Всемірно-историческое призваніе Россіи.
Всемірно-историческое призваніе Россіи.
Москва, 1-го августа.
Всемирно-историческое призвание России, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
На многія мысли наводитъ статья г. Маркова, о которой мы уже говорили въ 14 No и которая въ живомъ талантливомъ изложеніи раскрываетъ цлый рядъ понятій, неврныхъ по нашему мннію, но своимъ вншнимъ лоскомъ основательности и правды — нердко подкупающихъ умы нашего образованнаго общества и даже руководящихъ и властныхъ его круговъ. И тмъ боле заслуживаетъ вниманія горячее слово почтеннаго публициста противъ распространенія Россіи на Востокъ, что самъ онъ никоимъ образомъ не можетъ быть зачисленъ въ такъ-называемый ‘западническій’ или вообще тотъ лагерь, гд одна мысль о самобытномъ развитіи нашего отечества наводитъ священный ужасъ, а призваніе Россіи полагается лишь въ повтореніи Европейскихъ задовъ. Въ прошлый разъ мы постарались выяснить недебжность этого распространенія лишь съ вншней стороны, — какъ естественный процессъ государственнаго тлосложенія, какъ необходимость дойти до нормальныхъ, рзко-очерченныхъ границъ. Но это объясненіе конечно недостаточно: есть боле глубокій, внутренній смыслъ въ этомъ распространеніи, внутренній двигатель, дйствовавшій и дйствующій непосредственно, даже помимо отчетливаго государственнаго или общественнаго сознанія. Здсь очевидно присутствіе высшей, особаго рода миссіи, которая, хота бы о ней и не вдали въ точности самыя ея орудія — миссіонеры, являетъ себя, по прошествіи длиннаго ряда вковъ, величавыми, мощными результатами. Процессъ образованія Россійской Имперіи не представляетъ никакого сходства съ процессомъ образованія ни великихъ имперій міра минувшаго — Александра Македонскаго, Римской, Карла Великаго, ни даже какого-либо изъ современныхъ Западно-Европейскихъ государствъ. Вс они, боле или мене, слагались способомъ завоеванія, искусственнаго сочлененія, съ помощью насильственной (первоначально) ассимиляціи, подъ воздйствіемъ сознаннаго политическаго принципа. Россія же развивается словно изъ зерна, какъ дубъ изъ желудя, силою органическою, — и притомъ еще и духовно-органическою. Чисто-матеріальная племенная субстанція зародыша была слишкомъ несоразмрна съ тмъ объемомъ, до которато отчасти ужъ доразвился и призванъ несомннно доразвиться Русскій національно-политическій организмъ. Рдкость Славянскаго населенія при зачатіи Русскаго государственнаго бытія была такова, что даже при нормальномъ прирост населенія оно не могло бы, только собою, наполнить предлы Европейской Россіи даже въ той степени, въ какой мы ее видимъ заселенною нын. А между тмъ самъ г. Марковъ ‘подлинно-Русскіе рубежи’ видитъ теперь за Волгой, хотя бы недалеко отъ нея, и утверждаетъ, что вплоть до этихъ рубежей изнутри Россіи ‘стелется сплошная и неподдльная Русская сила, неспособная къ вражд и измн, способная на всякія испытанія и жертвы’. Въ другомъ мст тотъ же авторъ, возставая противъ новыхъ присоединеній Азіатскихъ земель, выражается слдующимъ образомъ: ‘Русская всегдашняя сила заключалась въ ея одноплеменности, ея однородности. Одинъ языкъ Русскій, одинъ православный крестъ — были слышны и видны отъ лсныхъ дебрей Соловецкой обители до Чернаго моря, отъ Нмечины до Азіи’… Именно такъ, но вотъ чего и не доглядлъ авторъ: этой сплошной и неподдльной Русской силы, однородной и единоврной, сначала вдь здсь вовсе и не имлось, она сложилась постепенно, и не только черезъ одно передвиженіе Русскаго населенія съ Запада на Востокъ, а черезъ претвореніе обитавшихъ здсь инородческихъ племенъ въ составъ Русскаго тла. ‘Физическою одноплеменностью ‘Русская сила’ похвалиться не можетъ, да и не ею собственно и сильна, — а сильна единствомъ народнаго духа, народнаго нравственнаго и отчасти бытового типа. Однимъ словомъ, нашимъ предкамъ удалось оправославить и ославянить или обрусить боле двухъ третей пространства, называемаго нын Европейской Россіей, которыя не были ни Славянскими, ни тмъ мене православными, но которыя теперь причисляются къ коренной Россіи и даже, по мннію г. Маркова, составляютъ сплошную, ‘подлинную’ ‘неподдльную’ Русскую мощь. Пустота и племенной хаосъ смнились однородностью и одноплеменностью высшаго качества: смнились — Россіей. Насъ нисколько не смущаютъ поэтому никакія теорія Духинскаго, никакіе попреки въ чуждыхъ примсяхъ къ нашей Славянской пород, не мало, конечно, проникло въ нашъ народный составъ крови чуждой, всякой Азіатской и въ особенности Финской. Но есть нчто поважне и помогущественне крови, и это-то нчто, т. е: духовное начало Славянское, соблюлось въ Русскомъ народ въ большей чистот, — мало того: проявилось дятельною, творящею силою неизмримо въ высшей степени, чмъ во всхъ прочихъ Славянскихъ племенахъ разныхъ наименованій, — которыя остались на степени племенныхъ видовъ и физіологически, пожалуй, боле породисты, чище насъ сохранили свою расу… Самое даже названіе Русскій является въ Русской исторіи уже отршеннымъ отъ видоваго племеннаго опредленія: вступая въ государственное историческое бытіе, вс эти разныя Славянскія племена — Поляне, Древляне, Вятичи и пр.— перечисляемыя Несторомъ, по его же словамъ, прозвались Русью, сливаются въ одинъ народъ — Русскій, слагаютъ одну землю — Русскую. Это уже форма бытія боле широкая, возводящая племенные виды въ высшему единству, выдляющая изъ нихъ общую Славянскую стихію, но уже отршенную отъ племенной видовой узкости и тмъ самымъ боле способную къ ассимиляціи слабйшихъ инородческихъ племенъ. Но все это пока было не боле какъ сосудъ, ожидающій содержанія — тло какъ бы еще животное, еще неодухотворенное свыше. Съ принятіемъ же Св. Крещенія предъ новокрещенною, православною Славянскою Русью развернулась — и въ даль временъ, и въ ширь безпредльнаго на Востокъ простора — перспектива иной, міровой исторической задачи: созданій высшаго и широчайшаго и притомъ свободнаго единства въ конкретномъ образ Русскаго государства, или точне Русскаго христіанскаго народа, Русской Земли. Символами этого единства, дйствительно, — православный крестъ Христовъ и Русскій языкъ, и тотчасъ же неослабно двинулись они въ путь на Востокъ, и продолжается это движеніе и понын, хотя уже и далеко, далеко не съ темъ успхомъ, какъ въ Старой Руси!
Нельзя же не видть въ этомъ поприщ дятельности, открывшемся для Русскаго національнаго духа, по направленію въ Востоку, съ самаго начала бытія Россіи, не покинутомъ ею и до сихъ поръ — особаго великаго, вселенско-историческаго призванія. Нельзя не примтить, что демаркаціонною линіею Россіи со стороны Запада является латинство (въ смысл духовномъ) съ своимъ кровнымъ, хотя бы незаконнорожденнымъ дтищемъ — протестантствомъ. Могутъ быть и въ Русскихъ предлахъ подданные католическаго исповданія, какъ Поляки и часть Блорусовъ, но это все же аномалія, вынужденная случайными обстоятельствами, все же диссонансъ, нарушающій общій духовный ладъ Русской державы — элементъ чуждый, осужденный всегда смотрть въ лсъ, т. е. устремлять взоры къ Риму, и слдовательно въ Западу, — элементъ сильне разлагающій нашу національность, чмъ даже язычество и магометанство, ибо онъ не нравы развращаетъ, а вноситъ искаженіе и ложь въ самую духовную суть Русской народности, въ ту христіанскую православную ея основу, о ней же мы, какъ Русскіе, живемъ и есмы (о заграничныхъ Славянахъ-католикахъ мы поговоримъ когда-нибудь отдльно). Нельзя же наконецъ не признать, что вс Европейскія государства, кром Россіи, католическія и протестантскія, при всемъ различіи въ частностяхъ, образуютъ нчто родственно-цлое по духу, которое и именуется общимъ именемъ ‘Европы’ или точне — Западъ, и что вотъ этому-то особому міру, всему этому цлому съ дюжиной Романо-Германскихъ племенъ и державъ — противополагается историческою судьбою, какъ особый.же цлый міръ, одна держава — Россія. Остальные мелкіе новоявленные политическіе организмы Европы, также исповдующіе православіе, хотя и не входятъ въ составъ Россіи, все же неизбжно тяготютъ въ ней, — какъ бы теперь, временно, ихъ близорукіе политическіе руководители ни отбивались отъ такого естественнаго тяготнія: въ качеств православныхъ, никогда они ни католическому, ни протестантскому Западу своими не будутъ, а представляютъ для Запада лишь лакомый объектъ для поглощеніе или же ассимиляціи путемъ совращенія и вроотступничества.
Что же противополагается Романо-Германской Европ или Западу въ лиц Россіи? Міръ Православно-Восточный, или Славянство — возросшее до значенія Православно-Восточнаго міра. Міръ этотъ еще слагается. Византійская имперія, хотя и называлась и была ‘Восточною’, не способна была однакоже воплотить собою этотъ Православно-Восточный міръ. Подъ снію Византіи — и въ этомъ ея вчная заслуга, Христіанская Церковь впервые предстала міру, воочію, съ своею святою вселенско-соборною, братолюбивою сущностью и преподала образъ такого соборнаго, всехристіанскаго единенія и для будущихъ лучшихъ вковъ, по минованіи вковъ раздленія и обособленнаго историческаго развитія. Подъ снію Византіи .же, христіанскій Востокъ выяснилъ и опредлялъ, а вселенское церковное единомысліе соборно и окончательно выразило и утвердило существенныя основы истиннаго вроисповданія, — каковыя въ своей чистот и сохранились въ вроученіи Церкви такъ-называемой Восточной или Православной. Но Византійская имперія, сама создавшаяся на римской закваск, проникнутая въ государственной жизни началами древняго Рима, не въ силахъ била разршить внутренняго противорчія этихъ старыхъ своихъ, языческихъ, родныхъ ей началъ съ началами Обновленія во Христ, ею же самой провозглашенными и вознесенными надъ своимъ бытіемъ. Византія не исказила ученія Церкви, какъ практическій папскій Римъ, поисправившій и поприладившій вселенское ученіе къ своимъ потребностямъ, въ Римскому юридическому вкусу и властолюбивому духу — подтасовавшій, напримръ, принципъ свободнаго, братолюбиваго единства — принципами власти и дисциплины… Но именно потому, что Византія не заблуждалась въ вроученіи, а соблюла его въ чистот, — глубже, болзненне терзали и разъдали Византію, ярче и грубе выступали наружу явныя его противорчія съ жизнью. Она облагодтельствовала свтомъ Вры новые народы, втснявшіеся въ ея предлы или обращавшіеся въ ней за Истиной, но сама безсильна била претворять ихъ въ свое, къ тому же дряхлое, полу-Романское, полу-Эллинское тло, въ единый крпкій организмъ, — создать противовсъ православнаго Востока отклонившемуся отъ вселенскаго единства, но внутренно объединенному Западу. Вино новое требовало и мховъ новыхъ, и Византія пала, передавъ свое драгоцнное духовное достояніе, — то церковно-историческое призваніе, которое она не способна была выполнить — Россіи. Достойною ли оказывается Россія призванія, — это другой вопросъ, но что она призвана, это, кажется, не можетъ подлежать и сомннію, и тмъ хуже для нея, если она окажется недостойной!..
И именно потому, что этотъ православно-восточный міръ еще созидается, еще въ процесс внутренняго развитія и сложенія, ни о какомъ ‘соединеніи Церквей’, какъ бы къ тому ни взывалъ вновь и вновь на страницахъ ‘Извстій’, издаваемыхъ Славянскимъ Обществомъ въ Петербург, г. Соловьевъ, теперь и рчи быть не можетъ. Раздленіе сему подобаетъ быти — пока съ одной стороны Россія не придетъ въ надлежащую мру возраста и силы и не проявитъ, во всхъ сферахъ жизни, хоть въ той же полнот и самостоятельномъ развитіи, какъ и Западъ, существенныя стороны своего народнаго духа, съ другой — пока самъ церковный Римъ невозвратится въ чистот и братолюбивой сущности христіанскаго ученія и не исцлится отъ похоти властолюбія… Впрочемъ вопроса о раздленіи Церквей мы касаемся теперь только мимоходомъ, ни отмчаемъ здсь лишь историческій фактъ, служащій намъ точной отправленія для уразумнія особаго призванія Россіи въ исторіи — ея противоположенія на всемірно-исторической арен Западу. Было бы совершенно, ошибочно думать, что здсь ‘противоположеніе’ означаетъ непремнно вражду или борьбу въ грубомъ смысл слова, на жизнь и на смерть (какъ многіе охотно толкуютъ отношеніе ‘Руси’ въ Западу), нисколько. Въ этомъ смысл противополагаетъ себя Востоку и Россіи самъ Западъ, но не Россія. Подъ ‘противоположеніемъ’ разумемъ мы здсь лишь самостоятельное проявленіе, въ лиц православной Россіи, новыхъ, отличныхъ отъ Запада и имъ неявленныхъ сторонъ человческаго духа: поле для ихъ безпрепятственнаго всемірно-историческаго развитія — Востокъ и то, что рама Европа называетъ Востокомъ, но что для насъ собственно — Югъ. На Запад же намъ собственно длать нечего, на своемъ пол онъ уже поработалъ для человчества довольно, совершилъ рядъ величайшихъ подвиговъ въ области мышленія, знанія и жизненнаго опыта, благодяніями которыхъ и мы пользуемся, да и обязаны воспользоваться. во всей полнот, какъ общечеловческимъ достояніемъ. Романо-Германской Европ мы не навязываемся ни съ какой пропагандой, ни съ какими притязаніями на миссію, озабоченные лишь своимъ собственнымъ самосозиданіемъ, ни какимъ Drang nach Westen мы не одержимы. Притязанія наши по отношенію въ Западу только въ томъ и заключаются, чтобъ онъ-то самъ призналъ наши права, — какъ міра Русско-Славянскаго, не лзъ въ сферу нашихъ интересовъ и нашей дятельности, и оставилъ бы насъ въ поко. Русскій народъ и вообще-то не питаетъ вражды ни въ какимъ народамъ и племенамъ, и тмъ мене питаетъ ее къ племенамъ Европейскимъ, которыя онъ всегда отличалъ и отличаетъ отъ ‘басурманскихъ’, но именно Западная Европа сама преисполнена къ нему, какъ и вообще въ православному міру и въ Славянству, неугасимой вражды и ненависти. Эта вражда — неугомонно воинствующая, въ томъ или другомъ вид. Римъ, напримръ, не перестаетъ насылать на православныхъ христіанъ полчища миссіонеровъ, — угрозами, казнями и обольщеніями совращая ихъ въ подданство Пап. Кровь стынетъ въ жилахъ при одномъ чтеніи о подвигахъ латинскихъ миссіонеровъ въ злосчастной Босніи! И такой пропаганд сочувствуютъ, содйствуютъ и отрекшіеся отъ Христа Французф, и поссорившіеся съ Папою Итальянцы, и даже Германскіе протестанты! Со всхъ сторонъ ломятся Нмцы на Балканскій полуостровъ, мечтая оттснить Россію и перенять у нея наслдіе Византіи, создать новую, Латинскую Восточную Имперію… Все слилось въ единое чувство тайной и явной вражды Западно-Европейскаго міра къ Православной Россіи и Славянству: и племенное самомнніе, и аристократическое высокомріе, религіозная и культурная нетерпимость, презрніе и въ-то же время — страхъ: намченная Западомъ себ добыча — разныя, еще не ассимилированныя имъ Славянскія, за Русскимъ рубежомъ, племена — ускользаетъ, и выступленіе Славянъ на самостоятельное всемірно-историческое поприще представляется ему грознымъ бунтомъ плебеевъ противъ патриціевъ! Наши мнимые либералы не позволяютъ себ даже и помышлять о какомъ-либо самостоятельномъ призваніи Россіи, осуждая ее на вчное ученичество и обезьянство, — но объ этомъ призваніи непрестанно пророчествуетъ Западно-Европейская русобоязнь… Въ такихъ безпокойствахъ и чувствахъ къ намъ Запада повиненъ никто иной, какъ онъ самъ, съ его патриціанскими и аристократическими притязаніями и властолюбивыми похотями. Мы подлежимъ упреку разв лишь за долготерпніе, съ которымъ переносили и переносимъ его насилія надъ Славянствомъ и нарушеніе законнйшихъ нашихъ правъ. Однимъ словомъ, противополагая Россію Западу, мы находимся по отношенію къ нему въ положеніи не наступательномъ, агрессивномъ, а лишь оборонительномъ, — и, какъ мы уже сказали и прежде, — не ради Азіатскихъ нашихъ владній содержимъ ми громадную армію, а ради высокопросвщеннаго и высококультурнаго Запада и ради отпора его притязаніямъ, его Drang’у nach Osten.
Г. Марковъ предостерегаетъ Россію относительно Западно-Европейскихъ, преимущественно Германскихъ ‘коварныхъ’ восхваленій нашему движенію въ глубь Азіи. Такое предостереженіе для Русской интеллигенціи, между прочимъ и для той, которая вдаетъ наши дипломатическія дла, можетъ быть и не излишне: Нмцы посылаютъ намъ напутственныя благословенія въ Азію даже вовсе не коварно, а совершенно искренно, т. е. съ искреннимъ желаніемъ намъ успха: ничего, конечно, такъ не желали бы они, какъ ослабленія вашей національной позиціи на западномъ нашемъ рубеж, сокращенія сферы нашихъ интересовъ на Балканскомъ полуостров и перенесенія центра тяжести нашей политики въ Азію. Это даже еще недавно вновь выяснилось изъ статей офиціозной ‘Сверо-Германской Газеты’ въ отвтъ Русской газет ‘Свтъ’, вздумавшей упрекать Германію въ недостатк сочувствія нашимъ Средне-Азіатскимъ успхамъ! Но у насъ нтъ, или по крайней мр не должно быть — ни Азіатской, ни Европейской политики, а есть или должна быть одна — Русская, слдовательно ни о какомъ перемщеніи центра тяжести не можетъ или не должно быть и рчи. Въ дйствительности же никакого самомалйшаго ослабленія новыя, въ Средней Азіи, Русскія пріобртенія учинить Русской позиціи на западномъ рубеж не способны, напротивъ могутъ только укрпить ее страхомъ, внушаемымъ Европ Азіатскими полчищами, которыя мы безъ всякаго затрудненія во всякое время охотно поставимъ лицомъ къ лицу съ непрошенно пожаловавшимъ къ намъ Европейскимъ гостемъ… Безъ малйшаго сомннія, двигаясь на Востокъ, мы обязаны, — да и обладаемъ для этого всевозможными средствами, — стоять твердыней на нашей западной границ, неупустительно исполнять свой долгъ по отношенію къ Славянству и къ Черному морю, не отдавать ни пяди своей и Славянской земли міру Романо-Германскому. Только болзненная мнительность, — плодъ отчужденія отъ народности, — она одна творитъ насъ политически-трусливыми и слабыми по отношенію въ Западной Европ.
Но обратимся въ созиданію Православно-Восточнаго міра во образ Россіи. Если по отношенію въ Европейскому Западу мы состояли и состоимъ собственно въ оборонительномъ положеніи, то по отношенію въ Востоку мы искони находились и находимся — въ положеніи наступательномъ, — не въ воинственномъ только, но еще боле въ мирномъ смысл. Здсь, слава Богу, съ Востока широкое поприще открывалось для зиждительства нашему національному духу. Мы можемъ лишь гордиться тмъ, что успли совершить наши ‘толстобрюхіе’, ‘долгополые’, ‘длиннобородые’ предки, одинъ образъ которыхъ приводитъ въ краску стыда ихъ ‘культурныхъ’ потомковъ, и которые проявили такую необыкновенную способность къ колонизаціи, сплоченію и сращенію инородныхъ элементовъ: созданная ими новая Россія явилась несравненно крпче и цльне, одушевленною боле творческимъ духомъ, чмъ первоначальная Русь, тянувшаяся узкой, относительно, полосой вдоль современной западной Русской границы, подпавшей отчасти духовному и культурному воздйствію Запада.
Въ историческомъ процесс нашего государственнаго созиданія замчается черта, которою онъ существенно отличается отъ подобнаго же процесса въ Европ и на которую мы вскользь указали выше. Тамъ политическія или государственныя цли были почти всегда впереди и предшествовали воздйствію культуры, цивилизаціи и другихъ духовныхъ ассимилирующихъ силъ. Старая же Русь наша, помимо политическаго сложенія, росла себ органически, стихійно, независимо отъ воли и дятельности правительства, всегда переступая офиціальные Русскіе государственные предлы. За офиціальными государственными рубежами всегда оказывалась Русь зарубежная! Государство, по большей части, шло во слдъ народному движенію и колонизаціи, а не они по пятамъ государства… Русь, собственно говоря, даже не государство, а міръ, понятіе о которомъ не исчерпывается политическимъ опредленіемъ: точне же сказать, Русское государство не подходитъ подъ общеизвстную, научно установленную норму государства западнаго. Наше государство строилось не только князьями и царями, но также и святою отвагою отшельниковъ, ставившихъ монастыри, Богъ всть гд, въ глухихъ лсныхъ чащахъ, въ пустынныхъ дебряхъ, среди полудикихъ инородцевъ, — и дятельною любовью проповдниковь Слова Божія, въ род Зосимы, Савватія, Стефана Пермскаго — просвтителя, а потому и обрусителя земли Зырянской (хотя онъ объ обрусеніи и не думалъ, а переводилъ Св. Писаніе на зырянскій языкъ!), и предпріимчивостью торговою, — а также и воинствующею вольницей, гулящими людьми — удалью казацкою. Обрусеніе совершалось не во имя какой-либо ‘государственной теоріи’, не по плану, а свободно, какимъ-то неизслдимымъ процессомъ, но притомъ такъ прочно и безповоротно, что мы, потомки, можемъ тому лишь завидовать. Ничего не пойметъ въ Русской исторіи тотъ, кто изучаетъ лишь исторію однихъ государственныхъ дяній и событій въ тсномъ смысл или образованіе лишь одного вншняго правоваго порядка. Не объяснитъ онъ намъ — какъ могло государство съ его скудными средствами и силами, съ его неуклюжими порядками и тяжелыми пріемами, справиться съ своимъ необъятнымъ просторомъ и не пугаясь его — ширить да ширить предлы, и въ конц концовъ, не смотря на вс испытанія, создать такую исполинскую мощь. То, что въ наши дни кличетъ себя ‘интеллигенціей’, а въ прежнее время. почитало себя исключительно таковой и безъ клички, то что у насъ мнило и мнитъ стоять подъ знаменемъ ‘прогресса’, ‘либерализма’ и т. д., и, по выраженію Достоевскаго, напечатанному имъ почти наканун смерти, было, да и теперь одержимо ‘лакейскою боязнью: какъ бы всякое сочувствіе въ родной старин не показалось признакомъ варварства, азіатчины’, — то до сихъ поръ относится съ величайшимъ презрніемъ къ бытію до-Петровской Руси, не видитъ въ Русской исторіи ничего, кром ‘застнковъ’, ‘батоговъ’, ‘деспотизма’, и конечно не въ состояніи оцнить дивный подвигъ самаго строенія Руси. Сперанскій начиналъ ее даже съ Петра… Какъ должно ихъ смутить напечатанное на дняхъ въ ‘Русскомъ Архив’ письмо къ Чадаеву, во истину носителя Русскаго духа, нашего чуднаго ‘Пушкина’, который еще 50 лтъ тому назадъ, мужественно и во всеуслышаніе объявляетъ, что онъ вритъ въ самостоятельное призваніе Россіи въ мір, и что ‘ни за что на свт не хотлъ бы имть другой исторіи, кром исторіи своихъ предковъ’!..
Подвига строенія Руси, повторяемъ, положительно не осмыслитъ себ тотъ, кто просматриваетъ дйствіе въ нашей исторіи подспудныхъ силъ. народно-духовныхъ. Но какъ исторія Русскаго государства немыслима безъ исторіи этой земщины, такъ немыслима и та и другая безъ исторіи Русской церкви, которую опять-таки надо искать не въ исторіи Русской іерархіи, а въ исторіи жизненныхъ проявленій христіанства, въ самомъ бытіи народномъ. До сихъ поръ еще остается недостаточно выясненнымъ, растолкованнымъ и оцненнымъ изумительный фактъ спасенія и возрожденія Русскаго государства въ 1612 г. однимъ народомъ, точне сказать земщиной, одною ею: значитъ жива и животворяща была она, несмотря на ‘деспотическую’ форму правленія! Мало того: государство, стоявшее совсмъ на краю гибели, казалось, въ конецъ разрушенное, безъ войска, безъ правительства, безъ всякихъ административныхъ учрежденій, съ побдоноснымъ врагомъ въ столиц и на окраинахъ, — это самое государство, черезъ 50 лтъ посл мужичьяго подвига съ смиреннымъ княземъ Пожарскимъ во глав, присоединяетъ къ себ Малороссію, принимаетъ въ подданство Имеретію, а черезъ 90 лтъ бьетъ Шведовъ, овладваетъ Балтійскимъ прибрежьемъ, опекаетъ самую Польшу? Если съ конца XVII столтія возникаетъ Петръ, то вдь до Петра, изъ государственныхъ дятелей посл междуцарствія не было ни одного великаго и геніальнаго, не на кого и указать!
Въ томъ-то и дло, что до реформы Петра или, точне, до той пори, какъ его реформа проникла въ самую душу Русскихъ офиціальныхъ и общественныхъ дятелей, дйствіе на родныхъ подспудныхъ силъ не было еще нравственно подавлено и заторможено вторженіемъ чуждой духовной стихіи. Государство могло быть и деспотичнымъ, правительство грубымъ, жестокимъ, но духовнаго разъединенія между нимъ и народомъ еще не било. Цльность внутренней всенародной жизни еще ничмъ не была подорвана, — потому-то и обладала она этою удивительною силою сращенія съ государственнымъ и народнымъ тломъ новопріобртаемыхъ краевъ и племенъ. Первымъ дломъ Ивана Грознаго, напримръ, по взятіи Риги, было, даже можетъ быть безъ предвзятой цли, а такъ, потому что это въ Русскомъ нрав, воздвигнуть православную церковь, недолго пробылъ онъ тамъ, но слды оставилъ, — а удержи онъ за собой Ливонію, она явилась бы теперь иною, чмъ мы ее видимъ, стала бы совсмъ Русскимъ краемъ, гд о Нмечин не было бы и помину, не сталъ бы онъ тамъ строитъ ‘Екатериненталей’, и Нмецкія названія городовъ замнить бы Русскими, ничтоже сумняся, припомнилъ бы (потому что преданія Русской исторіи были живы и въ немъ, и во всей Руси), что Дерптъ — Юрьевъ, городъ, достроенный Ярославомъ, и Нмецкаго университета для онмеченія Латышей въ немъ бы не завелъ. Взялъ онъ Казань силою, но кровавый слдъ тотчасъ же затянуло нощнымъ ключомъ Русской жизни, — явились и чудотворныя иконы, и иныя святыни, и черезъ 60 лтъ посл взятія Казани это имя звучитъ въ названіи храмовъ, — становится наипопулярнйшимъ въ Русской Земл!.. А тамъ, по Дону, по Яику, по низовьямъ Волги ставятъ свои курени и станицы казаки: по степи и по морю воюютъ съ азіатчиной, гуляютъ, разбойничаютъ, — повидимому сбродъ всякой вольницы, — но блюдутъ Русскіе предлы, расширяютъ ихъ, утверждаютъ на всемъ этомъ простор православный крестъ и Русскій языкъ — самочинно работая на великое Русское государство, безъ всякаго повелнія и руководства правительственной власти, и лишь кланяясь царю завоеванными царствами и городами!.. Ту же работу совершали, сами того не сознавая, но движимые тмъ же общерусскимъ народнымъ инстинктомъ, и Малорусскіе казаки съ Запорожцами по низовьямъ Днпра и на Украйн, какъ въ борьб съ Туречиной и Татарвой, такъ и въ борьб съ Поляками и латинствомъ за Русскую свободу и православіе…
Все это было, конечно, не благообразно, отзывалось невжествомъ, дикостью, грубостью, пожалуй и суевріемъ, и фанатизмомъ, — но вмст съ тмъ, несомннно, энергіей, внутреннею цльностью народныхъ творческихъ силъ. Получило наше государство благообразіе Европейское, поступили мы въ ученики въ Европ, — и внутреннія силы мигомъ оскудли. Конечно, не замерли он и теперь: чмъ же инымъ стоитъ, живетъ и все же все-какъ движется наше государство, какъ не тою же подспудною историческою Русскою силою? не хитроуміемъ же Петербургской администраціи, не бюрократическимъ же усердіемъ канцелярій? Но силы только что не замерли: живое же, мощное творчество ихъ пресклось. Существенная разница обихъ эпохъ въ томъ именно и состоитъ, что съ ХVIII вка, руководящій, правящій общественный Русскій слой отчужденъ мыслью и духомъ отъ своего народа, и въ качеств ученика Западной Европы не имютъ другихъ точекъ зрнія, другаго образца и другаго мрила для явленій Русской жизни, кром Западно-Европейскихъ, которыя опять-таки знаетъ по-ученическій плохо: онъ въ нихъ не хозяинъ, не самостоятельный мастеръ… Это тотчасъ же и выразилось въ отношеніяхъ нашихъ въ новымъ пріобртеніямъ и вообще къ окраинамъ: ‘сплошной Русской силы’ мы уже нигд создать не могли. Пошли въ ходъ, примняемыя всею тяжкою силою Русской государственной власти, разнообразныя иностранныя теоріи, противорчившія требованіямъ Русской практики, всевозможныя доктрины съ своими абстрактными идеалами, — отвлеченными не только отъ жизни вообще, но и отъ всякой религіозной основы, — отвратили Русскіе взоры отъ своего высшаго и широчайшаго, политическаго, соціальнаго и религіознаго идеала. Мы усомнились въ себ самихъ, въ своемъ призваніи, въ своихъ правахъ, въ своихъ силахъ. Наступила пора раздвоенія, безврія въ Русь, болзни мннія и воли. Длиннобородые наши предки рефлексіей задены (любимое слово литературы 40-хъ годовъ) не были, а въ XIX вк она задала самихъ носителей власти, Александръ I былъ во многихъ отношеніяхъ мученикомъ-Гамлетомъ на престол…
Прибалтійская Окраина, съ привилегированнымъ нмецкимъ элементомъ, Финляндія также съ своими, боле или мене вредоносными для Россіи въ экономичесномъ отношенія привилегіями, — Финляндія, въ которой Русское правительство ни съ того, ни съ сего присоединило часть кореннаго Русскаго населенія, возвращеннаго Петромъ изъ-подъ Шведскаго подданства, лучшій заливъ на Мурманскомъ берегу, неизвстно почему отданный Норвегіи, Польское Царство, Литва, Блоруссія, за-Днпровская Украйна… Какую силу ассимиляціи истиннаго обрусенія проявило Русское государство въ теченіе XVIII и XIX столтій — въ сравненіи съ ассимиляціей и обрусеніемъ Руси Старой, хотя послдняя и слова-то этого не знала? И какое же возможно ‘обрусеніе’ для офиціальныхъ орудій власти, когда сама Россійская ‘интеллигенція’ не ршалась, не ршается и до сихъ поръ взять смло и открыто сторону Русскаго народа даже въ возвращенныхъ отъ Польши Русскихъ областяхъ, такъ какъ предъ лицомъ ‘представителей Европейской культуры’ (даже такихъ, какъ Поляки) у нея душа въ пятки уходитъ и чувствуется подлость во всхъ жилахъ, какъ у Чичикова предъ милліонеромъ?! Вспомнимъ времена Александра I!.. А когда уроки исторіи заставили наконецъ правительство крпче стянуть эти окраины съ государствомъ, что же у него остается въ распоряженіи, при оскудніи Русскаго національнаго, земскаго духа, кром насильственныхъ, а потому и не плодотворныхъ мръ?
Г. Марковъ говоритъ, что отъ протяженія на крайній Востокъ, въ Средней Азіи, тло наше стало рыхло и дрябло. Мы не защитники современныхъ нашихъ распорядковъ ни на Кавказ, ни за Каспіемъ, но тамъ опасность грозитъ намъ меньшая, рыхло и дрябло наше тло именно на всей той окраин, гд мы ближе въ Европ и изъ кожи вонъ лземъ, чтобъ щегольнуть европеизмомъ или либеральнымъ отступничествомъ отъ Русской народности. Но и по отношенію къ Востоку, только личныя свойства Русскаго солдата, да казачество — этотъ обломовъ древне-Русскаго строя, еще живучій, — да самая отдаленность отъ Петербурга спасаютъ пока теперь наше Русское дло. А портилось, да еще и портится оно усердно, благодаря забвенію Русскихъ историческихъ преданій. Такъ, увлекаемая модною доктриною Екатерина колонизуетъ Русскую землю — выписными Нмцами-колонистани, надляя ихъ всевозможными льготами, созываетъ въ Новороссійскій край всякій иностранный сбродъ, — дло поправилъ нсколько Потемкинъ, разршивъ селиться въ кра бглымъ Русскимъ людямъ, но и до сихъ поръ этотъ край не представляетъ, ни по числу, ни по духу населенія, той мощной сплоченности, которою отличается, колонизованная до-Петровскою Русью, Сверная и Сверо-Восточная наша область… Екатерина же, въ фальшиво-либеральномъ усердіи, укрпляетъ своихъ магометанскихъ подданныхъ въ магометанств, печатая имъ на казенный счетъ въ Россіи Коранъ, навязывая его, а также и муллъ, степнымъ Киргизамъ, дотол, какъ извстно, магометанамъ совсмъ плохимъ! Вполн вротерпима была и Старая Русь, но совсмъ не то — предоставить Азіатскимъ иноврцамъ религіозную свободу безъ всякаго вмшательства во внутренніе распорядки ихъ культа, или во имя ‘попеченія о духовномъ благ Русскихъ подданныхъ безразлично’, правительству православнаго народа прилагать стараніе въ укрпленію, въ созданію устойчивости во враждебныхъ христіанству врованіяхъ посредствомъ ‘урегулированія’ послднихъ незыблемыми законами! Для перехода теперь изъ ислама или далай-ламайской вры въ христіанскую магометанинъ или язычникъ встрчаетъ затрудненіе въ самомъ закон: за ревностное исполненіе своихъ религіозныхъ обязанностей, муфтіи и ламы награждаются Россійскими орденами. Особенно посчастливилось ламайской вр, огражденной такими привилегіями, что нашимъ алтайскимъ миссіонерамъ несравненно трудне бороться съ Русской полиціей, охраняющей законъ, чмъ съ убжденіями самихъ послдователей ламайства… Теперь, ‘обзаведясь просвтительною миссіею’, въ которую предки наши — истинные просвтители восточной инородческой стороны Европейской Россіи — никогда и не рядились, — мы несемъ туда, на Востокъ, ‘Европейское просвщеніе’ въ жалкой и безобразной копіи, которую мы и у себя дома переварить-то не въ силахъ! Стоитъ только вспомнить, что понадлано было въ Туркестан при генералъ-губернаторств покойнаго Кауфмана: завели въ Ташкент и классическія гимназіи, и кафе-шантаны, и муниципальные парламенты (изъ Русскихъ чиновниковъ), — да и теперь, по послднимъ извстіямъ, озабочены тамъ вопросомъ: какое изъ мстныхъ Азіатскихъ нарчій подвергнуть ученой обработк для правильнаго обученія оному Киргизовъ и Сартовъ!.. Вотъ не было печали!.. А между тмъ православную, искони врную и ни въ какомъ отношеніи не представляющую для насъ опасности сепаратизма Грузію — мы не перестаемъ оскорблять, примняя въ ея древней Церкви теорію государственнаго объединенія (которую тамъ именно и не умемъ проводить, гд бы слдовало), не возводимъ Грузинъ въ санъ высшихъ мстныхъ іерарховъ и т. п.! Но пусть только припомнятъ читатели то, что такъ картинно выражено покойнымъ Фадевымъ въ его статьяхъ…
Дйствительно, при такихъ современныхъ нашихъ пріемахъ, при этихъ нашихъ жалкихъ притязаніяхъ на Западно-Европейское ‘культуртрегерство’, могутъ, пожалуй, наконецъ стать намъ въ тягость и наши Азіатскія окраины… Да мало ли что обращается и обратится въ тягость при продолжающемся гоcподств Петербургскаго періода нашей исторіи, — прежде всего сама земщина, — не та, на которую напялили мундиръ Прусскихъ Landsordnungen, — а та, которая своимъ духомъ созидала и еще блюдетъ Русское государство, — но которая, вримъ, все-таки перебудетъ и Петербургскій періодъ. Настанетъ же время, когда струя истиннаго просвщенія разсетъ духовный хаосъ, носящійся надъ Русской землей, сомкнется животворною цпью съ подспудными, историческими силами народнаго духа! А пока все-таки не должны мы упускать представляющихся политическихъ случаевъ, все-таки станемъ пользоваться хоть нашею вншнею государственною силою для завершенія вншней формаціи Русскаго государства, и на Югъ, и на Востокъ отъ Россіи, — пусть бы даже теперь и не съумли еще разумно справиться съ нашими новыми пріобртеніями!..