Я хочу рассказать вам, Лермонтов Михаил Юрьевич, Год: 1837
Время на прочтение: 5 минут(ы)
—————————————————————————
Оригинал находится здесь: Фундаментальная электронная библиотека.
—————————————————————————
Я хочу рассказать вам историю женщины, которую вы все видали и которую
никто из вас не знал. Вы ее встречали ежедневно на бале, в театре, на
гулянье, у нее в кабинете. Теперь она уже сошла со сцены большого света, ей
30 лет, и она схоронила себя в деревне, но когда ей было только двадцать,
весь Петербург шумно занимался ею в продолжение целой зимы. Об этом
совершенно забыли, и слава богу! потому что иначе я бы не мог печатать
своей повести. В обществе про нее было в то время много разногласных
толков. Старушки говорили об ней, что она прехитрая и прелукавая,
приятельницы — что она преглупенькая, соперницы — что она предобрая,
молодые женщины — что она кокетка, а раздушенные старики значительно
улыбались при ее имени и ничего не говорили. Еще прибавлю странность. Иные
жалели, что такой правильной и свежей красоте недостает физиономии, тогда
как другие утверждали, что хотя она вовсе не хороша, но неизъяснимая
прелесть выраженья в ее лице заменяет все прочие недостатки. Притом муж ее,
пятидесятилетний мужчина, имел графский титул и сомнительно-огромное
состоянье. Всего этого, кажется, довольно, чтобы доставить молодой женщине
ту соблазнительную, мимолетную славу, за которой они все так жадно гоняются
и за которую некоторые из них так дорого платят.
Подробности моего рассказа покажутся не очень нравственными, но
ручаюсь вам, что в нем будет заключаться глубокий, нравственный смысл,
который не ускользнет ни от кого, разве от 18-летних барышень — да им моей
книги не дадут, а если она им и попадется случайно, то умоляю их, после
этих строк закрыть ее и не класть на ночь под подушку, потому что от этого
находят дурные сны. Молодые же дамы, прочитав эти правдивые страницы,
верно, отдадут справедливость моим описаниям и замечаниям, вспомнив нечто
подобное в своей жизни, но они, конечно, этого никому не скажут, тогда как
многие молодые франты станут уверять, что такие приключения были с ними на
днях, тогда как с большею частию из них ничего такого случиться даже не
может. Все почти жалуются у нас на однообразие светской жизни, а забывают,
что надо бегать за приключениями, чтоб они встретились, а для того, чтобы
за ними гоняться, надо быть взволновану сильной страстью или иметь один из
тех беспокойно-любопытных характеров, которые готовы сто раз пожертвовать
жизнию, только бы достать ключ самой незамысловатой, по-видимому, загадки,
но на дне одной есть уж, верно, другая, потому что всё для нас в мире
тайна, и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности
жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяком сердце, во всякой
жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не
откроет, и они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно дают тайное
направление чувствам и поступкам.
В нашем равнодушном веке любопытных и страстных людей немного, но
около 10 лет тому назад случился один такой чудак в Петербурге, и судьба,
как нарочно, поставила его перед непонятной женщиной, которой историю я
хочу вам рассказать.
Александру Сергеевичу Арбенину было тридцать лет — возраст силы и
зрелости для мужчины, если только молодость его прошла не слишком бурливо и
не слишком спокойно. Известно, что в природе противоположные причины часто
производят одинакие действия: лошадь равно падает на ноги от застоя и от
излишней езды.
Вот какова была молодость Арбенина!
Начнем сначала.
Он родился в Москве. Скоро после появления его на этот свет его мать
разъехалась с его отцом по неизвестным причинам. Сообразив все городские
толки, можно было сделать только одно верное заключение, а именно что
Сергей Васильевич разъехался с своей супругой.
Саша остался на руках отца. Когда ему минуло год, его посадили с
кормилицей и няней в карету и отвезли в симбирскую деревню. Сергей
Васильевич вскоре сам туда приехал и поселился на житье. Деревня эта
находилась на берегу Волги. От барского дома по скату горы до самой реки
расстилался фруктовый сад. С балкона видны были дымящиеся села луговой
стороны, синеющие степи и желтые нивы. Весной, во время разлива, река
превращалась в море, усеянное лесистыми островами, по ней мелькали белые
паруса барок, и вечером раздавались песни бурлаков. Барский дом был похож
на все барские дома: деревянный, с мезонином, выкрашенный желтой краской, а
двор обстроен был одноэтажными, длинными флигелями, сараями, конюшнями и
обведен валом, на котором качались и сохли жидкие ветлы, среди двора
красовались качели, по воскресеньям дворня толпилась вокруг них, и порой
две горничные садились на полусгнившую доску, висящую меж двух сомнительных
веревок, и двое из самых любезных лакеев, взявшись каждый за конец толстого
каната, взбрасывали скромную чету под облака, мальчишки били в ладони,
когда пугливые девы начинали визжать, — и всем было очень весело. Надо
заметить, что качели среди барского двора — признак отечески-доброго
правления, а между тем вот как хорошо судят о нас иностранцы: в путевых
записках одного француза я недавно читал, что у нас против господского дома
обыкновенно торчит виселица. Француз замечал остроумно, что это, должно
быть, злоупотребление, ибо смертная казнь в России уничтожена. Бедные
качели!..
Мужики Арбенина большею частью занимались рыбной ловлей. Во время бури
жены и дочери рыбаков выбегали с плачем на берег, в жаркие летние дни толпы
крестьянских девок купались в студеных струях Волги, их русые косы мелькали
над пенистой влагой, их громкий смех раздавался далеко. Зимой горничные
девушки приходили шить и вязать в детскую, во-первых, потому что няне Саши
было поручено женское хозяйство, а во-вторых, чтоб потешать маленького
барчонка. Саше было с ними очень весело. Они его ласкали и целовали
наперерыв, рассказывали ему сказки про волжских разбойников, и его
воображение наполнялось чудесами дикой храбрости и картинами мрачными и
понятиями противуобщественными. Он разлюбил игрушки и начал мечтать. Шести
лет уже он заглядывался на закат, усеянный румяными облаками, и
непонятно-сладостное чувство уж волновало ему душу, когда полный месяц
светил в окно на его детскую кроватку. Ему хотелось, чтоб кто-нибудь его
приласкал, поцеловал, приголубил, но у старой няньки руки были такие
жесткие! Отец им вовсе не занимался, хозяйничал и ездил на охоту. Саша был
преизбалованный, пресвоевольный ребенок. Он семи лет умел уже прикрикнуть
на непослушного лакея. Приняв гордый вид, он умел с презреньем улыбнуться
на низкую лесть толстой ключницы. Между тем природная всем склонность к
разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты
и срывал лучшие <цветы>, усыпая ими дорожки. Он с истинным удовольствием
давил несчастную муху и радовался, когда брошенный им камень сбивал с ног
бедную курицу. Бог знает, какое направление принял бы его характер, если б
не пришла на помощь корь, болезнь, опасная в его возрасте. Его спасли от
смерти, но тяжелый недуг оставил его в совершенном расслаблении: он не мог
ходить, не мог приподнять ложки. Целые три года оставался он в самом жалком
положении, и если б он не получил от природы железного телосложения, то
верно бы отправился на тот свет. Болезнь эта имела важные следствия и
странное влияние на ум и характер Саши: он выучился думать. Лишенный
возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, он начал искать их в
самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой. Не даром учат детей,
что с огнем играть не должно. Но увы! никто и не подозревал в Саше этого
скрытого огня, а между тем он обхватил всё существо бедного ребенка. В
продолжение мучительных бессониц, задыхаясь между горячих подушек, он уже
привыкал побеждать страданья тела, увлекаясь грезами души. Он воображал
себя волжским разбойником среди синих и студеных волн, в тени дремучих
лесов, в шуме битв, в ночных наездах, при звуке песен, под свистом волжской
бури. Вероятно, что раннее развитие умственных способностей немало помешало
его выздоровлению.