ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА.
ВОСТОЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА.
1.
Анекдоты.
1.
Анекдоты.
——
2.
Элегіи.
2.
Элегіи.
——
Съ Персидскаго перев. Ботьяновъ.
‘Сверная Пчела’, No 97, 1827
Восточная литература, Ботьянов Иван Васильевич, Год: 1827
Время на прочтение: 4 минут(ы)
При одномъ Халиф находился верховный Визирь, который, соотвтственно долгу своему, день и ночь служилъ Халифу сему со всмъ усердіемъ. Однажды, вознамрившись оставить царскую службу и посвятить себя единому Богу, все создавшему, нсколько дней сряду не являлся онъ къ Цлрю. Удивленный его поступкомъ, Халифъ, встртившись съ симъ вельможею, спросилъ у него: ‘что теб сдлалось, что ты оставилъ меня и службу мою?’ — ‘Я оставилъ тебя по той причин, отвчалъ Визирь, что замченныя мною въ теб пять привычекъ произвело во мн къ теб отвращеніе, по сему-то и ршился, вступить въ служеніе Богу и искать одного Его произвола.’ — ‘Какія жъ эти пять привычекъ?’ спросилъ у него Государь.— Визирь отвчалъ: ‘1) Во всю мою бытность при теб, ты всегда сидлъ, а я всегда стоя служилъ теб, и никогда ты меня не удостоилъ посадить, теперь же служу такому Существу, Которое меня всегда сажаетъ {Магометане молятся сидя на колнахъ.}. 2) Когда ты спалъ, я обязанъ былъ тебя беречь и охранять, теперь же служу Существу, всегда бодрствующему, Которое ни на мгновеніе не уснетъ, а самого меня сохраняетъ. 3.) Ты, сидя за столомъ, вкушаешь яства сладкія, а мн никогда ничего по давалъ, нын же служу такому Существу, Которое само не вкушаетъ, а меня питаетъ и кормитъ. Богъ всмъ даетъ насущный хлбъ, Ему же дать никто не можетъ. 4.) Я оставался всегда въ опасеніи, что ты умрешь, и по кончин твоей не зналъ, что со мною будетъ, а теперь служу такому Существу, Которое не умираетъ: Богъ живъ всегда и безсмертенъ. 5) Я всегда боялся, что ежели въ чемъ провинюсь, то ты предашь меня лютой смерти, теперь служу такому Существу, предъ Которымъ, хотя бы тысячу кратъ согршилъ, но ежели однажды обращу къ Нему очи и съ плачемъ попрошу объ отпущеніи грховъ моихъ, то Оно, по неисчерпаемой Своей благости, отпуститъ вс грхи мои. Богъ истинно вс грхи прощаетъ.’
Сказываютъ, что Вавилонскій Царь Гарунъ ал-Рашидъ, хавши однажды на охоту, увидлъ одного старика, занимавшагося работою въ своемъ гаду, и гадавшаго орховое дерево. Гарунъ, изъ любопытства подъхалъ къ нему, спросилъ: ‘старикъ! много ли теб отъ роду лтъ?’ — ‘Четыре года!’ отвчалъ старикъ. Гаруновъ Визирь съ гнвомъ закричалъ на старика: ‘какъ смешь ты, не размысливши, говоришь предъ Царемъ? ‘ — ‘Я не размысливши не говорю,’ отвчалъ старикъ: ‘ибо умный весьма легко пойметъ, что жизнь, проведенная много во времена дтскаго безумія, не можетъ назваться жизнію, равномрно и времени, прожитаго въ царствованіе Мансура, угнетавшаго насъ и пролившаго столько крови невинныхъ, нельзя считать временемъ, дней, протекшихъ въ горестяхъ и страх, жизнію считать не должно. Нын же тому только четыре года, какъ мы, во время Гаруна ал-Рашида, пользуемся спокойствіемъ, и я съ того времени считаю свою жизнь.’ Гаруну весьма понравился замысловатый отвтъ, и онъ подарилъ ему тысячу червонцевъ, а потомъ спросилъ его: ‘когда же сіе дерево произведетъ плоды?’ Старикъ отвчалъ: ‘Предшественники мои насадили деревья, а я лъ плоды ихъ, теперь и я въ свою очередь посажу — а мои преемники будутъ пользоваться плодами.’ — ‘Прекрасно!’ сказалъ Гарунъ — и опять подалъ ему тысячу червонцевъ. Старикъ съ удивленіемъ сказалъ: ‘Что это за счастіе? Кто насаждаетъ дерево, тотъ только что чрезъ двадцать лтъ можетъ вкушать плоды онаго, а я сегодня посадилъ и, по безпримрной милости и щедрости Государя, сегодня же плоды вкушаю.’ Гаруну снова понравились его слова, и онъ опять подарилъ ему тысячу червонцевъ, ибо такова была щедрость Монарха, и съ тмъ похалъ отъ старика, говоря Визирю своему: ‘ежели бы мы съ симъ старикомъ поболе продолжали бесду, то конечно бы онъ отъ насъ получилъ еще много денегъ.’
Дв нжныя подруги, дв чаши стараго вила, пріятна я безпечность,— книги и тнь густаго сада — вотъ блага, которыхъ я не отдамъ ни за какія благополучія настоящей и будущей жизни, хотя бы цлый міръ упалъ къ ногамъ моимъ. Кто мняетъ тишину и спокойствіе на сокровища міра сего, тотъ есть корыстолюбецъ, готовый продать за ничтожную цну роднаго своего брата. Юноша! послдуй мн! ибо твое воздержаніе и моя расточительность не уменьшатъ, а также и не увеличатъ богатства въ семъ мір. Во дни злополучія должно побждать горести чашею свтлаго вина: ибо можно ли на что побудь надяться въ семъ коловратномъ мір? Среди вихрей, сражающихся въ саду, можно ли отличить розу отъ жасмина? Укрпись, сердце мое, терпніемъ: Владыко небесный не предастъ сего драгоцннаго камня въ руки виновника зла и горестей. О времена! о нравы! можно ли въ такомъ злополучіи оградить себя отъ козней мірскихъ, мудростію опытнаго вка и совтами строгаго Брамина?
Прижимаю розу къ груди своей, рука моя держитъ чашу сладкаго вина, и возлюбленная внемлетъ моимъ словамъ: Владыки міра! Позавидуйте моему благополучію! Пусть никакое свтило не озаряетъ ночной картины! Луна во взорахъ моей возлюбленной сіяетъ полнымъ блескомъ.— Пусть не курятся никакое благовоніе среда пиршествъ и веселій! Отъ черныхъ кудрей несется всюду пріятнйшій запахъ.— Не говори мн о благоуханіи мускуса и о сладости меда — я люблю пить нектаръ изъ устъ моей возлюбленной.— Общество наше не запрещаетъ употреблять вино. По можно ли, о нжная роза, безъ тебя пить оное? Когда сердце мое наполняется скорбію о твоемъ отсутствіи, я удаляюсь во внутренность своей хижины. Не напоминай мн о слав: какая отъ нея польза? Что мн въ имени, которое меня не прельщаетъ? Слухъ мой любитъ внимать только звукамъ флейты, и глаза мои прикованы къ рубиновымъ щекамъ твоимъ! Ты упрекаешь меня въ пресыщеніи виномъ и любовью, но кто въ семъ город на меня не походитъ? Не открывай моихъ слабостей блюстителю порядка (Полицмейстеру): онъ и самъ любитъ вино хорошее. Гафизъ! не теряй на одной минуты безъ удовольствія! Теперь время розъ, вина и весны.
Константинополь,
2-го Іюля 1827.