ВЗБУНТОВАВШИЕСЯ РАБЫ
ВЗБУНТОВАВШИЕСЯ РАБЫ
Московская заметка,
Московская заметка,
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Взбунтовавшиеся рабы, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1917
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
Т. 10. В дни Содома и Гоморры
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2017.
Свежая оригинальная мысль пришла мне в голову, когда я прочитал две газетные заметки, относящиеся: одна — к Петрограду, другая — к Москве.
Петроградская заметка,
‘В Совете Рабочих Депутатов большевик Троцкий заявил: ‘Я требую, чтобы министр Керенский явился сюда и дал объяснения по поводу своих ‘военных выступлений!’ — ‘Но ведь Керенского сейчас нет — он на фронте’, — кротко возразили ему меньшевики. ‘Ах, нет! Ну, все равно, когда приедет — пусть сейчас же явится сюда и даст свои объяснения!»
‘… На митинг приехал и министр Церетели. Когда он заявил, что тоже хочет сказать речь, ему ответили: ‘Подождите, сейчас не ваша очередь. Когда дойдет до вас очередь, тогда и скажете’. Министру пришлось прождать более часа’.
Вы подумайте, посадили человека за стол, а он положил ноги на стол, смачно сплюнул на сторону и говорит: ‘А подать сюда министра Керенского!’ И что же вы думаете? Ведь приехал Керенский! Бросил все свои огромные государственные дела и приехал пред грозные очи товарища Троцкого, которому что-то в поведении министра не понравилось…
И во втором случае: министр почт и телеграфов Церетели — министр огромной России, министр, каждая минута которого должна стоить тысячу рублей, — хочет сказать толпе то, что он считает нужным, а ему говорят: ‘Осади назад! До тебя будет говорить товарищ Мирон, потом товарищ Филимон, потом товарищ Пантелеймон, а потом уже ты, товарищ’.
И сидит министр на тротуарной тумбе, кротко сложив руки и терпеливо ожидая, пока кончат свои вязкие, набившие уже всем оскомину речи не известные никому товарищи Мирон, Филимон и Пантелеймон.
В чем тут дело, господа?
Что они — мальчишки и щенки, что ли, эти самые Церетели и Керенские? Нет! Это цвет России, ее яркие звезды на фоне общего серого новоказарменного неба. Они мало популярны? Ну, у кого же повернется язык сказать это? Они враги революции?
Нет, они главные творцы ее и создатели.
Верно?
А вместе с тем, в одном случае неведомый развязный господин кладет ноги на стол и скучающе говорит: ‘А не вызвать ли сюда Керенского? Скушно чивой-то. Пусть порасскажет чего, развлечет… Эй, мальчик! А звякни-ка ты Керенскому, чтоб он сейчас же заявился, — мол, Троцкий требовает’.
А за шестьсот верст от этой неживописной, унылой картинки можно наблюдать другую, совсем уже не живописную, унылую картину: сидит министр, пригорюнясь, на тумбочке и ждет, пока дойдет до него очередь сказать слова, нужные всей России… Ждет полчаса, час… Длительный час, в который выбрасывается на воздух и тонет бесследно сто тысяч унылых, серых и скучных, как старое расписание поездов, слов…
В чем же тут дело?
Вы помните, что такое были министры старого, проклятого Богом и людьми режима? Помните, какими они Юпитерами, какими Зевсами-громовержцами держались? Перед ними ходили на цыпочках, перед ними склонялись… Мне возразят — ну, кто там склонялся — хамы и холопы… Неправда. А Нахамкес? Тот Нахамкес, который ‘верноподданнически’ просил, молил о перемене фамилии, и даже что-то повергал к каким-то стопам… Нет, все, сверху донизу, от развитого интеллигента до низшего индивида склоняли перед министрами голову, говорили пониженным голосом и не только не требовали министра к себе, а, наоборот, у него в передней верноподданнически простаивали целыми часами…
И опять я спрошу: в чем же дело?
Лучше, умнее, благороднее были прежние министры? Ни боже мой! Дурак на дураке, хам на хаме. Теперешние министры перед ними — это сверкающие бриллианты перед кучей гниющих отбросов. Может быть, они, прежние-то, любили Россию? Любили так же, как поросенка под хреном — слопать бы его поскорее.
В чем же дело?!!!
Я вам скажу, только вы на меня не обижайтесь: все дело было в их мундирах, орденах, лентах и золотом шитье. И, когда они в таком чучельном виде выходили перед толпой, все почтительно склоняли перед ними головы, и по рядам несся благоговейный шепот: ‘Министр идет, министр’… И важно проходил этакий позолоченный идол с каменным лицом, весь расцвеченный разноцветными балаболками, ленточками, крестиками, расшитый, расписанный, разрисованный — точь-в-точь та знаменитая писаная торба, которая, по свидетельству пословицы, так мила дурню.
Граждане! Товарищи! Братья! Сделайте вывод: раз коллективному всероссийскому дурню нужна писаная торба (ибо неписаную он пренебрежительно тычет сапогом при каждом удобном случае) — так дайте ему эту ‘писаную торбу’…
Министры! Снимайте ваши скромные рабочие куртки, которые так умиляли первое время — снимайте свои затрапезные пиджаки!.. Свободные русские товарищи еще не доросли до того, чтобы уважать благородную бедность народа. Они недостойны этого символа братского единения с. ними… Дайте им убогую роскошь наряда, нацепите на себя фунтов десять золота, увешайтесь ‘Белыми орлами’, ‘Красными подвязками’ и ‘Зелеными крокодилами’, и когда вы в таком попугаечьем виде прибудете на митинг, перед вами растянут красный ковер, возведут под руки на трибуну и скажут: ‘Говорите, ваше высокородие’. И никто не хлопнет вас по плечу, не попросит сигарку, и даже сам товарищ Троцкий уберет ноги со стола и привстанет при вашем появлении, а товарищ Нахамкес верноподданнически припадет к стопам и замрет так в припадке идолопоклоннического экстаза.
Ах, товарищи министры, товарищи министры!… Если вы еще промедлите и не снимете ваших рабочих курток, то вас, Керенский, будут называть Сашей, одобрительно похлопывать по спине, а при виде Церетели радостно и общительно кричать: ‘Хады на мой лавка!’
Итак, солдаты — в окопы, рабочие — к станкам, министры — к голубым лентам через плечо, к ‘подвязкам’, ‘орлам’ и ‘крокодилам’ всех цветов и оттенков…
Мало этого? — вызолотите себе лицо, устройте так, чтобы флейтщики бежали перед вами, скороходы, гладиаторы и тимпанщики — за вами, чтобы вас носили в паланкинах, и тогда, может быть, товарищ Троцкий уберет ноги со стола, а председатель митинга предоставит слово раззолоченному бедняге Церетели вне очереди.
Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 21.
На митинг приехал и министр Церетели. — Ираклий Георгиевич Церетели (1881-1959) — известный политик, видный меньшевик, по отзывам современников, блестящий оратор. Известна его публичная полемика с Ильичом на тему ‘Есть такая партия!’. В указанное время занимал пост министра почт и телеграфов.
Тот Нахамкес, который ‘верноподданнически’ просил, молил о перемене фамилии, и даже что-то повергал к каким-то стопам… — Овший Моисеевич Нахамкис (Стеклов Юрий Михайлович) (1873-1941), известный социал-демократ, публицист (псевдонимы Ю. Стеклов, Ю. Невзоров и др.). Отличался переменчивым политическим нравом, вследствие чего имел неоднозначную репутацию. После Февраля был назначен ответственным за взаимодействие Петросовета с Временным правительством. По свидетельству начальника разведуправления Генштаба Б.В. Никитина, тогда же похитил коллекцию марок, принадлежавшую Николаю II. Что касается скандала с верноподданническим прошением, то документальных его следов найти не удалось, но известно, что Нахамкис трижды менял вероисповедание.