Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ПАРАДНЫЙ ОБДЪ.
Парадный обед, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 11 минут(ы)
У купца Амоса Потапыча Семишкурова подтасовались сразу три радости: Станислава на шею получилъ ‘за благочестіе и позлащеніе иконастаса’, домъ новый окончилъ постройкой и перехалъ въ него на новоселье, занявъ ‘подъ себя’ большое помщеніе и заново омеблировавъ его.
— Довольно лаптемъ-то щи хлбать, можно и порасшириться… Слава Богу, на нашъ вкъ теперь хватитъ!— сказалъ онъ жен и поршилъ вс эти три радости праздновать параднымъ обдомъ, подогнавъ его къ 17-му сентября, къ именинамъ жены.
Прежде всего ршено было угостить ‘нужныхъ’ людей. Гости приглашались съ разборомъ и ‘кто почище’, но такъ какъ приглашеніемъ нельзя было обойти близкихъ родственниковъ и изъ сраго купечества, то ихъ приглашали съ тонкимъ внушеніемъ:
— Милости просимъ, говорилъ имъ Семишкуровъ:— Только смотрите,— обдъ парадный будетъ. Нашъ пріютскій генералъ общался быть и, окромя того, нкоторыя финансовыя лица, изъ банковъ. Хочу по модному устроить и чтобы съ рчами. Голаго пьянства не будетъ, а все какъ по благородному… потому неловко, осудить могутъ.
— Да мы нешто только изъ-за одного пьянства?… пробовали обижаться родственники.
— Нтъ, я такъ къ слову… Иной сейчасъ нажрется винища и въ ссору ползетъ. Разные тоже бываютъ. А зачмъ это? Выпилъ по малости, да сиди и слушай, что умные люди говорятъ.
— Ну, вотъ, учи еще! Что жь, у тебя калегварды будутъ играть?
— Зачмъ? Коли рчи, такъ калегвардовъ не надо. Нынче эта музыкальная горлопятина за обдами ужъ не въ мод, особливо ежели кто въ своемъ собственномъ дом, а не въ ресторан… Такъ милости просимъ, господа!
— Придемъ.
Обдъ стряпалъ ‘французъ’, сервировка была отличная, меню на атласной лент, съ вензелевымъ изображеніемъ имени хозяина дома и подъ короной. Французу вмнено было въ обязанность, чтобы въ числ кушаній была непремнно подана коза съ позолочеными рогами и чтобы на стерляди стояли раки на шпагахъ и чтобы ‘корякой’.
— Какъ въ графскихъ домахъ… прибавилъ хозяинъ.
Гостей звали на обдъ ровно въ пять часовъ, а гости купцы, по купеческой замашк, начали собираться только въ шестомъ часу. Пріютскій генералъ пріхалъ первымъ, а вторымъ пришелъ приходскій протопопъ въ свтлосиней шелковой ряс. Хозяина несказанно опечалило, что генералъ былъ безъ ленты, а только со звздой на фрак. Хозяинъ долго трясъ ему руку и не утерплъ-таки, чтобы не сказать:
— А я полагалъ, ваше превосходительство, что вы меня во всемъ парад осчастливите.
Генералъ понялъ, въ чемъ дло, и улыбнулся.
— Въ лентахъ, мой милый, Амосъ Потапычъ, только на парадные обды принято здить, любезно отвчалъ онъ и потрепалъ хозяина по плечу.
— Помилуйте, да вдь у меня сегодня парадный обдъ и есть. Вдь я двадцать лтъ врой и правдой грошъ къ грошу приколачивалъ, чтобы домъ-то выстроить. Наконецъ черезъ ваши же руки такое благоволеніе… прибавилъ хозяинъ и поправилъ орденъ на ше:— Я даже полагалъ сегодня нашъ пріютскій мундиръ надть, да такъ ужъ… Надюсь, ваше превосходительство, что вы ужъ хоть осчастливите меня за обдомъ нсколькими теплыми словами отъ души?
— Обденныхъ рчей я вообще не говорю, но для моего почтеннаго и многоуважаемаго…
— Премного вами благодаренъ, ваше превосходительство!— снова потрясъ хозяинъ руку генерала.
Протопопъ расчесывалъ гребнемъ волосы, косился на приготовленную закуску и говорилъ:
— Поздненько у васъ, драгоцнный Амосъ Потапычъ, къ обду гости-то съзжаются. Словно якобы вы на акриды и дикій медъ звали, но, судя по трапез, нужно предполагать противное сему.
— Да вдь что же вы подлаете съ нашимъ купеческимъ невжествомъ! Мало еще насъ въ газетахъ хлещутъ! Звалъ къ пяти, а они по своему срому понятію такія мысли содержутъ, что молъ чмъ поздне, тмъ лучше: придешь молъ рано, такъ словно даровой д обрадовался, пояснилъ хозяинъ.
Влетлъ приставъ изъ участка, въ мундир и густыхъ эполетахъ.
— Съ монаршею милостью, съ новосельемъ и съ имянинницей!— заговорилъ онъ, потрясая руку хозяина:— Гналъ, гналъ кучера, думалъ, что ужъ опоздалъ, анъ оказывается…
Приставъ обвелъ глазами комнату.
Вошелъ извстный всему Петербургу маленькій финансовый еврей, съ подстриженною бородкой на обезьяньемъ лиц и съ оскаленными зубами. Хозяинъ опрометью бросился къ нему и сталъ потрясать его руку.
— Некрещеный?— тихо спросилъ одинъ купецъ другаго.
— Некрещеный.
— А ловко ли православнымъ христіанамъ съ нимъ за одною трапезой?.. Уже и Амосъ Потапычъ тоже!.. Человкъ благочестивый, и вдругъ… Смотри, съ отцомъ протопопомъ кланяется!
Хозяинъ то и дло посматривалъ на часы. Было почти шесть. Гости собирались, но вяло.
— Господи! Что жъ это какой безпорядокъ! Зовешь къ пяти, и вдругъ такое продленіе?— всплескивалъ онъ отчаянно руками: — Господа, пожалуйте закусить пока… А тмъ временемъ можетъ-быть и соберутся, прибавилъ онъ:— Батюшка, благословите трапезу и начните вмст съ его превосходительствомъ. Исаакъ Соломоновичъ, прошу покорно!— обратился онъ къ финансовому еврею.
Отецъ протопопъ благословилъ и, придерживая лвою рукой рукавъ рясы, правою взялся за графинъ съ водкой. Купцы стали подходить къ закуск. Были и фрачники, были и сюртучники. Все вниманіе сюртучниковъ было обращено на финансоваго еврея.
— Смотри, смотри, шептали они:— Водку благословенную пьетъ, а колбасы не трогаетъ. Вонъ сардинку взялъ… икру стъ.
— По ихней жидовской вр колбасу ежели или ветчину — бда! Сейчасъ нужно къ своему попу въ синагогу бжать, чтобы ротъ святить. У нихъ строже нашего. Попъ поставитъ въ уголъ и заставитъ цлый день бормотать безъ удержа жидовскія молитвы.
Водка оживила гостей. Начался громкій говоръ. Хозяинъ подбжалъ къ купцамъ фрачникамъ.
— Господа!— сказалъ онъ:— Генералъ за обдомъ будетъ рчь говорить, такъ ужь жарьте и вы посл него. ‘Въ настоящее молъ время, когда мы вс собрались вкуп’… Ну, и такъ дале… Петръ Федоровичъ, вдь въ дум же иногда произносите! Наконецъ я и въ обществ взаимнаго кредита слышалъ, какъ ты рзалъ. Чего отставать отъ людей? Современности надо подражать.
Отъ купцовъ-фрачниковъ хозяинъ перебжалъ къ сюртукамъ, взялъ подъ руку какую-то клинистую бороду и отвелъ въ сторону.
— Сидоръ Пантеличъ, генералъ будетъ ужо рчь говорить, такъ ужъ пожалуйста не перебивай его. Я тебя знаю. Ты, какъ выпьешь лишнее, сейчасъ и закричишь не вовремя ‘ура!’. Лучше въ порядк…
Гость обидлся.
— Коли хочешь, такъ я и за столъ не сяду. Важное кушанье — твой генералъ! Видали мы!
— Не кричи! Я тебя честью прошу. А на счетъ стола, зачмъ же? Ежели бы я не хотлъ, то и не звалъ бы тебя. Ну, полно кочевряжиться! Я вдь по пріятельски…
Четверть седьмаго сли за столъ. Хозяинъ старался сажать гостей ‘по ранжиру’. Протопопа посадилъ по правую руку отъ себя, финансоваго еврея — по лвую. Генерала помстилъ напротивъ. Рядомъ съ генераломъ сла хозяйка.
— Такъ вы, ваше превосходительство, во всякую минуту и будете мелькать передъ моими глазами, а я буду наслаждаться пріятнымъ лицезрніемъ вашей персоны,— сказалъ хозяинъ.
Сюртукамъ и гостямъ ‘попроще’ отвели мста на концахъ стола. Т все еще продолжали интересоваться ‘жидомъ’.
— Эхъ, не хорошо со стороны Амоса Потапыча. На старости лтъ, и вдругъ этакія штуки!— говорилъ кто-то:— Человкъ онъ богобоязненный, еще недавно иконостасъ позолотилъ, владык лично извстенъ и вдругъ протопопа вмст съ жидомъ сажать! Нешто это можно?
— Видно можно. Вдь протопопъ-то самъ знаетъ, и къ стулу не привязанъ,— пробовали возражать.
— А можетъ быть онъ введенъ въ заблужденіе и полагаетъ, что это крещеный жидъ.
Сначала за столомъ было все чинно. Слышались удары ложекъ о тарелки. Протопопъ раза два принимался разсказывать хозяину, что такое ‘акрида’ и сподвижническая верига, привелъ примръ изъ Іова многострадальнаго, но хозяинъ его не слушалъ и все обращался къ генералу.
— Ваше превосходительство — мадерки! Я передъ вами нарочно особенную бутылку поставилъ. Благоволите пригубить. Это мадера дорогая.
— Выпью, выпью, отвчалъ генералъ и разговаривалъ съ хозяйкой.— Мать — великая вещь! говорилъ онъ.— Главная задача матери заключается въ воспитаніи молодаго поколнія, въ передач нравственныхъ идей, такъ сказать, въ гуманномъ…
— Только и трудно же, ваше превосходительство, съ дтьми, перебивала его хозяйка:— Шалятъ ужь очень. Врите ли, иногда вс руки обхлещешь объ ихъ головы…
Финансовый еврей, наклонясь къ хозяину, шепталъ:
— Цвтникъ женскаго пола хотя и не великъ у васъ за обдомъ, но блистаетъ прекрасными женщинами. Я всегда люблю имть большое любованіе на женщинъ русскихъ купцовъ. Здоровье и самый лучшій свжесть… такъ, что даже благоуханіе… О, русскіе купцы имютъ свой вкусъ!
— Кормимъ мы ихъ хорошо, Исаакъ Соломоновичъ, заботъ у нихъ нтъ, вотъ он и толстютъ у насъ,— отвчалъ хозяинъ.— А тутъ у нашего брата, какъ иногда платежи подоспютъ, а въ рукахъ чужихъ векселей куча, да не знаешь куда ихъ дть, такъ до жиру ли? Банковый кредитъ насчетъ дисконта, сами знаете, везд нынче сокращенъ. Я вотъ васъ хотлъ попросить… Ну, да посл!
— Посл, посл… согласился финансовый еврей и любезно оскалилъ зубы на какую-то рыхлую и красивую купеческую даму.
— За здоровье имянинницы! возгласилъ басомъ горластый оффиціантъ надъ самымъ ухомъ генерала, такъ что тотъ даже вздрогнулъ.
Вс подняли бокалы и обратились къ хозяйк. На концахъ стола задвигали стульями и шли поздравлять ее. Тамъ же забили ножами въ тарелки, и кто-то крикнулъ ‘ура!’, но оно не было поддержано. Хозяинъ какъ-то жалобно взглянулъ на шумящихъ гостей и замахалъ имъ руками, дескать: ‘Тише, господа!’
— Ваше превосходительство! Почтите радостными словесами-то!— умильно обратился онъ къ генералу.
— Посл, посл… успокоивалъ его тотъ:— Еще будетъ время. Но я бы попросилъ васъ, многоуважаемый Амосъ Нотапычъ, приказать оффиціанту не провозглашать тостовъ. Мы сами ихъ провозгласимъ. А то этотъ оперный бассо-профондо надъ самымъ, моимъ ухомъ…
Оффиціанту было запрещено кричать. Понесли рыбу. На концахъ стола длалось все шумне и шумне. Хозяинъ то и дло посматривалъ туда, опасаясь скандала. Онъ не пилъ, не лъ отъ волненія.
— Ваше высокопреподобіе!— кричалъ какой-то купецъ черезъ весь столъ священнику.— Въ которомъ году у насъ была первая холера?
Но тутъ генералъ всталъ съ мста и поднялъ бокалъ.
— Господа! Я предлагаю выпить за здоровье нашего досточтимаго Амоса Потапыча!— произнесъ онъ.
Тутъ ужь гости не выдержали, застучали стульями, забили въ тарелки, закричали ‘ура!’.
Вс лзли чокаться съ хозяиномъ, но тотъ не внималъ и умильно смотрлъ на генерала.
Взоръ его изображалъ просьбу. Генералъ понялъ, потеръ лобъ и началъ откашливаться. ‘Тсъ!’ послышалось со всхъ сторонъ. Генералъ началъ.
— ‘Concordia res parvae crescunt’, вытснена надпись на голландскомъ червонц, и мы всегда должны ее памятовать…
— Это врно!— откликнулся съ конца стола совсмъ уже захмлвшій купецъ съ бородой клиномъ, тотъ самый, котораго хозяинъ предупреждалъ не прерывать рчи.
Ему зашикали. Генералъ нахмурился и повторилъ:
— ‘Concordia res parvae crescunt…’
— А по-каковски это?— не унимался купецъ.
— Имйте же наконецъ уваженіе къ преніямъ!— крикнулъ совсмъ уже вышедшій изъ себя хозяинъ.
Генералъ и самъ бросилъ молніеносный взглядъ на конецъ стола, но продолжалъ:
— Эту надпись должны мы памятовать вс до единаго. Передъ нами простой русскій семейный человкъ, вышедшій изъ народа. Я говорю о достопочтенномъ Амос Потапыч, нашемъ любезномъ хозяин. Онъ въ пот лица съдая свой хлбъ, выстроилъ свой домъ изъ крохъ, падающихъ со стола его трудовой трапезы…
По лицу хозяина текли слезы. Онъ протянулъ черезъ столъ свою руку и крпко пожалъ генеральскую руку.
— Вы видите роскошныя палаты, полную чашу домовитости, зеркалъ и бронзу, хрусталь и фарфоръ, серебро и золото… вдохновлялся генералъ.
— Божіе милосердіе… подсказалъ протопопъ, умильно качая въ тактъ головой, но хозяинъ дернулъ его за рукавъ рясы.
— Да… Божіе милосердіе, украшенное драгоцнными каменьями. Однимъ словомъ, мы созерцаемъ рогъ изобилія, сыплющій свои дары въ руки достойнаго. Я потому говорю достойнаго, что онъ не лежитъ на своихъ богатствахъ какъ Кощей, а удляетъ ихъ отъ щедротъ своихъ и сирымъ, и неимущимъ. Ежегодно взноситъ онъ въ нашъ пріютъ извстную сумму…
— Небось не вносилъ бы, кабы пріютскаго мундира не позволили носить!— опять послышался чей-то довольно громкій возгласъ, но на него не обратили вниманія.
— Но, не довольствуясь ежегоднымъ взносомъ, онъ еще недавно позолотилъ иконостасъ на свой счетъ,— говорилъ генералъ:— Да… позолотилъ. Въ начал я упомянулъ о дом. Но не въ роскоши сила,— сила въ семейномъ согласіи. Въ немъ и счастіе. Амосъ Потапычъ пользуется этимъ счастіемъ, сплотившись въ своей многочисленной семь, среди чадъ и домочадцевъ. Поэтому-то я и началъ свое краткое привтствіе латинскою цитатой ‘Concordia res parvae crescunt’. Пожелаемте же ему того счастливаго согласія и въ новоотстроенномъ дом, каковымъ онъ пользовался на своемъ старомъ пепелищ, а щедрая Фортуна посыплетъ на него богатство своимъ чередомъ. Но важне согласія здоровье, а потому выпьемте за здоровье Амоса Потапыча!
Раздалось ‘ура!’. Хозяинъ рыдалъ отъ умиленія, ползъ черезъ столъ обнять генерала и уронилъ бутылки. Вино пролилось на скатерть. Гости вскочили изъ-за стола и лзли къ хозяину цловаться. Потрясали и руки генерала.
— Качать его! Качать! кричали гости, но недоумвали, кого качать — хозяина или генерала, а потому схватили на руки обоихъ и начали подбрасывать.
— Довольно, господа! Довольно!— кричалъ генералъ.
Кой-какъ вс услись. Оффиціанты понесли жареную козу.
Всталъ хозяинъ и обратился къ генералу:
— Ваше превосходительство, Аристархъ Никодимычъ! Въ голов моей много чувствъ, но грудь моя не находитъ словъ, дабы высказать вамъ благодарность, такъ какъ вы осчастливили меня, простаго человка, своимъ присутствіемъ и осчастливили радостными словами вры, надежды и любви въ сей день, 17-го сентября. Я уповаю и впредь поддерживать сиротъ подъ вашей администраціей, но пуще всего буду стараться очищать наше срое купечество отъ азіатскаго невжества и, какъ простой русскій славянинъ изъ Ярославской губ., буду имъ подавать примръ пути къ Европ. А съ вашей стороны молю о поддержк и поощреніи, такъ какъ мы учены на мдныя деньги и все что по своему образованію чувствуемъ, до цивилизаціи своимъ умомъ дошли. Дорогіе гости! Выпьемте за здоровье драгоцннаго Аристарха Никодимыча!
Опять движеніе стульевъ, опять ‘ура!’. Гости шли чокаться съ генераломъ.
— Ай да г. Семишкуровъ! Какую вы хорошую рчь держали! Браво! браво!— тихо апплодировалъ хозяину финансовый еврей.
Хозяинъ самодовольно улыбнулся.
— А теперь вы, Исаакъ Соломоновичъ, скажите, упрашивалъ онъ еврея.
— Нтъ, нтъ, я никогда не говорю. Я только слушаю, качалъ тотъ головой и скалилъ зубы.
— Нельзя этому быть-съ. Мы васъ заставимъ. Въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходятъ, а у насъ сегодня обдъ европейскій и съ рчами.
Но въ это время поднялся съ мста протопопъ, и хозяинъ замахалъ руками и зашикалъ, давая знать, чтобы шумъ умолкъ.
— Достопочтенные сотрапезники! началъ протопопъ.— Я не предлагаю тоста за здоровье хозяина, ибо онъ искренно уже былъ предложенъ его превосходительствомъ, но хочу въ свою очередь изрчь краткое привтствіе именитому коммерсанту. Благочестивый купецъ Амосъ Потапычъ, ревнитель храмовъ Божіихъ, подпора вдовъ и сиротъ, столпъ врующаго семейства! Слдуя по пути цивилизаціи, который ты предначерталъ себ, молю объ одномъ: не поддайся ты вянію вреднаго нигилизма, да не коснется эта тлетворная гидра твоего сердца и да останешься ты тмъ же ревнителемъ и столпомъ, которымъ былъ досел, радя храму Божію и принося посильную лепту свою на пропитаніе вдовъ и образованіе сиротъ въ дух христіанства!
Протопопъ кончилъ. ‘Ура!’ раздалось на концахъ стола. Тамъ думали, что опять пьютъ за чье нибудь здоровье. И оно пожалуй было уже кстати, такъ какъ хозяинъ, отблагодаривъ протопопа троекратнымъ цлованіемъ, кричалъ:
— Господа! выпьемте теперь за здоровье высокочтимаго отца Іоанна!
‘Ура!’ стояло въ воздух. Гости снова повскакали съ мстъ. ‘Качать! Качать!’ слышались возгласы, трое подскочили уже къ протопопу, но хозяинъ остановилъ ихъ и загородилъ собой священника.
— Братцы, духовную особу нельзя качать!— строго сказалъ онъ:— Онъ пастырь и рукоположенъ…
Гости оставили его, но на мста не садились. Къ супругамъ подошелъ раскраснвшійся отъ вина сдоватый купецъ и, растопыривъ руки, забормоталъ:
— Мы хоть и по части мусорнаго очищенія подряднымъ дломъ занимаемся, а рчь сказать все таки можемъ и даже сразу обоимъ въ жилу попадемъ. Плодитесь и размножайтесь!
Купецъ поклонился и, оборотясь къ генералу, спросилъ:
— Правильно я, ваше превосходительство?..
— Врно, врно, старина!— одобрительно потрепалъ его тотъ по плечу.
Польщенный купецъ схватилъ его руку, и потрясая произнесъ:
— И васъ также высоко цнимъ! Вы вотъ нами не гнушаетесь по своему чину, а мы это чувствуемъ.
Обдъ приближался къ концу. Было шумно. Тосты предлагались за кого попало и кмъ попало. На иные изъ нихъ необращали уже вниманія. Вдругъ хозяинъ вспомнилъ, что не пили за здоровье финансоваго еврея, а онъ ‘человкъ нужный’. Его даже ударило въ жаръ отъ такой опрометчивости, но онъ нашелся, какъ поправить дло.
— Господа, я прошу слова! крикнулъ онъ.
— Silentium omnibus!— шутливо протянулъ хозяину въ тонъ отецъ протопопъ.
— Господа, я предлагаю выпить за здоровье трудолюбиваго и почтеннаго Исаака Соломоновича!— продолжалъ хозяинъ.— Но да не обидится онъ, что мы пьемъ его здоровье въ конц параднаго обда. Остатки всегда сладки. Выпьемте!
Тостъ былъ принятъ холодно, но нкоторые все-таки повскакали изъ-за стола и лзли чокаться съ евреемъ. Тотъ расцловался съ хозяиномъ ‘по-русски’, какъ онъ говорилъ, то есть троекратно и со щеки на щеку, а гостямъ какъ вербный аллебастровый заяцъ учащенно кивалъ головой, щурился и любезно скалилъ зубы.
— Смотри, съ жидомъ цлуется! Ахъ, старый песъ!— довольно громко замтилъ про хозяина одинъ купецъ другому.
Хозяинъ сталъ просить финансоваго еврея сказать какую нибудь рчь. Тотъ и ршился было, ибо хотлъ сгладить ею свое неловкое положеніе, всталъ съ мста и только началъ: ‘Я прошу извиненія, что такъ какъ я не славянинъ, то и не могу имть и хорошаго разговора по-русски’, какъ вдругъ кто-то перебилъ его и во все горло заоралъ:
— За здоровье пристава, такъ какъ они наши защитники!
Большинство забило ножами въ тарелки. Приставъ раскланивался, а финансовый еврей слъ и уже наотрзъ отказался продолжать рчь.
— Я не умю, я не умю… Да и не время теперь… бормоталъ онъ сконфуженный.
Хозяинъ былъ взбшенъ и даже поблднлъ отъ злости.
— Вотъ, ваше превосходительство, какое еще у насъ въ купечеств безобразіе среди всей цивилизаціи!— отнесся онъ къ генералу.
Тотъ только пожалъ плечами, закатилъ глаза подъ лобъ и наклонился къ хозяйк съ какимъ-то вопросомъ.
— Исаакъ Соломонычъ! Бога ради простите вы имъ ихъ срое невжество!— твердилъ хозяинъ и трясъ руку финансоваго еврея.— Ну, что на нихъ обижаться? Вдь пьяные…
— Я ничего… Я ничего… отвчалъ еврей и поправлялъ свои очки.
— Господа, я прошу слова!— раздался возгласъ, и съ мста поднялся солидный купецъ во фрак и съ подстриженною бородой.
Это былъ гласный изъ думы, но въ дум никогда не говорившій. Здсь онъ вздумалъ себя попробовать. Вино развязало ему языкъ.
— Какъ славянинъ съ матушки широкой Волги, поительницы и кормилицы нашей, я хочу вспомнить о другомъ славянскомъ единств, находившемся долгое время подъ игомъ турецкаго зврства, и обратить вашъ взоръ на храбрыхъ герцеговинцевъ и черногорцевъ. Въ то время, когда мы здсь бражничаемъ за роскошными яствами пресыщенія плоти, тамъ, на синемъ Дуна, катящемъ свои волны подъ шумъ древесъ, можетъ быть сидятъ голодные и холодные младенцы, и обильныя слезы текутъ по ихъ челу со скорбью на устахъ…
Фрачнаго купца сначала слушали со вниманіемъ, но посл этихъ словъ какой-то сюртучникъ замоталъ головой и крякнулъ:
— Это насчетъ пожертвованія? Знаемъ! Сами семерыхъ сбирать послали.
— Простремте руку помощи!— ораторствовалъ фрачный купецъ.— Рука дающаго не оскудваетъ и въ щедрую десницу воздастся вамъ сторицею!
Въ это время за обдомъ кончали уже мороженое. Гости, увидавъ, что ораторъ ползъ въ бумажникъ, и вынувъ три рубля положилъ ихъ на тарелку, задвигали стульями и стали выходить изъ-за стола.
Хозяинъ и самъ былъ доволенъ, что обдъ уже кончился.
— Ужь извините, чмъ богаты, тмъ и рады! раскланивался онъ на вс стороны, и подойдя къ генералу, сказалъ:— Не обезсудьте, ваше превосходительство! Думалъ завести обденную механику по-европейски, а нкоторыя мста вышли по-скотски, такъ что большой конфузъ отъ моихъ гостей имю.
Онъ отчаянно развелъ руками.
— Ничего, ничего. Все было хорошо, все было прилично! А вдь въ семь не безъ урода!— отвчалъ, улыбаясь, генералъ, и заключивъ Амоса Потапыча Семишкурова въ свои объятія, расцловалъ его.
Фрачный купецъ стоялъ у стола съ тарелкой въ рукахъ, но гости всячески старались обходить его.