И. А. Бодянский
И. А. Бодянский
Воспоминания о Ясной Поляне
Воспоминания о Ясной Поляне
Комментарии
Комментарии
Воспоминания о Ясной Поляне, Бодянский И. А., Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
…Лев Николаевич показался мне ниже ростом, чем я ожидал, спина его сильно сгорблена, но как будто не от старости, а от лежавшей на ней большой невидимой тяжести.
Поздоровавшись с доктором и г. Щербаком (*1*), Л. Н. подал мне руку. Я назвал свою фамилию.
— Не может быть? — воскликнул Л. Н., как-то отскакивая, но потом извинился и сказал: — Это просто на меня нашло затмение. Когда вы назвали свою фамилию, я принял вас за вашего отца и, увидав молодое лицо, удивился.
Потом Л. Н. подошел к роялю и стал рассматривать разложенные подарки. Наша папка, как видно, не понравилась Л. Н.
— А вот Касаткин (*2*) прислал копию своей картины, — сказал Л. Н., вынимая из большого конверта фотографию известной картины ‘Жена рабочего’ (оригинал этой картины находится в академии художеств и изображает худую бледную женщину, сидящую с ребенком на заводском дворе).
— Мне она не нравится, — говорил Л. Н., — не поймешь, чего эта женщина задумалась, больна ли она, болен ребенок или муж пьянствует? Что вы скажете, господин художник?
Разговор перешел на искусство.
Потом Л. Н., взяв стакан чаю, ушел к себе, г. Щербак же направился в парк, позвав и меня.
В этот же день за обедом я снова встретился с Л. Н. Он сидел в кресле, был очень весел и сыпал каламбурами и анекдотами. После обеда Л. Н. куда-то исчез, и мы его опять увидели только за чаем на балконе. После чая все расположились у круглого стола в углу залы.
Я не помню хорошо разговора, который велся, но помню, что в конце заговорили об искусстве, и я сказал такую фразу:
— Не находите ли вы, Л. Н., что искусство является у нас предметом роскоши?
Л. Н. согласился с этим и почему-то быстро ушел к себе в комнату.
Через некоторое время я услыхал голос Л. Н., спрашивающего меня. Я поднялся с дивана, но он, увидав меня, подошел и сел рядом в кресло.
— Я согласен, — сказал он, — что искусство в настоящее время является предметом роскоши, но вы, художники, можете все ж таки принести громадную пользу именно иллюстрациями. Иллюстрации доступны всем, и в этом их громадное достоинство.
К ужину приехала Мария Львовна с мужем, и разговор стал общим. В это же время была получена масса телеграмм, и, прежде чем сесть за ужин, графиня стала читать их вслух. Многие телеграммы были написаны напыщенным слогом и почти целиком из всевозможных прилагательных, выслушав которые Л. Н. сказал только одну фразу: ‘Кадилом да по носу’ — и попросил дать знать на почту, чтоб телеграммы не пересылались, а задерживались. После ужина мы стали прощаться, и Л. Н., обращаясь к Щербаку, откровенно сказал:
‘Я вас не оставляю ночевать, так как мы ждем много гостей и вас, пожалуй, негде будет положить’. Потом обратился ко мне: ‘Передайте привет Репину и спросите, почему он давно не был здесь’.
Приехав в Петербург, я принялся за портрет-офорт Л. Н. по фотографиям, сделанным мною. Приблизительно через год гравюра была готова и, вставив один экземпляр в раму, я его послал в Ясную Поляну с письмом к графине, где вспоминал о Л. Н. и Ясной Поляне. В ответ мною получено было приглашение бывать в Ясной Поляне.
Приехал я 15 сентября 1904 года (*3*) рано утром, графиня вышла только к 12 часам. Перед ее выходом я успел вынуть из чемодана фотографии, сделанные моим знакомым. Фотографии были стереоскопические и изображали проводы запасных на войну по железной дороге.
Сцены были сняты действительно потрясающие. Тут была и молодая женщина в истерике, и народ, бежавший за поездом. Я попросил передать их Л. Н. Вскоре Л. Н. вышел со стереоскопом ко мне. Фотографии на него подействовали очень сильно.
— Это не фантазия художника, — говорил Л. Н., — это натура, и так сильно еще ни один художник не передавал, а вот взгляните, какой славный мужик стоит. — И тут у Льва Николаевича) в голосе прозвучал рыдающий звук. — Вот где ужас войны передан. Посмотрите, — обратился Л. Н. к убирающему со стола лакею (женской прислуги я в Ясной Поляне почти не видал) и, давая стереоскоп, добавил: — Двигайте здесь, пока отчетливо не увидите все изображение.
Насколько мне помнится, Л. Н. не садился в этот день за работу, хотя и ушел к себе, а С. А. говорила, что никак не ожидала того сильного впечатления, которое произвели фотографии.
За завтраком графиня сама разливала бульон, но когда я заявил, что я вегетарианец, то Л. Н., взяв тарелку, налил мне своего вегетарианского супу. Этим, думаю, он невольно выразил сочувствие вегетарианству.
После обеда приехал от больной дочери Л. Н., Марии Львовны, доктор Душан Петрович, и Лев Николаевич удалился с ним и долго беседовал. Вечером Л. Н. не показывался. Вся компания собралась у круглого стола. Графиня шила детские одеяла.
После ужина Л. Н. вынес брошюрку, сказав мне:
— Вот, прочтите одну из моих последних брошюр. Она прислана издателем ее, Чертковым, из Англии, у меня имеется только один ее экземпляр.
Это была брошюра ‘Единое на потребу’ (*4*). Сидя в углу, я прочел ее и… решил не пускать в свет свою статью.
На другой день, после завтрака, когда Л. Н. уехал верхом, С. А. показывая мне портреты Л. Н. работы Репина, Крамского и Серова, заметила, что хороших портретов Л. Н. очень мало и великолепен только портрет, написанный Репиным.
К обеду приехали Илья Львович и несколько знакомых Л. Н. Разговор был отвлеченный и общий. После обеда Л. Н. стал меня расспрашивать о моей жизни и о том, что я работаю. Я ответил, что пишу большую историческую картину.
— Зачем историческую? — спросил Л. Н. с видимым огорчением. — Какой смысл?
— Я нахожу это красивым, — и, главным образом, поэтому пишу ее. А вы не против красоты?.. — спросил я Л. Н.
— Нет, нет, — живо ответил Л. Н., — красота должна существовать в искусстве.
Потом Л. Н. пригласил меня в свою комнату. Вообще обстановка яснополянского дома не богата, и такую обстановку всегда можно увидеть в любом помещичьем доме средней руки, но обстановка комнаты Л. Н. совсем скромна: небольшой письменный стол, полки с книгами, на стене Сикстинская Мадонна и фотографии с картин, посреди комнаты кровать, и больше ничего бросающегося в глаза.
— Вот, взгляните, как вам нравится этот художник, — спросил Л. Н., указывая на фотографии с картин Орловского (*5*). — Я очень люблю этого художника. Он вышел из крестьянской среды, очень любит ее, знает ее жизнь и пишет только из ее быта.
После чая Л. Н. ушел к себе.
И. А. Бодянский. Воспоминания о Ясной Поляне. — Южный край, 1908. Иллюстрированное прибавление к No 9472 от 28 августа.
Иван Александрович Бодянский, художник-гравер, сын единомышленника Толстого помещика А. М. Бодянского (1842-1916), заплатившего пятилетней ссылкой за верность своим взглядам.
Впервые И. А. Бодянский был у Толстого в последних числах августа 1903 г., в дни его 76-летнего юбилея. Второй раз — 16 сентября 1905 г.
1* Бодянский приехал в Ясную Поляну в компании Антона Петровича Щербака (Щербакова, 1863-1936), крестьянского деятеля, уроженца Харьковской губернии, доктор — Д. В. Никитин.
2* Художник Николай Алексеевич Касаткин (1859-1980) незадолго до этого, 2 августа 1903 г., посетил Толстого и услышал от него о своем творчестве ‘много …неприятного’, (Гольденвейзер А. В. Вблизи Толстого. М., 1969, с. 135).
3* Ошибка: по-видимому, 15 сентября 1905 г.
4* Брошюра ‘Единое на потребу’ вышла в свет в Лондоне в издательстве ‘Свободное слово’ в августе 1905 г.
5* Ошибка, речь идет о Н. В. Орлове.