КОНСТАНТИН ЛЕОНТЬЕВ
Ядес*
Ядес*
* Впервые: Нива. 1885. No 26. Здесь по: ПССиП.Т.5. СПб, 2003. 462-475.
Ядес, Леонтьев Константин Николаевич, Год: 1885
Время на прочтение: 13 минут(ы)
————————————————————————————
Константин Леонтьев. Произведения: http://knleontiev.narod.ru/articles.htm
————————————————————————————
Под одним большим и торговым городом, в своем собственном доме жил богатый купец с молодой, красивой и очень умной женою.
Они уже имели двух маленьких детей, ни в чем не нуждались и между собою жили очень согласно, так что и другим служили примером хорошей, приятной и христианской жизни. Но жена при красоте своей была еще и веселого нрава и очень любила наряды, а муж был немного ревнив и очень расчетлив.
Когда жена покупала себе новое платье или убор — муж любовался на нее тайно, но ей всегда почти говорил, насупивши грозно брови:
— Конечно, это очень красиво и к тебе пристало. Только на что это замужней женщине так часто украшать себя? Посторонних мужчин искушать красотой своей тебе грех… Ты ведь добродетельна и верна, на что же беспокоить их напрасно, а мне, мужу, ты и попросту хороша…
— Прости уж мне, несчастной такой и глупой женщине, — отвечала ему красавица с лукавой кротостью. — Такая я дура. Для самой себя люблю наряжаться…
Муж вздыхал, глядел угрюмо, а наряды и сам покупал, деньги давал ей, хоть и неохотно и гневаясь, а все-таки давал, потому что, в случае отказа, она умела такое печальное и кроткое лицо сделать, и глаза у нее были такие прекрасные и сладкие, что он покачает головой, ногой даже топнет иногда, а деньги, хоть и не просто даст, а все-таки кинет перед ней со звоном от досады на стол и скажет, махнув рукой:
— Сказано — женщина! Одно слово, понимаешь ли ты, — женщина!
— Понимаю, очень даже понимаю — ответит жена, и возьмет и поцелует.
А он ей:
— Ну, вот видишь, видишь, не правду ли я говорю — сказано: женщина! И что это за волшебство такое?! От Бога это нам утешение, или от сатаны погибель? — не знаю, и не постигнет никогда этого мой ум!..
— От Бога! от Бога!.. — уверяла жена, лаская его. — Я знаю, что я от Бога, а если тебе другая понравится, и ты ей не только подарки сделаешь, но только полюбуешься на нее — так это будет от дьявола… Право, ты мне верь, радость моя, — это так…
— Ну, а ты, когда ты взглянешь на молодца — это ничего?..
— Я гляжу только, у меня глаза есть — что ж делать!.. Конечно, это ничего…
— Ну, а они-то на тебя смотрят? Как ты скажешь…
— Пусть смотрят и тебе завидуют — вот и все… я очень рада…
— Знаю, знаю, что рада! Вы все этому рады! — укорял муж, и глаза его хотя и сверкали притворной на нее злобой, но она знала, что это все притворно и что он не только сам ее любит, но и верит ее к себе любви.
Спорили они между собою иногда и о другом. Муж говорил, что у него ‘глаза такие открытые’, что ни одна женщина обмануть не может, а жена говорила, что нет такого мужчины, которого бы женщина умная не могла бы обмануть…
— Если жена у тебя хорошая и честная, и тебя любит то надо ей верить, а обмануть и тебя можно, хотя ты и очень умный…
Раз так-то они рассуждали и дружески спорили при посторонних людях, которые пришли к ним в гости, и муж воскликнул:
— Не обманет меня женщина… Никогда!.. Даже ядес я всегда выиграю у нее, потому что я очень хитер и внимателен…
— Так давай сделаем ядес! — сказала жена.
— Давай!.. Принеси косточку. Жена сходила в кухню, принесла куриную косточку и сказала:
— Вот теперь у нас и свидетели есть… Если я выиграю ядес, чтобы муж мне купил полосатой хашламы на одно платье и голубого атласа тоже на одно платье, и пару серег бриллиантовых, и дал бы еще слово, что больше своим умом и хитростью противу женщин хвалиться вперед не будет… И еще…
— Довольно! Довольно! — воскликнули гости.
— Пусть назначает больше! — сказал муж насмешливо. — Я на все согласен. Даю слово, потому что проиграть не боюсь. Она проиграет…
Жена улыбнулась и не сказала ни слова. Один из гостей тогда спросил,
— А что же вы, госпожа моя, обязываетесь сделать, если вы проиграете? Мы свидетели, мы же и судьи между вами будем.
— Что прикажет тогда мой муж, то и сделаю беспрекословно и с радостью… Пусть его на то воля будет… Назначать ему мне, что бы то ни было, едва ли придется, потому что ведь я не боюсь проиграть. Только прошу, чтобы игра продолжалась до трех раз, а не кончалась бы с одного раза.
Все, и муж, и свидетели изъявили на это согласие. Тогда они переломили косточку, и с этой минуты игра началась.
Длилась она более трех месяцев и все не кончалась.
Обоим было трудно. Необходимо было большое внимание. У мужа ум был занят торговыми оборотами, у жены хозяйством и детьми. У каждого были свои затруднения и горести, муж беспокоился о двух кораблях с пшеницей, которые были отправлены им далеко, и никаких известий об них долго не было. У жены было отягощение по дому, потому что старая, верная служанка, во многом ее заменявшая, в это время заболела, и ей, с новой и неопытной наемницей, было иногда очень трудно. Было и общее им обоим страдание, когда заболел младший их мальчик, которого они оба очень любили.
Но, несмотря на все это, они оба об игре своей не забывали, и между ними продолжалась упорная и безмолвная борьба. Приходилось целый вечер, после возвращения мужа к обеду домой из города, где он торговал, обоим остерегаться ежеминутно. Жена привычна была, конечно, мужу служить, а муж привык приказывать ей:
— Мариго! Подай мне чубук! Или:
— Кузум-Мариго, принеси мне, жизнь ты моя, немножко винца хорошего… Утомился я что-то.
Через это ему было труднее, чем ей, она подавала ему в руки, или молча, или нарочно отвлекая его разными разговорами… Ему приходилось беспрестанно брать у нее из рук, и каждый раз нужно было вспомнить и сказать: ядес…
Первые дни он был очень осторожен, потом деловые заботы взяли перевес над игрой, и он подряд проиграл два Раза, но после этого снова так утвердился, что уже до третьего и последнего проигрыша жена никакими силами не могла его довести. Кстати же, он к тому времени получил благоприятные известия о своих кораблях и очень много денег, стал веселее и покойнее и ни на минуту об ядес не забывал.
Однажды в ясный летний день муж уехал с утра в город, а Мариго осталась дома и, сидя у окна, вышивала золотом по голубому шолку, как вдруг какой-то путник на большом и хорошем муле остановился у ворот их дома. Он подозвал служанку и умолял дать ему утолить жажду, которой он мучился, долго не встречая на пути хорошего ключа или фонтана.
Мариго слышала, как он говорил служанке:
— Ах, я очень утомлен и нездоров и не знаю, как я доеду до города и где я найду в нем покой себе и пристанище…
Служанка спросила у путника:
— Разве у вас нет в нашем городе родных и друзей?
— Нет у меня никого близкого в этом городе, — отвечал он.
— К кому же вы едете? — спросила служанка.
— Я ни к кому в гости не еду, я путешествую по различным местам и поучаюсь житейской мудрости. Ибо с мудростью книжной я знаком вполне и хочу стать мудрецом совершенным…
Мариго была очень гостеприимна и знала, что и муж одобряет эту ее добродетель. Она вышла на порог дома и сама сказала молодому путнику так:
— Если вы, господин мой, устали и не совсем здоровы, то вместо того, чтобы ехать в жаркое время дня в незнакомый вам город, милости просим отдохнуть у нас в доме. Мы сочтем это за честь и удовольствие!..
Путешественник был доволен этим предложением и отвечал ей очень важно:
— Не нахожу, госпожа моя, выражений, соответственных той глубине признательности, которую ощущает сердце мое! Я непременно и безотлагательно впишу в книгу моих наблюдений заметку о необыкновенной доброте и гостеприимстве домохозяек в этой благословенной Богом стране!.. Это будет для меня весьма утешительно, так как житейская мудрость, которую я, изучивши книжную мудрость до корня, теперь стараюсь постичь, научает видеть в людях, и особенно в женщинах, больше пороков, чем добродетелей.
После этих слов путешественник сошел с мула и вошел вслед за хозяйкой в дом.
Мариго отвела его в большую и прохладную приемную с широкой софою вокруг стен, с высокими окнами, на которых стекла были разноцветные, и под окном, вблизи немолчно стремился по камням, сбегая с высоты, прекрасный ручей, так что в комнате этой постоянно было слышно приятное и веселое журчание.
В одно мгновение ока служанка сняла с путника пыльную обувь его, постелила ему на софе мягкий шолковый тюфяк, положила подушки и покрыла все голубым шолковым одеялом с золотыми цветами.
Сама хозяйка подала ему немедленно на серебряном подносе прекрасной ключевой воды и двух сортов варенья, а за нею молодой служитель араб поднес ему кофе на золоченых зарфиках.
Путешественник принимал все с достоинством высшего сана, и хозяйке его надменное обращение казалось удивительным и забавным.
Потом она спросила его, что предпочитает он: принять какую-нибудь пищу или уснуть? И путник отвечал откровенно, что усталость и сон преодолевают в нем голод.
Тогда Мариго и слуга ее удалились, притворив за собою двери, а молодой путешественник разделся и, с радостью опустившись на богатое и чистое ложе, уснул немедленно и глубоко.
Мариго между тем строго запретила людям шуметь, сама сходила на конюшню и велела накормить мула ячменем, а потом занялась на кухне приготовлением самого вкусного завтрака.
Уже солнце зашло далеко за полдень, когда сладко уснувший путешественник проснулся. Он вышел из комнаты, умылся у фонтана, надел чистую одежду, достал из своей дорожной сумки книгу и, севши покойно на софе у окна, открытого на немолчный ручей, стал читать. За этим занятием застала его хозяйка дома, она пришла узнать, хорошо ли он отдохнул и каково его здоровье.
Войдя, она приметила на лице его недовольство, и он видимо неохотно отвечал ей. Вообще, хотя он и говорил ей по необходимости обычные слова приветствий и признательности, но она еще с той минуты, как вышла на крыльцо, чтобы пригласить его, ни разу не видала улыбки на его мрачном лице.
Годами, заметно, он был еще довольно молод, но безобразно худ, бледен, через меру бородат и вовсе лицом не красив и не приятен, а придавал всем движениям, словам и даже взглядам своим великую степенность и сановитость. Эти особенности возбуждали любопытство молодой хозяйки, и ей очень захотелось побеседовать с таинственным и угрюмым странником.
Поэтому, как будто бы не обращая внимания на его нахмуренные брови, она почтительно села поодаль на диване и спросила его: ‘хорошо ли он себя чувствует?’
— Очень хорошо, госпожа моя, благодарю вас, — отвечал философ, не оставляя книги своей.
— Облегчился ли тот недуг, на который вы утром жаловались, стоя у наших ворот? — спросила еще Мариго.
— Облегчился.
— Хорошо ли вы почивали?
— Хорошо, — еще неохотнее ответил он.
Но Мариго все притворялась, что не замечает его досады.
— Вы, должно быть, вообще очень слабы здоровьем? Я замечаю это по вашей бледности и худобе, — продолжала она.
Путешественник на это отвечал ей мрачно и грозно:
— Нет, госпожа моя, нет! и еще раз — нет! Я худ и бледен — это справедливо, но вовсе не от недугов, а от чрезмерной учености моей. С ранних лет я постиг великую истину, что прежде чем вступить на путь жизни деятельной, мудрый юноша должен познать всю мудрость прошлых веков, сохраняемую, как в сокровищнице, в этих книгах, всюду и всегда меня сопровождающих. Теперь, хотя, изучивши мудрость книжную вполне, я путешествую для познания мудрости житейской, но все-таки паки и паки освежаю свой ум живой водою древнего любомудрия, для сохранения незыблемой ничем твердости духа. Да, госпожа моя, я еще юн годами, но умом и познанием я богат, я очень богат!!
И он, кончая эту речь, взглянул на нее еще сердитее.
— Что же пишут в ваших книгах про женщин? — спросила Мариго.
— Все худое, — отвечал мудрец. — В этих книгах перечисляется все то зло, которое сделали женщины от сотворения мipa и до нашего времени, и изображаются их пороки. В этом согласны мудрецы всех стран и всех времен. Не женою ли грех первородный вошел в мiр? Ева соблазнила Адама. Не за красивую ли женщину пролито столько геройской крови под стенами Илиона? Далила погубила Самсона. Омфала унизила Иракла, павшего у ее ног. Иезавель и Гофолия потрясали основания еврейского царства. Ксантиппа отравляла жизнь Сократа. Жены же совратили великого царя и мудреца Соломона и заставили его поклоняться идолам. И всех зол, причиненных на свете этом как привлекательностью женщин, так и пороками их, не перечесть и до вечера. Прекрасно уподобил один из древних разных женщин разным животным: ‘Одна из них, говорит он, горда и неукротима, как дикая кобылица, другая лукава и жестока, как лиса или кошка, третья неопрятна, сварлива и бесстыдна, как псица… И только одна из десяти, быть может, заслуживает сравнения с трудолюбивой и полезной пчелою’.
Мариго почтительно дослушала его, а потом вздохнула печально и, вставая с места своего, сказала:
— Хотя я не знаю, к какому из перечисленных этим мудрецом животных себя, бедную, приравнять, — к пчеле не смею, а к собаке, к лошади и к кошке злой и хитрой — не желаю, однако, думаю, что хоть в одном уподоблюсь пчеле — это в том, что позаботилась, как могла, об утолении голода вашего и прошу вас сделать мне и мужу моему честь вкусить от трапезы нашей в садовом киоске. Обжалуйте!
Она повела его в киоск, где уже был приготовлен обильный и роскошный завтрак. Киоск был весь обвит виноградом, кроме передней стены, по которой стлался необычайно душистый жасмин. Вокруг цвели алые и белые розы и другие цветы. Колонны киоска были ярко раскрашены, пол его был мраморный, вокруг широкий пунцовый диван, а посреди киоска бил фонтан обильным снопом ключевой воды. Мариго нарочно приказала для гостя открыть его.
На дорогой скатерти, в первый раз вынутой из сундука, стояло множество разных блюд и напитков и посреди всего превосходный ягненок, начиненный мелкими стафидами и кедровым орехом.
Фрукты также были различные, и черешни белые с темными вместе, перемешанные для красы, были связаны длинными гроздьями наподобие кистей винограда.
Молодой философ и прекрасная хозяйка кушали вместе с большим удовольствием, и под конец обеда, когда уже и старое вино, вынутое нарочно для этого особого случая из погреба, развеселило сурового гостя, Мариго возобновила прежний разговор:
— Однако, — сказала она, — не все ж об одних пороках женских передает нам история рода человеческого. Были и примеры добродетелей… Не правда ли?
Мудрец улыбнулся и сказал ей на это любезно:
— Ведь и тот женоненавистник, который сравнивал женщин с разными животными, уподобил же некоторых из них пчеле. Про вас, кирия Мариго, можно сказать двояко: по трудолюбию, по домостроительству вашему вы именно та всеполезная и драгоценная пчелка, которой сей древний муж воздавал хвалу, по красоте же вашей и миловидности вы, напротив того, подобны одной из этих восхитительных и пестрокрылых бабочек, которые порхают в эту минуту по цветущему и благоухающему Эдему вашего сада! О! кирия Мариго, как должен быть счастлив ваш муж!!
Мариго поблагодарила его за похвалы, стыдливо опуская глаза, и, вставши, вышла поспешно и приказала служанкам скорее убрать со стола. Они убрали и подали гостю кофе на серебряном подносе и наргиле.
Он стал курить, внимая приятному шуму фонтана, шелесту густых деревьев сада и веселому, кроткому пению птиц.
Мариго возвратилась скоро и снова села возле него, только еще ближе прежнего. Гость, казалось, был упоен блаженством и, беспрестанно улыбаясь, глядел на нее молча.
— Да, да! Не все, не все порочны!.. — повторял он и, еще придвинувшись к ней, взял ее руку.
Мариго не отняла руки.
— О, кирия Мариго! — опять воскликнул он, — как должен быть счастлив ваш муж и как я завидую ему!..
Мариго глубоко и печально вздохнула.
— Вы вздыхаете, царица красоты?!.. Вы несчастны?!.. — спросил он с жаром.
— Муж мой очень ревнив и недоверчив… и даже теперь…
— Что? что теперь?! — с испугом спросил мудрец.
— Даже и теперь, — отвечала Мариго, — когда мне так приятно с вами — я непокойна… Я жду его с минуты на минуту из города…
Философ испугался, наргиле выпал из руки его, он встал с дивана и воскликнул:
— Зачем же вы мне не сказали прежде, что он вам запрещает даже самое законное гостеприимство!!
— Нет, — ответила Мариго, — он не запрещает его, но он недоверчив и очень гневен, и я боюсь, чтобы он…
Она не кончила… На дворе раздался конский топот, и громкий мужской голос сердито сказал:
— Возьмите лошадь скорее и поводите ее… Эй! Где вы?!
— Это он! Это муж! — с притворным испугом прошептала Мариго, — идите, идите сюда!.. Скорей!!! Я вас запру в шкап!.. Иного спасенья нет!..
И, быстро увлекши за собой в дом философа, она втолкнула его в шкап, заперла его на ключ и вышла.
Он стоял в темноте среди женских одежд, со страхом думая о том, что может ему предстоять, каялся в своем безумии и в том, что изменил так неожиданно и так глупо своей книжной премудрости.
Но страх его перешел в истинный ужас и в совершенное отчаяние, когда он услыхал из шкапа, что Мари-го вводит сама в эту комнату мужа своего и говорит ему:
— Вот видишь ли, друг мой, ты иногда как будто не доверяешь мне и ревнуешь, я этого больше не желаю, я хочу, чтобы ты мне всегда верил… Сегодня приехал откуда-то издалека один молодой мудрец и просил напиться и отдохнуть. Я пригласила его, успокоила и угостила, но он, злоупотребив правами гостеприимства, начал ухаживать за мной и объяснился мне в любви…
— Где он? где он?.. Я его убью… — закричал в исступлении муж.
Мариго начала просить:
— За мою верность и любовь, и за то, что я так с тобой откровенна, я прошу и умоляю тебя, мой друг, не обагряй рук твоих кровью. Мы сделаем ему только наставление и отпустим его… Обещай мне это, и я укажу тебе, где он…
— Говори, говори, где он? — кричал муж. — За твою любовь и верность обещаю тебе отпустить его живым… Но я сокрушу ему ребра… Скажи только, где он?!
Голос хозяина был силен и грозен, и бедный философ стоял в шкапу ни жив ни мертв и воссылал только к небу страстные и слезные мольбы.
Мариго долго уговаривала мужа, наконец сказала ему:
— Он в этом шкапу… Не убивай его только до смерти… Вот тебе ключ… Держи.
— А! а! — радостно вскрикнул разъяренный супруг. А путешественник в последний раз возвел очи к небу и
мысленно сказал: ‘Боже Праведный, спаси меня!’
Но в ту же минуту, прежде чем муж успел подойти к шкапу, раздался громкий смех Мариго и веселый возглас ее:
__ Ядес!! ядес!! Я все выдумала и солгала — в шкапу нет никого, а ты взял ключ и не сказал мне ядес!.. Садись же сейчас на коня и опять скачи в город и привези подарки…
— Ах! дьявольская хитрость женщины!.. — воскликнул муж.
И, бросив ключ на землю, закричал из окна слугам:
— Эй! не расседлывайте коня… Я сейчас еду опять в город.
И с этими словами вышел и поспешно ускакал. Как только все утихло, Мариго отперла шкап и, выпуская оттуда полумертвого гостя, сказала ему:
— Вот видите, вы еще не все хитрости женские знаете, и вас, как и всякого, умная женщина может обмануть, если захочет.
Философ повинился, покаялся, благодарил ее и хотел было поспешно уехать, но она остановила его, говоря так:
— Нет, останьтесь, ужинайте и ночуйте у нас. Скоро ночь, и куда вы скроетесь, и где хорошо отдохнете в незнакомом городе? Верьте мне, что муж мой обойдется с вами теперь очень хорошо. Я беру все на себя… И даже мула вашего я запретила седлать и выводить из конюшни. Вы понимать должны, что муж мой от слуг может потом узнать, что все-таки кто-то был у меня спрятан в шкапу и я его тайком выпустила… И тогда я доверие утрачу невозвратно, и мы будем несчастливы всю жизнь нашу. А когда он вас увидит, и я поговорю с ним, то он будет мною Доволен и станет смеяться…
Напуганный философ умолял ее отпустить его, но Ма-риго была непреклонна и решительно объявила ему, что он пленник, — и так он остался поневоле в доме ждать хозяина и смиренно молился, все сокрушаясь и все больше и больше робея.
Наконец раздался снова по камням двора конский топот. Мариго тотчас же снова заперла в шкап полумертвого от ужаса гостя, сказавши ему:
— Не бойтесь, я все устрою.
И сама пошла встречать мужа. Подарки были прекрасные, и все слуги и служанки собрались смотреть их и восхищались ими. Тогда, при всех них, Мариго взяла за руку мужа и, ласково глядя на него, сказала:
— Милый мой! мне доверие и любовь твоя драгоценнее всех этих подарков. Я утрудила тебя и заставила’ для моего удовольствия усталого второй раз проехаться в город. Сейчас я буду сама служить тебе за столом, который уж совсем готов. Но прежде я должна признаться тебе, что я тебя вдвойне обманула. Ты бросил ключ на пол и поверил, что в шкапу никого нет, но это неправда. Там и теперь заперт полумертвый от страха молодой человек — путник, который хвастался, что никакая женщина обмануть его не может, до того он мудр и проницателен. Я нарочно задержала его до твоего приезда, чтобы выиграть ядес и вместе с тем наказать и его за самохвальство и гордость.
Муж с удивлением и беспокойством смотрел на нее. Служанки и слуги все улыбались, а старшая и более смелая из прислужниц вмешалась в дело и воскликнула:
— И гордиться ему нечем, — хоть и молодой, да такой плохой, худой, бородатый и страшный, что Боже упаси!..
Тогда уже все служители и служанки засмеялись громко, и некоторые сказали:
— Правда, правда, что собой он дурной и скверный! После этого успокоившийся муж сказал:
— Ну, отпирай и веди его скорей со мной ужинать. Я ему обиды не сделаю, довольно с него стыда и страха.
Философа отперли и вывели в залу к хозяину дома, который, увидав, что он в самом деле некрасив и очень напуган, протянул ему дружески руку и сказал с улыбкой.
— Я рад, господин мой, видеть вас у себя в доме. Милости прошу поужинать со мною, чем Бог послал, и выпьем вместе за здоровье всех умных и добродетельных женщин, на этом свете существующих!
— Да, есть женщины, которые много мудрее нас! — вздыхая заметил философ.
Они приятно поужинали. Мариго сама весело служила им, они выпили оба за ее здоровье, потом оба пошли каждый к себе и уснули спокойно, а рано утром пристыженный философ уехал, обогащенный на этот раз уже не одной книжной премудростью, но и настоящим житейским опытом.
1 Ядес — так называется особого рода игра, или пари. Берут косточку из груди курицы и двое играющих или бьющихся об заклад переламывают ее вместе для обозначения начала игры, достаточно известной и у нас.