Время на прочтение: 4 минут(ы)
Взгляд на истинное достоинство писателя
Литературная критика 1800—1820-х годов. / Составитель, примеч. и подготовка текста Л. Г. Фризмана. — М.: ‘Художественная литература’, 1980.
Ouvrez tous les livres dignes d’tre lus, vous tzonoezez que la littrature est un recuil d’hymnes la vertu.
Bouffiers {*}
{* Откройте все книги, которые достойны быть прочитанными, и вы найдете, что литература представляет собой сборник гимнов Добродетели. Буфлер (фр.).— Ред.1.}
Награда талантов — слава, цена их в заслугах обществу. С его пользою неразлучна польза авторского искусства. Автор имеет в гражданском порядке свое достоинство и свои обязанности. Воин защищает государство, судия охраняет законы, церковный пастырь служит пред алтарями веры, многочисленный народ упражняется в земледелии, в промышленности, в торговле, писатель трудится для успехов просвещения. Может быть, злоупотребление сего последнего слова в наши дни требует нового определения. Оно не входит в пределы сего краткого опыта. Заметим только, что без отношения к нравственным обязанностям нет здравого просвещения. Если достойно мыслящего человека исследовать науку природы и тайну вещей, то сколько достойнее существа нравственного утвердить основание общего порядка, добра и счастия. Вот прекрасная, но отдаленная цель, к которой медленно идут народы одни за другими и к которой приближают их только опыты мудрого разума! Великие писатели в руках провидения суть орудия его благой воли. Счастлив тот, кто принял вдохновение неба и не изменил святости таланта!
Какое же достойное употребление сего таланта? Ближайшее ко благу человечества. Человечество говорит писателю: ‘Мне принадлежит твое искусство. Для меня наделила тебя природа умом и красноречием. Пиши уставы мудрости, говори истину народам и царям, распространяй на земле царство добродетели. Порочный да читает тебя с беспокойством, злодей — с угрызением совести, а добродетельный с приятным умилением в сердце’. Писатель, достойный внимать сему голосу, следует ему со всею ревностию благородного сердца, преданного пользе человечества, но язык и чувство истины не увлекут за пределы умеренности писателя истинно просвещенного. Конечно, тот, которого вопрошает как мудреца род человеческий, вопрошал в свою очередь летописи сердца природы — и они отвечали ему голосом убедительной опытности, что истина, пред слабым очами смертного, должна нечувствительно разливать свой чистой, но яркой свет, подобно восходящему на востоке солнцу, которого она есть образ в нравственном мире. Что убедительнее, что святее христианского учения? Но и его истины восторжествовали только со временем и особливо в наше время, славное их быстрыми успехами. Итак, дело писателя быть верным другом истины, но осторожным путеводителем рассудка.
Если наука просветила человека в особенности, то просвещение человеческого рода вообще должно быть некогда ее творением. Великие перемены государственные отсрочивают сию важную эпоху, а не останавливают постепенного хода разума, не мешают ему подвигаться вперед на пути науки и образования. Ныне после грозных бурь, нанесенных разрушительным духом времени, видим новую, чистейшую зарю, восходящую в Европе, видим в политике отмщенную свободу народов и защищенные права человека, в философии гордую мудрость земную, примиренную с кроткой верой небесной, наконец, в государственных договорах священный союз царей, заключенный в пользу общей безопасности и общего достоинства народов. О, если бы из всех пределов земного мира могли соединиться труды умов государственных и умов ученых! Если бы общие усилия человеческие могли некогда привести в совершенство науку гражданского счастия! Какое зрелище представилось бы тогда на лице земли! Все просвещенные страны света, цветущие города и селы, плодоносные поля, населенные пустыни, везде мудрые правительства, везде свободные народы и, наконец, мир человеческий, достойный благословения неба, достойный взоров своего бога! Такое влияние должны, кажется, иметь на судьбу народов творения великих умов, ободренных земными властями.
Но сей обширный круг действия, который могут только обнять писатели всех веков, ограничивается для каждого из них пределами страны своей и пользами своего народа. Служить народу пером своим есть первый торжественный обет, произнесенный пред алтарем муз и отечества их благодарным любимцем. Если писатель молчал, то за него говорило отечество. Условие заключено его именем. Горе ему, если он не мог возвысить, облагородствовать, воскрилить духа народного! Вечной стыд ему, когда он унижал еще души, ласкал порокам и снисходил к развратным нравам своего века! Нет, уважение к вере, к законам, к власти, благоговейная любовь к семейственным и домашним добродетелям, великодушная преданность обществу во всех государственных состояниях, вот предметы, вызывающие красноречие патриота.
Ни один род словесности не исключает сего условия. Те легкие сочинения, которые говорят воображению, говорят в то же время рассудку, и удовольствие приносит дань общей пользе. Поэмы и романы в приятных вымыслах открывают глубокие истины. На театре вредные пороки, знаменитые преступления, гонимые добродетели имеют одни свое торжество, другие свое падение, достойное вечного правосудия. В истории особливо заключается изящное нравоучение. Историк творит великий суд перед лицом веков, именем вселенной, не слабой и порабощенной, но свободной, но справедливой, для которой все исчезает, кроме истины. Так бессмертный Тацит предал имена тиранов грозному проклятию народов, а память добрых государей неумолкаемому благословению потомства. Так у нас в грядущие веки счастливый историк нынешнего царствования изобразит добродетели августейшего покровителя наук и талантов в России, изобразит в монархе человека, в недрах всемогущества кротость сердца и ту скромность в величии, в победах, в славе, которая была удивлением века и утешением народов.
Какой приятной долг для писателя быть истолкователем добродетели! Но чтобы говорить о ней достойным образом, надобно иметь ее в сердце. Счастливейшие выражения выливаются от прекрасного чувства. Без души нет таланта, нет красноречия. Смеем верить, что в оных душах, зреющих для славы, дарования неразлучны с добродетелью. Но, к сожалению, она теряет иногда право свое над прекраснейшим талантом, для нее сотворенным. По крайней мере достойный писатель есть верный исполнитель природы и доброго сердца. Он знает, что искусства и науки служат только новым украшением для ума, для честности, для сердечного достоинства, что слава добрых нравов предпочтительнее славы великого гения, что дарование имеет право на удивление людей, а добродетель на их любовь, на их уважение. Так он мыслит, так поступает во все дни свои, и скромный путь на земле заключает, как мудрец истинный. Его нет, но пример его жизни, но творения его ума и сердца еще приносят пользу и творят добро в мире.
Владимир Васильевич Измайлов (1773—1830) — писатель, переводчик, издатель журналов ‘Патриот’ (1804), ‘Российский музеум’ (1815), альманаха ‘Литературный музеум’ (1827), в последние годы жизни — цензор Московского цензурного комитета. В 1814 году Измайлов возглавлял ‘Вестник Европы’, и этот год истории журнала отмечен литературным дебютом Пушкина, напечатавшего в нем послание ‘К другу стихотворцу’. Ревностный последователь и даже в известном смысле эпигон Карамзина, Измайлов написал под влиянием ‘Писем русского путешественника’ свое ‘Путешествие в полуденную Россию’ (1800—1802). Он был также автором повестей в сентиментальном духе и переводов из Ж.-Ж. Руссо.
ВЗГЛЯД НА ИСТИННОЕ ДОСТОИНСТВО ПИСАТЕЛЯ
Впервые — ‘Труды общества любителей российской словесности’, 1818, ч. X, с. 46—53.
1 Цитируется ‘Lettres du chevalier de R. sa mre sur son voyage en Suisse’ (1770) (‘Письма кавалера Р. матери о своем путешествии по Швейцарии’ (фр.)) Буфлера, французского поэта, ценившегося современниками за изящество стиля, Пушкин называл Батюшкова ‘русским Буфлером’ (Пушкин, т. I, с. 250).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
