XII передвижная выставка картинъ.
XII передвижная выставка картинъ.
Ан.
‘Русская Мысль’, кн. V, 1884
XII передвижная выставка картин, Ремезов Митрофан Нилович, Год: 1884
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Лтъ боле двадцати тому назадъ съ русской жизнью ‘странный случай вышелъ’, — выскочила она изъ колеи и около четверти столтія никакъ не можетъ попасть опять на настоящій трактъ. Прежнія мры, старыя нормы какъ-то вдругъ оказались непригодными, новыхъ въ готовности не было, сразу все оборвалось и спуталось, вышелъ сумбуръ, изъ котораго до сихъ поръ нтъ средства выпутаться. ‘Отцы’ перестали понимать дтей, ‘дти’ перестали разумть отцовъ и въ особенности врить имъ, бросили имъ въ лицо страшныя ‘лова: ‘Кто же виноватъ въ томъ, чтобы не съумли заслужить нашего доврія?’ Дти того времени (базаровскаго) вырасли, сами сдлались отцами уже взрослыхъ дтей и еще мене своихъ отцовъ съ умли заслужить довріе и уваженіе молодаго поколнія, а дды, уцлвшіе обломки сороковыхъ годовъ, тоже сбились съ толку. Соберутся два-три человка, заговорятъ о литератур, объ искусств и не понимаютъ другъ друга, а черезъ нсколько минутъ перестаютъ понимать самихъ себя. Я долго прислушивался къ подобнымъ разговорамъ, стараясь найти объясненіе столь необыкновеннаго явленія, и пришелъ, наконецъ, къ такому заключенію, что крайне мало людей, понимающихъ другъ друга, ибо почти никто никому не вритъ,— не вритъ другъ другу потому, что никто не говоритъ правды по крайнему своему разумнію, не высказываетъ того, что у него на ум, а всякій испускаетъ хотя членораздльные, но непремнно условные звуки, каждый по своему особливому руководству въ звуковомъ метод не только для разговоровъ, но и для мышленія. Въ результат получилась полная невозможность какого бы то ни было совмстнаго обсужденія и обмна мыслей между лицами, пользующимися различными руководствами къ наилучшему мышленію.
Для людей отсталыхъ, не выучившихся ни говорить, ни мыслить по тмъ или инымъ руководствамъ, становится небезопасно и, по меньшей мр, неудобно высказываться прямо, требуется говорить то, что полагается думать извстнымъ ‘направленіемъ’, подъ страхомъ быть обвиненнымъ… чортъ знаетъ въ чемъ, до политической неблагонадежности включительно. И это обвиненіе вы имете ожидать не съ одной какой-либо стороны, а со всхъ сторонъ, какъ только осмлитесь ‘свое сужденіе имть’, не стсняясь колодками, пріуготованными вашему мышленію различными ‘направленіями’.
Такое сумбурное положеніе принесло уже свои плоды, уничтоживши у насъ литературную критику, по старому, по безшаблонному. Теперь очередь доходитъ до критики художественной. Доказательствомъ этому служатъ сужденія нашей періодической печати о ‘XII передвижной выставк картинъ’. Происходитъ путаница понятій. Сыръ-боръ загорлся, главнымъ образомъ, изъ-за картины И. Е. Рпина и собственно не изъ-закартины, какъ художественнаго произведенія, а изъ-за того, что на ней изображено. По словамъ Московскихъ Вѣ,домостей, ‘большинство’ догадывается, что тутъ безъ политики не обошлось’. Какъ только догадались объ этомъ газетные критики, такъ и забыли про картину, и начали каждый, сообразно ‘направленію’ своей газеты, восхищаться, ужасаться и на вс лады завираться до полной потери пониманія смысла собственныхъ рчей. Всхъ проще и откровенне отнесся къ длу Русскій Курьеръ, заявивши напрямки: ‘Послдователи теоріи ‘искуства для искусства’ остаются всегда неудовлетворенными и, пожалуй, даже негодуютъ на нашихъ передвижниковъ, находя въ ихъ произведеніяхъ лишь глубокореальные сюжеты, воспроизводимые нердко съ замчательною художественною правдою. Но до такой публики ни русскимъ художникамъ, ни намъ лично нтъ никакого дла, а потому и настоящая наша замтка преслдуетъ цли, ничего не имющія общаго съ идеалами поклонниковъ такъ называемаго ‘чистаго искусства’. Наивно и мило. Читая такія рчи, молодешь лтъ на двадцать: такъ и звучитъ въ ушахъ серебристый голосокъ провинціальной институтки 60-тыхъ годовъ, задававшій намъ въ упоръ вопросъ: ‘А по вашему, что лучше, Сикстинская мадонна или валеные сапоги?’ Мы, уже начинали думать, что въ пережитое двадцатилтіе вопросы этого рода уяснены до признанія, что художественное произведеніе само по себ, а валенки сами по себ, Русскій Курьеръ выводитъ насъ изъ заблужденія, увряя, что и въ 80-тыхъ годахъ есть еще русскіе художники и художественные критики, которымъ до ‘чистаго искусства’ нтъ никакого дла. Одно жаль, что не находится богатаго любителя съ подобными взглядами на живопись, который бы задался цлью составить галлерею картинъ, одобренныхъ критикою этого сорта. Прелюбопытная вышла бы коллекція. Но въ данномъ случа Русскій Курьеръ поступилъ, на нашъ взглядъ, прекрасно, высказавъ храбро и не обинуясь то, что на ум у большинства критиковъ, писавшихъ о картин И. Е. Рпина: ‘Не ждали’. Такъ, С.-Петербургскія Вдомости усмотрли въ ней ‘лжелиберальныя обличенія’ и находятъ, что ‘типы дтей золотушные, истощенные’, что двочка ‘кривоногая’, а герой ‘не возбуждаетъ сочувствія,— въ его лиц нтъ энергіи’. Г. Стасовъ, наоборотъ, провозглашаетъ: ‘Въ глазахъ (того же героя) и во всемъ лиц нарисовано то, чего не пробовалъ выразить на картин ни одинъ еще нашъ живописецъ, въ какой бы то ни было своей картин: это могучая интеллигентность, умъ, мысль… Въ немъ что-то высшее, выходящее изъ ряда вонъ’. Гражданину вс личности на картин г. Рпина кажутся ‘уродливыми и противными’. Еще какой-то критикъ видлъ ‘бшено-злобное выраженіе на испитомъ, худомъ лиц’ того-же героя и слышалъ, какъ онъ ‘яростно шипитъ’. Русскія Вдомости такъ отзываются о личности нежданнаго гостя: ‘Онъ не можетъ быть признанъ идеальною, по своему развитію, личностью. Правда, его широкій лобъ и интеллигентные глаза свидтельствуютъ о значительной энергіи мысли и воли, но вы чувствуете, что это развитіе одностороннее и нсколько ненормальное, что оно явилось результатомъ сильныхъ, но ограниченныхъ вліяній’. Московскія Вдомости поставили ту же картину чуть ли не ниже всхъ, имющихся на выставк, находя въ ней ‘неясность мысли, забвеніе элементарныхъ правилъ рисунка, невдніе линейной перспективы и необдуманность колорита’. Русскій Курьеръ длаетъ слдующее примчаніе къ статейк, въ которой увряетъ, будто нашимъ художникамъ нтъ дла до чистаго искусства: ‘Нужно ли говорить о врности рисунка, о необыкновенной сил экспрессіи, врности общаго тона и пр., чмъ всегда отличаются картины И. Е. Рпина!’ Настоящее смшеніе языковъ, свидтельствующее неотразимо, что во всхъ этихъ отзывахъ ‘не обошлось безъ политики’, не имющей ршительно ничего общаго съ искусствомъ и художественною критикою, и что весь сумбуръ происходитъ отъ того, что ‘не по хорошу милъ, а по милу хорошъ’. Все это продуктъ того же ‘направленскаго’ литературнаго пріема, по которому въ беллетристическихъ произведеніяхъ лица изъ противнаго лагеря изображаются уродливыми, ‘кривоногими и золотушными’, ‘злобно шипящими’ самыя невроятныя глупости и гадости.
Откинувши въ сторону всякую ‘политику’, вмшивать которую въ дло художественной критики и безъ насъ ‘тьма искусниковъ’, картина г. Рпина есть несомннно выдающееся художественное произведеніе, съ точки зрнія ‘чистаго искусства’, въ ней большія достоинства и довольно крупные недостатки. Возгласы г. Стасова, будто это ‘одно изъ самыхъ великихъ произведеній новой русской живописи’,— чистйшій вздоръ. Нтъ въ ней ровно ничего великаго и изъ картинъ самого г. Рпина это не лучшее произведеніе, не^говоря уже о томъ, что на теперешней выставк есть картины лучше этой. Первый и самый главный промахъ заключается въ нкоторой разрозненности и несоразмрности главныхъ фигуръ и особливо въ постановк старухи спиною къ зрителямъ, причемъ ракурсъ лица вышелъ очень неудаченъ. Въ частностяхъ можно замтить погршности противъ перспективы на правой (отъ зрителя) сторон картины, за то лвая сторона съ дверью въ садъ, съ другою дверью, отворенною въ слдующую комнату, и фигуры прислуги — образцово хороши. Затмъ нельзя не признать доли правды въ упрек художнику за то, что содержаніе картины не совсмъ ясно, — не на счетъ ‘политики’… Я, напримръ, не понимаю взаимныхъ отношеній изображенныхъ на картин лицъ. Одни изъ публики говорятъ: это мать, старшая дочь, двое младшихъ дтей и старшій сынъ, возврата котораго не ждали. Другіе объясняютъ, что вернувшійся — мужъ молодой женщины, отецъ двоихъ дтишекъ и сынъ хозяйки, вставшей навстрчу ему. Конечно, ни то, ни другое объясненіе не измняетъ основнаго смысла картины, но упрекъ въ неясности, все-таки, остается. Фигура вошедшаго превосходна, врно продумана и художественно исполнена. Вы видите торопливый и нершительный шагъ: ‘не ждали… какъ-то встртятъ, какъ-то примутъ?’ Бдняга натерплся горя, настрадался, тяжело досталась расплата, быть можетъ, за минутное увлеченіе… Будетъ съ него. Пустъ опять пахнетъ на него тепломъ родной семьи, пусть, любовь близкихъ согретъ измученное разлукою сердце. Нтъ, что бы ни толковали, картина, все-таки, хороша,несмотря на указанные нами недостатки. Не въ ‘политик’ тутъ дло, а въ художественномъ выполненіи задачъ ‘чистаго искусства’. Не все ли мн равно, откуда ‘не ждали’ возврата горемыки? Съ меня довольно знать, что это не ‘валетъ червонной масти’, не участникъ ‘черной банды’, а жертва молодыхъ порывовъ, въ достаточной мр искупленныхъ. Передо мною живые люди, живыя страданія и живая радость. Что мн за дло до какой-то политики въ ихъ прошломъ, когда -я вижу въ настоящемъ примиреніе. Это художественно, а потому и хорошо.
Совсмъ иное впечатлніе производитъ картина Н. А. Ярошенко: ‘Причины неизвстны’. На ней изображена отравившаяся молодая женщина. Отъ чего она отравилась? Что довело ее до самоубійства? ‘Причины неизвстны’,— отвчаетъ художникъ въ каталог выставки и на своемъ сромъ полотн. Да что же изъ этого слдуетъ? Мало ли кто и по какимъ причинамъ прибгаетъ къ такому страшному разсчету съ жизнью? По моему крайнему разумнію, въ большинств случаевъ это длается вслдствіе недостатка характера и энергіи, отчасти врожденныхъ, отчасти привитыхъ или развитыхъ дурнымъ воспитаніемъ, или вслдствіе болзни. Случаи, когда человку въ дйствительности и разумно нтъ другаго исхода, какъ покончить съ собою самоубійствомъ, къ счастью, чрезвычайно рдки, и въ такихъ случаяхъ ‘причины’ всегда извстны. Только такіе исключительные случаи и могутъ быть сюжетомъ для романа, драмы, картины, для всякаго произведенія ‘чистаго искусства’. Я бы спросилъ у хвалителей разбираемой картины г. Ярошенко, что бы они сказали про драму, которую авторъ закончилъ бы самоубійствомъ героини, оставивши публику въ полной неизвстности относительно причинъ столь прискорбной развязки? Догадывайтесь, молъ, сами, ‘причины неизвстны’, а, должно быть, не спроста. Они сказали бы, полагать надо, что это не драма, а чепуха. Такую-то точно чепуху изобразилъ г. Ярошенко и изобразилъ весьма плохо. Его жертва неизвстныхъ причинъ разложена въ такой поз, въ которой не только мертвое тло, но даже живой человкъ не могъ бы удержаться нсколькихъ секундъ, не свалившись на полъ. Если прибавить къ этому претензіозность освщенія двойнымъ свтомъ наступающаго, пасмурнаго разсвта и догарающей свчи, то получится достаточное доказательство того, какъ талантливый и хорошій художникъ можетъ написать никуда негодную вещь, увлекшись реалистическою фальшью и забывши требованія ‘чистаго искусства’.
Со всякими тенденціями въ литератур и въ искусств слдуетъ обращаться крайне осторожно, подъ опасеніемъ впасть въ очень грубыя ошибки, иногда въ каррикатуру. Тенденціозность есть собственно достояніе публицистики, а не художественнаго творчества. Истиннаго художника вдохновляетъ идея прекраснаго, правды и добра, тенденція можетъ явиться и часто является даже помимо сознательной воли художника, какъ выраженіе идеи, одухотворившей его созданіе. Къ чистому искусству она стоитъ въ подчиненномъ отношеніи. Но какъ только вы вздумаете подчинить вдохновеніе художника тенденціи, такъ только вы заставите его писать на заданную или выдуманную тему, вы сдлаете насиліе надъ его свободнымъ творчествомъ, станете вымучивать изъ него произведеніе искусства. При такихъ условіяхъ нельзя требовать и ожидать геніальныхъ произведеній, сдлавшихъ славу великихъ мастеровъ живописи и литературы. Самый тенденціозный изъ нашихъ художниковъ, В. В. Верещагинъ, не потому хорошъ, что тенденціозенъ, а потому, что душа его ярко освщена и согрта чистымъ идеаломъ. Онъ пишетъ не на заданную тему, ничего не сочиняетъ,— онъ творитъ, и не его вина, и не его заслуга въ томъ, что значительная часть его произведеній является для насъ протестомъ противъ ужасовъ войны. Вотъ почему въ его произведеніяхъ нтъ ничего дланнаго, — все правдиво, все художественно въ мру ‘чистаго искусства’. Тамъ же, гд и онъ, платя общечеловческую дань увлеченію тенденціозностью, пытался писать на заданныя темы, — тамъ выходило слабо, натянуто и нехудожественно, какъ, напримръ, его ‘Лазаретъ’ и ‘На перевязочномъ пункт’.
На XII передвижной выставк есть три картинки М. П. Клодта, соединенныя въ одну раму. Он названы: ‘Сестры милосердія’ и, очевидно, писаны подъ вліяніемъ той же идеи, что и картины г. Верещагина изъ военныхъ событій, быть можетъ, даже подъ прямымъ вліяніемъ верещагинскихъ произведеній. По размрамъ, это небольшія картинки, размщеніе ихъ въ одной рам некрасиво, напоминаетъ складень. Намъ сдается, что г. Клодтъ написалъ сначала первую картинку, потомъ въ pendant къ ней третью и уже потомъ вставилъ въ промежутокъ середнюю, это онъ напрасно сдлалъ, испортилъ дло. Первая картинка прелестна: ‘сестрица’ сидя у у постели тяжко больнаго, умирающаго раненаго солдатика и съ его словъ пишетъ письмо на родину, въ сторонк сидитъ, оперши голову на руку, другой раненый. Все просто, врно, ни одного лишняго движенія, ни одного эффекта, обыденная жизнь въ лазаретной калмыцкой кибитк. Благодаря этому, картинка производитъ глубокое впечатлніе. На третьей картинк, одного размра съ первою, въ такой же калмыцкой кибитк ‘сестра’ лежитъ въ бреду горячки съ компрессомъ на голов, у ногъ ея. справляетъ должность сидлки выздоравливающій солдатикъ безъ ноги. Онъ чинитъ старую шинель и заботливо взглядываетъ на ‘сестрицу’, которая, быть можетъ, за недлю, за дв точно такъ же сидла у его постели. На. стн виситъ коричневое платье съ краснымъ крестомъ на блой повязк, потертая дорожная сумка. Тутъ уже сказались эффектики, результатъ работы на заданную тему. Но эти маленькіе эффектики, все-таки, не нарушаютъ впечатлнія. Оно расхолаживается середнею картиною, нсколько большихъ размровъ, изображающею отпваніе умершаго солдатика, причемъ ‘сестрица’ съ книжкою и свчею въ рукахъ замняетъ псаломщика.. Кругомъ нсколько раненыхъ солдатъ.- Нехудожественность этого тенденціознаго пріема сама собою сказалась во всемъ, такъ и колетъ глазъ: картина вышла больше дружекъ, а фигуры на ней меньше, ихъ числомъ больше и ни на что он не нужны. Вся картина вызвана къ бытію лишь желаніемъ создать какую-то трилогію, не обусловливаемую необходимостью и логическою связью. Между тмъ, по законамъ чистаго искусства, художественно лишь такое произведеніе, въ которомъ все необходимо, соразмрно и логично, всякое отступленіе будетъ въ ущербъ художественности. ‘ (
Въ силу всхъ вышесказанныхъ соображеній, безусловно и безукоризненно художественнымъ произведеніемъ на выставк слдуетъ признать картину И. Н. Крамскаго ‘Неутшное горе’. Вотъ гд нтъ ни черточки лишней, ни штришка недодланнаго, ни намека на эффектъ или тенденцію, никакихъ пояснительныхъ подмигиваній въ вид портретовъ на стн, какъ въ картин г. Рпина ‘Не ждали’. Въ гостинной небогатаго, но достаточнаго дома стоитъ женщина среднихъ лтъ въ траур, на полу, у ея ногъ, корзина съ цвтами. Вотъ и все. Безъ комментаріевъ вы видите настоящее, послднее горе, которому дйствительно не будетъ утхи. Вы видите и понимаете причину ея горя и почему оно неутшное. Эта женщина несетъ цвты на могилу… На чью могилу? О комъ пролила она столько слезъ, что глаза поблекли и уже ничего не видятъ, кром великаго горя? О комъ изболлось сердце до того, что волосы на голов раньше времени посдли? Такъ не плачетъ вдова о потер мужа, не можетъ такъ, плакать. Изображенная на картин женщина пережила это горе и у нея оставалось утшеніе, цль въ жизни, связь съ дорогимъ покойникомъ,— у нея было дитя. Всю душу свою вложила она въ него, воспитала, выростила… и вотъ теперь она одна на бломъ свт съ глазу на глазъ съ безконечнымъ, неутшнымъ горемъ. Какъ просто это, какъ реально, какъ потрясающе правдиво и мастерски художественно! Вотъ это настоящій, послдній актъ житейской драмы. Передъ этою картиною нервнымъ людямъ нельзя останавливаться надолго. ‘Неутшное горе’ — несомннный перлъ ныншней выставки и одинъ изъ самыхъ крупныхъ перловъ въ ряду произведеній высокоталантливаго И. Н. Крамскаго. Очень хорошею вещью была бы его же картина ‘Жаркій день’, если бы утомленная зноемъ дама лежала не на такомъ салад. Другія дв: ‘Въ цвтник’ и ‘Вечеръ на дач’ написаны, конечно, также мастерскою кистью, но выставка ничего бы не потеряла, если бы он остались въ мастерской художника или выставлялись бы на продажу въ какомъ-нибудь магазин. Портретъ А. Н. Майкова верхъ совершенства, это не портретъ даже, а настоящая картина. А. Н. Майковъ изображенъ удящимъ рыбу съ лодки. Правда, можно сдлать кое-какія замчанія о деталяхъ, о нкоторой небрежности въ ихъ отдлк, о лодк, напримръ, но собственно портретъ восхитителенъ.
Въ томъ же смысл, какъ портретъ-картина, очень хорошъ выставленный г. Ярошенко портретъ дамы съ блою кошкою, потомъ его же портреты Г. И. Успенскаго и П. А. Стрепетовой. По и въ портретной живописи ‘съ обстановкою’ не слдуетъ переступать извстнаго предла, указываемаго каждому художнику его артистическимъ чутьемъ и пониманіемъ требованій чистаго искусства. Н. Г. Ге увлекся дале этого предла въ портрет графа Л. Н. Толстаго и изобразилъ знаменитаго романиста пишущимъ за столомъ, заваленнымъ книгами и бумагами. Голова опущена, глазъ не видно, а съ тмъ вмст почти не видно и всего лица. Для наброска карандашемъ или перомъ это идетъ и могло бы оказаться очень удачнымъ, но такъ нельзя писать большихъ портретовъ. Всякій портретъ, въ особенности же портретъ знаменитаго человка, пишется не для знакомыхъ только и не для однихъ современниковъ, а еще боле для потомства, которому, конечно, любопытно будетъ видть лица и физіономіи людей, прославившихъ извстную эпоху. Портретъ безъ глазъ, безъ выраженія рта, съ одною преувеличенною складкою между бровей, знающимъ графа Толстаго напоминаетъ его, несмотря на неврность тона, для не видвшихъ же его произведеніе г. Ге. не иметъ никакого значенія. Еще одинъ шагъ въ этомъ направленіи, и мы рискуемъ очутиться передъ затылкомъ одного изъ нашихъ великихъ людей, передъ очень похожимъ затылкомъ, быть можетъ, но едва ли кому нужнымъ. Заговоривши о портретахъ, одно изъ первыхъ мстъ должно отвести выставленнымъ И. Е. Рпинымъ портретамъ: В. В. Стасова, И. Н. Крамскаго, г-жи Моласъ и Д. Е. Кузнецова и портрету г-жи В., написанному И. К. Бодаревскимъ. Мене удаченъ его же ‘Семейный портретъ’, тутъ вкралась какая-то перспективная ошибка, испортившая все дло. Самыми неудачными намъ кажутся портреты г. Антокольскаго и этюдъ (не портретъ ли?) работы В. М. Васнецова.
По части исторической живописи на выставк имются всего дв вещи H. В. Певрева: ‘Невста Михаила еодоровича, Марья Хлопова’ и ‘Глинскій и царица Елена, вдова вел. кн. Василья Ивановича’. Об картины ничмъ не отличаются отъ всхъ другихъ произведеній того же художника,— т же достоинства и т же, увы, очень крупные недостатки. Первый и самый главный недостатокъ — это неврное пониманіе изображаемыхъ событій и лицъ, что въ исторической живописи составляетъ такую же важную ‘суть’ дла, какъ въ историческомъ роман или въ драм, одной археологической врности обстановки мало. Указанный нами недостатокъ особенно бросается въ глаза на второй картин. ‘Глинскій упрекаетъ вдову вел. князя Елену въ ея связи съ княземъ Овчиною-Телепневымъ-Оболенскимъ’, значится въ поясненіи содержанія картины. Приходъ Глинскаго нарушилъ интимный tte—ite великой княгини съ ея возлюбленнымъ. Елена очень хороша, она сконфужена и взбшена нежданнымъ приходомъ, не знаетъ, что начать, куда двать глаза, куда самой дваться. Въ ея лиц и фигур все безукоризненно. Глинскій слишкомъ спокоенъ, въ такой же точно поз и съ такимъ же лицомъ можно изобразить боярина, пришедшаго къ цариц съ самымъ обыденнымъ докладомъ. Но и то бы еще не бда, если бы не невозможная фигура Оболенскаго. Это не князь, не гордый вельможа и фаворитъ царицы,— это раскормленный купеческій молодецъ, забравшійся тайкомъ къ хозяйской жен и застигнутый въ расплохъ старшимъ прикащикомъ. Глинскій можетъ сейчасъ схватить его ‘за4впеки’ и оттаскать какъ его душ угодно. Такая женщина, какъ Елена, написанная г. Певревымъ, не могла бы полюбить этого тельца, а если бы и -увлеклась имъ случайно, то посл представленной сцены выгнала бы его сейчасъ же вонъ. Такимъ не могъ быть изъ дйствительности никогда не былъ князь Оболенскій-Серебряный-Телепневъ-Овчина. Художникамъ, пишущимъ у насъ историческія картины, не мшало бы обращать вниманіе даже на такія вещи, какъ это сложное имя, и хорошенько вдумываться въ его смыслъ. Овчина не фамилія, а прозвище, переходившее въ былые годы въ фамильное имя. У кн. Оболенскаго-Телепнева, или у его отца, на голов была овчина,— у старика серебряная, у молодаго все равно какая, только наслдственная и кудрявая. Оболенскій г. Неврева прилизанный,— настоящій охотнорядецъ. Въ этомъ смысл много лучше Марія Хлопова и Салтыковъ, а особливо старуха (нянька или мамка боярышни) съ ея презрительно вызывающей миной. Эти дв фигуры положительно превосходны, такъ и видишь, что на ум у обихъ,— живыя, только что не говорятъ. Хороша и Марія, но… что, если бы ея фигуру выпрямить? Не оказалась ли бы царская невста великаншей?
Къ категоріи историческихъ или, врне, исторически-бытовыхъ слдуетъ отнести прелестную картинку г. Лебедева: ‘Боярская свадьба’. Сравнивать ее съ ‘Боярскою свадьбою’ K. Е. Маковскаго мы не станемъ, такое сравненіе ровно ни къ чему бы не повело, но, смемъ думать, что именно такъ слдуетъ писать бытовыя картины изъ нашего прошлаго. Въ этой небольшой картинк все движется, все суетится, все живетъ характерною жизнью того времени.
K. Е. Маковскій на этотъ разъ ничего не выставилъ, и мы слышали, будто онъ совсмъ отдлился отъ товарищества ‘передвижниковъ’. Очень жаль, если это правда. Только что развилось было у насъ такое хорошее дло, какъ передвижныя выставки, длающія доступными и для провинціи произведенія русскихъ художниковъ, какъ уже начинается разладъ, во всякомъ случа очень вредный для дла. В. Е. Маковскій прислалъ изъ-за границы четыре жанра, милые и живые, какъ всегда, лучшіе изъ нихъ: ‘Секретъ’ и ‘Въ передней’. Сторожъ сообщаетъ въ канцеляріи ‘секретъ’ старому, типическому чинушк. Одинъ изъ нашихъ газетныхъ критиковъ догадался, что тутъ ‘дло безъ взятки не обошлось’. Мн такое толкованіе не пришло въ голову и показалось, что тутъ изображено просто зарожденіе канцелярской сплетни, сообщается ‘секретъ’, который черезъ два часа взволнуетъ всхъ обывателей отъ базара до губернаторской гостинной включительно, переплететъ полгорода, раздлитъ его на партіи, создастъ Монтеки и Капуллети, тогда какъ виновники всей провинціальной будоражки будутъ одинъ выметать соръ изъ губернскаго правленія, а другой попивать пиво въ портерной. Никакихъ произвольныхъ толкованій не допускаетъ сценка ‘Въ передней’, гд молодая горничная подаетъ шубу пожилому барину. Очень хорошо семейство изъ папаши, мамаши и дочки ‘На дешевк’, всхъ слабе ‘Политики’. Пятую картину, ‘Праздничный день въ Малороссіи’, надо разсматривать въ лупу, иначе ничего не разберешь, въ ней сотни человческихъ фигуръ изображены на нсколькихъ квадратныхъ вершкахъ. В. Е. Маковскій тутъ перемельчилъ, какъ его братъ, Константинъ, въ своей ‘Боярской свадьб’ перекрупнилъ,— все хорошо въ мру. Такъ въ мру и, по обыкновенію, прелестно пишетъ свою мелкоту K. В. Лемохъ.
Изъ быта лучшія картины ‘Охотникъ’ г. Прянишникова и этюдъ г. Савицкаго ‘Крючникъ’. Послднему можно поставить въ упрекъ недодланность дали, портящую очень хорошую вещь. Прелестенъ этюдъ г. Харламова — головка двочки. ‘Старый помщикъ’ г. Кузнецова каррикатуренъ, хотя нарисованъ собственно недурно. Г. Максимова ‘Утро вдовца’ и ‘Слпой хозяинъ’ весьма слабы, не производятъ того впечатлнія, на которое разсчитаны по замыслу и названіямъ. Задуманы об картины, быть можетъ, врно и хорошо, но не прочувствованы самимъ художникомъ, не согрты внутреннимъ огонькомъ, потому и вышли холодны и дланы. Въ нихъ и мысль есть, и реализмъ есть, а не хватаетъ чего-то. Огонекъ — великое дло и вспыхиваетъ онъ только въ душ служителей ‘чистаго искусства’, остальное все само собою имъ дается.
Пейзажи на ныншней выставк изъ ряда вонъ хороши. На ‘Лсныя дали’ И. И. Шишкина, на его ‘Послдній листъ’ просто не насмотришься,, передъ ними можно забыть, что стоишь передъ занумерованнымъ полотномъ съ желтенькимъ каталогомъ въ рукахъ. Очень крупный талантъ дорогаго нашего художника все растетъ и растетъ, идя такимъ шагомъ, г. Шишкинъ можетъ стать для лсныхъ видовъ тмъ, чмъ былъ г. Айвазовскій для моря. Къ слову о г. Айвазовскомъ: онъ выставилъ въ настоящее время на постоянной выставк, противъ Страстнаго монастыря, тоже лсную даль въ окрестностяхъ Константинополя, съ видомъ на Босфоръ и на городъ. Несмотря на все мое уваженіе къ г. Айвазовскому и на большую слабость къ его произведеніямъ, я вынужденъ признаться, что шишкинскія ‘Лсныя дали’ лучше. Честь и слава!
Очень хороша ‘Лсная колдобина’ Г. Г. Мясодова и ни на что не похожа его зеленая ‘Лунная ночь’, безобразное подражаніе г. Куинджи. Поврить трудно, — если бы не печатный каталогъ, — что этотъ зеленый свтъ, зеленый человкъ принадлежатъ той же кисти. Г. Киселева ‘Дубовый лсокъ’ и ‘Среди холмовъ’, г. Волкова ‘Восходъ луны’ и др. (кром ‘Въ ночное’, его же), г. Киселева ‘Ручей’ исчерпываютъ собою рядъ хорошихъ произведеній пейзажной живописи теперешней выставки. Дале идутъ вещи слабыя, о которыхъ говорить не стоитъ. А. К. Беггрова ‘Палуба фрегата Свтлана’ написана превосходно, но содержанія… никакого. H. Е. Маковскій выставилъ прекрасно исполненные: видъ Москвы у Дорогомиловскаго моста, Благовщенскій соборъ (дв картины) и могъ бы безъ ущерба для себя и для выставки не показывать своей пестрой, ржущей глазъ и неимющей никакого подобія дйствительности ‘Иллюминаціи Кремля’.
Въ общемъ ныншняя выставка производитъ благопріятное впечатлніе во многихъ отношеніяхъ. Особенно выдающихся вещей, кром гг. Крамскаго и Шишкина, на ней нтъ, но за то и плохихъ, или только слабыхъ мало. Общій уровень, все-таки, много выше средняго. Портретная живопись идетъ, несомннно, впередъ и уже достигла очень высокой степени, въ этомъ отдл выставки даже посредственностей мало. въ пейзажной тоже замчается успхъ. Отсутствіе разныхъ нимфъ, купальщицъ и другихъ женщинъ, щеголяющихъ обнаженными тлами, отнюдь не вызываетъ нашего сожалнія. Этотъ родъ произведеній съ цлью служенія чистому искусству и въ мру его требованій встрчается у насъ очень рдко, а вн этого онъ боле, чмъ не нуженъ. Разставаясь съ XII передвижною выставкою, можно поблагодарить учредителей, пожелать имъ дальнйшихъ успховъ и нсколько большей склонности къ картинамъ на сюжеты изъ русской исторіи.