Не помню хорошенько, что заставило меня однажды взяться за перо и стряхнуть пепелъ съ едва тлвшихъ воспоминаній. Повинуясь какому-то безотчетному чувству, я, въ одинъ изъ длинныхъ зимнихъ вечеровъ, слъ за работу и незамтно для самого себя описалъ самую яркую эпоху своей молодости.
Мн было тогда двадцать пять лтъ. Я только-что вступилъ въ жизнь. Завщанное отцомъ большое состояніе перешло въ мое полное владніе. Я былъ силенъ, здоровъ, но, несмотря на все это, крайне несчастливъ.
Я былъ слпъ. Кто въ состояніи измрить глубину подобнаго несчастья? Кто, читающій эти строки, можетъ понять муки, которыя я испыталъ вечеромъ, ложась въ постель и представляя себ десятки лтъ мрака впереди?
Если бы я родился слпымъ, если бы я не зналъ, какое великое благо человческое зрніе,— вроятно, мои муки были бы не такъ велики. Слпота моя надвигалась тихо, постепенно. Казалось, что демонъ тьмы игралъ со мною, не желая сразу покрыть меня своимъ чернымъ крыломъ… И наконецъ все исчезло предъ моими глазами. Все, кром мрака, вчнаго мрака!
Какъ живо вспоминается мн первое появленіе моего врага — слпоты. Я былъ тогда въ школ. Сидя въ класс и слдя за урокомъ, я вдругъ почувствовалъ, какъ слезы, безъ всякой причины, потокомъ хлынули у меня изъ глазъ, и какая-то молочная пелена на нсколько мгновеній закрыла ихъ. Испуганный отецъ на другой же день повелъ меня къ доктору. Знаменитый окулистъ долго разсматривалъ мои глаза посредствомъ маленькаго зеркала и мочилъ ихъ какою-то жидкостью, потомъ зажегъ свчу и посадилъ меня спиной къ окну.
— Держите свчу вотъ такъ, и смотрите внимательно на правый зрачокъ вашего сына,— вымолвилъ наконецъ докторъ, обращаясь къ отцу.— Что вы видите? Вы должны увидать отраженіе моей свчи.
Мой бдный отецъ взялъ дрожащей рукой свчу и приблизилъ ее къ моему лицу.
— Я вижу три отраженія свчи,— взволнованнымъ голосомъ произнесъ онъ,— но они повернуты кверху ногами.
— Прекрасно, такъ оно и должно быть. Ну, теперь посмотримъ въ лвый глазъ.
Отецъ очень долго присматривался, прежде чмъ отвтить.
— Я вижу теперь только одно отраженіе, но очень большое,— сказалъ онъ наконецъ.
— Вотъ видите: это, такъ называемый, катоптрическій методъ изслдованія зрнія. У вашего сына лентикулярный катарактъ.
Это непонятное, но мудреное слово заставило меня содрогнуться.
— Болзнь эта излчимая?— упавшимъ голосомъ спросилъ отецъ.
— Нужно будетъ сдлать операцію, но не раньше чмъ болзнь поразитъ другой глазъ. Какъ только покажутся признаки ослабленія зрнія въ немъ,— приходите.
Консультація была кончена, и мы вышли.
Слова доктора глубоко запали въ мою душу. Много лтъ протекло съ тхъ поръ, но они звучатъ у меня въ ушахъ, какъ-будто я слышалъ ихъ вчера.
Не прошло мсяца, и мой лвый глазъ совсмъ погасъ. Теперь вся моя надежда на то, что докторъ ошибся, исчезла: я приготовился потерять вскор и правый глазъ. Но прежде чмъ это совершилось, прошло нсколько лтъ.
Я находился въ это время за границей, въ мирномъ Тирол. Взбираясь однажды на гору, я почувствовалъ то же самое, что и въ первый разъ, въ школ. Очевидно врагъ приближался, чтобы окончательно ослпить меня. Ничего не сказавъ друзьямъ, съ которыми я путешествовалъ, я уложилъ вещи и поспшилъ обратно въ Москву.
Я прибылъ домой совершенно слпымъ. Первый мой визитъ былъ, разумется, доктору. Но онъ былъ въ отъзд и его ждали не раньше, чмъ чрезъ мсяцъ. Я мотъ, конечно, обратиться къ другимъ, не мене извстнымъ, докторамъ, но какой-то внутренній голосъ шепталъ мн, что спасти меня можетъ только этотъ докторъ. Я ршился ждать его возвращенія, ждать во тьм, и мрак. Прошла недля, другая, третья. Я метался въ своей темниц, какъ безумный, потерявши всякую надежду на возвращеніе зрнія.
Если бы около меня день и ночь не находилась моя старая добрая тетка, я думаю, что я давно покончилъ бы съ собою. Эта старушка, единственная оставшаяся въ живыхъ родственница моя, ходила за мною какъ за груднымъ младенцемъ. Днемъ она ободряла меня, утшала какъ могла, ночью же, думая, что я сплю, рыдала надо мною.
Однажды въ жаркую іюльскую ночь мн сдлалось невыносимо душно. Я не хотлъ будить уснувшую старушку и самъ всталъ съ постели. Ощупью одвшись, я подошелъ къ окну и открылъ его, ароматный втерокъ, донесшійся съ бульвара, лишилъ меня всякаго разсудка: я ршился выйти прогуляться. Прислушавшись къ дыханію тетки, я еще разъ удостоврился, что она спитъ. Затмъ, надавивъ репетиторъ у часовъ и запомнивъ, что было три часа, я осторожно вышелъ на улицу.
Было тихо, безлюдно. Я не слышалъ стука колесъ и потому заключилъ, что еще нигд не было экипажей. Научившись за три недли слпоты ходить ощупью, я не чувствовалъ себя особенно безпомощно. Наоборотъ, въ моемъ сознаніи пробудилась маленькая гордость: въ эту минуту я ничмъ не отличался отъ другихъ людей и былъ полнымъ хозяиномъ самого себя.
Подвигаясь впередъ, я отсчитывалъ шаги, затмъ, повернувъ назадъ, я аккуратно останавливался у двери своего дома. Эта удача восхищала меня, и я уходилъ все дале и дале. Теперь мимо меня проходили люди и, кажется, не оборачивались, это показывало мн, что слпота моя не была замтна. Открытіе это согрвало мою душу теплымъ чувствомъ радости: вс увчные люди любятъ скрывать свои недостатки.
Увлекшись своимъ неожиданнымъ успхомъ, я забылъ считать свои шаги и опомнился только тогда, когда отошелъ очень далеко отъ дома. Теперь мн ничего не оставалось, какъ идти ощупью въ надежд, что инстинктъ не обманетъ меня. Можно было такъ же попросить перваго встрчнаго довести меня до дому, но отъ этого меня удерживала излишняя гордость.
Повернувшись назадъ, я двинулся въ обратный путь. Вдругъ кто-то сильно толкнулъ меня въ бокъ и наступилъ мн на ногу. Рзкое слово готово было сорваться съ моего языка, но въ этотъ моментъ я услышалъ робкій голосъ:
— Простите, баринъ, слпенькаго…
Тогда мн пришла въ голову странная идея…
Я попрошу этого человка проводить меня домой, во-первыхъ, онъ тоже слпой и мн не стыдно просить его, а во-вторыхъ, онъ, какъ нищій, непремнно долженъ знать хорошо не только улицу, но и каждый домъ.
— Послушай, мой милый,— обратился я къ нему, — я тоже слпой и, кажется, заблудился. Можешь ли ты проводить меня домой?
Я сказалъ ему свой домъ и улицу.
— Э, баринъ, куда вы забрались! Я девять лтъ съ мальчикомъ ходилъ, пока улицы распознавать сталъ, а вы сразу захотли. Такъ нельзя! Ну, пойдемте, держитесь за меня.
И вотъ мы поплелись, постукивая палками.
Слпой повелъ слпого. Какая иронія!
Чрезъ четверть часа нищій довелъ меня домой.
Я далъ ему всю мелочь, которая нашлась въ моихъ карманахъ, и бдняга осыпалъ мою руку поцлуями.
Итакъ я дома. Теперь нужно только отсчитать двадцать четыре ступеньки и я буду въ объятіяхъ моей бдной тетушки. Воображаю, какъ она испугалась, не найдя меня въ постели.
Я началъ осторожно подыматься, считая ступеньки. Но что-то странное глухо подсказывало мн, что я шелъ не по своей лстниц. И перила были какъ-будто не т, и коверъ подъ ногами не тотъ, и самый воздухъ былъ не тотъ, которымъ я дышалъ часъ тому назадъ.
‘Можетъ-быть это обманъ чувствъ’ думалъ я.
Наконецъ я у своей двери. Но какъ странно: уходя я оставилъ ее запертой — теперь она была открыта. Я хорошо припомнилъ, какъ уходя я повернулъ два раза ключъ въ замк и затмъ спряталъ его въ карманъ. Кто могъ открыть ее? Вдь второго ключа не было у тетушки. Я остановился въ раздумьи. Не лучше ли позвонить у какой-либо двери и попросить указать мою квартиру? Нтъ сомннія, мн не откажутъ, какъ слпому.
Въ то время, какъ я стоялъ въ нершительности, изъ комнаты донесся громкій разговоръ нсколькихъ человкъ. Затмъ послытались аккорды фортепьяно и раздалось пніе. Пвица исполняла трудную арію изъ ‘Царицы Савской’ Гольдмарка. Это чудное пніе, раздавшееся въ ночной тиши, очаровало меня, я приложилъ ухо къ замочной скважин и сталъ слушать, притаивъ дыханіе. Музыка всегда производила на меня большое впечатлніе, но съ тхъ поръ, какъ я ослпъ и сталъ терять надежду на возвращеніе зрнія, звуки сдлались единственными проводниками вншняго міра въ мою душу.
Я готовъ былъ простоять вчность у этой незнакомой двери, чтобы слушать чудное пніе. Но вдругъ блестящая верхняя нота оборвалась, аккордъ замеръ и ночную тишину прорзалъ страшный крикъ отчаянія… Но что это былъ за крикъ! Долго спустя, когда я вспомнилъ эту ночь со всми подробностями, этотъ крикъ леденилъ кровь въ моихъ жилахъ. Трудно было въ одномъ крик соединить столько ужаса, отчаянія, страха и безумной скорби. Я понялъ, что тамъ, за дверью, совершается что-то ужасное, что я долженъ придти на помощь. Какъ бы ни былъ я жалокъ — оставаться безучастнымъ свидтелемъ преступленія, быть-можетъ убійства, невозможно было.
Я бросился какъ вихрь въ квартиру и пробжалъ первую комнату. Во второй мои глаза различили сильный свтъ лампы. При моемъ появленіи раздалось восклицаніе досады мужского голоса и вслдъ за тмъ задушенный женскій стонъ.
Казалось, что кто-то боролся съ женщиной, стараясь зажать ей ротъ.
Я бросился по тому направленію, откуда слышался стонъ, но не усплъ сдлать шага, какъ запнулся о лежавшее на полу человческое тло и упалъ. Помню, какъ рука моя скользнула по груди и ше лежавшаго, и я сейчасъ же почувствовалъ теплую жидкость, которая смочила мою руку. Инстинктъ подсказалъ мн, что это была кровь…
Я попробовалъ встать, но вдругъ сильныя руки схватили меня и бросили на полъ. Другія руки сжали мое горло съ такой силой, что у меня закружилась голова. Секунду спустя я услышалъ щелканіе курка и почувствовалъ, какъ къ моему виску приставали холодный металлическій кружокъ.
Свту, свту, на одну только минуту, чтобы увидть лица тхъ, кто отыметъ у меня жизнь! И я, за часъ до этого равнодушный къ своей жизни во тьм, вдругъ почувствовалъ жгучую потребность жить. Собравъ вс силы, чтобыпроизнесть нсколько словъ изъ-подъ душившихъ меня рукъ, я простоналъ:
— Пощадите меня… я слпъ!..
ГЛАВА II.
Руки, сжимавшія мое горло, на минуту разжались. Я лежалъ недвижимо, хорошо понимая, что малйшее движеніе съ моей стороны можетъ стоить мн жизни. Я былъ очень силенъ и при обыкновенныхъ обстоятельствахъ защищался бы противъ нсколькихъ человкъ. Но бороться во мрак, наугадъ — было бы безуміемъ.
Итакъ, я лежалъ безпомощно и недвижимо, ожидая ршенія своей участи, каждая минута казалась мн вчностью.
Можете ли вы представить себ мое состояніе?
Слпой человкъ, въ чужомъ дом, въ рукахъ какихъ-то злодевъ, отъ которыхъ зависитъ его жизнь! Невозможность взглянуть на лица убійцъ, невозможность прочесть свою участь на глазахъ своихъ враговъ, ожидать, что каждый моментъ пуля можетъ пронизать вашу грудь.
Я пересталъ врить, что сильное потрясеніе можетъ сдлать человка сдымъ въ нсколько минутъ, иначе я долженъ бы былъ посдть какъ лунь. Даже теперь, много лтъ спустя, когда я вспоминаю эту ужасную сцену, мн кажется, что кровь въ моихъ жилахъ начинаетъ течь медленне, а сердце тоскливо замираетъ. Думая, что мои невидимые враги не слышали моего восклицанія, я снова простоналъ:
— Я слпъ… пустите меня.
Вроятно тонъ моего голоса показался злодямъ убдительнымъ. Меня перестали душить и приподняли съ полу. Затмъ я почувствовалъ, какъ меня подвели и посадили на кресло. Сильный свтъ, пронизавшій мои слпые глаза, далъ мн знать, что мои слова желали проврить: я почувствовалъ жаръ лампы у самой щеки. Минутъ пять, по крайней мр, длилось это испытаніе, наконецъ лампу убрали отъ моего лица. Только теперь явилась у меня надежда, что у меня не отымутъ жизнь.
Я слышалъ, какъ люди, окружавшіе меня, совщались, судя по шопоту, ихъ было трое. Изъ отдаленнаго угла комнаты доносился задавленный стонъ женщины. Чего бы я ни отдалъ, только бы взглянуть хоть на мигъ и узнать, что происходило вокругъ меня!
Грубый толчокъ въ спину вывелъ меня изъ оцпеннія.
— Встаньте и сдлайте восемь шаговъ впередъ!— раздался повелительный голосъ надо мною.
Я поднялся и едва сдлалъ три шага, какъ ударился головой о стну.
— Хорошо, теперь мы вамъ вримъ. Объясните намъ поскоре, какъ вы сюда попали?
Коротко и просто я разсказалъ имъ свою прогулку и ошибку, сдланную моимъ проводникомъ.
Я не сказалъ имъ своего имени, а выдумалъ первое пришедшее въ голову.
Во все время, пока я говорилъ, изъ противуположнаго конца комнаты неслись жалобные стоны, сводившіе меня съ ума. Когда я кончилъ, снова послышался шопотъ совщавшихся негодяевъ. Наконецъ они ршили мою судьбу.
— Къ вашему счастью, мы вамъ поврили, — раздался грубый голосъ надъ моимъ ухомъ,— вы скоро будете свободны, если будете повиноваться нашимъ приказаніямъ. Прежде всего сидите смирно и не повертывайте головы, хотя вы слпы и ничего не видите.
Посл этого я слышалъ, какъ захлопали ящики комодовъ, письменныхъ столовъ, потомъ послышался запахъ сжигаемой бумаги и звонъ какихъ-то металлическихъ вещей. Вслдъ за тмъ мн показалось, что на полъ былъ поставленъ ящикъ и въ него стали укладывать что-то тяжелое. Наконецъ пахнуло свжимъ воздухомъ, и я понялъ, что операція злодевъ была окончена и они вышли на улицу. Чрезъ нсколько минутъ мимо меня пронесли женщину, стонавшую все слабе и слабе.
Наконецъ кто-то потрясъ меня за плечо:
— Выпейте то, что я вамъ подаю,— послышалось приказаніе, — это сонныя капли. Не бойтесь — не отрава!
Я колебался нсколько мгновеній, но почувствовавъ на виск холодный кружокъ пистолетнаго дула, взялъ въ руку стаканъ и залпомъ проглотилъ какую-то горечь.
— Отлично, вы благоразумный человкъ. Ну-съ, теперь покойной ночи!
Это были послднія слова, слышанныя мною въ эту ночь.
Много часовъ прошло, пока я открылъ свои слпые глаза. Ощупавъ рукой вокругъ себя, я понялъ, что нахожусь у себя дома, въ своей кровати. Это открытіе наполнило мою душу радостью: все ночное приключеніе было, слдовательно, не боле, какъ болзненный кошмаръ, все то, что мн казалось такимъ ужаснымъ, было не боле, какъ плохо переваренный кусокъ ветчины или лишняя рюмка выпитаго наканун кларета. Съ какимъ облегченіемъ я вздохнулъ, какъ смшны мн показались вс мои ночные страхи. Но въ это время у моего изголовья раздались голоса.
— Онъ, кажется, проснулся: посмотрите, докторъ.
Я сейчасъ узналъ голосъ тети Анны Львовны. Ей отвтилъ незнакомый мужской голосъ.
— Да, онъ пришелъ въ сознаніе. Теперь нтъ ни малйшей опасности. Дайте ему кусокъ курицы и рюмку портвейна, а вечеромъ капель, которыя я прописалъ.
— Кто здсь, около меня?— спросилъ я.
— Это я, Володя, и докторъ.
— Зачмъ вы позвали доктора, разв я боленъ?
Отвта на это не послдовало, и я услышалъ, какъ докторъ сталъ прощаться.
— До свиданія,— обратился онъ ко мн. Докторъ пожалъ мою руку и вышелъ.
— Который часъ, тетя?
— Полдень.
— Что же со мною было?
Вмсто отвта я услышалъ рыданіе.
— Мой бдный мальчикъ,— вымолвила, наконецъ, тетушка, — что съ тобою случилось, что ты ршился на такое безуміе? Выйти ночью одному…
Теперь я понялъ, что ночное приключеніе было не плодомъ моего воображенія, не кошмаромъ, а дйствительностью. Это открытіе бросило меня въ дрожь.
— Тетушка, дорогая, скажите, какъ вы меня нашли?
— Тебя нашли вчера утромъ на Зубовскомъ бульвар въ безчувственномъ состояніи. Я сейчасъ же доставила тебя домой и пригласила доктора,
— Постойте, тетя, дайте мн мой сюртукъ.— Я припомнилъ, что упавши вблизи убитаго человка, я выпачкалъ свои руки въ крови. Если только ужасы ночи совершились въ дйствительности, то на рукавахъ моего платья должны остаться слды крови.
Но едва тетя взяла мой сюртукъ, какъ я услышалъ ея удивленный возгласъ:
— Батюшки, да ему отрзали рукава!
Теперь никакихъ сомнній не оставалось. Я былъ свидтелемъ какого-то злодйства.
Мой долгъ, слдовательно, сейчасъ же дать знать объ этомъ полиціи.
— Садитесь, тетушка, и слушайте меня только, пожалуйста, не перебивайте!
Я разсказалъ ей приключенія ночи со всми подробностями. Каково же было мое удивленіе когда я услышалъ, что тетушка сомнвается.
— Полно, дружокъ. Это теб либо приснилось, либо… ты выпилъ лишнюю рюмку съ пріятелями.
Я едва не разсердился на бдную женщину, но во-время сдержалъ себя.
Когда пришелъ докторъ, я повторилъ свой разсказъ и снова встртилъ то же недовріе.
— Я удвою вамъ порцію бромистаго калія, — невозмутимо произнесъ онъ: — все это пройдетъ дня черезъ три.
Положеніе становились сложне и серьезне, чмъ я предполагалъ. Мн не поврятъ, вдь я не знаю ни улицы, ни дома, гд произошло убійство. Въ силу невозможности поврить мои слова, ихъ сочтутъ бредомъ больного человка. Наконецъ, какую пользу принесу я правосудію теперь, когда убійцы уже скрылись? Предположимъ даже, что они будутъ отысканы, — чмъ могу помочь я, несчастный слпой?
Прошло нсколько дней въ сомнніяхъ подобнаго рода, и я мало-по-малу пересталъ думать о роковой ночи.
Я снова вижу! Мой врагъ — тьма — побжденъ. Я снова гляжу на міръ, и онъ кажется мн во сто разъ лучше, чмъ прежде!
Мой спаситель, докторъ, превратился въ мучителя: онъ не позволяетъ мн снимать повязку боле чмъ на два часа въ день.
— Такъ должны протечь мсяцы,— говоритъ онъ,— пока глаза мало-по-малу не привыкнутъ къ сильному свту.
О, если бы поскорй прошелъ этотъ невыносимый карантинъ!…
Никогда, до самой смерти не забуду я момента, когда глаза мои совершенно окрпли и я вышелъ впервые на улицу. Видть во-очію людей, а не только слышать ихъ! Любоваться красивыми лицами, читать на устахъ улыбки!.. Какое счастье! Сторожить восходъ солнца и его закатъ, видть картины, горы, рки! Понимать, что такое форма, цвтъ, красота. Какое счастье!..
ГЛАВА III.
Черезъ годъ, по совту докторовъ, я похалъ въ Швейцарію. Судьба столкнула меня съ однимъ изъ моихъ самыхъ любимыхъ школьныхъ пріятелей, Колесовымъ. Мы страшно обрадовались другъ другу и тотчасъ начертили дальнйшій маршрутъ, ршивъ путешествовать вмст.
Въ Женев мы засидлись: родина Жанъ Жака пришлась намъ по душ. Отъ времени до времени мы длали экскурсіи въ окрестности, преимущественно въ Веве, лазили по горамъ и катались по озеру.
Чудный горный воздухъ, какъ бальзамъ, лился въ грудь, постоянныя прогулки пшкомъ, здоровая пища и полная беззаботность совершили переворотъ въ моемъ душевномъ мір: никогда я не глядлъ такъ весело я радостно на свтъ, какъ въ это время.
Однажды мы бродили съ Колесовымъ по городу безъ всякой цли.
— Зайдемте въ церковь,— предложилъ Колесовъ, остановившись у воротъ храма св. Патрика.
Зная хорошо, что, обыкновенно, моего товарища насильно не затянешь въ церковь, я посмотрлъ на него съ удивленіемъ.
— Я замтилъ только-что хорошенькую женщину, прошедшую туда, пойдемъ.
Колесовъ бросилъ свою сигару и направился въ церковь. Зная также, что безъ особо уважительной причины мой товарищъ не пожертвуетъ своей гаванной, я послдовалъ за нимъ. Церковь была пуста, въ одномъ углу ея только виднлось нсколько фигуръ.
Прослдивъ за взглядомъ Колесова, я увидлъ у конфессіонала стоявшую на колняхъ старушку и вблизи нея молодую двушку. Я подошелъ къ нимъ настолько близко, насколько позволяло приличіе, и увидлъ, что двушка была рдкой красоты. Глаза ея нельзя было различить, но, судя по опущеннымъ длиннымъ рсницамъ и густымъ бровямъ, они должны были быть черными. Всего поразительне показался мн матовый, почти мраморный, тонъ лица молодой двушки.
Рдкая женщина не чувствуетъ на себ взгляда мужчины, даже молившаяся старушка и та сердито обернулась на насъ, но ея дочь ни разу не удостоила насъ даже мимолетно скользящимъ взоромъ. Наконецъ молитва дамъ была окончена, и он пошли къ выходу изъ церкви, Старушка оказалась толстой коротышкой, а ея дочь — высокой и стройной двушкой лтъ двадцати. Проходя мимо, она совершенно спокойно взглянула на насъ и затмъ снова опустила глаза!!
— Я разочарованъ,— довольно громко сказалъ Колесовъ,— въ ея лиц чего-то недостаетъ… Какъ-будто мало выраженія и осмысленности.
Я не раздлялъ взглядовъ моего друга и, наоборотъ, былъ пораженъ оригинальной красотой двушки. Слдуя дале, мы увидли, какъ къ ней подошли два господина и дружески поздоровались. Одинъ изъ нихъ былъ среднихъ лтъ, довольно полный, съ виднвшейся изъ-подъ шляпы плшью, а другой гораздо моложе, съ лицомъ, обезображеннымъ огромнымъ блымъ шрамомъ.
Мы подошли къ нимъ очень близко и разслышали, какъ они говорили съ матерью пофранцузски. Мн сейчасъ же бросилась въ глаза разница произношенія: старушка говорила какъ природная француженка, подошедшіе же къ ней два господина имли то произношеніе, по которому мы, русскіе, несмотря на нашу гордость быстраго изученія языковъ, всегда угадываемъ своихъ соотечественниковъ за границею.
— Ты знаешь, я очень удивленъ!— попрежнему довольно громко произнесъ Колесовъ,— что старушка оказалась француженкой, это я допускаю, но лицо нашей красавицы показалось мн русскимъ лицомъ.
— Да, да, мн тоже почудилось что-то родное въ ея красот,— согласился я.
— И вы не ошиблись, господа,— раздался вдругъ за нами грубый мужской голосъ,— молодая особа ваша соотечественница и поэтому, было бы приличне, если бы вы выражали ваши взгляды нсколько потише.
Мы обернулись и увидли высокаго, широкоплечаго молодого человка, около тридцати лтъ, съ черной курчавой бородою и непріятнымъ острымъ взглядомъ. На лиц его блуждала злая усмшка, а нервная рука пощипывала бороду. Колесовъ вспыхнулъ, я же остановился въ смущеніи.
— Мы очень вамъ благодарны, — началъ мой другъ съ иронической нотки,— что вы насъ предупредили!— Итакъ, прекрасная молодая особа — русская. Быть-можетъ, ваша жена или сестра?
— Ни та, ни другая, просто знакомая.
— А вы, хотя и прекрасно говорите порусски, но, вроятно, иностранецъ!
Эту фразу Колесовъ произнесъ такъ просто и наивно, что я, такъ же какъ и нашъ незнакомый собесдникъ, взглянулъ на него съ удивленіемъ.
— Почему же вы предполагаете, что я не русскій?— спросилъ задорно этотъ навязчивый господинъ.
— Потому, что иначе вы знали бы, что у насъ въ Россіи въ чужой разговоръ вмшиваются только люди нехорошаго тона.
Въ одно мгновеніе лицо нашего собесдника побагровло. Его глаза забгали еще быстре, рука задергала бороду еще нервне, губы совсмъ искривились въ гримасу. Онъ хотлъ что-то сказать, но остановился. Потомъ, дотронувшись до бортовъ своей шляпы, круто повернулся и пошелъ въ боковую улицу. Когда мы взглянули впередъ, то увидли, что дамы, за которыми мы слдили, скрылись изъ виду. Вроятно они зашли въ какой-нибудь магазинъ.
На другой день, воспользовавшись тмъ, что Колесовъ отправился по своимъ личнымъ дламъ, я пошелъ въ церковь св. Патрика, смутно надясь встртить тамъ вчерашнихъ дамъ. Но надежды мои не сбылись. Въ продолженіе цлой недли я бродилъ по улицамъ Женевы, заходилъ въ церкви, во вс магазины и ни раэу не встртилъ поразившей меня своей красотой двушки. Нсколько разъ я сталкивался съ навязчивымъ господиномъ, получившимъ такой хорошій урокъ отъ Колесова. Онъ ядовито улыбался каждый разъ, какъ-будто понимая, чего я искалъ.
Стыдно признаться, но я былъ влюбленъ, безумно влюбленъ въ двушку, которую видлъ въ теченіе пяти минутъ. Влюбленъ въ двушку, съ которой не перемолвился ни однимъ словомъ, не зналъ ея имени и даже не зналъ наврное ея національности. Судьба сталкивала меня очень часто съ женщинами, красота которыхъ производила на меня большое впечатлніе, но, обыкновенно, дйствіе этой красоты кончалось, какъ только я переставалъ ее созерцать. Между тмъ оригинальное лицо молодой двушки, виднное мною въ церкви, такъ глубоко врзалось въ мою память, что я не могъ ея забыть. Мои старанія не увнчались успхомъ: проведя дв недли въ напрасныхъ поискахъ, я долженъ былъ ухать изъ Женевы, потерявъ всякую надежду встртить гд-нибудь чудное лицо, виднное мною въ церкви св. Патрика.
Мы отправились на югъ, въ выжженную солнцемъ Сицилію, на золотой берегъ Палермо. Передъ нами замелькали города: Генуя, Пиза, Сіенна, Римъ, Неаполь. Мы осмотрли все то, что принято осматривать, и восхищались всмъ тмъ, чмъ принято восхищаться. Я думалъ, что перемна мста и разнообразіе затушуютъ образъ, запечатлвшійся въ моей душ. Но чмъ боле я старался развлечься, тмъ боле невдомое до сихъ поръ чувство любви росло въ моемъ сердц.
Любви — къ кому? Къ двушк, мелькомъ встрченной на прогулк.
Когда путешествіе было окончено и мы сли въ вагонъ, который долженъ былъ начать возвратное путешествіе, я вздохнулъ съ облегченіемъ.
Когда я пріхалъ въ Москву, лто было на исход и на холодномъ неб стали собираться осеннія тучки.
Моя жизнь потекла своимъ обычнымъ чередомъ, но скоро теченіе ея было снова нарушено.
Однажды, идя по бульвару, я почти столкнулся съ той, которая такъ взбудоражила мой душевный міръ. Она шла рядомъ со старушкой-француженкой, которую я принялъ за мать, но которая, вроятно, была гувернанткой. Пройдя мимо и взглянувъ на меня, двушка очевидно не узнала меня и даже какъ-будто не вспомнила моего лица, старушка же пристально посмотрла на меня и нахмурила брови, какъ-будто припоминая что-то очень смутное. Я пошелъ за ними въ приличномъ разстояніи и видлъ, какъ он вошли въ небольшой домикъ вблизи Зубовскаго бульвара. Теперь я былъ въ восторг. Главное сдлано!
Я знаю, гд живетъ любимая женщина, я могу съ ней познакомиться и никакая случайность не можетъ раздлить насъ! Всю ночь я промечталъ, какъ мечтаютъ въ двадцать четыре года.
На другой день я отправился съ твердымъ ршеніемъ дйствовать. Мой планъ былъ поискать себ квартиру по возможности поближе къ моимъ, пока еще, незнакомкамъ, а затмъ, узнавъ, гд он бываютъ, постараться войти въ ихъ общество.
На этотъ разъ удача благопріятствовала мн. Рядомъ съ ихъ квартирой отдавалась внаймы другая. Насъ отдляла только площадка лстницы.
Не спрашивая объ цн, я тотчасъ же нанялъ эту квартиру и къ вечеру кое-какъ устроился въ ней. Когда я водворился въ новомъ помщеніи, скоре походившемъ на бивуакъ, чмъ на постоянное жилище, мн казалось, что я уже сдлалъ самое главное и впереди предо мною было ясное лазуревое небо.
ГЛАВА IV.
Нсколько недль прошло, пока я познакомился съ Полиной. Какое чудное имя! На другой же день посл моего водворенія я узналъ, что ее зовутъ Полиной Николаевной Козновой, и что она живетъ съ своей гувернанткой madame Teresa Hachette. Больше этого я ничего не могъ узнать, да и зачмъ мн было знать?
Прослдивъ за моими сосдками въ теченіе нсколькихъ дней, я увидлъ, что он никуда не здятъ, ложатся спать очень рано и выходятъ только на прогулку. Такимъ образомъ мысль о знакомств съ ними въ какомъ-либо общественномъ мст пришлось оставить. Нужно было искать случая, чтобы познакомиться какъ-нибудь на правахъ сосда. Конечно, это гораздо трудне. Я началъ съ того, что сторожилъ ихъ выходы и, длая видъ, что выхожу случайно, каждый разъ раскланивался съ ними. Мн отвчали вжливо, но очень холодно. Я чувствовалъ, что могутъ пройти годы, пока я сведу знакомство въ боле широкомъ значенія слова.
Но случай пришелъ мн на помощь. Иногда рано утромъ madame Terese узжала одна и возвращалась около полудня. Однажды она, отправившись въ такую экспедицію, вернулась часа черезъ два. Я стоялъ въ это время у окна и увидлъ, какъ гувернантка оступилась, выходя изъ пролетки, и упала на тумбу. Я сейчасъ же выбжалъ на улицу и почти на рукахъ донесъ старушку до ея квартиры.
— Souffrez-vous, madame?— спросилъ я ее по дорог.
— Oh, je crois que je me suis foul le pied… Oh, l ll comme me fait mal!..
Я позвонилъ, и когда Полина Николаевна вышла, успокоилъ ее, какъ могъ. Затмъ я похалъ за докторомъ и вмст съ нимъ возвратился. Старушка уже была раздта и лежала на кровати. Воспользовавшись случаемъ, я могъ поговорить нсколько минутъ съ Полиной. Она поблагодарила меня за мою внимательность и два раза пожала мою руку.
Такимъ образомъ ледъ былъ разбитъ. Я познакомился съ моими сосдями и получилъ приглашеніе бывать. Несмотря на то, что въ теченіе мсяцевъ я рисовалъ образъ Полины, стараясь представить его себ въ самыхъ заманчивыхъ краскахъ — дйствительность оказалась лучше всхъ моихъ ожиданій. Я никогда не представлялъ, что въ жизни можетъ встртиться такая безупречная красота.
На другой день посл моего знакомства я увидлъ, что Полина вышла одна на бульваръ. Я тотчасъ же надлъ шляпу и присоединился къ ней.
Я замтилъ, что она краснетъ при каждомъ слов и смущается при самомъ невинномъ вопрос.
— Помните ли вы, Полина Николаевна, нашу первую встрчу?
— Нтъ.
— Я встртилъ васъ въ Женев, въ церкви Патрика.
— Да, мы часто тамъ бывали.
— А теперь когда вы разсчитываете побывать за границей?
— Не знаю, это зависитъ не отъ меня.
— Или, быть-можетъ, вы останетесь навсегда въ Москв?
— Этого тоже не могу сказать наврное.
Отвты Полины были также лаконичны на многіе мои вопросы. Любитъ ли она музыку? Иметъ ли она много родныхъ и знакомыхъ? Кто ее любимый авторъ?
Я понялъ, что имю предъ собою двушку, выросшую въ одиночеств, не видвшую ни свта ни людей. Но вс ея отвты и манера держать себя указывали мн, что она изъ хорошей семьи и заботливо воспитана.
Мы прошли нсколько разъ по бульвару туда и назадъ мимо нашего подъзда, но Полина не возвращалась домой. Изъ этого я заключилъ, что мое общество не тяготило ея, иначе бы она скоро вернулась къ себ. Проходя послдній разъ мимо нашего дома, я замтилъ въ окн подозрительное лицо Терезы: злая старуха съ огромными усиліями сползла съ кровати и добралась до окна, чтобы шпіонить за нами.
Наши прогулки продолжались еще три дня, до выздоровленія гувернантки. На четвертый день ко мн пришла хозяйка дома, прося помочь ей сдать квартиру.
— Какую квартиру?— испуганно спросилъ я.
— Рядомъ съ вами,— невозмутимо отвчала она, не догадываясь, какую тревогу вносили въ мою душу ея простыя слова.
— Да разв мои сосди съзжаютъ?— вскричалъ я.
— Да, съзжаютъ. Сегодня эта экономка, француженка, предупредила меня.
Это извстіе совсмъ пришибло меня.
Вдь если он съзжаютъ, значитъ эта злая старушонка недовольна мною и желаетъ убрать съ моихъ глазъ Полину. Значитъ мн не скажутъ новаго адреса и я рискую потерять то, что стало такъ дорого мн!
Я ршился на самый смлый шагъ. Не откладывая ни одной минуты, я написалъ записочку гувернантк:
Madame! Faites moi іа grace de passer chez moi pour quelques minutes d’entretien. Il s’agit des choses trè,s graves. Je compte sur vous envoie l’expression de mes sentiments les plus respectueux. Valdemar.
Любопытство взяло верхъ. Она пришла, хотя съ свирпымъ видомъ и презрительной улыбк и на тонкихъ губахъ.
— Я надюсь, ваше здоровье совсмъ оправилось?
— Merci. Чмъ могу служить? Пожалуйста, будьте кратки — я занята.
— Хорошо, я постараюсь не утомить васъ. Впрочемъ вы должны были догадаться, почему я побезпокоилъ васъ.
— Нтъ, я недогадливая.
— Я люблю Полину и хочу просить ея руки.
Madame Тереза вскочила было, чтобы уйти, но я силой посадилъ ее въ кресло.
— Да, я люблю ее, безумно люблю! Слушайте теперь внимательно. Мн не нужно ни одной копейки Полины. Я принадлежу къ уважаемой въ Москв семь и совершенно самостоятеленъ. Я богатъ, очень богатъ. Если вы устроите мой бракъ, я буду выдавать вамъ пожизненную пенсію въ размр, который вы сами опредлите.
Старуха задумалась. Очевидно, мой пылъ на нее подйствовалъ, а особенно упоминаніе о богатств.
— Что вы называете богатствомъ?— спросила она.
— Plus d’un million de francs,— отвтилъ я, перевидя умышленно мое состояніе на франки.
— Daine! c’est joli!— вскричала Тереза.
Ободренный этимъ я сталъ убждать. Но вдругъ она ршительно сказала мн:
— Pauline n’est pas faite pour le mariage!
Какъ я ни старался добиться разршенія этой загадочной фразы, я ничего не узналъ.
— Скажите, madame Therese, думаете ли вы, что Полина замтила мое чувство къ ней?— вкрадчиво спросилъ я.
— Не знаю, она ничего мн не говорила.
— Ну, а думаете ли вы, что мн удасться добиться взаимности?
— a dpend,— многозначительно улыбнулась хитрая старушка,— quant moi je vais crire tout a au docteur. Mais n’oublies pas qu’elle n’est pas faite pour le mariage.
Вслдъ за этимъ гувернантка ушла, общавъ сейчасъ же написать ‘ monsieur le docteur’.
Все, чего я могъ добиться отъ нея въ теченіе трехъ дней, это намекъ, что ‘докторъ’ — дальній родственникъ Полины и ея опекунъ.
Прошло около недли, но вмсто того, чтобы допустить меня посл объясненія поближе къ Полин, Тереза совсмъ забаррикадировала дверь. Я долженъ былъ дожидаться прізда изъ Женевы таинственнаго доктора.
На десятый день, въ то время, когда я еще лежалъ въ кровати, лакей доложилъ мн о приход доктора Кознова. Я вскочилъ съ постели, быстро одлся и вышелъ въ гостиную. Предо мною стоялъ тотъ самый плшивый и толстый господинъ, который подошелъ къ Полин въ Женев на паперти св. Патрика. Разница заключалась только въ томъ, что раньше онъ не носилъ очковъ, а теперь на немъ были огромныя синія очки, надтыя, очевидно, при желаніи быть не узнаннымъ.
— Я имю честь говорить съ Владиміромъ Павловичемъ Страховымъ?— началъ онъ непріятнымъ голосомъ.— Я докторъ Козновъ, Иванъ Яковлевичъ.
— Очень пріятно познакомиться.
— Я пріхалъ нарочно изъ Женевы, получивъ извщеніе madame Therese о вашемъ лестномъ предложеніи. Вы понимаете, что, бросивъ вс свои дла и пріхавъ сюда, я смотрю на ршеніе судьбы моей племянницы, какъ на дло первой важности.
Я ничего не сказалъ и только наклонилъ голову въ знакъ согласія.
— Извините меня, я пойду прямой дорогой, — продолжалъ докторъ, — безъ всякихъ окольныхъ путей. Вы говорите, что обладаете солиднымъ состояніемъ! Кто можетъ засвидтельствовать мн это?
Я назвалъ нсколькихъ лицъ, имена которыхъ докторъ Козновъ записалъ сейчасъ же. Видя на моихъ губахъ презрительную улыбку, онъ нисколько не смутился.
— Вопросъ о вашемъ состояніи я считаю очень важнымъ, такъ какъ у Полины нтъ ни гроша и она живетъ исключительно только тмъ, что я могу удлить ей изъ моихъ скудныхъ заработковъ. Между тмъ Полина родилась въ роскоши и до восемнадцати лтъ жила широко, пользуясь богатствомъ своего отца. Вы хорошо пснимаете, что въ брак она должна найти ту роскошь, къ которой привыкла съ дтства.
— Не думаю, чтобы Полина Николаевна вышла замужъ исключительно изъ-за состоянія ея жениха,— сказалъ я довольно дко.
— Что касается чувствъ, то это дло ваше. Меня мало интересуетъ эта сторона дла. Но думаю, что у Полины не будетъ причинъ, мшающихъ полюбить васъ. Вы молоды и должны нравиться женщинамъ…
Я поклонился съ ироніей, но докторъ какъ-будто этого не замтилъ и продолжалъ:
— Ахъ, propos! Гд я видлъ ваше лицо?
— Мы встртились случайно въ Женев.
— Быть-можетъ, — задумчиво произнесъ Козновъ,— хотя мн кажется, что я видлъ васъ гд-то при другой обстановк. Странно, я хорошо запоминаю физіономіи, а между тмъ не могу припомнить, почему ваше лицо мн такъ знакомо… Однако поговоримъ окончательно. Итакъ, вы любите Полину, думаю, что она тоже не безучастна къ вамъ, вы оба молоды и ваше состояніе обезпечиваетъ судьбу васъ обоихъ и вашихъ дтей. Значитъ, препятствій къ браку нтъ.
— Дайте мн Полину и я готовъ сегодня же повести ее въ церковь.
— Сегодня это будетъ слишкомъ рано, мы сдлаемъ это черезъ три дня.
Теперь мн хотлось вскрикнуть въ свою очередь: ‘какъ, такъ рано?!’ Но я во-время удержался отъ этого восклицанія.
— Я съ восторгомъ женюсь на Полин черезъ три дня, но я желалъ бы узнать, какъ она смотритъ на этотъ вопросъ.
— О, вы можете быть спокойны, моя племянница знаетъ, что мой выборъ обезпечиваетъ ея счастье!
— Наконецъ, я желалъ бы поговорить съ ней наедин о многомъ.
— Хорошо, но съ условіемъ, что вы не станете разспрашивать ее о прошломъ. Оставьте въ поко ея семью, отца, ея дтство. Говорите о будущемъ, о вашемъ счасть, о вашемъ брачномъ путешествіи.
— Но почему же я не имю права касаться прошлаго?— спросилъ я въ смущеніи.
— Въ прошломъ Полины лежитъ большое горе и доктора запретили, въ виду ея нервности, напоминать ей прошлое горе. Вотъ почему мы возили ее за границу и старались развлечь. Относительно ея рожденія вы можете не сомнваться. Она принадлежитъ къ уважаемой семь и вамъ никогда не придется краснть за вашу жену. Итакъ, даете вы мн слово честнаго человка исполнить мои наставленія?
Докторъ Козновъ стиснулъ мою руку и повелъ меня къ Полин. Въ дверяхъ онъ еще разъ пристально посмотрлъ на меня и что-то прошепталъ. Мн показалось, что я угадалъ мысли доктора — его до сихъ поръ безпокоило обстоятельство, что онъ не могъ разгадать причины, почему мое лицо было ему знакомо.
Черезъ нсколько минутъ вышла Полина въ сопровожденіи гувернантки. Она улыбаясь взглянула на меня я поотянула мн об руки…
Я осыпалъ ихъ поцлуями.
— Полина, моя дорогая,— обратился я къ ней съ дрожью въ голос,— я люблю васъ… Хотите ли вы быть моею женою?
И на эти простыя, но чудныя слова она отвтила еще проще.
— Я согласна… берите меня, если вы этого хотите.
— Я не могу требовать отъ васъ любви теперь, но вдь вы полюбите меня впослдствіи… Не правда ли, Полина?
Но она ничего не отвтила, а только опустила глаза.
Три дня, назначенные докторомъ, протекли какъ сонъ.
Полина съ гувернанткой находились цлый день въ разъздахъ, совершая разныя покупки. По вечерамъ она была такъ разбита, что у меня не хватало духа ее утомлять разговоромъ.
Наконецъ насталъ торжественный день, и я повелъ мою возлюбленную къ алтарю. Какъ радостно билось мое сердце, когда моя дорогая голубка, вся въ бломъ, стояла задумчиво возл меня среди церкви, наполненной волнами чуднаго пнія,
И вотъ, наконецъ, мы мужъ и жена, сидимъ вдвоемъ въ купэ вагона, летящаго съ поздомъ въ Крымъ. Не похоже ли все это на сонъ, на радостный, тихій и несбыточный?
ГЛАВА V.
Мы сидли одни въ вагон.
Тереза совершенно для меня непонятнымъ образомъ ршилась на разлуку съ Полиной. Она ухала вмст съ докторомъ Козновымъ въ Женеву. Конечно, я нисколько не горевалъ и радъ былъ въ душ, что хитрая старушонка не нарушаетъ нашего уединенія.
Итакъ, я халъ вдвоемъ съ своей женой. Счастье до того переполняло мою душу, что долгое время я не могъ ничего сказать Полин. Взявъ ея руку, я прижалъ ее къ своимъ губамъ и не отымалъ въ теченіе нсколькихъ минутъ. Мн казалось, что этотъ поцлуй долженъ былъ перелить избытокъ моего счастья въ душу моей жены. Она тоже хранила молчаніе, опьяненная, быть-можетъ, тмъ же восторгомъ.
— Моя дорогая Полина, — прошепталъ я наконецъ,— вдь ты моя теперь навки…
Я хотлъ поцловать ее, но она отклонилась отъ меня въ испуг, ея лицо выразило такое страданіе, что сердце у меня болзненно сжалось.
— Полина, что съ тобой? Ну, скажи твоему мужу. Вдь я твой мужъ, не правда ли?