ВПЕЧАТЛЕНІЯ ВОЕННАГО ВРАЧА ВЪ КРЫМСКУЮ КАМПАНІЮ.
ВПЕЧАТЛЕНІЯ ВОЕННАГО ВРАЧА ВЪ КРЫМСКУЮ КАМПАНІЮ.
И. Л—СКІЙ.
‘Русскій Встникъ’, No 7, 1873
Впечатления военного врача в Крымскую кампанию, Л—ский И., Год: 1897
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Почта семнадцать лтъ прошло со времени приснопамятной Крымской эпохи, собираются факты, копятся матеріалы, чтобы датъ исторіи возможность сказать о великомъ событіи правдивое слово. Выросло уже новое поколніе, въ глазахъ котораго эпизоды поучительной эпохи представляются въ вид лтописныхъ фактовъ, подлежащихъ хладнокровному обсужденію, допускающихъ такой или иной выводъ. Но въ памяти современниковъ соприкасавшихся съ событіями до сихъ поръ еще живы картины скорбныхъ событій словно вчера только они сошли со сцены. Для тхъ свидтелей которые не записывали своихъ наблюденій могли исчезнуть изъ памяти имена, названія, числа и вообще точныя подробности, но лица, мстности, сцены, врзались неизгладимыми чертами и навсегда оставили по себ цльное, живучее впечатлніе.
На мою долю пришлось видть, да и то въ немногихъ эпизодахъ, самую непривлекательную сторону камланіи, такъ-сказать домашнюю, будничную, закулисную иди, по мткому слову Военнаго Сборника 1858 года, изнанку войны — и господствующимъ тономъ вынесеннаго мною впечатлнія была и есть глубокая подавляющая скорбь. Двадцатидвухлтній юноша, еще не знакомый съ практическою жизнью, я выступилъ на житейское поприще со свтлыми врованіями и стремленіями къ добру и общественной польз. Мн казалось что на каждомъ шагу я встрчу такихъ же людей какимъ я самъ себ казался, то-есть людей для которыхъ не существуютъ личные интересы, готовыхъ каждую минуту для общественнаго блага на беззавтное самопожертвованіе. Я вынесъ съ университетской скамейки крпкую вру въ безусловную гражданскую доблесть русскаго человка и несокрушимость русскаго оружія. Но многое изъ того что я на первыхъ же порахъ увидлъ представляло въ совокупности такія печальныя явленія которыя діаметрально становились въ разрзъ моему тогдашнему розовому настроенію, и безпощадно колебали ясное, юношески-чистое міровоззрніе. Вмст съ тмъ я имлъ возможность наглядно убдиться что если русскій человкъ, повинуясь долгу и присяг, умлъ безстрашно умирать осыпаемый на редутахъ и бастіонахъ Севастополя градомъ смертоносныхъ снарядовъ, то онъ умлъ также безропотно и стоически-терпливо выносить самыя ужасныя страданія, когда судьба перебрасывала его съ боевой линіи въ госпиталь.
Живо представляется мн тотъ Симферополь какой я наблюдалъ лтомъ 1855 года. На немъ лежалъ типичный госпитальный отпечатокъ, даже въ воздух ощущался залахъ госпиталя. Рдкій домъ не былъ занятъ больными и ранеными. Идешь бывало по улиц и безпрестанно натыкаешься на сцены напоминающія госпиталь: то тянется похоронная процессія, то медленно движется транспортъ съ срыми, страдальческими физіономіями раненыхъ солдатъ, ввозимыхъ въ городъ по тракту отъ Севастополя, или вывозимыхъ изъ города, то по тротуару плетутся конвалесценты-офицеры, въ форм всевозможныхъ полковъ и командъ, и моряки — кто съ обинтованною головой, кто на деревяшк, кто съ подвязанною рукой. Два обширные офицерскіе госпиталя, въ дом Мейера и въ такъ-называемомъ Благородномъ Пансіон, а также офицерское отдленіе въ постоянномъ или, какъ его называли, главномъ госпитал,— были постоянно переполнены офицерами. Тогда ходила въ Симферопол молва что въ числ дйствительно больныхъ и раненыхъ офицеровъ скопившихся въ город будто бы отсиживались на госпитальномъ хлб и нкоторые такіе господа, преимущественно польскаго происхожденія, которые могли бы безъ малйшаго ущерба своему здоровью отправиться въ свои дйствующія части, но они, по словамъ молвы, не ощущали въ себ внутренняго побужденія рисковать для русскаго отечества своею жизнію и всякими неправдами держались подальше отъ театра войны. И дйствительно, польскій говоръ тогда не въ рдкость было слышать по городу. Я не могу забыть того негодованія которымъ заволновалось мое юное сердце, когда одинъ разъ, закусивъ вечеромъ въ одномъ изъ трактировъ, я заглянулъ случайно въ боковую комнату и увидлъ горячую игру въ штоссъ. Усталыя физіономіи игроковъ, густо накуренная атмосфера, множество разорванныхъ картъ валявшихся по-полу, все это показывало что забава идетъ уже давно. Банкометъ, коммиссаріатскій чиновникъ, возбужденный несчастливою игрой, красный какъ испеченный ракъ, получавшій быть-можетъ какихъ-нибудь рублей триста жалованья въ годъ, вынималъ толстыя пачки ассигнацій одну за другою и судорожнымъ движеніемъ пальцевъ, украшенныхъ драгоцнными камнями, металъ банкъ, а человкъ десять понтёровъ, между которыми на половину были съ подвязанными руками, послдовательно срывали крупные куши. Тогда одинъ изъ присутствовавшихъ обратился къ банкомету со слдующею польскою фразой: ‘Ну, братъ, бьютъ же тебя какъ нашихъ подъ Севастополемъ!’ Тонъ какимъ произнесены были эти слова не оставлялъ во мн никакого сомннія въ очевидномъ злорадств этого Поляка неуспху нашего оружія. Я зналъ въ госпитал одного набожнаго офицера-католика, который, имя правую руку на перевязи, каждый вечеръ становился въ уголъ и нашептывая молитвы ударялъ себя въ грудь и крестился лвою рукой, но, будучи вспыльчиваго характера, приходилъ въ ярость отъ каждой неловкости своего деньщика, и въ такой моментъ, въ полной забывчивости, мгновенно выхватывалъ правую руку изъ чернаго платка и влплялъ такую здоровую затрещину несчастному солдату что тотъ едва удерживался на ногахъ.
Конечно, принимались различныя мры къ тому чтобы отлынивающихъ господъ обращать къ длу, назжали флигель-адъютанты и разные ревизоры, осматривали госпитали, разспрашивали паціентовъ. Однимъ, страдальцамъ и бднякамъ, оказывали вспоможенія и поощренія, другихъ, притворявшихся немощными, вытсняли, сообща съ госпитальнымъ начальствомъ, въ свои полки. Но люди задавшіеся мыслію сохранить себя въ цлости отъ непріятельскихъ пуль и бомбъ легко находили случаи снова пріютиться подъ госпитальнымъ кровомъ, для этого нужно было только подольше и упорне ссылаться на лихорадку, кишечное разстройство, боль въ зажившей ран и т. п., и планъ отвиливанья осуществлялся. Врачамъ, заваленнымъ въ то время неустанною работой, было не до того чтобъ обращать особенное вниманіе на отдльныхъ лицъ и для изобличенія притворства подвергать ихъ продолжительному и тщательному наблюденію и изслдованію. Да это и не всегда было удобно для врачей по многимъ причинамъ. Мн самому случалось быть очевидцемъ тхъ оборотовъ при помощи которыхъ люди безъ самолюбія и чести, какъ прискорбныя и, къ счастію, рдкія исключенія изъ общаго доблестнаго цлаго, — уклонялись отъ службы. По распоряженію бывшаго генералъ-штабъ-доктора Крымской арміи Шрейбера, я былъ командированъ въ ноябр 1855 года въ 7ю пхотную резервную дивизію, расположенную, по словамъ полученнаго мною предписанія, на Бельбек. Съ большимъ трудомъ добравшись, по недостатку лошадей, до Бельбекской станціи, я застрялъ здсь на цлыя сутки, въ томительномъ ожиданіи очередныхъ лошадей которыя свезли бы меня къ мсту расположенія дивизіи. По станціонной комнат задумчиво шагалъ молодой пхотный офицеръ, очевидно поглощенный какою-то неотвязною мыслію. Слово за словомъ я узналъ что офицеръ этотъ тоже детъ на Бельбекъ, ‘на позицію’, по техническому выраженію, но отъ предложенія моего хать вмст онъ ршительно отказался, подъ тмъ предлогомъ что его удерживаютъ еще здсь на станціи нкоторыя дда. Когда по порядку подошла моя очередь на почтовую телжку съ парой лошадей, я отправился на позицію одинъ, но тамъ уже не засталъ своей дивизіи. Сказывали что дня четыре назадъ она снялась съ мста и ушла, но куда — неизвстно. Нечего дзать, пришлось хать для наведенія справокъ дальше въ главную квартиру, расположенную въ то время въ Орто-Каралес, татарской деревушк. Тамъ узналъ я что 7я резервная дивизія направлена чрезъ Симферополь въ восточную часть Крыма, на позицію при селеніи Братскомъ, между Керчью и еодосіей и, слдовательно, подвигалась ко мн встрчнымъ путемъ. При этомъ, въ главной квартир дали мн порядочный нагоняй: зачмъ я молъ не встртилъ на пути искомую дивизію ъ не присоединился къ ней,— хотя произошло это безъ всякой вины съ моей стороны, такъ какъ дивизія двигалась къ Симферополю не почтовымъ, но проселочнымъ трактомъ, вслдствіе чего я и разминулся съ нею. Когда я возвратился на Бельбекскую станцію, пхотный офицеръ былъ еще тамъ, онъ очень обрадовался узнавъ что я ду назадъ въ Симферополь, въ догонку за дивизіей.
— Видите ли, любезный докторъ, сказалъ онъ,— мн необходимо добраться до Симферополя, а денегъ у меня нтъ ни копйки. Окажите мн товарищескую услугу, довезите до мста, а я вамъ, тотчасъ по прізд, возвращу все что вы на меня издержите.
— Да почему же вы не дете въ полкъ? полюбопытствовалъ я.— Онъ отсюда такъ близко, тамъ легко вамъ будетъ разжиться деньгами, а я могу ссудить васъ нсколькими рублями чтобы заплатить прогоны.
— Не могу хать въ полкъ, я боленъ, отвтилъ офицеръ ршительно.— Четвертаго дня меня выписали изъ Симферопольскаго госпиталя, а теперь я опять чувствую что у меня болзнь открылась въ горл.
На мое предложеніе осмотрть горло, офицеръ наотрзъ отказался и продолжалъ настаивать чтобъ я взялъ его съ собою, увряя что у полковаго товарища, находящагося въ госпитал, хранятся 200 рублей его собственныхъ денегъ, изъ которыхъ онъ немедленно возвратитъ долгъ, а въ противномъ случа, онъ пойдетъ пшкомъ въ Симферополь. Хотя у меня самого денегъ было въ обрзъ, всего съ десятокъ рублей, но я взялъ на свое попеченіе офицера, возбуждавшаго мое участіе, довезъ его до мста и, кром того, продовольствовалъ въ теченіе двухъ дней нашей медленной поздки. Въ Симферопол попутчикъ мой тотчасъ исчезъ изъ квартиры моего товарища, у котораго я остановился, и съ тхъ поръ я его не видлъ. Въ надежд возвратить свои пять рублей — единственный фондъ на который я могъ пуститься въ дальнйшій путь, я побывалъ во всхъ офицерскихъ госпиталяхъ, во должника моего тамъ не оказалось. Я узналъ только отъ главнаго доктора одного изъ офицерскихъ госпиталей что мой должникъ, съ недлю назадъ, противъ воли, былъ выписанъ въ полкъ совершенно здоровый, что онъ, подъ разными предлогами, постоянно возвращается въ госпиталь, и что госпитальное начальство ума не приложитъ какъ ему на будущее время отдлываться отъ неотвязнаго паціента, въ виду вроятнаго возвращенія его вновь подъ снь госпитальныхъ пенатовъ. Таковы-то были печальныя исключенія въ корпораціи нашихъ офицеровъ, самоотверженно шедшихъ на смерть везд гд того требовали служебная дисциплина и воинская честь. Тмъ рзче бросались въ глаза подобныя исключенія что большинство офицеровъ рвалось изъ госпиталей въ бой прежде чмъ успвали зажить ихъ раны, такъ что врачамъ, по долгу совсти, приходилось удерживать нетерпливыхъ героевъ настоятельными убжденіями до возстановленія ихъ физическихъ силъ.
Ходили слухи что офицеровъ польскаго происхожденія избгавшихъ боевыхъ случайностей очень часто можно было встрчать на разныхъ тепленькихъ мстахъ, напримръ въ должностяхъ смотрителей или коммиссаровъ госпиталей, коммиссаріатскихъ поставщиковъ, транспортныхъ начальниковъ и т. п., гд можно было, при тогдашнихъ порядкахъ, быстро и жирно разжиться на счетъ многострадальной казны. Вообще, противъ Поляковъ замчалось въ симферопольскихъ толкахъ какое-то раздраженіе. Ихъ обвиняли даже въ измн, и ей-то приписывали многія наши неудачи, разказывали, напримръ, что планъ нашего наступленія чрезъ Черную Рчку 4го августа будто бы заблаговременно былъ сообщенъ Полякомъ въ непріятельскій лагерь и будто бы только вслдствіе того Англо-Французы встртили насъ на разсвт этого дня совершенно готовые и съ громадными силами. Что это намреніе наше было заране извстно непріятелю, въ томъ нтъ сомннія, но врядъ ли можно обвинять какого-нибудь единичнаго переметчика въ передач этого плана, такъ какъ онъ, почему-то, ни для кого не составлялъ тайны, и о немъ даже въ Симферопол вс говорили недли за дв до 4го августа. Весьма возможно что этими толками воспользовались, во вредъ намъ даже Татары, враждебно тогда настроенные противъ насъ. Во всякомъ случа, передавая тогдашніе слухи о Полякахъ, считаю долгомъ оговориться что я самъ, въ качеств врача, чрезъ руки котораго прошли тысячи раненыхъ, видлъ множество офицеровъ-Поляковъ, израненныхъ и изувченныхъ, которые своими страданіями краснорчиво свидтельствовали что тнь тогдашнихъ нареканій не могла ложиться по крайней мр огуломъ на всхъ офицеровъ польскаго происхожденія а безпристрастная исторія внесла на свои страницы не мало героевъ изъ числа офицеровъ-Поляковъ, покрывшихъ себя въ Севастопол безсмертною славой.
Въ то же время, какъ очевидецъ симферопольскихъ госпитальныхъ порядковъ, не могу не заявить что тогдашній говоръ о Полякахъ имлъ свою долю правды по отношенію къ хозяйственной госпитальной администраціи. Инспекторъ госпиталей въ Симферопол былъ генералъ Остроградскій (нын умершій), человкъ энергическій, дятельный и въ высшей степени честный. Онъ поставилъ себ задачей наблюсти чтобы самая послдняя кроха назначенная больному или раненому солдату непремнно доходила по назначенію. Онъ хвалился что всякое дло поступившее, въ его канцелярію посл восхода солнца, неупустительно ршается у него до солнечнаго захода. И дйствительно, генералъ Оотроградскій, по своей неутомимой дятельности и высокой нравственности, былъ феноменъ въ Крымскую эпоху, при тогдашнемъ упадк общественной честности. Къ сожалнію, этотъ благонамренный начальникъ ничего не Могъ сдлать существенно-хорошаго, вслдствіе полнаго незнакомства съ тою сложною госпитальною машиной которая была вврена его надзору. Прідетъ бывало въ какой-нибудь госпиталь, нашумитъ, кого посадитъ подъ арестъ, кого распечетъ на об корки и удетъ дальше, а въ хозяйств госпиталя все идетъ по-старому. Такимъ образомъ, этотъ честный и энергическій дятель дальше благихъ желаній не пошелъ. На бду, къ нему вошелъ въ довріе одинъ коммиссаріатскій чиновникъ изъ Поляковъ, состоявшій при немъ по его званію инспектора госпиталей. Это былъ весьма тонкій и опытный длецъ, искусившійся по части госпитальной махинаціи и привыкшій выжимать въ свою пользу сокъ изъ всего что только подлежало его манипуляціи. Хотя назначеніе чиновъ на хозяйственно-госпитальныя должности въ Симферопол принадлежало de jure усмотрнію Остроградскаго, но зависло вполн отъ этого чиновника, который отдавалъ эти доходныя въ то время мста тому кто больше платилъ. При одинаковыхъ же денежныхъ шансахъ, предпочтеніе всегда отдавалось Поляку. Какимъ образомъ этотъ господинъ умлъ отводить таза своему начальнику и пользоваться имъ для своихъ цлей, это для меня совершено непостижимо, во всякомъ случа, самъ-то Остроградскій, эта прямая русская душа, былъ тутъ не при чемъ и служилъ только послушнымъ орудіемъ въ рукахъ ловкаго совтника. Онъ, безъ всякаго сомннія, никогда не воображалъ что его именемъ длаются разныя злоупотребленія, противъ которыхъ онъ горячо и чистосердечно ратовалъ на словахъ, и совсть его, по крайней мр въ теоретическомъ отношеніи, оставалась чистою. Смотритель одного изъ военно-временныхъ госпиталей, бжавшій въ 1856 году съ крупною суммой казенныхъ денегъ за границу, былъ такой отъявленный плутъ и такой нерадивый и неспособный служака что даже самъ Остроградскій не могъ не замтить въ немъ его отрицательныхъ качествъ и жостко преслдовалъ его. Но тмъ не мене, смотритель продолжалъ крпко сидть на своемъ мст потому, вопервыхъ, что платилъ крупную дань своему патрону, а вовторыхъ потому что, какъ Полякъ, пользовался особеннымъ его покровительствомъ. Смотритель былъ женатъ на француженк, и въ то время когда крошечная конурка въ Симферопол была почти недоступна для бднаго офицера или врача, по необыкновенно высокимъ цнамъ на квартиры, онъ нанималъ для своей жены хорошенькую загородную дачу и держалъ лошадей. Когда бывало Остроградскій во время осмотра госпиталя накричитъ по поводу какого-либо мелкаго безпорядка въ палатахъ, напримръ, если замтитъ что трудному больному, вмсто назначеннаго супа, принесли щей, если у кого-нибудь не окажется воды въ кружк или палата не подметена, то первымъ дломъ бывало требуетъ къ себ смотрителя, а когда окажутъ что смотрителя нтъ дома, то посылаетъ казака прямо къ нему на дачу и приказываетъ тащить къ себ, а самъ толкается по обширному госпиталю, пока не предстанетъ предъ намъ виновный. Тутъ обыкновенно поднималась цлая буря, оканчивавшаяся иногда арестомъ смотрителя, а одинъ разъ, въ моемъ присутствіи, Остроградскій ршительно объявилъ что завтра же выгонитъ его изъ госпитальной службы. А смотритель и ухомъ не ведетъ. ‘Экъ расптушился, словно и впрямь дло длаетъ’, говоритъ ему вслдъ смотритель, да еще въ насмшку свистнетъ по направленію отъзжающихъ генеральскихъ дрожекъ. Не откладывая долго бжитъ онъ бывало къ своему покровителю, и уже вс мы напередъ знали что ничего особеннаго со смотрителемъ не случится. дйствительно, даже и посл категорическаго приговора ‘арміи поручикъ’ оставался цлъ и невредимъ на своемъ мст.
Изъ всхъ дятелей Крымской камланіи, подвизавшихся такъ-сказать на заднемъ план кровавой сцены, самая тяжелая участь выпала на долю военныхъ врачей, которые выносили на своихъ плечахъ чрезмрные физическіе труды и претерпвали мучительныя нравственныя пытки, будучи поставлены въ полную невозможно отъ какъ управляться съ громадною массой раненыхъ, такъ и успшно бороться съ усиленною болзненностію въ арміи, вслдствіе крайне невыгодныхъ гигіеническихъ условій въ которыхъ находились тогда наши войска и госпитали. По крайней мр я лично, при моей юношеской воспріимчивости и врачебной необстрленности, положительно изнывалъ подъ гнетомъ болзненныхъ впечатлній ежеминутно испытываемыхъ въ виду раздирающихъ картинъ сверхъестественныхъ человческихъ страданій, съ которыми приходилось вдаться съ утра до ночи, безъ перерыва, безъ облегченія. Неоднократно мн приходилось слышатъ отъ людей закаленныхъ въ бою, много разъ встрчавшихся лицомъ къ лицу со смертью, что, на ихъ глаза, ужасы войны блднютъ предъ тми которые начинаются за линіей боя, тамъ гд скопляются массы изувченныхъ людей, гд струится кровь и слышатся предсмертные стоны. Дйствительно, нужно имть крпкіе нервы или искусственно притулить свои чувства продолжительною привычкой чтобы хладнокровно выносить подобныя зрлища. Въ эту минуту на врача переносятся единственныя, послднія упованія страдальцевъ, и какъ часто я былъ подавляемъ тяжелымъ сознаніемъ своего безсилія не только сласти жизнь, но и облегчить страданія тмъ несчастнымъ раны которыхъ, по своей обширности и важности, исключали всякую возможность успшной помощи, оставляя человческому искусству пассивную роль у постели умирающихъ. Боже мой, какъ много желалось и какъ мало приходилось длать въ подобныхъ обстоятельствахъ!
Въ числ причинъ усугублявшихъ страданія нашихъ солдатъ остававшихся позади боеваго поприща за ранами и болзнями, едва ли не первое мсто занимало то упущеніе что средства какими располагало военное вдомство для успокоенія и врачеванія страждущихъ воиновъ далеко не соотвтствовали громадности требованій. Недоставало помщеній, блья, корпіи и бинтовъ, прислуги, врачей и даже лкарствъ. Отъ этого, въ ограниченныхъ пространствахъ, скоплялось громадное число паціентовъ, которые зачастую оставались по нскольку дней одтыми въ шинеляхъ и бль въ которомъ они находились въ бою, одежда эта, присыхая къ не перевязаннымъ или только кое-какъ и кое-чмъ перевязаннымъ ранамъ, впитывала въ себя гнойныя выдленія, губительно вліявшія на людей своими испареніями, кром того, вслдствіе ежедневной прибыли раненыхъ, этимъ несчастнымъ не было успокоенія, потому что, для очищенія мстъ, ихъ безпрерывно нужно было таскать изъ одного города въ другой, причемъ иногда уже не приходилось разбирать, кто можетъ и кто не можетъ перенести транспортировку. Такимъ образомъ, не рдко были отправляемы изъ Симферополя и такіе кругомъ израненные и истощенные паціенты для которыхъ зда была гибельна и которымъ малйшее движеніе было невыносимо болзненно. Человку не испытавшему ничего подобнаго невозможно и приблизительно представитъ себ какія муки долженъ былъ испытывать такой страдалецъ во время дорожной тряски въ простой телг, по грунтовымъ дорогамъ, да кром того при переноскахъ, во время ночлеговъ, изъ телги въ избу и обратно въ телгу. Однакожь и при частыхъ и неразборчивыхъ транспортировкахъ людей въ дальнйшіе пункты отъ театра войны, были моменты, обыкновенно вслдъ за усиленными бомбардировками Севастополя, когда въ одномъ Симферопол набиралось до 60.000 раненыхъ. Подвозы сюда больныхъ и раненыхъ изъ Севастополя и Бахчисарая, въ большемъ или меньшемъ числ, производились безостановочно, обыкновенно раза два въ недлю и чаще. Такіе транспорты всегда приходили въ Симферополь въ вечеру, и тогда въ госпитальномъ мір поднималась возня и суета, а для врачей, фельдшеровъ и служителей наступала тяжкая ночная работа. Прежде всего представлялся капитальный вопросъ: куда двать паціентовъ, какъ размстить ихъ? Иной госпиталь, открытый примрно на 1.000 человкъ и снабженный соотвтственнымъ количествомъ постелей, блья и прочихъ вещей, весь наполненъ паціентами, при чемъ на каждаго приходится воздуха мене чмъ 1/2 квадратной сажени, а изъ привезеннаго транспорта требуется помстить въ томъ же госпитал еще 1.000 человкъ. Тогда бдныхъ солдатиковъ тснятъ на нарахъ столь плотно что они лежатъ вытянутые какъ бревна, не имя возможности даже согнуть ногъ, а ночью, во сн, непроизвольно толкаютъ другъ друга въ раненыя мста, отъ чего въ теченіе ночи очень часто вырываются изъ разныхъ угловъ глухіе стоны, остальныхъ же, не умстившихся на нарахъ, клали просто на полу, такъ что во время визитацій трудно было пробираться по палатамъ, и затмъ, въ сараяхъ, даже подъ какимъ-нибудь навсомъ, если таковой отыскивался на двор при госпитал. Постелью въ такихъ случаяхъ служила солома, да и то въ скудномъ количеств. Были такія отдленія военно-временныхъ госпиталей гд ни кроватей, ни наръ вовсе не было и въ завод, а больные и раненые располагались вс на полу густыми рядами.
Обыкновенно переноска прибывшихъ гостей изъ телгъ въ госпиталь продолжалась часа три-четыре, за неимніемъ достаточнаго числа прислуги. Т раненые которымъ служили ноги и хоть одна рука сами помогали своимъ слабйшимъ товарищамъ, за то къ иному изувченному нужно было отряжатъ человка по четыре прислуги, и когда носильщики принимались за него, то лишь раздавался слабый страдальческій голосъ: ‘Ой, братцы, полегче, пожалуста полегче’. И каждый немощной не только терпливо и безропотно, но большею частію безмолвно подчинялся своему скорбному положенію.
Бывало, когда уляжется первая суматоха,— обыкновенно уже съ наступленіемъ сумерекъ,— начинается осмотръ и перевязка ранъ. Зажигаются сальныя свчки, приносятся нсколько ведеръ воды, для отмачиванія повязокъ и промыванія ранъ, мдные тазы, для собиранія снятыхъ и пропитанныхъ выдленіями перевязокъ, куча корпіи и компресовъ, бинты, употребительнйшія примочки, и начинается работа. Въ послдствіи, когда мои чувства нсколько притулились къ зрлищу истерзанныхъ человческихъ тлъ, я сдлался выносливе въ подобныхъ занятіяхъ. Но первое время моей врачебной дятельности я положительно изнемогалъ не столько отъ физическаго напряженія, сколько отъ подавляющихъ впечатлній производимыхъ на меня массой изрзанныхъ, изстрленныхъ, поломанныхъ, изуродованныхъ людей, и положеніе мое представлялось мн тмъ невыносиме что, казалось, верениц скорбныхъ картинъ не было конца. Къ этому же первому времени моей службы относятся самыя живыя воспоминанія, неизгладимо врзавшіяся въ мою память. Нкоторыхъ паціентовъ моей первоначальной практики я такъ отчетливо вижу моими умственными очами какъ будто они въ дйствительности находятся теперь предо мной. живо помню одного страшно изувченнаго солдата прибывшаго съ транспортомъ изъ Севастополя и отданнаго, въ числ прочихъ, на мое попеченіе. Когда я, еще новичокъ въ своей профессіи, приступилъ къ его осмотру, меня проняла нервическая дрожь, и я дрожащими руками сталъ разбинтовывать его голову. Фельдшеръ держалъ наготов перевязочные припасы, а служитель, съ равнодушною физіономіей и отупвшимъ взоромъ, освщалъ сальнымъ огаркомъ страдальца, который сидлъ на нар, поддерживаясь правою рукой и не выпуская ни одного стона, ни вздоха. Физіономія у него была красная, глаза на выкат, голова обозжена, щеки прострлены, вслдствіе чего нижняя челюсть была парализована и, безъ поддержки бинта, отвисла по физической тяжести, лвая нога была раздроблена, лвая рука переломлена, да еще на различныхъ частяхъ тла оказалось до десяти штыковыхъ и ружейныхъ ранъ. Перевязавъ раны и наложивъ на разбитыя конечности неподвижныя повязки, я напоилъ его, посредствомъ трубочки, виномъ, посл чего онъ успокоился и притихъ, словно въ тл его не было нервовъ и онъ словно не ощущалъ жгучихъ страданій. Въ послдствіи я видлъ еще большія уродованія человческихъ тлъ, но при этомъ испытывалъ уже мене потрясеній чмъ въ этотъ первый разъ. Въ описываемую роковую ночь я провозился въ госпитал далеко за полночь, да еще на другой день, чтобы не упускать благопріятнаго для раненыхъ перваго періода, долженъ былъ сдлать до восьми большихъ операцій. Кровь лилась по моему ножу, а самъ я страдалъ не мене чмъ мои жертвы. Изувченный же солдатъ о которомъ я разказалъ выше прожилъ всего двое сутокъ, находясь въ бреду, изъ котораго по временамъ только моментально просыпался. Предвидя неизбжную смерть этого мученика, я воспользовался минутой самосознанія и спросилъ, не поручитъ ли онъ мн что-либо сдлать для него или его родныхъ? Потерявъ способность произносить членораздльные звуки, онъ промычалъ что-то, показывая рукой на свое цлое колно, подъ которымъ оказалась перевязь съ кредитными билетами рублей въ десять. ‘Нтъ ли у тебя, мой малый, писемъ отъ родныхъ?’ спросилъ я, желая такимъ образомъ узнать адресъ для отсылки денегъ его роднымъ. Онъ отрицательно замоталъ головой и подозвавъ меня пальцемъ поближе, отыскалъ мой карманъ, и положилъ туда свои деньги. Не ожидавъ ничего подобнаго, я въ первый моментъ растерялся. Мн стало какъ будто чего-то совстно и въ то же время я не могъ подавить въ себ слезъ, стремительно пробивавшихся изъ глубины на мои вки. Добродушный солдатикъ, очевидно, хотлъ выразить мн свою признательность за ту посильную заботливость какая была оказана ему по долгу и служб. Посл этого мн ничего не оставалось длать какъ принявъ деньги общать что они будутъ употреблены въ пользу его самого или его родныхъ. На слдующій день страдалецъ умеръ. Небольшую часть оставленныхъ имъ денегъ я употребилъ на похороны и паннихиды, а остальныя деньги представилъ при рапорт въ госпиталь, прося отправить ихъ въ полкъ, для отсылки роднымъ о которыхъ полкъ имлъ возможность собрать свднія на основаніи послушнаго списка покойника.
Я замтилъ что ко мн особенно привязывались т солдаты которымъ я собственноручно производилъ какія-либо операціи. Такіе паціенты смотрли на меня какъ на своего близкаго роднаго, и при всякомъ удобномъ случа старались, въ простот своего безыскусственнаго сердца, высказать мн свою любовь и преданность. Я не могъ сдлать подобныхъ наблюденій въ моей дальнйшей практик, потому что, будучи крайне впечатлительнымъ, избгалъ длать операціи тамъ гд меня не принуждала къ тому настоятельная необходимость, какъ это было въ Крымскую войну, а въ послдствіи совершенно отказался отъ хирургической профессіи, но во мн осталось съ тхъ поръ убжденіе что между операторомъ и оперированнымъ неизбжно устанавливается близкая нравственная связь. Помню также двухъ солдатиковъ, сапера и пхотинца, изъ коихъ первому я отнялъ голень, а второму руку по плечо. Лежали они рядомъ и очень подружились, постоянно оказывая другъ другу взаимную помощь. Безногій саперъ помогалъ своему сосду въ тхъ случаяхъ гд требовались об руки, а безрукій пхотинецъ длалъ то къ чему надобились ноги. Одинъ, напримръ, завяжетъ, зашьетъ, набьетъ трубочку и пр., другой принесетъ, отнесетъ, сходитъ къ товарищу за табакомъ, позоветъ кого нужно и т. д. Эти паціенты относились ко мн съ особенною задушевностію и такъ ко мн привязались что когда мн приходилось вызжать изъ Симферополя съ транспортомъ больныхъ и раненыхъ, то неотступно умоляли меня, въ теченіе двухъ дней, чтобъ я взялъ ихъ съ собой. ‘Безъ васъ мы здсь пропадемъ’, постоянно твердили они, и имъ чистосердечно казалось что если меня не будетъ то съ ними непремнно сдлается что-либо нехорошее. Хотя раны обоихъ были еще довольно обширны и въ пути могли принятъ неблагопріятное теченіе, но я уступилъ наконецъ ихъ просьбамъ и записалъ обоихъ въ транспортъ. Къ счастію, я доставилъ ихъ совершенно благополучно въ Николаевъ и сдалъ въ одинъ изъ тамошнихъ госпиталей. Когда же подошла минута окончательнаго разставанія съ ними, то мои паціенты, при всей ихъ сдержанности, вообще свойственной русскому солдату, не могли совладать съ охватившимъ ихъ волненіемъ,— и по ихъ закоптлымъ лицамъ заструились невольныя слезы…. Здсь-то, такъ-сказать за кулисами военной сцены, имя ближайшее соотношеніе съ солдатомъ, я впервые позналъ т прекрасныя качества сердца солдата которыя вообще присущи простому русскому народу.
Вмст съ тмъ, на первыхъ порахъ, я ршительно становился въ тупикъ предъ изумительною, геройскою терпливостью, граничащею съ одеревененіемъ, какую обнаруживалъ русскій солдатъ очутившись въ самомъ невыгодномъ положеніи посл выбытія изъ строя за ранами. Въ особенности эта выносливость рзко обрисовывалась по сравненію съ французскими ранеными, которые, по привоз изъ Севастополя, иногда по нскольку дней лежали въ моихъ палатахъ, въ перемежку съ нашими солдатами, пока этихъ военноплнныхъ не устраивали особо. Вслдствіе природной нервозности, раненый Французъ постоянно и громко изливалъ наружу всякую боль какую чувствовалъ. Перевязывать Француза — это была чистая мука. Кричитъ бывало благимъ матомъ все время пока снимаешь съ него повязку, очищаешь рану и вновь накладываешь корпію, компресъ и бинты. При этихъ крикахъ, солдаты бывало молвятъ межь собою: ‘Ишь ты, на штурмъ лзетъ съ пьяна какъ дьяволъ, а чуть поранили, сейчасъ и хвостъ поджалъ.’ Какъ-то разъ едва я ступилъ на порогъ палаты какъ изъ противолодочнаго конца обширной залы губернскаго правленія, занятаго госпиталемъ, услышалъ рзкій и безпокойный крикъ: ‘monsieur le docteur, voyez les vers!’ — крикъ повторявшійся до тхъ поръ пока я проходилъ по зал между лежавшими на полу солдатами и пока не очутился предъ Французомъ, снявшимъ съ раненой ноги повязку и съ ужасомъ указывавшимъ на головку сидвшаго въ ран большаго червя. Когда я залилъ рану скипидарною жидкостью чтобъ умертвить червей и тмъ облегчить ихъ извлеченіе, то все госпитальное зданіе огласилось неистовымъ крикомъ, и не скоро посл того угомонился Французъ. Русскій солдатъ держалъ себя совсмъ иначе. Подъ вліяніемъ жаркаго лта и смраднаго воздуха въ палатахъ, иногда невозможно было предупредить зарожденіе червей въ гнилостныхъ ранахъ, но наши солдаты, не обращавшіе особеннаго вниманія на свои раны, никогда сами не замчали этихъ непріятныхъ наскомыхъ, а при очищеніи ранъ, смотрли на нихъ совершенно хладнокровнымъ взоромъ. Вообще, при перевязк нашихъ солдатъ, никакихъ криковъ не было. Иного перевернешь на вс стороны, обржешь помертвлыя части въ ран, выпилишь кусокъ кости, извлечешь изъ раны какой-нибудь осколокъ, или кусокъ шинели, выржешь пулю, — все это переносилось съ необыкновеннымъ стоицизмомъ, изрдка только, если ужь не въ терпежъ, иной тихо застонетъ подавленнымъ вздохомъ, а кто несловоохотливе, тотъ посл перевязки еще проговоритъ: ‘Покорнйше благодаримъ, ваше благородіе’. Поэтому, хлороформированіе употреблялось только при большихъ и трудныхъ операціяхъ, чтобы непроизвольныя движенія оперированныхъ не мшали техник дла, малыя же операціи переносились солдатами безъ хлороформированія терпливо и спокойно, хотя бы и сопровождались сильными страданіями. Французъ, бывало, ежедневно, посл каждой перевязки, непремнно спроситъ: ‘comment a va?’ У нашихъ раненыхъ я никогда не замчалъ подобнаго, совершенно впрочемъ естественнаго любопытства. Они считали излишнимъ справляться о состояніи своихъ ранъ и безропотно и покорно подчинялись тому что Богъ дастъ.
За всмъ тмъ, наши солдаты признательно относились къ тмъ врачамъ, сестрамъ милосердія и начальственнымъ лицамъ которые обнаруживали особенную заботливость о нихъ. Сестры милосердія оказывали страдальцамъ безцнныя услуги, ухаживая за ними съ самымъ предупредительнымъ вниманіемъ и родственною нжностью. Женскія руки особенно бережно перемняли блье на паціентахъ, поправляли подушки, поили и кормили тхъ немощныхъ которые постоянно нуждались въ посторонней помощи, аккуратно раздавали лкарства, приготовляли и раздавали чай, иная подсядетъ къ паціенту, договоритъ о родин, о надеждахъ сопряженныхъ съ выздоровленіемъ, и отъ того уже больнымъ было легче. Были у насъ въ Симферопол и добровольныя служительницы страждущихъ, не состоявшія офиціально въ штат сестеръ милосердія. Помню, лтомъ 1855 года, появилась въ симферопольскихъ госпиталяхъ, въ качеств сестры милосердія, образованная, стройная, довольно красивая дама среднихъ лтъ, удивлявшая всхъ насъ своимъ самопожертвованіемъ. Она называлась псевдонимомъ Копыловой, но говорили что это петербургская актриса О—ва, взявшая отпускъ у дирекціи театровъ на лтніе каникулы и посвятившая себя служенію больнымъ и раненымъ. Войдетъ бывало въ палату,— такъ и пахнетъ отъ нея освжительнымъ ароматомъ изысканныхъ духовъ, такъ и польются ея веселыя, остроумныя рчи, невольно сообщавшія всмъ ясное настроеніе духа, самые хмурые и мрачные паціенты, и т бывало начинали улыбаться глядя на эту оживленную и ласковую барыню. Для врача она была самою умною и ловкою помощницей при перевязк, такъ что самый опытный фельдшеръ пасовалъ предъ нею. Вмст съ тмъ, эта свтская дама не только безъ малйшей брезгливости, но съ полнымъ самоотверженіемъ и любовью, исполняла при больныхъ все то что входило въ обязанность сестры милосердія. Такъ какъ госпожа Копылова свободно изъяснялась по-нмецки и по-французски, то, благодаря ея посредству, можно было приставитъ къ занятіямъ и кое-кого изъ иностранныхъ врачей, вызванныхъ тогда въ Крымъ и безъ участія переводчиковъ оказавшихся совершенно непримнимыми къ длу по совершенному незнанію русскаго языка. Поэтому, гжа Копылова большею частію и работала въ палатахъ съ кмъ-либо изъ этихъ врачей. Къ слову сказать, правительство наше, вызвавъ иностранныхъ врачей изъ Пруссіи и Америки, мало получило отъ нихъ пользы, хотя конечно было вынуждено къ тому крайностію и хотя руководилось при этомъ благими разчетамъ Бывало, когда пришлютъ такого врача въ иной гос- питалъ, то главный докторъ почесываетъ у себя за ухомъ, не зная что съ нимъ длать, а между тмъ иностранный врачъ увеличивалъ собою счетъ ординаторовъ и ставилъ главнаго доктора въ невозможность просить себ подкрпленія во врачебномъ персонал, въ случа наплыва паціентовъ. Не говоря уже о томъ что такихъ врачей нельзя было приставлять къ больнымъ съ которыми необходимо было объясняться, имъ нельзя было поручать и раненыхъ, потому что при перевязкахъ все же надо было приказать: то подать, другое устранить, такъ держать перевязываемый членъ, этакъ повернуться, а вс эти иностранцы не могли сказать ни слова по-русски. При такой безполезности заморскихъ господъ, казна наша несла на нихъ порядочные расходы, платя каждому по 100 р. въ мсяцъ, что въ тогдашнее время, когда мы, младшіе врачи, получали жалованья въ мсяцъ по 20 р. съ копйками, или по 83 рубля съ небольшимъ въ треть года, было громадною привилегіей. Но продолжаю нить своихъ воспоминаній.
Навсегда осталась въ моей памяти еще одна личность, истинно благодтельная и глубоко симпатичная, появлявшаяся въ госпиталяхъ какъ ангелъ-утшитель страждущаго человчества. Это графъ Вьельгорскій-Матюшкинъ, посланный въ Крымъ, по вол покойной государыни императрицы, для призрнія больныхъ и раненыхъ и оказыванія имъ вспомоществованія во всевозможныхъ видахъ.
Уже одна его штатская вншность, какъ рдкость въ военномъ госпитал, обращала на себя общее вниманіе. Молодой человкъ, съ кроткою, меланхолическою физіономіей, графъ Вьельгорскій, тихою поступью входилъ въ палату и поочередно обходилъ всхъ страдальцевъ, вливая въ сердце каждаго своимъ задушевнымъ словомъ и теплымъ участіемъ миръ, надежду и утшеніе. Иному дастъ денегъ, другому навситъ благословенный образокъ или крестикъ, объясняя каждому что это ему прислала государыня императрица. Послднее особенно трогало до глубины души нашихъ солдатъ, и они благоговйно цнили этотъ высокій знакъ царской милости. Подл нкоторыхъ больныхъ и раненыхъ, возбуждавшихъ особенное участіе, графъ засиживался по получасу и боле, терпливо выслушивая какую-нибудь просьбу, какое-либо завщаніе, и все это записывалъ въ свою памятную книжку чтобы въ послдствіи, при участіи высокой благодтельницы, привести въ исполненіе. Вообще слышно было что графъ много длаетъ добра страждущимъ воинамъ, какъ офицерамъ, такъ и солдатамъ. Къ величайшему сожалнію, этотъ благодтельный человкъ палъ жертвой своего христіанскаго подвижничества. Онъ заразился въ симферопольскихъ госпиталяхъ тифомъ и умеръ.
Выше я уже сказалъ что на долю военныхъ врачей досталась въ Крымскую камланію тяжкая, напряженная, чрезмрная работа. Были періоды когда я завдывалъ отдленіемъ въ 800 человкъ больныхъ внутренними болзнями, между которыми господствовали тяжкія формы тифа, злокачественныя крымскія лихорадки и поносы. Ни первыхъ порахъ, подъ свжимъ впечатлніемъ университетскихъ пріемовъ, я изслдовалъ каждаго паціента клинически, то-есть самымъ подробнымъ образомъ. Вслдствіе этого, начавъ свою визитацію раннимъ утромъ, я оканчивалъ ее только къ вечеру, причемъ отъ изнеможенія я сямъ иногда, падалъ въ обморокъ и былъ отводимъ домой фельдшеромъ. Но медицинское начальство справедливо замтило мн что моя ревность неумстна и даже вредна для моихъ паціентовъ, потому что общій рецептъ назначаемыхъ лкарствъ обыкновенно подписывался и отправлялся въ аптеку уже по окончаніи всей визитаціи, а въ такомъ случа лкарства требующія не мало времени на ихъ приготовленіе приносились въ отдленіе и раздавались только къ ночи и, слдовательно, больнымъ не оставалось времени принимать ихъ. Тогда я измнилъ способъ отбыванія своей службы. Не останавливаясь долго надъ каждымъ паціентомъ, я внимательно занимался только труднйшими больными и оканчивалъ утреннюю визитацію къ часу пополудни, затмъ отдохнувъ часа два отъ трудовъ, приходилъ снова въ госпиталь и производилъ вечернюю визитацію, которая, уже не будучи стсняема никакими регламентами, тянулась большею частію до ночи. Когда мн приходилось завдывать такъ-называемыми наружными или хирургическими отдлами, то раненыхъ на меня одного доставалось иногда по 500 человкъ. Чтобы наглядно показать какъ чрезмрно тяжелъ былъ въ эту камланію трудъ врача, не мшаетъ въ параллель къ приведеннымъ цифрамъ прибавить что по установленной норм на одного ординатора въ обыкновенное время полагается до 75 паціентовъ со внутренними и до 40 съ наружными болзними. Но и при такомъ относительно маломъ числ паціентовъ уходитъ на визитаціи полдня. Мн съ моими пятьюстами раненыхъ было возни и трудовъ не меньше чмъ съ восемьюстами обыкновенныхъ больныхъ, если еще не боле, потому что перевязать 500 человкъ вовсе не значило перевязать 500 ранъ, но въ четыре и пять разъ больше. На иною была одна рана, а на иномъ ихъ насчитывалось по 8, 12 и даже 14. Изъ разспросовъ моихъ о причин этого послдняго явленія, сами солдаты разказывали что они находясь въ дл до послдней возможности оставались въ рядахъ, ‘выручая товарищей’, по ихъ техническому выраженію. Только тхъ выносили за линію боя которые получали важныя раненія и теряли силы, люди же которымъ доставались послдовательно нсколько легкихъ ранъ не отставали отъ товарищей до тхъ поръ пока держались на ногахъ и владли руками, затмъ случалось что уже свалившійся солдатъ лежа на мст или переносимый на носилкахъ получалъ еще нсколько ранъ отъ пуль, бомбъ, камней и лр. Людямъ такъ сказать не посвященнымъ не возможно составить и приблизительное понятіе о томъ какая требовалась копотливая и трудная работа при уход за ранеными. На иного при всемъ поспх приходилось употреблять во время визитаціи около часу времени, потому что каждую повязку на ран нужно предварительно отмочить, рану очистить отъ гноя, иногда обрзать, прижечъ лаписомъ, изслдовать зондомъ и пр., и тогда только можно приступить къ накладыванію повязки. Такимъ образомъ, оставаясь большую часть дня въ больничныхъ палатахъ, приходилось дышать густымъ, убійственно-тяжелымъ воздухомъ, переполненнымъ госпитальными міазмами, противъ которыхъ при тсной скученности больныхъ и раненыхъ не помогала никакая вентиляція, а эта послдняя, къ слову сказать, производилась только при помощи оконныхъ форточекъ, такъ какъ никакихъ спеціальныхъ приспособленій для очищенія воздуха не было. Въ особенности невыносимо было дышать госпитальнымъ воздухомъ когда я завдывалъ одно время отдленіемъ гангренозныхъ въ военно-временномъ No 14 госпитал. Во двор при губернскомъ правленіи, въ которомъ помщался этотъ госпиталь, находилось отдльное маленькое зданіе куда перенесены были изъ госпиталя вс раненые пораженные антоновымъ огнемъ. Этихъ несчастныхъ набралось до 90 человкъ. Можно вообразить какая тамъ господствовала атмосфера. Смрадъ отъ ранъ былъ такъ тяжелъ и удушливъ что непривычные люди не могли выносить его уже шагахъ въ десяти отъ зданія на отбитомъ мст. А мн приходилось ежедневно часовъ по восьми оставаться въ подобной атмосфер.
Въ виду этихъ нескончаемыхъ сценъ человческаго страданія, при самой ужасной обстановк и подъ вліяніемъ физическаго изнуренія, мое положеніе съ непривычки казалось мн невыносимымъ, и я по временамъ впадалъ въ отчаяніе. Я похудлъ, сдлался нервнымъ до крайности, упалъ духомъ и вообще былъ близокъ къ меланхоліи. За все время моей службы въ Симферопол я ни разу не могъ выгадать времени чтобы побывать у обдни и только изрдка умудрялся поспвать ко всенощному богослуженію. Здсь я впервые испыталъ успокоительное вліяніе молитвы. Алтарь и иконостасъ тускло озарены нсколькими свчами, въ глубин церкви тамъ и сямъ рисуются въ темнот силуэты хромыхъ и безрукихъ офицеровъ и солдатъ, тихо и благоговйно совершается служба Божія, а я забьюсь себ куда-нибудь въ уголокъ, и неудержимымъ потокомъ льются по горячему лицу моему слезы. Вс богомольцы, кому не препятствовало увчье, движимые однимъ чувствомъ и одною мыслію, падали ницъ въ земныхъ поклонахъ какъ только заслышится: ‘и покорити подъ ноз Его всякаго врага и супостата’. Горяча и задушевна была въ ту пору наша общая молитва, и я выходилъ изъ церкви нсколько облегченный и успокоенный чтобы на другой день снова совершать свое безотрадное дло.
Какъ я завидовалъ въ то время всякому прапорщику и какъ пламенно желалъ быть на его мст чтобы служить отечеству не въ госпитальныхъ палатахъ, а на бастіонахъ, въ передовой линіи, и жертвовать своею кровью и жизнію! Не въ примръ отрадне мн представлялась доля офицера сравнительно съ моею участью. Тамъ, въ бою, есть энтузіазмъ, увлеченіе патріотизмомъ, опасностью, местью. Тамъ, въ пылу борьбы, мысль о смерти заглушается другими ощущеніями, и самая смерть приходитъ поэтому внезапно. Наэлектризованный воинъ въ первый моментъ раненія большею частью не ощущаетъ даже своей раны, которая унесетъ его на тотъ свтъ или сдлаетъ на всю жизнь калкой. Тамъ, наконецъ, посл боевой работы, возможны минуты отдыха, когда нервное напряженіе ослабваетъ и человческій организмъ почерпаетъ новыя силы въ физическомъ успокоеніи. А здсь госпитальная обстановка давитъ душу, безъ конца, безъ отдыха, безъ свтлаго промежутка. Правда, я находилъ вознагражденіе за свой трудъ и нравственную пытку въ томъ что имлъ утшеніе слдить за успшнымъ выздоровленіемъ нкоторыхъ своихъ паціентовъ, но при тогдашней громадной смертности отъ ранъ и болзней, случаи выздоровленія вообще составляли незначительный процентъ, и свтлыя явленія эти въ госпитальной жизни омрачались массой неблагопріятныхъ исходовъ. Наконецъ, самое существованіе врача, почти безвыходно копошившагося въ госпитальныхъ палатахъ, подвергалось почти такой же опасности отъ заразы какъ и жизнь офицера отъ пули. Нкоторые изъ моихъ товарищей, окончившихъ вмст со мною университетскій курсъ, въ первый же годъ службы въ Симферопол пали жертвами различныхъ болзней которыми они заразились дыша госпитальными міазмами. Я самъ, въ теченіе времени отъ весны до осени, перенесъ тифъ, потомъ холеру и наконецъ крымскую лихорадку, и если счастливо и даже быстро выздоравливалъ отъ каждаго изъ этихъ недуговъ, то обязанъ этимъ, кром воли Провиднія, своей молодости и своему крпкому въ то время организму. Силы мои особенно быстро возстановлялись тогда когда, посл болзни, меня откомандировали сопровождать транспорты больныхъ и раненыхъ въ Херсонъ и Николаевъ. Эти транспортировки составляютъ существенную черту въ общей картин тогдашней госпитальной неурядицы, поэтому я разкажу нсколько подробностей относящихся къ моей первой подобной командировк, которая, по своей новости, особенно ярко запечатллась въ моей памяти.
Передвиженіе больныхъ и раненыхъ изъ Симферополя въ дальнйшіе пункты обыкновенно предпринималось посл каждаго горячаго дла въ Севастопол или посл усиленныхъ бомбардировокъ со стороны непріятеля, когда требовалось очистить мста въ госпиталяхъ для новыхъ многочисленныхъ жертвъ войны. Постоянныхъ и удобно приспособленныхъ средствъ для перевозки солдатъ тогда еще не было, а употреблялись такія подводы какія попадались подъ руку. Большею частію пользовались для этого обыкновенными русскими телгами или чумацкими возами, на которыхъ доставлялись въ Крымъ какія-либо тяжести. Только впослдствіи перевозили солдатъ съ большимъ удобствомъ, когда нмецкіе колонисты предложили для этого свои покойные и помстительные фургоны. Я былъ два раза командированъ съ транспортами которые совершались на волахъ. Первый транспортъ къ которому я былъ назначенъ долженъ былъ доставить паціентовъ въ Херсонъ посл жестокой бомбардировки предшествовавшей штурму 6го іюня 1865 года на Малаховъ Курганъ и передовые наши бастіоны, побдоносно отбитому нашими героями. Въ этомъ транспорт было до 600 людей, въ томъ числ боле 400 раненыхъ. Хотя ординаторамъ предписывалось назначать для подобнаго путешествія людей, могущихъ вынести транспортировку безъ вреда своему здоровью, но такъ какъ въ извстные періоды въ госпиталяхъ мало было людей одержимыхъ легкими болзнями и ранами, то приходилось назначать и трудныхъ паціентовъ чтобы составить требуемую цифру людей для предположеннаго транспорта. Изъ такихъ именно ненадежныхъ паціентовъ состояла большая половина моего перваго транспорта. Въ назначенный день предъ госпиталемъ съ ранняго утра устанавливался таборъ изъ повозокъ, смотритель и коммиссаръ перекликали въ каждомъ отдленіи людей назначенныхъ въ поздку, и посл ранняго обда начиналась ‘нагрузка транспорта’. Трудныхъ выносили на рукахъ и носилкахъ, а кто владлъ ногами и былъ въ силахъ, т умащивались на повозкахъ сами. При этомъ не обходилось безъ замшательствъ. По недоразумнію или преднамренно, нкоторые солдаты назначенные въ транспортъ оставались въ палатахъ, а другіе, вовсе не внесенные въ списокъ, разсаживались по возамъ и хали. Обыкновенно назначали начальникомъ транспорта армейскаго офицера изъ числа выздороввшихъ отъ ранъ и состоявшихъ для этой цли въ распоряженіи инспектора госпиталей. Чтобы получить подобную командировку, изъ которой въ первое время умудрялись извлекать доходъ, необходимо было предварительно забжать къ правителю канцеляріи инспектора госпиталей или же постараться чрезъ третье лицо чтобы заручиться всемогущимъ покровительствомъ. Начальнику транспорта вврялась вся распорядительная и продовольственная часть. Ему выдавалась на руки, большею частію, крупная сумма и шнуровая книга въ которую онъ вписывалъ расходованіе денегъ, согласно такъ-называемымъ справочнымъ двамъ, а эти двы почти всегда обозначались вдвойн противъ дйствительныхъ, тоже неимоврно высокихъ. Такимъ образомъ, при самомъ удовлетворительномъ продовольствіи солдатъ, у транспортнаго офицера могъ составиться довольно круглый остатокъ, который еще боле увеличивался если въ приварокъ не попадало соотвтственное количество фунтовъ мяса, крупы и пр., если оной день не выдавалась выздоравливающимъ положенная чарка водки или вообще допускалась какая-либо плутня. Мн, напримръ, транспортный начальникъ предлагалъ подписать нсколько заготовленныхъ имъ требованій, въ которыхъ значилось необходимымъ купить столько-то піявокъ, по случаю де развившейся между транспортными паціентами глазной болзни, которой въ дйствительности вовсе не было. Въ общей сложности піявокъ выходило до 100 штукъ. Чтобы понять всю безцеремонность проектированной продлки, необходимо имть въ виду что піявки требовались, по плану автора продлки, въ голой и безводной татарской степи, во время слдованія, когда транспортъ боле чмъ на 100 верстъ отстоялъ отъ города, гд ихъ тоже нельзя было достать въ то время ни за какія деньги, не говоря уже о татарскихъ аулахъ, гд не только піявокъ, но и хлба невозможно было добыть. Эти соображенія теперь только пришли мн въ голову, а въ то время я возмутился противъ искусителя единственно по принципу и отвергъ сдланное мн предложеніе ршительно и рзко. »Смотрите же, прошу на меня не претендовать’, сказалъ мн офицеръ въ отвтъ на мой протестъ, и эта непонятная для меня фраза объяснилась только по окончаніи всего похода.
Въ послдствіи способъ продовольствія перевозимыхъ людей былъ устроенъ на другихъ началахъ. Транспортнымъ начальникамъ уже не выдавались на этотъ предметъ деньги, а по линіи слдованія транспортовъ были назначены дистанціонные офицеры, обязанные имть наготов вс припасы, и ко времени прибытія транспортовъ на ввренныя имъ станціи заготовлять, по числу людей, теплую пищу. Хотя дистанціонные офицеры наживались своимъ порядкомъ, но этотъ новый способъ продовольствія оказался все-таки гораздо практичне и удовлетворительне. Вообще въ Крымскую эпоху мн часто приходилось замчать что гд только можно было что-нибудь урвать съ казны, тамъ рвали безъ милосердія и зазрнія совсти. Въ противоположность этимъ печальнымъ наблюденіямъ, болзненно коробившимъ мою нравственную натуру, позволяю себ привести, какъ психологическую черту, слдующіе фактъ изъ моей тогдашней службы. По военному времени мн слдовало, какъ объясняли старые служаки, подать рапортъ о выдач мн подъемныхъ денегъ, на заведеніе верховыхъ и вьючныхъ лошадей. Но застнчивость моя была такъ велика что я никакъ не ршался заявить такое, какъ мн казалось, корыстолюбивое притязаніе на казну. И вотъ въ то время какъ я, въ виду громадныхъ расходовъ государства на войну, жертвовалъ своихъ какихъ-нибудь 120 р., въ это время на моихъ глазахъ совершалось обираніе казны не считавшееся даже порокомъ! Скорбно болла моя молодая душа въ виду такихъ уродливыхъ общественныхъ симптомовъ. Я увренъ что и въ то время большая часть юношей выступали въ жизнь съ самыми чистыми намреніями и возвышенными понятіями о долг предъ отечествомъ, но, попавъ въ развращенную среду, многіе изъ нихъ, подъ вліяніемъ заразительныхъ примровъ, постепенно притуплялись въ своемъ нравственномъ чуть и затмъ сами начинали плыть по установившемуся теченію. Общественная атмосфера портила въ то время самые благородные задатки въ отдльныхъ личностяхъ. Но возвращаюсь къ своему транспорту.
Соображаясь съ числомъ паціентовъ, я заблаговременно подалъ въ контору госпиталя требованіе на медикаменты и перевязочные припасы въ такомъ количеств чтобы, по возможности, хватило на весь путь. Когда люди уже были размщены на возахъ и транспортъ готовъ былъ двинуться въ дорогу, мн вынесли такую скудную дозу медикаментовъ и перевязочныхъ вещей которая могла составлять едва лишь десятую часть всего требованнаго мною количества. Протестовать было уже некогда, да это было и безполезно, потому что случившійся тутъ главный докторъ объяснилъ дло коротко и ясно тмъ что въ госпитал въ тотъ моментъ истощились вс запасы. Здсь, дйствительно, не было злоупотребленія, потому что въ то время подобные казусы случались въ госпиталяхъ не рдко. Благодаря тому что чумацкіе волы нсколько отдохнули въ Симферопол, посл недавно совершеннаго ими пути, мы сдлала первый перездъ безъ остановокъ и расположились на станціи, въ аул Сарабузахъ, еще засвтло. Фельдшера при мн не было, а командировали съ транспортомъ только одного мало опытнаго фельдшерскаго ученика, съ которымъ я и приступалъ къ вечерней перевязк. Вслдствіе безпорядочной разбросанности саклей въ татарскихъ аулахъ, я никакъ не могъ установить, во все время ночлеговъ въ нихъ, какого-либо порядка при отыскиваніи по атомъ саклямъ раненыхъ во время перевозокъ. Толкаешься по безтолковому аулу безъ устали, и вотъ въ одну саклю забредешь разъ десять, а въ другую, гд раненые ждутъ перевязки, никакъ не попадешь. На первый разъ перевязка была къ полуночи кончена, но къ ужасу моему оказалось что въ этотъ первый день похода, при всей экономіи, была издержана половина имвшагося у меня запаса бинтовъ и корфіи. Что тутъ длать? До Перекопа, гд можно бы пополнить этотъ запасъ, оставалось еще шесть дней, посылать пшаго въ Симферополь было безполезно, потому что посыльный, по всей вроятности, возвратился бы оттуда ни съ чмъ, послать въ Перекопъ — тоже не было разчета, потому что пока посыльный добредетъ туда, пока доберется до начальства и пока получитъ что-нибудь, транспортъ все-таки останется безъ перевязочныхъ средствъ и самъ прибудетъ въ Перекопъ быть-можетъ только двумя днями позже. А между тмъ, нельзя, же оставлять раненыхъ въ жертву гангрен или на съденіе червямъ. Положеніе мое было поистин трагическое, въ виду лежавшей на мн служебной и нравственной отвтственности за санитарное благосостояніе ввренныхъ мн людей. Ршившись сдлать все возможное для спасенія транспорта, я искупилъ, на свои послдніе рубли, вс запасныя рубахи сколько ихъ нашлось у обносившихся и обднвшихъ солдатъ, присоединилъ къ нимъ часть изъ своего небогатаго запаса блья и, вмст съ паціентами, занялся сшиваніемъ бинтовъ и щипаньемъ корпіи. Конечно, всего этого было недостаточно, но солдатики у кого раны были поменьше и почище снимали съ себя перевязку, сами прополаскивали ее въ вод,— если на иныхъ станціяхъ не встрчалось въ ней недостатка,— просушивали на солнц и снова накладывали на свои раны. Такая мра могла быть употребляема безнаказанно только потому что раненые пребывали не въ госпитальной атмосфер, а на чистомъ воздух, и мн дйствительно удалось перебиться такимъ манеромъ до самаго Перекопа безъ особеннаго вреда для здоровья моихъ паціентовъ.
Когда транспортный, начальникъ вздумалъ, во время слдованія, поврить людей по списку, выданному ему изъ госпиталя за подписью смотрителя, то обнаружилась невообразимая путаница. Многія фамиліи были переиначены, названія командъ перемшаны, нкоторыхъ солдатъ вовсе не оказалось, а были налицо такіе которые совсмъ не значились въ списк. Между тмъ, требовалось сдать людей, по прибытіи на мсто, именно по этому списку. Такимъ образомъ, оказавшееся несоотвтствіе между списочнымъ и наличнымъ состояніемъ людей могло послужить поводомъ къ серіознымъ служебнымъ непріятностямъ, особенно если начальство тамъ на мст очень ужъ придирчиво. Въ довершеніе неурядицы съ этимъ спискомъ, въ нашемъ транспорт умерло, въ начал пути, человка четыре трудныхъ паціентовъ, и фамиліи ихъ остались неизвстными. Умеръ человкъ да и баста, а кто онъ, какой команды — никто не зналъ. Не оказалось, слдовательно, возможнымъ не только отмтить покойниковъ въ списк, но даже сообщить имена въ церковь для заочнаго отпванія умершихъ. Грустно было передавать тла этихъ несчастныхъ, испившихъ чашу страданій до дна, старшин аула, Татарину, для зарытія въ землю, словно тла нехристей. Впрочемъ, столь печальныя явленія случались только на первыхъ порахъ слдованія, въ послдствіи принимались предварительныя мры, состоявшія въ томъ что каждаго захирвшаго солдата, про всякій случай, разспрашивали объ имени, фамиліи и команд.
Наши транспортные волы, недавно совершившіе длинный путь съ тяжестями изъ Полтавской губерніи въ Крымъ и сильно изнуренные продолжительною безкормицей, со второй станціи совсмъ подбились и еле-еле тащили обозъ. Быстрому ослабленію силъ этихъ животныхъ способствовало еще то обстоятельство что во весь путь, по голой степи Таврической губерніи, ощущался недостатокъ въ вод. На станціи, въ аул, больше одного колодца не бывало, да и въ этомъ единственномъ источник вода была находима, на глубин 8—10 саж., въ такомъ скудномъ запас что ея хватало только для варки пищи, небольшой же остатокъ, смшанный съ грязью, не могъ удовлетворить водопоемъ всхъ воловъ транспорта. А извстно что эти четвероногія не въ состояніи долго выдергивать жажды и, лишенныя воды, быстро опускаются въ силахъ. Бывало тоска беретъ смотрть какъ флегматически-медленно они передвигаютъ свои ноги. По положенію, врачъ долженъ былъ слдовать позади транспорта. Чтобы разсять апатію навваемую тихимъ и однообразнымъ качаньемъ повозки, бывало слзешь съ нея и пойдешь сторонкой, подл дороги, самымъ умреннымъ шагомъ, погрузившись въ думу, а если, часа черезъ два такой прогулки, оглянешься назадъ, то видишь далеко позади отставшій транспортъ, чуть-чуть движущійся черепашьимъ ходомъ. И зашагаешь бывало обратно къ своей задней повозк, потому что дождаться, стоя на мст, пока подойдетъ лнивый караванъ, нтъ терпнія. Не бда еслибъ эта воловья зда только ограничивалась тоской и скукой, она вскор оказала парализующее вліяніе и на мою врачебную дятельность и даже отчасти на состояніе моихъ раненыхъ. Такъ какъ нужно было употреблять весь день на перезды въ 20—25 верстъ, то транспортъ обыкновенно двигался съ мста раннимъ утромъ, посл раздачи людямъ горячей пищи, и доползалъ на слдующую станцію совсмъ уже ночью, такъ что мн совсмъ не оставалось времени перевязывать раненыхъ. При томъ же, въ ночной темнот, при слабомъ мерцаніи лучины (свчъ у насъ не было въ запас), эта работа была крайне неудобна, да и сами раненые не охотно давались перевязываться, чувствуя себя посл дороги усталыми и разбитыми. Чтобы какъ-нибудь приладиться къ такому затруднительному положенію, я завелъ слдующій порядокъ. Поднявъ чуть свтъ, часовъ въ 5 утра, прислугу на ноги, я приступалъ ко перевязк, и ко времени выступленія транспорта, то-есть часамъ къ девяти, успвалъ перевязывать большую половину раненыхъ, остальныхъ же, еще не перевязанныхъ, размщалъ на переднихъ повозкахъ, съ тмъ разчетомъ чтобы вечеромъ, какъ только голова транспорта прибудетъ въ аулъ на станцію, устроить этихъ людей въ особыхъ сакляхъ и, не дожидаясь пока выгрузится весь транспортъ и все придетъ въ порядокъ, для чего нужно было по крайней мр часъ времени, немедленно заняться перевязкою этихъ остальныхъ людей и такимъ образомъ докончитъ свою обычную ординацію. При такомъ порядк я успвалъ, несмотря на вс затрудненія, осматривать одинъ разъ въ день самымъ аккуратнымъ образомъ каждаго паціента, а особенно трудныхъ раненыхъ перевязывалъ даже два разъ въ день. Длалъ я, слдовательно, все что только было возможно въ моемъ положеніи.
И вотъ одинъ разъ подъ вечеръ, когда мы уже приближались къ станціи, встртилась намъ почтовая тройка съ сдокомъ осанистой наружности, и транспортъ былъ остановленъ. Прозжій, судя по форм, флигель-адъютантъ, всталъ съ телги и началъ разспрашивать транспортнаго начальника, откуда молъ и куда, затмъ полюбопытствовалъ взглянуть и на раненыхъ. ‘Ты гд раненъ, какого полка, хорошо ли кормятъ, всмъ ли, братцы, довольны?’ Солдаты даютъ удовлетворительные отвты. ‘Ты сегодня перевязанъ?’ спросилъ онъ наконецъ одного изъ раненыхъ, оставленныхъ для вечерней перевязки и находившихся, поэтому, на переднихъ возахъ. ‘Никакъ нтъ, ваше превосходительство, протянулъ солдатикъ, сегодня еще не перевязывались’. Флигель-адъютантъ къ другому, третьему, четвертому, везд отвтъ отрицательный. ‘Доктора, завопилъ онъ, гд докторъ? Подайте мн доктора!’ А я сидлъ въ задней повозк и недоумвалъ зачмъ его остановился транспортъ. ‘Доктора впередъ, къ генералу’, крикнулъ кто-то впереди транспорта, и эти слова, мигомъ переданныя отъ одной повозки къ другой, долетли до моихъ ушей. Я живо побжалъ къ голов транспорта и, не дошедши шаговъ десяти до флигель-адъютанта, былъ внезапно осыпанъ градомъ самыхъ рзкихъ укоризнъ.
— У васъ, милостивый государь, люди остаются безъ перевязки! Какъ вы могли, какъ осмлились вы допустить такой ужасный безпорядокъ? закричалъ на меня грознымъ голосомъ флигель-адъютантъ, весь багровый отъ негодованія.
Я совершенно отороплъ отъ такой неожиданности, тмъ боле что, будучи новичкомъ въ служб, первый разъ испытывалъ на себ столь обычную въ тогдашней военной служб, но совершенно непривычную для меня рзкость.
— Знаете ли вы всю важность вашей служебной небрежности? продолжалъ мой обличитель.— Это преступленіе, это…. это убійство! кричалъ онъ, жестикулируя предъ моимъ лицомъ.— Для чего же вы тутъ дете при раненыхъ, а? А если ужь не по обязанности, хотя бы вы изъ человколюбія удлили нсколько вниманія этимъ несчастнымъ.
— Позвольте, господинъ полковникъ, доложить вамъ, началъ было я. Но голосъ мой, казалось, еще больше ожесточилъ ревизора.
— Никакихъ тутъ объясненіи быть не можетъ, еще съ большомъ азартомъ заговорилъ онъ, — весь фактъ налицо. Вы вставали раненыхъ безъ перевязки и будете отвчать за это по полевому закону.
— Но вы сами, Полковникъ, можете убдиться виноватъ ли я….
— Такъ вы даже не видbте въ этомъ вины? перебилъ онъ меня.— Прошу васъ замолчать! прикрикнулъ онъ, замтивъ что я вновь покушаюсь говорить.— Знайте что теперь время военное, за такія вещи мало сослать, а разстрлять!
— Помилосердуйте, полковникъ, завопилъ я, окончательно перепуганный,— выслушайте только, спросите транспортнаго офицера.
— Ничего не хочу знать, отрзалъ онъ.— Завтра же обо всемъ будетъ знать главнокомандующій.
Съ этими словами слъ онъ въ бричку, и пыль взвилась вслдъ за укатившею курьерскою тройкой, а я окаменлъ на мст и первое время никакъ не могъ придти въ себя, не понимая что такое сталось со мною. Только мало-по-маkу, когда тронулся транспортъ, я сталъ приходить въ чувство, и дкая тоска сжала мое и безъ того наболвшее сердце. Долго ли въ самомъ дл ни за что ни про что погубить человка? Вотъ каковы наши ревизоры, думалось мн. Вмсто того чтобы толкомъ разспросить и выслушать, принять участіе въ моемъ затруднительномъ положеніи, посодйствовать, если ужъ ему дана власть, въ доставленіи перевязочныхъ вещей, въ командированіи къ транспорту нсколькихъ помощниковъ-фельдшеровъ и тмъ принести дйствительную помощь страждущимъ, этотъ ревизоръ накричалъ, наругался и былъ таковъ, а тамъ быть-можетъ еще поведутъ меня къ позорному столбу! Когда я попрекнулъ транспортнаго офицера почему онъ не объяснилъ флигель-адъютанту дла прежде чмъ я предсталъ предъ его очи, тотъ возразилъ мн что онъ въ теченіе своей службы въ Севастопол уже отвыкъ отъ подобныхъ дерзостей какія говорилъ ‘этотъ адъютантишка’, и нарочно держался въ сторон, иначе де онъ не ручался за себя, далъ бы сдачи, и тогда могло бы бытъ для всхъ насъ гораздо хуже. ‘Гд ужь говорить съ такими франтиками по-человчески!‘ прибавилъ онъ. Такъ и видно что сейчасъ съ Невскаго проспекта. Обрадовался что нахалъ на случай отвести душу, и давай кричать безъ толку. Вдь онъ вполн убжденъ что, еще не дозжая до Севастополя, уже оказалъ отечеству великую услугу. Нтъ, еслибы приставить его на бастіонъ къ настоящему длу или пусть бы онъ этакъ съ недльку побылъ хоть въ вашей шкур, при этомъ самомъ транспорт, тогда бы сталъ ниже травы, тише воды, узнавши что почемъ. ‘Чмъ эта встрча кончилась, объ этомъ будетъ сказано ниже, а теперь продолжаю нить воспоминаній.
Случилась съ нами во время пути еще другая оказія. Во время перезда отъ станціи Ишуни до Перекопа полилъ такой крупный и обильный дождь что черноземно-глинистый грунтъ дороги вскор превратился въ вязкій кисель, лудами цплявшійся къ колесамъ нашихъ чумацкихъ возовъ. Предстояло сдлать всего 25 верстъ, но зда на изнуренныхъ волахъ оказалась столь трудною что за цлый день, съ разными остановками и отдыхами, мы прохали лишь верстъ 15, и васъ захватила въ открытомъ пол сырая и темная ночь. Повозки были безъ будокъ, дождь лилъ какъ изъ ведра, и мои больные и раненые, дрожа въ своихъ потертыхъ шинелишкахъ, сильно страдали. Какъ ни усердствовали погонщики, какъ ни напирали въ тылъ повозокъ своими дюжими плечами, волы положительно застряли въ грязи и не могли сдвинуться съ мста. Перспектива предстояла не веселая — всю ночь промокнуть на дожд безъ всякой надежды тронуться и на другой день съ мста до тхъ поръ пока не подсохнетъ дорога. Хорошо еще что это случилось предъ Перекопомъ, откуда возможно было чаять кое-какой помощи. Посовтовавшись съ транспортнымъ начальникомъ, мы отправили въ городъ къ коменданту расторопнаго унтеръ-офицера изъ числа выздоравливающихъ раненыхъ, поручивъ ему ходатайствовать о высылк къ намъ свжихъ подводъ, а людямъ присовтовали улечься поплотне на повозкахъ, прикрывшись сверху тмъ что нашлось подъ руками. Наступила мертвая тишина, изрдка лишь прерываемая назжавшими почтовыми бричками, которыя съ великимъ трудомъ объзжали нашъ таборъ полемъ, увязая въ клейкомъ мсив по ступицу. И ужь досталось отъ сдоковъ и ямщиковъ разной ругани нашимъ бднымъ подводчикамъ за ихъ несчастныхъ воловъ, хотя разумется безотвтные хохлы были тутъ ни при чемъ. Они разказывали что съ трудомъ дотащившись съ провіантомъ до Бахчисарая, изнурили своихъ кормильцевъ-воловъ до такой степени что всякій новый грузъ былъ для ихъ скотины не подъ силу, и Христомъ-Богомъ отпрашивались отъ транспортировки людей, но начальство, не внявъ слезнымъ мольбамъ, насильно принудило ихъ взять эту непосильную тяготу.
Наконецъ, по прошествіи восьми часовъ ожиданія, предъ разсвтомъ, къ намъ были присланы пароконныя подводы, и моя немощная команда ожила духомъ. Тотчасъ поднялся говоръ, приправляемый шутками и смхомъ, словно выспались солдатики мои въ хоромахъ, на роскошныхъ постеляхъ. Такъ, при всхъ самыхъ тяжкихъ невзгодахъ жизни, твердъ и непреклоненъ духъ русскаго солдата, начиная отъ кровавой бойни на бастіонахъ до мучительнаго голода и холода. Пароконныя подводы живо домчали насъ до Перекопа, гд, благодаря гуманной заботливости коменданта, генерала Богушевскаго, паціенты мои были призрны и успокоены съ истиннымъ радушіемъ и гостепріимствомъ. Больныхъ и раненыхъ размстили въ свтлыхъ и чистыхъ казармахъ, дали имъ сухое блье на время пока просушивалась ихъ измокшая одежда, напоили горячимъ чаемъ, отпустили ворохъ корпіи и бинтовъ и отрядили двухъ сестеръ милосердія въ помощь мн при перевязк. Вс мы ободрились, повеселли. Къ несчастію, проведенная на дожд ночь отразилась на моей команд неблагопріятно. Многія раны, имвшія хорошее теченіе, были поражены рожистымъ воспаленіемъ, у нкоторыхъ людей обнаружилась жестокая лихорадка. По представленію моему, съ которымъ комендантъ тотчасъ согласился, такіе люди были выключены изъ транспорта и оставлены подъ квитанцію въ Перекопскомъ госпитал, хотя и здсь былъ большой недостатокъ въ мстахъ.
И теперь еще, по прошествіи семнадцати лтъ, я вспоминаю о перекопскомъ комендант съ теплою признательностію и любовью. Въ моей начинавшейся служб я встртилъ въ немъ перваго воинскаго сановника въ которомъ генералъ оставался позади человка, который не возвышалъ голоса, не грозилъ, но относился ко всмъ и ко всему мягко, гуманно, съ участіемъ. Тмъ благотворне подйствовала на меня эта прекрасная личность что я, находясь еще подъ свжимъ впечатлніемъ флигель-адъютантскихъ громовъ, заурядъ ожидалъ себ раслеканціи даже и за то что чумацкіе волы отказались доставить транспортъ въ Перекопъ на срокъ, по маршруту. Ободренный доступностью и привтливостью почтеннаго генерала Богушевскаго, я ршился объяснить ему то критическое положеніе въ которомъ я находился. Разказавъ ему что транспортъ, при отправленіи изъ Симферополя, почти вовсе не былъ снабженъ перевязочными припасами, вслдствіе чего раненые уже со второй станціи перевязываются кое-какимъ тряпьемъ, что при несоразмрно-большомъ числ ввренныхъ мн паціентовъ, мн не дали въ помощь ни одного фельдшера, что при крайней медленности воловьей зды, у меня совершенно нтъ времени для перевязки, которая совершается по ночамъ что наконецъ встртившійся неизвстный флигель-адъютантъ, не принявъ отъ меня никакихъ объясненій, грозилъ жаловаться на врачебныя упущенія, отъ меня не зависвшія, главнокомандующему, — разказавъ все это, я просилъ у добраго генерала помощи и заступничества. И онъ сдлалъ все что было возможно: къ транспорту былъ прикомандированъ опытный фельдшеръ съ хорошимъ запасомъ стараго холста, корпіи, бинтовъ и лкарствъ, а относительно моей роковой встрчи генералъ далъ слово написать въ главную квартиру, съ самымъ подробнымъ разъясненіемъ дла, вполн успокоивъ меня увреніемъ что всякія послдствія флигель-адъютантской жалобы будутъ предупреждены. И въ самомъ дл эта грозная передряга кончилась довольно благополучно, именно: когда по возвращеніи моемъ въ Симферополь, госпиталь потребовалъ для меня суточныя деньги, такъ какъ каждому транспортному врачу полагалось за время командировки по рублю въ день вспоможенія, то штабъ главнокомандующаго отказалъ мн въ этихъ деньгахъ, ‘по дошедшимъ на этого врача жалобамъ’, какъ значилось въ офиціальной бумаг, — и хотя такое лишеніе, посл перенесенныхъ мною сверхъестественныхъ трудовъ, при моей бдности было весьма чувствительно, но я былъ очень радъ что отдлался такъ дешево, потому что безъ участія генерала Богушевскаго, со мной могло приключиться что-нибудь гораздо худшее.
Сдлавъ вопреки маршрута дневку въ Перекоп и подкрпивъ отдыхомъ утомленныхъ воловъ, мы двинулись въ дальнйшій путь, въ Херсонъ, гд мн слдовало сдать людей въ госпиталь. Эту часть путешествія, сравнительно съ первою, мы совершили благополучно. Даже чумацкіе волы пошли какъ будто живе, благодаря тому что здсь уже пошелъ подножный кормъ и не было затрудненія въ водопо. Когда мы подползали своимъ черепашьимъ ходомъ къ Херсону, мною овладло ясное, благодушное настроеніе при мысли что это путешествіе, со всми его тягостными условіями, оканчивается, что мн предстоитъ хоть на нсколько дней успокоиться отъ того болзненно-нервнаго напряженія въ которомъ я находился въ теченіе шестнадцати дней, съ момента вызда изъ Симферополя. Это же настроеніе раздляло и воя моя немощная команда, утомленная медленнымъ и монотонно-скучнымъ путешествіемъ, совершеннымъ подъ жгучимъ степнымъ солнцепекомъ. Оказалось что общая наша радость была преждевременна. Транспортъ нашъ, при възд въ городъ, былъ встрченъ какимъ-то офицеромъ, который объявилъ что въ херсонскихъ госпиталяхъ положительно нтъ мстъ для принятія новыхъ больныхъ, и что намъ, по всей вроятности, придется слдовать дальше, а тмъ временемъ указалъ помститъ людей въ деревянныхъ баракахъ находившихся предъ городомъ, гд я расположилъ своихъ паціентовъ, за неимніемъ наръ, на полу устланномъ соломой.
На другой день, въ самомъ дл было приказано мн и транспортному офицеру везти людей въ Николаевъ, причемъ офицеру данъ былъ дополнительный маршрутъ и новая сумма денегъ для продовольствія людей. ‘Подавай карету!’ шутливо кричали на понурыхъ подводчиковъ наши транспортные весельчаки, когда я вновь разсаживалъ свою команду на т же злополучныя подводы. ‘Вишь, братцы, дворецъ-то здсь для насъ построили, да пуху лебяжьяго для постелей еще не запасли, балагурили другіе, такъ ужъ покатимъ лучше въ Николаевъ: тамъ, слышь, царскія хоромы совсмъ для насъ готовы.’ И ‘покатили’, длая 15—20 верстъ въ теченіе двнадцати дневныхъ часовъ, то-есть съ утра до ночи. Но эта часть пути была не въ примръ веселе той которую мы длали по однообразной, опаленной и безжизненной татарской стели. Здсь дорога разнообразилась спусками и пригорками, пахатными полями, встрчами съ христіанскимъ людомъ и, наконецъ, русскими деревнями. Словомъ, пошли виды знакомые и близкіе русскому взору, и люди мои длали это дополнительное путешествіе не только безъ нареканій, но даже съ нкоторымъ удовольствіемъ. Въ Николаев я сдалъ наконецъ свою команду, съ которою тсно сблизила меня общность житья-бытья въ продолженіе трехнедльнаго странствованія и съ которою я длилъ вс невзгоды и минуты веселья. И много я выслушалъ отъ этихъ простыхъ людей братскихъ заявленій признательности и молитвеннаго желанія мн всякаго счастья, когда, посл сдачи транспорта, я прошелъ по госпитальнымъ палатамъ куда помщены были мои патенты и, прощаясь съ ними, просилъ не поминать лихомъ. Такъ уметъ цнить вашъ многострадальный солдатъ простыя человческія отношенія къ нему со стороны тхъ кого служба поставила выше солдатской лямки.
Не могу при этомъ не разказать нсколькихъ случаевъ встртившихся при первыхъ шагахъ на поприщ моей служебной дятельности, случаевъ въ сущности маловажныхъ, но произведшихъ на меня глубокое впечатлніе.
Въ Николаев мн и транспортному офицеру отвели общую квартиру, на которой мы прожили вмст дня три. Я собрался уже хать обратно въ Симферополь, а товарищъ мой еще оставался въ Николаев для окончанія разметовъ по транспорту. Когда я уже прощался съ моимъ бывшимъ спутникомъ, онъ порывисто вынулъ изъ портъ-моне пятидесятирублевую бумажку и, протягивая мн, сказалъ:
— Вотъ, докторъ, возьмите то что слдуетъ на вашу долю. Еслибы вы не жеманились и дали нсколько экстренныхъ требованій, какъ я вамъ предлагалъ (тутъ вспомнились мн піявки), тогда конечно доходъ могъ бы быть значительне, а теперь больше 50 рублей вамъ не выходитъ, да и это въ ущербъ мн самому.
Озадаченный этою неожиданностью, я вытаращилъ глаза.
— Помилуйте…. Я и не ожидалъ и не претендую, сказалъ я покраснвъ до ушей.— Я даже хорошенько не понимаю откуда могутъ слдовать мн эти деньги?
— Эхъ вы, красная двушка, какъ я вижу! попрекнулъ меня мой товарищъ, самъ нсколько сконфуженный.— Ну, извстно откуда: справочныя цны, маленькая экономія, вы, сказать правду, меня не прижимали, вотъ по долгу и чести это и есть вамъ благодарность.
— Извините, я не могу взять этихъ денегъ, потому что не считаю это согласнымъ…. съ моими правилами.
Офицеръ, не ожидавшій такого финала, растерялся въ свою очередь. Сцена вышла щекотливая для насъ обоихъ. Чтобы положить конецъ обоюдному конфузу, я поспшилъ проститься и какъ ошпаренный выскочилъ на улицу. Мн было стыдно до боли, какъ будто я самъ только-что совершилъ преступленіе противъ святаго долга, какъ будто на мою честь легло густое пятно. Всю обратную дорогу я находился подъ вліяніемъ тяжелаго чувства, въ которомъ не могъ дать себ сознательнаго отчета. Только теперь, пройдя длинное сцпленіе житейскихъ разочарованій, мн ясно что то былъ безсильный протестъ молодой души возмущавшейся противъ разрушенія юношескихъ идеаловъ. Другой подобный казусъ, еще боле омрачившій мои розовыя воззрнія, встртился мн въ Симферопол. Коммиссаръ одного госпиталя къ которому я былъ прикомандированъ пригласилъ меня однажды къ себ на чай. Между разговоромъ онъ положилъ предо мной связку ординаторскихъ требованій, за моею подписью, въ которыхъ требовались ванны, а для трудныхъ больныхъ вино.
— Хотите сейчасъ же положить въ карманъ рублей двадцать пять? спросилъ онъ, пріятельски трепля меня по плечу.
Не зная въ чемъ дло, и подозрвая что коммиссаръ хочетъ мн предложить какую-нибудь сдлку, я отвчалъ неопредленно.
— Ботъ извольте видть: штука весьма простая, объяснилъ онъ.— Вс эти требованія вы вновь перепишите тмъ же числомъ. Но тамъ гд значится, положимъ, три ванны, вы поставьте восемь, гд шесть порцій вина (тогда вино отпускалось не изъ аптекъ, какъ теперь, а по коммиссаріатскому каталогу), вы пропишите десять. А я вамъ отсчитаю за всякую ванну по 15 коп. и за винную порцію по 40 коп. Вотъ и составится кое-что для васъ на чай, на сахаръ.
Когда я отказался, коммиссаръ сдлалъ изумленную мину и отозвался обо мн въ такихъ выраженіяхъ что выходило просто-на-просто ‘дуракъ’. Въ послдствіи, мн не разъ приходилось слышать какъ обзывали дураками тхъ людей которые завдывая какимъ-либо казеннымъ добромъ не умли или не хотли наживаться на общественный счетъ. Но то было время всеобщаго неустройства, когда никто не считалъ порокомъ грабить казну, съ соблюденіемъ только узаконенныхъ формальностей, когда военный разгромъ захватилъ насъ совершенно неприготовленными въ нашемъ хозяйств, вслдствіе чего государственная казна расходовала деньги сверхъ дйствительныхъ потребностей, а русскому солдату пришлось выносить двойныя невзгоды. Мы надемся, мы убждены что если нашему отечеству суждено когда-либо перевести новую войну, то у насъ окажется и лучше воспитанная общественная совсть, рядомъ съ беззавтнымъ мужествомъ и самоотверженіемъ, искони присущимъ боевому русскому человку,— и правильно организованное и обильно снабженное военное хозяйство вообще и госпитальное въ частности. Независимо отъ другихъ надеждъ и соображеній, одно уже наше Общество Попеченія о Больныхъ и Раненыхъ Воинахъ, покровительствуемое высокимъ авторитетомъ Государыни Императрицы, служитъ ручательствомъ въ томъ что нашъ раненый солдатъ не встртитъ боле такой неурядицы въ военныхъ госпиталяхъ какая имла мсто въ Крымскую камланію. Рядомъ съ этимъ ручательствомъ, у насъ въ настоящее время уже выработана организація военно-временныхъ госпиталей и подвижныхъ лазаретовъ, при готовыхъ кадрахъ, для быстраго формированія, во время войны, этихъ учрежденій въ широкихъ размрахъ и на раціональныхъ основахъ, въ войскахъ заведены въ достаточномъ количеств усовершенствованныя носилки и лазаретный рессорный обозъ, для удобнйшаго доставленія раненыхъ съ боя на перевязочные пункты и для перевозки ихъ въ лазареты и госпитали, учреждены спеціальныя такъ-назымаемыя санитарныя команды, пріучаемыя къ подаванію перваго пособія раненымъ на пол сраженія и надлежащимъ пріемамъ при ихъ укладк на носилки и при переноск, наконецъ, вырабатывается проектъ учрежденія резерва врачей на военное время, чтобы, въ случа надобности, не терпть недостатка въ спеціально-врачебныхъ силахъ, и если Военному Министерству удастся разработать это послднее предположеніе такъ чтобы въ военное время оно не осталось безплодною теоріей, но при первой надобности могло бы быть реализовано во всей практической полнот, тогда задача призрнія раненыхъ будетъ заблаговременно исполнена удовлетворительнымъ образомъ. Нельзя умолчать о томъ что недостатокъ врачебныхъ силъ и до сихъ поръ есть больное мсто въ организаціи нашей санитарной части. Даже теперь, при кадровомъ состав большей части нашихъ войскъ, ощущается такой недостатокъ во врачахъ что только съ особенною натяжкой и не безъ нкоторыхъ пробловъ удовлетворяются вседневныя требованія санитарной службы въ войскахъ. Гд правительство найдетъ потребное число врачей въ военное время, Иногда понадобится ихъ въ десять разъ больше чмъ сколько имется ихъ теперь налицо, или чмъ привлечетъ оно ихъ какъ въ дйствительную службу, такъ и въ резервъ? Вотъ важный и трудный вопросъ, успшное разршеніе коего не мало продаетъ бодрости и самоувренности арміи идущей въ бой,— вопросъ ожидающій законодательнаго и практическаго разршенія въ будущемъ.
Въ ноябр 1855 года я былъ командированъ ‘на позицію’, и такъ какъ дальнйшая моя служба не соприкасалась со скорбнымъ міромъ крымскихъ госпиталей, то и послдующія впечатлнія уже не входятъ въ предположенную для этого разказа рамку.
20го февраля, 1879.