Воспоминанія о Вн въ 1799 году.
Письмо Е. Б. Фукса.
Воспоминанія о Вн въ 1799 году.
Письмо Е. Б. Фукса.
‘Сверная Пчела’, No 138, 1826
Воспоминания о Вене в 1799 году, Фукс Егор Борисович, Год: 1826
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Скажу вамъ, любезнйшій другъ, что въ Вен очутился я, и самъ не знаю, какъ. Хочется все спросишь: это ли Вна? она такъ прекрасна! дешь, какъ будто изъ города въ город, везд встрчаешь смющіеся сады. Это лишь предмстія города, которыя непремнно начинаются, прескаются, опять соединяются, безпрестанно веселе, великолпне. Желательно, чтобы многіе города походили на сіи Форштаты.
Почталіонъ мой погналъ вдругъ, не знаю, для чего, живость города оживляетъ его. Онъ летитъ по улицамъ, украшеннымъ дворцами и парками, гд разнообразныя и веселыя толпы народа волнуются, тысяча перемняющихся предметовъ поражаютъ и меня. Стукъ каретъ, везд жизнь, тснота, въ воздух раздаются многоразличные крики, а ихъ заглушаетъ съ башни церкви Св. Стефана величественный колокольный звонъ.— Такъ прибылъ я въ трактиръ.— Скоро выбгаю оттуда въ сей веселый міръ, чтобы все осмотрть, пересмотрть. Но на первыхъ дняхъ все вижу въ хаос, все въ перемнахъ, декорація за декораціей, картина за картиной.
Первое глубокое, продолжительное впечатлніе длаетъ древнйшая, величайшая и великолпнйшая церковь Св. Стефана, сія ужасающая готическая громада, сія гигантская высота ея колокольни, которая распространяетъ около себя тнь на большое пространство, а во внутренности великолпнйшій алтарь съ 38 другими малыми и съ колоннами Ecce-Homo по Корреджія, гробница героя Евгенія. Я всходилъ на сію колокольню, одну изъ величайшихъ башень Европы, по 700 ступеней на самый верхъ, гд представилась мн великолпнйшая панорама всей столицы и ея окрестностей.
Странно, что первое путешествіе кое по сему городу, исполненному веселой жизни, вело меня отъ одного воспоминанія о смерти къ другому. Едва отхожу отъ гробницы Евгенія, какъ попадаюсь въ Капуцинскій монастырь, гд, въ подземельныхъ ходахъ, покоятся боле шестидесяти Императоровъ, Императрицъ, и Принцевъ Австрійскаго Дима. Я спускаюсь внизъ, дьячекъ мн свтитъ. Торжественная тишина, гд каждый шагъ слышенъ, сильный свтъ факеловъ на мраморныхъ монументахъ, мертвенная темнота, мысль, что здсь погребены столь многія держанныя величія, исчезнувшія съ лица земли, дйствуютъ на меня всею силою фантазіи, и читаю имена Іосифа и Маріи Терезіи, мн казалось, будто сіи Августйшія тни надъ главою моею, и колна мои преклоняются съ благоговніемъ и тайнымъ страхомъ.
Но не одна темнота грибницъ производитъ сіе очарованіе. Я уже опять вижу свтъ, иду дале, вхожу въ Августинскій монастырь, знаменитый не мене памятниками Художествъ, гробницами и мавзолеями. Здсь въ урнахъ хранящей сердца нын царствующей Императорской династіи, а потому оба сіи монастыря исторически достопамятны.
Мн показали здсь модель памятнику Эрцъ-Герцогини Маріи Христины, который воздвигается творческимъ рзцомъ Кановы. Казалось, что вижу волшебство, которое сотворилъ какой-то геній въ величайшемъ вдохновеніи глубочайшей своей скорби. Этотъ мраморъ говоритъ, думаетъ, чувствуетъ. Сіи неподвижные группы дйствуютъ, ихъ лица плачутъ, я и состражду, скорблю.
Печальная Добродтель, держащая въ рук урну, восходитъ слва на ступени гробницы. Слышу ея вздохи при вступленіи на сей страшный порогъ, дверь мрака отверзается. Здсь таинственная нощь должна пріять сіи любезнйшіе останки. Дв младыя двы, съ свтильниками въ рукахъ, провождаютъ Добродтель, за нею шествуетъ Благотворительность, ведущая за руку страждущаго старца и безпомощное дитя, котрые пришли отнести пеплъ своей Покровительницы сіе царство мира и тишины.
На правой сторон, крылатый геній супруга погруженъ въ глубокую, безмолвную печаль. Не можетъ онъ съ другими восходить на ступени. Умерщвляющая скорбь говоритъ въ чертахъ его. Одною рукою опирается онъ на злобно покоящагося льва, вчнаго стража сей нетлнной гробницы.
Но на обелиск, надъ мрачною дверью, воспаряетъ къ небу Блаженство съ бюстомъ Христины, обвитымъ зміемъ вчности, а Ангелъ, во сртеніе ниспускающійся, налагаетъ пальму безсмертія.
Блаженъ, кто могъ воздвигнуть памятникъ сей той, которую любилъ свыше всего! Внецъ славы искусству, которое способно было вдохнуть сію мысль въ нмый, хладный мраморъ!
Вечеромъ того же дня, утомленный, вхожу я опять въ церковь Св. Степана, сажусь въ углу. Хрустальныя огненныя лампады, какъ будто надо мною плаваютъ, тусклый свтъ ихъ таинственно трепещетъ въ сумрак. На стнахъ и на мраморномъ полу оттниваются безобразныя разбросанныя массы. Священная тишина царствуетъ, рдко прерываетъ оную шепотъ молящагося, или вздохъ, невольно излетвшій изъ стсненной груди.
Но въ тотъ день, когда Суворовъ, съ колнопреклоненіемъ и съ подъятіемъ побдоносной, свыше хранимой руки своей, предъ священнымъ лучезарнымъ жертвенникомъ у гроба Евгенія, подъ трофеями Австріи произнесъ здсь присягу на чинъ Римскаго Императорскаго Генералъ Фельдмаршала, огромность храма сего не могла вмстить въ себ многолюдства. Вся Вна здсь тснилась и возсылала ко Престолу Всевышнаго благоговйныя, теплыя моленія о спасеніи притекшаго съ Свера на спасеніе сей древнйшей столицы Германіи. Почто не имю я живописующей кисти для изображенія вамъ сего величественнаго восторга! Чувствую также, что не могу вамъ достойно описать явленія третьяго дня: уже рано поутру, толпился народъ къ дому Посла нашего, Графа А. К. Разумовскаго, въ великолпныхъ чертогахъ котораго покоился, въ простой горниц, на солом, нашъ Цинцинатъ. Къ нему входитъ Фельдмаршалъ Пр. де Л… ‘Какъ!’ вскрикнулъ онъ: ‘вы здсь, а не на остров Цитеры?’ — Онъ одлся, и похалъ въ каретъ съ Посломъ во дворецъ. Едва лишь показался, какъ раздались крики: виватъ Суворовъ! которые провожали его карету до самаго дворца. Вс улицы покрыты были толпами, вс окошки, даже крыши домовъ наполнены зрителями. Тронутый до глубины сердца такими искреннйшими привтствіями публики, Фельдмаршалъ, выскочивъ у крыльца дворца изъ кареты, со слезами прокричалъ народу по-Нмецки: ‘Австрійцы храбры! Русскіе непобдимы! мы будемъ бить Французовъ! Ура! да здравствуетъ Францъ II.’ — И побжалъ на лстницу.— Во дворц встрченъ онъ былъ Императоромъ и всею Императорскою фамиліею, съ отличнымъ уваженіемъ. Между прочими разговорами сказалъ онъ: ‘Съ Французами, какъ съ дамами, обращались очень деликатно, я старъ.’ — Весьма заботились о приглашеніи его къ Императорскому столу, но строгое наблюденіе поста (а теперь у насъ великій постъ) и привычка его обдать въ семь или восемь часовъ утра, заставили отмнить сіе приглашеніе. При семъ случа сказалъ мн одинъ придворный: ‘вашъ Фельдмаршалъ ни въ чемъ не хочетъ походить на другихъ, кром какъ на одного самого себя.’
Посл посщалъ я другія мста, видлъ другіе предметы.
Императорская Библіотека здсь одна изъ богатйшихъ въ Европ. Мстоположеніе пространно, а зданіе въ особенномъ вкус. Въ великолпной ротонд стоитъ статуя Карла VI, которому Библіотека обязана своимъ обновленіемъ и украшеніемъ. Не скажу вамъ ничего о числ и цн выставленныхъ книгъ. Упомяну только о рдкихъ.
Предъ глазами моими раскрываютъ Мексиканскія книги. Я говорю, предъ моими глазами: умъ мой тушъ не дйствовалъ. Это для меня іероглифы, думаю, и для всхъ. Мн показали что-то такое, писанное на какомъ-то растеніи съ бреговъ Нила, рукопись самого Тасса: Освобожденный Іерусалимъ, бюстъ Гуттенберга, изобртателя книгопечатанія, и первыя изданія печатанныхъ въ Майнц книгъ.
Здсь два арсенала, Императорскій и городской. На двор перваго лежатъ Турецкія железныя цпи, которыми Турки запирали Дунай, когда осаждали Вну. Ихъ тяжесть удивляетъ. Но плафонамъ развшены знамена, сабли, всякаго рода оружія, какъ трофеи, обртенные на многочисленныхъ войнахъ Австріи, Богеміи и Венгріи. Коллетъ Густава Адольфа въ сраженіи подъ Люценомъ. Видно мсто, чрезъ которое пролетла смертоносная пуля. Шляпа Лаудона и проч. Нельзя не ощущать благоговнія къ симъ священный! останкамъ героевъ.
Изъ палатъ Беллоны бгу на улицу, гд все дышитъ разсянностію, и видишь лишь веселіе, которое вс возрасты, вс состоянія здсь безпрестанно ищутъ и везд находятъ. Здсь можно бы веселостями пресытишься, ничего другаго не видишь, не слышишь и не знаешь.
По особенному Его Королевскаго Высочества Герцога Фердинанда Виртембергскаго ко мн благоволенію, былъ я приглашенъ во дворецъ въ день умовенія ногъ. По обряду Католической Церкви отправляютъ сіе священнодйствіе сами Государи. Два стола на двнадцать кувертовъ были накрыты въ зал дворца, одинъ для мужчинъ, а другой для женщинъ. Духовникъ Его Величества пожаловалъ мн списокъ всмъ этимъ старичкамъ и старушкамъ, изъ коихъ младшій имлъ 83 года отъ роду, а младшая 85 лтъ. Вс они изъ бднаго, большею частію мщанскаго состоянія. Они получаютъ отъ казны черную одежду и награды, и каждый годъ отыскиваются новые. Едва Императоръ и Императрица изволили вступить въ залу, какъ вс они сли, и умовеніе ногъ началось, посл Ихъ Величества изволили угащивать ихъ сами. Каждый Христіанинъ долженъ благоговть предъ симъ благодющимъ символомъ.
Театровъ здсь довольно. Изъ нихъ первый придворный, который соединяется съ Императорскимъ замкомъ. Онъ весьма теменъ, и его боле всхъ посщаютъ. Другой Кертнерторъ, театръ пространенъ, великъ и хорошо освщенъ. Ложи въ пять ярусовъ, прекрасныя декораціи, балеты великолпные, я видлъ разрушеніе Помпеи, какъ сей городъ, наводненный кипящею лавою, поглощается. Машины, представленіе, освщеніе были обольстительны, разительны. Приличная предмету музыка гремла въ оркестр. Я врилъ тому, что Помпея дйствительно такъ разрушилась, воображеніе тое погрузилось въ ужасы сего событія, покрытаго нсколькими вками. Зрю дымящійся Везувій, огненный его дождь, и, при потрясеніи всего бытія моего, не смю не чтить великихъ силъ природы и въ самыхъ ея сокрушеніяхъ. Я забылся, какъ вдругъ рукоплесканія меня пробуждаютъ. Смотрю на сцену, въ то время, какъ всюду пожары, громы, низверженія поражаютъ зрителей, два артиста впереди сихъ ужасовъ изумляютъ легкостію и проворствомъ своихъ движеній и скачковъ. Это послдніе жители, спасшіеся отъ всеобщаго разрушенія, которые теперь, обращая взоры на пылающій свой градъ, скачутъ, мечутся, въ изступленіи бшенства.
Я имлъ счастіе быть у Князя Шварценберга, въ концерт: Сотвореніе міра. Самъ творецъ Сотворенія Гайднъ управлялъ оркестромъ. Сотвореніе міра! Непостижимое, необъятное, неисповдимое!!!— Надобно было героизму Гайдна отважиться силою музыки вызывать изъ хаоса свтъ: рче и быша.— Слыша громъ сихъ словъ, вся природа содрогается. Онмваю.
Я представился сему сдинами украшенному кроткому старцу. Узнавъ, что я изъ Петербурга, спросилъ онъ меня: живъ ли Дицъ {Сей славный нын виртуозъ, которому еще подобнаго въ адажіо нтъ, пересталъ въ послдніе годы жизни своей говорить, а восхищалъ лишь чудесною своею скрипкою. Онъ имлъ счастіе обучать на семъ инструмент Блаженной памяти Государя Императора Александра Павловича.}? Я отвчалъ, что живъ, но оставилъ земный языкъ, а говоритъ небесною гармоніею.— ‘Когда Дицъ разыгрывалъ мои квартеты, тогда лишь въ первый и послдній разъ почувствовалъ я, что я Гайднъ.’ — Вотъ слова, нтъ, вотъ слава великаго музыкальнаго генія.— Не рдко урывками отъ пышныхъ этикетныхъ пиршествъ, ходилъ я въ рестораціи, воспоминанія о которыхъ еще донын мн пріятны. Всякаго состоянія людей тамъ увидишь. Какая чистота! какая вжливость! какія усладительныя бесды: Теперь общій разговоръ о Суворов и о Русскихъ. Однажды сосдомъ за столомъ у меня былъ старикъ Маіоръ съ одною ногою, другую оставилъ онъ въ Турціи въ сраженіи подъ начальствомъ Принца Кобургскаго. Разговорясь, спросилъ я его, награжденъ ли онъ за свою службу. Какъ вы меня спрашиваете? отвчалъ онъ, я служилъ въ царствованіе Іосифа. Зналъ я, что онъ въ тотъ день бывалъ не доволенъ, когда къ нему на аудіенцію приходило мало просителей, но я любилъ его, не хотлъ безпокоить. Подалъ въ здшній Гофкрисгратъ прошеніе о пенсіи. За справками долженъ былъ цлый годъ дожидаться. Наконецъ голодъ заставилъ меня явиться къ моему Государю. Онъ бжитъ ко мн на встрчу, сажаетъ меня насильно. Я хочу подать ему просьбу. Къ чему бумага? говоритъ онъ. Ваша нога ходатайствуетъ за васъ. Тотчасъ назначена мн полная пенсія со дня лишенія ноги, и тысячу гульденовъ вручаетъ онъ мн за сими словами: ‘примите сіи штрафныя деньги. Правительство долженствовало тотчасъ назначить вамъ содержаніе, сіе упущено. Я виноватъ.’ Взглянулъ я и сидящихъ за столомъ: у всхъ слезы.
Пора гулять по улицамъ, но что вижу? Какая перемна! какая пустота, я ищу въ Вн Вны, она исчезла. Гд же она? Волнующееся море сіе двинулось въ Шенбрунъ {Загородный дворецъ близъ Вны.}, и я несусь туда же. Тамъ Суворовъ встрчаетъ Русское свое войско. Тамъ вся столица обратилась къ спасителю своему, герою единственному, великому Россіянину.— Какое зрлище! въ прелестнйшей равнин отъ одной искры божественнаго огня генія изливается океанъ лучей!— Перо мое выпадаетъ: я имю сердце. Прощай, незабвенная Вна!
Вотъ вамъ, дражайшій, изліяніе чувствъ моихъ въ Вн, кончу симъ замчаніемъ, что путешествіе есть ароматъ для счастливца, а бальзамъ для страдальца. Прощайте до Италіи!