<,ВОЗРАЖЕНИЕ А. Г. ГОРНФЕЛЬДУ О Н. В. ГОГОЛЕ>,
<,ВОЗРАЖЕНИЕ А. Г. ГОРНФЕЛЬДУ О Н. В. ГОГОЛЕ>,
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Возражение А. Г. Горнфельду о Н. В. Гоголе, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов. Полное собрание сочинений. В 35 томах. Серия ‘Литература и художество’. В 7 томах
Том четвертый. О писательстве и писателях
Статьи 1908-1911 гг.
Санкт-Петербург, 2016
Есть умственно-аристократические или духовно-аристократические темы… К числу таких принадлежит вопрос о загадке гоголевской личности и, в связи с нею, о верности или неверности, правдивости или фантастичности его творчества. Теме этой посвящает в ‘Русск. Богатстве’ статью г. Горнфельд (не то же, что Кранифельд), ум точный, ‘справочный’, не делающий ошибок в счете и цитатах… ум осведомленный в истории литературы, но сам не литературный и бескрылый. Заметка его вызвана недавнею статьею П. П. Перцова о постановке в ‘Художественном Театре’ пьесы из романа Достоевского с указанием на истеричность и ненатуральность действующих лиц и представляемых сцен, но сказав только несколько слов о Достоевском, г. Горнфельд переходит к Гоголю как главе ‘натуральной у нас школы’ и старается утвердить реальность и жизненность его изображений, вступая в полемику с В. Я. Брюсовым, отвергнувшим этот реализм в своей речи при открытии в Москве памятника Гоголю. Речь была неосторожна многими словами, которых нельзя было произносить в среде патетически и ‘по обыкновенному’ настроенной публики, и вызвавшая чрезвычайную бурю: не стучали стульями, а бросали с громом стулья на пол и, хлопая дверями, выходили вон из залы. Потом она была напечатана под заглавием ‘Испепеленный’. На нее-то и опрокидывается г. Горнфельд, находя, что Брюсов повторяет только упреки Н. Полевого, современника Гоголя, тоже указывавшего разные неточности и невероятности в описаниях и характеристиках Гоголя… Вывод Горнфельда следующий:
‘Если не вполне достигнутая правда есть отрицание реализма, то никакого реализма попросту никогда в русской литературе было’.
Но Горнфельд (вот позитивизм!) не понял самой темы…
Брюсов и некоторые другие отрицали ‘реализм’ у Гоголя, ссылаясь вовсе не на то, что у Гоголя есть ошибки против действительности, что он ‘не вполне достиг правды’, что она у него не полна, и проч. С этой точки зрения и под таким углом можно судить Пушкина, Гончарова, Толстого, Писемского, Островского, — писателей с действительными или возможными ‘ошибками’, а не с искажением. У Гоголя же, может быть, ‘ошибок’ и не было, а у него было всеобщее искажение, точнее — была какая-то искаженность в восприятии и потом в передаче, как закон души его, от которого он не мог освободиться, что и привело к трагической развязке его и личности и творчества. Ведь всему естественно ‘спокойно закончиться’, ‘спокойно умереть’: но этого решительно нельзя сказать ни о гоголевском художестве, ни о нем лично. Нет, — тут загадка, может быть, не имеющая разгадаться до глубины никогда. Все кончилось судорогой, мукой, молитвой и запащиванием, — без ясных поводов, по какому-то очевидно внутреннему закону, по неправильности самой ‘траектории’, по которой началась и вылетела и полетела дальше, к гибели, его судьба и жизнь. Останавливаясь собственно на одной черте, ‘реализме у Гоголя’, мы должны заметить, что 1) конечно, никого реальнее его не было в нашей литературе, и 2) в то же время в тех же самых созданиях никого не было фантастичнее, антиреальнее, не было еще у нас такого ‘сновидца’, как он… Все совершилось и было так, как если бы он бросил ‘полную правду’ на полотно: но затем с одного уголка (не с четырех) потянул немного все это полотно… ‘Правда’ вот ‘вся налицо’: но она так сморщилась, приобрела такие фантастические размеры и очертания, пришла в такие комбинации, что все закричали…
От ужаса, отвращения, презрения…
‘Не то! Не то!’.
Между тем ведь на полотне все ‘именно тб’, именно ‘правда’…
Сказать: ‘Гоголь реалист‘ — ужасно легко, немного труднее, но все же не очень трудно, сказать и обратно: ‘Гоголь не реалист’.
Этот мір его пугал. Ведь мы же не боимся міра, который видим? Иногда кажется, что ему весь мір представлялся населенным призраками, — и вместе, конечно, от этого пустым, просто лишенным содержания, содержательности. Какими ‘призраками’, Вием? Нет, вот именно Чичиковым и проч. Ведь его ‘Нос’ написан о таком же осязательном господине, как Чичиков: а что он о нем написал? Чуть-чуть бы не поудержаться ему, и он вдохновенно отнял бы носы у всех ‘мертвых душ’ или приставил бы им по третьей ноге, и хохотал бы неудержимо, проделывая все столь же реально, до чудовищности реально, как все проделал в рассказе ‘Нос’. Получилась бы совсем другая ‘поэма’, столь же гениальная, но которая не дала бы уже Чернышевскому повода для мрачных выводов.
Так царства дивного всесильный господин.
‘Мір Гоголя’ есть именно ‘мір его фантазии’, вымысла, утешения, гнева… В то же время сделанный с изумительным ‘реальным мастерством’… ‘Вот все точь-в-точь как мы видим’… Но на самом деле ничего ‘такого’ мы не видим: и, конечно, буквальных Собакевича, Манилова и даже Петрушку ни один человек в міре не видел и их нет. Но ‘искусство натуральности’ так велико, что нам всем показалось, всему міру показалось, что это ‘где-то видели мы’ и ‘именно так точно‘. Между тем ничего не ‘видели’ и ничего не ‘точно’. Это именно искусство натуральности, как метод руки, как способность души, а не натуральные предметы, срисованные обыкновенною рукою, обыкновенным глазом и проч. Есть рассказчики, которые ‘выдумывают’: ну, до того натурально, что, слушая, ‘животики подведешь’ от смеху… Но это — талант, ‘рассказанных предметов’ он вовсе не видал и даже не искал увидеть.
Талант.
Мір.
‘Талант’-то у Гоголя был натуральный, к ‘натуральному’ устремленный, все натурализирующий.
A ‘міра’ вовсе никакого даже нет, он отсутствует.
‘Чичикова’ никогда не было, т. е. таких людей не было, а вот ‘как он нарисовал Чичикова’, то у всех животики подвело и все закричали: ‘Мы это видали’. Между тем никто ничего не видал.
Таким образом его фантазия сгущалась до осязаемости. ‘Иди и пощупай’. Щупали и находили тело, между тем ‘тела’ никакого не было, а только его сгущенная фантазия, дьявольская, демоническая…
Так царства дивного всесильный господин.
И эти ‘образы’, ‘вымыслы’. Петухи, Тентетниковы, вылились на его душу и как бы задавили его, не давая ‘свободно вздохнуть’… На давая глотнуть воздуха реальной действительности, простой, неухищренной, поистине единоспасительной.
Вот как было дело… но и это приблизительно, гадательно…
Придвигая Гоголя к Решетникову, Островскому, Гончарову, которые ‘все с ошибками’, Горнфельд не различил самой темы — ‘об устроении души Гоголя’, или еще — ‘о фантастике как основной душевной стихии у Гоголя’, ‘о структуре гоголевского творчества’, и проч. И вообразил, что кто-то ‘ловит Гоголя на ошибках’, как гимназиста ловят на ‘ошибках в диктанте’. Ничего подобного…
Черновой автограф — РГБ. Ф. 249. К. 5. Ед. хр. 31. Л. 1—2. Неоконченный.
Печатается впервые.
С. 602. …статью г. Горнфельд… — В своей статье ‘Заметка о реализме’ (Русское Богатство. 1910. No 12. С. 160—168) А. Г. Горнфельд выступил против статей Розанова в ‘Новом Времени’ о Гоголе, гениальность которого Розанов видел не в реализме, а в художественном мастерстве.
...недавнею статьею П. П. Перцова… — Статья П. П. Перцова о постановке в Художественном театре ‘Братьев Карамазовых’ появилась в ‘Новом Времени’ 6 декабря 1910 г.
С. 603. Так царства дивного всесильный господин — М. Ю. Лермонтов. ‘Как часто, пестрою толпою окружен…’ (1840).