Время на прочтение: 56 минут(ы)
Мильтон
Перевод А. Н. Шульговской, 1896
OCR Бычков М. Н.
Вступление. Воззвание к Святому Духу. Поэма начинается крещением Иоанна на реке Иордан. Иисус приходит туда и получает крещение. Сошествие Святого Духа, и голос с Неба свидетельствует о том, что Он есть Сын Божий. Присутствовавший при этом Сатана, услышав это свидетельство, немедленно улетает в воздушные страны: там, созвав адский совет, он высказывает перед ним свои опасения, что Иисус есть то Семя Жены, которому предназначено уничтожить всю их силу, он указывает на необходимость предотвратить опасность, попытаться хитростью противодействовать Иисусу, Который для них так страшен. Он предлагает взять на себя это дело, его предложение принято, и он пускается в путь для исполнения. Между тем, Бог-Отец в собрании Святых Ангелов объявляет, что Он предоставляет Своего Сына на искушение Сатаны, но при этом предсказывает, что все козни искусителя будут побеждены Сыном. Ангелы поют победный гимн. Иисус побуждением Божественного Духа идет в пустыню, помышляя о начале Своего великого назначения быть Спасителем человечества. В размышлениях об этом Он припоминает, каким Божественным чувством любви к человечеству был Он проникнут с самого детства, и как Мать Его, Мария, заметив в нем такие чувства, передала Ему обстоятельства Его рождения, сообщив, что Он никто иной, как Сын Божий. Собственные размышления подтверждают справедливость этой великой истины, особенно убеждает Его в том только что совершившееся на реке Иордан провозглашение Его Сыном Божиим. Спаситель наш сорок дней постится в пустыне, дикие звери в Его присутствии становятся кротки и безвредны. Сатана является к Нему в образе престарелого земледельца и вступает с ним в разговор, удивляясь, что могло привести Его, одного, в такое опасное место, в то же время он говорит, что узнает в Нем Того Самого, Кого недавно, на реке Иордан, Иоанн признал за Сына Божия. Иисус отвечает коротко. Сатана продолжает разговор, распространяясь о трудности жизни в пустыне, и предлагает Иисусу, если Он подлинно Сын Божий, проявить Свою Божественную силу, превратив камни в хлеб. Иисус порицает его и вместе с тем говорит, что знает, кто он. Сатана не скрывается и искусно защищает себя и свои поступки. Сын Божий строго порицает его и опровергает все его оправдания. Сатана, принимая смиренный вид, снова старается оправдать себя, он изъявляет свое удивление перед Иисусом и Его взглядами на добродетель и просит позволения и на будущее не отказать ему в беседе, но получает ответ, что на это должно быть позволение свыше. Тогда Сатана исчезает, песнь заканчивается кратким описанием наступающей ночи.
Воспев в недавнем времени блаженный Сад, потерянный ослушанием одного человека, я воспеваю ныне Рай, возвращенный человечеству твердым послушанием другого Человека, послушанием, которое было подвергнуто всевозможным искушениям. Но искуситель был посрамлен, все козни его победоносно отражены, и в дикой пустыне был возрожден Эдем.
Ты, Дух Святой, приведший Божественного подвижника в пустыню, Его победное поле, где Он сразил тьмы, и выведший его оттуда, как несомненного Сына Божия, вдохнови, как Ты всегда это делал, мою усердную песнь, не раздававшуюся доныне, вознеси ее всей мощью Твоих благодатных крыл, дай ей проникнуть до высочайших и глубочайших пределов естества, чтобы могла она поведать о деяниях, превосходящих всякое геройство, хотя они были совершены втайне, и многие века умалчивалось о них, тогда как они достойны высочайших песнопений.
Великий Предтеча, голосом, потрясавшим сильнее звука трубного, взывал к покаянию, обещая всем крещеным царство небесное. Народы со всех окрестных стран с благоговением стекались к его великому крещению, с ними, из Назарета, пришел к потоку Иорданскому Тот, Кого люди считали сыном Иосифовым, пришел еще неизвестный, незаметный, неведомый, но Креститель, получивший Божественное откровение, сейчас же узнал Его, засвидетельствовал о Его превосходстве над собою и хотел передать Ему свою Божественную обязанность. Свидетельство его было скоро подтверждено: едва Спаситель восприял крещение, как небеса разверзлись и Дух Святой сошел на Него в виде голубя, а голос Бога-Отца, раздавшийся с Неба, наименовал Его Своим возлюбленным Сыном.
Враг, постоянно пробегающий вселенную и бывший не последним в том славном сборище, услышал эти слова. Как громом поразил его Божественный голос. Сначала он с изумлением смотрит на Человека, так высоко превознесенного свидетельством Всевышнего, потом, снедаемый завистью и злобою, летит в свое царство и среди воздуха созывает на совет всех своих могучих владык. В густом черном облаке, окружившем его десятеричной стеною, собирается мрачный совет. Сатана, с отчаянными, блуждающими взорами, взывает к нему так:
‘О, древние Силы воздушные! Мне приятнее называть нашим царством этот обширный воздушный мир, завоеванный нами издревле, чем вспоминать Ад, наше ненавистное жилище, — вы знаете, много веков, по людскому счислению, владели мы миром и по своей воле управляли земными делами, с тех пор, как Адам и его подруга, Ева, потеряли Рай, обманутые мною, хотя я с трепетом ждал рокового удара, которым потомок Евы должен был сразить мою голову… Долго не совершаются определения Небес: самое долгое время для них коротко192. Но, увы! Слишком быстро для нас обошли часы круг того страшного времени, когда мы должны перенести так давно грозивший нам удар. Но возможно ли это? С поражением головы не будет ли уничтожена вся наша сила, свобода, наше существование в этом прекрасном царстве, завоеванном нами на Земле и в Воздухе? Я принес дурные вести: Тот, Кто предназначен совершить это и Кого называли Семенем Жены, уже рожден женою: рождение Его должно вселять в нас трепет, но теперь, когда Он вступил в возраст мужа и в полном цвете сил сияет всеми добродетелями, когда Его премудрость, благость готовят Его к высоким, славным подвигам, мой ужас возрастает. Возвестить Его пришествие Предтечей Его послан великий пророк, он призывает всех и в священной реке, по уверению его, омывает их от грехов, дабы, очищенные, они достойны были принять Мессию или воздать Ему почести как своему Царю. Все идут, и Сам Он среди народа принял крещение не для того, чтобы очиститься, но для того, чтобы получить небесное свидетельство, которое уничтожило бы в народах всякое сомнение о том, Кто Он. Я видел благоговение пред Ним пророка, когда же Он вышел из воды, надоблачные Небеса отверзли свои хрустальные врата, оттуда снизошел на Его главу чистейший голубь (что бы это значило?), и с Небес услышал я голос Всевышнего: ‘Это Сын Мой возлюбленный, в Нем мое благоволение!’ Итак, Мать Его смертная, но Отец Его есть Сам Вседержитель Небес, и чего не сделает Он для возвеличения Своего Сына? Хорошо мы знаем Первородного, на нас отозвались Его громоносные удары, гнавшие нас в бездну. Мы должны узнать Сына. По всем наружным признакам Он человек, хотя в лице Его сияет отблеск Отчего величия. Вы видите, опасность близка, мы стоим на краю пропасти. Теперь не место долгим словопрениям, нам надо оказать внезапное сопротивление, не силой, нет, но искусной хитростью. Мы тонкой сетью опутаем Его, прежде чем Он появится в главе народов, царем их, их вождем, владыкой вселенной. Когда никто другой не отважился на это, я один предпринял страшный путь, чтобы найти и погубить Адама, и подвиг этот совершил успешно, путешествие, предстоящее теперь, спокойнее, путь, раз оказавшийся благоприятным, дает надежду на столь же полную удачу.’
Он окончил, слова его привели в смятение все адское сонмище, с недоумением и глубоким ужасом внимало оно печальным вестям. Но не было времени предаваться страху или печали: все единогласно препоручают важное предприятие своему великому властелину, первая попытка которого против человеческого рода увенчалась таким успехом в падении Адама, властелину, который вывел их из мрачных сводов Ада на свет, где они владеют теперь не одной обширною областью и прекрасным царством — где они властители, цари, даже боги.
Сатана направляет легкие стопы к берегам Иордана, вооружаясь змеиной хитростью, он надеется найти там нового Избранника, этого Человека Человеков, этого признанного Сына Божия, он намерен испробовать все соблазны, все козни против Того, Кто казался ему рожденным, чтобы положить конец его долговременному владычеству на земле. Но, наоборот, он невольно послужил лишь орудием для исполнения непреложных, предвечных судеб Всевышнего, Который, будучи окружен светозарным блеском, в полном собрании Ангелов, так с улыбкою изрек Гавриилу:
‘Гавриил, ныне ты и все Ангелы, бодрствующие на Земле над людьми и людскими делами, вы увидите, как Я приступлю к выполнению того торжественного посольства, с каким Я послал тебя к чистой Деве Галилеи для возвещения Ей, что Она зачнет Сына, и будет славно имя Его, и наречется Он Сыном Божиим. На Ее сомнение, как может это случиться с Нею, Девою, ты сказал Ей тогда, что Дух Святой сойдет на Нее и сила Вышнего осенит Ее. Рожденного Ею Сына, уже достигшего ныне совершенных лет, предаю Я на искушение Сатаны, дабы Он мог оправдать Свое божественное рождение и пророчество о нем, пусть искушает Его всеми ухищрениями коварства, — он величается и хвалится своею хитростью перед нечестивыми своими сонмищами. Мог бы он научиться смирению, после того, как был посрамлен Иовом, постоянной верностью преодолевшим все, что могла придумать его жестокая злоба. Он познает ныне, что Я могу из семени жены воздвигнуть Человека еще сильнейшего, Который поборет все его хитрости и, лишив его наконец всей могучей силы, повлечет назад в Ад, возвратив Своей победой то, что потерял первый человек, внезапно обольщенный обманом. Но Я намерен испытать Его прежде в пустыне, пусть положит там начало великой борьбы, прежде чем Я пошлю Его сразить Грех и Смерть, этих двух великих врагов, над которыми Он восторжествует смирением и тяжким страданием: так Его слабость победит сатанинскую силу и весь мир, и греховную плоть, да познают ныне все Ангелы и все Небесные Силы, а в грядущие века — люди, какой высокой добродетели исполнен был этот совершенный Человек, достойно именуемый Моим Сыном, Которого Я избрал быть Спасителем человеческого рода.’ Так изрек предвечный Отец. Безмолвны были Небеса, потом вдруг разнеслись в них радостные гимны, под небесную гармонию ангельские хоры с песнопениями кружились вокруг трона Господня. Они пели: ‘Победа, слава Сыну Всевышнего! Слава вступающему в великое единоборство, не вооруженной рукой, но премудростью побеждающему адские козни! Отец ведает Сына и не страшится подвергнуть Его Сыновнюю добродетель, хотя и не испытанную всем искушениям врага, коварной злобе, устрашениям. Сгиньте вы, козни адские, рассейся в прах, сатанинская злоба!’ Так раздавались в Небесах их хвалебные песни.
Сын Божий, между тем, остановился в Вифаворе193, где Иоанн крестил народ, и в душу Его запала глубокая дума, как приступить Ему к великому делу Спасителя человечества, какой путь избрать для возвещения Своего Божественного назначения, которому уже наступило время свершиться. Раз, погруженный в глубокую думу, Он шел Один, руководимый Духом, в уединении предаться размышлениям. Далеко от людей, переходя от одной мысли к другой, шаг за шагом, Он незаметно углубился в пустыню и там, среди диких скал и мрачных теней, так продолжал Божественные размышления: ‘О, какое множество мыслей пробуждается во Мне, когда Я размышляю о том, что происходит внутри Меня, и о том, что Я часто слышу извне! Какое противоречие! Когда Я был ребенком, Меня не занимали ребяческие игры, Мой ум стремился к знанию, к науке, к делам, направленным к общественному благу. Я считал Себя рожденным для истины, для восстановления на Земле царства правды: так, с понятием, превышавшим Мои годы, читал Я закон Божий, в нем полагал Я все Свое удовольствие и отраду, и достиг в нем такого совершенства, что, прежде чем исполнилось Мне дважды шесть лет, в день нашего великого праздника, Я пришел в храм послушать учителей нашего закона и вопрошал их для уяснения их собственных и Моих познаний. Все удивлялись Мне. Но дух Мой стремился выше: победа, геройские подвиги воспламеняли сердце. Я хотел избавить Израиль от римского ига, потом изгнать из всего мира грубую силу, надменную власть тиранов, дать свободу правде, восстановить равенство. Но человечнее и божественнее казалось Мне приобретать покорные сердца кротким словом, действовать на них убеждением, не страхом, вразумлять заблудшие души, творящие зло не по собственной воле, но потому, что были другими введены в заблуждение, и только закоренелым не давать пощады.
Из слов, которые говорил Я порою, мать Моя проникла в Мои мысли и, радуясь в душе, наедине проговорила Мне: ‘О, Сын, возвышенны Твои думы, но питай их в Себе, пусть свободно стремятся на ту высоту, куда возносит их святая добродетель и чистая истина, хотя беспримерна их высота. Несравненными делами Ты должен выразить Твоего несравненного Отца. Знай, Ты не сын смертного, хотя так думают люди. Твой Отец есть Царь Царей, вечный Единодержец, правящий Небом и Землею, Ангелами и сынами человеческими. Посланник Божий провозвестил Мне, что Я, Дева, зачала Тебя силою Всевышнего. Он предсказал, что Ты будешь велик, воссядешь на престоле Давидовом и что царству Твоему не будет конца. При Твоем рождении на полях Вифлеемских пел хор Ангелов, возвещая пастухам, которые ночью стерегли стада, рождение Мессии и где они могут найти Его. И они пошли к Тебе, стопы их прямо направились к яслям, где Ты лежал, потому что в доме не было места. Звезда, не виданная на Небе, привела с востока волхвов, принесших Тебе в знак поклонения ладан, смирну и золото. Напутствуемые ее ярким светом, они нашли дорогу, утверждая, что это Твоя звезда впервые воссияла на небе, почему они и узнали, что родился Царь Израильский. Праведный Симеон и пророчица Анна, получившие откровение в видении, нашли Тебя в храме, и перед алтарем и священниками вещали о Тебе собравшемуся народу, как о Мессии.’ Услышав это, Я снова исследовал Закон и Пророков, отыскивая, что в них написано о Мессии (что отчасти знали наши книжники). Я скоро увидел, что Тот, о Ком возвещали Пророки — Я, что предстоит Мне пройти через тяжкие испытания, даже претерпеть смерть, прежде чем Я достигну обетованного царства или совершу искупление человеческого рода, грехи которого всею тяжестью падут на мою голову. Но я не слабел духом, без страха ждал назначенной минуты, когда увидел Крестителя (Я часто слышал о Его рождении, но никогда не знал Его), должного быть Предтечей Мессии и приготовить Ему путь. И Я, как все другие, пришел принять его крещение, которое Я считал исходившим от Бога, но он узнал Меня и громким голосом провозгласил (такое дано ему было откровение свыше), что Я Тот, Кого он был Предтечей. Он не хотел совершать крещения над неизмеримо достойнейшим себя, и с трудом согласился на это. Когда же Я вышел из очистительных струй, Небеса разверзли вечные врата свои, Дух Святой в виде голубя сошел на Меня и, наконец, с Небес громко раздался голос Отца Моего, называвшего Меня Своим Сыном, возлюбленным Сыном, в Котором Одном Его благоволение. И Я так узнал, что исполнилось время: Я не должен более жить в неизвестности, но открыто явить миру власть, дарованную Мне свыше. Теперь неведомая сила влечет Меня сюда в пустыню, но для чего — не знаю, быть может, этого не следует знать. Что надо Мне знать, то Господь откроет Мне.’
Так говорил Он — наша Утренняя Звезда, начинавшая тогда Свой восход, и обратив кругом Свои взоры, увидел дикую пустыню, полную ужаса страшных теней. Он шел, не примечая дороги, где раньше человеческая нога не ступала, — обратный путь был труден. Его влекло все дальше, дальше, и так углублен Он был в Свои думы о временах грядущих и прошлых, что одиночество это было приятнее самого избранного общества. Так провел Он сорок дней: но на холмах ли, в тенистой ли долине, искал ли убежища ночью под ветвями старого дуба или кедра для защиты Себя от росы или укрывался в пещере — того не открыто. Он не вкушал человеческой пищи и не чувствовал голода во все это время, под конец лишь пробудился в Нем голод. Дикие звери в присутствии Его укрощались, не нанося Ему вреда ни во время сна, ни во время бодрствования. Огненный змей, ядовитый гад — бежали с Его пути, лев, свирепый тигр издали смотрели сверкающими очами. Но вот какой-то старец в одежде земледельца идет, как будто бы отыскивая заблудшую овечку или собирая сухие ветви, чтобы зимой, когда подуют суровые ветры, было чем обогреться, вернувшись вечером с полей. Старик подходит к Иисусу, взирает на Него любопытным оком, и приступает к Нему с такою речью: ‘Господин, какая злая судьбина привела Тебя в эти места, столь отдаленные от всех путей и жилья человека, где проходят лишь караваны или большие отряды? Из всех, кто вернулся отсюда и не сложил здесь своих костей, погибнув от голода и жажды, никогда никто не отважился ступить сюда одиноким. Еще сильнее мое любопытство и удивление потому, что, как мне кажется, Ты Тот Самый Муж, Которому новый наш Пророк-Креститель оказал столько почестей на берегах иорданских и наименовал Сыном Божиим. Я видел и слышал все: и нас, жителей пустыни, нужда иногда заставляет ходить в города или ближние села. И там поневоле мы слышим, да и любопытно нам слышать, что случается нового, так доходят до нас все вести.’
На это Сын Божий ответил: ‘Кто привел Меня сюда, Тот и выведет Меня отсюда. Я не ищу иного путеводителя.’ ‘Может быть, Он сотворит для тебя чудо, — возразил старец, — другого средства я не вижу. Мы питаемся здесь корою и дикими корнями, более чем верблюд привычны к жажде, и за водой идем далеко. Мы рождены для нищеты и суровых лишений, но Ты, если Ты Сын Божий, повели этим камням сделаться хлебом, тогда Ты спасешься Сам и нам облегчишь жизнь пищею, которую мы, несчастные, вкушаем редко.’
Сын Божий отвечал: ‘Такую силу ты полагаешь в хлеб? Не написано ли, что ни хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Не Он ли питал здесь отцов наших манною? Сорок дней пробыл Моисей на горе, и не пил, не ел. Сорок дней без пищи ходил Илия в этой бесплодной пустыне, так хожу теперь Я. Зачем же ищешь ты поселить во Мне слабость, зная, Кто Я, точно также как Я знаю, кто ты.’
Архивраг отвечает, отбросив притворство: ‘Правда, я тот несчастный Дух, который, подняв мятеж с миллионами себе подобных, все потерял, и вместе с ними из блаженства был изгнан в преисподнюю бездну. Однако, в этом ужасном месте суровый приговор не заключил меня безысходно, я часто оставлял свою печальную темницу, я пользуюсь полной свободой облетать весь шар земной или парить в воздухе. Даже в самое Небо Небес мне доступен иногда вход. Я пришел с сынами Божиими194, когда Всевышний предал мне Иова, чтоб испытать его и явить его высокую добродетель. Когда Он поручал Своим Ангелам ввести в обман надменного царя Ахава195, чтобы приготовить ему гибель в Рамофе, они колебались, и я принял на себя это дело. По моему наущению языки всех его льстивых пророков нещадно лгали на его погибель. Я исполняю Всевышние веления. Много я утратил от первобытного блеска, лишился любви ко мне Бога, но не потерял способности любить, по крайней мере созерцать и удивляться всему, что кажется мне превосходным — добру, красоте, добродетели, иначе я был бы лишен всякого чувства. Мог ли я не желать увидеть Тебя, приблизиться к Тебе, объявленному Сыну Божию, послушать Твою премудрость, узреть Твои божественные деяния? Люди считают меня врагом человечества. Но за что питать мне такую ненависть к людям? Я никогда не видел от них ни зла, ни насилия, не через них лишен я того, что утрачено мною, скорее, приобрел через них то, чем теперь владею: я соучастник их обладания этим миром, если не полный его владетель. Часто я оказываю им помощь, часто даю советы посредством предсказаний, примет, прорицаний, зловещих знамений и сновидений, и так управляю их жизнью. Зависть, говорят, побуждает меня искать себе собратьев в моем несчастьи и страданиях. Сначала, может быть, было так, но теперь, вполне изведав муки Ада, по опыту я знаю, что сообщество в страдании не облегчает его боли и никому не уменьшает определенной ему доли мучений. Слабое утешение — к своим несчастьям присоединить человека! Больнее всего мне то, что человек, падший человек, будет спасен, я — никогда.’
На это наш Спаситель возражает ему строго: ‘Ты заслужил свои страдания, лжец от начала, ты будешь лжецом до конца. Ты хвалишься свободою покидать Ад и доступом в Небеса Небес? Правда, ты приходил туда, как несчастный, жалкий пленник: рабом приходил ты в то место, где некогда блистал среди первых по славе, теперь презираемый, отверженный, все смотрят на тебя без сострадания, тебя избегают, ты предмет ужаса и презрения для всех обитателей Неба, в обители блаженства ты не находишь ни счастья, ни радости, напротив, твои муки разжигаются зрелищем потерянного блаженства, неведомого тебе более. Ты подчинен Царю Небес. И ты осмеливаешься называть повиновением то, к чему тебя побуждает один страх или злорадство? Что, кроме злобы, понудило тебя преследовать праведного Иова, жестоко поражать его всеми горестями? Но он победил тебя терпением. Другую службу — быть лжецом в четырехстах устах196 — ты выбрал сам, ибо ложь — твоя жизнь, твоя пища. Однако, ты выдаешь себя за служителя правды, все прорицатели посланы были тобою, а чему больше верят народы? И что такое твои ответы, как не хитрое сплетение правды и лжи, темные, двусмысленные изречения, редко понятные для вопрошающих, а без ясного понимания ведь все равно, что не слышать их вовсе! Кто, искавший совета у твоего алтаря, возвращался более мудрым или более уверенным в том, что ему делать или чего бежать, и не попадался в твои гибельные сети? Господь справедливо предал народы твоим прельщениям: своим идолопоклонством они заслужили это. Но когда Ему угодно возвещать Свои определения, тебе неведомые, от кого заимствуешь ты глаголы истины, как не от Него Самого или Его Ангелов, поставленных Им в каждой области? Гнушаясь даже приближаться к твоим храмам, они повелевают тебе до последнего слова все, что ты должен сказать твоим поклонникам: и ты, трепеща от страха, как раболепный наемник, повинуешься им, и потом превозносишь себя глашатаем истины. Но скоро слава твоя исчезнет, перестанешь ты своими прорицаниями обманывать язычников, оракулы твои умолкнут, не будут больше вопрошать тебя с великолепными торжествами и жертвоприношениями ни в Дельфах, ни в других местах, если и будут вопрошать, то напрасно: ты будешь нем. Господь послал теперь Свое Живое Слово поведать миру Свою последнюю волю, и вскоре пошлет своего Духа Истины, Который будет обитать в благочестивых сердцах, голос Его будет провещать все истины, какие надо знать людям.’
Так говорил наш Спаситель, но хитрый враг, хотя внутренно горел ненавистью и злобою, скрыл свой гнев и кротко возразил такими словами: ‘Беспощадны Твои укоризны, жестоко порицаешь Ты меня за деяния, которые творила не моя воля, но вынуждало несчастье. Где найдешь Ты несчастного, который бы часто не был принужден уклоняться от истины, лгать, когда это служит в его пользу, утверждать и отрицать, притворяться, льстить, нарушать клятву? Но Ты поставлен выше меня, Ты мой Господь, от Тебя я могу и должен смиренно выслушивать порицания и укоризны и радоваться такой легкой каре! Трудны пути истины, тяжело следовать по ним, но в Твоих устах истина звучит так сладко, пленяя слух, словно пастушеская свирель или песня. Диво ли, что я с наслаждением слушаю, когда она выражается Твоим языком? Многие люди восхищаются добродетелью, не следуя ее правилам, позволь же мне, когда я буду приходить сюда (ведь ни один человек не придет сюда), беседовать о ней, хотя я отчаиваюсь достигнуть ее. Твой Отец, святой, премудрый и пречистый, терпеливо сносит при своем священном престоле служителей лицемерных, безбожных, допускает их священнодействовать у Его алтарей, прикасаться к священным предметам, возносить к Нему молитвы и обеты. Он благоволил говорить устами Валаама, который, несмотря на свое нечестие, был боговдохновенным пророком197, не запрещай же такого доступа и мне.’
Спаситель отвечал с невозмутимым челом: ‘Приходить сюда, хотя Я знаю твои намерения, Я ни позволяю, ни запрещаю тебе, твори то, что дозволено тебе свыше, более ты ничего не можешь.’ И Он замолчал.
Сатана низко поклонился, и принятый им образ исчез, рассеявшись как легкий пар. Ночь своими темными крылами начала умножать мрак пустыни, птицы уже покоились в своих гнездах, дикие звери выходили из своих логовищ на простор.
Ученики Иисуса, беспокоясь его долгим отсутствием, рассуждают между собою об этом. Материнское беспокойство Марии, выражая которое, Она припоминает многие обстоятельства, касающиеся рождения и первых лет жизни ее Сына. Сатана опять собирает совет, передает ему о неудаче первого искушения нашего божественного Спасителя, просит совета и помощи. Велиал предлагает искушение Иисуса женскою красотою. Сатана укоряет Велиала за его развратные помыслы, обвиняя его во всех подобного рода распутствах, приписываемых поэтами языческим богам, и отвергает его предложение, как не могущее ни в каком случае иметь успеха. Потом Сатана придумывает другого рода искушение, предполагая, главным образом, воспользоваться голодом Спасителя, он берет с собой отборное полчище Духов и возвращается на Землю для исполнения своего предприятия. Иисус постится в пустыне. Наступление ночи, как проводит ее наш Спаситель, описание утра. Сатана опять предстает пред Иисусом, выражает удивление, что Он так покинут в пустыне, тогда как другие были питаемы в ней чудесным образом, и искушает Его роскошным пиром со всевозможными изысканными яствами. Иисус отвергает пир, Сатана исчезает, видя, что Иисуса нельзя соблазнить яствами. Сатана снова искушает Его, предлагая Ему богатства и средства приобрести власть: Иисус отвергает и это, приводя многие примеры великих деяний, совершенных людьми, которые всю жизнь оставались в добродетельной бедности, отвергая власть и богатства, которые непременно сопряжены заботой, суетой и огорчением.
Между тем, принявшие крещение остались с Крестителем на Иордане. Они видели Иисуса, слышали, как Он был провозглашен Мессией, Сыном Божиим, они уверовали в это высокое свидетельство, беседовали с Памазанником Господним, жили с Ним, — я говорю об Андрее и Симоне, и других, которые не названы в Священном Писании, — и вдруг Он удалился от них, радость, только что оживившая их, так мгновенно исчезла. Они недоумевали, недоумевали несколько дней, и каждый день увеличивал их сомнения. То они размышляли, что, быть может, Он только явил Себя миру и на время опять взят к Богу, как некогда Моисей, долго скрывавшийся на горе, или как великий Илия, который на огненной колеснице вознесся на Небо, с тем, однако, чтобы опять вернуться. Подобно тому как юные пророки тщательно искали исчезнувшего Илию, так и они искали Иисуса по всем местам: в Иерихоне198, городе пальм, в Еноне199 и древнем Салиме, в Маиере, и в стенах всех городов по ту сторону широкого Геннисаретского озера, в Пире200. Но все было тщетно. Тогда, на берегах Иордана, в заливе, где зефиры, играя, шепчутся с тростниками и ивами, простые рыбаки (не выше было их звание) собрались в бедной хижине, сетуя на свою неожиданную утрату: ‘Увы! Какая надежда блеснула нам и как неожиданно исчезла! Мы, несомненно, своими глазами видели, что пришел, наконец, Мессия, Которого так долго ждали наши отцы, мы слышали Его слова, Его учение, исполненное благодати и истины. Наконец, радовались мы, что близко избавление, восстановится царство Израиля! И так скоро радость наша обратилась в печаль и новый страх: куда скрылся наш Избавитель, что заставило Его покинуть нас? Или, явившись, Он удалился, дабы снова отдалить наше ожидание? Боже Израилев! Пошли твоего Мессию, время исполнилось, взгляни на царей земных, как притесняют они Твой избранный народ, до чего возвысили они свою неправую власть и забыли страх перед тобою. Воздвигни, оправдай твою славу, освободи твой народ от их ига. Но подождем, доныне Господь был верен Своим обетованиям, Он послал Своего Помазанника, открыл нам его через Своего великого пророка, Он сам всенародно явился, и мы беседовали с Ним. Будем же радоваться нашему счастью и все наши сомнения предоставим Провидению Господню. Бог Израиля не нарушит обетования, не отнимет у нас Мессии, не призовет Его назад, как бы в насмешку показав нам благословенного Искупителя, и потом восхитив Его от нас. Скоро, скоро возвратится к нам наша Радость, наша Надежда.’
Так, в сетованиях своих черпали они новые надежды найти того, Кого впервые нашли, не искавши. Но мать Его, Мария, видя, что другие возвратились с крещения, а Сына ее не было с ними, и никаких вестей о нем не было с Иордана, в глубине души Своей, всегда спокойной и непорочной, почувствовала страх и заботу, ее заволновали тревожные мысли, которые Она, со вздохами, облекла такою речью: ‘О, к чему служит Мне теперь высокая честь божественного зачатия или тот привет: ‘Радуйся, Благодатная, благословенна Ты между женами!’ Не меньше, чем у прочих жен были Мои печали и скорби, когда родила Я Сына в такое время, когда едва нашлась кровля, чтоб укрыть Его и Меня от суровости воздуха. Мы нашли приют в хлеве, Он — в яслях, но вскоре Я должна была бежать в Египет, пока не умер жестокий царь, который искал Его жизни и чтобы умертвить Его, залил улицы Вифлеема младенческой кровью. Вернувшись из Египта, мы много лет прожили в Назарете. Его бездействие, скрытая, тихая, созерцательная жизнь ни в каком царе не могли возбудить подозрения, теперь же, в летах мужа, Я слышу, Он признан Иоанном Крестителем, явился народу, и Сам Всевышний с Небес объявил Его Своим Сыном. Старец Симеон ясно предсказал, что через Него многие падут и возвысятся в Израиле, что будет Он предметом противоречий, и что острый меч пронзит мое сердце: вот для чего возвеличена Я — для великого горя! И удручена горем буду Я, и благословенна, думается Мне. Не смею роптать, не сетую. Но куда скрылся Он? Какое-нибудь великое намерение увлекло Его в уединение: едва исполнилось Ему двенадцать лет, Я потеряла Его, но скоро нашла Его таким, что, как Я видела, Он никогда не может потеряться: Он творил дела Отца Своего. Я вдумывалась в Его слова, и теперь понимаю их, нет сомнения, в Его уединении, столь продолжительном, таится великая цель. Но Я привыкла ждать с нетерпением, давно стали западать Мне в сердце многие случаи и речи, предвещавшие чудные события.’
Так Мария, глубоко вникая во все умом и вспоминая все, что происходило замечательного с тех пор, как Она впервые услышала святое приветствие, с кроткой покорностью ждала событий. Между тем, Сын Ее постился в уединении дикой пустыни, питаясь лишь божественным размышлением. Он весь ушел в себя думою о предстоящем великом деле: как начать его, как лучше исполнить цель Своей земной жизни и Свое высокое назначение. В одиночестве обдумывал Он это, между тем как Сатана, после хитрого предисловия о своем возвращении, быстро полетел в среднюю страну густого воздуха, где заседали в совете все адские власти. Не выказывая перед ними ни хвастовства, ни радости, унылый и озабоченный, обратился он к ним с такою речью:
‘Князья, бывшие некогда Сынами Неба, ныне — Духи Ада, — или, вернее, Силы Огня, Воздуха, Воды и Земли! Так как каждый господствует в своей стихии, — и могли бы мы без помехи удержать за собою наше место — это спокойное царство, но восстал на нас враг, который грозит ничем иным, как снова изгнать нас в Ад. Я, взявший на себя ваше поручение, уполномоченный на него всем собранием, я нашел Его, видел, искушал Его, но победить Его несравненно труднее, чем то было с Адамом, первым из людей. Хотя Адам пал, соблазненный женою, но все-таки он был несравненно ниже этого Человека, если Он человек, хотя он и рожден матерью, но Небо наделило Его более чем человеческими дарами. В Нем все совершенно, божественная благость и всеобъемлющий дух готовят Его к великим деяниям. Я вернулся, чтобы мой успех в Раю с Евою не обольщал вас напрасно, и вы не слишком бы полагались теперь на подобную же удачу. Всех вас призываю: будьте наготове помогать мне делом или советом, или я буду пересилен, я, мнивший, что нет мне равного.’ Так говорил древний Змей. Все с восклицаниями уверяли, что всеми силами будут помогать ему по первому его приказу. Среди собрания поднялся Велиал, развращеннейший из падших Духов, он подает такой совет: ‘Пошли на пути Его красивейших жен, какие найдутся среди дочерей человеческих, в каждой стране есть много красавиц, прекрасных, как небо полудня: они больше походят на богинь, чем на смертных созданий, прелестные, скромные, опытные в любовном искусстве, они заговорят волшебными речами, с девственным величием они соединяют кротость и нежность, хотя приблизиться к ним страшно, искусно умеют они удаляться и, удаляясь, увлекать за собою сердца, попавшие в любовные сети. Такое существо способно смягчить и покорить самый суровый нрав, на самом мрачном челе разгладить морщины, она расслабит сладострастной надеждой, будет длить легковерное желание и поработит своей воле самое мужественное, самое твердое сердце, как магнит притягивает к себе твердейшее железо. Жены, и ничто иное, омрачили разум мудрого Соломона, заставили его соорудить храмы, заставили его поклоняться своим богам.’
Сатана быстро возражает на это: ‘Велиал, неравной мерой меряешь ты всех по себе, что сам ты издревле безумствовал по женам, восторгался их видом, их нежностью, их чарующей прелестью, то никто, воображаешь ты, не устоит против таких приманок? Еще до потопа, пробегая землю с шайкою тебе подобных, ложно именовавшихся Сынами Божиими, ты бросал сладострастные взгляды на дочерей человеческих, вы сочетались с ними и произвели исполинское племя. Разве не видели мы или не слышали из рассказов, как ты ловил красавиц при дворах, в царских чертогах, или в лесах и дубравах, у мшистых берегов ручья, или в лугах и зеленых долинах подстерегал таких редких красавиц как Калиста, Климена, Дафна или Семела, Антиопа или Амимона, Сиринга201 и других, — слишком долго было бы перечислять всех, и потом слагал свои подвиги на тех, кому поклонялись под именами Аполлона, Нептуна, Юпитера или Пана, Сатира, Фавна или Сильвана? Но не всех прельщают такие победы, среди сынов человеческих как много было таких, что, будучи заняты более достойными предметами, с улыбкою презрения взирали на красавиц, не замечая их, отвергая все их обольщения? Вспомни пеллейского завоевателя202: юношей, он едва удостаивал взглядом красавиц Востока, а тот, кого прозвали Африканским, в цвете лет, разве не отослал от себя прекрасную иберианку203? Соломон, тот жил для удовольствий, и на высоте почестей, богатства, в пирах и веселии помышлял лишь о наслаждении своим счастьем, не стремясь к высшим целям, поэтому сердце его и было открыто женским прельщениям. Но Тот, Кого мы искушаем, несравненно мудрее Соломона, Его ум возвышеннее, Он рожден и вполне способен на величайшие подвиги. Где найти такую жену, будь она чудом и славою своего века, чтобы Он, в час досуга, удостоил бросить на нее взгляд, который бы выражал желание? Или, если бы для обольщения Его она, как сама богиня красоты, уверенно сошла с своего трона, украшенная всеми чарами, как поясом Венеры, который произвел такое действие на Зевса (по рассказам басен) — могла ли бы она выдержать величие Его взора, обращенного на нее, как бы с высоты престола Добродетели? Она была бы обезоружена, в ничто обратились бы все ее прелести, женская гордость замолчала бы в ней и превратилась бы в благоговение! Ведь сила красоты состоит лишь в восхищении слабых умов, порабощаемых ею: перестает восторг, и вдруг спадают все ее пышные украшения и становятся не более как пустою игрушкой, один презрительный взгляд — и она бессильна. Чтобы искусить Его твердость, надо прибегнуть к более высоким предметам, искуснее придав им личину достоинства, чести, славы, народной хвалы: об эти подводные камни сокрушались величайшие мужи. Или воспользуемся тем, что удовлетворяет, по-видимому, лишь законным требованиям природы, не более. Теперь, я знаю, Он томится голодом в бесплодной пустыне, в месте, где ничего нет для пищи. Предоставьте все мне, я не пропущу благоприятной минуты, и всеми способами буду испытывать Его силу.’
Он умолк, и в громких криках услышал общее одобрение. Тогда, не медля, берет он отборный легион хитрейших Духов, которые были у него под рукою, наготове явиться по его мановению, если бы понадобилось разыграть сцену с многочисленными действующими лицами: каждый должен был знать свою роль. Он летит с ними в пустыню, где Сын Божий, все еще скрывавшийся в ее тени, после сорокадневного поста, впервые почувствовал голод и так размышлял в Самом Себе:
‘Чем кончится это? Четырежды десять дней прошло, как Я скитаюсь в этом лесном лабиринте и не вкушал человеческой пищи, не чувствовал и голода, но этот пост Я не вменяю в добродетель, не причисляю к испытаниям, переносимым здесь Мною. Если природа не требует пищи, или Господь помогает природе обходиться без пищи, несмотря на нужду в ней, какая же слава в воздержании? Но вот Я почувствовал голод, и это чувство показывает необходимость требований природы. Однако, Господь может удовлетворить ее потребности другим путем, хотя бы Я продолжал ощущать голод: пусть он остается, не разрушая этой плоти. Покоряюсь воле Господней, терзания голода Мне не страшны, Я едва о них помышляю, питаемый величайшими думами, от которых еще сильнее алкаю Я творить волю Отца.’
Был полночный час, когда Сын Божий размышлял так, шествуя в безмолвии пустыни, потом Он лег под гостеприимный кров густо перевившихся ветвями деревьев, там Он уснул, и снились Ему, как часто рисует голод, всякие яства, прекрасные дары природы. Ему снилось, что Он стоит у потока Харафова204 и видит воронов, в роговых клювах приносящих Илии пищу утром и вечером: плотоядные птицы умели воздерживаться и ничего не похищали от своей ноши, виделось Ему также, как пророк бежал в пустыню, как он уснул там под кустом можжевельника205 и, пробудясь, увидел обед, приготовленный на горячих углях, Ангел повелел ему восстать и есть, так он питался дважды после отдохновения, что подкрепило его силы на сорок дней. То представлялось Ему, что он разделяет трапезу Илии, то видел Себя гостем Даниила206, вкушающим овощи.
Так прошла ночь, и вот жаворонок, предвестник утра, оставляет свое неизменное гнездо и высоко взвивается в воздух, чтоб возвестить приближение утра и приветствовать его своею песнью: также легко восстал с Своего дернового ложа Спаситель и увидел, что все, что представилось Ему, был только сон, как Он уснул, изнуренный постом, так изнуренный и проснулся. Он направляет Свои стопы на вершину холма, господствовавшего над горизонтом, взглянуть — не покажется ли хижина, овечьего загона или стада. Но нигде не виделось ни хижины, ни стада, ни овчарни, только в глубине долины увидел Он прелестную рощу, которую оглашали звонкие песни сладкоголосых птиц, Он спустился к тому месту, намереваясь отдохнуть там во время дневного зноя, скоро Он вошел под высокие тенистые своды, где деревья образовали арки, аллеи, открывая там и сям чудную лесную картину. Все это было, казалось, самобытным созданием природы (природа служит образцом искусству), а суеверное воображение поселило здесь лесных богов и лесных нимф. Спаситель озирал кругом прекрасную рощу, вдруг перед ним явился человек, но не в крестьянкой одежде, как в первый раз, по платью он был человек, воспитанный в городе или придворный, и приступил он к Сыну Божию с такою речью:
‘Пользуясь Твоим позволением, я возращаюсь, готовый к услугам. Но меня удивляет, как Сын Божий так долго остается в пустыне, лишенный всего, и как ведомо мне, уже начал испытывать голод. Другие замечательные люди, гласит сказание, попирали своими стопами эту пустыню, сюда бежала опальная рабыня со своим отверженным сыном Измаилом, и была здесь утешена Ангелом, все племя израилево погибло бы здесь от голода, если бы Господь не послал с Небес манны, а тот смелый пророк, пришедший из Фесвы207, во время пребывания его здесь, разве не был питаем дважды, когда голос с Неба предлагал ему принять пищу? О Тебе в эти сорок дней никто не подумал, Ты в сорок, и более чем в сорок раз заброшен, покинут.’
Иисус отвечал: ‘Что же заключаешь ты из этого? Они все нуждались в помощи, Я, как ты видишь, в ней не нуждаюсь.’
‘Но отчего же Ты чувствуешь голод? — возразил Сатана, — Скажи мне, если бы теперь перед Тобою была поставлена пища, разве бы Ты не вкусил ее?’ ‘Зависит от того, кто бы послал мне ее’, — отвечал Иисус. ‘Неужели из-за этого Ты мог бы отказаться? — возразил хитрый враг. — Разве не имеешь Ты права на все созданное? Не есть ли долг всякой твари повиноваться и служить Тебе, не дожидаясь приказания, но добровольно напрягая к тому все силы? Не говорю о мясе, признанном нечистым законом или принесенном в жертву идолам: от таких яств мог отказаться юный Даниил208, не говорю также о яствах, предлагаемых врагом, хотя кто бы стал долго задумываться перед этим в крайней нужде! Природа пристыжена или, лучше сказать, смущена тем, что Ты должен претерпевать голод, — смотри, она спешит служить Тебе с честью, как своему Господу, она собрала здесь для Твоего стола все, что есть изящнейшего во всех ее стихиях: благоволи только сесть и вкушай.’
Теперь это не был сон, едва Сатана окончил свою речь, как Христос, возведя очи, увидел на большом ровном пространстве, широко осененном тенью, богато, по-царски убранный стол, на нем возвышались пирамиды благороднейших и тончайших яств: всякая дичина и птица, добыча охоты, все рыбы, какие только есть в морях, в пресных водах или журчащих ручьях, все что есть изящнейшего в чешуе или раковинах, что добывалось некогда с далекого Понта, из Лукринского озера2209с берегов африканских. О как просто было, в сравнении со всеми этими сладостями, то обыкновенное яблоко, обольстившее Еву! У другого роскошного стола с винами, распространявшими чудесные ароматы, стояли рядами стройные отроки в богатых одеждах, они превосходили красотою Ганимеда или Гиласа210, в отдалении, среди деревьев, стояли с торжественным видом или воздушно перебегали с места на место Наяды и Нимфы из свиты Дианы, с плодами и цветами из рога Амалтеи, и гесперидские девы, прекраснее тех, о которых рассказывали древние сказки, или тех позднейших волшебных красавиц, каких находили в дремучих лесах благородные рыцари Логрес или Леонес, Ланселот, Пеллеас или Пеленор211. В воздухе разносились чарующая музыка сладкострунных арф и свирелей, ветры тихо веяли нежными крылами, разливая благоухания Аравии и первые ароматы Флоры. Таково было великолепие пиршественного стола, и искуситель снова убедительно повторяет приглашение: ‘Отчего, Сын Божий, сомневаешься Ты сесть и вкушать? Это не запретные плоды, никакой закон не возбраняет прикасаться к этим чистым яствам. Они не дают познания, по крайней мере познания зла, нет, они сохраняют жизнь, уничтожают врага жизни — голод, взамен его давая наслаждение и подкрепляя силы. Смотри, все эти Духи воздуха, лесов и вод, Твои покорные слуги, пришли воздать должную Тебе честь и признать Тебя своим Господином. Что же сомневаешься Ты, Сын Божий? Сядь и вкушай.’
На это Иисус спокойно отвечает: ‘Не сказал ли ты, что Я имею право на все созданное? Кто же препятствует Моей власти пользоваться этим правом? Зачем принимать Мне как дар то, что принадлежит Мне по праву, чему Я могу повелеть быть когда и где Мне угодно? Не сомневайся, Я могу в этой пустыне воздвигнуть стол так же скоро, как ты, и призвать Ангелов, которые на быстрых крыльях прилетят в сиянии славы служить за Моею чашею: к чему же тщетно навязываешь ты свои услуги там, где они не могут быть приняты? И какая тебе забота о Моем голоде? Я презираю твои пышные сласти, и в твоих щедрых дарах вижу одно коварство.’
Сатана возражает с досадою: ‘Что и я имею власть давать, Ты видишь. Если я, в силу этой власти, добровольно приношу Тебе то, что мог бы предложить кому мне заблагорассудится, и скорее всего именно в этом диком месте, хочу помочь Тебе в Твоей очевидной нужде, почему не принять Тебе моей помощи? Но я вижу — все, что я могу сделать или предложить, вселяет в Тебе подозрение, пусть же этими вещами воспользуются другие, чьи лишения заслужили собранных издалека лакомств.’ Сказал, и мгновенно стол, яства, все — исчезло: слышен был только шум от крыльев и когтей Гарпий, остался один неотступный искуситель, и так продолжал свое искушение: ‘Голод, укрощающий всякое другое создание, бессилен над Тобою, итак, он Тебя не тронет. Твое воздержание непобедимо, ничто, соблазняющее вкус, не возбуждает Твоего желания, душа Твоя всецело предана великим намерениям, великим деяниям! Но чем достигнешь Ты их? Великие начинания требуют огромных средств для своего осуществления: отец Твой, как известно, плотник, Ты сам вырос в лишениях бедности, и теперь бродишь в пустыне, томимый голодом. Какой у Тебя путь, какая надежда в Твоем стремлении к величию? Где приобретешь Ты такое влияние? Откуда возьмешь последователей, служителей, чем привлечешь к Себе легкомысленную толпу, которая пойдет за Тобою лишь до тех пор, пока Ты будешь кормить ее на Свой счет? Деньги дают почести, друзей, победы, царства: что возвысило Антипатра,212 эдомитянина и сына его Ирода, севшего на иудейский престол, Твой престол? — Золото, оно доставило ему могущественных друзей. Итак, если хочешь достигнуть величия, приобрети сначала богатство, накопи сокровищ, это Тебе не будет трудно, если Ты послушаешь меня, богатства в моей власти, счастье в моих руках, те, кому я благоволю, не знают меры своим богатствам, а Добродетель, Доблесть, Мудрость бедствуют в нужде.’
Иисус кротко отвечает на это: ‘Однако, без этих трех достоинств богатство бессильно: без них оно не может приобрести власти или, приобретя, удержать ее за собою. В том свидетельствуют древние царства мира, которые рушились на высоте своего цветущего богатства. Но люди, обладающие этими добродетелями, в крайней бедности совершали величайшие деяния, чему примером служит Гедеон, Иеофай и тот юный пастух, потомки которого столько веков восседали на престоле иудейском, и еще снова возвратят себе этот престол, и царству их в Израиле не будет конца. Само язычество (Мне не безызвестно все, что происходило достопримечательного в мире) не имело ли своих Квинтов, Фабрициев, Курциев213, Регулов? Я высоко ставлю имена этих людей, которые в бедности могли совершать могучие дела, презирая богатство, хотя оно предлагалось им рукою царей. Чего же, по-твоему, недостает Мне, чтобы Я, в Моей бедности, не мог достигнуть того, что совершали они, и, быть может, еще большего? Не превозноси же богатство, кумир глупца и бремя мудрого, или опасную для него западню, ибо богатство, скорее, способно ослабить его добродетель, притупить ее, чем внушать рвение к славным деяниям. Ты говоришь о царстве? Но Я и царства отвергаю с таким же отвращением, как золото. Корона, блистательная с виду, есть ни что иное, как терновый венец, много опасностей, беспокойства, забот и бессонных ночей приносит царская диадема тому, кто на своих плечах несет тягость каждого человека, ибо в том и состоит обязанность царя, его честь, добродетель, достоинство и высшая слава, чтобы нести все бремя правления ради общественного блага. Но кто царствует над самим собою, управляет своими страстями, желаниями, боязнями, — тот истинный царь, достигнуть этого может всякий мудрый и добродетельный муж, если же не достигает, тщетно будет его стремление управлять народами или своевольною толпой, когда внутри его самого царит безналичие или поработившие его страсти. Но вести народы к истине путем мудрого учения, от заблуждений приводить их к свету знания, а от знания к истинному почитанию Бога, — выше всякого царского достоинства, такие герои — победители душ, они управляют внутренним человеком, то есть благороднейшею его частию, цари же земные царствуют только над телом, и кроме того, часто прибегают к насилию, а для души возвышенной может ли быть приятно такое царство? Наконец, дарить царство — выше, благороднее, чем царствовать, и слагать с себя царский венец великодушнее, чем принимать его самому. Итак, богатство бесполезно, и само по себе, и как средство, каким ты его представляешь для достижения царского скипетра, которым часто лучше было бы не владеть.’
Сатана хитрой, льстивой речью старается пробудить в Иисусе жажду славы, приводя примеры великих побед и подвигов, совершенных разными героями в юную пору жизни. Господь отвечает на это, указывая на тщету мирской славы и на предосудительные средства, какими обыкновенно достигается она, в противоположность этой ложной славе, Он приводит истинную славу, заключающуюся в терпеливой вере и добродетельной мудрости, высокий пример чего являет Иов. Сатана оправдывает любовь к славе, приведя в пример Самого Бога, Который требует ее от всех Своих созданий. Иисус доказывает ложность этого довода. Затем Сатана напоминает Христу Его права на престол Давидов и говорит, что, так как царство иудейское является в настоящее время провинцией Рима, то для того, чтобы завладеть им, потребуется много усилий с Его стороны, убеждает не терять времени и скорее приступить к царствованию. Иисус отвечает, что для этого определено свое время, как и для всего другого, потом, припомнив Сатане его прошлые страдания, вопрошает, почему заботится он о славе Того, Чье возвышение предназначено служить его падению. Сатана возражает, что собственное его отчаянное положение, исключающее всякую надежду, вместе с тем, исключает и всякий страх, и так как его кара остается все та же, то ему нет расчета препятствовать царству Того, Чье видимое благоволение, он надеется, может доставить ему ходатайство в его пользу. Сатана продолжает искушение, предполагая, что кажущееся равнодушие Иисуса к величию происходит от Его незнания мира и мирской славы, возводит Его на вершину высокой горы и показывает оттуда главные царства Азии, он обращает особенное внимание Иисуса на военные приготовления парфян для отражения скифов, и говорит, что нарочно показывает это, чтобы Он видел, как необходимо военное искусство для удержания в своей власти царств, а равно и для покорения их вначале, убеждает в невозможности для Иудеи держаться против двух столь могущественных соседей, как римляне и парфяне, и в том, как необходимо заключить союз с тем или другим из них, советуя обеспечить за собою дружбу парфян, он развивает мысль, что при таком союзе могущество Его будет защищено от всех попыток против Него со стороны Рима или Цезаря, что это даст Ему возможность далеко распространить Свою славу и, что всего важнее, сделать престол Иудеи истинным престолом Давидовым, — избавить и восстановить десять племен израильских, все еще находящихся в рабстве. Иисус, кратко упомянув о тщетности военных усилий и слабости земных орудий, говорит, что когда настанет время вступить Ему на предназначенный Ему престол, Он не станет медлить, потом делает замечание о необыкновенном его рвении к освобождению израильтян, которым он всегда был врагом, и объясняет, что их рабство есть следствие их идолопоклонства, но прибавляет, что в будущем Господу, быть может, угодно будет призвать их к Себе и возвратить им свободу и родную землю.
Так говорил Сын Божий, и Сатана стоял некоторое время безмолвный, смущенный, не зная, что сказать, что ответить. Он был разбит и чувствовал слабость своих доводов, ложность своих убеждений, наконец, собрав всю свою змеиную хитрость, снова подступает к Иисусу с такою сладостною речью:
‘Я вижу, Ты знаешь все, что нужно, можешь дать на все лучший ответ, можешь творить, что захочешь, Твои деяния согласны с Твоими словами, Твои слова служат выражениям Твоей великой души, а душа Твоя есть совершеннейший образ блага, мудрости, истины. Если бы цари и народы вопрошали Тебя в делах своих, Твои советы были бы подобны Уриму и Туммиму214, этим пророческим камням в нагруднике Аарона, и безошибочны, подобно изречениям древних провидцев. Или, если бы Ты был призван к делам, которые облекли бы Тебя в доспехи брани, Твое искусство покорило бы весь мир, ничто не устояло бы перед Твоею доблестью, будь у Тебя самое малое войско. Зачем же скрываешь Ты эти божественные дарования, живешь уединенно, и еще дальше скрылся в дикой пустыне? Зачем лишаешь мир Твоих чудесных деяний, лишаешь Самого Себя почестей и славы, — славы, этой единственной награды, которая возбуждает к высоким стремлениям, этого пламени, которое охватывает самые возвышенные умы, чистейшие души, презирающие все другие удовольствия, считающие тленом все сокровища, все богатства, все достоинства и величайшие почести. Ты достиг зрелых лет, достиг давно, сын Филиппа Македонского215 был моложе, когда завоевал Азию и владел престолом Кира, молодой Сципион216 раньше сломил гордость Карфагена, и Помпеи217 в молодости победил Понтийского царя и въезжал в Рим с триумфом. Впрочем, зрелые годы, а с ними зрелое суждение, не умаляют жажды славы, скорее усиливают ее. Великий Юлий, которому теперь удивляется мир, чем становился старше, тем больше жаждал славы, он плакал о годах, прошедших для него бесславно, но для Тебя еще не прошло время.’
Спаситель спокойно отвечал: ‘Не убедишь ты Меня искать богатства ради владычества, ни владычества ради славы, тщетны все твои доводы. Что такое слава, как не мимолетная искра, народные рукоплескания, хвалы? И что такое народ — беспорядочное стадо, пестрый сброд, превозносящий иногда самые обыкновенные вещи, едва ли, если хорошо подумать, достойные хвалы? Он хвалит, не зная кого, восхищается, не зная чем, все повторяют то, что говорит один. Какая отрада быть восхваляемым подобными ценителями, служить предметом для болтовни их языков? Скорее, порицание их могло бы служить не малой хвалою, завиднее участь того, кто не устрашится этого. Разумных и мудрых между ними не много, а немногие едва ли могут составить славу. В одном истинная честь и слава: когда Господь, взирая на землю, с благоволением заметит праведного человека и превознесет его по всем Небесам, между всеми Своими Ангелами, которые с непритворным ликованием будут повторять Его хвалы. Так было с Иовом, когда для прославления его имени на Земле и на Небе, Господь спросил тебя, — ты должен хорошо это помнить к своему посрамлению, — ‘Видел ли ты раба Моего Иова?’ Он славен был на Небе и мало известен на земле, где слава есть слава ложная, расточаемая вещам ничтожным, людям ее недостойным. Заблуждается тот, кто считает славой покорять народы оружием, опустошать обширные страны, выигрывать большие сражения на бранном поле, приступом брать города. Что делают эти прославленные мужи?.. Разбойничают, грабят, жгут, режут, порабощают мирные народы, ближние или отдаленные, делают их узниками, которые, однако, более достойны свободы, чем эти победители, ничего не оставляющие позади себя, кроме опустошения, истребляющие везде, где пройдут, все цветущие плоды мира. Потом они не знают предела гордости, требуют, чтобы их величали богами, великими благодетелями, избавителями человечества, чтобы в их честь сооружали храмы, и жрецы приносили бы им жертвы. Один величает себя сыном Зевса, другой — Марса, пока не придет их победительница — Смерть, и едва узнает в них людей, так обезображивают их гнусные пороки, и жестокая, постыдная смерть — вот достойная их награда.
Но если бы слава и была благом, ее можно достигнуть иными средствами, не честолюбием, войной, насилием, но мирными подвигами, высокой мудростью, терпением и чрезвычайным воздержанием. Опять привожу в пример того, кого твои гонения, переносимые с небесным терпением, прославили по всей земле. Кто без благоговения вспоминает о терпении Иова? Сократ (поистине второй после Иова), пострадавший за свое учение, лишившийся жизни за истину, не равняется ли теперь в славе с горделивейшими завоевателями? Но горе ему, если побуждением его великих деяний и страданий было желание прославиться в мире! Если молодой Сципион избавил свою разоренную страну от ярости Карфагена лишь из жажды славы, подвиг или, по крайней мере, человек лишается похвал, и награда его, хотя бы она заключалась в одних словах, для него пропадает. Буду ли Я искать славы, какую ищут честолюбивцы, часто незаслуженно? Я ищу ее не для Себя, а для пославшего Меня, и тем свидетельствую, откуда Я пришел.’
Искуситель отвечал на это с скрытым гневом: ‘Не думай так дурно о славе, Ты в этом далек от Твоего Великого Отца: Он ищет славы, для Своей славы Он создал мир и правит и повелевает всем, не будучи доволен прославлением всех Своих Ангелов на Небе, Он требует Себе хвалы от людей, от всех людей, дурных и хороших, разумных и неразумных, без различия, без исключения. Он предпочитает хвалы всем жертвоприношениям, всем священным дарам, Он требует Себе хвалы от всех народов, от евреев и греков, от варваров, не исключая никого: Он требует, чтобы мы, отъявленные Его враги, славили Его.
На это Спаситель возражает с жаром: ‘И требует справедливо, разве не Его словом создано все, хотя не слава была первоначальною Его целью: Он хотел явить Свою благость, щедро сообщить частицу Своей благодати всему живущему. Чего же мог Он требовать, как не хвалы и благословений, свидетельств благодарности, малейшего, легчайшего, естественнейшего воздаяния от тех, которые не могли возблагодарить Его ничем иным. Значит, за все Его блага они воздали бы пренебрежением, поруганием, оскорблением? Тяжелая награда, дурная оплата за такое множество даров, такое множество благодеяний! И зачем искать славы человеку, у которого ничего нет своего, который ничего не достоин, кроме хулы, стыда, поношения, который за все дарованные блага отступил от Бога, неблагодарный и вероломный, и лишил себя этим истинных благ, а между тем осмелился еще святотатственно присвоить себе то, что по праву принадлежит Одному Богу. Но Господь так благ, так многомилостив, что Сам прославляет тех, кто воздает хвалы Ему, не помышляя о Своей собственной славе.’
Так говорил Сын Божий, опять Сатана не знал, что ответить, он был подавлен сознанием своей собственной вины и падения, его самого погубила ненасытная жажда славы. Однако он скоро измыслил новое ухищрение: ‘О славе, — сказал он, — думай как хочешь, стоит ее искать или нет, оставим это, но Ты рожден для царства, и писано, что Ты воссядешь на престоле отца Твоего, Давида, отца со стороны матери, но теперь Твое право в руках могучего властелина, который не откажется легко от того, что приобретено оружием: теперь Иудея и вся Обетованная Земля под игом римлян обращена в область и повинуется Тиверию. Это владычество не всегда умеренно и кротко: часто победители оскверняли храм Господень, попирали закон, издевались над святыней и творили мерзости, как нечестивый Антиох218. Неужели Ты думаешь возвратить Свои права, оставаясь в неизвестности и уединении? Не так поступал Маккавей: правда, он удалился в пустыню, но с вооруженною силой, он так часто побеждал могущественного царя, что сильной своей рукой приобрел своим сынам, хотя они были священнического рода, похищенный венец и престол Давида, не довольствуясь, как некогда, Медином219 и его окрестностями. Если Тебя не прельщает царский венец, то пусть подвигнут Тебя рвение и долг, а рвение и долг не медлят, но зорко ловят случай или, скорее, сами создают его. Рвением к дому Твоего Отца, исполнением долга, когда Ты освободишь Твою страну из под языческого ига, вот чем Ты всего лучше совершишь, всего лучше оправдаешь предсказания древних пророков, певших о Твоем бесконечном царстве, чем скорее оно начнется, тем будет счастливее. Царствуй же, что можешь Ты пока сделать лучшего?’ Спаситель так отвечает на это: ‘Все совершается в свое время, и истинно сказано, для всего назначено свое время: если в пророческих книгах написано, что царству Моему не будет конца, то Всевышний Отец в Своих предначертаниях назначил время, когда оно должно начаться, в Его руках все времена и годы. Быть может, Он предназначил, чтобы Я был сперва испытан в смиренном состоянии, претерпел гонения, обиды, презрение, спокойно, с непоколебимой верою, дабы Он видел, что Я могу перенести, как умею повиноваться. Тот, кто умеет страдать, будет уметь действовать, тот лучший повелитель, кто прежде сам научился повиноваться, справедливое испытание, прежде чем Я заслужу Мое возвышение без перемены, без конца. Но какое тебе дело до того, когда начнется Мое бесконечное царство, почему заботит тебя это, к чему ведут твои пытливые допросы? Разве не ведомо тебе, что Мое возвышение будет твоим падением, Мое возвеличение — твоею гибелью?
Искуситель, вострепетав внутренно, отвечает: ‘Пусть будет, что будет, для меня нет надежды на милосердие, разве мне может быть хуже? Где не остается надежды, там нет места и страху: если же есть для меня худшая доля, то ожидание этого большого злополучия терзает меня более, чем сама действительность. Я хотел бы самого худшего, худшее — это мое прибежище, мой последний покой, моя желанная цель, мое последнее благо. Мое заблуждение было моим заблуждением, мое преступление — моим преступлением: они осуждены сами в себе, кара моя не изменится, будешь Ты царствовать или нет. Но я прибегнул бы к подножию Твоего трона, питая надежду, что Твое царство, как обещают Твой кроткий лик и ясный взор, не усугубит моих зол: Ты встанешь между мною и гневом Твоего Отца (гневом, которого я страшусь более, чем всех огней Ада), и будешь моею оградою, подобно стене или летнему облаку, дающим от себя тень в часы зноя. Если я так стремлюсь к худшему, что меня может постигнуть, отчего Ты так замедляешь Свои стопы к тому, что должно составить Твое благополучие и осчастливить вселенную, над которой Ты более всех достоин быть царем?
Быть может, Ты медлишь, удержанный глубоким размышлением о столь отважном, великом предприятии! Не удивительно, хотя Ты соединяешь в Себе все совершенства, доступные человеку, все, что может обнять его дух, но возьми во внимание, что доселе жизнь Твоя была замкнута, Ты почти не покидал дома, едва видел города Галилеи и лишь однажды в год являлся в Иерусалим, и то на немногие дни, велики ли Твои наблюдения? Ты не видел света, не имеешь понятия о его славе, о царствах, о монархах, о блеске их дворов, — это лучшая школа опыта, где скоро научаются всему, что вдохновляет на величайшие дела. Мудрейший человек без опыта всегда будет робок, неискусен, скромность нового избранника (подобного тому, кто, отыскивая ослов, нашел царство220) будет делать его нерешительным, лишит смелости и отваги. Но я сведу Тебя туда, где Ты скоро пройдешь всю эту науку и увидишь Своими глазами царства мира с их великолепием и блеском. Будучи Сам искусен в науке царствовать и в тайнах правления, из этого зрелища Ты познаешь, как лучше всего бороться с препятствиями.’
С этими словами (такая дана была ему власть) он вознес Сына Божия на высокую гору221. То была гора, вокруг зеленой подошвы которой далеко расстилалась, веселя взор, обширная долина. По краям ее протекали две реки, одна — извилинами, другая — прямо, оставляя между собою прелестную долину с сетью малых потоков и, соединяясь потом, несли свою общую дань морю. Земля была богата хлебом, вином и елеем, на пастбищах паслись стада рогатого скота, холмы были усеяны овцами. Взорам представлялись великолепные города с высочайшими башнями, то были по виду столицы могучих монархов. Так обширен был вид, что местами виднелись пространства дикой пустыни, сухой, безводной. На вершину этой горы Дух злобы вознес Спасителя и снова повел коварные речи:
‘С какой быстротою принеслись мы сюда! Ни горы, ни долы, ни леса, ни поля, ни воды, ни храмы, ни башни не были нам преградою. Смотри, вот Ассирия и древние границы этой державы, Араке222 и Каспийское море, на восток — Инд, на запад — Евфрат, на юг — Персидский залив и неприступная Аравийская пустыня, вот Ниневия223, создание древнего Нина, столица этой первой золотой монархии, столица Салманасара224, успех которого и поныне оплакивает пленный Израиль, вот Вавилон, удивление всех народов, столь же древний, но перестроенный тем, который дважды порабощал Иудею, так же как и дом отца Твоего, Давида, и разорил Иерусалим, пока Кир не освободил Иудею225. Вот здесь Ты видишь Персеполь226, его столицу, а тут Бактру227, там видны роскошные здания Экбатаны и стовратый Гекатомпиль, здесь лежит Суза228 на Хоаспе, янтарной реке, из которой пили только цари. Вот, ставшая известной позднее, построенная иммафианами или парфянами, великая Селевкия и Низибис, обрати взор сюда, и Ты ясно увидишь Артаксату, Тередон, Ктесифон229, все эти города находятся ныне во власти парфян, которые несколько веков тому назад, под предводительством великого Арзасеса, первого основателя этой империи, завоевали их у преданных роскоши царей Антиохии. И как раз вовремя Ты пришел, чтобы видеть его великое могущество: вот, смотри, парфянский царь собрал в Ктесифоне все свои силы против скифов, дикими набегами опустошивших Согдиану230, вот он спешит ей на помощь, взгляни, хотя и далеко то отсюда, взгляни на его рати, в каких воинственных доспехах выступают они в поход, сталью окованы их луки и стрелы, одинаково страшные врагам, бегут они или преследуют сами. Все на конях, ибо превосходны в конных сражениях. Посмотри, как прекрасен их строй, то ромбом, то треугольником, то полумесяцем, то крылом.’
Христос взглянул и увидел, что из городских ворот высыпали несметные рати, в легком вооружении, в кольчугах. Они дышали воинственной гордостью, их кони также были покрыты бронями, быстроногие и сильные, они гордо несли своих всадников, цвет и отбор многих областей от одного конца царства до другого: от Арахосии, от восточного Кандаора и Маргианы231 до Гирканских утесов Кавказа и мрачных долин Иберии232, от Антропатии и близких равнин Адиабены, от Мидии и южных пределов Сузианы до Бальсарской гавани. Он увидел, как они выстроились боевым строем, как проворно они двигались и на лету осыпали градом стрел преследовавшего их врага, побеждая его в самом бегстве. Бранное поле, все покрытое железом, отдавало тусклым мерцанием. Не было недостатка ни в пеших воинах, — их были целые тучи, — ни в закованных в сталь латниках для битвы на месте, по обоим флангам, ни в колесницах. Тьмы трудолюбивых пионеров, вооруженных лопатами и секирами, сравнивали пригорки, рубили леса, заваливали долины, или там, где были гладкие поля, воздвигали горы, или, словно ярмо, налагали мосты на гордые реки, по ним шли воды, верблюды, обозы, нагруженные воинскими принадлежностями. Не столько было собрано войска, не столь обширен был стан, когда Агрикан со всеми своими скверными силами, как описывают романы, осаждал Албракку233, местопребывание Галлафрона, чтобы приобрести его дочь, прекраснейшую из дев, Анжелику, которой домогались как храбрейшие языческие витязи, так и рыцари Карла Великого. Так многочисленно было богатырское войско. При этом зрелище Враг стал смелее и снова так заговорил с нашим Спасителем: ‘Дабы Ты видел, что я не ищу вовлечь в заблуждение Твою добродетель, но, напротив, всеми мерами стараюсь на твердых основаниях обеспечить Тебе успех, слушай и вникай: для какой цели привел я Тебя сюда и показал Тебе это прекрасное зрелище. Хотя царство Твое предсказано устами пророков и Ангелов, но Ты никогда не получишь его, если не приложишь к тому старания, подобно отцу Твоему Давиду, предсказание, относительно всех вещей и всех людей, предполагает средства, если не изысканы средства к его исполнению, оно берет назад свое слово. Но, скажи, если бы даже Ты завладел Давидовым троном с свободного согласия всех, как самарян, так и евреев, мог ли бы Ты надеяться царствовать спокойно и безопасно, в тисках между такими врагами, как римляне и парфяне? Итак, с одним из них Ты должен вступить в тесный союз, и, по моему совету, скорее всего с парфянами, как с ближайшим соседом, показавшим в последнее время, как его вторжения могут беспокоить Твою страну: они увели в плен царей, Антигона и престарелого Гиркана, невзирая на римлям. Я берусь предоставить парфян в Твое распоряжение, посредством союза или покорения, выбирай, что Тебе угодно. С их содействия,
— без него и не мысли об этом, — Ты приобретешь то, что действительно вознесет Тебя на царский престол Давидов, как его истинного наследника, Ты будешь избавителем Твоих братии, тех десяти колен, потомки которых и доныне томятся в рабстве на их земле, в Габоре, или рассеянные между мидянами. Десять сынов Иакова, двое сынов Иосифовых, давно потерянные для Израиля, служат рабами, как в старину их отцы служили в земле египетской. Приняв мое предложение, Ты освободишь их. Если Ты избавишь их от рабства и возвратишь им их наследие, тогда только, не ранее, воссядешь Ты в полной славе на престоле Давида и будешь царствовать от Египта до Евфрата и далее, и не будут Тебе страшны ни Рим, ни Кесарь.’
На это наш Спаситель невозмутимо отвечал: ‘Много тщеславной пышности земного величия, много бранных орудий, боевых снарядов, долго приготовляемых и скоро обращаемых в ничто, представил ты Моим очам, Мой слух ты хотел пленить политикой, глубокими соображениями насчет врагов, друзей, сражений и союзов, — того, что имеет значение для мира, для Меня — никакого. Я должен употреблять эти средства, говоришь ты, иначе пророчество не исполнится, и Я буду лишен престола. Я говорил тебе, время Мое еще не пришло (и чем дальше это время, тем для тебя лучше!), но когда оно придет, не думай, что найдешь Меня слабым, что Я буду бездействовать. Я не буду иметь нужды в твоих советах или в тех обременительных военных снарядах, которые ты Мне показывал здесь, — доказательство, скорее, человеческой слабости, чем силы. Я должен освободить те Десять Колен, моих братьев, как ты зовешь их, если хочу царствовать, как истинный наследник Давидов, и распространить владычество его скипетра на всех сынов Израиля? Но откуда у тебя это рвение к дому Израилеву или к Давиду и его престолу? Где же было оно, когда ты, его искуситель, внушил ему тщеславное предприятие исчислить народ израильский, что стоило жизни семидесяти тысячам израильтян в течение трехдневной язвы?234 Такова была тогда твоя ревность к Израилю, такова она и теперь ко Мне! Что до тех пленных колен, они сами наложили на себя оковы: они отпали от Бога и поклонились тельцам, египетским божествам, Ваалу и Астароту и всем идолам окрестных язычников. Другие их преступления были еще хуже, чем идолопоклонство. Они не смирились, не взывали с раскаянием к Богу своих отцов, но умерли нераскаянные, оставив подобное им самим потомство, которое поклоняется вместе Богу и идолам, и едва отличается от язычников, разве одним пустым обрезанием. Об их ли свободе радеть мне, чтобы они, избавившись от оков, не ведая ни раскаяния, ни смирения, закоснелые, жадно устремились к своему древнему наследию и, может быть, к своим богам в Вефиле и Дане? Нет, пусть служит своим врагам тот, кто служит и Богу, и идолам. Но, наконец, Господь, когда — известно Ему Единому, в воспоминание Авраама, чудным глаголом обратит их к раскаянию и правде, и когда они с радостью поспешат к своей отчизне, поток Ассирийский разверзнет на их пути свои воды, как некогда Чермное море и Иордан расступились перед их отцами, когда те шли в Обетованную Землю.’
Так говорил истинный Царь Израилев, Он дал Врагу ответ, уничтоживший все его козни. Такова участь лести, когда она борется с истиной.
Сатана, продолжая искушать нашего Господа, показывает Ему Рим во всей его пышности и великолепии, предполагая, что Он, вероятно, предпочтет эту державу царству Парфянскому, говорит, что Ему легко изгнать Тиверия, возвратить римлянам свободу и Самому сделаться владыкой не только Рима, но, через это, и всего мира. Господь в ответ выражает Свое презрение к величию и мирской власти, указывает на роскошь, тщеславие и разврат римлян, говорит, что они не заслуживали свободы, которую потеряли через свою испорченность, и коротко упоминает о величии Своего будущего царства. Сатана в отчаянии объявляет, что может даровать их при единственном условии — чтобы Спаситель пал ниц перед ним и поклонился ему. Иисус с негодованием отвергает это предложение, укоряя искусителя именем ‘Сатаны, навеки проклятого’. Сатана, посрамленный, пробует оправдаться, затем предпринимает новое искушение: предлагает Иисусу умственные наслаждения мудрости и знания, показывает Ему знаменитый город древней учености, Афины, школы и разные другие места собраний ученых и их учеников, он сопровождает это зрелище напыщенной похвалой греческих артистов, поэтов, ораторов, философов, различных учений. Иисус отвечает, указывая на тщетность и несостоятельность его хваленой языческой философии, говоря, что предпочитает музыке, поэзии, красноречию и философии греков — творения вдохновленных еврейских писателей. Сатана, раздраженный неудачею всех своих попыток, укоряет Иисуса в безрассудстве за то, что Он отвергает его дары, и, в посмеяние над ожидаемым царством, предсказав Ему будущие Его страдания, отводит Его назад в пустыню и оставляет там. Наступает ночь: Сатана поднимает страшную бурю, потом пытается устрашить Иисуса ужасными сновидениями, чудовищными, угрожающими призраками, все это, однако, не производит никакого действия на Иисуса. Спокойное, ясное, великолепное утро сменяет ужасы ночи. Сатана опять является нашему Господу, напоминает о ночной буре, говорит, что она назначалась, собственно, для Него, и пользуется случаем еще раз оскорбить предсказанием страданий, какие Ему непременно предстоит перенести. Спаситель кротко возражает на это. Сатана, придя теперь в полное отчаяние, признается, что часто наблюдал за Иисусом от самого Его рождения, с намерением открыть — Мессия ли Он, и, после события на Иордане, уверившись, что, по всей вероятности, Он есть Мессия, стал еще тщательнее следить за Ним, в надежде чем-нибудь прельстить Его, что послужило бы достоверным доказательством, что Он не есть тот Божественный Искупитель, Которому назначено быть его ‘роковым врагом’. Однако, он сознается, что до сих пор терпел полную неудачу: но он решается сделать еще одну попытку. Он переносит Спасителя в Иерусалимский храм, ставит Его на кончик шпиля и требует, чтобы Он доказал Свое Божество, стоя здесь или бросившись вниз. Иисус порицает искусителя и доказывает Свое Божество иначе. Сатана, в смирении и ужасе, падает вниз и возвращается к своим адским собратьям, чтобы передать им о неудаче своего предприятия. Между тем, Ангелы сопровождают Сына Божия в великолепную долину, приготовляют Ему трапезу из небесной пищи и празднуют Его победу, воспевая торжественный гимн.
В смущении от своей неудачи, пораженный, стоял Искуситель и не знал, что ответить. Коварство его открыто, надежда столько раз обманывала его, и красноречие, так ухищрявшее его язык и обольстившее Еву, теперь оказалось так слабо, даже совсем бессильно. Но то была Ева, здесь же он был побежден, он, в самообольщении и поспешности не взвесивший предварительно ту силу, с которой хотел бороться. Так человек, считавший себя непобедимым в хитрости, и обманувшийся там, где всего менее ожидал этого, чтобы сохранить доверие к себе, назло продолжает искушать того, кто постоянно попирает его, и не прекращает своих преследований, хотя они служат лишь его посрамлению, так, еще к примеру, рой мух во время виноградной уборки кружится вокруг давила, откуда вытекает сладкий сок, его отгоняют, но он с жужжанием возвращается снова, так сильные волны ударяют о твердую скалу, и хотя разбиваются об нее, но беспрестанно возобновляют свой натиск, — тщетное усилие, производящее одну пену! Так Сатана, потерпев поражение за поражением, постыдно приведенный к молчанию, не отступал, и хотя отчаивался в успехе, продолжал свои тщетные преследования. Он перенес нашего Спасителя на западную сторону той высокой горы, откуда Он мог видеть другую равнину, длинную, но в ширину не пространную, ее орошало Южное море, а на севере, во всю ширину, цепь гор защищала плоды земные и людские жилища от дуновений холодного Септентриона, середина долины пересекалась отсюда рекою, по обоим берегам которой стояла Императорская столица с башнями и храмами, гордо возвышавшимися на семи небольших холмах, ее украшали дворцы, портики, театры, бани, водопроводы, статуи и трофеи и триумфальные арки, а там, над холмами, представлялись взору разбросанные сады и рощи — чудным ли оптическим искусством приближались эти предметы сквозь воздух или через стекло телескопа — достойно любопытства. Но вот Искуситель так прерывает молчание: ‘Город, который Ты видишь, есть великий и славный Рим, владыка мира, прославленный во всех концах вселенной, обогащенный добычами народов, там Ты видишь стройный Капитолий на Тарпейской скале, выше всех подымающий свою голову: это его неприступная крепость, а там, на горе Палатинской — Императорский дворец, высокое здание обширных размеров, творение прекраснейших зодчих, далеко видны его позолоченные башенки, террасы, блестящие шпили. С ним соединено много прекрасных зданий, более похожих на жилища богов. Ты можешь его рассмотреть и внутри и снаружи, так хорошо навел я воздушный мой телескоп, смотри на эти колонны и кровли, на резьбу из кедра, мрамора, слоновой кости, золота, творения рук знаменитых искусников. Отсюда обрати Твой взор к воротам, видишь, какой прилив и отлив народа: преторы, проконсулы спешат в свои провинции или возвращаются оттуда в государственных одеждах, легионы, когорты, все толпились в общей свалке. По Аппиевой дороге и по Эмилиевой едут из далеких стран посланники в различных одеяниях, иные приходят с далекого юга: из Сиены235, с Мерои236, Нильского острова и, далее с запада, из царства Бохуса, на берегах Мавританского моря, от азиатских царей, и между ними от парфян, из Индии и золотого Херсонеса, с самого дальнего Индийского острова, Тапробаны237, видишь ты черные лица, обвитые белыми шелковыми чалмами, из Галлии, из Кадикса, с Британского запада, из Германии и Скифии с севера, из Сарматских стран, лежащих за Дунаем и простирающихся до болот Тавриды. Все народы повинуются теперь Риму, великому римскому императору. Обширные владения этой величайшей из держав, ее могущество и богатство, утонченность нравов, искусств и военной науки, Ты справедливо можешь предпочесть Парфянскому царству, кроме этих двух монархий, остальные погружены в варварство, едва ли стоит показывать Тебе те отдельные царства, достояние маловажных царей. Показав Тебе первые два, я показал Тебе все царства мира и всю их славу.
У императора238 нет сына, он уже стар и предан распутству, он удалился из Рима на Капрею, у берегов Кампаньи, остров небольшой, но хорошо укрепленный, — чтобы там втайне предаваться своим ужасным беспутствам, а все заботы царства предоставил своему недостойному любимцу, к которому, однако, не питает доверия, ненавидящий всех и всем ненавистный. Если бы Ты, одаренный всеми царственными добродетелями, явился и начал Свои благородные деяния, Тебе легко было бы низвергнуть с трона тирана и, заняв его место, освободить победоносный народ от рабского ига! А с моей помощью Ты мог бы того достигнуть, мне дана власть на это, и я по праву дарую ее Тебе. Итак, поставь Себе целью не менее, как владычество над всем миром: стремись к высочайшему, иначе не сидеть Тебе на престоле Давида, или не долго владеть им, что бы ни говорили пророки.’
На это Сын Божий спокойно ответил: ‘Это величие, эта пышная роскошь, хотя и считают ее великолепной, как и блеск оружия раньше, не пленяют Мой взор и еще менее душу, — присовокупь ты сюда их великолепные празднества, их роскошные пиры за столами из лимонного дерева, винами из Сетии, Калеса, Фалерны, Хиоса и Крита239, и то, как они упивались из золотых и хрустальных чаш, украшенных жемчугом и драгоценными камнями, — о которых ты говоришь Мне, терпящему здесь голод и жажду.
Ты показывал послов от народов дальних и близких: в чем тут честь, кроме скучной траты времени сидеть и слушать столько пустых приветов, лжи и лести иноплеменников? Потом разглагольствовал об императоре, как славно и легко его покорить, Я, говоришь ты, изгоню звероподобное чудовище, а что, если вместе с тем низвергну Я и Дьявола, который сделал его таким! Пусть казнит тирана его мучитель — совесть. Я послан не для него и не для освобождения этого народа, некогда победоносного, ныне павшего, низкого, заслужившего свое рабство, некогда правдивый, отличавшийся умеренностью, человеколюбием, воздержанностью, он был победителем, но дурно управлял народами, попавшими под его иго, расхищал их области, истощал их грабежом. Надменное тщеславие торжества сначала внушило римлянам честолюбие, потом он сделал их жестокими, кровожадными: они забавлялись боями зверей и бросали людей на растерзание зверям, богатство породило в них серебролюбие, а ежедневные зрелища расслабляли нравы. Какой мудрый, доблестный муж подумает об освобождении этого народа, который, уклонившись от своих добродетелей, сам наложил на себя цепи? Внешняя свобода освобождает ли от внутреннего рабства? Знай же, когда придет Мое время воссесть на престол Давидов, он будет подобен дереву, распространяющему свою тень над всей вселенной, или камню, которому суждено ниспровергнуть все владычества земные, и царству Моему не будет конца: средства для того будут, но какие — не следует тебе ведать, а Мне — открывать.’
Искуситель с бесстыдством возражает на это: ‘Вижу, как мало Ты ценишь все мои предложения, Ты все отвергаешь, ничего Тебе не угодно, Ты взыскателен и разборчив, или просто желаешь только противоречить: так знай же и Ты, что тому, что предлагаю, даю высокую цену, что я не намерен ничего давать даром, все земные царства, которые Ты видел в один миг, я дарую Тебе — они в моей власти, и я могу даровать их тому, кто мне угоден. Дар не ничтожный! Но впереди одно условие: Ты должен пасть передо мною и поклониться мне, как своему верховному господину, Тебе легко это сделать, и получишь от меня все, за такой великий дар можно ли требовать менее?’
Спаситель наш отвечает ему с презрением: ‘Мне никогда не были приятны твои речи, еще менее твои предложения, они омерзительны Мне с той минуты, что ты осмелился произнести гнусное, нечестивое условие, но Я терплю, пока тебе дозволено глумиться надо Мною. В первой из всех заповедей написано: ‘Господу Богу твоему поклоняйся и Ему Одному служи’. А ты дерзаешь предлагать Сыну Божию поклониться тебе, на ком лежит проклятие, проклятие, умноженное этою попыткою, еще более дерзновенной, чем искушение Евы, и еще более богохульной! Ты вскоре раскаешься. Тебе даны царства этого мира? Не скорее ли дозволено только владеть ими, как похитителю, не дерзай и говорить об ином праве. Если же они дарованы тебе, то Кем другим, как не Царем Царей, Всевышним Господом? Если ты получил этот дар, как ты отблагодарил даровавшего тебе его! Но ты давно забыл благодарность. Ты настолько потерял страх и стыд, что предложил Мне, Сыну Божию, Мое собственное достояние, и на таком мерзком условии, чтобы Я пал ниц перед тобою и поклонился тебе как Богу! Исчезни с Моих глаз, теперь ты ясно показал, что ты злой Дух, навеки проклятый Сатана.’
Враг отвечал в смущении и страхе: ‘Не оскорбляйся так, Сын Божий, хотя сынами Божиими зовутся и Ангелы и люди, не оскорбляйся тем, что я, чтобы испытать, принадлежит ли Тебе это имя в высшей степени, чем им, потребовал от Тебя того, что воздают мне люди и Ангелы, все силы огня, воздуха, воды признают меня своим властелином, народы всех стран света призывают меня, как божество земного и подземного мира. А знать — кто Ты, с Чьим пришествием предречена моя гибель, касается меня всего ближе. Искушение нисколько не повредило Тебе, напротив, принесло Тебе еще более чести и уважения, а мне не принесло пользы, так как я не достиг цели, оставим же царства этого мира с их быстротечною славою, я не стану советовать Тебе более, приобретай их или нет, как знаешь. Тебя, кажется, не столько прельщает земной венец, как размышление о вечном. Я сужу по поступку, когда ты был ребенком. Ты, ускользнув от материнского глаза, один ушел в храм, Тебя нашли там в состязании с раввинами о предметах, достойных седалища Моисея: Ты поучал, а не поучался. Детство показывает человека, как утро показывает день. Что ж, прославься мудростью: подобно тому, как должна распространиться Твоя держава, пусть на весь мир распространится Твой разум во всеобъемлющем знании, не все открыто в законе Моисея, Пятикнижии, или в писаниях Пророков, и язычники обладают знанием, и пишут, и учат с удивительною мудростью, просвещенные природою. Ты должен много общаться с язычниками и, по Твоим понятиям, действовать на них убеждением. Не зная их учений, как будешь Ты беседовать с ними или они с Тобою? Как станешь Ты рассуждать с ними, опровергать их предания и ложные доводы? Заблуждение обличается всего скорее его собственным оружием. Прежде чем оставить эту гору созерцания, взгляни еще раз на запад, туда, ближе к юго-западу, взгляни на то место, где на берегу Эгейского моря стоит город благородной постройки, воздух там чист, земля плодоносна. Это Афины, око Греции, матерь искусств и красноречия, родина славных умов или их гостеприимное убежище, в ее аллеях и тенистых рощах, в городе или предместьях, ученые мужи вкушают сладкий отдых. Взгляни, вот масличная роща Академии, место уединенных прогулок Платона, где все лето звонко раздаются соловьиные трели, там, на цветущем холме Имете, жужжащий рой трудолюбивых пчел часто вызывал философов на глубокие размышления, далее шепчутся воды Иллиса240, внутри стен взгляни на школы древних мудрецов: вот Лицей241, воспитавший великого Александра, покорителя мира, вот украшенная живописью Стоя242, там Ты услышишь и познаешь таинственную силу стиха и музыки в гармоничной передаче рукою или голосом, услышишь разнообразных размеров ритмы, чарующий стих эолийский, лиризм дорической оды, и того, кто дал им дыхание, но пел еще выше, слепца Мелесижены, именуемого Гомером, чьи песни Феб выдавал за свои собственные. Ты услышишь, чему учат глубокие, возвышенные трагедии, в хорах или ямбах, лучшая школа нравов и мудрости, народ с восторгом вникает мудрым урокам в их рассуждениях о судьбе, о случайности и о превратностях человеческой жизни, в живых изображениях страстей и великих деяний. Потом перейди к славным древним витиям, неотразимою силою своего красноречия побеждавшим разъяренное народодержавие, потрясая Арсенал, гремя по всей Греции до Македонии и Артаксерксова трона. Наконец, обрати Твой слух к учениям мудрости, сошедшей с Неба под убогую кровлю Сократа: смотри, вот виден дом этого философа, которого справедливо назвал оракул мудрейшим из людей, из уст которого лились медовые реки, питавшие все школы: старую и новую Академии, так называемых перипатетиков, секту эпикурейцев и строгих стоиков. Все слышанное здесь взвесь в свободное время, пока Ты не будешь готов для принятия на Себя царства, познав эти истины, Ты будешь царем совершенным самим по себе, и еще более в соединении с властью.’
На это Спаситель наш отвечает премудро: ‘Думай, что Я знаю эти учения, или думай, что они Мне неведомы, Я не буду от этого менее знать то, что Мне надлежит знать. Тот, кто просвещен свыше, от Источника Света, не нуждается ни в каких учениях, хотя бы они считались истинными, но эти учения — ложь, или не более как мечта, основанная на фантазии, предположениях, ни на чем твердом. Первый и мудрейший из всех философов не сознался ли, что он знал только то, что ничего не знал, другой питался вымыслами, баснями, третий во всем сомневался, даже в вещах самых ясных. Одни в добродетели полагали верховное счастье, но в добродетели, соединенной с богатством и долгою жизнью, другие — в чувственных удовольствиях и беззаботном покое, наконец, стоик — в своей философской гордости, называемой им добродетелью. Его добродетельный человек мудр, совершенен, он обладает всем, считая себя равным Богу, и часто не стыдится присваивать себе преимущество, не страшась ни людей, ни Бога, он все презирает: богатство, удовольствие, страдания и муки, смерть и жизнь, жизнь он прекращает, когда ему вздумается, по крайней мере хвалится, что может так сделать, потому что вся эта скучная болтовня не более как пустое хвастовство или хитрые уловки, чтобы избежать изобличения. Увы! Чему могут они научить, что не было бы заблуждением, когда они не имеют понятия о самих себе, еще менее о Боге о начале мира, и о том как пал человек унизивший сам себя, когда он зависел от благости? Они много толкуют о душе, но все превратно, они ищут добродетели в самих себе, себе приписывают всю славу и ничего — Богу, скорее обвиняют Его под обычными именами счастья или судьбы, как будто бы Он не причастен к делам человеческим. Тот, кто у этих мудрецов будет искать истинной премудрости, тот не найдет ее, или, хуже того, введенный в обман, узнает лишь ее ложное подобие, дым, пустоту. Но чрезмерное чтение тяготит, говорят мудрые люди, кто непрерывно читает, не внося при этом ума и суждения, которые были бы равны или выше того, что он читает, тот всегда остается в нерешимости, в колебании, глубоко ученый по книгам, он чувствует пустоту в душе, и незрелый или отуманенный, принимает за избранные истины пустяки, ничего не стоящие игрушки, подобно тому, как дети собирают на берегу камешки.
Или, если бы в свободные часы я стал услаждать себя музыкой или стихотворениями, какой иной язык, как не родной, даст мне эту отраду? Наш закон и бытописание преисполнены гимнами, псалмы наши написаны языком вдохновленным, наши еврейские песни и арфы, так пленявшие слух победителей в Вавилоне, доказывают, что, скорее, Греция заимствовала эти искусства. Дурное подражание, чем громче воспевают они пороки своих богов, тем громче говорят о собственных. В баснях, гимнах и песнях они представляют в смехотворном виде своих богов и самих себя, забыв всякий стыд. Отними от этих песней их напыщенные названия, подобные густому слою румян на лице блудницы, остальное, с тощим посевом того, что дает удовольствие или пользу, окажется далеко не достойным сравнения с песнями Сиона, которые для всякого истинного вкуса всегда будут выше. Они славят Бога и Его Угодников, Святейшего Святых и Его праведников, они вдохновлены Богом, не тобою, как те, в которых лишь в виде малого исключения выражается добродетель, озаренная светом истины, еще не совсем угасшим.
Их витий восхваляешь ты далее, как образцов красноречия, что они государственные мужи, правда, и, кажется, любят свое отечество, но и в этом они много ниже наших пророков, мужей, которые были просвещены свыше и в своих безыскусственных, великолепных писаниях преподавали твердые начала гражданского правления лучше всех ораторов Греции и Рима. В них ясно и легко узнается, что дает народу прочное благоденствие, что губит царства и стирает с лица земли города, это писание и наш закон всего способнее образовать государя.’ Так вещал Сын Божий. Но Сатана, теперь совершенно пораженный, так как все его стрелы истощились, с суровым челом возражает Иисусу:
‘Если ни богатство, ни почести, ни блеск оружия и учения не трогают Тебя, если Ты равнодушен к царствам и империям, ко всему, что я предлагал Тебе в жизни умозрительной или деятельной, что бы привело Тебя к славе, чем же будешь Ты в этом мире? Пустыня — самое приличное для Тебя место, там я нашел Тебя и туда возвращу Тебя. Но помни мое предсказание: скоро раскаешься Ты в том, что отверг мою помощь. С нею Ты в скором времени легко бы утвердился на престол Давида, на всемирном престоле, в цвете лет, когда настало бы время исполниться пророчествам о Тебе. Теперь же, если дано мне читать в Небе, или если Небо начертывает судьбу, то по звездам, отдельным знакам и созвездиям предвещаются Тебе скорби, труды, противодействие, ненависть, злоба, Ты претерпишь презрение, укоризны, поругание, насилие и заушательства и, наконец, жестокую смерть. Звезды предвещают Тебе царство, но какое это царство, действительное или иносказательное, я не могу разобрать, также и того, когда оно настанет, без сомнения, оно будет вечно: как не имеет оно конца, так нет ему и начала: точного времени нигде не указывают мне звездные письмена.’ Сказал Сатана и, взяв Сына Божия (он знал, что власть его еще не прекратилась), перенес Его в пустыню и там оставил, сам же исчез.
День угасал, поднималась мгла со своим темным исчадием, сумрачной ночью, — обе неосязаемые, они представляли лишь отсутствие света и угасшего дня. Спаситель после Своего путешествия, утомленный, претерпевая голод и стужу, спокойно, с невозмутимым духом, удалился на покой в такое место, где под покровом тенистых деревьев, густо перевившихся ветвями, Он мог укрыть Свою голову от ночной сырости и тумана. Но и под этой защитой сон был напрасен: у Его изголовья встал Искуситель и тревожил Его сон ужасными видениями. В обоих поворотных кругах земли, с одного конца неба до другого, загремел гром, тучи, страшно разрываясь, с неистовством изливали потоки дождя, смешанного с молниями: вода с огнем мирились для разрушения. Не спали и ветры в их каменных пещерах: со всех четырех стран света налетели они и ворвались в истерзанную пустыню, высочайшие дубы склоняли свои тугие выи под тяжестью их бурного дыхания, или вырывались с корнями. Дурно был Ты защищен, о многотерпеливый Сын Божий, но остался непоколебим! Ужасы ночи еще не кончились этим: духи тьмы, адские фурии окружили Тебя, они рычали, выли, визжали, направляя в Тебя огненные стрелы, но Ты оставался неустрашим среди них, ничто не нарушало Твоего святого мира!
Так прошла эта тяжкая ночь, наконец, в своей серой ризе, стопами дальнего странника явилось прекрасное утро и лучезарным перстом укротило рев грома, рассеяло тучи, уняло ветры и обратило в бегство гнусных страшилищ, которые были подняты Сатаной для искушения Сына Божия. Вот засияло солнце и усиленным светом развеселило лицо Земли, осушило дождевую влагу, которую стряхивали с себя кусты и деревья, птицы, видя, что все оживилось и позеленело после столь бурной ночи, веселее распевали на ветках в привет сладкому возвращению утра. Но и теперь, среди радости ясного утра, после всех сотворенных им зол, Князь Тьмы был близко. Притворяясь, будто он также рад прекрасной перемене, он приступил к Спасителю, не прибегая, однако, к новому обману — все были истощены. После последнего посрамления, потеряв всякую надежду на успех, он просто решился излить свою ярость, и упорствовал назло всем своим поражениям. Он встретил Сына Божия на солнечном холме, окруженном с севера и запада густым лесом, Сатана вышел из леса в своем обычном образе и, с небрежным видом, так обратился к Спасителю: ‘Прекрасное утро улыбнулось Тебе, Сын Божий, после ужасной ночи. Я слышал бурю, казалось, Земля и Небо смешиваются между собою. Но сам я был далеко. Эти вихри, хотя смертные боятся их, страшась за целость небесных сводов или подземных темных основ Земли, в общем так незначительны и безвредны, если еще не полезны, как чих в крошечном людском мире, и проходят мгновенно. Однако они бывают и вредны, бурно и опустошительно разражаясь над человеком, скотом, растениями, подобно людским смутам, и над чьей головой пронесутся, тому часто служат зловещим вестником, грозят бедою: эта буря пронеслась над пустынею, а из людей — над Тобою, так как Ты один ее обитель. Не то же ли предвещал я Тебе, когда Ты отверг мою помощь, чтобы вовремя получить назначенный Тебе престол? Ты хочешь, чтобы все совершилось силою судьбы, идешь Своим путем к достижению престола Давида, но когда: нигде не сказано, когда то будет и как. Чем назначено Тебе быть, Ты, без сомнения, будешь, об этом предвозвестили Ангелы, но они скрыли время и средства: всякое дело законно совершать не тогда, когда должно, но когда наиболее удобно. Если Ты не будешь этого соблюдать, будь уверен, исполнится то, что я предсказал Тебе: много тяжких испытаний, опасностей, вражды, горестей узнаешь Ты, прежде чем твердо возьмешь скипетр Израилев, обступившие Тебя в эту зловещую ночь страшилища, видения, звуки, да послужат Тебе предостережением, как верные признаки будущих зол.’
Сын Божий между тем шествовал далее, не останавливаясь, и лишь кратко ответил:
‘Ужасы, о которых ты говоришь, не более могут причинить Мне напасти, чем дождевые капли, не устрашили они Меня, хотя наступали грозно и с великим шумом, их пагубные предвещания, зловещие знаки Я презираю: они ложны, и посылаются от тебя, не от Бога. И ты, зная, что Я буду царствовать, несмотря на твои преграды, ты навязываешь Мне свою помощь, дабы, если Я приму ее, по крайней мере казалось бы, будто Я от тебя получил всю власть. Надменный Дух! Ты хотел прослыть Моим Богом и, отверженный, свирепствуешь, воображая страхом подчинить Меня своей воле. Брось эту мысль, ты изобличен и тщетно утруждаешь себя, как тщетно докучаешь Мне.’
На это враг ответил, пылая яростью: ‘Так слушай, о Сын Давидов, рожденный Девою, — в том, что Ты Сын Божий, я еще сомневаюсь. Я слышал, что все пророки предрекали о Мессии, наконец, о Твоем рождении, возвещенном Гавриилом, я узнал первый, я слышал в ту ночь в Вифлееме ангельскую песнь, воспевавшую Твое рождение, именуя Тебя Спасителем. С той поры я редко отводил от Тебя взоры в Твоем младенчестве, в детстве, в юности, наконец, в зрелом возрасте, хотя Ты жил в уединении. Когда на реке Иордан толпы стекались к Крестителю, я также пошел за ними, хотя не для того, чтобы принять крещение, и слышал голос с Неба, именовавший Тебя возлюбленным Сыном Господним. Тогда я понял, что Ты достоин усерднейшего внимания, тщательных наблюдений, я хотел узнать, в какой степени и в каком смысле именуешься Ты Сыном Божиим, ибо это наименование имеет в себе не одно значение. Я так же сын Божий, или был им, а если был, то остаюсь и поныне, такие отношения не изменяются. Все люди — сыны Божий, но в Тебе это имя, мне думается, имеет высшее значение. Итак, с той минуты я наблюдал каждый Твой шаг, следил за Тобою до самой этой дикой пустыни, и по всем признакам заключаю, что Ты и есть Тот предназначенный мне роковой враг. Не прав ли я, если стараюсь познать моего Противника, изведать его мудрость, силу, намерения, мирным договором, угрозою или союзом? Здесь я имел случай искусить Тебя, испытать Тебя до глубины, и, сознаюсь, Ты непоколебим против всех искушений, тверд как адамантовая скала, но величайшее, что я в Тебе вижу — это человека мудрого и благого, не более: почести, богатства, царства, слава презирались и ранее, что возможно и в будущем. И чтобы узнать, чем превышаешь Ты человека, чем заслужил то, что голос свыше именовал Тебя Сыном Божиим, я должен прибегнуть к другому средству.’
Сказал и, подняв Спасителя, понесся с Ним по воздуху, высоко над пустынею и над равниною, вот под ними уже гордо возвышаются к небесам башни великолепного Иерусалима, священного города, еще выше белеет стройная громада славного храма, издали она кажется алебастровой горой с золотозубчатым венцом. Там он поставил Сына Божия на самой крайней вершине храма и молвил с насмешкою: ‘Стой здесь, если устоишь, — устоять здесь потребует от Тебя большого искусства. Я принес Тебя к дому Твоего Отца и поставил на высочайшее место: высочайшее — самое лучшее. Теперь покажи Твое происхождение, если не хочешь стоять здесь, бросься вниз. Чего Тебе страшиться, если Ты Сын Божий! Написано, что Господь даст о Тебе повеление Ангелам небесным, они примут Тебя на руки свои, дабы Ты не преткнул ноги Твоей о камень.’
Иисус ответил: ‘Написано также: ‘не искушай Господа Бога твоего.’ Сказал и встал, Сатана же пал, пораженный изумлением: так (если сравнивать малые вещи с величайшими) сын Земли Антей243 боролся в Ирассе с зевсовым сыном Алкидом и, часто побеждаемый, снова поднимался, получая от своей матери Земли новую силу, падение его освежало, он схватывался с врагом еще яростнее, пока не был задушен в воздухе, и тогда умер и пал. Так надменный Искуситель, после многих поражений, возобновлял свои приступы, и в своей гордыне пал оттуда, где надеялся увидеть падение своего Победителя, подобно тому чудовищу в Фивах244, что задавало всем загадку, пожирая всякого, кто не разгадывал ее, и когда она была разгадана, с горя и злости само бросилось вниз с Исмерийского утеса. Так, пораженный ужасом и печалью, пал Враг, чтобы принести своему войску, заседавшему в совете, не радостное торжество успеха, а весть о гибели, отчаянии и посрамлении дерзнувшего в своей гордыне искушать Сына Божия.
Так пал Сатана. Мгновенно светозарный сонм Ангелов спустился к Спасителю, тихо принял Его с опасного места на свои нежные крылья и, как на мягком ложе, плавно понес Его в сияющем воздухе и, спустившись в цветущие долины, положил Его на зеленый дерн. Там раскинулся перед Спасителем стол с небесными яствами, с божественными амврозийскими плодами, собранными с дерева жизни, с амврозийским напитком из источника жизни, которые скоро подкрепили Его и восстановили иссякшие от голода силы. И, пока он вкушал, ангельские хоры воспевали небесные гимны во славу Его победы над искушением и гордым Искусителем: ‘Истинный образ Отца, восседаешь ли Ты в лоне блаженства и в свете Света, или, вдали от Неба, облеченный смертною плотию, в человеческом образе ходишь в пустыне. Где бы Ты ни был, Твои деяния, Твой вид, движения, все обличает в Тебе Сына Божия, одаренного божественною силою для сокрушения врага, похитителя Рая, посягнувшего на престол Твоего Отца! Ты победил его и низринул с Небес со всем его воинством, теперь Ты отомщаешь за изгнанного Адама, и, восторжествовав над искушением, возвратил потерянный Рай, исторгнув у врага завоевание, приобретенное обманом: отныне никогда не дерзнет он ступить ногою в Рай со своим искушением! Уничтожены его козни! Он погубил то место земного блаженства, но ныне для Адама и избранных сынов его воздвигнут Рай прекраснее прежнего, и Ты, Спаситель их, сошел на Землю, дабы водворить их в этом жилище, где, когда настанет время, они будут жить в безопасности от Искусителя и искушений.
А ты, адский Змей, не долго будешь царствовать в облаках, подобно осенней звезде или молнии, падешь ты с Небес и будешь попран ногами твоего Победителя: ты предчувствуешь уже удар, однако, он не последний еще и не самый смертельный, но только учит Ад не торжествовать преждевременно, у всех его врат Абаддон245 раскаивается в твоей дерзкой попытке. Поэтому научись с благоговейным страхом чтить Сына Божия, без всякого оружия, одним страхом Своего голоса изгонит Он тебя и твои полчища из демонского царства, твоего мерзостного владения. С воплями бросятся они в бегство, моля скрыть их в свином стаде, чтобы раньше времени не быть сверженными в бездну на жестокие муки.
Слава Тебе, Сыну Всевышнего, Наследнику обоих миров, Победителю Сатаны! Пора настала, приступай к Твоему великому делу, начинай избавление человечества!’
Долго Ангелы воспевали Победителя, Сына Божия, нашего Благого Спасителя, и, когда Он освежился небесною трапезою, с радостью привели Его на дорогу. Однако, никем не замеченный, Он возвратился в дом Своей Матери.
ПРИМЕЧАНИЯ К ‘ВОЗВРАЩЕННОМУ РАЮ’.
192 Псалом 89:5.
193 Вифавора — долина в уделе Гадовом, граничившая с Иорданом.
194 ‘И был день, когда пришли сыны Божий предстать перед Господа, между ними пришел и Сатана.’ (Книга Иова, 1:6).
195 Ахав, царь израильский, муж Иезавели, был предан во власть злого духа за то, что не верил предсказанию пророка Господня, а поверил своим лжепророкам. III кн. Царств, гл. 22.
196 Царь израильский Ахав, начиная войну с Сирией, вопрошал до четырех сот пророков, и все они обещали победу, между тем Ахав был убит в сражении. III кн. Царств, гл. 22.
197 Моавитский царь Валак просил сребролюбивого лжепророка Амонейского, Валаама, предать проклятию всех евреев, но Валаам против собственной воли произносил одни благословения на народ израильский. Кн. Чисел, гл. 22-24.
198 Иерихон — иудейский город, лежавший между Иорданом и Иерусалимом. В Св. Писании он называется городом фиников (Второз., гл. 34:3), по причине обилия в нем финиковых пальм.
199 Евангелист Иоанн упоминает об Енноне: ‘А Иоанн также крестил в Енноне, близ Салима, потому что там было много воды.’ Гл. 3:23.
200 Пирейская область — весьма гористая и мало населенная, граничила с Аравией и Египтом. Иордан отделял ее от другой части Иудеи.
201 Нимфы из свиты Дианы.
202 Пелла — город в Македонии, родина Филиппа Македонского.
203 По взятии Карфагена, к победителю Сципиону, прозванному Африканским, привели девицу редкой красоты, но он едва удостоил ее взглядом, и препоручил надежным людям возвратить ее целтиберианскому вельможе, за которого она должна была выйти замуж. (Плутарх, жизнеописание Сципиона.)
204 III кн. Царств, 27:5.
205 III кн. Царств, 19:5.
206 Когда пророк Даниил был брошен в львиный ров, Ангел, посланный к пророку Аввакуму, приказал ему отнести обед в Вавилон, в ров к пророку Даниилу. Книга Пророка Даниила, 14:33-38.
207 Фесва — отчество пророка Илии. III кн. Царств, 27:1.
208 Даниил, 1:8.
209 Небольшое озеро в Кампаньи, где ловили превосходных устриц.
210 Ганимед — любимец Юпитера, унесенный на Олимп с горы Иды за его красоту. Гилас — любимец Геркулеса, также отличался своей красотой.
211 Герои средневековых романов.
212 Антипатр — иудеянин родом, человек хитрый, так сумел завоевать любовь у иудеев и приобрести доверие Кесаря, что сделался царем иудейским. Он-то и возобновил стены Иерусалима.
213 Фабриций не принял богатств, предложенных ему царем Пирром, Курций также не принял золота от Самнитян, хотя оба были весьма бедные люди.
214 Урим и Туммим — название двух камней, подвешенных к нагруднику первосвященника, по этим камням жрецы предсказывали будущее.
215 Александр Великий завоевал Азию, будучи тридцати лет от роду.
216 Сципиону Африканскому не было еще тридцати лет, когда он сделался обладателем Карфагена.
217 Помпею, прозванному Великим, не было тридцати лет, когда праздновался в честь его третий триумф, после разбития Митридата, царя Понтийского.
218 Антиох-Эпифан, восьмой царь сирийский, разграбил Иерусалим и приказал в храме Господнем поставить кумир Юпитера Олимпийского.
219 Медин — город в Палестине, в этом городе родились Маккавеи, он был также местом их погребения.
220 Саул, отыскивая заблудившихся ослиц своего отца, встретил пророка Самуила, который открыл ему, что Господь избрал его царем Израиля, и тут же помазал его на царство. I Книга Царств, гл.
221 По всему описанию видно, что Мильтон подразумевает здесь гору Нифат, где берут начало реки Тигр и Евфрат.
222 Аракс — река, вытекающая из горы Тавра и орошающая Армению.
223 Ниневия — столица Ассирии, имела тридцать миль в окружности и восемь с половиной миль в длину, разорена была мидянами в царствование Сарданапала.
224 Салманассар, царь ассирийский, узнав, что Оссия, царь израильский, намеревается свергнуть его иго, осадил Самарию и переселил израильтян в Ассирию. IV кн. Царств, 17:1-6.
225 II кн. Паралипоменон, 36:22, 23.
226 Персеполь был некогда столичным городом Персии и всего Востока, построен Персом, сыном Персея, и разрушен Александром.
227 Столичный город Бактрии, в Скифии, получил свое название от реки Бактры.
228 Суза, славный в древности город, лежавший между Вавилоном и Персидою. Кир, победивший мидян, сделал его столицей империи. Развалины его называются теперь Шуе и находятся в персидской провинции Хузистан. Селевкия — город на реке Тигр, развалины его под именем Эль-Маданна, находятся в о милях от Багдада. Низибис — некогда значительный город северо-восточной области Мессопотамии.
229 Города в Иркании, персидской провинции.
230 Провинция, отделявшаяся от Скифии рекою Парнасом.
231 В древности персидская провинция, содержавшая большую часть нынешнего Афганистана, Кандаор и Маргиана — области, составляющие часть нынешнего Туркестана.
232 Нынешняя Грузия, Адиабена — местность в Ассирии, Сузиана — персидская провинция.
233 Албракка — вымышленный город в одном средневековом романе. Агрикан, Галлафрон, Анжелика — герои романа.
234 1 кн. Паралипоменон, гл. 21:1 -14.
235 Город, лежащий на границах Египта и Эфиопии.
236 Большой остров, окруженный рекою Нилом. Камбиз построил на нем город, который назвал именем умершей в нем сестры своей Мерой, это имя получил и весь остров.
237 Здесь речь идет о Суматре, этот величайший из восточных островов лежит между Явою и Малаккою.
238 Здесь говорится о Тиверии.
239 Области Кампаньи, известные хорошими винами. Хиос — остров в Архипелаге. Крит, ныне называемый Кандия, остров в Сридеземном море, также знаменит винами.
240 Небольшой ручей, протекавший вдоль рощи, которую афиняне называли ‘Академиею’.
241 Место, где Аристотель обучал своих учеников, гуляя с ними.
242 Колоннады, где собирались стоики.
243 Антей — исполин, сын Нептуна и Земли, принуждал прохожих бороться с собою и душил их, в пустынях Ливийских он напал на Геркулеса и был наказан за свою дерзость.
244 Сказочное чудовище, Сфинкс, опустошало дорогу из Дельф в Фивы, предлагая всем прохожим свою загадку и бросая в море всех, кто не мог отгадать ее, пока она не была разгадана Эдипом.
245 Абаддон или Авадон, по-еврейски — бездна, так называется Сатана, ангел бездны. Откровение Св. Иоанна, 9:11.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
