Выбранные места из приятельских писем, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Том двенадцатый. Книга первая. Статьи. Фельетоны. Заметки 1841—1861

СПб, ‘Наука’, 1995

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПРИЯТЕЛЬСКИХ ПИСЕМ

Где бы вы ни жили на всем пространстве Российской империи, от Вислы до Камчатки и от Архангельска до Арарата, вы никак не можете удовлетворить всем своим потребностям на месте, и вам зачем-нибудь да надо будет хоть раз обратиться к Петербургу. Что вы в таком случае станете делать?

Как что? вот забавно! а друзья-то на что? напишу к приятелю, так он мне с первой же почтой вышлет все, что нужно и даже чего не нужно.

Насчет последнего не спорю, но в первом позвольте усомниться и в доказательство сообщить вам несколько извлечений из хранящейся у меня коллекции приятельских писем, от разных Пиладов к многоразличным Орестам. Коллекция эта замечательна во многих отношениях, но теперь я выбираю из нее только то, что касается до взаимных приятельских услуг.

От Александра Сучкова к Петру Теркину

Тверь. 1847, апреля 16.

…Итак, ты можешь поздравить меня, неизменный товарищ! Я стою у порога храма счастия, еще один шаг — и я в святилище! Еще один месяц — и я назову ее моею! Понимаешь ли ты все значение этих слов? Понимаешь ли, что в этих звуках заключены рай, блаженство, небо, свет и жизнь? да что? я знаю, в твоей верной груди бьется товарищеское сердце, готовое делить со мною и горе, и радость, и самую жизнь. Поделимся же и презренными дрязгами жизни, грязью, в которой должен иногда топтаться человек, образ и подобие божества! Да, друг! горько спускаться с неба на землю, но что же делать с людьми, если они так мелки, что не понимают, где истинная отчизна человека Итак, поговорим об этих дрязгах, или, как выразился бы какой-нибудь премудрый делец, к делу. Сделай милость, возьми из консистории и вышли мне с первою же почтою мое метрическое свидетельство, оно уже готово, и тебе стоит только взять его,— задержек не будет. Ты знаешь, этот клочок бумаги необходим для моего счастья, он ключ к вратам моего храма.— Да еще закажи мне у лучшего портного полную пару платья по прилагаемой мерке и последнего фасона, какой у вас там носят. Фрак, я думаю, лучше цветной, с металлическими пуговицами, жилет шелковый, непременно с цветами. Не забудь также купить и галстух. На все это посылаю 200 руб<лей> сер<ебром>. Если не хватит, доплати, а я, разумеется, с первой же почтой вышлю. Я уверен и пр<очее> пр<очее>.

Твой Александр.

От Петра Теркина к поручику Щеткину

Петербург. 1847, апреля 25.

…Унесла же тебя нелегкая в деревню, будто бы от петербургской скуки, а в самом деле для излечения карманной чахотки. Несчастный! Знаешь ли ты, что ты уехал едва не накануне такой пирушки, какой уже давно, давно не задавал твой покорный слуга? Вижу изумление во всех чертах лица твоего, полно! вспомни, что порядочный человек ничему не должен удивляться, а тем менее глупостям провинциалов и завиральным идеям людей с высшим полетом. О высший полет! благословенный полет! благодаря тебе, свалились с надзвездных стран, из рога изобилия над вратами храма Гименея прямо в мою квартиру: ящик шампанского, устрицы, трюфли, индейки, билеты в разные спектакли, etc, etc.

Постой, однако же. Я вижу, ты тут ничего не понимаешь. Надо объяснить дело проще. Третьего дня получаю я объявление на письмо со вложением 200 руб<лей> сер<ебром>. Первая мысль моя была: ‘верно, ошибка в адресе’. Вторая: ‘а мне какое до этого, черт возьми, дело! лишь бы засвидетельствовали в квартале’. Гришка в ту же минуту был отправлен в дежурство, и, для верности, ему вручен последний бывший у меня налицо целковый. Жаль! очень жаль! адрес был верный, деньги присланы точно мне — на разные порученности. Есть же на свете такие ослы, а еще жениться собирается! Впрочем, ведь еще Полевой, кажется, сказал:

Но чтоб иметь детей,

Кому ума недоставало?

А впрочем, я не осуждаю за это Сучкова, мы были товарищами по университету, и я до сих пор еще помню наше прощанье в Москве, три года тому назад, то есть, помню начало, а конец, черт его знает, как-то затерялся в памяти, да и то сказать, мадера была преподлейшая. Теперь он женится,— должно быть еще не протрезвился с тех пор. Ведь глупо, ужасно глупо,— а не дурак, малый образованный, учился хорошо, и в письме его есть такие, братец, мысли, что хоть сейчас в ‘Современник’. Вот тебе и польза от наук! — Новостей у нас почти никаких: вчера, говорят, поймали… и т<ак> д<алее>.

От помещика Рукавицына к Александру Сучкову, в Тверь

Село Тарасово. 1847, сентября 10.

Я не писал к тебе так давно, что, право, мне ужасно совестно. Надеюсь, что ты за это не в претензии, и поздравляю тебя, во-первых, со вступлением в брак и, во-вторых, с получением штатного места в Петербурге, о чем известил меня приезжавший ко мне на днях общий наш знакомый, С. Он говорил также, что жена у тебя чудо какая хорошенькая и что ты далеко уйдешь по службе. Славный человек этот С. и очень тебя любит, впрочем, не из лести скажу тебе, что тебя все твои товарищи любят. Вот и Теркин,— уж на что, кажется, ветрогон, а не может тебя забыть, в апреле, когда я еще был в Петербурге, давал он пирушку своим приятелям, народу, разумеется, было много, разговор шумный, а у него десятое слово на языке ты да ты. ‘Эх,— говорит,— как жаль, что нет с нами нашего Александра! Он не думает и не гадает, как мы тут кутим!’ За ужином предложил даже тост за тебя и будущую (тогда она была еще будущей) жену твою и произнес при этом такую речь, что все просто пришли в восторг! Я просил его тогда же записать эту речь, хотел послать тебе, но он отвечал, что не может повторить сказанного, что это плод минутного вдохновения. У меня же память плохая: всего не перескажу, да и не сумею так сказать. Помню только, что заключил он женой твоей: ‘Да будет,— говорит,— она ему верна, как верен я неизменной нашей дружбе!’

Я здесь в деревне хоть и скучаю иногда, ну, да где же человек не скучает? Зато вот постой,— скоро осень,— выпадет снежок,— выскочат зайцы,— задам же я им трезвону с моими борзыми! Клянусь честью, весь уезд выворочу как рукавицу,— ни одного кустика, ни одной норки не оставлю в покое. Натешусь на целый год, черт возьми!

А, кстати, есть до тебя просьбица: ты на днях едешь в Петербург, так вышли мне, пожалуйста, оттуда охотничьи вещи по прилагаемому реестру. Я и знал, где их можно достать, да адрес как-то затерялся, а ты там отыщешь, мастер этот живет где-то не то на Васильевском острову, не то за Знаменьем, не помню наверное. На издержки прилагаю 100 р<ублей> сер<ебром>. Я думаю, этого будет достаточно. Сделай милость, удружи, вышли тотчас же по приезде в Петербург, осень уже недалеко, и эти вещи мне крайне необходимы. Я тебя этим бы не беспокоил, но мне некого больше об этом просить, ты же малый аккуратный и не будешь на меня за это в претензии. Супруге твоей и дет… фу! заврался! еще раненько, впрочем, ничего, это хорошее предзнаменование. Прощай. Твой…

От Ал. Сучкова к г. Рукавицыну

Петербург. Марта 5. 1848.

Виноват! виноват! и трижды виноват! но что делать! жизнь ужасная ирония! бедному сердцу тесно на этом свете! все высокое, все благородное стоптано в грязь, если не людьми, так обстоятельствами.

Я получил письмо твое еще в сентябре прошлого года, перед самым выездом сюда из Твери и думал на другой же день приезда немедленно исполнить поручение доброго товарища. Поверишь ли, что это было физически невозможно? Петербург — это омут, в котором нет сил остановиться и опомниться хоть на полминуты. А для человека с душою и твердою волею, не хотящего кланяться и лукавить, это чистилище, кто не сгорит в нем дотла, за того можно поручиться. Меня же в особенности преследовали со дня моего приезда неудачи, остановился я в гостинице на Невском, и в тот же день заболела жена, а на другой день, когда я поехал являться к будущему начальнику, она была испугана и выкинула ребенка на 5-м месяце. Счастие еще, что ребенок остался жив и здоров, впрочем, доктор говорит, что такие примеры случаются нередко. Определение мое на службу между тем не состоялось, потому что новый департамент еще не открыт, болезнь жены и разные хлопоты не давали мне времени исполнить твое поручение. Скоро пришлось переехать на другую квартиру, я никак не ожидал, чтобы все здесь было так чертовски дорого. Мои 1000 руб<лей> просто растаяли, впереди ничего, с женой делаются спазмы, когда она проходит мимо магазина m-me Вихман,— словом, мы принуждены переехать на Пески. Признаваться ли тебе во всем? Тут мы зажили потише, но я с ужасом видел приближение той минуты, когда кошелек мой окажется совершенно пуст. Что было делать? Я вспомнил, что недаром, конечно, природа вдохнула в меня искру божественного огня, мне пришло даже в голову, что Провидение поставило меня в затруднительное положение именно затем, чтоб навести меня на предначертанный мне свыше путь, заставить меня понять мое призвание. Я пустился в литературу. В две недели написал я роман, стоивший мне блаженства и слез, — да, слез! потому что я жил в минуты вдохновения жизнью моих героев, страдал их страданиями, плакал их слезами! Никогда не забуду той минуты, когда я дописал последнее слово моего романа!

Скажу тебе откровенно,— это не самохвальство, потому что я говорю другу,— вряд ли найдется в русской литературе что-нибудь подобное. Даже жена,— а она, скажу тебе на ушко, не большая охотница до этих вещей,— пришла в восторг, поцеловала меня и сказала: ‘Послушай, душа моя! за это сочинение тебе непременно дадут большие деньги. Обещай купить мне тогда бархатную мантилью’.

Обещание, разумеется, было дано, но… Слушай дальше. Когда роман был окончен, мне представился другой вопрос: что делать с рукописью? Печатать самому — денег нет, стало быть, надо продать, но кому? Спросил было я совета у нашего Теркина, он захохотал и сказал: ‘Охота тебе черт знает чем заниматься! Ну, продай на Апраксин! там всякую бумагу принимают. Или непременно хочешь напечатать? Пожалуй, печатай, только не выставляй своего имени: ведь только и будет славы, что разругают!’ Великий человек!

Другие два мои приятеля, люди очень образованные,— я читал им мой роман, и они остались им очень довольны,— посоветовали обратиться сперва к книгопродавцам, а если из них никто не возьмет, так отдать кому-нибудь в журнал. Прихожу я в книжный магазин N.— ‘Вам что угодно-с?’ — Вот, не хотите ли вы купить у меня роман? — ‘А как ваше имя-с?’ — Такой-то.— ‘Не знаю-с.’ — Кому же знать, хотите ли вы купить роман или нет? — ‘Я вас не знаю-с.’ — Да на что вам меня знать? я продаю вам рукопись, и дело с концом.— ‘Нет-с, мы не покупаем романов.’ — Ну так прощайте.— В дверях он остановил меня, однако же, вопросом: ‘А сколько вы хотите за ваш роман?’ — 1000 руб<лей> — ‘Нет-с, нельзя-с, если вам угодно… сколько в нем листов?’ — Листов 20 печатных.— ‘Так, если угодно-с… да вы не осердитесь?..’ — Говорите… сколько же? — ‘Так, знаете, гуртом, за весь роман… да, нет-с, право, совестно-с… рубликов-с пятнадцать…’ — Как, ассигнациями? — ‘Ассигнациями…’ А в других магазинах и ровно ничего не давали. Не хотелось мне обращаться к журналистам, напечатать роман в журнале — значит как будто пристать к одной партии, и уж, конечно, в других журналах не похвалят, несмотря ни на какие достоинства. Печатать отдельно гораздо лучше: можно сделаться писателем самостоятельным. Но делать было нечего, пошел я к С.— Он оставил роман у себя для прочтения, а когда я пришел к нему через неделю за ответом, так он сказал, что, пожалуй, роман мой напечатает, только надо в нем сделать кой-какие изменения: героя, молодого поэта, сделать экспедитором при департаменте, героиню, 16-летнюю бедную девушку, богатой 40-летней вдовой,— а в прочем все может остаться так, как есть. Ты можешь себе представить, что я не согласился на изуродование, взял роман и ушел.

От С. отправился я к издателям журнала, который теперь в большой моде.

— Дома г. — -ъ?

— Нет-с.

— А г. — -в дома?

— Дома. Почивают-с.

— Когда же его можно видеть?

— Пожалуйте часу во втором. Прихожу во втором часу.

— Дома г. — -ъ?

— Еще не приходил-с.

— А г. — -в дома?

— Дома. Почивают-с.

— До сих пор?

— Поздно легли.

— Когда же он встанет?

— Да пожалуйте лучше завтра в эту пору. Прихожу ровно через сутки.

— Что, — -в дома?

— Дома. Почивают-с.

— А — -ъ?

— Ушедши.

— Когда же их можно бы видеть?

— Да пожалуйте ввечеру часу в девятом.

Прихожу в девятом.

— Дома — -в?

— Дома. Почивают-с.

— А — -ъ?

— Еще не возвращались.

Что станешь делать! Может, и в самом деле один спит, а другого дома нет, а может, и оба дома и не спят… да ведь насильно в дверь не вломишься!

Я отдал рукопись человеку и попросил его передать ее кому-нибудь из них, тут же написал карандашом, в чем состоит мое желание, условия, и оставил свой адрес.

Через неделю получил я по городской почте записку, что роман мой оказался несообразным с планом журнала, почему и могу я получить его обратно из конторы.

Так рушились мои надежды! Но больно мне не безденежье, а то, что у нас еще так мало умеют ценить людей. О существовании ‘Сына отечества’ узнал я гораздо позже, когда рукопись была уже с досады предана огню. Жаль! там бы, верно, напечатали. Говорят, редактор с большим вкусом!

Извини, любезный друг, что я утомляю тебя рассказами, которые тебя, может быть, вовсе не занимают. Я не мог не высказаться, не мог не перелить своих ощущений в сердце друга. Заключаю письмо мое вторичным уверением, что я за все это время решительно не мог улучить минуты на исполнение твоей комиссии. На днях только ходил я к Знаменью, а потом на Васильевский остров. Но десятичасовые поиски мои остались совершенно бесполезны, мастера я не нашел, почему и возвращаю тебе при сем присланные тобою 100 руб<лей>. Прощай и помни верного твоего друга А. Сучкова.

P. S. Жена тебе кланяется. Она опять беременна.

От отставного майора Трофимова к действ. статс. советнику Илье Ив. Волгину

Хутор Решетов. 1847, июля 30.

Незабвенный товарищ и ваше превосходительство!

Много лет протекло уже с тех пор, как мы, еще весною жизни и, так сказать, в полноте и избытке сил душевных и телесных, подвизались вместе с вами на пользу отечества в -ком уланском полку. Так что, несмотря на приближение старости и можно сказать, смерти в перспективе, высокое чувство дружбы и приязни остается бессмертным, и в твердом уповании на оное я снова подъемлю нить древней приязни и обращаюсь к вам. Провиденье ведет нас, смертных, по многотрудной стезе жизни,— меня же благословило в недрах моего семейства союзом законной любви — пятью сыновьями и тремя дочерями, из коих старшие вступили уже в преддверие поприща наук, дабы и они, по примеру предков, могли принести по мере сил своих хотя малую лепту на алтарь отечества. Здесь же, в пределах нашей страны, не сооружено еще никакого убежища муз, почему и решаюсь, повинуясь долгу родительского сердца и истинного россиянина, обратиться к вам, яко старому товарищу по службе и близкому душе человеку, чем, мню, и себя считать к вам вправе, уведомьте, какие есть в граде св. Петра лицеи или тому подобные места для воспитания юношества в правилах благонравия, а равно и о том, в котором из упомянутых мест выгоднее поместить их. Таковое с вашей стороны внимание, на чувстве непоколебимой приязни основанное, соделает вас, в некотором смысле, вторым отцом, а паче благодетелем законного потомства вашего по гроб готового к услугам

Т. Трофимова.

От И. Волгина к князю Пронскому

Петерб. 1847, авг. 12.

…Итак, об этом тебе беспокоиться нечего. Дело твое решено, и ты можешь приехать сюда в Петербург. Надеюсь, что ты воспользуешься этим обстоятельством. Я жду тебя с нетерпением и даже приготовил тебе, любителю редкостей, сюрприз: древнюю китайскую фарфоровую вазу, которая досталась мне по случаю, на мой вкус дрянь ужасная, и потому я совершенно уверен, что ты будешь от нее в восторге. Ты жалуешься на неудачи в твоих археологических поисках,— все лето разрывал курганы и нашел только два гвоздя замечательной формы (т<о> е<сть> просто погнутые).— Знаю я, чего ты там искал,— ну, да что об этом! А насчет редкостей, скажу тебе, что у тебя под боком, в хуторе Решетовом, живет такой антик, какого, конечно, не найдешь ни в каком кургане. Это помещик Трофимов, с которым мы служили несколько времени вместе в Малороссии, когда я был переведен в армию,— помнишь? Если тебе будет скучно, поезжай к нему, я уверен, что ты увидишь нечто вроде мамонта в нанковом полуфраке, а ведь такие произведения природы стали теперь редки. Вообрази себе, что это допотопное создание делает мне запрос на халдейском языке, куда отдать ему детей учиться. И он считает себя на это вправе потому, что мы когда-то игрывали вместе в карты, или, по его выражению, подвизались на пользу отечества в —уланском полку. А? А впрочем, человек он, должно быть, хороший и трудолюбивый: у него восемь душ детей и изящный слог — вещи, которые, как известно, не даются даром. На все нужна практика. Только растолкуй ты, пожалуйста, этому пентюху, что порядочный человек не станет беспокоить своих приятелей или знакомых разными порученностями, потому что это глупо и потому что на это есть у нас контора агентства и комиссионерства Языкова и комп<ании>, которая в этом случае лучше всякого приятеля,— или нет, скажи ему: лучше всякого родственника, ведь эти чудовища думают, что если родственник, так готов за тебя повеситься. Ха! ха! ха!..

Принадлежность Некрасову обоснована (НЖ, с. 117—118) по текстуальным совпадениям и перекличкам фельетона с соответствующими местами в романе Некрасова ‘Жизнь и похождения Тихона Тростниковая (1843—1848)’ по отраженным в фельетоне биографическим фактам и обстоятельствам жизни Некрасова (см. реальный комментарий). Два других фельетона из ‘Современных заметок’ декабрьского номера ‘Современника’ 1847 г. (‘Письмо Нового поэта к издателям ‘Современника» и ‘О журнальных объявлениях и обещаниях’), написанные Некрасовым, очевидно, совместно с И. И. Панаевым, помещаются в кн. 2-й т. XII настоящего издания.

Фельетон ‘Выбранные места из приятельских писем’ своим названием еще раз напоминал о книге Н. В. Гоголя ‘Выбранные места из переписки с друзьями’, которая в течение 1847 г. неоднократно высмеивалась ‘Современником’. Основная его идея — реклама Конторе комиссионерства и агентства М. А. Языкова, которая занималась, в частности, вопросами подписки на ‘Современник’ и его рассылкой. По форме, характеру и содержанию этот фельетон напоминает такие произведения Некрасова 1845 г., как ‘Роман в письмах’, ‘Достопримечательные письма’. В качестве материала для этого фельетона Некрасов, возможно, использовал фрагменты своего незавершенного романа ‘Жизнь и похождения Тихона Тростникова’, который был обещан читателям ‘Современника’ 1847 г. и в фельетоне ‘О журнальных объявлениях и обещаниях’ переносился на 1848 г.

С. 279. …позвольте ~ сообщить вам несколько извлечений из ~ писем, от разных Пиладов к многоразличным Орестам.— Орест и Пилад — герои древнегреческой мифологии, символ верности в дружбе и неразлучности. Обзор аналогичных писем из провинции в коммиссионерскую контору см. в романе Некрасова и А. Я. Панаевой ‘Три страны света’ (наст. изд., т. IX, кн. 1, с. 148).

С. 281. Гименей — в древнегреческой и древнеримской мифологиях — бог брака.

С. 281. …еще Полевой, кажется, сказал:

Но чтоб иметь детей,

Кому ума недоставало?

— Слова из монолога Чацкого в комедии А. С. Грибоедова ‘Горе от ума’ (д. III, явл 3).

С. 282. …не то на Васильевском острову, не то за Знаменьем…— Знаменьем в просторечии называлась в Петербурге Знаменская церковь, стоявшая на месте нынешней станции метро ‘Площадь Восстания’.

С. 283. …она проходит мимо магазина m-me Вихман…— Модный магазин мадам Вихман находился на Невском пр., 69.

С. 283. Пески — тогдашняя окраина Петербурга.

С. 283. Я пустился в литературу. В две недели написал я роман…— Ср. историю Тихона Тростникова — героя романа Некрасова, который, как и Сучков, исчерпав все возможности поправить свое материальное положение, решил издать книгу своих стихов и записал их в тетрадь в течение одной ночи (см. наст. изд., т. VIII, с. 89).

С. 284. Прихожу я в книжный магазин N — ‘Вам что угодно-с?’ ~ А в других магазинах и ровно ничего не давали.— Ср. диалог Тихона Тростникова с книгопродавцем из Гостиного двора, местами текстуально совпадающий с комментируемым фрагментом (см. там же, с. 91—93).

С. 285. …пошел я к С. ~ он сказал, что ~ роман мой напечатает, только надо в нем сделать кой-какие изменения ~ а в прочем все может остаться так, как есть.— Прототипом журналиста С. является, очевидно, О. И. Сенковский, редактор ‘Библиотеки для чтения’, отпугивавший многих писателей тем, что считал себя вправе по своему усмотрению перерабатывать их произведения.

С. 285. От С. отправился я к издателям журнала, который теперь в большой моде.— Имеется в виду, очевидно, ‘Современник’ Некрасова и Панаева.

С. 286. О существовании ‘Сына Отечества’ узнал я гораздо позже ~ Жаль! там бы, верно, напечатали.— ‘Малоизвестный’ ‘Сын отечества’ — предмет постоянных насмешек Некрасова и Белинского (см. в настоящей книге юмористический цикл ‘Падающие звезды’ и комментарий к нему). Намек на недостаток материалов у редакции этого журнала прямо связан с иронической констатацией того же обстоятельства в следующем фельетоне ‘Современных заметок’.

С. 288. …на это есть у нас контора агентства и комиссионерства Языкова и комп<ании>.— О Конторе агентства и комиссионерства М. А. Языкова и H. H. Тютчева, ведавшей, в частности, и подпиской на ‘Современник’, см.: наст. изд., т. I, с. 430, т. VIII, с. 774, т. IX, кн. 2, с. 349. Рекламное объявление — заметка ‘(От редакции)’ — о конторе Языкова было напечатано Некрасовым в No 1 ‘Современника’ 1847 г.

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПРИЯТЕЛЬСКИХ ПИСЕМ

От Александра Сучкова к Петру Теркину

От Петра Теркина к поручику Щеткину

От помещика Рукавицына к Александру Сучкову, в Тверь

От Ал. Сучкова к г. Рукавицыну

От отставного майора Трофимова к действ. статс. советнику Илье Ив. Волгину

От И. Волгина к князю Пронскому

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: