К истории театральной цензуры.
Всеподданнейшее письмо Нестора Кукольника
Сообщил П. К. Работин.
Всеподданнейшее письмо Нестора Кукольника, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1864
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Кукольник Н. К истории театральной цензуры. Всеподданнейшее письмо Нестора Кукольника. Ноября 1864 г. / Сообщил П. К. Работин // Русская старина, 1897. — Т. 91. — No 8. — С. 255-256.
‘ ‘ ноября 1864 г. Таганрог.
Всемилостивейший Государь!
Совершенно расстроенное здоровье заставило меня отказаться от службы, литературы и Петербурга и переселиться в Таганрог. Влиянием благодатного климата здоровие мое, хотя и медленно, восстановилось, и я счел долгом совести возвратиться на службу и на любимое литературное поприще, на котором я трудился слишком тридцать лет. Более года употребил я на обработку новой драмы моей: ‘Гоф-Юнкер’. Зная какие затруднения постоянно встречают у нас драматического писателя и как трудно за глаза получить место на службе, я решился собрать последние остатки истощенных моих средств, даже войти в долги и отправился в Петербург. Соответственного для меня места на юге не отыскалось и я, в надежде по крайней мере на будущее, принужден был, несмотря на чин мой, прежнюю двадцати — семилетнюю службу и слишком трудные нужды мои,— поступить в почтовое ведомство сверх штата и без содержания. Драма же моя, одобренная театральным комитетом, пропущенная цензурою, принята в дирекции и, назначенная к представлению в октябре на петербургской и на московской сценах, обещала сколько-нибудь помочь моему расстроенному положению и обеспечить по крайней мере на год мое существование. С этою успокоительной надеждой я возвратился в Таганрог. Вдруг после двухмесячного ожидания, когда драма в обеих столицах была уже разучена и приготовлена к постановке, получаю уведомление, что пиэса: ‘Гоф-Юнкер’ — запрещена…
Так как пиэса, пропущенная театральным комитетом и одобренная театральною цензурою, не может быть запрещена иначе, как по высочайшей вашего императорского величества воле, то естественно я был поражен до глубины души горестною мыслию, что самым невинным образом, без малейшего умысла, я мог навлечь на себя неудовольствие вашего величества с такими ужасными для меня последствиями. Одна совесть утешала меня и навела на мысль, что в это несчастное для меня время ваше императорское величество изволили быть в отсутствии, и что по докладу за глаза в превратном виде могло только быть исходатайствовано такое убийственное для меня решение, потому что невозможно и вообразить, чтобы запрещение пиэсы, одобренной законными для того учреждениями, могло последовать без вашего, всемилостивейший государь, ведома. Но для того чтобы уничтожить добросовестный, более чем годовой труд автора, лишить его законом предоставленных прав, отнять у него кусок хлеба, должны быть слишком важные причины,—а между тем ни многочисленные мои сочинения, ни многолетняя служба, ни вся жизнь моя, ничем не запятнанная, не представляли памяти моей ни малейшего к тому повода, а новая драма моя, по времени действия, по нравам и понятиям того векa ни в каком случае не могла повести к каким бы то ни было предосудительным сближениям с нашим временем,—и если кто искал и находил в ней подобное сходство или намеки, тот очевидно и непростительно сам оскорблял наше время, и обвинял не меня, а свои собственные личные опасения.
В недоумении, с растерзанной душой я остановился на той мысли, что содержание драмы моей или отдельно вынутые слова были превратно истолкованы и в таком виде представлены вашему величеству.
Всемилостивейший государь! Простите великодушно моей дерзости. Но кому же мне жаловаться на мое несчастие, кто решится быть моим ходатаем и возвысить голос в мое оправдание?.. Просить не смею, но мне остается желать и надеяться, что справедливость и благость ваша признают возможным — повелеть лицу постороннему, независимому и беспристрастному рассмотреть мою драму вновь и передоложить, о ней вашему величеству по строгой совести. Я готов лучше переносить не только тяжкие угрожающие мне лишения, но и самую нищету,— готов положить перо и отказаться от театра, составляющего одну из стихий моей жизни, чем носить мысль о вашем, всемилостивейший государь, на меня неудовольствии.
С беспредельною преданностию и благоговением имею счастие быть ваше императорского величества всемилостивейшего государя верноподданный Нестор Кукольник.