Базар житейской суеты. Часть четвертая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848

Переводы
Время на прочтение: 264 минут(ы)
Скачать в PDF

ГАЛЛЕРЕЯ

ИЗБРАННЫХЪ

АНГЛІЙСКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ

Базаръ житейской суеты

Вилльяма Теккерея

ЧАСТЬ IV

ПЕРЕВОДЪ И. И. ВВЕДЕНСКАГО

САНКТПЕТЕРБУРГЪ

1853

ОГЛАВЛЕНІЕ
ЧЕТВЕРТАГО ТОМА.

Глава L. Предлагается на благоумотрніе читателя шарада въ джентльменскомъ вкус.
Глава LI. Лордъ Стейнъ выставляется въ самомъ привлекательномъ свт
Глава LII. Катастрофа
Глава LIII. Воскресенье посл битвы
Глава LIV. Тотъ же день и тотъ же предметъ.
Глава LV. Джорджинька превратился въ джентльмена
Глава LVI. Вліяніе морскихъ втровъ на здоровье благороднаго путешественника
Глава LVII. Другъ нашъ майоръ
Глава LVIII. Старое фортепьяно
Глава LIX. Новая жизнь и новыя лица
Глава LX. Загасли вдругъ два свтила
Глава LXI. На Рейн
Глава LXII. Старое знакомство
Глава LXIII. Цыганскія похожденія старинной нашей знакомки
Глава LXIV. Старый другъ лучше новыхъ двухъ
Глава LXV.
Глава LXVI. Родины, бракосочетаніе и смертные случаи

ГЛАВА L.

Предлагается на благоусмотреніе читателя шарада въ джентльменскомъ вкус.

Посл присутствія мистриссъ Бекки на семейномъ обд и вечер милорда Стейна, права этой почтенной женщины на принадлежность къ фешенебльному свту были признаны на законномъ основаніи, и утверждены однажды навсегда. Двери первостатейныхъ домовъ великобританской столицы быстро отворились передъ ея особой — двери великія и высокія, черезъ которыя, смю надяться, никогда не удавалось проходить благосклонному читателю сей достоврной исторіи. Я съ своей стороны всегда останавливался съ трепетнымъ благоговніемъ передъ сими страшными вратами, куда не дерзнетъ даже проникать мой авторскій помыслъ. Я воображаю, что ихъ денно и нощно охраняютъ мужи осанистые, вооруженные ярко-блестящими серебряными трезубцами, готовые пронзить насквозь всякаго назойливаго поетителя, не имющаго правъ на entre. Говорятъ, будто газетный сотрудникъ-горемыка, впускаемый сюда въ извстные дни для внесенія въ свою тетрадку фамилій знаменитыхъ особъ, присутствующихъ на бал, умираетъ очень скоро посл этого сеанса. Я врю этому. Ему ли, ничтожному смертному, долго прозябать на сей земл, посл того, какъ глаза его подверглись искрометному блеску вкуса и моды? Огнь дендизма прожигаетъ его до костей и мозговъ, какъ нкогда присутствіе Юпитера въ полномъ олимпійскомъ костюм уничтожило бдную неразумную Семелу, дерзнувшую выскочить изъ своей естественной атмосферы. Этотъ миъ должны намотать себ на усъ вс безъ исключенія Тибурніанцы и Бельгравіанцы, и я бы очень радъ былъ рекомендовать исторію Семелы особенному вниманію мистриссъ Бекки. О, женщины, женщины! Обратитесь къ достопочтенному господину Туриферу, и онъ докажетъ вамъ какъ дважды два — пятнадцать, что Бельгравія не что иное есть, какъ мдь звняща, а Тибурнія — цимбалъ бряцяй. Все это суета суетъ, съ позволенія сказать, и всяческая суета. Все дымъ, прахъ и чадъ, или, выражаясь поэффектне — трынъ-трава. Рано или поздно наступитъ день и часъ (но въ ту эпоху cгніютъ и кости твои, о, возлюбленный собратъ мой!), когда великолпные сады Гайдъ-Парка исчезнутъ съ лица земли, и не отыщетъ ихъ отдаленный потомокъ, такъ же какъ мы, въ настоящее время, знать не знаемъ, гд обртались нкогда чудодйственный висячій мостъ и волшебные сады покойницы Семирамиды. Опустетъ и Бельгравскій скверъ, какъ уже опустли Булочная улица (Baker Street), или пустынный Тадморъ.
А знаете ли вы, милостивыя государыни, что великій Питтъ жилъ въ Булочной улиц? Отчего это вашихъ бабушекъ не просили на вечера къ леди Гестеръ въ этотъ, теперь опустлый, палаццо? Я обдалъ тамъ, увряю васъ, moi qui vous parle. Тни мертвецовъ, друзъя и пріятели знаменитаго хозяина, составляли превеселую компанію. Когда мы, современные живые люди, сли за столъ и вооружились рюмками кларета, духи отшедшихъ джентльменовъ гурьбой ввалили въ комнату, и степенно разслись по мстамъ вокругъ мрачнаго буфета. Прежде всхъ на сцену выступилъ морякъ, укротитель житейскихъ треволненій, и налилъ себ огромный стаканъ спиртуозной влаги: жизненныя привычки Дундаса сопровождали его и въ могилу. Аддингтонъ сидлъ, склонивъ голову съ пасмурными и мрачными взорами, и не отставалъ отъ другихъ, когда безшумная бутылка совершала круговые переходы, Скоттъ сердито поворачивалъ густыми бровями, и смотрлъ исподлобья на всхъ, глаза Уильберфорса были постоянно обращены на потолокъ, и онъ не замчалъ, повидимому, какъ стаканъ подносился къ его рту, и выходилъ оттуда пустой. Я тоже смотрлъ повременамъ на потолокъ, забывая, что эта замашка принадлежитъ исключительно великимъ людямъ. Домъ этотъ отдается теперь внаймы съ мебелью и со всми принадлежностями. Да, такъ точно: леди Гестеръ, супруга Вилльяма Питта, величайшаго изъ ораторовъ древняго и новаго міра, жила нкогда въ Булочной улиц, и покоится теперь безпробуднымъ сномъ въ пустын…
Отсюда и слдуетъ, что все суета суетъ на бломъ свт, хоть вс мы, милостивыя государыни и государи, любимъ больше или меньше, суету мірскую. Желалъ бы я знать, какой благовоспитанный смертный, или смертная съ исправнымъ желудкомъ, откажется отъ употребленія ростбифа, единственно потому, что ростбифъ скоропреходящъ и тлненъ? Пусть онъ суета, но да ниспошлетъ небо всякому смертному, читающему эти строки (о, еслибы такихъ смертныхъ набралось около пятисотъ тысячь!), значительную частичку смачныхъ блюдъ, подобныхъ ростбифу. Садитесь за мой столъ, милостивые государи, и кушайте на здоровье, безъ церемоніи. Вотъ вамъ ветчина, редиска, горчица, уксусъ,— кушайте, кушайте. Эй, ты, Джонсъ! Другую бутылку вина! Насыщайтесь вдоволь, дорогіе мой гости, суетными благами міра сего, и поблагодарите хозяина за радушную хлбъ-соль. И не прогнвайтесь на мою героиню, если, сверхъ чаянія, замтите въ ней черезчуръ аристократическія наклонности и вкусы: они скоропреходящи, будьте въ этомъ уврены, какъ и вс наслажденія и забавы сей коловратной планеты.

——

Ближайшимъ слдствіемъ визита мистриссъ Бекки къ лорду Стейну было то, что высокородкый грандъ Испаніи и Португаліи, донъ Питерварадинъ воспользовался первымъ случаемъ возобновить знакомство съ полковникомъ Кроли, когда, на другой день, встртился съ нимъ въ клуб. При встрч съ Ребеккой въ Гайдъ-Парк, высокородный грандъ, снявъ шляпу, привтствовалъ ее глубочайшимъ салютомъ. Вслдъ затмъ, мистриссъ Кроли и супругъ ея получили приглашеніе на одинъ изъ семейныхъ вечеровъ гранда и грандессы въ Левантъ-Домъ, занимаемый ими по случаю совершенной отлучки изъ Англіи благороднаго хозяина этого палаццо. Ребекка пла, посл обда, въ небольшомъ собраніи, гд находился и лордъ Стейнъ, слдившій, съ отеческимъ вниманіемъ, за успхами своей юной protge.
Въ Левантъ-Дом Бекки познакомилась съ однимъ изъ самыхъ знатныхъ и великолпныхъ джентльменовъ, герцогомъ де-ла-Жаботьеръ, уполномоченнымъ министромъ и посланникомъ одного короля. Гордость, въ сильнйшей степени, бурлитъ и клокочетъ въ моей груди, когда я переношу на бумагу эти имена, и воображаю, въ какое блистательное общество попала моя героиня. Она сдлалась постоянной гостьей въ дом французскаго посольства, гд вечера считались скучными, какъ-скоро не присутствовала на нихъ madame Родонъ Кроли.
Messieurs де-Трюффиньи (изъ фамиліи Перигора) и де-Шампиньякъ, чиновники французскаго посольства, оба немедленно и вполн подчинились прелестямъ очаровательной Ребекки, и оба въ свое время, торжественно объявили, что они стояли съ нею на самой короткой ног. Такія деклараціи, какъ всмъ извстно, въ дух французской націи, и желалъ бы я знать: какой французъ, по возвращеніи изъ чужихъ краевъ въ свою отчизну, не хвасталъ тмъ, что онъ сгубилъ наповалъ по крайней мр дюжину почтеннйшихъ фамилій?
Но я ршительно сомнваюсь въ справедливости слуховъ, распространенныхъ вышеозначенными господами касательно мистриссъ Бекки. Шампиньякъ до безумія любилъ карты, и на вечерахъ у Родона Кроли игралъ обыкновенно въ экарте, тогда-какъ Бекки, въ другой комнат, пла торжественныя сонаты для лорда Стейна. Относительно господина Трюффиньи, извстно намъ заподлинно, что этотъ достойный дипломатъ не смлъ глазъ показать въ гостинниц Путешественниковъ, гд считали его по уши въ долгахъ, и еслибы, при посольскомъ дом, не было общаго стола, то никакого нтъ сомннія, monsieur de Truffigny умеръ бы голодной смертью среди столицы Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Посл этого, мн позволено, конечно, усомниться въ нкоторой степени, что Ребекка обращала благосклонное вниманіе на котораго-нибудь изъ этихъ юныхъ джентльменовъ. Правда, впрочемъ, что оба они состояли у ней на посылкахъ, покупали для нея перчатки, духи, цвты, входили въ долги изъ-за билетовъ въ ложу бельэтажа для мистриссъ Кроли, и вообще старались оказать ей многія другія услуги поэтическаго свойства. Объяснялись они по англійски съ умилительно-наивной простотою, и несказанно потшали Бекки и милорда Стейна. Каждаго изъ нихъ она передразнивала прямо въ лицо, и поздравляла ихъ съ успхами въ англійскомъ язык съ такою уморительною важностью, что лордъ Стейнъ, сардоническій ея патронъ, не могъ удержаться отъ смха. Трюффиньи, имя въ виду секретную цль по дламъ сердечнымъ, подарилъ компаньйонк Бриггсъ превосходную шаль, и тутъ же попросилъ ее озаботиться насчетъ передачи письма, которое простодушная старая двица вручила при всхъ мистриссъ Бекки, такъ-какъ на адресс стояло ея имя. Содержаніе этой эпистолы вдоволь позабавило почтеннйшую публику, и преимущественно милорда Стейна, прочитавшаго ее съ особеннымъ аппетитомъ. Читали ее вс безъ исключенія, кром честнаго Родона, ему, разумется, не кчему было знать и прилагать къ сердцу всякую всячину, происходившую подъ кровлей его домика на Курцонъ-Стрит.
Здсь, въ этомъ именно домик, Бекки не только принимала лучшихъ иностранцевъ (эта фраза, какъ извстно, издавна получила право гражданства въ нашемъ джентльменскомъ кругу), но даже нкоторыхъ изъ лучшихъ Англичанъ. Подъ этимъ курсивнымъ словомъ я отнюдь не разумю самыхъ добродтельныхъ, или, наимене добродтельныхъ людей, ни умнйшихъ, ни глупйшихъ, ни богатйшихъ, ни добропородныхъ, но — ‘лучшихъ’, однимъ словомъ, то-есть такихъ, къ которымъ другаго эпитета прибрать никакъ нельзя, и которыхъ лучшенство уже опредлено на общемъ сейм Базара Житейской Суеты. Таковы суть: великая леди Фитц-Уиллисъ, патронша Альмака, великая леди Слоборъ, великая леди Гризельда Макбетъ, урожденная миледи Глори Грэй, и прочая, и прочая, и прочая. Какъ-скоро леди Фитц-Уиллисъ, урожденная Дебреттъ, заблагоизволитъ принимать въ своихъ салонахъ извстную особу мужескаго пола — эта особа уже спасена, и никто не отниметъ у нея титула лучшенства. Никакъ нельзя сказать, чтобы миледи Фитц-Уиллисъ была дйствительно лучше кого-нибудь другаго — совсмъ напротивъ: ей ужь будетъ лтъ подъ шестьдесятъ, и она никогда не славилась ни красотой, ни богатствомъ, ни умомъ, но тмъ не менъе всякому извстно, что она принадлежитъ къ разряду лучшихъ. Салоны ея исключительно посщаются только лучшими особами и, какъ она давно сердита была на миледи Стейнъ (старинная вражда: въ молодости своей, Георгина Фредерика, теперешняя Фитц-Уиллисъ, надялась присвоить себ настоящій титулъ миледи Стейнъ), то ничего нтъ удивительнаго, что эта великая представительница моднаго свта торжественно признала права и привилегіи мистриссъ Родонъ Кроли. Она раскланялась съ нею весьма учтиво на одномъ великолпномъ балу, и потомъ ободрила сына своего Сент-Киттса, получившаго хорошее мсто по протекціи лорда Стейна, посщать какъ-можно чаще домъ мистриссъ Кроли. Этого мало. Леди Фитц-Уиллисъ пригласила Ребекку въ свой собственный палаццо, и два раза принималась говорить съ нею за обдомъ самымъ торжественнымъ, снисходительнымъ и любезнымъ тономъ. Этотъ важный фактъ сдлался въ тотъ же вечеръ извстнымъ всему Лондону. Особы, злословившія до той поры мистриссъ Родонъ, замолчали. Венгемъ, извстный острякъ и законовдецъ, правая рука лорда Стейна, везд началъ прославлять до небесъ нашу героиню. Вс и каждый спшили наперерывъ познакомиться съ мистриссъ Бекки. нкто Томъ Тоди, предостерегавшій Саутдауна насчетъ этой опасной женщины, принялся теперь хлопотать, чтобъ его представили въ ея домъ. Словомъ, мистриссъ Родонъ Кроли вполн сопричислилась къ разряду ‘лучшихъ’.
Ахъ, друзья мои, не завидуйте преждевременно моей героин, мало ли что можетъ случиться на Базар Житейской Суеты? Слава есть не что иное, какъ дымъ и пепелъ: это вы вс знаете. Притомъ всюду признано за несомннный фактъ, что даже черезъ золото и брильянты текутъ иной разъ весьма горькія слезы. Бекки испытала и видла все на свт, видла даже самого милорда Бумбумбума, лицомъ къ лицу, и однакожь, положа руку на сердце, сознавалась впослдствіи, что все — суета суетъ.
Намъ никакъ не слдуетъ распространяться слишкомъ много объ этой достославной и блестящей каррьер нашей героини. Тайны большаго свта могутъ быть вполн извстны только посвященнымъ: имъ и книги въ руки.
Въ послдующіе годы Бекки весьма часто говорила о той эпох своей жизни, когда она постоянно вертлась въ круговорот моднаго лондонскаго свта. Блистательные успхи, быстро смнявшіеся одинъ другимъ, сначала приводили ее въ состояніе безпрерывнаго восторга, но потомъ прискучили ей мало-по-малу, опротивли и надоли. Ничего сначала не могло быть пріятне, какъ изобртать и добывать изящные костюмы со всми дополнительными украшеніями, къ нимъ принадлежащими. Принимая въ разсчетъ довольно ограниченныя средства мистриссъ Родонъ, мы думаемъ, что для ршенія проблемъ этого рода, требовалась повременамъ удивительная изворотливость ея тонкаго и проницательнаго ума. Тмъ веселе было для нея, посл предварительныхъ хлопотъ, здить на званые обды, гд она встрчалась съ великими людьми, и отъ обдовъ — на блистательныя вечернія собранія, гд встрчали ее т же великіе люди, съ которыми притомъ, непремнно и неизбжно, предстояло ей увидться и завтра, и послзавтра, и на слдующей недл, и въ будущемъ мсяц, всегда и всюду, гд только собирался лучшій джентльменскій міръ. Молодые люди были всегда безукоризненно-изящны, въ прекрасныхъ галстухахъ, въ блестящихъ сапогахъ, и блыхъ, какъ снгъ, перчаткахъ, пожилые джентльмены, степенные, сановитые и прозаичные, украшали свои костюмы затйливыми пуговками, молодыя леди, робкія и застнчивыя, рисовались въ розовыхъ платьяхъ, и маменьки ихъ, сіявшія брильянтами, всегда были величественны, прекрасны, торжественны и пышны. И весь этотъ людъ говорилъ на чистйшемъ англійскомъ язык, а не на дурномъ французскомъ діалект, какъ въ нашихъ повстяхъ и романахъ. Рчь всегда шла о семейныхъ длахъ, о характер той или другой особы, и о различныхъ разностяхъ, въ большей или меньшей степени интересныхъ, или, вовсе неинтересныхъ, точь-в-точь какъ разсуждаютъ иногда любезныя кумушки. Вс прежнія знакомыя завидовали Ребекк и ненавидли ее отъ всей души, не думая и не гадая, что бдная женщина скучаетъ больше и больше, зваетъ чаще и чаще среди всей этой пышности и блеска.
— Зачмъ судьба забросила меня въ этотъ свтъ? жаловалась по временамъ мистриссъ Бекки, забывая, что судьба тутъ вовсе невиновата,— лучше бы мн быть женою деревенскаго пастора, или, какого-нибудь аптекаря, приготовлять лекарства для его паціентовъ! Лучше, право, быть женою сержанта и здить за полкомъ въ обозной фур, но было бы въ тысячу разъ комфортэбльне и веселе перезжать съ ярмарки на ярмарку, и плясать въ балаганахъ.
— Да, вы были бы превосходной плясуньей, замтилъ лордъ Стейнъ улыбаясь.
Она обыкновенно жаловалась великому человку на свою хандру, и повряла ему тревоги своего сердца. Это забавляло милорда.
— Изъ Родона могъ бы выйдти очень хорошій Есuyer… конюшни… или, какъ называется этотъ человкъ въ огромныхъ ботфортахъ, что ходитъ вокругъ цирка, и похлопываетъ бичомъ? Онъ высокъ, довольно толстъ, увсистъ, и физіономія его внушаетъ уваженіе… Помню я, продолжала Бекки, задумчиво склонивъ голову,— однажды, когда я была ребенкомъ, отецъ сводилъ меня въ балаганъ на брукгримской ярмарк, и когда мы воротились домой, я сдлала себ пару ходулей, и начала выплясывать такъ, что удивила всхъ товарищей и учениковъ отца.
— Интересно было бы посмотрть на эту сцену, сказалъ лордъ Стейнъ.
— А я бы не прочь повторить ее теперь, продолжала Бекки. О, какъ бы изумилась леди Блинки, и какъ широко открыла бы свои глаза леди Гризельда Макбетъ!.. Однакожь полно объ этомъ, тсс! Паста начимаетъ пть.
Бекки всегда старалась оказывать очевидное уваженіе къ публичнымъ пвцамъ и пвицамъ, приглашаемымъ на вс эти аристократическіе кружки. Она благосклонно подходила къ нимъ въ уголокъ, гд они сидли, подавала имъ свои миньятюрныя ручки, и ласково разговаривала съ нимивъ присутствіи всхъ наилучшихъ особъ. Что жь такое? Она была сама артисткой, замчала мистриссъ Бекки весьма справедливо. Откровенно и простосердечно разсказывала она всмъ и каждому о своемъ происхожденіи и слова ея служили неисчерпаемымъ источникомъ для разнообразныхъ толковъ и сужденій о характер ея среди этого блестящаго круга.
— Какимъ удивительнымъ хладнокровіемъ владетъ эта женщина! замчала одна особа.
— Скажите лучше — дерзостью, подхватывала другая,— смотрите, какой видъ независимости принимаетъ она! Другая, на ея мст, сидла бы спокойно въ нашемъ кругу, и считала бы за большую честь, еслибъ удостоили ее какимъ-нибудь вопросомъ.
— Что это за честная, добрая и кроткая душа!
— Ну, это, скажу я вамъ, такая пройдоха, какой еще свтъ не производилъ!
И такъ дале. Ребекка между-тмъ длала свое дло. Артисты и артистки были отъ нея въ восторг, и готовы были пть на ея вечерахъ до истощенія послднихъ силъ. Музыкальные уроки доставались ей даромъ.
Да. Были дйствительно вечера въ маленькомъ домик на Курцонъ-Стрит. Экипажи всякаго рода, съ фонарями и безъ фонарей, загромождали всю улицу, къ великой досад No 200, не знавшаго покою отъ этой демонской стукотни, и къ неизъясиимому бшенству No 202, который не могъ отъ зависти сомкнуть глазъ во всю ночь. Гигантскіе лакеи, сопровождавшіе экипажи своихъ джентльменовъ, не могли умститься въ небольшой галлере мистриссъ Бекки, имъ выдавались билеты въ ближайшій трактиръ, гд каждый изъ нихъ могъ потребовать для себя бутылку пива. Знатные лондонскіе денди толпились на ступеняхъ маленькой лстницы и толкали другъ друга, удивляясь и подсмиваясь, какъ они очутились въ этомъ мст, и многія непорочныя леди высшаго тона сидли въ маленькой гостиной, слушая знаменитыхъ пвицъ и пвцовъ, которые, по обыкновенію, пли съ такой энергіей, что отъ звуковъ ихъ голоса дребезжали стёкла въ окнахъ. И черезъ день, на одномъ изъ столбцевъ газеты Morning Post, въ отдленіи ‘Феншонэбльныя собранія’, печатался параграфъ такого рода:
‘Полковникъ Родон и мистриссъ Кроли давали вчера обдъ и вечеръ для избраннаго общества въ своемъ дом на Курцонской улиц, что на Майской ярмарк. За обдомъ присутствовали: ихъ высокопревосходительства, грандъ и грандесса Питерварадинъ, его превосходительство, трехбунчужный Папуш-паша, турецкій посланникъ, и съ нимъ — драгоманъ миссіи, Кабобъ-Бей, маркизъ и маркиза Стейнъ, графъ Саутдаунъ, сэръ Питтъ и леди Дженни Кроли, мистеръ Уаггъ, и прочая. Вечернее собраніе мистриссъ Кроли удостоили своимъ визитомъ: вдовствующая дюшесса Стильтонъ, дюкъ де-ла-Грюйеръ, маркиза Чиширъ, маркизъ Александръ Страчино, графъ де-Кри, баронъ Шпапцугеръ, кавалеръ Тости, графиня Слингстонъ, леди Макадамъ, генералъ-майоръ и леди Гризельда Макбеты съ двицами Макбетъ, виконтъ Паддингтонъ, сэръ Горацій Фоги, высокородный Сандсъ Бедуинъ, высокостепенный Боббахи Баггаудеръ’, и проч, и проч. Читатель прійметъ на себя трудъ дополнить своимъ воображеніемъ еще двнадцать строчекъ мелкой печати, испещренныхъ именами наилучшихъ людей.
И въ обращеніи съ вельможами, наша героиня наблюдала такую же откровенность, которая отличала ее въ сношеніяхъ съ людьми низкаго разряда. Однажды, среди блистательнаго общества, Ребекка — можетъ-быть изъ тщеславія, вздумала вести оживленную бесду на французскомъ діалект съ парижскимъ артистомъ. Леди Гризельда Макбетъ, стоявшая подл, наморщила свое чело и нахмурила бровы.
— Какъ хорошо вы говорите по французски! замтила леди Гризельда, которая сама, объясняясь на этомъ язык, никакъ не могла освободиться отъ ирландскаго акцента.
— Не мудрено, миледи, отвчала Ребекка, скромно потупивъ свои зеленые глазки, — я преподавала французскій языкъ въ пансіон, и притомъ мать моя была Француженка.
Леди Гризельда была побждена этой скромностью, и почувствовала невольное снисхожденіе къ нашей героин. Она оплакивала роковыя понятія времени относительно доброкачественности разнообразныхъ и разнохарактерныхъ породъ: но соглашалась въ душ, что по крайней мр эта parvenue вела себя прилично, и никогда не забывала своего положенія въ джентльменскомъ кругу. Леди Гризельда была очень добрая женщина, сострадательна къ бднымъ, простодушна въ достаточной степени, незлопамятна и неподозрительна. Было бы весьма неосновательно обвинять ее за то, что она считала себя лучше насъ съ вами, одинъ изъ ея предковъ гордился своимъ происхожденіемъ отъ Каракаллы.
Леди Стейнъ, посл музыкальной сцены, почувствовала тайное душевное расположеніе къ мистриссъ Бекки. Молодыя леди гигантскаго дома принуждены были, одна за другою, уступить сил обстоятельствъ. Разъ или два, он пытались напустить на нее извстйшихъ остроумцевъ, вооруженныхъ саркастическими эпиграммами, но этого имъ не удалось. блистательная леды Стоннингтонъ попробовала однажды выступить противъ нея съ огромнымъ запасомъ колкостей и насмшекъ, но неустрашимая мистриссъ Бекки поразила ее наповалъ, при самомъ начал перестрлки. Готовая отразить непріятельскія нападенія во всякое время, она встртила ихъ съ простодушнымъ и невиннымъ видомъ, который въ сущности дла, былъ въ ней опасне самыхъ рзкихъ проявленій изступленной злобы. Въ такомъ расположеніи духа, она высказывала весьма наивно самыя оскорбительныя колкости, и въ то же время извинялась въ нихъ передъ всми самыми безъискуствсннымъ образомъ, такъ-что каждый зналъ до мельчайшихъ подробностей, чмъ и какъ, въ данномъ случа, она отразила своего врага.
Мистеръ Уаггъ, знаменитый острякъ и начальникъ всхъ траншей и подкоповъ милорда Стейна, былъ однажды подговоренъ нкоторыми дамами сдлать нападеніе на мистриссъ Бекки, и онъ взялся за это дло съ отчаянною смлостью, подмигнувъ напередъ своимъ прекраснымъ заговорщицамъ, какъ-будто желая сказать: ‘смотрите, какая пойдетъ потха’. Вслдъ затмъ, онъ разразился безпощадною выходкой на бдняжку Бекки, которая между-тмъ, ничего не подозрвая, спокойно сидла за обдомъ. Застигнутая такимъ-образомъ врасплохъ, но съ оружіемъ въ рукахъ Ребекка устремила на своего противника младенчески-невинный взоръ, и поразила его не въ бровь, а въ самый глазъ, такъ, что мистеръ Уаггъ покраснлъ, побагровлъ и совершенно растерялся. Свершивъ этотъ импровизированный подвигъ, она снова принялась за свои супъ, и простодушная улыбка озарила ея кроткое лицо. Великій патронъ Уагга, сидвшій тутъ же за обдомъ, бросилъ на него такой дикій, изступленный взглядъ, что несчастный готовъ былъ запрятаться подъ столъ, и расплакаться, какъ ребенокъ. Онъ жалобно взглянулъ на милорда, никогда неудостоившаго его своей бесдой за обдомъ, взглянулъ и на своихъ прекрасныхъ соучастницъ, которыя однакожь отвернулись отъ него съ замтнымъ пренебреженіемъ. Около шести недль, посл этой сцены, не приглашали его къ обду, и мистеръ Фичъ, довренное лицо милорда, получилъ приказаніе объявить Уаггу, что если онъ опять осмлится сказать какую-нибудь грубость мистриссъ Ребекк Кроли, или сдлать ее мишенью своихъ глупыхъ шутокъ, то милордъ немедленно соберетъ и представитъ вс его долговыя обязательства, куда слдуетъ, и заморитъ его въ тюрьм безъ всякаго милосердія и пощады, Уаггъ расплакался передъ Фичемъ, и умолялъ своего милаго дружка замолвить за него словечко передъ милордомъ. Затмъ онъ написалъ мадригалъ въ честь мистриссъ Ребекки Кроли, появившійся въ ближайшемъ нумер ‘Гарумскарумскаго Магазина’, гд редакторомъ былъ самъ мистеръ Уаггъ. Усерднншія мольбы его обращались и къ самой Ребекк, когда онъ встрчалъ ее въ знакомыхъ домахъ. Въ клуб онъ особенно старался угодить мистеру Родону, и завербовать его на свою сторону. Посл всхъ этихъ усилій и хлопотъ, мистеръ Уаггъ, черезъ нсколько времени, снова удостоился приглашенія въ Гигантскій домъ. Ребекка всегда была добра, и не думала сердиться на мистера Уагга.
Совсмъ иначе поступалъ мистеръ Венгемъ, визирь и главный довренный челядинецъ при особ лорда Стейна, имвшій мсто въ парламент и за его столомъ, онъ былъ очень остороженъ въ своихъ мнніяхъ насчетъ мистриссъ Бекки, и дйствовалъ гораздо хитре мистера Уагга. Венгемъ былъ въ душ заклятымъ ненавистникомъ всхъ выскочекъ и разночинцевъ, залетвшихъ въ джентльменскій кругъ (самъ онъ, должно замтить, происходилъ отъ мелкаго торгаша углями въ сверной Англіи), но тмъ не мене онъ ни разу не обнаруживалъ враждебныхъ чувствъ въ отношеніи къ новой любимиц маркиза Стейна. Совсмъ напротивъ: онъ преслдовалъ ее сниходительною учтивостію и покровительственными комплиментами, которые досаждали Ребекк гораздо боле, чмъ открытая вражда другихъ особъ.
Гд, какъ и откуда господа Кроли брали деньги на угощеніе въ своемъ домик всхъ этихъ наилучшихъ джентльменовъ и леди, это оставалось тайной, доставлявшей обильную пищу досужимъ языкамъ, и которая, по всей вроятности, придавала особенный вкусъ веселымъ пиршествамъ мистриссъ Бекки. Нкоторыя догадывались, что сэръ Питтъ Кроли ежегодно выдавалъ брату значительную сумму на покрытіе домашнихъ расходовъ, предполагая основательность такой догадки, надлежало бы заключить, что Ребекка имла неограниченное вліяніе на баронета, и что характеръ его, съ теченіемъ времени, значительно измнился. Другіе намекали, будто мистриссъ Бекки завела похвальный обычай собирать контрибуцію со всхъ пріятелей своего мужа, къ одному приходила она вся въ слезахъ, и разсказывала, что немедленно послдуетъ опись всего ея движимаго имущества, передъ другимъ — она падала на колни, и объявляла, что все ея семейство должно идти въ тюрьму, или наложить на себя руки, если не будетъ выплачена такая-то сумма. Носился слухъ, будто лордъ Саутдаунъ, внимательный къ этимъ патетическимъ мольбамъ, переплатилъ ей многія сотни фунтовъ. Поговаривали также, будто молодой Фельтемъ, драгунъ, обязанный господамъ Кроли своимъ сопричисленіемъ къ разряду лучшихъ людей (отецъ его былъ шляпный фабрикантъ и продавецъ оружейныхъ издлій), сдлался также жертвою мистриссъ Бекки по финансовой части. Нкоторые наконецъ объявляли подъ секретомъ за истинную правду, будто еще мистриссъ Родонъ выманивала деньги у многихъ простодушныхъ дураковъ на основаніи общанія ходатайствовать за нихъ передъ правительствомъ о назначеніи имъ выгоднаго мста. Всего однакожь мы не беремся и пересчитать, что злые языки выдумывали для помраченія блестящей репутаціи нашей героини. Достоврно только то, что если бы мистриссъ Кроли дйствительно владла тми суммами, которыя, какъ увряли, она выманивала, выпрашивала, занимала, крала — капиталъ ея, нтъ сомннія, былъ бы огромный и совершенно достаточный для продолженія честной жизни, между-тмъ какъ… но объ этомъ рчь впереди.
Экономія въ хозяйств значитъ очень много, и если вы съ умньемъ станете распоряжаться небольшимъ запасомъ наличныхъ девегъ, то дла ваши, по крайней мр на время, пойдутъ блистательно на Базар Житейской Суеты. Мы думаемъ и даже убждены, что вечернія собранія мистриссъ Бекки, которыя, впрочемъ, были не слишкомъ многочисленны и часты, стоили этой леди довольно дешево, особенно, если взять въ разсчетъ, что она платила наличными деньгами чуть-ли не за одн только восковыя свчи. Гемпширская мыза милорда Стейна и Королевина усадьба въ изобиліи снабжали ее дичью и садовыми плодами. Погреба лорда Стейна находились въ полномъ распоряженіи мистриссъ Бекки, и знаменитые повара Гигантскаго дома президентствовали на ея кухн, или, по приказанію милорда, изготовляли у себя дома разныя снадобья для полковничьяго стола.
Стыдно злословить честныхъ людей, и я торжественно протестую передъ публикой противъ всхъ этихъ клеветъ, взведенныхъ на мою героиню. Десятая разв доля могла заключать частичку правды изъ всего, что о ней говорили. Что же изъ этого? Неужели мы станемъ выгонять изъ своего общества всхъ и каждаго, кто попадетъ въ неоплатные долги? Но въ такомъ случа, поврьте мн, міръ превратится въ необозримую пустыню, и на Базар Житейской Суеты будетъ страшная тоска. Еслибы мы стали заглядывать въ кошелекъ своего собрата, и допытываться, чмъ и какъ онъ промышляетъ, ближній тогда возсталъ бы на ближняго, милостивые государи, и плоды современной цивилизаціи уничтожились бы навки. Ссорамъ, сплетнямъ, дракамъ не будетъ и конца, дома наши превратятся въ пещеры, и мы принуждены будемъ ходить въ рубищахъ и лохмотьяхъ. Балы и вечернія собранія прекратятся, купечество обанкрутится, промышленность исчезнетъ. Вино, восковыя свчи, блила, румяна, брильянты, парики, наколки, ленты, булавки, бронза, фарфоръ, блестящія коляски съ вороными конями, все, все безъ исключенія отправилось бы къ чорту, еслибы свтъ вздумалъ принимать только тхъ, кто нравится, и тщательно избгать тхъ, кого злословятъ. Но этого не будетъ. Взаимная терпимость утверждена съ, незапамятныхъ временъ на обоихъ полушаріяхъ планеты, и такой порядокъ длъ будетъ продолжаться до скончанія вковъ. Позлословить своего ближняго не мшаетъ отъ скуки, или, отъ нечего длать, и вы можете даже назвать его иногда негодяемъ, но неужели вы станете желать, чтобы повсили его на первой вислиц? Нтъ, нтъ, вы этого не хотите. Совсмъ напротивъ, вы терпите его въ своемъ обществ, и пожимаете ему руку при встрч съ нимъ на дорог. Если, притомъ, у него отличный поваръ и хорошее вино, вы рады обдать у него чмъ чаще, тмъ лучше. Вотъ отчего торговля процвтаетъ, цивилизація идетъ впередъ, модистки торжествуютъ, магазинщики блаженствуютъ, и виноградники мистера Лафита съ каждымъ годомъ принимаютъ обширнйшіе размры.
Въ т блаженныя времена Георга IV, которыя мы имемъ ечастіе описывать, великосвтскія леди носили gigots и вплетали въ свои волосы огромныя гребенки наподобіе черепаховыхъ лопатокъ, между-тмъ какъ ныньче у нихъ — простенькіе рукавчики и плнительные внки на головахъ. Вотъ, кажется, и вся существенная разница, произведенная четвертью вка въ нравахъ и обычаяхъ модныхъ людей. Ихъ образъ жизни и эстетическія наслажденія такія же теперь, какъ были и тогда. Неизмняемость основаній и незыблемость принциповъ — ихъ существенныя свойства. Никто, по крайней мр, не будетъ опровергать этой истины въ отношеніи къ наилучшимъ представительницамъ прекраснаго пола. Когда мы, скромные члены средняго сословія, смотримъ на этихъ воздушныхъ нимфъ, он прсдставляются намъ существами неземными, снизлетвшими сюда изъ другой планеты, и наслажденія ихъ отуманивають.наши взоры. Вотъ почему, имя въ виду доставить сердечное утшеніе своимъ братьямъ и сестрамъ по происхожденію, я ршился описать здсь похожденіе возлюбленной нашей Бекки, ея борьбу, тріумфы, надежды, неудачи, съ которыми она, какъ и всякая смертная, одаренная талантливою душою, должна была сталкиваться на подмосткахъ житейскаго базара.
Въ эту эпоху перешла къ намъ изъ Франціи весьма пріятная забава играть въ шарады, быстро распространившаяся въ джентльменскомъ кругу, такъ-какъ многія леди находили въ ней для себя превосходный случай обнаружить свои прелести, и нкоторыя даже могли тутъ выставить напоказъ свою проницательность и умъ. Милордъ Стейнъ, дйствуя по указанію мистриссъ Бекки, считавшей себя равномрно и прекрасною и остроумною, ршился задать въ Гигантскомъ дом блестящій балъ, гд, между прочимъ, будутъ представлены нкоторыя изъ этихъ миньятюрныхъ драмъ, доставляющихъ столько богатой пищи и сердцу, и уму, и воображенію, и чувству. Мы осмливаемся отворить для читателя двери въ это великолпное собраніе, причемъ съ прискорбіемъ извщаемъ всхъ, кому вдать надлежитъ, что это уже послднее soire въ джентльменскомъ вкус, гд благосклонный читатель будетъ присутствовать на Базар Житейской Суеты.
Часть блистательной залы, составлявшей картинную галлерею Гигантскаго дома, превратилась въ шарадный театръ. Для этой же цли употребляли ее въ бывалыя времена еще при Георг III. Здсь былъ, между-прочимъ, портретъ самого маркиза Гиганта, нарисованнаго во весь ростъ, съ напудренными волосами и розовыми лентами, въ римскомъ вкус, какъ думали тогда. Художникъ уловилъ тотъ моментъ, когда маркизъ торжественно выступаетъ на сцену въ роли Катона изъ трагедіи мистера Аддисона. Эта трагедія была разыграна здсь въ присутствіи принца валлінскаго, принца Вилльяма Генриха, и епископа оснабургскаго. Кулисы и декораціи были опять, для этого торжественнаго случая, примесены сюда съ чердаковъ, гд он лежали дсколько десятковъ лтъ, покрытые густыми слоями пыли,
Молодой Бедуинъ Сандсъ, въ ту пору изящный денди и восточный путешественникъ, сдланъ главнымъ распорядителсмъ спектакля. Титулъ восточнаго путешественника звенлъ вообще слишкомъ громко въ тогдашнихъ ушахъ, и мистеръ Бедуинъ, прожившій нсколько мсяцевъ подъ палатками пустыни, и потомъ издавшій свои путевыя впечатлнія in-quarto, справедливо считался весьма замчательнымъ джентльменомъ между лучшими людьми. Должно замтить, что къ его изданію приложены были разнообразные рисунки восточныхъ костюмовъ, и притомъ онъ путешествовалъ въ сопровожденіи Негра весьма непривлекательной наружности, точь въ точь, какъ другой Бріанъ де-Буа-Гильбертъ. Такой путешественникъ, какъ Бедуинъ, съ его костюмами и чернымъ слугою, послужилъ, въ настоящемъ случа, драгоцннйшею находкой для Гигантскаго дома.
Онъ выполнялъ первую шараду. Знатный Турокъ, съ огромнымъ тюрбаномъ на голов (предполагается, что янычары еше существуютъ, и тарбушъ не вытснилъ древняго и величественнаго головнаго убора правоврныхъ), лежитъ на диван и куритъ наргиль, то есть, благовонный курительный порошокъ, изъ уваженія къ щекотливому обонянію дамъ. Турецкій сановникъ зваетъ немилосердо, и обнаруживаетъ разнообразные признаки скуки и лни. Вдругъ онъ хлопаетъ въ ладоши. Является Мицраимъ, Нубіецъ, съ голыми руками, кинжаломъ, ятаганомъ и другими восточными украшеніями. Онъ высокъ, дороденъ, отвратителенъ, гадокъ. Мицраимъ длаетъ селямъ передъ милордомъ-агой.
Смшанныя чувства наслажденія и ужаса овладваютъ публикой. Дамы перешептываются. Черпый невольникъ подаренъ Сандсу Бедуину египетскимъ пашою въ промнъ за три дюжины бутылокъ мараскина. Мицраимъ такъ часто зашивалъ одалисокъ въ мшки и топилъ ихъ въ Нил.
— Пусть войдетъ продавецъ невольницъ, говоритъ турецкій ага, длая повелительный жестъ рукою.
Мицраимъ представляетъ продавца невольницъ передъ ясныя очи аги. Съ нимъ входитъ женщина, закрытая покрываломъ. Купецъ сдергиваетъ покрывало. Трепетъ восторга пробгаетъ по всей зал. Невольницу представляетъ мистриссъ Уинкъуорсъ, леди съ прекрасными волосами и глазами. На ней великолпный восточный костюмъ: ея черные локоны унизаны брильянтами, золотые піастры блестятъ на ея плать. Ненавистный поклонникъ Мухаммеда плняется ея красотой. Она падаетъ на колни, и умоляетъ агу возвратить ее въ горы, туда, гд она родилась, гд возлюбленный ея, молодой Черкесъ, оплакиваетъ отсутствіе своей Зюлейки. Но закоснлый Гассанъ не внемлетъ мольбамъ красавицы. Онъ смстся, когда она говоритъ ему о своемъ жених. Зюлейка закрываетъ руками свое лицо, и принимаетъ позу очаровательнаго отчаянія. Уже нтъ для нея никакой надежды, какъ… какъ вдругъ выступаетъ на сцену кизляръ-ага.
Кизляръ-ага приноситъ письмо отъ султана. Гассанъ получаетъ и кладетъ себ на голову страшный фирманъ. Смертельный ужасъ потрясаетъ его члены, между-тмъ какъ лицо Негра (тотъ же Мицраимъ, только въ другомъ костюм) проникается дикою радостью. ‘Пощади! пощади!’ кричитъ паша, но кпизляръ-ага, длая страшную гримасу, вынимаетъ роковой снурокъ.
Занавсъ опускается въ ту минуту, когда начинаютъ приводить въ исполненіе фирманъ повелителя правоврныхъ.
— Первые два слога! кричитъ Гассанъ, и мистриссъ Родонъ Кроли, выступая теперь на сцену для выполненія своей роли въ шарад, поздравляетъ мистриссъ Уинкъуорсъ съ блистательнымъ успхомъ, и разсыпается въ комплиментахъ ея роскошному и вполн изящному костюму.
Начшіается вторая часть шарады. Дйствіе опять происходитъ на Восток, Гассанъ, въ другомъ костюм, стоитъ подл Зюлейки, совершенно примирившейся съ нимъ. Кизляръ-ага превратился въ чернаго невольника. Восходитъ солнце въ пустын. Турки обращаются головами къ востоку и преклоняются къ песку. За неимніемъ дромадеровъ, музыкальный оркестръ играетъ — ‘верблюды идутъ’. На сцен появляется огромная египетская голова. Это — голова музыкальная, и къ удивленію восточныхъ путешественниковъ, она поетъ комическую псню, сочиненную мистеромъ Уаггомъ. Восточные путешественники отплясываютъ, какъ Папагено и Маврскій Король въ ‘Волшебной Флейт’.
— Послдніе два слога! проревла голова.
Открывается третій и послдній актъ. На сцен греческая палатка. Высокій и дородный воинъ лежитъ на кушетк. Надъ нимъ виситъ шлемъ и щитъ. Нтъ больше надобности въ этихъ доспхахъ. Иліонъ палъ. Ифигенія принесена въ жертву. Кассандра содержится плнницей въ стан воина. Повелитель мужей (то есть, полковникъ Кроли, который, сказать до секрету, не имлъ ни малйшаго понятія объ этихъ троянскихъ длахъ), 0, спитъ въ своемъ аргосскомъ дом. Мерцаніе лампы отражаетъ на стн гигантскую тнь спящаго воина. Его мечъ и щигъ троянскій блестятъ ярко. Оркестръ играетъ страшную музыку изъ ‘Донъ-Жуана’ передъ появленіемъ статуи командора.
Эгистъ, трепещущій и блдный, прокрадывается на цыпочкахъ. Но что это за страшная, зловщая фигура выставляется изъ-за перегородки? Эгистъ заноситъ свои кинжалъ на пораженіе спящаго воина, который, въ эту минуту, поворачивается въ постели и открываетъ свою широкую грудь, какъ-будто подставляя ее подъ ударъ. Рука Эгиста дрожитъ, и у него недостаетъ духа поразить благороднаго вождя. Клитемнестра быстро проскользаетъ въ комнату, какъ призракъ. Ея обнаженныя руки блы какъ снгъ, темнорусые волосы волнуются по ея плечамъ, лицо покрыто смертною блдностью, и глаза ея сверкаютъ такою убійственною, адскою улыбкой, что зрители проникаются невольнымъ трепетомъ при взгляд на нее.
— Великій Боже! Неужели это мистриссъ Родонъ Кроли? раздался чей-то голосъ изъ толпы.
Трепетъ ужаса пробгаетъ по всей зал. Клитемнестра между-тмъ съ презрніемъ выхватываетъ кинжалъ изъ рукъ Эгиста, и подходитъ къ постели. При мерцаніи лампы, она склоняется надъ головой спящаго воина… лампа гаснетъ… раздается стонъ. Все темно.
Внезапный мракъ и быстрота совершившейся сцены перепугали всхъ джентльменовъ и леди. Ребекка выполнила свою роль такъ натурально и съ такимъ демонскимъ искусствомъ, что зрители онмли отъ изумленія, и никто изъ нихъ не могъ произнести ни одного звука, пока снова не засвтились лампы. Но тутъ уже оглушительныя рукоплесканія послужили самымъ искреннимъ выраженіемъ всеобщаго восторга.
— Браво! браво! браво! закричалъ лордъ Стейнъ, и голосъ его заглушилъ громкій говоръ всей остальной публики. Но вдь это, господа, такъ натурально, такъ натурально, что… пробормоталъ онъ потомъ сквозь зубы.
Затмъ послдовалъ дружный вызовъ благородныхъ актеровъ и актрисъ.
— Клитемнестру! Пашу! Клитемнестру! Агамемнонъ не могъ вдругъ показаться въ своей классической туник, онъ остановился на заднемъ план вмст съ Эгистомъ и другими выполнителями этой маленькой драмы. Мистеръ Бедуинъ Сандсъ вывелъ Зюлейку и Клитемнестру. Одинъ знатный вельможа непремнно хотлъ, чтобы его тотчасъ же представили Клитемнестр.
— Мистриссъ Родонъ Кроли была убійственно-очаровательна въ своей роли, замтили лордъ Стейнъ.
Озаренная торжественной улыбкой, Бекки раскланивалась передъ зрителями, какъ истинная артистка.
Между-тмъ явились оффиціанты съ прохладительными лакомствами на огромныхъ подносахъ. Актеры исчезли со сцены, чтобъ приготовиться ко второй шарадной картин.
Три слога этой шарады надлежало изобразить въ пантомим, и выполненіе послдовало въ слдующемъ порядк:
Первый слогъ. Полковникъ Родонъ Кроли, въ длинномъ сюртук, въ шляп съ широкими полями, съ палкой и фонаремъ въ рукахъ, занятымъ изъ конюшни, проходитъ черезъ сцену, брюзгливымъ крикомъ какъ-будто желая показать обитателямъ дома, что ужь пора ложиться спать. У нижняго окна сидятъ двое купеческихъ прикащиковъ, и кажется играютъ въ криббиджъ. Игра тянется вяло, и они зваютъ. Къ нимъ подходитъ молодой человкъ, повидимому, половой (Джорджъ Рингвудъ, выполнившій эту роль въ совершенств), и останавливаетъ ихъ среди партіи. Скоро появляется горничная (лордъ Саутдаунъ) съ нагрвальникомъ и двумя шандалами. Она входитъ въ верхнюю комнату, и нагрваетъ постель. Жаровня въ ея рукахъ служитъ орудіемъ для привлеченія къ ней вниманія прикащиковъ. Горничная уходитъ. Прикащики надваютъ ночные колпаки и опускаютъ сторы. Половой выходитъ, и запираетъ снаружи ставни. Затмъ вы слышите, какъ при возвращеніи въ комнату, онъ запираетъ дверь извнутри желзнымъ болтомъ. Оркестръ играетъ: ‘dormez, dormez, chers Amours’. Голосъ изъ-за занавса говоритъ: ‘Первый слогъ’.
Второй слогъ. Лампы внезапно зажигаются. Музыка играетъ старинный маршъ изъ ‘Джона Парижскаго:’ ah, quel plaisir d’tre en voyage. Сцена та же. Между первымъ и вторымъ этажемъ дома зрители видятъ гербы Стейна. Раздается звонъ колокольчиковъ по всему дому. Въ нижней комнат какой-то человкъ передаетъ другому исписанный клочокъ бумаги, тотъ беретъ его, читаетъ, принимаетъ грозную позу, сжимаетъ кулакъ, и говоритъ, что это безстыдно. ‘Конюхъ, подавай мою одноколку!’ кричитъ другой человкъ, остановившійся въ дверяхъ. Онъ улыбается горннчной (лорду Саутдауну) и ласкаетъ ее за подбородокъ. Молодая двушка, повидимому, оплакиваетъ его отсутствіе, какъ нкогда Калипса плакала о другомъ отъзжающемъ путешественник, Улис. Половой (Джорджъ Рингвудъ) проходитъ по сцен съ деревяныымъ ящикомъ, наполненнымъ серебряными флакончиками, и кричитъ: ‘Горшки’ — съ такимъ неподдльнымъ юморомъ и натуральностью, что зала дрожитъ отъ рукоплесканій, и букетъ падаетъ на сцену. Раздается хлопанье бичей. Хозяинъ, горничная, половой, бгутъ къ дверямъ, но въ эту минуту является какой-то зиміенитый гость. Занавсъ опускается, и невидимый режиссёръ театра кричитъ: ‘Второй слогъ’.
— Это должно быть ‘Гостинница’, говоритъ капитанъ Бриггсъ.
Зрители смются надъ догадливостью капитана, хотя былъ онъ весьма близокъ къ истин.
Передъ третьимъ слогомъ оркестръ играетъ разныя морскія мелодіи: ‘Rule Britannia’, ‘Затихни Борей’, и проч. Будетъ вроятно морская сцена. Съ поднятіемъ занавса раздается звонъ колокола. ‘Ну, братцы, къ берегу!’ кричитъ чей-то голосъ. Пассажиры прощаются другъ съ другомъ. Нкоторые съ безпокойствомъ указываютъ на облака, представляемыя на сцен темной занавской, и тревожно киваютъ головами. Леди Скримсъ (Лордъ Саутдаунъ) съ ридикюлями, узелками и собачкой, и мужъ ея садятся на полъ, и стараются ухватиться за канатъ, Дйствіе очевидно происходитъ на корабл.
Капитанъ (полковникъ Кроли) въ треугольной шляп и съ телескопомъ въ рукахъ, выходитъ на палубу и озирается во вс стороны, поддерживая въ то же время шляпу на голов. Полы его сюртука развваются какъ-будто отъ сильнаго втра. Когда рука его опускается, чтобы направить телескопъ къ глазамъ, шляпа слетаетъ съ его головы, и публика апплодируетъ. Втеръ становится сильне, музыка гремитъ громче и громче, пассажиры и матросы, качаемые втромъ, перебгаютъ съ мста на мсто, какъ-будто на корабл происходитъ сильнйшая качка. Буфетчикъ (г. Рингвудъ) выбгаетъ на сцену съ шестью тазами, и одинъ изъ нихъ ставитъ передъ лордомъ Скримсомъ. Леди Скримсъ даетъ толчокъ своей болонк, и та испускаетъ жалобный визгъ. Потомъ она приставляетъ платокъ къ лицу, и длаетъ видъ, что уходитъ въ каюту. Звуки оркестра достигаютъ до неистоваго волненія, и третій слогъ приведенъ къ концу.
Затмъ послдовалъ небольшой балетъ ‘Le Rossignol’, доставившій въ т дни блестящую извстность господамъ Монтегю и Нобле. Мистеръ Уагтъ перснесъ этого ‘Соловья’ на англійскую сцену въ вид опернаго балета, къ которому онъ, какъ искусный стихотворецъ, приклеилъ изящные стихи. Актеры выступили во французскихъ костюмахъ. Лордъ Саутдаунъ превратился теперь въ хромую и брюзгливую старуху, вооруженную клюкою.
За сценой послышались мелодическія трели, выходившія изъ маленькой живописной хижинки, покрытой цвтами.
— Филомела! Филомела! кричитъ старуха,
Филомела выходитъ. Дружныя рукоплесканія встрчаютъ ее въ зал. Это опять мистриссъ Родонъ Кроли, напудренная и въ мушкахъ, какъ очаровательнйшая маркиза въ мір.
Она смется, поетъ, и выпархивая на авансцену со всею невинностью театральной юности, восхитительно раскланивается передъ публикой. Мать спрашиваетъ.
— Отчего ты, дитя мое, все смешься и поешь?
Филомела поетъ:
‘Роза на моемъ балкон всю зиму безъ листьевъ стояла, утренній воздухъ вдыхая, и тоскливо дожидаясь весны. Отчего же теперь цвтетъ моя роза, и благовонный запахъ исходитъ изъ ея устъ? Оттого, мама, что весеннее солнце восходитъ, и птички громко поютъ, порхая по небесной лазури.
‘Соловей молчалъ между обнаженными кустами, и уныло прислушивался къ завываніямъ зимняго втра, но громко соловьиная трель раздается теперь по зеленой рощ, и слышенъ его голосъ въ тиши ночной. Отчего же вдругъ такъ весело заплъ голосистый соловей? Оттого, милая мама, что взошло весеннее солнце, и листья зазеленли на деревьяхъ.
‘Всему своя очередь, мама: птицамъ пть, розамъ цвсти и отцвтать, солнцу всходить к заходить. Лучь весенняго солнца пробудилъ жизнь и веселье въ моемъ сердц: вотъ отчего, милая мама, я засмялась и запла’.
Въ промежуткахъ между стансами этой псни, милая мама съ густыми и длинными усами, едва прикрытыми ея старушечьимъ чепцомъ, обнаруживала казалось самое нжное влеченіе къ своей рзвой дочк, и не разъ стрмилась прижать ея къ своему материнскому сердцу. Симпатизирующая публика встрчала эти ласки съ громкимъ хохотомъ и оглушительными одобреніями. Оркестръ между-тмъ выполнялъ симфонію, искусно подражая щебетанію птицъ и соловьиной трели. Удовлетворяя общему желамію восторженной публики, Бекки еще разъ пропла свою псню. Рукоплесканія и безконечные букеты посыпались на Соловья. Могучій голосъ лорда Стейна раздавался громче всхъ. Бекки-Соловей, подбирая цвты, которые онъ бросалъ ей, прижимала ихъ къ своему сердцу, съ видомъ совершеннйшей актрисы. Лордъ Стейнъ бсновался отъ восторга. Энтузіазмъ его гостей принималъ грандіозные размры. Куда двалась прекрасная черноокая Черкешенка, возбудившая къ себ такое сочувствіе въ первой шарад? Она была вдвое красиве Бекки, но наша героиня совершенно затмила ее своимъ блескомъ. Вс голоса были на сторон мистриссъ Родонъ. Стефенсъ, Карадори. Ронци-де-Беньи и другія артистическія имена попеременно были примняемы къ ней, и вс единодушно согласились, что если бы мистриссъ Кроли была на сцен, никто, безъ всякаго сомннія, не сравнялся бы съ нею. Ребекка взобралась въ этотъ вечеръ на самыя верхнія ступени величія и славы: ея голосъ раздавался звонкой трелью надъ бурею рукоплесканій, и былъ столько же высокъ, какъ ея тріумфъ.
Посл драматическаго спектакля открылся балъ. Вс и каждый толпились вокругъ Бекки, и она служила притягательнымъ пунктомъ во весь этотъ вечеръ. Одинъ знатный вельможа, родственникъ самого милорда Бумбумбума, объявилъ напрямикъ, что Ребекка — олицетворенное совершенство, и онъ безпрестанно вступалъ съ ней въ разговоръ. Вс эти почести туманили и кружили голову торжествующей артистки, и передъ ней открылось необозримое поле блистательныхъ успховъ въ модномъ свт. Лордъ Стейнъ, неразлучный ея невольникъ, слдовалъ за ней повсюду, и оставлялъ почти безъ вниманія всхъ другихъ гостей. Когда начались танцы, она протанцовала менуэтъ съ мосьё де-Трюффиньи, чиновникомъ французскаго посольства изъ свиты герцога де-ла-Жаботьеръ. Герцогъ помнилъ вс артистическія преданія европейскихъ театровъ, и объявилъ положительно, что мадамъ Кроли могла бы назваться достойною ученицею самого геніальнаго Вестриса. Онъ бы и самъ непрочь танцовать съ нею весь вечеръ, если бы не мшала подагра и чувство сознанія возвышенности своего поста. Онъ былъ очень радъ, когда ему сказали, что Ребекка — полуфранцуженка по происхожденію.
— Такъ и должно быть, отозвался Monsieur le duc de la Jabotire,— одна только Фраицуженка можетъ говорить и танцовать съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ.
Затмъ вальсировалъ съ нею донъ Педро Клегенспоръ, кузенъ Петерварадима, принадлежавшій къ его свит. Великій грандъ Испаніи и Португаліи, донъ Петерварадинъ, забывая свою дипломатическую сановитость, ршился также ангажировать на вальсъ эту очаровательную персону, и принялся вертться съ нею вокругъ залы, разсыпая по паркету брильянты изъ кисточекъ своихъ ботфортовъ и гусарскаго ментика. Самъ Папушъ-паша былъ бы очень радъ танцовать съ мистриссъ Бекки, если бы эта забава сообразовалась сколько-нибудь съ обычаями правоврныхъ. Группы наилучшихъ джентльменовъ безпрестанно тснились вокругъ нея, и апплодировали съ такимъ бурнымъ энтузіазмомъ, какъ-будто Бекки была какая-нибудь Тальйони или Нобле. Вс были въ очаровательномъ упоеніи, не исключая, разумется, и самой мистриссъ Кроли. Съ горделивымъ презрніемъ она проходила мимо леди Стоннигтонъ, и принимала покровительственный видъ въ отношеніи къ леди Гигантъ и ея озадаченной невстк. Соперницы ея были побждены и уничтожены. Куда двалась теперь бдная мистриссъ Уикъуорсъ съ ея длинными волосами и большими черными глазами, производившими такой эффектъ при начал этого блистательнаго вечера? Нигд не было ея. Если бы мистриссъ Уикъуорсъ выплакала вс свои глаза, и вздумала рвать на себ волосы, никто бы вроятно не замтилъ ея тоски и душевнаго разстройства.
Но величайшій тріумфъ былъ еще впреди,— за ужиномъ. Мистриссъ Бекки удостоилась чести сидть среди знаменитйшихъ вельможъ, и кушать на золотыхъ приборахъ. Какъ новая Клеопатра среди этого блистательнаго собранія, она могла бы глотать перлы въ бокалахъ шампанскаго, если бы только пожелала, и донъ Петерварадинъ охотно бы пожертвовалъ всми своими брильянтами за одинъ ласковый и нжный взглядъ изъ ея искрометныхъ глазокъ. Жаботьеръ писалъ о ней своему правительству. Дамы за другими столами, кушавшія на серебр, и наблюдавшія за постояннымъ къ ней вниманіемъ лорда Стейна, клятвенно увряля, что милордъ, совершенно потерявшій голову, наносятъ чудовищное оскорбленіе всмъ великосвтскимъ леди. Если бы сарказмъ могъ производить убійственныя послдствія въ буквальномъ смысл этого слова, леди Стоннингтонъ уже давно убила бы Ребекку.
Тріумфы этого рода пугали и тревожили бднаго Родона Кроли, и онъ съ прискорбіемъ замчалъ, что жена его, всми обожаемая, отдаляется отъ него больше и больше. Съ болзненнымъ чувствомъ онъ признавался самому себ, что Ребекка стоитъ выше его неизмримо.
При разъзд посл бала, молодые люди толпами хлынули за мистриссъ Кроли къ ея карет, вызванной вдругъ нсколкими голосами. Крикъ этотъ былъ подхваченъ десятками факельщиковъ, стоявшихъ по обимъ сторонамъ воротъ Гигантскаго Дома, и наперерывъ спшившихъ принести искреннее поздравленіе всякому выходившему джентльмену съ изъявленіемъ надежды, что ‘его превосходительству’ было конечно весело въ этотъ вечеръ.
Карета мистриссъ Родонъ, посл громкихъ возгласовъ, вкатилась на иллюминованный дворъ, и остановилась у крытаго подъзда. Родонъ посадилъ свою жену, и экипажъ помчался. Мистеръ Венгемъ вызвался съ полковникомъ идти пшкомъ, и предложилъ ему сигару.
Закуривъ сигару у одного изъ факельщиковъ, стоявяшхъ у воротъ, Родонъ отправился съ пріятелемъ своимъ Венгемомъ. Въ эту минуту, два человка отдлились отъ толпы, и послдовали за джедтльменами. Лишь-только Родонъ и Венгемъ повернули за уголъ Гигантскаго Сквера, одинъ изъ этихъ людей, выступивъ впередъ, притронулся къ плечу полковника, и сказалъ:
— Прошу извинить, сэръ, я долженъ переговорить съ вами по секрету объ одномъ важномъ дл.
За этими словами, другой незнакомецъ громко свиснулъ, и въ то же мгновеніе, отъ воротъ Гигантскаго Дома отдлился одинъ кабріолетъ. Сдлавъ этотъ сигналъ, незнакомецъ загородилъ полковнику дорогу.
Родонъ Кроли мигомъ смекнулъ въ чемъ дло: его окружили помощники шерифа, вроятно вслдствіе жалобы кого-нибудь изъ его многочисленныхъ кредиторовъ. Онъ отпрянулъ назадъ съ угрожающимъ жестомъ отъ джентльмена, который сперва прикоснулся къ его плечу.
— Сопротивленіе безполезно, милостивый государь, сказалъ джентльменъ,— насъ здсь трое.
— Вы что ль это Моссъ? сказалъ полковникъ, угадавшій, повидимому. этого собесдника. — Сколько же?
— Бездлица, шепнулъ мистеръ Моссъ, помощникъ миддльсекскаго шерифа, что на Курситоръ-Стрит,— всего только сто-шестьдесятъ-шесть фунтовъ, шесть шиллинговъ и восемь пенсовъ, по форменной жалоб мистера Натана.
— Ради Бога, Венгемъ, одолжите мн сто фунтовъ, сказалъ бдный Родонъ,— дома у меня наберется около семидесяти.
— А у меня, въ цломъ свт, не наберется и десяти, отвчалъ Венгемъ,— спокойной ночи, почтеннйшій.
— Спокойной ночи, сказалъ Родонъ жалобнымъ тономъ.
И Венгемъ пошелъ своей дорогой. Мистеръ Родонъ Кроли докурилъ свою сигару, когда кабріолетъ его подъхалъ къ дому мистера Мосса.

ГЛАВА LI.

Лордъ Стейнъ выставляется въ самомъ привлекательномъ свът.

Лордъ Стейнъ ничего не длалъ въ-половину, и если онъ ршался благодтельствовать какому-нибудь смертному, то ужь благодтельствовалъ вполн, безъ числа и мры. Это между-прочимъ, къ великой чести милорда, испытало на себ джентльменское семейство, проживавшее на Курцонской улиц.
Прежде всего благодянія лорда Стейна обратились на малютку Родона. Онъ указалъ его родителямъ на необходимость отправить мальчика въ какое-нибудь общественное заведеніе, гд бы онъ могъ получить образованіе, соотвтствующее его будущему назначенію въ свт. Родя уж въ такомъ возраст, говорилъ лордъ Стейнъ, когда первыя основанія латинскаго языка, дтское соревнованіе, гимнастическія упражненія и общество школьныхъ товарищей, могутъ принести ему величайшую пользу. Отецъ возразилъ на это, что скудныя средства не позволяютъ ему отправить мальчика въ хорошую общественную школу, между-тмъ какъ маменька замтила весьма основательно, что миссъ Бриггсъ — превосходная наставница и руководительница для ея малютки. Она учила его англійскому языку, первоначаліямъ латинской этимологіи, и вообще всмъ наукамъ, доступнымъ возрасту юнаго Родона. Но вс эти возраженія исчезли передъ великодушною настойчивостью маркиза Стейна. Милордъ былъ одинъ изъ попечителей стариннаго учебнаго заведенія, извстнаго подъ именемъ ‘Благо Собратства’. Встарину былъ здсь цистерціанскій монаетырь, и подл него находилось обширное поле для турнировъ, называемое Смитфильдъ, гд, какъ извстно, сожигали закоснлыхъ и упрямыхъ еретиковъ. Генрихъ VIII, покровитель и защитникъ вры, удалялъ отсюда сварливыхъ доминиканцевъ, оказавшихъ сопротивленіе его реформ. Наконецъ какой-то богатый негоціантъ купилъ этотъ домъ съ принадлежащею къ нему землею, и при помощи значительныхъ пожертвованій отъ другихъ лицъ деньгами и вещами, учредилъ въ обширнйшихъ размрахъ богоугодное заведеніе для стариковъ, старухъ и дтей. Основаніе училищу положено почти подл древнихъ монастырскихъ стнъ, и эта школа существуетъ до настоящаго времени со всми средневковыми обычаями, постановленіями и средневковымъ костюмомъ.
Постителями этого заведенія сдлались величайшіе нобльмены, прелаты и нкоторые изъ первыхъ сановниковъ государства, и такъ-какъ дти имли здсь весьма удобное помщеніе, хорошій столъ и приличное платье, и притомъ могли поступать прямо въ Оксфордскій университетъ, откуда, по окончаніи курса, пріискивались для нихъ хорошія мста по духовной части, то многіе джентльмены средней руки были очень рады помщать туда своихъ сыновей, и богатые люди охотно продолжали длать вклады на поддержку этого, истинно-филантропическаго института. Первоначально институтъ былъ исключительно назначенъ для бдныхъ мальчиковъ изъ духовнаго и свтскаго сословія, но впослдствіи великодушные попечители заведенія разсудили весьма основательно, что благодянія должны изливаться на всхъ подданныхъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Богатые люди съ своей стороны разсчитали съ удовлетворительною прозорливостью, что было бы безразсудно, кому бы то ни было, презирать заведеніе, гд можно было даромъ получить отличное образованіе и благонадежныя средства къ существованію. На этомъ основаніи, многіе великіе люди начали отправлять туда не только сыновей своихъ родственниковъ, но и собственныхъ своихъ дтей, предоставляя себ, на всякій случай, полное право покровительствовать дтей своихъ усердныхъ слугъ. Такимъ-образомъ, молодой человкъ, при вступленіи въ заведеніе, находилъ для себя сверстниковъ изъ всхъ сословій.
Родонъ Кроли въ жизнь свою не читалъ ничего кром ‘Календаря лошадиныхъ скачекъ’, его воспоминанія ограничились главнйшимъ образомъ розгами, которыя получалъ онъ въ Итонскомъ Коллегіум. При всемъ томъ, честный полковникъ, какъ и вс англійскіе джентльмены, питалъ благоговйное уваженіе къ классическому образованію, и радовался душевно, что сынъ его, обезпеченный въ средствахъ къ существованію, сдлается современемъ быть-можетъ ученымъ человкомъ. И хотя юный Родонъ, единственный его другъ и собесдникъ, былъ съ нимъ соединенъ тысячью нжнйшихъ узъ, неизвстныхъ для мистриссъ Бекки, совершенно равнодушной къ сыну, однакожь, тмъ не мене, полковникъ тотчасъ же согласился на разлуку съ мальчикомъ, имя въ виду его будущее счастье. Но прежде, чмъ разлука наступила, Родонъ еще не зналъ и самъ, какъ сильно онъ былъ привязанъ къ этому малютк. Грусть и тоска овладли бднымъ отцомъ, и съ отъздомъ сына онъ почувствовалъ себя гораздо печальне, чмъ самъ юный Родонъ, который съ радостью вступалъ на новую каррьеру, надясь найдти для себя веселое развлеченіе между многочисленными сверстниками. Два или три раза Бекки принималась хохотать, когда полковникъ простодушно и безсвязно выражалъ свою грусть при отъзд сына. Осиротлый отецъ глубоко почувствовалъ, что теперь отняли у него единственное сокровище въ мір. Часто и тоскливо смотрлъ онъ на маленькую постель въ уборной, гд спалъ другъ его, Родя. Отсутствіе его становилось особенно замтнымъ по утрамъ, когда полковникъ выходилъ гулять безъ него по парку. Онъ не подозрвалъ своего совершеннаго одиночества на бломъ свт, прежде чмъ не отправили въ школу его сына. Полковникъ искренно привязался къ тмъ особамъ, которыя любили и ласкали его Родю. Часто ходилъ онъ къ леди Дженни, и сидлъ съ нею по цлымъ часамъ, разговаривая о нравственности, ум, живости характера и о множеств другихъ превосходныхъ свойствъ, замчаемыхъ въ юномъ Родон.
Леди Дженни и маленькая дочь ея, въ самомъ дл, чрезвычайно любили маленькаго Родю, и проливали искреннія слезы при отправленіи его въ школу. Родонъ-старшій сердечно благодарилъ и мать, и дочь, за это нжное вниманіе. Лучшія и благороднйшія чувства мужчины свободно исходили изъ его отцовской груди, встрчая симпатію женщинъ. Леди Дженни начала душевно уважать своего добраго родственника за вс эти чувства, которыхъ онъ не смлъ обнаружить передъ собственной женой. Невстки между-тмъ старались встрчаться какъ-можно рже. Бекки почти открыто смялась надъ добродушіемъ леди Дженни, которая въ свою очередь не могла равнодушно смотрть на заносчивыя выходки супруги добраго полковника.
Такимъ-образомъ, Родонъ Кроли уже начиналъ чуждаться своей жены, даже боле, чмъ сколько самъ могъ замтить сначала. Это, однакожь, нисколько не тревожило мистриссъ Бекки. Ей нечего было терять въ своемъ муж, потому-что онъ, какъ смиренный и безотвтный невольникъ, былъ ей только нуженъ для посылокъ. Пусть онъ груститъ, ворчитъ, хмурится или смется: Ребекка ничего не замчала, и не хотла замчать. Да и до того ли ей было? надлежало ей подумать о своемъ положеніи, о перспектив блистательныхъ удовольствій, потому-что, какъ всякій видитъ, мистриссъ Кроли должна занять высокое мсто въ джентльменскомъ кругу.
Честная Бриггсъ куптла для Роди маленькую скрипку, передъ его отправленіемъ въ школу. Горничная Молли расплакалась въ сняхъ, когда провожала малютку, ей было жаль его, несмотря на то, что господа уже давнымъ-давно не платили жалованья этой доброй и врной служанк. Мистриссъ Бекки не позволила мужу взять свою коляску для отправленія Роди. ‘Кчему это брать лошадей въ Сити? сказала она,— слыханое ли дло. Пусть наймутъ извощика.’ Она и не поцаловала сына передъ отъздомъ. Малютка тоже не обнаружилъ особеннаго желанія броситься въ материнскія объятія, но онъ охотно поцаловалъ старушку Бриггсъ, робкую въ изліяніи сердечныхъ ощущеній, и утшилъ ее общаніемъ прізжать домой каждую субботу. Когда извощичій кабріолетъ потащился въ Сити, великолпная коляска мистриссъ Бекки помчалась къ Парку. И когда отецъ и сынъ входили въ старинныя ворота благотворительнаго имститута, мистриссъ Родонъ весело разговаривала и смялась, окруженная десятками молодыхъ львовъ и денди. Посл окончательной разлуки съ сыномъ, Родонъ-старшій вышелъ изъ школы съ разтерзанной душой и убитымъ сердцемъ — чего еще никогда не случалось съ нимъ съ той поры, какъ онъ самъ оставилъ дтскую колыбель.
Въ такомъ расположеніи духа воротился онъ домой, и обдалъ въ тотъ день наедин съ миссъ Бриггсъ. Онъ былъ очень ласковъ и предупрертеленъ къ этой старой двиц, и душевно благодарилъ ее за любовь и нжное вниманіе къ малютк. Совсть немножко упрекала его, что онъ воспользовался съ женою ея деньгами, взявъ ихъ взаймы безъ отдачи. Долго они говорили о маленькомъ Род, и о тхъ надеждахъ, которыя подавалъ этотъ прелестный мальчикъ. Бекки не мшала имъ: она завернула домой только переодться, и потомъ ухала обдать въ гости. Вечеромъ Родонъ Кроли отправился на Гигантскую улицу пить чай къ леди Дженни. Онъ разсказалъ ей обо всемъ, что случилось. Родя влетлъ козыремъ въ свой нумеръ, гд надли на него длинный сюртукъ и коротенькіе панталоны. Молодой Бляккболль, сынъ Джека Болля, стараго сослуживца, взялъ его подъ свое покровітельство, и общался обходится съ нимъ ласково.
Въ теченіе одной недли Бляккболль вышколилъ изъ малютки Родона отличнаго парня: онъ заставлялъ его чистить сапоги, поджаривать къ чаю пирожки, и учить латинскія склоненія наравн съ англійской этимологіей. Три или четыре раза онъ поколотилъ неопытнаго новичка, но не слишкомъ больно: патрону понравилось добродушное и откровенное лицо маленькаго Родона. Если его били и заставляли чистить сапоги, такъ это собственно говоря, Бляккболль длалъ для его же пользы, кто не знаетъ, что вс эти обязанности составляютъ существенную и необходимую часть при воспитаніи молодаго англійскаго джентльмена.
Мы, однакожь, не намрены слдить здсь за возрастаніемъ этого втораго поколнія, и отдавать читателю подробный отчетъ въ успхахъ юнаго Родона, иначе исторія наша, въ такомъ случа, можетъ дойдти до безконечнаго размра. Черезъ нсколько дней полковникъ навстилъ своего сына, и нашелъ, что онъ, слава Богу, здоровъ и счастливъ. Родя щеголялъ въ длиннополомъ сюртук и коротенькихъ панталонахъ.
Родонъ-старшій старался приласкать и задобрить на свою сторону Бляккболля, и тотъ общался по чистой совсти, оказывать всевозможное благоволеніе къ его сыну. Думать надобно, что и училищное начальство тоже расположено было снисходительно смотрть на юнаго питомца, какъ на protg великаго лорда Стейна. Ктому же онъ былъ племянникомъ знаменитаго представителя Гемпшира и сыномъ полковника, кавалера Бани, котораго имя довольно часто появлялось въ ‘Morning Post’ среди наилучшихъ фамилій. Имя весьма порядочный запасъ карманныхъ денегъ, Родя щедро угощалъ своихъ товарищей малиновыми тортами, и вскор поставилъ себя съ ними на самую дружескую ногу. Каждую субботу аккуратно отпускали его въ родительской домъ, на Курцонскую улицу, и этотъ день становился для его отца настоящимъ юбилеемъ. Свободный отъ своихъ собственныхъ занятій, Родонъ-старшій ходилъ съ нимъ въ театръ, или отправлялъ его туда съ лакеемъ. По воскресеньямъ Родя здилъ въ церковь съ миссъ Бриггсъ и леди Дженни. Онъ подробно разсказывалъ отцу о своей новой жизни въ школ, и тотъ, въ короткое время не хуже самого Роди, узналъ всхъ его товарищей и учителей. Однажды онъ пригласилъ къ себ изъ училища одного изъ пріятелей маленькаго Родона, и сводивъ обоихъ мальчиковъ въ театръ, нашпиговалъ ихъ разными лакомствами до того, что они чуть не слегли въ постель. Онъ старался показать, что ему знакомъ латинскій языкъ, когда юный Родонъ указывалъ, какъ далеко зашелъ онъ въ грамматик латинской.
— Учись, мой другъ, учись! говорилъ отецъ съ глубокою важностью. Ничего не можетъ быть лучше хорошаго классическаго образованія, ничего!
Между-тмъ презрніе Ребекки къ мужу возрастало съ каждымъ днемъ.
— Длайте, что вамъ угодно, обдайте, гд хотите, курите табакъ и пейте водку въ своемъ клуб, или, распвайте гимны съ леди Дженни, для меня все-равно, только не требуйте отъ меня, чтобы я занималась вашимъ сыномъ. Ваши же интересы у меня въ виду, такъ-какъ вы не можете заботиться о себ сами, милостивый государь. Желала бы я знать, гд бы — въ какомъ обществ и въ какомъ положеніи вы очутвлись теперь, еслибъ я не заботилась о васъ?
Тутъ была значительная частица правды. Въ тхъ собраніяхъ и обществахъ, куда обыкновенно здила мистриссъ Бекки, никто, повидимому, не интересовался знать, существуетъ ли на свт горемычный Родонъ Кроли. Его перестали и приглашать. Часто Ребекка вызжала одна, безъ мужа. Она говорила о наилучшихъ людяхъ, какъ-будто жила среди нихъ отъ колыбели, и когда при двор носили трауръ, мистриссъ Бекки тоже облеклась въ черное нлатье. Когда такимъ-образомъ устроена была на прочномъ основаніи судьба маленькаго Родона, лордъ Стейнъ, принимавшій истинно-отеческое участіе въ длахъ этого милаго семейства, разсчиталъ, что хозяйственные расходы господъ Кроли значительно будутъ сокращены, если удалить отъ нихъ компаньйонку Бриггсъ. Въ этой особ не оказывалось теперь ни малйшей надобности, такъ-какъ умная и расторонная Бекки сама могла завдывать всми частями маленькаго хозяйства. Уже сказано было въ своемъ мст, съ какимъ великодушіемъ этотъ благородный патронъ выдалъ Ребекк деньги, назначенныя въ уплату долга для миссъ Бриггсъ. Посл такого распоряжедія милордъ имлъ право надяться, что мистриссъ Родонъ отпуститъ свою компаньйонку, которая, однакожь, какъ видитъ читатель, продолжала до сихъ поръ жить у своей благодтельницы. Отсюда нетрудно было прійдти къ заключенію, что мистриссъ Бекки, сверхъ ожиданія, сдлала вроятно какое-нибудь другое употребленіе изъ маленькой суммы. Однакожь лордъ Стейнъ не сообщилъ ей своихъ подозрній касательно этого предмета. Какъ знать? бдная женщина могла имть тысячу непріятныхъ побужденій, заставившихъ ее употребить эту маленькую сумму противъ назначенія, сдланнаго великодушнымъ милордомъ. Надлежало тмъ не мене удостовриться въ настоящемъ положеніи этого дла, и маркизъ ршился приступить къ необходимымъ разспросамъ деликатно и осторожно.
Нужно было прежде всего повыпытать самоё миссъ Бриггсъ. Это была весьма нетрудная операція. Два, три ласковыхъ слова со стороны такой высокой особы, какъ милордъ, и достойная женщина могла повдать ему вс свои задушевныя тайны. Однажды, когда мистриссъ Родомъ выхала покататься (мистеръ Фичъ, довренное лицо маркиза, зналъ очень хорошо, когда она вызжала, свднія объ этомъ предмет доставлялись ему изъ наемной конюшни, гд содержались экипажъ и лошади господъ Кроли), лордъ Стейнъ завернулъ въ извстный домикъ на Курцонской улиц, и потребовавъ себ чашку кофе, сказалъ миссъ Бриггсъ, что онъ принесъ для нея хорошія всти о маленькомъ Родон Эти слова тотчасъ же развязали языкъ доброй старушки, и мене чмъ въ пять минутъ лордъ Стейнъ узналъ, что мистриссъ Родонъ не заплатила ей ни одного пенни, и что она подарила ей недавно черное шелковое платье, за которое миссъ Бриггсъ была ей безпредльно благодарна.
Милордъ внутренно усмхнулся при этомъ безъискуственномъ разсказ. Изобртательная мистриссъ Бекки еще такъ недавно извщала его, съ какимъ восторгомъ старуха Бриггсъ получила отъ нея свои деньги: тысячу сто двадцать-пять фунтовъ — положенныя теперь въ безопасное мсто для приращенія выгоднйшими процентами. Ребекка не забыла намекнуть съ восхитительной откровенностію, какъ самой ей трудно было разстаться съ такими заманчивыми денежками. ‘Почему знать?’ думала наша героиня, сочиняя эту фантастическую повсть, ‘можетъ-быть онъ дастъ мн еще сколько-нибудь.’ Однакожь такое ожиданіе не оправдалось, потому вроятно, что милордъ и безъ того считалъ себя довольно великодушнымъ.
Продолжая интересную бесду, милордъ полюбопытствовалъ узнать подробне обстоятельства миссъ Бриггсъ, и старая словоохотливая двица, разсказала все, что у нея таилось за душой. Оказалось такимъ-образомъ, что значительную часть наслдства посл своей незабвенной благодтельницы, Матильды Кроли, миссъ Бригсъ раздлила между своими родственниками, а остальными деньгами, положенными сначала въ финансовое заведеніе, распорядились теперь мистеръ и мистриссъ Кроли, общавшіеся доставлять ей выгоднйшіе проценты. Въ ней, по ихъ просьб, принялъ участіе даже самъ сэръ Питтъ, съ которымъ они недавно держали совщаніе, какъ бы скоре и надежне обогатить миссъ Бриггсъ, почему баронетъ и воспользуется первымъ случаемъ, чтобъ удвадцатерить ея капиталъ.
— А сколько всего они взяли у васъ денегъ? спросилъ лордъ Стейнъ.
— Шестьсотъ фунтовъ, милордъ, отвчала Бриггсъ, съ небольшимъ шестьсотъ.
Но тутъ же она спохватилась, что уже черезчуръ откровенна съ этимъ человкомъ. Чего добраго, онъ еще пожалуй повредитъ ей какъ-нибудь.
— Вы ужь сдлайте милость, не пересказывайте имъ этого нашего разговора, сказала миссъ Бриггсъ, полковникъ такъ добръ, милордъ, мистриссъ Кроли такъ великодушна!… Если мистеръ Кроли узнаетъ, что я разсказываю о его намреніяхъ, онъ конечно отдастъ мн назадъ этотъ капиталъ, и тогда, посудите, что я стану длать?
Лордъ Стейнъ, едва удерживаясь отъ смха, общался хранить ея тайну, но онъ захохоталъ отъ полноты душевнаго восторга, когда простился съ этой достойной двицей.
‘Какой изворотливый бсёнокъ эта женщина! думалъ маркизъ, садясь въ свою карету. Какая чудная, блистательная актриса! Она чуть не выманила у меня и еще такую же сумму… Да, Бекки въ грязь затопчетъ всхъ этихъ женщинъ, какихъ мн удавалось видть на своемъ вку. Он, безсмысленные младенцы въ сравненіи съ ней. Я самъ оглуплъ въ ея рукахъ на старости лтъ. Безпримрная, неподражаемая лгунья, надо отдать ей справедливость.’
Удивленіе милорда къ обширнымъ надувательнымъ способностямъ Ребекки увеличилось неизмримо. Выманить денегъ у кого бы то ни было, еще не составляетъ большой трудности, но выманить ровно вдвое противъ необходимой суммы и не заплатить никому — вотъ это, что называется, великолпная штука, требующая необыкновеннаго искусства и глубочайшихъ соображеній.
‘Да и Родонъ Кроли вовсе не такой глупецъ, какимъ прикидывается, думалъ маркизъ, Онь обдлалъ эту исторію съ большимъ умньемъ. Кто бы, смотря на его лицо, могъ вообразить, что ему извстны эти финансовыя продлки? А между-тмъ, нтъ никакого сомннія, что онъ самъ подговорилъ жену, и протранжирилъ эти денежки. Да, видно и онъ мастеръ своеего дла.’
Мы знаемъ, однакожь, что въ послднемъ случа, догадка проницательнаго милорда была не совсмъ основательна, но тмъ не мене, съ этой поры онъ значительно измнилъ свои отношенія къ полковнику Родону. При встрч съ нимъ милордъ не соблюдалъ уже и той наружной вжливости, какая до сихъ поръ отличала поведеніе его съ этгаъ дженгльменомъ. Великодушный другъ и покровитель мистриссъ Кроли никогда не подозрвалъ, что эта изобртательная леди, съ нкогораго времени, смастерила для себя особый секретный кошелекъ, и, если сказать всю правду, милордъ судилъ о полковник Кроли по своимъ разнообразнымъ и многосложнымъ отношеніямъ къ другимъ. супругамъ, съ которыми судьба сталкивала его впродолженіе многоопытной жизни, ознакомившей его съ различными слабостями человческаго рода. Лордъ Стейнъ знавалъ на своемъ вку многихъ легкомысленныхъ мужей, и читатель вроятно охотно проститъ ему дерзкое предполаженіе относительно РодонаКроли.
Выждавъ удобный случай остаться наедин съ мистриссъ Бекки, мллордъ не замедлилъ поздравить ее съ неподражаеаіымъ искусствомъ дурачить своихъ друзей. Ребекка смутилась, но весьма немного. Выдумывать сказки было не въ натур этого прекраснаго созданія, и она прибгала къ этому средству только въ крайнихъ обстоятельствахъ, но ужь какъ скоро представлялись такія обстоятельства, Ребекка пускалась на выдумки съ отчаянною смлостію. На этотъ разъ, къ удовольствію своего патропа, она, не боле какъ въ одну минуту, сочинила чрезвычайно интересную исторійку, обставленную самыми поэтическими подробностями. Прежнее показаніе, представленное ею лорду Стейну, было ложно, совершенно ложно, и Ребекка призналась въ этомъ съ повинной головой, но кто, позвольте спросить, заставилъ ее лгать?
— Ахъ, милордъ, сказала она, вы не знаете, вы не можете и постигнуть, что я терплю и переношу молча, наедин съ своимъ бднымъ сердцемъ. Обыкновенно вы видите меня веселой и счастливой, когда я съ вами, но вамъ конечно не приходитъ и въ голову, какія страданія терзаютъ мою душу, когда нтъ покровителя подл меня. Угрозами Родонъ заставилъ меня выпросить у васъ безстыднымъ образомъ эту несчастную сумму. Онъ предвидлъ съ вашей стороны вопросъ относительно употребленія этихъ денегъ, и я принуждена была сочинить безсовстнуго сказку. Родонъ взялъ эти деньги, и сказалъ, что расплатился съ миссъ Бриггсъ. Я не посмла усомниться въ этомъ. Простите несчастнаго, доведеннаго крайними обстоятельствами до необходимости обманывать честныхъ людей, и пожалйте бдную, бдную женщину.
И она зарыдала горько. Еще никогда угнетенная невинность не представлялась въ такомъ жалкомъ вид.
Затмъ послдовало длинное, предлинное объясненіе, впродолженіе котораго экипажъ мистриссъ Кроли совершилъ нсколько объздовъ вокругъ Реджентъ-парка. Намъ нтъ особенной надобности входить въ подробности этой бссды, но слдствіемъ ея было то, что, по возвращеніи домой, Бскки вбжала въ комнату компаньйонки съ оживленнымъ и веселымъ лицомъ, и объявила, что она принесла пріятныя всти для миссъ Бриггсъ. Дордъ Стейнъ поступилъ какъ бладороднйшій и великодушнйшій джентльменъ. У него только и дла, чтобъ помогать и покровительствовать ближнимъ. Теперь, когда въ дом не стало больше маленькаго Родона, компаньйонка уже не составляетъ особенной необходимости для Ребекки. Она крайне соболзнуетъ и скорбитъ, что принуждена разлучиться съ безцнной Бриггсъ, но, къ несчастью, ограниченныя средства заставляютъ ее придумывать всякія сбереженія по хозяйственной части, и при этой разлук, утшаетъ ее только то единственное обстоятельство, что, благодаря великодушію лорда Стейна, миссъ Бриггсъ будетъ пристроена гораздо удобне, чмъ здсь, въ ея скромномъ домик. Дло вотъ въ чемъ: мистриссъ Пилькнигтодъ, ключница на гемпширской мыз лорда Стейна, сдлалась чрезвычайно стара и слаба. Такой дряхлой старух, разумется, нельзя усмотрть за огромнымъ хозяйствомъ, и обстоятельства требуютъ пріискать для нея хорошую преемницу. Мсто безподобное. Стейны прізжаютъ туда очень рдко, не боле одного раза въ продолженіе двухъ лтъ. Во всякое другое время ключница — полная хозяйка въ господскомъ дом. За столомъ всегда у нея четыре блюда, и гости — особы очень почтенныя, навщаютъ ее чуть-ли не каждый день. Словомъ сказать, ключница на этой мыз живетъ какъ настоящая леди. Такъ на нее и смотрятъ во всемъ Гемпшир. Дв послднія предшественницы мистриссъ Пилькингтонъ вышли за пасторовъ этой усадьбы, да и Пилькингтонъ могла бы выйдти, еслибъ теперешній пасторъ не приходился ей племянникомъ. Это мсто еще не утверждено за миссъ Бриггсъ, но она можетъ, если ей угодно, създить на этихъ дняхъ къ мистриссъ Пилькингтонъ, и посмотрть, удобно ли будетъ занять ея должность.
Никакими словами нельзя изобразить восторженной благодарности миссъ Бриггсъ. Она выговорила для себя единственное условіе, чтобъ маленькому Родону позволяли повременамъ прізжать къ ней на мызу. Бекки охотно согласилась на все. Когда мужъ ея воротился домой, она сообщила ему эту веселую новость. Родонъ былъ радъ, съ его совсти нкоторымъ образомъ сваливалось тяжелое бремя пря мысли о деньгахъ бдыой миссъ Бриггсъ. Тмъ не мене онъ чувствовалъ, что голова была у него какъ-будто не на своемъ мст. Когда онъ разсказалъ Саутдауну объ этомъ поступк лорда Стейна, молодой человкъ взгляауаъ на него какимъ-то страннымъ и двусмысленнымъ видомъ. Это въ нкоторой степени, озадачило Родона Кроли.
Леди Дженни, услышавъ объ этомъ второмъ доказательств щедротъ и благодяній лорда Стейна, тоже посмотрла, съ нкоторымъ изумленіемъ, на брата своего мужа. Изумился и сэръ Питтъ.
— Она слишкомъ умна и… и можетъ-быть слишкомъ любитъ свтскія развлеченія, чтобъ ей можно было позволить разъзжать одной, безъ комнаньйонки, сказали сэръ Питтъ и леди Дженни. Вы, Родонъ, непремнно должны сопровождать ее всюду, и постарайтесь распорядиться такъ, чтобъ дома она не оставалась одна. Не худо бы пригласить которую-нибудь изъ двицъ Королевиной усадьбы, да только имъ кажется не усмотрть за вашей женой.
Ршено, что при Бекки кто-нибудь долженъ быть. А покамстъ оказывалось очевиднымъ, что доброй Бриггсъ необходимо было воспользоваться такимъ неожиданнымъ счастьемъ. Къ назначенному дню она уложила свои чемоданчики, и благополучно отправилась въ дорогу, напутствуемая благословеніями своихъ великодушцыхъ друзей. Такимъ-образомъ, стражи, охранявшіе до сихъ поръ благополучіе Родона, были теперь въ рукахъ его враговъ.
Спустя нсколько времени, сэръ Питтъ имлъ серьёзное совщаніе съ мистриссъ Бекки относительно разныхъ фамильныхъ, деликатныхъ обстоятельствъ. Напрасно она, призвавъ на помощь все свое остроуміе, старалась доказать своему родственнику, какъ необходима протекція лорда Стейна для ея мужа, и какъ было бы жестоко съ ихъ стороны удерживать при себ бдную миссъ Бриггсъ, когда счастье, можно сказать, само напрашивалось къ ней: сэръ Питтъ оставался непреклоненъ и неумолимъ. Ласки, увщанія, слезы, рыданія, доказательства, просьбы — ничто не могло образумить и успокоить баронета, и крупный ето разговоръ съ мистриссъ Бекки былъ весьма недалекъ отъ серьёзной ссоры. Сэръ Питтъ говорилъ съ большимъ одушевленіемъ о фамильной чести, о незазорной репутаціи Кроли, и выразился съ великимъ негодованіемъ относительно легкомыслія, съ какимъ его, нкогда обожаемая, невстка принимала разнохарактерныя толпы гостей.
— Зачмъ, скажите, допускаются на ваши вечера эти буйные молодые люди, которые, какъ всмъ извстно, никогда не дорожатъ семейнымъ счастьемъ? говорилъ сэръ Питтъ. Да, и самъ лордъ Стейнъ: съ какой стати карета его почти вссгда стоитъ у вашего подъзда? Это ужь вс, къ стыду нашему, начинаютъ замчать, мистриссъ Кроли. Какъ глава и представитель фамиліи, я умоляю васъ быть какъ-можно осторожне. Въ обществ уже и безъ того распространяются о васъ слишкомъ обидные слухи. Лордъ Стейнъ, конечно, человкъ съ большими талантами и съ всомъ въ нашемъ быту, но короткое съ нимъ знакомство компрометируетъ всякую женщину. Рекомендую вамъ, невстка, не забывать своего положенія, и быть осторожне въ сношеніяхъ съ этимъ нобльменомъ.
Подъ конецъ этой аудіенціи, Бешій общала все, чего отъ нея ни требовалъ раздраженный баронетъ, но это нисколько не измнило ея поведенія на будущее время, и лордъ Стейнъ былъ по прежнему постояннымъ ея гостемъ. Гнвъ сэра Питта возрасталъ постепенно. Интересно было бы знать: сердилась или рада была леди Дженни, когда наконецъ супругъ ея началъ отыскивать недостатки въ этой, еще такъ недавно идеальной, Ребекк. Съ продолженіемъ визитовъ лорда Стейна, его собственныя посщенія въ домикъ на Курцонской улиц прекратились, и леди Дженни съ своей стороны, хотла было отказаться отъ всякихъ сношеній съ этимъ нобльменомъ, и даже уклонилась отъ чести присутствовать на шарадномъ вечнр, когда маркиза прислала къ ней пригласительный билетъ, но сэръ Питтъ вриказалъ ей однакожь принять это приглашеніе, разсчитывая весьма основательно, что шарадный спектакль удостоятъ своимъ присутствіемъ самыя знаменитыя особы, не исключая родственниковъ милорда Бумбумбума.
При всемъ томъ, сэръ Питтъ и его супруга, прибывшіе на этотъ вечеръ, поспшили, прежде всхъ другихъ гостей, выбраться изъ Гигантскаго дома, не дождавшись даже окончанія бала. Бекки не обратила тутъ ни малйшаго вниманія на свою невстку, и едва перебросила нсколько словъ съ баронетомъ. Питтъ Кроли объявилъ, что поведеніе его невстки чудовищно въ полномъ смысл слова, и отозвался напрямикъ, что обычай играть въ шарады въ высшей степени предосудителенъ для британской леди. По окончаніи спектакля, онъ отозвалъ Родона въ сторону, и сдлалъ ему самый строгій выговоръ за то, что онъ имлъ глупость позволить своей жен наряжаться въ фантастическіе костюмы.
Родонъ сказалъ, что Ребекка ужь никогда больше не будетъ принимать участія въ этихъ предосудительныхъ забавахъ. Дйствуя вроятно по указаніямъ брата и сестры, онъ держалъ теперь ухо востро, и сдлался примрнымъ семьяниномъ. Мало-по-малу онъ оставилъ свои клубы, бильярды, и старался всегда быть дома. Онъ сталъ вызжать съ женою на гулянья, и всюду сопровождалъ ее въ гости. Куда бы ни появился милордъ Стейнъ, можно было угадать заране, что онъ встртится съ Родономъ. Какъ-скоро приглашали Бекки выхать куда-нибудь безъ мужа, или просили ее одну на какой-нибудь вечеръ, полковникъ однажды навсегда приказалъ жен отказываться отъ такихъ приглашеній, и строгій тонъ, съ какимъ было сдлано это приказаніе, принуждалъ Ребекку къ безусловному повиновенію. Такая впрочемъ любезностьсо стороны мужа, повидимому, нравилась нашей героин и приводила ее въ восторгъ. Нтъ нужды, что Родонъ былъ повременамъ пасмуренъ и угрюмъ: Бекки была одинаково внимательна къ супругу. Были у нихъ гости или нтъ, она всегда смотрла на него съ нжною улыбкой, и предупреждала исполненіе его желаній. Счастливые дни медоваго мсяца возвратились къ нимъ опять. То же добродушіе, веселость, prvenances, безъискуственная доврчивость и взаимное уваженіе.
— То-ли дло, милый другъ, когда ты сидишь теперь подл меня въ карет! говорила мистриссъ Бекки. Эта глупая Бриггсъ мн ужасно надола. Будемъ ивсегда здить вмст, другъ мой милый. О, какъ бы мы были веселы и счастлвы, еслибъ всегда водились у насъ деньги!
Родонъ, посл обда, засыпалъ въ своихъ креслахъ, и никогда не удавалось ему подмтить, какимъ озлобленнымъ негодованіемъ покрывалось въ эту пору лицо его супруги, но когда онъ просыпался, свжая улыбка вновь появлялась на розовыхъ щечкахъ мистриссъ Бекки, и она цаловала съ восторгомъ милаго друга. Родонъ не понималъ, отчего приходили ему въ голову разныя подозрительныя мысли. Да нтъ, онъ никогда не подозрвалъ, вс эти нмыя сознінія и мрачныя предчувствія были плодомъ его разстроеннаго воображенія Теперь онъ опомнился опять и исцлился отъ своихъ странныхъ фантасмагорій. Ребекка всегда любила только его одного, это ясно какъ день. Что за бда, если она чувствуетъ нкоторую наклонность къ удовольствіямъ свта? она создана, она призвана быть въ свт. Какая жеищина можетъ еще такъ превосходно говорить, пть, танцовать и быть, въ полномъ смысл, душою всхъ этихъ аристократическихъ обществъ? Нтъ, ужь на этотъ счетъ никто не сравняется съ Ребеккой. Жаль только, что она не любитъ малютки, думалъ Родонъ. Мать и сынъ почти никогда не сходились вмст.
И когда вс эти мысли, безсвязныя, противорчащія одна другой, начали бродить въ голов доврчиваго мужа, приключилось то внезапное событіе, о которомъ было упомянуто въ конц предшествующей главы. Несчастный полковникъ былъ задержанъ, и очутился арестантомъ вдали отъ своего дома.

ГЛАВА LII.

Катастрофа.

Другъ нашъ, Родонъ, окруженный внезапно посл бала, подъхалъ къ дому мистера Мосса на Курситоръ-Стрит, и былъ какъ слдуетъ, представленъ въ это гостепріимное жилище. Уже свтало, когда извощичій кабріолетъ остановился у воротъ арестантскаго замка, гд путешественниковъ встртилъ какой-то рыжеватый съ красными глазами. Родона ввели въ покой нижняго этажа. Мистеръ Моссъ, его дорожный товарищъ и хозяинъ, предложилъ своему гостю радушный вопросъ: не желаетъ ли онъ чего-нибудь выпить съ дороги.
Полковникъ не принадлежалъ къ числу тхъ слабыхъ смертныхъ, которые способны предаваться глубокому отчаянію, какъ-скоро заставляютъ ихъ промнять великолпный палаццо на тсныя комнаты въ долговой тюрьм. Впрочемъ, если сказать всю правду, онъ уже не разъ гостилъ въ заведеніи мистера Мосса. До сихъ поръ мы не считали нужнымъ упоминать въ нашей исторіи объ этихъ слишкомъ мелочныхъ событіяхъ повседневной жизни, но читатель, вроятно, догадался и самъ, что этихъ маленькихъ неудобствъ трудно избжать джентльмену, получающему круглый нуль годоваго дохода.
При первомъ визит къ мистеру Моссу, полковникъ, тогда еще холостякъ, былъ освобожденъ великодушіемъ своей тётки, Матильды Кроли, но когда это несчастіе повстрчалось съ женатымъ человкомъ, мистриссъ Бекки, воодушевленная необыкновенною отвагой, заняла незначительную сумму у лорда Саутдауна, и заплативъ кредитору своего мужа (этотъ джентльменъ былъ поставщикомъ шалей, бархатныхъ матерій, носовыхъ платковъ, перчатокъ и кружевныхъ издлій для мистриссъ Родонъ) частицу долга, уговорила его взять росписку на остальную сумму. Въ обоихъ случаяхъ такимъ-образомъ арестъ и освобожденіе сопровождались дружескою любезностію со всхъ сторонъ, и Родонъ Кроли былъ въ лучшихъ отношеніяхъ къ мистеру Моссу.
— Вы найдете здсь старую вашу постель, полковникъ, и увидите, что все содержится въ исправномъ порядк, смю васъ заврить честнымъ словомъ, сказалъ мистеръ Моссъ. Постелька ваша бывала занята все джентльменами. Еще прошлую ночь спалъ на ней кептенъ Фемишъ изъ пятаго драгунскаго полка. Засадили молодца недли на дв, но онъ тутъ заказывалъ только мое шампанское, да еще какъ! весело было смотрть. Каждый вечеръ приходили къ нему джентльмены, одинъ красиве другаго, все изъ Вестъ-Энда. Вы найдете здсь очень пріятное общество, мистеръ Кроли, имежду прочимъ капитана Рагга, съ которымъ, вроятно, вы знакомы. Наверху живетъ у меня одинъ докторъ философіи, человкъ очень милый и любезный. Мистриссъ Моссъ содержитъ общій столъ, и мы обдаемъ въ половин шестаго. Вина вдоволь, какого угодно. Посл обда поигрываемъ въ карты, и занимаемся музыкой. Очень, очень весело. Не прикажете ли теперь чего-нибудь?
— Я позвоню, если что нужно будетъ, сказалъ Родонъ, и спокойно отправился въ свою спальню.
Мы уже сказали, что былъ онъ старый служака, привыкшій встрчать мужественно непредвиднные удары судьбы. Другой на его мст тотчасъ-же распорядидся бы отправить письмо къ своей жен съ плачевнымъ извстіемъ о приключившемся несчастьи, но мистеръ Кроли не думалъ торопиться этой мрой.
‘Зачмъ тревожить ее въ эту же ночь? разсуждалъ нжный супругъ. Она и не узнаетъ, дома я, или нтъ. Написать успю завтра, когда она выспится, да и я вздремну немножко. Сто-семьдесятъ фунтовъ, не велика бда, расквитаемся.’
И затмъ, подумавъ о малютк Родон (который никакъ не долженъ былъ знать этого непріятнаго приключенія съ отцомъ), полковникъ легъ на постель, гд почивалъ недавно кептенъ Фемишъ, и уснулъ довольно спокойно. Было десять часовъ, когда онъ проснулся. Рыжеватый юноша принесъ ему серебряный бритвенный приборъ отличной доброты. Домъ мистера Мосса былъ довольно грязенъ, но блистателенъ и роскошенъ въ тоже время. На буфет стояли грязные подносы, и початыя бутылки съ виномъ, вызолоченные грязные карнизы обрамляли комнаты во всхъ этажахъ, и грязные желтые шелковые занавсы картинно рисовались надъ окнами, выходившими на Курситоръ-Стритъ. На стнахъ всюду виднлись грязныя вызолоченныя рамки, и въ нихъ картины извстнйшихъ живописцевъ, переходившія тысячу разъ изъ рукъ въ руки, пока, наконецъ, не суждено имъ было украсить собою жилище одного изъ главныхъ помощниковъ лондонскаго шерифа. Полковнику принесли завтракъ на грязномъ и великолпномъ серебряномъ поднос. Миссъ Моссъ, черноглазая двица въ папильйоткахъ, явилась съ чайникомъ, и улыбаясь спросила, какъ полковникъ провелъ ночь. Она также принесла ему Morning Post, гд, на этотъ разъ, былъ весьма подробно описанъ вчерашній балъ у лорда Стейна съ исчисленіемъ особъ, удостоившихъ своимъ присутствіемъ шарадный спектакль. Мистриссъ Родонъ Кроли была изображена въ самомъ великолпномъ свт, какъ олицетворенное совершенство во всхъ видахъ и родахъ.
Подавъ завтракъ новому гостю, миссъ Моссъ присла на противоположномъ конц стола, живописно выставивъ напоказъ свою ножку, обутую въ грязный шелковый чулокъ и атласный башмачокъ, который былъ когда-то благо цвта. Посл нкоторыхъ любезностей съ этой леди, полковникъ потребовалъ себ бумаги, пера, чернилъ, и миссъ Моссъ немедленно исполнила его желаніе, снабдивъ его въ избытк писчимъ матеріаломъ. Много въ своей жизни эта черноокая двица передавала листовъ бумаги своимъ гостямъ, и много бдняковъ чертили отсюда на скорую руку посланія къ своимъ родственникамъ и знакомымъ, которые должны были ихъ выручить изъ этой западни. Въ ожиданіи отвта они обыкновенно расхаживали по комнат взадъ и впередъ. Посланія этого рода, неввряемыя городской почт, отправляются всегда съ разсыльными. Кому не приходилось получать этихъ интересныхъ записочекъ съ предварительнымъ докладомъ, что человкъ внизу дожидается отвта?
Вотъ что писалъ Родонъ Кроли:

‘Любезнейшая Бекки!

‘Надюсь, ты севодни почивала хорошо, а обо мне ни беспокойся, ежели не принесу теб шикаладу. Вчерась вчеромъ когда я возвращался домой и курилъ цыгару случилась непріятность. Подцпилъ меня Моссъ изъ Курситоръ-Стрита, и я въ гостяхъ у нево въ той раззолоченой и демонски роскошьной комнат, гд ты была у меня за два года передъ этимъ. Миссъ Моссъ принесла мне чаю, она растолстела, и какъ водится, чулки у нее сползли до пятокъ.
‘Это по делу жида Натана, сто пятьдесятъ фунтовъ, а съ процентами и тюремными издержками, пожалуй што набрется до сту семидесяти. Пришли мне мою шкатулку и какое-нибудь платье, я вить здсь въ бальныхъ чулкахъ и башмакахъ, какъ этакъ какая-нибуть миссъ Моссъ, а тамъ, въ шкатулк-то моей, наберется авось до семидесяти. Отопри и поезжай съ ними къ Натану, и предложи ему семьдесять-пять, и попроси, чтобы на остальное взялъ мою росписку, подождалъ бы. А за обедомъ мы станемъ пить хересъ, а не шампанское — тутъ оно демонски дорого.
‘А есть ли паче чаянія жидъ не согласится, возми мой золотыя часы и какія-нибуть изъ своихъ вщей, безъ нихъ можешь обойдтись, и отошли ихъ продать на толкучій, авось квечеру и все деньги. Хорошо, если Родя не пріехалъ вчерась изъ училища домой. Не хочется просидеть больше нынешняго дня, такъ какъ завтра воскресенье. Постели здсь ужасть какъ неопрятны, и я ужь знаю, спокойно не какъ не уснешь. Но авось кзавтраму будитъ опять въ твоихъ объятіяхъ

‘Твой верный

‘Родонъ Кроли.’

P. S: Пожалуста паторопись и пріезжай сама.
Это письмо, запечатанное облаткой, было отправлено съ однимъ изъ разсыльныхъ, которые всегда въ изобиліи шатаются около заведенія мистера Мосса. Устроивъ это дло, Родонъ вышелъ на тюремный дворъ, и закурилъ сигару. Онъ былъ довольло спокоенъ, несмотря на желзныя ршотки, возвышавшіяся надъ его головой. Дворъ былъ огражденъ ими, какъ клтка, изъ опасенія, чтобы гуляющимъ джентльменамъ не пришла фантазія бжать изъ этого гостепріимнаго жилшца.
Трехъ часовъ, по его разсчетамъ, было слишкомъ довольно, чтобы Бекки могла привести къ окончанію это дло, и отворить двери его тюрьмы. Все это время мистеръ Кроли былъ почти такъ же спокоенъ, какъ у себя дома. Онъ курилъ сигару, почитывалъ газету, и встртивъ въ общей зал пріятеля своего, капитана Уокера, сыгралъ съ нимъ въ пикетъ, по маленькой, чтобъ время не пропадало даромъ.
Но день склонялся нъ вечеру, а разсыльный не возвращался. Непрізжала и мистриссъ Бекки. Табльдотъ мистера Мосса начался, какъ объявилъ онъ, въ половин шестаго, и джентльмены, бывшіе въ состояніи заплатить за этотъ банкетъ, приглашены были къ столу. Сюда явилась и миссъ Моссъ, безъ папильйотокъ и въ праздничномъ костюм. Маменька ея, тоже принаряженная, сла за столомъ на первое мсто, и раздлила на порціи баранину съ рпнымъ соусомъ по числу гостей. Полковникъ, противъ обыкновенія, кушалъ безъ большаго аппетита. На вопросъ: не угодно ли ему поставить для компаніи бутылочку шампанскаго? мистеръ Кроли отвчалъ утвердительно, и дамы выкушали по бокалу за его здоровье. Мистеръ Моссъ сдлался необыкновенно разговорчивымъ и любезнымъ.
Среди самого банкета раздался звонокъ у подъзда. Рыжеватый юноша, сынокъ мистера Мосса, выскочилъ изъ-за стола съ ключами въ рукахъ, и воротившись черезъ минуту въ столовую, объявилъ, что воротился разсыльный съ шкатулкой и письмомъ для полковника Кроли.
— Не церемоньтесь, полковникъ, прошу васъ, читайте, сколько вамъ угодно, сказала мистриссъ Моссъ, махнувъ рукою.
Родонъ, нсколько взволнованный, взялъ поданный ему конвертъ. То было премиленькое письмецо, раздушенное, на розовой бумаг, запечатанное свтлозеленымъ сургучомъ. Полковникъ сломалъ печать, и прочелъ слдующее:
‘Mon pauvre cher petit, я не сомкнула глазъ во всю ночь, и безпрестанно думала о своемъ ненавистномъ старомъ монстр. Поутру я принуждена была послать за докторомъ (у меня лихорадка), и мистеръ Бленчъ предписалъ мн успокоительную микстуру. Финет приказано не принимать и не пускать ко мн никого, и твой посланный — бдняга! долженъ былъ часа четыре простоять въ передней, пока мн сдлалось легче. Вообразяи мое огорченіе, когда я прочитала твое безграмотное письмецо!
‘Несмотря на свою болзнь, я тотчасъ же приказала заложить лошадей, и даже позабыла свои утренній шоколадъ, да и странно было бы пить его не изъ твоихъ рукъ, mon pauvre petit chat. Одвшись на скорую руку, я поскакала ventre terre къ жиду Наану. Я плакала, умоляла, стояла на колняхъ — напрасно: жидъ остался неумолимъ, непреклоненъ. Онъ непремнно требуетъ всхъ своихъ денегъ, или, говоритъ онъ, ты сгніешь въ тюрьм, mon adorable monstre!
‘По возвращеніи домой, я хотла захватить вс вещи, какими только могу располагать, и сдлать triste visite chez mon oncle. Но этотъ дядюшка и безъ того владетъ многими нашими вещицами, за вс мои теперешнія бездлки онъ никакъ не далъ бы больше сотни фунтовъ. Дома я нашла милорда, и этого противнаго Испанца, Питерварадина, они, voyez-vous, пришли меня поздравить съ блистательнымъ успхомъ на вчерашнемъ балу. Затмъ, минутъ черезъ десять, прикатили этотъ чопорный заика, Паддингтонъ, и несносный Шампиньякъ, они просто замучили меня своими глупыми конфектными любезностями — меня, которая, не зная какъ отвязаться отъ всхъ этихъ господъ, думала буквально каждую секунду о своемъ pauvre prisonnier.
‘Лишь-только они вышли изъ дверей, я бросилась на колни передъ милордомъ, объявила, что намрена заложить вс свои вещи, что мн дозарза нужно двсти фунтовъ. Милордъ пришелъ въ неописанную ярость и, посл энергической брани, общался прислать мн завтра требуемую сумму. Закладыватъ вещи, по его словамъ, было бы непростительнымъ безуміемъ. Какъ-скоро деньги будутъ въ моихъ рукахъ, я не замедлю привезти ихъ моему старому чудовищу вмст съ горячимъ поцалуемъ.

‘Твоя Бекки.’

P. S. ‘Пишу въ постели: голова у меня болитъ страшно, и сердце не на мст.’
Прочитавъ это письмо, Родонъ раскраснлся, побагровлъ, и глаза его приняли такое дикое выраженіе, что присутствовавшіе за столомъ немедленно догадались, что полковникъ получилъ дурныя всти. Вс прежнія подозрнія, начинавшія мало-по-малу угасать въ послднее время, снова вспыхнули въ его разгоряченномъ мозгу. Ребекка не хотла даже продать какія-нибудь дв, три бездлки для выручки своего мужа. Она смстся и разсказываетъ о своихъ гостяхъ, въ ту пору, какъ мужъ въ тюремномъ заключеніи. Да и кто посадилъ его въ тюрьму? Позвольте: Венгемъ вызвался проводить его посл бала… неужели?!.. Ужасное, невыносимое подозрніе промелькнуло въ голов бднаго Родона. Онъ опрометью бросился изъ столовой, вошелъ въ свою комнату, отперъ шкатулку, написалъ на скорую руку записочку, съ адресомъ, на пмя сэра Питта, или, леди Дженни, впихнулъ ее въ руки разсыльнаго, приказалъ ему скакать въ Гигантскую улицу, и общалъ подарить ему гинею, если онъ черезъ часъ привезетъ отвтъ.
Въ этой записк, именемъ Бога и фамильной чести, онъ умолялъ милаго брата или сестру пріхать къ нему немедленно и выручить его изъ затруднительнаго положенія. Онъ былъ въ тюрьм: сотню фунтовъ — только сотню! — ему нужно, чтобъ вырваться на свободу. Любовью къ сыну заклиналъ несчастный отецъ, чтобы выручили его.
Сдлавъ эти распоряженія, полковникъ опять воротился въ столовую, и потребовалъ вина. Онъ смялся и говорилъ съ какимъ-то буйнымъ одушевленіемъ, какъ показалось, по крайней мр, гостямъ мистера Мосса. Рюмку выпивалъ онъ за рюмкой, бокалъ за бокаломъ, и судорожно прислушивался къ стуку экппажей, прозжавшихъ мимо дома.
Лишь-только коичился обдъ, передъ воротами долговой тюрьмы остановилась карета. Рыжеватый юноша вышелъ опять съ ключами. Въ карет пріхала какая-то леди.
— Здсь полковникъ Кроли? спросила она дрожащимъ голосомъ.
Отвтъ былъ утвердительный. Рыжеватый юноша заперъ за нею наружную дверь, и затмъ, пройдя длинный корридоръ, отперъ и отворилъ внутреннгою дверь, сказавъ:
— Полковникъ, васъ спрашиваютъ.
Дама вошла въ комнату, отведенную для этого арестанта. Она была, повидимому, въ сильномъ волненіи.
— Это я, Родонъ, сказала она робкимъ голосомъ, стараясь, однакожь, сообщить ему веселую имтонацію. Это я, сестра ваша, Дженни.
Присутствіе этой леди и нжный ея голосъ произвели сильнйшее впечатлніе на мистера Кроли. Онъ подбжалъ къ ней, обнялъ ее, пролепеталъ нсколько невнятныхъ словъ, и почти зарыдалъ, склонивъ свое лицо на ея плечо. Леди Дженяи не понимала причины этого волненія.
Счеты мистера Мосса немедленно были уплачены, къ очевидному огорченію этого джентльмена, надявшагося, что полковникъ останется у него въ гостяхъ, по крацней мр до понедльника. Счастливая и вполн довольная своимъ поступкомъ, Дженни вывела Родона изъ долговой тюрьмы, и они отправились домой, въ извощичьей карет, въ которой она пріхала сюда.
— Питтъ сегодня на парламентскомъ обд, и его не было дома, когда принесли ваше письмо, сказала леди Дженни. Поэтому я ужь сама пріхала, милый братецъ.
И она крпко пожала ему руку. Можетъ-быть это и къ лучшему, что Питта не было дома. Родонъ сотню разъ принимался благодарить милую сестрицу, обнаруживая при этомъ какую-то странную пылкость, изумившую и отчасти обезпокоившую супругу баронета.
— Ахъ, охъ… ей-Богу, говорилъ восторженный мистеръ Кроли,— вы еще не знаете, какъ я перемннлся съ той поры, какъ узналъ васъ и… и… маленькаго Родю. Я бы хотлъ совсмъ переродиться. Вы видите, что я хочу… слдуетъ мн быть… охъ!..
Онъ не кончилъ своей мысли, но леди Дженни понимала, что хотлъ онъ сказать. Въ этотъ же вечеръ, когда они разстались, супруга баронета долго просидла у постели своего маленькаго сына, и усердно молилась Богу о счастіи своего брата.

——

Оставивъ невстку въ Гигантской улиц, полковникъ пошелъ домой пшкомъ. Было девять часовъ вечера. Скорымъ шагомъ прошелъ онъ освщенныя улицы, и пробжалъ блистательные скверы передъ Курцонъ-Стритомъ. Остановившись передъ фасадомъ своего дома, бднякъ остолбенлъ, облокатился на желзныя перила, и почувствовалъ, что голова его идетъ кругомъ. Яркій блескъ свчей пробивался черезъ розовыя драпри въ первомъ этаж, и онъ услышалъ мелодическіе звуки фортепьяно. Какъ это? Бекки писала, что она лежитъ въ постели!.. лицо несчастнаго мужа покрылось смертельною блдностью при соединенномъ отраженіи на немъ газовыхъ фонарей и этого необыкновеннаго освщенія въ его собственномъ салон.
Вынувъ изъ кармана ключъ, полковникъ тнхонько отворилъ наружную дверь, и при вход въ первыя комнаты, встрченъ былъ громкимъ хохотомъ, раздавшимся въ будуар его супруги. Онъ былъ въ томъ же бальномъ костюм, въ которомъ арестовали его наканун. Никто въ цломъ дом не пошевелился при его вход, потому-что слуги вс были разосланы. Яснымъ и звучнымъ soprano, Ребекка пла ту самую идиллическую псенку, которая наканун доставила ей такой блестящій успхъ въ джентльменскомъ кругу. Хриплый и сардоническій голосъ безпрестанно повторялъ: ‘Браво! браво!’ То былъ голосъ лорда Стейна. Родонъ зашатался, и дыханіе сперлось въ его груди.
Простоявъ нсколько минутъ, онъ съ трудомъ перевелъ духъ, и наконецъ ршился отворить. Maленькій столъ накрытъ былъ для двоихъ: вино и кушанья были поданы. Во второй комнат, Ребекка въ бальномъ костюм, осыпанная брильянтами, жемчугомъ, цвтами, сидла на соф и протягивала свою руку лорду Стейну, стоявшему передъ ней въ самой поэтической поз. Блдная фигура Родока, отворившаго дверь, обрисовалась прежде всего въ глазахъ его жены. Ребекка пспустила легкій крикъ, потомъ одумалась и попыталась улыбнуться, но ея улыбка на этотъ разъ получила видъ самой отвратительной гримасы. Лордъ Стейнъ обернулся, въ его глазахъ обозначались вмст изумленіе и гнвъ, потомъ онъ тоже захотлъ улыбнуться, и принять, какъ слдуетъ, ошеломленнаго мужа.
— Ба! какими это судьбами! все ли вы здоровы, мистеръ Кроли!
Было на лиц Родона выраженіе страшное, отчаянное, отстранявшее всякую возможность остроумія и шутки.
— Я невинна, Родонъ! вскричала Ребекка, бросаясь къ мужу и обвивъ его шею своими голыми руками, украшенными браслетами, золотыми змйками и драгоцнностями всякаго рода. Милордъ, милордъ! скажите ему, что я невинна!
Лордъ Стейнъ въ свою очередь вообразилъ, что его поймали въ разставленную западню. Жена и мужъ уже давно потеряли всякое уваженіе въ его глазахъ, и теперь онъ былъ убжденъ столько же въ коварств Ребекки, сколько и въ трусости Родона Кроли. Заране подготовленный обманъ обрисовался въ его воображеніи со всми небывалыми подробностями.
— Невинна! И ты смешь уврять въ этомъ меня, воплощенный дьяволъ? закричалъ громовымъ голосомъ лордъ Стейнъ. Кому же, какъ не мн, принадлежатъ вс эта брильянты и камни? И при всемъ этомъ, она невинна, чортъ побери! Ты грабила меня вмст съ этимъ господиномъ, который продалъ и пропивалъ мой деньги! Невинна такъ же, какъ мать твоя, актриса, и твой презрнный мужъ! Я не боюсь васъ, милостивый государь, слышите ли вы это?.. Прочь съ дороги?
И лордъ Стейнъ взялъ свою шляпу. Гордо, съ пылающимъ взоромъ смотрлъ онъ прямо въ лицо своему врагу, нисколько не сомнваясь въ своемъ тріумф, но Родонъ Кроли былъ не трусъ. если жизнь его никогда не отличалась строгой нравственностью, если онъ позволялъ себ дурачить игроковъ въ карты и героевъ билльярда, зато на личной его храбрости не было до сихъ поръ ни малйшаго пятна. Въ эту минуту взволновалась вся ето натура, пылкая, раздражительная, буйная. Онъ схватилъ за галстухъ лорда Стейна и началъ его душить съ такимъ неистовствомъ, что тотъ закряхтлъ и зашатался.
— Ты лжешь, несчастный! вскричалъ Родонъ, ты лжешь!
И съ этими словами онъ оттолкнулъ его на нсколько шаговъ. Лордъ зашатался и упалъ.
Ребекка трепетала всми членами, не смя съ своей стороны принять ни малйшаго участія въ этой развязк. Въ первый разъ она удивлялась своему мужу, страшному, храброму и сильному въ своей побд. Родонъ Кроли выросъ въ ея глазахъ до степени гиганта.
— Поди сюда, сказалъ онъ ей. Она подошла. Долой вс эти вещи!
И дрожащею рукою она принялась снимать браслеты, кольца, ожерелья, не спуская глазъ съ грознаго супруга.
— Брось все это на полъ.
Ребекка повиновалась. Затмъ онъ сорвалъ аграфъ съ ея груди и бросилъ его въ лицо лорда Стейна, шрамъ на лбу отъ этого удара не заживалъ во всю его жизнь.
— Пойдемъ наверхъ, сказалъ онъ жен.
— Не убивай меня! О, не убивай меня, Родонъ! воскликнула Ребекка.
Полковникъ дико захохоталъ.
— Я хочу знать и видть, сказалъ онъ, оклеветалъ ли тебя этотъ человкъ такъ, какъ онъ оклеветалъ меня. Давалъ ли онъ теб деньги?
— Нтъ, проговорила Ребекка,— это…
— Дай мн ключи!
И они вмст пошли наверхъ.
Ребекка отдала вс ключи, кром одного крошечнаго ключика отъ завтной шкатулки, хранившейся въ секретномъ мст, и которая, какъ знаетъ читатель, принадлежала миссъ Амеліи Седли. Бдняжка надялась спасти свои сокровища. Родонъ отворилъ замки, перерылъ пюпитры, коммоды, ящики и наконецъ добрался до завтной шкатулки. Ребекка принуждена была отпереть, тамъ хранились бумаги, старыя любовныя записки, драгоцнныя бездлки женскаго туалета — и, наконецъ, туго-набитый портфель съ банковыми билетами. Нкоторые были уже получены давно, лтъ за десять, но одннъ, въ тысячу фунтовъ, былъ еще новый: его прислалъ лордъ Стейнъ.
— Онъ что ли далъ теб этотъ? сказалъ Родонъ.
— Онъ.
— Я отошлю его назадъ сегодня, сказалъ полковникъ (эти розыски продолжались нсколько часовъ, и разсвтъ новаго дня уже проглядывалъ въ окна). Надо заплатить нкоторые долги, и разсчитаться съ честною Бриггсъ: она такъ любила моего Родю. Ты мн скажешь, куда послать остальные билеты. Ахъ, Бекки! теб бы ничего не стоило удлить для меня изъ всхъ этихъ денегъ одну сотню фунтовъ: я всегда длился съ тобою.
— Я невинна! сказала Бекки.
Родонъ оставилъ ее, не проговоривъ больше ни одного слова.
Она осталась неподвижною на мст страшной сцены. Разсвтало. Часы быстро проходили одинъ за другимъ, и солнце уже бросило яркій лучь въ печальную комнату, но Ребекка все еще сидла на краю своей постели. Шкафы были отворены, драгоцнныя бездлки разбросаны по всмъ угламъ, шарфы и письма валялись по ковру, можно было подумать, что ночью происходилъ грабежъ. Въ ту пору, какъ Родонъ спустился съ лстницы, наружная дверь затворилась, Ребекка мало по малу вышла изъ своего усыпленія и угадала, что ему не воротиться. ‘Убьетъ ли онъ себя? спрашивала она сама себя. Нтъ, напередъ онъ отправитъ лорда Стейна.’ Она оглянулась на свою длинную пршедшую жизнь, блистательную и мрачную вмст, дятельную и безплодную, шумную снаружи, грустную и пустынную впутри, бдная, бдная женщина! Не принять ли ей Laudanum и разомъ покончить о всми этими надеждами, хитростями, мечтами, интригами, долгами?
Въ этомъ положеніи, среди развалинъ страшнаго крушенія, застала ее mademoiselle Fifine, Француженка-горничная, пришедшая поутру къ своей миледи. Эта двушка была подкуплена лордомъ Стейномъ.
— Mon Dieu, Madame, что такое случилось? спросила она.
Что же случилось въ самомъ дл? Преступна или нтъ, была мистриссъ Бекки? ‘Нтъ’, говорила она сама: ‘но какъ тутъ разберешь? чему врить и чему не врить въ устахъ этой странной героини? Очень могло статься, что въ этомъ послднемъ случа развращенное ея сердце было довольно чисто. Для насъ это — дло закрытое. Какъ бы то ни было, вс хлтрости и пронырства мистриссъ Бекки, ея эгоизмъ и геній — вс ея воздушные замки разбились въ дребезги въ одну минуту. Мамзель Фифина задернула занавсы, и обнаруживая вс признаки истиннаго или мнимаго участія, упросила свою добрую миледи лечь въ постель. Затмъ она сошла внизъ, и тщательно подобрала драгоцнныя бездлки, валявшіяся на полу съ той поры, какъ Ребекка, при уход лорда Стейна, сбросила ихъ по повелнію своего мужа.

ГЛАВА XLIII.

Воскресенье посл битвы.

Великолпный чертогъ сэра Питта на большой Гигантской улиц только-что начиналъ охорашиваться и принаряжаться къ встрч утренняго солнца, когда Родонъ Кроли въ своемъ вечернемъ костюм, котораго не скидалъ онъ впродолженіе двоихъ сутокъ, пробрался мимо испуганной женщины, подмтавшей лстницу, и вошелъ въ кабинетъ своего брата. Леди Дженни, въ утреннемъ капот, сидла въ дтской, наблюдая за туалетомъ своихъ малютокъ, и слушая, какъ они читаютъ утреннія молитвы. Эту благочестивую обязанность мать и дти совершали сперва наедин, и потомъ церемоніально, въ присутствіи сэра Питта, собиравшаго на этотъ обрядъ всхъ домашнихъ своихъ слугъ и служанокъ. Родонъ сидлъ въ кабинет за столомъ баронета, украшеннымъ синими книгами, бумагами, письмами и разнокалиберными памфлетами политическаго содержанія. Счетныя книги, портфёли, ‘Quarterly Review’ и ‘Court Gurde’, симметрически расположенныя, стояли какъ-будто на парад, ожидая, когда главнокомандующій начнетъ генеральный смотръ.
Фамильная книга нравственнаго содержанія, откуда сэръ Питтъ каждое воскресное утро выбиралъ по глав для прочтенія своимъ чадамъ и домочадцамъ, также лежала на этомъ ученомъ стол, и подл нея находилась газета ‘Observer’, опрятно-сложенная и только-что вышедшая изъ типографскихъ станковъ. ‘Observer’ назначался для исключительнаго употребленія сэра Питта. Одинъ только каммердинеръ пользовался случаемъ заглянуть въ эту газету прежде, чмъ она окончательно поступала въ кабинетъ его господина. Сегодня утромъ онъ прочиталъ въ ней между-прочимъ весьма интересную статейку, подъ заглавіемъ ‘Пиршества въ Гигантскомъ дом’, гд подробно писчислены были имена всхъ присутствовавшихъ на бал знатныхъ особъ, со включеніемъ полковника Кроли. Кушая чай съ маслеными пирожками въ обществ ключницы и ея племянницы, этотъ джентльменъ сообщилъ, по поводу вышеозначенной статейки, нсколько чрезвычайно остроумныхъ замчаній, недоумвая впрочемъ, какъ залетли туда эти шарамыжники, Родоны Кроли. Затмъ, свернувъ какъ слдуетъ газету, и помочивъ ее немножко, онъ уже окончательно положилъ ее на опредленное мсто, и ‘Observer’, снова совершенно свжій и невинный, готовъ былъ, въ приличномъ вид представиться хозяину джентльменскаго дома.
Бдный Родонъ взялъ газету, и шшробовалъ читать въ ожиданіи своего брата, но печать какъ-то странно рябила въ его глазахъ, и онъ самъ не зналъ, что читаетъ. Оффиціальныя извстія и правительственныя назначенія (для нихъ-то собственно и выписывался ‘Observer’, въ противномъ случа, воскресная газета, чуждая, какъ извстно, всякихъ политическихъ толковъ и парламентскихъ преній, не могла бы найдти мста на дипломатическомъ стол сэра Питта), театральныя критики, заклады, подвиги знаменитйшихъ боксеровъ, лтопись увеселеній Гигантскаго дома и подробный отчетъ о блистательныхъ успхахъ мистрисмъ Бекки въ шарадномъ спектакл: все это затуманивалось передъ умственнымъ взоромъ мистера Кроли.
Наконецъ, минута въ минуту, когда звонкій колокольчикъ, на черномъ мраморномъ кабинетномъ хронометр, пробилъ девять часовъ, явился сэръ Питтъ, баронетъ и членъ парламента, опрятный, свжій, гладко-выбритый, гладко-причесанный и припомаженный, съ чистыми вылощеными щеками, окаймленными съ обихъ сторонъ рубашечными воротничками, въ бломъ туго-накрахмаленнонъ галстух и въ сромъ байковомъ сюртук — явился однимъ словомъ, какъ истинный англійскій джентльменъ древней породы, образецъ изящества, опрятности, совершеннйшаго комфорта. Ногти его были подрзаны и подчщены маленькимъ инструментомъ, приспособленнымъ для этой цли, операцію подрзанія и подчищенія сэръ Питтъ совершалъ аккуратно каждое утро, когда спускался съ лстничныхъ ступеней, чтобы войдти въ свой кабинетъ.
Баронетъ остолбенлъ и невольно попятился назадъ при взгляд на бднаго Родона въ его измятомъ плать, съ глазами, налитыми кровью, съ волосами, растрепанными по-лицу. Ему представилось, что братъ его пьянъ, и возвращается, въ этомъ безобразномъ вид, съ какой-нибудь вечерыей оргіи.
— Великій Боже! воскликнулъ озадаченный сэръ Питтъ. Какими судьбами ты очутился здсь въ этотъ утренній часъ? Отчего ты не дома?
— Донма?! отвчалъ Родонъ съ буйнымъ смхомъ. Не бойся, Питтъ. Я не пьянъ. Запри дверь, мн надобно поговорить съ тобою.
Питтъ заперъ дверь и помстился въ другомъ незанятомъ кресл, гд предназначалось сидть управляющему, агенту и другимъ особамъ, завдывающимъ длами баронета. Склонивъ голову на грудь, сэръ Питтъ продолжалъ теперь, съ усиленною дятельностью, операцію подчищенія ногтей.
— Все кончилось, Питтъ, сказалъ полковникъ посл кратковременной паузы. Я погибъ.
— А я напередъ зналъ, и давно говорилъ, что дойдетъ до этого, запальчиво подхватилъ баронетъ, начиная барабанить по столу своими подрзанными и подчищенными ногтями. Я предостерегалъ тебя тысячу разъ, и ужь теперь прошу не пенять на меня. Помочь я ршительно не въ состояніи. Капиталъ мой распредленъ до послдняго шиллинга. Даже эти сто фунтовъ, выданные теб женою, назначены были завтра поутру одному изъ моихъ адвокатовъ, и отсутствіе этой суммы поставляетъ меня въ значительное затрудненіе. Это ни значитъ, однакожь, что я вовсе не намренъ оказывать теб ни малишаго пособія, но удовлетворить всхъ кридиторовъ, для меня столько же невозможно какъ уплатить національный долгъ Британіи. Безумно было бы и думать объ этомъ. Теб остается уговорить кредиторовъ на уступки, какъ несостоятельному должнику. Это, конечно, окомпрометируетъ нкоторымъ образомъ всю нашу фамилію, но какъ тутъ иначе извернешься? Не мы первые, не мы и послдніе. Вотъ, напримръ, Джорджъ Китли, сынъ лорда Регланда, попалъ въ тюрьму на прошлой недл, и былъ, что называется, выжатъ весь какъ губка. Лордъ Регландъ не хотлъ платить даже шиллинга, и…
— Не о деньгахъ пришелъ я говорить съ тобою, любезный братъ, возразилъ полковникъ. Рчъ не обо мн. Пусть будетъ со мной, что будетъ, но…
— Такъ въ чемъ же дло? сказалъ Питтъ, очевидно обрадованный этимъ открытіемъ.
— Я пришелъ просить тебя о моемъ сын, продолжалъ Родонъ хриплымъ голосомъ. Общай несчастному отцу, что ты возьмешь его подъ свое покровительство, когда меня не станетъ. Твоя добрая сострадательная жена всегда ласкова была къ моему малютк, и Родя любитъ ее гораздо больше, чмъ свою… Проклятіе! Послушай, Питтъ, теб извстно, что я долженъ былъ получить наслдство посл тётки. Меня воспитывали совсмъ не такъ, какъ слдуетъ воспитывать младшихъ братьевъ. Совсмъ напротивъ: во мн развивали праздность, поддерживали наклонность къ расточительности. При хорошемъ образованіи, изъ меня вышелъ бы, конечно, совсмъ другой человкъ. При всемъ томъ, извстно теб, что въ полку служилъ я недурно, и ничмъ не запятналъ фамильной чести. Ты знаешь, какъ я потерялъ наслдство, м кто завладлъ имъ.
— Посл пожертвованій, мною сдланныхъ въ пользу твоего семейетва, я полагаю, Родонъ, что упрекъ этотъ безполезенъ, сказалъ сэръ Питтъ. Женитьба была твое дло, не мое.
— Все теперь кончено, сказалъ Родонъ, все кончено!
И слова эти сопровождались такимъ ужаснымъ стономъ, что братъ его невольно вздрогнулъ.
— Ахъ, Боже мой, не умерла ли она? воскликнулъ встревоженный сэръ Питтъ, проникнутый на этотъ разъ сердечнымъ соболзнованіемъ.
— Я бы самъ желалъ умереть, отвчалъ Родонъ. Еслибъ не малютка Родя, я всадилъ бы себ пулю въ лобъ, и… и отправилъ бы напередъ этого негодяя.
Сэръ Питтъ мгновенно угадалъ истину, и понялъ, что титулъ негодяя относится на этотъ разъ къ милорду Стейну. Затмъ полковникъ разсказалъ, въ сильныхъ и краткихъ выраженіяхъ, вс обстоятельства дла.
— Между этимъ мерзавцемъ и моей женой былъ, по всей вроятности, строго обдуманный планъ, говорилъ мистеръ Кроли. Шерифскіе помощники накинулись на меня въ ту пору, какъ я возвращался домой съ этого бала. Когда я послалъ къ ней письмо, она отвчала, что лежитъ въ постели, и выручитъ меня завтра. По возвращеніи домой, я засталъ ее въ брдльянтахъ наедин съ этимъ негодяемъ.
Потомъ онъ коротко описалъ личное столкновеніе съ лордомъ Стейномъ. Дла этого рода оканчиваются, разумется, извстнымъ и единственнымъ способомъ и вотъ онъ, посовтовавшись напередъ и переговоривъ съ, своимъ братомъ, пойдетъ длать необходимыя приготовленія къ дуэли.
— И если пуля просверлитъ меня, любезный братъ, заключилъ Родонъ прерывающимся голосомъ, малютка останется безъ отца и… и безъ матери. Я долженъ поручить его твоему покровительству и твоей жены, любезный братъ. Смерть не испугаетъ меня, если ты не откажешь мн въ этой послдней просьб.
Старшій братъ казался очень растроганнымъ, и пожимая руки мистера Кроли, обнаружилъ чувствительность, рдко замчаемую въ немъ. Родонъ провелъ рукою по своимъ косматымъ бровямъ.
— Благодарю тебя, Питтъ, сказалъ онъ. Я знаю, на твое слово можно положиться.
— Будь увренъ, братъ, я сдлаю все, что отъ меня зависитъ, отвчалъ баронетъ.
И такимъ-образомъ, безъ дальныхъ околичностей, они обезпечили судьбу маленькаго Роди.
Но этимъ еще не окончились переговоры. Полковникъ вынулъ изъ кармана небольшой портфёль, отысканный въ шкатулк мистриссъ Бекки. Въ портфёли были ассигнаціи и банковые билеты.
— Вотъ здсь шестьсотъ фунтовъ… сказалъ Родонъ, ты конечно не зналъ, что я такъ богатъ. Потрудись передать эти деньги старух Бриггсъ: это у нея взято. Бдняжка такъ любила Родю, и мн всегда было совстно, что мы вздумали обобрать ее. А вотъ здсь побольше шестисотъ… надо выдлить и для Бекки небольшую сумму: пусть распоряжается какъ уметъ.
Говоря это, онъ хотлъ передать брату и друтіе векселя, но руки его задрожали, и онъ выронилъ бумажникъ на полъ. При этомъ паденіи, выскочилъ оттуда тысяча фунтовый билетъ — послднее пріобртеніе мистриссъ Бекки.
Питтъ изумился такому огромному богатству. Онъ нагнулся и поднялъ деньги.
— Нтъ, братъ, этотъ билетъ останется покамсть у меня, сказалъ Родонъ. Я намренъ завернуть имъ пулю, когда стану стрлять въ этого негодяя. Его это деньги.
Бднякъ думалъ этимъ способомъ усугубить наказаніе злодю, разрушителю семейнаго счастія.
Посл этого разговора, братья еще разъ пожали другъ другу руми, и разстались.
Леди Дя,енни слышала о прибытіи полковника, и дожидаласъ своего мужа въ столовой, смежной съ кабинетомъ. Женскій имстинктъ ея предугадывалъ бду. Дверь въ столовой была немножко пріотворена, и супруга баронета случайно выставилась изъ этой коднаты въ ту минуту, какъ братья выходили изъ кабинета. Она протянула руку мистеру Кроли, и сказала, что очень рада съ нимъ позавтракать, хотя нетрудно было угадать по его небритому лицу и мрачнымъ взглядамъ баронета, что они вовсе не думали о завтракахъ. Родонъ пробормоталъ въ отвтъ какое-то извиненіе, и крпко пожалъ нжную ручку своей невстки. Умоляющіе глаза ея видли ясно бдствіе, изображавшееся на лщ мистера Кроли, но онъ уіпелъ, не проговоривъ ни слова. Сэръ Питтъ не представилъ также никакихъ объясненій своей супруг. Когда дти подбжали къ нему для утренняго привтствія, онъ поцаловалъ ихъ съ обыкновеннымъ спокойствіемъ, холодно и чинно. Тмъ крпче прижала ихъ мать къ своей груди, и тмъ усердне она молилась съ ними, когда глава семейства, окруженный лакеями въ праздничныхъ ливреяхъ, читалъ утреннюю молитву. Эта церемонія всегда производилась въ столовой, гд въ то же время на другомъ конц приготовляли чай съ буттербротами и пирожками. Завтракъ сегодня начался поздно вслдствіе непредвиднной задержки, и когда семейство сло за столъ, колокольный звонъ въ ближайшихъ церквахъ возвстилъ о наступленіи богослуженія. Леди Дженни не похала къ обдн, отговорившись головною болью. Мысли ея блуждали теперь далеко за предлами родной семьи.
Родонъ Кроли между-тмъ, добравшись до Гигантскаго дома, поразилъ молоткомъ бронзовую голову Медузы, сторожившей парадный входъ палаццо. На этотъ стукъ вышелъ пурпуровый слуга въ красномъ и серебряномъ жилет, отправлявшій должность привратника въ этомъ чертог. Растрепанный видъ полковника напугалъ слугу до такой степени, что онъ поспшилъ загородить дорогу, какъ-будто опасаясь насильственнаго вторженія. Однакожь полковникъ Кроли ограничился только тмъ, что передалъ свою карточку для доставленія лорду Стейну, и веллъ сказать, что онъ, полковникъ, сегодня не будетъ дома, но милордъ если ему угодно, можетъ найдти его въ Реджедтскомъ клуб на Сен-Джемской улиц. Жирный, краснорожій швейцаръ съ изумленіемъ смотрлъ на мистера Кроли, когда онъ отошелъ отъ дверей. Такое же изумленіе, при взгляд на него, обнаруживали вс пшеходы, отправлявшіеся къ обдн мальчишки изъ пріютовъ, мелочные лавочными и торговцы, запиравшіе, при начал церковной службы, ставни своихъ лавокъ съ солнечной стороны. Извощики тоже подсмивались надъ его наружностью, когда онъ, взявъ кабріолетъ, приказалъ вести себя къ казармамъ у Рыцарскаго моста.
Вс колокола загудли и зазвонили, когда онъ приближался къ этому мсту. Будь онъ немножко повнимательне къ окружающимъ предметамъ, онъ увидлъ бы вроятно старинную свою знакомку, мистриссъ Эмми, которая шла пшкомъ изъ своего жилища на Росселъ-Скверъ. Мальчишки изъ разныхъ школъ стройными толпами отправлялись въ церковь, блестящіе тротуары и имперіалы омнибусовъ были наполнены народомъ, спшившимъ за городъ для праздничныхъ удовольствій, но мистеръ Кроли, занятый своимъ собственнымъ дломъ, не обращалъ, казалось, ни малйшаго вниманія на вс эти феномены. Подъхавъ къ казармамъ, онъ побжалъ въ комнату своего стараго пріятеля и сослуживца, капитана Макмурдо, который, къ счастью, былъ дома.
Капитанъ Макмурдо, старый служака и герой ватерлооской битвы, любимецъ всего полка, недостигшій высшихъ чиновъ только по недостатку въ деньгахъ, спокойно наслаждался утреннимъ кейфомъ въ своей постели, при вход неожиданнаго гостя. Наканун былъ онъ на вечер у капитана Сенкбара, въ его собственномъ дом на Бромптонскомъ Сквер. На этомъ вечер присутствовали молодые люди изъ того полка, гд служилъ Макмурдо, и молодые люди изъ Corps-de-ballet. Капитанъ Макмурдо постоянно приходилъ въ соприкосновеніе съ джентльменами и леди всякихъ возрастовъ и сословій: съ дозжачими, франтами, танцовщицами, боксёрами ипрочая. Утомленный вчерашней попойкой, и свободный отъ служебныхъ занятій, онъ лежалъ теперь въ постели, думая о различныхъ явленіяхъ житейскаго базара.
Комната капитана Макмурдо обвшана была картинами, представляющими весьма интересныя сцены изъ повседневнаго быта спортсменовъ, боксеровъ, танцовщицъ. Вс эти картины получилъ онъ въ подарокъ отъ своихъ пріятелей-сослуживцевъ, которые, выходя въ отставку, вступали въ бракъ и обзаводились домашнимъ хозяйствомъ. Въ настоящее время было ему отъ роду около пятидесяти лтъ, и такъ-какъ онъ состоялъ на служб цлую четверть вка, то нтъ ничего мудренаго, что комната его превратилась въ музей, представлявшій зрителю коллекціи разнообразныхъ вещей. Онъ считался однимъ изъ лучшихъ стрлковъ. Въ этомъ послднемъ отношеніи, единственнымъ для него соперникомъ могъ быть только мистеръ Кроли, когда онъ еще не выходилъ въ отставку. Наружность мистера Макмурдо не представляла слишкомъ замчательныхъ особенностей: у него были красныя щеки, красный носъ, нафабренные усы и плшивая голова, прикрытая дома шелковымъ колпакомъ. Въ настоящемъ случа, капитанъ Макмурдо лежалъ въ постели, и читалъ, въ одной книг, описаніе кулачнаго боя, происходившаго недавно между двумя извстнйшими боксерами, изъ которыхъ одинъ назывался Тотбери Петъ, другой — Баркинъ-Ботчеръ.
Когда Родонъ сказалъ, что ему нуженъ пріятель по нкоему длу, капитанъ тотчасъ же понялъ и принялъ къ свднію, въ чемъ должна состоять сущность этого дльца. Здсь, какъ и въ другихъ случаяхъ, онъ славился необыкновеннымъ искусствомъ и предусмотрительностію, и покойный главнокомандующій особенно цнилъ мистера Макмурдо. Молодые люди, поставленные въ затруднительное положеніе, всегда находили въ немъ достойнаго совтника, помощника и друга.
— Ну, дружище, съ кмъ тамъ у васъ, изъ-за чего и какъ? разсказывай, началъ старый воинъ. Опять, что-ли карточная исторія, какъ съ этимъ капитаномъ Маркеромъ, котораго мы подстрлили?
— Нтъ, другъ… теперь изъ-за жены, отвчалъ Кроли, покраспвъ, и потупивъ глаза въ землю.
Макмурдо свистнулъ.
— Вотъ какъ! я всегда, признаться, говорилъ, что оно того… сказалъ Макмурдо, да и спохватился, когда увидлъ, что лицо полковника вытянулось необыкновеннымъ образомъ при начал этой рчя.
Дло въ томъ, что въ казармахъ уже давненько смотрли, съ нкоторымъ подозрніемъ, на личный характеръ полковницы Кроли, поговаривали о ней довольно легкомысленно. Въ клубахъ нкоторые джентльмены держали пари относительно вроятной судьбы мистера Родона. Макмурдо съ своей стороны былъ убжденъ, что ему не сдобровать.
— Что? разв ужь слишкомъ далеко зашло? продолжалъ капитанъ серьёзнымъ тономъ. Нельзя ли какъ-нибудь уладить это дло потихоньку, безъ огласки? Можетъ-быть тутъ одии только подозрнія, или ужь оно, того… что бишь я хотлъ? Письма можетъ-быть — голубиные намеки, что-ли? Лучше бы, право, не шумть, и похоронить все это втайн…
‘И онъ спохватился только что теперь! подумалъ про себя капитанъ Макмурдо. Ему пришли въ голову разнообразыыя и шумныя засданія за общимъ столомъ, гд репутація мистриссъ Кроли давно разбита была въ дребезги.
— Нтъ, другъ, одннъ только конецъ этой исторіи, отвчалъ Родонъ,— нечего больше длать, какъ… поннмаешь? Меня арестовали на дорог, засадили въ долговую тюрьму, я освободился, и засталъ ихъ наедин. Я сказалъ сму, что онъ негодяй, лжецъ и трусъ, повалилъ и оттузилъ его. А ужь, посл того, извстный конецъ.
— Разумется, сказалъ Макмурдо. Кто же онъ?
— Лордъ Стейдъ.
— Маркизъ? Вотъ оно куда метнуло!.. Давновпрочемъ болтали, что онъ… то-есть, была у насъ рчь, что ты…
— Что я? проревлъ Родонъ. Хочешъ ли ты этимъ сказать, что у васъ тутъ говорили вро мою жену?.. Отчего же ты не извстилъ меня, Макъ?
— Ну, да вдь мало-ли что говорится, языкъ безъ костей, не всякое слово въ строку, отвчалъ Макмурдо. За какимъ дьяволомъ я сталъ бы извщать тебя обо всхъ этихъ пустякахъ?
— Нтъ, братъ, ты поступилъ не по-дружески, Макмурдо, сказалъ озадаченный Родомъ.
И закрывъ свое лицо обими руками, онъ обнаружилъ такіе энергическіе признаки глубочайшей грусти, что старый его товарищъ почувствовалъ невольный припадокъ соболзнованія и симпатіи.
— Hy, полно, полно, старина! сказалъ онъ. Будь онъ чортъ или маркизъ, милордъ или дьяволъ, мы повалимъ его, дружище. Ну, а что касается до женщинъ, то много ихъ на одинъ салтыкъ,— поврь мн.
— Ахъ, ты не знаешь, какъ я любилъ эту женщину! проговорилъ несчастный Родонъ. Я слдовалъ за ней повсюду, какъ лакей, всмъ ей пожертвовалъ, нищимъ сдлался изъ любви къ ней. Чортъ побери, я не разъ продавалъ и закладывалъ свои карманные часы, чтобы только угодить ея прихотямъ, а она?.. Она отказалась прислать мн на выручку сотню фунтовъ, тогда-какъ въ ея распоряженіи были тысячи, о которыхъ я и не зналъ.
И терзаемый порывами отчаянія, которыхъ прежде никто и никогда не замчалъ въ немъ, полковникъ разсказалъ, въ безсвязныхъ выраженіяхъ, вс обстоятельства и подробности этой исторіи. Маимурдо не проронилъ тутъ ни одного слова и, какъ опытный совтникъ, тотчасъ же ршился обратить нкоторые намеки въ его пользу.
— А что, братъ, вдь пожалуй что она, въ самомъ дл невинная, сказалъ онъ. Сама она утверждаетъ это. Изъ того, что ты видлъ ее съ милордомъ, еще ровно ничего не слдуетъ. Лордъ Стейнъ бывалъ у ней и прежде тысячу разъ.
— Можетъ-быть, можетъ-быть, проговорилъ Родонъ грустнымъ тономъ,— а вотъ что ты на это скажешь, любезный другъ?
И онъ показалъ капитану тысяча-фунтовый билетъ, наименный въ шкатулк Ребекки.
— Это онъ ей далъ, Макмурдо, продолжалъ полковникъ. Я ничего не зналъ объ этомъ. И съ такими деньгами она заставила меня сидть въ тюрьм изъ-за сотни фунтовъ!
Капитанъ принужденъ былъ согласиться, что скромность этого рода имстъ подозрительный характеръ.
Еще до начала этой конференціи, Родонъ отправилъ капитанскаго деньщика на Курцонскую улицу съ приказаніемъ къ своему каммердимеру, чтобы тотъ вручилъ подателю узелъ съ платьемъ, въ которомъ полковникъ, щеголявшій все еще въ бальномъ костюм, очень нуждался. И въ отсутствіе этого слуги Родонъ и его секундантъ, пользуясь пособіемъ джонсонова словаря, необходимаго для справокъ въ правописаніи, сочинили письмо, которое Макмурдо долженъ былъ отправить къ лорду Стейну отъ своего имени. Письмо вышло толковитое и складное. Капитанъ Макмурдо, свидтельствуя наиглубочайшее почтеніе маркизу Стейну, имлъ честь всенижайше извстить, что полковникъ Родонъ Кроли уполномочилъ его сдлать вс необходимыя распоряженія касательно извстной встрчи, неизбжной посл событій этого утра, и которой безъ сомннія милордъ будетъ требовать самъ отъ полковимка Кроли. На этомъ основаніи капитанъ Маимурдо убдительнйше просилъ лорда Стейна прислать къ нему довреннаго друга, съ которымъ бы онъ, капитанъ, могъ переговорить о взаимныхъ условіяхъ съ той и другой стороны. Свидтельствуя еще разъ наиглубочайшее почтеніе, Макмурдо учтивйшимъ образомъ изъявилъ желаніе, чтобы вышеозначеяная встрча устроена была какъ-можно скоре.
Въ постскрипт капитанъ объявилъ, что въ его распоряженіи находится банковый билетъ въ значительную сумму, которая, по весьма вроятному предположенію полковника Кроли, составляетъ собственность маркиза Стейна. капитанъ желалъ, при первой возможности, передать билетъ его владльцу.
Когда письмо это было сочинепо и переписано, капитанскій деньщикъ, отправившійся на Курцонскую улицу, воротился, но безъ узла и чемодана, за которыми былъ посланъ, и притомъ лицо его выражало какое-то странное безпокойство и досаду.
— Ну что, любезный? спросилъ Родонъ. Принесъ?
— Никакъ нтъ-съ, отвчалъ деньщикъ.
— Отчего же?
— Не отдаютъ вашихъ вещей.
— Какъ не отдаютъ?
— Да такъ-съ. Подите-ка, самъ чортъ тамъ голову сломитъ. Суматоха такая, что видимо-невидимо. Вс перепились. Пришелъ самъ хозяинъ, и занялъ вашу квартиру. Они тамъ говорятъ, сударь, что вы унесли съ собой серебро, полковникъ…. да мало ли еще что тамъ они болтаютъ, прибавилъ добродушный слуга посл минутной паузы. Горничная кажись ужь сбжала. Симпсонъ, вашъ каммердинеръ, пьянъ какъ стелька, и буянитъ пуще всхъ. Онъ говоритъ, что не позволитъ тряпки вынести изъ дома, пока не заплатятъ ему жалованья.
Отчетъ объ этомъ маленькомъ волненіи на Майской ярмарк изумилъ пріятелей, и сообщилъ нкоторую живость ихъ разговору. Оба они вдоволь посмялись, когда выслушали забавный разсказъ деньщика.
— Я радъ, по крайней мр, что мальчугана моего нтъ дома, сказалъ Родонъ, кусая свои ногти. Ты вдь помнишь, Макмурдо, какъ онъ здилъ въ берейторской школ? Онъ сидлъ въ ту пору настоящимъ козыремъ: не правда ли?
— Правда, мой другъ, правда, подтвердилъ капитанъ Макмурдо.
Маленькій Родонъ, одинъ изъ пятидесяти другихъ мальчиковъ, сидлъ въ это самое время въ капелл школы Благо Собратства, думая о томъ, какъ онъ подетъ домой въ будущую субботу, и какъ, по всей вроятности, папа возьметъ его съ собой въ театръ.
— Да, братъ, этотъ мальчикъ — настоящій козырь, продолжалъ отецъ, все еще думая о своемъ сын. Вотъ что, Макмурдо, если этакъ что случится… если я буду убитъ… ужь, пожалуйста, другъ, не откажи… сходи ты къ этому мальчугану, и скажи, что я очень… очень любилъ его, и ужь… самъ знаешь что. Да еще, не забудь, другъ Макмурдо… вотъ эти золотыя пуговки вручи ты ему отъ меня… на… на память. Больше мн нечего ему оставить.
Онъ закрылъ лицо своими черными руками, и крупныя слезы покатились блыми бороздами по его щекамъ. Мистеръ Макмурдо воспользовался также случаемъ снять съ головы своей шелковый колпакъ, и отереть имъ свои глаза.
— Ступай-ка, любезный, закажи намъ завтракъ, да получше, громко сказалъ онъ своему деньщику веселымъ тономъ. Чего ты хочешь, Кроли? Почекъ съ перцомъ? Селедку? Ну, и того, и другаго. Да вотъ что, Клей, продолжалъ онъ, обращаясь опять къ деньщику,— вынь изъ коммода какое-нибудь платье для полковника, мы съ нимъ бывали встарину одного роста и дородства. Помнишь ли, Родонъ, какъ мы разъзжали съ тобой на этихъ полковыхъ рысакахъ? Охъ, старина, старина!
Съ этими словами, чтобы не мшать полковнику одваться, онъ повернулся къ стн, и принялся опять дочитывать интересную статейку о борьб двухъ боксёровъ. Когда туалетъ Родона былъ конченъ, Макмурдо бросилъ газету, и началъ одваться самъ.
Ho, приготовляясь къ свиданью съ лордомъ, капитанъ Макмурдо употребилъ на этотъ разъ особенную тщательность при своемъ собственномъ туалет. Онъ нафабрилъ усы до степени блистательнаго лоска, туго натянулъ блый галстухъ, и надлъ превосходнйшій лосинный жилетъ. Когда онъ и пріятель его вошли въ общую залу, гд былъ для нихъ приготовленъ завтракъ, молодые офицеры встртили съ громкими комплиментами мистера Макмурдо, и спросили, ужь не намренъ ли онъ жениться въ это воскресенье.

ГЛАВА LIV.

Тотъ же день и тотъ же предметъ.

Озадаченная роковыми событіямй предшествующей ночи, мистриссъ Бекки долго не могла выйдти изъ своего оцпененія и пролежала въ постели до двнадцати чаеовъ. Звонъ воскресныхъ колоколовъ привелъ ее въ себя. Приподнявшись съ постели, она принялась наигрывать въ свой собственный колокольчикъ, призывая француженку-горничную, которая, какъ мы знаемъ, оставила ее за нсколько часовъ.
Мистриссъ Родонъ Кроли звонила долго и громко, но безъ всякаго успха, и хотя наконецъ она дернула за сонетку съ такимъ отчаяннымъ усиліемъ, что снурокъ отъ колокольчяка остался въ ея рукахъ, однакожь мамзель Фифина не явилась, — да, ршительно не явилась и тогда, какъ раздраженная миледи, съ оборванной сонеткой въ рукахъ и растрепанными волосами, выбжала въ корридоръ, и начала, громкимъ голосомъ и топая ногами, кликать свою служанку.
Дло въ томъ, что mademoiselle Fifine, не спросясь ничьего позволенія, изволила совсмъ оставить хозяйственное заведеніе на Курцонской улиц. Подобравъ брильянты и другія бездлки, оставленныя въ гостиной, Фифина взошла къ себ наверхъ и тщательно уложила. вс свои картонки, ящички и сундучки. Затмъ, выбравшись на улицу, она наняла извощичью карету для собственнаго употребленія, и вынесла собственноручно весь свой багажъ, безъ всякой посторонней помощи, въ которой вроятно ей бы отказали, такъ-какъ вся домашняя челядь ненавидла отъ всей души эту заносчивую Парижанку. Такимъ-образомъ, не простившись ни съ кмъ, мамзель Фифина покинула Курцонскую улицу однажды навсегда.
Игра, по ея мннію, совсмъ окончилась въ этомъ малензькомъ хозяйств, и mademoiselle Fifine ухала въ наемной карет, какъ вроятяо многія изъ ея прекрасныхъ соотечественницъ поступили бы на ея мст. Собираясь въ путь далекій, она забрала не только свои собственные пожитки, но и нкоторыя довольно замчательныя вещи, составлявшія собственность мистриссъ Кроли (если только можно допустить въ строгомъ смысл какую-нибудь собственность у этой миледи). Кром вышеупоминутыхъ брильянтовъ и нкоторыхъ нарядныхъ платьевъ, уже давно привлекавшихъ вниманіе этой любезной служанки, мамзель Фифи захватила ненарокомъ четыре богатйшіе вызолоченные подсвчника la Louis-Quatorze, шесть вызолоченныхъ альманаховъ, столько же кипсековъ, золотую эмалевую табакерку, принадлежавшую когда-то мадамъ дю-Барри, хорошенькую маленькую чериильницу и перламутровый письменный приборъ, употреблявшійся въ извстныхъ случаяхъ при сочименіи очаровательныхъ записочекъ на розовой бумаг. Серебряныя вилки и ножи, лежавшіе на маленькомъ столик по поводу petit festin, прерваннаго Родономъ, также исчезли изъ джентльменскаго домика вмст съ исчезновеніемъ мамзель Фифины. Но другія металлическія принадлежности, неудобныя для перенесенія вслдствіе ихъ тяжеловсности, она оставила на своемъ мст, и по этой же причин остались неприкосновенности каминные приборы, каминныя зеркала и фортепьяно изъ розоваго дерева. Спустя нсколько времени, одна почтенная дама привлекательной наружности, похожая какъ дв капли воды на мамзель Фпфину, открыла въ Париж модный магазинъ въ Rue du Helder, гд она жила, пользуясь большимъ кредитомъ, и наслаждаясь покровительствомъ милорда Стейна. Эта особа отзывалась всегда объ Англіи, какъ о самой негодной стран въ мір, и разсказывала своимъ молодымъ воспитанницамъ, что она была нкогда affreusement vole туземцами этого острова. Нтъ сомннія, что изъ состраданія къ этимъ несчастіямъ, великодушный маркизъ оказывалъ свое покровительство почтеыной madame de Saint Amarante. Да здравствуетъ она мпогія лта на Базар Житейской Суеты! Мы не будемъ имть съ ней никакого дла.
Услышавъ необыкновенную толкотню и движеніе внизу, мистриссъ Родонъ Кроли, пораженная сильнйшимъ негодованіемъ на безстыдство прислуги, неотвчавшей на ея многократный призывъ, накинула на плеча свои утренній пеньюаръ, и величественно сошла въ гостиную, откуда слышался этотъ демонскій гвалтъ.
Тамъ кухарка съ грязнымъ лицомъ и въ засаленомъ передник, сидла на прекрасной ситцовой соф подл мистриссъ Регтльсъ, которую подчивала мараскиномъ. Вертлявый пажъ, еще недавно разносившій розовыя записочки мистриссъ Кроли, и проворно вилявшій около ея маленькой коляски, запускалъ свои пальцы въ банку съ малиновымъ вареньемъ, каммердинеръ серьёзно разговаривалъ съ мистеромъ Реггльсомъ, котораго лицо выражало глубокое разстройство и печаль — и увы! хотя дверь была отворена, и Ребекка уже нсколько разъ топала своей миньятюрной ножкой, никто изъ слугъ не обратилъ ни малйшаго вниманія на присутствіе миледи.
— Еще рюмочку, голубушка! говорила кухарка, обращаясь къ мистриссъ Реггльсъ, когда Ребекка стояла среди комнаты.
— Симпсонъ! Троттеръ! кричала раздраженная миледи. Какъ вы смсте здсь оставаться, когда слышите мой голосъ? Какъ вы смете сидть въ моемъ присутствіи? Гд моя горничная?
Пажъ встрепенулся и поспшилъ высвободить изъ банки свои пальцы, но кухарка храбро додила свой стаканъ, и еще храбре уставила глаза на мистриссъ Кроли. Ликеръ, повидимому, возбудилъ въ ней яростное присутствіе духа.
— Ваша софа! поди-ка-ты какія новости! сказала кухарка. Я сижу на соф мистриссъ Реггльсъ, не на вашей. Иистриссъ Реггльсъ, не шевелись, моя голубушка, не тревожься. Я сижу на собственной соф мистера и мистриссъ Реггльсъ, они купили ее на честныя деыежки, и дорого она имъ стоитъ, охъ какъ дорого! Какъ вы думаете, мистриссъ Реггльсъ, если я буду тутъ сидть до тхъ поръ, пока заплатятъ мое жалованье, долго-ли я просижу? Ха, ха, ха!
И затмъ кухарка налила себ другой стаканчикъ сладкаго ликера, и выпила его съ отвратительной злостью.
— Троттеръ! Симпсонъ! Вытолкайте эту пьяницу, кричала мистриссъ Кроли.
— Вытолкайте ее сами, если есть охота, сказалъ Троттеръ, каммердинеръ. Заплатите намъ деньги и, пожалуй, гоните всю прислугу. Мы знаемъ, добра нечего ждать отъ васъ.
— Неужели вс вы сговорились обижать меня? кричала Ребекка съ ужасающимъ неистовствомъ. Вотъ погодите, какъ скоро воротится мистеръ Кроли…
Но при этомъ слуги разразились такимъ адскимъ хохотомъ, что въ комнат задребезжали стекла. Одинъ только мистеръ Реггльсъ, скромный и печальный, не принималъ участія въ отвратительной сцен.
— Мистеръ Кроли не воротится, сударыня, если вамъ угодно знать, сказалъ каммердинеръ. Онъ присылалъ сюда за своими вещами, но я не отдалъ ничего, хотя мистеръ Реггльсъ и совтовалъ отдать. Заплатите намъ жалованье, и мы уйдемъ. Я тутъ не останусь. Заплатите намъ жалованье, заплатите.
Каммердинеръ былъ пьянъ: это доказывали его багровыя щеки и дерзкій языкъ.
— Мистеръ Реггльсъ, сказала Бекки въ припадк ужаснаго отчаянія, неужели вы не защитите меня отъ этихъ пьяницъ.
— Не буянь, Троттеръ, сдлай милость! сказалъ пажъ, сжалившійся надъ плачевнымъ состояніемъ своей миледи, и желавшій показать, что титулъ пьяницы къ нему никакъ не можетъ относиться.
— Мистриссъ Кроли, мистриссъ Кроли! воскликнулъ наконецъ мистеръ Реггльсъ. Думалъ ли я дожить до такого несчастнаго дня! Я знаю вашу фамилію съ дтскихъ лтъ. Тридцать лтъ былъ я каммердинеромъ у миссъ Матильды Кроли, и не грезилось мн даже во сн, что одинъ изъ членовъ этой фамиліи раззоритъ меня въ конецъ… да, въ конецъ! говорилъ бдняга, заливаясь горькими слезами. Будетъ ли мн отъ васъ какая-нибудь плата? Вы жили въ этомъ дом четыре года, кушали мой хлбъ, пользовались моею мебелью. Одного молока и масла вы набрали на мой счетъ больше чмъ на сотню фунтовъ стерлииговъ, а сколько пошло на васъ муки, яицъ и сливокъ въ эти четыре года! Одна ваша комнатпая собачка продала больше, чмъ шиллингъ въ сутки!
— Зато она не заботилась о своей собственной плоти и крови, перебила кухарка. Вдь ея ребёнокъ умеръ бы съ голоду, если бы я за нимъ не ходила.
— Его отдали въ пріютъ, кухарка, слышала ты это? сказалъ Троттеръ.
Между-тмъ честный Реггльсъ продолжалъ плачевнымъ тономъ исчислять свои убытки… Все,,что онъ говорилъ, было справедливо: Бекки и мужъ ея раззорили его въ конецъ. Каждую недлю со всхъ сторонъ приходили къ нему новые счеты, и онъ даже рисковалъ быть выгнаннымъ изъ собственнаго дома, такъ-какъ имлъ несчастіе везд поручаться за фамилію Кроли. Его слезы и жалобы, повидимому, еще больше растревожяли Ребекку.
— Вс вы противъ меня, вс до одного! сказала она раздраженнымъ тономъ. Чего же вы хотите? Не расплачиваться же мн съ вами въ воскресенье. Приходите завтра, и каждый изъ васъ получитъ все до копйки… Я думала, мужъ мой разсчиталъ васъ. вхВсе-равно, разсчитаетъ завтра. Увряю васъ честью, сегодня поутру онъ вышелъ изъ дома съ двумя тысячами фунтовъ въ карман. Мн онъ не оставилъ ничего. Обратитесь къ нему. Дайте мн шляпку и шаль, я пойду къ нему. Была ссора между нами сегодня поутру… вы знаете это вс. Даю честное слово, что онъ расплатится со всми… Онъ получилъ хорошее мсто. Сейчасъ къ нему иду.
Эта смлая рчь сильно подйствовала на мистера Реггльса и на всхъ присутствующихъ. Он переглянулись съ великимъ изумленіемъ другъ на друга, когда мистриссъ Бекки, величественная и страшная въ своемъ гнв, вышла изъ гостиной. Она пошла къ себ наверхъ, и одлась на этотъ разъ безъ помощи своей французской служанки. Затмъ она пошла въ кабинетъ Родона, и увидла тутъ нсколько узловъ и чемоданъ съ надписью, сдланною карандашомъ: ‘отослать ко мн по первомъ востребованіи’. Затмъ мистриссъ Кроли направила свои шаги на чердакъ, въ каморку, гд жила ея горничная, вс шкафы были опорожнены тутъ, и не осталось ни одной вещицы посл форсированнаго бгства этой служанки. Ребекка вспомнила о брильянтахъ, брошенныхъ ею на полъ, и страшная истина со всми подробностями обрисовалась передъ ея умственнымъ взоромъ.
— Великій Боже! вскричала она въ припадк страшнаго отчаянія,— какая бдственная, непостижимо-злосчастная судьба! Быть такъ близко къ счастью, и потерять все, все въ одну минуту!.. Но неужели я слишкомъ опоздала? Нтъ, еще можно попытаться.
Она одлась на скорую руку, и вышла изъ дома, неоскорбляемая на этотъ разъ дерзостью прислуги, но вышла одна, безъ человка. Было четыре часа. Быстро бжала она изъ улицы въ улицу, изъ переулка въ переулокъ (извощика нанять было не на что) и остановилась перевести духъ только на Большой Гигантской уллц, передъ домомъ сэра Питта Кроли.
— Дома ли леди Дженни Кроли?
— Нтъ. Она въ церкви.
Бекки не смутилась. Сэръ Питтъ былъ въ кабинет, и приказалъ никого не принимать, но ей надобно же было его видть, она прдскользнула мимо ливрейнаго лакея, и очутилась въ комнат сэра Питта, прежде чмъ изумленный баронетъ положилъ на столъ прочитанную газету.
Онъ покраснлъ и отпрянулъ на спинку креселъ съ видомъ величайшаго волненія и страха.
— Не смотрите на меня такими ужасными глазами, начала Ребекка, я не преступна, Питтъ, дорогой, безцнный Питть… вы были когда-то моимъ покровителемъ и другомъ. Клянусь небомъ, я не преступна, хотя вс наружныя обстоятельства обвиняютъ меня… и въ какую минуту, Боже мой, въ какую минуту! когда вс мой надежды готовы были исполниться, и блистательная каррьера ожидала насъ впереди!
— Правда ли это, что я вижу въ ныншней газет? сказалъ Питтъ, указывая на параграфъ, поразившій его необыкновеннымъ изумленіемъ.
— Совершенная правда. Лордъ Стейнъ извстилъ меня объ этомъ еще въ пятницу, наканун этого роковаго бала. Онъ общалъ это мсто еще за шесть мсяцевъ. Мистеръ Мартиръ, колоніальный секретарь, сказалъ вчера милорду, что уже сдланы вс распоряженія по этому длу. Послдовалъ несчастный арестъ, и за нимъ — ужасная встрча. Вся моя вина лишь въ томъ, что я слишкомъ старалась и хлопотала объ интересахъ Родона. Лордъ Стейнъ былъ у меня и прежде больше сотни разъ. Признаюсь откровенно, у меня были деньги, о которыхъ ничего не зналъ Родонъ. Разв вы не знаете, какъ онъ безпеченъ? Могла ли я отдавать въ его распоряженіе эти суммы?
И такъ дале. Исторія вышла складная, стройная, обставленпая весьма искусно мног ими поэтическими подробностями. Сэръ Питтъ слушалъ, мигалъ и не врилъ ушамъ, Бекки признавалась откровенно, хотя съ глубокимъ сокрушеніемъ, что уже давно подмтила особенную привязанность къ себ лорда Стейна (при этомъ имени баронетъ покраснлъ), но, совершенно увренная въ своей добродтели, ршилась воспользоваться этимъ обстоятельствомъ къ возвышенію чести и достоинства фамиліи.
— Я разсчитывала сдлать васъ пэромъ, и могла бы добиться этого при содйствіи лорда Стейна (сэръ Питтъ покраснлъ опять). Мы уже говорили объ этомъ. Вашъ геній и участіе лорда Стейна привели бы въ исполненіе эту надежду, еслибы не эта страшная катастрофа. Но я должна признаться откровенно, что вс мои первоначальные планы и разсчеты были обращены на одинъ предметъ — на то, чтобы вывести обожаемаго супруга изъ этого состоянія бдности и окончательнаго раззоренія, которое уже готово было обрушиться надъ нашей головою. Да, я замчала особенную приверженность къ себ лорда Стейна, продолжала она, потупивъ глаза въ землю. Прпзнаюсь, я употребляла даже вс зависящія отъ меня средства, чтобы понравиться этому человку — сколько это позволительно честной женщин, и пріобрсть его благосклонность и… уваженіе. Только въ пятницу поутру получено было извстіе о смерти губернатора Ковентрійскаго Острова, и милордъ принялся немедленно ходатайствовать за моего мужа. Мы сговорились сдлать ему сюпризъ, и онъ самъ долженъ былъ прочесть въ сегодняшней газет извстіе о своемъ назначеніи. Между-тмъ его арестовали, лордъ Стейнъ великодушно вызвался освободить его самъ, и сказалъ, чтобъ я не длала по этому поводу никакихъ распоряженій. Милордъ смялся вмст со мной, и говорилъ, какъ эта радостная и совершенно неожиданная всть должна будетъ утшить горемычнаго плнника по выход его изъ долговой тюрьыы. Но вотъ онъ самъ неожиданно воротился домой. Вс его подозрнія возобновились, онъ вспыхнулъ, и, страшная сцена произошла между лордомъ Стейномъ и моимъ жестокимъ… жестокимъ Родономъ. Все теперь кончилось, исчезли вс надежды, и, о Боже мой! Что со мною будетъ? Сжальтесь надъ несчастной женщиной, великодушный другъ мой! Помирите насъ.
Кончивъ эту исторію, она стала на колни, и схвативъ руку сэра Щтта, начала цаловать ее страстно, заливаясь при этомъ горькими слезами.
Въ этомъ положеніи застала ихъ леди Дженни. Когда, по возвращеніи изъ церкви, сказали ей, что мистриссъ Кроли въ кабинет, она опрометью бросилась въ комнату баронета.
— Меня очень удивляетъ, что эта женщина осмлилась перешагнуть черезъ порогъ этой комнаты, сказала леди Дженни, трепещущая и блдная, какъ полотно.
Должно замтить, что, немедленно посл завтрака, миледи отправила на Курцонскую улицу свою горничную, хорошо знакомую съ семействомъ мистера Реггльса. Развдавъ всю подноготную, горничная представила своей барын подробнйшее донесеніе о роковомъ событіи, со включеніемъ другихъ фантастическихъ добродтелей, изобртенныхъ лакейскими головами.
— Желаю знать, продолжала раздраженная миледи, какъ сметъ эта женщина входить въ домъ… честнаго семейства?
Сэръ Питтъ отступилъ на нсколько шаговъ, изумленный энергическою выходкой своей супруги, онъ никогда не подозрвалъ въ ней такой энергіи, Ребекка продолжна стоять на колняхъ въ своей поэтической поз.
— Скажите ей, что она не знаетъ всхъ обстоятельствъ. Уврьте ее, что я невинна, всхлипывала мистриссъ Кроли.
— Послушай, мой ангелъ, мн кажется, что ты несправедливо обвимяешь мистриссъ Кроли, началъ сэръ Питтъ, причемъ Ребекка почувствовала значительное облегченіе. Я увренъ съ своей стороны, что она…
— Что она? закричала леди Дженни звучнымъ, произительнымъ, рзкимъ голосомъ, причемъ сердце ея забило сильнйшую тревогу,— что она, спраншваю васъ? Преступная жеищина, безсердечная мать, фальшивая жена? Она никогда не любила своего малютку, и бдняжка не разъ мн жаловался на ея жестокое обхожденіе съ нимъ. Стыдъ и бдствіе приноситъ она во всякое семейство, разстроиваетъ и ослабляетъ, вс даже самыя священныя отношенія и связи. Нтъ ничего вскренняго въ этой женщин, все въ ней лесть, хвастовство, обманъ. Она обманывала своего мужа, какъ обманывала всхъ, душа ея запачкана тщеславіемъ, любостяжаніемъ, всякими пороками. Я вся дрожу, когда дотрогиваюсь до нея. Я боюсь показывать дтей на ея глаза. Я…
— Леди Дженни! перебилъ сэръ Питтъ. Этотъ языкъ вашъ…
— Я была всегда для васъ врною женою, сэръ Питтъ, продолжала неустрашимая леди Дженни, я свято сохраняла супружескій обтъ, произнесенный передъ Богомъ, и повиновалась вамъ, какъ преданная, послушная жена. Но есть предлы всему, сэръ Питтъ, и я объявляю, что если эта женщина еще разъ осмлится показаться на ваши глаза, я и мои дти въ туже минуту оставимъ вашъ домъ. Она недостойна быть въ обществ честныхъ людей. Вы… вы должны, сэръ, выбирать между ней и мною.
Съ этими словами, леди Дженни, изумленная своею собственною смлостью, выпорхнула изъ кабинета, озадачивъ въ высшей степени и Ребекку, и баронета. Впрочемъ мистриссъ Кроли скоро опомнилась отъ изумленія, и даже почувствовала нкоторую усладу въ своемъ сердц.
— Это все надлала брильянтовая браслетка, которую вы мн подарили, сказала она сэру Питту, опуская его руку.
Баронетъ общался ходатайствовать за нее передъ братомъ, и употребить все свое содйствіе къ примиренію супруговъ. Затмъ они простились, и леди Дженни имла удовольствіе видть изъ окна, какъ эта женщина оставила ея домъ.

——

Въ общей зал Родонъ нашелъ нсколько молодыхъ офицеровъ, сидвшихъ за столомъ. Онъ безъ труда согласился принять участіе въ ихъ трапез, и кушалъ, съ удовлетворительнымъ аппетитомъ, наперченныхъ цыплятъ, приготовленныхъ къ этому завтраку. Содовая вода употреблялась на этотъ разъ вмсто водки. Молодые люди разсуждали о современныхъ событіяхъ, распространяясь преимущественно о мамзель Аріан, французской танцовщиц, оставленной своимъ покровителемъ, и уже отыскавшей новаго обожателя въ особ Пантера Kappa. Кулачный бой, происходившій между Петомъ и Ботчеромъ, также входилъ въ составъ этой интересной бесды. Мистеръ Тандиманъ, юноша лтъ семнадцати, старавшійся закрутить усы, которые покамстъ у него еще не выросли, былъ свидтелемъ этой знаменитой схватки, и разсуждалъ о ней тономъ знатока. Онъ самъ привезъ Ботчера на мсто сцены, и провелъ въ его обществ весь предшествующій вечеръ. Ботчеръ непремнно бы остался побдителемъ, если бы тутъ не было фальши. Тандиманъ проигралъ закладъ, но платить не хотлъ. Пусть они бснуются тамъ, сколько хотятъ, а ужь онъ не заплатитъ.
Интересная бесда была во всемъ разгар, когда наконецъ пришелъ и мистеръ Макмурдо. Съ прибытіемъ его вновь были пересмотрны и обсужены вс подробности относительно танцовщицъ и боксеровъ. Макмурдо, несмотря на свои сдые волосы, любилъ преимущественно компанію молодыхъ людей, и самъ разсказывалъ въ ихъ дух многіе чрезвычайно замысловатые анекдоты, возбуждавшіе единодушный восторгъ. Нельзя впрочемъ сказать, чтобъ почтенный капитанъ былъ вполн человкъ свтскій и угодникъ дамскій, молодые люди охотно приглашали его на свои обды, но они не считали нужнымъ знакомить его съ своими сестрами и матерями. Образъ жизни мистера Макмурдо былъ далеко не блистателенъ съ джентльменской точки зрнія, но онъ вполн былъ доволенъ своей судьбой, и пріобрлъ всеобщее расположеніе за свою простоту и добросердечную откровенность.
Покамстъ капитанъ Макмурдо завтракалъ, другіе джентльмены, уже вышедшіе изъ-за стола, предавались различнымъ увеселеніямъ и забавамъ. Молодой лордъ Варинасъ вооружился огромной пенковой трубкой, а капитанъ Югсъ закурилъ гаванскую сигару. Мистеръ Тандиманъ, юноша сорви-голова, молодцоватый на вс штуки, предложилъ капитану Десису поиграть въ орлянку, и бросалъ къ потолку шиллингъ за шиллингомъ, попутно толкая бульдога, вертвшагося у его ногъ. Само-собою разумется, что капитанъ Макмурдо и Родонъ Кроли ничмъ ие обнаружили своихъ тайныхъ мыслей. Совсмъ напротивъ: они принимали живйшее участіе въ разговор, и отнюдь не думали разстроивать всеобщаго веселья. Пированье, попойка, смхъ и залихватская болтовня (ribaldry) идутъ рука объ руку на всхъ балаганныхъ подмосткахъ житейскаго базара.
Посл завтрака, полковникъ и капитанъ вышли изъ казармъ, повидимому, въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Народъ толпами выходилъ изъ церквей, когда они вступили на Сент-Джемскую улицу и вошли въ свои клубъ.
Привычные постители клуба, засдающіе обыкновенно подл его оконъ, еще не явились къ своимъ постамъ, и газетная комната была почти пуста. Вертлся тамъ одинъ джентльменъ, незнакомый Родону, да еще другой, съ которымъ полковникъ не имлъ особеннаго желанія встрчаться вслдствіе карточнаго должишки. Третій джентльменъ, казалось, пристально читалъ ‘Роялиста’, заменитую въ ту пору воскресную газету. Этотъ взглянулъ на Кроли съ видимымъ участіемъ, и сказалъ:
— Поздравляю тебя, Кроли.
— Съ чмъ? спросилъ полковникъ.
— Ну да, объ этомъ слово въ слово публикуютъ и ‘Роялистъ’ и ‘Наблюдатель’ (Observer), сказалъ Смитъ.
— О чемъ публикуютъ? вскричалъ взволнованный Родонъ.
Ему показалось, что дло его съ лордомъ Стейномъ уже предано тисненію во всеобщую извстность. Смитъ любовался замшательствомъ полковника, когда онъ взялъ газету дрожащими руками, и началъ читать.
Мистеръ Смитъ и мистеръ Браунъ (джентльменъ, которому полковникъ былъ долженъ за вистъ) уже разговаривали о полковник еще до его прихода.
— Вдь вотъ, подумаешь, на ловца и зврь бжитъ, замтилъ Смитъ,— у Кроли, я полагаю, нтъ и шиллинга за душой.
— Теперь будетъ и на его улиц праздникъ, сказалъ мистеръ Браунъ. Повяль попутный втерокъ, который авось пахнетъ и на насъ. Надюсь, теперь онъ расквитается со мной.
— А разв онъ теб долженъ?
— Какъ же? Кром карточнаго долга, онъ еще не заплатилъ мн за пони.
— Какъ велико жалованье? спросилъ Смитъ.
— Дв или три тысячи фунтовъ, отвчалъ Браунъ. Только климатъ, говорятъ, адскій, и почти никто его не выноситъ. Ливерсиджъ умеръ черезъ полтора года, а предшественникъ его не прожилъ тамъ и шести недль.
— Да, ужь начинаютъ поговаривать, что братъ его — умнйшій человкъ, хотя прежде можно была думать, что изъ него не выйдетъ никакого проку, замтилъ Смитъ. Вліяніе его становится замтнымъ. Это вдь онъ, конечно, досталъ полковнику мсто?
— Онъ? какъ бы не такъ!
— Кто же?
— Выше подымай, сказалъ Браунъ съ двусмысленной улыбкой. Лордъ Стейнъ.
— Неужели?
— Я теб говорю.
— Что же его заставило тутъ принимать такое родственное участіе? спросилъ Смить.
— Добродтельная жена есть внецъ своему мужу, отвчадъ Браунъ загадочнымъ тононъ, принимаясь опять за газету.
Родонъ между-тмъ съ изумленіемъ прочелъ въ ‘Роялист’ слдующій параграфъ:
‘Губернаторство Ковентрійского острова.— Корабль ‘Желтый Ванька’ шкиперъ Джавдерсъ, привезъ на этихъ дняхъ письма и бумаги съ Ковентрійскаго острова. Его превосходительство, сэръ Томасъ Ливерсиджъ сдлался недавно жертвою госродствовавшей эпидеміи въ Саумтаун. Потеря его весьма чувствительна для сей процвтающей колоніи. До насъ дошли слухи, что губернаторство предложено полковнику Родону Кроли, кавалеру Бани, отличному ватерлооскому офицеру. Дла нашихъ колоній должны быть поручаемы людямъ, владющимъ административными талантами, и мы нисколько не сомнваемся, что храбрый джентльменъ, выбранный колоніальнымъ вдомствомъ для замщенія упразднившейся вакансіи, вполн оправдаетъ общую довренность при управленіи одной изъ важнйшихъ нашихъ колоній.’
— Ковентрійскій островъ! Гд это онъ лежитъ, провалъ его воэьми? И кто бы это назначилъ его губернаторомъ? въ раздумьи спрашивалъ себя капитанъ Макмурдо.
— Послушай, старина, сказалъ онъ громко, ты долженъ взять меня въ секретари..
И когда они сидли такимъ-образомъ, разсуждая объ этомъ необыкновенномъ и непостнижимомъ назначеніи, швейцаръ клуба подалъ Родону карточку, гд отлитографирована была фамилія мистера Венгема, желавшаго повидаться съ полковникомъ Кроли.
Родосъ и Макмурдо вышли навстрчу къ этому джентльмеяу, справедливо подозрвая въ немъ герольда отъ лорда Стейна.
— Здравствуйте, Кроли! Очень радъ васъ видть, сказалъ мистеръ Венгемъ съ ласковой улыбкой, радушно пожимая руку долковника Кроли.
— Вы, безъ сомннія, пришли къ намъ отъ…
— Именно такъ, подхватилъ мистеръ Вевгеягь.
— Въ такомъ случа, позвольте рекомендовать вамъ друга моего, капитана Макмурдо.
— Очень радъ познакомиться съ капитаномъ Макмурдо, сказалъ мистеръ Венгемъ, съ улыбкой протягивая руку секунданту мистера Кроли.
Макмурдо протянулъ одинъ палецъ, вооруженный замшевой перчаткой, и сдлалъ, черезъ свои туго-накрахмаленный галстухъ, весьма холодный поклонъ мистеру Венгему. Капитанъ, казалось, былъ очень недоволенъ, что ему приходится имть дло съ простымъ адвокатомъ: онъ воображалъ, что лордъ Стейнъ пришлетъ къ нему по крайней мр полковника.
— Такъ-какъ Макмурдо представляетъ здсь меня, и знаетъ вполн мои намренія, сказалъ Кроли, то я могу, конечно, удалиться и оставить васъ однихъ.
— Разумется, сказалъ Макмурдо.
— Нтъ, нтъ, вовсе не разумется, подхватилъ мистеръ Венгемъ,— я пришелъ повидаться лично съ вами, почтеннйшій мистеръ Кроли, хотя, конечно, общество капитана Макмурдо нисколько намъ не помшаетъ. Я даже увренъ, капитанъ, что присутствіе ваше поможетъ намъ дойдти до благопріятнйшихъ послдствій, которыхъ, кажется, вовсе не ожидаетъ почтенный другъ мой, полковникъ Кроли.
— Гмъ! промычалъ капитанъ Макмурдо. ‘Чортъ бы побралъ всхъ этихъ адвокатовъ, подумалъ онъ, говорятъ какъ трещетки, а дла ни на шагъ’.
Мистеръ Венгемъ взялъ стулъ, котораго ему не предлагали, вынулъ изъ кармана газетный листокъ, и продолжалъ.
— Вы уже, конечно, прочли, полковникъ, это пріятнйшее извстіе въ сегоднишнихъ газетахъ? Правительство пріобрло безцннаго слугу, а вы — превосходнйшее мсто. Тутъ нечего и сомнваться, что вы съ удовольствіемъ пріймете на себя эту должность. Три тысячи фунтовъ жалованья, прекрасный климатъ, отличный губернаторскій домъ, и вся колонія въ вашихъ рукахъ. Поздравляю васъ отъ всего сердца. Вы, конечно, догадываетесь, господа, кому почтенный другъ мой одолженъ этимъ мстомъ?
— Ведите меня на вислицу, если я тутъ понимаю что-нибудь, проговорилъ капитанъ.
Мистеръ Кроли поблднлъ.
— А дло между-тмъ чрезвычайно понятное, продолжалъ Венгемъ, Великодушнйшій и добрйшій изъ людей, превосходнйшій другъ мой, маркизъ Стейнъ, ходатайствовалъ за почтеннаго моего друга, мистера Кроли, и его-то ходатайству…
— Я не приму этого мста, проревлъ Родонъ.
— Ахъ, полковникъ, вы, я вижу, находитесь въ раздражительномъ состояніи духа, спокойно возразилъ мистеръ Венгемъ,— вы сердитесь, почтеннйшій, и негодуете на благороднйшаго изъ людей.
— Еще бы!,
— А за что? позвольте васъ спросить именемъ человческой справедливосій и здраваго смысла. За что?
— За что?! вскричалъ отуманенный Родонъ.
— Какъ за что? проговорилъ капитанъ, ударивъ объ полъ своею палкой.
— Вы удивляетесь, госнода, продолжалъ мистеръ Венгемъ съ пріятншпей улыбкой,— удивляюсь и я, смотря на непосгижимое ваше предубжденіе къ превосходнйшему моему другу. Будьте хладнокровне, полковникъ, и разберите это дло какъ свтскій джентльменъ, или просто, какъ честный человкъ, въ такомъ случа вы сейчасъ увидите, что сами виноваты кругомъ. Возвращаетесь вы домой… изъ путешествія, и находите… ну, что вы находите? Милордъ Стейнъ ужинаетъ въ вашемъ дом на Курцонской улиц вмст съ мистриссъ Кроли. Что тутъ страннаго и необыкновеннаго? Разв прежде этого никогда не было? Разв вы не заставали его больше сотни разъ въ обществ вашей супруги? Какъ джентльменъ и честный человкъ (здсь мистеръ Венгемъ, какъ парламентскій ораторъ, приложилъ свою руку къ жилетяому карману), я объявляю торжественно, что ваши подозрвія чудовищно-неосновательны, нелпы, и вы наносите самое чувствительное оскорбленіе какъ этому великодушнйшему нобльмену, истинному вашему благодтелю и патрону, такъ и этой неввнной, безпорочной леди, заслуживающей полнаго вашего уваженія и любви.
— Стало-быть вы полагаете, что Кроли введенъ былъ въ заблужденіе? сказалъ мистеръ Макмурдо,
— Не полагаю, а совершенно увренъ въ этомъ, отвчалъ мистеръ Венгемъ съ великой энергіей. Я убжденъ, что мистриссъ Кроли невинна точно такъ же, какъ моя жена, мистриссъ Венгемъ. Ослпленный адскою ревностію и выведенный изъ себя, почтенный другъ мой поразилъ оскорбительнымъ ударомъ слабаго старца, убленнаго сдымт волосами, но и собственную свою супругу — перлъ добродтелей женскихъ, красу и честь его дома — разбялъ въ дребезги будущугю репутацію своего сына и затмилъ, въ нкоторомъ смысл, блистательную перспективу своей жизни.
— Вотъ что случилось, милостивые государи, продолжалъ мистеръ Венгемъ съ великою торжественностію. Сегодня утромъ присылаетъ за мною лордъ Стейнъ, прихожу, и нахожу его въ самомъ плачевномъ состояніи!.. Вы понимаете, полковникъ, въ какомъ положеніи долженъ находиться слабый старикъ посл борьбы съ такимъ гигантомъ, какъ вы, милостивый государь… Да, въ глаза скажу, вы жестоко, сэръ, воспользовались своимъ физическимъ преимуществомъ надъ слабостію старика. Не одно только тлесное страданіе сокрушаетъ въ настоящую минуту великодушнаго моего друга, нтъ, душа его растерзана, сердце обливается кровью. Человкъ обремененный, такъ сказать, заваленный, загруженный его благодяніями, джентльменъ, имъ уважаемый, любимый, защищаемый и покровительствуемый — этотъ самый джентльменъ, милостивые государи, поступилъ съ нимъ оскорбительно, жестоко, безчеловчно…. И чмъ, какъ не безпредльнымъ великодушіемъ лорда Стейна, объясните вы это самое назначеніе, о которомъ публикуютъ ныншнія газеты? Да, милордъ былъ истинно въ плачевномъ состояніи, когда я сегодня поутру явился на его призывъ, такъ же какъ и вы, милостивый государь, онъ сгаралъ желаніемъ кровію смыть обяду, нанесенную ему, и возстановить оскорбленное достоинство его возраста и сана. Вамъ извстны, конечно, доказательства его неустрашимости, полковникъ Кроли?
— Лордъ Стейнъ не трусъ: это вс знаютъ, отвчалъ полковникъ.
— Первымъ его приказаніемъ было: написать вызовъ и отправить его къ полковнику Кроли. ‘Одинъ изъ насъ’, сказалъ онъ, ‘не переживетъ этой обиды’.
— Наконецъ-то вы добрались до дла, мистеръ Венгемъ, сказалъ полковникъ, кивнувъ головой.
— Я употребилъ съ своей стороны вс зависящія отъ меня средства, чтобъ успокоить лорда Стейна. Великій Боже! воскликнулъ я, какъ это жаль, сэръ, что мистриссъ Венгемъ и я не могли воспользоваться приглашеніемъ мистриссъ Кроли на ея ужинъ!
— Она просила васъ ужинать? сказалъ капитанъ Макмурдо.
— Посл оперы. Вотъ ея записка… позвольте… да… нтъ, это другая бумага… я полагалъ, что она со мной, ну, да это все равно: увряю васъ честнымъ словомъ джентльмена въ дйствительности факта. Еслибы пошли — головная боль мистриссъ Венгемъ помшала этому визиту, она страдаетъ очень часто, особенно въ весеннее время — такъ, еслибы мы пришли, говорю я, и вы застали насъ по возвращеніи домой, не было бы тогда никакой ссоры, никакихъ обидъ, никакихъ подозрній. А теперь? Боже мой, какія страшныя послдствія отъ такой ничтожной причины! изъ-за мигрени моей жены подвергается опасности жизнь двухъ честнйшихъ, благороднйшихъ людей, и погружаются въ глубокую печаль дв древнйшія и знатнйшія фамиліи во всей Англіи!
Макмурдо посмотрлъ на своего пріятеля съ видомъ человка, поставленнаго въ совершенный тупикъ. Родонъ скрежеталъ зубами при мысли, что жертва ускользаетъ изъ его рукъ. Онъ не врилъ ни одному слову во всей этой исторіи, и, однакожь, какъ прикажете опровергать ее?
Между-тмъ рчь мистера Венгема продолжала изливаться быстрйшимъ потокомъ, къ чести ораторскаго таланта, неоднократно обнаруженнаго имъ въ засданіяхъ Верхняго Парламента.
— Больше часу просидлъ я у постели страждущаго старца, и всми силами убждалъ его, уговаривалъ, умолялъ, отказаться отъ намренія посылать къ вамъ этотъ роковой вызовъ. Я объяснилъ и доказалъ, что обстоятельства, въ самомъ дл, могли показаться довольно подозрительными съ перваго взгляда. Я признался, что многіе, на вашемъ мст, были бы введены въ это роковое заблужденіе, и старался доказать, что человкъ, одержимый припадками ревности, дйствуетъ какъ помшанный, его, даже въ юридическомъ смысл, должно считать не иначе, какъ съумасшедшимъ. Дуэль между вами была бы въ высшей степепи непріятною для всхъ сторонъ, и притомъ вы, лордъ Стейнъ, не имете никакого права рисковать своей жизнью въ такія преклонныя лта, когда, можно сказать, дни ваши сочтены, и каждая минута ваша драгоцнна для отечесгва. Что скажетъ милордъ Бумбумбумъ? Что станутъ говорить въ большомъ свт? Не хорошо, очень не хорошо. Пусть вы невинны, но все же безразсудная толпа наброситъ невыгодную тнь на вашу незапятнанную репутацію. Таковы ужь ныньче времена, и таковы нравы. И вотъ такимъ-то способомъ, миломтивые государи, мн удалось, наконецъ, уговорить его не посылать этого бдственнаго вызова.
— Не врю я ни одному слову во всей этой басн, сказалъ Родонъ, выведенный наконецъ изъ себя. Все это чистйшая ложь, и вы, мистеръ Венгемъ, первый въ ней соучастникъ. Если онъ не вызываетъ, можете его уврить, что вызовъ этотъ послдуетъ отъ меня.
Мистеръ Венгемъ поблднлъ смертельно при этомъ неожиданномъ оборот дла, и пугливо посмотрлъ на дверь.
Но тутъ, къ счастью, явился на выручку самъ капитанъ Макмурдо. Этотъ джентльменъ гнвно поднялся съ своего мста, и безъ церемоніи сказалъ полковнику Родону, чтобы онъ прикусилъ себ языкъ,
— Ты поручилъ мн это дло, и, стало-быть, твоя обязанность — слушаться меня, а не распоряжаться, какъ теб вздумается. Ты не имешь никакого права обижать моего почтеннаго друга, и вы, мистеръ Венгемъ, можете, если вамъ угодно, потребовать отъ него удовлетворенія. Что жь касается до вызова лорду Стейну, то ужь, прошу извинить: посылай съ нимъ кого хочешь, а я не пойду. Ищи себ другаго секунданта. Чортъ побери совсмъ: мы отколотили, съ нами объясняются, и мы еще ломаемся! Это изъ рукъ вонъ. Если милордъ соглашается сидть смирно, не шевелись и ты. А что касается до этого дла… относительно мистриссъ Кроли, объявляю теб, дружище, я совершенію согласенъ съ мистеромъ Венгемомъ, что она чиста и непорочна, какъ голубица. Ты вспылилъ безъ всякаго повода, и не доказалъ ничего. Наконецъ, другъ ты мой любезный, надобно быть совершеннымъ глупцомъ, чтобы не принять этого мста, которое теб предлагаютъ. Нечего отказываться отъ счастья, если оно само въ ротъ лзетъ.
— Капитанъ Макмурдо! вы говорите, какъ умнйшій человкъ въ мір, вскричалъ мистеръ Венгемъ, у котораго, при этой выходк, какъ-будто гора свалилась съ плечь. Я съ своей стороны забываю все, что сказалъ противъ меня полковникъ Кроли въ минуту неестественнаго раздраженія.
— Ужь, конечно, вы забудете, сказалъ Родонъ съ презрительной насмшкой.
— Типунъ бы теб на языкъ, мой милый, возразилъ Макмурдо добродушнымъ тономъ. Мистеръ Венгемъ человкъ смирный, не забіяка, какъ мы съ тобой, и притомъ, онъ совершенно правъ.
— Само-собою, господа, что все это дло должью быть предано глубочайшему забвенію, сказалъ агентъ маркиза Стейна. Пустъ оно умолкнетъ, погребено будетъ, запечатано, какъ выразился одинъ знакомый мн ораторъ. Ни одинъ звукъ изъ этой тайны не перелетитъ за порогъ этого дома. Я говорю это сколько изъ интересовъ моего друга, столько же для пользы и счастья самого полковника Кроли, который съ непонятнымъ ожесточеніемъ и упорствомъ продолжаетъ считать меня своимъ врагомъ.
— Лордъ Стейнъ, думать надобно, не заикнется объ этой исторіи, замтилъ капитанъ Макмурдо,— да и намъ болтать не кстати. Дло, сказать правду, не совсмъ красивое, и, разумется, чмъ меньше говорить объ этомъ, тмъ лучше. Конецъ нашимъ переговорамъ. Поколотили-то собственно васъ, а не насъ, и если вы довольны, такъ мы и подавно!
Мистеръ Венгемъ раскланялся, и взялъ шляпу. Капитанъ Макмурдо вышелъ на минуту съ нимъ изъ-за дверей, оставивъ Родона одного. Когда дверь за ними затворилась, веселое лицо капитана приняло какое-то странное выраженіе, близкое къ презрителъной насмшк.
— Вы, кажется, не привыкли затрудняться какими-нибудь бездлицами, мистеръ Венгемъ, сказалъ онъ.
— Вы мн льстите, капитанъ Макмурдо, съ улыбкой отвчалъ агентъ милорда. Однакожь, право, я сказалъ по чистой совсти, что мистриссъ Кроли просила насъ ужинать посл оперы.
— Разумется. И вы бы, вроятно, поужинали, еслибы не мигрень мистриссъ Венгемъ. Дло, однакожь, вотъ въ чемъ: у меня хранится тысяча-фунтовый билетъ, который я намренъ передать вамъ для доставленія лорду Стейну, если вы потрудитесь дать росписку въ полученіи. Кроли не станетъ драться, но все же лучше спровадить эти денежки по принадлежпости.
— Все это ошибка, недоразумніе, поврьте мн, почтеннйшій, сказалъ Венгемъ съ видомъ совершеннйшей невинности.
И сопровождаемый капитаномъ, онъ началъ спускаться съ лстничныхъ ступеней въ ту минуту, какъ сэръ Питтъ собирался взойдти наверхъ. Макмурдо былъ нсколько знакомъ съ этимъ джентльменомъ. Оставивъ своего спутника, и сопровождая сэра Питта, онъ намекнулъ ему по довренности, что дло относителъно дуэли, благодаря его содйствію, замялось кое-какъ, и онъ не допустилъ полковника до драки.
Это извстіе произвело, повидимому, весьма пріятное впечатлпіе на сэра Питта, и онъ душевно поздравилъ брата съ благополучнымъ окончаніемъ исторіи, чрезвычайно непріятной, и даже скандалёзной, если пустить еe въ огласку. Причемъ баронетъ не преминулъ сдлать нсколько общихъ замчаній о дуэляхъ, развивая преимущественно ту назидательную мысль, что дуэли представляютъ самый неудовлетворительный скособъ возмездія за нанесенную обиду.
Посл этой прелюдіи сэръ Питтъ, облеченный во всеоружіе парламентскаго краснорчія, приступилъ къ примиренію полковника съ его женою. Онъ изложилъ въ систематическомъ порядк показанія мистриссъ Бскки, указалъ на ихъ весьма вроятную правдивость, и окончательпо объявилъ, что самъ онъ твердо убжденъ въ невинности своей невстки.
Но мистеръ Кроли ничего не хотлъ слышать.
— Она скрывала отъ меня свои деньги цлыя десять лтъ, сказалъ онъ, отвчая на доказательства баронета. Не дальше какъ вчера вечеромъ она клялась, что ничего не получала отъ лорда Стейна. Истина обнаружилась только тогда, когда я собственными руками открылъ ея шкатулку. Если она была тутъ непреступна, то все же въ ея характер открылись демонскія свойства, и я не увижу ея никогда, никогда!
Съ этими словами полковникъ склонилъ голову на грудь, и на лиц его отразилась невыразимая тоска.
— Бдный парень! проговорилъ Макмурдо, покачавъ головой.

——

Нсколько времени Родонъ Кроли противился намренію взять мсто, исходатайствованное для него такимъ ненавистнымъ патрономъ, и онъ собирался также удалить своего сына изъ учебнаго заведенія, куда помстилъ его лордъ Стейнъ. Мало-по-малу, однакожь, онъ угомонился, и ршился вполн воспользоваться этими благодяніями, убжденный просьбами брата и доказательствами мистера Макмурдо. Капитанъ представилъ, между-прочимъ какъ бсноваться будетъ милордъ Стейнъ, когда узнаетъ, что самъ же онъ упрочилъ счастье своего врага, и этотъ аргументъ окончательно образумилъ полковника Кроли.
Передъ отъздомъ лорда Стейна за границу, колоніальный секретарь, раскланиваясь съ маркизомъ, приносилъ ему, отъ имени всей колоніи, чувствительную благодарность за назначеніе такого мужественнаго и опытнаго губернатора на Ковентрійскій островъ, можно вообразить, съ какими чувствами маркизъ выслушалъ такую благодарность. Отъздъ его за границу послдовалъ немедленно посл описанныхъ нами событій,
Тайна роковой встрчи между нимъ и полковникомъ Кроли предана была глубочайшему забвенію, какъ выразился мистеръ Венгемъ. То-есть, дуэлисты и секунданты, дйствительно, похоронили ее въ тайникахъ своей души, но прежде даже, чмъ окончился воскресный вечеръ, ее разнесли повсюду на балаганныхъ подмосткахъ житейскаго базара, и толковали о ней по крайней мр въ пятидесяти домахъ за обденнымъ столомъ. Мистеръ Кеккельби разсказалъ въ одинъ день на семи вечернихъ собраніяхъ эту занимательную исторію, длая къ ней приличныя дополненія, объясненія и вставки. Можете представить, какъ радовалась мистриссъ Вашингтонъ Уайтъ! Супруга илинскаго епископа предавалась безмрному огорченію, и достопочтенный мужъ ея, въ тотъ же день, отправился въ Гигантскій домъ, чтобы написать свою фамилію въ визитной книг. Молодой Саутдаунъ огорчился душевно, и сестрица его, леди Дженни, сокрушилась сердечно. Леди Саутдаунъ тотчасъ же написала къ своей старшей дочери умилительное посланіе на Мысъ Доброй Надежды. Великобританская столица толковала объ этомъ по крайней мр три дня, и мистеру Уаггу, дйствовавшему по узаконенію Венгема, стоило величайшихъ усилій и хлопотъ, чтобы не впуститъ эту сплетню на столбцы газетныхъ листовъ.
Полицейскіе чиновники, оцнщики и маклера толпами нахлынули на бднаго Реггльса, вступившаго во владніе своимъ домомъ на Курцонской улиц, и — ужь дло извстное, зачмъ они нахлынули. Какъ-скоро мы читаемъ въ услужливой газет, что такой-то нобльменъ, вслдствіе разстроенныхъ обстоятельствъ, принужденъ удалиться за границу, и продать съ молотка все свое движимое и недвижимое имущество, а такой-то джентльменъ задолжалъ своимъ кредиторамъ до семи или восьми мильйоновъ,— джентльменскій дефицитъ является нашему воображенію въ размрахъ исполинскихъ, и мы невольно удивляемся жертв мотовства и безумно-близорукихъ разсчетовъ. Но кто, примромъ сказать, пожалетъ бднаго цирюльника, который никакъ не можетъ получить своихъ деньжонокъ за то, что цлые годы пудрилъ головы ливреннымъ лакеямъ, или какого-нибудь pauvre diable портнаго, убившаго весь свои капиталишко на ливреи, которыя онъ имлъ честь изготовлять для жирныхъ лакеевъ такого-то милорда? Какъ-скоро падаетъ какая-нибудь громадная фирма, вс эти спекулаторы гибнутъ незамтно подъ гигантскими развалинами, точь-въ-точь какъ въ индійскихъ поэмахъ мелкіе чертенята мильйонами низвергаются въ пропасть по слдамъ погибшаго Ассура. На Базар Житейской Суеты ничего не было говорено о мистер Реггльс.
Куда же двалась прекрасная обитательница джентльменскаго домика на Курцонской улиц? Какіе были о ней толки? Была ли она преступна, или нтъ? Извстно всмъ и каждому, какіе обыкновенно приговоры въ этихъ сомнительныхъ случаяхъ длаются на Базар Жятейской Суеты. Нкоторые увряли, что Ребекка ухала въ Неаполь вслдъ за лордомъ Стейномъ, другіе распространяли слухъ, что милордъ немедленно оставилъ этотъ городъ, когда услышалъ о прибытіи Бекки въ Палермо. Была и такая молва, будто Бекка играетъ изъ себя dams d’honneur въ какомъ-то германскомъ город, нкоторые, наконецъ, увряли положительно, будто видли ее собственными глазами въ Чельтенгем, гд она наняла скромную квартиру со столомъ и прислугой.
Достоврно то, что Родонъ назначилъ своей супруг довольно порядочный пожизненный пенсіонъ, и читатель можетъ быть увренъ, что въ рукахъ нашей героини и послдяяя копейка станетъ ребромъ.
Передъ отъздомъ изъ Англіи, Родонъ хотлъ застраховать свою жизнь въ пользу сына, но ни одна компанія не ршилась рисковать своими деньгами, принимая въ соображеніе слишкомъ дурной климатъ Ковентрійскаго Остроіва, куда отправлялся полковникъ. Оттуда онъ ежемсячно присылалъ письма и сэру Питту, и наленькому Род. Макмурдо получалъ отъ него сигары, леди Дженни морскія раковныы, стручковый перецъ, жгучія пикули и другія произведенія колоніи. Брату своему онъ аккуратно высылалъ ковентрійскую газету ‘Swamp Town Gazette’, гд превозносили до небесъ этого новаго губернатора, исполненнаго необыкновеннаго мужества и отваги, тогда-какъ другая газета ‘Swamp Town Sentinel’, низвергала его до преисподней, утверждая, что Калигула и Неронъ были предобрйшими созданіями въ сравненіи съ господиномъ Кроли. Этотъ послдній отзывъ объяснялся собственно тмъ, что Родонъ забылъ однажды пригласить къ себ на вечеръ жену издателя ‘Сентинеля’. Маленькій Родя читалъ об газеты съ величайшимъ удовольствіемъ.
Матери своей не видалъ онъ никогда, потому-что мистриссъ Бекки не удосужилась сдлать прощальнаго визита своему сыну. По воскресеньямъ и въ другіе праздничные дни, Родя отправлялся обыкновенно къ свосй тётушк, леди Дженни. Скоро онъ узналъ вс гнзда на Королевиной усадьб, и сталъ вызжать на охоту съ собаками сэра Гуддельстона, которымъ онъ столько удивлялся при своемъ первомъ незабвеннымъ посщенія Гемпшира.

ГЛАВА LV.

Джорджинька превратился въ джентльмена.

Юный Джорджъ Осборнъ поселился, какъ мы видли, въ Россель-Скверскомъ палаццо своего дда, и занялъ бывшую комнату своего отца. Скоро дла пошли такимъ-образомъ, что его начали считать единственнымъ наслдникомъ богатаго негоціанта. Привлекательная наружность Джорджиньки, его любезное обхожденіе и джентльменская осанка произвели побдительное вліяніе на сердце старика, и мистеръ Осборнъ гордился внукомъ столько же, какъ нкогда гордился своимъ единственнымъ сыномъ.
Даже боле. Джорджинька, что называется, купался въ роскошныхъ наслажденіяхъ, и пользовался такими привилегіями, которыхъ вовсе не имлъ покойный его отецъ. Знаменитая фирма достигла въ послдніе годы до высшей степени величія и блеска. Богатство старика Осборна и значеніе его въ Сити обнаружилось въ огромнйшихъ размрахъ. Встарину былъ онъ очень радъ, когда нашелъ возможность помстить своего сына, съ нкоторымъ комфортомъ, въ учебномъ заведеніи, и гордость его была вполн удовлетворена, когда впослдствіи Джорджъ-старшій поступилъ въ военную службу. Теперь не то. Для маленькаго Джорджа старикъ собирался устроить гораздо боле почетную и блистательнйшую карьеру. Смло заглядывая въ будущность своими старческими глазами, онъ видлъ его членомъ ученыхъ обществъ, ораторомъ Парламента, баронетомъ, можетъ-быть, и даже пэромъ. ‘Джорджинька долженъ быть джентльменомъ, и будетъ джентльменомъ’, горорилъ безпрестанно мистеръ Осборнъ всмъ своимъ пріятелямъ и знакомымъ. Старикъ воображалъ, что онъ умретъ спокойно и съ чистою совстью, какъ-скоро увидитъ своего внука на этой широкой дорог къ почестямъ и слав. Образованіе Джорджиньки должно поручить не иначе, какъ первоклассному ученому, вполн знакомому съ современнымъ ходомъ искусствъ и наукъ, а не то, чтобъ какому-нибудь шарлатану, примромъ сказать, изъ Оксфордскаго Коллегіума. Вс эти оксфордскіе верхогляды торгуютъ своей латынью, какъ голодныя собаки и что всего хуже, не имютъ никакого уваженія къ почтенному британскому негоціанту, которому, однакожь, стоитъ только свистнуть, чтобъ накликать ихъ цлую свору на свои дворъ. Впрочемъ, за нсколько лтъ мистеръ Осборнъ ставилъ ни во что вообще все ученое сословіе, но въ настоящую пору, мннія его на этотъ счетъ зпачительно перемнились. Онъ сожаллъ искренно, душевно, что самъ не получилъ въ молодости надлежащаго воспитанія, приличнаго англійскому джентльмену, и неоднократно указывалъ юному Джорджу, въ пышныхъ и торжественныхъ выраженіяхъ, на необходимость и превосходство классическаго образованія.
Когда они встрчались за обдомъ, ддъ обыкновенно разспрашивалъ внука, какимъ чтеніемъ занимался онъ сегодня, и когда мальчикъ представлялъ подробный отчетъ о план и метод своихъ занятій, старикъ подмигивалъ, улыбался и выслушивалъ съ видимымъ удовольствіемъ каждое слово, притворяясь, будто онъ отлично разуметъ вс эти ученыя дла. Но разсуждая о нихъ самъ въ присутствіи юнаго питомца, мистеръ Осборнъ длалъ сотни ребяческихъ промаховъ, и обнаруживалъ свое невжество на каждомъ шагу. Это, конечно, не могло увеличить уваженія внука къ его престарлому патрону. Мальчикъ бойкій и живой, Джорджинька мигомъ смекнулъ, что ддушка его — совершеннйшій профанъ въ дл классической науки, и на этомъ основаніи началъ смотрть на него свысока. Прежнее воспитаніе, несмотря на тсный объемъ предметовъ и крайнюю ограниченность средствъ, могло выработать изъ Джорджиньки истиннаго джентльмена гораздо скоре и надежне, нежели какъ разсчитывалъ теперь мистеръ Осборнъ. Воспитывала его женщина добрая, слабая и нжная, гордившаяся только имъ однимъ и чистое ея сердце организовзно было такимъ-образомъ, что она, безъ всякихъ вннишхъ усилій, могла быть и казаться истииною леди. Она восвятила себя исключительно исполненію материнскаго долга, и если мистриссъ Эмми никогда не отличалась блистательнымъ краснорчіемъ, зато никогда также изъ устъ ея не вырывались пошлости, безсмысленныя и пустыя. Существо невинное и чистое, простосердечное и безъискусственное, могла ли Амелія не быть благодарною женщиною въ полномъ смысл этого слова?
Юный Джорджъ господствовалъ безусловво надъ этою уступчивою натурой, и когда теперь пришелъ онъ въ соприкосновеніе съ надменнымъ старикомъ, выставлявшимъ на показъ свое чванство и небывалую ученоеть, Джорджинька немедленно принялъ его подъ свою команду, и сдлался такимъ-образомъ полновластнымъ господиномъ на Россель-Сквер, онъ составилъ о себ самое высокое понятіе, какъ избалованный сынокъ какого-нибудь милорда Бумбумбума.
Между-тмъ, какъ нжная мать безпрестанно ожидала свиданія съ нимъ на Аделаидиныхъ Виллахъ, и думала о немъ только по днямъ и по ночамъ, каждый часъ и каждую минуту, Джорджъ, окруженный безчисленными удовольствіями и наслажденіями, переносилъ разлуку съ мистриссъ Эмми безъ малйшей душевной скорби. Дти весьма часто проливаютъ горькія слезы, когда ихъ отправляютъ въ школу, но источникомъ этихъ слезъ бываетъ почти исключительно представленіе о той горькой участи, которая ожидаетъ ихъ между чужими. Не вс изъ нихъ плачутъ изъ одной только привязанности къ матери или отцу. Если вы пріймете на себя трудъ припомнить, какимъ образомъ, въ эти счастливые годы дтства, глазки ваши осушались при вид какой-нибудь инбирной коврижки, и булочка съ изюмомъ окончательно исцляла васъ отъ сердечной тоски посл разлуки съ своей мама, то вы не будете, конечно, о возлюбленный собратъ и другъ мой, слишкомъ доврять и въ настоящую минуту совершеннйшему безкорыстію и чистот своихъ собственныхъ чувствъ.
Очень хорошо. Мастеръ (1) Джорджъ Осборнъ утопалъ въ океан наслажденій, и расточительный старикъ безъ счета бросалъ деньги на удовлетвореніе прихотей своего избалованнаго внука. Кучеру приказано было купить для него превосходнйшаго пони, какого только можно пріобрсть за деньги, и здить на этой лошадк Джорджинька учился въ берейторской школ, гд, въ кратчайшее время, познакомили его со всмя тонкостями всадническаго искусства, такъ-что онъ удовлетворительно скакалъ безъ шпоръ, и перепрыгавалъ черезъ небольшіе баррьеры. Затмъ, въ сопровожденіи кучера Мартына, началъ онъ вызжать, парадно и торжественно, сперва въ Реджентъ-Паркъ, а потомъ и въ Гайдъ-Паркъ. Старикъ Осборнъ, неимвшій теперь слишкомъ головоломныхъ и многотрудныхъ занятій въ Сити, гд должность его исправлялъ одинъ изъ младшихъ товарищей фирмы, весьма часто вызжалъ съ старшей своей дочерью на эти публичныя гулянья. Джорджинька постоянно рисовался подл экипажа, заставлялъ свою лошадку выдлывать прехитрые курбеты, и это доставило невыразимое наслажденіе его дду. Самодовольный старичокъ, подталкивая локтемъ свою дочь, восклицалъ отъ полноты душевнаго восторга:
— Посмотрите-ка, миссъ Осборнъ! Ухъ, какой молодецъ!
И за тмъ онъ принимался хохотать, и щеки его покрывались краской живйшаго удовольствія, когда онъ выглядывалъ изъ кареты на прекраснаго мальчика, и когда лакей, стоявшій на запяткахъ, привтствовалъ мастера Джорджа. Здсь также, въ ряду катающихся экипажей, можно было замтить, каждый день, великолпную карету съ фамильными золотыми гербами господъ Буллокъ, Гулькеръ и Компаніи. Мистриссъ Фредерикъ Буллокъ засдалъ въ ней съ своими тремя конфектпыми птенцами въ перьяхъ и кокардахъ, глазвшими изъ оконъ экипажа. Склонивъ голову на одну сторону, пріосанившись и подбоченившись, мастеръ Джорджъ, гордый и великолпный, какъ лордъ, нердко прозжалъ. мимо своей тётки, и мистриссъ Фредерикъ Буллокъ бросала на него взгляды. исполненные самой искренней ненависти и задушевнаго презрнія.
Джорджиньк было въ эту эпоху около одиннадцати лтъ, но онъ носилъ уже штрипки и прекраснйшіе сапожки, достойные украшать ногу джентльмена зрлыхъ лтъ. У него были вызолоченные шпоры, хлыстикъ съ золотой верхушкой, превосходная булавка въ бантик шейнаго платка и щегольскія лайковыя перчатки изъ первыхъ сортовъ моднаго магазина на Кондюитъ-Стрит. Мистриссъ Эмми, отправляя Джорджиньку въ чужой домъ, снабдила его двумя галстухами отличной работы, и собственаыми руками сшила для него нсколько сорочекъ изъ тончайшаго полотна, но когда сынкъ первый розъ навстилъ вдову на Аделаидиныхъ Виллахъ, Амелія замтила, что не было на немъ ни одного лоскутка ея собственнаго рукодлья. Джорджинька щеголялъ въ батистовыхъ рубашкахъ, украшенныхъ на груди блестящими рядами драгоцнныхъ пуговокъ. Скромные ея подарки скрылись подъ спудомъ, и миссъ Осборнъ, думать надобно, наградила ими кучерскаго сына. Амелія принудила себя думать, что ей чрезвычайно нравится такая перемна, и дйствительно, она была вполн счастлива при взгляд на прелестнаго мальчика, одтаго по-джентльменски.
Черный силуэтикъ Джорджа, пріобртенный за шиллингь, вислъ, съ нкотораго времени, надъ постелью мистриссъ Эмми подл другаго безцннаго портрета. Когда мастеръ Джорджъ длалъ свои обычные визиты на Аделаидины Виллы, обитатели этого скромнаго захолустья съ любопытствомъ смотрли на него изъ своихъ оконъ, и любовались на маленькаго всадника, галопирующаго на чудесномъ скакун. Однажды малютка Джорджъ вошелъ въ хижину своей матери съ какимъ-то особенно торжественнымъ лицомъ, и посл обычныхъ привтствій, вынулъ изъ кармана своего сюртука (то былъ самый модный блый сюртучокъ съ бархатнымъ воротинкомъ) красный сафьянный футляръ.
— Вотъ теб, мама, сказалъ онъ съ торжествующимъ лицомъ, подавая футляръ мистриссъ Эмми. Я купилъ его на свои собственныя деньги. Надюсь, это будетъ теб очень пріятно.
Открывъ футляръ, Амелія съ радостнымъ крикомъ заключила малютку въ свои объятія, и покрыла его тысячью поцалуевъ. То былъ мимьятюрный портретъ самого Джорджиньки, весьма искусно сдланный, хотя, разумется, оригиналъ миньятюра въ мильйонъ разъ былъ лучше, какъ думала вдова. Однажды старикъ Осборнъ, прозжая по Соутамптонской улиц, замтилъ въ окы магазина превосходныя картины, и немедленно заказалъ ихъ художнику портретъ своего внука. Впродолженіе одного изъ сеансовъ, мастеръ Джорджъ, располагавшій значительною суммою карманныхъ денегъ, вздумалъ спросить живописца, что будетъ стоить копія миньятюрнаго портрета, и сказалъ, что онъ готовъ заплатить за работу своими собственными деньгами, такъ-какъ миньятюръ предназначается въ подарокъ мамаш. Художникъ согласился за бездлицу исполнить желаніе малютки, и когда старикъ Осборнъ услышалъ объ этомъ событіи, Джорджднька получилъ отъ него вдвое больше совереновъ, сколько заплатилъ онъ за копію миньятюра.
Ддъ былъ очень радъ обнаруженію такихъ великодушныхъ чувствъ въ своемъ внук.
Но что значила эта радость въ сравненіи съ восторгомъ, овладвшимъ душою мистриссъ Эмми? Это доказательство сердечной привязанности малютки очаровало ее въ самой высокой степени, и Амелія была теперь душевно убждена, что не было въ мір мальчика, способнаго равняться въ великодушіи съ ея сыномъ. Мысль о его любви осчастливила ее на нсколько недль. Сонъ мистриссъ Эмми сдлался отрадне и спокоине, когда портретъ Джорджиньки лежалъ подъ ея изголовьемъ, и намъ было бы неудобно пересчитать, сколько разъ она цаловала его и плакала надъ нимъ. Робкое сердце нжной вдовы проникалось неизрченною благодарностью, какъ-скоро она видла какіа-нибудь доказательства привязанности отъ любимыхъ ею особъ. Въ первый разъ теперь была она утшена и вполн счастлива посл разлуки съ сыномъ.
Въ новомъ своемъ дом мастеръ Джорджъ хозяйничалъ и распоряжался, какъ истинный милордъ. За обдомъ онъ подчивалъ виномъ, и самъ тянулъ шампанское съ такимъ джентльменскимъ видомъ, что старый ддъ былъ отъ него въ восторг.
— Посмотрите-ка на него, посмотрите! говаривалъ обыкновенно мистеръ Осборнъ, подталкивая локтемъ своего сосда, причемъ самодовольное лицо его покрывалось пурпуровой краской. Гд, спрашивается, видали вы такого молодца? Ахъ, Боже мой! Да вдь ему скоро понадобятся туалетъ и бритва! Мы не успемъ оглянуться, какъ у него выростутъ усы. Это ужь я вамъ говорю.
Должно однакожь замтить, что продлки этого удивительнаго мальчика не совсмъ нравились гостямъ и пріятелямъ стараго джентльмена. Судья Коффинъ не находилъ ни малйшаго удовольствія въ томъ, что мастеръ Джорджъ безпрестанно вмшивался въ разговоръ, и прерывалъ его на самыхъ интересныхъ мстахъ. Полковникъ Фоги, казалось, вовсе не интересовался зрлищемъ полупьянаго мальчишки. Мистриссъ Тоффи, супруга королевскаго адвоката, не чувствовала никакого удовольствія, когда вертлявый Джорджинька столкнулъ однажды своимъ локтемъ рюмку портвейна на ея желтое атласное платье, и самъ же захохоталъ надъ этой бдой. Еще мене забавнымъ покзалось ей то обстоятельстяо, когда мастеръ Джорджъ отколотилъ на Россель-Сквер ея третьяго сынка, годомъ постарше Джорджа. Этотъ юный джентльменъ учился въ школ доктора Тикклея, откуда онъ прізжалъ по праздникамъ домой, гд злосчастная судьба впервые столкнула его съ мастеромъ Джорджемъ. Но этотъ геройскій подвигъ особенно понравился мистеру Осборну, и онъ поспшилъ наградить внука двумя соверенами, съ общаніемъ давать ему по стольку же за каждаго мальчишку старше его годами, котораго удается ‘оттузить’ мистеру Джорджу. Трудно сказать, что именно хорошо ваходилъ старикъ въ этихъ битвахъ, вроятно смекалъ онъ, что мальчики исподоволь должны пріучиться къ мужественной отваг, столько необходимой для нихъ впослдствіи на широкой дорог жизни. Впрочемъ англійское юношество воспитывается въ такихъ нравахъ съ незапамятныхъ временъ, и много между нами стоическихъ философовъ, готовыхъ всми силами отстаивать необходимость всхъ этихъ дтскихъ забавъ. Гордый славою и побдой надъ мастеромъ Тоффи, Джорджъ естественнымъ образомъ возъимлъ желаніе сообщить своимъ подвигамъ обширнйшіе размры. Случай представился весьма скоро. Однажды юный Джорджъ, разодтый въ пухъ и перетянутый въ ниточку, вышелъ погулять въ сопровожденіи своего пріятеля, мастера Тодда, сына младшаго партнёра фирмы Осборна и Компаніи. Наружность юнаго Осборна обратила на себя виміаніе булочникова сына, и онъ былъ столько дерзокъ, что осмлился, по этому поводу, высказать вслухъ нсколько саркастическихъ замчаній. Джорджинька, неговоря дурнаго слова, скинулъ свою куртку, отдалъ ее на сохранепіе мастеру Тодду и, засучивъ рурва, ршился наказать грубіяна. Но фортуна на этотъ разъ обратилась къ нему спиною, и побдителемъ остался негодный булочникъ! Мастеръ Джорджъ возвратился домой съ подбитымъ глазомъ, и по воротничкамъ его голландской рубашки струился кларетъ, откупоренный изъ собственнаго его носа. Онъ сказалъ ддушк, что соперникомъ его въ битв былъ гигантъ, и вслдъ за тмъ перепугалъ свою бдную мать на Аделаидиныхъ Виллахъ, представивъ ей весьма длинный и достоврный отчетъ о подробностяхъ битвы.
Этотъ юный Тоддъ, изъ Корамской улицы, что на Россель-Сквер, былъ задушевнымъ другомъ и поклонникомъ мистера Джорджа. Оба они, съ одинаковымъ искусствомъ, рисовали театральныя фигуры, кушали съ одинаковымъ аппетитомъ пирожки и малиновые торты, катались по льду на копькахъ по Реджентъ-Парку, какъ-скоро вода замерзала въ зимнее время, и оба, наконецъ, съ одинаковой охотой здили въ театръ, куда, по приказанію мистера Осборна, сопровождалъ ихъ Раусонъ, тлохранитель мастера Джорджа.
Подъ руководствомъ этого джентльмена, молодые люди обозрли вс главншнія зрлища столицы, и познакомились съ именами всхъ актёровъ отъ Дрюриленскаго театра до Sedler’s Wells. Ha домашнемъ театр, въ семейств Тодда, они сами разыгрывали многія роли съ блистательнымъ успхомъ. Посл спектакля, обязательный Раусонъ нердко угощалъ своихъ юныхъ господъ устрицами и пуншемъ. Можно съ достоврностію заключить, что и мастеръ Джорджъ оставался въ свою очередь благодарнымъ къ этому великодушію слуги.
Мистеръ Вульси, знаменитый портной изъ Вест-Энда, получилъ приказаніе украсить джентльменскую особу мастера Джорджа самымъ блистательнымъ образомъ, не щадя никакихъ издержекъ. Старикъ Осборнъ и слышать не хотлъ о портныхъ изъ Сити или Гольборна, которые шили платье на него самого. Мистеръ Вульси далъ полный разгулъ своей фантазіи, и снабдилъ мальчика фантастическими панталонами, фантастическими жилетами и фантастическими куртками, которыхъ могло бы достать на цлую школу маленькихъ денди. Были у него блые жилеты для баловъ, и черные бархатные жилеты для обдовъ. Къ столу онъ всегда являлся ‘настоящимъ вест-индскимъ франтомъ’, какъ справедливо замчалъ его сосдъ. Одному изъ слугъ поручено было завдывать туалетомъ мастера Джорджа, отвчать на его колокольчикъ и подавать ему письма не иначе, какъ на серебряномъ поднос.
Посл завтрака, Джорджинька сидлъ обыкновенно въ столовой, въ большихъ креслахъ, и читалъ ‘Morning Post’, принимая позу и осанку взрослаго джентльмена. ‘Какой у него гордый и повелительный видъ!’ замчала прислуга, удивляясь преждевременному развитію малютки. Т, которые хорошо помнили капитана, его отца, утверждали положительно, что мастеръ Джорджъ похожъ на него, какъ дв капли воды. Неугомонная дятельность этого удивительнаго мальчика, его бранчивость, грозныя и повелительныя манеры оживляли какъ-нельзя больше унылый домъ богатаго негоціанта.
Воспитаніе Джорджа поручено было знаменитому ученому и педагогу, приготовлявшему нобльменовъ и джентльменовъ для поступленія въ университеты, юридическія коллегіи, и для занятія разныхъ ученыхъ профессій. Въ программ этого заведенія было объяснено, что ‘благородные юноши, поступающіе въ сей учебный институтъ, будутъ наслаждаться, въ семейств содержателя, всми выгодами изящно-утонченныхъ обществъ, равно какъ чувствами родственной довренности и родительской любви’. Этимъ объявленіемъ достопочтенный Лоренсъ Виль, капелланъ лорда Барикриса, и супруга его, мистриссъ Виль, надялись заманить къ себ благородное юношество изъ многихъ столичныхъ домовъ. Жительство ихъ было въ Блюмсбери, на улиц Оленей.
Репутація заведенія, въ скоромъ времени утвердилась на прочномъ основаніи, и достопочтенный Виль справедливо могъ гордиться блистательными успхами одного или двухъ учениковъ. Изъ настоящихъ питомцевъ особенно былъ замчателенъ долговязый Индіецъ съ оливковымъ цвтомъ лица, съ курчавыми шелковистыми волосами и съ величественной осанкой истиннаго денди. Казалось, не было у него ни племени, ни рода, и никто не навщалъ его въ пансіон достопочтеннаго Виля. Другимъ питомцемъ былъ неуклюжій малый двадцати-трехъ лтъ. Воспитаніе его до сихъ поръ находилось въ крайнемъ запустніи, и достопочтенный содержатель пансіона принялъ на себя обязанность ввести атого недоросля на поприще джентльменской жизни. Были здсь еще два сына полковника Бенгльса, состоявшаго за океаномъ на служб Ост-индской Компаніи. Эти четыре джентльмена сидли за обденнымъ столомъ мистриссъ Виль, когда Джорджинька впервые былъ представленъ въ ‘сей благородный институтъ’.
Мастеръ Джорджъ, какъ и дюжина другихъ питомцевъ, былъ только полупансіонеръ. Онъ приходилъ по утрамъ въ сопровожденіи пріятеля своего мистера Раусона, или, прізжалъ верхомъ на своей лошадк, въ сопровожденіи грума, какъ-скоро была хорошая погода. Богатство его ддушки считалось въ этой школ неизмримымъ и несмтнымъ. Достопочтенный мистеръ Виль привтствовалъ лично юнаго Джорджа, какъ богатйшаго наслдника, предназначеннаго судьбою для высокихъ цлей въ джентльменскомъ мір. Онъ увщевалъ его быть ревностнымъ, прилежнымъ, кроткимъ и послушнымъ въ лтахъ цвтущей юности, для того, чтобъ достойнымъ образомъ приготовить себя къ высокимъ почестямъ и должностямъ, которыя, безъ всякаго сомннія, онъ долженъ будетъ занимать въ лтахъ зрлой возмужалости. Повиновеніе въ дитяти, говорилъ достопочтенный Виль, есть врнйшій залогъ и ручательство въ его способностяхъ повелвать, какъ-скоро онъ войдетъ въ возрастъ мужа. И на этомъ основаніи, достопочтенный Виль убдительно просилъ мастера Джорджа не приносить съ собой въ школу слоеныхъ пирожковъ, и не разстроивать здоровья юныхъ Бенгльсовъ, которые, слава-Богу, всегда сыты и довольны за гостепріимнымъ столомъ мистриссъ Виль.
Ходъ преподаванія, или ‘Curriculum’, какъ обыкновенно выражался достопочтенный Виль, былъ въ его заведеніи устроенъ въ обширнйшихъ размрахъ, и молодые джентльмены на улиц Оленей безъ труда могли усвоить себ окончательные результаты всхъ искусствъ и наукъ, извстныхъ современному міру. Къ ихъ услугамъ предложены были глобусы, небесный и земной, электрическая машина, токарный станокъ, театръ, устроенный въ прачешной, химическіе аппараты и отборная библіотека изъ всхъ писателей, древнихъ и новыхъ, писавшихъ на всхъ европейскихъ и нкоторыхъ азіатскихъ языкахъ. Достопочтенный Виль водилъ своихъ питомцевъ въ ‘Британскій Музеумъ’, и разсуждалъ съ ними тамъ о разныхъ археологическихъ статьахъ и предметахъ естественной исторіи съ такимъ удивительнымъ краснорчіемъ и глубокомысліемъ, что вся публика Музеума съ наслажденіемъ слушала знаменитаго профессора, владющаго такими энциклопедическими свдніями. Вся улица Оленей была преисполнена глубочайшаго уваженія и удивленія къ всеобъемлющему педагогу. Разсуждая безъ умолку обо всхъ возможныхъ предметахъ, достопочтенный Виль всегда старался вклеить въ свою рчь латинскій или греческій эпитетъ, какой только могъ отыскаться въ словар: это было, въ его глазахъ, однимъ изъ величайшихъ средствъ пріобртенія громкой славы между профанами, которые, какъ извстно, всегда удивляются тому, чего не понимаютъ. Должно притомъ замтить, что онъ старался протягивать и округлять свои періоды, какъ Цицеронъ, и рчь его принимала торжественный тонъ даже въ такихъ случахъ, когда глубокомысленный профессоръ толковалъ о простыхъ житейскихъ длахъ.
Однажды, когда мастеръ Джорджъ пришелъ въ школу, достопочтенный Виль обратился къ нему съ слдующею рчью:
‘Возвращаясь вчера ночью съ учено-литературнаго вечера у превосходнйшаго друга моего, доктора Больдерса — это великій археологь, милостивые государи, прошу васъ замтить, великій археологъ — я вдругъ, ex improviso, или правильне, ex abrupto, долженъ былъ, проходя по Россель-Скверу, обратить вниманіе на то, что окна въ истинно джентльменскихъ чертогахъ вашего высокочтимаго и уважаемаго мною дда, были иллюминованы великолпно, какъ-будто для нкоего торжества, или правильне — пиршества. Итакъ, мастеръ Джорджъ, справедлива ли моя ипотеза, что мистеръ Осборнъ принималъ въ своемъ палаццо великолпное общество гостей, magnificentissimam spirituum ingeniorumque sacietatem?’
Юный Джорджъ, неистощимый въ остроуміи, передразнивалъ съ большимъ успхомъ мистера Виля, и смялся надъ нимъ въ глаза. На этотъ разъ, однакожь, отвчалъ онъ очень скромно, что догадка почтеннаго профессора совершенно справедлива.
‘Нтъ, конечно, ни малйшаго сомынія, милостивые государи, продолжалъ профессоръ, что особы удостоившіяся чести быть приглашенными въ домъ мистера Осборна, остались вполн довольными его гостепріимствомъ. Я самъ не разъ былъ очсвиднымъ свидтелемъ пиршествъ, производившихся въ дом высокопочтеннйшаго негоціанта. (Замчу здсь кстати, мастеръ Осборнъ, что сегодня вы пожаловали къ намъ слишкомъ поздно, и вы уже не однажды погршаете въ этомъ отношеніи.) Да, милостивые государи, я самъ, не смотря на скромное положеніе, занамаемое мною въ свт, удостоивался приглашеній въ домъ мистера Осборна, и персонально принималъ участіе въ его изящномъ гостепріимств. И хотя я раздляю по временамъ трапезу съ людьми великими и благородными въ полномъ смысл этого слова — къ нимъ между прочимъ, ex jure et lege отномится превосходный другъ мой и патронъ, высокопревосходительный милордъ Джорджъ Барикрисъ — однакожь, тмъ не мене, милостивые государи, принимаю на себя смлость уврить всхъ васъ вообще, и каждаго въ томъ, что гостепріимный столъ британскаго негоціанта роскошенъ и великолпенъ столько же, какъ у перааго вельможи сей столицы. И такъ, мистеръ Блоккъ, мы остановились на интересномъ мст эвтропіевой исторіи, когда помшалъ намъ мистеръ Джорджъ своимъ позднимъ прибытіемъ въ классъ. Продолжайте, сэръ, прошу васъ покорнйше.’
И этотъ великій мужъ, свтило встъ искусствъ и наукъ, принялъ на себя первоначальное образованіе маленькаго Джорджа. Амелія весьма часто не доискивалась никакого смысла въ его высокопарныхъ фразахъ, и по этой самой причин считала его чудомъ глубочайшей эрудиціи. Имя въ виду особыя таинственныя цли, бдная вдова познакомилась и подружилась съ мистриссъ Виль. Она любила присутствовать въ стнахъ учебнаго заведенія, и наблюдать, когда приходилъ ея Джорджинька. Повременамъ мистриссъ Виль препровождала къ ней пригласительные билетики на ‘Conversazioni’, производившіяся одинъ разъ въ мсяцъ, какъ обозначено было на розовыхъ карточкахъ, гд греческими буквами напечатано было: ‘Аины’. На этихъ вечерахъ знаменитый профессоръ угощалъ своихъ пріятелей и питомцевъ душистымъ чаемъ и поучительной бесдой! Мистриссъ Эмми ни разу не пропускала этихъ ‘Conversazioni’, и считала ихъ восхитительными до той поры, пока Джорджинька сидлъ подл нея. И какая бы ни была погода, Амелія на другой день по-утру, опять приходила къ мистриссъ Виль и приносила ей искреннее благодареніе за восхитительный вечеръ, въ которомъ она принимала личное участіе, но какъ-скоро классы оканчивались, и Джорджинька уходилъ домой въ сопровожденіи мистера Раусона, бдная мистриссъ Осборнъ надвала шляпку, шаль, и немедленно отправлялась на Аделаидины Виллы.
Само-собою разумется, что образованіе Джорджиньки, подъ руководствомъ такого всеобъемлющаго педагога, двигалось впередъ исполинскими шагами, какъ объ этомъ ясно значилось въ аттестатахъ, доставляемыхъ еженедльно мистеру Осборну въ его Россель-Скверскій палаццо. Имена нсколькихъ дюжинъ искусствъ и наукъ печатались на классной табличк, и профессоръ собственною рукою отмчалъ степень успховъ, сдланныхъ его учениками въ той или другой отрасли человческаго вднія. Мастеръ Джорджъ въ греческомъ язык оказался , въ латянскомъ optimus, во французскомъ trs-bien, и такъ дале. Къ концу академическаго года, вс и каждый получали награды, соотвтственныя блистательнымъ успхамъ въ той или другой наук. Даже мистеръ Шварцъ, шелковисто-курчавый джентльменъ, сводный братецъ высокородной мистриссъ Мак-Муллъ, и мистеръ Блаккъ, двадцати-трехъ-лтній недоросль съ тупою головою, и этотъ молодой верхоглядъ, вышеупоминутый мастеръ Тоддъ — даже они получили маленькія книжечки по восемнадцати пенсовъ за штуку съ греческой эмблемой ‘Аины’, и пышной латинской надписью отъ профессора молодымъ его друзьямъ.
Семейство мастера Тодда связано было съ домомъ Осборна безчисленными благодяніями. Отецъ его былъ первоначально конторщикомъ Осборна, и возвысился впослдствіи до степени младшаго товарища богатой фирмы.
Мистеръ Осборнъ былъ крестнымъ отцомъ мистера Тодда, который, на этомъ основаніи, кончивъ курсъ наукъ, писалъ на своихъ визитныхъ карточкахъ: ‘мистеръ Осборнъ Тоддъ’, и сдлался мало-по-малу однимъ изъ самыхъ модныхъ джситльменовъ. Миссъ Мери Тоддъ приходилась крестницей миссъ Осборнъ, которая каждый годъ, въ день именинъ, дарила ей значительную коллекцію назидательныхъ трактатовъ, брошюрку новйшихъ стихотвореній поучительнаго содержанія и другія, боле или мене драгоцнныя сокровища въ этомъ род. Повременамъ миссъ Осборнъ вывозила въ своей карет юныхъ членовъ фамиліи Тоддъ, и когда кто-нибудь изъ нихъ былъ боленъ, долговязый лакей, въ плисовыхъ панталонахъ, и красномъ жилет, относилъ жене и другія цлительныя лакомства изъ Россель-Сквера на улицу Корамъ. Корамская улица трепетала передъ Россель-Скверомъ, и смотрла на него подобострастными глазами. Мистриссъ Тоддъ, прославившаяся необыкновеннымъ искусствомъ поджаривать баранину и выдлывать цвточки изъ рпы и моркови, довольно часто путешествовала на Россель-Скверъ и завдывала приготовленіями къ парадному обду, не думая сама добиваться чести присутствовать за джентльменскимъ банкетомъ. Старикъ Тоддъ получалъ приглашеніе на обдъ только въ томъ случа, когда кто-нибудь изъ гостей не являлся въ урочный часъ. Мистриссъ Тоддъ и миссъ Мери прокрадывались обыкновенно вечеркомъ, безъ стука и безъ звона, на дамскую половину уже посл обда, когда миссъ Осборнъ и другія леди подъ ея конвоемъ удалялись въ гостиную въ ожиданіи джентльменовъ. И когда, наконецъ, являлись джентльмены, миссъ Мери садилась за фортепьяно и начинала пть романсы и сонаты. Бдная молодая леди! Какъ тяжко работала она надъ этими романсами и сонатами въ своей одинокой комнат на Корамской улиц, прежде чмъ осмливалась представиться джентльменской публик на Россель-Сквер.
Мастеръ Джорджъ ршительно владычествовалъ надъ всми, съ кмъ только сталкивала его судьба. Пріятели, родственники, друзья, вс слуги и служанки, казалось, готовы были преклонить колна передъ юнымъ джентльменомъ, и мы обязаны признаться, что мастеръ Джорджъ, какъ и многіе другіе смертные, весьма охотно подчинился этимъ распоряженіямъ судьбы. Роль полновластнаго господина пристала къ нему какъ-нельзя лучше.
Вс и каждый на Россель-Сквер боялись мистера Осборна, но мистеръ Осборнъ, въ свою очередь, боялся мастера Джорджа. Необыкновенная юркость мальчика, его смлыя манеры, болтовня о книгахъ и ученыхъ предметахъ, его чрезвычайное сходство съ покойнымъ отцемъ, не получившимъ родительскаго благословенія передъ смертью: все это озадачивало стараго джентльмена, и безусловно подчиняло его капризамъ маленькаго внука. Старикъ вздрагивалъ при взгляд на какую-нибудь наслдственную черту, безсознательно обнаруживаемую внукомъ, и повременамъ мерещилось ему, будто онъ опять видитъ въ мальчнк старшаго Джорджа. Снисходительностью и благосклонностью къ своему внуку, мистеръ Осборнъ надялся загладить, нкоторымъ образомъ, свои проступки въ отношеніи къ его отцу. Вс удивлялись и недоумвали, отчего старикъ обнаруживаетъ такую нжность. Онъ былъ обыкновенно суровъ въ присутствіи своей дочери, и попрежнему ворчалъ на безотвтную миссъ Осборнъ, но угрюмое лицо его мигомъ прояснялось, и онъ улыбался, когда Джорджинька садился за столъ завтракать или обдать.
Миссъ Осборнъ, тётушка Джорджа, была теперь въ полномъ смысл перезрлая старая два, согбенная подъ тяжестію сорока лтъ скуки, тоски, несбывшихся мечтаній и надеждъ. Командавать ею было весьма удобно и легко. Какъ-скоро Джорджинька хотлъ у нея выманить какую-нибудь вещицу — баночку съ вареньемъ изъ буфета, или завялый цвтокъ изъ альбома (то былъ старинный, дорогой альбомъ, заведенный еще въ ту поэтическую эпоху, когда миссъ Осборнъ училась живописи у мистера Сми, незабвеннаго друга ея сердца) — вещица немедленно переходила въ его владніе, и удовлетворивъ такимъ-образомъ своему желанію, мастеръ Джорджъ уже не обращалъ ни малйшаго вниманія на свою тетку.
Вс его сверстники и пріятели, посщавшіе школу, благоговли передъ юнымъ джентльменомъ, такъ-какъ старшій ихъ учитель вжливо раскланивался и почтительно разговаривалъ съ мастеромъ Джорджемъ. Леди, посщавшія домъ мистера Осборна, вс безъ исключенія ласкали хорошенькаго мальчика. Мистриссъ Тоддъ съ очевиднымъ удовольствіемъ оставляла съ нимъ свою младшую дочи Розу Джемиму, прелестную малютку восьми лтъ.
— Какая чудесная парочка! говорила мистриссъ Тоддъ своимъ задушевнымъ пріятельницамъ, которыя однакожь никогда не посщали Россель-Сквера, вслдствіе чего нжная мать могла вполн положиться на ихъ скромность.— Какая чудесная парочка! Сердце не нарадуется, когда смотршь на няхъ. И кто знаетъ, что можетъ случиться?..
Ддушка съ матерней стороны, разбитый горемъ старикъ, прозябавшій на Аделаидиныхъ Виллахъ, безусловно, также подчинился самовластному джентльмену. И могъ ли онъ не уважать мальчика въ такомъ прекрасномъ плать, разъзжавшаго на чудесной лошадк въ сопровожденіи грума? Джорджинька, напротивъ того, безпрестанно слышалъ самыя злыя сатиры, обращенныя на Джона Седли его старымъ и закоснлымъ врагомъ. Мистеръ Осборнъ обыкновенно называлъ его старымъ нищимъ, старымъ угольщикомъ, старымъ банкрутомъ, и весьма нердко названія этого рода сопровождались другими сильнйшими эпитетами, обличавшими необузданный гнвъ и глубоко затаенную злобу. Весьма немудрено, что, при такихъ обстоятельствахъ, Джорджинька совсмъ пересталъ уважать несчастнаго отца мистриссъ Эмми. Черезъ нсколько мсяцевъ посл водворенія его на Россель-Сквер, старушка мистриссъ Седли умерла. Мальчикъ питалъ къ ней очень слабую привязанность, и равнодушно выслушалъ печальную всть о кончин своей бабушки. Онъ сдлалъ визитъ своей матери въ прекрасномъ траурномъ костюм, и былъ очень недоволенъ, что не могъ въ тотъ вечеръ хать въ театръ, гд давали одну изъ любимыхъ его пьесъ.
Болзнь старушки поглощала въ послднее время всю дятельность мистриссъ Эмми, и, быть-можетъ, служила для нея спасительнымъ развлеченіемъ посл разлуки съ сыномъ.
Изъ креселъ въ гостиной старушка перешла въ постель, съ которой уже не суждено было ей встать. Мистриссъ Осборнъ переселилась также въ спальню больной матери, и отлучалась отъ нея на короткое время для свиданія съ Джорджемъ. Старушка бранила ее даже за эти рдкія отлучки, и брюзгливость ея, казалось, возрастала съ увеличеніемъ предсмертнаго недуга. Кто бы могъ подумать, что мистриссъ Седли, нкогда добрая, нжная, улыбающаяся мать, превратится въ капризную и подозрительную старуху, какъ-скоро бдность, нищета и физическіе недуги истребятъ изъ ея души вс лучшія человческія свойства? Но болзнь и горкіе упреки матери не могли сокрушить чувствительнаго сердца мистриссъ Эмми. Совсмъ напротивъ: она тмъ легче переносила другое бдствіе, тяготвшее надъ ея душой, и безпрестанныя жалобы страдалицы отвлекали ее отъ другихъ безпокойныхъ и тревожныхъ мыслей! Предупредительная и нжная, Амелія всегда готова была отвчать на сварливый голосъ немощной старушки, всегда утшала ее словами небесной надежды, исходившими прямо отъ этого чистаго сердца, и наконецъ ей суждено было закрыть навсегда эти глаза, которые нкогда смотрли на нее съ материнской любовью.
Съ этой поры состраданіе и нжность мистриссъ Эмми обратились на ея осиротлаго старика-отца, въ-конецъ оглушеннаго этимъ роковымъ ударомъ. Мистеръ Седли былъ теперь въ полномъ смысл сирота, одинокій въ цломъ мір. Его спокойствіе, честь, счастье, все, что любилъ онъ въ жизни, навсегда сокрылись въ могил съ трупомъ его жены. Одна только Амелія своими безпрерывными ласками и утшеніями могла еще нкоторымъ образомъ привязывать къ жизни этого немощнаго старца, задавленнаго душевной тоскою.
Однакожь я не намренъ писать для васъ исторію, милостивые государи, это было бы и утомительно, и скучно. Базаръ Житейской Суеты терпть не можетъ послдовательныхъ исторій. Слдовательно… d’avance!

——

Однажды, когда молодые джентльмены засдали, по обыкновенію, въ кабинет достопочтеннаго Виля, высокоумный профессоръ всхъ искусствъ и наукъ объяснялъ имъ неизвстныя тайыы классической премудрости, щегольской экипажъ подъхалъ къ портику, украшенному статуей Минервы, и два джентльмена постучались у подъзда. Юные Бенгльсы немедленно бросились къ окну въ смутной мадежд увидть своего отца, пріхавшаго изъ Бомбея. Неуклюжій недоросль двадцати-трехъ лтъ, томившійся въ эту минуту надъ Эвтропіемъ, съ нетерпніемъ бросивъ книгу, поспшилъ отереть свой носъ объ оконное стекло, ему первому удалось увидть, какъ Laquais de place спрыгнулъ съ козелъ, отворилъ дверцу кареты, и выпустилъ оттуда двухъ незнакомыхъ джентльменовъ.
— Одинъ какой то толстякъ, а другой не слишкомъ тонокъ и не слишкомъ толстъ, сказалъ мистеръ Бляккъ, когда раздался громовый стукъ у подъзда.
Вс заинтересовались этой встью, отъ достопочтеннаго профессора, надявшагося увидть родителей своихъ будущихъ питомцевъ, до мистера Джорджа, готоваго воспользоваться всякимъ предлогомъ, чтобъ оторваться отъ книги.
Минуты черезъ дв, лакей въ оборванной ливре вошелъ въ докторскій кабинетъ, и сказалъ:
— Какіе-то два джентльмена желаютъ видть мастера Осборна.
Достопочтенный профессоръ имлъ поутру маленькую непріятность съ этимъ юнымъ джентльменомъ по поводу хлопушекъ, принесенныхъ имъ въ учебную залу, но лицо его, при этомъ доклад, приняло обычное выраженіе предупредительной вжливости, и онъ сказалъ:
— Мистеръ Осборнъ, даю вамъ совершеннйшее мое позволеніе повидаться съ вашими друзьями, пріхавшими въ карет. Свидтельствуйте имъ глубочайшее почтеніе отъ меня и мистриссъ Виль.
Джорджъ пошелъ въ пріемную, и увиддъ двухъ незнакомцевъ, окинулъ ихъ съ ногъ до головы своимъ горделивымъ и надменнымъ взглядомъ. Одинъ былъ дйствительно жирный толстякъ съ бакенбардами и усами, другой — тощій и длинный джентльменъ, въ синемъ сюртук, смуглолицый и немного посдлыіі.
— Агь, Боже мой, какъ онъ похожъ! воскликнулъ длинный джентльменъ, съ изумленіемъ отступая назадъ. Можешь ли ты догадаться, кто мы, Джорджъ?
Мальчикъ вспыхнулъ, и глаза его засверкали необыкновеннымъ блескомъ.
— Этого господина я не знаю, сказалъ онъ,— но вы, по всей вроятности, майоръ Доббинъ.
То былъ дйетвительно майоръ Доббинъ, старый нашъ другъ и пріятель. Его голосъ задрожалъ отъ удовольствія, когда онъ поцаловалъ малютку, и притянулъ его къ себ за об руки.
— Маменька твоя, вроятно, говорила теб обо мн: не правда ли, Джорджъ?
— Какъ же! отвчалъ Джорджъ. Я слышалъ о васъ отъ нея больше тысячи разъ.

ГЛАВА LVI.

Вліяніе морскихъ втровъ на здоровье благороднаго путешественника.

Гордость старика Осборна находила для себя богатйшую пищу въ томъ обстоятельств, что старикъ Джонъ Седли, исконный его соперникъ, врагъ и благодтель, былъ теперь, на закат своей жизни, совершенно разбитъ ударами судьбы, и доведенъ до такого уничиженія, что ему необходимо было принимать денежныя обязательства изъ рукъ человка, который больше всхъ оскорблялъ его и злословилъ. Знаменитый негоціантъ Британіи проклиналъ старика Седли отъ всей души, и повременамъ оказывалъ ему помощь. Снабжая своего внука деньгами, назначаемыми для Амеліи, мистеръ Осборнъ считалъ своей обязанностію внушить мальчику въ энергическихъ и ясныхъ выраженіяхъ, что ддъ его съ матерней стороны есть не что иное, какъ жалкій банкротъ, нищій, обязанный всмъ своимъ существованіемъ ему, Осборну, котораго онъ, Джонъ Седли долженъ благодарить за помощь, оказываемую ему съ такимъ великодушіемъ. Мистеръ Джорджъ, ловившій на лету вс грубые намеки Россель-Скверскаго дда, относилъ это подаяніе своей матери и несчастному старику-вдовцу, находившему теперь единственное утшеніе и отраду въ нжныхъ ласкахъ своей дочери, посвятившей ему вс свои заботы.
Быть-можетъ это было недостаткомъ ‘джентльменской гордости’ въ мистриссъ Эмми, что она соглашалась принимать денежныя вспоможенія изъ рукъ закоснлаго врага своего отца, но мы должны замтить, что джентльменская гордость никогда не находила себ пріюта въ сердц мистриссъ Эмми. Слабая, беззащитная и уступчивая по своей природ, она всегда зависла отъ покровительства постороннихъ людей.
И длинный рядъ бодрости, уничиженія. ежедневныхъ лишеній, трудовъ и ничмъ невознаграждаемыхъ услугъ, сдлался ея постояннымъ удломъ съ той поры, какъ она вступила въ злосчастное супружество съ Джорджемъ Осборномъ. И сколько на свт существъ, подверженныхъ такой же участи, какую претерпвала бдняжка Эмми? Мы даже не останавливаемся при взгляд на нихъ, и самодовольно повторяемъ, что все это въ порядк вещей. Изрдка только философы житейскаго Базара призадумывались надъ явленіями этого рода, и еще старимный нашъ пріятель, Сенека, предлагалъ въ свое время о томъ вопросъ. Но изъ этого не вышло никакого толку. Ex jure naiurali, отвчаетъ современный милордъ Лукуллъ, и вслдъ за тмъл приводитъ въ доказательство остроумную сентенцію знаменитаго германскаго мыслителя, который сказалъ: ‘Was wirklich, das geschichtlich. Такъ было, есть, и, слдовательно, такъ должно быть. Wirklich-то оно дйствительно wirklich, милостивые государи, по почему же оно geschichtlich? Вотъ въ чемъ задача, какъ выразился другъ нашъ Шекспиръ.
Поэтому я долженъ признаться, что пріятельница моя, Амелія, безъ зазрнія совсти, и даже съ нкоторымъ чувствомъ благодарности, подбирала крупицы, упадавшія на ея долю съ роскошнаго стола россель-скверскаго негоціанта. Этими крупицамйи она питала своего престарлаго отца. Молодая женщина забрала себ въ голову (ей минуло теперь тридцать лтъ, и, стало-быть, милостивыя государыни, вы охотно позволите мн называть еще ее молодою женщиной), итакъ, говорю я, молодая женщина забрала себ въ голову, что ей въ нкоторомъ смысл, на-роду было написано жертвовать собою въ пользу того или другаго любимаго предмета. Сколько безсонныхъ, неблагодарныхъ ночей провела она надъ постелью маленькаго Джорджа, приготовляя собственными руками разнообразныя принадлежности дтскаго туалета, когда малютка былъ еще дома? Сколько нуждъ, огорченій и лишеній вытерпла она ради своей матери и отца? И среди всхъ этихъ пожертвованій, невидимыхъ, неоцнимыхъ заслугъ, Амелія уважала себя нисколько не больше противъ того, какъ уважали ее постороннія особы. Мн даже кажется, что она, въ простот сердечной, считала себя ничтожнымъ созданіемъ, далеко не стоившимъ того счастья, которымъ наградила ее судьба.
Итакъ мистриссъ Эмми поддерживала свое существованіе благостыней отъ ддушки своего сына. Жизнь ея, сначала цвтущая и радостная, снизошла мало-по-малу до унизительной зависимости и тяжелаго затворничества. Изрдка малютка Джорджъ услаждалъ ея плнъ своими кратковременными визитами на Аделаидины Виллы. Россель-Скверъ сдлался теперь порубежной границей ея тюрьмы, она продолжала ходить туда повременамъ, возвращаясь всегда позднимъ вечеромъ въ свою собственыую келью. Здсь ожидали ее печальныя обязанности, грустныя заботы при болзненномъ одр, сварливость и незаслуженные упреки бдной паціентки. Сколько тысячь существъ, преимущественно женщинъ, обречены на такое безвыходное труженичество, невознаграждаемое даже ласковымъ словомъ, или улыбкой благодарности? Сколько между нами истинныхь сестеръ милосердія, посвятившихъ себя исключительно нашему спокойствію, и которыя, однакожь, исчезаютъ съ лица земли, невдомыя міру, и неоплаканныя никмъ? Какъ часто возвышается здсь какой-нибудь эгоистъ, негодяй или глупецъ, между-тмъ какъ достойнйшія существа, исполненныя благородства, честности и высокой нравственной энергіи, прозябаютъ незамтно въ какомъ-нибудь углу, или гибнутъ жертвою столкновенія съ эгоистическими интересами на Базар житейской Суеты!.. Смирись духомъ, и будь кротокъ сердцемъ, о возлюбленный братъ мой, если дла твои процвтаютъ въ здшнемъ мір, и ты благоденствуешъ въ кругу своихъ ближнихъ. Будь благороденъ и великодущенъ къ тмъ, которыхъ судьба, можетъ-быть незаслуженно, унизила передъ тобой. Какъ-знать? быть-можетъ добродтель твоя объясняется отсутствіемъ искушеній, и богатство твое было слдствіемъ слпой удачи. Смирись!
Старушку Седли похоронили на Бромптонскомъ кладбищ, подл той же церкви, гд нкогда внчалась мистриссъ Эмии. День былъ пасмурный, холодный и дождливый, такой же, какъ при бракосочетаніи Джорджа и Амеліи. Малютка Джорджъ сидлъ подл своей матери въ пышномъ траурномъ костюм. Амелія припомнила и сторожиху, отводившую мста для постителей, и пасторскаго помощника. Когда пасторъ читалъ молитвы по усопшей, мысли ея унеслись далеко, въ былыя времена. Не будь подл нея Джорджа, она бы желала, вроятно, быть въ эту минуту на мст своей матери, но разсудокъ и материнская любовь сильно и дружно возстали противъ такого эгоистическаго желанія. Амелія плакала и молилась.
Теперь боле чмъ когда-либо, нужны ей были силы для перенесенія своей горемычной доли. Амелія ршалась употребить вс зависвшія отъ нея средства, чтобъ успокоить и осчастливить старика-отца. Покорная своей судьб, она трудилась изо всхъ силъ, шила, починивала и заштопывала платья, играла на фортепьяно и въ триктракъ, пла любимыя псни Джона Седли, читала для него газеты, стряпала на кухн, гуляла съ нимъ въ кенсингтонскихъ садахъ, слушала, съ неутомимою улыбкой, его безконечныя исторіи о давно-минувшихъ временахъ, или — сидла задумчиво подл него, углубляясь въ свои собственныя воспоминанія и размышленія, когда старикъ, слабый и ворчаливый, грлся на солнышк въ саду, и пускался въ безсвязныя разсужденія о своихъ неудачахъ и несбывшихся надеждахъ. О, какъ грустны и тоскливы были вс эти мысли осиротлаго старца! Группы дтей бгавшихъ взадъ и впередъ по садовымъ аллеямъ, возобновляли въ воображеніи мистриссъ Эмми ея собственнаго Джорджиньку, котораго у нея отняли. Джорджъ-старшій былъ тоже отнятъ отъ нея, и какъ жестоко отнятъ! Въ томъ и другомъ случа, думала мистриссъ Эмми, судьба наказала ее за эгоистическую любовь. Она старалась уврить себя неопровержимыми доказательствами, что это наказаніе достоинымъ образомъ обрушилось на ея голову. Подломъ ей, легкомысленной эгоистк! Что тутъ прикажете длать? мистриссъ Эмми была совершенно одинока въ этомъ мір.
Разсказъ объ этомъ одинокомъ затворничеств ее — выразимо скученъ, я это отлично знаю, и желалъ бы душевно, для потхи читателя, оживить его какимъ-нибудь веселымъ событіемъ въ юмористическомъ тон. Дло очень возможное. Въ этихъ случаяхъ, какъ извстно всему свту, можно бы, напримръ, вывести на сцену нжнаго тюремщика съ пасторальными наклонностями, или мышь, выбгающую изъ-подъ пола, чтобъ поиграть бородой и усами арестанта, или, еще лучше, заставить его вырыть подземный подкопъ не иначе, какъ съ помощію только своихъ ногтей и зубочистки. Все это, поврьте мн, было бы очень весело и забавно, но, увы! исторія затворничества бдняжки Эмми решительно не представляетъ такихъ поэтическихъ приключеній и событій. Въ эту эпоху своей жизни была она вообще очень печальна и грустна, хотя это отнюдь по мшало ей улыбаться, когда кто-нибудь вступалъ съ нею въ интересную бесду. Она пла псенки, стряпала пуддинги, играла въ карты и починивала чулки для удовольствія и пользы своего престарлаго отца. И только. И больше ничего. Изъ всего этого читатель можетъ, если ему угодно, вывести весьма правдоподобное заключеніе, что мистриссъ Эмми вела весьма прозаическую жизнь, какую, напримръ, ведутъ десятки мильйоновъ существъ, одаренныхъ разумомъ. Но, банкротъ вы, или нтъ, милостивый государь, сварливый старикашка, или просто маститый старецъ, убленный сдыми волосами, во всякомъ случа я искренно желаю, чтобы на закат своихъ старческихъ дней, вы нашли мягкое и нжное женское плечо для своей опоры на гулянь, и сострадательную, заботливую руку, готовую во всякое время разглаживать подушки на вашей одинокой постел. Этого я вамъ искренно желаю.
Старикъ Седли, посл смерти своей жены, чрезвычайно полюбилъ свою дочь, и Амелія находила для себя единственное утшеніе въ исполненіи своихъ обязанностей въ отношеніи къ старому джентльмену.
Мы, однакожь, не хотимъ оставить навсегда въ этомъ униженномъ состояніи нжнаго отца и нжнйшую дочь. Скоро наступятъ для нихъ лучшіе дни въ сей юдоли плача и скорбей. Смтливый читатель, вроятно, уже догадался, кто былъ этотъ жирный и толстый джентльменъ, который, въ сопровожденіи стариннаго нашего пріятеля, майора Доббина, сдлалъ визитъ мастеру Джорджу въ его школ. Это, однимъ словомъ, другой, тоже старинный, нашъ другъ и пріятель, воротившійся изъ-за океана въ предлы туманнаго Альбіона. И воротился онъ въ такое время, когда присутствіе его сдлалось неизбжно-необходимымъ для его родни.
Майоръ Доббинъ выхлопоталъ безъ труда, у своего добраго командира, позволеніе отлучиться, по своимъ собственнымъ, нетерпящимъ отлагательства дламъ, въ Мадрасъ, и оттуда, по всей вроятности, въ Европу. И выхлопотавъ это позволеніе, онъ скакалъ день и ночь съ такою стрлообразною быстротою, что, по прибытіи въ Мадрасъ, открылась у него сильнйшая горячка. Слуги майора перенесли его въ домъ одного пріятеля, у котораго онъ намревался прогостить до своего отъзда въ Европу. Открылся между-тмъ весьма опасный бредъ, и эскулапы нсколько дней оставались при томъ мнніи, что заморскій нашъ путешественникъ удетъ никакъ не дале Георгіевскаго кладбища, гд будетъ сдланъ окончательно ружейный салютъ надъ его могилой, и гд, вдали отъ родной земли, покоятся сномъ непробуднымъ многіе храбрые молодые люди.
И когда онъ томился такимъ-образомъ въ пароксизмахъ лютой болзни, окружавшія его особы слышали не разъ, какъ онъ произносялъ въ бреду имя Амеліи. Мысль, что ему не суждено больше увидть ее на этомъ свт, безпрестанно представлялась его воображенію въ минуты умственнаго просвтленія. Майоръ думалъ, что наступаютъ уже послдніе часы его жизни, и собравшись съ духомъ, ршился сдлать торжественныя приготовленія къ своему отправленію на тотъ свтъ. Онъ привелъ въ порядокъ свои мірскія дла, и оставилъ свою маленькую собственность особамъ, которымъ желалъ оказать посильное благодяніе. Пріятель, давшій ему пріютъ въ своемъ дом, былъ свидтелемъ этого завщанія. Доббинъ желалъ, чтобы съ нимъ похоронили и каштановую волосяную цпочку, обвивавшую его шею, и которую, если сказать всю правду, получилъ онъ еще въ Брюссел отъ горничной мистриссъ Эмми, когда волосы молодой вдовы были обрзаны впродолженіе горячки, постигшей ее посл смерти Джорджа Осборна.
Мало-по-малу, однакожь, майоръ Доббинъ началъ поправляться, несмотря на многократныя кровопусканія и значительныя дозы каломели, доказавшія неоспоримымъ образомъ природную крпость его организма. Онъ былъ почти какъ скелетъ, когда перенесли его на бордъ корабля ‘Рамчондеръ’, состоящаго подъ управленіемъ капитана Брагга. Другъ, ухаживавшій за нимъ впродолженіе болзни, предсказывалъ весьма серьёзно, что майору никакъ не пережить этого путешествія, и что, въ одно прекрасное утро, его, завернутаго въ саванъ и койку, непремнно перекинутъ черезъ бортъ на дно морское, гд онъ останется навки вмст съ волосяной цпочкой, обвивавшей его шею. Дружеское предсказаніе не сбылось. Морской воздухъ и надежда скоро увидть родииый край произвели такое чудотворное вліяніе на изможденный организмъ, что майоръ почти совершенно выздоровлъ, прежде чмъ ‘Рамчондеръ’ подошелъ къ Мысу Доброй Надежды.
— Ну, теперь мистеръ Киркъ чуть-ли не ошибется въ своихъ разсчетахъ на повышеніе въ майорскій чинъ, сказалъ улыбаясь другъ нашъ Доббинъ, не прочесть ему въ газетахъ своего имени, когда полкъ воротится домой.
Мы забыли упоминуть, что Трильйонный полкъ, простоявшій нсколько лтъ за океаномъ посл своихъ подвиговъ на поляхъ ватерлооскихъ, снова получилъ предписаніе возвратиться на родину въ ту самую пору, когда майоръ Доббинъ томился горячкою въ Мадрас. Онъ могъ бы отправиться изъ Индіи въ Европу вмст съ своими товарищами, еслибъ подождалъ прибытія ихъ въ этотъ городъ.
Но майоръ не хотлъ дожидаться, быть-можетъ и потому, между прочимъ, что считалъ для себя опаснымъ близкое сосдство и покровительство миссъ Глорвины, которая, по всей вроятяости, приняла бы подъ свою опеку больнаго офицера.
— Миссъ Одаудъ, я увренъ, угомонила бы меня окончательно, говорилъ Доббинъ одному изъ своихъ дорожныхъ товарящей. Не сдобровать бы и теб, любезный другъ. Опустивъ меня на дно морское, Глорвина, поврь мн, добралась бы и до тебя. По прибытіи корабля въ Соутамптонъ, ты послужилъ бы для нея чудеснымъ призомъ.
Этотъ любезный другъ былъ не кто другой, какъ пріятель нашъ Джозефъ Седли, возвращавшікся также на родиму вмст съ майоромъ. Онъ прожилъ въ Индіи десять лтъ. Постоянные обды, завтраки, полдники, ужины, портеръ и кларетъ, изнурительные труды по сбору податей и пощлинъ, и значительныя порціи бенгальской водки, произвели разрушительное вліяніе на желзный организмъ этого ватерлооскаго героя. Врачи посовтовали ему предпринять путешествіе въ Европу. Джой выслужилъ урочное число лтъ, и накопилъ порядочную сушу денегъ. Ост-индская Компанія наградила его пожизненнымъ пенсіономъ. Онъ могъ или оставаться въ Аигліи, или воротитьса опять въ Бенгалію на свое теплое мстечко, столько приспособленное къ его обширнымъ талантамъ.
Былъ онъ толстъ и жиренъ, но все же не въ такой степени, какъ мы застали его при первомъ появленіи на Базар Житейской Суеты. Зато осанка мистера Джоя была теперь гораздо величественне и торжественне. Онъ носилъ усы, уполномоченный на это своею службою при Ватерлоо, и на голов его красовалась величественная бархатная фуражка съ золотой кокардой. Выходя на палубу, Джой въ полномъ смысл блисталъ драгоцнными каменьями и сверкалъ брильянтовыми булавками. Онъ завтракалъ въ своей кают, и всегда одвался съ великою торжественностью, какъ-скоро ршался выставить свою особу на шканцахъ. Можно было подумать, что онъ гуляетъ по моднымъ улицамъ Лопдона, или въ публичныхъ садахъ Калькутты. Въ услуженіи при немъ находился индійскій туземецъ, каммердинеръ его и хранитель трубокъ, проводившій вообще злосчастную жизнь подъ командой Седли. Джонъ былъ тщеславенъ какъ женщина, и заботился о своемъ туалет ничуть не меньше какой-нибудь увядшей кокетки. Младшіе пассажиры, Шефферсъ и Риккетсъ, возвращавшіеея домой посл сильнйшихъ пароксизмовъ горячки, дружно нападали на мистера Седли за общимъ столомъ, и заставляли его разсказывать изумительныя исторіи о собствевныхъ его подвигахъ противъ негровъ и Наполеона. Онъ былъ истинно великъ, когда постилъ теперь на остров Елены, могилу Бонапарта. Впродолженіе этого путешествія, мистеръ Джой, увернувшись отъ майора Доббина, разсказалъ подробно молодымъ офицерамъ и другимъ пассажирамъ, какъ происходила ватерлооская битва, и какое участіе онъ самъ принималъ въ ней. Давая полную волю своему поэтическому воображенію, онъ объявилъ положительно, что никогда бы Европ не удалось засадить въ Лонгвуд этого великаго человка, еслибъ не онъ, Джозефъ Седли.
Когда корабль оставилъ островъ Св. Елены, Джой сдлался необыкновенно великодушенъ въ раздл между своими товарищами разныхъ корабельныхъ запасовъ. При немъ были: ящикъ съ бутылками кларета, нсколько банокъ съ вареньемъ и огромный боченокъ содовой воды, взятой изъ Калькутты для собственной его услады. Дамъ не было на корабл, и первымъ сановникомъ между пассажирами считался Джозефъ Седли, такъ-какъ майоръ Доббинъ охотно уступилъ ему право превосходства. Капитанъ Браггъ и другіе офицеры корабля тоже свидтельствовали ему глубокое почтеніе, соотвтствующее его высокому рангу. Впродолженіе двухдневнаго шторма, мистеръ Джой, одержимый паническимъ страхомъ, закупорилъ себя въ кают, и углубился въ назидательное чтеніе ‘Восторгнутыхъ Класовъ’, оставленныхъ на корабл достопочтенною леди Эмиліею Горнблауэръ, супругою достопочтеннаго Мельхиседека Горнблауэра, основателя сходки Кувыркателей на Мыс Доброй Надежды. Но въ обыкновенное, благополучвое время, Джой забавлялся повстями и романами, которыми охотно снабжалъ весь корабельный экипажъ, осыпанный вообще милостями и щедротами этого знаменитаго путешественника.
Много поэтическихъ вечеровъ провели въ своемъ путешествіи, майоръ Доббинъ и мистеръ Седли, когда корабль освщаемый звздами и луной, разскалъ волны безбрежнаго океана. Они сидли вдвоемъ на квартердек и бесдовали о своей родин, Доббинъ покуривалъ черутъ, Седли потягивалъ гукахъ, приготовленный для него туземнымъ слугою.
Впродолженіе всхъ этихъ бесдъ, майоръ Доббинъ, съ рдкимъ постоянствомъ и удивительнымъ остроуміемъ, умлъ всегда свести рчь на предметы, имвшіе ближайшее отношеніе къ мистриссъ Эмми и маленькому ея сыну. Джой былъ немножко недоволенъ хозяйственнымъ разстройствомъ и безцеремонными требованіями своего отца, но майоръ приводилъ краснорчивйшія доказательства къ его оправданію, опираясь преимущественно на старческія лта мистера Седли. Сановникъ Индіи разсчитывалъ первоначально, что ему будетъ очень неудобно жить въ обществ стариковъ, такъ-какъ ихъ нравы и обычаи во многомъ должны противорчить образу жизни молодаго человка, привыкшаго къ аристократическому кругу, но майоръ доказалъ, что въ положеніи Джоя всего лучше обзавестись въ Лондон своимъ собственнымъ домомъ и жить не на холостую ногу, какъ прежде. Сестра его, Амелія, говорилъ майоръ, будетъ завдывать его хозяйствомъ, и ужь, разумется, такой хозяйки, какъ мистриссъ Эмми, не найдется въ цломъ мір. Своими изящными и вполн благородными манерами, она сдлаетъ конечно честь любой аристократической фамиліи. Доббинъ представилъ подробную исторію блистательныхъ успховъ, которыми въ свое время славилась мистриссъ Джорджъ Осборнъ, какъ въ Брюссел, такъ и въ Лондон, гд бывало удивлялись ей особы самаго высшаго и моднаго круга. Вслдъ затмъ онъ намекнулъ, что не мшаетъ молодаго Джерджа отправить въ школу и заняться, какъ слдуетъ, образованіемъ его ума и сердца, оставаясь дома, мальчикъ конечно будетъ шалить, и легко станется, что мать испортитъ его излишнимъ баловствомъ. Представивъ такимъ-образомъ длинный рядъ краснорчивйшихъ доказательствъ, хитрый майоръ уговорилъ наконецъ отставнаго чиновника ост-индской Компаніи взятъ подъ свое непосредственное покровительство и племянника, и сестру. Послднія событія въ маленькомъ семейств Седли были еще неизвстны майору: его не извстили о смерти старушки-матери, и о томъ, что богатые люди удалили юнаго Джорджа отъ мистриссъ Эмми. Но дло въ томъ, что этотъ пожилой джентльменъ, сндаемый любовной страстью, думалъ каждый день о предмет своей любви, и пріискивалъ вс возможныя средства осчастливить мистриссъ Осборнъ. Онъ всячески старался угождать Джозефу Седли, и осыпалъ его комплиментами съ безпримрною щедростію. Дло житейское: какъ-скоро есть у васъ хорошенькая дочь или сестра, годная для замужетва, молодые джентльмены, имющіе на нее виды, бываютъ съ вами необыкновенно учтивы и любезны. Доббинъ лицемрилъ вроятно безъ яснаго созланія о своихъ поступкахъ.
Мы забыли упоминуть, что майоръ Доббинъ прибылъ на бордъ Рамчондера совсмъ больной, и силы его нисколько не поправились впродолженіе трехъ дней, когда корабль стоялъ въ мадрасскомъ рейд. Свиданіе его съ мистеромъ Седли, повидимому, не производило особенно благодтельнаго вліянія на его организмъ до той поры, пока не произошелъ между ними разговоръ, довольно замчательный въ психологическомъ смысл. Это случилось въ одно прекрасное утро, когда Вилльямъ, терзаемый тлесными недугами, лежалъ и тосковалъ на фордек.
— Умирать, такъ умирать, сказалъ онъ, нечего тутъ длать. Въ завщаніи, которое я оставляю, крестникъ мой не забытъ. Надюсь, мистриссъ Осборнъ вспомнитъ обо мн безъ огорченія, и я желаю душевно, чтобы она была счастлива въ своемъ новомъ брак.
— Это что за новости? возразилъ Джой. Въ какомъ это новомъ брак?
— Какъ? Неужели ты не слыхалъ, что мистриссъ Осборнъ выходитъ замужъ?
— Не слыхалъ, отвчалъ Джой. Совсмъ напротивъ: Амедія въ письм къ мн намекаетъ, что майоръ Доббинъ намренъ вступить въ бракъ, и желаетъ также, чтобы ты былъ счастливъ съ своей женой. Это однакожь, очень странно, ты и она помшались на одной мысли.
— А когда ты получилъ отъ нея это письмо? съ живостію спросилъ майоръ Доббинъ.
Джой не помнилъ хорошенько, но по сдланной справк оказалосъ, что Амелія писала къ брату мсяца два спустя посл извстій, полученныхъ майоромъ.
Черезъ нсколько времени корабельный врачъ поздравлялъ себя съ блистательнымъ успхомъ, съ какимъ удалось ему вылечить этого паціента, переданнаго ему мадрасскимъ докторомъ почти въ безнадежномъ состояніи, майоръ Доббинъ быстро началъ поправляться съ той самой минуты, какъ на корабл предписали ему новую микстуру. Вотъ почему заслуженный воинъ, кептенъ Киркъ, потерялъ надежду на производство въ майорскій чинъ.
Когда ‘Рамчондеръ’ оставилъ гавань Св. Елены, веселость и живость Доббина обнаружились мало-по-малу въ такихъ обширнйшихъ размрахъ, что онъ изумилъ и озадачилъ всхъ пассажировъ ворабля. Онъ подшучивалъ надъ мичманами, игралъ въ дубинку (single stieck) съ капитанскими помощниками, и однажды вечеркомъ, когда вся компанія, посл ужина, потягивала грогъ, мистеръ Доббинъ затянулъ, для общей потхи, самую веселую, комическую псню. Его живость, предупредительность, остроуміе и любезность были такого рода, что самъ капитанъ Браггъ, не видвшій сначала никакого прока въ этомъ пассажир, принужденъ былъ сознаться, что майоръ — образованнйшій джентльменъ, достойный уваженія во многихъ отношеніяхъ.
— Никакъ нельзя сказать, что манеры его вполн изящны, замтилъ капитанъ Браггъ своему старшему подшкиперу,— его натурально не могутъ принимать въ губернаторскомъ дом, гд мы такъ часто веселились… да, веселились. Лордъ Вилльямъ и его супруга были такъ добры, что обходились съ мой, могу сказать, безъ всякой церемоніи, однажды даже я былъ приглашенъ къ нимъ на обдъ въ присутствіи самого главнокомандующаго… Ну, да, манеры Доббина вовсе не изящны, но при всемъ томъ — понимаете?
Какъ не понимать? Подшкиперъ выразилъ свое убждепіе, что капитанъ Браггъ, постигая вполн корабельное искусство, умлъ въ тоже время различать людей.
Но когда дней за десять пути отъ береговъ Британіи, корабль заштиллъ и остановился неподвижно на одномъ мст, майоръ Доббинъ совершенно повсилъ носъ, и обнаружилъ такіе признаки нетерпливаго и даже отчасти сварливаго характера, что изумленные пассажиры никакъ не могли угадать въ немъ прежняго весельчака. Онъ пересталъ хандрить не прежде, какъ снова подулъ попутный втерокъ, и радость его достигла до неизрченнаго восторга, когда штурманъ опять взялся за руль. Великій Боже! Какую сильную тревогу забило его сердце, когда наконецъ, посл продолжительнаго плаванія, передъ глазами путешественниковъ открылись шпицы соутамптонскаго адмиралтейства!

ГЛАВА LVII.

Другъ нашъ майоръ.

Другъ нашъ майоръ пріобрлъ на корабл такую популярность, что, когда онъ и мистеръ Седли, по прибытіи въ соутамптонскую гавань, спустились на береговую шлюпку, весь корабельный экипажъ, офицеры и матросы, со включеніемъ самого капитана Брагга, огласили воздухъ троекратнымъ ‘ура’ въ честь майора Доббина, который на этотъ разъ раскраснлся какъ стыдливая двушка, и, потупивъ глаза, раскланивался передъ своими пріятелями направо и налво. Мистеръ Джой, принимавшій эти комплименты на свои счетъ, величественно снялъ фуражку съ золотой кокардой, и еще величественне принялся размахивать ею по воздуху, прощаясь окончательно съ корабельными друзьями. Когда шлюпка причалила къ берегу, путешественники, отправились въ гостинницу Джорджа.
Великолпные ростбифы британскаго приготовленія и серебряныя кружечки съ національнымъ портеромъ и пивомъ, выставляемыя на показъ при вход въ общую залу гостинницы Джорджа, производятъ обыкновенно такое могущественное вліяніе на глаза путешественника, пробывшаго нсколько лтъ сряду за границей, что онъ невольно обнаруживаетъ желаніе прогоститъ здсь дня три, четыре, принимая въ соображеніе и то весьма уважительное обстоятельство, что ему необходимо отдохнуть и собраться съ силами посл продолжительной корабельной качки. Но мистеръ Доббинъ былъ джентльменъ выше всякаго соблазна, представляемаго національнымъ комфортомъ. Едва только нога его переступила за порогъ общей залы, какъ онъ началъ поговаривать о постшез, и не успвъ взглянуть на Соутамптонъ, изъявилъ непремнное желаніе продолжать свой путь въ Лондонъ безъ всякой отстрочки, и безъ малйшаго промедленія. Къ несчастью, однакожь, встртились непредвиднныя затрудненія со стороны Джоя. Этотъ джентльменъ, привыкшій дйствовать систематически и методически не хотлъ и сльшать о продолженіи путешествія въ тотъ же вечеръ. И какъ это можно? Неужели онъ, для какой-нибудь скаредной сидйки въ почтовой карет, откажется отъ удовольствія понжиться эту ночь на мягкихъ пуховикахъ, готовыхъ здсь, въ прекраснйшемъ, уютномъ нумер, замнить для него эту гадкую морскую койку, гд тучное его тло бултыхалось столько дней и ночей впродолженіе утомительнаго и скучнаго перезда? Нтъ, мистеръ Джой не тронется съ мста, пока не будетъ доставленъ съ корабля весь его багажъ, и не сядетъ въ карету безъ своего Chillum. Такимъ образомъ майоръ принужденъ былъ переждать эту ночь. Онъ отправил къ родственникамъ въ Лондонъ письмо съ извстіемъ о своемъ прізд, и убдилъ Джоя сдлать то же самое въ отношеніи къ своей семь. Джой общалъ, но не сдержалъ общанія. Кептенъ Браггъ, корабельный врачъ, да еще два, три пассажира пришли въ гостинницу Джорджа пообдать съ нашими друзьями. Поздка въ Лондонъ отложена до слдующаго дня. Джой обнаружилъ всю сановитость и великолпіе Индійскаго набоба, когда заказывалъ пышный обдъ, и содержатель гостинипцы разсказывалъ посл, что ему весело было смотрть, когда мистеръ Седли принялся пить первую кружку шотландскаго пива. Будь у меня досугъ и охота къ поэтическимъ отступленіямъ, я бы готовъ былъ, для наслажденія читателей, написать цлую главу объ удовольствіи кушать первую кружку портера или пива на британской почв. О, если бы вы знали, какъ это вкусно! Стоитъ, по моему мннію, отлучиться изъ отечества на цлый годъ единственно для того, чтобы, по возвращеніи, насладиться этимъ напиткомъ.
На другой день поутру майоръ Доббинъ, по заведенному порядку, обрился, умылся и одлся. Было очень рано, и никто еще не просыпался въ цломъ дом, кром неутомимаго половаго, который, повидимому, не спитъ никогда. Проходя по корридору, отъ одного нумера до другаго, майоръ явственно могъ слышать храпніе и позвоту трактирныхъ жильцовъ. Затмъ онъ видлъ, какъ безсонный половой, переходя изъ одной двери въ другую, подбиралъ у пороговъ сапоги разныхъ цнностей и наименованій, блюхеровскіе съ высокими каблуками, Веллингтоновскіе съ кисточками, оксфордскіе ботфорты, и такъ дале. Затмъ проспулся туземецъ Джоя, и началъ приводить въ порядокъ разнообразныя туалетныя статьи своего господина, и приготовлять его гукахъ. Затмъ поднялись на ноги трактирныя служанки, и встртившись съ туземцемъ въ корридорв, испустили пронзительный визгъ, вообразивъ, что передъ ними стоитъ самъ чортъ. Онъ и Доббинъ споткнулись на ихъ ведра, когда он готовились мыть полъ. Когда, наконецъ, появился первый нестриженый слуга, и началъ отпирать ворота гостинницы Джорджа, майоръ подумалъ, что время отъзда наступило, и приказалъ подавать постшезъ.
Затмъ онъ направилъ свои шаги въ комнату мистера Седли, и открылъ богатые занавсы большой семейной постели, гд храплъ индійскій набобъ.
— Что это ты заспался, любезный? сказалъ майоръ, расталкивая своего друга. Вставай, Седли, вставай! пора хать. Черезъ полчаса подадутъ постшезъ.
Джой повернулся на другой бокъ, и пожелалъ освдомиться изъ-подъ пуховаго одяла, который бы теперь былъ часъ, но когда заикающійся Доббинъ, въ жизнь неприбгавшій къ обманамъ и уверткамъ, какъ бы впрочемъ это ни могло быть выгодно для его цлей, удовлетворилъ желаніе своего пріятеля относительно ранней утренней поры, Джой разразился такимъ залпомъ энергическихъ словъ и выраженій, которыя мы никакъ не осмливаемся внести въ эту назидательную исторію, назначенную собственно для читателей съ джентльменскимъ вкусомъ. Можно, впрочемъ, объявить по секрету, что индійскій набобъ отправилъ нашего друга къ чорту, и сказалъ положительно, наотрзъ, что онъ не намренъ продолжать путешествія съ такимъ безсовстнымъ джентльменомъ, который не стыдится, безъ всякаго основательнаго довода, безпокоить своего товарища въ ранній утренній часъ, когда сонъ особенно сладокъ и пріятенъ. Такое обнаруженіе воли со стороны индійскаго набоба отстраняло всякую возможность возраженій. Озадаченный майоръ, скрпя сердце, принужденъ былъ удалиться, оставивъ своего товарища продолжать прерванный сонъ.
Между-тмъ подали постшезъ, и майоръ не хотлъ медлить ни минуты.
Будь мистеръ Доббинъ англійскимъ нобльменомъ, разъзжающимъ для собственнаго удовольствія, или британскимъ курьеромъ, скачущимъ съ правительственными депешами, путешествіе его не могло бы совершаться и тогда съ большей быстротою. Щедрою рукою бросалъ онъ на водку каждую станцію, и приводилъ въ изумленіе своихъ ямщиковъ. Какъ пріятно смотрть на цвтущія зеленыя поля, когда постшезъ быстро катится по гладкой дорог отъ одного мильнаго столба до другаго! Вы прозжаете черезъ маленькіе провинціальные города, чистые и опрятные, гд содержатели гостинницъ выходятъ къ вамъ навстрчу съ низкими поклонами и привтливой улыбкой, летите по открытому полю мимо придорожныхъ трактировъ, гд ямщикъ выводитъ на водопой своихъ усталыхъ коней, или отдыхаетъ самъ подъ тпію развспетыхъ деревъ, мимо древнихъ замковъ, парковъ, дворцовъ, мимо деревенскихъ хижинъ сгруппированныхъ вокругъ старинныхъ церквей. Что можетъ быть живописне этихъ чудныхъ ландшафтовъ, разбросанныхъ почти всюду по нашимъ англійскимъ дорогамъ? Путешественникъ, воротившійся на родину, любуется по невол всми этими видами и роскошнымй картинами сельской природы, но все это — увы! — не производило ни малйшаго впечатлнія на безчувственнаго майора Доббина, когда онъ прозжалъ изъ Соутамптона въ Лондонъ. Вниманіе его было только обращено на мильные столбы, и больше ничего онъ не видлъ. Ему, извольте видть, нужно было поскоре увидться съ своими родителями въ Кемберъ-Уэлл. Но вотъ и Лондонъ. Прохавъ Пиккадилли, мистеръ Доббинъ приказалъ ямщику повернуть къ военнымъ казармамъ, въ гостинницу Пестраго Быка, гд живалъ онъ встарину. Много утекло воды съ той поры, какъ оставилъ онъ это убжище въ послдній разъ. Онъ и Джорджъ Осборнъ, тогда еще молодые люди, длили здсь и радость, и горе, пировали и веселились. Время быстро измнилось. Майоръ Доббинъ попалъ въ разрядъ пожилыхъ джентльменовъ. Его волосы посдли, и многія чувства, волновавшія тогда его душу, совсмъ загасли. Но у воротъ гостинницы, теперь какъ и тогда, стоялъ тотъ же самый старый слуга въ поношенномъ черномъ фрак, съ раздвоеннымъ подбородкомъ и отдутливымъ лицомъ. Т же огромныя печати болтаются на его бронзовой часовой цпочк, и попрежнему бренчатъ мелкія деньги въ его карманахъ. Онъ встрчаетъ майора съ обычными привтствіями, какъ будто мистеръ Доббинъ оставилъ это мсто не дальше, какъ на прошлой недл.
— Неси вещи майора въ его комнату, двадцать-третій нумеръ, сказалъ Джонъ, не обнаруживая ни малйшихъ признаковъ изумленія. Къ вашему обду, я полагаю, подать жаренаго цыпленка. Вы охотникъ до цыплятъ. Женаты вы или нтъ? Пронесся слухъ, что вы женились… былъ здсь недавно шотландскій лекарь изъ вашего полка. Нтъ, то былъ капитанъ Гумбы изъ Бильйоннаго полка. Прикажете теплой водицы? Что это вамъ вздумалось хать въ постшез? Въ дилижанс было бы спокойне.
И съ этими словами врный слуга, знавшій на перечетъ и помнившій всхъ офицеровъ, посщавшихъ этотъ домъ, повелъ мистера Доббина въ его старую комнату, гд стояла большая постель, и на полу былъ попрежнему разосланъ ветхій коверъ. Вс старинные разряды почернлой мёбели, прикрыты были полинялымъ ситцемъ, точь въ точь, какъ въ бывалое время, когда мистеръ Доббинъ квартировалъ здсь въ цвтущую зпоху своей юности.
Живо припомнилъ нашъ почтенный другъ, какъ, въ этой самой комнат мистеръ Джорджъ, наканун своей свадьбы, кусалъ свои пальцы, и клялся, что старшина, рано или поздно перемнитъ гнвъ на милость, особенно, если онъ, Джорджъ Осборнъ, покроетъ себя безсмертными лаврами въ предстоящую кампанію. И припомнилъ мистеръ Доббинъ, какъ пріятель его, расхаживая взадъ и впередъ, объявилъ съ геройскою ршимостью, что онъ съуметъ, силою собственнаго генія, пробить себ блистательную каррьеру въ свт сквозь милльйоны препятствій…
— Вы однакожь не помолодли, мистеръ Доббинъ, сказалъ Джонъ, спокойно обозрвая своего стариннаго знакомца съ ногъ до головы.
Доббинъ засмялся.
— Десять лтъ и пароксизмы гнилой горячки не придаютъ, говорятъ, молодости нашему брату, другъ мой Джонъ, замтилъ майоръ,— а вотъ ты такъ всегда молодъ… нтъ, правда, ты всегда старичина.
— Какъ-то теперь поживаетъ вдова капитана Осборна? сказалъ Джолъ. Славный былъ человкъ этотъ капитанъ. Кутилъ напропалую, и бросалъ денежки зажмуря глаза. Посл женитьбы намъ ужь не приходилось его видть. Онъ долженъ мн три фунтика по настоящую минуту. Это еще ясно значится въ моей книг. Не угодно ли взглянуть: ‘апрля 10. 1815, за капитаномъ Осборномъ три фунтика’. Интересно бы знать, расплатится ли со мной его отецъ.
И говоря это, старый Джонъ вынулъ изъ кармана записную книгу въ сафьянномъ переплет, гд на засаленной страниц, собственноручно записалъ онъ этотъ капитанскій долгъ, и гд хранились многія памятныя записочки, имвшія отношенія къ стариннымъ постителямъ Пестраго Быка, уже давнымъ-давно истлвшимъ въ сырой земл.
Отведя такимъ-образомъ старинный нумеръ своему старинному жильцу, Джонъ удалился на свое мсто съ ршительнымъ спокойствіемъ. Майоръ Добблнъ, позабавившись надъ своимъ, нсколько страннымъ положеніемъ посл форсированной почтовой зды, поспшилъ вынуть изъ чемодана самый щегольской статскій костюмъ, какой только былъ въ его распоряженіи. Одвшись на скорую руку, онъ заглянулъ въ тусклое зеркало, стоявшее въ туалет, и отъ души посмялся надъ своимъ тощимъ, исхудалымъ лицомъ и сдыми волосами.
— Это однакожь хорошо, что старикъ Джонъ не забылъ меня, подумалъ мистеръ Доббинъ,— надюсь, что и она узнаетъ меня.
И затмъ, выходя изъ гостиниицы, онъ направилъ свои шаги на Аделаидины Виллы, въ Бромптонъ.
Подробности послдняго свиданія съ мистриссъ Эмми представились до мельчайшихъ подробностей его воображенію, когда онъ теперь снова, черезъ десять лтъ, шелъ въ ея домъ. Въ Пиккадилли замтилъ онъ новую арку и статую Ахиллеса, воздвигнутую въ его отсутствіе. Тысячи другихъ перемнъ совершились въ эти десять лтъ. Доббинъ затрепеталъ, когда вышелъ на Бромптонскій проспектъ, по которому такъ часто встарину онъ путешествовалъ въ жилище мистриссъ Эмми. Вотъ наконецъ и Виллы Аделаиды. Замужемъ она, или нтъ? Что если онъ встртитъ ее съ маленькимъ ребенкомъ на рукахъ,— великій Боже! что тогда станетъ майоръ длать?… Вотъ идетъ какая-то женщина съ малюткой лтъ пяти: не Амелія ли? При одной этой мысли, ноги мистера Доббина подкосились. Подойдя наконецъ къ домику, гд жила мистриссъ Эмми, онъ ухватился за калитку и остановился перевести духъ. Въ эту минуту онъ могъ слышать біеніе своего собственнаго сердца.
— Что бы ни случилось, воскликнулъ онъ изъ глубины души,— да благословитъ ее всемогущій Богъ! но почему я знаю, что она живетъ здсь? быть-можетъ нтъ и слдовъ ея въ этомъ дом, проговорилъ онъ, отворивъ калитку.
Окно въ гостиной, гд нкогда сидла мистриссъ Эмми, было открыто, но казалось, не было тамъ ни одной живой души. Впрочемъ Доббинъ хорошо разглядлъ знакомое ему фортепьяно, и надъ нимъ — тоже знакомую картину. Надъ дверью висла мдная дощечка съ именемъ хозяина дома, мистера Клеппа. Доббинъ взялся за дверную скобку, и постучался два раза.
Смазливая двушка, лтъ шестнадцати, съ яркими глазами и пурпуровыми щеками, вышла на этотъ стукъ, и устремила на майора пытливый взоръ. Онъ былъ блденъ какъ привидніе и едва могъ пролепетать слова:
— Здсь ли живетъ мистриссъ Осборнъ?
Двушка еще разъ обратила на него пристальный взглядъ, и поблднла въ свою очередь, какъ полотно.
— Ахъ Боже мой! вскричала она. Вы ли это, майоръ Доббинъ?
И она протянула ему об руки.
— Помните ли вы меня, мистеръ Доббинъ? Я? бывало называла васъ сахарнымъ майоромъ.
Посл этого комплимента, майоръ Доббинъ заключилъ молодую двушку въ свои объятія, и принялся цаловать ее съ необыкновенною горячностію, позволяя себ такой поступокъ чуть-ли не первый разъ въ своей жизни. Молодая двица засмялась и заплакала въ одно и то же время, и принялась кричать изо всей силы: ‘Папа! Мама!’ Въ одну минуту весь домъ поднялся на ноги. Почтенные родители означенной двицы, подбжавъ къ окну, съ изумленіемъ увидли, что дочь ихъ обнимается въ корридор съ какимъ-то высокимъ джентльменомъ въ голубомъ фрак и блыхъ лосиныхъ панталонахъ.
— Я старый вашъ знакомый, сказалъ майоръ Доббинъ, съ трудомъ оправляясь отъ своего замшательства,— разв вы не помните меня, мистриссъ Клеппъ? Вы еще, бывало, подавали къ чаю сладкіе пирожки. Не помните ли вы меня, мистеръ Клеппъ? Я крестный отецъ Джорджа… сейчасъ только изъ Индіи пріхалъ.
Послдовали привтствія, поклоны и великое пожатіе рукъ. Мистриссъ Клеппъ была приведена въ самое восторженное состояніе, но никакъ не могла сосчитать, сколько лтъ и зимъ не видала она дорогаго гостя.
Хозяинъ и хозяйка повели майора въ гостиную своихъ жильцовъ. Доббинъ отлично помнилъ свою гостиную мёбель, отъ старой мдной дощечки, украшавшей фортепьяно — замчательный музыкальный инструментъ работы Стотгарда — до ширмъ и алебастроваго миньятюрнаго камня, въ центр котораго тиликали, бывало, золотые часики мистера Седли. И когда нашъ заморскій путешественникъ услся въ креслахъ передъ столомъ, мать, отецъ и дочь, перестрливаясь мелкою дробью краснорчиваго повствованія, увдомили майора Доббина о многихъ, извстныхъ читателю, событіяхъ, случившихся въ послднее время. Они разсказали съ удовлетворительною подробностію, какъ умерла старушка Седли, и какъ ее похоронили, какъ юный Джорджъ переселился на Россель-Скверъ, и пріобрлъ благосклонность ддушки Осборна, какъ бдная вдова грустила и тосковала по разлук съ сыномъ, и въ какомъ состояніи находится мистеръ Седли, Два или три раза майоръ собирался навести справку относительно вторичнаго вступленія въ бракъ мистриссъ Эмми, но языкъ его какъ-то невольно прилипалъ къ гортани. Ему и не хотлось быть совершенно откровеннымъ съ этими добрыми людьми. Наконецъ, было ему донесено, что мистриссъ Осборнъ пошла гулять съ своимъ отцомъ въ кенсингтонскіе сады. Они обыкновенно гуляютъ посл обда, если позволяетъ погода. Старикъ теперь очень слабъ, угрюмъ, и ведетъ вообще печальную жизнь. Единственное утшеніе и отраду находитъ онъ только въ своей дочери, и надобно сказать по совстя, что мистриссъ Осборнъ для него — настоящій ангелъ.
— Какъ это жаль, сказалъ майоръ, что у меня сегодня вечеромъ множество длъ, нетерпящихъ отлагательства, и я принужденъ слишкомъ дорожить временемъ. Мн бы, однакожь, хотлось повидаться съ мистриссъ Осборнъ. Не можете ли вы, миссъ Мери, проводить меня въ кенсингтонскіе сады, или по крайней мр, указать дорогу?
Это предложеніе пришлось какъ-нельзя лучше по вкусу обязательной миссъ Мери.
‘Она знала дорогу, какъ свои пять пальцевъ. Очень рада проводить майора Доббина. Она часто сама ходила гулять съ мистеромъ Седли, когда мистриссъ Осборнъ отправлялась на Россель-Скверъ. Она знаетъ и скамейку, гд обыкновенно любитъ сидть мистеръ Седли’.
Миссъ Мери прошмыгнула въ свою комнату, и черезъ нсколько минутъ явилась опять въ гостиной, совсмъ готовая къ путешествію съ майоромъ. На ней была теперь чудесная шляпка и желтая шаль ея маменьки, со включеніемъ огромной брошки на груди. Всми этими украшеніями миссъ Мери позаимствовалась у своей матери съ тою единственною цлію, чтобы явиться достойною спутницею майора,
Мистеръ Доббинъ, щеголявшій въ голубомъ фрак, подалъ руку молодой двушк, и они весело отправились въ путь. Приготовляясь къ торжественному свиданью, майоръ былъ очень радъ, что идетъ не одинъ. Дорогой онъ продолжалъ разспрашивать свою прекрасную спутницу о дальнйшихъ подробностяхъ относительно мистриссъ Эмми. Чувствительное его сердце обливалась кровію при мысли, что Амелія принуждена была разстаться съ своимъ сыномъ. Какъ она перенесла эту разлуку? Часто ли она видитъ маленькаго Джорджа? Чмъ и какъ обезпечено состояніе мистера Седли? Не терпитъ ли онъ слишкомъ большихъ нуждъ? На вс эти вопрасы миссъ Мери отвчала, какъ умла.
На половин этой дороги повстрчалось событіе, весьма простое въ сущности, однакожь такое, которое доставило майору Доббину величайшую усладу. На Бромптонскомъ проспект гулялъ блдный молодой человкъ степенной наружности, съ рденькими усами и въ туго-накрахмаленномъ галстух, и гулялъ онъ съ двумя леди, ведя подъ руки и ту и другую. Одна изъ нихъ была высокая пожилая дама повелительнаго вида, похожая нсколько на своего кавалера, другая — смуглолицая, приземистая женщина весьма невзрачной наружности, украшенная превосходной новой шляпкой и золотыми часами, блиставшими на ея груди. Поддерживаемый съ обихъ сторонъ этими спутницами джентльменъ, кром того, несъ еще дамскій зонтикъ, шаль и корзинку, такъ-что об руки его были совершенію спутаны, и разумется, не было ему физической возможности прикоснуться къ полямъ своей шляпы въ отвтъ на учтивое привтствіе миссъ Маріи Клеппъ. Это однакожь не мшало ему кивнуть слегка головой, когда миссъ Мери сдлала реверансъ. Дамы салютовали ее съ покровительственнымъ видомъ, и въ то же время, кавалеръ ихъ устремилъ чрезвычайно суровый и строгій взглядъ на джентльмена въ голубомъ фрак и съ бамбуковой тростью, который былъ спутникомъ миссъ Мери Клеппъ.
— Что это за человкъ? спросилъ майоръ, когда группа удалилась отъ нихъ на нкоторое разстояніе.
Въ глазахъ миссъ Мери заискрилось довольно лукавое выраженіе.
— Это нашъ приходскій викарій, достопочтенный мистеръ Бинни (майоръ Доббинъ вздрогнулъ) и сестрица его, миссъ Бинни. О, еслибъ вы знали, какъ она надодаетъ своимъ бднымъ ученицамъ въ приходской школ! А другая маленькая леди съ бльмомъ на глазу и хорошенькими часами на груди — сама мистриссъ Бинни, урожденная миссъ Гритсъ. Отецъ ея — мелкій торговецъ, и у него между-прочимъ есть лавочка въ Кенсингтон, гд онъ торгуетъ чайниками своего собственнаго изобртенія. Хорошіе чайники. Мистеръ Бинни и миссъ Гритсъ обвнчались мсяцъ назадъ, и теперь они кажется возвращаются изъ Маргета. Она принесла въ приданое пять тысячь фунтовъ, и бракъ этотъ устроила миссъ Бинни. Впрочемъ она кажется уже поссорилась съ своей невсткой.
Майоръ Доббинъ затрепеталъ теперь всми членами, и ударилъ своею бамбуковою тростью по земл съ такимъ эффектомъ, что спутница его вскрикнула ‘ахъ!’ и захохотала. Съ минуту простоялъ онъ молча съ открытымъ ртомъ, глазя на удаляющуюся молодую чету, между-тмъ, какъ миссъ Мери разсказывала свою исторію. Но Доббинъ уже ничего не хотлъ слышать, посл извстія о супружескихъ узахъ достопочтеннаго джентльмена. Голова его закружилась отъ напора восторженныхъ идей. Посл этой встрчи, онъ пошелъ вдвое скоре къ мсту своего назначенія, и черезъ нсколько минутъ они были у воротъ кенсингтонскихъ садовъ.
— Вотъ они! вотъ они! вскричала миссъ Мери, и почувствовала въ ту же минуту, что рука ея спутника сильно задрожала.
Здсь мы должны замтить, что миссъ Мери, врнйшій и постоянный другъ Амеліи, знала вс ея тайны. Исторія сношеній ея съ майоромъ была ей столько же извстна, какъ интересные эпизоды въ любимыхъ ею повстяхъ и романахъ, каковы напрпмру. ‘.Сиротка Фанни’, или. ‘Шотландскіе вожди’,
— Вамъ бы, я иолагаю, не мшало забжать впередъ, и предварить ихъ о моемъ визит, сказалъ майоръ.
Миссъ Мери бросилась со всхъ ногъ, и желтая шаль ея заколыхалась отъ дуновенія втра.
Старикъ Седли сидлъ на скамь, придерживая между колнами носовой платокъ. Онъ разсказывалъ чуть-ли не въ сотый разъ какую-то диковинную повсть о старыхъ временахъ. Амелія слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, исподоволь бросая на отца одобрительную и ласковую улыбку. Можно, впрочемъ съ достоврностію полагать, что она размышляла о своихъ собственныхъ длахъ, и старинная повсть едва-ли производила какое-нибудь впечатлніе на ея душу. Завидвъ издали бгушую миссъ Мери, Амелія съ испугомъ отпрянула отъ своего мста. не случилось ли чего-нибудь съ Джорджинькой, подумала она, но веселое лицо и нетерпливыя движенія молодой двушки мгновенно разсяли этотъ страхъ изъ робкой материнской груди.
— Новости вамъ, новости! закричала посланница майора Доббина.— Онъ пріхалъ, пріхалъ!
— Кто пріхалъ? спросила Эмми, все еще продолжая думать о своемъ сын.
— Посмотрите сюда! отвчала миссъ Клеппъ, оборачиваясь назадъ.
Мистриссъ Осборнъ устремила слаза по указанному направленію, и увидла тощую фигуру и длинную тнь майора. Въ одно мгновеніе лицо ея покрылось розовой краской, и затрепетавъ въ свою очередь всми членами, она принялась плакать, горько плакать. Мы уже имли случай докладывать внимательному читателю, что это простодушное созданіе совершенно одинаковымъ способомъ выражало и радость свою и горе.
Мы не беремся описывать, съ какою нжностію и любовію взглянулъ на нее мистеръ Добоимъ, когда она подбжала къ нему съ распростертыми руками. Амелія не перемнилась. Станъ ея немножко округлился, и щеки ея немножко поблднли: вотъ и вс видоизмненія, совершившіяся въ ея фигур впродолженіе десяти лтъ. Глаза ея блистали такою же неизмнною врностію и добротой, какъ въ бывалое время. Въ каштановыхъ волосахъ ея едва можно было замтить дв, три линіи серебристаго цвта. Она подала ему свои об руки, и улыбаясь смотрла сквозь слезы на его добродушное и честное лицо. Доббинъ взялъ эти миньятюрныя ручки, и съ минуту оставался безмолвнымъ. Зачмъ онъ не заключилъ ее въ свои объятія, и зачмъ не поклялся, что онъ уже не разстанется съ нею до могилы? Амелія была бы не въ силахъ оказать ему сопротивленія, и подчинилась бы безпрекословно его вол.
— Скоро вы увидите еще другую особу, воротившуюся также изъ Индіи, сказалъ майоръ посл кратковременной паузу.
— Какую? мистриссъ Доббинъ? спросила Амелія, длая невольное движеніе имадъ. ‘Зачмъ же онъ не сказалъ этого прежде?’ подумала она.
— Нтъ, отвчалъ Доббинъ, опуская ея руки.— Кто сообщилъ вамъ эту ложную всть? Я хотлъ сказать, что на одномъ со мною корабл прибылъ братъ вашъ, Джозефъ Седли, и прибылъ затмъ, чтобъ осчастливить своихъ добрыхъ родственниковъ.
— Папепька, папенька! вскричала мистриссъ Эмвіи,— радостная новость для васъ! Братъ мой въ Англіи. Онъ пріхалъ затмъ, чтобъ осчастливить васъ. Вотъ майоръ Доббинъ.
Мистеръ Седли, перекачиваясь съ боку на бокъ, поднялся на ноги, и старался собраться съ мыслями. Затмъ, выступая впередъ, онъ сдлалъ майору старомодный поклонъ, назвалъ его господиномъ Доббиномъ, и выразилъ лестную увренность, что почтенный его родитель, сэръ Вилльямъ, здоровъ слава Богу.
— А я вотъ все собираюсь навстить сэра Вилльяма, продолжалъ мистеръ Седли,— господинъ альдерменъ недавно удостоилъ меня своимъ визитомъ.
Мистеръ Седли разумлъ визитъ, сдланный ему лтъ за восемь предъ этимъ.
— Папенька очень слабъ и разстроенъ, шепнула Эмми, когда Доббинъ подошелъ къ старику, и радушно пожалъ ему руку.
Хотя у майора были въ этотъ вечеръ дла, нетерпвшія никакого отлагательства, однакожь онъ весьма охотно согласился на предложеніе мистера Седли откушать у него чаю. Амелія взяла подъ руку свою молодую подругу съ желтой шалью, и пошла съ нею впереди этого маленькаго общества на возвратномъ пути домой. Старикъ Седли достался во владніе майора. Онъ шелъ весьма медленно, едва переступая съ ноги на ногу, и разсказывалъ дорогой старинныя исторіи о себ самомъ, о бдной мистриссъ Бесси, покойной своей супруг, о своемъ первоначальномъ процвтаніи и постепенномъ упадк. Его мысли, какъ обыкновенно водится съ старыми людьми, принадлежали исключительно временамъ давно минувшимъ. Впрочемъ онъ плохо зналъ прошедшія событія, за исключеніемъ одной только катастрофы, постоянно тяготвшей надъ. его головой. Майоръ былъ очень радъ, что спутникъ его говорилъ безъ умолку. Глаза его были неподвижно устремлены на фигуру, рисовавшуюся впереди — прелестную, очарователъную фигуру, о которой привыкъ мечтать онъ съ давнихъ лтъ, и во сн и на яву.
Весь этотъ вечеръ Амелія была очень дятельна и очень счастлива. Она исполняла свои маленькія хозяйственныя обязанности съ необыкновенной граціей, какъ думалъ мистеръ Доббинъ, неспускавшій съ нея глазъ, когда они сидливъ сумерки за чайнымъ столомъ. О, съ какимъ нетерпніемъ дожидался онъ этой минуты, мечтая денно и нощно о всесильной владычиц своего сердца подъ вліяніемъ жгучихъ лучей индійскаго солнца! Оказалось теперь, что идеалъ, имъ составленный, вполн соотвтствовалъ счастливой дятельности. Я вовсе не хочу сказать, что этотъ идеалъ черезъ-чуръ высокъ, и мн даже кажется, что истинный геній не способенъ чувствовать особеннаго наслажденія при взгляд на смачные буттерброды, хотя бы они были приготовлены рукою мистриссъ Эмми, но таковъ именно былъ вкусъ почтеннаго моего друга, и уже давнымъ-давно доказано, что о вкусахъ спорить не должно. Въ присутствіи Амеліи, мистеръ Доббинъ былъ счастливъ до такой степени, что готовъ былъ, какъ новый докторъ Джонсонъ, выпить въ одинъ вечеръ около дюжины чашекъ чаю.
Замтивъ эту наклонность въ своемъ заморскомъ друг, Амелія съ лукавой улыбкой наливала ему чашку за чашкой. Въ миньятюрную ея головку никакъ не западала мысль, что майоръ Доббинъ не вкушалъ еще ни хлба, ни вина во весь этотъ день. Въ гостниниц Пестраго Быка приготовили для него обдъ, и столъ накрытъ былъ въ той самой комнат, гд нкогда майоръ и мистеръ Джорджъ разсуждали о разныхъ розностяхъ, между-тмъ какъ малютка Эмми поучалась уму-разуму въ благородной для двицъ Академіи миссъ Пинкертонъ на Чизвиккскомъ проспект.
Первою вещицей, которую мистриссъ Эзмми показала своему дорогому гостю, былъ миньятюрній портретъ малннькаго Джорджа. Она сбгала за нимъ въ свою комнату, тотчасъ же по прибытіи домой. Портретъ былъ, конечно, далеко не такъ хорошъ какъ оригиналъ, но какъ это великодушно и благородно со стороны мальчика, что онъ вздумалъ предложить своей матери этотъ истнно-драгоднный подарокъ! Впрочемъ Амелія не слишкомъ много распространялась о своемъ Джорджиньк, когда отецъ ея сидлъ въ креслахъ съ открытыми глазами. Старикъ вообще не любилъ слушать о Россель-Скверскихъ длахъ, и особенно объ этомъ гордец, мистер Осборн, онъ не зналъ, по всей вроятности, и не подозрвалъ, что уже нсколько мсяцевъ существуетъ щедротами этого гордеца. Догадка въ этомъ род могла бы окончательно разрушить его старческій покой.
Доббинъ разсказалъ ему все, даже нсколько боле того, что на самомъ дл происходило на корабл ‘Рамчондеръ’, онъ возвысилъ до необъятной величины филантропическія расположенія Джоя, и великодушную его готовность усладить послдніе дни старика-отца. Дло въ строгомъ смысл, происходило такимъ-образомъ, что майоръ, впродолженіе своего путешествія, всячески старался внушить своему товарищу чувство родственнаго долга, и вынудилъ наконецъ у него общаніе взять подъ свое покровительство сестру съ ея сыномъ. Джой былъ очень недоволенъ послдними распоряженіями стараго джентльмена, и особенно денежными счетами, которые мистеръ Седли вздумалъ отправить въ Индію на его имя, но майоръ искусно умлъ обратить все это въ смшную сторону, разсказавъ о собственныхъ своихъ убыткахъ по этому предмету, когда старый джентльменъ угостилъ его цлыми бочками негоднаго вина. Такимъ-образомъ мистеръ Джой, джентльменъ вовсе не злой по своей природ, быть мало-по-малу доведенъ до великодушнаго расположенія къ своей европейской родн.
Давая полный разгулъ своему воображенію, лицемрный другъ нашъ представилъ эту исторію въ такомъ свт, что будто мистеръ Джой собственно и воротился въ Европу, чтобъ облаженствовать своего престарлаго отца.
Въ урочный часъ мистеръ Седли началъ, по обыкновенію, дремать въ своихъ креслахъ, и Амелія воспользовалась этимъ случаемъ для начатія бесды, имвшей исключительное отношеніе къ Джорджу. Она даже не заикнулась о своихъ собственныхъ страданіяхъ, испытанныхъ ею въ послднее время, достойная женщина бый почти убита разлукою съ сыномъ, но тмъ не мене, она считала, безсовстнымъ и даже преступнымъ жаловаться на свою судьбу. О нравственныхъ свойствахъ Джорджиньки, о его умственныхъ и эстетическихъ талантахъ, и блистательной перспектив, ожидавшей его впереди на широкомъ поприщ жизни, мистриссъ Эмми распространилась съ величайшею подробностію. Въ сильныхъ и чрезвычайно живописныхъ выраженіяхъ она описала его чудную, неземную красоту, и представила сотню примровъ въ подтвержденіе необыкновенной возвышенности его духа. Оказалось, что на него заглядывались даже нкоторыя особы изъ фамиліи милорда Бумбумбума, когда мистриссъ Эмми гуляла съ нимъ въ кенсингтонскихъ садахъ. Она изобразила живйшими красками, какимъ джентльменомъ онъ сдлался въ настоящую эпоху, какой у него грумъ, и какая чудесная лошадка. Учитель Джорджиньки, достопочтенный Лоренсъ Виль, представленъ былъ ею образцомъ изящнаго вкуса, идеаломъ всхъ ученыхъ мужей.
— Все знаетъ онъ, говорила мистриссъ Эмми,— и нтъ для него тайнъ въ искусствахъ и наукахъ. Какое у него общество, какіе вечера! Вы сами человкъ образованный: многому учились, многое читали, вы такъ умны, Вилльямъ, такъ проницательны— не запирайтесь: покойникъ всегда отзывался о васъ съ самой лестной стороны — вы, говорю я, непремнно придете въ восторгъ отъ вечеровъ мистера Виля, профессора моего Джорджиньки. У него собираются въ послдній вечеръ каждаго мсяца. Онъ говоритъ, что Джорджинька можетъ добиваться какого угодно мста въ Парламент, или въ университет по ученой части. Вы не можете представить, какъ онъ уменъ. Да вотъ не хотите ли удостовриться собственными глазами.
И подойдя къ фортепьяно, она вынула изъ ящика тетрадку, гд хранилось собственноручное сочиненіе Джорджа. Сей великій памятникъ генія находится еще до сихъ поръ въ распоряженіи мистриссъ Эмми. Вотъ онъ:
О самолюбіи.— Изъ всхъ возможныхъ пороковъ, унижающихъ характеръ человка, самолюбіе есть порокъ самый ненавистный, чудовищный, и достойный презрнія. Непозволительная любовь къ самому себ, или лучше, къ своему я, неизбжно ведетъ къ самымъ ужаснымъ, страшнымъ преступленіямъ, и причиняетъ величайшія несчастія какъ цлымъ обществамъ, такъ и фамиліямъ отдльно взятымъ. Такъ мы видимъ, что самолюбивый мужъ вовлекаетъ въ нищету свое семейство, и нердко причиняетъ оному гибель. Такъ случастся равномрно, что и глава цлаго общества наноситъ оному обществу ужасный вредъ, если не обуздываетъ, силою воли, порывовъ своего самолюбія.
Примръ. — Самолюбіе Ахиллеса, какъ справедливо замтилъ поэтъ Гомеръ, причинило Грекамъ тысячи несчастій (См. Hom. Iliad. Lib. 1. v. 2). Такъ, и въ наше время, самолюбіе покойнаго Наполеона Бонапарта причинило Европейцамъ безчисленныя бдствія. Да и что выигралъ самъ онъ, сей новый Ахиллесъ нашего времени? Гибель, всеконечную гибель: его изгнали изъ Европы и заточили на пустынномъ остров среди Атлантическаго Океана, на остров Св. Елены.
Изъ всхъ сихъ примровъ легко можетъ убдиться всякій, что намъ никакъ не должно слдовать обманчивымъ внушеніямъ своекорыстныхъ и честолюбивыхъ разсчетовъ. Напротивъ-того, мы всми мрами должны стараться, при своемъ образ дйствія, сообразоваться съ интересами и разсчетами своихъ ближнихъ.

Джорджъ Седли Осборнъ.

Сочинено въ дом Минервы, 24 апрля, 1827.
— Какъ вамъ это покажется? Въ его лта приводитъ примры изъ греческихъ писателей на ихъ собственномъ язык! продолжала восторженная мать. О, Вилльямъ, прибавила она, протягивая свою руку майору,— какое сокровище Провидніе ниспослало мн въ этомъ малютк! Онъ единственное утшеніе моей жизни, онъ… онъ — истинный образъ и подобіе своего отца!
‘Сердиться ли мн, что она по сю пору такъ врна ему? думалъ Вилльямъ. Ревновать ли мн ее къ своему другу, истлвшему въ могил? Могу ли я стовать, что Амелія способна полюбить только однажды и навсегда? О, Джорджъ, Джорджъ, какъ мало ты умлъ цнить сокровище, бывшее въ твоихъ рукахъ!’
Эта мысль быстро промелькнула въ голов Вилльяма, когда онъ держалъ руку Амеліи, приставившей платокъ къ своимъ глазамъ.
— Другъ мой, говорила она,— вы всегда были такъ предупредительны, такъ добры ко мн!… Тсс! Папа кажется проснулся,— извстите завтра Джорджиньку, общайте мн это.
— Навщу, только не завтра, сказалъ бдный майоръ Доббинъ. Дайте напередъ поуправиться мн съ своими длами.
Онъ не считалъ нужнымъ признаться, что еще не видлся съ своими родителями и сестрицей Анной, всякой благонамренный читатель, нтъ сомннія, побранитъ за это опущеніе почтеннаго моего друга. Скоро онъ простился съ мистриссъ Эмми и ея отцомъ, оставивъ имъ, на всякой случай, городской адресъ Джоя.
Такъ прошелъ первый день по прибытіи майора Доббина въ британскую столицу.
Когда онъ воротился въ гостинницу Пестраго Быка, жареная курица, приготовленная къ обду, совсмъ простыла, и въ этомъ охлажденномъ состояніи мистеръ Доббинъ скушалъ ее за ужиномъ. Зная очень хорошо, что члены родной его семьи ложатся спать очень рано, майоръ разсчиталъ, что было бы весьма неблагоразумно безпокоить ихъ своимъ визитомъ въ такую позднюю пору, и на этомъ основаніи онъ отправился провести вечеръ въ партер Геймаркетскаго театра, гд, думать надобно, было ему очень весело.

ГЛАВА LVIII.

Старое фортепьяно.

Визитъ майора погрузилъ престарлаго Джона Седли въ бездну раздумья и душевнытъ волненій. Во весь этотъ вечеръ Амелія уже никакъ не могла обратить своего отца къ его обыкновеннымъ занятіямъ и развлеченіямъ. Лишь-только неожиданный гость вышелъ со двора, мистеръ Седли принялся копаться въ своихъ ящикахъ и конторкахъ, перерылъ ихъ и перевязалъ бумаги дрожащими руками, сортируя все, какъ слдуетъ, по статьямъ, которыя надлежало представать вниманію Джозефа, какъ-скоро нога его переступитъ черезъ порогъ родительскаго дома. Все приведено было въ стройный, систематическій порядокъ, и ниточки, и тесёмки, и покромки, и векселя, и росписки, и письма, полученныя въ разное время, отъ юристовъ и корреспондентовъ по коммерческимъ дламъ. При одномъ взгляд на эти документы можно было видть, напримръ, какой правильный ходъ, съ самаго начала, приняла торговля винами, неудавшаяся потомъ вслдствіе какихъ-то непостижимыхъ обстоятельствъ, которыхъ при всей прозорливости, нельзя было ни предвидть, ни предотвратить. Проектъ относительно торговли каменнымъ углемъ былъ также составленъ превосходно, и будь на тотъ разъ необходимый капиталъ у мистера Седли, нтъ сомннія, онъ ворочалъ бы мильйонами на британской бирж. Патентованныя пильныя мельницы, знаменитый проектъ относительно удобосгараемости опилокъ, равно какъ другіе, боле или мене замчательные проекты и планы, были еще разъ пересмотрны и приведены въ очевиднйшую извстность. Было уже далеко за полночь, когда мистеръ Седли окончательно обозрлъ вс эти документы, и пересталъ ходить, дрожащею стопой, изъ одной комнаты въ другую. Причемъ нагорлая свча трепетала и тряслась въ его слабой рук.
— Насилу-то управился, сказалъ наконецъ мистеръ Седли, въ назиданіе своей дочери, слдившей за всми движеніями старца,— вотъ это бумаги по виннымъ погребамъ, а вотъ опилочные документы, угольные, селитряные. Вотъ мои письма въ Калькутту и Мадрасъ, и отвты изъ Индіи майора Доббина, кавалера Бани, а вотъ и письмо Джозефа. Надюсъ, другъ мой Эмми, заключилъ старый джентльменъ,— что сынъ мой не найдетъ никакой неправильности во всхъ этихъ длахъ.
Эмми улыбнулась.
— Едва-ли, папа, Джой станетъ смотрть на эти бумаги, сказала она,— я не думаю,
— Ты, мой другъ, не знаешь этихъ вещей, возразилъ старецъ, многозначительно кивая головой.
Дйствительно, мистриссъ Эмми не отличалась тутъ особенными свдніями, но и слишкомъ свдущія особы, какъ намъ кажется, заслуживаютъ иногда большаго сожалнія. Вс эти грошовые документы, разложенные на стол, старикъ тщательно прикрылъ чистымъ шелковымъ платкомъ, полученнымъ изъ Индіи въ подарокъ отъ майора Доббина, и отдалъ торжественное приказаніе домовой хозяйк и ея служанк, чтобы он ни подъ какимъ видомъ не осмливались трогать этихъ бумагъ, имющихъ быть представленными на разсмотрніе ‘господину Джорджу Седли, высокородному сановнику ост-индской Компаніи, воротившемуся изъ Калькутты въ Лондонъ’. Этотъ инспекторскій смотръ долженъ, по всмъ разсчетамъ, начаться завтра по-утру.
И на другой день по-утру Амелія нашла своего отца еще боле недужнымъ, печальнымъ и разстроеннымъ, нежели какимъ былъ онъ въ послднее время.
— Мн что-то дурно спалось въ эту ночь, другъ мой Эмми, сказалъ онъ, я думалъ о бдной моей Бесси. Какъ бы теперь хорошо было здить. ей въ карет Джоя, если бы она была жива! Были времена, когда мистриссъ Седли держала свои собственный экипажъ.
И глаза его наполнились слезами, заструившимися по его старческому, морщинистому лицу. Амелія отерла ихъ своимъ платкомъ, съ улыбкой поцаловала старика, сдлала щегольской узелъ на его галстух, и украсила его грудь превосходною булавкой. Затмъ мистеръ Седли надлъ великолпныя манжеты, праздничный фракъ, и принялся въ этомъ наряд ожидать своего сына съ шести часовъ утра.

——

На главной Соутамптонской улиц есть блистательные магазины съ готовымъ платьемъ, откуда черезъ прозрачныя стекла проглядываютъ днемъ и ночью пышные жилеты всхъ сортовъ, шелковые и бархатные, бланжевые и малиновые, сизые и голубые. Тутъ же разставлены въ симметрическомъ порядк послднія модныя картинки съ изображеніемъ чудныхъ джентльменовъ, плутовски-лорнирующихъ окружающіе предметы, чудныхъ мальчиковъ съ огромными бычьими глазами и курчавыми волосами, чудно-безобразныхъ леди въ амазонскомъ плать, галопирующихъ въ Пиккадилли подл вновь сооруженной статуи Ахиллеса. Мистеръ Джой, какъ любознательный путешественникъ, обратилъ ученое вниманіе на вс эти произведенія изящнаго искусства, и хотя калькуттскіе художники снабдили его разнообразными и богатйшими статьями мужскаго туалета, однакожь, при възд въ британскую столицу, онъ считалъ теперь неизбжно-необходимымъ запастись и украсить свою особу наилучшими произведеніями европейской иголки. На этомъ основаніи, сановникъ Индіи пріобрлъ для себя превосходные жилеты: малиновый атласный, испещренный золотистыми бабочками, черный бархатный съ волнистымъ воротникомъ и красный тортановый съ блыми полосками. Прибавивъ къ этому сокровищу богатйшій голубой атласный галстухъ съ золотой булавкой огромнаго размра, мистеръ Седли, самодовольный и счастливый, разсчиталъ весьма основательно, что онъ можетъ теперь, съ нкоторымъ достоинствомъ, въхать въ столицу Трехъ Соединенныхъ Королевствъ. Въ послдніе десять лтъ характеръ Джоя нсколько перемнился. Прежняя застнчивость и двственная робость, вызывавшая краску на его лицо, уступили теперь мсто боле прочному и мужественному сознанію своихъ собственныхъ достоинствъ.
— Признаюсь откровенно, господа, говаривалъ ватерлооскій Седли своимъ калькуттскимъ друзьямъ, люблю опрятность въ своемъ костюм, и даже допускаю необходимость щегольства, потому-что хорошее платье служитъ нкоторымъ-образомъ вывскою душевныхъ свойствъ.
Присутствіе дамъ нкоторымъ-образомъ смущало его на губернаторскихъ балахъ въ Калькутт: онъ краснлъ и даже съ безпокойствомъ отвращалъ отъ нихъ свои взоры, но все это происходило по большей части изъ опасенія, чтобъ какая-нибудь леди не вздумала въ него влюбиться. Джой разсказывалъ всмъ и каждому, что онъ чувствуетъ ршительное отвращеніе отъ женитьбы. Не было однакожь во всей Бенгаліи такого франта, какъ ватерлооскій Седли, онъ давалъ холостякамъ роскошные обды, и столовый его приборъ изъ массивнаго серебра, считался лучшимъ въ ост-индской столиц.
На выборъ приличнаго ассортимента галстуховъ и жилетовъ употребленъ былъ почти цлый день, за исключеніемъ утра, посвященнаго наниманію европейскаго слуги, который, вмст съ туземцемъ, долженъ былъ ухаживать за особой мистера Седли. Другой день былъ собственно посвященъ выгрузк изъ корабля вещей этого сановника, и Джой, отдавая порученіе агенту, смотрлъ и наблюдалъ собственными глазами, какъ приводили въ порядокъ его сундуки, ящики, книги, которыхъ никогда онъ не читалъ, и богатйшій ассортиментъ кашмировыхъ шалей, назначенныхъ въ подарокъ особамъ, которыхъ никогда онъ не видалъ.
Наконецъ, уже на третій день, мистеръ Джозефъ Седли, въ новомъ жилет и новомъ галстух европейскаго издлія, ршился двинуться съ мста для совершенія окончательнаго пути въ столицу. Чувствительный къ холоду туземецъ, постукивая зубами, закутался шалью, и помстился на козлахъ подл новаго европейскаго слуги. Джой закурилъ трубку и слъ въ коляску. Поздъ былъ вообще великолпный, такъ-что мальчишки повсюду встрчали его дружнымъ ‘ура’, и многіе воображали, что знаменитый путешественникъ долженъ быть по крайней мр генералъ-губернаторъ.
Это ужь само-собою разумется, что мистеръ Седли повсюду склонялся снисходительно на просьбы содержателей гостинницъ, приглашавшихъ его выйдти изъ экипажа и освжиться за ихъ гостепріимнымъ столомъ. Еще въ Соутамптон онъ скушалъ нсколько яичекъ въ-смятку и три или четыре форели подъ жирнымъ соусомъ, такъ-что оказалась настоятельная необходимость залить эти яства стаканчикомъ хорошаго хереса, и эту обязанность путешественникъ выполнилъ въ Винчестер, гд экипажъ остановился для первой смны лошадей. Въ Альтон мистеръ Седли вышелъ изъ коляски по предложенію европейскаго слуги, напомнившаго, что въ этомъ мстечк приготовляютъ отличный портеръ. Въ Фарнгейм, посл обозрнія епископскаго замка, онъ остановился собственно затмъ, чтобы перекусить что-нибудь. Здсь приготовили для него легкій обдъ, и мистеръ Седли кушалъ съ большимъ аппетитомъ маринованные угри, телячьи котлетки и французскіе бобы, посл которыхъ понадобилась бутылка кларета. На слдующей станціи, въ Багшотъ-Гит, онъ подкрпилъ себя стаканомъ горячаго пунша единственно потому, что индійскій его лакей, прозябшій въ дорог, выпросилъ позволеніе погрться въ трактир этого мстечка. Словомъ путешествіе совершалось очень весело, и къ концу его мистеръ Седли, нагруженный портеромъ, виномъ котлетками, ростбифомъ, ветчиной, вишневкой и табакомъ, представлялъ изъ себя истянное подобіе маленькаго буфета на пароход. Былъ уже поздній вечеръ, когда коляска его съ громомъ подкатилась къ маленькому подъзду на Аделаидиныхъ Виллахъ. Руководимый чувствомъ сыновней любви, мистеръ Седли прямо въхалъ въ домъ своего отца, не заглянувъ даже въ гостинницу Пестраго Быка, гд Доббинъ приготовилъ для него великолпную квартиру.
Изъ всхъ оконъ на Аделаидиныхъ Виллахъ выставилась разнообразная коллекція лицъ, мужскихъ и женскихъ, и все мгновенно переполошилось въ квартир старика Седли. Маленькая служанка выбжала къ воротамъ, мистриссъ Клеппъ и миссъ Мери взапуски бросились изъ кухни къ открытому окну, мистриссъ Эмми, задыхаясь отъ внутренняго волненія, остановилась въ корридор между шляпами, сюртуками и шинелями, старикъ Седли, неподвижный и степенный, остался въ гостиной на своемъ мст и трепеталъ всмъ тломъ при мысли о торжественномъ свиданіи. Джой опустился на подножки и вышелъ изъ экипажа въ ужасномъ состояніи. Его поддерживали новый соутамптонскій лакей и несчастный туземецъ, дрожавшій отъ стужи, какъ въ лихорадк, такъ-что бурное лицо его побагровло, и сдлалось по цвту нсколько похожимъ на зобъ индйки. Проводивъ своего господина, горемычный Лоллъ Джуабъ услся въ корридор на скамь, и скоро здсь нашли его мистриссъ и миссъ Клеппъ въ самомъ жалкомъ положеніи: посинлый туземецъ страшно моргалъ своими желтыми глазами, и отчаянно стучалъ блыми зубами.
Хозяйка и дочь ея, озадаченныя видніемъ страшнаго туземца, прибжали въ корридоръ съ единственною цлью подслушать, что происходило въ затворенной гостиной, гд соединились теперь вс остававшіеся въ живыхъ члены семейства Седли. Старикъ былъ очень растроганъ, дочь его тоже, и самъ Джой, думать надобно, былъ тоже подъ вліяніемъ сильнйшихъ ощущеній. Десятилтняя разлука способна произвести могущественное впечатлніе даже на закоренлаго эгоиста, и не разъ, въ этотъ промежутокъ времени, онъ подумаетъ о кровныхъ связяхъ и родительскомъ дом. Дальность разстоянія освящаетъ и то, и другое. Продолжительное размышленіе объ утраченныхъ удовольствіяхъ, испытанныхъ на родин, обыкновенно увеличиваетъ ихъ очарованіе и прелесть. Джой былъ искренно радъ видть своего отца, и съ неподдльнымъ восторгомъ обнялъ свою сестру, которую, передъ отъздомъ на чужбину, оставилъ въ цвт молодости и красоты. Но перемна, произведенная въ недужномъ старц временемъ, печалью и несчастными обстоятельствами, огорчила Джоя. Эмми была въ траур. Объясняя причину этого явленія своему брату, она шопотомъ извстила его о смерти матери, и намекнула, чтобы онъ не заводилъ объ этомъ рчи въ настоящую минуту. Тщетная предосторожность! Старикъ Седли самъ немедленно началъ этотъ печальный разговоръ, и повствуя о подробностяхъ, сопровождавшихъ кончину его супруги, расплакался какъ дитя. Это въ высшей степени растрогало индійскаго набоба, и тутъ, едва ли не первый разъ въ жизни, увидлъ мистеръ Джой, что онъ далеко не отличается тою гранитною твердостью духа, какимъ воображалъ въ себ до настоящей мипуты.
Результатъ свиданія былъ вроятно удовлетворителенъ во всхъ отношеніяхъ. Когда Джой снова слъ въ коляску, и отправился къ гостинниц Пестраго Быка, Эмми обняла отца съ необыкновенною нжностью, и бросая на него тбржествующій взглядъ, спросила:
— Не правда ли, папа, я всегда вамъ говорила, что у Джоя чувствительное сердце?
— Правда, дочь моя, правда, отвчалъ утшенный старикъ.
Въ самомъ дд, Джозефъ Седли приведенъ былъ въ трогательное умиленіе бдственнымъ положеніемъ своихъ родныхъ и, слдуя первому побужденію своего сердца, объявилъ, что съ этой поры отецъ его и сестра не будутъ боле терпть никакихъ житейскихъ неудобствъ. Онъ пріхалъ въ Англно надолго, быть-можетъ даже, навсегда. Его домъ и вс предметы домашняго хозяйства будутъ въ ихъ полномъ распоряженіи. Амелія займетъ первое мсто за столомъ, и мистеръ Джой надялся, что она будетъ у него превосходною хозяйкой, до тхъ поръ по крайней мр, пока не прійдетъ ей въ голову желаніе обзавестись своимъ собственнымъ хозяйствомъ.
Эмми грустно покачала головой и, какъ водится, миньятюрное ея личико оросилось крупными слезами. Она знала на что собственно хотлъ намекнуть любезный ея братецъ. Она и молодая ея подруга, миссъ Мери, долго и подробно разсуждали объ этой матеріи ночью посл перваго майорскаго визита. Сообщая плоды своихъ собственныхъ наблюденій и открытій, миссъ Мери описала обстоятельно, какъ майоръ невольно обнаружилъ свои чувства посл встрчи съ достопочтеннымъ Бинни, и какъ былъ онъ радъ, когда узналъ, что ему нечего бояться соперниковъ.
— И разв сами вы не замтили, какъ онъ весь затрепеталъ, когда вы спросили, не женатъ ли онъ? Припомните, съ какимъ негодованіемъ былъ произнесенъ его отвтъ: ‘кто сообщилъ вамъ эту ложную всть?’ И вдь дло въ томъ, сударыня, что онъ ни на минуту не отрывалъ отъ васъ своихъ глазъ. Я даже уврена, что онъ и посдлъ-то отъ любви къ вамъ.
Амелія взглянула на свою постель, на драгоцнные портреты, висвшіе надъ ней, и сказала своей молодой подруг, чтобы она никогда, никогда не заикалась впередъ объ этомъ предмет.
— Майоръ Доббинъ, конечно, прекрасный человкъ, въ этомъ спора нтъ, продолжала мистриссъ Эмми,— онъ былъ искреннимъ другомъ покойнаго моего мужа, и я должна сказать по совсти, что мы съ Джорджинькой осыпаны его благодяніями. Благодарность моя къ Вилльяму безпредльна, и я люблю его, какъ брата, но дло въ томъ, мой другъ, что женщина, бывшая уже однажды замужемъ, не можетъ думать о второмъ брак, если мужъ ея былъ такимъ чуднымъ… несравненнымъ.
Тутъ Амелія указала на стну, и залилась горючими слезами.
Миссъ Мери испустила глубокій вздохъ. Былъ и у нея дражайшій другъ сердца, нкто мистеръ Томкинсъ, молодой помощникъ хирурга. Уже давно слдитъ онъ за нею пытливымъ взоромъ на всхъ собраньяхъ и гуляньяхъ, и давно уже сердце молодой двушки пылаетъ нжной страстью. Предложи онъ ей руку, она готова быть его женой хоть сію-же минуту, но что ей длать если мистеръ Томкинсъ снизойдетъ въ преждевременную могилу? А это очень можетъ быть. Говорятъ, будто молодой человкъ страдаетъ чахоткой, и это подтверждается багрянымъ цвтомъ его лица. Вотъ о чемъ задумалась миссъ Мери, и вотъ отчего испустила она глубочайшій вздохъ.
Зная однакожь въ совершенств нжную къ себ привязанность майора, мистриссъ Эмми не чувствовала въ его присутствіи ни малйшаго безпокойства, и не думала награждать презрніемъ его ршительную страсть. Зачмъ и для чего? Намъ извстно фактически, что проявленіе истинной страсти никогда не огорчаетъ прекрасныхъ представительницъ женскаго пола. Дездемона не сердилась на Кассіо, хотя нтъ въ томъ ни малйшаго сомннія, что она знала пристрастіе къ себ этого джентльмена, и я даже увренъ, что были въ этой исторіи нкоторыя тайны, остававшіяся неизвстными для достойнаго Мавра. Миранда была даже снисходительна и добра къ чувствительыому Калибану, хотя, разумется еи и въ голову не приходило ободрять страсть этого гадкаго чудовища — какъ это можно? По этой же самой причин, мистриссъ Эмми отнюдь не думала разжигать и поощрять страсть честнаго Вилльяма. Она будетъ конечно стоять съ нимъ на дружеской ног, какъ этого онъ заслуживалъ за свою испытанную врность, она будетъ съ нимъ ласкова, любезна и совершенно откровенна до тхъ поръ, пока, наконецъ, не сдлаетъ онъ формальнаго предложенія. Тогда совсмъ другое дло. Тогда мистриссъ Эмми еще успетъ разъ навсегда положить предлъ дерзкимъ надеждамъ своего искренняго друга. Теперь торопиться не къ чему: пусть его мечтаетъ, если это доставляетъ ему удовольствіе.
Подъ вліяніемъ этихъ успокоительныхъ и младенчески-невинныхъ размышленій, мистриссъ Эмми уснула въ эту ночь самымъ сладкимъ сномъ, и она чувствовала себя ршительно счастливою, несмотря на запоздалость Джоя.
— Это однакожь хорошо, и я рада, что Вилльямъ не женился на миссъ Одаудъ, думала мистриссъ Эмми. Сестра полковника Одаудъ едва-ли можетъ составить приличную партію для такого совершеннйшаго джентльмена, какъ майоръ Доббинъ.
Какая же смертная, изъ амеліиныхъ знакомыхъ, могла совершеннйшимъ образомъ осчастливить честнаго Вилльяма? Ужь конечно не миссъ Бинни: она слишкомъ стара, сварлива и злоязычна. Миссъ Осборнъ тоже черезъ-чуръ стара. Малютка Мери слишкомъ молода. Кто же?— Мистриссъ Осборнъ ннкакъ не могла подобрать приличной партіи для своего друга, и въ этомъ раздумьи пошла спать.
Поутру на другой день, когда уже были сдланы окончательно вс распоряженія къ приличной встрч Джоя, почтальнонъ принесъ отъ него письмо съ штемпелемъ изъ Соутамптона. Джой писалъ сестр, что, утомленный трудностями продолжительнаго морскаго путешествія, онъ отдыхаетъ покамсть въ гостинниц, и выдетъ изъ Соутамптона завтра поутру. Завтра же вечеромъ онъ надется увидться съ своимъ отцомъ и матерью, которымъ препровождаетъ теперь свое глубокое почтеніе и усердный поклонъ.
Читая это посланіе своему отцу, Амелія инстинктивно пріостановилась надъ послдней фразой, было ясно, что братъ ея не зналъ еще о смерти своей матери. Онъ и не могъ знать, хотя майоръ разсчитывалъ съ нкоторою основательностью, что дорожный его товарищъ прйшетъ въ движеніе не иначе, какъ черезъ сутки, однакожь, посл свиданья съ Амеліей, онъ не написалъ къ Джою о послднемъ несчастіи, постигшемъ семейство Седли.
То же утро и отъ того же джентльмена привезло письмо къ майору Доббину въ гостинницу Пестраго Быка. Свидтельствуя свое искреннее почтеніе майору, Джой извинялся, что онъ такъ неосторожно вспылилъ на него вчера по-утру: у него демонски болла голова, и притомъ первый сонъ на сухопутной постели такъ сладокъ и пріятенъ посл этой корабельной качки. Въ заключеніе, онъ убдительно просилъ обязательнаго Доба занять въ гостинниц Пестраго Быка приличную квартиру для мистера Седли и его прислуги. Впродолженіе этого путешествія, майоръ сдлался совершенно необходжмымъ для Джоя, и онъ привыкъ разсчитывать на его готовность къ одолженіямъ всякаго рода. Другіе пассажиры почти вс ухали въ Лондонъ. Молодой Риккетсъ и пріятель его Чефферсъ въ тотъ же день отправились въ дилижанс: Риккетсъ помстился на козлахъ, и отобралъ у кучера возжи. Морской докторъ ускакалъ въ Портси, къ своему семейству, капитанъ Браггъ поторопился къ своимъ друзьямъ, оставивъ на корабл своего перваго помощника, занятаго выгрузкою товаровъ. такимъ-образомъ мистеръ Джой очутился одинокимъ въ Соутамптон, и быть-можетъ онъ потерплъ бы страшную скуку, если бы содержатель гостинницы не согласился раздлить съ нимъ его обдъ и бутылку вина.
Въ тотъ же день и въ тотъ же часъ майоръ Доббинъ обдалъ у своего отца, альдермена. Сестрица его, Анна, уже знала, что онъ былъ на Аделаидиныхъ виллахъ, у мистриссъ Джорджъ Осборнъ. Откуда и какъ дошли до нея эти свднія — прикрыто мракомъ неизвстности. Самъ майоръ не любилъ никакихъ сплетней, и мы знаемъ, что, въ дом своего отца, онъ не заикнулся ни полсловомъ объ этомъ визит.

——

По прибытіи въ столицу, мистеръ Джой устроілся съ величайшимъ комфортомъ въ аппартаментахъ, приготовленныхъ для него заботливостію майора. Весела и беззаботно покуривалъ онъ свой гукахъ, и еще веселе отправлялся каждый вечеръ въ спектакли лондонскихъ театровъ. Вполн счастливый и довольный своей судьбою, мистеръ Джой, нтъ сомннія, согласился бы навсегда остаться въ гостинниц Пестраго Быка, что на Мартынскомъ переулк, еслибы такому намренію не воспрепятствовалъ майоръ Доббинъ. Этотъ юркій джентльменъ не давалъ бенгальскому сановнику покоя до той поры, пока онъ не ршился привести въ исполненіе свое общаніе, относительно устройства дома для Амеліи и ея престарлаго отца. Джой былъ податливъ и сговорчивъ въ постороннихъ рукахъ, и мистеръ Доббинъ обнаруживалъ необыкновенную дятельность всякій разъ, когда приходилось ему хлопотать въ пользу какого-нибудь пріятеля или друга. При такомъ порядк вещей, сановникъ ост-индской компаніи вполн подчинился дипломатическимъ хитростямъ майора, и обнаружилъ совершеннйшую готовность плясать подъ его дудку. Скоро начались покупки, наймы, передлки и поправки. Горемычный туземецъ, Лоллъ Джуабъ, подвергавшійся на европейской почв безпрестаннымъ насмшкамъ отъ уличныхъ мальчишекъ, былъ отправленъ назадъ въ Калькутту на одномъ изъ ост-индскихъ кораблей, гд альдерменъ Доббинъ имлъ свой пай. Это отправленіе, какъ и слдовало ожидать, совершилось уже тогда, какъ онъ выучилъ европейскаго слугу приготовлять для своего господина корри, пилавъ и трубку на индійскій манеръ.
Первымъ дломъ мистера Джоя было заказать для себя щегольской экипажъ у перваго столичнаго каретника, и мы не беремся передавать душевнаго восторга, съ какимъ индійскій сановиикъ слдилъ за сооруженіемъ этой парадной колесницы. Вслдъ затмъ были пріобртены кургузые рысаки отличной породы, и мистеръ Джой началъ свои торжественные вызды на публичныя гулянья. Амелія весьма нердко сидла на этихъ выздахъ подл своего брата, и тутъ же, на заднемъ план, рисовался Вилльямъ Доббинъ. Повременамъ экипажъ отдавался въ распоряженіе старика Седли и его дочери: въ этихъ случаяхъ здила съ ними и миссъ Клеппъ. Восторгъ этой двицы, щеголявшей по обыкновенію въ желтой шали, доходилъ до огромнйшихъ размровъ, когда коляска прозжала мимо извстной аптеки, откуда, черезъ сторы, любовался на нее извстный молодой человкъ съ чахоточнымъ цвтомъ лица.
Вскор посл появленія Джоя на Аделаидиныхъ Виллахъ, произошла весьма печальная и горестная сцена въ той скромной хижин, гд семейство Седли провело послднія десять лтъ своей жизни. Въ одинъ пасмурный день, къ воротамъ этой хижины подъхала коляска Джоя (экипажъ наемный, употреблявшійся до сооруженія торжественной колесницы), и увезла старика Седли и мистриссъ Эмми, которымъ не суждено было больше возвращаться на Аделаидины Виллы. Хозяйка и дочь ея проливали, при этой разлук, самыя горестныя и притомъ совершенно искреннія слезы, какія только проливались когда-нибудь впродолженіе этой незатйливой исторіи. И какъ же иначе? Мистриссъ и миссъ Клеппъ, пользовавшіяся дружелюбнымъ расположеніемъ мистриссъ Эмми, не слыхали отъ нея ни одного грубаго или жесткаго слова во все это время. Олицетворяя въ себ необыкновенную снисходительность и душевную доброту, Амелія всегда была благодарна, всегда ласкова и мила, даже въ томъ случа, когда домовая хозяйка, выведенная изъ терпнья, безотвязно требовала денегъ за квартиру. И теперь, при окончательной разлук, мистриссъ Клеппъ осыпала себя горькими упреками за неосторожныя выраженія, какія, въ разное время, она позволяла себ употреблять противъ этихъ несравенныхъ жильцовъ. Да, ужь теперь не найдти имъ такихъ жильцовъ, это ясно какъ день, и горько плакала мистриссъ Клеппъ, прибивая къ своимъ окнамъ билетикъ съ обозначеніемъ, что ‘сіи комнатки отдаются внаймы’. Послдствія оправдали печальныя предчувствія: новые жильцы были дурны изъ рукъ вонъ. Сокрушаясъ о постепенной порч человческаго рода, мистриссъ Клеппъ надялась утшить себя тмъ, что наложила новую контрибуцію на чай, буттербродты и баранину съ хрномъ, но такая мра не произвела ожидаемыхъ послдствій. Нахлбники хмурились, ворчали, нкоторые не заплатили ни гроша, и вс мало-по-малу выхали изъ этой квартиры. Тмъ больше оказалось причинъ жалть этихъ старыхъ испытанныхъ друзей, оставившихъ ея домъ.
Что касается до миссъ Мери, горесть ея при разлук съ Амеліей была такого рода, что я отказываюсь изобразить ее перомъ. Молодая двушка, привыкшая видть мистриссъ Эмми каждый день, полюбила ее всми силами своей души, и теперь, когда коляска остановилась у воротъ, она бросилась въ объятія своей безцнной подруги, и обмерла на ея ше. Амелія съ своей стороны была растрогана почти столько же, какъ сама миссъ Мери. Она любила ее какъ собственную дочь. Одиннадцать лтъ сряду эта двочка была постояннымъ ея другомъ и повренной всхъ ея тайнъ. Разлука была дйствительно весьма прискорбна для обихъ особъ, и ужь, конечно, было ршено, что миссъ Мери какъ-можно чаще будетъ гостить въ большомъ новомъ дом, куда отправлялась на жительство мистриссъ Эмми. Молодая двушка была, впрочемъ, уврена, что скромная леди можетъ быть вполн счастливою только въ скромной и смиренной хижин, какъ миссъ Клеппъ называла свои домикъ на язык любимыхъ ею повстей и романовъ.
Станемъ, однакожь, надяться, что философія этой двицы была построена на шаткомъ и ложномъ принцип. Немного счастливыхъ дней бдняжка Эмми провела въ этой хижин, скромной и смиренной. Рука бдственной судьбы тяготла здсь надъ нею. Оставивъ Аделаидимы Виллы, Амелія уже никогда не возвращалась на свою прежнюю квартиру, и не любила встрчаться съ хозяйкой, ворчавшей нкогда на нее всякій разъ, какъ оказывалась недоимка въ квартирныхъ деньгахъ. Грубая фамильярность мистриссъ Клеппъ была столько же несносна, какъ ея брюзгливость. Ея приторное раболпство въ настоящую эпоху процвтанія мистриссъ Эмми всего мене приходилось по вкусу этой леди. Осматривая новый домъ своей прежней жилицы, мистриссъ Клеппъ восклицала отъ изумленія на каждомъ шагу, и превозносила до небесъ каждую мёбель и каждую бездлку туалета. Она ощупывала своими грубыми пальцами платья мистриссъ Осборнъ, и старалась опредлить ихъ относительную цнность. Нельзя было, по ея словамъ, пріискать наряда, вполн достойнаго этой милой, доброй, несравненной и безцнной миледи. Тмъ живе, при этихъ вычурныхъ комплиментахъ, воображенію мистриссъ Эмми представлялись прежнія грубйшія выходки хозяйки, непринимавшей въ разсчетъ никакихъ соображеній, когда надлежало содрать съ жильца квартирную недоимку. Нердко старуха Клеппъ упрекала Амелію въ глупой расточительности, когда она покупала какія-нибудь лакомства для больной матери или отца. Теперь она унижалась передъ счастливой женщиной, а нкогда мистриссъ Клеппъ командовала надъ нею безконтрольно въ ея плачевные дни безпрерывныхъ бдствій.
Амелія не роптала и не жаловалась, и никто не зналъ всхъ огорченій, испытанныхъ ею въ послднее время на Аделаидиныхъ Виллахъ. Она тщательно скрывала ихъ отъ своего недужнаго отца, который отчасти собственною неосторожностію сдлался причиною ея страданій. Ей суждено было окончательно отвчать за вс его промахи, и мистриссъ Эмми, какъ безотвтная жертва, безропотно подчинилась своей судьб. Есть причины надяться, что теперь мистриссъ Эмми не будетъ больше переносить этихъ грубыхъ обхожденій. Сказано давно, что во всякой печали содержится зародышъ утшенія, и эту истину намъ удобно теперь доказать примромъ бдняжки Мери. Подверженная страшнымъ истерическимъ припадкамъ посл отъзда своей пріятельницы, она поручена была вниманію и надзору нкоего молодаго человка изъ сосдней аптеки, и тотъ, говорятъ, излечилъ ее отъ всхъ недуговъ въ самое короткое время. Собираясь оставить Аделаидины Виллы, мистриссъ Эмми подарила своей подруг всю свою мёбель, за исключеніемъ только двухъ миньятюрныхъ портретовъ, висвшихъ надъ ея постелью, и маленькаго стараго фортепьяно, доведеннаго теперь до жалобнаго состоянія дребезжащаго инструмента. Эмми уважала эту погремушку вслдствіе особыхъ причинъ, извстныхъ только ей одной. Она бренчала на ней еще въ дтскихъ лтахъ, когда родители подарили ей это фортепьяно въ день ея имянинъ. Въ эпоху бдствія, разразившагося надъ домомъ, несчастный инструментъ, въ числ другихъ, боле или мене цнныхъ предметовъ, попалъ на аукціонъ, и читатель уже знаетъ, какими судьбами онъ потомъ попалъ въ руки мистриссъ Эмми.
Майоръ Доббинъ безъ устали слдилъ за устройствомъ новаго дома, которому, по его соображеніямъ, надлежало придать видъ величайшаго изящества и совершенпйшаго комфорта. Когда такимъ-образомъ хлопоталъ онъ изъ всхъ силъ, въ одно прекрасное утро пріхала изъ Бромптона телга, нагруженная ящиками, сундуками и картонками нашихъ переселенцевъ, и честный Вилльямъ замтилъ съ неизъяснимымъ восторгомъ между этимъ хламомъ и старое фортепьяно. Амелія непремнно хотла поставить этотъ инструментъ въ своей гостиной, прелестной комнатк втораго этажа, смежной съ спальнею ея отца. Здсь обыкновенно старый джентльменъ проводилъ свои вечера.
Когда извощики остановились на лстниц съ этимъ древнимъ музыкальнымъ ящикомъ, Амелія приказала имъ идти наверхъ въ свою коммату. Доббинъ задрожалъ отъ восторга.
— Мн очень пріятно, что вы позаботились объ этомъ инструмент, сказалъ майоръ весьма нжнымъ и чувствительнымъ тономъ,— я полагалъ, напротивъ, что вы оставите его безъ всякаго вниманія.
— Какъ это можно! воскликнула мистриссъ Эми, я дорожу этимъ фортепьяно боле всего на свт.
— Неужели, Амелія, неужели! вскричалъ обрадованный майоръ.
Хотя майоръ никогда не говорилъ Амеліи о подробностяхъ покупки этого инструмента, но до сихъ поръ ему и въ голову не приходило, что она не знаетъ настоящаго покупщика. Такимъ-образомъ естественно было подумать на его мст, что она дорожитъ старымъ фортепьяно, какъ подаркомъ, полученнымъ изъ его рукъ.
— Неужели! повторилъ онъ съ особенной энергіей, и на губахъ его уже вертлся вопросъ — великій вопросъ его жизни. Амелія отвчала:
— Странно, какъ вы объ этомъ меня спрашиваете, Вилльямъ, разв не онъ подарилъ его мн?
— А! воскликнулъ ошеломленный Доббинъ, и лицо его вытянулось во всю длину. Я не зналъ этого, мистриссъ Джорджъ, не зналъ.
Эмми сначала не обратила на это обстоятельство никакого вниманія, и даже не замтила, отчего такъ печально вытянулось лицо ея друга. Посл, однакожь, она думала объ этомъ долго, и принуждена была, съ сердечнымъ сокрушеніемъ, дойдти до печальнаго заключенія, что фортепьяно было куплено Вилльямомъ, а не Джорджемъ, какъ она воображала.
И такъ одинъ, всего только одинъ подарокъ получила она отъ своего милаго друга, да и тотъ оказывался не его! Зачмъ же она такъ любила, такъ леляла этотъ негодный инструментъ? Зачмъ ей нужно было поврять ему свои мысли и чувства о незабвенномъ Джордж? Зачмъ она просиживала надъ нимъ длинные вечера, разыгрывая на его клавишахъ вс свои лучшія меланхолическія аріи, и обливала его своими горькими слезами? Вдь это не Джорджевъ подарокъ. Онъ ничего не подарилъ ей.
И фортепьяно потеряло въ глазахъ мистриссъ Эмми всю свою цну. Когда, черезъ нсколько времени посл этого печальнаго открытія, старикъ Седли попросилъ ее поиграть, мистриссъ Эмми отвчала, что фортепьяно ужасно разстроено, что у нея страшно болитъ голова, и что она совсмъ не уметъ играть.
Затмъ, по заведенному порядку, она усердно принялась упрекать себя въ неблагодарности, и ршилась загладить передъ честнымъ Вилльямомъ свой проступокъ. Однажды посл обда, когда они сидли въ гостиной, и мистеръ Джой дремалъ въ своихъ креслахъ, Амелія сказала майору Доббину трепещущимъ голосомъ:
— Я должна передъ вами извиниться, Вилльямъ.
— Въ чемъ это?
— Я еще ни разу не благодарила васъ за это маленькое четвероугольное фортепьяно, вы подарили мн его давно, прежде чмъ я вышла замужъ. Мн все казалось, что я получила этотъ подарокъ отъ другой особы. Благодарю васъ, Вилльямъ.
Она протянула ему руку, причемъ сердце бдной женщины облилось кровью, и водяныя шлюзы, какъ водится, заиграли въ ея глазахъ.
Вилльямъ не могъ боле обуздать восторженности своихъ чувствъ.
— Амелія, Амелія, сказалъ онъ,— я точно купилъ для васъ это фортепьяно. Тогда, какъ и теперь, я любилъ и люблю васъ. Откровенно говорю вамъ это первый, и, быть-можетъ, послдній разъ. Любовь моя, мн кажется, начинается съ той минуты, какъ я впервые увидлъ васъ, когда Джорджъ привелъ меня въ вашъ домъ, чтобъ показать сеою невсту. Тогда вы были двочкой въ бломъ платьиц, и я какъ сейчасъ смотрю на прекрасные ваши локоны. Вы сошли внизъ, и напвали какую-то псню: помните ли вы это? Тогда мы вс отправились въ воксалъ. Съ той поры я думалъ только объ одной женщин въ мір, и этою женщиною были вы. Не было впродолженіе двнадцати лтъ ни одного часа, когда бы я не мечталъ о васъ. Я хотлъ сказать вамъ объ этомъ передъ отъздомъ въ Индію, но тогда вы не расположены были слушать. Вы не обратили на меня ни малйшаго вниманія, и, казалось, было для васъ все-равно — остаюсь я, или ду.
— Я была очень неблагодарна, проговорила мистриссъ Эмми.
— Нтъ, только равнодушны, продолжалъ майоръ,— и это въ порядк вещей. Такой человкъ, какъ я, ничмъ не можетъ привлечь къ себ сердце женщины. Могу догадываться, что вы чувствуете въ настоящую минуту. Вы страдаете по поводу открытія объ этомъ несчастномъ фортепьяно, и вамъ больно, что подарокъ сдланъ мною, а не Джорджемъ. Я забылъ, что мн совсмъ не слдовало говорить объ этомъ. Не вы, а я долженъ просить у васъ прощенья. Мн казалось, впрочемъ, что годы постоянной преданности и любви могутъ послужить для меня оправданіемъ.
— Вы становитесь жестокимъ, Вилльямъ, сказала Амелія съ особеннымъ одушевленіемъ,— Джорджъ, одинъ мой супругъ, здсь какъ и на небесахъ. Могу ли я полюбить кого-нибудь, кром него? Я принадлежу ему теперь точно такъ же, какъ въ ту минуту, когда вы въ первый разъ увидли меня, любезный Вилльямъ. Онъ первый сказалъ мн, какъ вы добры, великодушны, и первый научилъ меня любить васъ какъ брата. Послдствія оправдали отзывъ моего супруга. Посл его смерти, вы остались для меня и малютки Джорджа единственнымъ покровителемъ и другомъ. Вы замнили для насъ все, что только есть драгоцннаго на свт. Прізжайте вы изъ Индіи нсколькими мсяцами раньше, я уврена, вы бы освободили меня отъ этой… этой страшной разлуки. О, это почти убило меня, Вилльямъ!.. Но вы не пріхали въ свое время, хотя я молилась о вашемъ возвращеніи… опоздали вы, Виллъямъ, и они безжалостно отняли у матери ея единственнаго сына. Какой онъ умный, благородный мальчикъ, Вилльямъ: не правда ли? Продолжайте, умоляю васъ, продолжайте быть нашимъ покровителемъ и другомъ.
Здсь голосъ мистриссъ Эмми заколебался, задрожалъ, и она поспшила укрыть свое лицо на плеч своего покровителя и друга.
Майоръ обвилъ ея станъ своими руками, и держалъ ее въ объятіяхъ, какъ ребенка, что впрочемъ не мшало ему цаловать головку мистриссъ Эмми:
— Я не перемнюсь, Амелія, сказалъ онъ, любйте меня какъ брата, больше я ничего не требую. Позвольте мн только видть васъ какъ-можно чаще.
— О, да, приходите къ намъ какъ-можно чаще! подтвердила мистриссъ Эмми.
Такимъ-образомъ майору Доббину предоставлена была полная свобода смотрть во вс глаза, любоваться на свою возлюбленную и облизываться, сколько ему было угодно. Такъ, по обыкновенію, мальчишки-школьники, у которыхъ нтъ ни пенни въ карман, облизываются при взгляд на лукошко пирожницы, тартинки и тминныя коврижки.

ГЛАВА LIX.

Новая жизнь и новыя лица.

Фортуна вновь обратилась лицомъ къ мистриссъ Эмми и подарила ее ласковой улыбкой. Намъ пріятно вывести ее изъ этой низшей сферы, гд она, такъ сказать, пресмыкалась до сихъ поръ, и мы съ удовольствіемъ идемъ за нею въ образованный, высшій кругъ, далеко, впрочемъ, уступающій тмъ истинно-великимъ и утонченнымъ обществамъ, среди которыхъ еще такъ недавно вращалась другая наша пріятельница, мистриссъ Бекки. Тмъ не мене, однакожь, новыя лица, окружающія скромную вдову, объявляють ршительное притязаніе на принадлежность къ джентльменскому и, во всхъ отношеніяхъ, фешнэбльному кругу, и это, конечно, длаетъ имъ великую честь. Столичные пріятели мистера Джоя были вс изъ трехъ президентствъ, и новый его домъ находился въ комфортэбльномъ англо-индійскомъ квартал, центромъ котораго служитъ Мойра-Плесъ, Минто-Скверъ, Большая улица лорда Клайва, Уарренова улица, Гастингсова улица, Ochterlony Place, Flassy Square, Assaye-Terrace: кто не знаетъ всхъ этихъ почтенныхъ жилищъ уединившейся индійской аристократіи, наслаждающейся европейскими благами въ квартал, который, совершенно незаслуженно, получилъ отъ нкоторыхъ остроумцевъ, въ томъ числ отъ мистера Венгема, характеристическое названіе Черной Ямы? Ограниченныя средства Джоя и не совсмъ блистательное значеніе его на Базар Житейской Суеты не позволяли ему обзавестись домомъ на Мойра-Плес, гд могутъ жить только отставные чины ост-индскаго Совта и партнеры индійскихъ торговыхъ домовъ. Эти господа, по обыкновенію, переводятъ на своихъ женъ сотни тысячь фунтовъ стерлинговъ кашггала, и затмъ, объявивъ себя банкротами, живутъ очень скромно въ философическомъ уединеніи, довольствуясь только четырьмя тысячами фунтовъ ежегоднаго дбхода. Мистеръ Джой занялъ комфортэбльный домикъ втораго или третьяго разряда на Джимиспай-Стрит. Ковры, зеркала и всю драгоцнную мёбель новйшаго фасона работы Седдонса, Джой скупилъ отъ агентовъ мдстера Скепа, бывшаго въ послднее время партнеромъ калькуттскаго торговаго дома гг. Фогля, Краккемана и Фека. На этотъ палаццо средней руки мистеръ Скепъ усадилъ до семидесяти тысячь фунтовъ, составлявшихъ все его стяжаніе продолжительной и честной жизни. Онъ занялъ мсто Фека, удалившагося въ Суссексъ, гд отдлали для него великолпнйшій палаццо. Фогльсы уже давно выдлились изъ фирмы и не мшаетъ здсь замтить, что глава этой фамиліи, сэръ Горацій Фогльсъ скоро надется быть пэромъ Англіи подъ именемъ барона Банданны.
Скепъ добился чести быть партнеромъ знаменитой фирмы за два года передъ тмъ, какъ она обанкротилась на мильйонъ и пустила по-міру цлыя сотни индійскихъ торгашей.
Честный Скепъ разорился вмст съ другими. Убитый горемъ шестидесяти-пяти-лтній старецъ, онъ отправился въ Калькутту устроивать и поправлять дла знаменитой фирмы. Вальтеръ Скепъ, взятый до окончанія курса изъ итонской коллегіи, вступилъ конторщикомъ въ новый торговый домъ. Флоренса Скепъ и Фанни Скепъ ухали съ матерью въ Булонь, и больше мы ничего объ нихъ не услышимъ. Коротко и ясно: Джой вступилъ во владніе оставленнымъ домомъ, скупилъ ковры прежнихъ жильцовъ, ихъ буфеты, и съ чистою совстію принялся любоваться на себя въ огромныхъ зеркалахъ, отражавшихъ незадолго передъ тмъ прекрасныя лица молодыхъ двицъ. Продавцы имущества Скепа, получивъ сполна вс деньги, оставили свои карточки мистеру Седли изъявивъ готовность оказывать услуги, необходимыя въ его новомъ хозяйств. Длинные лакеи, въ блыхъ жилетахъ, прислуживавшіе за столомъ мистера Скепа, зеленьщики, разносчики и молочники оставили свои адресы и подружились, на всякой случай, съ буфетчикомъ новаго хозяина. Мистеръ Чомми, трубочистъ, пережившій три послднія фамиліи, занимавшія этотъ домъ, старался преимуществепно обратить на себя благосклонное вниманіе буфетчикова помощника, котораго прямою обязанностію было покровительствовать мистриссъ Эмми въ ея прогулкахъ по улицамъ столицы. Онъ носилъ узенькіе гультики со штрипками, и фракъ его блисталъ свтлйшими пуговицами.
Хозяйственное заведеніе новаго господина имло, впрочемъ, довольно скромный характеръ. Буфетчикъ Джоя былъ въ то же время каммердинеромъ, и къ чести его мы обязаны сказать, что онъ напивался пьянъ только въ рдкихъ случаяхъ, когда этого требовало особенное уваженіе къ винамъ его господина. Для мистриссъ Эмми наняли особую служанку, получившую свое первоначальное воспитаніе въ загородномъ имніи альдермена, сэра Вилльяма Доббина. Это была добрая двушка, совершенно обезоружившая мистриссъ Эмми, которая сначала испугалась одной мысли имть при себ горничную, и никакъ не понимала, зачмъ ей такая особа. Оказалось, однакожь, что двушка могла принести существенную пользу въ новомъ хозяйств: она ухаживала за мистеромъ Седли, который теперь оставался почти безвыходно въ своей комнат и не принималъ никакого участія въ домашнихъ развлеченіяхъ и увеселеніяхъ.
Немедленно посл водворенія въ дом брата, мистриссъ Эмми начала принимать безпрестанные и разнообразные визиты. Леди Доббинъ и дочери ея пріхали поздравить ее съ счастливой перемной въ житейскихъ длахъ, и засвидтельствовать ей свою душевную радость и искренне уваженіе. Съ этою же цлью миссъ Осборнъ прискакала изъ Россель-Сквера въ фамильной карет съ пламенными гербами. Повсюду разнеслась молва, что мистеръ Джой богатъ неизмримо. Старикъ Осборнъ не запрещалъ Джорджиньк навщать своего дядю.
— Еще бы! Тутъ ничего нтъ дурнаго, если, кром моего имнія, онъ овладетъ наслдствомъ посл Джозефа Седли, говорилъ мистеръ Осборнъ. Мы сдлаемъ изъ него джентльмена на славу, и вотъ увидите, что мистеръ Джорджъ будетъ гремть въ парламент еще до моей смерти. Вы можете, миссъ Осборнъ, навстить его мать, хотя разумется, она не должна показываться мн на глаза.
И на этомъ основаніи, миссъ Осборнъ сдлала визитъ скромной вдов. Эмми, конечно, была очень рада видть тетку своего Джорджиньки, и этотъ юный джентльменъ могъ теперь безпрепятственно навщать свою мать. Два или три раза въ недлю ему позволялось обдать на Джиллиспай-Стрит, гд тотчасъ же забралъ онъ подъ свою команду всхъ слугъ и всхъ своихъ родственниковъ, точь въ точь какъ на Россель-Сквер.
Однакожь юный Джорджъ былъ всегда почтителенъ къ майору Доббину, и въ присутствіи этого джентльмена велъ себя очень скромно. Мальчикъ умный и смышленый, онъ въ нкоторой степени даже боялся майора, и всегда удивлялся его добродушію, простот, его разнообразной учености, любви къ истин и справедливости. Такого человка Джорджинька еще не видлъ на кратковременномъ поприщ своей жизни. Онъ полюбилъ душевно своего крестнаго отца, съ восторгомъ гулялъ съ нимъ въ парк и жадно вслушивался въ каждое его слово. Вилльямъ говорилъ Джорджу объ его отц, объ Индіи, Ватерлоо, обо всемъ говорилъ только не о себ самомъ. Какъ-скоро Джорджимька принимался слишкомъ важничать и мечтать, майоръ подшучивалъ надъ нимъ очень остроумно, и мистриссъ Осборнъ находила эти шутки чрезвычайно колкими. Однажды они пошли въ театръ, и мальчикъ объявилъ заране, что онъ, какъ порядочный джентльменъ, не намренъ сидть въ партер. Не длая никакихъ возраженій, майоръ отвелъ его въ ложу, оставилъ тамъ одного, и самъ поспшилъ занять мсто въ креслахъ. Едва прошло нсколько минутъ, какъ онъ почувствовалъ дтскую руку на своемъ плеч, и затмъ лайковая перчатка маленькаго денди дружелюбно протянулась къ его рук. Джорджъ увидлъ нелпость своего упрямства, и спустился внизъ изъ верхнихъ областей. Нжная и благосклонная улыбка проглянула на лиц майора, когда онъ встртился съ глазами упрямца, обратившагося на истииный путь. Онъ любилъ этого мальчжа, какъ любилъ все, что могло имть какое-нибудь отношеніе къ мистриссъ Эмми. Съ какимъ восторгомъ услышала она объ этомъ безпримрномъ благородств юнаго Джорджа! Въ глазахъ ея заискрилась необыкновенная нжность, когда она взглянула на Вилльяма, и ему показалось, будто щеки мистриссъ Эмми зардлись въ эту минуту самымъ яркимъ румяицемъ.
Джорджинька между-тмъ неутомимо разсыпался въ похвалахъ майору почти всякой разъ, какъ оставался наедин съ своей мама.
— Можно ли не любить его, мама? говорилъ однажды мастеръ Джорджъ. Доббинъ знаетъ кажется вс науки, и при всемъ томъ онъ ничуть не похожъ на этого стараго Виля, который всегда хвастается своей латинью и длинными словами: ты вдь это замтила, мама? Мой товарщи въ пансіон зовутъ его ‘Длиннохвостымъ’. Я первый далъ ему это прозвище: не правда ли, какъ оно хорошо?.. Доббинъ читаетъ по-латин съ такою же легкостію, какъ по-англійски и по-французски, это ужь я теб говорю. Когда мы гуляемъ вмст, онъ разсказываетъ мн множество интересныхъ анекдотовъ о моемъ папа… o себ только ничего не говоритъ. А вотъ, за обдомъ у ддушки, полковникъ Бокклеръ разсказывалъ намъ, что майоръ Доббинъ — одинъ изъ храбрйшихъ офицеровъ во всей арміи, и не разъ отличался удивительными подвигами. Ддушка былъ очень изумленъ, и сказалъ: ‘Неужьто! А я, дескать, думалъ, что ему не спугнуть и гуся!’ — Нтъ, мама, спугнетъ, ужь за это я ручаюсь: не правда ли?
Эмми засмялась, и подумала, что на этотъ предметъ, вроятно, достанетъ храбрости у майора.
Но если существовала искренняя прдвязанность между Джорджемъ и майоромъ, мы должны признаться съ нкоторымъ прискорбіемъ, что дядя и племянникъ, повидимому, не слишкомъ любили другъ друга. Въ короткое время Джорджинька мастерски выучился надувать свои щеки, и засовывать руки въ карманные жилеты, передразнивая старика Джоза съ такимъ совершенствомъ, что никто не могъ удержаться отъ смха, особенно, когда онъ произносилъ на манеръ своего дядюшки: ‘Ахъ, Боже мой, не говорите этого, не говорите!’ Слуги невольно фыркали впродолженіе обда, когда мистеръ Джорджъ, пришепеливая и картавя, требовалъ какой-нибудь вещи, не бывшей за столомъ. Даже мистеръ Доббинъ покатывался со смху, любуясь на подражательное искусство своего крестяика. Если Джорджъ не осмливался передразнивать дядю въ глаза, то единственно потому, что это строго-настрого запретилъ ему мистеръ Доббинъ. Просьбы испуганной Амеліи тоже удорживали въ приличныхъ границахъ этого маленькаго шалуна. При всемъ томъ, достойный сановникъ Индіи былъ, казалось, проникнутъ смутнымъ сознаніемъ, что племянникъ не чувствуетъ къ нему достойнаго уваженія. Не желая подавать повода къ насмшкамъ, мистеръ Джой былъ до крайности робокъ, щепетиленъ, и, слдовательно, вдвое смшонъ въ присутствіи мистера Джорджа. Какъ-скоро заране становилось извстнымъ, что въ такой-то день юный джентльменъ будетъ обдать у своей матери на Джиллиспай-Стрит, мистеръ Джой обыкновенно уходилъ изъ дома, отговариваясь тмъ, что ему необходимо переговорить съ своими пріятелями въ клуб. И никто, казалось, не былъ огорченъ отсутствіемъ Джоя. Въ т дии старикъ Седли обыкновенно выходилъ изъ своего убжища, и въ столовой собиралось маленькое общество, въ которомъ неизбжно принималъ участіе майоръ Доббинъ. Онъ былъ истиннымъ ami de la maison, другомъ старика Седли, другомъ мистриссъ Эмми, другомъ Джорджиньки, совтникомъ и правою рукою мистера Джоя.
— Судя потому, что мы видимъ и слышимъ, ужь право, было бы ему гораздо лучше оставаться въ Мадрас! замчала миссъ Анна Доббинъ въ Кемберъуэлл.
— Ахъ, миссъ Анна! Неужели вамъ досадно, что майоръ не женился до сихъ поръ?…
Джозефъ Седли старался зажить наширокую ногу, какъ подобаетъ истинному джентльмену съ его высокими талантами. Должностныя запятія были, разумется, брошены имъ тотчасъ же по прізд въ Лондонъ. Первымъ и существеннымъ пунктомъ было сдлаться членомъ Восточнаго Клуба, гд онъ проводилъ утренніе часы въ обществ своихъ индійскихъ собратій, тамъ онъ обдалъ, и оттуда проводилъ домой гостей.
Амелія должна была принимать и увеселять этихъ джентльменовъ съ ихъ прекрасными леди. Отъ нихъ между-прочимъ узнала она, какъ скоро мистеръ Смитъ будетъ засдать въ совт, и сколько тюковъ мистеръ Джонсъ привезъ въ Лондонъ, какъ торговый лондонскій домъ Томсона отказался платить векселя бомбэйской фирмы Томсонъ, Кибобжи и Компанія, и какъ, по всмъ соображеніямъ, оказывалось, что то же станется и съ калькуттскимъ домомъ, какъ скверно вообще, не говоря дурнаго слова, ведетъ себя мистриссъ Браунъ, жена господипа Брауна и Компаніи,— она уже давно длаетъ глазки молодому Суанки, лейб-гвардейцу, она сидла съ нимъ на палуб по цлымъ часамъ и, вообразите: когда корабль остановился у мыса Доброй Надежды, они ускакали вдвоемъ, Богъ-знаетъ куда, и пропадали чуть-ли не цлый день. Прескверный анекдотъ. Изъ этого же источника узнала мистриссъ Эмми, какимъ-образомъ мистриссъ Гардиманъ изгораздилась сбыть съ рукъ тринадцать своихъ сестеръ, дочерей сельскаго пастора, достопочтеннаго Феликса Риббитса: одиннадцать пристроены очень хорошо, остальныя дв такъ-себ, ни то, ни сё. Горнбэй чуть не сошелъ съ ума, когда узналъ, что жена его намрена остаться въ Европ, и вообразите, будто Троттеръ назначенъ сборщикомъ податей и пошлинъ въ Уммерапуру. Въ этихъ и подобныхъ разговорахъ весьма назидательнаго свойства проходило время на большихъ обдахъ всхъ этихъ господъ. Везд повторялись одн и т же сентенціи, боле или мене остроумныя, подавались одни и тже блюда изъ массивнаго серебра, одна и та же баранина, т же гуси, индйки, рябчики. Политика употреблялась уже собственно посл десерта, когда прекрасныя леди, уходя къ себ наверхъ, заводили продолжительную бесду относительно кори, оспы, ревматизма и коклюшей.
Mutaiis mutandis, милостивые государи, или, выражаясь на простомъ язык: повсюду и всегда одна и та же исторія, только на другой манеръ. Разв почтенныя супруги адвокатовъ не разсуждаютъ о разныхъ назидательныхъ предметахъ по судейской части? Разв полковыя дамы не заводятъ сплетни относительно своихъ полковъ? И если наилучшія леди изъ наилучшихъ круговъ болтаютъ, такъ-сказать, безъ умолку и безъ устали о великихъ смертныхъ, принадлежащихъ къ ихъ разряду, то почему же нашимъ индійскимъ пріятелямъ не создать своей особой, оригинальной бесды, поучительной во всхъ отношеніяхъ для особъ, желающихъ изучить заморскіе обычаи и нравы? Но если нтъ въ васъ этого желанія, вы можете молчать, слушать и звать, сколько душ угодно, не разстроивая общаго веселья.
Скоро мистриссъ Эмми обзавелась визитной книжкой, и начала свои парадные разъзды. Она сдлала визитъ госпож Блюдъайэръ, супруг генералъ-майора, сэра Роджера Блюдъайера, кавалера Бани первой степени, госпож Гуффъ, супруг сэра Джильса Гуффа, изъ Бонбэя, госпож Пайсъ, супруг Пайса, директора ост-индской компаніи, и прочая, и прочая. Мы ужь такъ созданы, что каждый и каждая изъ насъ весьма скоро привыкаютъ ко всякимъ перемнамъ и треволненіямъ жизни. Привыкла и Амелія. Великолпная колсница на Джимиспай-Стрит покатывалась каждый день, и длинный лакей въ блестящей ливре, спрыгивая съ козелъ, вручалъ, кому слдуетъ, визитныя карточки мистриссъ Осборнъ и мистера Джозефа Седли. Въ назначенный часъ Эмми зазжала въ клубъ за своимъ братомъ, и они катались вмст. Въ другой разъ мистриссъ Эмми сажала въ колсницу своего отца, и вызжала въ Реджентъ-Паркъ. Такимъ-образомъ, коляска и горничная, визитная книга и лакей съ свтлыми пуговицами, вошли въ составъ повседневной амеліиной жизни, и замнили для нея скромную рутину на Аделаидиныхъ Виллахъ. Въ дв, три недли она совершенно освоилась съ привычками и манерами новаго круга. Еслибъ судьба занесла ее на самую вершину джентльменскихъ обществъ, Амелія и тамъ была бы, вроятно, на своемъ мст. Жеищины въ компаніи Джоя находили ее довольно интересной молодой особой, не слишкомъ умной, но и не глупой.
Мужчинамъ между-тмъ чрезвычайно нравилась безъискусственная простота и наивность мистриссъ Эмми. Молодые Индійскіе денди, проживавшіе въ отпуску, безъ церемоній объявили себя обожателями Амеліи, и наперерывъ добивались чести длать ей утренніе визиты. Блистая кольцами, цпочками и усами, эти господа, привычные обитатели вест-эндскихъ отелей, разъзжающіе не иначе какъ въ одноколкахъ самаго хитраго устройства, свидтельствовали каждый разъ глубочайшее почтеніе великолпной коляск мистриссъ Осборнъ, катающейся по парку. Самъ господинъ Суанки, лейбъ-гвардеецъ, преопаснйшій молодой человкъ, считавшійся первымъ франтомъ на берегахъ Ганга, ухаживалъ весьма усердно за мистриссъ Эмми, и майоръ подмтилъ однажды, съ какимъ одушевленіемъ онъ разсказывалъ ей про охоту за кабанами, тогда они сидли вдвоемъ, tte—tte, и Амелія, казалось, принимала живйшее участіе въ этой болтовн. Впослдствіи Суанки длалъ очень невыгодные отзывы о майор: ‘этотъ неуклюжій верзила, что безпрестаино слоняется около дома мистриссъ Осборнъ, самый несносный болванъ, и я не понимаю, какъ терпятъ его въ этихъ обществахъ’, говорилъ мистеръ Суанки.
Будь майоръ нсколько самолюбиве и тщеславне онъ, конечно бы, началъ ревновать свою возлюбленную къ этому опасному франту, но слишкомъ простой и великодушный по своей природ, мистеръ Доббинъ не позволялъ себ никакихъ сомнній относительно мистриссъ Эмми. Онъ даже радовался, что молодые люди отдаютъ ей должную справедливость и восхищаются ея прелестями. Разв мало бдствій и всякихъ униженій перенесла она со времени замужества? Майоръ радовался при вид, какъ возникаютъ изъ-подъ спуда лучшія свойства ея души, и какъ оживляется она съ каждымъ днемъ въ этой новой сфер жизни. Вс безъ исключенія особы, имвшія случай сблизиться съ мистриссъ Эмми, и узнать ее покороче, отдавали справедливость благоразумному выбору майора, если только можно допустить какое-нибудь благоразуміе въ человк, обуреваемомъ пылкими страстями.

——

Само-собою разумется, что мистеръ Джой, немедленно по прибытіи въ столицу, счелъ своей непремнной обязанностью представиться милорду Бумбумбуму, и само-собою разумется, что, обласканный милордомъ Бумбумбумомъ, онъ сдлался съ той самой минуты самымъ заклятымъ тори. Онъ даже вознамрился, при слдующемъ визит, представить и свою сестрицу. Давая полный разгулъ своему воображенію, мистеръ Джой уврилъ себя мало-по-малу, что отъ него дйствительно, въ нкоторомъ смысл, зависитъ благосостояніе Трехъ Соединенныхъ Королеветвъ.
— Милорду Бумбумбуму, я надюсь, пріятно будетъ видть членовъ моей фамиліи, сказалъ Джой своей сестр. Ты не будешь казаться лишнею въ его палаццо, Амелія.
Эмми засмялась.
— Въ чемъ же я поду, Джой? сказала она. Гд мой фамильные брильянты?
‘Что бы стоило ей приказать мн накупить для нея брильянтовъ! подумалъ майоръ Доббинъ. ‘Желалъ бы я знать, какіе брильянты не пристанутъ къ мистриссъ Эмми!’

ГЛАВА LX.

Загасли вдругъ два свтила.

Наступилъ печальный день на Джиллиспай-Стрит. Ходъ обычныхъ удовольствій и торжественныхъ пиршествъ въ дом мистера Джозефа Седли былъ внезапно прерванъ событіемъ весьма обыкновеннымъ на поприщ житейскаго базара. Пробираясь въ своей квартир по лстниц изъ гостиной въ спальню наверхъ, вы замчали, конечно, небольшую арку въ стн прямо передъ вашими глазами, откуда снисходитъ свтъ на лстиицу, ведущую изъ втораго этажа въ третій, гд обыкновенно помщаются дтскія и комнаты для прислуги. Это полукруглое отверстіе весьма полезно еще для другаго употребленія, о которомъ можно навести справку у работниковъ гробовщика. Здсь, на этой самой арк, они устанавливаютъ гробы, или пропускаютъ ихъ черезъ него осторожно, чинно, такимъ-образомъ, чтобы ни на волосъ не растревожить вчнаго покоя охладвшаго жилища. Присядьте, если вамъ угодно, на гладкой площадк втораго этажа, всмотритесь хорошенько въ это сводистое отверзтіе, обращенное на главный ходъ, его же не минуетъ ни одна живая душа, обитающая подъ кровлей британскаго дома. И прежде всего, не минуетъ его кухарка, которой суждено каждый день, передъ разсвтомъ спускаться изъ верхнихъ областей, чтобы чистить на кухн кострюли и горшки, и между-тмъ, какъ она лниво, съ ноги на ногу, перебирается къ мсту своего назначенія, протирая заспанные глаза, навстрчу ей, по тмъ же ступенямъ, взбирается молодой хозяйскій сынокъ, босоногій, усталый, блдный, онъ пропировалъ всю ночь съ веселыми друзьями въ трактир или клуб, и по возвращеніи домой, скинулъ въ корридор сапоги, чтобы безшумно совершить путешествіе въ свою спальню. Отсюда снисходитъ осторожною стопой миссъ Роза или Фіалка, старшая дочь домовладльца, блистательная и прекрасная, сіяющая лентами, цвтами, и вооруженная двственными прелестями для завоеванія джентльменскихъ сердецъ на бальномъ вечер или раут, и между-тмъ какъ, потупивъ голову, она крадется медленными и нершителъными шагами, подобравъ обими руками свое муслиновое платьице, вертлявый ея братъ, мастеръ Томми, скользитъ, съ быстротою стрлы, по периламъ той же лстницы, презирая всякую опасность, и находя этотъ способъ путешествія самымъ врнымъ, легкимъ и удобнымъ. Здсь же нжный и заботливый супругъ ведетъ подъ руку, или несетъ на своихъ могучихъ рукахъ, улыбающуюся подругу своей жизни въ тотъ счастливый день, когда докторъ медицины и хирургіи объявилъ, что прекрасная паціентка можетъ сойдти внизъ и погулять въ столовой или гостиной. Этимъ же путемъ длинный Джонъ, звая на потолокъ и почесывая затылокъ, пробирается въ свою спальню въ урочный часъ, съ сальнымъ огаркомъ въ рук. Здсь лежитъ дорога въ дтскую, людскую, во вс спальни, носятъ здсь дтей, водятъ стариковъ, провожаютъ парадныхъ гостей, ходитъ здсъ докторъ въ комнату паціента, пасторъ, призванный крестить младенца, и здсь же встрчаютъ гробовщика съ его факельщиками и работниками… Посл этого сводистаго окошка, милостивые государи, и посл этой лстницы лондонскаго дома, какихъ еще вамъ нужно memento mori, памятниковъ жизни, смерти и житейской суеты!..
Прійдетъ пора, о возлюбленный другъ и братъ мой, когда и къ намъ съ тобою прійдетъ по этой же дстивц, въ послдній разъ, докторъ медицины и хирургіи. Сидлка или сердобольная дама откроетъ занавсъ вашей постели, но вы уже не откликнетесь на ея голосъ. И затмъ она пріотворитъ окно, чтобы освжить спертый и затхлый воздухъ, испорченный вашимъ дыханіемъ. И затмъ, на всемъ протяженіи фасада, задернутъ гардины, опустятъ сторы, закроютъ ставни, жильцы перемстятся въ задніе покои, прійдутъ нотаріусы и другіе джентльмены въ черномъ костюм. И проч. и проч. Поприще вашей жизни окончилось однажды навсегда, и вы отправились въ путь далекій, его же не минуетъ ни одна живая душа, прозябающая подъ солнцемъ. Если вы джентльменъ извстнаго разряда, и роль ваша была блистательна на рынк житейскихъ треволненій, наслдники воздвигнутъ великолпный гербъ надъ послднимъ нашимъ жилищемъ, съ обозначеніемъ, что вы ‘успокоились на небесахъ’. Сынъ вашъ заново омёблируетъ домъ, или отдастъ его внаймы, и переселится въ другой кварталъ. Съ началомъ новаго года имя ваше въ клубахъ будетъ причислено къ ‘умершимъ членамъ’. Лютая скорбь овладетъ вашею вдовою, но это не помшаетъ ей заказать щегольской, нарядный трауръ, кухарка пошлетъ спросить, какія кушанья готовить къ обду, буфетчикъ озаботится насчетъ винъ — и все пойдетъ своимъ обычнымъ чередомъ. Портретъ вашъ еще нсколько погоститъ надъ каминной полкой, но потомъ уберутъ его съ этого почетнаго мста, чтобы любоваться на портретъ вашего наслдника и сына.
Какихъ покойниковъ жалютъ всего больше и оплакиваютъ всего искренне и нжне на Базар Житейской Суеты? Тхъ, я думаю, которые, при жизни, всего скоре могли забыть насъ. Смерть дитяти сопровождается обыкновенно такими горькими, безотрадными слезами, какихъ никогда не можетъ пробудить ваша собственная кончина, о возлюбленный братъ мой. Младенецъ едва только начинаетъ узнавать васъ, и вы совершенно исчезаете изъ его памяти посл кратковременной разлуки, но смерть его сокрушаетъ васъ гораздо боле, чмъ кончина искренняго вашего друга, или даже первороднаго вашего сына, который давно обзавелся своимъ домомъ. И если вы старый человкъ, и, о возлюбленный читатель (вс мы состаремся рано или поздно), старый и богатый, или старый и бдный — что ршительно одно и тоже — наступитъ грозный часъ, когда вы невольно подумаете, ‘добрые люди окружаютъ меня, добрые и ласковые, но никто, думать надобно, не загрустится обо мн, когда я отправлюсь на тотъ свтъ. Я богатъ, и вс эти господа ждутъ не дождутся моего наслдства. Или: ‘я очень бденъ, и давно сталъ тяжкимъ бременемъ для всхъ этихъ господъ’.

——

Лишь-только окончился трауръ по кончин мистриссъ Седли, и лишь-только мистеръ Джой вздумалъ пощеголять въ столиц своими блистательными жилетами, пріобртенными въ Соутамптон, какъ вдругъ сдлалось очевиднымъ для всхъ обитателей новаго дома, что почтенный старичокъ, мистеръ Седли, намренъ въ скоромъ времени отправиться вслдъ за своей супругой въ горнюю страну.
— Здоровье моего отца не позволяетъ мн давать большихъ вечеровъ и обдовъ въ ныншній сезонъ, торжественно замчалъ мистеръ Джой въ своемъ клуб, но если вы, другъ мой Чотни, завернете ко мн въ половин седьмаго, я буду очень радъ раздлить съ вами скромную хлбъ-соль. Вы найдете за моимъ столомъ двухъ или трехъ пріятелей, съ которыми авось не будетъ вамъ скучно.
Такимъ-образомъ, сановникъ Индіи и столичные его пріятели обдали и пили втихомолку свой кларетъ. Между-тмъ, какъ песочные часы жизни бжали впередъ въ стклянк престарлаго джентльмена, обитавшаго наверху. Дюжій лакей въ бархатныхъ туфляхъ подавалъ вино дорогимъ гостямъ, и они спокойно усаживались за вистъ посл обда. Майоръ Доббинъ принималъ довольно дятельное участіе въ этой невинной забав, и случалось повременамъ, что мистриссъ Осборнъ тоже присоединялась къ этой компаніи, когда паціентъ ея, уложенный спать, вдавался въ тотъ полусонный бредъ, который обыкновенно снисходитъ на старческую подушку.
Впродолженіе болзни, старикъ находилъ въ своей дочери единственную покровительницу и утшительнщу. Изъ ея только рукъ принималъ онъ свои бульйонъ и микстуру. Ухаживанье за отцомъ сдлалось теперь почти единствелнымъ занятіемъ мистриссъ Эмми. Ея постель была поставлена подл самой двери въ коинату больнаго, и при малйшемъ оттуда шорох или движеніи, она готова была предложить свои услуги. Должно впрочемъ отдать справедливость страждущему старцу, часто по пробужденіи лежалъ онъ по цлымъ часамъ съ открытыми глазами, не смя пошевельнуться, чтобъ не безпокоить своей доброй и бдительной няньки.
Быть-можетъ, мистеръ Седли любилъ теперь свою дочь гораздо нжне, чмъ въ былыя времена. Исполняя свои великодушныя обязанности при болзненномъ одр, Амелія выставляла себя въ самомъ привлекательномъ свт. ‘Она прокрадывается въ его комнату, какъ солнечный лучъ’, думалъ мистеръ Доббинъ, наблюдая, какъ Амелія на цыпочкахъ и притаивъ дыханіе, входитъ въ отцовскую спальню, причемъ дйствительно лицо ея лучезарилось выраженіемъ необыкновенной нжности и добродушія. Кто изъ насъ не замчалъ этихъ очаровательныхъ проблесковъ любви и состраданія, когда женщина стоитъ задумавшись надъ колыбелью своего младенца, или заботливо ухаживаетъ при постели больнаго?
Вражда, затаенная въ сердц старика, исчезала сама-собою, и онъ умирился совершеннйшимъ образомъ. Тронутый безчисленными доказательствами любви и великодушія, мистеръ Седли, отживая свои послдніе дни, забылъ вс т мнимыя оскорбленія и неправды, которыя онъ и его жена думали видть въ своей дочери. Объ этихъ оскорбленіяхъ и неправдахъ старики бывало разсуждали между собою по цлымъ часамъ. Оказывалось по ихъ соображеніямъ, чтоАмелія жила исключительно для сына, не обращая ни малйшаго вниманія на своихъ несчастныхъ родителей, подверженныхъ старческимъ недугамъ. Вся она принадлежала этому избалованному Джорджу, и чуть съ тоски не пропала, когда взяли мальчика на Россель-Скверъ. На что это похоже?.. Но теперь мистеръ Седли забылъ вс эти обвиненія, и приближаясь къ смерти, оцнилъ вполн нравственныя совершенства этого существа, готоваго на всякія самоотверженія.
Однажды вечеромъ, когда мистриссъ Эмми прокралась въ его комнату, старикъ, сидвшій на своей постели, вздохнулъ изъ глубины души, и приготовился, повидимому, къ своему послдыему признанію.
— О, Эмми, другъ мой Эмми! сказалъ онъ, положивъ свою слабую и холодную руку на ея плечо, я размышлялъ все это время, какъ мы несправедливы были къ теб.
Дочь стала на колни при постели умирающаго, и сложила руки на молитву. Молился и отецъ среди торжественнаго безмолвія и тишины… Да ниспошлетъ Богъ каждому изъ насъ такую же утшительницу или подругу въ послдній часъ нашей жизни.
Быть-можетъ въ эти торжественныя минуты, передъ умственнымъ взоромъ мистера Седли, проносилась вся его жизвь съ ея безконечной борьбой, съ ея блистательными успхами въ начал, и безнадежными стремленіями въ конц. Онъ думалъ, конечно, о своемъ безпомощномъ состояніи, о несбывшихся надеждахъ и мечтахъ, о томъ, что, отправляясь въ вчность, не оставляетъ посл себя никакого состоянія, и что ему нтъ надобности длать особеннаго завщанія на дловой бумаг. Жалкая жизнь, безплодная жизнь!
Позвольте, однакожь, лучше ли умирать въ эпоху процвтанія и славы, или въ годину нищеты и душевныхъ огорченій? Это, въ нкоторомъ смысл, вопросъ, требующій особеннаго размышленія, но во всякомъ случа, странный характеръ должны получить наши чувства, когда, приближаясь къ порогу вчности, мы принуждены будемъ сказать, ‘съ завтрашнимъ днемъ, успхъ и неудача, торжество и паденіе будутъ для меня совершенно безразличны. Взойдетъ солнце, и миріады живыхъ существъ обратятся къ своимъ обычнымъ дламъ, но меня уже не будетъ больше на Базар Житейской Суеты’.
Наступило утро новаго дня, небосклонъ озарился блистательными лучами солнца, человческій родъ обратился къ своимъ обычнымъ удовольствіямъ и дламъ, но уже — за исключеніемъ старика Джозефа Седли, которому не было больше надобности вооружаться противъ новыхъ ударовъ судьбы, проектировать, хитрить и строить воздушные замки. Ему оставалось только совершить путешествіе на бромптонское кладбище и успокоиться подл костей своей истлвшей супруги.
Майоръ Доббинъ, Джой и мастеръ Джорджъ послдовали за его останками въ траурной карет, обитой чернымъ сукномъ. Джой нарочно пріхалъ для этой цли изъ Ричмонда, куда онъ удалился немедленно посл плачевнаго событія. Ему, разумется, нельзя было оставаться въ своемъ дом при… при этихъ обстоятельствахъ, вы понимаете. Но мистриссъ Эмми осталась, и безмолвно принялась за исполненіе своего послдняго долга. Она была печальна и грустна, но не лежало злой тоски на ея душ. Съ кроткимъ и смиреннымъ сердцемъ молилась Амелія, чтобъ Господь Богъ ниспослалъ для нея самой такую же тихую и безболзненную кончину, съ благоговйнымъ умиленіемъ она припоминала послднія слова своего родителя, проникнутыя врой и надеждой на безконечную благость Творца.
Вообразите себя совершеннйшимъ счастливцемъ въ этомъ подлунномъ мір. Наступаетъ послдній вашъ часъ, и вы говорите:
‘Богатъ я и славенъ, благодареніе Богу! Всю жизнь свою принадлежалъ я къ лучшимъ обществамъ. Я служилъ съ честью своему отечеству, засдалъ въ парламент нсколько лтъ сряду, и могу сказать, рчи мои выслушивались съ восторгомъ. Я не долженъ никому ни одного шиллинга, совсмъ напротивъ: университетскій мой товарищъ, Джонъ Лазарь, занялъ у меня пятьдесятъ фунтовъ, и мой душеприкащикъ не требуетъ съ него этого долга. Дочерямъ я оставляю по десяти тысячь фунтовъ: хорошее приданое для двицъ! Мое серебро, мёбель, все хозяйственное заведеніе на Булочной улиц, вмст со вдовьимъ капиталомъ, перейдутъ въ пожизненное владніе къ моей жен. Мои хутора, дачи, со всми угодьями, погреба, нагруженные бочками отборнйшихъ винъ и вс деньги, хранящіяся въ государственномъ банк, достанутся, вслдствіе духовнаго завщанія, моему старшему сыну. Каммердинеръ мой, въ уваженіе долговременной его службы, получилъ въ наслдство капиталъ, который доставитъ ему двадцать фунтовъ годоваго дохода. Кто жь будетъ мною недоволенъ, и кому вздумается обвинять меня, когда трупъ мой будетъ лежать въ могил?’
Пусть теперь перевернется медаль на другую сторону, и вы пропоете свою любезную псню въ такомъ тон:
‘Бдный я человкъ, горемычный, удрученный обстоятельствами и судьбою. Жизнь моя пролетла, повидимому, безъ всякой цли. Не наградила меня судьба ни талантами, ни умомъ, ни породой, ни дородствомъ, и признаюсь душевно, что я надлалъ безчисленное множество промаховъ и грубйшихъ ошибокъ. Не разъ позабывалъ я свои обязанности, и не могу ни однимъ шиллингомъ удовлетворить своихъ кредиторовъ. Пришелъ мой послдній часъ, и я лежу на смертномъ одр, безпомощный и нищій духомъ. Смиренно припадаю къ стопамъ божественнаго милосердія, и да проститъ меня Всевышній во всхъ моихъ слабостяхъ и прегршеніяхъ’.
Какую изъ этихъ двухъ рчей вы захотли бы выбрать для своихъ собственныхъ похоронъ? Старикъ Седли выбралъ послднюю, и въ этомъ смиренномъ состояніи духа, придерживаясь за руку своей дочери, онъ распростился навсегда съ треволненіями суетъ житейскихъ.

——

Такъ вотъ, мой милый, ты можешь удостовриться своими глазами, что можетъ сдлать человкъ съ талантомъ, руководимый опытностію и коммерческимъ разсчетомъ, говорилъ на Россель-Сквер старикъ Осборнъ внуку своему Джорджу. Посмотри на меня и на счеты моего банкира. Сравни со мною бднаго своего дда Седли и его банкротство, какая непроходимая бездна между нами! А вдь было время, когда стоялъ онъ выше даже меня, лтъ за двадцать передъ этымъ онъ стоялъ выше меня десятью тысячами фунтовъ.
Кром этихъ Россель-Скверскихъ людей, да еще семьи мистера Клеппа на Виллахъ Аделаиды, ни одинъ смертный не заикнулся о горемычномъ Джон Седли, и никто не захотлъ припомнить, что еще существовалъ на свт такой человкъ.
Старикъ Осборнъ въ первый разъ услышалъ отъ пріятеля своего, полковника Букклера (эти свднія мы почерпнули изъ устъ мастера Джорджа), что майоръ Доббинъ считался въ британской арміи превосходнйшимъ офицеромъ. Эта неожиданная всть въ высокой степеми озадачила мистера Осборна, и онъ выразился напрямикъ, что не предполагастъ въ этомъ неуклюжемъ джентльмен ни ума, ни храбрости, ни образованности. Скоро однакожь онъ получилъ о немъ блистательные отзывы отъ другихъ своихъ знакомыхъ. Сэръ Вилльямъ Доббинъ, альдерменъ, высокоцнившій таланты своего сына, разсказалъ множество весьма интересныхъ анекдотовъ, изъ которыхъ весьма ясно значилось, что майоръ былъ образованнйшій и благороднйшій человкъ въ мір. Наконецъ, имя Доббдна, одинъ или два раза, появилось въ списк знаменитйшихъ особъ, и это обстоятельство произвело оглушительный эффектъ на стараго Россель-Скверскаго аристократа.
Какъ опекунъ Джорджиньки, майоръ неизбжно долженъ былъ встрчатъся съ его ддомъ. При одной изъ этихъ встрчъ, мистеръ Осборнъ полюбопытствовалъ заглянуть въ дловые отчеты майора, и тутъ поразило его обстоятельство, небывалое въ коммерческомъ мір, и котораго никакъ нельзя было предвидть. Прозорливый и смтливый негоціантъ мигомъ догадался, что значительная часть капитала, опредленнаго на содержаніе вдовы, выходило непосредственно изъ майорскаго кармана. Это укололо самолюбіе старика, и въ то же время изумило его весьма пріятнымъ образомъ.
Вызванный на объясненіе, мистеръ Доббинъ, въ жизнь неприбгавшій къ обманамъ, смшался, покраснлъ, пролепеталъ нсколько безсвязныхъ фразъ, и, наконецъ, долженъ былъ открыть истину во всемъ ея вид.
— Вамъ не безъизвстно, милостивый государь, что этотъ бракъ былъ отчасти устроенъ мною, началъ мистеръ Добоинъ, причемъ физіономія его собесдника сдлалась вдругъ угрюмою и пасмурною. Мн казалось, что покойный другъ мой зашелъ въ этомъ дл такъ далеко, что отступленіе отъ даннаго обязательства могло бы обезчестить его имя и погубить мистриссъ Осборнъ. Когда, наконецъ, посл смерти мужа, осталась она безъ всякихъ средствъ къ существованію, я счелъ своей обязанностію пожертвовать въ пользу вдовы небольшимъ капиталомъ, накопившимся изъ моихъ доходовъ въ теченіе нсколькихъ лтъ.
— Майоръ Доббинъ, отвчалъ старикъ Осборнъ, устремивъ на своего собесдника пристальный взглядъ,— вы нанесли мн величайшее оскорбленіе, но позвольте вамъ замтить, сэръ, что вы честнйшій человкъ. Вотъ вамъ моя рука, сэръ, хотя, признаться, я никакъ не воображалъ, что родственники мои будутъ существовать на вашъ счетъ…
И они крпко пожали другъ другу руки, причемъ майоръ, пойманный внезапно въ своемъ филантропическомъ лицемріи, растерялся совершеннйшимъ образомъ. Мало-по-малу однакожь онъ собрался съ мыслями, и старался помирить стараго джентльмена съ памятью его сына.
— Онъ былъ между нами образцомъ великодушія и благородства, сказалъ мистеръ Доббинъ. Мы вс его любили, и каждый готовъ былъ на все для мистера Джорджа. Я, какъ младшій офицеръ въ т дни, гордился его дружбой, и поставилъ бы себ за особенную честь служить въ его рот. Въ немъ соединялись вс качества лучшаго британскаго воина, и никого еще не удавалось мн видть храбре и отважне вашего сына.
И распространяясь на эту тему, Доббинъ разсказалъ десятки исторій въ подтвержденіе необыкновенныхъ свойствъ покойнаго капитана.
— Джорджинька похожъ на него, какъ дв капли воды, заключилъ майоръ энергическимъ тономъ.
— Что правда, то правда, сказалъ мистеръ Осборнъ,— я весь дрожу по временамъ, когда замчаю, какъ мальчикъ похожъ на своего отца.
Разъ или два майоръ Доббинъ обдалъ на Россель-Сквер въ обществ знистера Осборна (это было еще при жизни старика Седли), и когда они сидли вдвоемъ посл обда, разговоръ ихъ склонялся преимущественно на покойнаго капитана. Отецъ любилъ теперь хвастаться своимъ сыномъ, и выставляя на показъ его подвиги, прославлялъ еще боле свою собственную особу. Во всякомъ случа, въ отзывахъ его о покойник уже не было замтно прежней желчи и негодованія, и чувствительный майоръ радовался душевно, что старикъ помирился наконецъ съ памятью сына. Самъ Вилльямъ уже начиналъ, повидимому, пользоваться его благосклонностью. При второмъ визит, онъ сталъ съ нимъ обходиться запросто, безъ церемоніи, и уже называлъ его Вилльямомъ, точь-въ-точь какъ въ бывалые времена, когда Доббинъ и Джорджъ учились вмст въ пансіон доктора Свиштеля. Такая благосклонность доставляла невыразимое удовольствіо честному джентльмену.
Когда на другой день во время завтрака, миссъ Осборнъ, дйствуя подъ вліяніемъ сатирическаго направленія, свойственнаго ея лтамъ, произнесла нсколько легкомысленныхъ и довольно колкихъ замчаній относительно наружности и обращенія майора, мистеръ Осборнъ прервалъ ее на половин фразы и сказалъ:
— Вздоръ вы говорите, миссъ Осборнъ, было бы вамъ это извстно, сударыня. Вы бы съ радостію согласились вручить свое сердце майору, да только виноградъ-то еще слишкомъ зеленъ для насъ съ вами: не такъ ли? Ха, ха, ха! майоръ Вилльямъ — прекраснйшій джентльменъ.
— Правда ваша, ддушка, правда! подтвердилъ мастеръ Джорджъ одобрительнымъ тонозгъ.
И подбжавъ къ старому джентльмену, онъ началъ, съ особенною нжностію, разглаживать его сдые бакенбарды и цаловать его въ лицо. Вечеромъ въ тотъ же день юный джентльменъ разсказалъ эту исторію своей матери, и мистриссъ Эмми вполн соглаеилась съ мнніемъ сына.
— Конечно твоя правда, мой милый, сказала она,— отецъ твой всегда отзывался о немъ съ хорошей стороны. Вилльямъ благороднйшій и, что всего лучше, самый правдивый джентльменъ.
Легкій на помин, Доббинъ скоро вошелъ посл этой интересной бесды, распространившей краску на лиц мистриссъ Эмми. Смущеніе ея увеличилось еще больше, когда маленькій шалунъ принялся разсказывать вторую часть исторіи, происходившей на Россель-Сквер.
— Знаешь ли что, Доббинъ? сказалъ мастеръ Джорджъ,— одна прекрасная особа съ необыкновенными талантами хочетъ выйдти за тебя замужъ. Она румянится каждый день, носитъ фальшивую косу, фальшивые локоны, и бранитъ прислугу отъ утра до вечера.
— Кто же это? спросилъ Доббинъ.
— Тётушка Осборнъ, отвчалъ мальчикъ,— такъ по крайней мр сказалъ ддушка. И право бы, очень недурно, еслибъ ты вздумалъ породниться съ нами. Меня ужь давно забираетъ охота величать тебя дядюшкой.
Въ эту минуту послышался изъ ближайшей комнаты дрожащій голосъ старика Седли. Амелія ушла, и смхъ прекратился.
Было ясно для всхъ, что мннія старика Осборна и образъ его чувствованій измнялись мало-по-малу. Повременамъ онъ разспрашивалъ Джорджиньку о его дяд и смялся отъ души, когда мальчикъ каррикатурилъ и передразнивалъ мистера Джоя. Разъ, однакожь, онъ сдлалъ внуку довольно строгое замчаніе на этотъ счетъ.
— Это нехорошо, сэръ, и неуважительно, когда молодежь позволяетъ себ смяться надъ старшими родственниками, сказалъ старикъ. Если вы вздумаете сегодня выхать, миссъ Осборнъ, прошу васъ завезти мою карточку мистеру Джозефу Седли: слышите ли? Между мною и этимъ джентльменомъ никогда не было ссоры.
Получивъ эту карточку, сановникъ Индіи не замедлилъ отправить и свою. Вслдъ затмъ мистеръ Джой и майоръ Доббинъ получили торжественное приглашеніе на Россель-Скверъ, гд изготовили для нихъ обдъ, блистательный и глупйшій, какой когда-либо давали въ дом мистера Осборна. Столъ нагруженъ былъ весь фамильнымъ серебромъ и гости приглашены были изъ разныхъ кварталовъ столицы. Мистеръ Седли удостоился чести идгти въ столовую подъ руку съ миссъ Осборнъ, и старая двица была съ нимъ необыкновеяно любезна и мила, между-тмъ какъ съ майоромъ едва пролепетала нсколько словъ. Мистеръ Доббинъ, застенчивый и робкій, сидлъ вдалек отъ нея, подл самого хозяина дома. Джой замтилъ съ великою торжественностію, что черепаховый супъ былъ превосходенъ во всхъ отношеніяхъ, и любопытствовалъ узнать, откуда мистеръ Седли получилъ такую отличную мадеру.
‘Это еще остатокъ отъ винъ Седли’, прошепталъ буфетчикъ своему господину.
— Я купилъ это вино уже давно, лтъ двадцать назадъ, и обошлось оно мн очень дорого, громко сказалъ мистеръ Осборнъ своему гостю, и тутъ же добавилъ на ухо своему сосду, что этотъ сортъ мадеры пріобртенъ на аукціон изъ погребовъ ‘этого стараго банкрота’.
Нсколько разъ въ этотъ день начиналъ онъ разспрашивать — о комъ бы вы думали? — о мистриссъ Джодржъ Осборнъ, и можно заране представить, съ какимъ краснорчіемъ мистеръ Доббинъ принялся развивать свою задушевную, тему. Живо и подробно онъ изобразилъ старику ея страданія, пламенную любовь мистриссъ Эмми къ супругу, котораго она обожаетъ до сихъ поръ, нжную любовь къ родителямъ, и рдкое самоотверженіе, на которое она обрекла себя, разставаясь съ своимъ сыномъ.
— Вы не можете представить, сэръ, что она вытерпла, сказалъ честный Доббмнъ дрожащштъ голосомъ,— и я надюсь, сэръ, даже увренъ, что вы помиритесь наконецъ съ несчастной вдовой. Пусть Амелія разлучила васъ съ сыномъ, но зато теперь она отдала вамъ своего собственнаго сына, и если вы любили нкогда вашего Джорджа, могу васъ клятвенно уврить, что она любитъ своего Джорджиньку вдесятеро больше.
— Клянусь честью, сэръ, вы — благороднйшій человкъ.
И больше ничего не сказалъ въ отвтъ мистеръ Осборнъ. Ему въ голову не приходило до сихъ поръ, что вдова должна была чувствовать какую-нибудь горесть посл разлуки съ сыномъ, поставленнымъ на джентльменскую ногу въ дом своего дда. Примиреніе казалось близкимъ и неизбжнымъ, и сердце Амеліи уже начинало трепстать при мысли о страшной встрч съ отцомъ своего мужа.
Этого, однакожь, не случилосъ. Медленная болзнь старика Седли, и кончина его, отсрочили на неопредленное время свиданіе невстки съ тестемъ. Эта катастрофа и другія событія, случившіяся въ послднее время, произвели, повидимому, гибельное впечатлніе на организмъ мистера Осборна, и онъ началъ слабть съ каждымъ днемъ. Духъ его былъ также неспокоенъ. Нсколько разъ посылалъ онъ за своими нотаріусами, и сдлалъ вроятно какія-нибудь измненія въ своемъ духовномъ завщаніи. Докторъ, признавшій его взволнованнымъ и растроеннымъ, предписалъ кровопусканіе и морской воздухъ, по старый джентльменъ не выполнилъ ни одного изъ этихъ рецептовъ.
Однажды, когда мистеръ Осборнъ не явился къ завтраку въ урочный часъ, каммердинеръ, заглянувъ въ его уборную, нашелъ своего господина лежавшимъ въ обморок у ногъ туалетнаго стола. Извстили объ этомъ миссъ Осборнъ, послали за докторами, Джорджинька не пошелъ въ пансіонъ, явились кровопускатели съ ланцетами и рожками. Осборнъ приведенъ былъ въ чувство, но уже не могъ говорить, хотя два или три раза употребилъ отчаянныя усилія для произнесенія какихъ-то словъ. Черезъ четыре дня онъ умеръ. Доктора разъхались, гробовщикъ и его работники забрались наверхъ, и ставни были закрыты на лицевой сторон, выходившей на Россель-Скверскій садъ. Буллокъ, сломя голову, прибжалъ изъ Сити.
— Сколько старикъ оставилъ денегъ этому мальчику? — Конечно не половину. Конечно все имніе раздлено на три ровныя части.
То была торжественная и тревожная минута.
Какія же слова старался выговорить несчастный старикъ передъ своей кончиной? Думать надобно, что ему хотлось увидться и помириться съ возлюбленною и врною супругою своего сына. Это всего вроятне, потому-что, по вскрытіи завщанія, оказалось, что мистеръ Осборнъ не питалъ уже никакой ненависти къ своей невстк.
Въ карман его комнатнаго сюртука нашли письмо съ большою красною печатью, которое Джорджъ писалъ наканун ватерлооской битвы. Онъ пересматривалъ также другія бумаги, имвшія отношеніе къ его сыну, потому-что ключь отъ шкатулки, гд он хранились, былъ также отысканъ въ его карман. Печати были сломаны вс до одной. Онъ перечитывалъ эти бумаги вроятно наканун своего паралича, такъ по крайней мр можно было судить изъ словъ каммердинера, объявившаго, что господинъ его въ тотъ день долго работалъ въ своемъ кабинет, и передъ нимъ на стол лежала большая фамильная библія въ красномъ сафьяномъ переплет.
Когда наконецъ завщаніе было открыто, оказалось, что половину своего имнія мистеръ Осборнъ оставилъ Джорджу. Остальная часть поступила въ раздлъ между двумя сестрами. Господину Фредерику Буллоку предоставлялось на произволъ: или продолжать, для общей пользы, дла коммерческаго дома, или выдлиться, если онъ сочтетъ это боле выгоднымъ и удобнымъ. Пансіонъ въ пятьсотъ фунтовъ, изъ доходовъ Джорджа, назначался его матери, ‘вдов моего возлюбленнаго сына, Джордяжа Осборна, которую вмст прошу принять опеку надъ сыномъ и моимъ внукомъ до его совершеннолтія’. Послдній пунктъ завщанія выражался въ такой форм:
‘Исполнителемъ сей моей воли назначаю майора Вилльяма Доббина, искренняго и благороднйшаго друга моего возлюбленнаго сына. И поелику оный майоръ, руководимый единственно чувствомъ и побужденіями своего великодушія, содержалъ капиталомъ изъ собственныхъ доходовъ моего внука и вдову моего сына въ ту пору, когда не было у нихъ другихъ средствъ къ существованію, то я, принося ему наичувствительнйшую благодарность за таковыя христіанскія благодянія, прошу вмст съ симъ принять изъ оставленнаго наслдства такую сумму, каковая можетъ оказаться достаточною для покупки чина подполковника, или для какой-либо другой благонамренной цли.’
Услышавъ обо всхъ этихъ распоряженіяхъ своего тестя, Амелія пришла въ трогательное умиленіе, и была искренно благодарна за оставленное наслдство. Но когда сказали ей и разъяснили, какими судьбами Джорджинька опять соедийился съ нею, и какъ Вилльямъ содержалъ ее на свои собственный счетъ, какъ въ свое время онъ далъ ей мужа, и теперь возвратилъ ей сына… о!… тогда сердце бдной женщины растаяло какъ воскъ, и долго стояла она на колняхъ, возсылая пламенныя молитвы за благоденствіе своего великодушнаго покровителя, защитника и друга.
И больше все-таки ничего. Одною только благодарностію отдлалась мистриссъ Эмми за эту удивительную преданность и самоотверженіе въ ея пользу.

——

При всякой другой мысли образъ Джорджа выходилъ къ ней изъ-за могилы, и говорилъ всегда одно и то же: ‘ты мн принадлежишь, одному мн, исключительно и нераздльно, нын и во вки.’
Вилльямъ хорошо зналъ это, всю свою жизнь, казалось, исключительно посвятилъ онъ тому, чтобы отгадывать мысли и чувства мистриссъ Эмми.
Когда свтъ узналъ о подробностяхъ завщанія богатаго негоціанта, интересно было наблюдать и замчать, какъ мистриссъ Эмми вдругъ поднялась во мнніи особъ, составлявшихъ небольшой кружокъ ея знакомыхъ. Даже слуги на Джиллиспай-Стрит перемнили о ней свои образъ мыслей. Прежде, когда бывало мистриссъ Эмми отдавала свои скромныя приказанія, они любили обыкновенно отдлываться отвтомъ, что ‘надо спросить напередъ мистера Джозефа’, но теперь уже никто не думалъ обращаться къ этой апелляціи, и всякой спшилъ наперерывъ исполнить волю прекрасной миледи. Кухарка оставила похвальную привычку подсмиваться и трунить надъ старыми, истасканными платьями мистриссъ Эмми (праздничный костюмъ кухарки — должно отдать ей полную справедливость — совершенно затмвалъ скромные наряды ея госпожи), и никто не думалъ боле ворчать и медлить, когда миледи звонила въ колокольчикъ. Кучеръ брюзжалъ и жаловался прежде, что кони его совсмъ исчахли отъ безпрестанныхъ выздовъ, и барская коляска превратилась въ настоящій лазаретъ для этого старикашки и мистриссъ Осборнъ, но теперь здилъ онъ съ веселымъ духомъ по всмъ возможнымъ направленіямъ столицы, и боялся только, какъ бы не вздумали замннть его кучеромъ мистера Осборна. Опасеніе несправедливое: гд этимъ Россель-Скверскимъ кучерамъ здить съ такой прекрасной миледи, какъ мистриссъ Осборнъ? они совсмъ не знаютъ города, да и на козлахъ-то держаться не умютъ.’
Вс безъ исключенія знакомые мистера Джоя, мужскаго и женскаго пола вдругъ заинтересовались судьбою мистриссъ Эмми и нагрузили ея столикъивизитными карточками разнообразныхъ цвтовъ и форматовъ. Самъ мистеръ Джой, смотрвшій прежде на свою сестру какъ на нищую, нуждающуюея въ пищ и одежд, началъ теперь оказывать ей величайшее уваженіе, и готовъ былъ, при всякомъ случа, свидтельствовать глубокое почтеніе своему племяннику, мистеру Джорджу, наслднику огромнаго богатства. Онъ обнаружилъ необыкновенную дятельность въ пріискиваніи разнообразныхъ развлеченій и удовольствій для своей ‘неутшной сестры’, и по обыкновенію справлялся за завтракомъ ‘какъ намрена провести этотъ день мистриссъ Осборнъ’.
Въ качеств опекунши Джорджа, Амелія, съ согласія майора предложила двиц Осборнъ жить въ россель-скверскомъ дом, сколько ей угодно, но миссъ Осборнъ, свидтельствуя свою искреннюю благодарность, уклонилась отъ этой чести, и объявила наотрзъ, что она ни за какія блага не намрена оставаться одна въ этомъ печальномъ палаццо, гд она натерплась всякаго горя. Вскор посл похоронъ отца, миссъ Осбордъ, въ глубокомъ траур, отправилась въ Чельтенгемъ, взявъ съ собою двухъ старыхъ служанокъ. Остальная прислуга была распущена съ приличнымъ награжденіемъ. Врный старый буфетчикъ, уклонившійся отъ предложенія продолжать свою службу на Джиллиспай-Стрит, предпочелъ употребить свой благопріобртенный капиталецъ на основаніе трактирнаго заведенія, которое, станемъ надяться, скоро достигнетъ цвтущаго состоянія.
Домъ на Россель-Сквер опустлъ. мистриссъ Осборнъ, посл приличнаго совщанія съ майоромъ, тоже уклонилась отъ чести переселиться въ это мрачное жилище. Мёбель и вс вещи были вывезены куда слдуетъ. Страшные канделябры и печальныя зеркала огромнйшихъ размровъ были упакованы и спрятаны, богатйшія украшенія гостиной заверчены соломой, ковры свернуты и перевязаны, небольшая библіотека изъ отборныхъ классиковъ въ богатйшихъ переплетахъ умстилась въ двухъ ящикахъ изъ-подъ вина — и вс эти сокровдща укатились въ кладовую, гд суждено было лежать имъ до совершеннолтія Джорджа. Большіе тяжелыя сундуки съ фамильнымъ серебромъ поступпли къ господамъ Стомпи и Роди, въ погреба этихъ банкировъ, обязавшихся до урочнаго времени хранить наслдственное сокровище мистера Джорджа.
Однажды Эмми и сынъ ея, одтые въ глубокій трауръ, собрались навстить опустлый Россель-Скверскій домъ, куда нога вдовы не переступала съ той поры, какъ она была двицей. Передъ фасадомъ дома еще виднлись остатки соломы. Мать и сынъ вошли въ большія печальныя комнаты, гд на стнахъ весьма ясно обозначались мста снятыхъ картинъ и зеркалъ. Затмъ, по каменнымъ ступенямъ, они пошли наверхъ, и заглянули въ траурную спальню, туда, гд ‘умеръ ддушка’, шепнулъ мальчикъ своей спутниц. Поднявшись еще выше однимъ этажемъ, они вступили въ собственную комнату Джорджа. Мальчикъ крпко держался за руку своей матери, но она думала въ эту минуту о другомъ предмет. Эмми помнила и знала, что эта комната принадлежала также отцу ея сына.
Она подошла къ тому самому открытому окну, на которое еще такъ недавно смотрла съ замираніемъ сердца, когда впервые разлучили ее съ сыномъ. Отсюда, черезъ деревья сквера, открывался видъ и на тотъ старый домикъ, гд родилась сама мистриссъ Эмми, и гд провела счастливые дни своей первой молодости. Все возобновилось въ ея воображеніи: она видла веселыя, счастливыя, добродушныя, улыбающіяся лица, и живо припомнила, какъ свои дтскія радости, такъ и продолжительныя печали, доставшіяся ей въ удлъ посл замужества. Затмъ мысль ея перенеслась на этого удивительнаго человка, который былъ постояннымъ ея покровителемъ, хранителемъ, единственнымъ ея благодтелемъ, ея нжнымъ и великодушнымъ другомъ.
— Посмотри-ка, мамаша, сказалъ Джорджъ, вотъ здсь на стекл вырзаны буквы: ‘Д. О.’ Этого я не замчалъ прежде, право не замчалъ.
— Въ этой комнат жилъ отецъ твой еще задолго до твоего рожденія, Джорджъ, отвчала мать, цалуя своего сына.
Она молчала во всю дорогу на возвратномъ пути въ Ричмондъ, гд была временная ея квартира. Сюда прізжали къ мистриссъ Эмми улыбающіеся нотаріусы и адвокаты, и здсь же была особенная комната для майора Доббина, занятый многосложными хлопотами по опек, онъ часто долженъ былъ прізжать къ мистриссъ Эмми.
Джорджинька взялъ этимъ временемъ безсрочный отпускъ изъ учебнаго заведенія достопочтеннаго мистера Виля. Этому джентльмену поручили сочинить надпись для мраморной доски, приготовленной для новаго монумента въ честь капитана Джорджа Осборна.

——

Мистриссъ Буллокъ имла самыя основательныя причины ненавидть своего выскочку-племянника, лишившаго ее цлой половины ожидаемаго наслдства. Это, однакожь, не помшало ей помириться съ матерью счастливаго наслдника и питать дружелюбныя чувства въ отношеніи къ самому мастеру Джорджу. Семейство ея жило въ Рогамптон, и это мстечко отстоитъ на ближайшее разстояніе отъ Ричмонда. Въ одинъ прекрасный дснь, великолпная карета съ золотыми гербами господъ Буллокъ, Гулькеръ и Компаніи, подкатила къ Ричмондской резиденціи мистриссъ Осборнъ. Въ карет сидла мистриссъ Буллокъ со всми своими дтиьми, слабыми, рыхлыми и удивительно невзрачными. Вся эта ватага хлынула въ садъ черезъ калитку въ то самое время, когда мистриссъ Эмми читала книгу, Джой наслаждался въ бесдк клубникой и кларетомъ, а майоръ Доббинъ, въ Индійской куртк, училъ Джорджиньку играть въ чехарду, подставляя ему свою собственную спину для гимнастическихъ упражненій, сопряженныхъ съ этой забавой. Сдлавъ мастерской прыжокъ черезъ голову учителя, мастеръ Джорджъ чуть не наткнулся на Буллоковъ, украшенныхъ огромными черными бантами на шляпахъ, и перепоясанныхъ черными шарфами гигантскаго размра. За ними плавно выступала ихъ траурная мамаша.
‘А вдь онъ какъ разъ, по своимъ лтамъ, прійдется для Розы’, подумала чадолюбивая родительница, бросивъ нжный взглядъ на милое свое дтище, мозглявую двчонку лтъ семи.
— Подойди сюда, Роза, поцалуй своего кузена, сказала мистриссъ Буллокъ, Гулькеръ и Компанія. Разв ты не узнаешь меня, Джорджъ? Я твоя тётка.
— Я знаю васъ очень хорошо, замтилъ мастеръ Джорджъ, но извините, тётушка Буллокъ, я терпть не могу цаловаться.
И онъ отскочилъ назадъ отъ маленькой миссъ Розы, приготовившейся подставить для поцалуя свои золотушныя губки.
— Ахъ, ты, шалунъ!… Веди меня къ своей матери, Джорджъ, сказала мистриссъ Буллокъ.
И дв прекрасныя леди встртились между собою посл разлуки, продолжавшейся боле пятнадцати лтъ. Въ годину нищсты и бдствій, сопровождавшихъ мистриссъ Эмми, золовка ни разу не собралась навстить ее на Аделаидиныхъ виллахъ, но теперь, съ перемною обстоятельстзъ, мистриссъ Буллокъ, какъ добрая родственница, сочла своей обязанностью возобновить знакомство.
Ея примру послдовали многія, боле или мене знаменитыя особы. Старинная наша пріятельница, миссъ Шварцъ, сопровождаемая своимъ супругомъ и лакеями въ желтыхъ ливреяхъ, съ громомъ подкатила къ подъзду ричмондскаго дома, и съ неистовою нжностію бросилась въ объятія мистриссъ Эмми. Шварцъ всегда любила свою пансіонскую подругу, даже обожала ее въ нкоторомъ смысл, но… но — que voulez vous? Эти большіе города удивительно какъ неудобны для изліянія сердечныхъ ощущеній. Въ какомъ-нибудь, примромъ сказать, Лондон, можно прожить цлый вкъ и не видть самого искренняго друга, особенно, если этотъ другъ повихнулся какъ-нибудь на балаганныхъ подмосткахъ житейскаго базара. Старая, старая псня!
Конецъ-концовъ: прежде чмъ окончился узаконенный періодъ скорби посл кончнны мистера Осборна, Эмми вдругъ очутилась въ центр самого отборнаго джентльменскаго круга, гд вс, повидимому, были веселы, счастливы и довольны. У каждой леди неизбжно считался родственникомъ по крайней мр одинъ лордъ или пэръ, хотя бы супругъ ея промышлялъ саломъ или ветчиною въ Сити. Нкоторыя дамы владли неизмримой ученостію, читали мистриссъ Сомервиль, и присутствовали на ученыхъ засданіяхъ Академіи Наукъ, другія, не имя особенныхъ литературныхъ талантовъ, промышляли преимущественно по кувыркательной части, и засдали между многими достопочтенными мужами. Эмми, должно признаться, совершенно сбилась съ толка среди этихъ корифеевъ прекраснаго пола. Визиты и обращеніе мистриссъ Фредерикъ Буллокъ особенно были для нея тяжки и даже невыносимы въ моральномъ смысл. Эта леди благоволила принять на себя покровительственный тонъ, и ршилась посвятить свою родственницу въ тайны наилучшихъ обществъ. Она окружила Амелію своими собственными модистками, старалась исправить ея манеры, и даже приняла на себя великодушную обязанность распоряжаться ея хозяйствомъ. Прізжая почти каждый день изъ Рогамптона, она заводила безконечную бесду о фешонэбльныхъ обычаяхъ большаго свта, и картавила въ произношеніи на великосвтскій манеръ. Джой любилъ ее слушать, но майоръ ворчалъ и отправлялся восвояси при появленіи этой леди. Онъ даже не соблюдалъ особенной учтивости на блистательныхъ вечерахъ мистера Фредерика Буллока, и обыкновенно засыпалъ, когда вокругъ него принимались толковать о разныхъ назидательныхъ предметахъ. Амелія тоже не принимала дятельнаго участія въ этихъ бесдахъ: она не разумла по латыни, и никогда не слдила за ходомъ британской журналистики. И между-тмъ какъ все вокругъ нея жужжало, дребезжало и гудло, мистриссъ Эмми безмолвно любовалась на зеленые луга, садовыя троппнки и блестящія оранжереи.
— Она добра, конечно, но глупа непзмримо, замтила мистриссъ Роди. Майоръ кажется влюбленъ въ нее до безумія.
— Свтской полировки въ ней нтъ, моя милая, сказала мистриссъ Голліокъ. Вамъ нтъ никакой возможности усовершенствовать ея манеры.
— Она ршительно не иметъ никакихъ свдній, и, повидимому, равнодушна ко всмъ событіямъ политичеекаго міра, прогудла мистриссъ Глори такимъ голосомъ, который какъ-будто выходилъ изъ могильнаго склепа. Разъ какъ-то я спросила ее: въ которомъ году должно совершиться паденіе папы: въ 1836, какъ полагаетъ мистеръ Джоульсъ, или въ 1834, какъ разсчитываетъ мистеръ Вапсготъ? Вообразите же, что она отвчала: ‘Бдный папа! Что жь такое онъ сдлалъ?’
— Однакожь она вдова моего брата, mesdames, возразила мистриссъ Фредерикъ Буллокъ,— и, слдовательно, мы обязаны оказывать ей всякое снисхожденіе. Я стараюсь, по возможности, испразить ея манеры, чтобы она не была по крайней мр смшна въ нашемъ кругу. Можете вообразить, тго въ этомъ дл я не могу имть никакихъ свосекорыстныхъ побужденій.
— Толкуй тутъ, знаемъ мы васъ! говорила мистриссъ Роди пріятельниц своей Голліокъ, когда он отправились въ одной карет домой,— эта пройдоха Буллокъ станетъ, кажется, хитрить и лукавить всю свою жизнь. Она хочетъ переманить къ себ капиталъ мистриссъ Осборнъ изъ нашей конторы, вотъ и вся задача.
— Нтъ еще не вся, возразила Голліокъ,— разв вы не замтили, какъ она ухаживаетъ за этимъ мальчикомъ?
— Какъ же этого не замтить? Джорджъ и эта слпая Роза, по ея милости, вчно сидятъ вмст. И глупо, и смшно!
— Глора мн ужасно надола своими кувыркательскими сочиненіями.
— Не вамъ однмъ: она всмъ навязывается съ своимъ ‘Слпынъ Суркомъ’, и ‘Плодовитой пшеницей’.
Разговоръ въ этомъ тон продолжался во всю дорогу, пока наконецъ карета не перехала Потнійскій мостъ.
Но это джентльменское, и, быть-можетъ, нсколько чопорное общество было совершенно не по душ мистриссъ Эмми, и можно представить, какъ она обрадовалась, когда наконецъ объявили, что повезутъ ее въ чужіе краи.

ГЛАВА LXI.

На Рейн.

Черезъ нсколько дней посл описанныхъ нами житейскихъ приключеній, въ одно прекрасное утро, когда лто стояло на половин, Парламентъ былъ распущенъ, и все лондонское народонаселеніе, жаждущее заморскихъ наслажденій или исцленія отъ недуговъ, собралось въ чужіе краи,— пароходъ ‘Батавецъ’, нагруженный разнообразною коллекціею британскихъ бглецовъ, торжественно отвалилъ отъ пристани Лондонской башни. Весело распахнулся живописный шатеръ надъ передней частью налубы, скамейки и вс проходы испестрились группами розовыхъ дтей, суетливыми нянюшками и горничными, степенными маменьками въ розовыхъ шляпкахъ и лтнихъ платьицахъ, джентльменами въ картузахъ и полотняныхъ курткахъ, отращавшими издавна молодецкіе усы нарочно для этой увеселительной поздки, и, наконецъ, дюжими ветеранами въ лощеныхъ шляпахъ и накрахмаленныхъ галстухахъ, наводнившими Европу посл окончанія великой битвы, и которые повсюду разнесли свое національное Goddem, непереводимое ни на одинъ изъ подлунныхъ языковъ во вселенной.
Изумительное и, въ нкоторомъ смысл, уму непостижимое было здсь собраніе шляпныхъ картонокъ, бритвенныхъ приборовъ, конторокъ la Bramas и другихъ вещей, необходимыхъ для морской зды. Были тутъ вертлявые питомцы изъ Кембриджской коллегіи съ степеннымъ гувернеромъ, отправлявшіеся для ученыхъ наблюденій въ Нонненвертъ или Кенигвинтеръ. Были тутъ ирландскіе джентльмены съ блестящими цпочками и усаами, разсуждавшіе во всю дорогу о лошадиныхъ породахъ и разсыпавшіеся въ комплиментахъ передъ молодыми леди, которыхъ, напротивъ, тщательно и съ двственною стыдливостію избгали юные воспитанники Кембриджа съ ихъ блднолицымъ гувернёромъ. Были тутъ старые поль-мелльскіе франты, спшившіе въ Висбаденъ играть въ рулетку, и къ Эмскимъ водамъ пить рейнвейнъ. Былъ тутъ старикъ Хамократъ, женившійся на юной дв, за которою ухаживалъ теперь кептенъ Папильйонъ, державшій на рукахъ дорожники ея и зонтикъ. Былъ тутъ молодой Май, хавшій, посл свадьбы, веселиться съ своей супругой (то была урожденная мистриссъ Зима, учившаяся въ пансіонъ вмст съ бабушкой Мая). Былъ тутъ сэръ Джонъ и супруга его съ двнадцатью дтьми, сопровождаемыми дюжиною нянюшекъ и мамушекъ. Былъ тутъ великій лордъ Барикрисъ со всми членами своего высокопочтеннаго семейства. Они сидли рядомъ, поотдаль отъ всхъ, смотрли во вс глаза и, какъ водится, не говорили ни съ кмъ. Экипажи ихъ съ фамильными гербами стояли на фордек, обставленные дюжиною разпородныхъ колесницъ, такъ-что трудно было проходить между ними, и бдные пассажиры серединной части парохода принуждены были оставаться почти безъ всякаго движенія. То были джентльмены средней руки, хавшіе съ собственной провизіей, и которые, въ случа надобности, могли бы скупить весь этотъ веселый народъ въ большомъ салон. Между ними замшались степенные блднолицые юноши съ бакенбардами и портфёлями, вооружившіеся карандашами не дальше какъ черезъ полчаса по прибытіи на пароходъ.
Тутъ же были дв Француженки, femmes de chambre, у которыхъ страшно закружилась голова, лишь-только прохали Гринвичъ. Нсколько кучеровъ, вертвшихся около экипажей, довершали эту разнохарактерную массу будущихъ искателей приключеній на европейскомъ континент.
Усадивъ своихъ господъ на палуб или въ каюту, каммердинеры и лакеи соединились въ дружелюбную группу, и принялись разсуждать о житейскихъ длахъ, покуривая въ тоже время трубки и сигары. Къ нимъ присоедимклись нкоторые джентльмены изъ европейской породы, заинтересованные прежде всего разкокалиберными экипажами джентльменовъ. Карета сэра Джона могла съ большимъ комфортомъ помстить до тринадцати особъ мужескаго и женскаго пола. Коляска лорда Хамократа тоже была очень замчательна, но всего интересне былъ огромный фургонъ лорда Барикриса. Нельзя не подивиться, откуда милордъ добылъ капиталъ для этой поздки, но европейскимъ джентльменамъ было извстно это обстоятельство. Они знали, сколько въ настоящую минуту наличной суммы въ карман лорда Барикриса, у кого онъ занялъ, и за какіе проценты. Былъ туть еще премиленькій дорожный экипажъ отличной работы, и о немъ-то собственно бесдовали теперь сгруппировавшіеся джентльмены.
— А qui cette voiturelа? спросилъ одинъ каммердинеръ съ длинными серьгами въ ушахъ и сафьяннымъ денежнымъ мшкомъ въ рукахъ. Рчь эта обращалась къ джентльмену съ такимъ же мшкомъ и такими же серьгами.
— C’est а Kirsch je bense — je l’ai vu touteа l’heure — qui brenoit des sangviches daus la voiture, отвчалъ джентльменъ на превосходномъ германо-французскомъ діалект его собственнаго изобртенія.
Въ эту минуту мистеръ Киршъ выкарабкался на свжій воздухъ изъ трюма, гд онъ отдавалъ, на разныхъ европейскихъ нарчіяхъ, приказанія матросамъ, занимавшимся укладкою пассажирскихъ вещей. Немедленно онъ представилъ о своей особ полный и подробный отчетъ своимъ собратіямъ по ремеслу. Онъ извстилъ ихъ, что экипажъ принадлежитъ набобу, воротившемуся недавно изъ Калькутты и Ямайки, неизмримому богачу, съ которымъ онъ, Киршъ, условился разъзжать, въ качеств переводчика, по всмъ европейскимъ землямъ. Въ это самое мгновеніе, какой-то юный джентльменъ очутился на кровл кареты лорда Хамократа, и перепрыгивая, съ быстротою блки, съ экипажа на экипажъ, добрался наконецъ до своей собственной кареты и, при общемъ одобрительномъ крик, проюркнулъ туда въ открытое окно.
— Nous allons avoir une belle traverse, monsieur George, сказалъ Киршъ съ любезной улыбкой, приподнимая козырекъ своего картуза.
— Проваливай ты тутъ съ этимъ французскимъ языкомъ, откликнулся юный джентльменъ, скажи-ка лучше, гд мои бисквиты?
Въ отвтъ на эту рчь изъ устъ Кирша вылетли звуки, весьма похожіе на британскій діалектъ. Мистеръ Киршъ былъ великій лингвистъ, знакомый, повидимому, со всми языками, но не имя природнаго нарчія, онъ объяснялся на всхъ очень бгло и безъ всякаго соблюденія правилъ какой бы то ни было грамматики.
Повелительный юный джентльменъ, искавшій бисквитовъ въ своей коляск, былъ не кто другой, какъ нашъ молодой другъ, мастеръ Джорджъ Осборнъ. Прошло ужь слишкомъ три часа, какъ онъ позавтракалъ въ Рвчмонд, и морской воздухъ тотчасъ же изъострилъ его аппетитъ. Дядя Джой и мистриссъ Эмми были на палуб въ обществ джентльмена, ршившагося, повидимому, быть неразлучнымъ ихъ спутникомъ на сухомъ пути и на мор. Такимъ-образомъ, они предприняли эту увеселительную поздку вчетверомъ.
Джой сидлъ на скамь, насупротивъ лорда Барикриса и его еемейства. Ихъ движенія поглощали, повидимому, всю мыслительную силу сановника Ост-Индіи. Милордъ и миледи помолодли, казалось, нсколькими годами противъ того, какъ Джой видлъ ихъ въ Брюссел въ 1815 году. Въ Индіи онъ любилъ хвастаться своимъ короткимъ знакомствомъ съ этими знатными особами. Волосы леди Барикрисъ, въ ту пору черные какъ смоль, покрылись теперь прекраснымъ золотистымъ отливомъ, между-тмъ, какъ бакенбарды лорда Барикриса, тогда красныя, сіяли теперь богатйшимъ чернымъ лоскомъ съ багряно-зеленоватыми отраженіями при блеск солнечныхъ лучей. Джой любовался на эту перемну, и слдилъ испытующимъ взоромъ за всми движеніями благородной четы. Присутствіе лорда производило на него чарующее вліяніе, и онъ не могъ смотрть ни на какой другой предметъ.
— Эти особы, кажется, слишкомъ интересуютъ тебя, любезный другъ, сказалъ Доббинъ, наблюдая индійскаго набоба.
Онъ и Амелія засмялись. Она была въ соломенной шляпк, украшенной черными лентами, такъ-какъ срокъ траура еще не кончился. Но толкотня и праздничные виды всего окружающаго сообщили пріятное настроеніе ея душ, и мистриссъ Эмми была очень весела.
— Какой чудесный день! сказала Эмми довольно некстати, и одумавшись, прибавила еще боле некстати: надюсь, мы передемъ спокойно на континентъ, безъ втровъ и бури, не правда ли?
Джой презрительно махнулъ рукой, и посмотрлъ изподлобья на великихъ особъ, сидвшихъ передъ нимъ.
— Видно, сестра, что ты не имешь понятія о морскихъ путешествіяхъ, мы вотъ, люди опытные, не боимся ни втровъ ни бури.
Однакожь, несмотря на великую опытность, мистеръ Джозефъ Седли провелъ весьма непріятную ночь въ своей коляск, куда наемный чичероне безпрестанво подавалъ ему горячій пуншъ и другіе медикаменты, которыми путешественники предохраняютъ себя отъ опасныхъ слдствій морской болзни.
Въ назначенное время пріятели наши, въ вожделнномъ здравіи, высадились у Роттердамской пристани, откуда другой пароходъ благополучно представилъ ихъ въ городъ Кёльнъ. Здсъ они заняли приличные аппартаменты въ одной изъ первостатейныхъ гостинницъ, и Джой, съ невыразимымъ удовольствіемъ, прочелъ на другой день газетную статейку, гд было между-прочимъ изображено, что сюда изволилъ прибыть: ‘Herr Graf Lord von Sedley nebst Beglcitung aus London’. Ha всякій случай онъ взялъ съ собою свои придворный костюмъ, и убдилъ Доббина вооружиться на тотъ же случай своими парадными регаліями. Джой имлъ твердое намреніе представляться иностраннымъ дворамъ, и свидтельствовать свое почтеніе властителямъ тхъ земель, черезъ которыя онъ будетъ прозжать.
И везд, гд только останавливались наши путешественники, мистеръ Джой, пользуясь всми, и удобными, и даже неудобными случаями, оставлялъ свою собственную и майорскую карточки въ дом британскаго посольства. Стоило большихъ хлопотъ отклонить его отъ намренія надть штиблеты и треугольную шляпу въ вольномъ город Жидоград, гд англійскій консулъ пригласилъ нашихъ путешественниковъ къ себ на обдъ. Джой, какъ и слдуетъ, велъ путевой журналъ, гд съ великою подробностію записывалъ, что закусилъ онъ здсь, перекусилъ тамъ, выпилъ, закусилъ и перекусилъ въ такомъ-то трактир, и съ какимъ комфортомъ провелъ ночь въ такомъ-то отел. Относительныя цны яствъ и питей были тоже изображены и краснорчиво, и врно. Записки вышли, очень назидательныя, и мы крайне сожалемъ, что мистеръ Джой посовстился издать ихъ въ свтъ.
Эмми была вполн счастлива и довольна. Доббинъ всюду таскалъ за нею походный стулъ и рисовальный альбомъ, и всюду восхищался рисунками этой безподобной артистки. Засдая на пароходныхъ палубахъ, она срисовывала утесы и замки, и взбиралась для такой же цли на высокія башни, сопровождаемая своими безсмнными адъютантами, Доббиномъ и Джорджемъ. Сухопутныя прогулки совершались обыкновенно верхомъ на ослахъ, признанныхъ по ихъ смиренности, боле удобными для мистриссъ Эмми. Доббинъ, имвшій достаточныя свднія въ нмецкомъ язык, съ успхомъ выполнялъ должность толмача, и научилъ даже мастера Джорджа объясняться на этомъ діалект съ ямщиками и трактирными слугами. Эмми радовалась душевно, видя, что сынокъ ея въ короткое время сдлалъ исполинскіе успхи, которыми отчасти онъ одолженъ былъ и практическимъ урокамъ мистера Кирша.
Мистеръ Джой не принималъ съ своей стороны слишкомъ дятельнаго участія въ этихъ загородныхъ прогулкахъ. Посл обда онъ обыкновенно ложился спать, или нжился въ садовой бесдк, любуясь на очаровательные ландшафты. О, рейнскіе сады, восхитительныя сцены спокойствія, мира и блистательнаго сіянія солнечныхъ лучей! Кто, увидвъ васъ однажды, не обогатится самыми сладостными воспоминаніями на всю свою жизнь? Еще я вижу васъ, изъ своего туманнаго далека, благородныя пурпуровыя горы, отражающіяся своими вершинами въ благороднйшихъ струяхъ, и одна мысль о теб, поэтическая страна Рейна, переполняетъ восторгомъ мою душу… Въ этотъ вечерній часъ пастухъ гонитъ свое стадо съ бархатныхъ холмовъ, ревутъ коровы, мычатъ быки, и позванивая колокольчиками, входятъ въ этотъ старинный городъ съ его старыми окопами, и шпицами, и воротами, и каштановыми деревьями, распространяющими длинную голубую тнь на окрестные луга, небосклонъ и рка пламенютъ багряно-золотистымъ заревомъ, и луна, выплывая на горизонтъ, смотритъ блдными очами на величественный закатъ дневнаго свтила. Но вотъ солнце вдругъ сокрылось за горами, ночь наступаетъ, рка станомтся темне и темне, появились огоньки въ окрестныхъ хижинахъ, и слабые лучи ихъ пугливо заглядываютъ въ тезмныя воды Рейна съ обоихъ береговъ.
Хорошо было мистеру Джою! Каждый день посл обда отходилъ онъ на сонъ грядущій, прикрывая свои красный носъ и тусклыя очи кашмировымъ платочкомъ изъ Калькутты, и каждый день читалъ онъ англійскую газету отъ первой строчки до послдней.— Благодареніе ему отъ всхъ британскихъ журналистовъ, наборщиковъ и типографщиковъ, промышляющихъ печатнымъ дломъ! Но спалъ ли мистеръ Джой, дремалъ, храплъ, моргалъ, читалъ или просто переворачивался съ бока на бокъ — пріятелямъ нашимъ не было до него никакого дла. Хорошо имъ было и безъ Джоя. Въ тихіе поэтическіе вечера они частенько отправлялись въ театръ на эти милыя, незатйливыя оперы старинныхъ нмецкихъ городковъ, гд noblesse вяжетъ чулочки на одной сторон, а bourgeoisie помщается по другую сторону театра. Здсь-то мистриссъ Эмми, утопая въ свтломъ поток душевныхъ наслажденій, была впервые посвящена въ тайны Моцарта и Чимарозы. О музыкальныхъ талантахъ майора мы уже имли случай намекнуть, и читатель знаетъ, что онъ съ большимъ успхомъ упражнялся на флейт, но главнйшимъ его удовольствіемъ въ этихъ операхъ было наблюдать за душевными движениями мистриссъ Эмми, когда она прислушивалась къ мелодическимъ звукамъ. Новый невдомый міръ любви и красоты открылся въ роскошныхъ формахъ передъ ея умственнымъ взоромъ, когда она слушала эти очаровательныя композиціи, одаренная самою острою чувствительностью, могла ли эта леди оставаться равнодушною къ Моцарту? Его оперы сообщали ея нервамъ такое настроеніе, что, приходя домой, она нердко спрашивала себя: ужь не преступно ли въ моральномъ смысл заслушиваться этихъ чарующихъ мелодій? Но майоръ, къ которому она однажды обратилась съ подобнымъ вопросомъ, въ совершенств успокоилъ ее. Разбирая данную тэму эстетически, психически, логически и философически, майоръ Доббинъ представилъ неотразимыя доказательства, что вс красоты искусства и природы могутъ производить на насъ одно только самое благодтельное впечатлніе. Удовольствія, ощущаемыя нами при звукахъ музыкальной мелодіи, совершенно равняются тому наслажденію, какое испытываетъ каждый смертный съ чувствительною душою при взгляд на луну, на звзды, на прекрасный ландшафтъ или картину. Въ отвтъ на нкоторыя весьма слабыя возраженія Эмии, майоръ Доббинъ разсказалъ ей восточную басню о ‘Сов’, воображавшей, что солнечный свтъ нестерпимъ для глазъ, и что соловей слишкомъ напрасно гордится своей пснью.
— Однимъ суждено пть, другимъ — гукать или выть, заключилъ, улыбаясь, мистеръ Доббингь,— у васъ, Амелія, прехорошенькій голосокъ, и стало-быть вы, по этой теоріи, принадлежите къ соловьиной пород.
Пріятно остановиться на этомъ період жизни мистриссъ Эмми, и вообразить, что она была вполн счастлива. Вы видите, что она первый разъ еще наслаждается такимъ образомъ существованія и судьба до сихъ поръ не посылала ей удовлетворительныхъ средствъ къ образованію ума и сердца. Вращаясь въ ограниченной сфер дятельности, она постоянно сталкивалась съ людьми довольно мелкими и пошлыми. Такой жребій раздляютъ съ нею мильйоны женщинъ. И какъ представительницы прекраснаго пола слишкомъ расположены ненавидть одна другую, то случастся весьма нердко, что естественное чувство робости считаютъ он необозримымъ тупоуміемъ, деликатность — глупостью, молчаніе — невжествомъ, и такъ дале. Мн однакожь кажется, что помалчивать иной разъ позволительно даже самому умному джентльмену. Если, примромъ сказать, я или вы, почтенный мой читатель, очутимся въ одинъ прекрасный вечеръ въ интересномъ обществ прачекъ и мелочныхъ лавочниковъ — скажите по совсти: будетъ ли ваша рчь сверкать тми искрами остроумія, которымъ вообще вы отличаетесь въ нашемъ образованномъ кругу? Думать надобно, что и прачки съ мелочными лавочниками не въ состояніи будутъ обнаружить особеннаго краснорчія, какъ-скоро судьба приведетъ ихъ въ наши утонченныя гостиныя, гд мы съ такимъ похвальнымъ соревнованіемъ, стараемся разбить въ дребезги и уничтожить въ прахъ репутацію нашихъ ближнихъ.
Должно еще припомнить, что эта бдная леди, вплоть до настоящей нинуты, ни разу не встрчала джентльмена въ истинномъ смысл этого слова. Да и много ли такихъ джентльменовъ между нами? Укажите мн на этихъ избранныхъ людей съ возвышеннымъ характеромъ, съ благороднымъ образомъ мыслей, съ великодушными стремленіями — людей, которые никогда не лгутъ, и прямо смотрятъ въ глаза свту, много ли, спрашивается, насчитаете вы такихъ джентльменовъ въ своемъ кругу? Вс мы знаемъ сотни, или пожалуй, тысячи отличныхъ фраковъ, сшитыхъ по послдней мод, десятки особъ, выплясывающихъ вальсъ или мазурку съ неподражаемымъ искусствомъ, но сколько же истинныхъ джентльменовъ между ними? Потрудитесь взять клочокъ бумажки, и напишите реестрикъ своихъ знакомыхъ, которыхъ, какъ истинныхъ джентльменовъ, вы уважаете душевно и сердечно.
На моемъ клочк, безспорно, прежде всхъ будетъ стоять имя пріятеля моего, майора. Пусть у него длинныя ноги, желтоватое лицо, и пусть онъ пемножко пришепеливаетъ и картавитъ, что съ перваго раза представлястся обыкновенно чрезвычаино забавнымъ и смшнымъ, но мысли струятся свтлымъ и чистымъ потокомъ въ майорскомъ мозгу, жизнь его идетъ путемъ правильнымъ и честнымъ, и умъ его никогда не былъ въ разлад съ сердцемъ. Чего жь вамъ больше? майоръ Доббинъ — истинный джентльменъ. То правда, и я не спорю, что ноги у него чрезмрно велики, такъ же, какъ и руки, и надъ этимъ обстоятельствомъ, каждый въ свое время, вдоволь потшались оба Джорджа Осборна, но это все вздоръ, если смотрть на дло съ философической точки зрнія.
Не вздоръ только въ томъ отношеніи, что шуточки и насмшки обоихъ Джорджей имли весьма значительное вліяніе на мннія мистриссъ Эмми объ этомъ джентльмен. Она ршительно была въ заблужденіи насчетъ умственныхъ и нравственныхъ достоинствъ майора. Не случалось ли и намъ двсти-тысячь разъ составлять ошибочныя понятія о своихъ ближнихъ? Но мы перемняли свои мннія, перемнила ихъ и мистриссъ Эмми. Теперь только прозрли ея умственныя очи, и она увидла, что майоръ, во всхъ отношеніяхъ, былъ истиннымъ джентльменомъ.
Быть-можетъ эта эпоха была счастливйшимъ временемъ его жизни, а можетъ-быть и нтъ. Кто изъ насъ въ состояніи опредлить и вычислить относительную цнность земныхъ благъ и наслажденій? Во всякомъ случа, Доббинъ и мистриссъ Эмми были довольны своей судьбой, и совершали заграничное путешествіе съ большимъ комфортомъ. Въ театр Джорджинька всегда былъ съ ними, но майору только предоставлялось исключительное право набрасывать, посл спектакля, кашмировую шаль на плеча мистриссъ Эмми. Въ прогулкахъ Джорджинька всегда забгалъ впередъ, или карабкался на вершины башень и деревьевъ, тогда-какъ счастливая чета, оставаясь внизу, степенно занималась своимъ дломъ: майоръ философствовалъ и курилъ сигару, Эмми рисовала ландшафтъ или какую-нибудь руину. Въ эту эпоху я самъ кочевалъ до европейскому континенту, и тогда-то собственно имлъ счастіе встртиться первый разъ съ этими дйствующими лицами своей исторіи, гд каждое слово есть чистйшая правда. Я поставилъ себ за правило ничего не выдумывать.
Я познакомился съ ними въ Пумперниккел, всмъ извстномъ городк, хотя собственно говоря, имя его вы едва-ли отыщете на географической карт. Здсь, въ свое время, состоялъ на дипломатической служб сэръ Питтъ Кроли, это было очень давно, еще прежде аустерлицкой битвы, заставившей всхъ британскихъ дипломатовъ повернуть изъ Германіи направо-кругомъ, въ свою отчизну. Первый разъ я увидлъ полковника Доббина и пріятелей его въ гостинниц Телячьей Головы, лучшей во всемъ Пумперниккел. Они сидли за общимъ столомъ. Обдъ былъ превосходный. Вс любовались на величественную осанку Джоя, прихлёбывавшаго, съ видомъ знатока, іоганимсбергское вино, поставленное за его приборомъ. Мальчикъ тоже обращалъ на себя вниманіе своимъ алчнымъ, истинно британскимъ аппетитомъ. Онъ истреблялъ Schiokou und Bralen und Kartoffeln, ветчину съ клюквой, гуся съ малиной, телятину съ черносливомъ, и пуддингъ, и саладъ, и жареныхъ цыплятъ, съ такою безцеремонною любезностью, что длалъ великую честь туманному Альбіону, снабжающему европейское человчество желудками идеальныхъ размровъ. За пятнадцатью блюдами слдовалъ десертъ, и Джорджинька, дйствуя по указанію нкоторыхъ молодыхъ джентльменовъ, забавлявшихся его бойкими и смлыми манерами, нагрузилъ свои кармаыы макаронами и сладенышми пирожками, которые онъ кушалъ уже дорогой, на пути въ театръ, куда вс въ этомъ патріархальномъ мстечк, отправлялись какъ въ свои собственный домъ. Леди въ черномъ плать, маменька Джорджиньки, безпрестанно смялась и краснла впродолженіе всего обда, и было очевидно, что выходки смлаго мальчика чрезвычайно забавляютъ мистриссъ Эмми. Полковникъ — то-есть, мы должны замтить, что Доббинъ вскор получилъ этотъ чинъ — полковникъ весело подшучивалъ надъ малюткой, указывая ему на новыя блюда, предостерегая не слишкомъ загружать желудокъ, чтобъ оставить въ немъ мсто для другихъ лакомствъ. Былъ въ этотъ вечеръ великолпный спекталь на пумперниккельскомъ театр. Давали ‘Фиделіо’. Мадамъ Шрёдеръ-Девріентъ, еще въ ту пору молодая женщина въ полномъ расцвт красоты и генія, выполняла роль главной героини въ этой чудной опер. Изъ своихъ мстъ за креслами, мы очень хорошо разглядли новыхъ знакомыхъ, встрченныхъ нами въ гостинниц Телячьей Головы. Содержателъ ея, господинъ Швейнкопфъ, озаботился нанять лучшую ложу для своихъ гостей. Нельзя было не замтить удивительнаго эффекта, производимаго на мистриссъ Осборнъ великолпной музыкой и примадонной. Когда, впродолженіе хора плнниковъ, голосъ мадамъ Девріентъ задрожалъ и залился патетической трелью, лицо мистриссъ Эмми приняло такое чудное выраженіе изумленія и восторга, что это поразило даже маленькаго Фиписа, blas attach, лорнировавшаго всхь дамъ въ театр, На этотъ разъ онъ припрыгнулъ на своихъ креслахъ, и воскликнулъ довольно громко: ‘Ахъ, Боже мой, какъ пріятно видть женщину въ такой сильной степени энтузіазма!’ Въ тюремной сцен, гд Фиделіо, бросаясь въ объятія мужа, кричитъ изступленнымъ голосомъ: ‘Nichts, nichts, mein Florestan!’ Амелія совсмъ растерялась, и поспшила прикрыть платкомъ свое лицо. Впрочемъ, тутъ переплакались кажется вс почтенныя Frauen пумперниккельскаго театра, но мн суждено было замтить одну только мистриссъ Эмли, такъ-какъ я ршился внести ее въ свои мемуары.
Ha другой день давали другую пьесу Бетховена: ‘Die Schlacht bei Vittoria’. Сначала, въ вид прелюдіи, выступаетъ на сцену Мальбрукъ, извщающій о быстромъ приближеніи французскаго войска. Слдуютъ затмъ барабаны, трубы, литавры, залпы артиллеріи, стоны умирающихъ, наконецъ, въ заключеніе, играютъ торжественную псшо: ‘God, Save the King!’
Въ театр было десятка два Англичанъ, и вс они, безъ исключенія, поднялись съ своихъ мстъ при звукахъ этой чудной британской мелодіи. Сэръ Джонъ и леди Булльминстеръ, и даже мистеръ Киршъ, какъ членъ британской націи, поспшили явственными знаками выразить свои патріотическія чувства. Мистеръ Тепъуормъ, секретарь англійскаго посольства, раскланивался изъ своей ложи на вс стороны, какъ бы представляя своей особой вс Три Соединенныя Королевства. Тепъуормъ былъ племянникъ и наслдникъ стараго маршала Типтова, командовавшаго, въ эпоху ватерлооской битвы, тмъ полкомъ, гд служилъ мистеръ Доббинъ. По смерти Типтова команда перешла къ полковнику, сэру Михаилу Одауду, кавалеру Бани.
Тепъуормъ вроятно встрчался съ полковникомъ Доббиномъ въ дом своего дяди, маршала, потому-что теперь онъ узналъ его въ театр. Выступивъ изъ своей ложи, великій дипломатъ пошелъ къ нашимъ пріятелямъ, и публично протянулъ руку мистеру Доббину, повидимому, совсмъ неожидавшему этой чести.
— Hy, да, ужь это мы знаемъ, шепнулъ Фиппсъ одному изъ своихъ пріятелей,— гд только есть хорошенькая женщина, Тепъуормъ непремнно тутъ, какъ листъ передъ травой.
Изъ этого открывается, что мистеръ Тепъуормъ былъ весьма исправнымъ дипломатомъ.
— Кажется, я имю удовольствіе видть мистриссъ Доббинъ? спросилъ секретарь съ вкрадчивой улыбкой.
Джорджинька расхохотался, и безъ церемоніи замтилъ, что это было бы весьма хорошо. Майоръ и мистриссъ Эмми раскраснлись: мы замтили это изъ своихъ мстъ за креслами.
— Эта леди — мистриссъ Джорджъ Осборнъ, сказалъ майоръ,— а это — братъ ея, мистеръ Седли, чиновникъ ост-индскойКомпаніи: позволъте рекомендовать его вамъ, милордъ.
Секретарь посольства бросилъ на Джоя самую обворожительную улыбку.
— Вы намрены остаться въ Пумперниккел? спросилъ онъ. Городъ очень скучный, но мы нуждаемся въ образованныхъ людяхъ, и постараемся доставить вамъ удовольствіе, мистеръ… Гм… Мистриссъ — Ого. Завтра я буду имть честь сдлать вамъ визитъ, милостивый государь.
Съ этими словами онъ улыбнулся еще разъ, повернулся на своихъ высокихъ каблучкахъ, и выскользнулъ изъ ложи, вполн увреяный, что мистриссъ Осборнъ нашла его очаровательнымъ джентльменомъ.
Спектакль кончился, и публика начала разъзжаться и расходиться. Мы наблюдали за ней у подъзда, и тутъ собственно въ первый разъ я узналъ настоящія имена и фамиліи своихъ новыхъ знакомыхъ. Длать справки этого рода не стоило ни малйшихъ трудовъ, потому-что въ Пумперниккел каждый зналъ своего ближняго или сосда, какъ свои пять пальцевъ.
Прежде всхъ, закутанный въ шинель, вышелъ мистеръ Тепъуормъ, истинный Ловеласъ и вмст дон-Жуанъ этого мстечка. Жена посланника, сопровождаемая своей дочерью, очаровательною Идой, величественно засла въ свои портшезъ и отправилась въ домъ британскаго посольства. Затмъ повыступили наши англичане: Джорджинька звалъ немилосердо, бдительный майоръ держалъ шаль надъ головою мистриссъ Осборнъ, мистеръ Седли, разглаживая свои блый жилетъ, многозначительно озирался направо и налво. Мы раскланялись с нимъ очень вжливо, и получили въ отвтъ прелестнйшую улыбку мистриссъ Эмми. Съ этой минуты знакомство наше утвердилось на прочнйшемъ основаніи.
Подали коляску изъ гостинницы Телячьей Головы, но сановникъ Индіи сказалъ, что пойдетъ пшкомъ, и закурилъ сигару. Такимъ-образомъ мистриссъ Эмми, сынъ ея и другъ отправились одни, безъ мистера Седли. Неутомимый Киршъ, съ сигарочницей въ рукахъ, послдовалъ за своимъ господиномъ.
Мы вс пошли вмст, и разговорились объ удовольствіяхъ патріархальной жизни въ маленькомъ нмецкомъ городк. Англичанамъ здсь особенно хорошо, замтилъ я въ назиданіе ост-индскаго сановника. Охота, балы, собранія, рауты: все здсь есть. Общество прекрасное, театры превосходные, жизнь баснословно дешевая.
— И министръ нашъ, кажется, безподобный джентльменъ, замтилъ мистеръ Седли, выпуская изъ устъ благовонную струю дыма. Съ такимъ представителемъ, и вдобавокъ еще… съ хорошимъ медикомъ…
— Врачи здсь превосходные, подхватилъ я.
— Стало-быть мы останемся въ Пумперниккел, заключилъ мистеръ Седли. Спокойной вамъ ночи, господа.
И сопровождаемый Киршемъ, Джой пошелъ наверхъ въ свою спальню. Въ душ моей водворилась пріятная увренность, что хорошенькая миледи прогоститъ между нами нсколько недль.

ГЛАВА LXII.

Старое знакомство.

Галантерейное обхожденіе лорда Тепъуорма оказало самое благодтельное вліяніе на джентльменскія чувства мистера Джозефа Седли. Воспрянувъ отъ глубокаго сна, онъ объявилъ на другой день за чашкой кофе, что Пумперниккель, безспорно, лучше всхъ городовъ, черезъ которые они прозжали до сихъ поръ. Вслдъ затмъ онъ распространился тономъ знатока насчетъ замка лордовъ Тепъуормъ, и пересчиталъ всхъ членовъ этой фамиліи, пускаясь въ такія интересныя подробности, изъ которыхъ можно было безошибочно угадатъ, что мистеръ Джой уже усплъ заглянуть этимъ утромъ въ книгу пэровъ, которую всегда возилъ съ собою. Майоръ Доббинъ мигомъ смекнулъ, въ чемъ дло, и посмивался изподтишка надъ хитростями и побужденіями Джоя.
— Откуда ты все это знаешь, любезный другъ? спросилъ онъ.
— Какъ откуда? Я видлся еще съ отцомъ милорда, графомъ Бадвигомъ… мы вмст представлялись милорду Бумбумбуму: разв не помнишь?
Когда между-тмъ Тепъуормъ, врный своему общанію, пріхалъ съ визитомъ въ гостинницу Телячьей Головы, Джой принялъ его съ такими почестями, какихъ едва-ли до сихъ поръ удостоивался посланникъ маленькаго городка. Слдуя заране даннымъ предписаніямъ, Киршъ, тотчасъ же по прибытіи его превосходительства, явился въ гостинную съ огромнымъ подносомъ, гд были въ правильномъ порядк разложены ломтики говядины, желе и другія лакомства, съ которыми хозяинъ тутъ же приступилъ къ своему гостю.
Залюбовавшись на свтлые глазки мистриссъ Осборнъ, Тепъуормъ не думалъ торопиться окончаніемъ своего перваго визита въ квартиру Седли. Онъ предложилъ ему нсколько удачныхъ вопросовъ относительно Индіи и тамошнихъ актрисъ, освдомился у Амеліи насчетъ прекраснаго мальчика, бывшаго съ нею въ театр, и поздравилъ Амелію съ изумительнымъ впечатлніемъ, которое произвела она на пумперниккельскую публику. Онъ попытался даже плнить мистера Доббина, вступивъ съ нимъ въ разговоръ о послдней войн и подвигахъ пумперниккельской дружины.
Лордъ Тепъуормъ получилъ въ наслдство отъ своей фамиліи значительный запасъ джентльменскаго самолюбія, и при каждомъ случа ласкалъ себя счастливой увренностью, что женщина растаетъ отъ любви къ нему, если онъ благоволитъ обратить на нее дружелюбный взоръ. Теперь ему казалось, что Эмми поражена въ-конецъ его остроумными любезностями, и онъ ухалъ домой — писать къ ней галантерейный billet-doux. Однакожь мистриссъ Осборнъ вовсе не испытывала на себ чарующей силы прелестей дипломата: ей, напротивъ, становилось очень неловко отъ его сладенькихъ улыбокъ, и она смотрла изумленными глазами на его раздушенный платокъ и блестящіе лакврованные сапоги на высокихъ каблукахъ. Почти вс его комплименты остались для нея таинственною загадкой, потому-что еще никогда не удавалось встрчать ей дамскаго угодника ex-professo, и она смотрла на милорда, какъ на рдкое явленіе въ своемъ род. Такой феноменъ былъ, конечно, удивителенъ въ ея глазахъ, но нисколько не очарователенъ. Джой, напротивъ, утопалъ въ восторг отъ милорда.
— Какъ онъ любезенъ, внимателенъ, вжливъ! восклицалъ ост-индскій сановникъ. Какъ это мило со стороны его превосходительства, что онъ общалъ прислать къ намъ своего доктора!
Пріхалъ домашній врачъ Тепъуорма, докторъ медицины и хирургіи, herr von Glauber. Въ одно мгновеніе ока онъ доказалъ мистеру Джою, что пумперниккельскія воды, порошки и микстуры, неминуемо возвратятъ ему здоровье, молодость и приличную степень худощавости.
— Вотъ, сударь мой, пріхалъ къ намъ въ прошломъ году генералъ Болькли, сказалъ фонъ-Глауберъ на исковерканномъ англійскомъ язык,— былъ онъ, съ позволенія сказать, вдвое васъ толще и жирне, сэръ, но мсяца черезъ три, благодаря моей опытности, онъ исхудалъ какъ юноша, и отлично танцовалъ вальсъ съ моей женой, баронессой фонъ-Глауберъ.
Джой успокоился какъ-нельзя больше. Минеральные ключи, отличный докторъ, дворъ, charg d’affaires… ршено: онъ останется на всю осень въ Пумперниккел. Врный своему общанію, посланникъ на другой же день представилъ всхъ нашихъ пріятелей ко двору герцога.
Когда вслдъ затмъ повсюду сдлалось извстнымъ, что путешественники, обласканные герцогомъ, намрены пробыть здсь нсколько мсяцевъ, дамы высшаго круга, одна за другою, навстили мистриссъ Осборнъ и, какъ вс он были графини или, по краиней мр, баронессы, то можно уже заране представить душевный восторгъ мистера Джоя. По первой-же почт онъ изобразилъ въ письм къ пріятелю своему Чотни, какъ высоко цнятся въ Германіи личныя заслуги и таланты, и какъ онъ подружился съ графомъ Шлюссельбекомъ, которому, на этихъ дняхъ, будетъ имть честь объяснить многіе индійскіе обычаи и нравы.
Объясненія этого рода ограничивались только тмъ, что мистеръ Джой старался растолковать Шлюссельбеку, какимъ способомъ ржутъ свиней и длаютъ ветчину въ Калькутт.
Эмми тоже удостоилась представленія, вмст съ братомъ, и какъ при двор не допускается трауръ въ извстные дни, то она явилась въ розовомъ креповомъ платьиц съ брильянтами на корсаж, полученными въ подарокъ отъ мистера Джоя. Въ этомъ костюм она была очаровательна, и майоръ выразился положительно, что на видъ было ей никакъ не больше двадцати-пяти лтъ!
Въ этомъ живописномъ наряд, мистриссъ Осборнъ прошла польскій съ майоромъ Доббиноамъ. Мистеръ Джой удостоился чести танцовать съ графиней Шлюбсельбекъ.
Пумперниккель стоитъ среди счастливой долины, орошаемой плодотворною ркою Пумпъ, которая впадаетъ гд-то въ Рейнъ, но гд именно — не могу доложить. Въ нкоторыхъ мстахъ на рк Пумп учреждены паромы, въ другихъ — стоятъ мельницы. Въ город однимъ изъ предшественниковъ настоящаго герцога сооруженъ великолпный мостъ, и на мосту воздвигнута великолпная статуя героя, окруженная нимфами, эмблемами побды, спокойствія, мира и богатства. Герой стоитъ одною ногою на ше янычара, проколотаго насквозь, и издыхатощаго въ страшныхъ корчахъ, а самъ герой бросаетъ благосклонную улыбку на окружающіе предметы, и указываетъ жезломъ на площадь, гд предполагалось соорудить великолпный паллацо. Работа, однакожь, за недостаткомъ денегъ, остановилась на половин, и Монплезиръ, или, какъ Нмцы произносятъ, Монблизирь, вс не оконченъ до сихъ поръ, хотя паркъ и садъ весьма удобны для общественнаго гулянья.
Этотъ садъ устроивался въ размрахъ и формахъ садовъ Версаля. Среди гротовъ и террасъ возвышаются донын исполинскіе аллегорическіе ватерверки, которымъ предназначено брызгать и длать страшныя водныя изверженія. Есть тутъ трофоніева пещера, гд свинцовые Тритоны не только изрыгаютъ бурные потоки на высоту необозримую, но и ревутъ страшнйшимъ образомъ изъ своихъ свинцовыхъ раковинъ: чудный механизмъ! Есть тутъ бассейнъ для нимфъ и водопадъ Ніагара, возбуждающій чудовищное изумленіе въ необозримыхъ толпахъ народа.
Герцогство занимаетъ около десяти квадратныхъ миль, и главные города въ немъ: Болькумъ на западной границ, Грогвицъ — на восточной, Потценталь — на сверной. Пумперниккель есть столица. Кром этихъ четырехъ городовъ есть еще, на всемъ протяженіи, десятки селъ и деревень, и отсюда-то собственно, къ извстнымъ днямъ, стекаются необозримыя толпы въ красныхъ юбкахъ и бархатныхъ шапочкахъ, или въ лощеныхъ шляпахъ и синихъ курткахъ. Все это живетъ истинно-германскою жизнью: движется, любуется, куритъ, пьетъ биръ, шнапсъ, кушаетъ колбасу, сосиски und Kartoffeln. Въ театръ, въ эти дни, пускаютъ даромъ, и воды Монплезира играютъ неутомимо отъ ранняго утра до глубокаго вечера. Въ Монплезир встрчаются чудеса на каждомъ шагу, и вниманіе наблюдателя особенно поражается комнатой, гд представлена въ лицахъ исторія Бахуса и Аріадны. Очень, очень хорошо, такъ-что, для дополненія этой картины, я смло ставлю точки . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . изъ которыхъ каждая выражаетъ какой-нибудь интереснйшій сюжетъ.
Пумперниккельскій театръ пользуется во всей Германіи, заслуженною славою. Придворные балы великолпны. Случается весьма нердко, что за столомъ присутствуютъ около четырехсотъ особъ, каждый кушаетъ на серебр, и за каждыми четырьмя особами стоитъ оффиціантъ въ багряной ливре съ серебряными галунами. Празднества и пиршества продолжаются безпрерывно.
Правленіе конституціонное. Есть парламентъ, но безъ засданій, при мн, по крайней мр, не было ни одного засданія. Армія состоитъ собственно изъ великолпнаго оркестра, обязрннаго играть и на сцен, гд достойные воины маршируютъ иной разъ въ турецкихъ костюмахъ съ раскрашенными лицами и деревянными палашами, или въ одеждахъ римскихъ солдатъ, вооруженныхъ тромбонами и офиклеидами: зрлище истинно-умилительное для ума и сердца! Впрочемъ, кром музыкантовъ есть полный штатъ офицеровъ и даже нсколько солдатъ.
Каждый зналъ превосходно своего сосда, и принималъ хлопотливое участіе въ его длахъ. Само-собой разумется, что мы говоримъ здсь только о высшемъ круг. Мадамъ фонъ-Бурръ принимала однажды въ недлю, и одна только суарея была у мадамъ фонъ-Шнуррбартъ. Театръ открывался два раза въ недлю, при двор принимали однажды. Было вообще очень весело, и каждый, рзвясь и танцуя, могъ жить припваючи, не замчая, какъ пролетаютъ дня и часы скоротечной его жизни.
Были, конечно, ссоры, и вражды и безъ этого, какъ извстно, обойдтись нельзя на рынк житейской суеты. Политическія мннія принимали въ Пумперниккел самый запальчивый характеръ, и партіи душевно ненавидли одна другую. Въ мое время господствовали тамъ дв, изъ которыхъ одна грудью стояла за мадамъ Струмпффъ, другая, въ пику своямъ противникамъ, всми силами отстаивала госпожу Ледерлунгъ. Представителемъ первой партіи былъ посланникъ Великобританіи, другую защищалъ преимущественно французскій Charg d’Affaires, monsieur de Macabeau. Мадамъ Струмпффъ была превосходная, истинно-великая двица, и голосъ ея шелъ тремя нотами выше противъ соперницы ея, госпожи Ледерлунгъ, вотъ почему всею грудью отстаивалъ ее великобританскій министръ. И лишь-только начиналъ онъ свои панегирикъ въ пользу геніальной пвицы, дипломатъ Франціи разражался противъ него залпами самыхъ сильныхъ сарказмовъ.
Граждане Пумперниккеля принадлежали къ той или другой партіи, и естественнымъ образомъ раздлились на струмпффистовъ и ледерлунгистовъ. Госпожа Ледерлунгъ была, конечно, премиленькая фрау, и голосокъ ея былъ очень нженъ. Противники мадамъ Струмпффъ утверждали не безъ основанія, что эта пвица отличалась чрезмрной полнотою, и давно уже была не въ первой молодости и красот. Когда Струмпффъ, въ послдней сцен ‘Сонамбулы’ выступила въ кофточк, съ лампою въ рукахъ, и должна была пробраться изъ окна, движенія ея были очень деловыя, дощечки хрупнули и чуть не переломились подъ ея массивными ногами, но зато въ какой очаровательно-волшебной форм вылился изъ ея соловьинаго горлышка финалъ этой оперы! и съ какимъ плнительнымъ порывомъ страстнаго чувства ринулась она въ объятія Эльвино, готовая почти задушить его своими могучими руками. А эта малютка Ледерлунгъ… но стоитъ ли труда пересказывать вамъ вс эти сплетни?.. Дло въ томъ, что эти дв женщины были въ Пумперниккел двумя штандартами французской и англійской партіи, и весь политическій міръ сгруппировался тогда около представителей этихъ двухъ великихъ націй.
На нашей сторон были: англійскій посланникъ, оберъ-шталмейстеръ и статсъ-секретарь, къ французской партіи принадлежали: генералъ-аншефъ, служившій при Наполеон, гофъ-маршалъ и его супруга, которая, пользуясь этимъ обстоятельствомъ, выписывала изъ Парижа шляпки и ленты черезъ курьера господина Макабо. Секретаремъ французскаго посольства былъ мосьё де-Гриньякъ, юноша очень злой и остроумный, писавшій во всхъ мстныхъ альбомахъ каррикатуры на Тепъуорма.
Главная ихъ квартира и table d’hte была расположена въ другой гостинниц, называемой Pariser Hof, и хотя эти господа, въ глазахъ публики, принуждены были обращаться очень вжливо и деликатно, это, однакожь, не мшало имъ колоть другъ друга эпиграммами, острыми какъ лезвее бритвы, причемъ, съ обихъ сторонъ, сохранялось невозмутимое спокойствіе и удивительная твердость духа, такъ наши девонширскіе бойцы тузятъ другъ друга, не обнаруживая передъ публикой ни малйишхъ признаковъ физическаго страданія и боли. Отправляя депеши къ своимъ правительствамъ, Тепъуормъ и Макабо давали полный разгулъ своимъ взволнованнымъ чувствамъ. Мы, напримръ, писали въ такомъ тон: ‘Интересы Великобританіи въ Пумперниккел, и, слдовательно, во всей Германіи, подвергаются вообще большимъ опасностямъ, благодаря постояннымъ интригамъ и кознямъ настоящаго французскаго министра въ этомъ мст, личный характеръ господина Макабо столько жалокъ, что для достиженія своихъ низкихъ цлей, онъ готовъ прибгать ко всякимъ обманамъ, интригамъ, клевет, ко всякимъ преступленіямъ. Онъ вооружаетъ весь дворъ противъ англійскаго министра, и представляетъ поведеніе Великобританіи въ самомъ ненавистномъ свт. Къ несчастію, этотъ человкъ находитъ для себя опору въ здшнемъ министр, лишенномъ всякаго дипломатическаго образованія, но который, однакожь, какъ всмъ извстно, пользуется роковымъ авторитетомъ.’
Въ депешахъ французскаго посланника изображалось: ‘Господинъ де-Тепъуормъ, неистощимый въ своихъ интригахъ, продолжаетъ попрежнему свою систему надменности островитянина и до пошлости нелпаго хвастовства противъ величайшей націи въ мір… Онъ бросаетъ во вс стороны и золото, и свои угрозы. Онъ уже усплъ завербовать на свою сторону нсколько злонамренныхъ лицъ, имющихъ вліяніе на Пумперниккель, и должно сказать вообще, что это герцогство, равно какъ вся Германія, Франція и вся Европа не успокоятся до тхъ поръ, пока намъ не удастся сокрушить и раздавить эту ядовитую гидру’. И такъ дале..
Еще прежде наступленія зимы, мистриссъ Эмми, открыла въ своихъ аппартаментахъ правильныя вечернія собранія разъ въ недлю, и принимала гостей съ большимъ достоинствомъ и скромностію. Она брала уроки французскаго языка, и учитель былъ въ восторг отъ удивительной легкости, съ какою она усвоиваетъ тонкости произношенія и хитрости грамматики. Дло въ томъ, что она училась давно этому языку, и знала его теоретически въ такой степени, что могла объяснить Джорджиньк вс хитросплетенныя правила этимологіи и синтаксиса. Мадамъ Струмпффъ учила ее пнію, и мистриссъ Осборнъ выполняла разныя аріи съ таиммъ удивительнымъ совершенствомъ, что окна майора Доббина, жившаго напротивъ Телячьей Головы, всегда были открыты впродолженіе музыкальнаго урока. Многія сантиментальныя леди германскаго происхожденія были безъума отъ нашей героини, и начали говорить ей ‘ты’ посл перваго знакомства. Мы съ удовольствіемъ останавливаемся на этихъ мелочныхъ подробностяхъ, такъ-какъ он принадлежатъ къ счастливой эпох въ жизни мистриссъ Осборнъ. Воспитаніемъ Джорджиньки занимался самъ майоръ Доббинъ: онъ читалъ съ нимъ Цезаря и ршалъ математическіе задачи, сверхъ того былъ у нихъ общій учитель нмецкаго языка. По вечерамъ они здили верхомъ, сопровождая коляску мистриссъ Эмми. Амелія была очень робка и никакъ не могла пріучиться къ верховой зд. Въ коляск сидла съ ней какая-нибудь изъ ея нмецкихъ подругъ и мистеръ Джой, который впрочемъ, всегда спалъ или дремалъ.
Мистеръ Джой съ нкотораго времени вступилъ въ дружелюбныя сношенія mit der Grfоn Fanny von Butterhrodt, молодой, мягкосердой особой, весьма пріятной наружности, имвшей, съ незапамятныхъ временъ, графскій титулъ и фунтиковъ десятокъ годоваго дохода. Фанни объявила, съ своей стороны, что желаетъ всмъ сердцемъ быть сестрою мистриссъ Эмми, что въ этомъ даже состоитъ единственное счастіе ея жизни, и Джой былъ не прочь отъ пріятной мысли присоединить графскій щитъ къ гербу своей кареты, но, къ несчастію, произошли событія, которыхъ нікакъ не могла предвидть человческая мудрость.
Начались въ Пумперниккел великолпныя пиршества по поводу одного экстравыспренняго бракосочетанія. Это, въ нкоторомъ смысл, было вожделннымъ событіемъ для всхъ пумперниккельскихъ гражданъ, и дворъ принялъ въ немъ самое дятельное участіе. Блескъ и роскошь были такого рода, какихъ не запомнятъ. Со всхъ сторонъ съхались принцы и принцессы, бароны и баронессы. Квартиры въ гостинницахъ возвысились до неимоврной цны, и огромныя фуры едва поспвали привозить състные припасы для всхъ этихъ гостей…
Столичныя увеселенія были открыты для всхъ и каждаго, безъ различія сословій, возраста и пола. Воздвигнуты были тріумфальныя арки, украшенныя гирляндами, на дорог, по которой должно было прозжать молодой чет. Главный фонтанъ на Монплезпр изрыгалъ цлый день чистое виноградное вино, и подл него стояли огромныя бочки съ пивомъ. Для удовольствія крестьянъ, на главной площади утвердили жерди съ прившенными къ нимъ на верхушкахъ серебряными часами, серебряными вилками, ветчинными окороками и сосисками, которыми каждый могъ овладвать какъ достойнымъ призомъ за свою ловкость. Одинъ изъ этихъ призовъ достался во владніе мастеру Джорджу, при общемъ рукоплесканіи зрителей, онъ вскарабкался, съ ловкостью блки, на самую вершину жерди и полетлъ оттуда внизъ съ быстротою паденія воды. Этотъ подвигъ удальства онъ совершилъ исключительно ради славы, не имя въ виду своекорыстныхъ разсчетовъ. Онъ отдалъ схваченную сосиску крестьянину, который безуспшно подымался за нею разъ двадцать сряду, рискуя сломить себ шею.
Вечеромъ была великолпная иллюминація, и мы должны замтить, не ради хвастовства, что дворъ англійскаго посольства неизмримо превзошелъ въ этомъ отношеніи французскую гостинницу хотя тамъ шкаликовъ и фонарей было гораздо, больше, чмъ у насъ. Художникъ, занимавшійся деталями этой иллюминаціи, изобразилъ, съ неподражаемымъ искусствомъ, юнаго купидона, покровителя молодыхъ супруговъ, и тутъ же, для контраста, былъ олицетворенъ изнемогающій раздоръ, представлявшій удивительное сходство съ фигурой французскаго посланника. У французовъ шкалики горли очень ярко, но безъ всякаго эффекта.
Толпы иностранцевъ съхались на эти празднества со всхъ сторонъ. Англичанъ было очень много. Публичные балы открыты были въ Ратуш и Редут, гд отвели особенную комнату для trente-et-quarante и рулетки. Эти увеселенія продолжались цлую недлю, и каждый могъ принимать въ нихъ участіе по своему произволу.
Маленькій шалунъ нашъ, Джорджъ Осборнъ, незнавшій счета талерамъ въ своихъ карманахъ, тоже появлялся въ Ратуш на этихъ публичныхъ балахъ, въ сопровожденіи каммердинера своего дяди, мистера Кирша. Еще прежде этого, въ Баденъ-Баден, онъ зашелъ случайно въ игорную комнату, подъ-руку съ майоромъ, который, разумется, не позволилъ ему играть. Въ настоящее время, пользуясь отсутствіемъ своихъ родственниковъ, ухавшихъ во дворецъ, онъ съ удовольствіемъ прохаживался вокругъ игорныхъ столовъ, и слдилъ за движеніями банкометовъ и понтёровъ. Между игроками появлялись и женщины, нкоторыя изъ нихъ были въ маскахъ.
За однимъ изъ рулетныхъ столовъ сидла свтлорусая женщина, въ поношенномъ плать и въ чернай маск, изъ-подъ которой страннымъ блескомъ сверкали жгучіе, зеленые глаза. Передъ ней лежала карта, булавка и два флорина. Когда банкометъ выкликалъ цвтъ и нумеръ, блондинка съ большою живостью начинала колоть свою карту, и тогда только рисковала своими деньгами, когда красные или черные цвта выступали извстное число разъ. Странно было видть женщину этого разряда въ числ задорныъ игроковъ.
Несмотря, однакожь, на принятую предосторожность, она ошиблась въ своихъ разсчетахъ, и послдніе два флорина, одинъ за другимъ, поступили въ кассу банкомета, когда онъ своимъ неумолимымъ голосомъ окончательно прокричалъ выигрышный цвтъ и нумеръ. Блондинка испустила вздохъ, пожала своими обнаженными плечами, и судорожно принялась барабанить по столу. Затмъ, озпраясь вокругъ, она замтила честное лицо Джорджа, пристально смотрвшаго на эту сцену. Несчастный! зачмъ принесло его сюда? Маска впилась въ него своими жгучими глазами.
— Monsieur n’est pas joueur? спросила она.
— Non, madame, отвчалъ Джорджъ.
Замтивъ изъ этихъ двухъ словъ къ какой націи принадлежалъ хорошенькій мальчикъ, маска сказала ему по-англійски съ легкимъ оттнкомъ иностраннаго выговора:
— Вы не играли никогда… Не можете ли вы сдлать мн маленькое одолженіе?
— Какое? спросилъ, покраснвши, Джорджъ.
Должно замтить, что мистеръ Киршъ въ эту пору принималъ участіе въ rouge-et-noir, и выпустилъ изъ виду своего маленькаго господина.
— Сыграйте за меня, продолжала маска, выберите нумеръ… на удачу…. какой-нибудь… на мое счастье.
Говоря это, она вытащила изъ кармана кошелекъ, вынула золотую монету, единственную въ кошельк, и положила ее Джорджу на ладонь. Мальчикъ засмялся и сдлалъ шагъ къ столу, чтобъ исполиить желаніе маскй.
Нумеръ вышелъ удачный, и монета выиграла. Начинающіе, говорятъ, всегда выигрываютъ, такъ распоряжается судьба.
— Благодарю васъ, сказала маска, укладывая деньги въ кошелекъ, благодарю васъ. Какъ васъ зовутъ?
— Моя фамилія Осборнъ, отвчалъ Джорджъ.
И сказавъ это, онъ вынулъ изъ кармана свой собственный кошелекъ, чтобъ сдлать первый опытъ въ игр, какъ вдругъ въ эту минуту въ зал появились майоръ Доббинъ въ своемъ мундир, и мистеръ Джой въ блистательномъ костюм маркиза. Они возвращались съ придворнаго бала, недождавшись его окончанія. По всей вроятности, они ужь были въ своей гостинниц и отыскивали теперь пропавшаго мальчика. майоръ быстро подошелъ къ мистеру Джорджу, и, взявъ его за плечо, отвелъ немедленно отъ мста искушенія Затмъ, оглядываясь вокругъ себя, онъ увидлъ мистера Кирша за его интересными занятіями и, подойдя къ нему, спросилъ, какъ онъ осмлился завести въ такое мсто своего молодаго господина.
— Laissez moi tranquille, сказалъ мистеръ Киршъ, отуманенный вроятно виномъ, и подстрекаемый шансами игры, il faut s’amuser, parbleu! Je не suis pas au service de Monsieur.
Майоръ не захотлъ толковать съ пьннымъ лакеемъ и ограничился только тмъ, что отвелъ въ сторону маленькаго Джорджа и спросилъ Джоя, намренъ ли онъ идти домой. Джой стоялъ подл замаскированной леди, игравшей теперь довольно счастливо. Рулетка, повидимому, начала забавлять сановника Ост-Индіи.
— Не лучше ли теб идти съ нами, Джой? сказалъ майоръ.
— Нтъ, я останусь на минуту и подожду этого негодяя, Кирша, сказалъ набобъ.
Руководимый чувствомъ деликатности, Доббинъ, въ присутствіи мальчика, не сдлалъ никакихъ возраженій Джою, и, оставивъ его одного, пошелъ домой, ведя подъ-руку мастера Джорджа.
— Ты игралъ? спросилъ майоръ, когда они вышли на улицу.
Мальчикъ сказалъ, нтъ.
— Дай мн честное и благородное слово джентльмена, что ты никогда не станешь играть.
— Отчего же? сказалъ мальчикъ, вдь это должно-быть очень весело.
Въ сильныхъ и краснорчивыхъ выраженіяхъ, майоръ Доббинъ доказалъ своему питомцу, что здсь нтъ и не можетъ быть никакого веселья, и что игра въ какую-нибудь рулетку можетъ погубить истиннаго джентльмена. Истину этого рода онъ могъ бы подтвердить и подкрпить разительнымъ примромъ отца мастера Джорджа, если бы доказательства, почерпнутыя изъ этого источника, не очерняли, въ нкоторомъ смысл, память покойнаго капитана. Отведя его домой, майоръ ушелъ въ свою спальню и видлъ, какъ черезъ нсколько минутъ погасъ огонь въ маленькой комнат надъ амеліинымъ будуаромъ. Свча въ комнат Амеліи погасла черезъ полчаса. Мн неизвстно, отчего майоръ съ такой аккуратностью замтилъ это обстоятельство.
Оставшись одинъ, Джой продолжалъ стоять подл игорнаго стола. Онъ не былъ игрокомъ въ душ, но повременамъ не прочь былъ обращаться къ этой забав, сообщавшей довольно пріятное настроеніе его джентльменскимъ чувствамъ. Въ карман его параднаго жилета звенло нсколько наполеондоровъ. Джой вынулъ одинъ изъ нихъ и бросилъ его черезъ плечо замаскироваиной дамы. Монета выиграла. Блондинка посторонилась, чтобъ дать ему мсто подл себя. Джой слъ на порожній стулъ.
— Ваше сосдство, надюсь, принесетъ мн счастіе, милостивый государь, сказала маска, поддлываясь опять подъ иностранный выговоръ.
Сановникъ Индіи бросилъ вокругъ себя пытливый взоръ, и удостоврившись, что никто его не наблюдаетъ, придвинулъ свои стулъ къ замаскированной сосдк и сказалъ:
— Ахъ, да… право, это легко можетъ статься… немудрено… немудрено. Я очень счастливъ, надюсь, вы тоже будете счастливы.
Затмъ были произнесены еще какіе-то комплименты, безъ опредленнаго значенія и смысла.
— На сколько вы играете, сэръ? спросила маска.
— Я бросилъ два или три наполеона, сказалъ Джой величественнымъ тономъ, побрякивая звонкою монетой.
— Вы играете, конечно, не съ тмъ, чтобъ выиграть?
— Разумется.
— И я тоже, продолжала маска. Играю для того, чтобъ забыться, но не могу… Да, сэръ, не могу забыть я старыхъ временъ… Вашъ маленькій племянникъ живой портретъ своего отца… И вы не измнились, monsieur… нтъ, нтъ, вы очень измнились. Вс измняются, вс забываютъ, ни у кого нтъ сердца… да.
— Великій Боже! кто вы? спросилъ отороплый Джой.
— Вы не угадали меня, Джозефъ Седли? сказала маленькая женщина грустнымъ тономъ, и сбросивъ маску, прямо посмотрла ему въ глаза. Вы забыли меня.
— Праведное небо! мистриссъ Кроли! воскликнулъ Джой.
— То есть, Ребекка, хотите вы сказать, отвчала она съ чувствомъ, пожимая его руку и зорко продолжая слдить за всми движеніями банкомёта.
— Я остановилась въ гостинниц ‘Слона’, продолжала Ребекка, спросите мадамъ Родонъ, Я видла сегодня Амелію… Какъ она похорошла и, Боже мой! какъ она счастлива! Счастливы и вы, сэръ! Вс счастливы, кром меня, злополучной и погибшей, Джозефъ Седли.
И она быстро передвинула свои деньги изъ краснаго нумера на черный, какъ-будто машинальнымъ движеніемъ руки, когда она вытирала свои заплаканные глаза платкомъ, обшитымъ изорванными кружевами,
Но красный нумеръ взялъ, и Ребекка проиграла все изъ этой ставки.
— Пойдемте, сказала она, пройдемтесь немного. Мы, вдь, старые друзья: не правда ли, дорогой мой мистеръ Седли?
Мистеръ Киршъ тоже къ этому времени проигралъ вн свои денежки, и молча, съ понурой головой, послдовалъ за своимъ господиномъ при яркомъ свт луны. Иллюминація горла очень слабо, шкалики загасали, и транспаранъ едва виднлся надъ домомъ англійскаго посольства.

ГЛАВА LXVIII.

Цыганскія похожденія старинной нашей знакомки.

Мы обязаны пробжать послднія странницы біографіи мистриссъ Ребекки Кроли съ тою деликатностью, какой требуетъ отъ насъ міръ, моральный міръ, который, какъ извстно, затыкаетъ уши и закрываетъ глаза, какъ-скоро порочныя дянія называются передъ нимъ ихъ собственными именами. Базаръ Житейской Суеты отлично понимаетъ многія весьма предосудительныя вещи, но терпть не можетъ разсужденій о нихъ вслухъ, и страшно боится предосудительныхъ названій. Цивилизованная публика не читаетъ сочиненій, гд порокъ выступаетъ наружу подъ своимъ собственнымъ именемъ, безъ всякой маски. Такъ благовоспитанная леди Америки или Англіи сгоритъ отъ стыда, если какой-нибудь невжда произнесетъ въ ея присутствіи слово ‘брюки’.
И, однакожь, милостивыя государыни, панталоны и порокъ путешествуютъ каждый день передъ нашими глазами, и мы смотримъ на нихъ очень равнодушно. И что бы сдлалось съ вашими щеками, еслибъ имъ суждено было краснть каждый разъ при этой непріятной встрч? Но вы не краснете и скромность ваша возмущается только въ тхъ случаяхъ, когда двственный слухъ вашъ оскорбляется этими негодными именами. Вотъ почему писатель настоящей исторіи, достоврной во всхъ возможныхъ отношеніяхъ и смыслахъ, безусловно подчинялся общепринятой мод, и позволялъ себ въ извстныхъ случаяхъ самые легкіе, тонкіе, и деликатнйшіе намёки, такъ, чтобы ни подъ какимъ видомъ не оскорбить вашихъ прекрасныхъ чувствъ. Мистриссъ Бекки, нечего и говорить, иметъ нкоторые маленькіе недостатки въ моральномъ смысл, но кто же осмлится сказать и доказать, что я представилъ ее публик не въ приличномъ вид? Описывая эту сирену, увертливую и ласковую, поющую и улыбающуюся, авторъ съ скромною гордостію спрашиваетъ всхъ своихъ читателей: забывалъ ли онъ хоть на минуту законы учтивости, и выставлялъ ли изъ-подъ воды отвратительный хвостъ этого чудовища? Нтъ! Вода весьма прозрачна, это правда, и вы можете, если вамъ угодно, заглянуть подъ волны и увидть, какъ эта сирена, нечистая, гадкая, изгибается и кружится между костями, виляетъ и снуетъ между трупами, но, надъ поверхностью воды — ужь позвольте вамъ это замтить — все было представлено въ самоиъ приличномъ и пріятномъ свт, и вы, милостивый государь, безпощадный ригористъ житейскаго базара, никакъ не можете сказать: —‘Fi! comme c’est sale!’ Но когда сирена исчезаетъ въ волнахъ и скрывается между мертвыми тлами, вода конечно становится мутною надъ нею, и вы ничего не разглядите въ глубин, какъ бы ни были зорки ваши глаза. Говорятъ впрочемъ, что сирены имютъ и свою прелесть, и он дйствительно очень хороши, даже очаровательны, когда сидятъ на скал, перебираютъ струны арфы, расчесываютъ свои мокрые волосы, и поютъ, и рзвятся, и подманиваютъ васъ къ себ, заставляя держать зеркало передъ ихъ глазами, но какъ-скоро он опускаются въ свою природную стихію, можете быть уврены, что эти морскія двы совсмъ утрачиваютъ свою красоту, и ужь лучше не смотрть, какъ он коверкаются и пиршенствуютъ въ своихъ вертепахъ, пожирая человческіе трупы. Ребекка хороша на сцен, среди благо дня, особенно, когда она торжествуетъ на подмосткахъ житейскаго базара, но есть у нея многое множество дяній, сокровенныхъ, темныхъ, и чмъ меньше говорить о нихъ, тмъ лучше.
Еслибъ пришлось намъ отдавать полный отчетъ о поступкахъ мистриссъ Бекки въ послдніе два года, посл извстной катастрофы на Курцонской улиц, ригористы вроятно имли бы право замтить, что книга наша не совсмъ удовлетворяетъ приличіямъ джентльменскаго свта. Дянія особъ тщеславныхъ, безсердечныхъ, жаждущихъ безпрерывныхъ удовольствій, имютъ конечно довольно часто подозрительный характеръ: чего жь хотите вы ожидать отъ женщины безъ сердца, безъ любви, безъ твердыхъ и постоянныхъ правилъ въ жизни? Были минуты въ этомъ період существованія, когда мистриссъ Бекки, утомленная трудною борьбою, приходила въ отчаяніе, опускала руки, и даже вовсе не заботилась о своей репутаціи.
Но само-собою разумется, что это нравственное униженіе пришло не вдругъ, а постепенно, посл неоднократныхъ попытокъ поддержать свою репутацію.
На нсколько времени Ребекка осталась въ Лондон, между-тмъ, какъ мужъ ея длалъ приготовленія къ отъзду на свои губернаторскій постъ, и намъ извстно изъ достоврныхъ источниковъ, что она пыталась еще разъ завербовать на свою сторону сэра Питта Кроли, который, какъ мы видли, сначала былъ не прочь ходатайствовать въ пользу своей невстки. Къ несчастью, однакожь, старанія ея не увнчались вожделннымъ успхомъ. Однажды сэръ Питтъ и мистеръ Венгемъ, на дорог въ Палату Депутатовъ, встртили мистриссъ Кроли подъ черной вуалью у дверей этого собранія, Венгемъ бросилъ на нее такой многозначительный взглядъ, что съ этой поры она потеряла всякую охоту добиваться аудіенціи у баронета.
Думать надобно, что леди Дженни сильно повредила ей въ этомъ дл. Мн сказывали, будто она чрезвычайно изумила своего супруга тою ршительною смлостью, съ какою, однажды навсегда, отказалась признавать въ Ребекк свою родственницу. Ссора, говорятъ, была очень жаркая. По собственному своему побужденію, леди Дженни пригласила полковника Родона переселиться къ ней на Гигантскую улицу до окончательнаго его отъзда на Ковентрійскій Островъ, имя подъ рукой такого стража, миледи разсчитывала, что Бекки уже ни подъ какимъ видомъ не дерзнетъ вломиться въ ея домъ. Для предупрежденія всякихъ сношеній ея съ баронетомъ, леди Дженни приказывала приносить къ себ вс получаемые конверты, и внимательно разсматривала почеркъ адресовъ. Но Ребекка не смла писать къ Питту въ его собственный домъ: ей было объявлено, что вс дальнйшія сношенія съ нею производимы будутъ судебнымъ порядкомъ черезъ адвокатовъ и стряпчихъ.
Дло въ томъ, что нкоторые доброжелатели отравили душу Питта противъ его невстки. Вскор посл извстнаго приключенія съ лордомъ Стейномъ, Венгемъ испросилъ аудіенцію у баронета, и представилъ ему такія біографическія подробности относительно мистриссъ Бекки, что представитель Королевиной усадьбы пришелъ въ неописанное изумленіе. Венгемъ зналъ, повидимому, всю подноготную: кто былъ отецъ мистриссъ Бекки, въ какомъ году мать ея плясала на сцен, какъ она вела себя въ двицахъ и какой образъ поведенія избрала себ посл своего замужества. Мы не станемъ повторять здсь всхъ этихъ подробностей, большею частію фальшивыхъ, и внушенныхъ злонамреннымъ интересомъ. Какъ бы то ни было, мистриссъ Бекки погибла окончательно въ мнніи своего родственника, который первоначально питалъ къ ней самыя дружелюбныя чувства.
Доходы губернатора на Ковентрійскомъ Острову не слишкомъ обширны. Значительную часть ихъ Родонъ Кроли долженъ былъ оставить въ Англіи для удовлетворенія своихъ многочисленныхъ кредиторовъ. Обзаведеніе на новомъ мст тоже потребовало большихъ расходовъ. Посл всего этого, на долю жены могло остаться никакъ не боле трехсотъ фунтовъ годоваго дохода, и эту сумму Родоітъ Кроли предложилъ Ребекк подъ тмъ условіемъ, чтобъ она не безпокоила его ни теперь, ни посл, въ противномъ случа: разводъ, огласка, судебныя дрязги, и т. д. Но и Венгемъ, и лордъ Стейнъ, и Родонъ, и леди Дженни, вс безъ исключенія желали выпроводить ее изъ отечества, чтобъ потушить это непріятное дло.
Занятая всми этими хлопотливыми длами и переговорами съ юристами своего мужа, Ребекка совершенно выпустила изъ вида своего сына, маленькаго Родона, и никакъ не удосужилась навстить его въ школ. Этотъ юный джентльменъ былъ теперь отданъ на руки дядюшк и тётушк, къ которой онъ издавна питалъ самую нжную привязанность. Мистриссъ Бекки, оставивъ Англію, послала къ нему прехорошенькое письмецо изъ Булони, гд просила милаго сына учиться прилежно и помнить свою мамашу. Она сказала, что намрена совершить путешествіе по Европ, и выразила надежду писать къ нему еще въ самомъ скоромъ времени. Цлый годъ, однакожь, она не писала къ нему ни строчки, до той поры, пока не умеръ отъ кори и коклюша единственный сынокъ сэра Питта, мальчикъ рыхлый и больной. Посл этого событія, мистриссъ Бекки отправила самое нжное и чувствительное посланіе къ своему ненаглядному сынку, который теперь сдлался наслдникомъ Королевиной усадьбы и полюбилъ еще больше свою тётку, питавшую къ нему материнскія чувства. Прочитавъ это письмо, Родонъ Кроли, уже мальчикъ взрослый и прекрасный, сгорлъ отъ стыда и раскраснлся какъ маковый цвтъ.
— Ахъ, тётушка Дженни! воскликнулъ Родонъ, вы… одна только вы моя мать, другой я не знаю.
Однакожь, онъ послалъ въ отвтъ почтительное письмо къ Ребекк, жившей тогда во Флоренціи на скромной квартир со столомъ и прислугою. Но мы забгаемъ впередъ и нарушаемъ хронологическій порядокъ.
Первый побгъ мистриссъ Кроли былъ не очень дальный. Она высадилась на французскомъ берегу въ Булони, куда, какъ извстно, обыкновенно удаляется англійская угнетенная невинность. Здсь она наняла въ гостинниц дв уютныя комнаты, и поселилась очень скромно, на вдовій манеръ, имя при себ одну только служанку femme de chambre. Мистриссъ Кроли обдала за общимъ столомъ, гд, въ скоромъ времени, обратила на себя лестное вниманіе всхъ окружающихъ особъ. Она потшала своихъ ближнихъ интересными разсказами о своемъ брат, сэр Питт, и о другихъ знаменитыхъ особахъ въ Лондон, съ которыми была знакома. Ея свтская болтовня, легкая и живая, производила весьма выгодное впечатлніе на незатйливыхъ слушателей, собиравшихся за общимъ столомъ, и многіе считали ее знатною особой. Она давала въ своей квартир скромные вечера, и принимала довольно дятельное участіе въ невинныхъ забавахъ этого мстечка: брала морскія ванны, здила въ открытомъ экипаж на загородныя гулянья, гуляла но морскому берегу, посщала театръ. Мадамъ Бюржойсъ, жена художника, проживавшая съ семействомъ въ гостиниц, кудэ разъ въ недлю, съ субботы на воскресенье, приходилъ къ ней мужъ, находила мистриссъ Бекки очаровательною особой, и была отъ нея въ восторг до той поры, пока втреимый мосье Бюржойсъ не вздумалъ обратить слишкомъ ласковаго взора на нашу героиню. Серьёзнаго, впрочемъ, ничего не случилось: Бекки всегда была ласкова, добродушна и плнительна въ обращеніи, преимущественно съ мужскимъ поломъ.
Въ половин лта начались обыкновенные вызды изъ Лондона, и Бекки, встрчаясь на чужеземной почв съ своими прежними знакомыми могла составить себ весьма ясное понятіе о томъ, какъ думаетъ объ ея поведеніи большой лондонскій свтъ. Однажды, гуляя весьма скромно по булонской набережной, и любуясь вдали на туманныя скалы Альбіона, она столкнулась лицомъ-къ-лицу съ леди Парлетъ и ея дочерьми. Однимъ взмахомъ зонтика леди Парлетъ сгруппировала вокругъ себя дочерей, и отпрянула назадъ, бросивъ на Ребекку страшный взоръ, величественный и грозный.
Въ другой разъ стояла она на пристани, смотря на приближающійся параходъ. Дулъ сильный втеръ, и Ребекка съ удовольствіемъ смотрла на кислыя лица пассажировъ, выступавшихъ на берегъ. На пароход въ тотъ день была между прочимъ леди Слингтонъ, хорошо знакомая съ нашей геропней. Миледи была, казалось, очень больна, и видъ ея обнаруживалъ чрезмрную усталость. По выход изъ парохода на пристань, она едва переступала съ ноги-на-ногу, но вдругъ силы ея совершенно возобновились, когда она увидла на пристани мистриссъ Бекки, съ лукавой улыбкой изъ-подъ розовой шляпки. Бросивъ на нее презрительный взглядъ, способный привести въ оцпенніе самыхъ смлыхъ женщинъ, леди Слингтонъ, быстрыми шагами и безъ посторонней помощи, бодро пошла въ таможню. Бекки захохотала, но едва-ли смхъ ея былъ искренній, одинокая и всми оставленная, она почувствовала въ эту минуту, что не бывать ей никогда по ту сторону канала.
Мужчины тоже, неизвстно вслдствіе какихъ причинъ, обходились съ нею какъ-то очень странно. Гринстонъ скалилъ зубы и смялся ей въ лицо съ обидною фамильярностью. Ничтожный Бобъ Сокклингъ, который, мсяца за три передъ этимъ, осмливался стоять передъ нею не иначе, какъ со шляпою въ рукахъ, и готовъ былъ въ дождь отыскивать вмсто швейцара, ея карету у подъзда Гигантскаго дома, стоялъ однажды на пристани съ мистеромъ Фитцуфомъ, сыномъ лорда Гиго, и болталъ о какихъ-то пустякахъ, когда Бекки пришла къ этому мсту подышать морскимъ воздухомъ. И что же? Ничтожный Бобъ едва кивнулъ ей черезъ плечо, не дотронувшйсь даже до полей своей шляпы. Нкто Томъ Райсъ, препустйшій повса, вздумалъ было вломиться въ ея гостиную съ сигарою во рту, но мистриссъ Родонъ захлопнула передъ нимъ дверь, и уже хотла запереть, однакожь мистеръ Райсъ, съ непостяжимою дерзостію, опять растворилъ ее настежь. Тогда-то почувствовала она въ полной мр, что была совершенно одинока и беззащитна въ этомъ мір.
— Ахъ, еслибъ онъ былъ здсь! воскликнула она изъ глубины души,— эти трусы не посмли бы издваться надо мною!
И она думала о немъ съ великой грустью и тоскою, думала о постоянной его врности и доброт, о его неизмнномъ послушаніи, мужеств и отваг. Вроятно она плакала въ тотъ день, потому-что явилась къ table d’hte немножко нарумяненная, и обнаруживала въ разговор необыкновенную торопливость.
Впрочемъ, она румянилась теперь довольно часто, и еще чаще горничная приносила ей коньякъ, независимо отъ другихъ сердцекрпительныхъ напитковъ, обозначенныхъ въ счет буфетчика гостинницы.
Однакожь, оскорбленія мужчинъ были просто мелки и ничтожны въ сравненіи съ той симпатіей, которую оказывали ей женщины извстнаго разряда. Мистриссъ Креккенбери и мистриссъ Вашингтонъ Уайтъ, на пути въ Швейцарію, остановились на нсколько времен въ Булони. Ихъ сопровождали полковникъ Горнеръ, молодой Бомборисъ, старый Креккенбери и маленькая дочь мистриссъ Уайтъ. Эти женщины не избгали мистриссъ Родонъ. Совсмъ напротивъ: он обнаружили самое искреннее соболзнованіе, говорили, утшали ее, хныкали и покровительствовали ее до такой степени, что мистриссъ Бекки бсновалась отъ припадка внутренней злобы? Какъ? Терпть такое покровительство! думала она, когда вся эта компанія спускалась внизъ по окончаніи своего дружескаго визита. И Ребекка слышала, какъ хохоталъ на лстниц юный Бомборисъ, и знала очень хорошо, чмъ и какъ должно объяснять эту веселость. Этотъ визитъ сопровождался для мистриссъ Бекки весьма непріятными послдствіями. Каждую недлю выплачивала она въ трактир свои маленькіе счеты, угождала всмъ и каждому, улыбалась хозяйк, называла лакеевъ messieurs, горничныхъ mesdemoiselles и mesdames, безпрестанно извинялась передъ ними и была вообще до-крайности учтива, что, какъ извстно, съ успхомъ замняетъ денежные подарки, на которые мистриссъ Бекки была нсколько скупа. И что же? Содержатель гостинницы прислалъ къ ней записку съ покорнйшею просьбою немедіенно оставить его домъ. До него дошли слухи, что мистриссъ Родонъ, по своему подозрительному характеру, не можетъ быть терпима въ порядочномъ отел, гд, по ея милости, не хотли останавливаться другія англійскія леди. И мисстриссъ Бекки принуждена была нанять для себя квартиру въ глухой улиц, скучную и совершенно уединенную квартиру.
При всемъ томъ, она крпилась еще очень долго, стараясь занять приличное мсто между порядочными людьми и побдить скандалъ. Каждое воскресенье аккуратно отправлялась она въ капеллу, и пла громче всхъ. Она принимала живйшее участіе въ судьб вдовъ-рыбачекъ, мужья которыхъ погибли въ послднюю бурю, длала имъ филантропическіе визиты, утшала другихъ несчастныхъ, подписывалась на лоттереи въ благородныхъ собраніяхъ, и не хотла танцовать. Словомъ, все длала мистриссъ Бекки, что только имло респектэбльный характеръ, и вотъ почему мы съ особеннымъ удовольствіемъ останавливаемся на этомъ період ея карьеры, въ другихъ мстахъ мы поневол должны быть кратки. Она видла, какъ избгаютъ ея порядочные люди, и, однакожь, принуждала себя смотрть на нихъ умильными глазами, вы бы никакъ не догадались по ея физіономіи, какія муки и страданія испытываетъ ея бдное сердце.
Исторія ея была для всхъ таинственной загадкой, и въ город составились о ней самыя разнообразныя мннія. Одни утверждали прямо и безъ всякой церемоніи, что мистриссъ Бекки отчаянная злодйка, другіе, напротивъ, готовы были объявить подъ клятвой, что она невинна, какъ голубица, и тго во всемъ виноватъ ненавистный ея мужъ. Въ мнніи нкоторыхъ особъ возвысилась она преимущественно тмъ, что проливала самыя горькія слезы о своемъ малютк и выражала самую неистовую скорбь, когда упоминала ето имя, или когда встрчала мальчика, похожаго на ея маленькаго Родона. Этимъ средствомъ она между-прочимъ преклонила на жалость чувствительное сердце мистриссъ Альдерни, богатой Англичанки, проживавшей въ Булони, и которая задавала здсь великолпные балы для всхъ своихъ соотечественниковъ. Мдстриссъ Родонъ залилась горьчайшими слезами, когда увидла мастера Альдерни, пріхавшаго къ свои матери на каникулы изъ пансіона доктора Свшителя.
— Отчего вы такъ плачете, моя милая? спросила мистриссъ Альдерни.
— Могу ли я не плакать?.. О, Боже, мой! Сынъ мой однихъ лтъ съ вашимъ малюткой, отвчала Бекки самымъ раздирательнымъ голосомъ.
Затмъ она принялась уврять, что мастеръ Альдерни похожъ на ея юнаго Родона, какъ дв капли воды. Все это разумется, была чистйшая ложь, между малютками, собственно говоря, было пять лтъ разницы, и сходство между ними было, съ позволенія сказать, такое же, какъ между мною и вами, возлюбленный читатель. Мистеръ Венгемъ, отправлявшійся за границу въ Киссингенъ для соединенія съ лордамъ Стейномъ, счелъ своей обязанностію вывести изъ заблужденія мистриссъ Альдерни насчетъ этого пункта.
— Могу васъ уврять, сударыяя, сказалъ онъ, что я умю гораздо правильне описать маленькаго Родона, чмъ его мама. Ребекка ненавидитъ своего сына и едва-ли видла его когда-нибудь, мальчику тринадцать лтъ, тогда-какъ мастеру Альдерни, если не ошибаюсь, не будетъ и девяти, онъ блондинъ, между-тмъ какъ сынъ вашъ брюнетъ.
Словомъ, мистеръ Венгемъ совершенно образумилъ добродушную леди насчетъ нашей героини.
И какой бы кружекъ ни составляла вокругъ себя мистриссъ Бекки посл невроятныхъ усилій и трудовъ, недоброжелатели ея втирались всюду и разрушали ея планы, такъ-что бдняжк приходилось снова начинатъ свою гигантскую работу. Судьба ея была истинно плачевна.
Нкоторое время принимала ее къ себ мистриссъ Ньюбрайтъ, очарованная превосходнымъ ея пніемъ. Он разсуждали вмст о многихъ назидательныхъ предметахъ, о которыхъ Бекки въ свое время получила весьма достаточныя свденія на Королевиной усадьб, Мистриссъ Кроли писала даже многіе поучительные трактаты и произносила ихъ въ собраніи многочисленныхъ слушателей. Продолжая заниматься филантропическими длами, она собственными руками шила фланелевые фуфайки, бумажные колпаки и шерстяныя юбки, предназначавшіяся для новыхъ послдователей общества кувыркателей, которое предполагали основать на Мыс Доброй Надежды. Случалось даже, что, распространяясь объ этихъ длахъ, она заливалась самыми горькими слезами. Мистриссъ Ньюбрайтъ была отъ нея въ восторг и поспшила возвстить о ней миледи Саутдаунъ, съ которой вела постоянную корреспонденцію, но, къ несчастію отвтъ вдовствующей графини былъ такого рода, что разрушилъ въ конецъ взаимную привязанность двухъ почтенныхъ дамъ. Она выставила относительно Ребекки такія подробности, намеки, факты, небылицы, что мистриссъ Ньюбрайтъ немедленно перестала принимать мистриссъ Кроли. Примру ея послдовали другія нравственныя леди, жившія въ Тур, гд произошло это несчастіе. Здсь, какъ и везд, Англичане составляли между собою особый кружокъ своими національными нравами и обычаями. Если вы имли случай слдить за британскими колоніями въ чужихъ краяхъ, то знаете очень хорошо, что мы повсюду разносимъ свою гордость, свои пилюли, предразсудки, свои соусы, пуддинги и — другихъ пенатовъ, необходимыхъ для составленія маленькой Британіи на чужеземной почв.
Бекки перекочевывала изъ одной колоніи въ другую: изъ Булони въ Діеппъ, изъ Діеппа въ Каанъ, изъ Каана въ Туръ. Везд старалась она быть респектэбльною леди, и, увы! отвсюду выгоняли ее вс эти ястребы и драконы добродтелей женскихъ.
Въ одномъ изъ этихъ мстъ она встртилась съ мистриссъ Гукъ Игльсъ, женщиною безъ малйшаго пятна на совсти, и у которой былъ собственный домъ на Портменъ-Сквер. мистриссъ Гукъ остановилась въ гостинниц въ Діепп, куда съ нкотораго времени переселиласъ и мистриссъ Бекки. Он познакомились сначала въ морскихъ ваннахъ, гд купались и плавали вмст, а потомъ окончательно сошлись въ гостинниц за общимъ столомъ. Мистриссъ Игльсъ слыхала кое что — кто жь этого не слыхалъ?— о соблазнительной исторіи лорда Стейна, но посл продолжительной бесды съ Ребеккой, она объявила, что мистриссъ Кроли невинна какъ агнецъ. Гибель мистриссъ Кроли, по ея мннію, объяснялась исключительно адскгоій замыслами этого негоднаго Венгема.
— Если ты, мой милый, человкъ съ душою и характеромъ, сказала она своему супругу, — теб непремнно слдуетъ дать этому негодяю пощечину въ первый же разъ, какъ встртишься съ нимъ въ клуб.
У мистера Гука была, конечно, душа, былъ и характеръ, но душа миролюбивая и характеръ спокойный, онъ отлично зналъ геологію, но никогда не практиковался въ искусств давать пощечины.
Супруга его безъ всякой помхи объявила себя покровительницею мистриссъ Родонъ, привезла ее къ себ въ свои собственный домъ въ Париж, поссорилась съ женою посланника, не хотвшею принимать ея prot 33,ge, и, словомъ, употребила вс зависвшія отъ нея женскія средства, чтобы возвратить мистриссъ Бекки на путь добродтели и женской славы въ глазахъ джентльменскаго свта.
Бекки была сначала очень респектэбльною леди, но скоро эта жизнь, однообразпая и вялая, надола и наскучила нашей героин. Вчно одна и та же повседневная рутина, тотъ же несносный комфортъ, одни и т же безконечные вызды въ этотъ глупый Булонскій лсъ, т-же гости по вечерамъ, та-же итальянская опера сегодня какъ вчера, вчера какъ третьяго дня. Бекки истомилась отъ скуки. Къ счастію, на выручку къ ней явился юный мистеръ Гукъ изъ Кембриджа, и когда маменька замтила впечатлніе, произведенное ея подругой на легкомысленнаго шалуна, Бекки получила строгое приказаніе оставить ея домъ.
Затмъ она попыталась жить вдвоемъ съ одной искренней подругой, но скоро он об попали въ долги, перессорились и разошлись. Затмъ она ршилась вести такъ называемую пансіонскую жизнь и наняла квартиру съ прислугой на хлбахъ въ дом у одной дамы на Rue Royale въ, Париж. Общество, собиравшееся въ салонахъ этой дамы было хоть куда: джентльмены пересыпались весьма замысловатыми остротами за игорными столами, и вс дамы при блеск восковыхъ свчей имли совершенно респектэбльный характеръ. Бекки, разумется, играла главнйшую роль между ними.
Но здсь, думать надобпо, нахлынули на нее старые кредиторы 1815 года. Въ одно прекрасное утро мистриссъ Бекки вдругъ исчезла изъ Парижа и черезъ нсколько недль очутилась въ Брюссел.
Какъ хорошо она домнила этотъ городъ! Она улыбнулась очень самодовольно при взгляд на маленькій entresol, который занимала въ эроху ватерлооской битвы, и живо припомнила фамилію Барикрисовъ, искавшихъ лошадей, между-тмъ, какъ карета ихъ, совсмъ готовая, стояла у воротъ гостинницы. Она постила Ватерлооское поле и Лекенское кладбище, гд вниманіе ей остановилось на монумент Джорджа Осборна.
— Бдный Купидонъ! сказала она. Какъ страшно онъ былъ влюбленъ въ меня, и какой онъ былъ глупецъ! Интересно знать, жива ли еще эта малютка Эмми и жирный толстякъ, ея братецъ? Кажется въ моемъ портфёл хранится еще портретъ этого фата. Вс они, впрочемъ, очень добрые люди.
Несмотря на поспшное бгство изъ Парижа, Бекки запаслась, однакожь, рекомендательнымъ письмомъ отъ дамы, у которой жила, къ задушевной ея пріятельниц, Madame de Parvenu, вдов, промышлявшей съ большимъ успхомъ содержаніемъ табльдота и игорныхъ столовъ. Вс второстепенные денди и rous, вдовствующія леди, не кончившія своихъ процессовъ по дламъ наслдства, и многія другія особы охотно посщаютъ заведенія этого рода, кушаютъ пуддинги и бросаютъ деньги на карточные столы какой-нибудъ Madame de Parvenu.
Здсь, какъ и въ Париж, мистриссъ Бекки была душою всхъ подобныхъ обществъ. Никогда она не отказывалась ни отъ шампанскаго, ни отъ букетовъ, съ удовольствіемъ вызжала на загородныя гулянья и не пропускала замчательныхъ спектаклей въ театр. Но всмъ этимъ забавамъ мистриссъ Родонъ предпочитала экарте, и отличалась удивительною смлостію за игорными столами. Сперва она играла по маленькой, потомъ — франковъ на пять, потомъ рисковала наполеондорами, и потомъ уже банковыми билетами въ двсти или триста франковъ. Затмъ мистриссъ Кроли не въ состояніи была заплатить домовой хозяйк за истекшій мсяцъ, и затмъ она принуждена была занять маленькую сумму у молодаго джентльмена. Затмъ проигралась въ-пухъ, и жарко поссорилась съ madame de Parvenu. Затмъ нсколько времени она ставила на карту по десяти су, и проводила, въ нкоторомъ смысл, бдственную жизнь. Затмъ, получивъ свое третное жалованье, она поплатилась съ madame de Parvenu, и сразилась еще разъ, за карточнымъ столомъ, съ Monsieur de Rossignol и кавалеромъ de Raff.
Въ-пухъ проигралась мистриссъ Кроли, и тайкомъ ухала изъ Брюсселя, не расплатившись съ madame de Parvenu за цлые три мсяца. Объ этомъ печальномъ событіи, да еще о томъ, какъ и съ кмъ играла мистриссъ Бекки, какъ валялась въ ногахъ у достопочтеннаго мистера Муффа, профессора эстетики, вымаливая у него взаймы, какъ потомъ она кокетничала съ молодымъ милордомъ Нудль, воспитанникомъ достопочтеннаго Муффа, котораго, у себя, обыграла въ экарте, обо всхъ этихъ и многихъ другихъ весьма интересныхъ событіяхъ въ этомъ род, madame de Parvenu представляетъ подробнйшій отчетъ каждому англійскому путешественнику, останавливающемуся въ ея заведеніи. Въ заключеніе отчета madame докладываетъ, что эта гадкая Ребекка, съ позволенія сказать, настоящая vipre.
Такимъ-образомъ, безпріютная наша скиталица, какъ новый Улиссъ въ женской юбк, раскидывала свою палатку въ разныхъ странахъ европейскаго континента. Наклонность ея къ цыганской жизни увеличивалась со дня на день, она сталкивалась съ людьми всхъ націй, всхъ породъ и состояній.
Почти въ каждомъ европейскомъ город непремнно существуетъ колонія англійскихъ пройдохъ, наводняющихъ игорные дома, эстамине и бильярдныя комнаты въ трактирахъ. Это по большей части, люди извстнаго разряда, непризнаваемые членами своихъ фамилій. Ими повсюду наводнены долговыя тюрьмы… они мошенничаютъ и пьютъ, ссорятся и дерутся, бгаютъ отвсюду, не заплативъ денегъ, бурлятъ и вызываютъ на дуэль порядочныхъ людей, обдуваютъ какого-нибудь мистера Спуни въ экарте, набиваютъ карманы чужими деньгами и прізжаютъ въ Баденъ въ великолпномъ экипаж, снуютъ съ пустыми карманами вокругъ игорныхъ столовъ, обкрадываютъ еще разъ какого-нибудъ зваку, или, размниваютъ у какого-нибудъ жида фальшивыя вексели на чистыя деньги. Быстро смняющіяся сцены пышности и блеска, нищеты и униженія, когорымх подвергаются люди этого сорта, достойны изученія въ психологическомъ смысл. Жизнь ихъ представляетъ вроятно безпрерывную перспективу сильныхъ ощущеній и волненій. Мистриссъ Бекки — должно ли въ этомъ признаваться? причислила себя къ разряду этихъ существъ, и была между ними въ своей сфер. Съ этими цыганами перекочевывала она изъ страны въ страну, изъ одного города въ другой. Въ картежныхъ домахъ Германіи повсюду знали мистриссъ Родонъ. Она и Madame de Cruchecasse содержали во Флоренціи свое собственное заведеніе въ этомъ род. Носился слухъ, что ее выпроводили изъ Мюнхена съ большимъ скандаломъ, и пріятель мой Фредерикъ Пинсонъ, разсказывалъ, что въ ея лозанскомъ дом онъ проигралъ, посл веселаго ужина, восемьсотъ фунтовъ майору Лодеру и мистеру Десису. Мы, какъ видите, принуждены заглянуть и въ эту часть біографіи мистриссъ Бекки, но само-собою разумется, чмъ меньше говорить объ этомъ, тмъ лучше.
Но не всегда везло ей, и случалось повременамъ, что касса ея совсмъ пустла. Въ такихъ случаяхъ мистриссъ Кроли, тамъ и здсь, давала концерты и музыкальные уроки. Въ Вильдбад, напримръ, Madame de Raudon имла une matine musicale, въ которомъ принималъ участіе Herr Spoff, первый пьянистъ валахскаго господаря. Пріятель мой, мистеръ Ифсъ, знавшій все и здившій повсюду, разсказывалъ, что, въ бытность его въ Страсбург, въ 1830 году, какая-то madame Rebecque появилась на сцен, въ опер ‘Dame Blanche’, и въ театр, по этому поводу, произошла большая суматоха. Ее освистали частію за дурную игру, но главнйшимъ образомъ, вслдствіе злонамреннаго недоброжелательства нкоторыхъ особъ, сидвшихъ въ партер. Мистеръ Ифсъ уврялъ меня, что несчастная дебютантка была не кто другая, какъ мистриссъ Родонъ Кроли.
И была она скиталицей на земл въ полномъ смысл этого слова. При деньгахъ она играла, безъ денегъ — пускалась въ промышленность, проматывая въ томъ и другомъ случа заработанную копейку. Везд была она… Мн сказывали еще, будто въ Париж она случайнымъ образомъ открыла свою родственницу, бабушку съ матерней стороны, которая была совсмъ не Монморанси, а какая-то грязная старушенка, смотрительница за ложаии въ театр. Встрча между ними была вроятно очень трогательная, но писателю настоящей исторіи неизвстны подробности этого событія.
Мстомъ ея послдняго, отчаяннаго подвига, былъ Римъ, куда она отправилась съ двумя прежними пріятелями и собутыльниками Родона Кроли. Частица ея небольшаго вдовьяго капитала была переведена на имя главнаго банкира въ этомъ город, но дло извстное: какъ-скоро хранится у банкира Полоніа вашъ капиталъ, превышающій сумму пятисотъ скуди, вы непремнно будете имть пригласительные билеты на зимніе балы этого туза. Итакъ, ничего нтъ удивительнаго, если Ребекка получила возможность рисоваться въ салонахъ принца и пршщессы Полоніа. Принчипесса принадлежала къ знаменитому дому Помпилія и, само-собою разумется, происходила по прямой линіи отъ Нумы Помпилія и нимфы Эгеріи. Ддъ банкира, Алессандро Полоніа, торговалъ въ свое время мыломъ, духами, табакомъ, платками, со включеніемъ элексира долгой жизни, который доставилъ ему особую извстность. Въ салонахъ его внука густыми толпами тснились и перемшивались вс возможныя знаменитости, иностранныя и отечественныя, дипломатическія и военныя, ученыя и артистическія, monsignori, милорды и messieurs.
Ребекка только-что пріхала изъ Флоренціи, и остановилась въ трактир. Получивъ пригласительный билетъ, она, въ блистательномъ костюм, явилась на балъ въ сопровожденіи майора Лодера, съ которымъ путешествовала въ ту пору. Майоръ въ прошломъ году на дуэли убилъ въ Неапол синьйора Равіоли, и въ прошломъ же году, за карточнымъ столомъ, поссорился съ сэромъ Джономъ Букскиномъ. При вход въ салоны Ребекка угадала многихъ особъ, которыхъ въ былыя времена, затмвала своимъ блескомъ. Майоръ Лодеръ тоже съ своей стороны узналъ многихъ историческихъ людей, служившихъ въ Каталоніи, Мехик и стоявшихъ съ нимъ на самой короткой ног. Но земляки майора избгали его. Облокотившись на руку своего кавалера, Ребекка скорымъ шагомъ прошла нсколько залъ, и выпила въ буфет нсколько бокаловъ шампанскаго. Пробжавъ наконецъ черезъ длинную анфиладу аппартаментовъ, она очутилась въ небольшой розовой бархатной зал, гд стояла статуя Венеры, окруженная антиками. Здсь, за круглымъ столомъ, изволилъ ужинать самъ банкиръ Полоніа съ почетными гостями. ‘Куда вы умчались, куда отлетли, о вы, минувшіе вечера и ночи съ роскошными ужинами среди роскошнйшихъ львовъ?’ Ребекка думаетъ объ этомъ, и вздыхаетъ и дрожитъ… дрожитъ, потому-что за столомъ подл банкира сидитъ не кто другой, какъ самъ лордъ Стейнъ! Шрамъ отъ брильянтоваго аграфа еще виднъ на его широкомъ чел, отъ рыжихъ бакенбардъ блднетъ еще больше его блдное лицо. Лордъ Стеинъ первый почетный гость на почетномъ балу. Подл него сидла знаменитая графиня Белладонна.
Еще разъ со всею силой вспыхнулъ въ ней инстинктъ свтской женщины, и она вздохнула глубоко, вспомнивъ о своихъ вечерахъ на Курцонской улиц. ‘Эта Итальянка наводитъ на него скуку’, думала она: ‘а я, бывало, забавляла его!’ Тысячи надеждъ, воспоминаній, опасеній, затолпились въ одно и то же время въ ея трепещущемъ сердц. Сверкающій взоръ ея не отрывался уже отъ лорда Стейна. ‘Какой умъ, какія манеры, какой остроумный разговоръ!’ повторяла она самой себ. Лордъ Стейнъ, улыбнувшійся своей сосдк, поднялъ голову и увидлъ Ребекку. Взоры ихъ встртились. Ребекка вооружилась очаровательнйшей улыбкой, и сдлала ему реверансъ, почтительный и робкій. Лордъ Стейнъ поблднлъ какъ Макбетъ передъ привидніемъ Банко. Въ эту самую мнауту подошелъ къ Ребекк майоръ Лодеръ.
— Пойдемъ ужинать, сказалъ онъ ей,— я видлъ столько открытыхъ и жующихъ ртовъ, что аппетитъ мой навострился отличнйшимъ образомъ. Вдовушка Клико соскучилась о насъ.
Ребекка съ замирающимъ сердцемъ, должна была идти, и въ буфет майоръ Лодеръ присоединился съ ней къ своимъ испытаннымъ друзьямъ.
На другой день она вышла гулять на гору Пинчіо, въ смутной надежд встртиться съ лордомъ Стейномъ, но вмсто всякаго ожиданія и всякой надежды, встртилъ ее мистеръ Фишъ, повренный лорда Стефна. Онъ подошелъ къ ней съ фамильярнымъ видомъ, и слегка приставилъ руку къ своей шляп.
— Я зналъ, что вы здсь, мадамъ, сказалъ мистеръ Фишъ,— я слдилъ за вами отъ самой гостинницы. Мн нужно предложить вамъ совтъ.
— Отъ имени маркиза Стейна? спросила Ребекка величественнымъ тономъ, слегка взволнованная отрадной надеждой.
— Нтъ, совтъ моего собственнаго изобртенія. Римскій климатъ очень нездоровъ, сударыня.
— Не въ эту пору, мистеръ Фишъ.
— Извините, римскій климатъ ужасно для васъ нездоровъ, именно въ эту минуту, увряю васъ. Для нкоторыхъ особъ эта злокачественная malaria продолжается всегда. Поврьте, мистриссъ Кроли, проклятый втеръ надулъ на васъ ужасную горячку. Вы были всегда очень добры, сударыня, и я принимаю въ васъ душевное участіе. Вотъ вамъ мой пріятельскій совтъ: узжайте изъ Рима сію же минуту, иначе вы захвораете смертельно, и не выздоровете никогда.
Ребекка разразилась неистовымъ хохотомъ.
— Какъ? Изподтишка убить бдную женщину? Но это романъ въ чистйшемъ итальянскомъ вкус. Я останусь въ Рим, хотя бы только для того, чтобъ побсить надменнаго лорда. Друзья, надюсь, защитятъ меня отъ всхъ вашихъ кинжаловъ,
Мистеръ Фишъ разразился въ свою очередь самымъ бшенымъ смхомъ.
— Васъ защитятъ? Кто жь бы это? Пріятели, съ которыми вы угощаетесь въ буфетахъ! Но эти люди, мистриссъ Кроли, возьмутъ за вашу голову никакъ не больше сотни луидоровъ. Мы отлично знаемъ этого Лодера: онъ такой же майоръ, какъ я маркизъ, съ тою разницею, что намъ ничего не стоитъ упрятать его на галеры. У насъ, видите ли, мистриссъ Кроли, водятся пріятели повсюду, мы знаемъ, напримръ, съ какими особами были вы въ Париж, и какія ваши связи въ Рим. Э, Боже мой, откройте ваши большіе глаза, мистриссъ Кроли! Какъ это случилось, что васъ нигд не принималъ никакой посланникъ? Есть, стало-быть, ужасный человкъ, котораго вы обидли, и этотъ человкъ не прощаетъ никогда. Онъ разсвирплъ какъ тигръ, когда васъ увидлъ. Синьора Белладонна сдлала ему ужасную сцену, а вы не понимаете, что значитъ гнвъ синьоры Белладонны!
— А! такъ это синьора Белладонна! воскликнула Ребекка, оправляясь отъ своего оцпеннія.
— Да, она очень ревнива, но я говорю вамъ о милорд. Вы сдлали отчаянный промахъ, когда осмлились показаться ему на глаза. Вы жестоко раскаетесь, если промедлите тутъ еще нсколько часовъ, обратите вниманіе на эти слова, и убирайтесь поскоре… но вотъ коляска милорда.
Схвативъ за руку Ребекку, онъ потащилъ ее въ ближайшую аллею въ. ту минуту, какъ коляска лорда Стейна възжала на гору Пинчіо. Синьора Белладонна, Итальянка съ черными глазами и живымъ румянцемъ на блдныхъ щекахъ, полулежала на бархатныхъ подушкахъ подл стараго милорда, угрюмаго и сердитаго. Глаза его сверкали повременамъ страшнымъ и дикимъ блескомъ.
— Милордъ никогда не могъ оправиться отъ удара въ ту страшную ночь… никогда, шепнулъ мистеръ Фишъ, какъ-только коляска скрылась изъ вида.
‘Ну, это по крайней мр еще можетъ служить для меня утшеніемъ’, подумала мистриссъ Бекки.
Точно ли милордъ имлъ въ виду эти убійственныя намренія противъ Ребекки, какъ объявилъ мосьё Фишъ, или дло шло только о томъ, чтобъ выпроводить эту женщину изъ города, гд присутствіе ея могло быть оскорбительнымъ для великаго нобльмена, заподлинно мы не знаемъ, но угроза возъимла свое дйствіе, и мистриссъ Кроли, избгая непріятныхъ столкновеній, въ ту же ночь оставила вчный городъ.
Всмъ извстна печальная кончина лорда Стейна, послдовавшая въ Неапол въ 1830 году, черезъ нскодько мсяцевъ посл польскаго переворота въ Париж. Высокопочтеннйшій Георгій Густавъ, маркизъ Стейнъ, лордъ Гигантъ, владлецъ многихъ праддовскихъ замковъ и палаццо, пэръ ирландіи, виконтъ гелльборосскій, баронъ питчлейскій и грилльсбейскій, членъ парламента, президентъ Троицкой Коллегіи — скончался тихо на своемъ лож.
Сообщая этотъ некрологъ, лондонскія воскресныя газеты краснорчиво изобразили добродтели милорда, его неизмримое великодушіе, его таланты и вс его добрыя дянія. Чувствительность, поразившая его душу передъ кончимой, была превознесена и прославлена. Тло его погребено въ Неапол, но сердце милорда — это великое сердце, которое билось исключительно для блага человческаго — было въ серебряной урн привезено въ отечество и поставлеью въ Гигантскомъ замк.
‘Изящныя искусства и бдные люди навсегда лишились въ немъ великодушнйшаго патрона’, писалъ въ своей газет мистеръ Уаггъ, ‘общество потеряло въ немъ свое блистательнйшее украшеніе. Великобританія утратила невозвратно пламеннаго патріота и государственнаго мужа съ рдкими талантами’, и проч., и проч.
Завщаніе его долгое время было предметомъ судебныхъ преній, и родственники покойника потребовали у синьоры Белладонны знамеиитый брильянтъ, извстный подъ именемъ ‘Жидовскаго Глаза’, который всегда красовался на указательпомъ пальц милорда. Говорили, будто этымъ украшеніемъ Белладонна завладла уже посл смерти лорда Стейна, но каммердннеръ покойника, мосьё Фишъ, доказалъ неопровержимымъ образомъ, что вышерченная мадамъ Белладонна получила это кольцо въ подарокъ отъ маркиза за два дня до его смерти. Такимъ же способомъ перешли въ ея владніе многіе банковые билеты, драгоцнныя бездлки, неаполитанскія и французскія облигаціи, которыя напрасно наслдники покойника требовали отъ синьоры Белладонны.

ГЛАВА LXIV.

Старый другъ лучше новыхъ двухъ.

На другой день посл встрчи за игорнымъ столомъ, мистеръ Джой, великолпный и блистательный въ своемъ парадномъ одяніи, спрыснулъ себя духами, и не сказавъ никому ни слова, отправился на поиски изъ гостинницы ‘Телячьей Головы’. Это произошло въ ранній часъ утра, передъ завтракомъ. Черезъ нсколько минутъ уже видли, какъ сановникъ Индіи вошелъ въ гостинницу ‘Слона’. Вслдствіе праздничнаго увеселенія, домъ этотъ былъ уже набитъ народомъ всхъ возможныхъ званій и состояній, общія залы его давно обкуривались табачнымъ дымомъ, и ранніе гости усердно истребляли колбасу и пиво національной варки. Когда мистеръ Джой на своемъ неуклюжемъ нмецкомъ діалект освдомился о жительств мистриссъ Родонъ, ему указали подъ облаками на самую верхушку дома. Въ нижнемъ этаж жительствовали здсь зазжіе купцы, выставлявшіе передъ публикой издлія шелковыхъ фабрикъ и предметы ювелирнаго искусства. Въ аппартаментахъ втораго этажа засдали представители игорной фирмы за рулетками и карточными столами. Въ третьемъ этаж квартировали труппы кочующихъ цыганъ и фигляровъ. Въ четвертомъ — обитали купеческіе прикащики, мелкіе торговцы, конторщики и фермеры, пріхавшіе въ Пумперниккель къ этимъ торжественнымъ днямъ. Между этой своиочью, въ одной довольно грязной и тсной каморк, пригнздилась и мистриссъ Бекки.
Бекки любила жизнь. Всюду и всегда была она какъ дома, игроки, купцы, фигляры, торгаши, вс вообще и каждый порознь были ея искренними пріятелями и друзьями. Отъ своихъ родителей, истниныхъ цыганъ по призванію и вкусу, она получила въ наслдство натуру юркую и необузданную. Вообще движеніе, шумъ, толкотня, дружеская попойка, густые столбы табачнаго дыма, болтовня жидовъ, кривлянія фигляровъ, ссоры за игорнымъ столомъ, все это доставляло поводъ къ наслажденіямъ для мистриссъ Бекки, и она, очертя голову, умла веселиться даже тогда, когда нечмъ было заплатить трактирщику за обдъ или ужинъ. Тмъ беззаботне веселилась она въ настоящую пору, когда въ кошельк ея было вдоволъ золотыхъ монетъ: ихъ вчера вечеромъ выигралъ для нея мастеръ Джорджъ.
Взобравшись, наконецъ, посл большихъ усилій на послднюю ступеньку грязной лстницы, мистеръ Джой, съ трудомъ переводя духъ и утирая потъ съ своего лица, началъ отыскивать No 92-й, гд, какъ ему сказали, жила искомая особа. Дверь противоположной комнаты, No 90-го, была отворена, и очамъ мистера Джоя представился какой-то юноша въ грязномъ халат, лежавшій на постели съ длиннымъ чубукомъ во рту, между-тмъ, какъ другой рыжеватый юыоша въ щегольской и засаленой венгерк стоялъ на колняхъ передъ нумеромъ девяносто-вторымъ и произносилъ весьма нжную и чувствительную рчь черезъ замочную скважину, умоляя въ страстныхъ выраженіяхъ, чтобъ ему отворили дверь.
— Ступайте прочь! откликнулся знакомый голосокъ, заставившій содрогнуться мистера Джоя. Я ожидаю гостей. Ko мн придетъ ддушка. Онъ не долженъ васъ видть.
— О schne Englnderinn! ревлъ колнопреклоненный юноша. Сжалься надъ нами. Назначь свиданье. Подемъ обдать въ паркъ со мною и Фрицомъ. У насъ будутъ жареные фазаны и портеръ, плумпуддингъ и французское вино. Мы умремъ, если ты не подешь.
— Умремъ непремнно, подтвердилъ другой джситльменъ, лежавшій въ постели.
Джой былъ свидтелемъ всхъ этихъ рчей, изъ которыхъ однакожь онъ не понялъ ни одного слова, по той простой причин, что никогда не углублялся въ изученіе нмецкаго языка.
— Newmero kattervang dooze, si vous plaоt, сказалъ Джой величественнымъ тономъ, получивъ наконецъ возможность говоритъ.
— Quater fang tooce! промычалъ юноша, быстро подымаясь на ноги и опрометью убгая въ противоположный нумеръ. Онъ заперъ за собою дверь, и Джой слышалъ, какъ молодые люди залились отчаянно-громкимъ смхомъ.
Озадаченный такою выходкой, сановникъ Индіи продолжалъ въ нершимости стоять на послдней лстничной ступени, какъ-вдругъ дверь нумера девяносто-втораго отворилась и выставила маленькую головку мистриссъ Бекки.
— Ахъ, это вы? сказала огіа, бросая на него умилительную улыбку и лукавый взглядъ,— если бы вы знали, съ какимъ нетерпніемъ я ожидала васъ, мисгеръ Седли! Постойте, однакожь… Черезъ минуту вы можете войдти.
Затмъ мистриссъ Бекки захлопнула дверь, спрятала въ постель баночку съ румянами, бутылку съ водкой, тарелку съ бифстексомъ, поправила свои волосы и окончательно впустила своего гостя.
На ней вмсто утренняго наряда было розовое полинялое домино, немножко смятое и отмченное въ разныхъ мстахъ пятнами помады, но миньятюрныя ея ручки сіяли ослпительною близною изъ-подъ широкихъ рукавовъ, и стянутая красивымъ кушачкомъ, она была въ этомъ наряд и любезна, и мила. Мистеръ Седли вошелъ въ ея каморку.
— Прошу покорно, сказала она, войдите. Присядьте на этомъ стул,
Она крпко пожала руку восторженнаго Джоя и улыбаясь посадила его на указанный стулъ. Сама она помстилась на маленькой постели. Черезъ минуту они уже бесдовали по дружески о разныхъ житейскихъ длахъ.
— О, какъ мало измнили васъ годы! сказала мистриссъ Бекки, бросая нжный взоръ участія на своего гостя,— я бы узнала васъ изъ тысячи. Какъ пріятно такой странниц, какъ я, встртить на чужбин честное и откровенное лицо стараго друга!
Но сказать правду, на честномъ и откровенномъ лиц выражались въ эту минуту чувства, слишкомъ далекія отъ честности и откровенности, Джой былъ, напротивъ, крайне озадаченъ и взволнованъ. Онъ обозрвалъ изумленными глазами маленькую комнату, гд помщалась его старинная любовь. Одно изъ ея платьевъ висло надъ постелью, другое торчало на гвоздик передъ дверью. Ея шляпка лежала на туалет передъ зеркаломъ, и тутъ же красовались ея маленькіе полусапожки. На стол передъ постелью лежалъ французскій романъ, и подл него стояла свча, но не восковая. Бекки хотла также положить въ постель этотъ огарокъ, но успла только прикрыть его бумажнымъ колпакомъ, которымъ она обыкновенно тушила свчу передъ сномъ.
— Я бы узнала васъ везд, мистеръ Седли, сказала Ребекка. Есть на свт вещи, незабвенныя для чувствительнаго сердца. Вы были первымъ мужчиной… первымъ и единственнымх, котораго я видла.
— Неужели? вскрикнулъ Джой,— о, не говорите этого… право, мистриссъ…
— Когда мы пріхали съ вашей сестрицей изъ Чизвркка, я была еще почти ребенкомъ, сказала мистриссъ Бекки,— какъ-то живетъ она теперь? О! мужъ ея былъ дурной человкъ, и Амелія вздумала, къ несчастію, ревновать меня къ нему. Какая несправедливость! какъ-будто я могла заботиться о комъ-нибудь въ ту пору, когда вс мой мысли были обращены на одного только… Но къ чему вспомиать про эти старыя времена? Что прошло, того не возвратитъ никакая человческая сила.
И она прикрыла свои зеленые глазки грязнымъ платкомъ съ изорванными кружевами. Послдовала продолжительная пауза.
— Не правда ли, чго вы находите въ этомъ мст и въ такомъ униженіи несчастную женщину, еще такъ недавно принадлежавшую къ другому кругу? продолжала Ребекка. Столько грусти, столько огорченій я вытерпла, Джозефъ Седли, что иногда мн страшно становится за мой бдный разсудокъ. Я не могу утвердиться нигд, ни на одномъ порядочномъ мст, и принуждена перекочевывать изъ страны въ страну, сопровождаемая душевной тоскою. Друзья покинули меня вс до одного. Нтъ въ этомъ мір ни одного истинно благороднаго сердца, ни одного честнаго джентльмена. Я была врною женой, хотя бракъ мой совершился всдствіе какой-то странной судьбы, не по влеченію сердца, потому-что оно уже принадлежало другому. Но теперь нечего распространяться объ этомъ. Да, я была врна, но мужъ оставилъ, попралъ меня безъ всякой жалости и пощады. Не было въ мір матери, нжне меня, Джозефъ Седли. Одинъ только сынъ былъ у меня, мой милый и ненаглядный сынъ, вся моя надежда, вся радость, денно и ночно я леляла его на своей материнской груди, онъ былъ для меня единственнымъ, безцннымъ сокровищемъ въ жизни—и что же? они вырвали его у меня… вырвали… вырвали…
И подавляемая отчаянною грустью, она приложила руку къ своему сердцу и преклонила лицо свое къ постели.
Бутылка съ водкой зазвенла, и тарелка съ колбасою звякнула о спинку кровати, неодушевленные предметы выразили такимъ-образомъ свое участіе въ глубокой скорби. Максъ и Фрицъ стоали у дверей и прислушивались съ великимъ изумленіемъ къ рыданіямъ мистриссъ Бекки. Джой былъ растроганъ до глубины души.
Плавнымъ, чистымъ и свтлымъ потокомъ заструилась рчь изъ устъ мистриссъ Бекки. Въ простой и безъискусственной форм разсказала она плачевную исторію своей жизни, и очевиднымъ сдлалось для ея слушателя, что, если было на свт чистйшее, благороднйшее, совершеннйшее созданіе, преслдуемое отвсюду безжалостными извергами — такъ это безпорочное созданіе, эта угнетенная невинность сидитъ теперь передъ глазами Джоя на бутылк съ водкой.
Они говорили очень долго, и бесда ихъ приняла самый дружескій тонъ. Джой узналъ съ невыразимымъ наслажденіемъ, что сердце Бекки впервые забилось нжной страстью только въ его очаровательномъ присутствіи. Джорджъ Осборнъ конечно питалъ къ ней привязанность, и это доказывалось ревностью Амеліи, но Ребекка никогда шг словомъ, ни дломъ не поощряла этого легкомысленнаго джентльмена. Объ одномъ только Джо думала она съ той самой минуты, какъ впервые увидла его на Россель-Сквер, думала и тогда, когда вышла замужъ, хотя, разумется, она всегда была врна своему мужу, и ни за какія блага въ мір не согласится даже теперь выступить изъ предловъ своихъ супружескихъ обязанностей до той поры, по крайней мр, пока полковникъ Кроли не умретъ отъ желтой лихорадки на Ковентрійскомъ Остров.
Джой пошелъ въ твердой увренности, что имлъ честь бесдовать съ самою добродтельною и очаровательною леди во всемъ подлунномъ мір. Онъ перебиралъ въ своихъ мысляхъ планы, какъ бы отнын впредь и навсегда устроить земное благоденствіе мистриссъ Беккж. Преслдованія ея должны окончиться, Ребекка снова должна быть возвращена обществу, которое она украшала своимъ присутствіемъ. Онъ посмотритъ, что надобно для нея сдлать. Прежде всего она оставитъ эту гадкую кануру и найметъ спокойную квартиру. Амелія навститъ ее и обласкаетъ, относительно дальнйшихъ распоряженій надобно посовтоваться съ майоромъ. Ребекка пролила слезы сердечной благодарности, разставаясь съ своимъ великодушнымъ другомъ, и крпко пожала его руку, когда жирный и толстый набобъ Индіи нагнулся поцаловать ея пальчики.
Провожая Джоя изъ своего чердака, Ребекка поклонилась ему съ такою граціей, какъ-будто она была владтельницею великолпнаго палаццо. И лишь-только жиреый толстякъ спустился съ лстницы, Максъ и Фрицъ съ трубками въ зубахъ опрометью бросились въ комнату прекрасной Англичанки. Ребекка приняла ихъ съ громкимъ смхомъ, и начала для общей потхи передразнивать мистера Джоя, потягивая въ тоже время водку изъ бутылки и закусывая колбасой.
Джой съ великою торжественностью отправился прямо въ квартиру мистера Доббина и съ трогательнымъ краснорчіемъ изобразилъ передъ нимъ вс подробности плачевной исторіи, не упоминая однакожь о первоначальной встрч съ Ребеккой за игорнымъ столомъ. Оба джентльмена, преисполненные жалости и состраданія, принялись совщаться о средствахъ оказать посильную помощь мистриссъ Бекки, которая въ эту самую минуту доканчивала свои прерванный djeuner а la fourchette.
Какими судьбами мистриссъ Бекки пріхала въ этотъ маленькій городокъ? Какъ это случилось, что у ней нтъ ни друга, ни пріятеля, и она повсюду блуждаетъ одна изъ мста въ мсто? Мудренаго тутъ ничего нтъ, паденіе съ высотъ совершается очень быстро. Пересказывая ея исторію, мы сдлаемъ небольшой скачокъ. Замтимъ только, что въ сущности дла она была ничуть не лучше и не хуже того, какъ мы видли ее и прежде на подмосткахь житейскаго базара.
Что жь касается до мистриссъ Амеліи, мы уже имли случай убдиться, что она была женщина съ мягкимъ сердцемъ, и несчастія ближнихъ потрясали ея душу. Мистриссъ Эмми упрочила за собою привилегію баловать своимъ снисхожденіемъ и комплиментами всхъ, кто такъ или иначе приходилъ съ нею въ ближайшее соприкосновеніе. Она извинялась передъ горничными за безпокойство, причиненное имъ звонкомъ изъ ея будуара, извинялась передъ лавочнымъ сидльцемъ, развертывавшимъ передъ нею шелковую матерію, длала поклонъ подметателю дороги, замчая въ тоже время, въ какой чистот онъ содержитъ отведенный ему участокъ. Тмъ сильнйшаго участія можно было ожидать отъ нея къ старой пріятельниц или знакомк, подверженной ударамъ злополучнаго рока.
Майоръ Доббинъ былъ не то, что мистриссъ Эмми. Выслушавъ съ большимъ вниманіемъ подробности печальной исторіи, онъ — мы должны признаться — былъ ими далеко не такъ заинтересованъ, какъ бенгальскій джентльменъ. Совсмъ напротивъ: впечатлнія его получили весьма мрачный характеръ, и онъ сообщилъ даже обидный отзывъ о нашей героин, и назвалъ ее безстыдной пройдохой. Онъ не чувствовалъ къ ней ни малйшаго расположенія, и заподозрилъ ея характеръ съ той самой минуты, какъ Ребекка впервые обратила на него свои зеленые глазки.
— Это не женшина, а демонъ, выразился жестокій майоръ Доббинъ. Она распространяетъ зло и бду. Кто знаетъ, какой родъ жизни вела она до сихъ поръ, и что теперь она длаетъ въ чужихъ краяхъ? Зачмъ, спрашивается, Ребекка слоняется одна изъ города въ городъ? Нечего тутъ говорить мн о ея гонителяхъ и врагахъ, честная женщина всегда найдетъ друзей, и никогда не покинетъ свою семью. Зачмъ она оставила своего мужа? Въ Лондон, кажется, толковали о развод между ними, я слышалъ что-то въ этомъ род.
Майоръ Доббинъ терпть не могъ сплетней, но все же мистеру Джою никакъ не удалось убдить его, что Ребекка самое невинное и безпорочное созданіе.
— Да вотъ мы лучше спросимъ объ этомъ мистриссъ Джорджъ, продолжалъ лукавый майоръ. Пойдемъ и посовтуемся съ нею. Согласись самъ, что она эти дла разуметъ получше насъ съ тобою, и ужь, разумется, намъ можно положиться на ея судъ.
— Гмъ! Хорошую судью нашелъ! промычалъ Джой, который, сказать правду, не слишкомъ любилъ свою сестру.
— Почему же нтъ? вскричалъ Доббинъ, быстро вставая съ мста. Мистриссъ Джорджъ въ одинаковой степени и прекрасна, и умна, такихъ леди немного, а можетъ-быть и вовсе нтъ на бломъ свт. Пойдемъ къ ней и спросимъ: должно ли намъ сдлать визитъ этой женщин? Я заране подчиняюсь приговору этой женщины.
Хитрый и коварный майоръ разсчиталъ очень врно, что этой аппеляціей онъ совершенно выиграетъ свое дло. Онъ припомнилъ, что Эмми когда-то страшпо ревновала къ Ребекк, и произносила ея имя не иначе, какъ съ величайшимъ отвращеніемъ и страхомъ. Ревнивая женщина никогда не прощаетъ, думалъ мистеръ Доббинъ.
Такимъ-образомъ оба джентльмена перешли черезъ улицу, и направили свои шаги въ комнаты мистриссъ Джорджъ. Эмми на этотъ разъ всей душою погружена была въ музыкальныя занятія подъ руководствомъ мадамъ Струмпффь.
Когда кончился музыкальный урокъ, и госпожа Струмпффъ оставила свою ученицу, Джой приступилъ къ длу съ слдующею рчью:
— Любезяая сестра, сегодня утромъ случилось необыкновенное… да, могу сказать, самое необыкновенное, удивительное приключеніе. Я встртилъ — и при какихъ обстоятельствахъ — Боже мой! — старинную твою пріятельницу, въ которой ты, бывало, принимала дружеское участіе. Я желаю, Амелія… то есть, однимъ словомъ, я хочу, чтобы ты навстила ее.
— Ее! сказала Амелія. Кого же это? майоръ Доббинъ, прошу васъ не ломать моихъ ножницъ.
Майоръ немилосердо вертлъ ихъ вокругъ своего носа, и можно было опасаться, что онъ выколитъ ими свои собственный глазъ.
— Братъ вашъ говоритъ о женщин, которая никогда мн не нравилась, сказалъ мистеръ Доббинъ, и вы, мистриссъ Эмми, не имете никакихъ побужденій любить эту женщину.
— Это Ребекка… вы говорите о Ребекк, я уврена, сказала мистриссъ Эмми взволнованнымъ тономъ, причемъ щеки ея покрылись живйшей краской.
— Вы угадали, отвчалъ Доббинъ,— вы всегда угадываете.
Брюссель, Ватерлоо, старыя времена, огорченія, печали — вс горестныя воспоминанія нахлынули на нжное сердце мистриссъ Эмми, и страшное безпокойство овладло ея душою.
— Я не пойду къ ней, не пойду, не пойду! сказала мистриссъ Эмми. Я не могу ее видть.
— Что? Не правду ли я говорилъ? замтилъ Доббинъ въ назиданіе Джоя.
— Она очень несчастна, продолжалъ Джой, и вытерпла большія напасти. Она живетъ въ крайней бдности, безъ всякаго покровительства и защиты. Негодный мужъ оставилъ Ребекку.
— Э! сказала мистриссъ Эмми.
— Гмъ! промычалъ мистеръ Доббинъ.
— Нтъ у ней ни покровителя, ни друга, продолжалъ ободренный Джой,— и она сказала, что питаетъ еще надежду только на тебя одну. Ребекка слишкомъ достойна твоего сожалнія и участія, Эмми. Она едва не потеряла разсудка отъ этихъ несчастій. Исторія ея очень трогательна… честное слово… можно даже прослезиться, слушая ее. Фамилія Ребекки поступила съ ней жестоко, безчеловчно. И вс эти гоненія она переноситъ съ непостижимою кротостію и терпніемъ, можно сказать, безпредльнымъ.
— Бдняжка! сказала Амелія.
— И она умретъ, вроятно, если не найдетъ ни одного друга, продолжалъ мистеръ Джей жалобнымъ и дрожащимъ голосомъ. И, Боже мой! Она ужь не разъ собиралась наложить на себя руки. Сказать ли? она носитъ ядъ съ собою, и я замтилъ бутылку въ ея комнат. Что это за комната, еслибъ ты знала! Душная каморка въ четвертомъ этаж подъ самой крышей, въ гостинниц Слона. Я былъ тамъ.
Это обстоятельство, однакожь, не произвело, повидимому, особенно-трогательнаго впечатлнія на мистриссъ Эмми. Она даже улыбнулась слегка, воображая, вроятно, какъ мистеръ Джой долженъ былъ пыхтть и кряхтть, взбираясь въ четвертый этажъ.
— Она почти помшалась отъ постоянной тоски, говорилъ Джой. Страшно и слышать о тхъ душевныхъ пыткахъ, которыя вытерпла эта женщина. Есть у нея сынъ, ровесникъ Джорджа.
— Да, да, это я помню, замтила Эмми. Ну?
— Чудный, прекрасный мальчикъ, какъ она говоритъ, и онъ любилъ свою мать больше всего на свт.
— Ну?
— И что же? Злоди вырвали малютку изъ рукъ матери, и даже не позволяли ей проститься съ нимъ.
Эмми вскрикнула, всплеснула руками, и сказала ршительнымъ тономъ:
— Идемъ къ ней, идемъ сію же минуту.
Затмъ, бросившись въ смежную комнату, она въ попыхахъ надла шляпку, взяла шаль подъ мышку, и приказала Доббину слдовать за собой.
Майору оставалось только повиноваться. Онъ накинулъ на ея плеча кашмировую шаль, присланную ему изъ Индіи, подалъ ей руку, и они отправились.
— Нумеръ девяносто-второй, въ четвертомъ этаж, не забудьте, кричалъ въ-догонку мистеръ Джой, не обнаружившій намренія сопровождать ихъ по крутымъ лстницамъ.
Помстившись у окна въ гостиной, откуда черезъ площадь открывался видъ на гостинницу Слона, сановникъ Индіи убдился нагляднымъ образомъ, что другъ его и сестра идутъ прямо къ мсту своего назначенія.
То было очень хорошо, что Бекки благовременно успла ихъ замтить изъ своего чердака. Она и молодые люди, докушивая холодный завтракъ, продолжали хохотать и потшаться насчетъ ддушки Ребекки, котораго они наблюдали изъ своей засады. Она тотчасъ же отпустила своихъ юныхъ друзей, и въ одну минуту привела свою комнату въ отличный порядокъ. Содержатель гостинницы, знавшій мистриссъ Осборнъ, какъ даму высшаго круга, встртилъ ее съ низкими поклонами, и самъ проводилъ ее въ четвертый этажъ.
— Миледи! миледи! заголосилъ содержатель гостинницы, стучась въ дверь мистриссъ Бекки.
Еще не дальше, какъ вчера, онъ называлъ ее просто мадамой и не оказывалъ ей никакого уваженія.
— Кто здсь? откликнулась Бекки.
И отворивъ дверь, она испустила пронзительный крикъ удивленія и радости. Передъ ней стояли дрожащая Эмми и длинный майоръ съ бамбуковой тростью.
Видъ майора былъ угрюмъ, и онъ изподлобья наблюдалъ открывшуюся сцену. Эмии опрометью бросилась въ объятія Ребекки, я простила ей все въ эту минуту, она обняла и поцаловала ее отъ искренняго сердца. Первый разъ, быть-можетъ, мистриссъ Бекки прикасалась къ такимъ чистымъ и невиннымъ устамъ.

ГЛАВА LXV.

Amantium irae amoris redintegralio.

Ласковость и добродушіе Амеліи произвели, по всей вроятности, нкоторое впечатлніе даже на закоснлое сердце мистриссъ Бекки. Она отвчала на нжныя рчи съ чувствомъ, весьма похожимъ на благодарность, и волненіе ея было, вроятно, искреннее. ‘Сынъ, исторгнутый изъ объятій несчастной матери’, пригодился очень кстати для нашей героини: онъ окончательно возвратилъ ей стариннаго друга, и читатель можетъ быть увренъ, что съ этого именно пункта мистриссъ Эмми открыла разговоръ съ Ребеккой.
— И они отняли у тебя это милое, ненаглядное дитя! воскликнула Амелія. Ахъ, Ребекка, бдный, несчастный другъ мой, я знаю, по собственному опыту, что значитъ потерять сына, и умю сочувствовать такимъ лишеніямъ. Станемъ надяться, что праведное небо возвратитъ его теб, какъ милосердое и всеблагое Провидніе возвратило мн моего собственнаго сына.
— О, сынъ мой, сынъ мой! Ахъ, какую страшную, невыносимую пытку терпла я посл этой разлуки! начала мистриссъ Бекна, чувствуя, однакожь, нкоторое безпокойство въ душ. Ей было совстно, при самомъ начал возобновленнаго знакомства, заговорить ложь въ отвтъ на искреннее выраженіе довренности и дружескаго участія.
Ложь, съ какой точки ни разсматривайте ее, иметъ весьма невыгодныя стороны для лжеца. Если какой-нибудь случай заставилъ васъ покривить душою, вы, для поддержанія своихъ словъ, обязаны сочинить другую и третью небылицу въ лицахъ: масса лжи неизбжно увеличивается въ объем, и опасность быть открытымъ возрастаетъ съ каждою минутой.
— Страданія мои, продолжала мистриссъ Бекки, были невыразимо-ужасны, когда эти безжалостные изверги исторгли его изъ моихъ объятій. Мн казалось, что я не переживу этой потери. Открылась горячка. Докторъ употребилъ отчаянныя средства, я выздоровла, и… и… и вы видите, что я живу здсь одна, безъ средствъ къ продолженію своего жалкаго существованія.
— Сколько лтъ ему? спросила Эзимі.
— Одиннадцать, сказала Бекки.
— Одиннадцать! воскликнула удивленная Амелія. Какъ-же это? Вдь онъ родился, кажется, въ одинъ годъ съ моимъ сыномъ, а Джорджиньк ужь…
— Знаю, знаю, перебила Бекки, которая, на самомъ дл, совершенно забыла, сколько лтъ ея мальчику,— тоска совсмъ отбила у меня память, милая Амелія. Я во многомъ измнилась, и по-временамъ совсмъ теряю голову. Мальчику было одиннадцать лтъ, когда меня съ нимъ разлучили… да будетъ надъ нимъ Божіе благословеніе! Съ той поры я никогда не видала его.
— Блокуръ онъ или брюнетъ? продолжала наивная мистриссъ Эмми,— покажи мн его волосы.
Бекки чуть не захохотала.
— Не сегодня, мой другъ, не сегодня, сказала она, — въ другой разъ, когда-нибудь. Вотъ на этихъ дняхъ привезутъ мои вещи изъ Лейпцига, и тогда я покажу теб и волосы, и портретъ моего милаго Родона. Я сама написала этотъ миньятюръ въ счастливые дни своей жизни.
— Бдная Бекки, бдная Бекки! воскликнула Амелія, какъ благодарна — о, какъ я должна быть благодарна!
Эмми, по обыкновенію, принялась думать, что не было въ цломъ мір мальчика прекрасне и умне ея Джорджиньки.
— Вотъ ужо ты увидишь моего Джорджиньку, сказала она, воображая, что доставитъ такимъ образомъ самое дйствительное утшеніе несчастной Ребекк.
Около двухъ часовъ эти дв женщины вели между собою самую искреннюю бесду, и Бекки представила пріятельниц полный и подробнйшій отчетъ о своей жизни. Прежде всего она привела въ извстность, что надменные родственники Родона всегда смотрли на этотъ бракъ съ чувствами непримиримой ненависти и злобы. Невстка ея, леди Дженни, женщина хптрая и коварная, успла совершенно завладть душою Родона, и вооружила его противъ жены. Ребекка переносила все: бдность, пренебреженіе, уничиженіе и ршительную холодность отъ мужа, ею любимаго… да и могла ли она не любить его, когда онъ былъ отцомъ ея малютки? Родонъ между-тмъ съ каждымъ днемъ все больше и больше погрязалъ въ безстыдств, и наконецъ, унизился до такой степени, что — говорить ли объ этомъ? принуждалъ ее жертвовать своимъ добрымъ именемъ, чтобы выхлопотать для него мсто при содйствіи маркиза Стейна. Вотъ тогда-то она уже сама готова была бросить этого негодяя.
Само-собою разумется, что эта часть исторіи передана была очень тонко и деликатно, съ видомъ страждущей и оскорбленной добродтели. Принужденная оставить кровлю своего мужа, Ребекка не освободилась отъ его мстительности и преслдованій: извергъ разлучилъ ее съ сыномъ. И вотъ теперь, бдная и оставленная всми, она скитается изъ страны въ страну, претерпвая вс возможные лшенія и удары неумолимаго рока.
Можно представить, съ какими чувствами мистриссъ Эмми выслушала этотъ длинный разсказъ. Она дрожала отъ негодованія, когда Бекки изображала ужасное поведеніе этихъ двухъ чудовищъ, Стейна и Родона. Глаза ея сверкали восклицательными знаками при каждой сентенціи, относившейся къ неумолимымъ родственникамъ и безнравственному мужу. Впрочемъ, Бекки отзывалась о немъ больше съ горестью, чмъ съ желчью — что тутъ длать? она такъ любила этого человка!.. но когда, наконецъ, мистриссъ Кроли, продолжая свое плачевное повствованіе, дошла до раздирательной сцены послдняго прощанья съ ненагляднымъ малюткой, Эмми не выдержала, и прикрывъ свое личико платкомъ, залилась горючими слезами. Какъ истинная трагическая артастка, Бекки пришла въ восторгъ отъ этого эффекта, произведеннаго ею на свою слушательницу.
Деликатный майоръ Доббинъ, нежелавшій своимъ присутствіемъ мшать интересной бесд двухъ подругъ, бродилъ нсколько времени передъ дверью, на площадк четвертаго этажа, безпрестанно прикасаясь своей шляпой къ потолку. Скоро однакожь онъ наскучилъ этимъ занятіемъ, и спустился внизъ, въ большую залу, общую для всхъ постителей Слона. Въ этомъ апартамент носятся всегда огромные слои дыма, и совершаются обильныя возліянія пива и вина. При самомъ вход, у стны, на грязномъ стол стоятъ дюжины мдныхъ шандаловъ съ сальными огарками для нумерныхъ жильцовъ, которыхъ ключи висятъ стройною фалангой надъ этими свчами. Амелія прошла черезъ этотъ салонъ съ крайнимъ замшательствомъ и душевною тревогой, тмъ боле, что тутъ собрались уже люди всякаго званія и чина: тирольскіе перчаточники и дунайскіе полотнянщики съ своими тюками и узлами, студенты, угощавшіе себя буттербродтами и колбасой, вольнопрактикующіе кавалеры, размстившіеся за карточными столами, фигляры и фокусники, освжавшіе себя пивомъ посл вечернихъ упражненій, и, словомъ, трактирная дятельность въ германскомъ вкус была тутъ уже въ полномъ разгар. Малый въ бломъ передник, какъ и водится, принесъ майору кружку пива. Доббинъ закурилъ сигару, прикрылся газетнымъ листомъ, и терпливо ршился выжидать минуты, когда опять потребуютъ его наверхъ.
Скоро, побрякивая шпорами, пришли сюда Максъ и Фрицъ, съ фуражками на бекрень и длинными трубками въ зубахъ. Повсивъ, куда слдуетъ, свой ключъ отъ нумера 90, они потребовали порцію пива и буттербродтовъ. Молодые люди заняли мста подл майора, и завязали разговоръ о филистерахъ и фуксахъ, о дуэляхъ и попойкахъ. Доббинъ не могъ не слышать всхъ этихъ рчей. Оказалось, что студенты воротились недавно изъ Шлоппеннотцентаузенда, откуда пріхали они вмст съ Бекки, чтобъ принять участіе въ пумперниккельскихъ торжествахъ.
— Diekleine Englnderinnschcint, ich glaube, en bays de gonnoissance, замтилъ Максъ, знавшій по французски, товарищу своему, Фрицу,— посл этого жирнаго дда, пришла къ ней кажется хорошенькая компатріотка. Я подслушалъ, какъ он тамъ болтаютъ и хнычутъ въ ея комнат.
— Намъ однакожь надобно взять билеты въ ея концертъ, сказалъ Фрицъ,— есть у тебя деньги, Максъ?
— Плоха штука, любезный, возразилъ Максъ,— этотъ концертъ еще in nubibus, сирчь, на воздусхъ. Гансъ говорилъ, что она тоже объявила въ Лейпциг, и бурши разобрали пропасть билетовъ. Только она не пла, и ускакала съ этими денежками. Вчера въ карет она сказала, кажется, что пьянистъ ея заболлъ и остался въ Дрезден. Это все дудки. Я увренъ, что она не можетъ пть, голосъ у нея хрипптъ такъ же какъ у тебя.
— Хрипитъ, да, твоя правда. Я самъ слышалъ, какъ она, сидя у окна, старалась прохрипть schrecklich англійскую балладу: ‘Роза на балкон’.
— Saufen und singea никогда не уживаются въ ладу, какъ сода съ кислотой, замтилъ красноносый Фрицъ, который извдалъ кажется на опыт эту неоспоримую истину. Нтъ, братъ, ужь ты не бери билетовъ на этотъ воздушный концертъ. Вчера она выиграла пропасть денегъ въ trente-et-quarante. Я видлъ, какъ она заставляла англійскаго мальчика играть за себя. Лучше ужъ мы сходимъ разъ, другой въ театръ, или угостимъ ее французскимъ виномъ и коньякомъ въ Авреліанскомъ саду. А билетовъ покупать не слдуетъ. Это что? Ты еще веллъ подать пива? Вотъ это дло.
Три или четыре кружки этого напитка истощены были въ самое короткое время.
Изъ этого разговора молодыхъ людей, майоръ Доббинъ легко могъ догадаться, что эта Kleine Englnderinn, думавшая промышлять концертами, была не кто другая, какъ пріятельница наша, Бекки. ‘Этотъ дьяволёнокъ видно опять принимается за свои старыя продлки’, подумалъ онъ, съ улыбкой припоминая былыя времена, когда Джой первый разъ волочился за Ребеккой. Воксальное приключеніе представилось его воображенію со всми подробностями. Онъ и Джорджъ часто вспоминали объ этомъ, хотя впослдствіи самъ капитанъ Осборнъ попался въ ловушку этой Цирцеи. Вилльямъ слдилъ въ ту пору за всей интригой, но притворялся въ обществ пріятеля, что ничего не видитъ и не слышитъ. Впрочемъ Джорджъ не скрывалъ этой тайны. Поутру, въ день ватерлооской битвы, когда молодые люди стояли впереди своего полка, обозрвая плотныя массы французскихъ солдатъ, занявшихъ высоты противоположныхъ холмовъ, Джорджъ сказалъ своему другу:
— Признаюсь, Вилльямъ, я затялъ глупйшую интригу съ этой женщиной. Походъ этотъ объявленъ какъ-нельзя больше кстати. Если суждено мн умереть, надюсь, Эмми никогда не узнаетъ объ этомъ дл. Какъ бы я спокоенъ былъ въ душ, если бы и вовсе его не начиналъ!
Такое раскаяніе привело Вялльяма въ трогательное умиленіе, и впослдствіи ему пріятно было утшать вдову неоднократнымъ напоминаніемъ, что капитанъ Осборнъ былъ передъ смертью препсполненъ благороднйшими чувствами въ отношеніи къ отцу своему и жен. Объ этихъ же фактахъ майоръ краснорчиво распространялся на Россель-Сквер въ разговорахъ съ старикомъ Осборномъ, и это собственно окоячательно пособило ему помирить отца съ памятью его сына.
— И эта женщина будетъ вчно интриговать! думалъ майоръ Доббинъ,— какъ бы я желалъ спровадить ее отсюда за десятки тысячь миль! Зло и бду разноситъ она повсюду.
Углубленный въ эти размышленія, онъ облокотился на столъ обими руками, и безсмысленно смотрлъ на пумперниккельскую газету, лежавшую у него подъ носомъ. Наконецъ, кто-то ударилъ его зонтикомъ по плечу, онъ поднялъ глаза, и увидлъ передъ собою мистриссъ Эмми.
Амелія имла въ нкоторомъ смысл, абсолютную власть надъ майоромъ и распоряжалась имъ по произволу. Она ласкала его, гладила по плечу и голов, и заставляла таскать за собою вещи.
— Отчего вы, сэръ, не изволили дожидаться наверху, чтобъ свести меня съ лстницы? сказала она, слегка кивая своею миньятюрною головкой, и длая саркастическій реверансъ.
— Мн нельзя было стоять въ корридор, отвчалъ майоръ съ умоляющимъ видомъ.
И онъ съ восторгомъ подалъ ей руку, намреваясь вывести ее какъ-можно скоре изъ этого душнаго мста. Онъ готовъ былъ даже идти, не вспомнивъ о трактирной прислуг, и длинный слуга въ бломъ передник настигъ его уже на порог, и напомнилъ довольно неучтиво, что майоръ не изволилъ расплатиться за пиво. Эмми засмялась и назвала Вилльяма неисправимымъ мотомъ, принужденнымъ бжать отъ долговъ. На этотъ разъ, въ ней открылся внезапно юмористическій талантъ, и она придумала много остроумныхъ шутокъ насчетъ кружки пива, которой впрочемъ майоръ не выпилъ. Эмми была очень весела, быстра и почти бгомъ пустилась бжать въ гостинницу Телячьей Головы. Ей надлежало увидться съ Джоемъ сію же минуту. Майоръ засмялся при этомъ бурномъ выраженіи сестринской нжности со стороны мистриссъ Эмми, потому-что она не весьма часто изъявляла желаніе видться съ своимъ братцемъ ‘сію же минуту’.
Они нашли ост-индскаго сановника въ салон перваго этажа. Битый часъ онъ ходилъ по комнат взадъ и впередъ, кусалъ свои ногти и поминутно смотрлъ черезъ площадь на Слона въ ту пору, какъ мистриссъ Эмми бесдовала съ своей подругой на чердак этого дома, а майоръ барабанилъ внизу по грязному столу, съ нетерпніемъ ожидая возвращенія мистриссъ Осборнъ.
— Ну? сказалъ Джой.
— Бдная, бдная страдалица! Чего только она не натерплась, сказала мистриссъ Эмми.
— Разв я не говорилъ теб этого? пробормоталъ Джой, качая своей головой, причемъ щеки ея затряслись и задрожали, какъ желе.
— Надобно очистить для нея комнату, Пайнъ, продолжала Эмми,— ее можно переселить наверхъ.
Пайнъ была степенная и скромная англійская двушка, находившаяся въ услуженіи при осюб мистриссъ Осборнъ. Само-собою разумется, что каммердинеръ Джоя ухаживалъ за нею, и Джорджинька, въ свою очередь, безпрестанно стращалъ ее разсказами о нмецкихъ разбойникахъ и привидніяхъ. Она проводила свое время въ тоск и скук, и каждый день выражала неизмнное желаніе воротиться не иначе, какъ завтра поутру, въ родную свою деревушку близь англійской столицы.
— Ну, да, Ребекка займетъ комнату моей горничной, сказала Эмми.
— Какъ! Неужели вы намрены ввести эту женщину въ свои собственный домъ? вскрикнулъ майоръ длая судорожный жестъ.
— Конечно, конечно! Чтожь вы тутъ находите удивительнаго, сказала Амелія самымъ наивнымъ и невиннымъ тономъ. Да не сердитесь, майоръ Доббинъ, и не ломайте мою мебель. Конечно, мы намрены взять ее къ себ.
— Разумется! подтвердилъ Джой.
— Желалъ бы я знать, чье сердце не надорвется при этой повсти объ ужасныхъ бдствіяхъ несчастной женщины! продолжала Эмми. Безсовстный банкиръ ея раззорился и убжалъ, негодный мужъ покинулъ ее и разлучилъ съ малюткой…
Здсь мистриссъ Эмми сжала свои крошечные кулачки и подняла ихъ на воздухъ въ такой угрожающей поз, что майоръ невольно залюбовался на эту безстрашную воительницу.
— И кто бы могъ подумать, что злые люди доведутъ ее до такой нищеты! Вдь она принуждена давать уроки и пть передъ публикой изъ-за куска насущнаго хлба!.. И еще бы мы не взяли ее къ себ?
— Берите у ней уроки, мистриссъ Джорджъ, закричалъ майоръ, только не давайте ей квартиры въ своемъ дом. Умоляю васъ объ этомъ.
— Фи! фи! сказалъ Джой.
— Я васъ, ршительно, не понимаю, майоръ Валльямъ, сказала Амелія запальчивымъ тономъ,— вы всегда были такъ добры и такъ сострадательны, и вдругъ становитесь жестокимъ къ беззащитной женщин. Отчего вамъ вздумалось запрещать мн оказывать посильную помощь бдной страдалиц, покинутой всми ея родственникми? Вамъ не слдуетъ забывать, Вилльямъ, что она мой старинный другъ я…
— Нтъ, если у васъ хороша память, Амелія, вы должны помнить, что Ребекка не всегда была вашимъ другомъ, сказалъ майоръ, начинавшій приходить въ раздражительное состояніе духа.
Этотъ несчастный намекъ сразилъ окончательно мистриссъ Джорджъ, она бросила на майора сверкающій взглядъ и сказала:
— Стыдитесь, стыдитесь, майоръ Доббинъ! Стыдитесь, милостивый государь!
И выстрливъ этими сентенціями, она величественно пошла въ свои будуаръ и раздражительною рукою захлопнула за собою дверь.
— Какъ! онъ не постыдился длать мн такіе намеки! сказала она. О, это слишкомъ, слишкомъ жестоко!
Она посмотрла на портретъ Джорджа, висвшій на своемъ обычномъ мст и на миньятюръ своего ненагляднаго мальчика.
— О, да, о, да, это слишкомъ жестоко съ его стороны! Какъ онъ осмлился говорить мн объ этомъ, когда я простила ему все? Изъ собственныхъ устъ Вилльяма я слышала нсколько разъ, какъ неосновательны были мои подозрнія, и какъ ты былъ чистъ и невиненъ, о великодушный и благороднйшій супругъ мой!
И, проникнутая внутреннимъ негодованіемъ, она принялась ходить по комнат дрожащими шагами. Затмъ она облокотилась на коммодъ, надъ которымъ висло изображеніе покойника, и еще разъ устремила на него присталъный взглядъ. Его глаза, повидимому, обратились на нее съ упрекомъ, и этотъ упрекъ становился ясне и ясне по мр того, какъ мистриссъ Эмми смотрла на мимьятюръ. Счастливые годы первой двственной любви снова ожили въ ея воображеніи съ наимельчайшими подробностями. Глубокая рана сердца, незаживленная продолжительнымъ временемъ, сдлалась еще глубже и болзненне. Эмми не могла перенести упрековъ супруга, смотрвшаго на нее изъ своей вызолоченной рамки. Да, да, она будетъ принадлежать ему вчно, теперь и всегда, здсь и за гробомъ.
Бдный Доббинъ, бдный, старый Вилльямъ Доббинъ! Одинъ несчастный намекъ разрушилъ зданіе всей твоей жизни, которое сооружалъ ты съ такими гигантскими трудами! Одно неосторожное слово, и птичка выпорхнула изъ клтки, которую ты устроивалъ съ такимъ кропотливымъ терпніемъ.
Хотя взорами Амеліи весьма ясно выражался роковой кризисъ въ ея сердц, однакожь Вилльямъ еще не думалъ падать духомъ, и мужественно противостоялъ угрожающей бд. Въ сильныхъ выраженіяхъ онъ принялся умолять мистера Седли, чтобы тотъ защитилъ свою сестру отъ козней Ребекки, и заклиналъ Джоя не принимать ее въ свои домъ. Онъ упрашивалъ Бенгальца навести, по крайней мр, необходимыя справки относительно мистриссъ Бекки, и сказалъ, между-прочимъ, что репутація ея слишкомъ заподозрна негоднымъ обществомъ игроковъ, среди которыхъ, какъ онъ слышалъ, Ребекка жила до сихъ поръ. Затмъ Вилльямъ счелъ нужнымъ изобразить давнопрошедшія несчастія и упоиянулъ, какимъ опасностямъ подвергался отъ нея бдный капитанъ Осборнъ. Наконецъ, онъ старался представить неотразимыя доказательства относительно того пункта, что разлука ея съ мужемъ, предосудительная во многихъ отношеніяхъ, ничего не говоритъ въ ея пользу. Онъ представилъ, что общество ея для Амеліи тмъ опасне, что вдова ничего не разуметъ въ длахъ свта. Никогда еще Вилльямъ не обнаруживалъ такого сильнаго краснорчія, способнаго убдить и растрогать самую черствую душу. Неотразимые аргументы его логики подводились подъ одинъ общій итогъ, что Ребекка не должна быть терпима среди порядочныхъ людей.
Будь майоръ Доббинъ боле запальчивъ и побольше ловокъ, ему, по всей вроятности, удалось бы склонить на свою сторону мистера Джоя. Но сановникъ Индіи уже досадовалъ на превосходство, которое, какъ ему казалось, безпрестанно обнаруживалъ надъ нимъ майоръ Доббинъ, и объ этомъ пункт онъ уже сообщилъ нсколько замчаній мистеру Киршу впродолженіе ихъ путешествія по германскимъ городамъ. Въ настоящемъ случа, запальчивый Бенгалецъ вышелъ изъ себя и объявилъ наотрзъ, что онъ никому не позволитъ вмшиваться въ свои домашнія дла, и что, во всякомъ случа, онъ самъ можетъ и долженъ защшцать свою фамильную честь. Прибытіе мистриссъ Бекки окончило разговоръ пріятелей, начинавшій уже прннимать довольно запальчивый характеръ. Она пришла изъ гостинницы Слона въ сопровожденіи носильщика съ ея небольшимъ чемоданомъ подъ мышкой.
Ребекка привтствовала хозяина съ почтительнымъ вниманіемъ, и сдлала довольно холодный реверансъ майору. Женскій инстинктъ сказалъ ей съ перваго взгляда, что майоръ былъ ея врагомъ, старавшимся разстроить ея дружескія отношенія къ мистриссъ Эмми и ея брату. Вскор Амелія вышла изъ своей комнаты и обняла гостью съ величайшимъ радушіемъ, не обращая въ тоже время никакого вниманія на майора. Черезъ минуту она бросила на него угрюмый и сердитый взглядъ, и въ глазахъ ея выразилось презрніе, которое едва-ли къ кому она обнаруживала впродолженіе своей жизни. Теперь, однакожь, дйствуя подъ вліяніемъ особенныхъ обстоятельствъ, она ршилась быть сердитой на майора, не подозрвая, конечно, что длаетъ величайшую, сумасбродную несправедливость. Пораженный этимъ, совершенно несправедливымъ гнвомъ, Доббинъ ушелъ, сдлавъ поклонъ столько же гордый и холодный, какъ убійственный книксенъ мистриссъ Эмми, небрежно сказавшей ему ‘прости’.
Съ его уходомъ, Амелія обнаружила самую задушевную привязанность къ Ребекк. Она принялась хлопотать при устройств комнаты для своей гостьи, показывая на каждомъ шагу такую удивительную быстроту въ движеніяхъ и словахъ, какой еще никогда въ ней не замчали. Фактъ обыкновенный: слабодушные люди, позволивъ себ какую-нибудь несправедливость, стараются какъ-можно скоре покончить свое дло. Эмми воображала въ простот сердечной, что, въ настоящемъ случа, она выставляетъ передъ свтомъ необыкновенную твердость духа и вмст чтитъ достойнйшимъ образомъ память покойнаго капитана Осборна.
Джорджинька между-тмъ воротился съ гулянья къ обденному времени, и нашелъ, какъ обыкновенно, четыре прибора за столомъ, но, къ великому его изумленію, на мсто майора Доббима сла какая-то леди.
— Это что значитъ? спросилъ юный джентльменъ, не скрывая своего изумленія. Гд же Доббинъ?
— Майоръ Доббинъ сегодня не обдаетъ съ нами.
Съ этими словами Амелія прижала малютку къ своему сердцу, поцаловала его съ особенною нжностью, разгладила ему волосы, и, наконецъ, представила его мистриссъ Кроли.
— Вотъ мой сынъ, Ребекка, сказала мистриссъ Осборнъ, бросая на гостью такой взглядъ, въ которомъ ясно выражался вопросъ: ‘Гд и когда свтъ производилъ такое чудное сокровище?’
Бекки посмотрла на мальчика съ неистовымъ восторгомъ, и еще неистове пожала ему руку.
— Милое дитя! сказала она, и вслдъ затмъ прибавила: Боже мой, какъ онъ похожъ на моего…
Взволнованная сильнйшими чувствами, она не могла докончить этой рчи, но Амелія мигомъ смекнула, сообразила и постигла, что Ребекка думаетъ о своемъ собственномъ, благословенномъ сын. Несмотря, однакожь, на сильную грусть, пробужденную печальными воспоминаніями, мистриссъ Кроли кушала съ большимъ аппетитомъ, общество старинной подруги очевидно подйствовало благодтельнымъ образомъ на ея разбитое сердце.
За столомъ, когда Бекки разсказывала многіе стародавніе анекдоты, Джорджинька не отрывалъ глазъ отъ новой гостьи, и слушалъ ее съ большимъ вниманіемъ. Когда подали десертъ, Эмми отправилась наверхъ смотрть за дальнйшими хозяйственными распоряженіямя, а мистеръ Джой спокойно заснулъ въ креслахъ, прикрывшись газетой ‘Galignaui’. Джорджинька и гостья сли другъ подл друга, мальчикъ принялся теперь разсматривать ее съ величайшштъ вниманіемъ, и, накрнецъ, бросивъ щипчики, которыми кололъ орхи, сказалъ:
— Послушайте-ка, мистриссь…
— Слушаю, сказала Бекки, улыбаясь. Что вамъ угодно сказать мн, мастеръ Джорджъ?
— А вотъ что: вчера вы были въ маск, и я видлъ васъ за рулеткой.
— Тише, тише, маленькій шалунъ! сказала Бекки, цалуя Джорджинькину руку. Твой дядя былъ также тамъ, ты не долженъ говорить этого мамаш.
— Ужь, конечно, не долженъ, отвчалъ мастеръ Джорджъ.
— Мы ужь успли подружиться, какъ видите, сказала Ребекка Амеліи, которая въ эту минуту войти въ комнату.
И мы въ свою очбредъ должны признаться, что мистриссъ Осборнъ помстила въ своемъ дом умную и достолюбезную компаньйонку.

——

Вспыхнувъ великимъ негодованіемъ, мистеръ Вилльямъ Доббинъ, еще непостигавшій и даже неподозрвавшій всей опасности своего бдственнаго положенія, пошелъ бродить по городу безъ всякой опредленной мысли, плана и цли. Судьба наткнула его на секретаря англійскаго носольства, Тепъуорма, и тотъ пригласилъ его къ себ на обдъ. Разговаривая за столомъ о разныхъ житейскихъ предметахъ, майоръ воспользовался случаемъ спросить дипломата, не знаетъ ли онъ какихъ-нибудь подробностей о такъ-называемой мистриссъ Родонъ Кроли, которая, какъ говорятъ, надлала въ послднее время много шума въ англійской столиц? Какъ не знать? Тепъуормъ зналъ наперечетъ вс лондонскія сплетни, и приходился, сверхъ-того, ближайшимъ родствениикомъ леди Гигантъ. На этомъ основаніи, онъ излилъ въ открытые уши слушателя такую чудную исторію о похожденіяхъ мистриссъ Бекки, что майоръ остолбенлъ. Я самъ имлъ честь присутствовать на этомъ обд, и тогда-то главнйшимъ образомъ удалось мн собрать вс эти факты, послужившіе матеріяломъ для этого вполн добросовстнаго и совершенно достоврнаго разсказа. Тюфто, Стейнъ, Кроли, вс дйствующія лица и вс событія, состоявшія въ близкой или отдаленной связи съ похожденіями Бекки, были превосходно очерчены остроумнымъ дипломатомъ. Онъ зналъ все, и разнообразныя его открытія громомъ поразили простодушнаго и мягкосердечнаго майора. Кода мистеръ Доббинъ объявилъ, что мистриссъ Осборнъ и мистеръ Седли взяли Ребекку въ свой собственный домъ, дипломатъ разразился самымъ неугомоннымъ, оглушительнымъ смхомъ, и сказалъ, что было бы гораздо приличне пустить въ свою квартиру какого-нибудь колодника изъ тюрьмы, чмъ эту всесвтную пройдоху.
— Интересно знать, чему-то она научитъ этого шалуна Джорджа, заключилъ Тепъуормъ.
Эта мысль окончательно сразила бднаго майора, и онъ ршился во что бы ни стало, предотвратить бдственныя послдствія необдуманнаго поступка мистриссъ Эмми.
Поутру въ тотъ день, еще до свиданія съ Ребеккой, было ршено, что Амелія отправится вечеромъ на придворный балъ. Тамъ будетъ удобно объясниться съ нею, подумалъ майоръ. Воротившись домой, онъ надлъ мундиръ, и отправился ко двору, въ надежд увидть мистриссъ Осборнъ. Но Амелія не похала на балъ. Когда мистеръ Доббинъ воротился въ свою квартиру, свчи были уже погашены во всхъ комнататъ Седли. Онъ не могъ увидть ее раньше утра. Неизвстно, какую ночь провелъ онъ подъ вліяніемъ страшной тайны, тяготившей его душу.
Въ ранніи часъ утра майоръ Доббинъ отправилъ черезъ улицу своего каммердинера съ запиской, объяснявшей, что ему предстоитъ крайняя надобность переговорить съ мистриссъ Осборнъ. Посланный воротился съ отвтомъ, что мистриссъ Осборнъ больна, и еще не выходила изъ своей комнаты.
И Амелія также не спала всю эту ночь. Она размышляла о такомъ предмет, который уже больше сотни разъ волновалъ ея слабую душу. Уже не разъ хотла она уступить и подчиниться вліянію сильной страсти, но неумолимая мысль снова представлялась ея воображенію, и она чувствовала, что эта жертва будетъ для нея слишкомъ велика. Пусть онъ любитъ ея безпредльно, и съ такимъ постоянствомъ, которому еще не было примровъ, но Амелія ничего не можетъ для него сдлать. Благодянія его сыпались на нее щедрою рукою, было время, когда мистриссъ Эмми исключительно существовала щедротами этого джентльмена, но что значатъ благодянія и постоянство на всахъ житейскаго базара? Эмми, въ этомъ отношеніи, не составляла ни малйшаго исключенія между мильйонами особъ женскаго пола. Ей ужь, признаться, маскучили эти благодянія, и вотъ почему, собственно говоря, маленькая женщина съ жадностію воспользовалась малшимъ предлогомъ, чтобы разорвать всякія сношенія съ этимъ человкомъ. Теперь она будетъ свободна.
Майора приняли уже вечеромъ въ тотъ день, часа за два передъ обдомъ. Вмсто искренняго и радушнаго привтствія, къ которому онъ былъ пріученъ впродолженіе многихъ лтъ, Амелія сдлала весьма холодный реверансъ, и протянула свою крошечнуютперчатку, до которой едва позволила дотронуться майору.
Въ гостиной была и мистриссъ Кроли. Она подошла къ прибывшему гостю съ улыбкой, и также протянула ему руку. Доббинъ въ смущепіи отступилъ назадъ.
— Прошу извинить, сударыня, сказалъ онъ, я принужденъ объявить, что пришелъ сюда не въ качеств вашего друга. Совсмъ напротивъ.,
— Ахъ, пожалуйста, майоръ, увольте насъ отъ всякихъ исторій! перебилъ взволнованный Джой, нелюбившій никакихъ сценъ въ домашнемъ кругу.
— Желала бы я знать, что такое майоръ Доббинъ намренъ говорить противъ Ребекки? сказала Амелія чистымъ, звучнымъ и яснымъ голосомъ, устремивъ на бднаго Вилльяма грозный взглядъ.
— Я не терплю въ своемъ дом никакихъ исторій, перебилъ опять мистеръ Джой. Вы сдлаете мн великое одолженіе, майоръ Доббинъ, если, на этотъ разъ, уволите насъ отъ своего визита. Покорнйше прошу васъ объ этомъ, сэръ.
И раскраснвшись какъ жареный ракъ, Джой, дрожавшій всми членами, сдлалъ шагъ къ дверямъ.
— Великодушный другъ мой! сказала Ребекка съ дтскою наивностью, выслушайте, прошу васъ, что намренъ сказать противъ меня майоръ Доббинъ.
— Ничего не хочу слушать, ничего, ничего! заревлъ Джой во весь голосъ.
И затмъ, подобравъ полы своего комнатнаго сюртука, онъ исчезъ.
— Теперь мы остались только съ Ребеккой, сказала Амелія, вы можете, милостивый государь, смло говорить въ присутствій двухъ женщинъ.
— Такое обращеніе со мною едва-ли сообразно съ вашимъ характеромъ, отвчалъ майоръ съ большимъ достоинствомъ, и вы, Амелія, напрасно вздумали подвергать меня своему гнву. Я пришелъ исполнить свои долгъ и могу уврить, что эта обязанность не доставляетъ мн никакого удовольствія.
— Исполняйте скоре вашу обязанность, майоръ Доббинъ, сказала Амелія, уже пачинавшая чувствовать сильнйшую досаду въ своей маленькой груди.
Можно вообразить, какъ вытянулось честное лицо Вилльяма при этой повелительной рчи.
— Я пришелъ сказать… и, такъ-какъ вы остались здсь, мистриссъ Кроли, то я принужденъ сказать въ вашемъ присутствіи, что, помоему убжденію, вы не можете и не должны, ни въ какомъ случа и ни по какому побужденію, принадлежать къ членамъ семейства моихъ друзей. Леди, оставившая своего мужа, путешествующая подъ чужимъ именемъ, леди, которая сидитъ въ публичномъ мст за игорными столами…
— Это было однажды, когда я собиралась на балъ, вскричала Бекки.
— ..такая леди, говорю я, не можетъ быть приличной собесдницей для мистриссъ Осборнъ и ея сына, продолжалъ майоръ Доббинъ. Къ этому остается мн прибавить, что есть въ этомъ город особы, вполн знакомыя съ вашимъ поведеніемъ, и он сообщаютъ о васъ такія подробности, о которыхъ я не желаю и не смю говорить… въ присутствіи мистриссъ Осборнъ.
— Вотъ это, по крайней мр, очень скромный и совершенно удобный способъ клеветать на беззащитную женщину, отвчала Ребекка. Вы подвергаете меня обвиненіямъ, таинственнымъ и загадочнымъ, которыхъ и не высказываете, это длаетъ вамъ честь, майоръ Доббинъ. Въ чемъ же, спрашивается, обвиняютъ меня? Въ неврности къ мужу? Я презираю эту клевету и открыто вызываю всхъ и каждаго доказать ее,— вызываю васъ самихъ, милостивый государь. Честь моя неприкосновенна — была, есть и будетъ, несмотря на ожесточенныя преслдованія моихъ враговъ. Въ томъ ли еще вы обвиняете меня, что я бдна, несчастна, безпріютна, отвержена всми своими родственниками? Такъ точно, я виновата во всхъ этихъ проступкахъ, и судьба караетъ меня за нихъ каждый день. Караете и вы, майоръ Доббинъ. пусти меня, Эмми, и я уйду, куда глаза глядятъ. Стоитъ только предположить, что я не встрчалась съ тобою, и колесо злосчастной моей жизни снова завертится своимъ обычнымъ чередомъ. Пройдетъ ночь, и я опять булу скитаться по всему свту, какъ странница, для которой нтъ безопаснаго пріюта подъ человческою кровлей. Помнишь-ли, Амелія, какую псню ялюбила пть въ свои былые, молодые годы? и тогда я скиталась точно такъ же, какъ теперь, и тогда презирали меня, какъ жалкую, безпріютную тварь, и тогда обижали меня, и безнаказанно издвались надо мною, потому-что некому было вступиться за бдную двушку на этомъ свт. Пусти меня, Эмми, мое пребываніе въ твоемъ дом противорчитъ планамъ этого господина.
— Ваша правда, сударыня, сказалъ майоръ,— и если въ этомъ дом я имю какую-нибудь власть.
— Власть! Власть!!?? Никакой власти вы не имете здсь и не будете имть, майоръ Доббинъ, закричала Амелія, сверкая своими гнвными глазами. Ребекка, ты останешься со мной. Я не оставлю тебя, потому-что есть на свт изверги, которымъ пріятно преслдовать беззащитную женщину, и не буду я обижать тебя, Ребекка, изъ-за того только, что это могло бы доставить удовольствіе майору Доббину. Уйдемъ отсюда, моя милая.
И об женщины быстрыми шагами пошли къ дверямъ.
Но Вилльямъ заслонилъ собою этотъ выходъ. Онъ взялъ Амелію за руку и сказалъ:
— Я непремнно долженъ объясниться съ вами, Амелія, угодно ли вамъ остаться на минуту въ этой комнат?
— Онъ желаетъ говорить съ тобою безъ меня, сказала Бекки, принимая страдальческій видъ.
Въ отвтъ на это, Амелія схватила ея руку.
— Увряю васъ честью, сударыня, что не о васъ теперь я намренъ говорить съ мистриссъ Осборнъ. Воротитесь, Амелія… на одну только минуту.
Амелія посмотрла на свою подругу нершительными глазами, и отступила на середину комнаты. Ребекка ушла, и Доббинъ заперъ за нею дверь. Мистриссъ Эмми облокотилась на туалетъ, и безмолвно смотрла на Вилльяма, губы ея дрожали, лицо было блдно.
— Я былъ въ замшательств, сказалъ майоръ посл кратковременной паузы,— и начиная говорить съ вами, я имлъ неосторожность употребить слово ‘власть’.
— Да, вы употребили, сказала Амелія
И зубы ея заскрежстали при этихъ словахъ.
— По крайней мр, Амелія, я имю здсь нкоторое право быть выслушаннымъ, продолжалъ Доббингь.
— То-есть, вы разумете свои одолженія, оказанныя мн? Очень великодушно съ вашей стороны напоминать мн объ этомъ, майоръ Доббинъ, отвчала Эмми.
— Права, о которыхъ говорю, предоставлены мн отцомъ вашего Джорджа, сказалъ Вилльямъ.
— Вы оскорбили его память, милостивый государь, да, вчера вы оскорбили. Вникните хорошенько, что вы сдлали. Я никогда васъ не прощу, никогда, никогда! сказала Амелія.
И выстрливая этими маленькими сентенціями, она вся трепетала отъ гнва и душевнаго волненія.
— Серьёзно ли вы говорите это, Амелія? сказалъ Вилльямъ грустнымъ тономъ. Неужели одно неосторожное слово, произнесенное въ минуту запальчивости, затмитъ окончательно въ вашихъ глазахъ глубокую преданность всей моей жизни? Я надюсь и увренъ, что поступки мои никогда не оскорбляли памяти капитана Осборна, и вдова моего друга не имла до сихъ поръ ни малйшихъ причинъ длать мн какіе бы то ни было упреки. Подумайте объ этомъ когда-нибудь на досуг, и совсть ваша, безъ всякаго сомннія, докажетъ вамъ всю неосновательность этого обвиненія. Вы начинаете это чувствовать теперь.
Амелія продолжала стоять безмолвно, склонивъ голову и опустивъ глаза въ землю.
— Нтъ, Амелія, нтъ, продолжалъ Вилльямъ,— не вчерашняя рчь вооружила васъ противъ меня. Или я напрасно изучалъ и любилъ васъ впродолженіе всхъ этихъ пятнадцати лтъ, пди, вчерашнія слова послужили для васъ только предлогомъ для выраженія мыслей, уже давно затаенныхъ въ вашемъ сердц. Но я знаю васъ, Амелія. Я давно привыкъ читать вс ваши мысли, и слдить за всми движеніями вашего сердца. Я знаю, къ чему вы способны, мистриссъ Эмми, вы можете привязаться къ воспоминаніямъ, лелять въ своихъ мысляхъ мечту и любить фантастическій призракъ, но сердце ваше не можетъ отвчать на глубокую привязанность, которую могла бы цнить женщина, великодушне васъ. Я, въ свою очередь, гонялся за фантастическимъ призракомъ все это время. Выслушайте теперь, что я скажу вамъ однажды навсегда, мистриссъ Джорджъ. Вы недостойны любви, которую я питалъ къ вамъ до сихъ поръ… И я зналъ, что этотъ призъ, котораго хотлъ я добиться цною жизни, не стоитъ выигрыша. Я былъ глупецъ, мечтатель, безумно желавшій промнять весь запасъ своихъ чувствъ на слабую искру любви, которая могла, по крайнеи мр, на нкоторое время вспыхнуть въ вашемъ сердц. теперь — конецъ моимъ стремленіямъ, конецъ безумнымъ надеждамъ, и я отказываюсь отъ безплодной борьбы… Я не виню васъ, Амелія. Вы очень добры, и во всхъ этихъ случаяхъ поступали по крайнему своему разумні,, но вы не могли, вы неспособны были возвыситься до той высоты нравственной привязанности, на которой я стоялъ въ отношеніи къ вамъ, надобно имть душу, гораздо возвышенне вашей, чтобъ измрить всю глубину этого чувства. Прощайте, Амелія! Я уже давно слдилъ за вашей борьбой. Время положить этому конецъ. Мы оба утомились, и надоли другъ другу.
Страхъ и трепетъ объяли мистриссъ Эмми, когда Вилльямъ собственными руками разорвалъ, наконецъ, цпь, привязывавшую его къ ней, и когда онъ объявилъ свою независимость и превосходство. Такъ давно этотъ человкъ привыкъ лежать у ея ногъ, и такъ давно эта бдная женщина съ миньятюрною головкой привыкла попирать его своими башмачками. Амелія вовсе не хотла выйдти за него, но все же ей пріятно было держать при своей особ эту ньюфаундлендскую собаку. Ей хотлось, не давая ничего, получить отъ него все. Такіе договоры, говорятъ, нердко заключаются въ длахъ любви.
Съ минуту они оба стояли молча съ поникшими головами. Амелія продолжала смотрть въ землю.
— Должна ли я понимать, что… что… вы хотите насъ оставить… Вилльямъ? сказала она.
Доббинъ бросилъ на нее грустную улыбку.
— Мн уже не въ первый разъ оставлять васъ, Амелія, сказалъ онъ. Однажды я ухалъ отъ васъ, и воротился опять къ вамъ черезъ двнадцать лтъ. Мы были тогда молоды, Амелія. Прощайте. Слишкомъ много жизни я израсходовалъ на эту борьбу.
Впродолженіе этой интересной бесды, дверь въ комнату мистриссъ Осборнъ была немного пріотворена, и мистриссъ Бекки, устремивъ свои зеленый глазокъ въ это маленькое отверстіе, имла случай слдить за всми движеніями разговаривающихъ особъ, и не проронила ни одного слова, исходившаго изъ ихъ устъ.
‘Что за благородное сердце у этого человка, думала мистриссъ Бекки,— и какъ позорно играетъ имъ эта глупая женщина!’
Ребекка удивлялась майору, и въ сердц ея не было ни малйшаго негодованія противъ той жестокой роли, которую онъ принялъ въ отношеніи къ ней самой. То была съ его стороны открытая, честная игра, и онъ далъ ей полную возможность отыграться.
‘Ахъ, еслибъ у меня былъ такой мужъ!’ подумала мистриссъ Бекки,— я бы не посмотрла на его неуклюжія ноги! Великодушный мужчина съ умомъ и сердцемъ превосходная находка для умной женщины.’
И затмъ, вбжавъ въ свою комнату, Ребекка оторвала клочокъ бумажки и написала записку, упрашивая майора остаться въ Пумперниккел на нсколько дней, и вызываясь сослужить ему службу при особ мистриссъ Эмми.
Такимъ-образомъ окончательная разлука совершилась. Еще разъ бдный Вилльямъ подошелъ къ дверямъ и ушелъ. Маленькая вдова, затявшая всю эту исторію, осталась побдительницею на пол битвы, и приготовилась, вроятно, наслаждаться своей побдой. Многія леди позавидуютъ, конечно, этому тріумфу.
Къ обденному часу явился Джорджинька, и опять, съ великимъ изумленіенъ, замтилъ отсутствіе стараго ‘Доба’. За столомъ господствовало глубокое молчаніе, Джой кушалъ одинъ за всхъ, но сестра его не прикоснулась ни къ одному блюду.
Посл обда, Джорджинька, по обыкновенію, развалился на подушкахъ въ амбразур стараго окна, откуда открывался видъ и на Слона, и на майорскую квартиру. Джорджинька любилъ производить наблюденія съ этого пункта, какъ нкогда безсмертный мистеръ Пикквикъ слдилъ за феноменами человческой натуры, изъ форточки своей квартиры на Гозъуэльской улиц. Предметомъ, обратившимъ на этотъ разъ вниманіе маленькаго Джорджа, были признаки сильнаго движенія, происходившаго въ майорской квартир по другую сторону улицы.
— Ба! сказалъ онъ,— ‘ловушку’ Доббина вывозятъ со двора. Что бы это значило.
Ловушкой называлась довольно неуклюжая колымага, купленная майоромъ за шесть фунтовъ стерлинговъ. Джорджинька любилъ подтруиивать надъ этимъ экипажемъ.
Эмми вздрогнула, но не сказала ничего.
— Это что еще? продолжалъ Джорджинька. Францискъ укладываетъ чемоданы съ разнымъ хламомъ, а Кувдъ, кривой ямщикъ, ведетъ подъ уздцы трехъ лошадей. Прескверныя клячи. Какъ онъ забавенъ въ этой желтой куртк!… Прошу покорно, онъ впрягаетъ лошадей въ майорскую колымагу. Разв Доббинъ узжаетъ, мамаша?
— Да, сказала Амелія, онъ узжаетъ.
— Куда? Зачмъ?… Когда онъ воротится?
— Онъ… онъ не воротится, отвчала Эмми.
— Не воротится? вскричалъ Джорджъ, и опрометью соскочилъ съ окна.
— Останьтесь здсь, сэръ! проревлъ Джой.
— Останься, Джорджинька, сказала его мать съ грустнымъ лицомъ.
Мальчикъ принялся бгать по комнат взадъ и впередъ, и безпрестанно вспрыгивалъ на окно, обнаруживая вс признаки нетерпливаго безпокойства и любопытства.
Между-тмъ въ колымагу майора заложили лошадей. Багажъ продолжали укладывать. Францискъ вынесъ изъ воротъ шпагу своего господина, его трость и зонтикъ, связалъ все это вмст, и положилъ въ кузовъ экипажа. Затмъ были вынесены бритвенный приборъ и старый жестянный ящикъ съ треугольной шляпой майора. Наконецъ явилась старая, грубая шинель, на красной камлотовой подкладк, защищавшая майора отъ всякихъ бурь и непогодъ впродолженіе пятнадцати лтъ, и которая ‘manchen Sturm erlebt’ какъ гласила современная нмецкая псня. Она помнила ватерлооскую битву, и прикрывала обоихъ друзей, Джорджа и Вилльяма, въ ночъ передъ побдой.
Затмъ вышелъ старый Буркъ, квартирный хозяинъ, за нимъ опять Францискъ съ послдними господскими узлами, и за нимъ, наконецъ, самъ майоръ Доббинъ.
Буркъ принялся цаловать своего жильца съ большимъ усердіемъ. Майора вс любили, и ему трудно было высвободиться теперь отъ этихъ энергическихъ доказательствъ сердечной привязанности.
— Нтъ, ужь какъ хотите, я побгу, ей-Богу! закричалъ мистеръ Джорджъ.
— Отдай ему эту вещицу, сказала Бекки, доложивъ свою записку въ руку мальчика.
Джорджъ пустился бжать изъ всей мочи, и черезъ минуту былъ уже на противоположной сторон улщы. Рыжій ямщикъ похлопывалъ бичомъ.
Вилльямъ, освободившійся наконецъ отъ объятій хозяина, слъ въ свою колымагу. Въ одно мгяовеніе Джорджинька вспрыгнулъ на передокъ экипажа, и, обвивъ руками шею майора, припялся цаловать его съ большимъ жаромъ, и засыпалъ его множествомъ разнообразныхъ вопросовъ. Затмъ онъ, опустивъ руки въ карманъ своего жилета, подалъ ему записку. Вилльямъ схватилъ ее съ нетерпніемъ, и открылъ дрожащею рукою, но вдругъ физіономія его измнилась, онъ изорвалъ бумагу на нсколько клочковъ и выбросилъ изъ экипажа. Онъ поцаловалъ Джорджиньку въ голову, и мальчикъ, приставивъ кулаки къ своимъ глазамъ, вышелъ наконецъ изъ колымаги при содйствіи Францнека, но вмсто того, чтобъ пдти домой, онъ остановился на панели.
— Fort, Schwager!
Францискъ вспрыгнулъ на козлы, рыжій ямщикъ хлопнулъ бичомъ, лошади поскакали, Доббинъ опустилъ свою голову на грудь. Онъ не оглянулся на ‘Телячью Голову’, и не замтилъ наблюденій, длаемыхъ изъ окна этой гостинницы.
Оставшись одинъ среди улицы, Джорджинька залился горькими слезами, и сдлался интерсснымъ предметомъ наблюденій для праздныхъ звакъ. Онъ плакалъ навзрыдъ даже ночью, и горничная Эмми, для утшенія мальчика, принесла ему абрикосоваго варенья, но чтобъ оказать еще боле дйствительную помощь, миссъ Поймъ завторила Джорджиньк самыми горькими слезами. Вс бдные и честные люди, вс, кто только зналъ майора, любили искренно этого великодушнаго и простосердечнаго джентльмена.
Что жь касается до мистриссъ Эмми… Но вдь мы знаемъ, что она была спокойна. Въ утшеніе ея остается надъ коммодомъ портретъ капитана Осборна въ золотой рамк.

ГЛАВУ LXVI.

Родины, бракосочетанія и смертные случаи.

Мистриссъ Бекки, какъ мы видли изъ ея записки, ршилась оказать свое содйствіе майору, и увнчать его нжную любовь вожделннымъ успхомъ, но въ чемъ собственно долженъ былъ состоять ея планъ — это до времени содержалось въ глубочайшей тайн. Впрочемъ, на первый разъ, ей надлежало позаботиться о собственномъ своемъ благосостояніи, и у Ребекки оказалось множество длъ, неимвшихъ никакого отношенія къ сердечному счастію майора.
Посл шумныхъ суетъ и бурныхъ треволненій, Ребекка вдругъ и совершенно неожиданно очутилась въ чистой и опрятной квартир, среди скромныхъ, тихихъ и добродушныхъ особъ, съ какими уже давно не встрчалась она виродолженіе своей бродячей жизни. Она, какъ мы знаемъ, любила эту жизнь, и находила въ ней весьма много удовольствій, но были минуты, когда Бекки, несмотря на цыганскія наклонности, съ наслажденіемъ мечтала о тихомъ домашнемъ очаг. Такъ, любитель аравійскихъ степей, привыкшій кочевать съ своими верблюдами среди неизмримыхъ песковъ, непрочь ипогда отдохнуть подъ тнью развсистаго дерева, на берегу прозрачнаго ручья, и случается иногда, что, наскучивъ уединенной жизнью, онъ съ наслаждевіемъ останавливается въ большихъ городахъ, разгуливаетъ по базарамъ, прохлаждается въ бан, и читаетъ алкоранъ въ мечети. Палатка Джоя и его пилавъ были очень привлекательны для нашей измаэлитки. Она удержала стремленіе своего коня, развсила воинственное оружіе, и расположилась съ большимъ комфортомъ у камина. Такой отдыхъ, посл недавняго безпокойства, былъ конечно невыразимо сладокъ и пріятенъ.
Вполн довольная собой, она ршилась также доставить удовольствіе своимъ ближнимъ, и намъ извстно, что мистриссъ Бекки владла неподражаемымъ исскуствомъ настроивать на веселый ладъ всхъ, приходившихъ съ нею въ соприкосновеніе. И прежде всхъ развеселила она Джоя. Впродолженіе кратковременнаго свиданія на чердак ‘Слона’, она нашла средство возвратить къ себ благорасположеніе этого джентльмена. Затмъ, въ одну недлго, сановникъ Индіи повергся къ ея стопамъ, и безусловно подчинился ея вол. Онъ уже не спалъ посл обда, какъ это водилось за нимъ прежде, въ скучномъ обществ мистриссъ Эмми. Онъ разъзжалъ съ Ребеккой въ коляск, безпрестанно зазывалъ гостей, и устроивалъ пиршества, чтобъ доставить удовольствіе своей гость. Тепъуормъ, секретарь посольства, отзывавшійся съ такими сарказмами о нашей героин, пріхалъ однажды пообдать къ мистеру Джою, и съ той поры здилъ уже каждый день, чтобъ засвидтельствовать свое искреннее почтеніе мистриссъ Бекки. Бдняжка Эмми, никогда неотличавшаяся ораторскимъ талантомъ, и теперь всегда почти мрачная и безмолвная посл разлуки, съ майоромъ, была совершенно и окончательно забыта въ присутствіи своей геніальной подруги. Посланникъ Франціи былъ столько же очарованъ высокими талантами мистриссъ Кроли, какъ и англійскій его соперникъ. Нмецкія дамы, никогда нелюбившія сплетней большаго свта, способныхъ иной разъ очернить даже олицетворенную невинность, были почти вс въ восторг отъ очаровательной собесдницы мистриссъ Осборнъ.
Вскор узналъ весь Пумперниккель, что Ребекка происходитъ изъ древней англійской фамиліи, и что супругъ ея, полковникъ гвардіи, былъ губернаторомъ на Ковентрійскомъ Острову. Разводъ ея съ нимъ не могъ ни по какому поводу произвести невыгоднаго впечатлнія въ той стран, гд до сихъ поръ еще читаютъ Вертера, и гд ‘Wahlverwandsehaften’ Гёте считаются геніальнымъ литературнымъ произведеніемъ въ эстетически умозрительномъ смысл. Этимъ обстоятельствомъ вполн объясняется популярность мистриссъ Бекки среди пумперниккельскихъ гражданокъ. Домъ мистера Джоя засіялъ и заблисталъ съ водвореніемъ Ребекки въ аппартаментахъ его сестры. Она пла, играла, смялась, говорила на двухъ или на трехъ языкахъ, привлекала къ себ всхъ, и заставила Джоя убдиться душевно, что вс эти гости собираются къ нему изъ уваженія къ его собственнымъ талантамъ и высокому положенію въ свт.
Мистриссъ Эмми перестала быть хозяйкой въ своемъ собственномъ дом, кром тхъ случаевъ, когда надлежало выплачивать счеты ‘Телячьей Голов’, но Бекки открыла средство веселить и эту отставную хозяйку. Она безпрестанно говорила ей o майор Доббин, и старалась доказать, что это самый велико душный и благороднйшій изъ смертныхъ, и что она, мистриссъ Эмми, поступила нкоторымъ образомъ безчеловчно въ отношеніи къ этому джентльмену. Въ оправданіе своего поведенія, Амелія сказала, что нельзя думать о второмъ брак посл смерти одного изъ совершеннйшихъ мужей. Это, однакожь, не мшало ей съ удовольствіемъ слушать панегирики майору, и она сама, разъ двадцать въ сутки, заводила рчь объ этомъ интересномъ предмет.
Посл этого уже ничего не стоило пріобрсть благосклонность маленькаго Джорджа и домашней прислуги. Горничная мистриссъ Эмми, какъ сказано, была всей душой привязана къ великодушному майору. Досадуя сначала на Ребекку, какъ на исключительную причину удаленія его изъ ‘Телячьей Головы’, она вскор потомъ примирилась съ мистриссъ Кроли, потому-что видла въ ней самую ревностную поклонницу и защитницу Вилльяма. И когда, посл вечернихъ собраній, об миледи сидли въ будуар, миссъ Пайнъ, расчесывая имъ волосы, всегда находила удобный случай ввернуть ласковое словечко въ пользу великодушнаго майора. Это заступничество никогда не сердило Амелію, и Ребекка, съ своей стороны, тмъ усердне сочиняла панегирики изгнанному другу. Такое ходатайство возышло желанный успхъ. Она безпрестанно заставляла Джорджа писать къ нему письма съ неизбжными постскриптами, свидтельствовавшими искреннее почтеніе и преданность отъ его мамаши. И, странное дло: портретъ, висвшій на стн, уже не смотрлъ на нее суровыми глазами, и не длалъ больше никакихъ упрековъ.
Мистриссъ Эмми, если сказать правду, была не очень счастлива поосл своего геройскаго поступка. Она сдлалась разсянною, нервозною, молчаливою, и что всего странне, въ ней обнаружилось желаніе нравиться, котораго, до той поры, никто не замчалъ въ скромной и робкой вдов. Къ несчастію, однакожь, розы на ея щекахъ увидали съ каждымъ днемъ, и Амелія начала чувствовать разные болзненные припадки. Для развлеченія себя, она пробовала пть разныя псенки, любимыя майоромъ, и между-прочимъ, одну изъ нихъ: ‘Einsam bin ich nicht allein’. Это произведеніе Вебера, знакомое въ ту пору всмъ нжнымъ сердцамъ, свидтельствуетъ, конечно, нагляднымъ образомъ, что Frauen und Mdchen всегда умли пть и любить. Случалось однакожь, что, на самой середин этой поэтической псни, мистриссъ Эмми вдругъ вставала съ своего мста, и удалялась въ смежную комнату, вроятно затмъ, чтобы любоваться на портретъ своего покойнаго супруга.
Посл Доббина осталось нсколько книгъ съ собственіюручными его надписями на заглавныхъ листахъ, напримръ: нмецкій словарь, гд на заглавномъ лист было изображено: ‘Вилльямъ Доббинъ, майоръ Трилльйоннаго полка’, ‘Англійскій путеводитель въ чужихъ краяхъ’ съ тмъ же начертаніемъ, и еще два или три волюма, составлявшихъ собственность майора. Эмми убрала ихъ въ одинъ изъ ящиковъ своего коммода, туда, гд лежали ея булавочныя подушечки, рисовальный портфель, и подъ тмъ самымъ мстомъ, надъ которымъ возвышались миньятюры двухъ Джорджей. Замчателенъ еще вотъ какой фактъ: узжая изъ Пумперниккеля, майоръ позабылъ свои перчатки въ гостинниц ‘Телячьей Головы’: Джорджинька, роясь однажды въ коммод своей матери, отыскалъ ихъ въ одномъ изъ потаенныхъ ящиковъ, гд он лежали, сложенныя весьма бережно и красиво.
Эмми скучала, и отказалась почти отъ всякихъ обществъ. Главнйшимъ ея удовольствіемъ въ эти лтніе вечера было гулять съ Джорджинькой по окрестностямъ Пумперниккеля, между-тмъ, какъ Ребекка наслаждалась обществомъ Джозефа. Мать и сынъ всего чаще разсуждали о майор, причемъ Амелія употребляла выраженія, вызывавшія невольную улыбку на лиц мальчика. Такъ она сказала ему, что майоръ Вилльямъ, по ея мннію, самый благородный, великодушный, честный, самый храбрый и, вмст, скромный джентльменъ, какихъ еще и не бывало. Въ другой разъ Амелія объявила сыну, что оба они всмъ своимъ благосостояніемъ одолжены предупредительной заботливости этого несравненнаго друга, и что было время, когда онъ одинъ только доставлялъ имъ средства къ существованію. Продолжая развивать эту тэму, мистриссъ Эмми намекнула, что майоръ всегда заботился о нихъ лучше всякаго родственника, обнаруживая притомъ рдкую деликатность въ своихъ поетупкахъ.
— Это я хорошо знаю, мамаша, замтилъ Джорджъ. Доббинъ не любитъ говорить о себ, хотя вс товарищи превозносятъ его до небесъ.
— Да и твой отецъ любилъ его больше всхъ, сказала Амелія. Они подружидись еще въ дтств. Покойникъ часто разсказывалъ мн, какъ Вилльямъ однажды защитилъ его отъ одного изъ своихъ товарищей. Съ той поры они никогда не разлучались до послдней минуты, когда отецъ твой былъ убитъ.
— Что жь? Доббинъ убилъ того человка, который убилъ моего отца? спросилъ Джорджъ. Убилъ, безъ всякаго сомннія, или по крайней мр, хотлъ убить, ужь это я знаю. Не такъ ли, мамаша? Вотъ дайте мн только вырости и столкнуться съ этими Французами!..
Въ такихъ бесдахъ мать и сымъ проводили большую часть своихъ досуговъ. Безхитростная женщина сдлала мальчика повреннымъ всхъ своихъ тайнъ. Джорджинька былъ также другомъ Вилльяма, какъ и вс, имвшіе случай познакомиться съ нимъ покороче.
Чтобы не отстать отъ милаго друга въ изліяніи сердечныхъ ощущеній, мистриссъ Бекки повсила миньятюрчикъ въ своей собственной комнат къ великому изумленію и потх весьма многихъ особъ и къ душевному наслажденію самого оригинала, которымъ былъ не кто другой, какъ пріятель нашъ, Джозефъ Седли. При первомъ возобновленіи знакомства съ этимъ джентльменомъ Ребекка, явившаяся изъ ‘Слона’ съ весьма незначительнымъ запасомъ узелковъ фантастическаго содержанія, отзывалась весьма часто съ большимъ уваженіемъ о своемъ багаж, оставленномъ въ Лейпциг, откуда она ожидаетъ посылки со дня на день. Какъ скоро вы встрчаете путешественника, безпрестанно разсуждающаго о великолпіи его багажа, покинутаго тамъ-то и тамъ-то, будьте уврены, милостивые государи, что сей путешественникъ — шарлатанъ, который собирается водить васъ за носъ.
Но мистеръ Джой и скромная его сестрица не знали этой истины, основанной на многосложныхъ наблюденіяхъ человческой природы. Имъ не было, повидимому, никакого дла до всхъ этихъ сокровищъ, хранившихся въ невидимыхъ сундукахъ мистриссъ Бекки, но такъ-какъ въ настоящее время, костюмъ ея былъ довольно некрасивъ и совершенно истасканъ, то Амелія ршилась снабдить ее разнообразными запасами изъ своего собственнаго гардероба, и затмъ отправилась къ лучшей пумперниккельской модистк, снабдившей Ребекку всми принадлежностями туалета. На ней, какъ вы можете представить, не было теперь изорванныхъ воротничковъ, и плечь ея не прикрывали боле полинялые шелковые платки.
Съ перемною жизни, мистриссъ Бекки измнила также большую часть своихъ привычекъ. Она перестала румяниться, и уже не прибгала боле къ возбудительному средству, почерпаемому изъ разнокалиберныхъ бутылокъ. Только два или три разд, въ прекрасный лтній вечеръ, уступая неотвязнымъ просьбамъ Джоя, мистриссъ Бекки, въ отсутствіе своей подруги, гулявшей за городомъ, угощала себя спиртуознымъ напиткомъ въ чрезвычайно умренномъ количеств. Зато, съ водвореніемъ ея въ Телячьей Голов, каммердинеръ Джоя испортился въ-конецъ: этотъ каналья Киршъ почти не отрывался отъ бутылки, и случалось иной разъ, что онъ самъ приходилъ въ изумленіе, замчая, съ какой быстротою уменьшался коньякъ мистера Седли. Но все это вздоръ, конечно, и мы съ презрніемъ отвращаемся отъ этого предмета. При вступленіи въ благородное семейство, Бекки перестала, по крайней мр въ большомъ котичеств, употреблять спиртуозные напитки.
Наконецъ багажъ изъ Лейпцига былъ привезенъ это, собственно говоря, были три крошечные сундучка, совершенно неблистательной наружности, и никто не замтилъ, какія сокровища вынимала оттуда мистриссъ Бекки. Мы даже не можемъ сказать наврное, было ли тамъ что-нибудь въ род украшеній, принадлежащихъ къ женскому туалету. Извстно, впрочемъ, что въ одномъ сундук хранилась шкатулка — та самая, которую разгромилъ нкогда бшеный Родонъ Кроли, приступившій къ ревизіи вещей и денегъ своей супруги, и въ шкатулк — портретъ весьма замчательной работы. Бекки повсила его на гвоздик въ своей комнат, и поспшила отрекомендовать его мистеру Джою. То былъ портретъ джентльмена, нарисованный карандашомъ, за исключеніемъ лица, на которомъ сіяли самыя свжія розы. Джентльменъ вызжалъ на слон изъ-за группы кокосовыхъ деревьевъ, и за нимъ, въ отдаленіи, на заднемъ план, виднлась индійская пагода. То была восточная сцена.
— Ахъ, Боже мой, это мой портретъ! вскрикнулъ Джой при взгляд на миньятюръ.
Такъ точно, на портрет сіялъ самъ мистеръ Джой, молодой и прекрасный, въ нанковой куртк, фасона, употреблявшагося въ первыхъ годахъ девятнадцатаго вка. То была старая картина, висвшая нкогда на Россель-Сквер.
— Я купила его, сказала Бекки голосомъ, дрожавшимъ отъ внутренняго волненія,— мн казалось, что я могу принести нкоторую пользу своимъ друзьямъ. Я никогда не разставалась съ этой картиной, и не разстанусь.
— Неужели? вскрикнулъ Джой съ выраженіемъ несказаннаго самодовольствія и восторга, неужели вамъ дорога эта картина изъ-за меня?
— Ахъ, вы сами знаете это, мистеръ Седли! сказала Бекки, но кчему говорить объ этомъ? Зачмъ думать… зачмъ оглядываться назадъ? Теперь ужь слишкомъ поздно.
Бесда этого вечера была восхитительна и усладительна для Джоя. Эмми воротилась домой слишкомъ поздно, и, утомленная продолжительной прогулкой, отправилась прямо въ постель съ больною головой. Бенгальскій сановникъ и прекрасная его собесдница сидли въ гостиной вдвоемъ, и Амелія слышала изъ смежной комнаты, какъ Ребекка напвала Джою старыя псни 1814 года. Всю эту ночь онъ не сомкнулъ глазъ, такъ же какъ и его сестра.
Былъ іюнь, и, слдовательно, высшій лондонскій сезонъ. Мистеръ Джой, какъ слдуетъ всякому порядочному путешественнику, читалъ каждый день несравненный листокъ ‘Galignani’, и передъ завтракомъ забавлялъ сводхъ дамъ извлеченіемъ изъ этой газеты. Здсь каждую недлю описывались подробно вс движенія британской арміи, въ которой Джой, какъ военный человкъ, принималъ жйвйшее участіе. Вотъ что прочиталъ онъ однажды за чашкой кофе:
‘Прибытіе Трилльйоннаго полка. Гревзендъ, іюня 20. Сегодня утромъ прибылъ изъ Индіи корабль ‘Рамчондеръ’, и остановился въ нашей гавани. На немъ находилось 14 офицеровъ и 132 солдата Трилльйоннаго полка. Трилльйонный полкъ отправился въ Индію немедленно посл ватерлооской битвы, гд онъ ознаменовалъ себя блистательными подвигами, и гд вскор потомъ отличился въ бурмимйской войн. Ветеранъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, кавалеръ Бани, остановился здсь съ своей супругой и сестрою, и съ ними прибыли сюда капитаны: Поски, Стоббль, Макро, Меллони, поручики: Смитъ, Джонсъ, Томпсонъ, Фредерикъ Томсонъ, прапорщики: Гиксъ и Греди. Полковая музыка играла на пристани національный гимнъ, и необозримыя толпы громкими и торжественными восклицаніями привтствовали храбрыхъ ветерановъ, когда они шли въ гостинницу Вейта, гд уже заране былъ устроенъ пышный банкетъ для сихъ защитниковъ Старой Англіи. Впродолженіе пиршества радостныя восклицанія народа продолжались безпрерывно, и были наконецъ выражены съ такимъ энтузіазмому что леди Одаудъ и полковнікъ вышли на балконъ, и выпили за здоровье своихъ соотечественниковъ по бокалу превосходнйшаго кларета’.
Въ другой разъ мистеръ Джой прочелъ краткое извстіе о соединеніи майора Доббина съ Трилльйоннымъ полкомъ въ Четэм. Вскор посл этого, имя его появилось въ списк вновь произведенныхъ подполковниковъ. Старый маршалъ Тюфто скончался на возвратномъ пути изъ Мадраса, и на мсто его былъ назначенъ полковникъ, сэръ Михаилъ Одаудъ, въ чин генералъ-майора, съ тмъ, однакожь, чтобы онъ продолжалъ командовать знаменитымъ Трилльйоннымъ полкомъ.
Амелія уже знала отчасти нкоторыя изъ этихъ военныхъ распоряженій. Переписка между Джорджемъ и его опекуномъ не прекращалась. Вилльямъ, посл своего отъзда, писалъ два или три раза, но содержаніе его писемъ отличалось такоій холодностію, что бдная женщина почувствовала въ свою очередь совершеннйшую утрату всякаго вліянія на этого человка, и увидла, что майоръ дйствительно былъ теперь, выражаясь его словами, независимъ и свободенъ. Онъ оставилъ ее, и мистриссъ Эмми была несчастна. Въ памяти ея, живе чмъ когда-либо, возобновились вс эти безчисленныя услуги майора, его глубокая преданность и безкорыстная любовь, отвергнутая съ такою глупою жестокостью. И чмъ больше мистриссъ Эмми задумывалась надъ этими воспоминаніями, тмъ сильне она упрекала себя за безразсудную вспышку, и тмъ ясне становилось для нея, что безцнное сокровище любви ускользнуло изъ ея рукъ однажды навсегда.
Она не ошиблась. Вилльямъ дйствительно промоталъ все сокровище своего сердца. Онъ уже не любилъ ея попрежнему, какъ ему казалось, и не будетъ любить никогда. Тмъ не мене, однакожь, этотъ родъ глубокой привязанности, продолжавшейся цлые пятнадцать лтъ, долженъ былъ, по естественному ходу вещей, оставить весьма замтные слды въ разбитомъ сердц. Вилльямъ въ свою очередь задумывался чаще и чаще.
— Нтъ, говорилъ онъ самъ себ, я обманывался жестокимъ образомъ, и настойчивость моя передъ этой женщиной была безумна. Если бы Амелія была достойна этой любви, сердце ея, безъ всякаго сомннія, давно бы принадлежало мн. Я бродилъ тутъ въ лабиринт заблужденій. Да и что такое вся наша жизнь, какъ не сцпленіе ошибокъ, боле или мене грубыхъ? Если бы я и достигъ своей цли, разочарованіе могло бы сдлаться моимъ удломъ не дальше какъ на другой день посл побды. Зачмъ же тосковать понапрасну, или стыдиться своего пораженія?… Кончена комедія! сказалъ мистеръ Доббинъ — пойду опять по прежней дорог, и весь углублюсь въ свои должностныя заботы. Буду обдать за общимъ столомъ, и слушать безконечные разсказы шотландскаго хирурга. Дряхлымъ инвалидомъ выйду въ отставку съ пенсіономъ половиннаго жалованья, и старыя сестры будутъ бранить меня въ безконечные часы своихъ досуговъ. ‘Ich habe geliebt und gelebet’, какъ говоритъ двушка въ шиллеровомъ ‘Валленштейн’. Судьба моей жизни ршена. Заплати счеты и подай мн сигару. Справься, Францискъ, что даютъ сегодня въ театр. Завтра мы садимся на пароходъ.
Рчь эта была произнесена въ Роттердам, и каммердинеръ Францискъ понялъ только заключеніе, относившееся къ нему лично.
Пароходъ ‘Батавецъ’ стоялъ въ гавани. Доббинъ съ горестью взглянулъ на то мсто палубы, гд онъ и мистриссъ Эмми сидли вмст въ счастливые дни путешествія за границу. Что такое хотла сказать ему мистриссъ Кроли? Фи! Завтра летимъ въ Англію, къ берегамъ благословенной отчизны.

——

Въ начал іюля, все пумперниккельское общество высшаго полета разъхалось, по разнымъ мстамъ, на минеральныя воды, чтобы пить цлительную влагу изъ самыхъ колодцевъ. Повсюду было очень весело: гуляли верхомъ на ослахъ, играли въ редутахъ, объдались за общими столами, и никто не длалъ ничего Англійскіе дипломаты отправились въ Теплицъ и Киссингенъ, французскіе ихъ соперники заперли свою Chancellerie, и поскакали на свой очаровательный Boulevard de Garu. Вс представители и представительницы высшаго пумперниккельскаго круга, все, что только имло притязаніе на высшій тонъ, разбрелось, куда кто могъ и кто куда попалъ. Ухалъ и докторъ фонъ-Глауберъ, лейбъ-медикъ, и супруга его, баронесса. Минеральный сезонъ былъ золотою эпохой для медицинской практики, и докторъ Глауберъ, привыкшій всю свою жизнь соединять полезное съ пріятнымъ, отправился въ Остенде, гд баронесса, съ тысячами другихъ особъ германскаго происхожденія, должна была полоскаться въ морскихъ ваннахъ.
Интересный субъектъ медицинской практики, мистеръ Джой, былъ, что называется, дойною коровой для фонъ-Глаубера, и тотъ, безъ малйшаго труда, убдилъ его провести остальную часть лта въ этомъ безобразномъ приморскомъ город, куда надлежало взять и Амелію, такъ-какъ разстроенное ея здоровье необходимо требовало медицинскихъ пособій на берегу моря. Для мистриссъ Эмми было все равно, куда бы не хать. Джорджинька запрыгалъ и пришелъ въ бшеный восторгъ при мысли о скорой поздк.
И похали. Бекки, само-собою разумется, заняла четвертое мсто въ колесниц Джоя, слуги помстились на козлахъ. Мистриссъ Кроли опасалась, не безъ основанія встртить, впродолженіе этого путешествія кое-кого изъ своихъ дорожныхъ пріятелей и знакомыхъ, которые не постыдятся распустить о ней злонамренную молву, но она приготовилась мужественно встртить вс эти сплетни, и противопоставить имъ замысловатую исторію своего собственнаго сочиненія. И чего ей бояться? Она запустила такой якорь въ чувствительное сердце Джоя, что пошатнуть его могла только отчаянная буря. Поэтическая картина доканала окончательно жирнаго сановника Калькутты. Бекки уложила миньятюръ въ шкатулку, полученную ею въ подарокъ отъ Амеліи въ давно-прошедшіе годы. И мистриссъ Эмми озаботилась также взять своихъ пенатовъ, которые, черезъ нсколько времени, украсили ея новый будуаръ въ остендской гостинниц, чрезвычайно дорогой, неопрятной и грязной.
Амелія начала брать ванны и гулять въ сопровожденіи своей неразлучной подруги. Многія особы, при встрч съ мистриссъ Кроли, круто отворачивались отъ нея съ какимъ-то весьма страннымъ и озабоченнымъ видомъ, но Амелія не знала никого, не замчала ничего, и Ребекка не считала нужнымъ объяснять, что совершается передъ невинными глазками ея патрона.
Нашлись, впрочемъ, великодушныя особы, которыя весьма охотно признали въ мистриссъ Родонъ свою старую знакомку — охотне, можетъ-быть, чмъ сама этого желала мистриссъ Кроли. Къ числу этихъ особъ принадлежали между прочимъ майоръ Лодеръ и отставной капитанъ Рукъ, любившіе гулять около ваннъ съ трубками въ зубахъ, и заглядывать подъ шляпки женщинъ. Имъ не стоило ни малйшаго труда отрекомендоваться мистеру Джозефу Седли, и получить доступъ въ избранный кружокъ этога джентльмена. Они входили въ его домъ запросто, безъ всякой церемоніи, была ли Бекки дома или нтъ, и гостиная мистриссъ Осборнъ сдлалась для нихъ настоящимъ притономъ. Они принимали участіе въ роскошномъ стол щедраго Бенгальца, курили, пили, смялись, хохотали, и по дружески называли его ‘Старымъ павлиномъ’.
— Что это они говорятъ, мамаша? спросилъ Джорджъ, нелюбившій этихъ джентльменовъ. Я слышалъ, какъ вчера майоръ сказалъ мистриссъ Кроли: ‘Нтъ, Бекки, нтъ, ты ужь слишкомъ держишь на привязи этого мясистаго павлина. Подлимся хоть косточками, не-то, я, чортъ побери… ходи у меня въ аккурат, Бекки!’ Что это значитъ, мамаша, ‘ходить въ аккурат?’ Что хотлъ сказать майоръ?
— Майоръ! не называй его майоромъ, запальчиво сказала мистриссъ Эмми. Почему я знаю, что все это значитъ?
Постоянное присутствіе этихъ двухъ пріятелей было невыносимо для мистриссъ Осборнъ. Полупьяные и всегда пропитанные табачнымъ дымомъ, они осмливались говорить ей дерзкіе комплименты, и нахально смотрли на нее за обденнымъ столомъ. Капитанъ былъ дерзокъ, и Амелія, оскорбленная грязными выходками, соглашалась подъ конецъ видть его не иначе, какъ въ присутствіи маленькаго Джорджа.
И Ребекка — должно отдать ей справелливость — старалась, повозможности, не оставлять своей подруги наедин съ этими господами. Майоръ поклялся, что онъ, рано или поздно, приберетъ вдовушку къ своимъ рукамъ. Онъ и его товарищи держали пари, кому изъ нихъ достанется ‘этотъ лакомый кусочекъ’. Амелія ничего не знала объ этихъ планахъ двухъ волокитъ, тмъ не мене она чувствовала въ ихъ присутствіи невольный ужасъ, и готова была бжать отъ нихъ хоть на тотъ край свта.
Со слезами умоляла она брата хать на родину какъ-можно скоре. Не тутъ-то было. Мистеръ Джой, слишкомъ тяжелый на подъемъ, отчаянно прівязался къ своему доктору, и были, вроятно, другія узы, державшія его въ Остенде. Извстно, по крайней мр то, что мистриссъ Кроли, по нкоторымъ обстоятельствамъ, не желала такъ скоро хать въ свою отчизну.
Наконецъ мистриссъ Эмми ршилась на отчаянный поступокъ. Она написала письмо къ нкоему другу, жившему, съ недавняго времени, по другую сторону пролива. Дло извстное, что объ этомъ письм Амелія не сказала никому ни одного слова. Она сама, подъ кашмировою шалью, снесла его на почту, такъ-что никто и ничего не могъ замтить. Только, при встрч съ Джорджинькой, на возвратномъ пути изъ почтамта, она разрумянилась и раскраснлась, и вечеромъ, съ особенною горячностію, прижимала малютку къ своей груди. Весь этотъ день она не выходила изъ своей комнаты. Бекки была уврена, что ея напугали майоръ Лодеръ и капитанъ Рукъ.
— Однакожь, надобно положить этому конецъ, разсуждала сама съ собою мистриссъ. Бекки. Ей не слдуетъ оставаться въ этомъ мст. Пусть она узжаетъ, чмъ скоре, тмъ лучше, Глупая плакса все еще тоскуетъ объ этомъ болванчик, что протянулъ ноги за пятнадцать лтъ назадъ. Это изъ рукъ вонъ. Надобно ее выдать замужъ. Изъ этихъ двухъ волокитъ не годится для нея ни тотъ, ни другой. Обвнчаемъ ее на бамбуковой трости. Сегодня вечеромъ я устрою это дло.
Вечеромъ Ребекка, съ чашкой чаю въ рукахъ, вошла въ комнату Амеліи, и застала ее, по обыкновенію, въ обществ двухъ миньятюровъ. Она была въ печальномъ и грустномъ расположеніи духа. Ребекка поставила передъ нею чашку.
— Благодарю, сказала мистриссъ Эмми.
— Выслушай меня, Амелія, сказала Ребекка, маршируя по комнат взадъ и впередъ, и посматривая на свою подругу съ жалкимъ и презрительнымъ видомъ. Мн надобно поговорить съ тобою. Ты должна ухать отсюда и удалиться отъ наглой докучливости этихъ людей. Мн вовсе не хочется подвергать тебя незаслуженнымъ непріятностямъ, но если ты останешься здсь, эти люди могутъ оскорбить тебя жестокимъ образомъ. Не спрашивай, какъ я ихъ знаю. Я всхъ знаю. Джой не можетъ защитить тебя, онъ слишкомъ толстъ и слабъ для этой цли, ему самому нужна нянька. Сама по себ ты столько же можешь жить въ свт, какъ грудной ребенокъ. Теб непремнно слдуетъ выйдти замужъ, или, ты пропадешь ни за грошъ вмст съ своимъ ненагляднымъ сынкомъ. Теб нуженъ мужъ, неразумное дитя. Благороднйшій человкъ, какихъ немного на свт, тысячу разъ предлагалъ тео свою руку, и ты, неблагодарное созданіе, была столько безумна, что оттолкнула его отъ себя.
— Что длать, Ребекка? сказала Амелія дрожащимъ голосомъ. Мн самой хотлось любить… но… но я не могу забыть…
И она кончила фразу нжнымъ взглядомъ на миньятюръ.
— Кого? вскричала Ребекка. Ты не можешь забыть этого тщеславнаго пустомелю, конфектнаго денди? Но между нимъ и твоимъ честнымъ другомъ — такое же разстояніе, какъ между тобой и королевой Елисаветой. Помилуй, этотъ человкъ скучалъ тобой, и еще невстой бросилъ бы тебя, какъ тряпицу, еслибы Доббинъ не заставилъ его жениться на теб! онъ самъ мн признавался въ этомъ. Онъ не заботился о теб. Онъ смялся надъ тобой почти въ глаза, и въ довершеніе, объяснился мн въ любви черезъ недлю посл твоей свадьбы.
— Ты лжешь, Ребекка, лжешь, лжешь! вскричала Эмми, быстро вскочивъ съ мста,
— А вотъ не хочешь ли взглянуть, какъ я лгу, сказала Бекки веселымъ тономъ, вынувъ изъ-за пояса бумажку, и бросивъ ее на колни своей недоврчивой подруг. Ты знаешь его почеркъ. Онъ отдалъ мн эту записку передъ твоимъ носомъ, и, какъ видишь, глупецъ вызывался меня похитить наканун своей смерти. Пуля оказала ему чудесную услугу.
Эмми уже не слышала этихъ словъ. Она смотрла на письмо. Этотъ самый billet-doux покойный Джорджъ Осборнъ всунулъ въ букетъ мистриссъ Кроли на балу у герцогини Ричмондской. И Ребекка сказала цравду: глупецъ упрашивалъ ее бжать.
Эмми опустила голову на грудь, и — разумется, заплакала, но думать надобно, что это уже послднія слезы въ этой книг. Бекки стояла передъ ней, и съ почтеніемъ наблюдала эту рыдающую невинность, закрывшую глазки своими руками. Кто можетъ анализировать эти слезы, и сказать наврное, сладки он или горьки? О томъ ли сокрушалась Эмми, что идолъ ея жизни рухнулъ съ пьедестала и разбился въ-прахъ у ея ногъ, или о томъ, что любовь ея была отвергнута и поругана недостойно? Могло, впрочемъ, и то статься: Амелія радовалась при мысли, что теперь нтъ больше роковой преграды между нею и новою, истинною привязанностью къ великодушному другу.
‘Теперь уже ничто больше не удержитъ меня, думала мистриссъ Эмми. Я могу любить его отъ всего сердца. И я буду любить его, буду, буду, если только онъ проститъ меня и возьметъ къ себ.’
Думать надобно, что эти мысли взяли перевсъ надъ всми другими чувствами въ сердц мистриссъ Эмми. Скоро она утшилась. Ребекка цаловала ее и старалась успокоить, обнаруживая такимъ-образомъ симпатію, которой до сихъ поръ мы еще не замчали въ мистриссъ Кроли. Она обращалась съ Эмми, какъ съ ребенкомъ, и гладила ее до головк.
— Возьми теперь бумагу, перо, чернила, и напишемъ сію же минуту, чтобъ онъ пріхалъ, сказала Ребекка.
— Я… я уже писала къ нему сегодня утромъ, отвчала Эмми, зардвшаяся самымъ яркимъ румянцемъ.
Бекки залилась веселымъ смхомъ.
— Un biglietto? Eccola qua! запла она, какъ синьора Розина.
И пронзительная пснь ея раздалась по всему дому.

——

Черезъ два утра посл этой маленькой сцены, Амелія встала очень рано и пошла съ Джорджинькой гулять на пристань. День былъ мрачный, бурный и дождливый, Амелія не спала всю ночь, прислушиваясь къ завыванію втра, и душевно сожаля о плавающихъ и путешествующихъ въ такую погоду. Несмотря, однакожь, на чрезмрную усталость и печальное расположеніе духа, она хотла гулять какъ можно доле. Взоры ея постоянпо были обращены къ западу, и съ участіемъ слдили за бурными волнами, прибивавшимися къ берегу. Дулъ сильный втеръ, и дождевыя капли били по лицу мистриссъ Эмми и ея сына. Оба они молчали: изрдка только мальчикъ обращалъ къ своей спутниц нсколько словъ, обнаруживавшихъ его безпокойство.
— Въ такую погоду онъ не подетъ, сказала мистриссъ Эмми.
— А я, такъ увренъ, что подетъ, держу десять противъ одного, отвчалъ мальчикъ. Посмотри-ка, мамаша, вонъ тамъ, кажется, дымится пароходъ.
И Джорджъ указалъ на точку, едва виднвшуюся на отдаленномъ пункт моря.
Черезъ нсколько минутъ оказалось несомнннымъ, что то былъ дйствительно пароходъ, но изъ этого, покамстъ, еще ровно ничего не слдовало. Могло статься, что Вилльяма не было въ числ пассажировъ, можетъ-быть онъ не получилъ письма, или получилъ, да не захотлъ хать. Тысячи опасеній этого рода, одно за другимъ прокрадывалмсь въ безпокойное сердце Эмми.
Пароходъ между-тмъ приближался съ замчательною быстротою. Въ рукахъ Джорджиньки былъ щегольской телескопъ, съ которымъ онъ управлялся мастерски. Онъ поминутно смотрлъ въ даль на дымящуюся трубу, и сообщалъ своей матери о послдствіяхъ своихъ наблюденій. Наконецъ онъ ясно разсмотрлъ самый флагъ англійскаго парохода, колыхавшійся отъ втра. Сердце его матери забило сильную тревогу.
Эмми попробовала сама вооружиться телескопомъ, и утвердивъ его на плеч Джорджа, открыла свои наблюденія, но передъ глазами ея вертлось какое-то черное пятно безъ опредленной формы и вида. Больше ничего не замтила мистриссъ Эмми.
Джорджинька взялъ опять телескопъ, и навелъ его на пароходъ.
— Ахъ, какъ онъ славно прорзываетъ волны! сказалъ мальчнкъ. На палуб, однакожь, всего только два человка, кром штурмана. Одинъ лежитъ, закутавшись въ шинель… Ура! Это Доббинъ!
Онъ захлопнулъ телескопъ, и обвился руками вокругъ шеи своей матери. Душевное расположеніе мистриссъ Эмми измнилось съ необыкновенной быстротой, и она, выражаясь словами любимаго поэта , то есть, слезами засмялась. Какъ иначе? Она была уврена, что это Вилльямъ. Другому некому и быть. Вдь она лицемрила, когда говорила, что онъ не подетъ. Разумется, онъ подетъ, разв онъ смлъ не похать? Не смлъ, она знала это заране.
Еще минута, и пароходъ былъ почти у пристани. Мать и сынъ побжали встртить пассажировъ, причемъ ноги мистриссъ Эмми дрожали и подкашивались. Ей бы хотлось опять стать на колни между небомъ и землею, и произнести свою торжественную молитву. Чувства благодарности переполнили всю ея душу.
Вслдствіе дурной погоды на пристани вовсе не было постороннихъ зрителей, и только одинъ коммиссіонеръ таможни встртилъ пассажировъ. Шалунъ Джорджъ также убжалъ, и когда джентльменъ въ старой шинели на красной подкладк выступилъ на берегь, никто не былъ свидтелемъ сцены, которая тутъ произошла. Мн, впрочемъ, извстна эта сцена:
Маленькая леди въ промокшей блой шляпк выбжала навстрчу джентльмену, съ жаромъ поцаловала его руку, и въ одно мгновеніе исчезла подъ складками его стараго плаща. Джентльменъ, думать надобно, крпко прижалъ ее къ своему сердцу, и держалъ въ своихъ объятіяхъ такимъ-образомъ, чтобы она не могла упасть на землю. Какія слова вырывались изъ ея устъ, доложить не могу. Я разслышалъ только:
— Прости… виновата… Вилльямъ… милый, милый… поцалуй… еще, еще.
Однимъ словомъ сцена подъ шинелью, какъ видите, вышла очень нелпая. Вынырнувъ, наконецъ, изъ-подъ этого убжища, мистриссъ Эмми крпко ухватилась за руку милаго друга, и смотрла ему прямо въ лицо, исполненное вмст грусти, сожалнія и нжной любви. Амелія поняла этотъ упрекъ, и опустила свою головку.
— Да, ужь пора было вамъ прислать за мною, сказалъ Доббинъ.
— Ты не удешь отъ меня, Вилльямъ?
— Никогда! отвчалъ онъ, и еще разъ прижалъ ее къ своему сердцу.
При выход изъ таможни встртилъ ихъ опять маленькій Джорджъ съ телескопомъ у своего глаза, и съ громкимъ смхомъ. Онъ принялся прыгать око.ло влюбленной четы, и затмъ повелъ ихъ домой, отпуская дорогой замысловатыя шуточки на ихъ счетъ, Джозъ еще не просыпался, Бекки не показывалась, хотя уже нсколько минутъ пристально наблюдала изъ окна. Джорджинька побжалъ хлопотать насчетъ завтрака. Эмми оставила въ корридор свою шаль и шляпку, и подошла къ Вилльяму растегнуть воротникъ его шинели, а намъ остается только посмотрть… какъ Джорджинька готовитъ завтракъ для полковника…
Утихло волненіе житейскаго моря, и корабль введенъ наконецъ въ гавань. Доббинъ получилъ вожделнный призъ, за которымъ гонялся всю свою жизнь. Птичка поймана, ея крылья подрзаны — и вотъ она воркуетъ, склонивъ головку на плечо искуснаго ловца. Этого только и хотлось мистеру Вилльяму, этого искалъ онъ и объ этамъ тосковалъ каждый день и каждый часъ, впродолженіе восьмнадцати лтъ. Вотъ онъ, наконецъ, вотъ счастливый предлъ завтнаго стремленія — и вотъ вамъ послдняя страница восьмой и послдней части Базара Житейской Суеты. Прощай, полковникъ! Благослови тебя Богъ, честный Вилльямъ! Прощай и ты, Амелія, навсегда, прощай! Цвти и зеленй, нжный плющъ, вокругъ крпкаго, стараго дуба, который защититъ тебя отъ всякихъ бурь и непогодъ!
Соединивъ такимъ-образомъ счастливую чету, Ребекка никогда однакожь не показывалась на глаза полковника Доббина и его жены. Она, какъ мы знаемъ, терпть не могла сантиментальныхъ сценъ, и, быть-можетъ, ее тревожило немножко угрызеніе совсти въ отношеніи къ добренькой подруг, которая была ея первою благодтельницею въ жизни. Она отправилась въ Брюгге по ‘своимъ собственнымъ дламъ’. Мастеръ Джорджъ и его дядя одни только присутствовали при совершеніи бракосочетанія. Когда новобрачные, вмст съ Джорджинькой, отправились на родину, мистриссъ Бекки воротилась опять (на нсколько дней только) въ Остенде, чтобы доставить утшеніе одинокому холостяку, Джозефу Седли. Континентальная жизнь ему понравилась, и онъ не изъявилъ желанія жить подъ одной кровлей съ сестрой и ея мужемъ. Джой остался за границей.
Эмми была очень рада, и внутренно благодарила судьбу, что письмо ея къ полковнику отослано было прежде, чмъ она узнала о существованіи роковой записки Джорджа.
— Я зналъ это давнымъ-давно, сказалъ Вилльямъ своей супруг,— все я зналъ, но посуди сама, могъ ли я употребить такое оружіе противъ памяти бднаго моего друга? Вотъ почему я особенно страдалъ, когда ты…
— Ахъ, сдлай милость, другъ мой, никогда не говори мн объ этомъ несчастномъ дн! вскричала мистриссъ Доббинъ такимъ плачевнымъ и жалкимъ голосомъ, что хитрый Вилльямъ тотчасъ же свелъ рчь на Глорвину и старуху Пегги Одаудъ. Онъ бесдовалъ съ этими дамами въ ту пору, когда пришло къ нему Амеліино письмо.
— И если бы ты не прислала за мной, прибавилъ мистеръ Доббинъ, улыбаясь,— Богъ знаетъ, какая фамилія была бы теперь у миссъ Глорвины!
Въ настоящее время полный титулъ этой особы: мистриссъ майорша, Глорвина Поски, урожденная Одаудъ. Она вышла за Поски черезъ нсколько мсяцевъ посл кончины первой его супруги. Непремннымъ ея намреніемъ было — завербовать себ въ мужья какого-нибудь изъ офицеровъ Трилльйоннаго полка. Цль ея достигнута. Пегги Одаудъ съ своей стороны привязана всей душою къ этому знаменитому полку, и если — чего Боже храни! — сдлается что-нибудь съ ея Михаэлемъ, Пегги прикажетъ кому-нибудь изъ этихъ господъ сочетаться съ нею законнымъ бракомъ. Но генералъ-майоръ здравствуетъ и тломъ, и душой. Онъ живетъ съ большимъ блескомъ и грандіознымъ эффектомъ въ собственномъ замк ‘Одаудсонъ’, держитъ великолпную свору гончихъ, и справедливо считается первымъ джентльменомъ въ графств, за исключеніемъ разв своего сосда Гоггарти изъ замка Гоггарти. Леди Одаудъ попрежнему выплясываетъ джигъ, и отличается во всхъ видахъ и родахъ ирландскихъ танцевъ. Она и Глорвина объявили, что полковникъ Доббинъ роступилъ безчестно въ отношеніи къ нимъ, но когда подвернулся Поски, Глорвина получила утшеніе въ супружеской жизни, а превосходный головной уборъ, выписанный изъ Парижа, совершенно угомонилъ ярость Пегги Одаудъ.
Полковникъ Доббинъ вышелъ въ отставку немедленно посл своей свадьбы. Онъ живетъ теперь на хорошенькой мыз въ Гемпшир, недалеко отъ Королевиной усадьбы, сдлавшейся въ настоящее время, посл парламентской реформы, постоянной резиденціей сэра Питта и его семейства. Потерявъ всякую надежду на титулъ пэра, баронетъ лишился также своихъ двухъ мстъ въ парламент въ качеств представителя Гемпшира. Эта катастрофа подйствовала разрушительнымъ образомъ на физическія и душевныя силы сэра Питта, и въ утшеніе себя, онъ предсказывалъ близкое распаденіе Трехъ Соединенныхъ Королевствъ.
Леди Дженни и мистриссъ Доббинъ подружились съ перваго свиданія, и въ настоящее время почти неразлучны. Фамильные экипажи разъзжаютъ чуть-ли не каждый день между Королевиной усадьбой и Зелеными Холмами — такъ называется живописная мыза Доббина, которую онъ взялъ на аренду у пріятеля своего, майора Понто, проживающаго съ семействомъ за границей. Супруга баронета крестила новорожденную дщерь мистриссъ полковницы Доббинъ, названную по имени ея крестной матери. Обрядъ крещенія совершалъ достопочтенный Джемсъ Кроли, заступившій въ этомъ приход мсто своего отца. Юный Джорджъ и мастеръ Родонъ, поступившіе для окончательнаго образованія въ Кембриджскій университетъ, также заключили между собою дружественный союзъ. Они вмст прізжали на каникулы, вмст стрляли дичь и ссорились между собою изъ-за прекрасной дочери леди Дженни, въ которую, разумется, оба они были влюблены. Матери этихъ двухъ джентльменовъ всего чаще любили разсуждать о возможности соединить современемъ неразрывными узами мастера Джорджа и эту юную леди, хотя намъ извстно изъ достоврныхъ источниковъ, что сама миссъ Кроли питала боле душевную привязанность къ своему кузеыу.
Между обими фамиліями водворилось безмолвное согласіе — никогда не произносить имени мистриссъ Родонъ Кроли. Были на это особыя, весьма уважительныя причины. Куда бы ни похалъ мистеръ Джозефъ Седли, Ребекка путешествовала вмст съ нимъ, и одурлый сановникъ Индіи совершенно подчинился ея вол. Полковникъ получилъ извстіе, что шуринъ его застраховалъ свою жизнь на значительную сумму, и что дла его, по всей вроятности, пришли въ разстройство. Онъ возобновилъ продолжительный отпускъ изъ Индіи, и физическіе его недуги увеличивались съ каждымъ днемъ.
Получивъ всть о застрахованіи, встревоженная Аыелія приступила съ просьбами къ мужу, чтобы онъ създилъ въ Брюссель, тогдашнее мстопребываніе Джоя, и развдалъ точне о состояніи его длъ. Полковнику слишкомъ не хотлось отлучаться изъ своего дома, онъ весь былъ погруженъ въ свою ‘Исторію Пунджабы’ — это твореніе занимаетъ его до сихъ поръ — и крайне безпокоился насчетъ своей обожаемой малютки, едва только оправившейся отъ оспы, однакожь, покорный убжденіямъ своей супруги, мистеръ Доббинъ похалъ въ Брюсеель, и нашелъ Джоя въ одномъ изъ огромныхъ отелей этого города. Мистриссъ Кроли, вызжавшая теперь въ своемъ собственномъ экипаж, занимала другіе аппартаменты въ томъ же самомъ отел, давала повременамъ балы брюссельской публик, и вообще, какъ говорили, вела очень веселую жизнь.
Полковникъ, какъ можно представить, не имлъ особеннаго желанія видться съ этой леди, и не считалъ нужнымъ объявлять кому-либо о своемъ прізд въ Брюссель. Онъ извстилъ объ этомъ одного только Джоя черезъ своего слугу. Джой просилъ полковника пожаловать къ нему въ тотъ же вечеръ: мистриссъ Кроли будетъ въ гостяхъ, и они могутъ бесдовать наедин, безъ всякой помхи. Вилльямъ нашелъ шурина въ самомъ плачевномъ состояніи: обремененный душевными и физическими недугами, онъ смертельно боялся Ребекки, и въ то же время превозносилъ ее похвалами.
— Она ходитъ за мной какъ дочь, говорилъ мистеръ Джой,— но, ради Бога, пусть сестра прідетъ сюда. Навщайте меня повременамъ.
— Нельзя, мой милый, отвчалъ мистеръ Доббинъ, обстоятельства такого рода, что Амелія не можетъ длать теб визитовъ.
— Но я клянусь… всмъ клянусь, она невинна какъ голубь, безпорочна какъ твоя жена, простоналъ несчастный Джой.
— Можетъ-быть, но все-таки Амелія не должна ее видть, сказалъ полковивкъ угрюмо. Будь человкомъ, Джой, разорви эту несчастную связь, прізжай къ намъ, въ свою родную семью. Твой дла, какъ слышно, очень запутаны.
— Запутаны? Кто сметъ распускать такую клевету? Деньги мой пущены въ самый выгодный оборотъ. Мистриссъ Кроли… то-есть… я самъ отдалъ ихъ на проценты.
—Откуда же взялись у тебя долги? И зачмъ ты застраховалъ свою жизнь?
— Ну? это сдлано такъ… маленькій подарокъ… мало ли что можетъ случиться?.. здоровье мое рыхлетъ… дло извстное… въ вид подарка моей благодтельниц… это ничего… а остальное все будетъ отказано вамъ.
Такая связь, уврялъ Доббинъ, будетъ имть самыя печальныя послдствія. Онъ совтовалъ несчастному хать опять въ Индію, куда Ребекка не можетъ слдовать за намъ.
Джой застоналъ и всплеснулъ руками.
— Объ этомъ надобно подумать да подумать, сказалъ онъ наконецъ. Авось на что-нибудь и ршусь, но, ради Бога, чтобы она ни о чемъ не узнала. Вдь она убьетъ меня, если я задумаю выдти изъ-подъ ея власти. О, это демонская женщина!
— Отчего жь ты не хочешь хать со мною? сказалъ Доббинъ.
— Легко сказать! То-есть, вдь оно выходитъ, что ты спрашиваешь, отчего бы мн не похать съ тобою?
— Ну да.
— Нтъ, ужь лучше покамстъ остаться здсь до времени. Приходи ко мн завтра поутру, мы потолкуемъ. Только, пожалуйста, распорядись такимъ манеромъ, чтобы она ничего не пронюхала. Ступай теперь домой. Бекки должна скоро воротиться.
И Доббинъ оставилъ его съ мрачными предчувствіями.
Больше никогда не видалъ онъ Джоя. Черезъ три мсяца, посл этого свиданья, Джозефъ Седли умеръ въ Ахен. Оказалось, что все его имущество было потрачено на спекуляціи въ различныхъ компаніяхъ весьма подозрительнаго свойства. Наличный капиталъ, посл его смерти, состоялъ только изъ двухъ тысячь фунтовъ, за которые застрахована была его жизнь. Эту сумму покойникъ раздлилъ на дв половины, между своею ‘возлюбленною сестрою, Амеліею, супругою, и проч.’, и ‘незабвенною своею благодтельницею, Ребеккой, женою полковника Родона Кроли, кавалера Бани’. Исполнительницею этого духовнаго завщанія назначена была мистриссъ Кроли.
Директоръ Страховаго Общества божился и клялся, что это дло иметъ самый подозрительный характеръ. Поговаривали нарядить коммиссію въ Ахенъ для изслдованія смерти мистера Седли, и Общество отказалось до времени выплатить страховой полисъ. Но мистриссъ Кроли немедленно сама явилась въ Лондонъ, въ сопровожденіи своихъ собственныхъ адвокатовъ. То были господа: Борке, Тортель и Гэйсъ. Не уклоняясь ни отъ какихъ изслдованій, они доказали неоспоримымъ образомъ, что вс эти черныя подозрнія могли только возникнуть вслдствіе гнуснаго мщенія враговъ мистриссъ Ребекки Кроли, которые никогда не оставляли ея въ поко. Дло оказалось чистымъ, и компанія заплатила Ребекк тысячу фунтовъ, но полковникъ Доббинъ возвратилъ назадъ, въ контору Общества, свою долю наслдства, и уклонился отъ всякихъ сношеній съ Ребеккой.
Съ нкотораго времени она стала называть себя леди Кроли, хотя на этотъ титулъ никогда не имла права. Полковникъ Родонъ Кроли скончался отъ желтой горячки на Ковентрійскомъ Острову, и черезъ шесть недль послдовалъ за нимъ въ могилу братъ его, сэръ Питтъ. Королевина усадьба перешла во владніе законнаго наслдника, сэра Родона Кроли, баронета.
Онъ назначилъ своей матери щедрый пансіонъ, хотя навсегда также уклонился отъ личныхъ свиданій съ нею. Леди Кроли владетъ, повидимому, большимъ состояніемъ. Баронетъ постоянно живетъ на Королевиной усадьб съ леди Дженни и ея дочерьми. Ребекка не иметъ постоянной резиденціи, главнйшимъ образомъ проживаетъ она въ Бат и Чельтенгем, гд весьма многія значительныя особы считаютъ ее женщиной несчастной, безвинно-страждущей и гонимой судьбою. Есть конечно и у нея враги, но кто же ихъ не иметъ на Базар Житейской Суеты? Жизнь Ребекки служитъ отвтомъ на вс сплетни злонамренныхъ людей. Она исключительно занимается теперь богоугодными длами, и фамилія леди Кроли стоитъ на первомъ план во всхъ филантропическихъ спискахъ. Несчастная прачка, осиротлая апельсинщица и безпріютный пирожникъ находятъ въ ней постоянную утшительницу и благодтельницу. Собственными руками она шьетъ фуфайки для дтскихъ пріютовъ, и ходитъ въ церковь не иначе, какъ въ сопровожденіи лакея.
Однажды, полковникъ Доббинъ съ семействомъ встртилъ ее въ Лондон, передъ воротами одного изъ человколюбивыхъ заведеній. Ребекка скромно потупила глаза и улыбалась, когда это почтенное семейство бросилось отъ нея въ сторону. Эмми схватила за руку Джорджа, прекраснаго молодаго джентльмена, Доббинъ взялъ на руки маленькую Жанету, которую, повидимому, онъ любилъ больше всего на свт — больше даже, чмъ свою ‘Исторію Пунджабы.’
‘И больше чмъ меня’, думаетъ со вздохомъ мистриссъ Эмми.
Но это едва-ли справедливо. Вилльямъ всегда ласкалъ и лелялъ свою нжную супругу, и Амелія, какъ можете вообразить, отвчала ему тмъ же.
Vanitas vanitatum et omnia vanitas! Кто изъ насъ истинно-счастливъ въ этомъ мір? Какой смертный можетъ оставаться вполн довольнымъ посл исполненія своихъ желаній? И вс ли мы знаемъ, чего хотимъ?..
Дти! спрячьте маріонетки въ ящикъ: игра наша окончена.

Примчаніе.

(1) Master.— Если, переводя англійскихъ писателей, мы буквально переносимъ въ свои языкъ обыкновенные англійскіе титулы мужчинъ и женщинъ, ‘Lady, Mylady, Miss, Mistress, Mister, Sir’, то я не вижу никакихъ препятствій включить сюда еще титулъ мальчика ‘Master’, титулъ столько же неудобопереводимый, какъ ‘Mister’ или ‘Sir’.
Теккерей Уильям Мейкпис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Виригинцы. Часть третья, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  2. Базар житейской суеты. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  3. История Пенденниса. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1850
  4. Виригинцы. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  5. Ярмарка тщеславия, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  6. Дениc Дюваль, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1863
  7. Базар житейской суеты. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  8. Ярмарка тщеславия, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
Электронная библиотека