непремнно долженъ быть здсь, беречь свою сестру, утшать ее и наблюдать за ея спокойствіемъ. Въ случа, если что нибудь приключится съ Джоржемъ, не забудь, что ты одинъ оставаться защитникомъ Амеліи. Если дла наши пойдутъ дурно, употреби все, чтобъ переправить ее въ Англію. Общай мн честнымъ твоимъ словомъ, что ты не покинешь сестры. Я знаю, я увренъ, что ты исполнишь свой долгъ: ты всегда былъ великодушенъ къ Амеліи, а особливо при деньгахъ. Кстати, не нуждаешься ли ты въ нихъ? То есть я хочу сказать: довольно ли у тебя золота, чтобъ, въ случа несчастія, можно было перехать въ Англію?

— Сэръ! замтилъ на это Джонъ, величественно:— когда я нуждаюсь въ деньгахъ, то знаю безъ васъ, куда мн обратиться за ними. Чтожь касается до сестры, вамъ не къ чему говорите мн, какъ должно обращаться съ ней и что съ ней длать.

— Мн очень нравятся твои слова, Джозъ, добродушно продолжалъ Доббинъ: — и радуюсь, что Джоржъ оставляетъ свою жену въ такихъ добрыхъ рукахъ. Итакъ, я могу передать ему твое честное слово…. да? могу?… что въ случа крайности ты будемъ стоять подл нея?

— Безъ сомннія, можешь, непремнно скажи ему, что я даю мое честное и благородное слово, отвчалъ мистеръ Джозъ, котораго великодушіе и щедрость въ денежныхъ длахъ Доббинъ весьма справедливо оцнивалъ.

— И ты общаешь безопасно вывезти ее изъ Брюсселя, въ случа пораженія нашей арміи?

— Пораженія?! сэръ, вы сметесь? это невозможно!.. вы напрасно стараетесь испугать меня! вскричалъ герой съ своей постели.

Доббинъ совершенно успокоился теперь на счетъ будущей безопасности Амеліи. Судя по тому, съ какой ршимостью говорилъ Джозъ, можно было надяться, что, въ случа несчастія, Амелія найдетъ и покровъ и защиту.

Если капитанъ Доббинъ ожидалъ извлечь какое нибудь личное утшеніе и удовольствіе изъ одного взгляда на Амелію, прежде чмъ выступятъ полкъ, то его самолюбіе было наказано, какъ и заслуживалъ того непростительный эгоизмъ. Дверь спальни Джоза открывалась въ общую гостиную, а противъ нихъ находились двери комнаты Амеліи. Трубы и барабаны разбудили каждаго: скрывать выступленіе арміи теперь не было возможности. Въ этой комнат слуга Джоржа укладывался. Осборнъ входилъ и уходилъ изъ спальни и выносилъ разныя вещи, которыя онъ находилъ необходимыми въ поход. Въ это время Доббинъ нашелъ случай, котораго сердце его такъ страстно желало: онъ увидалъ еще разъ лицо Амеліи. Но какое было это лицо! блдное какъ полотно и пораженное отчаяніемъ. Впослдствіи оно не разъ являлось Уильяму въ воспоминаніи и сжимало сердце Доббина невыразимою горестью и сожалніемъ.

Амелія была въ бломъ утреннемъ капот, волосы, ея раскинулись по плечамъ, въ черныхъ глазахъ не выражалось ни движенія, ни обыкновеннаго ихъ блеска. Помогая въ приготовленіяхъ къ отъзду, показывая, что и она могла бы быть полезна въ такую критическую минуту, мистриссъ Осборнъ вынула изъ комода шарфъ Джоржа, безсознательно ходила съ нимъ взадъ и впередъ за своимъ мужемъ и безмолвно поглядывала, какъ укладывались вещи. Амелія прислонилась къ стн и крпко прижала шарфъ въ груди своей. Тяжелый вздохъ вырвался изъ нея. Сердце Доббина облилось кровью. Онъ не могъ вынести тхъ мукъ, которыя испытывалъ,— глядя изъ за дверей сосдней комнаты,— при вид душевной пытки этого бднаго созданія.

‘Праведное небо!— подумалъ Уильямъ — и я осмлился наблюдать за такой скорбью!’

Слезы навернулись на глазахъ Доббина, но какъ помочь Амеліи? не было никакихъ средствъ утшить ее. Уильямъ простоялъ еще съ минуту и съ растерзаннымъ сердцемъ смотрлъ на Амелію, какъ отецъ смотритъ на страданія любимаго дитяти.

Наконецъ Джоржъ взялъ Эмми за руку, вывелъ ее въ спальню и вышелъ оттуда уже одинъ.

‘Все кончилось! слава Богу!— думалъ Джоржъ — спускаясь, съ саблею подъ мышкой, съ лстницы, и поспшилъ въ сборное мсто, гд вс уже стояли подъ ружьемъ. Пульсъ его сильно бился, щеки пылали…. Вотъ, скоро начнется война, въ которой и Джоржъ долженъ принять участіе. Какія сильныя ощущенія, сомннія, надежды и удовольствія! Какой рискъ на выигрышъ и проигрышъ! На вс состязанія, гд требовалось атлетическое сложеніе и храбрость, молодой человкъ бросался всею своею силою. Богатырь своей школы и полка, онъ всегда увлекалъ за собой храбрецовъ, своихъ товарищей. Отъ дтской лапты до воинскихъ скачекъ Осборнъ выигрывалъ сотни побдъ, и всюду, гд ни проходилъ, женщины и мужчины восхищались и завидовали ему. Найдутся ли въ немъ другія качества, которымъ люди отдаютъ похвалы, кром тлеснаго превосходства, дятельности, и примрнаго мужества? Сила и храбрость съ незапамятныхъ временъ были темою пвцовъ и псенъ. Со временъ раззоренія Трои и до нашей поры поэзія всегда избирала своимъ героемъ воина.

Итакъ, при звукахъ громкаго призыва къ битв, Джоржъ вырвался изъ нжныхъ объятій своей жены, которыя хотя и были слишкомъ слабы, но тмъ боле стыдился Осборнъ, что позволялъ себ оставаться въ нихъ такъ долго. Тоже самое чувство соревнованія одушевляло всхъ его друзей, легкіе очерки которыхъ мы изрдка накидывали,— отъ толстаго стараго майора, командовавшаго полномъ, до прапорщика Стоббли, который несъ знамя.

Солнце только что взошло, когда выступили въ походъ. Зрлище было восхитительное. Впереди колонны, хоръ музыкантовъ игралъ любимый полковой маршъ,— потомъ майоръ верхомъ, на статной лошади,— за нимъ гренадеры съ капитаномъ впереди, въ центр разввалось знамя, дале шелъ Джоржъ впереди своего отряда. Проходя мимо Амеліи, онъ взглянулъ на нее, улыбнулся и вскор скрылся изъ виду. Звуки музыки мало по малу начали стихать. Въ город воцарились прежнее спокойствіе и тишина.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ГЛАВА XXXI.

АМЕЛІЯ ПОДЪ ОПЕКОЙ БРАТА СВОЕГО ДЖОЗЕФА.

Джозъ Седли, по уход всхъ офицеровъ, остался главнокомандующимъ маленькой колоніи въ Брюссел,— съ гарнизономъ, состоящимъ изъ больной Амеліи, Исидора — его лакея — и bonne, исправлявшей въ одной своей особ вс должности служанки. Несмотря на то волненіе, которое произвели на него вс происшествія того утра, несмотря на прерванный Доббиномъ сонъ, Джозъ не вставалъ съ постели, переваливаясь съ боку на бокъ, до самого того часа, когда онъ обыкновенно просыпался.

Солнце стояло уже высоко, храбрые друзья наши были уже въ нсколькихъ миляхъ отъ города, а сборщикъ податей только что явился, въ своемъ пышномъ утреннемъ наряд, въ завтраку.

Джозъ Седли нисколько не безпокоился объ отсутствіи своего зятя. Въ душ онъ радовался даже — это можно сказать достоврно — отправленію Осборна въ походъ. Да иначе и быть не могло! При Джорж мистеру Джою Седли всегда и во всемъ приходилось разъигрывать второстепенную роль. Къ тому же Осборнъ, безъ всякой деликатности, постоянно выказывалъ свое пренебреженіе къ нему. Одна только Эмми была ласкова и внимательна къ брату, одна только она заботилась объ его комфорт, наблюдала, такъ ли приготовлены его любимыя кушанья, прогуливалась или каталась съ нимъ, и являлась, съ своимъ кроткимъ и нжнымъ личикомъ, какъ что-то примиряющее между презрніемъ Джоржа и оскорбленнымъ достоинствомъ Джоза. Не разъ обращалась Амелія къ мужу съ робкими совтами и упреками по поводу обращенія его съ братомъ.

Но Джоржъ, обыкновенно, отвчалъ такъ:

— Я честный человкъ, и если мн вздумается когда обнаружить свои чувства, я выскажу ихъ какъ слдуетъ честному человку. Кто можетъ принудить меня перемнить обращеніе съ такимъ господиномъ, какой твой братъ.

Немудрено посл того, что Джозъ радовался отсутствію капитана Осборна.

‘Сегодня утромъ онъ не станетъ безпокоить меня — думалъ сборщикъ податей, взглянувъ на круглую шляпу Джоржа и перчатки, бывшіе на комод.— Какъ онъ противенъ съ своими франтовскими манерами и своимъ языкомъ!’

— Вынеси въ прихожую шляпу капитана, сказалъ Джозъ, обращаясь къ своему камердинеру.

— Я думаю, она ему не понадобится больше, замтилъ Исидоръ, выразительно взглянувъ на своего господина.

Джоржъ не благоволилъ также и къ Исидору, пользуясь отъ него, въ замнъ, подобной же репутаціей.

— Молчи! прикрикнулъ на него мистеръ Седли.— Поди спроси, будетъ ли мистриссъ Осборнъ къ завтраку, продолжалъ онъ, покраснвъ съ досады, что лакей осмлился угадать его нерасположеніе къ капитану Осборну.

Увы! мистриссъ Осборнъ не могла притти къ завтраку и нарзать любимыя Джоза tartines. Мистриссъ Осборнъ была очень нездорова и находилась въ ужасномъ состояніи со времени разлуки съ мужемъ: такъ по крайней мр сказывала ея bonne. Джозъ не упустилъ при этомъ случа выказать свое сочувствіе, наливъ Амеліи огромную чашку чаю, и не только послалъ къ ней завтракъ, но старался придумать, что бы такое получше приготовить къ обду.

Надо замтить здсь, что Исидоръ постоянно находился въ мрачномъ расположеніи духа, особливо въ то время, какъ слуга Осборна укладывалъ багажъ, передъ отправленіемъ своего господина. Были дв причины, почему камердинеръ мистера Джоза Седли отличался такимъ пасмурнымъ взглядомъ на происходившее вокругъ него: во первыхъ, симпатія его къ капитану Осборну…. но объ этомъ мы уже докладывали читателю, во вторыхъ, Исидора раздражала мысль, что такое множество цнныхъ вещей, которыя укладывалъ слуга Джоржа, какъ бы берутъ у него, Исидора, изъ подъ самого носу. Дло въ томъ, что Исидоръ,— и не только онъ, но и весь Брюссель, даже вся Бельгія нисколько не сомнвались въ пораженіи англичанъ. Общимъ голосомъ ршено было, что Наполеонъ разъединитъ прусскую и англійскую арміи, по одиначк разобьетъ ихъ и ране чмъ черезъ три дня явится въ Брюссель. Основываясь на этомъ мнніи, Monsieur Isidor справедливо предполагалъ, что все движимое имущество убитыхъ, бжавшихъ и плнныхъ господъ, по закону, должно перейти въ его владніе. Помогая Джозу въ многотрудномъ, сложномъ ежедневномъ туалет, врный слуга часто размышлялъ, что бы онъ сдлалъ съ тми самыми предметами, которые господинъ его употреблялъ для украшенія собственной своей персоны. Онъ, Исидоръ, подарилъ бы серебряные флакончики съ эссенціями и другія разныя туалетныя бездлушки цариц души своей, стальныя, же англійскія вещи и большую булавку съ дорогимъ рубиномъ удержалъ бы для себя. Вмст съ прекрасной батистовой, щегольской манишкой, съ фуражкой, обшитой золотымъ галуномъ, съ моднымъ фракомъ, требовавшимъ только небольшой поправки,— огромной тростью съ золотымъ набалдашникомъ и не мене огромнымъ двойнымъ перстнемъ съ изумрудами,— ко всмъ этимъ принадлежностямъ особы Исидора большая булавка съ дорогамъ рубиномъ, по его мннію, составила бы отличное дополненіе (изъ перстня съ изумрудами онъ, впрочемъ, сдлалъ бы пару превосходныхъ сережекъ),— и такомъ образомъ онъ, Исидоръ, превратился бы въ настоящаго Адониса и какъ нельзя легче одержалъ бы побду надъ очаровательными для него особами.

Ахъ, какъ бы шли ко мн эти пуговки къ нарукавникамъ!— думалъ онъ, застегивая ихъ на пухлой рук Джоза.— Мн давнымъ-давно хочется имть хоть парочку такихъ прекрасныхъ пуговокъ…. А сапоги-то капитана, съ модными шпорами — я я забылъ про нихъ — да они чудный произведутъ эффектъ въ гуляньи на Alle-Verte!’

И въ то время, какъ пальцы лвой руки Monsieur Исидора держались за носъ мистера Джоза, а другая рука сбривала бороду, воображеніе уносило его на Зеленую Аллею, гд онъ красовался, въ модномъ фрак съ батистовыми манжетами, подъ ручку съ Mademoiselle, или безпечно предавался созерцанію подъ прохладною тнью цвтущихъ деревъ, раскиданныхъ по берегамъ канала, любуясь на плавающія лодки или освжая себя кружкою фаре на скамейк, передъ пивной лавкой по дорог къ Аахену.

Мистеръ Джозъ Седли, къ собственному своему спокойствію, столько же заботился о томъ, чти происходило въ душ Исидора, сколько и мы иногда заботимся о вашемъ Иван или Марь, удовлетворивъ ихъ жалованьемъ. Да и къ чему бы повело это, еслибъ мы знали, что думаетъ о васъ прислуга ваша? Будь вамъ извстны только тайныя мысли о насъ лучшихъ друзей нашихъ и ближнихъ родственниковъ — Прекрасный міръ, въ которомъ мы живемъ и сходимся съ ними, тотчасъ же бы опостылъ намъ. Постоянное опасеніе и напряженность къ предосторожностямъ оказались бы невыносимы. Такъ и слуга Джоза, безъ вдома господина, готовилъ его въ жертву себ. Нчто подобное можемъ видть въ отели на улиц Лиденголлъ, надъ разукрашенной черепахой, у которой на спин приклеенъ ярлычекъ съ надписью: ‘на завтрашній день въ супъ’.

Но не такъ самолюбива была служанка Амелія. Весьма немногіе могли приближаться къ этому кроткому и нжному созданію, не заплативъ обычной дани покорности и любви ея милому и признательному нраву. И мы уже имли случай видть, какъ Паулина, кухарка, утшала свою госпожу въ то утро,— когда во всемъ город Брюссел было такое передвиженіе. Замтивъ, что Амелія, молчаливая, неподвижно сидла нсколько часовъ передъ окномъ и не переставала смотрть изъ него, пока не скрылись послдніе ряды колонны,— эта честная двушка взяла свою госпожу за руку и сказала ей’:

— Tenez, madame, est-ce qu’il n’eat pas aussi l’arme, mon homme moi? и съ этимъ вмст залилась слезами.

Амелія упала въ ея объятія, тоже зарыдала, и об он начали утшать другъ друга.

Исидоръ посл обда обыкновенно выходилъ, возвращался понять уходилъ со двора, по приказанію своего господина толкаясь у городскихъ воротъ, вокругъ отелей и гостинницъ, расположенныхъ около парка — главнаго мста сборища англичанъ, и отбиралъ у курьеровъ и другихъ лакеевъ разнообразныя свднія о загородныхъ новостяхъ, составляя, такимъ образомъ, бюллетени для мистера Джоза. Почта вс эти джентльмены были партизаны Наполеона и вс единодушно соглашались въ скоромъ окончаніи военныхъ дйствій. Прокламація изъ Авеньеса ходила по всему Брюсселю. ‘Солдаты!— такъ начиналась она — прошелъ годъ посл побдъ вашихъ подъ Маренго и Фридландомъ, которыми дважды ршалась участь Европы. Вслдъ за тмъ посл Аустерлица и Ваграма……. проч. и проч. Приверженцы французовъ предсказывали скорое уничтоженіе враговъ Наполеона, и каждый изъ нихъ съ увренностью говорилъ другому, что если кто изъ пруссаковъ или англичанъ и возвратится, то не иначе, какъ плнникомъ, позади побдоносной арміи Бонапарта.

Кром того, до свднія мистера Седли было доведено, что дюкъ Веллингтонъ для того только и отправился, чтобъ посмотрть, какъ станутъ колотить его армію, и что авангардъ ея въ прошедшую ночь изрубленъ въ мелкіе куски.

— Изрубленъ?! какой вздоръ! возражалъ Джозъ, никогда не робвшій, будучи за завтракомъ.— Дюкъ отправился съ тмъ, чтобы разбить самого Наполеона, точно такъ, какъ прежде разбивалъ его генераловъ.

— Бумаги его сожжены, вс средства уничтожены, и главная квартира занята дюкомъ далматскимъ, продолжалъ встовщикъ.— Я своими ушами слышалъ это отъ его matre d’htel. Люди милорда дюка de Richemont укладываютъ вс вещи. Самъ милордъ уже убжалъ, и дюшесса дожидается только, когда уложатъ серебро, и тоже отправляется въ Остэнде — присоединиться къ императору французовъ.

— Что ты врешь, любезный! Императоръ французовъ въ Гент! снова возразилъ Джозъ, разстроенный такими несбыточными извстіями.

— Онъ ночью убжалъ въ Брюгге и отправляется сегодня въ Остэнде. Дюкъ беррійскій взятъ въ плнъ. Кто хочетъ спасаться, спасайся теперь, завтра будетъ поздно: откроютъ шлюзы, вода разольется по всему государству: куда тутъ бжать!

— Пустяки вы говорите, сэръ. Насъ трое противъ одного, сэръ. Что можетъ сдлать Наполеонъ? Пусть онъ выставляетъ какую хочетъ армію, опровергалъ мистеръ Седли.— Русскіе и австрійцы съ каждымъ днемъ приближаются и вроятно скоро встртятся.— Наполеонъ долженъ быть и будетъ разбитъ! прибавилъ Джозъ, ударивъ по столу рукой.

— Подъ Іеной пруссаковъ было тоже трое противъ одного, а черезъ недлю Наполеонъ взялъ и армію и королевство…. Подъ Монмиралемъ было шестеро противъ одного, а Бонапарте и тутъ побдилъ…. Австрійская армія подходитъ, правда, да только подъ командою римскаго короля…. Англичанамъ не будетъ никакой пощады…. Взгляните-ка сюда….

И съ этими словами Исидоръ, вынувъ изъ кармана прокламацію, подставилъ ее подъ самый носъ Джоза, поглядывая между тмъ на модный фракъ и другіе предметы какъ на свою собственность.

Джозъ, если наружно и не выказывалъ страха, зато въ душ былъ чрезвычайно встревоженъ.

— Подайте мн платье и фуражку, сэръ, сказалъ онъ: — и идите за мной. Я хочу проврить эти слухи.

Исидоръ вознегодовалъ, когда Джозъ надлъ свой вышитый фракъ.

— Милордъ, лучше не надвайте вашего военнаго платья, сказалъ онъ: — французы поклялись не щадить ни единаго британскаго солдата….

— Молчите, сэръ, не ваше дло! вскричалъ Джозъ, топнувъ ногой,— и лицо его приняло сердитое выраженіе.

За тмъ мистеръ Седли продолжалъ одваться. Но не усплъ онъ еще напялить на себя своего узенькаго фрака, какъ увидлъ передъ собой маленькую фигуру Ребекки Кроули, вошедшей въ прихожую не позвонивъ. Мистриссъ Раудонъ прибыла навстить своего безцннаго друга Амелію.

Ребекка, по обыкновенію, была одта щегольски, спокойный сонъ, которымъ ей удалось насладиться посл прощанья съ Раудономъ, совершенно освжилъ ее, на щечкахъ ея снова разцвли нжныя розы, и на губахъ, какъ и всегда, играла сладкая улыбка,— между тмъ какъ, въ это же время, на лиц всхъ другихъ жителей Брюсселя отражались мучительное безпокойство и тоска. Интересная поза мистера Седли, въ которой застала его наша маленькая ршительная женщина, его усилія попасть въ узенькіе рукава моднаго фрака — возбудили въ Ребекк сильный взрывъ веселости: она расхохоталась.

— Ради Бога, мистеръ Джозефъ, скажите, что съ вами длается? не хотите ли и вы присоединиться къ арміи? вопрошала мистриссъ Раудонъ, насмявшись вдоволь.— Кто же останется въ Брюссел защищать насъ, слабыхъ, бдныхъ женщинъ?

Джозъ между тмъ напялилъ фракъ и, выступивъ впередъ, красня и заикаясь, произнесъ извиненіе передъ прекрасной постительницей.

— Скажите мн скорй, говорилъ онъ: — какъ вы себя чувствуете посл сегодняшняго утра и посл усталости отъ вчерашняго бала?

— Ахъ, какъ вы внимательны! сказала Ребекка, пожимая руку Джоза своими маленькими ручками.— Какъ вы спокойны и тверды духомъ, въ то время, какъ весь городъ въ страх и трепет, продолжала она и окончила вопросомъ о своей безцнной подруг: — ну, что наша милая Эмми — здорова ли она? Воображаю, какъ было ей тяжело перенести разлуку съ обожаемымъ Джоржемъ!

— Ужасно… отвчалъ Джозъ.

— Вы, мужчины, все легко переносите, перебила Ребекка.— Разлука и опасность вамъ нипочемъ… Признайтесь теперь, что вы хотите отправиться въ армію и оставить насъ на произволъ судьбы? Я это предчувствую,— и сердце мое никогда не обманывало меня… При одной мысли, что вы, покидаете насъ, мн сдлалось страшно…. Признаюсь вамъ, мистеръ Джозефъ, я частенько-таки думаю объ васъ…. да, да! при одной этой мысли я бросилась сюда просить и умолять васъ остаться, быть нашимъ защитникомъ.

Тайный смыслъ этихъ словъ мистриссъ Раудонъ былъ такой: Милостивый государь! въ случа несчастія, которое можетъ постигнуть вашу армію, и въ случа необходимой ретирады, у васъ есть весьма покойная коляска: надюсь, въ ней найдется мстечко и для меня

Не знаю, пришелъ ли въ голову Джоя этотъ переносный смыслъ словъ Ребекки, но достоврно извстно мн, что мистеръ Седли сильно огорчался тмъ невниманіемъ, которое прекрасная леди оказывала къ нему во все продолженіе своего пребыванія въ Брюссел. Не говоря уже о томъ, что мистеръ Джозефъ ни разу не былъ рекомендованъ никому изъ важныхъ особъ, знакомыхъ капитана Кроули,— Раудонъ очень рдко приглашалъ его, мистера Седли, и въ свой домашній кругъ, зная, что зять Джоржа не питаетъ особенной привязанности къ карточной игр.

‘Небось — подумалъ Седли — пришла нужда, такъ сама явилась ко мн. Ну какъ тутъ не вспомнить о Джозеф Седли, когда подъ рукой нтъ никого другого!’

Кром этихъ сомнительнаго вроятія предположеній, возбуждавшихъ въ мистер Джо самодовольствіе,— мысль, что Ребекка считаетъ его храбрымъ, чрезвычайно льстила ему.

Индецъ нашъ, какъ водится, накраснвшись и напыхтвшись вдоволь, принялъ весьма важный видъ.

— Да, вы угадали, сказалъ онъ,— мн бы очень хотлось и самому участвовать въ дйствіи.— Конечно, въ Индіи мн случалось видть многое въ подобномъ род, но не въ такихъ огромныхъ размрахъ.

— Знаю, знаю. Вы, мужчины, всегда готовы жертвовать всмъ, чтобъ удовлетворить свой эгоизмъ, говорила мистриссъ Раудонъ.— Вотъ и капитанъ Кроули, разставаясь сегодня со мною, быль такъ веселъ, какъ будто отправился на охоту…. Ну, о чемъ ему заботиться?… Да и кто изъ васъ заботится, или кому изъ васъ какое дло до душевной пытки и терзаній оставляемой вами бдной женщины….

За тмъ слдовала пауза молчанія, во время которой Ребекка мысленно задала себ такой вопросъ:

‘Неужли этотъ лнивый гурманъ и въ самомъ дл хотлъ отправиться въ армію?’

— О! дорогой, любезный мой мистеръ Седли, продолжала она вслухъ: — я пришла искать у васъ утшенія, успокоенія…. Трепещу при одной мысли о той ужасной опасности, которой подвергаются наши мужья, наши друзья, наши союзныя храбрыя войска. Я пришла сюда искать защиты, крова — и что же нахожу? послдній, оставшійся мн другъ — и тотъ хочетъ покинуть насъ!…

— Ради Бога, не пугайтесь, возразилъ Джозъ, чувствуя себя вполн довольнымъ и спокойнымъ. Я только такъ сказалъ, что мн хотлось бы побывать въ дйствіи, но вдь мало ли какія желанія приходятъ въ голову британца!… Мое желаніе не можетъ исполниться. Обязанность моя остаться здсь и охранять бдное созданіе — вотъ что тамъ….

При этомъ, Джой указалъ на дверь комнаты, въ которой находилась Амелія.

— Какой добрый, благородный братъ! сказала Ребекка, поднося жъ глазамъ платокъ и нюхая изъ него о-де-колонъ.— Я была несправедлива къ вамъ! у васъ доброе сердце, тогда какъ я до сихъ поръ думала, что его у васъ вовсе нтъ.

— О, клянусь честью! воскликнулъ Джозъ, длая движеніе, какъ будто хотлъ приложить руку къ тому мсту, о которомъ шла рчь: — вы, дйствительно, несправедливы ко мн, позвольте вамъ замтить, милая моя мистриссъ Кроули.

— Да, я очень ясно вижу теперь, что сердце ваше предано сестр, но года два тому назадъ — о, какъ оно коварно было въ отношеніи ко мн! сказала Ребекка, устремивъ на мистера Джоза свои огненные взоры, и потомъ отвернулась къ окну.

Джой вспыхнулъ. Органъ, въ недостатк котораго обвиняла его мистриссъ Раудонъ, вдругъ обнаружился у него въ сильнйшей степени. Онъ вспомнилъ дни, когда онъ бжалъ отъ нея, и ту нжную страсть, которая воспламеняла его,— вспомнилъ т блаженные дни, когда онъ раскатывался съ Ребеккой въ своемъ щегольскомъ экипаж, когда она вязала для него шолковый зеленый кошелекъ, когда, восторженный, онъ сидлъ подл нея и любовался блыми ручками ея и блестящими глазками.

— Я знаю, вы считаете меня неблагодарною, продолжала мистриссъ Раудонъ, отходя отъ окна и еще разъ убійственно страстно взглянувъ на сборщика податей.— Ваша холодность, ваше невниманіе, ваше обращеніе при нашей послдней встрч, при вашемъ свиданіи теперь ясно доказываютъ это. Ну, посудите сами, были ли причины, чтобъ я избгала васъ? Пусть ваше сердце отвчаетъ на этотъ вопросъ…. Неужли вы думаете, что мужу моему пріятно ласково обращаться съ вами?… Знаете ли, сколько я вытерпла отъ капитана Кроули изъ за васъ!… какіе выговоры должна была выслушивать!…

— Боже мой! да что же я сдлалъ? перебилъ Джозъ вн себя отъ удовольствія и съ нкоторымъ замшательствомъ вмст.— Что я сдлалъ? повторилъ онъ нершительно.

— Ничего, ничего. Помилуйте…. О чемъ вы такъ безпокоитесь?… Вы возбудили въ Раудон ревность — вотъ и все — и еще какую ревность! И за васъ онъ меня, просто, уничтожаетъ. А чмъ виновата я впередъ нимъ впередъ вами, скажите мн…. Согласитесь, что я невинна?…

Восхищеніе взволновало всю кровь вашего Джоя. Ребекка представлялась ему теперь какъ неминуемая жертва его привлекательныхъ достоинствъ. Нсколько сладкихъ словъ, два или три ‘искрометные’ взгляда со стороны мистриссъ Раудонъ,— и сборщикъ податей по прежнему воспылалъ къ ней любовнымъ жаромъ, забывъ вс свои старыя опасенія и недоразумнія. До настоящей минуты не было еще человка, котораго дурачили бы такъ мастерски,— и кто же? женщина!

‘Ретирада моя обезпечена — подумала Ребекка — я имю врное мсто въ его коляск’.

Неизвстно, какой силы и степени было бы любовное признаніе Джоза, къ которому онъ уже приготовился,— только жаркое изліяніе мистера Седли остановилось по случаю прихода Исидора по какимъ-то дламъ. Задержанное признаніе, избыткомъ чувствъ, долженствовавшихъ заключаться въ немъ, едва не задушило нашего Джоя.

Ребекка между тмъ дала замтить своему кавалеру, что ей время уже пойти къ ея безцнной Амеліи, такъ какъ мистриссъ Осборнъ, вроятно, нуждается въ утшеніи.

— Au revior, сказала она, сдлавъ ручку мистеру Джозефу, и постучала въ дверь комнаты его сестры.

Едва только вышла она, Джозъ опустился на стулъ. Въ его взглядахъ, вздохахъ и пыхтньяхъ выражалось какое-то намреніе.

— Этотъ фракъ вамъ очень узокъ, милордъ, замтилъ Исидоръ, не сводя глазъ съ платья своего господина.

Но Джой, по причин разсянности мыслей, не разслышалъ замчанія своего камердинера. Погруженный въ размышленія объ очаровательной Ребекк, онъ то пылалъ отъ любовнаго восторга, то приходилъ въ страхъ и трепетъ, словно преступникъ, представляя себ фигуру ревниваго Раудона, съ его завитыми и длинными усами и страшными заряженными пистолетами, со взведенными курками.

Появленіе Ребекки поразило Амелію. Оно вызвало ее къ воспоминанію о томъ, что было вчера. Подъ вліяніемъ опасеніи на счетъ завтра, она забыла Ребекку, забыла ревность, забыла ршительно все, исключая того, что при ней нтъ ея мужа, и что онъ находился, можетъ быть, въ бд. Мы не осмлились бы заглянуть въ эту комнату печали и унынія, еслибъ неустрашимая, мистриссъ Кроули не отворила для насъ двери. До сихъ поръ мы не знали бы, сколько часовъ провела Амелія въ горькихъ слезахъ, не знали бы, до какой степени горяча была ея молитва.

За минутой ужаса, возбужденнаго въ душ Амеліи при взгляд на нее Ребекки, при шорох ея новаго шолковаго платья и при распростертыхъ, со стороны послдней, объятій, наступило чувство гнва. Мертвенно блдное лицо Эмми покрылось яркимъ румянцемъ, и она, въ отвтъ, взглянула на Ребекку съ такою твердостію, что соперница ея пришла въ сильное удивленіе и даже нсколько смутилась.

— Безцнная Амелія, что съ тобою, другъ мой? ты не здорова? спросила она, оправившись и протягивая Эмми свою руку.— Я не буду спокойна, цока не узнаю о твоемъ здоровь.

Амелія не отвчала Ребекк привтствіемъ. Это было съ нею только первый разъ въ жизни, что въ нжной душ ея проявилось недовріе. Да, Амелія не дала своей руки и вся затрепетала.

— Зачмъ вы пришли сюда, мистриссъ Раудонъ? сказала она, продолжая осматривать Ребекку съ тмъ же твердымъ, обличающимъ взглядомъ.

Взглядъ этотъ встревожилъ неустрашимую Бекки. должно быть она видла, что мужъ ея передалъ мн письмо — подумала мистриссъ Кроули.

— Не безпокойся, моя милая Амелія, сказала она вслухъ, потупивъ глазки.— Я пришла сюда посмотрть, нельзя ли мн…. если бы ты была только здорова.

— Ты здорова ли? спросила Амелія.— Мн кажется, да. Ты не любишь своего мужа, иначе тебя не было бы здсь. Скажи, Ребекка, сдлала ли я теб что, кром добра?

— Нтъ, Амелія, я ни слова не смю сказать противъ этого, отвчала Ребекка, все еще потупивъ глазки.

— Когда ты была бдная и одинокая, кто пріютилъ и обласкалъ тебя? Кто какъ не я была сестрой твоей? Ты видла всхъ насъ въ счастливые дни. Тогда я вся принадлежала Джоржу…. что бы могло принудить его сдлать меня счастливою, оставить богатство и родныхъ? Зачмъ же ты, Ребекка, стала между мною и моей любовью? Кто послалъ тебя разрознить тхъ, кого соединилъ самъ Богъ, оторвать отъ сердца моего страстно любимаго мною мужа? Неужели ты думаешь, что полюбишь Джоржа такъ, какъ я люблю его. Его взаимность составляла для меня все. Ты знала это — и захотла лишить меня послдняго сокровища. Стыдись, Ребекка…. грхъ теб поступать такъ противъ меня — дурная и злая женщина, коварный другъ и ложная жена….

— Амелія, я готова присягнуть, что ни въ чемъ не виновата предъ моимъ мужемъ, возразила Ребекка, отвернувшись.

— И мн ты не сдлала ничего дурного?… Ребекка, Ребекка! гд твоя совсть?… Правда, ты не успла сдлать многаго, зато старалась…

‘Слава Богу! она еще ничего не знаетъ’— подумала Ребекка.

— Джоржъ воротился ко мн. Я знала, что онъ воротится. Я знала, что никакая ложь, никакая лесть не удержали бы его на долго вдали отъ меня. Я молилась объ этомъ, и молитва моя была услышана….

Амелія говорила эти слова съ одушевленіемъ и бглостію, чего подруга ея прежде не замчала за ней. Мистриссъ Раудонъ оставалась безмолвна, между тмъ какъ Эмми продолжала трогательнымъ голосомъ:

— Что я сдлала теб? за что ты хотла отнять у меня Джоржа? Всего шесть недль, какъ онъ принадлежитъ мн, а ты, Ребекка, и этому позавидовала. Съ самого перваго дня моего замужства твое появленіе сдлалось здсь роковымъ и съ каждымъ разомъ приносило мн какое нибудь новое несчастіе…. И теперь, когда Джоржа нтъ, ты пришла, вроятно, полюбоваться моимъ горемъ. Но ты уже довольно терзала меня въ послднія дв недли,— пощади хотя сегодня.

Не допуская Ребекку до возраженія, Амелія продолжала какимъ-то страннымъ тономъ:

— Зачмъ же ты пришла сюда. Ты хотла увести моего мужа съ собою? Онъ былъ здсь, но теперь ушелъ,— ушелъ мой безцнный Джоржъ…. Вонъ тамъ, на томъ диван, сидлъ онъ. Не прикасайся къ нему…. Мы оба сидли и разговаривали…. Я обвила мои руки вокругъ шеи Джоржа,— и мы вмст читали нашу общую молитву ‘Отче нашъ…..’ Да, да, онъ былъ вотъ здсь — на этомъ диван, а они пришли и отняли его у меня…. Но ничего: Джоржъ общался воротиться….

— Онъ непремнно воротится, мой другъ, сказала Ребекка, на зло себ, тронутая горестью Амеліи.

— Посмотри, снова заговорила Эмми: — вотъ перевязь Джоржа… Не правда ли, какой миленькій цвтъ?

И Амелія приподняла перевязь, поцаловала ее и потомъ опоясала ею свой станъ. Въ это время, мистриссъ Осборнъ забыла, повидимому, и свой гнвъ, и свою ревность, даже присутствіе своей соперницы. Тихо и почти съ улыбкой на лиц приблизилась она къ постели и стала оправлять подушку Джоржа.

Ребекка, тоже тихо и почтй съ улыбкой, приблизилась къ дверямъ, отворила ихъ и вышла вонъ.

— Ну, что, какова Амелія? спросилъ ее Джозъ, пребывавшій въ прежней своей позиціи на стул.

— Съ ней что нибудь да случится. Мн кажется, она очень не здорова, отвчала Ребекка и, принявъ важный видъ, удалилась, несмотря на вс просьбы мистера Седли остаться и раздлить съ нимъ ранній обдъ.

——

Ребекка обладала обходительнымъ и обязательнымъ характеромъ и отъ души любила нжную Амелію. Даже упреки Эмми приняла она за комплименты. Встртивъ мистриссъ о’Доудъ, которая шла искать утшенія въ Парк, посл того, какъ не нашла его въ наставленіяхъ декана,— Ребекка вступила въ разговоръ съ нею, къ немалому изумленію майорши, нисколько не привыкшей къ такимъ знакамъ вжливости и вниманія со стороны капитанши Кроули. Предметомъ этого разговора была Амелія. Мистриссъ Раудонъ увдомила изумленную леди, что бдная малютка Эмми находится въ отчаянномъ положеніи, едва съ ума не сходитъ отъ печали. Въ заключеніе, Ребекка просила мистриссъ о’Доудъ извстить Амелію и, если можно, утшить ее.

— У меня своихъ заботъ по самое горло, отвчала майорша: — но если ужь мистриссъ Осборнъ такъ дурно, какъ вы говорите, и если ужь и вы, столько преданная Амеліи, не можете подать ей помощи, конечно, я непрочь: иду сейчасъ же и посмотрю, въ чемъ дло. Итакъ, доброе утро, Madame, прибавила майорша.

Сказавъ это и кивнувъ головой, леди съ репетиромъ распростилась съ мистриссъ Кроули, общество которой она не слишкомъ-то уважала.

Ребекка съ улыбкой смотрла вслдъ за удалявшеюся мистриссъ о’Доудъ. Но при всемъ своемъ сарказм, она была срзана взглядомъ майорши, оглянувшейся на нее.

‘Мое почтеніе, прекрасная Madame — говорила Пегги про себя — я очень рада, что вижу васъ такой веселой. Вамъ не суждено, сударыня, выплакать свои глазки отъ горя.’

И, подумавъ это, мистриссъ о’Доудъ спокойно продолжала свое плавное шествіе вплоть до самой квартиры мистриссъ Осборнъ. Долго стояла Амелія у постели въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ оставила ее Ребекка. Грусть оказывала на мистриссъ Осборнъ губительное вліяніе. Майорша,— женщина, какъ намъ извстно, твердаго характера — старалась, всми возможными средствами, утшить свою юную подругу.

— Будьте потверже, моя добрая Амелія, говорила она ласково: — ну, что хорошаго, если мистеръ Осборнъ, возвратясь побдителемъ, застанетъ васъ больною?… Вдь не вы одн въ такомъ положеніи….

— Да, и я знаю, что дурно длаю. Но чтожь, если я такая слабая, сказала Амелія.

И дйствительно, Эмми не могла похвалиться твердостью. Но присутствіе мистриссъ о’Доудъ нсколько успокоило ее. Въ обществ доброй Пегги она незамтно просидла до двухъ часовъ. Сердца этихъ двухъ женщинъ были тсно связаны съ колоннами храбрецовъ, удалявшихся отъ нихъ съ каждой минутой на встрчу судьб своей, и которымъ сопутствовали постоянныя опасенія, молитва и сильная печаль. Впрочемъ, и женщины, въ свою очередь, также отдаютъ дань войн слезами, какъ мужчины — кровью своей.

Между тмъ наступила половина третьяго — важное время для мистера Джоза — время обденное. Пусть себ тамъ дерутся, побждаютъ или остаются побжденными,— во всякомъ случа, мистеру Седли необходимо же пообдать. Онъ вошелъ въ комнату Эммы, съ намреніемъ ласками своими и ее вызвать къ столу.

— Хоть попробуй только, говорилъ онъ.— Ну, право, супъ отличный. Сдлай одолженіе, попробуй.

И Джой, до замужства Эмми никогда не позволявшій себ подобныхъ нжностей, поцаловалъ сестрину руку.

— Ты очень добръ, Джозъ, благодарю тебя, сказала Амелія: — но я останусь въ своей комнат…. Пусть другіе кушаютъ съ тобой.

Ароматный запахъ супа пріятно щекоталъ обоняніе мистриссъ о’Доудъ, и она была непрочь раздлить обдъ мистера Джоза.

— Да благословитъ Господь Богъ сію трапезу, торжественно сказала она, садясь съ своимъ толстымъ собесдникомъ за столъ.

Майорша думала о своемъ честномъ Микел, хавшемъ впереди полка.

— Плохой имъ будетъ обдъ сегодня, сказала она, вздохнула и принялась за супъ.

Съ постепенно удовлетворявшимся аппетитомъ, Джозъ боле и боле одушевлялся. Ему пришло на мысль выпить за здоровье цлаго полка, и онъ придумывалъ различные тосты, чтобъ только продлить удовольствіе, доставляемое шампанскимъ.

— За здоровье майора о’Доудъ и храбраго его полка! провозгласилъ Джой, низко кланяясь своей гость.— И вы, врно, не откажетесь мистриссъ о’Доудъ?… Эй, Исидоръ! налей бокалъ мистриссъ о’Доудъ.

Вдругъ Исидоръ встрепенулся, а майорша опустила ножикъ и вилку: въ направленіи къ югу послышались отдаленные глухіе звуки.

— Это что такое? сказалъ Джозъ.— Что же ты не наливаешь, негодяй?

— C’est le feu, замтилъ Исидоръ и выбжалъ на балконъ.

— Господи, защити и помилуй васъ!… Это пушечная канонада! воскликнула мистриссъ о’Доудъ, вскакивая съ мста и подходя къ окну.

И изъ всхъ другихъ домовъ повысунулись въ окна тысячи блдныхъ и встревоженныхъ лицъ. Улицы наполнились народомъ.

ГЛАВА XXXII.

ДЖОЗЪ РЕТИРУЕТСЯ, А СЪ ТМЪ ВМСТ И ВОЙН КОНЕЦЪ.

Мы, мирные жители мирнаго Лондона и Сити, никогда не видали — да и не приведи Богъ видть — такой сцены суеты и безпокойства, какую представлялъ собой Брюссель. Народъ толпами валилъ къ Намюрскимъ воротамъ, по направленію которыхъ слышались выстрлы. Боле нетерпливые покатились по гладкому шоссе, въ надежд пораньше перехватить извстіе изъ арміи. Каждый обращался къ своему сосду съ вопросомъ: ‘а что новенькаго?’, и даже англійскіе лорды и леди удостоили своимъ вниманіемъ и разговоромъ лица, вовсе имъ неизвстныя. Приверженцы французовъ съ великимъ восторгомъ торопились на встрчу имъ, вполн убжденные, что побда на сторон императора. Купцы запирали свои лавки и присоединялись къ общему хору ропота, шума и тревоги. Женщины бросились въ церкви и на колняхъ возсылали теплыя молитвы къ небу. Глухіе звуки канонады раздавались безпрерывно, какъ отдаленные перекаты грома. Экипажи путешественниковъ одинъ за другимъ вызжали изъ города по направленію къ Генту. Предсказанія французскихъ партизановъ, повидимому, начинали принимать вроятіе. ‘Наполеонъ разъединилъ наши арміи’ — носился слухъ. ‘Онъ идетъ прямо на Брюссель, разобьетъ англичанъ и къ ночи будетъ здсь’.

— Разобьетъ англичанъ и къ ночи будетъ здсь! кричалъ Исидоръ своему господину, выбгая изъ квартиры на улицу и возвращаясь каждый разъ со свжими подробностями объ угрожавшемъ бдствіи.

Лицо Джоза становилось блдне и блдне. Испугъ охватывалъ все существо нашего индйца. Самое шампанское не могло уже пополнить этотъ недостатокъ бодрости. А передъ захожденіемъ солнца нервная система Джоя до того разстроилась, что Исидоръ начиналъ считать себя полнымъ обладателемъ моднаго вышитаго фрака.

Майорша, послушавъ съ минуту пушечные выстрлы и вспомнивъ о своей подруг въ сосдней комнат, бросилась слушать выстрлы дотуда, а вмст съ тмъ, если понадобится, стараться утшить одинокую Амелію.

Мысль, что на ней лежитъ обязанность защищать это нжное созданіе, придавала еще боле силы природному мужеству мистриссъ о’Доудъ. Она провела подл своей подруги своей цлыхъ пять часовъ, то уговаривая ее не печалиться, то пускаясь въ веселую болтовою, но боле всего въ грустномъ молчаніи и какомъ-то умственномъ оцпенніи.

— Я не давала ей много задумываться до самого заката солнца, когда пальба прекратилась совершенно, впослдствіи говорила майорша

Паулина, bonne, стояла на колняхъ въ ближайшей церкви и молилась за son homme elle.

Когда выстрлы замолкли, мистриссъ о’Доудъ оставила Амелію и вышла къ Джозу, который, потерявъ и послднее присутствіе духа, сидлъ за двумя пустыми бутылками. Раза три, съ безпокойнымъ и испуганнымъ видомъ, заглядывалъ онъ въ комнату Эмми, какъ бы желая сказать что-то. Но Пегги, сидвшая тамъ, повидимому, вовс не чувствовала расположенія выслушать Джоя. Впрочемъ, и самъ онъ едва ли ршился бы сознаться съ откровенностью, что ему хочется бжать изъ Брюсселя.

Съ появленіемъ Пегги въ гостиной гд сидлъ мистеръ Седли, среди сумерекъ и въ веселомъ обществ опорожненныхъ бутылокъ шампанскаго, сердце нашего пріятеля раскрылось и завтныя думы обнаружились.

— Мистриссъ о’Доудъ, сказалъ онъ:— не худо бы вамъ приготовить Амелію….

— А что?… разв вы хотите отправиться гулять съ нею? спросила майорша, не понявъ, о какихъ приготовленіяхъ говоритъ храбрый Джой.— Не знаю, можно ли ей: она что-то очень слаба….

— Я…. я приказалъ коляску…. и…. и почтовыхъ лошадей…. Вендоръ ушелъ за ними…. проговорилъ мистеръ Седли, запинаясь.

— Что вамъ вздумалось кататься ночью?— Не лучше ли будетъ, если мистриссъ Осборнъ останется въ постели? Я только что уложила ее.

— Разбудите Эмми, она должна встать! рзко возразилъ Джозъ и топнулъ ногой. Я, кажется, ясно сказалъ вамъ, что послалъ за лошадьми…. да, да! повторяю, послалъ…. Теперь все копчено, и я…

— И…. что?… спросила недогадливая о’Доудъ.

— Узжаю въ Гентъ, отрывисто отвчалъ Джозъ.— Вс, у кого есть хоть малйшія средства, вызжаютъ отсюда…. Въ моей коляск и для васъ будетъ мсто, если хотите…. Во всякомъ случа, черезъ полчаса мы должны отправиться.

Майорша окинула Джоя презрительнымъ взглядомъ.

— Я не тронусь съ мста, пока о’Доудъ не дастъ мн предписанія, сказала она.— Вы можете хать, мистеръ Седли, куда и когда вамъ угодно, а я и Амелія останемся здсь.

— Эмми подетъ со мной, возразилъ Джоз, топнувъ ногой еще сильне прежняго.

— Да вы не къ мамаш ли хотите везти Амелію? продолжала Пегги: — или, можетъ быть, сами желаете повидаться съ своей мама? Въ такомъ случа, прощайте, мистеръ Седли,— желаю вамъ счастливаго пути…. Bon voyage, какъ говорится, только, примите на дорогу мой дружескій совтъ: выбрейте свои усы, а то они надлаютъ вамъ много хлопотъ….

— Что-о?! вскричалъ Джой, обуреваемый различными ощущеніями — страхомъ, гнвомъ и восклицаніями вбжавшаго въ эту минуту Исидора.

— Pat de cheveux! кричалъ камердинеръ мистера Седли.

Дло въ томъ, что во всемъ Брюссел не нашлось лошадей. Паническій страхъ, порожденный событіями того дня, овладлъ не однимъ Джозомъ. Отыскалось немало и потрусливе его, и выбравшихся изъ города заблаговременно.

Какъ ни велики были опасенія и страхъ Джоя, въ теченіи ночи они усилились еще. Мы говорили, что Паулина, bonne, имла ton homme 24, elle, въ рядахъ арміи, выступившей противъ Наполеона. Возлюбленный Паулины, урожденецъ Брюсселя, служилъ въ бельгійскихъ гусарахъ. Войска его націи ознаменовали себя въ эту войну примрнымъ мужествомъ, и никакъ нельзя было ожидать, чтобъ такой славный солдатъ, какъ молодой фанъ Кутсумъ, баловень Паулины, ршился ослушаться приказаній своего полковника и обратился въ бгство. Причисленный къ гарнизону Брюсселя, молодой Регулъ наслаждался самымъ завиднымъ комфортомъ, вс свободные часы свои проводя на кухн Паулины. И только разными разностями изъ кладовой возлюбленной набитые карманы убдили его разстаться съ Паулиной и отправиться въ походъ.

Впрочемъ, полкъ, въ которомъ находился Регулъ, недолго пожиналъ лавры и превратилъ свои дйствія въ самомъ начал кампаніи.

Онъ составлялъ часть дивизіона подъ командою принца оранскаго, и, судя по длин сабель и усовъ, роскоши мундира и вооруженія, Регулъ и его товарищи казались такимъ храбрымъ отрядомъ, какой рдко собирался подъ звукъ военныхъ трубъ.

Когда Ней, выступивъ на авангардъ соединенныхъ войскъ, занималъ одну позицію посл другой, до прибытія изъ Брюсселя большого корпуса британской арміи, измнившаго результатъ сраженія при Quatre Bras,— въ это время, эскадроны, между которыми находился Регулъ, оказывали особенную дятельность въ ретирад передъ французами, сбиваемые съ одного мста на другое и занимавшіе новое съ неимоврною быстротою. Прибытіе британцевъ, находившихся въ арьергард, нсколько задержало ихъ. Принужденные пріостановиться, они доставили наконецъ непріятельской кавалеріи случай помряться силами съ храбрыми бельгійцами. Но и это не задержало смлыхъ движеній эскадроновъ, къ которымъ принадлежалъ возлюбленный Паулины. Предпочитая лучше подраться съ британцами, нежели съ французами, они не задумываясь пробрались сквозь англійскіе полки и, оставивъ ихъ далеко за собой, разсялись по всмъ направленіямъ. Храбрый полкъ не существовалъ боле. Куда онъ пропалъ — Богъ всть. Главная квартира уничтожилась. Регулъ одинъ-одинешенекъ проскакалъ на нсколько миль отъ поля сраженія, и гд же ему было искать прибжища и защиты, какъ не на кухн своей преданной и нжной Паулины?

Часовъ около десяти, по лстниц, ведущей въ квартиру Осборна, раздались чьи-то тяжелые шаги и брянчанье кавалерійской сабли. Потомъ послышался легкій стукъ въ дверь на кухню. Бдная Паулина, только что возвратившаяся изъ церкви, съ трепетомъ взялась за замокъ и едва не обмерла отъ ужаса, увидвъ передъ собою блднаго, изнеможеннаго гусара, страшнаго какъ тотъ драгунъ, который пришелъ нарушить сонъ Элеоноры. Паулина закричала бы, но крикъ могли услышать господа, и за тмъ увидть ея друга. Итакъ, скрпя сердце, она затаила этотъ крикъ и ввела героя въ кухню и поставила передъ нимъ пиво и остатки обда. Огромное количество пива и мяса, уничтоженное гусаромъ въ нсколько минутъ, ясно доказывало, что за столомъ сидитъ не выходецъ съ того свта, что подтверждалось и тмъ еще, что, набивая ротъ кусками и запивая пивомъ, нашъ герой расказывалъ исторію своихъ несчастій.

Онъ говорилъ, что полкъ его оказывалъ неимоврныя чудеса храбрости и мужественно отражалъ нападеніе всей французской арміи — что только крайняя необходимость принудила, ихъ къ отступленію, что, вроятно, случилось теперь и со всей британской арміей. Ней (по словамъ Регула) разбивалъ одинъ полкъ за другимъ. Тщетно бельгійцы старались отстаивать англичанъ. Бруншвикцы не выдержали натиска и обратились въ бгство. Главнокомандующій ихъ убитъ. Это было генеральное dbcle.

И побжденный гусаръ старался утопить свое горе въ изобиліи пива.

Исидоръ, вошедшій въ ту пору на кухню, слышалъ весь разговоръ и бросился передать его своему господину.

— Все кончилось! кричалъ онъ Джозу.— Милордъ! дюкъ захваченъ въ плнъ, бруншвикскій герцогъ убитъ, британцы обратились въ бгство, спасся только одинъ человкъ. Онъ теперь у насъ на кухн…. Хотите, милордъ, послушать его сами.

Джозъ отправился на кухню, гд Регулъ все еще сидлъ прильнувъ къ бутылк. Лучшимъ французскимъ языкомъ, на какой только способенъ былъ мистеръ Седли, но который, какъ на зло, былъ самый безтолковый, упрашивалъ Джой гусара разсказать ему все, какъ слдуетъ. Регулъ удовлетворилъ его любопытство, и чмъ ближе къ концу приближался его разсказъ, тмъ страшне становились бдствія, описываемыя возлюбленнымъ Паулины. — Изъ всего полка только Регулъ одинъ остался въ живыхъ. Онъ самъ видлъ, какъ палъ герцогъ бруншвикскій, и какъ черные гусары показали тылъ.

— А что, …тый полкъ? спросилъ Джозъ, задыхаясь отъ страху.

— Изрубленъ въ кусочки, отвчалъ гусаръ….

— О, моя мистриссъ! ma bonne petite dame! вскрикнула Паулина, и громкія рыданія ея огласили весь домъ.

——

Мистеръ Седли, едва не обезумвшій отъ ужаса, не зналъ, какъ и гд искать спасенія. Пробгая, изъ кухни черезъ гостиную, онъ свирпо взглянулъ на дверь сестриной спальни, которую мистриссъ о’Доудъ заперла чуть не передъ самымъ носомъ его. Мистеръ Седли то подходилъ, то прикладывалъ ухо къ роковой двери, то снова отходилъ отъ нея,— наконецъ ршился выйти на улицу, еще въ первый разъ въ тотъ день. Схвативъ свчу, онъ искалъ свою фуражку съ золотымъ галуномъ и нашелъ ее на обычномъ мст, въ прихожей, у зеркала, передъ которымъ Джозъ, отправляясь куда нибудь, любилъ пококетничать, завить усы и половче нахлобучить шапку. Такова ужь сила привычки! Несмотря на ужасъ, въ которомъ находился Джой, онъ, подойдя къ зеркалу, началъ расправлять свои волосы, заламывать фуражку. И если блдность лица непріятно поразила Джоя, зато онъ не могъ не почувствовать самодовольствія, глядя на свои усы, въ теченіи послднихъ семи дней принявшіе прекрасный видъ. Впрочемъ, и это послднее чувство было не безъ примси горечи, породившей наконецъ страхъ…

‘Пожалуй, меня примутъ за военнаго человка’ — подумалъ Джой, вспомнивъ предостереженіе Исидора. И, посл нсколькихъ минутъ раздумья, онъ бросился въ свою спальню и что есть силы дернулъ за звонокъ.

Исидоръ явился мгновенно. Мистеръ Седли опустился на стулъ, сдернулъ съ шеи платокъ, отвернулъ воротнички и, въ заключеніе, сложилъ на груди об руки.

— Coupez moi, Исидоръ! закричалъ онъ:— vile! Coupez moi….

Исидору вообразилось, что господинъ его сошелъ съ ума и проситъ перерзать себ горло.

— Les moustaches, продолжалъ Джой, едва не задыхаясь: — les moustaches — coupu, rasy, vite!… (Представляя читателю обращикъ французскаго діалекта, употребляемаго мистеромъ Седли, мы просимъ его быть снисходительнымъ къ нкоторымъ граматическимъ промахамъ Джоя.)

Вендоръ сбрилъ усы въ мгновеніе ока и съ невыразимымъ восторгомъ выслушалъ приказаніе своего господина подать ему шляпу и сюртукъ.

— Ne porty ploo — habit militair — bonny donny a voo — prenny dehors, сказалъ мистеръ Джозефъ,— и фракъ и фуражка поступили съ этой минуты во владніе Исидора.

Джой выбралъ черный сюртукъ и жилетъ, повязалъ на шею блый платокъ и надлъ пуховую шляпу.

— Venny maintenong, sweeny — ally — party — dong la roo.

И, сказавъ это, мистеръ Седли тихо спустился съ лстницы и вышелъ на улицу.

Регулъ хотя и божился, что онъ одинъ только изъ всего полка соединенныхъ армій уцллъ отъ пораженія Нея, но показаніе его, видимо, было несправедливо: по улицамъ шатались многіе также точно уцлвшіе, какъ и возлюбленный Паулины. Нсколько десятковъ товарищей Регула, возвратившись въ Брюссель, подтверждали слухи о пораженіи арміи. Прибытіе французовъ ожидалось ежеминутно, паническій страхъ увеличивался, и приготовленья къ побгу были замтны всюду.

‘Нтъ лошадей, да и только!’— думалъ Джозъ. Онъ посылалъ Исидора разузнать и распросить, не одолжитъ ли кто, или не продастъ ли ему своихъ лошадей, и ужасъ его принималъ огромные размры, когда усердный слуга отъ всхъ приносилъ ему отрицательные отвты.

‘Не отправиться ли пшкомъ?’— приходило на мысль Джою, но вслдъ за тмъ являлось такое ршеніе: ‘Нтъ’!!

Такъ было тяжеловсно тло Джоза, что и самый сильный страхъ не возбуждалъ его къ дятельности.

Почти вс отели, выходящія лицомъ къ Парку, было заняты англичанами. Мистеръ Седли безсознательно пустился въ эту часть города и тамъ смшался съ толпами народа, также какъ и онъ, бродившаго изъ стороны въ сторону, подъ вліяніемъ общаго страха и томительнаго безпокойства. Джозъ не могъ не позавидовать тмъ счастливцамъ, которые, успвъ достать лошадей и упряжь, быстро неслись мимо его за городъ. Зато Джой, еслибъ хотлъ, могъ утшаться положеніемъ многихъ другихъ, которые, какъ и онъ, ни за какія деньги и мольбы не могли достать себ возможности къ побгу. Между этими послдними Джозъ замтилъ и леди Бэйракръ и ея дочку. Он сидли въ коляск, въ porle-cochre своей отели, совсмъ готовыя къ вызду, yо дло остановилось по той же причин, какъ у мистера Седли.

Ребекка Кроули имла жительство въ той же отели и до сей минуты не питала пріязни ни къ одной леди изъ фамиліи Бэйракръ. Миледи Бэйракръ, при каждой встрч съ мистриссъ Кроули за лстниц, перерзывала ей дорогу самымъ надмннымъ образомъ, во всхъ мстахъ, гд случалось ей слышать имя Ребекки, она относилась о своей сосдк съ самой невыгодной стороны. Миледи Бэйракръ ужасалась, глядя на фамильярное обращеніе генерала Туфто съ женой его адъютанта. Леди Бланшъ бгала отъ Ребекки какъ отъ заразы. Одинъ старикъ Бэйракръ — украдкой правда — удостоивалъ Ребекку своимъ привтомъ.

А между тмъ на ея долю выпалъ прекрасный случай отмстить миледи Бэйракръ. Надо замтить, что въ отели всмъ было извстно, что капитанъ Кроули не взялъ съ собой своихъ лошадей. На этомъ основаніи, когда всхъ жителей города Брюсселя обуялъ паническій страхъ, леди Бэйракръ ршилась унизить свое достоинство, пославъ къ мистрисъ Кроули свою служанку, съ тмъ, чтобъ, при засвидтельствованіи ей своего почтенія, спросить о цн лошадей ея. Мистрисъ Кроули возвратила записку съ тмъ же привтомъ, прибавивъ замчаніе, что она не иметъ привычки входить въ торгъ съ служанками.

Вслдствіе такого рзкаго отвта явился самъ старикъ-лордъ, но и онъ удостоился не лучшаго пріема.

— Какъ?! прислать ко мн служанку! кричала разгнванная мистриссъ Кроули.— Чего добраго, пожалуй, леди Бэйракръ вздумаетъ приказать мн осдлать лошадей!… Да кто изъ нихъ хочетъ выхать отсюда, сама леди или ея femme de chambre?

Вотъ отвтъ, который лордъ Бэйракръ принесъ своей супруг.

При необходимости, мало ли на что ршается человкъ! Вотъ и леди Бэйракръ — видя неудовлетворительный результатъ второго посланія, лично засвидтельствовала мистриссъ Кроули свое почтеніе. Знатная леди упрашивала капитаншу назначить за лошадей какую угодно цну, она даже сдлала Ребекк приглашеніе посщать ихъ въ Лондон, если только послдняя доставитъ имъ возможность возвратиться туда. Но на все это мистриссъ Кроули отвчала смхомъ.

— Прошу извинить, миледи: я не имю, ни малйшаго желанія толкаться по вашимъ переднимъ, говорила она.— Да и то еще надо сказать, что ни вы, ни ваши брильянты не додутъ до дому. Со всми вашими драгоцнностями вы наврное достанетесь французамъ. Они черезъ два часа явятся сюда, а я въ это время буду на половин дороги къ Генту…. Ни за что не продамъ своихъ лошадей, даже за ваши два огромные брильянта, которые такъ блестли…. помойте?… на томъ балу….

И страхъ и злость пронимали леди Бэйракръ, она вся дрожала. Чтожь касается до брильянтовъ, о которыхъ говорила Ребекка, то они были запрятаны въ платье и сапоги милорда.

— Вы сами не знаете, что говорите!… брильянты мои въ рукахъ надежнаго банкира, замтила миледи.

При вторичномъ смх Ребекки, разобиженная леди спустилась съ лстницы и сла въ коляску. Служанка, слуга и супругъ были разосланы по всмъ направленіямъ — во что бы то ни стало, найти лошадей.

Ребекка не безъ удовольствія смотрла на коляску, въ которой помщалась знаменитая фамилія Бэйракръ, и вслухъ выражала свои мысли о горькомъ положеніи и замшательств миледи.

— Воображаю себ, какъ непріятно быть въ подобномъ положенія. Сидть въ коляск и во всемъ город, въ теченіи цлаго дня, не достать какой нибудь пары лошадей! говорила мистриссъ Раудонъ.— Въ добавокъ къ этому, въ подушкахъ коляски зашито множество брильянтовъ…. Какой отличный призъ ожидаетъ французовъ въ этой коляск! то есть экипажъ и брильянты, но отнюдь не сама миледи!…

И все это Ребекка, не красня, сообщала хозяину отели, слугамъ, гостямъ и кому ни попало. Само собой разумется, что такія любезности, доходя до ушей леди Бэйракръ, не могли льстить ея самолюбію.

Наслаждаясь уничиженіемъ своего врага, Ребекка вдругъ увидла Джоза, который, въ свою очередь, замтивъ ее, прямо обратился къ ней.

На одутловатомъ, обезображенномъ страхомъ, лиц мистера Седли точно написана была его тайна — ршительное намреніе бжать, лишь только найдутся къ тому средства.

‘Онъ купитъ моихъ лошадей — подумала Ребекка.— Для себя я оставлю только маленькую лошадку.’

Джозефъ подошелъ къ своему другу, и въ сотый разъ повторяемый вопросъ предложенъ былъ и мистриссъ Раудонъ: не знаетъ ли она, гд бы достать лошадей?

— Неужли и вы хотите бжать? спросила Ребекка, засмявшись.— А я надялась на васъ какъ на защитника всего прекраснаго пола.

— Вы знаете, я…. я человкъ не военный, говорилъ Джой, не переводя духъ.

— А какже Амелія!… кто же будетъ охранять вашу бдную сестрицу? спросила Ребекка.— Вы, вроятно, не. покинете ея одну?

— А что же хорошаго могу я сдлать для нея, предположимъ…. ну да въ случа, если непріятель явится сюда? отвчалъ Джозъ.— Конечно, надо надяться, что онъ пощадитъ беззащитныхъ женщинъ…. Дло другое мы: мн сказывалъ лакей, что французы поклялись перерзать нашего брата, всхъ до одного.

— Ахъ, какъ это страшно! вскричала Ребекка, увеселяясь трусостью сборщика податей.

— Но я не покину Эмми, продолжалъ добросердечный братъ.— Она не будетъ оставлена безъ защиты. Въ моей коляск довольно мста и для нея,— и для васъ, если только угодно вамъ, моя милая мистриссъ Кроули…. Но вотъ затрудненіе: не знаю, гд достать лошадей, заключилъ Джозефъ, испустивъ тяжелый вздохъ.

— У меня есть дв, которыя я могу продать сказала Ребекка.

Мистеръ Седли едва не бросился въ ея объятія, при этомъ извстіи.

— Приготовляй карету, Исидоръ! кричалъ онъ — наконецъ-то мы нашли лошадей,— нашли, нашли

— Замтьте, мистеръ Джозефъ, мои лошади никогда не бывали въ упряжи. Бульфинчъ въ щелки разобьетъ вашу коляску, если вы его заложите.

— Но каковъ онъ въ верховой зд? спросилъ Джой.,

— Смиренъ какъ ягненокъ и скоръ какъ заяцъ, отвчала мистриссъ Раудонъ.

— А какъ вы думаете, выдержитъ ли онъ меня?….

И воображеніе Джоза тотчасъ же нарисовало ему блестящую перспективу побга, на статномъ кон и вн всякой опасности. Мысль объ Амеліи совершенно оставила его. Какой человкъ, хоть сколько нибудь имющій склонности къ покупк лошадей, устоялъ бы противъ такого искушенія?.

Ребекка, въ отвтъ, попросила сборщика податей войти въ комнату. Джозъ, задыхаясь, послдовалъ за мистриссъ Раудонъ, для окончательнаго ршенія дла. Въ жизни мистера Седли эти полчаса были единственные, которые обошлись ему такъ дорого. Ребекка, измряя цнность продаваемаго товара его рдкостію и готовностію Джоза купить немедленно, запросила за лошадей своихъ столько, что тароватый Джозефъ невольно попятился.

— И замтьте, мистеръ Седли, прибавила мистриссъ Раудонъ ршительнымъ тономъ: — по одиначк эти лошади не продаются. Раудонъ назначилъ за нихъ ту цну, какую я объявила вамъ, лордъ Бэйракръ съ величайшимъ удовольствіемъ тотчасъ же согласился бы на эти условія, но изъ любви и уваженія въ семейству Седли, я ни за что, ни, за что не ршусь продать этихъ лошадей кому нибудь другому, а не вамъ!

Джозъ, какъ и слдовало ожидать, кончилъ тмъ, что согласился. Назначенная сумма, которую мистеръ Седли не могъ заплатить безъ отсрочки, была такъ велика, что для мистриссъ Раудонъ составляла капиталецъ. Ребекка мгновенно вычислила, что съ этими деньгами и деньгами отъ продажи прочихъ вещей Раудона и вдовьимъ пенсіономъ, въ случа смерти мужа, она будетъ поставлена въ независимое положеніе въ свт и съ твердостью можетъ носить трауръ.

Раза два и ей приходила мысль о побг, но размышленія совтовали ей остаться въ город.

‘Ну, положимъ, придутъ французы — думала Ребекка — что же могутъ они сдлать бдной вдов бднаго офицера? Ршительно, съ этой стороны мн нечего бояться — варварскія времена давно прошли. Вроятно, насъ отпустятъ на родину, а если и нтъ, такъ чтожь! съ врнымъ, хотя и небольшимъ, доходомъ можно беззаботно проживать и за границей.’

Между тмъ Джозъ и Исидоръ отправились на конюшню осматривать купленныхъ лошадей. Мистеръ Седли непремнно хотлъ выхать въ ту же ночь, даже въ тотъ самый часъ, и, потому, оставивъ врнаго слугу своего хлопотать около конюшни, отправился домой, чтобы сдлать необходимыя приготовленія къ отъзду. Надо замтить, все это производилось секретно. Предпринято было войти въ свою комнату по черной лстниц, видться съ мистриссъ о’Доудъ и Амеліей и объявить имъ о намреніи бжать — не предстояло надобности.

Пока совершался торгъ между Джозомъ и Ребеккой, пока осматривались и запрягались лошади, время летло своимъ чередомъ и наступало уже слдующее утро. Было далеко за полночь, но весь городъ бодрствовалъ,— огни свтились во всхъ домахъ, народъ толпился у дверей и по улицамъ. Толки различнаго свойства переходили изъ устъ въ уста: одни утверждали, что пруссаки совершенно разбиты, другіе, напротивъ, говорили, что не пруссаки, но англичане атакованы и побждены: наконецъ, третьи доказывали, что т и другіе удержали свою позицію. Послдній слухъ становился боле и боле вроятнымъ. По сю пору не показывалось еще ни одного француз. Бглецы изъ арміи приносили всти одна другой благопріятне. Наконецъ явился адъютантъ съ депешами къ коменданту Брюсселя, и черезъ нсколько минутъ по всему городу разнеслось оффиціильное извстіе объ успхахъ союзныхъ войскъ при Quatre Bras и ретирад французовъ подъ командою маршала Нея, посл шести часовъ кровопролитной битвы. Джозъ, подходя къ своей квартир, нашелъ у дверей цлую толпу народа, толкующаго о только что полученной новости, истина которой не допускала теперь ни малйшаго сомннія. Въ такой радости, мистеръ Седли опрометью бросился сообщить это извстіе печальнымъ дамамъ, оставленнымъ его защит. Разговаривая съ ними, Джой утаилъ свое намреніе бжать, умолчалъ и о покупк лошадей и о цн, какую заплатилъ за нихъ.

Общій успхъ или пораженіе весьма немного значили для тхъ, кто думалъ о безопасности обожаемаго имъ существа. Весь интересъ ихъ сосредоточивался на жизни или смерти только одного. При извстіи о побд, сердце Амеліи забилось тревожне прежняго. Въ ту минуту она сама готова была броситься въ армію. Опасенія и страхъ ея разршились пароксизмомъ, и бдная женщина, погруженная въ какое то оцпенніе, бгала изъ угла въ уголъ какъ помшанная. Грустно и больно было смотрть на нее. Пораженный воинъ, умирая на пол битвы, среди стоновъ и воплей своихъ храбрыхъ сподвижниковъ, не чувствовалъ, при послдней борьб жизни со смертью, той мучительной боли, какую испытывала Эмми. Джозъ не могъ равнодушно вынести такой сцены. Онъ оставилъ свою сестру попеченіямъ мистриссъ о’Доудъ и, побуждаемый любопытствомъ, еще разъ спустился съ лстницы — послушать, о чемъ говорятъ въ народ.

Боле любопытные оставались на улицахъ до самого разсвта. Достоврныя извстія, одно за другимъ, приходили изъ арміи,— и ихъ передавали теперь уже участвовавшіе въ дл. Въ город мачади показываться фуры и длинныя деревенскія телги, наполненныя ранеными. Иные тяжело стонали, блдныя, болзненныя лица другихъ выглядывали изъ подъ соломы. Джозъ Седли съ мучительнымъ любопытствомъ смотрлъ на одну изъ этихъ телгъ, въ которой лежалъ какой-то раненый, испытывавшій невыразимыя страданія. Усталыя лошади съ трудомъ передвигали ноги.

— Стой! стой! раздался слабый голосъ,— и повозка остановилась противъ квартиры мистера Седли.

— Это Джоржъ, Джоржъ! онъ, непремнно онъ! вскричала Амелія, бросаясь на балконъ, блдная и съ распущенными волосами.

Но она ошиблась: это былъ не Джоржъ, хотя и извстіе о немъ.

Въ телг лежалъ Томъ Стоббль — тотъ самый, который, назадъ тому двадцать-четыре часа, выносилъ изъ Брюсселя знамя своего полка и храбро защищалъ его на пол битвы. Французскій латникъ прокололъ юношу въ ногу, но и, падая, онъ не выпустилъ этой святыни изъ рукъ своихъ.

— Мистеръ Седли, мистеръ Седли! слабо кричалъ Стоббль.

Перепуганный Джозъ подошелъ къ нему, не узнавъ сначала, кто зоветъ его.

— Возьмите меня къ себ, сказалъ молодой человкъ, протянувъ горячую и ослабвшую руку: — Осборнъ…. и…. Доббинъ…. велли. Отдайте человку два наполеондора…. маменька моя…. заплатитъ вамъ.

Въ продолженіи многихъ тяжелыхъ часовъ, проведенныхъ въ повозк, мысли Стоббля часто носились надъ родительскимъ кровомъ, и въ этомъ отрадномъ бреду молодой человкъ забывалъ о своихъ страданіяхъ.

Помщеніе отели было обширное, въ немъ немало нашлось добрыхъ людей,— и черезъ нсколько минутъ повозка очистилась: больныхъ всхъ уложили въ мягкія постели. Стоббля перенесли въ квартиру Осборна. Амелія и майорша кинулись встртить страдальца. Можете представить себ чувства этихъ двухъ женщинъ, когда имъ сказали, что мужья ихъ живы. Амелія въ восторг бросилась на шею своего добраго друга и нжно обняла его. Съ глубокой признательностью пала она на колни, и жаркая молитва за сохраненіе мужа полетла къ Престолу Всевышняго.

Никакой медикъ не прописалъ бы боле цлебнаго лекарства противъ лихорадочнаго и нервическаго состоянія Амеліи, ничто не принесло бы ей лучшаго утшенія, какое доставилъ ей простой случай. Въ безпрерывномъ бдніи, вмст съ мистриссъ о’Доудъ, надъ раненымъ юношей, Амелія не имла времени предаваться своимъ личнымъ безпокойствамъ, опасеніямъ и мрачнымъ предчувствіямъ. Молодой паціентъ въ простыхъ словахъ разсказалъ происшествія того дня и дйствія нашихъ друзей. Полкъ пострадалъ жестоко, онъ потерялъ многихъ храбрыхъ офицеровъ и солдатъ Въ то время, какъ онъ пошелъ въ атаку, лошадь подъ майоромъ о’Доудъ пала, и вс думали, что командиръ убитъ, и Доббинъ заступилъ его мсто. Но когда полкъ возвращался къ своей позиціи, вс увидли, что маіоръ здравъ и невредимъ, сидитъ на труп своего Пирама и подкрпляетъ себя изъ плетеной фляжки. О’Доудъ говорилъ, что капитанъ Осборнъ поразилъ французскаго латника, проколовшаго прапорщику ногу. При этомъ извстіи Амелія поблднла какъ полотно, и мистриссъ о’Доудъ принуждена была остановить разсказъ. Черезъ нсколько минутъ Томъ Стоббль началъ снова, передавъ въ заключеніе, какъ Доббинъ къ концу дня, хотя и самъ раненый, поднялъ его, Тома, отнесъ сперва къ хирургу, а потомъ въ телгу, отправлявшуюся къ Брюссель. Доббинъ общалъ извощику два наполеондора, если онъ отправится къ квартир мистера Седли, и приказалъ сказать мистриссъ Амеліи Осборнъ, что мужъ ея живъ.

— Вотъ каковъ этотъ Уильямъ Доббинъ! сказала мистриссъ о’Доудъ: — должно быть, у него доброе сердце, а я никакъ не думала: онъ все смялся надо мною.

Стоббль утверждалъ, съ своей стороны, что во всей арміи не найти такого офицера, какъ Доббинъ, и выхвалялъ его за его скромность, добросердечіе и хладнокровныя дйствія въ пол. Амелія почти безъ всякаго вниманія, разсянная и задумчивая, слушала Тома, когда рчь шла не объ ея муж. Зато, когда говорилось о Джорж, она вся обращалась въ слухъ.

Помогая больному и размышляя о прошедшемъ дн, Амелія не могла дождаться окончанія слдующаго. Во всей арміи одинъ только человкъ былъ драгоцненъ ей, и, узнавъ, что онъ здоровъ, Эими очень мало интересовалась судьбой всхъ другихъ. Всти, которыя Джозъ собиралъ на улиц и приносилъ домой, поражали слухъ ея своей несвязностью и темнотою. Однакожь, Амелія не обращала на нихъ вниманія, хотя трусливый братъ ея и многіе, подобные ему, въ Брюссел начинали находить въ извстіяхъ новый источникъ безпокойства. Французы, дйствительно, отражены, но надо замтить, что ихъ была одна только дивизія, и что они отступили посл упорной и жестокой битвы. Наполеонъ находился подъ Линьи, гд, разбивъ пруссаковъ, готовился обратить вс свои силы противъ союзныхъ войскъ. Дюкъ Веллингтонъ отступалъ къ столиц Бельгіи, и вс предполагали, что подъ стнами Брюсселя буденъ дано генеральное сраженіе, выигрышъ котораго былъ весьма сомнителенъ. Дюкъ Веллингтонъ могъ положиться только за двадцать тысячъ британцевъ, и съ этой горстью храбрецовъ ему предстояло вступить со ста-пятидесятью тысячами французовъ, идущихъ къ Брюсселю, подъ командой самого Наполеона. Подъ предводительствомъ Наполеона?! Могъ ли какой воинъ, при всей своей извстности и искусств, расчитывать на побду, выступая противъ такого полководца?

Передумывая все это, Джой трепеталъ, и въ такомъ состояніи находился не онъ одинъ, а весь Брюссель.— Вс понимали, что сраженіе наканун было только прелюдіей къ другой, великой битв. Одна изъ армій, противопоставленная императору, разсялась. Горсть англичанъ едва ли устоитъ. Наполеонъ уничтожитъ ихъ и по трупамъ павшихъ воиновъ войдетъ въ столицу. Горе тмъ, кого онъ застанетъ въ ней! Привтствія побдителю заготовлялись заране, градоначальники держали тайныя совщанія: Наполеону готовилась квартира, фабриканты выдлывали трехъ-цвтные флаги и тріумфальныя эмблемы, которыми намревались встртить прибытіе императора.

Эмиграція еще продолжалась, и всякій, кто только находилъ хоть малйшія средства, пользовался ими и бжалъ. Джозъ, по приход своемъ въ отель, гд жила Ребекка, нашелъ, что коляска Бэйракръ укатила наконецъ изъ forte-cochre.

Вчерашнюю остановку свою Джой считалъ не боле, какъ отсрочкой, и во всякомъ случа намревался сдлать приличное употребленіе имъ купленныхъ за дорогую цну лошадей. Пока армія находилась еще между Брюсселемъ и Наполеономъ, онъ не предвидлъ особенной необходимости къ побгу, а теперь, когда слухи становились боле и боле вроятными, Джозъ снова началъ тревожиться и на всякій случай перевелъ лошадей на свою конюшню, чтобъ, въ крайности, имть ихъ подъ рукой. Исидоръ не отходилъ отъ стойлъ. Сдла были надты. И камердинеръ Джозефа съ нетерпніемъ ожидалъ минуты, когда господинъ его крикнетъ ему: ‘подавай!’

Ребекка, посл холоднаго пріема, оказаннаго ей Амеліей, не хотла даже и смотрть на неё. Она подрзала букетъ, подаренный Джоржемъ, налила въ вазу свжей воды и нсколько разъ перечитала записку, приложенную къ букету.

— О, Амелія, говорила мистриссъ Раудонъ, перебирая между пальчиками записочку: — ты не знаешь еще, что этимъ лоскуткомъ бумаги я могу тебя совершенно уничтожить!… Не понимаю, однакожъ, что хорошаго нашла она въ этомъ глупомъ щегол, который не думаетъ и не заботится о ней ни на волосъ…. Куда мой Раудонъ! его, никакъ нельзя сравнить съ этимъ простофилей: онъ въ десять разъ лучше Осборна.

И за тмъ въ маленькую головку Ребекки приходили мрачныя мысли:

‘Ну что, если ея добраго Раудона постигнетъ какое нибудь несчастіе: что она будетъ длать тогда?… Хорошо еще, что онъ оставилъ лошадей въ ея распоряженіе….’

Въ теченіи этого дня мистриссъ Кроули не разъ вспоминала о предосторожности, какую приняла миледи Бэйракръ, и, находя ее благоразумною, сама взялась за иголку. Ребекка зашила множество бездлушекъ, векселей и ассигнацій около своей собственной персоны и такимъ образомъ приготовилась бжать, если понадобится, или оставаться и встртить побдителя,— будь онъ англичанинъ или французъ — разв для нея это не все равно?… И я имю причины предполагать, что въ ту ночь пріятныя грезы не разъ превращали капитаншу Кроули въ дюшессу и Madame la Marchale,— въ то время, какъ Раудонъ, завернувшись отъ дождя въ походный плащь, на бивуак, сквозь сонъ, припоминалъ любимыя черты маленькаго личика своей маленькой жены….

Слдующій день былъ воскресный. Мистриссъ о’Доудъ съ удовольствіемъ замтила возстановленіе здоровья своихъ паціентовъ. Она всю ночь продремала на креслахъ, изрдка просыпаясь посмотрть и Амелію и раненаго Тома. Съ наступленіемъ утра, майорша отправилась домой — привести въ порядокъ свой туалетъ, сообразно съ праздничнымъ днемъ. Мы не должны сомнваться, что, войдя и свою комнату, гд все осталось такъ, какъ было въ достопамятный часъ разлуки,— мистриссъ о’Доудъ овладло чувство умиленія, и она съ горячей молитвой преклонила колни.

Возвращаясь къ Амеліи, майорша не забыла взять съ собой знаменитыя проповди дяди своего декана, въ которыхъ, мимоходомъ сказать, она многаго не понимала, ибо авторъ ихъ былъ человкъ ученый и весьма удачно умлъ начинять свои сочиненія латинскими цитатами. Мистриссъ о’Доудъ предложила Амеліи и раненому прапорщику воспользоваться этимъ неизъяснимымъ услажденіемъ. Въ тотъ день, и даже въ тотъ часъ, быть можетъ въ двадцати тысячахъ церквахъ, милліоны британцевъ возсылали свои теплыя молитвы къ общему отцу нашему, помощнику и покровителю. Содержаніе молитвы было одинаково у всхъ, разница заключалась только въ исполненіи. Въ Англіи эта молитва возносилась въ тишин, въ Брюссел — сопровождалась канонадой Ватерлоо.

Когда раздались первые выстрлы, Джозъ, будучи не въ состояніи уже сносить такое сцпленіе ужасовъ, ршился въ ту же минуту обратиться въ бгство. Онъ бросился въ комнату, гд лежалъ раненый и гд сидли Амелія и мистриссъ о’Доудъ, углубленныя въ назидательныя поученія декана, и прервалъ ихъ чтеніе громкимъ обращеніемъ къ своей сестр.

— Эмми, я не могу доле оставаться здсь, я не хочу оставаться здсь ни на минуту. И ты должна отправиться со мной. У меня и для тебя куплена лошадь…. Скорй, скорй!… Одвайся…. идемъ… Ты подешь позади Исидора….

— Господи помилуй!… Да вы, мистеръ Седли, просто, трусъ! сказала мистриссъ о’Доудъ, закрывая книгу.

— Идемъ же! проворне, Амелія! продолжалъ Джозъ.— Ты не слушай, что теб говорятъ…. Неужели ты хочешь остаться здсь, чтобъ французы перзали насъ какъ барановъ.

— А вы забыли, врно, вашихъ храбрыхъ воиновъ? проговорилъ съ постели Стаббль…. А вы…. мистриссъ о’Доудъ… вы не оставите меня?…

— Нтъ, нтъ, мой другъ, отвчала добрая майорша, подходя къ раненому герою и цалуя его.— Пока я здсь, ничего не бойся…. Вотъ, еще что выдумалъ — бжать! продолжала она:— да еще какъ!… Славная бы вышла изъ меня фигура, еслибъ сломя-голову поскакала я верхомъ, да еще позади какого нибудь плутишки Исидора.

Послднее замчаніе заставило разсмяться ея паціента, даже Амелія не могла удержаться отъ улыбки.

— Да я и не прошу ея, возразилъ мистеръ Джой, со злостью: — и не хочу просить эту ирландку…. Говори же Амелія, разъ и на всегда, дешь ты со мной или нтъ?…

— Безъ моего мужа, Джозефъ? сказала Амелія съ удивленіемъ, и подала мистриссъ о’Доудъ свою руку.

Терпніе Джоза истощилось.

— Прощай же! вскричалъ онъ, сжавъ кулаки и хлопнувъ дверью.

Чрезъ нсколько минутъ мистриссъ о’Доудъ услышала стукъ лошадиныхъ подковъ,— взглянула въ окно и послала въ слдъ за удаляющимися Джозефомъ и Исидоромъ нсколько рзкихъ эпитетовъ. Застоявшіяся лошади быстро понеслись по улиц.

— Ради Бога, взгляни на него, Амелія, говорила майорша, указывая на уморительную фигуру неуклюжаго Джоя: — можетъ ли быть что нибудь смшне! Признаюсь, и въ кукольномъ магазин забавне я ничего не видала.

И, пока ваши лихіе наздники не скрылись по направленію дороги въ Гентъ, мистриссъ о’Доудъ не переставала обстрливать ихъ своими дкими сарказмами.

Канонада ревла съ самого утра и до заката солнца. Было уже темно, когда все вдругъ, какъ будто по сигналу, смолкло.

Каждый изъ насъ, вроятно, знаетъ, что случилось въ этотъ промежутокъ времени. Повсть сама говоритъ за себя устами каждаго англичанина, и вы и я были еще дтьми, когда происходила эта великая битва, исторія которой всякому извстна….

Наши друзья, на ряду съ другими, раздляли военные подвиги на Ватерлосскомъ пол. Линіи неустрашимой англійской инфантеріи цлый день приливали и отражали нападеніе французской кавалеріи. Къ вечеру атака французовъ, такъ храбро поддерживаемая и отражаемая, начала замтно ослабвать. Имъ предстояло вступить въ дло не съ одними британцами, и они приготовились къ окончательному нападенію…. И вотъ оно начинается: колонны императорской гвардіи двинулись къ вершин горы Saint Jean, ршившись сразу вытснить англичанъ съ занимаемой ими цлой день позиціи. Несмотря на громъ англійской артиллеріи, всюду разносившей смерть, колонна твердо приступила къ вершин гор. Уже она близка была къ цли, какъ вдругъ начала колебаться,— во всхъ рядахъ ея замчалась нершительность. Выстрлы не переставали осыпать колонну,— и она остановилась. Въ эту минуту англійскія войска снялись съ своей позиціи, бросились на французовъ — и гвардія дрогнула….

Пальба прекратилась, замолкли и отголоски ея въ Брюссел. Преслдованіе непріятеля тянулось на нсколько миль. Темнота ночи одинаково покрыла и Ватерлосское поле и столицу Бельгіи…. Амелія молилась о спасеніи Джоржа, но, увы! Джоржъ, пораженный пулей въ самое сердце, бездыханенъ лежалъ на холодной земл.

ГЛАВА XXXIII.

ОБЩЕЕ БЕЗПОКОЙСТВО РОДСТВЕННИКОВЪ И РОДСТВЕННИЦЪ О МИССЪ КРОУЛИ.

Благосклонный читатель, вроятно, припомнитъ, что въ то время, какъ армія, посл геройскихъ подвиговъ во Фландріи, готовилась занять нкоторыя пограничныя укрпленія Франціи, предварительно, до вступленія въ это государство, мы оставили за собой въ Англіи нсколько лицъ въ мирномъ спокойствіи и тишин,— лицъ, имющихъ тсную связь съ нашимъ разсказомъ. Еслижь позабылъ онъ, то покорнйше просимъ припомнить, потому что продолженіе нашей лтописи начнется именно съ этихъ лицъ.

Во все продолженіе битвъ и опасностей, которымъ подвергались наши храбрыя войска, а вмст съ ними и наши короткіе знакомые и друзья, миссъ Кроули проживала въ Брайтон, рдко, или, лучше сказать, почти никогда не интересуясь событіями, происходившими на материк. Правда, въ т дни вс газеты были очень занимательнаго содержанія, и Бриггсъ, какъ страстная любительница чтенія, успвала иногда удлять отъ домашнихъ занятій нсколько минутъ, для того, чтобъ заглянуть въ Военную газету, изъ которой однажды почерпнула, между прочимъ, пріятное извстіе о производств Раудона Кроули въ полковники, за отличную его храбрость. Новость эта, со всми подробностями, стараніемъ миссъ Бриггсъ, была передана почтенной тетушк Раудона.

— Какъ жаль, что молодой человкъ на поприщ свта сдлалъ шагъ, который никакія производства не въ состояніи исправить, говорила человколюбивая миссъ Кроули.— Съ его чиномъ и достоинствами Раудонъ легко могъ жениться на дочери пивовара…. вотъ хоть бы на миссъ Грэйнсъ, и взять за ней полмилліона приданаго, а еслибъ эта партія не понравилась, что помшало бы вступить ему въ родство съ лучшими фамиліями Англіи. Мои деньги никогда бы не ушли отъ Раудона. Если не ему, то дтямъ его, рано или поздно достанутся-таки он. Признаться, мн хочется еще пожить, хотя вамъ, миссъ Бриггсъ — я знаю — давно уже желательно раздлаться со мною…. А теперь что? вмсто блестящей перспективы жить въ изобиліи, Раудону суждено всю жизнь оставаться только что не нищимъ, и, въ добавокъ, съ женой изъ рода театральныхъ танцовщицъ….

— Добрая наша и любезная миссъ Кроули, неужели вы никогда не бросите ока состраданія на война-героя, котораго имя начертано въ лтописяхъ славы нашего отечества? говорила на это миссъ Бриггсъ, чрезвычайно тронутая событіемъ подъ Ватерлоо и любившая, при подобныхъ оказіяхъ, употреблять высокій стиль.— Мн кажется, продолжала миссъ Бриггсъ: — что капитанъ…. или полковникъ, какъ я могу теперь титуловать его…. совершилъ подвигъ, навсегда ознаменовавшій имя Кроули….

— Бриггсъ! ты глупа! возразила миссъ Кроули,— что ты мн толкуешь ознаменовать! Полковникъ Кроули навсегда замаралъ нашу фамилію. Жениться на дочери учителя рисованія!… Ознаменовалъ! нечего сказать!… Жениться на dame de compagnie…. да, чисто на чисто, на компаньонк,— вотъ какъ ты, Бриггсъ, только та помоложе и въ тысячу разъ красиве и умне тебя… Ужь ты не за одно ли съ той закоснлой злодйкой, низкія хитрости которой сдлали изъ Раудона жертву, и которою ты постоянно восхищалась?…. Да, теперь я очень ясно вижу, сударыня, что вы съ ней за одно. Но предупреждаю тебя, что ты сильно ошибаешься, расчитывая на мою духовную…. Кстати: напиши, пожалуста, къ мистеру Векси, чтобъ онъ немедленно пожаловалъ сюда.

Мистеръ Векси былъ душеприкащикомъ миссъ Кроули и постоянно разъ въ недлю являлся въ старой дв для распоряженій относительно приведенія въ извстность ея имущества и устраненія всякихъ недоразумній касательно распредленія ея доходовъ въ будущемъ.

Насмшливость тетушки Раудона съ каждымъ днемъ становилась язвительне. Но что касается до миссъ Бриггсъ, то она переносила эти любезности старой двы съ покорностію, кротостію и робостію, полу-лицемрными и полу-великодушными,— однимъ словомъ, съ тми качествами, которыя принуждены бываютъ выказывать женщины, положеніемъ и нравомъ подобныя компаньонк миссъ Кроули.

Впрочемъ, въ такой сильной степени проявлялась раздражительность у тетушки Раудона преимущественно тогда, когда она оправдалась посл болзни. И въ этомъ нтъ ничего удивительнаго: боль, причиняемая раной, становится чувствительне въ то время, какъ начинаетъ подживать.

И въ такія минуты выздоровленія, къ старой дв, въ послднее время, подпускалась одна только миссъ Бриггсъ. Несмотря за это, вс члены фамиліи Кроули не забывали о своей достолюбезной родственниц и множествомъ различныхъ подарковъ и родственныхъ признательныхъ посланій старались удержать себя въ ея памяти.

Изъ числа первыхъ лицъ, оказывавшихъ такое вниманіе къ миссъ Кроули, позвольте упомянуть объ ея племянник Раудон. Спустя нсколько недль посл знаменитой Ватерлосской битвы и производства мужа Ребекки въ полковники, діэпскій пакетботъ привезъ старой дв, въ Брайтонъ, ящичекъ, заключающій въ себ подарки и почтительное посланіе отъ полковника Кроули. Въ этомъ ящичк находились: пара французскихъ эполетъ, орденъ Почетнаго Легіона и сломанный эфесъ отъ сабли. Въ письм же своемъ Раудонъ описывалъ, съ большимъ юморомъ, какъ онъ имлъ честь принадлежать къ штабу гвардейскаго корпуса, начальникъ котораго клялся, что ‘гвардія умретъ, но не сдастся’ — и въ ту же минуту былъ взятъ въ плнъ простымъ солдатомъ, при чемъ произошла маленькая стычка, и Раудонъ сдлался обладателемъ оружія, при семъ прилагаемаго. Чтожь касается до эполетъ и ордена Почетнаго Легіона, то они достались ему отъ французскаго полковника, павшаго въ битв отъ руки его, Кроули. Въ томъ же письм говорилось, что онъ, Раудонъ, счелъ за самое лучшее отослать эти трофеи къ своему доброму и снисходительному старому другу. Дале — спрашивалось: позволено ли будетъ полковнику Кроули писать изъ Парижа, куда отправляется армія? Если выйдетъ позволеніе, то онъ, Раудонъ, сообщитъ интересныя новости изъ этой столицы и различныя свднія о друзьяхъ миссъ Кроули, въ которыхъ, во время эмиграціи, она принимала живйшее участіе.

Миссъ Кроули приказала Бриггсъ написать къ полковнику милостивое и поздравительное письмо, ободряя его продолжать переписку. Первое письмо племянника было такъ живо и заключало въ себ такую бездну юмора, что тетушка заране наслаждалась удовольствіемъ читать и вс слдующія.

— Я знаю очень хорошо, говорила она своей компаньонк.— что Раудону никогда не написать письма лучше твоего, бдная моя Бриггсъ, но подъ диктовку этой дрянной Ребекки у него выходитъ весьма недурно.— Ну да пусть ихъ длаютъ, что хотятъ, продолжала старая два: — только бы забавляли меня. Надо дать имъ понять, что я остаюсь довольна ихъ посланіемъ.

Удивительно, откуда узнала миссъ Кроули, что Ребекк принадлежить не только сочиненіе письма, но и мысль переслать къ ней, тетушк, военные трофеи, купленные за нсколько франковъ — какъ это достоврно извстно автору романа — у одного изъ безчисленнаго множества разнощиковъ, появившихся вслдъ за окончаніемъ сраженія съ различными достопримчательностями съ поля битвы.

Привтливый отвтъ миссъ Кроули чрезвычайно ободрилъ нашихъ молодыхъ друзей, съ этого времени, судя по очевидному расположенію духа своей тетушки, начавшихъ надяться на лучшее. Парижскія письма ихъ къ миссъ Кроули были полны разнообразіемъ содержанія и отличались плнительностію разсказа.

Зато къ мистриссъ Бютъ, врачевавшей своего супруга, сломавшаго себ шею, письма старой двы были далеко не такъ снисходительны, какъ къ племяннику. Мистриссъ Бютъ, эта бодрая, дятельная, живая, повелительнаго характера женщина, учинила самую непростительную, роковую ошибку въ отношеніи въ своей безцнной родственниц. Она надола миссъ Кроули своими заботливыми попеченіями о ея здоровьи, и если бы миссъ Бриггсъ была женщина съ душой, она могла бы сдлаться счастливою, благодаря порученію, возложенному на нее старой двой. Порученіе это заключалось въ слдующемъ: увдомить мистриссъ Бютъ Кроули, что здоровье миссъ Кроули чрезвычайно поправилось съ тхъ поръ, какъ мистриссъ Бютъ оставила ее. Дале слдовала просьба, чтобы жена ректора ни подъ какимъ видомъ не принимала на себя какого либо безпокойства на счетъ миссъ Кроули и не покидала бы для нея своего собственнаго семейства.

Будь на мст миссъ Бриггсъ другая женщина, это распоряженіе мистриссъ Кроули доставило бы ей неизъяснимое наслажденіе. Но безхарактерная компаньонка не умла воспользоваться побдой надъ леди, обращавшейся съ нею такъ надмнно. Едва только врагъ ея испыталъ пораженіе, миссъ Бриггсъ почувствовала къ нему состраданіе.

‘Ну не дура ли я?— думала мистриссъ Бютъ, и думала довольно основательно.— Угораздило же меня, въ томъ письм, которое я послала съ дичью, сдлать намекъ, что пріду. Надо бы распорядиться совсмъ не такъ: просто, не говоря ни слова, пріхать и вырвать невстку изъ рукъ этой простофили Бриггсъ и этой гарпіи femme de chambre…. Ахъ, Бютъ, Бютъ! нашелъ же ты время, когда ломать себ шею!…’

Положеніе, дйствительно, непріятное! Довести миссъ Кроули до подчиненности — и вдругъ потерять всю власть!… И вотъ, мистриссъ Бютъ, а съ нею вмст и вс домашніе хоромъ заговорили о непростительномъ самолюбіи миссъ Кроули, потомъ, какою черною неблагодарностью отплатила она за вс заботы и попеченія о ней. Повышеніе Раудона въ чин и отличный отзывъ о немъ въ ‘Военной газет’ также немало тревожили христіанскую душу мистрисъ Бютъ. ‘Ну что, если тетка сжалится надъ своимъ племянникомъ полковникомъ? И что будетъ, если Ребекка снова войдетъ въ милость миссъ Кроули?’ И жена ректора написала трогательную проповдь о непрочности славы и преуспяній нечестивыхъ.— На другой же день, достойный ректоръ прочиталъ ее громкимъ голосомъ., впрочемъ, ни слова не понявъ изъ нея. Зато Питтъ Кроули былъ доброхотнымъ слушателемъ проповди, сочиненной мистриссъ Бютъ.

Съ отъздомъ Ребекки Шарпъ, сэръ Питтъ Кроули вполн предался своимъ прежнимъ наклонностямъ, къ великому скандалу цлаго графства и безмолвному ужасу его сына. На шляпк миссъ Горроксъ завелись боле роскошныя цвты. Сэръ Питтъ безъ всякаго стыда ходилъ на попойки къ своимъ арендаторамъ. Часто видали, какъ здилъ онъ, въ своей фамильной карет, съ миссъ Горроксъ въ Соутамптонъ, что и послужило поводомъ къ ожиданіямъ новаго брака сэра Питта….

Несмотря на индивидуальное различіе племянниковъ и племянницъ нашей почтенной миссъ Кроули, въ похвалу имъ должно сказать, что вс они были единодушны въ любви къ ней и въ обнаруживаніи знаковъ своего расположенія. Такимъ образомъ, мистриссъ Бютъ послала дорогую дичь и нсколько кочней цвтной капусты, миленькій кошелекъ и подушку на рабочій столикъ, сдланные ея признательными малютками,— между тмъ какъ сэръ Питтъ, съ своей стороны, отправлялъ груши, дули, виноградъ и копченую оленину. Соутамптонскій дилижансъ отвозилъ вс эти факты искренней преданности къ миссъ Кроули въ Брайтонъ, иногда онъ бралъ съ собой и мистера Питта. Безпрестанные раздоры съ сэромъ Питтомъ заставляли его вызжать изъ Кроули. Кром того онъ имлъ особенное влеченіе къ Брайтону, то есть къ леди Джэйнъ Шипшанксъ, о расположеніи которой къ мистеру Кроули упоминалось вами въ начал расзказа. Леди, ея сестры и мама — графиня Соутдоунъ, весьма положительная женщина, извстная въ высшемъ кругу съ отличной стороны, жили въ это время въ Брайтон.

Намекнувъ о мистер Кроули, мы должны сказать здсь нсколько словъ и о леди и благородной фамиліи, связанной настоящими и будущими узами родства съ домомъ Кроули. Относительно главнаго члена фамиліи Соутдоунъ, Клемента Уильяма, мы не находимъ особенной надобности распространяться,— скажемъ только, что Клементъ Уильямъ вступилъ въ парламентъ (какъ лордъ Волси) подъ покровительствомъ мистера и Вильберфорса нкоторое время оправдывалъ выборъ своего ходатая. Но слова наши не могутъ выразить ощущеній матери Уильяма Соутдоуна, когда она, вскор посл кончины своего супруга, узнала, что сынъ ея былъ членомъ различныхъ клубовъ и игралъ въ азартныя игры въ Ватьер и Кокос — что своею расточительностію приводилъ онъ въ разстройство фамильное имніе, покровительствовалъ скачкамъ и имлъ въ опер свою собственную ложу, въ которой принималъ самыхъ гульливыхъ холостяковъ.

Леди Эмилія была гораздо старе своего брата и пользовалась нкоторымъ уваженіемъ и извстностью, какъ авторъ многихъ любопытныхъ трактатовъ, гимновъ и различныхъ пьесъ духовнаго содержанія. Зрлая два сосредоточила вс свои сердечныя ощущенія на участи негровъ. И я полагаю, что именно ей обязаны мы тми прекрасными поэмами, въ которыхъ воспвались эти африканскіе страдальцы. Леди Эмилія вела переписку съ духовными особами почти во всхъ нашихъ остъ и вестъ-индскихъ владніяхъ. Говорили даже, будто бы она питала сердечную привязанность къ почтенному Сил Горнблоуеру, котораго индйцы нататуировали весьма искусно.

Чтожь касается до леди Джэйнъ, на которую мистеръ Питтъ Кроули расточалъ вс сладостныя ощущенія своего сердца, то о ней больше сказать нечего, какъ то, что она была тиха, скромна, стыдлива, молчалива и боязлива. Леди Джэйнъ часто оплакивала своего падшаго брата, стыдилась любить его, хотя изрдка, украдкой, и посылала къ нему записки. На душ у ней лежала одна тайна, состоявшая въ томъ, что однажды, съ своей ключницей и тайкомъ, постила леди Джэйнъ квартиру своего брата — и что же? о ужасъ? застала его съ сигарой въ зубахъ и бутылкой кирасао на стол! Леди Джэйнъ восхищалась своей сестрой, обожала мать и считала мистера Кроули очаровательнымъ и совершеннйшимъ мужчиной. Мама ея и сестра, женщины во всхъ отношеніяхъ превосходныя, обращались съ нею съ тмъ любезнымъ сожалніемъ, которое всегда наготов у подобныхъ имъ женщинъ. Мама заказывала для своей дочери новыя платья и новыя шляпки, покупала новыя книги и даже самыя идеи. Верховая зда, игра на фортепьяно и вообще всякаго рода гимнастическія упражненія предпринимаюсь не иначе, какъ по указанію мама. Леди Соутдоунъ держала бы дочь свою до двадцати-шестилтняго возраста въ коротенькихъ юбочкахъ, еслибъ не пришлось ей сбросить ихъ по случаю личнаго представленія королев Шарлотт.

По прізд этого достопочтеннаго семейства въ Брайтонъ, первый изъ явившихся къ нему съ визитомъ былъ мистеръ Питтъ Кроули, оставившій предварительно карточку въ дом миссъ Кроули и освдомившійся съ почтеніемъ, чрезъ Боульса, о здоровь немощной своей тетки. Возвращаюсь, мистеръ Кроули встртилъ миссъ Бриггсъ, которая несла изъ библіотеки цлую охапку романовъ. Эта встрча заставила его покраснть боле обыкновеннаго, и онъ весьма любезно протянулъ руку компаньонк миссъ Кроули. Мало того: однажды, прогуливаясь съ леди Шипшанксъ и встртивъ миссъ Бриггсъ, онъ отрекомендовалъ ее въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ.

— Позвольте мн, леди Джейнъ, сказалъ онъ: — отрекомендовать вамъ самаго лучшаго друга и пріятнаго собесдника моей безцнной тетушки. Передъ вами — миссъ Бриггсъ, которая вамъ уже знакома очень хорошо, только подъ другимъ именемъ. Вы знаете ее давно какъ автора прекраснаго произведенія: ‘Лирическія стихотворенія чувствительнаго сердца’,— стихотворенія, въ которыхъ вы души не слышите.

Леди Джэйнъ красня подала свою ручку и, разставаясь съ своей новой знакомкой, обратила на нее томный, голубиный взглядъ, а мистеръ Питтъ отвсилъ миссъ Бриггсъ одинъ изъ тхъ поклоновъ, которыми во времена своего дипломатическаго поприща привтствовалъ онъ принцессъ.

Да, мистеръ Питтъ, какъ ученикъ Махіавеля Бинки, былъ, въ полномъ значеніи этого слова, искусный дипломатъ! Кто бы другой такъ удачно нашелъ талантъ въ поэмахъ миссъ Бриггсъ? кто бы отрылъ ихъ между другими книгами, украшенными именемъ его покойной мама? Кто бы другой захотлъ везти это произведеніе въ Брайтонъ для того только, чтобъ перечитать его, сидя въ соутамптонскомъ дилижанс, и, собственноручно отмтивъ лучшія мста, представить въ даръ ‘Лирическія стихотворенія чувствительнаго сердца’ не мене чувствительной леди Джэйнъ?— только мистеръ Питтъ, и никто другой.

Столько услужливый, мистеръ Питтъ представилъ леди Соутдоунъ великія выгоды, которыя она могла извлечь изъ дружескихъ отношеній сей фамиліи къ миссъ Кроули,— выгоды, какъ онъ выражался, вещественныя и невещественныя. То есть: миссъ Кроули была теперь совершенно одинока. Дурные поступки Раудона лишили его всякаго права на любовь тетки. А крайне неделикатное обхожденіе съ нею мистриссъ Бютъ Кроули окончательно возстановило старую кассъ противъ непомрныхъ притязаній этой фамиліи. Чтожь до него, мистера Питта, то хотя и самъ онъ постоянно старался избгать тсныхъ сношеній съ миссъ Кроули, можетъ быть, не безъ основательной гордости,— теперь, однакожъ, не мшаетъ ему принять вс приличныя средства, какъ для сохраненія души почтенной родственницы отъ неминуемой гибели, такъ и для того, чтобъ обезпечить имніе ея въ собственную свою пользу, не по какому нибудь низкому расчету, а по всмъ и равенъ, какъ старшаго въ род Кроули.

Леди Соутдоунъ безъ возраженіи согласилась съ мнніями такого опытнаго дипломата и ршилась немедленно приступить къ перевоспитанію миссъ Кроули. Проживая въ своихъ наслдственныхъ звкахъ, эта высоко нравственная распространительница истины развозила по всмъ уголкамъ своихъ владній кипы духовныхъ сочиненій. Милордъ Соутдоунъ, покойный мужъ ея, имлъ весьма похвальную привычку одобрять все, что только длала или думала длать Матильда, его супруга. Она управляла, распоряжалась, повелвала всмъ и всякимъ при всхъ возможныхъ обстоятельствахъ. Старый Соутдоунъ ни во что не вмшивался и, въ продолженіи усильныхъ дйствій жены своей по всмъ отраслямъ управленія, сидлъ за газетами. Леди Джейнъ, любимая дочь милорда, съ своей стороны леляла и любила отца чистосердечно. Относительно леди Эмиліи, сочинительницы ‘Прачки изъ Финчлея’, слдуетъ замтить, что ея наставительныя разсужденія дйствовали на старика Соутдоуна такъ сильно, что доктора единодушно приписывали причину болзненныхъ припадковъ его собственно краснорчію юной леди.

— Я непремнно, непремнно обращу на все это особое вниманіе, говорила леди Соутдоунъ, въ отвтъ на убжденія prtendu своей дочери.— Скажите, пожалуста, кто докторъ у миссъ Кроули?

— Мистеръ Кримеръ, отвчалъ мистеръ Питтъ.

— А! знаю. Неопытный врачъ. Провиднію угодно было избрать меня орудіемъ къ удаленію его изъ многихъ домовъ. Мстахъ въ двухъ только я не успла попасть во время. Мн не удалось спасти бднаго моего генерала Гландерса, который умеръ потому только, что его лечилъ этотъ несвдущій человкъ…. Да знаете ли что еще — страшная дерзость!— этотъ Кримеръ вздумалъ смяться надъ универсальными пилюлями Поджера!… Тысячу разъ жалю, что опоздала…. Меня утшаетъ одно, что смерть Гландерса была самая тихая…. Нтъ, мой добрый, другъ, Кримера непремнно надо удалить отъ вашей тетки….

Питтъ изъявлялъ на это полное согласіе. Увлекаясь силою убжденій своей благородной родственницы и будущей тещи, онъ во всякое время готовъ былъ принимать саундерсовы соли, люкскія воды, Джеульса — желе, Поджера — пилюли, Роджера — порошки, Нома — эликсиръ, вообще вс телсныя и душевныя врачеванія, прописываемыя ему.

О, мои возлюбленные братья и спутники по Ярмарк Тщеславія! признайтесь откровенно, кто вс васъ не знаетъ и не поддавался иной разъ вліянію такихъ благосклонныхъ медиковъ въ юбк? Напрасно вы возразите: ‘Милостивая государыня! по вашему приказанію, я принималъ, въ прошедшемъ году, пилюли Поджера, и съ тхъ поръ вполн убжденъ въ ихъ неоцненныхъ свойствахъ. Къ чему все — скажите ради Бога — буду я принимать теперь порошки Роджерса?’ наши слова останутся втун: отчаянная прозелитка, если не сможетъ убдить васъ доказательствами, зальется словами,— и вы поневол примете болюсъ и скажете:

— Ну, порошки, такъ порошки, и, пожалуй, если ужь вы хотите, порошки Роджерса.

— Чтожь до душевнаго состоянія миссъ Кроули, продолжала леди:— безъ всякаго сомннія, на него надо обратить вниманіе какъ можно скоре. Пока Кримеръ при ней, нельзя ручаться ни за одинъ часъ ея жизни. Но…. Боже мой! умереть въ такомъ положеніи, въ такомъ ужасномъ душевномъ помраченіи! и подумать страшно,— не правда ли, любезный Питтъ?.. Сейчасъ же пошлю за мистеромъ Эйронсомъ. Джэйнъ, напиши, въ третьемъ лиц, строчку къ Бартоломею Эйронсу, и увдомь его что мн очень пріятно будетъ, если онъ пожалуетъ къ намъ на чай въ половин седьмого… Вы не знаете его, мистер Питтъ? О, этотъ человкъ обладаетъ удивительнымъ даромъ убжденія! Пусть онъ посмотритъ миссъ Кроули сегодня же…. А ты, душа моя Эмилія, приготовь необходимыя книги для миссъ Кроули. Не забудь положить ей ‘Голосъ изъ Пламени’, и ‘Обращеннаго Каннибала’.

— И ‘Прачку изъ Финчлея’, мама? спросила леди Эмилія.— Мн кажется, что всего лучше съ нея начать….

— Позвольте, позвольте, дорогія мои леди, возразивъ дипломатъ. Сохраняя полное уваженіе къ мннію моей возлюбленной и достопочтенной леди Соутдоунъ, я осмливаюсь замтить, что было бы весьма необдуманно начинать дйствовать на миссъ Кроули такими серьёзными предметами. Возьмите въ разсужденіе ея щекотливое положеніи ‘припомните, какъ мало, какъ очень мало привыкла она къ размышленіямъ…

— Такъ чтожь, по вашему, не отложить ли ваше попеченіе? прервала Эмилія, держа въ рук шесть маленькихъ книжекъ.

— Нтъ, я хочу сказать, что если вы примитесь за это дло торопливо, то испортите его и только напугаете старуху. Мн очень хорошо извстенъ нравъ моей тетушки: могу васъ уврить, что крутыя мры къ ея обращенію окажутся самыми худшими средствами для пользы и блага этой несчастной леди. Повторяю вамъ, что вы только напугаете ее и растревожите. Она, по всей вроятности, выброситъ книги и откажется отъ всякихъ сношеній, не говоря уже о знакомств, съ тми, кто прислалъ ихъ.

— Мн кажется, а у васъ такой же нравъ, какъ у миссъ Кроули, замтила леди Эмилія, убгая изъ комнаты.

— Мн нечего говорить вамъ, миледи Соутдоунъ, продолжалъ Питтъ, не обращая вниманія на замчаніе леди Эмиліи: — что недостатокъ въ деликатномъ обращеніи и предосторожности можетъ уничтожить надежды, которыя мы питаемъ въ отношеніи къ житейскимъ суетамъ моей тетушки. Вспомните, что у нея семьдесятъ тысячъ: подумайте о преклонныхъ лтахъ, о раздражительности и щекотливости ея. Мн положительно извстно, что она уничтожила духовное завщаніе, сдланное въ пользу моего брата…. Направить миссъ Кроули на путъ истины можно ласками, а отнюдь не угрозами…. Итакъ, я полагаю, вы согласитесь со мной, что…. что….

— Безъ сомннія, безъ сомннія, подтвердила леди Соутдоунъ.— Джейнъ, моя милая, не нужно посылать записки къ мистеру Эйронсу. Если, при ея здоровьи, миссъ Кроули утомительно будетъ выслушивать нравственныя поученія, конечно, лучше подождать, когда ей станетъ полегче. А между тмъ завтра я сама заду къ ней.

— Позвольте мн сдлать еще одно, маленькое замчаніе, несравненная миледи, сказалъ Питтъ умильнымъ голоскомъ: — весьма недурно было бы не брать съ собою нашей безцнной Эмиліи: она слишкомъ восторженна. Пусть лучше подетъ съ вами милая, нжная леди Джэйнъ.

— Конечно, конечно, это правда: Эмилія перепортитъ все дло, говорила леди Соутдоунъ.

И за этотъ разъ она ршилась отступить отъ обыкновеннаго своего правила, состоявшаго въ томъ, чтобъ прежде личнаго нападенія за кого нибудь, стараться обстрлять его градомъ разнокалиберныхъ брошюрокъ — тактика совершенно военная: общей жаркой схватк всегда предшествуетъ канонада.

Итакъ, леди Соутдоунъ, какъ мы уже сказали, ради здоровья, ради спасенія души страждущей миссъ Кроули и ради ея денегъ, ршилась повременить.

На другой день огромная дамская фамильная карета, съ гербомъ Соутдоуновъ, подъхала къ дверямъ дома, занимаемаго миссъ Матильдой Кроули. Высокаго роста и пасмурный видомъ лакей вручалъ мистеру Боульсу дв карточки — одну для миссъ Кроули, а другую для миссъ Бриггсъ. Наканун того дня, леди Эмилія послала къ этой послдней дам свертокъ, заключающій въ себ, кром другихъ любопытныхъ ея поучительныхъ сочиненій, ‘Прачку’, собственно для чтенія миссъ Бриггсъ. Приложеніе къ свертку составляли нсколько другихъ брошюръ для услажденія ума и сердца въ людской, какъ-то ‘Крошки изъ чулана’, ‘Сковорода, огонь’, и проч., еще боле сильнаго и убдительнаго свойства.

ГЛАВА XXXIV.

РОКОВАЯ ТРУБКА ТАБАКУ.

Любезное обхожденіе мистера, Кроули и ласковый пріемъ леди Джэйнъ были чрезвычайно лестны для миссъ Бриггсъ и дали ей возможность замолвить доброе словечко, когда карточки фамиліи Соутдоуна представлялись миссъ Кроули.

— Что бы это такое значило, что леди Соутдоунъ оставила и вамъ карточку? Признаюсь, миссъ Бриггсъ, это меня удивляетъ нсколько, говорила миссъ Кроули, въ самомъ дл удивляясь снисхожденію леди.

— Вроятно, она не считала за униженіе своего достоинства обратить вниманіе на бдную женщину, кротко отвчала компаньонка, спрятавъ карточку въ рабочую шкатулку.

Вслдъ за тмъ миссъ Бриггсъ пустилась въ объясненія, какъ она встртилась третьяго дня съ мистеромъ Питтомъ Кроули, когда онъ изволилъ прогуливаться съ своей кузиной,— какъ ласкова и внимательна была къ ней молодая леди,— какъ она просто, но мило одта, и, въ заключеніе, миссъ Бриггсъ описала вс принадлежности туалета леди Джэйнъ.,

Миссъ Кроули не прерывая слушала разсказъ Бриггсъ. Съ выздоровленіемъ, въ ней сильне и сильне проявлялось желаніе быть въ обществ. Но мистеръ Кримеръ и слышать не хотлъ о возвращеній миссъ Матильды къ лондонскимъ развлеченіямъ. Старая два радешенька была найти хоть какое нибудь собесдничество въ Брайтон, и вслдствіе итого не только Соутдоуны, но и мистеръ Питтъ убдительно приглашался навстить миссъ Матильду завтра же. Мистеръ Питтъ Кроули явился аккуратно въ назначенный часъ, сопровождаемый миледи Соутдоунъ и ея дочерью. Вдовствующая леди, разумется, и не упоминала о состояніи души миссъ Кроули. Разговоръ съ большимъ одушевленіемъ обращался около погоды, военныхъ событій и паденіи Бонапарте, иного говорили о медикахъ, шарлатанахъ и объ особенныхъ заслугахъ доктора Поджера, пользовавшагося особеннымъ покровительствомъ миледи Соутдоунъ.

Мистеръ Питтъ-Кроули между тмъ усплъ доказать своей тетушк, что еслибъ онъ не оставилъ такъ рано своего дипломатическаго поприща, то изъ него вышелъ бы человкъ знаменитый въ своемъ род.

Когда разговоръ коснулся Бонапарте, собесдники наши не сошлись во мнніяхъ. Миледи Соутдоунъ, распространяясь о корсиканскомъ выходц, представляла факты, что онъ былъ чудовище, погрязшее во всхъ возможныхъ преступленіяхъ, трусъ и тиранъ, человкъ, которому не слдовало бы существовать на бломъ свт, и проч. и проч. А Питтъ Кроули искусно защищалъ Бонапарте. Онъ описывалъ перваго консула, какимъ видлъ его въ Париж при заключеніи Аміенскаго міра, въ то самое время, когда онъ, мистеръ Питтъ Кроули, удостоился высокой чести познакомиться съ великимъ и добрымъ мистеромъ Фоксомъ, государственнымъ сановникомъ, съ которымъ хотя онъ и не сходился во мнніяхъ, но что, при всемъ томъ, невозможно было не восхищаться человкомъ, постоянно относившемся съ отличной похвалой объ император Наполеон. Въ заключеніе, мистеръ Питтъ Кроули краснорчиво изложилъ дурныя и хорошія стороны геніальнаго человка, великаго полководца, искуснаго дипломата, съ которымъ, однакожь, соотечественники его, мистера Питта, обошлись такъ дурно.

Безъ всякаго сомннія, тмъ восторгомъ, съ какимъ отставной дипломатъ относился о Фокс и Наполеон, онъ чрезвычайно много выигрывалъ въ глазахъ и мнніи миссъ Кроули. Дружба ея съ этимъ британскимъ сановникомъ была упомянута нами къ начал разсказа. Какъ истинная послдовательница партія виговъ, миссъ Матильда держалась оппозиціи въ теченіи всей войны и хотя паденіе императора французовъ не имло особеннаго вліянія на старую дву, все-таки Питтъ, выхваляя ея кумировъ, возсылалъ хваленіе ея собственному сердцу. Этимъ только и пріобрлъ онъ расположеніе своей тетушки.

— А вы что думаете объ этомъ, моя милая? спросила миссъ Кроули молодую леди, полюбивши ее съ перваго же взгляда — той любовью, которая проявлялась у нея обыкновенно при встрч съ хорошенькими и скромными двицами, и которая также скоро охлаждалась, какъ и возрождалась.

При такомъ неловкомъ вопрос, леди Джэйнъ, вспыхнувъ, отвтила, что она вовсе не понимаетъ политики и предоставляетъ ее боле умнымъ головамъ,— что, несмотря на справедливое мнніе ея мама, рчь мистера Кроули была сказана превосходно.

Въ заключеніе визита, миссъ Кроули надялась, что миледи Соутдоунъ будетъ такъ добра, что пришлетъ иногда леди Джэйнъ — разсять тоску бдной, больной, одинокой, старой женщины. Общаніе утшенія было дано, и дамы разстались на самой короткой ног.

— Сдлай милость, Питтъ, не приводи съ собой леди Соутдоунъ, говорила старая миссъ, оставшись съ племянникомъ наедин.— Она глупа и надменна, какъ и вс вообще изъ фамиліи твоей покойной матери, ихъ я всегда терпть не могла. Ты можешь являться во мн во всякое время, и съ своей добренькой леди Джэйнъ — я ее очень полюбила.

Питтъ общался въ точности выполнить желаніе своей тетушки, не передавъ, разумется, леди Соутдоунъ мннія, составленнаго о ней миссъ Матильдою,— и леди на всю жизнь осталась, такимъ образомъ, при убжденіи, что посщеніемъ своимъ она, просто, очаровала миссъ Кроули.

Леди Джэйнъ, безъ всякаго сожалнія оставляя скучныя назиданія достопочтеннаго мистера Эйронса, и освобождаясь отъ общества угрюмыхъ лицъ, собиравшихся у подножія ея пышной мама,— леди Джэйнъ, говоримъ мы, сдлалась постоянной постительницей дома миссъ Кроули, спутницей во всхъ поздкахъ больной двы и ея пріятной собесдницей по вечерамъ. Добрая и нжная отъ природы, леди Джейнъ даже не возбуждала ревности въ мистриссъ Фиркинъ, чувствительная Бриггсъ сдлала открытіе, что въ присутствіи невсты мистера Питта обращеніе съ нею ея стараго друга Матильды становилось нсколько мягче. Въ самой миссъ Кроули замчалась странная перемна: манеры старой двы, при этой юной леди, принимали довольно изящныя формы. Передавая новой подруг событія своей молодости, вообще о чемъ нибудь разговаривая съ леди Джэйнъ, миссъ Матильда оставляла тотъ высокомрный тонъ, съ которымъ она, бывало, обращалась къ этой вольнодумной Ребекк Шарпъ. Миссъ Кроули не была такъ неблагоразумна и неосторожна, чтобъ оскорбить какимъ нибудь словомъ чистоту нравственности невинной двушки. За исключеніемъ брата своего и отца, леди Джэйнъ ни отъ кого еще не видла такого искренняго расположенія къ себ, какое оказывала ей перезрлая двица, и она, въ свою очередь, на ласки миссъ Кроули отвчала непритворной дружбой и плнительнымъ вниманіемъ.

Въ осенніе вечера, при плеск волнъ морскихъ, разбивающихся о прибрежныя скалы, когда Ребекка, въ числ другихъ побдителей, весело праздновала въ Париж свое торжество, а Амелія…. во что можемъ мы сказать про Амелію? гд она, бдняжка, находилась въ это время?… вотъ въ такіе-то осенніе вечера леди Джэйнъ часто, сидя въ гостиной миссъ Кроули, сладко распвала свои простые псенки и гимны. Старая два просыпалась мгновенно, лишь только голосъ двицы замолкалъ, и просила ее спть еще что нибудь. Чувствительная Бриггсъ, проливая слезы тихой радости и забывая вязать чулокъ, смотрла изъ окна на покрывающійся сумракомъ ночи океанъ и за ярко блестящія надъ нимъ звздочки,— вся обращалась въ счастіе и неизъяснимое ощущеніе сердечнаго удовольствія.

Питтъ Кроули между тмъ, сидя въ столовой за памфлетомъ о хлбныхъ законахъ, наслаждался тмъ отдохновеніемъ, которому обыкновенно предаются, посл обда, люди романическіе и нероманическіе., Онъ потягивалъ мадеру, строилъ воздушные замки, находилъ, что теперь влюбленъ онъ сильне, нежели семь лтъ назадъ, и, подъ однообразное завыванье осенняго втра, засыпалъ на нсколько часовъ. Когда подходило время къ кофею, мистеръ Боульсъ шумно являлся въ столовую и нарушалъ дятельность мистера Питта, со вниманіемъ совершавшаго процессъ чтенія въ-потьмахъ.

— Мн хотлось бы, другъ мой, съиграть съ кмъ нибудь въ пикетъ, говорила, однажды вечеромъ, миссъ Кроули, при появленіи домоправителя со свчами и кофеемъ. Бдная моя Бриггсъ только и уметъ играть, что въ одни дурачки, а она и безъ того глупа какъ нельзя боле (миссъ Матильда никогда не упускала случая унижать свою компаньонку, особливо передъ слугами)…. Посл игры я всегда сплю крпче обыкновеннаго.

При этомъ леди Джэйнъ раскраснлась, отъ края маленькихъ ушей своихъ и до оконечностей прекрасныхъ пальчиковъ,— и когда мистеръ Боульсъ, выходя изъ комнаты, плотно затворилъ за собой дверь,— она обратилась къ миссъ Матильд и сказала:

— Миссъ Кроули! я немного умю играть. Я игрывала иногда съ моимъ дорогимъ папа, я если вамъ угодно….

— Жизнь моя! подойди во мн, обними меня!… скорй, скорй!.. О моя добрая, чистая душа! вскричала миссъ Кроули въ избытк чувствъ.

Въ этомъ картинномъ и дружескомъ занятіи засталъ мистеръ Питтъ старую и молодую леди, входя въ гостиную съ памфлетомъ въ рук…. О, еслибъ вы видли, какъ краснла въ тотъ вечеръ леди Джэйнъ!…

——

Никакъ не должно воображать, будто бы хитрости мистера Питта ускользнули отъ вниманія его безцнныхъ родственниковъ въ ректорств Кроули. Каждому изъ васъ извстно, что Гэмпшейръ и Суссексъ лежатъ другъ подл друга, а потому не слдуетъ удивляться, если мы скажемъ, что мистриссъ Бютъ въ этомъ послднемъ графств имла короткихъ друзей, тщательно старавшихся увдомлять ее обо всемъ — даже гораздо боле, нежели обо всемъ — происходившемъ въ дом миссъ Матильды Кроули, въ Брайтон. Мистеръ Питтъ и дневалъ и ночевалъ тамъ. Не прізжая домой по цлымъ мсяцамъ, онъ доставлялъ тмъ отцу своему полную свободу наслаждаться ромомъ и проводить время въ обществ семейства Горрокса. Успхи мистера Питта сильно раздражали семейство ректора, и мистриссъ Бютъ сожалла теперь, боле (хотя признавалась въ томъ мене) чмъ когда либо, о своей опрометчивости въ нанесеніи миссъ Бриггсъ обиды, и стовала на свое надменное обращеніе съ Боульсомъ и Фиркинъ, навсегда лишившее ее возможности получать свжія и врныя новости.

— Тутъ во всемъ виноватъ, по моему, одинъ только Бютъ, утверждала ректорша.— Не сломай онъ себ шеи, я ни за что не оставила бы этой несносной старухи. Мн, кажется, на вкъ суждено остаться мученицей. Я не понимаю, Бютъ, какъ ты не оставишь своей гадкой страсти къ охот, вовсе не приличной твоему званію….

— Вовсе не охота, матушка, причиной нашей неудачи. Нтъ ужъ, въ этомъ случа прошу извинить. Сама заварила кашу, да потомъ всю вину свою сваливаетъ на мою охоту! возражалъ Бютъ Кроули.— Не спорю, ты умная женщина, только характеръ твой, право, некуда не годенъ…. Ты ужь слишкомъ что-то разлакомилась на чужія деньги…

— Вотъ еще выдумалъ чмъ упрекать меня! прервала мистриссъ Битъ.— Да гд бы ты былъ теперь, еслибъ не я распоряжалась, напримръ, твоими деньгами?…

— Знаю, знаю, другъ мой, ты всегда выходишь права, сказалъ ректоръ мягкимъ тономъ.— Ты очень умная женщина, только, повторяю, распоряженія твои черезчуръ хороши… то есть, я хочу сказать, черезчуръ приторны….

И благочестивый человкъ, въ утшеніе свое, налилъ огромный стаканъ портвейну.

— И что она нашла въ этомъ сухопаромъ Питт Кроули? продолжалъ Бютъ.— Мн кажется, у него силенки не хватятъ и на то, чтобъ комара убить. Помню, какъ однажды этотъ взбалмошный Раудонъ задалъ Питту такую трепку, что онъ съ ревомъ и визгомъ кинулся къ своей мама — и не добжалъ…. ха, ха, ха!. Любой мой мальчишка отколотитъ его…. Ужь настоящая миссъ Кроули! дали же имячко, подумаешь.— Послушай, Барбара, продолжалъ мистеръ Бютъ, посл минутнаго молчанія.

— Что? спросила леди, кусая на одной рук ногти, а другой — постукивая по столу.

— Вотъ что я придумалъ: почему бы намъ не послать въ Брайтонъ нашего Джемса — узнать, что тамъ дется. Ему же скоро придетъ очередь получать степень. Правда, и его, бднягу, порядочно-таки пощипали, да что же станешь длать! это и со мной случалось частенько’…. Джемсъ еще долженъ благодарить судьбу за то, что попалъ въ Оксфордъ и будетъ имть преимущества университетскаго воспитанія. Въ добавокъ ко всему, онъ малый съ прекрасной наружностью…. Право, отпустимъ его къ старух: пусть онъ хорошенько поколотитъ Питта, если тотъ вздумаетъ въ чемъ нибудь поперечить ему…. А вдь славная выдумка — какъ ты думаешь, Барбара?

— Въ самомъ дл, недурно. Пусть Джемсъ създитъ и повидается съ Матильдой Кроули, подтвердила хозяйка дома и потомъ, съ тяжелымъ вздохомъ, прибавила — дло другое, еслибъ можно было втереть къ ней которую нибудь изъ нашихъ дочерей, да нтъ, нельзя: эта старая два терпть не можетъ ихъ…. а за что? за то только, что он нехороши собою…. да разв это ихъ вина?…

Дв несчастныя молоденькія, хорошо воспитанныя двицы сидли въ это время въ гостиной и имли удовольствіе слышать пріятный отзывъ маменьки объ ихъ наружности. Он играли, или, лучше сказать, барабанили на старыхъ фортепьянахъ, изъ которыхъ вылетали какіе-то дикіе звуки. Цлый день дочери Біота Кроули проводили или за музыкой, или за исторіей, географіей, а иногда и за математикой. Но что проку въ этихъ знаніяхъ на Ярмарк Тщеславія двицамъ, которыя бдны, не слишкомъ-то нравственны и притонъ еще нехороши собою? Мистриссъ Бютъ расчитывала, что какой нибудь куратъ возьметъ къ себ на руки одну изъ нихъ. Въ эту минуту въ окно комнаты влзъ любезный сынъ ихъ Джемсъ, а разговоръ супруговъ прекратился.

Мистриссъ Бютъ, посылая сына своего къ его тетк, не предвидла въ этомъ большой пользы, она поступила такъ, какъ говорится, съ отчаянія. Да и самъ молодой человкъ, студентъ университета, не чувствовалъ особеннаго удовольствія и не ожидалъ никакихъ выгодъ отъ возлагаемаго на него порученія. Джемса утшала одна только мысль, что, можетъ быть, старая леди разщедрится и подаритъ ему что нибудь на память, а этимъ чмъ нибудь онъ могъ бы, съ наступленіемъ учебнаго сезона въ Оксфорд, хоть немного поочистить накопившіеся векселя. И, вслдствіе такой плнительной мечты, Джемсъ, занявъ мсто въ соутамптонскомъ дилижанс, въ тотъ же вечеръ благополучно прибылъ въ Брайтонъ, съ небольшимъ чемоданомъ, любимымъ бульдогомъ Тозеромъ и огромной корзиной садовыхъ произведеній отъ признательнаго семейства въ ректорств, назначенныхъ на презентъ безцнной ихъ родственниц миссъ Матильд Кроули. Разсудивъ, что было бы слишкомъ поздно въ тотъ же вечеръ безпокоить больную леди, Джемсъ присталъ въ гостинниц, а на другой день, въ полдень, представился миссъ Кроулм.

Джемсъ Кроули, когда видла его почтенная тетушка въ послдній разъ передъ тмъ, былъ неуклюжій парень — и это случилось именно въ томъ возраст, когда голосъ нашъ барахтается между фальшивымъ теноромъ и ненатуральнымъ басомъ, когда лицо цвтетъ не слишкомъ привлекательною наружностью (къ счастію, Роуландъ придумалъ противъ этого спасительное средство, подъ названіемъ Калидоръ),— когда крадучи срзаемъ мы пухъ на подбородк,— когда появленіе незнакомыхъ дамъ вселяетъ въ васъ ничмъ непобдимый ужасъ,— когда присутствіе ваше мшаетъ дамамъ перешептываться подъ сумерки въ гостиной, или удерживаетъ посл обда джентльменовъ отъ свободы къ разговор и взаимномъ остроуміи,— когда, при второмъ стакан, папа обыкновенно говоритъ: ‘Джекъ, мой другъ, выйди посмотрть, смеркается ли’,— юноша, алчущій простора, чувствуетъ какое-то оскорбленіе и досаду, что онъ еще не мужчина, и какъ бы нехотя оставляетъ недоконченный банкетъ. Джемсъ, я говорю, нкогда мальчишка въ этомъ род, который я только что описалъ, представлялся на этотъ разъ своей тетк въ Брайтон, былъ молодой человкъ университетскаго образованія, съ нкоторымъ запасомъ свтскаго обращенія, пріобртеннаго между занятіями и треволненіями молодости.

Мы не смемъ сказать, что появленіе Джемса было непріятно его тетушк, напротивъ, ей чрезвычайно понравились привтливость и простота юнаго джентльмена.

Онъ говорилъ, что пріхалъ въ Брайтонъ дни на два — повидаться съ однимъ изъ своихъ товарищей и между прочимъ засвидтельствовать почтеніе вамъ, сударыня, какъ собственно свое, такъ и дорогихъ папа и мама, которые надются, что вы находитесь въ вожделенномъ здравіи.

Питтъ сидлъ въ комнат вмст съ миссъ Кроули и пришелъ въ сильное смущеніе, лишь только услышалъ имя своего кузена. Старая два, находясь въ веселомъ расположеніи духа, наслаждалась понятнымъ для нея замшательствомъ старшаго племянника. Съ участіемъ разспросила она обо всхъ обитателяхъ счастливаго ректорства и объявила, что намрена въ скоромъ времени постить ихъ. Миссъ Кроули въ глаза хвалила новоприбывшаго племянника, находила, что онъ выросъ, перемнился, и сожалла, что сестры его не такъ хороши собою, какъ онъ. Миссъ Кроули и слышать не хотла, чтобъ молодой человкъ оставался въ гостинниц, и приказала Боульсу немедленно послать за вещами мистера Джемса Кроули. ‘Да не забудь, пожалуете, Боульсъ, заплатить счетъ мистера Джемса’, прибавила миссъ Матильда, съ ласковой улыбкой.

Лукавый взглядъ, брошенный старого двой на Питта, возбудилъ въ немъ зависть. Несмотря на явное къ себ расположеніе миссъ Кроули, онъ ни разу не удостоивался какого нибудь особеннаго со стороны ея вниманія, между тнь какъ молодой студентъ съ перваго же взгляда съ такой благосклонностью принимается въ дом его дражашеё родственницы.

— Извините, сэръ! сказалъ Боульсъ, приближаясь съ почтительнымъ поклономъ.— Въ какую отель прикажете сходить Томасу за поклажей.

— Ахъ, да! отвчалъ Джемсъ, вставая съ мста и, повидимому, весьма обезпокоенный.— Но я самъ схожу.

— Къ чему! скажи только имя отели, другъ мой, подхватила миссъ Кроули.

— Томъ Криббсъ Арисъ, отвчалъ Джемсъ, весь вспыхнувъ.

При такомъ странномъ имени, миссъ Кроули расхохоталась. Мистеръ Боульсъ фыркнулъ, какъ довренный слуга леди, но, изъ скромности, удержался отъ дальнйшихъ послдствій фырканья. Дипломатъ же улыбнулся только.

— Я…. я не зналъ…. не могъ найти лучшаго мста, говорилъ Джемсъ, потупивъ глаза.— Мн въ первый разъ приходится бытъ здсь…. притомъ же, кучеръ сказалъ, что это довольно хорошая гостинница.

Молодой студентъ лгалъ на пропалую. Вотъ какъ это случилось. Въ соутамптонскомъ дилижанс Джемсъ встртился съ какимъ-то краснобаемъ Тутбири Пэттомъ и, увлеченный его разговоромъ, провелъ, весь вечеръ съ этимъ ученымъ мужемъ въ гостинниц, имя которой стыдился онъ произнести.

— Позвольте мн ужь лучше самому сходить туда и распорядиться, продолжалъ Джемсъ, съ замшательствомъ.

Эта деликатность съ его стороны еще боле увеличивала смхъ хозяйки дома.

— Не нужно, говорила она, повелительно махнувъ рукой.— Сходи ты, Боульсъ, расплатись въ гостинниц и принеси мн счетъ.

Бдная леди! она сама не знала, что длала!…

— Позвольте, позвольте, это невозможно. Вотъ видите ли, я взялъ съ собой собачку, говорилъ Джемсъ такимъ тономъ, какъ будто содялъ какую нибудь вину: — поэтому-то мн и должно самому сходить, иначе мой Тозеръ обкусаетъ вашимъ слугамъ вс икры.

При такомъ откровенномъ признаніи Джемса, вс присутствующіе не могли удержаться отъ хохота, даже Бриггсъ и леди Джэйнъ, хранившія безмолвіе во все время аудіенціи племянника миссъ Кроули, измнили своей скромности и присоединились въ общему смху. Боульсъ, не сказавъ ни слова, удалился.

Изъ желанія досадить старшему племяннику, миссъ Матильда старалась быть какъ можно ласкове и внимательне къ младшему. А когда начиналась съ ея стороны привтливость къ кому бы то ни было, имъ, повидимому, и конца не предвидлось. Объявивъ Питту желаніе видть его у себя за обдомъ, миссъ Кроули захотла прогуляться съ меньшимъ племянникомъ и, торжественно посадивъ его подл себя, отправилась, въ парадной коляск, на Скалу. Дорогой она наговорила Джемсу пропасть равныхъ учтивостей, разсуждала съ нимъ о французской и итальянской поэзіи и, въ заключеніе всего, объявила племяннику, что онъ иметъ множество свдній по всмъ отраслямъ наукъ, и что непремнно получитъ золотую медаль на испытаніи и современенъ будетъ настоящій Senior Wrangler.

Одобренный такими комплиментами, Джемсъ захохоталъ съ самодовольствіемъ.

— Senior Wrangler? то есть вы хотите сказать, что я большой спорщикъ? Нтъ ужь извините, это не по нашей части..

— Что значитъ: ‘не по нашей части?’ спросила леди.

— А то, что спорщиковъ вы всегда можетъ найти въ Кембридж, а не у насъ, въ Оксфорд, отвчалъ студентъ съ видомъ опытнаго человка.

Въ откровенности своей Джемсъ пошелъ бы, конечно, и дале, но этому помшало одно маленькое препятствіе. Подъзжая къ Скал, тетушка и племянникъ встртились съ неуклюжей таратайкой, которую тащила хромоногая кляча и въ которой возсдали Тутбири Пэттъ и три его пріятеля, познакомившіеся съ Джемсомъ въ гостинниц. Сравнявшись съ блестящимъ экипажемъ миссъ Кроули, эти джентльмены отдали привтствіе своему другу съ такимъ громкимъ крикомъ, что молодой человкъ переконфузился и потерялъ своя веселое расположеніе духа. И въ остальное время прогулки Джемсъ не осмлился сказать своей ласковой и внимательной спутниц ни единаго слова, даже ни да, ни нтъ.

Съ возвращеніемъ домой, Джемса ожидала хорошенькая комната. Мистеръ Боульсъ былъ чмъ-то встревоженъ, что ясно доказывалось выраженіемъ лица его. Но мысль о мистер Боульс вовсе не входила въ голову молодого человка, печально размышлявшаго о томъ положеніи, въ какое такъ нечаянно попалъ онъ, очутившись въ дом, наполненномъ старыми женщинами, которыя то-и-дло трещали по французски да по итальянски и безпрестанно обращались къ нему съ вопросами о поэзіи.

— Вотъ попался, такъ попался! Ну, какъ я стану говорить съ ними, что буду отвчать на ихъ вопросы? думалъ про себя нашъ скромный юноша.

И дйствительно, тутъ было надъ чмъ призадуматься! Въ первый разъ въ жизни приходилось Джемсу имть дло съ женщинами, да еще со старыми, опытными женщинами!

Когда онъ явился, въ туго затянутомъ бломъ галстух, къ обду, ему предоставили честь вести къ столу леди Джэйнъ. За ними слдовали Бриггсъ и мистеръ Питтъ Кроули, ведя подъ руки старую дву, съ достаточнымъ количествомъ шалей и подушекъ. Половину обденнаго времени Бриггсъ провела въ томъ только, что старалась доставлять своей больной подруг вс удобства къ пищеваренію. Джемсъ безпрестанно упрашивалъ дамъ пить вино, съ охотой принималъ вызовы мистера Питта Кроули и опорожнилъ большую часть бутылки шампанскаго, которое Боульсъ, по приказанію госпожи, поставилъ передъ персоной ея младшаго племянника. Когда дамы вышли изъ за стола, два кузена остались вдвоемъ. Питтъ, отставной дипломатъ, сдлался словоохотенъ и сталъ обходиться съ Джемсомъ по пріятельски, разспрашивая его объ успхахъ по университету, объ его видахъ въ будущемъ и отъ души желалъ ему достиженія всего желаннаго. Портвейнъ развязалъ языкъ Джемса, и онъ разсказалъ кузену, со всми подробностями, про настоящую свою жизнь, о видахъ въ будущемъ, о своихъ долгахъ и о томъ затрудненіи, въ какое онъ поставленъ черезъ нихъ, не забывая между разговоромъ дятельно переходить отъ портвейна къ мадер и обратно.

— Первое удовольствіе свое тетушка наша находитъ въ томъ, говорилъ мистеръ Питтъ:— чтобы все въ дом длалось такъ, какъ ей хочется. И, по моему, ты, Джемсъ, ничмъ такъ не угодишь миссъ Кроули, какъ когда забудешь вс свой желанія и будешь помнить только объ ея требованіяхъ. Я знаю, вы вс сметесь надо мной, за мою привязанность къ партіи тори, но, мой другъ, ты еще не знаешь что такое миссъ Кроули, ты не знаешь ея убжденій. Правила ея во всхъ отношеніяхъ…. да что тутъ толковать!… Да пей же, Джемсъ! продолжалъ отставной дипломатъ, помолчавъ.— Въ мое время оксфордцы не давали бутылкамъ застаиваться….

— Полно, пріятель! сказалъ Джемсъ, прикладывая палецъ въ носу и подмигивая своему кузену.— Понимаемъ…. Шутишь, любезный… Нечего подтрунивать-то надо мной. За мной не угоняешься…. Ты знаешь, что in vino veritas. Mars, Bacchus. Apollo virorum!… Славное винцо! право, хоть-куда!… Что бы тетушк раздобриться да подарить мн нсколько бутылочекъ, зналъ бы я, какъ распорядиться съ ними.

— За чмъ же дло стало! Попроси ее, да и только, замтилъ на это мистеръ Питтъ Кроули: — а нтъ, такъ пользуйся случаемъ: пей сколько душ угодно. Nunc vino pellite curas: Cras ingens iterabimus aequor! продолжалъ онъ и, въ подтвержденіе цитаты, ораторски произнесенной, и величественно размахивая стаканомъ, проглотилъ нсколько капель вина.

Въ ректорств, когда раскупоривалась бутылка портвейну, молодымъ леди обыкновенно доставалось по рюмк vino currant. Мистриссь Бютъ употребляла рюмку чистаго портвейна, а Джемсъ, по обыкновенію, дв, посл чего мистеръ Бютъ, опасаясь дальнйшаго нападенія на бутылку, придвигалъ ее къ себ поближе. Сынъ его обращался тогда къ vine currant, а иногда безъ церемоніи отправлялся раздлить стаканъ джина съ водой въ сообществ кучера и трубки табаку. Чтожь до Оксфорда, то количество вина было въ немъ безпредльно,— о качеств не говоримъ: когда же качество и количество соединялись вмст, какъ, напримръ, въ дом тетушки Джемса? И племянничекъ понималъ это очень хорошо, и потому вовсе не нуждался въ поощреніяхъ кузена: вторая бутылка также скоро осушалась, какъ и первая.

Когда наступило время пить кофе, а вмст съ тмъ и возвращеніе, въ гостиную, къ дамамъ, пріятная откровенность и простота покинули молодого человка, уступивъ мсто робости и застнчивости. Джемсъ ограничивался самыми невинными словами: да и нтъ,— угрюмо посматривалъ на леди Джэйнъ и опрокинулъ, конечно нечаянно, чашку съ кофеемъ.

Молчаніе Джемса замнялось иногда звотой, присутствіе его наводило уныніе ума все общество. Миссъ Кроули и леди Джэйнъ сидли за пикетомъ, миссъ Бриггсъ — за работой, и каждая изъ нихъ чувствовала какую-то неловкость, когда устремлялись на нее тусклые взоры молодого человка.

— Мн кажется, онъ уже черезчуръ молчаливый и неловкій юноша, говорила миссъ Кроули мистеру Питту.

— Не знаю. Можетъ быть. Въ обществ мужчинъ, какъ я замтилъ, Джемсъ очень разговорчивъ, довольно сухо отвчалъ дипломатъ.

Все раннее утро слдующаго дня Джемсъ провелъ за письмомъ къ своей мама, въ которомъ самымъ цвтистымъ и живымъ слогомъ сообщалъ ей о ласковомъ пріем, оказанномъ ему миссъ Кроули. Но, увы! какъ мало зналъ юноша, какія бдствія сулилъ ему наступающій день, и какъ недолго суждено было изливаться милостямъ его любезной тетушки! Обстоятельство, о которомъ Джемсъ совершенно позабылъ — событіе роковое и печальное — случившееся въ гостинниц Криббсъ Армсъ, наканун появленія его въ дом тетушки,— было причиной всхъ его несчастій въ Брайтон. Обладая великодушнымъ характеромъ, а подъ веселый часъ и чрезмрнымъ гостепріимствомъ, Дженсъ, угощая добрыхъ своихъ пріятелей не слишкомъ-то деликатнымъ напиткомъ, совершенно упустилъ изъ виду обратить вниманіе на счетъ хозяина, въ которомъ ясными буквами и цыфрами числилось на Джемс Кроули за осьимадцать рюмокъ джину, по осьми пенсовъ за каждую. Это страшное количество рюмокъ имло пагубное вліяніе за репутацію Джемса. Содержатель гостинницы, опасаясь, что счетъ его не будетъ выплаченъ, поклялся, что молодой джентльменъ лично проглотилъ оплаченное количество джину, безъ всякой помощи постороннихъ лицъ. Мистеръ Боульсъ, выплативъ счетъ, по приход домой показалъ его мистриссъ Фиркинъ, которая, въ порыв ужаса, передала его по принадлежности, миссъ Бриггсъ, а та, считая священною обязанностію обо всемъ доносить своей покровительниц и госпож,— сообщила миссъ Кроули объ этомъ ужасномъ обстоятельств.

Выпей Джемсъ дюжину бутылокъ кларета, старая два не сказала бы ни слова,— можетъ быть, назвала бы его шалуномъ — и простила. Пить кларетъ! конечно, въ этомъ нтъ ничего дурного. Мистеръ Фоксъ и Шериданъ пили кларетъ. Вс джентльмены пьютъ кларетъ. Но осьмнадцать рюмокъ джину, выпитыхъ невсть гд и съ кмъ, не такъ-то легко прощаются. Но это еще не все: казалось, судьба нарочно собрала удары надъ головой несчастнаго юноши. Отправившись въ конюшню, выпустить оттуда своего Тозера, Джемсъ встртился случайно съ миссъ Кроули и ея жирной спаньёлкой. Неделикатный Тозеръ напалъ за маленькую жертву и, конечно, разорвалъ бы ее, еслибъ чувствительная Бриггсъ не подала ей руки помощи,— между тмъ какъ владтель свирпаго бульдога стоялъ въ сторон и потшался надъ этой сценой.

Бда къ бд: въ этотъ день, какъ на зло, и скромность оставила Джемса: онъ былъ веселъ и забавенъ напропалую. Во время обда юноша отпустилъ нсколько язвительныхъ шуточекъ насчетъ Питта Кроули, безъ отдыху тянулъ вино и вовсе не кстати забрался въ гостиную потшить сидвшихъ тамъ леди кое-какими оксфордскими анекдотами,— описывалъ разнообразнйшія достоинства знаменитыхъ боксеровъ, шумно предлагалъ леди Джэйнъ поиграть въ шарады и, въ довершеніе всего, вызвался вскочить за плечи отставного дипломата.

Нечего говорить вамъ, что испытывалъ въ эти минуты Питтъ Кроули. Но, дйствуя благоразумно, онъ терпливо выносилъ вс насмшки, пока Джемсъ наконецъ угомонился. Не находя источниковъ къ поддержанію своей веселости и замтивъ, что тетушка хотла отправляться на покой, юноша, съ полупьяной ласковой улыбкой, сдлалъ ей прощальное привтствіе, взялъ свчу со стола и нетвердыми шагами побрелъ въ свою комнату, плняясь мыслью, что авось денежки миссъ Кроули, вопреки желанію его отца и всей его фамиліи, достанутся въ полное обладаніе его собственной персоны.

И вотъ Джемсъ въ спальн своей, и нимало не подозрваетъ онъ, что все окружавшее его боле и боле сгущало тучу, нависшую надъ его головой…. Луна разливала свой нжный, плнительный свтъ…. Молодой человкъ, привлеченный къ окну романической обстановкой природы, предался сантиментальнымъ мечтаніямъ и ршилъ наконецъ, что для пополненія душевнаго восторга недурно было бы покурить за чистомъ воздух. Открыть окно, высунувъ свою голову и съ ней, конечно, трубку…. ну кто тутъ услышитъ табачный запахъ?… Вздумано — сдлано,— но сдлано, какъ оказалось, довольно опрометчиво. Находясь подъ вліяніемъ выпитаго имъ портвейна, Джемсъ и не замтилъ, что дверь изъ спальни была настежь, и что прохладный втерокъ, врываясь въ комнату, уносилъ за собой облака табачнаго дыму и, спустившись въ нижніе апартаменты, дерзко являлся передъ нжнымъ обоняніемъ миссъ Кроули и миссъ Бриггсъ, благоухая передъ ними своимъ страшнымъ ароматомъ.

Эта трубка табаку была роковая для нашего юноши, обошлась ему и его семейству слишкомъ дорого. Фиркинъ опрометью бросилась внизъ, къ Боульсу, читавшему, во всеуслышаніе, назидательное поученіе ‘О сковород и огн’. Страшная тайна была повдана ему съ такимъ изумленнымъ взглядомъ, что мистеръ Боулсъ и сидвшій рядомъ съ нимъ лакей подумали, нтъ ли въ дом ихъ разбойниковъ, ноги которыхъ, вроятно, высовываются изъ подъ чьей нибудь кровати. Наконецъ, сообразивши, въ чемъ тутъ дло мистеръ Боульсъ кинулся вонъ и, перескакивая разомъ черезъ три ступеньки, въ одну минуту явился въ спальн мистера Джемса и, задыхаясь, едва могъ выговорить:

— Ради Бога, сэръ, оставьте курить…. Что вы длаете, мистеръ Джемсъ, что вы надлали! продолжалъ Боульсъ умильнымъ голосомъ.— Что вы надлали, сэръ! Наши миссъ терпть не могутъ табаку….

И, при этихъ словахъ, трубка полетла за окно.

— Ваши миссъ не любятъ табаку? странно!… а я думалъ, что они сами покуриваютъ, говорилъ Джемсъ, съ простодушнымъ громкимъ смхомъ, воображая, что изъ всего этого выходитъ славная шутка, и очень, очень ошибался.

Слдующее утро одарило его совсмъ иными ощущеніями. Въ комнату молодого человка вошелъ лакей, держа въ одной рук кипятокъ для джемсовой бороды, а въ другой — записку отъ Бриггсъ. Вотъ ея содержаніе:

‘Милостивый государь!

Миссъ Кроули гнусному запаху вашего табачища, который вы распустили по всему дому, обязана тмъ, что всю ночь провела въ безсонниц. Миссъ Кроули приказала мн сообщить вамъ, что она не можетъ боле видть васъ, и очень сожалетъ, что пригласила васъ къ себ прямо изъ портерной лавочки, которую вы называли гостинницей, и въ которой ваше пребываніе въ Брайтон было бы гораздо естественне.’

Съ этой минуты карьера Джемса, какъ кандидата на милости его тетушки, окончилась навсегда. Кузенъ его Питтъ Кроули торжествовалъ.

——

Обратимся теперь къ тмъ, кто былъ первымъ претендентомъ въ этой стремительной погон за деньгами. Ребекка и Раудонъ, какъ мы уже знаемъ, посл Ватерлосской битвы отправились въ Парижъ, гд и провели всю зиму 1815 года въ полной роскоши и удовольствіи. Ребекка отъ самой природы была экономная женщина, а деньги, которыя заплатилъ Джозъ Седли за пару лошадей, доставляли нашимъ нжнымъ супругамъ возможность довольно плавно вести ихъ маленькое хозяйство. Благодаря этой продаж, они не видли особенной необходимости обращать на чистыя деньги ни пару пистолетовъ, ни туалета, оправленнаго въ золото, ни шинели на собольемъ мху. Ребекка изъ послдней сдлала себ премиленькую шубку, которою, разъзжая въ Bois de Boulogne, плняла ршительно всхъ. Встрча ея съ мужемъ, посл того, какъ арміи вступила въ Бамбре, была очаровательна, а сцена, когда Ребекка, расшивая и роспарывая платья, вынимала изъ нихъ часы, булавки, серьги, векселя, банковые билеты и разныя бездлушки, могла назваться неподражаемою. Туфто восхищался, Раудонъ хохоталъ и клялся Юпитеромъ, что подобнаго онъ не видлъ даже и на театрахъ. Шутки и насмшки, съ которыми Бекки описывала бдственное положеніе Джоза, доводили господина полковника до колотья, и въ эту минуту онъ столько же врилъ въ свою милую супругу, сколько французскіе солдаты врили въ Наполеона.

Успхъ Ребекки въ Париж былъ блестящій. Французскія дамы единодушно провозгласили ее очаровательною. Она удивительно какъ хорошо говорила на ихъ, природномъ язык и съ перваго разу переняла ихъ грацію, ихъ живость, ихъ манеры въ обращеніи. Мужъ Бекки, конечно, неповоротливъ, да чтожь тутъ станешь длать! на то онъ и англичанинъ… Да вдь и того не надо забывать, что полковникъ Кроули — племянникъ и единственный наслдникъ богатой и spirituelle миссъ Матильды Кроули, домъ которой всегда готовъ въ услугамъ эмигрирующему французскому дворянству. Вс отели лучшихъ фамилій были открыты для жены полковника.

Почему бы — писала къ миссъ Матильд Кроули одна вельможная дама — почему бы не пріхать вамъ, дорогая моя миссъ, къ милымъ своимъ племяннику и племянниц и ея преданнымъ друзьямъ въ Париж? Весь свтъ raffoles отъ очаровательной мистриссъ и ея espiиgle красот. Въ ней мы находимъ всю грацію, вс прелести и остроуміе нашей драгоцнной миссъ Кроули! Король обратилъ на нее вчера въ Тюльери свое вниманіе, и мы вс завидуемъ ей. О, еслибъ вы видли злобу одной извстной миледи Бэйракръ (которой орлиный клювъ и токъ и перья возвышаются надъ головами всхъ собраній), когда принцесса ангулемская изъявила желаніе представиться къ мистриссъ Кроули, какъ вашей дочери и protge, и благодарила ее отъ имени всей франціи за вашу благосклонность къ несчастнымъ изгнанникамъ! Ребекка у насъ царица всхъ обществъ, всхъ баловъ…. И еслибъ вы видли, какъ интересна и мила она, среди толпы страстныхъ поклонниковъ,— и когда же? когда скоро надется быть матерью! Лишь только заговоритъ Ребекка объ васъ — своей покровительниц, своей матери — слезы невольно являются на глазахъ всхъ слушателей…. О, какъ она любитъ васъ! и какъ вс мы любимъ обожаемую вами и почитаемую миссъ Кроули!

Подобное письмо, и притомъ еще отъ знатной дамы, повидимому, должно было имть весьма выгодныя для Ребекки послдствія и вполн расположить въ ея пользу обожаемую и почитаемую родственницу, но вышло совсмъ противное. Лишь только старая два узнала положеніе, въ которомъ находилась мистриссъ Раудонъ, и дерзость, съ какой она воспользовалась именемъ миссъ Кроули, для того, чтобъ получить entre въ парижское общество, старая два,— узнавши все это, пришла въ сильнйшее негодованіе. Потрясенная душевно и тлесно и не умя отвчать корреспонденту по французски, миссъ Матильда принуждена была обратиться къ своему родному языку, и миссъ Бриггсъ, подъ ея диктовку, настрочила посланіе, въ которомъ было прописано не слишкомъ-то вжливымъ тономъ, что миссъ Кроули и знать не хочетъ мистриссъ Раудонъ и предупреждаетъ почтеннйшую публику остерегаться ее какъ самой хитрой и опасной женщины. Немудрено, что дюшесса X***, пробывъ въ Англіи всего только двадцать лтъ, ни слова не поняла въ этомъ посланіи, адресованномъ на ея имя, и удовольствовалась тмъ, что, при первой встрч съ мистриссъ Раудонъ Кроули, сообщила ей о восхитительномъ письм отъ chert Mees, наполненномъ самыми нжными выраженіями относительно ея, мистриссъ Кроули.

Вслдствіе этого, Ребекка снова стала надяться на прощеніе своей благодтельницы и покровительницы. А между тмъ, проживая въ столиц Франціи, она была очаровательнйшая изъ всхъ своихъ соотечественницъ, имвшихъ здсь пребываніе. Въ ея салонахъ сходились и пруссаки, и русскіе, и испанцы, и англичане: въ Париж въ эту достопамятную зиму собрался, кажется, весь свтъ. Знаменитые воины провожали карету ея въ Булонскій лсъ, или окружали ее въ Опер въ ея уютной лож. Раудонъ постоянно находился въ величайшемъ одушевленіи. Онъ каждый день присутствовалъ у Вера и Бовильяра, — игралъ тамъ, и игралъ очень счастливо. Зато Туфто былъ что-то угрюмъ. Можетъ быть, это происходило оттого, что вокругъ креселъ Ребекки постоянно увивались десятки генераловъ,— можетъ быть, потому еще, что каждый разъ, какъ мистриссъ Раудонъ сбиралась въ театръ, являлись у нея букеты одинъ другого лучше. Леди Бэйракръ и другія англійскія дамы тончайшаго ума и безукоризненнаго поведенія мучились завистью, при такомъ успх выскочки, которой колкія шутки язвили неизцлимыми ранами ихъ непорочныя сердца. Но Ребекка не боялась ихъ: мужчины вс до одного были на ея сторон, и она сражалась со своими соперницами съ неподражаемымъ мужествомъ.

Такимъ образомъ, между ftes, удовольствіями и благоденствіемъ, пролетлъ для Ребекки конецъ 1815 и начало 16 года. Мистриссъ Раудонъ такъ хорошо приспособила себя къ комфортабльной жизни, какъ будто предки ея цлыя столтія были люди изъ высшаго круга, и за свой умъ, таланты и энергію вполн заслужила почетное мсто на Ярмарк Тщеславія. Въ самомъ начал весны 1816 года, въ журнал ‘Galignani’ заключалась между прочимъ слдующая статья: ’26 марта, супруга полковника Кроули разршилась отъ бремени сыномъ и наслдникомъ’.

Однажды, за завтракомъ знакомаго намъ общества въ Брайтон, миссъ Бриггсъ вычитала тже самыя слова въ какой-то лондонской газет. Это извстіе произвело кризисъ въ длахъ фамиліи Кроули. Гнвъ старой двы достигъ самой высокой степени. Тотчасъ же пославъ за Питтомъ и леди Соутдоунъ, она требовала, чтобъ эта прекрасная чета — племянникъ ея и леди Джэйнъ — немедленно соединялась брачными узами. Старая два объявила при этомъ, что супруги будутъ получать отъ нея, пока она здравствуетъ, по тысяч фунтовъ ежегодно, а посл смерти въ ихъ полное владніе перейдетъ и все движимое и недвижимое, принадлежащее ей, миссъ Матильд Кроули. Мистеръ Векси законнымъ образомъ подтвердилъ это общаніе, и Питтъ Кроули и леди Джэйнъ были обвнчаны, какъ слдуетъ,— только епископомъ, а не достопочтеннымъ Бартоломеемъ Эйронсомъ, къ его и нашему сожалнію.

По окончаніи брачнаго обряда, Питтъ Кроули желалъ, по принятому обыкновенію, совершить маленькое путешествіе въ теченіи медового мсяца, но привязанность миссъ Матильды къ леди Джэйнъ усилилась до такой степени, что она ршительно не согласилась разлучиться съ своей любимицей. Вслдствіе такой любви, Питтъ съ женой своей перебрались на житье къ миссъ Кроули (къ величайшему неудовольствію и досад дипломата, которому приходилось испытывать надъ собой вліяніе характера и тетушки своей и тещи). Леди Соутдоунъ господствовала надъ всмъ семействомъ — надъ Питтомъ, надъ леди Джэйнъ, надъ миссъ Кроули, надъ Бриггсъ, Боульсомъ, Фиркинъ,— надъ всми вообще и надъ каждымъ порознь. Безъ отдыху начиняла она ихъ своими поученіями и универсальными лекарствами, отстранивъ Кримера и водворивъ на его мсто Роджерса. Результатомъ такихъ распоряженій было то, что миссъ Кроули въ весьма короткое время лишилась и тни своей прежней власти. Душа ея съ каждымъ днемъ становилась боязливе, побранки и насмшки надъ миссъ Бриггсъ прекратились. Матильда вся обратилась въ любовь къ племянниц. Миръ праху твоему, добрая и самолюбивая, тщеславная и великодушная женщина! Прощай — безъ свиданья. Будемъ, однакожъ, надяться, что леди Джейнъ кротко и ласково поддерживала твое существованіе и нжной рукой вывела тебя въ лучшій міръ изъ волнующейся и борющейся толпы на Ярмарк Тщеславія.

ГЛАВА XXXV.

ВДОВА И МАТЬ.

Новости о знаменитыхъ битвахъ при Quatre Bras и Ватерлоо достигли Британіи почти въ тоже самое время, какъ сдлались он извстны въ город Брюссел. Читая эти извстія, Англія трепетала отъ восторга. Въ конц ихъ обыкновенно помщался списокъ побдителей, раненыхъ и убитыхъ,— и какъ выразить вамъ тотъ невольный страхъ, съ которымъ прочитывались эти послднія печальныя слова. Вообразите себ только, что въ каждой деревн трехъ соединенныхъ королевствъ, почти въ каждомъ дом, съ полученіемъ извстія о битвахъ во Фландріи, чувства каждаго переходили отъ восхищенія и благодарности къ Всевышнему къ скорби и отчаянію, смотря по тому, у кого изъ читающихъ милый сердцу другъ или любимый родственникъ остался живъ или умеръ смертію героя. Всякій, кто только принялъ бы на себя трудъ пробжать кипу газетъ того времени, несмотря на отдаленность событія, и теперь наврное испыталъ бы то мучительное и трепетное ожиданіе, переходя отъ одного нумера къ другому, и то нетерпливое удовлетвореніе любопытства, съ которымъ мы останавливаемся на неоконченномъ разсказ. Подумайте, каковы должны быть ощущенія, когда эти газеты одна за другой выходили свженькими изъ подъ станка, и если участіе и любопытство были сильны въ нашемъ государств, гд только двадцать тысячъ было въ дйствіи, то каково должно быть состояніе Европы двадцать лтъ тому назадъ, когда люди бились не тысячами, а милліонами, и когда каждый изъ нихъ, поражая врага, безсознательно поражалъ въ тоже время какое нибудь невинное сердце, находящееся вдалек отъ мста битвы?

Врная газета, сообщая эти новости, нанесла ударъ и семейству Осборна и его глав. Двицы предались сильной печали. Угрюмый старикъ сдлался еще пасмурне. Увряя себя, что сынъ его самимъ небомъ наказанъ за неповиновеніе, Осборнъ не смлъ, однакожъ, сознаться, что строгость приговора страшила его, и что выполненіе его собственнаго осужденія надъ Джоржемъ свершилось слишкомъ рано. Иногда, впрочемъ, старикъ трепеталъ отъ ужаса, порождаемаго мыслью, что онъ самъ, нкоторымъ образомъ, виновникъ судьбы, постигшей его сына. Прежде еще была возможность въ примиренію. Жена Джоржа могла умереть или сынъ пришелъ бы къ нему и сказалъ: ‘Отецъ! я согршилъ передъ Богомъ и предъ тобой: прости меня!’ Но теперь — конецъ всему!… Джоржъ раздленъ отъ него, своего отца, неизмримымъ пространствомъ и невыразимо печальнымъ взоромъ смотритъ на противоположный берегъ, гд находится старикъ Осборнъ…. И память его вызываетъ передъ нимъ другой, точно такой же взглядъ…. Джоржъ боленъ, въ припадк сильной горячки, безъ всякаго сознанія ко всему окружающему, безмолвно устремилъ онъ томные глаза свои на нжнаго родителя…. О, съ какимъ усердіемъ упрашивалъ тогда старикъ доктора, съ какимъ вниманіемъ выслушивалъ онъ каждое его слово, слдилъ за каждымъ его шагомъ, наблюдалъ за выраженіемъ его лица! И какъ у старика отлегло отъ сердца, когда кризисъ въ болзни сына миновался благополучно и Джоржъ началъ поправляться!… А теперь — теперь все кончилось! нтъ надежды ни на выздоровленіе, ни на примиреніе, не находилось даже словъ къ удовлетворенію тщеславія, не было возможности дать правильное теченіе разгоряченной гнвомъ крови… Трудно, впрочемъ, сказать, отчего происходила боль, уязвлявшая и разрывавшая на куски сердце отца — оттого ли, что сынъ его находился вн всякаго прощенія, или оттого, что эгоистически ожидаемое раскаяніе Джоржа не состоялось.

Мы не станемъ входить въ подробности ощущеній, какія испытывалъ угрюмый старикъ, тмъ боле, что ему некому было поврять ихъ. Въ присутствіи дочерей, онъ ни разу не произнесъ имени сына. Все въ дом покрылось глубокимъ трауромъ. Вечернія собранія, обды и балы прекратились надолго. Назначенный день сватьбы старшей дочери съ мистеромъ Буллокомъ былъ отложенъ. По временамъ, и тайкомъ, жениху удавалось видться со своей невстой и втихомолку поболтать съ двицами въ гостиной, куда Осборнъ не заглядывалъ, постоянно оставаясь въ своемъ кабинет. Парадная часть дома была совершенно закрыта до окончанія положеннаго траурнаго срока.

Спустя три недли посл 18-го іюня, въ домъ Осборна, на Россель-сквер, явился старинный его пріятель, альдерменъ сэръ Доббинъ, блдный, разстроенный, и требовалъ непремннаго и немедленнаго свиданія съ печальнымъ джентльменомъ. Войдя въ комнату Осборна, посл нсколькихъ безсвязныхъ словъ, сэръ Доббинъ вынулъ изъ кармана письмо, съ большой красной печатью.

— Сынъ мой, майоръ Доббинъ, сказалъ онъ съ нкоторымъ замшательствомъ: — прислалъ мн письмо, съ однимъ изъ своихъ товарищей. Въ письм ко мн было вложено и вотъ это, на ваше имя, Осборнъ…

И альдерменъ положилъ письмо на столъ. Осборнъ молча взглянулъ на него. Старикъ Доббинъ, испуганный выраженіемъ лица и взглядами Осборна, удалился молча.

По надписи, легко можно было узнать смлый почеркъ руки Джоржа. Капитанъ писалъ это письмо передъ разсвтомъ 16-го іюня, за нсколько минутъ до своей вчной разлуки съ Амеліей. Отецъ безмолвно смотрлъ на эти прощальныя строки сына. Разсудокъ его начиналъ помрачаться, чувство самосознанія покидало его. Онъ едва не упалъ, вскрывая письмо, содержаніе котораго было очень недлино.

Слишкомъ гордый, Джоржъ не хотлъ вполн сознаться въ тхъ чувствахъ, которыя наполняли его сердце, когда онъ писалъ эти строки. Капитанъ говорилъ только, что наканун великаго сраженія желаетъ послать отцу своему, можетъ быть, послднее прости, и проситъ оказать доброе свое расположеніе его жен и, можетъ, дитяти, которыхъ онъ оставилъ за собой. Джоржъ съ сокрушеніемъ сердца признавался въ втренности и расточительности, съ которыми потратилъ онъ большую часть наслдства матери, благодарилъ отца за прежнее его великодушіе и общалъ ему дйствовать на пол битвы, и посл, если суждено ему остаться живымъ,— съ достоинствомъ, приличнымъ имени Осборна. И все. О поцалу, который Джоржъ напечатллъ на надписи, отецъ не зналъ. Письмо выпало изъ рукъ старика…. Сынъ оставался непрощеннымъ.

Однажды, мсяца черезъ два посл того, сестрицы покойника, придя въ церковь, замтили, что отецъ ихъ что-то пристально поглядываетъ на стну. Об миссъ также обратили свои глазки на то мсто, по которому угрюмо блуждали взоры ихъ отца. Мери и Джэйнъ Осборнъ открыли, что предметомъ вниманія старика былъ монументъ, изображавшій Британію, плачущую надъ урной. Сломанный мечъ и лежащій левъ показывали, что это скульптурное произведеніе воздвигнуто въ память умершаго воина. Подъ монументомъ вислъ гербъ Осборна, младшаго капитана королевской пхоты, павшаго за отечество на знаменитомъ Ватерлосскомъ пол, 18-го іюня 1815 года. Dulce decorum est pro palrid mori.

Видъ этого печальнаго памятника разстроилъ нервы обихъ сестрицъ, такъ что чувствительная миссъ Мери принуждена была оставить церковь. Конгрегація, уважая скорбь юныхъ двицъ, одтыхъ въ трауръ, почтительно разступалась и сожалла о горести строгаго отца, сидвшаго напротивъ памятника павшаго воина.

— Проститъ ли нашъ папа мистриссъ Амелію? спрашивали другъ друга наши миссъ, по прекращеніи своей сердечной скорби.

Этотъ же вопросъ служилъ предметомъ безпрестанныхъ разговоровъ и между знакомыми Осборна, которые, вс до одного, знали о размолвк отца съ сыномъ, по поводу женитьбы послдняго, и вс до одного были о томъ различнаго мннія.

Къ концу осени, угрюмый Осборнъ объявилъ желаніе хать за границу. Онъ не сказалъ, куда, но дальновидныя дочери его знали, что отецъ отправится въ Бельгію,— также какъ и то знали, чти вдова ихъ брата проживала въ Брюссел. Извстія о бдной Амеліи получались черезъ леди Доббинъ и ея дочерей. Нашъ честный капитанъ былъ произведенъ въ майоры, а смлый о’Доудъ, всюду отличавшійся своей храбростью,— въ полковники.

Многіе изъ нашихъ воиновъ, жестоко пострадавшихъ въ дйствіи, еще не выхали изъ Брюсселя, излечивая свои раны. Городъ долго представлялъ собой военный лазаретъ. Съ первымъ облегченіемъ больныхъ, сады и публичныя гулянья стали наполняться увчными воинами, стариками и молодыми, солдатами и офицерами. Каждый изъ нихъ, едва оправившись отъ ранъ, предавался своимъ прежнимъ наклонностямъ,— и Ярмарка Тщеславія оживилась снова. Мистеръ Осборнъ зналъ форму полка, въ которомъ находился сынъ его,— любилъ слдить за производствами чиновъ и разными перемнами въ немъ. Старикъ часто говорилъ объ ффицерахъ этого полка съ такимъ увлеченіемъ, что другой подумалъ бы, будто самъ онъ принадлежалъ жъ сред ихъ. По прибытіи въ Брюссель, гуляя около своей отели, выходившей лицомъ къ Парку, и замтивъ солдата, въ хорошо знакомой ему форм, сидвшаго на каменной скамейк подъ тнью дерева, Осборнъ подошелъ къ раненому воину и слъ подл него.

— Не-былъ ли и ты, любезный, въ отряд капитана Осборна? спросилъ онъ и, помолчавъ немного, прибавилъ: — ты не знаешь, что онъ сынъ мой.

Воинъ хотя не принадлежалъ къ отряду Осборна, но, видя предъ собой убитаго горемъ отца, печально и почтительно приподнялъ къ козырьку свою раненую руку.

— Знаю, знаю, сэръ, капитана Осборна, отвчалъ онъ.— Въ цлой арміи не было офицера прекрасне его. Если вашей чести угодно видть кого нибудь изъ отряда капитана, я могу представить одного сержанта. Онъ теперь въ город, съ прострленнымъ плечомъ, и можетъ сообщить вамъ вс подробности битвы, въ которой участвовалъ капитанъ. Вроятно, вы изволили когда ни будь видть майора Доббина, храбраго друга покойнаго капитана, И мистриссъ Осборнъ, которая также здсь и, какъ поговариваютъ, очень нездорова…. Но, извините, сэръ, что я заболтался. Вамъ все это извстно, какъ видно.

И солдатъ замолчалъ, замтивъ страшную перемну въ лиц стараго джентльмена.

Осборнъ сунулъ гинею въ руку солдата и общалъ ему другую, если онъ приведетъ къ нему сержанта въ Отель де Паркъ. Желаніе его вскор исполнилось. Солдатъ удалился и, разсказавъ своимъ товарищамъ, какъ встртился съ великодушнымъ отцомъ капитана Осборна, отправился съ ними Пить и пировать, пока не прогулялъ всей гинеи.

Въ сопровожденіи сержанта, старикъ, по примру тысячи своихъ соотечественниковъ, принялъ поздку къ Ватерлоо и Катръ-Бра. Сержанта посадили въ экипажъ, и Осборнъ подъ его руководствомъ объхалъ оба поля. Онъ видлъ ту дорогу, по которой полки выступали въ дйствіе,— склонъ ея, по которому французская кавалерія преслдовала отступающихъ бельгійцевъ,— видлъ мсто, гд благородный капитанъ сразилъ французскаго офицера, бившагося съ молодымъ прапорщикомъ, защищавшимъ полковое знамя. Вдоль этой дороги храбрецы отступали на слдующій день, а вотъ у этого берега на ночь передъ 17-мъ іюня, подъ проливнымъ дождемъ, расположилась они бивуаками. Дале находилась позиція, которую союзника заняли и удерживали въ теченіи слдующаго дня, отражая время отъ времени сильные натиски непріятельской кавалеріи и прикрываясь противоположнымъ берегомъ отъ страшной канонады. На этомъ склон, подъ вечеръ, вся англійская линія получила приказаніе выступить къ атак,— и здсь-то именно, въ ту минуту, когда непріятель, посл безуспшныхъ нападеній началъ колебаться и отступать, капитанъ Осборнъ, бросившись впередъ, размахивая саблей съ громкимъ ура, палъ мертвый.

— Майоръ Доббинъ, добрый другъ его, увезъ письмо капитана въ Брюссель, говорилъ сержантъ дрожащимъ голосомъ: — и тамъ похоронилъ его, какъ вамъ уже извстно.

Осборнъ, постивъ мста послднихъ подвиговъ сына, заплатилъ проводнику щедрой рукой. Кладбище, гд похоронили Джоржа, онъ уже видлъ. По прізд въ Брюссель, старикъ счелъ первымъ долгомъ поклониться могил сына. Постивъ ее еще разъ, въ обществ своихъ знакомыхъ, Осборнъ изъявилъ желаніе соорудить надъ нею надгробный памятникъ. Добрый и честный Доббинъ выбралъ мстомъ погребенія кладбище Декенъ, недалеко отъ города. Могила Джоржа была въ сторон отъ палисадниковъ, наполненныхъ цвтами и кустарниками надъ могилами католиковъ. Но для стараго Осборна казалось униженіемъ, что сынъ его, англійскій джентльменъ и капитанъ британской арміи, не удостоенъ былъ лежать между могилами другихъ иноземцевъ. Кто можетъ опредлить, какъ много тщеславія таится въ вашемъ искреннемъ почтеніи къ другимъ, сколько заключено самолюбія въ нашей любви? По крайней мр старый Осборнъ не размышлялъ объ этомъ. Зато онъ твердо былъ увренъ, что поступки его во всхъ отношеніяхъ справедливы, и что ему никто ни въ чемъ не долженъ прекословить, злоба его и ненависть, какъ жало осы или зми, высовывались и уязвляли все, что ему противилось. Онъ гордился своимъ презрніемъ, какъ и вообще всмъ другимъ.

Приближаясь къ городскимъ воротамъ, посл поздки на Ватерлосское поле, при закат солнца, экипажъ Осборна встртился съ открытой коляской, въ которой сидли дв дамы и одинъ джентльменъ. Подл коляски верхомъ халъ офицеръ. Взглянувъ нихъ нихъ, старикъ отпрянулъ, между тмъ какъ сержантъ, изумленный его движеніемъ, поспшно дотронулся до фуражки, длая честь хавшему подл экипажа офицеру, который механически отвтилъ за его привтъ. Въ коляск сидла Амелія, подл нея — хромоногій прапорщикъ Стоббль, а напротивъ — врный другъ ея мистриссъ о’Доудъ. Да, это дйствительно была Амелія. Но какъ она не походила за ту прекрасную двушку, какою зналъ ее Осборнъ! Лицо Эмми было блдно, щеки — впалы, глаза — неподвижны. Амелія видла тестя, но не узнала его. Правда, и онъ не узналъ бы ее, еслибъ не Доббинъ былъ провожатымъ экипажа. При этой встрч старикъ больше прежняго возненавидлъ жену своего покойнаго сына. Когда коляска, гд сидла Амелія, скрылась, во взглядахъ Осборна, обращенныхъ на сержанта, выражалась тысяча словъ, полныхъ злобы и отвращенія. Казалось, онъ хотлъ сказать ими ‘что ты смотришь на меня? чему удивляешься? разв ты не знаешь, что я ненавижу эту женщину… Несчастная! она лишила меня всхъ моихъ надеждъ, съ прахомъ разнесла всю мою гордость….’

— Скажи этому плуту, чтобъ онъ халъ скоре! закричалъ Осборнъ, обращаясь къ лакею, сидвшему на козлахъ.

Спустя минуту, сзади экипажа Осборна послышался стукъ лошадиныхъ копытъ, и вскор Доббинъ подъхалъ къ старику. Когда отецъ Джоржа прохалъ мимо Амеліи, мысли майора бродили Богъ знаетъ гд, и потому онъ не обратилъ на Осборна большого вниманія. Доббинъ тогда только вспомнилъ, что встртилъ знакомое лицо, когда коляска Осборна начала скрываться. Взглянувъ на Амелію, чтобъ увидть, какое впечатлніе произвела на нее неожиданная встрча съ тестемъ, и замтивъ, что она не узнала его, Уильямъ извинился передъ дамами и, будто по одному важному длу, о которомъ онъ совершенно забылъ, бросился назадъ и черезъ нсколько минутъ догналъ старика.

— Мистеръ Осборнъ! мистеръ Осборнъ! воскликнулъ Доббинъ, протягивая руку.

Но Осборнъ не пошевельнулся и громче прежняго закричалъ на кучера и на лакея. Доббинъ ухватился за коляску.

— Остановитесь, сэръ…. Не стыдно ли вамъ! говорилъ онъ: — я имю дло до васъ.

— Отъ кого? не отъ женщины ли той, съ которою вы хали сейчасъ? язвительно спросилъ старикъ.

— Нтъ, отвчалъ Доббинъ: — не отъ нея, а отъ вашего сына.

Осборнъ прислонился къ подушк. Доббинъ молча слдовалъ за коляской до самой отели и, также молча вошелъ въ знакомая ему комнаты. Осборнъ занималъ ту самую квартиру, въ которой жили капитанъ Кроули и его милая супруга.

— Прошу покорно объяснить, капитанъ, Доббинъ…. виноватъ! я хотлъ сказать: майоръ Доббинъ,— съ тхъ поръ, какъ лучшіе васъ люди умерли, а вы воспользовались этимъ и надли перья ихъ… сказалъ старикъ насмшливымъ тономъ.

— Ваша правда, сэръ: дйствительно, лучшіе люди умерли, подтвердилъ Доббинъ.— И вотъ объ одномъ-то изъ нихъ я хочу поговорить съ вами, прибавилъ Уильямъ.

— Прошу васъ, сэръ, объясниться покороче, сказалъ старикъ, нахмурившись.

— Я являюсь къ вамъ какъ преданнйшій другъ и исполнитель духовнаго завщанія Джоржа. Онъ составилъ его передъ выступленіемъ нашимъ въ дйствіе. Знаете ли вы, какъ ничтожны были его средства, и въ какомъ стсненномъ положеніи находится его вдова? прибавилъ Доббинъ, ршившись слушать Осборна не раздражаясь.

— Я знать не хочу его вдовы, сэръ, сказалъ Осборнъ.— Пусть ее отправляется къ своему отцу.

— Знаете ли вы, сэръ, положеніе мистриссъ Осборнъ? продолжалъ майоръ.— Она едва не умерла, едва разсудка не потеряла, при удар, разразившемся надъ нею. Поправится ли она — еще Богъ всть. Есть одна только надежда,— и объ этомъ-то я пришелъ поговорить съ вами. Мистриссъ Осборнъ скоро будетъ матерью… Станете ли вы продолжать обиду родителя надъ головой младенца, и простите ли вы Джоржа въ лиц новорожденнаго?

Старикъ пустился въ длинную рапсодію самохвальства и упрековъ. Въ первомъ случа, онъ старался успокоить совсть своимъ будто бы справедливымъ поступкомъ, во второмъ — преувеличеніемъ непокорности Джоржа. Во всей Англіи не нашлось бы отца, поступавшаго такъ великодушно въ отношеніи къ сыну, который, изъ прихоти своей, возсталъ противъ него, который и умирая не хотлъ сознаться, что онъ преступникъ. Пусть же сынъ принимаетъ на себя слдствія своего неповиновенія и своей глупости. Что касается до него, отца, то онъ всегда былъ господинъ своего слова. Онъ поклялся не говорить съ той женщиной и не признавать ея женою сына.

— Вы можете сказать ей это, съ клятвой заключилъ Осборнъ.— Что я сказалъ, то останется неизмннымъ до конца моей жизни.

Итакъ, нечего было надяться на помощь тестя. Бдной вдов предстояло жить скуднымъ пансіономъ, или тмъ, что вздумается Джозу дать ей.

‘Незачмъ и передавать Эмми словъ старика’— грустно думалъ Доббинъ.

Съ самого начала печальной катастрофы, мысли Амеліи были въ постоянномъ разстройств, подъ гнетомъ тоски, чувства ея находились въ какомъ-то оцпенніи, и съ одинаковымъ равнодушіемъ встртила бы она и худое и хорошее. И ласки и утшенія,— все принимала Эмми холодно, выслушавъ ихъ безсознательно, она снова погружалась въ свою печаль.

——

Опасаясь наскучить нашимъ читателямъ растянутостью разсказа, положимъ сразу, что, посл извстнаго разговора Доббина съ жестокосердымъ старикомъ, въ жизни нашей бдной Амеліи протекло цлыхъ двнадцать мсяцевъ, первую половину которыхъ она провела въ такой глубокой печали, что мы, наблюдая душевныя тревоги этого нжнаго и слабаго созданія, принуждены были отступить при вид жестокой скорби, подъ вліяніемъ которой изнывало сердце Амеліи. Обойдемте какъ можно тише вокругъ несчастнаго ложа, на которомъ болзненно томилась душа ея. Еще тише затворимте дверь мрачной комнаты, въ которой страдала Эмми, пока небо не послало ей утшенія. Наступилъ день восторга, смшаннаго съ удивленіемъ,— день, когда бдная вдова прижала къ труди своей младенца, съ глазами Джоржа,— мальчика, прекраснаго какъ Купидонъ. Какъ ново было для Эмми услышать первый его крикъ! какъ смялась она и плакала, надъ нимъ! Любовь, надежда и вра пробудились въ груди ея. Амелія была спасена. Доктора, лечившіе ее и опасавшіеся за ея жизнь и разсудокъ, съ нетерпніемъ ожидали этого кризиса. Много нужно было долгихъ мсяцевъ, полныхъ сомннія и страха, чтобъ взоры Эмми, также нжно, какъ прежде, обратились на тхъ, кто ухаживалъ за нею съ заботливостью доброй матери и преданнаго друга.

Майоръ Доббинъ былъ изъ этого числа. Мистриссъ о’Доудъ, получивъ приказаніе отъ своего мужа прибыть къ нему, передала свою паціентку на руки Уильяма, онъ-то и перевезъ ее въ Англію въ домъ ея матери. Человкъ, одаренный хотя сколько нибудь чувствительной душой, при вид Доббина, няньчившаго ребенка, и при вид восторга Амеліи, невольно растрогался бы. Уильямъ — крестный отецъ новорожденнаго — напрягалъ всю свою изобртательность при покупк чашечекъ, ложечекъ, побрякушечекъ и тому подобныхъ бездлушекъ для забавы малютки.

Надо ли говорить, какъ нжная мать няньчила и одвала дитя свое и жила имъ однимъ,— какъ отстраняла отъ него всхъ нянекъ и считала, что величайшая милость, какую она могла доставить Уильяму Доббину, состоитъ въ томъ, что ему, майору, ужь такъ и быть, дозволяется иногда поняньчиться съ крошкой Джоржемъ? Все назначеніе своего бытія, заключавшагося для нея въ бытіи малютки-сына, Амелія, съ этого времени, сосредоточила въ тхъ ласкахъ, которыми она осыпала дитя свое. Въ минуты уединенія и по ночамъ, съ сладостнымъ умиленіемъ упивалась Эмми тмъ восторгомъ материнской любви, который Провидніе ниспослало на долю женщины, той безусловной, великой преданности благому Промыслу, которая понятна только женщин. Доббину суждено было наслаждаться этими занятіями любящаго сердца Амеліи. Но если собственная любовь Уильяма къ Эмми и разгадала чувства, таившіяся въ самыхъ сокровенныхъ уголкахъ ея сердца,— то, увы! онъ также врно зналъ, что для него-то въ этомъ сердц не было мстечка, котораго онъ желалъ. И, зная это, честный Доббинъ съ покорностію переносилъ свою судьбу.

Я полагаю, что отецъ и мать Эмми безошибочно читали въ душ Доббина вс его тайныя ощущенія. Каждый день являлся онъ въ дом ихъ, по цлымъ часамъ просиживалъ то съ ними, то съ Амеліей, а иногда и съ мистеромъ Клаппомъ и его семействомъ. Подъ разными предлогами, и почти ежедневно, Доббинъ приносилъ съ собой подарки. У маленькой служанки мистера Седли онъ слылъ подъ именемъ майора Шюгарплюмсъ. Эта двочка, при появленіи Доббина, имла обыкновеніе разъигрывать роль церемоніймейстерши, докладывая мистриссъ Осборнъ объ его приход. Она до слезъ смялась надъ майоромъ Шюгарплюмсъ, когда онъ, въ одно прекрасное утро, притащилъ съ собой въ Фуламъ деревянную лошадку, барабанъ, трубу и другія воинственныя игрушки для маленькаго Джоржа, которому едва ли было и восемь мсяцевъ.

Ребенокъ спалъ.

— Тсс! шепнула Амелія, досадуя немного на скрипъ огромныхъ сапоговъ майора, и съ улыбкой протянула ему руку, которую Уильямъ, однакожъ, за тяжестію своего груза, не могъ принять.

— Мери! сказалъ Доббинъ маленькой двочк — той самой, которая называла его майоромъ Шюгарплюмсъ: — выйди отсюда, мн надо переговорить съ мистриссъ Осборнъ наедин.

Амелія, съ удивленіемъ взглянувъ на Уильяма, осторожно опустила спящаго младенца на постельку.

— Я пришелъ проститься съ вами, Амелія, говорилъ Доббинъ, взявъ ея тоненькую, бленькую ручку.

— Проститься?! Кудажь Вы дете? спросила Эмми, съ нжной улыбкой.

— Не скажу, куда, отвчалъ майоръ.— Передавайте письма моимъ агентамъ: они ужь доставятъ мн. Вы вдь напишете мн, Амелія, не правда ли?… Мн долго, очень долго не удастся видть васъ….

— Непремнно, непремнно! Я стану писать вамъ о маленькомъ Джорж, сказала Эмми.— Уильямъ, зачмъ вы узжаете? Вы такъ добры были ко мн и…. къ нему, прибавила она.— Взгляните на него!

Розовенькій пальчикъ малютки безсознательно обвился вокругъ пальца Доббина, и Амелія взглянула на него съ чистымъ материнскимъ удовольствіемъ. Самые ожесточенные взоры не могли бы быть для Уильяма прискорбне этого взгляда, выражавшаго безнадежный привтъ ему. Доббинъ наклонился надъ матерью и надъ дитятей: и съ минуту не въ состояніи былъ выговорить ни слова. Наконецъ, скрпя сердце, произнесъ онъ: ‘да благословитъ васъ Богъ! ‘

— God bless you! сказала Амелія, приподняла свою головку и поцаловала Доббина.— Тсс! не разбудите Джоржа, прибавила она, когда тяжелые шаги удалявшагося майора мрно застучали по полу.

Амелія не слыхала, какъ покатилась наемная коляска Уильяма: она смотрла на дитя, улыбавшееся ей и во сн.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

ГЛАВА ХXXII.

КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ, НЕ ИМЯ НИЧЕГО, МОЖНО ЖИТЬ ХОРОШО.

Я полагаю, что на Ярмарк Тщеславія не найдется ни одного постителя, который былъ бы такъ мало наблюдателенъ, чтобъ не подумалъ иногда о мірскихъ дяніяхъ своихъ знакомцевъ,— или столько равнодушенъ, чтобы не удивлялся, какимъ образомъ сосдъ его Джонсъ или сосдъ Смитсъ сводятъ концы съ концами аккуратно каждый годъ.

Напримръ, оставаясь при совершенномъ почтеніи и преданности къ семейству Дженкинсовъ, я не могу не предупредить, что появленіе ихъ въ Парк, въ большой barouche, съ гайдуками на запяткахъ, до конца жизни моей не перестанетъ удивлять меня, и я все буду теряться въ догадкахъ. Хотя, какъ извстно мн, экипажъ Дженкинсовъ взятъ съ прокату, а прислуга живетъ изъ за стола,— все-таки и на это потребно до шестисотъ фунтовъ въ годъ. А блестящіе обды, воспитаніе двухъ мальчиковъ въ Итон, лучшія гувернантки и учителя для дочерей, поздка за границу и поздка въ Истбурнъ или Вортингъ осенью, годичный балъ съ ужиномъ изъ лучшаго ресторана,— скажите, кто можетъ удержаться отъ удивленія и не спросить, какимъ образомъ Дженкинсы ведутъ свой бюджетъ?

— Да кто такой этотъ Дженкинсъ?

— Мы знаемъ его довольно хорошо. Онъ получаетъ жалованья въ годъ 1,200 фунтовъ.

— Вроятно, жена его иметъ состояніе?

— Помилуйте! миссъ Флинтъ — одно изъ одиннадцати чадъ небогатаго помщика въ Букигамшэйр. Все, что она получаетъ отъ своего семейства, заключается въ пулярк, которую высылаютъ ей на святки, и за которую она должна держать при себ двухъ или трехъ сестеръ, поить и кормить братьевъ, когда они прідутъ въ городъ. Какимъ образомъ Дженкинсы сводятъ балансы своихъ доходовъ?…

Три или четыре года прошло уже съ тхъ поръ, какъ Раудонъ Кроули и супруга, его избрали себ мстомъ жительства Парижъ, нанявъ тамъ небольшой, уютный домикъ въ улиц Курзонъ,— и во все это время рдкій кто изъ безчисленныхъ друзей ихъ не длалъ себ вопроса относительно жизни молодыхъ супруговъ. Сочинитель романа, какъ уже было сказано, обладаетъ даромъ всевднія. Вотъ и я, напримръ, подробно могу разсказать публик, какимъ образомъ Раудонъ и его жена жили безъ всякаго дохода, но въ тоже время обращаюсь съ покорнйшею просьбою къ публичнымъ вдомостямъ, имющимъ привычку длать извлеченія изъ современныхъ періодическихъ изданій, съ просьбою не перепечатывать слдующія, самыя врныя свднія, вычисленія и открытія, которыя я имю честь передать въ своемъ разсказ.

‘Сынъ мой — сказалъ бы я, еслибъ онъ былъ у меня — старайся, внимательнымъ наблюденіемъ и постояннымъ сношеніемъ съ людьми, узнать, какимъ образомъ человкъ, не имя ничего, живетъ хорошо. При этомъ замть, однакожъ, что не нужно входить съ такимъ человкомъ въ короткую связь, но слдуетъ длать вычисленія свои помощію какихъ либо вспомогательныхъ средствъ, точно такъ, какъ ршаютъ задачи посредствомъ логаримовъ, въ противномъ случа, наблюденіе твое будетъ слишкомъ трудное, да и дорого обойдется.’

Итакъ, не имя доходовъ, въ теченіи двухъ или трехъ лтъ, о которыхъ, однакожъ, мы можемъ сказать очень немного, Раудонъ Кроули съ женой проживали въ Париж счастливо и весьма спокойно. Въ этотъ промежутокъ времени полковникъ вышелъ въ отставку.

Сказано уже, что Ребекка, вскор по прибытіи въ Парижъ, заняла отличное положеніе въ обществ той столицы и была радушно принята въ самыхъ лучшихъ домахъ французскаго дворянства. Англичане высшаго круга ухаживали за нею, къ отчаянію своихъ жонъ, которымъ эта parvenue казалась невыносима. И нсколько мсяцевъ сряду мистриссъ Кроули безъ отдыху кружилась въ салонахъ Сенъ-жерменскаго предмстья,— очарованная и упоенная.

Чтожь касается до Раудона, то онъ неимоврно звалъ между всми этими дюшессами и придворными дамами. Старухи, игравшія съ нимъ въ экартэ, производили такой шумъ изъ-за какой нибудь пяти-франковой монеты, что, по мннію полковника, не стоило бы и садиться за зеленый столъ. И не могъ надивиться онъ, съ какой стати жена его каждый вечеръ мелкимъ бсомъ разсыпается передъ всми этими дюшессами. Увидвъ, что здсь ему длать нечего, Раудонъ выбралъ себ особый кругъ знакомства, не обязывая себя за какія либо стсненія въ отношеніи своихъ друзей и тоже предоставивъ и мистриссъ Кроули.

Говоря о джентльмен, который живетъ хорошо, не имя ничего, мы нарочно употребляемъ слово ничего, для того, чтобъ обозначить имъ нчто неизвстное, или, проще сказать, то, чего мы не въ состояніи понять, а именно: какимъ образомъ джентльменъ уплачиваетъ издержки по своему хозяйству? Нашъ другъ Раудонъ обладалъ необыкновенною способностью ко всмъ возможнымъ играмъ, постоянно упражняясь картами, костями и кіемъ. Можно предположить, съ нкоторой достоврностью, что Раудонъ особенно ловко владлъ этими орудіями пріобртенія противъ тхъ господъ, которые, съ своей стороны, берутъ ихъ въ руки совершенно случайно. Владть кіемъ, по моему, тоже самое, что владть кистью, флейтой или рапирой: съ перваго разу вы не знаете, какъ и взяться за который нибудь изъ этихъ предметовъ, и только безпрерывнымъ занятіемъ и постояннымъ стараніемъ, вмст съ природнымъ вкусомъ, можете усовершенствоваться въ нихъ. Такъ и Раудонъ Кроули: будучи сначала только аматёромъ бильярда, сдлался потомъ совершеннымъ маэстро на немъ. Подобно какъ у великаго полководца, съ увеличеніемъ опасности, геній его возвышался, и когда счастіе въ игр не благопріятствовало Раудону, онъ обыкновенно вооружайся искусствомъ и смлостью — поправлялъ самое неисправимое, повидимому, дло и къ концу дйствія выходилъ полнымъ побдителемъ, къ удивленію каждаго — то есть, такого, который еще не зналъ его игры. Тотъ же, кто уже потягался съ Кроули на бильярд, остерегался ставить свои деньги противъ игрока съ такимъ необыкновеннымъ счастіемъ и неподражаемымъ искусствомъ.

Въ картахъ — повторялась таже самая исторія. Въ начал Раудонъ обыкновенно страшно проигрывалъ, былъ безпеченъ и длалъ непростительныя ошибки, такъ что для неопытныхъ игра его была мастерски поставленной ловушкой. Но когда дло становилось серьёзне, когда на проигрыши у партнёровъ Раудона начинали разгораться глаза, игра его воспринимала противный характеръ и къ заключенію ночи непріятель разбивался въ-пухъ и прахъ…. Соперниковъ такой блестящей игры не отъискивалось.

Неудивительно посл того, что, вслдствіе такихъ успховъ, завистники и побжденные объ успхахъ побдителя поговаривали иногда съ нкоторою горечью, т. е., будто бы, игра полковника Кроули не совсмъ чиста…. Вдь говорили же французы про дюка Веллингтона, что одно только стеченіе благопріятныхъ обстоятельствъ доставляло ему побды повсюду.

Хотя Фраскати и Салонъ были открыты въ то время въ Париж, но манія къ игр такъ распространилась, что публичныхъ домовъ оказалось недостаточно, и игра велась и въ частныхъ домахъ. На небольшихъ, плнительныхъ вечернихъ runions полковника Кроули это пагубное увеселеніе выполнялось въ совершенств, къ великой досад нашей маленькой, добренькой Бекки. Съ глубочайшей скорбью разсказывала она о страсти своего мужа къ костямъ и оплакивала ее передъ каждымъ посщавшимъ домъ ея. Мистриссъ Кроули умоляла молодежь и въ руки не брать костей, и когда какой нибудь юный Гринъ или Рифльсъ проигрывалъ значительную сумму, Ребекка проводила цлую ночь въ слезахъ: такъ по крайней мр разсказывала служанка несчастному джентльмену, прибавляя, что госпожа ея на колняхъ умолкла мужа простить проигранный долгъ и уничтожить обязательство. Да возможно ли это? вдь самъ онъ проигралъ такъ много Блакстону, гусару, и графу Понтеру, ганноверскому улану! Грину, пожалуй, можно дать отсрочку, но уничтожить обязательство! Нтъ! карты не дтская забава.

И не одного Грина или Рифльса постигало такое несчастіе: и вс другіе — и все молодежь — возвращались домой съ длинными лицами, каждый проигравъ, боле или мене, за роковыми карточными столами мистриссъ Ребекки,— такъ что о дом ея начала распространяться дурная репутація. Старые люди предостерегали отъ опасности мене ихъ опытныхъ. Полковникъ о’Доудъ, напримръ, предостерегъ лейтенанта Спуни, и вслдствіе этого, однажды, за обдомъ въ Cafe de Paris произошла страшная ссора между фамиліями о’Доудъ и Кроули. Мистриссъ о’Доудъ указывала пальцами въ лицо мистриссъ Кроули и называла ея мужа шулеромъ. Полковникъ Кроули вызвалъ на дуэль полковника о’Доуда. Главнокомандующій, узнавъ объ этой ссор, послалъ за Раудономъ, уже приготовлявшимъ пистолеты. Вслдствіе этого приглашенія дуэль не состоялась, и если бы Ребекка не преклонила предъ генераломъ Туфто своихъ колней, ея супруга наврное услали бы въ отечество. Въ продолженіи нсколькихъ недль посл того, къ столамъ мистриссъ Кроули допускались одни только мирные граждане.

На зло неподражаемому искусству и постоянному счастію Раудона, Ребекка ясно начинала видть, что положеніе ихъ было ненадежно, и что, несмотря на принятое ими правило никому не платить, маленькому капиталу ихъ предстояла перспектива обратиться въ нуль.

— Игра, говаривала она часто: — хороша тмъ, что помогаетъ нашимъ доходамъ, но, въ сущности, она не составляетъ дохода. Рано или поздно, она можетъ наскучить нашимъ постителямъ,— и что тогда предстоитъ намъ?

Раудонъ вполн соглашался съ этимъ мнніемъ, и дйствительно замтилъ, что посл нсколькихъ пріятныхъ вечеровъ, проведенныхъ съ нимъ, джентльменамъ становилось скучно, и что даже прелести Ребекки теряли для нихъ свою прежнюю силу.

Тогда Бекки увидла настоятельную необходимость перевезти счастіе супруга на родимую сторону. Принявъ намреніе, во что бы то ни стало, добыть Раудону, дома или въ колоніяхъ, тепленькое мстечко, она ршилась двинуться въ Англію, чуть только поочистится для нея дорожка. И первый приступъ мистриссъ Кроули къ предположенной цли состоялъ въ томъ, чтобы Раудонъ вышелъ въ отставку и поступилъ такимъ образомъ на половинный пансіонъ, а для этого нужно было, чтобъ генералъ Туфто отказалъ полковнику Кроули отъ должности адъютанта. И, для достиженія желаннаго, Ребекка, во всхъ обществахъ, стала смяться надъ прической генерала и его корсетомъ, надъ поддльными зубами и претензіями его на побдителя прекраснаго пола. Не забыла повстить наша Бекки и о тхъ мечтаніяхъ сэра Туфто, изъ которыхъ онъ выводилъ, будто каждая приблизившаяся къ нему женщина непремнно должна влюбиться въ вето. Само собой разумется, не скрылись же отъ сэра Туфто вс эти продлки маленькой Бекки, и вниманіе его, а вмст съ тмъ букеты, обды въ модныхъ ресторанахъ, оперныя дожи и бездлушки посыпались на не совсмъ-то взрачную мистриссъ Брентъ, жену коммиссара Брента. Но отъ такой перемны бдная мистриссъ Туфто не стала счастливе, и, зная, что супругъ ея, раздушенный и завитой, стоялъ въ театр за креслами мистриссъ Брентъ, она по прежнему преспокойно оставалась дома, вс длинные вечера проводя съ своими дочерьми. Мсто сэра Туфто у Ребекки могло бы замниться цлой дюжиной другихъ обожателей, и ей, еслибъ она только хотла, ничего бы не стоило совершенно уничтожить свою новую соперницу, но мы уже сказали, что мистриссъ Раудонъ наскучила эта праздная толкотня въ обществ, ложи и гастрономическіе обды пресытили ее, букеты не могли составить надежнаго запаса на будущее время, и ей нельзя же было жить только бездлушками, кружевными платочками да лайковыми перчатками. Ребекка чувствовала всю мелочность подобныхъ удовольствій, и желанія ея направлялись къ боле существенной цли.

Въ это время между многими кредиторами полковника распространился слухъ, довольно пріятный для обихъ сторонъ, что миссъ Кроули, богатая тетка, отъ которой Раудонъ ожидалъ огромнаго наслдства, находилась въ отчаянномъ положеніи. Полковникъ долженъ поспшить къ ея болзненному одру, а мистриссъ Кроули и ея ребенокъ до возвращенія Раудона останутся въ Париж.

И Кроули, дйствительно отправился, безопасно достигнулъ Кале и…. тутъ можно бы, кажется, достоврно сказать, что Раудонъ подетъ теперь въ Доверъ, но вышло иначе, вмсто того, какими-то судьбами, нашъ путешественникъ попалъ въ Дюнкирксій дилижансъ и очутился въ Брюссел — мст, къ которому влекло его давнишнее расположеніе…. Судьбы эти, впрочемъ, извстны намъ: перемна маршрута супруга Ребекки основывалась вотъ на чемъ: въ Лондон онъ долженъ былъ больше, чмъ въ Париж, и предпочелъ потому маленькій бельгійскій городокъ двумъ шумнымъ европейскимъ столицамъ…

Но вотъ больная тетка умерла. Мистриссъ Кроули наложила глубокій трауръ на себя и маленькаго Раудона. А большой Раудонъ дятельно занимался длами по наслдству. Теперь супругамъ можно, кажется, занять premier въ отели, вмсто прежняго antresol. И Ребекка приступила къ хозяину съ переговорами объ убранств ихъ новой квартиры, долго совтовались они о занавсяхъ, коврахъ, мебеляхъ,— ршительно обо всемъ, исключая счетовъ.

Для отъзда Бекки, хозяинъ отели далъ ей свой собственный, покойный экипажъ и, вмст съ хозяйкой, ласково простился съ мистриссъ Раудонъ, въ надежд скораго свиданія. Француженка bonne и ребенокъ удобно помстились въ коляск. Услыхавъ объ отъзд нашей маленькой ршительной женщины, сэръ Туфто взбсился. Въ свою очередь, бсилась и мистриссъ Брентъ, потому что генералъ бсился. Лейтенантъ Спуни былъ пораженъ въ самое сердце. А хозяинъ отели дятельно занялся, между тмъ, приготовленіемъ апартаментовъ къ возвращенію очаровательной миледи и ея почтеннаго супруга. Онъ бережно охранялъ сундуки, оставленные его попеченію просьбою самой мистриссъ Кроули, хотя впослдствіи и оказалось, что содержащееся въ нихъ легко могло обойтись и безъ такихъ усиленныхъ заботъ.

Ребекка, прежде чмъ соединилась съ мужемъ въ столиц Бельгіи, сдлала поздку въ Англію, оставивъ на материк маленькаго сына на попеченіи француженки служанки.

Разлука съ маленькимъ Раудономъ не произвела печали въ сердц матери. Она еще не такъ-то свыклась съ нимъ. Слдуя похвальному обыкновенію французскихъ матерей, она передала его на руки няньки въ ближайшей отъ Парижа деревеньк, гд маленькій Раудонъ провелъ первые мсяцы своей жизни — нельзя сказать, чтобъ несчастливо — среди многочисленнаго семейства молочныхъ братьевъ, щеголявшихъ въ башмачкахъ на деревянныхъ подошвахъ. Отецъ частенько навщалъ его, и родительское сердце трепетало отъ восторга при вид краснощекаго, грязнаго, буйнаго и счастливаго своего первенца.

Ребекка же не находила нужнымъ баловать сына частыми свиданіями. Однажды онъ испортилъ ей новенькую шубку. Ласки няньки были для маленькаго Раудона въ тысячу разъ пріятне ласкъ матери, и онъ громко кричалъ и плакалъ, когда пришлось ему навсегда оставить свою кормилицу. Его утшили только обманомъ, что завтра онъ опять прідетъ къ няньк. А нянька, въ свою очередь, также печалилась при разлук съ своимъ воспитанникомъ, но и ее постарались утшить, съ той же искренностью, увреніемъ, что дитятю немедленно возвратятъ ея нжнымъ попеченіямъ… Долго, однакожъ, съ безпокойствомъ ждала она возвращенія маленькаго Раудона.

Друзья наши, можно сказать, были изъ числа первыхъ принадлежащихъ къ потоку англійскихъ предпріимчивыхъ путешественниковъ и искателей приключеній,— потоку, который впослдствіи наводнилъ материкъ и надлалъ множество промоинъ во всхъ столицахъ Европы. Въ счастливые дни 1817—18 годовъ, богатство и честь британцевъ ставились выше всего. Они не научились еще тогда, какъ мн сказывали, торговаться надъ каждой бездлицей съ такимъ упорствомъ, какимъ они отличаются теперь. Въ ту пору великіе города Европы были открыты предпріимчивости тхъ изъ нашихъ туристовъ, которые имютъ обыкновеніе расчитывать на чужіе карманы. Въ рдкомъ город Франціи или Италіи не увидли бы вы нашего благороднаго земляка, съ той надмнностью и тмъ чванствомъ, которые британецъ такъ ловко прикрываетъ обманчивою благовидностью наружности, везд и при всхъ случаяхъ. Такою же наружностью обладали и вышеупомянутые джентльмены, надувавшіе содержателей гостинницъ, выдававшіе фальшивые векселя на имена легковрныхъ банкировъ, увозившіе у каретныхъ мастеровъ лучшіе экипажи, у ювелировъ — таскавшіе дорогіе вещи,— обыгрывавшіе въ карты неопытныхъ путешественниковъ и даже уносившіе изъ публичныхъ библіотекъ книги. Назадъ тому тридцать лтъ, вамъ стоило только назвать себя Melor Anglais и путешествовать въ собственномъ экипаж, чтобы кредитъ вашъ былъ обезпеченъ гд бы вы ни захотли,— и джентльмены, вмсто того, чтобъ остаться обманутыми, сами обманывали какъ нельзя лучше.

Спустя нсколько недль посл отъзда достопочтеннйшей фамиліи Кроули, хозяинъ отели, въ которой она проживала, сдлалъ открытіе, что ему придется понести изъ за нея весьма значительныя потери. Но не узналъ бы онъ этого, еслибъ модистка мадамъ Марабо не растревожила его своими частыми визитами съ маленькимъ счетомъ къ мадамъ Кроули,— еслибъ Monsieur Didelot, изъ Boule d’Or, въ Пале-Ройял, не спросилъ его десятокъ разъ, куда скрылась celte charmante Miladi, которая купила у него нсколько часовъ и браслетъ. Даже бдная жена садовника, шесть мсяцевъ няньчившая маленькаго Раудона, не была расчитана какъ слдуетъ, что произошло, вроятно, отъ одной только забывчивости мистера и мистриссъ Кроули, впопыхахъ передъ отъздомъ. Что до хозяина отели, то онъ во всю жизнь свою не переставалъ проклинать англійскую націю, и ни одинъ путешественникъ не избгнулъ отъ него вопроса: не знаетъ ли онъ, гд находится нкто полковникъ лордъ Кроули, avec sa femme — une petite dame, trs-spirituelle!

— Ah, Monsieur! прибавлялъ онъ: — ils m’ont affreusement vol.

Главною цлью путешествія Ребекки въ Лондонъ было устроить родъ полюбовной сдлки съ многочисленными кредиторами ея мужа, предложивъ имъ дивидентъ девяти пенсовъ или шилинговъ съ каждаго фунта, съ тмъ, однакожь, условіемъ, если они доставятъ Раудону возможность возвратиться въ отечество. Не станемъ слдить за каждымъ шагомъ Бекки въ этихъ переговорахъ,— скажемъ только, что она ясно доказала кредиторамъ, что сумма, какою она иметъ право располагать, составляетъ весь капиталъ ея мужа, уврила ихъ, что полковникъ Кроули навсегда останется на материк, если долги его не будутъ приведены въ порядокъ, и наконецъ заставила единодушно согласиться и принять предложенную сумму. Такимъ образомъ, на полторы тысячи фунтовъ наличныхъ денегъ мистриссъ Раудонъ погасила долгъ въ девять разъ большій.

При этомъ случа Ребекка не нуждалась въ нотаріус. Она изложила все дло такъ просто и такъ ясно, что кредиторамъ осталось только согласиться. Мистеръ Люи, въ тоже время довренное лицо мистера Давидса,— мистеръ Моссъ, дйствующій за мистера Манасея, привтствовали леди какъ знаменитаго юриста, съ которымъ не могъ итти въ сравненіе никто другой.

Ребекка, съ приличной скромностью принявъ эти поздравленія, приказала подать бутылку шерри и пирожокъ, въ маленькой грязной квартир, гд велись эти переговоры,— пожала каждому изъ кредиторовъ руку и съ веселымъ духомъ полетла на материкъ соединиться съ мужемъ и сыномъ и обрадовать перваго съ его совершеннымъ освобожденіемъ. Чтожь до послдняго, то онъ находился въ полномъ пренебреженіи….

Итакъ, мистеръ и мистриссъ Кроули прибыли въ Лондонъ, показавъ предварительно, въ Париж, въ улиц Курзонъ всю способность свою къ искусству — не имя ничего, жить хорошо.

ГЛАВА XXXVII —

О ТОМЪ ЖЕ САМОМЪ, ЧТО И ВЪ ПРЕДЪИДУЩЕЙ.

Интересуясь только что описаннымъ нами предметомъ, мы хотимъ показать дале, какимъ образомъ, не имя ничего, можно устроить такъ-называемый домокъ. Его можно устроивать двоякимъ образомъ: или безъ мебели,— если у васъ есть кредитъ у гг. Джиллоусъ и Бантингсъ, которые, потому, и устроятъ все съ роскошью и сообразно вашему собственному вкусу и желанію, или же съ мебелью — мене затруднительное и сложное устройство, для всхъ вообще. Мистеръ и мистриссъ Кроули предпочли нанять себ этого послдняго рода домикъ.

До поступленія мистера Боульса въ управленіе домомъ и погребомъ въ Паркъ-Лейн, миссъ Кроули имла буфетчикомъ мистера Раггльса, уроженца усадьбы Кроули, и притомъ младшаго сына садовника въ фамильномъ имніи того же Кроули. Хорошее поведеніе, пріятная наружность и важная осанка выдвинули Раггльса изъ сада на запятки, а отъ запятокъ перемстили въ кладовыя. Пробывъ нсколько лтъ во глав всего учрежденія миссъ Матильды, получая хорошее жалованье, полновсные доходы и имя множество средствъ къ сбереженію лишняго, мистеръ Раггльсъ объявилъ намреніе вступить въ брачный союзъ съ бывшей кухаркой миссъ Кроули, достававшей себ хлбъ честнымъ образомъ — употребленіемъ скромнаго катка и зеленной лавкой въ ближайшемъ сосдств. На самомъ же дл этотъ союзъ состоялся, тайнымъ образомъ, уже нсколько лтъ тому назадъ, и новость о немъ сообщена была миссъ Кроули семилтнимъ мальчикомъ и осьмилтней двочкой, которыхъ постоянное присутствіе на кухн привлекло вниманіе миссъ Бриггсъ.

Вслдствіе этого, мистеръ Раггльсъ удалился изъ дому Матильды Кроули, чтобы лично принять на себя присмотръ за небольшой лавочкой и зеленью, и къ тому, что здсь было, онъ прибавилъ еще молоко и сливки, яицы и окорока, довольствуясь доходами съ сельскихъ произведеній, тогда какъ другіе отставные буфетчики занимались обыкновенно продажею крпкихъ напитковъ. Благодаря хорошимъ связямъ съ сосдними домоправителями и угощенію, которое мистеръ Раггльсъ, вмст съ женой, задавалъ, по временамъ, этимъ джентльменамъ, молоко, и сливки, и яицы принимали добрую извстность, и доходы отставного буфетчика увеличивались съ каждымъ годомъ. Такимъ образомъ, капиталецъ накоплялся,— и когда пронесся слухъ, что прекрасный домикъ подъ No 201, въ улиц Курзонъ, съ его богатой мебелью работы лучшихъ мастеровъ, будетъ продаваться съ молотка Чарльзъ Раггльсъ явился на торги изъ первыхъ и оставилъ этотъ домикъ за собой. Правда, онъ призанялъ нсколько, и за большіе проценты, у своего собрата-домоправителя, но большая часть уплаты за покупку пошла изъ собственнаго капитала. Мистриссъ Раггльсъ не безъ гордости легла на кровать изъ рзного магогони, подъ шолковыми занавсями, съ огромнымъ трюмо передъ глазами и гардеробомъ, въ которомъ могло бы помститься все семейство Раггльсъ.

Безъ сомннія, расчетливые супруги не имли намренія навсегда остаться въ такой роскошной квартир. Благоразуміе требовало отдать недавно купленный покойный домъ въ наемъ, и какъ только нашелся охотникъ, Раггльсы снова поселились въ своей лавочк. Но сколько удовольствія, сколько счастія составляло для мистера Раггльса выйти иногда изъ скромнаго жилища и отправиться въ улицу Курзонъ — посмотрть на домикъ свой, на свой собственный домикъ, полюбоваться на гераніумы, привтливо выглядывающіе изъ окна, и на рзную бронзовую скобку у дубовыхъ дверей!…

Раггльсъ былъ добрый человкъ — добрый и счастливый. Домъ доставлялъ такой достаточный доходъ, что мистеръ Чарльзъ ршился отдать дтей своихъ въ хорошія училища: сынишко — также Чарльзъ — былъ посланъ въ пансіонъ доктора Супштэйля, а маленькая Матильда — къ миссъ Пекковеръ, въ домъ Лаврентинумъ, на Клапам.

Раггльсъ любилъ членовъ семейства Кроули, какъ виновниковъ всего своего благополучія. Въ задней комнатк зеленной лавки, хранились у него силуэтъ миссъ Матильзы и рисунокъ швейцарской въ усадьб Кроули, сдланный тушью рукою старой двы.

Единственное прибавленіе, учиненное мистеромъ Чарльзомъ къ украшеніямъ дома на улиц Курзонъ, состояло — въ гравюр, изображавшей видъ усадьбы Кроули, въ Гэмпшэйр, и портретъ сэра Вальполя Кроули, баронета, сидящаго на колесниц, запряженной шестью блыми лошадьми, которыя несли его мимо озера, покрытаго лебедями и лодками, наполненными дамами въ огромныхъ фижмахъ и музыкантами съ факелами и въ парикахъ.

Какъ будто нарочно, домъ Раггльса въ улиц Курзонъ отдавался въ наемъ въ то самое время, когда Раудонъ съ женой возвратился въ Лондонъ. Полковникъ зналъ этотъ домъ и хозяина его довольно хорошо, связь послдняго съ семействомъ Кроули сохранялась постоянно: Раггльсъ частенько помогалъ Боульсу, когда миссъ Кроули принимала у себя друзей. Старикъ не только отдалъ домъ Раудону, но прислуживалъ ему, при гостяхъ, въ должности дворецкаго,— между тмъ какъ мистриссъ Раггльсъ распоряжалась кухней и приготовляла обды, въ свое время удостоивавшіеся похвалы миссъ Матильды. Вотъ по какому случаю Кроули, не имя ничего, устроилъ себ домокъ. А мистеръ Чарльзъ между тмъ все платилъ да платилъ — вс необходимыя таксы и пошлины, и проценты и капиталъ своему собрату-домоправителю, и за страхованіе, и жалованье за дтей,— и за продовольствіе семейства своего и даже нкоторое время и за полковника, и хотя это послднее чисто на чисто раззорило мистера Раггльса, такъ что дти его уже бгали по улиц и самому ему грозило тюрьмой…. да чтожь прикажете длать! вдь кто нибудь долженъ же платить за джентльмена, которому, не имя ничего, нужно жить хорошо! Такимъ образомъ несчастный Раггльсъ принималъ къ чужомъ пиру похмлье.

И сколько семействъ иногда вовлекается въ нищету и бдствіе великими практиканами въ род Раудоновъ Кроули! Какое множество нобльменовъ обкрадываютъ мелкихъ торговцевъ, удостоиваютъ надувать бдныхъ наемщиковъ своихъ въ какихъ нибудь нсколькихъ шиллингахъ! Когда вамъ случится прочитать въ газет, что одинъ благородный нобльменъ отправился на материкъ, а другой такой же благородный нобльменъ арестованъ въ своемъ дом, и узнаемъ потомъ, что каждый изъ нихъ въ долгу на шесть или на семь милліоновъ,— мы невольно сознаемся, что пораженіе славно, и уважаемъ жертву въ неизмримости ея погибели. Но кто пожалетъ бднаго цырульника, который не можетъ получить денегъ за то, что пудрилъ головы лакеямъ,— бднаго обойщика, который раззорился, длая орнаменты и павильоны для djen миледи,— бднаго портного, который употребилъ все свое состояніе, и даже боле, чтобъ только приготовить ливреи, заказанные ему милордомъ? Когда какой нибудь изъ громадныхъ домовъ обрушится, эти несчастные погибаютъ подъ развалинами его незамченные….

Раудонъ и жена его великодушно покровительствовали всмъ, кто только хотлъ служить имъ, и въ особенности, что нкогда услуживалъ миссъ Кроули. И нкоторые, по большой части бдные, охотно поддавались этому покровительству. Мистеръ Раггльсъ самъ поставлялъ зелень. Въ пивныхъ лтописяхъ не было еще такой рдкости, какъ счетъ изъ ‘Счастія въ Войн’, за, портеръ, выпитый слугами полковника Кроули, и каждый изъ нихъ также былъ долженъ большую часть своего жалованья, и такимъ образомъ невольно сохранялъ въ дом равновсіе. А между тмъ плата живому не производилась — ни слсарю, который починилъ замокъ,— ни стекольщику, вставлявшему стекла,— ни барышнику, у котораго взята коляска на прокатъ, ни груму, который привезъ эту коляску,— ни мяснику за часть телятины,— ни за уголья, на которыхъ поджаривалась эта часть, ни повару, поджаривавшему ее,— ни слугамъ, которымъ пришлись остатки этой телятины. Все это я передаю читателямъ съ тмъ, чтобы они составили себ понятіе, какимъ образомъ, не имя ничего, можно жить хорошо.

Въ маленькомъ городк подобныя вещи не пройдутъ незамченными. Тамъ мы легко можемъ узнать количество молока, употребляемаго нашимъ сосдомъ, знаемъ также, что сегодня будетъ у него за обдомъ. Весьма вроятно, что 200 и 202 нумера домовъ въ улиц Курзонъ знали, что длается у полковника Кроули, въ дом, занимавшемъ средину между ними,— тогда какъ Раудонъ, жена его и ихъ друзья не обладали такимъ всевдніемъ. Вы приходите, напримръ, въ No 201 и васъ встрчаютъ радушный пріемъ, ласковая улыбка, хорошій обдъ, дружеское пожатіе руки хозяина и хозяйки, какъ будто они были безспорными владтелями трехъ или четырехъ тысячъ годового дохода…. А обды, въ самомъ дл, были роскошны, и гостиныя убраны въ изяществомъ. Когда же хозяйка, т. е. Ребекка, садилась за фортепьяно и начинала пть романсы, съ наивной простотой и непринужденностію, каждый изъ присутствующихъ чувствовалъ въ эту минуту любовь къ семейственности и соглашался внутренно, что если мужъ Бекки и глуповатъ немного, зато жена его очаровательна, и что въ цломъ свт не найти обдовъ пріятне тхъ, которые длаютъ мистеръ и мистриссъ Кроули.

Остроуміе и другіе таланты, которыми обладала Ребекка, весьма скоро доставили ей извстность въ Лондон между нкоторымъ классомъ. У дверей ея дома часто останавливались щегольскіе экипажи, изъ которыхъ выходили важные особы. Коляска Бекки въ паркахъ окружалась замчательными денди. Въ маленькой лож ея третьяго яруса толпились многіе джентльмены, безпрестанно смнявшіе одинъ другого. Только одн леди держались отъ мистриссъ Раудонъ какъ-то въ отдаленіи, и двери ихъ домовъ никогда не отворялись для нашей маленькой, очаровательной авантюристки.

Нкоторыя изъ госпожъ, которыхъ мистриссъ Кроули знавала за границей, не только не хотли постить ее на этой сторон канала, но даже подтрунивали надъ нею, при встрчахъ въ обществ. Леди Бэйракръ, встртившись съ Ребеккой въ зал Оперы, въ минуту собрала дочерей своихъ вокругъ себя, какъ будто он могли заразиться прикосновеніемъ къ нимъ Бекки, и, отступивъ шага за два, поставила себя впереди ихъ фронта и потомъ пристально взглянула на маленькаго непріятеля. Но чтобы смутить полковницу Кроули, нужно было что нибудь посильне холодныхъ взглядовъ леди Бэйракръ. Когда леди де да Моль, разъзжавшая нсколько разъ въ Брюссел подл Ребекки, встртила открытую коляску мистриссъ Раудонъ въ Гайдъ-парк, она сдлалась слпа и никакъ по когда узнать своего прежняго друга. Даже мистриссъ Бленкинсопъ, жена банкира, отвернулась отъ Бекки, при встрч съ ней въ церкви…

Раудонъ не могъ равнодушно сносить пренебреженіе, которое оказывалось жен его, и длался угрюмъ и золъ. Онъ началъ поговаривать о вызов на дуэль мужей или братьевъ тхъ чваныхъ леди, которыя не отдавали должнаго почтенія его прекрасной супруг. Одни только приказанія и просьбы Ребекки возстановили въ Раудон прежнее хладнокровіе и благоразуміе.

— Нельзя же теб, могъ другъ, своими выстрлами ввести меня въ общество, говорила она, сохраняя всегдашнюю свою веселость.— Вспомни, что я была не больше, какъ простая гувернантка, а ты, старикашка мой, долгами, костями и картами пріобрлъ не совсмъ завидную репутацію…. Будь только хорошимъ мальчикомъ, во всемъ повинуйся твоей наставниц, и у насъ явится друзей сколько душ твоей угодно. Помнишь ли, какъ ты сердился, когда мы узнали чти тетушка наша все свое имніе отказала Питту и его жен? Не ты ли самъ разсказывалъ всему Парижу, что еслибъ я не поддержала тебя, то гд бы ты находился теперь? въ тюрьм St. Plagie, за долги, а ужь никоимъ образомъ не въ Лондон, да еще притомъ въ хорошенькомъ домик, со всми удобствами жизни…. Ты приходилъ въ такое бшенство, что готовъ былъ всми средствами вредить Питту Кроули. А что тутъ хорошаго! Бшенство цлаго міра не возвратило бы намъ денегъ твоей тетушки, и, по моему, лучше оставаться добрыми друзьями съ семействомъ твоего брата, нежели глупыми врагами, какъ, напримръ, Бютъ. Со смертію отца, усадьба Кроули будетъ для насъ пріятнымъ убжищемъ въ зимнее время. Въ случа, если бы мы раззорились, ты можешь сдлаться берейторомъ, а я пойду въ гувернантки къ дтямъ леди Джэйнъ… Раззорились! фуй, какія глупости говорю, я! Прежде чмъ это несчастіе постигнетъ насъ, я достану теб хорошее мстечко, а между тмъ Питтъ и малютка сынъ его могутъ умереть, и ты тогда наврное — сэръ Раудонъ, а я — миледи…. Пока мы живы, должно надяться. Я сдлаю-таки изъ тебя что нибудь порядочное. Кто продалъ лошадей такъ выгодно? кто заплатилъ твои долги? а?

При такихъ сильныхъ убжденіяхъ, Раудонъ принужденъ былъ сознаться, что онъ во всемъ обязанъ своей жен, и вполн вврялся попеченію ея на будущее время.

Миссъ Кроули, оставляя этотъ міръ, оставила и деньги, за которыя такъ усердно бились между собой добрые родственники, старшему племяннику своему Питту. Бютъ Кроули, узнавъ, что вмсто двадцати тысячъ, на которыя онъ расчитывалъ, ему досталось только пять, началъ съ того, что завязалъ съ племянникомъ ссору, кончившуюся совершеннымъ разрывомъ между ними. Съ другой стороны, поведеніе Раудона Кроули, получившаго только сто фунтовъ, удивляло его брата и восхищало невстку, которая расположена была снисходительно смотрть на всхъ членовъ фамиліи своего мужа. Раудонъ прислалъ изъ Парижа откровенное, добродушное письмо. Онъ зналъ — говорилось въ письм — что чрезъ свою женитьбу лишился всхъ милостей возлюбленной тетушки, и, не скрывая сожалній относительно непреклонности послдней, радовался, что деньги не достались чужимъ людямъ, но остаются собственностію ихъ фамиліи, и отъ души поздравлялъ брата съ его счастіемъ. Онъ посылалъ на память невстк небольшіе подарки и надялся, что она будетъ снисходительна къ мистриссъ Кроули. Въ письм заключался постскриптъ, писанный Ребеккой. Она также просила принять поздравленія и съ ея стороны, извщала, что будто бы и до сихъ поръ еще съ признательностью вспоминаетъ благосклонность мистера Питта Кроули, оказываемую ей въ ранніе дни, когда она была одинокой сиротой, наставницей его маленькихъ сестеръ, въ благополучіи которыхъ она постоянно принимала самое живое участіе. При семъ Бекки желала Питту Кроули всякаго счастія въ его супружеской жизни, и, испрашивая позволеніе заочно предложить леди Джейнъ, о доброт души которой весь свтъ относился съ отличной стороны, свою привязанность, она, Бекки, надялась, что современемъ ей дозволено будетъ представить своего малютку, и просила для него расположенія и покровительства мистера и мистриссъ Питтъ Кроули.

Питтъ Кроули принялъ это письмо весьма снисходительно,— снисходительне миссъ Кроули, когда та читала сочиненія Ребекки, писанныя рукой Раудона. Что до леди Джейнъ, она была въ восторг отъ посланія и ожидала, что мужъ ея тотчасъ же раздлитъ полученное наслдство на дв равныя части и одну изъ нихъ пошлетъ брату своему въ Парижъ.

Однакожь, къ удивленію миледи, Питтъ вовсе не былъ расположенъ къ подобной щедрости и не думалъ посылать брату вексель въ тридцать тысячъ фунтовъ. Онъ общался, впрочемъ, при первомъ появленіи Раудона въ Лондон сдлать ему хорошій подарокъ, если онъ согласится принять его. Поблагодаривъ мистриссъ Кроули за хорошее мнніе о немъ и леди Джейнъ, Питтъ Кроули милостиво объявилъ свою готовность употребить съ своей стороны все, что отъ него зависитъ, чтобъ быть полезнымъ маленькому ея сыну.

Такимъ образомъ состоялось примиреніе двухъ братьевъ. По прибытіи Ребекки въ Лондонъ, Питта и его жены тамъ не было. Нсколько разъ она прозжала мимо старыхъ дверей въ Паркъ-Лейн, посмотрть не приняли ли новобрачные во владніе домъ миссъ Кроули, но новая фамилія не появлялась, и только черезъ Раггльса Бекки услышала, что слуга миссъ Кроули, вс до одного, были распущены съ приличнымъ награжденіемъ, и что мистеръ Питтъ только разъ являлся въ Лондон, и то на нсколько дней — устроить дла по наслдству и продать книгопродавцу, въ улиц Бондъ, вс любимые миссъ Кроули французскіе романы. Ребекка имла основательныя причины желать прізда своей новой родственницы.

Когда прідетъ леди Джэйнъ — думала мистриссъ Раудонъ — она будетъ моей рукой и путеводительницей въ лондонскомъ обществ…. Что касается до женщинъ, я и думать не хочу!….

Въ подобномъ положеніи компаньонка, все равно какъ экипажъ или букетъ, составляетъ необходимую принадлежность всякой леди. Я всегда любовался обыкновеніемъ, по которому нжныя созданія, имющія сильную потребность сочувствія, нанимаютъ для себя изъ своихъ сестеръ добродушнаго, неразлучнаго друга. Видъ этой неизбжной подруги по найму, въ полиняломъ плать сидящей въ театральной лож позади нанявшаго возлюбленнаго друга, или занимающей заднее мсто въ экипаж, постоянно оказывалъ на меня цлительное и нравственное вліяніе! Но чтожь дальше? даже прекрасная, безсовстная, безчувственная мистриссъ Фейрбрассъ, отецъ которой умеръ отъ стыда черезъ нее,— даже милая, отважная мистриссъ Мантрапъ, для которой нигд и ни въ чемъ не существуетъ преградъ, даже и т, кто смло смотритъ въ лицо ршительно всему,— и т не смютъ показаться въ обществ безъ подруги-компаньонки…. Что за чувствительныя созданія, право!…

— Раудонъ, сказала Вении, однажды, поздно ночью, въ то время, какъ собравшееся у нихъ общество расположилось вокругъ ярко пылающаго камина въ гостиной (замтимъ, что мужчины собирались въ домъ Ребекки оканчивать ночь и находили, что мороженое и кофе, которыя подавались здсь, лучшія во всемъ Лондон): — мн хочется имть овчарку.

— Что такое? спросилъ Раудонъ, взглянувъ изъ за стола, на которомъ играли въ экартэ.

— Овчарку-собачку, отвчалъ молодой лордъ Соутдоунъ.— Что вамъ такъ вздумалось имть овчарку, милая мистриссъ Кроули? продолжалъ онъ, обращаясь къ Бекки. По мн, лучше имть датскую собаку. У меня есть одна на примт — огромная какъ камелопардъ, клянусь Юпитеромъ! Вы смло можете запрягать ее въ броамъ. Или персидскую гончую…. если хотите, я могу достать. Или маленькую моську, которую можно уложить въ одну изъ табакерокъ лорда Стэйна…. Въ Бэйсватер я видлъ у какого-то господина собаку съ такой забавной мордой,— я беру даму и мн же играть,— съ такой забавной мордой, при огромномъ нос, что вамъ удобно будетъ вшать на нее вашу шляпку….

— Взятка моя! важно провозгласилъ Раудонъ, по обыкновенію, весьма внимательный къ игр и не пускавшіяся въ разговоры, когда въ рукахъ у него находились карты,— разв только когда рчь заходила о лошадяхъ и выигрышахъ на пари.

— Что вамъ такъ вздумалось имть овчарку? снова спросилъ Соутдоунъ.

— Я подразумваю подъ этимъ названіемъ нравственную овчарку, отвчала Ребекка, засмялась и взглянула за лорда Стэйна.

— Чтожь это значитъ? спросилъ лордъ.

— Я хочу имть собачку, которая берегла бы меня отъ волковъ, продолжала Ребекка.— Мн нужна компаньонка.

— Такъ вотъ что! о, моя милая, невинная овечка! сказалъ маркизъ, при чемъ нижняя челюсть его выдвинулась, глаза, устремленные за Ребекку, прищурились, и на лиц появилась отвратительная улыбка.

Лордъ Стэйнъ стоялъ у камина, прихлебывая кофе. Огонекъ разливалъ пріятную теплоту. Вокругъ камина блистала дюжина огней, зажженныхъ въ причудливыхъ, бронзовыхъ, хрустальныхъ и фарфоровыхъ кекнетахъ. Они освщали на диван роскошную фигуру Ребекки, покрытую отборными, разнообразными цвтами. На ней было розовое платье, изъ подъ прозрачнаго гасоваго шарма вымазывались ея ослпительной близны плечи и ручки, волосы густыми кудрями вились около шейки, и одна изъ маленькихъ ножекъ Бекки высунулась изъ подъ новенькой шолковой матеріи — маленькая, очаровательная ножка, въ миленькомъ, миніатюрномъ башмачк, въ тонкомъ шолковомъ чулочк!

Тже самые кенкеты освщали и лысую голову лорда Стэйна, окаймленную рыжими волосами. Подъ густыми, косматыми бровями его сверкали узенькіе глаза, окруженные тысячами морщинъ. Нижняя челюсть лорда отвисла, и когда онъ смялся, изъ нея высовывалась два блые зуба. По случаю обда въ этотъ день съ знатными особами, на лорд Стэйн красовалась подвязка и орденская лента. Онъ былъ небольшого роста, съ порядочнымъ брюшкомъ, немножко кривоногъ, но, несмотря на эти недостатки, гордился своей наружностью, въ особенности прелестію ногъ, и любилъ поглаживать колно съ надтою подвязкой.

— Понимаемъ, сказалъ онъ: — это значитъ, что для овечки недостаточно защиты одного пастушка.

— Пастушокъ мой слишкомъ любятъ играть въ карты и посщать клубы, отвчала овечка, засмявшись.

— Скажите, пожалуете! вотъ какъ! замтилъ милордъ.

— Я беру три за два, сказалъ въ эту минуту Раудонъ за карточнымъ столомъ.

— Ай да Мелибей! пропищалъ благородный маркизъ.— Настоящій пастушокъ — такъ и стрижетъ Соутдоуна!… И что за чудный барашекъ! Какой нжный пушокъ!…

Ребекка бросила на него презрительный взглядъ.

— Милордъ! сказала она: — вы забываетесь!

Лордъ Стэйнъ, съ раннихъ лтъ своей жизни, отличался дерзостью характера и счастіемъ въ игр. Въ азарт онъ просидлъ однажды съ мистеромъ Фоксомъ два дня и дв ночи, вообще безпрестанно обыгрывалъ самыхъ знаменитыхъ государственныхъ сановниковъ. Говорятъ, будто бы и самый маркизатъ выигранъ былъ имъ за игорнымъ столомъ. Эти мимолетные fredaines чрезвычайно не нравились лорду. Ребекка видла, какъ брови его начинали хмуриться.

Она встала съ дивана, подошла къ нему и съ кисленькой миной взяла отъ него чашку.

— Да, сказала Бекки: — мн нужна простая дворняшка, только она не захочетъ лаять на васъ….

И съ этимъ вмст мистриссъ Раудонъ вышла въ сосднюю комнату, сла за фортепьяно и начала пть французскіе романсы такимъ нжнымъ, плнительнымъ голосомъ, что смягченный нобльменъ отправился къ ней, и мы видли потомъ, какъ онъ преклонилъ свою лысую голову надъ головой Ребекки.

Между тмъ Раудонъ и его пріятель продолжали экартэ. Полковникъ выигралъ, какъ и всегда выигрывалъ. Въ то время, какъ жена его плняла своимъ остроуміемъ и красотой, онъ молча сидлъ въ сторон, не понимая ни слова изъ шутокъ, намековъ и аллегорическихъ выраженій, происходившихъ въ кружк Ребекки.

‘Здоровъ ли мужъ мистриссъ Кроули?’ обыкновенно спрашивалъ лордъ Стэйнъ, встрчаясь съ нимъ. И Раудонъ Кроули не былъ боле полковникомъ: на всю свою жизнь получилъ онъ названіе мужа мистриссъ Кроули.

——

Мы еще ни слова не сказали о маленькомъ Раудон, и потому собственно, что онъ скрывался гд-то наверху, на чердак, только изрдка выползая оттуда, для развлеченія, на кухню. Чадолюбивая мать, кажется, забыла объ его существованіи. Пока еще французская bonne оставалась въ семейств мистера Кроули: дитя безотлучно находилось при ней, но когда француженка оставила домъ нашихъ супруговъ, ребенокъ, плача въ уединеніи по цлымъ ночамъ, возбудилъ состраданіе въ горничной, и она брала маленькаго Раудона къ себ въ постель, на томъ же чердак, и утшала его какъ умла.

Однажды, Ребекка, милордъ Стэйнъ и еще двое гостей сидли, посл оперы, въ гостиной и пили чай, какъ вдругъ надъ головами ихъ послышался дтскій плачъ.

— Это мой малютка плачетъ о своей няньк, сказала Ребекка, и въ мысляхъ не имя утшить дитя.

— Пожалуста, не тревожьте вашихъ чувствъ, не ходите къ нему, сардонически сказалъ лордъ Стэйнъ.

— Къ чему! замтилъ кто-то другой, покраснвъ: — покричитъ да и заснетъ.

И они снова пустились въ сужденія объ опер.

Раудонъ же прокрался посмотрть, что длается съ его сыномъ и наслдникомъ, но, найдя, что честная Долли убаюкиваетъ ребенка, возвратился къ обществу. Уборная полковника находилась въ томъ же верхнемъ этаж, и потому свиданія его съ сыномъ были не такъ рдки, какъ у нжной мама. По утрамъ, когда Раудонъ-папа брился, Раудонъ-сынокъ, садясь подл отца, съ наслажденіемъ любовался производимой имъ операціей надъ бородой. Вообще, Раудонъ старшій и Раудонъ младшій были большими друзьями. Отецъ повременамъ приносилъ сыну разныя лакомства и пряталъ ихъ въ эполетную картонку. Ребенокъ, отъискавъ ихъ, приходилъ въ восторгъ, смялся отъ души,— только не слишкомъ громко: мама спитъ внизу: чего добраго, пожалуй еще разбудишь ее. А спать ложилась мама довольно поздно и раньше полудня почти никогда не вставала.

Мистеръ Кроули накупилъ мальчику множество книжекъ съ картинками и завалилъ игрушками всю дтскую. Вс стны были покрыты рисунками, приклеенными отцомъ и купленными имъ на чистыя денежки. Когда кончалась его служба въ Парк, при особ мистриссъ Кроули, онъ тотчасъ же отправлялся къ сыну. Ребенокъ верхомъ садился на его колни и воображалъ, будто детъ на лошади,— дергалъ папа за огромные усы, словно они были для него уздечкой, и проводилъ цлые дни въ неутомимыхъ шалостяхъ.

Раудонъ старшій не отставалъ отъ младшаго. Однажды отецъ, въ порыв восторга, схватилъ своего пятилтняго сына на руки, приподнялъ кверху (комната была невысока) и такъ сильно ударилъ его о потолокъ, что ребенокъ едва не выпалъ изъ рукъ папа.

Маленькій Раудонъ настроилъ свои губки, чтобъ заревть, но отецъ остановилъ намреніе малютки, на которое тотъ, по сил удара, имлъ, конечно, полное право.

— Ради Бога, Рауди, не разбуди мама, шепталъ папа.

Ребенокъ жалобно взглянулъ ему въ лицо, сжалъ губенки, скрестилъ ручки и не пикнулъ. Раудонъ разсказалъ объ этомъ происшествіи всхъ клубахъ, везд, гд представлялся случай, и всякому, кто только хотлъ слушать.

— Клянусь вамъ, сэръ, говорилъ онъ: — чудо какой ребенокъ ростетъ у меня! настоящій козырь! почти полголовы проскочило въ потолокъ, а онъ и не пикнулъ, чтобъ не потревожить своей мамаши…

По временамъ — раза два въ недлю, мамаша, однакожь, удостоила сына своего посщеніемъ. Она являлась какъ одушевленная фигура изъ Magasin des Modes, съ фальшиво ласковой улыбкой, въ превосходномъ плать, въ маленькихъ перчаткахъ и ботинкахъ, въ отличныхъ шарфахъ, кружевахъ и съ ослпительнымъ блескомъ брильянтовъ, въ новой шляпк со свжими цвтками и вели колнными страусовыми перьями, нжными и снжными какъ камеліи. Съ видомъ покровительства, кивала головой Ребекка малютк, робко поглядывавшему за нее и оставлявшему свой обдъ или солдатиковъ, которыхъ рисовалъ. Когда прекрасная мама уходила, дтская наполнялась благоуханіемъ. Въ глазахъ Рауди, Бекки была чмъ-то нездшнимъ, далеко превосходящимъ отца, цлый свтъ даже. Ребенокъ поклонялся своей мама, восхищался ею и чувствовалъ благоговйный трепетъ, когда ему приходилось хать куда нибудь вмст съ ней. Занимая въ экипаж заднее мсто, малютка не смлъ говорить и во вс глаза смотрлъ на предметъ своего обожанія. Джентльмены подъзжали къ Бекки на статныхъ лошадяхъ, улыбались ей и говорили съ нею. И какъ глаза ея блистали въ это время! Когда Рауди вызжалъ съ мама, на него надвали новенькое платье. Въ его коричневой голландк прилично было оставаться только дома. Иногда, въ отсутствіе матери и пока Долли стлала постельку для него, ребенокъ спускался въ нижній этажъ, и ему казалось, что онъ ходитъ по чертогамъ волшебницъ, по таинственнымъ комнатамъ роскоши и очарованія. Въ гардероб висли т чудныя платья — розовыя, голубыя и разноцвтныя — въ которыхъ волшебница-мать являлась къ нему. Тамъ были футляры для брильянтовъ, хрустальные флаконы, таинственная бронзовая рука, на которой блистали сотни колецъ, огромное трюмо — это чудо искуства, въ моторомъ Рауди могъ видть свою удивляющуюся головку и отраженіе Долли, странно исковерканной: малютк казалось, будто она поправляла постель его на потолк. О, бдный, одинокій, заброшенный мальчикъ! Съ именемъ матери у каждаго ребенка безсознательно соединяется мысль о великой нжности души, а вотъ одинъ изъ нихъ, который обожалъ и поклонялся камню!

Раудонъ Кроули, при всемъ своемъ образ жизни, могъ привязываться,— мотъ любить не однхъ женщинъ, но и дтей. Къ Раудону младшему онъ питалъ тайную симпатію, не избгнувшую отъ проницательности Ребекки, хотя она и не говорила объ этомъ своему мужу. Раудонъ между тмъ стыдился своей родительской нжности, всми силами старался скрывать ее отъ жены, предаваясь этой слабости только наедин съ мальчикомъ.

Онъ часто бралъ его по утрамъ въ конюшни и въ Паркъ. Лордъ Соутдоунъ — добрйшая душа, готовый во всякое время подарить вамъ шляпу съ головы, и котораго величайшимъ удовольствіемъ было накупать разныхъ бездлушекъ, съ тмъ, чтобы потомъ раздарить ихъ — купилъ для Рауди шотландскую лошадку. Отецъ съ восхищеніемъ сажалъ на нее своего любимца и провожалъ его въ Паркъ. Ему пріятно было иногда взглянуть на свои старыя коварны и на гвардейцевъ, съ которыми онъ служилъ, при этомъ случа, Раудонъ съ сожалніемъ вспоминалъ о своей холостой жизни. Старые воины радовались, находя въ немъ ихъ врнаго товарища, и ласкали маленькаго полковника. Полковникъ находилъ обды за общимъ столомъ съ собратами-офицерами весьма пріятными.

— Сознаюсь, что по уму своему я никакъ не пара ей. Но все же она не ошиблась во мн, говаривалъ онъ,— и говаривалъ справедливо: дйствительно, Ребекка не ошиблась въ немъ.

Она пламенно любила мужа, всегда была добра и ласкова къ нему, никогда не выказывала ему своего пренебреженія, но не за то ли Бекки и любила Раудона, что онъ былъ глупъ? Раудонъ для нея — старшій, слуга и maite d’hotl, ходятъ по ея порученіямъ, безпрекословно повинуется всмъ ея приказаніямъ, безропотно носитъ ее по Парку, доставляетъ въ Оперу и, утшаясь во время представленія въ любимомъ клуб, пунктуально является къ концу пьесы. Когда наняли компаньонку, домашнія обязанности супруга сдлались гораздо легче. Жена позволяла ему отлучаться отъ обдовъ и отставила отъ должности провожатаго въ Оперу.

— Пожалуста, не оставайся сегодня вечеромъ дома, скучать, позжай куда нибудь, говорила она. У меня будутъ гости, которые не доставятъ теб никакого удовольствія. Я бы и не пригласила ихъ, но ты знаешь, что это длается для тебя же…. Теперь у меня есть своя овчарка, значитъ можно остаться и одной.

‘Овчарка-компаньонка! Бекки Шарпъ съ компаньонкой! Недурно, очень недурно!’ — думала мистриссъ Раудонъ, лаская свое самолюбіе.

——

Однажды утромъ, въ воскресенье, когда Раудонъ Кроули, его малютка-сынъ и шотландская лошадка отправлялись на обычную прогулку въ Паркъ, они повстрчали одного стариннаго знакомаго, капрала Клинка, разговаривавшаго съ своимъ другомъ, старымъ джентльменомъ, державшимъ на рукахъ мальчика однихъ лтъ съ маленькимъ Рауди. Этотъ мальчик, ухватившись за ватерлосскую медаль капрала, разсматривалъ ее съ любопытствомъ и восторгомъ.

— Съ добрымъ утромъ, сэръ, сказалъ капралъ, въ отвть на: ‘здорово, Клинкъ!’ Вотъ и этотъ молоденькій джентльменъ ровесникъ маленькому полковнику, продолжалъ онъ.

— Его отецъ тоже былъ подъ Ватерлоо, прибавилъ старый джентльменъ, державшій мальчика.— Не правда ли, Джоржъ, папа твой былъ подъ Ватерлоо?

— Былъ, отвчалъ Джоржъ, пристально осматривая мальчика на маленькой лошадк, между тмъ какъ послдній, въ свою очередь, также глядлъ на него.

— И въ линейномъ полку въ добавокъ, сказалъ Кланкъ.

— Онъ былъ капитаномъ въ …..томъ полку, съ гордостію замтилъ старый джентльменъ.— Капитанъ Осборнъ, сэръ: можетъ быть, вы знавали его. Онъ умеръ смертію героя, сражаясь противъ корсиканскаго злодя….

По лицу полковника Кроули разлился огненный румяняцъ.

— Какже, я зналъ его очень хорошо, сэръ, сказалъ онъ: — а что его жена, его милая, добрая жена, сэръ,— здорова ли она?

— Она дочь моя, сэръ, отвтилъ старый джентльменъ, опуская мальчика и вынимая, съ величайшей торжественностью, карточку к вручая ее полковнику.

‘Мистеръ Седли, единственный агентъ Чернаго Алмаза и Противопепельнаго Угольнаго Общества, на пристани Бункера, въ улиц Темзы, и въ домикахъ Анна-Марія, по Западной Фуламской дорог’,— было написано на карточк.

Маленькій Джоржъ между тмъ, подойдя къ шотландской лошадк, съ любопытствомъ разсматривалъ ее.

— Не хочешь ли прокатиться со мной? спросилъ его маленькій Раудонъ.

— Хочу, отвчалъ Джоржъ.

И полковникъ, но все это время смотрвшій на него съ особеннымъ участіемъ, поднялъ ребенка и посадилъ на лошадку, позади Рауди.

— Держись за него крпче, сказалъ онъ: — обойми моего сына… Его зовутъ Раудономъ.

Оба мальчика засмялись.

— Миле такой парочки, я думаю, не встртить вамъ, замть добродушный капралъ.

И полковникъ, капралъ и старый мистеръ Седли, вооруженный зонтикомъ, тихонько побрели подл дтей.

ГЛАВА XXXVIII.

СЕМЕЙСТВО СЪ ОГРАНИЧЕННЫМИ СРЕДСТВАМИ.

Надо полагать, маленькій Джоржъ похалъ, отъ мста встрчи съ Рауди, въ окрестности Лондона, въ Фуламъ, поэтому воспользуемтесь случаемъ остановиться въ этихъ предмстьяхъ и навести нкоторыя справки относительно нашихъ друзей, такъ давно оставленныхъ нами. Что-то подлываетъ и здорова ли, посл ватерлосской бури, ваша мистриссъ Амелія? Что сталось съ нашимъ честнымъ майоромъ Доббиномъ? Не слышно ли чего новенькаго о знаменитомъ сборщик податей съ Боггли-Уолла?

Относительно послдняго, мы имемъ слдующія фактическія извстія:

Нашъ почтенный толстякъ, нашъ другъ Джозефъ Седли, вскор посл побга изъ Брюсселя, отправился въ Индію. Кончился ли срокъ его отпуска, или онъ боялся встрчи съ свидтелями его ватерлосскаго бгства, того мы не знаемъ хорошенько, только Джозефъ отправился къ своей должности въ Бенгаль весьма скоро посл того, какъ Наполеонъ избралъ своей резиденціей островъ св. Елены, гд нашъ сборщикъ податей имлъ счастіе видться съ знаменитымъ изгнанникомъ. Любопытно было послушать мистера Седли, когда онъ разсказывалъ на корабл, что эта встрча его съ корсиканцемъ была уже не первая, и что подъ Ватерлоо онъ славно отбрилъ нкоего французскаго генерала. Въ запас Джоя заключались тысячи анекдотовъ о разныхъ знаменитыхъ битвахъ, онъ зналъ позицію каждаго полка и потерю каждаго изъ нихъ. Онъ, не красня, говорилъ, что самъ участвовалъ въ побдахъ, былъ съ арміей и привозилъ депеши для дюка Веллингтона. Джой описывалъ поступки и передавалъ слова дюка въ самыя критическія минуты ватерлосскаго дня съ такимъ аккуратнымъ знаніемъ мнній и поступковъ его свтлости, что присутствіе сборщика податей, въ теченіи дня, подл побдителя оказывалось несомнннымъ. Но такъ какъ Джозъ — это его же слова — не находился въ спискахъ дйствующей арміи, потому-то и имя его ни разу не упоминалось въ публичныхъ документахъ, относительно баталіи. Увряя другихъ, пріятель, нашъ и самъ наконецъ начиналъ врить, что дйствительно былъ тогда въ арміи. Явившись въ Калькутту, Джой производилъ нкоторый фуроръ и во все-время пребыванія своего въ Бенгал назывался Седли-Ватерлосскій.

Векселя, данные Джоемъ за покупку извстныхъ читателю лошадей, были выплачены безъ всякаго замедленія имъ самимъ и его агентами. Но никто не знаетъ до сихъ поръ, что сталось съ этими лошадьми, какъ отдлался мистеръ Джозъ отъ нихъ, а вмст съ тмъ и отъ Исидора, продавшаго срую лошадь, весьма вроятно, ту самую, на которой халъ сборщикъ податей въ Валансьен въ осеннее время 1815 года.

Лондонскіе агенты Джоза получили приказаніе выдавать его родителямъ ежегодно по сту-двадцати фунтовъ, составившихъ главную поддержку стариковъ. Вс спекуляціи мистера Седли со времени его банкрутства выходили какъ-то неудачны, нимало не поправляя плохихъ обстоятельствъ стараго джентльмена. Онъ пробовалъ быть и винопродавцемъ, и углепродавцемъ, и коммиссіонеромъ, и пр., и пр., и пр. При каждомъ новомъ занятіи, мистеръ Седли посылалъ во всмъ своимъ друзьямъ длинныя объявленія, заказывалъ къ дверямъ новыя мдныя дощечки и въ пышныхъ выраженіяхъ предсказывалъ всмъ перемну своего счастія. Но счастіе бжало слабаго, больного старики Друзья одинъ за однимъ покидали его, не слишкомъ-то охотно покупая у своего пріятеля дорогой уголь и дурное вино. Во всемъ свт одна только мистриссъ Седли, смотря на усердіе мужа, съ какимъ каждое утро ходилъ онъ въ Сити, воображала, что у него еще водятся занятія. Потихонечку брелъ онъ вечеромъ домой, а иногда заходилъ въ скромный клубъ или таверну — поврять бюджетъ всего государства. Но какъ-то странно было слушать отъ мистера Седли, когда онъ разсуждалъ о милліонахъ, лаж и начетахъ, о томъ, что сдлалъ Ротшильдъ и братья Бэйринсы. Старикъ упоминалъ о такихъ огромныхъ суммахъ, что члены клуба — аптекарь, могильщикъ, старшій десятникъ и мистеръ Клаппъ — старинный нашъ знакомецъ — слушали его съ особеннымъ почтеніемъ.

— Было и для насъ времячко, сэръ! говорилъ мистеръ Седли, по обыкновенію, обращаясь ко всмъ постителямъ.— Сынъ мой, сэръ, въ эту минуту главнымъ членомъ Рамгунгскаго магистрата въ Бенгальскомъ президенств и аккуратно каждый мсяцъ откладываетъ свои четыре тысячи рупій. Дочь моя могла бы быть полковницей, еслибъ захотла. Я завтра же могу потребовать на имя сына моего дв тысячи фунтовъ, и мн ихъ тотчасъ выдадутъ. Фамилія Седли всегда гордилась своимъ именемъ.

Что длать! и вамъ и мн, мой дорогой читатель, придется, можетъ быть, испытать участь, подобную участи старика Седли. Очень многіе изъ нашихъ друзей подверглись ей. Счастіе легко можетъ измнить намъ, силы — пожалуй, покинутъ насъ,— и наше мсто замнится другими, лучшими и молодыми силами. Счастіе жизни какъ корабль безъ кормила катается по бурному океану и часто оставляетъ насъ разбитыми и кинутыми на мель. Ваши пріятели перейдутъ черезъ дорогу, при встрч съ вами, или, что еще хуже, протянутъ пару пальцевъ, предлагая тмъ самое жалкое покровительство,— и потомъ, какъ вамъ извстно, лишь только отвернетесь, другъ вашъ начнетъ съ такихъ словъ: ‘бдняга! какъ онъ былъ неблагоразуменъ! сколько прекрасныхъ случаевъ упустилъ!…’ Да, да! экипажъ и три тысячи фунтовъ дохода не составляютъ еще для людей высшей степени счастія. Если и для шарлатановъ есть успхъ, если гаеры и плуты наживаются, и, viceversa, раздляя неудачи и благополучіе наравн съ способнйшими и честнйшими изъ васъ,— то…. послушайте, любезные мои читатели, къ чему же гнаться намъ за дарами и удовольствіями ‘Ярмарки Тщеславія?’ зачмъ вамъ… Но — позвольте: мы, кажется, заходимъ слишкомъ далеко.

Будь мистриссъ Седли женщина съ энергіей, она постаралась бы возстановить павшее благосостояніе мужа тмъ, напримръ, чтобъ, нанимая большой домъ, принимать разныхъ нахлбниковъ. Раззорившійся Седли въ такомъ случа разъигрывалъ бы роль мужа хозяйки новооткрытаго заведенія, былъ бы Муно приватной жизни, почетный лордъ и господинъ, рзальщикъ, домашній дворецкій и покорный супругъ владтельницы дома. Я видывалъ весьма умныхъ и благовоспитанныхъ людей, обладавшихъ огромными надеждами и бодростью,— людей, которые въ молодости кутили напропалую, держали егерей, собакъ, а подъ старость — съ почтеніемъ прислуживались какой нибудь старушонк, разрзая для нея за столомъ баранину, и важничали своими скучными обдами.— У мистриссъ Седли, какъ мы уже сказали, недоставало духу прошумть для читающихъ газету ‘Times’: ‘Въ такомъ то мст. избранные друзья собираются присоединиться къ веселому музыкальному семейству.’ Она удовольствовалась положеніемъ на берегу, на который фортуна выбросила ее. Карьера старой четы кончилась навсегда.

Не думаю, однакожъ, чтобы супруги были несчастны. Быть можетъ, гордость ихъ съ паденіемъ обнаруживалась боле, нежели при благопріятныхъ обстоятельствахъ. Мистриссъ Седли, въ глазахъ хозяйки дома, мистриссъ Клаппъ, постоянно казалась важной персоной, особливо когда спускалась въ нижніе апартаменты или на кухню, отличавшуюся весьма пріятнымъ видомъ. Шляпки и ленты ирландской двочки-служанки, Бетти Фланаганъ, ея лукавство, лность, ея не хозяйственныя распоряженія на счетъ свчей, употребленныхъ на кухн, ея непомрное употребленіе сахару и чаю, и тому подобное, занимали и забавляли старую леди столько же, какъ и дйствія прежней ея прислуги, когда у нея были и Самбо и кучеръ, и грумъ, и лакей, и ключница съ цлой партіей служанокъ, прежней ея прислуги, о которой мистриссъ Седли говорила разъ по сту на день. Кром Бетти Фланаганъ, наблюдательности старой леди подвергались и другіе особы, не столько близкіе къ ней своимъ помщеніемъ. Она знала, какимъ образомъ каждый обитатель домика ведетъ свои расходы,— отступала въ сторону, когда актриса мистриссъ Руженонъ проходила мимо, съ своимъ сомнительнаго происхожденія семействомъ,— поднимала кверху носъ, когда мистриссъ Пестлеръ, аптекарша, прозжала въ своей кабріолетк,— входила въ разговоръ съ зеленщицей о копеечныхъ брюквахъ, которыя любилъ мистеръ Седли,— посматривала на молочника и на разнощика-булочника, посщала мясника, у котораго гораздо меньше было хлопотъ за продажею сотни быковъ, нежели у мистриссъ Седли за приготовленіемъ части баранины,— отсчитывая картофель на жаркое,— но воскреснымъ днямъ, одвшись въ лучшее платье, ходила дважды въ церковь и по вечерамъ читала проповди Блэйра.

Въ эти дни, мистеръ Седли, свободный, отъ занятіи, бралъ съ собой маленькаго внука Джоржа въ сосдніе парки, въ Кенсингтонскій садъ, посмотрть солдатъ или покормить утокъ. Джоржу чрезвычайно нравились красные мундиры. Ддушка разсказывалъ ему, какъ отецъ его былъ знаменитымъ воиномъ, рекомендовалъ его сержантамъ и другимъ героямъ Ватерлоо, какъ сына капитана Осборна, который умеръ славною смертью въ памятный день осьмнадцатаго іюня. Въ первыя воскресенья, когда только начались эти прогулки Джоржа, рогъ изобилія щедро, сыпалъ на него свои дары, въ вид различныхъ сластей,— и малютка наврное разстроилъ бы свое здоровье, еслибъ Амелія не объявила, что внучекъ не пойдетъ гулять съ своимъ ддушкой, до тхъ поръ, пока послдній не общаетъ торжественно — не давать ребенку ни яблоковъ, ни конфектъ, ни тому подобныхъ лакомствъ.

Этотъ же маленькій Джоржъ былъ причиной нкоторой холодности и тайной ревности, происшедшихъ между мистриссъ Седли и ея дочерью. Однажды вечеромъ., Амелія, замтивъ, что мама ея вышла куда-то изъ комнаты, инстинктивно бросилась наверхъ, въ дтскую, гд крпкимъ сномъ спало ея дитя,— и вдругъ услышала крики Джоржа. Прибжавъ въ дтскую, Эмми застала тамъ мистриссъ Седли, которая, крадучи, давала ребенку порцію Даффіева элексира. Амелія — это нжное, кроткое созданіе — видя вмшательство своей матери въ исключительно, какъ она думала, ей принадлежащія заботы о ребенк, затрепетала отъ внутренняго волненія. Ея щеки, всегда блдныя, сдлались теперь такъ красны, какъ это бывало съ нею въ двнадцати-лтнемъ возраст. Сначала она выхватила изъ рукъ матери дитя свое, потомъ бутылку, оставивъ мистриссъ Седли въ сильномъ изумленіи и съ обличительной ложечкой въ рук.

Бутылка полетла въ каминъ.

— Мама! я не хочу, чтобы отравили моего малютку! вскричала Эмми, съ пылающимъ взглядомъ и крпко обхвативъ Джоржа руками.

— Отравили, Амелія?! сказала старая леди.— И ты смешь мн сказать это,— мн?…

— Дитяти не нужно никакихъ ленарствъ, кром тхъ разв, которыя назначитъ мистеръ Пестлеръ. Онъ сказывалъ мн, что Даффіевъ элексиръ — чистый ядъ….

— Прекрасно! такъ вы думаете, что я отравительница? говорила мистриссъ Седли.— И это вы говорите? и кому же?… Правда, я испытала много горькаго, дошла до страшнаго положенія…. я имла экипажъ, хотя и хожу теперь пшкомъ…. но никогда не была я отравительницей!… Очень, очень благодарна за это новое открытіе.

— Мама! возражала Энни, всегда готовая расплакаться: — не будьте ко мн такъ строги…. Я…. я не хотла сказать…. я не думала…. мн только хотлось замтить вамъ, чтобъ вы невольно не сдлали чего нибудь дурного этому милому ребенку… только….

— Нтъ, душа моя, поздно!…. я вдь отравительница!… Въ такомъ случа, мн надо отправиться въ сумасшедшій домъ…. Ты была такимъ же ребенкомъ, во я тебя не отравила.— напротивъ, дала теб прекрасное воспитаніе, платила за тебя деньги самимъ дорогимъ учителямъ… Прекрасно! я — отравительница,— я, которая взростила пятерыхъ дтей, трехъ похоронила…. и та, которую я любила больше всхъ, заботилась о ней во время крупа, когда зубки шли, во время кори и коклюша — та, которая имла иностранныхъ учителей, несмотря на дорогую плату,— та, которую, для усовершенствованія, отдали въ домъ Минервы — чего я никогда не имла, будучи двушкой,— та, въ которой надялась видть радость отца и матери, надялась, что она подъ старость сдлается полезна мн и не станетъ цлый день сидть въ моей комнат какъ кукла и разыгрывать изъ. себя барыню,— и эта одна называетъ меня отравительницей?!.. О, мистриссъ Осборнъ! молю Бога, чтобъ и вы не вскормили на груди своей подобной зми!…

— Мама! мама! вскричала уничтоженная Амелія.

И дтская огласилась воплемъ и матери и ребенка.

— Отравительница?! я,— отравительница?! продожала мистриссъ Седли.— Становись на колни и моли Бога, чтобы онъ очистилъ твое нечестивое и неблагодарное сердце, и да проститъ Онъ тебя, такъ, какъ я прощаю…

И она бросилась изъ комнаты, повторяя сквозь зубы: ‘отравила?!. отравила?!’

Эта сцена навсегда осталась въ памяти матери и дочери и давала старшей леди много преимуществъ, выказывавшихся съ обычной женской изобртательностію и постоянствомъ. Напримръ, началось съ того, что мистриссъ Седли не говорила съ Амеліей почти цлую недлю,— дале — предостерегала слугъ не трогать ребенка, чтобъ не обидть этимъ мистриссъ Осборнъ,— просила дочь посмотрть и удостовриться, не было ли яду въ приготовляемой для Джоржа ежедневной пищ. Когда сосди спрашивали о здоровьи мальчика, мистриссъ Седли замчала, что ‘съ этимъ вопросомъ слдуетъ обратиться прямо къ мистриссъ Осборнъ. У ней отнято право спрашивать, здоровъ ли малютка, или нтъ, она не сметъ дотронуться до ребенка, несмотря на то, что онъ ея внукъ и любимецъ, потому что не уметъ обращаться съ нимъ и, чего добраго, можетъ какъ нибудь лишить его жизни’. И когда, съ такимъ-же вопросомъ насчетъ маленькаго Джоржа являлся самъ мистеръ Пестлеръ, мистриссъ Седли встрчала его съ саркастическимъ и презрительнымъ взглядомъ, такъ что господинъ докторъ сталъ поговаривать, будто и сама леди Тистельвудъ не важничаетъ такъ передъ нимъ, какъ эта мистриссъ Седли, которая пользуется отъ него даровыми визитами. Чтожь до Эмми, то замтить слдуетъ, что въ отношеніи своего дитяти она была недоврчива не къ одной матери, а ко всмъ, безъ исключенія. Когда кто нибудь бралъ ребенка няньчить, она длалась неспокойна, и никогда не позволяла ни мистриссъ Клаппъ, ни своей служанк одвать или ухаживать за винтъ. Для нея это было также непріятно, какъ если бы вздумалъ кто нибудь смыть миніатюрный портретъ ея мужа, висвшій надъ ея постелькой,— надъ той же самой постелькой, съ которой она вышла къ мужу и къ которой возвратилась за многіе долгіе, печальные и въ тоже время счастливые годы. Къ этой комнатк заключалась вся душа Амелія, все ея сокровище. Здсь она леляла дитя свое и, съ глубокой материнской любовью, охраняла его во время дтскихъ недуговъ. Въ немъ видла Эмми милый для нея образъ покойнаго мужа. И, въ самомъ дл, во всхъ движеніяхъ, взглядахъ, голос маленькій. Джоржъ такъ походилъ на отца своего, что мать прижимала ребенка къ груди своей съ особеннымъ трепетомъ, я дитя часто спрашивало, видя слезы мама, о чемъ она плачетъ. И мама объясняла сыну, отчего глаза ея влажны, постоянно твердила объ умершемъ отц и невинному, удивляющемуся ребенку говорила о любви своей къ Джоржу, и говорила гораздо боле, нежели самому Джоржу, или кому нибудь изъ довренныхъ подругъ ея дтства. Передъ родителями Амелія никогда не раскрывала своего сердца, и хотя маленькій Джоржъ столько же понималъ ее, какъ и т, но передъ нимъ она охотне и откровенне изливала свои задушевныя, сантиментальныя тайны. Самая радость этой женщины походила на печаль, или по крайней мр выражалась съ такою тонкой нжностью, что казалась слезами. Мистеръ Пестлеръ (въ настоящее время самый модный дамскій докторъ, съ великолпной темно-зеленаго цвта каретой и богатымъ домомъ на Манчестерскомъ сквер) разсказывалъ мн, что тоска Эмми, когда отнимали Джоржа отъ груди ея, способна была растрогать всякаго. Нсколько лтъ тому назадъ докторъ былъ очень добродушный человкъ, и мистриссъ Пестлеръ постоянно и смертельно ревновала его къ мистриссъ Амеліи.

Быть можетъ, жена доктора имла основательныя причины къ такой ревности, большая часъ женщинъ раздляли съ ней это чувство и выходили изъ себя при энтуаіазм, приносимомъ господами мужчинами въ даръ Амеліи. Кто только изъ нихъ приближался къ ней, непремнно обожалъ ее, хотя, безъ всякаго сомннія, никто изъ нихъ не нашелся бы сказать вамъ, почему. Амелія не была ни блестяща, ни очень умна, ни чрезвычайно хороша собою, но при всемъ томъ, гд бы она ни появлялась, она трогала и очаровывала каждаго изъ мужчинъ, точно также, какъ пробуждала недоврчивость между своими сестрами. Я полагаю, что главное очарованіе производила именно ея слабая, нервозная натура. Плнительная покорность и нжность Эмми со стороны каждаго мужчины вызывали сочувствіе и защиту. Мы видли, что въ полку вс сабли молодыхъ офицеровъ готовы были скреститься въ одинъ моментъ, чтобъ драться за Амелію, такой же точно интересъ возбуждала она и здсь, въ маленькой, узенькой квартир и кружк Фулама. Будь она мистриссъ Манго, изъ знатнаго дома Манго. Плантейнъ и Комп., пышная обладательница великолпной дачи въ Фулам, дававшая лтніе дюкамъ и принцамъ, разъзжавшая по окрестностямъ на гндыхъ лошадяхъ съ лакеями въ жолтой ливре,— я говорю, что если бы Амелія была сама мистриссъ Манго, или жена ея родного сына леди Мери Манго (дочь принца Кастльвульдскаго, удостоившаго жениться на глав фирмы), и тогда сосдніе лавочники не оказывали бы ей большей почтительности, какою теперь пользовалась отъ нихъ наша молодая вдовушка, когда проходила мимо дверей ихъ лавокъ или заходила длать свои скромныя покупки.

Такимъ образомъ не только мистеръ Пестлеръ, но и мистеръ Линтонъ, юный помощникъ доктора, лечившій слугъ и служанокъ мелкихъ торговцевъ, читавшій каждый день газету Times, во всеуслышаніе объявилъ себя поклонникомъ мистриссъ Осборнъ. Онъ былъ персонабльный молодой человк и принимался въ дом мистриссъ Седли гораздо радушне, нежели его начальникъ. Зато, если здоровье Джоржа требовало помощи медика, мистеръ Линтонъ навщалъ его раза по три въ день, и не помышляя о плат. Онъ извлекалъ леденцы, тамарины и тому подобныя вещи изъ завтныхъ ящиковъ аптеки и составлялъ для своего маленькаго паціента микстуры и другія лекарства съ такимъ пріятнымъ вкусомъ, что хворать — составляло для нашего мальчугана нкотораго рода удовольствіе. Мистеръ Линтонъ и мистеръ Пестлеръ просиживали по цлымъ ночамъ подл Джоржа, когда онъ лежалъ въ кори. Судя по ужасу матери, можно было подумать, что до сихъ поръ и не существовало въ свт подобной болзни. Длали ли эти почтенные медики столько же для другихъ людей? Просиживали ли они ночи у мистриссъ Манго, когда Ральфъ Плантаженетъ Гвендолинъ и Гвинельфъ Манго страдалъ этою же самою дтскою болзнью? Просиживали ли они ночи для маленькой Мери Клаппъ, къ которой болзнь пристала отъ Джоржа? Истина обязываетъ насъ отвчать на эти вопросы: нтъ. Здсь — объявивъ, что болзнь неопасна, и что она пройдетъ сама собою, мистеры Пестлеръ и Линтонъ засыпали преспокойно.

Кром медиковъ, въ этомъ отношеніи, была еще одна замчательная особа — французскій Chevalier, дававшій уроки своего отечественнаго языка въ различныхъ сосднихъ школахъ, жившій напротивъ мистера Клаппа, и визгливую, старую скрипицу котораго, разыгрывающую тремольные старинные гавоты и мэнуэты, желающіе могли слышать каждую ночь. Этотъ напудренный, до крайности учтивый старикашка Chevalier de Talourouge, говоря о мистриссъ Осборнъ, прежде всего останавливался на понюшк табаку, отщелкивалъ остальную часть пыли съ своихъ пальцевъ, потомъ собиралъ эти пальцы вмст, подносилъ ко рту, раскрывалъ ихъ поцалуемъ своихъ губъ и восклицалъ: ‘Ah, la divine crature!’ Онъ божился и вообще прибгая, ко всевозможнымъ доказательствамъ, стараясь убдить, что когда Амелія проходитъ по Бромптонскому переулку, подъ ногами у нея выростаютъ цвты. Chevalier de Talouronge называлъ маленькаго Джоржа купидономъ, выспрашивалъ у него, не имется ли чего нибудь новенькаго о Венер, его мама, и уврялъ удивленную Бетти Фланаганъ, что она была одна изъ Грацій и любимыхъ служительницъ у Reine des Amours.

И подобныхъ примровъ можно бы привести безчисленное множество. Кто, какъ не мистеръ Бинни, скромный куратъ ближайшей церкви, Прилежно посщаемой нашей вдовой, качалъ на колняхъ ея сынишка и предлагалъ выучить его по латыни, къ величайшему гнву старой двы, его сестры, хозяйничавшей въ дом.

— Ну что вы находите въ этой мистриссъ Осборнъ, Беильби! говорила она.— Когда Амелія приходитъ къ намъ на чай, она не скажетъ ни слова въ продолженіи цлаго вечера, и мн кажется, что въ ней вовсе нтъ души. Только и есть у нея одно хорошенькое личико, которымъ вы, джентльмены, любуетесь. У миссъ Гритсъ, которая иметъ пять тысячъ фунтовъ и, кром того, пропасть надеждъ, вдвое боле характера, и, на мой вкусъ, она въ тысячу разъ пріятне. Будь миссъ Гритсъ помиловидне, я уврена, вс вы давно бы отдали ей предпочтеніе. Миссъ Бинни, въ этомъ случа, оказывалась совершенно права. Дйствительно, одни только хорошенькія личики рождаютъ сочувствіе въ сердцахъ вашего брата, мужчинъ. Обладай женщина умомъ Минервы, мы и вниманія не обратимъ на нее, если она дурна собою. Скажите, какую глупость мы не извиняемъ, когда при ней пара чудныхъ глазокъ? какую скуку не переносимъ терпливо, если слова выговариваются розовенькими губками и произносятся сладенькимъ голоскомъ? Поэтому-то старыя леди и доказываютъ обыкновенно, что всякая хорошенькая женщина — непремнно глупа…. О, леди! леди! обратите вниманіе на самихъ себя! вдь между вами есть и такія, которыя не имютъ ни ума, ни красоты….

Но довольно скучно было бы слдить за всми происшествіями въ жизни нашей героини. Повсть ея не изобилуетъ удивительными событіями, что, безъ всякаго сомннія, уже замтили наши добрые читатели… Впрочемъ, еслибы мы вели журналъ дйствіямъ Амеліи въ теченіи семи лтъ посл рожденія у ней сына, то, вроятно, нашли бы что нибудь поинтересне кори, описанной за предъидущей страниц. Примръ не далекъ. Въ одинъ прекрасный день, въ величайшему изумленію Амеліи, достопочтеннйшій мистеръ Бинни предложилъ перемнить имя мистриссъ Осборнъ на его собственное. Амелія, вспыхнувши и со слезами на глазахъ и въ голос, благодарила мистера Винни за его вниманіе къ ней и ея бдному маленькому мальчику, но сказала, что она никогда не думала ни о комъ, кром…. кром мужа, котораго лишилась….

И каждогодно, двадцать-пятое апрля и осмьнадцатое іюня — дни замужства ея и вдовства — Эмми безвыходно проводила въ своей комнат, посвящая ихъ памяти отшедшаго друга. Въ другое время она была постоянно дятельна: учила Джоржа читать, писать и немного рисовать, читала ему книги, съ тмъ, чтобы онъ могъ посл разсказывать исторійки, помщенныя въ нихъ. Съ развитіемъ способностей ребенка, подъ вліяніемъ вншней природы, Амелія учила его, сколько зависло отъ нея, познавать Создателя. Каждый вечеръ и каждое утро мать и дитя, оба вмст, молились нашему Небесному Отцу: первая возсылала молитвы свои со всею покорностью нжной души, а дитя лепетало, повторяя слова ея матери. И всякій разъ они просили Бога благословить милаго папа, какъ будто онъ былъ живъ и находился вмст съ ними въ комнат

Мыть и одвать этого маленькаго джентльмена, прогуливаться съ нимъ по утрамъ, предъ завтракомъ и до отправленія ддушки къ ‘занятіямъ’, придумывать для Джоржа самые затйливые наряды, для чего бережливая вдова перекраивала хорошенькія платья изъ своего собственнаго гардероба (сама же мистриссъ Осборнъ постоянно носила черное платье и соломенную шляпку),— все это занимало у Амеліи нсколько часовъ въ день, прочее же время посвящалось матери и старику-отцу. Амелія играла съ послднимъ въ криббачъ, когда онъ оставался дома, пла, по желанію мистера Седли, любимыя псенки его, подъ мотивы которыхъ папа ея обыкновенно засыпалъ. Кром того, Эмми писала ему безчисленные меморіялы, письма, объявленія и проэкты. Большая часть старинныхъ знакомцевъ стараго джентльмена получили объявленія, писанныя рукою Амеліи, въ которыхъ увдомлялось, что мистеръ Седли сдлался агентомъ Чернаго Алмаза и Противопепельной угольной компаніи, и что онъ готовъ снабжать своихъ друзей и публику лучшими угольями по стольку-то шиллинговъ за чалдронъ. Все занятіе мистера Седли состояло въ томъ, чтобы размашисто расчеркиваться подъ циркулярными письмами и надписывать на нихъ дрожащей рукой адресы. Одно изъ такихъ писемъ отправили къ майору Доббину, но Уильямъ въ эту пору находился въ Мадрас и не имлъ особенной необходимости въ горючемъ матеріал. Онъ узналъ, однакожь, руку, писавшую это объявленіе. Праведный Боже! чего бы онъ не далъ, чтобъ только подержать эту руку въ своей рук! Второе объявленіе увдомляло майора, что Дж. Седли и Компанія, учредивъ агентства въ Опорто, Бордо и Сентъ-Мери, имютъ честь предложить своимъ друзьямъ, а также и публик, партіи весьма хорошаго портвейна, хересу и кларета, по самымъ умреннымъ цнамъ. Вслдствіе этого Доббинъ ревностно напалъ на губернатора, на главнокомандующаго, на судей, на полки и вообще на всхъ, кого только зналъ въ президенств, и послалъ въ отечество къ мистеру Седли и Комп., заказы вина, чрезвычайно удивившіе старика и мистера Клаппа, составлявшихъ эту компанію. Но уже посл этой пріятной улыбки фортуны, на которой бдный старикъ Осборнъ основалъ было вс свои надежды, хотлъ выстроить домъ въ Сити, поселить въ немъ цлый полкъ клерковъ, основать для себя докъ и завести корреспондентовъ по всему свту, посл этого пріятнаго сюрприза, говоримъ мы, заказы изъ Мадраса не возобновлялись. Старый джентльменъ потерялъ прежній вкусъ къ вину. На бднаго Доббина сыпались со всхъ сторонъ укоризны за негодный напитокъ, который по его милости ввезенъ въ Мадрасъ, такъ что честный Уильямъ принужденъ былъ откупить большую часть вина и распродать его потомъ съ огромнйшимъ убыткомъ. Современно этому событію, Джоза Седли выбрали въ члены при Собраніи Доходовъ остъ-индской компаніи въ Калькутт. Старикъ и ему послалъ объявленіе и вмст съ тмъ достаточное количество винъ — разумется не даромъ, но это, видно, не по губамъ пришлось господину члену, и онъ поспшно отговорился отъ платы за лучшаго свойства портвейнъ и хересъ своего папа, что поставило Седли и К^о въ необходимость пополнить претерпнные убытки изъ барышей, полученныхъ отъ мадрасской спекуляціи, и изъ небольшого капитальца Эмми.

Кром пенсіона, состоящаго изъ пятидесяти фунтовъ, находилось еще пятьсотъ фунтовъ, какъ упоминалъ объ этомъ душеприкащикъ Джоржа Осборна, оставленные въ рукахъ агента во время его смерти, и эту сумму, Доббинъ, какъ опекунъ Джоржа, передалъ въ Индйскій банкъ по осьми процентовъ. Мистеръ Седли, воображая, что майоръ таитъ дурные замыслы въ употребленіи этихъ пятисотъ фунтовъ, протестовалъ распоряженія Уильяма. Но каково же было удивленіе старика, когда онъ узналъ, что наличныхъ денегъ, оставшихся посл покойнаго капитана, всего какихъ нибудь сто фунтовъ, и что пятьсотъ фунтовъ составляютъ отдльную статью, распоряжаться которою могъ одинъ только майоръ Доббинъ. Съ той минуты, сомнніе мистера Седли въ честности Уильяма утвердилось окончательно, и онъ началъ преслдовать майора, потребовавъ отъ него, какъ отъ ближайшаго друга его дочери, объясненія въ распоряженіяхъ покойнаго капитана. Замшательство Доббина, краска на лиц и неловкость ясно показывали Седли, что онъ иметъ дло съ обманщикомъ. На этомъ основаніи, старикъ величественнымъ тономъ объявилъ Уильяму, что онъ, майоръ Доббинъ, незаконно воспользовался деньгами мужа Эмми.

При такомъ укор, Доббинъ вспыхнулъ отъ гнва, и еслибъ обвинитель не былъ такъ старъ, майоръ непремнно завязалъ бы съ нимъ ссору, въ гостинниц Слотерсъ, гд происходилъ между ними этотъ разговоръ.

— Пойдемте наверхъ, сэръ! произнесъ Уильямъ задыхаясь.— Я требую, чтобы вы шли со мной наверхъ! повторилъ онъ!— Такъ я докажу вамъ, кто изъ насъ обиженъ, бдный Джоржъ или я.

И, втащивъ стараго джентльмена въ свою спальню, Доббинъ вынулъ изъ бюро расчеты Осборна и вмст съ ними пачку векселей, выданныхъ послднимъ.

— Онъ уплатилъ свои векселя въ Англіи, прибавилъ майоръ: а когда Джоржа убили, въ цломъ мір не нашлось бы его собственности и на сто фунтовъ Я и еще двое офицеровъ собрали маленькую сумму…. И посл этого вы смете думать, что мы хотли обмануть вдову и сироту! заключилъ Уильямъ.

Объясненіе это уничтожило мистера Седли, хотя, на самомъ дл, сказанное Уильямомъ Доббиномъ была чистйшая ложь. Пятьсотъ фунтовъ, до послдняго шиллинга, принадлежали собственно ему. Онъ на свои деньги похоронилъ друга и заплатилъ за вс издержки при перевоз Амеліи въ Англію.

Старикъ Осборнъ никогда не трудился подумать объ этихъ издержкахъ, о нихъ не думалъ никто изъ родственниковъ Амеліи, ни даже сама Эмми. Она доврялась Доббину какъ опытному счетоводу, всегда соглашалась съ его нсколько запутанными вычисленіями и никогда не подозрвала, что находилась въ долгу у него.

Согласно данному общанію, Амелія раза три въ годъ писала въ Мадрасъ, извщая крестнаго папа о маленькомъ Джорж. О, какъ берегъ Доббинъ эти письма! Но до тхъ поръ, пока Амелія не писала къ нему, онъ самъ не ршался писать къ ней, не забывая, однакожъ, посылать подарки крестнику и ей. Между прочимъ, майоръ отправилъ изъ Мадраса цлую коробочку шарфовъ и превосходной работы шахматы, сдланные изъ слоновой кости и привезенные изъ Китая. Пшки имли фигуру маленькихъ зеленыхъ и блыхъ мужчинъ, съ настоящими саблями и щитами, офицеры сидли верхомъ, башни построены были на хребт слоновъ. Шахматы эти приводили Джоржа въ восхищеніе. Кром того, Доббинъ посылалъ варенья и пикули, которыя юный джентльменъ попробовалъ однажды тайкомъ — и страшно струсилъ: острый, вязкій вкусъ лакомства Джоржъ принялъ за достойное наказаніе учиненнаго имъ воровства. Эмми отписала объ этомъ крестному папа, въ небольшомъ комическомъ разсказ, что очень понравилось Доббину и дало ему поводъ шутить и смяться въ своихъ письмахъ. Уильямъ выслалъ пару шалей: блую — для Амеліи, и черную съ пальмовыми листьями — для ея матери, и, вмст съ тмъ, пару красныхъ шейныхъ теплыхъ платковъ для мистера Седли и Джоржа. Шали стоили пятьдесятъ гиней каждая: во столько по крайней мр оцнила ихъ Амелія. Она надвала ихъ при выход въ церковь, гд друзья ея, или, лучше сказать, подруги, поздравляли ее съ такимъ роскошнымъ пріобртеніемъ. Чтожь касается до Джоза, то онъ никогда не присылалъ подобныхъ подарковъ.

— Дло видимое — майоръ по уши влюбленъ въ Эмми, говорила мистриссъ Седли своимъ подругамъ въ Бромптон.— Да еще что! когда я намекну объ этомъ, она раскраснется, начнетъ плакать, уйдетъ и сядетъ наверху передъ миніатюромъ покойнаго капитана. Мн надолъ этотъ миніатюръ. Я отъ души желала бы никогда не видть надменныхъ богачей Осборновъ, ни въ портретахъ, ни въ натур.

Такъ проходили ребяческіе годы Джоржа, пока не вышелъ изъ него деликатнаго сложенія, чувствительный и на рукахъ женщины выросшій мальчикъ, баловень нжной мама и страстно любившій ее, и управлявшій всмъ маленькимъ миромъ, окружавшимъ его. Съ лтами въ немъ все боле и боле открывалось сродство съ покойнымъ отцомъ. Какъ и вс малютки, Джоржъ любилъ обо всемъ спрашивать. Глубокомысліе его замчаніи и вопросовъ приводило его ддушку въ удивленіе, и ддушка съ гордостію разсказывалъ о геніи и успхахъ своего маленькаго внука. Небольшой кружокъ, въ которомъ находился Джоржъ, утверждалъ, что подобнаго ему мальчика еще и не существовало на земл. Говорили, однакожъ, что онъ наслдовалъ отъ отца своего гордость, что и дйствительно было такъ.

Когда Джоржъ достигнулъ шестилтняго возраста, Доббинъ началъ писать къ нему очень много. Майору хотлось слышать, что онъ ходитъ въ училище, майоръ надялся, что его крестникъ оправдаетъ похвалы, которыми онъ осыпался заране: майоръ, спрашивалъ, нельзя ли нанять хорошаго домашняго наставника, такъ какъ уже самая пора начинать Джоржу учиться. Крестный отецъ и опекунъ намекалъ вмст съ тмъ, чтобъ ему дозволили принять на себя издержки по воспитанію мальчика, которые, въ противномъ случа, должны пасть на скудные доходы его матери. Однимъ словомъ, майоръ постоянно думалъ и заботился объ Амеліи и ея мальчуган. По его приказанію, агенты снабжали Джоржа книжками съ картинками, рисовальными ящиками, дощечками и другими орудіями, служащими къ наставленію и доставляющими удовольствіе. Однажды, за три дна до рожденія крестника Уильяма, къ дому мистера Седли подъхалъ джентльменъ съ лакеемъ и просилъ позволенія видть мистера Джоржа Осборна. Это былъ мистеръ Улси, военный портной, изъ улицы Кондуитъ, по приказанію майора, явившійся снять мрку съ маленькаго джентльмена, чтобъ приготовить ему пару суконнаго платья.

Иногда, и вроятно тоже по желанію майора, сестры Доббина являлись къ Амеліи въ своей фамильной карет и брали съ собой ее и маленькаго Джоржа на прогулку. Правда, покровительственный тонъ и ласки этихъ леди очень безпокоили Эмми, но она переносила ихъ довольно кротко: покоряться было въ ея натур, да кром того, карета и ея украшенія доставляли неизъяснимое удовольствіе маленькому Джоржу. Когда сестрицы Уильяма выпрашивали мальчика къ себ, онъ не могъ нарадоваться, при мысля, что подетъ въ прекрасный домъ на Денмаркъ-Гилл, гд жило семейство Доббинъ и гд находился прекрасный садъ, въ теплицахъ котораго росли не мене прекрасные виноградъ и персики.

Однажды, прійдя къ Эмми съ какой-то особенной обходительностью, двицы Доббинъ поспшили сдлать намекъ, что у нихъ есть одна новость, касающагося ихъ дорого братца Уильяма, и отъ которой мистриссъ Осборнъ, вроятно, придетъ въ восторгъ.

— Чтожь бы это такое? вроятно, онъ детъ домой? спросила Амелія, и глаза ея заблистали радостью.

О нтъ!… нисколько!… но он, двицы Доббинъ, имютъ весьма основательныя причины полагать, что дорогой ихъ Уильямъ скоро женится… на родственниц любимаго друга Эмми — на миссъ Глорвин O’Доудъ, какъ говорятъ, очень миленькой и образованной миссъ.

Амелія сказала на это только ‘О!’ Амелія была очень, счастлива. Она полагала только, что Глорвина не могла походить на ея знакомку, которая была очень добра, но… но…. но Амелія была очень счастлива.— И вслдствіе какого-то побужденія, источника котораго я не могу вамъ объяснить, она ваяла Джоржа на руки и поцаловала его съ необыкновенной нжностью. Глаза ея подернулись влагой, когда она опустила ребенка, и въ теченіи всей вечерней прогулки Эмми едва могла произнести слово…. хотя была очень, очень счастлива.

ГЛАВА XXXIX —

НЕ СЛИШКОМЪ ИЗЯЩНАГО СОДЕРЖАНІЯ.

Обязанность принуждаетъ васъ воротиться на короткое время къ нашимъ старымъ гэмпшэйрскимъ знакомцамъ, которыхъ надежды, относительно распредленія наслдства богатой родственницы, были такъ безжалостно уничтожены. Бюту Кроули, расчитывавшему на тридцать тысячъ фунтовъ, конечно, очень не понравилось получить только пять. Изъ этой суммы, на уплату собственныхъ долговъ мистера Бюта и долговъ Джемса, сына его, на долю четырехъ, весьма немиловидныхъ миссъ, его дочерей, приходились совершенные пустяки. Мистриссъ Бютъ не знала, или по крайней мр никогда не сознавалась, что виновницей обманутыхъ надеждъ ея мужа была она сама. Она клялась и утверждала, напротивъ, что все сдлала, что только можно сдлать въ пользу своего семейства. Въ самомъ дл, разв мистриссъ Бютъ виновата въ томъ, что она не обладаетъ тми хитростями, лукавствомъ и лестью, съ которыми дйствовалъ ея лицемръ-племянникъ. Питтъ Кроули. Она желала ему счастія, какого онъ заслуживалъ за свои нечестивыя дянія.

— О, это еще не бда! по крайней мр деньги останутся въ нашей фамиліи, говорила мистриссъ Бютъ милостивымъ тономъ. Питтъ не истратитъ ихъ. Это врно какъ дважды два четыре. Такого скряги, мн кажется, еще и не существовало въ Англіи…. И онъ такой же молодецъ — хотя совершенно въ другомъ род — какъ и расточитель братъ его, этотъ отверженный Раудонъ.

Такимъ образомъ мистриссъ Бютъ, посл перваго порыва гнва и обманутаго ожиданія, начала приспособлять себя къ измнившемуся счастію, сохранять и сберегать все, что только могла. Она давала дочерямъ своимъ наставленія, какъ съ весельемъ переносить нищету, и изобртала тысячи замчательныхъ методъ для избжанія или прикрытія ея, Съ неподражаемой энергіей, мистриссъ Бютъ брала дочерей на балы и гулянья, гостепріимно принимала друзей, доставляя имъ, въ ректорств, разнообразнйшій комфортъ, длая все это гораздо чаще теперь, въ безнадежномъ положенія, нежели тогда, когда еще неизвстны были распоряженія миссъ Матильды Кроули касательно ея духовнаго завщанія. Судя по наружнымъ поступкамъ мисстриссъ Бютъ, никто и не подумалъ бы, что она и ея семейство обмануты въ своихъ ожиданіяхъ, видя частые вызды мистриссъ Бютъ въ общество, никто не догадался бы, какъ она скупилась и, можно сказать, голодала дома. Дочери ея имли теперь гардеробу боле, чмъ когда либо, постоянно показывались въ винчестерскихъ и соугамптонскихъ собраніяхъ, проникли даже въ Коуссъ на балы, которые давались тамъ по случаю скачекъ. Экипажъ ихъ, съ лошадьми, взятыми отъ плуга, безпрестанно былъ въ работ. Все это вмст породило наконецъ предположеніе, что четыре сестрицы получили наслдство своей тетушки, имя которой произносилось послдними не иначе, какъ съ нжною признательностью и уваженіемъ. Не знаю, есть ли на Ярмарк Тщеславія какой нибудь другой видъ лжи, но не мшаетъ замтить, какимъ образомъ люди, которые употребляютъ этого послдняго рода ложь, хвалятся своимъ лицемрствомъ и считаютъ себя чрезвычайно добродтельными и достойными похвалы, потому собственно, что способны обмануть цлый свтъ относительно своихъ средствъ къ существованію.

Конечно, мистриссъ Бютъ считала себя одной изъ добродтельнйшихъ женщинъ въ Англіи. И семейство ея, для непосвященныхъ въ его порядки, представляло примръ въ высшей степени назидательный. Вс четыре миссъ Бютъ всегда были такъ веселы, такъ милы, такъ хорошо воспитаны и такъ наивны! Марта превосходно рисовала цвты и снабжала ими въ своемъ графств почти вс заведенія въ пользу бдныхъ. Эмми сотрудничала въ ‘Гэмпшэйрскомъ Телеграф’ по стихотворной части. Фанни и Матильда распвали дуэты, въ то время, какъ мама ихъ играла на фортепьяно, а другія дв сестрицы, охвативъ другъ друга за талію, съ любовью слушали этотъ невинный концертъ. Однимъ словомъ, мистриссъ Бютъ, на зло фортун, сама улыбалась ей и щеголяла вншнимъ лоскомъ, съ умньемъ прикрывая имъ темныя стороны своихъ обстоятельствъ. Мистриссъ Бютъ сдлала все, что только можетъ сдлать добрая и почтенная матушка. Она залучила къ себ и молодыхъ людей, рющихъ на яхтахъ, изъ Соутамптона, и пасторовъ изъ каедральной коллегіи въ Винчестер, и офицеровъ изъ казармъ. Она старалась привязать къ себ молодыхъ адвокатовъ, ободряла Джемса привозить съ собой товарищей, съ которыми онъ ходилъ на охоту…. Чего не сдлаетъ мать для пользы и блага своихъ возлюбленныхъ дтей?

Между этой женщиной и ея зятемъ, баронетомъ, не было почти ничего общаго. Между Бютомъ и его братомъ Сэромъ Питтомъ существовалъ совершенный разрывъ, точно также, какъ и между сэромъ Питтомъ и всмъ графствомъ, которому старикъ служилъ посмшищемъ Отчужденіе баронета отъ порядочныхъ обществъ увеличивалось вмст съ годами, и ворота его дома не открывались для колесъ джентльмена съ самыхъ тхъ поръ, когда Питтъ и леди Джэйнъ сдлали визитъ ему посл своей сватьбы.

Этотъ визитъ не оставилъ по себ пріятнаго впечатлнія. О немъ говорили съ ужасомъ, при чемъ лицо самого Питта принимало мрачное выраженіе, и онъ упрашивалъ жену напредъ и не заикаться объ этомъ предмет. И еслибъ не всезнающая мистриссъ Бютъ, мы, можетъ быть, и до сихъ поръ не вдали бы, какой пріемъ былъ сдланъ сэромъ Питтомъ его сыну и невстк.

Подъзжая къ алле парка въ своей хорошенькой коляск, Питтъ съ смущеніемъ и гнвомъ замтилъ между деревьями огромныя проски, которыя старый баронетъ вырубилъ совершенно безъ его позволенія. Паркъ носилъ видъ разрушенія и запустнія. Дороги содержались худо, и хорошенькая коляска безпрестанно опускалась въ грязныя лужи и разносила вокругъ себя брызги. Большой кругъ передъ террасой подъзда и самый подъздъ почернли и покрылись мхомъ, цвточныя куртинки заросли травой и кустарникомъ. Почти по всему лицевому фасаду зданія ставни были заперты, парадную дверь, посл продолжительнаго звона въ колокольчикъ, едва-едва отворили, и въ то время, какъ Горроксъ впустилъ наконецъ наслдника усадьбы Кроули и его леди въ залы ихъ предковъ, по черной дубовой лстниц промелькнула какая-то особа въ ленточкахъ. Горроксъ повелъ новобрачныхъ въ Библіотеку сэра Питта, съ приближеніемъ къ которой запахъ табаку становился сильне и сильне.

— Сэръ Питтъ не такъ-то здоровъ, замтилъ Горроксъ въ извиненіе и намекнулъ, что господинъ его страдаетъ ревматизмомъ.

Библіотека выходила на главную аллею и въ паркъ. Сэръ Питтъ, открывъ окно, закричалъ на почтальона и лакея, которые принялись было развязывать багажъ

— Не троньте сундуковъ! оставьте ихъ на мст! Дуракъ Туккеръ! разв не знаешь, что это утренній визитъ…. Эхъ, какъ сапоги-то скрипятъ у молодца! Неужели не нашлось никого въ Кингсгед, чтобы почистить ихъ немного?— Здоровъ ли, Питтъ? продолжалъ онъ, обращаясь къ сыну и невстк.— Здоровы ли вы, милая? Пріхали повидаться со мной? Гм!… а у васъ недурненькое личико. Вы нисколько не похожи на старую ханжу, вашу матушку…. Ну, подойдите же сюда и поцалуйте старика Питта, какъ слдуетъ хорошей двочк.

Небритыя, пропитанныя табакомъ объятія и ласки стараго джентльмена нсколько смутили невстку. Но леди Джейнъ, вспомнивъ, что братъ ея Соутдоунъ носилъ усы и курилъ сигары, съ приличной граціей исполнила желаніе тестя.

— Такъ вотъ что поддлъ себ Питтъ! говорилъ баронетъ, стараясь придать своему грубому гэмпшэйрскону нарчію хоть сколько нибудь нжности.— Ну что, милая, читаетъ ли онъ теб длинныя поученія?… Гей, Питтъ! сотый псалмъ, вечерній гимнъ…. слышишь ли?… Горроксъ! толстопузый! принеси рюмку мальвуазіи и пирожокъ для леди Джэйнъ, да не застаивайся, смотри…. Я не стану просить васъ остаться у меня, продолжалъ сэръ Питтъ, обращаясь къ новобрачнымъ: — это покажется вамъ слишкомъ скучнымъ. Я теперь старъ и прихотливъ: люблю покурить и поиграть вечеромъ въ баггаммонъ.

— И я умю играть въ баггаммонъ, сэръ, сказала леди Джэйнъ, засмявшись.— Я любила играть въ баггаммонъ съ папа и миссъ Кроули…. Не правда ли, мистеръ Кроули, я умю?…

— Леди Джэйнъ можетъ играть, сэръ, въ игру, которую назвали вы и къ которой вы привязаны, довольно надменно подтвердилъ мистеръ Питтъ.

— Ну да все равно, ей нельзя оставаться здсь. Нтъ, нтъ! отправляйтесь въ Мёдбури и покажитесь мистриссъ Ринтеръ,— а нтъ такъ зазжайте въ ректорство и спросите у Бютовъ пообдать. Они будутъ въ восхищеніи, увидвъ васъ,— въ особенности самъ Бютъ: онъ такъ обязанъ вамъ за то, что вы подобрали деньги старухи… Ха, ха!…

— Я замтилъ, сэръ, сказалъ на это мистеръ Питтъ, возвысивъ голосъ: — что ваши люди вырубаютъ въ моемъ парк лсъ….

— Да, да, погода превосходная и, по времени года, весьма благопріятная, отвчалъ сэръ Питтъ, внезапно оглохнувъ.— Да, Питтъ, продолжалъ онъ: — я очень старюсь… Впрочемъ, тутъ нтъ ничего мудренаго…. Теб самому скоро будетъ пятьдесятъ. Но ты еще хоть куда…. не правда ли, моя хорошенькая леди Джэйнъ? А все это потому, что воздерженъ былъ, нравственную жизнь велъ…. А взгляните за меня: вдь скоро стукнетъ осьмой десятокъ…. Ха, ха!…

И сэръ Питтъ за хохоталъ, понюхалъ табаку, мигнулъ глазами и пожалъ ручку леди Джэйнъ.

Мистеръ Питтъ еще разъ навелъ было разговоръ на порубку лса, но баронетъ, по прежнему, оставался глухъ.

— Очень, очень старюсь проговорилъ онъ: — и куда какъ худо приходилось мн въ ныншнемъ году отъ этого проклятаго ревматизма…. Меня не будетъ здсь долгое время, но я радъ, что вы пріхали… Мн правится ваше личико, леди Джэйнъ: оно нисколько непохоже на мозглявую физіономію Бинки…. У меня есть для васъ кое-что, милая моя, въ чемъ вы можете являться ко двору.

И баронетъ заковылялъ по комнат и вынулъ изъ шкапа маленькій старинный футляръ съ дорогими брильянтами.

— Возьмите, душа моя, сказалъ онъ.— Это принадлежало моей матери, а посл того — первой леди Бинки….Славные камешки…. Я никогда не отдавалъ ихъ дочери желзника…. Нтъ, нтъ!… Берите ихъ, спрячьте поскорй, прибавилъ сэръ Питтъ, всовывая футляръ въ руку невстки и захлопывая дверь кабинета, когда вошелъ въ него Горроксъ, съ завтракомъ на серебряномъ поднос.

— Что вы дали жен Питта? спросила особа въ ленточкахъ, когда новобрачные разстались со старымъ джентльменомъ.

Эта особа называлась миссъ Горроксъ — дочь буфетчика,— скандалъ всего графства,— леди, вполн господствовавшая въ это время надъ усадьбой. Кроули.

Возвышеніе и возростающая власть этихъ Ленточекъ уже давно были замчены, съ смущеніемъ и страхомъ, какъ графствомъ, такъ и фамиліей Кроули. Ленточки открыли счетъ въ сберегательной банковой контор въ Мёдбури. Ленточки вызжали со двора, занимая своей особой маленькую коляску, назначенную для слугъ. По прихоти Ленточекъ людямъ отказывали отъ службы. Садовникъ-шотландецъ, остававшійся на прежнихъ основаніяхъ, гордившійся своими теплицами и имвшій порядочный доходъ отъ сада, который онъ воздлывалъ и произведенія котораго продавалъ въ Соутамптон, нашелъ, въ одно прекрасное утро, что Ленточки очищали персики на южныхъ стнахъ теплицъ, и получилъ нсколько оплеухъ, за то, что сталъ сопротивляться нападенію на свою собственность. Онъ и его шотландка-жена и шотландцы-дти, единственные обитатели усадьбы Кроули заслуживающіе уваженія, принуждены были переселиться, со всмъ добромъ и движимымъ имніемъ, оставивъ прекрасный садъ въ жертву совершеннаго опустошенія и опустнія. Только двое или трое изъ прежнихъ слугъ уцлли какъ-то на своихъ мстахъ. Конюшни и другія службы стояли пусты, затворены и полуразрушены. Сэръ Питтъ жилъ уединенно и каждый вечеръ упивался съ Горроксомъ, своимъ буфетчикомъ, или домоправителемъ, какъ тотъ величалъ себя. Отъ стыда ли, или отъ нелюбви къ сосдямъ, старый циникъ усадьбы Кроули вовсе не вызжалъ изъ дому. Даже по переписк бранился онъ съ своими агентами и прижималъ арендаторовъ. День проходилъ къ корреспонденціи. Каждый, кто имлъ дло съ сэромъ Питтомъ, допускался къ нему единственнымъ путемъ — посредствомъ Ленточекъ, принимавшихъ постителей въ комнат, находящейся у самаго задняго крыльца, и чрезъ которую только и можно было имть входъ въ баронету…. Такимъ образомъ неловкое положеніе сэра Питта увеличивалось съ каждымъ днемъ, и безпорядокъ окружающаго его принималъ огромные размры.

Можно представить себ ужасъ мистера Питта Кроули, когда слухи о помшательств его отца достигла даже самыхъ примрныхъ и почтенныхъ джентльменовъ. Онъ съ утра до вечера находился въ какомъ-то тревожномъ ожиданія, опасаясь, что Ленточки, въ скоромъ времени, провозгласятся его законной мачихой. Посл перваго и послдняго визита, въ комфортабльномъ и деликатномъ дом мистера Питта имя сэра Питта никогда не произносилось: оно было чмъ-то въ род скелета, возбуждавшаго непріятное чувство и заминавшаго слова. Миледи Соутдоунъ, прозжая мимо воротъ дома баронета, нарочно уронила нсколько поученій, способныхъ, при чтеніи, поднять волосы на голов. Мистриссъ Бютъ каждую ночь поглядывала изъ окна, нтъ ли зарева надъ тополями, за которыми находилось жилище сэра Питта. Сэръ Вапшотъ и сэръ Фуддльстонъ старинные друзья баронета, не хотели сидть съ нимъ ни одной скамейк во время засданій и однажды немилосердно срзали его (такъ это имъ казалось) на улиц Гэй, въ Соутамтон, когда онъ остановившись, протянлъ имъ свои грязныя руки. Но на сэра Питта ничто не дйствовало. Засунувъ руки въ карманы, онъ отъ всего отдлывался смхомъ: хохоталъ надъ гордыми джентльменами, неудостоившими его рукопожатія, хохоталъ надъ поученіями леди Соутдоунъ, хохоталъ надъ своимъ сыномъ, надъ цлымъ міромъ, даже надъ Ленточками, когда он изволили сердиться, что частенько-таки случалось.

Миссъ Горроксъ, бывшая въ должности домоправительницы въ усадьб Кроули, распоряжалась прислугой съ должною строгостью и величіемъ. И слугамъ приказано было обращаться къ ней съ титуломъ ‘Mem’, или ‘Madam‘. Такъ вс и длали, за исключеніемъ одной маленькой двочки, просившей домоправительницу, чтобъ та позволила ей называть себя миледи. Конечно, ей позволили: въ титул ‘миледи’ не заключалось ничего оскорбительнаго.

‘Бывали и лучше леди, бывали и хуже’, замчала миссъ Горроксъ на этотъ комплиментъ молоденькой Гестеръ.

Домоправительница выполняла свои обязанности какъ нельзя лучше, обладая властью надъ всмъ окружающимъ ее, исключая отца. Правда, и ему она иногда замчала, что вдь я де не то, что вы думаете: могу быть и женой баронета. И миссъ Горроксъ не разъ принимала на себя эту обольстительную ролю, и весьма удовлетворительно, къ удовольствію сэра Питта, усердно смявшагося надъ манерами и усиліями своей домоправительницы подражать особамъ высшаго круга. Онъ уврялъ, что нтъ ничего лучше. какъ видть ее въ роли прекрасной дамы, и приказывалъ за тмъ надть ей придворный костюмъ первой леди Кроули,— находилъ, что нарядъ этотъ очень присталъ къ миссъ Горроксъ, и общалъ въ ту же минуту свезти ее во двору. Домоправительница перерыла весь гардеробъ покойныхъ леди Кроули, выбрала въ немъ лучшія платья и передлала ихъ на свой вкусъ. Она отвела бы въ свое владніе, можетъ быть, и брильянты, но баронетъ заперъ ихъ въ своемъ уединенномъ кабинет, и ни ласки, ни лесть миссъ Горроксъ не могли достать отъ него ключей. Спустя нсколько времени посл того, какъ, впослдствіи, она оставила усадьбу Кроули, нашли гд-то принадлежащую ей тетрадь. По тетради этой открылось, что миссъ Горроксъ упражнялась въ наук чистописанія вообще и въ подписываніи своего имени въ особенности,— какъ-то: леди Кроули, леди Бетси Горроксъ, леди Элизабета Кроули и проч.

Хотя почтенные обитатели ректорства никогда не посщали дома сэра Питта, однакожь знали очень хорошо все, что такъ происходило, и съ каждымъ днемъ ожидали катастрофы, которую съ нетерпніемъ ждала и сама миссъ Горроксъ. Но судьба завистливо вмшалась и здсь и оттягала у вашей домоправительницы награду, на которую та, по своей безпорочной служб и примрной нравственности, имла полное право расчитывать.

Однажды баронетъ чрезвычайно удивился, увидвъ ‘леди’ — такъ, въ шутку, называлъ онъ миссъ Горроксъ — за старыми, разстроенными фортепьяно, которыхъ, съ тхъ поръ, какъ Бекки Шарпъ разъигрывала на нихъ кадрили, никто не трогалъ. Миледи сидла за фортепьяно съ важной физіономіей и изъ всей силы визжала, подражая музык, которую ей иногда удавалось слышать. Подл миссъ Горроксъ стояла маленькая двочка съ кухни, вполн довольная игрой ‘леди’. Покачивая головой вверхъ и внизъ, она безпрестанно восклицала: ‘прекрасно, Мамъ! превосходно, Мамъ!’ точь въ точь, какъ просвщенный льстецъ настоящей гостиной.

Эта сцена, по обыкновенію, заставила баронета расхохотаться, и въ продолженіи того вечера, разъ десять онъ повторялъ ее Горроксу, къ сильному неудовольствію домоправительницы,— перебирать пальцами по столу, какъ будто на музыкальномъ инструмент, и визжалъ, подражая манер пнія миссъ Горроксъ. Сэръ Питтъ честью уврялъ, что такой прекрасный голосъ непремнно нужно обработать, и объявилъ, что домоправительница должна нанять учителей. Въ такомъ предложеніи миледи не находила, конечно, ничего страннаго. Во весь тотъ вечеръ баронетъ былъ необыкновенно веселъ, выпилъ съ своимъ другомъ и буфетчикомъ необыкновенное количество грогу, и уже поздно ночью мистеръ Горроксъ отвелъ своего господина въ его спальню.

——

Но спустя полчаса, по всему уединенному дому сора Питта, въ которомъ онъ занималъ только три комнаты, поднялись страшный шумъ и бготня, огоньки мелькали то въ одномъ окн, то въ другомъ. Вскор изъ воротъ выхалъ мальчикъ, верхомъ, на маленькой лошадк, и поскакалъ въ Мёдбури, за докторомъ. Спустя еще немного времени (этотъ фактъ удостовряетъ насъ, какъ рачительно соблюдались сношенія мистриссъ Бютъ съ домомъ сэра Питта, черезъ паркъ, по тропинкамъ, ведущимъ изъ ректорства, пробирались достопочтенный Бютъ Кроули, супруга его и сынъ его Джемсъ, и вс трое вошли въ жилище баронета.

Пройдя залъ и небольшую дубовую комнату, гд, на стол, стояли три стакана и пустая бутылка посл рому, они вступили въ кабинетъ сэра Питта, гд застали миссъ Горроксъ за слдующимъ занятіемъ: они съ усиліемъ подбирала ключи, стараясь отпереть шкафы и конторки…. Вдругъ ключи выпали изъ рукъ домоправителыищы, и изъ груди вылетлъ крикъ ужаса, когда она увидла сверкающіе изъ подъ черной шапочки маленькіе глазки мистриссъ Бютъ.

— Глядите-ка! глядите-ка!… Джемсъ!… мистеръ Кроули!… вскричала мистриссъ Бютъ, указывая на испуганную миссъ Горроксъ.

— Сэръ Питтъ самъ отдалъ ихъ мн…. онъ самъ отдалъ… проговорила она.

— Отдалъ теб,— теб?! Будьте свидтелемъ, мистеръ Кроули: мы застали ату двчонку въ краж собственности вашего брата… Она будетъ повшена!… Впрочемъ, я уже давно предсказывала это.

Мистриссъ Бютъ остановилась.

Бетси Горроксъ, окончательно перепуганная и заливаясь слезами, бросалась передъ ней на колни. Но тотъ, кто въ совершенств знаетъ добрую женщину, знаетъ также и то, что она не слишкомъ-то бываетъ поспшна на прощеніе, и что уничиженіе врага приводитъ ее въ чувство, близкое къ умиленію.

— Позвони въ колокольчикъ, Джемсъ! снова начала мистриссъ Бютъ.— Звони, пока не соберутся сюда вс люди.

Человка четыре — только и находилось на лицо въ опустломъ дом — немедленно явились на страшный звонъ, произведенный неутомимой рукой Джемса.

— Посадите эту дрянь въ надежную комнату, говорила строгая дедн.— Мы поймали и уличили ее въ краж…. Мистеръ Кроули! займитесь распоряженіемъ посадить ее въ тюрьму, а ты, Бедлосъ, отвезешь ее завтра, поутру, въ Соутамптонъ.

— Послушай, мой другъ, вступился было ректоръ: — она только…

— Нтъ ли здсь нарукавниковъ? продолжала мистрисгъ Бютъ, притопнувъ ботинками на деревянныхъ подошвахъ.— Непремнно нужны нарукавники или колодки…. Да гд же отецъ ея?…

— Сэръ Питтъ самъ ихъ отдалъ мн, сквозь слезы повторяла Бетси.— Не правда ли, Гестеръ? продолжала она, обращаясь къ двочк: — что онъ самъ отдалъ ихъ мн?… Вы знаете сэра Питта…. вы знаете… вы… онъ самъ далъ мн, я ужь это очень давно — на другой день посл мёдбурійской ярмарки…. а не то, чтобы я сама хотла взять ихъ…. Впрочемъ нате, если думаете, что он не мои….

И тутъ несчастная вытащила изъ кармана пару блестящихъ пряжекъ для башмаковъ, приводившихъ ее къ такое сильное восхищеніе, и которыя она только что вынула изъ книжнаго футляра, гд ом были спрятаны.

— Ай, ай, Бетси! какъ теб не стыдно лгать такъ! возразила Гестеръ: — и кому же? Мадамъ Кроули, доброй и ласковой…. Вы можете, Мамъ, объискать вс мои коробки, и вотъ, если только вамъ угодно, и ключи, продолжала она, обращаясь къ мистриссъ Бютъ.— Я честная двушка, хотя родители мои бдные люди и мн пришлось воспитываться въ рабочемъ дом…. Но если вы найдете у меня хоть тряпочку или диковинку, пусть посл того никогда не пустятъ меня въ церковь…

— Подай мн ключи твои! ввернула мистриссъ Бютъ, между тмъ какъ Гестеръ продолжала, не жаля присданій.

— А вотъ и свчка, Мамъ. Не угодно ли, Мамъ, я покажу вамъ комнату. Мамъ, и шкапъ къ комнат домоправительницы, Мамъ, гд у нея хранятся груды — да еще и какія еще груды!— всякой всячины, Мамъ?…

— Замолчи, пожалуете! прикрикнула на нее мистриссъ Бютъ.— Я безъ тебя знаю ту комнату…. Мистриссъ Броунъ, сдлайте одолженіе, войдемте со мною, а ты, Бедлосъ, не смй спускать главъ съ нея.

Сказавъ это, мистриссъ Бютъ схватила свчу.

— Мистеръ Кроули! вамъ нехудо было бы сходить наверхъ, продолжала она, обращаясь къ мужу: — посмотрть, не убиваютъ ли тамъ вашего несчастнаго брата….

И мистриссъ Бютъ отправилась въ комнату, дйствительно, очень хорошо извстную ей.

Войдя наверхъ, Бютъ нашелъ тамъ доктора изъ Мёдбури и перепуганнаго Горрокса надъ креслами, въ которыхъ сидлъ его господинъ. Оба они старались пустить кровь сэру Питту Кроули.

——

На другой день, рано утромъ, послали къ мистеру Питту обо всемъ случившемся увдомленіе, писанное рукою мистриссъ Бютъ, которая приняла на себя управленіе цлымъ домомъ и во всю ту ночь ухаживала за баронетомъ. Общими усиліями сэра Питта привели въ чувство. Онъ не могъ говорить, но, казалось, узнавалъ окружающихъ. Мистриссъ Бютъ ршительно заняла мсто у кровати и во всю ночь ни разу не сомкнула глазъ, между тмъ какъ докторъ преспокойно дремалъ въ креслахъ. Горроксъ попытался было обнаружить свою власть и помочь господину, но мистриссъ Бютъ, назвавъ его старымъ пьяницей, замтила ему, чтобы онъ и не показывался въ этомъ дом, если только не хочетъ быть сосланнымъ вмст съ своей негодной дочерью.

Устрашенный Горроксъ спустился въ дубовую комнату, гд пребывалъ сынъ мистера Бюта. Видя, что дно въ бутылк сухо, Джемсъ приказалъ буфетчику принести другую, и тоже съ ромомъ. Къ бутылк подслъ и ректоръ, отдавъ Горроксу приказаніе положить ключи въ ту же минуту и никогда не показываться въ дом сэра Питта.

Горроксъ положилъ ключи и вмст съ дочерью, подъ прикрытіемъ ночи, тихо выбрался изъ дому.

ГЛАВА XL.

РЕВЕККА ПРИЗНАЕТСЯ ЧЛЕНОМЪ ФАМИЛІИ КРОУЛИ.

Наслдникъ баронета прибылъ домой вовремя и съ той же минуты окончательно утвердился въ усадьб Кроули. Хотя старикъ и жилъ еще посл того нсколько мсяцевъ, но навсегда потерялъ умственныя способности и употребленіе языка. Управленіе имніемъ перешло къ старшему сыну. И къ какомъ же состояніи нашелъ мистеръ Питтъ это имніе! Сэръ Питтъ нею свою жизнь или производилъ равнаго рода куплю, или закладывалъ. У него было человкъ двадцать, съ которыми, онъ имлъ дло, а вмст съ тмъ и вражду — ссоры и тяжбы со всми своими арендаторами, тяжбы съ судьями, тяжбы съ компаніей разработки угля и устройства каналовъ,— съ компаніей въ которой онъ считался главнымъ членомъ,— и вообще тяжбы со всми, съ кмъ ни попало. Привести причины этихъ тяжбъ въ извстность, имніе — въ порядокъ — задача, вполн достойная такого самостоятельнаго пумперниккельскаго дипломата, какимъ былъ мистеръ Питтъ, принявшійся разршать ее съ величайшей ревностію и усердіемъ. Семейство его поселилось въ усадьб Кроули, куда, безъ сомннія, прибыла также и леди Соутдоунъ….

Намренія мистриссъ Бютъ относительно миссъ Бетси Горроксъ не были приведены въ исполненіе, и ей не удалось сдлать визита въ Соутамтонскую тюрьму. Миссъ Горроксъ и отецъ ея поселились въ деревн, гд держали довольно выгодную аренду. Кром того, у нашего домоправителя въ отставк была тамъ же небольшая собственность, дававшая ему право голоса при выборахъ въ томъ мстечк. Къ нимъ присоединился и Бютъ и Кроули, и такимъ образомъ они двое да еще четверо другихъ составляли представительное сословіе, изъ котораго для усадьбы Кроули выбирались два члена.

Обращеніе между дамами ректорства и вышеозначенной усадьбы основывалось на тонкой деликатности, по крайней мр такъ каюсь между молодыми. Чтожь до мистриссъ Бютъ и леди Соутдоунъ, то он никогда не могли встртиться безъ баталіи, такъ что мало по малу перестали наконецъ видться другъ съ другомъ. При прізд молодыхъ дамъ изъ ректорства, леди Соутдоунъ обыкновенно удалялась въ свою комнату, что, по видимому, не слишкомъ-то огорчало мистера Питта. Правда, онъ постоянно держался того мннія, что фамилія Бинки есть одна изъ знаменитйшихъ, умнйшихъ и интереснйшихъ фамиліи въ мір, и часто испытывалъ надъ собой вліяніе тещи и ея тетки, но все-таки ему хотлось, чтобъ это вліяніе испытывалось имъ нсколько порже. Слыть молодымъ, конечно, довольно лестно: но когда въ сорокъ два года съ вами обходятся будто съ мальчикомъ — это, я думаю, не совсмъ-то пріятно. Леди Джэйнъ въ присутствіи своей мама была совершенно незамтна, не оказывая при ней даже къ дтямъ своимъ особеннаго расположенія, втайн, однакожь, обожая ихъ…. А мама? Надо предполагать, что многоразличныя занятія, сношенія съ министрами и переписка со всми миссіонерами Африки, Азіи, Австраліи, и пр., чрезвычайно много занимали почтенную леди Соутдоунъ и не давали ей возможности посвятить себя внучк своей маленькой Матильд и внуку Питту. Послдній былъ слабое, больное дитя, и только значительными пріемами каломеля бабушка могла поддерживать его жизнь.

Что касается до сэра Питта, онъ удалился въ т самые покои, гд нкогда угасла леди Кроули, и такъ проводилъ остальные дни свои, пользуясь постоянными ласками и вниманіемъ маленькой миссъ Гестеръ, преемницы миссъ Горроксъ. Какая любовь, какая врность, какое постоянство могутъ сравниться съ нянькой на хорошемъ жалованьи? Она поправляетъ подушки, приготовляетъ аррорутъ, проводитъ безсонныя ночи, переноситъ вс огорченія, вс прихоти. Солнышко ярко свтитъ и для нея, а она не сметъ отворить дверей: она спитъ на креслахъ и кушаетъ въ уединеніи, проводитъ длинные вечера, не длая ничего боле, какъ только помшивая въ камин уголья и подавая больному вскипяченное питье,— читаетъ цлую недлю газету, изъ литературной пищи цлый годъ принимаетъ только одн ‘Обязанности человка’…. и съ такой-то особой вы еще ссоримся! за то только, что какой нибудь разъ въ недлю навстятъ ее родственники или за то, что найдемъ у нея припрятанный въ рабочей коробочк джинъ!… Милостивыя государыни! я хочу спросить васъ, устоитъ ли какая любовь мужчины, если ему придется цлый годъ няньчить предметъ своего обожанія?… А тутъ?… Но по крайней мр мистеръ Кроули черезчуръ много ворчалъ на счетъ платы миссъ Гестеръ, не обращая вниманія на ея постоянныя заботы о баронет, его отц.

Въ ясные дни, стараго джентльмена сажали въ кресла и выносили на террасу,— въ тхъ самыхъ креслахъ, въ которыхъ миссъ Кроули, при слабомъ своемъ состоянія, прогуливалась въ Брайтон, и которыя, по приказанію леди Соутдоунъ, перевезли въ усадьбу Кроули. Леди Джэйнъ постоянно участвовала въ прогулкахъ старика и была его фавориткой. Сэръ Питтъ обыкновенно кивалъ ей годовой по нскольку разъ, улыбаясь при ея появленіи и произнося какіе-то непонятные жалобные звуки, когда она уходила. Едва только затворялась дверь за ней, онъ начиналъ плакать и всхлипывать, при чемъ лицо Гестеръ и вс ея манеры, кроткія и нжныя во время присутствія миледи, вдругъ перемнялись, принимая странный видъ: кулаки ея сжимались, и она вскрикивала: ‘Замолчишь ли ты, глупый старичишка!’, и съ этимъ вмст откатывала кресло отъ камина, передъ которымъ больной любилъ сидть: и тогда онъ плакалъ еще сильне. И вотъ все, что осталось на долю семидесятилтняго старика! Вотъ къ чему привела жизнь, полная жалкой борьбы, хитростей, спекуляцій, самолюбія и безпорядочности!…

На конецъ наступилъ день, когда для сэра Питта всему пришелъ конецъ, даже и попеченіямъ о немъ няньки. Однажды, рано утромъ, когда мистеръ Питтъ занимался въ кабинет повркой книгъ домоправителя, онъ услышалъ стукъ въ дверь, и вслдъ за тмъ въ комнату вошла Гестеръ.

— Я пришла извстить васъ, сэръ Питтъ, сказала она, сдлавъ реверансъ: — что батюшка вашъ скончался. Я поджаривала ему тостъ, сэръ Питтъ, для его розмазни, сэръ Питтъ, которую онъ употреблялъ аккуратно въ шесть часовъ утра, сэръ Паттъ. Вдругъ мн послышалось, какъ будто сэръ Питтъ застоналъ, сэръ Питтъ, и… и… и….

И Гестеръ еще разъ присла

Мы не знаемъ причины, по которой, при этихъ словахъ блдное лицо мистера Питта покрылось яркимъ румянцемъ. Не потому ли, однакожь, что онъ на конемъ самъ сдлался сэръ Питтъ, съ мстомъ въ парламент а, можетъ быть, съ почестями въ перспектив?

‘Теперь-то я очищу имніе наличными денежками’ — подумалъ онъ и быстро сообразилъ вс улучшенія, какія предприметъ. До сей минуты онъ не ршался употребить въ дло денегъ своей тетки: чего добраго, папа его могъ оправиться, и тогда вс распоряженія мастера Питта ни къ чему не повели бы.

——

Въ усадьб и въ ректорств вс шторы на окнахъ была спущены, церковные колокола перезванивали печально и алтарь покрыла трауромъ. Бютъ Кроули отказался отъ миттинговъ, но отправился обдать къ Фуддльстону, гд за портвейномъ вошелъ въ нкоторыя подробности насчетъ умершаго брата и молодого баронета. Миссъ Бетси. т. е. не миссъ, ибо въ это время она была уже замужемъ, за сдельщикомъ въ Мёдбури, проливала токи слезные. Семейство доктора пріхало изъ Мёдбури засвидтельствовать свое почтеніе и освдомиться о здоровьи фамиліи Соутдоунъ. Извстіе о смерти баронета быстро разнеслось во всему Мёдбури и его окрестностямъ.

— Не написать ли мн вашему брату? или вы сами напишете ему? спросила леди Джэйнъ мужа своего, сэра Питта.

— Конечно, напишу, отвчалъ сэръ Питтъ: — и приглашу его на похороны. Это необходимо.

— А какже… мистриссъ Раудонъ… робко промолвила леди Джейнъ.

— Джейнъ! воскликнула леди Соутдоунъ: — какъ вы смете думать объ этомъ!

— Конечно, конечно: и мистриссъ Раудонъ надо просить, подхватилъ сэръ Питтъ ршительнымъ тономъ.

— Но только въ такомъ случа, если меня не будетъ здсь, замтила леди Соутдоунъ, на что сэръ Питтъ, и съ своей стороны, сдлалъ замчаніе,— въ такомъ род:

— Не угодно ли припомнить, миледи, что я глава своей фамиліи, слдовательно, отъ меня зависитъ длать подобныя распоряженія. Не угодно ли вамъ, леди Джейнъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ супруг: — написать къ мистриссъ Раудонъ Кроули и попросить ее присутствовать при печальной церемоніи….

— Джэйнъ! не брать пера въ руки! вскричала леди Соутдоунъ.

— Позвольте вамъ еще разъ замтить, что я глава своей фамиліи, повторилъ сэръ Питтъ. И если какія нибудь обстоятельства, къ сожалнію моему, принудятъ васъ, миледи, оставить этотъ домъ, все-тека я долженъ управлять имъ, какъ мн заблагоразсудится.

Леди Соутдоунъ, какъ и слдовало, выпрямилась съ тмъ величіемъ, какое представляетъ мистриссъ Сиддонсъ въ извстной сцен въ ‘Макбет’, и приказала тотчасъ же заложить ея коляску. ‘Если сынъ и дочь выгоняютъ ее изъ дому, она скроетъ печаль свою въ уединеніи и будетъ молить Бога, чтобъ Онъ направилъ ихъ на путь истины’.

— Мы вовсе не думаемъ, мама, выгонять васъ изъ дому…. проговорила леди Джэйнъ робко и умоляющимъ голосомъ.

— Сдлайте одолженіе, Джэйнъ, пишите подъ мою диктовку, перебилъ сэръ Питтъ, вставая и принимая величественный видъ, съ какимъ, обыкновенно, изображаются джентльмены на портретахъ.— Начинайте: ‘Усадьба Кроули. Сентября 14, 1942.— Любезный братъ….’

Услышавъ эти ршительныя слова, новая леди Макбетъ, съ минуты на минуту ожидавшая, что вотъ зять смягчится наконецъ и выкажетъ слабость воли, встала и съ испуганнымъ взглядомъ оставила библіотеку. Леди Джэйнъ также обратила свои глазки на мужа, какъ бы выражая тмъ желаніе слдовать за матерью и утшить ее, но сэръ Питтъ остановилъ свою супругу.

— Небось, не удетъ! сказалъ онъ.— Она отдала въ наемъ свой брайтонскій домъ и истратила половину годового дохода. Согласись сама, что жить въ гостинниц значитъ показать изъ себя раззорившуюся женщину. Я давно выжидалъ случая принять…. принять ршительныя мры…. Сама ты видишь, другъ мой, что надо распоряжаться кому нибудь одному…. Итакъ, не угодно ли продолжать подъ мою диктовку?… ‘Любезный братъ! печальное извстіе, которое, по обязанности своей, долженъ сообщить теб и всмъ нашимъ роднымъ….’ и проч.

Короче сказать, Питтъ, вступивъ во владніе почти всмъ состояніемъ фамиліи Кроули, котораго ожидали другіе родственники, ршился обходиться съ членами этой фамиліи дружелюбно и почтительно и снова оживить до сихъ поръ пустынную усадьбу Кроули. Мысль, что онъ сдлался главою дома, чрезвычайно нравилась сэру Питту. Все вліяніе, какое его таланты и настоящее положеніе въ свт дадутъ ему въ графств, вознамрился онъ употребить для доставленія мста своему брату и приличнаго распредленія участи племянниковъ. Можетъ быть, сэръ Питтъ чувствовалъ теперь нчто въ род раскаянія при мысли, что онъ одинъ сдлался обладателемъ всего того, на что расчитывали многіе. И въ теченіи трехъ или четырехъ дней новые планы сэра Питта были утверждены окончательно: онъ за долгъ себ поставилъ управлять справедливо и добросовстно, отстранить отъ всего леди Соутдоунъ и, по возможности, находиться въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ со всми своими ближайшими родственниками.

Вслдствіе такихъ предположеніи баронетъ продиктовалъ письмо къ брату своему Раудону,— письмо, отличавшееся, торжественностію тона, обработкой слога, глубокомысленными замчаніями и длиннотой выраженій,— письмо, породившее сильное удивленіе въ простосердечномъ, маленькомъ секретар, писавшемъ его.

‘О, какой ораторъ выйдетъ изъ него, когда онъ появится въ парламент! думала леди Джэйнъ.— Какъ уменъ и какъ добръ мужъ мой! и какимъ необыкновеннымъ геніемъ обладаетъ онъ!… Я думала иногда, что онъ холоденъ…. но теперь вижу, какъ ошибалась: при такомъ геніи, при такомъ величіи души невозможно быть равнодушнымъ….’

Такъ думала леди Джэйнъ. Отъ себя же замтимъ что письмо сэра Питта, продиктованное имъ, какъ воображала, леди Питтъ, экспромтомъ, было сочинено баронетомъ задолго передъ тмъ временемъ,— и сочинено, надо прибавить, въ пот лица и подъ секретомъ.

——

‘Какая польза выйдетъ изъ того, если я поду въ это глупое, скучное мсто?— думалъ Раудонъ, какъ видите, не слишкомъ довольный полученіемъ вышеозначеннаго письма съ печальнымъ содержаніемъ и съ огромной черной полоской по краямъ и таковой же печатью.— Посл обда, я никакъ не могу оставаться съ Питтомъ вдвоемъ…. и къ тому же лошади, туда и обратно, будутъ стоить по крайней мр фунтовъ двадцать….’

Раудонъ, при всякомъ затрудненіи, по обыкновенію, обращаясь за совтомъ въ своей супруг, понесъ къ ней, въ спальню, вмст съ шоколадомъ собственнаго приготовленія, и пригласительную записку баронета.

Ребекка сидла въ эту минуту передъ зеркаломъ, причесывая золотистую головку. Взглянувъ на подносъ и взявъ траурное посланіе, она принялась читать его, и прочитавъ — вскочила съ креселъ, съ крикомъ ‘браво!’ и размахивая надъ своей головкой письмомъ сэра Питта.

— Браво?! проговорилъ Раудонъ въ несказанномъ удивленіи, при вид прыгающей фигурки, въ фланелевомъ, утреннемъ капот и съ распущенными волосами.— Чемужь ты радуешься, Бекки? Вдь старикъ ничего не оставилъ намъ. Вотъ что-то будетъ со мной, когда и я состарюсь!…

— Э, полно, душа моя! возразила наша маленькая, всегда ршительная, всегда находчивая женщина:— ты никогда не состарешься.

— Сбгай-ка поскорй къ мадамъ Бруно — закажи ей трауръ… Да не забудь положить на шляпу крепъ и надть черный жилетъ…. Но, кажется, у тебя нтъ его: въ такомъ случа пусть принесутъ завтра же, такъ чтобъ намъ можно было отправиться въ четвергъ.

— А разв ты подешь? спросилъ Раудонъ.

— А ты думалъ, нтъ!… Конечно, ду, непремнно ду!… Я надюсь, что леди Джэйнъ въ будущемъ же году представитъ меня ко двору, надюсь также, что братъ твои доставитъ теб мсто въ парламент…. глупый ты!… надюсь, что лордъ Стэйнъ станетъ поддерживать твой голосъ милый мой старикашка!… надюсь, что современемъ ты сдлаешься ирландскимъ статсъ- секретаремъ, или вестъ-индскимъ губернаторомъ, или казначеемъ, или главнымъ консуломъ, или чмъ нибудь въ этомъ род….

— Однако, чего намъ будутъ лошади стоить! проворчалъ Раудевъ.

— Вотъ о чемъ онъ заботится!… Мы можемъ взять коляску Соудоунъ, которая должна же быть на похоронахъ, такъ какъ лордъ — родственникъ покойнаго.. Впрочемъ, нтъ…. Не лучше ли намъ хать въ дилижанс? Это поскромне какъ то…

— И Рауди подетъ съ нами? спросилъ полковникъ.

— Это зачмъ? Съ какой стати будемъ мы платить за лишнее мсто? Рауди уже не маленькій: на колняхъ его не усадишь. Пусть онъ остается въ дтской. Бриггсъ сдлаетъ ему черный передникъ…. Иди, иди,— длай какъ говорятъ…. Да по дорог заверни къ Спарксу: скажи, что старый сэръ Питтъ умеръ, и что ты явишься къ нему съ чмъ нибудь позначительне, когда устроятся дла… Спарксъ передастъ это Раггльсу…. крпко пристаетъ бдняга! надо его утшить….

За тмъ Ребекка принялась за шоколадъ.

Врный и преданный лордъ Стэйнъ, придя, въ тотъ вечеръ, къ Ребекк, засталъ ее и компаньонку (компаньонкой была никто другая, какъ миссъ Бриггсъ) въ дятельномъ занятіи надъ выборомъ, распарываньемъ, разрзываньенъ и примриваньенъ всевозможныхъ сортовъ черныхъ матерій, приличныхъ печальному церемоніялу.

— Мы — я и миссъ Бриггсъ — оплакиваемъ кончину нашего папа, сказала Ребекка.— Вы врно не знаете, милордъ, что сэръ Питтъ Кроули скончался…. Цлое утро рвали мы съ горести волосы на голов, а теперь рвемъ старыя платья.

— О, Ребекка! какъ вы это можете…. произнесла Бриггсъ,устремивъ свои взоры къ небу.

— О, Ребекка, что вы это…. повторилъ милордъ.— Неужели умеръ этотъ старый плутъ? Будь онъ поумне, пожалуй, вышелъ бы въ перы… Питтъ былъ боле чмъ Бахусъ вашего времени — настоящій Силенъ.

— И мн предстояло быть вдовой этого Силена, замтила Ребекка.— Помните, миссъ Бриггсъ, какъ вы подглядывали изъ за двери, когда сэръ Питтъ стоялъ передо мной на колняхъ?

При этомъ воспоминаніи, старинный нашъ другъ, миссъ Бриггсъ, покраснла до самыхъ ушей, и очень, очень обрадовалась, когда лордъ Стэйнъ приказалъ ей спуститься внизъ — приготовить ему чашку чаю.

——

Какъ видите, Бриггсъ была именно той самой овчаркой, на которую палъ выборъ мистриссъ Раудонъ, съ обязанностью охранять ея репутацію. Миссъ Матильда Кроули, надо замтить, завщала своей компаньонк небольшую пенсію. Оставшись въ семейств Кроули, при доброй леди Джэйнъ, миссъ Бриггсъ процвтала бы при своемъ маленькомъ доход, но леди Соутдоунъ приняла за лучшее, при первомъ случа, дать ей отставку, на что мистеръ Питтъ не предъявилъ ни малйшаго возраженія Боульсъ и Фиркинъ также были не забыты въ духовномъ завщаніи миссъ Матильды и получили отъ леди Соутдоунъ такую же чистую, съ той, однакожъ, разницей, что вступили въ бракъ и устроили заведеніе съ отдачею комнатъ въ наемъ. Чтожь касается до миссъ Бриггсъ, то она попробовала сначала пожить въ деревн съ своими родственниками, но, привыкнувъ проводить время въ лучшемъ обществ, свой настоящій образъ жизни вскор нашла она довольно скучнымъ Эти родственники, незначительные торговцы въ одномъ провинціальномъ городк, перессорились изъ за сорока фунтовъ годового дохода миссъ Бриггсъ, точно также — если только не сильне — какъ, бывало, перестрливались родственники миссъ Кроули изъ за всего ея имнія. Братъ миссъ Бриггсъ — истый шляпникъ и лавочникъ — говорилъ про свою сестру, будто она ‘важничаетъ’, на томъ законномъ основаніи, что миссъ Бриггсъ не хотла удливъ ему изъ своего капитала, на поправленіе его лавки (Весьма вроятно, Бриггсъ удлила бы ему безъ слова, если бы сестра ихъ, вздорная башмачница, не доказала ей, что братъ ея находится на послдней ступеньк къ банкротству). Кром того, безкорыстному башмачнику хотлось, чтобъ миссъ Бриггсъ послала сына его въ коллегію и, такимъ образомъ, сдлала бы изъ него джентльмена…. Но миссъ Бриггсъ, жива между своими родственниками, все-таки успла поистратиться… до того, что принуждена была наконецъ бжать, напутствуемая укоризнами, и искать, въ Лондон, прежняго занятія, казавшагося ей мене тягостнымъ, нежели тамъ называемая приманчивая свобода. Припечатавъ въ газетахъ, что ‘благородная дама, съ хорошими манерами, проводившая время въ лучшемъ обществ, желаетъ…’ и проч., она поселилась съ Боульсомъ въ Полу-лунной улиц, съ нетерпніемъ ожидая результата объявленія.

Проживая въ Лондон, Бриггсъ не могла не встртиться съ Ребеккой. Однажды, мимо ея квартиры катилась хорошенькая коляска мистриссъ Раудонъ, въ то самое время, когда утомленная миссъ Бриггсъ подходила къ дому, возвращаясь изъ конторы Times, куда ходила въ шестой разъ припечатать свое объявленіе. Ребекка съ разу узнала даму съ хорошими манерами. Находясь въ пріятномъ расположеніи духа и питая къ миссъ Бриггсъ уваженіе, Бекки подъхала къ дверямъ, выскочила изъ коляски, протянула об ручки, прежде чмъ Хорошія Манеры успли оправиться отъ такой внезапной встрчи съ своимъ старымъ другомъ.

Бриггсъ плакала, Бекки — хохотала и, пробравшись въ коридоръ, цаловала свою подругу. Изъ коридора он прошли въ переднюю комнату Боульса, съ красными занавсками, круглымъ зеркаломъ, на которомъ помщался прикованный орелъ и пристально смотрлъ на приклеенный къ нему билетъ, возвщавшій проходящимъ, что у Боульса ‘отдаются комнаты въ наемъ’.

При непритворныхъ токахъ слезъ, восклицаніяхъ и удивленіяхъ, съ которыми женщины такой тонкой организаціи, какою обладала миссъ Бриггсъ, привтствуютъ своихъ пріятельницъ при внезапной встрч съ ними,— наша дама съ хорошими манерами разсказала бывшей Бекки Шарпъ всю исторію своихъ злоключеній въ сред почтенныхъ родственниковъ. Трогательный разсказъ миссъ Бриггсъ, какъ и слдовало ожидать, не могъ не возбудить симпатичности то стороны мистриссъ Раудонъ.

А мистриссъ Боульсъ, урожденная Фиркинъ, въ то время находилась въ коридор и угрюмо подслушивала истерическія изъясненія, происходившія въ передней комнат. Кстати замтить, Бекки никогда не пользовалась ея расположеніемъ. Устроивъ свои дла по части Гименея, молодые супруги частенько посщали прежнихъ друзей своихъ Раггльсовъ, отчетъ которыхъ о mnage Раудона нельзя сказать, чтобы понравился имъ.

— Послушай, Раггъ, мой другъ, ты, того, не слишкомъ довряйся этому полковнику. Что до меня, я не надюсь на него, замчалъ Боульсъ.

Когда мистриссъ Раудонъ вышла изъ комнаты, мистриссъ Боульсъ привтствовала ее реверансомъ нехотя. Пальцы послдней были холодны и безжизненны какъ сосиски когда Ребекка, какъ старой знакомк, протянула ей свою бленькую ручку. Коляска покатилась въ Пикадилли. Бекки кивнула головой высунувшейся изъ окошка Бриггсъ и черезъ нсколько минутъ была уже въ Парк, окруженная модными денди.

Принявъ во вниманіе положеніе Бриггсъ, не гнавшейся за жалованьемъ, мистриссъ Кроули немедленно приступила къ нкоторымъ соображеніямъ, изъ которыхъ вывела, между прочимъ, такое заключеніе: ‘Бриггсъ какъ нельзя лучше соотвтствуетъ тому идеалу компаньонки, какую я ищу’. Вслдствіе этого, миссъ Бриггсъ въ тотъ же вечеръ, приглашена была къ полковниц Кроули обдать и посмотрть ея маленькаго, миленькаго Рауди.

Мистриссъ Боульсъ предостерегала свою нахлбницу отъ ‘берлоги медвдя’, какъ она выражалась.

— Вспомните мои слова, миссъ Бриггсъ, говорила она: — вы погибнете въ этой берлог. Это также врно, какъ и то. что моя фамилія — Боульсъ.

Бриггсъ общала всю зависящую отъ нея осторожность, началомъ которой было то, что черезъ недлю она переселилась на житье къ мистриссъ Раудонъ…. А по прошествіи какихъ нибудь шести мсяцевъ, добрая компаньонка одолжила Раудону Кроули — заимообразно, конечно — шесть-сотъ фунтовъ.

ГЛАВА XLI.

РЕБЕККА ОСМАТРИВАЕТЪ ЗАЛЫ СВОИХЪ ПРЕДКОВЪ.

Приготовивъ трауръ и предувдомивъ сэра Питта о своемъ прибытіи полковникъ Кроули съ женой заняли два мста въ томъ самомъ дилижанс, въ которомъ Бекки путешествовала съ покойнымъ баронетомъ, при первомъ ея появленіи въ свтъ, назадъ тому девять лтъ. Въ воспоминаніи мистриссъ Раудонъ ясно возникли и постоялый дворъ, откуда вызжала она въ дилижанс, и конюхъ, которому она не хотла отдать денегъ, и услужливый кембриджскій студентъ, который такъ внимательно укутывалъ ее въ сюртуки. Раудонъ слъ снаружи и охотно бы взялъ возжи въ руки, еслибъ не было у него никакой печали на сердц. Пока хали, онъ разговаривалъ съ кучеромъ о лошадяхъ, дорог, содержателяхъ постоялыхъ дворовъ, о дилижанс въ которомъ, будучи еще мальчикомъ, онъ милліоны разъ катался съ братомъ своимъ Питтомъ въ Итонъ. Въ Мёдбури нашихъ путешественниковъ ждала коляска, запряженная въ пару лошадей, и съ кучеромъ, одтымъ въ трауръ.

— Настоящіе дроги, а не коляска, замтила Ребенка, садясь въ экипажъ.— Посмотри, Раудонъ, моль все сукно прола…. А вотъ пятно…. Я какъ теперь вижу, какъ однажды Даусонъ закрывалъ ставни, когда сэръ Паттъ поднялъ страшный шумъ изъ за бутылки вишневки, которую мы везли для вашей тетки изъ Соутамптона, и которую Даусонъ разбилъ…. Какъ время-то летитъ!… Не можетъ быть, чтобъ эта была Полли Талбойсъ,— вонъ та двочка что стоитъ у хижинки и прыгаетъ подл какой то женщины… Помню, помню, какъ она полола въ саду.

— Славная двочка! сказалъ Раудонъ, приложивъ два пальца къ полямъ креповой шляпы, отвчая тмъ на привтствіе стоящихъ подл хижины.

Бекки кланялась на каждомъ шагу, и всюду ей попадались знакомые, здоровавшіеся съ ней, что, конечно, очень нравилось мистриссъ Раудонъ. Вообще, судя по пріему, который ей оказывали на пути, можно было полагать, что она детъ въ домъ настоящихъ своихъ предковъ. Зато полковникъ какъ бы чего-то стыдился и былъ опечаленъ. Какія воспоминанія дтства могли пролетать надъ нимъ? Какія угрызенія совсти, сомнніе и стыдъ могли тревожить его?

— А думаю, твои сестры стали теперь прекрасныя молодыя леди, смазала Ребекка, вспомнивъ о нихъ едва ли не въ первый разъ съ того времени, какъ оставила ихъ.

— Не знаю…. можетъ быть…. отвчалъ Раудонъ.— Ало!… Вотъ и нянька моя Локкъ, продолжалъ онъ.— Здраствуй, нянюшка Локкъ! Помнишь ли ты меня? Поди, забыла маленькаго Рауди?… Эти старухи ужасно живущи! заключилъ полковникъ.— Мн кажется, ей перевалило за сто лтъ и тогда, когда я былъ ребенкомъ.

Супруги прохали чрезъ главныя ворота, охраняемыя нянюшкой Локкъ. Ребекка настаивала, чтобъ нянюшка Локкъ дала ей пожать руку. Вороты заскрыпли на старыхъ желзныхъ петляхъ, и карета прохала между двумя поросшими мхомъ столбами, на которыхъ красовался гербъ фамиліи Кроули.

Раудонъ и Бекки молчали. Каждый изъ нихъ боле или мене казался взволнованъ, и каждый думалъ о прошедшихъ дняхъ своей жизни. Раудонъ вспоминалъ объ Итон, о своей матери — холодной, жеманной женщин, объ умершей сестр, любимой имъ,— вспоминалъ и о томъ, какъ онъ колотилъ брата своего Питта,— не забылъ въ мысляхъ своихъ и маленькаго Рауди, оставшагося дома. Ребекка думала о своей юности и разныхъ тайнахъ раннихъ, нельзя сказать, чтобъ безпорочныхъ дней, о своемъ вступленіи въ свтъ черезъ эти же самыя ворота, чрезъ которыя она сію минуту въхала,— думала и о миссъ Пинкертонъ, и о Джоз, и о дорогой Амеліи.

Песчаная дорожка и терраса были выметены. Передъ главнымъ входомъ находился величественный погребальный гербъ. Два высокіе лакея, въ черныхъ ливреяхъ, распахнули дверцы, когда карета подкатилась къ подъзду. Когда наши супруги проходили, рука въ руку, по старинному залу, Раудонъ немного покраснлъ, Ребекка немного поблднла. Бекки сжала руку мужа, когда они вошли въ знакомую имъ дубовую комнату, гд сэръ Питтъ и жена его приготовились ихъ встртить. Сэръ Питтъ и леди Джэйнъ были въ траур, миледи Соутдоунъ — въ черномъ головномъ убор изъ бисера и перьевъ.

Увренія сэра Питта, что миледи не оставитъ ихъ дома, оказались справедливы. Теща баронета удовольствовалась тмъ только, что въ присутствіи своего зятя и жены его сохраняла торжественное и гробовое молчаніе, и, появляясь въ дтской, на всхъ наводила страхъ своимъ угрюмымъ видомъ. При появленіи Раудона и его супруги леди Соутдоунъ привтствовала ихъ легкимъ наклоненіемъ головного убора и перьевъ.

Но, по правд сказать, полковникъ съ полковницей почти не обратили вниманія на ея холодность. Для нихъ миледи въ это время ничего не значила: имъ дорогъ былъ пріемъ однихъ только сэра Питта да леди Джэйнъ.

Питтъ, съ раскраснвшимся лицомъ, подошелъ къ брату пожать его руку, пожатіе руки Ребекки сопровождалось низкимъ поклономъ, леди Джэйнъ взяла об лапки своей невстки и нжно поцаловала ее въ губки, посл того обняла Бекки. Объятіе это вызвало слезки на глаза нашей маленькой авантюристки: неподдльная доброта и довріе супруги Питта тронули ее и очень понравились ей. Раудонъ, ободренный расположеніемъ сестры, закрутилъ усы, подошелъ къ леди Джэйнъ и осмлился коснуться ея розовыхъ губокъ, отъ чего щечки супруги баронета заалли какъ маковъ цвтъ.

— Ну ужь, надо правду сказать, леди Джэйнъ удивительно хороша, замтилъ Раудонъ, оставшись съ Бекки наедин.— Питтъ толстетъ и, какъ кажется, довольно хорошо ведетъ свои дла.

— Онъ способенъ на это, сказала Ребекка, вполн соглашаясь съ мнніемъ мужа.— Теща его только пустая женщина…. А сестры твои довольно порядочныя двушки….

Сестеръ Раудона, по случаю погребальнаго церемоніала, вытребовали изъ пансіона, ибо Питту Кроули казалось, что, для сохраненіи достоинства дома и фамиліи, необходимо нужно было имть какъ можно боле траурныхъ лицъ. Вс слуги и служанки дома, старухи изъ богадльни, которымъ покойный Питтъ не давалъ надлежащихъ средствъ на содержаніе, семейство деревенскаго клерка и вообще вс, имющіе сношенія съ усадьбой и ректорствомъ, облачились въ трауръ: къ нимъ присоединились факельщики и другіе необходимые при похоронахъ люди. Впрочемъ, въ нашей драм эти безмолвныя лица служатъ только обстановкой, и отъ нихъ мы ни слова не услышимъ въ этотъ короткій промежутокъ времени.

Въ отношеніи къ молодымъ невсткамъ Ребекка какъ прежняя гувернантка, не забывала своего положенія, напротивъ, она ласково и безпечно припоминала его,— съ важнымъ видомъ освдомлялась о замнтіяхъ и увряла, что рдкій день не вспоминала о нихъ и не заботилась въ душ объ ихъ благополучіи. И, дйствительно, судя по наружности Бекки, вы никакъ не сказали бы, что она не думала о своихъ невсткахъ и не принимала живйшаго участія въ ихъ благополучіи. Такого мннія держались о мистриссъ Раудонъ по крайней мр леди Кроули сама и ея молодыя сестры.

— Но мн, Ребекка нисколько не перемнилась въ эти восемь лтъ, говорила миссъ Розалинда своей сестр миссъ Віолетъ во время приготовленія къ обду.

— Вообще, вс рыжеволосыя женщины мало измняются, отвтила миссъ Віолетъ, въ вид комментарія.

— Однакожъ, теперь они у нея гораздо темне. Мн кажется, она подкрашиваетъ ихъ! прибавила миссъ Розалинда.— Бекки очень пополнла и похорошла, заключила она, сама расположенная въ тучности.

— Мн нравится въ ней, что она не любитъ важничать и помнитъ, что нкогда была нашей гувернанткой, продолжала миссъ Віолетъ, давая намекъ, что всмъ гувернанткамъ не мшало бы, помнить свое надлежащее мсто, и забывая въ тоже время, что Ребекка причиталась внучкой не только сору Вальполю Кроули, но и мистеру Даусону изъ Мёдбури, и что въ герб своемъ мистриссъ Раудонъ имла между прочимъ угольную корзину.

Впрочемъ, забывчивость не рдкость на Ярмарк Тщеславія.

— Мн что то не врится, будто мать Бекки была театральная танцовщица, какъ это говорятъ двицы изъ ректорства.

— Да хоть бы и такъ! чтожь такое!… Происхожденіе свое нельзя поправить, возразила Розалинда довольно либерально.— Я вполн согласна съ братомъ, что ужь если мистриссъ Раудонъ вступила въ нашу фамилію, такъ мы должны смотрть на нее какъ на родственницу. Я думаю, что я тетенька Бютъ не будетъ противъ моего мннія: она хочетъ же выдать Кетти за молодого Гупера, виннаго торговца, и настоятельно упрашивала его пріхать въ ректорство.

— Удивляюсь, отчего такъ долго не узжаетъ эта леди Соутдоунъ. Она все что-то хмурится на мистриссъ Раудонъ, сказала Розалинда.

— Ахъ, да, еслибъ она ухала! подхватила миссъ Віолетъ.— Мн страшно надоло читать, ‘Прачку изъ Финчлея’…

Звонокъ заставилъ поспшить молодыхъ двицъ къ обду.

Еще задолго до обда, леди Джэйнъ отвела Ребекку въ приготовленныя для нея комнаты какъ и вс другія, въ непродолжительное, управленіе Питта принявшія пріятный видъ. Посл того, леди Джэйнъ помогла своей невстк снять черную шляпку и салопъ и спросила, въ чемъ еще она можетъ быть полезна ей.

— Мн больше ничего бы не хотлось, отвчала Ребекка: — какъ только сходить въ дтскую и полюбоваться на вашихъ миленькихъ малютокъ.

Об леди, нжно взглянувъ другъ на друга, взялись за руку и отправились въ дтскую.

Бекки находила четырехлтнюю Матильду самымъ очаровательнымъ ребенкомъ, а двухлтній мальчикъ — блдный, съ мутными глазами и большеголовый — во мнніи Бекки былъ чудомъ красоты, ума и роста.

— Мн, бы хотлось, чтобъ мама не слишкомъ много держала его на лекарствахъ, оказала леди Джейнъ со вздохомъ.— Я часто думаю, что намъ всмъ было бы гораздо лучше безъ нея.

За тмъ леди Джэйнъ и ея вновь пріобртенный другъ пустилась въ тотъ конфиденціальный медицинскій разговоръ о дтяхъ, которому матери и вообще вс женщины предаются съ такой охотой. Лтъ пятьдесятъ назадъ, когда нижеподписавшійся — тогда еще только интересный мальчикъ — однажды получилъ приказаніе выйти изъ комнаты посл обда вмст съ дамами, онъ помнитъ очень хорошо, что главный предметъ разговора въ гостиной составляли дтскіе недуги. Предложивъ ту же самую тему, не такъ давно, двумъ или тремъ дамамъ, я совершенно убдился, что въ этомъ отношеніи времена съ тхъ поръ нисколько не измнились.

Итакъ, побывъ вмст какіе нибудь полчаса, Бекки и леди Джэйнъ сдлались искренними друзьями. Въ конц вечера послдняя сообщила сэру Питту, что ея невстка — добрая, откровенная, кроткая и признательная молодая женщина.

Пріобрвъ, такимъ образомъ, благосклонность леди Джэйнъ, наша дятельная маленькая женщина вознамрилась употребить вс свои усилія, чтобъ перетянуть на свою сторону и леди Соутдоунъ. Оставшись както наедин съ нею, Ребекка, ни мало не медля, обратилась къ своему врагу съ разсужденіемъ о всемъ относящемся до дтей и, между прочимъ, замтила, что ея маленькаго сына, когда онъ былъ боленъ, могли спасти только одни легкіе пріемы коломеля, несмотря на вс увренія парижскихъ докторовъ, что дитя неизлечимо. За тмъ Бекки очень ловко намекнула леди Соутдоунъ, какъ много хорошаго слышала она о ней отъ одного превосходнаго человка въ мір — достопочтеннаго Лоренса Грилльса, главнаго пастора посщаемой ею капеллы. Дале — мистриссъ Раудонъ съ примрной скромностью созналась, что разныя обстоятельства и несчастія во многомъ измнили ее, и что хотя въ прошедшей ея жизни немало было втренности и заблужденій, но что все это не лишило ея, однакожъ, способности подумать посерьёзне о будущемъ. Потомъ — полковница Кроули вспомнила о тхъ религіозныхъ наставленіяхъ, которыми, въ прежніе дни, поучалъ ее мистеръ Питтъ. Бекки присовокупила кстати, какъ часто приходила она въ трогательное умиленіе, читая ‘Финчлейскую Прачку’,— сдлала нсколько вопросовъ о даровитомъ автор этого произведенія — урожденной леди Эмиліи Соутдоунъ, а теперь леди Эмиліи Горнблоуеръ, въ город Кап, гд ея мужъ питалъ сильныя надежды сдлаться кафрскимъ епископомъ. Въ довершеніе полнаго пріобртенія милостей леди Соутдоунъ, Ребекка, вдругъ почувствовавъ себя взволнованной и нездоровой посл похоронъ, обратилась къ ней за медицинскимъ совтомъ. И вдовствующая леди не только дала совтъ, но сама, своими собственными руками, укутала мистриссъ Раудонъ въ одяла, и теперь боле чмъ когда либо походя на леди Макбетъ, когда наступила ночь, на цыпочкахъ вошла въ комнату полковницы Кроули съ собраніемъ своихъ любимыхъ поученій и лекарствомъ, составленнымъ по рецепту собственныхъ медицинскихъ знаній, и какъ то, такъ и другое просила Ребекку принять немедленно.

Бекки, взявъ напередъ брошюрки, стада разсматривать ихъ съ величайшемъ вниманіемъ, въ тоже время, занимая леди душеспасительнымъ разговоромъ, думая тмъ отбояриться какъ нибудь отъ вещественнаго лекарства. Но, увы! когда вс средства къ поддержанію этого разговора истощились, новая леди Макбетъ ни за что не хотла оставить комнаты Ребекки, пока послдняя не приметъ приготовленнаго питья. И бдняжка Ребекка, волей-неволей, принуждена была, съ благодарностью, проглотить микстуру подъ самымъ носомъ леди Соутдоунъ, которая наконецъ оставила свою жертву съ благословеніемъ.

Вскор посл того къ Ребекк явился Раудонъ. Онъ отъ души хохоталъ, когда супруга его разсказывала ему, какую знатную шутку сыграла она на свой собствевный счетъ, и которую не могла скрыть. Посл, возвратясь домой, Бекки передала это и лорду Стэйну, и лордъ Стэйнъ и маленькій Рауди очень забавлялись разсказомъ полковницы Кроули. А разсказывая, Бекки ничего не упустила изъ виду, чтобъ представить вышеописанную сцену какъ можно наглядне: съ возвращеніемъ на квартиру, лордъ Стэйнъ и сынъ ея чрезвычайно хохотали надъ ея разсказомъ. Бекки представляла эту сцену, какъ говорится, съ начала до конца. Она надла ночной чепецъ и кофту, съ серьёзнымъ видомъ держала душеспасительную рчь, выхваляла цлебныя свойства лекарства (которое и дйствительно принимала), гд приходилось ей говорить за леди Соутдоунъ, съ изумительнымъ искусствомъ подражала ея произношенію въ носъ….

Сэръ Питтъ припомнилъ почтеніе и уваженіе, оказываемыя ему Ребеккой въ былые дни, и теперь отплатилъ ей такимъ же расположеніемъ. Женитьба Раудона, при всемъ неблагоразуміи выбора, произвела въ немъ благодтельную перемну, что доказывалось его теперешними манерами и обхожденіемъ. Съ другой стороны, брачный союзъ полковника Кроули съ Ребеккой не былъ ли однимъ изъ счастливйшихъ въ отношеніи къ самому Питту? Хитрый дипломатъ внутренно улыбался, сознаваясь, что онъ обязанъ своимъ настоящимъ положеніемъ именно этому брачному союзу Раудона съ маленькой Ребеккой.

Бекки же, въ отношеніи къ Питту, дйствовала чрезвычайно выгоднымъ для себя образомъ: о дар краснорчія его, напримръ, отзывалась такъ, что баронетъ почувствовалъ къ своей особ невольное удивленіе и, постоянно склонный къ уваженію собственныхъ талантовъ, восхищался ими еще боле, когда Ребекка выхваляла ихъ.

Мистриссъ Раудонъ всегда была готова доказывать своей невстк, что замужствомъ своимъ она обязана единственно мистриссъ Бютъ,— а вслдъ за тмъ таже самая Бекки всми возможными путями старалась прійти къ такому выводу о той же самой мистриссъ Бютъ, что только жадность этой женщины, надявшейся захватить все состояніе добрйшей миссъ Кроули и лишить Раудона милости его тетки, могла изобрсть вс т злобныя сплетни, которыми силились замарать ее, Ребекку.

— Она это сдлала, что мы бдны, говорила Ребекка, съ видомъ примрнаго терпнія.— Но, согласитесь, могу ли я сердиться на женщину, которой я обязана лучшимъ изъ мужей?… И не собственная ли жадность мистриссъ Бютъ наказала ее, разрушивъ вс ея надежды и лишивъ состоянія, на которое она такъ врно расчитывала?… Бдные?! продолжала Бекки.— Милая и добрая моя леди Дженнъ, я не избалована роскошью, я привыкла къ нужд съ ранняго дтства…. Къ тому же, меня утшаетъ, что состояніе миссъ Кроули достаюсь вамъ — чтобы поддержать величіе такой благородной, старинной фамиліи, въ которой и я имю счастіе принадлежать и которою всегда горжусь и буду гордиться…. Я вполн уврена, что сэръ Питтъ сдлаетъ изъ этихъ денегъ гораадо лучшее употребленіе, нежели какія сдлалъ бы на его мст Раудонъ.

Все это съ точностію передано было сэру Питту врнйшею изъ женъ и, само собой разумется, усилило то благосклонное впечатлніе, которое производила Ребекка на баронета,— такъ что, на третій день посл похоронъ, во время обда, сэръ Питтъ Кроули, разрзывая дичь, во глав стола, обратился къ мистриссъ Раудонъ со слдующими словами: ‘Послушайте, Ребекка, не хотите ли вы крылышка?’,— слова, отъ которыхъ глазки нашей маленькой женщины заискрились удовольствіемъ.

——

Между тмъ, какъ Ребекка, обезпечивала свои планы и надежды, и пока Питтъ Кроули устроивалъ погребальный церемоніалъ и другія дла, связанныя съ его будущимъ успхомъ и достоинствомъ,— пока леди Джэйнъ хлопотала въ своей дтской, сколько допускала къ тому мама,— пока солнце своимъ чередомъ восходило и заходило и часы на башн господскаго дома привыкали въ свое время въ молитв и къ обду — тло умершаго владтеля усадьбы Кроули находилось въ комнат, которую онъ занималъ при жизни, безпрерывно охраняемое искусными въ этомъ обряд служителями. Дв женщины, четыре могильщика — лучшіе изъ всего Соутамптона, одтые въ трауръ, съ приличной этому случаю наружностью, оберегали поочередно мертвые останки и, смняя другъ други, отправлялись къ домоправителю играть въ карты и тянуть пиво.

Члены фамиліи и слуги дома удалялись отъ печальнаго мста, гд лежалъ гробъ потомка древнихъ рыцарей и джентльменовъ, ожидая, когда опустятъ покойника въ фамильный склепъ. За исключеніемъ той бдной женщины, которая надялась бытъ женою Питта и потомъ вдовою, и которую съ безчестіемъ изгнали изъ господскаго дома,— не видно было, чтобы чье нибудь лицо выражало сожалніе о смерти стараго баронета…. Кром этой двы да еще лягавой собаки, на которыхъ сосредоточивалась вся любовь покойнаго, онъ не имлъ у себя друга, который бы ласкалъ его…. Впрочемъ, и то надо сказать, что сэръ Питтъ, во всю свою жизнь, и не помышлялъ о пріобртеніи друзей. Стараго баронета скоро предали забвенію.

Желающіе могутъ проводить его останки до самой могилы, въ которую несли ихъ, въ назначенный день, самымъ приличнымъ образомъ. Фамилія хала въ траурныхъ экипажахъ, у каждаго изъ членовъ находился платовъ у глазъ, готовый отереть слезы, которыхъ, однакожъ, ни у кого не замчалось. Могильщикъ и его джентльмены соблюдали глубокую скорбь. Избранные арендаторы, по желанію новаго владльца, также покрылись трауромъ. Экипажи сосдей тянулись гуськомъ — пустые, правда, но съ выраженіемъ наружной скорби. Пасторъ, по обыкновенной формул, проговорилъ надгробную рчь, на тему: ‘Нашъ добрый другъ и братъ оставилъ насъ…’ При кончин кого нибудь изъ нашихъ друзей или родственниковъ, мы, по принятому обычаю, разыгрываемъ надъ тломъ его разнообразнйшее тщеславіе, окружаемъ его церемоніями, заключаемъ въ пышный гробъ, который околачиваемъ золотыми гвоздиками и обиваемъ бархатомъ, и въ заключеніе ставимъ надъ покойнымъ надгробный камень, испещренный всякаго рода надписями. Куратъ Бюта, молодой пасторъ изъ Оксфорда, и сэръ Питтъ Кроули сочинили на смерть оплакиваемаго баронета приличную эпитафію. Первый изъ нихъ произнесъ классическую рчь, въ которой упрашивалъ присутствующихъ не предаваться скорби, и намекнулъ имъ въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ, что наступитъ день, когда и имъ придется пройти мрачное и таинственное преддверіе, которое только что закрылось за бренными останками скончавшагося собрата. Посл того — кто изъ арендаторовъ слъ на лошадь, а кто изъ нихъ остался помянуть покойнаго. Экипажи помщиковъ разъхались по разнымъ направленіямъ. Могильщики собрали веревки, лопатки, бархатъ, страусовы перья и проч., вскарабкались на дроги и отправились въ Соутамптонъ. Лица ихъ приняли натуральное выраженіе, лошади приподняли голову и рысью поскакали по знакомой имъ дорог, останавливаясь иногда передъ пивными лавочками, откуда выносились кружки, сіяющія блескомъ солнечнаго свта. Кресло сэра Питта перекатилось въ садовую бесдку. Старая собака повыла сначала, но потомъ, какъ водится, перестала. Во всякомъ случа, только отъ нея одной и слышались изліянія печали во всемъ дом, которымъ баронетъ владлъ лтъ шестьдесятъ.

——

Надо замтить, что усадьба Кроули издавна славилась изобиліемъ всякаго рода дичи. Сэръ Питтъ Кроули, оправившись отъ перваго припадка скорби, ршился предпринять маленькое развлеченіе, именно — охоту, соблюдая, конечно, вс наружные признаки печали. Видъ полей, покрытыхъ жатвой, не разъ наполнялъ сердце его тайной радостью. Иногда, подъ вліяніемъ особенной смиренности, баронетъ не бралъ съ собой ружья, но отправлялся въ поле съ миролюбивой бамбуковой тростью. Раудонъ и псарня хали съ нимъ рядомъ. Деньги Питта и акры земли имли сильное вліяніе на его брата. Безденежный полковникъ сдлался услужливымъ и почтительнымъ къ глав своей фамиліи и уже боле не пренебрегалъ молокососомъ Питтомъ. Раудонъ съ сочувствіемъ выслушивалъ вс предначертанія старшаго брата относительно посва и осушки полей, давалъ совты когда рчь касалась лошадей, предлагалъ свои услуги създить въ Мёдбури и купить для леди Джейнъ коня…. Короче сказать, онъ превратился въ самаго покорнаго преданнаго младшаго брата. Изъ Лондона Раудонъ постоянно получалъ бюллетени отъ миссъ Бриггсъ относительно Рауди, который самъ уже начиналъ составлять посланія. ‘Я здоровъ’ — писалъ онъ.— ‘Надюсь, что и вы здоровы. Надюсь, что и мама здорова. Маленькая лошадка тоже здорова. Грей беретъ меня въ Паркъ. Я могу скакать въ галопъ. Я встртилъ маленькаго мальчика, который плакалъ, когда галопировалъ. А я такъ не плачу.’ Раудонъ перечитывалъ эти письма брату своему. Леди Джэйнъ была въ восторг отъ Рауди. Баронетъ общался отдать его на свой счетъ въ училище, добродушная жена его дала Ребекк ассигнацію — купить что нибудь въ подарокъ ея маленькому племяннику.

Дни шли за днями, и леди усадьбы Кроули проводили свою жизнь въ мирныхъ удовольствіяхъ. Колоколъ звонилъ въ обычное время къ обду и молитв. Молодыя леди упражнялись каждое утро на фортепьяно, Ребекка не оставляла ихъ при этихъ случаяхъ своими наставленіями. Посл завтрака вс надвали толстые башмаки, отправлялись въ паркъ и по окрестностямъ, и, вооруженныя поученіями леди Соутдоунъ и ея лекарствами для страждущаго человчества, заглядывали иногда и въ хижины. Когда леди Соутдоунъ вызжала въ экипаж, Бекки занимала мсто подл нея, внимательно выслушивая ея торжественныя душеспасительныя поученія. По вечерамъ мистриссъ Раудонъ пвала гимны изъ Генделя и Гайдна или занималась какимъ нибудь шитьемъ. Казалось, она родилась съ тмъ, чтобы трудиться, и что такой родъ жизни будетъ вести она до самой могилы, въ которую сойдетъ въ преклонныхъ лтахъ, оставивъ по себ печаль и воздыханіе въ любимыхъ родственникахъ, вмст съ тмъ казалось еще, что для Ребекки и не существовало тхъ заботъ, попеченій, плановъ и недостатковъ, которые съ нетерпніемъ ждали нашу маленькую женщину за воротами усадьбы, чтобъ напасть на нее при вступленіи ея въ свтъ.

‘Мн кажется, вовсе нетрудно быть женой богатаго владльца — думала Ребекка.— И меня называли бы прекрасной хозяйкой, имй только и пять тысячъ фунтовъ годового дохода. И я умла бы просиживать на цлымъ днямъ въ дтской и считать абрикосы въ оранжереяхъ,— поливать куртники въ цвтникахъ и срывать поблекшіе листки съ гераніума, и а умла бы распрашивать старухъ объ ихъ ревматизмахъ и заказать для бднаго супъ, цною въ полкроны. Я бы распорядилась пятью тысячами какъ нельзя лучше: могла бы разъзжать къ сосдямъ на обды и одваться по прошлогодней мод,— спала бы за занавсями и опускалабъ вуаль, еслибъ имла къ тому привычку,— расплачивалась бы со всми, если бы имла деньги…. Вотъ чмъ гордятся здшніе обитатели. Они смотрятъ на васъ, голышей, съ какимъ-то сожалніемъ и воображаютъ себя страхъ-какъ великодушными, коли подарятъ дтямъ вашимъ пяти-фунтовую ассигнацію’.

Старинныя поля, лса, кустарники, пруды, сады, комнаты стариннаго дома, гд мистриссъ Раудонъ провела два года лтъ семь тому назадъ,— все, все тщательно пересмотрла полковница Кроули,— все, все припомнила…. Тогда она была молода еще, или, по крайней мр, казалась молодою: собственно, Ребекка совершенно забыла, была ли она когда нибудь молода…. Мистриссъ Раудонъ сравнивала свои прежнія ощущенія съ настоящимъ своимъ положеніемъ, когда она уже понаглядлась на свтъ, пожила съ великими людьми: и результатъ настоящаго, разумется, оказался куда-какъ высокимъ противъ первобытнаго смиреннаго положенія.

‘Я перешла этотъ Рубиконъ, потому что у меня есть умъ — думала Бекки.— Вс прочіе люди въ этомъ мір — глупцы. Смшно было бы возвратиться назадъ и смшаться съ тми господами, которыхъ я принимала въ мастерской покойнаго отца. Вмсто бдныхъ артистовъ съ жвачками табаку въ карманахъ, ко мн являются лорды со звздами и въ орденахъ. У меня есть мужъ джентльменъ, также сестра — дочь лорда,— и гд же? въ томъ самомъ дом, гд, нсколько лтъ тому назадъ, я была не боле, какъ простая служанка!… Впрочемъ, чмъ же теперь мое положеніе въ свт лучше того, когда я была дочерью бднаго живописца и водила за носъ лавочника за нсколько кусочковъ сахару и щепотокъ чаю!… Ну, хорошо — положимъ, я бы вышла за Франциса, обожавшаго меня: мн кажется, я жила бы не бдне теперешняго…. Я охотно перемнила бы свое положеніе въ обществ и промняла всхъ родственниковъ на хорошенькую сумму денегъ….’

Вотъ какъ понимала Ребекка тщеславіе человческихъ дяній, и на этихъ только обезпеченіяхъ хотлось ей бросить якорь своего существованія….

Когда мистриссъ Раудонъ отъзжала, леди Джэйнъ и ея мужъ, со всею искренностью родственнаго чувства и душевной привязанности, выразили свое сожалніе, о томъ, что разстаются съ нею. Впрочемъ, они утшали себя будущимъ — когда обстроится и приметъ веселую наружность ихъ фамильный домъ въ улиц Гантъ, гд они надялись какъ можно чаще видться со своими дорогими родственниками. Чтожь до леди Соутдоунъ, то она надлила Ребекку достаточнымъ запасомъ лекарствъ.

Сэръ Питтъ провожалъ нашихъ супруговъ, съ карет въ четверню, до самого Мёдбури, отправивъ туда, предварительно, телгу съ ихъ поклажей и грузомъ дичи.

— Воображаю, какъ вы будете счастливы, увидвъ вашего малютку! замтила леди Джейнъ, отпуская свою любезную родственницу.

— О, безпредльно счастлива! сказала Ребекка, поднимая вверхъ свои зелененькіе глазки.

Оставляя усадьбу Кроули, Бекки чувствовала двоякое ощущеніе: она, казалось, летла бы изъ этого мста, но въ тоже время и ухать отсюда ей не совсмъ-то хотлось: усадьба Кроули выглядла несносно-невзрачно, зато воздухъ былъ здсь нсколько чище того, которымъ мистриссъ Раудонъ дышала до сихъ поръ: каждый изъ обитателей этого мста былъ глупъ и скученъ, но добръ и ласковъ.

‘Чтожь меня тянетъ отсюда?— деньги, деньги и деньги!..’ говорила про себя Ребекка, и говорила, кажется, весьма правдоподобно.

Лондонскіе фонари свтили привтливо, когда дилижансъ подкатился къ станціи на Пикадилли. Бриггсъ развела радушный огонекъ въ улиц Курзенъ. Рауди вспрыгнулъ съ постельки — поздравитъ папа и мама съ возвращеніемъ домой.

ГЛАВА XLII.

СЕМЕЙСТВО ОСБОРНОВЪ.

Много времени прошло съ тхъ поръ, намъ мы не видлись съ нашимъ почтеннымъ другомъ, старымъ мистеромъ Осборномъ, на Россель-сквер. Нельзя оказать, чтобы онъ былъ счастливйшимъ изъ смертныхъ. Происшествія, наполнявшія это послднее время его жизни, нимало не исправили его характера. Во многихъ случаяхъ самолюбивому старику не удавалось дйствовать по своему. А встрчать препятствіе всегда было для него невыносимо, и раздражительность Ооборна отъ всякаго сопротивленія теперь удвоилась, когда подагра, преклонныя лта, одиночество и множество обманутыхъ надеждъ съ каждымъ днемъ сильне и сильне приступали въ нему. Вскор посл потери сына, густые черные волосы старика начали рдть, лицо краснло, руки тряслись боле и боле, когда онъ наливалъ стаканъ портвейну. Осборнъ сдлалъ предложеніе миссъ Шварцъ, но былъ съ презрніемъ отвергнутъ партизанами той леди, которые выдавали ее за молодую отрасль шотландскаго дворянства.

Мистеръ Осборнъ, женившись, во время оно, на женщин простого сословія, впослдствіи дорого заплатилъ ей за это великодушіе съ своей стороны, и перенесъ такое любезное обращеніе и на свою незамужнюю дочь. Она имла прекрасный экипажъ и превосходныхъ лошадей,— распоряжалась за обденнымъ столомъ, загруженнымъ великолпнымъ серебромъ. Въ распоряженіи ея были: вексельная книга, лакей, всюду слдовавшій за нею въ ея прогулкахъ,— безграничный кредитъ, поклоны и комплименты лондонскихъ купцовъ, вообще вс принадлежности богатой наслдницы, но при всемъ томъ время тянулось для нея самымъ жалкимъ образомъ. Пріемыши въ воспитательномъ дом, бднйшія двчонки изъ людскихъ были гораздо счастливе молоденькой Джэйнъ Осборнъ.

Фредерикъ Буллокъ, изъ банкирскаго дома Буллока и Голкера, женился на Мери Осборнъ. По смерти Джоржа, онъ настаивалъ, чтобъ половина состоянія стараго джентльмена была передана дочери его Мери, и не иначе, какъ на этихъ условіяхъ, соглашался ‘подчеркнуться’ (собственное выраженіе Фредерика). Осборнъ отвчалъ на это, что онъ согласенъ дать Фреду за дочерью никакъ побольше двадцати тысячъ. Или двадцать тысячъ и дочь, или ничего и убирайся!’ Мистеръ Буллокъ, котораго надежды, съ устраненіемъ Джоржа отъ наслдства, находились въ цвтущемъ положеніи, посл такого замчанія Осборна, нкоторое время, показывалъ видъ, что предполагаемый бракъ состояться не можетъ,— вслдствіе чего старый джентльменъ превратилъ вс сношенія съ домомъ Буллока и Голкера, отправился на биржу съ бичемъ и божился, что онъ перепояшетъ имъ спину одного извстнаго негодяя, не упоминая, впрочемъ, объ имени его. Пока происходили вс эти любезности, Джэйнъ Осборнъ старалась утшать сестру свою.

— Я всегда говорила теб, Мери, что этотъ Буллокъ не тебя любитъ, а деньги твои, замчала Джэйнъ съ соболзнованіемъ.

— Конечно, вмст со мною онъ выбралъ и деньги, но почему же Фредъ не сдлалъ этого съ тобою и твоими деньгами? возражала Мери, вздергивая головку.

Разрывъ, однакожъ, былъ временной только. Отецъ Фреда и старшіе партнёры совтовали ему взять за себя Мери даже и съ двадцатью тысячами, половину которыхъ приходилось получить ему при сватьб, а остальную посл смерти Осборна, вмст съ прочимъ, что прядется на его долю изъ остального имущества стараго джентльмена. Мистеръ Буллокъ послушался и послалъ стараго Голкера къ Осборну съ миролюбивыми предложеніями, въ оправданіе себя представляя, будто бы причиной всхъ затрудненій относительно женитьбы былъ отецъ его, Фреда, который и слышать не хотлъ о ней, но что самъ онъ постоянно стремился къ своему задушевному желанію. Мистеръ Осборнъ угрюмо принялъ это извиненіе. Но Голкеръ и Буллокъ были изъ числа высшаго аристократическаго круга въ Сити и находились въ связи со всмъ дворянствомъ въ Вестъ-Энд. Старикъ Буллокъ имлъ полное право говорить: ‘Мой сынъ, сэръ, изъ дома Голкера, Буллока и К^о: кузина моей дочери — леди Мери Манго, дочь высокопочтеннйшаго принца Кастльмульдскаго’. И въ воображеніи мистера Осборна эти громкія фразы представляли домъ его набитымъ ‘нобльменами’. Кончилось тмъ, разумется, что самолюбивый джентльменъ простилъ молодого Буллока и согласился на бракъ его съ Мери.

Завтракъ, данный родственниками жениха, составилъ важное событіе на Ганноверъ-сквер, гд они жили и куда приглашено было все дворянство Вестъ-Энда. Вотъ перечень нкоторыхъ именъ изъ господъ присутствовавшихъ на этомъ завтрак: мистеръ Манго и леди Мери Манго, съ милыми юными Гвендолиной и Джиневеръ Манго,— драгунскій полковникъ Блодайеръ (старшій сынъ изъ дома братьевъ Блодайеръ) и высокопочтеннйшая мистриссъ Блодайеръ,— высокопочтеннишій Джоржъ Булеръ, сынъ лорда Леванта, и его супруга, урожденная миссъ Манго,— лордъ виконтъ Кастльтодди,— высокопочтеннйшій Джемсъ Макъ-Муллъ и мистриссъ Макъ-Муллъ (урожденная миссъ Шварцъ) и прочіе фешіонебльные гости,— вс переженившіеся въ улиц Ломбардъ и длавшіе, съ своей стороны, весьма многое для облагороженія Корнгилла.

Молодые супруги имли домъ недалеко отъ Берклей-сквера и небольшую виллу въ Руагамптон, въ колоніи банкировъ. Женская половина фамиліи Фреда держалась того мннія, что женитьбой своей мистеръ Буллокъ сдлалъ mssalliance, тмъ боле, что ддушка ихъ былъ членомъ человколюбиваго общества, и сами он, чрезъ своихъ мужей, находились въ связи съ нкоторыми фамиліями лучшей крови въ Англіи. Но Мери Буллокъ тотчасъ же постаралась изяществомъ въ составленіи своей визитной книжки замнить недостатки происхожденія и долгомъ поставила видться съ отцомъ и сестрой какъ можно рже.

Но тотъ ошибся бы, кто подумалъ, что она совершенно отошла отъ старика-отца, въ распоряженіи котораго оставались еще многіе десятки тысячъ. Фредъ Буллокъ никогда бы не допустилъ до того. Но чтожь прикажете длать, если Мери, при молодости лтъ, неспособна была скрывать свои чувства! Отца и сестру приглашала она только на самыя простенькія домашнія собранія, обращалась съ ними холодно, когда они прізжали къ ней, избгала Россель-сквера и даже упрашивала отца оставить это ‘простонародное мсто’…. короче сказать, довела дло до того, что вся дипломація Фредерика не могла уже исправить ихъ: своимъ втреннымъ неосторожнымъ поведеніемъ Мери Буллокъ уничтожила всякую надежду за дальнйшее наслдство.

— Вотъ какъ ныньче! и Россель-скверъ сталъ уже нехорошъ для мистриссъ Мери! говорилъ старый джентльменъ, возвращаясь съ Джейнъ отъ Буллоковъ посл обда и поднимай стекла у кареты.— Она удостоиваетъ приглашать отца и сестру за объдки отъ вчерашняго обда, чтобъ доставить имъ случай встртиться съ какою нибудь дрянью — жителями Сити — между тмъ какъ принцевъ, леди и всхъ высокопочтеннйшихъ бережетъ для себя…. Высокопочтеннйшихъ?! Важность какая, подумаешь!… Я простой британскій купецъ, но, право, могъ бы откупить и перекупить всхъ этихъ господъ…. Лорды?! диковина большая!… не хотятъ прохать на Россель-скверъ?! Да пусть я умру, если только у меня не водится лучшаго вина, если не съумю разъиграть фигуру изъ себя, если не могу показать превосходнаго серебра и сдлать обдъ, какого они никогда не видали на своихъ столахъ…. Пошелъ скоре, Джемсъ! мн Россель-скверъ не надолъ еще….

И, откинувшись, мистеръ Осборнъ громко захохоталъ, а миссъ Джэйнъ оставалось только согласиться съ мнніемъ отца о поведеніи сестры ея.

Когда у Буллоковъ родился первенецъ, Фредерикъ-Августъ-Говардъ-Станли-Деверо Буллокъ, Осборнъ, приглашенный быть крестнымъ отцомъ, послалъ новорожденному золотую чашку, съ двадцатью гинеями внутри, для няньки.

‘Я думаю, вашимъ лордамъ и въ голову не придетъ сдлать подобный подарокъ’,— подумалъ-старикъ и отказался присутствовать при цереноніи.

Роскошь подарка произвела въ дом Буллока всеобщее удовольствіе. Мери полагала, что отецъ ея весьма доволенъ ею, а Фредъ яркими красками расписывалъ будущность своего сына и наслдника.

Каждый изъ насъ легко можетъ представить себ т мученія, какія испытывала миссъ Джэйнъ Осборнъ, въ своемъ уединеніи, на Россель-Сквер, читая газету ‘Morning-Post’, гд имя сестры ея выставлялось безпрестанно, въ отдленіи подъ заглавіемъ ‘фешіонебльныя собранія’, и гд она имла случаи прочитывать описаніе нарядовъ мистриссъ Буллокъ. Образъ жизни Джэйнъ Осборнъ, какъ мы уже сказали, не допускалъ подобнаго великолпія. Существованіе ея тянулось вяло и однообразно. Даже и въ зимнее время она принуждена была вставать до разсвта и готовить завтракъ для своего бранчиваго отца, который всхъ вытолкалъ бы за двери, еслибъ чай не былъ готовъ въ половин девятаго. Джэйнъ молча садилась противъ старика, прислушиваясь къ шипнью самовара и съ трепетомъ поглядывая на отца, который, нахмурившись, читалъ газеты и уничтожалъ свои любимыя тартинки. Въ половин десятаго мистеръ Осборнъ отправлялся въ Сити. По уход отца Джэйнъ предстояло — безпрестанно бгать на кухню и понукать прислугу, вызжать изъ дому и входить въ сношенія съ торговцами, которые, впрочемъ, весьма почтительно обходились съ ней,— оставлять карточки въ знатныхъ, угрюмыхъ, почтенныхъ домахъ друзей, обитающихъ въ Сити,— и наконецъ сидть одинокой въ гостиной, въ ожиданіи постителей, заниматься вязаньемъ или вышиваньемъ, на соф, подл часовъ съ Ифигеніей, постукивавшихъ невыносимо печально въ не мене печальной комнат. Иногда Джэйнъ снимала чахолъ съ фортепьяно, въ намреніи съиграть что нибудь, но инструментъ, какъ нарочно, издавалъ самые унылые и съ трудомъ слышные звуки. Картины Джоржа были вынесены изъ комнаты и запрятаны гд-то въ углу, на чердак, и хотя о покойномъ никогда не заводилось рчи, но отецъ и дочь инстинктивно знали, что оба они думаютъ о немъ, и, какъ кажется, довольно часто.

Въ пять часовъ мистеръ Осборнъ возвращался къ обду, проходившему въ молчаніи между отцомъ и дочерью. Изрдка только тишина нарушалась угрозами джентльмена, когда ему казалось, что кушанье приготовлено дурно. Впрочемъ, раза два въ мсяцъ на обдъ къ старику приходили его печальные друзья, равные ему во состоянію и лтамъ. То были: старый докторъ Голпъ и его супруга, изъ Блюмсбури-сквера,— старый мистеръ Фроуаеръ — помощникъ доктора, изъ Бедфордскихъ Рядовъ, важный человкъ, никогда не снимавшіе перчатокъ передъ ‘дворянствомъ изъ Вестъ Энда’,— старый сержантъ Коффинъ и мистриссъ Коффинъ, а иногда старикъ сэръ Томасъ Коффинъ и леди Коффинъ, съ Бедфордъ-сквера. Сэръ Томасъ, надо замтить, былъ знаменитый уголовный судья, и за обдами мистера Осборна для него ставилась всегда бутылка лучшаго портвейна.

Въ свою очередь, вышепоименованные джентльмены, задавали пышные обды для джентльмена на Россель-сквер. У нихъ составлялись торжественные робберы виста, когда они выходили посл дессерта, и экипажи ихъ разъзжались не ране половины одиннадцатаго. И тутъ нтъ ничего удивительнаго, очень многіе богачи ведутъ подобную жизнь, а мы, ни съ того, ни съ сего, завидуемъ имъ.

Джэйнъ Осборнъ рдко когда удавалось встрчать въ дом отца человка моложе шестидесяти лтъ, изъ холостыхъ, только одинъ мистеръ Смиркъ допускался въ отборное общество мистера Осбораа.

Кажется, что бы могло нарушить монотонность такого печальнаго существованія одинокой двушки, но дло вотъ въ чемъ: бдняжка Джэйнъ имла тайну, которая еще боле раздражала угрюмую и гордую натуру старика. Въ связи съ этой тайной находилось имя миссъ Виртъ, у которой былъ кузенъ, весьма искусный портретный живописецъ, когда-то ставившій себ въ особенное удовольствіе давать уроки моднымъ дамамъ. Въ настоящее время кузенъ миссъ Виртъ совершенно позабылъ, гд находится Россель-скверъ, но въ 1818 году, когда Джэйнъ пользовалась его уроками, ему было весьма пріятно посщать домъ мистера Осборна.

Кузенъ миссъ Виртъ — ученикъ Шарпа изъ улицы Фритсъ, человкъ поведенія безпорядочнаго, но знатокъ своего дла — отрекомендованный своей родственницей миссъ Джэйнъ, которой рука и сердце, посл различныхъ неудачныхъ попытокъ, оставались все еще свободны,— кузенъ миссъ Виртъ почувствовалъ особенное влеченіе къ этой леди, и, какъ кажется, пользовался съ ея стороны такимъ же сочувствіемъ. Мистеръ Виртъ была повренною этой интриги. Не знаю, затмъ ли она оставляла комнату, гд наставникъ и ученица занимались живописью, чтобъ доставить имъ случай обмняться тми клятвами и изъясненіями, которыя никогда не произносятся въ присутствіи третьяго лица,— не знаю также и того, надялась ли миссъ Виртъ на успхъ своего двоюроднаго братца въ пріобртеніи богатой купеческой дочки,— братца, которому она помогала и отъ котораго надялась современенъ получить приличное за труды вознагражденіе,— знаю только, что мистеръ Осборнъ ‘накрылъ’ это дло. Однажды, неожиданно возвратясь изъ Сити и войдя въ гостиную съ своей бамбуковой тростью, засталъ онъ тамъ учителя и ученицу съ чрезвычайно блдными лицами. Мистеръ Осборнъ вытолкалъ живописца, съ угрозами переломать ему вс ребра, а черезъ полчаса прогналъ изъ дому и миссъ Виртъ, выбросивъ съ лстницы вс сундуки ея, перетоптавъ вс картонки и сжимая кулики вслдъ за удаляющейся наемной коляск, увозившей гувернантку.

Джэйнъ Осборнъ посл того нсколько дней не выходила изъ своей комнаты, и, благодаря этому приключенію, у ней отняли право имть компаньонку. Старикъ божился, что не дастъ за нею ни гроша денегъ, если она выберетъ себ партію безъ предварительнаго съ нимъ соглашенія. А такъ какъ мистеру Осборну нужно же было имть у себя женщину смотрть за домомъ, то ему, естественно, не хотлось, чтобы Джэйнъ вышла за мужъ. Такимъ образомъ бдняжка, волей-неволей, покинула вс замыслы по части Купидона. Пока папа ея оставался въ живыхъ, она обрекала себя на тотъ родъ существованія, который мы уже описали, и равнодушно приняла названіе старой двы. Въ тоже время сношенія ея съ сестрой становились рже и слабе. ‘Джэйнъ и я вращаемся совершенно въ различныхъ сферахъ, говаривала мистриссъ Буллокъ:— конечно, я уважаю ее какъ сестру….’ а это значитъ…. впрочемъ, нтъ: сами объясняйте это выраженіе.

——

Мы говорили, кажется, что сестрицы Доббина жили въ прекрасной вилл, при которой находились не мене прекрасныя оранжереи, восхищавшія маленькаго Джоржа Осборна. Сестрицы Доббина посщавшія Амелію, зазжали иногда на Россель-скверъ, чтобъ повидаться со своей старинной знакомкой миссъ Осборнъ. Я полагаю, что посщенія эти производились но желанію брата ихъ, майора, который, какъ воспріемникъ и опекунъ сына Эмми, все еще надялся, что, рано или поздно, ддушка умилостивится и признаетъ въ немъ своего родного внука.— Сестрицы Доббина повдали миссъ Осборнъ, въ какомъ положеніи находятся дла Амеліи, сообщили, какъ она проживаетъ съ отцомъ своимъ и матерью, какъ они бдны,— удивлялись, что могли найти такіе люди, какъ, напримръ, братъ ихъ и любезный капитанъ Осборнъ въ этой тщедушной Эмми, которая и теперь такая же плакса, какою была прежде. Зато маленькой сынокъ мистриссъ Осборнъ — прелесть что за мальчикъ! подобнаго ему он, миссъ Доббинъ, и не видывали….

Однажды, посл усильныхъ просьбъ сестрицъ Доббина, Амелія ршилась отпустить маленькаго Джоржа провести денекъ къ ихъ вилл. Большую часть этого дна Эмми просидла за письмомъ къ майору Доббину. Она поздравляла его съ новостью, которую ей передали его сестрицы, молилась объ его благополучіи и счастіи, благодарила его за тысячи тысячъ нжныхъ услугъ и доказательствъ постоянной дружбы къ ней въ ея несчастіи и скорби, сообщала о маленькомъ Джорж, что въ этотъ самый день онъ гоститъ у его сестеръ на дач. Въ заключеніе письма Эмми подписалась признательнымъ другомъ майора, Амеліей Осборнъ. Она не упоминала имени Глорвины, но, говоря о ней, называла ее молодой супругой майора и прописывала эти слова курсивами. Слухи о женитьб Доббина отстранили скромность, которую Амеліи, обыкновенно, соблюдала въ отношеніи къ нему. Она отъ души радовалась, что ей представился случай высказать, какъ нжно и искренно уважаетъ она Уальяна.

Въ тотъ вечеръ, когда Джоржъ, упоенный восторгомъ, доставленнымъ ему прогулкой, возвратился домой, Эмми увидла у него на ше золотую цпочку и часы. Онъ сказывалъ, что это подарокъ какой-то старой леди, нехорошей собою, и что когда она дарила ему часы, то плакала и безпрестанно цаловала его,— но что леди не понравилась ему. Зато Джоржу очень понравился виноградъ, а что всего больше ему нравится — такъ это мама. Амелія смутилась. Робкая душей, она почувствовала ужасъ, когда услышала, что родственники отца ребенка видли его.

Миссъ Осборнъ возвратилась домой къ обду. Въ этотъ день мистеру Осборну удалась въ Сити одна выгодная спекуляція, и онъ находился въ весьма хорошемъ расположеніи духа — до того, что удостоилъ замтить необыкновенное волненіе миссъ Осборнъ и спросить: ‘что это значитъ, миссъ Осборнъ? что съ вами сдлалось?’

— О, сэръ, сказала Джэйнъ, заливаясь слезами: — я видла маленькаго Джоржа. Онъ удивительно хорошъ собой,— и какъ похожъ на него, еслибъ вы знали!

Старый джентльменъ ни слова не сказалъ на это, только вспыхнулъ и затрепеталъ.

ГЛАВА XLIII.

ЧИТАТЕЛЮ ПРИХОДИТСЯ ОБОГНУТЬ МЫСЪ ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ.

Удивленному читателю предстоитъ перенестись теперь за десять тысячъ миль, на военную станцію Бундль-гунчъ, въ Мадрасскомъ округ нашихъ индйскихъ владній, гд стоялъ нашъ храбрый волнъ, подъ командой отважнаго полковника сэра Микеля о’Доуда. Время мало измняло этого бодраго офицера, какъ и вообще иметъ оно весьма незначительное вліяніе на людей, одаренныхъ хорошими желудками, хорошимъ характеромъ, и которыхъ умъ не слишкомъ много утомляется. Полковникъ превосходно владетъ ножомъ и вилкой за завтракомъ и также ловко употребляетъ ихъ за обдомъ,— покуриваетъ свой гукахъ посл каждаго стола, пыхтятъ и съ тмъ же хладнокровіемъ выслушиваетъ свою ворчаливую супругу, съ какимъ переносилъ онъ огонь подъ Ватерлоо. Зной индйскаго неба и старость не уменьшили ни дятельности, ни краснорчія потомка фамиліи Малони и Моллой. Миледи о’Доудъ, наша старинная знакомка, и въ Мадрас вела себя какъ дома, въ Брюссел, на квартир какъ и въ палатк. Въ поход ее можно было видть во глав полка возсдающею на хребт слона — видъ величественный, великолпный! И, тоже на слон, она нердко отправлялась на охоту противъ тигровъ. Тамошніе принцы, принимая ее въ нишахъ своихъ зенкановъ, предлагали ей и сестр ея Глорвив шали и драгоцнные камни, которые полковница о’Доудъ не удостоивала, однакожь, принять. Гд бы она ни появлялась, часовые отдавали ей честь, и миледи отвчала на ихъ салютъ съ достоинствомъ поистин воинскимъ. Въ Мадрасскомъ президенств леди о’Доудъ считалась одной изъ знатнйшихъ дамъ, ссора ея съ леди Смитъ, женою сэра Миноса Смита, младшаго судьи, нкоторымъ памятна и теперь еще. Полковница о’Доудъ изволила замтить леди Смитъ, что она и связываться не хочетъ съ мирными гражданками. Даже въ настоящую минуту, черезъ двадцать-пять лтъ, многіе не забыли, какъ полковница о’Доудъ выплясывала джигъ въ губернаторскомъ дом, гд она затанцовала до полу-смерти двухъ адъютантовъ, майора мадрасской кавалеріи и двухъ джентльменовъ гражданской службы, она плясала бы еще доле, еслибъ майоръ Доббинъ не убдилъ ее итти къ ужину: lassata nondum satiata recessit.

Дйствительно, Пегги o’Доудъ нисколько не измнилась: она по прежнему была добра и на словахъ и на дл, пылка — въ характер, ревностна — въ приказаніяхъ, командиръ — надъ Михелемъ, драконъ — между полковыми дамами, мать — для молодыхъ людей, на которыми ухаживала во время ихъ болзни, защищала ихъ въ проступкахъ, и съ которыми постоянно находилась въ короткихъ отношеніяхъ. Жоны субалтернъ-офицеровъ и капитановъ (майоръ не былъ женатъ) составляли противъ леди о`Доудъ заговоръ одинъ за другимъ. Он поговаривали, что Глорвина черезчуръ много важничаетъ, и что сама Пегги вовсе некстати иногда рисуется своей особой. Она вмшалась въ разныя собранія, которыя учредила мистриссъ Киркъ, и насмшками своими принудила всхъ молодыхъ людей отстать отъ нея, доказавъ имъ, что жен солдата вовсе не приходится говорить поученія, что мистриссъ Киркъ гораздо лучше поступила бы, еслибъ принялась починивать старое платье мужа, и что еслибъ полкъ дйствительно нуждался въ поученіяхъ, такъ у нея, полковницы о’Доудъ, есть превосходнйшія сочиненія по этой части — именно дядюшки ея декана. Дале — наша Пегги сразу прекратила волокитство лейтенанта Стоббля за женой лекаря, приступивъ къ нему съ требованіемъ уплаты денегъ, которыя онъ занялъ у нея, и до тхъ поръ не отставала отъ Стоббля, пока онъ не прекратилъ своей интрижки и не ухалъ въ Капъ на излеченіе. Съ другой стороны, мистриссъ о’Доудъ прикрыла и пріютила мистриссъ Поски, убжавшую однажды, ночью, изъ своей бунгало, отъ преслдованій мужа, окончившаго вторую бутылку водки, а впослдствіи Пегги избавила мастера Поски отъ delirium tremens и совершенно отучила отъ пьянства. Однимъ словомъ, леди о’Доудъ, была лучшій утшитель въ несчастіи и самый тягостный другъ въ благополучіи. Она постоянно имла хорошее мнніе о своей собственной персон и непреодолимую ршимость поступать по своему.

Мистрисгъ Пегги непремнно хотла выдать сестру свою Глоринву за стариннаго нашего пріятела майора Доббина. Мистриссъ о’Доудъ очень хорошо знала вс надежды Уильяма, цнила вс превосходные черты его характера и раздляла то уваженіе, которымъ онъ пользовался между своими сослуживцами и подчиненными. Глорвина — прекрасная, съ розовыми щочками, черноволосая, съ голубыми глазами, умвшая здить верхомъ и съиграть сонату — казалась именно тмъ самымъ существомъ, которому предназначалось составятъ счастіе Доббина, и гораздо надежне, нежели слабодушной Амеліи, которою Доббинъ былъ очень занятъ.

— Взгляните-ка на Глорвину, когда она входитъ къ комнату, говаривала Пегги о’Доудъ: — и сравните ее съ мистриссъ Осборнъ, которая не въ состояніи покликать гуся. Она окажется вполн достойною васъ, майоръ. Вы же человкъ смирный, и потому, конечно, захотите, чтобъ кто нибудь и что нибудь говорилъ по временамъ для васъ и за васъ…. Хотя — позвольте мн замтить намъ — въ Глорвин и не течетъ кровь Малони или Моллой, но все же фамилія ея весьма старинная, и каждый нобльменъ будетъ гордиться, женившись на ней.

Надо признаться, что прежде чмъ мистриссъ о’Доудъ ршилась привести намреніе свое въ исполненіе, Глорвина всюду расточала своя ласки. Она разъ какъ-то старалась выйти замужъ въ Дублин, и кто знаетъ, сколько разъ желаніе это являлось въ Керк, Килларни и Маллоу! Она кокетничала со всми холостыми офицерами въ своемъ отечеств и со всми выгодными помщиками. Ей не разъ предстояло выйти замужъ въ Ирландіи, кром пастора въ Бат, который такъ дурно обошелся съ нею. Глорвина всми силами старалась завлечь капитана остъ-индскаго корабля и главнаго его помощника. Въ правительств каждаго приводила она въ восхищеніе, и каждый танцовалъ съ нею,— никто, однакожь, не сдлалъ предложеніе. Двое юныхъ субалтернъ-офицеровъ и двое безбородыхъ гражданъ вздыхали по Глорвин, но она отказала имъ наотрзъ. Двицы гораздо моложе Глорвины вышли замужъ прежде ея. Чтожь длать! на свт есть иного женщинъ — прекрасныхъ женщинъ — которыхъ фортуна обходитъ словно ненарокомъ. Он влюбляются съ величайшимъ великодушіемъ, здятъ верхомъ и прогуливаются едва ли не съ половиной офицеровъ всей арміи, а только станутъ приближаться къ сорока — глядь, миссъ о’Грэди — все таже миссъ о’Грэди. Глорвина утверждала, что еслибъ не несчастная ссора о’Доудъ съ женой судьи, она давно бы соединила свою судьбу съ старымъ мистеромъ Чутни, начальникомъ гражданской службы въ Мадрас, впослдствіи женившемся на тринадцатилтней миссъ Долби, только что возвратившейся изъ одного европейскаго пансіона, и который — т. е. мистеръ Чутни — непремнно хотлъ сдлать предложеніе ей, миссъ Глорвин.

Хотя леди о’Доудъ и миссъ Глорвина ссорились безчисленное множество разъ на день изъ за совершенныхъ пустяковъ, и хотя только терпніе полковника могло переносить ихъ шумъ — другой на его мст давно бы вышелъ изъ себя — при всемъ томъ, въ этомъ пункт — т. е. въ отношеніи похода противъ сердца майора — сестрицы ваши както сошлись: об он положили между собою — не давать Доббину покоя, пока конецъ не увнчаетъ ихъ общаго дла. И Глорвина, не убоявшаяся сорока или пятидесяти прежнихъ пораженій, сдлала пятьдесятъ-первый приступъ. Она безпрерывно пла Уильяму ирландскія мелодіи, часто и патетически упрашивала его пойти съ нею въ бесдку,— такъ патетически, что врядъ ли нашелся бы хоть одинъ человкъ и съ самою малою долею чувства, который отказался бы отъ такого предложенія. Глорвина не уставала спрашивать майора, неужли печаль помрачила его юные дни, и во всякое время, какъ Десдемона, готова была плакать при его разсказахъ о походахъ и перенесенныхъ имъ опасностяхъ. Разнесся слухъ, что нашъ честный и добрый другъ, въ уединеніи, услаждалъ себя игрой на флейт: Глорвина, принявъ это къ свднію, при первомъ случа постаралась упросить Уильяма съиграть съ ней дуэтъ. И они играли дуэты не разъ. И Пегги о’Доудъ при этомъ случа постоянно оставляла комнату, гд молодые люди занимались музыкой. Дале — Глорвина заставила майора сопутствовать ей въ ея утреннихъ прогулкахъ, и вс видли, какъ они вызжали и возвращались. Глорвина то-и-знай отправляла къ Доббину записки, въ которыхъ просила у него книгъ, и возвращала книги съ отмтками карандашомъ, а отмткамъ подвергались, обыкновенно, мста юмористическія или патетическаго свойства. Глорвина заимствовалась у майора лошадьми, слугами и паланкиномъ. Посл всего этого, нисколько не удивительно, что въ публик распространился слухъ, предрекавшій близость брачнаго союза миссъ Глорвины и майора Доббина. Нимало не удивительно Также, что сестры Уильяма сладко мечтали о предстоящемъ имъ счастіи имть невстку.

Доббинъ же, несмотря на осаду, которую вели противъ него, оставался очень спокоенъ. На шутки своихъ молодыхъ товарищей по поводу необыкновеннаго вниманія къ нему Глорвины, Уильямъ обыкновенно отвчалъ смхомъ.

— Фуй! какъ это можно! говорилъ онъ.— Она набиваетъ себ руку въ этомъ дл, больше ничего! практикуется надо мной, точно также, какъ практикуется за фортепьяно мистриссъ Тозеръ, это потому-только, что этотъ инструментъ самый удобный на нашей станціи.

И Доббинъ продолжалъ, со всею покорностію, прогуливаться съ миссъ Глорвиной, писать ноты и стихи въ ея альбомы и играть съ нею, по временамъ, въ шахматы. Чтожь касается до сэра Микеля о’Доуда, то, хотя леди его купно съ сестрицей и не разъ приступали къ нему, чтобъ онъ принудилъ майора открыться Глорвин въ любви и тмъ прекратить мученія бдной, несчастной двицы,— старый воинъ ршительно отказался участвовать въ ихъ заговор.

— Мн-то какое дло! майоръ уже не ребенокъ и самъ понимаетъ вещи не хуже моего, говорилъ сэръ Микель.— Понадобится ему жена — самъ обратится къ вамъ съ просьбой.

Иногда же полковникъ о’Доудъ обращалъ слова заговорщицъ въ шутку, замчая, что Доббинъ слишкомъ молодъ еще, чтобъ держать собственное хозяйство, или ‘что майоръ писалъ объ этомъ предмет домой и, вроятно, ждетъ позволенія своей мама.’ Сэръ Микель шелъ еще и дале: будучи глазъ на глазъ съ Уильямомъ, онъ предостерегалъ его и подтрунивалъ надъ нимъ.

— Смотри, Добъ, не звай: противъ тебя затвается что-то недоброе. Моя леди выписала изъ Европы коробку платья, къ ней есть и для Глорвины одно — розовое, атласное…. Берегись, чтобъ этотъ атласъ не кончилъ дла, Добъ!… Женщины таковы ужъ: коли не беретъ силой, такъ возьмутъ атласомъ…

Но ни красота, ни мода не могли побдить нашего героя. Доббинъ создалъ себ идеалъ женщины, но онъ не имлъ ни малйшаго сходства съ миссъ Глорвиной въ розовомъ атлас. Кроткая, маленькая женщина къ черномъ плать, съ большими глазами, каштановыми волосами, большею частію молчаливая, только изрдка вступавшая въ разговоръ, т то голосомъ, нисколько не похожимъ на голосъ миссъ Глорвины, нжная молодая мать, воспитывающая малютку и съ улыбкой упрашивающая майора взглянуть на своего питомца,— съ розовыми щечками, двица, безпечно распвающая, къ комнатк на Россель-сквер, или облокотившаяся на руку Джоржа Осборна, съ непритворною чувствомъ счастья и любви — вотъ какое изображеніе, и днемъ и ночью, представлялось честному майору. Очень можетъ быть, что Амелія и не походила на этотъ портретъ, созданный Уильямомъ. Въ Англіи, у сестеръ Доббина была книжка съ модными картинками, которую Уильямъ похитилъ, такъ какъ ему показалось, будто дама, изображенная на картинк, имла большое сходство съ мистриссъ Осборнъ. Мн случилось увидть эту книжку, и я, признаюсь, не нашелъ къ ней ни чего особеннаго, исключая фигуръ, въ платьяхъ съ высокими таліями, съ безжизненными кукольными лицами. И позволительно предположить, что сантиментальная Амелія мистера Доббина была не боле, какъ одна изъ этихъ глупыхъ маленькихъ картинокъ, которыя онъ такъ лелялъ. Но чмъ разуврить влюбленнаго человка? счастливе ли онъ будетъ, когда увидитъ и сознается въ своемъ заблужденіи? Доббинъ именно находился подъ такимъ страннымъ вліяніемъ. Онъ не хвасталъ передъ друзьями своими сокровенными чувствами, но не терялъ черезъ нихъ ни натуральнаго вкуса, ни аппетита. Голова Уильяма покрылась просдью, но чувства, съ тхъ поръ, какъ мы видли его въ послдній разъ, нисколько не измнились, не устарли, любовь его по прежнему свжа, какъ воспоминанія возмужалаго человка о протекшихъ дняхъ юности.

Мы уже сказали, какимъ образомъ дв сестрицы Доббина и Амелія, корреспонденты майора въ Европ, отправляли ему письма изъ Англіи. Въ одномъ изъ этихъ писемъ мистриссъ Осборнъ, съ искренностію и восторгомъ, поздравляла майора съ приближающимся его бракосочетаніемъ съ миссъ о’Доудъ.

‘Ваши сестрицы только что навстили меня — писала Амелія — я сообщили мн интересную новость, при которой я прошу васъ примять мое самое искреннее поздравленіе. Надюсь, что молодая леди, съ которою, какъ я слышала, вамъ предстоитъ соединиться, во всхъ отношеніяхъ окажется достойною того, кто самъ представляетъ собой олицетворенную доброту и кротость. Бдной вдов остается только возсылать свои молитвы и чистосердечныя желанія о вашемъ благополучіи! Джоржъ посылаетъ любовь своему крестному папа и надется, что вы не забудете его. Я разсказываю ему, что вы готовитесь соединиться другими узами, съ тою, которая вполн заслуживаетъ всю вашу любовь, но что хотя эти узы и должны, по всмъ вроятностямъ, быть сильнйшія и священйшія и отстранятъ отъ себя вс остальныя,— при всемъ томъ мы надемся, что для бдной вдовы и маленькаго ребенка, которыхъ вы защищали и любили, всегда найдется уголокъ въ вашемъ сердц.’

Это письмо, прибывшее изъ Англіи на томъ же корабл, который привезъ для леди о’Доудъ коробку изъ модныхъ магазиновъ Лондона, само собой разумется, Доббинъ вскрылъ прежде всхъ другихъ посылокъ. Но оно произвело на майора такое впечатлніе, что Глорвина, ея розовое атласное платье и все касающееся до нея представилось Уильяму въ самомъ мрачномъ свт. Доббинъ проклиналъ болтовню женщинъ, и вообще весь женскій полъ. Въ тотъ день, малйшая бездлица приводила его въ досаду, парадъ казался несносно скученъ, жаръ — невыносимъ, неумолкаемый говоръ молодежи за общимъ столомъ — боле чмъ когда либо, нелпъ. Какая нужда была ему, человку, идущему по большой дорог къ сорока годамъ жизни,— какая надобность майору до того, сколько паръ дупелей застрлилъ лейтенантъ Смитъ,— или что нибудь подовое! Общія шутки заставляли его краснть, Доббинъ былъ старъ для того, чтобъ слушать насмшки, разсыпаемыя лекарскимъ помощникомъ и вообще всей молодежью,— насмшки, надъ которыми старикъ о’Доудъ, съ лысой головой и раскраснвшимся лицомъ, хохоталъ съ большой охотой. Старикъ слушалъ эти шутки тридцать лтъ, самъ Доббинъ слушалъ ихъ пятнадцать лтъ…. И, въ добавокъ, посл скуки общаго стола, ссоры, сплетни, брань и насмшки полковыхъ леди! О, это невыносимо!…

‘О, Амелія. Амелія!— думалъ Уильямъ: — и ты, которой я оставался постоянно вренъ,— и ты упрекаешь меня! Конечно, это потому, что ты не можешь чувствовать за меня, не можешь понять, не можешь узнать этой скучной, тягостной жизни, которую я влачу!… И вотъ награда мн за мою преданность къ теб, за мое обожаніе: ты посылаешь благословенія на мою женитьбу — и съ кмъ же? съ этой кокеткой ирландской двой!!… О, Амелія! за что ты меня обижаешь!?’

И бдный Уильямъ чувствовалъ, какъ сердце его обливалось кровью при такой скорби,— чувствовалъ, что теперь онъ, боле чмъ котла нибудь, несчастенъ и одинокъ. Ему ничего не стоило навсегда раздлаться съ жизнью и житейскими суетами: такъ безполезна и неудовлетворительна была борьба, такъ нерадостно и мрачно казалось ему будущее! Вся ночь прошла въ безсонниц и въ замыслахъ отправиться домой. Письмо Амеліи тяготло надъ Доббиномъ. Ни врность его, Уильяма, ни постоянная, истинная страсть — не могли возбудить въ душ ея сочувствія! Она какъ будто вовсе не видала, что онъ любилъ ее.

Бросившись въ постель, Доббинъ продолжалъ мысленно укорять Эмми: ‘Праведный Боже! Амелія! неужли ты не знаешь, что во всемъ бломъ свт я — одинъ только я — любилъ тебя…. А ты какъ камень холодна ко мн,— ты, которой посвящены были мсяцы и мсяцы заботъ во время болзни твоей и печали!… И ты съ улыбкой на лиц говоришь мн послднее прости и забываешь меня прежде чмъ дверь навсегда затворилась за нами!’

Слуги майора съ удивленіемъ смотрли на своего господина, прежде столько хладнокровнаго и спокойнаго, а теперь разстроеннаго и убитаго горемъ. Пожалла ли бы Амелія о Доббин, еслибъ увидла его въ такомъ положеніи?… Онъ перечитывалъ нсколько разъ вс письма, въ разное время полученныя отъ мистриссъ Осборнъ, перечитывалъ дловыя записки, касающіяся маленькаго капитала, который, какъ уврялъ Эмми нашъ другъ и пріятель, оставленъ ей мужемъ,— перечитывалъ коротенькія пригласительныя записки,— перечитывалъ каждое слово Амеліи, когда либо написанное къ нему… Какъ холодны, приторно ласковы, какъ безнадежны, самолюбивы были эти письма!…

И еслибъ въ это время нашлась вблизи Доббина добрая, нжная душа, которая могла бы проникнуть въ это безмолвное, великодушное сердце и оцнить его,— кто знаетъ, можетъ быть, владычество Амеліи надъ Уильямомъ прекратилось бы навсегда, и привязанность его обратилась бы на другой, боле чувствительный предметъ. Но, какъ на зло, кром Глорвины въ кудрявыхъ локонахъ, у майора Доббина не имлось подъ рукой ни одной знакомой женской души, съ которою онъ могъ побесдовать откровенно. Съ этой двицей онъ, правда, былъ довольно фамильяренъ, но она — втренная молодая женщина — думала только объ одномъ кокетств — самое тщеславное и безнадежное стремленіе, особливо принимая въ разсужденіе средства, которыми обладала миссъ Глорвина. Она завивала свои волосы и показывала плечи съ такой заботливостью, какъ будто хотла этимъ спросить Доббина ‘видали ли вы когда такіе чудные локоны и такой близны плечи?’ Улыбаясь Уильяму, миссъ Глорвина искусно умла выказать крпость своихъ зубовъ. Несмотря на все это, Доббинъ оставался равнодушенъ къ этимъ прелестямъ.

Вскор посл прибытія коробки съ модными платьями, а даже можетъ быть въ честь этого прибытія, леди о’Доудъ и подчиненныя ей дамы давали балъ военнымъ и статскимъ остъ-индской компаніи, Глорвина рисовалась въ своемъ очаровательномъ розовомъ атласномъ плать, но майоръ, также присутствовавшій на бал, печально ходилъ изъ комнаты въ комнату, и не помышляя о существованіи розоваго платья. Глорвина неистово проносилась передъ нимъ, танцуя съ молодыми офицерами, а Уильяму и на мысль не приходило ревновать ее! Онъ даже не сердился за то, что кавалерійскій капитанъ Бангльсъ повелъ ее къ ужину. Итакъ, ни ревность, ни розовое платье, ни блыя плечики Глорвины не могли тронуть Доббина, а у нея, бдняжки, только это и было.

Такимъ образомъ, и майоръ Доббинъ и миссъ Глорвина служатъ живымъ примромъ тщеславія этой жизни, и тотъ и другая желали совершенно невозможнаго для нихъ. Видя неудачу, Глорвина плакала съ досады. Она, по собственному сознанію, расчитывала на нашего пріятеля боле, чмъ на кого либо.

— Это сокрушитъ мое бдное сердце… да Пегги! непремнно сокрушитъ, говорила Глорвина сестр своей, въ минуту дружеской откровенности.— Посмотри, теперь на всхъ моихъ платьяхъ придется уничтожить запасъ: я въ нихъ какъ скелетъ выгляжу.

А для майора между тмъ было ршительно равно — полна ли Глорвина, или худощава, весела или печальна, сидитъ верхомъ на лошади или на табуретк передъ фортепьяно. Полковникъ о’Доудъ, покуривая трубку и прислушиваясь къ этимъ жалобамъ, догадывался, что слдующая коробка изъ Лондона будетъ съ черными платьями для Глори, и при этомъ разсказалъ однажды таинственную повсть объ одной ирландской леди, умершей съ печали при потер мужа, котораго у нея, однакожъ, не имлось.

А между тмъ изъ Европы пришелъ драгой корабль и опять привезъ письма, между которыми находились и на имя Доббина. Глядя на безчисленныя приписки и надписи, онъ тотчасъ узналъ руку своей сестры, которая испещряла письма до нельзя, помщала въ нихъ вс возможныя дурныя новости, бранила брата и длала ему наставленія съ чистосердечіемъ и откровенностью сестры, и всегда наводила на Уильяма, на цлый день тоску, когда онъ прочитывалъ одно изъ ее посланій. Поэтому-то безцнный Уильямъ не торопился вскрывать ихъ, откладывалъ въ сторону и ожидалъ особенно благопріятныхъ часовъ расположенія духа, чтобъ приступить къ чтенію писемъ. Дв недли назадъ, онъ самъ писалъ къ сестр и выговаривалъ за т нелпыя всти, которыя она сообщала мистриссъ Осборнъ, написалъ также и къ послдней, разувряя ее въ ложныхъ слухахъ относительно своей близкой женитьбы.

Спустя дня три посл присылки новыхъ писемъ отъ сестрицы, майоръ проводилъ весьма пріятный вечеръ въ дом полковницы о’Доудъ. Глорвина замтила Уильяму, что онъ сегодня съ особеннымъ вниманіемъ и удовольствіемъ выслушалъ ‘Встрчу за водахъ’, ‘Мальчика пвца’ и нсколько другихъ мелодій (на самомъ же дл, Доббинъ съ вниманіемъ и удовольствіемъ прислушивался къ вою шакаловъ почти подл самого дома). Майоръ съигралъ съ миссъ Глорвиной партію въ шахматы (криббачъ предоставили лекарю и леди о’Доудъ) и въ обыкновенное время возвратился домой, гд первый предметъ, поразившій Уильяма и какъ бы упрекавшій его, было письмо его сестры. Доббинъ ршился приняться за каракульки отсутствующей родственницы….

Прошло уже съ часъ времени посл того, какъ майоръ оставилъ домъ полковника. Сэръ Микель спалъ сладкимъ сномъ,— Глорвина заключала свои локоны въ безчисленное множество лоскутковъ бумажки, леди о’Доудъ отправилась въ постель, завернувшись въ кисейное покрывало, повсюду распространялась мертвая тишина, какъ вдругъ часовой у воротъ главнокомандующаго окликнулъ пробирающуюся скорыми шагами фигуру человка, ясно выказывающуюся при лунномъ свт. Это былъ — майоръ Доббинъ. Блдный, разстроенный, прошелъ онъ мимо часового и остановился передъ окнами спальни полковника.

— О`Доудъ!… сэръ Микель!… Полковникъ! кричалъ Уильямъ.

— Боже праведный! майоръ! воскликнула Глорвина, высунувъ изъ окна бумажную головку.

— Что съ тобой, Добъ, мой другъ? спросилъ полковникъ, думая, что гд нибудь пожаръ на станціи, или полученъ экстренный приказъ изъ главной квартиры.

— Я долженъ…. мн нуженъ отпускъ. Я долженъ хать въ Англію: самыя важныя частныя дла требуютъ моего присутствія, проговорилъ Доббинъ.

— ‘Что такое случилось?’ — подумала Глорвина, затрепетавъ всми папильотками.

— Я долженъ хать…. теперь…. сейчасъ, продолжалъ Доббинъ.

Полковникъ всталъ, съ тмъ, чтобъ объясниться съ майоромъ.

Въ post scriptum письма миссъ Доббинъ заключался параграфъ слдующаго содержанія: ‘Вчера я зазжала къ старинной нашей пріятельниц мистриссъ Осборнъ. Что можетъ быть хуже мста, въ которомъ она живетъ! Мистеръ Седли, судя по мдной дощечк надъ дверьми его хаты, торгуетъ углемъ. Маленькій мальчикъ, крестникъ твой, прекрасный ребенокъ, чрезвычайно смлый и съ сильной наклонностью къ настойчивости и самовольству. По твоему желанію, мы не оставляемъ его нашимъ вниманіемъ и недавно отрекомендовали его тетк, миссъ Джэйнъ Осборнъ, и онъ очень понравился ей. Быть можетъ, ддушка Джоржа — не банкрутъ, который, мимоходомъ сказать, начинаетъ терять разсудокъ, но мистеръ Осборнъ, сжалится надъ ребенкомъ твоего друга, а его преступнаго и самовольнаго сына. Амелія, какъ кажется, не противъ этого. Вдова теперь утшилась и въ скоромъ времени надется выйти замужъ за одного почтеннаго джентльмена — мистера Бинни, священника Бромптовскаго прихода. Партія довольно бдная. Впрочемъ, чтожь длать! мистриссъ Осборнъ замтно старетъ, въ волосахъ ея показывается сдина: но, вообще говора, она не унываетъ. Твой маленькій крестникъ въ нашемъ дом забываетъ отъ восторга все на свт. Мама цалуетъ тебя вмст съ признательной твоей сестрой

Анной Доббинъ.’

ГЛАВА XLIV.

МЕЖДУ ЛОНДОНОМЪ И ГЭМПШЭЙРОМЪ.

Фамильный домъ нашихъ друзей Кроули, на улиц Гантъ, въ Лондон, все еще держалъ на фронтон своемъ огромный гербъ, выставленный, въ знакъ траура, по кончин, сэра Питта Кроули. Впрочемъ, эта эмблема скорби, роскошью своей и пышностью узоровъ, придавала боле веселый, нежели печальный видъ наружности дома, который со времени кончины баронета мало по малу принималъ блестящій видъ. Закоптлая штукатурка покрылась ослпительной близной, старые бронзовые львы у колокольчика были прекрасно вызолочены, перилы у крыльца — выкрасили. Такимъ образомъ, самый угрюмый домъ на улиц Гантъ сдлался самымъ веселымъ во всемъ квартал, прежде чмъ зеленые листья Гэмпшэйра замнились желтыми въ алле усадьбы Кроули,— алле, по которой старый сэръ Питтъ прошелъ въ послдній разъ.

Около этого дома очень часто появлялись: маленькая женщина въ маленькой коляск и старая два съ маленькимъ мальчикомъ. Послдняя изъ этихъ дамъ называлась миссъ Бриггсъ, и съ ней былъ маленькій Раудонъ. Ей поручалось присматривать за внутренней передлкой дома сэра Питта, наблюдать за женщинами, которыя занимались шитьемъ занавсей, шторъ и другихъ подобныхъ необходимыхъ украшеніи,— перешарить и перечистить вс комоды и шкафы, набитые разной рухлядью двухъ покойныхъ леди Кроули, и наконецъ сдлать подробную опись фарфору, хрусталю и другимъ принадлежностямъ, наваленнымъ въ чуланахъ и сараяхъ.

Мистриссъ Раудонъ была главной распорядительницей надъ всми перемнами, съ уполномочіемъ отъ сэра Питта продавать, вымнивать, конфисковать и покупать мебель. Ребекка восхищалась этимъ порученіемъ, такъ какъ оно давало полный просторъ ея вкусу и изобртательности. Возобновленіе дома совершенно окончилось, когда сэръ Питтъ пріхалъ въ ноябр повидаться съ своими нотаріусами и когда провелъ почти недлю въ улиц Курзонъ, подъ гостепріимнымъ кровомъ признательныхъ брата и сестры.

Сначала онъ остановился въ отели, во лишь только Бекки узнала о прибытіи баронета, тотчасъ же бросилась къ нему и черезъ часъ какой нибудь, сидя рядомъ съ сэромъ Питтомъ въ коляск, возвратилась въ улицу Курзонъ…. Трудно было отказаться отъ гостепріимныхъ предложеніи этого простодушнаго маленькаго созданія: такъ ласково, такъ наивно, такъ мило выражались он! Въ порыв восхищенія, Бекки схватила руку Питта, когда онъ изъявилъ согласіе похать къ нимъ.

— Благодарю васъ, тысячу разъ благодарю, говорила она, не выпуская его руки и устремивъ на него свои зелененькіе главки. Вы не знаете, какъ будетъ счастливъ Раудонъ.

Ребекка хлопотала и шумла, приготовляя Питту спальню, повелвала слугами, таскавшими туда чемоданы баронета, и съ чистосердечнымъ смхомъ вошла въ нее, держа въ рук корзинку съ углемъ, которую нарочно принесла сама изъ своей комнаты.

Въ комнат сэра Питта пылалъ уже пріятный огонекъ (эта комната принадлежала Бригссъ, получившей приказаніе удалиться къ горничной на самый верхъ).

— Я знала, что привезу васъ сюда, говорила Бекки, съ выраженіемъ искренняго удовольствія.

И дйствительно, она какъ нельзя боле радовалась такому дорогому гостю.

По настроенію Ребекки, Раудонъ, пока Питтъ гостилъ у нихъ, раза два не обдалъ дома, оставляя баронета обществу маленькой жены своей и миссъ Бриггсъ. Бекки собственноручно приготовила для гостя нкоторыя блюда.

— Не правда ли, паштетъ прекрасно сдланъ? спрашивала она сэра Питта.— Позвольте мн похвалить самое себя: это я готовила. Я бы и еще что нибудь сдлала получше: но оставляю для будущаго времени, когда вамъ вздумается опять навстить васъ.

— О, заране можно сказать, что все, что бы вы ни сдлали, выйдетъ превосходно! замтилъ сэръ Питтъ.— Паштетъ приготовленъ какъ нельзя лучше.

— Вы знаете, наивно отвчала Ребекка: — что жена бдняка должна быть на все способна, на что баронетъ торжественно провозгласилъ, что Бекки вполн заслуживаетъ быть женою лучшаго вельможи, и что имть свднія въ домашнемъ хозяйств составляетъ очаровательное качество женщины.

При этомъ сэръ Питтъ вспомнилъ, съ непріятнымъ ощущеніемъ, о приготовленномъ однажды у него дома пирог, которымъ леди Джэйнъ угостила его за обдомъ…. нехорошо, чрезвычайно нехорошо испеченный пирогъ!…

Кром паштета изъ фазановъ лорда Стэйна, только что доставленныхъ изъ его стилбрукскаго помстья, Бекки подала бутылку благо вина, которую Раудонъ привезъ съ собой изъ Франціи, гд досталъ ее за самую бездлицу…. что, впрочемъ, чистйшая ложь, ибо вино носило названіе Vin de Hermitage и попало на скромный столъ Ребекки прямо изъ знаменитыхъ погребовъ того же лорда,— вино, вызывавшее румянецъ на блдныя щеки баронета и разливавшее пріятную теплоту по всему его слабому организму.

Когда бутылка petit vin blanc окончилась, Ребекка подала сэру Питту руку и повела его въ гостиную, усадила на диванъ передъ каминомъ, навела его на разговоръ и съ самымъ нжнымъ вниманіемъ слушала его, помстившись рядомъ на диван и обрубливая рубашечку для своего маленькаго милаго сынка. Надо замтить, что когда у мистриссъ Раудонъ являлась необходимость казаться смиренною и добродтельною, эта несчастная, или, лучше сказать, счастливая рубашечка постоянно вынималась изъ ея рабочаго стола. Я полагаю, когда она сошьется, то будетъ уже слишкомъ мала для Рауди.

Ребекка слушала баронета, ему разсказывала что нибудь, пла, ласкала его, обнимала, такъ что сэръ Питтъ Кроули теперь уже нетерпливо подумывалъ о той минут, когда ему представится возможность совершить вторичное путешествіе въ яркому камину въ улиц Курзонъ. Узжая домой, баронетъ вдругъ почувствовалъ — можетъ быть, первый разъ въ жизни — всю тягостную скорбь разлуки. О, какъ мила была Ребекка, посылая ему изъ своей коляски воздушный поцалуй и махая платочкомъ, когда сэръ Питтъ садился въ дилижансъ!… Кажется, платочекъ этотъ очутился за тмъ у глазокъ Бекки. А баронетъ, нахлобучивъ тюленевую шапку и откинувшись къ подушкамъ, думалъ про себя, какъ Ребекка почитаетъ его и какъ онъ заслуживаетъ того,— какъ Раудонъ глупъ и скученъ и ршительно не стоитъ такой миленькой жены,— какъ молчалива и безтолкова леди Джэйнъ въ сравненіи съ блестящей Ребеккой.

Братья условились свидться на будущій сезонъ, когда фамильный домъ сэръ Питта будетъ переправленъ окончательно.

— Мн бы очень хотлось, чтобъ ты хоть сколько нибудь выпросила у него денегъ, угрюмо говорилъ Раудонъ жен своей, когда баронетъ ухалъ.— Ты знаешь, старый Раггльсъ пристаетъ къ намъ какъ съ ножемъ къ горлу…. Чтожь, въ самомъ дл, не обидть же его!… Хорошо ли будетъ, если онъ сгонитъ насъ съ квартиры….

— Скажи Раггльсу, возразила Бекки: — что какъ только дла сэра Питта приведутся въ порядокъ, мы какъ нельзя лучше расчитаемся съ нимъ, а до того, вотъ…. дай ему. Это вексель, который баронетъ оставилъ нашему ребенку….

И мистриссъ Раудонъ вынула изъ ридикюля смятую бумажку, подаренную баронетомъ племяннику и наслднику младшей отрасли фамиліи Кроули.

Правду сказать, Ребекка пробовала уже грунтъ, на который совтовалъ мужъ стать ей,— пробовала его довольно деликатно и нашла, что онъ не небезопасенъ. При малйшемъ намек Бекки на ея стсненныя обстоятельства, сэръ Питтъ самъ длался стсненнымъ. Онъ начиналъ длинную спичь, изъясняя въ ней запутанность денежныхъ расчетовъ, неаккуратную уплату арендаторовъ, дла покойнаго отца, огромные расходы при его похоронахъ, необходимость выплатить его долги, передержки у банкировъ и агентовъ, и кончилъ тмъ, что далъ мистриссъ Раудонъ небольшую сумму для ея маленькаго сына.

Баронету хорошо было извстно, до какой степени бдны полковникъ Кроули съ супругой. Замчанія такого хладнокровнаго и опытнаго стараго дипломата не могло избгнуть то обстоятельство, что семейству Раудона ршительно нечмъ жить, и что, не имя ничего, трудновато (по мннію сэра Питта) содержать домъ и экипажъ. Баронетъ сознавался, что былъ обладателемъ, или, лучше сказать, присвоителемъ денегъ, которыя, по всмъ вроятіямъ, должны принадлежать его младшему брату, и потому-то сэръ Питтъ чувствовалъ угрызенія совсти, побуждавшія его оказать справедливость, или вознагражденіе обманутымъ надеждамъ родственника….

Каждому изъ насъ случается читать въ газет ‘Times’ страннаго рода объявленія отъ канцлера Государственнаго Казначейства, въ которыхъ говорится о полученіи 50 фунтовъ отъ А. Б., или 10 фунтовъ отъ В. Г.— штрафныхъ по такс денегъ и объ уплат которыхъ виновные просятъ припечатать въ вышеупомянутой газет для всеобщаго свднія? Но, безъ сомннія, каждый изъ читающихъ знаетъ и вполн увренъ, что господа А. Б. и В. Г. въ этомъ случа заплатили только самую малйшую частицу штрафа, и что человкъ, который, сознаваясь въ вин, добровольно посылаетъ двадцати-пяти фунтовую ассигнацію, вроятно, иметъ основательныя причины, извстныя ему одному, насчитывать на себ сотни и тысячи.— Таковы, по крайней мр, въ этомъ отношеніи мои собственныя чувства. Точно также и умиленіе Питта, или великодушная доброта, если хотите, къ его младшему брату, благодаря которому онъ благоденствовалъ, составляли весьма незначительной дивидендъ изъ капитальной суммы, слдуемой Раудону. Едва ли всякій согласится уплатить такъ много. Разстаться съ деньгами составляетъ жертву для многихъ добропорядочныхъ людей. Немногіе, подавши ближнему пять франковъ, не скажутъ, что они — съ душой. Небережливый подаетъ не изъ удовольствія оказать помощь, но изъ привычки къ расточительности. Онъ не отказываетъ себ ни въ какомъ наслажденіи — ни въ оперной лож, ни въ обд, ни въ лошадяхъ, ни даже въ удовольствіи подать бдному пять фунтовъ. Бережливый и въ тоже время умный, никому не должный человкъ отворачивается отъ нищаго, сильно торгуется съ извощикомъ и даже отказывается часто отъ бднаго родственника. Не знаю, въ которомъ изъ нихъ самолюбіе преобладаетъ наиболе. По моему мннію, въ глазахъ каждаго изъ нихъ деньги имютъ совсмъ различную цнность.

Питтъ Кроули сначала было поставилъ себ въ непремнную обязанность помочь брату, но потомъ раздумалъ,— хотлъ, впрочемъ еще подумать объ этомъ, въ другое, боле удобное время

Чтожь касается до Ребекки, то она пока довольствовалась и тмъ, что ее признали родственницей. Если Питтъ и ничего еще не далъ мистриссъ Раудонъ, зато она была уврена, что современемъ онъ доставитъ ей что нибудь. Если она не получила денегъ, то надялась получить лучше, нежели самыя деньги — кредитъ. Раггльсъ сдлался гораздо спокойне, увидвъ доброе согласіе между братьями, и еще боле успокоился, когда при первой встрч ихъ получилъ нкоторую сумму денегъ и кучу общаній въ уплат остальныхъ. Уплативъ миссъ Бриггсъ частицу долга, съ такой непринужденной радостью, какъ будто казначейство ихъ сіяло золотомъ, Ребекка сообщила своей компаньонк, подъ строгимъ секретомъ, что она разсуждала съ сэромъ Питтомъ — весьма опытнымъ человкомъ въ финансовыхъ длахъ — о томъ, какое бы лучше употребленіе сдлать изъ маленькаго капитала Бриггсъ, и что баронетъ, принимая въ ней живйшее участіе, какъ въ искреннемъ и привязанномъ друг покойной миссъ Кроули и всей ихъ фамиліи,— совтовалъ ей имть денежки во всякое время наготов, чтобъ, при первомъ случа, купить самыя выгодныя акціи. Бдная миссъ Бриггсъ не находила словъ выразить свою благодаря мостъ за изъявленіе такого вниманія со стороны сэра Питта. Это предложеніе ново для нея, говорила Бриггсъ. Она никогда не подумала бы вынуть свои деньги изъ фондовъ, но теперь общала, при первомъ востребованіи, представить свою маленькую сумму.

Эта почтенная женщина была такъ признательна къ доброт души Ребеки и къ благосклонности ея благодтеля, полковника, что въ ту же минуту пошла истратить большую часть полугодового дивиденда на покупку черной бархатной курточки для маленькаго Раудона, который, мимоходомъ сказать, превратился въ порядочнаго мальчишку, такъ что бархатную черную курточку слдовало бы замнить камзоломъ и штанами.

Маленькій Раудонъ былъ прекрасный, съ открытымъ лицомъ мальчикъ, съ голубыми глазами и длинными русыми волосами, здоровый и даже грубый тломъ, но великодушный и мягкій сердцемъ, пламенно привязанный во всмъ, кто обращался съ нимъ хорошо — къ маленькой лошадк, къ лорду Соутдоуну, подарившему эту лошадку, къ старому груму, который берегъ ее, къ Молли, кухарк, которая по вечерамъ усыпляла его разсказали о мертвецахъ и загружала лакомыми кусочками посл обда,— къ миссъ Бриггсъ, которой безпрестанно досаждалъ, и надъ которою иногда смялся, и къ особенности къ своему папа, котораго привязанность къ ребенку достойна была удивленія. Достигнувъ осьмилтняго возраста, привязанности эти, можно сказать, кончились. Прекрасная призрачность матери какъ будто навсегда исчезла. Въ теченіи почти двухъ лтъ она совсмъ не говорила съ Рауди. Бекки разлюбила его. У него были коклюшъ и корь. Онъ надолъ ей. Однажды, когда Рауди стоялъ въ прихожей, привлеченный туда изъ своихъ верхнихъ владній голосомъ матери, распвавшей лорду Стэйну какіе то романсы,— дверь гостиной внезапно отворилась, и. маленькій лазутчикъ, забывшійся при звукахъ музыки, былъ открытъ.

Ребекка бросилась изъ комнаты, и два щелчка наказали Рауди за его любопытство. Въ гостиной послышался хохотъ маркиза, весьма довольнаго такимъ откровеннымъ обнаруженіемъ характера Ребекки. Ребенокъ не выдержалъ. Съ чувствомъ оскорбленія и мучительной печали опустился онъ къ своимъ друзьямъ на кухню.

— Не то, чтобы мн было больно, говорилъ Рауди, едва переводя духъ: — только…. только….

Слезы и всхлипыванья не дали ему окончить рчи. Сердце мальчика обливалось кровью. ‘Отчего мн нельзя слушать, когда она поетъ? Почему она мн никогда не поетъ, а поетъ только этому лысому старику съ огромными зубами?’ При этой сцен кухарка взглядывала на горничную, горничная значительно передавала этотъ взглядъ лакею, и страшная кухонная инквизиція — судилище, которое вы найдете въ каждомъ дом и отъ котораго ничего не скроешь — въ эту минуту возстало на Ребекку и готовило ей приговоръ.

Посл такого происшествія, нелюбовь матери къ сыну усилилась. Сознаніе о существованіи въ дом ребенка служило ей какимъ-то упрекомъ и наводило на нее безпокойство. Видъ Рауди досаждалъ Бекки. Между тмъ и въ груди мальчика зарождались страхъ и сомнніе.

Въ свою очередь, и лордъ Стэйнъ не благоволилъ къ Рауди. Встрчаясь съ ребенкомъ, онъ длалъ ему саркастическіе поклоны или замчанія, а иногда бросалъ на него свирпые взгляды. Но Рауди безстрашно глядлъ въ лицо лорда Стэйна и сжималъ свои кулаченки. Онъ зналъ, что этотъ джентльменъ былъ изъ числа самыхъ опаснйшихъ для него постителей ихъ дома. Однажды слуга засталъ вашего мальчика въ зал съ угрозами передъ шляпой лорда Стэйна. Лакей за шутку передалъ это обстоятельство кучеру лорда, а тотъ, какъ водится, довелъ до свднія своего господина: такимъ образомъ всть разнеслась по всей лакейской. И вскор посл, когда Ребекка появилась въ дом Гантъ, привратникъ, отпиравшій ворота, слуги во всхъ возможныхъ ливреяхъ, камердинеры въ блыхъ жилетахъ, передававшіе съ площадки до площадки имена полковника и мистриссъ Раудонъ Кроули,— вс, вс до одного знали, кто она такая. Человкъ, подносившій ей десертъ и стоявшій сзади ея стула, передалъ свое мнніе о характер Бекки одному длинному джентльмену въ пестромъ плать. Великій Боже! что можетъ быть ужасне инквизиціи нашей прислуги! Въ великолпномъ салон, въ отборномъ обществ, вы видите женщину, окруженную врными обожателями, разсыпающую пламенные взгляды, разодтую въ совершенств, завитую, нарумяненную, улыбающуюся и счастливую: вдругъ къ ней подходитъ Открытіе, въ вид длиннаго напудреннаго человка съ мороженымъ на поднос, за нимъ слдуетъ Клевета, въ форм неуклюжаго офиціанта, несущаго воздушные бисквиты…. Сударыня, будьте уврены, что тайна ваша разгласится этими людьми, и не доле, какъ сегодня вечеромъ, при встрч ихъ въ клуб или на публичномъ гуляньи. Поврьте, что за кружкой портеру какой нибудь Джемсъ передастъ Чарльзу свое мнніе о васъ. Право, нехудо было бы на Ярмарк Тщеславія имть слугъ нмыхъ, и притомъ такихъ, которые не умли бы писать. Если вы преступны — трепещите. Человкъ что позади вашего стула, настоящій янычаръ съ роковымъ снуркомъ въ карман плисовыхъ штановъ. Если вы не виноваты — остерегайтесь вида, который принимаете на себя: онъ также можетъ быть гибеленъ, какъ и самое преступленіе.

Мистриссъ Раудонъ всми силами старалась пріобрсти себ ‘положеніе въ обществ’, а между тмъ слуги указывали на нее, какъ на невозвратно погибшую. Такъ точно вамъ удастся. можетъ быть, увидть горничную Молли, которая съ любопытствомъ смотритъ на паука, ткущаго на потолк свою паутину, наконецъ это зрлище наскучаетъ ей: она беретъ метелку и сметаетъ и работу и художника

——

Дни за два до Рождества, мистриссъ Раудонъ, ея мужъ и сынъ приготовились отправиться на праздники въ резиденцію своихъ предковъ, въ усадьбу Кроули. Бекки съ удовольствіемъ оставила бы мальчика дома, еслибъ не удерживали ея убдительныя просьбы, невстки и явные признаки негодованія, обнаруженные полковникомъ за ея невниманіе къ сыну.

— Это чудеснйшій мальчикъ во всей Англіи, говорилъ оскорбленный отецъ.— Ты, Бекки, кажется, совсмъ не заботишься о немъ… Не бойся: онъ тебя не обременитъ въ дилижанс: я сяду съ нимъ снаружи, а тамъ ты и не увидишь Рауди: онъ все время будетъ въ дтской.

— Я знаю, что ты сядешь снаружи — курить свои отвратительныя сигары! замтила Реббека.

— Помнится, прежде ты не относилась о нихъ такъ дурно. Было время, когда он теб нравились, сказалъ мужъ.

Бекки засмялась, постоянно находясь въ веселомъ расположеній духа.

— То было время, а теперь другое, говорила она.— Пожалуй, возьми къ себ Раудона — дай и ему тоже сигару: теплй будетъ для него.

Но полковникъ не имлъ намренія согрвать своего сына, въ зимнемъ пути, подобнымъ средствомъ. Онъ и Бриггсъ укутали Раули въ теплыя платья и, въ темное утро, при свт фонарей Погреба Блой Лошади, подняли его на крышку дилижанса. Это первое путешествіе приводило мальчика въ восторгъ. Онъ восхищался восходомъ утренняго солнца, и вообще вс предметы, попадавшіеся по дорог, возбуждали въ немъ сильное любопытство Раудонъ не оставлялъ безъ отвта ни одинъ изъ вопросовъ сына, разсказывая, кто живетъ въ большомъ бломъ дом направо и кому принадлежитъ огромный паркъ налво. Ребекка, съ своей служанкой, укутанная въ мха и теплые платки, съ флаконами духовъ, распоряжалась внутри дилижанса такъ, что другой не подумалъ бы, что она когда нибудь зжала въ немъ, а тмъ мене, что лтъ десять тому назадъ, пришлось ей выйти изъ него среди дороги и помститься наверху, по случаю явившагося пассажира, который, по мннію покойнаго баронета, былъ нсколько важне гувернантки.

Снова уже стемнлось, когда маленькаго Раудона разбудили и перенесли въ карету его дяди, въ Мёдбури. Съ удивленіемъ выглядывалъ онъ изъ оконъ, какъ отворились большія желзныя ворота, какъ деревья быстро смнялись одно другимъ, пока наконецъ экипажъ остановился передъ ярко освщенными окнами господскаго дома. Парадная дверь распахнулась. Въ большомъ старинномъ камин пылалъ яркій огонекъ. Коверъ покрывалъ черныя шахматныя плиты.

‘А! старый знакомый — турецкій коверъ: онъ находился въ галлере леди…. помню, помню….’ — подумала Ребекка — и черезъ секунду цаловалась уже съ леди Джэфнъ.

Съ сэромъ Питтомъ этотъ привтъ былъ выполненъ съ величайшей важностью. Раудонъ, отъ котораго несло сигарой, ограничился пожатіемъ руки. Матильда протянула ручку новому кузину, и они поцаловались, между тмъ какъ Питтъ Бинки Соутдоунъ стоялъ въ сторон и разсматривалъ маленькаго гостя съ тмъ удивленіемъ, съ какимъ маленькая собачка смотритъ на большую.

Гостепріимные хозяева отвели гостей въ уютныя комнаты, нарочно для нихъ приготовленныя, и въ каминахъ которыхъ также пылалъ пріятный огонекъ. Потомъ къ комнат Ребекки подошли молоденькія леди и постучались въ двери, подъ предлогомъ быть полезными мистриссъ Раудонъ, а между тмъ имъ хотлось имть удовольствіе высмотрть содержаніе узловъ, картонокъ и нарядовъ, которые хотя и были черные, но вс до одного послдней лондонской моды. Они разсказали, какъ все въ дом ихъ измнилось, лишь только ухала старая леди Соутдоунъ, и какъ Питтъ получилъ мсто въ графств. Дале — прозвонилъ большой обденный колоколъ, и семейство собралось къ столу, за которымъ Рауди посадили рядомъ съ теткой, добродушной хозяйкой дома. Сэръ Питтъ, сидвшій вправо отъ него, оказывалъ своей невстк преимущественное вниманіе.

Маленькій Раудонъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ и вообще, за столомъ, велъ себя какъ джентльменъ.

— Вотъ здсь такъ я люблю обдать, сказалъ онъ своей тетк, когда окончился обдъ, при заключеніи котораго и посл молитвы, произнесенной сэромъ Питтомъ, обществу отрекомендовали молодого сына и наслдника баронета и посадили его на высокій стулъ подл папа, между тмъ какъ дочь помстилась подл мама, овладвъ приготовленной для нея рюмочкой вина.— У васъ мн нравится обдать, повторилъ Рауди, взглянувъ въ кроткое лицо своей родственницы.

— Почему же? спросила добрая леди ДжэЙнъ.

— Дома я обдаю, на кухн, отвчалъ Рауди: — а если не на кухн, такъ съ Бриггсъ.

Бекки была такъ занята съ баронетомъ, излнуая на него потоки комплиментовъ и возгласовъ восхищенія, любуясь молодымъ Питтомъ Бинки, котораго она находила прекраснйшимъ, умнйшимъ, благороднйшимъ созданіемъ, похожимъ какъ дв капли воды на своего отца,— такъ была занята всмъ этимъ, что не слыхала замчаній своего кровнаго, сидвшаго на другомъ конц блестящаго стола.

Какъ гостю, и при томъ въ первый вечеръ по прибытіи изъ Лондона, Раудону-второму позволили оставаться вмст съ большими до чаю. Въ это время передъ сэромъ Питтомъ явилась на стол огромная вызолоченная книга, вся прислуга дома собралась въ столовой,— и баронетъ прочиталъ молитвы. Рауди Кроули еще первый разъ въ жизни приходилось присутствовать при такомъ церемоніал.

——

Въ весьма непродолжительное время владнія баронета, домъ принялъ во всхъ отношеніяхъ лучшій видъ. Ребекка, осматривая его вмст съ владтелемъ, находила, что онъ прекрасенъ, очарователенъ, восхитителенъ. Чтожь до маленькаго Раудона, то усадьба Кроули, которую онъ обозрвалъ подъ руководствомъ маленькихъ дтей, сказалась ему великолпнымъ замкомъ, полнымъ волшебства и чудесъ. Но по комнатамъ, гд умеръ Grand-papa нашихъ крошечныхъ джентльменовъ, проходили они съ испуганнымъ взглядомъ. На вопросъ Рауди: ‘чтожь это за Grand-papa?’, провожатые его разсказали ему, какъ ддушк ихъ нравилось быть старикомъ, какъ его возили въ креслахъ,— показали Рауди эти кресла — заброшенныя, съ тхъ поръ, какъ старый джентльменъ укатилъ вонъ туда, къ церкви, шпицъ которой блисталъ надъ высокими тополями парка.

Братьямъ еще на нсколько утреннихъ прогулокъ предстояло осматривать улучшенія, произведенныя геніемъ и экономіей сэра Питта. Баронетъ сообщилъ Раудону, какихъ издержекъ стоили ему эти улучшенія, и какъ человкъ, имя въ своемъ владніи и землю и деньги, часто бываетъ въ крайней необходимости занять гд нибудь двадцать фунтовъ.

— Да вотъ хоть бы эта сторожка у воротъ, говорилъ Питтъ, смиренно указывая на нее своей бамбуковой тростью: — я не въ состояніи заплатить за нее прежде, чмъ выдадутъ мн мои январскіе проценты.

— Если ужь ты нуждаешься такъ, я могу ссудить тебя до того времени, отвчалъ Раудонъ довольно плачевно.

И братья наши вошли и осмотрли возобновленный домикъ, гд красовался только что высченный изъ камня фамильный гербъ, и гд старушка мистриссъ Локкъ, въ теченіи многихъ лтъ своей жизни, первый разъ имла и плотную дверь, и крпкую кровлю, и цлыя окна.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

ГЛАВА XLV.

МЕЖДУ ГЭМПШЭЙРОМЪ И ЛОНДОНОМЪ.

Сэръ Питтъ Кроули не удовольствовался только починикой старыхъ заборовъ и возобновленіемъ разрушившагося жилья усадьбы Кроули, но, какъ благоразумный человкъ, онъ принялся за вс зависящія отъ него мры къ возстановленію въ самомъ основаніи поколебавшейся популярности своего дома и задлк проваловъ и руинъ, въ которыя попало его имя, благодаря безпечности предшественника. Вскор посл кончины отца, сэръ Питта выбрали въ мирные судьи. Какъ членъ магистрата и членъ парламента, магнатъ графства и представитель древней фамиліи, онъ поставилъ въ обязанность показать себя передъ гэмпшайрской публикой: щедро подписывался въ пользу всхъ человколюбивыхъ въ графств заведеній, прилежно посщалъ вс высшія общества,— короче сказать, поставилъ себя въ такое положеніе въ Гэмпшайр, а впослдствіи и во всемъ графств, которое, какъ онъ полагалъ, вполн соотвтствовало его обширнымъ природнымъ талантамъ, леди Джэйнъ получила приказаніе находиться въ дружескихъ отношеніяхъ съ Фуддльстонами, Вапшотами и другими знаменитыми баронетами, ихъ сосдями. Экипажи послднихъ стали чаще показываться въ парк усадьбы Кроули, въ господскомъ дом чаще давались обды для нихъ, въ свою очередь, и Питтъ съ женой, несмотря ни на какую погоду и разстояніе, не скупились на визиты. Правду сказать, Питтъ, воздержный во всемъ и притомъ слабаго здоровья, не слишкомъ то заботился объ увеселеніяхъ, но все же полагалъ, что въ его положеніи необходимо нужно быть гостепріимнымъ и любезнымъ, и каждый разъ, чувствуя отъ послобденныхъ долгихъ бесдъ головную боль, считалъ себя мученикомъ по необходимости. Со всми джентльменами входилъ онъ въ основательныя разсужденія о посвахъ, хлбныхъ законахъ и политик, вступалъ въ жаркіе споры относительно сохраненія дичи отъ браконьеровъ, между тмъ какъ въ прежнія времена, диспутируя объ этихъ же самыхъ предметахъ, оказывался совершеннымъ вольнодумцемъ. Самъ баронетъ не стрлялъ: какъ человкъ съ мирными наклонностями и преданный однмъ только книгамъ, онъ не любилъ охоты. Питтъ также полагалъ, что улучшеніе породы лошадей непремнно должно сохраняться въ графств. Зная, что Фуддльстонъ записной охотникъ, онъ предлагалъ ему навшать усадьбу Кроули съ своими гончими и знакомыми джентльменами. Къ огорченію леди Соутдоунъ, баронетъ съ каждымъ днемъ становился постоянне и настойчиве къ своихъ намреніяхъ, оставилъ говорить въ публичныхъ мстахъ проповди, пропускалъ митинги…. Можете представить себ, что чувствовала леди Соутдоунъ, при мысли, что зять ея ведетъ себя такимъ образомъ! Тмъ боле непріятно была поражена она, когда однажды, возвратясь съ семействомъ своимъ съ Винчестерской ораторіи, байонетъ объявилъ юнымъ леди, уважавшимъ его за его доброту, что не дале какъ черезъ годъ онъ будетъ брать ихъ на публичные балы въ графств. Леди Джэйнъ оставалось только повиноваться. Впрочемъ, надо сказать, желаніе мужа радовало ее, а ничуть не стсняло. Чтожь касается до вдовствующей леди, то она не преминула, при сей оказіи, отправляя въ Капъ, автору ‘Финчлейской Прачки’, посланіе, какъ слдуетъ описать въ немъ свтское поведеніе супруги баронета. Къ этому времени домъ леди Соутдоунъ въ Брайтон очистился, и она поспшила ухать отъ своихъ возлюбленныхъ Питта и Джэйнъ, разстававшихся съ ней безъ всякаго сожалнія. Надо полагать, что и Ребекка, при вторичномъ посщеніи усадьбы Кроули, не слишкомъ-то огорчалась отсутствіемъ леди Соутдоунъ съ ея аптекой. На святкахъ, однакожь, она написала ей письмо, въ которомъ почтительно напоминала о себ, съ признательностію говорила объ удовольствіи, доставленномъ ей разговорами ея, леди Соутдоунъ, при первомъ посщеніи,— распространилась о заботливости, съ какой она, леди Соутдоунъ, обходилась съ нею во время болзни, и заключила тмъ, что каждый предметъ въ усадьб Кроули напоминаетъ ей объ ея отсутствующемъ друг.

Въ перемн своего образа жизни и въ популярности своей, сэръ Питтъ Кроули былъ обязанъ между прочимъ совтамъ одной маленькой лукавой леди, проживающей въ улиц Курзонъ.

— Вы навсегда хотите остаться баронетомъ и простымъ помщикомъ, говорила она Питту, когда онъ гостилъ у нея въ Лондон.— Нтъ, сэръ Питтъ Кроули, извините! Я васъ лучше знаю, чмъ вы думаете. Я знаю ваши таланты и честолюбіе. Вы воображаете, что можете скрыть ихъ отъ меня — ошибаетесь, отъ меня никакъ нельзя скрыться. Я показывала лорду Стэйну вашъ памфлетъ о солод. Ему онъ чрезвычайно понравился,— и лордъ Стэйнъ говорилъ, что, по его мннію, такого мастерскаго произведенія еще и не показывалось въ кабинет. Министерство обратило на васъ вниманіе, и я понимаю, чего вы хотите: вы хотите отличиться въ парламент…. въ этомъ отношеніи каждый чистосердечно сознается, что вы прекраснйшій ораторъ въ Англіи: ваши оксфордскія рчи еще и теперь всмъ памятны…. Вы хотите быть представительнымъ членомъ графства, гд, съ вашимъ голосомъ, вашимъ помстьемъ и вашимъ титуломъ мирнаго судьи, можете вы всмъ распоряжаться. Вы желаете быть барономъ Кроули усадьбы Кроули,— и будете, увряю васъ…. Я все вижу…. читаю въ вашемъ сердц, сэръ Питтъ!… О, еслибъ я имла такого мужа, который бы обладалъ вашими способностями,— право, иногда мн думается, что я вполн оказалась бы достойною его, но…. но, къ сожалнію, я теперь не боле, какъ ваша родственница, прибавила мистриссъ Раудонъ, засмявшись.— Мн, бдной, маленькой, ничего не имющей женщин, нечмъ поинтересоваться… Впрочемъ, кто знаетъ, можетъ быть, и мышка окажется современемъ полезной льву….

Питтъ Кроули, безъ всякаго сомннія, приходилъ въ восторгъ и умиленіе отъ такихъ плнительныхъ рчей Ребекки,.

— Удивительно, какъ она хорошо понимаетъ меня! говаривалъ онъ.— Никогда не могъ я добиться, чтобъ Джэйнъ прочитала мой памфлетъ. Она и не воображаетъ, что у меня есть и таланты и стремленіе къ почестямъ…. А! наконецъ-то и они вспомнили мое оксфордское краснорчіе…. Ну, какъ не вспомнить меня теперь, когда я сдлался мирнымъ судьей и надюсь быть представителемъ графства?!… Этотъ же самый лордъ Стэйнъ, не дале какъ въ прошедшемъ году, не хотлъ взглянуть на меня въ одномъ собраніи, а теперь и онъ и вс ему подобные начинаютъ открывать, что за человкъ Питтъ Кроули…. А этотъ человкъ все тотъ же, какъ и прежде…. только прежде случая недоставало показать имъ, что я также хорошо умю и говорить и дйствовать, какъ и писать. Ахиллесъ не выказывалъ себя, пока ему не дали меча въ руки…. Подождите немного: весь свтъ услышитъ и заговоритъ о Питт Кроули….

Вотъ почему этотъ хитрый дипломатъ сдлался такъ гостепріименъ, такъ вжливъ къ ораторіямъ, приверженъ къ человколюбивымъ заведеніямъ, внимателенъ къ деканамъ, щедръ на обды, склоненъ къ выздамъ, обыкновенно любезенъ къ фермерамъ въ ярмарочные дни и дятеленъ по дламъ графства…. Святки въ дом баронета давно уже не были такъ веселы и шумны, какъ теперь.

Въ день Рождества, въ дом сэра Питта происходило большое фамильное собраніе. Къ обду собрались вс Кроули изъ ректорства. Ребекка была такъ откровенна и любезна къ мистриссъ Бютъ, какъ будто между ними и не существовало непріязни. Она интересовалась ея дочерьми, удивлялась успху, какой он сдлали въ музык, и убдительно просила миссъ Бютъ, чтобъ он еще разъ проиграла дуэтъ изъ одной огромной книги вотъ, которую Джемсъ, волей-неволей, притащилъ изъ ректорства. Мистриссъ Бютъ, по необходимости, должна была сохранять приличное обращеніе съ вашей маленькой авантюристкой, зато ужь дома дала полную волю своимъ изліяніямъ любезностей на счетъ Бекки, несказанно удивляясь вмст съ тмъ обходительному обхожденію сэра Питта съ его невсткой Джемсъ, сидвшій за обдомъ рядомъ съ Ребеккой, назвалъ ее козыремъ, и онъ и все семейство ректорства находили, что маленькій Раудонъ — прекрасный мальчикъ. Они уважали въ немъ будущаго баронета: между нимъ и титуломъ находился одинъ только больной, блдный, изнуренный Питтъ Бинки.

Дти находились между собой въ дружескихъ сношеніяхъ. Питтъ Бинки былъ слишкомъ малъ, чтобы возиться съ огромнымъ, въ сравненіи съ нимъ, Рауди, а Матильд, какъ двиц, конечно, вовсе не шло связываться съ юнымъ джентльменчикомъ, которому уже минуло за восемь и который готовился облачиться въ камзолъ. Вслдствіе этого Рауди сразу принялъ ихъ подъ свою команду, и, такимъ образомъ, здсь, въ деревн, онъ наслаждался полнымъ счастіемъ и удовольствіемъ. Огородъ ему нравился боле, нежели цвтникъ, но самый восхитительный для него предметъ составляли голуби, разная домашняя птица и конюшня. Двицамъ Кроули надо было долго и долго просить Рауди, чтобы онъ поцаловалъ ихъ, самой леди Джэйнъ не всегда дозволялось обнимать его, несмотря на то, что въ гостиной онъ боле всего любилъ садиться подл нея, и ужь никакъ не подл своей мама. Мистриссъ Раудонъ, замтивъ, что нжность къ ея сыночку начинаетъ обращаться въ моду, однажды вечеромъ подозвала Рауди къ себ, нагнулась и поцаловала его въ присутствіи всхъ леди.

Мальчикъ, трясясь и раскраснвшись, что всегда случалось съ нимъ при какой нибудь внезапности, взглянулъ въ лицо Бекки и робкимъ голосомъ произнесъ:

— Мама, дома вы меня никогда не цалуете….

При этихъ словахъ, въ гостиной вс замолкли, и, конечно, глаза Ребекки заблистали отъ удовольствія.

Раудонъ-отецъ любилъ невстку за ея любовь къ его сыну. Нельзя сказать, чтобъ леди Джэйнъ и Бекки находились въ такихъ же точно отношеніяхъ другъ къ другу, какъ это было при первомъ свиданіи ихъ. Тогда мистриссъ Раудонъ овладвало сильное желаніе нравиться. Откровенность ребенка вдругъ произвела въ хозяйк дома какую-то холодность,— а можетъ и потому еще, что сэръ Питтъ оказывался черезчуръ внимательнымъ къ маленькой своей невстк.

Рауди, какъ это прилично было его годамъ и росту, боле привязывался къ обществу мужчинъ, нежели женщинъ, и никогда не утомлялся сопутствовать отцу въ конюшни, куда полковникъ, по временамъ, удалялся выкурить сигару. Джемсъ, сынъ ректора, присоединялся къ обществу своего кузена и раздлялъ съ нимъ это и другія удовольствія. Онъ былъ большой пріятель съ егеремъ баронета, сблизившись съ нимъ одинаковымъ вкусомъ въ выбор собакъ. Однажды мистеръ Джемсъ, полковникъ и егерь Горнъ отправились стрлять фазановъ, взявъ съ собой и маленькаго Рауди. Въ другое блаженнйшее утро, эти же четыре джентльмена собрались раздлить удовольствіе бить на житниц крысъ. Благородне такой охоты Рауди ничего еще не видывалъ. Наши джентльмены расположились при концахъ проточныхъ трубъ, въ противоположные концы которыхъ впущены были хорьки, каждый изъ нихъ молча, едва переводя духъ, держалъ поднятую палку, и каждый владлъ маленькимъ триксомъ, въ томительномъ ожиданіи стоявшемъ, не шевелясь, на трехъ лапкахъ и прислушивавшемся въ малйшему визгу и шороху крысъ. Наконецъ разсвирпвшія, преслдуемыя хорькомъ, животныя выскакивали на поверхность земли, триксъ расчитывалъ на одну, охотникъ на другую. Рауди отъ сильнаго смущенія и волненія упустилъ свою крысу, зато до полу-смерти приколотилъ хорька.

Величайшій и знаменитйшій изъ всхъ дней пребыванія маленькаго джентльмена въ усадьб Кроули былъ день, когда появились за лугу господскаго дома гончія собаки сэра Гуддльстона-Фуддльстона,

Въ половин одиннадцатаго, на главной алле показался Томъ Моди, охотникъ сэра Гуддльстона, со стаей гончихъ на свор, въ весьма правильномъ порядк, соблюдаемомъ двумя егерями въ арьергард, на тощихъ лошадяхъ съ длинными бичами, которыми они, какъ навались, владли весьма искусно. Они направляли ихъ на самыя чувствительныя мста шкуры каждой собаки, по какому либо случаю нарушавшей порядокъ шествія малйшимъ движеніемъ или даже вздергиваніемъ головы, въ то время, какъ почти передъ самымъ ея носомъ выскакивали зайцы или кролики.

Дале детъ бой Джэкъ, сынъ Тома Моди, за такой же кляч, какъ и его товарищи, но на боле покойномъ сдл. Это животное — любимое сэра Гуддльстона Фуддльстона и зовутъ его Нобъ. Отъ времени до времени появляются другія лошади, въ ожиданіи своихъ сдоковъ, которые прискачутъ не раньше полудня.

Томъ Моди приближается къ парадному подъзду, откуда выходитъ дворецкій, привтствуетъ его и предлагаетъ выпить, но тотъ отказывается и отъзжаетъ въ прикрытый уголъ луга, распускаетъ собакъ: собаки катаются по трав, играютъ или лаютъ другъ на друга, по временамъ, начинаютъ съ яростію грызться, пока не разниметъ ихъ громкій голосъ Тома или кончики бичей.

Дале скачутъ молодые джентльмены на простыхъ наемныхъ лошадяхъ, обрызганные грязью до колнъ. Нкоторые изъ нихъ входятъ въ домъ выпить вишневки и засвидтельствовать почтеніе дамамъ, другіе, боле скромные, истые охотники, снимаютъ съ себя грязное платье, садятся на собственныхъ скакуновъ и разогрваютъ кровь, галопируя по лугу. Потомъ вс собираются въ завтный уголокъ, разговариваютъ съ Томомъ Моди о прошедшей охот, о достоинствахъ Снэйвеллера и Діамонда, о состояніи охоты вообще и о томъ, какая порода лисицъ водится въ усадьб Кроули. Наконецъ лично является сэръ Гудльстонъ Фуддльстонъ, на прекрасномъ жеребц,— подъзжаетъ къ дому, соскакиваетъ съ лошади, входитъ въ залъ, раскланивается дамамъ и, какъ человкъ, не любившій тратить словъ попусту, принимается за дло. Собаки собраны у подъзда, маленькій Раудонъ спускается къ нимъ, сильно взволнованный и полувстревоженный ласками, которыми он осыпаютъ его,— толчками, которыми он награждаютъ его, размахивая длинными хвостами, и ихъ собачьей ссорой, едва удерживаемой языкомъ Тома Моди и ударами бича.

Между тмъ сэръ Гуддльстонъ поднялся на своего Ноба.

— Попробуемъ сначала, Томъ, у Спинни Состера, говоритъ баронетъ.— Фермеръ Мангель сказывалъ мн, что недавно еще видлъ тамъ двухъ лисицъ.

Томъ трубитъ въ рогъ и скачетъ: стая гончихъ слдуетъ за нимъ, потомъ бичи, молодые джентльмены изъ Винчестера, сосдніе фермеры,— потомъ работники пшкомъ, для которыхъ подобный день служилъ настоящимъ праздникомъ. Сэръ Гудльстонъ слдовалъ въ арьергард, вмст съ полковникомъ Кроули, и мало по малу весь кортежъ скрывается въ длинной алле.

Достопочтенный Бютъ Кроули былъ слишкомъ скроменъ, чтобъ явиться въ публичномъ собраніи передъ окнами племянника. Томъ Моди очень хорошо помнитъ, какъ ректоръ, сорокъ лтъ тому назадъ, объзжалъ самыхъ дикихъ лошадей, перескакивалъ черезъ широкіе ручьи и нигд не звалъ преградъ на своихъ скакунахъ. Его достопочтеніе выскочилъ изъ воротъ ректорства на могучей черной лошади, въ ту минуту, какъ сэръ Гуддльстонъ сравнялся съ его домомъ, Бютъ Кроули также присоединился къ баронету. Гончія и лошади совершенно исчезаютъ, и Рауди остается у подъзда, изумленный и довольный.

Во все продолженіе этого знаменитаго праздника, онъ если не снискалъ особеннаго къ себ расположенія дядя, всегда важнаго и холоднаго, запиравшагося въ кабинет, погруженнаго въ дла юстиціи и окруженнаго управителями и фермерами,— если Рауди, мы говоримъ, не пріобрлъ любви дяди, зато вполн овладлъ расположеніемъ своихъ замужнихъ и двственныхъ пастушекъ, двухъ кровныхъ дома Кроули, Джемса изъ ректорства, котораго сэръ Питтъ одобрялъ и подстрекалъ любезничать съ одной изъ молодыхъ леди, намекая ему при этомъ, что онъ, сэръ Питтъ, доставитъ ему случай занять вакантное мсто по смерти записного охотника, ректора. Джемсъ самъ былъ страстный охотникъ: но онъ еще ни разу не пускался на лисицъ, довольствуясь утками или бекасами, а иногда самой невинной дичью — крысами, и то только во время рождественскихъ праздниковъ, посл которыхъ, по обыкновенію, возвращался въ университетъ. Онъ уже начиналъ избгать зеленыхъ камзоловъ, красныхъ галстуховъ и другихъ свтскихъ украшеній, готовился въ скоромъ времени оставить свое школьное образованіе и, съ помощію сэра Питта, сдлать какую нибудь карьеру, и баронетъ былъ не прочь отъ этой выгодной уплаты долга своей фамиліи.

——

Прежде еще, чмъ окончились веселые святки, баронетъ, собравъ всю свою бодрость, выдалъ брату вексель во сто фунтовъ,— поступокъ, отъ котораго сэръ Питтъ чувствовалъ сначала жестокія муки, но впослдствіи восхищался, считая себя однимъ изъ великодушнйшихъ людей. Раудонъ и сынъ его узжали съ тягостнйшимъ чувствомъ. Бекки и леди Джэйнъ разлучились холодно. Мистриссъ Раудонъ возвращалась въ Лондонъ съ мыслію — начать т обязанности, которыя, какъ мы видли, занимали ее въ предъидущихъ главахъ. Подъ ея присмотромъ, домъ Кроули въ улиц Гантъ совершенно возобновился и былъ готовъ принять сэра Питта и его фамилію, когда баронетъ прідетъ къ Лондонъ для присутствія въ парламент и съ тмъ, чтобъ занять то положеніе, къ которому онъ предназначался, благодаря своему обширному генію.

При первомъ засданіи, этотъ глубокомысленный лицемръ скрылъ свои проэкты и не открывалъ рта, за исключеніемъ только того времени, когда обращался съ просьбою отъ Мёдбури. Почтительно занявъ свое мсто, онъ изучалъ до тонкости ходъ дла и парламентскихъ занятій,— дома углублялся въ чтеніе знаменитой Синей Книги, въ величайшему безпокойству и даже ужасу леди Джэйнъ, опасавшейся, чтобъ супругъ ея чрезмрнымъ прилежаніемъ не загубилъ своего здоровья. Питтъ между тмъ познакомился съ министрами и главными предводителями своей партіи. Нжность и доброта леди Джэйнъ поселяли въ душ Ребекки презрніе къ жен сэра Питта,— презрніе, котораго она не считала нужнымъ скрывать, простота ея раздражала нашу авантюристку. Съ другой стороны, въ присутствіи Бекки, леди Джэйнъ чувствовала, что находится подъ вліяніемъ непріятнаго ощущенія. Мужъ ея постоянно занимался мистриссъ Раудонъ, и между ними, по видимому, основалось какое то единомысліе. Питтъ разсуждалъ съ Ребеккой о предметахъ, о которыхъ леди Джэйнъ никогда не намекалъ и полусловомъ. Конечно, послдняя не понимала ихъ во для нея прискорбно было проводить время въ молчаніи, и тмъ прискорбне, что она чувствовала, что ей нечего сказать, а приходилось только слушать, какъ смлая мистриссъ Раудонъ переходила отъ одного предмета къ другому, не затрудняясь въ словахъ и употребляя кстати очень милыя шутки. И все это происходило въ собственномъ дон леди Джэйнъ, передъ каминомъ и передъ людьми, окружавшими ея соперницу.

Въ деревн, супруга баронета любила разсказывать разныя исторійки дтямъ, столпившимся около ея колнъ, въ тонъ числ и Рауди, но въ ту же минуту, какъ Бекки входила въ комнату, съ улыбкой и зелеными, выражающими насмшку глазами, подъ вліяніемъ этихъ невыносимыхъ взглядовъ, ея простые, маленькіе вымыслы съ трепетомъ улетали, какъ въ волшебныхъ сказкахъ при при появленіи злого духа. Она не могла продолжать, хотя Ребекка, съ легкимъ оттнкомъ сарказма въ голос, упрашивала ее докончить очаровательную сказочку. Нжныя мысли и тихія удовольствія не нравились мистриссъ Раудонъ, нисколько не гармонируя ея характеру,— и она смялась надъ людьми, находившими въ такихъ удовольствіяхъ возможность наслажденія,— смялась и надъ маленькими слушателями и обожателями леди Джэйнъ.

И об леди почти не видлись другъ съ другомъ, за исключеніемъ тхъ случаевъ, когда жена младшаго брата, имя въ виду какія нибудь выгоды, посщала жену баронета. Впрочемъ, наружная любезность сохранялась между ними какъ нельзя лучше. А сэръ Питтъ, обремененный тяжестью своихъ занятій, находилъ, однако, время ежедневно видться съ своей невсткой.

Во время перваго ораторскаго обда, баронетъ воспользовался случаемъ явиться передъ Ребеккой въ полной форм — старомъ дипломатическомъ мундир, который онъ носилъ, находясь въ свит пумперниккельскаго посольства.

Бекки поздравляла его съ этимъ нарядомъ, восхищалась не мене жены его и дтей, которымъ онъ представился до вызда изъ дому. Она говорила, что только кровный джентльменъ одинъ и могъ носить придворную одежду, что только одному древнему и знатному роду можетъ итти этотъ culotte courte. Питтъ съ самодовольствіемъ взглянулъ на свои ноги, не представлявшія собой разительной симметріи съ тоненькой придворной шпагой, прицпленной на боку. Баронетъ взглянулъ на ноги, повторяю я, и почувствовалъ въ душ своей, что онъ плнителенъ.

Когда онъ ушелъ, Бекки сдлала каррикатуру изъ его фигуры и представила ее пріхавшему лорду Стэйну. Послдній былъ очарованъ неподражаемымъ искусствомъ Бекки. Онъ сдлалъ сэру Питту честь встртить его въ дом мистриссъ Раудонъ, и оказался чрезвычайно снисходительнымъ къ новому баронету и члену парламента. Питта поразило уваженіе, которое пэръ Англіи оказывалъ его невстк,— поразили легкость, находчивость и непринужденность ея въ разговор, и наконецъ поразилъ его тотъ восторгъ, которымъ слушатели одушевлялись отъ словъ Ребекки. Безъ всякаго сомннія, лордъ Стэйнъ былъ предувдомленъ, что баронетъ только что начинаетъ свою карьеру въ публичной жизни, и съ нетерпніемъ ожидалъ, когда услышитъ его первую спичъ. Онъ былъ ближайшимъ сосдомъ сэра Питта (такъ какъ улица Гантъ вела на Гантъ-скверъ, котораго одна сторона, какъ всякому извстно, занята огромнымъ домонъ Гантъ), и милордъ надялся, что съ прибытіемъ леди Стэйнъ въ Лондонъ она за честь себ поставитъ познакопиться съ леди Кроули. Черезъ два дня милордъ оставилъ карточку сосду. Ни баронетъ, ни его предшественники, почти въ теченіи столтія, не считали за нужное освдомляться, что вблизи ихъ живутъ такіе вельможные сосди.

Среди этихъ интригъ, прекрасныхъ собраній и блестящихъ особъ, Раудонъ съ каждымъ днемъ чувствовалъ себя боле и боле одинокимъ. Ему дозволено было какъ можно чаще ходить въ клубы, обдать съ гостями, прізжать и узжать, когда ему угодно, не изспрашивая на то особенныхъ разршеній своей супруги. И онъ и Раудонъ младшій безпрестанно уходили въ улицу Гантъ, просиживали долгіе часы съ леди Джэйнъ и ея дтьми, въ то время. Какъ сэръ Питтъ длалъ совщанія съ Ребеккой, при отъзд въ парламентъ и по возвращеніи оттуда.

Отставной полковникъ соблюдалъ краснорчивое молчаніе и по возможности старался отстранить отъ себя всякую мысль или занятіе. Онъ радовался, когда ему длали порученіе, связанное съ необходимостью дйствовать вн дома, охотно выходилъ освдомляться о лошади или о слуг и нарзывалъ кусочки баранины къ обду дтей. Онъ былъ вполн доведенъ до уничиженной покорности. Далила плнила Самсона и обрзала ему волосы. Отважный и безпечный молодой человкъ былъ вполн порабощенъ и обратился въ оцпенлаго, безчувственнаго, покорнаго, среднихъ лтъ, тучнаго джентльмена.

Въ свою очередь, и бдная леди Джейнъ постигла, что Ребекка плняла ея мужа, хотя, по прежнему, при каждой встрч, эти леди оказывали другъ другу вс наружные признаки взаимной любезности и привязанности.

ГЛАВА XLVI.

СЕРДЕЧНЫЯ МУКИ И ТЯЖКІЯ ИСПЫТАНІЯ.

Фуламскіе друзья наши время святокъ проводили, какъ и вс другіе, ро принятому обыкновенію, довольно весело.

Изъ сотни фунтовъ, составлявшихъ весь доходъ мистриссъ Осборнъ, почти три четверти этой суммы она отдавала отцу и матери, за издержки на нее и маленькаго сына. Прибавивъ къ этому сто-двадцать фунтовъ, доставляемыхъ Джозомъ, семейство Седли, состоящее изъ четырехъ членовъ, съ прислуги изъ одной ирландской двочки, ходившей въ тоже время и около Клаппа и его жены,— семейство Седли могло существовать если не богато, то по крайней мр спокойно, не опуская головы, и даже имло возможность, забывая треволненія прошедшей жизни, пригласить друзей своихъ за чашку чаю. Седли все еще сохранялъ свое превосходство надъ фамиліей мастера Клаппа, прежняго своего клерка. Клаппъ до сихъ поръ не могъ забыть, какъ нкогда сиживалъ онъ за пышнымъ столомъ негоціанта на Россель-сквер и провозглашалъ тосты за здравіе мистриссъ Седли, миссъ Эмми и мистера Джозефа, пребывавшаго въ Индіи. Время не только за уменьшало, но еще увеличивало сладость этихъ воспоминаній честнаго клерка. Каждый разъ, когда Клаппъ приходилъ изъ за своей кухонной перегородки въ гостиную мистера Седли, чтобъ выпитъ чашку чаю или стаканъ джину съ водой, онъ говаривалъ: ‘да ужъ это совсмъ не то, что бывало въ прежнія времена’, и съ важностью и почтительностью выпивалъ за здоровье дамъ, какъ длывалъ это во дни ихъ благополучія. Онъ вспоминалъ чудную музыку миссъ Амеліи и ея чудную красоту,— въ клуб никогда не садился прежде мистера Седли и никому не позволялъ относиться объ этомъ джентльмен съ дурной стороны.

Обладая прекраснымъ характеровъ и почеркомъ, клеркъ весьма скоро посл бдствія, постигшаго его господина, нашелъ для себя другое занятіе.

— Такая маленькая рыбка, какъ я, всегда можетъ попасть въ садокъ, обыкновенно замчалъ Клаппъ.

Какой то членъ парламента былъ очень радъ принять его услуги и вознаградить ихъ хорошимъ жалованьемъ. Вс богатые друзья Седли одинъ за другимъ покидали его, одинъ только ex-dependent Клаппъ остался преданнымъ ему.

Изъ небольшого остатка годового дохода, удерживаемаго Амеліей собственно для себя, вдова старалась содержать въ порядк одежду Джоржа, какъ приличествовало сыну капитану Осборна, и платить въ училище, куда, посл многихъ тайныхъ мученій и опасеній, она принуждена была посылать своего возлюбленнаго сына. Амелія ночи просиживала, перечитывая уроки изъ граматическихъ и географическихъ тетрадокъ, чтобъ на утро передать ихъ Джоржу и облегчить тмъ его занятія. Она сидла даже за латынью, увривъ себя, что въ состояніи будетъ передать ее сыну. Разлучиться съ нимъ на цлый день, предавать его снисхожденію школьныхъ учителей и обращенію съ нимъ учениковъ для нашей нжной, чувствительной матери было также тягостно и больно, какъ и въ то время, когда она отымала его отъ груди. Чтожь касается до Джоржа, то онъ, жаждая перемны, не шелъ, а летлъ въ училище. Эта дтская радость огорчала нжность матери, хотвшей, чтобы сынъ хоть на половину раздлялъ съ нею чувство печали. Впрочемъ, такое желаніе проявлялось минутно, и Эмми тотчасъ же раскаивалась въ своемъ крайнемъ самолюбіи, за удовлетвореніемъ котораго послдовало бы несчастіе ея сына.

Джоржъ длалъ быстрые успхи въ училищ, содержателемъ котораго былъ другъ и постоянный обожатель его папа, достопочтоенный мистеръ Бинки. Нашъ мальчикъ приносилъ домой безчисленное множество подарковъ и свидтельствъ, доказывавшихъ его отличныя способности. Джоржъ передавалъ своей мама тысячу приключеній, бывшихъ съ его товарищами,— разсказывалъ, какой прекрасный мальчикъ Ліонъ и какой шалунъ Сниффинъ, какъ Снила снабжаетъ провизіей все училище, какъ мать Гольдинга каждую субботу прізжаетъ за нимъ въ школу,— какъ Питъ носитъ штрипки… ‘Нельзя ли и ему, Джоржу, сдлать штрипки?…’ Такимъ образомъ, Амеліи приходилось знать все о каждомъ мальчик въ школ Бинки вообще и о Джорж въ особенности,— приходилось испытывать безсонныя ночи, когда она старалась помочь сыну въ его занятіяхъ. и утомлять свою голову надъ его уроками, какъ будто ей самой поутру слдовало итти въ школу и предстать предъ учителя. Однажды, посл ссоры съ мистеромъ Смитомъ, Джоржъ пришелъ домой съ подбитымъ глазомъ и сталъ непомрно выхваляться передъ маменькой и ддушкой въ той храбрости, какую будто бы оказалъ во время битвы. На самомъ же дл, говоря чистую правду, Джоржъ не выказалъ въ этой схватк съ товарищемъ особеннаго геройства и былъ ршительно побитъ и уничтоженъ.— Амелія никогда не могла простить за это Смиту, даже до сегодня, несмотря на то, что Смитъ теперь занимаетъ должность аптекаря, недалеко отъ Лейчестеръ-сквера.

Въ такихъ-то мирныхъ занятіяхъ и попеченіяхъ проходила жизнь нжной вдовы. Неснисходительное время нсколько посеребрило ея прекрасные волосы и провело на чел ея дв-три морщинки. Но Эммт обыкновенно смялась надъ тмъ и другимъ ‘Кому какая нужда до этого — говорила она про себя.— Кто обратитъ вниманіе ни такую старуху!’ Все, на что надялась Амелія и чего желала она, состояло только въ томъ, чтобы прожить до того времени, когда увидятъ она своего сына великимъ, славнымъ т знаменитымъ. Какъ произведенія, отмченныя геніемъ, хранила мистриссъ Осборнъ вс тетради, рисунки и сочиненія Джоржа и показывала ихъ всмъ составлявшимъ ея маленькій кружокъ. Нкоторыя изъ этихъ образцовыхъ вещицъ она доврила миссъ Доббинъ съ тмъ, чтобы показать ихъ миссъ Осборнъ, тетк Джоржа, или даже самому мистеру Осборну, и тмъ принудитъ старика раскаяться въ его неснисходительности къ тому, который уже не существовалъ. Вс заблужденія и пороки мужа Амелія похоронила въ могилу вмст съ его тломъ. Мистриссъ Осборнъ помнила въ немъ любовника, который, жертвуя всмъ, женился на ней благороднаго, врнаго, прекраснаго собой мужа, на рукахъ котораго она лежала въ то утро, когда онъ отправлялся на битву, гд умеръ славною смертью — за отечество.

Мы видли, какъ одинъ изъ ддушекъ Джоржа — мистеръ Осборнъ, возсдая въ своемъ покойномъ кресл, становился съ каждымъ днемъ раздражительне и угрюмй, и какъ дочь его, со своимъ прекраснымъ экипажемъ, статными лошадьми и именемъ, означеннымъ почти во всхъ спискахъ человколюбивыхъ обществъ въ Лондон, чувствовала себя боле и боле одинокою и въ добавокъ къ тому несчастною старою двою. Миссъ Джэйнъ много думала о прекрасномъ мальчик, сын ея брата. Всми силами старалась она получить позволеніе прокатиться въ своей коляск къ дому, гд жилъ Джоржъ, и въ уединенныхъ прогулкахъ своихъ въ парк она ни о чемъ боле не думала, какъ только о томъ, чтобъ встртиться съ нимъ. Сестра ея, жена банкира, удостоивала иногда посщеніемъ подругу своего дтства, въ старинномъ дом на Россель-сквер. Мистриссъ Буллокъ привозила съ собою двухъ тщедушныхъ дтей, подъ присмотромъ жеманной няньки, и сладенькимъ тономъ и картавя болтала сестр о своихъ прекрасныхъ знакомствахъ, говорила, что маленькій Фредерикъ похожъ какъ дв капли воды на лорда Клода Лоллипопа, и что ея Мери обратила на себя вниманіе баронета, когда он катались въ модномъ броаж по Рогамптону. Мистриссъ Буллокъ упрашивала Джэйнъ уговоритъ лава сдлать что нибудь для ея маленькихъ darlings. Фредерику уже ршено было поступить въ гвардію. Что до Мери, то они — мистеръ и мистриссъ Буллокъ — сами еще не знаютъ, что съ нею будетъ, если Фредерикъ сдлается старшинъ сыномъ, и когда мистеръ Буллокъ выполнитъ свое желаніе — купитъ помстье.

— Я расчитываю на васъ, моя милая, говорила мистриссъ Буллокъ.— Мн кажется. что доля моя изъ имущества папа, по всей справедливости, должна перейти къ глав дома. Прекрасная Рода Макмуллъ освободится отъ всего имнія Кастельтодди, лишь только бдный лордъ Кастльтодди умретъ, а это, кажется, случится очень скоро, потому что милордъ находится въ сильной эпилепсіи. И тогда маленькій Макдуффъ-Макнуллъ сдлается виконтомъ Кастльтодди. Оба мистеры Блюдауэры утвердили свое состояніе за маленькимъ сыномъ Фанни Блюдауэръ. Конечно, и мой darling Фредерикъ долженъ быть старшимъ сыномъ и наслдникомъ имущества обихъ фамилій, а потому…. потому, пожалуста, упроси папа перевести счеты, по прежнему, въ улицу Ломбардъ…. Я прошу тебя объ этомъ…. Неужели онъ не замчаетъ, что поступаетъ очень дурно, имя дла съ домомъ Роуди и Стомпи?…

Посл такой нжной рчи, проникнутой такимъ искусствомъ убжденія, и посл поцалуя, походившаго на прикосновеніе устрицы, мистриссъ Буллокъ собирала своихъ накрахмаленныхъ darlings и, улыбаясь, садилась въ модный экипажъ.

Но каждый визитъ этой представительницы тона становился для нея боле и боле неблагопріятне. Старикъ Осборнъ усилилъ свои счеты съ Роули и Стомпи…

Въ тотъ вечеръ, когда Джэйнъ сказала отцу, что видла его внука, старикъ хотя и не далъ ей никакого отвта, но и не обнаружилъ при этомъ ни малйшаго гнва. Уходя въ кабинетъ, онъ, довольно ласковымъ тономъ, пожелалъ дочери покойной ночи. Надо полагать, что старикъ размышлялъ о словахъ Джэйнъ и сдлалъ въ семейств Доббина нсколько освдомленіи относительно извстнаго читателю визита ея, потому что, недли дв спустя, онъ спросилъ, куда двались ея французскіе часы, съ цпочкой, которые она всегда носила при себ.

— Я купила ихъ на моя собственныя деньги, сэръ…. отвчала дочь, въ сильномъ испуг.

— Ну, такъ създите и купите другіе, точно такіе же,— а если можно, то и лучше, сказалъ старый джентльменъ и снова погрузился въ молчаніе.

Впослдствіи, миссъ Доббинъ не разъ повторяли свои просьбы передъ Амеліей о позволеніи Джоржу посщать ихъ. ‘Тетушка явно расположена къ нему — намекали он.— Можетъ быть, и ддушка согласится наконецъ на мировую’. Могла ли Амелія отказаться отъ такихъ выгодныхъ предположеній въ пользу ея сына? Конечно, нтъ. Но въ тоже самое время, какъ она соглашалась на просьбы сестеръ Уильяма, въ сердц ея рождались какая-то тяжесть и подозрніе.— Въ отсутствіи Джоржа она чувствовала безсознательное безпокойство и съ такой нжностью обнимала его при возвращеніи, какъ будто онъ избгнулъ какой нибудь опасности. Джоржх приносилъ съ собой деньги и игрушки, на которыя вдова поглядывала съ тревожнымъ чувствомъ и ревностью, и спрашивала сына, не видалъ ли онъ какого нибудь джентльмена? ‘Только стараго сэра Уильяма, который каталъ его въ своей карет, и мистера Доббина, который прибылъ домой на прекрасной гндой лошади, въ зеленомъ камзол и розовомъ шейномъ платк, съ золотой ручкой на бич, и который общалъ показать ему Лондонскую башню и взять его съ собой въ звринецъ Шюрри.’ Но въ другой разъ Джоржъ сказалъ, что ‘тамъ былъ старый джентльменъ, съ густыми бровями, въ шляп съ широкмии полями, съ огромной цпочкой и множествомъ печатей. Онъ подъхалъ туда въ то время, какъ Джоржъ катался по лугу на маленькой лошадк. Старый джентльменъ долго смотрлъ на меня. Я сказалъ ему, что меня зовутъ Норваль посл обда. Тетушка начала плакать. Она всегда плачетъ’. Въ такомъ род были донесенія Джоржа.

Амелія догадалась, что сынъ ея видлся съ своимъ ддомъ и, вслдствіе этого свиданія, съ лихорадочнымъ трепетомъ ожидала предложенія, которое, по ея предположеніямъ, должно было непремнно воспослдовать,— и не ошибалась. Дйствительно, черезъ нсколько дней оно воспослдовало. Мистеръ Осборнъ формально предлагалъ принять къ себ мальчика и сдлать его наслдникомъ имнія, предназначеннаго нкогда его отцу. Онъ положитъ мистриссъ Осборнъ пенсіонъ, который доставятъ ей возможность жить прилично. Если мистриссъ Осборнъ вздуваетъ вторично выйти замужъ, къ чему — какъ онъ, мистеръ Осборнъ, уже слышалъ — она иметъ намреніе, пенсіонъ его не отнимается. Но при этомъ должно подразумвать, что дитя будетъ постоянно находиться при его ддушк на Россель-сквер или въ другомъ мст, которое мистеру Осборну заблагоразсудится выбрать. Однакожъ, по временамъ, мальчику позволяется видться съ матерью въ ея собственной квартир. Когда Амелія получила это посланіе, или, лучше сказать, когда его прочитала ей, мистрисъ Седли не было дома, а отецъ Эмми, по обыкновенію, находился въ Сити. Мистриссъ Осборнъ, во всю жизнъ свою только три раза какіе нибудь приходила въ гнвъ, за исключеніемъ впечатлнія, произведеннаго на нее настоящимъ случаемъ — когда прикащикъ мистера Осборна явился къ ней предвозвстникомъ счастія Джорджа. Лишь только мистеръ Пой окончилъ чтеніе письма и передалъ его Амеліи, она, дрожа всмъ тломъ и раскраснвшись, встала и разорвала посланіе на мелкіе кусочки.

‘Чтобы я вторично вышла замужъ?! Чтобы я взяла деньги на промнъ сына?!.. Кто сметъ оскорблять меня подобными предложеніями?… Скажите мистеру Осборну, что это…. слишкомъ обидное для меня письмо…. Не хочу отвчать на него…. Желаю вамъ добраго утра, сэръ…. И она поклонилась мн какъ королева въ какой нибудь трагедіи’ — такъ говорилъ мистеръ Пой, принося своему матрону отвтъ мистриссъ Осборнъ.

Родители Амеліи во весь тотъ день не замтили того волненія, въ которомъ находилась ихъ дочь, а она ничего на сказала имъ о случившемся. Мистеръ и мистриссъ Седли были заняты своими собственными длами. Старый джентльменъ не оставлялъ пробовать свое счастье въ равнаго рода спекуляціахъ. Мы видли, что компаніи виноторговли и продажа каменнаго угла не удались ему. Однако, продолжая ревностно посщать Сити, мистеръ Седли придумалъ новый планъ, исполненіе котораго, по его мннію, доставляло несмтныя выгоды, и старикъ погрузился къ него, на зло увщаніемъ мистера Клаппа, остававшагося въ невдніи насчетъ того, какъ далеко зашелъ мистеръ Седли въ своемъ новомъ предпріятіи. Отецъ Эмми за правило положилъ себ никогда не говорить ни ей, ни жен о своихъ денежныхъ длахъ, такимъ образомъ, он вовсе не предвидла готовившагося имъ несчастія, до тхъ поръ, пока старый джентльменъ наконецъ не вынужденъ былъ — постепенно, впрочемъ — открыться по чистой совсти.

Счеты маленькаго хозяйства, обыкновенно очищаемые каждую недлю, первые упали въ недоимку. ‘Денежная ссуда не прибыла еще изъ Индіи’ — говорилъ старикъ съ разстроеннымъ лицомъ. Такъ какъ мистриссъ Седли регулярно выплачивала свои долги, двое изъ торговцевъ, къ которымъ бдная леди принуждена была обратиться съ просьбой объ отсрочк, чрезвычайно разсердились за ея медленность въ уплат. Одна только контрибуція Эмми, выплачиваемая безпрекословно, поддерживала семейство, какъ говорится, на полураціонахъ. Первые пять мсяцевъ прошли довольно спокойно, и старикъ но прежнему продолжалъ утшаться мыслью, что паи его возваысятся и все пойдетъ какъ нельзя лучше.

Между тмъ наступилъ конецъ полугодія, а шестьдесятъ фунтовъ все еще не являлись изъ Индіи, на помощь стсненному хозяйству нашего спекулятора. Мистриссъ Седли, начинавшая терять твердость духа, проводила время въ молчаніи или заливалась горькими слезами, вмст съ мистриссъ Клаппъ, на кухн. Мясникъ оказывался въ особенности угрюмъ, мелочной лавочникъ — настойчивъ до крайности, маленькій Джоржъ начиналъ капризничать за обдомъ,— и Амеліи, которой достаточно было кусочка хлба, не могла равнодушно переносить этого послдняго обстоятельства и для поддержанія здоровья сына изъ собственнаго кошелька покупала для него разныя легкія кушанья.

Наконецъ папа и мама Эмми передали ей одну изъ тхъ невроятныхъ исторій, какія обыкновенно разсказываются людьми въ стсненныхъ обстоятельствахъ. Однажды Амелія, получивъ деньги, намревалась сдлать изъ нихъ уплату. Ведя расчетъ деньгамъ, издержаннымъ ею до полученія пенсіона, она замтила, что хочетъ удержать небольшую часть изъ слдуемой ей въ уплату доли на заказанное для Джоржа платье.

Но мистриссъ Седли возстала противъ этого намренія, говоря, что деньги Джоза еще не высланы, что домъ находится въ весьма затруднительномъ положеніи, что Амелія, кажется, должна бы видть это между тмъ какъ она ршительно ни о чемъ не заботиться, исключая своего Джоржа. Въ отвтъ на это Эмми передала, чрезъ столъ, вс деньги, ни слова не сказавъ матери, и удалилась въ свою комнату выплакать тяжелое горе. Весь тотъ день чувствительность ея находилась въ сильномъ раздраженіи. Она принуждена была итти отказаться отъ заказаннаго платья,— милаго платья, которое она готовила Джоржу въ подарокъ къ Рождеству, и надъ покроемъ котораго нсколько разъ совтовалась съ одной своей подругой, незначительной модисткой.

Всего тяжеле для Амеліи было объявить это Джоржу, который, какъ и слдовало ожидать, поднялъ громкій плачъ. ‘У каждаго есть новенькое платье къ Рождеству. Другіе осмютъ его. Ему непремнно нужно имть новую пару. Вдь мама сама общала.’ Въ распоряженіи бдной вдовы оставались только поцалуи. Заливаясь слезами, она перештопала старое платье,— потомъ бросилась къ комоду — посмотрть, не найдется ли въ немъ что нибудь цнное, что бы можно было продать и на вырученныя деньги пріобрсть желанный новенькій нарядъ. Въ комод нашлась индйская шаль — подарокъ Доббина. Взглянувъ на нее, Амолія вспомнила, какъ, бывало, вызжала она съ матерью въ великолпный индйскій магазинъ на Людчетъ-Гилл, куда обращались леди разнаго сословія за всякаго рода сдлками. И щечки Эмми зарумянились, глаза заблистали отъ удовольствія, когда вдругъ ей пришелъ на мысль источникъ, изъ котораго оказывалось возможнымъ пріобрсть желанное платьице, и, отправляя поутру маленькаго Джоржа въ училище, мама весело улыбалась ему. Изъ ея взоровъ мальчикъ заключалъ, что ему готовится что-то хорошее.

Завернувши шаль въ носовой платокъ (другой подарокъ добраго майора), Амелія спрятала узелокъ подъ плащъ т, раскраснвшись еще съ самого утра, вышла изъ дому и направила свой путъ на Людчетъ-Гилль. Безпрестанно спотыкаясь, шла она вдоль стнъ Парка и перебгала перекрестки такъ быстро, что многіе прохожіе останавливались, глядя на ея поспшность и на прекрасныя розовыя щечки. Эмма расчитывала, какъ распорядиться деньгами, которыя дадутъ за шаль,— какимъ образомъ, кром новой пары платья, она накупитъ желанныхъ Джоржемъ книгъ, заплатитъ за полугодовое его ученье, купитъ отцу своему новый плащъ и замнитъ имъ потасканный сюртукъ. Амелія не ошибалась въ цнности подарка Доббина. Шаль была тонкой превосходной ткани. Купецъ, несмотря на то, что заплатилъ за нее двадцать гиней, расчитывалъ на огромный барышъ.

Съ такимъ богатствомъ, въ восторг бросилась мистриссъ Осборнъ въ книжный магазинъ Дартона: купила тамъ ‘Помощника родителямъ’ Сандфорда и Мертона, и восхищенная возвратилась въ наемномъ экипаж домой. Съ какимъ удовольствіемъ и тщаніемъ надписала она на заглавномъ листочк: ‘Джоржу Осборну, въ день Рождества Христова, подарокъ любящей матери.’ Книги эти я теперь еще существуютъ, вмст съ милой, драгоцнной надписью.

Эмми выходила изъ своей комнаты съ книгами въ рук, чтобъ положить ихъ въ столикъ Джоржа, гд онъ могъ найти ихъ, возвратясь изъ школы. Въ коридор встртилась она съ матерью. Вызолоченные переплеты семи хорошенькихъ книжекъ бросились въ глаза мистриссъ Седли.

— Это что? спросила она.

— Книжки для моего Джоржа, отвчала Амелія, вспыхнувъ.— Я…. я общала ихъ ему на Рождество….

— Книжки?! вскричала старуха, съ негодованіемъ: — книжки, когда въ цломъ дом нтъ куска хлба?! книжки, въ то время, когда, чтобъ поддержать васъ и вашего сына въ изобиліи, и чтобъ спасти вашего отца отъ тюрьмы, я продала вс свои бездлушки, продала шаль съ своихъ плечъ, вс ложки, только чтобъ не оскорбляли васъ лавочники и чтобъ мистеръ Клаппъ не взыскивалъ съ насъ за неаккуратный платежъ за квартиру?!.. О, Амелія! вы съ своими княжками убиваете меня, — съ вашимъ сыномъ, котораго вы губите и не хотите съ нимъ разстаться…. О, Амелія! да ниспошлетъ вамъ небо въ вашемъ Джорж боле покорнаго сына, нежели какимъ меня оно благословило…. Джозъ покидаетъ престарлаго отца…. Джоржъ, который могъ быть обезпеченъ, могъ быть богатъ…. ходитъ въ школу точно лордъ какой, съ золотыми часами и цпочкой вокругъ шеи, въ то время, какъ мой дорогой, безцнный старичекъ не иметъ шил…. шиллинга….

Истерическія слезы прервали дальнйшіе упреки мистриссъ Седли, упреки, разносившіеся по всмъ комнатамъ маленькаго дома, въ которомъ вс другія жилицы слышали почти каждое слово этого грустнаго разговора.

— О, маменька, маменька! вскричала Амелія: — вы ничего мн не говорили прежде. .. Я…. я общала эти книги. Я…. я сама продала сегодня свою шаль…. Возьмите мои деньги…. вотъ он…. возьмите у меня все, все…

И дрожащей рукой Эмми подала матери все серебро — вс гинеи — ея драгоцнныя золотыя гинеи. Но он не умстились въ рук мистриссъ Седли, и большая часть ихъ разсыпалась и покатилась по лстниц.

Возвратясь въ свою комнату, Амелія предалась сильному отчаянію. Теперь ей все открылось. Самолюбіе ея было принесено въ жертву мальчику. Черезъ эту жертву Джоржъ могъ имть богатство, званіе, воспитаніе, мсто своего отца, котораго старшій Джоржъ лишился изъ за нея же. Эмми стоило сказать только нсколько словъ, и состояніе ея покойнаго мужа было бы возстановлено, и счастіе сына обезпечено…. О, какая страшная улика заключалась въ этихъ мысляхъ для нжнаго и растерзаннаго сердца!

ГЛАВА XLVII

ДОМЪ НА ГАНТЪ-СКВЕР.

Всему міру извстно, что домъ лорда Стэйна стоитъ на Гантъ-сквер. Отъ этого сквера идетъ улица Гантъ, въ которую Ребекка явилась въ первый разъ во времена покойнаго сэра Питта Кроули. Облокотившись на ршетки и сквозь черныя деревья сквера, вы увидите нсколько мизерабльныхъ гувернантокъ и блднолицыхъ ребятишекъ, странствующихъ вокругъ и около засохшаго лужка, въ центр котораго возвышается статуя лорда Ганта, сражавшагося при Минден, въ парик съ тремя косичками, и одтаго какъ римскій императоръ. Одна сторона сквера почти вся занята домомъ лорда Стэйна, на трехъ другихъ стоятъ высокія, темныя зданія, съ узенькими отверстіями вмсто оконъ. Надо полагать, что свтъ едва-едва проникаетъ въ эти казематы, и что гостепріимство, давнымъ-давно отвадилось отъ ихъ дверей.

Но, несмотря на скучную наружность сквера, и въ него проникли мдныя дощечки съ надписями докторовъ, англійскаго и европейскаго Соединеннаго Общества и т. п. Домъ милорда Стэйна угрюмостью своей не отличался отъ другихъ. Все, что было замчательнаго въ послднемъ, заключалось въ огромной стн на лицевомъ фасад, съ грубыми колоннами, передъ большими воротами, изъ которыхъ иногда выглядывало полное и красное лицо швейцара. Надъ стной возвышались мезонинъ и окна спальни, нсколько дымовыхъ трубъ, изъ которыхъ теперь рдко показывается дымъ. Лордъ Стэйнъ въ настоящую минуту живетъ въ Неапол, предпочитая видъ залива Капри и Везувія печальному аспекту темныхъ стнъ Гантъ-сквера.

Нсколько десятковъ шаговъ отъ сквера по улиц Новая Гантъ, идущей къ Гантскимъ конюшнямъ, находится скромная калиточка, которую вамъ ни за что не отличить отъ другихъ дверей, ведущихъ въ стойлы. У этой-то калиточки — какъ сказывалъ мн всезнайка маленькій Тонъ Ивсъ, подъ руководствомъ котораго я и осматривалъ означенное мсто,— у этой-то калиточки не разъ останавливалась карета. ‘Принцъ П*** входилъ и выходилъ изъ нея — говаривалъ мн Ивсъ — Маріанна Кларкъ садилась въ немъ съ дюкомъ…..’

Эта калиточка ведетъ въ великолпные petits appartements лорда Стэйна. Одинъ изъ нихъ отдланъ слоновой костью и блымъ атласомъ,— другой — краснымъ деревомъ и чернымъ бархатомъ. Между ними есть банкетная, взятая изъ дона Саллюстія, изъ Помпеи и расписанная Козвеемъ,— маленькая отдльная кухонка, въ которой каждая кострюлька изъ серебра и вс прочія принадлежности изъ чистаго золота. Въ этой самой кухонк орлеанскій Egalit жарилъ куропатокъ, въ ту ночь, когда онъ и маркизъ Стэйнъ выиграли сто тысячъ фунтовъ у великихъ особъ въ Омбр. Половина изъ этихъ денегъ ушла на французскую революцію, другая половина — на покупку маркизата и ордена Подвязки для лорда Ганта, а остатокъ…. Но этотъ остатокъ не составляетъ части нашего разсказа, слдовательно мы умолчимъ о немъ, хотя Томъ Ивсъ, который знаетъ дла каждаго, готовъ былъ разсказать мн, куда двался каждый шиллингъ лорда Стэйна, а пожалуй, и еще что нибудь побольше.

Кром лондонскаго дома, маркизъ владлъ замками и палаццами въ различныхъ частяхъ трехъ соединенныхъ королевствъ, описаніе которыхъ можно видть въ любой дорожной книг. Мы передадимъ здсь только названія ихъ: замокъ Странгбоу, съ его лсами, на берегу рки Шаноны,— замокъ Гантъ, въ Карматеншэйр, гд Ричардъ II былъ взять въ плнъ,— домъ Гантди въ Йоркшейр, гд, какъ мн сказывали, находилось двсти серебряныхъ чайныхъ чашекъ, предназначенныхъ для завтрака прізжающимъ гостямъ, со всми принадлежностями въ соотвтствующей роскоши, и наконецъ Стилбрукъ въ Гэмпшэйр — собственная ферма милорда, скромная резиденція, удивительную мебель которой вс мы помнимъ, когда она продавалась, по смерти его, также умершимъ теперь, весьма извстнымъ аукціонеромъ.

Маркиза Стэйнъ происходила отъ знаменитой древней фамиліи Кэрліоновъ, маркизовъ Камелотовъ, сохранившихъ старинную вру со времени обращенія почтеннаго друида, ихъ праотца, и которыхъ родословная заходятъ дале чмъ прибытіе Брута на ваши острова. Пендрагонъ — титулъ старшаго сына дома Стэйновъ. Сыновья носили съ незапамятныхъ временъ имена Артуровъ, Утеровъ и Карадоксовъ.

Леди Мери Кэрліонъ воспитывалась въ Парижскомъ монастыр. Супруга дофина, Марія Антуанетта, была ея крестная мать. Въ цвт красоты Мери выдали замужъ, т. е. продали, какъ говорятъ, лорду Ганту, бывшему тогда въ Париж и выигравшему огромныя суммы у брата жены его на одномъ изъ банкетовъ Филипа Орлеанскаго. Знаменитая дуэль графа Ганта съ графомъ де да Маршъ, гвардейскимъ мушкетеромъ, пажомъ и фаворитомъ королевы, приписывается общими слухами искательству пажа руки прекрасной леди Мери Кэрліонъ. Она вышла за лорда Ганта въ то время, когда графъ лежалъ больной отъ ранъ, пріхала жить въ домъ Гантъ и красовалась весьма короткое время при блестящемъ двор принца валлійскаго. Фоксъ провозглашалъ тосты за ея здоровье. Моррис и Шериданъ посвящали ей сонеты. Мальмсбири выдлывалъ передъ ней лучшіе поклоны, Вальполь находилъ ее очаровательною, Девоншэйръ только что не ревновалъ ея, между тмъ какъ леди Мери пугалась увеселеній общества, въ которое была брошена. Произведя на свтъ двухъ сыновей, она посвятила жизнь свою набожному уединенію. Не удивительно, что милордъ Стэйнъ, любившій удовольствія и всякаго рода развлеченія, часто не находился подл своей молчаливой жены.

Вышеоомянутый нами Томъ Ивсъ (надо замтить, онъ не составляетъ части нашей исторіи, мы упоминаемъ здсь о немъ потому только, что онъ зналъ почти всю лондонскую аристократію,— зналъ вс подробности и недоступныя для насъ тайны каждаго семейства) сообщилъ дальнйшія свднія относительно миледи Стэйнъ. Неизвстно только, справедливы они или нтъ.

‘Униженія — сказывалъ Томъ Ивсъ — которыя переносила эта женщина въ собственномъ своемъ дом, поистин, были ужасны. Лордъ Стэйнъ принуждалъ жену садиться за столъ съ особами, съ которыми я самъ, конечно, слъ бы отобдать, но въ общество которыхъ ни за что не допустилъ бы моей мистриссъ Ивсъ. Ну, сами посудите, что это за женщины: леди Краккенбири, мистриссъ Чиппенамъ, мадамъ де ла Крушекассе — жена французскаго секретаря (съ каждою изъ этихъ женщинъ Томъ Ивсъ, однакожъ, охотно раскланивался и раздлялъ обдъ), вообще, вс владычествующія надъ милордомъ фаворитки. Неужели вы думаете, чтобъ та женщина, фамилія которой цнитъ свое достоинство, и для которой Стэйны все равно, что вчерашній соръ, тмъ боле, что ныншніе Ганты составляютъ самую младшую отрасль старинной фамиліи,— неужели вы предполагаете (читатель долженъ помнить, что вс эти слова принадлежатъ Тому Ивсу), что маркиза Стэйнъ, надменнйшая въ Англіи женщина, съ покорностію преклонится передъ мужемъ, когда нтъ къ тому никакой причины? Вотъ то то и есть! А я вамъ скажу, что на это были причины, требующія нкоторой тайны. Но повдаю вамъ только, что во время эмиграціи явился здсь аббатъ де ла Маршъ, тотъ самый мушкетеръ-полковникъ, съ которымъ Стэйнъ дрался на дуэли до своей женитьбы,— пожалуй, скажу еще, что онъ и маркиза встртились посл продолжительной разлуки, что вскор посл того, какъ полковника застрлили въ Бретани — вроятно, это ложный слухъ — леди Стэйнъ обрекла себя той жизни, которой и теперь предана съ такимъ же рвеніемъ. Она, по прежнему, запирается каждый день въ кабинетъ… Поврьте, въ ея поведеніи скрывается какая-то тайна. Люди никогда не бываютъ такъ несчастны, пока имъ не прядется въ чемъ нибудь раскаяться, прибавлялъ Томъ Ивсъ, значительно кивая головой.— И сознайтесь сами, что женщина не была бы такъ покорна, какъ маркиза, еслибъ маркизъ не длалъ ей порядочной острастки.

Итакъ, если донесенія мистера Ивса справедливы, весьма натурально, что эта леди, при своемъ высокомъ происхожденіи, принуждена была покоряться множеству униженій и подъ спокойной наружностью скрывать немало тайныхъ печалей. Порадуемся же, читатели, подразумвая тхъ, которыхъ имена не занесены въ Красную книгу, порадуемся тому, что положеніе наше куда какъ спокойне и счастливе, нежели положеніе какого нибудь Дамокла, возлежащаго на атласныхъ подушкахъ которому все подается на чистомъ золот и у котораго надъ головой виситъ остріе меча, въ вид управителя, или наслдственной болзни, или семейной тайны, выглядывающей по временамъ какъ призракъ изъ за вышивныхъ шпалеръ и съ каждымъ днемъ готовой обнаружиться ясне и ясне.

Въ это время прошелъ какой-то вельможа. Шляпа Тома Ивса слетла съ головы, и онъ опрометью, съ низкимъ поклономъ и улыбкой, бросился къ проходившему, а это показываетъ, что и Томъ Ивсъ, въ свою очередь, зналъ свтъ, хотя въ томъ-ивсенскомъ род…. ну, да это не бда!… И, откладывая каждый шиллингъ изъ своихъ доходовъ, Томъ не имлъ никакихъ враждебныхъ отношеній къ своимъ племянникамъ и племянницамъ и въ лучшимъ себя не питалъ другого чувства, кром постояннаго и великодушнаго желанія пообдать съ ними.

Между маркизой и естественнымъ, нжнымъ влеченіемъ матери къ дтямъ находилась большая преграда — различіе вроисповданія. Самая любовь, которую она могла бы чувствовать къ своимъ дтямъ, служила только къ увеличенію несчастія и опасенія робкой леди. Пространство, раздлявшее ихъ, было роковое и непроходимое. Маркиза не могла протянуть черезъ него свои слабыя объятія и увлечь дтей съ той стороны, на которой вра ея говорила ей, что такъ нтъ для нихъ спасенія. Во время юности своихъ сыновей, лордъ Стэйнъ, какъ порядочный ученый и аматёръ-казуистъ, за длинными вечерами, наступавшими посл обда, въ деревн, не находилъ лучшаго развлеченія, какъ только наводилъ на богословскія состязанія наставника своихъ дтей, достопочтеннаго мистера Трэйла, и исповдника своей супруги, отца Мола. Онъ поперемнно восклицалъ: ‘Браво, Латимеръ! Славно сказано, Лойола!’ Лордъ Стэйнъ общалъ епископство отцу Молу, если онъ оставитъ свою вру, и божился, что употребитъ все свое вліяніе, чтобъ достать для Трэйла кардинальскую шапку, если тотъ перейдетъ въ католики. Но ни тотъ, ни другой не сдавались, и хотя чадолюбивая мать продолжала надяться, что младшій ея и любимый сынъ примирится съ ея религіозными убжденіями, но надежда набожной леди не исполнялась.

Милордъ Гантъ женился — какъ извстно всякому, кто заглядываетъ въ книгу пэровъ — на леди Бланшъ Тистльвудъ, дочери благороднаго дома Бэйракровъ, уже упомянутой нами въ этой правдивой исторіи. Крыло дома Ганта предоставлено было въ ихъ распоряженіе, глав семейства непремнно хотлось удержать за собой верховную власть. Сынъ его и наслдникъ, находясь, какъ говорится, не въ ладахъ съ женой, мало бывалъ дома и занималъ въ счетъ будущихъ благъ деньги, далеко превосходящія сумму, назначенную ему отцемъ. Маркизъ зналъ объ употребленіи каждаго шиллинга изъ долговъ сына. При плачевной кончин своей, онъ нашелъ себя обладателемъ множества обязательствъ своего наслдника, которыя онъ откупилъ и завщалъ дтямъ младшаго сына.

Такъ какъ леди Гантъ — къ огорченію милорда Ганта и восхищенію его отца — не имла дтей, лорду Джоржу Ганту предложено было возвратиться изъ Вны, гд онъ подвизался на паркетномъ и дипломатическомъ поприщ, и вступить въ брачные узы съ высокопочтенной Джоаной, единственной дочерью Джонъ-Джонса, перваго барона Гельвеллина и главы банкирскаго дома подъ фирмою Джонса, Броуна и Робинсона. Отъ этого брака произошло нсколько сыновей и дочерей, дянія которыхъ не подлежатъ нашему разсказу.

Женитьба, при первомъ своемъ начал, оказалась счастливою и благополучною. Милордъ Джоржъ Гантъ умлъ не только читать, но и писать порядочно, довольно свободно изъясняться по французски, въ добавокъ, онъ былъ однимъ изъ лучшихъ вальсёровъ во всей Европ. Взявъ въ расчетъ такіе таланты, не представлялось никакого сомннія, что маркизъ Гантъ безъ всякаго препятствія достигнетъ высшихъ должностей. Миледи, его супруга, видла, что ей суждено обращаться въ сфер придворной жизни, и что ея богатство доставитъ ей возможность съ блескомъ принимать къ себ высокихъ гостей во всхъ континентальныхъ городахъ, куда отзовутъ мужа его дипломатическія обязанности. Уже начали поговаривать о назначеніи маркиза Ганта министромъ, въ гостинниц Путешественниковъ держали пари, что онъ въ скоромъ времени будетъ посланникомъ, какъ вдругъ разнеслись слухи о чрезвычайно необыкновенномъ поведеніи милорда. На большомъ дипломатическомъ обд, данномъ однимъ изъ высшихъ сановниковъ, милордъ вскочилъ изъ за стола и объявилъ, что pt de fois gras былъ отравленъ. Онъ отправился въ отель баварскаго посольства съ бритой головой и въ одежд капуцинскаго монаха. Многіе старались убдить насъ, что тогда былъ маскарадъ, но это неправда. Прислуга перешептывалась о странности такого происшествія, содержаніемъ своимъ совпадавшаго съ исторіей, случившейся съ ддушкой маркиза. Приключеніе значитъ наслдственное….

Маркиза, возвратившись съ семействомъ своимъ въ отечество, поселилась въ томъ же дом Гантъ. Лордъ Джоржъ сдалъ свой постъ на европейскомъ материк, и въ газетахъ распубликовали, что онъ отправился въ Бразилію. Но читающая публика и вообще вс знали больше, именно — что онъ никогда и не возвращался изъ бразильской экспедиціи, никогда не умиралъ тамъ, никогда не жилъ тамъ,— однимъ словомъ, никогда не былъ тамъ. Лордъ Джоржъ нигд не былъ,— просто, пропалъ, да и только. ‘Бразилія!— говорилъ одинъ весельчакъ другому, съ лукавой улыбкой.— Знаемъ мы эту Бразилію! Это лсъ Сентъ-Джона. Ріо-Жанейро — есть въ немъ, есть хижина, окруженная четырьмя стнами: и Джоржъ Гантъ аккредитованъ смотрителю, который облачилъ его въ мантію длиннаго халата съ длинными рукавами.’ Вотъ какого рода эпитафіями люди награждаютъ другъ друга на Ярмарк Тщеславія.

Раза три въ недлю, рано утромъ, бдная мать навщала несчастнаго больного. Иногда онъ смялся, но смхъ его производилъ боле грустное впечатлніе, нежели какое произвелъ бы на васъ плачъ его. Иногда маркиза заставала блестящаго денди, дипломата внскаго конгресса за игрушками или за няньчаньемъ дтей смотрителя. Минутами Джоржъ узнавалъ мать свою и отца Мола, ея исповдника и друга, чаще же онъ забывалъ ее, забывалъ и жену свою, и дтей, и любовь, и честолюбіе, и тщеславіе. Онъ помнилъ только часъ обда и обыкновенно плакалъ, когда вино съ водой казалось ему слабо.

Бдная матъ перенесла, однакожь, это наказаніе, уже не впервые поразившее древній родъ ее. Бдствіе это нсколько разъ постигало семейство отца леди Стэйнъ. Надъ порогомъ дома Гантъ, украшеннаго графскими коронами, висло мрачное предзнаменованіе не мене мрачной судьбы.

Между тмъ дти отсутствующаго лорда щебетали и росли, вовсе не заботясь объ этомъ грустномъ предопредленіи. Сначала они говорили о своемъ отц, придумывая разные планы по поводу его возвращенія, потомъ имя умершаго въ живыхъ человка стало произноситься рже, а наконецъ и вовсе исчезло изъ памяти. Но пораженная старушка-бабушка трепетала при мысли, что и внуки ея сдлаются наслдниками какъ почестей, такъ и несчастія своего отца, и съ болзненнымъ ощущеніемъ ожидала дня, когда страшное наслдственное наказаніе поразитъ и ихъ.

Это мрачное предчувствіе посщало, въ свою очередь, и лорда Стэйна, но онъ старался затопить страшный призракъ въ мор краснаго вина и увеселеній и потерять его на время изъ виду въ разнообразіи своихъ удовольствій. Однакожь, призракъ все-таки преслдовалъ лорда Стэйна, когда онъ оставался одинъ, и съ каждымъ годомъ призракъ этотъ становился грозне и страшне. ‘Я прибралъ сына твоего въ себ — говорилъ призракъ — почемужь не взять мн и тебя? И тебя я точно также съумю запереть въ темницу, какъ и сына твоего Джоржа. Мн ничего не стоитъ завтра же поставить тебя вверхъ ногами,— и прощай тогда и удовольствія, и почести, и пиры, и красавицы, и друзья, и льстецы, и французскіе повара, и прекрасныя лошади, и дома! Въ замнъ ихъ предстоятъ теб тюрьма, тюремщикъ и соломенный матрацъ, какъ у Джоржа Ганта’. Но милордъ не страшился угрозъ призрака: у него было сильное средство, которымъ онъ во всякое время могъ отдлаться отъ своего врага.

Несмотря на великолпіе, роскошь и богатство, за высокими рзвыми дверьми дома Гантъ, съ его закоптвшими гербами и коровами, не существовало счастія, несмотря на блестящія изъ всего Лондона пиршества, нельзя сказать, чтобы на нихъ господствовали изобиліе и довольство, исключая гостей, возсдавшихъ за столомъ милорда. Еслибъ онъ не былъ такимъ знатнымъ вельможей, очень вроятно, что его посщали бы весьма немногіе: но на Ярмарк Тщеславія сплошь и рядомъ смотрятъ на заблужденія другихъ сквозь пальцы. ‘Nous regardons deux fois’ — говорила одна француженка, прежде чмъ ршалась осудить лицо, обладавшее титуломъ, подобнымъ милорду Стэйну.

‘Конечно, лордъ Стэйнъ человкъ съ дурными правилами — говорила леди Слингстонъ — но вс дутъ къ нему: и я не нахожу причины, чтобы мои дочери лишились удовольствія быть на его бал’. ‘Лорду Стэйну я обязанъ многимъ, даже можно сказать всмъ, въ своей жизни’, замчалъ достопочтенный Трейлъ: и мистриссъ Трэйлъ и его молодая леди скоре бы забыли пойти въ церковь, нежели добывать на. одномъ изъ блестящихъ собраній милорда. ‘Его мораль въ сильномъ упадк — говорилъ маленькій лордъ Соутдоунъ своей сестр — по мн до нея нтъ дла, я знаю только, что у него лучшее въ Европ силлери!’ Чтожь до сэра Питта Кроули, баронета,— сэра Питта — образца смиреномудрія,— сэра Питта, покровителя всхъ митинговъ миссіонерства,— о, что до него, то онъ, ни на минуту не задумывался хать къ лорду Стэйну.

— Тамъ, гд ты встртишь такихъ лицъ, какъ, напримръ, епископа Трайла и графиню Слингстонъ, будь уврена, мой другъ, говаривалъ баронетъ своей жен: — что мы ни въ какомъ случа не будемъ скомпрометированы. Лордъ Стэйнъ своимъ великимъ саномъ поставилъ себя въ такое положеніе, что можетъ повелвать людьми нашего сословія. Замть, мой другъ, что лордъ-лейтенантъ графства — великая особа и человкъ, заслуживающій глубочайшаго уваженія. Кром того, Джоржъ Гантъ и и находились одно время въ короткой дружб. Онъ былъ моимъ помощникомъ при пумперниккельскомъ посольств.

Короче сказать, каждый посщалъ этого великаго человка, каждый, кого только просили, также точно, какъ и вы мой добрый читатель (пожалуста, не говорите: нтъ!), и я, пишущій, не отказались бы отъ посщенія милорда, еслибъ намъ прислали приглашеніе.

ГЛАВА XLVIII.

ЧИТАТЕЛЬ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ИЗБРАННОМУ ОБЩЕСТВУ.

Наконецъ радушію и вниманію Ребекки къ старшему брату ея мужа суждено было увнчаться достойной наградой, которая хотя и не заключала въ себ ничего существеннаго, но для соисканія которой наша маленькая женщина употребляла вс свои усилія и пріобртеніе ея ставила выше всхъ положительныхъ благъ на свт. Если Ребекка не имла особеннаго влеченія вести добродтельную жизнь, по крайней мр ей хотлось казаться добродтельною: а намъ извстно, что ни одна леди подобнаго ей рода не будетъ наслаждаться этимъ удовольствіемъ, пока не наднетъ шлейфа и перьевъ и не представится въ самомъ высшемъ обществ. Это представленіе навсегда остается для нея врнымъ ручательствомъ ея добродтели. Мы знаемъ одинъ карантинный порядокъ, по которому вс товары или письма, окуренныя хлориномъ и спрыснутыя душистымъ уксусомъ, признаются очищенными и совершенно неопасными: такъ и леди, которой репутація сомнительна и въ нкоторыхъ случаяхъ заразительна коль скоро пройдетъ сквозь всю предохранительную и очищающую ордалію представленія въ высшее общество, является очищенною и безпорочною.

Надо признаться, что миледи Бэйракръ, миледи Туфто, мистриссъ Бютъ Кроули и другія леди, имвшія какое либо отношеніе къ мистриссъ Кроули не разъ вскрикивали: ‘фи! какъ это можно!’ при мысли, что эта авантюристка добилась наконецъ желанной цли. Впрочемъ, он утшали себя тмъ, что еслибъ жива была миледи Ш….. царица всхъ аристократическихъ гостиныхъ, то она не допустила бы себя до такого униженія, а Ребекка не подумала бы пуститься на такую дерзость. Бекки же между тмъ продолжала длать свое дло. И въ ея жизни наступилъ тотъ счастливый день, когда ей приходилось представиться на балъ — блестящій балъ, подобнаго которому по блеску, роскоши, величеству, пышности, а боле всего — по знаменитости лица, дававшаго его, не помнитъ никто изъ нашихъ старожиловъ. Ребекк казалось въ этотъ день, будто она вступаетъ въ мсто, котораго душа ея алкала и день и ночь. Леди Джэйнъ, кроткая и добродушная ея невстка, замнила въ этомъ случа крестную мать. Въ назначенный день, сэръ Питтъ и его жена, въ своей большой фамильной карет, только что отдланной, подъхали въ маленькому домику въ улиц Курзонъ, къ величайшему изумленію Раггльса, звавшаго въ своей зеленной лавочк и разинувшаго рогъ при вид прекрасныхъ перьевъ внутри кареты и огромныхъ букетовъ живыхъ цвтовъ въ петлицахъ новенькихъ ливрей лакеевъ.

Сэръ Питтъ, въ блестящемъ мундир, выпрыгнувъ изъ кареты, вошелъ въ знакомый намъ домикъ. Рауди стоялъ у окна и, улыбаясь, кивалъ своей милой тетушк. Спустя нсколько минутъ, сэръ Питтъ вышелъ, ведя съ собой маленькую леди въ великолпныхъ перьяхъ, въ блой шали и съ подобраннымъ шлейфомъ изъ драгоцннйшей парчи. Она вошла въ карету какъ настоящая принцесса, для которой вызды на балы дло самое обыкновенное.

За ними шелъ Раудонъ, въ своей гвардейской форм, которая была уже порядочно поистаскана и черезчуръ узка для его тучной фигуры. Ему предстояло слдовать за супругой и баронетомъ въ наемномъ экипаж, но добрая до всхъ невстка не хотла допустить его до этого. Карета весьма просторна, леди не толсты, имъ можно и подержать свои шлейфы на колняхъ. Такимъ образомъ, вс четверо услись въ одномъ экипаж, чиннымъ, родственнымъ порядкомъ. Карета тронулась, быстро пронеслась по незамтнымъ улицамъ, очутилась на Пикадилли и стала въ рядъ другихъ экипажей, катившихся къ старинному каменному зданію, носившему надъ собой гербъ герцога бруншвикскаго.

Бекки чувствовала, что въ эту минуту она могла бы, изъ каретныхъ оконъ, разсыпать благословенія на проходящихъ: до такой степени была она восторженна и такъ твердо убждена въ достоинств положенія, котораго добилась-таки наконецъ. Само собой разумется, даже и наша мистриссъ Раудонъ имла свои слабости… Какъ часто случается видть каждому изъ насъ, до какой степени люди иногда гордятся своими превосходствами, которыхъ другіе и не подумаютъ замтить въ нихъ…. До какой степени, напримръ, Комугъ убжденъ въ душ своей, что онъ величайшій трагикъ въ Англіи! до какой степени простирается желаніе Броуна, знаменитаго романиста, чтобъ его считали не геніальнымъ, а фэшіонебльнымъ человкомъ! или наконецъ Робинсонъ — великій законовдцъ, нисколько не заботится о репутаціи своей въ Вестминстерскомъ зал, а считаетъ себя несравненнымъ во всемъ отечеств!… Не извинительны ли потому вс т усилія Бекки, которыя она выказывала, достигая главнйшей цли своей жизни — быть почтенной, всми уважаемой женщиной. Мы говорили уже, кажется, что и у ней были минуты, когда она считала себя прекрасной леди, забывая между тмъ, что дома у нея нтъ ни гроша денегъ, что у воротъ стоятъ докучливые кредиторы, что у нея нтъ средствъ приласкать торговцевъ,— короче сказать, нтъ куска земли, на который она могла бы ступить свободно. Занявъ въ карет мсто, Бекки приняла на себя такой величественный, самодовольный, свободный видъ, что даже леди Джэйнъ невольно засмялась. При вход въ парадныя комнаты, полковница Кроули такъ ловко вздернула свою головку, что это кому угодно, право, шло бы какъ нельзя лучше….

Мы не станемъ входить въ подробности бальнаго наряда Бекки, не станемъ описывать ея очаровательной, безъискуственной наружности, убжденные, что въ исполненіи такого подвига понадобились бы намъ сравненія, которыми (скажемъ въ скобкахъ, эта неосторожная замашка водится за всми романистами, и ее надо бы давнымъ-давно отбросить, или, по крайней мр, брать примръ съ меня, избгая ея какъ можно чаще)…. да, такъ этими сравненіями мы невольно могли бы оскорбить тхъ дамъ (и даже только желающихъ быть прекрасными и употребляющихъ для того вспомогательныя средства), которыя ни въ какомъ отношеніи не могли бы сравниться съ нашей Бекки. Скажемъ только, что цвтъ лица мистриссъ Раудонъ былъ очарователенъ, а одежда, которую ныншнія леди Ярмарки Тщеславія единодушно провозгласили бы самымъ глупымъ, самымъ пошлымъ, устарлымъ нарядомъ,— а ея одежда, говоримъ мы, была также плнительна въ ея глазахъ и въ глазахъ всей публики, подвизавшейся на Ярмарк Тщеславія назадъ тому лтъ двадцать-пять, какъ и самый блестящій костюмъ знаменитйшей красавицы новйшаго времени. Въ ту пору бальный нарядъ Бекки общимъ голосомъ признанъ былъ превосходнымъ. Даже добрая леди Джэйнъ, глядя на свою родственницу, узнала всю силу эффекта, произведеннаго имъ, и согласилась въ душ своей, что она куда какъ далека отъ мистриссъ Бекки въ притязаніяхъ на вкусъ.

Но леди Джейнъ не вдала, сколько заботъ, мысли и генія расточала полковница Кроули на одежду, предназначаемую къ балу. Изящный вкусъ Реббекки могъ поспорить со вкусомъ какой угодно европейской модистки, и способность мистриссъ Раудонъ примнять этотъ вкусъ къ длу для леди Джэйнъ оказывалась ршительно недосягаемою. Великолпная парча и роскошь кружевъ Бекки сильно поразили ея невстку.

— Милая мистриссъ Кроули, мн кажется, что эти кружева чего нибудь да стоютъ, сказала она, поглядывая за свои, не столько превосходныя.

За тмъ, разсматривая качество парчи, составлявшей часть наряда мистриссъ Раудонъ, леди Джэйнъ сильно хотлось высказать, что она не могла достать себ такой удивительной матеріи, но удержалась, боясь оскорбить этимъ свою невстку.

О если бы супруга баронета обладала даромъ всевднія, я увренъ, кроткій нравъ ея не выдержалъ бы, и она высказала бы Ребекк все, что знала. Дло вотъ въ чемъ: мистриссъ Раудонъ, приводя въ порядокъ фамильный домъ своей родственницы, нашла случайно, въ старыхъ гардеробахъ, кусокъ парчи и кружевъ и преспокойно перенесла эти ничтожные предметы, какъ собственность покойныхъ леди, въ свой домъ: ей показалось, что они когда нибудь да пригодятся для ея бдной маленькой персоны. Бриггсъ видла, какъ Бекки брала ихъ, но ни слова не сказала ей въ ту пору, ни слова не проговорила и впослдствіи. Въ этомъ случа, я полагаю, она вполн сочувствовала мистриссъ Раудонъ, что водится почти за всми женщинами, имющими полное право за званіе честныхъ.

А брильянты?…

— Бекки! откуда ваялись у тебя эти брильянты? спрашивалъ ее мужъ, любуясь драгоцнными камнями, которые онъ видлъ на ней первый разъ и которые блистали въ ушахъ ея и на ше съ игривымъ блескомъ и въ изобиліи.

Бекки покраснла немного и съ минуту довольно строго посмотрла на своего любопытнаго супруга. Питтъ Кроули также вспыхнулъ и поглядлъ въ окно. Ему извстно было, откуда взялись брильянты, а нкоторые изъ нихъ онъ самъ подарилъ полковниц Кроули,— подарилъ и драгоцнную алмазную брошку, скрплявшую жемчужное ожерелье. Баронетъ забылъ только извстить объ этомъ подарк свою супругу.

Ребекка взглянула на мужа, потомъ на сэра Питта, съ видомъ лукаваго тріумфа, въ которомъ ясно говорилось послднему: ‘другъ мой! неужели вы думаете, что я измню вамъ? ‘

— Догадайся, сказала она мужу.— Ну, ну, догадайся, мой глупенькій! продолжала она.— Какъ ты думаешь, гд достала я вс эти брильянты, исключая вотъ этой брошки, которую подарилъ мн нашъ неоцненный другъ? Впрочемъ, гд теб догадаться! я сама скажу. Я взяла ихъ на прокатъ у мистера Полоніуса, въ улиц Ковентри. Неужли ты полагаешь, что вс драгоцнные камни, которые являются на пышный балъ, составляютъ собственность того, кто ихъ надваетъ?…. Вотъ, напримръ, у леди Джэйнъ — дло другое: я знаю очень хорошо, что они ея собственные и далеко превосходне моихъ.

— Это наши фамильные брильянты, прибавилъ сэръ Питтъ, снова чувствуя себя въ неловкомъ положеніи.

Въ этомъ семейномъ разговор карета подкатилась къ мсту назначенія.

Брильянты, возбудившіе въ душ Раудона восхищеніе, никогда не принадлежали мистеру Полоніусу, и означенный джентльменъ никогда не требовалъ ихъ возвращенія: они скрылись въ тайное хранилище — старинное бюро, которое Амелія Седли, годы и годы назадъ тому, подарила своей маленькой подруг, и въ которомъ Бекки хранила множество полезныхъ и, можетъ быть, драгоцнныхъ вещицъ, невдомыхъ мужу. Ничего не знать, или знать, да очень мало — составляетъ отличительное свойство нкоторыхъ мужей, скрывать и прятать — это въ натур многихъ женщинъ. О, леди, леди какое множество тайныхъ счетовъ отъ модистокъ хранится у васъ! Какое множество нарядовъ и браслетокъ, которыхъ вы не смете показывать, а если, надваете, то вс дрожите,— дрожите и награждаете улыбками мужей, которые не въ состояніи отличить стараго бархатнаго платья отъ новаго, не понимаютъ разницы между прошлогодней брошкой и новомодной, не знаютъ цнности жолтаго кружевного шарфа, который выглядитъ составленнымъ изъ лоскутковъ, а между тмъ стоитъ сорокъ гиней,— не вдаютъ и того, что мадамъ Бобино каждую недлю присылаетъ къ вамъ леди, докучливыя письма, съ требованіемъ платежа долгу!

Итакъ, Раудонъ Кроули ничего не зналъ ни о брильянтовыхъ сережкахъ, ни о драгоцнной брошк, украшавшей лебединую грудь его супруги, одинъ только лордъ Стэйнъ, бывшій здсь на своемъ мст и обнаруживавшій особенное вниманіе къ нашей маленькой женщин,— одинъ только онъ имлъ свднія о томъ, откуда взялись эти брильянты и кто покупалъ ихъ.

Кланяясь Ребекк, милордъ улыбался и прочиталъ ей нсколько строфъ изъ нашего любимаго поэта, выхвалявшаго брильянты нкоей Белинды,— брильянты такого достоинства, что ‘вс евреи цаловали бы’ ихъ и неврные обожали.

— Надюсь, милордъ, вы не принадлежите къ числу послднихъ, замтила на это Бекки, кивая своей головкой.

И многія леди вокругъ нихъ заговорили и зашептались, многіе джентльмены помнялись выразительными взглядами и тоже зашептались: каждый изъ нихъ ясно видлъ, какое вниманіе изливалось этимъ нобльменомъ на нашу маленькую авантюристику.

Каковы были слдствія свиданія Ребекки Кроули, бывшей некогда Ребеккой Шарпъ, и съ важнымъ хозяиномъ дома, дававшимъ балъ, наше неопытное перо не ршается приступить къ описанію ихъ. Ослпленные блескомъ, глаза закрываются при этой величественной мысли. Скажемъ только, что посл этого свиданія во всемъ Лондон не нашлось бы сердца преданне Бекки. Имя знаменитаго хозяина-вельможи не сходило съ устъ ея, ей представлялся онъ очаровательнйшимъ изъ мужчинъ. Бекки заказала лучшему въ Лондон мастеру портретъ его и вставила его въ драгоцнную маленькую брошку…. Да, милые и добрые мои читатели, Бекки достигла своей цли. О, еслибъ вы знали, сколько у нея, съ минуты появленія на балъ, вертлось въ маленькой головк новыхъ плановъ замысловъ къ дальнйшимъ подвигамъ! Кто знаетъ, что ожидало ее въ будущемъ, съ ея изобртательнымъ умомъ? Можетъ быть, маленькая женщина воображала современенъ разъиграть роль Ментенонъ или Помпадуръ.

Но лучшее изъ всхъ удовольствій для Ребекки, посл представленія ея въ общество, составляло для нея превращеніе въ добродтель. У Бекки было нсколько знакомыхъ, надо сознаться, не пользовавшихся отличной репутаціей на ‘Ярмарк Тщеславія’. Превратившись въ добродтельную женщину, мистриссъ Раудонъ не хотла имть съ ними никакихъ сношеній: не обратила, напримръ, вниманія на привтствіе леди Краккенбири въ Опер, и при встрч съ мистриссъ Вашингтонъ-Вайтъ отвернулась.

— Каждый долженъ показывать изъ себя то, что онъ есть, и каждый обязанъ знать свое мсто, говорила Бекки.— Не должно имть сношеній съ людьми сомнительнаго поведенія. Я отъ всей души жалю леди Краккенбири и не спорю, что мистриссъ Вашингтонъ-Вайтъ весьма добродушная женщина. Если вамъ угодно, вы можете обдать съ ними. Но я не должна и не хочу! И, ради Бога, скажите Смиту, что меня нтъ дома, если кто нибудь изъ нихъ задетъ.

На другой день посл бала, подробности костюма Бекки были выставлены во всхъ газетахъ. Ничто не ускользнуло отъ описанія, начиная со страусовыхъ перьевъ на головк до атласнаго башмачка на ножк. Мистриссъ Краккенбири читала эту статейку съ горечью въ душ и разсуждала съ подругами своими о томъ важномъ тон, который приняла Ребекка. Мистриссъ Бютъ Кроули и ея молоденькія леди также получили этотъ нумеръ Morning Post и, нисколько не стсняясь, предались изліянію душевнаго негодованія.

— Еслибъ у тебя были блокурые волосы на голов, зеленые глаза во лбу, и была бы ты дочь француженки, плясуньи по канату, говорила мистриссъ Бютъ старшей дочери, весьма смуглой, коротенькой и курносой молодой леди, — и ты имла бы у себя драгоцнные брильянты, и ты была бы представлена ко двору кузиной, своей леди Джэйнъ. Но, къ несчастію, ты, бдное дитя мое, не боле какъ дочь благородныхъ родителей. Въ твоихъ жилахъ течетъ лучшая кровь Англіи, и ты взросла въ добрыхъ правилахъ, и въ душ твоей утверждено благочестіе…. Я сама — жена младшаго брата баронета, но и то не осмлилась бы подумать хать ко двору, да и другой никто не ршился бы, еслибъ жива была наша добрая королева Шарлотта.

Подобными словами утшала себя наша достойная ректорша, а дочери ея вздыхали между тмъ и ночи на пролетъ просиживали за книгой ‘Перы Англіи.’

——

Спустя нсколько дней посл знаменитаго представленія ко двору, добродтельная Бекки удостоилась другой великой и чрезвычайной почести. Къ дверямъ дома полковника Раудона Кроули подъхала карста леди Стэйнъ, и лакей, вмсто того, чтобъ громко застучать бронзовой ручкой, какъ длывалось обыкновенно, подошелъ тихо и передалъ дв карточки съ выгравированными именами маркизы Стэйнъ и графини Гантъ. Еслибъ эти кусочки весьма обыкновенной лощеной бумаги были превосходныя картинки, или еслибъ на нихъ намотано было по сту аршинъ дорогихъ кружевъ, и стоили бы он двсти гиней, то и тогда Бекки не ощущала бы такого удовольствія, какое испытывала она теперь. Вы можете быть уврены, что карточки заняли почетнйшее мсто въ китайской ваз на стол гостиной, гд хранились визитные билетики всхъ посщавшихъ Ребекку. О, Боже! Боже! что сталось съ карточками мистриссъ Вашингтонъ-Вайтъ и леди Краккенбири, при полученіи которыхъ, нсколько мсяцевъ тому назадъ, наша маленькая подруга была вн себя отъ радости и которыми она — хитрое созданіе — такъ гордилась? Увы! какъ скоро появились эти величественныя, вющія придворнымъ ароматомъ карточки, вс прежнія, какъ будто пристыженныя, опустились на самый низъ.

Стэйнъ! Бэйракры! и Кэрліоны! мы вполн можемъ быть уврены, что Бекки и Бриггсъ пересмотрли и пересмотрли эти имена въ книг ‘Перовъ’ и прослдили благородный родъ ихъ по всмъ малйшимъ отпрыскамъ родословнаго древа.

Часа два спустя, захалъ и милордъ Стэйнъ. Осмотрвшись вокругъ и переглядя все, по своему обыкновенію, нашелъ онъ визитные билетики новыхъ постителей чинно разложенными и оскалилъ зубы: этимъ у стараго циника выражалось всякое наивное обнаруженіе человческой слабости. Бекки тотчасъ же спустилась къ нему. Въ какое бы время ни ожидала эта молоденькая леди прибытія милорда, туалетъ ея всегда находился въ порядк, волосы убраны какъ слдуетъ, мушуары, переднички, шарфы, маленькія сафьянныя туфли и другія женскія бездлушки отличались безъукоризненной исправностью, и полковница Кроули, въ пріятной и свободной поз, садилась на диванъ совершенно готовая принять великаго гостя….

Ребекка нашла милорда у китайской вазы, улыбавшагося знакомой ей улыбкой. Когда важный человкъ. взглянулъ на мистриссъ Раудонъ, она немного покраснла.

— Благодарю васъ, Mon Seigneor, сказала Бекки.— Вы, кажется, уже видли, что ваши леди были здсь…. О, какъ вы добры! я никакъ не могла сама пріхать прежде…. вотъ и теперь возилась на кухн — приготовляла пуддингъ.

— Знаю, знаю… подъзжая къ вашему дому, я видлъ это сквозь подвальныя ршотки, отвчалъ старый джентльменъ.

— Вы всегда все знаете, замтила Бекки.

— Ну, все не все, а многое знаю, моя хорошенькая леди, сказалъ он добродушно.— О, вы плутовка! я слышалъ вашъ голосъ сію минуту въ комнат наверху: вроятно, вы немножко румянили ваши течки…. Дайте, пожалуста, вашихъ румянъ жен моей: у нея очень дурной цвтъ лица….

— Милордъ! вы судите обо мн слишкомъ жестоко, возразила мистриссъ Раудонъ жалобнымъ тономъ и въ ту же минуту стала вытирать платкомъ свои щечки, желая доказать, что въ розовомъ цвт ихъ вовсе не участвовали косметическія средства, но что это природный румянецъ, и къ тому же еще румянецъ скромности. Кто можетъ возражать противъ такого убжденія?… Впрочемъ, я знаю такія румяна, которыя ни за что не сходятъ на носовой платокъ и бываютъ иногда такъ хороши, что не портятся даже отъ самыхъ горькихъ слезъ.

— Такъ вы непремнно хотите сдлаться прекрасною леди, спросилъ милордъ, повертывая карточку жены въ своихъ рукахъ.— Да вы, просто, мучите мою бдную старую жизнь своимъ желаніемъ вступать въ свтъ!… Знаете ли, глупенькая, вдь ваша не будетъ вн опасности? Вы не принимаете въ расчетъ, что у васъ нтъ денегъ.

— У насъ нтъ денегъ — это правда, но вы дадите намъ хорошее мсто, возразила Ребекка со всевозможной поспшностью.

— У васъ нтъ денегъ, а вы хотите тянуться за тми, кто не знаетъ имъ счету. Вы, бдный маленькій горшечекъ, отваживаетесь плыть внизъ по теченію вмст съ мдными котлами Впрочемъ, удивляться нечему: вс женщины похожи одна на другую. Каждая изъ нихъ стремится къ тому, что не стоитъ пріобртенія…. Да, кстати! вчера я обдалъ съ вашимъ новымъ фаворитомъ, у насъ была славная шея баранины и зелень. Я часто предпочитаю обдъ изъ зелени какому нибудь блюду изъ откормленнаго быка. Надюсь, вы прідете въ домъ Гантъ. Вы не успокоите старика, пока не побываете у насъ. Конечно, у насъ и въ половину не найдете удовольствія противъ здшняго. Вы соскучитесь, я увренъ. Я самъ скучаю. Юморъ моей жены можно сравнить съ юморомъ леди Макбетъ, а радость и веселье моихъ дочерей — съ Реганой и Гонерилой…. Я не осмливаюсь заснуть въ мст, которое они изволятъ называть моей опочивальной. Постель какъ балдахинъ,— картины — наводятъ ужасъ…. На будущей недл васъ пригласятъ къ обду. И gare aux femmes, смотрите же! О, я воображаю, какъ нападетъ на васъ весь женскій полъ!…

Такая длинная рчь казалась особенно длинна для такого человка, какъ лордъ Стэйнъ, который не имлъ привычки говорить много.

Бриггсъ поглядывала между тмъ изъ ея рабочаго столика въ отдаленной комнат и испустила наконецъ тяжкій вздохъ, услышавъ, какъ опрометчиво знатный маркизъ относился объ ея пол.

— Если вы не выгоните этой нестерпимой овчарки, сказалъ лордъ Стэйнъ, бросая на компаньонку, черезъ плечо свое, дикій взглядъ: — если вы не выгоните ея, я отравлю ее.

— Ну, этого вамъ не удастся сдлать: я всегда даю обдъ моей собачк изъ своей тарелки, возразила Ребекка, злобно захохотавъ.

Потомъ она нсколько секундъ любовалась безпокойствомъ милорда, возненавидвшаго Бриггсъ, безсознательно прерывавшую его tte—tte съ миленькой полковницей. Наконецъ мистриссъ Кроули, сжалившись надъ своимъ обожателемъ, подозвала Бриггсъ и, выхваливъ ей всю прелесть погоды, отдала приказаніе итти прогуляться съ Раули.

— Я не могу отпустить ее, хотя бы и хотла, замтила Бекки, лишь только Бриггсъ вышла.

Говоря это, полковница Кроули старалась придать выраженію своихъ словъ какъ можно боле грусти. Глазки ея увлажились слезами, и она повернула свою головку въ сторону.

— Что же такъ печалитъ васъ? неужели жалованье, которое вы должны Бриггсъ? спросилъ сэръ съ усмшкой.

— Хуже этого, отвчала Бекки, не подымая глазъ: — я раззорила, я погубила ее.

— Раззорили?! такъ отчегожь вы не выгоните ея? спросилъ джентльменъ

— Такъ поступать могутъ одни только мужчины, замтила мистриссъ Раудонъ.— Женщины еще не такъ дурны и злы, какъ вы предполагаете. Въ прошломъ году, когда мы находились въ страшной крайности, Бриггсъ отдала намъ все, что только имла. Она не оставитъ насъ, пока мы сами не раззоримся совершенно, а это, повидимому, не за горами. Она не оставитъ насъ, пока мы не выплатимъ ея до послдняго гроша.

— Скажите же наконецъ, какъ велика эта сумма? спросилъ паръ.

Бекки не замедлила отвтомъ. Расчитавъ на обширность средствъ милорда, она назначила не только ту сумму, которую заняла у Бриггсъ, но и прибавила къ ней чуть ли не вдвое больше, что заставило лорда Стэйна произнести коротенькое, во энергическое выраженіе гнва. Ребекка опустила головку свою еще ниже и горько заплакала.

— Я не могла обойтись безъ этого займа. Мн была крайняя необходимость. Я не смю сказать моему мужу: онъ жестоко наказалъ бы меня, еслибъ я открыла ему эту тайну. Я и хранила ее это всхъ, исключая васъ…. Впрочемъ, вы сами вынудили у меня призванье…. Ахъ, что я стану длать, лордъ Стэйнъ!… О, я очень, очень несчастна!..

Лордъ Стэйнъ, ни слова не отвчая, безъ милосердія грызъ ногти. Наконецъ онъ нахлобучилъ шляпу и опрометью бросился изъ комнаты. Ребекка не перемняла своего трогательнаго положенія, пока не захлопнулась за милордомъ дверь и не укатился его экипажъ. Тогда только она встала, и въ ея зелененькихъ глазахъ заблистало странное выраженіе побдительной злобы. И когда мистриссъ Раудонъ садилась за работу, съ ней длались припадки истерическаго смху, за фортепьяно Бекки проиграла самыя восторженныя фантазіи, при чемъ проходящіе мимо оковъ останавливались и слушали блестящее выполненіе ея радости на клавишахъ.

Въ тотъ же вечеръ Ребекка получила дв записки изъ дому Гантъ. Одна содержала въ себ приглашеніе въ обду отъ лорда и леди Ста и въ, другая — лоскутокъ сренькой бумажки съ подписью лорда Стэйна и адресомъ на имя банкирскаго дома Джонса, Броуна и Робинсона въ Ломбардской улиц.

Раза три, въ ту ночь, полковникъ Кроули слышалъ, какъ супруга его смялась во сн. На требованіе объясненія такой веселой настроенности духа, Ребекка отвчала, что ее приводила въ восхищеніе мысль о предстоящемъ обд въ дом Гантъ. На самомъ же дл полковницу занимали совсмъ другія мысли. Должна ли она уплатить старой Бриггсъ свой долгъ и потомъ раскланяться съ ней? Должна ли она удивить Раггльса, расчитавшись съ нимъ? Бекки перевертывала вс эти мысли на подушк и на слдующій день, когда Раудонъ отправился съ утреннимъ визитомъ въ свой клубъ, мистриссъ Кроули — въ скромномъ платьиц и подъ вуалью — полетла, въ наемной коляск, въ Сити и, сравнявшись съ конторой Джонса и Робинсона, предъявила свои документъ. Въ отвтъ ее спросили только: ‘какими деньгами хочетъ она получить?’

Ребекка скромно промолвила, что ей хотлось бы имть мелкихъ ассигнацій на сто-пятьдесятъ фунтовъ, а на остальное получить одну большую ассигнацію. Прозжая мимо церкви св. Павла, мистриссъ Раудонъ остановилась, купила превосходное шолковое платье для Бриггсъ, которое и подарила простоватой старой дв съ нжнымъ поцалуемъ и ласковыми выраженіями.

Посл того она отправилась къ мистеру Раггльсу, съ любовью распросила объ его дтяхъ и дала ему пятьдесятъ фунтовъ. Навстивъ за тмъ каретника, дававшаго ей на прокатъ экипажи, Ребекка и его удовлетворила таковой же суммой.

— Я полагаю, Спавинъ, что это послужитъ теб урокомъ, замтила она: — и что на слдующій придворный балъ братъ мой, сэръ Питтъ, по необходимости возьметъ насъ въ свою карету, потому что моя никуда не годится.

Кажется, при этомъ послднемъ бал произошелъ маленькій раздоръ, вслдствіе униженія, которое испыталъ полковникъ, принужденный явиться ко двору въ наемномъ каб.

Посл всхъ этихъ распоряженій, Бекки сдлала визитъ старинному бюро, который Амелія Седли подарила ей годы и годы назадъ тому, и который заключалъ въ себ множество полезныхъ и драгоцнныхъ вещицъ. Въ это тайное хранилище мистриссъ Раудонъ положила большую ассигнацію, выданную ей изъ конторы Джонса, Броуна и Робинсона.

ГЛАВА XLIX.
ОБДЪ ИЗЪ ТРЕХЪ ПЕРЕМНЪ И ДЕСЕРТА.

Въ одно прекрасное утро, леди дома Гантъ собрались за завтракомъ. Лордъ Стэйнъ, который, надо замтить, пилъ свой шоколадъ всегда наедин, рдко безпокоилъ своимъ присутствіемъ женскую половину, видался съ нею только въ торжественные дни, или при нечаянной встрч въ зал или въ Опер, когда ему приходила охота лорнировать изъ креселъ ложи перваго яруса,— лордъ Стэйнъ въ это утро самъ присутствовалъ между собравшимися къ чаю леди и дтьми и производилъ жаркую баталію по поводу Ребекки.

— Миледи Стэйнъ, сказалъ онъ: — я желалъ бы видть карточку вашего обденнаго стола въ пятницу, хотлъ бы также, чтобъ вы написали приглашеніе полковнику и мистриссъ Кроули.

— Пусть Бланшъ напишетъ, замтила леди Стэйнъ, затрепетавъ.— Пусть леди Гантъ напишетъ, повторила она.

— Я не хочу писать къ такимъ людямъ, возразила леди Гантъ — высокая, статная дама, которая, говоря эти слова, то поднимала, то опускала свои глаза, между тмъ какъ милордъ кидалъ суровые взгляды.

— Вышлите дтей изъ комнаты!… Пошли вонъ! вскричалъ онъ, дернувъ за звонокъ.

Перепуганные ребятишки удалились, за ними послдовала было и мать, но ее остановили.

— А вы куда? Останьтесь здсь!— Миледи Стэйнъ! продолжалъ лордъ:— еще разъ спрашиваю васъ, будете ли вы такъ добры, чтобъ подойти къ бюро и написать приглашеніе къ обду въ будущую пятницу?

— Милордъ! конечно, вы набавите меня отъ присутствія за этимъ обдомъ? спросила леди Гантъ.— Я уду домой.

— О, я отъ души желаю, чтобы вы ухали и остались тамъ навсегда. Вы найдете дома весьма пріятное общество, состоящее изъ управляющихъ Бэйракра, и освободите меня отъ безпрестанной ссуды денегъ вашимъ родственникамъ, и отъ вашихъ несносныхъ трагическихъ манеръ?… Кто вы такая, что позволяете себ повелвать въ моемъ дом? У васъ нтъ денегъ. У васъ нтъ мозгу. Вы надоли дому Гантъ… Изъ всего семейства одна только жена Джоржа можетъ еще переносить васъ, только она одна не желаетъ вашей смерти… А умрите вы, сынъ мой снова женился бы….

— Признаюсь вамъ, я давно предаю умереть, сказала миледи, то слезами и гнвомъ.

— Позвольте замтить, вы пересаливаете.— Вотъ и жена моя — ужь какихъ, кажется, правилъ женщина, какъ всякому извстно, во всю свою жизнь ни на волосъ не сдлавшая чего нибудь дурного,— и та не находитъ никакого препятствія принять у себя въ дом моего молодого друга, мистриссъ Кроули. Миледи Стэйнъ весьма хорошо знаетъ, что наружность бываетъ иногда противъ самыхъ лучшихъ женщинъ, и что очень часто распускаютъ о нихъ самые ложные слухи. Не прикажете ли, сударыня, разсказать вамъ нсколько анекдотцевъ о миледи Бейракръ вашей матушк?…

— Вы можете обижать меня, если только это доставляетъ вамъ удовольствіе, можете наносить мн самые сильные удары, сказала леди Гантъ.

— Милая моя Бланшъ, возразилъ на это милордъ: — я джентльменъ и никогда не накладываю руки своей за женщину, исключи только тхъ случаевъ, когда изъявляю имъ любезность.— Мн хотлось только исправить нкоторыя маленькія ошибки въ вашемъ характер. Вы, женщины, бываете слишкомъ горды, въ васъ нтъ насколько смиренномудрія, покорности, какъ говоритъ обыкновенно отецъ Молъ. Душа моя, не важничайте много, вы всегда должны быть кротки и смиренны. Леди Стэйнъ знаетъ очень хорошо, что эта оклеветанная, простенькая, веселенькая мистриссъ Кроули совершенно невинна, невинне ея самой. Правда, характеръ мужа мистриссъ Раудонъ нехорошъ, но и не хуже, однако, характера Бэйракра, имвшаго похвальную привычку много играть, но мало платить, и который надулъ васъ въ духовномъ завщаніи и оставилъ нищею на моихъ рукахъ. Мистриссъ Кроули нельзя похвастаться своимъ происхожденіемъ, но она нисколько не хуже знаменитаго предка Фанни, перваго изъ фамиліи Джоновъ.

— Деньги, которыя я принесла съ собой въ ваше семейство, сэръ! вскричала леди Джоржъ….

— Вы купили на нихъ неопредленное преемничество, возразилъ маркизъ, весьма угрюмо.— Если Гантъ умретъ, мужу вашему достанутся вс почести, дти ваши также наслдуютъ ихъ, и кто знаетъ, что еще кром того!… Впрочемъ, это не мое дло, я прошу объ одномъ только: гордитесь, пожалуй, и будьте недоступны на высот вашего величія,— только передо иной-то не важничайте…. Чтожь касается до характера мистриссъ Кроули, то я не унижу ни себя, ни эту непорочную, во всхъ отношеніяхъ безукоризненную леди ни малйшимъ намекомъ, который нуждался бы въ чьей либо защит…. Надюсь, мистриссъ Раудонъ будетъ принята съ совершеннйшимъ съ вашей стороны радушіемъ, и что съ такимъ же гостепріимствомъ будете вы принимать и всхъ другихъ, кого только я вздумаю представить въ этотъ домъ…. Въ этотъ домъ?! ха, ха, ха! Кто хозяинъ этого дома? И что это за домъ? этотъ храмъ добродтели принадлежитъ мн…. И еслибъ мн захотлось собрать сюда Ньюгэтскую тюрьму или Бедламскій домъ сумасшедшихъ, поврьте, вс они будутъ приняты у имя какъ гости….

Что было возражать на это? Оставалось только повиноваться. Леди Гантъ написала требуемое милордомъ приглашеніе, и она и ея теща, съ уничиженными и скорбными чувствами, лично отправились передать мистриссъ Раудонъ визитныя карточки, доставившія нашей невинной женщин неизъяснимое удовольствіе.

Въ Лондон находились многія семейства, которыя охотно пожертвовали бы годовымъ доходомъ за полученіе подобной чести изъ рукъ такихъ великихъ леди. Напримръ, мистриссъ Фредерикъ Буллокъ проползла бы на колняхъ изъ улицы Мэйфеиръ до улицы Ломбардской, еслибъ только леди Стзйнъ и леди Гантъ захали въ Сити и сказали, ‘прізжайте къ намъ въ будущую пятницу’ — не на стснительное собраніе, не на одинъ изъ тхъ великихъ баловъ дома Гантъ, куда почти всякій здитъ, но на одинъ изъ тхъ семейныхъ вечеровъ, допущеніе къ которымъ составляло и особенное предпочтеніе, и особенную честь, и безпредльное блаженство.

Строгая, непорочная и прекрасная леди Гантъ пользовалась высшимъ почетомъ на Ярмарк Тщеславія. Отличная вжливость, съ какой лордъ Стэйнъ обходился съ ней, плняла каждаго, кто только наблюдалъ за нимъ, и заставляла самыхъ строгихъ критиковъ соглашаться, что онъ былъ джентльменъ въ полномъ смысл слова, и сознаваться, что сердце у милорда находилось въ настоящемъ мст.

——

Чтобы отразить нападеніе ихъ общаго врага, леди Гантъ призвали на помощь себ леди Бэйракръ. Одна и въ колясокъ леди Гантъ отправилась въ улику Гилль за матерью миледи, которой вс экипажи находились въ рукахъ управителей, а вс брильянты и гардеробъ, какъ говорятъ, были захвачены этими неумолимыми израильтянами. Замокъ Бэйракровъ принадлежалъ имъ, со всми въ немъ драгоцнными картинами, мебелями, великолпными Вандиками, благородными картинами Рейнольда, портретами Лоренса — все чопорное и пестрое, лтъ тридцать тому назадъ считавшееся, однакожъ, геніальнымъ, также — безподобная танцующая нимфа Кановы, моделью которой служила сама леди Бэйракръ, во время ея юности,— леди Бэйракръ, нкогда роскошная, сіяющая богатствомъ, почестью и красотой, а теперь беззубая, лысая старуха. Ея супругъ, изображенный въ тоже время Лоренсомъ, въ мундир полковника тистельвудскихъ гвардейцевъ, съ обнаженной саблей передъ замкомъ Бэйракровъ, былъ старый, тощій человкъ въ долгополомъ сюртук и парик Брута, шатающійся по утрамъ около гостинницы Грея и обдающій уединенно въ клубахъ. Обды Стэйна теперь не нравились ему, хотя въ молодости, когда Бэйракръ выигрывалъ, оба они вмст гонялись за удовольствіями. Стэйнъ удержался на своемъ мст. Теперь маркизъ считался вдесятеро важнйшимъ человкомъ, нежели какимъ былъ, когда носилъ титулъ лорда Ганта въ 85 году, Бэйракръ же почти исчезъ, сдлавшись старымъ, разбитымъ, раззореннымъ. Онъ столько задолжалъ милорду Стэйну, что встрча съ прежнимъ товарищемъ становилась ему въ тягость. Маркизъ, желая казаться веселымъ, любилъ съ насмшкой спрашивать миледи Гантъ, почему такъ долго отецъ ея не прізжаетъ повидаться съ ней? Вотъ уже четыре мсяца скоро, какъ онъ не кажется сюда, говаривалъ лордъ Стэйнъ.— По вексельной книг моей, видно время визитовъ Бэйракра.— О, миледи! Изъ васъ никто не знаетъ, какое утшеніе составляетъ для меня вести расчеты съ однимъ изъ тестей моихъ сыновей, въ то время, какъ другой ведетъ ихъ со мной!’

Мы не намрены, да и не идетъ какъ-то слишкомъ много распространяться о другихъ важныхъ особахъ, съ которыми Бекки имла честь встртиться при первомъ ея посщеніи высшаго общества. Такъ были принцъ петерварденскій съ своей принцессой, и владтель безчисленнаго множества стадъ, туго затянутый нобльменъ, съ широкой, воинственной грудью, на которой величественно красовался орденъ Золотого Руна.

— Взгляните на его лицо: такъ и кажется, будто онъ самъ происходитъ отъ овцы, шептала Бекки лорду Стэйну.

И въ самомъ дл, длинное, лоснящееся и блое лицо нобльмена имло чрезвычайно близкое сходство съ головой барана.

Тамъ находился и мистеръ Джонъ-Поль-Джефферсонъ Джонсъ, почетный членъ американскаго посольства и корреспондентъ нью-йоркскаго правителя. Стараясь казаться пріятнымъ собесдникомъ, во время перемны блюдъ за обдомъ, онъ обращался къ миледи Стэйнъ съ вопросомъ: понравилась ли Бразилія его дорогому другу Джоржу Ганту? Дло въ томъ, что въ Неапол онъ и Джоржъ находились въ короткой дружб и оба вмст всходили на Везувій. Мистеръ Джонс, по обязанности своей, написалъ къ правителю Нью-Йорка полный и подробный отчетъ объ обд. Онъ упомянулъ имена и титулы всхъ гостей, сдлавши біографическіе очерки главныхъ изъ нихъ,— краснорчиво описалъ наружность присутствовавшихъ дамъ, столовый сервизъ, ростъ и костюмъ лакеевъ, исчислилъ вс перемны кушанья, принадлежности буфета и приблизительную цнность серебра. На заказъ такой обдъ, по вычисленію мистера Джонса, стоилъ бы покрайней мр пятнадцать или осьмнадцать талеровъ съ персоны.— Мистеръ Джонсъ имлъ привычку посылать своихъ protgs, съ рекомендательными письмами, къ лорду Стэйну, пользуясь на это правомъ тхъ близкихъ отношеній, въ которыхъ онъ находился со своимъ неоцненнымъ другомъ, покойнымъ лордомъ,— и пришелъ въ сильное негодованіе, когда молодой, незначительный аристократъ графъ Соутдоунъ сунулся впередъ его во время шествія къ обду. ‘Только что я выступилъ впередъ и хотлъ предложить руку весьма пріятной, остроумной, фэшіонебльной, блестящей и единственной въ своемъ род мистриссъ Раудонъ Кроули — писалъ мистеръ Джонсъ въ своемъ донесеніи — какъ вдругъ этотъ молодой патрицій вмшался между мной и леди и умчалъ мою прекрасную Елену, не сказавъ ни слова въ извиненіе. Я принужденъ былъ итти въ арьергард съ полковникомъ, мужемъ леди, краснолицымъ воиномъ, отличившимся подъ Ватерлоо, гд счастіе благопріятствовало ему боле, нежели его собратьямъ по мундиру въ Новомъ Орлеан’.

Полковникъ, при появленіи своемъ въ такое пріятное общество, безпрестанно краснлъ, какъ шестнадцатилтній мальчикъ, когда надъ нимъ начнутъ подсмиваться школьныя подруги его сестры. Мы еще прежде, кажется, говорили, что Раудонъ во всю свою жизнь старался избгать общества женщинъ. Съ мужчинами въ клуб и за общимъ столомъ онъ былъ какъ дома: могъ и здить, и держать пари, и курить, и играть на бильярд съ отважнйшими изъ нихъ. Было время, правда, когда и онъ водилъ дружбу съ прекраснымъ поломъ, но этому прошло по крайней мр двадцать лтъ, да и дамы, удостоивавшіяся привязанности Раудона, принадлежали къ числу такихъ, съ которыми молодой Марло, какъ говорится въ одной комедіи, былъ фамильяренъ прежде, чмъ сталъ стыдиться присутствія миссъ Гардкастль….

За обдомъ въ дом Гантъ, полковникъ Кроули не сдлалъ на малйшаго замчанія по поводу происходившаго разговора, исключая только тхъ случаевъ разв, когда ему приходилось подтвердить, что погода очень жарка. Бекки непремнно оставила бы своего супруга дома, еслибъ только этому не препятствовали правила, по которымъ мужъ долженъ находиться подл жены, съ тмъ, чтобъ защищать робкое, трепетное маленькое созданіе, при его первомъ появленіи въ свтъ.

И при этомъ визит Ребекки высшему обществу лордъ Стайнъ выступилъ впередъ и, взявъ ее ея ручку, съ весьма вжливымъ привтомъ, представилъ мистриссъ Раудонъ, миледи Стэйнъ, другимъ миледи и ихъ дочеряхъ. Вс он отвчали. Бекки пріятнымъ реверансомъ. Старшая, изъ нихъ даже протянула руку новой знакомк — пожатіе, впрочемъ, холодное и безжизненное какъ мраморъ.

Полковница Кроули приняла эту руку, однакожъ, съ признательной покорностью и, выполняя реверансъ, который сдлалъ бы честь лучшему танцмейстеру, обратилась къ леди Стэйнъ съ замчаніемъ, что его превосходительство маркизъ съ раннихъ лтъ оказывался другомъ и покровителемъ ея отца, и что она, Бэкки, научилась почитать и уважать фамилію Стэйнъ съ юныхъ дней своего дтства,— и вотъ по какому случаю: лордъ Стайнъ однажды купилъ у покойнаго Шарпа дв картины, и признательная сиротка съ той минуты питала постоянную благодарность къ великодушному покупщику.

Когда дошла очередь до леди Бэйракръ, Ребекка и ей отдала таковое же почтеніе, отвтъ на которое заключалъ въ себ суровое достоинство и холодную важность.

— Я имла удовольствіе познакомиться съ вашимъ превосходительствомъ въ Брюссел, назадъ тому десять лтъ, сказала мистриссъ Раудонъ съ самой привлекательной манерой.— Я имла счастіе встртиться съ леди Бэйракръ у дюшессы, Ричмондъ на балу, наканун Ватерлосской битвы, продолжала она, — и очень хорошо помню какъ ваше превосходительство и миледи Бланшъ, ваша дочь, изволили сидть въ porte-cochиre въ брюссельской гостинниц, дожидаясь лошадей…. Надюсь, ваше превосходительство, брильянты, ваши уцлли? добавила полковница Кроули.

Взоры каждаго изъ присутствующихъ встртились съ взорами ихъ ближайшаго сосда. Знаменитые брильянты подпали подъ знаменитую опалу, о чемъ Бекки, безъ всякаго сомннія, не имла свдній. Раудонъ Кроули отвелъ лорда Соутдоуна въ углубленіе окна, гд и разсказалъ ему объ извстномъ читателю обращеніи леди Бэйракръ къ Ребекк за лошадьми, отъ чего лордъ потшался немало.

‘Кажется, мн нечего бояться этой женщины’ — думала Ребекка.

И точно: леди Бейракръ, обмнявшись испуганными и грозными взглядами со своей дочерью, удалилась въ столовую и тамъ, съ примрнымъ вниманіемъ, принялась расматривать какія-то картины.

Когда бесда потекла за французскомъ діалект, леди Бэйракръ и младшія леди, къ огорченію своему, открыли, что мистриссъ Кроули объясняется на немъ съ совершеннымъ знаніемъ. Иностранцы, бывшіе въ гостяхъ у лорда Стэйна, единодушно признавали, что Бекки была знатная дама, и принцъ и принцесса нсколько разъ спрашивали хозяина дома и маркизу: кто такая эта petite dame, которая такъ прекрасно говоритъ, по французски.

Наконецъ — въ томъ порядк, какой описалъ вышеупомянутый американскій дипломатъ — гости двинулись въ столовую къ ожидавшему ихъ банкету, общанному мной для наслажденія читателя. Слдовательно, читатель имемъ полную свободу распоряжаться имъ какъ вздумается.

Бекки знала, что лишь только дамы останутся одн, ей не избжать войны съ ними. И дйствительно, наша маленькая женщина вскор увидла себя въ положеніи, вполн оправдывавшемъ замчаніе лорда Стэйна, которымъ онъ предостерегалъ полковницу Кроули избгать общества дамъ высшаго полета. Говорятъ же, что люди, презирающіе ирландцевъ, сами-то и есть настоящіе ирландцы, точно также безошибочно можно сказать, что страшнйшіе преслдователи женщинъ — сани женщины. Когда бдная маленькая Бекки, вмст съ другими леди, по окончаніи обда, отправилась наверхъ въ гостиную и заняла мсто передъ каминомъ, знатныя леди, величественно отдлясь отъ нея, перешли къ столу, за которомъ лежала коллекція гравюръ. Но когда Бекки подошла къ тому же столу, леди, одна за одной, снова направились къ камину. Мистриссъ Раудонъ хотла было поговорить съ маленькимъ Джоржемъ Гантъ (надо сказать, что въ обществ дти всегда интересовали нашу Бекки), но онъ въ ту же минуту былъ отозванъ своей матерью. Однимъ словомъ, съ Бекки обходились такъ любезно, что сама леди Стэйнъ сжалилась наконецъ надъ нею. Подойдя къ вашей одинокой маленькой женщин, она вступила съ нею въ слдующій разговоръ:

— Лордъ Стэйнъ, начала марниза,— и щечки ея запылали яркимъ румянцемъ: — лордъ Стэйнъ говорилъ мн, что вы прекрасно поете и играете…. Мн было бы очень пріятно послушать васъ…. если вы будете такъ добры, споете вамъ что нибудь.

— Я готова сдлать все, что только можетъ доставить удовольствіе милорду Стэйну или вамъ, миледи, отвчала отъ души признательная Бекки, и спустя нсколько минутъ сидла уже за фортепьяно.

Она пла духовныя сонаты Моцарта — нкогда любимыя пьесы леди Стэйнъ,— и пла съ такою нжностью и мелодичностью, что леди, стоявшая у фортепьяно, опустилась подл него на стулъ и до того плнилась музыкой, что изъ глазъ ея полились слезы. Очень немудрено, что леди, составляющія оппозицію, въ другомъ конц гостиной, вступили въ громкій разговоръ и даже начали шумть, но леди Стэйнъ ничего не слышала. Она еще разъ сдлалась ребенкомъ и мысленно пронеслась, чрезъ сорокъ лтъ пустынной жизни, въ старинный монастырскій садъ. Храмовой органъ издавалъ точно такіе же звуки: органистка, которую леди Стэйнъ любила больше всхъ другихъ сестеръ общины, навсегда сдлала эти звуки незабвенными, леди Стэйнъ снова вступила въ возрастъ двушки, и кратковременный періодъ ея счастія еще разъ зацвлъ для нея роскошными цвтами,— и когда вдругъ распахнулись двери гостиной и съ громкимъ смхомъ вошелъ въ нее лордъ Стэйнъ, сопровождаемый веселой толпой мужчинъ, жена затрепетала съ испугу.

Мужъ тотчасъ же догадался, что произошло въ его отсутствіе, и устремилъ на супругу свою признательный взглядъ. Подойдя къ ней, онъ называлъ ее своею милою Мери, на блдномъ лиц которой снова показался яркій румянецъ.

— Жена моя утверждаетъ, что вы поете несравненно, сказалъ милордъ, обращаясь къ Ребекк.

Итакъ, несмотря на непріятное для Бекки начало вечера, остальная часть его увнчалась полнымъ для нея торжествомъ. Мистриссъ Раудонъ пропла все лучшее изъ своего репертуара, выполняя пьесы такъ превосходно, что мужчины, вс до одного, столпились около фортепьяно, а враги Ребекки — женщины — оставались на это время совершенно забытыми. А мистеръ Поль-Джефферсонъ-Джонсъ вообразилъ, что онъ сдлалъ побду надъ леди Гантъ, выхваляя передъ ней отличное пніе ея очаровательной подруги.

ГЛАВА L.

ЗАКЛЮЧАЕТЪ ВЪ СЕБ ВЕСЬМА ОБЫКНОВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВІЕ.

Мы должны попросить музу, управлявшую этой комической исторіей и за минуту передъ тмъ парившую въ высшихъ слояхъ общества, опуститься на низменный кровъ Джона Седли, чтобъ описать происшествія, случившіяся здсь въ послднее время. И въ этомъ скромномъ убжищ, точно также обитали и забота, и сомнніе, и страхъ. Мистриссъ Клаппъ на кухн своей потихоньку бормочетъ мужу о деньгахъ за квартиру, убждая добраго старика поприжать его стариннаго друга и патрона, а теперь жильца. Мистриссъ Седли прекратила свои посщенія въ кухонныя владнія домовой хозяйки и вовсе не иметъ расположенія покровительствовать ей. Но кто же окажется снисходителенъ къ леди, которая считаетъ на васъ долгъ въ сорокъ фунтовъ и еще безпрестанно напоминаетъ о немъ? Служанка (родомъ изъ Ирландіи) нисколько не измнилась въ своемъ добромъ и почтительномъ поведеніи, а мистриссъ Седли находитъ между тмъ, что она длается дерзка и неблагодарна. Подобной же необязательной репутаціей пользуется у старой леди миссъ Клаппъ, теперь уже взрослая двица, и надивиться не можетъ мистриссъ Седли, за что Амелія любитъ эту двушку, зачмъ такъ часто беретъ ее въ комнату и постоянно прогуливается съ нею. Горечь нищеты совершенно отравила чашу жизни этой, нкогда веселой и добродушной, женщины. Къ Амеліи она сдлалась неблагодарна за ея постоянную любовь и нжное вниманіе, осуждаетъ дочь за ея усилія быть ласковой и оказывать всевозможныя услуги, бранитъ ее за ея глупую гордость ребенкомъ и за ея будто бы пренебреженіе къ родителямъ. Домъ маленькаго Джоржа совсмъ перемнился съ того времени, какъ Джозъ пересталъ высылать деньги своему отцу…. Семейство Седли только что не умирало съ голоду.

Амелія между тмъ не переставала думать, какъ бы увеличить т средства къ существованію, которыя она доставляла ему своимъ небольшимъ пенсіономъ, и которыя оказывались такъ недостаточны. Нельзя ли ей давать уроковъ? не попробовать ли рисовать рисунки для канвы? не заняться ли ей тонкимъ шитьемъ? Нтъ, шитье невыгодно. Эмми сама видла, сколько трудились за нимъ женщины и поискусне ея, и которыя вырабатывали между тмъ не боле двухъ съ половиной пенсовъ въ день. Но вотъ Амелія покупаетъ два листочка бристольской бумаги и старается перенести на нихъ свои лучшія фантазіи. На одномъ листк, представлявшемъ сельскій видъ, мистриссъ Осборнъ изобразила пастушка въ красномъ полукафтан и съ розовой, улыбающейся физіономіей, за другомъ — пастушка съ маленькой собачкой переходитъ черезъ мостикъ. Джентльменъ — продавецъ всякаго рода изящныхъ произведеній и у котораго Эмми купила бристольскую бумагу — разсматривая эти два рисунка, едва удерживается отъ смху. Изкоса поглядывалъ онъ на художницу, завертывая произведенія ея въ сренькую бумажку и обратно вручая ихъ бдной вдов и миссъ Клаппъ, отъ роду не видавшей ничего подобнаго въ этомъ род и вполн увренной, что за рисунки дадутъ имъ по крайней мр дв гинеи. Съ убитыми надеждами он пытаются зайти въ другія лавки внутри Лондона, но и здсь — увы! ‘Намъ не нужно’, сказали въ одной, ‘Подите прочь!’ сердито отвтили въ другой. Итакъ, три съ половиной шиллинга пропали напрасно. Рисунки возвратились въ комнату миссъ Клаппъ, продолжавшей утверждать, что они отдланы превосходно.

Посл продолжительнаго размышленія, Амелія ршилась написать маленькую карточку, самымъ лучшимъ почеркомъ и слогомъ. Въ ней публика увдомлялась, что ‘леди, имющая свободное время, желаетъ принять на себя воспитаніе маленькихъ миссъ, которыхъ она можетъ выучить англійскому и французскому языкамъ, географіи, исторіи и музык. Спросить А. С., въ дом мистера Броуна’. Карточка доврена была джентльмену — продавцу изящныхъ произведеній, который, посл долгихъ просьбъ и убжденій, согласился выставить ее в окн, гд она и украсилась пылью и мухами. Амелія не одинъ разъ проходила мимо этого окна, къ надежд, что мастеръ Броунъ сообщитъ ей какую нибудь новость, но тщетно: мистеръ Броунъ даже не замчалъ ея. И когда ни заходила къ нему мистриссъ Осборнъ за своими маловажными покупками, онъ и не напоминалъ о желанной новости. Бдная, бдная леди, нжная и безсильная, теб ли бороться съ этимъ буйнымъ, жестокосердымъ свтомъ!

И съ каждымъ дномъ Эмми становилась печальне и печальне. Тусклость взглядовъ ея начала тревожить Джоржа, и онъ всми силами старался, но не могъ понять выраженія ихъ. Часто ночью Амелія вскакивала съ своей постели и украдкой заглядывала въ комнату сына — посмотрть, спитъ ли онъ, не похитили ли его. Ею овладла постоянная безсонница, и ни на минуту не покидали ея задумчивость и непонятный страхъ. О, какъ горячо молилась и плакала мистриссъ Осборнъ въ эти долгія, безмолвныя ночи! Съ какимъ усиліемъ старалось она устранить отъ себя мысль, что должна разлучиться съ сыномъ, что оно, одно только оно, служила преградой между нимъ и его благополучіемъ! Нтъ, нтъ, это невозможно! По крайней мр теперь. Въ другое время — еще можетъ быть…. О, какъ тяжело было думать Амеліи объ этомъ, какъ тяжело переносить такое горе!…

Иногда ей приходила мысль, заставлявшая ее краснть и негодовать на самое себя: родители ея могли бы получить обезпеченное содержаніе, еслибъ она вышла замужъ за пастора Бинки, тогда и сынъ ея имлъ бы спокойный пріютъ. Но портретъ Джоржа и драгоцнная намять грозила упрекомъ, и любовь и стыдъ не допускали Эмми до такой жертвы. Амелія отвергала ее, какъ дло недостойное…. и эти мысли, вынужденныя отчаяніемъ, были у нея обыкновенно непродолжительны.,

Битвы сердца, описанныя нами въ нсколькихъ словахъ, продолжались нсколько недль, долгихъ, мучительныхъ недль. Въ добавокъ къ тяжести ощущенія, у Амеліи не было ни души, которой бы могла она поврить свои чувства. Да и зачмъ? Эмми сама не допустила бы возможности согласиться съ мучительной для нея мыслью, а между тмъ незамтно, съ каждымъ днемъ, боле и боле отступала передъ врагомъ, съ которымъ боролась. Истины, одна за другой, молча выстраивались вередъ нею и твердо занимали свое мсто. Нищета и бдствіе для всего семейства, недостатокъ и униженіе для родителей, несправедливость къ сыну приступомъ брали одно за однимъ т вншнія укрпленія маленькой цитадели, въ которой страждущая душа мистриссъ Осборнъ страстно охранила свою единственную любовь и сокровище.

Еще при начал этой тягостной борьбы, она отправила письмо въ брату своему въ Калькутту, умоляя его не отнимать денежной подпоры, которую онъ доставлялъ своимъ родителямъ, и трогательно изобразила ему бдственное положеніе ихъ. Эмми еще не знала истины этого дла: ежегодная плата Джоза производилась весьма регулярно, но получалъ ее не Седли, а одинъ ростовщикъ изъ Сити, которому несчастный старикъ продалъ ее за сумму денегъ, необходимую для выполненія его безумныхъ предпріятій. Эмми съ точностію вычислила время, въ какое письмо ея должно было дойти до мста назначенія, и когда получится отвть,— записала даже въ своей карманной княжн число отправленія письма. Опекуну и крестному отцу сына своего, доброму майору Доббину, Амелія не ршалась сообщить скорби сердца и замшательства, въ которыхъ находилась. Она не писала Уильяму съ тхъ поръ, какъ поздравляла его съ приближающейся сватьбой. Съ болзненнымъ уныніемъ полагала она, что и этотъ другъ — ея единственный другъ, который одинъ только питалъ въ ней уваженіе, что и онъ навсегда отдалился отъ нея.

Однажды, когда дла окончательно приняли стсненное положеніе — кредиторы приступили настойчиве обыкновеннаго, когда мистриссъ Седли находилась подъ сильнымъ вліяніемъ истерической печали, а отецъ Эмми былъ чрезвычайно мраченъ,— когда каждый изъ членовъ семейства избгалъ другъ друга, испытывая втайн всю тяжесть несчастій и предчувствія недобраго, въ этотъ день отецъ и дочь были дома только вдвоемъ. Амелія, желая утшать старика, открыла ему, что послала письмо къ Джозефу, отвтъ за которое должно ждать черезъ три-четыре мсяца.

— Джой, правда, безпеченъ, прибавила она: — но великодушенъ и, вроятно, ни за что не откажетъ въ деньгахъ, когда узнаетъ, въ какомъ стсненномъ положеніи находятся его родители.

Тогда только бдный джентльменъ повдалъ дочери всю истину — что сынъ его каждый годъ высылаетъ ему деньги, но что черезъ его собственное неблагоразуміе семейство лишено ихъ, и что онъ не смлъ признаться въ этомъ ране. Старый Седли, глядя за испугъ и изумленіе дочери, когда высказалъ ей жалкимъ голосомъ свое призваніе, вообразилъ, что во взорахъ ея выражаются упреки за его скрытность.

— О! сказалъ онъ, и губы его дрожали, и онъ отворотился: — теперь и ты презираешь твоего стараго, несчастнаго отца!…. О, до чего я дожилъ!

— О папа, нтъ, нтъ! клянусь теб! вскричала Амелія, обнимая мастера Седли и съ рыданіями цалуя его,— Ты всегда былъ добрый, нжный папа. Ты думалъ сдлать этимъ лучше…. Нтъ, не изъ за денегъ…. О Боже, Боже! помилуй и сохрани меня, подай мн силы перенести такое тяжкое, горькое испытаніе!….

И мистриссъ Осборнъ, еще разъ съ горячностью поцаловавъ отца, вышла вонъ.

Не зналъ мистеръ Седли, что означало такое изъясненіе, вмст съ нимъ печаль, которую, унесла съ собою дочь, оставляя его. Это означало, что Эмми была побждена. Приговоръ прочитанъ: дитя должно покинуть, ее…. забыть ее…. Ее должно покинуть ея сердце и сокровище, ея радость, надежда, любовь, ея кумиръ. Амелія обязана отдать его, и потомъ…. потомъ она переселится къ мужу и вмст съ нимъ станетъ охранять сына, смотрть за нимъ и ожидать чреды, когда и онъ соединится съ ними.

Едва понимая, что длаетъ, мистриссъ Осборнъ надла шляпку и направилась въ переулку, по которому Джоржъ возвращался изъ училища, и куда она привыкла выходить встрчать его. Былъ майскій, какъ говорится, полупраздникъ. Деревья начинали пускать листья, погода стояла прекрасная. Цвтущій здоровьемъ, распвая, съ школьными тетрадками, повшенными черезъ плечо на ремешк, подбжалъ къ Эмми ея сынъ…. Да, это ея сынъ! Руки Амеліи обвились вокругъ его шеи. Нтъ, нтъ, это невозможно! Эти руки не могутъ… он не должны оторваться отъ милаго сына….

— Мама, что съ тобою? Посмотри, какъ ты поблднла.

— Ничего, дитя мое: это такъ, сказала Амелія, цалуя сына.

Въ тотъ вечеръ она заставила Джоржа прочитать ей исторію Самуила: какимъ образомъ Анна, мать его, отнявши сына отъ груди, принесла къ первосвященнику, чтобъ посвятить его на служеніе Господу. И Джоржъ прочиталъ всю исторію Самуила и когда кончилъ ее, мать длала сыну комментаріи на этотъ трогательный разсказъ, стараясь сохранять хотя наружное спокойствіе духа. Но когда Эмми дошла до встрчи Самуила съ матерью, нжное сердце ея переполнялось, и мистриссъ Осборнъ, прижавъ къ груди своей мальчика, тихо заплакала надъ нимъ…. О, какъ священны такія слезы,— слезы матери, жертвующей ребенкомъ для благополучія своихъ родителей,— слезы, которыя рдко, очень рдко доводится видть вамъ на Ярмарк Тщеславія!

——

Ршившись на свой великодушный поступокъ, вдова ваша стала принимать мры, повидимому оправдывавшія ея предначертанія. Въ одинъ прекрасный день, миссъ Осборнъ, на Россель-сквер (Амелія почти десять лтъ не писала ни фамиліи, ни нумера этого дома, я теперь, подписывая ихъ, она вспомнила всю свою юность и происшествія раннихъ дней своей жизни),— миссъ Осборнъ, говоримъ мы, получила отъ Амеліи письмо, заставившее ее раскраснться и умильно взглянуть на отца, угрюмо занимавшаго свое обычное мсто на другомъ конц стола.

Амелія, въ простыхъ выраженіяхъ, излагала вс причины, принудившія ее перемнить намренія относительно сына. Отца ея постигла новыя несчастія, вконецъ раззорившія его. Пенсіонъ Эмми былъ такъ малъ, что едва доставлялъ возможность поддерживать родителей, и вовсе недостаточенъ, чтобъ дать Джоржу надлежащее воспитаніе. Какъ бы сильно ни обнаружились ея страданія въ разлук съ сыномъ, она, съ Божіею помощью, надялась перенести ихъ. Мистрисс Осборнъ уврена, что т, которые берутъ Джоржа къ себ, употребятъ все, что зависитъ отъ нихъ, чтобы сдлать его счастливымъ. Амелія описала характеръ сына, такимъ, какъ воображала его — смлымъ и настойчивымъ при сопротивленіи или грубомъ обращеніи и признательнымъ къ любви и ласкамъ. Въ приписк, мистриссъ Осборнъ ршалась предъявить желаніе, чтобы ей позволили видться съ сыномъ во всякое время, иначе она ни за что не соглашается разлучиться съ нимъ.

— Вотъ какъ! мистриссъ Гордость сдалась наконецъ! сказалъ старый Осборнъ, когда миссъ Джэйнъ трепетнымъ голосомъ прочитала ему письмо Эмми.— Врно, голодъ-то не свой братъ!… ха, ха!…. Я зналъ, что это будетъ!

И джентльменъ старался сохранитъ свое достоинство и, по обыкновенію, приняться за газету, но онъ не могъ читать, все усмхался и мысленно произносилъ какія-то слова.

Наконецъ старикъ всталъ, бросилъ газету и, сердито посмотрвъ на дочь, что длалось также по обыкновенію, вышелъ въ кабинетъ, откуда тотчасъ же возвратился съ ключемъ, отдавая его миссъ Джэіінъ, онъ сказалъ:

— Приготовьте комнату — ту, что надо мной…. ну, знаете, въ которой жилъ онъ…

— Знаю, сэръ, съ трепетомъ отвчала дочь.

Эта комната принадлежала Джоржу. Ее не отворяли боле десяти лтъ. Такъ и теперь еще хранились нкоторыя его платья, бумаги, носовые платки, хлыстики, фуражки, удочки, охотничій приборъ. На стол лежалъ списокъ арміи въ 1814 году, съ именемъ его, написаннымъ на заложк, небольшой словарь, Библія, подаренная ему матерью, шпоры и чернилица съ десятилтней пылью. Сколько дней и людей утекло съ того времени, когда въ ней еще находились чернила!

Войдя въ эту комнату, миссъ Осборнъ была чрезвычайно тронута. Совершенно блдная, она опустилась на маленькую кровать.

— О, миссъ, вы, кажется, получили самыя утшительныя новости,— да, да! самыя утшительныя, сказала ключница:— старыя блаженныя времена возвращаются. Врно, дорогой маленькій баринъ прідетъ сюда…. Какъ онъ счастливъ будетъ здсь! Жаль одно только — сейчасъ же явятся и завистники.

И ключница отдернула задвижку у окна, съ тмъ, чтобъ освжить комнату чистымъ воздухомъ.

— Вы бы послали той женщин сколько нибудь денегъ, сказалъ мистеръ Осборнъ, уходя изъ дому.— Она не должна теперь вы въ чемъ нуждаться. Пошлите ей сто фунтовъ.

— Могу ли я завтра сама създить къ ней? спросила миссъ Джэйнъ.

— Это ваше дло,— какъ знаете. Я увренъ, что она не пожалуетъ сюда…. Ни за что — клянусь — ни за вс деньги цлаго Лондона, но все же ей не должно нуждаться…. Смотрите же, чтобъ все было въ порядк.

Съ этими отрывистыми выраженіями мистеръ Осборнъ оставилъ свою дочь, отправляясь, по обычной дорог, въ Сити.

— Папа, вотъ вамъ немного денегъ, говоря ли въ тотъ вечера Амелія, цалуя старика-отца и передавая ему сто-фунтовую ассигнацію.— А васъ, мама, прошу, не будьте суровы въ маленькому Джоржу: ему немного остается пожить съ вами.

Эмми не могла сказать ни слова боле и молча ушла въ свою комнату. Закроемте на этомъ мст книгу ея горестей и молитвъ. Мн кажется, лучше всего говорить поменьше о такомъ огромномъ запас любви и скорби.

——

Выполняя общаніе, данное въ записк, Джэйнъ на слдующій день явилась къ прежней подруг своей, Амеліи. Он встртилась дружески. Взглядъ и нсколько словъ, сказанныхъ миссъ Осборнъ, показывали бдной вдов, что въ отношеніи къ этой женщин нечего опасаться за маленькаго Джоржа, и что она займетъ первое мсто въ любви къ нему. Джойнъ казалась довольно чувствительною и довольно ласковою. Можетъ быть, матери и не понравилось бы, еслибъ соперница ея была миле, моложе, привязанне, нжне и добросердечне. Съ другой стороны, миссъ Осборнъ, припоминая прежнія времена, конечно, не могла не видть теперь, что немного выигрываетъ во мнніи бдной матери, и, побжденная, она сложила передъ Амеліей оружіе и въ тотъ же день подписала вмст съ нею главныя условія капитуляціи.

На слдующій день, по случаю прізда тетки Джоржа, его взяли изъ училища. Эмми, приготовляясь къ разлук съ сыномъ, оставляла его большею частію наедин съ миссъ Джейнъ, проводя дни свои въ разныхъ совщаніяхъ и приготовленіяхъ. Вдова открыла Джоржу, и чемъ дло, съ большою осторожностью. Она надялась, что это извстіе огорчитъ его, но Джоржъ, напротивъ, пришелъ въ восхищеніе, и бдная женщина печально отвернулась отъ него. Онъ хвасталъ только полученной имъ новостью передъ школьными товарищами: разсказывалъ имъ, что будетъ жить съ ддушкой, отцомъ его папа — не съ тмъ, замтите, который иногда приходилъ за нимъ въ училище,— что онъ разбогатетъ и будетъ имть коляску, маленькую лошадку, станетъ ходить въ лучшую школу, и когда разбогатетъ, купитъ себ Лидера пиналъ и заплатитъ торговк за торты. Мальчикъ, былъ живое подобіе отца, такъ по крайней мр полагала его любящая мата.

Глядя на Амелію, у меня недостаетъ духу описывать послдніе дни пребыванія Джоржа подъ материнскимъ кровомъ.

Наконецъ наступилъ и день разлуки. Къ дому Седли подъхала коляска. Маленькіе, скромненькіе узелочки, заключающіе въ себ знаки любви и напоминаній, давно были готовы и чинно разложены въ гостиной. Джоржа одли въ новую пару платья, для которой портной предварительно снялъ мрку. Мальчикъ вскочилъ со своей постельки вмст съ восходомъ солнца и поспшно надлъ новое платье. Какъ вставалъ Джоржъ, Эмми слышала это изъ сосдней комнаты, гд она лежала въ безмолвной грусти и безсонниц. Нсколько дней сряду она приводила къ концу вс распоряженія относительно отъзда сына, покупала маленькіе запасы, перемчала книги и блье Джоржа и приготовляла его къ перемн, все еще воображая, что онъ нуждается въ приготовленіи.

Правда, ему предстояла перемна, но чтожь такое! о чемъ ему заботиться? Онъ даже въ нетерпніемъ ожидалъ ея. Безпрестанными толками о томъ, что станетъ онъ длать, когда передетъ къ ддушк, Джоржъ показывалъ бдной вдов, какъ мало безпокоила его мысль о разлук. ‘Онъ будетъ часто видться съ своей мама и прізжать къ ней на маленькой лошадк, прідетъ и возьметъ свою мама кататься въ коляск въ паркъ,— и она будетъ имть все, что ей захочется’. Бдная мать довольствовалась этими самолюбивыми изъявленіями привязанности и всми силами старалась убдиться, какъ чистосердечно любилъ ее сынъ. Онъ долженъ любитъ ее. Вс дти таковы: они немного склонны къ новизн, и… нтъ, не самолюбивы, но самовольны. Сынъ ея долженъ же имть свои наслажденія и честолюбіе въ жизни. Сама она, черезъ свое самолюбіе и неблагоразумную любовь къ нему, лишила было всхъ его правъ и удовольствій.

Я знаю нсколько примровъ гораздо трогательне, нежели это робкое самоуниженіе женщины. Случалось ли кому нибудь изъ васъ, мой читатель, видть, какъ женщина сознается, что виновна она, а не мужчина,— какъ принимаетъ она на себя вс ошибки и заблужденія, какъ требуетъ она наказанія за преступленіе, которому вовсе непричастна, и старается защитить настоящаго преступника Кто оскорбляетъ женщинъ, заслуживающихъ всякаго снисхожденія, тотъ непремнно долженъ быть трусъ въ душ и тиранъ и обижаетъ только тхъ, кто съ покорностію преклоняется передъ нимъ.

Итакъ, Амелія провела многіе и долгіе уединенные часы въ приготовленіяхъ въ разлук съ сыномъ. Джоржъ беззаботно наблюдалъ ея распоряженія, а слезы матери между тмъ падали въ коробки, къ любимыхъ книгахъ мальчика отмчалась карандашемъ мста, заслуживающія, по ея мннію, вниманія, старыя игрушки словно сокровища были собраны въ одну груду и увязаны съ примрной чистотой и заботливостью. И на все это Джоржъ смотрлъ какъ на пустяки. Сынъ улыбаясь оставляетъ свою мать, у которой сердце готово разорваться на части! Клянусь небомъ, это достойно сожалнія!…

Прошло еще нсколько дней,— и совершилось наконецъ великое событіе въ жизни Амеліи. Дитя принесено въ жертву и предано судьб,— вдова осиротла.

Конечно, мальчикъ приходитъ видться съ ней. Онъ здитъ за маленькой лошадк, съ кучеромъ позади, къ величайшему восторгу ддушки Седли, гордо выступающему подл внучка, на улиц. Амелія видитъ сына, но онъ уже боле не принадлежитъ ей. Джоржъ здитъ къ товарищамъ въ школу и хвалится передъ ними своимъ богатствомъ и великолпіемъ. Въ какіе нибудь два дня видъ его сдлался повелительнымъ, и тонъ — покровительственнымъ. ‘Онъ родился съ тмъ, чтобы повелвать’:— такъ думаетъ мама.— ‘Съ такими же точно наклонностями родился и отецъ его’.

Погода стоитъ прекрасная. По вечерамъ, въ т дни, когда Джоржу нельзя пріхать, Амелія предпринимаетъ продолжительную поздку въ Лондонъ,— да, продолжительную: на Россель-скверъ, гд и садится отдыхать за цокол садовой ршотки противъ дома мистера Осборна. Такъ пріятно тамъ и прохладно! Вглядываясь, Эмми видятъ освщенныя окна гостиной, а когда время близко девяти часовъ, тогда освщается другая комната, повыше, гд спитъ Джоржъ. Амелія знаетъ, что онъ тутъ спитъ, сынъ сказалъ ей. Мама молится, глядя на эту завтную комнатку, пока не погаснетъ свтъ, молится со всею преданностію смертнаго, и потомъ возвращается домой, утомленная. Можетъ быть, посл такой дальней прогулки, сонъ ея будетъ сладокъ и она увидитъ въ немъ своего возлюбленнаго Джоржа.

Однажды, въ воскресенье, вдова прогуливалась за Россель-сквер, въ недальномъ разстояніи отъ дому мистера Осборна, когда во всхъ церквахъ зазвонили въ колокола и Джоржъ съ теткой отправился въ церковь. На дорог имъ попался нищій, попросившій у нихъ милостыни. Лакей, который несъ за ними книжки, хотлъ было отогнать его, но Джоржъ не допустилъ до этого и далъ нищему денегъ. ‘Да будетъ надъ тобой, дитя мое, Божіе благословеніе!’ Эмми обжала вокругъ сквера и, въ свою очередь, подала нищему и свою лепту. Колокола продолжали звонить между тмъ, и Амелія слдовала и двумя богомольцами до самой церкви Дтскаго Пріюта. Мистриссъ Осборнъ помстилась въ ней такъ, чтобъ ей Видна была голова мальчика, противъ памятника его отца. Нсколько сотъ свжихъ дтскихъ голосовъ возсылали гимны къ Отцу Благотворителю. Душа маленькаго Джоржа трепетала отъ восторга при этомъ торжественномъ псалмопніи. Амелія нсколько минутъ не могла видть: глаза ея покрылись тусклой пеленой.

ГЛАВА LI.

ПРЕДЛАГАЕТСЯ ШАРАДА, КОТОРАЯ МОЖЕТЪ ЗАПУТАТЬ ЧИТАТЕЛЯ: А МОЖЕТЪ БЫТЬ ОНЪ И РАЗГАДАЕТЪ ЕЕ.

Посл появленія Бекки на семейныхъ и большихъ вечерахъ Милорда Стэйна, права этой женщины, въ отношеніи къ свту, были навсегда утверждены. Для нея поспшно отворялись двери такихъ важныхъ домовъ, въ которые вамъ, любезный читатель, и мн, скромному повствователю, едва ли когда нибудь представится возможность войти. Я представляю себ ихъ охраняемыми огромными швейцарами съ яркими серебряными трезубцами, тотчасъ же пронзающими того дерзкаго, который, не имя права на entre, осмливается подойти къ нимъ. Говорятъ, что блестящій модный человкъ, возсдающій въ великолпномъ зал и принимающій разныхъ великихъ людей, допускаемыхъ на его пиршества, обыкновенно, умираетъ рано. Онъ не въ состояніи долго переносить ослпительный блескъ моднаго свта. Этотъ блескъ сожигаетъ его также точно, какъ присутствіе Юпитера, въ полномъ облаченіи, уничтожило бдную, неблагоразумную Семелу — втренное созданіе, дерзнувшее выйти изъ своей сферы. Миъ ея должно учить наизустъ наравн съ тибурніями и белгравіями,— изучать ея исторію также, какъ и исторію Бекки…. О леди, леди! спросите достопочтеннаго мистера Турифера, что такое белгравія, какъ не звучная мдь, а тибурнія — звонкіе цимбалы. Все, ршительно все — суета. И они пройдутъ сами собой. Наступитъ день, когда Гэйдъ-паркъ обратится въ цвтущія садами окрестности Вавилона: и Белгравъ-скверъ опустетъ, какъ улица Бэйкеръ или Тадморъ въ пустын.

Милостивыя государыни! знали ли вы, что великій Питтъ жилъ въ улиц Бэйкеръ? почему ваши бабушки не позволяли приглашать себя на собранія леди Гестеръ въ эти, теперь обвтшалыя, палаты? Чтожь до меня, то я обдывалъ въ нихъ — mai qui rout parle. И я толпился въ этихъ комнатахъ вмст съ тнями усопшихъ вельможъ. Въ то время, когда мы скромно роспивали кларетъ съ людьми живыми, тни отшедшихъ входили въ залъ и занимали мста вокругъ мрачнаго стола. Морякъ, выдержавшій житейскій штормъ, наливалъ огромные стаканы невидимаго портвейна, тнь Дундаса и за могилой не оставила своихъ привычекъ. Аддингтонъ сидлъ нагнувшись и страшно осклабившись: и онъ не оставался позади, когда незримый сосудъ проходилъ мимо его. Скоттъ мигалъ глазами изъ подъ своихъ густыхъ нависшихъ бровей: глаза Вильберфорса бгали по потолку, такъ что, казалось, онъ не зналъ, какимъ образомъ полный стаканъ приближался къ устамъ его и опускался. Домъ этотъ отдается теперь, съ мебелью, въ наемъ…. Да, да! леди Гестеръ жила нкогда въ улиц Бэйкеръ, а теперь спитъ непробуднымъ сномъ въ пустын.

Все суета, поврьте мн, но кто станетъ запираться, что онъ хотя немного любитъ ее? Хотлось бы мн знать, какой положительный человкъ не любитъ росбифа, собственно потому, что и онъ преходящъ? Правда, и росбифъ суета, но я желаю, чтобы читающій эти строки наслаждался имъ всю свою жизнь. Садитесь, милостивые государи, и нападайте на него, вооруженные прекраснымъ аппетитомъ: жиръ, мякоть, сокъ,— все, все, уничтожайте, ничего не щадите…. Эй, Джонъ! мой милый! подавай сюда еще вина. Надимтесь досыта этой тщеславной штукой и за тмъ останемтесь благодарны. Воспользуемтесь также аристократическими удовольствіями Бекки, хотя они какъ и вс другія земныя наслажденія, преходящи.

——

Слдствія перваго визита Бекки къ лорду Стэйну обнаружились прежде всего въ томъ, что принцъ петерварленскій не упустилъ случая возобновить свое знакомство съ полковникомъ Кроули, при встрч съ нимъ, на слдующій день, въ клуб, и привтствовать мистриссъ Кроули въ Гайдъ-парк самымъ вжливымъ поклономъ Ребекка и ея мужъ немедленно были приглашены на небольшое собраніе въ лом Левантъ, занимаемомъ принцемъ въ теченіи временного отсутствія изъ Англіи благороднаго его владтеля. Посл обда она пла передъ небольшимъ comit. Маркизъ Стэйнъ также присутствовалъ здсь, съ родительскимъ вниманіемъ слдя за успхами своей ученицы.

Въ дом Левантъ Бекки познакомилась съ однимъ изъ прекраснйшихъ джентльменовъ и величайшихъ европейскихъ министровъ, дюкомъ де да Жаботьеронъ, бывшимъ посланникомъ одного короля. Такимъ образомъ, наша маленькая ршительная женщина сдлалась постоянной гостьей при французскомъ посольств, гд никакое общество не считалось совершеннымъ, если въ немъ не присутствовала очаровательная мадамъ Раудонъ Кровли

Messieurs де Труффиньи (изъ фамиліи Перигоровъ) и Шампиньянъ, находившіеся при посольств, были ршительно поражены прелестями прекрасной жены полковника и оба объявили, согласно съ обычаевъ ихъ націи (кто не встрчался съ французомъ, который, выхавъ изъ Англіи, не оставилъ бы за собой полдюжины семействъ несчаствыми и не привезъ въ отечество столько же сердецъ въ своемъ бумажинк?),— оба они объявили, что находились au mieux съ очаровательной мадамъ Раудонъ.

Но я сомнваюсь что-то въ справедливости этого признанія. Шампиньянъ былъ весьма приверженъ къ cart и длывалъ множество партій съ полковникомъ на вечерахъ у него, между тмъ какъ Бекки въ другой комнат распвала для лорда Стэйна. Что до Труффиньи, то, я полагаю, всмъ извстенъ фактъ, что онъ не смлъ показываться въ гостинницу ‘Путешественниковъ’, гд задолжалъ каждому лакею, и еслибъ только не служилъ онъ при посольств, гд могъ пообдать, то, право, этому достойному джентльмену пришлось бы умереть съ голоду. Сомнваюсь, еще разъ говорю, чтобы Ребекка избрала котораго нибудь изъ этилъ двухъ молодыхъ людей предметомъ своего особеннаго вниманія. Они бгали у нея на посылкахъ, покупали ей перчатки и цвты, входили въ опер въ долги для нея, вообще, тысячами средствъ, стараясь выказать себя любезными. Они говорили по англійски съ необыкновенной простотой, доставлявшей безпредльное удовольствіе Бекки и милорду Стэйну. Полковница Кроули въ лицо передразнивала того или другого, поздравляя ихъ съ успхами въ англійскомъ язык съ той серьёзной миной, которая постоянно смшила маркиза, ея сардоническаго стараго патрона. Труффиньи, желая имть въ Бриггсъ довренную посредницу, подарилъ ей шаль и передалъ письмо, и наша простоватая старая два публично передала его по адресу. Это посланіе забавляло всхъ, кто только читалъ его, а читали его вс, кром честнаго Раудона ему не къ чему было пересказывать всего, что происходило въ маленькомъ дом на улиц Курзонъ.

Здсь Бекки принимала не только ‘лучшихъ’ иностранцевъ (я нарочно подчеркнулъ слово лучшихъ, какъ выраженіе общепринятое во всхъ нашихъ высшихъ, лучшихъ обществахъ,, но и лучшихъ англичанъ. Не подразумваю подъ этимъ опредленіемъ людей самыхъ добродтельныхъ, или вовсе недобродтельныхъ, ни умнйшихъ, ни глупйшихъ, ни богатйшихъ, ни знатнйшихъ по происхожденію: я говорю только лучшихъ,— словомъ сказать, людей, противъ которыхъ, въ этомъ отношеніи, нельзя длать никакихъ возраженій, какъ, напримръ, знатныя леди Фитцъ Виллисъ, Слоуборъ, Гризельда Макбетъ и имъ подобныя. Когда графиня Фитцъ Виллисъ принимаетъ подъ свое покровительство какую нибудь особу, то конченое дло: особа эта въ безопасности, тутъ уже молчать слдуетъ. Нельзя сказать, чтобы леди Фитцъ Виллисъ была лучше какой нибудь другой — персона увядшая, пятидесяти семи лтъ отъ роду, нехороша собой, ни богата, ни занимательна, но чтожь прикажете длать! со всхъ сторонъ признана лучшею. И прізжали-то къ ней все лучшіе. Въ пику одной особ (вроятно, леди Стэйнъ, титула которой графиня Виллисъ, будучи еще молодой Джоржиной Фредерикой, дочерью графа портэншеррійскаго, любимца принца валлійскаго, нкогда домогалась), этой знатной и знаменитой предводительниц моднаго свта вздумалось признать лучшею и мистриссъ Раудонъ Кроули. Вслдствіе такой ршимости, или, лучше сказать, прихоти, и побуждаемая вышесказаннымъ желаніямъ досадить кой кому, графиня Фитцъ, въ одномъ изъ предводительствуемыхъ ею собраній, сдлала Ребекк замчательнйшій реверансъ и не только поощрила сына своего, Сентъ Киттса, получившаго мсто черезъ милорда Стэйна, посщать домъ мистриссъ Кроули, но просила ее къ себ и во время обда два раза обращалась къ ней съ разговоромъ, самымъ снисходительнымъ образомъ. Это важное событіе въ тотъ же вечеръ разнеслось по всему Лондону. Люди, кричавшіе фи о мистриссъ Кроули, замолкли. Бенгамъ, жолчный острякъ и законовдцъ, правая рука милорда Стэйна, словъ не щадилъ на похвалы Бекки. Маленькій Томъ Тоади, предостерегавшій Соутдоуна отъ посщенія такой погибшей женщины, умолялъ теперь, чтобы его самого ввели къ ней. Короче сказать, Бекки была допущена къ лучшимъ, любезные мои читатели! не завидуйте Ребек преждевременно: подобная слава — всмъ извство — скоротечна. Повсюду носятся слухи, что въ самыхъ многолюдныхъ и избранныхъ кружкахъ общества люди несчастливе насъ, бдныхъ, вертящихся только около его,— и Бекки, которая проникла до самого центра высшаго свта, видлась лицомъ къ лицу съ Георгомъ IV, сама она сознавалась, что и тамъ тщеславіе одинаково.

Но мы не можемъ и не должны распространяться объ этомъ род карьеры мистриссъ Раудонъ. Человкъ, не посвященный въ тайны высшаго круга, никогда не изобразитъ его врно, и потому онъ гораздо лучше сдлаетъ, если не обнаружитъ своихъ личныхъ мнній.

Впослдствіи Бекки часто воспоминала объ этомъ сезон своей жизни — времени вращенія ея въ высшихъ кругахъ лондонскаго свта. Успхъ, сначала восхищавшій ее, наконецъ, однакожь, надолъ ей. Сначала она только и длала, что выдумывала покрой и пріобртала (послднее, скажемъ мимоходомъ, требовало чрезвычайно много смтливости отъ Ребекки, при ея довольно ограниченныхъ средствахъ) прекрасные новые наряды и украшенія, чтобъ вызжать на лучшіе обды, гд ее встрчали лучшіе люди, а съ лучшихъ обдовъ на лучшіе вечера, куда стекались тже самые люди, съ которыми она обдала и встрчалась наканун, и съ которыми предстояло видться завтра. Молодые люди были въ безъукоризненно сшитыхъ платьяхъ, прекрасно повязанныхъ галстукахъ, въ блестящихъ сапогахъ и блыхъ перчаткахъ: а у джентльменовъ постарше лтами замчались золотыя пуговки, важность осанки и, вообще, положительность, молодыя леди облачались въ блонды, въ розовыя платья и навались робкими, матушки ихъ были величественны, прекрасны, надменны и въ брильянтахъ. Вс говорили на англійскомъ язык, но не на дурномъ французскомъ, какой обыкновенно употребляется въ романахъ, говорили постоянно о домашнихъ длахъ, характерахъ и фамиліяхъ, точь въ точь, какъ Джонсы говорятъ о Смитахъ. Прежнія знакомки Бекки ненавидли ее и завидовали, и она сама начала падать духомъ.

— Мн бы очень хотлось выбраться изъ этого большого свта, говорила Бекки.— Право, гораздо бы лучше, еслибъ я была женой пастора или сержанта и разъзжала бы въ полковомъ вагон, или…. О, что могло бы быть лучше, какъ носить мишуру и шальвары и плясать на ярмарк передъ балаганомъ.

— Вы выполнили бы это превосходно, сказалъ лордъ Стэйнъ, захохотавъ.

Бекки имла обыкновеніе сообщать великому человку свои ennuis и замшательства, отъ которыхъ знатный господинъ приходилъ въ немалый восторгъ.

— Изъ Раудона вышелъ бы прекрасный Ecuyer — церемоніймейстеръ, или, какъ вы называете, человкъ въ ботфортахъ и мундир, который ходитъ вокругъ цирка и похлопываетъ бичемъ. Онъ такой видный, массивный и обладаетъ воинственною наружностью.— Я помню, продолжала Бекки задумчиво: — какъ мой отецъ однажды взялъ меня на Брукгринскую ярмарку, и какъ, возвратившись домой, я сдлала себ ходули и плясала на нихъ въ мастерской, къ удивленію всхъ учениковъ.

— Какъ бы я желалъ видть это! замтилъ лордъ Стэйнъ.

— А мн хотлось бы повторить это, прибавила Ребекка.— Воображаю, въ какое удивленіе пришли бы леди Блинки и леди Гризельда Макбетъ!… Но тс! слушайте: Паста начинаетъ пть.

Полковница Кроули постоянно старалась выказывать явную вжливость къ артистамъ и артисткамъ, принятымъ въ аристократическій кругъ, подходила къ нимъ въ отдаленные уголки, гд они сидли молча, жала имъ руки и улыбалась имъ въ виду всего общества. Она признавалась, что сама была артистка. Откровенный тонъ и мягкость, съ какими она разсказывала о своей начальной жизни, или раздражалъ, или обезоруживалъ, или забавлялъ слушателей, смотря по впечатлнію, производимому на нихъ. ‘Посмотрите, какъ хладнокровна эта женщина!— говорилъ одинъ — какой независимый тонъ принимаетъ она, въ то время, когда ей слдовало бы молчать и быть благодарной, если кто заговоритъ съ нею.’ ‘О какая честная и добрая душа!’ — восклицалъ другой.— ‘Что за хитрая лисица!’ замчалъ третій. Весьма вроятно, вс эти господа были правы, но Бекки, продолжая дйствовать по своему, очаровывала артистовъ, съ тмъ, чтобы они открывали свои больныя горлышки, пли на ея собраніяхъ и давали ей уроки даромъ.

Да, любезные читатели, и мистриссъ Раудонъ давала вечера въ своемъ маленькомъ дом на улиц Курзонъ. Многіе десятки экипажей, съ яркими фонарями, заставляли улицу, къ сильному негодованію No100, не имвшаго покоя отъ безпрерывнаго шума, и No 102, страдавшаго отъ зависти безсонницей. Гиганты-лакеи оказывались слишкомъ огромны, чтобы съ удобствомъ помститься въ небольшой людской квартиры Ребекки, и потому имъ выдавали билеты на входъ въ ближайшія таверны, гд, еслибъ имъ захотлось, могли они потребовать во кружк пива. Нкоторые изъ знаменитыхъ лондонскихъ денди толпились и топтали другъ друга на маленькой лстниц, смясь и удивляясь, какимъ образомъ очутились они здсь, многія безпорочныя и строгія леди тона сидли въ маленькой гостиной, слушая знаменитыхъ пвицъ, по принятому обыкновенію, не щадившихъ своего голоса, до того, что стекла дрожали. А за слдующій день въ ‘Morning Post’ возвщалось такъ:

‘Вчера полковникъ и мистриссъ Кроули принимали, за обдовъ, въ дом своемъ въ улиц Курзонъ избранное общество, состоявшее изъ ихъ превосходительствъ принца и принцессы Петерварденъ, его превосходительства Папушъ паши, турецкаго посланника (сопровождаемаго Кибобомубеемъ, драгоманомъ миссіи), маркиза Стэйна, графа Соутдоуна, мистера Питта и леди Джэйнъ Кроули, мистера Вагга и проч. За обдомъ слдовало вечернее собраніе, на которомъ присутствовали: дюшесса (вдова) Стильтонъ, дюкъ де ла Груйеръ, маркиза Чемайръ, маркиза Алессандро Страхино, графъ де Бри, баронъ Счапцукеръ, кавалеръ Тости, графиня Слингстонъ, леди Ф. Макадамъ, генералъ Майоръ и леди Г. Макбетъ и дв миссъ Макбетъ, виконтъ Паддингтонъ, сэръ Горасъ Фоги, достопочтенный зандскій бедуинъ Боббаши Багодеръ’ и другія особы, именами которыхъ читатель можетъ наполнить, по своему произволу, цлую дюжину строкъ мелкой печати.

Бесды мистриссъ Раудонъ съ вельможами отличались постоянною откровенностью. Однажды, находись въ одномъ избранномъ обществ, она держала разговоръ (можетъ быть, съ умысломъ порисоваться) на французскомъ діалект. Собесдникомъ ея былъ одинъ знаменитый теноръ. Проходившая мимо ихъ, въ эту минуту, леди Макбетъ, нахмурившись, заглянула къ нимъ черезъ плечо.

— Я не знала еще, что вы такъ прекрасно говорите по французики, сказала леди Гризельда, сама говорившая на этомъ язык съ пріятнымъ для слуха эдинбургскимъ акцентомъ.

— Я должна говорить прекрасно, скромно замтила Ребекка, опуская глазки.— Я училась въ пансіон, къ тому же, матушка моя была француженка.

Такое смиреніе побдило леди Гризельду, склонивъ ее на сторону нашей маленькой ршительной женщины. Обыкновенно оплакивая современныя понятія о рожденіи лицъ всякаго сословія, леди Макбетъ на этотъ разъ отклонилась отъ своихъ убжденій, сознаваясь, что Бекки вела себя прекрасно и вообще не забывала своего положенія въ свт. Миледи была очень добрая женщина — добра къ бднымъ,— глуповата, правда, зато доврчива. И нельзя винить ее, что она воображала себя лучше насъ съ вами. Цлыя столтія предки ея пользовались почтеніемъ, а одинъ изъ нихъ, за тысячу лтъ предъ симъ, былъ королемъ Шотландіи.

Когда Бекки кончила игру на фортепьяно, леди Стэйнъ склонилась передъ полковницей Кроули, повидимому расположенная въ ея пользу. Младшія леди дома Гантъ также, волей-неволей, покорились. Раза два, правда, он пытались возстать: но сопротивленіе оказалось безъуспшно. Блестящая леди Ступингтонъ объявила Бекки открытую войну, но неустрашимая мистриссъ Раудонъ нанесла ей значительный урокъ. Встрчая нападенія, Ребекка принимала на себя видъ жеманной ingenue, постоянно оказывавшійся весьма опаснымъ. Въ такомъ расположеніи духа она говорила самыя злобныя вещи, безъ всякой хитрости, непринужденно и передъ всмъ свтомъ извиняясь въ причиняемыхъ ею оскорбленіяхъ.

Мистеръ Ваггъ, знаменитый острякъ и начальникъ всхъ траншей и подкоповъ милорда Стэйна, подкупленный обществомъ всхъ леди противъ нашей маленькой Бекки, однажды, лукаво взглянувъ на своихъ покровительницъ и подмигивая имъ какъ будто хотлъ сказать тмъ: ‘ну, смотрите же, какъ искусно начну я дйствовать’,— мистеръ Ваггъ, говоримъ мы, въ одинъ вечеръ, предпринялъ нападеніе на мистриссъ Раудонъ, которая, ничего не подозрвая, сидла за обдомъ. Но полковница Кроули, хотя и внезапно атакованная, будучи постоянно вооруженною, отразила нападеніе съ самоувренностью и успховъ, покрывъ Вагга не лаврами, а стыдомъ,— и потомъ принялась за супъ совершенно спокойная и съ улыбкой на лиц. Патронъ Вагга бросилъ на него такой бшеный взглядъ что пораженный готовъ былъ спрятаться подъ столъ и валяться слезами. Жалобно глядлъ онъ на милорда, не хотвшаго и говоритъ съ нимъ, а потомъ на леди, и не глядвшихъ на него. Только Бекки сжалилась надъ мистеромъ Ваггомъ, стараясь занять его разговоромъ Шесть недль сряду посл того нашъ джентльменъ не приглашался на обды, и довренный слуга милорда, Фише, къ которому Ваггъ, натурально, былъ постоянно внимателенъ, получилъ приказаніе сообщить ему, Ваггу что если онъ еще разъ когда нибудь осмлится сдлать грубость мистриссъ Кроули, или выберетъ имя ея предметомъ своихъ глупыхъ шутокъ, милордъ передастъ ему же на руки одинъ изъ его векселей, безъ всякой пощады. Ваггъ плакалъ передъ Фише, умоляя его вступиться за него. Онъ написалъ поэму въ честь мистриссъ Кроули, появившуюся въ первомъ посл того вышедшемъ нумер журнала ‘Harumscarum Magasine’, имъ самимъ издаваемаго. Встрчаясь съ Ребеккой въ обществахъ, мистеръ Ваггъ не переставалъ молить ее о снисхожденіи, раболпствовалъ и льстилъ Раудону въ клубахъ и добился наконецъ того, что ему позволили явиться въ дом Гантъ. Великодушная Бекки оказалась такъ добра къ своему обидчику, что простила его совершенно: о старомъ и помину не было между ними.

Зато визирь и главное довренное лицо милорда Стэйна (съ мстомъ въ парламент и за обденнымъ столомъ), мистеръ Венгамъ въ сужденіяхъ своихъ отличался несравненно большимъ благоразуміемъ, нежели мистеръ Ваггъ. При всей своей ненависти ко всякаго рода выскочкамъ, онъ, какъ истый синій тори (отецъ мистера Венгама — незначительный угольный промышленникъ на свер Англіи), никогда не обнаруживалъ враждебныхъ наклонностей въ отношеніи къ новой фаворитк милорда, а старался допечь ее хитрыми ласками, лукавой утонченной учтивостью, которыя безпокоили Бекки боле, нежели всякимъ другимъ образомъ выражаемыя непріязненныя противъ нея дйствія.

Изъ какого источника полковникъ и мистриссъ Кроули доставали деньги, необходимыя въ домашнемъ хозяйств, и на какой капиталъ давали наши супруги балы для своихъ лучшихъ друзей,— это оставалось тайной, подававшей поводъ къ различнымъ толкамъ и придававшей особенный вкусъ маленькимъ пиршествамъ Ребекки. Нкоторые утверждали, что сэръ Питтъ Кроули выдавалъ своему брату значительную сумму, а если это правда, то власть Бекки надъ баронетомъ должна быть весьма значительна. Другіе поговаривали, что мистриссъ Раудонъ имла обыкновеніе налагать контрибуцію за всхъ друзей мужа, прізжая къ одному, въ слезахъ, съ признаніемъ, что домъ ея находится въ осадномъ положенія за долги,— падая за колни передъ другимъ и объявляя ему, что все семейство должно итти за вислицу или покуситься на самоубійство, если не выплачена будетъ такая-то и такая-то сумма. Прибавляли, будто лордъ Соутдоунъ, вслдствіе такихъ патетическимъ доводовъ, передавалъ полковниц Кроули многія сотни фунтовъ. Молодого Фельтама, драгуна, сына шляпника и фабриканта военныхъ аккутремантовъ, обязаннаго нашимъ супругамъ своимъ появленіемъ въ модномъ свт, также причисляли къ числу жертвъ Бекки въ отношеніи матеріальныхъ средствъ. Ко всему этому присоединились слухи, будто мистриссъ Раудонъ вынашивала деньги у многихъ простодушныхъ лицъ, подъ предлогомъ доставить имъ случай имть отъ правительства какое либо порученіе…. Но всего не перескажешь, что говорили про нашего дорогого, невиннаго друга!… Врно только то, что еслибъ у Ребекки находились на лицо вс деньги, которыя она какъ утверждали, выпрашивала, занимала или даже воровала, изъ нихъ составился бы порядочный капиталецъ, и мистриссъ Раудонъ осталась бы честною на всю свою жизнь, слдовательно…. впрочемъ, это еще впереди.

Ведется же старинное поврье, что, чрезъ экономію и вообще умныя распоряженія, расчетливое употребленіе денегъ и привычку никому не платить, люди, хотя бы на короткое время, могутъ и съ ограниченными средствами проявляться съ блескомъ, а мы, съ своей стороны, достоврно знаемъ, что на собраніяхъ, обдахъ и вечерахъ нашей Бекки покупного у ней было только одн восковыя свчи. Мыза Стилбрукъ, напримръ, и усадьба Кроули съ изобиліемъ снабжали ее дичью и плодами. Погреба лорда Стэйна находились въ ея распоряженіи, повара этого же самого нобльмена стряпали въ маленькой кухн мистриссъ Раудонъ или по приказанію милорда снабжали ее самыми рдкими кушаньями. Во всеуслышаніе говорю, что стыдно, очень стыдно злословить невинное созданіе, какъ злословили во время оно нашу Бекки, и предостерегаю публику не врить и десятой части того, что было противъ нея сказано. Еслибъ каждое лицо изгонять изъ общества за то только, что оно входитъ въ неоплатные долги,— еслибъ мы, заглядывая въ домашнюю жизнь каждаго человка, входили въ количество его доходовъ и за тмъ пренебрегая бы имъ, какъ скоро замтили его неблагоразумную расточительность,— страшно подумать, какую бы дикую пустыню представила изъ себя Ярмарка Тщеславія. Тогда каждый человкъ вооружился бы противъ своего ближняго и цивилизація исчезла бы, мы стали бы ссориться, порицать и набгать другъ друга, дома наши превратились бы въ пещеры, и, ни за кого не обращая вниманія, мы ходили бы въ рубищахъ. Собраній не было бы, обанкрутились бы вс купцы. Вино, восковыя свчи, равныя косметическія средства, брильянты, парики, китайскій фарфоръ, фіакры, кареты, отличной породы лошади — вся роскошь жизни,— все, все пропало бы, еслибъ только люди задумали, дйствуя по своимъ неблагоразумнымъ правиламъ, избгать тхъ, кто имъ не нравится и кого они злословятъ. Напротивъ того, при снисходительности и взаимной терпимости, дла идутъ своимъ порядкомъ, и, въ добавокъ, порядокъ этотъ еще довольно пріятенъ. Мы можемъ порицать и сплетничать на человка сколько намъ угодно, называть его негодяемъ, который, по какому-то случаю, избгаетъ вислицы, но можемъ ли мы пожелать, чтобъ его, вслдствіе вашихъ порицаній, повсили? Конечно нтъ. Встрчаясь съ нимъ, мы пожмемъ ему руку. Если поваръ его хорошъ — мы, прощая его прегршенія, демъ къ нему обдать, въ ожиданіи визита и съ его стороны. Такимъ образомъ торговля процвтаетъ, цивилизація идетъ впередъ, миръ сохраняется, модныя платья еженедльно заказываются на новыя собранія, и прошлогодній сборъ винограда сторицей вознаграждаетъ честнаго воздлывателя.

Во времена, которыя мы описываемъ, несмотря на то, что на трон былъ Георгъ IV и леди носили gigote и огромныя гребенки, наподобіе черепаховыхъ лопатъ, вмсто миленькихъ вночковъ,— въ т времена, обычаи самаго вжливаго свта не слишкомъ рзко отдлялись отъ ныншнихъ, а въ удовольствіяхъ и развлеченіяхъ тогдашнихъ и теперешнихъ замчается даже близкое сходство. Намъ, скромнымъ членамъ средняго сословія, черезъ плечо полицейскаго стража высматривающихъ очаровательныхъ красавицъ, являющихся ко двору или на балъ, он кажутся существами какого-то сверхъестественнаго великолпія и блеска и наслаждающимися счастіемъ, для насъ неизъяснимымъ и недостижимымъ. Въ удовлетвореніе то любознательности этой меньшей братіи, мы и описываемъ борьбу нашей неоцненной Бекки, и ея тріумфы, и несбывшіяся надежды, испытанныя ею, какъ испытываютъ ихъ вс люди съ достоинствомъ.

Любимое удовольствіе тогдашняго парижскаго общества — шарады — перейдя и въ наше отечество, сдлалось у насъ, надо замтить, весьма употребительнымъ, доставляя красавицамъ-леди возможность выказать свои прелести, а другимъ — ихъ остроуміе. Ребекка, воображая, что она одарена и тмъ и другимъ, вынудила у милорда Стэйна согласіе дать въ дом Гантъ блестящій балъ съ шарадами, потому-то мы осмливаемся представить нашего читателя на это блестящее reunion, съ прискорбіемъ извщая его, однакожъ, что этотъ балъ будетъ изъ числа послднихъ фешенебльныхъ увеселеній, въ которыя мы имли счастіе вводить его.

Подъ театръ для шарадъ отвели часть великолпной картинной галлереи, съ тою же цлью употреблявшейся и при Георг Третьемъ. Время еще не уничтожило портрета маркиза Ганта, изображеннаго въ напудренномъ парик съ розовыми ленточками, въ римскомъ костюм, въ которомъ онъ разыгрывалъ роль Катона въ трагедіи Аддисона того же названія. Пьесу эту выполняли передъ его высочествомъ принцемъ валлійскимъ, епископомъ оснабрюгскимъ и принцемъ Уильямомъ Генрихомъ. Нсколько старыхъ кулисъ и декорацій, съ тхъ поръ валявшихся на чердак, были возобновлены теперь, для предстоящаго пиршества.

Распоряженіе пиромъ принялъ на себя молодой зандскій бедуинъ, изящный денди и путешественникъ по востоку. Въ ту пору подобный туристъ что нибудь да значилъ, а предпріимчивый бедуинъ, издавшій въ свтъ свои путешествія in quario и проведшій нсколько мсяцевъ подъ палатками въ степи, представлялъ изъ себя персону немаловажной значительности. Къ его сочиненію приложены были различные портреты зандовъ въ различныхъ восточныхъ костюмахъ. Здсь мало замтятъ еще, что нашъ туристъ странствовалъ въ сопровожденіи негра съ нерасполагающей къ себ наружностью, точь въ-точь какъ Бріанъ де Буа Гильбертъ. Бедуина, его костюмъ и чернаго слугу приняли въ дом Гантъ за весьма драгоцнное пріобртеніе.

Бедуинъ представлялъ первую шараду. Турецкій вельможа, съ безчисленнымъ множествомъ страусовыхъ перьевъ на голов (янычары предполагались еще существующими, а тарбушъ тогда не замнялъ еще древняго и величественнаго убора головы правоврныхъ), сидлъ развалившись на диван и курилъ, какъ водится, вмсто табаку набитый курительнымъ ароматическимъ порошкомъ. Турецкій сановникъ зваетъ, выражая вс признаки скуки и лни. Вдругъ онъ хлопаетъ въ ладоши, и передъ его очи является нубіецъ, съ голыми руками, кинжаломъ, ятаганомъ и прочими восточными орнаментами,— высокій, здоровый и страшный. Онъ длаетъ селямъ передъ милордомъ-агой.

Трепетъ ужаса и восхищенія прибгаетъ по всему собранію. Леди шепчутся межъ собой. Черный невольникъ подаренъ бедуину египетскимъ пашой, въ имвъ трехъ дюжинъ крпкаго мараскина Мезруръ не разъ зашивалъ одалисокъ въ мшки и топилъ ихъ въ водахъ Нила.

‘Позови сюда продавца невольницъ — сказалъ ага. Вскор Мезруръ приводитъ купца. За ними слдуетъ невольница съ опущеннымъ покрываломъ. Купецъ сбрасываетъ его. По всему залу раздается всеобщій ропотъ одобренія. Невольницу представляетъ мистриссъ Винквортсъ (урожденная миссъ Авессаломъ), обладающая прекрасными глазами и волосами. Она одта въ великолпный восточный костюмъ: въ черные волосы ея вплетено множество брильянтовъ, да и вся одежда покрыта золотыми піастрами. Магометанинъ очарованъ красотой невольницы, а она падаетъ передъ нимъ на колни, умоляя отпустить ее въ родныя горы, гд возлюбленный ея черкесъ и теперь еще оплакиваетъ отсутствіе ея, своей Зюлейки. Никакія мольбы, однакожъ, не трогаютъ жестокаго Гассана. При одной мысли объ этомъ жених-черкес ему смшно становится, Зюлейка закрываетъ свое личико и принимаетъ плнительный видъ отчаянія Кажется, нтъ ввмакой надежды въ избавленію ея, какъ вдругъ является Кизляръ-ага.

Кизляръ-ага приноситъ письмо отъ султана. Гассанъ принимаетъ его и кладетъ на голову этотъ страшный фирманъ. Ужасъ виденъ въ каждой черт лица его, между тмъ какъ физіономія негра (тотъ же Мезруръ, только въ другомъ костюм) принимаетъ выраженіе неизъяснимой радости. ‘Помилуй! пощади!’ восклицаетъ паша, но Кизляръ-ага, сдлавъ ужасающую гримасу, вынимаетъ роковой снурокъ.

Занавсъ опускается въ ту самую минуту, когда фирманъ повелителя правоврныхъ начинаетъ приводиться въ исполненіе. Гассанъ кричитъ: ‘Первые два слога!’, и затмъ мистриссъ Раудонъ Кроули, которой предстоитъ теперь дйствовать въ шарад, плавно выступаетъ впередъ и разсыпаетъ мистриссъ Винквортсъ комплименты за ея удивительный вкусъ и прелесть костюма.

Идетъ вторая часть шарады. Дйствіе происходитъ также на Восток. Гассанъ, въ другомъ мст, стоитъ подл Зюлейки, повидимому, примирившейся съ нимъ. Кизляръ-ага превратился въ кроткаго невольника. Надъ степью восходитъ солнце. Группа турокъ, обратившихся на востокъ и преклоняющихся къ земл. За неимніемъ на этотъ разъ дромадеровъ, музыка играетъ верблюды идутъ. На сцен появляются огромныя египетскія фигуры, съ головой, но безъ туловища. Одна изъ нихъ — музыкальная и, къ удивленію восточныхъ путешественниковъ, поетъ юмористическую псню, составленную мистеромъ Ваггомъ. Туристы принимаются выплясывать, словно Папагено и Маврскій король въ ‘Волшебной флейт’. Послдніе два слога! проревла голова.

За тмъ слдуетъ послдній актъ. Греческая палатка. На кушетк отдыхаетъ высокій, тучный мужчина. Надъ нимъ, на стн, висятъ его шлемъ и щитъ — безъ употребленія: Иліумъ палъ, Ифигенія убита, Кассандра въ плну. Въ комнат, въ Аргос, спитъ воинъ (полковникъ Кроули). Свтъ лампы отражаетъ на стн тнь его и сообщаетъ блескъ троянскому мечу и щиту. Музыка играетъ увертюру изъ ‘Донъ Жуана’ передъ появленіемъ статуи командора.

Эгистъ, блдный, прокрадывается на цыпочкахъ. Но что это за страшное лицо — вонъ, что выглядываетъ изъ за занавсей палатки?… Эгистъ заноситъ свой кинжалъ надъ спящимъ, который, въ эту минуту, ворочается въ постели и обнажаетъ широкую грудь, какъ бы подставляя ее подъ ударъ. Эгистъ не въ силахъ поразить благороднаго вождя. Клитемнестра, словно привидніе, неслышно входитъ въ комнату, обнаженныя руки ея блы: по плечамъ раскинуты темные волосы. Лицо Клитемнестры мертвенно блдное, глаза блестятъ, на губахъ страшная улыбка. Глядя на нее, вс зрители трепещутъ.

Шопотъ пробгаетъ по залу. ‘Ахъ, Боже мой!— сказалъ кто-то — да это мистриссъ Раудонъ Кроули!’

А между тмъ Клитемнестра выхватываетъ Изъ руки Эгиста кинжалъ и приближается къ пологу… Вы видите блескъ стали и… лампы гаснутъ, раздается стонъ…. Вокругъ васъ все темно….

Мрачность сцены перепугала зрителей. Ребекка выполнила свою роль такъ превосходно, такъ страшно-натурально, что вс пришли въ какое-то оцпненіе, вс сдлались безмолвны, пока внезапно не зажглись вс лампы. И вотъ тогда-то посыпались громогласныя восклицанія. ‘Браво! браво!’ раздавался рзкій голосъ Стэйна, покрывающій вс другіе голоса. ‘Клянусь, это превосходно!’ — говорилъ онъ сквозь зубы. Актеры вызывались на сцену цлымъ хоромъ. ‘Режиссера бедуина! Клитемнестру!’ Чтожь до Агамемнона, то онъ не могъ показаться передъ публикой въ своей классической тюник и стоялъ поодаль съ Эгистомъ и другими актерами. Бедуинъ вывелъ Зюлейку и Клитемнестру. Со всхъ сторонъ посыпались на нихъ одобренія.

— Мистриссъ Раудонъ Кроули была плнительна въ своей роли, замтилъ лордъ Стэйну.

Бекки засмялась: дйствительно, она была очаровательна.

Вошли офиціянты съ огромными подносами, покрытыми множествомъ прохладительныхъ сластей. Актеры удалились со сцены — при готовиться къ другой charade-tableau.

Три слога этой шарады предположили представить, въ пантомим. Исполненіе состоялось въ слдующемъ вид:

Первый слогъ. Полковникъ Раудонъ Кроули, съ нахлобученной на уши шляпой, тростью и фонаремъ, который онъ занялъ на конюшн, переходитъ черезъ сцену, съ сердитымъ видомъ и бранью, желая выразить тмъ окружающимъ его лицамъ, что пора спать. Въ нижнемъ окн видны двое мужчинъ, играющихъ въ криббачъ, ихъ одолваетъ звота. Подошедшій къ нимъ молодой человкъ (достопочтенный г. Рингвудъ) отвлекаетъ ихъ отъ игры. Вслдъ за нимъ является горничная (лордъ Соутдоунъ), съ двумя подсвчниками и жаровней. Войдя въ верхнія комнаты, она начинаетъ нагрвать постель, употребляя жаровню какъ орудіе привлечь вниманіе играющихъ. За тмъ горничная удаляется. Игроки надваютъ ночные колпаки и спускаютъ сторы. Молодой человкъ выходитъ и закрываетъ ставни. Вы слышите, какъ запираютъ комнату изнутри. Огни гаснутъ. Музыка играетъ: Dormez, dormes, chers Amours. Голосъ изъ за занавси произноситъ: первый слогъ.

Второй слогъ. Лампы внезапно зажигаются. Музыка играетъ старинную арію изъ ‘Жана Парижскаго’: Ah quel plaisir d’tre en voyage.

Сцена таже самая. Между первымъ и вторымъ этажами вы замчаете нарисованный гербъ Стэйна. По всему дому перезваниваютъ въ колокольчики. Въ нижнихъ покояхъ вы видите человка, передающаго какой-то листъ бумаги другому. Этотъ послдній сжимаетъ кулаки, грозитъ и клянется, что это чудовищно. ‘Конюхъ! подавай кабріолетъ!’ — кричитъ онъ въ дверь,— треплетъ горничную за подбородокъ: та, повидимому, упрашиваетъ его остаться, въ род того, какъ Калипса упрашивала Улисса. Молодой человкъ (г. Рингвудъ) проходитъ съ деревяннымъ ящикомъ, заключающимъ въ себ серебряные флаконы, и кричитъ горшки съ такимъ юморомъ и такъ натурально, что вся зала дрожитъ отъ рукоплесканій. Молодому человку бросаютъ букетъ. Хлопъ, хлопъ, хлопъ — раздаются удары бичей. Хозяинъ дома, горничная и лакей бросаются къ дверямъ, но въ то самое мгновеніе, когда на сцену долженъ явиться знаменитый гость, занавсъ опускается и невидимый голосъ кричитъ: второй слогъ.

— Мн кажется, это Отель, замтилъ капитанъ Григгъ, но замчаніе смтливаго капитана сопровождалось общимъ смхомъ, хотя онъ почти уже отгадалъ шараду.

Передъ третьимъ слогомъ музыка играетъ разныя псни моряковъ. Вроятно, будетъ представлено какое нибудь приключеніе на мор! Съ поднятіемъ занавса въ сторон слышенъ колокольчикъ. ‘Къ берегу! къ берегу!’ восклицаетъ голосъ. Пассажиры расходятся. Они съ безпокойствомъ поглядываютъ на облака, представляемыя черной занавсью, и во изъявленіе страха киваютъ головой. Леди Сквимсъ (лордъ Соутдоунъ), ея собачка, мшки, ридикюли и мужъ садятся и держатся за какія-то веревки. По всему видно, что тутъ корабль.

Входитъ капитанъ его (полковникъ Кроули), съ зрительной трубой и въ трехъугольной шляп, которую придерживаетъ,— потомъ осматривается. Полы его сюртука развваются, будто отъ сильнаго втра. Взявшись за телескопъ, капитанъ опускаетъ руку, шляпа летитъ съ головы. Втеръ крпчаетъ. Музыка достигаетъ fortissimo. Моряки бгаютъ по сцен взадъ и впередъ. Все показываетъ, что на корабл сильное движеніе. Буфетчикъ (г. Рингвудъ) выноситъ шесть тазовъ и одинъ изъ нихъ ставитъ передъ лордомъ Сквимсонъ. Леди Сквимсъ толкаетъ свою собачонку, которая жалобно воетъ,— потомъ закрываетъ платкомъ лицо и бросается въ каюту. Музыка возвысилась до урагана. Конецъ третьему слогу.

За шарадами слдовалъ небольшой балетъ ‘Le Rossignol’, въ которомъ, въ ту пору, отличались Монтесу и Нобле. Мистеръ Ваггъ перенесъ этотъ балетъ на англійскую сцену, переложивъ его, какъ искусный стихотворецъ, въ airs de balets. Дйствующія лица были одты въ старинные французскіе костюмы. Лордъ Соутдоунъ съ большимъ успхомъ занималъ роль старухи. Съ неподражаемымъ искусствомъ расхаживалъ онъ ворча и опираясь на клюку.

За сценой слышны мелодическія трели и журчанье изъ миленькой хижины, покрытой розами.

— Филомела! Филомела! кричитъ старуха.

Является Филомела.

Общее рукоплесканіе: Филомелу представаляла мистриссъ Кроули, въ пудр и мушкахъ.

Звонко смясь, выбгаетъ она на сцену, распвая въ полголоса и припрыгивая со всею невинностью театральной юности,— кланяется публик.

— Что это, дитя мое, ты все только смешься да поешь, говоритъ мама.

Филомела отвчаетъ пніемъ:

Отчего, скажите, роза зиму цлую томилась,

Сохли листики на ней и печальною казалась?

А теперь взгляните — прелесть! что за зелень! что за цвтъ!

Ароматъ вокругъ ея, нгой дышетъ весь кусточекъ.

Оттого скажу, мама, что весна къ намъ прилетла.

Отчего мы зиму всю не слыхали соловья?..

Онъ молчалъ, пока лса были пустынны

А теперь — послушай, мама: ахъ, какъ чудно онъ поетъ!…

Сердце радостью забилось, сердцу хочется съ нимъ пть….

Оттого скажу, мама, что весна къ намъ прилетла…

Мама къ которой относились эти слова съ усиліемъ старалась выказать свою материнскую нжность, обнимая невинное созданіе, выполнявшее роль дочери. Каждая ласка, каждое объятіе сопровождались громкимъ хохотомъ со стороны сочувствующихъ слушателей. При заключеніи балета весь домъ единодушно огласился громкимъ encore, рукоплесканія и букеты посыпались на Соловья. Голосъ лорда Стэйна раздавался громче всхъ. Бекки-соловей, поднимая его цвты, прижимала ихъ къ сердцу, какъ настоящая комедіантка. Восторгъ лорда Стэйна доходилъ до паоса. А энтузіазмъ гостей его гармонировалъ ему. Черноокая гурія, показывавшаяся въ первой шарад, была вдвое плнительне Бекки: но блескъ послдней совершенно потемнилъ ее. Вс голоса склонились въ пользу полковницы Кроули. Ее сравнивали со Стефенсомъ, Карадори, Ронзи де Беньи и утверждали что если бы она была на сцен, никто не могъ бы превзойти ее. Бекки достигла апогея своего величія. И сколько радости заключалось для нея въ ея тріумф!…

Посл драматическихъ представленій открылся балъ. Вс толпились около Ребекки, какъ будто она была притягательной силой. Особа принца утверждала, что мистриссъ Раудонъ — совершенство, и вела съ всю неумолкаемый разговоръ. И душа нашей Бекки, при такихъ почестяхъ, радостно трепетала отъ гордости и восхищенія. Она видла теперь передъ собой и счастіе, и славу, и блескъ. Лордъ Стэйнъ окончательно сдлался рабомъ Ребекки, всюду слдовалъ за нею и кром ея почти ни съ нмъ не говорилъ,— во всемъ оказывалъ ей самое утонченное вниманіе. Она еще разъ показалась въ своемъ театральномъ костюм и танцовала мэнуетъ съ мосьё де Труффиньи, изъ посольской свиты дюка де да Жаботьера. Дюкъ, сохранившій въ себ вс привычки стариннаго двора, говорилъ, что мадамъ Кроули, должно быть, была ученицей Вестри или красовалась на балахъ версальскихъ. Одно только чувство собственнаго достоинства и подагра мшали дюку самому пуститься танцовать съ мистриссъ Раудонъ. Онъ оставался при томъ мнніи, что леди, которая уметъ такъ прекрасно говорить и танцовать, могла бы быть посланницей при любомъ европейскомъ двор, и очень радовался, когда ему сказали, что Бекки — полу француженка происхожденіемъ.

— Я такъ и зналъ, говорилъ дюкъ.— Никто, кром моихъ соотечественницъ, не танцуетъ съ такой граціей.

Посл мэнуета Бекки красовалась въ вальс съ мосьё де Клингеншпоръ, кузеномъ принца петерварденскаго. Очарованный принцъ, имя меньшее retenue, нежели французскій дипломатъ, ршился сдлать кругъ съ очаровательнымъ созданіемъ и пустился вальсировать съ Бекки, разсыпая брильянты изъ кисточекъ сапоговъ и изъ гусарскаго ментика, Папушъ-наша также охотно протанцовалъ бы съ ней, еслибъ только это удовольствіе было принято въ его отечеств. Общество окружило мистриссъ Раудонъ, разсыпая передъ ней свои одобренія, какъ будто передъ Тальони или Нобле. Каждый восторгался не меньше самой Ребекки. Она прошла мимо леди Стоннингтонъ съ презрительнымъ видомъ, принимала покровительственный тонъ передъ леди Гантъ и ея изумленной и уничтоженной невсткой. Что касается до бдной мистриссъ Винквортсъ, ея длинныхъ черныхъ колосъ и большихъ глазъ, производившихъ удивительный эффектъ въ начал вечера,— гд-то она находилась теперь? Ршительно нигд. Еслибъ она вырвала свои длинные волосы и выплакала глаза, я увренъ, что и тогда никто бы не замтилъ ея и не оплакалъ бы ея безобразія.

Но величайшій тріумфъ для Бекки наступилъ во время ужина. Ее посадили за пышный столъ, между высокими сановными гостями. Ей все подавали на золот. Пожелай только она, и для нея растопили бы въ шампанскомъ перлы. Въ этотъ вечеръ Ребекка была второй Клеопатрой. Петерварденскій властелинъ отдалъ бы вс брильянты изъ своего ментика за одну улыбку полковницы Кроули, за одинъ ласковый взглядъ ея ослпительныхъ очей. Жаботьеръ отписалъ о ней своему правительству. Леди на другихъ столахъ, ужинавшія на простомъ серебр и наблюдавшія за постояннымъ вниманіемъ лорда Стайна къ Бекки, клятвенно утверждали, что обращеніе его съ ними, такими достойными леди, слишкомъ чудовищно. Еслибъ сарказмъ могъ лишать жизни, леди Стоннингтонъ поразила бы мистриссъ Раудонъ на мст.

Тріумфы Бекки, между тмъ, на супруга ея производили впечатлніе непріятное: онъ видлъ, что они отдаляютъ отъ него жену еще на большее противъ прежняго разстояніе. Вмст съ тмъ, неоспоримое превосходство ея надъ нимъ раждало въ душ Раудона мучительное ощущеніе.

Когда наступилъ часъ разъзда посл бала, толпа молодыхъ людей провожала Бекки до самой кареты, вызванной нсколькими голосами вдругъ. Крикъ этотъ былъ подхваченъ факельщиками, разставленными у высокихъ воротъ дома Гантъ, и каждый изъ нихъ поздравлялъ узжающихъ.

Карета мистриссъ Кроули, посл громкихъ восклицаній, вкатилась на иллюминованный дворъ, подъ крытый подъздъ. Раудонъ посадилъ въ нее жену, и экипажъ помчался. Мистеръ Венгамъ предложилъ полковнику итти съ нимъ до дому вмст. Закуривъ сигары, они отправились. Вдругъ изъ толпы отдлились два человка и послдовали за нашими джентльменами. Лишь только послдніе прошли нсколько шаговъ за Гантъ-скверъ, одинъ изъ преслдующихъ приблизился къ нимъ и, взявъ Раудона за плечо, сказалъ: ‘Прошу извинить, полковникъ, но мн нужно переговорить съ вами по секрету’. Другой незнакомецъ громко свиснулъ, и въ ту же минуту отъ воротъ дома Гантъ отдлился экипажъ. Полковникъ Кроули былъ окруженъ.

Храбрый офицеръ въ минуту смекнулъ, въ какую попалъ западню, онъ находился въ рукахъ полицейскихъ управителей-бэйлифовъ. Раудонъ хотлъ было дать тягу, но его удержали.

— Напрасный трудъ, сэръ, напрасный, насъ трое противъ одного, сопротивленіе безполезно, сказалъ одинъ изъ преслдователей, стоявшій позади полковника.

— А! это вы, Моссъ, если не ошибаюсь! Ну, сколько же? говорите скорй….

— Сущая бездлица! шепнулъ мистеръ Моссъ, изъ улицы Курситоръ, на Чансри-Лэйн, помощникъ мидльсекскаго шерифа: — всего только сто-шестьдесятъ-шесть фунтовъ шесть шиллинговъ и восемь пенсъ, по векселю мистера Натана.

— Венгамъ, ради Бога, одолжите мн сто фунтовъ, сказалъ Раудонъ: — дома у меня есть семьдесятъ.

— А у меня въ цломъ мір не наберется и десяти фунтовъ, отвчалъ бдный мистеръ Венгамъ.— Спокойной ночи, мой добрый другъ, прибавилъ онъ.

— Спокойной ночи! сказалъ Раудонъ уныло.

Венгамъ пошелъ въ сторону, а полковникъ Кроули кончилъ свою сигару въ то самое время, какъ кабъ подъхалъ подъ ворота извстнаго всмъ въ Лондон мста подъ названіемъ Temple Bar.

ЧАСТЬ ОСЬМАЯ.

ГЛАВА LII.

ЛОРДЪ СТЭЙНЪ ВЫКАЗЫВАЕТСЯ ВЪ САМОМЪ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОМЪ ВИД.

Лордъ Стэйнъ, въ минуты расположенія оказывать ближнему добро, не останавливался на полъ-дорог, и расположеніе его къ семейству Кроули длало, конечно, величайшую честь его благодтельнымъ поступкамъ. Милордъ распространилъ свое благоволеніе и на маленькаго Раудона, представляя родителямъ его необходимость посылать мальчика въ публичное училище, доказывая, что дитя находится уже въ тхъ лтахъ, когда соревнованіе, начальныя правила латинскаго языка, школьныя упражненія, сообщество съ учениками могутъ оказать на ребенка полезное вліяніе. Но отецъ Рауди находился въ затрудненіи на счетъ выполненія этого совта, представляя недостаточность своихъ средствъ. Мама, съ своей стороны, прибавляла, что Бриггсъ была для Рауди прекрасной наставницей, и что она превосходно учила его (дйствительный фактъ) англійскому и латинскому языкамъ и всмъ другимъ предметамъ, служащимъ къ образованію юношества. Однакожь, вс эти затрудненія исчезли передъ великодушіемъ маркиза Стэйна. Милордъ считался однимъ изъ главныхъ членовъ знаменитаго древняго института, извстнаго подъ именемъ Вэйтъ-Фрайарсъ (блые монахи). Въ старинные годы, на этомъ мст находился Цистерсіянскій монастырь, въ то время еще, когда на Смитфильд, сосднемъ пол, совершались турниры и аутодафе закоснлыхъ еретиковъ. Генрихъ VIII, поборникъ вры, овладлъ монастыремъ и всми его принадлежностями и строго наказалъ тхъ монаховъ, которые сопротивлялись правиламъ предпринятой имъ реформы. А потомъ какой-то богачъ откупилъ это мсто съ принадлежащею въ нему землею и, съ помощію пожертвованій другихъ лицъ, положилъ основаніе лазарету для сирыхъ и убогихъ. Въ сосдств и даже въ связи съ этимъ госпиталемъ возникла школа, существующая и теперь и сохранившая костюмъ среднихъ вковъ и вс обычаи того времена.

Желая поддержать существованіе этого заведенія, многіе знатнйшіе нобльмены, прелаты и вельможи Англіи приняли его подъ свое особенное покровительство, и такъ какъ оно отличалось и удобствомъ помщенія, и хорошимъ столомъ, и прекрасною системою первоначальнаго воспитанія, открывающаго прямой путь въ университеты, а изъ, него къ выгодному пасторскому мсту, то не удивительнымъ покажется, что многія семейства посвящали своихъ дтей духовному званію и принимали участіе во вкладахъ на содержаніе этого училища. Первоначально оно предназначалось для воспитанія дтей бдныхъ родителей изъ духовенства и мірянъ, но современенъ многіе изъ благородныхъ и знатныхъ членовъ института приняли всевозможныя средства къ уничтоженію такого преимущества. Безденежно получить воспитаніе и къ тому еще хорошее мсто, по моему, вещь очень недурная,— до такой степени недурная, что ею не пренебрегали и богатые люди, и не только родственники великихъ людей, но и сами великіе люди старались пользоваться случаемъ помстить своихъ дтей въ училище, о которомъ мы только что говорили. Прелаты посылали туда своихъ родственниковъ, между, тмъ какъ, съ другой стороны, нкоторые изъ знатныхъ нобльменовъ нашего отечества не оставляли своимъ покровительствомъ дтей ихъ довренныхъ слугъ, такъ что ребенокъ, вступая въ это заведеніе, встрчалъ здсь сверстниковъ разнаго званія.

Несмотря на то, что единственная книга, которую тщательно изучалъ Раудонъ Кроули, была ‘Календарь лошадиныхъ скачекъ’, и хотя вс его воспоминанія о собственномъ воспитаніи сосредоточивались на наказаніи, получаемомъ имъ, въ лта ранней юности, въ Итон,— при всемъ томъ полковникъ Кроули питалъ то особенное уваженіе къ классическому воспитанію, которое такъ присуще всякому англійскому джентльмену. Раудонъ радовался, что сыну его предстояло пріобрсть умственнаго запаса на цлую жизнь, а можетъ быть даже и имть прекрасный случай сдлаться ученымъ. Хотя Рауди составлялъ главный источникъ утшенія и отрады отца и соединенъ былъ съ нимъ тысячами узъ, о которыхъ Ребекк никогда не говорилось, несмотря на то полковникъ Кроули ни на минуту не задумался надъ разлукой съ сыномъ, утшаясь мыслью, что эта разлука служила проводникомъ къ будущему благополучію его любимца. Но до самой минуты прощанія съ сыномъ Раудонъ не зналъ, до какой степени простирается его привязанность къ нему. Съ отъздомъ Рауди, отецъ почувствовать себя, боле чмъ когда либо, одинокимъ и печальнымъ, гораздо печальне, нежели сынъ его, который, вступивъ на новое поприще и встртивъ здсь товарищей по своему возрасту, находилъ, что онъ счастливе прежняго. Бекки неоднократно смялась, когда полковникъ, въ несвязныхъ и вовсе не нжныхъ словахъ, старался выразить свои скорбь во разлук съ сыномъ. Бднякъ сознавалъ, что у него отняли безцнное удовольствіе и преданнаго друга, и часто и грустно поглядывалъ онъ на пустую постельку, занимаемую нкогда его маленькимъ Рауди. Отправляясь утромъ въ паркъ, отецъ съ печалью вспоминалъ о сын. При Рауди онъ не зналъ того одиночества, которое испытывалъ теперь. Полковникъ душевно предавался всмъ, кто только любилъ его сына, и потому часто навщалъ леди Джейнъ, просиживая съ нею долгіе часы въ разговорахъ о нравственности, хорошихъ манерахъ и множеств другихъ прекрасныхъ качествъ Рауди.

Дочь миледи Джейнъ, слдуя примру матери, горячо любила сына Раудона и горько плакала, когда наступило время отъзда ея милаго кузена. Полковникъ не находилъ словъ выразить свою благодарность за эту любовь матери и дочери. При изліяніи родительской нжности, въ Раудон обнаруживались вс лучшія и благороднйшія чувства, и онъ вполн предавался имъ въ присутствіи добрыхъ родственницъ, ободрявшихъ его своей симпатіей. Чувствами, которыхъ онъ не обнаруживалъ при жен и которыхъ теперь не скрывалъ, Раудонъ пріобрлъ привязанность и чистосердечное уваженіе леди Джейнъ. Чтожь касается до взаимныхъ отношеній супругъ сэра Питта и полковника Кроули, то об он старались встрчаться какъ можно рже. Бекки иронически подсмивалась надъ нжными чувствами леди Джйнъ, а кроткая и добрая душа послдней возмущалась при грубомъ обращеніи невстки.

Все это вмст отчуждало Раудона отъ жены даже боле, нежели сколько онъ самъ предполагалъ, что, впрочемъ, нисколько не озабочивало Ребекки. Она смотрла на него какъ на разсыльнаго и на покорнаго раба, не обращала вниманія ни на скорбь его, ни на угрюмость, а если когда и замчала, то преслдовала ихъ злобными насмшками. Бекки и безъ того предстояло обширное поле для размышленій: ей нужно было похлопотать и о своемъ положенія, и объ удовольствіяхъ, и успхахъ въ обществ, въ которомъ ей, по всмъ вроятіямъ, приходилось занять видное мсто.

Честная Бриггсъ купила Рауди маленькую скрипку, съ тмъ, чтобъ онъ взялъ ее съ собой въ училище. Молли, горничная, при отъзд его хныкала въ коридор, Молли, добрая и врная, дйствительно плавала, на зло огромной недоимк неуплаченнаго ей жалованья. Мистриссъ Бекки не доврила мужу своей кареты, чтобъ отвезти въ ней мальчика. Взять ея лошадей въ Сити?! да съ чмъ это сообразно! Наймите извощика.— Ребекка не удостоила сына даже и прощальнымъ поцалуемъ. Впрочемъ, и Рауди не искалъ ея объятій, зато онъ поцаловалъ старую Бриггсъ, утшая ее тмъ, что по субботамъ будетъ прізжать домой. Въ то самое время, какъ наемный кабъ докатился въ Сити, коляска Бекки полетла въ Паркъ. Когда отецъ и сынъ входили въ старинныя ворота училища, Бекки лепетала и смялась въ Парк, окруженная толпою молодыхъ денди. Раудонъ возвратился домой съ самымъ грустнымъ чувствомъ, какого еще не испытывалъ съ той поры, какъ самъ оставилъ дтскую.

Дома Раудонъ обдалъ съ Бриггсъ, ласково и признательно обращаясь съ нею за ея любовь и попеченія о мальчик. Совсть упрекала его, что онъ, занимая деньги у Бриггсъ, былъ главнымъ участникомъ въ обман, противъ нея направленномъ. Долго разговаривали они объ Рауди, пока не возвратилась Ребекка, которой предстояла теперь надобность переодться, съ тмъ, чтобъ хать на обдъ. А Раудонъ отправился пять чай къ леди Джэйнъ,— разсказалъ ей, какъ отвезъ онъ Рауди въ училище, какъ тотъ радовался, явившись въ новое для него мсто, какъ надли на него длинную мантію и коротенькіе панталоны, и наконецъ какъ молодой Блакболлъ, сынъ Джака Блакбола, стараго гвардейца, принялъ Рауди видъ свое покровительство, общаясь быть добрымъ къ нему.

Въ теченіи какой нибудь недли, молодой Блакболлъ выдлалъ изъ маленькаго Раудона исправнаго для себя слугу: Рауди прекрасно чистилъ ему башмаки и поджаривалъ къ завтраку хлбъ съ масломъ. Блакболлъ посвятилъ его въ таинства латинской граматики и раза четыре усплъ поколотить его — впрочемъ, не слишкомъ больно. Добродушное лицо нашего мальчика много выигрывало въ свою пользу. Колотушки, которые онъ получилъ отъ Блакболла, безъ всякаго сомннія, оказались полезны для вето, а что касается до чищенья башмаковъ, поджариванья хлба и вообще всякихъ другихъ услугъ, разв он не входятъ въ общій составъ воспитанія молодого англійскаго джентльмена?

Спустя нсколько времени, полковникъ, похавъ повидаться съ сыномъ, нашелъ его въ цвтущемъ здоровьи, довольнаго, веселаго, въ черной мантіи и узенькихъ панталонахъ.

Какъ protg великаго лорда Стэйна, племянникъ члена парламента и сынъ полковника Кроули, имя котораго не разъ появлялось въ Morning Post, маленькій Раудонъ пользовался полнымъ расположеніемъ училищнаго начальства. У него всегда бывалъ порядочный запасъ карманныхъ денегъ, которыя онъ щедро разсыпалъ на угощеніе своихъ товарищей, покупая имъ малиновыя торты. Ему чаще другихъ позволялось видться съ отцомъ и узжать по воскресеньямъ домой. А день свиданія съ сыномъ праздновался полковникомъ какъ юбилей какой нибудь. Въ свободное время, Раудонъ бралъ мальчика въ театръ, а нтъ, такъ отправлялъ его туда съ лакеемъ, и не пропускалъ ни одного воскреснаго дня, чтобъ не сходить съ нимъ въ церковь въ сообществ Бриггсъ, леди Джэйнъ и ея дтей. Раудонъ дивился разсказамъ сына объ училищ, кулачныхъ бояхъ и другихъ вещахъ. Въ очень короткое время папа узналъ имена всхъ учителей и учениковъ и вс ихъ отличительныя качества не хуже самого Рауди. Однажды, пригласивъ къ себ одного изъ пріятелей сына, онъ до того накормилъ ихъ (это было посл театра) пирожнымъ, устрицами и портеромъ, что они захворали. Случалось, нашъ мальчуганъ объяснялъ своему папа, напримръ, какая часть рчи слово въ, и папа, съ своей стороны, старался выказать изъ себя знатока въ латинскомъ язык.

— Старайся, старайся, другъ мой, говорилъ онъ съ важнымъ видомъ.— Ничего не можетъ бытъ лучше, какъ, хорошее классическое воспитаніе,— ршительно ничего!

Между тмъ, пренебреженіе Ребекки къ мужу возростало съ каждымъ днемъ.

— Длайте, что хотите: обдайте гд вамъ угодно, позжайте къ Астли пить инбирное пиво, или пойте съ леди Джэйнъ псалмы, только, ради Бога, избавьте меня отъ занятій съ вашимъ сыномъ. У меня и безъ него есть о чемъ подумать. Я должна хлопотать о вашихъ же интересахъ, если вы сами не умете заняться ими. Мн бы очень хотлось знать, гд бы вы находились теперь, какого-бы рода положеніе въ обществ имли, еслибъ я не заботилась о васъ?

Общества, которыя посщала Бекки, ршительно не нуждались въ бдномъ, старомъ Раудон, ее теперь очень часто приглашали безъ него. Она говорила о лицахъ высшаго круга какъ будто получила съ нихъ взятку, и когда при двор надли по комъ-то трауръ, Бекки также не замедлила облачиться въ черное платье.

Обезпечивъ положеніе маленькаго Раудона, лордъ Стэйнъ, принимавшій родительское участіе въ длахъ этого милаго, добраго семейства, полагалъ, что издержки его значительно уменьшатся если оно удалитъ отъ себя миссъ Бриггсъ, и что Бекки довольно умна и сама можетъ управлять своимъ домомъ. Читатель, вроятно, помнятъ, какъ этотъ благодтельный нобльменъ выдалъ своему protg сумму денегъ, чтобъ уплатить небольшой долгъ миссъ Бриггсъ, по прежнему остававшейся при своихъ друзьяхъ. Изъ этого милордъ, вывелъ неутшительное заключеніе, что мистриссъ Кроули сдлала совсмъ иное употребленіе изъ денегъ, нежели какъ предполагалъ онъ, ея великодушный и щедрый патронъ. Человкъ деликатный, лордъ Стэйнъ отнюдь не ршался сообщить Ребекк свои подозрнія: чувства ея могли оскорбиться при подобныхъ денежныхъ расчетахъ, и разв не могла имть она тысячу другихъ непріятныхъ причинъ, заставившихъ ее изъ денегъ великодушнаго милорда сдлать совсмъ иное у потребленіе, нежели какое слдовало? Во всякомъ случа, нашъ нобльменъ ршился разузнать настоящее положеніе длъ, по которому и навелъ необходимыя справки, но самымъ осторожнымъ и деликатнымъ образомъ.

При первомъ благопріятномъ случа, онъ началъ вывдывать истину отъ миссъ Бриггсъ. Въ этомъ подвиг не представлялось особеннаго, затрудненія. Небольшого одобренія лорда Стэйна оказывалось достаточнымъ сдлать изъ этой достойной женщины олицетворенную откровенность. Такимъ образомъ, однажды, когда мистриссъ Раудонъ ухала кататься, нашъ великодушный другъ, явясь въ знакомый намъ домикъ въ улиц Курзонъ, попросилъ Бриггсъ подать ему чашку кофе, сказавъ, что у него есть хорошія новости объ общемъ ихъ ученик, и черезъ пять минутъ узналъ, что полковница Кроули ничего не дала своей компаньокн, кром чернаго платья, за которое послдняя была, однакежь, признательна какъ нельзя боле.

Слушая этотъ откровенный разсказъ, милордъ смялся внутренно, тмъ боле смялся, что наша милая Ребекка передала ему подробнйшій отчетъ о томъ восторг Бриггсъ, который она будто бы обнаружила, получивъ обратно свои тысячу-сто-двадцать-пять фунтовъ. Вмст съ тмъ мистриссъ Раудонъ говорила лорду Стэйну и о процентахъ, назначенныхъ ею миссъ Бриггсъ на будущее время, и наконецъ о томъ, что для нея, Бекки, довольно тяжело было разстаться съ такимъ хорошенькимъ капитальцемъ. ‘Кто знаетъ — думала она — можетъ быть,— милордъ дастъ мн еще сколько нибудь!’ Однако великодушный другъ не подтвердилъ предположеній нашей маленькой сочинительницы, съ полнымъ правомъ считая себя и безъ того уже чрезвычайно щедрымъ.

Откровенность миссъ Бриггсъ въ отношеніи Ребекки произвела въ лорд Стэйн любопытство и за счетъ ея собственныхъ длъ. Компаньонка удовлетворила и это желаніе милорда съ той же чистосердечной искренностью, вамъ и первое, безъ всякой утайки разсказала Браггсъ, сколько миссъ Кроули отказала ей въ своемъ духовномъ завщанія, какъ родственники овладли частью ея капитала, какъ полковникъ Кроули вынулъ изъ выгоднаго вклада и другую, и какъ мистеръ и мистриссъ Раудонъ совтовались съ сэромъ Питтомъ, принявшимъ на себя хлопоты распорядиться остаткомъ ея денегъ самымъ выгоднымъ для нея образомъ.

Словоохотливая Бриггсъ тотчасъ же стала, однакожь, раскаяваться въ своей откровенности, умоляя милорда умолчать о сдланныхъ ей признаніяхъ.

— Полковникъ такъ добръ ко мн, говорила она.— И вдругъ онъ узнаетъ про мою болтливость. Мистеръ Раудонъ не станетъ тогда хлопотать обо мн, и мн придется лишиться всхъ выгодъ отъ моего капитала.

Лордъ Стэйнъ засмялся, общаясь Бриггсъ не открывать ихъ разговора, и когда разставался съ нею, то захохоталъ сильне прежняго.

‘Что за олицетворенная хитрость!— думалъ онъ.— Какая чудная актриса! Своими ласками она съумла бы выманить у меня и еще столько же…. Ребекка превосходитъ всхъ женщинъ, какихъ только встрчалъ и въ теченіи всей моей жизни. Въ сравненіи съ всю, он — настоящія дти. Я самъ, въ ея рукахъ, чистйшій глупецъ, старый безумецъ!…. Въ искусств обманывать — ея никто не превзойдетъ’.

При этомъ доказательств смышлености Ребекки, обожаніе къ ней милорда усилилось. Для того, чтобъ выманить денегъ, не требуется большой мудрости, но умть выманить двойную сумму и никому не заплатить — это не всякому удастся сдлать, какъ бы онъ ни былъ уменъ.

‘Да и Раудонъ — думалъ милордъ, вовсе не такъ глупъ, какъ кажется. Онъ распоряжается довольно умно…. Но, глядя на его лицо, кто бы могъ подумать, что ему извстно что нибудь въ этой спекуляціи! а между тмъ онъ взялъ себ денежки и преспокойно издержалъ ихъ’.

Въ этомъ мнніи милордъ, какъ имъ извстно, совершенно ошибался, и ошибка его простиралась такъ далеко, что онъ перемнилъ свое обхожденіе съ полковникомъ, прекратилъ оказывать даже малйшее подобіе того уваженія, которымъ прежде удостоивалъ этого почтеннаго джентльмена. Въ голову великодушнаго патрона мистриссъ Кроули никакъ и могло притти, что маленькая леди сберегала капиталецъ собственно для себя,— и лордъ Стэйнъ судилъ о полковник Кроули по другимъ мужьямъ, которыхъ знавалъ въ теченіи своей долгой и добропорядочной жизни, познакомившей его со многимъ множествомъ человеческихъ слабостей.

При первой удобной встрч о Ребеккой, благодтель ея напалъ на нее, наивно поздравляя съ дальновидностью и искусствомъ пріобртать не только деньги, но еще и другого кой-чего — позначительне денегъ. Бенки отступила немного. Говорить ложь не составляло привычки этого малаго созданія и мистриссъ Раудонъ прибгала къ ней только въ крайнихъ случаяхъ. Здсь, однакожь, дло выходило такого рода, что надо было лгать безъ остановки. Въ одну минуту въ голов Бекки образовался планъ новой, полный послдовательности, естественной и подробной исторіи, которую полковница Кроули и поспшила передать своему патрону. Да, правда: она обманула его и теперь сознается во лжи: но кто принуждалъ йe къ обману?

— Ахъ, милордъ! говорила мистриссъ Раудонъ: — вы не знаете, что я терплю и переношу! Передъ собой вы видите меня всегда веселой и счастливой, но вы мало, очень мало знаете, что мн приходится испытывать, когда нтъ подл меня защитника. Всему причиной — мужъ мой: угрозами и самымъ дурнымъ обхожденіемъ со мной онъ принудилъ меня обмануть васъ и выпросить денегъ. Предвидя съ вашей стороны вопросъ, для чего нужны мн деньги, мужъ мой принудилъ меня разсказать исторію въ томъ вид, какъ вамъ она извстна. Раудонъ взялъ деньги и сказалъ мн, что расплатился съ Бриггсъ. Я не хотла… я не смла поврять его словъ. Умоляю васъ, простите проступокъ, вынужденный отчаяніемъ… пожалйте о бдной, несчастной женщин.

Говоря это, Бекки рыдала. Угнетенная добродтель никогда еще не выказывалась въ такомъ очаровательно-безотрадномъ положеніи.

Вслдъ за тмъ, пока карета Бекки объзжала вокругъ и вокругъ Парка, между милордомъ и мистриссъ Кроули завязался длинный разговоръ, о подробностяхъ котораго мы умолчимъ, скажемъ только, что вслдствіе этого разговора, по прізд домой, Бекки, съ радостнымъ выраженіемъ въ лиц, бросилась къ своей безцнной Бриггсъ и объявила ей, что у нея есть новость, которая обрадуетъ ея подругу. Лордъ Стэйнъ поступилъ какъ нельзя благородне и великодушне. Онъ постоянно ищетъ случаевъ длать добро. Теперь, когда маленькій Раудонъ опредленъ въ училище, Бекки не представлялось особенной необходимости держать при себ компаньонку. Она безъ мры предавалась горести при неизбжной разлук съ Бриггсъ, но чтожь длать, если обстоятельства мистриссъ Раудонъ такого рода, что непремнно надо сократить расходы. Печаль Ребекки нсколько утихла, однакожь, при мысли, что дорогая для нея Бриггсъ, благодаря великодушному лорду Стайну, будетъ имть теперь лучшія удобства въ жизни, нежели какими она пользовалась, находясь при ней, полковниц Кроули. Мистриссъ Пилкингтонъ, ключница въ Гантли, становится очень стара и слаба и частенько хвораетъ: она уже не въ состояніи присматривать за обширнымъ помстьемъ милорда Стэйна, ее необходимо уволить. Мсто превосходное! Семейство милорда посщаетъ Гантли въ два года разъ. Въ прочее же время ключница остается полной владтельницей великолпнаго господскаго дома, иметъ каждый день къ столу четыре блюда, ее посщаютъ многія почтенныя особы, однимъ словомъ, ключница въ Гантли живетъ какъ настоящая леди. Дв предшественницы мистриссъ Пилкингтонъ вышли замужъ за ректоровъ Гантли, самой Пилкингтонъ предстояла бы таже участь, еслибъ она не приходилась родной теткой ныншнему ректору. Мсто это еще не утверждено за миссъ Бриггсъ, но она можетъ създить къ мистриссъ Пвдивнгтовъ, чтобъ посмотрть, понравится ли ей новое занятіе.

Какими словами можно выразить восторженную благодарность Бриггсъ! Она безусловно согласилась во всхъ пунктахъ предложенія, предъявивъ только одно условіе, чтобъ Рауди позволили иногда прізжать въ Гантли повидаться съ нею. Бекки общала исполненіе этой просьбы,— наобщала множество. А когда пришелъ домой мужъ ея, полковница Кроули поспшила разсказать ему пріятную новость. Раудонъ обрадовался: камень, тяготившій его при мысли о деньгахъ Бриггсъ, какъ будто спалъ съ его совсти. Но, съ другой стороны — компаньонка обезпечена, это правда, зато… Тутъ полковникъ почувствовалъ страшное безпокойство: въ только что услышанной новости воображеніе его увидло не совсмъ чистыя побужденія милорда. Раудонъ разсказалъ молодому Соутдоуну, что сдлалъ для нихъ лордъ Стэйнъ, и тотъ посмотрлъ на Кроули съ такимъ видомъ, что полковникъ испугался не на шутку.

Онъ и отъ леди Джэйнъ не скрылъ этого вторичнаго доказательства снисхожденія къ нимъ Стэйна: и она, также какъ и Соутдоунъ, поглядла и встревожила его, точно также поглядлъ на него и сэръ Питтъ.

— Бекки слишкомъ умна и…. и слишкомъ весела, чтобы позволять ей здить изъ общества въ общество безъ компаньонки, замтили Питты.— Куда бы она ни отправилась, ты, Раудонъ, непремнно долженъ слдовать за нею,— кром того, непремнно долженъ имть кого нибудь при ней, когда она остается дома…. хоть одну изъ двицъ усадьбы Кроули, несмотря на то, что он довольно втрены для компаньонокъ.

Итакъ, ршили, что при особ мистриссъ Раудонъ долженъ находиться кто нибудь. Между тмъ честной Бриггсъ, разумется, не терять же случая устроиться въ жизни! Вслдствіе чего, свернувъ свои мшки и уложивъ чемоданы, она отправилась въ дорогу.

Сэръ Питтъ лично объяснялся со своей невсткой по поводу удаленія Бриггсъ и о другихъ довольно щекотливыхъ предметахъ. Напрасно доказывала Бекки, сколько необходимо покровительство лорда Стэйна для ея бднаго мужа, и какъ жестоко было бы съ ихъ стороны лишить Бриггсъ выгоднаго ей предложенія: ни лесть, ни ласки, ни улыбка, ни слезы, ничто не могло умаслить сэра Питта, такъ что между нимъ и нкогда любимой имъ Ребеккой произошло нчто въ род ссоры. Онъ говорилъ о чести еврейства, о безукоризненной репутаціи имени Кроули, съ негодованіемъ выражался, за счетъ пріема тхъ молодыхъ французовъ, тхъ буйныхъ свтскихъ молодыхъ людей, въ томъ числ и самого милорда Стэйна, кареты которыхъ постоянно увидишь у дома полковницы Кроули, и которые каждодневно цлые часы проводитъ въ ея обществ, что уже и подало поводъ, какъ утверждалъ сэръ Питтъ, къ различнымъ толкамъ, распущеннымъ о Ребекк по городу. Какъ глаза дома, онъ умолялъ невстку вести себя благоразумне, ибо въ обществахъ, какъ сказано, начинали поговаривать о ней довольно дурно. Лордъ Стэйнъ — нобльменъ съ великими достоинствами и талантами, но вниманіе его всегда компрометируетъ всякую женщину. И сэръ Питтъ просилъ, умолялъ, повелвалъ своей невстк быть какъ можно осторожне въ сношеніяхъ съ такимъ нобльменомъ.

Бекки общала исполнить все, что только требовалъ сэръ Питтъ, а между тмъ лордъ Стэйнъ, по прежнему, являлся въ ея дом очень часто. Гнвъ сэра Питта возросталъ. Не могу вамъ опредлительно сказать, сердилась ли миледи Джэйнъ, или была довольна, когда мужъ ея открылъ погршности въ своей любимиц Ребекк? Съ продолженіемъ, посщеній милорда Стэйна, визиты сэра Питта къ полковниц Кроули кончились. Леди Джэйнъ, въ тоже время, ршилась прекратить всякія сношенія съ великодушнымъ другомъ своей невстки и даже хотла было отказаться отъ извстнаго читателю вечера съ шарадами, на который приглашала ее маркиза, но сэръ Питтъ думалъ иначе, полагая, что имъ непремнно должно принять приглашеніе маркизы, такъ какъ на вечер будетъ присутствовать принцъ петерварденскій.

Сэръ Питтъ, впрочемъ, оставилъ вечеръ съ шарадами очень рано, да и миледи Джэйнъ была весьма рада поскоре ухать домой. Бекки ни разу не обратилась къ сэру Питту съ разговоромъ и какъ бы не замчала присутствія своей невстки. Баронетъ не могъ не находить, потому, поведенія ея неблагопристойнымъ. Въ самыхъ строгихъ выраженіяхъ порицалъ онъ домашніе театры и употребленіе при этомъ фантастическихъ одеждъ, вовсе неприличныхъ британской женщин. И, по окончаніи шарадъ, сэръ Питтъ сильно журилъ Раудона за его участіе въ нихъ и за позволеніе жен длать изъ себя позорную выставку.

Раудонъ общалъ, что съ этого разу жена его никогда не будетъ участвовать въ подобныхъ увеселеніяхъ. Надо сказать, что Раудонъ, вслдствіе совтовъ старшаго брата и сестры, совершенно перемнился, сдлавшись бдительнымъ мужемъ и ревностнымъ домосдомъ, бросивъ клубы и бильярды. Онъ всюду слдовалъ за женой — и въ прогулкахъ и въ собраніяхъ. Во всякое время, когда лордъ Стэйнъ зазжалъ къ нимъ, онъ впередъ могъ расчитывать за встрчу съ полковникомъ. Когда Бекки длались предложенія выхать куда нибудь безъ мужа или когда она получала приглашенія для себя одной, Раудонъ ршительнымъ тономъ приказывалъ ее отказаться, и манера, съ которою онъ отдавалъ свои приказанія, вынуждала къ повиновенію. Маленькая Бекки — надо отдать ей справедливость — была очарована такой милой перемной къ характер супруга. При друзьяхъ и безъ нихъ, она постоянно надляла своего Раудона нжными улыбками и была внимательна къ его развлеченію и спокойствію. Казалось, медовый мсяцъ вашей четы возобновился снова. Между супругами по прежнему господствовали тонеръ согласіе, prvenances, веселость, искренняя довренность и уваженіе.

— Ты себ представать не можешь, говорила Бекки:— какъ несравненно пріятне мн видть подл себя тебя, мой другъ, нежели эту глупую, старую Бриггсъ! Сохранимъ же навсегда эти отношенія между вами, мой безцнный Раудонъ!… О, какъ бы это надо было, и какъ бы мы были счастливы, еслибъ только имли деньги!

Отобдавъ, Раудонъ обыкновенно засыпалъ въ своемъ кресл. Сонъ скрывалъ отъ него блдное и истомленное лицо жены, а пробужденіе мужа снова вызывало на это же лицо пріятную, чистосердечную улыбку. Раудона восторженно миловали, довели до того, что онъ вдругъ сталъ удивляться своимъ подозрніямъ. ‘Нтъ, нтъ! онъ никогда не подозрвалъ! Вс эти скрытыя опасенія и мрачныя предчувствія, скоплявшіяся въ его душ, было ни что другое, какъ слдствіе неосновательной ревности. Ясно, Ребекка любитъ Раудона,— всегда любила его. Можно ли винить ее за желаніе блистать въ обществ, тогда какъ она съ тмъ и создана, чтобы блистать! Найдется ли хотъ одна женщина, которая могла бы говорить, и пть, и вообще длятъ что нибудь, такъ, какъ длаетъ Ребекка!.. О, еслибъ она только полюбила сына!’ думалъ Раудонъ. Но между матерью и сыномъ, повидимому, и быть не могло этой желанной симпатіи.

Въ это-то именно время, когда душа полковника Кроули была взволнована опасеніями и сомнніями, съ нимъ случилось приключеніе, описанное нами въ предъидущей глав. Раудонъ очутился въ плну, далеко отъ своего дома.

ГЛАВА LIII.

ОСВОБОЖДЕНІЕ И КАТАСТРОФА.

Супругъ Бекки, посл описанной нами встрчи съ мистеромъ Моссомъ, привезенный къ жилищу его, въ улиц Курзиторъ, надлежащимъ образовъ былъ введенъ въ это гостепріимное мсто. Предложивъ гостю комнаты къ нижнемъ этаж, хозяинъ дома съ самодовольнымъ видомъ спросилъ его, не хочетъ ли онъ выпить, посл прогулки, чего нибудь теплаго. Но полковникъ не нуждался въ подкрпленіи. Онъ не принадлежалъ къ числу тхъ слабыхъ смертныхъ, которые, оставляя палаты и placens uxor и очутясь въ мене удобномъ помщеніи, предаются отчаянію. Впрочемъ, если говорятъ правду, такъ Раудонъ уже не разъ бывалъ жильцомъ мистера Мосса. Мы не считали нужнымъ упоминать въ нашемъ повствованіи объ этихъ обыкновенныхъ, домашнихъ, мелочныхъ обстоятельствахъ, но читатель и самъ понимаетъ, вроятно, что люди, не имющіе ничего и желающіе жить хорошо, нердко впадаютъ въ подобнаго рода катастрофы.

При первомъ визит мистера Мооса, полковникъ — холостякъ еще въ то время — былъ освобожденъ великодушіемъ своей тетушки, при второмъ же несчастіи маленькая Бекки, съ величайшимъ одушевленіемъ и ревностію, постаралась занять небольшую сумму денегъ у лорда Соутдоуна, упросила кредитора своего мужа (а кредиторъ этотъ былъ ея шали, кружева, батистъ и равныя дорогія бездлушки) взять часть ввыскиваемой суммы, а на остальную получить вексель. Такимъ образомъ, при обоихъ этихъ случаяхъ, плненіе и освобожденіе Раудона съ обихъ сторонъ велось съ величайшимъ соревнованіемъ, а потому и мистеръ Моссъ и супругъ Бекки находилась въ хорошихъ отношеніяхъ.

— Вы найдете здсь, полковникъ, старую вашу постель и все прочее въ надлежащемъ порядк, сказалъ Моссъ: — въ чемъ могу васъ уврить честнымъ моимъ словомъ.— Воздухъ въ комнат чистъ, какъ видите. За опрятностью ея наблюдали какъ слдуетъ, содержались въ ней все люди порядочные. Прошедшую ночь, напримръ, ночевалъ здсь Капитанъ Фэнишъ, прогостившій у меня дв видли…. Славный человкъ! смю доложить,— порядочно-таки наказалъ меня шампанскимъ…. Бывало, каждый вечеръ у него собраніе…. только что на головахъ не ходили…. И вс гости изъ клубовъ да изъ Вестъ-Энда…. вотъ хоть бы капитанъ Раггъ. Однимъ словомъ, молодцы на подборъ — нечего сказать, умли выпить!… Да и вы не соскучитесь, увряю васъ: у меня въ гостяхъ пятеро джентльменовъ…. У мистриссъ Моссъ найдете вы, въ пять часовъ, общій столъ: посл обда можно поиграть въ карты, бываетъ и музыка…. Надюсь, вы доставите намъ удовольствіе увидть васъ у себя?…

— Я позвоню, когда мн понадобится что нибудь, отвчалъ Раудонъ и спокойно отправился въ свою спальню.

Мы уже сказали, что онъ былъ старый солдатъ, а потому ничтожные удары судьбы не могли имть на него сильнаго вліянія. Человкъ слабе его въ самую минуту ареста послалъ бы къ жен своей письмо. Но полковникъ думалъ такъ: ‘Зачмъ я нарушу сонь Бекки! Она не знаетъ, гд я теперь — въ своей ли комнат, или нтъ. Времени остается еще очень достаточно, пока она выспится да и я отдохну. Бда невелика, всего только сто-семьдесятъ фунтовъ.’ И, размышляя такимъ образомъ и вспоминая о маленькомъ Рауди (который ни въ какомъ случа не долженъ знать, что отецъ его находится въ такомъ странномъ мст), полковникъ легъ въ постель, такъ недавно занимаемую капитанонъ Фэмишемъ, и заснулъ. Было уже десять часомъ, когда онъ всталъ. Рыжеволосый мальчикъ принесъ ему серебряный бритвенный приборъ. Донъ мастера Мосса хотя и грязноватъ былъ, но сквозь эту грязь всюду проглядывала роскошь. На стол стояли грязные подносы и судки, на стнахъ — большіе грязные золоченые картины, закоптлыя жолтыя атласныя занавси спускались къ ршетчатымъ окнамъ, выходящимъ на улицу Курзиторъ, огромныя и грязныя золотые рамы окаймляли картины работы лучшихъ мастеровъ и изображающія охоту и разные сюжеты ихъ священной исторіи. Полковнику подали завтракъ на великолпномъ, но нечищенномъ серебряномъ сервиз. Миссъ Моссъ, черноглазая двица въ папильоткахъ, явилась съ чайникомъ и, улыбаясь, спросила, какъ провелъ полковникъ эту мочь. Вмст съ чайникомъ она принесла ему и Morning Post, съ именами всхъ особъ, бывшихъ, наканун, на балу милорда Стэйна. Тутъ заключался блестящій отзывъ объ увеселеніяхъ того вечера и прекрасномъ, неподражаемомъ и удивительномъ выполненіи роли мистриссъ Раудонъ Кроули въ представляемыхъ шарадахъ и балет.

Посл бглаго разговора съ этой леди, небрежно сидвшей за однимъ концовъ стола, полковникъ Кроули потребовалъ перьевъ, бумаги и чернилъ. Миссъ Моссъ въ ту же минуту исполнила его желаніе. Много, очень иного листовъ бумаги перебывало въ рукахъ этой черноокой двы, много бдняковъ торопливо писали на этой бумаг посланія, вымаливая помощи, и, въ ожиданіи отвта, расхаживали взадъ и впередъ по унылой комнат.

Вотъ что писалъ Раудонъ жен своей:

‘Милая Бекки! надюсь, ты спала спокойно. Не пугайся, что я не приношу теб твой кофе. Возвращаясь вчера домой, съ сигарой во рту, и наткнулся на приключеніе. Моссъ, изъ улицы Курзиторъ, посадивъ меня въ кабъ, привезъ къ себ. Изъ вызолоченной великолпной комнаты пишу я теб эти строки,— изъ той самой комнаты, гд ты меня видла года два назадъ. Миссъ Моссъ подала мн чай — ужасно растолстла, и, по обыкновенію, чулки у нея спущены до пятокъ.

‘Я сижу здсь по милости Натана — за полтораста фунтовъ, а съ процентами — за сто семьдесятъ. Пожалуста пришли мое бюро и другое платье (Ты знаешь, я здсь въ бальномъ костюм). Въ бюро у меня семьдесятъ фунтовъ. Какъ скоро получишь это письмо, позжай къ Натану — предложи ему семьдесятъ-пять, а остальное попроси возобновить.

‘Если же онъ не согласится, возьми мои часы и нкоторыя изъ твоихъ вещей, которыя теб не нужны, и продай ихъ Боллсамъ…. Во всякомъ случа, намъ сегодня же нужно достать эту сумму. Такъ какъ завтра воскресенье, то мн не хочется оставаться здсь. Постели у Мосса не слишкомъ-то опрятны…. Я радъ, что Рауди нтъ дома…. Прощай, мой другъ!

Преданный теб P. К.

Р. S. Пожалуета поторопись и прізжай.’

Письмо это, запечатаннное облаткой, было отправлено съ однимъ изъ скороходовъ, шатающихся около заведенія мистера Мосса. Увидвъ, что посланный побжалъ, Раудонъ вышелъ на дворъ и съ спокойнымъ духомъ закурилъ сигару, на зло ршеткамъ надъ его головой. Дворъ мистера Мосса былъ огражденъ какъ клтка, изъ опасенія, чтобы джентльмены, находящіеся на его попеченіи, не вздумали бжать изъ его гостепріимнаго крова.

Раудонъ расчитывалъ, что не пройдетъ и трахъ часовъ, какъ явится Бекки и откроетъ ему тюремныя врата. Онъ ходилъ по двору, продолжая курить сигару, читалъ газету, зашелъ въ кофейную, гд встртился съ знакомымъ, капитаномъ Чокаромъ, и нсколько часовъ прорзался съ нимъ на шести пенсахъ, съ одинаковымъ счастіемъ на той и другой сторон.

Между тмъ день проходилъ, а ни посланный не возвращался, ни Бекки не являлась. Въ половин пятаго, какъ сказалъ мистеръ Моссъ, накрыли обдать, и т джентльмены, которые въ состояніи были заплатить за банкетъ, садились за столъ. Тутъ присутствовала и миссъ Моссъ, уже безъ папильотокъ. Мистриссъ Моссъ принялась раздлять прекрасную часть баранины съ рпой, которую полковникъ, надо замтить, кушалъ съ весьма слабымъ, аппетитомъ. Его спросили, не поставить ли бутылки шампанскаго, на что Раудонъ согласился. Леди пила за его здоровье, и мистеръ Моссъ самымъ учтивымъ образомъ поглядывалъ на своего плнника.

Въ середин обда, раздался у дверей звонокъ. Молодой рыжеволосый Моссъ всталъ изъ за стола. Возвратившись черезъ дв минуты, онъ передалъ полковнику письмо и объявилъ, что посланный принесъ бюро и узелъ.

— Пожалуете, полковникъ, не церемоньтесь: читайте ваше письмо, сказала мистриссъ Моссъ, и полковникъ съ трепетомъ сорвалъ печать. Письмо было премиленькое — на розовой бумажк, раздушенное донельзя и съ свтло-зеленой печатью.

‘Mon pauvre cher petit! писала мистриссъ Кроули:— ни на минуту не могла я сомкнуть глазъ, придумывая, что сдлалось съ моимъ страшнымъ, старымъ monstre,— и уcпокоилась только передъ утромъ, пославъ сначала за мистеромъ Блэнчемъ (со мной сдлалась лихорадка), который и прописалъ мн успокоительную микстуру, наказавъ Финетт, чтобы, меня не безпокоили ни подъ какимъ предлогомъ, а потому посланный моего мужа, bien mauvaise mine, какъ выражается Финетта, нсколько часовъ оставался въ прихожей, ожидая, пока я позвоню. Можешь представить себ мое положеніе, когда я прочитала твое бдное, милое, старое, безграмотное письмо!…

‘Несмотря на болзнь, я тотчасъ же велла подать карету и, одвшись (шоколату я не пила: увряю тебя, и капли не могла проглотить, потому что его подалъ не мой monstre, полетла ventre terre къ Натану. Я плакала, рыдала, падала даже къ его гадкимъ колнямъ, но ничто не могло смягчить этого ужаснаго человка. Ему непремнно нужны деньги (такъ говорилъ онъ мн), иначе отъ будетъ держать тебя, моего monstre, въ заточеніи. Я похала домой съ ршительнымъ намреніемъ сдлать triste visite chez mon oncle, и застала у себя милорда съ болгарскимъ старымъ чудовищемъ, пріхавшими сказать мн нсколько комплиментовъ за моя вчерашніе представленія. Потомъ сдлалъ мн визитъ Паддингтонъ, вчно распвающій, картавящій и поправлявшій свои волосы: за нимъ явились Шампиньякъ и его начальникъ — каждый съ огромнымъ запасомъ комплиментовъ и миленькихъ спичей. Просто, они терзали меня,— ту, которая всми силами старалась отдлаться отъ нихъ, и которая каждую минуту думала о своемъ pauvre prisonnier. Бездлушки, которыя я могла бы продать или заложить, никакимъ образомъ не могли доставить ста фунтовъ, и потому, когда ухали гости, я бросилась передъ милордомъ за колни, говорила ему, что намъ приходятся все заложить, просила и умоляла дать двсти фунтовъ. Онъ ужасно разсердился, не веллъ мн длать глупости — закладывать вещи, и сказалъ, что посмотритъ, можетъ ли одолжить мн денегъ. Наконецъ онъ ухалъ, общая завтра утромъ прислать требуемую сумму. Тогда я, ни минуты не медля, привезу ее къ моему бдному monstre, вмст съ поцалуемъ отъ признательной и преданной ему Бекки.

‘Пишу эти слова въ постели. О, еслибъ ты зналъ, какая у меня сильная головная боль и вмст съ тмъ боль сердца!’

Прочитавъ это письмо, Раудонъ такъ покраснлъ, лицо его выражало такое бшенство, что присутствующіе за обдомъ легко замтили, какъ непріятны были полученныя полковникомъ новости. Подозрнія, которыя онъ старался выкинуть изъ головы своей, теперь съ большею силою напали на него. Бекки не могла продать своихъ бездлушекъ, чтобъ освободить мужа! Она смялась, болтала и выслушивала комплименты въ то время, какъ онъ сидлъ въ тюрьм! Да и кто посадилъ его туда? Бенгамъ, кажется, шелъ вмст. Неужели….’ И Раудонъ едва ршался подумать о томъ, что подозрвалъ. Поспшно оставивъ столовую, онъ вбжалъ въ свою комнату, открылъ бюро, написалъ наскоро дв строчки и адресовалъ ихъ за имя сэра Питта или леди Джэйнъ, веллъ снести записку сейчасъ же въ улицу Гантъ, наказывая посланному нанять кабъ и общая ему гинею, если онъ воротятся не позже, какъ черезъ часъ.

Въ записк, Раудонъ упрашивалъ своего дорогого брата и сестру, ради Бога, ради его маленькаго сына и чести, пріхать къ нему и вывести его изъ затруднительнаго положенія: онъ находился въ тюрьм, и, чтобъ освободиться, ему нужно сто фунтовъ. Полковникъ умолялъ брата и сестру пріхать къ нему.

Отправивъ гонца и возвратись въ столовую, онъ просилъ подать еще вина,— смялся и говорилъ съ какой-то лихорадочной живостью. По временамъ онъ бшено хохоталъ надъ своими опасеніями и съ часъ времени пилъ вино почти безостановочно, прислушиваясь, въ тоже время, не пріхалъ ли экипажъ, который долженъ привести съ собой ршеніе его печальной участи.

Наконецъ Раудонъ услышалъ стукъ его. Пріхала какая-то леди.

— Здсь полковникъ Кроули? спросила она дрожащимъ голосомъ.

— Полковникъ! васъ опрашиваютъ, сказалъ мальчикъ и ввелъ леди въ комнату, занимаемую Раудономъ.

Полковникъ поспшилъ оставить своихъ пирующихъ друзей.

— Раудонъ! это я…. проговорила леди, робкимъ голосомъ, Между тмъ, стараясь придать ему боле веселый тонъ.— Я Джейнъ.

При звукахъ этого голоса, полковникъ почувствовалъ неизъяснимую радость. Онъ подбжалъ къ Джэйнъ, обнялъ ее, произносилъ какія-то несвязныя слова благодарности и наконецъ, склонившись на плечо ея, тихо заплакалъ. Джэйнъ не знала, чему приписать его волненіе.

Векселя мистера Мосса были совершенно очищены. Уплата долга, повидимому, чрезвычайно удивила этого джентльмена, лишивъ его надеждъ, что полковникъ останется его гостемъ покрайней мр до понедльника. Джэйнъ, съ пріятной улыбкой и съ счастіемъ въ глазахъ, вывела Раудона изъ полицейскаго дома и отправилась съ нимъ домой.

— Въ то время, какъ подали вашу записку, Питта не было дома: онъ ухалъ на парламентскій обдъ, говорила леди Джэйнъ:— и я, дорогой мой Раудонъ, сама ршилась хать.

Сказавъ это, она положила въ его руку свою маленькую ручку. Можетъ быть, это къ лучшему для Раудона, что Питтъ ухалъ на обдъ. Полковникъ тысячу разъ благодарилъ свою сестру, съ самымъ чистосердечнымъ выраженіемъ, тронувшимъ и почти встревожившимъ эту нжную, благородную женщину.

— О, говорилъ онъ своимъ грубымъ, но задушевнымъ голосомъ — вы…. мы не знаете, какъ я перемнился съ тхъ поръ, какъ узналъ васъ и…. и маленькаго Рауди. Мн хотлось перемниться. Я хочу…. быть….

Раудонъ не могъ договорить. Впрочемъ, леди Джэйнъ очень хорошо понимала, что хотлъ онъ сказать. И въ тотъ вечеръ, когда полковникъ оставилъ ее, она долго сидла подл постельки маленькаго сына, возсылая смиренныя молитвы за его гршную душу.

——

Раудонъ поспшилъ допой. Было девять часовъ вечера. Онъ бжалъ по улицамъ мимо обширныхъ скверовъ Ярмарки Тщеславія и, наконецъ, едва переводя духъ, очутился противъ своего дома. Взглянувъ на него, Раудонъ весь задрожалъ, отбросился назадъ и облокотился на желзныя ршетки сосдняго зданія. Окна гостиной были освщены яркимъ огнемъ. Какже это? Вдь Бекки писала ему, что она нездорова и лежитъ въ постели. Онъ простоялъ въ одномъ положеніи нсколько времени, свтъ изъ оковъ гостиной падалъ на его блдное лицо.

Входя въ домъ, полковникъ ясно слышалъ хохотъ въ верхамъ комнатахъ. Молча подымается о въ туда, въ своемъ бальномъ костюм, въ которомъ вчера такъ неожиданно схватили его. Кругомъ Раудона ни души: вс слуги высланы изъ дому. Онъ слышитъ смхъ и пніе. То Бекки пла — отрывокъ изъ вчерашней псни, грубый голосъ восклицалъ: ‘браво, браво!’, и этотъ голосъ принадлежалъ лорду Стэйну.

Раудонъ вошелъ. На маленькомъ столик находились остатки обда, и вино, и серебро, Стэйнъ облокотился надъ софой, на которой сидла Бекки. Вроломная женщина была въ полномъ туалет, на кистяхъ рукъ ея и пальцахъ блестли браслеты и кольца, а на груди горла брильянты — подарокъ благороднаго друга. Рука мистриссъ Кроули находилась въ рук милорда, и онъ наклонялся уже, чтобы поцаловать ее, какъ вдругъ Бекки вскочила и испустила слабый крикъ: въ ату минуту она увидла блдное лицо мужа. Вслдъ за тмъ она постаралась улыбнуться, но улыбка вышла страшная. Лордъ Стэйнъ такжее всталъ, заскрежетавъ зубами, лицо его покрылось мертвой блдностью, на глазахъ выражалось неистовое бшенство.

Но и онъ тоже пытался засмяться и, протягивая руку, выступилъ впередъ.

— Вотъ какъ! ты уже и воротился! Здоровъ ли ты? говорилъ милордъ и хотлъ улыбнуться, но губы его судорожно сжались.

Лицо Раудона приняло такое страшное выраженіе, что Бекки невольно бросилась въ нему.

— Я невинна, Раудонъ! клянусь Богомъ, невинна!

И мистриссъ Кроули хватала мужа за полу, за руки,— руками, покрытыми змйками, кольцами, перстеньками.

— Я невинна!… Скажите ему, что я невинна! прибавила Ребекка, обратившись къ лорду Стэйну.

А лордъ Стэйнъ между тмъ, воображая, что появленіе Раудона была съ намреніемъ поставленная ему ловушка, приходилъ въ бшенство, глядя на мужа и жену.

— Вы невинны! Этого еще недоставало! кричалъ онъ.— Вы невинны, когда всякая бездлица, надтая на васъ, куплена за мои деньги?! Я далъ вамъ тысячу фунтомъ, которые этотъ человкъ, мужъ вашъ, издержалъ, и за которые онъ продалъ васъ. Невинна — что и говорить! Вы также невинны, какъ и ваша мать — танцовщица, и вашъ мужъ — буянъ. Не думайте напугать меня, какъ вы обыкновенно длали это съ другими….

И лордъ Стэйнъ схватилъ свою никну и, съ бшенствомъ глядя на Раудона, пошелъ -прямо на него, нисколько не сомнваясь, что полковникъ дастъ ему дорогу.

Но тотъ бросился къ нему на встрчу, схватилъ его за галстухъ такъ сильно, что Стэйнъ, посл нсколькихъ попытокъ освободиться, остался за мст, будто пригвожденный.

— Ты лжешь, трусъ и негодяй! вскричалъ Раудонъ.

И вслдъ за тмъ раздаюсь два удара: милордъ упалъ на полъ. Все было кончено, прежде чмъ Ребекка успла вмшаться. Трепещущая, она стояла передъ мужемъ…. любовалась имъ — сильнымъ, храбрымъ и побдителемъ.

— Поди сюда! сказалъ ей полковникъ.

Она приблизилась къ нему.

— Долой вс эти вещи!

Бекки начала сдергивать съ дрожащихъ пальцевъ, одно за другимъ, кольца и брильянты и, собравъ ихъ въ кучку, съ трепетомъ взглянула на мужа.

— Брось ихъ на полъ!

Ребекка бросила.

Кроули, сорвавъ потомъ съ груди ея брильянтовое ожерелье, швырнулъ имъ въ гостя. Одинъ изъ камней попалъ въ лысую голову старика….

— Теперь пойдемъ наверхъ! сказалъ Раудонъ.

— Ты не убьешь меня….

Раудонъ дико захохоталъ.

— Мн хочется знать, не лгалъ ли этотъ человкъ, когда говорилъ о деньгахъ, какъ лгалъ, говоря обо мн. Давалъ онъ теб тысячу фунтовъ?

— Нтъ… то есть….

— Гд твои ключи?

Ребекка подала ихъ, кром одного, надясь, что Раудонъ не замтитъ этого. То былъ крошечный ключикъ отъ маленькаго бюро, подареннаго Бекки Амеліей во дни ихъ дружбы и сохранявшагося секретно. Но Раудонъ, открывая вс ящики и шкапики и выбрасывая изъ нихъ равную дрянь, увидлъ наконецъ и это потайное бюро. Ребекка принуждена была отворить его. Въ немъ заключались кой-какія бумаги, старинныя любовныя записки, всякаго рода бездлушки и памятная книжка Бекки. Между прочими, вещами, тутъ же находился и бумажникъ съ векселями и ассигнаціями. Нкоторые изъ векселей были выданы лтъ десять тому назадъ, за исключеніемъ одного, совершенно новенькаго — ассигнаціи въ тысячу фунтовъ, выданной мистриссъ Раудонъ по приказанію милорда Стэйва.

— Онъ ли теб далъ эти деньги? спросилъ Раудонъ.

— Онъ, отвчала Бекки.

— Сегодня же я отошлю ихъ къ нему….

И долго еще посл того полковникъ перерывалъ и пересматривалъ все находящееся въ ящичкахъ, а между тмъ начинался уже день.

— Изъ прочихъ денегъ я заплачу Бриггсъ, столько доброй для Рауди, говорилъ мужъ Ребекки: — и еще нкоторые другіе долги. Ты дашь мн знать, куда выслать теб остальныя деньги…. Изъ этой суммы, кажется, ты могла бы удлить мн сто фунтовъ. Бывало, я послднимъ длился съ тобой.

— Я невинна, повторила Бекки.

Раудонъ молча оставилъ ее.

До самого разсвта просидла Ребекка на своей постели, по уход мужа. Вс комоды и шкапы были отперты, ящики выдвинуты, вс вещи — разбросаны. Платья, перья, шарфы, шали кучами валялись по полу. Волосы Бекки были распущены по плечамъ,— платье изорвано усиліями Раудона сорвать съ нея ожерелье. Она слышала, какъ мужъ спускался съ лстницы и какъ захлопнулась за велъ дверь. Ребекка знала, что Раудонъ не воротится къ ней. Онъ уходилъ навсегда. ‘Неужели онъ убьетъ себя? подумала мистриссъ Кроули — нтъ! Раудонъ не сдлаетъ этого, пока не встртится съ милордомъ Стэйномъ’. Бекки думала о своей протекшей жизни и о всхъ грустныхъ въ ней случаяхъ. О, какъ скучна была эта жизнь, какъ несчастна, одинока и ничтожна! Не принять ли опіуму и раздлаться съ ней? проститься навсегда со всми надеждами, ложью, долгами и тріумфами? Въ такомъ положеніи нашла свою госпожу Финетта — сидящею среди разбросаннаго имущества, со сложенными за груди руками и сухими глазами. Финетта была соучастница полковницы и получала жалованье отъ милорда Стэйна.

— Mon dieu, Madame! что случилось съ вами? спросила она.

Что же, въ самомъ, дл, случилось? Спрашивается: преступая Ребекка или нтъ? Сама она говорила: ‘нтъ!’, но кто же можетъ поручиться въ истин ея словъ? и кто можетъ сказать, что развращенное сердце ея въ этомъ случа было чисто? Вс неправды и ложь Ребекки, все ея корыстолюбіе и вс козьей, все ея остроуміе а геній, все погибло невозвратно. Финетта, закрывъ занавси, убдила свою госпожу лечь въ постель,— потомъ спустилась внизъ и подобрала вс бездлушки, разсыпанныя по полу съ тхъ поръ, какъ Бекки, по приказанію мужа побросала ихъ, и съ того времени, какъ милордъ выбрался изъ дому полковника Кроули.

ГЛАВА LIV.

ВОСКРЕСЕНЬЕ ПОСЛ БИТВЫ.

Домъ сэра Питта Кроули, на улиц Гантъ, только что начать приводиться въ порядокъ на наступающій день,— когда Раудонъ, въ своемъ бальномъ костюм, котораго онъ не снималъ два дня сряду, прошелъ мимо изумленныхъ женщинъ, выметавшихъ лстницу, и отправился прямо въ кабинетъ брата. Леди Джэйнъ, въ утреннемъ капот, сидла въ дтской, выслушивая утреннія молитвы малютокъ, собравшихся у ея колнъ. Каждое утро она и они исполняли этотъ долгъ, сначала наедин, а потомъ въ публичномъ церемоніал, на которомъ присутствовалъ сэръ Питтъ и на который собиралась вся прислуга. Раудонъ слъ въ кабинет передъ столомъ баронета, заваленномъ синими книгами и письмами, бумагами и памфлетами. Замкнутыя счетныя книги, бюро, портфели, Quarterly Review и Court Guiede стояли какъ будто на парад, ожидая смотра главнокомандующаго.

Тутъ же находилась книга домашнихъ проповдей, изъ которой сэръ Питтъ, по обыкновенію, по воскресеньямъ читалъ что-нибудь, а подл нихъ лежала газета ‘Observer’ — сырая и чистенько сложенная, служившая единственно для чтенія баронета. Одинъ только камердинеръ имлъ случай пробжать ее прежде, чмъ клалъ ее на бюро своего господина. Вотъ, напримръ, въ утро настоящаго дня камердинеръ сэра Питта прежде всего прочиталъ въ ‘Observer’ одушевленный разсказъ объ извстномъ пиршеств въ дом Гантъ, съ исчисленіемъ именъ господъ присутствовавшихъ на бал маркиза Стэйна. Сдлавши но этому поводу нсколько своихъ замчаній передъ ключницей и ея племянницей, у которыхъ въ то утро онъ изволилъ кушать чай, и, изъявивъ удивленіе, какимъ образомъ Раудонъ Кроули попалъ на такое угощеніе, камердинеръ баронета снова смочилъ ‘Observer’ и, какъ ни въ чемъ не бывало, снесъ газету въ кабинетъ господина.

Дожидаясь брата, Раудонъ взялся за ‘Observer’, хотлъ было читать, но слова сливалась на бумаг, составляя сплошныя черныя полоски, да и того, что удавалось прочесть полковнику, онъ ршительно ни понималъ. Извстія отъ правительства и разныя назначенія (которыя сэръ Питтъ, какъ публичный человкъ, обязанъ былъ прочитывать, иначе онъ ни подъ какимъ видомъ не завелъ бы у себя ‘Воскресной газеты’), сужденія о театрахъ, выигранныя пари, лтопись дома Гантъ, заключавшая въ себ самый плнительный разсказъ о знаментыхъ шарадахъ, въ которыхъ такъ отличалась мистриссъ Раудонъ,— все это пробгало передъ ея мужемъ въ какомъ-то туман.

Наконецъ, когда на черныхъ мраморныхъ кабинетныхъ часахъ пробило девять, явился сэръ Питтъ Кроули, свжій, опрятный, тщательно выбритый, съ восковымъ лицомъ, стоячимъ воротничкомъ, рденькими, причесанными, примасленными волосами, въ накрахмаленномъ галстух и сромъ байковомъ утреннемъ костюм,— однимъ словомъ, какъ подобаетъ англійскому джентльмену — образцу опрятности и всякаго приличія. Баронетъ изумился, увидвъ Раудона въ своемъ кабинет, растрепаннаго, въ измятомъ плать и съ глазами, налившимися кровью. Сначала сэръ Питтъ подумалъ, что Раудонъ пьянъ и провелъ ночь въ какой нибудь оргіи.

— Раудонъ! что это значитъ? воскликнулъ онъ: — что могло принести тебя сюда въ такую раннюю пору? отчего ты не дома?

— Дома?! сказалъ Раудонъ съ дикимъ хохотомъ.— Не пугайся, Питтъ… Я не пьянъ… Запри дверь, мн нужно переговорить съ тобой…

Затворивъ дверь и подойдя къ столу, баронетъ опустился въ незанятое кресло, вмшавшее въ себя обыкновенно управляющаго, агента или другого какого повреннаго лица, являвшагося къ сэру Питту для совщаній по дламъ.

— Питтъ! для меня все кончилось, продолжалъ полковникъ, посл смутнаго молчанія.— Я вполн несчастливъ….

— Ну, да! я предвидлъ это, всегда говаривалъ, что такъ и случится должно! сказалъ баронетъ, съ нкоторой досадой и постукивая по столу своими чистенькими ногтями.— Я предостерегалъ тебя тысячу разъ и теперь помочь теб не въ состояніи: каждый шиллингъ моихъ денегъ распредленъ. Даже и т сто фунтовъ, которые Джэйнъ вчера взяла для тебя, завтра же поутру надо бы выдать моему маклеру, и недостатокъ въ нихъ поставитъ меня въ большое затрудненіе…. Ты не думай, однакожь, продолжалъ сэръ Питтъ: — что я не хочу помочь теб…. Но уплатить вс твои долги вполн — самъ посуди — это походило бы за погашеніе государственнаго долга…. Сумасшествіе, чистйшее сумасшествіе и думать объ этомъ…. Намъ очень жаль, но…. согласись самъ…. у насъ нтъ средствъ длать лишнія издержки…. Да и ныньче, надо сказать, этого нигд не водится…. Вотъ хоть бы, напримръ, Джоржъ Кастли — сынъ лорда Рэгланда: за прошедшей недл пригласили его въ судъ и поступили съ нимъ по всей строгости законовъ. Лордъ Рэгландъ не хотлъ заплатить за него ни одного шиллинга, и….

— Но я не нуждаюсь въ деньгахъ, прервалъ Раудонъ.— Я не о себ пришелъ просить тебя. Обо мн не безпокойся….

— Такъ въ чемъ же дло? спросилъ баронетъ, чувствуя, что отъ сердца его отпала тяжесть.

— Я пришелъ просить тебя о моемъ сын, отвчалъ полковникъ дрожащимъ голосомъ.— Дай мн общаніе, что ты возьмешь его подъ свое покровительство, когда меня не будетъ. Твоя милая постоянно была добра до него, и Рауди преданъ ей, какъ своей…. ну ее!… Выслушай меня, Питтъ, продолжалъ Раудонъ:— ты знаешь, что мн предстояло получить наслдство миссъ Кроули…. но меня не такъ воспитали, какъ тебя: во мн, будто нарочно, поддерживали расточительность и лность. А если бы не это, изъ меня вышелъ бы совсмъ другой человкъ. Въ полку я исполнялъ свою обязанность не совсмъ дурно…. Теб извстно, какъ отстранили меня отъ наслдства и кто получилъ его….

— Посл всего, что я для тебя сдлалъ и посл всхъ моихъ стараній защищать тебя, подобные упреки, мн кажется, недобросовстны, замтилъ сэръ Питтъ.— Женитьба твоя насколько не зависла отъ меня: это былъ твой собственный выборъ, прибавилъ онъ.

— Съ этой стороны теперь уже все кончено! сказалъ Раудонъ.— Да, да! все кончено теперь! повторялъ онъ, испустивъ тяжелый стонъ, испугавшій его брата.

— Боже! неужели она умерла! вскричалъ сэръ Питтъ, голосомъ, выражавшимъ непритворный испугъ и сожалніе.

— Да, я желалъ бы, чтобъ она умерла, отвчалъ Раудонъ.— Еслибъ только не Рауди, сегодня утромъ я надлалъ бы себ пропасть бдъ… да я тому негодяю не обошлось бы безъ….

Истина въ ту же минуту обнаружилась передъ сэромъ Питтомъ: онъ догадался, что противникомъ его брата былъ никто другой, какъ лордъ Стэйнъ. Полковникъ, торопливо и въ отрывистыхъ выраженіяхъ, разсказалъ баронету обо всемъ случившемся вчера.

— Они сговорились, сказалъ Раудонъ, имя въ виду Ребекку и маркиза: — и заране настроили полицейскихъ чиновниковъ.— Меня схватили въ то время, какъ я вышелъ отъ Стэйна. Когда я написалъ въ этой женщин о деньгахъ, она отвчала мн, что больна и лежитъ въ постели…. общала освободить меня за другой день. Но, прійдя домой, я засталъ ее въ брильянтахъ и наедин съ этимъ старымъ волокитой…

За тмъ полковникъ описалъ личную схватку съ лордовъ Стэйномъ.

— Въ дл такого рода, говорилъ онъ: — бываетъ обыкновенное послдствіе. Но, приступая къ необходимымъ приготовленіямъ дуэли, я долгомъ поставилъ переговорить съ тобой, Питтъ. И такъ какъ все это можетъ кончиться моей смертью и у Рауди не останется тогда ни отца, вы матери, то я хочу поручить его теб и леди Джэйнъ…. Питтъ, общай мн быть его другомъ…. Это будетъ послднимъ моимъ предсмертнымъ утшеніемъ.

Баронетъ былъ чрезвычайно тронутъ: взявъ Раудона за руки, онъ пожалъ ихъ съ искренностью, рдко имъ выказываемою. Полковникъ провелъ рукой по косматымъ бровямъ своимъ.

— Благодарю тебя, братъ, сказалъ онъ: — я знаю, что могу положиться на твое слово.

— Клянусь честью, я все сдлаю для твоего сына!

Посл того, Раудонъ вынулъ изъ маленькаго бумажника, найденнаго имъ въ бюро Ребекки, вс векселя.

— Вотъ здсь, сказалъ онъ: — шестьсотъ фунтовъ…. Ты не зналъ еще, что я такъ богатъ. Прошу тебя, отдай эти деньги Бриггсъ…. Она одолжила намъ шестьсотъ фунтовъ…. была добра до мальчика…. Я постоянно безпокоился и стыдился, занявши денегъ у этой старой, бдной женщины…. А вотъ здсь побольше шестисотъ…. Изъ нихъ я оставлю нсколько фунтовъ, которыми Бекки можетъ распорядиться какъ ей угодно….

Говоря это, полковникъ хотлъ передать брату и другіе векселя, но руки его задрожали, и онъ былъ такъ взволнованъ, что уронилъ бумажникъ, изъ котораго выпали десять-тысячь фунтовъ, составлявшихъ послднее пріобртеніе Ребекки.

Питтъ, поднявъ ассигнацію, весело смотрлъ на нее.

— О, что касается до этой ассигнаціи, говорилъ Раудонъ: — то вмст съ ней я хочу пустить пулю въ того, кому она принадлежитъ.

Посл этого разговора братья еще разъ пожали другъ другу руку и разстались.

Леди Джэйнъ слышала о прізд полковника и ожидала въ сосдней столовой встрчи съ нимъ со свойственнымъ женщин инстинктомъ, предвщавшимъ что-то недоброе. Дверь столовой на этотъ разъ была открыта, и случилось такъ, что леди Джэйнъ вышла изъ нея въ то время, какъ два брата выходили изъ кабинета. Она протянула Раудону руку, замтивъ, что очень рада его приходу къ завтраку, хотя и видла ясно, по истомленному, небритому лицу полковника и мрачнымъ взглядамъ своего мужа, что они вовсе не расположены завтракать. Раудонъ, крпко сжимая протянутую ему руку леди Джэйнъ, пробормоталъ что-то въ извиненіе. И умоляющіе взоры невстки его не могли прочитать на его лиц ни чего, кром бдствія: полковникъ удалился молча, а сэръ Питтъ не удостоилъ супругу ни малйшимъ объясненіемъ, и когда къ нему подбжали дти, онъ поцаловалъ ихъ съ обычнымъ своимъ хладнокровіемъ. Въ этотъ день завтракъ длился необыкновенно долго, въ церквахъ уже начинали звонить въ колокола, а семейство баронета все еще сидло за столомъ. Леди Джейнъ объявила, что она нездорова и не можетъ итти въ церковь….

Между тмъ Раудонъ Кроули спшилъ выбраться изъ улицы Гантъ и, постучавшись въ огромную бронзовую голову Медузы, въ парадныхъ дверяхъ дома Стэйна, вызвалъ къ себ пурпуроваго, въ красномъ съ серебрянымъ шитьемъ, камзол, слугу, исполнявшаго должность швейцара. Испуганный растрепаннымъ видомъ полковника, онъ, какъ бы опасаясь насильнаго нашествія, заслонилъ собой дверь. Но Кроули и не думалъ длать вторженія: онъ только вынулъ карточку и убдительно попросилъ передать ее лорду Стэйну и сказать ему, что полковника Кроули не будетъ дома, но что съ часу по полудни его можно найти въ улиц Сенъ-Джемсъ, въ клуб Реджентъ. Толстый, краснощокій швейцаръ съ изумленіемъ смотрлъ на удаляющагося Раудона,— съ изумленіемъ взирали на него вс прохожія въ праздничныхъ нарядахъ, вс мальчики изъ дтскихъ пріютовъ, съ ихъ свтлыми личиками, зеленьщики, стоявшіе у дверей ихъ лавокъ разинувъ ротъ,— трактирщики, закрывающіе ставни съ солнечной стороны на время церковнаго служенія. Многіе останавливались и подшучивали надъ полковникомъ, нанимавшимъ кабъ и приказывавшемъ кучеру везти его въ казармы у моста Найтъ.

Во всхъ церквахъ звонили въ колокола, когда Раудонъ подъзжалъ къ казармамъ. Будь онъ внимателенъ, онъ увидлъ бы свою старинную знакомку Амелію, пробирающуюся изъ Брамптона на Россель-скверъ,— мальчиковъ изъ школъ, въ правильномъ порядк идущихъ въ церкви,— чистыя мостовыя и изящную наружность загородныхъ каретъ, окруженныхъ толпами народа, отъзжающаго въ окрестности искать праздничныхъ удовольствій. Но полковника слишкомъ занимало его настоящее положеніе, чтобъ онъ могъ обращать вниманіе на все эти преходящіе предметы, и лишь только прибылъ Раудонъ къ казармы, какъ быстро бросился въ комнату стараго своего друга и сослуживца капитана Макмурдо, котораго, къ величайшему своему удовольствію, засталъ дома.

Капитанъ Макмурдо, офицеръ-ветеранъ и герой ватерлосской битвы, любимецъ полка, въ которомъ только недостатокъ въ деньгахъ не допускалъ его къ дальнйшемъ производствамъ, наслаждался удовольствіемъ лежать въ постели. Наканун онъ былъ въ сквер Брамптонъ — на вечер, данномъ капитаномъ Джоржемъ Цинкбарсомъ, молодымъ офицеромъ того полка, гд онъ служилъ, и обществу дамъ, принадлежащихъ къ corps de ballet. Покоясь на своемъ дож, старый Макъ мечталъ о вчерашнихъ своихъ сношеніяхъ съ людьми всякаго возраста и званія — съ почтенными генералами, съ охотниками до собакъ, балетными актрисами, съ франтами и вообще всякаго рода лицами.

Стны комнаты капитана Макмурдо увшаны были картинами, изображающими кулачные бои, охоту и танцы, и подаренными ему его сослуживцами, когда они оставляли полкъ, женились и посвящали себя спокойной жизни. Капитанъ считалъ себ отъ рожденія пятьдесятъ лтъ, изъ нихъ двадцать четыре провелъ на служб: немудрено посл того, что комната Мака представляла единственный въ своемъ род музеумъ. Капитанъ былъ однимъ изъ лучшихъ стрлковъ въ Англіи и, несмотря на тучное тлосложеніе, однимъ изъ лихихъ наздниковъ. Съ нимъ, въ этомъ отношеніи, могъ соперничать только Раудонъ Кроули. Не распространяясь дале, скажемъ, что мистеръ Макмурдо, лежа въ постели, читалъ въ ‘Bell’s Life’ презанимательное описаніе кулачнаго боя между Тутбири Неттонъ и Баркингъ Бутчеромъ. Наружностью другъ и пріятель Раудона представлялъ изъ себя почтеннаго, бодраго воина, съ небольшой выбритой головой, въ шолковомъ колпак, съ краснымъ лицомъ и носомъ и огромными нафабренными усами.

Когда Раудонъ приглашалъ капитана быть его другомъ, послдній зналъ весьма хорошо, какого рода дружбу приходилось ему выполнять. И дйствительно, онъ обдлывалъ длишки для своихъ пріятелей съ величайшимъ благоразуміемъ и искусствомъ, за что покойный главнокомандующій оказывалъ Макмурдо особенное уваженіе. Для джентльменовъ, находящихся въ затрудненіи, капитанъ всегда служилъ врнымъ прибжищемъ.

— Ну, въ чемъ же дло, Кроули? скажи, мой другъ! говорилъ старый воинъ.— Ужь не игорныя ли продлки, въ род того…. помнишь?… когда мы….

— Нтъ, Макъ! прервалъ Раудонъ: — совсмъ не то.— Дло касается…. моей жены, прибавилъ полковнику, опуская глаза и раскраснвшись.

Капитанъ свиснулъ.

— Я всегда говорилъ, что она одурачитъ тебя, началъ Макъ.

И дйствительно, въ полку и клубахъ, относительно вроятной участи полковника Кроули, безпрестанно держали пари, по поводу втреннаго поведенія его жены, но, замтивъ строгій взглядъ, брошенный Раудономъ при этомъ выраженіи, Макмурдо счелъ за лучшее не развивать своихъ дальнйшихъ мнній.

— Нельзя ли обойтись, не прибгая къ этой крайности? продолжалъ капитанъ важнымъ тономъ.— Можетъ быть, тутъ дйствуютъ одни только подозрнія? или, можетъ быть…. что бишь такое?… можетъ быть, какія нибудь письма? Нельзя ли это какъ нибудь прикрыть? Если есть возможность, то лучше, по моему, не длать лишняго шуму…

— Нтъ, Макъ, сказалъ Раудонъ: — другого средства я но предвижу…. Кто нибудь изъ насъ не долженъ существовать…. Ты понимаешь меня, Макъ?… Меня хотли устранить, посадили въ полицейскій домъ…. Я освободился и засталъ ихъ наедин…. сказалъ ему, что онъ негодяй и трусъ, сшибъ его съ ногъ и оттузилъ….

— И по дломъ! вскричалъ Макмурдо.— Но кто же этотъ — онъ?

Раудонъ сказалъ имя лорда Стэйна.

— Ну, такъ и есть! Маркизъ! Говорили же, что онъ…. то есть говорили, что ты….

При этихъ словахъ Раудонъ вспыхнулъ.

— Что ты хочешь сказать? вскричалъ онъ въ сильномъ гнв.— Ты слышалъ, какъ порицали жену мою, и не передалъ мн этого!

— Ты знаешь, дружище, что свтъ очень злоязыченъ, замтилъ Макмурдо.— Самъ согласись, чтожь хорошаго вышло бы, еслибъ я назвалъ теб какого нибудь дурака, который говорилъ о твоей фамиліи…

— Это не по пріятельски, Макъ! прервалъ полковникъ, совершенно уничтоженный.

И, закрывъ лицо руками, онъ вполн предался душевному волненію, пробудившему сочувствіе въ душ стараго воина.

— Полно, старина! утшалъ его Макмурдо: — знатный онъ или нтъ, намъ все равно…. Мы съ нимъ раздлаемся. Чтожь касается до женщинъ, то много ихъ на одинъ покрой….

— Ты не знаешь, какъ я любилъ Бекки, отрывисто продолжалъ Раудонъ.— Я слдовалъ за ней какъ лакей, отдавалъ ей все, что имлъ. Я нищій потому, что женился на ней. Клянусь, сэръ, я не разъ закладывалъ свои часы для того только, чтобъ купить ей какую нибудь вещь, которую ей хотлось имть! А она — набивъ свой кошелекъ, отказала мн во ста фунтахъ, когда я такъ нуждался въ нихъ!…

За тмъ, полковникъ, въ гнв и съ сильнымъ душевнымъ волненіемъ, котораго собесдникъ его прежде не замчалъ за нимъ, разсказалъ вс обстоятельства извстнаго читателю происшествія.

— Все же Бекки, можетъ быть, невинна, замтилъ капитанъ.— И до этого Стэйнъ сотни разъ бывалъ наедин съ нею въ твоемъ дом.

— Можетъ быть, печально отвчалъ Раудонъ: — да все-таки, мн кажется, дло это не совсмъ чисто.

И вмст съ тмъ онъ показалъ своему другу тысяче-фунтовую ассигнацію, найденную имъ въ бумажник Бекки.

— Вотъ что Стэйнъ подарилъ ей, Макъ, и въ чемъ она таилась передо мной.— И съ такими-то деньгами Ребекка отказалась выкупить меня изъ тюрьмы!

Капитанъ не могъ не сознаться, что такого рода утайка денегъ очень неблаговидна.

Между тмъ какъ друзья наши занимались обсуживаньемъ своего предмета, слуга капитана Макмурдо направлялся по дорог въ улицу Курзонъ, съ приказаніемъ полковника принести ему узелъ съ платьемъ, въ которомъ онъ такъ нуждался. Во время отсутствія лакея, съ большимъ трудомъ и только съ помощью джонсовова лексикона, Раудонъ и его секундантъ сочинили письмо, которое и адресовали на имя милорда. Капитанъ Макмурдо имлъ честь ожидать маркиза Стэйна, по оказанной ему довренности полковника Раудона Кроули. Дале капитанъ сообщалъ, что онъ уполномоченъ полковникомъ сдлать вс нужныя распоряженія для встрчи, которую — въ чемъ онъ, капитанъ Макмурдо, нисколько не сомнвается — угодно будетъ милорду потребовать, и которая, судя по происшествію сегодняшняго утра, сдлалась неизбжна. Въ заключеніе, капитанъ Макмурдо, соблюдая всякое приличіе и вжливость, просилъ милорда Стэйна назначить друга, съ которымъ онъ, капитанъ Макмурдо, могъ бы переговорить, прибавляя, что встрча эта должна произойти безъ малйшаго замедленія.

Въ приписк, Макъ упомянулъ, что въ рукахъ у него находится ассигнація значительной цнности, которая, по предположеніямъ полковника, составляетъ собственность маркиза Стэйна, и что онъ, капитанъ Макмурдо, исполняя желаніе полковника Кроули, хочетъ передать эту ассигнацію настоящему ея владтелю.

Когда окончено было сочиненіе письма, возвратился и посланный, но безъ узла и чемодана.

— Они не дали мн ни того, ни другого! сказалъ слуга съ разстроеннымъ видомъ.— Во всей квартир ужасный безпорядокъ, страшная суматоха. Пришелъ домовый хозяинъ и всмъ распоряжается, слуги, собравшись въ гостиной, пьютъ. Говорятъ…. говорятъ, что вы ушли и взяли съ собой серебро…. Одна служанка уже убжала. Симсонъ пьяне всхъ и кричитъ во все горло, что онъ не выйдетъ изъ дому, пока его не расчитаютъ.

Разсказъ объ этихъ безпорядкахъ въ улиц Курзонъ нсколько оживилъ довольно скучный разговоръ, который вели ваши друзья. Они отъ души похохотали надъ нимъ.

— Я радъ, что сына моего нтъ дома, сказалъ Раудонъ, кусая ногти.— Ты помнишь его, Макъ? помнишь, какъ онъ катался въ манеж? Не правда ли, изъ него выйдетъ современемъ славный наздникъ?

— Разумется! подтвердилъ добродушный капитанъ.

А маленькій Рауди сидлъ въ это время, въ числ другихъ пятидесяти мальчиковъ, въ церкви училища Вэйтъ-фрайарсъ, размышляя о будущей суббот, въ которую, вроятно, папа его прідетъ за нимъ и, можетъ быть, еще и въ театръ возьметъ.

— Чудо что за мальчикъ! продолжалъ Раудонъ, занятый мыслію о своемъ сын.— Послушай, Макъ: если со мной случится что нибудь…. если я буду убитъ…. мн хотлось бы, чтобъ ты създилъ и повидался съ Рауди…. скажи ему, что я его очень, очень любилъ…. И вотъ, любезный другъ мой, отдай ему эти золотыя запонки…. здсь все, что я имю.

Полковникъ закрылъ свое лицо руками, и по нимъ покатились крупныя слезы, оставляя за собой блыя полоски. Мистеръ Макмурдо, снявъ шолковый колпакъ, отеръ имъ глаза свои.

— Вели приготовить завтракъ! сказалъ онъ своему лакею, громко и веселымъ тономъ.

— Чего ты хочешь, Кроули?… Ну да положимъ, напримръ, почки и середку… Клей! прибавилъ онъ: — подай полковнику изъ моего платья что нибудь… У насъ съ тобой одинаковый ростъ, Раудонъ…

Кроули началъ передваться, а Макмурдо, повернувшись къ стн, сталъ читать ‘Bell’s Life’, пока не пришла его очередь приняться за туалетъ, который и былъ выполненъ капитаномъ съ особеннымъ тщаніемъ. Онъ нафабрилъ свои усы до блестящаго лоску, надлъ туго накрахмаленный галстукъ и чистый лосинный жилетъ, такъ что когда Макъ появился въ общей столовой, многіе изъ его сослуживцевъ обратились къ нему съ вопросомъ, не намренъ ли онъ жениться въ это воскресенье.

ГЛАВА LV.

ПРОДОЛЖЕНІЕ ПРЕДЪИДУЩЕЙ ГЛАВЫ.

До самого вечера Бекки не могла выйти изъ состоянія безчувствія и оцпеннія, въ которое происшествія предъидущаго вечера ввергли ея бодрый духъ. Вставъ наконецъ съ постели, она позвонила въ колокольчикъ, призывая француженку-служанку, оставившую ее за нсколько часовъ предъ тмъ. Но долго звонила мистриссъ Кроули — и все понапрасну,— звонила до того, что оборвала снурокъ колокольчика, а mademoiselle Fifine все-таки не являлась на ея зовъ,— на явилась даже и тогда, когда госпожа ея, къ сильной досад своей, съ распущенными волосами, принуждена была высунуться изъ дверей и нсколько разъ прокричала ея имя.

Mademoiselle Fifine, подобравъ въ гостиной вс бездлушки, поднялась потомъ въ свою комнату, уложила и связала вс коробки, спустилась внизъ, наняла кабъ, принесла своими руками весь багажъ, не попросивъ ни чьей помощи (такъ какъ она знала, что ей откажутъ въ ней) и, ни съ кмъ не простясь, навсегда оставила улицу Курзонъ.

По мннію Фифины, въ небольшомъ домик, изъ котораго она только что выбралась, золотыя времена миновалась. Въ этомъ случа, она поступила по тмъ же самымъ правиламъ, какимъ неуклонно слдуютъ и вс ея соотечественницы. По нечаянности ли, или по особенному счастію, Фифина вывезла съ собою не только свою собственность, но и собственность своей госпожи (если только можно связать, что эта послдняя имла свою собственность), и не одн вышеупомянутыя бездлушки, а и многіе любимые наряды Бекки, уже давно смущавшіе ее. Вмст съ ними подъ руку Фифины попали какъ-то четыре вызолоченные канделябра, шесть прекрасныхъ альбомовъ, кипсековъ, золотая эмалевая табакерка, нкогда принадлежавшая мадамъ дю-Барри, премиленькая столовая чернилица и портфель, употребляемые Ребеккой при составленіи ея плнительныхъ розовыхъ записочекъ. Вс эти вещицы исчезла мст съ Фифиной, исчезло также все серебро, разложенное на стол, по случаю маленькаго festn, такъ неожиданно разстроеннаго полковникомъ. Серебряная посуда большихъ размровъ была не тронута, потому вроятно, что Фифин показались эти вещи слишкомъ громоздки, по той же причин остались неприкосновенными каминъ, зеркала и розоваго дерева фортепьяно.

Впослдствіи, видли мы въ Париж, въ улиц Rue de Helder, леди, очень похожую на mademoiselle Fifine и содержавшую модный магазинъ. Она пользовалась общимъ довріемъ и находилась подъ особеннымъ покровительствомъ лорда Стэйна. Эта леди постоянно отзывалась объ Англіи какъ о самой негодной стран въ свт и расказывала своихъ швеямъ, что однажды, благодаря жителямъ этого острова, она была affreusement vol. Вроятно одно только состраданіе побуждало маркиза Стэйна оказывать снисхожденіе и доброту къ madame de Saint Amaranthe. Да благоденствуетъ и процвтаетъ она! Фифин не суждено больше показываться въ нашей сторон Ярмарки Тщеславія.

Услыхавъ шумъ въ отдленіи, занимаемомъ прислугой и негодуя за дерзость не отвчавшихъ на на призывы, мистриссъ Кроули, накинувъ утренній капотъ, величественно спустилась въ гостиную.

На прекрасной ситцевой соф сидла засаленная, измазанная сажей кухарка и угощала бывшую подл нея мистриссъ Раггльсъ оставшимся посл вчерашняго обда мараскиномъ. Пажъ, съ остроконечными пуговками, разносившій нкогда розовыя записочки Ребекки и скакавшій подл ея маленькой кареты, весьма дятельно занимался теперь вылизываньемъ какого-то лакомаго блюда, лакеи разговаривалъ съ Фаггльсомъ, на лиц котораго выражались чрезвычайное замшательство и уныніе. Хотя дверь была открыта и хотя Бекки не разъ повторяла свои возгласы, никто изъ прислуги, однакожь, и не шевевелился.

— Мистриссъ Раггльсъ, сдлайте одолженіе выпейте хоть рюмочку, говорила кухарка, при вход Бекки.

— Симсонъ! Троттеръ! вскричала госпожа въ великомъ гнв.— Я зову васъ, а вы и съ мста не трогаетесь, сидите въ моемъ присутствіи…. Гд горничная?…

Подъ вліяніемъ минутнаго страха, пажъ оставилъ лизать блюдо, между тмъ какъ кухарка, взявъ рюмку мараскина, которую мистриссъ Раггльсъ не хотла пить, и, дерзко поглядывая на Ребенку, осушила ее, что придало ей, по видимому, еще боле бодрости.

— Какъ вы смете сидть…. гм!… да не скажете ли еще, что на вашей соф? говорила кухарка.— Извините, сударыня я сижу на соф мистриссъ Рагльсъ… Пожалуста сидите, мистриссъ Раггльсъ, не вставайте, сударыня… Я сижу на соф мистера и мистриссъ Раггльсъ, которую они купили на честныя денежки… и надобно сказать, что она дорогонько-таки стоила имъ…. Я имю намреніе просидть здсь, пока со мной не расчитаются…. да! буду сидть, да и только!… ха, ха, ха!

И, сказавъ это, кухарка выпила еще рюмку, при чемъ лицо ее приняло крайне-непріятное язвительное выраженіе.

— Троттеръ! Симсонъ! выгоните ее вонъ! вскричала мистрисъ Кроули.

— Не хочу! отвчалъ Троттеръ.— Гоните сами, коли угодно. Заплатите наше жалованье: тогда пожалуй, выгоняйте, и меня…. Вс уйдемъ…. скорехонько!…

— Чтожь это такое! Вы сошлись здсь затмъ, кажется, чтобы говорить мн дерзости! проговорила Ребекка съ сильнымъ негодованіемъ. Подождите же, дайте-ка притти домой полковнику Кроули: я….

При этихъ словахъ госпожи, комната огласилась общимъ громимъ хохотомъ, къ которому не присоединился одинъ только Раггльсъ, сохранявшій печальное выраженіе лица.

— Нтъ, ужь извините! полковнику нтъ сюда дороги! возразилъ Троттеръ.— Онъ присылалъ за платьемъ, да я не далъ его, хотя Раггльсъ и совтовалъ послать…. Кроули теперь далъ тягу, да и вы хотите пуститься вслдъ за нимъ. Вы оба вы больше, ни меньше, какъ обманщики, да меня не проведете! Я не изъ таковскихъ!… Заплатите намъ жалованье…. Слышите ли, я вамъ говорю, заплатите, повторилъ Троттеръ, пылающее лицо котораго и дрожащій выговоръ словъ ясно доказывали, что онъ находился подъ вліяніемъ сильнаго опьяненія.

— Мистеръ Раггльсъ! съ трудомъ проговорила Бекки, съ досадой, доводившей ее до болзненнаго состоянія: — вы, вроятно, не допустите, чтобы меня оскорблялъ этотъ пьяница.

— Дуракъ, Троттеръ, замолчи! вскричалъ пажъ Симсонъ, тронутый горестнымъ положеніемъ своей госпожи и успвшій своимъ крикомъ предотвратить изступленіе лакея при произнесенномъ ему эпитет ‘пьяница.’

— О сударыня, сказалъ Раггльсъ: — думалъ ли я дожить до такого дна! Я зналъ фамилію Кроули съ самого рожденія. Тридцать лтъ я прожилъ дворецкимъ у миссъ Кроули и въ помышленіи не имлъ, чтобы эта фамилія раззорила меня…. да, да, раззорила! повторилъ бднякъ со слезами на глазахъ.— Скажите, ради Бога, продолжалъ онъ: — расчитаетесь ли вы со мной? Вы жили въ этомъ дом четыре года, получали отъ меня провизію, пользовались моимъ серебромъ и столовымъ бльемъ, вы забрали у меня на двсти фунтовъ молода и масла, у васъ никогда не было недостатка въ яицахъ для яичницы и сливкахъ для вашей спаньолки….

— Чего тутъ! она никогда не заботилась о своемъ родномъ сын? прервала кухарка: — ребенокъ былъ совсмъ заброшенъ…. Кабы не я, такъ, право, онъ давно умеръ бы съ голоду….

Честный Раггльсь между тмъ печальнымъ тономъ продолжалъ высчитывать свои горести, и все сказанное имъ было чистйшей правдой: Бекки и мужъ ея раззорили его. Съ наступающей недлей бднякъ ждалъ поступленія ко взысканію векселей, которыхъ онъ не имлъ возможности уплатить. За довріе полковнику, Рагльсу приходилось продать свой домъ и закрыть лавку. Но слезы его и печаль еще больше радражили нашу Бекки.

— Я вижу, что вы вс противъ меня! сказала она съ горечью.— Но чегожь вы хотите?… Не могу же я расплачиваться съ вами въ воскресенье. Приходите завтра, и я все заплачу вамъ…. Я думала, что мужъ мой расчитался съ вами…. Завтра онъ непремнно расчитается,— клянусь честью!… Уходя изъ дому, полковникъ взялъ съ собой полторы тысячи фунтовъ. У меня не найдется теперь и шиллинга…. Обратитесь къ мужу…. Подайте мн шляпку и шаль, продолжала Ребекка, — и пустите меня: я пойду искать его…. Сегодня утромъ мы поссорились съ нимъ…. Вы вс, кажется, знаете объ этомъ…. общаю вамъ честное слово, что завтра мы расчитаемся со всми. Кроули получилъ прекрасное мсто…. Пустите же меня: я пойду за нимъ….

Такое смлое увреніе заставило Раггльса и другихъ особъ переглянуться между собой съ какимъ-то страннымъ изумленіемъ. Ребекка между тмъ оставила ихъ и, взойдя наверхъ, одлась, на этотъ разъ безъ помощи горничной. Заглянувъ въ комнату Раудона, она увидла чемоданъ и мшокъ съ надписью: ‘Отдать при первомъ востребованіи,’ — потомъ пробралась за чердакъ въ комнату Фифины: все чисто, вс ящики пусты! Вспомнивъ о брильянтахъ и разныхъ бездлушкахъ, оставленныхъ ею на волу въ гостиной, Бекки убдилась, что горничная убжала. ‘О, Боже, Боже! случалось ли съ нмъ такое несчастіе!— говорила она сама себ.— Въ глазахъ своихъ потерять все!… Да! но теперь уже поздно!… Впрочемъ, нтъ: есть еще одинъ шансъ….’

И, поспшно одвшись, мистриссъ Раудонъ вышла — безпрепятственно, правда, только безъ лакея. Четыре часа. Быстро пошла она по улицамъ (нанять экипажъ было не на что), не останавливаясь, до дверей дома сэра Питта, въ улиц Гантъ. ‘Гд леди Джэйнъ Кроули?’ ‘Въ церкви’ — отвчаютъ ей. Бекки не печалилась, однакожь. Сэръ Питтъ у себя, въ кабинет, и хотя онъ отдалъ приказаніе, чтобъ его никто не безпокоилъ, но Бекки должна же его видть! И вотъ она проскользнула мимо стража въ ливре и очутилась передъ Питтомъ, прежде чмъ изумленный баронетъ усплъ опустить газету.

Вспыхнувъ и съ явнымъ ужасомъ и замшательствомъ, откинулся онъ къ спинк кресла.

— Не глядите за меня такъ страшно, сказала Бекки.— Я невинна, Питтъ, мой безцнный Питтъ!… Нкогда были вы другомъ моимъ… Клянусь Богомъ, я невинна!… Вс, вс противъ меня! И когда же! въ ту самую минуту, когда слдовало осуществиться всмъ надеждамъ моимъ и когда наше общее счастье находилось, можно сказать, въ нашихъ рукахъ.

— Такъ это правда, что напечатано въ газет? спросилъ сэръ Питтъ,

— Правда, правда! Лордъ Стейнь сообщилъ мн все еще въ пятницу… во время того рокового бала. Общаясь дать мсто Раудону, онъ тянулъ цлые шесть мсяцевъ…. Наконецъ мистеръ Маргиръ, секретарь колоніи, сказалъ ему вчера, что вакансія открылась…. Но этотъ несчастный арестъ! эта ужасная встрча!… Я виновата въ одномъ только, продолжала Бекки: — что была слишкомъ предана выгодамъ Раудона…. Принимала же я лорда Стэйна и до этого сотни разъ…. Признаюсь, у меня были деньги, о которыхъ я ничего не говорила Раудону, но разв вы не знаете безпечность моете мужа? Могла ли я доврить ему эту маленькую сумму?

Смущенный родственникъ мистриссъ Раудонъ выслушалъ посл того отъ нея довольно связную, правдоподобную исторію, слдующаго содержанія:

Бекки, съ полною откровенностію, но глубокимъ сокрушеніемъ, сознаваясь, что, замтивъ въ лорд Стэйн особенную къ ней привязанность и не опасаясь за свою добродтель, изъ этого расположенія нобльмена ршилась она извлечь пользу для себя и своей фамиліи.

— Я имла въ виду и ваше перство, Питтъ, говорила Ребекка (при чемъ баронетъ раскраснлся боле прежняго).— Мы говорили уже объ этомъ. Вашъ геній и вліяніе лорда Стэйна длали пріобртеніе титула несомнннымъ, еслибъ только не это страшная происшествіе… А теперь рушились вс наши надежды…. Я постоянно старалась вывести мужа моего изъ затруднительнаго положенія…. Несмотря на его дурное обхожденіе со мной и вс подозрнія, я люблю Раудона боле жизни…. Не я ли всми силами стараласъ отстранить отъ него нищету и разореніе?… Замтивъ въ лорд Стэйн особенную ко мн привязанность (Бекки опустила глазки), я употребляла все, что было въ моей власти, чтобъ только понравиться милорду и, сколько позволяется честной женщин, пріобрсть его…. уваженіе…. Въ пятницу поутру было получено извстіе о кончин губернатора острова Ковентри, и Милордъ, нисколько не медля, выхлопоталъ это мсто для моего мужа…. Онъ хотлъ сдлать Раудону сюрпризъ…. Сегодня же прочиталъ бы мужъ мой къ газетахъ о своемъ назначеніи…. Вотъ и тогда, когда случилась это…. мы сидя съ лордомъ Стэйномъ, говорили о немъ же…. Вдругъ онъ вбгаетъ, подозрваетъ Богъ знаетъ что…. и между милордомъ и моимъ Раудономъ, жестокимъ Раудономъ — произошла страшная сцена…. О, Боже! чмъ только еще кончится она!… Питтъ, безцнный Питтъ! ради Бога, сжальтесь надо иной: примирите насъ!

И, говоря это, Ребекка бросилась передъ баронетомъ на колни, схватила его руку и съ жаромъ цаловала ее.

Между тмъ леди Джэйнъ, возвратившись изъ церкви и услышавъ, что мистриссъ Раудонъ Кроули находится къ кабинет ея мужа, опрометью бросилась туда и застала невстку свою въ вышеописанной трагической поз.

— Удивляюсь я, что такая женщина осмливается входить въ нашъ домъ! вскричала она, поблдневъ какъ полотно и задрожавъ всми членами.

Надо замтить, что миледи сейчасъ же посл завтрака отправила свою горничную въ квартиру Раудона, чтобъ навести нкоторыя справки чрезъ Раггльса и всю прислугу. Посланная возвратилась съ полнымъ успхомъ: ей разсказали все, даже гораздо больше.

— Какъ сметъ мистриссъ Кроули входить въ домъ честнаго семейства! продолжала леди Джэйнъ.

Сэръ Питтъ, откинувшись на спинку кресла, любовался мужественнымъ нападеніемъ своей жены. Бекки же сохраняла свое колнопреклоненное положеніе, прильнувъ въ рук сэра Питта.

— Скажите ей, что она не знаетъ всего. Умоляю васъ, безцнный Питтъ, скажите ей, что я невинна…. шептала несчастная.

— Послушай, душа моя, мн кажется, что ты не совсмъ справедлива къ мистриссъ Кроули, сказалъ сэръ Питтъ (Ребекка вздохнула свободне).— Я вполн увренъ, что она….

— Чтожь такое она! вскричала леди Джейнъ, прерывая защитника мистриссъ Раудонъ.— Вы хотите сказать, что она дурного поведенія женщина, дурная мать, вроломная жена!… Она никогда не любила своего малютку, который часто убгалъ сюда и разсказывалъ мн, какъ она обращалась съ нимъ. Она съ тмъ, кажется, и вошла въ нашу родню, чтобы поселить въ ней бдствіе и своими хитростями и обманами оскорбить самые священные увы. Она обманывала мужа, передъ всми носила маску…. Душа ея омрачена тщеславіемъ, самолюбіемъ и всякаго рода пороками…. Къ ней страшно прикоснуться… отъ нея надо удалять дтей…. Я….

— Леди Джейнъ! воскликнулъ баронетъ, выпрямляясь.— позвольте напомнить вамъ, что эта слова….

— Сэръ Питтъ! я была вашей врной и преданней женой, смло продолжала леди Джэйнъ: — я сохранила супружескую клятву въ томъ самомъ вид, какъ произнесла ее передъ олтаремъ…. До этой минуты я, какъ и слдуетъ, постоянно была покорна, но и покорность иметъ свои границы…. Объявляю вамъ, что я не хочу видть подъ вашимъ кровомъ эту женщину, а если она явится сюда еще разъ, я, съ дтьми вашими, оставлю этотъ домъ…. Она недостойна находиться въ кругу безпорочныхъ людей…. Выбирайте, сэръ, я или она!

Сказавъ это, леди Джэйнъ, встревоженная своей собственной смлостью, вышла изъ кабинета, оставивъ сэра Питта и Ребекку въ сильномъ изумленіи.

На мистриссъ Раудонъ, впрочемъ, слова миледи не оказали непріятнаго впечатлнія, напротивъ, въ душ своей она ощущала удовольствіе.

— Это все за брошку, которую вы подарили мн, сказала Бекки, опуская руку баронета.

И прежде чмъ она оставила его (чего миледи — вы можете быть уврены въ томъ — съ нетерпніемъ ожидала, наблюдая изъ окна своей спальни, въ верхнемъ этаж), сэръ Питтъ общался хать отъискивать брата и постараться устроить его примиреніе съ женой.

——

За завтракомъ въ общей столовой Раудт нашелъ нсколько молодыхъ полковыхъ офицеровъ и, безъ дальнйшихъ разсужденій, приглашенъ былъ раздлить съ ними жосткую дичь и содовую воду, которыми угощались джентльмены. Между ними завязался разговоръ, имвшій тсную связь съ происшествіями того дня и, вообще, ихъ возрастомъ и наклонностями. Они бесдовали о состоявшихся пари относительно Росса и Осбалдистона, о Mademoiselle Ariadne изъ французской оперы, о томъ, кто оставилъ ее, и чмъ она утшилась, о кулачномъ бою между Бутчеромъ и Петтомъ и о послдствіяхъ онаго. Молодой Тандиманъ, семнадцатилтній герой, употреблявшій вс усилія отпустить усы, самъ лично видлъ эту драку, и потому разсуждалъ о ней съ видомъ знатока. Онъ говорилъ, что самъ отвезъ Бутчера на мсто драки и провелъ съ нимъ наканун цлый вечеръ. Еслибъ тутъ не было фальши, онъ непремнно выигралъ бы. Вс старые бойцы присутствовали тамъ. Тандиманъ ни за что не согласится заплатить свой проигрышъ,— ршительно ни за что!…

Разговоръ объ актрисахъ, кулачныхъ бояхъ, попойкахъ и любовныхъ приключеніяхъ продолжался до прихода Макмурдо. Съ появленіемъ капитана предметъ бесды сталъ измняться. Онъ самъ быль большой охотникъ до разсказовъ, содержаніе которыхъ, несмотря на разницу между его сдинами и безбородыми собесдниками, отличалось всесторонностію и всегда согласовалось со вкусомъ и стараго и малаго. Жизнь Мака ни въ какомъ отношеніи нельзя назвать завидною, а между тмъ онъ проводилъ ее довольно весело, любя прежде всего простоту и скромность въ обращеніи.

Макмурдо окончилъ свой обильный завтракъ одновременно съ другими сослуживцами. Молодой лордъ Варинасъ принялся за огромную пенковую трубку, между тмъ какъ капитанъ Гюгесъ закурилъ сигару, а гульливый маленькій Тандиманъ (у ногъ его лежалъ бульдогъ), страстный игрокъ, безъ устали ставилъ шиллинги противъ капитана Дюсэса. Макъ и Раудонъ отправились въ клубъ, и, разговаривая, оба они ни однимъ словомъ не обнаружили занимавшихъ ихъ въ это время мыслей. Какъ тотъ, такъ и другой старались выказать самое веселое расположеніе духа…. Да и къ чему стали бы они нарушать веселье своихъ сослуживцевъ? Пиршество, болтовня и смхъ на Ярмарк Тщеславія всегда идутъ рука объ руку съ другими, боле серьёзными занятіями. Толпы народу выходили изъ церкви, когда Раудонъ и его пріятель проходили улицу Сентъ-Джемсъ, направляясь къ ихъ клубу.

Газетную комнату нашли они почти пустою. Тамъ пребывали только три джентльмена: одного изъ нихъ полковникъ вовсе не звалъ,— другому онъ задолжалъ въ картахъ и съ которымъ, потому, не имлъ особенной необходимости встрчаться, третій занимался чтеніемъ ‘Роялиста’, знаменитой въ ту пору еженедльной газеты. Посмотрвъ на Раудона съ нкоторымъ участіемъ, этотъ послдній сказалъ:

— Поздравляю тебя, Кроули!

— А, напримръ, съ чмъ?

— Я полагаю, это не ошибка. Observer и Royalist пишутъ одно и тоже, продолжалъ мистеръ Смитъ.

— Чтожь такое наконецъ? вскричалъ Раудонъ, побагроввъ.

Онъ думалъ, что происшествіе съ лордомъ Стэйномъ публикуется уже во всхъ вдомостяхъ. Смитъ съ удивленіемъ и улыбкой взглянулъ на полковника, не могшаго скрыть свое волненіе, и снова принялся за газету. Раудонъ весь дрожалъ.

Мистеръ Смитъ и мистеръ Броунъ (джентльменъ, съ которымъ Раудонъ имлъ свои счеты) до прихода полковника держали разговоръ именно о немъ.

— Признаюсь, это какъ разъ вовремя, замтилъ Смитъ.— Я думаю, у Раудона въ цломъ мір не найдется и одного шиллинга.

— Тотъ втеръ хорошъ, который приносятъ съ собой пріятныя всти, а для Раудона, надо полагать, лучше этого втра и желать нельзя, возразилъ мистеръ Броунъ.— Надюсь, онъ не уйдетъ, не расплатившись со мной за маленькую лошадку.

— А какъ велико жалованье? спросилъ Смитъ.

— Дв или три тысячи, хорошенько не знаю. Одно нехорошо — климатъ, говорятъ, чрезвычайно нездоровъ, никто не можетъ выносить его. Диверсидчъ не прожилъ тамъ и осьмнадцати мсяцевъ: умеръ, а предшественникъ его — такъ тотъ черезъ шесть недль отправился на тотъ свтъ.

— Говорятъ, братъ Раудона весьма умный человкъ. Правда ли это — не знаю, но по мн онъ чрезвычайно скученъ, замтилъ Смитъ.— Однакожъ, баронетъ Питтъ, какъ кажется, иметъ порядочный всъ. Вроятно, это онъ доставилъ брату мсто.

— Онъ! возразилъ Броунъ съ насмшливой улыбкой. Гм! онъ!… Лордъ Стэйнъ, а ужь никакъ не сэръ Питтъ.

— Да это какимъ же образомъ?

— Добродтельная женщина составляетъ внецъ своему мужу, загадочно отвчалъ Броунъ и принялся за газету.

Раудонъ, съ своей стороны, прочиталъ въ ‘Роялист’ слдующее изумительное для него объявленіе:

Губернаторство острова Ковентри. Его величества корабль ‘Йеллоуджеккъ’, подъ командою капитана Джондерса, привезъ частныя письма и офиціальныя донесенія съ острова Ковентри. Сэръ Томасъ Диверсидчъ палъ жертвою господствующей въ Суамтоун горячки. Потеря его весьма чувствительна для процвтающей колоніи. До насъ дошли слухи, что губернаторство предложено полковнику Раудону Кроули, отличному ватерлосскому офицеру. Для управленія длами нашихъ колоній намъ нужны люди съ административными талантами, и мы нисколько не сомнваемся, что джентльменъ, избранный Колоніяльной конторой, замнитъ горестную вакансію, открывшуюся на остров Ковентри, и что онъ вполн достоинъ принять возлагаемую на него обязанность’.

— Островъ Ковентри! вскричалъ капитанъ.— Да гд онъ находится. Вотъ ужь не припомню!… Да и кто тебя назначилъ туда Ради Бога, возьми меня секретаремъ къ себ, прибавилъ Макмурдо, захохотавъ

И въ то время какъ полковникъ и его пріятель старались разгадать загадку неожиданнаго объявленія, явился лакей и подалъ Раудону карточку, на которой написано было имя мистера Венгама, просившаго позволенія видться съ полковникомъ Кроули.

Пріятели наши вышли встртить джентльмена, справедливо предполагая въ немъ пославшаго лорда Стэйна.

— Здоровы ли вы, Кроули? Отъ души радъ видться съ вами! сказалъ Венгамъ, съ ласковой улыбкой и сжимая руку Раудона съ непритворнымъ дружествомъ.

— Вы пришли, вроятно, отъ…

— Такъ точно! отвчалъ Венгамъ.

— Въ такомъ случа, рекомендую вамъ моего пріятеля, капитана Макмурдо, кавалериста.

— Весьма пріятно познакомиться съ капитаномъ! промолвилъ мистеръ Венгамъ, удостоивая Макмурдо вторичнаго пожатіи руки и съ сохраненіемъ прежней улыбки.

Макъ протянулъ одинъ палецъ, вооруженный замшевой перчаткой, и сдлалъ весьма холодный поклонъ мистеру Венгану. Капитанъ, какъ кажется, былъ недоволенъ при мысли, что ему приходилась имть объясненіе съ простымъ адвокатомъ: онъ воображалъ, что лордъ Стэйнъ пришлетъ къ нему по крайней мр полковника.

— Такъ какъ капитанъ Макмурдо дйствуетъ за меня и знаетъ, чего я хочу, сказалъ Кроули — то, я полагаю, лучше будетъ, если я оставлю васъ однихъ.

— Безъ сомннія, проговорилъ Макъ.

— О, нтъ, нтъ! ни подъ какимъ видомъ, мой дорогой полковникъ! возразилъ мистеръ Венгамъ: — свиданіе, которое я имлъ честь требовать, относится лично до васъ…. Впрочемъ, общество капитана Макмурдо нисколько не уменьшитъ его удовольствія…. Въ самомъ дл, капитанъ, я надюсь, что-разговоръ нашъ приведетъ въ весьма утшительнымъ результатамъ, совсмъ различнымъ отъ тхъ, которыхъ, повидимому, ожидаетъ мой другъ полковникъ Кроули.

Капитанъ Макмурдо сдлалъ: ‘Гм!’. Предубжденный противъ всхъ адвокатовъ безъ исключенія, онъ думалъ про себя, что вотъ и этотъ сейчасъ же примется за разнаго рода доказательства, убжденія и многоглаголаніе. Мистеръ Венганъ между тмъ взялъ стулъ, котораго ему не предлагали, вынулъ изъ кармана газету и началъ:

— Полковникъ! вы, вроятно, прочитали сегодня одно весьма пріятное объявленіе въ газетахъ?… Правительство пріобрло для себя безцннаго слугу, а вы, если только примете эту обязанность — въ чемъ я нисколько не сомнваюсь — превосходнйшее мсто. Три тысячи въ годъ жалованья очаровательный климатъ, превосходный губернаторскій домъ, вся колонія въ вашихъ рукахъ и въ добавокъ нкоторыя награды!… Отъ всего сердца поздравляю васъ…. Я надюсь, господа, что вы знаете, кому нужно быть обязаннымъ за это покровительство?

— Повсьте меня, если я знаю! вымолвилъ капитанъ.

Раудонъ покраснлъ.

— Одному изъ самыхъ великодушнйшихъ и добрйшихъ людей въ мір, а вмст съ тмъ и знаменитйшихъ,— именно, моему превосходному другу маркизу Стэйну.

— Я не приму этого предложенія! рзкимъ тономъ сказалъ полковникъ.

— Вы слишкомъ раздражены противъ моего благороднаго друга, спокойно продолжалъ Венгамъ:— но прошу васъ — именемъ здраваго разсудка и справедливости — скажите мн, за что?

— За что?! вскричалъ удивленный Раудонъ.

— Какъ за что?! прибавилъ, въ свою очередь, капитанъ, застучавъ тростью.

— Мн странно ваше изумленіе, полковникъ! замтилъ на это мистеръ Венгамъ, плнительно улыбаясь.— Взгляните на это дло какъ свтскій человкъ, какъ честный человкъ — и скажите потомъ, до какой степени простирается ваша справедливость. Положимъ, напримръ, вы возвратились изъ вояжа, приходите домой — и находите — какъ бы вы думали, что?— находите, что милордъ Стэйнъ ужинаетъ въ вашемъ дом, въ улиц Курзонъ, съ мистриссъ Кроули, вашей супругой: ну, есть ли въ этомъ обстоятельств хоть что нибудь странное и новое? Разв это было въ первый разъ?… Клянусь честью и словомъ джентльмена (мистеръ Венгамъ, положивъ на грудь руки, принялъ парламентскую позу), что ваши подозрнія дики и совершенно неосновательны…. они даже сильно оскорбительны для почтеннаго джентльмена, оказывавшаго вамъ свое расположеніе тысячами благодяній, тмъ не мене, они оскорбительны и для безпорочной леди…

— Не хотите ли вы сказать этимъ, что Кроули ошибся? спросилъ Макмурдо.

— Я хочу сказать, что мистриссъ Кроули также невинна, какъ и жена моя, мистриссъ Венгамъ, энергически отвчалъ посланный милорда.— Я хочу сказать, что, введенный въ заблужденіе чрезмрной ревностью, другъ мой наноситъ ударъ, не только слабому и старому человку, и притомъ сановнику, его другу и благодтелю, но и жен своей — своей неоцненной чести, будущей репутаціи сын своего и даже своимъ личнымъ интересамъ въ жизни. Я вамъ разскажу, какъ это случилось, продолжалъ мистеръ Венгамъ ораторскимъ тономъ.— Сегодня утромъ, присылаетъ за мной лордъ Стэйнъ: прихожу — и застаю его въ самомъ горькомъ положеніи, пояснять которое, полковникъ Кроули, я не предвижу надобности: всякій, я думаю, можетъ представить себ положеніе хилаго старика посл схватки съ человкомъ, обладающимъ такими физическими силами, какъ у васъ… Открыто говорю вамъ, полковникъ: вы употребили слишкомъ во зло ваше преимущество. Вы потрясли не одно тло моего благороднаго и превосходнаго друга: вмст съ тмъ вы нанесли ударъ и его сердцу, сэръ! кровью облилось оно… Человкъ, котораго милордъ осыпалъ своими благодяніями, котораго онъ уважалъ и удостоивалъ своей любви,— этотъ-то человкъ такъ безсовстно насмялся надъ нимъ!… да вотъ, не служитъ ли сегодняшнее объявленіе всхъ журналовъ яснымъ доказательствомъ великодушія лорда?… Да, да! сегодня утромъ я къ первый разъ видлъ его въ такомъ горестномъ состояніи, видлъ въ немъ одинаковое съ вами желаніе — кровью смыть нанесенное оскорбленіе…. Вамъ извстно, полковникъ, что онъ уже доказалъ это на дл! прибавилъ мистеръ Венгамъ.

— Да, мн извстно, что я его порядочно потеребилъ, сказалъ Раудонъ.— Поврьте, сомнваться въ этомъ никто не станетъ.

— Первымъ его приказаніемъ мн было написать вызовъ и отнести его полковнику Кроули, продолжалъ мистеръ Венгамъ.— ‘Или онъ, или я — кто нибудь изъ насъ, говорилъ милордъ, не долженъ пережить вчерашняго происшествія!’

— Наконецъ-то вы приходите къ длу! замтилъ Раудонъ, кивнувъ головой.

— Я всми силами старался успокоить лорда Стэина.— ‘Боже мой!— говорилъ я:— какъ жаль, что я и мистриссъ Венгамъ не приняли приглашенія мистриссъ Кроули отъуживать съ нею!’

— Она васъ приглашала ужинать? спросилъ Макмурдо.

— Посл Оперы…. Да вотъ здсь и приглашеніе… позвольте!… Нтъ, это не та бумага…. Ну, нечего длать, забылъ дома…. Впрочемъ, это не такъ важно. Я ручаюсь въ дйствительности факта, какъ джентльменъ, честнымъ своимъ словомъ…. Приди мы — и всему причиной головная боль мистриссъ Венгамъ, она чрезвычайно страдаетъ ею, особливо весной,— приди мы — и, поврьте, полковникъ, съ возвращеніемъ вашимъ домой не было бы ни ссоры, ни оскорбленія, ни подозрнія…. А теперь — вотъ, изъ за одного мигрени моей бдной жены — вы ршаетесь накликать смерть на двухъ достойныхъ людей и ввергнуть дв превосходнйшія и древнйшія фамиліи въ печаль и посрамленіе….

Мистеръ Макмурдо взглянулъ на своего пріятеля съ видомъ человка, совершенно спутаннаго. Раудонъ съ негодованіемъ видлъ, что добыча ускользаетъ изъ его рукъ. Онъ не врилъ ни въ одно слово Венгана, но гджь взять и опроверженій?

Чтожь касается до мистера Венгана, то онъ продолжалъ защищать своего благороднаго друга съ тмъ краснорчіемъ, которое онъ уже не разъ обнаруживалъ въ парламент.

— Боле часу сидлъ я подл кровати лорда Стэйна, упрашивая, умоляя его измнить намреніе относительно дуэли. Я вполн высказалъ ему, что обстоятельства дла во всхъ отношеніяхъ были подозрительны. Я доказалъ ему, что въ подобное положеніе могъ попасть всякій,— говорилъ, что человка, находящагося подъ вліяніемъ ревности, во всхъ его намреніяхъ ршительно можно принимать за умалишеннаго, и что потому съ нимъ должно и обходиться какъ съ умалишеннымъ,— что дуэль между вами должна навлечь безчестіе обимъ сторонамъ,— что человкъ съ такими достоинствами, какъ милордъ, не иметъ права длать изъ себя публичное посмшище, и что, какъ бы онъ ни былъ невиненъ, люди всегда станутъ утверждать, что онъ преступенъ… Короче сказать, я умолилъ наконецъ лорда Стэйна не посылать вызова ..

— Я не врю ни одному слову изъ всего, что вы сказали, заговорилъ Раудонъ, стиснувъ зубы.— По-моему это чистйшая ложь, и вы, мистеръ Венгамъ, въ числ первыхъ участниковъ въ ней. Если вызовъ не явится, божусь вамъ, Стэйнъ получитъ его отъ меня.

Мистеръ Венгамъ страшно поблднлъ и взглянулъ на дверь.

Но, къ счастію, ему является защитникъ, въ лиц капитана Макмурдо. Джентльменъ этотъ, поднявшись съ своего мста, началъ упрекать Раудона за его рзкія выраженія

— Вы передали это дло въ мои руки, говорилъ онъ: — слдовательно должны дйствовать такъ, какъ я найду лучшимъ, а не такъ, какъ вамъ хочется. Вы не имете никакого права оскорблять мистера Венгама такими словами, и вы, мистеръ Венгамъ, должны требовать отъ полковника удовлетворенія. Чтожь касается до вызова лорда Стэйна, то употребите на это дло кого вамъ угодно, а я не хочу. Если милорду, посл колотушекъ, хочется поуспокоиться, то пусть себ и сидитъ на мст. Относительно мистриссъ Кроули я одинаковаго мннія съ мистеромъ Венгамомъ и утвердительно могу сказать, что она невинна…. Во всякомъ случа, надо быть ршительнымъ дуракомъ, чтобъ и при подобныхъ убжденіяхъ не ссть и не молчать! заключилъ Макъ.

— Капитанъ Макмурдо! вы говорите какъ благоразумный чело вкъ! вскричалъ мистеръ Венгамъ, выведенный изъ затрудненія, что сказать ему.— Я забываю вс слова, произнесенныя полковникомъ Кроули въ минуту раздраженія.

— Я зналъ, что вы забудете, замтилъ Раудонъ съ насмшкой.

— Да будешь ли ты молчать! воскликнулъ капитанъ веселымъ голосомъ.— Разв не знаешь, что мистеръ Венгамъ не изъ числа драчуновъ, да и къ тому же онъ во всхъ отношеніяхъ правъ.

— Это дло, по моему мннію, сказалъ посланный Стэйна: — должно бытъ предано самому глубокому забвенію. Относительно его мы не вынесемъ ни одного слова за порогъ этихъ дверей. Говоря это, я имю въ виду интересъ моего друга, а вмст съ тмъ и полковника Кроули, хотя ему непремнно хочется считать меня врагомъ своимъ…

— Надюсь и я, съ своей стороны, что лордъ Стэйнъ не станетъ слишкомъ иного распространяться объ этомъ, прервалъ капитанъ Макмурдо.— Чтожь до насъ, то мы не предвидимъ къ тому особенныхъ причинъ…. Впрочемъ, что вы тамъ вы говорите, а дло-то не совсмъ чисто, и чмъ меньше станете вы болтать о немъ, тмъ лучше. Вдь васъ поколотили, а не насъ, и если вы удовлетворены, то мы и подавно. По крайней мір, таково мое мнніе.

Тогда мистеру Венгану оставалось только ваять свою шляпу. Капитанъ Макмурдо, провожая его до дверей, заперь ихъ за собой, выйдя вслдъ за агентомъ лорда Стэйна и оставивъ, бснующагося Раудона одного. Макъ пристально поглядлъ на мистера Венгана, и на кругломъ, веселомъ ляп его выразилось что-то въ род презрнія.

— Вы таки, мистеръ Венгамъ, не стали въ тупикъ! сказалъ онъ.

— Вы льстите мн, капитанъ Макмурдо! замтилъ тотъ съ улыбкой.— Клянусь вамъ честью и совстью, что мистриссъ Кроули дйствительно просила насъ отъужинать съ нею посл Оперы.

— Безъ сомннія! И у мистриссъ Венгамъ, какъ нарочно, заболла голова…. такъ, такъ!… Однакожъ, я долженъ сказать вамъ, что у меня есть ассигнація въ тысячу фунтовъ, которую я намренъ вручить вамъ, если вы только дадите мн росписку въ полученіи ея. Эту ассигнацію вложу я въ конвертъ и надпишу его на имя лорда Стэйна. Раудонъ не станетъ драться. Да и деньги милорда не приходятся удерживать намъ.

— Помилуйте, капитанъ! увряю васъ, все это ошибка, ршительно, ошибка! возражалъ мистеръ Венгамъ, въ манерахъ и словахъ своихъ соблюдая примрную безъискуственность.

И онъ уже раскланялся и хотлъ спускаться съ лстницы, какъ вдругъ на ступенькахъ ея появился сэръ Питтъ Кроули. Капитанъ и баронетъ, надо замтить, были другъ съ другомъ на шапочномъ знакомств. Возвращаясь съ Питтомъ въ комнату, гд оставался Раудонъ, Макъ повстилъ его объ устроившейся мировой между полковникомъ и лордомъ Стэйномъ, приписывая успхъ этого дла своей собственной ловкости.

Нечего и говорить о томъ, что сэръ Питтъ остался очень доволенъ этимъ извстіемъ. Онъ тотчасъ же поздравилъ брата съ мировой и, пользуясь случаемъ, прочиталъ ему приличную мораль о томъ, какія бдствія влекутъ за собой дуэли. За этимъ вступленіемъ баронетъ всею силою своего краснорчія старался устроить примиреніе между Раудономь и его женой. Онъ повторилъ вс сдланныя Беккой показанія, выставилъ на видъ вроятность ихъ справедливости и отдалъ на заключеніе свое собственное твердое убжденіе въ ея невинности.

Но полковникъ и слышать не хотлъ о примиреніи съ супругой.

— Она прятала отъ-меня деньги цлыя десять лтъ, говорилъ онъ.— Не дале какъ вчера вечеромъ она клялась мн, что никогда не брала ихъ у лорда Стэйна. Если Бекки и невинна въ этомъ случа, зато дурна во всхъ другихъ отношеніяхъ, и я ни за что въ свт не хочу видться съ нею,— ни за что и никогда!

И, разстроенный и печальный, Раудонъ опустилъ голову на грудъ свою.

— Бдный старичина! проговорилъ Макмурдо, качая головой.

——

Полковникъ долгое время никакъ не хотлъ примириться съ мыслью принять мсто, достававшееся ему по протекціи такого человка, какимъ онъ считалъ лорда Стэйна, и даже намревался было ваять своего сына изъ школы, въ которую того помстили по ходатайству милорда. Но капитанъ и баронетъ уговорила наконецъ Раудона принять благодяніе врага. Макъ доказалъ ему, что, оказывая полковнику услугу, милордъ готовитъ мщеніе самому себ его постоянно будетъ безпокоить мысль, что онъ служилъ, нкоторымъ образомъ, орудіемъ счастія своего противника.

Rencontre, происшедшая между Стэйномъ и полковникомъ, предана была глубокому забвенію, какъ утверждалъ Венгамъ, надо полагать, однакожъ, что ее забыли только дуалисты да секунданты, потому что, прежде чмъ наступилъ вечеръ, тайна разглашалась на Ярмарк Тщеславія боле чмъ за пяти десятью обдами. Юный Какльби нарочно побывалъ на семи вечернихъ собраніяхъ, въ каждомъ изъ нихъ разсказывая вышеописанную исторію съ приличными къ ней комментаріями и дополненіями…. О, какъ восхищалась ею мистриссъ Вашингтонъ-Вайтъ! Жена епископа ильскаго была чрезмрно поражена: епископъ въ тотъ же день отправился въ домъ Гантъ и записалъ свое имя къ книгу постителей. Юный Соутдоунъ казался весьма огорченнымъ, а вмст съ нимъ, безъ всякаго сомннія, опечалилась и леди Джэйнъ. Леди Соутдоунъ съ первой же почтой отписала о случившемся своей дочери на мысъ Доброй Надежды. Слухи и толки носились по всему Лондону цлые три дня и потому только не попали въ газеты, что мистеръ Ваггъ, дйствуя по внушенію мистера Венгама, употребилъ вс свои усилія, чтобъ воспрепятствовать такому казусу.

Полицейскіе чиновники и маклера схватили бднаго Раггльса въ улиц Курзонъ, но куда двалась одна прекрасная обитательница маленькаго домика въ той же улиц? Кому какое дло? Занимала ли она чье нибудь любопытство хотя въ продолженіи двухъ дней? Была ли она преступна, или нтъ? Мы знаемъ, какимъ образомъ на Ярмарк Тщеславія длаются приговоры въ сомнительныхъ случаяхъ. Нкоторые говорили, что Бекки ухала въ Неаооль вслдъ за лордомъ Стэйномъ, между тмъ какъ другіе утверждали, что милордъ, при первомъ слух о прибытіи Ребекки въ Палермо, оставилъ Неаполь и бросился туда. Иные за достоверное выдавали, будто мистриссъ Раудонъ поселилась въ Бирштат и играетъ изъ себя damme d’honneur какой-то подсолнечной королевы, другіе сказывали, что видли Ребекку въ Булони, наконецъ многіе, какъ неоспоримую истину, провозглашали, что полковница Кроули устроилась въ какомъ-то пансіон въ Челтэнэйм.

Раудонъ назначилъ своей супруг порядочную сумму годового содержанія. Впрочемъ, Бекки принадлежала къ числу такихъ женщинъ, у которыхъ никогда не бываетъ недостатка въ деньгахъ. Но обратимся къ полковнику. Оставляя Англію, онъ расплатился со всми долгами и вознамрился съ выгодой застраховать свою жизнь. Климатъ острова Ковентри заключалъ въ себ такія свойства, что страховыя конторы потребовали съ Раудона огромные суммы, такъ что онъ едва могъ достать нужное количество денегъ, основывая уплату ихъ на своемъ годовомъ доход. Устроившись на остров Ковентри. Полковникъ пунктуально каждую почту высылалъ баронету уплату долга, а своему Рауди — письма. Макмурдо получалъ отъ него превосходные сигары, а леди Джэйнъ — различныхъ родовъ раковины, каенскій перецъ, горачительныя пикули, желе изъ гуавы и многіе другіе колоніальные произведеніе. Брату своему Раудонъ присылалъ ‘Суамтомскую газету’, въ которой новый губернаторъ выхвалялся съ безпредльнымъ энтузіазмомъ, между тмъ какъ изъ другой газеты — ‘Суамтонскій Часовой’ — явствовало, что полковникъ оказался страшнымъ тираномъ, въ сравненіи съ которымъ и Неронъ — филантропъ. Это порицаніе произошло, вроятно, вслдствіе того, что жена издателя газеты не приглашалась на губернаторскіе балы. Маленькій Раудонъ прибиралъ эти газеты къ себ, съ особеннымъ удовольствіемъ читая т мста, гд говорилось объ его папа, какъ объ его превосходительств.

Чтожь до Бекки то у нея никогда не проявлялось желанія повидаться съ сыномъ. Рауди каждое воскресенье и въ другіе праздники прізжалъ къ своей тетк, вскор узналъ въ усадьб Кроули вс птичьи гнзда и разъзжалъ съ гончими сэра Гуддльстона-Фуддльстона, которыми такъ любовался когда-то — при первомъ своемъ, незабвенномъ посщеніи Гэмпшэйра.

ГЛАВА LVI.

ДЖОРЖЪ ПРЕОБРАЗОВАЛСЯ ВЪ ДЖЕНТЛЬМЕНА.

Джоржъ Осборнъ окончательно устроился на Россель-сквер, занималъ комнату своего покойнаго отца и считался полнымъ и непосредственнымъ наслдникомъ. Прекрасное выраженіе глазъ, милое обхожденіе и, вообще, джентльменская наружность мальчика боле и боле привязывали къ нему стараго дда, и мистеръ Осборнъ гордился внукомъ столько же, какъ гордился, бывало, своимъ старшимъ сыномъ. Джоржъ больше даже, нежели его покойный отецъ, пользовался привилегіей въ роскоши и снисхожденія. Въ послдніе годы коммерческія дла Осборна шли какъ нельзя лучше, и богатство и извстность его въ Сити чрезвычайно увеличились. Во время оно, старикъ радешенекъ былъ, отдавши Джоржа-сына въ хорошую частную школу, и немало восторгался, опредливъ его въ полкъ. Относительно же будущей карьеры Джоржа-внука Осборнъ думалъ про себя: ‘подымай выше!’ ‘Изъ него я сдлаю знаменитаго джентльмена’ — постоянно говаривалъ старикъ. Джоржъ представлялся въ ум его и ученымъ человкомъ, и членомъ парламента…. и — чтожь мудренаго! — изъ него можетъ выйти и баронетъ. Осборнъ спокойно умеръ бы, увидвъ внука своего на пути къ почестямъ. Въ воспитатели его онъ выбралъ человка вполн ученаго. Нсколько лтъ тому навалъ, старикъ составилъ себ очень невысокое мнніе объ ученыхъ особахъ, считая ихъ ничмъ инымъ, какъ бдняками, не имющими никакихъ средствъ къ существованію и съ пренебреженіемъ поглядывавшими на британскихъ купцовъ и джентльменовъ, обладающихъ возможностью нанять ихъ съ полсотни. Теперь же мистеръ Осборнъ вслухъ стовалъ, зачмъ пренебрегли его собственнымъ воспитаніемъ, и безъ устали, въ самыхъ отборныхъ фразахъ, доказывалъ Джоржу о необходимости и превосходств классическаго образованія.

Встрчаясь съ мальчикомъ за обдомъ, старый джентльменъ любилъ распрашивать его о томъ, что онъ читалъ въ теченіи дня, и чрезвычайно интересовался отчетомъ, который давалъ ему Джоржъ въ своихъ занятіяхъ, выказывая при этихъ вопросахъ понятія свои о вещахъ, составлявшихъ предметъ его любознательности. Экзаменуя внука, онъ длалъ частые промахи, обнаруживавшіе скудость его свдній, чрезъ что довольно-таки терялъ въ уваженіи мальчика. Бглый умъ и, во всхъ отношеніяхъ, лучшее воспитаніе, даваемое Джоржу, ясно показало ему, до какой степени простирается невжество дда, и вслдствіе этого открытія внукъ началъ повелвать старымъ джентльменомъ и посматривать на него свысока. Прежнее воспитаніе мальчика, несмотря на ограниченность предметовъ, составлявшихъ его, могло сдлать изъ Джоржа лучшаго джентльмена, нежели метода воспитанія, принятая мистеромъ Оеборномъ. Первые годы жизни мальчика прошли подъ присмотромъ кроткой и нжной женщины, у которой только и гордости было, что одинъ сынъ,— женщины сердца до того чистаго и обладавшей такимъ смиреніемъ, что она имла полное право на названіе настоящей леди. Эмми бралась только за занятія тихія, и если она не всегда могла сказать что нибудь особенно дльное, зато и никогда не говорила и не помышляла ни о чемъ дурномъ. Добросердечной, безхитростной и любящей — ей, ей по праву принадлежитъ имя истинно благородной женщины!

Молодой Джоржъ господствовалъ надъ этимъ нжнымъ и покорнымъ созданіемъ. Съ другой стороны, контрастъ, рзко обнаруживавшійся при сравненіи простоты и деликатности матери съ надменностью старика, далъ мальчику возможность управлять и ддомъ.

Между тмъ какъ Амелія тосковала о своемъ сынк, посвящая сердечной скорби цлые дни и многіе часы печальныхъ, одинокихъ ночей, въ распоряженіи молодого джентльмена находились тысячи удовольствій и утшеній, доставлявшихъ ему возможность весьма легко переносить разлуку съ матерью. Маленькіе мальчики, сколько намъ извстно, отправляясь въ школу, всегда плачутъ — плачутъ потому только, что ихъ ожидаетъ не весьма комфортабльное мсто. Весьма немногіе изъ нихъ предаются горести по чувству чистой привязанности къ родителямъ. Вспомните только время своего дтства, когда глаза ваши осушались при вид имбирнаго пряника, и когда сладкій пирожокъ вознаграждалъ васъ за вс муки сердца при разставаньи съ мама и сестрицами,— вспомните это время, и вы мало положитесь на чистоту своихъ чувствъ.

Итакъ, нашъ юный джентльменъ наслаждался всякаго рода комфортомъ, какой только могъ доставить ему его старый, богатый и расточительный ддушка. Кучеру приказано было купить для Джоржа самую лучшую маленькую лошадку. На этой лошадк его научили здить, сначала въ манеж, а потомъ, посл удовлетворительныхъ успховъ въ наздничеств безъ шпоръ и въ перескакиваньи черезъ барьеръ, Джоржа перевели по новой дорог въ Реджентъ-паркъ, а оттуда въ Гэйдъ-паркъ, гд онъ величественно красовался на своей лошадк, сопровождаемый старымъ грумомъ. Осборнъ, дла котораго въ Сити приняли цвтущее состояніе и исполненіе которыхъ онъ передалъ младшимъ своимъ партнёрамъ, очень часто здилъ съ миссъ Осборнъ по тому же фешіонебльному направленію. Поглядывая на скачущаго подл него внука, съ щегольской осанкой, ддушка подталкивалъ свою дочь и говорилъ ей. ‘Посмотрите-ка, миссъ Осборнъ, не правда ли, такого красавца мы нескоро встртимъ?’, и, выглядывая въ тоже время изъ окна кареты, онъ начиналъ смяться, и лицо его, отъ удовольствія, принимало самый красный цвтъ. Въ числ модныхъ экипажей, раскатывающихся по паркамъ, можно было ежедневно видть карету тетки Джоржа — мистриссъ Мери Буллокъ, украшенную гербами, въ блестящей упряжи и съ тремя блднолицыми маленькими Буллоками, покрытыми бантами и перьями. Мистриссъ Мери Буллокъ бросала на маленькаго выскочку Джоржа взгляды, полные ненависти, въ то время, какъ онъ прозжалъ мимо ихъ, гордый какъ лордъ, подбоченившись и набекренивъ шляпу.

Нашему мальчугану едва минуло одиннадцать лтъ, а онъ уже носилъ штрипки и самые модные сапоги, точно настоящій джентльменъ. У него были прекрасныя вызолоченныя шпоры, хлыстикъ съ золотымъ набалдашникомъ,— отличной работы булавка въ шейномъ платк и лучшія французскія лайковыя перчатки. Амелія подарила сыну пару шарфовъ и сшила нсколько рубашекъ, но при первомъ свиданіи съ Джоржемъ она увидла, что то и другое замнилось лучшимъ. Ея скромные подарки отложили въ сторону, я полагаю, миссъ Осборнъ передала ихъ сыну кучера. Впрочемъ, Эмми старалась казаться довольною этой перемной. И дйствительно, она была счастлива и очарована, любуясь такимъ плнительнымъ мальчикомъ.

За одинъ шиллингъ мистриссъ Осборнъ пріобрла небольшой силуэтъ сына и повсила его надъ своей кроватью, рядомъ съ портретомъ покойнаго мужа. Однажды Джоржъ, длая свой обычный визитъ мама, галопируя вдоль маленькой улицы въ Брамптон и привлекая жителей къ окнамъ маленькихъ домиковъ полюбоваться его прелестной наружностью, вошелъ въ домъ мистера Клаппа и, вынувъ изъ кармана маленькій сафьянный футляръ, вручилъ его матери.

— Я купилъ это, мама, на мои собственныя деньги, сказалъ онъ: — и полагаю, что сдлалъ для васъ маленькое удовольствіе.

Амелія, открывъ футляръ, вскрикнула отъ восхищенія, схватила мальчика въ свои объятія и расцаловала: въ футляр заключался миніатюрный портретъ Джоржа, мило отдланный, хотя, по мннію вдовы, и вполовину не имющій сходства съ красотами оригинала. Ддушка Джоржа, проходя мимо Соутамтонскихъ рядовъ, увидлъ въ окнахъ одного дома выставленную работу какого-то портретиста: у старика въ ту же минуту родилось желаніе имть портретъ своего внука.

Въ свою очередь, и Джоржъ, имя много денегъ, вздумалъ спросить живописца, что будетъ стоить миніатюрная копія съ его портрета, за которую онъ заплатитъ изъ своихъ денегъ и которую ему хотлось подарить своей мама. Желаніе мальчика чрезвычайно понравилось живописцу, и портретъ былъ сдланъ за самую пустую плату. Старый Осборнъ, услышавъ о такомъ поступк внука, приходилъ въ восторгъ и подарилъ мальчику денегъ вдвое боле, чмъ сколько стоялъ миніатюръ.

Но можно ли сравнить удовольствіе стараго дда съ восхищеніемъ нжной матери! Это доказательство привязанности сына такъ плнило ее, что, по ея мннію, не находилось въ свт мальчика, подобнаго ея Джоржу. Мысль о любви сына длала мать счастливою на долгія недли. Съ этимъ портретомъ подъ подушкой и сонъ ея былъ какъ-то крпче! и сколько разъ она принималась и цаловать его, и плакать надъ нимъ, и молиться!… Въ робкомъ сердц Амеліи проявлялось чувство признательности и при малйшей ласк со, стороны тхъ, кого она любила. Со дня разлуки съ Джоржемъ, мистриссъ Осборнъ еще ни разу не испытывала такой радости и утшенія.

Въ новомъ жилищ своемъ Джоржъ поступалъ, совершенно какъ лордъ. За обдомъ, онъ съ самымъ солиднымъ видомъ подчивалъ присутствующихъ леди виномъ и самъ пилъ шампанское съ манерой, очаровывающей его дда.

— Поглядите-ка на него, говорилъ старикъ сосду своему: — не правда ли, молодецъ вдь. Того и смотри, что ему скоро понадобятся и туалетъ и бритвы.

Выходки мальчика, восхищавшія мистера Осборна, не совсмъ, однакожъ, нравились его друзьямъ. Мистеру Коффину не слишкомъ пріятно было видть вмшательство Джоржа въ его разговоръ и разсказы. Полковникъ Фоги косо посматривалъ на мальчугана, тянувшаго шампанское. Супруга мистера Тоффи не чувствовала особенной благодарности за толчекъ хозяйскаго внука при которомъ пролилась за ея атласное платье цлая рюмка портвейну и при чемъ Джоржъ захохоталъ. Не могли нравиться мистриссъ Тоффи также и колотушки, которыми юный Осборнъ наградилъ, за обдомъ, третьяго сынка, который былъ годомъ старше Джоржа и воспитывался въ школ доктора Тикклеуса, а теперь пріхалъ на праздники домой. Зато ддушка подарилъ внучку за оказанную имъ храбрость, въ битв съ юнымъ Тоффи, дв гинеи, съ общаніемъ награды и впредь — какъ только Джоржъ оттузитъ подобнымъ образомъ мальчика выше его ростомъ и старше годами….

Поощренный ддушкой за побду надъ Тоффи, Джоржъ, весьма натурально, обнаружилъ стремленіе къ дальнйшимъ подвигамъ. Случай подвернулся скоро: однажды, прогуливаясь, въ щегольскомъ костюм, близь церкви св. Панкраса, онъ встртилъ молодого булочникова сына, длавшаго саркастическія замчанія на счетъ его наружности. Въ одну минуту юный денди сдернулъ съ себя курточку, передалъ ее провожавшему его пріятелю (мистеру Тодду, сыну младшаго партнёра фирмы Осборна и К^о) и съ быстротою молніи напалъ на дерзкаго насмшника. Но на этотъ разъ счастіе войны не благопріятствовало Джоржу: молодой булочникъ какъ нельзя лучше отдлялъ своего противника, и нашъ денди возвратился домой съ сильно подбитымъ глазомъ и манишкой, обрызганной кларетомъ изъ его носа. Ддушк онъ сказалъ, что вступилъ въ бой съ гигантомъ, а свою мама перепугалъ длиннымъ и, безъ всякаго сомннія, правдоподобнымъ разсказомъ о происходившей битв.

Молодой Тоддъ, изъ улицы Корамъ, на Россель-сквер, былъ искреннимъ другомъ Джоржа. Оба они имли одинаковый вкусъ въ поджаристымъ булкамъ и тартинкамъ съ малиновымъ вареньемъ. въ катанью на конькахъ и саняхъ по Реджентъ-парку и, въ заключеніе, къ посщенію театровъ, когда, по приказанію мистера Осборна, отводилъ ихъ Роусонъ, непосредственный лакей при особ Джоржа, и съ которымъ они возсдали въ лож со всевозможнымъ комфортомъ.

Въ сопровожденіи этого джентльмена молодые люди, посщая главные театры столицы, знали имена всхъ актеровъ и разъигрывали многія пьесы съ своими юными друзьями на домашнемъ театр въ семейств Тодда съ неподражаемымъ искусствомъ выдерживая знаменитыя роли Веста. Роусовъ, обладая великодушнымъ характеромъ, по окончаніи спектакля, приглашалъ молодыхъ джентльменовъ въ буфетъ, гд подчивалъ ихъ устрицами и стаканомъ легкаго пуншу, на сонъ грядущій. Мы уврены, что и Роусонъ, въ свою очередь, пользовался снисхожденіемъ и благодарностію со стороны юнаго господина за т удовольствія, которыя онъ ему доставлялъ.

Для украшенія маленькой персоны Джоржа потребовали перваго портного изъ Вестъ-Энда — Мистеръ Осборнъ и слышать не хотлъ, чтобы тоже самое платье могли сдлать портные изъ Сити или Голболрна. Мистеръ Улси, изъ улицы Кондуитъ, получивъ приказаніе не щадить издержекъ, далъ полный разгулъ своему воображенію и прислалъ мальчику чудныхъ панталоновъ, чудныхъ жилетовъ, чудныхъ курточекъ въ такой огромной коллекціи, что изъ нея вышелъ бы прекрасный гардеробъ для цлой школы маленькихъ денди. Джоржъ имлъ отличные блые жилеты для баловъ и черные бархатные — для обдовъ. Къ столу онъ одвался какъ ‘настоящій вестъ-эндскій франтъ’ — замчалъ его ддушка. Одинъ изъ слугъ получилъ въ особое себ назначеніе наблюдать за туалетомъ юнаго Осборна, и когда мальчику случалось получать отъ кого либо письмо, этотъ же самый слуга, обыкновенно, подавалъ его своему маленькому господину на серебряномъ поднос.

Посл завтрака, Джоржъ, развалившись въ креслахъ, читалъ Morning Post. Вс, кто только помнилъ покойнаго отца, находили въ сын его живое изображеніе. Весь домъ какъ-то оживалъ при дятельности Джоржа, при его повелительномъ обращеній, при его капризахъ и добродушіи.

Образованіе осборнова внука поручено было одному весьма ученому педагогу, приготовлявшему молодыхъ нобльменовъ и джентльменовъ въ университетъ и другія заведенія. Система воспитанія, принятая достопочтеннымъ Лоренсомъ Вилъ и капеланомъ лорда Бэйракра, какъ гласило объявленіе, была кроткая. ‘Въ семейств мистера Лоренса Вилъ — говорило тоже объявленіе — юные ученики всегда найдутъ, для развлеченія, самое изящное общество, и вообще любовь и довріе родительскаго крова.’ Между воспитанниками учебнаго заведенія мистера Лоренса Вилъ находился между прочими огромнаго роста индецъ, смуглый, курчавый, съ пріятными манерами, забытый всми своими родственниками. Былъ еще и другой воспитанникъ — неуклюжій, но свдущій малый лтъ двадцати-трехъ, котораго мистеръ и мистриссъ Вилъ обязались ввести въ образованный свтъ. Упомянуть разв еще о двоихъ сыновьяхъ полковника Бангльса, служившаго при Остъ-Индской компаніи.— Когда Джоржъ явился въ заведеніе мистера Валъ, эти четыре питомца сидли за обдомъ, въ присутствіи достопочтеннйшей мистриссъ Вилъ.

По слуху, распространившемуся въ пансіон, богатство ддушки Джоржа оказывалось несмтно, съ чмъ мистеръ Вилъ и имлъ честь поздравить его. Наставникъ говорилъ своему ученику о томъ высокомъ значеніи въ обществ, которое ему предопредлено занять, что прилежаніемъ въ юности ему слдуетъ приготовиться къ высшимъ обязанностямъ въ зрломъ возраст, что повиновеніе въ ребенк есть лучшее ручательство, что онъ съуметъ впослдствіи и повелвать, что поэтому онъ, мистеръ Вилъ, проситъ его, Джоржа, не приносить въ пансіонъ завтракъ, чтобъ не разстроивать чрезъ это здоровья маленькихъ Бангльсовъ, которые ни въ чемъ не имютъ не достатка, пользуясь обильнымъ и вкуснымъ столомъ мистриссъ Вилъ.

Обучаясь у мистера Вилъ, въ улиц Гантъ, молодые джентльмены имли подъ рукой вс средства къ пріобртенію разнообразныхъ свдній. Почтенный педагогъ имлъ у себя полный глобусъ, электрическую машину, токарный станокъ, домашній театръ (устроенный въ прачешной), химическій аппаратъ и избранную библіотеку всхъ твореній лучшихъ авторовъ древнихъ и новыхъ временъ и языковъ.

Онъ водилъ учениковъ своихъ въ Британскій музеумъ, гд объяснялъ имъ различнаго рода древности и входилъ въ подробности въ счетъ натуральной исторіи. И вокругъ мистера Вилъ собиралась цлая толпа слушателей, и вс единодушно провозглашали его ученйшимъ въ мір человкомъ.— Объясняя, онъ старался употреблять отборныя и многосложныя слова, какія только находились въ лексиконахъ.

Представимъ здсь отрывокъ изъ одной рчи мистера Вила, съ которою онъ обратился однажды въ Джоржу:

‘Возвращаясь вчера домой, посл вечерняго ученаго разговора съ превосходнымъ другомъ моимъ докторомъ Буддерсомъ — истиннымъ археологомъ…. да, джентльмены, истиннымъ археологомъ!— я замтилъ, что окна величественнаго дома вашего почтеннйшаго ддушки, на Россель-сквер, были иллюминованы какъ бы для нкоего пиршества. Изъ этого я осмливаюсь заключать, и заключать, въ нкоторой степени, довольно справедливо, что мистеръ Осборнъ принималъ вчера избранныя существа къ своему великолпному столу….’

Джоржъ, одаренный юморомъ, въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно изподтишка передразнивалъ мистера Вилъ, производя это съ одушевленіемъ и развязностью. На сей разъ онъ замтилъ, что мистеръ Вилъ нисколько не ошибается въ своихъ догадкахъ:

‘И само собой разумется, друзья, получившіе честь воспользоваться гостепріимствомъ мистера Осборна, ни въ какомъ случа — я готовъ держать пари — не жаловались на угощенье, продолжалъ почтенный педагогъ.— Я самъ не разъ удостоивался подобной чести (мимоходомъ скажу вамъ, мистеръ Осборнъ, вы пришли сегодня немного поздненько, что вы и позволяете себ уже не первый разъ)…. Я самъ, любезнйшіе моя джентльмены, несмотря на мое скромное положеніе въ свт, оказался достойнымъ участвовать въ изящномъ гостепріимств мистера Осборна. И хотя въ жизни моей мн случалось пировать и съ знатными вельможами — въ числ которыхъ могу назвать вамъ превосходнаго друга моего и патрона графа Бейракра — при всемъ томъ, смю васъ уврить, что столъ британскаго негоціанта точно также изобиленъ и пріемъ его радушенъ и благороденъ, какъ и всякаго англійскаго лорда.’

— Мистеръ Бланкъ, сэръ, заключилъ мистеръ Вилъ: — продолжайте вашъ періодъ изъ Эвтропіуса, прерванный позднимъ прибытіемъ мистера Осборна!…

Такимъ образомъ, первоначальное образованіе Джоржа было вврено этому великому человку. Длинныя фразы его, правда часто сбивали съ толку Амелію: при всемъ томъ она постоянно считала его за чудо учености. Изъ своихъ видовъ, бдная вдова подружилась съ мистриссъ Вилъ, ощущая неизъяснимую пріятность при вид Джоржа, приходившаго въ пансіонъ. Вдов не могло не нравиться, когда приглашали ее на conversazioni, назначаемый хозяйкой дома однажды въ мсяцъ (что явствовало изъ розовыхъ визитныхъ карточекъ, въ заглавіи которыхъ крупными греческими буквами красовалось названіе пансіона: ‘Аины’), и когда профессору угодно было принимать своихъ учениковъ и искреннихъ друзей. И Амелія ни разу не пропускала этихъ собраній, приводившихъ ее въ восхищеніе, пока Джоржъ сидлъ съ ней рядомъ.

Судя по аттестатамъ, еженедльно доставляемымъ ддушк, успхи внучка на поприщ просвщенія, подъ руководствомъ наставника многоразличныхъ свдній, были весьма значительны. На табличк выставлялись названія едва ли не всхъ существующихъ отраслей наукъ, и противъ каждаго изъ нихъ находились собственноручныя отмтки профессора. Въ греческомъ язык по табличк значилось: aristos, въ латинскомъ — optimus, во французскомъ — bien, и т. д., по достоинству этихъ отмтокъ, каждый ученикъ получалъ, въ конц года, приличную награду. Даже мистеръ Шварцъ — молодой джентльменъ, съ курчавой головой, мистеръ Блуккъ — двадцати-трехъ-лтній юноша, и лнивый шалунъ мистеръ Тоддъ,— даже и они получили книжки, хотя и незначительныя, цной въ осмнадцать пенсъ какихъ нибудь,— съ греческой надписью: ‘Аины’, и латинскою: ‘отъ професора молодому другу… такому-то.’

Семейство мистера Тодда было во всемъ обязано дому Осборна. Старый джентльменъ, выдвинувъ Тодда изъ клерковъ, сдлалъ его своимъ младшимъ партнёромъ.

Мистеръ Осборнъ причитался крестнымъ отцомъ мистеру Тодду (вслдствіе чего крестникъ, достигши зрлаго возраста, сталъ писать на своихъ карточкахъ мистеръ Осборнъ Тоддъ и сдлался ршительно моднымъ человкомъ), между тмъ какъ миссъ Осборнъ была воспріемницей миссъ Мери Тоддъ, подаривъ своей protge собраніе различныхъ душеспасительныхъ поученій, цлый томъ духовной поэзіи и тому подобныя memento, надо замтить, повторявшіяся ежегодно. Повременамъ, миссъ Осборнъ брала гулять въ своей карет Тоддовъ, и если кто нибудь изъ нихъ заболвалъ, она посылала со своимъ лакеемъ разныя желе и другія легкія вкусныя кушанья съ Россель-сквера въ улицу Корамъ. А улица Корамъ трепетала и преклонялась передъ Россель-скверомъ. И мистриссъ Тоддъ обладала необыкновеннымъ даромъ въ поваренномъ искусств — умла, на примръ, какъ-то особенно украшать зажареную часть баранины и вырзывать, выше всякаго подражанія, цвточки, уточки и т. п. вещицы изъ рпы и моркови. Благодаря такимъ способностямъ, она навщала скверъ, помогала на кухн въ приготовленіяхъ къ обду, совершенно забывая, что вотъ скоро, за банкетомъ, ей самой придется уничтожать свои же собственныя произведенія. Мистеръ Тоддъ тогда только приглашался къ обду, когда кто нибудь изъ гостей не являлся въ назначенное время. А супруга его и дочь являлись на вечеръ въ то время, когда миссъ Осборнъ и прочія леди наполняли гостиную. Миссъ Тоддъ принималась за дуэты и распвала до самого прихода изъ столовой джентльменовъ. Бдная Мери! бдная молоденькая леди! Сколько стоило ей труда и хлопотъ просидть за этими дуэтами и сонатами предварительно въ улиц Корамъ, прежде чмъ оглашались ими комнаты Россель-сквера!

Казалось, сама судьба опредлила Джоржу командовать каждымъ, съ кмъ только онъ сходился: его друзья, родственники и домашніе,— вс готовы было преклоняться передъ юнымъ джентльменомъ. И, мало сказать, онъ умлъ довольно ловко приспособить себя къ повелительному виду, и мальчику нашему очень нравилось разъигрывать роль господина.

На Россель-сквер каждый боялся мистера Осборна, а мистеръ Осборнъ, въ свою очередь, боялся Джоржа. Блестящія манеры мальчика, его бглость въ разговор о книгахъ и учености вообще, его удивительное сходство съ покойнымъ отцомъ,— все это подало внучку поводъ принимать на себя повелительный тонъ. Замчая въ мальчик какую нибудь наслдственную черту характера, или прислушиваясь къ голосу внука, старикъ приходилъ въ изумленіе, и ему казалось тогда что передъ нимъ — отецъ Джоржа. Балуя внука, старикъ думалъ забыть свои дурныя отношенія къ, покойному сыну. И вс добрые люди надивиться не могли проявленію въ старик нжности къ ребенку. Въ самомъ дл, въ присутствіи дочери онъ по прежнему брюзжалъ и былъ жостокъ, при Джорж — веселъ и ласковъ.

Всего легче нашъ юный джентльменъ взялъ верхъ надъ своей тетушкой. Съ удивительною скоростію исполнялись вс малйшія желанія Джоржа, и какъ только исполнялись они, мальчикъ обыкновенно не хотлъ и вниманія обращать на тетушку. Мистриссъ Тоддъ находила особенное удовольствіе оставлять его съ своей младшей дочерью, Розой-Джемимой, своимъ осьмилтнимъ баловнемъ. Маленькая парочка была прелестна, и мистриссъ Тоддъ, глядя на нее, говорила про себя: ‘Кто знаетъ, что еще можетъ случиться? Во всякомъ случа, они какъ нельзя лучше идутъ другъ другу.’

Убитый горемъ, старый ддъ, мистеръ Седли, наравн съ другими, испытывалъ надъ собой вліяніе самовольнаго маленькаго джентльмена. Видя своего внучка въ прекрасномъ плать, верхомъ на маленькой лошадк, въ сопровожденіи грума, старикъ не могъ не имть къ нему уваженія. Джоржъ, съ своей стороны, привыкъ выслушивать сатиры, направленныя въ Джона Седли его старымъ врагомъ, мистеромъ Осборномъ. Послдній называлъ его старымъ нищимъ, старымъ угольщикомъ, старымъ банкрутомъ и т. п. Могъ ли посл этого Джоржъ уважать человка, до такой степени униженнаго? Спустя нсколько мсяцевъ посл появленія мальчика въ дом Осборна, скончалась его бабушка, мистриссъ Седли. Любовь между ними была въ слабой степени, слдовательно, немудрено, что Джоржъ при этой потер не чувствовалъ особенной печали. Онъ явился съ визитомъ къ своей матери въ прекрасной пар траурнаго платья и очень сердился, что не могъ хать въ театръ, гд въ тотъ вечеръ давали его любимую пьесу.

Болзнь старушки составляла главное занятіе Амеліи. Кто изъ насъ, мужчинъ, можетъ оцнить мученія, которымъ иногда невольно подвергаются женщины? Мы непремнно сошли бы съ ума, еслибъ намъ пришлось перенести хотя сотую долю тхъ сердечныхъ мукъ, которыя со смиреніемъ ежедневно переносится многими женщинами. Постоянная зависимость ихъ не видитъ для себя вознагражденія, постоянной нжности и кротости отвчаютъ постоянною суровостью, любовь, трудъ, терпніе, бдительность — не слышатъ иногда въ отвтъ и ласковаго слова, но все это переносится женщинами съ удивительнымъ терпніемъ, и, являясь въ общество, он принимаютъ веселый видъ, такъ что вы никогда не узнаете, что происходитъ въ душ ихъ.

Мать Амелія изъ кресла своего перешла въ постель, съ которой уже больше не вставала, и отъ которой мистриссъ Осборнъ отрывалась только для коротенькихъ свиданій съ Джоржемъ. Старая леди ворчала на нее и за эти рдкія отлучки,— леди, нкогда добрая, веселая и нжная мать, и которую нищета и лишенія, можно сказать, убили. Недугъ ея и отчужденія не слишкомъ много трогали Амелію, напротивъ того, они доставляли ей возможность переносить другую скорбь, подъ вліяніемъ которой она тяжко страдала, и отъ размышленій, о которой ее отвлекали безпрерывные призывы больной матери. Амелія переносила суровость послдней весьма спокойно, утшала страдалицу словами надежды, выбирая ихъ изъ глубины своей набожной, простой души, выполняла вс малйшія требованія и своими руками закрыла глаза, которые нкогда съ нжностью смотрли на нее.

Посл этого печальнаго происшествія, все время Амеліи и нжность посвящены были утшенію стараго отца, пораженнаго до конца этимъ ударомъ, оставленнаго въ свт совершенно одинокимъ. Жена его, честь его, счастіе его жизни, его, что онъ любилъ боле всего на свт, покинуло его навсегда. Оставалась одна только Амелія, но и та не мене его страдала подъ тяжестью своихъ мученій. Впрочемъ, мы вдь не исторію пишемъ… И то уже, мн кажется, на Ярмарк Тщеславія начинаютъ звать…. Итакъ d’avance.

——

Однажды, когда молодые джентльмены собрались для занятій въ дом достопочтеннаго мистера Вилъ, и когда домашній капелланъ началъ, по обыкновенію своему, декламировать, къ дверямъ, украшеннымъ статуею Минервы, подъхала хорошенькая коляска и изъ нея вышли два джентльмена. Молодые Бангльсы бросились къ окошку, съ неопредленнымъ предчувствіемъ — не пріхалъ ли къ нимъ отецъ изъ Бомбея. Огромный, неуклюжій, двадцати-трехъ лтній юноша, проливавшій горькія слезы надъ періодомъ Эвтропіуса, какъ и другіе, приплющилъ у стекла свой носъ и смотрлъ на экипажъ, въ то время, какъ laquais de place соскочилъ съ козелъ и вывелъ джентльменовъ.

— Одинъ толстый, а другой худенькій, сказалъ мистеръ Бланкъ, когда раздался громкій стукъ въ двери.

Каждый былъ заинтересованъ, начиная отъ капеллана, который надялся увидть въ прибывшихъ джентльменахъ отцовъ будущихъ учениковъ, до мистера Джоржа, который радъ былъ оставить свою книгу.

Мальчишка въ оборванной ливре, съ истертыми мдными пуговицами, вошелъ въ классъ и объявилъ, что два джентльмена желаютъ видться съ мистеромъ Осборномъ. Профессоръ имлъ маленькую непріятность съ молодымъ джентльменомъ — изъ за введенія послднимъ хлопушекъ въ классное время, но, несмотря на это, лицо его покрылось привычной сладенькой улыбкой, и онъ, обращаясь къ Джоржу, торжественно произнесъ:

— Мистеръ Осборнъ! я даю вамъ полное позволеніе итти повидаться съ прибывшими друзьями, которымъ прошу передать глубочайшее почтеніе отъ меня и отъ мистриссъ Вилъ.

Джоржъ, по выход въ пріемную, увидлъ двухъ джентльменовъ, на которыхъ онъ взглянулъ довольно надменно. Одинъ изъ джентльменовъ былъ толстъ, съ усами, а другой — сухощавый и длинный, въ синемъ фрак, съ загорлымъ лицомъ и волосами съ просдью.

— Ахъ, Боже! какъ онъ похожъ на него! сказалъ длинный джентльменъ.— Можешь ли ты догадаться, Джоржъ, кто мы таковы?

Мальчикъ вспыхнулъ, что длалось съ нимъ обыкновенно при особенномъ душевномъ волненіи, и глаза его заблистали.

— Другого джентльмена я не знаю, сказалъ онъ:— но вы, я полагаю, должны быть майоръ Доббинъ.

Дйствительно, это былъ нашъ старинный другъ. Голосъ Уильяма дрожалъ отъ удовольствія, когда онъ здоровался съ мальчикомъ. Взявъ Джоржа за об руки и притянувъ его къ себ, онъ спросилъ:

— Твоя мама врно говорила теб обо мн,— ее правда ли?

— Говорила, отвчалъ Джоржъ: — и говорила сотни и сотни разъ.

ГЛАВА LVII.

МОРСКОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ И ВОЗВРАЩЕНІЕ И РОДИНУ.

Джонъ Седли, теперь врагъ, а прежде благодтель Осборна, до такой степени былъ разстроенъ и уничиженъ, что принималъ денежныя вспомоществованія изъ рукъ человка, который боле всхъ вредилъ ему и оскорблялъ его, для гордости котораго подобныя обязательства служили источникомъ безпредльнаго удовольствія. Пользуясь успшнымъ ходомъ длъ своихъ, Осборнъ, браня стараго нищаго, время отъ времени помогалъ ему. Выдавая Джоржу деньги для его матери, старый джентльменъ своими жестокими намеками старался дать понять ребенку, что ддъ Джоржа, со стороны матери, былъ не боле какъ банкрутъ,— человкъ, живущій подаяніемъ, и что Джонъ Седли долженъ благодарить того, кому онъ обязанъ такой-то суммой, выданной ему единственно изъ великодушія. Джоржъ относилъ эти надменныя вспомоществованія къ своей матери и разстроенному старику, беречь котораго составляло для Амеліи главную обязанность. Маленькій внучекъ принималъ на себя покровительственный видъ передъ слабымъ и почти потеряннымъ ддомъ.

Судя по тому, что Амелія ршилась принимать благодянія изъ рукъ врага своего отца, можно предположить въ ней недостатокъ ‘благородной гордости’, но, въ оправданіе ея, мы должны сказать, что чувства этой леди были далеки отъ гордости. Простой отъ природы и требующій защиты характеръ, перспектива долгой нищеты и уничиженія, ежедневныхъ лишеній и грубыхъ словъ, кроткихъ обязанностей и никакихъ вознагражденій сдлались назначеніемъ со времени зрлаго возраста Амеліи, или, лучше сказать, со времени ея замужства. Я долженъ сознаться, что Амелія, не красня, а напротивъ, съ нкоторымъ чувствомъ благодарности, принимала подаянія своего тестя, питая ими родного отца. Она очень хорошо понимала, что ей вмнялось въ обязанность жертвовать собою и приносить все, что только имла она, къ подножію любимаго предмета. Это составляло вторую натуру молодой женщины (да, сударыни! несмотря на то, что Амеліи стукнуло тридцать, а намъ непремнно хочется называть ее молодою женщиной, даже и въ этомъ зрломъ возраст). Во время пребыванія Джоржа дома, сколько долгихъ, неблагодарныхъ ночей провела она, утомляя работой свои нжные пальчики! какія огорченія, лишенія переносила она для отца и матери! И среди этихъ всхъ невидимыхъ, никмъ не замченныхъ, неоцненныхъ пожертвованій, Эмми не имла къ себ уваженія до-такой степени, какое имли къ ней ближніе. Вроятно, она считала себя за бдное, ничтожное созданіе, котораго счастіе въ жизни было еще слишкомъ велико въ соразмрности съ ея заслугами.

Жизнь Амеліи, сначала цвтущая, доведена была до тяжелой зависимости. Маленькій Джоржъ, посщая иногда ее, утшалъ ее слабыми ободреніями. Случайно вдова переходила за предлъ своего быта, но съ тмъ только, чтобъ возвратиться къ исполненію тхъ же обязанностей — бодрствовать у постели страждущаго и переносить вс капризы и прихоти преклонной старости….

Въ тотъ день, какъ хоронили, на Брамитонскомъ кладбищ, мать Эмми, погода была точь-въ-точь такая же дождливая и мрачная, какъ и въ день бракосочетанія Амеліи. Маленькій сынъ ея сидлъ съ ней рядомъ въ пышномъ траур. Когда священникъ читалъ надгробныя молитвы, мысли вдовы уносились въ былыя времена, но она скоро, приходила въ себя, стыдилась своего самолюбиваго забвенія и внутренно молилась о ниспосланіи ей твердости и силы выполнить свой долгъ. Она ршилась употребить все, что отъ нея зависло, чтобъ только сдлать стараго отца счастливымъ,— исполняла вс его требованія, трудилась, штопала и починивала старыя платья, пла и играла въ баггамонъ, стряпала любимыя блюда Джона Седли, ходила съ нимъ гулять въ Кенсингтонскіе сады, слушала его разсказы съ неутомимымъ вниманіемъ и удовольствіемъ, или садилась подл него, углубившись въ свои мысли и воспоминанія, въ то время, какъ старикъ грлся на солнышк на садовыхъ скамеечкахъ и бормоталъ про свои ошибки въ жизни и свои скорби. Бгавшія по откосамъ и широкимъ дорожкамъ маленькія дти напоминали Амеліи объ ея Джорж, котораго отняли у нея. Первый Джоржъ тоже былъ отнятъ. И ея любовь, въ обоихъ случаяхъ, громко вопіяла противъ нея. Амелія видла въ ней упрекъ и наказаніе, находя, что то и другое она вполн заслуживаетъ.

Я знаю, что разсказъ объ этой уединенной жизни тянется невыносимо скучно, когда къ оживленію его недостаетъ веселаго или юмористическаго лица, или происшествія, какъ напримръ какого нибудь нжнаго тюремщика, или шутливаго коменданта крпости…. или вдругъ является на сцену мышь, и начнетъ играть бородой и усами Латюда, или открывается подземный ходъ подъ замконъ, вырытый ногтями Тренка…. Но надо сознаться, что въ описаніи жизни Амеліи мн, историку ея ни разу не случалось набрести на подобное приключеніе. Прошу покорнйше моихъ читателей вообразить Амелію, въ теченіи всего этого періода, весьма печальною, но всегда готовою улыбаться, когда заговорятъ съ нею, распвающею псенки, приготовляющею пуддинги, играющею въ карты и починивающего чулки на благо и пользу престарлаго родителя. Шутки къ сторону! героиня Эмми или нтъ, стары мы съ вами, бранчивы, или банкруты,— право, недурно имть нжное плечо, на которое мы могли бы опереться въ послдніе дни нашей жизни, и нжную руку, которая поправила бы и пригладила наши жосткія, старыя подушки.

Посл смерти жены, мистеръ Седли боле и боле привязывался къ своей дочери, такъ что Амелія, исполняя свои тяжелыя обязанности, имла хоть нкоторое утшеніе.

Однакожъ, мы не оставимъ навсегда этихъ двухъ созданій въ такомъ непріятномъ положеніи: каждому изъ. нихъ готовились лучшіе дни. Можетъ быть, дальновидный читатель давно уже догадался объ имени толстаго джентльмена, заходившаго къ Джоржу въ пансіонъ, къ сопровожденіи нашего стариннаго друга майора Доббина. Въ Англію возвратился другой нашъ пріятель, и въ такую пору, когда присутствіе его составило истинно великое утшеніе для его ближайшихъ родственниковъ.

Майоръ Доббинъ, весьма легко получивъ отъ добродушнаго начальника позволеніе отправиться въ Мадрасъ, а оттуда, весьма вроятно, и въ Европу, по собственнымъ, не терпящимъ отлагательства дламъ,— скакалъ день и ночь съ такой усиленной быстротой, что по прибытіи въ Мадрасъ открылась у него сильная горячка.

Слуги, провожавшіе Уильяма, перенесли его въ домъ одного изъ друзей его, у котораго онъ ршился пристать до времени отплытія въ Европу. Въ тотъ же вечеръ у Доббина открылся бредъ, и нсколько дней полагали, что майору не суждено уже путешествовать дале кладбища Сентъ Джоржа, гд войска отдали бы ему послдній долгъ, и гд многіе храбрые воины спятъ непробуднымъ сномъ вдали отъ родины.

Во время болзни, окружавшіе постель майора неоднократно слышали произносимое имъ въ бреду имя Амеліи: Мысль, что онъ не увидитъ ея больше, угнетала его, когда разсудокъ приходилъ въ нормальное состояніе. Уильямъ уже думалъ, что наступилъ его послдній день, торжественно приготовился къ переходу въ вчность, привелъ въ порядокъ вс земныя дла и оставилъ маленькую собственность тмъ, кого любилъ всхъ боле. Другъ, въ дом котораго онъ помстился, былъ свидтелемъ его духовной. Майоръ желалъ, чтобъ его похоронили съ маленькой каштановаго цвта волосяной цпочкой, которую онъ носилъ на ше, и которую, если говорить всю правду, онъ получилъ въ Брюссел отъ горничной Амеліи, когда обрзали волосы молодой вдовы во время горячки ея по смерти Джоржа Осборна, павшаго на Ватерлосскомъ пол.

Посл обильныхъ кровопусканій и пріемовъ каломеля, доказавшихъ крпость тлосложенія майора, онъ поправился. Опасность миновалась. При перевоз его на Рамкундеръ, остъ-индскій корабль подъ командою капитана Брагга, Доббинъ былъ худъ какъ скелетъ и такъ слабъ что другъ его, ухаживавшій за нимъ во все время недуга, предсказывалъ Уильяму весьма скорый переходъ, въ одно прекрасное утро, черезъ корабельныя стки, на дно морское. Другъ этотъ прибавлялъ, въ утшеніе страдальца, что его зашьютъ въ койку и положатъ съ нимъ талисманъ, который онъ носилъ на сердц. Отъ вліянія ли морского воздуха, или отъ развившейся въ немъ надежды, утвердительно не могу сказать,— знаю только, что съ того дня, какъ Рамкундеръ распустилъ свои паруса и направилъ курсъ къ отечеству, другъ нашъ началъ поправляться и, прежде чмъ достигли Капа, былъ совершенно здоровъ.— ‘На этотъ разъ Киркъ ошибется въ расчетахъ на производство въ майоры’ — говорилъ онъ съ улыбкой:— ‘Къ тому времени, какъ полкъ возвратится домой, онъ непремнно будетъ ждать публикаціи о себ въ газетахъ.’ Здсь надобно замтить, что пока умирающій майоръ лежалъ въ Мадрас, храбрый …тый полкъ получилъ приказаніе воротиться домой, и Доббинъ могъ бы сопутствовать своимъ сослуживцамъ, еслибъ только вздумалъ подождать прибытія ихъ въ Мадрасъ.

Впрочемъ, можетъ быть, поводомъ къ тому было и то, что ему не хотлось, при своемъ изнуренномъ положеніи, поручить себя попеченіямъ Глорвины.

— Я думаю миссъ о’Доудъ распростилась бы со мной, говорилъ Доббинъ со смхомъ, обращаясь къ своему спутнику.— Случись Глорвина здсь, она наврное напала бы на тебя, Джозъ, и, какъ дважды-два, возвратилась бы въ Соутамптонъ съ призомъ, состоящимъ изъ тебя, мой другъ.

Другой пассажиръ на корабл Рамкундеръ былъ никто иной, какъ нашъ толстый пріятель Джозефъ Седли. Онъ провелъ десять лтъ въ Бенгал. Постоянные обды, завтраки, блый эль, кларетъ и другія подкрпительныя средства возъимли свое дйствіе на ватерлосскаго героя. Для поправленія здоровья, ему посовтовали предпринять путешествіе въ Европу. Отслуживши въ Индіи сколько ему слдовало и имя постоянно прекрасныя командировки, Седли не терялъ случая составитъ для себя значительный капиталъ и имлъ полную свободу оставаться дома съ сохраненіемъ при своей особ хорошаго пенсіона, или снова возвратиться въ Индію и принять за себя ту обязанность, на которую давали ему право старшинство по служб и обширные таланты.

Съ того времени, какъ мы видли Джоза въ послдній разъ, онъ немного похудлъ, зато въ обращеніи его явились величіе и торжественность. Онъ носилъ усы, пользуясь правами на эту привилегію своими заслугами при Ватерлоо и преважно расхаживалъ во палуб въ великолпной бархатной фуражк съ золотымъ галуномъ и съ обильными украшеніями своей персоны, въ вид золотыхъ булавокъ и брильянтовыхъ перстней. Завтракалъ онъ у себя въ кают и передъ выходомъ на шханцы одвался такъ изысканно, какъ будто являлся на показъ въ улиц Бондъ, или на модномъ гульбищ въ Калькутт. Седли везъ съ собой въ отечество природнго индйца, который былъ его лакеемъ и препараторомъ трубокъ. Этотъ восточный слуга, при Джоз Седли, велъ самую жалкую жизнь. Джозъ занимался своею наружностью не хуже женщины и потреблялъ на туалетъ свой столько времени, сколько потребно для приведенія въ порядокъ увядшей красоты. Молодые пассажиры — Чафферсъ 150-го полка и бдный маленькій Риккетъ, возвращавшіеся домой, посл третьяго къ нимъ приступа горячки, расшевеливали Седли за обдомъ и заставляли его разсказывать плодовитыя исторіи объ его персон и его подвигахъ противъ тигровъ и Наполеона. Джой былъ по истин великъ, когда описывалъ посщеніе свое гробницы императора въ Лонгвуд и ватерлосскую битву, поясняя слушателямъ, что Наполеонъ ссылкою своей на островъ св. Елены обязавъ ршительно одному только ему, Джозу Седли.

Оставивъ островъ св. Елены, герой ватерлосскій сдлался необыкновенно щедръ, располагая огромнымъ запасомъ кларета, вареній, большихъ ящиковъ содовой воды, взятыхъ имъ съ собой для собственнаго услажденія. На корабл не было дамъ, вслдствіе чего майоръ отдавалъ индійскому чиновнику полное преимущество, и за столомъ Седли обыкновенно занималъ почетнйшее мсто. Капитанъ Браггъ и подчиненные ему офицеры обращались къ Седли съ почтеніемъ, какого требовалъ его высокій титулъ. Въ теченіи двухъ-дневнаго шторма Джозъ находился подъ вліяніемъ сильнаго паническаго страха. Закупоривъ свои полубортики, онъ завалился въ койку и принялся за чтеніе ‘Финчлейской Прачки’, оставленной на корабл достопочтеннйшею леди Эмиліей Горнблоуеръ, женою Силы Горнблоуера, во время ихъ перезда въ Капъ, гд этотъ достопочтенный джентльменъ былъ миссіонеромъ. Для обыкновеннаго же чтенія, Джозъ взялъ съ собой порядочный запасъ романовъ, которыми ссужалъ офицеровъ. Онъ во всхъ отношеніяхъ старался быть любезнымъ, добрымъ и снисходительнымъ.

Много и много ночей проведено было майоромъ и Джономъ Седли на шханцахъ Рамкундера въ разговорахъ объ отечеств, въ то время, какъ корабль пробирался по мрачному океану, освщаемый луной и звздами и пробуждаемый по временамъ вахтеннымъ колокольчикомъ. Друзья наши незамтно просиживали долгіе часы. Уильямъ покуривая свой черутъ, а Джозъ втягивалъ въ себя ароматическій гукахъ, приготовленный индйцемъ.

Надо было удивляться, съ какимъ постоянствомъ и остроуміемъ майоръ Доббинъ умлъ всегда наводить предметъ разговора на Амелію и ея маленькаго сына. Джозъ, немного недовольный несчастіями отца и нецеремонными его требованіями, утшался доводами майора, во которымъ должно было имть состраданіе къ бдствіямъ и преклонной старости. Можетъ быть, Джову не захочется жить вмст съ старыми родителями, которыхъ образъ жизни никакъ не можетъ согласоваться съ жизнью молодого человка, привыкшаго совсмъ къ другому обществу (Джозъ кланялся при этомъ комплимент), но майоръ доказалъ, какъ выгодно было бы ему, Джозу, имть въ Лондон свой собственный домикъ и вести въ немъ спокойную жизнь стараго холостяка,— представилъ, какъ сестра его Амелія приняла бы на себя хозяйство, какъ мила, нжна она была, и какія у нея во всемъ изящныя манеры. Уильямъ перечиталъ исторію всхъ успховъ, которые мистриссъ Осборнъ имла въ Брюссел и въ Лондон, гд восхищались ею самые лучшіе фашіонебльные люди. Потомъ майоръ представлялъ необходимость для Джоза посылать маленькаго Джоржа въ хорошее училище и сдлать изъ него порядочнаго человка, потому что мать ребенка и ея родители наврное его избалуютъ. Короче сказать,— этотъ хитрый майоръ вынудилъ у нашего индйца общаніе — принять подъ свое покровительство Амелію и ея беззащитнаго сынка. Доббинъ не зналъ еще, какія перемны произошли въ маленькомъ семейств мистера Седли, онъ не зналъ, что смерть похитила старушку мать, и что богачи отняли у Амеліи ея возлюбленнаго Джоржа. Каждый Божій день этотъ влюбленный, среднихъ лтъ джентльменъ думалъ о мистриссъ Осборнъ, и вс его душевныя побужденія сосредоточивались на одномъ желаніи — оказывать ей добро. Между прочимъ, совершенно безсознательно, онъ старался со всею искренностію и постоянствомъ ухаживать за Джовомъ Седли, ласкать его и льстить ему. Нкоторые изъ васъ, мужчинъ, у которыхъ есть незамужнія сестрицы или дочери, конечно, припомнятъ себ, какъ необыкновенно бываютъ любезны джентльмены къ родственникамъ тхъ леди, за которыми является у нихъ желаніе приволокнуться. Немудрено посл того, что и нашъ Уильямъ принадлежалъ къ числу подобныхъ куртизановъ.

По прибытіи майора на корабль Рамкундеръ не было, повидимому, никакой надежды на его выздоровленіе, и въ теченіи трехъ-дневной стоянки на Мадрасскомъ рейд онъ не узналъ даже стараго знакомца своего мистера Седли. Въ этомъ состояніи Доббинъ пролежалъ до одного извстія, переданнаго ему Джовомъ, въ то время, какъ майоръ изнемогая лежалъ палуб. Вотъ какъ это было. Предчувствуя конецъ жизни, Уильямъ, въ духовной, завщалъ кое-что своему крестнику,— просилъ мистриссъ Осборнъ вспомнить тогда о немъ и желалъ ей счастія въ ея новой супружеской жизни,

— Съ чего ты взялъ, что она замужемъ! возразилъ Джозъ. Въ письм ко мн она ни слова не упоминала о своемъ замужств…. А Эмми о твоей женитьб пишетъ и надется, что ты будешь счастливъ…. Забавно, право!…

— Котораго числа было послано въ теб послднее письмо? спросилъ Доббинъ.

Джонъ принесъ письма. Оказалось, что Эмми послала изъ двумя мсяцами посл отправленія письма майора. Съ этой минуты корабельный лекарь могъ смло гордиться своими медицинскими познаніями: паціентъ, котораго ему передалъ мадрасскій практиканъ съ весьма малыми надеждами, вдругъ началъ быстро поправляться, такъ что капитану Кирку приходилось отложить свои мечты на производство въ майоры.

Едва только отплылъ корабль отъ острова св. Елены, веселость Доббина и его силы начали приводить всхъ пассажиромъ въ необычайное изумленіе. Уильямъ бгалъ съ мичманами, игралъ со штурманскими помощниками, лазилъ по вантамъ какъ юнга, затянулъ однажды вечеромъ комическую псню, когда вся каютъ-компанія собралась посл ужина за грогомъ, словомъ, Доббинъ былъ такъ веселъ, развязенъ и общителенъ, что даже самъ капитанъ Браггъ, не находившій сначала въ своемъ пассажир ничего особеннаго, сознался теперь, что майоръ не только любезный, но и свдущій, достойный офицеръ.

— Правда, манеры его не изящны, замчалъ Браггъ своему помощнику.— Ему не суждено присутствовать въ парламент, гд находится его превосходительство лордъ Уильямъ, который такъ снисходителенъ ко мн, бралъ меня за руку передъ цлымъ собраніемъ и приглашалъ къ обду выпить съ нимъ пива, въ обществ самого главнокомандующаго…. Въ майор нтъ того, чмъ обладаетъ лордъ, а все же замчается нчто….

То есть мнніе капитана Брагга было таково, что нашъ другъ не только обладаетъ способностями командовать кораблемъ, но уметъ также разбирать и цнить достоинства людей.

Находясь на десяти дневномъ разстояніи отъ Англіи, Рамкундеръ заштилевалъ, а вмст съ нимъ и Доббинъ сдлался такъ нетерпливъ и скученъ, что возбудилъ удивленіе во всхъ своихъ спутникахъ, до сей минуты любовавшихся его живымъ и веселымъ характеромъ. Въ этомъ расположеніи духа Доббинъ находился до тхъ поръ, пока не подулъ попутный втерокъ. При появленіи лоцмана, майоръ обрадовался несказанно. О, Боже! какъ сильно билось сердце его, могла открылись два знакомые ему шпица соутамптонскихъ церквей!

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.

ГЛАВА LVIII.

ДРУГЪ НАШЪ МАЙОРЪ.

Нечего и говорить, кажется, о томъ, что Уильямъ Доббинъ, къ концу вояжа, сдлался общимъ любимцемъ на корабл Рамкундеръ. Когда онъ и мистеръ Седли спустились въ шлюпку, которая должна была отвезти ихъ на берегъ, вся корабельная команда — матросы и офицеры, и во глав ихъ самъ капитанъ Браггъ, прокричали вслдъ за нашимъ другомъ троекратное ура. Само собой разумется, майоръ раскраснлся и въ знакъ благодарности кивалъ головой. Джозъ, полагая, что этотъ прощальный привтъ совершается въ честь его собственной персоны, снялъ свою съ золотымъ галуномъ фуражку и величественно размахивалъ ею по воздуху. Черезъ нсколько минутъ шлюпка пристала къ берегу, и друзья наши, съ важнымъ видомъ вступивъ на берегъ, отправились въ отель Royal George.

Хотя видъ великолпнаго росбифа и серебряной кружки съ настоящимъ британскимъ домашнимъ элемъ и портеромъ съ давнихъ временъ привлекаютъ взоры каждаго путешественника, возвратившагося изъ чужихъ краевъ, и прельщаютъ его до такой степени, что у него невольно является желаніе провести нсколько деньковъ въ ихъ спокойномъ пріют,— несмотря на то, Доббинъ тотчасъ же сталъ поговаривать о почтовыхъ лошадяхъ и едва только вступилъ въ Соутамптонъ, какъ уже ему хотлось быть на дорог въ Лондонъ. Но спутникъ его принялъ твердое намреніе въ тотъ вечеръ не трогаться съ мста. Въ самомъ дл, что за необходимость такая ему, Джозу, провести ночь въ почтовомъ экипаж, а не на огромной, высокой, волнистой, пуховой постели, совсмъ уже готовой принять его посл той душной, узенькой каютки, гд помщался нашъ бенгальскій джентльменъ во время вояжа! Итакъ, майоръ принужденъ былъ переждать эту ночь, но онъ отправилъ между тмъ къ родителямъ своимъ письмо, увдомляя ихъ о своемъ благополучномъ возвращеніи на родину. Окончивъ посланіе, Уильямъ приступилъ къ Джозу, настаивая, чтобы и тотъ поступилъ по его примру. Седли далъ общаніе, которое, впрочемъ, осталось неисполненнымъ. Между тмъ съ корабля прибыли капитанъ, лекарь и двое пассажировъ — отобдать съ нашими двумя джентльменами. Джой, надо сказать, употребилъ вс усилія сдлать этотъ обдъ какъ можно боле пышнымъ, предварительно давъ общаніе майору отправиться съ нимъ въ Лондонъ завтра же, непремнно. Первая кружка портеру была выпита съ приличными поговорками со стороны содержателя гостинницы. И имй я поболе времени и смлости, чтобы вводить читателя во вс подробности, я написалъ бы цлую главу объ этой первой кружк портеру, выпиваемой на англійскомъ материк. О какъ сладка она!… Право, не жаль и на годъ оставить отечество, чтобъ только выпить изъ этой кружки одинъ глотокъ….

Майоръ Доббинъ, по обыкновенію своему, явился на слдующее утро какъ нельзя чище выбритымъ и одтымъ. Было такъ рано, когда онъ всталъ, что въ гостинниц никто еще не просыпался, исключая мистера Бутса, чистившаго сапоги, и который, кажется, никогда не спитъ. Въ коридорахъ, гд Уильяму вздумалось пройтись, отвсюду раздавалось въ ушахъ его храпнье многочисленныхъ постояльцевъ отели. Безсонный Бутсъ, переходя отъ однхъ дверей къ другимъ, забиралъ блюхеровскіе, веллингтоновскіе, гессенскіе и оксоніановскіе сапоги. Вскор за тмъ показался индецъ Джоза и принялся за приготовленія гукаха и многосложнаго туалета своего господина. Потомъ поднялись служанки, встрчаясь въ коридорахъ съ чернымъ человкомъ, он вскрикивали, принимая слугу мистера Седли никакъ не мене, какъ за неумытаго, а между тмъ онъ и Доббинъ, пробираясь по узкимъ коридорамъ, безпрестанно натыкались на ведра. Съ появленіемъ перваго небритаго лакея, который отперъ двери гостинницы, майору показалось, что вотъ уже наступило время для его отъзда, и въ ту же минуту приказалъ привести почтовый экипажъ, посл чего вошелъ въ комнату мистера Седли и открылъ занавси огромной фамильной постели, въ которой покоился бенгалецъ.

— Вставай, вставай, Седли! говорилъ Уильямъ.— Пора отправляться. Черезъ полчаса карета будетъ у дверей.

Джозъ проворчалъ что-то изъ подъ одяла, спрашивая, который часъ, потомъ, получивъ отвтъ, онъ далъ понять Доббину, что ни за какія благополучія не поднимется такъ рано, что майоръ можетъ, если хочетъ, отправиться хоть на самую вислицу, но что онъ, Джой, ни за что не станетъ здить за нимъ, и что, наконецъ, вовсе не прилично джентльмену безпокоить такимъ образомъ спящаго человка и нарушать его сонъ. Огорченный Доббинъ волей-неволей уступилъ, предоставивъ Джозу полную свободу снова обратиться къ его прерваннымъ сновидніямъ.

Но вотъ явилась и почтовая карета. Майоръ не хотлъ ждать дале.

Будь онъ англійскій нобльменъ, путешествующій изъ одного только удовольствія, или газетный курьеръ, везущій важныя депеши,— мое мнніе таково, что другъ нашъ и тогда не халъ бы быстре. Кондукторы изумлялись той щедрости, съ какою онъ надлялъ ихъ шиллингами на водку. Какъ плнительна и цвтуща была эта страна, по которой катилась карета Уильяма, отъ одного верстового столбика до другого, мимо опрятненькихъ городковъ, гд содержатели гостинницъ привтствовали его сладкими улыбками и низкими поклонами,— мимо красивенькихъ придорожныхъ постоялыхъ дворовъ съ затйливо нарисованными вывсками, и гд лошади и вагонщики пили подъ тнью деревъ,— мимо старинныхъ замковъ и парковъ,— мимо маленькихъ деревенскихъ домиковъ, расбросанныхъ вокругъ древнихъ церквей, однимъ словомъ, несказанно плнителенъ весь живописный англійскій ландшафтъ…. Найдется ли въ свт что нибудь миле его? Для возвращающагося на родину этотъ ландшафтъ такъ привлекателенъ, что нашему путешественнику кажется, будто всякій предметъ, попадающійся ему на пути, протягиваетъ руку, въ знакъ привта. Но Доббинъ летлъ изъ Соутамптона въ Лондонъ вовсе не обращая вниманія на природу, онъ замчалъ одни только верстовые столбы, изъ чего легко можно заключить. Какъ торопился онъ на свиданіе съ его родителями въ Камбервелл.

Но вотъ майоръ и въ Лондон. Онъ очень досадовалъ на потерянное время между Пикадилли и Слотерсомъ — его старинной и настоящей резиденціей. Много лтъ прошло съ той поры, какъ Уильямъ видлъ это мсто въ послдній разъ,— съ той поры, какъ вмст съ Джоржемъ задавалъ онъ тамъ пирушки. Одного изъ нихъ уже не было въ живыхъ, а другому предстояла близкая старость. Въ этотъ промежутокъ времени волосы Доббина успли покрыться сдиной, состарлись даже и самыя страсти и чувства его. А передъ дверьми гостинницы стоялъ старый лакей, въ томъ же засаленномъ черномъ фрак, съ тмъ же раздвоеннымъ подбородкомъ и одутловатымъ лицомъ, по прежнему побрякивающій деньгами въ карман и принимающій майора такъ, какъ будто они разстались только за недлю предъ тмъ.

— Отнесите вещи майора въ двадцать-третій нумеръ: это его комната, сказалъ Джонъ, не обнаруживая ни малйшаго удивленія.

— Къ обду, я полагаю, вамъ угодно жареной дичи? продолжалъ онъ, обращаясь въ Доббину…. Да вы не женаты? А какже говорили, что вы женились…. Здсь былъ шотландецъ-лекарь — изъ вашихъ…. Нтъ, нтъ! виноватъ: это капитанъ Гомби, тридцать-третьяго полка… еще въ Индіи жилъ который…. Не нужно ли вамъ горячей воды?

За тмъ врный слуга, знавшій каждаго офицера, посщавшаго гостинницу, и для котораго десятилтній промежутокъ времени казался однимъ днемъ,— повелъ Доббина въ его прежнюю комнату, гд были таже кровать, истертый коверъ, черная мебель, покрытая полинялымъ ситцемъ,— все въ томъ же самомъ порядк, какъ въ юные годы жизни майора.

Уильямъ вспомнилъ, какъ Джоржъ наканун своей сватьбы ходилъ взадъ и впередъ по этой комнат, грызъ ногти и уврялъ, что папа его непремнно сдастся, а если и не сдастся, такъ чтожь за бда!

— Однакожь, вы не помолодли, замтилъ Джонъ, преспокойно осматривая своего стараго друга.

Доббинъ засмялся.

— Десять лтъ и въ добавокъ къ нимъ горячка никому не придадутъ моложавости, сказалъ онъ.— Вотъ Джонъ такъ всегда одинаково молодъ…. ахъ, нтъ! всегда одинаково старъ.

— А что сдлалось со вдовой капитана Осборна? спросилъ Джонъ.— Прекрасный былъ человкъ! Господи! какъ вспомнишь, какъ онъ моталъ денежки. Со времени своей женитьбы онъ ни разу не заглядывалъ сюда, между тмъ какъ и по сю пору долженъ мн три фунта. Взгляните-ка сюда, продолжалъ Джонъ: — у меня записано это въ книжк: ‘Апрля 10-го 1815 г. капитанъ Осборнъ. 3 ф.’. Удивляюсь, отчего отецъ его не заплатитъ мн.

И Джонъ вытащилъ карманную книжку, въ которой, на засаленной страничк, записанъ былъ долгъ капитана вмст съ другими подобными замтками относительно постителей гостинницы.

Приведя майора въ комнату, Джонъ удалился съ совершеннымъ спокойствіемъ. А Доббинъ, красня и улыбаясь, вынулъ изъ чемодана самую лучшую партикулярную пару платья. Заглянувъ въ тусклое туалетное зеркальце, онъ разсмялся при вид своего загорвшаго лица и сдыхъ волосъ.

‘Я очень радъ, что старикъ Джонъ не забылъ меня — подумалъ Доббинъ.— Вроятно, и она припомнитъ.’

И, выйдя изъ гостинницы, онъ направился по дорог въ Бромптонъ.

Приближаясь къ дорогому для него дому, майоръ живо представилъ себ вс подробности послдняго свиданія своего съ Амеліей, и теперь, идя по улиц, гд жила мистриссъ Осборнъ, Уильямъ весь дрожалъ. ‘Правда ли это, что она выходитъ замужъ? Ну что, если онъ встртитъ ее и ея маленькаго Джоржа — что тогда станетъ онъ длать?’ Уильямъ увидлъ приближающуюся къ нему женщину, и съ пятилтнимъ ребенкомъ. ‘Неужели это она?’ И при одной мысли о вроятности такого предположенія Доббинъ затрепеталъ. Но вотъ онъ подходитъ къ дверямъ дома, гд живетъ Эмми. Майоръ взялся за ручку и остановился. Сердце его сильно билось. ‘Да благословитъ ее Всевышній, что бы ни случилось — подумалъ онъ. Но здсь ли она? Она могла и выхать отсюда’.

Уильямъ вошелъ въ ворота.

Окно комнаты Амеліи было открыто. Но въ ней никого нтъ. Майору показалось, будто то фортепьяно, которое онъ видитъ въ окно, и та картинка, что виситъ надъ нимъ, принадлежатъ Эмми и находятся на томъ же самомъ мст, какъ и въ прежнія времена. Уильямъ снова смутился…. Мдная дощечка съ надписью ‘Мистеръ Клаппъ’ — все таже и тамъ же на дверяхъ. Доббинъ ршился постучаться.

На стукъ его показалась въ дверяхъ шестнадцатилтняя двушка, рзвая, со свтлыми глазками и розовыми, щечками. Съ удивленіемъ взглянула она на майора, облокотившагося на перильцы. Онъ былъ блденъ какъ полотно и едва могъ произнести: ‘Здсь ли живетъ мистриссъ Осборнъ?’

Двушка съ минуту посмотрла Уильяму въ лицо и потомъ, тоже поблднвъ, вскричала:

— Ахъ, Боже мой! да это майоръ Доббинъ! и вмст съ тмъ протянула къ небу об ручки.— Неужели вы не помните меня? продолжала она.— Неужели вы забыли, какъ я называла васъ майоромъ Шюгарплюмсомъ?

Услышавъ это, майоръ заключилъ двушку въ свои объятія и поцаловалъ (надо замтить, Доббинъ велъ себя подобнымъ образомъ первый разъ въ жизни), а та начала истерически плакать и смяться. На крикъ ея вышли родители и, конечно, несказанно удивились, увидвъ дочь свою въ объятіяхъ высокаго мужчины въ синемъ фрак и блыхъ лосинныхъ панталонахъ.

— Я вашъ старинный другъ, началъ Уильямъ, само собой разумется, раскраснвшись, при этомъ случа, какъ нельзя боле.— Помните ли вы меня, мистриссъ Клаппъ, а со мной вмст и т вкусные пирожки, которые вы приготовляли къ чаю?… Клаппъ! неужли и вы забыли меня? Я крестный отецъ маленькаго Джоржа и только что воротился изъ Индіи.

Началось общее искреннее пожатіе рукъ. Мистриссъ Клаппъ была растрогана и восхищена.

Хозяева дома ввели майора въ комнату Седли, гд все было по прежнему, начиная отъ знакомыхъ ему фортепьянъ до алебастровой миніатюрной гробницы, внутри которой стучали золотые часы. Доббинъ опустился въ кресло. Отецъ, мать и дочь наперерывъ спшили разсказать ему о томъ, что намъ уже извстно, но чего не зналъ майоръ,— т. е. о смерти мистриссъ Седли, о томъ, что Джоржъ живетъ у ддушки, о томъ, какимъ образомъ Амелія разсталась съ сыномъ, и вообще о всхъ подробностяхъ жизни мистриссъ Осборнъ. Раза три Уильямъ покушался спросить разскащиковъ о замужств Эмми, но твердость духа постоянно измняла ему. Доббину не хотлось открывать свое сердце передъ людьми, вовсе чуждыми ему. Наконецъ майору сообщили, что Амелія, по обыкновенію, вышла прогуляться съ своимъ папа въ Кенсингтонскіе сады, такъ какъ теперь хорошая погода, и что мистеръ Седли уже очень слабъ, хотя мистриссъ Амелія ведетъ себя въ отношеніи къ нему какъ нельзя лучше.

— Я чрезвычайно тороплюсь, сказалъ на все это нашъ другъ, — есть очень важныя дла… Однакожь, мн не хотлось бы уйти отсюда не повидавшись съ мистриссъ Осборнъ… Нельзя ли миссъ Полли прогуляться со мной и показать мн дорогу?

Предложеніе это плнило и удивило миссъ Полли.

— О, я очень хорошо знаю эту дорожку, сказала она майору: — и покажу вамъ ее, если угодно… Я часто гуляла съ мистеромъ Седли, когда мистриссъ Осборнъ уходила на Россель-скверъ. Я знаю и скамеечку, гд обыкновенно садится мистеръ Седли.

Сказавъ это, миссъ Полли опрометью кинулась изъ комнаты, черезъ минуту возвратилась — въ лучшей шляпк, въ жолтой шали своей мама и съ огромной брошкой. Послдняя была надта, вроятно, съ тою цлью, чтобъ показаться достойной спутницей майора.

Доббинъ протянулъ руку, юная леди взяла ее: и вотъ наша парочка, въ веселомъ расположеніи духа, отправилась отъискивать Амелію. Майора страшила предстоявшая ему сцена свиданія, и потому онъ отъ души былъ радъ имть кого нибудь подъ рукой. Уильямъ закидалъ свою спутницу вопросами на счетъ мистриссъ Осборнъ, и при одной мысли даже, что Эмми пришлось разлучиться съ сыномъ, на душ у него становилось тяжело. ‘Какъ она перенесла эту разлуку? часто ли видится съ Джоржемъ? Въ какомъ положеніи теперь самъ мистеръ Седли?’ На вс эти вопросы майора Шюгарплюмса Полли отвчала какъ умла.

На пути случилось съ ними происшествіе, простое въ сущности, но другу нашему доставившее величайшее восхищеніе. Идя по одной улиц, Уильямъ и Полли увидли блднаго молодого человка съ маленькими усиками и въ туго затянутомъ галстух. Молодой человкъ велъ подъ руку двухъ леди, изъ которыхъ одна была высокая, повелительной наружности, среднихъ лтъ женщина, а другая — маленькая ростомъ, смугляночка, украшенная новенькой шляпкой съ блыми лентами, одтая въ бархатъ и при великолпныхъ золотыхъ часахъ. Джентльменъ, который велъ дамъ, или, врне, котораго вели дамы, несъ зонтикъ, шаль и корзинку, такъ что онъ никоимъ образомъ не могъ дотронуться до шляпы, въ отвтъ на поклонъ миссъ Полли Клаппъ. Однакожь, онъ смиренно кивнулъ головой, между тмъ какъ спутницы его возвратили привтствіе миссъ Клаппъ съ покровительственнымъ тономъ, въ тоже время строго посмотрвъ на провожавшую миссъ Полли особу въ синемъ фрак и съ бамбуковой тростью.

— Кто это? спросилъ майоръ, любуясь группой и давая дорогу.

— Это нашъ куратъ мистеръ Бинни и его сестрица миссъ Бинни, отвчала Полли, наивно взглянувъ на Уильяма.— Ахъ, еслибъ вы знали, какъ она терзаетъ насъ въ воскресныхъ классахъ!… А третья леди, съ потупленными глазками и хорошенькими часиками — это мистриссъ Бинни, урожденная миссъ Гритсъ, продолжала Полли.— Они внчались въ прошломъ мсяц и возвращаются теперь отъ Маргэйта. За миссъ Гриттсъ дали пять тысячь приданаго…. Миссъ Бинни, которая устроила эту партію, уже поссорилась со своей золовкой.

Сначала майоръ чувствовалъ себя какъ-то неловко, но теперь, при послднихъ словахъ Полли, онъ началъ стучать по тротуару своей тростью съ такимъ учащеннымъ тактомъ, что спутница его невольно засмялась. Съ минуту стоялъ Доббинъ молча, съ открытымъ ртомъ, глядя вслдъ за удалявшейся четой, между тмъ какъ миссъ Полли длала свои поясненія, изъ которыхъ майоръ ничего не слышалъ, кром женитьбы достопочтеннаго курата. Уильямъ гордо приподнялъ голову при такой радостной всти. Доббинъ удвоилъ свои шаги,— и черезъ нсколько минутъ наша парочка вошла въ старинные ворота Кенсингтонскаго сада.

— Вонъ они! видите? говорила Полли.

Вдругъ она почувствовала, что майоръ содрогнулся, и съ разу догадалась, въ чемъ дло. Въ одно мгновеніе передъ Полли раскрылась вся эта исторія, какъ будто она читала ее въ одномъ изъ своихъ любимыхъ романовъ.’Сиротка Фанни’, или ‘Шотландскіе Предводители’.

— Вы были бы очень добры, миссъ Полли, еслибъ добжали до нихъ и предъувдомили, сказалъ Доббинъ.

Полли поспшила исполнить желаніе майора. Жолтая шаль ея разввалась въ воздух.

Старикъ Седли сидлъ на скамейк, на колняхъ у него лежалъ носовой платокъ. Видно было, что онъ расказывалъ какую-то старую исторію о старыхъ временахъ. Амелія терпливо выслушивала ее, улыбаясь по временамъ. Увидвъ бгущую къ ней Полли, она вскочила со скамейки. Первая мысль ея была о сын — не случилось ли съ нимъ чего нибудь. Но веселость въ лиц Полли разсяла страхъ въ робкой душ матери.

— Новости! новости! кричала посланная майора Доббина.— Пріхалъ! пріхалъ!

— Кто пріхалъ? спросила Эмми, все еще думая о Джорж.

— А вотъ взгляните, отвчала миссъ Клаппъ, обернувшись и показывая въ ту сторону, гд стоялъ Уильямъ.

Амелія увидла сухощавую фигуру Доббина и его длинную тнь, тянувшуюся съ нимъ рядомъ по трав. Эмми изумилась, раскраснлась и стала плакать. Доббинъ взглянулъ на нее — о, какъ нжно, какъ страстно взглянулъ онъ на это милое созданіе, бжавшее къ нему на встрчу, съ протянутыми руками, готовыми обнять его! Амелія очень мало измнилась. Немного блдна и немного пополнла, но глаза — глаза тже самые, добрые, выражающіе нжность и довріе. Въ мягкихъ каштановыхъ волосахъ изрдка показывалась, однакожь, сдина. Протянувъ об ручки, разрумянившись и улыбаясь, Эмми сквозь слезы смотрла въ кроткое лицо Доббина. Уильямъ взялъ эти маленькія ручки и положилъ ихъ между своими жосткими, черными руками. Съ минуту онъ былъ безмолвенъ. Почему бы ему не обнять Амеліи и не поклясться, что онъ никогда не оставить ея? Эмми не воспротивилась бы: ей оставалось только повиноваться Уильяму.

— Я долженъ сообщить вамъ о прибытіи другой особы, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія.

— Мистриссъ Доббинъ? да? спросила Амелія и сдлала невольное движеніе назадъ.

— Нтъ! возразилъ майоръ, опуская ручки вдовы.— Скажите, пожалуста, кто сказалъ вамъ это? Это — ложь, продолжалъ онъ.— Вашъ братъ Джозъ возвратился на одномъ корабл со мной и въ эту минуту детъ домой, чтобъ осчастливить васъ.

— Папа, папа! вскричала Эмми: — вотъ новости, такъ новости! Братъ въ Англіи. Онъ детъ сюда беречь васъ…. Рекомендую вамъ — майоръ Доббинъ.

При такомъ неожиданномъ извстіи, мистеръ Седли содрогнулся. Собравшись, однакожь, съ мыслями, онъ привсталъ впередъ, сдлалъ старомодный поклонъ, назвалъ майора мистеромъ Доббиномъ, высказалъ, при этомъ, свое предположеніе на счетъ добраго здоровья почтеннаго родителя майора, сэра Уильяма, и, въ заключеніе, изъявилъ намреніе зайти къ сэру Уильяму, который нсколько времени назадъ сдлалъ ему честь своимъ посщеніемъ. А послднее посщеніе сэра Уильяма было лтъ восемь тому назадъ. Объ этомъ-то визит и вспомнилъ теперь старый джентльменъ.

— Онъ совсмъ разстроенъ, шепнула Эмми, въ то время, какъ Доббинъ, подойдя къ мистеру Седли, отъ души пожалъ ему руку.

Хотя майоръ имлъ весьма важныя дла въ этотъ вечеръ, но, не находя силъ отказаться отъ приглашенія мистера Седли возвратиться домой и выпить съ нимъ вмст стаканъ чаю, онъ согласился отложить свои занятія до другого времени. Амелія, взявъ подъ руку свою подругу въ жолтой шали, пошла впередъ. Мистеръ Седли достался на долю Доббина. Старикъ шелъ очень тихо и въ продолженіи всей дороги разсказывалъ множество старыхъ исторій изъ своей жизни, объ умершей жен, о своемъ прежнемъ благоденствіи и наконецъ банкрутств. Мысли его безпрестанно обращались къ протекшимъ временамъ, что обыкновенно бываетъ со всми раззорившимися стариками. Уильямъ весело выслушивалъ разсказы мистера Седли, а между тмъ глаза его постоянно были обращены по направленію къ Амеліи — на неоцненное для него маленькое созданіе, которое постоянно представлялось и его воображенію и въ его молитвахъ, которое наполняло его дневныя мечты и ночныя грёзы.

Во весь тотъ вечеръ мистриссъ Осборнъ была очень счастлива и дятельна. Улыбка ни на минуту не оставляла ея миленькаго личика. По мннію Доббина, Эмми вполн исполняла обязанность хозяйки дома, и притомъ съ приличіемъ и граціей. Подъ прикрытіемъ сумерекъ, взоры его всюду слдовали за ней. Сколько разъ онъ мечталъ объ этой счастливой минут, находясь подъ знойнымъ небомъ Индіи,— сколько разъ онъ думалъ объ Амеліи и рисовалъ ее въ своемъ воображеніи нжною и счастливою, кротко предающеюся недостаткамъ старости и украшающею нищету плнительной покорностью, однимъ словомъ, Доббинъ представлялъ себ Эмми въ томъ самомъ вид, въ какомъ нашелъ ее теперь. И, снисходя на ея кроткія убжденія, Доббинъ готовъ былъ выпить столько чашекъ чаю, сколько во время оно пивалъ ихъ нашъ знаменитый докторъ Джонсонъ. Замтивъ въ майор эту наклонность, Амелія одобряла его скромнымъ смхомъ и, наливая чашку за чашкой, плутовато поглядывала на него. Весьма вроятно, она не знала, что Доббинъ еще не обдалъ, что въ гостинниц Слотерсъ стоялъ готовый приборъ для него, и на томъ самомъ мст, гд онъ, Доббинъ, не разъ пировалъ съ Джоржемъ, когда Амелія была еще ребенкомъ, только что возвратившимся домой изъ пансіона миссъ Пинкертонъ.

Первая вещь, которую мистриссъ Осборнъ показала Уильяму, былъ миніатюръ маленькаго Джоржа. Портретъ, конечно, и вполовину не походилъ на оригиналъ, но скажите, не благородно ли со стороны мальчика сдлать своей матери такой милый подарокъ? Здсь кстати замтить когда папа Амеліи не спалъ, она очень мало говорила о своемъ сын: на мистера Седли весьма непріятно дйствовало все, что касалось мистера Осборна и Россель-сквера. Старику и на умъ не приходило, что послдніе мсяцы онъ питался единственно подаяніемъ своего богатаго врага, малйшій намекъ о которомъ приводилъ его въ раздраженіе.

Доббинъ разсказалъ мистеру Седли все, и можетъ быть боле, нежели все, происходившее на корабл Рамкундеръ, и черезчуръ преувеличивалъ твердое намреніе Джоза успокоить преклонныя лта отца. Мы уже говорили, какъ, вовремя вояжа, майоръ вынудилъ у своего спутника общаніе принять подъ покровительство сестру и ея маленькаго сына. Доббинъ утишилъ раздраженіе Джоза по поводу векселей, написанныхъ старымъ джентльменомъ на имя сына, юмористически разсказалъ о своемъ собственномъ ущерб съ этой же стороны и о знаменитомъ порученіи распродажи вина, которымъ мистеръ Седли почтилъ его,— и такимъ образомъ Уильямъ поселилъ въ Джо (который, надо замтить, былъ добрый малый, когда ему умли угождать и умренно польстить) чувство уваженія къ его родственникамъ въ Европ.

Стыдно, а — длать нечего — надо сознаться, что майоръ въ истин своихъ увдомленій зашелъ такъ далеко, что сказалъ мистеру, Седли, будто главнымъ побужденіемъ къ прізду Джоза въ Европу было желаніе свидться съ родителемъ.

Въ обычный часъ мистеръ Седли сталъ дремать въ своемъ кресл, чмъ и доставилъ Амеліи случай начать разговоръ, предметъ котораго исключительно составлялъ ея Джоржъ. Она ни слова не сказала объ испытанныхъ ею страданіяхъ при разлук съ нимъ. Разставаясь съ сыномъ, эта достойная женщина хотя и чувствовала себя убитою, но въ душ своей сознавалась, что невеликодушно было бы съ ея стороны сожалть и стовать объ этой разлук. Эмми все высказала, что относилось собственно до ея Джоржа — объ его прекрасныхъ качествахъ, талантахъ и видахъ въ будущемъ,— описала его необыкновенную красоту, представила сотни примровъ его щедрости и величія души, оказанныхъ имъ въ то время, когда онъ жилъ съ нею,— разсказала, какъ дюшесса остановила Джоржа и любовалась имъ въ Кенсингтонскихъ садахъ,— какъ лелютъ его теперь,— упомянула и о томъ, что у ея сына шотландская лошадка,— какимъ быстрымъ соображеніемъ и твердымъ разсудкомъ обладаетъ онъ, и какой глубокомысленный, начитанный и вообще любезный человкъ учитель Джоржа, мистеръ Лоренсъ Вилъ.

— Этотъ человкъ знаетъ все, говорила Амелія.— У него бываютъ очаровательныя собранія. Вы, Доббинъ, которые сами такъ учены. Такъ много читали, такъ умны и во всемъ такъ совершенны, пожалуста, не качайте головой и не говорите, нтъ…. это я отъ него слышала…. Я уврена, что вы останетесь въ восторг отъ собраній мистера Вила. Онъ даетъ ихъ въ послдній вторникъ каждаго мсяца Мистеръ Вилъ говоритъ, что врядъ ли найдется мсто на поприщ судебной части, котораго Джоржъ не въ состояніи былъ бы занять…. Да вотъ взгляните сюда….

И Амелія взяла съ фортепьяно сочиненіе Джоржа, которое, какъ великое произведеніе генія, и теперь еще хранится у нея. Написано оно было на слдующую тему:

‘Самолюбіе. Изъ всхъ пороковъ, унижающихъ достоинство человка, Самолюбіе есть самый презрнный и вредный. Недостойная любовь себя ведетъ къ ужаснйшимъ преступленіямъ и производить величайшія несчастія какъ въ государствахъ, такъ и въ семействахъ. Какъ самолюбивый человкъ доводитъ свое семейство до бдности и очень часто до гибели, такъ и самолюбивый властелинъ губитъ своихъ подданныхъ и часто ввергаетъ ихъ въ необходимость вести войну.

Примръ: самолюбіе Ахиллеса, какъ замчаетъ Гомеръ, причинило грекамъ множество бдъ — — (Гомъ, II. 2).

Самолюбіе Наполеона Бонапарте повлекло за собой безчисленныя войны и было главной причиной его собственной гибели, на ничтожномъ остров св. Елены, что на Атлантическомъ океан.

Изъ этихъ примровъ усматриваемъ, что во всхъ дйствіяхъ нашихъ мы не должны слдовать внушеніямъ нашей собственной пользы и нашего честолюбія, но что непремнно должно имть въ виду выгоды другихъ, такъ какъ будто он были наши собственныя.

Пансіонъ Аины. 24 апрля 1847 гола’.

Джоржъ С. Осборнъ.

— Подумайте только о томъ, какой у Джоржа прекрасный почеркъ, и что въ эти лта онъ ссылается на греческихъ писателей, сказала восторженная мать.— О, Уильямъ! прибавила она, протягивая къ нему руку: — если бы вы знали, какимъ сокровищемъ въ этомъ ребенк наградило меня небо! Онъ составляетъ все утшеніе моей жизни, онъ — живое изображеніе того кого уже нтъ….

‘Смю ли я сердиться за ея врность къ нему?— думалъ Уильямъ.— Имю ли я право ревновать ее къ умершему другу моему, или оскорбляться тмъ, что такое сердце, какъ у Амеліи, можетъ полюбить только разъ и полюбить навсегда?… О, Джоржъ, Джоржъ! какъ мало цнилъ ты сокровище, которымъ обладалъ!’

Мысли эти быстро пронеслись въ ум Доббина, когда онъ держалъ руку мистриссъ Осборнъ. Глаза его были влажны.

— Безцнный другъ мой! сказала она, сжимая руку Доббина, — какъ добры, какъ внимательны всегда были вы ко мн!… Ахъ, вотъ и папа просыпается. Вы пойдете завтра повидаться съ Джоржемъ? да?

— Нтъ, завтра не могу, отвчалъ Доббинъ: — у меня есть очень важныя дла.

Майору не хотлось признаться, что онъ не былъ еще у своихъ родителей и не видался съ своей возлюбленной сестрицей Анной,— забывчивость, за которую, какъ я полагаю, каждый благовоспитанный человкъ укорилъ бы майора. И Доббинъ въ ту же минуту распростился, оставивъ для Джоза свой адресъ. Такимъ образомъ, первый день прошелъ. Уильямъ видлъ ее.

Съ возвращеніемъ майора въ Слотерсъ, безъ всякаго сомннія, жареная дичь его давно остыла и онъ ужиналъ ее холодную. Зная, какъ рано отправлялось его семейство на покой, и не предвидя особенной необходимости нарушать его сонъ, майоръ Доббинъ отправился въ Гэймаркетскій театръ, гд, надо полагать, и наслаждался чистымъ удовольствіемъ.

ГЛАВА LIX.

СТАРОЕ ФОРТЕПЬЯНО.

Посщеніе майора возбудило въ душ Джона Седли сильное волненіе. Амелія никакъ не могла склонить его къ обычнымъ вечернимъ занятіямъ или удовольствіямъ. Весь тотъ вечеръ старикъ перешаривалъ въ своихъ ящикахъ и конторкахъ, дрожащими руками развивалъ вс свои бумаги, подбирая ихъ по порядку и раскладывая къ прізду Джоза. Бумаги эти находились у мистера Седли въ величайшемъ порядк, начиная отъ снурочковъ до росписокъ и различной переписки съ адвокатами и корреспондентами. Тутъ находились и документы относительно винной спекуляціи (которая при начал общала такіе блестящіе успхи, но потомъ вдругъ упала по самому неизъяснимому случаю), дале — документы, касающіеся угольной спекуляціи (которая сдлалась бы единственною въ своемъ род, еслибъ только не недостатокъ въ деньгахъ), спекуляцій насчетъ патентованной пильной мельницы и соединенія опилковъ, и проч., и проч. Надъ приведеніемъ этихъ документовъ въ порядокъ старикъ просидлъ до поздней ночи, переходя иногда изъ одной комнаты въ другую со свчей въ трепещущей рук.

— Вотъ эти бумаги относятся до вина, эти — до опилковъ, эти — до угля, а вотъ это мои письма въ Калькутту и Мадрассъ, и отвты майора Доббина и мистера Джозефа. Эмми! кажется, у меня все исправно? сказалъ старый джентльменъ.

Эмми улыбнулась.

— Право, папа, не полагаю, чтобы Джозъ вздумалъ разсматривать ваши бумаги, замтила она.

— Ахъ, мой другъ, ты ничего не смыслишь въ этомъ дл, возразилъ мистеръ Седли, значительно покачавъ головой.

И дйствительно, Эмми ничего не смыслила въ этомъ дл,— мн кажется, оно и къ лучшему, и очень жаль, что нкоторые люди бываютъ уже слишкомъ свдущи. Разложивъ вс вышеупомянутые неопровержимые документы, старикъ тщательно накрылъ ихъ чистымъ банданскимъ платкомъ, сдлалъ самое строгое замчаніе мистриссъ Клаппъ и ея дочери, чтобы он какъ нибудь не сбили этихъ бумагъ, которыя положены въ порядк, на случай прибытія мистера Джозефа Седли, находящагося въ бенгальской гражданской служб остъ-индской компаніи.

На слдующее утро отецъ Амеліи поднялся до свту и чувствовалъ необыкновенную слабость.

— Мн что-то не спалось, милая Эмми, сказалъ онъ.— Я думалъ о бдной Бесси. Ахъ, еслибъ она была жива и могла еще разъ покататься въ джозовой коляск! И она когда-то держала свой экипажъ.

Глаза старика наполнились слезами, и вскор он одна за одной покатились по его морщинистому лицу. Но дочь отерла ихъ и съ улыбкой поцаловала отца. У шейнаго платка его она сдлала щегольской бантъ и воткнула булавку въ лучшую манишку. Такимъ-то образомъ украшенный и въ праздничномъ плать, мистеръ Седли, съ шести часовъ утра, заслъ ждать своего сына.

Въ Соутамптон, по улиц Гай, тянется рядъ великолпныхъ магазиновъ готоваго платья, въ зеркальныхъ окнахъ которыхъ вывшены пышные жилеты всевозможныхъ родовъ: толковые и бархатные, золотистые и пунцовые. Тамъ же увидите вы и модныя картинки съ изображеніемъ удивительныхъ джентльменовъ съ неизбжными лорнетками, маленькими мальчиками съ огромными глазами и кудрявыми волосами, и прелестными леди въ рединготахъ, скачущими мимо статуи Ахиллеса на Пикадилли. Джой хотя и имлъ превосходные камзолы, какіе только можно было найти въ Калькутт,— но ему, однакожь, казалось, что, не имя на себ соутамптонскаго жилета, нельзя показаться въ Лондон. Вслдствіе этого, онъ выбралъ для себя малиновый атласный, испещренный золотыми мушками, и другой — чернаго съ краснымъ бархатнаго тартана, съ блыми толковыми полосками и откиднымъ воротничкомъ. Въ этомъ жилет и богатомъ голубомъ атласномъ галстух, съ золотой булавкой, изображавшей скачущаго черезъ барьеръ наздника, по мннію Джоза, смло можно было, не компрометируя себя, явиться въ столиц трехъ соединенныхъ королевствъ. Прежняя робость и неразвязность нашего пріятеля замнились теперь твердымъ сознаніемъ въ собственномъ достоинств. Правда, присутствуя на губернаторскихъ балахъ въ Калькутт, онъ чувствовалъ себя въ неловкомъ положеніи, когда какая нибудь леди устремляла на него свои взоры, и хотя, подъ вліяніемъ такихъ взглядовъ, Джой краснлъ и, встревоженный, отворачивался,— но это по той причин, что онъ боялся, чтобы не влюбились въ него. Не имя никакой склонности въ супружеской жизни, пріятель нашъ старался избгать женщинъ. До меня дошли, впрочемъ, слухи, что такого франта, каковъ Седли ватерлосскій, въ Калькутт еще не бывало до того времени. Холостежь весело пировала за его превосходными обдами, и серебро его было чуть ли не самое лучшее во всей окружности.

Приготовленіе жилетовъ для огромной фигуры мистера Джоя заняло по крайней мр цлый день, часть котораго онъ употребилъ на пріискиванье лакея, а другую — посвятилъ распоряженіямъ при разборк багажа, шкатулокъ и книгъ (которыхъ онъ никогда не читалъ), различныхъ индйскихъ вещей, шалей и платковъ (назначенныхъ въ подарокъ людямъ, которыхъ онъ еще не зналъ).

Наконецъ, уже на третій день, Джозъ, облачившись въ новый жилетъ, ршился двинуться въ Лондонъ. Поздъ его представлялъ собой довольно интересное зрлище. Индецъ, дрожа отъ холоду и завернувшись въ шаль, возсдалъ на козлахъ рядомъ со слугой-европейцемъ. Самъ же господинъ, покуривая гукахъ, сидлъ въ экипаж такъ величественно, что очень многіе принимали его за генералъ-губернатора. Мистеръ Седли не пропускалъ почти ни одного мстечка, гд бы не склонился на услужливыя приглашенія содержателей гостинницъ остановиться и подкрпить себя. Такимъ образомъ, позавтракавъ въ Соутамптон, онъ счелъ нужнымъ выпить въ Винчестер хересу, а въ Альтон попробовать эля, которымъ это мсто славилось. Въ Фарнам Джою захотлось осмотрть епископскій замокъ и кстати ужь покушать здсь маринованныхъ угрей, телячьихъ котлетъ и французскихъ бобовъ и запить все это бутылкой хорошаго кларета. Въ Бакшот онъ прозябъ, да индецъ его едва не умиралъ отъ холоду, вслдствіе этого мистеръ Седли заказалъ себ легонькій грогъ. Короче сказать, онъ възжалъ въ Лондонъ нагруженный виномъ, пивомъ, разными яствами и табакомъ, ни дать ни взять, какъ буфетъ на пароход. Было уже довольно поздно, когда коляска Джоя подкатилась къ маленькой двери въ Бромптон. Надо отдать справедливость сыновней привязанности нашего пріятеля: онъ прямо отправился въ родительскій домъ, не заглянувъ даже въ апартаменты, нанятые майоромъ Доббиномъ въ гостинниц Слотерсъ.

Лица всхъ проживающихъ въ этой улиц высунулись изъ оконъ. Молоденькая служанка бросилась къ калитк. Члены семейства Клаппъ выглядывали изъ форточки своей разукрашенной кухни. Эмми, въ сильномъ смущеніи, стояла въ коридор, между висвшими шляпами и платьями. Старикъ Седли, дрожа всмъ тломъ, оставался въ комнат. Джозъ между тмъ вышелъ изъ почтовой коляски, поддерживаемый своимъ новымъ соутамптонскимъ лакеемъ и индйцемъ, смуглое лицо котораго побагровло отъ холода. Однакожь, при самомъ появленіи своемъ въ коридоръ, индецъ тотчасъ же встртилъ здсь чувствительныя сердца, въ лиц мистриссъ и миссъ Клаппъ, которыя, пробравшись въ коридоръ, можетъ быть съ извинительною цлью подслушать, что происходило въ комнат, замтили между висвшими платьями Лоллу Джуаба, испускающаго странные, жалкіе стоны и выказывающаго свои жолтые глаза и блые зубы.

На этомъ мст, какъ вы видите, мы довольно искусно притворили дверь, за которой происходила встрча Джоза съ его престарлымъ отцомъ и нжной сестрой. Мистеръ Седли, какъ и слдуетъ, былъ очень тронутъ, не мене его была разстрогана и дочь, ну да и Джозъ былъ не безъ чувствъ. Въ долгія десять лтъ разлуки, мн кажется, и самолюбивйшіе изъ смертныхъ не разъ вспомянутъ о родительскомъ кров и о тхъ узахъ, которыми они съ нимъ связаны. Дальность разстоянія освящаетъ то и другое. Продолжительное размышленіе надъ протекшими удовольствіями увеличиваетъ ихъ прелесть и плнительность. Джозъ непритворно радовался свиданію съ своимъ отцомъ, радовался свиданію съ сестрой и отъ души жаллъ о перемн, какую время, скорбь и несчастіе произвели въ разстроенномъ старик. Эмми шептала брату своему о смерти матери и просила не напоминать о томъ отцу. Но предосторожность эта оказалась излишнею: старикъ Седли самъ заговорилъ о потер жены и заливался горькими слезами, что вконецъ разстрогало нашего индйца и заставило его понизиться въ томъ мнніи, которое онъ до сихъ поръ имлъ о своей собственной особ.

Итакъ, результатъ свиданія вышелъ весьма удовлетворителенъ. Это мы заключаемъ изъ того, что когда Джой оставилъ отца и сестру, Эмми нжно обняла родителя, обращаясь къ нему съ торжествующимъ видомъ, и спрашивала:

— Ну, что, папа, не правду ли я говорила, что у брата добрая душа?

И дйствительно. Джозефъ Седли, тронутый положеніемъ своихъ кровныхъ и въ избытк нжныхъ чувствъ, возбужденныхъ первой встрчей съ ними, объявилъ, что съ этого времени они ни въ чемъ не будутъ нуждаться, что онъ возвратился домой на продолжительное время, въ теченіи котораго домъ его и все, что въ дом, будетъ готово къ услугамъ его отцу и сестр, и наконецъ, что онъ увренъ въ Эмми какъ въ премиленькой хозяйк за его столомъ…. конечно, до того времени, пока ей не вздумается заняться своимъ собственнымъ хозяйствомъ.

Мистриссъ Осборнъ печально кивала головой и, по врожденной склонности, прибгала къ слезамъ. Она знала очень хорошо, что нужно было понимать подъ этими словами. Вечеромъ, посл посщенія майора, Амелія, при посредничеств своей подруги, внимательно разсмотрла этотъ предметъ. Бойкая Полли не могла доле удерживаться и не высказать сдланнаго ею открытія. Она описала Эмми и испугъ и радость, обнаруженные Доббиномъ при встрч съ мистеромъ Бинни и его молодой супругой.

— Въ эту минуту, говорила Полли, — майоръ убдился, что у него нтъ соперника. Неужели вы не замтили, какъ онъ задрожалъ, когда вы спросили его, женатъ ли онъ? и какимъ тономъ произнесъ онъ: ‘кто вамъ солгалъ это?’ О Эмми, Эмми! вы врно не замтили и того, что майоръ все время не спускалъ съ васъ глазъ. И я уврена, что онъ посдлъ оттого, что постоянно думалъ о васъ.

Но мистриссъ Осборнъ, взглянувъ на постельку, надъ которой висли портреты ея мужа и сына, приказывала своей подруг впредь и не упоминать объ этомъ предмет. Эмми прибавляла, что майоръ Доббинъ былъ искреннимъ другомъ покойнаго Джоржа и добрйшимъ и великодушнйшимъ попечителемъ ея самой и ея сына,— что она любитъ Уильяма какъ брата, и что женщина, которая имла мужемъ своимъ такого совершеннаго человка (при этомъ Эмми указывала на стну), и подумать не можетъ о второмъ брак. На все это Полли отвчала вздохами, загадывая въ тоже время, что ей придется длать, если молодой мистеръ Томкинсъ, пріобртавшій свднія по медицинской части, такъ умильно поглядывавшій на нее въ церкви и этими взглядами приводившій ея робкое сердечко въ такой трепетъ, что она готова была сдаться немедленно,— что бы она стала длать, размышляла Полли, еслибъ мистеръ Томкинсъ умеръ? Миссъ Клаппъ знала, что ея возлюбленный расположенъ къ чахотк, что доказывали его румяныя щоки и необычайно тонкій станъ.

Нельзя сказать, однакожь, чтобъ Эмми, убдившись въ привязанности къ ней майора Доббина, обезкураживала нашего друга или чувствовала неудовольствіе въ его присутствіи. Любовь такого джентльмена не тогда разсердить никакую женщину. Дездемона нисколько не претендовала на Кассіо, хотя, въ чемъ нтъ ни малйшаго сомннія, и замтила въ немъ пристрастіе къ своей особ. Потому же поводу Миранда была очень снисходительна къ Калибану. Конечно, она не ободряла его, но вдь и Эмми не сдлала бы этого со своимъ обожателемъ майоромъ. Она оказывала бы ему то дружеское уваженіе, на которое имли право и его достоинства и врность, Амелія обходилась бы съ Уильямомъ съ совершеннымъ чистосердечіемъ и откровенностью, пока онъ не сдлалъ бы ей предложенія, а тогда еще не поздно было бы вдов нашей объясниться и положить конецъ несбыточнымъ надеждамъ Доббина.

Посл разговора съ Полли, мистриссъ Осборнъ провела ночь въ самомъ сладкомъ сн и казалась счастливою боле обыкновеннаго, несмотря на отложенное Джозомъ свиданіе. ‘Я отъ души рада, что Уильямъ не женился на миссъ о’Доудъ’ — думала Эмми.— У полковника о’Доуда никогда не могло быть сестры, достойной составить партію такому превосходному человку, какъ майоръ Доббинъ’.— Но кто бы это была такая въ маленькомъ кружк знакомыхъ мистриссъ Осборнъ, которая могла бы быть хорошей женой Уильяма? Миссъ Бинни — не годится: она очень стара, и у нея дурной характеръ. Миссъ Осборнъ — тоже слишкомъ стара. Маленькая Полли — слишкомъ молода. И, пока не заснула, вдова наша никакъ не могла выбрать майору спутницу въ жизни.

На другое утро, съ полученіемъ письма отъ Джоя, разсялись вс недоумнія относительно его медленности. Братъ писалъ сестр, что, чувствуя себя утомленнымъ посл дороги, онъ не въ силахъ былъ выхать изъ Соутамптона и ршился отложить до слдующаго дня свое желаніе видться съ отцомъ и Амеліей.

Тоже утро подарило письмомъ отъ Джоза Седли и его друга майора Доббина. Джой упрашивалъ дорогого Доба извинить его вчерашнюю запальчивость при настоятельныхъ просьбахъ хать съ нимъ вмст (онъ, Джозефъ, чувствовалъ тогда сильную головную боль и находился подъ вліяніемъ перваго сна). Вмст съ тмъ мистеръ Седли поручалъ Добу занять для него и его прислуги комфортабльныя комнаты въ гостинниц Слотерсъ. Вояжъ сдлалъ майора необходимымъ Джою и привязалъ его къ нему. Прочіе пассажиры ухали въ Лондонъ. Молодой Риккетъ и маленькій Чафферсъ въ тотъ же день отправились въ дилижанс. Риккетъ помстился на козлахъ и взялъ отъ Ботли возжи. Докторъ похалъ въ Портси къ своему семейству, Браггъ — къ своимъ партнёрамъ, помощникъ капитана остался разгружать Рамкундеръ. Мистеръ Джозъ въ Соутамптон былъ совершенно одинокъ и для развлеченія пригласилъ хозяина гостинницы выпить съ нимъ вина. Въ тотъ самый часъ, когда майоръ сидлъ за столомъ отца своего, сэра Уильяма, удивительно, откуда только сестра его могла знать, что онъ уже видлся съ мистриссъ Осборнъ.

——

Мистеръ Седли устроился въ гостинниц Слотерсъ отличнымъ образомъ. Онъ могъ съ невозмутимымъ комфортомъ наслаждаться своимъ гукахомъ, могъ, когда вздумается, итти въ любой театръ,— короче сказать, такъ былъ доволенъ своимъ состояніемъ, что никогда бы, кажется, не оставилъ гостинницы Слотерсъ, еслибъ только не этотъ майоръ Доббинъ.— Уильямъ не давалъ бенгальцу покоя до тхъ поръ, пока тотъ не исполнилъ своего общанія въ отношеніи Амеліи и старика Седли. Джой въ рукахъ другого всегда оказывался малымъ сговорчивымъ, а Доббинъ былъ, какъ мы знаемъ, самый дятельный хлопотунъ по дламъ, только не по своимъ собственнымъ. Такимъ образомъ, индецъ сдлался легкою жертвою невинныхъ козней нашего добродушнаго дипломата и соглашался длать все, что только казалось другу его необходимымъ: и покупать, и нанимать, и уступать! Лоллъ Джуабъ, котораго училищные мальчишки, при взгляд на его черное лицо, выбирали предметомъ своихъ насмшекъ, былъ отправленъ въ Калькутту, на остъ-индскомъ корабл ‘Леди Киккльбири’, въ которомъ сэръ Уильямъ Доббинъ имлъ свой пай. Конечно, Джой не прежде отпустилъ Лолла Джуаба на родину, пока тотъ не научилъ его лакея-европейца приготовлять корри, пилавы и трубки. Въ настоящее время, величайшимъ удовольствіемъ и самымъ важнымъ занятіемъ мистера Седли было наблюдать, какъ длали коляску, заказанную имъ и майоромъ, и къ которой они купили пару прекрасныхъ лошадей. Джозъ попрежнему сталъ разъзжать по паркамъ и навщать своихъ индйскихъ друзей. Амелія довольно часто сопутствовала брату въ его прогулкахъ, да и майоръ Доббинъ нердко показывался на заднемъ мст экипажа. Иногда въ коляску садились старикъ Седли, дочь его и миссъ Клаппъ, при чемъ послдняя приходила въ великій восторгъ, когда прозжала мимо медицинскаго училища, и когда въ одномъ изъ оконъ котораго показывалось лицо нкоего молодого джентльмена.

Спустя нсколько времени посл появленія Джоза въ Бромптон, въ скромномъ домик, гд семейство Седли провело десять лтъ своей жизни, произошла довольно трогательная сцена. Въ одинъ ясный день къ воротамъ этого домика подъхала коляска, которая и увезла мистера Седли и его дочь, съ тмъ, чтобъ уже не возвращаться боле. Слезы, пролитыя хозяйкой и ея дочерью, были такъ обильны и такъ непритворны, что подобныхъ имъ въ продолженіи всей предлежащей исторіи намъ еще не случалось видть. Во все время продолжительнаго знакомства своего и пріязни съ Амеліей мистриссъ и миссъ Клаппъ не слышали отъ нея никакого грубаго слова. Она во всемъ представляла собою нжность и кротость, постоянно оказывалась благодарною, милою, даже и тогда, когда мистриссъ Клаппъ, приступая съ требованіями за квартиру денегъ, иногда выходила изъ себя. Съ отъздомъ этого любящаго созданія добрая хозяйка дома упрекала себя за т грубыя выраженія, которыя она по временамъ невольно употребляла, и о, какъ горько плакала мистриссъ Клаппъ, приклеивая къ окнамъ опустлыхъ комнатъ, объявленіе: ‘комнаты сіи отдаются въ наемъ!’ Ясно какъ день, что Клаппамъ не найти такихъ жильцовъ, что и подтвердилось впослдствіи. И, какъ бы въ отмщеніе себ, мистриссъ Клаппъ приступила къ страшнымъ налогамъ на чай и баранину для своихъ locataires. Большая часть изъ нихъ бранились и ворчали, нкоторые не платили, никто не оставался долго. Поневол пожалешь о старинныхъ друзьяхъ!

Что же касается до Полли, то она прощалась съ мистриссъ Осборнъ съ такой скорбью, что я не ршаюсь и описывать ее. Съ самого ранняго дтства находясь при Амеліи безотлучно, она привязалась къ ней до такой степени, что когда мистриссъ Осборнъ вызжала изъ ихъ дома, Полли безъ чувствъ лежала въ объятіяхъ своей подруги, не мене ея разстроганной. Амелія любила миссъ Клаппъ какъ родную дочь свою. Въ теченіи одиннадцати лтъ двушка эта была ея постояннымъ другомъ и повренной, а потому и на самое Эмми разлука производила впечатлніе тягостное. Впрочемъ, устроили такъ, чтобъ Полли прізжала гостить въ прекрасный новый домъ, куда мистриссъ Осборнъ вызжала, и гд, по мннію миссъ Клаппъ, она не могла быть такъ счастлива, какъ въ ихъ смиренной хижин. Такъ называла Полли домикъ своего папа языкомъ романовъ, который, надо замтить, сильно нравился ей.

Будемъ, однакожь, надяться, что подруга Эмми ошибалась въ своихъ мнніяхъ. Въ дом мистера Клаппа вдова наша видла немного счастливыхъ дней: тамъ она постоянно находилась подъ всею тяжестью мрачной судьбы. И потому у мистриссъ Осборнъ никогда не проявлялось желанія возвратиться въ оставленный ею домикъ, чтобъ повидаться съ женщиной, которая, неисправно получая квартирныя деньги и въ минуты дурного расположенія духа, отягощала Эмми и иногда обходилась съ нею съ самой грубой фамильярностью. Точно также несносны были для Амеліи и раболпство и приторные комплименты мистриссъ Клаппъ, съ которыми она однажды, явившись на новую квартиру своей прежней жилицы, выхваляла мебель и разныя украшенія, брала въ руки наряды мистриссъ Осборнъ, чтобъ узнать ихъ достоинство, и всему назначала свою цну…. Никакая лесть мистриссъ Клаппъ не могла заставить Амелію забыть въ ней женщину, принесшую ей много страшныхъ огорченій, и совершенно безвинно… Ни передъ кмъ, однакожь, не жаловалась Амелія въ этихъ скорбяхъ. Тщательно скрывала она ихъ отъ отца своего, непредусмотрительность котораго причинила ей много горестей. Эмми суждено было отвчать за проступки родителя, и она перенесла страданія съ покорностью.

Надюсь, впрочемъ, что они для нея кончились. Извстно, что за всякой печалью слдуетъ и утшеніе. Въ подтвержденіе этой истины, я могу прибавить, что бдная Полли, оставшись по отъзд друга въ истерическомъ припадк, была поручена попеченіямъ нкоего молодого джентльмена, который какъ нельзя лучше излечилъ ее отъ обморока. Эмми, узжая изъ Бромптона, подарила миссъ Клаппъ всю мебель, находившуюся въ ихъ квартир, взявъ съ собою два портрета только (т, что висли надъ ея постелькой) да фортепьяно — маленькое, стародавнее, дошедшее уже до положенія бряньчанья, но которое мистриссъ Осборнъ очень любила — по причинамъ, извстнымъ ей одной. Амелія была еще ребенкомъ, когда впервые начала играть на немъ. Выставленное впослдствіи на аукціонъ, при несчастій, постигшемъ отческій домъ Эмми, фортепьяно, однакожъ, уцлло отъ общей гибели. Читатель, можетъ быть, припомнитъ это событіе, если пожелаетъ.

Майоръ Доббинъ, присматривая за устройствомъ новаго дома, долженствовавшаго, по его распоряженіямъ, принять прекрасный и спокойный видъ, съ особеннымъ удовольствіемъ замтилъ прибывшую изъ Бромптона телгу, на которой между сундуками и узлами перезжающихъ находилось и старинное фортепьяно. Амелія непремнно хотла поставить его въ своей комнатк, снжной съ комнатой отца.

При этомъ распоряженіи Доббинъ чувствовалъ неизъяснимый восторгъ.

— Я очень радъ, что вы взяли съ собою и это фортепьяно, сказалъ онъ сантиментальнымъ тономъ.— Я думалъ, что вы и вниманія не обращаете на него.

— Ошибаетесь, Доббинъ: оно для меня драгоцнне всего на свт! возразила вдова.

— Неужели? вскричалъ майоръ.

Доббинъ, купивъ это фортепьяно, хотя и ни слова не сказалъ о томъ мистриссъ Осборнъ, тмъ не мене ему и въ голову не приходило, чтобы Эмми не его, а кого нибудь другого считала виновникомъ покупки.

— Неужели? повторилъ Уильямъ и хотлъ было сдлать Амеліи вопросъ, такъ близко касавшійся его сердца, но мистриссъ Осборнъ остановила признаніе Доббина словами,

— А вы думали нтъ? Но разв могло быть иначе, еслибъ кто другой, а не онъ подарилъ мн фортепьяно.

— Ахъ, я этого не зналъ! промолвилъ нашъ бдняга, и лицо его отуманилось.

Съ перваго разу Эмми не поняла, въ чемъ дло, не замтила той грусти, которую внезапно приняло выраженіе лица Доббина: обо всемъ этомъ вдова вспомнила посл. И мысль, что не Джоржъ, какъ она всегда воображала, а Уильямъ подарилъ ей фортепьяно, доставляла ей невыразимую печаль и огорченіе. Такъ это не джоржевъ подарокъ — единственный, который она получила отъ своего милаго,— предметъ, который она любила боле другихъ! Сколько разъ говорила съ нимъ Амелія о Джорж, играла на немъ его любимыя аріи, просиживала за нимъ долгіе вечерніе часы, извлекая изъ него грустные мотивы,— сколько разъ, въ уединеніи, плакала она надъ нимъ! и что же? не Джоржъ подарилъ это фортепьяно! Теперь оно потеряло для вдовы всю свою цнность, и когда мистеръ Седли, вскор посл открытія, сдланнаго Амеліей, попросилъ ее съиграть что нибудь, она замтила, что фортепьяно ужасно разстроено, что у нея страшно болитъ голова,— однимъ словомъ, что она не можетъ играть. И вслдъ за тмъ мистриссъ Осборнъ, по обыкновенію, стала упрекать себя въ неблагодарности и ршилась загладить передъ честнымъ Уильямомъ то невниманіе къ его подарку, которое она хотя и не обнаружила передъ нимъ, но чувствовала въ душ. Спустя нсколько, дней посл того, вс они сидли въ гостиной. Джой, только что пообдавъ, дремалъ съ наслажденіемъ.

— Мн еще нужно попросить у васъ прощенія, дрожащимъ голодомъ проговорила Эмми, обращаясь къ Доббину.

— За что это? спросилъ тотъ.

— За за то…. за маленькое фортепьяно. Я никогда не благодарила васъ съ того времени, какъ вы его подарили мн — много, очень много лтъ тому назадъ — когда я была еще въ двушкахъ. Я все думала, что это не вашъ подарокъ…. Благодарю васъ, Уильямъ!

И Амелія протянула Доббину свою ручку. Сердце мистриссъ Осборнъ обливалось кровью, изъ глазъ ея лились слезы.

Уильямъ не могъ выдержать этой сцены.

— Амелія Амелія! сказалъ онъ.— Признаюсь, я купилъ это фортепьяно собственно для васъ я любилъ васъ тогда столько же, сколько теперь люблю… Я долженъ вамъ высказать все….. Мн кажется, я полюбилъ васъ съ той минуты, когда впервые увидлъ васъ… когда Джоржъ привелъ меня въ вашъ домъ. Вы были тогда двочкой, въ бломъ платьиц, съ большими локонами… Вы спустились внизъ, безпечно распвая — помните вы это?— и мы потомъ отправились въ воксалъ. Съ того времени я думалъ объ одной только женщин въ свт,— и эта женщина была — вы. Въ теченіи двнадцати лтъ не проходило минуты, въ которую бы я не думалъ о васъ. Передъ отъздомъ моимъ въ Индію, я пришелъ къ вамъ…. хотлъ все сказать, чего требовала душа…. Но у меня не достало духу, а вы не обратили вниманія на меня. Вы показали видъ, что для васъ все равно — остаться ли мн, или ухать….

— О, я была очень неблагодарна! прервала Амелія.

— Нтъ, я не скажу того: вы были только равнодушны, продолжалъ Доббинъ въ отчаяніи.— Во мн нтъ ничего особеннаго, чмъ бы я могъ привлечь къ себ женщину…. Я знаю, что вы чувствуете теперь. Вы поражены сильно, открывши, что фортепьяно подарилъ я, а не Джоржъ. Я упустилъ это изъ виду, иначе никогда бы не подалъ вамъ повода къ такому огорченію…. По настоящему, мн бы надо просить у васъ прощенія за мою минутную глупость и за мысль, что лта вашего постоянства и преданности уже миновались.

— Да, съ вашей стороны это жестоко! замтила Амелія, съ нкоторымъ одушевленіемъ.— Джоржъ мн мужъ, здсь и на небесахъ. Могла ли я любить другого, кром его?… Безцнный Уильямъ! я и теперь точно также принадлежу ему, какъ принадлежала прежде. Кто какъ не Джоржъ высказалъ мн, до какой степени вы добры и великодушны, и научилъ меня любить васъ какъ брата? Не были были всмъ для меня и моего сына! Вы нашъ истинный, великодушный другъ и покровитель. Прізжайте только нсколькими мсяцами раньше, и, быть можетъ, вы не допустили бы меня до этой ужасной разлуки…. О, Уильямъ! она едва не убила меня…. Но вы не пріхали тогда… а какъ я желала и молилась о вашемъ прізд… и они отняли у меня Джоржа…. Неправда ли, онъ благородный мальчикъ?… Умоляю васъ, будьте по прежнему его другомъ и…. и моимъ….

Амелія замолчала и склонилась на плечо Доббина.

Руки майора обвились вокругъ ея стана, онъ держалъ ее какъ ребенка и цаловалъ ея головку.

— Никогда не измнюсь я, безцнная Амелія! говорилъ онъ.— Позвольте мн только быть вблизи васъ и видться съ вами какъ можно чаще….

— О, да, да! какъ можно чаще! подтвердила Эмми.

Такимъ образомъ майоръ имлъ полную свободу любоваться мистриссъ Осборнъ и вмст съ тмъ томиться, точь-въ-точь, какъ школьникъ, у котораго нтъ денегъ, любуется лоткомъ пирожницы, въ тоже время вздыхая по немъ.

ГЛАВА LV

ПЕРЕХОДЪ ВЪ БОЛЕ ИЗБРАННОЕ ОБЩЕСТВО.

Благополучіе начинаетъ улыбаться нашей Амеліи, и мы отъ души радуемся переходу ея изъ мелкой сферы, въ которой она обращалась до сихъ поръ, въ образованный и высшій кругъ, хотя и не такой обширный и изящный, въ какомъ показывалась другая наша подруга, мистриссъ Гаудонъ, но во всякомъ случа джентильномъ и фэшіонебльномъ. Вс друзья Джоза принадлежали къ тремъ президенствамъ, и новый домъ его находился въ комфортабдьной англо-индйской части города, средоточіемъ которой была Мойра-Плэйсъ. Минтоскверъ, улицы: Кляйвъ Уорренъ и Гастингсъ, Октерлони-Плэйсъ, Пласси-скверъ, Терраса-Ассэй (слово ‘Сады’ въ 1827 году встрчалось довольно рдко и не прилагалось къ штукатурнымъ домамъ съ асфальтовыми террасами),— кто не знаетъ этой части города, которую мистеръ Венгамъ называетъ Черной Ямой? Состояніе Джоя не позволяло ему имть домъ въ Мойра-Плэйс, гд жили одни только члены совта и партнёры индйскихъ банкирскихъ домовъ (партнёры, которые, закрпивъ за жонами по сту тысячъ фунтовъ, вдругъ раззоряются потомъ удалятся, соображаясь съ бднымъ своимъ состояніемъ, куда нибудь въ провинцію, гд и проживаютъ четырьмя тысячами въ годъ). Мистеръ Седли занялъ домъ второго или третьяго разряда, въ улиц Динллеспай, перекупивъ ковры, дорогія зеркала и красивую мебель работы Седдоновъ отъ опекуновъ мистера Скэйпа, допущеннаго не такъ давно въ партнёры знаменитаго Калькутскаго дома подъ фирмою Фогль, Фейкъ и Кракксманъ. Въ этотъ домъ бдный Скэйпъ усадилъ семьдесятъ тысячь фунтовъ — все, что онъ усплъ пріобрсть въ продолженіе своей долгой и почтенной жизни, занявъ въ немъ мсто Фэйка, удалившагося въ Королевскій паркъ, въ Суссексъ (Фогльсъ, мимоходомъ скажемъ, давно уже выдлился изъ фирмы, и сэръ Горасъ Фогль надется получить перство, подъ титуломъ барона Банданна). Два года назадъ тому этотъ домъ объявилъ себя несостоятельнымъ на цлый милліонъ.

Скэйпъ, раззоренный, честный и убитый горемъ шестилесяти-пятилтній старикъ, отправился въ Калькутту, чтобъ привести въ порядокъ дла банкирскаго дома. Вальтера Скэйпа взяли изъ Итона и опредлили на мсто. Флоренса Скэйпъ, фанни Скэйпъ и ихъ мама направили свой путь въ Булонь, и о нихъ мы боле ничего не слышали. Короче сказать, Джой помстился въ ихъ дом, купилъ ихъ ковры, буфетъ и любовался собой въ зеркалахъ, которыя нкогда отражали миленькія личики Скэйповъ. Продавцы имущества Скэйпа, расчитавшись съ мистеромъ Седли, удалились, оставивъ свои карточки и предложивъ услуги къ исполненію всевозможныхъ требованій новаго домохозяина. Рослые лакеи въ блыхъ камзолахъ, прислуживавшіеся за обдами Скэйпа, зеленщики, швейцары и молочники оставили свои адресы и вошли въ милость дворецкаго Джоя.

Новое хозяйство мистера Седли было довольно скромное. Дворецкій, въ тоже время и камердинеръ его — человкъ трезвый: пьетъ не боле того, сколько можно выпить дворецкому въ небольшомъ семейств, и притомъ такому человку, который иметъ достодолжное уваженіе къ винамъ своего господина. Къ особ мистриссъ Эмми также была приставлена служанка, вырощенная въ пригородномъ имніи сэра Уильяма Доббина. Скромность и покорность этой доброй двушки совершенно обезоруживали мистриссъ Осборнъ, съ перваго разу испугавшейся одной мысли имть при себ служанку и вовсе не знавшей, на что она можетъ пригодиться. Служанка, однакожь, оказалась весьма полезна въ нашемъ маленькомъ семейств: она съ особеннымъ искусствомъ умла ухаживать за старикомъ Седли, который почти никогда не выходилъ изъ своей комнаты и не вмшивался ни въ какія увеселенія.

Къ мистриссъ Осборнъ прізжали очень многія особы. Леди Доббинъ и ея дочери, навщая Эмми, восхищались перемною фортуны ея. Своимъ посщеніемъ не оставляла Россель-сквера также и миссъ Осборнъ, прізжавшая въ великолпной карет, съ пламеннаго цвта чахломъ на козлахъ, украшеннымъ гербами. О Джоз распространился слухъ, какъ о страшномъ богач, и старый Осборнъ видлъ уже въ своемъ внук наслдника не только его собственнаго имнія, но и всего состоянія дядюшки.

— Подождите только, а мы сдлаемъ изъ этого мальчика великаго человка, говорилъ онъ.— Я надюсь прежде своей смерти увидать его въ парламент. Вы, миссъ Осборнъ, можете хать повидаться съ его матерью,— а отъ меня, прошу, этого не ждать.

И, вслдствіе такого разршенія, миссъ Осборнъ прізжала къ своей золовк. Эмми, конечно, чрезвычайно радовалась ея посщеніямъ, потому что каждое изъ нихъ все боле и боле сближало ее съ сыномъ. Въ свою очередь, и Джоржу дозволялось посщать его мама чаще прежняго. Раза два въ недлю онъ обдалъ въ улиц Джиллеспай, храбрясь тамъ надъ слугами и родственниками, какъ и у ддушки своего на Россель-сквер.

Къ майору Доббину Джоржъ, вообще, умный мальчикъ, всегда былъ почтителенъ и въ присутствіи его держалъ себя нсколько скромне. Онъ не могъ не любоваться простотою своею друга, его веселымъ нравомъ, разнообразными свдніями и правдивостью. Юный джентльменъ, во время своей кратковременной опытности, не встрчалъ еще человка подобнаго майору и инстинктивно предался ему всей душой. Джоржъ съ наслажденіемъ сидлъ подл Доббина, съ восторгомъ отправлялся съ нимъ на прогулки въ Паркъ и внимательно Слушалъ его разсказы, а Уильямъ разсказывалъ своему крестнику объ его отц, объ Индіи, о Ватерлоо,— ршительно обо всемъ, только не о себ. Когда Джоржъ длался боле обыкновеннаго своенравенъ, майоръ начиналъ подшучивать надъ нимъ, что, по мннію мистриссъ Осборнъ, со стороны крестнаго папа было крайне неснисходительно. Однажды Доббинъ, взявъ Джоржа въ театръ, хотлъ занять мста въ креслахъ, но тотъ не согласился на это, доказывая, что джентльмену неприлично сидть въ партер. Майоръ присужденъ быль взять для крестника ложу, но самъ все-таки отправился въ партеръ. Но не прошло и нсколькихъ минутъ, какъ Доббинъ почувствовалъ, что подъ его руку просунулась ручка маленькаго денди въ лайковой перчатк и сжала его пальцы. Джоржъ, замтивъ неумстность своего каприза, ршился спуститься съ верхняго яруса. При вид раскаянія мальчика, легкій смхъ разогналъ тучи съ лица Доббина, въ глазахъ его выразилась благосклонность. Майоръ любилъ крестника какъ любилъ все, что относилось до Амеліи. И какъ восхищалась мама услышавъ объ этомъ примр добрыхъ наклонностей ея сыночка! Ласкове прежняго поглядывала она на Доббина, и Уильяму казалось, что, при этихъ взглядахъ на лиц вдовы выступалъ румянецъ сильне обыкновеннаго.

Джоржъ, въ разговорахъ своихъ съ матерью, никогда не утомлялся осыпать майора похвалами.

— Мн онъ нравится, мама: онъ обо всемъ знаетъ…. Папа крестный совсмъ не похожъ на стараго Била, который всегда хвастается и употребляетъ такія длинныя слова…. вдь вы это сами знаете, мама… Въ училищ мы прозвали его Длиннохвостымъ. Это я далъ Билу такое имячко…. не правда ли, мама, славное? Добъ читаетъ по латыни какъ по англійски и по французски и… и читаетъ чуть ли не на всхъ языкахъ. Когда я гуляю съ нимъ, онъ разсказываетъ мн разныя исторіи о моемъ папа…. о себ только не говоритъ. А я слышалъ отъ полковника Букклера, который бываетъ у ддушки, что Добъ одинъ изъ храбрыхъ офицеровъ въ цлой арміи и отличилъ себя много разъ. Grandpapa очень удивился и сказалъ: ‘Можетъ ли быть! Я не думалъ, чтобы онъ съумлъ покликать гуся!’ А я такъ знаю, что съумлъ бы… да, мама? съумлъ бы?

Въ отвтъ на это Эмми только засмялась, думая, что это-то майоръ съуметъ сдлать.

Если между Уильямомъ и Джоржемъ существовала искренняя привязанность, зато ея вовсе не замчалось между дядей и племянникомъ. Джоржъ, бывало, надуетъ свои щеки, засунетъ въ жилетные карманы пальцы и скажетъ: ‘ахъ, Боже мой! не говорите пожалуста!’ съ такимъ врнымъ подражаніемъ Джозу, что не находилось средствъ удержаться отъ смху. Слуги хохотали, когда Джоржъ, спрашивая у нихъ, чего недоставало на стол, принималъ обычное выраженіе лица и употреблялъ любимую фразу дядюшки, при чемъ даже Доббинъ, при всей своей скромности, принимался смяться. Джой смутно постигалъ все это, и когда ему объявляли когда нибудь, что племянника его ожидаютъ въ тотъ день къ обду, онъ обыкновенно находилъ какія нибудь важныя причины отправиться въ клубъ. Впрочемъ, никто изъ нашихъ друзей не сожаллъ объ его отсутствіи. Въ такіе дни старикъ Седли выходилъ изъ своего убжища, спускался въ столовую, и майоръ Доббинъ устроивалъ семейную пирушку. Онъ былъ настоящимъ ami de la maison, другомъ стараго Седли, другомъ Эмми, другомъ Джоржа и добрымъ совтникомъ Джоза, проводившаго свою жизнь съ достоинствомъ, которое такъ шло къ персон, обладающей его знаменитостью. Кореннымъ желаніемъ мистера Седли было сдлаться членомъ Восточнаго клуба, гд проводилъ онъ цлыя утра въ обществ своихъ собратій индйцевъ, и если не обдалъ тамъ, то приводилъ оттуда съ собой пріятелей къ своему домашнему столу. И угощать этихъ джентльменовъ съ ихъ супругами предстояло Амеліи. Отъ нихъ-то она и собирала свднія насчетъ того, какъ Смитъ поступитъ въ совтъ какъ лондонскій банкирскій домъ Томсона отказался въ уплат векселей, выданныхъ Томсономъ, Кибобжи и К® изъ Бомбейскаго дома, и какъ, при этомъ, полагаютъ, что и съ Калькутскимъ домомъ будетъ тоже самое,— какъ неблагоразумно поведеніе мистриссъ Броунъ (жены Броуна, изъ Ахмедьнуггарскаго иррегулярнаго войска) съ молодымъ Суанки, офицеромъ гвардейскаго корпуса, когда она просиживала съ нимъ на палуб сверхъ всякаго времени, и на прогулк въ Кап зазжала съ нимъ Богъ знаетъ куда,— какъ бсился Горнбай, когда жена объявила ему, что останется въ Европ, и какъ Троттеръ назначенъ сборщикомъ податей въ Уммерапур. Вотъ въ такомъ-то или подобномъ этому род происходилъ, обыкновенно, разговоръ за роскошными обдами индйскихъ знакомцевъ вообще. О политик разсуждали очень мало, и то недолго, во время дессерта, когда леди удалялись въ гостиныя — поболтать о своихъ недугахъ и дтяхъ.

Mutato nomine всегда одно и тоже. Вдь говорятъ же жены адвокатовъ о своемъ судейскомъ округ, жены воиновъ болтаютъ же о своемъ полку, знатныя леди — о маленькомъ кружк особъ, къ которому он принадлежатъ: такъ почему же и нашимъ, индйскимъ друзьямъ не имть своего исключительнаго предмета для разговора?

Эмми завела уже визитную книжку и зазжала къ леди Блюдауеръ (жен генералъ-майора сэра Роджера Блюдауера, бенгальской арміи), къ леди Гуффъ (супруг сэра Дж. Гуффа, бомбейской арміи), къ леди Найсъ (жен директора) и др. Каждому изъ насъ извстно, какъ скоро можно привыкнуть къ перемнамъ въ жизни. Карета мистера Седли каждый день являлась на улиц Джиллеспай, жокей вспрыгивалъ и спрыгивалъ съ козелъ съ визитными карточками Джоза и Эмми. Въ извстные часы, вдова подъзжала къ клубу: оттуда выходилъ ея братъ и вмст съ сестрой отправлялся прогуляться. Иногда въ карету садился старикъ Седли и съ Амеліей катался по Реджентъ-парку. Горничная и карета, визитная книжка и жокей скоро сдлались для Амеліи также обыкновенны и знакомы, какъ и ея скромныя привычки въ Бромптон. Она умла приспособить себя одинаково какъ къ тому, такъ и къ другому. И еслибъ судьб угодно было сдлать изъ Эмми дюшессу, она выполнила бы назначеніе ея какъ нельзя лучше. Въ обществ женщинъ, посщавшихъ домъ Джоя, сестрица его единодушно признана была милой молодой особой. Мужчины, по обыкновенію, любили въ Амеліи ея безъискуственную доброту и простое, изящное обращеніе. Молодые индйскіе денди пріхавшіе на время въ отечество — самые знаменитые денди — въ цпочкахъ и усахъ, разъзжавшіе въ великолпныхъ кабахъ, постоянные постители театровъ, обитатели отелей Вестъ-Энда,— и они тоже восхищались Амеліей удостоивали карету ея поклонами и получали позволеніе на честь сдлать мистриссъ Осборнъ утренній визитъ. Даже самъ Суанки, опасный юноша и величайшій франтъ во всей индйской арміи, и тотъ однажды былъ пойманъ майоромъ Доббиномъ за tte—tte съ Амеліей и за краснорчивымъ описаніемъ кабаньей охоты. Впослдствіи Суанки довольно дурно относился объ этомъ длинномъ, тощемъ, уродливомъ, старообразномъ офицер, который каждый день толкается въ дом Седли, и который во время разговора только отнимаетъ блескъ у другого человка.

Еслибъ майоръ хоть сколько нибудь обладалъ тщеславіемъ, то, вроятно, онъ сталъ бы ревновать къ Амеліи такого опаснаго молодого щеголя, какъ вышеупомянутый, очаровательный бенгальскій капитанъ. Но Доббинъ былъ слишкомъ простъ и великодушенъ, чтобъ сомнваться въ Эмми, напротивъ того, онъ отъ души радовался посщенію и восхищенію молодыхъ людей. Для кроткаго и слабаго сердца Амеліи довольно казалось и того, что перенесла она со времени замужства. И Уильямъ, съ пріятнымъ ощущеніемъ, замчалъ, какъ подъ вліяніемъ вншняго довольства возстановлялся упавшій духъ мистриссъ Осборнъ. Всякій, кто только брался оцнивать Амелію, длалъ комплиментъ благоразумному мннію майора, если только можно допустить, что влюбленный человкъ обладаетъ благоразумнымъ мнніемъ.

ГЛАВА LX.

ИЗЪ ЧИСЛА ДЙСТВУЮЩИХЪ ЛИЦЪ НАШЕЙ ПОВСТИ ДВОЕ НАВСЕГДА ОСТАВЛЯЮТЪ СЦЕНУ ДЙСТВІЯ.

Наступилъ день, когда рядъ приличныхъ удовольствій и торжественныхъ увеселеній, которыми наслаждалось семейство мистера Джоза Седли, прервано было происшествіемъ, случающимся едва ли не въ каждомъ дом. Поднимаясь по лстниц вашей квартиры, изъ гостиной въ спальню, вы, вроятно, замтили въ стн, прямо передъ выходомъ, небольшое полукруглое отверстіе, пропускающее на лстницу свтъ изъ второго этажа въ третій (гд обыкновенно помщаются дтскія и людскія) и, въ тоже время, служащее для другого, довольно серьёзнаго употребленія, о которомъ могутъ дать вамъ врное понятіе рабочіе гробовщика. Они, обыкновенно, на этомъ отверстіи, поддерживаютъ, а иногда и совсмъ пропускаютъ сквозь него гробъ, чтобы нималйше не нарушить покоя охладвшаго жильца этого мрачнаго обиталища.

Оно, т. е полукруглое отверстіе, освщаетъ снизу до верху всю лстницу и обращено лицомъ къ главному проходу, котораго не минуетъ ни одинъ квартирантъ дома: по этому проходу, раненько утромъ, спускается кухарка, чтобъ перечистить на кухн всю свою посуду. Молодой баринъ, крадучи и оставивъ въ передней сапоги, пробирается въ спальню, на утренней зар, проведя веселую ночь между клубными товарищами. Бережно спускается миссъ, производя шорохъ своими новыми лентами и накрахмаленнымъ батистомъ,— блестящая и прекрасная миссъ, совсмъ готовая къ побдамъ на балу. Или несется, придерживаясь за перилы, мистеръ Томми, предпочитая этотъ родъ спуска всякому другому и не обращая вниманія ни на ступеньки, ни на опасность. Звая, Джонъ пробирается въ постель, съ сальнымъ огаркомъ въ рук, или собираетъ по коридорамъ, передъ восходомъ солнца, выставленные, для извстной ему цли, сапоги. Итакъ, какъ, видите, никто не минуетъ этой лстницы, по которой таскаютъ ребятишекъ, помогаютъ взбираться и спускаться старикамъ, отправляются на балы, принимаютъ докторовъ въ комнату больного и людей гробовщика въ верхній этажъ. Поразмыслите-ка только о ней, и вы согласитесь со мной, что эта лстница какъ нельзя лучше выражаетъ собою memento жизни, смерти и житейской суеты! И къ намъ, по точно такой же лстниц, въ послдній разъ придетъ докторъ. Сидлка заглянетъ за занавсъ вашей постели, но ваши очи сомкнуты навки. Она отворяетъ окно: свжій воздухъ пахнулъ въ комнату. А во всхъ окнахъ по переднему фасаду дола опускаютъ сторы и перебираются въ задніе покои. Посл того посылаютъ за адвокатами, душеприкащиками и другими траурными лицами и проч. Ваша комедія, и моя стало быть, разъиграна. Насъ удалятъ — и какъ далеко!— отъ трубныхъ звуковъ, возгласовъ и позитуръ. Если мы принадлежимъ къ высшему обществу, тогда передъ бывшимъ нашимъ жилищемъ выставятъ гербы съ золотымъ девизомъ, напоминающимъ, что ‘покой нашъ — въ небесахъ.’ Сынъ вашъ заново умеблируетъ домъ, а нтъ такъ передастъ его другому, чтобы занять боле модную квартиру. На слдующій годъ, имя ваше въ клубныхъ спискахъ будетъ находиться между ‘умершими членами.’ Несмотря, однакожь, на скорбь, какую вы оставите по себ, вдов вашей захочется сшить трауръ понарядне, кухарка или поваръ пришлютъ или сами придутъ спросить, что приготовить для обда, преемникамъ вашимъ скоро наскучитъ смотрть на портретъ вашъ, повшенный надъ каминомъ, и его тотчасъ же лишатъ почетнаго мста, чтобъ помстить изображеніе вашего ближайшаго наслдника….

Скажите, пожалуста, кого изъ умершихъ нжне всего и горестне оплакиваемъ мы? по моему мннію, тхъ, кто скоре всего могъ забыть насъ при жизни. Смерть ребенка производитъ иногда пароксизмъ и растворяетъ истерическія слезы, чего не ждите при своей кончин вы, любезнйшій читатель. Смерть младенца, который едва-едва могъ узнавать и который въ недльное отсутствіе совершенно забываетъ васъ, поражаетъ боле, нежели потеря искреннйшаго друга или вашего первенца сына — взрослаго человка, окруженнаго дтьми…. И если вы стары и богаты, или стары и бдны, я думаю, васъ не разъ посщала слдующая мысль: ‘Люди, окружающіе меня, добры ко мн какъ нельзя боле: но умри я, и они не слишкомъ много пожалютъ обо мн. Я богатъ,— слдовательно они нуждаются въ моемъ наслдств, или: я бденъ,— и они рады отдлаться отъ меня, рады избавиться отъ хлопотъ поддерживать мое существованіе’.

Время траура по кончин мистриссъ Седли только что кончилось, Джозъ едва усплъ сбросить черную одежду и показаться въ великолпныхъ камзолахъ, которые онъ любилъ боле на свт, какъ окружающимъ мистера Седли ясно представилось, что въ семейств ихъ готовится вторичное печальное событіе, и что для старика уже близокъ путь, вслдъ за женой его, въ горнюю страну.

— Состояніе здоровья моего родителя, говорилъ Джозъ Седли въ клуб: — препятствуетъ мн давать большія собранія въ теченіи настоящаго сезона, однакожь, если ты, Чутни, вздумаешь пожаловать ко мн въ половин седьмого, чтобъ раздлить со мной мою скромную, домашнюю трапезу, съ двумя-тремя другими пріятелями, я отъ души буду радъ твоему посщенію.

Такимъ образомъ, въ нижнемъ этаж дома, Джой и его друзья обдали и попивали кларетъ, между тмъ какъ въ верхнемъ Сатурнъ длалъ свое дло и песочные часы жизни быстро высыпались изъ стклянки старика. Буфетчикъ, въ бархатныхъ туфляхъ, подавалъ гостямъ вино: посл обда составлялся вистикъ, къ которому нердко присоединялся и майоръ Доббинъ, спускалась къ нимъ и мистриссъ Осборнъ, когда паціентъ ея убаюкивался на ночь и предавался той легкой дремот, которая спускается по временамъ на ложе преклонной старости.

Во время болзни своей мистеръ Осборнъ ни на минуту не отпускалъ отъ себя своей дочери. Кром ея, онъ ни отъ кого не хотлъ принимать ни лекарства, ни пищи. Для Амеліи снова представилось единственное въ жизни занятіе — ухаживать за нимъ. Постель ея поставили подл самыхъ дверей, ведущихъ въ комнату мистера Седли, въ которую Эмми готова была явиться при малйшемъ шум или безпокойств со стороны больного старика. Но, надо отдать ему справедливость, онъ иногда по цлымъ часамъ, проснувшись, лежалъ молча и не шевелясь, чтобъ только не потревожить своей доброй и бдительной няни. И теперь мистеръ Седли любилъ Эмми боле, нежели во времена ея дтства. Да и сама она въ исполненіи нжныхъ дочернихъ обязанностей выказывалась противъ прежняго въ боле яркомъ свт. ‘Она пробирается въ комнату такъ тихо, какъ солнечный лучъ’ — думалъ Доббинъ, поглядывая на Амелію, когда она входила и выходила изъ комнаты отца. Лицо ея принимало особенно милую плнительность при этихъ едва слышныхъ граціозныхъ движеніяхъ. Кому изъ насъ не случалось видть въ лиц женщины того трогательнаго, сладостнаго чувства любви и сожалнія, когда она пригорюнивается надъ ребенкомъ или принимаетъ на себя обязанность ухаживать за больнымъ?

Тайная вражда, многіе годы наполнявшая душу престарлаго родителя Эмми, прекратилась, замнясь безмолвнымъ примиреніемъ. Въ послдніе часы жизни своей, проникнутый любовью и нжностью дочери, Седли забылъ вс свои стованія противъ нея и вс т будто бы дурные поступки Амеліи, о которыхъ онъ и жена его разсуждали, бывало, по цлымъ ночамъ: объ ея безусловной преданности къ сыну, безпечности къ престарлымъ и бдствующимъ родителямъ, о сосредоточеніи всхъ заботъ на одномъ ребенк, о безумной тоск ея при разлук съ Джоржемъ. Разставаясь съ жизнью, Седли забылъ вс эти обвиненія и отдавалъ справедливость своей нжной, не произнесшей еще ни одной жалобы, дочери. Однажды ночью, Амелія, тихонько войдя въ комнату больного, нашла его неспящимъ. Изнуренный старикъ ршился признаться ей въ своихъ сокровенныхъ мысляхъ:

— О, Эмми! я думалъ теперь о томъ, до какой степени были мы несправедливы къ теб! сказалъ онъ, протягивая свою холодную, слабую руку.

Въ отвтъ на это, Эмми, упала на колни и стала молиться. Седли тоже молился, не выпуская дрожащей руки дочери…. Читатель! когда придетъ и наша чреда оставить этотъ міръ, дай Богъ имть намъ при себ, въ минуты послдней нашей молитвы, такое же точно кроткое созданіе, какъ Амелія!…

Быть можетъ, въ памяти старика въ эту минуту проходила, со всей фалангой радостей и горестей, вся его жизнь — цвтущія надежды юности, борьба, успхъ и благоденствіе, паденіе въ преклонныхъ лтахъ, его настоящее безнадежное положеніе, безъ права роптать на судьбу, безъ имени и денегъ, которыя онъ могъ бы завщать…. истраченная, безполезная жизнь всегдашней борьбы, обманутыхъ надеждъ и жалкаго конца!… Еще разъ обращаюсь къ вамъ, любезнйшій читатель: скажите, когда лучше умирать — въ благополучіи и слав или въ бдности и съ обманутыми надеждами? Воображаю, какъ странно должно быть то чувство, съ которымъ мы, въ послдній день нашей жизни, невольно произнесемъ: ‘Завтра успхъ или неудача ничего для меня не значатъ. Взойдетъ солнце и миріады людей потянутся къ своимъ трудамъ или удовольствіямъ, а я — я буду вн всякихъ хлопотъ.’

И дйствительно, настало утро, когда весь міръ проснулся и отправился къ своимъ трудамъ или удовольствіямъ, исключая только стараго Джозефа Седли. Насталъ для него конецъ борьбы съ фортуной, конецъ надеждамъ и изобртательности къ новымъ проэктамъ. Предстояло одно только — путь въ мирное, невдомое обиталище, на бромптонскомъ кладбищ, подл покойной мистриссъ Седли.

Майоръ Доббинъ, Джозъ и Джоржъ, въ карет, обтянутой чернымъ сукномъ, слдовали за хладными останками старика до самой могилы. Джой нарочно пріхалъ изъ Ричмонда, куда онъ удалился тотчасъ же посл смерти отца. Ему не зачмъ было оставаться дома при — при обстоятельствахъ, которыя вы, конечно, понимаете. Эмми, однакожь, осталась дома, по обыкновенію, исполнять свою обязанность. Она не предавалась чрезвычайной горести, а сохраняла въ наружности своей скоре успокоительный, нежели печальный видъ. Амелія и себ молила такой же тихой, безмятежной кончины и съ увренностью и благоговніемъ полагалась на слова, которыя она слышала отъ отца своего во время его болзни, и которыя заключали въ себ и вру покойнаго, и преданность, и надежду на благое Привидніе.

Посл всего этого я уже смло могу сказать, что кончина бдняка лучше кончины человка богатаго. Положимъ, у васъ пропасть денегъ, во всемъ удача, почетъ въ обществ, и что, умирая, вы говорите: ‘я очень богатъ, меня вс знаютъ, всю жизнь прожилъ я въ избранномъ обществ и, благодаря Бога, происхожу изъ извстной фамиліи, съ честью послужилъ я королю и отечеству, былъ много лтъ въ парламент, гд, не хвастаясь скажу, рчи мои выслушивались до конца и принимались какъ нельзя лучше. Я и шиллинга никому не долженъ,— напротивъ, еще одолжилъ одному старому университетскому товарищу — Джэку Лазарю — пятьдесятъ фунтовъ, за которые душеприкащики мои, вроятно, не будутъ преслдовать его. Я оставляю дочерямъ своимъ по десяти тысячъ фунтовъ каждой…. кажется, приличное награжденіе! Завщаю все серебро и мебели, домъ въ улиц Бэйкеръ и ко всему этому достаточный пенсіонъ — вдов моей въ пожизненное ея владніе, а все недвижимое, въ томъ числ и деньги въ банкахъ и погребъ съ отборными винами — сыну моему. Оставляю пенсію въ двадцать-пять фунтовъ камердинеру моему…. Не знаю, найдется ли посл того хоть одинъ человкъ, который могъ бы что нибудь сказать противъ меня.’ Теперь положимъ, что лебединая пснь ваша въ такомъ тон: ‘Я бдный, изнуренный горестью, обманутый въ надеждахъ человкъ. Въ жизни моей я зналъ одн только неудачи. Природа не одарила меня ни блестящими умственными способностями, ни особеннымъ счастіемъ, къ тому же, признаюсь, много, много сдлалъ я ошибокъ въ жизни. Не разъ я забывалъ свои обязанности,— долженъ неоплатно. На смертномъ одр моемъ лежу я уничиженный, но, какъ человкъ, молю прощенія въ слабости своей и съ сокрушеннымъ сердцемъ простираюсь предъ стопами божественнаго милосердія.’ Которую же изъ этихъ двухъ исповдей можно назвать лучшею надгробною рчью?— Старикъ Седли произнесъ послднюю. Съ ней то на губахъ и съ смиреніемъ въ душ, держа въ рук своей руку любящей дочери, человкъ этотъ вмст съ жизнью оставилъ и вс свои обманутыя надежды и всю мірскую суету.

— Замть, мой другъ, говорилъ мистеръ Осборнъ внуку: — какіе плоды даютъ заслуги, трудолюбіе, благоразумныя комерческія предпріятія и тому подобное. Взгляни на меня и на мой банкирскій счетъ, посмотри на твоего дда Седли и его банкрутство. А двадцать лтъ тому назадъ, онъ куда какъ выше меня стоялъ — цлыми десятью тысячами фунтовъ!..

Получивъ отъ полковника Букклера свднія объ отличныхъ заслугахъ майора Доббина, старый Осборнъ (какъ сообщилъ намъ маленькій Джоржъ) выказалъ при этомъ случа презрительное недовріе, удивляясь, какимъ образомъ такой неуклюжій ффицеръ могъ обладать умомъ и пользоваться репутаціей. Однакожь, слухи о слав майора подтвердились доказательствами, представленными многими членами того общества, въ которомъ вращался Осборнъ. Сэръ Уильямъ Доббинъ, имя особенно хорошее мнніе о своемъ сын, приводилъ множество примровъ, поясняющихъ ученость майора, его храбрость и, вообще, уваженіе, которымъ онъ пользовался въ свт. Къ довершенію всего сказаннаго, имя нашего друга появилось въ спискахъ блестящихъ собраній высшаго общества, что произвело удивительный эффектъ на стараго аристократа на Россель-сквер.

Майоръ, какъ опекунъ Джоржа, по необходимости иногда встрчался съ ддомъ своего крестника. При одной-то изъ этихъ встрчъ Осборнъ — человкъ дальновидный и дловой — заглянувъ въ отчеты майора по опек, сдлалъ открытіе, изумившее, оскорбившее его и вмст съ тмъ доставившее ему нкоторое удовольствіе: изъ отчета значилось, что средства, которыми существовала бдная вдова и ея сынъ, вытекали изъ собственнаго кармана майора Доббина.

Уильямъ, принуждаемый дать своимъ поступкамъ объясненіе, не могъ не сказать всей истины. Долго онъ, правда, краснлъ, путался въ словахъ, но наконецъ признался.

— Женитьба покойнаго друга моего, а вашего сына, говорилъ майоръ (при чемъ лицо Осборна помрачилось): — была устроена мной. Мой бдный другъ такъ далеко зашелъ въ этомъ дл, что отступиться отъ него значило бы нанести безчестіе своему собственному имени и быть причиной смерти мистриссъ Амеліи. Я не могъ поступить иначе: я считалъ обязанностью своею помогать бдной вдов деньгами, въ то время, когда она не находила никакихъ средствъ къ существованію.

— Майоръ Доббинъ! замтилъ на это мистеръ Осборнъ, взглянувъ на Уильяма и раскраснвшись: — вы нанесли мн кровную обиду, но позвольте сказать вамъ, сэръ, вы — честный малый. Вотъ вамъ рука моя, сэръ, хотя я никогда не думалъ, чтобы родственники мои существовали вашею помощью.

И руки обоихъ джентльменовъ сжались, конечно, не безъ смущенія со стороны Доббина, уличеннаго въ такомъ человколюбивомъ лицемрств.

Майоръ старался смягчить старика и примирить его съ памятью сына.

— Джоржъ былъ такой благородный офицеръ, началъ онъ: — что вс мы душевно любили его и сдлали бы для него все на свт. Про себя скажу, продолжалъ Уильямъ: — что преимущество надо мной сына вашего льстило мн, и подл него я проводивъ время въ тысячу разъ пріятне, нежели въ обществ главнокомандующаго. Подобнаго Джоржу въ смлости и предпріимчивости я и не видывалъ, въ немъ соединялись вс качества отличнаго воина (И Доббинъ разсказалъ Осборну все, что только могъ припомнить относительно храбрости и подвиговъ своего покойнаго друга).— Маленькій Джоржъ, заключилъ Уильямъ:— какъ дв капли воды похожъ на своего папа.

— Правда ваша: сходство такое, что я, глядя на Джоржа, трепещу иногда, проговорилъ мистеръ Осборнъ.

Еще до смерти Джона Седли, именно во время болзни его, майоръ раза два являлся на Россель-скверъ на званый обдъ. Посл стола, Уильямъ и старый джентльменъ пускались въ разговоръ, главный предметъ котораго составлялъ покойный капитанъ. Отецъ, пообыкновенію, выхвалялъ сына, но, разсказывая о разныхъ увеселеніяхъ Джоржа, старикъ не забывалъ выставлять на видъ съ нравственной стороны собственную особу. Во всякомъ случа, впрочемъ, мистеръ Осборнъ склонялся теперь въ пользу покойнаго сына гораздо больше. И христіанская душа добраго майора восхищалась при такихъ явныхъ признакахъ водворенія въ душ старика мира и добраго согласія. А на второмъ вечер старый Осборнъ, какъ, бывало, длалъ это во времена юности Доббина и Джоржа, уже называлъ майора Уильямомъ.

Зато миссъ Осборнъ, на слдующій день, за завтракомъ, съ свойственною ея лтамъ нетерпимостью, вздумала было произнести, тономъ пренебреженія, нсколько собственныхъ замчаній насчетъ наружности и поведенія майора. Папа, однакожь, тотчасъ же остановилъ ее.— Миссъ Осборнъ, вы говорите неправду, сказалъ онъ.— Я увренъ, что если бы была только возможность къ тому, вы съ радостью поддли бы майора. Но ужь извините, сударыня — до этого винограда вы не достанете… Ха! ха!…. Майоръ Доббинъ, во всхъ отношеніяхъ, прекрасный малый….

— Правда ваша, правда. Grandpapa! подхватилъ Джоржъ и, подбжавъ къ ддушк, схватила его за длинные, сдые виски, весело засмялся ему въ лицо и поцаловалъ его.

Въ тотъ же вечеръ, мальчикъ нашъ сообщилъ обо всемъ этомъ своей маменьк. Амелія вполн соглашалась съ сыномъ.

— И я скажу, что майоръ прекрасный человкъ! говорила она.— Твой дорогой папа всегда относился о немъ съ отличной стороны. Доббинъ одинъ изъ лучшихъ, прямодушнйшихъ людей на свт.

Лишь только Эмми высказала свое замчаніе, въ комнату вошелъ самъ Уильямъ. Внезапное появленіе его, конечно, вызвало сильный румянецъ на щекахъ Амеліи, а молодой шалунъ, сынокъ ея, передавъ Доббину часть происходившаго передъ его приходомъ разговора, еще боле увеличилъ смущеніе вдовы.

— Послушай, Добъ, говорилъ Джоржъ: вотъ что хочу я сказать. Одна необыкновенно милая двица иметъ сильное желаніе выйти за тебя замужъ. Въ ней много румянъ, и носитъ она накладку и съ утра до вечера ворчитъ на прислугу….

— Ктожь эта милая особа? спросилъ Доббинъ.

— Это моя возлюбленная тетинька, миссъ Осборнъ. Такъ говорилъ мн ддушка…. Не правда ли, Добъ, какъ мило было бы имть тебя моимъ дядинькой….

Въ эту минуту старый Седли дрожащимъ голосомъ позвалъ къ себ Амелію. Разговоръ и смхъ прекратились мгновенно.

Ясно, намренія мистера Осборна измнились. Онъ неоднократно распрашивалъ Джоржа о Джо и хохоталъ надъ той мимикой, съ которою племянничекъ старался скопировать своего дядюшку. Сначала джоржево искусство передразниванья — повторяемъ — забавляло старика, но потомъ онъ сталъ длать внуку довольно строгія замчанія.

— Непочтительно, сэръ, говорилъ онъ: — съ вашей стороны — молодежи — пересмивать старшихъ себя…. Миссъ Осборнъ, заключилъ ддъ: — когда вы подете сегодня со двора, завезите мистеру Джозефу Седли мою карточку — слышите? Между мной и имъ не было никакой вражды.

Джентльмены обмнялись карточками. Джой съ майоромъ получили приглашеніе къ обду — самому пышному и самому глупому обду, какой когда либо давался Осборномъ. Каждую бездлушку фамильнаго серебра выставили на показъ, вс гости состояли изъ отборнйшихъ особъ. Миссъ Осборнъ любезничала съ мистеромъ Седли, удостоившимся чести вести ее къ столу, между тмъ какъ передъ Доббиномъ, который сидлъ подл мистера Осборна и находился отъ нея въ сторон, Джэйнъ казалась робка. Джозъ торжественно объявилъ, что подобнаго черепаховаго супа онъ во всю жизнь свою не пробовалъ, и спросилъ мистера Осборна, откуда онъ досталъ такую мадеру.

— Это вино отъ Седли, шепнулъ буфетчикъ своему господину.

— Оно у меня куплено давненько, и заплатилъ я за него порядочныя денежки, сказалъ старикъ вслухъ, а потомъ, обратившись къ сосду своему съ правой стороны, прошепталъ, что оно куплено ‘на аукціон старикашки ‘.

— Мистеръ Осборнъ не разъ спрашивалъ майора какъ бы вы думали, о комъ?… о мистриссъ Амеліи Осборнъ. При этихъ вопросахъ Доббинъ постоянно вдохновлялся, разсказывая старику о страданіяхъ Эмми, объ ея страстной привязанности къ мужу, котораго она и теперь еще обожаетъ, о томъ нжномъ и почтительномъ обхожденіи, которымъ Амелія поддерживала своихъ родителей, и какъ она разлуку съ сыномъ считала священнымъ долгомъ съ своей стороны.

— О, сэръ! сколько перенесла мистриссъ Осборнъ! заключилъ Доббинъ взволнованнымъ голосомъ.— Я надюсь, что вы примиритесь съ нею. Если она отняла у васъ сына вашего, зато отдала вамъ своего….

— Клянусь Богомъ, сэръ, вы добрый малый!

Вотъ все, что сказалъ мистеръ Осборнъ. И вслдствіе всего вышесказаннаго объявлено было поспшное примиреніе. Сердце Амеліи трепетало при мысли о предстоящей встрч съ отцомъ Джоржа.

Этой встрчи, однакожь, не было, по случаю медленной болзни и за смертью Джона Седли. Эта печальная катастрофа и другія происшествія имли, въ свою очередь, вліяніе и на мистера Осборна. Въ послднее время старый джентльменъ былъ чрезвычайно встревоженъ, видимо слаблъ и мучился душевно. Онъ посылалъ за своими адвокатами и, вроятно, сдлалъ много перемнъ въ своей духовной. Посщавшій мистера Осборна медикъ объявилъ, что паціентъ его сильно потрясенъ, и вмст съ тмъ совтовалъ ему сдлать легкое кровопусканіе и отправиться куда нибудь ближе къ морю, но старикъ не предпринялъ ни того, ни другого.

Однажды, когда его долго ожидали къ завтраку, лакей, войдя въ уборную его, нашелъ своего господина въ обморок, у ножки туалетнаго стола. Въ ту же минуту сообщили объ этомъ миссъ Осборнъ, послали за докторами, взяли Джоржа изъ пансіона: явились цырульники. Старика привели въ чувство, но онъ не могъ говорить, хотя и употреблялъ раза два страшныя усилія произнести хотя одно слово. Черезъ четыре дня Осборнъ скончался. Мсто докторовъ замнили рабочіе гробовщики. Закрыли вс окна, обращенныя къ Госсельскверу. Буллокъ прилетлъ изъ Сити. Сколько денегъ оставилъ онъ этому мальчишк? не можетъ же быть, чтобъ половину! Вроятно, онъ раздлилъ всмъ троимъ по ровной части….. Минута была самая тревожная.

Любопытно знать, однакожь, что такое бдный старикъ раза два старался выговорить, но не могъ. Мн кажется, губы его беззвучно выражали желаніе видть Амелію и примириться съ ней прежде, чмъ придется оставить этотъ міръ. Въ вроятности этого предположенія меня убждаетъ духовное завщаніе Осборна, гд ясно выказывалось, что ненависть, которую старикъ такъ долго питалъ въ душ своей, совершенно исчезла.

Раскрыли наконецъ послднюю волю покойнаго, половина всего осборнова имущества отказывалась Джоржу, другая половина раздлялась между двумя сестрами. Мистеру Буллоку предлагалось продолжать, для общаго блага, дла комерческаго дома, или выдлиться, если онъ найдетъ это лучшимъ для себя. Годовые доходы съ доли Джоржа, суммою въ пятьсотъ фунтовъ, оставлялись ‘вдов моего возлюбленнаго сына Джоржа Осборна’, на которую старикъ и возлагалъ попечительство надъ его внукомъ. ‘Майоръ Уильямъ Доббинъ, другъ моего любезнаго сына, назначенъ былъ исполнителемъ завщанія, и такъ какъ онъ, по своей доброт и благотворительности (говорилось въ духовной), изъ своихъ собственныхъ доходовъ поддерживалъ моего внука и вдову моего сына, въ то время, когда они находились безъ всякихъ средствъ къ жизни, то я отъ души благодарю майора за его любовь къ нимъ и уваженіе и умоляю его принять такую сумму денегъ, какая будетъ достаточна, чтобъ купить патентъ на чинъ подполковника, или распорядиться этой суммой такъ, какъ заблагоразсудитъ онъ, майоръ’.

Амелію не могла не радовать всть о примиреніи съ нею тестя, сердце ея наполнилось благодарностью къ нему за оставленное ей состояніе. Но когда Эмми узнала, на какихъ условіяхъ возвратили ей Джоржа, узнала, кто былъ виновникомъ такой счастливой перемны и какимъ образомъ во время бдности своей она поддерживалась благотворительностью Уильяма, когда узнала, что этотъ же Уильямъ далъ ей мужа и возвратилъ сына,— о, какъ она тогда, павъ на колни, молилась о низпосланіи благословеній на это постоянное и великодушное сердце! И ей, бдной, за всю эту преданность, за вс эти благодянія нечмъ отплатить Уильяму, какъ однимъ только чувствомъ благодарности!… А когда Эмми и находила что нибудь другое кром признательности, тотчасъ же являлось изображеніе Джоржа и говорило ей, ‘ты моя, и моя исключительно, отнын и навсегда’.

Доббинъ зналъ эти сокровенныя чувства Эмми, да и какъ ему было не знать, когда, чтобъ разгадать ихъ, онъ посвятилъ такому занятію всю жизнь свою?

——

Когда содержаніе духовной мистера Осборна стало извстно свту, назидательно было посмотрть, какъ возвысилась мистриссъ Амелія Осборнъ во мнніи и уваженіи людей, составлявшихъ кругъ ея знакомства. Слуги Джоза, выслушивая, бывало, ея скромныя приказанія, обыкновенно возражали ей, что ‘спросятъ господина’, теперь и не помышляли о подобномъ обращеніи. Кухарка отдумала подсмиваться надъ изношенными, старыми платьями Эмми, и вс другія служанки уже не ворчали боле при звукахъ ея колокольчика и немедленно являлись на призывы ея. Кучеръ не бормоталъ себ подъ носъ при выздахъ Амеліи и не длалъ замчаній, что карета обратилась въ лазаретъ для старичишки и мистриссъ Осборнъ. Напротивъ того, въ немъ, въ кучер то есть, проявилась какая-то особеннаго рода живость, и, опасаясь, чтобъ его не замнили кучеромъ покойнаго мистера Осборна, задавалъ себ такіе вопросы: ‘ну гд этимъ кучерамъ съ Россель-сквера знать городъ хорошо, и умютъ ли они такъ ловко сидть на козлахъ передъ такой прекрасной леди?’ Въ друзьяхъ Джоя, мужескаго и женскаго пола, внезапно явилось участіе къ Амеліи, и визитныя карточки, съ изъявленіемъ соболзнованія къ ея положенію, загружали столы. Самъ любезнйшій братецъ, смотрвшій на нее какъ на безотвтную и слабую характеромъ бдную сестру, которой обязанностью его было доставлять пищу и кровъ, самъ мистеръ Седли сталъ теперь оказывать ей и богатому мальчику, своему племяннику, величайшее уваженіе, старался о разнообразіи удовольствій Эмми, началъ являться къ завтраку и съ особеннымъ вниманіемъ спрашивать, какъ намрена Амелія располагать наступающимъ днемъ.

Въ качеств попечительницы Джоржа и съ согласія майора, какъ попечителя, вдова наша просила миссъ Осборнъ жить въ дом на Россель-сквер сколько ей заблагоразсудится, но Джэйнъ, съ различными благодареніями, объявила, что она ни за что не останется одна въ этомъ печальномъ дом, и, въ глубокомъ траур, удалилась въ Челтенэймъ, взявъ съ собою двухъ старыхъ служанокъ. Прочіе слуги, щедро расчитанные, были распущены. Врный старый буфетчикъ, которому мистриссъ Осборнъ предложила остаться, предпочелъ пустить свои сбереженія на устройство какого-то заведенія, гд, какъ надо предполагать, онъ пребывалъ не безъ выгодъ. Миссъ Джэйнъ, какъ мы уже сказали, не соглашалась жить на Россель-сквер, Амелія также, посл нкотораго совщанія, отказалась занять мрачное мстопребываніе Осборновъ. Вслдствіе этого домъ былъ очищенъ, богатая мебель и разныя украшенія, величественные канделябры и печальныя, блдныя зеркала завернуты и спрятаны, богатыя розоваго дерева орнаменты гостиной закутали въ солому, ковры свернули и увязали, небольшую библіотеку сочиненій избранныхъ авторовъ, превосходно переплетенныхъ, уложили въ два ящика изъ подъ вина. И все это укатилось, въ нсколькихъ огромныхъ фургонахъ, въ Pantechnicon, осужденное лежать безъ всякаго употребленія до совершеннолтія Джоржа. Вмст съ прочею утварью увезли большіе, тяжелые сундуки съ фамильнымъ серебромъ, въ погреба банкировъ Стумпи и Роуди, для храненія съ тою же самою цлью.

Однажды, Эмми и ея сынъ, одтые въ глубокій трауръ, отправились постить опустлый домъ, въ который мистриссъ Осборнъ не входила съ тхъ поръ, какъ была еще въ двицахъ. Черезъ большія, опустлыя комнаты поднялись они по каменной лстниц въ верхніе покои — туда, гд скончался grandpapa Джоржа, а потомъ еще выше — въ собственную комнату Джоржа. Амелія подошла къ одному изъ открытыхъ оконъ (къ одному изъ тхъ, на которыя она глядла, бывало, съ сокрушеннымъ сердцемъ, когда у нея отняли ея сына), откуда удобно могла видть старый домъ, гд родилась она и гд провела столько счастливыхъ дней блаженной юности. Но въ связи съ этими днями праздниковъ, ласковыхъ лицъ, былыхъ безпечныхъ, веселыхъ временъ въ воспоминаніи Амеліи быстро пронесся и длинный рядъ горестей и тяжкихъ испытаній, перенесенныхъ ею. Она задумалась, припоминая эту пору своей жизни и того человка, который былъ постояннымъ ея защитникомъ, ея добрымъ геніемъ, ея единственнымъ благодтелемъ, нжнымъ и великодушнымъ другомъ.

— Взгляни сюда, мама, сказалъ Джоржъ: — здсь начерчены алмазомъ дв буквы: Д. и О…. Прежде я никогда не видлъ ихъ,— право, никогда не видлъ.

— Разв ты не знаешь, что эта комната принадлежала твоему папа, задолго еще до того, какъ ты родился? замтила Эмми, раскраснлась и страстно поцаловала мальчика.

Возвращаясь въ Ричмондъ, временное свое мстопребываніе, Амелія во всю дорогу была молчалива. Въ Ричмонд ее посщали улыбающіеся адвокаты, тамъ же, безъ всякаго сомннія, находилась комната и для майора Доббина, который, имя бездну хлопотъ по дламъ опеки, являлся туда очень часто.

Джоржа, на неопредленное время, взяли изъ пансіона, а мистеру Вилу поручили составить надпись для прекрасной мраморной плиты, предназначаемой подъ монументъ капитана Осборна.

——

Мистриссъ Буллокъ, тетка Джоржа, хотя и лишилась, благодаря своему племяннику, половины суммы, ожидаемой его въ наслдство, примирилась, однакожь, съ нашей вдовой, принимая, въ отношеніи ея, видъ благотворительнаго расположенія. Роугамптонъ находится недалеко отъ Ричмонда, и вотъ однажды къ дому Амеліи подъхала карета, украшенная гербами Буллоковъ снаружи и мозглявыми ребятишками внутри. Буллоки ворвались въ садъ, гд Амелія читала книгу, Джозъ, въ бесдк, помакивалъ въ вино клубнику, а майоръ, въ индйской курточк, служилъ для Джоржа барьеромъ, черезъ который тотъ перескакивалъ. Сдлавъ одинъ изъ полетовъ своихъ черезъ крёстнаго, нашъ мальчуганъ вдругъ очутился передъ юными Буллоками, украшенными безчисленнымъ множествомъ черныхъ перьевъ, широкими черными кушаками и сопровождаемыми своею траурною мама.

‘Да онъ какъ разъ подъ пару моей Роз’ — подумала чадолюбивая мать, взглянувъ на свою семилтнюю миленькую больную дочь.

— Роза, поди сюда — поцалуй твоего милаго кузена, сказала она вслухъ.— Разв ты не знаешь меня, Джоржъ? прибавила она, обращаясь къ племяннику.— Я твоя тетинька.

— Я знаю васъ очень хорошо, да только — извините — не люблю цаловаться, отвчалъ Джоржъ, отступая отъ объятій своей кузины.

— Чудакъ!… но отведи меня къ твоей мама, сказала мистриссъ Буллокъ.

Такимъ образомъ встртились эти леди, не видвъ другъ друга боле пятьнадцати лтъ. Во время бдственнаго положенія Амеліи, мистриссъ Буллокъ ни разу не подумала навстить свою прежнюю подругу, теперь же, когда эта подруга находилась въ полномъ благополучіи, конечно, нельзя было не исполнить такого долга!

По примру мистриссъ Буллокъ, поступили въ отношеніи къ Эмми весьма многіе. Наша старинная пріятельница, миссъ Шварцъ, въ сопровожденіи мужа, съ шумомъ подкатила къ дому мистриссъ Осборнъ, съ лакеями въ яркихъ жолтыхъ ливреяхъ и съ своей прежнею чистосердечною любовью къ Амеліи. Миссъ Шварцъ любила бы ее постоянно, еслибъ только могла видться съ ней. Но чтожь длать! Въ такомъ огромномъ город, какъ Лондонъ, едва ли найдется у кого время разъзжать по всмъ друзьямъ своимъ. И лишь только которые нибудь изъ нихъ потеряютъ свой блескъ, они безслдно исчезаютъ для насъ. На Ярмарк Тщеславія — это не диво.

Словомъ сказать, прежде чмъ окончился трауръ Эмми, она нашла себя въ сред весьма изящнаго вида людей, считающихъ, что все принадлежащее къ ихъ кружку наслаждается невозмутимымъ счастьемъ. А въ этомъ кружк не нашли бы вы почти ни одной леди, которая не имла бы, въ числ своихъ родственниковъ, хоть одного пера, будь ея мужъ даже только простой барышникъ въ Сити. А нкоторыя изъ означенныхъ дамъ щеголяли своей эрудиціей и начитанностью, знали, что такое Madame Соммервиль, и посщали Академію Наукъ, другія же — отличались строгостью своихъ религіозныхъ убжденій, Эмми чувствовала себя совершенно растерянною среди такого блестящаго собранія. Даже боле: были, между прочимъ, два случая, когда она ощутила въ душ своей сильное уязвленіе — благодаря привтливости мистриссъ Буллокъ. Эта леди всми силами старалась покровительствовать Амеліи и посвятить ее въ разныя свтскія тонкости, вздумала распоряжаться ея хозяйствомъ и привычками, безпрестанно прізжала изъ Роугамптона занимать свою подругу всякимъ фэшіонебльнымъ вздоромъ. Джозъ, правда, съ удовольствіемъ Слушалъ мистриссъ Буллокъ, зато майоръ обыкновенно косился при появленіи ея и ея неотразимой свтской любезности. Являясь въ блестящія собранія банкира Буллока, Амелія проводила ихъ, обыкновенно, въ скук и молчаніи.

— Она добра, это видно, но, кажется, скучна, говорила мистриссъ Роуди.— А майоръ — по всему видно — необыкновенно pris.

— Въ ней замтно недостаетъ того, что мы называемъ ton, отвчала на это мистриссъ Голлийокъ.— Душа моя, вы не въ силахъ будете образовать ее.

— Она страшно равнодушна и ничего не смыслитъ, прибавляла мистриссъ Глоури, могильнымъ голосомъ и печально кивая головой и тюрбаномъ.— Разъ я спросила, ее, какъ она думаетъ, въ 1836 году, по мистеру Джоульсу, или въ 1839, по мистеру Вапшоту, предстоитъ пап паденіе, вообразите, что она отвчала мн: ‘Бдный папа! за что это!’

— Друзья мои! вдь она вдова моего брата, возразила мистриссъ Буллокъ, — и поэтому вс мы обязаны оказывать ей вниманіе и длать наставленія, полезныя на счетъ жизни въ свт….

— Ахъ ужь эта мистриссъ Буллокъ! говорила Роуди, узжая изъ дому банкира вмст съ Голлийокъ: — вчно что нибудь да выдумаетъ, вчно всмъ распоряжается! Ей непремнно хочется перевести счетъ мистриссъ Осборнъ изъ нашего дома въ свой…. Ласки, съ которыми она обращается къ маленькому Джоржу и заставляетъ его сидть подл подслповатой Розы, просто уморительны.

— Я отъ души желала бы, чтобъ на эту Глоури обрушились ея же собственныя творенія: ‘Гршный человкъ’ и ‘Битва Армагеддонская!’ вскричала другая.

И карета быстро покатилась по мосту Путни.

Такое общество было невыносимо для Эмми. И вс друзья наши пришли въ превеликую радость, когда, съ общаго согласія, ршились на поздку за границу.

ГЛАВА LXI.

НА РЕЙН.

Прошло нсколько недль посл вышеописанныхъ обыденныхъ происшествій. По окончаніи парламентскихъ засданіи и съ наступленіемъ лта, въ одно прекрасное утро, отвалилъ отъ пристани знаменитой Лондонской Башни пароходъ ‘Батавецъ’, нагруженный искателями здравія и удовольствія въ чужеземныхъ странахъ. На шканцахъ парохода былъ натянутъ тентъ, вс скамейки и стки унизаны краснощекими дтьми, хлопотуньями-няньками, ламами въ миленькихъ розовыхъ шляпкахъ и лтнихъ нарядахъ, джентльменами въ особеннаго рода для путешествія фуражкахъ и полотняныхъ курточкахъ,— джентльменами, усы которыхъ только что прорзались какъ бы нарочно для предстоящаго тура, и бодрыми, щеголеватыми, старыми ветеранами въ накрахмаленныхъ галстукахъ и вычищенныхъ глянцовитыхъ шляпахъ,— ветеранами, которые со времени окончанія войны ежегодно наводняли Европу и привозили съ собой во вс города свое національное Годдемъ…. Народъ разнаго возраста и званія спшилъ къ пароходу. Кого только не было тутъ! И не перечтешь всхъ!…

Камердинеры, усадивъ своихъ господъ въ каютахъ или на палуб собравшись въ кружокъ, принялись тараторить и курить, присоединившіеся къ нимъ евреи глазли на экипажи. Тутъ находились и непомрной величины коляска сэра Джона, вмщавшая въ себ тринадцать персонъ,— коляска, карета, бричка и фургонъ милорда Бэйракра. Но удивляюсь, право, гд милордъ досталъ денегъ на путевыя издержки. Евреи знали: знали, сколько именно было денегъ въ карман милорда, за какіе проценты досталъ онъ ихъ и у кого. Наконецъ, тутъ же стояла премиленькая дорожная коляска, на счетъ которой вышеупомянутые джентльмены вели слдующій разговоръ:

— А qui celle voilure-la? спросилъ одинъ камердинеръ, съ серьгами въ ушахъ и съ огромнымъ сафьяннымъ кошелькомъ, у другого джентльмена — тоже камердинера и съ таковыми же серьгами въ ушахъ и таковымъ же огромнымъ сафьяннымъ кошельномъ.

— C’eut Kirsch je beiise — je l’ai ‘il loule — qui brenoil des sangviches dans la voilure, отвчалъ камердинеръ прекраснымъ нмецко-французскимъ языкомъ.

Въ эту минуту, изъ палубы высунулся Киршъ, отдававшій, внизу, приказанія матросамъ, убиравшимъ багажъ.пассажировъ. Киршъ не замедлилъ представить свднія о своей персон. Онъ сообщилъ, что коляска принадлежитъ калькутскому и ямайскому набобу, необыкновенно богатому, и къ которому онъ нанялся въ качеств чичероне. При послднихъ словахъ г-на Кирша, одинъ юный джентльменъ, котораго предостерегали не ходить по мосткамъ, соскочилъ оттуда на крышку коляски и потомъ, перескакивая съ одного экипажа на другой, добрался до своей коляски и влзъ въ нее сквозь открытое окно, при общемъ одобреніи джентльменовъ-камердинеровъ.

— Nous allons avoir une belle traverse, Monsieur George! сказалъ Киршъ, показывая свои зубы и приподнимая фуражку съ золотымъ галуномъ.

— Убирайся ты съ своимъ французскимъ языкомъ! вскричалъ юный джентльменъ.— Подай-ка мн сухарей.

Этотъ, повелительнымъ тономъ спрашивавшій себ сухарей, молодой человкъ, и наконецъ принявшійся глодать ихъ, былъ никто иной, какъ нашъ молодой другъ Джоржъ Осборнъ. Дядя его Джозъ и мама находилось на шканцахъ съ нкіимъ джентльменомъ, котораго они привыкли считать за своего роднаго. Вс они четверо отправлялись заграницу на цлое лто.

Мистеръ Седли сидлъ подъ тентомъ напротивъ милорда Бэйракра и его семейства и наблюдалъ за всми поступками его. Вс они казались на видъ гораздо моложе, чмъ были въ роковомъ 1815 году, когда Джой встрчался съ ними въ Брюссел (въ Индіи, скажемъ мимоходомъ, онъ выдавалъ себя за ихъ короткаго знакомаго). Волоса леди Карабасъ, въ ту пору темные, сдлались теперь каштановыми съ золотистымъ отливомъ. Рыжіе височки лорда Карабаса обратились въ черные съ синими и зелеными рефлекціями. Несмотря, однакожь, на такія перемны, эта благородная чета, какъ мы уже сказали, занимала все вниманіе набоба. Близкое присутствіе лорда несказанно очаровывало его, и въ эту минуту все другое казалось Джою и мелкимъ и ничтожнымъ.

— Какъ видно, тебя чрезвычайно интересуютъ эти господа, сказалъ Доббинъ засмявшись.

Амелія тоже засмялась. На ней была соломенная шляпка съ черными лентами и черное платье. Легкій шумъ и праздничный видъ позда интересовали Эмми, и она казалась очень довольною.

— Какой чудный день! замтила она съ оригинальнымъ прибавленіемъ: — надо надяться, что перездъ нашъ совершится безъ сильнаго втру.

Джозъ махнулъ рукой.

— Если вы ршились путешествовать, сказалъ онъ: — то должны приготовиться ко всякой погод.

Въ надлежащее время, туристы наши выступили на набережной Роттердама и оттуда, на другомъ пароход, перехали въ Кельнъ. Отсюда началось ихъ путешествіе по материку. Джой съ восторгомъ прочиталъ въ кельнскихъ газетахъ статью, возвщавшую о его прибытіи. Въ газет, между прочимъ, сказано было: ‘Herr Graf Lord von Sedley, nebst Begleitung, aus London’. При особ мистера Седли находился придворный костюмъ, онъ настоялъ, чтобы и Доббинъ взялъ съ собой свои регаліи. Джой объявилъ, что иметъ намреніе представиться разнымъ иностраннымъ Дворамъ и засвидтельствовать почтеніе владтелямъ тхъ земель, которыя онъ поститъ.

Гд бы ни останавливались наши друзья и при каждомъ благопріятномъ случа, мистеръ Джозефь Седли долгомъ считалъ оставлять свою и Доббина карточки въ дом ‘нашего посланника’. Съ большимъ трудомъ удержали его отъ хлопотъ надвать треугольную шляпу и штиблеты, когда онъ отдалъ визитъ англійскому консулу въ вольномъ город Юденттат, гд этотъ гостепріимный соотечественникъ нашихъ туристовъ пригласилъ ихъ къ обду. Джой, надо замтить, велъ путевой журналъ, куда тщательно заносилъ и вс недостатки и вс превосходства различныхъ гостинницъ, которыя онъ посщалъ, а также и винъ и блюдъ, которыя вкушалъ.

Что до Эмми, то она была какъ нельзя боле довольна. Доббинъ постоянно имлъ при себ ея табуретку и дорожный альбомъ и, теперь боле чмъ когда либо, восхищался художественными произведеніями мистриссъ Осборнъ. Амелія съ палубы парохода срисовывала скалистые берега и старинные замки, или, свъ на осла, направлялась къ древнимъ рыцарскимъ башнямъ, въ сопровожденіи своихъ неотлучныхъ адъютантовъ — Джоржа и Доббина. Зато Джозефъ почти никогда не сопутствовалъ сестр въ ея поздкахъ по части живописи, такъ какъ он предпринимались обыкновенно въ послобденное время, когда мистеръ Седли любилъ задать высыпку или погрться на солнышк, въ бесдкахъ миленькихъ домашнихъ садиковъ…. Да, любилъ Джой поспать посл обда, закрывшись банданскимъ платкомъ,— любилъ понжиться и черпать изъ газеты Galignani’s вс англійскія новости…. Во всякомъ случа, спалъ ли Джозъ въ то время, или нтъ, друзья его, прогуливаясь, не чувствовали въ отсутствіи его особеннаго недостатка. Надо сказать, они были очень, очень счастливы,— по вечерамъ довольно часто посщали оперу — уютныя, безъ всякихъ притязаній, милыя, старинныя оперы въ германскихъ городкахъ, гд на одной сторон сидитъ, плачетъ и вяжетъ чулки noblesse, а на другой — помщается bourgeoisie. Вотъ здсь-то Амелія находила свой восторгъ и въ первый разъ еще была посвящена въ чудеса Моцарта и Чимарозы. Мы уже говорили о музыкальномъ вкус майора и его прекрасной игр на флейт. Главное удовольствіе, какое испытывалъ Доббинъ въ операхъ, состояло въ томъ, чтобы наблюдать восторгъ Эмми, когда ина слушала ихъ. Передъ ней открылся новый міръ любви и прелести, когда она познакомилась съ этими чудными музыкальными произведеніями. Эмми обладала большимъ запасомъ чувствительности: такъ могла ли она оставаться равнодушною слушая Моцарта? Трогательныя сцены изъ ‘Донъ-Жуана’ возбуждали въ ней до такой степени сильное увлеченіе, что она, принимаясь за вечернія молитвы, спрашивала себя, не гршно ли было предаваться тому восхищенію, которымъ ‘Бедре Карино’ и ‘Батти Батти’ наполняли ея нжную, впечатлительную душу. Но майоръ, съ которымъ мистриссъ Осборнъ обыкновенно совтовалась въ этихъ случаяхъ, и который самъ былъ религіозенъ, утверждалъ, что для него собственно всякая прелесть искусства равняется прелести самой природы, и что удовольствіе, ощущаемое нами, когда слушаемъ прекрасную музыку, или въ созерцаніи звздъ на неб, прекрасной мстности въ натур или на картин — составляютъ благо, за которое мы должны преклоняться предъ Создателемъ столько же, какъ и за всякій другой даръ, низпосылаемый Имъ….

На этомъ період жизни Амеліи, о которомъ я говорю, я всегда останавливаюсь съ особеннымъ удовольствіемъ, и мн сладко думать, что она была тогда и весела и счастлива. Вы видите, средства ея къ существованію увеличились противъ прежняго. Но образа жизни своей и привычекъ мистриссъ Осборнъ не измнила. Ею управляли очень простыя побужденія….

Теперь слдуетъ припомнить, что Амелія, до настоящей минуты жизни своей, не встрчала джентльмена въ полномъ смысл этого слова…. Впрочемъ, можетъ быть, такіе особы встрчаются гораздо рже, нежели мы думаемъ. Кто изъ насъ, вглядвшись въ кружокъ своихъ знакомыхъ, съ увренностью скажетъ, что такихъ джентльменовъ немало въ немъ,— особъ, которыя постоянно держатся истины, въ добавокъ къ тому и возвышенной еще, и могутъ прямо смотрть въ лицо всего свта, съ одинаковой безбоязненной симпатіей къ великимъ и малымъ земли? Каждый изъ насъ знаетъ по сотн такихъ, у которыхъ платье сшито превосходно,— десятки такихъ, которые обладаютъ отличными манерами, и двухъ или трехъ такихъ счастливцевъ, около которыхъ группируется весь модный кругъ, но многіе ли изъ нихъ джентльмены? Возьмемте по маленькому лоскутку бумажки, и пусть каждый сдлаетъ свой списокъ.

Что до меня, то я избираю себ майора Доббина. У него весьма длинныя ноги, жолтое лицо,— онъ картавитъ, отчего съ перваго разу и кажется смшнымъ. Но мысли его точны, понятія — основательны, жизнь — честна, сердце — мягкое и теплое. Конечно — повторяемъ — руки и ноги его имютъ необычайные размры, надъ чемъ оба Джоржа Осборна любили смяться, и ихъ-то насмшки, можетъ быть, и ввели Амелію въ заблужденіе относительно достоинствъ Уильяма Доббина. Но кто изъ насъ не заблуждался насчетъ своихъ избранныхъ и не измнялъ своихъ мнній о нихъ сотни и сотни разъ? Вотъ хоть бы и Эмми: теперь, въ это счастливое время, о которомъ мы говоримъ, открыла вдругъ, что ея собственныя понятія о заслугахъ майора подверглись сильной перемн.

Быть можетъ, то было счастливйшее время въ жизни Эмми и Уильяма. Во всякомъ случа, наша парочка скромно довольствовалась и наслаждалась лтнимъ заграничнымъ путешествіемъ. Джоржъ постоянно сопровождалъ свою мама въ театръ, но право подавать шаль Амеліи, по окончаніи спектакля, предоставлено было исключительно майору. Во всхъ прогулкахъ и поздкахъ нашъ юный джентльменъ находился всегда впереди, взбирался на башни и деревья, между тмъ какъ мама его и опекунъ оставались внизу. Майоръ курилъ сигару и смотрлъ на Эмми, рисовавшую съ натуры мстность или руины. Во время этого-то самого путешествія я, авторъ этой правдивой исторіи, и имлъ удовольствіе въ первый разъ увидть майора и мистриссъ Осборнъ и познакомиться съ ними.

Первое свиданіе мое съ Уильямомъ Доббиномъ и его милымъ кружкомъ избранныхъ друзей происходило въ небольшомъ, спокойномъ велико-герцогскомъ город Пумперниккел (мсто, гд сэръ Питтъ Кроули подвизался на дипломатическомъ поприщ что было очень давно, за долго до того, какъ всть объ Аустерлицкой битв обратила всхъ англійскихъ дипломатовъ въ Германіи направо кругомъ). Майоръ Доббинъ и К® прибыли съ коляской и каммердинеромъ въ отель Erbprinz, лучшую во всемъ город, и обдали за table d’hte, за которымъ мистеръ Джозефъ Седли, своимъ значительнымъ видомъ и привязанностью къ іоганисбергскому, особенно обратилъ на себя вниманіе. Не мене дядюшки отличный имлъ аппетитъ и племянничекъ, уничтожая Schinken, Braten и Kartoffeln, брусничную пастилу, салатъ, пуддингъ, жареную дичь и пирожное, со смлостью, длавшею честь пищеваренію его націи. Посл пятнадцати блюдъ, обдъ заключился дессертомъ, часть котораго Джоржъ вынесъ даже за двери, ибо нкоторые юные джентльмены, бывшіе съ нимъ за столомъ забавлявшіеся непринужденностью и развязностью маленькаго англичанина, заставили его положить въ карманъ цлую горсть миндальныхъ пирожковъ. Леди въ черномъ платьи, мама мальчика, смялась и краснла и повидимому оставалась чрезвычайно довольна во все время обда, любуясь различными примрами espiglerie своего сына. Полковникъ (Доббинъ вскор посл кончины Осборна получилъ этотъ чинъ), помнится мн, прогуливался насчетъ юнаго джентльмена, соблюдая, однакожъ, въ шуткахъ своихъ приличную важность, указывая мальчику на блюда, которыхъ тотъ еще не пробовалъ, и упрашивая его не испортить аппетита и взять еще вотъ этого или того.

Вечеромъ давался, какъ нмцы называютъ, Gast-Rolle, въ великогерцогскомъ Pumper nicklisch Hof, или придворномъ театр. Мадамъ Шредеръ-Девріентъ, тогда еще въ полномъ цвт красоты и таланта, занимала роль героини въ этой чудной опер ‘Fidelio’. Изъ партера мы имли удовольствіе видть нкоихъ четырехъ друзей въ лож, которую хозяинъ отеля Erbprinz нарочно держалъ для своихъ лучшихъ гостей. При этомъ случа я не могъ не замтить дйствія, какое величественная актриса и музыка производили на мистриссъ Осборнъ: такъ называлъ эту леди толстый джентльменъ съ усами. Во время удивительнаго хора плнниковъ, въ которомъ очаровательный голосъ актрисы отзывался столько восхитительной гармоніей, лицо Амеліи принимало такое выраженіе удивленія и восторга, что поразило даже юнаго Фиппса, blas attach, и онъ, наведя на мистриссъ Осборнъ зрительную трубку, протяжнымъ голосомъ воскликнулъ: ‘Ахъ Боже мой! какъ мило видть женщину въ такомъ сильномъ энтузіазм!’ Въ сцен въ тюрьм, гд Фиделіо бросается къ мужу и восклицаетъ: ‘Niehls, nichts, mein Florestan!’, Эмми Осборнъ ршительно потерялась и закрылась платкомъ. Въ это время почти вс женщины въ театр плакали….

На слдующій день давали другую пьесу Бетховена, ‘Die Schlacht bei Viltoria.’ Мальборугъ является, въ начал дйствія, предвстникомъ быстраго приближенія французской арміи. Потомъ раздаются барабаны, трубы, громъ артиллеріи и стоны умирающихъ, наконецъ, въ заключеніе, играютъ величественный, торжественный гимнъ: ‘God save the King.’

Въ театр присутствовало десятка два англичанъ и лишь только раздались первые звуки этого любимаго и знакомаго всмъ гимна,— какъ каждый изъ нихъ, въ томъ числ и наша братья молодежь въ партер, и сэръ Джонъ, и леди Буллминстеръ, и толстый джентльменъ съ усами, и длинный майоръ въ лосинныхъ панталонахъ, и леди съ маленькимъ мальчикомъ, и даже Биршъ (камердинеръ) выпрямились, чмъ и доказали свою привязанность къ старой британской націи. Чтожь касается до Тэйпуорма, секретаря посольства, то онъ привсталъ въ своей лож, кланялся и усмхался: онъ такъ и обнаруживалъ свое желаніе быть представителемъ всего государства. Тэйпуормъ — племянникъ и наслдникъ старика генерала Типтоффа, введеннаго въ нашу исторію передъ началомъ Ватерлосскаго похода, бывшаго командира ….того полка, въ которомъ служилъ Доббинъ, и умершаго въ томъ же году въ почестяхъ и слав. Полкъ, какъ намъ уже извстно, былъ переданъ полковнику сэру Микелю о’Доуду, который и командовалъ имъ во многихъ достославныхъ битвахъ.

Тэйпуормъ, встрчаясь съ Уильямомъ въ дом своего дяди, узналъ полковника Доббина,— тотчасъ же оставилъ свою ложу и публично пожалъ руку своему новооткрытому другу.

— Посмотрите на щегольскіе сапоги Тэйпуорма, прошепталъ Фиппсъ, осматривая своего начальника.— Замтьте, гд есть хорошенькая женщина, тутъ и онъ непремнно.

— Не мистриссъ ли Доббинъ имю я честь рекомендовать себя? спросилъ секретарь, съ вкрадчивой улыбкой.

Джоржъ захохоталъ. Эмми и Майбръ раскраснлись.

— Эта леди — мистриссъ Осборнъ, сказалъ Уильямъ: — а это — братъ ея, мистеръ Седли, превосходный офицеръ бенгальской гражданской службы. Позвольте мн отрекомендовать его вашему превосходительству.

Милордъ, своей очаровательной улыбкой, едва не сбилъ съ ногъ нашего бенгальца.

— Неужели вы хотите остаться въ Пумперниккел? спросилъ онъ.— Предупреждаю, это самое скучное мсто…. Впрочемъ, мы нуждаемся въ порядочныхъ людяхъ, и потому постараемся обратить все скучное въ пріятное для васъ…. мистеръ…. Гм! мистриссъ…. Завтра я буду имть честь лично зайти въ вашу отель.

И милордъ ушелъ съ такой убійственной улыбкой, что она, по его мннію, должна была совершенно уничтожить мистриссъ Осборнъ.

Спектакль кончился, молодые люди, собравшись въ театральномъ зал, глазли на разъзжавшуюся публику….

Карета, подъ присмотромъ хлопотливаго Кирша, давно уже ожидала нашихъ (авторъ разуметъ здсь самого себя) новыхъ знакомыхъ.

Толстый джентльменъ сказалъ, что онъ прогуляется, и, закуривъ сигару, пошелъ по направленію къ дому, такимъ образомъ, остальные трое, съ поклонами и улыбками, касающимися насъ, отправились безъ мистера Седли. Киршъ, вооруженный сигарочницей, послдовалъ за своимъ господиномъ.

Вс мы вмст шли къ отели и говорили толстому джентльмену объ agrments здшняго мста, что подйствовало на англичанина весьма пріятнымъ образомъ. Дале мы замтили, что здсь собираются общества на охоту, часто бываютъ балы и разныя увеселительныя собранія при гостепріимномъ герцогскомъ двор,— что общество здсь вообще любезное, что театръ превосходенъ, и наконецъ, что жить здсь недорого.

— Англійскій посланникъ, кажется, чрезвычайно милъ и любезенъ, сказалъ нашъ новый другъ.— Съ такимъ представителемъ и…. и свдущимъ медикомъ, я думаю, это мсто довольно сносно.— Спокойной ночи, джентльмены! заключилъ мистеръ Джозефъ Седли, направляясь въ свою спальню, въ сопровожденіи Кирша со свтильникомъ.

Очень желательно, чтобы та миленькая женщина, о которой только что говорилось, хоть на нкоторое время осталась въ нашемъ город.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.

ГЛАВА LXII.

ВСТРЧА СО СТАРЫМИ ЗНАКОМЫМИ.

Деликатное обхожденіе лорда Тэйпуорма возъимло самое благопріятное дйствіе на душу мистера Седли, и на слдующее же утро, за завтракомъ, онъ, мистеръ Седли, объявилъ свое мнніе, что Пумперниккель, на его вкусъ, есть пріятнйшее мстечко изъ всхъ, которыя онъ и компанія его посщали во-время своего путешествія. Побужденія Джоя и его хитрости было отгадать весьма нетрудно. Замтивъ въ индйц особенный тонъ и манеру, съ которыми онъ пустился въ разсужденія о замк Тэйпуормъ, Доббинъ засмялся: онъ зналъ наврное, что Джой нарочно всталъ такъ рано, чтобъ посовтоваться съ ‘Книгой перовъ для путешественниковъ’. Чтожь тутъ удивительнаго, впрочемъ? Джозефъ Седли видлся лично съ графомъ Багвигъ, отцомъ его превосходительства, онъ встрчался съ нимъ въ… въ Леви…. неужели Добъ не помнитъ этого событія? Иногда, врный своему общанію, дипломатъ явился въ отель, Джой принялъ его съ такимъ привтствіемъ и почестями, какія рдко оказывались посланнику. Съ прибытіемъ его превосходительства мистеръ Седли мигнулъ Киршу, и камердинеръ, заране приготовившійся къ тому, что ему должно было длать при такомъ сигнал, черезъ нсколько минутъ явился съ подносами, уставленными мороженымъ, желе и разными прохладительными сластями. Джозъ неотступно просилъ своего гостя отвдать ихъ.

Тэйпуормъ, во все время, пока имлъ случай любоваться блестящими глазками мистриссъ Осборнъ и въ ум не держалъ отклоняться отъ приглашенія подольше пробыть въ квартир мистера Седли. Онъ сдлалъ нсколько довольно ловкихъ вопросовъ Джою объ Индіи и тамошнихъ актрисахъ,— спросилъ Амелію о томъ прекрасномъ мальчик, который былъ съ ней въ театр, и поздравлялъ изумленную маленькую женщину съ удивительнымъ впечатлніемъ, произведеннымъ ею въ театр. Наконецъ, дипломатъ хотлъ очаровать даже и майора, заговоривъ съ нимъ о послдней войн и подвигахъ пумперниккельской дружины.

Тэйпуормъ, надо замтить, обладая наслдственною страстію волокитства, постоянно находился въ сладкой увренности, что каждая женщина, на которую онъ обратитъ свои нжные взоры, влюбится въ него. Такъ точно и теперь, онъ оставилъ Эмми съ полной увренностью, что она поражена его остроуміемъ и прелестями, и халъ домой съ намреніемъ написать ей премиленькую записку. Но Амелія не очаровалась лордомъ Тэйпуормомъ, напротивъ того, находилась подъ вліяніемъ какого-то страннаго недоумнія при его улыбкахъ, болтовн, раздушенномъ батистовомъ носовомъ платк и лакированныхъ сапогахъ съ высокими каблуками. Она не понимала смысла и половины тхъ комплиментовъ, которые онъ разсыпалъ передъ ней. Во все время своихъ наблюденій надъ человчествомъ Эмми никогда еще не встрчала дамскаго угодника, и смотрла на милорда скорй съ любопытствомъ, нежели съ удовольствіемъ. Чтожь касается до Джоя, то онъ приходилъ отъ лорда въ восторгъ.

— О, какъ ласковъ его превосходительство! говорилъ онъ: — какъ любезенъ и добръ! съ перваго слова общалъ прислать своего доктора!…

Придворный врачъ и домашній докторъ Тэйпуорма, фонъ Глауберъ, безъ всякаго затрудненія убдилъ Джоя, что пумперниккельскія минеральныя воды и внимательное теченіе непремнно возвратятъ ему, мистеру Седли, юность и сухощавость.

— Да вотъ, для примра, что скажу я вамъ, говорилъ фонъ Глауберъ коверканнымъ языкомъ: — въ прошедшемъ году прізжалъ сюда генералъ Булкли…. не забудьте: англійскій генералъ…. вдвое толще васъ, сэръ. Мсяца черезъ три я отправилъ его назадъ такимъ тоненькимъ!… Передъ отъздомъ своимъ онъ на славу танцовалъ съ баронессой Глауберъ.

Джой недолго думалъ: минеральныя воды, докторъ, Дворъ и Charge d’Affaires убдили его согласиться провести осень въ этой очаровательной стран. Пунктуально-точный, лордъ на слдующій же день представилъ Джоя и майора ко Двору. Эту аудіенцію доставилъ имъ графъ Шлигсельбакъ, пумнерниккельскій гофмаршалъ.

Вслдствіе такого важнаго событія, путешественниковъ нашихъ пригласили къ придворному обду, и лишь только пронесся слух объ ихъ намреніи остаться въ город, какъ вс дамы высшаго, образованнаго круга начали являться съ визитами къ мистриссъ Осборнъ, и хотя ни одна изъ нихъ не могла похвастаться богатствомъ, зато каждая носила титулъ баронессы, а это-то и приводило мистера Седли въ неизъяснимый восторгъ. Онъ писалъ къ Чутни въ клубъ, что заслуги въ Германіи высоко цнятся, что на дняхъ онъ отправляется показать другу своему, графу Шлиссельбакку, какимъ образомъ колютъ въ Индіи свиней, и что его друзья олицетворяютъ въ своей особ все, что только называется добротой и вжливостью.

Эмми тоже представлялась Двору, и такъ какъ трауръ въ нкоторые дни не допускается при Двор, то Амелія явилась въ розовомъ флеровомъ платьи, съ брильянтовымъ украшеніемъ, подареннымъ ей братомъ. Она была такъ прелестна въ этомъ костюм, что Дворъ восхищался ею до безконечности.

Эмми прошла польскій съ майоромъ Доббиномъ. Джой имлъ честь вести графиню Шлиссельбакъ — старую горбатую даму, находившуюся въ родств едва ли не съ цлой половиной важныхъ особъ Германіи.

Пумперниккель расположенъ среди счастливой равнины, по которой протекаетъ (чтобъ соединиться гд-то съ Рейномъ, у меня нтъ карты подъ рукой, слдовательно не могу сказать наврное, въ какомъ именно мст) оплодотворительная рчка Пумпъ. Въ нкоторыхъ мстахъ величина ея поддерживаетъ паромы, а въ другихъ приводитъ въ движеніе мельницы. Въ самомъ Пумперниккел построенъ мостъ, на которомъ возвышается статуя, окруженная нимфами и эмблемами побды, мира и изобилія, нога статуи упирается на шею распростертаго турка (Исторія гласитъ, что во время освобожденія Вны Собіесскимъ одинъ рыцарь, сражаясь съ янычаромъ, прокололъ его насквозь). Не обращая никакого вниманія на страданія умирающаго мусульманина, рыцарь кротко улыбается и показываетъ своимъ жезломъ по направленію къ площади Аврелія, къ тому самому мсту, гд начали сооружать новый дворецъ, долженствующій быть чудомъ того времени, еслибъ только имлись къ тому капиталы. Въ самомъ дл, окончаніе Монплезира, или, какъ выражаются нмцы, Монблезира, пріостановилось за недостаткомъ наличныхъ денегъ. Дворецъ, принадлежащій къ нему паркъ и садъ находятся теперь въ запущеніи, занимая пространство въ десять разъ боле, нежели сколько требуется для помщенія Двора.

Сады когда-то устроены были такъ, что блескомъ своимъ могли равняться съ Версалемъ. Между террасами и рощами и до сихъ поръ еще уцлли огромные аллегорическіе вассерверки, которые въ торжественные дни бьютъ ключемъ и пнятся и пугаютъ проходящихъ своими страшными акватическими изверженіями. Тутъ находится пещера Трофонія, въ которой свинцовые тритоны не только извергаютъ воду, но, изъ улитковыхъ раковинъ, испускаютъ ужасные звуки, есть тутъ и бассейнъ съ нимфами и Ніагарскій водопадъ, которымъ сосдніе жители Пумперниккеля любуются съ особеннымъ удовольствіемъ, когда прізжаютъ на годичную ярмарку при открытіи засданій, или на праздники, которыми маленькая счастливая нація ознаменовываетъ высокоторжественные дни.

Въ такіе дни изъ всхъ городовъ герцогства, простирающагося почти, на десять миль,— изъ Болкума, лежащаго на западной границ,— изъ Грогвица, гд герцогъ иметъ обыкновеніе охотиться, и гд владнія его отдляются, ркою Пумпъ, отъ владній принца потцентальскаго,— изъ всхъ деревень, которыми кром этихъ городовъ усыпано все герцогство,— изъ фермъ и мельницъ по Пумпу,— отвсюду собираются толпы народа въ красныхъ юбочкахъ и бархатныхъ шапочкахъ, или въ треугольныхъ шляпахъ и съ трубками въ зубахъ,— вс, вс стекаются въ резиденцію провести въ удовольствіяхъ время ярмарки и праздниковъ. Въ т дни въ театръ пускаютъ даромъ, фонтаны Монблезира приводятся въ дйствіе,— появляются фокусники и наздники,— восхищенной публик открывается входъ во дворецъ — любоваться скользкимъ паркетомъ, богатыми занавсями и спиттонами въ дверяхъ безчисленнаго ряда комнатъ. Въ Монплезир находится павильонъ, представляющій собой чудо художества. Онъ весь исписанъ исторіей Бахуса и Аріадны, и столы, устроенные внутри и снаружи его, посредствомъ особеннаго механизма поднимаются и опускаются, такъ что общество можетъ присутствовать за ними безъ всякой необходимости въ прислуг. Павильонъ этотъ былъ, однакожь, закрытъ. Пумперниккельскій театръ славится своею извстностью въ той части Германіи.

При Двор везд замтны роскошь и комфортъ. Во время ужина, заключающаго балъ — хотя бы и до четырехъ-сотъ персонъ присутствовало за столомъ — на каждыхъ четверыхъ гостей назначается по лакею въ малиновой ливре съ галунами,— и каждому все подается на серебр. Балы и пиршества безпрерывно смняются одни другими. Есть полный штатъ камергеровъ и шталмейстеровъ, гардеробмейстершъ и фрейлинъ…. Словомъ сказать, обстановка дивная.

Правленіе тамъ конституціонное. Есть и палата, члены которой, смотря по обстоятельствамъ, и избираются и нтъ. Во время моего пребыванія въ Пумперниккел я ни разу не слышалъ, чтобы было хотя одно засданіе. Армія состояла изъ великолпнаго оркестра, въ обязанность котораго вмнялось находиться и на сцен. Восхитительное очамъ представлялось зрлище, когда эти воины маршировали въ турецкихъ костюмахъ, съ раскрашенными лицами и деревянными палашами, или въ одеждахъ римскихъ воиновъ съ тромбонами и офиклейдами. Независимо отъ музыкантовъ имлся еще богатый и многочисленный штабъ офицеровъ и, надо полагать, нсколько рядовыхъ. Кром того, я замтилъ человкъ четырехъ въ гусарскихъ мундирахъ, обязанностью которыхъ было находиться при дворц….

Каждый (подъ этимъ словомъ мы разумемъ персонъ высшаго сословія) поставлялъ себ за правило навщать своихъ сосдей. На этомъ основаніи, у генеральши де Бурстъ былъ извстный пріемный день въ недлю, а у генеральши де Шнуррбартъ — вечеръ, театръ открывался черезъ каждые трои сутокъ. Такимъ образомъ, жизнь человческая протекала здсь среди безпрерывныхъ, незатйливыхъ, пумперниккельскихъ удовольствій.

Само собой разумется, что и въ этомъ благословенномъ мстечк не обходилось безъ враждебныхъ столкновеній. За теченіемъ политическихъ длъ слдили весьма строго, и партіи были самыя ярыя. Главныя — дв: Штрумпфъ и Ледерлунгъ. Первая поддерживалась нашимъ посланникомъ, послдняя — французскимъ Charge d’Affairs, Monsieur de Macabau. Надо сознаться, что нашъ посланникъ справедливо стоялъ за мадамъ Штрумпфъ, знаменитой по своему голосу, тремя нотами стоявшимъ выше голоса ея соперницы, мадамъ Ледерлунгъ. Стоило только нашему посланнику высказать какое нибудь мнніе, оно тотчасъ же встрчало бездну противорчій со стороны французскаго дипломата. Каждый изъ обитателей описываемаго нами города, конечно, принадлежалъ къ той или другой партіи. Безъ всякаго сомннія, Ледерлунгъ — премиленькое созданіе съ плнительнымъ голосочкомъ, но и то вн всякаго спора, что Штрумпфъ уже не въ цвт красоты и юности и довольно толста, такъ что когда она являлась въ послдней сцен ‘Сомнамбулы’, въ кофточк и съ лампой въ рук, и когда приходилось ей выйти изъ окна и перейти по дощечк мельницы,— мадамъ Штрумпфъ съ трудомъ пролзала въ окно, и, подъ тяжестью ея персоны, дощечка гнулась и трещала…. Зато какже и отличалась она въ финал! съ какимъ порывомъ чувствъ бросалась въ объятія Эльвина! Она едва-едва не задушила его, между тмъ какъ миніатурная Ледерлунгъ…. но оставимте эти пересуды…. Дло въ томъ, что означенныя дв дамы составляли въ Пумперипккел два штандарта, французской и англійской партіи, и раздляли все общество на дв половины.

Къ нашимъ принадлежали: англійскій посланникъ, оберъ-шталмейстеръ, статсъ-секретарь, на сторон французской партіи находились: французскій посланникъ, супруга главнокомандующаго, гофъ-маршалъ и его жена, извлекавшая изъ этого еще и ту выгоду, что она получала изъ Парижа новыя моды, и курьеръ Mr. de Macabau привозилъ ей шляпки.

Главная квартира ихъ и table d’hte находились въ Pariser Hof — одной изъ лучшихъ отелей въ город, и хотя эти джентльмены принуждены были соблюдать въ обществ надлежащее приличіе, они, однакожь, рзали другъ друга эпиграммами острыми какъ лезвіе бритвы,— точь-въ-точь, какъ два бойца, случаемъ виднные мной въ Девоншэйр. и которые, нанося другъ другу удары, не обнаруживали ни малйшаго движенія мускуловъ на лиц своемъ. Ни Тэйпуормъ, ни Макабо не посылали депешъ въ свое отечество, не наполнивъ ихъ бездною взаимныхъ хваленій. Съ нашей стороны, напримръ, читаемъ: ‘Польза Великобританіи въ Пумперниккел, и вообще во всей Германіи, теряетъ чрезвычайно много чрезъ продолжительное пребываніе здсь французскаго посланника. Характеромъ человкъ этотъ таковъ, что для достиженія своей цли онъ не постыдится говорить всякую ложь и не задумается сдлать преступленіе. Онъ всми силами старается вооружить дворъ противъ англійскаго посланника, представляетъ поведеніе Великобританіи въ самомъ темномъ вид и, къ несчастію, поддерживается министромъ, необразованность котораго также очевидна, какъ и пагубно его вліяніе.’ Съ своей стороны, французы писали слдующее: ‘Mr. де Тэйпуормъ продолжаетъ вести свою систему глупой, островской надменности и свойственнаго только одной черни вроломства противъ одной изъ величайшихъ націй въ мір…. Золото его щедро разсыпается по тому направленію, гд безумныя угрозы не имютъ надлежащаго дйствія. Тмъ и другимъ средствами онъ усплъ взять верхъ надъ разными креатурами…. Короче сказать, Пумперниккель до тхъ поръ не будетъ смиренъ, Германія спокойна, Франція уважаема и Европа довольна, пока этотъ зловредный человкъ….’ и такъ дале…

Еще задолго до наступленія зимы, Эмми давала вечеръ и принимала общество, съ подобающимъ приличіемъ и скромностію. У нея былъ, надо замтить, учитель французскаго языка, съ большой по хвалой отзывавшійся о чистот ея произношенія и способности съ легкостью усвоивать себ преподаваемое. Кром того, наставницей Амеліи была и мадамъ Штрумпфъ, дававшая ей уроки пнія, исполняемые мистриссъ Осборнъ такъ превосходно и съ такою врностью въ голос, что окна майора, квартира котораго находилась напротивъ, постоянно открывались, когда начинался урокъ, и закрывались, когда онъ кончался. Нкоторыя изъ нмочекъ — созданія сантиментальныя и не прихотливыя въ своихъ требованіяхъ — съ первой же встрчи влюбились въ Амелію и стали обращаться съ нею по пріятельски, на du…. Согласенъ, вс эти подробности довольно тривіальны, а все-таки не могу удержаться отъ нихъ, такъ какъ он относятся къ временамъ счастливымъ для моей героини…. Перейдемъ, однакожь, къ майору, какъ къ наставнику Джоржа: Уильямъ читалъ со своимъ крестникомъ Цезаря и проходилъ съ нимъ математику….

Джозъ былъ весьма любезенъ съ графиней Фанни де Буттербродъ, очень милой. мягкосердечной и незаносчивой молодой двицей, но бдной до крайности. Съ своей стороны, и Фанни признавалась, что быть сестрой Амеліи она считаетъ величайшимъ счастіемъ, мистеръ Седли не отказался бы жениться на двиц Буттербродъ: онъ могъ тогда къ гербу своему прибавить графскую корону. Вдругъ случилось одно важное происшествіе. При двор начались празднества по случаю одного бракосочетанія. Съ этой сватьбой связывались великолпныя и торжественныя празднества, что и исполнено было, дйствительномъ такою пышностью, какой не запомнятъ. На праздники съхались вс сосдніе принцы, принцессы и вельможи. Цны за ночлегъ возвысились въ город до полукроны, и армія совершенно истощилась, доставляя почетные караулы для свтлостей, сіятельствъ и превосходительствъ, прибывшихъ сюда съ разныхъ мстъ. На сватьбу просили всхъ и каждаго и черезъ дороги, по которымъ предстояло проходить молодой чет, перекинуты были тріумфальные своды и гирлянды. Одинъ фонтанъ испускалъ изъ себя столбы кислаго вина, а фонтанъ на Артиллерійской площади заряженъ былъ пивомъ. Фонтаны, вс до одного, находились въ дйствіи, для состязанія крестьянъ разставлены высокія жерди, на которыхъ висли серебряные часы, одежда и разныя разности. Изъ числа призовъ одинъ достался на долю Джоржа онъ легко поднялся на вершину жерди, схватилъ подарокъ и спустился внизъ съ быстротою водопада. Джоржъ отдалъ свой призъ крестьянину, который лазилъ на верхушку, едва-едва не досталъ его и стоялъ теперь при конц мачты, произнося не совсмъ пріятныя одобренія. При этомъ случа, я смло могу сказать, что наша иллюминація вышла превосходне французской, несмотря на то, что послдняя имла шестью плошками больше. Наши транспаранты, представлявшіе благоденствіе молодой четы и побгъ несогласія, просто, уничтожали французскую картину.

На предстоящіе праздники собрались большія толпы народу, въ томъ числ и англичане. Кром придворныхъ баловъ, давались еще и публичные, въ общемъ клуб и Редут. Въ первомъ изъ этихъ мстъ находилась комната для trente-et-quarante и roulette.

И маленькій шалунъ нашъ Джоржъ Осборнъ, въ карманахъ котораго не выводились талеры, также явился на городской балъ, въ обществ камердинера дяди своего, господина Кирша. Онъ съ особеннымъ удовольствіемъ похаживалъ вокругъ игорныхъ столовъ, за которыми дятельно занимались банкометы и понтёры. Тутъ играли и женщины. Нкоторыя изъ нихъ были въ маскахъ, такъ какъ въ разгульные дни карнавала такая вольность допускалась.

За столомъ, гд находилась рулетка, сидла какая-то блондинка, въ простенькомъ костюм и въ черной маск. Передъ ней лежали карта, булавка и два флорина. Въ то время, какъ банкометъ спрашивалъ цвтъ и нумеръ, блондинка накалывала карту, и только тогда ршалась объявить свой цвтъ, когда красные и черные проходили извстное число разъ.

Но, какъ будто на зло ея тщательности и наблюдательности, маска никакъ не могла попасть на врный выигрышъ. Послдніе два флорина, одинъ за другимъ, перешли въ кассу банкира, при чемъ блондинка испускала вздохъ, пожимала плечами, почти совершенно открытыми, и, приколовъ булавкой карточку, нсколько времени барабанила ею по столу. Вдругъ, оглянувшись какъ-то, она увидла честное лицо Джоржа, съ напряженнымъ вниманіемъ посматривавшаго на сцену дйствія.

Пристально посмотрвъ на мальчика своими сверкающими глазами, маска сказала:

— Monsieur n’est pas joueur?…

— Non, Madame! отвтилъ мальчикъ.

— Вы никогда не играли? продолжала блондинка.— Сдлайте мн небольшое одолженіе….

— Какое? спросилъ Джоржъ, раскраснвшись.

Господинъ Киршъ занятъ былъ попыткой счастія на rouge et noir, а потому и думать забылъ о своемъ молодомъ господин.

— Пожалуста, съиграйте за меня, выберите и поставьте какой вамъ угодно нумеръ.

Маска вынула кошелекъ, взяла изъ него послднюю золотую монету и передала ее Джоржу. Мальчикъ засмялся и поступилъ какъ просила его леди.

На этотъ разъ счастіе склонилось на сторону маски. Джоржъ выигралъ. Говорятъ, начинающіе въ игр не знаютъ неудачи.

— Благодарю васъ, сказала блондинка, придвигая деньги: — благодарю.— Скажите, какъ васъ зовутъ?

— Осборнъ, отвчалъ Джоржъ и уже ползъ въ карманъ за деньгами, чтобъ попытать своего счастья, какъ вдругъ въ комнату явились майоръ и Джозъ. Многіе изъ гостей оставили придворный балъ ране обыкновеннаго. Весьма вроятно, что Уильямъ и мистеръ Седли, возвратясь домой и не найдя тамъ нашего юноши, отправились отъискивать его въ игорномъ дом. Майоръ первый замтилъ Джоржа и взявъ его за плечо, быстро отвелъ отъ мста искушенія. Потомъ, посмотрвъ вокругъ комнаты, онъ увидлъ Кирша за занятіемъ, о которомъ мы упомянули, и, подойдя къ нему, спросилъ его, какъ онъ смлъ привести мистера Джоржа въ такое мсто.

— Laissez-moi tranquille, сказалъ господинъ Киршъ, подъ сильнымъ вліяніемъ хмля и игры.— Il faut s’amuser. Je ne suis pas au service de Monsieur.

Замтивъ состояніе Кирша, майоръ не захотлъ пускаться съ нимъ въ дальнйшія изъясненія, ограничившись тмъ, что увелъ съ собой Джоржа и спросилъ Джоя, не пойдетъ ли и онъ вмст съ ними. А мистеръ Седли стоялъ подл маски, игравшей теперь уже счастливо. Ставка блондинки, казалось, очень заинтересовала нашего пріятеля.

— Не лучше ли будетъ, Джозъ, сказалъ майоръ: — если ты пойдешь съ нами?

— Я приду съ этимъ негодяемъ Киршемъ, отвчалъ Джой.

— Скажи мн откровенно, Джоржъ, ты игралъ? спросилъ Уильямъ своего крестника, когда они вышли на улицу.

— Нтъ! отвчалъ мальчикъ.

— Дай мн честное слово джентльмена, что ты никогда не станешь играть.

— Отчего же? возразилъ Джоржъ.— Мн кажется, это весьма пріятное удовольствіе.

Но Доббинъ краснорчивымъ и убдительнымъ образомъ доказалъ крестнику, почему онъ не долженъ играть, и подтвердилъ бы убжденія свои, представивъ въ примръ отца Джоржа, еслибъ только имлъ намреніе сказать хоть одно слово, которое бы падало тнью на память его покойнаго друга. Впустивъ Джоржа въ домъ, онъ самъ пошелъ спать и видлъ, какъ огонь въ комнат мальчика, черезъ нсколько минутъ, погасъ. Спустя еще полчаса, сдлалось темно и въ комнат Амеліи.

Мистеръ Седли оставался хладнокровнымъ зрителемъ. Онъ не былъ игрокъ, но время отъ времени не уклонялся отъ возбужденія и такого рода сильныхъ ощущеній. Въ разукрашенныхъ карманахъ его придворнаго жилета звенло нсколько наполеондоровъ. Черезъ прекрасное плечо блондинки, Джой поставилъ одну монету и выигралъ. Маска сдлала легкое движеніе, чтобъ дать ему мсто подл себя.

— Пожалуста садитесь: вы принесли съ собой счастье, сказала она, употребляя иностранный выговоръ, совсмъ различный отъ того свободнаго и совершенно англійскаго ‘благодарю васъ’, которымъ она сопровождала выигрышъ Джоржа. Толстый джентльменъ, оглянувшись вокругъ, не замчаетъ ли кто его особы изъ людей почтенныхъ, занялъ предлагаемое мсто, пробормотавъ: ‘да, да, дйствительно вы правы. Я очень счастливъ. Я увренъ, что могу удлить и вамъ частицу моего счастья….’

— А что, вы много играете? спросила маска.

— Думаю поставить два наполеончика, отвчалъ Джой важнымъ тономъ, бросивъ на карту золотую монету.

— Вы играете не для того, чтобы выиграть? Да и я тоже. Я играю для того, чтобы забыться, да не могу, правда… Я не могу забыть былыя времена. Вашъ маленькій племянникъ живой портретъ своего папа…. А вы…. вы не перемнились… впрочемъ, нтъ: и въ васъ есть перемна. Вс измняются, вс забываютъ, ни у кого нтъ сердца.

— Праведный Боже! Кто же вы? спросилъ мистеръ Седли въ сильномъ смущеніи.

— Неужели вы не можете догадаться, Джозъ Седли? печальнымъ голосомъ сказала блондинка и потомъ, сдернувъ маску и взглянувъ на Джоя, прибавила: — вы забыли меня?

— Ахъ, Боже мой! мистриссъ Кроули! воскликнулъ тотъ.

— Да, Ребекка, подтвердила блондинка, положивъ на руку Джоя свою ручку.

Она продолжала слдить за игрой, не спуская, въ тоже время, глазъ и съ нашего толстяка.

— Я квартирую въ гостинниц ‘Слона’, продолжала Бекки.— Спросите мадамъ де Раудонь…. Сегодня я видла безцнную Амелію, какъ она похорошла и какъ счастлива должна быть!… И вы, Джозефъ, тоже счастливы!… Вс счастливы, кром меня. Только я несчастна…

И полковница Кроули переложила деньги съ красной карты на черную, будто нечаянно, движеніемъ руки, когда хотла отерть глаза свои носовымъ платкомъ, обшитымъ рваными кружевами.

Красная снова взяла. Ребекка проиграла все изъ этой ставки.

— Пойдемте, сказала она тогда, — пройдемтесь немного. Мы вдь старинные друзья не правда ли, безцнный мистеръ Седли?

Въ это время и герръ Киршъ, совершенно продувшись, пошелъ за своимъ господиномъ. Иллюминація все еще горла, однакожъ, транспарантъ надъ домомъ нашего посольства быль едва замтенъ.

ГЛАВА LXIII.

СВДНІЯ О НАШИХЪ СТАРЫХЪ ЗНАКОМЫХЪ.

Мы должны пробжать часть жизни мистриссъ Ребекки Кроули съ тою снисходительностью и деликатностью, какія требуются свтомъ — моральнымъ свтомъ, который, можетъ быть, и не всегда уклоняется отъ порока, зато питаетъ непреодолимое отвращеніе, когда услышитъ, что пороку дали его настоящее названіе Есть предметы на Ярмарк Тщеславія, о которыхъ мы имемъ совершенное понятіе, хотя ни слова не говоримъ о нихъ. Для образованной публики также непріятно читать голое описаніе порока, какъ для англійской или американской леди слышать произнесенное предъ ея непорочнымъ слухомъ слово брюки. А при всемъ томъ, милостивыя государыни, какъ порокъ, такъ и панталоны смло прогуливаются по блу свту, каждый день являются передъ нашими глазами, нисколько не оскорбляя нашей скромности. Еслибъ вы каждый разъ, когда они проходятъ мимо, начали краснть, что бы тогда сдлалось съ милымъ цвтомъ вашихъ личикъ? Скромности вашей тогда только предстоитъ случай выказывать свое безпокойство, когда назовутъ эти вещи ихъ именемъ. Вотъ и авторъ этого разсказа желалъ непремнно покориться господствующей мод и изобразить существованіе зла самымъ легкимъ и пріятнымъ образомъ, такъ чтобы не оскорбить ни чьихъ прекрасныхъ чувствъ. Я не позволю никому сказать, чтобы наша Бекки, у которой, вроятно, были нкоторые пороки, не представлена мной публик въ совершенно джентильномъ и невинномъ вид. Описывая эту сирену, поющую и улыбающуюся, ласкающуюся и льстящую, авторъ, съ смиренной гордостью, спрашиваетъ своихъ читателей вообще, нарушилъ ли онъ хотя разъ законы приличія и хоть единожды показалъ ли надъ водой отвратительный хвостъ чудовища? Нтъ! Т, кому угодно, могутъ нырнуть въ воду, весьма прозрачную и посмотрть, какъ оно тамъ извивается и изгибается между костями, или обвивается вокругъ труповъ, но надъ ватеръ-линіей я еще разъ спрашиваю, не было ли все представлено мной въ надлежащемъ пріятномъ и приличномъ вид, и иметъ ли право какой нибудь брюзгливый человкъ на Ярмарк Тщеславія воскликнуть: ‘фи, какъ это гадко!’ Но, однакожь, когда сирена бросается въ глубину, вода, безъ сомннія, взволнуется и вы лишаетесь возможности разглядть, что она тамъ длаетъ на дн, между мертвыми тлами. Правда, хороши эти сирены — когда, на скал, играютъ на арф, расчесываютъ волосы, поютъ и просятъ васъ подержать передъ ними зеркало, но когда кинутся он въ свою родную стихію, поврьте, эти прелестницы русалки замышляютъ что нибудь недоброе, и мы лучше сдлаемъ, если не станемъ разсматривать этихъ водяныхъ канибаловъ. пожирающихъ и пирующихъ надъ ихъ несчастными жертвами. Такимъ образомъ и Бекки — когда сходитъ она со сцены нашей исторіи, будьте уврены, что въ ту пору она занимается недобрымъ, и чмъ мене будетъ сказано про ея дла, тмъ лучше.

Впрочемъ, и у Ребекки совершенное паденіе произошло не вдругъ, а посл неоднократной борьбы старанія поддержать себя съ искушеніемъ…

Бекки, пока мужъ ея длалъ приготовленія къ отъзду, обрталась въ Лондон и, какъ надо полагать, не разъ покушалась увидть сэра Питта Кроули и подйствовать на его чувства, которыя однажды уже были склонены въ ея пользу. Както, баронетъ и мистеръ Венгамъ шли вмст въ парламентъ: послдній изъ нихъ увидлъ мистриссъ Раудонъ, въ черной вуали, близь Дома законодательства. Лишь только глаза ея встртились съ глазами Венгама, она сейчасъ же скрылась, и съ тхъ поръ намренія ея на баронета не имли надлежащаго успха.

Вроятно, въ этомъ дл много препятствовала леди Джэйнъ. Я слышалъ, что она совершенно изумила мужа своего твердостію духа, обнаруженною ею при извстной читателю сцен, и ршимостью не признавать въ лиц мистриссъ Бекки своей родственницы. Слдуя своимъ побужденіямъ, она пригласила Раудона къ себ въ домъ, до отъзда его на островъ Ковентри, зная, что при такомъ врномъ страж мистриссъ Бекки не попробуетъ вломиться въ ея домъ. Леди Джэйнъ осматривала надпись всхъ писемъ на имя сэра Питта, не найдется ли между ними посланія отъ ея невстки. Впрочемъ, съ этой стороны опасаться было нечего: Ребекка еслибъ и захотла написать, то не могла, ей сказали, что всякая переписка относительно ея супружеской контры должна вестись адвокатами, и никмъ больше.

Дло въ томъ, что сэръ Питтъ ршительно вооружился противъ Ребекки. Спустя весьма короткое время посл происшествія съ лордомъ Стэйномъ, Венгамъ, встртясь съ баронетомъ, передалъ ему подробную біографію мистриссъ Раудонъ,— біографію, чрезвычайно изумившую нашего выборнаго члена усадьбы Кроули. Венгамъ зналъ все, что относилось до Ребекки, зналъ, кто былъ ея отецъ, въ которомъ году мать ея танцовала на сцен, какого рода жизнь вела она до замужства и посл брака. Впрочемъ, я увренъ, что большую часть разсказа мистера Венгама составляла ложь, внушенная корыстолюбіемъ и злобой, а потому и не даю ему мста въ моей исторіи. Замчу только, что баронетъ, по полученіи такихъ свдній, составилъ себ о Ребекк самую жалкую репутацію,— о той Ребекк, къ прелестнымъ качествамъ которой нкогда былъ весьма неравнодушенъ.

Доходы губернатора острова Ковентри незначительны. Часть изъ нихъ Раудонъ отложилъ на уплату долговъ и процентовъ въ страховое общество, такъ что могъ удлять жен своей каждогодно не боле трехъ-сотъ фунтовъ, но и т общался выдавать съ тмъ только условіемъ, если Бекки никогда не станетъ безпокоить его. Въ противномъ случа ей грозили общимъ посмяніемъ и законнымъ разводомъ. И все это было слдствіемъ козней мистера Венгама, милорда Стэйна, самого Раудона и вообще всхъ и каждаго! Только они одни могли придумать такой планъ, чтобъ выжить Бекки изъ отечества и предать забвенію самое непріятное происшествіе.

Ребекка такъ была занята устройствомъ этихъ длъ съ адвокатами мужа, что забыла даже предпринять какія нибудь мры относительно сына своего маленькаго Раудона и даже ни разу не вздумала повидаться съ нимъ. Молоденькій джентльменъ поручался полному попеченію дяди своего и тетки, изъ которыхъ послдняя всегда пользовалась особенною привязанностью со стороны ребенка. Мама его, оставивъ Англію, написала ему изъ Булони миленькое письмецо, прося сына не оставлять его занятій, и увдомляла, что она ршилась сдлать путешествіе по материку, въ теченіи котораго будетъ имть удовольствіе писать къ нему неоднократно. Но въ продолженіи цлаго года не выполнялось это общаніе, и не исполнилось бы, можетъ быть, и доле, еслибъ къ тому не послужила одна весьма побудительная причина,— именно: смерть единственнаго сына и наслдника сэра Питта, постоянно хилаго и сдлавшагося жертвою кори и коклюша. Тогда мама Раудона написала другое, самое трогательное посланіе къ своему возлюбленному сыну, сдлавшемуся, вслдствіе печальнаго событія, наслдникомъ усадьбы Кроули. Миледи Джэйнъ, добрая душа которой всегда расположена была въ пользу ребенка, теперь еще боле привязалась къ нему. Раудонъ Кроули, высокій и прекрасный юноша, получивъ письмо, чрезвычайно раскраснлся.

— О, тетенька Джэйнъ! вы одна только и есть моя маменька! сказалъ онъ: — а никакъ не та…. ну вотъ что пишетъ ко мн это письмо.

Однакожь, онъ послалъ кроткій и почтительный отвтъ къ мистриссъ Ребекк, проживающей во Флоренціи, въ отели….

Впрочемъ, мы предупреждаемъ разсказъ событій….

Первый побгъ нашей миленькой Бекки ограничивался весьма недальнимъ разстояніемъ. Она вышла на французскій берегъ въ Булони — этомъ врномъ убжищ почти для всей гонимой англійской невинности. Тамъ занимала она дв хорошенькія комнаты въ отели, жила, какъ вдовушка, довольно джентильно и содержала при себ femme de chambre. Обдала мистриссъ за table d’hte, гд вс находили общество ея пріятнымъ, и занимала сосдей своихъ разсказами о своемъ брат сэр Питт и о своихъ знатныхъ лондонскихъ знакомцахъ. При такихъ случаяхъ Бекки употребляла ту легкую манеру въ разговор и модной болтовн, которая всегда производитъ довольно сильный эффектъ на людей посредственнаго воспитанія. Она легко успла прослыть между этими людьми за значительную особу, къ ней собирались небольшія партіи на чай, и полковница Кроули довольно охотно предавалась невиннымъ удовольствіямъ того мста, какъ то: длала поздки въ открытомъ экипаж, брала морскія ванны, прогуливалась по взморью и посщала театръ. Мистриссъ Буржойсъ, жена живописца, нанявшая съ семействомъ, на лтнее время, квартиру въ отели, и къ которой мужъ ея Буржойсъ прізжалъ по субботамъ и воскресеньямъ, находила сосдку свою очаровательною, до тхъ поръ однако, пока шалунъ Буржойсъ, не началъ оказывать Бекки черезчуръ особеннаго вниманія. Но изъ этого еще ничего нельзя вывести: вдь она всегда была любезна, свободна и добра, особенно съ мужчинами!

Къ концу сезона, по обыкновенію, за границу пробралось безчисленное множество семействъ, и Бекки представилась бездна случаевъ узнать мнніе общества объ ея поступк. Однажды, она, скромно прогуливаясь на булонской пристани и поглядывая вдаль на величественныя скалы Албіона, выказывающіяся на горизонт изъ глубины голубого океана, встртилась лицомъ къ лицу съ леди Партлетъ и ея дочерьми. Леди Партлетъ въ ту же минуту однимъ размахомъ парасоли собрала вокругъ себя дочерей своихъ и, бросая бшеные взгляды на нашу маленькую, бдную, одинокую Бекки, поспшно удалилась съ пристани. Въ другой разъ пришелъ пароходъ. На мор дулъ крпкій втеръ, производившій въ мистриссъ Раудонъ особенное удовольствіе и юморъ, преимущественно въ то время, когда пассажиры, съ печальными и вытянутыми лицами, выходили на материкъ. Случилось, что въ тотъ день на пароход находилась леди Слингстонъ. Она была чрезвычайно нездорова и истомлена и потому едва-едва могла перейти на пристань, но лишь только примтила она подъ розовой шляпкой насмшливую улыбку Бекки, какъ, въ одно мгновеніе, возвратилась къ ней вся ея энергія. Бросивъ на свою соперницу презрительный взглядъ, миледи, безъ всякой помощи, пошла въ таможню. Полковница засмялась, не думаю только, чтобъ это былъ смхъ удовольствія. Она сознавала свое одиночество, сознавала всю недоступность для себя далекихъ, блестящихъ скалъ Англіи.

И — странно для меня!— и самые мужчины измнились въ отношеніи Ребекки. Гринстонъ, напримръ, оскалилъ свои зубы, засмялся Бекки въ лицо съ фамильярностью, которая, по всмъ вроятностямъ, не слишкомъ-то поправилась ей. Бобъ Сакклинъ, который три мсяца тому назадъ не иначе стоялъ передъ Ребеккой, какъ съ открытой головой, и готовъ былъ пройти цлую милю подъ дождемъ, лишь бы только взглянуть на ея экипажъ передъ домомъ Ганта,— этотъ Бобъ Сакклинъ разговаривалъ однажды съ Фитцуфомъ. Вдругъ мимо ихъ прошла мистриссъ Раудонъ. И чтожь? Маленькій Бобби кивнулъ ей головой, не дотрогиваясь до шляпы, и продолжалъ свой разговоръ съ Фитцуфомъ. Томъ Рэйксъ хотлъ забраться къ ней въ гостиную съ сигарой во рту…. Вотъ тогда то Ребекка почувствовала все свое одиночество. ‘О, еслибъ она былъ здсь — думала она — эти трусы никогда не осмлились бы оскорблять меня.’ Мистриссъ Раудонъ вспомнила о немъ съ величайшей грустью,— вспомнила объ его честной, постоянной доброт и врности, его безпрекословномъ повиновеніи, его простоватости, его смлости. Можетъ быть, Бекки и плакала даже, потому что положила лишній слой румянъ на свои щочки, а за обдомъ была необыкновенно развязна.

Да, она уже румянилась, и…. и горничная ея подавала ей…. коньякъ, о томъ и не говоримъ, что значилось въ счет содержателя отели.

Но не такъ тяжело было переносить эти обиды мужчинъ, какъ симпатію, оказываемую нкоторыми леди. Мистриссъ Браккенбири и мистриссъ Вашингтонъ-Вайтъ, отправляясь въ Швейцарію, прозжали чрезъ Булонь. Он находились подъ защитой полковника Горнера, молодого Бьюмориса и, безъ сомннія, старика Браккенбири. Путешественники навстили мистриссъ Раудонъ — хныкали съ нею, болтали, утшали,— словомъ, покровительствовали Бекки — до тхъ поръ, пока не довели ея почти до бшенства. Принимать покровительство отъ нихъ! подумала полковница въ ту минуту, какъ гости, расцаловавшись съ нею, уходили отъ нея съ усмшкой. Бекки слышала, какъ раздался на лстниц хохотъ Бьюмориса, и знала очень хорошо, какъ слдовало понимать веселость юноши.

Вскор посл этого визита случилось съ Ребеккой слдующее приключеніе, она, аккуратно выплачивавшая по своимъ недльнымъ счетамъ,— она, которая всми силами старалась быть пріятной ршительно для всхъ въ дом,— она, которая улыбалась хозяйк его, называла лакеевъ monsieur, учтиво обращалась съ горничными и на каждомъ шагу извинялась передъ ними (а эти два послднія качества совершенно искупаютъ небольшую скупость въ деньгахъ),— эта Ребекка, говоримъ мы, вдругъ получила отъ содержателя отели предложеніе, оставить его домъ. Этотъ отказъ произошелъ вроятно вслдствіе предостереженій, что Бекки ни подъ какимъ видомъ нельзя держать въ отели, ибо многія англійскія леди не хотли даже и сидть подл нея.— Такимъ образомъ мистриссъ Раудонъ вынужденной нашлась нанять квартиру скучную и уединенную.

На зло, однакожь всмъ этимъ неудачамъ, Ребекка старалась поддержать свое достоинство, сохранить характеръ и побдить скандалъ. Она регулярно ходила въ церковь и пла тамъ громче всхъ,— принимала живое участіе въ положеніи вдовъ потонувшихъ рыбаковъ, жертвовала работу и рисунки для отправляющейся къ индйцамъ миссіи, подписывалась въ ‘Собраніе’ и не хотла танцовать,— словомъ, она длала все, что только заслуживало уваженія, потому-то мы съ особеннымъ удовольствіемъ и останавливаемся на этомъ період ея житейскаго поприща, послдующія части ея исторіи будутъ мене пріятны. Она видла, какъ нкоторые люди избгали ея и, несмотря на то, скрпя сердце, улыбалась имъ. Вы никогда не могли бы заключить по ея наружности, какія муки уничиженія переносила она внутренно.

Исторія ея, во всхъ отношеніяхъ, была загадкой. Во мнніяхъ насчетъ ея образовались различныя партіи. Одни говорили, что она криминальная преступница, другіе утверждали, что она невинна какъ агнецъ, и что всему виной мужъ ея. Бекки чрезвычайно много выигрывала материнской привязанностью къ сыну, которую выказывала, заливаясь горькими слезами, при воспоминаніи о немъ, предаваясь сильной горести при случа, когда упоминали его имя, или при вид ребенка, имющаго съ нимъ сходство. Этимъ средствомъ она привлекла къ себ доброе сердце мистриссъ Алдерни, балы которой и обды отличались превосходствомъ предъ всми тамошними резидентами. По прибытіи на каникулы маленькаго Алдерни изъ пансіона доктора Свиштеля, Бекки заплакала горькими слезами, чмъ и побдила чувствительную мистриссъ Алдерни.

— Мистеръ Алдерни и мой Раудонъ совершенно однихъ лтъ, и какъ похожи другъ на друга! А, еслибъ вы знали…. говорила Бекки, едва не задыхаясь отъ избытка чувствъ.

А между тмъ въ возраст мальчиковъ было пять лтъ разницы и столько же сходства, какъ между моимъ почтеннйшимъ читателемъ и его покорнымъ слугой нижеподписавшимся. Венгамъ, отправляясь за границу, въ Киссингеръ, соединиться съ лордомъ Стэйномъ, просвтилъ съ этой стороны добродушную мистриссъ Алдерни, разсказавъ ей, почему онъ мигъ описать маленькаго Раудона врне, чмъ описывала его мама, не любившая и почти никогда не видвшая сына. Но свдніямъ, сообщеннымъ Венгамомъ, выходило, что маленькому Раудону тринадцать лтъ, между тмъ какъ Алдерни только девять, одинъ былъ блокурый, другой — брюнетъ. Словомъ сказать, Венгамъ своими поясненіями принудилъ леди раскаяться въ ея добродушіи.

Каждый разъ, какъ Бекки съ невроятными усиліями и трудами собирала вокругъ себя небольшой кружокъ, кто нибудь являлся передъ ней и грубо разметалъ его, такъ что мистриссъ Раудонъ приходилось начинать всю свою работу снова.

Нкую мистриссъ Ньюбрайтъ приняла Бекки къ себ на нкоторое время, будучи увлечена нжностью пнія послдней и ея надлежащими взглядами на серьёзные предметы, относительно которыхъ полковница, въ былые дни, именно въ усадьб Кроули, получила весьма хорошія свднія. Она не только принимала благотворительныя объявленія, но и читала ихъ,— приготовляла фланелевыя юбки, бумажные колпаки, рисованныя шторки и другіе предметы, съ цлью распродать ихъ и вырученными деньгами доставить средства нкоторымъ миссіямъ отправиться къ дикимъ индйцамъ. Мистриссъ Ньюбрайтъ по временамъ имла переписку съ миледи Соутдоунъ касательно составленія особаго капитала для фиджійскихъ островитянъ,— и въ этой переписк однажды упомянула о нжномъ друг своемъ мистриссъ Раудонъ Кроули. Но вдовствующая леди доставила о Ребекк такія свднія, и съ такими подробностями, намеками, фактами, небылицами и предостереженіями, что дружба между мистриссъ Ньюбрайтъ и мистриссъ Кроули прекратилась навсегда….

Бекки перебгала изъ одного мста въ другое: изъ Булони въ Діепъ, изъ Діепа въ Каенъ, изъ Каена въ Туръ,— везд прилагала вс свои усилія слыть почтенной: но, увы! рано или поздно, а настоящій характеръ ея открывался, и вс на нее нападали какъ ястребы.

Въ одномъ изъ этихъ мстъ Бекки была принята въ дом мистриссъ Гукъ Игльсъ — женщины безъ всякой предосудительности въ характер. Мистриссъ Гукъ стояла въ отели, въ Діеп, куда явилась мистриссъ Раудонъ,— и он познакомились другъ съ другомъ сначала въ мор, гд купались,— потомъ за table d’hte. Мистриссъ Игльсъ слышала — впрочемъ, ктожь этого не слышалъ?— распущенный по свту скандалъ насчетъ поступка Стэйна, но, поговоривъ съ Ребеккой, она утвердительно провозгласила, что мистриссъ Кроули невинна, что мужъ ея дурной человкъ, что лордъ Стэйнъ безчестенъ, какъ всякому извстно, и, наконецъ, что вс клеветы, взведенныя на мистриссъ Кроули, суть слдствіе гнуснаго и злобнаго заговора, составленнаго Венгамомъ.

— Мистеръ Игльсъ! если вы хоть сколько нибудь обладаете великодушіемъ, я уврена, что при встрч съ этимъ человкомъ въ клуб вы непремнно наградите его парой хорошихъ оплеухъ, говаривала мистриссъ Игльсъ своему супругу.

Но Игльсъ, не боле какъ тихій старый джентльменъ, съ особенной наклонностью къ изученію геологіи, вовсе не былъ расположенъ привести въ исполненіе благонамренный совтъ своей супруги.

Такимъ образомъ Игльсъ покровительствовала Ребекк, взяла ее въ свой собственный домъ въ Париж, поссорилась съ женой посланника за то, что та не хотла принимать ея protge, и употребляла все, что только находилось во власти женщины, чтобъ навести полковницу Кроули на путь добродтели и возстановить ея имя. Пріздъ изъ Кембриджа молодого Игльса вооружилъ, однакожь, противъ Ребекки и мистриссъ Игльсъ. Замтивъ впечатлніе, произведенное на юношу ея подругой, эта почтенная леди начисто отказала мистриссъ Раудонъ отъ своего дома. Что оставалось длать нашей авантюристк, въ такихъ плачевныхъ обстоятельствахъ? Она попробовала счастія въ кое какихъ спекуляціяхъ, но и тутъ подрзали ее неудачи и, какъ слдствіе ихъ, долги. Полковница скрылась изъ столицы Франціи внезапно и отправилась въ Брюссель. О, какъ хорошо помнила она это мсто! Ребекка улыбнулась, взглянувъ на маленькое entresol, которое нкогда занимала, подумала о семейств Бэйракровъ и вспомнила сцену хлопотъ ихъ при общемъ брюссельскомъ побг, и то, какъ искали они лошадей, между тмъ какъ карета ихъ стояла въ porte-cochre отели. Она здила на Ватерлосское поле и кладбище Лекенъ, гд памятникъ Джоржа Осборна чрезвычайно поразилъ ее. Бекки сдлала съ него рисунокъ. ‘Бдный Купидонъ! говорила она:— какъ страшно былъ онъ влюбленъ въ меня и до какой степени глупъ!… Удивляюсь, какимъ образомъ маленькая Эмми пережила его…. Впрочемъ, это добренькое созданіе — и какой у нея толстый братъ! У меня и теперь еще хранится преуморительный портретъ его…. Надо сознаться, они добрые, простые люди….’

Но какъ тріумфально было для мистриссъ Раудонъ начало пребыванія ея въ Брюссел, также плачевенъ и конецъ его. Парижскія невзгоды повторились и здсь. Узжая изъ Брюсселя, она оставила по себ весьма лестную репутацію въ вид неоплатныхъ долговъ и тому подобнаго. А надо сказать, Бекки на славу жуировала тамъ, также какъ и въ столиц Франціи!…

Такимъ образомъ наша скиталица, какъ новый Улиссъ, разъзжала по различнымъ городамъ Европы, стараясь въ которомъ нибудь изъ нихъ основать свою осдлость….

Говорятъ, когда счастіе въ игр переставало благопріятствовать мистриссъ Кроули, она давала уроки въ музык. Въ Вильдбад мадамъ де Раудонъ, вмст съ герромъ Споффомъ, первымъ піанистомъ господаря Валахіи, давала matine musicale. Кром того, мой маленькій другъ Ивсъ, который знаетъ всякаго и который всюду путешествовалъ, докладывалъ мн, что въ бытность его въ Страсбург, въ 1830 году, на сцен, въ опер ‘Dame Blanche’, появилась нкая Madame Rebecque и произвела въ театр страшную суматоху. Ее освистали. Другъ мой Ивсъ совершенно увренъ, что несчастная dbutante была никто другая, какъ мистриссъ Раудонъ Кроули.

Вотъ ужь скиталица, такъ скиталица, въ самомъ дл!… Когда Ребекка доставала гд нибудь денегъ, то принималась за игру,— когда проигрывала, то пускалась на разнаго рода выдумки, и ужь Богъ знаетъ, какъ и какимъ образомъ успвала она въ своихъ спекуляціяхъ!… Мн сказывали даже, что въ Париж полковница Кроули нежданно-негаданно нашла свою бабушку со стороны матери, дама эта, однакожь, отнюдь не принадлежала къ роду Монморанси, а была простая капельдинерша въ театр Boulevards. Первая встрча родственницъ — если врить слухамъ — представляла изъ себя трогательную сцену. Нижеподписавшійся не можетъ, впрочемъ, сообщить вамъ объ этомъ свиданіи внучки съ бабушкой никакихъ другихъ подробностей, кром того, что сказалъ онъ.

Случилось однажды, въ Рим, что полугодовая пенсія мистриссъ Раудонъ была доставлена главному банкиру, и такъ какъ каждый, кто только имлъ балансъ свыше пятисотъ скудій, приглашался на вс извстные балы, то и Бекки, въ числ прочихъ, удостоилась чести получить карточку на одно изъ блестящихъ собраній принца и принцессы Палоніа. Послдняя происходила по прямой линіи изъ фамиліи Помпилія, второго римскаго короля, и Эгеріи изъ дома Олимпа, между тмъ какъ Алессандро Палоніа, ддушка принца, продавалъ мыльные шарики, духи, помаду, табакъ, носовые платки, исполнялъ разныя коммиссіи для джентльменовъ и давалъ въ долгъ деньги. Въ салонахъ принца собирались вс римскія знаменитости — принцы, дюки, артисты, музыканты,— однимъ словомъ, люди всякаго званія и состоянія. Залы принца поражали своимъ великолпіемъ. Блескъ огней отражался на вызолоченныхъ рамахъ картинъ и на сомнительныхъ антикахъ, на огромномъ вызолоченномъ герб, изображающемъ золотой грибъ на малиновомъ пол (цвтъ носовыхъ платковъ, которые продавалъ ддушка Палоніа). Серебряный фонтанъ фамиліи Помпилія сіялъ надъ крышей, надъ дверьми и панелями дома…

Такимъ^:то образомъ Бекки, пріхавши изъ Флоренціи и скромненько помстившись въ гостинниц, получила приглашеніе на балъ принца Палоніа. Горничная нарядила ее съ необыкновеннымъ тщаніемъ, и она отправилась на балъ, облокотившись на руку майора Лодера, съ которымъ въ это время случайно путешествовала. Вмст вошли они и въ комнаты принца. Бекки увидла здсь множество лицъ, которыхъ она знавала въ счастливыя времена свои….

Облокотившись на руку майора Лодера, Бекки прогуливалась съ нимъ по комнатамъ и вмст съ нимъ выпила въ буфет порядочное количество шампанскаго. Потомъ парочка наша отправилась дале и достигла наконецъ бархатнаго розоваго салона самой принцессы, въ конц всхъ апартаментовъ (тутъ стояли статуи Венеры и венеціанскія зеркала въ серебряныхъ рамахъ), гд княжеское семейство, съ отборными гостями, сидло за ужиномъ. Этотъ избранный банкетъ имлъ удивительное сходство съ тми, которыми мистриссъ Раудонъ наслаждалась въ дом лорда Стэйна. Она вспомнила о тхъ счастливыхъ дняхъ и въ тоже время за столомъ Палоніа увидла самого лорда.

Шрамъ, разрзанный брильянтомъ на его бломъ, лоснящемся лбу, оставилъ темно-красный знакъ, рыжіе виски были окрашены въ пурпуровый цвтъ, придававшій блдному лицу Стэйна еще боле блдности. На немъ были ордена, синяя лента и подвязка, и, вообще, милордъ казался величественне всхъ другихъ гостей, въ числ которыхъ находилась и прекрасная графиня Белладонна, ne de Glandier, супругъ которой (графъ Паоло делла Белладонна), извстный своими блестящими антологическими коллекціями, давно уже находился въ отсутствіи, въ особенной миссіи къ мароккскому императору.

Лишь только завидла Бекки лорда Стэйна, о какъ внезапно сдлался мелокъ для нея майоръ Лодеръ! и какъ несло отъ капитана Рука табачищемъ! Въ ту же минуту она приняла свои изящныя манеры, взглянула на милорда, и ей показалось, будто она въ Лондон.

‘Эта женщина глупа и нисколько не занимательна — подумала полковница, имя въ мысляхъ своихъ графиню Белладонну.— Я уврена, что она нисколько не интересуетъ его, и что онъ скучаетъ. При мн этого никогда не случалось съ нимъ.’

И когда Ребекка поглядывала на лорда своими сверкающими глазками, сердечко ея трепетало тысячами трогательныхъ надеждъ, опасеній и воспоминаній. Бекки восхищалась имъ, улыбаясь роскошно, великолпно и надменно…. Ахъ, bon dieu, какой пріятный собесдникъ онъ, какой блестящій умъ, какой у него богатый запасъ разговора, какая величественная манера! И она промняла все это на майора Лодера, приверженца сигаръ и грогу, и на капитана Рука, съ его жокейскими шутками и простонароднымъ разговоромъ.

‘Неужели милордъ не узнаетъ меня’ — подумала мистриссъ Раудонъ.

Лордъ Стэйнъ, въ эту минуту разговаривая и смясь съ блистательной Белладонной, взглянулъ на сторону Бекки и — узналъ ее.

Мистриссъ Раудонъ страшно смутилась, когда взоры ея встртились со взглядомъ Стэйна, но она поспшила улыбнуться наилучшимъ образомъ, какъ только могла улыбнуться въ эту минуту, и сдлала лорду маленькій, робкій, умоляющій реверансъ. А бывшій покровитель Ребекки смотрлъ на нее съ великимъ изумленіемъ, какъ Макбетъ при внезапномъ появленіи Банко за его пиршествомъ….

— Пойдемте въ столовую, мистриссъ Раудонъ! говорилъ между тмъ майоръ Лодеръ.— При этой знати мн всегда длается какъ-то неловко. Пойдемте и еще разъ попробуемте шампанскаго старика-хозяина.

Бекки показалось, что майоръ и безъ того уже порядочно напробовался.

Черезъ день посл того полковница отправилась гулять на гору Пинчія (Гэйдъ-паркъ римскихъ лнтяевъ), вроятно, съ тмъ намреніемъ, чтобъ еще разъ повидаться съ лордомъ Стэйномъ. Но тамъ она встртила другого знакомца: то былъ мистеръ Фише, довренное лицо милорда. Онъ довольно фамильярно кивнулъ Бекки головой и приложилъ къ шляп палецъ.

— Я зналъ заране, что мадамъ будетъ здсь, сказалъ Фише.— Я слдилъ за ней отъ самой ея отели. У меня есть для васъ, сударыня, совтъ.

— Не отъ маркиза ли Стэйна? спросила полковница тономъ сознанія въ своемъ собственномъ достоинств и, въ тоже время, чрезвычайно взволнованная надеждой и ожиданіемъ.

— Нтъ, отвчалъ Фише: — совтъ этотъ отъ меня. Я долженъ сказать вамъ, что Римъ весьма нездоровое мсто….

— Знаю, monsieur Fiche: нездоровое,— это правда, только не теперь, а посл пасхи.

— Я говорю вамъ, сударыня, что онъ именно теперь нездоровъ. Для нкоторыхъ людей въ немъ всегда бываетъ malaria. Этотъ болотный втеръ убиваетъ многихъ во вс сезоны. Послушайте, мадамъ Кроули, вы всегда были bon enfant, и я всегда принималъ въ васъ участіе parole d’honneur! Берегитесь, я васъ предостерегаю. Узжайте изъ Рима: въ противномъ случа вы захвораете и умрете.

Бекки захохотала. Въ смх ея выражалось сильное бшенство.

— Такъ вотъ что! понимаю, меня хотятъ убить! сказала она.— Какъ это романично!… Неужели милордъ возитъ съ собой bravos вмсто камердинеровъ и stilettos въ своихъ фургонахъ?… Но вы напрасно стараетесь испугать меня на зло милорду, я останусь здсь — Поврьте, и у меня найдутся люди, которые съумютъ защитить меня.

Въ свою очередь, и monsieur Fiche захохоталъ.

— Защититъ васъ?! кто же напримръ? майоръ? капитанъ, что ли?… Хороши защитники, нечего сказать!… А вотъ у насъ такъ есть друзья, и повсюду. Намъ все извстно…. Знаемъ мы, съ кмъ вы водились въ Париж и какихъ родственниковъ нашли тамъ…. Не удивляйтесь, мадамъ: мы ршительно все знаемъ.. Отчего бы, напримръ, ни одинъ посланникъ на всемъ материк не хотлъ принимать васъ? а оттого, что мадамъ оскорбила человка, который никогда не прощаетъ и гнвъ котораго усилился при встрч съ вами… Вчера, воротясь домой, лордъ былъ какъ бшеный…. Мадамъ де Белладонна представила ему одну сцену изъ вашей жизни….

— О, такъ я должна благодарить за это мадамъ де Белладонну? сказала Бекки, испуганная полученнымъ извстіемъ.

— Нтъ, продолжалъ monsieur Фише: — въ этомъ дл вы можете винить одного лишь монсиньора… Вы очень дурно сдлали, что показались ему на глаза, и если останетесь здсь, то будете каяться. Помните мои слова. Узжайте. Ахъ, вонъ и экипажъ милорда…

И, схвативъ Бекки за руку, онъ бросился въ сторону, въ то время, какъ коляска лорда Стэйна, запряженная превосходными лошадьми и украшенная блестящими гербами, быстро катилась по алле. Въ ней, развалившись на подушки, сидла мадамъ де Белладонна, угрюмая и цвтущая. На рукахъ ея лежала прехорошенькая шарло, и надъ головой распускался блый зонтикъ. Подл нея находился старый Стэйнъ, съ багровымъ лицомъ и помертвлыми взглядами. По временамъ, въ этихъ взглядахъ проявлялся блескъ весьма неопредленнаго свойства — отъ ненависти ли, или гнва, или чего другого… Впрочемъ, лучше сказать, что въ этихъ взглядахъ не было никакого блеска, казалось, они утомлялись, глядя на блый свтъ, котораго почти вс удовольствія и вс лучшія прелести давнымъ-давно прискучили изнуренному старику.

— Со времени той ужасной ночи, монсиньоръ до сихъ поръ еще не можетъ поправиться, шепталъ monsieur Fiche, когда карета мелькнула мимо нихъ, и когда мистриссъ Кроули высунулась изъ за куста, прикрывавшаго ее.

‘Въ своемъ род и это утшеніе’ — подумала Бекки въ отвтъ на замчаніе Фише.

Дйствительно ли милордъ имлъ преступныя намренія на жизнь мистриссъ Бекки, какъ сообщалъ Mr Фише (возвратившійся по смерти монсиньора въ отечество, гд и теперь живетъ, пользуясь общимъ уваженіемъ, и откупивъ предварительно отъ своего патрона титулъ барона Фикчи) и отъ выполненія которыхъ отказался его factotum,— или онъ хотлъ только напугать полковницу Кроули и тмъ принудить ее выхать изъ города, гд милордъ располагалъ провести всю зиму, и гд присутствіе Бекки было бы чрезвычайно непріятно для нашего нобльмена,— этого я не знаю. Но, во всякомъ случа, угроза возъимла на мистриссъ Раудонъ надлежащее дйствіе, Бекки боле не ршалась уже показываться на глаза своего стараго покровителя.

Я думаю, каждому изъ васъ, мои читатели, извстна печальная кончина, постигшая этого нобльмена въ Неапол, спустя два мсяца посл французской революціи 1830 года. Высокопочтеннйшій Джоржъ-Густавъ, маркизъ Стэйнъ, графъ Гантъ, перъ Ирландіи, виконтъ Геллбороу, баронъ Питчли и Грилисби, кавалеръ разныхъ отечественныхъ и иностранныхъ орденовь и почетный членъ многихъ знаменитыхъ обществъ, скончался посл непродолжительныхъ припадковъ, произведенныхъ, какъ гласили вс газеты, раздраженіемъ чувствительности лорда Стэйна.

Въ ‘Воскресной газет’ появился краснорчивый некрологъ, гд описывались вс добродтели покойнаго, его великолпіе, его таланты и его благородные поступки. Тло Стэйна погребено въ Неапол, а сердце — постоянно бившееся благородными и великодушными чувствами — перевезено, въ серебряной урн, въ замокъ Гантъ.

‘Въ этомъ человк — говорилъ мистеръ Ваггъ — бдняки и изящныя науки потеряли благодтельнаго патрона, общество — одного изъ блестящихъ своихъ украшеній, Англія — преданнйшаго патріота и государственнаго мужа’, и проч. и проч.

Духовное завщаніе милорда долгое время было предметомъ сильнаго спора. У мадамъ де Белладонны всми силами старались отнять знаменитый брильянтъ, называемый ‘Жидовское око’, который милордъ постоянно носилъ на пальц, и который мадамъ де Белладонна, какъ говорятъ, пріобрла посл горестной кончины Стэйна. Однако, довренный другъ покойнаго и слуга мосьё Фише, доказалъ, что оный брильянтъ подаренъ маркизомъ вышеупомянутой мадамъ за два дня до его смерти. А вмст съ брильянтомъ презентованы были и ассигнаціи, и другіе драгоцнные камни, неаполитанскія и французскія облигаціи и проч., открытыя въ бюро умершаго и требуемыя его наслдниками у оскорбленной Madame de Belladonna.

ГЛАВА LXIV.

ХЛОПОТЫ И УДОВОЛЬСТВІЯ.

Черезъ день посл нечаянной встрчи Джоза съ Ребеккой за игорнымъ столомъ, рано утромъ, тщательно принарядившись, вышелъ онъ изъ дому по направленію къ гостинниц Слона. Спустя нсколько времени, мистеръ Седли длалъ уже освдомленія объ одной отыскиваемой имъ особ. Въ отвтъ, его проводили на самый верхъ, мимо комнатъ перваго этажа, занимаемыхъ странствующими разнощиками, мимо аппартаментовъ второго этажа, отданныхъ въ распоряженіе компаніи игроковъ, мимо третьяго этажа, гд помщалась труппа вольтижеровъ и фигляровъ… и такъ дале, въ маленькія каютки подъ сводами крыши, гд, между студентами, артистами, мелкими торговцами и бдными провинціалами, пріхавшими на праздникъ, и Бекки нашла себ самое тсное убжище, въ которомъ едва ли скрывалась когда какая нибудь красота.

Полковница Кроули любила жизнь во всемъ ея разнообразіи, и со всми и везд была она какъ дома Природа одарила ее веселыми наклонностями, наслдованными ею отъ ея родителей, настоящихъ богемцевъ, какъ по вкусу, такъ и обстоятельствамъ жизни. Если подл Бекки не находилось на лицо какого нибудь лорда, она съ величайшимъ удовольствіемъ пускалась въ разговоры съ его камердинеромъ. Шумныя сцены, всеобщее движеніе, вино, табакъ, болтовня евреевь-торгашей, торжественныя, полныя хвастовства, выходки фигляровъ, псни и тщеславіе гульливой молодежи приводили нашу маленькую женщину въ восхищеніе даже и въ то время, когда счастіе въ игр бжало ея, и когда ей нечмъ было расплатиться съ содержателемъ таверны. Можно теперь представитъ себ, какъ же восторгалась мистриссъ Раудонъ отъ всхъ этихъ шумныхъ сценъ при кошельк, набитомъ деньгами, выигранными за нее, наканун, маленькимъ Джоржемъ!

Съ великимъ усиліемъ и молча, Джозъ добрался наконецъ до послднихъ ступенекъ лстницы. Переведя духъ и утеревъ лицо, ему предстояло совершить окончательный подвигъ: отъискать No 92, въ которомъ обиталъ предметъ его утомительныхъ поисковъ. Дверь, противоположная 92 нумеру, была открыта. На постели, лежалъ нкій юноша въ грязномъ шлафрок, въ спальныхъ сапогахъ и съ длинной въ зубахъ трубкой, между тмъ какъ, другой юноша, съ длинными рыжими волосами, въ истасканномъ и запачканномъ сюртук, стоялъ на колняхъ передъ 92 мъ нумеромъ, куда, сквозь замочную скважину, и умолялъ впустить его.

— Подите прочь! вскричалъ знакомый голосокъ, заставившій Джоза затрепетать.— Я ожидаю къ себ гостя. Ко мн общался быть ддушка. Онъ не долженъ видть васъ здсь….

— Дивная англичаночка! умолялъ на колняхъ стоявшій юноша: — сжалься надъ нами: назначь свиданіе. Подемъ обдать со мной къ Фрицу въ Паркъ…. Фазаны жареные будутъ, портеръ и французское вино.!.. Мы умремъ, если ты не согласишься.

— Умремъ! право слово, умремъ! подтвердилъ юноша, лежавшій въ постели.

Джозъ слышалъ весь этотъ разговоръ, хотя и не понялъ изъ него ни слова,— по весьма простой причин: онъ въ жизни своей не учился діалекту, на которомъ объяснялись юноши — въ постели лежащій и на колняхъ стоящій.

— Newmero kattervang dooze, si vous plaоt! сказалъ мистеръ Седли, съ величественнымъ видомъ, улучивъ минуту заговорить.

— Quater fang tooce! вскричалъ юноша и, вскочивъ, отправился въ свой нумеръ и заперъ за собой дверь.

И вслдъ за тмъ Джозъ услышалъ хохотъ обоихъ юношей.

Бенгальскій джентльменъ нсколько минутъ стоялъ смущенный, какъ вдругъ дверь 92 нумера открылась, и изъ нея высунулась маленькая головка Бекки, полная лукавства и хитрости. Первый предметъ, поразившій ее, былъ толстый Джозъ.

— Ахъ, это вы! вскричала мистриссъ Раудонъ, выступивъ впередъ: — О, еслибъ вы знали, съ какимъ нетерпніемъ ожидала я васъ! Впрочемъ, вамъ придется немного подождать…. Черезъ минуту можете войти…..

И, войдя въ свою комнату, Ребекка въ одинъ моментъ схватила баночку съ румянами, бутылку съ водкой и тарелку съ остатками кушанья, спрятала все это въ постель, пригладила наскоро волосы, и за тмъ впустила мистера Седли.

Полковница Кроули была въ утреннемъ наряд — розовомъ домино, истасканномъ полиняломъ и отмченномъ мстами пятнами помады. Блыя и нжныя ручки, высовывавшіяся изъ подъ широкихъ рукавовъ, и прекрасный станъ выкупали, однакожь, собой неопрятность костюма. Бекки ввела Джоза за руку въ свою каютку.

— Пойдемте, пойдемте! сказала она: — пойдемте и будемъ говорить. Садитесь пожалуста вотъ сюда.

Вмст съ этими словами она довольно крпко сжала руку толстаго бенгальца и съ наивнымъ смхомъ посадила его на стулъ. Что до своей персоны, она помстилась на постели. Такимъ образомъ размстившись, Бекки первая обратилась съ нжнымъ разговоромъ къ своему старинному обожателю.

— О, какъ мало измнили васъ годы! сказала она, бросая взглядъ нжнаго участія.— Я узнала бы васъ, гд бы мы ни встртились.

Кто можетъ оцнить удовольствіе странника, когда ему еще разъ удается видть откровенное, честное лицо стариннаго друга!

Надо правду сказать, что въ эту минуту на честномъ и открытомъ лиц нисколько не отражалось ни честности, ни откровенности, напротивъ, въ немъ обнаруживались вс признаки безпокойства и замшательства. Джозъ осматривалъ странное помщеніе, въ которомъ отыскалъ предметъ своей прежней страсти. Одно изъ платьевъ Бекки висло надъ постелью, другое спускалось съ дверной задвижки. Шляпка ея затемняла почти цлую половину маленькаго туалета, на которомъ лежала премиленькая пара бронзовыхъ сапожковъ, на стол, подл кровати, покоился французскій романъ и стояла свчка,— только не восковая. Ребекка и свчку хотла засунуть въ постель, но ограничилась тмъ, что накрыла ее бумажнымъ колпачкомъ, которымъ она гасила огонь, когда начинала засыпать.

— Я узнала бы васъ везд, продолжала мистриссъ Раудонъ.— Есть предметы незабвенные для женщинъ. А вы принадлежите къ числу первыхъ мужчинъ, которыхъ я…. когда либо видла.

— Неужели?! воскликнулъ Джозъ.— Ахъ, Боже мой!.. пожалуста, не говорите.

— Пріхавъ съ вашей сестрицей изъ Чизвикка, я была тогда не боле, какъ ребенокъ, говорила Бекки.— Здорова ли она, моя неоцненная? О, какой втренный человкъ былъ покойный мужъ ея!… Я уврена, что она ревновала его ко мн. Но стала ли бы я заботиться о немъ, въ то время, когда другой…. впрочемъ, къ чему припоминать былое!

И полковница провела по глазамъ платочкомъ съ ободранными кружевами.

— Не правда ли, что мсто это довольно странное для женщины, которая нкогда жила совершенно въ другомъ мір? О, Джозефъ, у меня столько было огорченій, я такъ много перенесла жестокихъ испытаній, что иногда почти съ ума сходила! Я не могу постоянно оставаться на одномъ мст, но должна скитаться и переносить всякаго рода безпокойства и несчастія. Вс друзья мои оказались коварными,— вс, вс! Честный человкъ въ ныншнемъ свт — диковинка. Я была врная и преданная жена, хотя и вышла замужъ изъ за козней, потому что другая особа…. но что было, то и кончено. Я была врна, а мужъ мой попралъ ногами и покинулъ меня. Я была самая нжная мать. У меня было одно дитя, единственная моя надежда, моя радость, мое счастіе, моя любовь, жизнь моя, а они оторвали его отъ меня!…

И Бекки, съ выраженіемъ отчаянія, прижала руку къ сердцу и опустила на минуту лицо свое въ постель.

Бутылка съ водкой стукнулась о тарелку съ холоднымъ кушаньемъ. Вроятно, та и другая были тронуты такимъ сильнымъ изліяніемъ душевной скорби. Максъ и Фрицъ съ удивленіемъ прислушивались за дверьми ко вздохамъ и рыданіямъ Бекки. Джозъ, при вид предмета своего обожанія въ такомъ плачевномъ состояніи, былъ чрезвычайно тронутъ и испуганъ. Оправившись немного, Ребекка приступила разсказывать свою исторію. Повсть, которую она передала, была такъ правдоподобна, проста и безъискуственна, что, слушая это безпорочное существо, эту ничмъ не запятнанную женщину, сидвшую передъ Джозомъ на постели, гд скрывалась бутылка съ водкой, легко можно было принять ее за созданіе, страдавшее за грхи всего человческаго рода… Дружескій и конфиденціальный разговоръ продолжался довольно долго. Въ теченіи этого времени Джозу дано было знать, что сердце Бекки впервые научилось биться именно въ его очаровательномъ присутствіи,— что Джоржъ Осборнъ питалъ къ ней привязанность, которая доказывалась ревностью Амеліи и ихъ легенькимъ раздоромъ, но что Бекки никогда не подавала ни малйшаго ободренія этому несчастному, что она никогда ни переставала думать о Джо съ самого перваго дня встрчи ихъ, хотя, безъ всякаго сомннія, супружескія обязанности она ставила выше всего,— обязанности, которыя она всегда свято сохраняла и сохранитъ до послдняго дня жизни своей,— или, говоря другими словами, до тхъ поръ, пока дурной климатъ, въ которомъ живетъ полковникъ Кроули, не освободитъ ея отъ союза, сдлавшагося невыносимымъ для нея.

Мистеръ Седли спустился съ чердака съ полнымъ убжденіемъ, что Бекки была добродтельнйшая и одна изъ плнительнйшихъ женщинъ и вслдствіе этого составлялъ въ ум своемъ вс роды благодтельныхъ плановъ для поправленія ея обстоятельствъ. Преслдованіямъ ея должно окончиться, ее непремнно нужно возвратить обществу, котораго она была украшеніемъ. Онъ посмотритъ и подумаетъ, что должно сдлать для Ребекки. Ей нужно оставить это мсто и занять спокойную квартирку. Амелія должна създить повидаться съ ней и обласкать ее. Ему самому нужно всмъ распорядиться и посовтоваться съ майоромъ. Разставаясь съ Джоемъ, Бекки плакала слезами сердечной признательности и сжала его руку, когда толстый джентльменъ нагнулся, чтобъ поцаловать ея бленькую лапку.

Раскланявшись съ Джозомъ, Бекки проводила его съ чердака съ такой граціей, какъ будто провожала изъ великолпнаго дома. Лишь только индецъ спустился съ лстницы, какъ Максъ и Фрицъ, съ трубками въ зубахъ, вышли изъ своей норы, и Бекки, чавкая холодный завтракъ и запивая его любимымъ напиткомъ, въ род грога, забавлялась передразниваньемъ Джоя, къ неизъяснимому удовольствію юношей.

Бенгалецъ съ величайшею торжественностью вошелъ въ квартиру Доббина и сообщилъ майору трогательную исторію, которую онъ только что узналъ, не упоминая, впрочемъ, ни слова про встрчу свою въ игорномъ дом. Общими силами, оба джентльмена старались придумать, какъ бы лучше быть полезне для мистриссъ Бекки, въ то время, какъ послдняя оканчивала свой прерванный djener la fourchette.

Какимъ образомъ случилось, что Бекки очутилась въ этомъ маленькомъ городк? Какая причина тому, что она не иметъ друзей и одинокая скитается изъ одного мста на другое? Пропустимте этотъ интервалъ ея исторіи. Скажемъ только, что Бекки оставалась нисколько не хуже того, какою была во дни своего благополучія: одно только счастіе не благопріятствовало ей.

Касательно Амеліи намъ извстно, что она была чрезвычайно мягкаго, простого характера, и что, услышавъ о чьемъ нибудь несчастіи, сердце ея сейчасъ же наполнялось сожалніемъ къ страдальцу. Если она своею снисходительностью и комплиментами баловала всхъ, кто только приближался къ ней,— если она просила прощенія отъ всхъ слугъ за безпокойство, которое причиняла имъ своимъ звонкомъ,— если она извинялась передъ прикащикомъ. который показывалъ ей кусокъ шолковой матеріи, и длала реверансъ уличному метельщику, съ приличнымъ замчаніемъ на счетъ его аккуратности: то ничего нтъ мудренаго, что извстіе о бдствіи старинной подруги послужило поводомъ къ смягченію ея сердца.

Доббинъ, услышавъ о сантиментальномъ приключеніи съ Джозомъ, не заинтересовался имъ, конечно, до такой степени, какъ бенгальскій джентльменъ. Напротивъ, ощущеніе, произведенное на Уильяма встрчей Седли съ Ребеккой, не могло назваться пріятнымъ. Относительно бдственнаго положенія полковницы майоръ выразился довольно отрывисто. Доббинъ не питалъ къ ней ни малйшей склонности, а напротивъ, съ той самой минуты, когда зеленые глазки впервые взглянули на него и тотчасъ же отвернулись, онъ ни въ чемъ не доврялъ ей.

— Этотъ маленькій демонъ всюду влечетъ за собой какое, нибудь бдствіе, сказалъ майоръ, весьма неуважительно.— Кто знаетъ, какого рода жизнь она вела, и по какому длу находится за границей, и притомъ еще одна? Пожалуста, не говорите мн о притснителяхъ и врагахъ. Честную женщину никогда не покидаютъ друзья и никогда не отлучаютъ ея отъ семейства. По какому случаю Ребекка покинута мужемъ? Вы говорите, что онъ безчестный человкъ. Это правда. Я помню, какъ онъ надувалъ и ослплялъ бднаго Джоржа. Но откуда же взялся скандалъ, который вывели изъ ихъ разводной? Мн кажется, что я слышалъ кое-что! вскричалъ майоръ Доббинъ, который мало обращалъ вниманія на людскія сплетни, и котораго Джой тщетно старался убдить, что Бекки, во всхъ отношеніяхъ, была добродтельная женщина.

— Самое лучшее — спросимте мистриссъ Осборнъ, сказалъ лукавый дипломатъ: — пойдемте и посовтуемтесь съ нею. Я полагаю, вы допустите, что она превосходный судья и въ такихъ случаяхъ можетъ сдлать врное ршеніе.

— Гм! да, Эмми пожалуй, положимъ что и такъ…. проговорилъ Джой довольно нершительно.

— Положимъ, что и такъ?! Нтъ, этого недовольно. Я вамъ скажу, сэръ, что она прекраснйшая леди, какую я когда либо встрчалъ во всю мою жизнь, продолжалъ майоръ — Да что тутъ долго разсуждать! пойдемте сейчасъ же и спросимте, стоитъ ли Ребекка того, чтобъ ее посщали, или нтъ. Я вполн останусь доволенъ ршеніемъ мистриссъ Осборнъ.

Хитрый майоръ былъ убжденъ, что Эмми поддержитъ его сторону. Онъ вспомнилъ при этомъ случа, что она одно время была справедливо ревнива къ Ребекк и иначе не упоминала имени ея, какъ съ ужасомъ и содроганіемъ. ‘Ревнивая женщина — думалъ Доббинъ — никогда не прощаетъ.’ И вотъ друзья наши перешли черезъ улицу въ домъ мистриссъ Осборнъ, гд она съ самодовольствіемъ проходила музыкальный урокъ съ мадамъ Штрумпфъ.

Съ уходомъ учительницы пнія, Джой приступилъ къ изложенію дла, употребивъ при этомъ свою обычную напыщенность выраженій.

— Амелія, душа моя, началъ онъ: — со мной сейчасъ случилось весьма необыкновенное…. да, да! Ахъ, Боже мой! весьма необыкновенное приключеніе…. Какъ ты думаешь? повришь ли мн, что я встртилъ одну изъ самыхъ старинныхъ и занимательныхъ твоихъ подругъ, и мн бы очень хотлось, чтобъ ты навстила ее.

— Навстила ее?! съ удивленіемъ вскричала Амелія.— Кто же она такая?… Майоръ Доббинъ, пожалуста не сломайте моихъ ножницъ….

— Это женщина, которая чрезвычайно мн не нравится, сказалъ майоръ угрюмо: — и которую вы не имете никакой причины любить.

— Я догадываюсь кто она — Ребекка?… Я уврена, что это Ребекка! сказала Амелія, чрезвычайно взволнованная и вся раскраснвшись.

— Отгадали. Вы всегда отгадываете, замтилъ Доббинъ.

Брюссель, Ватерлоо, былыя времена, горести, мученія и, воспоминанія въ одинъ моментъ прихлынули къ нжному сердцу Амеліи и произвели въ немъ сильное волненіе.

— Пожалуста, освободите меня отъ этого свиданія, продолжала Эмми.— Я не могу видться съ ней.

— Я вдь говорилъ теб, замтилъ Доббинъ Джозу.

— Она очень несчастна, и…. и еще что-то въ род этого…. продолжалъ Джой.— Она очень бдна и беззащитна, была нездорова…. чрезвычайно нездорова — негодяй мужъ покинулъ ее.

— Неужели! воскликнула Амелія.

— Въ цломъ мір у нея нтъ ни души, которая пожалла бы о ней, довольно ловко продолжалъ Джозъ.— Ребекка говорила, что на одну тебя только и можетъ положиться она…. Ахъ, Эмми, еслибъ ты знала, какъ жалка она! Отъ горести она едва съ ума не сошла. Ея исторія разстрогала меня клянусь честью, разстрогала — жестокое притсненіе никогда еще не переносилось съ такимъ примрнымъ терпніемъ. Семейство ея поступило несправедливо съ ней….

— Бдное созданіе! проговорила Амелія.

— И если ей не удастся пріобрсти друга, она сказывала, что непремнно умретъ, говорилъ Джой трепетнымъ голосомъ.— Ахъ, Боже мой! знаешь ли ты, что Ребекка покушалась на свою жизнь? Она всегда носитъ опіумъ при себ… Я самъ видлъ сткляночку въ ея комнат…. въ самой жалкой маленькой комнатк…. подъ самой крышей простой гостинницы…. Я самъ ходилъ туда.

По видимому, это признаніе не совсмъ-то тронуло Амелію. Она даже улыбнулась слегка. Можетъ быть, она представила себ истомленную фигуру Джоя, когда тотъ взбирался по лстниц.

— Ужасно слышать про т душевныя пытки, которыя она перенесла, продолжалъ Седли.— У нея есть сынъ, ровесникъ Джоржа.

— Да, да, я помню, помню! замтила Эмми.— Чтожь дальше?

— Премиленькій ребенокъ…. какъ нельзя боле обожаетъ свою мать. Но — представь себ!— его вырвали изъ ея объятій и не позволили ему видться съ ней.

— Неужели это правда, Джозефъ! вскричала Эмми, поспшно вставая.— Сію же минуту отправляемся къ ней…. Я непремнно хочу видть ее.

И Амелія побжала въ сосднюю комнату, въ сильномъ смущеніи,— надла шляпку, вышла оттуда съ шалью на рук и приказала Доббину слдовать за ней. Доббинъ выступилъ впередъ и надлъ на плечики Амеліи шаль: то былъ блый кашемиръ, высланный майору изъ Индіи. Уильямъ ясно видлъ, что ему оставалось только повиноваться. Мистриссъ Осборнъ подала ему руку, и они отправились.

— Не забудьте: 92 нумеръ,— поднимитесь вверхъ по четыремъ лстницамъ, говорилъ Джой, провожая уходящихъ.

Въ это время Бекки тараторила и хохотала съ двумя юношами, вмст съ ними прогуливаясь на счетъ своего ддушки. Вдругъ она увидла Амелію и Доббина, поспшно протурила своихъ пріятелей и успла прибрать свою комнату прежде чмъ содержатель гостинницы ‘Слона’, очень хорошо знавшій мистриссъ Осборнъ, проводилъ ее по лстницу, ободряя миледи и герръ майора во время многотруднаго ихъ восхожденія.

— Милостивйшая государыня! сказалъ онъ, постучавшись въ двери Бекки.

— Кто тамъ? спросила мистриссъ Раудонъ, высунувъ головку — и испустила легкій крикъ.

Передъ ней стояли трепещущая Эмми и Доббинъ, высокій майоръ, съ бамбуковой тростью.

Уильямъ стоялъ неподвижно, наблюдая и интересуясь сценой, происходившей передъ его глазами. Эмми, съ распростертыми объятіями, бросилась къ Ребекк. Въ эту минуту она простила ей все, обняла и поцаловала ее отъ всей души…. О, бдное, ничтожное созданіе! случалось ли теб когда нибудь принимать до этого столь чистые, непорочные поцалуи?

ГЛАВА LXV

AMANTIUM IRAE.

Чистосердечіе и добродушіе, какими обладала Амелія, весьма вроятно, тронули даже и закоснлую въ грхахъ Бекки. На ласки и нжныя выраженія Эмми она отвчала чмъ-то похожимъ на признательность и душевное волненіе полковницы хотя и кратковременно было, зато непритворно. Вырванный изъ ея объятій сынъ составлялъ главное несчастіе, которымъ Бекки снова привлекла къ себ свою прежнюю подругу, и одинъ изъ числа самыхъ первыхъ пунктовъ, которымъ наша простоcердечная Эмми начала свой разговоръ съ мистриссъ Раудонъ.

— И они отняли у тебя твоего возлюбленнаго сына!. воскликнула Амелія.— О, Ребекка! моя бдная страдалица, мой милый другъ! я знаю, что значитъ лишиться сына, и могу вполн цнить чувства того, кто его лишился…. Но, по вол Божіей, вроятно, они возвратятъ его теб такъ, какъ милосердому Провиднію угодно было возвратить моего мн.

— Сына моего, вы говорите, моего сына? О, да! я мучилась страшно (такъ признавалась Бекки, съ нкоторымъ угрызеніемъ совсти, предшествовавшимъ лжи), когда они отняли его…. Я думала, что умру, но, къ счастію, у меня открылась нервная uорячка…. Докторъ отказался…. Я…. понравилась…. и теперь нахожусь здсь одинокая и убитая горемъ.

— Сколько лтъ вашему сыну? спросила Эмми.

— Одиннадцать, отвчала Бекки.

— Одиннадцать?! такъ онъ родился въ одномъ году съ Джоржемъ, которому….

— Знаю, знаю, прервала мистриссъ Раудонъ, совершенно забывшая о возраст своего сына.— Ахъ, безцнная моя Амелія! горесть принудила меня забыть многое. Я очень, очень измнилась. Иногда я бываю какъ полуумная. Рауди было одиннадцать лтъ, когда его взяли отъ меня. Да будетъ надъ нимъ благословеніе…. Съ тхъ поръ я ни разу не видала его.

— Скажи, Бекки: онъ блокурый или брюнетъ? продолжала глупенькая Эмми.— Покажи мн его волосы.

Бекки едва не засмялась надъ простотой своей подруги.

— Покажу, только не сегодня, душа моя…. другой разъ, когда привезетъ мое имущество изъ Лейпцига, откуда я пріхала сюда. Я покажу и маленькій портретъ его, который сдлала въ счастливые дни моей жизни.

— Бдная, бдная Бекки! сказала Эмми.— Какъ благодарна, какъ признательна я должна быть!

И вслдъ за тмъ, она, по обыкновенію, начала воображать, что сынъ ея долженъ быть прекраснйшій, лучшій и умнйшій мальчикъ въ цломъ свт.

— Вотъ ужо ты увидишь моего Джоржа, сказала Эмми, думая, что доставляетъ этимъ подруг своей величайшее утшеніе.

Такимъ образомъ, дв женщины продолжали разговаривать боле часу. Въ теченіи этого времени Бекки успла отдать нашей доврчивой женщин полный отчетъ объ исторіи своей жизни, сведя концы къ тому, что она, Бекки, горькая скиталица, женщина бдная, беззащитная и одинокая.

Мистриссъ Осборнъ приняла этотъ длинный разсказъ сообразно своему характеру. Она дрожала отъ негодованія, когда полковница описывала ей поведеніе Раудона и Стэйна. Взгляды ея ставили знаки удивленія при каждомъ выраженіи, къ которому прибгала Ребекка, описывая притсненія своихъ сановитыхъ родственниковъ и отпаденіе отъ нея мужа (въ скобкахъ — мистриссъ Раудонъ относилась о муж своемъ безъ всякой жолчи — скоре съ грустью, нежели съ гнвомъ: вдь она все еще нжно любила его, да и какъ не любить, когда Раудонъ — отецъ ея сына?). При описаніи сцены разлуки Бекки съ маленькимъ Рауди Эмми такъ часто прибгала къ платочку, что наша искусная актриса трагическихъ ролей не могла не аплодировать самой себ за тотъ эффектъ, какой производила она на свою слушательницу.

Между тмъ майоръ Доббинъ, не желавшій прерывать конференцію подругъ, но соскучившись, однакожь, ждать окончанія ея, спустился въ нижній этажъ, въ общую для всхъ постителей комнату, постоянно полною дыму и щедро залитую нмецкимъ пивомъ. На одномъ изъ грязныхъ столовъ стояли мдные подсвчники съ сальными огарками, въ количеств, соотвтствующемъ числу квартиръ, ключи отъ которыхъ висли въ правильномъ порядк надъ свчами. Эмми прошла мимо этой комнаты съ сильнымъ замшательствомъ, тмъ боле, что тутъ собрались всякаго рода люди: и тирольскіе перчаточники, и дунайскіе продавцы полотенъ, съ своими тюками, студенты, наслаждающіеся буттербротами, лентяи, играющіе въ карты или домино на залитыхъ пивомъ столахъ,— фигляры, подкрпляющіе себя въ теченіи свободнаго времени отъ представленій….. словомъ сказать, вс fumum и strepilus нмецкой гостинницы во время ярмарки. Лакей принесъ майору кружку пива, какъ необходимую потребность для каждаго гостя.

Спустя нсколько минутъ, въ комнату вошли извстные читателю юноши — Максъ и Фрицъ, съ набекрененными шапками и трубками. Повсивъ ключъ свой на No 90 и потребовавъ себ порцію буттерброта и пива, они помстились подл майора и начали разговоръ, который ни въ какомъ случа не могъ избгнуть слуха Доббина. Главные предметы ихъ бесды составляли Fuchs и Philister, дуэли, попойки и прибытіе ихъ изъ шоппенгаузенскаго университета, въ фургон, рядомъ съ Бекки, съ цлью повеселиться на свадебныхъ праздникахъ Пумперниккеля.

— Маленькій Englnderinn, кажется, en baye de gonnoissance, сказалъ Максъ (французскому діалекту, какъ видите, онъ обучался) своему камраду Фрицу.— Лишь только ушелъ ея толстый ддушка, вслдъ за ними явилась ея премиленькая компатріотка. Я слышалъ, какъ он лепечутъ тамъ….

— Намъ надо взять билеты на концертъ, замтилъ фрицъ.— Есть у тебя деньги, Максъ?

— Да знаешь ли ты, что этотъ концертъ — концертъ in nubibus. Гансъ сказывалъ, что она публиковала о такомъ же концерт въ Лейпциг, и что Буршенъ взялъ множество билетовъ. А она ухала не пвши. Вчера въ дилижанс она разсказывала, что піанистъ ея захворалъ въ Дрезден. А я такъ думаю, что она и вовсе не можетъ пть: голосъ у нея такой же хриплый, какъ у тебя.

— И правда — хриплый! подтвердилъ Фрицъ.— Я слышалъ, какъ она пыталась пропть изъ окна schrecklisch англійскую балладу The Rose upon the balcony.

— Удивительнаго тутъ нтъ ничего, прибавилъ Максъ — либо saufen, либо singen — что нибудь одно.— Нтъ! и не бери билетовъ… Вчера вечеромъ она довольно-таки выиграла въ trente et quarante. Я самъ видлъ, какъ она заставляла какого-то мальчика играть за себя… Лучше мы истратимъ эти деньги въ игорномъ дом, на театръ, или ее же попотчуемъ французскимъ виномъ и коньякомъ въ садахъ Аврелія…. А билетовъ не надо. Какъ ты скажешь?… Не велть ли подать пивца еще?…

По многимъ признакамъ, майоръ догадался, кто это такая она, о которой говорили юноши.

‘Этотъ бсенокъ до сихъ поръ не оставляетъ своихъ продлокъ’ — подумалъ Доббинъ и улыбнулся, припомнивъ т времена, когда онъ былъ очевидцемъ ухаживанья Ребекки за Джозомъ и юмористической развязки похода миссъ Шарпъ противъ сердца мистера Седли.— Итакъ, этотъ бсенокъ опять принимается за свои интриги.— Ужь какъ бы хотлъ я, чтобъ въ эту минуту она была за сто миль отсюда. Появленіе этой женщины всегда влечетъ за собой какое нибудь бдствіе.’

И Доббинъ погрузившись въ такую мрачную думу, облокотился обими руками на столъ и, помстивъ между ними свою голову, уткнулъ носъ въ Пумперниккельскую газету. Вдругъ Кто-то ударилъ его зонтикомъ по плечу. Доббинъ поднялъ голову: передъ нимъ стояла Амелія.

Эта женщина, просто, тиранствовала надъ майоромъ (Удивляться тутъ нечему: и самые слабйшіе изъ смертныхъ всегда имютъ подъ рукой кого нибудь, кмъ они могутъ управлять)! Эмми повелвала Уильямомъ, длала ему выговоры, заставляла приносить ей и носить за нею разныя вещи, какъ будто Доббинъ былъ ньюфаундленская собака. И майоръ, если позволительно выразиться такъ, съ удовольствіемъ и во всякое время бросился бы въ воду, еслибъ только Эмми сказала ему: ‘Пиль, Доббинъ!’: мало того: онъ готовъ былъ таскать за ней въ зубахъ ридюкюль ея.

— Отчего вы, сэръ, не дожидались наверху — свести меня съ лстницы? сказала Амелія, слегка вздернувъ свою головку и сдлавъ майору самый саркастическій реверансъ.

— Мн невозможно было стоять въ томъ коридор, отвчалъ Доббинъ, съ комически-умоляющимъ взглядомъ и очарованный мыслью, что онъ подастъ Эмми руку и выведетъ ее изъ этого ужаснаго, наполненнаго табачнымъ дымомъ мста….

Мистриссъ Осборнъ находилась въ прекрасномъ расположеніи духа. Сгарая нетерпніемъ увидть брата, она страшно торопилась домой. А Джозъ между тмъ битый часъ расхаживалъ по комнат салона перваго этажа, гд его и застала сестрица, кусалъ свои ногти, то-и-знай поглядывалъ изъ окна по направленію къ гостинниц ‘Слона’

— Ну, что? спросилъ мистеръ Седли, дождавшись наконецъ своего посланнаго.

— Бдное, милое созданіе! какъ много она выстрадала! сказала Эмми.

— Ахъ, Боже мой! да я вдь говорилъ же теб! замтилъ Джой, качнувъ головой такъ сильно, что полныя щеки его затряслись словно желе.

— Ребекк непремнно нужно отдать комнату Пэйнъ, продолжала вдова.— А она можетъ помститься наверху.

Пэйнъ, степенная англійская двушка, была камеръ-юнгферой мистриссъ Осборнъ. Какъ водится, камердинеръ Джоя ухаживалъ за ней, а Джоржъ любилъ пугать ее разсказами о германскихъ разбойникахъ и привидніяхъ. Большую часть времени миссъ Пэйнъ проводила въ ворчаньи, въ приведеніи въ порядокъ нарядовъ своей госпожи и въ изъявленіи намренія завтра же отправиться въ свой родимый Клапанъ.

— Бекки непремнно надо отдать комнату Пэйнъ, повторила Амелія.

Майоръ былъ несказанно удивленъ.

— Да вы и въ самомъ дл хотите ввести эту женщину въ вашъ домъ? спросилъ онъ, вспрыгнувъ съ мста.

— Безъ сомннія! отвчала Эмми самымъ невиннымъ образомъ.— Пожалуста не сердитесь и не сломайте мебели, майоръ Доббинъ! прибавила она.— Мы непремнно возьмемъ Ребекку къ себ.

— Да, да, мой другъ, непремнно! подтвердилъ Джой.

— Бдное созданіе! продолжала Эмми:— банкиръ Ребекки обанкрутился и убжалъ, мужъ ея — закоснлый злодй!— мало того, что бросилъ ее, такъ даже отнялъ у ней ея послднее утшеніе — ея обожаемаго сына.. Бдная, бдная Ребекка! совершенно одинока. . принуждена, чтобъ только имть насущный хлбъ, давать уроки въ пніи…. И посл этого еще не взять ея къ себ!…

— Берите у нея уроки, мистриссъ Осборнъ! воскликнулъ Доббинъ: — но, ради Бога, не принимайте ея къ себ въ домъ. Я умоляю васъ.

— Эхъ, Доббинъ! укорительно проговорилъ мистеръ Седли.

— Вы меня удивляете, Уильямъ,— вы, столько великодушный всегда и ко всмъ! сказала Амелія.— Ну разсудите, не лучше ли оказать помощь Бекки теперь, когда она находится въ такомъ жалкомъ положеніи? Теперь-то мы и можемъ оказать ей помощь…. Старинный мой другъ — и не….

— Она не всегда была вашимъ другомъ, Амелія! прервалъ майоръ, выведенный изъ себя

Этого намека было слишкомъ много для Амеліи. Почти съ бшенствомъ взглянула она въ лицо Уильяма и сказала ‘Стыдитесь, майоръ Доббинъ!’ Сдлавъ этотъ выстрлъ, Эмми оставила комнату, съ величественнымъ видомъ, и бойко затворила за собою и за своимъ оскорбленнымъ достоинствомъ дверь.

‘Намекать мн на прошедшее, говорила она самой себ.— О, какъ жестоко съ его стороны такое напоминаніе (и мистриссъ Осборнъ взглянула на портретъ Джоржа, по прежнему висвшій надъ портретомъ ея сына)…. Да, это слишкомъ жестоко съ его стороны!… Иметъ ли онъ право говорить о томъ, если я простила все? Конечно, нтъ!… Вотъ теперь-то я вижу, какъ жалка и неосновательна была моя ревность,— вижу, что ты, былъ непороченъ…. О, да! ты всегда оставался непороченъ, мой милый другъ! ‘

Съ трепетомъ и негодованіемъ стала Амелія ходить по комнат. Потомъ, подойдя къ комоду, она облокотилась на него и долго, долго смотрла на портретъ Джоржа. Эмми показалось, будто въ глазахъ портрета выражается упрекъ…. Вс прежнія, безцнныя воспоминанія кратковременной первой любви быстро явились передъ ней. Рана, которую многіе годы едва-едва залечили, снова раскрылась,— и какъ жестоко раскрылась!…

Бдный Доббинъ!… бдный старый Уильямъ! что ты надлалъ? Одно несчастное, необдуманное слово твое разрушило всю работу, которой ты посвятилъ столько лтъ!… Одно только слово сказано, а птичка, которую ты такъ продолжительно приманивалъ къ себ, отлетла отъ тебя!…

Уильямъ хотя и замтилъ изъ взглядовъ Амеліи, что наступаетъ для него какой-то великій кризисъ, при всемъ томъ настойчиво продолжалъ упрашивать Седли, въ самыхъ энергическихъ выраженіяхъ, остерегаться Ребекки, и усильно, почти бшено заклиналъ Джоза не принимать ея къ себ. Доббинъ умолялъ своего пріятеля сдлать по крайней мр, освдомленіе насчетъ мистриссъ Раудонъ,— разсказалъ ему, какъ онъ услышалъ, что эта женщина находилась въ обществ игроковъ и людей дурной жизни,— высказалъ, сколько зла она длала она въ прежніе дни,— капъ она и Кроули едва не погубили бднаго Джоржа,— какъ Бекки разлучена теперь съ мужемъ своимъ, по ея собственному признанію, и, можетъ быть по основательной причин…. Самъ посуди, что это за подруга дли Амеліи, столько еще неопытной въ длахъ свта!…

Еслибъ Доббинъ былъ мене настойчивъ, или боле искусенъ, онъ могъ бы еще успть въ своихъ убжденіяхъ и мольбахъ предъ Джономъ, но тотъ давно уже стснялся превосходствомъ надъ нимъ майора. Вслдствіе этого, на краснорчивые доводы Уильяма Джой шумно повелъ рчь о своей способности защитить собственную честь, о желаніи, чтобъ въ его дла посторонніе не вмшивались…. Гнвныя рчи Джоя были прерваны прибытіемъ изъ гостинницы ‘Слона’ одной особы, съ весьма скуднымъ багажемъ.

Бекки привтствовала мистера Седли съ искреннимъ уваженіемъ и сдлала натянутый, хотя и дружескій, поклонъ майору Доббину, въ которомъ она, по инстинкту, узнала своего врага. Шумъ и говоръ, произведенные прибытіемъ полковницы Кроули, вывели Амелію изъ ея комнаты. Эмми съ жаромъ обняла свою гостью, бросивъ на майора сердитый взглядъ. Доббинъ, негодуя на несправедливость, но не на пораженіе, удалился, сдлавъ Эмми поклонъ съ такою же надменностью, съ какою отдавала ему маленькая женщина убійственный прощальный реверансъ.

Съ удаленіемъ Уильяма, Эмми сдлалась особенно развязна и преданна Ребекк, хлопотала о комнат и наконецъ помстила въ ней свою гостью съ усердіемъ и дятельностью, какія рдко обнаруживались въ нашей смиренной, молодой подруг. Замчено всми, что когда предстоитъ въ виду совершить несправедливый поступокъ, то онъ совершается какъ только можно быстре, и Амелія, поступая по этому правилу, воображала, что въ настоящемъ дл она выказала, чрезвычайно много твердости, достодолжнаго чувства и уваженія къ памяти покойнаго капитана Осборна.

Джоржъ, возвратившись съ гулянья къ обду, нашелъ, какъ и всегда, столъ, накрытый на четырехъ персонъ: только мсто, принадлежащее майору, заняла какая-то леди.

— А гджь Доббинъ? спросилъ онъ.

— Майоръ Доббинъ сегодня не обдаетъ дома, отвчала Эмми, и, приблизивъ къ себ Джоржа, съ нжностью поцаловала его, пригладила его волосы и отрекомендовала мистриссъ Кроули.

— Рекомендую теб, Ребекка, моего сына, сказала она съ такимъ выраженіемъ, какъ будто въ этихъ словахъ заключалось: ‘могъ ли свтъ произвести что нибудь подобное?!’

Бекки взглянула на Джоржа съ восторгомъ и съ любовью матери сжала его руку.

— Милое дитя! сказала она — какъ онъ похожъ на моего…

Душевное волненіе заглушило дальнйшія слова полковницы, но Амелія поняла, что хотла выразить Бекки, она знала, что подруга ея въ эту минуту думала о своемъ собственномъ сын. Сообщество Эмми, однакожъ, утшило мистриссъ Кроули, и за обдомъ имла она прекрасный аппетитъ. Джоржъ внимательно смотрлъ на полковницу и только слушалъ. Когда подали дессертъ, Эмми вышла сдлать какія-то дальнйшія домашнія распоряженія: Джозъ задремалъ на стул надъ газетой Галиньяни, Джоржъ и гостья сидли другъ подл друга: мальчикъ не разъ, и довольно значительно, взглядывалъ на мистриссъ Раудонъ.

— Послушайте, сказалъ наконецъ Джоржъ, положивъ на столъ щипчики для орховъ.

— Что скажете? спросила Бекки, засмявшись.

— Вы, кажется, та самая леди, которую я видлъ въ маск, за Rouge et Noir.

— Тс! маленькій шалунъ! промолвила полковница, взявъ джоржеву руку и поцаловавъ ее.— Вашъ дядя также былъ тамъ, но мама не должна знать про это.

— О, нтъ…. ни подъ какимъ видомъ, проговорилъ мальчикъ

— Вы замчаете, что мы уже сдлались хорошими друзьями, сказала Бекки, обращаясь къ Эмми, вошедшей въ комнату.

Надо отдать справедливость выбору мистриссъ Осборнъ: она взяла къ себ въ домъ самую разсудительную и милую компаньонку.

——

Уильямъ, въ сильномъ негодованіи, хотя и не предвидя всего бдствія, готовившагося ему, безъ всякой цли шатался по городу, пока не встртился съ Тэйпуормомъ, который и пригласилъ его къ обду. За столомъ майоръ имлъ случай спросить посланника: не зналъ ли онъ чего нибудь о нкоей мистриссъ Раудонъ Кроули, которая, какъ извстно, произвела въ Лондон фуроръ. Тэйпуормъ, знавшій вс лондонскія сплетни и, кром того, будучи родственникомъ леди Гантъ, передалъ удивленному Доббину не мене удивительную исторію о Ребекк и ея супруг. Исторія эта сопровождалась, конечно, приличными комментаріями. И когда Уильямъ сказалъ, что мистриссъ Осборнъ и мистеръ Седли приняли Ребекку къ себ въ домъ, Тэйпуормъ захохоталъ такъ сильно, что привелъ своего собесдника въ ужасъ. И, въ поясненіе своего необычайнаго смха, дипломатъ сдлалъ замчаніе, что вдова капитана Осборна поступила бы гораздо лучше, еслибъ, вмсто того, чтобы принять Ребекку въ свой домъ, отправила ее, по принадлежности, въ тюрьму. Эта послдняя аттестація полковниц Кроули окончательно ужаснула бднаго майора. Еще поутру, до прибытія Ребекки, положено было, съ общаго согласія нашихъ друзей, что Амелія въ тотъ вечеръ отправится на придворный балъ. Тамъ, значитъ, можно будетъ разсказать ей все. Майоръ пошелъ домой, надлъ мундиръ и отправился во дворецъ, съ полной увренностью, что встртится тамъ съ мистриссъ Осборнъ. Но она и не думала хать на балъ. Возвратясь домой. Доббинъ увидлъ, что вс огни въ дом мистера Седли погашены. Итакъ, до завтра ему не предстояло возможности увидться съ Амеліей.

Рано утромъ, Доббинъ отправилъ къ Эмми записку, въ которой просилъ у ней свиданія, по поводу одного весьма важнаго дла. Но посланный возвратился назадъ съ увдомленіемъ, что мистриссъ Осборнъ очень нездорова и не выходитъ изъ комнаты. Наконецъ, посл полудня, допущенный къ Эмми, Уильямъ, вмсто искренняго и признательнаго привтствія, къ которому онъ давно уже привыкъ, получилъ одинъ только холодный реверансъ и маленькую стянутую перчаткой ручку. Ребекка находилась тутъ же. Она хотла было встртить Доббина съ улыбкой и дружескимъ пожатіемъ руки, но онъ отступилъ отъ нея съ нкоторымъ замшательствомъ.

— Прошу извинить меня, сударыня, сказалъ ей майоръ: — но я вынужденнымъ нахожусь сказать вамъ, что пришелъ сюда безъ всякихъ дружелюбныхъ отношеній къ вашей особ.

— Сдлайте одолженіе, избавьте насъ отъ подобнаго рода выраженій! вскричалъ мистеръ Седли, встревоженный и сильно желая отдлаться отъ сцены.

— Мн хочется знать, что угодно сказать майору Доббину противъ Ребекки? проговорила Амелія тихо, но съ легкимъ дрожаніемъ въ голос, зато съ весьма ршительнымъ выраженіемъ во взорахъ.

— Я вовсе не имю желанія допускать подобныя вещи въ моемъ собственномъ дом! снова вмшался Джой.— Прошу васъ, сэръ, замолчите!

И индецъ съ трепетомъ посмотрлъ вокругъ себя, раскраснлся, запыхтлъ и направился къ двери.

— Милый другъ мой! сказала Ребекка съ дтской нжностью:— сдлайте милость, выслушайте, что хочетъ сказать противъ меня господинъ майоръ.

— Я ршительно ничего не хочу слышать! что есть мочи, вскричалъ мистеръ Седли и за тмъ, подобравъ свой утренній костюмъ, ушелъ.

— Теперь остались только мы — дв женщины, сказала Амелія.— Теперь вы можете говорить, сэръ.

— Подобнаго рода обращеніе со мной едва ли прилично вамъ, Амелія! съ достоинствомъ отвтилъ Доббинъ.— Обязанность, по которой я пришелъ сюда, не можетъ доставить мн особеннаго удовольствія….

— Сдлайте одолженіе, майоръ Доббинъ, выполняйте ваши обязанности поскоре! прервала Амелія, боле и боле досадуя.

— Я пришелъ сюда сказать и такъ какъ вы, мистриссъ Кроули, остаетесь здсь, то я долженъ сказать въ вашемъ присутствіи, что вы…. что вы ни подъ какимъ видомъ не должны составлять члена семейства моихъ друзей. Леди, которая разлучена съ своимъ супругомъ, которая путешествуетъ подъ чужимъ именемъ, которая посщаетъ публичные игорные столы

— Но я прізжала тогда на балъ! вскричала Бекки.

— …Такой женщин, говорю я, вовсе не идетъ быть подругой мистриссъ Осборнъ и ея сына! продолжалъ Доббинъ, не обращая вниманія на ея слова. Я могу прибавить къ этому еще то, что здсь есть люди, которые знаютъ васъ, которые знаютъ все относительно вашего поведенія.— Меня удерживаетъ скромность высказать все это передъ — передъ мистриссъ Осборнъ.

— Это весьма скромный и удобный родъ клеветы, майоръ Доббинъ! сказала Ребекка.— Вы хотите обвинить меня и не высказываете, въ чемъ я виновата. Не въ моей ли неврности къ мужу? Я презираю эту клевету и вызываю каждаго человка доказать ее…. Я вызываю даже васъ. Не въ томъ ли я виновата еще, что я бдна, покинута, несчастна?… Да, я сознаюсь въ этихъ порокахъ, и наказываюсь за нихъ каждый день…. Отпусти меня, Эмми: я уйду отсюда…. Не встрться съ тобой, я нисколько не была бы хуже сегодня, чмъ была вчера. Пройди ночь, и бдная скиталица была бы на своей дорог…. Не ужели ты не помнишь псни, которую мы пвали въ былые дни?… До сей поры я была не боле какъ бдная, отринутая странница, презираемая за ея жалкое состояніе, оскорбляемая потому только, что она одинока…. Пусти меня, Эмми: я вижу, что мое пребываніе здсь мшаетъ намреніямъ этого джентльмена….

— Вы отгадали, сударыня, сказалъ майоръ: — еслибъ я только имлъ въ этомъ дом какую нибудь власть….

— Власть?! никогда! прервала Амелія.— Ребекка! ты останешься со мною! Я не покину тебя, потому что тебя вс преслдуютъ, не хочу оскорблять тебя, потому что…. потому что, какъ видно по всему, майору Доббину непремнно хочется, чтобы тебя оскорбляли… Уйдемъ отсюда, другъ мой.

Уильямъ отворилъ имъ двери, но въ то время, какъ он выходили, Доббинъ взялъ за руку Амелію и сказалъ ей:

— Не угодно ли вамъ остаться на минуту и поговорить со мной?

— Онъ хочетъ говорить съ тобой, Амелія, и безъ меня, сказала Бекки, принимая видъ мученицы.

Амелія въ отвтъ сжала ея руку.

— Клянусь честью, то, о чемъ я намренъ говорить, до васъ вовсе не касается, замтилъ Доббинъ.— Воротитесь, Амелія,— я васъ прошу.

Доббинъ поклонился мистриссъ Кроули, и она затворила за собою дверь. Мистриссъ Осборнъ взглянула на Уильяма, лицо ея и губы совершенно поблли.

— Говоря съ вами, началъ Доббинъ, посл непродолжительнаго молчанія: — я вовсе некстати употребилъ слово власть.

— Да! подтвердила Амелія, и зубки ея застучали.

— Во всякомъ случа, кажется, я имю право на то, чтобъ вы меня выслушали, продолжалъ майоръ.

— Конечно, вы имете на то право, и здсь я кстати могу замтить, что съ вашей стороны весьма великодушно напоминать мн о нашихъ къ вамъ обязательствахъ, проговорила разгнванная женщина.

— Право, на которое я въ этомъ случа опираюсь, передано мн отцомъ Джоржа.

— Да, но этимъ правомъ вы оскорбили его память. Согласитесь, что вы оскорбили ее вчера еще, чего я никогда не прощу вамъ — никогда! продолжала Эмми, трепеща отъ гнва и душевнаго волненія.

— Не думаю,Амелія, чтобъ вы были до такой степени несправедливы ко мн, печально сказалъ Уильямъ: — Не думаю, чтобъ вы такъ строго взвсили слова, произнесенныя мной опрометчиво, и не приняли бы въ расчетъ преданности цлой жизни моей. Я полагаю даже, что память Джоржа нисколько не оскорблена, если разобрать всю сущность цли, которой мн хотлось достичь и для которой я употребилъ своимъ оружіемъ дарованное мн право. Если бы мы вздумали обременять другъ друга упреками, я увренъ, что на меня не пало бы ни одного изъ нихъ. ни отъ вдовы Джоржа, ни отъ сына его. Подумайте объ этомъ, Амелія…. посл только, когда — когда вы будете свободны…. Я убжденъ, что совсть ваша отмнитъ это обвиненіе. Она отмняетъ его даже теперь….

Амелія опустила головку.

— Я увренъ, что не вчерашнія слова мои раздражаютъ васъ, продолжалъ Уильямъ: — они послужили только предлогомъ, иначе я напрасно любилъ и лелялъ васъ въ теченіи пятнадцати лтъ. Неужели вы думаете, что во все это время не могъ я выучиться читать въ душ вашей вс чувства, и глядть какъ въ зеркало въ ваши мысли? Я знаю очень хорошо, къ чему душа ваша способна. Она можетъ прилпиться къ воспоминанію и лелять мечту, но не можетъ чувствовать той привязанности, съ которою моя преданность вполн заслуживала бы соединенія. Я всегда пріобрлъ бы это чувство отъ женщины боле великодушной…. Нтъ, Амелія, вы недостойны любви, которую я питалъ къ вамъ…. Я такъ и думалъ, что призъ, на который устремлена была вся жизнь моя, не стоитъ того, чтобы его выигрывать…. Да, я былъ глупецъ, мечтатель, вымнивающій всю свою истину и усердіе на вашу ничтожную, слабую искру привязанности. Теперь торговля моя кончилась: я оставляю это поприще. Я не нахожу васъ порочною: вы весьма добродушны и поступили какъ нельзя лучше…. Вы не могли…. вы не могли достичь высоты той искренней любви, которую я приносилъ вамъ въ даръ, и которую боле возвышенная душа почла бы, можетъ, за счастіе принять себ…. Прощайте, Амелія! Я долго наблюдалъ за вашей борьбой. Пора ей кончиться…. Мы оба надоли другъ другу….

Безмолвіе и удивленіе оковали Эмми, когда она увидла, что Уильямъ такъ неожиданно прервалъ цпь, на которой она держала его, и объявилъ свою независимость и превосходство.— Онъ такъ долго лежалъ поверженный у ея ногъ, что бдная маленькая женщина привыкла уже топтать его. Ей не хотлось выйти за него за мужъ и въ тоже время владло ею сильное желаніе держать его при себ. Она ничего не хотла дать ему, а желала, чтобы онъ отдалъ ей все. Это и составляетъ главную выгоду, которую женщины нердко извлекаютъ изъ любви.

Признаніе Уильяма совершенно разбило Амелію. Ея нападеніе было отражено.

— Чтожь изъ этого могу заключить я? разв только то, что вы узжаете отсюда, Уильямъ? проговорила мистрисъ Осборнъ.

Доббинъ печально усмхнулся.

— Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго, сказалъ онъ: — вдь я узжалъ же и возвратился черезъ двнадцать лтъ. Мы были молоды тогда, Амелія…. Прощайте, прощайте…. Довольно поистратилъ я жизни въ этой игр.

Пока друзья наши разговаривали, дверь въ комнату мистрисъ Осборнъ была немного раскрыта. Это произошло оттого, что Бекки держалась за ручку и повернула ее, лишь только Доббинъ отошелъ отъ двери. Она слышала весь ихъ разговоръ, до послдняго слова. ‘О какое благородное сердце этого человка — подумала Бецки — и какъ безсовстно эта женщина играетъ имъ!’ Мистриссъ Кроули восхищалась Доббиномъ, она уже не злопамятствовала за его возстаніе противъ нея. ‘Еслибъ мой мужъ былъ съ такой душой и умомъ…. Право, я никогда бы не обратила вниманія на его большія ноги!’

За тмъ Ребекка убжала въ свою комнату, ршившись на какой-то подвигъ: дло въ томъ, что она написала Доббину записку, въ которой умоляла его остаться на нсколько дней, и прибавляла, что въ эти дни она оказала бы ему услугу въ его намреніяхъ въ отношеніи къ Амеліи.

Итакъ, разлука свершилась. Еще разъ бдный Уильямъ подошелъ къ дверямъ и вышелъ изъ нихъ. Вдовушка удовлетворила свою прихоть, выиграла побду, оставалось только наслаждаться тріумфомъ, которому, вроятно, позавидуютъ многія леди.

Въ тотъ день, за обдомъ Джоржъ снова замтилъ отсутствіе стараго Доба. Кушали вс въ глубокомъ молчаніи. Аппетитъ Джоза, правда, нисколько не уменьшался, зато Эмми ни до чего не дотронулась.

Посл стола, Джоржъ, валяясь на подушкахъ стариннаго окна, съ тройнымъ переплетомъ стеколъ, и изъ котораго видна была одна сторона рынка, гд стоитъ гостинница ‘Слона’. — Джоржъ, какъ я уже сказалъ, валяясь на подушкахъ, замтилъ вдругъ признаки движенія въ дом майора, на другой сторон улицы.

— Улло! вскричалъ онъ:— вонъ и ловушка Доббина! ее вытащили со двора.

Ловушкой называлась дорожная коляска майора, которую онъ купилъ за шесть фунтовъ стерлинговъ, и которая постоянно служила предметомъ насмшекъ нашихъ друзей.

Эмми слегка вздрогнула, но ни слова не сказала.

— Улло! продолжалъ Джоржъ.— Вонъ и Францисъ выходитъ съ чемоданами, и Купцъ, кривоглазый почтальонъ, идетъ по рынку съ тройкой лошадей — Взгляните на его сапоги и жолтую куртку — настоящее чучело!… Чтожь это значитъ? Они запрягаютъ лошадей въ коляску Доба…. Разв онъ детъ куда нибудь?

— Да, отвчала Эмми: — онъ детъ путешествовать.

— детъ путешествовать?! когда же воротится?

— Онъ…. онъ не воротится, проговорила Эмми.

— Не воротится?!

И Джоржъ вскочилъ съ окна.

— Останьтесь, сэръ! закричалъ Джой.

— Останься, Джоржъ, печально сказала мать.

Джоржъ остался: ходилъ по комнат, вскакивалъ и соскакивалъ съ окна и вообще обнаруживалъ вс признаки безпокойства и любопытства.

Наконецъ заложили лошадей, привязали чемоданы. Францисъ вышелъ на улицу съ саблей своего господина, зонтикомъ и тростью, связанными вмст, положилъ ихъ въ кузовъ,— потомъ вынесъ дорожное бюро и старый жестяной футляръ съ трехъугольной шляпой и положилъ ихъ въ ящикъ,— наконецъ вынесъ затасканный, старый синій подшитый краснымъ камлотомъ плащъ, который завертывалъ владтеля своего цлыя пятьнадцать лтъ и уже manchen Sturm erlebt, какъ говорилось въ тогдашней любимой псн. Этотъ плащъ былъ новый передъ ватерлосской кампаніей и прикрывалъ Джоржа и Уильяма въ дождливую ночь посл сраженія при Quatre-Bras.

Вскор вышелъ на улицу старый Бурке — хозяинъ дома,— на нимъ Францисъ, еще съ какими-то узелками — финальными узелками, а потомъ явился и майоръ Доббинъ. Бурке непремнно хотлось поцаловать его (Вс, кто только хоть немного зналъ Уильяма, обожали его), и другъ нашъ съ большимъ затрудненіемъ отдлался отъ такого рода изъявленія сердечной привязанности со стороны стараго нмца.

— Ей Богу, я не могу боле… что съ нимъ такое? я пойду къ нему! вскричалъ Джоржъ.

— Пожалуста, отдайте ему это, сказала Бекки, сунувъ въ руку мальчика лоскутокъ бумажки.

Джоржъ опрометью бросился по лстниц и въ одинъ моментъ перелетлъ черезъ улицу. Жолтый почтальонъ слегка похлопывалъ кончикомъ бича.

Освободившись отъ объятій честнаго нмца, Уильямъ слъ въ карету. Джоржъ влзъ за нимъ и, обвивъ свои рученки вокругъ шеи Доббина (эту сцену видли изъ окна), началъ задавать ему многочисленные вопросы. Потомъ онъ вспомнилъ про записку и передалъ ее по принадлежности. Уильямъ съ жаромъ схватилъ ее и развернулъ съ трепетомъ. Но вдругъ, лицо его перемнило выраженіе: Уильямъ надвое разорвалъ записку и выбросилъ ее изъ коляски. Нжно поцаловалъ онъ мальчика въ голову, и Джоржъ, утирая кулаками слезы, съ помощью Франциса спустился на панель. Fort Schwager! Жолтый почтальонъ громко захлопалъ бичемъ, Францисъ вскочилъ на козлы, лошади тронулись, и голова Доббина опустилась на грудь. Прозжая мимо оконъ Амеліи, онъ ни разу не взглянулъ на нихъ. Джоржъ, оставленный одинъ на улиц, долго еще рыдалъ передъ собравшейся толпой народу.

Горничная Эмми слышала эти рыданія и ночью и, въ утшеніе мальчика, принесла ему абрикосоваго варенья. Вс бдные, вс скромные, вс честные и добрые люди, знавшіе майора, любили этого добродушнаго и простосердечнаго джентльмена.

Что касается до Эмми…. разв она не выполнила своего долга? Въ утшеніе, у нея оставался портретъ покойнаго Джоржа.

ГЛАВА LV.

ЗАКЛЮЧАЕТЪ ВЪ СЕБ ОТЧЕТЪ О РОДИВШИХСЯ, ВСТУПИВШИХЪ ВЪ БРАКЪ И УМЕРШИХЪ ЛИЦАХЪ ПРЕДЛЕЖАЩЕЙ ИСТОРІИ.

Какого бы рода ни былъ составленъ Ребеккою планъ, по которому истинной любви Доббина предстояло увнчаться полнымъ успхомъ, наша авантюристка за лучшее сочла держать его въ тайн.

Мистриссъ Раудонъ, нежданно-негаданно, очутилась въ уютной и комфортабльной квартир, окруженная друзьями, лаской и добродушными, простосердечными людьми, съ какими она не встрчалась давнымъ-давно. Несмотря на то, что она была авантюристка по склонности и по необходимости,— и на нее находили минуты, когда покой казался ей истиннымъ блаженствомъ. Ребекка походила на закоснлаго араба, который, рыская по пустын на своемъ верблюд, съ неизъяснимымъ удовольствіемъ останавливается иногда подъ финиковыми деревьями, при струяхъ прохладнаго источника, или отправляется въ города, шатается по базарамъ, освжаетъ себя ванной и молится въ мечетяхъ, передъ тмъ, какъ снова пускается на грабежи. Палатки Джоза и его пилавъ составляли для нашей маленькой аравитянки подобное же наслажденіе. Она привязывала своего коня, снимала оружіе и беззаботно грлась передъ огонькомъ толстаго индйца. Отдыхъ въ бродячей жизни и безпечность невыразимо были милы для нея.

Такимъ образомъ, довольная своей судьбой, Бекки употребляла вс свои усилія, чтобы понравиться другимъ, а намъ извстно, до какой степени была она свдуща, опытна и пользовалась успхомъ въ наук нравиться. Что касается до Джоя, мистриссъ Кроули даже въ теченіи непродолжительнаго свиданія съ нимъ на чердачк гостинницы ‘Слона’ нашла средства возвратить къ себ все прежнее его расположеніе. Въ продолженіи какой нибудь недли, индецъ нашъ обратился въ преданнйшаго раба Бекки и ея безумнаго обожателя. Онъ уже не предавался послобденнымъ отдохновеніямъ, какъ прежде, въ довольно приторномъ обществ своей сестры Амеліи, а частенько вызжалъ съ ней въ открытой коляск. Онъ собиралъ небольшія общества въ своемъ дом и придумывалъ въ честь Ребекки различныя увеселенія. Тэйпуормь, такъ жестоко наругавшійся надъ Бекки, каждодневно являясь къ Джою, ухаживалъ за полковницей Кроули. Бдную Эмми, и безъ того не слишкомъ словоохотливую, а съ отъздомъ Доббина сдлавшуюся боле обыкновеннаго грустною и молчаливою, совсмъ забыли, когда появился этотъ превосходный геній, въ лиц мистриссъ Раудонъ. Французскій посланникъ прельстился ею не мене своего британскаго соперника. Нмецкія дамы, столько снисходительныя къ англійской націи, восхищались остроуміемъ очаровательной подруги мистриссъ Осборнъ, и хотя ея не приглашали ко двору, однако многія важныя особы, уже довольно наслышавшіяся о прелестяхъ полковницы Кроули, нетерпливо желали узнать ее покороче. Бекки оживила своимъ присутствіемъ домъ мистера Седли. Она пла, играла, смялась, говорила на двухъ или трехъ языкахъ, вводила въ домъ кого ей вздумается и заставила Джоя вообразить, что только одни личные его таланты собираютъ къ нему такое избранное общество.

Что касается до Эмми, открывшей, что она уже утратила роль хозяйки, исключая тхъ случаевъ, когда ей приходилось выплачивать счеты,— Бекки и ей доставляла удовольствія. Она безпрестанно говорила о майор Доббин, безъ зазрнія совсти обнаруживая свое восхищеніе достоинствами этого превосходнаго и великодушнаго джентльмена. Въ тоже время мистриссъ Раудонъ укоряла подругу свою за ея жестокое обращеніе съ Уильямомъ. Эмми, защищая, свой поступокъ, старалась доказать, что онъ основанъ былъ на самыхъ чистыхъ нравственныхъ началахъ, что женщина, однажды….. и проч. и проч.,— что, выйдя замужъ за такого человка, какъ покойный Джоржъ, она должна принадлежать ему до гроба…. Впрочемъ, Амеліи вовсе не было противно слушать похвалы, разсыпаемыя майору, и она сама нсколько разъ въ день наводила разговоръ на этотъ заманчивый предметъ.

Бекки недолго затруднялась въ средствахъ пріобрсти расположеніе Джоржа и вообще всхъ домашнихъ. Горничная Эмми, какъ намъ извстно, всей душой была предана майору. Разлюбивъ сначала Бекки, какъ виновницу отсутствія его, она примирилась съ мистриссъ Кроули, потому что послдняя сдлалась ревностнйшимъ защитникомъ Уильяма.

Амелія приказала Джоржу вести съ отцомъ крестнымъ постоянную переписку и каждый разъ напоминала ему приписывать отъ своей маменьки нжное привтствіе. Смотря теперь на портретъ мужа, Эмми уже не замчала упрековъ въ глазахъ его, напротивъ, съ отъздомъ Доббина, она сама стала упрекать его.

Нельзя сказать, чтобы мистриссъ Осборнъ посл своей геройской жертвы пользовалась безмятежнымъ счастіемъ. Она сдлалась distraite, нервозна, молчалива и никому не нравилась, съ каждымъ днемъ становилась блдне и чувствовала себя больною. Она пробовала пть нкоторыя любимыя псенки майора (веберова ‘Einsam bin ich nicht alleine’ была одна изъ нихъ), но, обыкновенно, останавливалась на половин, оставляла фортепьяно, уходила въ сосднюю комнату и тамъ, безъ всякаго сомннія, прибгала искать утшенія въ портрет покойнаго мужа.

Во вотъ что замчательно: однажды, Джоржъ, перерывая бюро своей мама, нашелъ забытыя Доббиномъ перчатки, аккуратно и бережно сложенныя и припрятанныя въ одномъ изъ такъ называемыхъ потайныхъ ящичковъ.

Не имя особаго влеченія къ шумнымъ собраніямъ и даже, можно сказать, наскучивъ ими, Амелія съ величайшимъ удовольствіемъ предпринимала во время лтнихъ вечеровъ продолжительныя прогулки. Джоржъ былъ постояннымъ ея спутникомъ (Бекки предоставлялось на это время оставаться въ обществ мистера Джоя), и тогда мать и сынъ особенно любили предаваться разговорамъ о майор, и съ такимъ усердіемъ, что мальчикъ нердко улыбался. Амелія говорила сыну своему, что майоръ Уильямъ былъ лучшій человкъ въ цломъ свт, добрйшій, храбрйшій и превосходнйшій. Снова и снова пересказывала Эмми сыну, что они обязаны всмъ на свт единственно благодтельному попеченію этого нжнаго друга,— что вс его сослуживцы восхищаются имъ, хотя майоръ никогда не говоритъ о своихъ доблестныхъ подвигахъ,— что отецъ Джоржа какъ нельзя боле вврился въ него и постоянно пользовался его чистосердечной дружбой.

И въ такихъ-то пріятныхъ разговорахъ мать и сынъ проводили большую часть своего времени. Безхитростная женщина сдлала изъ мальчика повреннаго своихъ тайнъ. Джоржъ былъ столько же другъ Уильяму, какъ и всякій другой, кто зналъ его поближе.

Между тмъ и мистриссъ Бекки, не желая остаться назади отъ другихъ въ своихъ сердечныхъ ощущеніяхъ, вывсила въ своей комнат портретъ, къ изумленію и пересмиваньямъ обитателей дома Джоза и къ восторгу самого оригинала. Портретъ изображалъ фигуру мистера Седли. При первомъ появленіи своемъ въ семейств набоба наша ршительная женщина, прибывшая съ весьма ничтожнымъ запасомъ имущества, вроятно, стыдилась этой ничтожности, но она часто съ особеннымъ почтеніемъ поговаривала о багаж, оставленномъ ею въ Лейпциг, откуда ей предстояло получить его. Когда путешественникъ безпрестанно говоритъ вамъ о богатств своего имущества, котораго, по обстоятельствамъ, нельзя было ему взять съ собой, другъ мой, берегитесь такого человка: смло можно сказать, что онъ обманщикъ.

Но, къ сожалнію, ни Джой, ни Эмми не знали этой аксіомы. Имъ нужды мало было знать, имла ли Бекки хоть сколько нибудь хорошихъ платьевъ въ заочныхъ сундукахъ, но такъ какъ настоящій ея запасъ оказался чрезвычайно скуденъ, то мистриссъ Осборнъ подлилась съ Ребеккой своимъ гардеробомъ,— мало того: свезла ее къ лучшей въ город модистк, гд и вырядила свою подругу какъ нельзя лучше. Съ шейки полковницы Кроули исчезли оборванные воротнички и замасленныя шолковыя косыночки, а съ перемною жизни перемнились и привычки Бекки. Румяна не употреблялись боле, также и другое возбудительное средство, къ которому она уже привыкла, было отстранено, или, по крайней мр, мистриссъ Раудонъ прибгала къ нему секретнымъ образомъ

Наконецъ прибыли изъ Лейпцига давно ожиданные сундуки съ имуществомъ Ребекки. Но невелики и не казисты были они, не замчалось и того, чтобъ Бекки доставала изъ нихъ наряды или какія нибудь драгоцнности. Она открыла только извстное читателю бюро, наполненное кучей разныхъ бумагъ, и съ особенно пріятнымъ ощущеніемъ вынула изъ него одну картину, которую сначала пришпилила къ стн въ своей комнат, а потомъ показала ее Джозу. Картина эта, представлявшая портретъ джентльмена, была отдлана карандашемъ, за исключеніемъ лица, раскрашеннаго розовымъ цвтомъ. Джентльменъ халъ на слон, задній планъ составляли: индйская пагода и кокосовыя деревья. Все дышало востокомъ.

— Ахъ, Боже мой! да это мой портретъ! воскликнулъ Джозъ.

И дйствительно, то было его изображеніе, въ цвт молодости и красоты, и въ нанковой курточк, сшитой по покрою 1804. года. Этотъ портретъ нкогда вислъ на Россель-сквер.

— Мн удалось купить его, сказала Бекки голосомъ, дрожащимъ отъ душевнаго волненія: — мн удалось купить его однажды, когда я отправилась посмотрть, не могу ли оказать пользу моимъ снисходительнымъ друзьямъ. Я никогда не разставалась съ этимъ портретомъ, да никогда и не разстанусь….

— Неужели? вскричалъ мистеръ Седли въ неизъяснимомъ восторг и самодовольствіи.— Неужели вы берегли его собственно для меня?

— А вы думали нтъ!… Вы притворяетесь: вамъ это лучше моего должно быть извстно…. Впрочемъ, къ чему это что за польза оглядываться назадъ!… Теперь ужь слишкомъ поздно!

Былъ іюнь мсяцъ — лучшій сезонъ въ Лондон. Джой, ежедневно читавшій, за завтракомъ, ‘Galignani‘, любилъ сообщать своимъ леди извлеченія изъ этой газеты, гд, между прочимъ, еженедльно представлялся подробный отчетъ о движеніяхъ войскъ, чмъ мистеръ Седли, какъ коренной служака, чрезвычайно интересовался. Однажды онъ прочиталъ слдующее: ‘Прибытіе ….таго полка. Грэвзандъ Іюня 20. Сегодня утромъ прибылъ на нашъ рейдъ остъ-индскій корабль Рамкундеръ, имя на себ четырнадцать офицеровъ и всхъ рядовыхъ этого храбраго отряда. Они находились заграницей четырнадцать лтъ, отправившись туда на слдующій годъ посл ватерлосской битвы, въ которой они принимали весьма дятельное участіе, и впослдствіи храбро отличились въ бурмисской войн, въ Индіи. Ветеранъ-полковникъ, сэръ Микель о’Доудъ, съ своей супругой и сестрицей, пріхали сюда вчера, съ капитанами Носки, Стобблемъ, Макроу, Малони, поручиками Смитомъ, Джономъ Томпсономъ, Ф. Томпсономъ, прапорщиками Гикксомъ и Грэди. Музыка на пристани играла національный гимнъ, толпы народа привтствовали храбрыхъ воиновъ громогласнымъ восклицаніемъ ‘ура!’ Въ гостинниц Вайтъ защитникамъ старушки Англіи данъ былъ великолпный банкетъ. Во время пира, про выполненіе котораго блестящимъ образомъ, кажется, и говорить нечего, восторженныя восклицанія дошли до такой степени, что леди о’Доудъ и полковникъ вышли на балконъ и пили за здоровье своихъ соотечественниковъ кларетъ превосходной доброты’.

Въ другой разъ мистеръ Седли прочелъ въ ‘Galignani’ слдующее коротенькое объявленіе: ‘Майоръ Доббинъ присоединился къ …тому полку въ Чатам’. И почти вслдъ за тмъ извщалось, что имя Доббина появилось между командующими полками: старый маршалъ Типтоффъ скончался во время перезда …таго полка изъ Мадраса, и его величеству королю угодно было возвысить полковника сэра Микеля о’Доуда въ чинъ генералъ-майора, съ тмъ, однакожь, чтобъ онъ остался командиромъ храбраго …таго полка.

Амелія заране знала о нкоторыхъ изъ этихъ перемнъ. Переписка между Джоржемъ и его опекуномъ не прекращалась: Уильямъ, со времени своего отъзда, раза два писалъ къ Эмми самъ, но такъ непринужденно-холодно, что бдная женщина чувствовала теперь потерю власти своей надъ нимъ, и должна была сознаться, что Уильямъ свободенъ. Доббинъ оставилъ ее, и она сдлалась несчастна. Воспоминаніе объ его безчисленныхъ услугахъ, о томъ высокомъ уваженіи, которымъ она пользовалась отъ майора, становилось передъ Амеліей укоромъ и днемъ и ночью. Она горевала надъ этими воспоминаніями, созналась теперь въ чистот и прелести любви, которою шутила, и упрекала себя за самовольное отреченіе отъ такого сокровища.

И дйствительно, сокровище это было уже утрачено. Уильямъ разстратилъ его. И ему казалось, что онъ уже не любилъ Эмми такъ пламенно, какъ прежде. Снова полюбить — невозможно ему. Но такого рода уваженіе, какое онъ питалъ къ Амеліи въ теченіи столькихъ лтъ, казалось бы, нельзя оставить безслдно…. Нтъ!… И Уильямъ думалъ и передумывалъ. ‘Въ этомъ случа я самъ былъ обольщенъ, я упорно потакалъ своимъ чувствамъ. Еслибъ Амеліи была достойна любви, которую я питалъ къ ней, она давно бы отвтила мн тмъ же…. Я заблуждался…. Да и что вся жизнь наша, какъ не заблужденіе!… Но положимъ: я овладлъ бы Амеліей — разв не могъ я разочароваться на слдующій же день посл побды? Къ чему мн сожалть или стыдиться своего пораженія?’ И чмъ боле Уильямъ думалъ объ этомъ, тмъ ясне видлъ свои обманъ. ‘Я увренъ, что позабуду неудачу въ любви, снова примусь за мои обязанности. Буду смотрть, чисты ли у солдатъ пуговицы и не длаютъ ли сержанты ошибокъ въ своихъ отчетахъ,— буду обдать за общимъ столомъ и выслушивать разныя исторіи отъ шотдандца-доктора — А когда сдлаюсь старъ и безсиленъ, выйду въ отставку на полу-пенсіон, и мои сестры будутъ бранить меня. Ich habe geliebt und gelebet, какъ говорится въ ‘Валленштейн’. Ршено!… Расчитаііся съ хозяиномъ…. подай мн сигару и узнай. Францисъ, что сегодня играютъ въ театр. Завтра мы демъ на ‘Батавійц’….

Доббинъ говорилъ эти слова, изъ которыхъ Францисъ слышалъ одни только приказанія, расхаживая взадъ и впередъ по комнат одной изъ гостинницъ въ Роттердам. Пароходъ ‘Батавіецъ’ стоялъ въ гавани. Майоръ увидлъ на шканцахъ его мсто, гд онъ и Эмми сидли во время отъзда ихъ изъ Англіи…. ‘Но что же такое хотла сказать ему мистриссъ Кроули?… Фи! не стоитъ и думать о томъ!… Завтра мы отправляемся въ море, чтобъ возвратиться въ Англію, къ нашему родному очагу и обязанностямъ по служб’.

——

Въ іюл, по принятому обыкновенію, все маленькое придворное общество Пумперниккеля разъзжалось по всей Гарманіи на минеральныя воды, гд и пользовалось ими изъ самихъ источниковъ,— катались на ослахъ, играли въ redoutes, исправно кушали за table d’hte и проводили все время въ праздности. Англійскіе дипломаты избрали себ лтнюю резиденцію въ Теплиц и Кессинген, а французскіе соперники ихъ закрыли свою chancellerie и помчались на обожаемый ими Boulevard de Gand. Изъ Пумперниккеля вызжалъ каждый, кто только имлъ хотя малйшее притязаніе на свтскость, какъ, напримръ, докторъ фонъ Глауберъ, въ числ паціентовъ котораго находился и мистеръ Седли. Фонъ Глауберъ легко убдилъ нашего индйца, какъ для поправленія его собственнаго, такъ и очаровательной сестрицы его — здоровья, провести лто въ вовсе непривлекательномъ приморскомъ город Остэнде. Здоровье Эмми въ послднее время значительно растроилось, и для нея все равно было, куда бы ни хать. Но Джоржъ прыгалъ отъ радости при одной мысли, что ему предстоитъ движеніе. Чтожь до Бекки, то ей неизбжно пришлось занять четвертое мсто въ прекрасной баруши Джоза. Слуги услись на козлахъ. Полковница Кроули опасалась, правда, встртиться, въ настоящей поздк, съ кой-какими изъ друзей своихъ, отъ которыхъ, по всмъ вроятіямъ, легко было ожидать ей весьма дурныхъ въ отношеніи ея исторій, но этого ли бояться Ребекк! Въ опроверженіе всхъ кляузъ, наготов у ней была своя исторія, убдительная и правдоподобная. Мистриссъ Раудонъ весьма удачно бросила въ сердце Джоза якорь, вырвать который могъ только слишкомъ сильный штормъ. Портретъ возъимлъ на мистера Седли ршительное дйствіе….

Пріхавъ въ Остэнде, мистриссъ Осборнъ тотчасъ же приступила къ употребленію морскихъ ваннъ и извлеченію изъ нихъ всего лучшаго. Хотя множество знакомыхъ Бекки, проходя мимо, осматривали ее съ ногъ до головы, ея постоянная спутница Амелія вовсе не замчала, какого рода то обхожденіе, которымъ пользовалась ея подруга: Ребекк же, разумется, и въ голову не приходило разсказать Эмми, что происходило передъ невинными глазками ея патрона.

Впрочемъ, въ числ знакомцевъ полковницы Кроули нашлись и такіе, которые съ большой охотой признали въ ней свою старую пріятельницу,— можетъ бытъ, даже охотне, нежели какъ хотлось. Вотъ хоть бы майоръ Лолеръ иди капитанъ Рукъ. Оба они каждодневно присутствовали на пристани, съ сигарой въ зубахъ и съ нахальствомъ во взорахъ, и тотъ и другой безъ труда пріобрли доступъ къ гостепріимному столу и избранному обществу мистера Джозефа Седли. Отказа для нихъ не существовало: они врывались въ домъ во всякое время — находилась ли Бекки дома, или нтъ. Смло входили они въ гостиную мистриссъ Осборнъ, наполняли ее ароматомъ своихъ сюртуковъ и усовъ, называли Джоя ‘старымъ оленемъ’, нападали на его обды, хохотали и пили безъ всякой церемоніи.

— Мн бы хотлось знать, что они задумываютъ? спросилъ Джоржъ, которому слишкомъ не нравились эти джентльмены: — вчера я слышалъ, какъ майоръ говорилъ: ‘Нтъ, нтъ, Бекки! ты не должна прочить себ стараго оленя. Оставь намъ хоть косточки, или я…. Что бы такое значили эти слова майора, мама?

— Майоръ?! пожалуста, Джоржъ, не называй его майоромъ, сказала Эмми.— Я не могу объяснить теб этихъ словъ, прибавила она.

Присутствіе такого джентльмена, какъ майоръ Лодеръ, вселяло въ мистриссъ Осборнъ неизъяснимый ужасъ и отвращеніе. Они разсыпали передъ ней дикіе комплименты и дерзко поглядывали на нее за обдомъ. Особенно несносно велъ себя Рукъ, такъ что Амелія страшилась его и не иначе позволяла ему видть себя, какъ въ присутствіи Джоржа.

Надо отдать справедливость Ребекк въ этомъ отношеніи: она сама не позволяла друзьямъ своимъ оставаться съ мистриссъ Осборнъ наедин, но Лодеръ былъ холостъ и клялся, что овладетъ вдовушкой,— Рукъ питалъ такія же надежды, и оба они другъ передъ другомъ изо всхъ силъ бились къ достиженію цли. Амелія ничего этого не угадывала, но тмъ не мене она чувствовала ужасъ и безпокойство въ ихъ присутствіи и сильно желала избавиться отъ нихъ.

Амелія упрашивала, умоляла Джоя возвратиться домой — не тутъ-то было! мистеръ Седли не ршался сняться съ мста,— онъ привязался къ доктору, а можетъ быть и къ другому чему нибудь. Въ оправданіе его, мы можемъ сказать только, что Бекки вовсе не хотлось возвратиться въ Англію.

Наконецъ Эмми сдлала ршительный шагъ: она написала письмо къ одному другу своему, находившемуся по другую сторону пролива,— письмо, о которомъ никому не сказала ни слова, и которое сама потихоньку, подъ платочкомъ, отнесла на почту. Она только сильно зарумянилась, когда Джоржъ попался ей на встрчу, зато въ тотъ вечеръ она необыкновенно была нжна съ нимъ. Возвратившись съ прогулки, ей не хотлось выходить изъ своей комнаты. Бекки подумала, что Лолеръ и Рукъ напугали ее.

‘Ей нельзя оставаться здсь’ — разсуждала Ребекка.— ‘Она непремнно должна ухать отсюда. Ей нельзя выйти ни за котораго изъ этихъ людей. Дурно было бы со стороны Лодера — ршиться на такое дло…. Нтъ, нтъ! пусть она выйдетъ замужъ за бамбуковую трость…. Я постараюсь устроить это…..’

И съ этимъ вмст Бекки принесла Амеліи чай въ ея спальню. Она застала подругу свою въ бесд съ портретами и замтила, что она была въ самомъ грустномъ и раздражительномъ состояніи духа. Полковница поставила чай на столъ.

— Благодарю тебя, проговорила мистриссъ Осборнъ.

— Послушай, Амелія, сказала Бекки, подходя къ ней и осматривая ее съ презрительнымъ снисхожденіемъ: — я хочу поговорить съ тобою…. Ты должна ухать отсюда, ты должна удалиться отъ преслдованій этихъ людей…. Я не хочу, чтобъ ты черезъ нихъ приходила въ замшательство, а если ты останешься здсь, то они, наврное, оскорбятъ тебя. Они — негодяи, люди, которые того-и-смотри, что попадутъ на галеры… Не спрашивай меня, отчего я такъ знаю ихъ…. Я знаю ршительно всхъ…. Джозъ не можетъ защищать тебя: онъ хотя и толстъ, но слабъ и самъ нуждается въ защитник…. Ты, какъ ребенокъ, безъ няньки жить не можешь. Теб непремнно должно выйти замужъ. Въ противномъ случа, ты и твой драгоцнный сынъ погибнете…. Слышишь ли, Амелія, ты непремнно должна имть мужа…. Теб предлагалъ руку одинъ изъ лучшихъ джентльменовъ, какихъ я когда либо видала, но ты отказала ему,— ты — безумное, неблагодарное созданіе!…

— Ахъ, Бекки, Бекки! я употребляла вс усилія, чтобы забыть моего Джоржа, но не могла….

Амелія окончила свое признаніе взглядомъ на портретъ….

— Не могла?! ты не могла забыть его?! вскричала Бекки: — этого фанфарона, денди средней руки, безумнаго тщеславца, у котораго ни на волосъ не было ни ума, ни души, и который столько же походилъ на вашего друга съ бамбуковой тростью, сколько и ты на королеву Елизавету! Человкъ, которому ты надола, который на каждомъ шагу измнялъ теб и который потому только соблюдалъ свою клятву, что Доббинъ принуждалъ его къ тому! Джоржъ самъ признавался мн въ этомъ. Онъ никогда и не думалъ о теб. Передо мною онъ зачастую осмивалъ тебя…. Ко всему этому я скажу теб, что спустя недлю посл вашей сватьбы онъ объяснялся мн въ любви своей.

— Ребекка, это ложь! это гнусная ложь! вскричала Амелія, затрепетавъ.

— Ложь?! такъ посмотри сюда, и ты убдишься, что эта ложь не хуже всякой истины, сказала Бекки и за тмъ, вынувъ изъ за пояса небольшую бумажку, развернула ее и всунула въ руку Амеліи.— Ты, вроятно, знаешь почеркъ Джоржа. Онъ самъ писалъ ко мн эту записку, упрашивалъ меня бжать съ нимъ и передалъ ее передъ твоими глазами, наканун того дня, когда его убили… ну, да и по дломъ ему!…

Эмми не слушала своей подруги: она вся углубилась въ чтеніе записки. Это было то самое посланіе, которое Джоржъ вложилъ въ букетъ и отдалъ его Бекки, на балу герцога Ричмондскаго. Мистриссъ Раудонъ говорила правду, Джоржъ, дйствительно, упрашивалъ ее бжать съ нимъ.

Головка Амеліи склонилась на грудь: и ей еще разъ пришлось поплакать въ этой исторіи надо надятся, однакожь, въ послдній разъ… Между тмъ какъ мистриссъ Осборнъ предавалась изліяніямъ сердечной скорби, полковница почтительно стояла передъ ней. Кто можетъ анализировать эти слезы и сказать, горьки он были или сладки? Была ли Амелія дйствительно огорчена, такъ какъ въ одну минуту низвергли ея идола и раздробили его передъ ея ногами, или, можетъ, она негодовала на него, что любовью ея пренебрегли, или, наконецъ, не радовалась ли она тому, что преграда, поставленная между ей и ея новой, искренней любовью, устранилась теперь?

‘О, теперь меня ничто удержать не можетъ:— подумала она.— Теперь я могу любить его всей душой моей…. Да, да! я буду, буду любить его, если только онъ позволитъ мн и проститъ меня.’

Слезы Амеліи продолжались не такъ долго, какъ ожидала Бекки. Мистриссъ Кроули старалась утшить свою подругу и въ заключеніе поцаловала ее. Она обходилась съ Эмми какъ съ ребенкомъ и гладила ее по головк.

— Теперь намъ остается только взять перо, чернила и написать къ нему, чтобъ онъ сію же минуту прізжалъ сюда.

— Я напишу…. я уже написала къ нему сегодня, поутру, сказала Эмми, раскраснвшись до ушей.

Бекки захохотала…. ‘Un biglielto‘ — запла она — ‘eccola qua!‘, и весь домъ огласился ея звонкимъ голоскомъ.

——

Спустя два дня посл этой маленькой сцены, несмотря на погоду бурную и дождливую, несмотря на безсонницу, въ которой Амелія провела всю ту ночь, робко прислушиваясь къ завыванію втра и отъ души сожаля о путешествующихъ берегомъ и моремъ,— не взирая на все это, мистриссъ Осборнъ встала довольно рано и принудила сына итти прогуляться съ ней по насыпи. Дождь крупными каплями билъ въ лицо Амеліи въ то время, какъ она прохаживалась по пристани и поглядывала на западный мрачный горизонтъ и на высокія волны, съ шумомъ и пной разбивавшіяся о берегъ. Ни Амелія, ни Джоржъ не изъявляли особенной склонности къ разговору, изрдка только послдній обращался съ нсколькими словами къ своей мама, требующей сочувствія и защиты.

— Я думаю, онъ не ршится хать по морю въ такую страшную погоду, сказала Эмми.,

— А я готовъ пари держать десять противъ одного, что онъ подетъ, отвчалъ Джоржъ.— Взгляни сюда, мама: мн кажется, это дымъ отъ парохода.

Дйствительно: дымъ широкой и черной полосой разстилался по волнамъ.

Хотя пароходъ и пустился въ море, но легко могло случится, что Доббина не было на немъ, что онъ могъ и не получить письма, и наконецъ даже, что онъ не захотлъ пріхать. Вс эти предположенія и тысячи другихъ опасеній одно за другимъ вкрадывались въ сердце мистриссъ Осборнъ съ тою быстротой, съ какой волны набгали на берегъ.

Между тмъ пароходъ приближался. Въ рукахъ Джоржа былъ щегольской телескопъ, которымъ онъ управлялъ весьма искусно. Онъ навелъ его на пароходъ и, разсматривая его, длалъ приличныя морскія замчанія, вмст съ тмъ какъ судно, опускаясь и поднимаясь на волнахъ, быстре и быстре приближалось къ пристани. Вотъ уже на мачт поднимаютъ англійскій флагъ…. Сердце Амеліи бьется ускоренно….

Мистриссъ Осборнъ захотлось самой поглядть въ телескопъ, но она не видла въ немъ ничего, исключая тусклаго кружка, быстро перебгавшаго съ одного мста на другое.

Джоржъ снова взялъ трубу, и снова сталъ разглядывать пароходъ.

— Ахъ, какъ славно онъ пробивается! говорилъ мальчикъ.— Вотъ сейчасъ волна ударитъ его въ носъ. На палуб только двое пассажировъ, Одинъ изъ нихъ лежитъ…. въ плащ съ краснымъ…. Ура! это Доббинъ!

И вмст съ тмъ Джоржъ захлопнулъ телескопъ и обвилъ руками мама свою. Чтожь касается до Эмми, оно заране знала, что то былъ Уильямъ. Да и какже иначе! Все, что она ни говорила насчетъ опасеній за его пріздъ, было чистйшее притворство. Онъ пріхалъ бы непремнно, онъ обязанъ пріхать. Амелія знала это наврное.

Пароходъ подходилъ къ пристани. Въ то время, какъ наши наблюдатели хотли приблизиться къ ней, ноги Эмми задрожали, и она едва могла переступать. Она лучше бы хотла упасть на мст на колни и произнесть свои благодарственныя мольбы…. О, она бы, кажется, всю жизнь произносила ихъ!…

По случаю дурной погоды, на пристани почти никого не было. Нашъ молодой повса Джоржъ — и тотъ убжалъ домой, такъ что когда джентльменъ въ старомъ плащ на красной подкладк выступилъ на берегъ, некому было даже посмотрть, что тутъ произошло. Впрочемъ, мы повдаемъ, вкратц:

На встрчу джентльмена выступила леди въ промоченной насквозь блой шляпк и протянутыми двумя маленькими ручьками. Приблизившись къ нему, она скрылась подъ складками стараго плаща и съ жаромъ цаловала руку джентльмена, между тмъ какъ онъ прижалъ ее къ сердцу (которое приходилось какъ разъ надъ головой маленькой леди) и удерживалъ ее отъ паденія. Амелія лепетала что-то въ род этого: ‘прости…. прости мн, милый Уильямъ…. милый, дорогой, безцнный другъ мой…. поцалуй, еще разъ поцалуй….’ и такъ дале….

Высвободившись изъ объятій Уильяма, Эмми все еще крпко сжимала его руку и нжно смотрла ему въ лицо, полное грусти, нжной любви и состраданія. Вдовушка поняла, что въ немъ выражался упрекъ, и опустила головку.

— Другъ мой, Амелія! ты во время прислала за мной, проговорилъ Доббинъ.

— Ты никогда не удешь отъ меня, Уильямъ?

— Никогда, никогда! отвчалъ онъ и еще разъ прижалъ къ своему сердцу это нжное созданіе

Въ то время какъ наша парочка выходила изъ таможни, на встрчу имъ бжалъ Джоржъ, съ приставленнымъ къ глазу телескопомъ, и громкимъ смхомъ, выражающимъ привтствіе: мальчикъ прыгалъ вокругъ влюбленной четы и всю дорогу до дому выполнялъ разныя забавныя штучки. Джой спалъ еще, Бекки не показывалась (хотя и смотрла на идущихъ сквозь гардинки). Джоржъ побжалъ похлопотать насчетъ завтрака. Эмми, которой шаль и шляпка переданы были въ коридор мистриссъ Пэйнъ, подошла къ Уильяму, чтобъ разстегнуть его плащь, а мы…. мы, любезные читатели, пойдемъ за Джоржемъ — посмотримъ, какъ станетъ приготовляться для полковника завтракъ. Корабль введенъ въ гавань. Уильямъ овладлъ призомъ, за которымъ гонялся всю жизнь. Птичка попалась-таки наконецъ. И вотъ она, склонивъ головку свою на плечо милаго, воркуетъ подл самого сердца Уильяма, съ нжными, распущенными, трепещущими крылышками. А Доббинъ только этого и просилъ каждый день и каждый часъ въ теченіи осьмнадцати лтъ. Объ этомъ-то онъ постоянно и томился. И вотъ майоръ на верху своего счастія, а съ тмъ вмст и мы приблизились къ концу послдней страницы послдней части нашего романа. Прощай, нашъ добрый другъ полковникъ! да благословитъ тебя Господь, честная, благородная душа! Прощай и ты, милая Амелія! зеленй и цвти, нжная, маленькая паразитка, вокругъ крпкаго дуба, къ которому ты прильнула.

——

Довольная участіемъ своимъ въ вышеупомянутомъ событіи, Ребекка посл того никогда не показывалась на глаза полковника и его супруги,— по какой причин, утвердительно сказать не могу: было ли то слдствіемъ раскаянія съ ея стороны передъ тмъ добрымъ и простосердечнымъ созданіемъ, которое приняло ее, Ребенку, подъ свою защиту при первомъ ея появленіи въ свтъ, или потому, можетъ быть, что мистриссъ Раудонъ, вообще, не любила сантиментальныхъ сценъ. ‘Весьма важныя дла требуютъ меня въ Брюге’ — говорила она, отправляясь въ это мсто. И такимъ образомъ при брачномъ церемоніал нашихъ друзей присутствовали только Джоржъ и его дядя. Когда все кончилось и мальчикъ присоединился къ своимъ родителямъ, Бекки возвратилась утшать одинокаго холостяка Джозефа Седли. Континентальная жизнь ему нравилась, какъ сказывалъ самъ онъ, отказываясь отъ радушнаго гостепріимства сестры своей и ея мужа.

Эмми радовалась въ душ своей при одной только мысли, что написала къ Уильяму прежде, чмъ узнала о роковомъ письм своего мужа.

— Я зналъ давно, что онъ писалъ къ Ребекк, сказалъ Уильямъ:— но могъ ли я употребить это оружіемъ противъ памяти бднаго друга моего?— Оно-то и было причиной моихъ страданій, когда….

— Ради Бога, никогда не говори мн объ этомъ, прервала мистриссъ Доббинъ такъ умильно и смиренно, что полковникъ въ ту же минуту перемнилъ разговоръ, начавъ разсказывать о Глоринн и любезной Пегги о’Доудъ, съ которыми онъ сидлъ, когда получилъ извстное достославное, посланіе.

— Не пришли ты мн этого письма, заключилъ Уильямъ, засмявшись:— кто знаетъ, можетъ быть, Глорвина носила бы теперь мою фамилію….

Въ настоящее время, Глорвина называется мистриссъ майорша Посни. За этого джентльмена она вышла посл кончины его первой супруги, принявъ твердое намреніе — вн знаменитаго …таго полка не искать себ руководителя въ жизни. Этого же правила, надо замтить, придерживается и леди о’Доудъ. Она, сказываютъ, чрезвычайно привязана къ …тому полку, и случись что нибудь съ Микелемъ (отъ чего Боже сохрани!), она немедленно возвратится и подднетъ себ кого нибудь изъ полковыхъ. Впрочемъ, генералъ-майоръ о сю пору здравствуетъ, живетъ онъ, въ о’Доудстон съ роскошью, держитъ гончихъ и, разв только за исключеніемъ сосда своего Гогарти изъ замка Гоггарти, считается лучшимъ человкомъ во всемъ графств. Леди о’Доудъ по прежнему продолжаетъ выплясывать джигъ. Какъ она, такъ и Глорвина, общимъ голосомъ ршили, что Доббинъ безстыдно поступилъ съ послдней. Однако жребій, выпавшій Поски, утшилъ Глорвину, а прекрасный тюрбанъ изъ столицы Франціи — совершенно укротилъ гнвъ леди о’Доудъ.

Когда полковникъ Доббинъ оставилъ службу — что совершилось тотчасъ же посл женитьбы его — онъ взялъ на аренду премиленькую усадьбу въ Гемпшэйр, недалеко отъ усадьбы Кроули, гд сэръ Питтъ и его семейство, вслдъ за состоявшейся въ парламент реформой, проживали постоянно. Вмст съ разрушеніемъ надеждъ на пріобртеніе титула пера, пропали также для баронета и мста его въ Верхнемъ и Нижнемъ парламент. Эта катастрофа разстроила его здоровье и карманъ, онъ упалъ духомъ и предсказывалъ скорое паденіе королевства Великобританскаго.

Леди Джэйнъ и мистриссъ Доббинъ заключили между собою тсный дружескій союзъ. Супруга сэра Питта была воспріемницей новорожденной дочери мистриссъ Доббинъ, принявшей имя своей крестной маменьки. Достопочтеннйшій Джемсъ Кроули совершалъ обрядъ крещенія. По смерти своего родителя, онъ занялъ и мсто его въ приход. Между Джоржемъ и Раудономъ основалась тсная дружба. Въ вакаціонное время они вмст ходили на охоту, вмст вступили въ Кембриджскій университетъ и ссорились изъ за дочери леди Джэйнъ, въ которую они, безъ всякаго сомннія, были влюблены.— Устроить партію между Джоржемъ и этой молоденькой леди составляло пріятное желаніе обихъ матерей, хотя я и слышалъ, что миссъ Кроули была боле расположена къ своему кузену.

Имя мистриссъ Раудонъ Кроули никогда не упоминалось ни въ которомъ изъ этихъ семействъ. Имлись особенныя причины на то, почему вс безмолвствовали относительно ея особы: — Куда бы мистеръ Джозефъ Седли ни похалъ, Бекки всюду слдовала за нимъ, этотъ джентльменъ сдлался вполн ея рабомъ. Адвокаты полковника увдомили его, что мистеръ Джозъ весьма высоко застраховалъ свою жизнь, изъ чего очевидно было, что ему хотлось увеличить свои капиталы, чтобъ погасить долги. Онъ получилъ изъ Остъ-Индіи безсрочный отпускъ, и недуги его съ каждымъ днемъ усиливались.

Услышавъ это, Амелія, чрезвычайно встревоженная, просила мужа своего създить въ Брюссель, гд проживалъ тогда Джой, и разъузнать, въ какомъ положеніи находятся дла его. Полковникъ весьма неохотно оставилъ свой домъ (потому что былъ совершенно углубленъ въ ‘Исторію Пунжабы’, которая и теперь еще занимаетъ его, и чрезвычайно встревоженъ на счетъ своей маленькой дочери, которую онъ обожаетъ и которая только что оправилась отъ втреной оспы),— Доббинъ, говоримъ мы, похалъ въ Брюссель неохотно, гд и нашелъ Джоза въ одной изъ огромнйшихъ отелей города. Мистриссъ Кроули занимала другую половину той же отели, она держала великолпный экипажъ, давала балы и жила, вообще, на джентильную ногу.

Весьма натурально, что полковникъ, по прибытіи въ Брюссель, не хотлъ видться съ этой леди и не находилъ нужнымъ объявлять ей о своемъ прізд, онъ сообщилъ объ этомъ, черезъ лакея, и то по секрету, одному только мистеру Седли. Джой просилъ полковника повидаться съ нимъ въ тотъ же вечеръ — когда мистриссъ Кроули отправится на soire и тмъ доставитъ имъ возможность переговорить наедин Доббинъ нашелъ зятя своего въ состояніи жалкаго разслабленія и страшно боявшагося Ребекки, хотя Джой и отзывался о ней не иначе какъ съ похвалой. Съ плнительнйшею врностью ухаживала она за нимъ во время его неслыханныхъ недуговъ, была для него совершенно какъ дочь.

— Но только…. о, ради Бога, прізжай сюда и живи вблизи меня и…. и…. иногда навщай меня…. слабо произносилъ несчастный.

При этихъ словахъ брови полковника нахмурились.

— Мы не можемъ этого сдлать, Джозъ, сказалъ онъ: — по нкоторымъ обстоятельствамъ, Амелія не можетъ посщать тебя.

— Клянусь теб, произнесъ мистеръ Седли, едва переводя духъ: — что Бекки невинна какъ младенецъ и также непорочна, какъ твоя жена.

— Можетъ быть, сказалъ полковникъ угрюмо:— но все же Эмми нельзя прізжать къ теб. Будь мужчиной, Джозефъ, оставь ты эту безчестную связь… Подемъ домой…. Мы слышали, что дла твои запутаны….

— Запутаны?! Кто смлъ клеветать на меня?… Весь мой капиталъ находится въ весьма выгодныхъ оборотахъ. Мистриссъ Кроули…. то есть…. я хочу сказать…. деньги мои доставляютъ мн весьма значительную прибыль.

— Но этому ты не въ долгу? Зачмъ же ты застраховалъ спою жизнь?

— Я думалъ такъ, знаешь…. маленькій подарокъ для нея…. въ случа, если со мной приключится что…. А вдь теб извстно мое слабое здоровье…. Притомъ же…. обыкновенная благодарность…. Вс свои деньги я намренъ оставить теб…. Согласись самъ, что я могу удлить сколько нибудь изъ своихъ доходовъ….

Полковникъ упрашивалъ Джоза сейчасъ же бжать, ухать въ Индію, куда Бекки, конечно, не ршилась бы послдовать за нимъ,— однимъ словомъ сдлать все, что только могло бы разорвать преступную связь, которой слдствія могутъ быть для него пагубными.

Мистеръ Седли всплеснулъ руками и вскричалъ, что онъ возвратится въ Индію, сдлаетъ все на свт, только не теперь…. И не надо говорить объ этомъ мистриссъ Кроули. ‘Бда, если она узнаетъ: она она убьетъ меня. Вы еще не знаете, какая она страшная женщина!’

— Почему же бы теб не хать со мной вмст? спроситъ Доббинъ.

Но у Джоза недоставало храбрости на такой подвигъ.

— Я увижусь съ тобой завтра…. Но ни подъ какимъ видомъ не говори ей, что ты былъ здсь. А теперь иди домой: Бекки скоро воротится.

Доббинъ оставилъ зятя, волнуемый мрачными предчувствіями.

Это свиданіе родственниковъ было послднее. Спустя три мсяца, Седли умеръ въ Ахен. По смерти Джоя открылось, что все состояніе его растрачено въ спекуляціяхъ. Изъ него осталось только дв тысячи фунтовъ:— сумма, за которую была застрахована жизнь Джозефа, и которую раздлили поровну между его любезной сестрой Амеліей, супругой такого-то и проч., и его другомъ и неоцненной утшительницей во время болзни — Ребеккой, женой полковника Раудона Кроули, назначенной исполнительницей духовной.

Директоръ Страхового Общества божился, что такого казуснаго случая еще ни разу не случалось у него, и поговаривалъ о томъ, чтобы послать въ Ахенъ коммиссію — изслдовать причину смерти мистера Седли. Общество отказало въ уплат страхового полиса. Но мистриссъ леди Кроули, какъ она титуловала себя, немедленно явилась въ Лондонъ, въ сопровожденіи гг. Бурке, Туртелла и Гэйеса, и требовала отъ Общества немедленной уплаты — и восторжествовала, благодаря содйствію вышеупомянутыхъ джентльменовъ. Деньги были выплачены, честное имя Бекки подтверждено. Но полковникъ Доббинъ отослалъ свою половину въ Страховое Общество и строго уклонялся отъ всякаго сообщенія съ Ребеккой.

Раудонъ Кроули умеръ отъ жолтой горячки на остров Ковентри, любимый и оплакиваемый всми его подчиненными. Спустя шесть недль посл этой печальной катастрофы, скончался и братъ Раудона сэръ Питтъ, вслдствіе чего все имніе покойнаго перешло во владніе ныншняго сэра Раудона Кроули, баронета.

Въ свою очередь и баронетъ отказался видться съ своей матерью, которой выдаетъ, однакожь, значительное годовое содержаніе, и которая, какъ кажется, весьма богата. Раудонъ постоянно живетъ въ усадьб Кроули, вмст съ леди Джэйнъ и ея дочерью, между тмъ какъ Ребекка большею частію обртается около Бата и Челтенэйма, гд пользуется весьма незавидной репутаціей. Что длать! и у нея есть свои враги… Да у кого же нтъ ихъ? спросимъ мы, въ отвтъ на вопросъ приводя всю жизнь полковницы Кроули, которая теперь упражняется въ длахъ благочестія. Имя ея можно встртить во всхъ спискахъ человколюбивыхъ обществъ. ‘Покинутая Яблочница’, ‘Пренебреженная Прачка’, ‘Несчастный Пирожникъ’ находятъ въ ней услужливаго друга. Всегда и везд, гд только требуется рука помощи, Бекки является немедленно Однажды Доббинъ, Эмми и ея дти нечаянно встртились съ ней гд-то въ Лондон. Бекки жеманно потупила глазки и улыбнулась, когда семейство Уильяма бросилось отъ нея въ сторону,— Эмми схватила подъ руку Джоржа (плнительнаго молодого человка), а полковникъ взялъ на руки свою маленькую Дженъ, которую онъ любилъ боле всего на свт, боле даже, чмъ ‘Исторію Пунжабы’,— ‘даже боле, чмъ меня’ — подумала Амелія, вздыхая.— Однакожь, Доббинъ не произнесъ еще передъ Амеліей слова, которое не выражало бы собой нжности и ласки, нельзя сказать и того, чтобъ и она не отвчала ему тмъ же.

Любезный читатель! воскликнемъ вмст: ‘Vanitas vanitatnm et omnia vanitas!’ Скажите: кто изъ насъ можетъ назвать себя счастливымъ въ этомъ мір? кто изъ насъ не имлъ своихъ исключительныхъ желаній? или: когда эти желанія исполнены, кто изъ насъ оставался доволенъ ими?… Ну, дти, довольно! опустимте занавс: представленіе кончилось….

КОНЕЦЪ.

‘Современникъ’, No 4—9, 1850

ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВІЯ.РОМАНЪ БЕЗЪ ГЕРОЯ. СОЧ. ВИЛ. ТЕККЕРЕЯ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

ЧАСТЬ ОСЬМАЯ.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.

Читайте также:

ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВІЯ.
РОМАНЪ БЕЗЪ ГЕРОЯ. СОЧ. ВИЛ. ТЕККЕРЕЯ.