Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
‘Я ГОВЮ.’
‘Я ГОВЮ.’
‘Я говею’, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Трактиръ средней руки. Буфетчикъ за стойкой. Утро. Постителей мало. Великій постъ. Въ церквахъ звонятъ къ часамъ. Входитъ чиновникъ среднихъ лтъ, въ вицмундир.
— Данил Кузьмичу!.. восклицаетъ буфетчикъ.
— Селиверсту Потапычу!.. отвчаетъ чиновникъ.
Подаютъ другъ другу руки.
— Что это въ непоказанное время пожаловать изволили? То, бывало, все посл должности и вдругъ…
— Говю, голубчикъ, говю. Гршишь, такъ нужно и о спасеніи души подумать. Бгу вотъ въ церковь, да животъ что-то… такъ забжалъ…
— Съ бальзанчикомъ или съ перчикомъ прикажете?
— Ни Боже мой! Говорю теб, что говю. Нсколько-то дней уже можно воздержаться. Я и рыбное бросилъ. А забжалъ я зельтерской водички выпить. Крутитъ вотъ здсь что-то… ну, и отрыжка… Вчера на ночь трески да оладьевъ… О, Господи!
Чиновникъ жмется и потираетъ желудокъ.
— Да вы бы лучше чайку… Тепленькимъ-то оно лучше пораспаритъ.
— Нкогда, голубчикъ, нкогда. Я къ обдн тороплюсь. Пока чай заваривать будутъ, пока что… пока напьешься, а тамъ, смотришь, и отслужили.
— Да вотъ нашего пожалуйте стакашекъ. Мы сейчасъ только заварили и пить собираемся. За стаканчикъ съ угрызеніемъ ни копйки не возьму, это ужъ вамъ въ уваженіе.
— Спасибо, родной, спасибо! Охъ, какъ щемитъ! Мятки бы хорошо… Да гд ее возьмешь? Ахъ, стой! Вотъ что, голубчикъ, прибавь-ка ты мн въ стаканчикъ ложечку мятной водки. Что-жь, ничего, Богъ проститъ, вдь это лекарство. Тутъ не ради пьянства, а ради исцленія. Вдь у васъ есть англійская мятная?
— Какъ не быть, помилуйте! Огонь, а не водка. Тройная называется, потому на одномъ голомъ спирту. Пожалуйте!
Буфетчикъ подаетъ стаканъ съ чаемъ и прибавляетъ чайную ложку мятной. Чиновникъ пробуетъ.
— Ну, даже и мятнаго запаха не слышно! Какое ужь тутъ лченье? Налей-ко рюмочку. Охъ, грхи наши тяжкіе! Постой, я отолью изъ стакана чай-то. Ну, лейтоперь. Вотъ такъ… Эхъ, какія у васъ рюмки-то маленькія!
— Помилуйте, рюмки купеческія.
— Ну, ужь тамъ купеческія или не купеческія, а только долей мятной-то. Смерть не люблю изъ неполнаго стакана пить. Черезъ это деньги не водятся.
— Вы ужь очень много чаю-то отлили, говоритъ буфетчикъ и прибавляетъ мятной водки.
— Не могу-же я кипятокъ пить. Распотешь, выйдешь на улицу и простудишься, а я къ обдн сейчасъ…
Чиновникъ пьетъ.
— Напрасно я ее съ чаемъ-то смшалъ, бормочетъ онъ, шамкая губами. Никакого дйствія не произведетъ. Мятную надо гольемъ пить, тогда и польза. Охъ, еще хуже закололо подъ ложечкой!.. Вылей изъ стакана-то. Не буду я пить.
— Да что выливать-то? Вы все выпили.
— Не можетъ быть! Ну, врно, это я невзначай.
Чиновникъ въ удивленіи смотритъ на пустой стаканъ.
— Ахъ, какая мерзость! Вотъ крутитъ, крутитъ что-то подъ сердцемъ, продолжаетъ онъ.
— А вы присядьте на стуликъ, да чистенькаго чайку…
— Да пойми, Потапычъ, къ обдн тороплюсь. Во вторникъ не былъ, вчера прозвалъ, а ужь сегодня четвергъ. Завтра исповдываться надо. Вотъ что: налей-ко мн мятненькой то рюмочку. По немощамъ нашимъ Богъ проститъ.
— Конечно, ежели завтра на духу чистосердечно покаетесь… поддакиваетъ буфетчикъ.
— Или вотъ что: налей лучше полстаканчика. Пусть ужь лучше сразу боль остановитъ.
— Пожалуйте!
— Ужь и стаканы-же у васъ, я посмотрю: совсмъ дтскіе! Наливай до краевъ-то, что стоишь? Я не Половинкинъ сынъ.
Чиновникъ пьетъ.
— Ну, что?
— Прелесть! Такъ по жилкамъ и расходится. Фу, какая крпость! Я вотъ одно, Потапычъ, думаю: и что такое въ этой мятной водк можетъ быть скоромнаго? Лкарство и больше ничего. Вдь касторовое-же масло пьемъ? Конечно, ежели взять хересъ, шампанское… Ну, прощай! Боюсь къ обдн опоздать. Запиши за мной, завтра ужь не приду, до субботы. Прости меня, Христа ради, въ чемъ согршилъ передъ тобой… словомъ, дломъ… помышленіемъ…
Языкъ чиновника начинаетъ заплетаться.
— И меня простите, Данило Кузьмичъ!.. Дай вамъ Богъ въ радости, какъ благотребно подобаетъ… безмятежно, мирно…
— Спасибо, спасибо! Ну, поцлуемся по христіански. Вотъ такъ. Вдь душа-то, Потапычъ, у человка одна, что у чиновника, что у буфетчика. Ахъ, Боже мой! Три четверти двнадцатаго! Опоздаю. Насыпь-ка на скорую руку еще рюмочку!
— Вы бы икоркой закусили…
— Ни-ни… Рыбы не вкушаю! Я лучше пивца бутылочку, потому жажда… За ваше здоровье! Вотъ ядъ-то — настоящая англійская! И какъ только англичане эдакую крпость пить могутъ! Ну-съ, я опять насчетъ души… Возьмемъ душу буфетчика… Выворотимъ ее, такъ сказать… Понимаешь?..
— Вы ежели насчетъ обдни, то поторопитесь. Давнымъ давно отзвонили, замчаетъ буфетчикъ.
— Знаю, голубчикъ, знаю. Я только остынуть хочу, пгому вспотлъ. Ежели твоя буфетчиская душа чиста, можешь ты меня ввести во искушеніе, или не можешь?
— Гд же, помилуйте! Намъ бы только самимъ чистымъ быть.
— А коли такъ, набрызгай мн еще рюмочку мятной, да побольше.
Бьетъ двнадцать.
— Про обдню-то забыли, а еще говльщикъ!
— Эхъ Потапычъ! что такое обдня? Не въ видимости нужно говніе соблюдать, яко мытари и фарисеи, а въ душ. Я душой и сокрушаюсь, скорблю. Дай-ко бутылочку пивца похолодне.
Буфетчикъ машетъ рукой. Чиновникъ садится.
— Ты чего это рукой-то машешь? Не осуждай, голубчикъ, не осужденъ и самъ будешь. Въ которомъ году у насъ было наводненіе?
— Вы бы лучше шли домой да соснули часокъ, а то и ко всенощной не попадете.
— Попаду, другъ любезный, попаду. Ты думаешь, на мн какой классъ? Двнадцатый, братъ, классъ, вотъ что! И вдругъ ты мн въ моемъ чин и наставленіе!.. Ай-ай-ай!
Чиновникъ пьетъ пиво и совсмъ оболдваетъ. Голова его склоняется на столъ. Къ нему подходитъ буфетчикъ.
— Данило Кузьмичъ, вы бы у насъ въ коморк прилегли, а то такъ, ей-ей, безобразно, говоритъ онъ.
— Оставь меня, оставь, я говю!… коснющимъ языкомъ лепечетъ чиновникъ.