Всякое сближеніе съ Австріею не только не представляетъ Россіи выгодъ, но положительно имъ противорчитъ.
Всякое сближеніе съ Австріею не только не представляетъ Россіи выгодъ, но положительно имъ противорчитъ.
‘Москва’, 19 сентября 1868 г.
Всякое сближение с Австриею не только не представляет России выгод, но положительно им противоречит, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Мы сказали недавно, что въ настоящее время Австрія не боле какъ политическій предразсудокъ, еще затемняющіе сознаніе, еще сбивающій съ толку политическую мысль — какъ европейскихъ правительствъ, такъ и самихъ народовъ Австрійской имперіи. Каждый день плодитъ въ изобиліи несомннныя доказательства въ пользу высказаннаго нами мннія. Достаточно взглянуть хоть на пренія галицкаго сейма, чтобы оцнить степень прочности и измрить мру будущности этого разсвшагося австрійскаго государственнаго механизма. Неопровержимы доводы ораторовъ, возстающихъ противъ всякихъ попытокъ къ возобновленію прежней системы централизаціи. Венгрія, захвативши однажды свободу и власть, не отдастъ ихъ иначе, какъ съ бою: всякая новая попытка къ централизаціи для Австріи смерть. Неопровержимы доводы графа Голуховскаго и всхъ его сторонниковъ — точно, какъ дважды два четыре доказывающихъ, что примненіе къ практик принциповъ федерализма не свяжетъ, а окончательно развяжетъ и безъ того плохо скрпленныя между собою составныя части монархіи,— что въ федерализм для Австріи смерть. Неопровержимы, вполн неопровержимы доводы депутата Смолки, подтверждаемые теперь доводами Чеховъ, Мораванъ, Словенцевъ, Поляковъ, что и оставаться при систем нын дйствующей невозможно, что, признавъ политическую автономію Венгріи, нельзя не признать автономію и прочихъ историческихъ національныхъ группъ, что система дуализма — ни боле ни мене какъ подмна Австріи Венгріей, что дуализмъ для Австріи смерть. Таково содержаніе преній, происходившихъ на львовскомъ сейм, таково почти содержаніе преній и во всхъ политическихъ собраніяхъ Австріи. На трибунахъ, на каедрахъ, въ книгахъ, брошюрахъ, въ періодической печати,— всюду, на равные лады, краснорчиво до очевидности, разоблачаются разные виды политической смерти, стерегущей Австрію на всхъ ея путяхъ,— и никому, нигд не удается открытъ присутствіе духа жизни. Мы разумемъ Австрію какъ имперію, а не ея составъ, въ’которомъ, напротивъ, почти каждая отдльная національность, сама по себ и для себя, исполнена живой органической силы и самостоятельно стремится или обособиться, или сгруппироваться своеобразно съ другими ей подобными, или же примкнуть къ иному, не австрійскому государственному центру…
А между тмъ политическій предразсудокъ еще живъ и живучъ, и видно еще не такъ легко въ особенности для европейской дипломатіи, раздлаться съ нимъ въ своемъ собственномъ сознаніи. Но отъ европейской, т. е. отъ западноевропейской дипломатіи, другаго почти и спрашивать нельзя. Западная Европа едвали и понимаетъ тотъ внутренній процессъ, который совершается теперь въ австрійскомъ государственномъ тл. Съ недоумніемъ глядитъ она на какія-то, вовсе ей неизвстныя, или давно ею перезабытыя, внезапно вдругъ воскресшія передъ нею славянскія племена,— на эти новые органическіе элементы, притязующіе на самостоятельную политическую жизнь, которыхъ присутствія въ своемъ европейскомъ организм она и не подозрвала. Она привыкла считать Австрійскую монархію вполн своею — по происхожденію, по исторіи, по тмъ стихіямъ германо-романскаго духа, которыя ее создали, которыхъ господство въ теченіи долгаго ряда вковъ являлось несомнннымъ и заслоняло собой т племена и народности, что легли какъ бутъ въ фундаментъ имперіи. Существованія славянской національности самой для себя Западная Европа не признаетъ и не признавала: Славяне — это anima vilis, это плебеи западноевропейскаго человчества,— это матеріалъ, пригодный для постройки западноевропейскихъ зданій,— это плоть, способная одухотворяться только духомъ германо-романскимъ, на потребу и на пользу Европ. Славянскій міръ, какъ міръ отъ Европы особенный, явился впервые и занялъ мсто въ европейскомъ сознаніи только во образ Россіи, и тогда же преисполнилъ Западъ злобой и ненавистью, и смутнымъ, инстинктивнымъ страхомъ… Затмъ, наконецъ, опозналъ Западъ присутствіе Славинъ на Восток, иначе въ Турціи, вслдствіе пробужденія славянскихъ, подвластныхъ Исламу, племенъ,— ихъ единоплеменности и единоврія съ Россіей. Опозналъ — и сталъ на сторону Корана противъ Евангелія, на сторону угнетенія противъ угнетенныхъ, на сторону неволи противъ свободы, на сторону отрицанія правъ національныхъ противъ имъ же всюду провозглашаемаго принципа національности… И вотъ, въ послднее время объявились западноевропейскому изумленному міру новые славянскіе элементы въ предлахъ самой Западной Европы. Европейская наука, застигнутая событіями врасплохъ, оказывается почти невжей относительно этихъ вновь обртаемыхъ ею національностей. Если въ начал христіанской эры потокъ новыхъ племенъ, нахлынувшій на Европу, обновилъ и преобразовалъ историческій міръ, если затмъ, открытіемъ Америки внесена новая стихія въ жизнь человчества,— то уже не ожидалъ и не могъ ожидать европейскій Западъ появленія новыхъ народовъ на исторической сцен, открытія новыхъ земель и странъ — уже не за морями, а въ своей собственной оград! Но хотя ученые и принялись теперь за изученіе этихъ новыхъ пришельцевъ въ міръ, за передлку старыхъ географическихъ и историческихъ учебниковъ, тмъ не мене западноевропейскія правительства еще продолжаютъ не врить въ состоятельность славянскаго движенія въ Австріи, по крайней мр относятся къ нему недоврчиво и не даютъ ему надлежащей цны. Коверкая неудобныя для иностраннаго произношенія имена и названія славянскихъ племенъ и мстностей, дипломаты, по старой рутин, все еще съ какою-то полупрезрительною улыбкой прислушиваются къ дерзкимъ, неслыханнымъ и удивительнымъ претензіямъ Чеховъ и прочихъ Славянъ на самобытную политическую національную жизнь, — и попрежнему продолжаютъ считать всю эту тревогу и возню народныхъ элементовъ домашнимъ дломъ Австрійской монархіи. Попрежнему видятъ они одинъ лишь вншній образъ имперіи, и ждутъ не дождутся, чтобъ Австрія благополучно прошла сквозь внутренній свой кризисъ, съ успхомъ завершила тяжкій процессъ внутреннихъ реформъ и переустройства! Убжденные, что источникомъ бдъ этого государства — пораженіе подъ Садовой и преобладаніе Пруссіи, они естественно склоняются къ мысли, что интересы остальныхъ европейскихъ правительствъ требуютъ поддержанія могущества и прежняго политическаго значенія Австріи…
Такъ можемъ думать и въ такомъ смысл дйствовать западноевропейская дипломатія, смотрящая на Славянскій міръ подъ своимъ извстнымъ угломъ зрнія,— но такъ не можетъ и не должна думать и дйствовать русская дипломатія. Ей одной видно то, чего Западъ не видитъ, ей одной понятенъ, не понимаемый имъ, живой историческій смыслъ современнаго движенія въ Австріи и его міровое значеніе, ей одной до очевидности ясно, не замчаемое на Запад, неминуемое распаденіе австрійскаго государственнаго механизма, она одна знаетъ разгадку той задачи, надъ разршеніемъ которой мучатся австрійскіе министры и которой трудности и роковой важности не признаетъ и не разуметъ Европа. Въ самой себ, въ своей славянской природ, въ своемъ историческомъ призваніи носитъ Россія эту разгадку — вновь возникающей на порог Запада Восточной Европы… Не русской дипломатіи, не русскому правительству добровольно напускать на себя туманъ западноевропейскаго невжества, смотрть на славянскіе элементы Австріи сквозь очки иностранныхъ дипломатовъ, съ суеврнымъ благочестіемъ относиться къ европейскимъ историческимъ преданіямъ, упорствовать въ политическихъ предразсудкахъ Европы — и простодушно обрекать себя похмлью въ чужомъ пиру!…
Казалось бы такъ, но мы не можемъ скрыть отъ себя и отъ читателей, что начинаютъ показываться нкоторые признаки именно такой противоестественной, ненормальной наклонности въ нашей вншней политик… Сначала, какъ не добрый предвстникъ, появилась въ газет ‘Le Nord’ (какъ извстно, признаваемой всми за оффиціозный органъ русскаго правительства по вопросамъ вншней политики) — статья приписываемая перу одного изъ русскихъ дипломатовъ. Эта статья, приглашающая Австрію къ дружб съ Россіей во имя сходства судебъ и интересовъ, во имя нравственной солидарности принциповъ, обратила на себя всеобщее вниманіе въ Европ и оскорбила русское общественное мнніе — лживымъ и въ высшей степени нелестнымъ уподобленіемъ Россіи Австрійскому государству,— неловкимъ, ненужнымъ и недостойнымъ заискиваньемъ у распадающейся и враждебной намъ державы, — явнымъ отсутствіемъ въ автор чувства народной русской чести и интересовъ. Вслдъ за этою статьей стали возникать и носиться въ политической европейской атмосфер слухи о какомъ-то дйствительно затваемомъ сближеніи Россіи съ Австріей… Наконецъ, телеграфъ извщаетъ насъ о поздк австрійскаго фельдмаршала въ Варшаву, гд въ настоящее время совмстно пребываютъ Государь Императоръ и прусскій король Вмст съ тмъ императоръ австрійскій отмняетъ свое путешествіе въ Галицію, гд готовились ему разныя оваціи и манифестаціи галицкихъ Поляковъ и агитирующихъ въ Галиціи нкоторыхъ корифеевъ польской эмиграціи. Такая отмна или отсрочка путешествія, по мннію австрійской журналистики, вызвана образомъ дйствій ‘одной иностранной державы’, какъ выражается телеграфъ, — т. е. Россіи, но оффиціальный органъ внскаго правительства, ‘Wiener Abendpost’, опровергаетъ, разумется, такое нескромное увреніе…
Мы убждены, что посщеніе прусскимъ королемъ Государя Императора въ Варшав не иметъ никакого особеннаго политическаго значенія, а свидтельствуетъ только о дружб и личныхъ родственныхъ чувствахъ обоихъ монарховъ совершенно независимо и помимо политики. По крайней мр извстно, что родственная пріязнь прусскаго короля не помшала ему ни занять въ средней Европ то господствующее положеніе, которое шло наперекоръ всмъ преданіямъ русской дипломатіи, ни поступить довольно безцеремонно съ родственниками россійскаго Императорскаго Дома, личныя чувства его величества Вильгельма I сами по себ, а интересы Пруссіи и Германіи, и даже интересы германизма въ русскомъ Балтійскомъ поморь сами по себ: это’ статья особая. Мы должны по совсти сказать, что такой образъ дйствій прусскаго короля относительно національныхъ выгодъ своей земли, никогда не приносимыхъ въ жертву ни личнымъ симпатіямъ, ни личнымъ наклонностямъ монарха, заслуживаетъ только похвалы и сочувствія. Впрочемъ, нтъ никакого сомннія, что, въ виду разныхъ слуховъ и предвстій близкой войны, прусское правительство было бы не прочь заставить Францію и въ самомъ дл поврить въ существованіе какого-нибудь тайнаго союза между Россіей и Пруссіей,— о чемъ давно уже говорятъ, а теперь, посл варшавскаго посщенія, заговорятъ еще пуще. Но мы, съ своей стороны, отказываемся понять, почему бы для Россіи могло быть полезнымъ содйствовать такому разсчету Пруссіи и пугать Францію призракомъ, въ дйствительности не существующаго, союза? Еслибы предполагалось такимъ образомъ достигнуть миролюбивой цли — отклонить отъ Европы бдствіе страшной войны, то не имлось ли бы разв при этомъ въ виду также и указаній опыта — что всякіе подобные дипломатическіе манвры съ нашей стороны никогда не приносили намъ пользы, а обращались намъ во вредъ,— успвали иногда, дйствительно, мирить между собою нашихъ сосдей съ сосдями, но почти всегда на нашъ счетъ, т. е. ссорили кого-нибудь изъ нихъ съ нами?.. Не говоря уже о Крымской войн, затянной Франціей съ спеціальною цлью разрушить въ конецъ столь долго лелемое русскою дипломатіей зданіе Священнаго Союза,— нельзя не вспомнить и о томъ, что вслдъ за извстнымъ свиданіемъ въ Варшав осенью 1860 года трехъ монарховъ,— свиданіемъ, предпринятымъ въ самыхъ миролюбивыхъ видахъ и возобновившихъ въ Европ ненавистную память этого Союза,— началась та польская агитація, которая разршилась наконецъ мятежомъ 1863 года…
Но дло не въ послдствіяхъ такой политической системы: дло, и главное дло, въ томъ, что для Россіи нтъ ни выгоды, ни разсчета, ниже какой бы то ни было надобности — не только пытаться возстановлять невозможный уже нын Священный Союзъ, но даже созидать какое-либо ему подобіе. При совершенной, съ одной стороны, противоположности задачъ Россіи и Австріи на Восток и на границахъ обихъ имперій, съ другой — при отсутствіи какой бы то ни было побудительной причины для Россіи содйствовать усиленію Пруссіи,— всякій подобный союзъ могъ бы состояться не иначе, какъ съ пожертвованіемъ для Россіи ея существенныхъ, народныхъ интересовъ. Онъ обратился бы, въ конц-концовъ, въ обязательство для самой Россіи, связалъ бы не чью иную, а ея собственную свободу дйствій, такъ какъ ни одна другая держава не отказалась бы, при случа, соображаться, вмсто договора, съ наличными историческими обстоятельствами. Очевидно, что и для Россіи не можетъ быть иной политики, кром національной, — кром той, которая указывается ей прямою государственною пользою и не допускаетъ никакихъ комбинацій, способныхъ стснять ея свободу дйствій. Поэтому мы и остаемся при убжденіи, что вс слухи о политическомъ значеніи варшавскаго създа лишены серьезнаго основанія.
Тмъ не мене, въ виду еще не вымершаго въ сознаніи русской дипломатіи стараго политическаго понятія объ Австріи, не безполезно, кажется, напоминать иногда нашимъ дипломатамъ о непригодности тхъ иностранныхъ зрительныхъ снарядовъ, съ помощью которыхъ они продолжаютъ созерцать эту злосчастную имперію, принимать призракъ за живую дйствительность, и на такихъ данныхъ опредлять политическія отношенія къ ней Россіи. Все что можетъ упрочить бытіе Австріи, какъ Австріи, не только не представляетъ для Россіи выгодъ, но положительно имъ противорчитъ, какъ потому, что оно несовмстно съ интересами славянскихъ народностей въ предлахъ Австрійской имперіи и въ Турціи, такъ и потому что, поддерживая политическое значеніе Австрійской имперіи, мы не создаемъ для себя дйствительно-полезной и искренне-дружественной силы: австрійскому политическому безсилію уже нтъ врачеванія. Напротивъ, не пріобртая надежнаго союзника въ лиц Австріи, мы бы только лишились симпатіи нашихъ естественныхъ союзниковъ — австрійскихъ и турецкихъ Славянъ. Для насъ не можетъ быть страшно упраздненіе государственнаго существованія Австріи. Если западно европейскія правительства пугаются ‘пустоты’, которая, по ихъ мннію, должна ^образоваться въ Европ съ паденіемъ Австріи,— то мы такой пустоты бояться не можемъ. Для нашего взора этой пустоты нтъ, какъ ея нтъ и въ дйствительности: вмсто враждебной намъ по натур своей и по стремленіямъ своимъ, передовой державы европейскаго Запада,— возникла бы передовая Восточная Европа, близкая и родственная намъ по крови и по духу.
Сближеніе съ Австріей!… Да съ кмъ же именно предстояло бы совершатъ такое сближеніе, когда Австріи собственно нтъ, а имется только Венгрія и Цислейтанія? Австрійскій императоръ сохраняетъ свободу своихъ политическихъ дйствій только по отношенію къ послдней. У Венгріи свой политическій разумъ и довольно силы, чтобъ противодйствовать всякому политическому соображенію, несогласному съ ея видами. Въ сущности правительственный центръ тяжести находится теперь не въ Вн, а въ Пешт: если уже съ кмъ договариваться, такъ не съ Вной, а съ Пештомъ,— но съ Пештомъ намъ договариваться не пристало… Сближаться съ Цислейтаніей?… Но это сочиненіе барона Бейста уже оказало свою несостоятельность и вызвало къ политической борьб вс народы этой второй цислейтанской половины имперіи… Правда, они еще придерживаются исторической своей связи съ Австрійскою монархіей, они еще врятъ въ возможность для Австріи перевернуться вновь въ какое-то федеративное государство. Но пусть только борьба продолжится,— и они не замедлятъ разстаться съ своимъ историческимъ предразсудкомъ… Такъ гд же та Австрія, съ которою намъ предлагаютъ сближаться?
Читатель, конечно, думаетъ, что виртембергскій публицистъ хитро перескочилъ черезъ Молдаву (чешскую Велтаву) прямо на Тиссу и Дунай. Ошибаетесь. Вопросъ о Чехіи и вообще о Славянахъ,— вопросъ, къ которому онъ не разъ возвращается съ особенною надодливостью, какъ больной къ своей болячк,— для него ршенъ безвозвратно. Чехамъ, съ ихъ воспоминаніями о ‘тончайшемъ лицемр’ Гус и о его ‘нечестивомъ (ruchlose)’, антинмецкомъ план, исторія уже подписала приговоръ. ‘Богемія, насквозь проникнутая нмецкими элементами и почти отовсюду примыкающая къ Нмцамъ, никогда и ни въ какомъ случа не можетъ быть исторгнута изъ области нмецкой силы, нмецкаго образованія. Нмецкое давленіе, вотъ уже много вковъ, здсь такъ обычно и неизбжно, что еслибы даже австрійское правительство подольше продержало графа Белькреди, и тогда должно бы было или уступить великому національно-нмецкому противотеченію, или же утратить въ пользу Россіи (?) Богемію вмст съ Галиціей’. Придавъ такую всепроникающую силу нмецкому элементу въ Чехіи, неловкій публицистъ, ровно черезъ строчку, пророчествуетъ, что, ‘наконецъ, кровь и желзо должны ршить и этотъ вопросъ’. Впрочемъ, смыслъ сихъ вщихъ словъ намъ понятенъ. На слдующей страниц читаемъ: ‘Довольно взглянуть на ландкарту, чтобы видть, что Богемія врзывается внутрь Германіи. Отсюда коротка дорога въ Мюнхенъ, Нюрнбергъ, Лейпцигъ, Дрезденъ и Вну, этотъ пунктъ господствуетъ надъ Баваріей, Тюрингіей, Саксоніей, Силезіей, Верхнею и Нижнею Австріей. Еслибы Богемія была самостоятельнымъ славянскимъ государствомъ или принадлежала Россіи, то Южная Германія была бы стснена между чешскими границами у Эгера и французскими у Страсбурга. Отсюда ясно, какъ важно для каждаго Нмца заботиться о чешскихъ длахъ немного побольше, чмъ заботились, какъ видно, до сихъ поръ’.
Точно такъ же, то-есть какъ на матеріалъ для пищеваренія нмецкаго духа, смотритъ Менцель и на всхъ остальныхъ Славянъ. Для ихъ обращенія Изъ язычества въ германство онъ совтуетъ хвататься за всякія средства. Онъ не прочь, напримръ, даже отъ гуманныхъ мръ, если ученики будутъ послушны, если они поймутъ, что ‘въ германскомъ принцип лежитъ нчто духовное и нравственно-превосходное, противъ чего славянскій не можетъ устоять въ конц концовъ’, если они не перестанутъ ‘выказывать невольно репшектъ и довріе къ Нмцамъ, какъ длали всегда досел, когда даже увлекались ненавистью и завистью къ нимъ’, если они не расхохочутся, когда имъ станутъ доказывать что ‘когда запачканному Славянину, вымытому и вычищенному скребницей, въ качеств австрійскаго солдата, придется попасть на родину, онъ уже не можетъ привыкнуть къ славянской Schweinerei (не переводимъ этого слова, щадя литературныя приличія), не можетъ жениться на своей грязной соплеменниц’. Ну, конечно! Менцель забылъ австрійскихъ солдатъ-Чеховъ, кричавшихъ: ‘Слава’! во время недавнихъ празднествъ въ Праг. Мы можемъ еще напомнить ему австрійскихъ солдатъ Граничаръ, которые, будучи посланы въ 1854 году для занятія румынскихъ княжествъ, заготовили блые платки, чтобы навязать ихъ на оружіе при встрч съ Русскими, въ знакъ нежеланія драться съ ними.
Другой способъ облагороженія и одухотворенія славянскаго стада — это ‘поступать съ нимъ (также и съ тирольскими Италіянцами) la Виндишгрецъ и Радецкій’, то-есть ‘отражать его коварныя нападенія на Нмцевъ желзною рукой и нмецкими ударами’, У этого страстнаго публициста есть про запасъ еще и третій способъ. Онъ часто указываетъ Славянамъ, особенно Чехамъ, на страшную перспективу грядущаго штыка и кнута русскаго… Какъ кстати! Еще на дняхъ Бейстъ пугнулъ тмъ же Ригера и Палацкаго! И западные газетчики жужжатъ намъ въ уши о сближеніи между Австріей и Пруссіей! Это сближеніе, еслибы оно было возможно, вроятно устроилось бы для того, чтобы подъ прикрытіемъ тни, ложащейся на Славянъ отъ свернаго колосса, поставить этихъ несчастныхъ между ‘стной, къ которой желаетъ прижать ихъ’ г. Фонъ-Бейстъ, и ‘нмецкими ударами’…
Что касается до насъ, Русскихъ, то, надемся, мы выдержимъ роль неблагодарныхъ передъ Нмцами. Мы не послдуемъ за этими учителями въ области политики. Мы не унизимся до ихъ публицистовъ, не прибгнемъ къ брани, къ вымышленному невжеству, къ злоупотребленію священнымъ именемъ исторической науки, которую Вольфгангъ Менцель уже не разъ оскорблялъ даже въ качеств ученаго. Послдняя страница исторіи, дйствительно, открыта, и было бы проще и благородне читать ее безъ ухищреній. Въ ней крупно написано, что современный политическій принципъ — племенной, и въ немъ нтъ ничего страшнаго и раздражающаго. Пусть французскій министръ и ораторы Тюльерійскаго дворца шумятъ о романскомъ племени съ его католичествомъ. Пусть общественное мнніе и политики Германіи говорятъ о германскомъ племени съ его протестантствомъ. Но пусть же они позволятъ Славянамъ торжественно возвстить существованіе въ исторіи славянскаго племени съ его православіемъ, съ его вковыми страданіями, съ его могучимъ племеннымъ единствомъ, которое сокрушить теперь… уже поздно.