Воспоминания о театре (1867 г.— 1897 г.), Ярон Сергей Григорьевич, Год: 1898

Мемуары
Время на прочтение: 397 минут(ы)
Скачать в PDF

C. Г. Яронъ.

Воспоминанія о театр.

(1867 г.— 1897 г.)

КІЕВЪ.
Типографія И. И. Чоколова, Фундуклейская ул., д. 22
1898.

Посвящается
Николаю Николаевичу
Соловцову (Федорову).

СОДЕРЖАНІЕ

Одесса 1867—1872 г.
Курскъ 1872—1875 г.
Харьковъ 1875—1879 г.
Одесса 1879—1880 г.
Кіевъ 1880—1892 г.
Одесса 1892—1894 г.,
Кіевъ 1894—1897 г.

Вмсто предисловія.

I.

Любовь къ театру развилась во мн въ весьма раннемъ возраст. Воспитывался я въ г. Одесс, во второй гимназіи, гд товарищами моими были А. Деранковъ (впослдствіи по сцен Масловъ), В. Ашкенази (по сцен Степановъ, нын артистъ Императорскихъ театровъ), Біязи (по сцен Андреевъ-Біязи), братъ мой М. Яронъ (по сцен Горскій) и друг. Благодаря хорошимъ отношеніямъ къ упомянутымъ товарищамъ, постоянно твердившимъ о театр, заявлявшимъ, что они, при первой возможности, поступятъ на сцену (что они и сдлали), и я сталъ мечтать о сцен. Мечты остались, впрочемъ, мечтами, но попавъ какъ-то разъ на галлерею въ городскомъ театр (мн было тогда четырнадцать лтъ) я до того увлекся, что сталъ изыскивать всевозможные способы чаще ходить въ театръ, какъ сейчасъ помню кассира галлереи Соколова, къ протекціи котораго прибгали многіе гимназисты и я въ томъ числ. Положимъ, протекція эта состояла въ томъ, что насъ пропускали будто-бы безплатно, но все-же на другое утро дома мы не досчитывались той или другой книжонки! Какъ ни ограничены были мои денежные рессурсы — я получалъ ежедневно три копйки на завтракъ,— но эти рессурсы также давали мн возможность разъ въ недлю ходить въ театръ, ради театра я отказался отъ завтраковъ, какіе-бы я въ то время ни получалъ подарки отъ родныхъ или знакомыхъ — я тотчасъ-же все превращалъ въ наличныя деньги, а деньги въ театральные билеты. Хотя въ гимназія я учился недурно, но все-же я могъ гораздо лучше и съ большимъ увлеченіемъ передавать эпизоды изъ жизни Фабіанской, Андреевой, Никитина, Виноградова и др., чмъ изъ жизни Перикла и Сократа. Я зналъ безошибочно какую изъ ролей исполнялъ каждый изъ артистовъ въ любой пьес, чего не могъ сказать относительно названій и именъ по географіи и исторіи. Увлеченіе мое театромъ дошло до того, что когда товарищи мои затяли любительскіе спектакли я, совершенно забывъ о гимназіи, проводилъ цлые дни на репетиціяхъ и счастью моему не было предловъ, когда мн. поручали ка кую-нибудь выходную роль въ два слова или предлагали суфлировать. Въ этихъ любительскихъ спектакляхъ особенно выдлялись Біязи и Деранковъ. Боже, какъ я завидовалъ ихъ успхамъ. Кстати, эти успхи вскружили имъ головы до того, что они оставили гимназію и окончательно посвятили себя сцен. То-же сдлали братья Ашкенази (Степановъ и Лавровъ) и Евгеній Недзльскій (Недлинъ, нын одинъ изъ выдающихся провинціальныхъ артистовъ) {Въ своемъ мст я о Недлин поговорю подробно.}. Выдавался еще замчательнымъ талантомъ и H. В. Самофаловъ, но онъ сценой не увлекся до того, чтобы бросить науку, и окончилъ университетъ {Въ настоящее время занимаетъ должность управляющаго Кіевской Казенной Палатой.}. Изъ университетскихъ товарищей, посвятившихъ себя сцен, укажу еще на Чужбинова (извстнаго въ провинціи артиста, умершаго въ Кіев августа 1897 г.) и Лелева (Вучетича), нсколько лтъ тому назадъ скончавшагося въ Одесс въ крайней нужд. Частыя посщенія театра и постоянное общеніе съ артистами, товарищами и гимназіи, повели къ тому, что я сталъ знакомиться съ закулиснымъ міромъ и уже гимназистомъ 7-го класса я былъ въ театр ‘свой’, я получилъ право входа за кулисы, сталъ бывать на дому у артистовъ и, наконецъ, ршилъ попытать свои силы въ качеств любителя-рецензента. Это было въ 1868 году. Никогда не забуду своей первой рецензіи о г-ж Ю. И. Лавровой, замчательной въ то время водевильной актрис (впослдствіи она перешла на роли ingenue dramatique). Хотя замтка моя, написанная на двухъ страницахъ, и была сокращена до неузнаваемости (въ печати появилось строкъ двадцать), но всеже эта первая моя замтка, удостоившаяся печати, заставила меня серьезно отнестись къ длу и я предложилъ свои услуги въ качеств рецензента редактору ‘Одесскаго Встника’ Н. П. Сокальскому. Предложеніе мое было принято, но я исписалъ еще не одинъ листъ бумаги, пока за мной наконецъ было признано право писать рецензіи. Впослдствіи я перешелъ въ ‘Новороссійскія Вдомости’ издававшіяся г. Гросуломъ-Толстымъ, а когда эта газета прекратила свое существованіе,— я вновь вернулся въ ‘Одесскій Встникъ’. Съ тхъ поръ, какъ мной написана первая рецензія, прошло почти тридцать лтъ, во все это время, за небольшими перерывами, я продолжалъ писать о театр, проживая въ разныхъ провинціальныхъ городахъ, и потому не удивительно, что у меня накопилось много воспоминаній о театр. Эти-то воспоминанія я и ршилъ напечатать.
Заканчивая предисловіе, считаю необходимымъ оговориться: если гг. артисты встртятъ ошибки въ хронологіи, да простятъ они мн этотъ грхъ, въ особенности прошу прощенія у артистокъ, иной ошибочно мною помченный годъ можетъ вызвать цлую бурю негодованія и совершенно справедливо: отъ неправильнаго ‘лтосчисленія’ можно прійти къ неврному выводу о возраст той или иной артистки, а у меня вовсе нтъ цли задвать ихъ больное мсто. А вотъ и фактъ: мсяцевъ пять тому назадъ, когда я приступалъ къ составленію этихъ записокъ, я встртился съ одной драматической артисткой, съ которой познакомился въ 1880-мъ году. Заговорили о прошломъ и я напомнилъ артистк, что познакомился съ ней у H. К. Милославскаго въ Одесс. Артистка вспылила, заявила мн, что это неправда, что я ошибаюсь и т. д. Я сконфузился, хотлъ сказать, что это было не въ 1880 г., а въ 1890 г., но это оказалось неудобнымъ, такъ какъ Милославскій въ 1882 г. уже былъ покойникомъ. Я промолчалъ. Спустя нсколько минутъ артистка отвела меня въ сторону и сообщила, что ей ‘теперь 29 лтъ’, а такъ какъ по этому счету въ 1880 г. ей было всего 12 лтъ, то потому я и долженъ быть осторожне при постороннихъ и, вспоминая о прошломъ, никогда не упоминать въ какомъ году что было. Въ силу этого замчанія, мною полученнаго, я еще боле убдился въ необходимости извиниться въ ‘невольныхъ’ промахахъ по части хронологіи.

II.
Одесса.

Антрепренеромъ Одесскаго городского театра, сгорвшаго въ 1872 году, съ незапамятныхъ временъ былъ итальянецъ Иванъ Карпычъ Фолетти и, не смотря на то, никогда русская драма въ Одесс такъ не процвтала, какъ при немъ. Все, что было выдающагося въ провинціи, всегда приглашалось въ Одессу, нтъ такого выдающагося артиста или артистки періода 1867—72 г., которые не подвизались-бы въ Одесс. И странное дло, антрепренеръ не только не терплъ убытковъ, формируя ежегодно выдающіяся драматическія труппы, но чистой прибылью, получавшейся отъ драмы, покрывалъ убытки, получавшіеся отъ итальянской оперы. Надо замтить, что городской театръ былъ до того малъ, что полный сборъ едва достигалъ 900 руб., если къ этому добавить, что и цны мстамъ были крайне не велики, такъ, въ спектакли русской драмы кресло 1-го ряда стоило 1 р. 25 к.. а 2-го 1 рубль, то пожалуй покажется непонятнымъ значительная прибыль, получавшаяся отъ русской драмы. А объясняется это весьма просто: незначительными окладами артистовъ. О тысячныхъ окладахъ понятія не имли: H. Е. Милославскій получалъ 400 или 450 руб., семейство Новикова, состоявшее изъ 6 лицъ (Н. И. Новиковъ, его жена, сестра Лаврова съ мужемъ, сестра Шелихова и старуха-мать) 800 руб. и пр. Русская драма играла три раза въ недлю, а итальянская опера — четыре. И вотъ 12—13 спектаклей въ мсяцъ давали такіе барыши, что ими покрывались убытки итальянской оперы. Одесситовъ упрекаютъ въ пристрастіи къ итальянской опер, по моему мннію, это неврно: и русская драма, и русская опера всегда приносили большіе барыши, но подъ однимъ условіемъ: чтобы составъ труппъ былъ хорошъ, кое-какая русская драма или опера въ Одесс ничего не сдлаютъ, драма періода 60-хъ начала 70-хъ годовъ, да и русская опера того времени давали всегда почти полные сборы. Сборъ въ 700 р., при полномъ сбор въ 900 р., считался рдкостью въ мое время, билетами на драматическіе спектакли приходилось запасаться за нсколько дней. Что касается бенефисовъ, то о нихъ анонсировалось обыкновенно за недлю и бенефиціанты продавали билеты на дому или въ буфет театра, а въ кассу очень рдко попадали билеты. На бенефисные спектакли въ два — три дня публика разбирала вс билеты, причемъ въ рдкихъ случаяхъ не платили любимцамъ вдвое или даже втрое противъ назначенной цны. Не любимцы обыкновенно прибгали къ реклам, выпуская огромныя разноцвтныя афиши, для пьесу на массу картинъ и измышляя для каждой картины страшныя названія. Особенно отличались по этой части актеры Надеждинъ и Кастровскій. Послдній, какъ сейчасъ помню, поставилъ въ свой бенефисъ ‘Доля-горе’, объявивъ, что на постановку пьесы потрачено до 2-хъ тысячъ рублей и что на сцен будутъ корабли, пароходы, масса живой рыбы и т. д. Объявленіе о затрат 2-хъ тыс. руб. сдлало свое дло: въ то время 2 тыс. руб. значило больше, чмъ теперь 10 т. руб. о которыхъ объявляется при постановк новыхъ пьесъ. Кастровскій взялъ валового сбора больше 4-хъ т. рублей. Конечно, пароходы на сцену не попали, а мирно стояли въ Одесской бухт, но Кастровскій получилъ за рекламу около 2-хъ т. руб. Актеръ Надеждинъ считался спеціалистомъ по части картинъ: поставленный имъ въ бенефисъ свой ‘Вчный жидъ’ былъ раздленъ на двадцать слишкомъ картинъ. Имя массу долговъ и насчитывая въ числ своихъ кредиторовъ чуть не половину одесскихъ ростовщиковъ, онъ всегда откладывалъ уплату долговъ до своего бенефиса. Пока въ буфет производилась имъ продажа билетовъ — онъ долговъ не платилъ, доказывая, что деньги принадлежатъ антрепренеру до конца спектакля, а посл спектакля онъ обыкновенно исчезалъ изъ театра, совершенно скрываясь въ точеніе 6-7 дней. Все это время онъ проводилъ въ обществ ‘милыхъ, но погибшихъ созданій’, съ которыми и прокучивалъ бенефисныя деньги. Когда денегъ не оставалось ни копйки, Надеждинъ появлялся въ театр и сиплымъ голосомъ разсказывалъ, что прекрасно прожилъ недлю ‘на всемъ готовомъ’. Накладывать арестъ на жалованье кредиторы не могли: Надеждинъ всегда былъ въ перебор, описать имущество нельзя было, оно заключалось въ одномъ чемоданчик съ кое-какимъ малоцннымъ бльемъ- и по невол кредиторы оставляли артиста въ поко. Прослужилъ Надеждинъ въ Одесс нсколько лтъ не мняя образа жизни и тамъ-же умеръ въ нищет. Его послдній бенефисъ заставилъ много о себ говорить. Чтобы умилостивить кредиторовъ, которые сильно надодали бенефиціанту, онъ предложилъ имъ мста въ партер, пока кончитъ свою роль, а затмъ просилъ пожаловать къ нему въ уборную для расчета. Не помню, какая шла пьеса, но въ послднемъ акт герой, котораго изображалъ Надеждпнъ, умираетъ. Бенефиціантъ удобно улегся на сцен и сидвшіе въ первыхъ рядахъ креселъ замтили, какъ онъ сложилъ дв фиги и протянулъ руки, по направленію къ партеру. Раздался сдержанный смхъ знакомыхъ Надеждина, но въ это время опустили занавсъ. Когда кредиторы бенефиціанта съ трудомъ пробрались за кулисы — его уже тамъ не было! Оказалось что онъ ушелъ съ чемоданчикомъ въ рукахъ. Вс ршили, что онъ, по обыкновенію, отправился на ‘все готовое’, но чрезъ нкоторое время выяснилось, что Надеждинъ сейчасъ-же, посл спектакля, отправился на вокзалъ и куда-то ухалъ. Спустя недлю отъ него было получено письмо, съ разъясненіемъ, что фиги относились къ кредиторамъ. О Надеждин мн еще придется говорить по поводу одного изъ бенефисовъ В. В. Чарскаго
Говоря, однако, что одесская публика любила все выдающееся по сцен, я не могу, во имя правды, пройти молчаніемъ два хорошо запечатлвшихся въ моей памяти случая, когда публика эта, исключительно по капризу, пренебрегла весьма выдающимися артистками. Первый случай былъ съ Ристори, знаменитой итальянской драматической артисткой. Пріхала она въ Одессу на нсколько спектаклей и назначила, какъ полагали нкоторые мстные богачи, слиткомъ большія цны мстамъ, о чемъ они и сообщили г-ж Ристори, требуя уменьшенія цнъ. Артистка не согласилась и что-же? Богачи эти объхали всхъ извстныхъ имъ театральныхъ завсегдатаевъ своего круга и гд просьбами, а гд угрозами заставили всхъ отказаться отъ посщенія театра во время гастролей г-жи Ристори. Знаменитая артистка играла почти при пустомъ театр, а герои этого скандала повсюду трубили побду. Могутъ возразить, что господа, затявшіе эту исторію, совершенно правы, что иностранныя знаменитости, являясь въ Россію, черезъ чуръ уже безцеремонно дерутъ деньги съ публики, но я съ этимъ не согласенъ: если исходить изъ такого начала, то гд-же границы той платы, которая всми одинаково будетъ признана не высокой, съ такимъ-же правомъ, какъ утверждать, что 25 р. за ложу много, можно утверждать, что и 30 коп. за мсто на галлере тоже дорого: все зависитъ отъ средствъ, которыми обладаетъ желающій быть въ театр. Желаете дешевыхъ цнъ — стройте общедоступные театры и давайте антрепренерамъ субсидіи. Наконецъ, видть такую всемірную знаменитость, какъ Ристори — исключительный случай, который и не можетъ быть доступенъ для каждаго, за это надо платить много и два-три одессита, затявшіе скандалъ, вовсе не исходили изъ того начала, что не слдуетъ брать большихъ цнъ, а просто по своему капризу придрались къ цнамъ и заставили почти всю состоятельную Одессу не воспользоваться пребываніемъ такой великой артистки.
Если этотъ фактъ быть можетъ и будетъ спорнымъ, то врядъ-ли тотъ, который я сейчасъ разскажу, не докажетъ наглядно, что одесситы подчасъ бываютъ очень капризны.
Въ 1870 г. г. Фолетти приглашена была въ составъ итальянской оперы пвица Понти-дель-Арми. Дебютировала она въ ‘Лукреціи Борджіа’ съ громаднымъ успхомъ, такого феноменальнаго голоса одесситы давно уже не слыхали.
Долженъ замтить, что свою входную арію, какъ это требуется по ходу оперы, артистка спла подъ маской. Когда, посл исполненія этой аріи, Понти-дель-Арми сняла маску — зрители увидли передъ собой крайне некрасивую особу, но впечатлніе, произведенное голосомъ артистки, было такъ сильно, что на наружность и не обратили вниманія. Антрепренера Фоллети со всхъ сторонъ поздравляли съ столь цннымъ пріобртеніемъ и пвицу до того полюбили, что вс спектакли съ ея участіемъ давали полные сборы, а въ бенефисъ ей платили за ложи и кресла бшенныя деньги и поднесли по подписк брилліантовую діадему въ нсколько тысячъ! И артистка стоила этихъ подношеній и овацій! Такъ прошло два сезона, а когда Фолетти пригласилъ г-жу Понтидель-Арми на третій сезонъ, то по городу стали распространяться слухи, что золотая молодежь не желаетъ боле слушать эту артистку, что она надола, ибо очень некрасива, и если Фолетти не пригласитъ на ея мсто боле молодую и красивую, то будетъ скандалъ. Слухи эти дошли до администраціи, которая съ своей стороны приняла мры предотвратить скандалъ, но это ей не удалось. Въ вечеръ перваго выхода г-жи Понти-дель-Арми (въ ‘Гугенотахъ’) театръ былъ переполненъ, а на театральной площади, въ ожиданіи скандала, собралась толпа въ нсколько тысячъ человкъ. Первый актъ прошелъ спокойно, а когда во второмъ акт появилась Понти-дель-Арми (Валентина), ее встртили оглушительными свистками. Какъ будто весь театръ аплодировалъ, но рзкіе свистки раздавались со всхъ сторонъ. Оказалось, что золотая молодежь, состоявшая главнымъ образомъ изъ грековъ и итальянцевъ, пригласила съ собой матросовъ и уложила ихъ въ ложахъ, приказавъ свистать въ то время, какъ сама она, выдвигаясь впередъ, неистово аплодировала. Полиція, въ поискахъ за нарушителями порядка, выбивалась изъ силъ, но никого не находила. Такъ продолжалось съ четверть часа, занавсъ опустили: при вторичномъ поднятіи занавса, повторилось то-же самое и наконецъ режиссеръ объявилъ со сцены, что спектакль продолжаться не можетъ, а что Понти-дель-Арми отказалась служить въ Одесс. И дйствительно, на другой день она выхала въ Ростовъ на Дону, гд, какъ и слдовало ожидать, имла въ продолженіи сезона колосальный успхъ. И вотъ капризъ нсколькихъ десятковъ лицъ лишилъ одесситовъ возможности слушать выдающуюся пвицу потому только, что она некрасива’. Этотъ вечеръ мн памятенъ еще потому, что полиціей было арестовано нсколько матросовъ, явившихся въ театръ съ ножами и заявившихъ, при арест, что если-бы скандалъ не былъ прекращенъ распоряженіемъ администраціи, они пустили-бы въ ходъ и ножи, такъ какъ подъ этимъ условіемъ ихъ и нанимали.
Какъ курьезъ разскажу и слдующій фактъ, имвшій мсто въ этотъ же вечеръ на галлере. Какой-то еврей, сильно кричавшій ‘Понти’, до того надолъ своему сосду, что тотъ ударилъ его чмъ-то по губамъ: еврей, замтивъ посл удара, что по губамъ его и подбородку течетъ какая-то красная жидкость, съ испугу закричалъ ‘кровь! кровь’! Явилась полиція, но оказалось, что это была вовсе не кровь, а что сосдъ, которому надолъ крикъ еврея, ударилъ его помидоромъ по губамъ! Когда, спустя недлю посл этого вечера, назначили вновь ‘Гугеноты’, многіе изъ евреевъ отказались идти въ театръ, мотивируя свой отказъ тмъ, что въ Одесс ‘Гугеноты’ даются не въ четырехъ актахъ, какъ везд, а только въ одномъ.
Перехожу къ составу драматическихъ труппъ того времени. За короткое время перебывали въ Одесс Фабіанская, Андреева (Чарская), Лукашевичъ, Стрлкова, Ольга Козловская, Ф. Козловская, Н. И. Степанова, О. Н. Воронина, М. И. Соколова, Ю. И. Лаврова, H. К. Милославскій, П. А. Никитинъ, H. X. Рыбаковъ, М. Л. Крапивницкій, Н. И. Новиковъ К. Ф. Бергъ, П. Г. Протасовъ, Арди, В. В. Чарскій. П. Н. Николаевъ, Н. П. Новиковъ-Ивановъ, Л. Н. Самсоновъ, Много-ли изъ нихъ осталось теперь въ живыхъ? Да почти никого! Андреева (Чарская) содержится теперь въ убжищ, имена двухъ-трехъ еще живущихъ забыты для сцены, а большинство покоится тамъ, гд ‘нсть ни болзни, ни печалей, ни воздыханій’. Недавно я былъ въ Одесс и случайно на кладбищ наткнулся на могилу H. К. Милославскаго, умершаго въ 1882 г., а рядомъ на могилу О. Н. Ворониной, которая провела съ нимъ послдніе годы своей жизни и умершей за два года до него. Видъ этихъ заброшенныхъ могилъ меня поразилъ! И это могила Милославскаго, этого геніальнаго артиста, доставлявшаго одесситамъ въ теченіи многихъ лтъ столько чудныхъ минуть эстетическаго наслажденія своей высоко-художественчой игрой? А могила Самсонова, похороненнаго въ Кіев на Байковомъ кладбищ? гд она? Гд могила этого вчнаго борца за меньшую актерскую братію, артиста-писателя, всю жизнь ратовавшаго за созданіе правильно организованнныхъ товариществъ драматическихъ артистовъ? Могила эта давно уже заросла и не найти къ ней больше дороги! А могила П. А. Никитина, тоже похороненнаго въ Кіев на Байковомъ кладбищ? гд она? Да простятъ мн это небольшое отступленіе, оно явилось помимо моей воли!
Сезонъ 1868 года былъ однимъ изъ выдающихся по составу драматической труппы. Изъ дебютировавшихъ впервые артистокъ особенное вниманіе обратилъ на себя В. В. Чарскій, выступившій въ роли Жадова (‘Доходное мсто’). Въ первыхъ двухъ актахъ артистъ ничмъ не выдлялся, но въ третьемъ акт (въ трактир) г. Чарскій имлъ значительный успхъ, который, чмъ дальше, шелъ crescendo, а по окончаніи спектакля дебютантъ уже былъ предметомъ шумныхъ овацій. Не прошло и двухъ недль какъ г. Чарскій сталъ любимцемъ публики. Особенно полюбили г. Чарскаго студенты Новороссійскаго университета, а когда они узнали, что артистъ, до посвященія себя сцен, былъ студентомъ Кіевскаго университета, любовь эта уже не имла границъ: Чарскій сталъ кумиромъ молодежи, но… ненадолго. Случилось одно обстоятельство, сразу оттолкнувшее отъ артиста всхъ его юныхъ поклонниковъ. Назначенъ былъ бенефисъ Чарскаго. Для своихъ артистическихъ именинъ онъ выбралъ пьесу Манна ‘Говоруны’. Хотя студенты, узнавъ объ этомъ выбор, и просили артиста перемнить пьесу, такъ какъ ‘Говоруны’ — сплошной поклепъ на русскую молодежь, но бенефиціантъ просьбы не исполнилъ. Наступилъ день спектакля. Вс ложи второго яруса (каждая ложа длились на шесть мстъ — купоновъ) были заняты студентами, не мало было ихъ и на галлере. По окончаніи перваго акта изъ ложъ и галлереи послышались свистки и крики: ‘долой пьесу’! ‘Вонъ режиссера! вонъ Чарскаго’! Шумъ поднялся неимоврный, явилась полиція, стала увщевать, но ни что не помогало: крики не умолкали! На сцену вышелъ режиссеръ г. Н. И. Новиковъ, котораго встртили пронзительными свистками. Г. Новиковъ неоднократно порывался кое-что сказать, но за шумомъ, криками и свистками ничего нельзя было разобрать. Наконецъ кто-то изъ студентовъ крикнулъ ‘тише! Дайте ему объясниться’! Водворилась тишина. Г. Новиковъ заявилъ, что онъ отъ режиссерства уже третій день какъ отказался, да если-бы и былъ еще режиссеромъ, то все-же выборъ пьесы завислъ не отъ него, а отъ бенефиціанта. Заявленіе Новикова было встрчено апплодисментами. передъ нимъ стали извиняться въ самыхъ лестныхъ для него выраженіяхъ и съ еще большей настойчивостью стали требовать выхода г. Чарскаго. Артистъ не выходилъ. Вмсто него появился г. Надеждинъ и объявивъ, что онъ режиссеръ, обратился къ первымъ рядамъ креселъ съ слдующей (помню ее дословно) фразой: ‘я обращаюсь къ образованной части публики, а не къ тмъ наверху сидящимъ,— желаетъ она слушать продолженіе пьесы’? Польщенные такой фразой, перворядники отвтили: ‘желаемъ’, ‘желаемъ’!, но что кричали верхи — я и передать не могу. По адресу Надеждина посыпались такіе эпитеты, что онъ быстро скрылся за занавсъ, крики: ‘долой пьесу! вонъ Чарскаго! вонъ Надеждина’! дошли до того, что о происшествіи въ театр вынуждены были сообщить градоначальнику г. Бухарину. Но и его присутствіе не помогло: молодежь не унималась. Когда неоднократныя просьбы прекратить скандалъ ни къ чему не повели, г. градоначальникъ распорядился арестовать временно всхъ бывшихъ въ театр студентовъ и записать ихъ адресы. Но и это не помогло: пьеса дальше перваго акта не пошла и была замнена какими-то водевилями. Прошло дней пять или шесть. Въ университетъ стали доходить слухи о вторичной постановк ‘Говоруновъ’ по распоряженію высшей администраціи края. Слухи оказались основательными {Генералъ-губернаторомъ Новороссійскаго края былъ въ то время П. Е. Коцебу.}. Говорить, что сборъ былъ полный — нахожу излишнимъ. О скандал въ бенефисъ Чарскаго зналъ весь городъ и билеты брались на расхватъ, кто не знаетъ, что публика всегда падка на скандалъ! Позаботились о билетахъ и студенты: ими были взяты билеты не только въ галлерею и купоны, но и въ кресла, университетское начальство также не оставалось спокойнымъ, въ театръ явились: ректоръ, проректоръ, субъ-инспекторъ, педеля, были и нкоторые изъ профессоровъ. Наступилъ день спектакля. Въ семь часовъ вечера зрительный залъ былъ уже переполненъ. Въ театр было тихо, но вс знали, что это временное затишье передъ грозой. Волновался только одинъ человкъ-субъ-инспекторъ Лонгиновъ. Человкъ этотъ былъ любимъ всми студентами за свои къ нимъ отношенія, онъ всегда принималъ вс мры, чтобы избавлять студентовъ отъ непріятностей, ходатайствовалъ за нихъ передъ профессорами во время экзаменовъ, удерживалъ педелей отъ доносовъ на студентовъ, защищалъ предъ начальствомъ при такъ наз. студенческихъ исторіяхъ со слезами на глазахъ упрашивалъ не вмшиваться ‘въ личное ему одолженіе’. И на этотъ разъ Лонгиновъ былъ неспокоенъ за своихъ студентовъ: онъ зналъ, что въ случа скандала многіе пострадаютъ и потому постоянно шнырялъ между рядами креселъ, упрашивая ‘плюнуть на пьесу и Богъ съ ней’. Увертюра была съыграна, ожидали поднятія занавса, но… на аванъ-сцену вышелъ кто-то изъ артистовъ и заявилъ, тчо по чьей-то болзни вмсто пьесы ‘Говоруны’ поставлена будетъ пьеса ‘Перемелется-мука будетъ’. Отвтомъ на это заявленіе былъ взрывъ аплодисментовъ и крики — ‘браво’! Хотя часть публики разочаровалась, ибо ‘скандалъ не состоится’, но лица студентовъ сіяли. Сіялъ и Лонгиновъ, не стсняясь онъ вслухъ сталъ поздравлять студентовъ и, плача отъ радости, со многими цловался. Принимали пьесу, конечно, на ура!, а когда въ финал перваго акта раздалось со сцены ‘gaudeamus igitur’, къ театральному хору примкнули вс студенты. Это былъ чудный моментъ, котораго никто изъ бывшихъ въ театр студентовъ никогда не забудетъ. Нечего прибавлять, что болзнь артиста была мнимая и служила только предлогомъ отмнитъ ‘Говоруновъ’. Помогли въ этомъ случа антрепренеръ Фолетти и его секретарь Андрушевичъ: ихъ просили ‘Говоруновъ’ не ставить, но ослушаться администраціи нельзя было, и исходъ былъ найденъ. Такъ кончилась исторія съ ‘Говорунами’, благодаря которой г. Чарскій пересталъ быть кумиромъ молодежи.
Особенной любовью Одесской публики пользовался Николай Карловичъ Милославскій: человкъ умный, образованный, интеллегентный, прекрасно воспитанный и замчательно находчивый, H. К, несмотря на массу недостатковъ, былъ въ Одесс чуть-ли не первый изъ артистовъ, котораго всюду принимали и знакомствомъ съ которымъ гордились. Если-бы я вздумалъ въ своихъ воспоминаніяхъ передавать эпизоды изъ жизни H. К. въ Одесс, мн пришлосьбы писать очень много, но удерживаетъ меня не это обстоятельство, я опасенія, что я буду повторять уже извстное, такъ какъ о Милославскомъ появлялась въ печати такая масса анекдотовъ и разсказовъ, что врядъ-ли я съумю сообщить кое-что новое. Постараюсь припомнить т изъ эпизодовъ, которые, на сколько я знаю, въ печать еще не попадали и которымъ я былъ свидтелемъ. Всмъ извстно, что Милославскій былъ большой циникъ и хотя категорія скабрезныхъ о немъ анекдотовъ очень велика, но имъ, конечно, не мсто въ печати, эти анекдоты боле или мене извстны театральному міру и еще долго будутъ передаваться изъ устъ въ уста.
Съ H. К. Милославскимъ, впродолженіи нашего 15-лтняго знакомства, я встрчался очень часто, преимущественно въ Одесс, и одинъ только сезонъ къ Харьков, гд онъ служилъ у Н. И. Новикова. Несмотря на массу недостатковъ онъ былъ для меня однимъ изъ симпатичнйшихъ людей, даже разсказывая о своихъ похожденіяхъ, которыхъ у него было не мало и которые далеко не отличались чистоплотностью, онъ всегда производилъ какъ на меня, такъ и на всхъ присутствовавшихъ какое-то особенное, странное впечатлніе. Такой-же разсказъ изъ устъ другого человка вызывалъ-бы несомннно чувство гадливости, а въ устахъ Милославскаго это вызывало только смхъ. Сознаешь, что человкъ разсказываетъ о совершенномъ имъ скверномъ поступк, а прощаешь, и не только прощаешь, а весело смешься вмст съ расказчикомъ, точно разсказываетъ онъ не о себ, а о комъ-либо другомъ. Нердко мн даже казалось, что H. К. приписывалъ себ такія дянія, которыя вовсе и не имли мста, что онъ взводилъ на себя обвиненія ‘ради краснаго словца’, изъ желанія развеселить общество и показать, насколько онъ былъ всегда находчивъ и остроуменъ, мн не хотлось врить, что человкъ способенъ такъ спокойно и хладнокровно разсказывать о такихъ поступкахъ, которые прямо предусмотрны улож. о наказ. Милославскій служилъ въ Одесс много лтъ подъ рядъ и всегда одинаково пользовался любовью и симпатіями публики: его восторженно принимали и въ ‘Ляпунов’, и въ ‘Велизарі’, и въ ‘Клар д’Обервилль’, и не мене восторженно въ роляхъ современнаго репертуара. Долженъ замтить, что въ описываемый мною періодъ громаднымъ успхомъ пользовались пьесы Дьяченко, изъ которыхъ почти ни одна необходилась безъ роли генерала или князя. Этихъ-то ‘высокопоставленныхъ’ всегда игралъ Милославскій и игралъ замчательно: баринъ въ жизни — онъ былъ таковымъ и на сцен, изъ ныншнихъ артистовъ его отчасти напоминаетъ И. П. Кисилевскій, но съ той только разницей, что Милославскій серьезне относился къ своимъ обязанностямъ: онъ никогда не выходилъ на сцену, не зная роли. Не молодъ былъ Милославскій, когда явилась пьеса Толстого ‘Смерть Іоанна Грознаго’: она была была поставлена въ Одесс съ H. К. въ заглавной роли, кто зналъ Милославскаго какъ артиста, не усумнится, конечно, что него были вс данныя для художественнаго исполненія этой роли. И дйствительно, успхъ Н. К. былъ колоссальный: за короткое время пьеса прошла 12 разъ при полныхъ сборахъ. Правда, раза три — четыре выступалъ въ роли ‘Грознаго’ и Н. И. Новиковъ, но разница въ исполненіи была громадная, Новикову во многомъ вредили его голосовыя средства, да и самый характеръ ‘Грознаго’ былъ имъ не вполн понятъ. Здсь-же кстати приведу фактъ, который очень удивилъ театраловъ, хотя вскор и выяснился: въ одинъ изъ спектаклей, когда Новиковъ исполнялъ ‘Грознаго’, ему, посл каждаго акта, подносились весьма цнные подарки изъ ложи бенуара, примыкавшей къ сцен. Такъ какъ ложу эту занимали молодые люди, далеко не обладавшіе средствами на подобныя подношенія и такъ какъ это случилось не въ бенефисный спектакль, то явилось предположеніе, что молодые люди подносятъ подарки на средства г. Кехрибарджи, врага Милославскаго, въ пику сему послднему. По точно наведеннымъ справкамъ оказалось однако слдующее: наканун этого спектакля у Новикова былъ званый вечеръ, на которомъ въ числ гостей находились и юные поклонники артиста. Посл ужина услись играть въ карты и Новикову до того не везло, что онъ проигралъ около тысячи рублей, которые и выиграли его поклонники. Такъ какъ Новиковъ проигралъ эти деньги будучи далеко не трезвъ, то молодежь ршила выигрышемъ не воспользоваться, возвратить деньга было бы, конечно, обидно и потому поршили на весь выигрышъ купить цнныя вещи и поднести ихъ Новикову въ первый-же спектакль, въ которомъ онъ выступитъ. Спектакль этотъ, по случайности конечно, и былъ ‘Смерть Іоанна Грознаго’ съ Новиковымъ въ роли ‘Грознаго’.
Если я, вспомнивъ о Грозномъ, упомянулъ о Киселевскомъ, то именно потому, что въ настоящее время это единственный артистъ, который могъ-бы съ успхомъ исполнить эту роль, но этому не бывать: г. Киселевскій никогда роли не выучитъ, не училъ онъ ролей смолоду, не станетъ же онъ учить ихъ на старости лтъ.
Какое впечатлніе Милославскій производилъ даже въ пьесахъ ходульныхъ — доказываетъ слдующій фактъ: шла ‘Графиня’ Клара д’Обервиль’. Въ театр присутствовали артисты французской труппы, прибывшей въ Одессу на нсколько спектаклей. Игра Милославскаго произвела на французскихъ артистовъ такое сильное впечатлніе, что по окончаніи четвертаго акта они бросились за кулисы, ворвались къ нему въ уборную и наперерывъ другъ передъ другомъ принялись цловать его. H. К. растерялся, началъ скромно благодарить, а французскіе артисты, услыхавъ вызовы публики, вынесли Н. К. на рукахъ изъ его уборной до сцены.
За много лтъ пребыванія H. Е. въ Одесс былъ только одинъ случай поползновенія удалить его со сцены, но этотъ случай какъ нельзя лучше доказалъ, на сколько артистъ былъ любимъ. Нкій К—жи, имвшій какую-то непріятную для него стычку съ М., пожелалъ ему отомстить какъ артисту и собравъ ‘партію’, человкъ въ тридцать, послалъ ихъ въ театр освистать Милославскаго. Шелъ въ этотъ вечеръ ‘Гувернеръ’. На сколько М-ій былъ хорошъ въ роли Жоржа Дорси — извстно всмъ. Посл сцены съ Машенькой, которую М—кій провелъ замчательно, раздались вдругъ свистки наемныхъ героевъ. Публика крайне возмутилась этой выходкой и устроила артисту такую шумную овацію, какая рдко достается на долю даже любимаго артиста въ его бенефисъ. К—жи потерплъ полное пораженіе и съ тхъ поръ никогда уже не посылалъ мстить артисту Милославскому.
Антрепренеромъ Русскаго театра въ Одесс Милославскій сталъ въ 1877 г. Арендовалъ онъ этотъ театръ у бр. Рафаловичъ, пріхавъ въ Одессу изъ Харькова съ сорока руб. въ карман. Еще не имя контракта М—ій пустилъ слухъ, что театръ имъ снятъ и сейчасъ-же занялся отдачей арендныхъ статей. Задатками, полученными отъ контрагентовъ, М—ій внесъ авансъ, подписалъ контрактъ и сталъ собирать труппу. Время было благопріятное: проходившіе черезъ Одессу, по случаю войны, войска дали громадный наплывъ постителей, сборы были постоянно полные и М—ій заработалъ значительную сумму. Впослдствіи онъ отъ антрепризы отказался, а сдавалъ театръ въ аренду, принимая, впрочемъ, участіе въ спектакляхъ на разовыхъ. Получалъ онъ поспектакльно 150 руб. и отъ этой цыфры никогда не отступалъ. Въ 1880 г. H. К. выступалъ нсколько разъ, но былъ уже до того слабъ, что съ трудомъ могъ доиграть спектакль и то при помощи разныхъ возбуждающихъ средствъ. Одно время онъ держалъ въ своемъ театр итальянскую оперу. Послдній годъ своей жизни H. К провелъ въ совершенномъ одиночеств, имя при себ только доктора Попича, котораго онъ очень любилъ и который своимъ искреннимъ къ нему участіемъ вполн стоилъ этой любви.
Мало того, что Милославскій съ сорока рублями взялъ въ аренду театръ, ему везло и дальше: такъ, напр. костюмы, стоившіе больше двадцати тысячъ руб. и заложенные Раппортомъ и Меньшиковой посл неудачной ихъ оперной антрепризы въ Одесс, были пріобртены Милославскимъ съ торговъ чуть не за три тысячи руб. Извстно, что являться на аукціонъ при продаж театральныхъ костюмовъ почти нтъ охотниковъ и какъ ни дорого они стоятъ антрепренеру, но въ продажу идутъ за гроши. Милославскій этимъ и воспользовался и, для признанія торговъ правильными взялъ съ собой г-жу Софью Дорфманъ, о роли которой въ театр сообщу въ своемъ мст. Она прибавила къ объявленной цн рубль, Милославскій накинулъ два, Дорфманъ отказалась и имущество осталось за Милославскимъ. Объ этихъ костюмахъ много говорили въ Одесс посл смерти Милославского по слдующему поводу: наслдникъ его генералъ Фридебургъ явился какъ-то въ Русскій театръ для осмотра завщаннаго ему имущества, а чрезъ нсколько минутъ посл его ухода костюмы эти, застрахованные въ 15 тысячъ р., загорлись. Возникло дло о поджог, но виновниковъ не оказалось и дло было прекращено.
Какъ антрепренера, мстная пресса H. К. не любила, вылазки противъ него появлялись въ одесскихъ газетахъ чуть не ежедневно. Особенно преслдовалъ его г. Озмидовъ, редакторъ ‘Новор. Телеграфа’. Но и H. К. въ долгу не оставался: его отвты, въ вид открытыхъ писемъ и даже объявленій, производили фуроръ. Помню, было какъ-то объявлено М—мъ, что редакціи мстныхъ газетъ приглашается прислать въ контору театра за рецензентскими билетами. Сотрудникъ ‘Одесскаго Листка’ г. Краевъ помстилъ въ газет рзкую противъ М. замтку по поводу этого объявленія и закончилъ ее слдующей фразой: ‘Жаль, что М—ій не написалъ еще въ какомъ костюм надо являться въ контору’. М—ій на слдующій-же день написалъ отвтъ въ отдл объявленій: ‘явиться въ контору можно въ любомъ костюм, только не въ арестантскомъ халат’. Если добавить, что г. Краевъ за какіе-то проступки когда-то содержался въ тюрьм, то станетъ понятнымъ тотъ фуроръ, который произвелъ М—ій своимъ отвтомъ. Доставалось, впрочемъ, и М—му. Назначилъ онъ свой бенефисъ и объявилъ, что на сцен будетъ масса зврей двственныхъ лсовъ Америки. Конечно, зврей никакихъ не было, а выведенъ былъ принадлежавшій М—му оселъ. Рецензентъ ‘Новор. Телегр.’, порицая М—то за его рекламу замтилъ, что на сцен, кром осла, другихъ зврей не было. М—ій все-же въ долгу не остался и въ отдл объявленій возразилъ, что онъ видлъ въ театр не одного, а двухъ ословъ: своего — на сцен и редакціоннаго въ третьемъ ряду креселъ. Подобнаго рода ‘полемика’ допускалась въ то время въ Одесс, одесскія газеты, полемизируя между собой, доходили до того, что порядочные люди брезгали брать ихъ въ руки, какихъ только обвиненій не взводили сотрудники другъ на друга, и въ шантаж, и въ краж, и въ вымогательств и пр. Я указываю на это для того, чтобы объяснить, почему М—ій такъ свободно могъ ‘объявлять’ и объ арестантскомъ халат и объ ослахъ и пр. Таково было настроеніе одесской прессы, настроеніе, отъ котораго она еще и понын не можетъ совершенно отршиться. Вражда между Милославскимъ и Озмидовымъ дошла до того, что М—ій обучилъ своего попугая ежедневно повторять: ‘Озмидовъ д—къ, Озмидовъ б—въ’, сколько ни старались общіе знакомые помирить враговъ, еще недавно бывшихъ большими пріятелями, но старанія ни къ чему не привели: такъ врагами и сошли оба въ могилу.
Вспоминая о М—мъ, не могу не указать на одну громадную его ошибку: эта ошибка, сдланная М—мъ быть можетъ противъ его воли, принесла не мало вреда русской драм. М—ій, будучи довреннымъ лицомъ г. Сура, пригласилъ въ Одессу въ 1871 г. русскую оперетту, во глав которой стояли Корбіель, Лентовскій, Медвдевъ и др., и назначилъ имъ такіе значительные оклады, о которыхъ драматическіе артисты и понятія не имли. Оперетка имла громадный успхъ. И масса прекрасныхъ драматическихъ артистовъ, которые могли-бы стать гордостью русской драмы, перешла въ оперетку, исключительно побуждаемая крупными окладами. Положимъ, съ теченіемъ времени многіе изъ отступниковъ вернулись обратно, но это ими длалось не по собственной иниціатив, а въ силу обстоятельствъ: оперетка пала и драма опять стала занимать подобающее ей мсто, жирныхъ окладовъ оперетка уже не могла выдерживать и пришлось идти назадъ, идти туда, гд кусокъ хлба боле обезпеченъ’.
Заговоривъ объ оперетк нельзя пройти молчаніемъ слдующій характерный фактъ. Въ то время какъ иностранцы — антрепренеры поддерживали у насъ серьезное драматическое искусство, русскіе антрепренеры вводили у насъ балаганъ, именуемый опереткой. Антрепренеръ одесскаго городскаго театра — итальянецъ Фолетти держалъ прекрасную русскую драму, другой одесскій антрепренеръ нмецъ — Суръ держалъ русскую оперу и русскую драму: нмецъ Бергеръ также привезъ въ Одессу русскую оперу. А оперетку въ Одесс насадили русскіе антрепренеры: сначала Н. И. Новиковъ, а затмъ и H. К. Милославскій. И что еще боле непонятно: вдь г. Новиковъ и Милославскій были крупные драматическіе артисты. Что общаго имли они съ опереткой? Тоже, къ сожалнію, приходится сказать и о I. Я. Стов, кіевскомъ антрепренер, насадившемъ оперетку въ городскомъ театр и отодвинувшемъ оперу на задній планъ. Къ стыду Кіева — оперетка процвтала съ разршенія городского управленія.
Впрочемъ, періодъ власти оперетки былъ въ Одесс непродолжительный, существовала она, положимъ, долго, да еще и теперь, благодаря Киселевичу, нердко выплываетъ, но успха она не иметъ, а это лучшее доказательство, что время ея миновало. Въ подтвержденіе паденія оперетки въ Одесс, можно привести цлый рядъ послдовательныхъ краховъ: посл Сура на оперетк прогорлъ г. Омеръ, затмъ г-жа Троцкая, дале г. Арбенинъ, Бураковскій, Ліановъ, а теперь постоянно горитъ (а недавно совершенно прогорлъ уже) и г. Киселевичъ.
На сколько въ Одесс была любима русская драма, видно изъ того, что тамъ одновременно играли дв драматическія труппы: одна у г. Фолетти, а другая у графовъ Морковыхъ, построившихъ въ Одесс такъ наз. народный театръ. Говорю такъ наз. потому, что репертуаръ далеко не соотвтствовалъ названію ‘народный’. Для этого театра много поработалъ Л. Н. Самсоновъ, какъ режиссеръ приглашенной гр. Марковымъ труппы. Въ составъ ея входили, на сколько припоминаю, г-жи Литвина, Воронина, Вознесенская, H. X. Рыбаковъ, М. Л. Кропивницкій, Выходцевъ и др. Дла театра, несмотря на крайне дешевыя цны, шли блестяще. Положимъ, нкоторые артисты по привычк прибгали къ рекламамъ, чмъ особенно отличался Выходцевъ, но этимъ не брезгали и крупныя силы. Какъ сейчасъ помню, въ бенефисъ г-жи О. Н. Ворониной назначена была пьеса ‘Смерть Ляпунова’. Для обезпеченія полнаго сбора H. К. Милославскій посовтовалъ бенефиціантк въ одномъ изъ антрактовъ разыграть лошадь, о чемъ и было объявлено на афиш. За два дня до спектакля вс билеты были разобраны. Большинство публики составляли евреи, которыхъ видимо соблазняла возможность выиграть лошадь. При розыгрыш счастливцемъ оказался кассиръ театра. Быть можетъ это была и случайность, но многіе иронически заявляли, что ‘правда хороша, а счастье лучше’. Прошло нсколько дней, шла пьеса ‘Каширская старина’, сборъ былъ неважный и, что обратило на себя особенное вниманіе, въ театр не было ни одного еврея, вроятно, по случаю пятницы. Въ одномъ изъ антрактовъ является H. К. Милославскій. ‘А замтили, господа, что въ театр ни одного еврея?— ‘Замтили’.— А знаете причину’. ‘Должно быть по случаю пятницы’. ‘Вовсе нтъ, я сейчасъ встртилъ одного, еврея и онъ мн объяснилъ причину. Виной всему — бенефисъ Ворониной. ‘Помилуйте’ сказалъ онъ ‘въ прошлый разъ, когда разыгривали лошадь, взяла ‘Каширская сторона’, сегодня опять объявлена ‘Каширская’, чего-же мы пойдемъ’?!
Милославскій, надо отдать ему справедливость, прекрасно понималъ свое дло, онъ умлъ ладить съ публикой и, отлично держалъ себя въ отношеніяхъ съ артистами. Не насмхаться надъ многими онъ не могъ, не могъ онъ и не острить на ихъ счетъ, такова уже была его натура, не вмст съ тмъ онъ всегда за нихъ стоялъ горой. Хозяйственная сторона дла также была ему хорошо знакома, обмануть М—аго было очень трудно и если это и удавалось его управляющему III., то только въ послдніе годы, когда здоровье М—аго сильно пошатнулось и онъ уже рдко являлся въ театръ. Помню, принималъ Милославскій на службу какого-то контролера’.
— H. К., не берите его, говорили со всхъ сторонъ, онъ мошенникъ!
— Оттого-то я его да возьму. Я самъ мошенникъ, знаю вс продлки контролеровъ, а если научусь у него чему нибудь, мн еще неизвстному, тмъ лучше, впредь пригодится.
И служащій былъ принятъ, но не долго онъ оставался: Милославскій ему ходу не давалъ, вс продлки сразу обнаруживалъ и контролеръ отказался, находя службу у Милославскаго для себя невыгодной.
Жилъ Милославскій всегда хорошо, и эта привычка быть можемъ и была причиной, что онъ ни передъ чмъ не останавливался для пріобртенія средствъ. Подписать одновременно контрактъ съ двумя антрепренерами, занять подъ благовиднымъ предлогомъ малую толику, подвести товарища, даже просто надуть — было для Милославскаго весьма не трудно. О своихъ ‘похожденіяхъ’ въ области ‘пріобртенія’ онъ часто разсказывалъ своимъ пріятелямъ, и мн въ томъ числ. Помню его разсказъ, какъ онъ въ Курск, подъ видомъ богатаго помщика, усплъ втереться въ довріе къ одной духовной особ и призанять три тысячи рублей, конечно, безъ отдачи.
Характеренъ его разсказъ, какъ онъ, вмст съ актеромъ Славскимъ, въ томъ-же Курск, забралъ у игроковъ 900 р., рискуя всего 5 рублями и, въ крайнемъ случа, еще и своими боками. Вотъ этотъ расказъ:
— Сижу я въ номер гостинницы совсмъ грустный, всхъ денегъ пять руб., выхать не съ чмъ, а тутъ еще на иждивеніи у меня Славскій, занять негд, всмъ купцамъ усплъ задолжать, въ гостинниц тоже не мало долженъ. Положеніе грустное. Вбгаетъ Славскій.
— Николай Карловичъ, деньги есть?
— Нтъ у меня денегъ, убирайся!
— Сейчасъ на Московской улиц большая игра идетъ. Я только что оттуда. Если-бъ нсколько рублей — можно много выиграть.
— У меня всего пять рублей, на игру мало.
— Не мало, Николай Карловичъ, я знаю врную карту: Подемъ.
Взяли извозчика. Пріхали, было часовъ девять вечера. Игра была въ разгар. Подходимъ къ одному столу вижу — передъ банкометомъ денегъ много.
— Николай Карловичъ, шепчетъ мн Славскій, я поставлю карту, а какъ услышишь мой крикъ — туши свчу и бги, а я за тобой.
Сталъ онъ возл банкомета, накрылъ пятя руб. картой и, сказавъ ‘кушъ подъ картой’, впился въ банкомета. Не прошло и полуминуты, какъ слышу вдругъ голосъ Славского ‘передернулъ с-ъ сынъ!’, я сейчасъ-же потушилъ свчу, да и бжать. Только добжалъ до извозчика, а возл меня уже и Славскій. Помчались домой, а по пути Славскій и говоритъ’какъ потушилъ ты свчу, я сейчасъ одной рукой хвать деньги у банкомета, другой опрокинулъ столъ, да и за тобой.
— А если догонятъ?
— Не могутъ, побоятся скандала, потому,— шулера. Дома сосчитали деньги — 900 рублей. Расплатились въ гостинниц и на утро выхали изъ Курска. Вотъ какія, иногда, бываютъ врныя карты! закончилъ свой разсказъ Николай Карловичъ.
Начиная съ 1877 г. Милославскій жилъ очень широко, занимая громадную квартиру въ д. Рафаловича по Пушкинской улиц. У него очень часто бывали вечера, на которые являлись члены высшаго мстнаго общества. Велась довольно большая игра въ карты, но Николай Карловичъ самъ очень рдко въ ней участвовалъ, а за себя обыкновенно усаживалъ кого-либо изъ гостей, не обладавшихъ средствами для подобной игры: проигрышъ онъ принималъ на себя, а выигрыъ длилъ пополамъ.
Со смерти О. Ворониной Николай Карловичъ сталъ почти отшельникомъ, распродалъ всю свою роскошную обстановку и перехалъ на дачу, а оттуда въ гостинницу, гд прожилъ до самой смерти. Когда Милославскій жилъ на дач — я бывалъ у него часто и нердко оставался ночевать. Лтнюю труппу въ то время держалъ артистъ В. Л. Форкати, кстати сказать, первый просвтитель Одессы по части кафе-шантана. Зайдя какъ-то вечеромъ въ театръ, я встртилъ Форкати, который сообщилъ мн, что только-что умеръ Николай Карловичъ. Что Николай Карловичъ былъ серьезно боленъ — я зналъ, но такой быстрой развязки не ожидалъ. Чтобы проврить этотъ слухъ, я похалъ на дачу къ Милославскому, спрашиваю лакея: ‘какъ здоровье Николая Карловича?’ — ‘Ничего, очень веселы, у нихъ гости.’ Я вошелъ, но ничего, конечно, не сказалъ по поводу слуха. Я засидлся и остался ночевать. Рано утромъ пріхалъ кто-то изъ актеровъ и сообщилъ, что Форкати уже составилъ программу похоронъ и написалъ надгробную рчь. Чрезъ нкоторое время пріхалъ М. А. Максимовъ и сообщилъ о томъ-же. Николай Карловичъ былъ въ прекрасномъ расположеніи духа и М. А. разсказалъ ему какъ о слухахъ о его смерти, такъ и о составленной Форкати программ похоронъ и надгробной рчи. Къ часу дня пріхалъ и Форкати. Узнавъ, что Милославскій живъ, онъ видимо осмутился: трудился надъ программой похоронъ, написалъ рчь и вдругъ все это напрасно! Увидя Форкати, Николай Карловичъ весьма спокойно обратился къ нему съ просьбой прочитать надгробную рчь. ‘Умру не услышу, а интересно какую ты про меня глупость написалъ’. Положеніе Форкати было очень незавидное, и еще долго надъ нимъ издвались по поводу надгробной рчи и больше всхъ — самъ Николай Карловичъ!
О поступленіи своемъ на сцену Николай Карловичъ разсказывалъ не разъ, хотя и не очень подробно, видно было, что воспоминанія объ этомъ событіи были ему далеко не по душ, и, слушая Милославскаго, невольно приходило на умъ, что разсказъ ведется не безъ кое-какихъ пропусковъ. Милославскій происходилъ изъ семьи Фридебуровъ, многіе артисты увряли, что семья эта носила баронскій титулъ, но самъ Николай Карловичъ никогда объ этомъ не упоминалъ. Онъ называлъ себя просто Фридебуромъ, разсказывалъ, что состоялъ въ военной служб и, выйдя въ отставку, посвятилъ себя сцен. Въ то время сестра его въ Петербург играла довольно видную роль, узнавъ, что Николай Карловичъ желаетъ дебютировать на сцен, она пришла въ ужасъ. Званіе актера считалось въ обществ настолько унизительнымъ, что сестра его предложила ему довольно приличную сумму, чтобы онъ отказался отъ своего намренія. Николай Карловичъ на это не согласился, а предложилъ компромиссъ: выступая на театральные подмостки онъ будетъ фигурировать не подъ своей фамиліей, что причинитъ горе семь, а подъ какимъ нибудь псевдонимомъ и тогда-же избралъ псевдонимъ ‘Милославскій’. Дебютъ Николая Карловича состоялся на Императорской сцен, но успха онъ не имлъ, о чемъ постаралась, главнымъ образомъ, его сестра: она не желала, чтобы онъ игралъ въ город, гд она постоянно проживаетъ, такъ какъ это ее компрометируетъ и потому подобрала партію, которая его ошикала. H. К. все-же не унимался, недоразумнія съ сестрой закончились тмъ, что онъ, взявъ снова отъ сестры приличный кушъ, общалъ никогда больше въ Петербург не выступать и выхалъ въ провинцію. Сдержалъли онъ слово — не знаю, объ этомъ Николай Карловичъ также никогда не говорилъ, равно не говорилъ и о своихъ дальнйшихъ отношеніяхъ къ семь. Впрочемъ, весь этотъ разсказъ Милославскаго о поступленіи его на сцену по проврк оказался вымышленнымъ, на Императорской сцен въ Петербург онъ служилъ и имлъ успхъ, особенно нравился въ ‘графин Клар Д’Обервиль’, было это въ пятидесятыхъ годахъ, изъ Петербурга онъ перешелъ въ Москву и тоже игралъ на Императорской сцен и уже посл Москвы перенесъ свою дятельность въ провинцію, гд и оставался до самой смерти, послдовавшей въ Одесс въ 1882 г. По поводу пребыванія Милославскаго въ Москв одинъ изъ старыхъ артистовъ передавалъ мн даже слдующій фактъ, свидтельствующій о смлости этого, въ то время, молодого еще актера. Въ Москву прибылъ въ первый разъ директоръ Императорскихъ театровъ — Сабуровъ, съ которымъ Милославскій встрчался гд-то въ Петербург. Вся труппа Малаго театра была въ сбор въ ожиданіи прізда г. Сабурова, не было одного только Милославскаго. Каково-же было удивленіе всхъ артистовъ, когда они увидли Сабурова, входившаго въ сопровожденіи Милославскаго, еще боле ихъ поразило, когда Милославскій, обращаясь къ Сабурову, съ развязностью сталъ представлять ему всхъ членовъ труппы, точно онъ былъ первое тамъ лицо’.
Въ 1880 году, когда матеріальное положеніе Никодая Карловича было довольно хорошее, но онъ сталъ серьезно болть въ Одессу неожиданно прибылъ его братъ Фридебургъ, не то дйствительный, не то тайный совтникъ. Хотя въ город говорили, что пріздъ этотъ вызванъ запахомъ наслдства, но Николай Карловичъ былъ видимо очень польщенъ этимъ визитомъ и всюду старался являться вмст съ братомъ. Николай Карловичъ мн говорилъ, что состоявшій при немъ Ш., такъ безбожно его обираетъ, что онъ боится остаться безъ всякихъ средствъ и потому-то онъ самъ вызвалъ брата для приведенія въ порядокъ его длъ и, главное, удаленія Ш. Что Ш. былъ удаленъ посл прізда брата Николая Карловича — это врно, но врядъ-ли врно, что Николай Карловичъ самъ вызвалъ къ себ брата Что Милославскій не особенно уважалъ своего брата, я убдился изъ ихъ бесдъ, при которыхъ я часто присутствовалъ. Я помню и такой случай: Фридебуръ, обидвшись на какое-то замчаніе Николая Карловича, замтилъ что онъ генералъ и потому проситъ брата деликатне выражаться, на что Николай Карловичъ, вспыливъ, отвтилъ: ‘Что ты генералъ — это врно, но такихъ генераловъ какъ ты — въ Россіи много, а такихъ какъ я, генераловъ отъ сцены, мало, а потому прошу передо мной не величаться’. Что отношенія между братьями были далеко не дружескія видно хотя-бы изъ того, что Николай Карловичъ, оставивъ свои средства брату, не получилъ отъ него взамнъ даже памятника на могилу, которая, какъ я уже сказалъ, находится въ безобразномъ вид. О Е К. Милославскомъ, какъ Фридебур, много говорили въ Одесс въ 1868 году по слдующе поводу: Николай Карловичъ, подписавъ контрактъ съ Казанскимъ антрепренеромъ, получивъ авансъ, остался въ Одесс у Фолетти. На неоднократныя требованія казанскаго антрепренера пожаловать на службу, Николай Карловичъ, ничего не отвчалъ и тогда антрепренеръ обратился къ начальнику Новороссійскаго края съ просьбой склонить Милославскаго выхать въ Казань. Разсказываютъ, что Николай Карловичъ, приглашенный начальникомъ края для объясненій, заявилъ, что онъ по сцен Милославскій, но настоящая его фамилія — Фридебуръ и потому склонять его нельзя. Такъ-ли это — не знаю, но что Николай Карловичъ, посл приглашенія къ начальнику края, оставался весь сезонъ въ Одесс и въ Казань не похалъ — не подлежитъ сомннію!..
Изъ артистовъ, чаще другихъ посщавшихъ Николая Карловича, укажу на М. А. Максимова. Пока бесда шла о постороннихъ предметахъ все обстояло благополучно, но стоило только Максимову заговорить о сцен или о себ, какъ объ артист, какъ Николай Карловичъ тотчасъ начиналъ изводить несчастнаго М. А.— ‘Ну какой ты, Миша, артистъ’? М. А. былъ человкъ очень раздражительный, но Николая Карловича онъ почему-то боялся и, вмсто возраженій, Максимовъ, чтобы выйти изъ неловкаго положенія, обыкновенно вынималъ табакерку, набивалъ носъ табакомъ, и предлагалъ ‘нюхнуть’ Милославскому. Николай Карловичъ бралъ табакъ, подносилъ къ носу, говорилъ ‘спасибо’ и прибавлялъ, ‘а все-же, Миша, ты не артистъ, а чортъ знаетъ что’! Максимовъ начиналъ злиться, хватался за цилиндръ и крича ‘ноги моей у тебя никогда не будетъ’, направлялся къ выходу.— ‘Постой, Миша, сейчасъ завтракъ будетъ, понте-кане чудное получилъ’ — ‘Ишь какой, мириться хочетъ’, улыбаясь говорилъ Максимовъ и возвращался. За завтракомъ Николай Карловичъ Максимова не задвалъ больше, но за то, по окончаніи завтрака, опять начиналось прежнее. Максимовъ выходилъ изъ себя, голосъ его дрожалъ, на глазахъ появлялись слезы, въ такія минуты жаль было на него смотрть.— ‘Уйду, уйду и навсегда, нтъ больше у тебя друга, не думалъ я, чтобы мы, заслуженные артисты, могли унижать одинъ другого’.— ‘Не мы, а я, я заслуженный артистъ, я сколько получаю отъ спектакля? полтораста рублей’.— ‘Ну, полтораста’.— ‘А теб и четвертной не дадутъ’.—‘Врешь ты, давали и пятьдесятъ рублей, да не бралъ. Стыдно теб, стыдно’. Максимовъ, посл такихъ сценъ, удалялся съ тмъ, чтобы больше къ Николаю Карловичу не являться. Проходило дня два — три. Скучно было Николаю Карловичу безъ Максимова, да и Максимова тянуло къ Милославскому. Сидитъ онъ, бывало, въ кондиторской Фанкони, да на часы посматриваетъ. Подхожу — ‘М. А.! демъ къ Н—ю К—чу’.— ‘Ни за что. Ругай онъ меня, какъ человка — ничего, но оскорблять себя, какъ артиста — не позволю. Я дебютировалъ на Императорской сцен,— фуроръ произвелъ, а онъ меня признавать не хочетъ’. М. А, да вдь Николай Карловичъ шутить, онъ знаетъ, что это васъ злитъ, вотъ и подтруниваетъ’.— ‘Ну, чортъ съ нимъ, подемъ’. Прізжаемъ. Николай Карловичъ радъ, радъ и М. А., при встрч цлуются. ‘И какая ты свинья, Николай Карловичъ’, укоризненно говоритъ Максимовъ. ‘Хоть свинья, а артистъ, а ты что’?— ‘Опять’?— ‘Опять’.— ‘Понюхай табаку’ и… повторяется старая исторія. Бывало, Максимовъ иной разъ долго выдерживаетъ характеръ, цлую недлю не является, но дальше ему становилось не въ моготу и онъ вновь приходилъ.
Посл смерти Николая Карловича я съ Максимовымъ больше не встрчался, знаю только, что онъ арендовалъ Русскій театръ, раньше находившійся въ аренд у Милославскаго. Въ судьб этихъ двухъ артистовъ было какъ будто много общаго, и тотъ, и другой были арендаторами Русскаго театра и оба умерли, состоя арендаторами. Невольно становишься фаталистомъ: H. К Милославскій арендовалъ Русскій театръ съ 1877 года и умеръ въ 1882 году, вслдъ за нимъ арендовалъ этотъ театръ М. А. Максимовъ и тоже умеръ, состоя арендаторомъ, третій артистъ, арендовавшій этотъ театръ, былъ Н. П. Новиковъ-Ивановъ, онъ умеръ въ 1896 г., тоже состоя арендаторомъ. Должно быть артистамъ арендовать Русскій театръ въ Одесс не слдуетъ, хотя въ матеріальномъ отношеніи никто изъ арендаторовъ пожаловаться не могъ. Еще одно замчаніе: аренда этого театра отъ артистовъ переходитъ по наслдству къ дамамъ сердца, такъ, отъ Максимова театръ перешелъ къ г-ж Петровской, а отъ Новикова-Иванова къ г-ж Ддинцовой, которая его до сихъ поръ и арендуетъ.
Какъ я уже сказалъ, Николай Карловичъ пользовался большими симпатіями мстнаго общества и нечего, конечно, добавлять, что съ театральными завсегдатаями онъ былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Изъ завсегдатаевъ особенно памятенъ мн, да мн-ли одному, М. И. Ягницкій. Это былъ человкъ высокообразованный, пользовавшійся въ Одесс громадной популярностью. Его мткія слова и остроты имли всегда громадный успхъ и передавались изъ устъ въ уста. Онъ не признавалъ ни именъ, ни ранговъ, никого не стснялся и попадать къ нему на зубокъ не очень-то было пріятно. Театръ М. И. любилъ безумно, за кулисами былъ ‘свой’ и вс артисты въ немъ заискивали. Нердко, въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, за совтомъ обращались къ М. И. и нетолько артисты, но и антрепренеры. Когда М. И. окончательно раззорился, (а состояніе было у него въ полъ милліона), онъ, вмст съ другимъ театральнымъ завсегдатаемъ г. Галаховымъ, взялся за антрепризу, причемъ деньги на лто внесъ Галаховъ. Антреприза была не изъ удачныхъ и вскор прекратилась. М. И. заболлъ душевной болзнью и скончался въ больниц.
Упомянулъ я объ этихъ завсегдатаяхъ не безъ умысла. Дло въ томъ, что въ послдніе годы почти во всхъ театрахъ главныхъ провинціальныхъ городовъ, какъ въ частныхъ, такъ и въ городскихъ, красуется анонсъ: ‘входъ постороннимъ лицамъ воспрещается’. Такого анонса въ [описываемое мною время не было, публика имла свободный входъ за кулисы, но туда, кром завсегдатаевъ, никто не являлся. Эти-то завсегдатаи и были тмъ связующимъ звеномъ, которое сливало во едино артистовъ и публику. Интересъ къ театру былъ громадный, о новыхъ готовящихся пьесахъ, о роляхъ, въ которыхъ имютъ выступать т или другіе артисты, узнавалось не изъ афишъ и газетъ, а непосредственно отъ самихъ артистовъ. Постоянное общеніе артистовъ съ публикой устанавливало общія, пріятельскія отношенія, чуть не ежедневно въ театральномъ буфет можно было видть по вечерамъ за табль’дотомъ до пятидесяти и боле лицъ, мирно бесдовавшихъ о театральныхъ длахъ, о пьесахъ, о роляхъ, нердко цлый вечеръ проходилъ въ обсужденіи характеровъ той или иной роли, въ этомъ обсужденіи участвовали и артисты, и представители прессы, и театральные завсегдатаи. Эти вечера приносили громадную пользу артистамъ и оставались не безъ вліянія на публику, устанавливая боле или мене правильный взглядъ на искусство, льстить артистамъ въ глаза и порицать ихъ въ отсутствіи не было надобности, такъ какъ вс свободно могли высказываться и никому изъ артистовъ никогда въ голову не приходило обижаться за нелестный отзывъ, порицали не ради порицанія и хвалили не ради похвалы, не отмтки ставились, точно гимназистамъ, а разбирали, исполненіе, полемизируя съ артистами, не указывали недостатки игры, а доказывали путемъ подробнаго анализа. Я вполн увренъ, что одинъ такой вечеръ, проведенный артистомъ въ театральномъ буфет, приносилъ ему гораздо боле пользы, чмъ многія ныншнія рецензіи за цлый сезонъ, рецензій, въ которыхъ ставятся авторитетно отмтки отъ неудовлетворительныхъ до весьма удовлетворительныхъ — включительно. Близкія отношенія публики къ артистамъ, духовная связь, между ними существовавшая, сказывалась и въ подаркахъ, подносившихся артистамъ. Въ то время, за весьма немногими исключеніями, подарки подносились, подносились по подписк, дорогихъ подарковъ, въ смысл ихъ цны — не было, но подарки были для артистовъ дороги, дороже нын подносящихся, хотя ныншніе по цн и довольно крупны. Еще замчу, что серебряные внки, и адресы, ставшіе въ послдніе годы обычнымъ подношеніемъ, въ то время подносились очень рдко, а врядъ-ли кто станетъ отрицать, что имена тогдашнихъ артистовъ имли больше правъ на такія подношенія, чмъ имена ныншнихъ. Въ то время два — три молокососа, ухаживая за артисткой и плнясь разрзомъ ея платья, не ршились-бы поднести ей публично серебряный внокъ и адресъ, не хватило-бы смлости, а въ наше время это вполн возможно, чему имется не мало наглядныхъ доказательствъ. Публика въ то время уважала артистовъ и отдльныя лица не ршались оскорблять цлую труппу, публично поднося бездарностямъ женскаго персонала крупные подарки, эти лица боялись публики, боялись, чтобы ихъ выходки не имли дня нихъ грустныхъ послдствій. Если крупные подарки и подносились артисткамъ за ихъ закулисные таланты, ничего общаго со сценой не имвшіе, то и подносились они не публично, а за кулисами-же.
При поднесеніи подарковъ артисткамъ въ то время не справлялись о возраст артистокъ: подносились подарки одновременно и драматической артистк — г-ж Ольг Козловской, и комической старух г-ж М. Г. Ленской. Въ наше время что-то не замчается, чтобы на ряду съ подарками молодымъ артисткамъ подносили что-либо г-ж Звровой, а артистка она изъ крупныхъ и заслуженная.
Замчу еще, что подарки, подносившіеся артистамъ были боле цнные, чмъ подносившіеся артисткамъ и это вполн понятно: публика, при подношеніяхъ, не руководствовалась поломъ и возрастомъ, а исключительно талантливостью: Н. К. Милославскій, Н. И. Новиковъ, К. . Бергъ удостоивались большаго, чмъ О. Козловская, Ю. Лаврова, О. Воронина и Марья Николаевна Радовичъ (сестра H. Н. Демочани, секретаря Кіевской городской думы, по мужу Милорадовичь).
Я уже сказалъ, что подарки подносились публикой и на! подписк, подносились они и въ бенефисы, и почти ежегодно въ послдній спектакль, вслдствіе чего, по требованію публики, этотъ спектакль былъ всегда сборный и участвовала въ немъ вся труппа. Въ одинъ изъ такихъ спектаклей, на собранные нсколько сотъ рублей, были поднесены подарки г-ж О. Козловской, Лукашевичъ, Ленской, Лавровой, Милославскому, Новикову, А. Рютчи и не помню еще кому. Можете поэтому судить, какова была цна каждаго изъ подарковъ, но насколько, они были дороги артистамъ — говорить не стану. Виноватъ, былъ въ тотъ вечеръ поднесенъ цнный подарокъ и г-ж Кирьяковой, но публика была здсь ровно ни при чемъ. Г-жа Кирьякова была артистка далеко не талантливая, но очень полезная и большая труженица. Хотя публика ее и не любила, но все-же отдавала ей должное за ‘усердіе и трудолюбіе’. Это, однако, еще не давало ей права на подарокъ отъ публики и таковой былъ ей поднесенъ ея покровителемъ Севастопуло, богатымъ грекомъ-негоціантомъ. Одинъ только Ягницкій, указывая на антрепренера, громко произнесъ: ‘timeo Danaos et dona ferentes’. Тотъ-же Ягницкій, сильно не долюбливавшій г-жу Кирьякову, какъ артистку, придумывалъ для нея разныя клички. Какъ-то разъ, прійдя за кулисы, онъ серьезно спросилъ: ‘А что Балаклава, пришла уже’?— ‘Какая Балаклава’?— ‘Да Кирьякова’!— ‘Почему-же она Балаклова’?— ‘Близка къ Севастополю’. Съ тхъ поръ, кличка Балаклава осталась за Кирьяковой надолго.
Большимъ любителемъ подарковъ былъ К. . Бергъ. Въ Одессу онъ пріхалъ изъ Саратова, гд до того прослужилъ три сезона. Вскор, познакомившись съ театральными завсегдатаями, онъ сталъ ихъ приглашать къ себ на вечера, приглашалъ онъ и студентовъ и, чтобы ближе съ ними сойтись, предложилъ имъ свои услуги въ качеств режиссера студенческихъ спектаклей. Особенно участились вечера у Берга за мсяцъ до его бенефиса. Какъ сейчасъ помню, въ одной изъ комнатъ стоялъ у него на виду шкафъ, за стеклянными дверцами котораго красовались серебряные сервизы, жбаны, кубки, бокалы, и проч. Въ каждый изъ вечеровъ Бергъ, будто случайно, звалъ двухъ-трехъ изъ гостей покурить и всегда въ ту комнату, гд помщался шкафъ. Указывая на вещи Бергъ сообщалъ, что все это подарки, поднесенные ему саратовской публикой и обыкновенно заканчивалъ сообщеніе фразой: ‘а что-то мн поднесетъ одесская публика’? Эти намеки, конечно, были не по душ театральнымъ завсегдатаямъ, не привыкшимъ къ такимъ пріемамъ и хотя Бергу въ бенефисъ его и былъ поднесенъ подарокъ, но по цн своей онъ нисколько не выдлялся изъ ряда обыкновенно подносившихся подарковъ. А вечера Берга стоили ему не мало денегъ и наврное вдесятеро больше, чмъ стоилъ подарокъ!
Возвращаюсь къ Милославскому. Какъ извстно, Николай Карловичъ очень серьезно относился къ своимъ обязанностямъ по сцен и того-же требовалъ и отъ другихъ, особенно возмущала его небрежность молодыхъ актеровъ. Шелъ ‘Гувернеръ’ съ Милославскимъ въ роли Жоржа Дорси. Въ третьемъ акт, кажется, у него есть прекрасная сцена съ молодымъ слугой, котораго онъ обучаетъ французскому языку. Роль эту игралъ молодой актеръ Соколовъ, уже по первымъ его словамъ видно было, что онъ роли не знаетъ и что поэтому вся эта сцена у Милославскаго пропадетъ. Сколько ни подсказывалъ ему Милославскій, какъ ни наводилъ, но тотъ все путалъ. Милославскій вспылилъ, схватилъ Соколова за ухо и не на шутку выдралъ, сказавъ: ‘роль учить, прежде всего роль учить, мальчишка’ и прогналъ его со сцены, прибавивъ, еще ‘придешь завтра, когда урокъ хорошо выучишь’. Этотъ урокъ принесъ Соколову большую пользу, съ того спектакля, не было случая, чтобы Соколовъ вышелъ на сцену, не зная роли, что называется, ‘на зубокъ’.
Николай Карловичъ на сцен никогда не терялся. Игралъ онъ какъ-то Опольева (‘Старый баринъ’) Роль эта считалась одной изъ лучшихъ въ его репертуар, нашлись, однако, лица, которыя вздумали свистать Милославскому. Раздался свистокъ съ одной стороны, спустя минуту и съ другой. Милославскій не обращалъ на это вниманія, но когда свистки участились, онъ весьма серьезно обратился къ артистк, игравшей роль его дочери: ‘что это? у тебя въ квартир какъ-будто сверчки завелись? Прикажи прислуг эту дрянь вывести’. Публика поняла намекъ и наградила артиста шумными аплодисментами, а свистковъ уже не слышно было.
Милославскій былъ крайне невоздержанъ на языкъ, это былъ человкъ, къ которому вполн была примнима поговорка: ‘для краснаго словца не пожалетъ родного отца’. Изъ-за этой невоздержанности ему приходилось не мало переносить непріятностей, но он, тмъ не мене, нисколько не служили къ его исправленію. Его злого языка вс боялись и старались не давать повода къ колкимъ и всегда очень мткимъ замчаніямъ, но Милославскій самъ находилъ эти поводы. Въ Харьков онъ очень дружилъ съ большимъ театраломъ Данилой Губинымъ, по профессіи портнымъ. Чуть не каждый вечеръ главные артисты собирались въ гостинниц Астраханской у Андрюшки Смирнова, куда приходили и театралы. Губинъ обязательно всегда бывалъ и всегда-же напивался. Для характеристики Губина разскажу слдующій случай. Въ одинъ изъ вечеровъ разсказывались анекдоты и Губинъ тоже пожелалъ разсказать какой-то анекдотъ. ‘Господа, началъ онъ, ‘однажды я былъ пьянъ’… Посл этихъ словъ раздались шумные аплодисменты, крики: ‘довольно, довольно, анекдотъ уже разсказанъ’. Такъ вотъ этотъ самый Губинъ, слова котораго, ‘однажды я былъ пьянъ’, уже приняли за анекдотъ, повздорилъ за ужиномъ съ Милославскимъ. Слово за слово и въ результат Милославскій своими насмшками надъ Губинымъ довелъ его до того, что тотъ нанесъ Николаю Карловичу оскорбленіе дйствіемъ. Всть объ этомъ быстро разнеслась между всми артистами и на другое утро, когда труппа собралась въ театръ на репетицію, только и было разговора, что объ инцендент съ Милославскимъ. Вс артисты съ нетерпніемъ ожидали его прихода, чтобы видть его сконфуженную физіономію и въ душ радовались, что наконецъ и Милославскаго проучили, ‘вотъ когда онъ будетъ тише воды, ниже травы’, поршили вс. ‘Идетъ! идетъ’! крикнулъ кто-то. Вся труппа выстроилась и напряженно стала слдить за входившимъ Милославскимъ. ‘Что, слышали’? обратился Милославскій ко всмъ.
— А что, Николай Карловичъ?— Никто и вида не показалъ, что знаетъ уже про исторію съ Губинымъ.
— А Губинъ-то? Вдь побилъ меня!
— Да не можетъ быть, Николай Карловичъ!
— ‘Чего-же не можетъ быть. Говорю вамъ-побилъ!
И по дломъ мн! не знайся съ портнымъ’!
Противъ такого аргумента трудно было возразить, исторія это вскор забылась и Николай Карловичъ по прежнему первенствовалъ въ трупп, отпуская остроты на счетъ всхъ и каждаго.
Спустя нсколько лтъ, Милославскій возобновилъ съ Губинымъ пріятельскія отношенія, точно между ними никогда никакихъ недоразумній не было. Вотъ еще фактъ находчивости Николая Карловича на сцен: какъ-то ставили ‘Вчнаго жида’. Агасфера игралъ Милославскій. Въ пьес этой, какъ извстно, почти вс дйствующія лица умираютъ. Въ послднемъ акт Милославскій, выйдя на сцену, замтилъ, что двое изъ участвующихъ, съ которыми ему еще надо было вести разговоры, лежатъ уже мертвыми, а Уже умерли’! сказалъ онъ спокойно ‘рано! значитъ, разговаривать не съ кмъ! Что-жь? занавсъ’! И занавсъ былъ опущенъ при гром рукоплесканій. Вызовамъ артиста не было конца.
Кром H. К. Милославскаго много лтъ подъ рядъ служили въ Одесс П. Н. Николаевъ, П. Г. Протасовъ, Л. Н. Самсоновъ и Казариновъ.
Кто изъ одесситовъ не зналъ симпатичнаго старика Петра Николаевича Николаева, замчательнаго артиста на роли лакеевъ. Николаевъ дальше этихъ ролей никуда не шелъ, но на этомъ амплуа онъ никогда не имлъ себ соперниковъ, его имя въ театральномъ мір пользуется громкою извстностью, несмотря на скромное амплуа, которое онъ занималъ. Со смерти его и по настоящее время еще не нашелся въ Россіи артистъ который, не скажу его замнилъ, но который хоть отчасти напоминалъ бы его. Играя исключительно лакеевъ. онъ создавалъ типы: Осипъ въ ‘Ревизор’, ‘Яковъ’ въ ‘Старомъ барин’, лакей въ ‘Гражданскомъ брак’ — никогда не забудутся. Какъ человкъ, Николаевъ пользовался громаднымъ уваженіемъ всхъ артистовъ: далекій отъ театральныхъ интригъ, всегда скромный на служб, Николаевъ держался особнякомъ и никто никогда не замчалъ, чтобы онъ вмшивался въ какія-либо театральныя исторіи. Получая скромное жалованье и имя большую семью, Николаевъ жилъ для этой семьи, отказывая себ во многомъ. По окончаніи спектакля однимъ изъ первыхъ уходилъ домой Николаевъ, котораго, еще издали, можно было узнать по костюму: легкое пальто, башлыкъ и высокіе сапога. Большаго труда стоило затянуть иногда Николаева въ компанію на рюмку водки, хотя нельзя сказать, чтобы онъ не любилъ выпить, его скромность не позволяла ему принимать часто приглашенія, онъ боялся быть навязчивымъ. У Николаева, много лтъ прожившаго въ Одесс, была масса знакомыхъ и многіе изъ нихъ охотно помогли-бы ему въ нужд, которая таки частенько его посщала, но онъ всегда старался обходиться безъ этой помощи, онъ никому не желалъ обязываться. Съ Одессой онъ свыкся до того, что никогда не же налъ принимать приглашеній въ другой городъ, хотя-бы и на увеличенный окладъ. Такъ было, по крайней мр, до 1872 г., Посл пожара городского театра я Одессу оставилъ и съ Николаевымъ больше не встрчался. О празднованіи въ Одесс 25-тилтняго юбилея исполненія имъ роли Осипа, я читалъ въ газетахъ и искренно радовался за симпатичнаго старика, юбилей которому былъ устроенъ вполн заслуженно, изъ газетъ-же я узналъ о его смерти.
Изъ дтей Николаева я впослдствіи, въ 1875 г. встртилъ въ Харьков, на сцен лтняго театра, его дочь, бывшую замужемъ за сыномъ Милославскаго. М. Н. Не долго, впрочемъ она была на сцен: она умерла отъ чахотки въ довольно раннемъ возраст.
Любимцемъ Одессы, долгое время тамъ служившимъ, былъ и Петръ Герасимовичъ Протасовъ, въ прошломъ году праздновавшій въ г. Саратов пятидесятилтіе своей сценической дятельности. Протасова я помню еще въ 1859 году. Я только что поступилъ тогда въ гимназію и, въ награду за успхи, отецъ повелъ меня въ театръ. Мм очень понравился актеръ, который, отплясывая съ какой-то артисткой, напвалъ: ‘семь су, семь су, что намъ длать на семь су’? Я спросилъ его фамилію и мн отвтили, что это комикъ Протасовъ. О Протасов, задолго до моего съ нимъ знакомства, я часто слышалъ дома преинтересные разсказы, его всегда хвалили какъ актера, но всегда прибавляли ‘картежникъ’. Разсказывали, что страсть его къ картамъ доходила до того, что онъ въ антрактахъ между двумя дйствіями, въ костюм и грим, отправлялся въ кофейню, близь театра, ‘поставить карточку’. (Въ то время въ Одесс въ кофейняхъ открыто играли въ карты). Бывало, давно пора начинать актъ, а Протасова нтъ. Снаряжались посланные и артиста ‘привлекали къ длу’. Таковы были слухи. Лично я этой страсти Протасова къ картамъ не замчалъ, если не считать игры въ преферансъ, нын замненной винтомъ. Когда я съ нимъ познакомился — онъ все больше игралъ въ билліард и йгралъ мастерски. Въ Одесс, среди знаменитыхъ спеціалистовъ по билліардной игр, имя Протасова было изъ первыхъ. Мн часто приходилось видть его игру въ два шара. Ударъ шелъ нердко на пятьсотъ и даже тысячу рублей. Протасовъ ставилъ обыкновенно рублей 50, все-же остальное ставили ‘мазчики’, до того они врили въ его игру и эта вра ихъ не обманывала: Протасовъ игралъ не только хорошо, но и счастливо.
Въ большихъ пьесахъ Протасовъ участвовалъ очень рдко, его спеціальностью были водевили, въ которыхъ онъ имлъ громадный успхъ. Въ настоящее время этихъ водевилей совсмъ не ставятъ и, мн думается, потому, что нтъ подходящихъ исполнителей, такъ какъ сами-то водевили очень веселые и остроумные и куда легче смотрлись, чмъ водевили новйшей формаціи.
Съ Протасовымъ я встрчался впослдствіи въ Харьков, гд онъ тоже пользовался большими симпатіями публики, чего нельзя сказать о многихъ другихъ членахъ его артистической семьи, за исключеніемъ, впрочемъ, сестры его, Матрены Герасимовны Ленской, но объ этомъ — въ своемъ мст.
Амплуа серьезнаго комика много лтъ занималъ въ Одесс Левъ Николаевичъ Самсоновъ. Его имя пользовалось извстностью нетолько артиста, но и писателя. Какъ писатель онъ впервые заставилъ о себ говорить посл написанной имъ брошюры ‘Золотой городъ’, сперва напечатанной въ приложеніи къ ‘Одесскому Встнику’, а затмъ вышедшей отдльнымъ изданіемъ. Въ брошюр этой имъ была выведена Одесса, со всми ея тогдашними язвами, приводились довольно прозрачные намеки на дятельность мстной администраціи, дятельность, вызывавшую ропотъ всего населенія. Написана была брошюра прекраснымъ слогомъ и показала знакомство автора со всми вопросами, волновавшими въ то время Одессу. Успхъ брошюра имла громадный и имя Самсонова стало популярнымъ. Въ театральномъ мір Самсоновъ сталъ извстенъ какъ писатель посл напечатанной имъ довольно объемистой книги о товариществахъ артистовъ (‘Пережитое’). Въ этой книг Самсоновъ возставалъ противъ антрепризы, доказывая, что артисты отдаютъ себя въ кабалу одному человку, который, ничего не длая, пожинаетъ обильные плоды, живя на счетъ труда артистовъ. Единственный исходъ изъ такого ненормальнаго положенія Самсоновъ видлъ въ товариществахъ артистовъ, гд-бы вс члены ихъ получали равномрное вознагражденіе за свой трудъ, не удляя барышей антрепренеру. Самсоновъ доказывалъ, что членами socit должны быть не только артисты, но и весь служащій персоналъ т. е. и машинисты и рабочіе, и разносчики афишъ, и пр. Вразумляя низшій штагъ служащихъ, Самсоновъ въ своей книг ведетъ съ ними бесду въ самой простой, народной форм. Посл выхода этой книги Самсоновъ прослылъ между товарищами идеалистомъ, хотя нельзя отрицать, что осуществившіяся, спустя много лтъ, товарищества артистовъ, въ основаніи своемъ, руководствовались взглядами Самсонова. Написалъ еще Самсоновъ рядъ юмористическихъ разсказовъ подъ общимъ названіемъ ‘Маковъ городъ’, не знаю — были-ли они напечатаны, мн ихъ читалъ Самсоновъ въ рукописи. Какъ трудно судить о писател по его произведеніямъ — наглядно доказалъ Самсоновъ. Идеалистъ-писатель онъ, какъ человкъ, былъ большой матеріалистъ. Такимъ, по крайней мр, я его зналъ въ теченіи многихъ лтъ: Самсоновъ не прочь былъ поиграть въ картишки, иногда просиживая за этимъ занятіемъ по цлымъ, ночамъ и наровя побольше выиграть, не прочь былъ и занимать деньги у добрыхъ знакомыхъ и не въ силу необходимости, а просто изъ желанія жить шире и лучше, чмъ дозволяли средства. Долженъ, впрочемъ, оговориться, что близко я узналъ Самсонова въ то время, когда съ нимъ была уже ‘Леночка’, которую онъ взялъ кажется въ Елисаветград изъ какого-то вертепа и хотлъ перевоспитать. Быть можетъ для этой Леночки и бывшимъ при ней собачк Карочки, попугая я пр. и измнялъ своимъ взглядамъ Левъ Николаевичъ, прибгая къ не совсмъ благовиднымъ пріемамъ для пріобртенія средствъ. Изъ Леночки Самсоновъ хотлъ создать артистку, но это ему не удалось: одно время она выступала въ народномъ театр въ Одесс, гд Левъ Николаевичъ былъ режиссеромъ, но этимъ кажется и ограничилось.
Плохо пришлось Самсонову посл Одессы: Леночка его стала болть, леченіе стоило большихъ денегъ, а тутъ еще перезды изъ города въ городъ, да не съ одной Леночкой, а съ цлымъ ея штатомъ. Свое тогдашнее положеніе Самсоновъ яркими красками описалъ въ ‘Новомъ Времени’, гд помщенъ былъ цлый рядъ его фельетоновъ. Въ 1874 году я встртилъ Самсонова въ Курск. Какъ актеръ онъ уже не пользовался прежнимъ успхомъ, къ длу своему онъ сталъ относиться спустя рукава, при немъ были и Леночка, и Карочка и какой-то пріемышъ — Катя. Содержать семью, имъ для себя созданную, не хватало средствъ: Самсоновъ не устоялъ въ борьб съ нуждой и запилъ. Стала пить и Леночка. И вотъ, тотъ самый домъ, гд въ Одесс съ наслажденіемъ проводились часы въ бесд о святомъ искусств, въ Курск превратился въ кабакъ, Леночка, раньше прибгавшая къ морфію, за отсутствіемъ средствъ, накинулась на водку. Въ пьяномъ вид она теряла человческій образъ и поведеніемъ своимъ напоминала всецло тотъ вертепъ, изъ котораго когда-то извлекъ ее Левъ Николаевичъ въ надежд перевоспитать. Изъ Курска Самсоновъ выхалъ неизвстно куда и я потерялъ его изъ виду. Въ 1882 году, уже въ Кіев, я видлъ его лтомъ на сцен драматическаго общества, а затмъ въ Боярк. Въ Октябр мн кто-то сообщилъ, что Левъ Николаевичъ проживаетъ съ Леночкой въ номерахъ Горбунова, на Козинк. Я отправился туда и глазамъ моимъ представилась ужасная картина: въ маленькомъ номер, на простой кровати, на голыхъ доскахъ, покрытый лохмотьями, лежалъ Левъ Николаевичъ. Его исхудалое, блдное, безжизненное лицо и безсмысленно блуждавшій взглядъ произвели на меня тяжелое впечатлніе. Глаза тусклые, казалось, не смотрли, а только были открыты, ни выраженія, ни мысли нельзя было отыскать въ глазахъ. Это впечатлніе еще боле усугубилось появленіемъ Леночки: она была пьяна и держала въ рукахъ штофъ водки. Она меня узнала и расплакалась, но, поговоривъ съ ней немного, я убдился, что состояніе ея ненормально, что впослдствіи и подтвердилось. Левъ Николаевичъ, услыша нашъ разговоръ, привсталъ и вырвавъ изъ рукъ Леночки штофъ съ водкой, съ жадностью на него накинулся. Я доле оставаться не могъ. Захавъ къ тогдашнему антрепренеру — Иваненко, я разсказалъ ему о положеніи Самсонова и мы, вмст съ режиссеромъ Казанцевымъ, ршили собрать кое-какія средства и отправить несчастнаго Льва Николаевича въ больницу. Помощь оказалась запоздавшей: на третій день, Левъ Николаевичъ скончался, и собранныя нами для него средства пошли на похороны. На Байковомъ кладбищ, гд похоронили Самсонова, при погребеніи находились Казанцевъ, два-три артиста изъ труппы Иваненко, я, да нсколько нищихъ, пришедшихъ, конечно, не ради Самсонова, а ради немногихъ грошей, которые имъ и были розданы. Левъ Николаевичъ родился въ 1839 году. По окончаніи въ 1860 году педагогическаго института, онъ назначенъ былъ въ Харьковъ во вторую гимназію преподавателемъ естественныхъ наукъ. Такъ какъ онъ воспитывался на казенный счетъ, то долженъ былъ отслужить восемь лтъ, но его тянуло къ сцен и онъ, прослуживъ всего одинъ годъ, благодаря протекціи, бытъ освобожденъ отъ дальнйшей обязательной службы, дебютировать въ Харьков, какъ онъ желалъ, подъ своей фамиліей, ему не позволили его товарищи-учителя. Въ упомянутыхъ мною запискахъ его, ‘Пережитое’, онъ передаетъ, подробности своей скитальческой жизни, Привожу оттуда одно мсто: ‘Довольно меня кормили чужіе люди и казна! Я самъ: создамъ себ будущее, а съ казною, за ея хлбъ-соль, я разсчитаюсь на другой дорог’!
Самсоновъ былъ очень несчастливъ въ семейной жизни. Въ 1863 году онъ женился на двушк, которую страстно любилъ, но черезъ три мсяца посл свадьбы онъ остался одинъ. Спустя нкоторое время онъ сошелся съ другой женщиной, но въ теченіи многихъ лтъ совмстной съ ней жизни, не зналъ спокойствія. Эта женщина была Леночка, о которой я только что упомянулъ.
Въ числ долго служившихъ въ Одесс артистовъ, я назвалъ и имя Казаринова. Врядъ-ли кто изъ ныншнихъ артистовъ помнитъ Казаринова, да и не удивительно: какъ артистъ онъ не выдлялся, но для меня, какъ одессита, съ этимъ именемъ связаны воспоминанія дтства и юности. Я живо рисую себ, въ теченіе боле десяти лтъ, утренніе спектакли на масляной недл. Изъ года въ годъ по четвергамъ утромъ давались бенефисы г. Казаринова и неизмнно же изъ года въ годъ шли одн и т-же пьесы, объявлялся бенефисъ Казаринова и билеты брались на-расхватъ, ибо о томъ, какая идетъ пьеса, не считали нужнымъ справляться, знали, что кром ‘Чортовыхъ пилюль’ и ‘Школьнаго учителя’, Казариновъ ничего не поставитъ. Это были единственные въ Одесс спектакли для дтей. Казариновъ служилъ въ театр не столько въ качеств актера, сколько отчасти въ качеств помощника секретаря, а отчасти и помощника режиссера. Что-бы въ театр ни случилось — во всемъ былъ виноватъ Казариновъ, это былъ въ театр ‘бдный Макаръ, на котораго вс шишки валятся’. Работалъ онъ какъ волъ въ продолженіе цлаго сезона, получая грошовый окладъ и, если-бы не перспектива бенефиса на масляной недл, кто знаетъ — обладалъ-ли бы онъ такой поразительной выносливостью. Такіе типы, какъ Казариновъ, попадались мн и впослдствіи: есть не мало антрепренеровъ, которымъ необходимъ хоть одинъ служащій въ должности ‘козла отпущенія’, служащій, на которомъ можно было-бы въ сердцахъ, безнаказанно сорвать свою злобу, повидимому это даже полезна для ихъ здоровья, накричатъ на такое безотвтное существо, выругаются и вполн успокоятся, а вдь это безотвтное существо работаетъ безустанно, не покладая рукъ, первымъ оно является въ театръ и послднимъ изъ него уходитъ, ибо за все оно въ отвт:— и за несвоевременно выпущенную, по вин типографіи, афишу, и за не во время потушенный сторожемъ газовый рожокъ въ уборной, и за недоставленную по вин реквизитора нужную для сцены обстановку, и за несвоевременный выходъ на сцену артиста и пр. По большей части эти лица состоятъ въ должности помощника режиссера. Я зналъ такого субъекта: онъ долгое время служилъ у г. Стова, затмъ у Савина, потомъ у г-жи Стовой, а въ послднее время, кажется служилъ у г. Соловцова. Да и кто не знаетъ въ Кіев Гринберга? Отъ постоянныхъ криковъ и простудъ, голосъ его вчно хрипитъ, въ то время какъ вс артисты жалуются на холодъ, у него со лба потъ градомъ катитъ. Такова эта служба, которую въ Одесс несъ много лтъ подъ-рядъ Казариновъ. Посл 1872 г., я его больше не встрчалъ: по слухамъ, онъ умеръ отъ чахотки. Зная жизнь Казаринова — я могу поврить этимъ слухамъ.
Вспомнивъ объ артистахъ, много лтъ подъ-рядъ служившихъ на одесской сцен, не могу обойти молчаніемъ М. М. Андрушевича, хотя и не артиста, но человка, имвшаго громадное вліяніе на ходъ театральнаго дла въ Одесс. М. М. Андрушевичъ занималъ въ Одесс скромную должность секретаря при антрепренер Фолетти, но въ дйствительности М. М. былъ руководителемъ всего дла: если Одесса много лтъ подъ-рядъ имла на сцен городского театра выдающіеся составы драматическихъ труппъ, то этимъ, скажу безъ преувеличенія, она обязана М. М. Г. Фолетти былъ настолько увлеченъ итальянской оперой и поздками въ Италію для приглашенія пвцовъ, насколько М. М. былъ увлеченъ русской драмой и поздками по провинціи для приглашенія выдающихся русскихъ артистовъ. М. М., формируя труппу, никогда не упускалъ изъ виду необходимость имть артистовъ на вс амплуа и вотъ почему въ Одесс всегда могла итти любая пьеса безъ ‘исправляющихъ должность’ артиста или артистки на недостающее амплуа. Составъ труппы былъ всегда громадный, а это имло немаловажное значеніе въ томъ отношеніи, что многіе изъ артистовъ, будучи свободными, имли время не только выучивать, но и изучать роли, что въ свою очередь вліяло, конечно, на ансамбль. Въ большинств русскихъ драматическихъ труппъ, обыкновенно замчается или при слабыхъ силахъ хорошій ансамбль, или при выдающихся силахъ плохой ансамбль. Достиженіе хорошаго ансамбля при выдающихся силахъ — вотъ задача, къ которой стремился всегда М. М., что ему и удавалось. Справедливость, впрочемъ, требуетъ замтить, что М. М. не избгъ одного недостатка, который присущъ почти всмъ антрепренерамъ и режиссерамъ: свои личныя симпатіи и антипатіи онъ, хотя и рдко, но все-же вносилъ въ дло. Покровительствуя той или другой артистк, М. М. подчасъ, въ угоду ей, давалъ такія роли, которыя были ей далеко не по силамъ. Мн лично пришлось сильно возставать противъ допущенія прекрасной водевильной артистки, М. Соколовой на амплуа драматической ingenue, на которомъ она оказалась весьма слабой. М. М., какъ человкъ очень умный, понялъ вскор свою ошибку и водворилъ артистку на прежнее амплуа.
Въ настоящее время М. М. состоитъ въ Одесс длопроизводителемъ театральной коммиссіи, по моему мннію М. М. былъ-бы прекраснымъ режиссеромъ въ русской драм. Давно уже дознано, что функціи артиста и режиссера въ одномъ лиц не совмстимы, что артистъ-режиссеръ всегда пристрастенъ и, прежде всего, къ самому себ, достиженіе возможно большаго безпристрастія возможно только при условіи, чтобы режиссеръ не былъ одновременно и артистомъ. Замчательное знакомство М. М. со сценой, знакомство чуть-ли не свыше тридцати лтъ, даетъ мн полное основаніе предполагать, что М. М. въ должности режиссера былъ-бы вполн на своемъ мст. И въ настоящее время есть режиссеры не артисты, но по моему это режиссеры — апилике, творящіе волю антрепренера даже въ распредленіи ролей. Для правильнаго хода дла нуженъ режиссеръ независимый, а такихъ я, признаться, не знаю. Впрочемъ, замчаніе это я длаю вскользь, къ слову пришлось, возвращаюсь къ воспоминаніямъ.
Въ какомъ уголк Россіи не знали разсказчика изъ еврейскаго быта Павла Исаевича Вейнберга, и въ какомъ изъ этихъ уголковъ появленіе Вейнберга не сопровождалось скандаломъ со стороны еврейскаго населенія? Вейнбергъ избралъ своей спеціальностью разсказы изъ еврейскаго быта совершенно случайно. Выступивъ въ Одесс, гд онъ воспитывался во второй гимназіи, на одномъ любительскомъ спектакл въ качеств разсказчика, Вейнбергъ имлъ колоссальный успхъ, что главнымъ образомъ объясняется тмъ, что разсказы въ этомъ жанр были въ то время новинкой. Было это, кажется, въ 1866 г. Успхъ вскружилъ голову юнош. Выступивъ еще раза два, но уже не въ любительскомъ спектакл, а по приглашенію антрепренера городского театра Фолетти, при чемъ успхъ его все возрасталъ, Вейнбергъ окончательно ршилъ посвятить себя сцен и не только въ качеств разсказчика, но и драматическаго артиста. Я помню его въ трехъ роляхъ, послдовательно исполненныхъ имъ въ теченіе короткаго времени: Хлестакова въ ‘Ревизор’, Англичанина въ ‘Купленномъ выстрл’ и Янкеля въ ‘Маркитантк’. Изъ всхъ этихъ ролей наиболе удалась Вейнбергу, какъ и слдовало ожидать, роль Янкеля. ‘Маркитантка’, благодаря участію Вейнберга, дала нсколько полныхъ сборовъ. Не скажу, чтобы Вейнберіу совсмъ не удалась роль Хлестакова, но иллюзіи сильно вредилъ голосъ артиста, какой-то визгливый, рзавшій слухъ. И странное дло, этотъ-же голосъ вполн подходилъ къ еврейскому акценту, при передач разсказовъ. Чтобы Вейнбергъ посл Одессы выступалъ гд-либо въ качеств актера — я ни отъ кого не слыхалъ, но лично мн приходилось встрчать его впослдствіи во многихъ городахъ и всюду, за исключеніемъ впрочемъ Кіева, только въ качеств разсказчика. Насколько Вейнбергъ былъ хорошъ въ еврейскихъ разсказахъ, настолько-же онъ былъ слабъ въ разсказахъ изъ народнаго быта, особенно слабымъ онъ казался для тхъ, кто имлъ случай хоть разъ въ жизни слышать неподражаемаго Ивана Федоровича Горбунова. Вейнбергъ обладалъ особенной способностью собирать анекдоты, изъ которыхъ имъ и составлялись сцены и разсказы. За хорошій анекдотъ Вейнбергъ не отказывался даже платить, а если эти анекдоты передавались ему пріятелями, онъ, вмсто денегъ, дарилъ обыкновенно на память галстухъ. Знакомыхъ и пріятелей у Вейнберга была такая масса, что въ любомъ изъ русскихъ городовъ, въ которыхъ онъ появлялся, онъ чувствовалъ себя какъ дома. Знакомству этому не мало содйствовали его веселый нравъ и остроуміе. Съ русской артистической семьей Вейнбергъ былъ также очень близокъ и не удивительно: врядъ-ли въ Россіи есть такой театръ, на подмосткахъ котораго не выступалъ-бы Вейнбергъ. Одно время онъ былъ до того популяренъ, что вечера его давали громадные сборы, впослдствіи программа вечеровъ дополнялась, для большаго успха, участіемъ и другихъ лицъ. Былъ даже такой періодъ, когда Вейнбергь разъзжалъ по Россіи съ венгерской шансонетной пвицей Илькой Огай, устраивая литературно-вокальные вечера: представителемъ литературы былъ Вейнбергъ, а вокальной части г-жа Огай.
Выше я указалъ уже, что Вейнбергу часто устраивались скандалы со стороны еврейскаго населенія. Хотя къ такимъ скандаламъ Вейнбергъ повода не подавалъ, ибо разсказы его никогда не рисовали евреевъ съ дурной стороны, а касались только находчивости и остроумія евреевъ, тмъ не мене находились лица, которымъ вообще не нравилось почему-то появленіе Вейнберга на сцен, ихъ злилъ его успхъ, злило наконецъ то, что Вейнбергъ, будучи самъ изъ евреевъ, осмливался изображать ихъ на сцен. Вейнбергъ къ этимъ скандаламъ относился довольно равнодушно и посл каждаго такого скандала разсказывалъ о немъ на другой-же день со сцены и, конечно, въ юмористической форм. Помню его разсказъ, какъ толпа евреевъ въ Одесс ожидала выхода его изъ театра съ цлью избить. Евреевъ было человкъ двадцать. Когда Вейнбергъ появился, послышался голосъ изъ толпы: ‘ну начинай’, ‘зачего я, начинай ты’ послышалось въ отвтъ. Вейнбергь прошелъ квартала два, въ толп все шли переговоры, кому начинать, но, видимо, никто не ршался выступить первымъ. Вдругъ кто-то крикнулъ: ‘Г-нъ Вейнбергъ!’ — ‘Что вамъ угодно?’ остановился тотъ.— ‘Спокойной вамъ ночи!’ — ‘И вамъ также’.— ‘Благодаримъ вамъ, будьте здоровы’. И толпа разошлась. Интересно, что въ то время какъ нкоторые евреи возставали противъ Вейнберга, интеллегентная часть еврейскаго общества относилась къ нему весьма дружелюбно и въ сред ея онъ имлъ обширное знакомство во многихъ большихъ городахъ. Съ Вейнбергомъ я часто встрчался, а въ послдній разъ видлся съ нимъ въ Кіев въ 1886 г. По газетнымъ извстіямъ, лтъ пять тому назадъ Вейнбергъ впалъ въ нужду, серьезно заболлъ и попалъ въ Тифлис въ больницу. Вышелъ-ли онъ изъ больницы и какова судьба его въ настоящее время — не знаю, ни слышать, ни читать о немъ мн съ тхъ поръ не приходилось. Говорили, впрочемъ, что жена его, пвица Красовская, устраиваетъ ежегодно въ Петербург концертъ въ его пользу, причемъ имя его обозначается иниціалами П. И. В.
Началомъ артистической карьеры Вейнберга, какъ уже сказано, было появленіе его въ дивертисмент. Здсь кстати будетъ сказать нсколько словъ вообще о дивертисментахъ въ прежнее время. Имъ публика придавала громадное значеніе и тмъ охотне шла въ театръ, чмъ длинне былъ дивертисментъ. Бенефиціанты прекрасно знали конечно эту любовь публики къ дивертисментамъ и старались по возможности ихъ разнообразить: исполненіе юмористическихъ куплетовъ, чтеніе серьезныхъ стихотвореній, пніе романсовъ — все это было вносимо къ программу дивертисмента. По части юмористическихъ куплетовъ отличался комикъ Александровскій 2-ой {Объ этомъ артист я слышалъ чрезъ нсколько лтъ, что онъ заболлъ разстройствомъ умственныхъ способностей, въ чемъ наглядно убдились въ Орл по слдующему факту: купивъ на триста рублей рябчиковъ, онъ изъ пуха ихъ приказалъ сдлать для себя перину, на которой и спалъ, хотя и недолго, такъ какъ его вскор отправили въ больницу.}. Александровскій 1-ый (трагикъ) читалъ изъ Некрасова, романсы плъ Николаевъ (теноръ), причемъ громадный успхъ имлъ всегда его романсъ: ‘Ахъ няня, няня, что со мною’. Кто въ особенности содйствовалъ сборамъ своимъ появленіемъ въ дивертисментахъ,— такъ это Павелъ Александровичъ Никитинъ. Кто не знаетъ, что Никитинъ былъ выдающійся чтецъ, не имвшій соперниковъ. Читалъ хорошо безспорно и Монаховъ, но того впечатлнія, которое производилъ Никитинъ, Монахову никогда не удавалось произвести. Никитинъ, былъ чтецъ, котораго можно было заслушаться, для чтеца стихотвореній, какъ извстно, высшая похвала, если сказать, что ‘стиха не слышно’. Этимъ громаднымъ достоинствомъ и обладалъ Никитинъ въ совершенств. Какъ актеръ, Никитинъ далеко не всегда былъ удовлетворителенъ, но имя его, какъ чтеца, пользовалось громадной извстностью. Никитинъ, выступая въ Чацкомъ, его не игралъ, но читалъ онъ Чацкаго такъ что объ игр никто и не думалъ. Чтеніе монолога: ‘Не образумлюсь, виноватъ’ было шедевромъ чтенія. Есть у насъ чтецы и въ настоящее время (мелодекламаторовъ, врод Долинова, я въ счетъ не ставлю, это уже искусство новйшей формаціи, которое быть можетъ кое-кому и нравится, но встарину было иначе: читать-такъ читать, нтъ-такъ пть, а играть-такъ играть,— одно изъ трехъ, но читать, пть и играть одновременно — до этого додумались уже впослдствіи). Есть, говорю я, чтецы и въ настоящее время, но читаютъ они, en passent, и потому весь свой репертуаръ ограничиваютъ какимъ нибудь ‘Поросенкомъ’, ‘Индюкомъ’ или ‘Охотой’, да и то пускаютъ въ ходъ этого ‘Поросенка’ или ‘Индюка’ съ благотворительной цлью, въ пользу воспитанниковъ учебныхъ заведеній. Дивертисмента въ театр теперь нтъ и нтъ его не потому, что публик онъ не нравится, а по причин боле простой: читать некому, нтъ артистовъ или артистокъ, которые позаботились-бы объ обширномъ репертуар для чтенія, а повторять постоянно одно и то-же неудобно, да и публик надостъ слушать. Чтобы выучить одно стихотвореніе и повторять его въ теченіе цлаго ряда лтъ, для этого, какъ-бы это помягче выразиться, надо быть слишкомъ смлымъ. Такіе смльчаки попадаются, но нельзя-же ихъ причислять къ категоріи чтецовъ.
Въ бытность Никитина въ Одесс довольно часто выступали на сцен двое его сыновей. Одного изъ нихъ, спустя много лтъ, я встртилъ въ Чернигов, гд онъ одновременно состоялъ актеромъ, декораторомъ, бутафоромъ и помощникомъ режиссера.
Кром Никитина, въ Одесс выдлялся въ дивертисментахъ г. Молотовъ. Актеръ онъ былъ не изъ важныхъ, на сцену поступилъ, оставивъ военную службу, но какъ исполнитель солдатскихъ псенъ онъ былъ неподражаемъ. Какъ сейчасъ вижу передъ собой серьезную физіономію Молотова, одтаго въ форму отставного солдата, вытянувшагося въ струнку, руки по швамъ, голова кверху, поетъ онъ псни по содержанію безсмысленныя, но каждая строка вызываетъ взрывъ хохота. На Молотова этотъ дружный хохотъ не вліяетъ, онъ по прежнему серьезенъ. Кончается одна пснь, по единодушному требованію публики начинается другая и нердко, бывало, уходишь изъ театра чуть не въ полночь, хотя пьеса закончилась въ одинадцать: не хочется разставаться съ Молотовымъ. Военный людъ былъ безъ ума отъ Молотова, увряя, что боле типичнаго исполнителя солдатскихъ псенъ и представить себ трудно.
Что въ самомъ дл особеннаго въ этихъ строкахъ:
‘Одинъ бжитъ безъ ноги,
Другой лежитъ безъ руки,
Эхъ, что-жъ это за раздолье,
Море черное шумитъ.
А хохлишекъ — ребятишекъ
Ребятишекъ полонъ домъ’,—
но слышать эти строки въ исполненіи Молотова доставляло громадное удовольствіе.
Какъ исполнитель комическихъ куплетовъ не малымъ успхомъ пользовался и Арди, а изъ чтицъ могу упомянуть только о г-ж Фабіанской, читали и другія артистки, но нельзя сказать, чтобы съ успхомъ.
Возвращаюсь къ составу труппы 1867 — 1868 года. О Чарскомъ, Милославскомъ и Протасов — я уже говорилъ раньше. Кром этихъ лицъ, видное мсто въ трупп занималъ Н. И. Новиковъ, съ которымъ въ Одессу прибыли и многіе члены его семьи, а именно: жена Елизавета Николаевна, сестра Юлія Ивановна, по мужу Лаврова, мужъ ея — Максимъ Лавровъ, другая сестра — Шелихова и, наконецъ, мать. Изъ всей этой семьи выдлялись только: Н. И. Новиковъ, (серьезный комикъ), и Ю. Н. Лаврова, водевильная артистка, остальные выступали рдко, и въ роляхъ второстепенныхъ, что касается М. Лаврова, то это былъ полнйшая бездарность и, если онъ числился въ состав труппы и получалъ жалованье, то, конечно, ради жены, которая былъ необходима. Мужей актрисъ, равно какъ и женъ актеровъ, можно встртить чуть-ли не въ каждой трупп и явленіе это настолько обычное, что антрепренеры къ нему уже привыкли. Нужна напримръ, артистка, знаетъ антрепренеръ, что при ней и мужъ состоитъ и поневол накидываетъ ‘припеку’ рублей 75—100 этому мужу, которому при другихъ условіяхъ никогда и сцены не видать. ‘Не служу безъ жены, не служу безъ мужа’ и вопросъ разршенъ, бери чету или откажись отъ необходимаго актера или актрисы. Такихъ мужей актрисъ и женъ актеровъ я зналъ, да и теперь знаю такую массу, что перечисленіе ихъ заняло-бы не мало мста, по я объ этомъ умолчу, къ чему… гусей дразнить.
Наибольшій успхъ имлъ Н. И. Новиковъ въ пьесахъ Островскаго, хотя нельзя отрицать, что имъ создано не мало ролей и въ другихъ современныхъ ему пьесахъ. Были, однако, дв роли, въ которыхъ Н. И. не ршался выступать, онъ всегда говорилъ мн, что роли эти ему не по силамъ и что играть ихъ онъ боится. Роли эти — Фамусова и Расплюева. Что до 1883 г. онъ этихъ ролей не игралъ — я могу поручиться. Послдняя моя съ нимъ встрча была въ Кіев — именно къ указанномъ году, когда онъ служилъ у Савина, гд состоялъ и режиссеромъ. Расплюева онъ въ этотъ. сезонъ, однако, ршился сыграть.
Новиковъ, какъ и Милославскій, имлъ въ Одесс обширный кругъ знакомства и жилъ довольно открыто. Еженедльно у него устраивались вечера, на которые приглашались сливки общества. На вечерахъ этихъ велась карточная игра и довольно крупная: играли на многихъ столахъ, начинали обыкновенно съ преферанса и кончали обыкновенно-же штоссомъ, что уже длалось посл ужина, который всегда былъ роскошно сервированъ.
У г. Новикова была одна страсть, которую онъ, не смотря на вс старанія, никакъ не могъ въ себ побороть, а именно, страсть къ антреприз. Стоило Н. И. прослужить гд нибудь сезонъ и скопить немного денегъ, какъ сейчасъ-же получались свднія, что онъ занялся антрепризой. Главной ареной его антрепренерской дятельности — былъ городъ Кишиневъ. Продержится кое-какъ сезонъ, прогоритъ и опять на службу.
Поступая на службу онъ уврялъ, что антрепризу бросилъ навсегда, что нтъ смысла быть антрепренеромъ, когда можно жить обезпеченно, получая хорошій окладъ. Я не сомнваюсь, что въ моментъ, когда онъ это говорилъ, онъ говорилъ искренно, но кончался сезонъ и Новиковъ опять уже формируетъ труппу, на моихъ глазахъ онъ былъ антрепренеромъ въ трехъ городахъ: нсколько лтъ въ Кишинев, одинъ годъ въ Одесс (лтній сезонъ 1869 г.) и одинъ въ Харьков (въ 1875—76 г.). Для Одессы онъ составилъ громадную труппу, даже не одну, а дв: драматическую и опереточную, въ послдней, впрочемъ, участвовали многіе изъ драматическихъ артистовъ. Объ этой трупп я въ своемъ мст скажу подробно, здсь замчу только, что въ оперетк часто участвовали: Фани Федоровна Козловская, Н. И. Новиковъ, П. М. Медвдевъ, Ник. Петр. Новиковъ-Ивановъ и др. И эта антреприза, какъ и вс другія, окончилась для Новикова неблагопріятно, въ чемъ, впрочемъ, онъ самъ и былъ виноватъ. Для лтняго сезона въ Одесс составленная Новиковымъ труппа была слишкомъ дорогая и окупить себя она не могла, несмотря на то, что Маріинскій театръ, гд подвизалась эта труппа, посщался довольно усердно.
Посл сезона 1869 г. я съ Новиковымъ не встрчался вплоть до 1875 года, въ этомъ году я встртился съ нимъ въ Харьков, онъ опять былъ антрепренеромъ: лтомъ — оперетки въ саду (‘Шато-де-флеръ’) у Никулина, а зимой — драмы и оперетки въ такъ наз. Пащенковскомъ театр на Екатеринославской улиц. Къ Н. И. Новикову я еще вернусь при изложеніи воспоминаній о Харьков. Сестра Н. И. Новикова, Юлія Ивановна Лаврова, была лучшая изъ водевильныхъ актрисъ, когда либо мною виднныхъ: Лаврова обладала всми данными, требующимися для водевильной артистки, живая, веселая, граціозная, при этомъ очень молодая и привлекательной вншности, Ю. И. не могла не имть громаднаго успха. Былъ, впрочемъ, одинъ недостатокъ у артистки, но онъ сказывался только въ водевиляхъ, гд требовалось пніе: артистка голосомъ не обладала и потому куплеты передавались ею слабо, недостатокъ этотъ выкупался, однако, сторицей ея прекрасной игрой. Смотря на Юлію Ивановну въ исполненіи ею водевилей, никогда нельзя было думать, что она перейдетъ со временемъ на амплуа драматической ingenue, казалось, у артистки для этого нтъ никакихъ данныхъ, но одинъ случай убдилъ всхъ театраловъ въ противномъ. Было это такъ: для В. В. Чарскаго ставилась пьеса: ‘Подруга жизни’. Наканун спектакля, по болзни одной изъ артистокъ, роль молодой Сбоевой была передана г-ж Лавровой. Мы шли въ театръ съ предубжденіемъ, не допускали мысли, чтобы водевильная актриса могла хоть сколько нибудь сносно исполнить серьезную роль, впервые ею на себя принятую, но дйствительность всхъ насъ поразила: въ исполненіи артистки было столько жизненной правды, столько теплоты и задушевности, что просто не хотлось врить: Лаврова-ли это? Успхъ артистки былъ громадный, особенно въ послднемъ акт. Хотя г-жа Лаврова въ роляхъ iugenue за весь сезонъ ни разу боле не выступала, но не подлежало сомннію, что на этомъ амплуа она современемъ займетъ видное мсто. И дйствительно, въ сезонъ 1875—76 года, Лаврова въ Харьков, гд я ее впервые увидлъ посл Одессы, съ достоинствомъ занимала амплуа драматической ingenue. На роляхъ драматическихъ актрисъ была Ольга Николаевна Воронина. Какъ артистка она не выдлялась и если ее назвать полезностью, то это все, что можно о ней сказать. Старанія было много, было и знаніе ролей, но я не могу указать ни одной роли, въ которой г-жа Воронина выдлялась. Что г-жа Воронина талантливой артисткой не была — подтверждается уже тмъ, что даже H. К. Милославскій, съ которымъ она провела много лтъ, не могъ имть на нее вліянія и, несмотря на все свое желаніе, не могъ ее выдвинуть изъ ряда полезностей. Между тмъ извстно многимъ, что талантливыя артистки, попавшія подъ покровительство Милославскаго, были имъ выдвигаемы на столько, что въ короткое время пріобртали громкое имя. И теперь я знаю артистокъ, которыя началомъ своей карьеры исключительно обязаны Милославскому, но эти артистки были отъ природы талантливы и Милославскій своимъ значеніемъ въ любой трупп умлъ только ‘давать имъ ходъ’. Этотъ театральный терминъ ‘давать ходъ’, понятенъ многимъ театральнымъ дятелямъ, они знаютъ какую роль онъ играетъ въ ихъ жизни. Объ артистахъ, которымъ ‘давали ходъ’ мн еще не разъ придется говорить, равно и о тхъ, которыхъ, опять привожу театральный терминъ, ‘забивали’ и они, несмотря на талантливость, такъ и оставались въ ряду чернорабочихъ, спивались съ круга и совершенно стушевывались на подмосткахъ сцены.
Что мною сказано о О. Н. Ворониной, относится и ко всей ея семь, также посвятившей себя сцен: и сестры ея, Евгенія Николаевна, по мужу Рютчи и Елизавета Николаевна, по мужу Горева, дальше полезности не шли, то-же скажу и о ихъ брат Воронин. Есть впрочемъ лица, признающія Гореву талантливой артисткой, я этого взгляда не раздляю, что она артистка-извстная — согласенъ, но что эта извстность явилась плодомъ безсовстной рекламы — врядъ-ли можетъ подлежать спору.
Съ тхъ поръ, какъ я знаю г-жу Гореву, а знаю я ее лтъ двадцать, ее всегда почти сопровождала реклама. Реклама не только по сцен, но и реклама вн сцены: о Горевой и ея эксцентричности, что-ли, говорила вся Россія, а это, въ связи съ заграничной рекламой, доставило ей извстность, такая извстность въ свою очередь дала ей смлость являться гастролершей. Сколько есть у насъ выдающихся артистокъ, въ сравненіи съ которыми г-жа Горева не боле какъ посредственность, но эти артистки въ гастролерши не шли, а скромно служили цлые сезоны въ одномъ и томъ-же город. Впрочемъ, не долго г-жа Горева морочила публику, ее скоро раскусили и вс большіе театры, въ которыхъ она, благодаря реклам брала сначала полные сборы, являясь туда la Сарра Бернаръ, окруженная бездарностями, дабы самой рельефне выдляться, вс эти театры, при послдующихъ появленіяхъ г-жи Горевой, были пусты и она, въ силу необходимости, стала разъзжать по маленькимъ городамъ, гд реклама еще длала свое дло. Эти строки я привожу, съ цлью показать, что г-жа Горева артистка далеко не талантливая, нельзя-же производить въ таланты всякую артистку, обладающую симпатичнымъ голосомъ и красивой вншностью.
На роляхъ комическихъ старухъ была Марья Андреевна Чарская. Я помню ее еще подъ псевдонимомъ Андреевой, когда она служила въ Одесс одновременно съ Никитинымъ и Фабіянской, но это было очень давно и какія она тогда играла роли — не знаю. Г-жа Чарская пользовалась въ Одесс успхомъ, но посл описываемаго сезона я ее въ драм больше не видлъ, въ Кіев, въ 1881 г. она служила у Стова въ оперетк, а г-нъ Чарскій въ то время облекся уже въ тогу Шекспира, разъзжая на гастроли. Вспоминая сезонъ 1867—68 г. не могу бойти молчаніемъ суфлера театра Ивана Павловича Ананьева, съ которымъ я прожилъ цлый годъ на одной квартир, а потому и коротко узналъ. Педантъ по служб, онъ въ будк своей священнодйствовалъ и не было случая, чтобы кто-либо изъ артистовъ былъ имъ недоволенъ, напротивъ, большинство артистовъ въ Ананьев заискивало, онъ было прекрасный суфлеръ и не разъ выручалъ артистовъ. Такъ, по крайней мр, говорили мн вс. Какъ человкъ, Ананьевъ былъ очень симпатиченъ и въ высшей степени скроменъ. Вн театра онъ зналъ только свою квартиру и въ очень рдкихъ случаяхъ мн удавалось затащить его въ трактиръ выпить чаю или закусить. Ананьевъ отъ ‘большихъ’ артистовъ держался въ сторон и больше якшался съ ‘маленькими’ и нердко мн приходилось видть, какъ онъ длился съ ними послднимъ рублемъ. Такимъ я зналъ Ананьева до его женитьбы на сестр Чарской. Впослдствіи я съ нимъ встртился въ Кіев, спустя много лтъ, но прежнія отношенія между нами уже не возобновлялись. О смерти Ананьева, послдовавшей въ 1890 года, въ Екатеринослав въ будк во время спектакля, я искренно пожаллъ, какъ и вроятно вс, близко его знавшіе. Посл смерти Ананьева осталась вдова и сынъ. Одно время вдова эта служила въ драматическомъ обществ въ Кіев, а затмъ въ театр Соловцова, сынъ Ананьева тоже поступилъ на сцену и въ настоящее время служитъ у Соловцова и своимъ небольшимъ жалованьемъ прокармливаетъ себя и мать. Живутъ они гд-то возл Байкового кладбища, занимая крошечную квартиру за три рубля въ мсяцъ.
При театр, во время антрепризы Фолетти, состояло два присяжныхъ ростовщика-еврея: Бонгардтъ и Софья Дорфманъ. Услугами этихъ лицъ пользовались исключительно русскіе артисты, а услугами Бонгардта иногда и антрепренеръ. Милославскій, всегда нуждавшійся въ деньгахъ, обращался какъ къ Бонгардту, такъ и къ Софь Дорфманъ, къ ней-же обращались постоянно и артистки, такъ какъ Дорфманъ не только снабжала ихъ въ трудную минуту-деньгами, но и пріобртала для нихъ на выплатъ брилліантовыя и золотыя вещи, чрезъ нее, когда являлась необходимость, вещи эти и закладывались. Дорфманъ пользовалась большимъ уваженіемъ въ театральномъ мір, такъ какъ брала крайне незначительный процентъ за свои труды и отличалась излишнею доврчивостью, до сихъ поръ еще здравствуютъ многіе артисты и артистки, состоящіе должниками Софьи Дорфманъ и ее нердко можно встртить въ томъ или другомъ город, куда она является изъ Одессы дня полученія старыхъ долговъ. У Дорфманъ есть замчательная черта: она не душитъ своихъ должниковъ, а выжидаетъ. Стоитъ ей узнать, что дла той или другой артистки поправились и она тутъ какъ тутъ, получитъ часть въ счетъ уплаты и скроется до новаго благопріятнаго момента. Еще нсколько лтъ тому назадъ я встртилъ Дорфманъ въ Кіев, куда она прибыла за получкой къ одной изъ служившихъ тамъ артистокъ Между прочимъ, она показала мн списокъ своихъ должницъ, изъ скромности я ихъ не назову, но замчу только, что по этому списку, какъ на ладони, можно было видть въ какіе годы какая изъ артистокъ бдствовала, когда поправлялась, когда широко жила и когда опять бдствовала: цифры долга, стоявшія рядомъ съ именемъ артистки, ясно объ этомъ свидтельствовали.
Другой театральный ростовщикъ Бонгардтъ не любилъ, какъ онъ выражался, путаться съ бабами, онъ снабжалъ артистовъ деньгами, за поручительствомъ антрепренера и являлся за полученіемъ въ дни выдачи жалованья. Одинъ только Милославскій пользовался у него кредитомъ самостоятельно, да и то потому, что Бонгардтъ не желалъ отдать Милославскаго всецло С. Дорфманъ. Хотя Милославскій былъ крайне неаккуратенъ, но Бонгардтъ относился къ нему весьма снисходительно, уважая въ немъ большаго артиста. Случалось нердко, что Бонгардтъ. являлся къ Милославскому за полученіемъ денегъ, а уходилъ отъ него не только безъ всякой получки, но съ облегченнымъ карманомъ: Милославскій такъ убдительно доказывалъ Бонгардту нужду въ деньгахъ, что тотъ соглашался къ старому долгу добавлять еще сотню — другую. И на какія только хитрости не пускался Милославскій, чтобы взять у Бонгардта денегъ. Какъ-то разъ Милославскій увидлъ въ окно, что къ нему направляется Бонгардтъ. Артистъ накинулъ на себя халатъ и улегся въ кровать. Какъ только показался Бонгардтъ, Милославскій сталъ охать и кряхтть и слабымъ голосомъ сказалъ: ‘Спасибо, что пришелъ, боленъ, дай на лкарство, да на доктора, а то хоть умирай’! Бонгардтъ разжалобился и далъ 25 руб. Въ тотъ-же день Милославскій угощалъ пріятелей устрицами въ Петербургской гостинниц и, запивая шабли, разсказывалъ, какъ онъ пріобрлъ деньги на это угощеніе
Кром Бонгардта у Милославскаго было не мало другихъ кредиторовъ. Узнали они какъ-то, что Милославскій собирается распродать обстановку своей квартиры и хочетъ перехать въ меблированныя комнаты при Маріинскомъ театр. Узнали они это, когда обстановка была уже запродана и Милославскому оставалось только получить деньги и сдать обстановку. Чтобъ выгадать время и обмануть кредиторовъ, Милославскій, вмст съ пріятелемъ своимъ, извстнымъ театраломъ М. И. Ягницкимъ, придумали слдующее: когда кредиторы явились въ квартиру Милославскаго, онъ передалъ Ягницкому въ ихъ присутствіи чекъ Фолетти на предъявителя и попросилъ его вмст съ кредиторами пойти въ банкъ и, получивъ деньги, со всми за него расплатиться. Ягницкій долго отказывался, Милославскій все упрашивалъ, ссылаясь на свою болзнь, препятствующую ему выйти изъ дому, къ просьбамъ Милославскаго присоединились наконецъ и кредиторы и Ягницкій согласился. У входа въ банкъ Ягницкій попросилъ кредиторовъ подождать, такъ какъ неловко являться туда гурьбой, а спустя часъ онъ вышелъ изъ банка сіяющій и указывая кредиторамъ на оттопырывавшійся боковой карманъ, пригласилъ всхъ къ себ для разсчета. Кредиторы въ веселомъ настроеніи пошли съ Ягницкимъ къ нему на квартиру, но каково было ихъ разочарованіе, когда Ягницкій, вмсто кредитныхъ билетовъ, вынулъ изъ кармана пачки гладко сложенной газетной бумаги. А гд-же деньги? завопили они. Денегъ не дали, преспокойно отвтилъ Ягницкій. Кредиторы бросились къ Милославскому, но его и слдъ простылъ. Пока Ягницкій водилъ евреевъ въ банкъ, а оттуда къ себ, Милославскій усплъ передать покупателю всю свою обстановку, получить деньги и перехать въ номера при Маріинскомъ театр, гд вся обстановка принадлежала хозяину номеровъ.
Въ состав труппы, сформированной Н. И. Новиковымъ на лтній сезонъ 1869 г. я помню слдующихъ лицъ: Фанни Федоровну Козловскую, Наталью Ивановну Степанову (сестру Н. И. Новикова), Е. Н. Новикову, П. М. Медвдева, П. А. Никитина, Песоцкаго, Н. П. Новикова-Иванова, H. Н. Николняа и Лисовскаго-Козловскаго (мужа Ф. Ф.), котораго вс звали ‘Ленька’. Какъ я уже упомянулъ, у Новикова была драма и оперетка и въ послдней участвовали многіе изъ драматическихъ артистовъ. Сегодня Ф. Ф. выступаетъ въ какой нибудь легкой комедіи, а на другой день видишь ее въ оперетк ‘Вс мы жаждемъ любви’. Новиковъ-Ивановъ сегодня изображаетъ генерала въ ‘Самоуправцахъ’, а на завтра Менелая въ ‘Прекрасной Елен’, тамъ опять герцога Ришелье, а на завтра Риголяра въ ‘Вс мы жаждемъ любви’. Сторонникомъ оперетки я никогда не былъ и потому очень рдко ее посщалъ, драматическихъ-же спектаклей я, по своей обязанности, не пропускалъ. Наибольшій успхъ въ этотъ сезонъ имла Н. И. Степанова, которая въ пьесахъ Островскаго, была замчательна, коронною ролью этой артистки была Катерина въ ‘Гроз’. Много Катеринъ видалъ я на своемъ вку, но такой, какъ Степанова, мн видть не приходилось. У г-жи Степановой былъ одинъ органическій недостатокъ: она слегка пришепетывала, но и на этотъ недостатокъ публика, посл нсколькихъ произнесенныхъ ею фразъ, уже не обращала вниманія, до того она увлекалась поразительной игрой артистки. Прослужила Степанова одинъ только лтній сезонъ въ Одесс, а затмъ я снова увидлъ ее въ Одесс въ сезонъ 1892— 98 г. въ состав труппы Грекова. Она занимала тогда амплуа драматическихъ старухъ и такъ-же, какъ и въ молодые годы, пользовалась громаднымъ, вполн заслуженнымъ, успхомъ. Не разъ ея правдивая, полная задушевности игра вызывала слезы у зрителей. Я убдился по пріему, оказывавшемуся артистк, что она принадлежитъ къ категоріи тхъ заслуженныхъ артистокъ, которыя пользуются уваженіемъ не только среди своихъ товарищей, но и среди публики. Въ настоящее время такихъ артистокъ да амплуа драматическихъ старухъ, какъ г-жа Степанова, у насъ нтъ, а если современемъ мы такую и увидимъ, то разв въ лиц лучшей нашей драматической артистки, М. М. Глбовой.
Фанни Федоровна Козловская выступала въ Одесс не часто, поперемнно играя то въ оперетк, то въ легкихъ комедіяхъ, въ роли драматической ingenue, амплуа, которое впослдствіи создало ей громкую извстность въ Россіи, я Ф. Ф. въ Одесс ни разу не видлъ, но и т роли, въ которыхъ она тогда выступала, обратили на себя вниманіе публики, г-жа Козловская считалась весьма недурной артисткой на амплуа ingenue comique. Помню, что въ публик часто упоминали о ея муж Лисовскомъ, который былъ очень плохой семьянинъ и даже удивлялись, что страдая сильно въ жизни, артистка эта была всегда такъ весела на сцен. Настоящей артисткой, артисткой производившей сильное впечатлніе своей выдающейся игрой, я впервые увидлъ Ф. Ф. въ Харьков въ 1877 году. Объ этомъ період я буду говорить при воспоминаніяхъ о Харьков и тогда подробно коснусь и Фанни Федоровны.
Жена Н. И. Новикова, Елизавета Николаевна, обладая недурнымъ голосомъ, выступала преимущественно въ опереткахъ, а иногда и въ драм, въ бытовыхъ роляхъ. Какъ артистка она въ драм успха не имла, но въ оперетк занимала довольно видное мсто. Меня крайне удивляло одно: играя бойко и живо въ оперетк, г-жа Новикова, выступая въ драм, всегда вела роли вяло и безжизненно, точно это была другая артистка. Вообще г-жа Новикова повидимому сцены не любила и если и выступала, то въ силу необходимости, во время антрепризы мужа. По крайней мр въ Одесс, когда она служила у Фолетти вмст съ Н. И., она очень рдко появлялась на сцен и то въ самыхъ незначительныхъ роляхъ. Осталась-ли она на сцен посл смерти мужа — мн неизвстно.
Изъ всхъ артистокъ, когда либо много виднныхъ въ теченіе почти тридцати лтъ, я не встрчалъ ни одного, кром, впрочемъ, Соловцова, который отличался-бы большимъ разнообразіемъ репертуара, чмъ Николай Петровичъ Новиковъ-Ивановъ. Г-нъ Новиковъ-Ивановъ, какъ онъ самъ разсказывалъ, воспитывался въ театральномъ училищ, но для балета и посвятилъ себя драм совершенно случайно. Быть можетъ въ томъ період, о которомъ я пишу, г-нъ Новиковъ-Ивановъ еще не зналъ своего настоящаго амплуа и потому брался за все, но странно было видть артиста, который въ теченіи одного сезона появлялся въ роляхъ комика, трагика, злодя, любовника и резонера, кром того, еще и въ опереткахъ, гд опять-таки брался за все. Игралъ онъ и ‘Риголяра’, въ ‘Птичкахъ пвчихъ’ и Менелая въ ‘Прекрасной Елен’, Конечно нечего и говорить, что Новиковъ-Ивановъ былъ далеко не одинаковъ во всхъ роляхъ, которыя онъ бралъ на себя, а нкоторыя роли просто имъ проваливались, какъ напр. ‘Ришелье’.
Настоящее амплуа Новикова-Иванова, какъ это впослдствіи и выяснилось, было амплуа комиковъ, и когда артистъ перешелъ исключительно на это амплуа — онъ имлъ всюду поразительный успхъ и былъ любимцевъ публики. Чтобы Николай Петровичъ серьезно относился къ сцен — я сказать не могу. Ему ничего не стоило, увлекшись какой нибудь опереточной артисткой, бросить драму и перейти въ оперетку, равно и наоборотъ. Всмъ извстно, сколько разъ Новиковъ’ Ивановъ въ періодъ своей артистической дятельности переходилъ изъ драмы въ оперетку и обратно. И длалъ это онъ очень легко, безъ всякой борьбы, здсь главную роль, кром увлеченія дамами, игралъ подъ часъ и вопросъ ‘Кто больше’? Нельзя, конечно, отрицать, что Новиковъ-Ивановъ былъ очень талантливый артистъ и что нсколько имъ созданныхъ ролей надолго останутся въ памяти старыхъ театраловъ, каковы напр. Загорцкаго, Разгильдяева, и др., но вмст съ тмъ нельзя не пожалть, что этотъ артистъ смотрлъ на искусство какъ на ремесло и таланта своего не только не развивалъ, но постепенно губилъ.
У Новикова-Иванова, какъ и у Н. И. Новикова, была страсть къ антрепренерству и ареной его дятельности, какъ и Н. И. Новикова, былъ городъ Кишиневъ. Какъ и Н. И. Новикова его постоянно преслдовали неудачи и дошло даже до того, что Новиковъ-Ивановъ былъ объявленъ Кишиневскимъ окружнымъ судомъ несостоятельнымъ должникомъ. Только въ послдніе годы его жизни несостоятельность эта была снята и Новиковъ-Ивановъ, освободившись отъ долговъ, взялъ въ аренду Русскій театръ въ Одесс, гд и скончался скоропостижно въ 1896 году. Какъ человкъ, НовиковъИвановъ имлъ много недостатковъ, въ дружбу его никто не врилъ, встрчаясь съ пріятелями онъ всегда съ ними цловался, называя ихъ ‘мамочка’! а за глаза порицалъ такъ, какъ никто изъ враговъ никогда не ршился-бы. Другой недостатокъ Новикова-Иванова, недостатокъ всмъ извстный, заключался въ томъ, что онъ сильно вралъ, Новикову-Иванову никто и никогда не врилъ, даже если ему приходилось говорить правду, не врилъ также словамъ, какъ и не врилъ поцлуямъ.
Въ послдніе годы своей жизни Новиковъ-Ивановъ, переживая въ Одесс вторую молодость, сильно подпалъ подъ вліяніе своей пассіи и окончательно потерялъ даже намекъ на какую-бы то ни было самостоятельность: и раньше было не легко имть съ нимъ дло, но въ послднее время это стало даже нвозможнымъ.
Роли первыхъ любовниковъ и героевъ исполнялъ г-нъ Песоцкій. Артистъ этотъ талантомъ не обладалъ, но былъ большой труженикъ. Въ Одесс молодежь его любила. Дебютировалъ г. Песоцкій въ ‘Уріэль Акоста’, исполняя заглавную роль, но успха не имлъ. Песоцкій нравился молодежи не столько какъ артистъ, сколько какъ ‘свободомыслящій’, въ сред молодежи онъ имлъ обширный кругъ знакомства и проводилъ съ нею все свое свободное время въ разсущденіяхъ на разныя животрепещущія темы. Этими разсужденіями онъ и подкупилъ молодежь, которая свои симпатіи къ человку переносила и на артиста.
Посл Одессы я видлъ Песоцкаго уже спустя много лтъ въ трупп Соловцова въ Кіев, гд онъ занималъ амплуа резонеровъ.
Въ трупп Новикова служили также дв сестры Доропткевичъ, отличались он прекрасными голосами и потому исполняли изрдка небольшія роли въ опереткахъ, а большою частью выступали въ хор, гд занимали видное мсто, обращали на себя вниманіе сестры Дорошкевичъ и въ ‘Русской свадьб’ исключительно благодаря своимъ голосамъ, особенно хорошимъ голосомъ выдлялись Дорошкевичъ 1-ая. Спустя много лтъ я встртилъ старшую изъ сестеръ въ Кіев, въ опереточной трупп, гд она подвизалась подъ псевдонимомъ Дюроше. Успха она не имла. Другая сестра, Чекалова, слишкомъ хорошо извстна всей Россіи, какъ комическая старуха въ оперетк. Всюду, гд она ни появлялась, она пользовалась громаднымъ успхомъ. Еще нсколько лтъ тому назадъ я видлъ ее въ Москв, въ послднее время, какъ я слышалъ, г-жа Чекалова перешла въ драму и занимаетъ амплуа комическихъ старухъ въ театр Немети въ Петербург.
Появленіе Ольги Федоровны Козловской въ Одесс было встрчено весьма сочувственно, хотя какъ артистку ее мало знали, но ея сценическая вншность сразу почему-то завоевала ей симпатіи публики, расходились только въ одномъ: на какое именно амплуа приглашена г-жа Козловская? Кто утверждалъ, что на роли grande-dame, кто доказывалъ, что на роли драматическихъ актрисъ, а кто до слезъ спорилъ, что она водевильная актриса. И вс были съ своей точки зрнія правы: всякъ судилъ по той роли, въ которой ее видлъ. Я лично, видя ее во многихъ роляхъ, пришелъ къ заключенію, что амплуа ея — роли драматическихъ актрисъ, а что выступаетъ она и въ другихъ роляхъ между прочимъ. Особенно удивилъ меня одинъ изъ ея дебютовъ въ водевил ‘Чудо нашего столтія’, гд она изображала барышню, переодвающуюся въ гусарскую форму и отплясывающую мазурку. Какъ сейчасъ помню разговоръ двухъ пшютовъ въ театральномъ буфет, посл участія ея въ сказанномъ водевил.
— Что братъ, хороша?
— Очень рдкой красоты.
— А какова артистка?
— Прелесть. Настоящая драматическая, какъ она чудно танцуетъ мазурку!
Успхъ Ольги Федоровны Козловской у Одесской публики меня поражалъ. Артистка эта обладала только вншними сценическими данными: представительной фигурой, красивой наружностью, прекраснымъ выговоромъ, эти данныя и подкупали публику, игра ея никогда не производила впечатлнія, она била на эффектъ, но того, что называется жизненной правдой, въ игр не было, ея игра никогда не хватала за душу, смотрть Ольгу Федоровну было интересно, но чтобы зритель, выходя изъ театра, выносилъ какое-либо впечатлніе — этого никогда не бывало. У г-жи Козловской не было ни одной роли, которая запечатллась-бы въ памяти зрителя: вышелъ изъ театра и точно Козловскую и не видлъ. Я полагаю, что это лучшее доказательство отсутствія таланта. Г-жа Козловская была не артистка, а ремесленница, въ ея игр было все дланное и въ этомъ отношеніи какая громадная разница между Ольгой и Фани Федоровной.
Г-жа Ольга Козловская никогда въ роли не вникала, относилась къ нимъ спустя рукава, подчасъ даже и ролей не знала. Быть можетъ это было слдствіемъ того, что Одесская публика съ первыхъ-же шаговъ артистки сразу ее избаловала и она стала потому небрежно относиться къ длу — спорить не стану, причины сами но себ, но важенъ фактъ — г-жа Козловская артисткой, какъ я понимаю это слово, никогда не была. На сколько одесская пресса раздляла этотъ мой взглядъ видно изъ того, что въ одномъ изъ номеровъ ‘Одесскаго Встника’, по окончаніи сезона, были помщены посвященія всей трупп словами Грибодова и относительно г-жи Козловской приведенъ былъ слдующій стихъ: ‘подумаешь, какъ счастье своенравно’. И дйствительно, г-ж Козловской въ Одесс посчастливилось и успхъ, которымъ она пользовалась, былъ далеко не по заслугамъ. Благодаря тому, что публика избаловала артистку, она не обращала вниманія на указанія прессы и въ силу присущаго артистамъ самолюбія, объясняла эти указанія интригами. Какой была г-жа Козловская въ 1868 году, такой-же она была и позже: я видлъ ее и въ Новочеркаск, и въ Кіев и опять въ Одесс въ 1891 году уже въ роляхъ драматическихъ старухъ — игра ея была та-же: эффектная и только, ни задушевности, ни жизненной правды!
Г-жа Лукашевичъ въ роляхъ драматической ingenue, имла громадный успхъ и вполн по заслугамъ. Артистка эта не обладала сценической вншностью, говорила она съ польскимъ акцентомъ и, тмъ не мене, не смотря на такіе недостатки, г-жа Лукашевичъ все-таки выдлялась изъ состава труппы, занимая въ ней видное мсто. Своимъ успхомъ г-жа Лукашевичъ была обязана исключительно своему таланту, симпатіи публики она завоевала не сразу, трудно ей пришлось вначал, но съ теченіемъ времени, когда къ игр ея присмотрлись, положеніе ея стало прочнымъ. Г-жа Лукашевичъ была въ Одесс чуть-ли не единственная артистка, которая ни съ кмъ изъ публики не была знакома, не была она знакома и съ рецензентами, рдко можно было встртить артистку, которая такъ серьезно относилась-бы къ своему длу, какъ г-жа Лукашевичъ: въ театр ее можно было видть или во время репетицій, или въ спектакляхъ въ т вечера, когда она играла, все остальное время артистка проводила дома, занятая изученіемъ ролей. Г-жа Лукашевичъ пользовалась особенной любовью учащейся молодежи. Ея игра всегда производила сильное впечатлніе: это была артистка съ огонькомъ, въ исполненіи ея было много задушевности! Смотря игру г-жи Лукашевичъ, приходилось удивляться, до какихъ мельчайшихъ деталей она изучала роль: зритель не видлъ ни одного жеста, который казался-бы лишнимъ, желанія бить на эффектъ — не было. Въ описываемый мною періодъ одесская публика лучшей исполнительницы на амплуа драматич. ingenue не видла. Въ то время какъ перворядники увлекались г-жей Козловской, галлерея и купоны, посщавшіеся почти исключительно студентами, души не чаяли въ Лукашевичъ. Свое участіе къ ней, какъ артистк, молодежь наглядно доказала преподнесеніемъ ей ея портрета, нарисованнаго тушью, однимъ изъ студентовъ. Посл Одессы я г-жу Лукашевичъ нигд боле не встрчалъ и какова была ея дальнйшая карьера — не знаю.
Въ числ артистовъ драматической труппы г. Фолетти выдлялся Максъ Шмитгофь, отецъ извстнаго артиста Анатолія Шмитгофа. Игралъ онъ комиковъ и простаковъ и былъ очень любимъ публикой. У г. Шмитгофа была довольно разнообразный талантъ: выдающійся актеръ онъ вмст съ тмъ считался и выдающимся музыкантомъ и кажется не было такого инструмента, на которомъ Шмитгофь не игралъ. Нердко онъ даже дирижировалъ оркестромъ и весьма удачно. Какъ человкъ-Шмитгофъ былъ очень любимъ за свой веселый нравъ и благодаря этой любви ему многое прощалось. По части рекламы это былъ большой спеціалистъ и чтобы замануть публику въ театръ въ день своего бенефиса, онъ всегда придумывалъ такіе фортели, что публика волей-неволей ловилась на закидываемую Шмитгофомъ удочку. Въ Одесс онъ, впрочемъ, не очень-то пользовался своей спеціальностью но части рекламы, такъ какъ особенной надобности въ томъ не было, но, попадая въ небольшіе города, онъ расходился во всю. Его рекламы напр., въ Курск, памятны до сихъ поръ: ‘Въ заключеніе бенефиціантъ будетъ летать по всему театру’, объявлялъ онъ, сборъ, конечно, полный. Г. Шмитгофь бросаетъ въ публику свои карточки, вс хохочутъ и артисту устраиваютъ овацію за его находчивость.
Г. Шмитгофъ очень любилъ показывать фокусы, и курское купечество очень любило эти фокусы, хотя знало, что за нихъ придется платиться карманомъ. Къ фокусамъ Шмитгофъ не прибгалъ во время сезона, а оставлялъ ихъ на великій постъ, когда нуждался въ деньгахъ. Одинъ изъ такихъ фокусовъ и я помню. Сидли на лавочк богачи-купцы Г—въ и Т—въ. Подходитъ Шмитгофъ.
— Есть новый фокусъ? спрашиваетъ Г—въ,
— Есть, дайте на время четвертную.
Далъ.
— А вы, Алексй Васильевичъ, обращается Шмитгофъ къ Т—ву, дайте красненькую.
Далъ.
Взялъ Шмитгофъ четвертную въ правую руку, а красненькую въ лвую.
— Ваша?— спрашиваетъ онъ, показывая Т—ву четвертную.
Нтъ.
— Ваша? обращается онъ къ Г—ву, показывая красненькую.
— Нтъ.
— Не ваша и не ваша, значить мои! заявляетъ Шмитгофъ, кладетъ об бумажки въ карманъ и удаляется, а купцы, довольные фокусомъ, хохочутъ во всю.
Кто зналъ близко Шмитгофа — не могъ его не любить, лицо у него было до того симпатичное и всегда жизнерадостное, что въ его присутствіи пропадало всякое грустное настроеніе, если къ этому добавить, что у Шмитгофа былъ неисчерпаемый запасъ анекдотовъ и масса фокусовъ, въ род сейчасъ разсказаннаго, основанныхъ на игр словъ, то понятно станетъ то громадное удовольствіе, какое онъ всегда доставлялъ своимъ присутствіемъ. Въ Одесс Шмитгофъ служилъ одинъ только сезонъ, но вс, знавшіе его, до сихъ поръ вспоминаютъ о немъ, какъ о симпатичнйшемъ человк. Нкоторыя черты его характера перешли и къ его сыну Анатолію, о которомъ мн. придется упомянуть въ своемъ мст.
Я уже сказалъ, что Максъ Шмитгофъ былъ прекрасный артистъ, хорошій музыкантъ и фокусникъ. Какъ-то постомъ, нуждаясь въ деньгахъ, онъ затялъ концертъ.
— На чемъ будете играть? спрашиваютъ его.
— На скрипк.
— Неудобно, недавно былъ Венявскій.
— Ну, такъ на рояли.
— И это неудобно, Рубинштейнъ уже былъ.
— Ну, такъ я буду разсказывать сцены изъ народнаго быта.
— И это сбора не даетъ, только третьяго дня былъ, вечеръ И. Ф. Горбунова.
— А фокусника не было? спрашиваетъ онъ.
— Не было.
— И отлично: я буду показывать фокусы.
Объявленъ былъ вечеръ черной и блой магіи и Шмитгофъ взялъ полный сборъ, что, конечно, объясняется любовью къ нему публики, желавшей ему помочь.
Роли вторыхъ любовниковъ исполнялъ г. Николинъ, Николай Николаевичъ (въ жизни Бутовичъ). О немъ разсказывали, что онъ былъ богатый помщикъ и что на сцену пошелъ вслдствіи несчастной семейной жизни.
Николинъ талантливостью не обладалъ, но это былъ, несомннно большой труженикъ, если онъ впослдствіи и выдвинулся, то исключительно благодаря своему громадному труду. Былъ у Николина и природный недостатокъ: вншность его была крайне несимпатичная, что для его амплуа вторыхъ любовниковъ было весьма неблагопріятно. Николинъ служилъ въ Одесс сначала у Фолетти, а затмъ у Н. И. Новикова. Личныя мои отношенія съ Николинымъ были недурны, хотя онъ часто смшивалъ отношенія свои ко мн съ отношеніями артиста къ рецензенту, вслдствіе чего за мои о немъ неблагопріятные отзывы — всегда обижался. Я, конечно, не обращалъ на это вниманія, но одинъ случай заставилъ меня съ нимъ раззнакомиться. Поставилъ какъ-то Новиковъ ‘Свадьбу Кречинскаго’. Роль Кречинскаго исполнялъ Никитинъ, а Нелькина — Николинъ. Я далъ о немъ плохой отзывъ, что ему не понравилось и онъ обратился къ брату моему Ивану, писавшему въ одной со мной газет, написать возраженіе. Братъ исполнилъ просьбу, завязалась у насъ полемика, не помню чмъ Окончившаяся. Нечего, конечно, прибавлять, что знакомство мое съ Николинымъ прекратилось. Прошло не мало времени, сезонъ закончился и посл послдняго спектакля мн случайно пришлось объясниться съ Николинымъ по поводу установившихся между нами отношеній. Происходило это объясненіе за ужиномъ въ ‘Сверной’ гостинниц, гд присутствовало не мало театраловъ и почти вся труппа и привело оно къ тому, что я вынужденъ былъ нанести Николину оскорбленіе, которое, какъ онъ заявилъ, ‘смоется только кровью’. На другое утро я дйствительно получилъ вызовъ, который я принялъ. Секундантомъ я пригласилъ H. К. Милославскаго, а Николинъ — Н. П. Новикова-Иванова. Въ теченіи сутокъ я упражнялся въ стрльб въ цль въ Ботаническомъ саду, гд и должна была происходить дуэль. Къ назначенному времени ни Николинъ, ни секундантъ его не явились, а явился какой-то посыльный съ запиской хотя и краткаго, но яснаго содержанія: ‘Напрасно ждете, Николинъ выхалъ въ Харьковъ’. Посл этого событія я встртилъ Николина уже въ 1876 г. въ Харьков, въ трупп Дюкова. Я его, конечно, узналъ, узналъ и онъ меня, само собою разумется, о возобновленіи прежняго знакомства не могло быть и рчи, но меня все-же крайне удивляло, что въ бесдахъ моихъ съ Дюковымъ и съ нкоторыми членами труппы, Николинъ, какъ ни въ чемъ не бывало, принималъ участіе, нердко обращаясь ко мн съ вопросами и замчаніями. Удивляло это, впрочемъ, не только I меня, но и всхъ членовъ труппы, прекрасно знавшихъ вс подробности разсказаннаго выше инцидента съ Николинымъ.
Посл 1876 года я Николина на сцен больше не встрчалъ, слышалъ только, что онъ, примирившись съ семьей, навсегда оставилъ театральныя подмостки, насколько слухъ этотъ былъ вренъ — не знаю.
Хотя, какъ я уже сказалъ, Николинъ былъ труженикъ и не мало времени посвящалъ изученію ролей, но не меньше времени посвящалъ онъ и’картамъ.
Обыкновенно посл каждаго спектакля въ одномъ изъ кабинетовъ при театральномъ буфет можно было видть Николина, Самсонова, Сахарова, въ сообществ В. В. Навроцкаго, (нын редактора-издателя ‘Одесскаго Листка’) и нкоторыхъ другихъ, съ увлеченіемъ упражнявшихся въ ‘штосс’. Игра шла мелкая, банки разршались только трехърублевые и каждый изъ участвовашихъ въ игр металъ по очереди. Слышалось ‘уголъ, на не, транспортъ съ кушемъ и по кушу очко’ Постороннее лицо могло-бы подумать, что игра ведется очень серьезная, но, въ дйствительности, по кушу очко не могло превышать 28 коп., ибо кушъ былъ 2 коп. И въ такой игр проводились на пролегъ цлыя ночи, оставляя игру въ 5—6 часовъ утра говорили: ‘сегодня рано окончили’. Вообще въ то время можно было наблюдать рзкую разницу между лтнимъ и зимнимъ сезономъ, зимой, если игра и составлялась, то весьма не часто и то на вечерахъ. устраивавшихся главными персонажами у себя на дому, лтомъ игра шла изо дня въ день, всякъ игралъ по средствамъ: велась и крупная игра и игра, о которой я только что упомянулъ: играли и въ гостинницахъ и въ театральномъ буфет. Крупную игру любили H. К. Милославскій, П. А. Никитинъ и Н. И. Новиковъ. Николинъ и Самсоновъ дале трехрублеваго банка не шли и проигрышъ рублей въ 10—15 составлялъ уже крупное событіе.
Какъ человкъ, H. Н. Николинъ былъ большой эгоистъ и въ этомъ вроятно кроется главная причина, по которой: онъ симпатіями товарищей не пользовался. Удивляла, впрочемъ, всхъ его привязанность къ ‘маленькому’ актеру — Сахарову. О Сахаров знали только, что онъ имлъ когда-то средства, увлекся кмъ-то изъ театральнаго міра, промотался и поступилъ на сцену. Получалъ онъ рублей 25—30 жалованья и исполнялъ маленькія роли въ водевиляхъ. Человкъ онъ былъ тихій, скромный, безобидный и потому ‘большіе’ относились къ нему снисходительно, прислуживаться онъ не умлъ заискивать у старшихъ было не въ его характер и, понятно, дальше выходныхъ ролей онъ идти не могъ. Одинъ только разъ о Сахаров заговорили: но болзни кого-то изъ артистовъ ему поручили небольшую, но отвтственную роль не помню въ какой пьес. Исполненіемъ этой роли онъ произвелъ на публику такое сильное впечатлніе, что нсколько разъ былъ вызванъ всмъ театромъ. Сахарова на перерывъ поздравляли, совтовали не губить своего таланта, начать работать и пр. Много хорошихъ словъ услышалъ онъ въ этотъ вечеръ отъ ‘большихъ’, но слова такъ и остались словами. Прошла недля-другая, о Сахаров забыли и онъ по прежнему выступалъ въ маленькихъ роляхъ. Просить и кланяться, какъ я уже сказалъ, Сахаровъ не умлъ, покровителей не было и въ результатъ этотъ неудачникъ, и прежде иногда прибгавшій къ спиртнымъ напиткамъ, теперь налегъ на нихъ сильне, думая этимъ залить свое горе. Вотъ въ это-то время Николинъ приблизилъ къ себ Сахарова, сталъ помогать ему и матеріально, даже помстилъ у себя на квартир, постоянно твердилъ ему не губить своего таланта, бросить пить и заняться дломъ. Кто знаетъ, если-бы тогда Николинъ былъ силой въ трупп, такой силой, которая можетъ ‘дать ходъ’, легко можетъ быть, что Сахаровъ былъ-бы выдающимся артистомъ. Какъ-бы то ни было, но Николинъ все-же имлъ нкоторое вліяніе на Сахарова и если послдній впослдствіи (я видлъ его на Новочеркасской сцен въ 1877 г.) сталь полезнымъ актеромъ, то, по моему, благодаря участію, принятому въ немъ Николинымъ,
Опереточная и драматическая труппы были въ Одесс одновременно два раза: при антреприз г. Новикова, а за тмъ и г., Сура въ 1872 г. Объ оперетк Новикова я уже говорилъ, воспоминанія свои могу дополнить разв нсколькими словами о муж Ф. Ф. Козловской — Лисовскомъ. Онъ былъ дирижеромъ оркестра и какъ артистъ выступалъ только одинъ разъ въ оперетк ‘Орфей въ аду’ въ роли Орфея, но успха никакого не имлъ, хотя прекрасно игралъ…. на скрипк. Ясно было, что роль Орфея взята имъ ради solo на скрипк, исполняемой Орфеемъ въ первомъ акт. Какъ скрипачъ Лисовскій произвелъ фуроръ, но со втораго акта какъ артистъ — онъ былъ просто невозможенъ.
Что касается оперетки г. Сура, то о ней я сообщу позже кое-какія подробности, а раньше отмчу еще нкоторыхъ изъ состава драматической труппы. Боле другихъ въ памяти моей запечатллась артистка Александра Александровна Мартынова, дочь знаменитаго Мартынова. Прибыла она впервые въ Одессу одновременно съ г. Лентовскимъ. приглашеннымъ для оперетки. Г-жа Мартынова была очень молода и поразила не одного меня, когда разнеслись слухи, что она приглашена на амплуа комическихъ старухъ. Мы, театралы, не допускали мысли, чтобы такая молодая артистка ршилась выступать въ роляхъ старухъ. И тогда, какъ и теперь, самымъ обыденнымъ явленіемъ было видть на сцен старухъ въ роляхъ молодыхъ, но никакъ не наоборотъ. Дебютъ г-жи Мартыновой показалъ, однако, что слухи были основательны. Артистка имла въ Одесс довольно крупный успхъ, но прослужила она тамъ одинъ только сезонъ, точно также, какъ и г. Лентовскій. Въ роляхъ драматическихъ ingenue, въ той-же трупп, выступала Надежда Александровна Кузьмина. Г-жа Кузьмина принадлежала къ артистической семь, въ разные годы и въ разныхъ городахъ мн приходилось впослдствіи встрчать ея сестеръ: если не ошибаюсь, одна была на сцен подъ фамиліей Матрозовой, другая — Коноковой и третья — Алексевой. Изъ всхъ четырехъ сестеръ самой талантливой была Надежда Александровна, служившая, въ Одесс. Супругъ ея, г. Кузьминъ, тоже служившій въ Одесс, принадлежалъ къ категоріи ‘мужей актрисъ’: онъ подвизался больше въ оперетк, гд исполнялъ незначительныя роли и если иногда о немъ говорили, то разв въ т спектакли, когда на сцен исполнялся канканъ. Кузьминъ хорошо канканировалъ и въ немъ г-жа Корбіель нашла себ достойнаго партнера, въ особенности въ оперетк ‘Парижская жизнь’.
Посл опереточной труппы Новикова, подвизавшейся въ лтній сезонъ 1869 г., Одесса не знала оперетки до 1872 г., когда ее предоставилъ Суру г. Милославскій. Во глав труппы стояли М. В. Лентовскій и Е. А. Корбіель. Г-нъ Ленювскій, прежде чмъ выступать на сцен, выступилъ въ газет письмомъ въ редакцію.
Письмо это было довольно мило написано. О Лентовскомъ сообщили репортеры, что онъ выдающійся теноръ. Дабы публика не ожидала отъ него чего-либо особеннаго, какъ отъ пвца, она счелъ нужнымъ письмомъ въ редакцію разъяснить, что онъ ни теноръ, ни баритонъ и вообще не претендентъ на голосъ и если онъ ршился выступать въ оперетк, то просто потому, что оперетка теперь въ ходу и онъ считаетъ себя не хуже другихъ, на этомъ поприщ подвизающихся. Это письмо очень понравилось и, благодаря ему, успхъ артиста уже частью былъ обезпеченъ. Дебютъ г. Лентовскаго въ роли Пикилло (Птички пвчія) былъ удаченъ: онъ очень понравился и не столько голосомъ, говоря откровенно очень недурнымъ, сколько бойкой, непринужденной игрой. За короткое время артистъ усплъ стать любимцемъ публики, особенно онъ поправился въ роли Париса (Прекрасная Елена). Впослдствіи г. Лентовскій пробовалъ въ Одесс свои силы и въ драм, выступая въ пьес ‘Самозванецъ Луба’, но, несмотря на успхъ, опытовъ въ драм больше не повторялъ. Выступалъ Лентовскій и въ дивертисмент, но точно также, какъ теперь выступаетъ г. Соловцовъ: у послдняго имются ‘Индюкъ’ и ‘Поросенокъ’, у Лентовскаго были: ‘Касьяна именины’ и ‘Боль ревматизма’. Съ Лентовскимъ я встртился во второй разъ въ 1876 году въ Харьков, гд онъ выступалъ въ трупп г. Новикова, но здсь онъ выступалъ уже какъ гастролеръ. Пока я зналъ Лентовскаго какъ опереточнаго артиста въ провинціи — онъ производилъ на меня прекрасное впечатлніе: находчивый, остроумный, способный уважать чужое мнніе, приличный въ спорахъ, никогда, впрочемъ, до ссоръ не доходившихъ, скромный, талантливый и о себ никогда не трубившій. Когда Лентовскій сталъ антрепренеромъ Московскаго ‘Эрмитажа’ и мн часто приходилось о немъ слышать и читать, какъ о выдающемся самодур,— я долго не хотлъ врить, что рчь идетъ о Михаил Валентинович, мн казалось, что никакія, даже самыя благопріятныя, обстоятельства не могутъ за короткое время тактъ измнить человка, но, къ сожалнію, въ Москв въ 1884 г. я убдился, что слухи были врны и нисколько не преувеличены. Хотя я съ Лентовскимъ въ Москв и не сталкивался, но наблюденія мои со стороны въ томъ-же ‘Эрмитаж’ и въ манеж, который онъ временно арендовалъ, вполн убдили меня, что М. В. Лентовскій самодуръ, не знающій предловъ своему самодурству, чему въ значительной степени потворствовали близко стоявшія къ нему лица. Измнился-ли Лентовскій теперь, посл того, какъ фортуна стала къ нему спиной, не знаю. Хотя я часто бывалъ въ Москв въ послдніе годы, но о Лентовскомъ ничего не слышалъ, не смотря на то, что вращался въ театральномъ мір. Иногда проскользнетъ въ ‘Московскомъ Листк’ замтка о гастроляхъ Лентовскаго въ какомъ нибудь маленькомъ город, иногда тамъ-же извщалось, что звзда Лентовскаго еще не померкла и онъ вновь займется антрепризой, но дальше этихъ извстій я ничего не знаю.
Одновременно съ М. В. Лентовскимъ выступила въ Одесс въ оперетк и Елизавета Августовна Корбіель, крупная въ то время опереточная звзда. Я признаюсь, за все время пребыванія своего въ Одесс, не помню ни одной ни драматической, ни оперной артистки, которая имла-бы такой колоссальный успхъ, какъ г-жа Корбіель, подвизавшаяся въ оперетк. Для успха артистка, безспорно, имла вс данныя, все что требуется, или, врне, что можно требовать отъ исполнительницы опереточныхъ ролей, имла въ изобиліи г-жа Корбіель: граціозная, живая, веселая, непринужденная игра, игра не только не уступавшая, но даже превосходившая игру сихъ длъ мастерицъ-француженокъ и при этомъ-недурной голосъ, которымъ артистка прекрасно распоряжалась, заставляя даже многихъ думать, что у нея и въ самомъ дл былъ очень хорошій голосъ. Участіе г-жи Корбіель въ спектакляхъ было всегда гарантіей полнаго сбора, ни одинъ спектакль не обходился безъ подношеній, то въ вид букетовъ и корзинъ, то въ вид боле существенномъ: серебра, золота и даже брилліантовъ. Когда г-жа Корбіель заболла оспой, пролежавъ въ постели боле двухъ мсяцевъ, справляться о ея здоровьи являлись ежедневно десятки лицъ. Выходъ г-жи Корбіель въ первый разъ по выздоровленіи сопровождался весь вечеръ безпрерывными подношеніями и оваціями. До настоящаго времени старые одесскіе театралы не могутъ забыть г-жу Корбіель и при появленіи какой-либо новой опереточной звзды, всегда можно услыхать: ‘хороша, но не то, что Кобріель’. И та же г-жа Кобріель, спустя десять лтъ, выступивъ въ г. Кіев, въ 1883 г., въ опереточной трупп г. Савина, никакого успха не имла: одесситы, бывшіе въ театр и знавшіе артистку въ 1872 г., удалились разочарованные: предъ ними была не прежняя Корбіель, но какая-то исполнительница, игра которой была ниже посредственности. Посл неудавшагося выхода на сцен, г-жа Кобріель вышла… замужъ и сцену оставила на всегда^ Г-жа Кобріель тоже принадлежала къ артистической семь, врне вокальной. Сестра ея Наталья Августовна подвизалась въ опер, подъ фамиліей Михайловской, исполняя партіи контръ-альто. Артистка пользовалась въ свое время не малымъ успхомъ и въ Кіев. Впослдствіи она вышла замужъ за Присяж. Поврен. Кривцова, поселилась въ Одесс и сцену оставила, выступая только въ рдкихъ случаяхъ съ благотворительной цлью. Другая сестра г-жи Корбіель, г-жа Веселаго, тоже выступала при мн въ Одесс и также въ оперетк, но исполняя исключительно партіи, требовавшія голосовыхъ средствъ, Голосъ у г-жи Веселаго (драматическое сопрано) былъ очень хорошій, но артистка она была невозможная. Если-бы, при игр г-жи Корбіель, да передать ей голосъ г-жи Веселаго, она пожалуй, и на закат дмей продолжала-бы подвизаться на сцен, точно также, какъ подвизается теперь г-жа Волынская. Настоящая фамилія г-жи Кобріель и ея сестеръ была Лейброкъ, отецъ ихъ имлъ въ Петербург музыкальный и нотный магазинъ. Г-жа Корбіель избрала для себя этотъ псевдонимъ, переставивъ буквы своей фамиліи въ обратномъ порядк (Лейброкъ-Корбіель). Говоря о г-ж Корбіель, не моіу не указать на одинъ курьезъ, чтобы не сказать боле: артистка въ первый разъ была замужемъ за какимъ-то докторомъ философіи, неправда-ли, недурно?— мужъ-философъ, жена-опереточная артистка. Ну, какъ тутъ не пофилософствовать?
Изъ подвизавшихся на ряду съ Кобріель и Лентовскимъ артистовъ, не могу не указать еще на г. Гулевича. Артистъ онъ былъ посредственный, ничмъ не выдлялся, но вн сцены его зналъ весь городъ и потому-то Гулевичу прощалось многое, за что другіе поплатились-бы серьезно. Спеціальностью Гулевича были анекдоты. Какъ ни одна сколько нибудь порядочная свадьба не обходилась прежде безъ генерала, такъ ни одинъ сколько нибудь приличный ужинъ не обходился безъ Гулевича. Гулевичъ, помимо того, что разсказывалъ анекдоты, разыгрывалъ еще роль шута и это къ нему шло — не знаю почему, но шло. Другой бы въ этой роли вызывалъ чувство гадливости, а Гулевичъ вызывалъ только улыбку, а иногда и смхъ Не надо забывать, что Гулевичъ происходилъ изъ весьма порядочной семьи, былъ довольно образованъ и, до поступленія на сцену, находился въ военной служб. Какъ дошелъ онъ до жизни такой-было для многихъ загадкой, но спрашивать объ этомъ не приходилось, такимъ прибылъ онъ въ Одессу, такимъ и ухалъ, такимъ-же я встртилъ его въ 1875 г. въ Курск, а затмъ въ 1880-хъ годахъ и въ Москв.
Гулевичъ, кром службы какъ артистъ, исполнялъ еще и обязанности помощника режиссера, а также и переводчика. Переводчикъ былъ необходимъ вотъ почему: антрепренеромъ состоялъ г. Суръ, ни слова не понимавшій по-русски, режиссеромъ былъ г. Лентовскій, ни слова не понимавшій ни по-французски, ни по-нмецки, языки, на которыхъ могъ объясняться г. Суръ. Посредникомъ въ переговорахъ между Лентовскимъ и Суромъ и былъ назначенъ Гулевичъ, заявившій, что онъ прекрасно владетъ всми тремя языками. На самомъ дл Гулевичъ слабо владлъ французскимъ языкомъ, а нмецкимъ почти не владлъ и если онъ взялся быть переводчикомъ, то просто въ силу присущей ему смлости. Если кто изъ театраловъ или артистовъ желалъ вдоволь посмяться, то стоило только являться въ т дни, когда Лентовскій чрезъ Гулевича длалъ заказы Суру для постановки новыхъ опереттъ.
Прійдетъ, бывало, Леонтовскій съ требованіями, выслушаетъ терпливо Суръ длаемый Лентовскимъ по-русски докладъ и, ничего не понимая, требуетъ Гулевича.
— Herr Goulevitch! Vas vncht Lentowski?
— Il veut monsieur Sour, tout de suite — отвчаетъ Гулевичъ и беретъ листъ у Лентовскаго.
По прочтеніи Гулевичъ заявляетъ Суру:
— ‘Il faut de grand blanc балахонъ’, а Лентовскій прибавляетъ: ‘avec de пуговицы спереди’.
— Oui, de пуговицы par avant, дополняетъ Гулевичъ.
— И сзади большіе, кричитъ Лентовскій.
— Et de grand par drier — переводитъ Гулевичъ.
Суръ начинаетъ терять Терпніе, хватается за голову и все повторяетъ: ‘je ne comprens, rien je necomprens rien’!
Гулевичъ однако не унимается, не умя перевести слово ‘пуговицы’ по-французски, онъ начинаетъ кричать по-нмецки ‘кнопфъ, grande кнопфъ’ и для уясненія начинаетъ дергать пуговицы ни сюртук Сура. Суръ злится и бьетъ Гулевича по рук, Лентовскій хохочетъ, хохочутъ и вс присутствующіе, одинъ только Гулевичъ стоитъ невозмутимый.
Суръ въ конц концовъ говоритъ: ‘моргенъ’, Гулевичъ очень доволенъ и отвчаетъ ‘Гутъ’ и Лентовскій удаляется ни съ чмъ.
‘Васъ канъ ихъ махенъ митъ Гулевичъ’! обращается Суръ къ присутствующимъ, и уходитъ. Вслдъ за нимъ уходитъ и Гулевичъ, направляясь въ буфетъ и жалуясь на усталость.
‘Моргенъ’ происходитъ сцена въ такомъ-же род, и въ конц концовъ требованія переводятся Суру при участіи посторонняго лица.
Если Гулевичъ и имлъ въ Одесс успхъ, то разв какъ разсказчикъ и то не потому, чтобы онъ былъ хорошій разсказчикъ, а исключительно благодаря содержанію разсказовъ, которое всегда отличалось новизной. Гулевичъ, по неистощимому запасу разсказовъ, былъ чуть-ли не единственный изъ всхъ разсказчиковъ, которыхъ я когда либо зналъ.
Какъ человкъ Гулевичъ былъ очень добръ и считался хорошимъ товарищемъ, деньгамъ онъ цны не зналъ и хотя часто нуждался, но получая деньги, онъ долго держать ихъ при себ не могъ и быстро тратилъ, тратилъ, впрочемъ, не одинъ, а всегда въ обществ товарищей. При деньгахъ Гулевичъ никогда не отказывалъ товарищу дать взаймы, не требуя обратно, но и самъ, занимая, тоже никогда не отдавалъ. Помню я въ Курск такой случай, по моему, свидтельствующій о доброй душ Гулевича. Служилъ одновременно съ нимъ ‘маленькій’ актеръ Николаевъ, получавшій гроши. Узналъ Гулевичъ, что Николаева удаляютъ съ квартиры за невзносъ платы, денегъ у Гулевича не было, но онъ, желая помочь товарищу, пошелъ въ трактиръ ‘Комаровъ’, гд въ дворянскомъ зал по вечерамъ собиралось именитое купечество. Спустя часа три Гулевичъ возвратился и далъ Николаеву 10 руб. Оказалось, что деньга эти Гулевичъ получилъ отъ одного изъ купцовъ за разсказанные имъ двадцать анекдотовъ.
Въ оперетк Сура я помню еще актера на роли комиковъ г. Базарова (настоящая его фамилія Михайловскій). Какъ актеръ онъ ничего выдающагося собой не представлялъ и если я о немъ упомянулъ, то только потому, чтобъ каждомъ город, гд мн приходилось съ нимъ впослдствіи встрчаться, онъ представлялъ меня своей жен и, удивительное дло, въ каждомъ город жена была другая. Меня, близко знавшаго театральный міръ, никогда не поражала происходившая въ семейной жизни актеровъ пертурбація, но столь частая перемна женъ г. Базаровымъ даже меня поразила. Въ pendant къ Базарову, кстати сказать, я зналъ еще одну артистку, фамилія которой, напечатанная въ какой-то газет, занимала нсколько строкъ, къ фамиліи ея были прибавлены фамиліи всхъ ея мужей-артистовъ. Я сейчасъ помню только рядомъ стоявшіе имена Симони-Сахарова-Арди-Вучетичъ-Власовъ, но именъ этихъ было не мене пятнадцати. Фамилію артистки я изъ скромности не называю, ибо для знающихъ ее это излишне, а для незнающихъ это не важно, дло не въ фамиліи, а характеренъ фактъ.
Въ Курск Базаровъ занималъ амплуа серьезнаго комика и, по прежнему, какъ актеръ не выдлялся. Я встрчался съ нимъ довольно часто, при чемъ онъ всегда говорилъ мн, что пишетъ какую-то пьесу, имющую произвесть фуроръ. Пьесу эту, какъ я узналъ, онъ писалъ не одинъ, а въ компаніи съ моимъ товарищемъ дтства В. Я. Шумилинымъ, большимъ театраломъ и недурнымъ любителемъ, въ то время тоже проживавшемъ въ Курск. Хотя пьеса эта писалась чуть-ли не цлый годъ (названія ея не помню), но, поставленная на сцену, она успха не имла. Подъ первымъ своимъ произведеніемъ авторы изъ скромности не подписались полными фамиліями, а только иниціалами. Впослдствіи Базаровъ сталъ смле: при встрч съ нимъ въ 1877 г. въ Петербург, онъ заявилъ мн, что написалъ нсколько драмъ и ставилъ ихъ на одной изъ клубныхъ сценъ, гд состоялъ режисеромъ. Каковы были эти драмы — не знаю, ибо никогда ихъ не смотрлъ и не читалъ. Продолжалъ ли Шумилинъ ‘авторствовать’, или ограничился только опытомъ въ товариществ съ Базаровымъ — мн неизвстно.
Говоря о русскихъ драматическихъ труппахъ въ Одесс, я уже упомянулъ, что одно время тамъ были дв труппы: одна въ городскомъ театр у г. Фоллети, а другая — въ народномъ у графовъ Морковыхъ. Впрочемъ, одно время труппа г. Фолетти, вслдствіе ремонта, кажется, городского театра, играла въ Маріинскомъ. Театръ этотъ помщался рядомъ съ Сверной гостинницей, въ Театральномъ проулк и былъ, насколько помнится, передланъ изъ цирка. Не смотря на массу неудобствъ, въ силу которыхъ онъ впослдствіи былъ закрытъ, въ стнахъ его, за короткое сравнительно время его существованія, перебывало не мало знаменитостей и подвизались тамъ не только русскія, но и французскія, итальянскія и даже еврейскія труппы. Въ описываемый мною сезонъ режисеромъ драматической труппы былъ К. . Бергъ, а въ составъ труппы, между прочимъ, входили: Милославскій, Рготчи, И. П. Новиковъ, Рахимовъ, г-жи Радовичъ, М. Г. Ленская, Тургенева. Начало этого сезона мн особенно памятно по слдующему обстоятельству. Бергъ назначилъ къ постановк водевиль ‘Мужъ, жена и куропатка’. На репетиціи къ Бергу подошелъ Милославскій и серьезно заявилъ ему, что водевиль итти не можетъ.— Почему? спросилъ, недоумвая, Бергъ.— Реквизита не достанешь, отвчалъ Милославскій, ‘куропатку-то достанешь, но гд взять мужа и жену? у насъ въ трупп нтъ’. Дйствительно, не смотря на большой составъ труппы, въ ней не было ни одной пары, узами брака соединенной, Милославскій и Воронина, Рютчи и Трусова, Бергъ и Радовичъ, И. Новиковъ и Тургенева, Рахимовъ и Морвиль и т. д.— все это были случайныя пары. Труппа все-таки была довольно удовлетворительная и имла успхъ. Любимцемъ публики въ этомъ сезон, кром Милославскаго, былъ и К. . Бергъ, хотя, какъ режисеръ, онъ возлагавшихся на него надеждъ не оправдалъ и, главнымъ образомъ, вслдствіе присущей всмъ режисерамъ болзни — пристрастія къ ‘своимъ’: и репертуаръ, и распредленіе ролей не разъ вызывали въ трупп недоразумнія, доходившія до скандаловъ, что отчасти и вліяло на сборы. Получая приличный окладъ какъ артистъ, Бергъ какъ режисеръ жалованья не получалъ, но, по окончаніи сезона, долженъ былъ получить отъ Фолетти особое вознагражденіе по усмотрнію послдняго и въ зависимости отъ длъ.— ‘Будетъ мн хорошо, будетъ и теб хорошо’! сказалъ Фолетти, поручая Бергу режисерство. Замчу кстати, что Фолетти былъ человкъ очень добрый, но нервный и малйшія неудачи сильно на него вліяли. При хорошихъ сборахъ Фолетти былъ очень веселъ, лицо его улыбалось и цилиндръ, съ которымъ онъ никогда не разставался, лежалъ у него на затылк. Разъ сборъ плохой — Фолетти шагалъ мрачне тучи и цилиндръ надвигался имъ ниже лба. Это было настолько всмъ извстно, что справки о сбор наводились не въ касс и не въ зрительномъ зал, а интересовавшійся яялялся за кулисы и смотрлъ на Фолетти: по положенію цилиндра знали уже и о сбор. По окончаніи сезона, неудавшагося въ матеріальномъ отношеніи, Бергъ явился къ Фолетти за полученіемъ режисерскихъ. По положенію цилиндра на голов антрепре.Digitized by
Goo Le.
— 83 нера, уже видно было, что ничего хорошаго ожидать нельзя. Бергъ все-таки заикнулся о своемъ гонорар.— Не дамъ! отрзалъ Фолетти.— Почему?
— Я что говорилъ въ начал сезона, припомни: ‘будетъ мн хорошо — будетъ и теб хорошо!’.—
— Да, говорилъ,— А вышло что? теб хорошо, а мн скверно, значитъ я теб за режисерство и не долженъ’, На чемъ впослдствіи поршили — незнаю.
Въ продолженіи всего описываемаго сезона было довольно весело, чему не мало въ значительной степени содйствовала сожительница Н. П. Новикова — г-жа Тургенева. Артистку эту забыть трудно, и не столько, конечно, какъ артистку, (она выступала въ водевиляхъ съ пніемъ), сколько какъ человка. Это была особа весьма буйнаго нрава, никогда никмъ и ничмъ не смущавшаяся и въ выраженіяхъ не стснявшаяся. Новикова она ревновала ко всмъ и вся, стоило ему уйти на часъ изъ дому и опоздать на нсколько минутъ — скандалъ уже былъ готовъ. Такого Отелло въ юбк мн въ жизни не приходилось больше видть, узнала она какъ-то, что Новиковъ гуляетъ на бульвар въ сообществ знакомыхъ, между которыми есть и дамы, а узнала потому, что при ней состояли шпіоны, сообщавшіе ей о каждомъ шаг артиста. Было это въ начал сентября, публики на бульвар была масса, Тургенева, явившись на бульваръ, разыскала Новикова, который дйствительно сидлъ въ приличномъ дамскомъ обществ, ведя мирную бесду. ‘Ванька, домой!’ — раздался издали рзкій голосъ. Ванька узналъ этотъ голосъ, поблднлъ, но сразу встать не ршился. Туча надвинулась ближе:— ‘теб говорятъ, подлецъ, маршъ домой’! Новиковъ сидлъ ни живъ, ни мертвъ.— ‘Такъ вотъ какъ’! И въ одну секунду съ головы Новикова слетла шляпа, сильная рука вцпилась въ волосы артиста и несчастнаго поволокли. Сцена эта. конечно, обратила на себя всеобщее вниманіе. Кто такая? слышалось со всхъ сторонъ и съ этого дня имя Тургеневой получило извстность въ Одесс, не смотря на то, что дебютъ ея на сцен еще къ тому времени не состоялся. Жилъ Новиковъ въ разстояніи двухъ кварталовъ отъ бульвара, но это не мшало ему весь путь до квартиры ощущать сильную руку въ своей шевелюр. Вылъ у Новикова пріятель г. Пивинскій, который посовтовалъ ему остричь волосы, но вышло хуже — за отсутствіемъ шевелюры несчастнаго ‘Ваньку’ били по чемъ попало. Казалось-бы, что посл такихъ событій, всякія отношенія должны быть прекращены, но на дл выходило не то: часа два — три спустя Новиковъ, какъ ни въ чемъ не бывало, появлялся въ публик подъ руку съ Тургеневой. Что она Новикова безумно любила — не подлежало сомннію, но до чего доводила эта любовь видно изъ только что описанной мною сцены. Скандалы у Новикова съ Тургеневой происходили до того часто, что нкоторые длались даже достояніемъ прессы, хотя и безъ указанія фамилій, по окончаніи-же сезона въ посвященіи артистамъ относительно Новикова и Тургеневой былъ приведенъ Грибодовскій стихъ: ‘И какъ васъ Богъ не въ пору вмст свелъ’.
Въ трупп гжу Тургеневу если и не любили, то всеже всегда были рады ея присутствію, въ спектакляхъ безъ ея участія, когда она не являлась, на сцен было скучно. Выражалась г-жа Тургуеяева боле чмъ просто и не двусмысленно, и называя все своими именами, ея лексиконъ непечатныхъ словъ былъ весьма обширенъ и пускала она его въ ходъ не взирая ни на время, ни на мсто, ни на обстоятельства, знакомыхъ своихъ она не стсняясь приглашала въ свою уборную, не смотря на то, что стояла въ одной сорочк. И при всемъ этомъ поведеніе ея по отношенію къ Новикову было вполн безукоризненно, ухаживателей, длавшихъ ей крупные намеки, она всегда отвергала и посылала ихъ, при помощи своего лексикона, такъ далеко, что они белыпе уже къ ней не являлись. И откуда только брались у нея выраженія? Помню я такой случай. Познакомился съ ней Рютчи, который отличался своей скромностью и не было для нея высшаго наслажденія, какъ при встрч съ нимъ выпалить, au naturel, какое нибудь словечко и любоваться Несчастнымъ А. А., краснвшимъ точно юная двица. Стало это Рютчи не въ моготу и сталъ онъ всмъ жаловаться на Тургеневу. К. . Бергъ посовтовалъ Рютчи при первой-же встрч пустить Тургеневой такую фразу, которая показала-бы, что онъ ужъ не стсняется. Заучилъ Рютчи эту фразу, но на другой день, подошелъ къ Бергу и чуть не плача заявилъ ‘не помогло’.— Какъ не помогло?— ‘Да такъ, увидлъ я идущую мн на встрчу Тургеневу и только собрался выпалить заученную мною фразу, а она, вмсто привтствія, какъ на зло раньше хватила эту-же фразу. Я такъ и прислъ и ни слова не отвтилъ’.
Посл этого сезона я ни съ Новиковымъ, ни съ Тургеневой больше не встрчался, но знаю, что они и по настоящее время находится вмст,— лучшее доказательство на сколько -они, не смотря на разныя пертурбаціи, привязаны другъ къ другу. Новиковъ занялся въ Самар антрепризой и даже состоялъ одно время редакторомъ-издателемъ газеты, которую, какъ я слышалъ, онъ недавно кому-то продалъ. Что-жь, при такой поддержк, какъ г-жа Тургенева, роль антрепренера въ значительной степени облегчается, на нее можно смло возложить переговоры съ членами труппы.
Иванъ Петровичъ Новиковъ занималъ амплуа простаковъ и далеко не безъ успха: по крайней мр, посл Арди, это былъ лучшій артистъ на это амплуа. Новиковъ вносилъ въ игру свою много веселости и жизни. Былъ у него одинъ природный недостатокъ — онъ пришепетывалъ и подчасъ до того, что рзалъ слухъ, но на этотъ недостатокъ мало обращалось вниманія, благодаря весьма и весьма недурной игр. Особенно хорошъ былъ Новиковъ въ роляхъ такъ наз. русскихъ, бытовыхъ, если придерживаться дленію простаковъ, какъ любовниковъ, на фрачныхъ и рубашечныхъ, то Новиковъ былъ простакъ рубашечный. Изрдка. Новиковъ выступалъ и въ дивертисментахъ, какъ исполнитель куплетовъ, и тоже не безъ успха.
Какъ въ трупп, такъ и въ публик Новикова знали подъ именемъ ‘Ванька’, сначала онъ былъ ‘Ванька’ для Тургеневой, но когда она по нсколько разъ въ день стала справляться о своемъ ‘Ваньк’ и на сцен, и въ буфет, и на бульвар, то кличка эта уже осталась за нимъ навсегда. Въ обществ Новиковъ былъ весьма желаннымъ гостемъ, но…. безъ Тургеневой, при ней это былъ уже другой человкъ, все исполнявшій по ея приказанію. Сознавалъ Новиковъ прекрасно ту власть, которую взяла надъ нимъ Тургенева и хотя и тяготился этимъ, но молчалъ исключительно во избжаніе скандаловъ, какъ онъ самъ объяснялъ. Дружили съ Новиковымъ очень немногіе, только самые храбрые, ибо Тургенева, затвая скандалы съ Ванькой, не щадила и всхъ его друзей.
Амплуа любовниковъ занималъ Алексй Алексевичъ Рютчи. Вншность его для занимаемаго имъ амплуа была далеко не подходящая: небольшого роста, съ брюшкомъ, съ маленькими, еле замтными, глазками, Рютчи не производилъ впечатлнія героя и потому, вроятно, поклонницъ имлъ очень мало. Была, впрочемъ, причина, по которой онъ долженъ былъ избгать поклонницъ. Его положеніе въ трупп напоминало отчасти положеніе Новикова: его тоже ревновали, за нимъ и слдили не мене рьяно, чмъ за Новиковымъ, но особа, близкая его сердцу, отличалась крупнымъ достоинствомъ: это была женщина далеко не дюжиннаго ума: фамилія ея была Трусова. Несмотря на свою антипатичную, чтобы не сказать боле, вншность и на довольно солидный, а по отношенію къ Рютчи, даже старый возрастъ, г-жа Трусова, исключительно благодаря своему уму, пріобрла массу знакомыхъ, не безъ удовольствія проводившихъ время въ ея сообществ. Умъ г-жи Трусовой ей, конечно, подсказывалъ держать себя съ тмъ тактомъ, съ какимъ она себя держала: никогда никто не слыхалъ, чтобы г-жа Трусова сдлала Рютчи замчаніе относительно его поведенія, никогда г-жа Трусова никому на него не жаловалась, хотя было не мало къ тому основаній, если и была иногда рчь по поводу безсонныхъ ночей и излишней выпивки, то не въ вид упрека, а съ чувствомъ сожалнія: ‘Алеша, это вредно для твоего здоровья!’ говорила Трусова и только. Такъ было при постороннихъ, не то было дома, какъ разсказывали ближайшіе сосди. Выше я сказалъ, что положеніе Рютчи напоминало отчасти положеніе Новикова, что это дйствительно ‘отчасти’, видно уже изъ того, что г. Новиковъ и по настоящее время проживаетъ съ г-жей Тургеневой, тогда какъ Рютчи, когда наступилъ моментъ, нашелъ возможность разойтись съ Трусовой и жениться на г-ж Колосовой (сестр Горевой).
Какъ артистъ Рютчи, не смотря на нкоторые вншніе недостатки, пользовался значительнымъ успхомъ, выступая, главнымъ образомъ, въ роляхъ рубашечныхъ любовниковъ, амплуа такъ назыв. фрачныхъ занималъ въ то время Чарскій. Впрочемъ, Рютчи былъ для антрепренера весьма полезенъ и ни отъ какихъ ролей не отказывался, подчасъ даже второстёпенныхъ, если этого требовалъ ансамбль.
Товарищи по сцен очень любили г-на Рютчи, особенно благоволилъ къ нему H. К. Милославскій, хотя тогда въ родств еще съ нимъ не состоявшій. Любилъ иногда Рютчи и ‘побаловаться’. ‘Баловаться’ въ то время называлось — выступать въ оперетк, баловался и Чарскій и даже Милославскій. Я помню спектакль, когда въ ‘Прекрасной Елен’ Чарскій выступалъ въ роли Агамемнона, а Рютчи — Ахилла. Нельзя было безъ смха слушать безголоснаго Рютчи, распвавшаго ‘Я Ахиллъ такъ и смю’, или Чарскаго въ третьемъ акт той-же оперетки распвавшаго: ‘Посуди, посуди, что-же будетъ впереди’ и при этомъ откалывавшаго канканчикъ. Чмъ, какъ не баловствомъ, можно назвать подобное появленіе на сцен серьезныхъ артистовъ! Въ то время, какъ Рютчи подвизался на сцен у Фолетти, г-жа Трусова выступала въ народномъ театр, я помню ее въ одной только пьес ‘Свекровь’, гд она исполняла заглавную роль. Хотя первой ‘свекровью’ считается г-жа Стрлкова, но мало чмъ уступала ей въ исполненіи этой роли — г-жа Трусова.
Погонинъ когда-то говорилъ о себ и о Мельников, что въ Россіи всего два ‘идіота’, я могу сказать, что въ Россіи были только дв ‘свекрови’ — Стрлкова и Трусова. Если я г-жу Трусову въ другихъ роляхъ не помню, то, вроятно или потому, что серьезныхъ ролей, кром ‘свекрови’, она не исполняла, или-же, если и исполняла, то слабо, не оставивъ никакого впечатлнія. Въ этомъ отношеніи у нея было много общаго съ г-жей Стрлковой, по крайней мр въ моихъ глазахъ.
Г-нъ Рахимовъ, въ послднее время занимавшій видное мсто въ провинціи и въ т. наз. народномъ (Черепанова) театр въ Москв на амплуа бытовыхъ ролей, исполнялъ въ трупп небольшія роли и какъ актеръ не выдлялся, хотя подавалъ уже тогда большія надежды. Видно было, что онъ трудится и серьезно относится къ длу. Если Рахимову трудно было предсказать въ будущемъ большую извстность, то все-же было несомннно, что изъ него выйдетъ современемъ весьма полезный артистъ, что и оправдалось. Одно время и Рахимовъ чуть было не свихнулся, сильно пристрастившись къ спиртнымъ напиткамъ, (это было въ Кіев въ 1883 г., при антреприз г. Савина), но страсть эту онъ видно поборолъ въ себ, такъ какъ въ послдніе годы, часто встрчаясь съ нимъ въ Москв, я не замчалъ, чтобы онъ предавался пьянству. Будучи вообще далеко не тихаго нрава, Рахимовъ, подъ вліяніемъ Бахуса, наводилъ страхъ не только на антрепренера, но и на всю труппу. Былъ даже періодъ, когда артисты ставили условіемъ антрепренеру — не приглашать Рахимова.
Въ Одесс я во второй разъ видлъ Рахимова на сцен по истеченіи чуть-ли не двадцати пяти лтъ (въ 1894 г.). Онъ выступалъ въ Русскомъ театр въ бытовыхъ роляхъ и имлъ значительный успхъ. Года два тому назадъ, какъ я слышалъ, Рахимовъ опять свихнулся и поэтому съ трудомъ уже находитъ теперь ангажементъ.
Амплуа комическихъ старухъ занимала сестра Протасова — Матрена Герасимовна Ленская. Какъ актрису ее очень любили, хотя нельзя отрицать, что она была ужъ слишкомъ однообразна: часто, смотря на игру г-жи Ленской, можно было безошибочно сказать, въ какомъ мст, какой жестъ она сдлаетъ, какой интонаціей произнесетъ извстную фразу и въ какомъ мст разразится ‘фейерверкомъ’, какъ говаривали о ней. Товарищи М. Г., отдавая должное ея дарованію, тмъ не мене называли ее ‘фа! фа’!, такъ какъ она всегда выпаливала свои монологи крайне однообразно, точно ракету. Г-жа Ленская иногда выступала и въ роляхъ драматическихъ старухъ и здсь, по моему мннію, она была больше на своемъ мст. Прибгая въ комическихъ роляхъ къ шаржу и утрировк, артистка въ роляхъ драматическихъ была вполн реальна и нердко производила сильное впечатлніе. До сихъ поръ я помню г-жу Ленскую въ пьес ‘Нашъ другъ Неклюжевъ’: исполненіе ею роли Поспловой была поразительно и вызывало слезы на глазахъ у зрителей. Г-жу Ленскую я никакъ не могу представить себ безъ ея сыночка-Коленьки, какъ равно не могу представить себ М. И. Соколову (водевильную актрису) безъ ея мамаши-Домны. Коленька былъ въ гимназіи, кажется въ четвертомъ класс, когда поршилъ бросить ученье и поступить на сцену. Старшій братъ его-Алексй служилъ въ то время въ Судебной палат и тоже нашелъ въ себ талантъ. Противъ поступленія на сцену Коленьки г-жа Ленская ничего не имла, но сильно возставала противъ Алекся, доказывая ему, что у него нтъ никакихъ данныхъ для сцены и что портить свою карьеру не слдуетъ. Алексй однако поставилъ на своемъ, бросилъ службу и попалъ на сцену. Предсказаніе матери сбылось: актера изъ Алекся не вышло: онъ странствовалъ по разнымъ городамъ, всюду пробовалъ свои силы, но безуспшно и въ конц концовъ спился съ круга. Въ такомъ жалкомъ вид я встртилъ его въ Харьков, въ конц 70-ти годовъ и о дальнйшей судьб его ничего не знаю.
Коленька на моихъ глазахъ поступилъ на сцену и вся его сценическая карьера прошла на моихъ-же глазахъ. Въ первый разъ Николай Ленскій выступилъ въ любительскомъ спектакл въ Одесс: въ спектакл этомъ участвовали дти преимущественно театральной семьи, если можно такъ выразиться. Шла пьеса ‘Свадьба Кречинскаго’. Роль Кречинскаго исполнялъ Ленскій, Лидочки-сестра Ворониной, Лиза (впослдствіи Горева), впервые тоже тогда выступившая на сцену. Остальныхъ исполнителей не помню, но за то прекрасно помню свою сосдку-Матрену Герасимовну Ленскую и вотъ почему: посл какой-то фразы Коленьки, фразы, вызвавшей одобреніе публики, я почувствовалъ ударъ въ бокъ. Оглядываюсь — Ленская: ‘что, каковъ мой Коленька’?— спрашиваетъ.— ‘Хорошъ’, говорю. Чрезъ нсколько минутъ опять ударъ въ бокъ и тотъ-же вопросъ. Посл перваго акта я переслъ на другое мсто, но Матрена Герасимовна меня разыскала и удары возобновились. Судя по числу полученныхъ мною въ тотъ вечеръ ударовъ Коленька несомннно имлъ успхъ. Своего сыночка Матрена Герасимовна держала постоянно при себ, строго слдя за его нравственностью и опасаясь, чтобы его кто-либо не соблазнилъ. Надо думать, что благодаря этой строгости Коленька и убжалъ отъ мамаши, захвативъ съ собою гд-то на юг англичанку, на которой и женился, впрочемъ, жену свою онъ скоро оставилъ, замстивъ ее Еленой Семеновной Карцевой, что случилось въ Харьков, въ сезонъ 1878—1879 г. Восторгаться Коленькой было ide fixe г-жи Ленской и если кто-либо находилъ въ Коленьк какіе нибудь недостатки, Ленская считала его своимъ личнымъ врагомъ. Наоборотъ, стоило похвалить Коленьку, чтобы изъ мерзавца сразу сдлаться прекраснымъ человкомъ. Слабость Матрены Герасимовны къ Коленьк знали, конечно, вс и нердко этимъ пользовались въ своихъ интересахъ.
Къ Коленьк и его дятельности на сцен я возвращусь, пока-же еще нсколько словъ о Матрен Герасимовн. Жизнь она вела почти отшельническую, кром дома и театра ее нигд никогда не видли, разв поведетъ когда Коленьку погулять. Я часто слышалъ, что Матрену Герасимовну называли ‘камфора’, а когда я съ ней познакомился, то дйствительно замтилъ, что отъ нея часто несетъ камфорой, хотя причины и не зналъ. Объяснили мн, однако, слдующіе: посл смерти мужа Матрена Герасимовна ршила вести монашескій образъ жизни и если-бы не дти, которыхъ надо было воспитывать, она поступила-бы въ монастырь. Оставшись ради дтей въ свт, но опасаясь мірскихъ соблазновъ, Матрена Герасимовна и прибгла къ камфор, которой себя мазала ‘дабы грховные помыслы не лзли ей въ голову’. Я не утверждаю, что это было такъ, но объ этомъ говорили всегда открыто, не стсняясь и присутствія Матрены Герасимовны, такъ что нельзя было не врить, да и подтверждалось это отчасти и образомъ жизни Ленской, женщины въ то время далеко еще не старой, имвшей, при желаніи, возможность пріобрсть себ друга сердца.
Какъ я уже сказалъ, трудно было представить себ Матрену Герасимовну безъ Коленьки, равно какъ и Марью Ивановну Соколову безъ мамаши, которую звали-Домна. Мн кажется, что въ пьес ‘Откуда сыръ-боръ загорлся’ типомъ актрисы и ея мамаши взяты именно Марья Ивановна и ей мамаша Домна, по крайней мр, смотря это пьесу и я. и вс знавшіе Домну, приходили всегда къ такому заключенію.
Марья Ивановна Соколова была недурная водевильная артистка. Мамаша ея-Домна была неграмотная старуха, дальше своей Машеньки ничего и никого не признававшая. О чемъ-бы ни заговорили — Домна всегда переводила разговоръ на Машеньку — ‘и красавица моя Машенька! и первая актриса моя Машенька! и любитъ мою Машеньку Михаилъ Михайловичъ (секретарь Фолетти А—чъ) какъ родную сестру! и никогда моя Машенька ни съ однимъ мущиной не зналась’ — словомъ, все только о Машеньк — Любила еще Домна щегольнуть иногда иностранными словами, но значенія ихъ, какъ женщина неграмотная и простая, она не знала. Разсказывая о томъ, какъ за Машенькой ухаживали, она хотла сказать, что Машеньку повели въ фотографію, гд сняли съ нея портретъ, но сказала фразу, которая въ театральномъ мір стала исторической, а именно: ‘и мою Машеньку въ кунсткамеру водили и съ нея дагеротипъ сняли’! Можетъ быть въ этой фраз и есть преувеличенія, но что въ этомъ род что-то было сказано-не подлежитъ сомннію, такъ какъ громкую извстность Домна получила въ Одесс только посл того, какъ Машенька была въ фотографіи. Въ доказательство того, что Машенька наивна и ничего не понимаетъ, Домна разсказывала, какъ Машенька, придя домой въ морозный день и желая согрться, не подошла къ печк, а, увидвъ сидвшаго у нихъ Михаила Михайловича: ‘моя Машенька юркъ къ нему подъ шубу’. Много анекдотовъ я могъ-бы передать о Машеньк и Домн, но не длаю этого потому, что вс они на одну и ту-же тему и свидтельствуютъ лишь о безумномъ поклоненіи Домны — своей дочери.
Карьера М. И. Соколовой была очень печальная. Не видлъ я ее посл сезона въ Одесс лтъ около двадцати. Въ лтній сезонъ 1885 г. въ Боярк былъ назначенъ спектакль съ участіемъ Чужбинова. Пріхавъ туда я, въ состав труппы, встртилъ нсколько знакомыхъ лицъ, между прочимъ вниманіе мое обратила на себя одна уродливая, чтобы не сказать боле, старуха, одтая въ жалкое тряпье. Я долго вспоминалъ гд и когда я видлъ это лицо, моментами мн казалось, что это лицо Соколовой, но я не допускалъ мысли, чтобы это была она. Я обратился къ Чужбинову. Кто это? спросилъ я. ‘Извстная въ свое время водевильная артистка Марья Ивановна Соколова’, отвтилъ онъ, ‘а теперь — видишь! Изъ милости взяли, пришла, просить помощи и мы ей платимъ 5 руб. за выходъ, давая ей играть разъ въ недлю. Что-же длать? денегъ у насъ самихъ нтъ’!
Что было дальше съ Соколовой — не знаю, но теперь она счастлива, ибо умерла, жить такъ, какъ она жила когда-то и затмъ стать нищей и протягивать руку — это ужасно! Смерть куда легче!
Вотъ подробности, собранныя мною о послднихъ дняхъ Марьи Ивановны Соколовой. Проживала она въ 1887 г. въ г. Кіев въ страшной нужд и безъ службы. Квартирой служилъ ей сарай на задворк гд-то въ Кожемякахъ, на Подол. Зимой того-же года, на Александровской улиц, подъ заборомъ, найденъ былъ трупъ, судя по костюму, нищей. Въ этомъ труп кто-то узналъ нкогда извстную артистку Марью Ивановну Соколову. Вскрытіемъ было установлено, что несчастная умерла отъ истощенія. Разсказалъ мн объ этомъ очень недавно одинъ изъ извстныхъ драматическихъ артистовъ и на вопросъ мой: какимъ-же образомъ это могло случиться въ город, гд постоянно имются театры, а слдовательно и товарищи-артисты,— я получилъ отвтъ, что въ тотъ сезонъ въ Кіев драмы не было, а только опера и оперетка и потому Соколовой не къ кому было обратиться за помощью, а можетъ быть она и обращалась, да вроятно поддержки не нашла на томъ основаніи, что для оперы и оперетки, драматическая артистка — чужая!
Такъ окончила свои дни Соколова. Да она-ли одна? Будемъ утшаться тмъ, что въ настоящее время подобные случаи уже немыслимы, дряхлые, или по болзни неспособные къ труду, артисты находятъ теперь пріютъ, гд они могутъ спокойно доживать свой вкъ!
Таковы главныя лица, дйствовавшія въ состав драматическихъ труппъ въ городскомъ театр въ описываемый мною періодъ. Если я не упомянулъ ни разу о гастролерахъ, то это потому, что въ то время о гастролерахъ понятія не имли. Знали труппу, но не знали артиста или артистку, ради которыхъ исключительно шли въ театръ, не взирая на жалкій антуражъ этихъ гостей. Знали ансамбль, знали съигравшуюся труппу. Въ то время такіе артисты какъ Чарскій, Горева, Ивановъ-Козельскій и др. не ршились бы выдлить себя изъ общаго состава и требовать громадной поспектакльной платы, возмечтавъ о себ и ни всть что! Да что Чарскій и Козельекій! были артисты и боле талантливые, но въ гастролеры они себя не возводили, а служили цлый сезонъ. Я думаю, что гастролеры въ провинціи появились съ одной стороны благодаря публик, которая, не зная предловъ своимъ восторгамъ и увлеченіямъ, баловала артистовъ, а съ другой, благодаря самомннію этихъ избалованныхъ публикой артистовъ: провинціальные гастролеры брали не столько талантомъ, сколько смлостью. Кто-бы могъ напр. думать, что Чарскій и Ивановъ-Козельскій, возмнивъ себя Росси и Сальвина, откажутся служить посезонно и превратятся въ гастролеровъ, требуя по 200—300 руб. отъ спектакля, и еще странне, что антрепренеры на эту плату соглашались, точно не понимали, что въ итог они сами наносили себ матеріальный ущербъ, ибо, пріучивъ публику къ гастролерамъ, отучили ее отъ посщенія театра въ отсутствіи гастролеровъ. Да иначе и быть не могло: разсчитывая на гастролеровъ г.г. антрепренеры изъ суммы, ассигнованной на сформированіе труппы, удляли значительную часть на уплату ‘знаменитостямъ’, а изъ остатка составляли кое-какъ труппу, ‘числомъ поболе, цною подешевле’. Понятно, что здсь рчи не могло быть объ ансамбл и сколько нибудь сносномъ исполненіи, набирались артисты для подъигриванія ‘знаменитости’, а разъ ‘знаменитость’ исчезала, то исчезала и публика изъ театра. Врядъ-ли кто станетъ отрицать, что паденіе драмы въ провинціи отчасти обязано и гастрольной систем, глубоко пустившей корни въ конц 70-хъ и начал 80-хъ годовъ.
Въ послднее время, къ счастью, антрепренеры, серьезно относящіеся къ длу, поняли весь вредъ, наносимый гастрольной системой и отъ нея отказались, жалть объ этомъ имъ наврное не приходится, а публик остается радоваться, что вмсто созерцанія одного актера или артистки, она можетъ пользоваться хорошо сформированной труппой.
Говоря о гастролерахъ я, конечно, длаю исключеніе для артистовъ иностранныхъ, а равно артистовъ Императорскихъ театровъ: эти гастролеры вреда не приносили, не говоря уже о томъ, что они появлялись въ весьма рдкихъ случаяхъ, самое это появленіе было случайное и потому не имло вліянія на составъ труппы, лишній хорошій артистъ въ хорошей трупп, хотя и временно, но всегда желателенъ, единственный хорошій артистъ, но тоже временно, въ плохой трупп никогда не желателенъ по причин, указанной выше. Появленіе, напримръ, въ Одесс знаменитаго въ свое время Ольдриджа было встрчено сочувственно, оно свидтельствовало, что антрепренеръ желаетъ познакомить публику съ артистомъ, о которомъ говорила вся Европа, но ради Ольдриджа составъ труппы не мнялся, съ Ольдриджемъ продолжали играть и Фабіанская, и Никитинъ, и другіе выдающіеся артисты. Былъ, впрочемъ, въ Одесс, въ описываемый мною періодъ, одинъ гастролеръ не иностраненъ и не артистъ Императорскихъ театровъ, выступавшій исключительно въ пьесахъ Шекспира, но этотъ гастролеръ былъ не артистъ по призванію, а любитель. Фамилія его была Чернышевъ. Это былъ когда-то довольно богатый землевладлецъ, но, увлекшись изученіемъ Шекспира, онъ махнулъ рукой на хозяйство и довелъ послднее до того, что вынужденъ быль уйти изъ деревни въ городъ, гд и ршилъ показать себя публик. Слухъ о Чернышев, какъ о странномъ помщик, помшавшемся на Шекспир, давно уже проникъ въ городъ, а потому неудивительно, что появленіе его имени на афиш сильно заинтересовало всхъ театраловъ. Выступилъ онъ въ ‘Гамлет’ и я помню только, что онъ кричалъ, впослдствіи мн его напомнилъ въ той-же роли артистъ Любскій. Къ Чернышеву относились сначала снисходительно, но когда онъ участилъ свои гастроли, то прілся публик. Интеллегентъ — интеллегентомъ, но долго морочить публику все-же нельзя было. Прекративъ гастроли въ городскомъ театр, Чернышевъ перешелъ въ народный театръ, гд контингентъ постителей былъ совершенно другой. Съигравъ здсь нсколько разъ, Чернышевъ скрылся съ горизонта. Это былъ единственный гастролеръ, появившійся на подмосткахъ одесскихъ театровъ и, какъ видите, совершенно случайно.
Перехожу къ народному театру, о которомъ я уже вскользь упомянулъ выше. На Александровской площади въ Одесс долгое время стоялъ деревянный циркъ Сура. Это-то зданіе и было превращено въ народный театръ. Антрепренерами театра была два брата-графы Морковы, обладавшіе большими средствами и ничего не жалвшіе для сформированія хорошей труппы. Дло было новое и потому рискованное. Взявшись за это дло гр. Морковы, надо отдать имъ справедливость, не думали о какихъ-бы то ни было барышахъ, они дйствительно задались цлью открыть доступъ въ театръ и мене состоятельному классу населенія Одессы. Цны мстамъ были назначены весьма низкія, билетъ на галлерею стоилъ 10 копекъ. Нечего прибавлять, что такія низкія цны, и притомъ въ театр, гд подвизались извстные артисты, сдлали этотъ театръ любимымъ. Что гр. Морковы старались привлечь извстныхъ артистовъ видно хотябы изъ слдующаго краткаго перечня персонала: г-жи Воронина, Литвина, Трусова, гг. H. X. Рыбаковъ, Л. Н. Самсоновъ, М. Л. Кропивницкій, Выходцевъ, Ковровъ — другихъ не припомню. Ставились пьесы превосходно, такъ какъ для постановки денегъ не жалли.
Посщеніе этого театра доставляло мн громадное удовольствіе, не столько интересовало меня исполненіе на сцен, сколько публика, которую я внимательно наблюдалъ. Это была настоящая публика, для которой артистамъ стоило стараться, это была публика, сливавшаяся съ артистами во едино, она увлекалась искренно и когда хохотала отъ души, и когда проливала слезы, герои и героини пьесъ были близки этой публик, которая переживала съ ними вс страданія и радости, ихъ обуревавшія. Внимательно слдя за ходомъ пьесы, публика эта приходила въ восторгъ, когда въ финал порокъ наказывался, а добродтель торжествовала. Какъ часто отъ этой публики приходилось слышать такія мткія замчанія, которыя-бы сдлали честь не одному заправскому рецензенту. Конечно, относительно самаго исполненія роли тмъ или другимъ артистомъ сужденіе этой публики бывало нердко ошибочное, да оно и понятно: она не столько увлекалась игрой артиста, сколько словами роли, нигд успхъ артиста не завислъ столько отъ характера роли, какъ въ этомъ театр: роли жертвы вызывали состраданіе толпы, роли злодевъ вызывали ея негодованіе и это негодованіе выражалось вслухъ, какой нибудь монологъ, въ которомъ злодй уврялъ жертву въ любви, вдругъ прерывался возгласомъ: е не врь ему, обманетъ!’ Такіе и другіе возгласы свидтельствовали наглядно, насколько толпа сливалась во едино съ героями пьесъ, жила одной съ ними жизнью.
У публики народнаго театра было два любимца: трагикъ, какъ его называли, Николай Хрисанфовичъ Рыбаковъ и комикъ — Выходцевъ.
Кто изъ прежнихъ артистовъ не зналъ Николая Хрисанфовича, не зналъ этого хотя и оригинала, но добрйшей души человка. Много за нимъ водилось странностей и кто-только не пользовался этими странностями въ своихъ интересахъ. Была у Николая Хрисанфовича страсть приврать. Объ этой его страсти можно было-бы написать чуть не цлую книгу. И ничмъ нельзя было угодить такъ Николаю Хрисанфовичу, какъ спокойнымъ выслушиваніемъ его разсказовъ, подчасъ до того невроятныхъ, что и самъ-то онъ несомннно не врилъ тому, что разсказывалъ. Начнетъ онъ. говорить, а ты его только слушай, чмъ внимательне слушаешь, тмъ боле онъ выказываетъ расположенія: сначала угоститъ чайкомъ, а тамъ, смотришь, появится на стол и графинчикъ водки съ закусочкой, разсказываетъ и угощаетъ, и, Боже сохрани, чтобы кто, за столомъ сидящій, усумнился хоть въ одномъ слов его разсказа: вспылитъ старикъ и вонъ прогонитъ! ‘Такъ я, значитъ, вру, ну и пошелъ вонъ отъ стола и нтъ теб водки’. Николай Хрисанфовичъ пользовался громаднымъ уваженіемъ всхъ артистовъ и знакомыхъ, его отзывами артисты очень дорожили и слова Островскаго (‘Лсъ’) ‘Самъ Николай Хрисанфовичъ’ не есть преувеличеніе, такъ и говорили: ‘самъ Николай Хрисанфовичъ похвалилъ — значитъ хорошо’.
Что Николай Хрисанфоровичъ былъ прекрасный актеръ старой школы въ бытовыхъ и историческихъ роляхъ — извстно всмъ, меня въ игр его, хотя и своеобразной, всегда поражала детальная отдлка роли. Не мало подкупалъ и его плавный басовой голосъ съ груднымъ оттнкомъ. Казалось, что только такимъ голосомъ и надо обладать, чтобы выступать въ Прокоп Ляпунов или Велнэарі и если въ этихъ-же роляхъ выступалъ съ громаднымъ успхомъ H. К. Милославскій, то не надо забывать, что этотъ артистъ обладалъ выдающейся гибкостью голоса, которая одинаково помогала ему какъ въ указанныхъ выше роляхъ, такъ и въ роляхъ современнаго репертуара. До моего знакомства съ Ник. Хрисанф., мн приходилось слышать о немъ, какъ о самодур, но я этого подтвердить не могу. Въ его поступкахъ мн не приходилось никогда замчать признаковъ самодурства, если, конечно, не считать его страсти къ вранью. Но и эта его страсть имла полное оправданіе. Не надо забывать, что Николай Хрисанфовичъ былъ страстный охотникъ, а кто изъ людей этой категоріи не подверженъ той-же слабости. Я никогда не слышалъ отъ Николая Хрисанфовича, чтобы онъ совралъ что-либо, говоря о себ, какъ объ артист: не говорилъ онъ ни о чрезвычайныхъ успхахъ своихъ на сцен, ни о крупныхъ, подносившихся ему, подаркахъ, о чемъ такъ часто приходилось слышать баснословные разсказы другихъ артистовъ. Николай Хрисанфовичъ больше разсказывалъ о своихъ похожденіяхъ на охот: то о потерянныхъ имъ часахъ, найденныхъ чрезъ три дня его собакой, сдлавшей надъ ними стойку, то объ отдых его на громадномъ упавшемъ дерев, оказавшемся потомъ хрномъ и пр. Слушая разсказы Николая Хрисанфовича приходилось только соглашаться, что онъ превзошелъ даже барона Мюнхгаузена, его разсказы были безобидные, а разсказывалъ онъ съ такимъ увлеченіемъ, что доставлялъ громадное удовольствіе слушателямъ. Одно было не хорошо: Николай Хрисанфовичъ любилъ сквернословить и до того увлекался, что и присутствіе дамъ его не останавливало. Отношеніе Николая Хрисанфоровича къ сцен было весьма серьезное, сцена для него была ‘Святая Святыхъ’, роли свои онъ всегда зналъ прекрасно и крайне возмущался, если замчалъ въ комъ либо изъ молодыхъ артистовъ небрежное отношеніе къ длу. То-же я могу сказать и о Милославскомъ. Вообще артисты старой школы относились съ уваженіемъ къ искусству, въ требованіяхъ сцены были до педантизма строги сами къ себ, ни въ одномъ изъ нихъ я не замчалъ того пренебреженія къ сцен, которое проглядываетъ у большинства ныншнихъ артистовъ, завоевавшихъ себ почетное имя, хотя и не столь громкое, какъ Милославскій и Рыбаковъ. Ныншнія извстности, съ момента, какъ эта извстность добыта, относятся уже къ длу спустя рукава, ихъ ни мало не интересуетъ ни публика, которая-де все проститъ въ счетъ прежнихъ заслугъ, ни товарищи, ни сцена. Не то было въ старину! Тогда заслуженные артисты до послдней минуты своего пребыванія на сцен не переставали быть учителями молодыхъ артистовъ, служа имъ примромъ, какъ надо относиться къ своимъ обязанностямъ. Ныншнимъ молодымъ артистамъ можно только искренно совтовать не поражать современнымъ извстностямъ и брать себ въ образецъ уже отошедшихъ въ вчность знаменитостей, имена которыхъ съ благоговніемъ еще долго будутъ произноситься всми, кому дорого родное искусство!
Нтъ, конечно, ничего удивительнаго, если благодаря таланту, нкоторому дарованію или даже усиленной работ, артистъ получаетъ извстность, но страннымъ должно показаться, если крупная бездарность въ продолженіи цлаго ряда лтъ иметъ успхъ, именно благодаря бездарности. Такого актера я однако зналъ въ лиц Григорія Алексевича Выходцева, служившаго въ Одесс въ народномъ театр. Нкоторое представленіе о Выходцев я имлъ уже незадолго до его прізда въ Одессу. Какъ-то лтомъ, H. К. Милославскій и извстный театралъ Ягницкій предложили мн създить въ г. Аккерманъ, гд подвизается Выходцевъ въ качеств антрепренера какой-то бродячей труппы и будетъ играть. ‘Грознаго’ въ пьес Толстого ‘Князь Серебряный’. При этомъ Милославскій объяснилъ мн, что получилъ отъ Выходцева письмо съ просьбой пожаловать на этотъ спектакль, такъ какъ онъ, Выходцевъ, преклоняясь передъ Николаемъ Карловичемъ въ этой роли, желалъ бы, чтобы знаменитый артистъ посмотрлъ и комика въ Грозномъ. На вопросъ мой: кто такой Выходцевъ, Ник. Карл. объяснилъ мн, что это бездарный, малограмотный актеръ, подвизающійся въ провинціи, играющій все, когда антрепренерствуетъ и считающій своимъ амплуа комическія роли, когда состоитъ на служб, стиховъ Выходцевъ не признаетъ и въ любой пьес все передаетъ своими словами. Страсть Выходцева — сорвать аплодисментъ и для этого онъ ни предъ чмъ не остановится, кренделя и фортели Выходцева доходятъ до невроятія. Понятно, что посмотрть такого артиста въ роли Грознаго — дорогого стоитъ. Въ Аккерманъ я похать не могъ, о чемъ и пожаллъ, но объ исполненіи роли Грознаго Выходцевымъ я узналъ однако слдующее: въ одномъ мст пьесы онъ -сказалъ такую фразу: ‘Дать ему сорокъ сороковъ соболей на шапку’ — Милославскій, сидвшій въ первомъ ряду креселъ, крикнулъ громко: ‘Ого! слишкомъ большая шапка!’ Выходцевъ до того сконфузился, что вслдъ за этимъ, вмсто словъ ‘не посмотрвъ въ святцы, да бухъ въ колоколъ’, сказалъ: ‘не посмотрвъ въ колоколъ, да бухъ въ святцы’! Нечего прибавлять, насколько эти слова привели публику въ веселое настроеніе, уже до конца спектакля ее не оставлявшее, благодаря, конечно, и присутствію Милославскаго, длавшаго вслухъ на каждомъ шагу остроумныя замчанія, на которыя онъ былъ такъ способенъ.
Познакомиться съ Выходцевымъ и его сценической дятельностью мн пришлось очень скоро, такъ какъ онъ былъ приглашенъ въ труппу гр. Морковыхъ. Дебютировалъ Выходцевъ въ пьес: ‘Стряпчій подъ столомъ’. Хотя я и былъ подготовленъ увидть на сцен нчто особенное, но то, что я увидлъ, превзошло мои ожиданія. Я видалъ актеровъ шаржировавшихъ и прибгавшихъ къ ‘кренделямъ’, я видалъ, наконецъ, клоуновъ въ цирк, клоуновъ, позволявшихъ себ разныя неумстныя прибаутки и остроты, но Выходцевъ, конечно въ отрицательномъ смысл, былъ куда выше ихъ. Въ первомъ акт я возмущался ужаснымъ, балаганомъ, но во второмъ, до сихъ поръ не знаю въ силу чего, я уже хохоталъ до слезъ вмст со всей публикой, наполнявшей театръ. Съ этого вечера я почти не пропускалъ, спектакля, въ которомъ участвовалъ Выходцевъ. Да и не одинъ, я, масса театраловъ длали то-же самое: никого не интересовало, какую роль игралъ Выходцевъ, достаточно было его имени на афиш, чтобы знать заране, что вечеръ будетъ весело проведенъ. Отличительной чертой Выходцева была ‘отсебятина’. Эту ‘отсебятину’ онъ пускалъ въ ходъ во всхъ пьесахъ, для него было безразлично, кто-бы ни былъ авторъ пьесы: онъ коверкалъ и передлвалъ роли не только въ пустыхъ фарсахъ и водевиляхъ, но и въ пьесахъ Грибодова и Гоголя. На часто длаемыя Выходцеву замчанія, что такъ, нельзя, что Грибодова и Гоголя надо уважать и ни одного ихъ слова не измнять, Выходцевъ оправдывался тмъ, что подлинныя слова этихъ авторовъ въ его исполненіи аплодисментовъ не вызываютъ, а въ передлк своими словами производятъ фуроръ и онъ иметъ успхъ. Всмъ старымъ артистамъ извстны многія выраженія Выходцева, которыя онъ пускалъ въ ходъ, играя Фамусова. Такъ напримръ стихъ: ‘то флейта слышится, то будто фортепіано’, Выходцевъ передлалъ такъ: ‘то будто-бы свиститъ флейта, то будто бренчитъ фортепіано’. И Выходцевъ доказывалъ, что за его передлку ему и аплодировали.
Долженъ замтить, что Выходцевъ былъ далеко не глупъ, онъ прекрасно сознавалъ, что таланта у него нтъ и если онъ можетъ имть какой нибудь успхъ, то только изображая шута гороховаго и чмъ выходки его будутъ курьезне и балаганне, тмъ и успхъ будетъ большій. Не разъ спрашивалъ я Выходцева, что побуждаетъ его прибгать къ балаганнымъ выходкамъ и его объясненія, довольно искреннія, вводились къ тому, что онъ такимъ себя уже зарекомендовалъ въ провинціи и что чмъ больше онъ будетъ изображать изъ себя шута, тмъ большій будетъ у него успхъ. ‘Я буду колесомъ ходить по сцен’, говорилъ онъ, ‘и меня будутъ принимать на ура, а позволь себ то-же самое другой актеръ — его освищутъ’. И Выходцевъ былъ правъ: ему не только все прощалось, но ради него шли въ театръ въ надежд, что онъ придумаетъ нчто новое, чтобы потшить публику. На Выходцева смотрли исключительно какъ на актера, обязанность котораго потшать публику и ради потхи театръ и посщался. Я присутствовалъ при исполненіи пьесы ‘Донъ-Жуанъ’. Выходцевъ игралъ роль ‘Педрило’. Въ продолженіи всей пьесы онъ до того смшилъ публику разной ‘отесбятиной’, что за громкимъ хохотомъ многое и не было разслышано. Окончилась пьеса. Изъ всхъ исполнителей вызывали одного только Выходцева. Я забылъ упомянуть, что Выходцевъ, кром ‘отсебятины’ смшилъ еще и тмъ, что посл каждой фразы прибавлялъ слово ‘хучъ-бы’, а слова съ ь въ конц, произносилъ мягко, вмсто ‘будетъ-будетъ, вмсто хочетъ-хочетъ’ и г. д. На вызовы Выходцевъ вышелъ разъ пять, но публика не унималась, ужъ въ больно добродушное настроеніе привелъ онъ ее. Посл продолжительныхъ вызововъ, Выходцевъ выкатился изъ-за занавса, какъ это длаютъ часто актеры, исполняющіе роль Валентина въ ‘Фауст на изнанку’. Аплодисменты и крики достигли невроятныхъ предловъ. Выходцевъ долго раскланивался, посылалъ поцлуи въ публику, наконецъ легъ на аванъ-сцену и, ползая на живот, скрылся за занавсъ, посл этой выходки стонъ стоялъ въ театр. Такого пріема врядъ-ли когда удостоивались и первыя театральныя знаменитости. Выходцевъ вновь появился, но уже изъ суфлерской будки. Подойдя къ рамп, онъ началъ кричать: ‘тише! тише’! и размахивать руками. Съ трудомъ публику успокоили и когда водворилась, наконецъ, тишина, Выходцевъ обратился къ партеру съ слдующей фразой: ‘Господа кавалеры! видли, какъ Донъ-Жуанъ въ адъ пошелъ? вотъ такъ, хучь-бы и съ вами будетъ, какъ за чужими женами гоняться будите’. Кто изъ артистовъ позволилъ-бы себ подобную выходку? А вдь Выходцевъ сдлалъ это сознательно, онъ понималъ, что его назначеніе потшать публику, а какимъ способомъ — для него было безразлично.
Былъ и такой случай: не помню въ какой пьес Милославскій совтовалъ Выходцеву въ какой-то сцен не прибгать къ ‘отсебятин’, чтобы не мшать другимъ артистамъ. Выходцевъ общалъ и сдержалъ слово. По окончаніи акта онъ вошелъ въ уборную крайне смущенный. ‘Вотъ послушалъ Николая Карловича, провелъ сцену по пьес и ни хлопка’!— ‘Значитъ плохо провелъ’, отвтили ему. ‘И вовсе не плохо, а у автора тутъ словъ не хватаетъ, чтобъ былъ аплодисмен, какъ пойдетъ въ другой разъ пьеса — я вамъ это докажу’. И доказалъ. По пьес у Выходцева были слова: ‘Негодяй! Подлецъ’! Сказалъ онъ ‘негодяй’!— ни хлопка, началъ ждать, и крикнулъ: ‘подлецъ’!— опять ни хлопка, ‘собачій сынъ’! хватилъ Выходцевъ и понятно, что посл такого выраженія, раздался взрывъ аплодисментовъ при страшномъ хохот. Выходцевъ сіялъ.— ‘А что’, говорилъ онъ всмъ въ антракт ‘сказалъ, что сорву аплодисментъ и сорвалъ’.
Въ бенефисъ свой Выходцевъ поставилъ ‘Донъ-Кихота’Выпустилъ онъ громадную афишу, внизу которой крупнымъ, шрифтомъ между двумя указательными пальцами значилось буквально слдующее: ‘Бенефиціантъ проситъ публику, при вызд его на осл-ему не аплодировать’. Прочиталъ это Милославскій и спрашиваетъ Выходцева: ‘кому ему? теб или ослу’? ‘Это все равно, мы вмст выходимъ, я боюсь, чтобы онъ меня, хучь-бы, не сбросилъ’.
Посмотрть выздъ Выходцева на осл собралось много публики, причемъ было условлено непремнно встртить бенефиціанта аплодисментами, но Выходцевъ объ этомъ провдалъ и на осл не выхалъ. При появленіи бенефиціанта, начались аплодисменты и крики: ‘оселъ! оселъ’! Выходцевъ водворилъ, тишину и, обращаясь къ первымъ рядамъ, крикнулъ: ‘Нтъ! я не оселъ, видите, я одинъ вышелъ, а оселъ сзади идетъ’. Таково было вступленіе Выходцева въ роли ‘Санхо-Панчо’.
Въ 1876 г. Выходцевъ служилъ въ Житомір въ драматической трупп H. Н. Савина. По условію съ атрепренеромъ ему былъ данъ одинъ бенефисъ, но Выходцеву очень хотлось получить второй бенефисъ, что, конечно, зависло отъ Савина. Долго Выходцевъ искалъ случая застать Савина въ хорошемъ расположеніи духа, но это никакъ ему не удавалось. Надо добавить, что Выходцевъ часто игралъ въ пикетъ съ Савинымъ и, чтобы привести антрепренера въ хорошее расположеніе, онъ сдлалъ слдующее: на рукахъ у него было четыре туза, но ни одного короля. По правиламъ этой игры, четыре туза считаются выше четырехъ королей, которые вовсе не идутъ въ счетъ при четырехъ тузахъ. Узнавъ, по своимъ картамъ, что у Савина четыре короля, Выходцевъ, будто-бы нечаянно, сбросилъ одного туза, чмъ далъ возможность Савину посчитать королей. Савинъ пришелъ въ веселое настроеніе, а Выходцевъ этимъ и воспользовался, попросилъ о второмъ бенефис и ему не было отказано. Когда бенефисъ уже прошелъ, Выходцевъ и разсказалъ, какъ онъ его добился. ‘Проигралъ на тузахъ рубль, а за то взялъ въ бенефисъ двсти’. Въ бенефисъ свой онъ поставилъ ‘Стряпчаго подъ столомъ’, причемъ на афиш, въ красную строку, значилось: ‘роль Стряпчаго исполнитъ самъ господинъ бенефиціантъ’. Выходцевъ жилъ очень скупо, все копилъ деньги и съ единственной цлью-вернуться къ антреприз, которая ему очень нравилась, не смотря на то, что онъ постоянно на ней прогоралъ.
Въ 1880 г., проздомъ чрезъ Елисаветградъ, я узналъ, что Выходцевъ опять антрепренерствуетъ. Это меня заинтересовало и я остался на одинъ день, чтобы быть въ спектакл. Въ состав труппы я замтилъ двухъ очень недюжинныхъ исполнителей: г-жу Киселеву (драматическая актриса) и г. Т. Селиванова (сильныя драматическія роли), остальные были очень слабы. Въ бесд съ Выходцевымъ я узналъ, что дла его идутъ плохо, не смотря на вс его старанія имть всегда хорошую труппу. ‘Все же’ говорилъ онъ ‘лучше быть антрепренеромъ, чмъ служить’. Вспомнилъ я про Одессу и Выходцевъ оживился: ‘хорошее было время, жаль только, что Милославскій преслдовалъ своими насмшками’.— ‘А здсь какія роли играете’? спросилъ я — ‘Вс, и въ драмахъ, и въ трагедіяхъ, и въ комедіяхъ, труппа маленькая, а ставить все надо’. Въ драм и трагедіи я Выходцева не видлъ, такъ какъ на другой день выхалъ изъ Елисаветграда и о дальнйшей судьб этого, въ своемъ род, фееомена-артиста, я узналъ слдующее: втянувшись въ антрепризу, при чемъ главными мстами его дятельности были — Елисаветградъ и Кременчугъ, Выходцевъ дошелъ до того, что не только потерялъ вс свои, годами накопленныя, деньги, но и все пріобртенное имъ театральное имущество. Многіе не врили, что Выходцевъ совершенно раззорился и были убждены, что онъ отложилъ капиталецъ про черный день, но оказалось, что посл его смерти не на что было даже его похоронить и пришлось прибгнуть къ подписк.
Въ народномъ-же театр впервые выступилъ при мн извстный теперь всей Россіи артистъ и авторъ малороссійскихъ пьесъ — Маркъ Лукичъ Кропивницкій. Говорили, что, до поступленія своего на сцену, Кропивницкій былъ Бессарабскій помщикъ и часто выступалъ въ Кишинев въ качеств любителя. Его первый дебютъ въ Одесс, на сцен народнаго, театра, былъ въ роли Стецько (‘Сватанья на Гончарівці). Дебютантъ имлъ громадный и вполн заслуженный успхъ. Долженъ замтить, что Кропивницкій, поступивъ на сцену, игралъ не только въ малорусскихъ пьесахъ, но и въ русскихъ, гд также имлъ большой успхъ, скажу даже больше: репертуаръ малорусскихъ пьесъ былъ въ то время на столько ограниченъ, что выступать исключительно въ немъ и нельзя было.
Кропивницкій служилъ въ русской трупп и въ пьесахъ малороссійскихъ выступалъ между прочимъ. Уже впослдствіи, когда, благодаря главнымъ образомъ тому-же Кропивницкому, какъ автору, малорусскій репертуаръ увеличился, Кропивницкій-артистъ совершенно оставилъ русскую драму и посвятилъ себя исключительно малорусской сцен. Кром Кропивницкаго выступалъ еще въ Одесс въ малорусскихъ пьесахъ актеръ Павловъ-Хилинскій, въ настоящее время онъ проживаетъ въ Кіев и занимается починкой скрипокъ.
Изъ женскаго персонала, кром раньше упомянутыхъ мною артистокъ, укажу еще на г-жу Литвину, исполнявшую сильныя драматическія роли. Была она уже довольно стара, но молодилась и красила волосы: неудивительно, что она была чистйшая блондинка и со сцены многимъ казалась интересной. Ужасно преслдовалъ ее, за ея страсть молодиться, H. К. Милославскій и въ обществ, гд присутствовала Литвина, какъ будто нечаянно, всегда вспоминалъ о такихъ событіяхъ, которыя имли мсто много лтъ назадъ и постоянно, какъ на свидтеля ссылался на г-жу Литвину. Жаль было смотрть на несчастную артистку, то блднвшую, то краснвшую, но всегда молчавшую: противъ фактовъ трудно было спорить. Недолго, однако, происходила эта травля. Г-жа Литвина, отправляясь куда нибудь ужинать, ставила первымъ условіемъ ‘безъ Милославскаго’. Не обошлось, впрочемъ, безъ суда: какъ-то на репетиціи Милославскій въ присутствіи всей труппы назвалъ Литвину какимъ-то словомъ, которое она сочла для себя оскорбительнымъ и подала къ мировому. Объ этому дл много говорили по двумъ обстоятельствамъ. Въ числ свидтелей былъ Лентовскій, который, не знаю уже но какимъ мотивамъ, называлъ себя дворяниномъ. Въ суд, на вопросъ судьи о званіи, Лейтонскій вынужденъ былъ сказать, что онъ не то мщанинъ, не то изъ кантонистовъ (не помню наврное). Это обстоятельство и дало Милославскому основаніе на каждомъ шагу рзать Лентовскаго на счетъ его дворянскаго происхожденія. Второе обстоятельство было довольно курьезное: на вопросъ судьи, какое слово сказалъ Милославскій,— Литвина отвтила, что оно написано въ прошеніи. Судья прочиталъ это слово и недоумвалъ, что оно значитъ! Милославскій, не отрицая, что это слово было имъ сказано, настаивалъ на томъ, что такого слова даже нтъ въ русскомъ язык и если г-жа Литвина обидлась, то вроятно потому, что это слово очень похоже на другое, дйствительно обидное. Судья, признавъ, что сказаннаго Милославскимъ слова въ русскомъ язык вовсе нтъ и потому оскорбительнымъ его считать нельзя, Милославскаго оправдалъ.
Изъ молодыхъ артистовъ, служившихъ въ народномъ театр, надо отмтить и г. Коврова. Началъ онъ свою службу въ городскомъ театр у Фолетти, выступивъ въ небольшой роли юнкера (‘Ошибки молодости’) и сразу обратилъ на себя вниманіе. Въ народномъ театр онъ также пользовался успхомъ. О дальнйшей карьер Ковіюва мн мало извстно, впослдствіи я слышалъ только, что онъ антрепренерствовалъ въ г. Воронеж. Жена Коврова — г-жа Яниковская (по сцен Брянская) одесситка, дочь чиновника, выступала въ Одесс въ качеств любительницы въ роляхъ драматической ingenue и не безъ успха. Сестру г-жи Брянской, выступавшей на сцен подъ своей фамиліей (Яниковская), я встртилъ въ Кіев въ 1881 г. въ состав русской оперной труппы.
Въ опер эта артистка пробыла всего, нсколько лтъ и перешла въ оперетку, въ томъ-же Кіев, гд она выступала въ опер, я видлъ ее въ 1889 году въ состав опереточной труппы г. Ларина.
Изъ подвизавшихся въ описываемый мною періодъ въ Одесс артистокъ, упомяну еще объ опереточной пвиц Юліи Медвдевой и ея супруі-любител Медвдев. Г-жа Медвдева не обладала ни голосомъ, даже сноснымъ для оперетки, ни вншностью, ни манерами, тмъ не мене она выступила въ ‘Прекрасной Елен’ въ заглавной роли. Дебютъ ея заставилъ о себ много говорить: разрзъ платья, который до того времени вс исполнительницы роли Елены длали сбоку, г-жа Медвдева сдлала посредин и до того высоко, что нарушила 29 ст. устава о наказаніяхъ. Такой выходки трудно было ожидать и даже бывшіе въ театр мужчины сильно переконфузились. Не помню, выступала-ли еще посл этого спектакля г-жа Медвдева, я, по крайней мр, на сцен ее больше не видлъ.
Сохранился у меня въ памяти и супругъ г жи Медвдевой. Онъ служилъ гд-то полицейскимъ приставомъ и, по примру своей жены, вздумалъ посвятить себя сцен. Для перваго дебюта, какъ любитель, онъ пожелалъ выступить въ роли Городничаго.
— Ой, трудно будетъ въ такой роли дебютировать! заявляли ему многіе.
— Мн-то, отвтилъ Медвдевъ — да никогда, я двадцать лтъ служу по полиціи, да чтобы городничаго не сыграть. Пустяки!
И сыгралъ, но какъ — умолчу… больше его сцена не видала!
Въ 1876 г. я встртилъ Медвдева въ Харьков въ одномъ изъ ресторановъ.
— Ну что, подвизаетесь на сцен?
Да, подвизаюсь и недурно, дла хорошо идутъ.
— И имете успхъ?
— Какъ какой вечеръ. Здсь я всего третій день и еще не знаю.
— Но я васъ въ театр ни разу не видлъ!
— Да моя сцена и не въ театр, а здсь.
И Медвдевъ указалъ мн на эстраду, устроенную въ въ зал ресторана.
Оказалось, что Медвдевъ, оставивъ сцену и жену, собралъ десятка полтора двицъ и основалъ женскій хоръ.
Антрепренеръ значить?
— Онъ самый.
Дла антрепренера пошли недурно. Двицъ онъ эксплоатировалъ, какъ и вс содержатели хоровъ и если ему вскор и пришлось оставить Харьковъ, то не вслдствіи плохихъ заработковъ, а изъ-за недоразумнія съ княземъ К, давшемъ, ему пощечину за потребованную имъ неподходящую сумму по ангажементу какой-то пвицы.
Одессу я оставилъ въ конц 1872 года, мсяца за два до пожара городского театра и выхалъ въ г. Курскъ, гд поступилъ на службу по судебному вдомству, но страсть къ театру меня не оставляла и я по прежнему постоянно вращался въ артистическомъ мір.
Воспоминанія о Курск будутъ предметомъ слдующей главы.

III.
Курскъ.

Курскій театръ я зналъ еще въ 1869 году, когда, проздомъ чрезъ этотъ городъ, гд случайно пришлось присутствовать въ спектакл, гд впервые выступалъ въ качеств любителя бывшій старшій нотаріусъ при Курскомъ окружномъ суд Иванъ Платоновичъ Киселевскій. Выступилъ онъ подъ фамиліей Зорина и имлъ громадный успхъ. О Киселевскомъ, въ 1896 г. праздновавшемъ въ Кіев свой 25-лтній юбилей служенія русской сцен, я поговорю подробно въ своемъ мст.
Театръ въ Курск былъ очень малъ, помщался въ дом дворянскаго собранія и, что показалось мн очень страннымъ, онъ находился почти рядомъ съ монастыремъ. Полный сборъ въ этомъ театр еле достигалъ 400 рублей, а потому я не удивлялся, что драматическія труппы для Курска составлялись далеко не удовлетворительныя. Содержать хорошую труппу не ршался ни одинъ антрепренеръ, предвидя въ итог значительные убытки: съ одной стороны — небольшой театръ, а съ другой — весьма рдкіе полные сборы, такъ какъ куряне не особенно охотно посщали театръ, приходилось прибгать къ рекламамъ, а равно и къ раздач билетовъ, чтобы бенефисы были сколько нибудь сносны. За кратковременный періодъ моего пребыванія въ Курск я знаю три антрепризы: Ахалина, Воронкова и дирекціи, въ состав гг. Шумилина, Лоскутова и Іевскаго. Ахалина я помню мало, но о немъ я слышалъ какъ объ антрепренер весьма неаккуратномъ и очень туго производившемъ разсчеты съ артистами. Ахалинъ ставилъ и оперетки и въ одной изъ нихъ ‘Орфей въ аду’, онъ самъ изображалъ Юпитера, которому кто-то изъ артистовъ сплъ слдующій куплетъ:
— ‘Одвшись въ перья, въ пухъ лебяжій,
Теперь на нашъ живешь ты счетъ
И ничего нтъ хуже, гаже,
Какъ намъ имть съ тобой разсчетъ’.
Этотъ куплетъ очень понравился публик, знавшей отношенія антрепренера къ артистамъ и, понятно, произвелъ фуроръ.
Антрепренеръ Воронковъ мн боле памятенъ: онъ былъ одновременно и антрепренеръ и артистъ, и декораторъ. Эта былъ человкъ довольно симпатичный, скромный и простой, но судьбу свою онъ связалъ съ особой, у которой былъ сильна подъ башмакомъ и, благодаря этой особ, происходило не мала недоразумній между артистами и антрепризой. Воронковъ былъ маленькаго роста, тщедушный субъектъ, супруга-же его была вдвое выше его, полная и въ возраст весьма солидномъ, на столько солидномъ, что Воронковъ ей въ сыновья годился. При супруг Воронковъ совершенно терялся, никогда не ршался возражать и какія-бы нелпыя распоряженія ни сдлала его супруга — онъ не смлъ ихъ отмнять, а безпрекословно подчинялся. Разсказывали, что средства дли антрепризы дала г-жа Воронкова а отсюда-то и вытекала та зависимость, а которой я сейчасъ упомянулъ.
Посл Воронкова составилась дирекція, при которой труппа была боле удовлетворительная, чмъ въ прежніе сезоны. Въ составъ дирекціи входили лица, близко стоявшія къ театру и не имвшія цлью получить матеріальныя выводы. Г-нъ Шумилинъ былъ большой любитель, много лтъ подвизавшійся на сцен. Узнавъ, что на антрепризу Курскаго театра нтъ охотниковъ, онъ предложилъ богатому купцу Лоскутову и помщику Іевскому составить труппу на свой страхъ, съ тмъ, чтобы убытки покрывались изъ ихъ собственныхъ средствъ, о барышахъ нельзя было и думать, но товарищество ршило, на случай, если-бы таковые были, дать имъ назначеніе съ благотворительной цлью. Если въ этой дирекціи и было лично заинтересованное лицо, то разв г-нъ Іевскій, въ то время женившійся на артистк Быстровой. Хотя послдняя сцену и оставила, но не по своей вол: ее больше не принимали ни на амплуа ею избранное (драматической, артистки), ни на то жалованье, которое она себ назначила Іевскій и примкнулъ къ дирекціи, чтобы дать возможность ‘своей супруг получать желаемое ею жалованье и выступать въ чемъ ей было угодно. Кром, впрочемъ, г-жи Быстровой, вс остальные артисты были приглашены довольно умло и составъ труппы въ общемъ былъ довольно удовлетворительный.
Въ продолженіи сезона въ Курск преимущественно подвизалась драма, одинъ только разъ прибыла спеціально опереточная труппа, въ составъ которой входили: г-жа Пригожева-Бльская, Кочнева, И. Пригожевъ, А. Невскій, Варламовъ и другіе. Дирижеромъ оркестра быль г-нъ Геккель, очень молодой человкъ, о которомъ говорили, какъ о выдающемся музыкант и дирижер. Судьба этого Геккеля была довольно плачевная и я позволю себ маленькое отступленіе, чтобы разсказать эту грустную исторію, свидтелемъ которой мн пришлось быть.
Постомъ, кажется 1876 г., въ Харьковъ прибыла оперная труппа, гастроли которой имли начаться со Святой недли въ театр на Екатеринославской улиц. Въ числ прибывшихъ я гстртшгъ г. Геккеля, сообщившаго мн, что онъ приглашенъ дирижеромъ оркестра, что въ состав труппы находится его жена, контральто Пускова и что спектакли открываются ‘Фаустомъ’, на третій день Святой недли. Съ Геккелемъ я провелъ цлый вечеръ, условившись встртиться съ нимъ въ театр на генеральной репетиціи, которая назначена была днемъ, въ субботу, на Страстной недл. Я просидлъ всю репетицію не безъ удовольствія, восхищаясь, главнымъ образомъ, голосомъ г-жи Пусковой, исполнявшей партію Зибеля. По окончаніи репетиціи Геккель заявилъ мн, что онъ очень усталъ и пойдетъ отдохнуть часа на два. Жилъ онъ противъ театра, въ гостинниц ‘Англія’. Въ этотъ день я его не дождался, а на другой день, отправившись въ гостинницу, я замтилъ что-то странное: возл номера Геккеля находились полицейскіе чиновники, по корридору ходили знакомые мн врачи, при чемъ одинъ изъ нихъ сообщилъ мн, по секрету, что Геккель заболлъ… черной оспой. Это извстіе поразило меня, только наканун я видлъ здороваго, молодого, цвтущаго человка, а теперь узнаю, что часы несчастнаго сочтены, что надежды никакой и что, въ виду опасности этой страшной, заразительной болзни, Геккель будетъ вынесенъ ночью, въ закрытомъ гробу, который уже приготовленъ, и безъ всякихъ обрядностей. И дйствительно, въ ночь съ воскресенья на понедльникъ умершаго Геккеля унесли, на утро номеръ былъ дезинфецированъ и… все было кончено. Какъ выяснилось, Геккель, вернувшись съ репетиціи домой, сбросилъ съ себя сюртукъ и жилетъ, и въ мокрой сорочк, усталый, повалился на постель, съ которой уже больше не вставалъ. Оперные спектакіи не могли быть, однако, пріостановлены, дирижера нашли, но положеніе жены Геккеля, Пусковой, было незавидное: она должна была участвовать въ ‘Фауст’, такъ какъ замнить ее въ партіи Зибеля было некому.
Наканун похоронить мужа, умершаго такой страшной смертью, а на другой день выступать въ спектакл — можно-ли придумать что либо боле ужасное? гд, въ какой сфер, кром театральной, возможны подобныя явленія! Г-жа Пускова пла и какъ пла! никогда въ жизни я боле не слыхалъ такого пнія, да никогда и не услышу. Это было не пніе, а стоны наболвшей души, плачъ горючими слезами, точно въ этомъ плач артистка искала облегченія своимъ страданіямъ. Впечатлніе, произведенное г-жей Пусковой на публику въ этотъ вечеръ, не поддается описанію: плакала пвица, плакали вс артисты, плакали зрители! Подальше отъ этихъ тяжелыхъ воспоминаній!
Опереточная труппа, о которой я упомянулъ, имла въ Курск значительный успхъ, особенно выдлялись г-жи Бльская и Кочнева, обладавшія хорошими голосами. Въ дивертисментахъ очень нравились — Кочнева и А. Невскій, при чемъ отъ Кочневой публика постоянно требовала исполненія романса: ‘Явился ты, какъ пташка къ свту’! а отъ Невскаго — куплетовъ ‘подломъ, не будь дуракомъ’.
Въ оперетк этой выступалъ и старый артистъ Николай Егоровичъ Ивановъ. Упоминаю я о немъ потому, что послдніе годы онъ доживалъ въ Курск, какъ мстный домовладлецъ и какъ въ драматическихъ, такъ и въ опереточныхъ, труппахъ, при составленіи ихъ, на Николая Егоровича всегда уже разсчитывали, какъ на участвующаго. Зналъ Николая Егоровича весь городъ, особенно близко онъ стоялъ къ купечеству, и пользовался уваженіемъ, какъ человкъ степенный. Да и нельзя было его не уважать: въ то время, какъ вс артисты, даже получавшіе крупные оклады, вели такой образъ жизни, что постоянно нуждались, вдругъ нашелся актеръ, который скопилъ капиталъ, давшій ему возможность сдлаться домовладльцемъ! Этотъ актеръ — домовладлецъ и былъ Николай Егоровичъ. Я зналъ впослдствіи еще одного актера-домовладльца, г-на Правдина, но, по слухамъ, имъ пріобртенъ домъ не столько на средства, полученныя на сцен, сколько путемъ случайнаго заработка въ качеств какого-то посредника въ романической исторіи въ Москв.
Любимымъ мстопребываніемъ курскихъ артистовъ былъ трактиръ ‘Комарекъ’, хозяинъ котораго Терентій Васильевичъ любезно принималъ ихъ не столько изъ уваженія къ нимъ, сколько изъ опасенія скандаловъ, на которые особенно нарывались гг. Николаевъ и Мшковъ, ‘очень буйные во хмлю’. Къ этимъ господамъ относились въ трактир съ такимъ почетомъ, что за графинчикъ-другой водки съ закуской съ нихъ и денегъ не требовали… Въ состав артистовъ Курскаго театра я впервые увидлъ типы, о которыхъ до того приходилось только слышать, такъ, ни одинъ графинъ водки не выпивался иначе, какъ въ круговую и выпивка всегда сопровождалась возгласами изъ пьесъ. ‘Пей’! кричитъ одинъ, а другой обязательно прибавитъ, ‘подъ ножомъ Прокопа Ляпунова’. Отсталъ кто на одну рюмку и опять возгласъ: ‘Измна Делагарди’! Сколько разъ, присутствуя при такомъ времяпрепровожденіи, я вспоминалъ Одессу: и тамъ артисты собирались въ буфет посл спектакля, но у нихъ время проходило не въ пьянств, а въ бесдахъ объ искусств, здсь на первомъ план было пьянство, а если и бесдовали, то о такихъ предметахъ, которые ничего общаго съ театромъ не имли. Въ Одесс я видлъ артистовъ, здсь какихъ-то ремесленниковъ, которые, окончивъ свою работу, спеціально собирались для пьянства. Много способствовало этому и покровительство, оказываемое артистамъ мстнымъ купечествомъ и выражавшееся въ преподнесеніи имъ угощенія, которымъ гг. артисты не только не брезгали, но даже и злоупотребляли. Конечно, сказанное мною, относится далеко не ко всмъ артистамъ. служившимъ въ Курск въ описываемое мною время, были и исключенія, но, къ сожалнію, весьма незначительныя, къ нимъ относятся гг. Макшеевъ, (нын артистъ Императорскихъ театровъ), Базаровъ, Филиповскій, Холинъ, отчасти Бураковскій. Говорю ‘отчасти’, такъ какъ Бураковскій, не брезгая связями съ купечествомъ ради бенефисовъ, все-же держалъ себя съ достоинствомъ и купечество въ немъ заискивало, считая его ‘веселымъ малымъ’. Въ то время, какъ многіе актеры лебезили передъ купечествомъ ради угощенія, такіе артисты какъ Шмитгофъ, Бураковскій и Гулевичъ были любимцами купцовъ и не заискивали, зная, что имъ всегда рады и что ихъ присутствіе доставляетъ купцамъ большое удовольствіе.
Здсь кстати будетъ упомянуть объ одной отличительной черт тогдашняго курскаго купечества: оно очень любило угощать. угощало и водкой, и краснымъ виномъ съ лимонной водой, и шампанскимъ, но дальше угощенія напитками оно не шло. Дать нуждающемуся актеру пообдать, или поужинать, а тмъ боле помочь’ ему матеріально какимъ нибудь рублемъ — было не въ характер купечества: съ особеннымъ удовольствіемъ ставились не одна бутылка шампанскаго, но стоило актеру заикнуться ‘я-бы порційку телятины’, какъ сейчасъ-же слышалось въ отвтъ: ‘что за да! выпей-ка лучше, милыи человкъ’! И пили, пили много, до полнаго опьяненія, допивались и до чертиковъ, что и случилось съ актеромъ Николаевымъ. Этотъ несчастный дошелъ до того, что допился до блой горячки и покончилъ самоубійствомъ.
При такой жизни большинства актеровъ, мн, конечно, весьма мало придется говорить объ искусств въ своихъ воспоминаніяхъ о Курск, хотя я не могу отрицать, что и тамъ было не мало талантливыхъ артистовъ, а равно и ‘подававшихъ надежды’. Въ числ талантливыхъ артистовъ я прежде всего укажу на г-жу Уманецъ-Райскую, (нын артистка Императорскихъ театровъ). Она занимала амплуа ingenue dramatique и пользовалась большимъ успхомъ, не меньшимъ успхомъ пользовался и комикъ Макшеевъ.
Бураковскій, котораго вс звали ‘Сашкой’, былъ очень любимъ публикой, но о немъ, какъ объ актер, я, не смотря на то, что знаю его боле двадцати лтъ на сцен, боюсь высказаться опредленно. Не назвать его талантливымъ — нельзя, но нельзя-же и сказать, что онъ серьезно посвятилъ себя искусству, что изъ Бураковскаго, при серьезномъ отношеніи къ длу, могъ выработаться хорошій артистъ на амплуа комиковъ я не сомнваюсь, но, къ сожалнію, его слишкомъ рано избаловали и онъ махнулъ рукой на искусство, превратившись въ ремесленника. Еще двадцать пять лтъ тому назадъ Бураковскій, совсмъ юношей, сталъ очень легко смотрть на искусство и, независимо отъ таланта артистическаго, нашелъ въ себ талантъ авторскій. Онъ написалъ какую-то безсмысленную по содержанію пьесу, но за-то все свое дарованіе вложилъ въ пріисканіе заглавія, которое въ любомъ город давало-бы ему сборъ. Не помню, какъ онъ назвалъ свою пьесу вообще, но въ Кіев онъ ее назвалъ ‘Началось на Подол, кончилось на Крещатик’. Заинтересовалъ публику, взялъ одинъ сборъ, но… больше ему не врили и онъ съ то-же пьесой направлялся въ другіе города. Еще очень недавно, служа въ Орл, гд пошли слухи о появленіи тигра, онъ написалъ пьесу ‘Орловскій тигръ’. Опять заглавіе сдлало свое дло. И понын Бураковскій продолжаетъ авторствоватъ, но уже не одинъ, а въ сообществ съ другими. Въ прошломъ году я былъ въ Москв въ театр Омона и видлъ пьесу Бураковскаго и К®. Боле балаганнаго произведенія я, признаюсь, на сцен никогда еще не видлъ.
Посл Курска я Бураковскаго въ драм уже не встрчалъ, онъ перешелъ въ оперетку, въ которой, кажется, подвизается и по настоящеё время. Какъ человкъ, Бураковскій былъ мн всегда симпатиченъ, хотя долженъ замтить, что такого циника я никогда въ жизни не встрчалъ: въ любомъ обществ печатныя и непечатныя слова пользовались у него одинаковыми правами гражданства. О Бураковскомъ мн еще придется говорить при воспоминаніяхъ о Кіев, равно по поводу его турне по югу, въ качеств антрепренера опереточной труппы.
Въ Курск я впервые увидлъ цлую артистическую чіемью, въ состав которой были и малолтки, фамилія этой семьи была Мондштейнъ. Сколько членовъ этой семьи выступало тогда на сцену я съ положительностью сказать не могу, но до сихъ поръ помню афишу, на которой значилось: ‘г-нъ Мондштейнъ первый, г-жа Мондштейнъ 1-ая, Мондштейнъ 2-й, Мондштейнъ 2-ая, 3-ья и четвертая. И Мондшитейнъ первый и первая были почтенные старики, родители Мондштейновъ подъ дальнйшими номерами. Мондштейнъ 1-ый исполнялъ роли резонеровъ и стариковъ и отличался замчательной аккуратностью, служа примромъ для молодыхъ артистовъ. Къ длу своему относился онъ всегда серьезно, роли зналъ прекрасно, репетиціями не манкировалъ и -если старика нельзя было назвать талантливымъ артистомъ, то все-же это былъ артистъ весьма и весьма полезный. Своихъ дтей, которыхъ было у него не мало, онъ предназначилъ для сцены и первые свои шаги на сцен эти дти сдлали въ Курск. Я хорошо помню двухъ его дочерей-малолтокъ, изъ которыхъ одна исполняла небольшія роли, а другая, которой было лтъ десять, танцовала въ антрактахъ ‘камаринскую’. Въ настоящее время первая играетъ подъ фамиліей — Киселевой, а вторая — Кошевой. Есть еще актриса Мондштейнъ, вроятно сестра Киселевой и Кошевой, но ее я на сцен въ Курск не помню и какая изъ нея вышла артистка-сказать не могу, такъ какъ никогда не видлъ ее, о Киселевой-же и о Кошевой я въ своемъ мст упомяну. Изъ женскаго персонала, подвизавшагося въ мое время въ Курск, укажу еще на г-жъ Быстрову и Качевскую. Первая занимала амплуа драматическихъ актрисъ и если публика относилась къ ней снисходительно, то разв изъ уваженія къ ея супругу Іевскому, состоявшему директоромъ театра и имвшему обширный кругъ знакомства. Какъ артистка г-жа Быстрова не выдлялась и амплуа, ею на себя взятое, было далеко ей не по силамъ. Въ 1893 г. я встртилъ г-жу Быстрову въ Одесс, гд она служила кассиршей въ русскомъ театр. Г-жа Качевская выступала въ роляхъ драматическихъ ingenue, хотя по возрасту могла смло уже перейти на роли драматическихъ старухъ. Одновременно съ Качевской въ Курскъ прибылъ г-нъ Я еле въ-Ву четичъ, который въ состав труппы не состоялъ и выступилъ въ теченіи сезона одинъ, только разъ въ бенефисъ г-жи Качевской въ роли перваго любовника. Лицо этого артиста мн показалось очень знакомымъ и по справк оказалось, что это бывшій мой университетскій товарищъ — Вучетичъ. О немъ мн придется говорить еще не мало при изложеніи своихъ дальнйшихъ воспоминаній.
Водевильной артисткой въ Курск была г-жа Любская. По своей рзкости въ обращеніи, форм выраженій и другимъ, пріемамъ, она напоминала мн артистку Тургеневу, съ той только разницей, что Любская никого не ревновала. Артистка эта была крайне груба и не только не стснялась въ выраженіяхъ, но когда таковыхъ не хватало, прибгала и къ оскорбленію дйствіемъ. Любская, играя въ водевиляхъ, держала себя на сцен до того свободно, что не разъ вызывала протесты зрителей, она, впрочемъ на это вниманія не обращала и пошла даже дальше: кром участія въ водевиляхъ она ршилась участвовать и въ дивертисментахъ, при чемъ спеціальностью своей избрала шансонетки самаго скабрезнаго содержанія. При исполненіи этихъ шансонетокъ Любская не стсняла себя костюмомъ, который былъ ужъ очень откровененъ, а по части тлодвиженій доходила такъ далеко, что подчасъ зрителю казалось, что онъ присутствуетъ не въ театр, а въ какомъ нибудь вертеп низшаго разбора. Въ то время кафе-шантаны еще не получили такого права гражданства какъ теперь и потому неудивительно, что публика протествовала, удивительно только, что на эти протесты администрація не обращала вниманія и даже въ лиц бывшаго тогда Курскаго полиціймейстера, оменко, покровительствовала такого рода ‘искусству’, возставая противъ лицъ, осмливавшихся шикать г-ж Любской и предлагая имъ ‘не ходить въ театръ, если не нравится’. Г-жа Любская уваженіемъ товарищей не пользовалась, вс держались отъ нея въ сторон, избгая какихъ-бы то ни было столкновеній, но и вс эти предосторожности не избавили нкоторыхъ изъ артистовъ труппы отъ скандаловъ съ Любской, скандаловъ, оканчивавшихся въ камер Мироваго судьи. Я помню такой случай. уфлеръ на репетиціи задумался и не подалъ во время реплики г-ж Любской. Въ результат — ударъ носкомъ ботинка но физіономіи суфлера и цлый лексиконъ бранныхъ еловъ. Дло дошло до суда и окончилось, насколько помнится, приговоромъ, для Любской довольно печальнымъ: арестомъ на нсколько дней. Посл Курска я Любскую нигд больше не встрчалъ и о дальнйшей судьб ея — не знаю.
Въ состав труппы, сформированной дирекціей театра, находдилась г-жа Ланская, артистка драматическо-опереточная, вели можно такъ выразиться: она, выступая въ драм, довольно часто выступала и въ отрывкахъ изъ оперетокъ, а равно и въ антрактахъ, распвая куплеты, какъ сейчасъ помню, ‘Вс мы жаждемъ любви, (изъ ‘Прекрасной Елены’). Г-жа Ланская пользовалась особеннымъ покровительствомъ упомянутаго выше полиційместера оменко, который дошелъ до того, что публично появлялся съ ней на гуляньяхъ, разъзжая на городскихъ лошадяхъ. Помнится, городская управа нашла даже нужнымъ указать г-ну оменко, что городскія лошади даны ему для разъздовъ по служб и что катанье съ г-жей Ланской, къ дломъ его службы не относится, но это указаніе не привело ни къ чему. Особенно отличился г-нъ оменко передъ бенефисомъ г-жи Ланской. Зная, что артистка эта, кстати сказать, безголосая, не пользуется симпатіями публики, оменко закупилъ вс кресла 1-го и 2-го ряда и роздалъ своимъ близкимъ знакомымъ и пріятелямъ съ тмъ, чтобы они поддерживали бенефиціантку. Кром того, оменко затялъ подписку для поднесенія подарка Ланской.
Въ то время, какъ городничій Антонъ Антоновичъ желалъ на каждаго бестію купца наложить по три пуда воску, омевко, для подарка г-жи Ланской, наложилъ на каждаго купца по три рубля сер. и составилъ довольно приличную сумму, на которую и пріобрти солидныхъ размровъ серебряный сервизъ. О готовящихся оваціяхъ, зналъ, конечно, весь городъ и театръ въ бенефисъ Ланской былъ переполненъ. оменко занялъ свое обычное мсто въ первомъ ряду и какъ только бенефиціантка появилась ни сцен, онъ вытащилъ изъ-подъ своего сиднья громадный ящикъ, раскрылъ его и, самолично, протянулъ г-ж Ланской. Нашлись въ театр лица, которыя были возмущены подобнымъ образомъ дйствій оменко и раздались шиканья, Я также примкну ль къ протестовавшимъ и, стоя рядомъ съ оменко, неистово шикалъ. За таковую мою продерзость оменко приказалъ посл антракта меня въ театръ не пускать, для чего у входа въ партеръ и были имъ поставлены два полицейскихъ чиновника. Сколько ни доказывали оменко, что подобное распоряженіе незаконно… что онъ, поднося подарокъ, подноситъ таковой не какъ полицеймейстеръ, а какъ оменко, но онъ потребовалъ, чтобы я далъ слово не шикать, иначе своего распоряженія не отмнитъ. Я не согласился и объясненіе мое съ оменко дошло до того, что я нанесъ ему оскорбленіе, за что и попалъ подъ судъ. О дл этомъ въ то время много писали въ періодической печати. На суд я доказалъ, что оскорбилъ не полиціймейстера, а частное лицо оменко, подносившаго подарки покровительствуемой имъ артистк и судъ, согласившись съ моими доводами, оправдалъ меня. Этотъ случай я привожу для того, чтобы показать, на сколько въ прежнее время полицейскіе чины въ небольшихъ, хотя и губернскихъ городахъ, играли видную роль въ дл покровительства святому искусству и въ чемъ это покровительство выражалось. Казалосьбы, что посл такого крупнаго скандала, сдлавшагося достояніемъ печати, г-нъ оменко успокоится, но вышло не то, спустя дв недли посл бенефиса Ланской, г-нъ оменко подослалъ ко мн въ театр одного изъ своихъ пріятелей съ предложеніемъ не шикать боле артистк, а аплодировать, за что онъ, (ъ своей стороны, смягчитъпоказаніе свое на суд. Г-жа Ланская должна была пть въ антракт ‘Вс мы жаждемъ, любви’ и я изъявилъ согласіе. Какъ только артистка появилась на сцен — я сталъ аплодировать и кричать: ‘браво, Ланская’. Кричалъ и аплодировалъ я такъ долго, что ко мн подошелъ дежурный приставъ съ просьбой перестать, но я отвтилъ, что исполняю желаніе оменко и не унимался. Я кричалъ ‘браво’, а Ланская пла, вышелъ дуэтъ не очень-то пріятный и кончилось тмъ, что занавсъ опустили, а меня привлекли къ суду за нарушеніе тишины, выразившееся въ аплодисментахъ и крикахъ ‘браво’.
Покровительствовали артисткамъ не только полицейскіе чины, но и нкоторые изъ купцовъ и свои отношенія къ, артисткамъ не стсняясь афишировали. Помню я купца Л—ва, покровительствовавшаго какой-то артистк. Онъ часто занималъ ложу первую отъ сцены и являлся въ театръ ко второму и даже третьему акту не ради пьесы, конечно, а съ цлью посмотрть на свою Дульцинею. Какъ-то разъ онъ пріхалъ въ театръ сильно ‘во хмлю’, героиню (не помню пьесы) изображала покровительствуемая Л—вымъ артистка, по ходу пьесы герой въ одномъ мст кричитъ ей ‘я тебя убью’. Не усплъ онъ произнести эту фразу, какъ Л—въ выдвинулся изъ своей ложи, и, сжавъ руку въ кулакъ, крикнулъ на весь театръ: ‘не смешь, а то вотъ!’ Раздался дружный хохотъ публики, Л—въ раскланялся и, какъ ни въ чемъ не бывало, занялъ опять свое мсто, а пьеса, прерваная этимъ эпизодомъ, продолжалась.
Театромъ курскіе купцы нердко пользовались для поддержанія своего кредита. Объ одномъ изъ богатыхъ купцовъ, Т—въ, пошли слухи, что дла его пошатнулись. Чтобы опровергнуть эти слухи,— Т—въ сталъ ежедневно бывать въ театр, закупря вс самыя дорогія ложи и снабжая ими своихъ пріятелей и служащихъ. Въ продолженіи всего спектакля въ ложахъ этихъ то и дло слышалось хлопанье пробокъ отъ откупориваемыхъ бутылокъ, шампанское лилось ркой, къ публичнымъ кутежамъ этимъ присоединялись и другіе купцы, всегда охотники до выпивки и, посл цлой недли такого дебоша, слухи о пошатнувшихся длахъ т-ва прекратились и кредитъ его былъ возстановленъ.
Возвращаюсь къ артистамъ. Героевъ въ историческихъ пьесахъ всегда игралъ Морвиль. Хотя онъ былъ актеръ не старый, но подражалъ артистамъ старой школы, что, однако, не мшало ему подражать очень неудачно. Любилъ Морвиль ‘нажимать педаль’ и прибгалъ къ фортелямъ. О фортеляхъ комика Выходцева я уже говорилъ, трагикъ Морвиль прибгалъ, конечно, къ другого рода фортелямъ, онъ стремился нагонять страхъ на зрителей и однажды нагналъ даже такой страхъ, что я до сихъ поръ объ этомъ помню. Въ пьес ‘Козьма Рощинъ’, герой прибгаетъ въ одной сцен къ кинжалу. Морвилю реквизиторъ вручилъ деревянный кинжалъ, но артистъ бросилъ его въ сторону и потребовалъ настоящій, который, къ несчастью, нашелся. Потрясая этимъ кинжаломъ въ воздух, Морвиль, по неосторожности, хватилъ имъ себя въ ногу и такъ сильно, что кинжалъ заслъ довольно глубоко. Артистъ вскрикнулъ и, обливаясь кровью, упалъ на сцен. Публика встревожилась, занавсъ опустили, пьесу, конечно, не доиграли, а Морвиль, пролежавъ въ постели съ мсяцъ, еще долгое время ходилъ на костыляхъ. Когда Морвиль поправился, товарищи утшали его тмъ, что онъ никогда еще на сцен не выкрикивалъ такъ натурально, какъ въ злочастный вечеръ и что этотъ крикъ произвелъ на публику сильное впечатлніе.
Въ бытовыхъ роляхъ выступалъ Панкратьевъ. Онъ обладалъ недурнымъ голосомъ и, какъ актеръ, былъ далеко не безполезенъ. Къ сожалнію онъ къ искусству относился не серьезно и. оставивъ сцену, открылъ въ Харьков питейное заведеніе, въ которомъ самъ-же и былъ сидльцемъ. Узналъ я объ этомъ случайно въ Харьков-же, въ 1876 году, отъ кого-то изъ артистовъ труппы Новикова. Благодаря поддержк бывшихъ товарищей по сцен, дла его шли недурно. Открылъ Панкратьевъ кабакъ рядомъ съ лтнимъ садомъ ‘Жато-де-Флеръ’, гд играла труппа Новикова. Разсказывали, что Панкратьевъ до того увлекся своимъ дломъ, что превзошелъ всхъ Харьковскихъ кабатчиковъ по части закладовъ, пріобртенія краденыхъ вещей и пр. что и было предметомъ судебнаго разбирательства. Не знаю живъ-ли теперь Панкратьевъ, но, если живъ, то, вроятно, обладаетъ не малымъ капиталомъ.
Недурной актеръ на амплуа простаковъ былъ г-нъ Филиповскій. Посл Курска я его на сцен нигд больше не встрчалъ, но знаю, что онъ уже много лтъ состоитъ антрепренеромъ въ г. Кременчуг.
Однимъ изъ самихъ талантливыхъ артистовъ, подвизавшихся въ мое время въ Курск, слдуетъ безспорно признать Владиміра Александровича Калиновича. Первый разъ я видлъ его въ роли Кунаева въ ‘Испорченной жизни’. Онъ произвелъ на меня сильное впечатлніе своей задушевной игрой. Знакомство мое съ нимъ состоялось въ Курск-же, хотя слышалъ я о немъ задолго до этого знакомства. Разсказывали, что онъ происходилъ изъ богатой дворянской семьи, Мясново, что служилъ онъ въ Харьков, гд пользовался большимъ успхомъ и прибавляли, что, какъ человкъ, онъ очень загадоченъ, что, наряду съ поступками, свидтельствовавшими о благородств, честности и сердечности, за нимъ водятся и такіе поступки, которые присущи только самому закоренлому преступнику. Въ справедливости отзывовъ о Калинович, какъ о человк, мн вскор пришлось убдиться и въ своемъ мст, при воспоминаніяхъ о Кіев, я разскажу не мало характерныхъ эпизодовъ изъ жизни этого загадочнаго человка. По прізд Калиновича въ Курскъ говорили, что онъ прибылъ изъ Харькова, гд обвинялся въ подлог векселя отъ имени антрепренера Дюкова, но былъ оправданъ благодаря Дюкову-же, который въ своемъ показаніи, изъ состраданія, старался его выгородить и даже заявилъ, что отъ гражданскаго иска отказывается за полученіемъ полнаго удовлетворенія, чего на самомъ дл не было. Что побудило Калиновича совершить подлогъ — было для меня непонятно. Пристрастія къ спиртнымъ напиткамъ, которому подвержены были почти вс, служившіе въ Курск, артисты, я за Калиновичемъ не замчалъ, не замчалъ также, чтобы онъ жилъ широко Вскор, однако, для меня выяснилось, для чего Калиновичу нужны деньги, онъ былъ страстный игрокъ и до того увлекался игрой, что даже завдомымъ шулерамъ проигрывалъ не малыя суммы, свои или чужіе — для него было безразлично! Не хватало денегъ, Калиновичъ ставилъ на карту цнныя вещи, не хватало цнныхъ вещей — спускался и гардеробъ. Какъ часто мн приходилось встрчать Калиновича одтымъ по послдней мод, при золотыхъ часахъ, съ таковой-же массивной цпью, съ брилліантовыми кольцами на рукахъ, а не дале, какъ черезъ нсколько дней я видлъ того-же Калиновича въ старенькой, изодраной пар. Цны деньгамъ Калиновичъ не зналъ, разъ он у него заведутся, десятки лицъ угощались во всю на его счетъ, проиграется, денегъ нтъ и Калиновичъ отъ всхъ сторонится до новой удачной игры.
По окончаніи сезона въ 1875 г., на первой недл Великаго поста, я долженъ былъ хать въ Харьковъ. Проходя по вокзалу я случайно замтилъ въ одномъ изъ уголковъ г. Калиновича, сидвшаго въ весьма грустномъ настроеніи и ни на кого не смотрвшаго. Я подошелъ къ нему и на вопросъ: ‘Куда дете’? получилъ отвтъ: ‘въ Харьковъ’.
Не смотря на стоявшіе еще довольно сильные морозы, Калиновичъ былъ одтъ въ легкій пиджакъ. ‘А гд-же ватъ багажъ’? спросилъ я.— ‘Уже сдалъ’! халъ я въ третьемъ класс, въ одномъ со мною вагон очутился Калиновичъ и какая-то партія рабочихъ, человкъ въ двадцать. Это было время, когда по Курско-Харьково-Азовской желзной дорог, масса пассажировъ здила ‘зайцами’, т. е. безъ билетовъ, а уплачивая кондукторамъ малую толику. Въ числ этихъ зайцевъ оказалась какъ вся партія рабочихъ, такъ и Калиновичъ. По прізд въ Харьковъ я предложилъ Калиновичу довезти его до гостинницы, на что онъ согласился и по пути сообщилъ мн, что багажа у него нтъ никакого и что изъ Курска онъ выхалъ ‘яко нагъ, яко благъ, яко нтъ ничего’, получивъ только изъ. милости одинъ рубль отъ компаніи, которой проигрался. Довезъ я Калиновича до Астраханской гостинницы гд, какъ онъ мн сообщилъ, останавливаются вс артисты, прізжающіе постомъ въ Харьковъ. Долженъ замтить, что въ то время Харьковъ игралъ для провинціальныхъ артистовъ ту-же роль, что теперь Москва.
Прошло дня три. Я пришелъ въ Астраханскую гостинницу повидаться кое съ кмъ изъ пріятелей-артистовъ и, войдя въ ресторанъ, остановился какъ вкопанный. За однимъ изъ столовъ сидлъ на диван Калиновичъ, окруженій артистами, столъ былъ уставленъ яствами и питіями, на Калинович былъ прекрасный новый костюмъ, по тону его рчи видно было, что онъ хозяинъ стола. Мое недоумніе замтилъ Горевъ, которому я наканун разсказалъ о положеніи Калиновича, и объяснилъ мн, что день на день, не похожъ, что Калиновичъ выигралъ тысячу рублей и теперь угощаетъ. Изъ Харькова я вскор выхалъ и съ Калиновичемъ встртился вновь нсколько лтъ спустя уже въ Кіев. Лтомъ-же 1875 г. я совершенно оставилъ Курскъ и перехалъ въ Харьковъ, гд прожилъ до 1880 года.
Заканчивая здсь свои воспоминанія о Курск, я не могу не сказать еще нсколько словъ о В. И. Соболев. Изъ всхъ суфлеровъ, бывшихъ въ мое время въ Курск, въ памяти моей удержался одинъ только Викторъ Ивановичъ Соболевъ. Какъ нкогда въ Одесс я сблизился съ суфлеромъ Ананьевымъ, такъ и въ Курск я сблизился съ Соболевымъ. Что это былъ за симпатичный и сердечный человкъ, какъ искренно онъ относился къ своимъ товарищамъ, съ какимъ тактомъ онъ, бывало, приглашалъ бднаго актера съ нимъ пообдать и виду не показывая, что бднякъ нуждается. Средства у Соболева были самыя ограниченныя, жилъ онъ съ женой въ маленькомъ домишк (кажется собственномъ) гд-то въ конц города, но каждый вечеръ, посл спектакля, онъ считалъ своей обязанностью являться въ ‘Комарекъ’, чтобы накормить кого нибудь изъ товарищей. Съ Соболевымъ я часто встрчался, да и теперь встрчаюсь, въ Москв, гд онъ продолжаетъ до сихъ поръ служить театру, хотя и въ разныхъ должностяхъ: то библіотекаря, то сценаріуса. Суфлерство онъ оставилъ, такъ какъ зрніе его въ послдніе годы сильно ослабло. Встрчи съ Викторомъ Ивановичемъ доставляютъ мн всегда громадное удовольствіе, часы досуга, проводимые нами въ воспоминаніяхъ о времени давно прошедшемъ, проходятъ быстро и передъ нами, какъ живые, встаютъ Курскіе театральные дятели, большинство которыхъ давно уже покоится въ могилахъ, не оставивъ по себ никакихъ слдовъ.

IV.
Харьковъ.

Антрепренеромъ драматической труппы въ Харьков былъ Николай Николаевичъ Дюковъ, имвшій собственное зданіе театра, хотя и построенное на городской земл. Оперную труппу содержалъ молодой человкъ Пащенко, большой меценатъ, но еще большій бонъ-виванъ. Разсказывали, что онъ получилъ наслдство тысячъ въ шестьдесятъ и вс эти деньги ухлоналъ въ оперу. Насколько, впрочемъ, я замчалъ, г-нъ Пащенко ухлопалъ деньги не въ оперу, а главнымъ образомъ истратилъ ихъ, ведя слишкомъ широкую жизнь. Дла оперы шли въ этотъ сезонъ настолько удовлетворительно, что убытка дать не могли, а если и дали, то самый незначительный, прогорлъ Пащенко потому, что съ одной стороны — велъ большую игру и довольно несчастливо, и съ другой-безразсудно тратилъ деньги, ухаживая за артистками своей труппы. Я помню, напримръ, артистку Милорадовичъ, обладавшую прекраснымъ голосомъ: г. Пащенко поднесъ ей въ бенефисъ соловья въ золотой клтк, цнные подарки подносились и другимъ артисткамъ. Недолго антрепренерствовалъ Пащенко, но составъ его труппы былъ очень хорошъ и харьковцы часто вспоминали г-жъ Милорадовичъ, Велинскую, баритона Соколова, тенора Васильева, баса Фюрера и др. Соколовъ съ перваго выхода своего на сцену сталъ кумиромъ публики, особенно женской половины, и не удивительно! Этотъ выдающійся красавецъ обладалъ феноменальнымъ голосомъ, дававшимъ ему право считаться всемірной извстностью. Къ сожалнію, публик весьма рдко приходилось слышать Соколова, хотя имя его и часто появлялось на афиш. Артистъ этотъ подверженъ былъ одной слабости — онъ пилъ. Съ утра объявлялось объ участіи Соколова, сборъ полный, а передъ началомъ спектакля анонсировалось, что артистъ, по болзни, участвовать не будетъ. Какая это бознь — публика хорошо знала, ей оставалось только брать обратно деньги изъ кассы и удаляться. А вч то самое время, какъ о болзни Соколова анонсировалось со сцены, артистъ засдалъ въ Астраханской гостинниц и предавался пьянству: ни просьбы, ни увщеванія ни къ чему не вели: ‘не пою сегодня’! кричалъ онъ и не нтъ. Довольно часто, протрезвляясь, Соколовъ упрекалъ себя въ невоздержанности и давалъ слово больше не пить, но проходило дня дватри и онъ опять, вмсто театра, направлялся въ гостинницу. Дошло даже до того, что къ Соколову, по его-же просьб, былъ приставленъ какой-то хористъ, на обязанности котораго лежало не давать артисту много пить: этому хористу выдавалось нсколько денегъ и онъ, слдуя всюду за Соколовымъ, расплачивался за него въ буфет. Деньга быстро пропивались и, казалось-бы, все обстоитъ благополучно, но стоило хористу заявить, что денегъ больше нтъ, какъ Соколовъ прогонялъ его отъ себя и направлялся въ трущобы, гд пользовался кредитомъ. Въ результат, ко дню спектакля Соколовъ былъ невозможенъ и въ опер участвовать не могъ. Не знаю, плъ ли артистъ за весь сезонъ десять разъ, но тмъ не мене его феноменальный голосъ и въ особенности та задушевность, съ которой онъ плъ, до сихъ поръ памятны харьковцамъ, имвшимъ случай его слышать. Посл Харькова я Соколова больше не встрчалъ, но мн разсказывали, что этотъ артистъ, который при иныхъ условіяхъ могъ-бы стать гордостью русской сцены, благодаря-своей пагубной страсти, умеръ въ Москв въ крайней бдности.
Одновременно съ баритономъ Соколовымъ, какъ я уже сказалъ, служилъ и теноръ Васильевъ, который поступилъ, впрочемъ, на сцену — уже въ конц сезона и совершенно случайно. Прихожане Троицкой церкви въ Харьков очень часто расхваливали свой хоръ пвчихъ, особенно восторгаясь однимъ пвчимъ-теноромъ. Слухи объ этомъ пвчемъ дошли до артистки Милорадовичъ, и она ршилась его послушать. Отправившись вмст съ антрепренеромъ Пащенко въ Троицкую церковь, артистка была поражена голосомъ тенора и Пащенко поршилъ пріобрсти этого пвчаго для своей оперы. Оказалось это задачей не легкой. Теноръ, по фамиліи Васильевъ, обладая прекраснымъ голосомъ, былъ однако не музыкаленъ и съ нимъ пришлось серьезно заняться. Ршено было испытать Васильева сначала въ партіи Баяна (‘Русланъ и Людмила’), а затмъ въ партіи Сабинина, въ ‘Жизни за Царя’. Долго возились съ пвцомъ и наконецъ назначили ему дебютъ. Слухи о дебют пвчаго изъ Троицкой церкви привлекли массу публики и съ перваго-же выхода успхъ дебютанта былъ уже обезпеченъ. Не смотря на то/ что на сцен былъ манекенъ, публика восторженно принимала этого манекена за его чудный голосъ. Требовать игры отъ пвца, прямо взятаго изъ церковнаго хора и впервые появляющагося на сцен, и нельзя было. Какъ зритель — публика улыбалась, но какъ слушатель — восторгалась. Особенныхъ овацій удостоился Васильевъ въ ‘Жизни за Царя’ посл ‘Экзамена’ (такъ называется въ третьемъ акт фраза: ‘И миромъ благимъ процвтетъ’), и не удивительно: почти вс прежніе тенора, всегда вмсто ‘и миромъ благимъ’ брали благимъ матомъ а здсь какой-то пвчій, впервые выступающій, поражаетъ своимъ голосомъ. Не смотря, однако, на крупный успхъ, Васильевъ выступалъ весьма рдко, такъ какъ ему трудно давалось изученіе партій. Еще замчу, что надежда на то, что Васильевъ съ теченіемъ времени перестанетъ быть манекеномъ, не оправдалась: какимъ я видлъ его при первыхъ шагахъ сценической дятельности, такимъ-же почти онъ и остался спустя много лтъ, когда мн приходилось его видть въ Кіев и въ другихъ городахъ. Большимъ успхомъ, какъ пвецъ, Васильевъ пользовался и въ Кіев, куда онъ былъ приглашенъ г. Стевымъ на слдующій, же сезонъ посл перваго своего дебюта въ Харьков, а чрезъ нкоторое время онъ попалъ на Императорскую сцену въ Петербург, гд выступалъ подъ фамиліей Васильевъ 3-го. Трудно было думать, что артистъ этотъ, при крайне скромномъ образ жизни, такъ скоро, сравнительно, потеряетъ голосъ, а между тмъ это случилось: и тотъ-же Кіевъ, при антреприз г. Стова такъ восторгавшійся пвцомъ, при антреприз г-жи Отовой — гналъ его со сцены. Sic transit… Замчу между прочимъ, что отецъ Васильева, служившій гд-то въ Курской губ. дьячкомъ, также обладалъ прекраснымъ теноромъ и, не смотря на то, что придерживался чарочки, что называется, до положенія ризъ, сохранилъ этотъ голосъ до 80-ти-лтняго возраста, о чемъ свидтельствовали въ Курск многія лица, слышавшія его въ конц шестидесятыхъ годовъ. Жаль, что въ этомъ отношеніи сынъ не оказался похожимъ на отца: слава его не померкла-бы такъ быстро,
Еще нсколько словъ о суфлер Ленчевскомъ. Это былъ человкъ довольно образованный и интеллегентный, но къ сожалнію онъ сильно злоупотреблялъ крпкими напитками, вслдствіе чего всегда нуждался въ деньгахъ. Все получавшееся имъ жалованье имъ оставлялъ въ трактирахъ и притомъ низшаго разбора, такъ какъ въ приличный ресторанъ онъ стснялся заходить, благодаря своему всегда нищенскому костюму. Особенно памятна мн его бурка, которую онъ называлъ ‘исторической’, такъ какъ однажды она сослужила ему службу, давъ возможность получить 25 руб. Случилось это въ Кіев въ бытность г. Бергера опернымъ антрепренеромъ. Въ генералъ-губернаторскомъ дом ставился какой-то оперный спектакль, въ которомъ суфлировалъ Ленчевскій. По чьей то неосторожности опрокинулась керосиновая лампа и загорлся керосинъ. Произошелъ переполохъ, не растерялся одинъ только Ленчевскій, который, сбросивъ съ себя бурку, накрылъ ею горвшій керосинъ и огонь былъ такимъ образомъ потушенъ. За эту услугу, по распоряженію генералъ-губернатора А. М. Дондукова-Корсакова, Ленчевскому было выдано 25 руб. Вотъ эта то бурка, до нельзя поношенные брюки, грязная истрепанная рубаха и рваные сапоги — составляли костюмъ Ленчевскаго. Не смотря однако на подобный костюмъ и на пристрастіе къ вину, Ленчевскій былъ очень любимъ всми его знавшими, особенно же молодежью, которая уважала его за его открытый, правдивый характеръ. Ленчевскій никогда не стснялся говорить всмъ въ глаза правду и не прощалъ ни малйшаго проступка, кмъ-либо совершеннаго. Изъ Харькова Ленчевскій вновь вернулся въ Кіевъ, гд и умеръ скоропостижно въ 1878 г. на улиц, возл городскаго театра.
Когда г. Пащенко оказался несостоятельнымъ, театръ, гд подвизалась опера, перешелъ въ аренду къ Н. И. Новикову, содержавшему драму. Такимъ образомъ, въ сезонъ 1876—77 г. въ Харьков были дв драматическія труппы: Новикова, и Дюкова. Сезонъ драмы 1875—76 г. памятенъ мн главнымъ образомъ по боевой пьес а Сестра Тереза’ (‘за Монастырской стной’). Эта мелодрама выдержала боле 25 представленій и всегда при полномъ сбор. Запастись билетомъ, на эту пьесу было очень трудно и надо было прибгать къ протекціи Дюкова и его кассира Бородая, да и то чуть-ли не за недлю, чтобы имть возможность попасть въ театръ. Ставилась ‘Сестра Тереза’ при такомъ распредленіи ролей: Тереза — г-жа Аграмова, Гуэльмина — г-жа Ю. И. Лаврова, Эмпони — Н. И. Новиковъ, Донато — Горевъ, и Теодоръ — Гаринъ, исполнительницъ ролей двухъ старшихъ ‘сестеръ’ я не помню. Безспорно, пьеса исполнялась прекрасно, сцена посвященія Гуэльмины (въ третьемъ акт) велась г-жами Аграмовой и Лавровой съ такимъ увлеченіемъ, что въ рдкихъ случаяхъ эта сцена не вызывала слезъ у зрителей, но, по моему мннію, главной приманкой для публики служила не столько прекрасная игра артистовъ, сколько длаемыя въ этой пьес разоблаченія іезуитской дятельности католическаго духовенства, чуть-ли не каждая фраза двухъ старшихъ ‘сестеръ’ приводила публику въ восторгъ, вызывая бурю рукоплесканій. На сколько пьеса эта произвела сенсацію въ харьковскомъ обществ видно хотя-бы изъ того, что одно время пошли слухи о предстоящемъ запрещеніи ея постановки, о чемъ будто-бы хлопотало одно духовное лицо высшей іерархіи. Если слухи эти и были даже несостоятельны, что впослдствіи и подтвердилось, такъ какъ пьеса запрещена не была, то самый фактъ появленія подобныхъ слуховъ достаточно свидтельствуетъ, на сколько пьеса эта была одно время въ Харьков злобой дня. Благодаря ‘сестр Терез’, дававшей Дюкову прекрасные сборы, ему конечно, нечего было заботиться о разнообразіи репертуара, къ чему, какъ извстно, антрепренеры прибгаютъ только при плохихъ длахъ. ‘Отъ добра-добра не ищутъ’, доваривалъ Дюковъ,— ‘есть у меня кормилица на этотъ сезонъ — ну и Слава Богу, а другія пьесы прибережемъ для будущаго сезона’. Съ точки зрнія антрепренера Дюковъ былъ совершенно правъ, тмъ боле, что онъ для публики сдлалъ все, отъ него зависящее: составилъ хорошую труппу, а если этой трупп приходилось мало работать или выступать преимущественно въ одной ‘хлбной пьес’ — не его вина! Что и другія пьесы, если-бы въ постановк ихъ была надобность, могли быть хорошо обставлены, служитъ лучшимъ ручательствомъ приглашеніе въ режиссеры г. Аграмова, считавшагося всегда лучшимъ, посл А. А. Яблочкина, режиссеромъ. Была въ описываемый сезонъ еще одна пьеса, если не боевая, то все-же часто ставившаяся и хотя пьеса эта никакихъ сборовъ не давала, но шла она не меньше 10-ти разъ. Я говорю о ‘Разбойникахъ’. Дло въ томъ, что ‘Разбойники’ служили всегда запасной пьесой на случай замны какой-либо другой по болзни артиста или артистки, насколько аккуратно всякая отмнявшаяся пьеса замнялась ‘Разбойниками’ видно хотя-бы изъ того, что въ тотъ сезонъ имлось въ запас большое количество заране приготовленныхъ печатныхъ анонсовъ такого содержанія: ‘по болзни, (оставлено мсто для прописки фамилій заболвшаго артиста или артистки),— вмсто назначенной на сегодня пьесы, поставлена будетъ пьеса ‘Разбойники’. Участвуютъ: Аграмовъ, Лавровъ и др.’. Режиссеръ, конечно, руководствовался тмъ, что въ пьес этой мало главныхъ дйствующихъ лицъ. Франца Моора игралъ Аграмовъ, Карла Горекъ, а старика Моора И. И. Лавровъ, кстати сказать, прекрасно исполнявшій эту роль, чего нельзя сказать о г. Аграмов, котораго публика, какъ актера, вообще не долюбливала.
Надо замтить, что Аграмовъ сильно любилъ роль Франца Моора, которую онъ считалъ почему-то своей коронной и если кто-либо въ трупп по праву претендовалъ на эту роль, то H. Н. Дюковъ убждалъ его не играть Франца, дабы не задвать ‘больное мсто’ Аграмова и его не огорчать. Кром Аграмова, я зналъ еще одного актера, который роль Франца считалъ одной изъ лучшихъ въ своемъ репертуар, хотя исполнялъ ее очень не важно. Это былъ Никифоръ Ивановичъ Новиковъ.
Особенно возмущался замнами Аграмова кассиръ Бородай, вообще человкъ очень смирный и невозмутимый, да и нельзя было не возмущаться, когда приходилось возвращать публик почти весь сборъ. ‘Разбойники’ шли нердко при пятидесяти рубляхъ и чтобы театръ былъ хоть сколько нибудь наполненъ, Мишенька (какъ звалъ Бородая г. Дюковъ, а также и вс театралы) предлагалъ многимъ занимать мста безплатно, но и на такое предложеніе соглашались только изъ любезности.
Изъ артистовъ, съ которыми я сблизился въ этотъ сезонъ, укажу на Федора Горева, въ то время игравшаго преимущественно сладенькихъ любовниковъ. Горевъ былъ знакомъ со многими студентами и часто бывалъ въ ихъ обществ, вслдствіи чего любилъ подчасъ либеральничать. Это либеральничанье поставило его однажды въ крайне неловкое положеніе. Какъ-то вечеромъ сидли мы въ большой компаніи молодежи въ Астраханской гостинниц, въ числ присутствовавшихъ находился и князь Ф. Куіушевъ, человкъ боле чмъ простой и никогда своимъ титуломъ не только не кичившійся, но даже высказывавшій неудовольствіе, когда его называли княземъ, а не Флоромъ Васильевичемъ. Часовъ въ двнадцать, посл спектакля, явился Горевъ и примкнулъ къ компаніи. Между прочимъ, въ разговор, кто-то, обратившись къ Кугушеву, сказанъ ему ‘князь’. Ни съ того, ни съ сего, что называется, Горевъ вскочилъ съ мста и крикнулъ: ‘Ого! князь! а я мщанинъ Васильевъ и горжусь этимъ’!— ‘Что вы этимъ хотите сказать’? спросили его.— Не боле того, что сказалъ’, отвтилъ съ апломбомъ Горевъ и гордымъ взоромъ окинулъ всхъ! Раздался дружный смхъ, Горевъ сконфузился и какъ-то стушевался, а компанія наша съ того вечера стала звать Горева вторымъ Бирономъ. ‘Господа, почему я Биронъ’? все допытывался Горевъ.— ‘Да потому, разъяснили ему, что твое выраженіе о мщанин Васильев, по своему безсмыслію, напомнило всмъ историческую фразу Бирона: ‘Господа! Вы поступили, какъ римляне’!
Горевъ отличался весьма симпатичной вншностью. Красивымъ его нельзя было назвать, но это не мшало ему однако пользоваться большимъ успхомъ у дамъ, какъ въ послднее время къ имени Тартакова въ Кіев всегда прибавлялось ‘душка’, такъ въ то время ‘душка’ прибавлялось къ имени Горева’.
Изъ молодыхъ артистовъ, обращавшихъ на себя вниманіе не столько на сцен, сколько вн сцены, укажу еще на Савву Гарина. Это былъ довольно красивый юноша, исполнявшій небольшія роли фатовъ и простаковъ, хотя вн сцены онъ былъ далеко не простакъ. Любимымъ его костюмомъ былъ черный испанскій плащъ и такая-же шляпа съ широчайшими полями. Гарина считала ловеласомъ, но ловеласничанье его закончилось тмъ, что онъ сошелся съ одной скромной двушкой — А, служившей въ какой-то булочной. Случилось это въ конц сезона, а на лто Гаринъ ухалъ въ Кіевъ, гд въ то время играла драматическая труппа г. Стова. Прошло нсколько мсяцевъ и вдругъ въ театральномъ мір, съ быстротой молніи, разнесся слухъ, что Гаринъ женился на дочери г. Стова, а чрезъ пять дней такъ-же быстро узнали, что Гаринъ съ своей женой разошелся и опять вернулся къ А.! Подробности этой пикантной исторіи передавали въ такомъ вид: познакомившись въ Кіев съ дочерью г. Стова, Гаринъ началъ за ней сильно ухаживать и къ концу лта сдлалъ предложеніе, которое и было принято. Не согласился, однако, на этотъ бракъ г. Стовъ, прекрасно понимавшій, что Савва не пара его дочери и что цль его сватанья — попасть въ зятья къ антрепренеру и получить приличное приданое. Потерпвъ неудачу, Гаринъ предложилъ своей невст внчаться тайно въ Харьков, куда она и должна пріхать, запасшись, конечно, документами, а посл внца отецъ, какъ водится, простить. Неопытная двушка, вря искренности увлеченія Гарина, прибыла въ Харьковъ, гд, при содйствіи друзей (изъ нихъ я помню помощника режиссера Владыкина), и состоялось внчаніе въ церкви на Журавлевк (предмстьи Харькова), а затмъ молодые принимали поздравленія отъ близкихъ знакомыхъ въ гостинниц ‘Grand-Hotel’. Когда Дюковъ узналъ о женитьб Гарина, онъ отнесся весьма участливо къ положенію А. и опредлилъ ее на сцену съ жалованьемъ въ 25 руб. въ мсяцъ. Прошло нсколько дней и Гаринъ, къ удивленію всхъ, снова былъ съ А.— ‘А гд-же жена Гарина’? спрашивали вс. Онъ ее отправилъ обратно въ Кіевъ къ отцу, такъ какъ на требованіе его о выдач довольно крупнаго куша, въ вид приданаго, г. Стовъ согласія но изъявилъ’. Съ тхъ поръ и до настоящаго времени Гаринъ продолжаетъ жить съ А., а жена его, получивъ разводъ, вышла замужъ за опернаго дирижера г. Пагани.
Изъ ‘начинающихъ’ я помню въ описываемый сезонъ г-жу Соколову, исполнявшую небольшія роли въ водевиляхъ. Она вышла замужъ за г. Башинскаго и съ тхъ поръ подвизается на сцен подъ этой фамиліей, занимая въ настоящее время амплуа драматическихъ актрисъ.
Къ концу сезона 1875—76 г. по городу разнеслись слухи, что Н. И. Новиковъ, служившій у Дюкова, опять взялся за антрепризу и что имъ на лто снятъ въ аренду театръ въ саду ‘Шато-де-флеръ’, гд будетъ драма и оперетка. Слухи эти подтвердились. Г-нъ Новиковъ, не смотря на неудачи, постигшія его въ Одесс, благодаря главнымъ образомъ слишкомъ большому бюджету для лтняго сезона, сдлалъ ту-же ошибку и въ Харьков, гд сформировалъ громадную труппу, въ составъ которой пригласилъ не мало выдающихся артистовъ съ крупнымъ, конечно, окладомъ.
Прежде чмъ перейти къ воспоминаніямъ объ этомъ сезон, я скажу нсколько словъ о Никола Николаевич Дюков. Какъ мн передавали, Дюковъ попалъ въ антрепренеры совершенно случайно. Служилъ онъ смолоду въ Полтав въ какомъ-то казенномъ учрежденіи не то секретаремъ, не то письмоводителемъ, породнился онъ съ владльцемъ Харьковскаго театра Петровскимъ, посл смерти котораго театръ и перешелъ къ Дюкову по наслдству.
При первомъ моемъ знакомств съ Дюковымъ онъ произвелъ на меня впечатлніе человка необразованнаго, плоха развитаго, не богато одареннаго природнымъ умомъ, вмст съ тмъ Дюковъ показался мн человкомъ хитрымъ, въ чемъ, какъ оказалось впослдствіи, я не ошибся, Ни къ кому, какъ къ Дюкову, такъ правильно не могъ примняться эпитетъ, ‘хитрый’, который обыкновенно прибавляется, когда рчь идетъ о малоросс. ‘Хитрый хохолъ’, вотъ врное опредленіе Дюкова. Насколько я замчалъ, H. Н. любили не только артисты, но и граждане, въ числ которыхъ онъ имлъ не мало друзей. Отецъ многочисленнаго семейства, преимущественно дочерей, H. Н. умлъ ‘кумиться’ съ нужными лицами, популярность его въ Харьков была громадная.
Здсь кстати разскажу забавный случай, которому я былъ свидтелемъ. Обыкновенно, при хорошей постановк новыхъ пьесъ или при дебютахъ выдающихся артистовъ, Дюкову устраивались оваціи. Гастролировали какъ-то въ Харьков Стрепетова и Писаревъ. Сборы было всегда полные, гастролеровъ принимали восторженно, а вмст съ ними вызывали и Дюкова, въ благодарность за приглашеніе этихъ артистовъ. На вызовы, въ какой-то изъ этихъ спектаклей, Дюковъ выходилъ разъ десять. Въ числ зрителей находился и почтенный старикъ г. Кузенъ, кумъ Дюкова. Увлекшись оваціями по адресу Дюкова, Кузенъ до того забылся, что вмсто ‘Дюкова’ сталъ кричать на весь театръ ‘кума! кума!’ а когда послдній появился, то опять раздалось: спасибо кумъ’! Публика сначала стала хохотать, но затмъ, чтобъ не обидть увлекшагося старика, тоже начала кричать: ‘кума’! Съ того вечера какъ я, такъ и многіе театралы, называли Дюкова ‘кумомъ’.
Дюковъ былъ очень находчивъ и остроуменъ. Въ подтвержденіе этого приведу два факта. Служилъ у него актеръ Айдарскій, крупная бездарность, отъ которой онъ сильно хотлъ избавиться, но, въ виду контракта, не могъ этого сдлать до конца сезона. По окончаніи сезона Дюковъ далъ себ слово никогда не приглашать больше Айдарскаго. Прошло года два, объ Айдарскомъ совершенно забыли. Въ числ массы писемъ съ предложеніемъ услугъ Дюковъ получилъ письмо отъ артиста Дарьялова. Кого только Дюковъ ни разспрашивалъ о Дарьялов, никто никакихъ свдній дать не могъ и вс поршили, что это, вроятно ‘начинающій’ актеръ. Предложеніе, однако, было очень заманчивое. За сто пятьдесятъ рублей въ мсяцъ Дарья я онъ соглашался играть много главныхъ ролей, которымъ при письм приложенъ былъ и списокъ. Неудивительно, что Дюковъ неоднократно прочитывалъ письмо Дарьялова. Всматриваясь въ почеркъ онъ замтилъ, что почеркъ этотъ какъ будто ему знакомъ. Долго рылся онъ въ своихъ письмахъ и, наконецъ, нашелъ подходящій почеркъ. Оказалось, что это былъ несомннно почеркъ Айдарскаго, и Дюковъ написалъ Дарьялову слдующій отвтъ: ‘услуга Ваши мн не нужны, а если Вы встртите гд либо актера Айдарскаго, то и ему передайте тоже, самое’.
А вотъ и другой фактъ. Во время гастролей Стрепетовой и Писарева, прибылъ въ Харьковъ, проздомъ, одинъ извстный писатель. Узнавъ отъ него, что онъ остается въ город до слдующаго дня и что ему очень хотлось-бы быть въ театр, я предложилъ ему създить со мной къ Дюкову и похлопотать о кресл. Сборъ былъ полный, но Дюковъ, желая оказать любезность, попросилъ театральнаго доктора Волена уступить свое мсто, на что тотъ и согласился.
Директорское кресло было во второмъ ряду и на немъ значились буквы ‘Н. Д.,’ (Николай Дюковъ), а докторское въ третьемъ ряду — съ буквами: ‘Т. Д.’ (театральный докторъ). Прійдя вечеромъ въ театръ, я указалъ писателю его мсто. Прочтя буквы ‘Т. Д.’ онъ, обратясь ко мн, сказалъ: ‘такъ, даромъ’. Дюковъ, сидвшій на своемъ кресл, услыхалъ эти слова и, разсмявшись, добавилъ: ‘совершенно врно, а у меня вотъ видите буквы ‘Н. Д.’, это значитъ ‘нужны деньги’.
Дюковъ, не смотря на свой довольно почтенный возрастъ, работалъ очень много и имлъ одного только помощника, въ лиц кассира Бородая, о которомъ мн еще прійдется говорить. Охладлъ Дюковъ къ длу посл смерти своего единственнаго сына, умершаго отъ чахотки на 21-мъ году отъ роду и охладлъ настолько, что отказался отъ антрепризы, передавъ театръ въ аренду г. Савину, что было въ сезонъ 1879—80 г. Неразрывно съ именемъ H. Н. Дюкова, харьковскаго антрепренера, связано и имя бывшаго, кассира театра Михаила Бородая, котораго Дюковъ, а за нимъ и вс почти театралы, звали ‘Мишенька’. Бородай былъ взятъ Дюковымъ чуть не въ дтскомъ возраст и прошелъ не мало мытарствъ, пока попалъ въ кассиры театра. Но это былъ кассиръ не обыкновенный, онъ совмщалъ въ себ и кассира, и бухгалтера, и письмоводителя, и секретаря, и контролера. Онъ былъ, что называется, правой рукой Дюкова и представлялъ собой контору со всмъ нужнымъ для нея штатомъ. Пользовался Бородай замчательнымъ довріемъ Дюкова, которымъ онъ, къ чести его, никогда не злоупотреблялъ. Съ дтства состоя при театр, Бородай близко познакомился съ театральнымъ дломъ и хотя онъ былъ человкъ необразованный, но крайне любознательный и его природный умъ подсказывалъ ему многое, что впослдствіи, когда онъ вступилъ на поприще самостоятельнаго театральнаго дятеля, весьма ему пригодилось. Бородай сталъ во глав дла какъ антрепренеръ, когда прошелъ уже вс стадіи, дающія возможность близко и основательно изучить это сложное дло. Какъ человкъ Бородай былъ очень любимъ публикой и пользовался симпатіями артистовъ. Посл Харькова я встртилъ Бородая въ Кіев, гд онъ былъ представителемъ товарищества харьковской труппы, подвизавшейся въ городскомъ театр кажется въ 1890 году, въ настоящее время, насколько мн извстно, Бородай антрепренерствуетъ въ Казани и Саратов.
Возвращаюсь къ лтнему сезону 1876 года. Спектакли составленной Н. И. Новиковымъ труппы имли начаться 1-го мая. Какъ я уже сказалъ, труппа была громадная, въ оперетк выступали г-жи Корбіель, Запольская, гг. Лентовскій, Бородинъ, Аркадій Большаковъ, Н. Новиковъ, Смирновъ, Аркадій Черновъ, въ драм H. К. Милославскій, Любскій, Славскій, Ю. И. Лаврова, старуха Сахарова и др. Какъ извстно, матеріальный успхъ лтней антрепризы всегда зависитъ отъ погоды, причемъ самую важную роль играетъ погода въ ма мсяц, Н. И. Новиковъ, какъ антрепренеръ, былъ на столько несчастливъ, что со дня открытія сезона, въ продолженіи цлаго мсяца, ежедневно стояли холода и шли дожди: погода была не лтняя, а напоминала глубокую осень. Публика, понятно, садовъ не посщала и спектакли въ театр то и дло отмнялись. Хотя въ Іюн погода измнилась къ лучшему и спектакли въ театр шли нердко при полныхъ сборахъ, но покрыть дефицитъ за май мсяцъ не было уже возможности, На бду въ Іюл мсяц въ Харьков появился циркъ, который привлекалъ массу публики, благодаря участію клоуновъ братьевъ Джеретти. Новиковъ, чтобы отвлечь публику отъ цирка, также построилъ въ арендуемомъ имъ саду циркъ, пригласилъ бр. Джеретти и объявилъ, что лица, берущія билеты въ театръ, за входъ въ циркъ ничего не платятъ: представленія въ цирк начинались по окончаніи театральныхъ. Этотъ маневръ помогъ: публика стала усиленно посщать садъ ‘Шато-де-Флеръ’, въ которомъ гулянья, благодаря театру и цирку, оканчивались нердко къ разсвту. Сказать, чтобы Новиковъ на этомъ выгадалъ — трудно, излишекъ, получавшійся имъ, благодаря устройству цирка, цликомъ уходилъ на плату цирковымъ артистамъ, выгадывалъ за то арендаторъ сада ‘Шато-де-Флеръ’ Никулинъ, буфетъ котораго торговалъ безостановочно и денно, и нощно. Никулину такъ поправилось это дло, что онъ къ слдующему сезону самъ ршился заняться антрепризой, но объ этомъ впереди.
Новиковъ за этотъ сезонъ задолжалъ до 10.000 руб. Думая хоть сколько нибудь поправить свои дла, Новиковъ ршился снять на зиму Нащенковскій театръ, въ чемъ помогъ ему молодой человкъ Левицкій, давшій на дло это 10.000 руб. Зная, что ему предстоитъ конкурренція съ Дюковымъ, Новиковъ сталъ пополнять свою лтнюю труппу и къ зимнему сезону пригласилъ для драмы, кром исчисленныхъ выше артистовъ, ещё г-жъ Дубровину, Александрову — Дубровину, Линскую — Немети, С. П. Волгину, О. Н. Воронину, К. Г. Лелева, Чарскаго, Рютчи, Пузинскаго, А. Бльскаго, Линскаго и др., причемъ ршилъ ставить три раза въ недлю драму, а три раза оперетку.
О многихъ лицахъ, служившихъ у H. Н. Новикова въ описываемый сезонъ, я уже говорилъ раньше, таковы г-жи Корбіель, М. В. Лентовскій, Милославскій, Ю. И. Лаврова, а потому я ограничусь воспоминаніями объ артистахъ, съ которыми я встртился впервые.
Въ оперетк большой успхъ имла г-жа Запольская. Какъ артистка она была очень слаба, но какъ пвица она выдлялась изъ всего состава труппы. Одно время въ публик шла борьба двухъ партій: Корбіельцевъ и Запольцевъ, сторонниками первой были любители игры, а второй — любители пнія. И Корбіель, и Запольская имли не мало друзей въ числ театраловъ благодаря еще и тому, что об эти артистки были довольно образованы и владли иностранными языками, что въ то время было большой рдкостью. О г-ж Запольской говорили какъ о женщин всесторонне образованной и до поступленія на сцену занимавшей должность гувернантки въ какой-то аристократической семь. Не знаю, что побудило ее поступить на сцену и поступила-ли она раньше своей сестры г-жи Зориной, но, по слухамъ, поступленіе ея на сцену было вызвано именно желаніемъ конкурировать съ сестрой, слава которой не давала ей покоя. Что конкуренція эта, разъ это такъ, оказалась для г-жи Запольской далеко невыгодной — извстно, конечно, всмъ. Покровительствовалъ г-ж Запольской артистъ Смирновъ, сильно старавшійся о томъ, чтобы изъ пвицы сдлать и артистку, но эти старанія ни къ чему не привели: я видлъ г-жу Запольскую, много лтъ спустя, въ Кіев, но игра ея продолжала быть очень слабой.
Въ опереточной трупп Новикова выступала еще, какъ гастролерша, извстная французская артистка — г-жа Келлеръ. Артистку эту я зналъ еще въ Одесс, гд она съ громаднымъ успхомъ подвизалась въ Маріинскомъ театр. Не смотря на свой зрлый возрастъ, тмъ боле зрлый, что артистка подвизалась въ оперетк (ей было за пятьдесятъ лтъ), успхъ ея былъ выдающійся. Такой замчательной исполнительницы роли Елены мн никогда не приходилось видть. Со сцены г-жа Келлеръ казалась очень молодой и никого не удивляло, что Парису она понравилась. Успхъ французской оперетки въ Одесс соблазнилъ г-жу Келлеръ и она ршилась заняться антрепризой, при чемъ пригласила въ дирижеры г. Пагани, до того игравшаго въ оркестр на флейт. Антрепренерская дятельность г-жи Келлеръ закончилась дня нея весьма плачевно и она стала разъзжать на гастроли, попавъ такимъ образомъ и въ Харьковъ Успхъ ея былъ незначителенъ, такъ какъ соперничать ей пришлось съ г-жей Корбіель, выдающейся въ то время опереточной артисткой. Разница между ними состояла еще въ томъ, что г-жа Корбіель пла и говорила по-русски, а г-жа Келлеръ по-французски и эта смсь двухъ языковъ въ оперетк — не могла нравиться. Если съ такимъ смшеніемъ языковъ еще можно мириться въ опер, ради возможности услышать хорошій голосъ, то врядъ-ли это пріятно въ оперетк, гд преобладаетъ проза, и даже пніе на разныхъ языкахъ ужъ очень смшно. Такъ, въ ‘Синей Бород’ куплетъ ‘по полямъ nous irrons, по лугамъ nous marchons’ и т. д. вызывалъ хохотъ публики. Посл Харькова я г-жи Келлеръ больше не встрчалъ, а спустя нсколько лтъ гд-то прочиталъ, что артистка умерла за-границей въ страшной нищет.
Теноръ Бородинъ, какъ пвецъ, пользовался симпатіями публики, онъ плъ довольно музыкально и, какъ видно было, получилъ вообще хорошее музыкальное образованіе: онъ выщупалъ не только какъ пвецъ, но и какъ дирижеръ и музыкантъ. Какъ человкъ Бородинъ былъ, однако, извстенъ исключительно отрицательными качествами: онъ былъ крайне не развитъ и даже придурковатъ, молодежь, съ которой онъ познакомился, его быстро раскусила и, не дале какъ черезъ три дня посл знакомства, фамилія его была очень мтко передлана однимъ изъ студентовъ — малороссовъ, вмсто Бородинъ, онъ назвалъ его ‘Нидоробъ’. Съ этимъ нельзя было не согласиться и подъ этой фамиліей его знала вся молодежь въ теченіи цлаго года, проведеннаго артистомъ въ Харьков. Бородинъ былъ очень скроменъ, никогда не возвышалъ голоса и всякія рзкости, направлявшіяся по его адресу, старался превращать въ шутку. Такъ и слылъ Бородинъ недалекимъ, съ чмъ вс его знакомые уже примирились, но случилось одно событіе, посл котораго отъ Бородина совсмъ отстали, считая знакомство съ нимъ предосудительнымъ.
Какъ-то разъ кто-то изъ товарищей его по сцен, въ пьяномъ вид, спросилъ его: ‘а больно тебя выскли въ Кіев’? Бородинъ ничего не отвтилъ, но сильно измнился въ лип, товарищъ повторилъ вопросъ и когда наконецъ Бородинъ, выведенный изъ терпнія, крикнулъ: ‘да ну, но приставай’, товарищъ въ свою очередь тоже вспылилъ и, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, разсказалъ, что Бородинъ въ Кіев взялъ на прокатъ піанино и продалъ его. Къ суду его не притянули, но подъ условіемъ, чтобы онъ позволилъ себя высчь. Боясь суда Бородинъ на это согласился и его выскли. Разсказъ этотъ былъ переданъ съ такими деталями, что сомнваться въ врности его нельзя было, тмъ боле, что Бородинъ даже не возражалъ. Съ того времени отъ Бородина совершенно отстали.
Любимцемъ публики былъ комикь-буфъ Аркадій Большаковъ, выступавшій какъ въ оперетк, такъ и въ драм. Это былъ очень талантливый артистъ, къ сожалнію мале надъ собой работавшій. Образованія Большаковъ не получилъ никакого, былъ даже малограмотенъ, на сцену поступилъ по внушенію, какъ онъ самъ разсказывалъ — отъ иглы. По профессіи онъ былъ портной, но театръ любилъ съ дтства и ршилъ во что-бы то ни стало сдлаться актеромъ. Это ему удалось и настолько, что въ короткое время имя его стало извстнымъ въ театральномъ мір’. Служа у Дюкова, онъ влюбился въ молоденькую актрису Акенфьеву, но, не встртивъ сочувствія, запилъ. Хотя впослдствіи Акенфьева и вышла за него замужъ, но пить Большаковъ не бросилъ и чмъ дальше, тмъ больше предавался пьянству, забывая о театр и семь. Особенно сильно Большаковъ пилъ въ описываемый мною сезонъ, и не удивительно, по этой части были тогда и другіе любители: Славскій, Любскій, Рютчи и Максимъ Лавровъ. До чего господа эти допивались — я разскажу въ своемъ мст.
Большаковъ былъ добрйшей души человкъ, никогда никому ни въ чемъ не отказывалъ, довольствовался малымъ, былъ вжливъ и любезенъ, но… пока былъ трезвъ, въ пьяномъ вид Большаковъ былъ неузнаваемъ: онъ лзъ на скандалы и былъ до того невоздержанъ, что вс его избгали, за исключеніемъ упомянутыхъ выше товарищей, съ которыми онъ и проводилъ цлыя ночи съ тмъ, чтобы съ утра вновь приняться за водку. Кром водки Большаковъ ничего не пилъ и уговорить его выпить стаканъ пива стоило большаго труда. Хотя вс знали недостатки Большакова, но все-же его очень любили: и за добродушіе, и за простоту, и за участливость! Изъ всхъ артистовъ, служившихъ въ трупп Новикова, никто такъ не соболзновалъ о плохихъ длахъ ‘Никифора’, какъ Большаковъ и доказалъ онъ это не на словахъ только, а на дл. Въ то время какъ другіе, не желая знать положенія длъ, требовали свое жалованье подъ угрозой бросить службу, одинъ только Большаковъ ограничивался въ продолженіи сезона грошами, утшая постоянно Никифора и совтуя ‘не падать духомъ’.
Аркадій Большаковъ бывалъ иногда очень находчивъ Я помню, шла какъ-то оперетка ‘Званый вечеръ съ итальянцами’. Передъ самымъ началомъ пьесы было сообщено, что суфлеръ куда-то исчезъ и его нельзя розыскать. Максимъ Лавровъ засуетился, сталъ заявлять, что безъ суфлера играть не будетъ и требовалъ замнить оперетку какимъ нибудь старымъ водевилемъ. Большаковъ долго слушалъ Лавровъ, а затмъ, обратившись къ нему, преспокойно заплъ изъ той-же оперетки: ‘природа — мать по доброт печется даже о скот’ и затмъ добавилъ: ‘а потому и теб суфлеръ будетъ’. Раздался хохотъ, Лавровъ сконфузился и оперетка пошла при содйствіи какого-то исп. должность суфлера.
Большаковъ служилъ у Новикова какъ лтній, такъ и зимній сезонъ, но зимой игралъ очень мало, такъ какъ съ самаго начала сезона заболлъ плевритомъ. Едва оправившись отъ болзни, онъ началъ вести прежній образъ жизни и въ скоромъ времени умеръ.
Любскаго я тоже впервые увидлъ на сцен въ Харьков, игралъ онъ исключительно пьесы Шекспира и, надо сознаться, бралъ больше крикомъ, чмъ игрой, что не мшало ему однако имть успхъ у публики. Выступилъ онъ въ роли Гамлета и если къ кому примнимъ извстный каламбуръ Ленскаго, то боле всего къ Любскому. Разсказываютъ, что Ленскій, остановившись лтомъ передъ афишей, гд значилось, что актеръ X. выступить въ роли Гамлета, сказалъ: ‘Хамъ лтомъ (Гамлетомъ) выступаетъ’! Любскій, выступившій въ этой роли лтомъ въ саду ‘Шато-де-флеръ’, напомнилъ мн каламбуръ Ленскаго, Любскій не игралъ, а ревлъ, кричалъ, неистово жестикулировалъ и, тмъ не мене, понравился,— понравился на столько, что Новиковъ оставилъ его и на зимній сезонъ. Зимой Любскій выступалъ очень рдко, такъ какъ чуть не ежедневно находился въ состояніи невмняемости, избравъ резиденціей кабачокъ, подъ громкимъ названіемъ ‘Славянскій Базаръ’. Этотъ кабачокъ былъ любимымъ мстопребываніемъ Большакова, Славскаго и другихъ ‘пьющихъ’. Какъ-то разъ назначенъ былъ ‘Макбетъ’ и назначенъ по усиленной просьб Любскаго. Къ началу спектакля Любскаго въ театр не оказалось, нашли его въ ‘Славянскомъ базар’, но въ такомъ вид, что въ ‘дло онъ употребленъ быть не могъ’. Привезли его въ театръ, вылили на него, какъ и на Гоголевскаго Прохорова, два ушата воды, напоили сельтерской водой съ нашатырнымъ спиртомъ, одли и выпустили на сцену. Началось съ того, что Любскій съ перваго-же выхода обнажилъ шпагу, съ которой сталъ на всхъ бросаться, причемъ произносилъ такія фразы, которыя никогда Шекспиру и не снились. Публика хохотала а артисты, бывшіе на сцен, то и дло перебгали съ мста на мсто, опасаясь стоять близко къ Любскому. Не смотря на то, что посл каждаго акта съ Любскимъ, съ цлью его отрезвить, продлывали всякаго рода манипуляціи, это ни къ чему не привело и въ одномъ изъ актовъ дошло до того, что артистъ грохнулся на сцен и, какъ его ни тормошили, не въ состояніи былъ произнести ни одного слова. Занавсъ опустили, а когда я пришелъ за кулисы, то увидлъ Никифора Новикова въ слезахъ. Въ первый разъ въ жизни я увидлъ Новикова плачущимъ и не могъ о немъ не пожалть, въ особенности посл его словъ: ‘за что погубили мое дло?’ А что дло его погубили гг. Любскій, Славскій, Большаковъ и др.— не подлежало сомннію! Этотъ спектакль до того выдлялся но своему безобразію, что съ того-же вечера въ Харьков, при вид сильна пьянаго, обыкновенно говорили: ‘намакбетился’. Не лучше велъ себя и Славскій. Какъ-то разъ онъ допился до того, что наклеилъ себ усы волосами къ тлу, а марлей наружу, то-же онъ сдлалъ и съ бородой. Почувствовавъ себя на сцен неловко онъ сталъ сдирать бороду, при чемъ пускалъ въ ходъ непечатныя слова. И неудивительно, вдь больно было, и даже очень! Кром страсти къ спиртнымъ напиткамъ Славскій имлъ еще и пристрастіе къ картамъ. Игра велась въ томъ-же кабачк ‘Славянскій Базаръ’. Какъ-то разъ онъ явился въ театръ съ сильно загримированнымъ лицомъ, которое было испещрено синяками и даже кровоподтеками. Видъ его напоминалъ Расплюева посл неудачной игры. Стали справляться и выяснилось слдующее: въ ‘Славянскомъ Базар’ шла азартная игра, къ которой примазался и Славскій, по началу ему повезло и онъ выигралъ около ста рублей, но когда фортуна повернулась къ нему спиной и онъ сталъ проигрывать, то отказался платить. Играющіе потребовали уплаты денегъ, которыя онъ только что взялъ, но Славскій заявилъ, что не можетъ, ибо дома у него семья, которая нуждается. Когда требованія ни къ чему не привели, играющіе, возмущенные его поведеніемъ, принялись его бить и, какъ говоритъ Жупанъ въ ‘Цыганскомъ Барон’, бить обворожительно! Славскій сталъ кричать ‘караулъ! убиваютъ’! явился хозяинъ и нкоторые изъ постителей, несчастнаго освободили изъ рукъ расходившихся игроковъ и онъ въ истерзанномъ вид прибжалъ въ театръ. Когда о происшествіи узнали товарищи Славскаго, кто-то сказалъ ему ‘эхъ ты Расплюевъ, и не стыдно теб’.— ‘И вовсе я не Расплюевъ, у него все отняли и поколотили, а меня поколотили, но за-то деньги при мн остались’. Нечего прибавлять, что съ Славскимъ съ того времени въ карты уже никто не игралъ. Вообще въ описываемый сезонъ пьянство и картежная игра были сильно развиты въ трупп. Многіе изъ членовъ труппы проводили, не исключая и дамъ, цлыя ночи за игрой въ стуколку, чмъ хорошо воспользовался кассиръ театра Б—ковъ. Недостатка въ деньгахъ не было, такъ какъ кассиръ во время игры всегда снабжалъ проигравшагося, любой суммой, не забывая тутъ-же брать росписки въ полученіи денегъ изъ кассы, нкоторые изъ артистовъ проигрывались до того, что къ концу мсяца росписывались къ книг, не получая ни одной копейки, а вмсто денегъ Б—овъ возвращалъ имъ ихъ росписки. Уже къ концу сезона узнали, что Б—овъ игралъ нечисто и обыгрывалъ всхъ наврняка: хотя игра посл этого и прекратилась, но было поздно.
Чтобы сколько нибудь поправить дла, Новиковъ сталъ прибгать, какъ онъ выражался, къ ‘форсъ-мажорамъ’! Такъ, онъ съ своими опереточными силами вздумалъ ставить оперы. На первый разъ онъ объявилъ о постановк ‘Аскольдовой могилы’, при чемъ Торопку плъ Бородинъ, и Новиковъ — ‘Неизвстнаго’. Хотя сборъ и былъ полный, но опера прошла на столько слабо, что дальнйшія попытки въ этомъ направленіи были оставлены и Новиковъ сталъ прибгать къ гастолерамъ какъ въ оперетк, такъ и въ драм. О гастроляхъ Лентовскаго во время лтняго сезона я уже говорилъ. Въ драм выступали въ качеств гастролеровъ H. К. Милославскій и П. А. Никитинъ, дла было поправились, но по* года стала настолько неблагопріятствовать, что и эти выдающіяся силы въ конц концовъ не помогли. Вообще, этотъ лтній сезонъ памятенъ мн потому, что я никогда еще не видалъ въ Состав садовой труппы такого громаднаго числа артистовъ, стоило только явиться тогда въ Харьков кому нибудь изъ боле или мене извстныхъ артистовъ и черезъ два — три дня онъ уже подвизался на сцен. Надо еще добавить, что Новиковъ былъ настолько щепетиленъ, что никому изъ предлагавшихъ ему свои услуги артистовъ, подчасъ даже слабыхъ, онъ не въ состояніи былъ отказать и нердко бралъ ихъ противъ своего желанія. Милославскій, всегда упрекалъ Новикова по этому поводу и заявилъ ему наконецъ, чтобы всхъ предлагающихъ свои услуги артистовъ онъ посылалъ къ нему для переговоровъ, какъ съ режиссеромъ. Какъ сейчасъ помню, явился актеръ Неждановъ. Новиковъ направилъ его къ Милославскому.— ‘Вамъ что надо’? спросилъ тотъ. ‘Дебютировать’ — ‘Ваша фамилія’? ‘Неждановъ’ — ‘У насъ слишкомъ много жданныхъ, которымъ длатъ нечего, намъ нежданныхъ не надо’, отвтилъ Милославскій. Неждановъ сконфуженно ушелъ и когда объ этомъ узнали, то съ предложеніями услугъ уже перестали обращаться.
Изъ молодыхъ актеровъ, исполнявшихъ маленькія роли, какъ въ драм, такъ и въ оперетк, обращалъ на себя вниканіе Аркадій Черновъ (Эйнгорнъ). Поступилъ онъ къ Новикову на 40 руб. жалованья въ мсяцъ, первая сколько нибудь сносная роль, да и то по чьей-то болзни, дана ему была въ оперетк ‘Орфей въ аду’, а именно — роль Плутона, въ этой оперетк Черновъ имлъ успхъ и съ тхъ поръ сталъ понемногу выдляться. Какъ-то разъ онъ сплъ съ кмъ-то дуэтъ ‘не искушай меня безъ нужды’ и сплъ на столько хорошо, что о его голос заговорили. Новиковъ оставилъ его на зимній сезонъ, причемъ увеличилъ ему жалованье до 75 руб. Но и эти деньги Черновъ, вслдствіе плохихъ длъ Новикова, получалъ крайне неакуратно, но рублю, да по два. Къ чести Чернова долженъ замтить, что онъ, живя впроголодь, тмъ не мене никогда не ропталъ и къ Новикову относился очень хорошо, сочувствуя его горю. Объ одномъ только Чернова хлопоталъ, чтобы чаще играть и онъ былъ счастливъ, когда ему поручали хорошую роль. Черновъ былъ актеръ очень старательный, къ длу относился серьезно и по поводу каждой новой роли совтовался съ товарищами. Когда спустя нсколько лтъ имя Чернова стало уже громкимъ въ провинціи, я этому не удивился, при его отношеніи къ длу и при томъ скромномъ образ жизни, который онъ велъ, избгая попоекъ и разгула, это должно было случиться. Конечно, у Чернова были громадныя данныя, но какая масса лицъ, при такихъ-же данныхъ, ничего не достигаетъ и быстра сходить со сцены! Съ Черновымъ я встртился вновь въ начал восьмидесятыхъ годовъ въ Кіев, когда онъ выступалъ у Савина въ оперетк вмст съ Родономъ, С. А. Бльской, и Тамаровой. Мы заговорили о 1876 год и Черновъ съ благодарностью вспоминалъ о Н. И. Новиков, которому, по его словамъ, онъ главнымъ образомъ обязанъ своей артистической карьерой. Впослдствіи я встрчался съ Черновымъ нсколько разъ въ Кіев, куда онъ прізжалъ уже артистомъ Императорскихъ театровъ, для концертовъ. Особенно мн памятенъ одинъ изъ его концертовъ, при участіи артиста Императорскихъ театровъ Михайлова. Встртились мы передъ началомъ концерта и, какъ всегда, заговорили о Харьков, Н. И. Новиков и вспомнили о первомъ дуэт, въ которомъ выступилъ Черновъ, а именно: ‘Не искушай меня безъ нужды’. Въ этотъ-же вечеръ Черновъ вмст съ Михайловымъ спли этотъ дуэтъ, во время его исполненія Черновъ взглянулъ на меня, глаза наши встртились и изъ всхъ присутствовавшихъ въ зал мы только двое поняли значеніе этого дуэта, пробудившаго въ насъ столько воспоминаній о давно прошедшемъ времени.
Труппа Н. И. Новикова, составленная имъ для лтняго сезона въ 1876 г., была единственная по количеству и качеству артистовъ за все время пребыванія моего въ Харьков, во вс послдующіе сезоны гг. арендаторы садовъ сами являлись антрепренерами и о качественномъ состав труппы мало заботились, они набирали артистовъ ‘числомъ поболе, цною подешевле’. Если во время антрепризы Новикова былъ буфетъ при театр, то послдующіе годы, скажу смло, были театры при буфетахъ. Представителемъ такихъ антрепризъ былъ арендаторъ сада ‘Шато-де-флеръ’ Никулинъ, въ театр котораго раньше играла труппа Новикова. Никулинъ былъ человкъ неграмотный, служилъ лакеемъ въ гостинниц, звали его ‘Васькой’ и относились къ нему очень скверно, такъ какъ онъ былъ грубъ и крайне несимпатиченъ по вншности. Случилось одно событіе, такъ и оставшееся невыясненнымъ, въ силу котораго у Никулина завелись большія деньги. Знали только, что братъ этого Никулина обвинялся, вмст съ другими лицами, въ убійств и ограбленіи богача-помщика Донца-Захаржевскаго и былъ сосланъ на каторгу, а Васька, спустя нкоторое время, бросилъ лакейскую службу, взялъ въ аренду садъ ‘Шато-де-флеръ’ и сталъ величаться Василіемъ Никулинымъ. Получилъ-ли Васька деньги отъ своего брата или кого другого, замшаннаго въ дл убійства, никто не зналъ, хотя говорили, что деньги перешли къ нему временно на сохраненіе, а онъ ихъ присвоилъ. Какъ-бы то ни было, но Васька уплатилъ капиталъ и изъ крестьянина превратился во временнаго купца, а затмъ и въ антрепренера. Такихъ антрепренеровъ, изъ бывшихъ лакеевъ, на Руси есть не мало и ихъ можно встртить не только въ провинціи, но и въ столиц. Нечего, конечно, прибавлять, что подобные ребята берутся за антрепризу съ исключительной цлью поддержать свой буфетъ и очень мало заботятся о томъ, какова будетъ труппа и ансамбль, для нихъ главную роль играютъ не пьесы, а антракты, которые должны быть подлинне въ интересахъ буфета. Ничуть, поэтому, не покажется страннымъ, если въ своихъ воспоминаніяхъ объ антреприз Никулина и ему подобныхъ — я приведу мало фамилій сколько нибудь извстныхъ артистовъ и артистокъ. Таковыхъ почти не было, афиши были испещрены именами никому невдомыхъ Пинскихъ, Минскихъ, Линскихъ и др. лицъ обоего пола.
Я хорошо помню только самаго Никулина, на своихъ артистовъ онъ смотрлъ какъ на рабочихъ, а себя считалъ ихъ хозяиномъ и требованія свои, подчасъ крайне безсмысленныя, предъявлялъ въ самой грубой форм. Бывало, вслдствіе ненастной погоды, въ театр нтъ ни одного постителя, но Никулинъ требовалъ, чтобъ играли для него.— ‘Я хозяинъ, деньги плачу, и играйте’. Займетъ Никулинъ одну ложу, жену посадитъ въ другую, дтей въ третью и спектакль идетъ. Жалованье артисты получали мизерное и почти все оно уходило на уплату долговъ по буфету, на чемъ Никулинъ выгадывалъ, конечно, не мало. Дни разсчета съ артистами считались очень веселыми и вотъ почему: Никулинъ, какъ я замтилъ, былъ неграмотенъ, тмъ-же качествомъ отличалась и его жена, которую онъ постоянно къ кому нибудь изъ артистовъ ревновалъ. Щели счетъ такого артиста былъ большой — жена провряла, если малъ-проврялъ мужъ и кончалось всегда тмъ, что супруги, не смотря на присутствіе публики, вступали въ драку, награждая другъ друга неоднократными ударами но лицу и далеко нецензурными эпитетами. Нердко, посл сведенія счетовъ, одинъ изъ супруговъ по нсколько дней не показывался.
До чего Никулинъ былъ мелоченъ видно хотя-бы изъ того, что онъ запрещалъ давать на сцену какія-бы то ни было закуски, если это требовалось для пьесы. ‘По сегодняшней пьес въ третьемъ акт ужинаютъ’, заявляютъ ему.— ‘Ну и берите булку и поржьте мелко, а то закусите на мой счетъ, а потомъ и ужинать не станете. Не дамъ ничего’!— и не давалъ, Помню я даже такой случай. На сцену потребовались тарелки, которыя, по ходу пьесы, разбивались. Выдала ихъ жена Никулина въ его отсутствіи. Когда Никулинъ узналъ, что разбиты дв тарелки, у него взятыя и что выдала ихъ жена, онъ бросился за кулисы, схватилъ громадный кусокъ отъ разбитой тарелки и, прибжавъ въ буфетъ, гд стояла жена, со всего размаха ударилъ ее этимъ кускомъ по голов. На крики жены ‘караулъ’! прибжала публика, но это Никулина не остановило, драка съ супругой уже шла во всю и въ результат оказалась масса разбитой посуды и стекла, бывшихъ за буфетомъ,
Рядомъ съ садомъ ‘Шато’, находился садъ ‘Ливадія’, гд также играла драматическая труппа. Ничто такъ не злило Никулина, какъ извстіе о томъ, что въ Ливадіи есть сборъ. Онъ ненавидлъ своихъ конкуррентовъ и употреблялъ вс усилія, чтобы какъ нибудь разстроить дла ‘Ливадіи’, для этого онъ денегъ не жаллъ и если ему удавалось путемъ интригъ переманить кого-либо изъ имвшихъ въ ‘Ливадіи’ успхъ — онъ торжествовалъ! Эту слабость Никулина знали его артисты и нердко этимъ пользовались въ своихъ интересахъ.— ‘Василій Ивановичъ! Я сейчасъ изъ ‘Ливадіи’, заявляетъ кто либо.— ‘Ну что’?— ‘Пусто’ — ‘Слава Богу! не хочешь-ли закусить’? Никулинъ, не смотря на скупость, щедро угощалъ, но затмъ оказывалось, что его подвели ради угощенія и онъ ужасно злился, всегда, впрочемъ, вымщая свою злобу на супруг. Въ ненастную погоду Никулина часто видли на крыш театра, откуда онъ слдилъ за направленіемъ тучъ и всегда кричалъ, потрясая кулакомъ въ воздух: ‘на Ливадію! на Ливадію’!
Таковъ былъ антрепренеръ ‘Шато’. Въ этомъ-же дух дйствовали и антрепренеры другихъ садовъ, исключеніе составляли сезоны, когда за антрепризу брались артисты, хотя и они, за отсутствіемъ средствъ, а отчасти и по личнымъ недостаткамъ, рдко держалцсь до конца сезона, но все-же въ первый, а иногда и во второй мсяцъ, дла шли довольно гладко и публика посщала театръ. Такъ, во время антрепризы Абраменко, въ саду ‘Ливадія’ труппа была довольно удовлетворительная, она была не велика, но вполн достаточная для легкихъ комедій и водевилей, которыя преимущественно ставились на сцен этого театра. Въ состав труппы Абраменко я помню г-жу Линовскую, по сцен я помню ее собственно въ одной только пьес ‘Ночное’, гд она замчательно исполняла роль Груни, но за то я ужъ очень помню ее вн сцены: рдкій день проходилъ безъ недоразумній, причиной которыхъ была ревность, г-жа Линовская ужъ очень сильно ревновала своего друга Абраменко и, надо полагать, не безъ основаній. Къ кому она ревновала — я умолчу, такъ какъ лица эти еще и по нын здравствуютъ! Упомянулъ я о недоразумніяхъ потому, что происходили он публично, такъ какъ г-жа Линовская никого не стснялась и иной разъ отпускала такія фразы, отъ которыхъ и мущинамъ становилось крайне неловко.
Помню я еще актера Балкашина. Служилъ онъ одновременно съ Невровой, артисткой довольно талантливой, занимавшей амплуа драматической актрисы. Балкашина знали больше по имени ‘Никанорушка’. Представьте себ мущину громаднаго роста, полнаго, неимоврной силы — и вы поймете на сколько шло къ нему это уменьшительное ‘Никанорушка’! Я на вку своемъ зналъ только двухъ сильныхъ актеровъ — Балкашина и Днпрова: послдній на моихъ глазахъ въ Одесс показалъ свою силу въ 1893 году.
Въ бенефисъ своей жены онъ поставилъ какой-то водевиль, въ которомъ исполнялъ главную роль, заключавшуюся въ томъ, что онъ вынесъ со сцены громадный сундукъ, гд помщалось два человка. Никанорушка обладалъ еще большей силой: какъ-то разъ, на моихъ глазахъ, онъ предложилъ пари, что подыметъ на воздухъ лошадь, взялъ ее за переднія ноги и, къ удивленію всхъ, пари выигралъ Не смотря однако на свою страшную силу, Балкашинъ ею никогда не пользовался. Это былъ человкъ очень добродушный, въ компаніи всегда веселый и никогда даже не возвышавшій голоса. Были и у него недостатки, онъ любилъ выпить и даже не въ мру, любилъ еще и приврать, но безобидно. Никогда не забуду я слдующій случай: въ Харьковъ пріхалъ не задолго до зимняго сезона Николай Сергевичъ Стружкинъ, приглашенный на службу г. Дюковымъ. Сошлась какъ-то компанія, къ которой примкнулъ и Стружкинъ. Какъ это часто бываетъ, заговорили о прежнихъ сезонахъ, о пріемахъ публики, о подаркахъ. Балкашинъ, уже слегка выпившій, началъ разсказывать о поднесенномъ ему подарк-лодк. ‘Подъдешь это въ экипаж къ рк, сейчасъ нижнія половины колесъ долой, приставилъ въ род лыжъ и лодка готова, перехалъ рку, лыжи долой, половинки колесъ опять приставилъ и похалъ дальше’. Вс расхохотались, кром Стружкина. Онъ самымъ серьезнымъ образомъ сказалъ: ‘Это врно, врно’! Балкашинъ отъ этихъ словъ крайне смутился и растерянно спросилъ: ‘а ты откуда это знаешь’?— ‘Какъ откуда’? невозмутимо отвтилъ Стружкинъ,— ‘я былъ свидтелемъ, вдь я осетромъ былъ гривированъ и плылъ за твоей лодкой, когда ты рку перезжалъ’.
Изъ другихъ артистовъ, боле или мене извстныхъ въ провинціи, въ лтніе сезоны служили въ Харьков комикъ Василій Александровичъ Стрльскій и его дочери — Наталія и Юлія, послдняя была на сцен подъ фамиліей Ронье и выщупала въ водевиляхъ. Въ роляхъ простаковъ подвизался Михаилъ Милославскій, сынъ извстнаго артиста Николая Карловича. Была еще и опереточная труппа, въ состав которой я помню артистку Федотову, пользовавшуюся значительнымъ успхомъ.
Въ Харьков-же я познакомился съ очень молодымъ человкомъ-Николаемъ Синельниковымъ, братъ котораго служилъ суфлеромъ. Николай Синельниковъ всегда вращался въ театральномъ мір и заявлялъ, что твердо ршился посвятить себя сцен и непремнно оперетк, такъ какъ, по отзывамъ артистовъ, у него былъ недурной голосъ (теноръ). Спустя нкоторое время онъ дйствительно поступилъ на сцену и въ одинъ изъ лтнихъ сезоновъ я видлъ его въ оперетк ‘Птички Пвчія’, въ роди Пикилло. Оперетка эта шла уже тогда въ четырехъ дйствіяхъ, и Синельниковъ мн памятенъ до сихъ поръ по третьему акту, гд онъ прекрасна проводилъ сцену въ тюрьм. Голосъ у него былъ хотя и не большой, но плъ онъ съ большимъ чувствомъ и производилъ впечатлніе.
Вспоминая объ опереточной трупп, въ которой участвовала г-жа Федотова, я не могу не разсказать кстати и одинъ эпизодъ изъ дятельности редактора ‘Губернскихъ Вдомостей’. Устинова, писавшаго театральныя рецензіи. Назначена была къ постановк оперетка ‘Синяя Борода’, не передъ самымъ началомъ спектакля ее замнили, по болзни Федотовой, какой-то другой двухъ-актной. Устиновъ, явившись въ театръ посл начала спектакля и взявъ у входа въ садъ афишу, гд значилась ‘Синяя Борода’, просидлъ весь вечеръ и черезъ день въ ‘Губернскихъ Вдомостяхъ’ появилась рецензія объ исполненіи… ‘Синей Бороды’. Давались отзывы и о Раул, и о Бобеш, и о Булот, упрекали антрепризу въ превращеніи четырехъ-актной оперетки въ двухъактную и, въ конц концовъ, по адресу г-жи Федотовой была сказано, что она неврно поняла роль Булоты. Когда объ этомъ курьез была помщена замтка въ газет ‘Харьковъ’, г. Устиновъ написалъ возраженіе, въ которомъ заявилъ, что въ виду оказаннаго ему явнаго неуваженія со стороны антрепризы, не извстившей его о перемн спектакля, онъ отъ дальнйшей поддержки труппы отказывается и рецензій больше писать не намренъ.
Лтомъ, кажется 1878 г., въ Харьков открылся садъ ‘Баварія’, гд былъ выстроенъ театръ и куда была приглашена труппа, состоявшая изъ довольно посредственныхъ артистовъ, если не считать Матрену Герасимовну Ленскую и ея сына Николая. Дла шли довольно плохо какъ потому, что садъ находился далеко отъ центра города, такъ и потому, что труппа ничего выдающагося собой не представляла. Но вотъ пошли слухи, что антрепренеромъ приглашенъ на гастроли Никифоръ Ивановичъ Новиковъ, тогда уже артистъ Императорскихъ театровъ. Слухи эти сильно заинтересовали Харьковцевъ, Новиковъ какъ артистъ былъ всегда любимъ публикой, а посл отзывовъ о немъ столичной печати, отзывовъ, въ которыхъ Новикова сравнивали съ Мартыновымъ, симпатіи къ артисту еще боле возросли. О дебют Новикова на Императорской сцен въ Петербург въ пьес ‘Отецъ семейства’ писалось такъ много, восторги, вызванные этимъ дебютомъ, были до такой степени велики, что когда въ Харьковскихъ газетахъ появилась замтка, подтверждавшая слухи о прізд Новикова и о томъ, что онъ выступитъ въ ‘Отц Семейства’, то въ тотъ-же день, еще до выхода афиши, вс билеты были уже записаны, никто опредленно не зналъ дня спектакля, а билетовъ уже не было! Наконецъ этотъ день насталъ. Появленіе Новикова на сцен было встрчено бурными апплодисментами и вызовы не прекращались весь вечеръ, а апогея своего достигли посл третьяго акта, въ финальной сцен (съ сыномъ), гд Новиковъ былъ дйствительно замчателенъ. Справедливость требуетъ замтитъ, что и Н. Ленскій, исполнявшій роль сына, былъ превосходенъ въ третьемъ акт и не мало содйствовалъ цльности впечатлнія. Успхъ ‘Отца Семейства’, благодаря участію Новикова и Ленскаго, былъ громаденъ и пьеса эта выдержала много представленій, постоянно длая полные сборы. Когда гастроли Новикова закончились, сборы, само собою разумется, сильно пали. Сколько ни старалась антреприза о приглашеніи другихъ гастролеровъ, но это ей не удавалось. Въ это-то время въ Харьковъ, не знаю случайно-ли, пріхалъ извстный писатель Александръ Ивановичъ Пальмъ, авторъ ‘Стараго Барина’. Встртился я съ нимъ въ саду ‘Баварія’ и въ интимной бесд я шутя спросилъ его, не сыграетъ-ли онъ намъ Опольева. Александръ Ивановичъ не только изъявилъ согласіе, но добавилъ, что онъ не прочь поставить и недавно написанную имъ пьесу ‘Гражданка’, въ которой также готовъ участвовать. Войти въ соглашеніе съ антрепризой было дломъ нсколькихъ минутъ. Всть о прізд Александра Ивановича быстро разнеслась по городу, имя его въ Харьков, гд онъ раньше служилъ много лтъ, было весьма популярно, а когда появились афиши о постановк ‘Стараго Барина’ съ авторомъ въ роли Опольева, билеты были быстро разобраны. Александра Ивановича, какъ любителя, я помню еще по Одесс, гд онъ часто появлялся въ такъ называемыхъ благородныхъ спектакляхъ вмст съ другими лицами мстнаго высшаго общества, каковы были: г. Рзниковъ, Абаза, Анастопуло и другіе. Съ этими любителями выступала и служившая тогда въ итальянской трупп, въ Одесс, артистка Массини (знаменитая въ то время — Маргарита въ ‘Фауст’, а нын — профессоръ пнія въ Кіев). Пальмъ считался выдающимся любителемъ и потому неудивительно, что его выходъ въ своей пьес меня сильно заинтересовалъ. Долженъ сознаться, что игра Н. И. меня не удовлетворила. Пальмъ подтвердилъ старую истину, что не достаточно врно создать типъ, чтобы его врно и изобразить. Пальмъ, безспорно, замчательно создалъ типъ Опольева, но нужны такіе исполнители, какъ Милославскій, Самойловъ, Киселевскій, чтобы типъ этсъ былъ врно изображенъ. Милославскій. Самойловъ и Киселевскій своей игрой во многомъ дополняли автора Пальма. Артистъ Пальмъ во многомъ по-‘ вредилъ автору Пальму и изобразилъ на сцен далеко не то, что имъ же было создано. Изъ уваженія, однако, къ автору, его принимали очень хорошо и какъ исполнителя. Поставленная имъ же пьеса ‘Гражданка’ успха не имла и если автора много вызывали, то опять таки какъ автора не одной только ‘Гражданки’, но и ‘Стараго Барина’, и ‘Алекся Слободина’, и др.
Пальмъ былъ очень добрый человкъ и сказать кому нибудь непріятное не могъ, вотъ почему вс артисты, игравшіе въ его пьесахъ, были имъ очень довольны, такъ какъ онъ всхъ ихъ хвалилъ и не скупился на комплименты. Прожилъ Пальмъ въ Харьков съ недлю и съ тхъ поръ я его больше не видалъ.— Этимъ я и закончу свои воспоминанія о лтнихъ сезонахъ въ Харьков.
Зимній сезонъ 1876—77 года Н. И. Новиковъ началъ какъ будто при благопріятныхъ условіяхъ. Принявъ въ компаніоны А. В. Левицкаго, внесшаго 10.000 р. на дло, Новиковъ частью этой суммы покрылъ дефицитъ лтняго сезона, и остальной частью уплатилъ авансы, пріобрлъ имущество, заказалъ массу костюмовъ для оперетокъ и историческихъ пьесъ и, наконецъ, дополнилъ труппу многими выдающимися артистами. По бюджету, составленному Новиковымъ, его ежемсячный расходъ равнялся 10.000 руб., который, при 25-ти спектакляхъ въ мсяцъ, могъ покрыться при 400 р. поспектакльнаго сбора на кругъ. На такую сумму какъ 400 руб. Новиковъ, имя въ состав драмы Милославскаго и Барскаго, а оперетки — Корбіель, Михайловскую, Бородина, могъ вполн разсчитывать, не смотря на конкуренцію драматической труппы Дюкова. Вышло однако не то и опять подтвердилась старая истина, что сумма, вносимая публикой на театръ, изъ года въ годъ колеблется между однми и тми-же опредленными цифрами и, если вмсто одной труппы являются дв, то эта сумма не увеличивается, а только распредляется между двумя театрами. Сказалось это съ первыхъ-же спектаклей въ обоихъ театрахъ, и въ томъ, и въ другомъ сборы были слабы и въ первый-же мсяцъ Новиковъ получилъ на кругъ, вмсто ожидавшихся 400 руб., только 200 р. Увидвъ такіе результаты, Новиковъ энергично принялся за постановку оперетокъ, длая для нея крупныя затраты. Такъ, постановка ‘Анго’ обошлась ему почти въ 3 тыс. руб., но первый сборъ не превысилъ и 500 руб., а дальнйшіе шли все хуже. Потерявъ надежду поправить дла опереткой, Новиковъ пригласилъ на гастроли артиста Императорскихъ театровъ Павла Васильевича Васильева, при которомъ дла значительно поправились, съ отъздомъ, однако, Васильева театръ по прежнему пустовалъ: оперетки уже не было, а къ драм, благодаря Славскому, Любскому и К®, доврія не было.
Для поправленія длъ Новиковъ, въ конц сезона ставилъ даже отрывки изъ оперъ, при участіи тенора Усатова, но и это не помогало. Въ итог сезонъ закончился для Новикова весьма плачевно, онъ остался много долженъ и выдалъ векселя, по которымъ и выплачивалъ впослдствіи, состоя артистомъ Императорскихъ театровъ въ Петербург.
Изъ артистовъ, впервые выступавшихъ при мн въ этотъ сезонъ, укажу прежде всего на Константина Гавриловича Лелева-Вучетича. Занималъ онъ амплуа первыхъ любовниковъ, иногда, впрочемъ, выступая и въ характерныхъ роляхъ. Большимъ успхомъ Лелевъ не пользовался, хотя считался весьма полезнымъ актеромъ. Насколько я наблюдалъ Лелева онъ былъ большой труженикъ и къ ролямъ своимъ относился весьма серьезно, тщательно ихъ изучая. Въ этомъ отношеніи онъ мн напоминалъ Николина. Успху Лелева отчасти вредилъ и его голосъ, который былъ далеко не симпатиченъ. Изъ всхъ исполненныхъ имъ ролей ему наиболе удалась роль Дмитрія Самозванца.
Въ частной жизни Лелевъ былъ очень скроменъ, отъ товарищей по трупп держалъ себя очень далеко и никогда не принималъ участія ни въ попойкахъ, ни въ карточной игр. По этой-ли причин, или по другимъ, но большими симпатіями артистовъ онъ не пользовался, хотя того-же нельзя сказать относительно артистокъ. Въ описываемый мною сезонъ ему сильно симпатизировала артистка С. П. Волгина, о которой много говорили не столько, конечно, какъ объ артистк (она въ то время только начинала свою карьеру), сколько какъ о красивой женщин. Эта симпатія Волгиной къ Лелеву, насколько мн помнится, причиняла ей подчасъ не мало огорченій, такъ какъ Лелевъ былъ очень ревнивъ и въ припадк ревности не останавливался даже передъ кулачной расправой. Былъ такой случай. Въ бенефисъ Волгиной назначена была пьеса ‘Огненная Женщина’. Въ этой пьес для исполнительницы главной роли требовалась прежде всего красота, которою Волгина обладала, что, вроятно, и было причиной назначенія именно этой пьесы въ ея бенефисъ. Репетиція наканун спектакля прошла благополучно, но на другой день бенефиціантка долго не являлась въ театръ, а когда наконецъ прибыла, то поразила всхъ своимъ лицомъ, которое было сильно гримировано. Со слезами на глазахъ она разсказала о припадк ревности Лелева и показала послдствія на своемъ лиц. Труппа была сильно возмущена поступкомъ Лелева, превратившаго бенефиціантку, далеко до спектакля, въ ‘огненную женщину’, но въ исторію эту не вмшивалась, вмшался только Новиковъ, посовтовавшій бенефиціантк во время спектакля стоять къ публик не en face, какъ это требуется по пьес, а въ профиль, дабы скрыть отъ публики сильные дефекты на лиц. Недоразумніе это тянулось впрочемъ, не долго и воюющія стороны вскор примирились.
Посл Харькова я встртилъ Лелева въ 1880 г. въ Одесс, но симпатіей его уже была не Волгина, а весьма юная особа, тоже красивая, А. Г. Дагмарова, съ которой Лелевъ впослдствіи служилъ въ Кіев, при антрепренер Савин въ 1883 году. Съ того времени и вплоть до 1890 г. я Лелева боле не встрчалъ, но слышалъ, что онъ занялся антрепризой въ маленькихъ городахъ, а въ 1886-87 г. не безуспшно антрепренерствовалъ даже въ Одесс, гд въ состав его труппы были, между прочимъ, Чужбиновъ, Петипа съ женой и др., а на гастроли прізжала Горева. Въ 1890 г., проздомъ черезъ г. Черниговъ, я узналъ, что антрепренеромъ городского театра состоитъ Лелевъ. Я отправился въ театръ и посл перваго акта зашелъ въ уборную Лелева. Онъ лежалъ на диван, тяжело дышалъ и еле говорилъ. Я тогда-же понялъ, что онъ серьезно боленъ и удивился, какъ человкъ при такомъ состояніи здоровья, можетъ нести на себ весь репертуаръ и при этомъ режиссерствовать. Здсь-же въ уборной онъ познакомилъ меня съ своей женой Нининой, занимавшей амплуа ingenue comique. Лтомъ того-же года Лелевъ перехалъ въ Кіевъ, гд жилъ въ ‘Райгородк’ для поправленія здоровья своего ребенка, котораго онъ безумно любилъ. Я постилъ его въ ‘Райгородк’, гд наткнулся на слдующую поразившую меня картину: по саду бгала маленькая двочка, а Лелевъ ее догонялъ, при чемъ посл каждыхъ десяти шаговъ онъ останавливался, сильно задыхаясь. Лицо его было исхудалое, желтое, глаза блестли, мы поздоровались, руки его были влажны!— ‘Что съ тобой’? спросилъ я…— ‘Надо… поиграть… ребенкомъ… мать… не хочетъ’, отвтилъ онъ, тяжело дыша. Мы вошли въ комнаты. Посл первыхъ-же привтствій я замтилъ, что отношенія Нининой къ Лелеву крайне враждебны. Долго оставаться тамъ я не могъ и ухалъ, предавшись мечтамъ о превратностяхъ судьбы. Въ 1892 г. я былъ въ Одесс, гд узналъ, что Лелевъ очень плохъ, что у него чахотка, что на сцен онъ уже играть не въ состояніи и что антрепренеръ городскаго театра И. Н. Грековъ изъ состраданія далъ ему мсто библіотекаря при театр. Еще черезъ годъ я узналъ, что жена Лелева его оставила въ безпомощномъ состояніи, а сама направилась съ какой-то труппой въ Сибирь вольной пташкой.
Докторъ Попичъ, пользовавшій Лелева въ Одесс, передавалъ мн, что онъ пораженъ ужасной борьбой Лелева между жизнью и смертью, да еще при такой жалкой обстановк: средствъ никакихъ, помщеніе невозможное, несчастный ребенокъ здсь-же, а Лелевъ все борется и не поддается, ‘Лучше умереть, чмъ такъ мучиться’, добавилъ докторъ. Лелевъ умеръ въ Одесс, куда и прибыла сестра его, принявшая на себя заботу о несчастномъ ребенк, котораго Лелевъ до того любилъ, что, не смотря на вс просьбы матери, не желалъ ей его отдать. Уже посл смерти Лелева Нинина взяла къ себ ребенка.
Софья Пеіровна Волгина, какъ я уже замтилъ, съ момента появленія своего въ Харьков обратила на себя вниманіе своей вншностью. Передавали, что она жена полковника Миллера, что къ сцен давно стремилась, но такъ какъ мужъ ея согласія на это не давалъ, то она его и оставила, говорили также, что до прибытія въ Харьковъ, она играла уже сезонъ въ одномъ изъ южныхъ гродовъ. Что г-жа Волгина новичекъ на сцен подтвердилось овполнея дебютами, но т-же, дебюты, благодаря ея вншности, создали ей и успхъ. Выступила С. П. Волгина въ роли леди Мильфордъ, зрители увидли передъ собой поразительной красоты женщину, услышали симпатичный голосъ и достаточно было этихъ вншнихъ данныхъ, чтобы имя Волгиной, посл перваго-же спектакля, переходило изъ устъ въ уста. Если-бы меня спросили, выдлилась-ли г-жа Волгина, какъ артистка, въ теченіе сезона хотя-бы въ одной роли, я по совсти долженъ былъ-бы отвтить, что ничего подобнаго не было, а все-же добавлю, что успхъ она имла и обезпечила себ таковой съ перваго-же своего выхода на сцену. Посл Харькова я Волгину не встрчалъ до 1882 года, когда она подвизалась въ Кіев въ драматическомъ обществ, слышалъ только, что она играетъ въ Москв, гд иметъ не малый успхъ по сцен. Въ Кіев я увидлъ Волгину въ первый разъ въ пьес Островскаго ‘безъ вины виноватые’, артистка имла большой и, по моему мннію, вполн заслуженный успхъ. Посл этого сезона я опять увидлъ Волгину спустя боле десяти лтъ, а именно, въ 1892 г* въ Одесс, гд она служила у Грекова, занимая амплуа драматической актрисы. Постивъ Волгину, я былъ крайне удивленъ заставъ тамъ жену Лелева — г-жу Динину, такъ какъ вспомнилъ объ отношеніяхъ Волгиной къ Лелеву въ Харьков. Я не постснялся спросить объ этомъ, и получилъ отвть, что прежняго все равно не воротить! Въ числ новостей, сообщенныхъ мн Волгиной, я узналъ, что она изучаетъ итальянскій языкъ.— ‘Для чего’?— ‘Лучше спросите для кого, а не для чего’, отвтила Софья Петровна. Вопроса этого я не предложилъ, но въ тотъ-же вечеръ мн сообщили, что Волгина увлечена однимъ артистомъ итальянской оперы и принялась за изученіе итальянскаго языка. Съ тхъ поръ я ее больше не встрчалъ и изучаетъ-ли она еще и теперь какія либо языки, кром итальянскаго-мн неизвстно.!
Одновременно съ Долевымъ и Волгиной въ Харьковъ прибылъ и артистъ Пузинскій. Это былъ средняго роста худощавый мущина, съ визгливымъ голосомъ. Еще задолго до его дебюта, мы смотрли на него, какъ на феномена, такъ какъ Новиковъ намъ сообщилъ, что Пузинскій приглашенъ имъ на амплуа комическихъ старухъ. Первый спектакль съ участіемъ Пузинскаго прошелъ очень весело, такъ какъ публика, зная, что исполнитель женской роли-мущина, о чемъ значилось и на афиш, отнеслась крайне снисходительно къ его игр, и хохотала лишь надъ каждой фразой, имъ произносившейся. Конечно, иллюзіи не было, да и быть не могло, но какъ явленіе феноменальное — Пузинскій поражалъ, и своимъ голосомъ, и своими манерами, но поражалъ на столько-же, на сколько въ кафе-шантанахъ поражаютъ мущины, поющіе женскимъ голосомъ или наоборотъ. Серьезныхъ ролей Пузинскому не поручали, онъ больше игралъ роли свахъ и приживалокъ и настолько проникся повидимому характеромъ изображаемыхъ имъ типовъ, что и въ жизни игралъ нердко такія-же роли. Пузинскій любилъ сплетничать, вслдствіе чего труппа относилась къ нему крайне недоброжелательно, ни одна почти т. наз. театральная исторія не обходилась безъ того, чтобы не упоминалось имя Пузинскаго, словомъ своего амплуа, избраннаго имъ для сцены, онъ твердо держался и вн сцены.
Выдающейся артисткой на роли старухъ была Александра Алтиповна Дубровина, смло могу сказать, что я подобной артистки на это амплуа никогда больше не встрчалъ. Когда я узналъ впервые Дубровину — ей было около восьмидесяти лтъ, она уже съ трудомъ ходила, но своей аккуратностью могла служить примромъ для молодыхъ, ни одной репетиціи никогда не пропускала, никогда даже не опаздывала, роли знала превосходно, хотя выступала и въ новыхъ пьесахъ. До выхода на сцену Дубровина представляла собой слабую еле двигавшуюся старуху, съ трудомъ говорящую, но стоило ей показаться на сцен и откуда бралась жизнь, да какая? Точно въ нсколько минутъ ей спадало съ плечъ лтъ сорокъ, любуясь игрой этой замчательной артистки, зритель испытывалъ громадное наслажденіе, онъ забывалъ, что передъ нимъ артистка, онъ видлъ живое лицо, цликомъ изъ жизни перенесшееся на сцену, никогда ни малйшаго намека на шаржъ, хотя ея амплуа давало на то нкоторое право, право, которымъ пользовались вс, даже извстныя, артистки одного съ ней амплуа. Я лично не знаю ни одной артистки, къ которой какъ публика, такъ и товарищи относились-бы съ такимъ глубокимъ уваженіемъ, какъ къ Александр Антиповн. Вмст съ Дубровиной служила и дочь ея Александрова — Дубровина, занимавшая амплуа драматическихъ актрисъ и отчасти graude dame. Это была артистка очень умная и хотя большимъ успхомъ не пользовалась, но главною тому причиной была непривлекательная ея вншность и крайне неизящная фигура. Всякому понятно, что при такихъ неблагопріятныхъ вншнихъ данныхъ трудно занимать съ успхомъ амплуа, избранное г-жей Александровой — Дубровиной.
Какъ-бы хорошо ни проводила артистка свою роль, но иллюзіи-то никогда быть не могло, чмъ сильне были любовныя, сцены, чмъ съ большей экспрессіей проводились всякія объясненія, тмъ досадне становилось зрителю, что героиней является г-жа Александрова, а не другая, пусть и слабе артистка, но хотя-бы съ вншними данными, при которыхъ получалась-бы какая-нибудь иллюзія. Посл Харькова я г-жу Александрову на сцен не встрчалъ до 1891 г. въ Кіев, но слышалъ, что она перешла на амплуа драматическихъ старухъ. Во время пребыванія ея въ Кіев я убдился, что слухъ вренъ и что указанное амплуа достойно замщено. Г-жи Дубровина и Александрова памятны мн еще и потому, что изъ всего состава труппы Новикова это были единственныя артистки, имена которыхъ не фигурировали въ ‘исторіяхъ’, которыми тотъ сезонъ порядочно таки изобиловалъ. Былъ впрочемъ одинъ случай, гд имя Александровой упоминалось въ ‘исторіи’, но артистка была пострадавшей и не пожелала, чтобы этотъ случай имлъ дурныя послдствія для обидчика. Шелъ ‘Велизарій’, роль котораго игралъ Новиковъ, супругу играла г-жа Александрова, а Славскій какого-то воина. Славскій, по обыкновенію, выражаясь деликатно, былъ не трезвъ. Въ послднемъ акт, къ сцен смерти Велизарія, Славскій, которому показалось, что Александрова сдлала ненужную паузу, крикнулъ ей: ‘да говорите-же, такая-то’! Надо полагать, что словечко было довольно сильное, такъ какъ вслдъ за этимъ Александрова грохнулась объ полъ, а Велизарій, уже умиравшій, быстро поднялся со своего ложа и крикнулъ Славскому ‘вонъ’! Занавсъ опустили при живомъ Велизарі. Новиковъ ршилъ удалить Славскаго изъ состава труппы, но Александрова простила и Славскій остался.
Я уже говорилъ, что Новиковъ былъ очень щепетиленъ и не могъ отказывать въ просьбахъ о пріем на службу, нсколько такихъ лицъ, поступившихъ по просьб, подвизались и въ этотъ сезонъ. Изъ нихъ я помню только г-жу Пащенко, жену бывшаго опернаго антрепренера и г-жу, кажется, Милову, сестру Лелева. Послднюю я встртилъ въ 1893 г. въ Чернигов, гд она служила въ состав драматической труппы Лелева, подъ фамиліей Пушкиной, занимая, амплуа драматической актрисы. Не смотря на громадный составъ труппы и разнообразіе репертуара, дла Новикова шли плохо и онъ обратился къ артисту Императорскихъ театровъ Павлу Васильевичу Васильеву, съ предложеніемъ прибыть на нсколько спектаклей. Это приглашеніе было вызвано еще и тмъ, что г. Дюковъ пригласилъ въ свой театръ на гастроли артиста Императорскихъ театровъ,— Шумскаго. Одновременное присутствіе двухъ такихъ крупныхъ величинъ, имвшихъ игратьвъ двухъ, конкурирующихъ между собою, театрахъ, сильно заинтересовало публику. Особенно волновались завсегдатаи обоихъ театровъ, спорили не о томъ, кто изъ гастролеровъ лучшій артистъ, а лишь объ одномъ: ‘чья возьметъ’?
Побдилъ на этотъ разъ Васильевъ: Шумскій выступилъ въ ‘Воробушкахъ’, Павелъ Васильевичъ въ ‘Свадьб Кречинскаго’. Успхъ Васильева, въ роли Расплюева, былъ громадный, успхъ Шумскаго, въ роли Телятева, былъ посредственный, Здсь кстати будетъ сдлать маленькое отступленіе и сказать два слова о Шумскомъ. Этотъ замчательный артистъ и любимецъ Московской публики, въ провинціи, насколько мн извстно, никогда крупнаго успха не имлъ и въ матеріальномъ отношеніи являлся для антрепренеровъ убыточнымъ гастролеромъ. Объясняю я это тмъ, что Шумскій не былъ артистъ для гастролей, чтобы понимать Шумскаго, надо было къ нему привыкнуть, привыкнуть не только къ игр, но и къ произношенію. За короткое гастрольное время это было невозможно, только москвичи, постоянно смотрвшіе Шумскаго, могли судить о немъ врно, какъ объ артист. Харьковцы, посл перваго его выхода, упрекали его въ шарж, къ чему были нкоторыя основанія. Въ финал перваго акта, гд Телятевъ, уходя, беретъ съ собой разныя вещи, Шумскій захватилъ и четыре стула, это очень не понравилось, какъ выходка, недостойная серьезнаго артиста, какимъ считался Шумскій. Конечно, не этотъ легкій шаржъ былъ причиной посредственнаго только успха Шумскаго, а данное мною выше объясненіе. Павелъ Васильевъ, выступивъ въ роли Расплюева, имлъ колоссальный успхъ, не смотря на то, что выступилъ онъ вскор посл ползни, нервнаго удара, поразившаго слегка и его языкъ.
Васильевъ, исполняя Расплюева, почти не говорилъ, слышны были только отдльныя слова, изрдка произносились цлыя фразы, но что это была за высоко-художественная игра? Много Расплюевыхъ видлъ я на своемъ вку, видлъ я въ этой роли выдающихся артистовъ, но такого исполнителя какъ Павелъ Васильевъ мн видть не приходилось, да и врядъ-ли когда-либо и придется. Не рецензію пишу я сейчасъ, а все-же не могу воздержаться, чтобъ не упомянуть о сцен Расплюева съ Федоромъ во второмъ акт, посл ухода Кречинскаго. Эту сцену Васильевъ велъ минуть пять и почти безъ словъ, изрдка прорывалось: ‘Федоръ! Федорушка! Пусти’! но что за игра, что за мимика! Ничего выше этого я себ представить не могу, въ исполненіи Васильева,— Расплюева понимали безъ словъ! Съ тхъ поръ уже прошло больше двадцати лтъ, но впечатлніе, произведенное на меня Васильевымъ, было, надо полагать, очень сильное, если я и сейчасъ не могу спокойно объ этомъ вспомнить. Посл ‘Свадьбы Кречинскаго’ для Васильева была поставлена пьеса какого-то невдомаго автора (не то Ващенко, не то Захарченко, а можетъ быть и Ващенко-Захарченко), подъ названіемъ ‘Смерть Кречинскаго’. Пьеса эта, написанная ужаснымъ языкомъ, имла значеніе только изъ-за роли Расплюева въ исполненіи Васильева. Является онъ только въ одномъ акт (во второмъ), но изъ-за этого одного акта публика терпливо просиживала цлый вечеръ. Къ концу гастрольныхъ спектаклей Васильева об пьесы, и ‘Свадьба Кречинскаго’, и ‘Смерть Кречинскаго’, ставились въ одинъ вечеръ, но изъ послдней пьесы шелъ только второй актъ. Кром роли Расплюева, Васильевъ съ громаднымъ успхомъ выступалъ еще въ роляхъ Любима Торцова и Бальзаминова. При постановк ‘Бдность не порокъ’ произошелъ случай, который могъ имть для Новикова очень печальныя послдствія. Не усплъ Любимъ Торцовъ улечься на кровати Мити, какъ кровать эта съ трескомъ провалилась и Васильевъ очутился на полу. Публика, обыкновенно въ такихъ случаяхъ подымающая смхъ и шумъ, на сей разъ осталась совершенно спокойной, какъ будто на сцен ничего и не произошло. Фактъ этотъ можетъ быть объяснимъ только тмъ глубокимъ уваженіемъ, съ которымъ публика относилась къ артисту. Когда актъ окончился и Васильевъ вошелъ въ уборную, онъ въ первый моментъ заявилъ, что дальше играть не будетъ и что умышленно поставили такую кровать съ цлью устроить ему скандалъ. Какъ ни доказывалъ Новиковъ, что умысла здсь быть не могло, но Васильевъ стоялъ на своемъ и только вмшательство театральныхъ завсегдатаевъ, успокоило наконецъ артиста, который смнилъ гнвъ на милость и пьеса была окончена. Долго посл этого надъ Васильевымъ шутили, говоря, что въ ‘Бдности не порокъ’ онъ ‘провалился’ При Васильев выступала какъ-то разъ и дочь его въ 2-хъ актной комедіи ‘До поры, до времени’. Играла она слабо, но, изъ уваженія къ отцу, дебютантку принимали довольно снисходительно. Надо думать, что самъ Васильевъ призналъ дебютъ своей дочери неудачнымъ, такъ какъ въ Харьков она больше не выступала, посвятила-да она себя впослдствіи сцен — не знаю!
Васильевъ въ этотъ сезонъ гастролировалъ два раза: въ ноябр 1876 года и январ 1877 г. И второй пріздъ Васильева, какъ и первый, былъ въ матеріальномъ отношеніи очень выгоденъ для Новикова, но все-же, въ общемъ, дла послдняго были настолько плохи, а долги до того возросли, что къ концу сезона Новиковъ, чтобы разсчитаться съ музыкантами и рабочими, снесъ въ ссудную кассу все, что только было цннаго у него и у жены его.
Рабочіе, музыканты и маленькіе артисты получили разсчетъ полностью, а нкоторые изъ первыхъ персонажей, какъ я уже замтилъ раньше, взяли съ Новикова денежныя обязательства, по которымъ онъ впослдствіи и уплачивалъ. Этимъ, однако, не кончилось: за долги пошли въ продажу и библіотека, и костюмы, имущество это, стоившее большихъ денегъ, было продано за гроши. Костюмы продавались въ глухое время и главными покупателями явились маклаки-евреи и парикмахеры.
Долго еще посл этой продажи можно было встрчать на улицахъ, въ испанскихъ плащахъ и широкополыхъ шляпахъ, евреевъ-старьевщиковъ, распродававшихъ костюмъ ‘Князя Серебрянаго’ за три рубля, а мундиръ изъ ‘Анго’ за цлковый. Часть костюмовъ была взята компаньономъ Новикова, студентомъ Левицкимъ, потерявшимъ въ этой антреприз 10.000 руб. Костюмы эти Левицкій раздарилъ своимъ товарищамъ, которые и стали появляться въ нихъ на маскарадахъ, чему прежде сильно препятствовалъ ихъ личный гардеробъ, крайне убогій. Я помню маскарадъ въ коммерческомъ клуб, когда нсколько студентовъ явились туда въ историческихъ костюмахъ, провели тамъ всю ночь, а затмъ отправились опохмлиться въ какой-то кабачекъ, изъ котораго вышли въ 1.0 час. утра далеко въ не трезвомъ вид и пошли гулять по городу. Видъ компаніи въ разнообразныхъ цвтныхъ блестящихъ костюмахъ обратилъ на себя вниманіе прохожихъ, гг. студентовъ приняли за акробатовъ, дающихъ представленія по дворамъ и вскор ихъ окружила громадная толпа, которая, чмъ дальше шли студенты, все больше росла. Кончилось тмъ, что всю компанію, при проход ею Николаевскаго сквера, пригласили въ полицію, гд тогдашній полиціймейстеръ А. Я. Прожанскій, самъ бывшій студентъ, отнесся къ выходк студентовъ очень снисходительно, особенно посл заявленія одного изъ нихъ, что они гуляютъ въ лучшихъ костюмахъ, когда либо у нихъ бывшихъ. Вообще костюмы Новикова долго еще служили въ Харьков главнымъ воспоминаніемъ о его неудачной антреприз.
Театръ, въ которомъ такъ плачевно окончилъ свою дятельность Н. И. Новиковъ, былъ снятъ опять для оперы извстнымъ въ свое время теноромъ Ал. Сем. Раппортомъ, который повелъ дло довольно умло. Въ первый сезонъ онъ составилъ труппу далеко не важную, руководствуясь тмъ, что харьковцы, соскучившись по опер, будутъ снисходительны. И дйствительно: расходы до содержанію труппы не только окупились, но Раппоргъ, по окончаніи сезона, остался даже въ значительныхъ барышахъ. На слдующій сезонъ онъ уже составилъ прекрасную труппу, въ составъ которой входили: Павловская, Крутикова, Борисовъ, Ляровъ и др. Еще позже онъ пригласилъ Е. П. Кадмину, о которой въ своемъ мст я разскажу подробне.
Такъ какъ воспоминанія мои касаются главнымъ образомъ дятелей драмы, то посему я объ оперныхъ сезонахъ упоминаю только вскользь, но все-же не могу отказать себ въ удовольствіи разсказать кое-какіе эпизоды и изъ оперной сферы, какъ-то трудно обойти молчаніемъ такого напр. пвца, какъ Калистовскій, каждое появленіе котораго на сцен вызывало въ публик веселое настроеніе. Плъ онъ теноровыя партіи, голосъ у него былъ маленькій, но по части игры онъ обнаруживалъ много усердія, даже слишкомъ много! Карьеру свою онъ началъ совершенно случайно, попавъ на сцену изъ какой-то парикмахерской въ Житомір. При первыхъ своихъ дебютахъ Калистовскій не высказывалъ ни малйшаго поползновенія къ игр, а держалъ себя манекеномъ, но когда Раппортъ внушилъ ему необходимость быть боле подвижнымъ и боле смлымъ въ движеніяхъ, Калистовскій сталъ играть. Игра эта сказалась у него довольно своеобразно: онъ все время шагалъ взадъ и впередъ по сцен, сильно жестикулируя. Помню съ аріи князя, въ ‘Русалк’, пвецъ произвелъ фуроръ и имлъ громадный успхъ, благодаря двумъ жестамъ, при словахъ: ‘вотъ мельница, она ужъ развалилась’! Калистовскій приложилъ руку къ груди, а при словахъ: ‘а вотъ и дубъ завтный’! онъ энергично приложилъ руку ко лбу.
Оставивъ оперу, Калистовскій составилъ хоръ, съ которымъ и по настоящее время концертируетъ въ Россіи подъ псевдонимомъ Карагеоргіевича.
Памятенъ мн и дирижеръ оркестра г. Эмануэль, который, проживъ не мало лтъ въ Россіи, какъ и большинство иностранцевъ, очень плохо владлъ русскимъ языкомъ. Посщеніе оперныхъ репетицій, гд Эмануэль объяснялся по русски, доставляло большое удовольствіе. Какъ сейчасъ помню замчаніе, сдланное имъ на репетиціи ‘Жизни за Царя’ пвцу, исполнявшему партію Сабинина. Желая объяснить ему въ одномъ мст, что надо взять высшую ноту, Эмануэль, остановивъ пвца и оркестръ, крикнулъ ему: ‘миленька! держитъ духъ на Антониду’.
Возвращаюсь къ драм. Какъ я уже сказалъ, одновременно съ труппой Новикова въ Харьков подвизалась и драматическая труппа Дюкова. Какъ въ этотъ сезонъ, такъ и въ послдующіе два, до перехода театра въ аренду къ Савину, у Дюкова подвизалась масса выдающихся артистовъ и артистокъ. Достаточно назвать имена М. М. Глбовой, Ф. Ф. Козловской, Немировой-Ральфъ, Н. А. Кузьминой, Черкасовой-Лаврецкой, Апарковой, Дубровиной, Стружкина, Громова, Протасова, Форкати, Васильева-Гладкова, Николина, М. Стрльскаго, Холодова (о гастролерахъ я уже молчу), чтобы подтвердить врность выраженія ‘выдающихся’.
Фанни Федоровну Козловскую, посл лтняго сезона 1869 г. въ Одесс, гд она подвизалась и въ оперетк, я до Харькова, въ сезонъ 1876—77 г. на сцен не видалъ, но слухи о ней, какъ о хорошей артистк на амплуа ingenue dramatique доходили до меня уже въ сезонъ 1871—1872 г., а въ сезонъ 1875—76 гг. одинъ изъ моихъ пріятелей писалъ мн изъ Орла, что въ драматической трупп Леухина выдляется зазамчательная артистка Ф. Козловская, пользующаяся выдающимся успхамъ, то-же я слышалъ и отъ кіевлянъ, разсказывавшихъ, что въ лтней сезонъ 1876 г. въ Кіев имли громадный успхъ дв артистки: М. М. Глбова и Ф. Ф. Козловская. Въ зимній сезонъ того-же года я уже имлъ возможность въ Харьков лично убдиться, что слухи о Козловской, какъ о выдающейся артистк, не преувеличены. Такъ какъ я, повторяю, пишу здсь не рецензіи, то останавливаться на г-ж Козловской, какъ артистк — я не стану, скажу только, что мн никогда не приходилось видть на сцен игру, столь полную жизненной правды, какъ игра Фани Федоровны. Это былъ выдающійся, рдкій талантъ, къ несчастью безвременно погибшій, эта артистка могла еще много лтъ быть гордостью русской сцены, но злой рокъ судилъ иначе: Фанни Федоровна умерла въ самомъ разцвт своихъ молодыхъ силъ!
Какъ сейчасъ помню, не задолго до окончанія зимняго сезона какой-то спектакль былъ отмненъ по болзни Ф. Ф. Козловской. Такъ какъ подобныя отмны спектаклей были не въ рдкость, то никто и не обратилъ вниманія на анонсъ о болзни Козловской, предполагая легкую простуду или что-то въ этомъ род, но на слдующій-же день въ театр стали циркулировать слухи о серьезной болзни Фанни Федоровны, а докторъ Волинъ, состоявшій при театр, заявилъ даже, что положеніе артистки безнадежно. Когда я прибылъ въ квартиру Фанни Федоровны справиться о ея положеніи, меня встртила артистка Шумская, сообщившая весьма неутшительныя всти. Говорю ‘артистка’ Думская, такъ какъ она, по протекціи г-жи Козловской, считалась на служб у Дюкова, но на сцен я видлъ ее очень рдко, она мн больше знакома какъ образованная женщина, жившая у Фанни Федоровны и занимавшаяся съ ея дтьми, которыхъ было трое: два мальчика и одна двочка. Г-жа Шумская, сообщивъ мн мнніе врачей о безнадежномъ положеніи Фанни Федоровны, добавила, что изъ Кіева вызванъ докторъ-акушеръ Функе, по просьб больной. Въ театральномъ мір, а затмъ и въ город, говорили, что артистка умираетъ изъ-за ‘ложнаго стыда’, что она сдлала себ операцію искусственнаго выкидыша и что вслдствіе неудачи операціи драматическое искусство теряетъ знаменитую артистку. Ф. Ф., какъ женщину, никто не винилъ, но какъ замчательную артистку ее нельзя было не винить въ томъ, что ока ршилась на операцію, столь опасную для ея жизни, рискуя лишить сцену лучшаго ея украшенія. Въ подобныхъ случаяхъ, какъ извстно, публика слишкомъ эгоистична: она способна прощать все артисту, какъ человку, забывать вс его грха, разъ этотъ артистъ выдляется своимъ громаднымъ сценическимъ талантомъ.
Фанни Федоровна болла всего нсколько дней, всть о ея смерти съ быстротой молніи разлетлась по всему городу и во всхъ слояхъ мстнаго общества вызвала искреннее сожалніе. Харьковцы доказали свою любовь къ артистк не только тмъ, что отдать послдній долгъ явились въ громадномъ числ, (похоронная процессія, въ которой участвовали воспитанники и воспитанницы учебныхъ заведеній и вся мстная интеллигенція, растянулась больше чмъ на версту), не рчами на могил безвременно угасшей, но боле осязательно: они приняли на себя заботу объ участи ея дтей и въ короткое время по подписк было собрано до десяти тысячъ рублей, на проценты съ которыхъ ршено было дать дтямъ воспитаніе, а по достиженіи дочерью совершеннолтія или выхода ея замужъ — выдать ей собранныя деньги.
Руководить воспитаніемъ дтей было поручено г-ж Шумской, къ чести которой долженъ добавить, что она вполн замнила дтямъ родную мать, исключительно имъ посвятивъ всю свою жизнь. Отдавая должное харьковцамъ за ихъ заботы о судьб ‘ни въ чемъ неповинныхъ дтей’, какъ выразился въ своей рчи у могилы H. С. Стружкинъ, все-же не могу не замтить, что впродолженіи тридцати лтъ моихъ близкихъ отношеній къ театру, это былъ единственный случай благороднаго порыва, высказаннаго публикой по отношенію къ артистк. Не мало заслуженныхъ артистовъ и артистокъ умирало при мн, умирало, оставивъ семейства свои безъ всякихъ средствъ къ жизни, но никогда благодянія не тли дальше подписки на устройство скромныхъ похоронъ. Посл похоронъ о почившихъ совершенно забывали, равно забывали, что боле грустно, и о покинутыхъ ими семействахъ, остававшихся на произволъ судьбы!
Кром Фанни Федороввы Козловской, пользовавшейся громаднымъ успхомъ въ Харьков, я, говоря о выдающихся успхахъ, не могу не поставить на первое мсто артистку Марью Михайловну Глбову, служившую въ упомянутый сезонъ весьма недолго, всего мсяца три или четыре. Прибыла она къ началу сезона 1877—78 года и оставила Харьковъ въ начал января 1878 г. Г-жу Глбову я до Харькова на сцен нигд не видлъ, но слышалъ и читалъ о ней въ газетахъ въ 1874 году. Вс отзывы о г-ж Глбовой, какъ о драматической артистк, были восторженные, таковы были отзывы саратовскихъ газетъ въ 1874 г., одесскихъ въ 1875 г. и кіевскихъ въ 1876 г., когда Марья Михайловна прослужила весь лтній сезонъ. Много статей Марь Михайловн посвящалъ ‘Кіевлянинъ’, редакторомъ котораго въ то время былъ профессоръ Шульгинъ, серьезно относившійся къ искусству и человкъ неподкупной честности. Отзывамъ ‘Кіевлянина’ нельзя было не придавать серьезнаго значенія и эти отзывы вредшествовали появленію въ Харьков г-жи Глбовой.
Антрепренеръ H. Н. Дюковъ, сообщая мн о состав труппы на сезонъ 1877—78 г. съ гордостью говорилъ, что онъ заручился лучшими въ Россіи провинціальными артистками М. М. Глбовой и Ф. Ф. Козловской и если и теперь харьковская публика будетъ недовольна, то ему придется отказаться отъ антрепризы. Сезонъ однако прошелъ и Дюковъ отъ антрепризы не отказался, это былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ въ матеріальномъ отношеніи сезоновъ и рдкій спектакль не давалъ полныхъ сборовъ.
На сколько я помню, г-жа Глбова дебютировала въ роли княгини Рзцовой (‘Ошибки молодости’) и имла громадный успхъ. Симпатичный голосъ, прекрасная дикція, замчательная вншность,— все это сразу завоевало артистк симпатіи публики. Этими симпатіями г-жа Глбова безсмнно пользовалась во все время своего пребыванія въ Харьков, какъ и всюду, впрочемъ, гд она впослдствіи выступала, этим-же симпатіями артистка пользуется и до настоящаго времени. Г-жа Глбова, какъ я узналъ, до появленія своего въ провинціи на амплуа драматической актрисы, подвизалась на сцен Императорскихъ театровъ въ Петербург, какъ артистка водевильная и хотя имла успхъ, но оставила Императорскую сцену, не желая довольствоваться водевильнымъ жанромъ. Долженъ, впрочемъ, замтить, что въ игр г-жи Глбовой, при громадныхъ достоинствахъ, мною замчался одинъ недостатокъ: въ игр артистки сильно сказывалось вліяніе французской школы, г-жа Глбова нердко прибгала къ вншнимъ эффектамъ, подчасъ жертвуя для этого такъ называемой жизненной правдой. Длилось это, впрочемъ, недолго, г-жа Глбова, какъ артистка умная, впослдствіи не мало работала надъ собой, чтобы отршиться отъ указаннаго вліянія и это ей вполн удалось. Когда я, черезъ нсколько лтъ увидлъ г-жу Глбову въ Москв, я но могъ не восторгаться ея прекрасной игрой, въ которой на первомъ план была реальность исполненія.
Возвращаюсь къ Харькову, не прошло и двухъ недль посл дебюта Марьи Михайловны, какъ въ театральной публик образовались уже дв партіи: глбистовъ и козловцевъ. Мн лично партіи эти казались очень смшными. Я понимаю партіи, если въ трупп имются дв артистки на одно амплуа, тогда вполн естественно сравненіе и выводы, но въ данномъ случа, когда Марія Михайловна занимала амплуа драматической артистки, а Фанни Федоровна амплуа драматической ingenue, о партіяхъ, какъ я ихъ понимаю, врядъ-ли могла быть рчь, тмъ не мене эти партіи существовали и если кто былъ этимъ весьма доволенъ, то разв антрепренеръ Дюковъ. Особенно сказывалось значеніе партій въ смысл сборовъ, когда въ какомъ-либо спектакл участвовали об артистки: сторонники г-жи Глбовой старались привлечь въ театръ какъ можно больше своихъ единомышленниковъ, то-же длали и сторонники г-жи Козловской, въ результат пьесы съ участіемъ обихъ артистокъ почти всегда шли при полныхъ сборахъ. Мм передавали, что партіи глбистовъ и козловцевъ были и въ Кіев въ лтній сезонъ 1876 г., когда об артистки служили тамъ одновременно.
Успхъ г-жи Глбовой въ Харьков былъ на столько значителенъ, что уже въ октябр мсяц, т. е., спустя полтора мсяца посл перваго ея дебюта, ей былъ поднесенъ адресъ отъ студентовъ Харьковскаго университета. Какъ я уже замтилъ, г-жа Глбова не прослужила весь сезонъ, а оставила Харьковъ въ декабр, чему причиной была серьезная болзнь, постигшая артистку. Для послдняго спектакля съ участіемъ г-жи Глбовой поставлена была ‘Адріенна Лекувреръ’. Памятенъ мн этотъ спектакль по цлому ряду овацій, устроенныхъ артистк, было много подношеній и между прочимъ поднесенъ былъ внокъ, который, по требованію публики, былъ возложенъ на голову Марьи Михайловны антрепренеромъ Дюковымъ Марью Михайловну, по отъзд ея, замнила г-жа Немирова-Ральфъ, которая успха не силу необходимости играть роли, въ которыхъ онъ самъ сознавалъ себя слабымъ. Какъ человкъ очень умный онъ, конечно, не желалъ сознаваться въ этомъ другимъ и въ такихъ случаяхъ заявлялъ, что онъ чувствуетъ себя нездоровымъ и потому врядъ-ли роль ему удастся. Сначала я, ничего не подозрвая, врилъ его нездоровью, но когда такія заявленія участились, я убдился, что заявленія о нездоровья надо понимать: ‘роль эта мн не по силамъ’ и длалось это для того, чтобы я въ своихъ отзывахъ объяснялъ слабое исполненіе нездоровьемъ артиста.
Какъ я уже упомянулъ, я видлся съ Николаемъ Сергевичемъ въ Москв, въ Пушкинскомъ театр, въ 1880 г. и тогда по его совту пригласилъ въ Одессу на роли комиковъ артиста Красовскаго.
Умеръ Стружкинъ, если не ошибаюсь, въ Москв въ 1886 году.
Амплуа серьезныхъ комиковъ и простаковъ занималъ Михаилъ Викторовичъ Громовъ. Несмотря на свои молодые годы-это былъ выдающійся артистъ, пользовавшійся въ Харьков колоссальнымъ успхомъ. По профессіи онъ былъ аптекарскимъ помощникомъ и на сцену попалъ случайно, избравъ себ псевдонимъ Кольцовъ.
Подъ этимъ псевдонимомъ онъ игралъ нсколько лтъ въ Керчи, Симферопол и даже, кажется, въ Одесс. Въ Харьков артистъ выступилъ впервые въ 1876 г. уже подъ псевдонимомъ Громовъ и въ первый-же сезонъ сталъ любимцемъ публики. Я не стану перечислять той массы ролей, въ которыхъ онъ былъ очень хорошъ, у меня сохранились въ памяти четыре роли, въ которыхъ артистъ, по моему мннію, былъ неподражаемъ, а именно: Ягодкина (‘Паутина’), Сережки Хлопонина (‘Злоба дня’), Таныгина (‘На пескахъ’) и Блугина (‘Женитьба Блугина’). Какъ я уже сказалъ, публика очень любила Громова и эта-то любовь, къ несчастію, преждевременно свела его въ могилу. Артистъ имлъ много знакомыхъ и не было вечера, который Громовъ не проводилъ-бы въ трактир. Эта-то трактирная жизнь пріучила его пить и въ послдній годъ жизни онъ доходилъ до того, что выпивалъ по бутылк водки въ одинъ приссть, причемъ закуской служило ему небольшое яблоко. Кто только въ Харьков не зналъ Громова и кого онъ не зналъ? Чуть не вс театралы звали его ‘Мишка’ и со всми онъ былъ на ‘ты’, благодаря безчисленнымъ брудершафтамъ, какъ говорится, по пьяному длу.
Въ первое время пребыванія своего въ Харьков Громовъ держалъ себя прилично и велъ сравнительно скромную жизнь, этимъ онъ былъ обязанъ г-ж Апарковой, съ которой одновременно прибылъ въ Харьковъ и которая занимала амплуа водевильной артистки. Такъ прошелъ сезонъ 1876—77, въ сезонъ-же 1877—78, когда между Громовымъ и Апарковой произошелъ разрывъ, артистъ началъ вести себя непозволительно, напиваясь чуть не ежедневно и проводя безсонныя ночи въ компаніяхъ мстныхъ кутилъ, Громовь сталъ совершенно манкировать своими обязанностями и если онъ* по прежнему имлъ выдающійся успхъ, то только благодаря своему громадному таланту. Былъ даже періодъ, когда Громовъ вынужденъ былъ оставить службу у Дюкова, такъ какъ поведеніе его не позволяло антрепренеру держать его у себя. Не говорю уже о ряд скандаловъ, которые учинялъ Громовъ въ город, онъ учинялъ таковые и въ театр во время спектаклей. Дюковъ долго терплъ, но наконецъ не выдержалъ и, какъ онъ мн говорилъ, съ болью въ сердц, но долженъ былъ отказать Громову. Я помню этотъ періодъ Стояла жестокая зима а Громовъ, пропивъ весь свой гардеробъ и даже пальто, ходилъ въ одномъ пиджак. Путь его былъ, впрочемъ, не далекъ, онъ аккуратно появлялся ежедневно въ ресторан ‘Славянскій Базаръ’, проводилъ тамъ вечеръ и большую часть ночи и къ утру, сильно выпивши, направлялся домой въ свою квартиру, состоявшей изъ одной небольшой комнаты, главнымъ украшеніемъ которой служили опорожненныя водочныя бутылки. Періодъ этотъ былъ, впрочемъ весьма непродолжителенъ, артистъ былъ слишкомъ необходимъ Дюкову и какъ послдній ни крпился, но все-же вскор пригласилъ его опять, чему въ значительной степени содйствовала и театральные завсегдатаи, принявшіе на себя переговоры между антрепренеромъ и Громовымъ. Артистъ далъ слово бросить прежній образъ жизни, Дюковъ съ своей стороны прибавилъ Громову жалованье и онъ вновь выступилъ. Долженъ замтить, что Громовъ первое время держалъ слово и сталъ работать серьезно, совершенно оставивъ кутежи и попойки. Къ этому именно моменту получена было пьеса ‘Женитьба Блугина’ и Громовъ взялъ на себя роль Андрея, Блугину исполняла Ф. Ф. Козловская. Пьеса шла въ первый разъ въ бенефисъ Громова при полномъ сбор. Первые два акта, прекрасно проведенные артистомъ, никого не удивили, здсь Блугинъ иметъ много общаго съ Сергемъ Хлопонинымъ и потому роль считалась пока вполн по силамъ артиста, но восторгъ публики вызвалъ третій и въ особенности четвертый актъ, гд отъ исполнителя требуется много души и искренняго чувства. Я видлъ впослдствіи въ роли Блугина много выдающихся артистовъ, но никто изъ нихъ не производилъ на меня такого сильнаго впечатлнія, какъ Громовъ. И Ивановъ-Козельскій, и Савинъ и др. въ финал четвертаго акта горячились, повышали голосъ, переходили въ крикъ и пр., ничего подобнаго Громовъ не длалъ, финальный монологъ въ четвертомъ акт (‘Ради Бога узжайте отсюда, не то себя, васъ, домъ сожгу’ и пр.) артистъ произносилъ какъ будто спокойно, но въ этомъ спокойствіи зритель видлъ душу Блугина, чувствовалъ его страданія. Впечатлніе, произведенное Громовымъ исполненіемъ четвертаго акта, было потрясающее. По окончаніи его многіе изъ публики пришли въ уборную Громова, начались поздравленія, появилось шампанское, а тамъ господа ‘поклонники’, стали звать артиста на ужинъ. Посл спектакля Громова повезли въ ресторанъ и съ этого вечера все опять пошло по прежнему, Громовъ сталъ пить, какъ ни старались вліять на него товарищи — ничего не помогало, впрочемъ, къ одной только артистк Громовъ питалъ на столько уваженія, что иногда ей удавалось отвлекать его отъ кутежей и заставлять браться за работу. Артистка эта была Ф. Ф. Козловская. Подъ вліяніемъ ея бесдъ Громовъ становился неузнаваемымъ, но всеже не на долго, пройдетъ, бывало, нсколько дней и Громова по прежнему встрчали въ нетрезвомъ вид. Посл смерти Ф. Ф. Козловской Громовъ запилъ во всю и заболлъ. Пользовалъ его докторъ Рубинскій, заявившій, что болзнь артиста требуетъ серьезнаго леченія и хотя она и опасна, но можно надяться на благопріятный исходъ при одномъ условіи,— если артистъ броситъ пить! Громовъ далъ слово не пить, но страсть къ водк въ немъ была до того сильна, что онъ слова не сдержалъ и обманулъ врача. Увряя доктора, что онъ не пьетъ больше, Громовъ тмъ не мене умудрялся выпивать ежедневно по бутылк водки, которую ему доставлялъ приставленный къ нему служитель. Чтобы обмануть бдительность товарищей, иногда его посщавшихъ, Громовъ, по уговору съ служителемъ, получалъ отъ него водку въ аптечной склянк. Когда эта продлка была обнаружена, Громовъ перехалъ на Журавлевку (предмстье Харькова), дабы быть подальше отъ надзора товарищей. Скончался Громовъ въ одиночеств на той-же Журавлевк 29 лтъ отъ роду, искренно оплакиваемый Харьковцами.
Предаваясь пьянству и кутежамъ, Громовъ не стснялся появляться въ публичныхъ мстахъ въ пьяномъ вид и учинять скандалы, большинство которыхъ благопоголучно сходило ему съ рукъ благодаря чинамъ полиціи, которые до того хорошо его знали и любили какъ артиста, что по возможности старались обходиться безъ протоколовъ и принимали вс мры, чтобы скандалы заканчивались примиреніемъ, если они касались частныхъ лицъ. Я не стану разсказывать объ этихъ скандалахъ, какъ какъ они ограничивались больше дерзостями и оскорбленіями дйствіемъ, но Громовъ, независимо скандаловъ, появляясь въ пьяномъ Вид, держалъ себя боле непринужденно, чмъ того требовало приличіе. Помню я слдующій случай: въ коммерческомъ клуб былъ назначенъ маскарадъ. Громовъ, сильно выпивъ, позволялъ себ пускать въ ходъ нецензурныя слова и выраженія, ни просьбы знакомыхъ, ни увщанія дежурныхъ полицейскихъ не помогали, Громовъ все боле забывался и дошло до того, что, даже снисходительные къ нему всегда полицейскіе нашли нужнымъ приказать его вывести. Въ тотъ моментъ, когда Громова вывели въ переднюю, пріхалъ полиційместеръ А. Я. Прожанскій, о которомъ я уже упоминалъ. Увидвъ его, Громовъ сталъ просить не конфузить его и разршить вновь войти въ залъ. ‘А ругаться не будете’? спросилъ Прожанскій.— ‘Ей Богу не буду, только разршите, Александръ Яковлевить’!— ‘Хорошо, пойдемъ со мной вмст’ -отвтилъ полиційместеръ и, взявъ Громова подъ руку, вошелъ съ нимъ въ залъ. Не усплъ Громовъ войти, какъ тотчасъ-же, оставивъ полиціймейстера, выбжалъ на средину залы, сталъ плясать и кричать во всю: ‘разршили! пропустили’! но при этомъ, не думая уже ругаться, а на радостяхъ, что пропустили, добавилъ такое выраженіе, безъ котораго русскій человкъ, въ извстные моменты, обойтись не можетъ. Нечего прибавлять, что посл этого Громова, по распоряженію того-же полиціймейстера, только-что лично введшаго его въ залъ, вновь вывели и назадъ въ тотъ вечеръ не пропустили. На другой день Громовъ, бесдуя объ этомъ случа, находилъ вполн основательнымъ, что его вывели за умышленную брань, но никакъ не хотлъ согласиться, что можно выводить за ругань, ни къ кому не относящуюся, а только свидтельствующую о радостномъ настроеніи.
Я уже говорилъ, что полиція относилась къ Громову настолько снисходительно, что не смотря на массу учиненныхъ имъ скандаловъ, онъ ни разу не былъ арестованъ. Одинъ только разъ Громова арестовали, хотя онъ былъ совершенно трезвъ. Случилось это въ день взятія Плевны. Всть о радостномъ событіи сопровождалась въ Харьков, какъ и повсемстно въ Россіи, большимъ ликованіемъ, городъ былъ иллюминованъ, въ скверахъ играли весь вечеръ оркестры военной музыки, по улицамъ всю ночь гуляли несмтныя толпы народа. Громовъ съ компаніей проходилъ по Николаевскому скверу, гд военный оркестръ игралъ народный гимнъ, публика кричала ‘ура’ и неоднократно требовала повтореній. Въ числ кричавшихъ ‘бисъ’ былъ и Громовъ. Стоявшій возл него городовой схватилъ его за руку и попросилъ въ участокъ.— ‘За что’? спросилъ Громовъ и бывшіе съ нимъ товарищи. ‘Тамъ разберутъ’,— отвтилъ городовой. Громовъ сталъ сопротивляться, за него заступились товарищи, городовой позвалъ на помощь и Громовъ, окруженный городовыми и товарищами, былъ приведенъ въ участокъ, который помщался въ томъ-же зданіи, гд жилъ полиціймейстеръ. Когда послднему доложили объ арест Громова, онъ сейчасъ-же пришелъ въ канцелярію участка. На вопросъ Громова, ‘за что я арестованъ’? полиціймейстеръ отвтилъ, что причины не знаетъ и веллъ позвать арестовавшаго Громова городового.— ‘За что ты арестовалъ этого господина’?— спросилъ Прожанскій.— ‘Музыка грала, а воны крычалы біса’! невозмутимо отвтилъ городовой. Полиціймейстеръ смутился, выгналъ городового и, извинившись передъ Громовымъ и его товарищами, объяснилъ, что многіе старые городовые ушли на войну и временно замщены хохлами изъ деревень, къ числу которыхъ принадлежитъ и арестовавшій Громова, словъ ‘бисъ’, онъ понялъ по своему и потому счелъ нужнымъ арестовать нарушителя порядка. Насколько Громовъ былъ вренъ себ, въ отношеніи выпивки — видно изъ слдующаго случая: въ въ субботу, на Страстной недл, я получилъ отъ Громова приглашеніе явиться къ нему въ 12 часовъ ночи разговляться, подобныя-же приглашенія получили и нкоторые мои знакомые-холостяки.
Мы прибыли къ назначенному времени и были крайне удивлены, увидавъ столъ, уставленный массою пивныхъ, а еще больше водочныхъ, бутылокъ. Хозяинъ принялъ насъ очень любезно, но мы крайне недоумвали, не видя стола, случаю подобающаго.— ‘Мишка, а гд-же столъ’?— спросилъ кто-то изъ гостей.— ‘Пожалуйте, вотъ онъ’!— отвтилъ Громовъ и подвелъ насъ къ столу, уставленному бутылками. Внимательно осмотрвъ столъ, мы замтили между бутылками кусокъ колбасы, кусокъ сала и бабу крайне миніатюрнаго объема. Этой провизіей мы и разговлись.
Былъ еще въ трупп артистъ на роли резонеровъ — Михаилъ Павловичъ Васильевъ-Гладковъ. Какъ актеръ онъ былъ весьма полезенъ въ трупп, какъ человка — его сильно недолюбливали не только артисты, но и знакомые изъ публики. Васильевъ-Гладковъ отличался іезуитскими наклонностями и какимъ-то человконенавистничествомъ. Особенно возмущало всхъ его отношеніе къ Громову, котораго онъ въ душ ненавидлъ за его выдающійся успхъ и подъ видомъ дружбы сблизился съ нимъ, постоянно напаивая. Видть Громова пьянымъ и учиняющимъ скандалы доставляло Васильеву истинное наслажденіе.
Режиссеромъ труппы и артистомъ на роли фатовъ былъ Викторъ Людвиговичъ Форкатти. Настоящая его фамилія была Людвиговъ, служилъ онъ въ Харьков по телеграфу и поступилъ на сцену, женившись на старшей дочери Дюкова, по сцен, кажется, г-ж Дубровиной. Въ сезонъ, о которомъ я пишу, Форкатти былъ уже вдовъ и симпатизировалъ артистк на небольшія роли — Анн Петровн Миловидовой. Сей ‘черномазенькій, на ножкахъ журавлиныхъ’, не пользовался снимпатіями труппы ни какъ режиссеръ, ни какъ товарищъ, его считали интриганомъ и не безъ основаній. Стараясь близко сойтись съ театралами и не въ мру ухаживая за учащейся молодежью, въ которой онъ искалъ себ поддержки, Форкатти посвящалъ всхъ въ закулисныя дрязга, выставляя себя жертвой безкорыстнаго служенія искусству. Отъ артистовъ Форкатти требовалъ себ какого-то полнаго подчиненія и ни передъ чмъ не останавливался, чтобы насолить товарищу, котораго считалъ своимъ недоброжелателемъ. Даже къ такой выдающейся артистк, какъ Ф. Ф. Козловская, Форкатти не только не питалъ должнаго уваженія, но на каждомъ шагу причинялъ ей непріятности, выражавшіяся, правда, въ мелочахъ, но такихъ, которыя въ закулисномъ мір имютъ громадное значеніе. Такое отношеніе къ Козловской не помшало ему, однако, на могил артистки, произнеси’ прочувствованную рчь, въ которой онъ восхвалялъ замчательныя достоинства почившей, какъ артистки и женщины. Слушая эту рчь, артисты не мало удивлялись беззастнчивости своего режиссера, такъ легко мняющаго свои взгляды, сообразуясь съ обстоятельствами. Для Форкатти, страстью котораго было всюду выдляться, казалось неудобнымъ не произнеси’ рчи въ такой торжественный моментъ, когда на кладбищ присутствовала многотысячная толпа, а такъ какъ порицать умершую, по пословиц ‘de mortibus aut bene, aut nihil’, нельзя было, то онъ и произнесъ хвалебное слово, въ искренность котораго никто, изъ знавшихъ его отношенія къ Козловской, конечно не врилъ.
Какъ артистъ Форкатти рекламировалъ себя всми способами и даже прибгалъ къ газетной полемик. Помню я полемику съ корреспондентомъ ‘Новостей’, Кузнецовымъ, съ которымъ Форкатти былъ очень друженъ, пока корреспондентъ, имвшій безплатный билетъ, писалъ хвалебныя оды его дятельности, по какому-то случаю между пріятелями пробжала черная кошка и Форкатти сразу прервалъ отношенія съ Кузнецовымъ, напечатавъ статью подъ громкимъ заглавіемъ ‘Маски долой’!
Посл это сезона я съ Форкатти не встрчался до 1880 г., но слышалъ, что въ Одесс этотъ безкорыстный служитель роднаго искусства водворилъ кафе-шантанъ, при благосклонномъ участіи городского самоуправленія, уступившаго ему для этой цли мсто внизу приморскаго бульвара, Правда, одновременно съ кафе-шантаномъ, Форкатти держалъ и русскую драматическую труппу, но фактъ, что русскій артистъ явился первымъ насадителемъ кафе-шантана въ Одесс, весьма знаменателенъ. Когда въ 1880 г. я встртился съ Форкатти въ Одесс — дла его были очень плохи.
Постоянными постителями его театра и шантана были кредиторы и судебные пристава и вс его заботы клонились лишь къ тому, чтобы успокаивать кредиторовъ, въ чемъ ему весьма энергично и не безъ успха помогалъ П. И. Романовскій, состоявшій при немъ въ качеств довреннаго лица. О Романовскомъ и его роли въ театральномъ мір мн еще придется говорить, Главнымъ кредиторомъ Форкатти былъ богатый молодой человкъ М., которому онъ задолжалъ до сорока тысячъ рублей. Въ Одесс разсказывали, что столь крупную сумму Форкатти удалось получить благодаря тому, что М. ухаживалъ за г-жей Миловидовой, по просьб которой, вслдствіе настояній Форкатти, и давались деньги. Сопоставляя этотъ фактъ съ послдующимъ, всмъ извстнымъ,— оставленіемъ Миловидовой на произволъ судьбы и въ самомъ бдственномъ положеніи, не трудно прійти къ заключенію о Форкатти, какъ человк.
Въ бытность мою въ Одесс лтомъ 1881 года, я часто бывалъ ‘въ саду Форкатти’, какъ называлось содержавшееся имъ увеселительное заведеніе, и всегда наталкивался на одн и т-же сцены: артисты требовали денегъ, отказываясь иначе играть, а гг. Форкатти и Романовскій убждали не длать скандала, общая уплатить посл представленія. Какъ я уже замтилъ, краснорчіе Романовскаго приводило къ благопріятнымъ результатамъ, хотя и не всегда. Я помню такой случай: пригласилъ Форкатти на гастроли какого-то ‘человка-рыбу’, съ платой по 100 руб. отъ представленія. Въ саду было довольно много публики, стеклянный бассейнъ, наполненный водой, стоялъ на мст, ‘человкъ-рыба’ прогуливался возл бассейна, но въ воду почему-то не лзъ. Публика стала, наконецъ, терять терпніе, крики ‘пора’! все учащались, но человкъ-рыба попрежнему невозмутимо прогуливался. Явился Романовскій и сталъ его въ чемъ-то энергично убждать, но артистъ былъ нмъ, какъ и подобаетъ рыб, и только отрицательно качалъ головой. Романовскій отсталъ и, на вопросъ публики ‘въ чемъ дло’?— могъ только отвтить: ‘не лзетъ.— ‘Почему’?— ‘Деньги требуетъ впередъ’!— въ отчаяніи проговорилъ Романовскій и убжалъ. Минутъ черезъ пять онъ возвратился и отъ имени Форкатти, во избжаніе скандала, сталъ просить у знакомыхъ помочь бд — ‘Да чмъ помочь’?— спросили знакомые.— ‘Устройте подписку на сто рублей’,— пренаивно отвтилъ Романовскій. Этотъ отвть развеселилъ публику, началось собираніе денегъ и, когда черезъ полчаса было собрано между присутствующими сто рублей, Романовскій торжественно вручилъ ихъ артисту при громкихъ апплодисментахъ публики. Спустя нсколько минутъ человкъ-рыба весело поварачивался въ вод, исполняя разные кундштуки.
А вотъ и еще случай, который я разскажу подробно, такъ какъ онъ имлъ важное значеніе для публики по своимъ послдствіямъ. Въ одинъ изъ вечеровъ, когда въ саду собралась масса публики, явился въ кассу судебный приставъ Васютинскій и по какому-то исполнительному листу арестовалъ вс находившіяся въ касс деньги, Узнавъ объ этомъ, артисты отказались участвовать въ представленіи, публика же въ свою очередь, узнавъ объ отказ артистовъ, направилась къ касс, требуя возврата денегъ. Кассиръ заявилъ, что у него денегъ нтъ, такъ какъ он арестованы судебнымъ приставомъ. Начался скандалъ, угрожавшій принять крупные размры. Форкатти счелъ за благо скрыться, а дежурный помощникъ пристава сообщилъ о происшествіи ис. дол. градоначальника Одесскому коменданту Челищеву, который немедленно прибылъ въ садъ. Когда ему доложены были подробности этого событія, онъ потребовалъ отъ судебнаго пристава возвратить деньги въ кассу, мотивируя свое требованіе тмъ, что арестованныя деньги не составляютъ еще собственности Форкатти и потому аресту подлежать не могутъ. Судебный приставъ не пожелалъ, однако, подчиняться этому требованію, замтивъ, что онъ подчиненъ въ данномъ случа только суду, по предписанію котораго и дйствуетъ. Пререканія между судебнымъ приставомъ и г.—м. Челищевымъ кончились тмъ, что деньги были возвращены въ кассу, причемъ г.—м. Челищевъ принялъ на себя отвтственность за могущія быть послдствія такого распоряженія. Когда деньги были возвращены въ кассу, публика устроила шумную овацію г. Челищеву, все успокоилось и представленіе состоялось. Событіе, только что мною разсказанное, было предметомъ обсужденія въ высшихъ инстанціяхъ при чемъ оказалось, что г.—м. Челищевъ былъ совершенно правъ.
Сенатомъ было разъяснено, что поступающія въ кассу деньги составляютъ собственность публики до окончанія спектакля и только по окончаніи его переходятъ къ антрепренеру, т. е. лишь въ тотъ моментъ, когда публика, за внесенныя ею деньги, получаетъ все то, что ей за ея деньги общано.
Вообще ‘увеселительная’ антреприза Форкатти, въ бытность мою въ Одесс, шла крайне неудовлетворительно, плохіе сборы длала и драматическая труппа, въ состав которой не было ни одного сколько нибудь выдающагося артист, кром, впрочемъ, Е. П. Кадминой, въ этотъ сезонъ покинувшей оперу и перешедшей въ драму, но объ этомъ — впереди.
Если Форкатти и тянулъ дло, то разв только въ тхъ видахъ, чтобы имть возможность получать ежедневно изъ кассы пару цлковыхъ на пропитаніе. Кого мн искренно было жаль въ этотъ періодъ — это А. П. Миловидову, которая, не смотря на крайнюю нужду, все-же любила Форкатти и до того была скромна въ своихъ требованіяхъ, что на ужинъ ограничивалась кускомъ колбасы съ булочкой и ютилась въ квартирк, состоявшей изъ двухъ маленькихъ комнатъ.
Изъ Одессы я выхалъ до окончанія лтняго сезона и съ Форкатти встртился спустя уже нсколько лтъ въ Кіев, куда онъ прибылъ съ товариществомъ артистовъ. Миловидовой уже не было, а ухаживалъ Форкатти за г-жей Маюровой, которая, какъ мн теперь стало извстно, съ тхъ поръ и связала съ нимъ свою судьбу.
Опять прошло нсколько лтъ. Изъ газетъ я узналъ, что Форкатти опять антрепренерствуетъ въ Тифлис. ‘Живъ Курилка’! могъ я только воскликнуть, получивъ это извстіе.
Возвращаюсь къ Харькову. Больнымъ мстомъ въ трупп Дюкова не только въ описываемый, но и въ другіе сезоны — были первые любовники. Посл Горева, служившаго въ 1875— 1876 г., на любовниковъ оказался сильный неурожай, продолжающійся, впрочемъ, повсюду и по настоящее время. Достаточно сказать, что роли любовниковъ исполняли гг. Борисовъ, Мих. Стрльскій (ci-devant опереточный артистъ Третьяковъ), даже Ленскій-Петровъ.
Что побудило Борисова избрать это амплуа — не знаю, ни вншность, ни фигура, ни органъ голоса, словомъ ничто не давало права этому артисту занимать избранное имъ амплуа. Публика относилась къ Борисову крайне несимпатично, даже враждебно. Его появленіе на сцен не обходилось безъ приключеній. Въ лучшихъ патетическихъ мстахъ пьесы нердко съ галлереи слышались такія замчанія, что вся публика хохотала до упаду. Мн было искренно жаль этого артиста-неудачника, въ его игр виденъ былъ громадный трудъ, видно было изученіе роли, ея пониманіе, но, къ сожалнію, при своихъ вншнихъ данныхъ и странномъ, чревовщательномъ, голос, г. Борисовъ не могъ производить никакого впечатлнія. Какой-нибудь жгучій монологъ въ устахъ Борисова нердко уничтожалъ смыслъ цлой пьесы, гд ужъ тутъ было думать объ иллюзіи! Смотря Борисова въ драм, мн всегда почему-то припоминался Тредьяковскій въ литератур: громадные труженики и крупныя бездарности. Таково, впрочемъ, было впечатлніе, произведенное на меня Борисовымъ въ Харьков. Съ тхъ поръ прошло много лтъ, я встртилъ Борисова снова на сцен, но уже не на амплуа первыхъ любовниковъ и, признаюсь, примирился съ нимъ, особенно въ роляхъ такъ наз. благородныхъ отцовъ.
Одинъ только недостатокъ остался по прежнему, это-голосъ, но такъ какъ избавиться отъ этого природнаго недостатка не зависитъ отъ артиста, то поневол приходится прощать ему его чревовщательскій талантъ, которымъ такъ некстати одарила его природа.
Харьковъ я причисляю къ тмъ городамъ, въ которыхъ публика серьезно относится къ драм и живетъ ея традиціями, вотъ почему этотъ городъ, я думаю, не увлекся, подобно другимъ провинціальнымъ городамъ, опереткой. За нсколько лтъ моего пребыванія въ Харьков, оперетка была тамъ во время сезона одинъ только разъ при Новиков, а раньше появлялась на короткое время и не въ періодъ сезона, въ то время какъ Кіевъ, Одесса и другіе города до того увлеклись опереткой, что совершенно забыли о драм, одинъ только Харьковъ не измнялъ себ и если и допускалъ оперетку, то не въ ущербъ драм, а по окончаніи драматическаго сезона, а равно и въ лтнее время. Объ этой оперетк я упоминаю потому, что въ состав ея, я, въ числ прочихъ впервые встртилъ на сцен своего школьнаго товарища Недтскаго, выступавшаго подъ фамиліей Недлина. Выступилъ онъ въ роли Гренише въ оперетк ‘Корневильскіе колокола’ и имлъ успхъ. Еще большій успхъ онъ имлъ въ слдующій спектакль въ роли ‘Нотаріуса’ въ оперетк ‘Креолка’. Кром Недлина въ той-же опереточной трупп я встртилъ г. В. И. Родона и С. А. Бльскую, другими словами, въ оперетк я встртилъ все то, что или прежде подвизалось въ драм, или перешло въ нее впослдствіи. Съ особеннымъ удовольствіемъ отмчаю, что Недлинъ принадлежалъ къ послдней категоріи, о чемъ полагаю не жалютъ истинные цнители драматическаго искусства. О Недлин, какъ о драматическомъ артист, я еще поговорю при воспоминаніяхъ о Кіев, а пока замчу только, что въ Харьков Недлинъ пользовался большими симпатіями театралокъ, что дало поводъ одному остряку выразиться о немъ: ‘Какой-же онъ Евгеній, онъ просто геній Евъ’!
Сезонъ 1878—79 года былъ однимъ изъ самыхъ неудачныхъ по составу труппы. Г-жу Глбову замнила Черкасова — Лаврецкая, г-жу Козловскую,— Н. А. Кузьмина, г-жу Апаркову — Лидина (впослдствіи Легаръ), Стружкина и отчасти М. П. Васильева-Гладкова — Казанцевъ. Все это, въ сущности, были второстепенные артисты, въ сравненіи съ тми, которые подвизались въ предыдущемъ сезон. Одно только цнное пріобртеніе сдлалъ Дюковъ, у него служилъ комикъ Павелъ Матвевичъ Свободинъ, прекрасный артистъ, имвшій громадный успхъ, но служба его, не помню почему, длилась очень. не долго. Впослдствіи Свободинъ выступилъ на Императорской сцен, неожиданная смерть его, послдовавшая 9-го октября 1892 г. въ Михайловскомъ театр, во время исполненія пьесы ‘Шутники’, гд онъ выступалъ въ роли Обросимова, вызвала искреннія сожалнія всхъ знавшихъ его. Если сезонъ этотъ и оставилъ во мн впечатлніе, то разв гастролями Стрепетовой и Писарева. Эти гастроли пользовались выдающимся успхомъ, сборы были громадные и дошло до того, что когда прізжіе артисты закончили свои спектакли, то публикой была снаряжена депутація упросить артистовъ остаться еще на два спектакля, на что они, къ удовольствію публики, а еще больше, къ удовольствію Дюкова, изъявили свое согласіе.
Сезонъ этотъ памятенъ мн, впрочемъ, и еще по совершенно исключительному случаю: по полемик г., Казанцева, затянной имъ въ мстной газет ‘Харьковъ’. Газету издавалъ нкто Сталинскій, мало заботившійся о содержаніи статей, но сильно старавшійся наполнить газету безплатнымъ матеріаломъ.
Газета эта издавалась крайне небрежно, были номера помченные 30 и 31-мъ февраля, раза три были выпущены номера, составленные изъ набора буквъ, словъ-же вовсе не было. Случалось это въ т дни, когда Сталинскій, будучи въ веселомъ настроеніи, угощалъ наборщиковъ водкой, а наборщики, еле держась на ногахъ, разсыпали наборъ, а затмъ подбирали съ полу буквы и ставили ихъ въ гранки, какъ прійдется. Когда на утро выпускался подобный номеръ, Сталинскій приказывалъ набирать тотъ-же номеръ для слдующаго дня, при чемъ отъ редакціи объявлялось, что ‘вслдствіи разсыпавшагося, по вин наборщиковъ, шрифта, вчерашній номеръ вышелъ неяснымъ, а потому онъ печатается вновь’.
Составъ редакціи у г. Сталинскаго былъ слдующій: передовыя статьи писалъ И. И. Боровиковскій, я завдывалъ театральнымъ отдломъ, а мстную хронику доставлялъ какой-то юноша, получавшіе за это 10 руб, въ мсяцъ. Когда Сталинскій пускался въ разгулъ, онъ заране заготавливалъ матеріалъ дна на три, ‘дабы быть свободнымъ’, какъ онъ выражался. Требованіе отъ репортера мстной хроники за три дня впередъ сильно его смущало, но Сталинскій не терялся и самъ давалъ матеріалъ для репортера. Подведетъ, бывало, къ окну и указывая на тумбы троттуаровъ скажетъ: ‘видите тумбы какія, пишите, что пора ихъ красить, а вотъ видите какой снгъ валитъ, пишите, что установился санный путь’! Хотя за ночь снгъ таялъ и къ утру вс видли непролазную грязь, но это не мшало газет оповщать горожанъ о санномъ пути. Вотъ къ этому-то Сталинскому и нашли доступъ любители полемики Форкатти и Казанцевъ. Разница между ними была только та, что Форкатти писалъ исключительно о себ, тогда какъ Казанцевъ посвящалъ свои статьи необыкновенному таланту г-жи Лидиной.
По поводу одного отзыва, помщеннаго въ этой газет, отзыва, не столько касавшагося игры Казанцева, сколько прибывшей съ нимъ актрисы Лидиной, г. Казанцевъ написалъ громадную статью, въ которой сильно набрасывался на рецензента, осмлившагося дурно отозваться, ‘хотя и о молодой, но столь выдающейся артистк, какъ г-жа Лидина. Рецензентъ, не возражая по существу, отвтилъ довольно кратко, что быть можетъ въ отзыв о г-ж Лидиной онъ и высказалъ ошибочное мнніе, но его крайне интересуетъ, почему въ защиту Лидиной печатно выступаетъ Казанцевъ, а не кто нибудь другой. Кто знаетъ, къ чему привела-бы эта полемика, столь пріятная Сталинскому, какъ дававшая безплатный матеріалъ для заполненія номера, но случилось такъ, что вторая статья Казанцева была разсыпана наборщиками посл одного изъ упомянутыхъ выше угощеній и когда Платонъ Иннокентьевичъ явился утромъ въ редакцію съ выраженіемъ нретензіи по поводу такой непростительной небрежности относительно его статьи, Сталинскій, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, счелъ себя обиженнымъ и наотрзъ заявилъ, что статьи вовсе не помститъ, такъ какъ Казанцевъ не выказываетъ должнаго уваженія къ редактору-издателю.
Не могу при воспоминаніяхъ объ этомъ сезон не помянуть добрымъ словомъ артиста Мирскаго (родного брата В. Н. Немировича-Данченко). Съ артистомъ этимъ я познакомился въ начал сезона и сошелся съ нимъ настолько близко, что уже черезъ мсяцъ мы жили на одной квартир. Что это былъ за добрый, симпатичный человкъ, какъ далекъ онъ былъ отъ театральныхъ дрязгъ, какъ искренно любилъ искусство и какъ серьезно работалъ! Къ сожалнію, здоровье его было слабо, онъ часто боллъ и для меня вскор не было уже тайной, что онъ одержимъ сильнымъ нелугомъ, отъ котораго, къ несчастью, онъ въ тотъ-же годъ скончался на юг въ полномъ разцвт. Скромность его, въ еію молодые годы, при его вншности, да еще служа на сцен, меня изумляла, тмъ боле изумляла, что мы жили вмст, а я велъ далеко не монашескій образъ жизни Какъ часто, являясь домой подъ утро, въ веселомъ настроеніи, я заставалъ Мирскаго за письменнымъ столомъ.— ‘И что вы все пишете’? спрашивалъ я не разъ, но Мирскій отъ прямого отвта какъ-то уклонялся. Совершенно случайно я узналъ, что онъ любитъ и вренъ. Узналъ даже кого, но имени ея я не назову потому, что особо эта, принадлежащая къ театральному міру, еще жива, и, говоря откровенно, любви его не стоила. Мирскій былъ слишкомъ честенъ, слишкомъ благороденъ, чтобы быть обманутымъ, а между тмъ его обманывали и это знали вс, кром Мирскаго. (Такъ, впрочемъ, всегда бываетъ). Письма, о которыхъ я упомянулъ, писались ей и, какъ оказалось, ежедневно, а отвты получались очень рдко. Я не сомнваюсь, что неудачная привязанность Мирскаго ускорила развязку. Вскор посл смерти Мирскаго я встртилъ въ Харьков особу, ему близкую, но встртилъ не одну, а въ сообществ съ молодымъ, начинавшимъ артистомъ и когда я повелъ рчь о Мирскомъ, я былъ пораженъ холоднымъ отвтомъ, что это былъ ‘человкъ ничего себ, да ужъ слишкомъ игравшій въ любовь’. А между тмъ, такихъ людей какъ Мирскій въ театральномъ мір приходится встрчать очень рдко!
Изъ артистокъ, впервые выступившихъ въ описываемый сезонъ, я долженъ указать на г-жу Елизавету Шабельскую. Анонсъ о дебют г-жи Шабельской въ роли Катерины въ ‘Гроз’ не могъ не поразить всхъ театраловъ. Никто изъ нихъ никогда не слышалъ такого артистическаго имени, а между тмъ дебютъ въ такой серьезной роли заставлялъ предполагать, что это не новичокъ на сцен. Какъ всегда водится, начались разспросы, ‘кто такая, да откуда*? Удалось только узнать, что дебютантка очень юная, но и весьма образованная особа, прекрасно владющая нсколькими языками, что окончила она курсъ въ институт и принадлежитъ къ извстной интеллигентной семь въ Харьков, говорили также, что вслдствіи какого-то сдланнаго ею ложнаго шага, семья отъ нея отказалась и она ршила посвятить себя сцен. Уже въ день спектакля мы узнали, что Шабельская никогда еще на сцен не выступала и ршилась взять на себя роль Катерины, чтобы опредлить — есть-ли у нея талантъ или нтъ? Я присутствовалъ на этомъ дебют, внимательно слдилъ за игрой дебютантки, но сколько ни старался подыскать смягчающія вину обстоятельства, я, къ сожалнію, нашелъ только одно — что Шабельская выступаетъ въ первый разъ и потому ей все прощается, не говорю ‘многое’, а-все, ибо все исполненіе было однимъ сплошнымъ недоразумніемъ, въ которомъ боле былъ повиненъ режиссеръ, допустившій этотъ дебютъ, чмъ сама дебютантка. Неудача эта, видно сильно повліяла на г-жу Шабельскую, такъ какъ посл спектакля я встртилъ ее къ маскарад въ коммерческомъ собраніи и встртилъ въ состояніи невмняемости. Она была въ обществ т. наз. золотой молодежи, которая ее все утшала, по дебютантка только твердила: ‘провалилась! погибла! наливайте’! Бокалы наполнялись, Шабельская залпомъ опоражнивала свой, повторяла требованіе ‘наливай’, опять пила и черезъ какой нибудь часъ ее пришлось вынести изъ зала, такъ какъ дольше оставаться было уже невозможно. Когда я наблюдалъ эту картину, мн было искренно жаль несчастную, мечтавшую создать себ имя и самостоятельное положеніе и сразу, на первыхъ-же шагахъ, такъ разочаровавшуюся. Велико видно было ея горе, которое она думала утопить въ вин, но ее не понимали, господа кавалеры и окружавшіе видли въ этомъ пьянств какое-то геройство и подзадоривали ее: ‘молодепд’ — баба! здорово пьешь! браво Лиза’!, а вникнуть въ душевное состояніе этой Лизы никто не догадался.
Посл этого неудавшагося дебюта г-жа Шабельская изъ Харькова скрылась и, какъ я слышалъ, перехала въ Одессу. Когда я зимой 1880 г. прибылъ въ Одессу, я дйствительно ее тамъ встртилъ. Жила она открыто, постоянно окруженная массой ухаживателей, что было впрочемъ неудивительно, такъ какъ, кром молодости и красивой вншности, г-жа Шабельская обладала и другими качествами, она была очень остроумна и всегда весела. Одно только мн въ ней не нравилось: ужъ очень злоупотребляла она крпкими русскими выраженіями, не стсняясь ни временемъ, ни мстомъ. Для меня стало ясно, что посл неудачи по сцен она пошла жить во всю и что ее успли сильно развратить. Встртившись какъ-то съ Шабельской въ театр, я спросилъ ее, примирилась-ли она съ мыслью объ оставленіи ею артистической карьеры и бывъ крайне удивленъ, услышавъ серьезный отвтъ, что мысли этой она и не думала покидать и осуществитъ ее при первой возможности, чего-бы ей это ни стоило! Случилось такъ, что игравшая въ Маріинскомъ театр французская труппа прогорла и театръ оставался свободнымъ. Узнавъ объ этомъ, г-жа Шабельская обратилась къ проживавшему въ то время въ Одесс брату моему Марку съ предложеніемъ составить драматическую труппу, на что она дастъ имющіяся у нея нсколько тысячъ рублей, но съ непремннымъ условіемъ, чтобы она участвовала въ состав труппы. Отъ жалованья г-жа Шабельская отказалась, равно какъ и отъ полученія обратно вносимыхъ ею денегъ, она желала лишь одного — почаще играть. О составленной братомъ трупп я скажу въ своемъ мст, при воспоминаніяхъ объ Одесс въ 1880— 1881 г., а пока замчу только, что въ числ приглашенныхъ на гастроли артистовъ находился Ивановъ-Козельскій, такъ какъ это иметъ отношеніе къ г-ж Шабельской.
Въ первый спектакль, въ который выступилъ ИвановъКозельскій, шла пьеса ‘Коварство и Любовь’, съ гастролеромъ въ роли Фердинанда и съ г-жей Шабельской въ роли Луизы Миллеръ. Не смотря на то, что въ театр находились, въ значительномъ числ, друзья г-жи Шабельской, все-же и они не могли спасти ее отъ провала. Ивановъ-Козельскій былъ крайне недоволенъ и наотрзъ отказался играть дальше съ г-жей Шабельской, но на другой день, когда ему было заявлено, что другой артистки, которая могла-бы выступать въ его репертуар, нгь и что по этому и гастроли его должны прекратиться, Козельскій сразу смягчился и нашелъ, что терять 1500 руб. за десять спектаклей, на которые онъ былъ приглашенъ, не стоитъ и потому будетъ дальше гастролировать. Шабельская была въ восторг отъ такого ршенія, чего впрочемъ нельзя сказать о публик, которой приходилось любоваться игрой столь неопытной и слабой исполнительницы. Оставляя Одессу, Козельскій однако заявилъ, что никогда въ жизни больше не станетъ выступать съ Шабельской, и если онъ получитъ куда-нибудь приглашеніе, то однимъ изъ пунктовъ контракта его будетъ ‘не играть вмст съ Шабельской’. Было это въ 1880 г., а въ 1882 г., когда въ Кіев, во время антрепризы Иваненко, прибылъ на гастроли Козельскій, въ состав труппы, какъ нарочно, оказалась Шабельская. Узнавъ объ этомъ, Козельскій потребовалъ отъ Иваненко удаленія Шабельской на все время своихъ гастролей и замной ея г-жей Летаръ. Прошло спектакля два и, къ крайнему моему удивленію, на афиш, рядомъ съ именемъ Козельскаго, красовалось имя Шабельской. Я поинтересовался узнать какъ это случилось и обратился за разъясненіемъ къ Шабельской. То, что я узналъ, меня возмутило. Шабельская разсказала мн, что она пошла къ Иваненко просить его убдить Козельскаго не противиться ея участію въ спектакляхъ, что ей желательно играть, но Иваненко отвтилъ, что онъ ничего не можетъ сдлать и посовтовалъ ей обратиться лично къ Козельскому и, если тотъ изъявитъ согласіе, то чтобы далъ таковое письменно. Шабельская отправилась къ гастролеру, долго и со слезами упрашивала дать согласіе и наконецъ получила таковое, но какой цной — умолчу!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На другой день и появилась упомянутая выше афиша.
Вскор посл этого Шабельская ухала изъ Россіи, а спустя нсколько лтъ мн пришлось узнать, что г-жа Шабельская подвизается не безъ успха на сцен въ Берлин и даже получила извстность, какъ писательница. Три года тому назадъ я встртился съ Шабельской въ Москв, гд она находилась въ состав нмецкой труппы г. Блюменталя, игравшей въ театр Корша.
Сезонъ 1878—79 г., закончился для Дюкова весьма плачевно въ матеріальномъ отношеніи. Подъ вліяніемъ этой неудачи съ одной стороны и смерти единственнаго сына, которому Дюковъ мечталъ передать свое дло, онъ ршилъ на время сдать театръ въ аренду.
Арендаторомъ на сезонъ 1879—80 года явился H. Н. Савинъ, державшій въ то время драму въ Кіев и еще въ какомъ-то город. Въ состав труппы г. Савина я впервые увидлъ H. Н. Соловцова, г-жу Е. С. Карцову и Лола, остальные артисты были мн уже знакомы, каковы Чарскій, Н. Ленскій, Апаркова и др. Г-жа Карцева была очень слабая артистка, и если отличалась въ трупп, то разв своимъ ростомъ. Играла она очень рдко, что дало поводъ одному остряку посвятить ей слдующее четверостишіе:
‘Вы очень велики, быть можетъ,
Но что сказать вамъ вмст съ тмъ,
Вдь режиссеръ васъ не тревожитъ,
Вы не играете совсмъ’!
Помню я еще Карцеву и потому, что часто встрчалъ ее съ Н. Ленскимъ. Хотя съ тхъ поръ прошло уже много лтъ, но я не могу забыть эту парочку, благодаря рзкому контрасту ихъ роста: одна grande-dame, если буквально понимать, большая дама, а другой — маленькій, очень маленькій господинъ. Какъ случилось, что Карцева, всегда заявлявшая, что ждетъ прізда своего жениха, кавалергарда и Ленскій, въ то время женатый, отказались она — отъ жениха, а онъ — отъ жены и связали свою судьбу вмст — я объяснить н^ берусь, но фактъ остается фактомъ. Одно только впослдствіи казалось мн страннымъ: ухаживаніе антрепренеровъ за Карцевой сначала Савина, а затмъ Иваненко. Ленскій читалъ со сцены куплеты: ‘если въ союз участвуютъ трое’, а Карцева съ однимъ изъ антрепренеровъ сидла въ лож и весьма одобрительно относилась къ обличительнымъ куплетамъ.
Кром г-жи Шабельской изъ начинавшихъ въ Харьков артистовъ, я помню еще г-жу Прянишникову, и г.г. Селиванова и Долина. Эти послдніе, а въ особенности Долинъ, пользовались впослдствіи довольно большой извстностью.
Г-жа Прянишникова, Евгенія Тимофевна, ршила посвятить себя сцен тотчасъ-же по окончаніи гимназіи, что стремленіе ея къ сцен было серьезное, было ея завтною мечтой, я вывожу изъ того, что она отказала въ своей рук, сдлавшему ей предложеніе, молодому ученому Николаю Аркадьевичу Андреевскому потому только, что онъ не соглашался съ ея желаніемъ поступить на сцену. Первые свои шага по сцен г-жа Прянишникова сдлала въ Харьков-же, но такъ какъ ей хотлось часто играть, что было трудно при большомъ состав труппы, то она вскор ухала въ Кронштадтъ, гд антрепренеромъ состоялъ г-нъ Раппопортъ, въ свое время получившій извстность тмъ, что, будучи антрепренеромъ, онъ былъ и рецензентомъ и самъ писалъ отзывы о своей трупп. Въ сезонъ 1879—80 г. г-жа Прянишникова служила въ трупп Савина въ Кіев и хотя, какъ я слышалъ, успха не имла, тмъ не мене г. Савинъ вновь пригласилъ ее въ Кіевъ въ 1883 г., когда въ городскомъ театр была водворена драма. Въ Кіев я г-жу Прянишникову видлъ на сцен нсколько разъ и могу подтвердить, что возлагавшіяся на нея надежды не опрадались: актрисы изъ нея не вышло.
Тимофй Николаевичъ Селивановъ, тотъ самый, который на създ сценическихъ дятелей въ Москв, наговорилъ’ съ три короба жалкихъ словъ о положеніи провинціальныхъ артистовъ, еще въ бытность свою студентомъ Харьковскаго университета, сильно увлекся театромъ, посщалъ его усердно и все свое свободное время проводилъ въ обществ артистовъ. Большое вліяніе на Селиванова имлъ Ивановъ-Козельскій, которымъ въ то время увлекалась не только вся учащаяся молодежь, но и большинство профессоровъ. Ивановъ-Козельскій почти каждый вечеръ проводилъ въ компаніи студентовъ, съ которыми изучалъ Шекспира, всегда происходили горячія пренія, читались роли, спорили объ отдльныхъ фразахъ и даже словахъ, приводили постоянно имя Гервинуса, но въ итог приходили къ заключенію, что Ивановъ-Козельскій прекрасный толкователь Шекспира. Селивановь, котораго я съ юношескихъ лтъ зналъ, какъ человка увлекающагося, до того увлекался Ивановымъ-Козельскимъ, что вн его ничего не признавалъ и всегда твердилъ, что если посвятитъ себя сцен, то выступитъ какъ ученикъ Козельскаго и рабскимъ его подражателемъ. Какъ оказалось впослдствіи, все это говорилось сгоряча и уже въ сезонъ 1878—79 г., когда Селивановъ, будучи еще студентомъ, выступилъ въ качеств любителя въ роли Чацкаго, о подражаніи Козельскому и помину не было, что однако не помшало Селиванову имть въ этой роли громадный успхъ. По окончаніи университета въ 1880 г. Селивановъ поступилъ на сцену и первое время подвизался въ г. Елисаветград, въ трупп Выходцева, но затмъ, въ тотъ-же сезонъ, перехалъ въ Одессу, гд съ достоинствомъ занималъ амплуа первыхъ любовниковъ. Дебютировалъ Селивановъ въ ‘Расточител’, а черезъ нсколько дней выступилъ въ роли Карла Моора вмст съ г. Козельскимъ, игравшимъ Франца. И, о ужасъ, ученикъ забилъ своего учителя, его принимали куда лучше Козельскаго. Гастролеръ не могъ примириться съ этимъ фактомъ и еще до начала спектакля всмъ заявлявшій, что Селивановъ его гордость, Козельскій посл спектакля находилъ въ игр своего учебка одни только недостатки. Селивановъ прослужилъ въ Одесс цлый сезонъ, все время пользуясь успхомъ у публики и симпатіями мстной прессы. Съ 1881 года я Селиванова на сцен больше не видлъ, и какова была его дальнйшая дятельность — мн неизвстно.
Въ сезонъ 1877—78 г. за кулисами, куда я былъ вхожъ, мн часто попадался на глаза небольшого роста мальчикъ, сильно ухаживавшій за артистами и всми мрами старавшійся угождать имъ мелкими услугами. Этого-же мальчика я видалъ иногда и на сцен, въ безсловесныхъ роляхъ, а подчасъ и въ роли, состоявшей изъ двухъ — трехъ словъ. Въ антрактахъ Ванька, какъ звали мальчика, очень гордо расхаживалъ по сцен и за кулисами, видимо стараясь обратить на себя вниманіе,— ‘и я, молъ, артистъ’! Изъ бесды съ кмъ-то изъ артистовъ по доводу этого мальчика я узналъ, что онъ сынъ дворника, служить въ какой-то типографіи и до того любитъ сцену, что ни передъ чмъ не останавливается, чтобы попасть за кулисы. Съ тхъ поръ прошло лтъ пятнадцать. Въ 1880 г., въ бытность мою въ Одесс, антрепренеръ опереточной труппы г. Киселевичъ познакомилъ меня съ однимъ, какъ онъ выразился, изъ лучшихъ своихъ артистовъ.— ‘Иванъ Петровичъ Долинъ’!— Я назвалъ себя.— ‘А не жили-ли вы въ Харьков въ 1877 г.’?— ‘Жилъ’ — ‘И помните, конечно, того мальчика, который ухаживалъ за артистами, чтобы имть право ходить за кулисы. Этотъ мальчикъ — я’! Затмъ, какъ водится, слдовалъ разсказъ о разныхъ мытарствахъ, вплоть до того момента, когда онъ пріобрлъ имя артиста. Настоящее его амплуа были роли простаковъ, хотя, къ сожалнію, онъ брался за все, въ чемъ, полагаю, не малая вина лежала на публик, сильно его баловавшая и потому, какъ любимцу, все ему прощавшая. Долинъ, не обладая никакимъ голосомъ, имлъ смлость пть Париса въ ‘Прекрасной Елен’, я даже удивлялся почему онъ, при своей смлости и самоувренности, не плъ партіи — Елены. Эта самоувренность Долина сильно ему вредила въ глазахъ товарищей, которые относились къ нему крайне недружелюбно. Лтомъ 1895 года ^Долинъ съ большимъ успхомъ подвизался въ Кіев, онъ часто жаловался мн на плохое состояніе здоровья и все твердилъ, что будетъ серьезно лечиться, за леченіе онъ, однако, принялся слишкомъ поздно, спустя нсколько мсяцевъ посл вызда изъ Кіева, онъ скончался за границей, куда былъ отправленъ изъ Одессы тамошними врачами уже въ безнадежномъ состояніи.
На роли первыхъ любовниковъ былъ приглашенъ Николай Николаевичъ Соловцовъ. На видъ это былъ очень молодой, красивый мущина, блондинъ и, какъ говорятъ нмцы ‘gut gebaut’ (буквально: ‘хорошо сколоченный’). Какъ и обо всхъ, вновь появлявшихся артистахъ, и о Соловцов были собраны предварительныя свднія, давшія, впрочемъ, мало матеріала: дознано было, что фамилія его Федоровъ, что онъ сынъ орловскаго землевладльца, что ему 22 года и что на сцен онъ уже подвизается три года. Впослдствіи мн Соловцовъ подтвердилъ эти данныя, разъяснивъ, что на сцену онъ поступилъ въ декабр 1875 г. въ Орл 19-ти лтнимъ юношей, служилъ онъ въ Орл у антрепренера Сервье, при чемъ одновременно съ нимъ служили въ драм Викторъ Ивановичъ Родонъ, занимавшій амплуа фатовъ, Серафима Александра Бльская, игравшая въ водевиляхъ и Дольскій, игравшій простаковъ. Я потому привожу эти фамиліи, что, какъ извстно, вс эти лица перешли потомъ въ оперетку. Въ той-же трупп подвизалась въ роляхъ grande dame г-жа Пальмъ и на амплуа резонеровъ Егоръ Черновъ, года четыре тому назадъ служившій въ Кіев у Соловцова и потому вроятно принятый имъ въ свою труппу, что нельзя было не пріютить ветерана сцены, при которомъ антрепренеръ начиналъ свою сценическую дятельность. Посл Орла Соловцовъ служилъ въ Ярославл у извстнаго антрепренера Василія Андреевича Смирнова въ послдній годъ его антрепризы, затмъ въ Оренбург — у Разсказова, дале въ Астрахани — у H. К. Милославскаго, потомъ въ Саратов — у Кастровскаго и наконецъ уже оттуда попалъ въ Харьковъ къ Савину. Такимъ образомъ Соловцовъ, явившись въ Харьковъ, не былъ уже новичкомъ на сцен и усплъ побывать въ разныхъ концахъ Россіи, совершивъ путешествія изъ Оренбурга въ Астрахань, изъ Астрахани въ Саратовъ и изъ Саратова въ Харьковъ.
Первый дебютъ Соловцова въ театр Дюкова состоялся въ водевил ‘Комедія съ дядюшкой’, для jeunepremier’а выступать въ роли, гд приходится переодваться, фиглярничать, наряжаться въ національный еврейскій костюмъ и плясать — не совсмъ, конечно, лестно. Чмъ руководствовался Савинъ, давъ Соловцову для перваго дебюта подобную роль и чмъ руководствовался Соловцовъ, согласившись выступить въ такой роли — для меня было ршительно непонятно. Я помню только, что посл этого дебюта публика отнеслась съ недовріемъ какъ къ Савину, такъ и къ дебютанту и тогда-же я понялъ, что дло Соловцова въ Харьков проиграно и что успха онъ имть не будетъ. Такъ и случилось. Когда Соловцовъ на третій день выступилъ въ роли Карла Моора, онъ провалился или, врне говоря, его провалили: Съ галлереи все время слышались замчанія по адресу артиста, замчанія такого рода, что вызывали дружный смхъ публики. Излишне, конечно, прибавлять, что дебютантъ растерялся, сбился съ тона, сталъ путаться въ репликахъ и въ конц концовъ былъ ошиканъ. Посл этого спектакля Соловцовъ сталъ апатично относиться къ своему длу и хотя прослужилъ весь сезонъ, но держался въ сторон и нисколько не заботился объ исправленіи допущенной Савинымъ ошибки, онъ не игралъ, а отбывалъ какую-то барщину, для него было совершенно безразлично, какъ относится къ нему публика и мстная пресса. Посл Харькова я съ Соловцовымъ не встрчался до Кіева, когда онъ появился тамъ въ качеств представителя товарищества драматическихъ артистовъ. Объ этой сторон его дятельности, т. е. какъ объ организатор товарищества, а равно впослдствіи, какъ антрепренера, точно также какъ объ артист, я поговорю въ своемъ мст. Замчу только, что за довольно продолжительный періодъ времени, между пребываніемъ Соловцова въ Харьков и появленіемъ его въ Кіев, я слышалъ о Соловцов очень мало, какъ объ артист, но за то много, какъ о побдител женскихъ сердецъ. То разсказывали, что имъ увлеклась извстная водевильная артистка, то говорили, что въ какомъ то изъ южныхъ городовъ онъ увлекъ одну красавицу, мужнину жену, которая съ его легкой руки пошла на сцену и многое тому подобное.
Какъ я уже сказалъ, въ числ вновь появившихся артистокъ находилась г-жа Лола. Выступала она, хотя безъ особеннаго успха, въ роляхъ ingenue comique и пользовалась покровительствомъ В. В. Чарскаго, жена котораго (Андреева) подвизалась въ то время въ Кіев въ опереточной трупп г. Стова, занимая амплуа комическихъ старухъ. Покровительство Чарскаго длилось не мало лтъ, всюду, гд онъ потомъ ни появлялся, съ нимъ вмст появлялась и г-жа Лола. Недавно, впрочемъ, я узналъ изъ газетъ, что Чарскій разошелся съ г-жей Лола, что побудило ее даже покушаться на самоубійство.
Два слова объ антрепренер Савин. Взявъ на себя одновременно антрепризу въ трехъ городахъ, онъ видимо растерялся и снабдилъ Харьковъ труппой, далеко не удовлетворительной для города, въ театральныхъ стнахъ котораго перебывали лучшіе представители драматическаго искусства. Давъ Харькову далеко не важный персоналъ, г-нъ Савинъ одновременно снабдилъ Кіевъ весьма удовлетворительной труппой въ состав которой находились, насколько мн помнится, С. П. Волгина, П. А. Никитинъ, Н. И. Николинъ, Т. А. Чужбиновъ, А. М. Максимовъ, В. Степановъ и др. Неудивительно поэтому, что харьковскій сезонъ закончился для Савина довольно плачевно. Была, впрочемъ и другая причина: завдываніе дломъ въ Харьков Савинъ поручилъ г. Пальчинскому, зятю Дюкова и, конечно, потому только, что это былъ зять Дюкова, такъ какъ другихъ заслугъ, дававшихъ Пальчинскому право завдывать театромъ, за нимъ не водилось. Пальчинскій обнаружилъ полное непониманіе дла и такъ какъ Савинъ весьма рдко появлялся въ Харьков, то понятно, какъ велось хозяйство въ театр. Въ продолженіе сезона Савинъ прізжалъ въ Харьковъ раза три и каждый пріздъ его считался какимъ-то событіемъ въ театральномъ мір. Еще больше говорили объ отъзд Савина. ‘Заказалъ ящикъ шампанскаго’, шептали другъ другу на ухо артисты и это была врная примта, что антрепренеръ вызжаетъ. Была-ли это выдумка или правда — не знаю, такъ какъ въ періодъ антрепризы Савина я рдко являлся за кулисы и потому детали закулисной жизни мн были мало извстны. Какъ артистъ Савинъ выступалъ въ Харьков одинъ только разъ и крайне неудачно. Онъ взялъ на себя роль Андрея Блугина, роль въ которой, посл исполненія ея Громовымъ, никто успха не имлъ, даже кумиръ Харьковцевъ,— Ивановъ-Козельскій, тмъ мене могъ имть успхъ Савинъ, изображавшій Блугина фрачнымъ героемъ, постоянная сфера котораго-салонъ,— и случайно лишь затесавшійся въ простую, купеческую среду.
Я уже сказалъ о состав Савинской труппы въ Кіев. Дополню эти данныя кое-какими свдніями, полученными мною въ то время отъ одного изъ кіевлянъ, постившаго меня въ Харьков. Свднія эти касаются преимущественно И, А. Никитина, состоявшаго режиссеромъ въ Саввиской трупп. Такъ, я узналъ, что Никитинъ, не смотря на вс просьбы Н. И. Новикова и П. М. Медвдева, всегда отказывавшійся отъ исполненія роли городничаго, въ Кіев ршился въ тотъ сезонъ сыграть эту роль, въ которой и имлъ выдающійся успхъ. Добавлю отъ себя, что роль городничаго Никитинъ сыгралъ одинъ только разъ въ жизни, такъ какъ лтомъ того-же 1880 года онъ умеръ въ Ялт. Здсь не лишнимъ нахожу привести и слдующій эпизодъ. Прозжая весной 1881 года черезъ Кіевъ я узналъ, что тло Никитина будетъ туда привезено для погребенія. Было это на Святой недл. Ныншній театръ ‘Соловцовъ’ арендовалъ уже тогда Сергй Семеновичъ Иваненко. Когда въ театръ было сообщено, что тло Никитина прибыло — шла репетиція какой-то пьесы, въ которой участвовали Т. А. Чужбиновъ, В. Степановъ и приглашенный на гастроли Ивановъ-Козельскій. Какъ ни торопили Чужбиновъ и Степановъ репетицію, но Иванъ-Козельскій, всегда старавшійся какъ можно скоре отдлаться отъ репетицій, на сей разъ поразительно медлилъ, требовалъ повторенія отдльныхъ сценъ, такъ что для всхъ стало яснымъ его нежеланіе дать возможность артистамъ встртить гробъ Никитина. Чужбиновъ и Степановъ все таки съ репетиціи ушли, успли заказать внокъ и вовремя прибыли на вокзалъ. Похороны П. А. Никитина состоялись на Байковомъ кладбищ.— Козельскій на похоронахъ не присутствовалъ. Фактъ этотъ, полагаю, небезъинтересенъ для характеристики личности Козельскаго.
Въ Харьковскомъ театр довольно часто ставились и любительскіе спектакли. Такъ называемые ‘благородные’, ставились въ театр Дюкова, гд участвовали исключительно представителя высшаго мстнаго общества, при чемъ шли какъ русскія, такъ и французскія пьесы. Въ театр на Екатеринославской улиц подвизались любители попроще, одинъ изъ такихъ спектаклей, весной 1880 года, гд я долженъ былъ суфлировать, мн оособенно памятенъ по слдующему поводу: въ числ любителей находился писатель Всеволодъ Михайловичъ Гаршинъ. При выбор пьесы онъ настаивалъ на постановк ^Ревизора’, но подъ непремннымъ условіемъ, чтобы ему дана была роль Хлестакова. Посл первой-же репетиціи вс пришли къ заключенію, что роль эта Гаршину не по силамъ, но сказать ему объ этомъ никто не ршался, не желая его огорчать. На слдующей репетиціи Гаршинъ велъ нкоторыя сцены до того странно, что вс поражались его объясненіями, почему онъ ведетъ роль такъ, а не иначе. Коекто изъ присутствовавшихъ пробовалъ было намекнуть ему, что такъ играть нельзя, но Гаршинъ вступалъ въ споръ и до того раздражался, что пререканія становились невозможными. Не желая, однако, ставить Гаршина въ неловкое положеніе, мы ршили репетировать другую пьесу, а Гаршина увдомить, что ‘Ревизоръ’ не пойдетъ за отказомъ любителя Чаговца отъ роли городничаго. Увдомлять объ этомъ Гаршина, однако, но пришлось, такъ какъ мы узнали, что онъ серьезно заболлъ психическимъ разстройствомъ и отправленъ въ психіатрическое отдленіе земской больницы (Сабурова дача). Въ больниц я часто навщалъ Гаршина. Его пользовалъ старшій врачъ, извстный психіатръ П. И. Ковалевскій, который съ грустью сообщилъ мн, что какъ ни спокоенъ, по видимому, больной, но все-же онъ неизлечимъ, что впослдствіи и подтвердилось, какъ извстно, Гаршинъ, въ припадк психическаго разстройства, покончилъ самоубійствомъ въ 1888 г. Когда Гаршинъ былъ уже въ больниц, мы только поняли чему приписать странное его поведеніе во время репетицій ‘Ревизора’.
Большимъ театраломъ и любителемъ драматическаго искусства считался въ Харьков князь Флоръ Васильевичъ Кугушевъ, о которомъ я уже упомянулъ по поводу Горева. Этотъ любитель все время проводилъ въ театральномъ мір, гд у него было не мало друзей, особенно близкія отношенія установились между Кугушевымъ и артистами Большаковымъ и Громовымъ, нельзя впрочемъ отрицать, что этому сближенію содйствовалъ тотъ белаберный образъ жизни, который вели эти лица. Одно время Кугушевъ вздумалъ заняться литературой, для чего переселился даже въ Петербургъ. Когда, спустя годъ, я встртился съ нимъ въ Петербург, то убдился, что за все это время онъ написалъ всего шесть сценъ изъ театральныхъ нравовъ, которыя и были помщены въ ‘Стрекоз’. Кугушевъ былъ довольно талантливъ, но страсть къ кутежамъ поглощала у него столько времени, что о сереьзной работ нечего было и думать. И въ Петербург, какъ и въ Харьков, онъ имлъ не мало пріятелей какъ между артистами, такъ и литераторами. Дятельность его была на столько незначительна, что когда онъ умеръ, то надгробное о немъ слово сказалъ Д. Д. Минаевъ, охарактеризовавъ его въ слдующемъ четверостишіи:
‘У Палкина покушавъ
И выпивъ черезъ мру —
Покончилъ князь Кугушевъ
Житейскую карьеру’!
Изъ Харькова, лтомъ 1880 года, я выхалъ въ Одессу, гд почти безъвыздно прожилъ цлый годъ. Воспоминанія объ этомъ період — въ слдующей глав, здсь-же замчу только, что въ Харьков, въ числ многихъ оперныхъ артистовъ, я познакомился и съ Евлаліей Павловной Кадминой, о которой мн придется не мало говорить въ воспоминаніяхъ объ Одесс.

V.
Одесса.

Когда я прибылъ въ Одессу, то на слдующій день отправился къ старому своему пріятелю, Николаю Карловичу Милославскому. Состоялъ онъ въ то время арендаторомъ Русскаго театра, получалъ приличные доходы и жилъ довольно широко, принимая у себя не мало представителей высшаго общества. Милославскій принялъ меня очень любезно, я бывалъ у него почти ежедневно, а потомъ и совсмъ поселился у него. Причина такого переселенія была слдующая: Милославскій очень часто разсказывалъ мн о своей прошлой жизни, о многочисленныхъ похожденіяхъ въ театральномъ мір, о случаяхъ съ нимъ бывавшихъ и при этомъ упоминалъ о такой масс артистовъ, съ которыми ему приходилось сталкиваться, что я, наконецъ, обратился къ нему съ просьбой, разсказать мн послдовательно всю свою жизнь, съ момента его поступленія на сцену. Къ моему удовольствію Милославскій согласился на мою просьбу, но съ тмъ, чтобы я перехалъ къ нему совсмъ и исключительно занялся-бы составленіемъ его мемуаровъ. Занятія наши пошли довольно удачно, но случилось одно событіе, въ силу котораго пришлось бросить составленіе мемуаровъ. Жившая съ Милославскимъ Ольга Николаевна Воронина, и до того часто болвшая, захворала серьезно воспаленіемъ печени и врачи нашли положеніе ея безнадежнымъ. Въ это-то время я наглядно убдился, насколько Милославскій любилъ Воронину и былъ къ ней привязанъ, онъ почти цлыя ночи проводилъ у постели больной, постоянно мнялъ врачей, слушая совты разныхъ лицъ, не жаллъ денегъ, приглашая мстныхъ знаменитостей и совершенно забылъ о своихъ длахъ, предоставляя распоряженіе ими г. Шишкину, нечего, конечно, было думать о возможности продолжать начатую работу. Смерть Ворониной сильно повліяла на Милославскаго, онъ сталъ часто болть и постоянно жаловался, что его гнететъ тоска. Мы убдили его принять участіе въ нсколькихъ спектакляхъ русской драматической труппы, подвизавшейся въ Русскомъ театр. Старикъ согласился и сыгралъ нсколько разъ при громадныхъ сборахъ, получая отъ спектакля по 150 рублей. Въ послдній спектакль, съ его участіемъ, шелъ ‘Велизарій’, посл второго акта артистъ до того ослаблъ, что пришлось обратиться къ помощи врачей и антрактъ затянули на цлый часъ.
Спектакль кое-какъ былъ законченъ, но Милославскому на время было запрещено выступать на сцен. Это ‘на время’ оказалось ‘навсегда’, такъ какъ съ тхъ поръ онъ почти уже не вставалъ съ постели до самой смерти. Чтобы сколько нибудь забыться, Милославскій ршилъ перемнить квартиру, въ которой скончалась Воронина и распродать всю свою богатую обстановку. Между прочимъ имъ продавалась хорошая, хотя и старая лошадь. ‘Сколько за нее’? спросилъ какой-то покупатель. ‘150 руб.’!— ‘Помилуйте, Николай Карловичъ, да она стара’!— ‘Такъ что-же? вотъ и я тоже старъ, а вдь получаю 150 руб. отъ спектакля’.
Какъ я уже упомянулъ раньше, Милославскій, распродавъ свое имущество, перехалъ на дачу, а къ зим поселился въ гостинниц, въ которой и скончался 14-го января 1882 г. Годъ, проведенный мною въ Одесс, былъ довольно чреватъ событіями изъ театральной жизни. Антрепризъ была масса и вс он лопались, какъ мыльные пузыри. Незадолго до моего прізда прогорлъ Сергй Александровичъ Пальмъ, задумавшій для Одессы Русскую оперу. Я засталъ уже кое какіе остатки этой оперы, но въ преобразованномъ вид: оперныя артистки очутились уже въ оперетк. Какъ мн передавали, Пальмъ прибылъ въ Одессу изъ Тифлиса, поставилъ дло на широкую ногу, но забылъ объ одномъ, что для Одессы нуженъ хорошій составъ труппы. Милославскій, познакомившись съ составомъ труппы, заявилъ, что больше двухъ мсяцевъ Пальмъ не продержится. Пророчество Милославскаго сбылось. Когда вс наличные источники у Пальма изсякли, и даже лошади его были замнены презрннымъ металломъ, онъ разыскалъ какую-то тетку, у которой взялъ 40 тысячъ руб., а когда ушли и эти деньги, Пальмъ разыскалъ двухъ братьевъ Алатырцевыхъ, у которыхъ также захватилъ не малую толику. Но ничто не помогло, опера лопнула и изъ всего состава остались только Ольга Васильевна Кольцова и г-жа Александрова, къ этимъ-то остаткамъ Лальмъ прибавилъ Слободану и себя и составилъ опереточную труппу, куда были также приняты М. Милославскій, М. Дмитріевъ и Адамъ П. Никитинъ (онъ-же и декораторъ).
Труппа сняла Маріинскій театръ, но начать спектаклей нельзя было, такъ какъ не было тенора. На розыски былъ посланъ Павелъ Адамовичъ Романовскій, о которомъ я уже упоминалъ раньше. Поиски эти увнчались успхомъ: познакомившись съ юнкеромъ замойскаго полка, Калиновичемъ, у котораго оказался небольшой голосъ, Романовскій убдилъ его бросить службу и поступить на сцену. Калиновичъ согласился и, подъ псевдонимомъ Чарова, выступилъ въ оперетк ‘Жирофлэ-Жирофля’. Опереточная труппа подвизалась въ Одесс не больше недли и когда Пальмъ замтилъ, что длъ не будетъ, но что денегъ хватаетъ на выздъ въ ближайшій городъ, онъ оставилъ Одессу и перекочевалъ, съ своей вновь сформированной труппой, въ г. Николаевъ. Дла пошли недурно и Пальмъ странствовалъ съ труппой по разнымъ городамъ года три, пока не остался съ одной Кольцовой и въ 1883 году поступилъ на службу къ Савину, въ Кіев. Дальнйшая дятельность Пальма принадлежитъ уже Петербургу, гд онъ, въ качеств антрепренера, держалъ то оперу, то оперетку, тото и другое вмст. Въ провинцію Пальмъ заглядывалъ уже рдко, я встртилъ его одинъ только разъ въ Кіев, во время гастролей Элеоноры Дузе и то въ роли ея антрепренера.
Зимній сезонъ 1880—81 годовъ въ Одесс былъ очень богатъ на театральныя представленія, въ теченіи сезона тамъ играли пять труппъ: французская опереточная, еврейская, итальянская оперная, итальянская драматическая и наконецъ русская драматическая. Французскую труппу сформировалъ Иванъ Яронь съ кмъ-то въ компаніи, она продержалась только около двухъ мсяцевъ и когда въ кассу сталъ заглядывать судебный приставъ, французы, усмотрвъ въ этомъ первое недоразумніе, стали энергично требовать ‘аржановъ’ и на отвтъ: ‘non, monsieur’! собрали свои пожитки и ухали, французовъ смнила еврейская труппа, подъ управленіемъ нкоего Лернера и хотя дла шли блестяще, но спектакли ставились только четыре раза въ недлю. На свободные три дня и польстилась г-жа Шабельская, предложивъ Марку Ярону составить русскую драматическую труппу. Въ составъ этой труппы, насколько помню, вошли: Иванъ-Козельскій, Новиковъ-Ивановъ, Красовскій, М. Милославскій, Селивановъ, М. Дмитріевъ, г-жа Башинская, Виноградова, Шабельская и Мерцъ съ дочерью.
Въ начал дла шли весьма недурно, но съ отъздомъ Иванова-Козельскаго он ухудшились, такъ какъ репертуаръ былъ весьма неудовлетворителенъ. Антрепренеръ съ одной стороны долженъ былъ ставить пьесы въ угоду Шабельской, давшей деньги на предпріятіе, а съ другой, подпавъ подъ вліяніе г-жи Бапшиской, долженъ былъ подчиняться и ея требованіямъ. Въ результат вся эта антреприза оказалась сплошнымъ недоразуменіемъ. Въ Русскомъ театр подвизалась итальянская опера, тоже игравшая четыре раза въ недлю и Милославскій предложилъ М. Ярону перейти изъ Маріинскаго театра къ нему въ Русскій. Предложеніе это было принято и съ Рождественскихъ праздниковъ труппа стала играть въ Русскомъ театр, причемъ, для водворенія хоть кое-какого порядка, былъ приглашенъ режиссеромъ А. А. Яблочкинъ, а для поднятія сборовъ H. К. Милославскій. Сезонъ съ грхомъ пополамъ дотянули, хотя нкоторые изъ первыхъ персонажей не досчитались при расчет малой толики. Говорю ‘нкоторые’, такъ какъ кое-кто получилъ даже и излишекъ, вроятно ‘по ошибк’. Во время этой антрепризы въ теченіе недли было ‘междуцарствіе’ такъ какъ антрепренеръ, за какое-то оскорбленіе дйствіемъ, отсиживалъ семь дней въ дом арестуемыхъ. Такъ какъ антрепренеромъ былъ мой братъ, то я и посщалъ его ежедневно, онъ признался мн, что эти семь дней были для него самими счастливыми за весь сезонъ, такъ какъ никто его не безпокоилъ на счетъ денегъ. Вопреки установившемуся порядку, въ силу котораго вс арестуемые усердно просятъ смотрителя допускать къ нимъ побольше знакомыхъ, чтобы разогнать тоску, братъ мой, наоборотъ, упрашивалъ никого къ нему, кром меня, не пускать и былъ очень веселъ.
Въ состав труппы, который я перечислилъ выше, въ числ новичковъ находились М. Дмитріевъ и дочь г-жи Мерилъ. Дмитріевъ исполнялъ маленькія роли и подавалъ надежды сдлаться недурнымъ актеромъ на роли комиковъ, но драму онъ, видимо, скоро бросилъ, такъ какъ, спустя года три, я встртилъ его уже въ состав опереточной труппы, на поприщ опереточномъ онъ подвизается и въ настоящее время. Г-жа Мерцъ была очень юная особа, маленькаго роста и довольно миловидная. Въ то время ей было лтъ шестнадцать и выступала она въ водевиляхъ и иногда не безъ успха. Уже черезъ много лтъ я снова встртилъ ее въ Одесс, гд она занимала амплуа ingenue dramatique, подъ фамиліей Днпровой.
О г-ж Бапшиской, которую я раньше зналъ въ Харьков актрисой на маленькія роли, подъ фамиліей Соколовой, я могу только замтить, что она не лишена была дарованія и много работала, но, къ сожелнію, она брала на себя роли не по силамъ и потому виднаго успха не имла. Больше всего говорили всегда о М., Н. Милославскомъ, хотя онъ опредленнаго амплуа не занималъ и отвтственныхъ ролей не игралъ. О немъ говорили постоянно не только въ трупп, но и въ публик и по весьма простой причин: онъ всегда опаздывалъ къ началу спектакля и его приходилось разыскивать. Искали, впрочемъ, не очень долго, знали, что онъ любитъ игру на биліард, въ карты и домино, знали также и мста, которыя онъ постоянно посщалъ и потому, для ускоренія розысковъ, всегда снаряжали трехъ пословъ: одного въ билліардную къ Фанкони, другого въ гостинницу ‘Франція’, а третьяго въ пивную Брунста и не было случая, чтобы Милославскаго когда-либо не находили въ одномъ изъ этихъ трехъ мстъ. На упреки, длавшіеся ему по поводу такихъ опаздываній, онъ всегда оправдывался тмъ, что просилъ денегъ — не дали, ну и пошелъ добывать побочнымъ занятіемъ. Это было, впрочемъ, не врно, у Милославскаго была просто страсть къ игр и сколько отецъ его, Николай Карловичъ, не принималъ мръ, чтобы умрить въ немъ эту страсть, но ничто не помогало. Я помню такой случай: Николай Карловичъ далъ ему 200 руб. на поздку въ Москву, Миша отправился къ Фанкони и въ теченіи ночи проигралъ на билліард вс деньги. Чтобы скрыть это отъ отца, онъ въ теченіи мсяца никуда не показывался, дабы отецъ не узналъ, что онъ въ Одесс. Когда скрываться уже нельзя было, такъ какъ нечего было закладывать, чтобы прокормиться, Миша явился съ повинной къ отцу, который на сей разъ уже денегъ въ руки ему не далъ, а отправилъ съ нимъ на вокзалъ кого-то изъ знакомыхъ, чтобы купить билетъ, усадить въ вагонъ и тогда уже дать на дорогу нсколько рублей.
У Милославскаго былъ еще сынъ Николай, котораго онъ, въ противоположность Михаилу, сильно не любилъ. Въ бытность его антрепренеромъ Русскаго театра, Николай служилъ у него, получая жалованья 25 руб. въ мсяцъ. Нечего прибавлять, что при такомъ ничтожномъ оклад юноша жилъ впроголодь и въ одну изъ тяжелыхъ минуть дошелъ до того, что заложилъ, подаренные ему Николаемъ Карловичемъ, серебряные часы. Когда отецъ узналъ объ этомъ, онъ, въ присутствіи всей труппы, заявилъ, что его сынъ Николай укралъ у него часы и потому онъ его долженъ выгнать. Присутствовавшій при этомъ М. И. Ягницкій сильно возмутился и замтилъ что часы эти не украдены, ибо подарены и затмъ добавилъ: ‘ есть-же разница между заложеннымъ подаркомъ и кражой, за которую изгоняютъ изъ полка’! При этихъ словахъ Милославскій измнился въ лиц и всмъ стало ясно, что Ягницкій намекаетъ на случай, воспоминанія о которомъ Милославскому не совсмъ пріятны. Съ этого дня отношенія Николая Карловича къ сыну рзко измнились и онъ совершенно прекратилъ свои на него нападки.
Во время антрепризы М. Крона кассиршей состояла, служившая у Милославскаго, Марья Александровна Злочевская. Публика ее очень любила и вс бенефисы ея давали полные сборы. Желая взять сборъ въ одинъ изъ утреннихъ спектаклей. М. Кронъ предложилъ Марь Александровн поставить его ея бенефисомъ съ тмъ, что она получитъ половину сбора. На долю Марьи Александровны пришлось боле 500 р. Милославскій явился въ кассу и спросилъ кассиршу, росписалась ли она въ полученіи денегъ. Получинъ утвердительный отвть, онъ потребовалъ себ эти деньги. ‘Вдь вы служите у меня и всякая польза, приносимая театру вашимъ именемъ, должна идти мн’ заявилъ Милославскій и, забравъ у Марьи Александровны 500 руб., ухалъ. Впрочемъ, и ему тоже какъ-то разъ удружилъ кассиръ.
До Марьи Александровны у Милославскаго состоялъ въ этой должности нкій Шестериковъ, залогъ котораго, въ дв тысячи рублей, находился у антрепренера. Когда Милославскій пересталъ платить жалованье, артисты предложили ему передать дло въ ихъ руки, при чемъ они брали на себя вести вечеровые расходы, а остатки сборовъ длить между собой. Милославскій вынужденъ былъ согласиться. Представителями труппы были избраны: Киселевскій, Самсоновъ и Горевъ. Сборы были очень хороши, но когда въ касс набралось боле двухъ тысячъ рублей и Самсоновъ явился за- полученіемъ денегъ, то ихъ не оказалось. Кассиръ заявилъ, что деньги имъ потеряны и попросилъ пополнить эту потерю изъ его залога, хранящагося у Милославскаго. Конечно, въ потерю эту никто не врилъ, вс поняли, что кассиръ, видя шаткое положеніе Милославскаго, счелъ за благо, путемъ вымышленной потери, спасти свой залогъ, что ему и удалось. Случай этотъ сильно разстроилъ планы Милославскаго, обвиняться въ растрат залога ему было неудобно и онъ, скрпя сердце, отдалъ деньги. Хотя случай этотъ имлъ мсто въ 1875 г., но еще въ 1881 г., какъ только заходила рчь о какомъ нибудь кассир, Милославскій всегда вспоминалъ о Шестериков и съ досадой прибавлялъ: ‘я, считавшій себя первымъ мошенникомъ въ мір и вдругъ — былъ такъ обманутъ, могъ-ли я думать, что меня кто нибудь обойдетъ’!
Какъ я уже замтилъ, въ числ представителей отъ труппы, посл удаленія Милославскаго, находился и И. П. Киселевскій, котораго Милославскій очень любилъ и которому сильно покровительствовалъ, видя въ немъ выдающагося артиста. Участіе Киселевскаго въ числ представителей отъ труппы сильно его оскорбило, онъ никакъ не могъ примириться съ мыслью, что лучшій его другъ пошелъ противъ него, онъ не хотлъ сознавать, что со стороны Киселевскаго этого требовала необходимость хоть что нибудь получать, ибо положеніе было критическое. Вскор посл удаленія Милославскаго отъ длъ, при чемъ онъ оставался въ трупп какъ артистъ и ему было назначено хорошее жалованье, онъ выступилъ въ роли Ляпунова, а Ржевскаго игралъ Киселевскій. Когда въ первомъ акт, посл криковъ ‘къ отвту Ляпунова’, онъ является со словами: ‘я здсь, что вамъ отъ меня нужно’? и видитъ въ толп Ржевскаго, Милославскій, какъ передавалъ мн Киселевскій, подошелъ къ нему и дрожащимъ голосомъ сказалъ: и ты, Ржевскій’? Въ этихъ двухъ словахъ было столько упрека, столько горечи, что Киселевскій не выдержалъ и заплакалъ, а по окончаніи акта счелъ нужнымъ зайти въ уборную къ Милославскому и высказать, что чувства его къ нему нисколько не измнились, а если онъ участвовалъ въ постановленіи артистовъ взять у Милославскаго дло, то только въ силу необходимости.
Суфлеромъ въ трупп М. Крона былъ Михаилъ Николаевичъ Онгинъ. Настоящая его фамилія было-Голицынъ, родители его жили въ Одесс, были люди довольно интеллегентные, дтямъ своимъ дали приличное воспитаніе, но вс эти дти почему-то стремились къ сцен. Такъ какъ дарованій ни у кого изъ нихъ не было, то на сцену они не поступили, а, какъ-бы это выразиться, къ сцен примазались: братъ Онгина женился на артистк — антрепренерш, втрое старше его, сестра связала свою судьбу съ М. Н. Милославскимъ, а самъ Онгинъ пошелъ въ суфлеры. Суфлеръ онъ былъ довольно плохой и хотя посл Одессы служилъ въ Кіев у Иваненко, но, не получивъ затмъ аганжемента, перешелъ въ садовые управляющіе, а когда появились Бишопы, Казеневы и др., то Онгинъ занялся е угадываніемъ мыслей’. Когда ‘угадываніе мыслей’ перестало быть прибыльнымъ занятіемъ, Онгинъ вновь пошелъ въ управляющіе, въ каковой должности пребываетъ, кажется, и понын въ какомъ-то саду въ Вильно. Въ Одесс Онгина, какъ суфлера, знали мало, а больше какъ танцора, при чемъ свои хореографическія способности онъ обнаруживалъ каждый вечеръ въ кафе-шантан ‘Альказаръ’, содержавшемся г. Луковичемъ, нын странствующимъ, опернымъ антрепренеромъ. Въ бытность свою въ Кіев, Онгинъ также выступалъ на сцен какъ танцоръ, но имя соперникомъ Блюменталя-Тамарина, сконфузился и стушевался, дальше суфлерской будки не рискуя уже показываться.
Во время пребыванія своего въ Одесс я познакомился съ артистомъ Шуринымъ и женой его Евгеніей Александровной, дочерью Александра Александровича Яблочкина. Какъ артистовъ и ихъ въ то время не зналъ, но слышалъ отъ H. К Милославскаго, что Шуринъ замчательный простакъ, а Евгенія Александровна — прекрасная ingenue dramatique, въ чемъ я въ скоромъ времени и лично убдился. Къ сожалнію, я не видлъ Шурина въ ту пору въ лучшей его роли, по отзыву Милославскаго, а именно — Хлестакова. Игралъ онъ эту роль въ Кіев, въ сезонъ 1883—84 г., но выдающагося исполненія я уже не видалъ. О Яблочкиной Милославскій говорилъ, что она прекрасно играетъ ‘Шозефа’ (‘Парижскаго мальчика’). То-же мн говорили и многіе изъ одесситовъ, видвшіе этихъ артистовъ въ сезонъ 1876—77 г., во время ихъ службы у Милославскаго.
Познакомившись съ Шуринымъ я замтилъ, что у него сильно пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ и достаточно было самаго пустого повода, чтобы Шуринъ считалъ необходимостью выпить. Что самъ онъ пилъ — куда-ни шло, не онъ первый, не онъ послдній въ артистической семь, губящій свой талантъ и себя изъ-за этого ужаснаго порока, но меня возмущало то, что онъ пріучалъ къ пьянству свою жену. Мн часто приходилось бывать у него дома и я съ грустью замчалъ, какъ Евгенія Александровна, благодаря поощренію своего мужа, иногда напивалась до потери сознанія. Жаль мн было видть эту молодую женщину въ столь непривлекательномъ вид, а еще боле сожаллъ я о дтяхъ, двухъ двочкахъ, при которыхъ происходили эти выпивки. Посл оставленія мною Одессы, я съ Журинымъ и Яблочкиной встртился въ 1883 г. въ Кіев, а затмъ уже не видалъ ихъ до 1890 г., слышалъ только, что эти артисты, благодаря пристрастію къ вину, пошли ‘на нтъ’, что одна изъ дочерей Журина — умерла, а другая кмъ-то взята. Въ 1890 г. я Похалъ изъ Кіева въ Черниговъ навстить родственниковъ. Было это въ конц масляной недли, попавъ въ театръ на утренній спектакль, я отправился за кулисы, гд антрепренеръ Лелевъ сообщилъ мн о невозможности начать спектакль въ виду того, что его комическая старуха до безчувствія пьяна и валяется подъ сценой, ‘И знаешь-ли, кто эта старуха? Евгенія Александровна’!— добавилъ онъ съ грустью. Тутъ-же на сцен я встртилъ и другихъ знакомыхъ артистовъ, которые подтвердили, что Яблочкина пьетъ и постоянно пьяна. По просьб Лелева я спустился съ нимъ вмст подъ сцену, чтобы помочь ему уговорить Яблочкину итти наверхъ. Нашелъ я ее лежащей на голой земл въ грязи, предъ входомъ въ суфлерскую будку, одта она была крайне нищенски. Хотя я зналъ со словъ Лелева, что мн предстоитъ увидть, тмъ не мене дствительность превзошла мои ожиданія. И это Евгенія Александровна, нкогда украшеніе сцены!
Лелевъ сталъ ее будить, звать на сцену, но она бормотала что-то безсвязное, не въ силахъ будучи пошевельнуться. Провозились мы съ ней съ полчаса и когда она, наконецъ, пришла въ себя и узнала меня, то первой ея фразой, ко мн обращенной, было: ‘голубчикъ, дай рюмку водки’! Желаніе ея было исполнено, мы отвели ее за кулисы, но въ спектакл она не участвовала: она уснула въ уборной и ее тамъ оставили до вечера, такъ какъ ей предстояло играть и въ вечернемъ спектакл. Вечеромъ я также былъ въ театр, Евгенія Александровна играла, но жалко было видть эту артистку, языкъ ея заплетался на каждомъ почти слов, а жесты напоминали пьяную базарную торговку. Это былъ единственный случай встрчи моей съ Яблочкиной. Недавно я узналъ, что Журилъ въ Асхабад лишилъ себя жизни въ припадк блой горячки, а Яблочкина подвизается въ Тифлис на томъ-же амплуа комическихъ старухъ и что дочь ея, также подвизающаяся на сцен, находится при ней.
Одно время Журинъ былъ героемъ дня въ Одесс. Вслдствіе какихъ-то недоразумній съ однимъ офицеромъ, послдній выстрлилъ въ него. Пуля попала въ руку. Исторію эту вскор замяли, объяснивъ выстрлъ случайностью, но Журину этотъ случай далъ поводъ порисоваться: участвуя въ тотъ-же день въ спектакл, онъ явился на сцену съ повязкой на рук, хотя давали и не ‘Горе отъ ума’, гд, въ роли Молчалина, это было-бы умстно.
По окончаніи спектаклей русской драматической труппы, на смну ей прибыла постомъ итальянская драматическая труппа, съ знаменитой артисткой Пецано Гвальтіери во глав. Пробыла эта труппа въ Одесс недолго, но превосходная игра г-жи Гвальтіери никогда не изгладится изъ моей памяти, особенно сильное впечатлніе произвела эта артистка въ пьес ‘Тереза Ракенъ’. Я не пропускалъ ни одного спектакля, въ которомъ участвовала эта замчательная артистка. Моимъ постояннымъ сосдомъ былъ В. Н. Давыдовъ, который до того увлекался игрой этой артистки, что своимъ поведеніемъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе. Я не сомнваюсь, что это увлеченіе было искреннее, рдкій спектакль проходилъ безъ того, чтобы В. Н. не подносилъ артистк букета или корзины цвтовъ. Еще въ послднее время, встрчаясь съ Давыдовымъ и вспоминая былое, я не разставался съ нимъ безъ того, чтобы онъ мн не напомнилъ о Пецано.
Въ итальянской опер у Милославскаго служила знаменитая пвица (сопрано) Фосса и не мене извстный теноръ Капелегти. Оперу эту Милославскій держалъ не одинъ, а въ компаніи съ какимъ-то итальянцемъ Франкетти, но послдній не устоялъ въ условіяхъ и скрылся изъ Одессы, оставивъ дло. Милославскій, въ силу необходимости, такъ какъ сдлалъ уже не мало затратъ, взялъ на себя отвтственность за дальнйшій ходъ дла и продолжалъ его довольно, энергично.
Въ то время антрепренеромъ русской оперы въ Кіев былъ г. Стовъ. Такъ какъ составъ его труппы былъ очень слабъ, то онъ и обратился къ, Милославскому съ просьбой оказать товарищескую услугу и уступить на нсколько спектаклей г-жу Фосса или г-на Капелетти, предлагая взамнъ любого изъ своихъ артистовъ, Милославскій, справившись о состав Стовской труппы и не находя въ ней ничего для себя подходящаго, отказалъ Стову въ его просьб, увдомивъ его объ этомъ слдующей телеграммой: ‘изъ моего дла, не получите ни одного тла’. Стовъ обидлся и отвтилъ Милославскому въ довольно, рзкой форм. Между обоими антрепренерами началась переписка, въ которой не было недостатка во взаимныхъ ‘любезностяхъ’. Во время этой переписки Милославскій по цлымъ днямъ просиживалъ за письменнымъ столомъ, сочиняя отвты и постоянно ихъ мняя, пока не придумывалъ наконецъ такихъ выраженій, которые казались ему шедевромъ колкости. Въ послднемъ своемъ письм Милославскій предложилъ Стову ‘тенора Антона, какъ вполн подходящаго кр всему составу его ‘безголосой труппы’, и на этомъ переписка прекратилась. Теноръ Антонъ былъ приглашенъ Франкетти и Милославскій, принявъ на себя вс обязательства Франкетти, долженъ былъ оставить и Антона, хотя это былъ безголосый пвецъ, всякое появленіе котораго. на сцен вызывало крупныя недоразумнія. Дошло до того, что Милославскій вынужденъ былъ не ставить Антона на афишу, а потому и предложилъ его великодушно Стову. Мн лично Антонъ особенно памятенъ въ опер ‘Динора’, гд артистъ во второмъ акт, по ходу оперы, проводитъ черезъ мостъ козу. Лишь только Антонъ показывался на мосту, съ галлереи начинались крики: ‘Антонъ козу ведетъ! Антонъ козу ведетъ’! Эти возгласы приводили публику въ благодушное настроеніе, шествіе Антона съ козой всегда сопровождалось дружными аплодисментами, какихъ удостоивались разв самые выдающіеся пвцы. Не смотря, однако, на полное отсутствіе голоса, Антонъ былъ очень самолюбивъ и постоянно претендовалъ на Милославскаго, не дающаго ему много пть. Какъ-то разъ между Милославскимъ и Антономъ произошло слдующее объясненіе:— ‘Я получаю жалованье, но ничего не пою! ‘заявилъ Антонъ.— ‘А вы хотите пть’?— спросилъ Милославскій.— ‘Конечно’.— ‘Это невозможно, я могу предложить вамъ одно изъ двухъ: или пойте и не получайте жалованья, или не пойте и получайте жалованье’. Антонъ избралъ послднее и прожилъ пенсіонеромъ Милославскаго до конца сезона. Объясненіе Милославскаго съ Антономъ вспомнилось мн въ Кіев, въ ныншнемъ году, когда я сидлъ въ театр Соловцова во время спектаклей съ участіемъ г-жи Дагмаровой. Отчего-бы, думалъ я, г-ну Соловцову не предложить Дагмаровой или получать жалованье и не играть, чмъ окажется любезность публик, или играть, но не получать жалованья, чмъ принесется хоть матеріальная выгода г. Соловцову. а то и другое вмст — ужъ очень убыточно и для публики, и для Соловцова.
На смну зимнимъ антрепренерамъ выступили лтніе и во глав ихъ В. Л. Форкатти. Въ состав его труппы находились: Козельскій, Рютчи, Никольскій г-жи Мазуровская, Кадмина, и Евгенія Ник. Колосова (жена Рютчи).
Козельскій, получавшій отъ спектакля сто руб., игралъ въ этотъ сезонъ очень мало, онъ, главнымъ образомъ, предавался двумъ занятіямъ: зд на велосипед въ частности и пьянству вообще. Какъ-то разъ помощникъ режиссера Кротковъ и управляющій Романовскій обратились къ Козельскому съ просьбой участвовать въ ихъ бенефисъ безплатно. Козельскій изъявилъ согласіе, но когда въ день спектакля онъ узналъ, что сборъ полный, то отъ общанія своего отказался и потребовалъ уплаты ста руб. Бенефиціанты, поставленные въ безвыходное положеніе, внесли эти деньги и Козельскій за это пригласилъ ихъ съ собой въ ‘Петербургскую’ гостинницу поужинать. Ужинъ затянулся до утра и когда вс полученные отъ бенефиціантовъ сто руб. были пропиты, Козельскій оказался уже на столько пьянымъ, что бывшія съ нимъ лица разошлись, зная насколько этотъ артистъ ‘буенъ во хмлю’ Козельскій направился къ будк, гд продавалась зельтерская вода и началъ требовать воды. Такъ какъ было еще рано, то продавщица отказалась открыть будку, что послужило для артиста поводомъ учинить крупный дебошъ. Оттуда, желая выкупаться, Козельскій отправился въ купальни, гд также учинилъ дебошъ съ избіеніемъ баньщиковъ. Чтобы замять эти два событія, послдовательно имвшія мсто одно за другимъ, Козельскій заплатилъ каждому изъ потерпвшихъ по 200 руб. Только на другой день, уже опомнившись, Козельскій сталъ упрекать Кроткова за уплату 100 руб.— ‘Не дали-бы ста руб., не доплатилъ-бы къ нимъ еще четырехсотъ’! Вообще Козельскій въ пьяномъ вид былъ невыносимъ и ни одинъ кутежъ его не обходился безъ того, чтобъ артистъ не учинялъ скандала. Кром многихъ скандаловъ, которымъ мн пришлось быть свидтелемъ, я знаю и слдующій, сообщенный мн г. Крамскимъ. Въ бытность его антрепренеромъ въ Динабург на гастроли былъ приглашенъ Козельскій. Явившись какъ-то въ спектакль въ пьяномъ вид — онъ разозлился на одвавшаго его портного и откусилъ ему кончикъ пальца, а посл спектакля, захавъ къ парикмахеру, приказалъ обрить себ голову, а затмъ отправился на вокзалъ, гд, забравшись на товарный поздъ, дойхалъ до какой-то станціи и оставался тамъ цлую недлю, предаваясь пьянству. Когда Крамской узналъ о мстопребываніи внезапно скрывшагося артиста — онъ отправился за нимъ и съ трудомъ убдилъ его вернуться въ Динабургъ для продолженія гастролей. Долженъ здсь замтить, что до сихъ поръ я привожу факты исключительно изъ жизни Козельскаго, чтобы дать представленіе о немъ, какъ о человк. Длаю я это для того, чтобы показать, насколько т лица, которые полагаютъ, что артистъ, постоянно твердящій со сцены чужія слова о честности, благородств и порядочности и въ жизни придерживается того-же, что онъ проповдуетъ со сцены. О Козельскомъ-же, какъ артист, имя котораго гремло долгое время по всей провинціи, я еще выскажусь въ своемъ мст. Памятна мн г-жа Мазуровская какъ артистка, по своему убійственному произношенію, въ которомъ отчаянно слышался польскій акцентъ. Дебютировала она въ ‘Адріенн’ и я еще какъ сейчасъ слышу басню о голубяхъ, начинающуюся словами: ‘два голубя какъ два родные брата жили, ‘Два голюбя’ и т. д. произносила г-жа Мазуровская. Много стараній употребилъ тогда въ Одесе покровитель г-жи Мазуровской, нкій Волковъ, чтобы доставить ей успхъ, но несмотря и на благопріятныя вншнія данныя, артистка успха не имла. Чрезъ нсколько лтъ, будучи въ Москв, я встртилъ имя г-жи Мазуровской въ состав труппы Лентовскаго. Я спросилъ Михаила Валентиновича, Исправилось-ли произношеніе Мазуровской, на что, іюмню, онъ мн отвтилъ: ‘до неузнаваемости, да и успхи по сцен сдлала громадные, вдь она брала уроки у Самарина’. И что-же? черезъ нсколько дней по всей Москв только и было разговоровъ, что о Мазуровской, приведшей публику въ прекрасное настроеніе, измнись въ фраз: ‘мою мебель описали’ удареніе на одномъ изъ словъ этой фразы.
Посл этого я Мазуровской больше не встрчалъ и о дальнйшей ея сценической карьер ничего не знаю.
Слухи о томъ, что извстная оперная пвица Евлалія Павловна Кадмина переходитъ въ драму, казался настолько невроятнымъ, что когда, появилась афиша о дебют артистки въ роли Катерины въ ‘Гроз’, вс были крайне поражены. Я присутствовалъ на этомъ дебют и долженъ сказать откровенно, что никогда не допускалъ мысли о возможности такого исполненія столь трудной роли при условіи перваго опыта на драматическомъ поприщ. Таково было мое мнніе и мнніе большинства театраловъ. Мстная пресса, за исключеніемъ, впрочемъ, ‘Новороссійскаго Телеграфа’, помстила восторженные отзывы о первомъ дебют артистки, да и ‘Новороссійскій Телеграфъ’, отдавая должное артистк, указалъ только на нкоторые недостатки исполненія, отзывъ его былъ, такъ сказать, сдержанный. На третій день посл этого дебюта я сидлъ въ саду Форкатти и, въ ожиданіи репетиціи пьесы ‘Дочь вка’, велъ бесду съ Кадминой. Она конечно, интересовалась отзывами газетъ о ея первомъ дебют, я сообщилъ ей эти отзывы, не скрывъ, что ‘Новоросійскій Телеграфъ’ находить въ игр ея кое какіе недостатки. Услыхавъ о недостаткахъ, Кадмина вскочила съ мста, затряслась отъ негодованія и крикнула: ‘да какъ онъ сметъ! я не позволю себя оскорблять, я больше играть не буду’! Я сталъ ее успокаивать, но она все больше горячилась и, наконецъ, бросилась на сцену, требуя дать ей газету, безъ чего репетировать не будетъ. Газета нашлась, артистка внимательно прочитала статью, затмъ разразилась бранью, но посл нсколькихъ успокоительныхъ фразъ Форкатти, стала репетировать. Казалось, инцидентъ исчерпанъ, случилось однако, нчто, совсмъ неожиданное. Въ антракт Кадмина вышла въ садъ погулять. Какъ на грхъ: туда-же пришелъ рецензентъ ‘Новороссійскаго Телеграфа’, о чемъ какой-то его доброжелатель изъ артистовъ шепнулъ Кадминой. Она направилась къ нему и не больше какъ черезъ дв минуты раздавался голосъ Кадминой по всему саду. Приводить выраженія, которыя она пускала въ ходъ и эпитеты, которыми она награждала рецензента — я не стану хотя-бы потому, что они не прошли-бы черезъ цензуру. Услыхавъ голосъ Кадминой, артисты оставили сцену и высыпали въ садъ. Я послдовалъ за ними. Наткнулся я на слдующую картину: рецензентъ, крайне сконфуженный, стоялъ облокотившись у стола, а передъ нимъ г-жа Кадмина, размахивая тетрадью, кричала: ‘нтъ, вы докажите, все не смете такъ писать’! и опять эпитеты. Сколько артисты.ни упрашивали Кадмину прекратить это объясненіе, но чмъ боле ее успокаивали, тмъ боле она горячилась. Наконецъ послышались рыданія и затмъ съ артисткой сдлался нервный истерическій припадокъ. Положеніе было настолько серьезное, что пришлось послать за врачомъ и часа черезъ два посл этого Кадмина пришла въ себя, нсколько успокоилась и стала продолжать репетицію.
Вечеромъ артистка была очень весела, крайне сожалла о случившемся и весь этотъ инцидентъ объясняла своей нервностью, раздражительностью и вспыльчивостью, а на вопросъ артиста Никольскаго, помнитъ-ли она, какія выраженія пускались ею въ ходъ, она отвтила, что будучи въ возбужденномъ состояніи никогда не помнитъ, что говоритъ и длаетъ.
Прошло недли дв. Спектакли, съ участіемъ г-жи Кадминой, шли довольно часто — и уже безъ всякихъ инцидентовъ, артистка была даже настолько любезна, что въ какой-то пьес приняла на себя ничтожную роль, въ которой требовалось пніе и прекрасно исполнила нсколько романсовъ.
Какъ-то разъ, сидя на Бульвар часа въ два дня, я замтилъ, что со двора Петербургской гостинницы выбжалъ какой-то мужчина, а за нимъ, съ приподнятымъ въ правой рук зонтикомъ, бжала, что-то крича, какая-то женщина. Мужчина бжалъ по направленію къ бульвару, женщина за нимъ. Когда эта пара была уже близко отъ меня, я ее узналъ, это были: П. А. Романовскій, завдующій длами Форкатги и артистка Кадмина. Романовскій, не оглядываясь, бжалъ, а артистка, догоняя его, старалась ударить его зонтикомъ и при этомъ пускала въ ходъ крайне циничныя выраженія. Только у самой лстницы, ведущей къ набережной, Кадмина остановилась, такъ какъ поняла, что ей Романовскаго не догнать. Постоявъ съ минуту она повернула назадъ и прошла въ себ въ гостинницу. Нечего добавлять, что сцена эта привлекла массу гулявшей на бульвар публики, но узнать въ чемъ дло трудно было, такъ какъ Романовскій скрылся. Когда я по лстниц прошелъ въ садъ Форкатти, я нашелъ тамъ антрепренера, которому Романовскій горячо о чемъ-то разсказывалъ. Ясно было, что рчь шла о событіи только что имвшемъ мсто на бульвар. Вотъ, вкратц, разсказъ Романовскаго. Форкатти долженъ былъ по условію уплатить Кадминой въ этотъ день 800 руб., но нашлось только 400, которые и даны были Романовскому для врученія артистк съ просьбой подождать нсколько дней остальныхъ денегъ Романовскій исполнилъ это порученіе, но когда артистка стала его бранить, онъ счелъ за благо удалиться. Замтивъ, что онъ уходитъ, Кадмина схватила со стола зонтикъ и хотла его ударить, но онъ выбжалъ, а она за нимъ. Остальное извстно.
Если бы авторы двухъ пьесъ: ‘Татьяны Рпиной’ — А. С. Суворинъ и ‘Евлаліи Раминой’ H. Н. Соловцовъ слышали разсказъ Романовскаго или присутствовали, какъ я, при объясненіи Кадминой съ рецензентомъ ‘Новороссійскаго Телеграфа’, то врядъ-ли ими были-бы написаны эти пьесы, въ которыхъ, на основаніи одного только факта самоубійства артистки, они опоэтизировали эту героиню. Добавлю еще, что и въ Харьков, и въ Кіев, гд служила эта артистка въ опер, характеръ ея считался невыносимымъ, а обращеніе со служащими, во время вспышекъ, боле чмъ оскорбительнымъ. Покойный I. Я. Стовъ не разъ разсказывалъ, что ему приходилось краснть за свою первую примадонну, которая, не стсняясь присутствіемъ за кулисами постороннихъ лицъ, ругалась ‘какъ извозчикъ’.
Справедливость требуетъ, однако, замтить, что Кадмина была очень добра, и нердко помогала нуждающимся товарищамъ. Впрочемъ, я не намренъ пускаться въ разсужденія, а только констатирую факты.
Еще въ бытность мою въ Харьков мн нердко приходилось встрчаться съ Евлаліей Павловной и въ бесдахъ съ нею слышать, что она разочарована жизнью, она замужемъ за какимъ-то итальянцемъ, кажется докторомъ, что съ мужемъ не живетъ и что истинной любви никогда не знала. То, что я передаю здсь по воспоминаніямъ въ трехъ строкахъ, было, конечно, высказываемо въ продолжительныхъ бесдахъ, съ разными комментаріями. Благодаря громадному успху Кадминой, какъ артистки, вся, такъ называемая, золотая молодежь въ Харьков стремилась къ знакомству съ ней, къ знакомствамъ этимъ Кадмина относилась очень равнодушно и никого изъ ухаживателей не выдлила. Спустя уже долгое время стали говорить, сначала въ закулисномъ мір, а затмъ и въ город, что артистка особенно отличаетъ одного господина изъ высшаго общества. До лтняго сезона 1881 г. я съ Кадминой больше не встрчался. Въ этотъ сезонъ, какъ я уже сказалъ, Кадмина служила у Форкатти въ Одесс и я съ ней встрчался почти ежедневно, она была постоянно очень весела. Между прочимъ она говорила мн, что изъ Одессы детъ въ Харьковъ, куда ее влекутъ ея сердечныя дла и гд она будетъ служить въ драматической трупп Медвдева, хотя послдній держалъ тамъ и оперу, но съ оперой она покончила на всегда. Въ ноябр того-же года, когда я жилъ уже въ Кіев, мн сообщили, что Кадмина въ Харьков отравилась и что обнаружилось это на сцен, во время представленія пьесы ‘Василиса Мелентьевна’, въ которой она играла заглавную роль. Выяснилось, что 4 ноября- за часъ до спектакля, она отравилась фосфоромъ. Когда ее привезли домой и театральный врачъ Моравскій предложилъ противоядіе, артистка отказалась принимать лкарство, выразивъ твердое намреніе умереть. Мучилась она нсколько дней и когда у нея явилось желаніе жить — было уже поздно! Скончалась она 10-го ноября. Посл смерти Кабиной, послдовавшей, какъ пишутъ въ некрологахъ, посл продолжительныхъ и тяжкихъ мученій, въ печати появилась масса извстій объ этомъ прискорбномъ случа, какъ ни разнорчивы были разъясненія причинъ смерти выдающейся артистки, но ясно было одно, что артистка лишила себя жизни вслдствіи несчастной любви, неоцненной и не понятой тмъ, кому она себя отдала. Но полно, такъ-ли это? Я имю основанія утверждать, что Кадмина, ршившись на самоубійство, не имла къ тому серьезныхъ причинъ, что покушеніе это было слдствіемъ минуткой вспышки взбалмошной женщины, каковой Кадмина всегда и была. Безспорно жаль талантливой артистки, столь трагически умершей на 28-мъ году отъ роду (она родилась въ Калуг въ сентябр 1853 г.), но обвинять въ данномъ случа Кого бы то ни было въ смерти артистки — нельзя.
Передъ выздомъ моимъ изъ Одессы я не могъ, конечно, не постить Николая Карловича Милославскаго, проживавшаго на дач. Хотя онъ чувствовалъ себя на столько плохо, что на театральныхъ подмосткахъ выступать уже не могъ, все же его часто безпокоили просьбами принять участіе въ томъ или иномъ спектакл. Особенно надодали мстные авторы, прося съиграть въ ихъ пьесахъ. Милославскій всегда отказывался, заявляя, что и здоровымъ то онъ никогда не выступалъ въ пьесахъ мстныхъ авторовъ, а тмъ боле не выступитъ теперь, будучи больнымъ.
Какой-то мстный авторъ, обидвшись за отказъ Милославскаго съиграть въ его пьес главную роль и желая его сконфузить, обратился къ нему съ слдующимъ предложеніемъ: ‘Если Вы, Николай Карловичъ, не можете съиграть въ моей пьес главную роль, то не съиграете ли Вы въ ней небольшую роль барабанщика?
— ‘Барабанщика’! невозмутимо отвтилъ Милославскій, ‘охотно, но съ однимъ условіемъ’.
— Какимъ?
— Если Вы будете изображать… барабанъ!
Я уже неоднократно въ своихъ воспоминаніяхъ указывалъ на находчивость Милославскаго. Приведу еще одинъ случай, который я вспомнилъ, постивъ Милославскаго передъ выздомъ своимъ изъ Одессы.
Лежалъ онъ въ постели блдный, худой, изможденный, еле говорилъ, тяжело дышалъ. Такимъ Точно видлъ я его много лтъ назадъ на сцен, когда онъ Игралъ въ ‘Разбойникахъ’ старика Моора, при этомъ произошелъ слдующій инцидентъ: когда артистъ произнесъ слабымъ, еле слышнымъ, голосомъ какую-то фразу, съ галлереи послышалось ‘громче! не слышно’!
— ‘Не могу громче’ отвтилъ Милославскій ‘попробуйте, какъ я, нсколько сутокъ провести въ подземельи и ничего не сть — совсмъ голоса не будетъ, а я хоть шопотомъ, а все же говорю’!
Нечего прибавлять, на сколько эти слова Милославскаго произвели фуроръ, публика забыла, что на сцен старикъ Мооръ, а восторгалась находчивостью своею любимаго артиста.
Заканчивая воспоминанія объ Одесс въ періодъ дятельности Милославскаго, мн остается пожалть объ у одномъ, что я не могу привести всхъ случаевъ, свидтельствовавшихъ объ остроуміи и находчивости этого знаменитаго артиста. Я свои воспоминанія излагаю не по замткамъ или запискамъ, ибо я таковыхъ никогда не велъ, а исключительно по тмъ даннымъ, которыя мн удается въ настоящее время возстановить въ памяти.

VI.
Кіевъ.

Приступая къ воспоминаніямъ о Кіев, я долженъ оговориться, что многіе, хотя и не безъинтересные, факты, мною не будутъ переданы, такъ какъ герои этихъ фактовъ живы, а смущать ихъ — у меня вовсе нтъ желанія.
Перехалъ я въ Кіевъ въ август 1881 года. Вскор по прізд я познакомился съ антрепренеромъ русской драматической труппы Сергемъ Семеновичемъ Иваненко, который заявилъ мн, что за антрепризу онъ взялся совершенно случайно. По его словамъ, онъ шелъ по Фундуклеевской улиц, желая зайти въ складъ земледльческихъ орудій, помщавшійся въ дом Бергонье, гд помщается и театръ По дорог ему попались на встрчу его пріятели — артисты Чужбиновъ и Степановъ, которымъ онъ сообщилъ, что пріхалъ въ Кіевъ купить молотилку.— А ты-бы лучше снялъ театръ Бергонье, а мы теб составимъ небольшую, но хорошую труппу, денегъ много не надо, а дло хорошее’! заявили они.— ‘Предложеніе это’, продолжалъ Иваненко, ‘мн понравилось. Человкъ и былъ свободный, деньги кое какія водились и я, вмсто того, чтобы попасть въ дверь склада, попалъ рядомъ въ дверь, ведущую въ театръ На другой день я заключилъ контрактъ и вотъ второй годъ уже антрепренерствую’. Этотъ разсказъ Иваненко подтвердили потомъ Чужбиновъ и Степановъ. Какова была труппа въ первый сезонъ антрепризы Иваненко (1880—81 г.) — я не знаю, но въ сезонъ 1881—82 года я засталъ очень слабую труппу и смотря на веденіе дла г-на Иваненко, я убдился, что это очень добрый и честный человкъ, что не мшаетъ ему, однако, быть очень плохимъ антрепренеромъ. Дла вначал шли плохо, что несомннно объяснялось слабымъ составомъ труппы. Я какъ-то спросилъ Иваненко, почему онъ не позаботится пригласить въ труппу хорошихъ артистовъ, на что получилъ очень серьезный отвтъ: ‘здшняя публика этого не стоитъ, пусть она ходить въ театръ, тогда и дамъ я ей хорошихъ артистовъ’.— ‘Да нельзя-же ходить, когда некого смотрть’, возразилъ я.— ‘На мои расходы хватаетъ, ну — и слава Богу, а пригласи дорогихъ артистовъ, и убытковъ не оберешься’. Такова была точка зрнія этого антрепренера, которому, не смотря на все непониманіе взятаго имъ на себя дла, все-таки везло. Труппа, подвизавшаяся въ сезонъ 1881—82 г. въ Кіев, была подъ стать разв какому нибудь маленькому городку, но ужъ никакъ не университетскому городу.
Вотъ составъ труппы, насколько память мн не измняетъ: г-жи Демидова, Замкова, Суворина, Стрлкова, Легаръ, Корояни, Ильина, гг. Казанцевъ, Степановъ, братья Лазаревы, Яковлевъ, Погодинъ, Ильинъ и Кнорье. Впослдствіи труппа была дополнена г-мы Мазуровской и Шабельской, а на мсто Погодина, оказавшагося весьма слабымъ на амплуа первыхъ любовниковъ, былъ приглашенъ Шумилинъ, оказавшійся, впрочемъ, не лучше Погодина. Сезонъ этотъ изобиловалъ еще и гастролерами, послдовательно гастролировали: Ивановъ-Козельскій, Чарскій и Писаревъ, явившійся уже не со Стрепетовой, какъ прежде, а съ г-жей Глама-Мещерской. Наибольшій успхъ, изъ женскаго персонала, имла г-жа Демидова, а въ мужскомъ выдлялись гг. Казанцевъ и Козельскій. Пока режиссеромъ былъ Лазаревъ — спектакли, за нкоторыми исключеніями, шли съ недурнымъ ансамблемъ, но съ того момента, какъ режиссерство перешло къ Казанцеву — ансамбля не было никакого, вс заботы Казанцева были направлены исключительно къ тому, чтобы лучшія роли въ драм и комедіи исполнялись г-жей Летаръ, которой Платонъ Иннокентьевичъ оказывалъ особое покровительство. Въ г-ж Летаръ, съ открытія сезона выступавшей только въ водевиляхъ, я узналъ подвизавшуюся когда-то въ Харьков г-жу Лидину. Пока артистка эта выступала въ водевиляхъ, преимущественно съ пніемъ, публика была ею довольна, но когда она, благодаря режиссерству Казанцева, выступила въ Офеліи на томъ основаніи, что роль эта требуетъ голоса, публика сильно возроптала. Сколько ни писали мстныя газеты о невозможности видть г-жу Детаръ вн водевиля, г. Казанцевъ не обращалъ вниманія на указанія прессы и чуть не ежедневно выдвигалъ г-жу Легаръ то въ роли ingenue, то въ роли grande dame, то въ роли драматической. Когда въ Кіев появилась малорусская труппа, г-жа Летаръ выступила и въ этой трупп, но этотъ опытъ обошелся ей очень дорого, о чемъ впрочемъ, я разскажу въ своемъ мст. Значеніе Казанцева въ трупп было такъ сильно благодаря тому, что онъ усплъ вкрасться въ довріе г-на Иваненко. Довріе это стоило Иваненко большихъ денегъ и способъ, которымъ довріе это явилось, былъ настолько безчестный, что нкоторые изъ артистовъ сочли нужнымъ оставить службу до окончанія сезона. Первымъ отказался когда-то лучшій другъ Иваненко г. Степановъ, который, прощаясь, съ своимъ антрепренеромъ, заявилъ ему, что не желаетъ,быть свидтелемъ, его раззоренія, а еще боле — видть, какого изъ него длаютъ дурака Казанцевъ и г-жа Легаръ., Дло въ томъ, что Иваненко съ первыхъ-же моментовъ появленія г-жи. Летаръ, сталъ за ней ухаживать, когда Казанцевъ и его подруга это замтили, они и ршили сообща построить на этомъ ухаживаніи свое благосостояніе. Началось съ того, что Казанцевъ и Летаръ ежедневно стали обдать я ужинать у Иваненко и здсь — то, пустивъ въ ходъ систему наушничанья, заставили Иваненко поссориться сперва съ режиссеромъ Лазаревымъ, а затмъ съ артистами, близко стоявшими къ антрепренеру. Съ удаленіемъ Лазарева отъ режисерства и уходомъ близкихъ къ Иваненко людей, Казанцевъ сталъ режиссеромъ и полнымъ хозяиномъ всего дла. Иваневко, какъ человкъ слабохарактерный, поддался вліянію Казанцева, а г-жа Летаръ скрпляла дружбу режиссера съ антрепренеромъ Вслдъ за обдами, ужинами, поздками за городъ и другими развлеченіями — начались подношенія и не дешевыя, все это принималось г-жей Летаръ какъ должное, не смотря на то, что публика при этихъ подношеніяхъ присутствовавшая, довольно громко протестовала. Съ 1-го ноября начались гастроли Иванова-Козельскаго, сборы были полные, но чмъ лучше шли дла, тмъ все лучшіе подарки подносились г-ж. Летаръ. Свое общаніе при лучшихъ длахъ улучшить составъ труцпы, г. Иваненко совершенно забылъ, въ театръ онъ являлся какъ гость и нердко въ нетрезвомъ вид. Жаль было смотрть на этого человка, котораго такъ безсовстно обирали.
По окончаніи сезона милая парочка провела весь постъ въ Кіев, а на лто выхала въ- Ялту на отдыхъ, собраться съ силами, чтобы къ началу слдующаго сезона возобновить свою облаву на безумно влюбленнаго антрепренера. Съ наступленіемъ лта Иваненко взялъ у Жермена въ аренду садъ ‘Шато де-флеръ’ и весь сезонъ предавался шумному разгулу. Къ тому времени прибылъ въ Кіевъ Т. Чужбиновъ, который былъ очень друженъ съ Иваненко. О томъ, какъ и кто обираетъ Иваненко,— Чужбиновъ зналъ хорошо, ибо это стало извстно всему театральному міру. Т. А. не постснялся открыть глаза своему другу. Я помню одинъ вечерь, проведенный нами втроемъ, потому, что въ этотъ вечеръ Иваненко далъ слово Чужбинову бросить свои безплодныя ухаживаніи и не поддаваться вліянію Казанцева. Лто кончилось, Чужбиновъ ухалъ, Иваненко занялъ номеръ въ Европейской гостиниц и принялся за дло. Стали съзжаться артисты, которые были еще постомъ приглашены Казанцевымъ: Никольскій. М Милославскій, Бапшиская и др., Здсь кстати замчу, что вс телеграмы составлялись Казанцевымъ, а Иващенко отъ. себя добавлялъ только два слова: ‘не дорожитесь’. Сколько кто получалъ жалованья — было извстно, тайну составлялъ лишь окладъ Казанцева и Легаръ. Наконецъ и они прибыли въ Кіевъ, и съ первой-же встрчи съ ними Иваненко всмъ стало ясно, что все пойдетъ по прежнему, что у Иваненко не хватить характера отстать отъ этой парочки. Къ концу второго сезона, когда Иваненко отъ дальнйшей антрепризы театра отказался, Казанцевъ убдилъ его спять вмст частный театръ въ Петербург, но на имя его, Казанцева и если-бы не одно событіе, о которомъ я сейчасъ разскажу, Иваненко еще долго продолжалъ-бы быть золотымъ мшкомъ для Платона Иннокеньтевича и Маріи Ивановны. Случилось такъ, что Казанцевъ, по окончаніи сезона, выхалъ изъ Кіева въ Оренбургъ, а Легаръ осталась въ Кіев. Иваненко, блестяще закончивъ сезонъ, остался однако безъ всякихъ денегъ, ибо он въ теченіе сезона ушли на угощеніе и подарки. По ходу закулисныхъ толковъ Казанцевъ и Лотаръ за два сезона своей ‘артистической дятельности,’ обошлись Иваненко въ довольно силидную сумму, до сорока тысячъ рублей. Посл вызда Казанцева изъ Кіева я встртилъ Иваненко на Фундуклеевской, улиц, у воротъ дома Бергонье, гд жила Летаръ. Онъ стоялъ облокотившись о стну и плакалъ. На вопросъ мой: ‘что съ вами’, онъ могъ только проговорить: ‘выгнала’!.’ Я не сталъ спрашивать кто выгналъ — мн все было ясно! Когда Иваненко нсколько успокоился — мы пошли въ ресторанъ Біанки, тамъ — то онъ разсказалъ подробности. ‘Когда я вошелъ къ ней’, разсказывалъ онъ, ‘она спросила меня, что вамъ угодно и такимъ тономъ, точно видитъ меня въ первый разъ. На слова мои ‘и вамъ не стыдно, Марья Ивановна’! она отвтила: ‘вы другъ Платона Иннокентьевича, вы къ нему ходили, а такъ какъ онъ ухалъ, то прошу сюда не являться’. ‘А вдь я знаю въ чемъ дло’ добавилъ онъ затмъ ‘узнала, что у меня больше денегъ нтъ’. И дйствительно, въ то время у Иваненко уже ничего не было, отъ аренды театра онъ отказался, а срокъ на аренду сада ‘Шато-де-флеръ’ уже окончился и неизвстно было, за кмъ дума оставитъ садъ въ будущемъ, такъ какъ явилось нсколько конкурентовъ. Съ этого дня Иваненко какъ будто преобразился, Казанцева и Летаръ для него больше не существовало. Оказалось, однако, что Летаръ поторопилась: спустя недлю дума сдала садъ ‘Шато-де-флеръ’ Иваненко на шесть лтъ и у него снова появились деньги и даже значительныя. Казанцевъ не преминулъ, однако, воспользоваться этимъ случаемъ, узнавъ, что Иваненко дла поправились, онъ изъ Петербурга напомнилъ ему о договор на аренду театра и попросилъ пожаловать. На этотъ разъ Иваненко не поддался и послалъ краткую телеграмму: ‘сколько выкупа’? Отвтъ: ‘десять тысячъ’. Сошлись на четыре тысячахъ, которые Иваненко выслалъ въ Петербургъ и дружескія отношенія прекратились. Въ Петербург у Казанцева служили г-жи Немировичъ, Горева и др. но въ виду того, что г-жа Летаръ, какъ антрепренерша, вс лучшія роли брала себ, упомянутыя артистки вскор вышли изъ состава труппы. Г-жа Летаръ торжествовала, играла все, но недолго: это самомнніе артистки погубило ея антрепризу. На Казанцев и Летаръ оправдалась пословица: ‘чужое добро въ прокъ не идетъ’, антреприза ихъ лопнула, все добытое въ Кіев пошло прахомъ. Платонъ Иннокентьевичъ умеръ, а Марья Ивановна Летаръ, какъ весьма посредственная актриса., съ трудомъ находитъ теперь ангажементъ.
Возвращаюсь къ сезону. Какъ я сказалъ, первымъ ушелъ изъ труппы Степановъ, которому Иваненко, по совту Казанцева, уплатилъ за предстоявшій бенефисъ пятьсотъ рублей, вслдъ за нимъ ушелъ Погодинъ, который тоже не поладилъ съ Казанцевымъ.
Уходъ Погодина не обошелся, однако, безъ участія суда. Случилось такъ, что для увеличенія цнъ, надо было поставить спектакль въ чей — либо бенефисъ. Казанцевъ предложилъ Погодину, которому, по контракту, бенефиса не полагалось. Тотъ согласился, но потребовалъ за это 300 руб. Казанцевъ не отказалъ, но посл спектакля, когда Погодинъ потребовалъ денегъ, Казанцевъ попросилъ его не шутить, а Иваненко заявилъ, что онъ въ это дло не вмшивается. Погодинъ (Матковскій) предъявить искъ и Казанцевъ, всегда отзывавшійся о Погодин, какъ о хорошемъ артист, на суд заявилъ, что не Погодину слдуетъ триста рублей, а съ него за оказанную ему честь, ибо Погодинъ актеръ третьяго сорта и если его имя попало въ первый разъ въ красную строку, то онъ, Погодинъ, долженъ дорого за это заплатить, но онъ, Казанцевъ, такъ великодушенъ, что отъ иска отказывается. Такъ какъ у Погодина свидтелей не было, то ему въ иск было отказано. Здсь, кстати, замчу, что сезонъ этотъ изобиловалъ исками, то артисты искали съ антрепренеровъ, то антрепренеры съ артистовъ. Одинъ такой искъ былъ очень интересенъ не по сумм денегъ, а по мотиву. Г-жа Веревкина (контральто) искала съ г. Стова 50 руб., на которые онъ ее оштрафовалъ за выходъ въ четвертый разъ по вызову публики. На суд г. Стовъ доказывалъ, что по правиламъ, установленнымъ администраціей, больше трехъ разъ выходить на вызовы нельзя подъ опасеніемъ штрафа, который падаетъ на него. Вызванный свидтелемъ полицимейстеръ Мастицкій показалъ, что г-жа Веревкина выходила на вызовы четыре раза, но никакого замчанія по этому поводу онъ г-ну Стову не длалъ. Другіе свидтели показали, что Стовъ, стоя у занавса, видлъ, что г-жа Веревкина идетъ въ четвертый разъ на вызовъ, но ее не останавливалъ, а когда она возвратилась, то заявилъ, что беретъ съ нея за это 50 рублей. Судья присудилъ въ пользу Веревкиной 50 руб., а създъ это ршеніе утвердилъ.
Гастроли Иванова-Козельскаго начались съ 1-го ноября, при чемъ главныя женскія роли исполняли преимущественно г-жа Летаръ, по распоряженію Казанцева и г-жа Шабельская, то распоряженію Иванова-Козельскаго (о причинахъ распоряженія Иванова-Козельскаго я уже говорилъ). Хотя Козельскій и имлъ въ этотъ пріздъ громадный успхъ, но, тмъ не мене, на меня его игра уже не производила того впечатлнія, что прежде. Видно было, что онъ сталъ подражать Росси и Сальвини, это-бы еще, конечно, не бда, но суть въ томъ, что въ одной и той-же роли онъ копировалъ, то одного, то другого, хотя каждый изъ этихъ артистовъ игралъ эту роль различно, сообразно тому, какъ онъ ее понималъ. Отъ такого смшенія получался какой-то сумбуръ. Кром того, Козельскій прибгалъ въ исполненіи къ объясненіямъ, почему та или другая сцена ведется имъ такъ, а не иначе. Особенно это проявлялось въ ‘Гамлет’, гд въ игр его ‘было столько деревьевъ, что лсу не видать было’. Имя Козельскаго было, однако, настолько обаятельно, что какъ-бы онъ ни игралъ, молодежь принимала его восторженно, особенно увлекались барышни. Я помню одинъ случай, который могъ имть печальныя послдствія. Во время какого-то спектакля съ купоновъ и ложъ перваго яруса раздались какіе-то крики, словъ нельзя было разобрать, но такъ какъ это случилось посл пожара внскаго рингъ-театра, то напуганная публика бросилась къ выходу. Началась неимоврная давка и только благодаря разумнымъ дйствіямъ полиціи, публика вскор успокоилась и часть ея возвратилась въ театръ. Оказалось вотъ что: какая-то поклонница замтила Козельскаго, шедшаго по корридору къ себ въ номеръ (онъ жилъ въ зданіи театра), объ этомъ она сообщила подругамъ и вмигъ со всхъ сторонъ, съ криками: ‘провожать! провожать’!, поклонницы стали выбгать изъ ложъ и купоновъ. Публик въ партер послышалось: ‘пожаръ! пожаръ’! и произошелъ переполохъ, въ результат котораго на другое утро театральные сторожа представили не мало шляпокъ и галошъ, подобранныхъ у выхода.
Г-жа Шабельская, заручившись покровительствомъ Козельскаго и поладивъ съ нимъ, стала не только выступать въ хорошихъ роляхъ, но даже получила бенефисъ, въ который поставила ‘Грозу’, взявъ на себя роль Катерины. Какъ я уже упомянулъ, г-жа Шабельская была въ то время молода, довольно красива, владла она прекрасно иностранными языками и потому имла не мало сторонниковъ въ сред золотой молодежи. Въ бенефисъ ея ей поднесли подарокъ въ пять тысячъ рублей.
Когда въ одной изъ газетъ появилась замтка, въ которой выражалось удивленіе по этому поводу, г-жа Шабельская пренаивно замтила: ‘если г-ж Стовой, опереточной артистк, поднесли подарковъ на десять тысячъ, почему-же мн не могутъ поднести на пять’? Пожалуй, она была права! Г-жа Мазуровская дебютировала одновременно съ Шумилинымъ, замнившимъ Погодина. Она — въ роли Маргариты Готье, онъ — Армана Дюваля. Какъ ни старались нкоторыя лица, въ числ которыхъ я помню г-на Волкова, создать успхъ дебютантк, но это имъ не удалось. Дебютъ былъ весьма неудаченъ, чему не мало содйствовалъ и акцентъ г-жи Мазуровской. Г-нъ Шумилинъ, говоря театральнымъ языкомъ, совершенно ‘провалился’.
Единственная артистка, пользовавшаяся успхомъ, была г-жа Демидова, у которой было не мало поклонниковъ въ сред студентовъ. Упоминаю я объ этомъ потому, что двое изъ нихъ, Брадовскій и Кукушкинъ, до того увлеклись театромъ, что оставили университетъ и посвятили себя сцен. Выиграла-ли что либо сцена отъ этихъ двухъ своихъ новыхъ служителей — не знаю, слышалъ только, что Брадовскій гд-то въ провинціи играетъ злодевъ, а Кукушкинъ, у котораго былъ небольшой голосъ, подвизается въ оперетк.
Чуть было не забылъ. Въ состав русской драматической труппы г. Иваненко состоялъ и французъ г-нъ Мураторъ. Что Мураторъ былъ приглашенъ не въ силу франко-русскихъ симпатій — не подлежитъ сомннію, такъ какъ въ то время о симпатіяхъ этихъ еще и рчи не было, но что онъ попалъ по симпатіямъ къ нему Иваненко — это правда. Мураторъ лтній сезонъ 1881 года служилъ въ саду ‘Шато-де-флеръ’ у Жермена и изображалъ ‘Комическіе типы’, какъ значилось на афиш. Иваненко полюбилъ его за веселый нравъ и постоянно проводилъ съ нимъ время. Наступилъ октябрь, садъ давно прекратилъ свою дятельность, но Мураторъ и не думалъ узжать: ужъ очень хорошо жилось ему въ Кіев. При постановк пьесы ‘пришла бда — отворяй ворота’, Мураторъ предложилъ свои услуги сыграть Балаисуара. Хотя онъ, въ силу привычки и своей спеціальности, изобразилъ какого-то клоуна, но Иваненко онъ до того понравился, что тотъ предложилъ ему остаться въ состав труппы для исполненія ролей ‘иностранцевъ’. Таково было новое амплуа, придуманное Иваненко и съ радостью принятое Мураторомъ. Выступалъ Мураторъ одинъ или два раза въ мсяцъ, но жалованье получалъ аккуратно и жилъ беззаботно. Оставался-ли онъ до конца сезона — не знаю. Помню я еще актера Ильина и помню не потому, чтобы онъ чмъ либо выдлялся, какъ актеръ. Нтъ это была крупная бездарность, но все-же досихъ поръ у меня сохранилось въ памяти одно слово, замчательно сказанное Ильинымъ. Въ пьес ‘Маіорша’ онъ игралъ роль слуги и въ финал перваго акта слово ‘прозвалъ’ произнесъ до того хорошо, что былъ нсколько разъ вызванъ всмъ театромъ. Что иногда одно слово или одна только роль удается даже самому бездарному артисту — извстно всмъ и нсколько такихъ примровъ, лично мн извстныхъ, я приведу при дальнйшемъ изложеніи своихъ воспоминаній.
Я уже сказалъ, что Иваненко былъ человкъ очень добрый и до начала своихъ ухаживаній за Летаръ постоянно проводилъ время съ молодыми артистами своей труппы, для него не было высшаго наслажденія, какъ видть вокругъ себя веселящуюся молодежь. Самъ онъ очень любилъ выпить въ компаніи и компанію эту всегда составляли артисты. Въ карты Иваненко никогда не игралъ, но считалъ своей обязанностью устраивать для молодежи маленькую игру, при чемъ всхъ снабжалъ небольшими деньгами. Упоминаю я объ этомъ по слдующемъ поводу. Степановъ очень любилъ играть въ карты, но денегъ у него никогда не было, такъ какъ все его жалованье получала жена, въ рдкомъ случа, когда у Володи заведется нсколько рублей, онъ просилъ не говорить объ этомъ жен, ибо ‘отниметъ’. Водились-же у него деньги исключительно тогда, когда онъ выигрывалъ въ карты и, по природ очень добрый, онъ на выигрышъ всегда угощалъ товарищей. Какъ-то разъ, во время карточной игры, онъ взялъ у Иваненко въ счетъ жалованья десять рублей и проигралъ ихъ. Обстоятельство это сильно его огорчило, такъ какъ при полученіи жалованья придется вручитъ жен на десять руб. меньше, что повлечетъ за собой семейное недоразумніе. Чмъ ближе подходило время выдачи жалованья, тмъ Степановъ становился мрачне, наконецъ 1-го числа онъ сразу ожилъ и заявилъ мн, что придумалъ такую комбинацію, которая не только вернула ему десять рублей, но еще дала излишку рублей въ двадцать. Комбинація эта состояла въ слдующемъ: у жены Степанова хранились какія-то процентныя бумаги, Степановъ явился встревоженный домой и заявилъ жен, что бумага ихъ сильно упали и что если ихъ не продать теперь же, немедленно, то можно много потерять. Испуганная жена тотчасъ-же вручила мужу бумага съ тмъ, чтобы ихъ продать. Операція прекрасно удалась, такъ какъ бумаги и не думали падать и Степановъ на этой ‘биржевой сдлк’ выручилъ тридцать рублей.
Какъ актеръ Степановъ не выдвигался дальше полезности но къ сцен относился серьезно, а за товарищей всегда стоялъ горой и званіемъ артиста очень гордился. Какъ-то разъ былъ такой случай. Степановъ съ нкоторыми товарищами и Иваненко похали въ ‘Шато’, гд, занявъ столикъ, мирно бесдовали за выпивкой. За сосднимъ столикомъ какая то компанія золотой молодежи, попивая шампанское, отпускала остроты по адресу актеровъ. Степановъ, услыхавъ это, поднялся съ мста, и, подойдя къ сосднему столику, очень спокойно заявилъ, что если остроты будутъ продолжаться, то онъ не беретъ на себя отвтственности за могущія быть послдствія. Кто-то изъ компаніи въ рзкой форм предложилъ Ссепанову удалиться, иначе будетъ въ него стрлять, причемъ вынулъ изъ кармана револьверъ. Степановъ не растерялся, а вырвавъ изъ рукъ револьверъ, заявилъ, что стрлять онъ небудетъ, но не ручается, что этимъ револьверомъ изобьетъ перваго, кто будетъ дурно отзываться объ артистахъ въ его присутствіи. Кончилось тмъ, что вся компанія извинилась за рзкость выраженій и тогда только Степановъ возвратилъ револьверъ. Не называю фамиліи этихъ господъ, такъ какъ они до сихъ поръ занимаютъ видныя мста въ Кіев и считаются большими театралами.
Степановъ по отношеніи къ пріятелямъ никогда не кривилъ душой. Если-бы онъ относился безразлично къ эксплоатаціи Иваненко г. Казанцевымъ и г-жей Летаръ и сблизился съ этой парочкой, его матеріальное положеніе несомннно улучшилось-бы, но онъ съ первого-же момента, какъ замтилъ облаву на Иваненко, сталъ во враждебныя отношенія къ Казанцеву и, не стсняясь, открыто это высказывалъ. Казанцевъ, видя въ Степанов препятствіе своимъ планамъ, принималъ вс мры, чтобъ съ нимъ подружить но когда это не удалось, онъ сталъ на каждомъ шагу длать ему непріятности, разсчитывая этимъ путемъ выжить его изъ труппы. До какихъ мелочей доходилъ Казанцевъ видно хотя-бы изъ того, что когда жена Степанова проходила какъ-то черезъ сцену, Казанцевъ обратился къ ней съ замчаніемъ, что постороннія лица ходить за кулисы не вправ, а потому ‘не угодно-ли ей будетъ удалиться’. Кончилось тмъ, что вмст съ г-жей Степановой, какъ я уже замтилъ, удалился и Степановъ.
Какъ уже сказано, на мст Иванова-Кезельскаго въ декабр того-же года, явился на гастроли Чарскій, жена котораго служила въ Кіев у Стова въ состав опереточной труппы, Чарскаго-же сопровождала г-жа Лола. Во время гастролей Чарскаго она выступала въ двухъ пьесахъ: ‘Гамлетъ’ и ‘Листья шелестятъ’ и имла довольно значительный успхъ. Объ успх Чарскаго нечего и говорить: да и какъ могли кіевляне не принимать восторженно артиста, котораго они незадолго до этого прізда на рукахъ носили въ буквальномъ смысл. Онъ служилъ тогда въ лтней трупп г. Стова и посл исполненія имъ роли Короля Лира публика бросилась на сцену и, усадивъ артиста въ кресло, изображавшее тронъ Лира, вынесли его изъ театра. Процессія эта напоминала египтянъ, чествующихъ Радамеса посл побды надъ эфіопами.
Въ январ въ Кіев гастролировали г. Писаревъ и г-жа Глама-Мещерская, но ихъ успхъ, въ сравненіи съ успхомъ предыдущихъ гастролеровъ, былъ незначителенъ.
Въ томъ-же январ впервые, посл долгаго перерыва, выступила малорусская труппа Кропивницкаго, въ состав которой находились Садовскій и Заньковецкая. Труппа эта была гораздо удовлетворительне всхъ послдующихъ и по той простой причин, что въ этой трупп были соединены вс лучшія силы. Въ то время это была единственная малорусская труппа. Впослдствіи, когда она распалась на нсколько, при чемъ въ каждой было всего по одному, по два выдающихся артиста, успхъ малорусскихъ труппъ былъ далеко не прежній. Надо еще добавить, что поклонники малорусской драмы, по крайней мр въ Кіев, до того увлекались, что въ каждомъ изъ артистовъ видли чуть-ли не генія и въ оваціяхъ доходили далеко за предлы возможнаго. Я помню прощальный спектакль малорусской труппы, если-бы на сцен играли одновременно Ирвингъ, Росси, Сальвини, Сарра Бернаръ, Пецано Гвальтіери и остальныя знаменитости, врядъ-ли оваціи достигли-бы такихъ размровъ, какъ при прощаніи съ малорусской труппой Кропивницкаго. Сначала шли подношенія, затмъ безпрестанные вызовы, дале бросались на сцену свитки и барашковыя шапки, наконецъ съ полсотни поклонниковъ бросились черезъ барьеръ въ оркестръ, а оттуда, взобравшись на сцену, стали качать артистовъ, увлеченіе дошло до того, что качали не только артистовъ, но и хористовъ, качали даже ламповщиковъ. Въ слдующемъ году, уже при антреприз Савина, вновь повторились оваціи въ томъ-же дух и дошло до того, что администрація воспретила на дальнйшее время малорусскіе спектакли и только спустя много лтъ разршеніе было вновь дано.
Такъ какъ одновременно съ малорусской труппой играла и русская, то хохломаны стали относиться къ послдней крайне недружелюбно и даже пошли слухи, что русскіе артисты, завидуя успху малороссовъ, стараются вредить имъ на каждомъ шагу. Эти слухи поддерживала и газета ‘Заря’. Особенно усилились слухи о недоброжелательств русской труппы по слдующему, простому въ сущности, случаю. Какъ-то разъ Кропивницкій и артистка его труппы Маркова возвращались въ свои уборныя, посл выхода на вызовъ публики. Въ тотъ моментъ, когда артисты проходили по сцен, одна сторона декораціи, вслдствіе лопнувшей веревки, свалилась и слегка задла артистовъ. Быть можетъ никто и не придалъбы этому значенія, но находившійся за кулисами какой-то хохломанъ усмотрлъ въ паденіи декораціи покушеніе на умышленное убійство, учиненное режисеромъ Казанцевымъ, еге помощникомъ Павловскимъ и машинистомъ Пановымъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ въ театр только и говорили объ этомъ случа и полиція нашла себя вынужденной составить протоколъ. На другой день въ ‘Зар’ появилась статья, гд прямо указывалось, что русскіе артисты, питая злобу къ малорусскимъ, умышленно устроили паденіе декораціи, съ цлью нанести увчья представителю малорусской труппы. Даже Кропивницкій, прочитавъ эту статью, сильно возмутился, и помстилъ въ ‘Кіевлянин’ возраженіе, что онъ и мысли не допускаетъ о какомъ-то заговор, а приписываетъ все событіе исключительно случайности. Тмъ не мене полицейскій протоколъ былъ переданъ суду и въ качеств обвиняемыхъ въ явной неосторожности фигурировали: Казанцевъ, Павловскій и Пановъ. Первые двое были оправданы, а Панова приговорили къ аресту на дв недли. Дальнйшій ходъ этого дла по суду — мн неизвстенъ.
Съ отъздомъ малорусской труппы въ театр Иваненко наступило затишье, длившееся уже до конца сезона. За весь этотъ періодъ я помню только бенефисъ Стрлковой, въ который поставлена была ‘Свекровь’ съ бенефиціанткой въ роли княгини Тайсы и бенефисъ Каменскаго. Послдній мн памятенъ потому, что сопровождался крупнымъ скандаломъ. Каменскій поставилъ дивертисментъ, въ которомъ, между прочимъ, участвовала г-жа Летаръ. Она исполняла какіе то куплеты, до того скабрезные, что публика ее освистала. Публика вполн основательно возмутилась, ибо куплеты, по содержанію своему, были умстны разв въ какомъ нибудь кафешантан въ род Шато, но ужъ никакъ не на подмосткахъ театральной сцены. Казанцевъ однако обидлся и по окончаніи дивертисмента явился въ буфетъ, гд въ рзкой форм сталъ читать наставленія о неумніи публики уважать въ артистк женщину. Кто-то отвтилъ, что исполнительницы куплетовъ, какіе только что были прочитаны со сцены, не вправ разсчитывать на уваженіе, Казанцевъ возразилъ и закончилось все тмъ, что Казанцевъ удалился изъ буфета, сопровождаемый шиканьемъ и свистками. Эта выходка Казанцева была еще сравнительно довольно скромна. Раньше этого, во время спектаклей малорусской труппы, Казанцевъ позволилъ себ нчто похуже, нчто такое, чему я другого примра не знаю. Въ какой-то спектакль г-жа Летаръ попросила Кропивницкаго дать ей главную роль въ малорусской пьес, что Кропивницкій изъ любезности и сдлалъ. Не успла г-жа Летаръ произнести дв — три фразы, какъ вс убдились, что она малорусскимъ языкомъ совершенно не владетъ и коверкаетъ каждое слово. По окончаніи акта, но еще до паденія занавса, раздались свистки по адресу Летаръ. Артистка вскрикнула и упала въ, обморокъ, весьма можетъ быть, нарочитый, чтобы вызвать къ себ сочувствіе, въ виду нанесенной ей обиды. Моментально взвился занавсъ. Легаръ лежала на диван въ томъ-же положеніи, въ которое упала, а на сцену вышелъ Казанцевъ и заявилъ слдующее: (привожу слова его почти буквально): ‘Господа, за что вы оскорбили бдную женщину? Посмотрите на эту несчастную, вдь она въ обморок, какъ это не хорошо, артистка старалась, хотла доставить удовольствіе… и вдругъ… (при этомъ Казанцевъ заплакалъ)… такая обида!. За что? за что? спрашиваю я васъ’ Отвта Казанцевъ, однако, не дождался, такъ какъ публика безмолвствовала, но выходка эта была по достоинству оцнена мстной прессой, предложившей между прочимъ вопросъ: а говорилъ-ли бы Казанцевъ рчь, если-бы была освистана не Летаръ, а другая артистка? Выводовъ изъ поступка Казанцева пресса не длала, да комментаріи и были излишни, ибо всмъ было ясно, что руководило Казанцевымъ въ его безтактной, чтобы не сказать боле, выходк.
При отъзд малорусской труппы изъ Кіева я былъ на вокзал. Нечего говорить, что провожать артистовъ явилась масса поклонниковъ. Когда поздъ имлъ тронуться, многіе начали кричать: ‘прізжайте! прізжайте’! Г-жа Заньковецкая, стоя у открытаго окна вагона, буквально отвтила слдующее: ‘Колы не здохну — пріиду’. Такая фраза, въ устахъ малорусской Сарры Бернаръ, является весьма характерной, въ особенности, если сопоставить ее съ фразой, сказанной французской Саррой Бернаръ при отъзд ея изъ Кіева. Знаменитая артистка, на просьбы вторично пріхать, весьма скромно отвтила: ‘Avec plaisir — aurevoir’!
Какъ антрепренеръ, Иваненко былъ, конечно, не на своемъ мст, ибо дла не понималъ и относился ко всему халатно. Этимъ само собой разумется пользовались артисты, особенно, такъ называемые, ‘маленькіе’ и обязанности свои исполняли спустя рукава. Порядка не было никакого и сколько ни старался помощникъ режиссера Гринбергъ, о которомъ я уже упоминалъ, но ничего подлать не могъ, ибо его третировали на каждомъ шагу и постоянно надъ нимъ насмхались. Артисты, во время спектаклей, позволяли себ шутки крайне неумстныя. Я помню такой случай. Актеръ Иловайскій, передъ выходомъ на сцену, прочитывалъ свою роль и до того увлекся, что не замтилъ, какъ товарищъ его, Кнорье, привязавъ веревку къ пуговиц его сюртука, другой конецъ ея прикрпилъ къ двери, ведущей на сцену. На крикъ Гринберга: ‘вашъ выходъ’! Иловайскій вышелъ, но, сдлавъ одинъ шагъ, остановился, ибо дальше двигаться не могъ, будучи прикрпленъ веревкой къ двери. Гринбергъ это замтилъ и впопыхахъ схватилъ топоръ, которымъ и началъ пилить веревку. Къ несчастью топоръ былъ тупой и прошло добрыхъ дв минуты, пока Иловайскій освободился отъ веревки и получилъ возможность пройти по сцен. А вотъ и другой фактъ. Полюбился режиссеру водевиль ‘Нтъ дйствія безъ причины’ и ставилъ онъ его по три раза въ недлю. Главную роль въ водевил игралъ Иловайскій, которому надоло, наконецъ, выступать въ этомъ водевил. Благодаря отсутствію порядка и надзора за библіотекой, Иловайскій ршился похитить ненавистный ему водевиль и сжечь его, что ему и удалось. Наступилъ спектакль, водевиль исчезъ куда-то! Иловайскій торжествовалъ, но не долго. Суфлеръ Щербаковъ заявилъ, что будетъ суфлировать безъ пьесы и Иловайскій принужденъ былъ играть, при чемъ самъ себя сгоряча выдалъ. ‘Если-бы я зналъ, что Щербаковъ будетъ суфлировать безъ пьесы, я не сжегъ-бы ея’! заявилъ онъ и такимъ образомъ виновникъ похищенія пьесы былъ обнаруженъ.
Помощникъ режиссера Гринбергъ былъ очень аккуратенъ и охотно исполнялъ вс возлагавшіяся на него обязанности. Одного онъ только терпть не могъ: стрлять за кулисами и дни, когда шла пьеса со стрльбой, были для Гринберга невыносимы. Эта боязнь Гринберга огнестрльнаго оружія была всмъ извстна и потому нердко его заставляли стрлять и тогда, когда легко можно было обходиться и безъ выстрловъ. Гринбергъ часто хитрилъ и вмсто себя, по секрету, нанималъ для стрльбы кого нибудь изъ рабочихъ. Но случалось почему-то такъ, что при найм рабочаго для стрльбы, получалась всегда осчка и въ отвт, конечно, бывалъ Гринбергъ, такъ какъ выдать себя онъ стснялся. Не разъ Гринбергъ заявлялъ, что стрлять боится, но надъ нимъ смялись и любоваться имъ въ такіе моменты доставляло всмъ громадное удовольствіе.
Изъ эпизодовъ, о которыхъ можно упомянуть, разскажу еще о Кнорье, въ то время служившаго у Иваненко. Явился онъ какъ-то въ день Новаго года въ театръ на репетицію, гд и повздорилъ съ женой. Ссора эта на него такъ повліяла, что онъ отправился домой и выстрлилъ въ себя изъ револьвера. Пуля попала въ глазъ, который у него и пропалъ. Пролежавъ въ больниц мсяца три, онъ вышелъ оттуда одноглазымъ, но такъ какъ это препятствовало ему продолжать службу на сцен, то онъ и прибгъ къ вставному глазу, которымъ пользуется и по настоящее время. Никогда не забуду бесды его съ однимъ студентомъ, насколько онъ видитъ вставнымъ глазомъ. ‘Да ничего не вижу’! уврялъ Кнорье, но студентъ самымъ серьезнымъ образомъ старался убдить его, что хоть немного, а все-же онъ видитъ. И это былъ студентъ-медикъ 3-го курса.
Кассирами у Иваненко служили: г-нъ Сабатели и г-жа Селезнева (сестра Чужбиновой). Селезнева впослдствіи поступила на сцену подъ псевдонимомъ Вариной и была недурной водевильной актрисой, въ настоящее время она сцену, кажется, оставила.
Судьба Сабатели была очень плачевна. Въ какомъ то изъ городовъ, кажется въ Оренбург, онъ изъ ревности въ кого-то выстрлилъ и былъ судимъ за покушеніе на убійство. Такъ какъ его судили не судомъ присяжныхъ, а короннымъ, то оправдательнаго приговора и быть не могло. Хотя участь его по возможности и была смягчена, но все-же по приговору онъ не имлъ права възда въ губернскіе города, а потому скитался по захолустнымъ, съ трудомъ снискивая себ пропитаніе. Эта скитальческая жизнь сильно расшатала его нервную систему и когда имъ наконецъ было получено полное помилованіе — было уже поздно, онъ сталъ страдать разстройствомъ умственныхъ способностей, придумывалъ все какіе-то грандіозные проэкты обогащенія Россіи и получилъ даже аудіенцію у одного изъ нашихъ министровъ, которому изложилъ планъ измненія системы монополіи. Хотя вс видли, что онъ ненормаленъ, но его не тровали, такъ какъ помшательство* его было не буйное, Въ 1897 г. весной Сабатели попалъ въ Кіевъ, гд болзнь его приняла уже такіе размры, что его помстили въ больницу, гд онъ, спустя мсяца три, и умеръ, Расходы по похоронамъ принялъ на себя покойный Т, А. Чужбиновъ.
Антрепренеромъ городскаго театра былъ Іосифъ Яковлевичъ Стовъ, котораго, не знаю почему, вс звали papa Жозефъ. Хотя по условію съ думой, Стовъ обязанъ былъ держать русскую оперу, но у него была и оперетка. Меня крайне поразило, что городское управленіе допустило въ принадлежавшемъ ему театр балаганъ, но въ извстіяхъ думы за 1881 годъ я нашелъ мотивы такой поблажки Стову. Я нашелъ тамъ заявленіе Стова, гд указывалось, что оперныхъ артистовъ, годныхъ для Кіева, негд взять, что все, бывшее у него хорошее, приглашено на Императорскую сцену, а потому, до нахожденія подходящихъ для Кіева оперныхъ артистовъ, шь просилъ разршить ему наряду съ серьезной оперой и оперу комическую, я всегда подъ комической оперой разумлъ такія, какъ: ‘Криспинъ и Кума’, ‘Севильскій Цырульникъ’ и др., но въ Кіев мн пришлось впервые узнать, что подъ комической оперой надо разумть оперетку. Дума, или, врне сказать, городской голова Эйсманъ, который тогда представлялъ собой думу, временно разршила Стову и комическую оперу. Въ результат оперетка шла четыре раза въ недлю, при полныхъ почти сборахъ, а опера два раза — при пустомъ почти театр. Въ оперетк я никогда не бывалъ, но помню, что въ состав ея были, H. I. Стова, дочь Стова (по мужу Андреевская), Чарская, Родонъ, Леоновъ, Завадскій. Въ опер служили: Яниковская, Веревкина, Медвдевъ, Вакуловскій, Каминскій, итальянецъ Раверто и др. Посщая оперу я убдился, что Стовъ бмъ совершенно правъ, называя свою оперу слабой. Никогда не забуду постановки оперы ‘Демонъ’, заглавную партію въ которой исполнялъ баритонъ Каминскій. Передо мной, какъ сейчасъ, фигура маленькаго, обрюзглаго патера, съ слюнявыми глазками и непозволительными гримасами, поглядывающаго на Тамару, какъ котъ на сало. Благодаря Каминскому ‘Демонъ’ обратился въ тотъ сезонъ въ комическую оперу.
О Каминскомъ я слышалъ еще года черезъ два по поводу его дебюта въ Москв у Лентовскаго въ оперетк ‘Корневильскіе колокола’. Входную арію ‘Бродилъ три раза кругомъ свта’ онъ сплъ до того хорошо, что его заставили повторить ее нсколько разъ. Яо когда коснулось прозы и Каминскій, съ сильнымъ еврейскимъ акцентомъ, сказалъ:
‘Однакова я замчаю, что здшняго народнаго селенія, весьма любезнаго себ’, публика до того стала хохотать, что дальше ничего не было слышно, а Лентовскій, сидвшій въ то время въ лож, отъ хохота свалился со стула и долго не могъ прійти въ себя. Я зналъ еще такого пвца — Мазурова.
У него былъ чудный голосъ (теноръ), было это въ Одесс. Первый выходъ его въ ‘Цыганскомъ Барон’ произвелъ фуроръ, но когда онъ заговорилъ прозой la Каминскій, съ одесской публикой случилось тоже, что и съ московской. Въ сезонъ 1877—78 г. Каминскій снова служилъ въ ‘Кіев у Савина, но исполнялъ только вторыя партіи, въ числ которыхъ ему очень удалась партія кантора въ опер ‘Уріель Акоста’. Вообще объ опер этого сезона говорить много нечего и я вполн понималъ Стова, который обращался съ просьбой къ Милославскому въ Одессу прислать ему подкрпленія въ вид итальянскихъ артистовъ. Все-же о городскомъ театр я долженъ упомянуть, такъ какъ тамъ выступала въ тотъ сезонъ Сарра Бернаръ, впервые тогда появившаяся въ Россіи. Прізду знаменитости предшествовала до того забористая реклама, что задолго до ея выхода вс билеты, не смотря на громадныя цны,— были разобраны. Когда Стовъ замтилъ, что продажа билетовъ идетъ очень бойко, онъ самъ у себя купилъ четыре ложи бель-этажа, а три ложи разршилъ взять Каминскому въ счетъ жалованья (вроятно въ благодарность за исполненіе партіи ‘Демона’). Дня за три до перваго спектакля Сарры Бернаръ, въ касс было объявлено, что билетовъ уже нтъ, а Стовъ заявилъ, что имъ оставлены четыре ложе для знакомыхъ, которые согласны, впрочемъ, продать ихъ по сто руб. Покупатели нашлись, равно какъ и на ложи, взятыя Каминскимъ. Я передаю объ этомъ потому, что Стовъ мн объ этомъ разсказывалъ, даже хвастая, что благодаря Сарр Бернаръ, у него завелись ‘карманныя’ деньги. Видно, въ смысл денегъ Стовъ стоялъ въ такой же зависимости отъ своей жены, какъ и Степановъ отъ своей.— Пріздъ Сарры Бернаръ взбудоражилъ и мстное драматическое общество, которое постановило уполномочить своего предсдателя Л. А. Куперника привтствовать знаменитую артистку рчью. Я былъ на вокзал, но рчи Куперникъ почему-то не произнесъ, а привтствовалъ артистку Стовъ, поднесшій ей лавровый внокъ, при весьма жидкихъ аплодисментахъ присутствовавшей на вокзал публики. Объясняю я это тмъ, что до прізда въ Кіевъ, Сарра Бернаръ была въ Одесс, откуда получились извстія, далеко не рисовавшія артистку столь знаменитой, какъ объ этомъ гласила реклама. Присутствіе массы публики на вокзал объяснялось довольно просто: туда прибыли лица, которыя, не имя средствъ платить бшеныя деньги за мста въ театръ, ршили взглянуть на артистку даромъ. Нкоторыя лица покупали билеты вскладчину, одно кресло занимали послдовательно четыре человка, если шла четырехъ-актная пьеса, и пять, если пьеса была въ пяти дйствіяхъ, не ясно-ли изъ этого, что въ первый пріздъ Сарры Бернаръ ее стремились видть не какъ артистку, а какъ какое-то чудо, о которомъ, благодаря реклам, говорили повсюду. Пребываніе Сарры Бернаръ въ Кіев памятно мн еще и по полемик, возникшей между газетами ‘Кіевлянинъ’ и ‘Заря’, при чемъ послдняя, редактировавшаяся въ то время зятемъ Стова, г. Андреевскимъ, дйствительно пересаливала, давая восторженные отзывы о пріхавшей знаменитости.
Какъ уже замчено, Стовъ посвятилъ всю свою дятельность оперетк, оставивъ оперу въ явномъ пренебреженіи. Когда вслдствіе этого нкоторые гласные подняли въ дум вопросъ о расторженіи контракта съ Стовымъ, послдній далъ пространное, и вмст съ тмъ престранное, объясненіе, въ которомъ уже не доказывалъ, что негд взять хорошихъ артистовъ, а находилъ, что труппа его вполн удовлетворительна, что ей постоянно аплодируютъ, до того даже удовлетворительна, что умрять восторги публики приходится мрами полиціи. Гласные думы, заявилъ дале Стовъ, не есть общественное мнніе, а такъ какъ оно за него, то слдовательно опера хороша. Отову однако сдлано было предостереженіе и данъ былъ мсячный срокъ на улучшеніе оперы. Такихъ сроковъ дума давала нсколько, но Стовъ попрежнему держался своей системы и только по окончаніи срока его контракта съ думой, у него былъ отнятъ театръ и переданъ Савину, что случилось въ 1883 году.
По субботамъ Стовъ устраивалъ въ городскомъ театр концерты. На афишахъ всегда значились лучшія оперныя силы, а въ концертахъ почему-то всегда выступали опереточные артисты. Обстоятельство это до того возмутило публику, что въ одинъ изъ такихъ концертовъ она обратилась къ дежурному полицейскому чиновнику, съ просьбой заставить Стова быть съ ней повжливе. Въ тотъ моментъ, когда полицейскій чиновникъ передавалъ за кулисами Стову требованіе публики, со сцены анонсировалось, что г-жа Веревкина по болзни пть не можетъ, вслдъ затмъ раздались дружныя шиканья и свистки.— ‘Ну, вотъ видите’!— обратился Стовъ къ полицейскому чиновнику, ‘могу-ли я бытъ вжливымъ съ публикой, которая такъ невжлива со мной’!
Изъ судебныхъ длъ этого сезона (а ихъ было не мало), я помню еще дло по жалоб М. Г. Медвдева на Раверта. Медвдевъ какъ-то выразился въ присутствіи г-жи Лукиной, что Ноденъ какъ пвецъ выше Раверта. Г-жа Лукина передала это г-ну Раверта, тотъ съ такимъ мнніемъ не согласился и оскорбилъ Медвдева. Такъ какъ на суд выяснилось, что другихъ поводовъ къ оскорбленію не было, то Раверта и былъ приговоренъ къ двухъ-недльному аресту.
Въ слдующемъ сезон Раверта вновь служилъ у Остова и опять фигурировалъ въ качеств обвиняемаго, по обвиненію его на сей разъ басомъ Вакуловскимъ и тоже въ оскорбленіи. Защитникомъ Раверта, выступилъ П. А. Андреевскій. Вакуловскій жаловался, что во время представленія ‘Аиды’, Раверта толкнулъ его и выругалъ непонятнымъ словомъ. Свидтель, дирижеръ Клефель, показалъ, что слово это было ему понятно, такъ какъ оно нмецкое, а онъ нмецъ. Раверта сказалъ Вакуловскому ‘esel’, что значить ‘оселъ’, а Вакуловскій отвтилъ по русски, но что — уже Клефелю не понятно, такъ какъ онъ по русски не понимаетъ, русское-же слово, какъ показали другіе, было ‘быкъ’. Защитникъ Андреевскій мотивировалъ поступокъ Раверта тмъ, что это было посл второго акта, акта, когда Радамесъ возвращается побдителемъ и неуваженіе къ нему Вакуловскаго его разозлило. Вакуловскій возразилъ, что это неврно, ибо если Радамесъ я побдитель, то онъ, Вакуловскій, все-же царь египетскій и Радамесъ обязанъ былъ относиться къ нему съ почтеніемъ. Судья, признавъ взаимность обидъ, Раверта оправдалъ.
Когда я прибылъ въ Кіевъ, это было въ конц августа, тамъ ставились спектакли кіевскимъ русскимъ драматическимъ обществомъ. Въ числ членовъ этого общества, пользовавшихся успхомъ, я помню г-жъ Е. Л. Раппопортъ и Орлову и гг. Андреевскаго, Балано, Михалевича, Ризо, Трофимова, Френкеля и Куперника. Кром членовъ общества въ спектакляхъ участвовали и артисты, изъ которыхъ я помню О. Ф. Козловскую, Рыбчинскую, Кудрину, Киселевскаго, Каширина и Петипа.
Этотъ артистъ всегда являлся вмст съ Соловьевымъ, крупною бездарностью, пользовавшеюся почему-то расположеніемъ Петипа и потому, по протекціи послдняго, получавшаго ангажементъ вмст съ нимъ. Предсдателемъ драматическаго общества состоялъ тогда И. М. Хижняковъ, сильно повидимому заботившійся о преуспяніи общества и для поддержанія его не скупившійся на денежныя затраты. Для меня, впрочемъ, казалось страннымъ приглашеніе артистовъ, такъ какъ это противорчью уставу общества, цль котораго была дать возможность выдвигаться талантливымъ лицамъ изъ своихъ членовъ, желающимъ посвятить себя сцен. Приглашеніе артистовъ отодвинуло главную цль общества на задній планъ и превратило дятельность общества въ антрепренерскую. Если-бы общество приглашало изрдка знаменитыхъ артистовъ — это было-бы еще понятно, члены общества могли видть учителей, у которыхъ можно было-бы нему нибудь поучиться. Но чему, напримръ, можно было поучиться у О. Козловской, Кудриной, Каширина, Денисова или Соловьева?
Когда я, по обязанности театральнаго хроникера, ближе познакомился съ дятельностью драматическаго общества, я сталъ убждаться, что и тамъ, какъ и въ настоящей театральной семь, зависть и интриги занимали первенствующее мсто и что ходъ давали не талантливымъ лицамъ, и преимущественно тмъ, кто пользовался протекціей заправилъ дла. Повело это къ тому, что значеніе драматическаго общества въ Кіев стало постепенно падать, а частая перемна его предсдателей, изъ которыхъ нкоторые ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ не имли, низвела это дло до того, что въ настоящее время общество это существуетъ только на бумаг, хотя и имется какое-то ‘семейное’ правленіе. Что рзко бросалось въ глаза постороннему лицу, попадавшему въ это общество, такъ это ‘флиртъ’, который былъ сильно въ ходу между его членами. Я не стану, конечно, называть лицъ, вкусившихъ, благодаря драматическому обществу, сладость любви, но не могу не замтить, что посщая часто сцену общества, я нердко чувствовалъ себя въ положеніи герцога Лорана (‘Маскотъ’), слыша раздававшіеся то изъ одной, то изъ другой кулисы, звонкіе поцлуи.
По поводу спектаклей въ драматическомъ обществ мн памятны еще и помщавшіяся, въ издававшейся тогда газет ‘Заря’, рецензіи. Рецензіи писались однимъ исполнителемъ о другомъ и потому всегда были хвалебны, ‘кукушка хвалитъ птуха за то, что хвалитъ онъ кукушку’.
Курьезне всего были рецензіи редактора-издателя газеты Павла Аркадьевича Андреевскаго, онъ не только писалъ восторженные отзывы о другихъ, но и о самомъ себ. ‘Особенный успхъ имлъ любитель г. Андріевскій’, часто читалъ я въ этой газет отзывы рецензента… Андреевскаго. Не смотря, однако, на такое веденіе дла и на царившія въ обществ интриги и флиртъ, я готовъ признать за нимъ нкоторыя заслуга въ томъ отношеніи, что при отсутствіи постоянной драматической труппы въ Кіев, оно знакомило кіевлянъ съ новйшими драматическими произведеніями, а иногда и выдвигало изъ среды своей талантливыхъ исполнителей, которые, если-бы пожелали посвятить себя сцен, моглибы быть весьма полезны на этомъ поприщ, такъ, кром упомянутыхъ выше г-жъ Орловой и Раппопортъ, обращали на себя вниманіе еще г-жа Паталева, а впослдствіи г-жа Ищенко.
Какъ я уже замтилъ, участіе артистовъ въ спектакляхъ драматическаго общества не оправдывалось цлями, для которыхъ общество создавалось, но могутъ однако возразить, что приглашеніе артистовъ имло значеніе въ матеріальномъ отношеніи, для улучшенія денежныхъ средствъ общества, которыя были крайне ограничены. На дл оказалось, что и эта цль не оправдалась,: сборы хотя и увеличились, но оклады артистовъ были такъ значительны, что каждый сезонъ приносилъ одни только убытки и общество въ конц концовъ не мало задолжало.
Въ лтній сезонъ 1882 г. драматическое общество пригласило къ участію въ спектакляхъ г. Петипа, а слдовательно и Соловьева, Денисова, Ольгу Козловскую, Протасову (жену Петра Герасимовича) и Самсонова.
Г-жа Протасова выступала уже на закат, такъ какъ еще въ 1872 г. оставила сцену и поселилась въ Кіев. Хотя въ роляхъ grandes-dames артистка эта ничего выдающагося собой не представляла, все-же ее нельзя было не признавать большой полезностью. Самсоновъ, очутившійся въ это лто въ Кіев въ крайней нужд, былъ приглашенъ на нсколько спектаклей съ исключительной цлью дать ему возможность заработать нсколько десятковъ рублей. Выступилъ онъ въ роли Корплова (‘Трудовой хлбъ’) и, какъ старый любимецъ публики, при выход своемъ былъ принятъ весьма сочувственно. Игра артиста была однако очень слаба, не види о уже было прежняго Самсонова и если его и принимали, то только въ благодарность за прежнія заслуга.
Въ драматическомъ обществ Самсоновъ выступалъ всего нсколько разъ, а затмъ перекочевалъ въ Боярку, гд выступалъ въ лтнемъ театр, выстроенномъ г. Луцкимъ. Въ томъ-же году 13 октября Самсоновъ умеръ въ Кіев, о чемъ мною въ своемъ мст уже сообщалось.
Главными персонажами труппы считались Денисовъ и Петипа. Вроятно въ силу этого мотива оба эти артиста избрали для своихъ бенефисовъ пьесы далеко не по силамъ: Денисовъ — Гамлета, а Петипа — Ришелье. Увренные, что театръ драматическаго общества въ стнахъ своихъ не вмститъ всхъ, желающихъ видть бенефиціантовъ въ избранныхъ ими роляхъ, они устроили свои спектакли въ театр Иваненко. Сказать, что артисты успха не имли было-бы слишкомъ скромно, они прямо таки оскандалились, особенно Петипа — въ роли Ришелье. Впрочемъ, онъ поступилъ довольно остроумно: въ роли Ришелье онъ выступилъ 30-го іюля для закрытія лтняго сезона, во время сезона онъ видно не ршался на такой рискованный шагъ.
Выше я упомянулъ о господствовавшемъ въ драматическомъ обществ флирт. По этому поводу я разскажу сохранившееся у меня въ памяти слдующее qui-pro-quo. Случилось это на третій день посл исполненія Петипа роли Ришелье. Рецензентъ одной изъ мстныхъ газетъ помстилъ объ артист весьма неблагопріятный отзывъ и въ довольнорзкой форм. Вечеромъ въ лтній театръ ‘Шато’ вошелъ крайне возбужденный Петипа и, занявъ мсто рядомъ съ рецензентомъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ сказалъ довольно громко ‘я покажу какъ оскорблять’! при чемъ сталъ размахивать палкой. Не было сомннія, что Петипа намренъ устроить рецензенту скандалъ. Когда первое отдленіе окончилось, рецензентъ, предвидя недоразумніе, обратился къ управляющему садомъ г., Лопатецкому съ просьбой дать на всякій случай револьверъ. Таковаго не оказалось, но нашелся кастетъ, которымъ онъ и снабдилъ рецензента. Когда началось второе отдленіе, Петипа снова занялъ мсто подл рецензента, былъ еще больше взволнованъ, а въ рукахъ у него оказалась уже половина палки. Тутъ только рецензентъ понялъ, что угрозы относились не къ нему, такъ какъ, судя по остатку палки, он уже приведены въ исполненіе. И дйствительно, по окончаніи второго отдленія по саду распространились слухи, что нкій Д., членъ драматическаго общества, подозрвая Петипа въ флирт съ его супругой, явился въ Шато и потребовалъ отъ него объясненія, которое и состоялось, но было прервано въ виду начала представленія въ театр, почему Петипа и вошелъ въ театръ въ вобужденномъ состояніи, занявъ свое мсто, которое случайно оказалось рядомъ съ мстомъ рецензента. Въ антракт объясненіе возобновилось, и кончилось тмъ, что Петипа изломалъ на спин Д. свою палку и съ половиной ея, какъ побдитель, вновь вошелъ въ театръ.
Отношеніе мстной прессы къ Соловьеву мн памятно по слдующей фраз, которую мн приходилось читать довольно часто и которою заканчивались вс рецензіи: ‘о Совельев, этомъ деревянномъ артист…. но не будемъ терять словъ’.
Сезонъ въ театр Иваненко открылся въ сентябр. Изъ состава прежней труппы Казанцевъ оставилъ только г-жу Летаръ. но уже на амплуа ingenue dramatique, и чету Каменскихъ. Изъ вновь приглашенныхъ артистовъ я помню г-жъ Башинскую, Виноградову, Никулину, Никольскаго, А. Яковлева и М. Милославскаго, Если исключить г-жу Виноградову и гг. Казанцева и Каменскаго, то труппа эта можетъ быть смло названа… дерзкой! Судите сами: г-жа Летаръ въ роляхъ ingenue dramatique, Башинская — въ роляхъ grandes-dames, г-жа Никулина, у которой не хватало 32 буквъ въ азбук, въ роляхъ драматическихъ г. М. Милославскій — въ сильно драматическихъ роляхъ (Недыхляевъ въ ‘Кручин’), г. Яковлевъ, сильно заикавшійся, въ роляхъ любовниковъ — разв это не дерзкая труппа!
Нсколько смягчало отношеніе публики къ этой трупп участіе гастролеровъ: г-жи Немировой-Ральфъ, и Н. И. Новикока (были еще общаны гастроли А. И. Пальма, но он не состоялись). Новиковъ сыгралъ шесть разъ, при чемъ не обошлось безъ ‘Разбойниковъ’, такъ какъ Новиковъ считалъ почему-то, хотя и ошибочно, роль Франца Моора своей коронной. Успхъ, вполн заслуженный, артистъ имлъ въ роли Трубина-Разладина (‘Отецъ семейства’), роли, въ которой онъ первый, посл Мартынова, ршился выступить на Императорской сцен въ 1879 г. и посл исполненія которой былъ приглашенъ въ составъ Императорской труппы.
Сборовъ однако Новиковъ не длалъ, одновременно съ нимъ въ оперетк гастролировала г-жа Зорина: не смотря на увеличенныя пны мстамъ, въ городскомъ театр трудно было достать билетъ, а спектакли съ участіемъ Новикова, не смотря на обыкновенныя цны мстамъ, нердко проходили при пустомъ театр.
Здсь-же, кстати, разскажу о находчивости Стова. Когда въ Кіевъ прибыла г-жа Зорина, Стовъ подалъ въ думу заявленіе о разршеніи ему увеличить цны мстамъ. Дума отказала на томъ основаніи, что г-жа Зорина хотя и знаменитость, но опереточная и можно тогда только позволить увеличеніе цнъ, если будетъ приглашена знаменитость оперная. Г-нъ Стовъ однако не смутился и на основаніи одного изъ пунктовъ контракта, въ силу котораго въ бенефисные спектакли цны могутъ быть увеличены на 200 руб., онъ вс спектакли съ участіемъ Зориной ставилъ своимъ бенефисомъ. Это былъ во истину опереточный бенефиціантъ! Вс смялись надъ этими бенефисами антрепренера, а Стовъ все-таки получилъ дв тысячи рублей лишнихъ.
Въ ноябр г. Иваненко былъ приглашенъ на шесть, кажется, спектаклей Кокленъ старшій, при чемъ Иваненко обязался ему платить по 2200 р. отъ спектакля, внося таковую сумму до начала спектакля. Вслдствіе-ли незнакомства публики съ этимъ артистомъ, котораго, конечно, такъ не рекламировали, какъ Сарру Бернаръ, или вслдствіе высокихъ цнъ на мста,— не знаю, но сборы были довольно плохіе, такъ что въ послдній спектакль Иваненко обратился къ знаменитому артисту съ предложеніемъ сдлать уступку или вовсе не играть. Такъ какъ это предложеніе было сдлано передъ самымъ началомъ спектакля, то Коклену не оставалось ничего больше, какъ согласиться на уступку, при чемъ сошлись на пяти-стахъ рубляхъ. Время до прізда Коклена въ г. Кіевъ мн памятно по полемик между Иваненко и ‘Зарей’ изъ-за высокихъ цнъ. Когда газета указала на высокія цны, Иваненко отвтилъ, что поздно объ этомъ говорить теперь, разъ не былъ поднятъ вопросъ о цнахъ при прізд Сарры Бернаръ, приглашенной тестемъ редактора ‘Зари’. По поводу этого отвта ‘Заря’ возразила, что Кокленъ — мужчина, а Сарра Бернаръ — женщина, а женщина иметъ боле притягательную силу. Иваненко въ долгу не остался и вновь отвтилъ уже по адресу г. Андреевскаго, ‘если’, писалъ онъ, ‘ни для кого не тайна, что для васъ, г-нъ Андреевскій, важенъ полъ и возрастъ, то не тайна также, что для публики важенъ артистъ безъ различія пола и возраста’!
Хотя Кокленъ пріхалъ изъ Одессы въ Кіевъ въ конц ноября, но вслдствіе сильныхъ снжныхъ заносовъ, поздъ прибылъ вмсто двнадцати часовъ дня въ семь часовъ вечера, но это не помшало начать спектакль въ 872 часовъ. Встрчать Коклена на вокзалъ выхалъ г. Иваненко, но такъ какъ поздъ опоздалъ, то Иваненко, въ ожиданіи его, сталъ завтракать и грться, благо стояли морозы. ‘Согрвшись’, Иваненко часовъ въ пять ухалъ, не дождавшись позда. У театра Коклена поджидалъ Казанцевъ и когда тотъ пріхалъ, онъ повелъ его на сцену ближайшимъ ходомъ черезъ директорскую ложу. Не усплъ Кокленъ войти въ ложу, какъ замтилъ на диванчик сильно храпвшаго мужчину. Qui est-a? спросилъ онъ въ недоумніи. Казанцевъ, узнавъ Иваненко, сталъ его будить и отвтилъ: ‘Monsieur le directeur’ — ‘Charm’, начали, было Кокленъ, но Иваненко, которому видно сильно надоли пинки Казанцева, крикнулъ съ просонья: ‘убирайтесь къ чорту’! Таково было первое, на русскомъ язык, привтствіе, котораго удостоился Кокленъ въ Кіев.
Фактъ этотъ мн разсказывалъ Казанцевъ и я, зная привычки Иваненко, охотно этому врю.
О путешествіи своемъ изъ Одессы въ Кіевъ Кокленъ вспоминалъ не безъ удовольствія и разсказывалъ мн, что когда поздъ, вслдствіе снжныхъ заносовъ, остановился въ пути, ему и его трупп, непривыкшимъ къ морозамъ, стало до того холодно, что вс вышли изъ вагоновъ и, попросивъ лопаты, стали очищать дорогу отъ снга, длали это не только Мужчины, но и женщины съ г-жами Фаваръ и Лоди во глав. ‘Конечно’ — добавилъ онъ,— ‘желзной дорог мы принесли мало пользы, но себ громадную: поработавъ съ четверть часа — мы согрлись!
Пребываніемъ Коклена въ Кіев воспользовалось драматическое общество, которое пригласило его участвовать въ литературномъ утр вмст съ г-жей Фаваръ. Такъ какъ Кокленъ согласился принять участіе безплатно, то общество съ своей стороны разослало билеты представителямъ мстной интеллигенціи, не преминувшей, конечно, воспользовался этой любезностью.
Пріздъ Коклена далъ Иванову-Козельскому случай себя вновь рекламировать. Послдній спектакль, съ участіемъ Козельскаго, былъ 21-го ноября, артисту были устроены шумныя оваціи, барышни лзли черезъ барьеръ на сцену (при чемъ одна оступилась и вывихнула ногу), откуда пробирались въ уборную и на рукахъ выносили Козельскаго къ аванъ-сцен, гд его подхватывали другія и качали, словомъ, продлалось все то, что барышни почему-то считали своимъ долгомъ продлывать, чтобы выразить уваженіе артисту. Положимъ, способъ выраженія уваженія нсколько дикій, но тмъ не мене онъ практиковался. Казалосьбы достаточно! Козельскому, однако, нужно было показать, что онъ серьезно относится къ искусству и онъ, остановивъ оравшую толпу, заявилъ, что хотя онъ иметъ массу приглашеній въ другіе города, но остается въ Кіев на все время спектаклей Коклена. Это заявленіе было встрчено бурей апплодисментовъ и на другой день только и было разговоровъ, что о Козельскомъ, уваженіе котораго къ искусству такъ велико, что ради него онъ готовъ терять большія деньги.
Съ отъздомъ Коклена въ театр наступило нкоторое затишье. Въ виду жалобъ публики на отсутствіе въ трупп драматической актрисы, Казанцевъ розыскалъ какую-то Арсъ, которая весьма неудачно продеб вотировала въ роли Марьицы (‘Каширская Старина’) и затмъ скрылась. Въ конц января вновь прибылъ Н. И. Новиковъ на нсколько спектаклей и въ бенефисъ свой не преминулъ поставить ‘Разбойниковъ’, опять выступивъ въ роли ‘Франца’, одной изъ самыхъ неудачныхъ, какъ я уже отмтилъ. Кстати о бенефисахъ. Служившій у Иваненко на роляхъ любовниковъ — Никольскій, человкъ, хотя еще на видъ и очень молодой, оказался, од-. нако, очень опытнымъ. Въ описываемое мною время въ Кіев много говорили о растрат въ Обществ взаимнаго кредита, кассиромъ его, Свиридовымъ, боле трехсотъ тысячъ руб., при чемъ въ процесс фигурировала какая-то шкатулка, переданная Свиридовымъ одному изъ своихъ родственниковъ. О томъ-же Свиридов писалось, какъ о благотворител, много жертвовавшемъ на храмы, а равно какъ и о любител археологіи. Никольскій, въ заботахъ о сбор въ предстоявшій бенефисъ, выкопалъ гд-то пьесу Минаева и Худякова ‘Кассиръ’ и, дабы публика была убждена, что въ пьес выведенъ Свиридовъ, раздлилъ пьесу на слдующія картины: 1) собиратель древностей, 2) знакомая растрата въ 332 тысячи рублей, 3) завтная шкатулка и 4) хищникъ — ханжа, а въ конц афиши приписалъ: дйствіе происходить ‘въ древнемъ первоклассномъ город’. Нельзя было сомнваться, что дло идетъ о Свиридов. Задачу свою — приманить публику, Никольскій исполнилъ ‘артистически’, сборъ былъ полный, но по окончаніи спектакля, во избжаніе недоразумній, Никольскому пришлось скрыться.
Въ феврал вновь гастролировалъ Ивановъ-Козельскій, чмъ и закончился сезонъ 1882—1883 г.
Постомъ въ театр Иваненко выступалъ антиспиритъ Казеневъ, о которомъ столичная пресса разсказывала чуть-ли не чудеса. Сборы были громадны. Первый вечеръ Казенева состоялся 1-го апрля, день въ который принято обманывать, но публика всегда легковрна и вс, продлывавшіеся Казеневымъ фокусы вызывали восторгъ и удивленіе! Помогалъ Казеневу въ его фокусахъ нкій Пероти, который, впрочемъ, промнялъ вскор это дло на службу въ гостинниц и поступилъ въ Кіев-же въ ‘Грандъ-Отель’, гд находится и до сихъ поръ.
Одновременно съ Казеневымъ появился въ Кіев еще ‘боле знаменитый фокусникъ, хотя и въ другой сфер, В. А. Калиновичъ. По прізд своемъ онъ заявилъ Иваненко, что желаетъ сформировать для Кіева труппу, которая играла-бы исключительно пьесы Шекспира и Шиллера. Въ переговорахъ объ этомъ прошелъ весь постъ, а когда наступила Святая недля, время спектаклей, о трупп уже не было помину. Калиновичъ съумлъ обворожить Иваненко и вкрасться къ нему въ довріе настолько, что тотъ предложилъ ему остаться въ Кіев и принять должность управляющаго садомъ ‘Шато-де-флеръ’. Хотя близкіе знакомые Иваненко и остерегали его отъ такого управляющаго, какъ Калиновичъ, похожденія котораго хорошо извстны и крайне безнравственны, но Иваненко возразилъ, что его, какъ человка честнаго, никто не ршится обмануть и чмъ больше станутъ его предостерегать, тмъ большимъ довріемъ онъ облачитъ Калиновича. Наступилъ лтній сезонъ. Калиновичъ вступилъ въ должность и сразу сталъ властнымъ распорядителемъ въ саду. Получая, на всемъ готовомъ, двсти руб. въ мсяцъ, Калиновичъ первое время весьма энергично работалъ и, повидимому, въ интересахъ Иваненко. Вскор, однако, пошли слухи, что Калиновичъ сталъ играть въ карты, и очень несчастливо, проигрывая большія суммы. Сообщили объ этомъ и Иваненко, но тотъ заявилъ, что его это не касается, ибо подаваемые Калиновичемъ ежедневные счета — врны и расходы ведутся правильно. Уже впослдствіи, когда Иваненко обнаружилъ растрату въ 14 тысячъ руб., выяснилось, что Калиновичъ произвелъ ее незамтно дня Иваненко благодаря тому, что замтилъ слабость Иваненко, при ежедневныхъ отчетахъ о расходахъ, проврять только цифровые итоги, не обращая вниманія на предметы расходовъ. Когда Калиновичъ окончательно устроился въ Кіев, онъ выписалъ г-жу Гр—скую, съ которой состоялъ въ то время въ близкихъ отношеніяхъ. Это была довольно симпатичная и образованная женщина, которая производила на всхъ прекрасное впечатлніе. Положеніе ея, съ первыхъ-же дней по прізд, было крайне незавидное. Калиновичъ проводилъ время за картами, развратничалъ и велъ вообще такую жизнь, что заставилъ Гр—скую махнуть на него рукой. Въ числ постителей ‘Шато-де-флеръ’ былъ довольно богатый человкъ — помщикъ С., который сталъ ухаживать за Гр—ской. Калиновичъ смотрлъ на эти ухаживанья сквозь пальцы, принималъ отъ С. цнные подарки и когда Гр—ская однажды заявили Калиновичу, что такъ дальше продолжаться не можетъ, и что она его оставляетъ, Калиновичъ вздумалъ разыграть роль ревнивца и потребовалъ отъ С. объясненія. Объяснялись чуть-ли не два мсяца и закончилось это тмъ, что Гр—ская оставила Калиновича и сошлась съ С., который, ради этой связи, разошелся со своей женой. Прошло еще два мсяца. Какъ-то разъ осенью я сидлъ въ театр Бергонье, гд шла оперетка. Часовъ въ десять подошелъ ко мн капельдинеръ и заявилъ, что меня просятъ немедленно выйти въ буфетъ. Явившись туда, я встртилъ тамъ С., который сильно взволнованнымъ голосомъ сообщилъ мн, что въ тотъ день утромъ онъ палкой избилъ на Крещатик Калиновича, позволившаго себ распускать о немъ гнусную клевету и что, вслдствіе этого, Калиновичъ прислалъ ему черезъ барона Розена (по сцен Рославлевъ кажется), вызовъ, что вызовъ онъ принялъ, одинъ секундантъ уже есть, г. Таматинъ, а вторымъ онъ проситъ меня. Я согласился и на другой день въ квартир моей состоялось собраніе секундантовъ, явились: баронъ Розенъ, какой-то господинъ, въ род м. Гильома и Таматинъ. Баронъ Розенъ, отъ имени Калиновича, требовалъ драться на нарзныхъ пистолетахъ, въ пяти шагахъ и пр.
Не стану разсказывать о переговорахъ, длившихся дня три, наконецъ, пришли къ соглашенію и дуэль была назначена въ 5 час. утра на слдующій день въ городскомъ лсу, а мсто сборища — почтовая станція на Подол. Въ часъ ночи, наканун, ко мн пріхалъ Таматинъ и мы вмст отправились къ С., жившему въ собственномъ дом, въ Липкахъ. Никогда не забуду происшедшей тамъ сцены. Когда С. былъ уже совсмъ готовъ, къ намъ вышли его жена и мать. Жена бросилась съ рыданіями къ С. а мать, перекрестивъ его, спокойно сказала: ‘ты дворянинъ и обязанъ защищать свою честь’. Чтобы замаскировать причину столь ранней поздки, мы поршили взять съ собой ружья и собакъ, какъ будто отправляемся на охоту. Въ три часа утра мы были на почтовой станціи и заняли комнату. Прошло съ полчаса: никого не было! Наконецъ явился какой-то человкъ и сообщилъ, что меня и Таматина проситъ господинъ, ожидающій уже съ часъ въ комнат налво. Мы вошли туда и къ удивленію своему увидли одного Калиновича, шагавшаго по комнат. Едва мы вошли, Калиновичъ крикнулъ, ‘Господа! Простите! мои секунданты подлецы’!— ‘Въ чемъ дло’?— ‘Одинъ вовсе не явился, а баронъ Розенъ былъ здсь и заявилъ, что условія дуэли до того тяжелы, что онъ отказывается быть секундантомъ. Это меня до того взорвало, что я вотъ этой калошей (при этомъ Калиновичъ вынулъ изъ кармана пальто калошу) ударилъ его по лицу, бить рукой такихъ господъ — значить руку марать’! Замтивъ, что онъ былъ въ калошахъ, я спросилъ его: ‘для чего-же теб понадобилась. третья калоша, которую ты захватилъ съ собой, вдь на теб пара и ты могъ бить одной изъ нихъ’.— ‘Это калоша барона Розена, онъ ухалъ въ одной, а другую я оставилъ себ въ доказательство, что билъ его именно калошей’. На вопросъ Таматина, какъ-же будетъ теперь? Калиновичъ замтилъ, что проситъ 24 часа срока для пріисканія новыхъ секундантовъ и если таковыхъ не найдетъ, то даетъ право г. С. и его секундантамъ поступить съ нимъ, какъ угодно. Мы вышли, сообщили обо всемъ С. и тотчасъ-же ухали. На другой день я получилъ письмо отъ Калиновича, что секундантовъ онъ не нашелъ и отдаетъ себя въ наше распоряженіе. Нечего прибавлять, что на дло это мы махнули рукой, понявъ, что Калиновичъ въ ршительную минуту струсилъ. Вмст съ Таматинымъ мы стали искать барона Розена и что-же? Оказалось, что онъ ухалъ еще наканун дня назначенной дуэли въ Харьковъ, получивъ отъ Калиновича на дорогу 25 руб. и что вся исторія съ отказомъ барона Розена быть секундантомъ и избіенія его калошей — была вымышлена Калиновичемъ, и, не будь третьей калоши, мы, чего добраго, поврили-бы въ безвыходное положеніе, въ которое Калиновичъ былъ поставленъ своими секундантами.
Служа у Иваненко въ качеств управляющаго, Калиновичъ, какъ уже сказано, пользовался неограниченнымъ его довріемъ, которымъ, какъ и слдовало ожидать, не преминулъ злоупотребить. Я уже упомянулъ, что въ теченіе одного года управленія Калиновича Иваненко не досчитался 14000 руб. и большую часть этихъ денегъ Калиновичъ проигралъ въ карты, только около 4.000 руб. онъ истратилъ на обстановку своей квартиры, нанятой имъ на Козинк, въ дом Паталева. Обстановка эта была у него, впрочемъ, не долго и была имъ продана за безцнокъ нкоему Литвинчуку. Вотъ какъ это случилось: присяи. пов. Тальбергъ предъявилъ къ Калиновичу искъ въ нсколько тысячъ рублей по векселямъ и въ обезпеченіе иска получилъ исполнительный листъ о наложеніи ареста на обстановку въ квартир отвтчика. Узнавъ, что Тальбергъ на утро явится къ нему въ квартиру вмст съ судебнымъ приставомъ, Калиновичъ сталъ съ вечера искать покупателя на всю свою обстановку и при помощи одного своего пріятеля нашелъ наконецъ въ три часа ночи на Деміевк еврея Литвинчука, котораго привезъ къ себ и продалъ ему всю обстановку за триста руб., но подъ непремннымъ условіемъ, чтобы вс вещи были немедленно взяты. Были наняты подводы и къ семи часамъ утра квартира Калиновича была совершенно очищена. Когда въ десять часовъ утра явился г. Тальбергъ съ судебнымъ приставомъ, они нашли пустую квартиру и только на одномъ изъ подоконниковъ сидлъ Калиновичъ, который, при приближеніи къ нему Тальберга, высунулъ языкъ. Такъ кредиторы съ Калиновича ничего и не получили, а еврей Литвинчукъ съ легкой руки Калиновича сталъ шибко торговать и въ настоящее время иметъ въ Кіев на Подол громадный мебельный складъ. Чтобы добыть денегъ, Калиновичъ ни передъ чмъ не останавливался. Какъ-то разъ онъ заявилъ Иваненко, что въ контрактовомъ дом на Подол состоится спектакль съ его участіемъ и что онъ общалъ дать для этого спектакля костюмы (у Иваненко ихъ было много посл театральной антрепризы и хранились они въ особомъ помщеніи въ саду ‘Шато-де-флеръ’). Иваненко изъявилъ согласіе и когда кто-то изъ служащихъ сообщилъ ему, что по распоряженію Калиновича изъ сада вывезены костюмы, Иваненко замтилъ, что объ этомъ ему извстно. Уже спустя мсяца два, когда Калиновичъ оставилъ службу у Иваненко, для постановки какой-то живой картины понадобились костюмы, пошли въ сарай и, о ужасъ, онъ оказался пустымъ. Стали наводить справки и выяснилось, что вс костюмы были Калиновичемъ проданы и Иваненко ничего больше не оставалось, какъ купить обратно ему-же принадлежавшіе костюмы. Преслдовать Калиновича Иваненко, по доброт своего характера, отказался.
Не всегда впрочемъ Калиновичу продлки его удавались. Былъ такой случай. Явился Калиновичъ къ ювелиру Шпигелю и отъ имени Иваненко попросилъ брилліантовый парюръ, необходимый для какого-то подарка. Шпигель выдалъ и Калиновичъ отправился съ нимъ къ хорошему знакомому Иваненко г. П. и опять-таки отъ его имени попросилъ дв тысячи рублей, нужныя для уплаты жалованья артистамъ. Г-нъ П. согласился, но попросилъ зайти за деньгами черезъ часъ, самъ-же отправился для оцнки парюра къ ювелиру. Надо-же было такъ случиться, что П. для этой цли явился къ Шпигелю, у котораго этотъ парюръ только что былъ взятъ. Навели справки у Иваненко и выяснилось, что онъ во всей этой исторіи ни при чемъ, а когда Калиновичъ узналъ о постигшей его неудач, онъ, подобно Кречинскому, воскликнулъ: ‘сорвалось’! и на этомъ успокоился.
Благодаря доброт Иваненко, многія крупныя продлки сходили съ рукъ Калиновичу, но однажды онъ чуть было не попался изъ — за десяти рублей. Подъхавъ какъ-то ночью къ номерамъ Кане, онъ попросилъ у швейцара до утра 10 руб., чтобы разсчитаться съ извозчикомъ. Швейцаръ отказалъ, тогда Калиновичъ заявилъ, что у него есть сто руб., но ночью негд размнять, а потому онъ, довряя швейцару, оставляетъ ему эти сто руб. съ тмъ, чтобы тотъ далъ сейчасъ десять руб. для извозчика, а сдачу утромъ. Швейцаръ согласился, взялъ сторублевую и выдалъ десять руб. Калиновичъ немедленно ухалъ, а когда на утро швейцаръ разсмотрлъ оставленную ему Калиновитемъ ассигнацію, то оказалось, что это бутафорская бумажка, работы бутафора Новикова. Швейцаръ хотлъ возбудить дло, но друзья Калиновича (а ихъ было не мало между кіевскими игроками) убдили швейцара за 10 руб. получить двадцать пять, и не обращаться къ полиціи. Насколько Калиновичъ не брезгалъ и мелкими суммами видно изъ слдующаго факта: было какъ-то объявлено, что подвизающійся въ саду ‘геркулесъ’ Губертъ вызываетъ желающихъ на борьбу, при чемъ побдителю будутъ выданы часы. Нашелся какой-то крестьянинъ Быковъ, который Губерта и поборолъ. Калиновичъ заявилъ однако, что борьба велась не по правиламъ, но Быковъ отвтилъ, что готовъ опять бороться. Повторили борьбу и результатъ оказался прежній. Потребованы были часы, но ихъ не оказалось, при чемъ Калиновичъ преспокойно заявилъ, ‘мы не сомнвались въ побд Губерта и потому часы не были куплены’, публика потребовала уплатить деньгами Быкову, но Калиновичъ и въ этомъ отказалъ. Вмшалась полиція, послали за Иваненко и по его распоряженію Быкову было выдано 12 руб. Когда Иваненко, спустя долгое время, уже по обнаруженіи растраты Калиновичемъ 14 тысячъ руб., сталъ проврять счета за лтній сезонъ, то оказалось, что тамъ значился расходъ на часы 20 руб., которые Калиновичъ себ и присвоилъ. Долженъ замтить, что вс неблаговидные поступки Калиновича являлись результатомъ пагубной его страсти къ карточной игр. Какъ нарочно, онъ въ Кіев наткнулся на компанію, которая его обыгривала наврняка, чего онъ не замчалъ и, желая отыграться, все больше и больше запутывался, прибгая ко всевозможнымъ способамъ пріобртенія денегъ для игры.
По отношенію къ товарищамъ Калиновичъ велъ себя прекрасно. Онъ никогда не отказывалъ имъ въ помощи и длилъ съ ними послднее. Нердко приходилось встрчать маленькихъ актеровъ, которые, исключительно благодаря Калиновичу, ежедневно обдали и щеголяли въ его костюмахъ. Вообще я долженъ замтить, что Калиновичъ былъ человкъ добрый и скоро забывалъ причиненное ему кмъ-либо зло. Прибавлю еще, что это былъ человкъ недюжиннаго ума и очень талантливый артистъ. Если-бы не пагубная страсть — имя его еще долго красовалось-бы на афишахъ и онъ занималъ-бы видное мсто въ театральной семь. Къ недостаткамъ Калиновича надо еще добавить, что это былъ выдающійся циникъ и большой развратникъ. Думаю, что въ этомъ кроется причина, по которой жена его, Юлія Александровна (по сцен Михайлова), оставила его навсегда черезъ нсколько дней посл свадьбы. Съ г-жей Калиновичъ я былъ хорошо знакомъ и не могъ не уважать въ ней прекраснаго человка, по отношенію къ ней Калиновичъ поступилъ крайне безчестно. На ея просьбу дать ей свободу онъ отвтилъ требованіемъ денегъ и довольно значительныхъ и только подъ этимъ условіемъ согласился на разводъ съ тмъ, чтобы принять вину на себя. Въ Кіев этотъ разводъ состоялся, при чемъ Калиновичъ съ циничностью разсказывалъ подробности, какъ одинъ присяжный повренный подыскалъ ему двухъ свидтелей, въ подтвержденіе факта прелюбодянія. Полученныя по этой сдлк деньги, Калиновичъ вскор проигралъ въ карты и посл того скрылся изъ Кіева. Съ тхъ поръ я его больше не видлъ, но о похожденіяхъ его мн приходилось читать не мало, онъ попалъ даже за границу, гд его видли въ какомъ-то город разносящимъ по улиц анонсы за вознагражденіе въ нсколько сантимовъ. Недавно я слыхалъ, что Калиновичъ умеръ въ Харьков, въ нищет, въ конц 1896 года что и подтвердилось.
Перехожу къ Стову. Системы, которую онъ присвоилъ себ въ сезонъ 1881—1882 г., онъ держался и въ сезонъ 1882—83 г. Первое мсто въ городскомъ театр занимала оперетка, а опера существовала только ради соблюденія контракта съ городомъ. Въ оперетк служили: Запольская, Стова, де-Лормъ, Соколовъ-Градовъ, Завадскій, Ліановъ, Бураковскій, Николаевъ: на гастроли были приглашены Зорина и Ал. Давыдовъ. Хотя въ оперетк я, по прежнему, бывалъ очень рдко, но слыхалъ, что сборы она давала большіе, въ особенности во время гастролей Зориной и Давыдова. Особенно памятенъ мн одинъ день. Вскор посл бердичевской катастрофы, пожара цирка, гд погибла масса людей, кіевское драматическое общество объявило спектакль въ пользу семействъ погибшихъ. Я былъ, въ этотъ вечеръ въ Обществ и была’ пораженъ, узнавъ, что сборъ — 47 руб., но еще боле былъ пораженъ, когда узналъ, что въ тотъ-же вечеръ въ городскомъ театр, гд шла оперетка, сборъ былъ полный. Я понялъ, что задача Стова, развратить публику опереткой, вполн имъ достигнута, и это длалъ извстный нкогда оперный артистъ и режиссеръ Императорской сцены.
Въ опер силы по прежнему были очень слабы, фигурировали итальянцы: Медини, Конти, Раверта, Эрколо, что не мшало Стову писать на афиш: ‘Русская опера’. Помню я еще русскую пвицу Балласъ, которая дебютировала въ партіи Вани (‘Жизнь за Царя’). А помню я вотъ почему: когда она спла: ‘Какъ мать убили’…. шиканье и свистки дошли до того, что пришлось опустить занавсъ и въ слдующемъ акт, вмсто Балласъ, появилась уже г-жа Краснова. Когда въ дум вопросъ объ опер и Стов поставленъ былъ уже категорически, папа Жозефъ увидлъ, что онъ зашелъ слишкомъ далеко и заявилъ, что поставитъ ‘Тангейзера’, дабы, какъ онъ выразился, ‘Замазать ротъ гласнымъ хоть на время’. Тангейзера плъ по итальянски Раверта и когда Стову было указано, что это неудобно, онъ ршилъ ставить оперу на итальянскомъ язык, но и это не удалось: смшеніе языковъ все-таки продолжалось. Въ ‘Тангейзер’ вс пли по русски, а Раверта по итальянски. Поставилъ онъ ‘Трубадура’ — вс пли по итальянски, а Вакуловскій по русски. Дошло даже до того, что въ опер участвовали Завадскій и Чарская. Такъ, шелъ ‘Севильскій цирульникъ’ съ Завадскимъ въ партіи Бартоло и Чарской-Берты. Опять пошли нареканія и вотъ Стовъ заявилъ дум, что онъ, въ заботахъ объ эстетическихъ наслажденіяхъ публики и въ доказательство безкорыстнаго своего служенія искусству, пригласилъ знаменитую Этельку Герстеръ, но такъ какъ онъ платитъ ей 1.400 руб. отъ спектакля, то проситъ разршить ему на эту сумму повысить сборъ. Разршеніе было дано, Этелька Герстеръ спла тринадцать разъ при полныхъ сборахъ, но когда мужъ ея, Гордини, повздорилъ съ Стовымъ, то напечаталъ въ газетахъ, что жена его получала не 1.400 руб. отъ спектакля, а только тысячу руб. и что такимъ образомъ Стовъ, путемъ обмана, получилъ за тринадцать спектаклей лишнихъ 5.200 р.
Посл этого факта у Стова уже не оставалось ни одного сторонника въ дум и окончательно было ршено отнять у него театръ Претендентами явились H. Н. Савинъ и М. В. Лентовскій, но такъ какъ условія Лентовскаго оказались не подходящими, то театръ былъ сданъ Савину, кажется, за семь тысячъ руб. въ годъ. Въ это время Савинъ взялъ уже въ аренду театръ Бергонье и такимъ образомъ въ рукахъ его очутились оба Кіевскіе театра. Въ городскомъ Савинъ ршилъ имть русскую драму, а въ театр Бергонье,— русскую оперетку. Спектакли драматической труппы открылись въ городскомъ театр 30-го Августа ‘Ревизоромъ’. Оперетка началась во второй половин Сентября, такъ какъ театръ Бергонье, по требованію администраціи, ремонтировался. Въ состав драматической труппы были: Н. И. Новиковъ, Лелевъ, Мельниковъ, Шуринъ, Ленскій, Балкашинъ, Н. И. Степанова, Мельникова, Неврова, Дагмарова. А. А. Яблочкина, Карцева. Кром того въ спектакляхъ изрдка участвовалъ и Савинъ. Была еще артистка Раевская, но ее я помню въ одной только роли — Сесиль Орасъ и не столько по исполненію роли, сколько по прекрасному французскому выговору. Режиссеромъ труппы былъ Н. И. Новиковъ. Открытіе сезона состоялось при полномъ сбор, при чемъ Савину и Новикову устроены были шумныя оваціи. Новиковъ игралъ городничаго, Шуринъ — ‘ Хлестакова, Яблочкина — Марью Антоновну и Балкашинъ — Осипа (роль эта была исполнена имъ крайне неудачно). Слдующій спектакль уже не привлекъ публики, не смотря на то, что въ немъ выступала когда-то любимица кіевлянъ Н. И. Степанова въ роли старухи Сбоевой (‘Подруга жизни’). Тогда-же выступила впервые А. Г. Дагмарова въ роли жены Сбоева, при чемъ въ ‘Кіевлянин’ данъ былъ о дебютантк такой отзывъ: ‘если г-ж Дагмаровой дана роль въ вид опыта, то нельзя-ли такихъ опытовъ больше не длать? Г-ж Дагмаравой немыслимо поручать отвтственныя роли, тмъ боле въ такой трупп, какъ ныншняя’. Этотъ отзывъ я вспомнилъ спустя 14-лтъ, когда г-жа Дагмарова въ томъ-же Кіев выступила въ трупп Соловцова въ роли Лидіи (‘Блуждающіе огни’). Что писалось объ артистк въ 1883 г., тоже почти мн пришлось прочесть и въ 1897 году.
Когда дла драмы пошли неудовлетворительно — Савинъ ршилъ притянуть кое-какую итальянскую оперу, но приглашенные имъ артисты оказались крайне слабыми и, конечно, длъ не поправили.
Фамилій этихъ итальянцевъ я не помню, за исключеніемъ одного только тенора — Баччи. А помню, я его вотъ по, чему: полюбился этотъ Баччи двумъ, проживавшимъ въ Кіев довольно богатымъ сестрицамъ М. и когда Савинъ вс счеты съ итальянской оперой покончилъ, сестрицы, чтобы удержать Баччи въ Кіев, предложили Савину кажется 20-тысячъ руб. ‘а можетъ быть и больше) съ тмъ, чтобы онъ къ слдующему сезону, одновременно съ русской оперой, которую тотъ задумалъ, держалъ и итальянскую. Нечего прибавлять, что Савинъ предложеніе это принялъ и съ тхъ поръ Баччи, въ продолженіи нсколькихъ лтъ, служилъ у Савина. Голосъ у артиста (теноръ) былъ недурной, но ничего выдающагося не представлялъ, сестры М. принимали однако вс мры, чтобы создать ему успхъ. Былъ такой случай. Въ бенефисъ Баччи назначили Эрнани. Чтобы увеличить сборъ, сестры М. купили на значительную сумму билетовъ и разослали знакомымъ. Билеты-же на галлерею были розданы на базар всякому сброду. Во время спектакля, съ галлереи то и дло раздавались крики: ‘Баччи’! Вмшалась наконецъ полиція и арестовала трехъ мужиковъ.— ‘Вы чего орете’? спросили.— ‘Да насъ сюда прислали и приказазали кричать: ‘бачивъ’, мы и кричали, а что ‘бачивъ’ и сами не знаемъ’. По справкамъ оказалось, что мужиковъ снабдилъ билетами лакей сестеръ М., подъ условіемъ кричать ‘Баччи’!, а они, не понимая въ чемъ дло, кричали: ‘бачивъ’! До чего ревниво сестры М. охраняли Баччи видно изъ слдующаго дла, бывшаго въ производств у судебнаго слдователя. Какъ-то въ комнату. занимаемую Баччи, былъ брошекъ камень. Сестры М. заподозрили въ этомъ тенора Ряднова, который по ихъ мнніе желалъ избавиться отъ сильнаго конкуррента въ лиц Баччи. Было произведено дознаніе, а затмъ возникло дло по обвиненію Ряднова ни боле, ни мене, какъ въ покушеніи на убійство Баччи. Слдствіе тянулось довольно долго, пристегнули къ длу и Тартакова и закончилось оно, конечно, ничмъ!
Спектакли опереточной труппы начались въ сентябр^ Въ составъ этой труппы входили г-жи Кольцова, Троцкая, Дюроше, Пальмъ, Розенъ, Чаровъ, другихъ не припомню. Громадный успхъ имла г-жа Кольцова, которая обладала въ то время настолько хорошимъ голосомъ, что даже выступала въ опер, причемъ выдлялась изъ всего состава оперной труппы. Можно поэтому судить, между прочимъ, насколько хороши были силы, приглашенныя Савинымъ для итальянской оперы. Въ этотъ-же сезонъ выступала у Савина и извстная когда-то опереточная актриса г-жа Корбіель. Артистка провалилась и съ тхъ поръ навсегда оставила оперету, при чемъ предпочла выйти замужъ за землевладльца Р., и, конечно, прекрасно сдлала: быть чуть-ли не знаменитостью, а затмъ дождаться періода полнаго увяданія — куда какъ не весело! Сезонъ оперетки Савинъ нсколько поразнообразилъ, пригласивъ на пять спектаклей г-жу Жюдикъ. И съ нимъ, какъ съ прежними антрепренерами, велась война изъ за громадныхъ цнъ, но Савинъ не уступилъ и сборы сравнительно были небольшіе. Когда изъ Москвы, куда Жюдикъ собиралась посл Кіева, полученъ былъ запросъ о сборахъ, одинъ изъ членовъ ея труппы отвтилъ кратко: ‘succs enorme, pas d’argent’.
Дирижеромъ оркестра въ оперетк былъ г. Прибикъ, котораго публика очень любила и въ бенефисъ его былъ ему поднесенъ билетъ внутренняго займа, съ адресомъ весьма краткаго содержанія: ‘подносимъ билетъ и желаемъ Вамъ выиграть 200-тысячъ’.
Главный упрекъ, который длался Савину какъ по отношенію къ драм, такъ и къ оперетк, состоялъ въ томъ, что онъ мало заботился о репертуар и ставилъ постоянно старыя пьесы. По этому поводу я помню даже слдующее четверостишіе:
‘Когда-бъ играли Ирвингъ, Тальма,—
Старье смотрли-бъ мы всегда,
Но видть Лелева и Пальма —
Да минетъ эта насъ бда’!
Дошло до того, что въ драм былъ поставленъ ‘Разбойникъ Чуркинъ’ съ Новиковымъ въ заглавной роли. Независимо репертуара и въ состав обихъ труппъ ощущался недостатокъ, такъ что драматическіе артисты нердко участвовали въ оперетк и наоборотъ… Случалось даже, что артисты драмы ставили въ свои бенефисы оперетки, такъ, помню, Ленскій поставилъ въ свой бенефисъ — ‘Фаустъ наизнанку’.
Дла драматической труппы сильно поправились съ пріздомъ на гастроли Андреева-Бурлака. Первый спектакль съ его участіемъ состоялся въ пьес ‘Лсъ’, гд гастролеръ исполнялъ роль Аркашки. Несчастливцева весьма неудачно игралъ Рахимовъ, и когда онъ позволилъ себ прибавить отсебятину, вставивъ фразу: ‘бенефисъ мой въ Кіев далъ плохой сборъ’, съ галлереи ему отвтили: ‘и слава Богу, что оцнили по достоинству’! Долженъ замтить, что въ это время Рахимовъ сильно предавался пьянству и многіе изъ артистовъ вынуждены были заявить Савину, что изъ опасенія ‘членовредительства’ — просятъ или удалить Рахимова или освободить ихъ отъ контрактовъ. На сколько помнится, Рахимовъ сезона не дослужилъ.— Возвращаюсь къ Андрееву-Бурлаку. На второй или третій спектакль имъ были прочитаны ‘Записки сумасшедшаго’. Успхъ былъ настолько великъ, что когда было объявлено о повтореніи ‘записокъ’ и о прочтеніи ‘разсказа Мармеладова’, театръ былъ до того переполненъ, что даже вс мста въ оркестр, по настоятельной просьб публики, были проданы, а оркестръ игралъ въ антрактахъ на сцен при опущенномъ занавс. Съигралъ Андреевъ-Бурлакъ разъ десять и получилъ на свою долю довольно значительную сумму. Разсказываю я это вотъ почему: когда ему надо было оставить Кіевъ, у него не хватило денегъ на дорогу, что крайне всхъ поразило. Выручилъ его А. П. Дьяковъ, хозяинъ Сверной гостинницы (впослдствіи ‘Метрополя’). Здсь кстати замчу, что Дьяковъ былъ большой театралъ, безумно любилъ оперу и драму и стоялъ близко къ театральному міру, многіе члены котораго въ трудныя минуты всегда обращались за помощью къ Дьякову и никогда отказа не получали. Многіе артисты не мало задолжали Дьякову по ресторану и гостинниц, но онъ никогда не требовалъ денегъ, а шутя хвасталъ, показывая подписанные счета, что у него имются автографы извстнйшихъ русскихъ артистовъ. Бурлакъ въ Кіев, повидимому. тратилъ деньги на привезенную имъ съ собой юную особу, которую онъ называлъ ‘Картинка’. Спустя нсколько лтъ, я встртилъ эту ‘Картинку’ въ состав хора опереточной труппы Парадиза.
На смну Андрееву-Бурлаку прибылъ Н. С. Стружкинъ Пріхалъ онъ на нсколько спектаклей въ качеств гастролера, но оставался до конца сезона. Какъ артистъ Стружкинъ значительнаго успха не имлъ, гораздо больше онъ нравился какъ чтецъ своихъ сатирическихъ стихотвореній. Значительный сборъ сдлалъ Стружкинъ, когда читалъ ‘Записки сумашедшаго’, публика наполнила театръ ради сравненія съ Андреевымъ-Бурлакомъ. Тоже случилось спустя мсяца три, когда прибыла часть труппы Московскаго малаго театра съ. г. Правдивымъ во глав.
Эта труппа также не длала сборовъ, но котда Правдивъ объявилъ, что прочтетъ ‘Записки сумашедшаго’ — сборъ былъ полный,
Въ апрл въ городскомъ театр состоялись гастроли г-жи едотовой, которая прибыла въ Кіевъ на четыре спектакля вмст съ г. Рыбаковымъ. Я помню хорошо первый спектакль. едотова играла Медею, Рыбаковъ-Язона. Такъ какъ группы у Савина въ то время не было, то онъ набралъ для антуража исправляющихъ должность артистовъ. Въ числ набранныхъ на время была г-жа Карцева, которой поручили роль Креузы. Много лтъ прошло съ тхъ поръ, но мн и сейчасъ стыдно не только за Савина, но и за бднаго Язона, на долю котораго выпала подобная невста. Это была нчто невозможное, хохотала до упаду не только вся публика, но и прізжіе гастролеры! Нечего прибавлять, что антуражъ, поставленный Савинымъ, сильно повредилъ успху едотовой. Хотя при заключеніи сезона Савину подносились адресы съ благодарностью за водвореніе драмы, за поднятіе ея въ Кіев на подобающую высоту, за успхи ея въ будущемъ, но Савинъ, видимо справившись съ своей кассой, этого взгляда не раздлилъ, и поршилъ съ слдующаго сезона имть въ городскомъ театр русскую оперу, а дабы не было стованій на отсутствіе драмы, онъ далъ и послднюю, но въ крайне мизерномъ состав и удлилъ ей мсто въ театр Бергонье одновременно съ опереткой.
Постомъ было объявлено, что въ городскомъ театр будетъ итальянская опера съ гастролями Лавровской, но вмсто нея явились какіе-то фокусники: Романъ и др.
Въ театр Бергонье продолжались спектакли опереточной труппы. По прежнему успхомъ пользовалась г-жа Кольцова и отчасти Троцкая и Пальмъ. За отсутствіемъ другихъ артистовъ почти каждый вечеръ плъ, или врне хриплъ, Пальмъ и за себя, и за тенора, и за баса, и за сопрано, словомъ — все обстояло благополучно и публика со всмъ мирилась. Одинъ только случай не мало возмутилъ ее: былъ назначенъ бенефисъ Троцкой, тогда еще очень юной и неопытной артистки, хотя и не безъ голоса. При появленіи бенефиціантки посыпались билетики съ надписью: ‘Vivat Софья Владиміровна Троцкая’!— публика промолчала, затмъ поднесли лавровый внокъ — также промолчали, но когда поднесли адресъ отъ студентовъ Университета Св. Владиміра, адресъ, въ которомъ воспвались заслуги артистки на поприщ ‘серьезнаго служенія искусству’ — большинство бывшихъ въ театр студентовъ возмутилось и началось сильное недоразумніе, до того сильное, что составители адреса сочли за благо скрыться изъ театра. Черезъ два дня въ ‘Кіевлянин’ появились замтка, что адресъ поднесенъ не студентами, а лицами, злоупотребившими именемъ студентовъ. Уже впослдствіи выяснилось, что медвжью услугу г-ж Троцкой оказалъ ея женихъ студентъ Б—въ, собиравшій подписи многихъ лицъ, ничего общаго съ университетомъ не имвшихъ.
Когда сезонъ оперетки закончился, сцена театра Бергонье была передлана въ арену для лошадей и тамъ въ теченіи поста подвизался циркъ Соломонскаго, одновременно работая съ циркомъ бр. Никитиныхъ, помщавшимся на думской площади. Въ то время какъ въ теченіи сезона не хватало публики для одного только драматическаго театра,— ея съ избыткомъ хватило на два цирка, не смотря даже на то, что Саломонскій назначилъ цны мстамъ, не во многомъ уступавшія цнамъ во время спектаклей Коклена. Говорили, что приманкой, кром лошадей, служили и какіе-то знаменитые клоуны, игравшіе на разныхъ инструментахъ. Можетъ быть это и врно. Недаромъ-же Кіевъ считается музыкальнымъ городомъ!
Съ опереткой Савинъ однако не сразу ршилъ разстаться: въ перерыв, по окончаніи драмы и до открытія оперы, антрепренеръ городскаго театра пригласилъ опереточную труппу въ состав г-жъ Бльской, Тамаровой и гг. Чернова и Родона. Громадный успхъ имлъ Черновъ, котораго упрекали, что онъ, съ такими выдающимися вокальными силами, подвизается въ оперетк. Это былъ, впрочемъ, послдній сезонъ дятельности Чернова въ оперетк. Вскор посл Кіева онъ выхалъ за границу, а затмъ я уже встртилъ его опернымъ артистомъ.
Драматическое общество въ теченіи зимняго сезона мало проявляло свою дятельность, подвизался тамъ, насколько помню, П. И. Вейнбергъ, репертуаръ котораго, какъ извстно, былъ крайне ограниченъ. Помню я еще одинъ спектакль въ пользу 12-ти лтней двочки Софьиной. Она очень часто выступала какъ въ городскомъ театр, такъ и въ обществ, исполняя небольшія роли, при чемъ обнаружила недюжинныя дарованія. Родители ея ршили посвятить ее сцен, но неожиданная смерть отца разстроила вс планы.
На помошь пришло драматическое общество, но спектакль въ ея пользу далъ что-то около ста руб. и затмъ о Софьиной замолчали. Гд она и поступила-ли на сцену — не знаю.
Нсколько оживилось драматическое общество въ лтній сезонъ. Режиссеромъ былъ приглашенъ Лелевъ, гастролировали г-жи Козловская, Рыбчинская, Волгина, г. Петипа и др. Я уже замтилъ, что не раздлялъ взгляда общества на приглашеніе артистовъ и если интересовался дятельностью Общества, то только въ отношеніи членовъ его, выступавшихъ на подмосткахъ его театра. Въ этомъ отношеніи могу замтить, что общество въ теченіи сезона не выдвинуло ни одного, сколько нибудь выдающагося, исполнителя, но за то съ прискорбіемъ отмчаю, что оно понесло крупную утрату въ лиц скончавшейся въ тотъ сезонъ весьма талантливой исполнительницы Екатерины Львовны Рапопортъ, принимавшей самое живое участіе въ дятельности общества со времени его возникновенія.
Садовый лтній сезонъ не представлялъ никакого интереса. Подвизался тамъ Н. А. Ленскій, который постоянно уже переходилъ отъ Савина къ Иваненко и обратно, да еще г. Калиновичъ, продлки котораго дошли до того, что потребовали вмшательства полиціи и суда. Въ саду Калиновичъ до того опасался нападеній разныхъ лицъ, которыхъ онъ обиралъ на законномъ основаніи, что постоянно носилъ при себ револьверъ. По поводу какой-то растраты, въ которой обвинялся Калиновичъ, онъ, помню, помстилъ опроверженіе въ газет и когда его сравнили съ Иваномъ Антоновичемъ Расплюевымъ и привели слова ‘мошенникъ и тонъ задаетъ’! онъ вызвалъ автора на дуэль. О дуэляхъ Калиновича я уже разсказывалъ, а потому не стану повторяться, замчу только, что вызвавъ автора на дуэль, онъ въ тотъ-же день скрылся изъ города.
Въ іюл мсяц въ Кіевъ прибыло товарищество артистовъ московскаго малаго театра. Въ состав его я помню Правдина, Бабикова, Багрова, г-жу Добрынину и Правдину. Спектакли товарищества состоялись въ городскомъ театр. Бабикова я помню еще въ Одесс въ бытность мою студентомъ. Онъ часто бывалъ въ театр, якшался съ артистами и всегди что-то рисовалъ, О сцен онъ къ то время не думалъ, а завтной его мечтой было сдлаться декораторомъ. Когда труппа прибыла въ Кіевъ и я замтилъ имя Бабикова на афиш, я, конечно, не допускалъ мысли, что это тотъ самой Бабиковъ, котораго я юношей зналъ въ Одесс. Въ первый, однако, спектакль, явившись за кулисы я увидлъ, что ошибся, что Бабиковъ — артистъ тотъ самый, который мечталъ быть Бабиковымъ — декораторомъ. Еще боле меня удивилъ репертуаръ Бабикова какъ по своему разнообразію, такъ и по трудности его. На вопросъ мой: ‘а какія вы роли играете’?— онъ съ апломбомъ отвтилъ: ‘Гамлета, Бориса Годунова’ Кина, Любима Торцова, Уріель Акосту и проч. И дйствительно, большую часть этихъ ролей онъ исполнилъ въ Кіев. Смотря на это исполненіе я только думалъ объ одномъ: ‘и отчего ты не остался декораторомъ’? Особенное вниманіе обратилъ на себя г. Богровъ, въ ‘Лс’ онъ игралъ роль Буланова, а въ ‘Кин’ — принца уэльскаго. Роли эти хотя и небольшія, но артистъ исполнилъ ихъ настолько хорошо, что сразу выдвинулся изъ состава труппы.
Въ отзыв моемъ объ этомъ артист (‘Кіевлянинъ’ 1884 г.,) я писалъ, между прочимъ, что хотя онъ еще и молодъ, но у него вс данныя на большой успхъ въ будущемъ. Съ тхъ поръ я Богрова не встрчалъ до прошлаго года, когда онъ появился въ Кіев, въ трупп Соловцова. Меня только порадовало, что предположенія мои о Богров вполн оправдались.
Правдинъ наибольшій успхъ имлъ въ роляхъ нмцевъ, да еще въ ‘запискахъ сумасшедшаго’, которыя, насколько мн извстно, онъ первый передлалъ для сцены. Коронною его ролью я считаю роль раввина въ пьес ‘Другъ Фрицъ’. Въ этой роли я видлъ его въ Одесс въ 1892 г. и смло скажу, что въ отдлк ея онъ мало чмъ уступаетъ знаменитому исполнителю — Поссарту.
Перехожу къ зимнему сезону 1884—85 г. Въ городскомъ театр Савинъ держалъ русскую оперу, а въ театр Бергонье — драму и оперетку. Въ состав оперной труппы главныя силы составляли: Зарудная, Лубковская, Рядновъ и Тартаковъ. Хотя первый дебютъ Ряднова (Сабининъ въ ‘Жизнь за Царя’) былъ боле, чмъ неудаченъ, но на другой день артистъ въ партіи ‘Фауста’ имлъ настолько значительный успхъ, что о немъ заговорили, какъ о выдающемся пвц. Тартаковъ, дебютируя въ ‘Риголето’, сразу завоевалъ симпатіи публики и этими симпатіями безсмнно пользовался въ теченіи цлаго ряда лтъ. Къ опер я еще вернусь.
Въ драм подвизались Вронская, Горбунова, Свтловъ, Чужбиновъ, Недлинъ, Милославскій, Ленскій. Просился еще Скуратовъ, но Савинъ не счелъ нужнымъ его приглашать. Я помню переписку по этому поводу. Скуратовъ въ телеграмм, присланной Савину, писалъ: ‘Предлагаю услуги въ дебютахъ Фердинанда, Уріеля, отвчайте, Леонтьевскій переулокъ’. Савинъ поручилъ своему секретарю отвтить, что услугъ не надо. На другой день было получено слдующее служебное извщеніе: ‘Телеграмма ваша не доставлена, такъ какъ Фердананда. Уріеля въ Леонтьевскомъ переулк не оказалось’. Такъ Скуратовъ и не дождался отвта на свое предложеніе вслдствіе ошибки секретаря, который, неизвстно почему, былъ у Савина изъ иностранцевъ.
Изъ артистовъ, съ которыми я встртился въ этотъ сезонъ, симпатичне всхъ былъ для меня Тимофй Александровичъ Чужбиновъ, съ которымъ меня связывала тсная дружба еще въ стнахъ Новороссійскаго университета. Когда я приступилъ къ изложенію своихъ воспоминаній, что было лтомъ прошлаго года, я обратился къ Чужбинову за справками по части хронологіи, которая у меня хромала (и должна быть и теперь хромаетъ, въ чемъ я счелъ нужнымъ извиниться въ своемъ предисловіи). Чужбиновъ, вспоминая вмст со мной кое-какія событія, заявилъ, что иметъ ко мн большую просьбу, а именно: въ виду нашихъ многолтнихъ дружескихъ отношеній ему не хотлось-бы, чтобы я расхваливалъ его, какъ артиста, такъ какъ этому придадутъ значеніе дружеской услуги, и не столько публика, сколько свой братъ-артистъ. Я общалъ, но не думалъ тогда, что черезъ пять дней этотъ человкъ будетъ уже въ могил.
Я былъ у него 5-го августа, а 10-го августа его похоронили. Въ настоящее время я отъ своего общанія, конечно, свободенъ, но все-же исполню его желаніе и буду говорить о немъ больше какъ о человк, чмъ какъ объ артист.
Познакомился я съ Чужбняовымъ (Гринштейномъ) въ Одесс, гд онъ поступилъ въ университетъ посл окончанія имъ керченской гимназіи. Хотя въ Одесс онъ пробылъ всего одинъ годъ, но и этого времени было достаточно, чтобы узнать вс его рдкія качества. Такого добраго, скромнаго и честнаго человка мн рдко приходилось встрчать, это былъ чудный товарищъ, который, самъ сильно нуждаясь, готовъ былъ длиться послднимъ. За свои качества онъ былъ искренно любимъ всми товарищами. Не знаю точно причины, побудившей его оставить Одессу и скитаться нсколько лтъ по разнымъ высшимъ учебнымъ заведеніямъ, но, хотя онъ курса нигд не окончилъ, все-же на сцену поступилъ съ довольно солидной научной подготовкой. Первые его шаги по сцен были въ г. Орл въ 1874 г., но выдвинулся онъ не сразу. Нсколько лтъ онъ игралъ въ водевиляхъ и небольшихъ комедіяхъ, затмъ служилъ въ оперетк и только съ 1881 года онъ сталъ занимать уже видное мсто въ сред русскихъ провинціальныхъ артистовъ. Встрчаясь съ Чужбиновымъ въ Кіев ежегодно, начиная съ 1880 г. по 1884 г., я на сцен до этого года ею никогда не видалъ, да и въ этомъ году, говоря откровенно, я не могъ судить о немъ, какъ о серьезномъ артист, такъ какъ репертуаръ шелъ для него неподходящій, а длать выводы на основаніи ею участія въ оперетк а не ршался. За то впродолженіи всего этого времени я узналъ его близко какъ человка и долженъ сознаться, что сохраненіе имъ всхъ его качествъ меня поразило, человкъ попалъ въ среду, гд, нечего грха таить, зависть, интриги, тщеславіе и другіе людскіе пороки царствуютъ во всю, а онъ не заразился ни однимъ- изъ нихъ, какимъ онъ былъ въ юности, такимъ остался дальше, такимъ сошелъ и въ могилу. Человкъ этотъ ненавидлъ неправду и не стсняясь ни положеніемъ, ни вліяніемъ своихъ товарищей, въ глаза высказывалъ имъ смло свои взгляды. Относясь къ искусству серьезно — онъ того-же требовалъ и отъ другихъ и нердко мн приходилось быть свидтелемъ его негодованія, когда кто-либо изъ товарищей халатно относился къ длу. Бывало, идетъ пьеса, въ. которой онъ не участвуетъ, но стоило ему замтить небрежность въ исполненіи и онъ начиналъ волноваться.— ‘Да какое теб дло’?— но разъ говорилъ я ему.— ‘Да не могу я видть такого отношенія къ искусству, больно мн за товарищей’! И говорилъ онъ это искренно. Не могу не отмтить еще одну его черту. Чужбиновъ былъ замчательный семьянинъ и самъ, живя очень скромно, все свое жалованье, довольно солидное, отдавалъ семь, воспитаніе дтей, (онъ оставилъ двухъ сыновей), было главной его заботой, ради семьи онъ себ отказывалъ во многомъ. Въ обществ Чужбиновъ былъ всегда желаннымъ гостемъ: говорилъ онъ мало, но всегда очень мтко и въ немногихъ словахъ умлъ прекрасно схватывать предметъ. Въ сред кіевлянъ (онъ былъ женатъ на кіевлянк и, хотя и съ перерывами, провелъ въ Кіев 18 лтъ) Чужбиновъ, какъ человкъ, пользовался большими симпатіями. Рисоваться онъ никогда не любилъ и удивлялся тмъ изъ своихъ товарищей которые смлостью создавали себ имена. Особенно негодовалъ онъ на Долинова, безъ всякаго, по его мннію, права ршившагося, самъ едва выдвинувшись на сцен, взяться за преподаваніе драматическаго искусства.— ‘Не оттого-ли’, спрашивалъ онъ,— ‘наша драматическая школа выпускаетъ такихъ ученицъ, что иметъ профессорами Долиновыхъ’. и другихъ. Какъ объ артист я о Чужбинов говорить не стану, слишкомъ еще свжо въ памяти всхъ, видвшихъ его, отношеніе его къ требованіямъ искусства. Чужбиновъ умеръ на 46-мъ году отъ роду. Здсь-же замчу, что изъ всхъ комиковъ, которыхъ я зналъ, одинъ только Протасовъ перешагнулъ за 50 лтъ и даже два года тому назадъ праздновалъ рдкій юбилей: пятидесятилтіе служенія сцен, вс остальные, которыхъ я близко зналъ, умерли между 40—50 годамгі, а нкоторые и раньше, такъ Громовъ умеръ на 29-мъ году, Большаковъ на 36-мъ году, а между 40—50 г.: Киревъ, Свободинъ, Самсоновъ, Соколовъ — Градовъ, Родонъ, Андреевъ-Бурлакъ и, наконецъ, Чужбиновъ!
Родился Чужбиновъ въ г. Керчи въ 1852 г. 21 февраля, настоящая его фамилія, какъ уже сказано, была Гринштейшь, отецъ его былъ довольно богатый человкъ, но вслдствіе какихъ-то неудачныхъ коммерческихъ операцій онъ лишился всего своего состоянія, въ томъ числ и дома, въ которомъ ему было только предоставлено право пользоваться пожизненно небольшою квартирою. Случилось это въ то время, когда Т. А. было 14 лтъ и онъ былъ уже воспитанникомъ 5-го класса Керченской гимназіи. Съ той минуты, какъ отца постигло несчастіе, Т. А. началъ самъ добывать себ средства къ жизни, давая уроки, но не оставляя занятій въ гимназіи, которую онъ и окончилъ въ 1869 году 16 лтъ отъ роду. Хотя Чужбиновъ, какъ я замтилъ, добывалъ средства къ жизни, занимаясь уроками, за что получалъ гроши, бгая по урокамъ изъ одного конца города въ другой, все-же это не препятствовало ему прекрасно учиться и окончить гимназію съ серебрянной медалью, что и доказываетъ, на сколько онъ обладалъ недюжинными способностями. Еще будучи гимназистомъ (передаю съ его словъ) Чужбиновъ страстно полюбилъ сцену, которой онъ и ршилъ себя посвятить, но не раньше, какъ по окончаніи высшаго учебнаго заведенія, мотивировалъ онъ это тмъ, что серьезное служеніе* искусству возможно только при условіи возможно большаго всесторонняго образованія. Этой точки зрнія, какъ многимъ извстно, онъ держался всегда и уже будучи выдающимся актеромъ все-же постоянно продолжалъ свое самообразованіе, очень много читая и зорко слдя за всми новостями въ литератур и наук, что этого взгляда онъ очень строго держался, доказательствомъ служить слдующее: когда, по окончаніи керченской гимназіи, онъ прибылъ въ Одессу и поступилъ въ Новороссійскій университетъ — матеріальное его положеніе было весьма плачевное, какъ любитель онъ и тогда уже выдлялся и слдовательно имлъ полную возможность, оставивъ жизнь впроголодь, поступить на сцену и быть боле или мене обезпеченнымъ, но онъ этого не сдлалъ, а продолжалъ оставаться въ университет. Что нужда была сильна, видно хотя бы вотъ изъ чего: обдалъ Чужбиновъ не ежедневно, а черезъ день въ ресторан, гд за 30 к. отпускали два блюда, но и этой роскоши, даже и черезъ день, Чужбиновъ себ позволять не могъ, онъ лъ одно только блюдо въ 15 к. Въ этомъ-же ресторан и я часто обдалъ. Обыкновенно мы садились съ Чужбиновымъ за общій столъ, гд было много хлба, и требовали по порціи борщу. За этой порціей мы уничтожали несмтное количество горчицы и съдали по меньше мр по цлой греческой булк. То-же длали и многіе другіе студенты. Хозяинъ ресторана, замтивъ, что гг. студенты уничтожаютъ за общимъ столомъ столько хлба, что уплачиваемые за борщъ 15 коп. приносятъ ему одинъ лишь убытокъ, распорядился общій столъ уничтожить и для студентовъ были поставлены отдльные столики, гд хлба уже не полагалось вволю, а на каждую порцію давали только по три ломтика. Этотъ пріемъ сильно смутилъ многихъ и пришлось перейти въ греческую кухмистерскую, гд кормилъ ужасной пищей, но за то дешево: порція стоило всего 10 коп. Тамъ-то, въ этой кухмистерской, я почти увренъ, Чужбиновъ и нажилъ катарръ желудка, которымъ онъ страдалъ много лтъ и послдствіемъ котораго пожалуй и явилась та болзнь, которая преждевременно свела его въ могилу. Случалось однако, что у Чужбинова не хватало и этихъ 10 к. и тогда онъ ограничивался однимъ только чаемъ. До чего Чужбиновъ иногда нуждался видно изъ слдующаго факта: какъ-то разъ, проходя мимо одной кухни, откуда слышался запахъ щей, Чужбиновъ упалъ въ обморокъ. Какъ внезапно заболвшаго его отвезли въ участокъ и тамъ-то, по приведеніи его въ чувство, выяснилось, что въ теченіи трехъ сутокъ онъ ничего не лъ и запахъ горячей пищи такъ на него подйствовалъ, что съ нимъ произошелъ обморокъ. Чужбиновъ много терплъ, но гордость не позволяла ему сознаться въ своемъ бдственномъ положеніи, онъ стойко переносилъ всякія лишенія, стремленіе къ наук его не покидало и онъ продолжалъ учиться. Въ 1870 г. Чужбиновъ оставилъ Одессу и перешелъ въ московскій университетъ на медицинскій факультетъ, оттуда судьба забросила его скоро въ Петербургъ, гд онъ поступилъ въ медикохирургическую академію и наконецъ онъ перешелъ въ технологическій институтъ. Какъ ни стремился Чужбиновъ закончить свое образованіе, но это ему не удалось: изъ технологическаго института онъ долженъ былъ выйти въ то время, когда ему оставался всего одинъ годъ, чтобъ его закончить. Было это въ 1874 г. и оставилъ онъ институтъ не потому, что не хватило силъ бороться съ нуждой, нтъ, отъ этой борьбы онъ, при своей энергіи и выносливости, никогда не отказался бы, но случились побочныя обстоятельства, заставившія его бросить ученіе. Въ это то время Чужбиновъ, скрпя сердце, и пошелъ на сцену, впервые выступивъ въ Орл при антреприз Леухина.
Къ служб Чужбиновъ относился крайне педантично Вотъ, для примра, характерный фактъ: за нсколько часовъ до смерти Чужбиновъ, не смотря на сильныя страданія, о болзни своей ничего не говорилъ, а скорблъ лишь о томъ, что Соловцову прійдется начинать сезонъ безъ него и этимъ онъ поставитъ антрепренера въ затруднительное положеніе относительно репертуара.
Чужбиновъ оказывалъ довольно значительныя денежныя вспомоществованія не только своимъ товарищамъ, но и постороннимъ лицамъ, разъ онъ убждался, что эти лица дйствительно нуждаются. Въ этихъ фактахъ надо прежде всего искать причину, почему покойный, получая довольно крупный окладъ (600 р. въ мсяцъ), не только ничего не оставилъ своей семь, но даже не хватило средствъ на похороны и для первоначальныхъ расходовъ, за отсутствіемъ Соловцова въ Кіев, пришлось заложить въ ссудную кассу серебрянный сервизъ, когда-то подаренный артисту кіевской публикой.
Я уже упоминалъ, что Чужбиновъ, въ бытность свою студентомъ, сильно нуждался, нуждался онъ не меньше, уже состоя на служб въ театр. Такъ, въ Новочеркаск, гд онъ служилъ въ оперетк вмст съ Н. Синельниковымъ, тогда толъке что поступившимъ на сцену, доходило до того, что оба эти артиста, за неимніемъ подушекъ, спали на театральныхъ афишахъ а питались они одинъ только разъ въ сутки селедкой, которая называется ‘конь’ и стоитъ три коп.
Прошло нсколько лтъ посл пребыванія этихъ артистовъ въ Новочеркасск. Синельниковъ сталъ уже силой и, пріхавъ въ Кіевъ, встртился съ Чужбиновымъ. Пошли въ ресторанъ закусить. Чужбиновъ, по всегда присущей ему скромности и въ силу привычки, Заказалъ какую-то котлету и потребовалъ водки. Не то Синельниковъ: онъ, какъ истый гастрономъ, сталъ заказывать себ какое-то изысканное блюдо съ труфелями, спеціальнымъ соусомъ и пр. Долго слушалъ Чужбиновъ заказъ Синельникова, наконецъ не выдержалъ и замтилъ: ‘Ишь ты, деликатесы какія затялъ, и чего ты ломаешься, а коня новочеркасскаго не хочешь? И что за нжность, какъ только лишній рубль заведется’!
Для большей характеристики Чужбинова не могу не привести взгляда его на положеніе артиста въ обществ. Было время, говаривалъ онъ, когда актеръ нигд не былъ принятъ, когда поступленіе на сцену считалось предосудительнымъ, а лица, посвящавшія себя сцен, обязательно выступали подъ какимъ-нибудь псевдонимомъ, чтобъ не оскорблять свою семью. Это время, слава Богу, прошло, къ актеру стали относиться иначе, его стали уже всюду принимать, но и этого еще мало: я желалъ бы дождаться такого времени, когда не только актеры будутъ приниматься въ семейныхъ интеллегентныхъ семьяхъ, но и эти семьи будутъ посщать въ свою очередь и семьи актеровъ. Этого пока нтъ. Въ настоящее время, когда приглашаютъ выдающагося артиста, его принимаютъ только какъ артиста, принимаютъ актера Чужбинова, но не человка Чужбинова, и когда товарищи мн говорятъ: ‘я тамъ-то вчера обдалъ, а тамъ-то ужиналъ’ — меня это коробитъ… Приглашаютъ тебя, чтобъ этимъ похвастать передъ другими, ‘у насъ-де обдалъ такой-то артистъ’, а ты, какъ самостоятельное я, тутъ ровно ни при чемъ. Вотъ почему я никогда не принималъ и не принимаю приглашеній, пусть приглашающіе идутъ и къ моей семь, тогда я пойму, что подкладка знакомства иная, а въ той форм, какъ эти приглашенія идутъ теперь, я ихъ не могу одобрить’.
И дйствительно, въ то время, какъ многіе изъ нашихъ артистовъ бывали въ различныхъ семейныхъ домахъ, Чужбиновъ никогда тамъ не бывалъ въ силу высказанныхъ имъ причинъ, что не мшало ему однако быть любимцемъ публики!
Съ Евгеніемъ Яковлевичемъ Недлинымъ (Недльскимъ) я былъ знакомъ еще въ Одесс, въ бытность мою гимназистомъ. Хотя онъ воспитывался въ коммерческомъ училищ, но меня, равно какъ и моихъ товарищей по гимназіи, съ нимъ связывала общность интересовъ, интересы эти были театральные. Встрчаясь почти ежедневно посл классныхъ занятій на Дерибасовской улиц, мы передавали другъ другу вс новости театра, при чемъ он касались иногда такихъ деталей, которыя съ искусствомъ ничего общаго не имли, мы знали почему-то вс тайны закулиснаго міра, большей-же частью бесды наши шли о пьесахъ и ихъ исполненіи. Недльскій въ бесдахъ этихъ всегда говорилъ съ увлеченіемъ и не разъ заявлялъ, что посвятитъ себя сцен. Долженъ замтить, что у Недлина былъ недурной голосъ (теноръ) и онъ часто распвалъ романсы, при чемъ для насъ было безразлично, поетъ-ли онъ въ комнат или на улиц, разница была лишь въ томъ, что на улиц онъ плъ въ полголоса. Въ то время, какъ сейчасъ помню, любимымъ въ Одесс романсомъ былъ ‘Няня’ Николаева, этотъ романсъ, благодаря чудному его исполненію Николаевымъ, былъ очень популяренъ. Недльскій не преминулъ его выучить и мы не давали ему покоя, постоянно требуя ‘Няню’. Недльскій не отказывалъ. Прошло съ тхъ поръ нсколько лтъ. Оперетка въ Одесс была къ большомъ ходу, успхъ ея былъ громадный и Недльскій, обладая недурнымъ голосомъ и давно уже ршивъ посвятить себя сцен, поступилъ въ оперетку. Къ счастью, онъ въ оперетк не погрязъ, а во время оставилъ ее и перешелъ въ драму. По крайней мр, въ 1884 году, не смотря на то, что у Савина была и оперетка, Недлинъ почти исключительно выступалъ въ драм. Я помню Недлина въ одной только оперетк ‘Нищій студентъ’, гд онъ игралъ, и превосходно, роль Олендорфа.
Я уже замтилъ, что труппа Савина была очень слаба, ни одна драма не могла быть поставлена сколько нибудь сносно: въ трупп не было ни серьезнаго комика, ни актера и актрисы на сильныя драматическія роли, ни драматической старухи и потому необходимость заставила перейти на легкія комедіи. Правда, была драматическая артистка Вронская, но, странное дло, въ драм игра ея была ходульна, тогда какъ въ комедіи-реальна, точно въ ея лиц были дв актрисы, ничего общаго между собой не имвшія. Для комедіи имлись хорошія силы въ лиц Недлина, Чужбинова, Ленскаго, Вровой и др. Въ конц ноября вновь явился на гастроли Андреевъ-Бурлакъ. Изъ новинокъ имъ была поставлена сцена изъ ‘Братьевъ Карамазовыхъ’ — ‘Мочалка’. На смну Андрееву-Бурлаку явился Ивановъ-Козельскій и тоже привезъ новую пьесу: ‘Отъ судьбы не уйдешь’, въ которой онъ выступилъ въ роли Артамонова. Эта роль была одной изъ лучшихъ въ его репертуар и усплъ артистъ имлъ громадный. Въ общемъ все-таки драматическая труппа Савина была неудовлетворительна, вс силы антрепризы были направлены на улучшеніе оперы. Лучшимъ доказательствомъ служитъ то, что бенефисъ Савина въ опер сопровождался рядомъ овацій и подношеній, чего въ бенефисъ его въ драм не было. Савинъ для оперы чуть не еженедльно приглашалъ дебютантовъ, я помню Любину, Клепферъ, Соколову. Изъ всхъ этихъ дебютантокъ наибольшій успхъ имла Соколова, которой впрочемъ, по ея-же вин, пришлось вскор ухать. Назначена была ‘Русалка’ съ г-жей Соколовой въ партіи Наташи. Артистка опоздала къ началу спектакля, но когда прибыла, то оказалось, говоря словами Гоголя, что она ‘въ дло употреблена быть не можетъ’, она пообдала въ тотъ день въ загородномъ ресторан и повидимому съ возліяніями, такъ что пть была не въ состояніи, почти всю партію Наташи пришлось выпустить, а затмъ уже было неудобно вообще выпускать г-жу Соколову на сцену.
Въ начал декабря Савинымъ была приглашена на гастроли г-жа Альма Фостремъ, оказавшаяся замчательной колоратурной пвицей и прекрасной артисткой. Дебютъ ея въ ‘Лючіи’ произвелъ фуроръ, она участвовала въ десяти спектакляхъ, которые прошли при полныхъ сборахъ. На сколько публика восторгалась голосомъ и игрой этой артистки видно изъ того, что въ одинъ изъ спектаклей, по иниціатив одного изъ постителей, началась подписка на поднесеніе Фостремъ серебряннаго внка. Не прошло и получаса, какъ было собрано 150 рублей и къ концу спектакля внокъ былъ поднесенъ. Долженъ замтить, что г-жа Фостремъ попала тогда впервые въ Россію и получала отъ своего антрепренера гроши, хотя онъ отъ Савина бралъ по 400 рублей за спектакль. Поднесенный Фостремъ внокъ до того поразилъ ее. что она, выйдя за кулисы, стала распрашивать, ей-ли этотъ внокъ и когда ей это подтвердили, она, словно малый ребенокъ, принялась прыгать отъ радости и обошла всхъ артистовъ, хвастая передъ каждымъ полученнымъ ею подаркомъ.
Выдающимся успхомъ въ опер, какъ уже замчено, пользовался I. В. Тартаковъ, за короткое время ставшій кумиромъ кіевскихъ дамъ. За нимъ ухаживали до неприличія и доходило до того, что побдой надъ Тартаковымъ хвастали открыто. Помню, когда посл окончанія сезона Тартаковъ выхалъ изъ Кіева и въ город распространились слухи, что онъ умеръ, редакція газеты, въ которой я работалъ, была завалена запросами, врны-ли слухи о смерти Тартакова. Состоя въ хорошихъ съ нимъ отношеніяхъ я навелъ справки и, къ радости кіевскихъ дамъ, получилъ возможность заявить, что слухи неврны и что въ конц поста Тартаковъ дастъ въ Кіев концертъ. Это извстіе привело дамъ въ восторгъ и состоявшійся концертъ артиста привлекъ такую массу постителей. что, какъ говорится, яблоку негд было упасть. О пріем, сдланномъ артисту, передавать не буду, это было нчто невообразимое, прямо неловко было быть свидтелемъ этихъ овацій. И такимъ кумиромъ Тартаковъ продолжалъ быть въ Кіев въ теченіе многихъ лтъ, при чемъ въ город открыто указывали лицъ, изъ-за привязанности къ Тартакову забывшихъ мужей, дтей, семью. Было даже нсколько случаевъ, крайне прискорбныхъ по своимъ послдствіямъ, коихъ я касаться не буду. Замчу только, что громаднымъ успхомъ Тартаковъ пользовался не только въ Кіев, но и въ Москв, въ чемъ я имлъ возможность убдиться въ бытность мою тамъ во время лтняго сезона, когда Тартаковъ плъ въ оперетк Лентовскаго.
А вотъ и фактъ: одна извстная всей Москв богатая купчиха перехала въ Кіевъ на цлую зиму исключительно ради Тартакова.
Хотя дла Савина по опер и шли невидимому удовлетворительно, но по окончаніи сезона оказалось, что у антрепренера большой дефицитъ и онъ обратился въ думу въ просьбой сдлать условія аренды театра боле для него льготными, что дума въ апрл того-же года и исполнила, заключивъ съ нимъ новый контрактъ на три года.
Со Святой недли опять наступилъ сезонъ драмы. Г-нъ Куперникъ, за свой страхъ, поручилъ М. П. Васильеву — Гладкову составить на лто труппу для драматическаго общества. Труппа была составлена и въ числ артистокъ я вспоминаю г-жъ Борисовскую и Горбунову. Помнится даже, что и вся труппа была составлена изъ желанія угодить Горбуновой. Играла эта труппа два мсяца и все предпріятіе закончилось тмъ, что г-жа Горбунова отказалась въ конц мая участвовать въ спектакляхъ и выхала въ Одессу, гд была при смерти больна и перенесла ужасныя страданія, не имя ршительно никакихъ средствъ, а г. Васильевъ-Гладковъ предъявилъ искъ къ Купернику въ 400 руб., каковую сумму ему и присудили. Спустя годъ я встртился съ г-жей Горбуновой въ Москв, сцену она уже тогда покинула и была замужемъ за какимъ-то богачомъ.
Одновременно съ спектаклями въ драматическомъ обществ, съ конца Мая начались въ городскомъ театр спектакли товарищества подъ управленіемъ В. Л. Форкатти. Труппа была полная и спектакли эти пользовались громаднымъ успхомъ Это было первое товарищество, по почину котораго уже потомъ ежегодно въ Кіев являлись товарищества подъ управленіемъ H. Н. Соловцова. Въ состав труппы были: г-жи Немирова-Ральфъ, Рыбчинская, Красовская, Маюрова, гг. В. Н. Давыдовъ, И. П. Кисилевскій, Н. П. Рощинъ-Инсаровъ, В. Л. Форкатти и М. Шмидгофъ. Когда товарищество это, побывавъ въ Харьков, Полтав, Елисаветград и Одесс, закончило свои гастроли въ Кіев, оно предполагало выхать въ Болгарію, но дло почему-то разстроилось. Киселевскій и Рощинъ-Инсаровъ остались въ Кіев для участія въ спектакляхъ драматическаго общества, Анатолій Шмидгофъ перешелъ въ садъ минеральнымъ водъ, остальные ухали кто-куда,— словомъ, Кіевомъ закончилось турне товарищества. Такъ какъ въ драматическомъ обществ дла пошли плохо, не смотря на участіе Адамьяна, игравшаго на французскомъ язык (и котораго я помню въ роляхъ Кораддо и Гамлета), то Васильевъ-Гладковъ прекратилъ спектакли и Киселевскій изъ Кіева ухалъ, оставался только Рощинъ-Инсаровъ, которому хать было некуда. Въ томъ же Ма въ Кіев была и третья драматическая труппа, составленная Савинымъ для г-жи Стрепетовой. Труппа была очень слаба и я помню въ состав ея только Савина, да еще Ленскаго съ Карцевой. Вообще, приглашая гастролеровъ, будь-то едотова, Стрепетова, или кто другой, Савинъ никогда не стснялся въ составленіи антуража: на лицо были Ленскій и Карцева, и Савинъ считалъ, что добавивъ къ нимъ и себя, труппа уже готова и можно играть любую пьесу изъ репертуара гастролера.
По поводу спектаклей въ драматическомъ обществ я припоминаю слдующую выходку П. А. Андреевскаго, довольно часто выступавшаго въ разныхъ роляхъ. Андреевскаго, какъ я уже сказалъ, постоянно упрекали, въ томъ, что онъ, играя въ драматическомъ обществ и состоя редакторомъ ‘Зари’, давалъ самъ о себ отзывы и всегда хвалебные. Въ этотъ сезонъ онъ игралъ Хлестакова и черезъ два дня посл спектакля онъ принесъ номеръ ‘Зари’, гд за подписью ‘Игла’ (псевдонимъ Андреевскаго), былъ неимоврно обруганъ за исполненіе роли Хлестакова.— ‘Для чего ты это сдлалъ’?— спросилъ я его.— ‘Чтобы доказать свое безпристрастіе къ самому себ. Въ прошломъ году я себя хвалилъ — находили не въ порядк вещей и упрекали, а теперь никто не въ прав упрекать. Играю я хорошо — и отзываюсь о себ хорошо, а играю скверно — такъ и пишу’.
Чуть было не забылъ: въ этомъ-же сезон въ оперетк выступалъ у Савина сначала какъ любитель, а затмъ и какъ артистъ, студентъ Ларіоновъ подъ псевдонимомъ Ларина. Упоминаю я объ этомъ потому, что впослдствіе Ларіоновъ занялся въ Кіев антрепризой, хотя и весьма неудачно, но объ этомъ — въ своемъ мст.
Перехожу къ артистамъ, съ которыми я въ этотъ сезонъ впервые встртился въ Кіев посл продолжительнаго перерыва. Прежде всего я долженъ указать на Ивана Платоновича Киселевскаго, праздновавшаго въ Кіев, въ Декабр 1896 года, свой двадцатипяти-лтній юбилей служенія родному искусству. Съ Иваномъ Платоновичемъ я былъ знакомъ задолго до поступленія его на сцену. Было это въ 1869 году. Въ зиму этого года я былъ въ г. Курск, имя дло къ старшему нотаріусу курскаго окружнаго суда, я направился въ его кабинетъ. Меня встртилъ высокаго роста, молодой, представительный человкъ съ крайне симпатичной вншностью. Съ первыхъ-же словъ онъ поразилъ меня своимъ чуднымъ тембромъ голова, не мене я былъ пораженъ изящностью манеръ и изысканной вжливостью. Это и былъ старшій нотаріусъ при курскомъ Окружномъ суд. Иванъ Платоновичъ Киселевскій. Уже черезъ нсколько дней по прибытіи въ Курскъ я усплъ убдиться, какой громадной популярностью пользовался въ этомъ город Иванъ Платоновичъ во всхъ ршительно слояхъ общества. Фамиліи Киселевскій я почти не слыхалъ, о немъ просто говорили ‘Иванъ Платоновичъ’ и, всякій зналъ, о комъ идетъ рчь. Ни одинъ балъ, ни одинъ вечеръ, ни одно собраніе не обходилось безъ его присутствія и всюду онъ умлъ вносить какое то особое оживленіе, принаравливаясь къ тому кругу общества, въ которомъ находился. Всегда веселый, остроумный, находчивый, къ тому-же блестящій танцоръ,— Иванъ Платоновичъ былъ, что называется, душой общества. Театръ Иванъ Платоновичъ любилъ безумно и посщалъ его постоянно. Въ 1869 году театромъ въ Курск завдывала дирекція, во глав которой стояли предводитель дворянства Салтыковъ-Головкинъ и полковникъ Островскій. Киселевскій, близко стоя къ этимъ лицамъ и часто бывая на сцен во время антрактовъ, усплъ перезнакомиться ее всми артистами, которыхъ постоянно принималъ у себя и которымъ при нужд не разъ оказывалъ помощь. Ничего говорить, что вс артисты привозили ему билеты въ свои бенефисы. Какъ-то разъ, за нсколько дней до бенефиса H. Н. Николаевой (сестры Е. Н. Горевой), Иванъ Платоновичъ пришелъ на сцену, гд бенефиціантка попросила его раздать нсколько билетовъ. Иванъ Платоновичъ сталъ отбояриваться, говоря, что хотя билеты и возьмутъ у него, но ругать будутъ и тутъ-же сгоряча добавилъ: ‘а вотъ, если хотите взять сборъ, я сыграю въ вашъ бенефисъ’.
Николаева сразу не поврила. Старшій нотаріусъ, популярнйшее лицо въ город — и будетъ играть! Да вдь это полный сборъ! Бенефиціантка не ошиблась: театръ, обыкновенно дававшій бенефиціанту за вычетомъ вечеровыхъ расходовъ до 150 рублей, на сей разъ далъ г-ж Николаевой на ея долю 800 рублей. Всть объ участіи Ивана Платоновича быстро разнеслась по городу, за ложи платили по 50 и даже по 100 рублей. Назначена была пьеса ‘Женитьба’ съ Иваномъ Платоновичемъ въ роли Подколесина. Выступилъ онъ подъ псеводнимомъ Зорина. Надо замтить, что до этого случая Иванъ Платоновичъ никогда на сцен не выступалъ. Понятно волненіе любителя, въ первый разъ въ жизни рискнувшаго предстать передъ публикой въ отвтственной роли. Хотя публика состояла преимущественно изъ друзей и добрыхъ знакомыхъ Ивана Платоновича, но онъ, надо отдать ему справедливость, отнесся очень серьезно къ своей роли и имлъ успхъ ‘не пріятельскій’, а вполн заслуженный. Не думалъ тогда никто изъ публики, что театральные подмостки — будущая карьера Ивана Платоновича. Мене всего объ этомъ думалъ самъ онъ!
Артисты труппы, видя въ лиц Пвана Платоновича любителя, участіе котораго въ бенефисы можетъ приносить хорошій доходъ, стали постоянно приглашать его. Иванъ Платоновичъ не отказывалъ и вскор выступилъ въ роли Жадова (‘Доходное мсто’). Успхъ былъ шумный. Въ 1871 году Иванъ Платоновичъ оставилъ службу и въ томъ-же Курск сталъ выступать уже какъ присяжный актеръ въ трупп Кандаурова. Здсь кстати отмтить одинъ упрекъ, часто длаемый Киселевскому, упрекъ этотъ — незнаніе ролей. Конечно, бда не велика, незнаніе роли на сцен смягчается содйствіемъ суфлера, но Киселевскій, еще до поступленія на сцену, дйствительно отличался этимъ недостаткомъ, онъ и въ жизни не зналъ своей роли, знай онъ ее и наврное, при его связяхъ и при той симпатіи, которою онъ пользовался, онъ достигъ-бы ‘степеней извстныхъ’ и рядъ чиновниковъ увеличился-бы еще однимъ генераломъ, но, благодаря именно этому незнанію роли, наша сцена, столь бдная теперь выдающимися артистами, пріобрла Ивана Платоновича: онъ и на ней дослужился до чина генерала, но генерала… въ искусств.
Въ Одесс Киселевскій впервые выступилъ въ 1873 г. въ роли Жадова. Въ то время во глав драматической труппы стоялъ извстный артистъ Н. Милославскій, который сразу обратилъ вниманіе на дебютанта и уже черезъ короткое время Киселевскій сталъ играть роли первыхъ резонеровъ и нердко въ многихъ роляхъ чередуясь съ Милославскимъ. Долженъ замтить, что Милославскій, какъ я уже упомянулъ, по своему происхожденію, образованію, манерамъ и пр., считался бариномъ и былъ принятъ въ лучшихъ домахъ Одессы. Съ появленіемъ Киселевскаго, сразу завоевавшаго симпатіи общества, стали говорить: ‘еще одинъ баринъ на сцен’.
Какъ я уже сказалъ, Милославскій во многихъ роляхъ чередовался съ Киселевскимъ, но одинъ спектакль особенно остался у меня въ памяти, спектакль, въ которомъ выступили оба артиста. Шла пьеса ‘Ограбленная почта’. Обыкновенно роли Лезюрка и Дюбоска играетъ одинъ артистъ, но въ этотъ разъ Милославскій игралъ Лезюрка, а Киселевскій Дюбоска. Это былъ одинъ изъ такихъ спектаклей, который никогда не изглаживается изъ памяти, успхъ артистовъ былъ колоссальный и публика не знала, кому изъ двухъ артистовъ отдать преимущество!
Пробовалъ Киселевскій выступать и въ роляхъ Шекспировскаго репертуара, но вскор это оставилъ. Насколько помню, онъ выступилъ въ сезонъ 1874 г., по настоянію Милославскаго, въ роли Отелло, но этимъ, кажется, и ограничился. Коснувшись сезона 1874 г., не могу не упомянуть объ одномъ характерномъ эпизод. Драматическая труппа въ Одесс въ этотъ сезонъ была выдающаяся, достаточно назвать Милославскаго, Киселевскаго, Стружкина. Горева, Форкатти, извстную ingenue — dramatique Лукашевичъ и пр. И вотъ вс эти артисты ршили подурачиться. Въ столицахъ была тогда въ хо ду оперетка. По мысли Милославскаго затяли поставить ‘Прекрасную Елену’ съ слдующимъ распредленіемъ ролей: Елена — Колосова, Орестъ — Лукашевичъ, Менелай — Милославскій, Калхасъ — Стружкинъ, Агамемнонъ — Киселевскій, Парисъ Горевъ, Ахиллъ — Рютчи, Аяксы — Выходцевъ и Востоковъ. Киселевскій былъ загримированъ Вильгельмомъ I, Милославскій — Мольтке, Рютчи — Наполеономъ III, спектакль произвелъ, конечно, фуроръ, постановка оперетокъ могла-бы принести громадныя матеріальныя выгоны, но артисты слишкомъ серьезно относились къ драматическому искусству, чтобы промнять театръ на балаганъ и этимъ дурачествомъ все и ограничилось.
Кіев Киселевскій впервые выступилъ въ лтній сезонъ 1874г., въ трупп Рокотова, въ саду ‘Шато-де-флеръ’, а затмъ черезъ нсколько лтъ вновь появился тамъ весной 1881 года, въ театр Бергонье, при антреприз Иваненко. Гастролировалъ Киселевскій и въ Кіевскомъ русскомъ драматическомъ обществ. Затмъ Киселевскій перешелъ на Императорскую сцелу, оставивъ ее добровольно въ 1884 г. вслдствіе недоразумній съ управляющимъ труппой А. А. Потхинымъ. Въ Петербург Киселевскій съ большимъ успхомъ дебютировалъ въ роляхъ Несчастливцева (‘Лсъ’), Агишина (‘Женитьба Блугина’) и Опольева (‘Старый баринъ’). Не касаясь Ивана Платоновича, какъ артиста, не могу, однако, не указать на одну роль въ его репертуар, роль, которую онъ создалъ. Я разумю роль Скалозуба. Обыкновенно Скалозуба изображаютъ придурковатымъ, съ поползновеніемъ на остроуміе, и фронтовикомъ. Киселевскій первый внесъ новый элементъ въ характеръ этой роли: не забывая фронтовика онъ вмст съ тмъ изобразилъ его изящнымъ членомъ высшаго общества. Играя щ роль въ Озеркахъ одновременно съ Самаринымъ, игравшимъ Фамусова, Киселевскій произвелъ на знаменитаго артиста прекрасное впечатлніе, Самаринъ былъ въ восторг отъ характера, который Киселевскій придалъ роли и по возвращеніи въ Москву всюду разсказывалъ объ этомъ. Въ послдніе годы Киселевскій выступаетъ въ трупп Соловцова то въ Кіев, то въ Одесс.
10-го Января 1896 года въ Кіев праздновалось 25-ти лтіе артистической дятельности Киселевскаго. Публика оказала артисту роскошный пріемъ, было поднесена масса подарковъ не только отъ Кіевлянъ, но и отъ жителей другихъ городовъ. Кром подарковъ подносились и адресы, въ которыхъ охарактеризована была дятельность юбиляра, какъ артиста и заслуга его передъ роднымъ искусствомъ. Привтственныхъ телеграммъ была получена такая масса, что едва*ли прочитана была и десятая ихъ доля. Но это и все, что принесла Ивану Платоновичу его многолтняя артистическая дятельность. Четверть вка доставлять минуты высокаго эстетическаго наслажденія и взамнъ этого ничего не получить на старости лтъ! Пока играешь — сопутствуетъ слава, а силы измнили — и ничего не осталось, кром воспоминаній о прошедшей слав и опасеній за будущность свою и семьи. Право, незавидна участь даже самаго выдающагося артиста, если онъ, на закат дней своихъ, не обезпеченъ матеріально! А много-ли этихъ обезпеченныхъ, да и откуда взять средства на обезпеченіе? Вдь артистическая натура живетъ преимущественно настоящимъ, ей не присуще думать о будущемъ и если иногда приходится слышать объ артист, обладающемъ матеріальными средствами, то это явленіе настолько рдкое, что ему удивляются даже въ сред театральной. Не стану однако рисовать мрачными красками старость артистовъ, а Киселевскому я отъ души желаю, чтобы онъ еще надолго сохранилъ свои силы для работы на избранномъ имъ поприщ и да удастся ему, хотябы и на закат дней, обезпечить свою семью. Отчасти это ему и удалось: насколько мн извстно, вс сыновья его хорошо пристроились!
Одновременно съ Киселевскимъ въ товариществ Форкатти прибылъ въ Кіевъ и Николай Петровичъ Рощинъ-Инсаровъ. Въ этотъ сезонъ Рощинъ-Инсаровъ выступилъ впервые передъ Кіевской публикой въ роляхъ первыхъ любовниковъ. Какъ и о каждомъ новомъ лиц и о Рощин-Инсаров собирались справки и вотъ т немногія данныя, которыя мн удалось о немъ собрать. Рощинъ-(Пашинъ) до поступленія на сцену состоялъ въ военной служб (въ Сумскомъ гусарскомъ полку). Оставивъ службу въ 1882 г., имя отъ роду 20 лтъ, Н. Н. Рощинъ-Инсаровъ выступилъ въ Москв въ качеств любителя въ Нмчиновскомъ театр, а затмъ игралъ, но уже съ актерами, въ Артистическомъ кружк, а потомъ въ Пушкинскомъ театр. Рощинъ имлъ настолько приличный успхъ, что его пригласилъ къ себ на службу извстный знатокъ дла П. М. Медвдевъ, у котораго онъ и прослужилъ уже въ качеств заправскаго актера сезонъ 1883—1884 года въ Астрахани. Лтомъ того-же года Рощинъ-Инсаровъ жилъ въ Озеркахъ, тамъ онъ встртился съ И. П. Киселевскимъ, убдившимъ его сыграть роль Нелькина въ ‘Свадьб Кречинскаго’ (пьеса шла въ бенефисъ Арди). Рощинъ имлъ выдающійся успхъ и тогда-же Киселевскій порекомендовалъ его г. Корщу въ Москву, куда тотъ и перешелъ.
Съ того именно времени оба наши извстные артисты и состоятъ въ тсной дружб. У Корша Рощинъ прослужилъ подрядъ пять сезоновъ, въ свободное время участвуя въ товариществахъ, совершавшихъ артистическія турне по провинціи. Первое такое товарищество и было въ Кіев въ 1885 г лтомъ. Начиная съ слдующаго года организацію товариществъ взялъ на себя H. Н. Соловцовъ, при чемъ въ поздкахъ постоянно участвовалъ и Рощинъ. Сезонъ 1889-90 г. артистъ служилъ въ Москв у Абрамовой, а слдующій 1890-91 годъ тамъ-же у Горевой, но сезонъ не закончилъ, а перехалъ въ Кіевъ, гд участвовалъ въ спектакляхъ въ драматическомъ обществ. Съ 1892 и по 1895 г., Рощинъ служилъ въ Новочеркасск и Ростов, а съ 1895 года уже безсмнно числится въ Кіев въ трупп Соловцова. Такимъ образомъ Рощинъ, состоя артистомъ уже пятнадцать лтъ большую часть своей артистической дятельности посвятилъ Москв и Кіеву, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ город пользуясь любовью публики. Наблюдая Рощина въ теченіи многихъ лтъ я не могъ не замтить, что при безалаберной жизни и частыхъ увлеченіяхъ, столь свойственныхъ впрочемъ молодости, артистъ все-же всегда серьезно относился къ искусству и замчалъ я это не только по тмъ громаднымъ успхамъ, которыя онъ длалъ на сцен, но и въ исполненіи одной и той-же роли: съ каждымъ разомъ роль выдвигалась имъ рельефне и яснымъ становилось, что исполняя извстную роль, онъ все продолжаетъ ее изучать, старается найти въ ней новые перлы, которые раньше не были имъ замчены. Такое отношеніе къ ролямъ безспорно свидтельствуетъ какъ о крупномъ дарованіи, такъ и о серьезномъ взгляд на дло. Есть у Рощина одинъ недостатокъ и довольно крупный, явился-ли онъ по вин артиста или вслдствіе болзни — это безразлично, я говорю объ орган голоса, этому голосу присуща хрипота. Понятно каждому, насколько такой недостатокъ долженъ вредить артисту, но искупается этотъ недостатокъ (и давно онъ уже прощенъ Рощину) цлымъ рядомъ крупныхъ достоинствъ, о которыхъ я только что говорилъ, производить въ сильно драматическихъ роляхъ впечатлніе, какое производитъ Рощинъ при его недостатк, можетъ только большой артистъ, къ разряду которыхъ я его и причисляю. Съ Владиміромъ Николаевичемъ Давыдовымъ, нын артистомъ Императорскихъ театровъ, я знакомъ около двадцати лтъ. Сценическая карьера- сдлана имъ почти на моихъ глазахъ и я считаю нужнымъ прежде всего указать, что длаемый ему нкоторыми его товарищами упрекъ, будто-бы онъ, вслдствіе повышеній по сцен, мняется и какъ человкъ, лишенъ всякаго основанія, какимъ я зналъ его при начал дятельности, такимъ онъ остался и понын: простъ и милъ въ обращеніи, веселъ въ компаніи и серьезенъ въ дл. Правда, ему присущъ одинъ недостатокъ, но отъ него не избавленъ почти никто изъ сценическихъ дятелей. Недостатокъ этотъ — покровительство, оказываемое имъ по сцен симпатичнымъ ему лицамъ, по таланту далеко не заслуживающимъ этого покровительства. Изъ желанія выдвинуть такихъ лицъ, Владиміръ Николаевичъ не останавливается ни передъ чмъ: онъ не только готовъ приносить матеріальныя жертвы, но нердко ставитъ себя въ неловкое положеніе, принимая на себя, ради ансамбля, роли далеко не соотвствующія ни его таланту, ни его амплуа. Особенно это сказывалось въ послдніе годы, когда Владиміръ Николаевичъ участвовалъ въ артистическихъ турне по провинціи. Быть однако слишкомъ строгимъ не приходится: артистъ вмст съ тмъ и человкъ и ему, конечно, не могутъ быть чужды увлеченія, присущія каждому смертному. Вн этого недостатка я считаю Владиміра Николаевича однимъ изъ симпатичнйшихъ людей, какихъ я когда-либо видалъ въ театральномъ мір. Часто встрчаясь съ нимъ въ теченіи многихъ лтъ и при встрчахъ этихъ всегда проводивъ боле или мене продолжительное время, я имлъ много случаевъ убдиться, на сколько человкъ этотъ отъ природы награжденъ крупными достоинствами и усплъ замтить въ характер его массу симпатичныхъ чертъ.
Насколько Давыдовъ, какъ артистъ, любимъ публикой — мн говорить не приходится, я не знаю такого города, гд-бы появленіе этого артиста на сцен не было восторженно привтствовано. Особенными симпатіями Владиміръ Николаевичъ пользуется въ сред молодежи. Я помню такой случай. Лтомъ 1894 г. Владиміръ Николаевичъ былъ въ Одесс во глав товарищества артистовъ, подвизавшагося въ городкомъ театр. Посл какого-то спектакля мы отправились въ городской садъ послушать цыганское пніе (тамъ гостила Шура Молдованка). Владиміръ Николаевичъ, какъ большой любитель цыганскихъ псень и недурной ихъ исполнитель, заслушался пнія, а затмъ, перейдя въ кабинетъ, и самъ принялъ въ немъ участіе. Просидли мы до трехъ часовъ утра, а когда возвращались домой, то увидли въ театральномъ переулк громадную толпу, человкъ въ двсти. Убжденные, что произошло какое-то крупное событіе, мы быстро направились къ толп и что-же?— оказалось, что вся эта толпа, исключительно молодежь, собралась съ цлью дождаться открытія кассы, чтобы захватить билеты на спектакль съ участіемъ Давыдова. Простоять на улиц цлую ночь съ цлью достать билетъ на спектакль — не лучшее-ли это доказательство симпатій къ артисту? Владиміръ Николаевичъ, узнавъ въ чемъ дло, сильна смутился, а когда молодежь, увидвъ его, стала устраивать ему оваціи, онъ до того растерялся, что ничего не могъ отвчать и только кланялся. Прошло съ четверть часа, толпа все росла, появились полицейскіе, изъ оконъ смежныхъ съ театромъ домовъ стали выглядывать заспанныя лица, видимо встревоженныя столь необычнымъ въ такое время шумомъ и успокоить всю эту толпу удалось тогда, когда Давыдовъ далъ общаніе до открытія кассы взять къ себ вс билеты галлереи и купоновъ для раздачи прибывшимъ къ театру поклонникамъ, фамиліи которыхъ я и помогъ ему записать!
Я уже упомянулъ, что въ числ артистовъ, прибывшихъ въ товариществ Форкатти, находился и Анатолій Шмидгофъ, сынъ извстнаго въ свое время въ провинціи артиста — Максимиліана Шмидгофа. Всегда веселый, живой, остроумный, Анатолій во всемъ почти напоминалъ своего отца, какъ и отецъ, и онъ оказался артистомъ на вс руки: недурнымъ актеромъ, прекраснымъ танцоромъ, недюжиннымъ музыкантомъ, авторомъ многихъ романсовъ, исполнителемъ характерныхъ сценъ изъ театральнаго быта и проч.. Романсы Анатолія Шмидгофа одно время пользовались въ Москв громаднымъ успхомъ (особенно памятенъ мн романсъ ‘Молча ты страдаешь’, посвященный артистк Кошевой). Когда товарищество разстроилось,— Шмидгофъ, оставались въ Кіев, перешелъ въ паркъ ‘Эрмитажъ’, гд участіе его привлекало постоянно массу интеллигентной публики, обыкновенно тамъ отсутствовавшей.
Драматическій сезонъ 1885—1886 года былъ открытъ Савинымъ въ конц сентября въ театр Бергонье, а отъ оперетки онъ совсмъ отказался, что было очень похвально, но драматическая труппа была до того слаба, что Савинъ постснялся даже объявить ея составъ и сразу выпустилъ афишу о первомъ спектакл. По афиш оказались все знакомыя по прежнему сезону лица: Мельниковъ, Савинъ, Ляминъ, Вронская, Врова и, конечно, Ленскій. Въ первый спектакль шелъ ‘Князь Серебрявый’, насколько было удовлетворительно исполненіе, можно судить уже по тому, что ‘Серебрянаго’ игралъ Савинъ, а ‘Грознаго’ Мельниковъ. Въ ‘Кіевлянин’ по поводу этого спектакля было помщено слдующее краткое замчаніе: ‘въ присутствіи публики разсматривалось дло по обвиненію артистовъ русской драматической труппы въ убійств эстетическаго чувства, а Савина въ подстрекательств къ совершенію этого преступленія’. Дальнйшіе спектакли вовсе не удостаивались отзыва, до того труппа была слаба. Не лучше обстояло и въ городскомъ театр, гд у Савина были дв оперныя труппы: русская для публики и итальянская для сестеръ М., о которыхъ я уже упоминалъ, какъ о поклонницахъ Баччи, ради него снабдившихъ Савина крупной суммой на сформированіе итальянской труппы. Положимъ, кром Баччи въ этой трупп было всего три лица, нкая Доти (провалившаяся на первомъ-же дебют въ роль Маргариты), баритонъ Пимацони, памятный мн не столько по своему голосу, сколько по необыкновенно длиннымъ ногамъ и капельмейстеръ Барбини, о которомъ говорили, что его обязанность самая легкая — махать палочкой. Нечего добавлять, что подобная опера не могла привлекать публику, сборъ никогда не превышалъ 75 рублей, но Савинъ все-же изъ ‘джентльменства’ не могъ разстаться съ итальянской оперой, въ особенности посл того, какъ сестры М. дали приличный кушъ на постановку ‘Джіоконды’ и опять таки подъ условіемъ, чтобы опера ставилась не итальянскомъ язык. Если опера и не понравилась, за то всмъ понравился роскошный костюмъ Баччи. Вообще объ итальянской опер этого сезона нельзя вспомнить безъ смха, а между тмъ сестрамъ М. затя эта обошлась не въ одинъ десятокъ тысячъ рублей.
Прежде чмъ перейти къ русской опер, скажу нсколько словъ о дятельности драматическаго общества. Посл прекращенія спектаклей Васильева-Гладкова, драматическое общество было удалено изъ помщенія музыкальнаго училища и существовало только на бумаг, но такъ какъ у общества были долги, то вс главные дятели его вышли изъ его состава, дабы ‘матеріально не быть въ отвт’. Нашлось, однако, тринадцать храбрецовъ, ршившихся повести дло ‘на новыхъ, началахъ’, собрались они въ какой-то частной квартир и постановили вычеркнуть всхъ, за исключеніемъ себя, изъ состава общества за невзносъ членской платы и изъ среды своей избрали должностныхъ лицъ, что было не трудно, такъ какъ изъ числа тринадцати надо было избрать въ разныя должности десять человкъ. Созданное, такимъ образомъ, ‘на новыхъ началахъ’ общество стало давать спектакли въ лтнемъ помщеніи дворянскаго клуба, а когда не хватило средствъ вести дло на ‘новыхъ началахъ’ и общество вышло изъ помщенія клуба, то оно пересоздалось уже на ‘новйшихъ началахъ’, на которыхъ мирно почіетъ и по настоящее время. Впрочемъ, объ одномъ спектакл драматическаго общества, состоявшемся на масляной недл, я припоминаю но слдующему обстоятельству: гг. артисты вздумали побаловаться блинами и стали печь ихъ возл зрительнаго зала, вслдствіе сильнаго угара многіе изъ публики ушли, а оставшіеся стали требовать начала спектакля. Поднялся наконецъ занавсъ и на сцену появились двое…. съ блинами во рту. Такъ какъ надо было вести діалогъ, то гг. артисты стали торопиться проглотить блины и едва не подавились. Хотя это фактъ мелкій, но онъ приводится мною въ доказательство той изумительной халатности, которая господствовала въ то время въ драматическомъ обществ. О театр Савина въ описываемый сезонъ въ печати упоминалось одинъ только разъ и то по спектаклю, состоявшемуся не въ театр, а въ окружномъ суд, гд Бергонье просилъ о выселеніи Савина за невзносъ арендной платы. Хотя Савина и постанановили выселить, но такъ какъ въ предварительномъ исполненіи было отказано, то Савинъ и дотянулъ сезонъ, по окончаніи котораго и ушелъ, оставивъ за собой одинъ только городской театръ. Въ этомъ театр съ поста была итальянская опера, по составу своему представлявшая нчто невозможное.
Для улучшенія труппы г. Савинъ прибгъ къ гастролерамъ, изъ числа которыхъ я помню г-жу Верези. Артистку эту сильно рекламировали, но посл перваго-же ея выхода публика стала недоумвать, по какому праву г. Савинъ позволилъ г-ж Верези выйти на сцену, а Л. А. Куперникъ, сидвшій въ театр, произнесъ слдующій экспромтъ:
‘Сидитъ галка на берези,
Вылупивши очи,
Въ опер поетъ Верези,
Слушать нту мочи’?
Интересъ къ театру появился только съ пріздомъ въ Кіевъ Людвига Барная, котораго я особенно помню въ двухъ роляхъ: Гамлета и Кина. Постановку Гамлета я помню еще и по той несообразности, которая была допущена ради купюровъ: сцена похоронъ Офеліи вовсе не ставилась, а на кладбище пришелъ Іорикъ приглашать Гамлета отъ имени короля идти на поединокъ съ Лаэртомъ, такимъ образомъ и монологъ Гамлета при встрч его съ Лаэртомъ на кладбищ тоже пропускался. Подобныхъ комбинацій въ пьесахъ Шекспира никогда не позволятъ себ русскіе артисты, тогда какъ нмцы и французы въ этомъ отношеніи не разъ доказывали намъ свою безцеремонность.
Барнай ставилъ ‘Гамлета’ съ разными купюрами и измненіями, а Ко кленъ-старшій шелъ еще дальше: поставилъ ‘Укрощеніе строптивой’, передлавъ всю пьесу до неузнаваемости, а когда его въ этомъ упрекнули, онъ оправдывался тмъ, что пьеса ‘tirй de Шекспиръ’, (въ буквальномъ перевод ‘извлечена изъ Шекспира’).
На смну Варнаю прибыло товарищество русскихъ драматическихъ артистовъ подъ управленіемъ Форкатти. Пріздъ товарищества совпалъ со временемъ пятидесятилтія со дня первой постановки ‘Ревизора’ и за дв недли до 22-го апрля о юбилейномъ спектакл по этому поводу назначенномъ, рекламировалось во всю, въ итог, однако, товарищество сильно оскандалилось и даже драматическое общество оказалось куда аккуратне: оно посвятило юбилею два вечера и исполненіе ‘Ревизора’ было довольно удовлетворительно. Съ ролью ‘Хлестакова’ прекрасно справился П. А. Андреевскій, а роль городничаго не безъ успха исполнялъ А. П. Осиповъ.
Въ товариществ Форкатти… но къ чему подробности, достаточно сказать, что роль городничаго для юбилейнаго спектакля исполнялъ… г. Е. Черновъ. Полагаю, что этимъ все сказано, а если я еще добавлю, что въ антракт г. Солонинъ читалъ стихотвореніе Стружкина, посвященное памяти Гоголя, но читалъ такъ, что выходили не стихи, а, говоря словами городничаго, ‘чортъ знаетъ, что такое’! то станетъ яснымъ, почему посл этого спектакля Форкатти уже не noназывался въ обществ театраловъ. Кто-то даже замтилъ, что ‘самъ Загорцкій не выдержалъ, сбжалъ’!
Въ конц апрля въ Кіевъ ‘первые прибыло товарищество Соловцова въ состав г-жъ Глбовой, Рыбчинской, Звревой, Киселевскаго, РощинагИнсарова, Соловцова, Разскасказова и Свтлова. Въ первый спектакль ставили ‘Ошибки молодости’, объ этомъ спектакл я упоминаю потому, что въ роли Сарматова выступалъ Рощинъ-Инсаровъ, за годъ до того бывшій въ Кіев въ товариществ Форкатти. Этотъ, въ то время молодой артистъ меня поразилъ своей игрой, ‘за одинъ годъ шагнуть такъ далеко можно только, имя крупное дарованіе’ — вотъ отзывъ, который данъ былъ о Рощин театральными завсегдатаями. Первый спектакль я помню еще и потому, что въ заключеніе И. П. Киселевскій впервые прочиталъ ‘Охоту’, съ того времени постоянно читаемой, какъ имъ, такъ и Соловцовымъ на всхъ почти благотворитель ныхъ вечерахъ. Постоянство, не особенно похвальное для такихъ выдающихся артистовъ! Соловцовъ, котораго я не видлъ на сцен около десяти лтъ и въ артистическія способности котораго, судя по его дебютамъ въ Харьков, я врить не хотлъ, заставилъ меня измнить о немъ мнніе: исполненные Соловцовымъ въ этотъ пріздъ роли Незнамова (‘Безъ вины виноватые’) и Блугина (‘Женитьба Блугина’), доказали мн, что это даровитый артистъ, но вмст съ тмъ и подтвердили, что амплуа его еще не установилось. Замчу здсь кстати, что амплуа Соловцова и до настоящаго времени для меня не выяснилось, несомннно одно, что въ роляхъ любовниковъ: онъ больше выступать не можетъ, что-же касается ролей бытовыхъ, ролей серьезныхъ комиковъ, сильно драматическихъ и даже комиковъ-буфъ, то въ нихъ онъ, за немногими исключеніями, одинаково подвизается съ большимъ успхомъ.
Если вопросъ объ амплуа Соловцова является спорнымъ, то не подлежитъ уже, полагаю, спору его организаторскій талантъ. Эту свою способность Соловцовъ доказалъ вполн наглядно въ первый-же пріздъ товарищества подъ его распорядительствомъ. Съ его появленіемъ въ Кіев вопросъ русской драм, сильно отодвинутый на задній планъ г. Стевымъ, вновь занялъ подобающее ему мсто и если въ настоящее время въ Кіев, вотъ уже седьмой годъ, имется постоянная русская драматическая труппа, то этимъ городъ исключительно обязанъ энергіи этого неутомимаго человка, потратившаго не мало средствъ и здоровья для достиженія намченной имъ еще въ 1886 году цли — создать въ Кіев русскую драму! Какъ сейчасъ помню бесды мои съ Соловцовымъ по этому поводу, бесды, въ которыхъ принималъ участіе и бывшій редакторъ ‘Кіевскаго Слова’, А. Я. Антовичъ. На предложеніе наше превратиться изъ временнаго гостя въ постояннаго антрепренера, Соловцовъ доказывалъ, что въ Кіев водворить драму можно, но трудно, что необходимы для этого значительныя средства, которыхъ у него въ данное время нтъ, но что онъ (это было въ 1887 году) ставитъ себ задачей при первой-же возможности осуществить дло постоянной драмы въ Кіев. Что это были не пустыя слова — доказали послдствія,— спустя три года Соловцовъ арендовалъ театръ Бергонье и сформировалъ товарищество, а потомъ занялся антрепризой, которую не только не оставляетъ и по настоящее время, но даже арендовалъ съ той-же цлью новый театръ и на довольно продолжительный срокъ. Характеристики Соловцова какъ антрепренера, артиста и человка я коснусь еще въ своемъ мст.
1886 годъ былъ вообще богатъ для Кіева драматическими труппами. Кром товариществъ Форкатти и Соловцова, лтомъ того-же года подвизалась еще русская драматическая труппа на ‘Трухановомъ Остров’. Антрепренеромъ былъ актеръ Полторацкій. Труппа эта, въ которой впервые выступилъ въ Кіев и Самойловъ-Мичуринъ (‘Василія’ — ‘въ Каширской Старин’), была очень слаба и исполняла пьесы, далеко ей не по силамъ. Г-на Полторацкаго, также выступавшаго на сцен — я не помню какъ артиста, но хорошо помню г-жу Полторацкую, исполнявшую роль королевы Елизаветы въ ‘Маріи Стюартъ’ и помню вотъ почему: въ финал четвертаго акта вмсто словъ ‘Я должна подписать этотъ смертный приговоръ’!— она съ пафосомъ произнесла: ‘я должна подписать этотъ смертный приговоръ’! Хорошо, что посл этой фразы, но пьес, опускается занавсъ. Даже не требовательная публика Труханова острова до того хохотала, что если-бы фраза была сказана во время акта, то несомннно занавсъ былъ-бы опущенъ раньше времени.
Въ городскомъ театр съ началомъ сезона 1886—87 г. кром оперы г. Савинъ сформировалъ и драматическую труппу, но она была до того слаба, что публика только диву давалась. Прибавлять, что во время драматическихъ спектаклей въ театр царила совершенная пустота — нахожу излишнимъ. Сколько ни старались вс узнать о цли сформированія подобной труппы — это не удалось, нельзя-же было, однако, думать, что Савинъ сознательно ршился терпть убытки ради Карцевой и Ленскаго, стоявшихъ во глав этой труппы. Только впослдствіи, съ пріздомъ на гастроли г-жи Горевой, секретъ самъ собой открылся. Такъ какъ Савинъ пригласилъ на нсколько спектаклей Гореву, которая, конечно, не могла-же играть одна, то для необходимаго антуража, имъ и были взяты нкоторые артисты, самостоятельно упражнявшіеся въ ожиданіи прибытія знаменитости, что и свершилось осенью. Успхъ ржа Горева имла небывалый. Не говоря уже о разныхъ подношеніяхъ, высокіе цнители драматическаго искусства, ‘воскресшаго въ лиц Горевой въ Кіев’ какъ выразилась одна мстная газета, дошли до того, что въ бенефисъ г-жа Горевой они, по окончаніи спектакля, замнили въ экипаж артистки лошадей и потащили его къ гостинниц, гд жила знаменитость. Было это кажется въ ноябр, а когда та-же Горева, спустя только нсколько мсяцевъ, вновь прибыла въ Кіевъ, спектакли съ ея участіемъ уже не длали сборовъ, а послдній спектакль и вовсе не состоялся ‘по болзни артистки’, какъ гласилъ анонсъ. Болзнь эта, какъ извстно, довольно часто случается въ нашихъ театрахъ и главный признакъ ея — пустота въ касс, которую и стараются изъ приличія замаскировать мнимою болзнью. И вотъ та-же артистка, не задолго до того отвезенная домой не лошадьми, а гонителями искусства, перешла на другую крайность,— ее уже не отвозили лошадьми, а ей пришлось итти домой пшкомъ! Не подтверждаетъ-ли все это высказанное мною въ одномъ мст мнніе, что успхъ г-жи Горевой исключительно основанъ былъ на реклам, нельзя-же допустить, что въ короткое время Крупный талантъ превратился въ бездарность, не врне-ли, что таланта и вовсе предъ нами не было, а одна только беззастнчивая реклама, временно создавшая славу г-ж Горевой. Говоря о г-ж Горевой, не могу не вспомнить весьма остроумной замтки ‘Новаго Времени’ по поводу рекламъ этой знаменитости: ‘умеръ изобртатель мальцъ-экстракта г. Іоаннъ Гоффъ, успхъ котораго былъ результатомъ рекламы’,— писала газета, добавивъ затмъ слдующее замчаніе: ‘Гоффъ, узнавъ о нарожденіи Горевой, которая превзошла его по части рекламъ, не выдержалъ и…. умеръ’!
Оправившись отъ ‘болзни’, г-жа Горева, по окончаніи гастролей въ городскомъ театр, выступила одинъ разъ въ драматическомъ обществ, гд ставились спектакли подъ режиссерствомъ Чужбинова. Этотъ спектакль мн памятенъ по слдующему инцинденту: какой-то театралъ, желая пооригинальничать, напечаталъ листки съ отзывами, для Горевой далеко нелестными, изъ ‘Кіевлянина’, и рядомъ выдержки изъ рекламъ нмецкихъ газетъ. Листки эти имли быть розданы въ одномъ изъ антрактовъ, но полиція, узнавъ объ этомъ, изъ гуманности, какъ выразился дежурный чиновникъ, чтобы не обидть артистку, листки эти конфисковалъ. Чтобы покончить съ пребываніемъ Горевой въ Кіев, приведу еще четверостишіе Д. Д. Минаева по поводу исполненія артисткой ‘Медеи’:
‘Что за кровавая идея,
Людьми, собой не дорожа,
Дтей зарзала ‘Медея’,
Партеръ зарзавъ безъ ножа’.
Я уже замтилъ, что сезонъ 1885—86 года былъ для Савина послднимъ въ театр Бергонье. На смну Савину въ этомъ театр вновь появился, получившій печальную извстность, пропагандистъ оперетки I. Я. Стовъ. Появился онъ посл сильнаго пораженія, нанесеннаго ему въ Москв, гд онъ потерялъ до 25 тысячъ на антреприз оперетки. Въ аренду, впрочемъ, снялъ театръ не онъ, а супруга его, Пальмира Францовна и уже отъ себя сдавала театръ своему мужу. Многимъ быть можетъ покажется страннымъ этотъ фактъ, иной, пожалуй, и не повритъ, ибо какіе-же счеты между супругами, но въ подтвержденіе существованія счетовъ, и боле мелкихъ, я могу разсказать слдующее: кто-то изъ артистовъ, нуждаясь въ деньгахъ и замтивъ у Стова въ рукахъ пачку ассигнацій, обратился къ нему съ просьбой объ аванс.
— Денегъ нтъ, mon ange, отвтилъ Стовъ.
— Какъ нтъ? Да вдь я вижу у васъ въ рук цлую пачку.
— А вы за столь и квартиру платите аккуратно?
— Конечно.
— Ну, такъ вотъ эти деньги я и несу въ уплату за столъ и квартиру!
— Кому-же? Вдь вы живете въ своемъ дом.
— Нтъ, я живу въ дом жены и плачу ей за столъ и квартиру.
— Но вдь супруга подождетъ, а мн деньги очень нужны.
— А мн мое спокойствіе еще нужне. Живи я на частной квартир — охотно далъ-бы немного денегъ, но теперь,— ей Богу не могу! Такъ денегъ и не далъ.
При такихъ отношеніяхъ нечего, конечно, удивляться, что Стовъ, арендуя театръ у супруги, и за аренду платилъ аккуратно. Я-бы, напримръ, не удивился, если-бы г-жа Стова предъявила къ своему мужу искъ о выселеніи изъ театра за невзносъ въ срокъ арендной платы. Что театръ арендовала г-жа Стова видно, наконецъ, изъ того, что г. Соловцовъ, снявъ этотъ театръ, заключилъ контрактъ не съ господиномъ, а съ госпожей Стовой, да и до Соловцова театръ арендовалъ Ларіоновъ-Ларинъ и также у г-жи Стовой. Словомъ, каждый изъ супруговъ имлъ свое дло: онъ — антрепризу, а она — аренду.
Въ составленной г. Стевымъ опереточной трупп находились г-жи Кестлеръ, В. И. Немировичъ, Чекалова, Чарская, гг. Шишкинъ, Новиковъ — Ивановъ, Свтлановъ, Блюменталь-Тамаринъ, Владиміровъ и др.
Больше всхъ г. Стовъ рекламировалъ Шишкина, тенора — цыгана, сына содержателя цыганскаго хора. Пріобрсть Шишкина для оперетки, разсказывалъ Стовъ, стоило не малыхъ усилій и громадныхъ денежныхъ затратъ. Чмъ больше, впрочемъ, выступалъ Шишкинъ, тмъ слабе Стовъ его рекламировалъ, ибо, какъ артистъ въ душ, Стовъ не могъ не сознавать, что неудобно рекламировать пвца, хотя и съ голосомъ, но крайне необработаннымъ, да притомъ не артиста, а, говоря скромно, какое-то бревно!
Какъ извстно въ каждомъ город, гд имется театръ, ежегодно при открытіи сезона вс театралы сильно интересуются новыми лицами, появляющимися на сцен. Тоже конечно происходило и въ Кіев. Въ сезонъ 1886—1887 г. къ такимъ новымъ лицамъ относились г-жи Кестлеръ, Немировичъ г. Свтлановъ и Тамаринъ — Блюменталь. Послдній интересовалъ всхъ еще и потому, что при немъ находились дв очень хорошенькія двушки — сестры Никитины.
Г-жу Кестлеръ, Евгенію Францовну, я зналъ по Одесс, гд отецъ ея былъ учителемъ музыки. Поступленіе ея въ оперетку меня не удивило, такъ какъ о желаніи ея посвятить себя сцен — я зналъ давно, а разъ при этомъ имется еще и недурной голосъ, то прямой путь на сцену и есть оперетка. Удивило меня только то, что въ Кіев я ее встртилъ вмст съ Н. П. Новиковымъ-Ивановымъ, который не дале какъ за нсколько мсяцевъ до того уврялъ меня, что оперетку покинулъ навсегда и ршилъ закончить свою артистическую дятельность исключительно въ драм. Вскор, однако, я понялъ, что всему виной ‘лямуръ проклятый’, какъ говоритъ Ардальошка въ ‘Нищихъ духомъ’. Новиковъ-Ивановъ въ это время переживалъ вторую молодость и потому я не удивился, что онъ не только перешелъ въ оперетку, но прямо-таки попалъ подъ башмакъ. Не удивило меня также, что НовиковъИвановъ велъ жизнь далеко не по средствамъ: завелъ лошадей, экипажи, роскошныя сани съ медвжьей полостью, задавалъ шикарные ужины — вдь все это длалось для любимой женщины! Если меня что и удивило, такъ это появившееся вскор объявленіе о распродаж обстановки Новиковымъ-Ивановымъ, я никакъ не ожидалъ, что увлеченіе его такъ быстро пройдетъ. Положимъ, въ город говорили, что онъ вынужденъ былъ уйти къ сторонк, такъ какъ нашелся боле его достойный замститель, говорили даже о какой-то драк съ послдствіями, но чего злые языки не говорятъ? нельзя-же всему врить! Несомннно только одно, что съ половины сезона Новиковъ-Ивановъ уже былъ самостоятеленъ и всмъ жаловался, что онъ сильно потратился на особу, его недостойную. Какъ ни тратился Новиковъ-Ивановъ, но онъ не прибгалъ къ тмъ способамъ пріобртенія денегъ, которые практиковалъ другой комикъ Стовской труппы — Блюменталь-Тамаринъ.
Одной изъ первыхъ жертвъ этого героя былъ 18-ти лтній юноша К, сынъ богатыхъ родителей. Говорю ‘жертвъ’ потому, что К. не только лишился изъ-за Блюменталя-Тамарина крупной суммы денегъ, но даже попалъ на скамью подсудимыхъ. Посщая часто театръ, К. познакомился съ Тамаринымъ, который, узнавъ, что онъ сынъ богатыхъ родителей, пригласилъ его къ себ и познакомилъ съ сестрами Никитиными. Младшая сестра Александра была очень красива и потому не удивительно, что К. сталъ ухаживать. Пошли подарки, угощенія, игра въ стуколку. Замчу кстати, что это былъ любимый способъ Тамарина — пріобртать деньги. Въ стуколку, вмст съ гостями, играли и сестры Никитины и игра всегда оканчивалась тмъ, что проигрывали гости. Долженъ замтить еще, что К. былъ караимъ и вотъ Тамаринъ, за нсколько дней до своего бенефиса, состряпалъ какой-то маршъ, назвавъ его ‘караимскимъ’ и посвятилъ его дяд К., самолюбивому старику, объявивъ на афиш, что подъ дирижерствомъ бенефиціанта маршъ этотъ будетъ исполненъ въ театр. За такое посвященіе Тамаринъ, при посредств К, получилъ 500 рублей. Когда К. замтилъ, что времяпрепровожденіе въ обществ Тамарина и сестеръ Никитиныхъ обходится ему слишкомъ дорого и что онъ надлалъ много долговъ, о которыхъ заявить отцу не ршился, Тамаринъ нашемъ весьма благопріятный исходъ: онъ предложилъ К въ компаніи съ нимъ взяться за антрепризу, которая несомннно дастъ огромные барыши и тогда долги будутъ пополнены. К. по легкомыслію призанялъ еще нсколько тысячъ рублей, но такъ какъ за его подписью денегъ уже не давали, то онъ и совершилъ подлогъ, поставивъ подпись отца. Получивъ деньги, Тамаринъ принялся дйствовать энергично: завелъ карету на резиновыхъ шинахъ, нанялъ прекрасную квартиру, устроилъ канцелярію, гд шла энергичная переписка съ артистами и въ итог въ теченіи мсяца отъ энергичной дятельности Тамарина не осталось ни гроша и антреприза, еще не народившаяся, успла лопнуть. Тутъ-то К. понялъ, въ какую попалъ ловушку, объявилъ обо всемъ прокуратур, былъ судимъ и, къ счастью, оправданъ. Характерно, что на суд К, чистосердечно во всемъ признавшись, старался выгородить Тамарина, но это оказалось невозможнымъ, такъ какъ свидтели ужъ слишкомъ яркими красками выяснили ту некрасивую роль, которую въ дл этомъ игралъ Тамаринъ.
Вслдъ за К. Тамаринъ энергично принялся за двухъ богатыхъ молодыхъ людей: С—каго и графа Л., которыхъ ему также удалось обыграть при благосклонномъ участіи сестеръ Никитиныхъ, которыя, говоря откровенно, были ровно ни при чемъ, а если ихъ помощь была Тамарину необходима, то все-же он помогали ему безсознательно, повинуясь исключительно его требованіямъ.
Съ г. С—кимъ Тамаринъ разстался, однако, не совсмъ благополучно: когда требованіе имъ денегъ сдлалось уже черезчуръ назойливымъ и онъ сталъ преслдовать С—каго на каждомъ шагу, точно тотъ принялъ на себя обязательство снабжать его то сотней, то двумя рублей — терпніе у С. лопнуло и онъ прибгъ къ самосуду, посл котораго Тамаринъ отъ него отсталъ.— на два дня. На третій день я ихъ опять видлъ вмст, точно между ними ничего не было и они только наканун разстались пріятелями. Страннымъ казалось одно: не смотря на сравнительно громадныя суммы, которыя Тамаринъ пріобрталъ разными способами, онъ денегъ никогда не имлъ. Кредиторы ежедневно осаждали его квартиру, являясь къ нему вмст съ судебнымъ приставомъ для описи, но описать имущества нельзя было: квартирной хозяйкой значилась г-жа Никитина, а Тамаринъ — квартирантомъ! Въ комнат, которую онъ занималъ, находилась одна только постель, а на стн пара брюкъ, которые Тамаринъ всегда любезно предлагалъ судебнымъ приставамъ для описи. Эти брюки находились у Тамарина въ теченіи нсколькихъ лтъ и когда лтомъ 1892 г., во время его антрепризы въ саду минеральныхъ водъ, кредиторы опять вздумали описать его имущество, они вновь наткнулись на брюки, фигурировавшіе въ 1886 году. Брюки эти хорошо знакомы всмъ кіевскимъ судебнымъ приставамъ, которые крайне неохотно отправлялись описывать имущество Тамарина, напередъ зная, что кром ‘извстныхъ’ брюкъ, въ квартир его ничего не окажется.
Какъ артистъ — Блюменталь-Тамаринъ пользовался большой любовью публики и прослужилъ въ Кіев нсколько сезоновъ подъ рядъ, сначала у г. Стова, а затмъ у г. Ларина-Ларіонова.
Большимъ успхомъ въ оперетк пользовавалась Варвара Ивановы Немировичъ, не смотря однако на этотъ успхъ она неоднократно говорила мн, что оперетка ей противна и что ея завтная мечта перейти въ драму. Мечта ея, какъ извстно, осуществилась и вотъ уже нсколько лтъ, какъ она подвизается, и не безъ успха, въ драматической трупп Соловцова, исполняя преимущественно роли grandes coquettes. Въ ныншнемъ году г-жа Немировичъ серьезно заболла и потому вынуждена была на нкоторое время оставить сцену. Хотя составъ опереточной труппы г. Стова и былъ довольно удовлетворителенъ, но въ матеріальномъ отношеніи описываемый сезонъ былъ далеко не изъ удачныхъ и потому г. Стовъ въ подмогу оперетк счелъ нужнымъ пріискать для публики и еще какую нибудь приманку, такая приманка нашлась въ лиц нкоей Преціозы Григолатисъ. Имла она выступать въ цирк бр. Никитиныхъ, но въ цн не сошлась, чмъ и воспользовался г. Отовъ, пригласивъ ее къ себ на нсколько представленій.
Сія Григолатисъ, объявленная ‘воздушной танцовщицей’, переносилась съ одного конца сцены на другой при помощи особаго аппарата, для публики незамтнаго, при чемъ поддерживалась крючкомъ, прикрпленнымъ къ надтому на ней поясу. Фокусъ въ сущности самый пустой и требующій отъ исполнительницы не знанія хореографическаго искусства, а только смлости. Papa Joseph, заручившись расположеніемъ издателя ‘Кіевскаго Слова’, А. Я. Антоновича, задолго до прізда Григолатисъ сталъ ежедневно посылать въ редакцію этой газеты, чрезъ г. контролера-Аксенова, замтки о предстоящемъ Кіеву невиданномъ удовольствіи: то писалось, что ‘г-жи Григолатисъ выдлываетъ въ воздух т-же па, что и Цукки на сцен’ дале ‘ничего не можетъ быть поэтичне этой красивой двушки, порхающей въ воздух, это что-то волшебное’! ‘Со второй половины января знаменитая воздушная танцовщица и волшебная фея выступитъ’, и наконецъ, наканун этого невроятнаго событія, въ газет сообщалось: ‘знаменитая волшебная фея проситъ отсрочки, такъ какъ москвичи ее не отпускаютъ, но Стовъ не соглашается и обязалъ ее явиться въ срокъ’! Посл дебюта ‘бабочки-феи’, когда публика убдилась, что главная сила здсь не въ г-ж Григолатисъ, очень и очень плохой танцовщиц, а въ аппарат, г. Стовъ прислалъ замтку, что ‘аппаратъ дйствительно иметъ большое значеніе, но аппаратъ и Григолатисъ — это нчто неразрывное, это-тло и душа’! Дошло до того, что г. Антоновичъ спеціально отрядилъ своего сотрудника Гошковича для ежедневныхъ ‘интервью’ съ Григолатисъ, помстилъ ея біографію, всю ея родословную, начиная отъ бабушки, словомъ Григолатисъ явилась лицомъ, въ рукахъ которой (или врне ногахъ) находятся чуть-ли не судьбы міра. Благодаря этимъ рекламамъ, которыя г. Антоновичъ цликомъ помщалъ въ своей газет въ силу желанія помочь г. Стову и не придавая имъ никакого значенія, театръ ежедневно былъ переполненъ и Стовъ настолько поправилъ свои дла, что по окончаніи сезона, какъ говорили, получилъ чистой прибыли до 20 тысячъ рублей, тогда какъ опера принесла убытокъ, чуть-ли не на такую-же сумму, не смотря на то, что составъ оперной труппы былъ въ тотъ сезонъ вполн удоволетворителенъ, по крайней мр настолько, что дума единогласно признала Савина добросовстно ведущимъ дло антрепренеромъ и оставила за нимъ театръ на слдующій сезонъ. Здсь я нахожу умстнымъ сказать нсколько словъ о Стов, какъ ‘автор’ и о ‘современныхъ авторахъ’ вообще.
Г-нъ Стовъ, въ качеств антрепренера, былъ авторомъ двоякаго рода произведеній: для газетъ и для общества русскихъ драматическихъ писателей, это двоякаго рода авторство было для него очень выгодно въ матеріальномъ отношеніи: составляя замтки для газетъ объ опереткахъ, ставившихся въ его театр, онъ, конечно, получалъ отъ этого прибыль, ибо ни одинъ антрепренеръ, само собою разумется, не станетъ давать плохаго отзыва объ исполненіи пьесъ въ его театр. Вся задача антрепренера состоитъ въ томъ, чтобы найти издателя газеты, готоваго помщать эти отзывы. Г. Стовъ пріобрлъ такого издателя въ лиц г. Антоновича, по доброт своей цликомъ помщавшаго вс статьи, присылавшіяся антрепренеромъ. Винить въ этомъ г. Стова, я, конечно, не стану, онъ преслдовалъ свои интересы и разъ ему открыты были столбцы газеты для рекламы, онъ этимъ и пользовался! Авторство второго рода заключалось въ томъ, что г. Стовъ, поручая кому-либо перевести оперетку, которую онъ желалъ ставить, объявлялъ себя ея переводчикомъ. Это длалъ не одинъ г. Стовъ, а и многіе другіе, длаютъ это и теперь нкоторые антрепренеры, напр. г. Соловцовъ. Раньше о такихъ переводчикахъ не знали, а появились они съ того времени, какъ появилось общество русскихъ драматическихъ писателей, взимающее плату въ пользу переводчика за постановку всякой переводной пьесы. Антрепренеры, платя авторскіе (извстную сумму за каждый актъ), нашли для себя боле выгоднымъ заказывать переводы, передлки и проч. и тмъ избавлять себя отъ необходимости уплаты авторскихъ, сами заявляя себя авторами. Нердко въ наше время приходится встрчать въ лиц антрепренера переводчика пьесы съ такого языка, о которомъ онъ и понятія не иметъ. Его роль ‘переводчика’ только въ томъ и заключается, что онъ переводитъ… деньги на имя труженика, дйствительно пьесу переводившаго. Г. Стовъ никогда не стснялся заявлять, что онъ оперетку и не думалъ переводить, а заказалъ ея переводъ, такъ какъ ему выгодне сразу заплатить переводчику, чмъ платить авторскіе, тмъ боле выгодне, что и имя его попадаетъ въ списокъ драматическихъ русскихъ писателей и онъ, какъ переводчикъ, получаетъ еще и ‘авторскіе’ отъ другихъ антрепренеровъ, ставящихъ заказанные имъ переводы. Г. Соловцовъ въ настоящее время переводитъ преимущественно съ польскаго, хотя своего имени уже не ставитъ, а псевдонимъ въ род Оквозникова! Скромность, во всякомъ случа, похвальная!
Возвращаюсь къ сезону. Въ феврал 1887 года Новиковъ-Ивановъ праздновалъ двадцати-пятилтіе своей артистической дятельности. Оно, конечно, — отчего такихъ именинъ и не праздновать, но дло въ томъ, что Новиковъ-Ивановъ превзошелъ даже Антона Антоновича, ибо праздновалъ именины не только на ‘Антона и на. Онуфрія’, но и въ день еще какого-то святого. Такъ, празднованіе это происходило въ Кіев два раза: при антреприз Стова и при антреприз Ларина-Ларіонова, да еще одинъ разъ Новиковъ-Ивановъ праздновалъ это событіе и въ Одесс. При вторичномъ празднованіи я спросилъ его объ этомъ и получилъ объясненіе, что первое празднованіе относится къ моменту окончанія имъ театральной школы, а второе, уже настоящее, съ момента его перваго выхода на сцену въ качеств драматическаго артиста. Какъ-бы то ни было, но празднованіе перваго юбилея въ Кіев прошло боле чмъ незамтно, если не считать значительнаго сбора въ театр.
Изъ событій сезона въ опер особенно памятны мн бенефисы г. Тартакова, вс они сопровождались такимъ обиліемъ цнныхъ вещей, что, по окончаніи сезона, передъ выздомъ изъ Кіева, артистъ свезъ на сохраненіе въ банкъ громадный сундукъ, наполненный серебромъ, подносила не мало публика, но все-же, главнымъ образомъ, подношенія шли отъ поклонницъ, на одномъ изъ такихъ подарковъ я даже помню слдующую надпись: ‘отъ кіевлянокъ, умющихъ цнить человка’! Въ какомъ смысл надо понимать эту надпись — ршать не берусь, кіевлянкамъ это лучше извстно.
Постомъ въ Кіевъ опять прибылъ Андреевъ-Бурлакъ и далъ два вечера въ театр Стова. Успхъ артиста, по прежнему, былъ громаденъ. На второмъ вечер былъ такой случай: при выход артиста на сцену къ ногамъ его упалъ апельсинъ, Бурлакъ счелъ это за личное оскорбленіе, поднялъ апельсинъ и бросилъ его обратно въ партеръ. Дежурный приставъ, узнавъ, что апельсинъ бросила какая-то дама, подошелъ къ ней съ требованіемъ объясненія ея поступку. Дама пренаивно объяснила, что она бросила Бурлаку апельсинъ, желая этимъ выразить ему свой восторгъ и полагая, что это равносильно бросанію цвтовъ и букетовъ, ‘въ рукахъ у меня былъ апельсинъ — я его и бросила, будь другая вещь, я все равно бросила-бы’ заявила она, ‘но если г. Бурлакъ обидлся — я готова просить у него извиненія’. И дйствительно, въ антракт за кулисы явилась, какъ оказалось, интеллигентная дама, и, въ присутствіи многихъ лицъ, попросила Бурлака простить ей ея поступокъ, учиненный въ порыв увлеченія.
Изъ драматическихъ артистовъ, постившихъ Кіевъ постомъ, могу указать на нмецкаго артиста Поссарта, успхъ котораго былъ весьма значителенъ. Я лично особенно помню его по художественному исполненію роли раввина Зихеля, въ пьес ‘Другъ Фрицъ’. (Изъ русскихъ артистовъ эту роль замчательно игралъ Правдинъ).
Въ конц апрля въ Кіевъ во второй разъ прибыло товарищество артистовъ, подъ распорядительствомъ Соловцова или, какъ его для краткости называли, Соловцовское товарищество. Товарищество это въ первый свой пріздъ настолько себя хорошо зарекомендовало, что публика, видя весь прежній составъ (г-жъ Глбову, Рыбчинскую, Звреву, Давыдова, Киселевскаго, Рощина-Инсарова, Соловцова),— охотно посщала театръ Срова, гд играло это товарищество и сборы, не смотря на стоявшія въ то время сильныя жары, были прекрасны. Труппа оставалась до половины мая, давъ три спектакля сверхъ назначенныхъ.
Изъ новыхъ артистовъ, впервые выступившихъ въ этотъ пріздъ товарищества, считаю нужнымъ указать на г. Лошивскаго. Это былъ псевдонимъ нкогда извстнаго театрала и автора романсовъ Шиловскаго. Свои романсы онъ плъ на сцен подъ аккомпаниментъ гитары, въ его исполненіи была масса чувства, задушевности и граціи. Одинъ разъ онъ даже плъ романсъ на итальянскомъ язык (въ пьес ‘Вечеръ въ Соренто’). Въ дивертисментахъ г. Лошивскій имлъ большой успхъ, равно какъ и г. Киселевскій, по примру прежнихъ лтъ, читавшій — ‘Охоту’. Г. Соловцовъ тогда еще ‘Поросенка’ и ‘Индюка’ не читалъ и потому въ дивертисментахъ участія не принималъ.
Лтомъ на Трухановомъ остров играла драматическая труппа, антрепренеромъ которой былъ Анатолій Шмидгофъ. Изъ состава труппы я помню г-жъ Строеву — Сокольскую, Марлину и г. Варравина. Если публика и посщала театръ Труханова острова, то не столько ради подвизавшейся тамъ труппы, сколько ради Шмидгофа, о которомъ говорили, что онъ отлично изображаетъ ‘Прокурора въ танцахъ’. (У Шмидгофа былъ одинъ номеръ ‘Пошла писать губернія’, изображалъ онъ дйствительно недурно разные типы во время танцевъ, для краткости публика и назвала этотъ номеръ ‘прокуроръ въ танцахъ’). Г-жа Строева-Сокольская, какъ драматическая артистка, была очень слаба, въ каждой фраз ея слышалась фальшь, ни одного момента, который-бы заставилъ зрителя забыться, постоянно какое-то аффектированное состояніе и притомъ безпричинное, ходульность игры, проявлявлявшаяся на каждомъ шагу, словомъ, какъ о ней кто-то выразился,— ‘стремленіе рвать страсть въ клочки’ — вотъ то впечатлніе, которое я вынесъ отъ игры Строевой — Сокольской. Прошло съ тхъ поръ пять лтъ. Когда я былъ въ Одесс, то, въ состав драматической труппы И. Н.. Грекова, я снова встртилъ г-жу Строеву — Сокольскую и съ тми-же недостатками, отъ которыхъ ей, повидимому, никогда уже не отршиться.
Еще очень недавно мн попались рецензіи одесскихъ газетъ о трупп г-жи Дюковой и въ этихъ резенціяхъ я нашелъ и отзывы о г-ж Сокольской, эти отзывы, спустя десять лтъ, ‘остались безъ перемнъ’. Я потому полагаю, что г-ж Сокольской уже не отршиться отъ своихъ недостатковъ, что на нее не можетъ повліять даже и ея супругъ г. Бабецкій, считающійся недурнымъ рецензентомъ и знатокомъ театральнаго дла. Тамъ, гд безсильно родственное вліяніе, врядъ-ли можетъ повліять указаніе печати. А между тмъ, г-жу Строеву — Сокольскую мн жаль, при такихъ вншнихъ данныхъ, каковы: симпатичная и даже красивая наружность, прекрасная фигура, хорошій ростъ,— амплуа ею занимаемое было-бы вполн подходящее, если-бы, къ сожалнію, не руководители артистки, не съумвшіе, повидимому, при начал ея артистической дятельности дать ей необходимыя указанія.
Антреприза Шмидгофа оказалась неудачной: въ начал августа онъ нашелъ нужнымъ уйти отъ зла… нанесеннаго имъ трупп и сотворить благо… себ исчезновеніемъ изъ Кіева. Исчезъ онъ, оставивъ труппу на произволъ судьбы и захвативъ залоги нкоторыхъ служащихъ. Я потому упоминаю объ этомъ событіи, что оно дало основаніе мстной администраціи поднять вопросъ объ обезпеченіи антрепренерами жалованья артистамъ.
Въ городскую управу, вслдъ за крахомъ Шмидгофа, поступилъ запросъ: какой залогъ иметъ Савинъ и достаточенъ-ли онъ для гарантіи артистамъ ихъ жалованья въ случа краха антрепренера. На запросъ этотъ управа отвтила довольно кратко, но ясно: ‘залога у Савина нтъ никакого, но если-бы таковой и былъ, то онъ назначался-бы не для гарантіи артистовъ, а для гарантіи города’! Этотъ запросъ далъ основаніе нкоторымъ лицамъ обратиться въ управу съ предложеніемъ удалитъ Савина, какъ не имющаго средствъ гарантировать труппу и передать имъ аренду театра въ виду согласія ихъ внести сумму, равную ежемсячному жалованью артистовъ. Особенно настаивалъ на этомъ предложеніи нкій Будкевичъ, но оно было отклонено благодаря лишь тому, что артисты, приглашенные г. Савинымъ, отнеслись къ нему съ довріемъ и дали подписку, что даже, въ случа краха антрепризы, они никакихъ претензій предъявлять не будутъ.
Вслдствіе ремонта театра оперный сезонъ открылся только съ половины сентября, но уже въ начал декабря Савинъ подалъ въ думу заявленіе, въ которомъ указывалъ, что предшественникъ его, г. Стовъ, пользовался разными отъ города льготами, которыхъ его, Савина, лишили, а потому проситъ, въ виду оканчивающагося ему срока аренды, продлить этотъ срокъ еще на три года, возложивъ страховку театра на счетъ города и отдавъ въ его Савина распоряженіе буфетъ и театральный скверъ. Это заявленіе послужило Стову основаніемъ сдлать дум и свое предложеніе и возгорлась продолжительная борьба между гг. гласными, раздлившимися на два лагеря: савинцевъ и стовцевъ. Объ этой борьб я разскажу въ своемъ мст.
Стовъ по прежнему насаждалъ оперетку въ театр Бергонье и на помощь ей пригласилъ балетъ, который ставился по субботамъ. Не смотря однако на коръ-де-балетъ, состоявшій изъ сорока лицъ, дло Стова не ‘вытанцовывалось’, если онъ въ описываемый сезонъ и понесъ значительные убытки, то исключительно благодаря балету, поглотившему массу денегъ и принесшему въ кассу очень немного. Одно время Стовъ, для поправленія длъ, вздумалъ даже водворить у себя драму при помощи… опереточныхъ артистовъ. Первый такой опытъ, не вполн удачный, былъ сдланъ постановкой мелодрамы ‘Испанскій дворянинъ’. Пьеса шла въ бенефисъ Михаила Милославскаго, взявшаго на себя роль Донъ Сезара де Базана на томъ, вроятно, исключительномъ основаніи, что эту роль прекрасно игралъ его отецъ Николай Карловичъ. Другихъ основаній у второго комика, каковое амплуа занималъ бенефиціантъ, конечно, не было. Какъ и слдовало ожидать, роль Донъ-Сезара Милославскій провалилъ, но г-жа Немировичъ, игравшая Маритану, была настолько удовлетворительна, что ей предсказывали со временемъ видное мсто въ драм, куда она, по ея словамъ, сильно стремилась. Не смотря на неудачу перваго опыта, г. Стовъ не остановился на немъ и заявилъ, что при такихъ силахъ, какъ Новиковъ — Ивановъ, Блюменталь-Тамаринъ и М. Милославскій, онъ можетъ смло ставить драмы и даже пригласилъ на гастроли Иванова-Козельскаго, сыгравшаго Гамлета… съ опереточнымъ антуражемъ! Затя эта вскор была оставлена и г. Стовъ еще съ большей энергіей принялся за улучшеніе оперетки. Между прочимъ, имъ приглашена была изъ оперной труппы г. Савина компримаріа г-жа Раисова, которая, какъ извстно, съ легкой руки г. Стова и вышла въ опереточныя примадонны. Посл этого сезона г-жа Раисова неоднократно служила въ Кіев, гд имла довольно большой успхъ. Если публика и замчала кое-какую разницу между начинавшей свою опереточную карьеру г-жей Раисовой и уже сформированной пвицей, то разв въ костюм: являясь раньше на сцену въ сильномъ декольте, она, въ послдующіе прізды, показывалась только въ костюм ‘монтантъ’, и въ длинныхъ перчаткахъ, объяснялось это, однако, тмъ, что скромность была вынужденная вслдствіе несчастнаго случая, причинившаго артистк сильные ожоги на рукахъ и груди.
Что Стовъ былъ сребролюбцемъ — извстно всмъ, никто его, конечно, въ этомъ не винилъ, но одинъ фактъ, имвшій мсто въ этомъ сезон, сильно возстановилъ противъ него кіевлянъ и отчасти даже повредилъ ему въ борьб съ Савинымъ изъ-за аренды городского театра. Въ газетахъ была помщена замтка, что многіе студенты подлежатъ исключенію изъ университета за невзносъ платы за слушаніе лекцій. На слдующій-же день Стовъ объявилъ, что, движимый желаніемъ помочь студентамъ, онъ даетъ въ ихъ пользу спектакль. Сборъ былъ 900 рублей, но когда въ университетъ поступило всего 250 руб., то г. Стова попросили дать отчетъ. И что-же? Онъ не постснялся напечатать, что изъ 900 рублей онъ 400 руб. взялъ на расходы, а остальные 500 руб. подлилъ пополамъ, взявъ себ 250 руб. и столько-же отправивъ въ университетъ! Итого, Стовъ именемъ недостаточныхъ студентовъ, ради которыхъ шли въ театръ, положилъ въ карманъ 650 рублей!
Помнится, одна мстная газета, возмущенная поступкомъ Стова, выразилась такъ: ‘вотъ поди-жь ты! опереточное дло, а какая здсь драма чувствуется’!
О дятельности Стова въ описываемый сезонъ мн только и прійдется сказать еще по поводу его борьбы съ Савинымъ изъ-за обладанія городскимъ театромъ.
Кое-какіе признаки жизни обнаруживало драматической общество, спектакли котораго, благодаря приглашенію г-жи Лешковской и г. Константинова, представляли нкоторый интересъ. Предсдатель общества г. Куперникъ затялъ даже постройку театра, обратившись за содйствіемъ къ дум, но въ этомъ содйствіи ему было отказано. Общество продолжало играть въ наемномъ театр, а изрдка етавило спектакли въ городскомъ. Одинъ изъ такихъ спектаклей мн памятенъ на участію въ немъ г. Тартакова. Ставили ‘Роковой шагъ’ съ г. Савинымъ въ роли Баталина, Лешковской — Нади и Тартакова — Бородина. Участіе Тартакова привлекло массу публики, которая, не смотря на все свое уваженіе къ артисту, какъ оперному пвцу, все-же не могла не хохотать При вид бднаго Бородина, не знавшаго какъ ступить по сцен и съ трудомъ произносившаго какія-то безсвязныя слова. Когда дошла очередь до извстнаго романса, Тартаковъ сразу почувствовалъ себя въ своей сфер и исполнилъ его съ такимъ неподдльнымъ чувствомъ, что вызвалъ всеобщій восторгъ, но… пошла опять проза и снова жаль становилось бднаго пвца. Объ этомъ спектакл я упоминаю потому, что Тартаковъ наглядно доказалъ, на сколько самые опытные оперные пвцы теряются на сцен, когда имъ приходится не пть, а говорить. Въ драматическомъ обществ въ описываемый сезонъ должна была еще выступить г-жа Кирьякова, которая спеціально прибыла въ Кіевъ для постановки своей драмы ‘Пснь любви’, при чемъ сама-же имла исполнить главную роль въ пьес. Состоялся-ли, однако, этотъ спектакль — я не помню.
Какъ я уже сказалъ, съ октября мсяца кіевляне стали интересоваться борьбой двухъ антрепренеровъ, Савина и Срова, изъ-за городского театра. Были и другіе претенденты на этотъ театръ, но театральная коммиссія, которую прозвали, благодаря нсколькимъ ея комическимъ выходкамъ, ‘комедійной’, отвергла всхъ конкуррентовъ, признавъ достойными только Стова и Савина. Изъ претендентовъ я помню Надлера, приславшаго слдующее заявленіе: ‘сдлаю все, что угодно и буду деньга платить, пятнадцать лтъ антрепренерствую, пылъ въ Ташкент, былъ въ Екатеринбург, хочу и въ Кіевъ’ Надлера даже не удостоили отвтомъ. Для обсужденія заявленія Савина и ршенія вопроса, насколько оно выгодно для города, коммиссія пригласила… Стова и посл переговоровъ съ нимъ, увдомила Савина, что Стовъ, какъ опытный артистъ, находитъ, что единственнымъ антрепренеромъ дня Кіева можетъ быть только онъ, Стовъ. Это не анекдотъ, а фактъ. Надъ коммиссіей посмялись и она, чтобы выйти изъ глупаго положенія, написала такое заключеніе: ‘Въ театральномъ дл мы ничего не понимаемъ, а потому выборъ антрепренера предоставляемъ усмотрнію думы’. Тутъ-то и началась борьба не на животъ, а на смерть. Гласные сторонники Стова съ грязью смшивали сторонниковъ Савина, т въ свою очередь въ долгу не оставались и пошли въ дум такія разоблаченія, что стыдно становилось за городскихъ представителей. Гласный Афанасьевъ, (извстный врачъ, нын умершій), сторонникъ Стова, заявлялъ, что онъ съ Стевымъ дтей не крестилъ и въ ‘Метропол’ не обдалъ, какъ это длали съ Савинымъ его сгоронники, другіе возражали, что Афанасьевъ держитъ сторону Стова, желая угодить, въ своихъ личныхъ интересахъ, вліятельнымъ гласнымъ, которые общали супругамъ Стевымъ отдать имъ театръ во что-бы то ни стало. Дло о театр тянулось нсколько мсяцевъ, вопросъ о театр изъ общественнаго превратился въ личный, вмшались многіе изъ гражданъ, стараясь вліять на гласныхъ, каждый, конечно, въ пользу своего протеже. Въ газетахъ пошла полемика, при чемъ сами газеты были на сторон Савина, доказывая, что Стовъ, насадившій въ Кіев оперетку, не иметъ права даже мечтать о городскомъ театр. Вмшались въ дло и артисты г. Стова и со сцены не разъ пускали въ ходъ по адресу Савина обидныя для него замчанія.
Кто-то изъ артистовъ, въ оперетк ‘Фатиница’, сплъ, такой куплетъ:
‘Я слышалъ, что въ дум завтра будутъ ршать
‘Кому въ будущій годъ городской театръ отдать,
‘Бывало и драму и оперу намъ
‘Стовъ давалъ лучше, чмъ Савинъ давалъ.
‘Да, баня въ театр полезна-бъ была,
‘Немножко освжить,
‘Директора замнить,
‘Чтобъ польза была’.
Куплетомъ этимъ были сильно возмущены мстныя газеты, а нкоторые гласные, явившись въ думу, заявили, что образъ дйствій Стова до того неприличенъ, что быть его сторонникомъ стыдно. Закончилась вся эта исторія въ начал января побдой Савина, который узналъ о своемъ торжеств только спустя недли дв, такъ какъ въ самый разгаръ борьбы онъ опасно заболлъ вслдствіе мучительнаго состоянія, въ которомъ долгое время находился. Врачи опасались, что сообщеніе Савину, хотя и благопріятнаго для него, исхода борьбы съ Стовымъ можетъ вредно отразиться на его здоровья. Такъ окончилась эта борьба, длившаяся четыре мсяца и хотя побда, по всмъ правамъ, осталась за Савинымъ, все-же надо сказать правду, эта побда явилась результатомъ не дйствительныхъ заслугъ Савина, какъ полагали многіе, а совершенно побочныхъ причинъ, 6 которыхъ я и разскажу, разскажу для того, чтобы показать, насколько личные интересы гг. гласныхъ въ любомъ вопрос выше интересовъ общественныхъ! Гласный К. напримръ, ратовалъ за Савина потому, что покровительствуемая имъ барышня была принята г. Савинымъ на должность кассирши. Гласный Р. поддерживалъ Савина потому, что далъ слово быть за него, если Савинъ уплотитъ ему старый долгъ за квартиру, Савинъ уплатилъ и Р. сдержалъ свое слово. Другой гласный Р., большой поклонникъ Тартакова, далъ свой голосъ за Савина подъ условіемъ приглашенія Тартакова и на слдующій сезонъ. Гласный Д. явился сторонникомъ Савина ради безплатной ложи, которой пользовалось въ театр его семейство! Здсь-же кстати замчу, что тотъ-же Д. спустя годъ, не получивъ ложи въ какой-то спектакль, по оплошности кассирши, заявилъ, что Савинъ его будетъ помнить и, подобравъ партію, провалилъ Савина и настоялъ на отдач театра Прянишникову. Изъ сторонниковъ Стова я тоже могу указать на гласнаго Э. въ дом котораго Стовъ нанималъ сарай для склада запасныхъ декорацій. Я могъ-бы привести еще не мало подобныхъ фактовъ, но полагаю, что и этихъ достаточно въ подтвержденіе того, насколько личные интересы руководятъ гласными въ каждомъ общественномъ вопрос. Незавидна участь антрепренера, вынужденнаго угождать нсколькимъ десяткамъ лицъ изъ опасенія безъ всякаго основанія и во всякое время быть выброшеннымъ за бортъ! вдь дло ршается не путемъ здраваго смысла, а путемъ баллотировки!
Какъ-бы то ни было, но театръ остался за Савинымъ по всмъ правамъ, независимо значительныхъ затратъ Савинъ и относительно состава труппы оказался вполн добросовстнымъ, все, что было лучшаго въ провинціи, постоянно приглашалось Савинымъ. За нсколько лтъ его антрепризы у него служили Зарудная, Лубковская, Ряднова, Попова, Булычева, Силина, Смирнова, Левицкая, Рядновъ, Тартаковъ, Полтининъ, Медвдевъ, (временно), Супруненко, Соколовъ, Дементьевъ, Бедлевичъ. Изъ начинавшихъ у Савина могу указать на извстную теперь пвицу — Мелодистъ. Ставилъ Савинъ по возможности и новыя оперы. Въ теченіи описываемаго сезона имъ были поставлены, при участіи авторовъ, дв оперы: ‘Уріэль Акоста’ Сровой и ‘Испанскій дворянинъ’ Григорія Андреевича Лишина. Заглавную партію въ этой опер исполнялъ I. В. Тартаковъ и произвелъ фуроръ. Дамы до того увлеклись, что въ антракт бросились за кулисы благодарить ‘душку’ Тартакова, какъ его звали въ Кіев. Этотъ моментъ восплъ даже въ стихахъ одинъ изъ мстныхъ поэтовъ, приведу напало этихъ стиховъ.
‘Но вотъ на сцену появился
‘Красавецъ Сезаръ де Базанъ,
‘Сердецъ губитель и тиранъ!
‘Рой двъ и барынь оживился
‘И вмигъ, восторговъ не тая,
‘Вс дамы бросились на сцену!
‘И, чуя ‘черную измну’,
‘Напрасны мечутся мужья,
‘Напрасны крики и проклятья и. т. д.
Опера Лишина имла большой успхъ и сопровождалась рядомъ овацій и подношеній по адресу автора. Г-жу Срову упрекали, на сколько помню, въ отсутствіи мелодій въ ея опер, Лишина упрекала въ изобиліи мелодій, такъ какъ въ его опер на каждомъ шагу встрчаются аріи, серенады, болеро и пр. Лишина публика привтствовала не только какъ композитора оперы, но и какъ автора массы выдающихся романсовъ, каковы: ‘Нельзя поврить’, ‘Хохотала’ и проч.
Опера Лишина прошла подъ его дирижерствомъ три раза, притчемъ ему была поднесена масса подарковъ, въ томъ числ и серебряный внокъ. Подарки были не только отъ Кіевлянъ, но и отъ Одесситовъ, Москвичей и Петербуржцевъ. Спустя нкоторое время, съ наступленіемъ поста, Лишинъ началъ устраивать вечера мелодекламаціи, при чемъ на вечерахъ этихъ участвовали и оперные артисты, исполнявшіе его романсы. Особенно выдлялись Рядновъ, исполненіемъ романса ‘Нельзя поврить’ и Тартаковъ — романса ‘Хохотала’.
Участвовалъ еще въ концертахъ замчательный скрипачъ Пустарнаковъ. Что касается мелодекламаціи, которую Лишинъ первый и ввелъ въ Кіев, то, по отзыву знатоковъ, музыка въ мелодекламаціи художественнаго интереса не представляетъ, а является просто въ род подыгриванія въ форм свободной импровизаціи, сводящейся къ иллюстраціи текста, часто довольно однообразной. Тмъ не мене Лишинъ, какъ мелодекламаторъ, имлъ громадный успхъ. Во время пребыванія въ Кіев Лишивъ былъ постоянно очень веселъ, нсколько омрачилось его состояніе съ пріздомъ его жены, но причина такой перемны въ немъ — мн неизвстна, онъ о семейной своей жизни никогда не разсказывалъ! Съ Лишинымъ я ежедневно встрчался въ ‘Метропол’, куда являлись и оперные артисты и упомянутый выше скрипачъ г. Пустарнаковъ. Упоминаю я о Пустарнаков вотъ почему: принимая участіе въ бесдахъ, онъ нердко обращалъ на себя вниманіе странностью своего поведенія, такъ и хотлось сказать про него, что онъ ненормаленъ, но ясныхъ данныхъ не было, до того не было, что даже покойный Дьяковъ, хозяинъ ‘Метрополя’, этотъ другъ всего артистическаго міра, ршился выселить Пустарнакова изъ занимаемаго имъ номера за неуплату долга, считая Пустарнакова какимъ-то приходимцемъ, а не больнымъ человкомъ. Спустя очень короткое время въ Кіев было получено извстіе, что Пустарнаковъ покончилъ самоубійствомъ и тогда только вс узнали, что этотъ выдающійся скрипачъ былъ ненормаленъ во время пребыванія своего въ Кіев. Дьяковъ, узнавъ о самоубійств Пустарнакова, сильно упрекалъ себя по поводу ршительныхъ мръ, принятыхъ имъ противъ больного человка.
Передъ выздомъ своимъ изъ Кіева Лишинъ передавалъ мн, что къ слдующему сезону привезетъ въ Кіевъ оперу ‘Цыгане’, которую заканчиваетъ и о постановк которой условился уже съ Савинымъ. Мечт его не удалось, однако, осуществиться, въ іюн, т. е. спустя около трехъ мсяцевъ посл его отъзда, въ Кіев получена была телеграмма о смерти Григорія Андреевича Лишина въ одной изъ петербургскихъ больницъ. Память его мы почтили, отслуживъ панихиду въ Георгіевской церкви. На панихид присутствовалъ весь кіевскій музыкальный міръ.
Раньше я упомянулъ о дятельности театральной коммиссіи, обсуждавшей вопросъ о сдач театра и отказавшейся его разршить по неопытности. Я бы’-бы, однако, не точенъ, если-бы не привелъ одно постановленіе коммиссіи, которое она одобрила единогласно. Обсуждая вопросъ о даровыхъ мстахъ въ театр, коммиссія нашла, что обязывать антрепренера предоставить въ распоряженіе городской управы ложу бель-этажа — неприлично, что для управскихъ служащихъ частое посщеніе театра — роскошь, а потому ложу эту надо передать въ пользованіе антрепренера, но при этомъ его необходимо обязать… предоставить ложу въ распоряженіе коммиссіи!
Изъ дебютовъ, весьма удачныхъ, могу отмтить въ описываемый сезонъ дебютъ г-жи Самойловой, ученицы Софьи Григорьевны Рубинштейнъ. На дебют ея присутствовалъ приставъ Старокіевскаго участка г. Томашевскій. Долженъ объяснить, что г-жа Самойлова — еврейка. Въ одномъ изъ антрактовъ я спросилъ Томашевскаго, по какому случаю онъ въ театр, такъ какъ дежурнымъ въ тотъ вечеръ былъ другой приставъ.
— Я по своему личному длу, отвтилъ онъ, мн нужно было посмотрть Самойлову.
— Для чего?
— А чтобы составить о ней мнніе, какъ о пвиц.
— Вы что-же, въ роли рецензента?
— Да, рецензента. Она подала прошеніе о разршеніи ей права жительства въ Старокіевскомъ участк. Вотъ я и пришелъ проврить — хорошая-ли она пвица? Хороша — оставлю, а не хороша — выселю.
— А какъ она по вашему?
— Можетъ оставаться! Я ею доволенъ! закончилъ онъ съ видомъ знатока.
Это былъ, впрочемъ, не единственный, случай появленія полицейскаго чиновника въ роли рецензента!
Довольно часто въ Кіевъ приглашались на службу оперные артисты и артистки, которые находились въ полной зависимости отъ полиціи, такъ какъ, принадлежа къ еврейской націи, они подлежали закону ‘о черт осдлости’. Долженъ замтить, что, къ счастью, въ Кіев высшая администрація раздляла тотъ взглядъ, по которому ‘искусство не иметъ національностей’, и относилась снисходительно къ евреямъ — артистамъ, служившимъ въ Кіев, не будь этого и Кіевляне не имли-бы возможности слышать многихъ артистовъ, какъ выдаюшихся, такъ и весьма полезныхъ. Въ подтвержденіе только что сказаннаго приведу списокъ, далеко не полный, евреевъ, служившихъ въ Кіев (хотя нкоторые изъ нихъ и перешли въ православіе): г-жи Самойлова, де-Карсъ, Минина, Абрасъ, Азерская, Мелодистъ, Будкевичъ, Брайнина, Капланъ, Барская, Корецкая, Маршалъ, Раисова, гг. Тартаковъ, Черновъ, Тамаровъ, Михайловъ, Медвдевъ, Каминскій, Виноградовъ, Буховецкій, Каміонскій, Горяиновъ, Свтловъ, Максаковъ, Самойловъ, Борисовъ, Давыдовъ, Любинъ, Любимовъ и др. Всякій согласится, что списокъ этотъ на столько значителенъ, что наглядно свидтельствуетъ о томъ, на сколько опера у насъ могла-бы существовать, если-бы она но пополняла состава своего артистами — евреями. О музыкантахъ и хористахъ я уже не говорю: ихъ такая масса, что во всякое время изъ нихъ можно составить полный оркестръ и полный хоръ, имя во глав оркестра также еврея (доказательство — Черняховскій, любимецъ Кіевской публики). Хористы евреи особенно видное мсто занимаютъ въ Одесс и хотя ихъ пніе, благодаря характерному произношенію, нердко вызываетъ смхъ, но обойтись безъ нихъ все-же нельзя, такъ какъ они обладаютъ прекрасными голосами. Никогда не забуду двухъ оперъ, шедшихъ въ Одесс, не забуду, только благодаря хористамъ — евреямъ. Такъ, въ ‘Жизни за царя’ въ третьемъ акт хористы, изображая крестьянъ села Домнина, Костромской губ., пли весьма явственно: ‘мы на работу въ лтъ и къ вечеру дамой’. Какъ хотите, а такое произношеніе крестьянъ не можетъ не вызвать гомерическаго хохота. Въ опер ‘Демонъ’ въ четвертомъ акт также нельзя не хохотать, когда воины князя Гудада поютъ: ‘за оружія пушкарй! за оружія пушкарй’! И все-же съ этимъ надо мириться, ибо главное достоинство, признаваемое въ опер — голосъ — у евреевъ, поступающихъ на сцену, имется.
Обычай артистовъ по окончаніи своихъ ролей появляться въ публик, обычай, не искореняемый даже самыми строгими по части порядка антрепренерами, нердко приводилъ къ весьма комическимъ инцидентамъ. Помню, въ опер ‘Фаустъ’ г-жа Мелодистъ, исполнявшая партію Марты, посл третьяго акта услась въ лож. Когда въ четвертомъ акт Маргарита упала безъ чувствъ, съ галлереи кто-то крикнулъ: ‘Марта! чего сидишь въ лож? Помоги барын встать’! что вызвало дружный хохотъ публики. То-же случилось и въ оперетк: Милославскій, окончивъ роль, слъ въ партер, въ слдующемъ акт кто-то о немъ говорилъ: ‘попадись онъ мн только — вс ребра переломаю’!— ‘Да вотъ онъ въ четвертомъ ряду креселъ’! раздался голосъ съ галлереи. Не говоря уже о возможности такого рода инцидентовъ, появленіе въ публик артистовъ, участвующихъ въ спектакл, крайне нежелательно ради иллюзіи.
Съ наступленіемъ поста начался рядъ концертовъ, изъ которыхъ, кром упомянутыхъ уже концертовъ Лишина, я особенно хорошо помню концерты Фигнера и Медеи-Мей, впервые въ этомъ году постившихъ Кіевъ. Успхъ былъ громадный. Постомъ-же былъ объявленъ рядъ лекцій H. С. Стружкина о драматическомъ искусств, но лекціи эти, не помню почему, не были ему разршены, хотя въ Одесс, откуда Стружкинъ долженъ былъ прибыть, лекціи эти состоялись и, по отзыву мстныхъ газетъ, представляли громадный интересъ.
Изъ иностранныхъ артистовъ, постившихъ Кіевъ, отмчу Миттервурцера, въ прошломъ году скончавшагося. Это былъ артистъ, нсколько своеобразный, но безспорно выдающійся какъ въ драматическихъ, такъ и въ комическихъ роляхъ. Въ одномъ изъ спектаклей труппы Миттервурцера выступала игравшая въ мстномъ драматическомъ обществ любительница, г-жа Шварцъ. Она съ большимъ успхомъ исполнила роль наздницы въ водевил того-же названія и прекрасно продекламировала стихотвореніе: ‘Wass Kann ich dafr’!
Лтній сезонъ былъ однимъ изъ богатйшихъ поколичеству драматическихъ товариществъ, постившихъ Кіевъ. Начало положило въ театр Стова товарищество Маріи Гавриловны Савиной, въ составъ котораго входили знакомые Кіевлянамъ Вронская, Ляминъ (ея мужъ), Шмитовъ и, впервые у насъ выступившіе г-жа Алибина, Д. П. Ленскій (драматическій резонеръ) и Чинаровъ (второй любовникъ и простакъ. Одновременно въ городскомъ театр начало свои спектакли товарищество Соловцова, силы котораго состояли исключительно изъ старыхъ знакомыхъ, присутствію которыхъ кіевляне радовались, ибо все это были ихъ любимцы, каковы: г-жа Глбова, Рыбчинская, Зврева, гг. Давыдовъ, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ и другіе. Въ первый спектакль г-жи Савиной (‘Дикарка’) и спектакль Соловцовскаго товарищества (‘Вторая молодость’) оба театра были переполнены, публика съ жадностью накинулась на театры, но тутъ-то и явился вопросъ: хватитъ-ли энтузіазма на об труппы и которая изъ нихъ возьметъ верхъ въ артистическомъ турнир? Это было явленіе небывалое: одновременное состязаніе двухъ драматическихъ труппъ съ знаменитостями въ каждой, кому-же отдать предпочтеніе? Московскимъ-ли гостямъ, которые уже прежними пріздами возродили въ Кіев драматическое искусство и мощной рукой подняли его знамя, или г-ж Савиной, безспорно замчательной артистк? Уже посл четырехъ спектаклей перевсъ былъ виденъ, онъ оказался на сторон Московскихъ гостей, громадный матеріальный успхъ которыхъ явился нагляднымъ доказательствомъ успха художественнаго. Здсь-же кстати приведу инцидентъ, имвшій мсто въ городскомъ театр при торомъ представленіи ‘Второй молодости’. Въ сцен прощанья осужденнаго сына (Рощинъ-Инсаровъ) съ матерью ‘(Глбова), въ зал раздались душу раздирающіе крики и голоса: ‘довольно’! Занавсъ опустили до окончанія акта, но потомъ вновь подняли и пьеса была окончена, вызвавъ у зрителей обильныя слезы (игра г-жи Глбовой и Рощина была до того художественна и реальна, что не могла не произвести сильнаго впечатлнія).
Товарищество Соловцова закончило свои спектакли 9-го Мая, на смну ему явилось товарищество Московскаго малаго театра съ г-жей Г. Н. Федотовой, Рыбаковынъ, Южинымъ, Правдивымъ, и Грековымъ. Игрой едотовой восторгались, всю труппу хорошо принимали, все-же наибольшими симпатіями пользовалось Соловцовское товарищество. А вотъ и доказательство: за короткое время въ Кіев были три труппы, взявшія много денегъ, но когда было объявлено, что Соловцовское товарищество на обратномъ пути изъ Одессы въ Москву дасть въ Іюн одинъ спектакль, вс билеты были сразу проданы, мало этого: гостей упросили затмъ остаться еще на два спектакля и опять сборы были полные. Передъ отъздомъ изъ Кіева товарищество, по собственной иниціатив, дало одинъ спектакль въ пользу недостаточныхъ студентовъ Университета Св. Владиміра и тогда только распрощалось съ Кіевлянами.
Я уже сказалъ, что это былъ выдающійся сезонъ по обилію постившихъ Кіевъ драматическихъ товариществъ. О трехъ я уже упоминалъ, а въ конц іюня явилось четвертое товарищество подъ управленіемъ Лелева-Вучетича. Въ состав труппы я помню г. Адамьяна (армянскаго трагика, игравшаго на французскомъ язык) и г-жу С. П. Волгину. Дла пошли не важно, на помощь явились на нсколько спектаклей супруги Петипа. Впервые выступившая г-жа Петипа за короткое время- пріобрла любовь публики и въ особенности симпатіи молодежи, но сборы все-же были слабые. По поводу бенефиса Лелева я помню нчто врод воззванія, сдланнаго П. А. Андреевскимъ въ одной изъ газетъ: ‘отнеситесь съ должнымъ вниманіемъ къ личности бенефиціанта’, писалъ онъ, ‘это одинъ изъ честнйшихъ и добросовстнйшихъ дятелей сцены, въ настоящее время охраняющій интересы многихъ служащихъ’! Этотъ бенефисъ, равно какъ и бенефисъ г-жи Петипа, далъ хорошій сборъ.
Изъ труппы Лелева въ Кіев застрялъ г-нъ Матрозовъ, который, посл 18-ти лтней непрерывной службы въ драм, перешелъ на подмостки лтняго театра сада минеральныхъ водъ, выступивъ въ качеств чтеца — куплетиста, чередуясь съ несмняемымъ для Кіева куплетистомъ Н. А. Ленскимъ. Приближался зимній сезонъ 1888—1889 г. Стовъ вновь составилъ оперетку и балетъ, появились Клементьевъ, Кручининъ, Дмитріевъ, Добротини, вмсто Кестлеръ пригласили Раисову. Савинъ тоже не дремалъ, но составленная имъ труппа, сравнительно съ прежней, была слаба. Замнившій Тартакова баритонъ Полтининъ, несмотря на крупныя достоинства, не могъ однако заставить кіевлянъ забыть прежняго кумира, интересъ къ опер ослабъ, такъ что Савинъ затялъ даже, на ряду съ оперой, и постановку феерій, за что брался г-нъ Лентовскій. Этд затя быть можетъ и удалась-бы, но въ то время въ Кіев получено было свдніе, что Одесская городская управа запретила постановку феерій, какъ несоотвтствующую достоинству городского театра, и потому, по пословиц: ‘куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней’, и наша управа не допустила феерій. Ежедневные оперные спектакли стали немыслимы и вотъ для разнообразія Савинъ опять пригласилъ Гореву, которая на сей разъ прибыла уже со своей труппой, но такой, которая врядъ-ли удовлетворилабы даже невзыскательную публику узднаго захолустья, а не то что кіевлянъ, избалованныхъ уже гастролями московскихъ товариществъ. Успха, конечно, не было. Прибгъ Савинъ и къ гастролямъ, изъ которыхъ наиболе удачными явились гастроли г-жи Булычевой. Выступалъ у Савина и нкогда знаменитый теноръ Раппортъ, проживавшій въ Кіев въ качеств преподавателя въ музыкальномъ училищ. Выступилъ онъ одинъ только разъ въ партіи ‘Фауста’ и настолько неудачно, что о второмъ дебют и рчи не могло быть. Словомъ, неудачи преслдовали Савина на каждомъ шагу и даже прежніе любимцы Смирнова, Попова и Рядновъ ничего уже не могли сдлать для поднятія дла, публика къ опер охладла! Да что любимцы? Кумиръ кіевлянъ М. Е. Медвдевъ, приглашенный на нсколько спектаклей, тоже не длалъ сборовъ, они были нердко ниже его поспектакльной платы. Этотъ сезонъ, весьма неблагопріятно отразившійся на длахъ Савина въ матеріальномъ отношеніи, и былъ причиной дальнйшихъ неудачъ, кончившихся крахомъ, о чемъ, впрочемъ, въ своемъ мст. Долженъ замтить, что изъ всхъ служившихъ у Савина артистовъ, Тартаковъ наиболе симпатизировалъ ему и всми силами старался выручать Савина въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Тартаковъ не только не претендовалъ за неаккуратное полученіе имъ своего жалованья, но даже нердко содйствовалъ Савину временно призанять деньги, необходимыя на расходы. Въ бытность свою режиссеромъ Тартаковъ, вслдствіе серьезной болзни Савина, завдывалъ временно всмъ дломъ и исключительно заботился объ удовлетвореніи жалованьемъ всхъ служащихъ, для чего прибгалъ даже къ займамъ отъ своего имени.
При такомъ отношеніи Тартакова къ Савину можетъ конечно показаться страннымъ, что онъ не служилъ въ сезон 1888—1889 г. и былъ замненъ Полтининымъ. Объясняется это, однако, случайностью. Дло въ томъ, что задолго до окончанія сезона артистъ Любимовъ составилъ товарищество оперныхъ артистовъ для поздки за границу, въ составъ этого товарищества вошелъ и Тартаковъ, который, кстати замчу, дебютировалъ съ громаднымъ успхомъ въ Берлин въ опер ‘Демонъ’. Товарищество постило также Копенгагенъ, Лондонъ и другіе города. Такъ какъ турне, хотя и противъ желанія, а въ силу постигшихъ товарищество неудачъ, продолжалось вплоть до глубокой осени, а потому разсчитывать на скорое возвращеніе Тартакова трудно было, то Савинымъ и приглашенъ былъ вмсто него Полтининъ. Одно время въ газетахъ появлялись даже извстія, что Тартаковъ въ Россію вовсе не возвратитф, такъ какъ получилъ приглашеніе остаться въ Праг на крупный окладъ жалованья.
Здсь кстати скажу два слова о Любимов. Встрчалъ я его часто на сцен въ качеств артиста то въ опер, то въ оперетк, нердко я его встрчалъ и въ роли антрепренера оперы, но въ этой послдней роли онъ всегда выступалъ крайне неудачно, хотя въ энергіи ему отказать нельзя было, равно нельзя отказать было и въ организаторской способности. Человку этому просто не везло. За какое-бы дло, повидимому вполн врное, Любимовъ ни брался — результаты почему-то всегда получались плачевные. Своихъ средствъ Любимовъ не имлъ, но заботы его объ удовлетвореніи служащихъ было всегда его первой задачей, только удовлетворивъ всхъ, онъ ршался брать и для себя небольшія суммы исключительно на необходимыя потребности, а потребности эти были боле чмъ скромны!
Для характеристики Любимова приведу такой фактъ: какъ-то въ Москв во время антрепризы оперетки въ театр Парадиза, Любимовъ, играя у меня въ винтъ, проигралъ шесть рублей, что сильно его разстроило. На замчаніе мое, что изъ-за такихъ пустяковъ не стоитъ волноваться, онъ отвтилъ: ‘Не могу. Я не имю права играть въ карты, лучше-бы я проигранные шесть рублей отдалъ двумъ хористамъ, которымъ, быть можетъ, сть нечего. Вдь дла плохія’! Что Любимовъ жилъ всегда очень скромно — удивляться нечего, онъ никогда не имлъ средствъ и судьба его не баловала.
Я помню его въ начал семидесятыхъ годовъ въ г. Курск. Въ город этомъ былъ трактиръ ‘Комарекъ’, гд, для привлеченія постителей, всегда подвизались разные хоры. Въ одномъ изъ такихъ хоровъ, если не ошибаюсь — Боровскаго, и выступалъ въ качеств солиста передъ пьяными купцами Любимовъ, получая грошовое жалованье на хозяйскомъ стол. Изъ этого-то жалованья Любимовъ и составилъ небольшую сумму, на которую и похалъ въ Москву учиться пнію. Не мало лтъ провелъ Любимовъ въ страшной нужд и въ усиленной работ, чтобы кое-какъ выбиться на дорогу и завоевать себ хоть какое нибудь положеніе въ артистическомъ мір. Положенія этого онъ, какъ извстно, добился, но все-же судьба для него была всегда злой мачихой. Въ послдній ранъ я видлся съ Любимовымъ въ Одесс въ 1893 г. весной во время его оперной антрепризы въ городскомъ театр. Гд именно онъ теперь не знаю, но несомннно въ какомъ нибудь провинціальномъ город усиленно работаетъ изъ-за куска насущнаго хлба. Да, не мало есть неудачниковъ и въ театральной сфер, какъ и во всякой другой!
Драматическое общество заявляло о себ очень рдко и все больше выступало съ ходатайствами въ думу объ отвод мста для постройки театра, но оно и само не врило въ успхъ своего ходатайства, такъ какъ на ряду съ этимъ просило пока хоть какую нибудь субсидію ‘для улучшенія русской драматической сцены въ Кіев’, какъ оно выражалось въ своихъ прошеніяхъ. Я помню одинъ только вечеръ, представлявшій значительный интересъ и устроенный по иниціатив Л. А. Куперника. Это было 6 ноября, когда минуло столтіе со дня рожденія знаменитаго артиста Михаила Семеновича Щепкина. Г. Куперникъ прочелъ очеркъ ‘о жизни и дятельности Щепкина’, а артистъ Сарматовъ прочиталъ стихотвореніе правнучки Щепкина, дочери Куперника, Татьяны Львовны (Л. А. Куперникъ былъ женатъ на внучк Щепкина). Помню, что автора долго вызывали, но онъ не являлся и наконецъ было объявлено, что авторъ-гимназистка и потому выходить на вызовы публики не вправ.
Интересъ къ оперетк, благодаря охлажденію къ опер, сильно возросъ въ описываемый сезонъ и нашлись даже лица, начавшія писать оперетки. Такъ, г-нъ Сигизмундъ Заремба, извстный піанистъ и акомпаніаторъ, написалъ оперетку ‘Женщина-студентъ’, а текстъ къ ней — опереточный, артистъ Ларинъ-Ларіоновъ. Оперетка эта была впослдствіи поставлена во время антрепризы Ларіонова и имла нкоторый успхъ. Любовъ къ оперетк въ описываемый сезонъ дало основаніе одному театралу весьма недурно съострить. Войдя въ театръ и замтивъ въ одной изъ ложъ г-жу Чекалову въ сообществ двухъ молодыхъ людей, онъ громко сказалъ: ‘До чего въ Кіев любятъ оперетку, даже за Чекаловой ухаживаютъ!’.
Съ открытіемъ опернаго сезона возникъ вопросъ о постоянной театральной коммиссіи, такъ какъ составъ временный былъ ужъ очень неудовлетворителенъ. Въ коммиссіи этой засдали гласные, никогда въ театр не бывавшіе, для которыхъ опера представлялась въ вид игры на шарманк въ содержавшихся ими трактирахъ, а драма въ вид драки съ ‘кровопусканіемъ’, въ тхъ-же трактирахъ. Коммиссію составили и въ члены пригласили спеціалистовъ гг. Пухальскаго, Лысенко и Ходоровскаго. Послдній, впрочемъ, пробылъ въ состав коммиссіи недолго, такъ какъ онъ поступилъ къ Савину въ качеств дирижера оркестра, въ помощь дирижеру Барбини.
Какъ ни увлекались однако кіевляне опереткой, все-же, къ чести ихъ, они боле всего интересовались драмой и, конечно, главнымъ образомъ своими любимцами, интересовались какъ ихъ успхами вн Кіева, такъ и событіями изъ ихъ частной жизни. Я помню такой случай. Въ Кіев было получено извстіе, что г-жа Рыбчинская получила въ Москв сильные ожоги лица во время приготовленія кофе. Въ редакцію газеты, въ которой я тогда работалъ, стали поступать запросы, правда-ли это? Каковы послдствія? Какъ здоровье пострадавшей? и проч. Я тотчасъ-же навелъ справки, по которымъ къ счастью оказалось, что хотя фактъ вренъ, но дурныхъ послдствій онъ не имлъ, и полученными свдніями немедленно подлился съ публикой.
Сезонъ 1888—1889 г. былъ послднимъ по антреприз Савина, но прежде чмъ перейти къ исторіи Савинскаго краха, скажу нсколько словъ объ артистахъ, подвизавшихся на оперной сцен въ періодъ его дятельности. Первое мсто я отвожу г-ж Лубковской не въ силу правила place aux dames, а потому, что она кіевлянка. Получила она воспитаніе въ кіевской фундуклеевской женской гимназіи, по окончаніи которой серьезно занялась пніемъ въ виду выдающагося голоса. Училась она подъ руководствомъ извстной въ свое время оперной артистки Павловской, благодаря которой г-жа Лубковская, выступивъ на сцен, заявила себя не только какъ пвица, но и какъ артистка. Г-жа Лубковская чуть-ли не единственная изъ пвицъ, о которой я могу сказать, что поговорка: ‘нтъ пророка въ своемъ отечеств’, не оправдалась:, съ перваго-же своего выхода на кіевской сцен артистка заручилась симпатіями кіевлянъ, которыя ее не оставляли во все время ея сценической дятельности въ Кіев. Изъ партій, въ, которыхъ г-жа Лубковская имла значительный успхъ и какъ пвица, и какъ артистка, я могу указать: Татьяны (Евгеній Онгинъ), Тамары (Демонъ), ‘Миньонъ’ Ноэми (Маккавеи), Джильды (Риголето), была еще одна небольшая партія, въ которой артистка не имла соперницъ, это-Ольги (въ Русалк). Псенка Ольги передавалась ею художественно и не было случая, чтобы она ее не биссировала по общему требованію публики.
Какъ человкъ, г-жа Лубковская ршительно выдлялась въ театральномъ мір: всегда далекая отъ сплетенъ и интригъ, она вмст съ тмъ на каждомъ шагу всегда приходила на помощь нуждающимся товарищамъ, не взирая на то-обращались-ли къ ней враги или друзья. Помощь оказывалась ею не только матеріальная, но и въ смысл разныхъ ходатайствъ, которыя ей и удавались, благодаря обширному кругу знакомыхъ. Вращаясь въ лучшихъ слояхъ мстнаго общества она во время сказаннымъ ‘добрымъ словомъ’ нердко оказывала громадныя услуги. Я лично знаю въ Кіев не мало лицъ, которыя многимъ обязаны г-ж Лубковской. Кром Кіева г-жа Лубковская пла съ значительнымъ успхомъ и во многихъ другихъ городахъ не только Россіи, но и заграницей. Въ настоящее время она, кажется, сцену оставила и выступаетъ только въ благотворительныхъ концертахъ.
Долженъ еще добавить, что г-жа Лубковская, занявъ видное мсто на русскихъ оперныхъ сценахъ, не переставала однако учиться и для усовершенствованія здила за границу, гд въ числ ея преподавателей былъ извстный профессоръ Ронзи (въ Милан). Выступая на многихъ сценахъ Италіи г-жа Лубковская всюду пользовалась крупнымъ успхомъ, исполняя главныя партіи въ операхъ Пучини — ‘Манонъ Леско’, Масснэ — ‘Вертеръ’ (въ 1896 г. въ Гену), посл исполненія г-жей Лубковской въ Россиніевскомъ театр въ Пезаро оперы ‘Манонъ Леско’ — артистка удостоилась адреса отъ профессоровъ тамошняго лицея, честь, рдко выпадающая на долю артиста!
Не смотря однако на громадный успхъ, которымъ артистка пользовалась за границей, она все же продолжительное время тамъ не оставалась, пробудетъ два три мсяца и возвращается обратно въ Россію, что она объясняла ‘тоской по родин’,
Въ 1892 г. весной г-жа Лубковская выступала въ Москв въ трупп Прянишникова и, по отзыву извстныхъ критиковъ это была лучшая Татьяна (‘Онгинъ’) изъ всхъ, когда-либо выступавшихъ въ этой партіи.
Я уже упоминалъ, что г-жа Лубковская, какъ человкъ, выдлялась въ театральномъ мір, приведу въ подтвержденіе одинъ характерный фактъ ея отношеній къ антрепренеру. Савинъ, вслдствіе плохихъ длъ, какъ-то долго не платилъ ей жалованья: она все молчала, набралось что-то около 1200 р. Когда дла Савина поправились — онъ вспомнилъ о г-ж Лубковской и сразу привезъ ей 1200 р. Получивъ деньги, артистка обратилась къ Савину съ вопросомъ: ‘А не нужны ли Вамъ эти деньги для другихъ? я готова подождать’! Савинъ не заставилъ повторить вопросъ, а сразу отвтилъ, что деньги ему очень нужны и… взялъ ихъ обратно. Съ тхъ поръ прошло много лтъ, но 1200 р. и до сихъ поръ числятся за Савинымъ!
На сколько г-жа Лубковская безкорыстно помогала товарищамъ по сцен, видно и изъ слдующаго факта: въ 1888 г. Савинъ составилъ труппу для турне, но дла пошли плохо и Савинъ былъ устраненъ, застрявшая же въ Полтав труппа сформировала товарищество, во глав котораго стали г-жа Лубковская и г. Тартаковъ, вс заботы которыхъ были направлены къ тому, чтобъ помочь хору, оркестру и вторымъ персонажамъ, сами же они не взяли за свое участіе въ спектакляхъ ни одной копйки. Нуждаясь однако въ деньгахъ Тартаковъ здилъ въ Харьковъ, гд плъ въ оперетк за плату, а за тмъ возвращался въ Полтаву, гд въ опер плъ уже безплатно.
О другихъ пвицахъ, подвизавшихся въ Кіев съ большимъ успхомъ и потому получившихъ извстность, сообщу кратко: были г-жа Смирнова, вышедшая замужъ за г-на Загоскина, г-жа Попова,— за г. Барбини (это и была единственная связь, установившаяся между итальянской и русской оперой при антреприз Савина), и г-жа Зарудная — за Ипполита Иванова, композитора и директора Тифлисской музыкальной школы. О г-ж Силиной могу замтить, что она, пользуясь нсколько лтъ успхомъ, сразу какъ-то перестала нравиться въ виду того, какъ выразился г. Андреевскій, что ‘Силина обезсилена’. Въ мужскомъ персонаж, какъ я уже говорилъ, признавали больше всхъ Тартакова, и вполн правильно: его голосовыя средства были незначительны, но онъ плъ съ такой теплотой и задушевностью, что не могъ Не производить сильнаго впечатлнія. Любили еще и Ряднова. Если у Тартакова былъ хотя небольшой голосъ, то у Ряднова его вовсе не было, но умнье пть и дивная передача заставляли забывать о голос, а его пніемъ нельзя было не восторгаться.
Іоакимъ Викторовичъ Тартаковъ уроженецъ Одессы, отецъ его былъ портной и, какъ у большей части евреевъ, у старика Тартакова была большая семья. Не смотря однако на страшную нужду, старикъ изъ кожи лзъ, чтобы дать сыну образованіе и помстилъ его во вторую Одесскую гимназію. Учился Іоакимъ все-же недолго и вотъ почему: когда у него въ раннемъ возраст обнаружился голосъ, нашлись лица, которыя взяли на себя обязательство развить его голосъ и вмсто общаго дать ему образованіе музыкальное. Первымъ изъ такихъ былъ г. Швайковскій, въ настоящее время занимающій въ Одесс должность полицейскаго чиновника Дальнйшую поддержку Тартакову оказалъ бывшій городской голова Новосельскій, молодой пвецъ поступилъ въ Петербург въ консерваторію и блестяще окончилъ ее, состоя однимъ изъ учениковъ профессора Эверарди. О дальнйшей карьер Тартакова, нын состоящаго артистомъ Императорскихъ театровъ, я уже упоминалъ.
Какъ человкъ Тартаковъ былъ очень скроменъ, его громадные успхи по сцен, а равно и успхи флирта, не вскружили ему голову, онъ всегда держалъ себя просто, никогда ни у кого не заискивалъ, своимъ положеніемъ не кичился и хотя, подобно Гореву, не говорилъ ‘я мщанинъ и горжусь этимъ’, но своего прохожденія не стыдился и ни отъ кого не скрывалъ. Вращался онъ большею частью въ среднемъ кругу, хотя его положеніе давало ему возможность бывать исключительно въ высшемъ обществ, гд знакомствомъ съ нимъ не брезгали, тмъ боле, что женатъ онъ былъ на княжн Шаховской. Когда Тартаковъ получила средства — онъ удлялъ не малую часть своей семь, всякое семейное событіе врод замужества сестры или ближайшей родственницы, всегда отражалось на бюджет Тартакова и въ довольно солидной сумм, въ этомъ кроется причина, почему онъ, не смотря на громадное жалованье, состоянія никакого но нажилъ. Въ Кіев его часто посщали родные и всякое такое посщеніе вынуждало его раскошеливаться. Помогалъ, впрочемъ. Тартаковъ нетолько роднымъ, но и многимъ изъ товарищей, такъ такъ вообще былъ очень добръ. Семьи своей артистъ не стснялся и всегда принималъ радушно вслухъ членовъ ея. Я помню такой фактъ: какъ-то въ театр въ лож бель-этажа сидла типичная старая еврейка въ парик и съ чернымъ платочкомъ на голов, вмст съ ней сидла и жена Тартакова, На вопросъ, кто сидитъ съ Марьей Ивановной, Тартаковъ отвтилъ: ‘Эта еврейка? Да это моя матушка’! Старая еврейка и рядомъ съ ней ея невстка, урожденная княжна Шаховская, напоминали сцену изъ ‘Современной барышни’, гд Янкель Штейнбергъ появляется подъ руку съ генераломъ.
О своихъ успхахъ у кіевлянокъ, успхахъ, о которыхъ зналъ весь городъ, Тартаковъ никогда не говорилъ и всми силами старался скрывать ихъ. Какая разница между нимъ и баритономъ Каміонскимъ, который о своихъ побдахъ не только трубилъ но даже хвасталъ получавшимися имъ подарками и разъзжалъ по главнымъ улицамъ города на лошадяхъ, ему непринадлежавшихъ стараясь обращать на себя вниманіе: ‘смотрите, молъ, на чьихъ лошадяхъ я разъзжаю! Позавидуйте моимъ успхамъ’!
Помню я еще баритоновъ Корыстошевскаго и Буховецкаго. Первый памятенъ мн тмъ, что его участіе въ операхъ всегда привлекало много евреевъ, занимавшихъ дешевыя мста. Какъ выяснилось потомъ, Корыстошевскій самъ занимался продажей билетовъ для своихъ единоврцевъ, такъ какъ подъ этимъ только условіемъ антрепренеръ Савинъ разршалъ своему баритону выступать въ опер. Дло въ томъ, что имя Корыстошевскаго сборовъ не длало и Савинъ поэтому весьма ръдко его назначалъ, но такъ какъ артистъ все же желалъ пть, то Савинъ и предложилъ ему заниматься продажей билетовъ на т вечера, въ которые онъ будетъ выступать. Корыстошевскій согласился, нсколько дней онъ продавалъ билеты, а затмъ уже и плъ. Контингентъ публики въ такіе вечера былъ такого сорта, что въ город циркулировалъ разсказъ, будто полиція пользуется подобными вечерами, чтобъ задерживать въ театр безпаспортныхъ евреевъ.
О баритон Буховецкомъ передавалась масса курьезовъ, одинъ изъ нихъ мн особенно памятенъ. Ставили ‘Онгина’ съ Буховецкимъ въ заглавной партіи. Въ одномъ изъ антрактовъ кто-то изъ товарищей спросилъ его, знаетъ-ли онъ значеніе слова ‘Гименей’ въ фраз ‘какія розы намъ приготовитъ Гименей’. Буховецкій отвтилъ, что это врно заграничное слово, но товарищъ, желая надъ нимъ подшутить, разъяснилъ, что Гименей — не заграничное слово, а садовникъ Лариныхъ, готовящій розы. Долго оставался Буховецкій въ этомъ убжденіи, но какъ-то разъ поставлены были ‘Гугеноты’ съ Буховецкимъ въ партіи Невера. Каково-же было его удивленіе, когда онъ въ партіи своей наткнулся на фразу ‘любовь васъ приглашаетъ на праздникъ Гименея’!. Торжествуя, онъ прибжалъ въ театръ и заявилъ, что его обмануть трудно и что онъ былъ правъ, утверждая, что Гименей — заграничное слово, потому что садовникъ Лариныхъ въ ‘Гугеноты’ попасть не могъ!
Однимъ изъ недостатковъ Буховецкаго въ пніи было крайне неудачное дленіе имъ словъ: онъ постоянно переводилъ духъ на полуслов. Въ силу такого недостатка товарищи звали его не Буховецкій, а Бух….овецкій!
‘О тенор Ряднов мн только извстно, что онъ уроженецъ города Харькова, фамилія его Шульцъ, музыкальное образованіе свое закончилъ въ Италіи, гд и оставался довольно долгое время, подвизаясь на сцен. Въ Кіев Рядновъ въ первый разъ выступилъ въ 1882 г., одновременно съ нимъ выступила и жена его, итальянская пвица. Судя по тому, что Рядновъ прибылъ въ Россію почти безъ голоса, и все-же имлъ громадный успхъ, можно только пожалть, что мы не имли удовольствія слышать его нсколькими годами раньше: итальянцы слышали его голосъ, мы только видли умнье его пть, все-же и это умнье производило всегда такое впечатлніе, что въ числ оперныхъ артистовъ онъ по праву занималъ одно изъ видныхъ мстъ.
Воспоминанія объ оперныхъ артистахъ, подвизавшихся въ Кіев, я закончу Михаиломъ Евфимовичемъ Медвдевымъ, котораго я знаю около двадцати лтъ. Уроженецъ кіевской губерніи, мстечка Ракитны, сыпь тамошняго раввина, Медвдевъ еще въ дтств отличался прекраснымъ голосомъ (альтъ) и тайно отъ родителей сталъ обучаться у органиста мстнаго костела чтенію нотъ, платя за урокъ отъ 3-хъ до 5-ти коп., при чемъ и эту ничтожную плату ему не легко было добывать. Проживъ въ м. Ракшны до пятнадцатилтняго возраста, юноша скрылся изъ родительскаго дома и бжалъ въ Кіевъ, мн поступилъ въ мстное музыкально училище, директоромъ котораго въ то время состоялъ г-нъ Альбрехтъ. Въ виду того, что голосъ у юноши былъ выдающійся, его приняш въ училище за ничтожную плату, а впослдствіи и совершенно освободили отъ платы. Пробывъ въ училищ два года, Медвдевъ переселился въ Москву, гд былъ принятъ въ московскую консерваторію. Воспитывался онъ тамъ на счетъ директора консерваторіи — Николая Григорьевича Рубинштейна, при чемъ преподавателемъ пнія у него былъ Гальвани, драматическій-же классъ Медвдевъ проходилъ подъ руководствомъ артиста Ивана Васильевича Самарина. Въ консерваторскомъ театр Медвдевъ плъ въ первый разъ съ громаднымъ успхомъ партію Ленскаго, которую онъ изучалъ подъ руководствомъ Петра Ильича Чайковскаго и Николая Григорьевича Рубинштейна, дирижировавшаго этимъ спектаклемъ. Плъ Медвдевъ въ то время, когда опера еще не была напечатана и ‘Евгеній Онгинъ’ проходился въ консерваторіи по рукописямъ. По окончаніи консерваторіи Медвдевъ, по требованію Рубинштейна, оставался въ Москв для продолженія своей дятельности, но смерть Николая Григорьевича измнила планы Медвдева и онъ принялъ предложеніе Стова поступить въ кіевскую оперу съ жалованьемъ сначала въ 125 руб. въ мсяцъ. Хотя Медвдевъ имлъ условіе съ Стовымъ на три года, но въ виду наступившаго для Медвдева срока отбыванія воинской повинности, онъ оставилъ черезъ годъ службу у Стова и отправился въ Харьковъ, гд, отбывая воинскую повинность, вмст съ тмъ плъ въ русской опер при антреприз зятя извстнаго харьковскаго антрепренера Дюкова,— г-на Пальчинскаго. Вскор посл того Медвдевъ занялся антрепризой и, не смотря на значительную поддержку, ему оказанную, антреприза оказалась до того неудачной, что Медвдевъ много задолжалъ и еще до настоящаго времени на его бюджет сильно отзывается періодъ его антрепренерской дятельнооти. Во второй разъ Медвдевъ выступилъ въ Кіев въ нсколькихъ спектакляхъ во время антрепризы Савина въ 1888—1889 годъ, а въ третій разъ во время антрепризы Прянишникова. Въ перерывахъ Медвдевъ служилъ въ Тифлис, въ Москв два раза и одинъ разъ въ Петербург (въ послднихъ двухъ городахъ Медвдевъ нтъ на Императорскихъ сценахъ). Въ 1891 году Медвдевъ былъ приглашенъ въ Москву по настоянію Чайковскаго для исполненія партіи Германа въ опер ‘Пиковая дама’, впервые тогда поставленной. Въ одинъ сезонъ Медвдевъ плъ эту партію двадцать разъ и имть громадный успхъ. Посл Москвы Медвдевъ возвратился въ Кіевъ, гд плъ при антреприз наслдниковъ Стова. Въ Кіев Медвдевъ прослужилъ два съ половиной сезона, такъ какъ одну половину сезона по декабрь мсяцъ 1893 года Медвдевъ плъ на Императорской сцен въ Петербург, климатъ котораго оказался для него настолько вреднымъ, что онъ вынужденъ былъ оставить этотъ городъ, рискуя даже уплатой неустойки. Въ настоящее время Медвдевъ избралъ постояннымъ мстомъ жительства г. Кіевъ, гд, между прочимъ, и состоитъ преподавателемъ пнія въ одной изъ музыкальныхъ школъ (Блюменфельда). О Медвдев уже нсколько лтъ циркулируютъ слухи, что онъ потерялъ голосъ, что сцену оставилъ навсегда и проч. т. е. его почему-то заживо похоронили. Между тмъ въ этихъ слухахъ нтъ ничего врнаго, что Медвдевъ доказываетъ своими концертами, всегда привлекающими массу публики, восторгающейся его пніемъ. Если Медвдевъ не служитъ на оперной сцен теперь, то просто потому, что оперныхъ сценъ теперь въ Россіи очень мало, не служитъ по той-же причин, по которой не служатъ такіе выдающіеся пвцы, какъ Клямжпиская, Антоновскій и другіе. Медвдева вздумали похоронить для сцены въ то время, когда на ней подвизаются десятки лицъ, голосовыя средства которыхъ несравненно ниже средствъ Медвдева, объ умньи пть и искреннемъ чувств, влагаемомъ въ это пніе,— я уже не говорю, въ этомъ отношеніи Медвдевъ стоитъ выше всхъ извстныхъ мн пвцовъ, за исключеніемъ разв — г. Фигнера!
Вотъ и все выдающееся, преподнесенное Савинымъ Кіевлянамъ, скажутъ мало — отчасти я согласенъ, но далъ-ли что либо больше послдующій антрепренеръ г. Прянишниковъ, а раньше Савина — Стовъ? Ршительно нтъ, они только доказали, что и съ небольшими силами, даже меньшими, чмъ давалъ Савинъ, можно хорошо вести дло, если его понимаешь. Этого-то пониманія у Савина и не было. Межцу Савинымъ и Стевымъ была та разница, что Савинъ хотлъ хорошо вести дло, но не могъ, а г-нъ Стевъ могъ, но не хотлъ, ужь слишкомъ онъ втянулся въ оперетку, чтобы ею пожертвовать ради оперы. А вдь было время, когда Стовъ прекрасно велъ въ Кіев оперное дло, но это было въ тотъ періодъ, когда оперетка не была еще его излюбленнымъ дтищемъ.
Съ начала февраля въ город стали распространяться слухи, что городской театръ отъ Савина будетъ взятъ вслдствіе неудовлетворительнаго веденія имъ дла и что агитируетъ между гласными г. Д. Я этому могъ поврить, ибо еще въ январ мн Савинъ говорилъ, что гл. Д., вліятельный въ то время гласный, не получилъ для своихъ дочерей требуемой имъ ложи, взамнъ которой предложили другую (замтьте безплатно) и что онъ, Савинъ, отъ этого мелкаго какъ-будто событія ждетъ крупныхъ послдствій, такъ какъ г. Д. отъ ложи отказался и заявилъ, что Савинъ его вспомнитъ. Въ конц Февраля засданіе думы состоялось и было признано, что Савинъ велъ дло неудовлетворительно, а потому и контрактъ съ нимъ долженъ считаться нарушенымъ. Одинъ изъ пасныхъ г. Р., бывшій сторонникъ Савина, тотъ самый который когда-то агитировалъ въ его пользу ради полученія квартирныхъ денегъ, разразился противъ Савина страшной филиппикой. ‘Савинъ’, заявилъ онъ, ‘взялъ субсидію и велъ дло отвратительно и только въ конц сезона, ожидая участія думы, исправился. Это напоминаетъ ямщика, который въ начал детъ шагомъ, а ближе къ станціи гонитъ лошадей, чтобы получить на водку’. Гласный Д. доказывалъ, что за Прянишниковымъ ‘опытъ и доброе имя’, чего у Савина нтъ, а потому театръ и надо сдать Прянишникову, съ чмъ дума и согласилась. На опредленіе думы Савинъ подалъ жалобу, но ее оставили безъ послдствій и городъ предъявилъ искъ о выселеніи Савина изъ театра, съ своей стороны Савинъ предъявилъ встрчный искъ и хотя искъ города былъ удовлетворенъ, но съ маленькой оговоркой, которая общала протянуть судебный процессъ надолго, а слдовательно и оставить Кіевъ безъ оперы. Оговорка состояла въ томъ, что судъ предварительнаго исполненія ршенія не далъ. Пока тянулся процессъ, въ управу стала поступать масса заявленій о желаніи снять театръ: претендентами явились Ив. Ив. Черепенниковъ, антрепренеръ Одесскаго театра, Картавовь, Медвдевъ, отъ имени Мамонтова г. Соловцовъ, затмъ Малининъ, заявившій, что составитъ товарищество на свой страхъ, но имущество театральное дастъ Мамонтовъ. Вызовъ антрепренеровъ назначенъ былъ на 8-ое Мая, но 1-го Мая совершенно неожиданно театральная комиссія сдала театръ Прянишникову, а дума это постановленіе утвердила. Между тмъ слухи объ удаленіи Савина изъ театра повели къ тому, что на него посыпались иски, при чемъ мелкіе служащіе не стснялись публично оскорблять своего бывшаго хозяина, заявляя, что онъ ихъ обобралъ, что имущество перевелъ на старую няню, а самъ нанимаетъ у нея квартиру и живетъ на ихъ деньги, другіе пошли дальше и подали заявленія о привлеченіи Савина къ уголовной отвтственности за растрату залоговъ, которыхъ оказалось до 5-ти тысячь рублей. По распоряженію судебнаго слдователя Савинъ былъ подвергнутъ тюремному заключенію и началось слдствіе. Выяснилось, что Савинъ принималъ лицъ, которыя вовсе не служили, да и не нужны были. Къ чему, напримръ, понадобилось ему пять контролеровъ съ жалованьемъ каждому по 50 рублей въ мсяцъ? Савинъ просто занималъ у нихъ деньги, получая по 600 руб., платилъ по 50 руб. процентовъ, de jure же вс эти ростовщики значились контролерами, внесшими по 600 руб. залога и Савинъ обвинялся въ растрат этихъ именно залоговъ, хотя половину ихъ усплъ уже заплатить въ вид процентовъ, считавшихся жалованьемъ. Во время пребыванія Савина подъ арестомъ, въ Кіевъ прибылъ Прянишниковъ для подипсанія контракта съ городомъ, но не тутъ-то было: театръ считался за Савинымъ, такъ какъ судъ не постановилъ о выселеніи Савина. Это затруднительное положеніе побудило г. Прянишникова, а равно и городъ пойти на мировую съ Савинымъ. Савинъ продалъ Прянишникову принадлежавшее ему театральное имущество, полученными деньгами расплатился съ кредиторами и получилъ свободу, а Прянишниковъ сталъ арендаторомъ театра, при чемъ городъ за отказъ Савина отъ театра заплатилъ пять тысячъ рублей. Несомннно, что оперный сезонъ былъ открытъ Прянишниковымъ только благодаря безвыходному положенію Савина. Будь Савинъ свободенъ, отъ долговъ и судебный процессъ тянулся-бы по меньшей мр года два, а оперы не было-бы. Вдь судился-же Савинъ съ Бергонье и во все время процесса пользовался театромъ безплатно, отчего-же судъ не могъ-бы помочь Савину и въ дл его съ городомъ? Вдь забралъ-же Савинъ вс ключи отъ входовъ въ городской театръ и не пускалъ туда даже архитектора для внутренняго осмотра вслдствіе встртившейся необходимости въ ремонт. Прибылъ городской архитекторъ съ коммиссіей для осмотра, а ключей-то и не оказалось. ‘Гд ключи’? спрашиваютъ у сторожа. ‘У хозяина’. И если-бы не измна одного изъ бывшихъ служащихъ, указавшаго потайной ходъ черезъ люкъ, коммиссія такъ-бы въ театръ и не пробралась. Такъ или иначе, но миръ былъ заключенъ и Прянишниковъ вступилъ въ театръ и создалъ товарищество, принявъ на себя управленіе этимъ товариществомъ.
Хотя вопросъ объ отршеніи Савина отъ театра былъ, благодаря гласному Д., и предршенъ, но и самъ Савинъ далъ поводы къ нападкамъ на него благодаря тому, что онъ допустилъ итальянскую оперу г. Черепенникова. Опера эта имла громадный успхъ какъ по ансамблю, такъ и по отдльнымъ персонажамъ, изъ которыхъ назову г-жу Прево, Арамбуро и дирижера Буничіоли. Публика, а слдовательно и многіе гласные, восторгаясь итальянской оперой и сдлавъ сопоставленіе, убдилась, насколько Савинъ велъ плохо дло русской оперы и это обстоятельство, конечно, не могло не повліять на количество антагонистовъ Савина, которое возросло до того, что постановленіе думы объ отнятіи театра у Савина состоялось по громадному большинству голосокъ.
Черепенниковъ Иванъ Ивановичъ, прибывшій въ Кіевъ съ итальянской труппой, въ сущности не былъ спеціалистомъ дла. Въ антрепренеры онъ попалъ случайно въ 1887 года при открытіи въ Одесс городскаго театра, для чего отказался отъ званія гласнаго. Взявшись однако за это дло, онъ уже не жаллъ средствъ и подобралъ прекрасный штатъ служащихъ, въ чемъ и состояла главная его заслуга. Къ несчастію, Черепенниковъ былъ человкъ непостоянный и всякое дло, за которое онъ брался сначала горячо и велъ энергично, вскор надодало ему. Если къ этому добавить, что Иванъ Ивановичъ былъ страстный игрокъ и картами увлекался до того, что просиживалъ за ними сутками, то понятно станетъ, почему антреприза его скоро лопнула. Во время пребыванія въ Кіев дла оперы шли блестяще, но Черепенниковъ не только не вывезъ изъ Кіева денегъ, но еще остался долженъ, такъ какъ вс заработки проигралъ въ карты. Игра довела его до бдственнаго положенія и онъ, не желая прозябать въ нужд, года два тому назадъ покончилъ въ Одесс самоубійствомъ.
Я уже замтилъ, что сезонъ 1888—1889 г. былъ послднимъ по антреприз Стова, который, отказавшись отъ кіевскаго театра, перешедшаго къ Ларину-Ларіонову, переселился въ Одессу, гд въ компаніи съ содержателемъ е Сверной гостинницы’, Ящукомъ, снялъ городской театръ. Закончилъ Стовъ сезонъ довольно грустно, хотя для поправленія длъ пригласилъ на гастроли г-жу Троцкую, пользовавшуюся симпатіями кіевлянъ. Говоря объ оперетк Стова я долженъ добавить, что въ числ артистовъ у него находился нкогда извстный опершей басъ г-нъ Михинъ. Раньше у Стова также служилъ въ оперетк извстный басъ Николаевъ, единственной удачной ролью котораго была роль генерала въ ‘Фатиниц’.
Драматическое общество въ теченіи всего сезона дйствовало слабо, не смотря на то, что примирилось съ прежними своими членами, начавшими вновь выступать на сцен его театра и только въ конц сезона, кажется въ феврал, дла нсколько поправились съ пріздомъ супруговъ Петипа. Посл поста, со второго мая, Кіевъ опять постили желанные гости — товарищество московскихъ артистовъ подъ управленіемъ Соловцова и, какъ и всегда, пользовалось неизмнными симпатіями публики, за полмсяца товарищество взяло валоваго сбора 16 тысячъ рублей. Полагаю, что приведя эту цифру, я уже не долженъ тратить словъ въ подтвержденіе громаднаго успха товарищества.
Съ наступленіемъ сезона 1889—1890 года оба кіевскихъ театра начали свою дятельность при новыхъ антрепренерахъ, городской — при Прянишников и Бергонье — при Ларин-Ларіонов, но прежде, чмъ перейти къ этой дятельности, считаю нужнымъ сказать нсколько словъ о Савин’, который съ того момента окончательно уже сошелъ со сцены и какъ артистъ, и какъ антрепренеръ. Съ Савинымъ я познакомился въ 1879 году въ Харьков, но встрчалъ его весьма рдко, такъ какъ, состоя тогда антрепренеромъ трехъ театровъ, Савинъ бывалъ въ Харьков только наздомъ, кажется раза три въ теченіи всего сезона. Близко я узналъ Савина въ Кіев въ 1883 году, когда онъ окончательно поселился тамъ, заарендовавъ оба мстные театра. Первое впечатлніе, произведенное на меня Савинымъ, было далеко не въ его пользу, онъ показался мн человкомъ властнымъ, черствымъ, безсердечнымъ, гордымъ, человкомъ, желающимъ кичиться барствомъ и въ то-же время грубымъ. Когда я присмотрлся къ Савину, я пришелъ къ убжденію, что нсколько въ немъ ошибся, что подъ вншней, крайне несимпатичной, оболочкой сказались все таки кое-какія достоинства, о которыхъ мн и придется упомянуть. Однимъ изъ крупныхъ недостатковъ Савина, недостатковъ, сильно повредившихъ ему въ дл антрепризы, была его необщительность, которую и принимали за гордость. Савинъ не умлъ ладить даже съ людьми, отъ которыхъ находился въ полной зависимости, въ своемъ обращеніи онъ былъ далеко не одинаковъ и все зависло исключительно отъ его матеріальнаго положенія: заведется у Савина тысченка-другая и онъ шествовалъ, гордо поднявъ голову, не удостаивая поклономъ людей къ нему близкихъ, которымъ онъ множимъ былъ обязанъ, тотъ-же Савинъ, при отсутствіи денегъ, заискивалъ чуть-ли не въ каждомъ капельдинер, глядя на него въ такія минуты не хотлось врить, что предъ тобой тотъ самый Савинъ, который еще наканун былъ боле чмъ недоступенъ. Способный унижаться и даже плакать, когда обстоятельства складывались неблагопріятно — Савину ничего не стоило, при измненіи обстоятельствъ къ лучшему, оскорблять тхъ лицъ, которыя въ нужд ему помогали. Казалось-бы, что предъ такимъ человкомъ, какъ Тартаковъ, человкомъ, многимъ жертвовавшемъ для Савина, даже самолюбіемъ, не приходится зазнаваться, но Савинъ съумлъ обнаружить черствую неблагодарность и по отношенію къ этому артисту, что и побудило послдняго въ конц концовъ порвать всякія съ нимъ отношенія-было время, когда у Савина было не мало друзей, но время это скоро миновало, такъ какъ друзья эти убдились, что Савинъ услугъ цнить не уметъ и что признательность ему не присуща.
Я не упоминалъ о Савин какъ объ артист, ибо трудно дать какой либо опредленный отзывъ о дятел, котораго въ теченіи нсколькихъ лтъ приходится видть на сцен два — три раза, кажется, впрочемъ, судя по исполненнымъ имъ нсколькимъ ролямъ, что на амплуа серьезныхъ комиковъ онъ былъ-бы полезный актеръ. Сомнваюсь однако, чтобы Савинъ, по своей натур, могъ ужиться въ какой нибудь трупп, не потому-ли судьба ему покровительствовала, создавъ изъ него антрепренера? На трудъ актерскій Савинъ, кром того, былъ неспособенъ, чему лучшимъ доказательствомъ служилъ тотъ фактъ, что посл постигшаго Савина краха, онъ нигд не могъ найти себ мста. Поневол вспомнишь другого антрепренера Соловцова. Если-бы послдняго, избави Богъ, постигла неудача въ его антреприз или онъ самъ отъ нея отказался, онъ всегда съ распростертыми объятіями будетъ принятъ въ любой трупп, какъ актеръ дльный и полезный и будетъ принятъ на весьма солидный окладъ. Соловцовъ, человкъ энергичный вообще, несомннно работалъ-бы, состоя и на служб, Савинъ человкъ лнивый, больше заботившійся о мамон, жаждалъ только легкаго дла, не требующаго усиленнаго труда, но дающаго средства къ жизни, это именно и прельщало его въ заботахъ о сохраненіи антрепризы за собой, друщхъ заданъ Савинъ не преслдовалъ. Сегодня антрепренеръ драмы, завтра оперы, а посл завтра — оперетки,— Савинъ одинаково легко примирился-бы и съ антрепризой цирка, кафе-шантана и проч., лишь-бы только легко добывать средства. Справедливость однако требуетъ замтить, что Савинъ имлъ способность мириться со всякимъ матеріальнымъ положеніемъ, занимать громадную квартиру, здить въ карет и жить широко, а на завтра перейти въ дв комнаты, ходить пшкомъ и кое-какъ кормиться — Савину было легко и такіе рзкіе переходы на него нисколько не вліяли. Когда антреприза Савина лопнула, онъ даже перешелъ въ одну комнатку и самъ себ готовилъ обдъ на ‘керосинк’. Обвиняли Савина въ томъ, что онъ всю жизнь жилъ на чужой счетъ и заботился прежде всего о себ, а затмъ объ артистахъ и служащихъ. Это не врно, для уплаты жалованья служащимъ, а особенно низшему персоналу и рабочимъ, Савинъ отказывалъ себ во многомъ и нердко относилъ въ ссудную кассу вс имвшіяся у него цнныя вещи, прибгалъ Савинъ и къ займамъ, платя значительные проценты, когда займы длались у обыкновенныхъ ростовщиковъ и, кром процентовъ, предоставляя еще и сезонныя безплатныя мста, когда заимодавцами являлись ростовщики — интеллегенты, любители оперы. О Савин говорили, что онъ долговъ платить не любить, но это тоже не врно, онъ былъ неаккуратенъ въ разсчетахъ, что сильно вредило его кредиту, но все-же платилъ, пока была малйшая возможность. Я знаю такой фактъ: кассирш Виммеръ Савинъ былъ долженъ 1.400 рублей, на каковую сумму она никакихъ документовъ не имла, тмъ не мене Савинъ, узнавъ о ея серьезной болзни, отнесъ ей 600 руб. и заявилъ, что долженъ ей еще 800 рублей, которые, посл смерти Виммеръ, понемногу выплатилъ ея наслдникамъ.
Говорили еще, что Савинъ жаденъ на деньги, ради которыхъ готовъ жертвовать своимъ самолюбіемъ, но это опровергается слдующимъ фактомъ, которому я былъ свидтелемъ. Назначена была къ постановк опера ‘Русалка’, сборовъ почему-то никогда не длавшая. Къ Савину явился какой-то прізжій и предложилъ замнить ‘Русалку’ оперой ‘Карменъ’, за что соглашался внести въ кассу театра 500 рублей, но Савинъ отъ предложенія этого отказался, хотя сборъ на ‘Русалку’ не превышалъ ста рублей. Что касалось артистовъ, то въ ихъ къ нему отношеніяхъ не замчалось ни уваженія, ни симпатіи, но артисты его жалли и не столько ради него, сколько ради находившагося при немъ ребенка. Если крахъ Савина не наступилъ значительно раньше 1888 г., то исключительно благодаря присутствію этого ребенка, изъ состраданія къ которому весь персоналъ относился къ Савину снисходительно, выручая его въ затруднительные моменты. Посл постигшаго Савина краха, онъ, для пріобртенія средствъ къ жизни, открылъ у себя драматическіе классы. Такъ какъ къ Савину, какъ къ артисту, относились съ недовріемъ и въ умніи его преподавать сильно сомнвались, то дло это не пошло, хотя, по моему мннію, Савинъ съ большимъ правомъ могъ быть преподавателемъ, чмъ напр. г. Долиновъ, артистъ далеко не установившійся и неопытный, но достаточно смлый для того, чтобы присвоить себ званіе профессора въ драматическихъ классахъ г. Блюменфельда.
Одно время Савинъ былъ приглашенъ режиссеромъ въ мстное драматическое общество, но дятельность его продолжалась не боле двухъ недль, такъ какъ общество, вслдствіе плохихъ длъ, не въ состояніи было платить ему условленное вознагражденіе. Съ тхъ поръ Савинъ переселился на дачу въ Боярку, гд проживаетъ безвыздно уже седьмой годъ, лтомъ отдавая въ наймы отдльныя комнаты со столомъ, а зимой питаясь остатками лтнихъ заработковъ, которые даютъ ему возможность проживать отъ 30 до 35 коп. въ день. Для пріобртенія кое какихъ средствъ Савинъ разбилъ у себя на дач садъ, въ теченіи лта продавая цвты. Каковы-бы ни были грхи Савина въ прошломъ — онъ, по моему мннію, уже въ достаточной мр искупилъ ихъ, вынужденный въ теченіи цлаго ряда лтъ жить въ одиночеств, бдности и вдали отъ всхъ. Занимать видное положеніе въ обществ, провести чуть не всю жизнь въ большихъ городахъ и затмъ, въ силу обстоятельствъ, быть заживо похороненнымъ — куда какъ тяжело и надо имть большую силу воли, чтобы при такихъ условіяхъ не свихнуться. Какъ ни несимпатиченъ характеръ Савина, но все-же человка этого мн искренно жаль и такой жизни на старости лтъ, какая выпала на его долю, я никому не пожелалъ-бы!
Открытіе сезона Прянишниковымъ послдовало 30-го августа оперой ‘Жизнь за Царя’. До входа въ зрительный залъ публика уже увидла дв перемны: цны мстамъ были увеличены, о чемъ узнавалось въ касс, а капельдинеры вмсто ливрей были наряжены въ русскіе національные костюмы, о чемъ узнавалось въ корридорахъ.
Что при Прянишников въ театр былъ большій порядокъ, чмъ при Савин — несомннно, но сказать, что Прянишниковъ привлекъ къ длу лучшія силы, чмъ какія были при Савин — я не могу. Тартаковъ былъ замненъ Полтининымъ, изъ прежнихъ артистовъ были оставлены Сикачинскій и Агулинъ, два тенора, которые при Савин никакого успха не имли, а при Прянишников сдлались чуть не любимцами публики. Самъ Прянишниковъ, какъ пвецъ, по голосу былъ далеко неудовлетворителенъ, но каждый разъ рецензенты находили для Прянишникова оправданіе: то писалось, что на пніи артиста сильно отзывается видимое нездоровье, то сообщалось, что за кулисами свободно гуляетъ втеръ и неудивительно, что артистъ простуженъ (эта причина часто приводилась при неудачномъ пніи кого-либо изъ артистовъ), но когда прошло уже не мало спектаклей и валить все на простуду и нездоровье стало неудобнымъ, рецензенты, которымъ нельзя-же было не считаться съ мнніемъ публики, признали наконецъ, что голосъ артиста потерялъ прежнюю силу, но за то его игра и умнье пть искупаютъ недостатки голоса. Надо замтить, что Прянишниковъ назначилъ себ, какъ артисту, 500 руб. въ мсяцъ, а какъ режисеру 300 р. Когда театральная дирекція, постоянно бомбардируемая заявленіями о неудовлетворительности Прянишникова, какъ пвца, нашла себя вынужденной указать ему, что назначенная имъ для себя сумма въ 500 руб. слишкомъ велика, Прянишниковъ не возражалъ, а согласился, въ виду основательности указаній, получать вмсто 500 руб. только 300 руб., но какъ режиссеру назначилъ себ вмсто 300 рублей — пятьсотъ. И дирекціи угодилъ и себ 800 руб. въ мсяцъ сохранилъ!
По поводу Прянишникова въ Кіев циркулировалъ такой діалогъ:
— ‘Почему Прянишниковъ сталъ антрепренеромъ?
— ‘Потому что потерялъ голосъ.
— ‘Почему-же онъ поетъ?
— Потому что онъ антрепренеръ!
Какъ организатору товарищества оперныхъ артистовъ я долженъ отдать Прянишникову должную справедливость: дло онъ поставилъ умло, административная часть велась у него образцово, порядокъ былъ замчательный, но меня поражали основанія, на которыхъ имъ было учреждено товарищество, а равно поражали и артисты, согласившіеся вступить въ товарищество на условіяхъ, выработанныхъ Прянишниковымъ. Надо думать, что къ этому побудило ихъ отсутствіе оперныхъ сценъ въ провинціи, а слдовательно — и необходимость хоть какъ нибудь, да пристроиться. Товарищество, учрежденное Прянишниковымъ, было ничто иное, какъ ‘антреприза безъ риска’: кром 800 руб. въ мсяцъ, какъ артистъ и режиссеръ, Прянишниковъ получалъ поспектакльно вечеровыхъ расходовъ 100 рублей и столько-же за прокатъ имущества. Считая полтораста спектаклей въ сезонъ окажется, что за одинъ только прокатъ имущества онъ получалъ 15.000 руб., т. е. гораздо больше, чмъ это имущество ему стоило. Не смотря однако на львиную долю, которую Прянишниковъ получалъ отъ товарищества, справедливость все-же требуетъ замтить, что онъ велъ дло такъ умло, что вс артисты получили свое жалованье полнымъ рублемъ, что при заправскихъ антрепренерахъ случается весьма рдко. При Прянишников въ первый-же годъ его дятельности были возобновлены оперы, очень любимыя публикой, но со временъ Стова не ставившіяся, каковы: ‘Русланъ и Людмила’, ‘Тангейзеръ’, а равно поставлены новыя: ‘Отелло’, ‘Вражья сила’ и другія.
Стремленіе Прянишникова къ увеличенію доходовъ театра сказывалось на каждомъ шагу и по любому поводу: объявилъ онъ какъ-то спектакль по поводу пятидесятилтняго юбилея А. Г. Рубинштейна и попросилъ театральную дирекцію разршить бенефисныя цны, такъ какъ треть сбора имъ назначена для рубинштейновскаго фонда. Вообще, въ этомъ отношеніи Прянишниковъ напоминалъ мн I. Я. Стова, который, какъ извстно, способенъ былъ просить поддержки чуть не по поводу дурной погоды.
Изъ артистовъ, имвшихъ успхъ, могу отмтить въ трупп Прянишникова г. Медвдева и г-жъ Соловьеву — Мацулевичъ, Пильцъ и отчасти тенора Засумскаго. Былъ у Прянишникова еще артистъ Волгинъ (басъ) и если я о немъ упоминаю, то не столько какъ о пвц, сколько какъ о лиц, къ Прянишникову приближенномъ, это былъ его alter ego. Въ трупп Соловцова Волгина мн напоминаетъ г. Крамской, ‘тайный совтникъ и личный секретарь антрепренера’. Въ отсутствіи Прянишникова его замнялъ г. Волгинъ, но замнялъ, какъ и Крамской Соловцова: ‘но инструкціи’, отъ которой отступать не вправ былъ.
Изъ выдающихся событій сезона я помню импровизированную овацію, устроенную Петру Ильичу Чайковскому. Было это, кажется, въ ноябр. Въ театр шелъ ‘Евгеній Онгинъ’. Кто-то сообщилъ, что въ одной изъ ложъ сидитъ композиторъ. Публика, узнавъ объ этомъ, стала его вызывать. Какъ ни упорствовалъ Петръ Ильичъ, но онъ вынужденъ былъ выйти на сцену, знаменитому композитору устроена была шумная овація, оркестръ игралъ тушъ и импровизированный праздникъ вышелъ на славу. Такихъ-же овацій Петръ Ильичъ удостоился и въ театр Бергонье, куда онъ пріхалъ послушать какую-то оперетку, въ которой участвовалъ теноръ Свтловъ — Стоянъ.
Въ ноябр, какъ я уже упомянулъ, праздновался 50-ти лтній юбилей А. Г. Рубиштейна. Этому юбилею въ городскомъ театр было посвящено два вечера: 18-го ноября устроено было экстренное симфоническое собраніе мстнаго музыкальнаго общества съ участіемъ нкогда замчательной пвицы г-жи Пусковой, которую публика, въ виду, главнымъ образомъ, прежнихъ ея заслугъ, принимала восторженно, а 20-го ноября поставленъ былъ спектакль, состоявшій исключительно изъ произведеній Рубинштейна, шли отрывки изъ ‘Демона’, ‘Макавеевъ’ и ‘Фераморса’, г. X А. Куперникъ прочиталъ біографическій очеркъ о Рубинштейн, а затмъ всей труппой исполненъ былъ хоръ Чайковскаго ‘привть юбиляру ‘на слова Я. П. Полонскаго. Другихъ выдающихся событій въ описываемый сезонъ я не помню, если не считать, впрочемъ, непонятнаго ‘кажденія’ Прянишникову со стороны сотрудника ‘Кіевскаго Слова’ И. А. Баженова, не упускавшаго никогда ни малйшаго повода, что-бы не замолвить о новомъ антрепренер добраго слова. Всюду, гд только сходилась компанія и присутствовалъ Прянишниковъ — г. Баженовъ обязательно говорилъ спичи и на какую-бы тему ни начиналъ, всегда заканчивалъ хвалебнымъ гимномъ Прянишникову. Я помню одну рчь Баженова, въ которой онъ пустился даже въ филологическія изысканія и производя фамилію Прянишникова отъ слова ‘пряникъ’, доказывалъ, что это не тотъ пряникъ, который въ изобиліи продается на Кіевскихъ контрактахъ, а пряникъ особенный, пришедшійся по вкусу всему Кіевскому населенію. Въ итог — тостъ за замчательнаго антрепренера и выдающагося артиста!
Театръ Стова, какъ уже сказано, перешелъ къ г. Ларину-Ларіонову, который составилъ опереточную труппу вмсто г. Стова, перекочевавшаго въ Одессу въ городской театръ. Сезонъ былъ открытъ 15-го сентября. Несмотря на довольно приличный составъ труппы, дла шли очень неудачно, что, впрочемъ, не помшало Ларину попытать счастья и въ слдующій сезонъ. Въ состав труппы находились г-жи: Свтина-Марусина, Ларизина, Яниковская, (бывшая оперная пвица), Николаева, Лаврова, гг. Зайцевъ, Морской, (впослдствіи перешедшій въ оперу), Ларинъ-Ларіоновъ, Эспе. Кротковъ, Блюменталь-Тамаринъ, Дмитріевъ и др. Режисеромъ былъ г-нъ Владыкинъ, ныншній режиссеръ драматической труппы Соловцова.
Изъ всхъ лицъ, подвизавшихся въ этой трупп, я особенно хорошо помню г-жу Свтину-Марусину. Артистка эта, появившись въ Кіев, сразу заинтересовала всхъ, какъ своего рода знаменитость. Въ хроник Петербургской театральной жизни, богатой романическими исторіями, какъ передавали, г-жа Марусина надлала не мало бдъ, вскруживъ головы многимъ записнымъ театраламъ. Взглянуть на такую знаменитость пожелали, конечно, вс мстные театралы и потому неудивительно, что первый выходъ г-жи Марусиной въ оперетк ‘Нитушъ’ состоялся при полномъ сбор. Благодаря бойкой, веселой, живой игр и симпатичному, хотя и не большому, голосу, артистка имла большой успхъ, сопровождавшійся подношеніями и не цвтовъ только, а боле существенными въ вид брилліантовъ. Подношенія въ первый-же дебютъ, конечно, не могли исходить отъ мстныхъ театраловъ, какъ объяснила одна газета, а отъ прежнихъ иногороднихъ поклонниковъ. Много въ этотъ вечеръ передавалось эпизодовъ изъ жизни г-жи Марусиной, повторять я ихъ не стану, но суть заключалась въ томъ, что артистка, не смотря на довольно молодой возрастъ, знакома уже съ такъ называемыми треволненіями жизни. Говорили также, что артистка служитъ въ оперетк послдній сезонъ и готовится къ дебютамъ на Императорской сцен, на амплуа ingenue comique и что она съ большимъ увлеченіемъ поетъ цыганскія псни. Во второй спектакль г-ж Марусиной поднесли механическую куклу и тоже съ цннымъ подаркомъ внутри, а въ бенефисъ (шла оперетка ‘Чортова супруга’), ей было поднесено нсколько билетовъ внутренняго займа, что дало поводъ г-ну Андреевскому заявить, что этотъ подарокъ полученъ отъ иногороднихъ почитателей и изъ солидной банкирской среды, такъ какъ мстные поклонники на такія щедроты не способны. Говорили впрочемъ, что въ числ поклонниковъ находится одинъ мстный ювелиръ, большой театралъ, но я, зная его хорошо, не сомнваюсь, что отъ него подношенія исходить не могли, подарки могли быть куплены въ его магазин, да и то врядъ-ли съ уступкой противъ назначенной цны. Посл этого сезона я г-жу Марусину на сцен больше не встрчалъ, но слышалъ недавно, что она принята въ составъ Петербургской Императорской труппы.
Въ театр Ларіонова обращала еще на себя вниманіе г-жа О. С. Иваненко. Посл смерти отца, Сергя Семеновича, послдовавшей 7 января 1889 года, она вмст съ матерью прибыла въ Кіевъ по длу о наслдств. Вслдствіе плохого матеріальнаго положенія, г-жа Иваненко приняла приглашеніе Ларіонова выступать на сцен его театра въ качеств солистки на арф (г-жа Иваненко блестяще окончила курсъ внской консерваторіи). Эта красивая блондинка, (по отзыву одной мстной газеты — ‘настоящая Маргарита’), имла громадный и вполн заслуженный успхъ. Выщупала она, впрочемъ, недолго и о дальнйшей судьб ея мн ничего неизвстно.
Драматическое общество въ этотъ сезонъ вновь обнаружило признаки жизни, въ числ участвовавшихъ въ спектакляхъ находились лица очень талантливыя, изъ которыхъ упомяну г-жъ Шварцъ, Ищенко, Щепкину, Крестовскую, Лаппо, гг. Андріанова, Трофимова и артиста Матковскаго, состоявшаго, кажется, режиссеромъ. Спектакли обставлялись недурно и быть можетъ общество опять съумло-бы привлечь прежнія силы, если-бы не безтактность, обнаруженная имъ на первыхъ-же порахъ его возобновившейся дятельности. Такъ, общество приняло, составленныя однимъ изъ его членовъ г. Трофимовымъ, правила для гг. участвующихъ. Въ этихъ правилахъ имлось 28 пунктовъ, нарушеніе которыхъ влекло за собой штрафъ. Такъ, за появленіе на репетицію въ пальто — полагался штрафъ, за громкій разговоръ — штрафъ, за куреніе папиросъ — штрафъ и т. д. Все это было, конечно, строго, но все-же имло нкоторое основаніе въ виду необходимости водворенія порядка. Одинъ пунктъ правилъ обратилъ на себя вниманіе не только мстной, но и столичной прессы. Въ пункт этомъ значилось: ‘За несвоевременное ухаживаніе за артистками’ виновные подвергаются штрафу въ размр…. руб’. Выраженіе ‘несвоевременное ухаживаніе’ давало конечно поводъ объяснять слово ‘ухаживаніе’ нсколько нецензурно, такъ какъ иначе къ чему же было добавлять ‘несвоевременное’, разъ ‘ухаживаніе’ само по себ штрафа не влекло, а только ‘несвоевременное’, то ясно, что вся суть была въ ‘несвоевременности’… Правила эти, а равно и другія постановленія правленія, вынудили члена общества и бывшаго его предсдателя, г. Куперника, написать статью, въ которой онъ уличилъ правленіе ‘въ безграмотности, незнаніи дла и нелпомъ его веденіи’. Правленіе созвало общее собраніе, на которомъ было постановлено г. Куперника, какъ осмлившагося выносить соръ изъ избы, ‘исключить изъ числа членовъ общества’. Завязалась полемика, г. Куперникъ, вновь коснувшись правилъ и осмявъ ихъ, указалъ на характерный фактъ: за уличеніе въ безграмотности его исключили, тогда какъ члена правленія, растратившаго до 3-хъ тысячъ общественныхъ денегъ, не нашли нужнымъ исключить. Инцидентъ съ Куперникомъ повлекъ за собой уходъ изъ общества нсколькихъ лицъ, въ числ которыхъ я помню г-жъ Щепкину и Крестовскую.
Седьмого января 1890 г. исполнилось десятилтіе существованіе общества. Поэтому случаю г. Куперникомъ была помщена въ ‘Кіевскомъ Слов’ статья о дятельности общества за истекшій періодъ съ указаніемъ того, что нужно обществу для его процвтанія, одновременно въ той-же газет вопросу о русской драм въ Кіев была посвящена и передовая статья, въ которой указывалось, что одной изъ насущнйшихъ потребностей Кіева, даже въ интересахъ обруснія края, центромъ котораго считается Кіевъ, является постоянный театръ исключительно для русской драмы. Общество, по поводу своего юбилея, вновь обратилось въ думу съ ходатайствомъ объ отвод мста для театра и вновь безуспшно, самое-же празднованіе юбилея ограничилось постановкой сцены изъ ‘Царя Бориса’ и ‘Каменнаго гостя’ А. С. Пушкина.
Въ томъ-же сезон въ драматическомъ обществ предполагалась постановка ‘Ревизора’ въ нмецкомъ перевод, но была-ли поставлена пьеса — не помню, такъ какъ въ тотъ періодъ времени, вслдствіи серьезной болзни, постигшей одного изъ лучшихъ моихъ друзей П. А. Андріевскаго, я постоянно находился при больномъ и за ходомъ театральнаго дла не слдилъ.
Здсь-же замчу, что одинъ изъ послднихъ фельетоновъ Андріевскаго, не задолго до его смерти, послдовавшей 20 марта 1890 года, былъ посвященъ театрамъ. Между прочимъ, припоминаю нкоторыя его посвященія артистамъ на текстъ Грибодова, посвященія весьма остроумныя и врно рисовавшія гг. артистовъ. Такъ, г-ж Ларизиной, фигура которой была весьма не сценична и голосъ очень рзкій, былъ посвященъ слдующій стихъ: ‘Смотрть на васъ — васъ слушать нту силъ’. Г. Тамарину, характеристика котораго мною уже сдлана:— ‘Все отвергалъ — законы, совсть, вру’! Г-ж Марусиной, не признававшей скромнаго ухаживанія:— ‘Кто бденъ, тотъ теб не пара’! Танцовщиц въ опер, г-ж Джіоваси, особ далеко не первой молодости: ‘Я съ восемьсотъ девятаго служу’! и т. д.
По окончаніи опернаго сезона Прянишниковъ представилъ въ думу отчетъ о приходахъ и расходахъ, при чемъ оказалось, что товарищество получило дефицита 8 тысячъ рублей. Въ силу этого Прянишниковъ просилъ городъ принять на себя съ слдующаго сезона отопленіе театра — благо есть свой лсъ, какъ выразился Прянишниковъ, освщеніе (городу де газовое общество сдлаетъ скидку) и наконецъ страховку театра. Просьба Прянишникова, въ виду удовлетворительнаго веденія имъ дла, была думой уважена. Меня въ отчет Прянишникова очень интересовала одна статья расхода, а именно ‘за декораціи, ноты и костюмы — пятнадцать тысячъ рублей’. Другими словами это значитъ: ‘каковы-бы ни были дла, а я пятнадцать тысячъ за сезонъ получу’. Вотъ почему я въ одномъ мст упомянулъ, что у Прянишникова было не товарищество, а ‘антреприза безъ риска’. Какъ хотите, а брать 15 тысячъ рублей въ сезонъ за прокатъ имущества, остающагося затмъ собственностью распорядителя, т. е. брать за прокатъ имущества то, чего не стоитъ быть можетъ и самое имущество — это очень остроумная комбинація.
Дла оперетки, не смотря на вс старанія Ларина и добросовстное веденіе имъ дла, шли неважно. А чего только не длалъ Ларинъ для привлеченія публики, пригласилъ онъ и французскую пвицу г-жу Кордье, выступавшую не только въ опереткахъ, но даже и въ опер. Рискнули даже поставить ‘Травіату’ съ Кордье въ партіи Віолетты, но ничто не помогало, была приглашена и г-жа Мелодистъ, имвшая большой успхъ, все-же сборы были неудовлетворительны, словомъ, было ‘grand succs, pas d’argent’. Видя такое отношеніе публики къ оперетк, артисты стали ставить въ бенефисы легкія комедіи: о ‘Нашихъ адвокатахъ’ я уже упомянулъ, г-жа Марусина поставила въ бенефисъ пьесу Аверкіева: ‘Терентій мужъ Даниловичъ’, суфлеръ Онгинъ: ‘Русскую свадьбу’ и. т. д.
Закончился сезонъ для Ларина довольно плачевно и даже не безъ процесса съ г-жей Ларизиной, требовавшей съ антрепренера плату за цлый мсяцъ, въ теченіи котораго она по болзни не выступала. Повреннымъ ея выступалъ докторъ Москалевъ, сыгравшій двойную роль: и какъ врачъ, удостовряя о ея болзни, и какъ повренный, требуя денегъ. Послднюю роль, впрочемъ, онъ игралъ недолго и на суд выступалъ уже, по передоврію, заправскій адвокатъ.
Изъ судебныхъ длъ, имвшихъ отношеніе къ театру, укажу на одно очень комичное: нкій Сергй К — чъ привлекался къ отвтственности за нарушеніе тишины въ театр, но нарушеніе довольно рдкое. К — чъ занялъ мсто въ первомъ ряду въ опер и, уснувъ, до того началъ храпть, что мшалъ артистамъ. Какъ полиція ни старалась разбудить его, ничто не помогало, онъ продолжалъ храпть вплоть до антракта и когда его, наконеідь разбудили и вывели изъ театра, то былъ составленъ протоколъ ‘о нарушеніи тишины’. Въ судъ К — чъ не явился за нерозыскомъ его, но когда повстка ему была вручена, онъ опять не явился, на этотъ разъ на законномъ основаніи: спившись съ круга К — чъ, не дождавшись разбора дла, покончилъ самоубійствомъ.
Наступилъ постъ. Пошли концерты и вечера. Я помню вечеръ, устроенный артистомъ Прокофьевымъ въ зал дворянскаго собранія. Служилъ нкогда Прокофьевъ у Стова, затмъ исчезъ изъ Кіева и появился уже страдающимъ глазами. Для средствъ къ леченію, кажется, и былъ устроенъ вечеръ. Въ афиш Прокофьевъ именовалъ себя ‘авторомъ, поэтомъ и чтецомъ’. Вечеръ этотъ видно мало далъ Прокофьеву, средствъ хватило у него не надолго, такъ какъ въ скоромъ времени онъ сталъ обращаться не только къ артистамъ, но и ко всмъ театраламъ съ просьбами о вспомоществованіи. Ко мн онъ явился въ сопровожденіи провожатаго, такъ какъ совершенно ослпъ. Съ той поры я его больше не видлъ и не знаю, продолжаетъ-ли онъ и теперь влачить жалкое существованіе или покоится гд нибудь въ могил. Послднее куда лучше!
Постомъ въ театр Стова дала рядъ спектаклей, при блестящихъ сборахъ, французская опереточная труппа, въ состав которой выдлялись г-жа Лассаль и комикъ Дорманъ.
Со Святой недли Прянишниковъ со своей оперной труппой выхалъ въ Харьковъ, а городской театръ сдалъ товариществу харьковскихъ драматическихъ артистовъ, что, конечно, не помшало и московскому товариществу, подъ управленіемъ Соловцова, тоже явиться въ Кіевъ и давать спектакли въ театр Стова. Одновременное появленіе двухъ русскихъ драматическихъ труппъ дало основаніе мстной пресс помстить рядъ статей на тему ‘не было ни гроша, да вдругъ алтынъ’ и указать, что эта ненужная борьба крайне неудобна для публики, которая не можетъ-де разорваться. О томъ ‘чья возьметъ’ уже и рчи но было, такъ какъ вс были убждены, что товарищество Соловцова, пользующееся много лтъ подъ рядъ громадными симпатіями кіевлянъ, и на сей разъ одержитъ блестящую побду, что, конечно, и не замедлило подтвердиться,
Въ числ лицъ, впервые появившихся у Соловцова, укажу на Брониславу Эдуардовну Кошеву. Выступила она въ первый разъ въ роли Коревой въ пьес ‘Особое порученіе’. Въ игр этой симпатичной артистки было много теплоты, живаго чувства, граціи. Мн не врилось, что я вижу передъ собой ту самую артистку, которая восьмилтней двочкой, подъ фамиліей Мондштейнъ 3-ья, когда-то плясала въ антрактахъ ‘камаринскую’ на сцен Курскаго театра. Арена дятельности этой артистки преимущественно Москва, гд она, вотъ уже десять сезоновъ, непрерывно подвизается на сцен Коршевскаго театра. Недавно, какъ я читалъ, артистку торжественно чествовали по случаю этого событія и преподнесли массу подарковъ.
Въ числ прибывшихъ въ состав товарищества артистовъ меня пріятно поразилъ Н. П. Новиковъ-Ивановъ, который заявилъ мн, что окончательно оставилъ оперетку и желаетъ закончить карьеру не въ балаган, а служа серьезному искусству. Я, признаться, усумнился въ искренности его заявленія и не ошибся: спустя только четыре мсяца Новиковъ-Ивановъ отплясывалъ уже канканъ въ опереточной трупп Ларина, куда онъ прибылъ, какъ гастролеръ.
Въ трупп харьковскаго товарищества я встртилъ старыхъ пріятелей: Недлина и Чужбинова, въ числ новыхъ лицъ находились г-жи Анненская и Свободина-Барышева. Для открытія спектаклей поставлена была ‘Дармодка’, въ которой выдлялись Анненская и Недлинъ. Первые два спектакля этого товарищества дали недурные сборы, но затмъ пни сразу упали на столько, что для поддержки товарищества пришлось прибгнуть къ газетнымъ воззваніямъ, въ которыхъ не только указывалось на удовлетворительный составъ труппы, но еще и подчеркивалось, что цны мстамъ общедоступныя, а потому непонятно равнодушіе публики, слишкомъ уже отдавшей вс свои симпатіи Соловцовскому товариществу. Что составъ харьковскаго товарищества былъ хорошъ — я признаю, имена Свободиной — Барышевой, Александровой — Дубровиной, Анненской, Солонина, Чужбинова, Недлина и другихъ служатъ лучшимъ тому доказательствомъ, но трудно все-же бороться съ такими именами, какъ Глбова, Кошева, Киселевскій, Рощинъ-Инсаровъ, Соловцовъ и др. Харьковское товарищество играло въ городскомъ театр до конца апрля, товарищество Соловцова выхало раньше, направившись въ Одессу, откуда вновь прибыло въ Кіевъ и съ половины мая начало опять рядъ спектаклей съ участіемъ В. Н. Давидова и закончило ихъ только 30-го мая, по примру прежнихъ лтъ, сборнымъ спектаклемъ въ пользу недостаточныхъ студентовъ университета Св. Владиміра.
Въ то-же лто въ Кіевъ прибылъ уполномоченный трагика Росси г-нъ Перла, для устройства спектаклей итальянской драматической труппы съ знаменитымъ артистомъ во глав. Къ сожалнію, спектакли Росси не могли состояться, такъ какъ предварительная подписка на мста дала слишкомъ плачевные результаты. Жаль еще и потому, что въ состав труппы находилась Элеонора Дузе, о которой уже тогда писалось, что она играетъ роль гораздо ниже своего дарованія и согласилась быть въ трупп исключительно изъ желанія познакомиться съ Россіей, о которой, по разсказамъ своихъ товарищей, она составила самое лестное мнніе, какъ о стран, умющей по достоинству цнить таланты безъ различія національностей. Впрочемъ, въ Италіи Дузе уже въ то время на столько высоко цнили, что она была принята въ знаменитую труппу Паста, а въ 1892 году была приглашена въ артистическую поздку въ Южную Америку.
Въ начал мая Кіевъ постила мейнингенская труппа, приглашенная для артистическаго турне по Россіи г. Парадизомъ. Директоромъ ея и режиссеромъ былъ тайный совтникъ Кронекъ. Первый спектакль состоялся 4-го мая. Шла пьеса ‘Юлій Цезарь’. Я присутствовалъ раньше на репетиціи, хотя, собственно говоря, это была не репетиція для труппы, а исключительно для статистовъ, имвшихъ изображать народъ. Посл репетиціи, длившейся нсколько часовъ, Кронекъ, въ бесд со мной, заявилъ мн, что ни въ одной стран не встрчалъ такихъ смышленныхъ и понимающихъ дисциплину статистовъ, какъ въ Россіи. Дйствительно, на третьей репетиціи солдаты, изображавшіе народъ, не только знали свои мста, но положительно играли, точно съ дтства привыкли къ сцен, нкоторые изъ нихъ даже отлично произносили отдльныя нмецкія слова, то тамъ, то сямъ раздающіяся, по ходу пьесы, изъ толпы. Я видлъ Кронека до и посл репетицій, вн дла это былъ товарищъ артистовъ, но на сцен я не встрчалъ боле строгаго и требовательнаго режиссера, до того увлекавшагося, что въ выраженіяхъ, подчасъ рзкихъ, не было никакого стсненія. Какой нибудь неправильный жестъ, на который никто никогда не обратилъ-бы вниманія, выводилъ Кронека изъ себя и онъ требовалъ изъ-за этого жеста повторенія цлой сцены. И какъ его слушались! Какъ боялись его взгляда! Похвала Кронека вызывала неописуемый восторгъ артистовъ.
Когда состоялся первый спектакль, публика совершенно растерялась и сразу ршила, что извстность и слава мейнингенцевъ не преувеличены. Главная заслуга мейнингенцевъ — художественная, врная дйствительности, обстановка! У мейнингенцевъ толпа — живые люди! Довести постановку пьесъ чуть не до идеала, къ которому должна стремиться сцена — задача не легкая и требуетъ много труда. Эту задачу блестяще выполнилъ Кронекъ, который, надо добавить, для достиженія своей цли въ матеріальныхъ средствахъ не нуждался, такъ какъ вс его требованія исполнялись на счетъ герцога мейнингенскаго.
На сколько труппа эта поразила публику — я уже сказалъ, но поражены были не мене и наши артисты. Съ отбытіемъ мейнингенцевъ изъ Москвы, напримръ, всякая хорошо поставленная тамъ пьеса опредлялась словами: ‘по мейяингенски’. Это была высшая похвала для режиссера.
Не смотря однако на предшествовавшую прибытію мейнингенцевъ славу, а равно и на громадный успхъ первыхъ спектаклей, дла въ общемъ шли настолько неудовлетворительно, что Парадизъ на поздку съ труппой въ Одессу не ршился и контрактъ его съ Кронекомъ, по обоюдному согласію, былъ расторгнутъ въ Кіев, въ Одессу Кронекъ отправился на свой рискъ, но и тамъ также потерплъ убытки. Убытки, понесенные въ Москв, Кіев и Одесс не могли покрыть барыша, полученнаго въ Петербург. По распоряженію герцога мейнингенскаго вс артисты были разсчитаны и труппа перестала существовать. Самъ Кронекъ, спустя года два посл пребыванія въ Россіи, умеръ.
Если мейнингенцы себ и не принесли матеріальной пользы во время пребыванія въ Россіи, все-же мы, русскіе, получили отъ нихъ громадную пользу. Они показали, какъ надо ставить пьесы, чтобы создавать иллюзію, и ихъ уроки для нкоторыхъ антрепренеровъ не прошли даромъ. Какъ на примръ, укажу на Соловцова, который, получивъ первый толченъ отъ мейнингенцевъ, сталъ стремиться къ такой постановк пьесъ, что за нкоторыя онъ вправ былъ услышать высшую похвалу ‘мейнингенская постановка’!
Имла въ это лто прибыть въ Кіевъ и французская драматическая труппа, въ состав которой находились артисты изъ Comedie Franзaise г-жа Решанберъ, Февръ и другіе, но состоялись-ли спектакли этой труппы — не знаю, такъ какъ передъ началомъ ихъ я временно выхалъ изъ Кіева. Помню только одно: когда были выпущены афиши, гд значились цны мстамъ не ниже Кокленовскихъ, публика стала роптать и продажа билетовъ подвигалась вяло, спустя дня два появились анонсы, что цны мстамъ другія, общедоступныя а раньше объявленныя напечатаны ‘по ошибк’.
Лтній театръ въ саду купеческаго собранія былъ сданъ г., Блюменталю-Тамарину, который собралъ небольшую труппу и ставилъ легкія комедіи. Въ трупп этой подвизалась недурная артистка г-жа Томсонъ и послдовательно гастролировали Горевъ, супруги Петипа, Рощинъ-Инсаровъ и, наконецъ, Неврова. Въ начал дла Тамарина шли слабо, но потомъ поправились на столько, что онъ сталъ прилично обставлять сцену. Какъ-то разъ на сцену подали настоящій чай съ настоящими сливками и бутербродами съ настоящимъ сыромъ. Кто-то изъ постителей былъ до того пораженъ этой роскошью, что крикнулъ ‘ого! по мейнингенски’! что вызвало общій хохотъ публики. Закончилъ Тамаринъ сезонъ съ барышемъ, но это не мшало кредиторамъ постоянно являться за деньгами и наталкиваться на ‘историческіе брюки’, о которыхъ я уже упоминалъ.
Съ наступленіемъ зимняго сезона 1890—1891 г. театръ Стова снова былъ сданъ Ларину-Ларіонову для оперетки. Хотя прежній сезонъ принесъ ему значительные убытки, но онъ опять рискнулъ уже на ‘послднія’, какъ онъ говорилъ, думая возмстить хоть часть прошлогоднихъ потерь. На сколько ему трудно было взяться за дло видно изъ того, что залогъ г-ж Стовой въ тысячу рублей, безъ чего она театръ Ларину не отдавала, былъ внесенъ другимъ лицомъ, получавшимъ его обратно по частямъ отъ каждаго спектакля.
Городской театръ по прежнему арендовалъ Прянишниковъ, устроивъ товарищество на прежнихъ началахъ ‘антрепризы безъ риска’, при чемъ въ состав труппы произошли перемны: Полтинина, умершаго въ сентябр того года въ Крыму (отъ чахотки), замнилъ Тартаковъ. Въ товарищество вступила г-жа Лубковская, затмъ басъ Антоновскій, вслдствіе какого-то недоразумнія оставившій Императорскую сцену, Медвдевъ, Марина, впослдствіи выступавшая въ оперетк подъ псевдонимомъ Звздичъ, Смирнова, Нечаева и др. Изъ нововведеній Прянишникова упомяну на одно, въ которомъ сторонники его усмотрли ‘серьезное отношеніе къ эстетик’, а именно: было объявлено, что гг. артисты во время акта на аплодисменты раскланиваться не будутъ, равно не будутъ посылать публик граціозныхъ поцлуевъ и даже, падая въ обморокъ, не будутъ вставать ради поклоновъ.
Однимъ изъ крупныхъ событій въ музыкальномъ мір г. Кіева было появленіе профессора Эверарди, принявшаго приглашеніе дирекціи музыкальнаго училища быть преподавателемъ пнія. Имя Эверарди были извстно по его ученикамъ, долгое время съ успхомъ подвизавшимся въ Кіев, а именно: Силиной, Павловской, Тартакова и Стравинскаго. Когда онъ въ первый разъ явился за кулисы городскаго театра — артисты устроили ему сердечную встрчу, но такъ какъ онъ плохо владлъ какъ русскимъ, такъ и нмецкимъ языками, на которыхъ артисты только и могли объясняться, то Эверарди прибгъ къ всемірному языку, всмъ понятному, проще говоря — со всми расцловался.
Почти одновременно, проздомъ, прибылъ въ Кіевъ и П. И. Чайковскій. Его пребываніемъ и воспользовался Прянишниковъ, заявивъ ему о желаніи поставить его оперу ‘Опричники’. Петръ Ильичъ заявилъ однако, что постановка этой оперы ему нежелательна, такъ какъ онъ, хотя и авторъ этой оперы, находитъ въ ней массу недостатковъ, но добавилъ, что противъ постановки новой его оперы ‘Пиковая дама’, которая должна въ первый разъ пойти въ Петербург въ начал декабря, онъ ничего не иметъ и даже готовъ въ половин декабря прибыть въ Кіевъ, чтобы присутствовать на репетиціяхъ, а затмъ при постановк ея на сцену.
Въ описываемое время въ Кіев открылось общество любителей музыки, директоромъ котораго былъ избранъ піанистъ и композиторъ Гартфельдъ. Въ начал своей дятельности общество пользовалось симпатіями публики и пріобрло немало членовъ, но затмъ быстро наступилъ разладь въ сред его заправилъ, многіе отстали и общество стало влачить жалкое существованіе, не имя даже средствъ на уплату за помщеніе, съ открытіемъ-же въ Кіев литературно-артистическаго кружка о существованіи общества любителей совершенно забыли, если оно теперь и существуетъ, то вроятно только на бумаг и думаю эту потому, что о ликвидаціи длъ его нигд не было объявлено.
Затявъ устроить музыкальный вечеръ, Гартфельдъ объявилъ всмъ своимъ знакомымъ, что на вечер будетъ присутствовать П. И. Чайковскій, который далъ свое согласіе пріхать, тмъ боле, что будетъ исполненъ его второй фортепіанный концертъ. Такъ какъ за Гартфельдомъ, въ сущности добрымъ малымъ, водилась одна слабость, а именно — онъ любилъ приврать, то ему, конечно, не поврили и только по выход афишъ, гд объявленъ былъ второй фортепіанный концертъ Чайковскаго, и по прочтеніи газетнаго извстія, что Петръ Ильичъ прибылъ въ Кіевъ и будетъ присутствовать на вечер — публика быстро разобрала билеты. Вечеръ состоялся въ театр Стова, участвовали въ немъ: г-жа Пускова, исполнившая романсъ Чайковскаго ‘И больно, и сладко’, Тартаковъ, исполнившій его-же романсъ ‘Средь шумнаго бала’ и др. Присутствовавшій въ театр композиторъ былъ предметомъ шумныхъ овацій. Вообще пріемъ, оказанный Чайковскому за время двухнедльнаго его пребыванія въ Кіев, былъ очень сердечный: гд-бы онъ ни появлялся, публика вставала съ своихъ мстъ, апплодировала, оркестръ игралъ тутъ, а композиторъ, видимо стснявшійся, скромно раскланивался. Въ музыкальномъ училищ въ честь Чайковскаго было устроено утро, ему поднесли серебряный внокъ, при чемъ были произнесены рчи гг. Виноградскимъ и Пухальскимъ. Петръ Ильичъ, сконфуженный, скромно отвтилъ, что ораторы преувеличили его заслуги, но тмъ не мене онъ очень благодаренъ, такъ какъ видитъ, что привтствія искренни. При постановк оперы ‘Пиковая дама’ оваціи достигли крупныхъ размровъ, были поднесены внки, а затмъ артисты оперы чествовали Петра Ильича ужиномъ въ гостинниц ‘Метрополь’. Во время пребыванія своего въ Кіев Чайковскій нсколько разъ былъ у регента Калишевскаго, восторгаясь его хоромъ, въ особенности бывшимъ въ хор мальчикомъ — Гришей (сопрано). Гриша настолько понравился Петру Ильичу, что въ письмахъ своихъ къ Калишевскому, композиторъ постоянно о немъ вспоминалъ, прося передать ему его привтъ и интересуясь его успхами. Кстати сообщу здсь, что изъ Гриши, о которомъ одно время въ Кіев много говорили, какъ о будущей знаменитости, ничего выдающагося не вышло и онъ. оставивъ хоръ, года четыре тому назадъ поступилъ на службу въ телеграфъ.
Два слова о театральной коммиссіи. Дума предоставила ей право не только давать заключенія объ удовлетворительномъ или неудовлетворительномъ веденіи дла, но даже удалять артистовъ, если она признаетъ ихъ дебюты неудачными, и требовать замны ихъ новыми. Нечего прибавлять, что при такомъ прав на коммиссіи лежала обязанность присутствовать на дебютахъ, дабы дать врное заключеніе, но вс безъ исключенія дебюты прошли, а ни одинъ изъ членовъ коммиссіи въ театръ даже и не заглянулъ. На этотъ фактъ обратила вниманіе пресса, и потому сконфуженная коммиссія уже не ршалась воспользоваться своимъ безапелляціоннымъ правомъ, ршать участь артиста. Да и слава Богу! Лучшій судья для артиста — публика. Какъ судитъ публика наглядне всего свидтельствуетъ театральная касса!
Спектакли опереточной труппы Ларина-Ларіонова начались съ конца сентября. Кром знакомыхъ кіевлянамъ г-жъ Немировичъ, Кестнеръ, гг. Блюменталя-Тамарина, Дмитріева и друг. выступали еще, впервые въ этотъ сезонъ, г. Михайловъ (Свтловъ-Стоянъ), нкогда подвизавшійся въ малорусской трупп, а затмъ перешедшій на Императорскую сцену въ Москву, и р-жа Иванова. Оба имли большой успхъ, особенно г. Михайловъ, который въ бенефисъ свой поставилъ оперу ‘Гальку’, исполняя партію Іонтека, въ заглавной партіи выступала г-жа Иванова, заявившая себя не только хорошей пвицей, но и прекрасной артисткой. Въ тотъ-же сезонъ у Ларина шла еще опера ‘Аскольдова могила’, поставленная г. Кручининымъ въ свой бенефисъ.
Я уже упоминалъ, что драматическое общество, празднуя свое десятилтіе, обратилось по этому поводу въ думу за субсидіей. Дума вняла, наконецъ, просьб и ассигновала тысячу рублей. Въ благодарность за эти деньга общество предложило городу, спустя мсяца два, одно кресло въ театр…. (привожу буквально) ‘для наблюденія за ходомъ дла и развитіемъ драматическаго искусства’.
Сезонъ общество открыло 1-го октября, но уже 4-го октября, въ тотъ день, когда къ постановк назначена была пьеса ‘Разладь’ — разладъ произошелъ въ самомъ обществ и приглашенные на службу г. Головинъ и г-жи Тавридова и Савельева были удалены, а вслдствіе этого удаленія отказался служить и г-нъ Матковскій. Головинъ, положеніе котораго было безвыходное, просилъ уплатить ему хоть за одинъ мсяцъ, но ему отказали и онъ предъявилъ искъ. Упоминаю я объ этомъ потому, что на суд присутствовали въ качеств экспертовъ гг. Прянишниковъ, Савинъ, Новиковъ-Ивановъ, БлюментальТамаринъ и Ларинъ-Ларіоновъ. Имъ предстояло выяснить: 1) были-ли даны Головину обусловленные имъ три дебюта и 2) если нтъ, то въ прав-ли общество было его удалить. Не b эксперты, за исключеніемъ Ларина, признали, что а) участіе артиста въ спектакл считается дебютомъ только тогда, когда объ этомъ значится въ афиш, б) пьесы для дебютовъ избираются съ обоюднаго согласія, если не оговорено, что одна изъ пьесъ назначается по выбору антрепренера, а) отказать до окончанія обусловленныхъ дебютовъ антреприза не въ прав. Одинъ только Ларинъ находилъ, что артисту можно отказать и до дебюта, если антрепренеръ этого пожелаетъ. Мннію Ларина судъ не придалъ никакого значенія и ршилъ дло въ пользу Головина, требовавшаго только, какъ я уже сказалъ, мсячный окладъ жалованья, кажется, 150 рублей.
Въ конц 1890 г. въ Кіевъ прибыла г-жа Бренко, основательница пушкинскаго театра въ Москв и артистка Малаго театра и объявила, что ею открываются курсы ‘сценическаго искусства правильной дикціи и декламаціи’. Долголи давала она уроки и имли-ли успхъ эти курсы — не знаю. Драматическое общество объявило, что имъ будутъ устраиваться для начинающихъ пробные спектакли подъ руководствомъ той-же Бренко, но опять таки мн неизвстно, долго-ли это продолжалось, да и начиналось-ли даже, такъ какъ я вообще о дятельности г-жи Бренко въ Кіев ничего не слыхалъ. Помню я только одинъ спектакль, устроенный г-жей Бренко въ театр Стова въ январ 1891 года и въ которомъ участвовали ея ученики и ученицы, да еще анонсы, что съ 15-го мая въ Боярскомъ театр будутъ даваться спектакли подъ управленіемъ г-жи Бренко, но на спектакляхъ этихъ я не присутствовалъ. 15
Вспомнивъ 1891 годъ я не могу не упомянуть о постанокк у Ларина одной пьесы съ участіемъ Рощина-Инсарова. Было это, кажется, въ феврал. Шла пьеса ‘Петербургскіе когти’. Рощинъ плъ куплеты на злобы дня и въ виду слуховъ о конкурренціи между Медвдевымъ и Тартаковымъ — а равно о торжеств Тартакова, вслдствіе скораго отъзда Медвдева, Рощинъ сплъ слдующій куплетъ:
‘Лавры перваго тенора
Ненавидитъ баритонъ,
Но теноръ удетъ скоро —
Онъ послдній здсь сезонъ.
Толстый Демонъ въ прежнемъ сан
Будетъ пть,— какъ прежде-милъ,
‘На воздушномъ океан,
Безъ руля и безъ втрилъ’.
Хотя куплеты эти и гршили сильно по части грамоты, все-же, какъ куплеты на злобу дня, имли успхъ. Дня черезъ два въ ‘Кіевскомъ Слов’ былъ помщенъ слдующій куплетъ, посвященный Рощину:
‘Отчего такъ пусто въ драм?
Драматическій герой
Предъ пустынными рядами
Лицедйствуетъ порой.
Я скажу на это прямо,
Хоть и самъ я тамъ служилъ,—
Оттого, что наша драма
Безъ руля и безъ втрилъ’!
Въ феврал постилъ Кіевъ знаменитый піанистъ и композиторъ — Антонъ Григорьевичъ Рубинштейнъ и присутствовалъ въ городскомъ театр во время постановки его оперы ‘Маккавеи’. Какъ только публика узнала о присутствіи въ театр Антона Григорьевича, какъ начались крики: ‘автора! автора’! Рубинштейнъ появился у ложи и началъ раскланиваться, но крики: ‘на сцену! на сцену’! дошли до того, что маститый композиторъ, въ виду настоянія публики, вышелъ на сцену и долго раскланивался. На слдующій день Рубинштейнъ постилъ кіевское музыкальное училище, гд были собраны вс ученики. Прослушавъ игру нкоторыхъ изъ нихъ, Рубинштейнъ самъ слъ за рояль, но въ начал игралъ какъ-бы неохотно, и улыбаясь говорилъ: ‘забылъ! все забылъ’!, спустя-же нкоторое время могучія руки артиста исполнили прекрасную импровизацію.
Хотя въ состав оперной труппы г. Прянишникова и были недочеты, довольно даже крупные, но театральная коммиссія признала веденіе дла вполн удовлетворительнымъ, я убжденъ, что веди такъ дло Савинъ — ему-бы не сдобровать. Съ Прянишниковымъ обращались нжно и высказать ему открыто его недостатки стснялись. Только по окончаніи сезона ему было послано частное заявленіе, въ которомъ чуть не извиняясь за дерзость и указывая, что ‘и субсидію вы — молъ получаете, да и доходы были дай Богъ всякому’, его попросили ‘не отказать въ любезности и обратить вниманіе на боле тщательный выборъ солистовъ для будущаго сезона, такъ какъ въ ныншнемъ нкоторые артисты портили общее впечатлніе и были далеко неудовлетворительны’.
Поневол приходится сказать: ‘правда хороша, а счастье лучше’! Я не разъ спрашивалъ ‘какая бабушка ворожитъ Прянишникову, но отвта никакъ добиться не могъ.
До поста никакихъ интересныхъ событій въ театральной жизни, не было. Постомъ въ Кіевъ прибыла Анна Жюдикъ съ труппой, въ которой выдлялся одинъ только комикъ Дидье. Насколько помнится, кіевлянъ интересовала не столько Анна Жюдикъ, сколько сидвшій каждый вечеръ въ театр молодой блондинъ, интересовалъ онъ потому, что это былъ принцъ Луи- Филиппъ Орлеанскій, сынъ главы французскихъ монархистовъ графа Парижскаго. Хотя онъ въ Кіев проживалъ инкогнито, подъ именемъ графа де Невера, но французскіе артисты выдали его инкогнито и объяснили, что онъ прибылъ вмст съ ними изъ Тифлиса, гд, какъ страстный любитель театра, тоже посщалъ вс ихъ спектакли, какъ и въ Кіев. Злые языки, однако говорили, что принцъ не столько любитъ сцену, сколько одну изъ ея представительницъ, вслдствіе чего и здитъ за нею всюду по Россіи. Самъ принцъ говорилъ, что ему Россія очень нравится и что онъ изъ Кіева на короткое время подетъ къ отцу въ Лондонъ, а затмъ уже надолго вернется въ Россію. Принцъ въ антрактахъ всегда являлся за кулисы, гд запросто бесдовалъ съ артистами, которые въ разговор называли его ‘Monseigneur’.
Г-жа Жюдикъ какъ пвица не выдлялась, но какъ diseuse она была замчательна и мастерски передавала куплеты, при чемъ особенное мое вниманіе обратило на себя отсутствіе подчеркиваній, на которыя была полная возможность въ силу самаго жанра исполнявшихся артисткой куплетовъ.
Со святой недли Кіевъ постили старые друзья. Я разумю Соловцовское товарищество, въ состав котораго находились Глбова, Зврева, Кошева, Давыдовъ, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ, Яковлевъ, Новиковъ-Ивановъ, Шмидгофъ и, впервые прибывшіе въ Кіевъ: гжи Самойлова-Мичурина, и Ларина. Одновременно съ этимъ товариществомъ, въ которомъ поразило кіевлянъ отсутствіе И. П. Киселевскаго, прибыла въ Кіевъ и труппа Корша, подвизавшаяся постомъ въ Варшав. Въ этой трупп и оказался И. II. Киселевскій. Изъ старыхъ знакомыхъ я помню также Кудрину, Потоцкую, Омутову, Солонина и Свтлова, новыми для меня явились г-жи Романовская, Журавлева и гг. Ильинскій и Костюковъ. Опять приходится повторить уже разъ сказанное: и въ той, и въ другой трупп были выдающіяся силы, а все-же симпатіи кіевлянъ къ Соловцовскому товариществу остались неизмнными. Дла этого товарищества шли прекрасно, чего нельзя было сказать о длахъ Федора Адамовича. Соловцовское товарищество, закончивъ свои спектакли въ начал мая, отправилось въ Одессу, а затмъ въ конц мая, по примру прежнихъ лтъ, вернулось опять въ Кіевъ и дало при блестящихъ сборахъ рядъ спектаклей, закончившихся по обыкновенію спектаклемъ въ пользу недостаточныхъ студентовъ университета Св. Владиміра.
Въ бытность въ Кіев Коршевской труппы произошло одно грустное событіе, которому я былъ свидтелемъ. Шла пьеса ‘Сержъ Панинъ’ (‘Теща’). Въ третьемъ, кажется, акт на сцену вышелъ не во время Солонинъ и, что-то пробормотавъ, удалился. Минуты черезъ дв онъ снова выбжалъ и заговорилъ нчто совсмъ неподходящее. Въ антракт я зашелъ въ уборную къ И. П. Киселевскому и на вопросъ мой, что съ Солонинымъ, Киселевскій отвтилъ: ‘онъ несомннно боленъ, я замчаю въ его поведеніи признаки помшательства онъ посл второго акта, напримръ, сказалъ мн: ‘а видишь, какъ я играю, весь театръ рыдаетъ’! Слова Киселевскаго на другой день подтвердились. У Солонина обнаружилось помшательство и даже буйное. Его съ трудомъ удалось отправить въ частную лечебницу для душевно-больныхъ, г. Коршуна. Въ первое время получались свднія, что Солонинъ безнадеженъ, но затмъ всти шли довольно утшительныя и подавались надежды, хотя и слабыя, на выздоровленіе. Если мн память не измняетъ, расходы по содержанію Солонина въ лечебниц (сто рублей въ мсяцъ) принялъ на себя г. Коршъ, который довольно долго присылалъ аккуратно деньги. Затмъ я слышалъ отъ людей, близкихъ къ д-ру Коршуну, что высылка денегъ прекращена и что Коршунъ, какъ владлецъ частной лечебницы, не иметъ возможности держать у себя Солонина безплатно. Не знаю, долго-ли держалъ у себя Солонина д-ръ Коршунъ, но помню, что изъ Кіева несчастнаго больного перевезли въ Саратовъ, гд онъ въ скоромъ времени и умеръ.
Изъ лицъ, которыхъ я близко зналъ, вслдствіе такой-же причины сошли со сцены Ивановъ — Козельскій, М. Н. Милославскій и Ленскій-Петровъ. Первый уже умеръ, второй находится въ Москв, а объ участи Ленскаго-Петрова мн ничего неизвстно.
Кром труппъ Соловцова и Корша въ то-же лто въ Кіев подвизалась, въ саду купеческаго собранія, русская драматическая труппа подъ управленіемъ Ларина-Ларіонова, который отъ опереточной антрепризы отказался. Въ состав его труппы, въ которой режисеромъ былъ Леленъ — Вучетичъ, я помню г-жъ Строеву-Сокольскую, Нинину (жену Лелева), гг. Агарева, Горина и Нежданова, когда-то подвизавшагося въ оперетк. Антрепренерствовалъ, впрочемъ, Ларинъ недолго: въ конц іюля дло, вслдствіе убытковъ, было имъ передано товариществу, въ составъ котораго вошелъ и Т. А. Чужбиновъ. Дла товарищества съ этого времени пошли лучше, а съ появленіемъ гастралеровъ, сначала Петипа, а затмъ и С. П. Волгиной, и совсмъ поправились.
Въ іюн мсяц въ Кіевъ прибыла итальянская труппа, съ г-жей Элеонарой Дузе. Антрепренеромъ труппы состоялъ С. А. Пальмъ. Потому-ли, тто стояло очень жаркое время, или потому, что кіевляне не совсмъ доврчиво относились къ отзывамъ столичной прессы объ этой артистк, но сборы были ничтожные. Я видлъ г-жу Дузе въ двухъ роляхъ: Маргариты Готье и Джульеты, и если она и въ остальныхъ такъ же замчательна, какъ въ этихъ, то эпитетъ ‘великая артистка’ ей присвоенъ вполн по праву. Смотря на пустыню, которую представлялъ собой театръ во время спектаклей г-жи Дузе, я, признаться, не столько сожаллъ объ артистк, которой приходилось играть при пустомъ театр, сколько о кіевлянахъ, которые лишили себя громаднаго эстетическаго наслажденія!
Къ концу лта стало извстно, что Соловцовъ ршилъ осуществить свою давнишнюю мечту и создать наконецъ для Кіева постоянную русскую драматическую труппу. Все еще не вря въ свои собственныя силы, Соловцовъ приступилъ къ длу съ возможной осторожностью. Онъ организовалъ сначала товарищество, но къ чести его, на началахъ, далеко не такихъ, на какихъ велъ товарищеское дло г. Прянишниковъ.
Съ сезона 1891 года Кіевъ и иметъ постоянную русскую драматическую труппу, съ каждымъ годомъ все больше и больше пользующуюся симпатіями кіевлянъ, независимо отъ ея состава.
Главными силами, содйствовавшими Соловцову въ организаціи товарищества, были: Недлинъ, Чужбиновъ и Песоцкій. Вообще-же товарищество состояло изъ слдующихъ лицъ (привожу имена главныхъ персонажей): М. М. Глбова, Анненская, Ларина, Врова, Медвдева, Измайлова, Самойлова — Алибина, гг. Соловцовъ, Недлинъ, Чужбиновъ, Самойловъ — Мучуринъ, Песоцкій, Егоръ Черновъ, Поповъ и Осмоловскій.
Открытіе спектаклей послдовало 1-го сентября ‘Ревизоромъ’, въ которомъ въ роли Хлестакова дебютировалъ Самойловъ-Мичуринъ и не безъ успха. Страннымъ только показался мн голосъ артиста, точно хриплый, что я хотлъ объяснить простудой, но впослдствіи я убдился, что простуда здсь ни при чемъ и что артистъ, хотя и не лишенный дарованія, относится къ сцен спустя рукава и все время вн спектаклей проводитъ въ трактирахъ за занятіемъ, не всегда для голоса полезнымъ. А между тмъ у Самойлова — Мичурина было много данныхъ быть однимъ изъ выдающихся артистовъ: вншность его была крайне симпатичная, манеры прекрасныя, держался онъ на сцен хорошо, при такихъ данныхъ легко было выдлиться при условіяхъ серьезнаго отношенія къ длу, но этого-то Мичурину и недоставало: онъ вовсе не работалъ и игралъ какъ Богъ на душу положитъ, подчасъ не сознавая даже, кого именно онъ играетъ. Въ первое время Мичуринъ обращалъ на себя вниманіе своей красивой вншностью и представительностью, но продолжалось это очень недолго: онъ сталъ кутить, появляться въ разныхъ притонахъ, скандалить и отъ него вс отвернулись. У себя въ уборной онъ устроилъ чуть не кабакъ и, будучи еще и страстнымъ игрокомъ, онъ завелъ картежную игру. Бывало зайдешь въ уборную къ другимъ артистамъ — застаешь ихъ за просматриваніемъ своихъ ролей, зайдешь къ Мичурину и застаешь въ разгар игру въ ‘американку’. Я увренъ, что въ поведеніи Мачурина кроется причина неприглашенія его въ товарищество на слдующій сезонъ. Мои наблюденія надъ Мичуринымъ убдили меня, что въ нетрезвомъ вид онъ даже способенъ на поступки крайне неблаговидные, о которыхъ я, впрочемъ, умолчу. Посл этого сезона я Мичурина больше не встрчалъ, но слышалъ, что года три тому назадъ онъ сошелся съ одной провинціальной артисткой, у которой были средства и лишилъ ее всего ея состоянія, чуть-ли не пустивъ въ ходъ даже ея гардеробъ. Въ прошломъ году о Мачурин разсказывали, что онъ совершенно опустился и прозябаетъ гд-то далеко, не то въ Батум, не то въ Асхабад. А жаль мн этого артиста! При иныхъ условіяхъ онъ былъ-бы желателенъ въ любой трупп.
Возвращаюсь къ первому спектаклю. Постановка пьесы произвела на публику прекрасное впечатлніе, видно было, что дло затяно серьезно и что товарищество поставило себ задачей заинтересовать кіевлянъ драмой. Сопоставляя постановку ‘Ревизора’ въ декоративномъ и въ другихъ отношеніяхъ съ такой-же постановкой при прежнихъ антрепризахъ, сразу чувствовалась громадная разница, видно было, что дло находится въ опытныхъ рукахъ. Чмъ дальше шли спектакли, тмъ больше публика убждалась, что въ дл этомъ преобладающую роль играетъ не преслдованіе исключительно меркантильныхъ цлей, а цлей боле серьезныхъ, замчалось уваженіе къ русскимъ писателямъ, что сказалось въ цломъ ряд фактовъ, о которыхъ скажу ниже, замчалось желаніе поставить русскую драму на ту высоту, которая ей подобала въ матери городовъ русскихъ. Не прошло и двухъ мсяцевъ, и имя Соловцова, и безъ того популярное въ Кіев, упоминалось не иначе, какъ съ похвалой его дятельности, а учащаяся молодежь отзывалась о немъ съ благодарностью. И было за что: онъ первый въ Кіев организовалъ утренніе спектакли для учащейся молодежи, спектакли, которые съ того времени до того привились, что стали насущной потребностью учащихся. Сообразилъ Соловцовъ, что далеко не многіе родители обладаютъ средствами доставлять такое удовольствіе своимъ учащимся дтямъ и половину мстъ въ театр онъ рассылалъ безплатно въ учебныя заведенія, а иногда и вс мста. Когда напримръ, воспитанники городскихъ училищъ, преимущественно дти бдняковъ, могли мечтать о театр? А между тмъ въ описываемый сезонъ я видлъ не одинъ спектакль, когда эти именно воспитанники составляли главный контингентъ публики. Въ самомъ выбор пьесъ была строго опредленная программа: ‘Ревизоръ’, ‘Недоросль’, ‘Женитьба’, ‘Доходное мсто’ — вотъ пьесы, которыя ставились для учащейся молодежи. Не забыта была и взрослая малосостоятельная публика: и для нея устраивались спеціально общедоступные спектакли по уменьшеннымъ цнамъ. Все это, конечно, подтверждаетъ, что товарищество не ставило на первомъ план наживу, а безкорыстно отдавало свое время и трудъ, на сколько это было возможно, на пользу учащемуся поколнію и недостаточному классу населенія!
Что заслуги товарищества были оцнены какъ лицами стоявшими во глав учебныхъ заведеній, такъ и многими гражданами, видно изъ того, что до истеченіи какихъ нибудь трехъ мсяцевъ съ открытія сезона, г. Соловцовъ былъ уже солидно чествуемъ, какъ представитель товарищества. Нкоторые гласные думы, посщавшіе театръ, нашли, что заботливое отношеніе къ учащейся молодежи настолько заслуживаетъ одобренія, что вошли въ думу съ предложеніемъ о выраженіи товариществу благодарности и о назначеніи ему субсидіи въ тысячу рублей. Нашлись, однако, такіе гласные, которые въ жизни своей театра не посщали и открыто заявили что въ польз театра они сомнваются, а потому и недостойно думы ‘путаться въ такое дло’. Это подлинныя слова б. гласнаго Яроцкаго, я ихъ хорошо помню. Съ грустью долженъ констатировать, что дума отклонила предложеніе, 12 кажется гласныхъ, чмъ еще разъ подтвердила, что дума и общественное мнніе — далеко не одно и то-же! Не дале какъ черезъ три дня посл этого инцидента состоялся какой-то спектакль при полномъ сбор и не усплъ Соловцовъ показаться на сцену какъ вся публика, точно сговорившись, поднялась съ своихъ мстъ и устроила представителю товарищества шумную овацію, при чемъ ему былъ поднесенъ отъ студентовъ серебрянный внокъ. Боле нагляднаго протеста противъ мннія думцевъ и быть не могло!
Выше я сказалъ, что товарищество выказывало уваженіе къ памяти русскихъ писателей и общалъ привести факты. Такъ, въ первый-же мсяцъ, 17-го сентября, былъ поставленъ спектакль, посвященный памяти Лермонтова. Шелъ ‘Маскарадъ’, а въ заключеніе ‘апофеозъ’. При поднятіи занавса зрители увидли посреди сцены бюстъ поэта, украшенный внками, утопающій въ тропическихъ растеніяхъ, по одну сторону его находились вс артистки въ блыхъ нарядахъ съ внками въ рукахъ, по другую артисты во фракахъ и также съ внками. Оркестръ съигралъ ‘Славу’, артистъ Песоцкій, если не ошибаюсь, прочиталъ стихи, затмъ вс внки были положены у подножія бюста, ‘Слава’ была повторена и т. д. На публику чествованіе памяти великаго поэта произвело прекрасное впечатлніе. Вскор происходило подобное-же чествованіе памяти Фонвизина, а еще позже — Гоголя!
Впервые въ драм обращено было вниманіе и на оркестръ. Въ первое время его составляли преимущественно изъ евреевъ — музыкантовъ, игравшихъ на свадьбахъ. Дирижеръ, онъ-же и первый скрипачъ, вполн подходилъ по своимъ достоинствамъ къ составу оркестра и антракты, благодаря ужасной игр музыкантовъ, проводились публикой вн зрительнаго зала. Товарищество посмотрло на дло иначе: оно составило оркестръ изъ опытныхъ музыкантовъ и дирижеромъ пригласило г. М. Черняховскаго, пользующагося въ Кіев большою извстностью. Оркестръ подо его управленіемъ былъ настолько хорошъ, что ‘Гамлетъ’ ставился съ музыкой П. И. Чайковскаго, спеціально написанной имъ для этой пьесы. Вообще товарищество преподнесло Кіеву массу удобствъ и преимуществъ, какихъ до того не преподносилъ ни одинъ изъ бывшихъ антрепренеровъ!
Изъ молодыхъ артистовъ, впервые выступавшихъ въ этомъ сезон въ Кіев, долженъ упомянуть о г-н Долинов, нын артист Императорскихъ петербургскихъ театровъ. Это быль безспорно талантливый юноша, серьезно смотрвшій на дло и много надъ собой работавшій. Если я могу упрекнуть въ чемъ-либо г. Долинова, то разв въ томъ, что онъ слишкомъ рано самъ себя призналъ вполн законченнымъ уже артистомъ, въ силу чего у него явилось самомнніе, не мало ему вредившее. Со времени перваго своего появленія въ Кіев, онъ, въ теченіи пяти лтъ, изъ ‘маленькаго’, говоря театральнымъ языкомъ, актера выработался въ довольно замтную величину, конечно благодаря Соловцову, дававшему ему ‘ходъ’ (опять театральный терминъ). Въ послдній-же сезонъ г-нъ Долиновъ слишкомъ уже возмечталъ о себ, сталъ небрежно относиться къ длу, что называется задавать тонъ и въ отзывахъ его о товарищахъ, заслуженныхъ артистахъ, проглядывало какое-то пренебреженіе. На сколько Долиновъ былъ высокаго о себ мннія подтверждаетъ и тотъ фактъ, что онъ счелъ себя вправ взять на себя обязанность преподавателя въ драматическихъ классахъ г. Блюменфельда, будучи совершенно не подготовленнымъ къ такого рода обязанностямъ, ‘Подобную дерзость’, говорилъ покойный Чужбиновъ, ‘я никогда Долинову не прощу’.
Евгеній Яковлевичъ Недлинъ былъ однимъ изъ лучшихъ артистовъ въ товариществ Соловцова. На амплуа фатовъ никогда еще въ Кіев не было такого прекраснаго артиста, вмст съ тмъ Недлинъ былъ очень недуренъ и во многихъ характерныхъ роляхъ. Артиста этого я всегда уважалъ за его серьезное отношеніе къ длу и за тщательность въ отдлк ролей. Ни одной роли Недлинъ не исполнялъ безъ того, чтобы не познакомиться, по возможности изъ авторитетныхъ источниковъ, съ характеромъ роли, исполняя какое-либо историческое лицо, Недлинъ сильно волновался, заботясь о врности грима, всюду рыскалъ, чтобы достать портретъ героя и не въ одинъ, а въ разные моменты его жизни. Я помню, какъ много Недлинъ трудился при постановк пьесы ‘Санъ-Женъ’, гд онъ игралъ Наполеона I-го. Долженъ еще добавить, что Недлинъ, будучи далеко не юнъ и по фигур не совсмъ подходящій для нкоторыхъ ролей, (у него слишкомъ выдающееся брюшко), сознавалъ это и часто прибгалъ къ тому, что называется ‘подбирать животъ’, вслдствіи чего голосъ у него былъ нсколько съ басовымъ оттнкомъ, но все-же онъ вправ сказать, что игралъ въ буквальномъ смысл ‘не щадя живота своего’. Недлинъ одинъ изъ тхъ артистовъ, которые, полюбившись публик, уже навсегда пользуются ея симпатіями. Прослуживъ въ Кіев нсколько лтъ, онъ перехалъ кажется въ Казань, но еще до настоящаго времени о Недлин постоянно вспоминаютъ при появленіи кого-либо изъ артистовъ въ тхъ роляхъ, въ которыхъ раньше привыкли видть Недлина.
Громаднымъ успхомъ пользовалась М. М. Глбова, давняя любимица Кіева. Она играла, впрочемъ, не весь сезонъ, въ октябр, посл бенефиса, въ который ею была поставлена ‘Адріанна Лекувреръ’, она выхала изъ Кіева и возвратилась только къ Рождеству. Замнила ее ‘г-жа Аграмова съ сильнымъ драматическимъ репертуаромъ’, какъ анонсировалось въ газетахъ. Нечего, конечно, добавлять, что г-жа Аграмова только замняла Глбову, но ее не замнила. Единственна роль, въ которой г-жа Аграмова была вполн на своемъ мст — это ‘Сестры Терезы’. Какъ и пятнадцать лтъ назадъ въ Харьков, она и въ Кіев въ этой роли имла громадный успхъ. Къ сожалнью, г-жа Аграмова настолько увлеклась этой своей коронной ролью, что и въ другихъ роляхъ нтъ, нтъ, да и вносила частичку Терезы. Безспорно однако, что г-жа Аграмова добросовстно относилась къ своимъ обязанностямъ и если не создавала ролей, то во всякомъ случа ихъ не портила!
Егоръ Черновъ принадлежалъ къ категоріи прежнихъ артистовъ и на молодыхъ смотрлъ свысока. Какъ артистъ онъ не выдлялся, пороху не выдумывалъ, но былъ аккуратенъ, роли зналъ и службой не манкировалъ. Я уже упомянулъ въ одномъ мст, что Соловцовъ взялъ ‘Егора’, какъ его звали, вроятно изъ благодарности, какъ къ своему бывшему антрепренеру. Въ трупп ‘Егора’ любили, но еще больше любили надъ нимъ подтрунивать, чмъ особенно отличались Поповъ и Долиновъ, я нердко удивлялся Чернову, который многія некрасивыя выходки по отношенію къ нему оставлялъ безъ вниманія. Ужъ очень нужно было задть Чернова, чтобы онъ сталъ огрызаться, да и вся-то его месть заключалась въ, томъ, что онъ своихъ преслдователей называлъ ‘мальчишки’! Зная аккуратность Чернова, товарищи его умышленно производили безпорядокъ въ гардероб его, рисовали углемъ на стн его портреты въ комическихъ позахъ и т. д. Гд теперь ‘Егоръ’ и живъ-ли онъ — не знаю!
Въ бытовыхъ роляхъ, а равно и простаковъ, выдлялся г. Поповъ, сильно напоминавшій мн Арди въ молодости (во время его службы въ Одесс).
Упомяну еще о г-ж Лариной, драматической артистк, далеко не опытной, но съ большими задатками. Служила она одинъ только сезонъ и выработалась-ли изъ нея артистка — не знаю. Добавлю еще, что успхомъ пользовалась и г-жа Анненская, знакомая кіевлянамъ по участію въ спектакляхъ харьковскаго товарищества. Была еще артистка Малиновская, на сколько, помню спеціально приглашенная для исполненія роли Офеліи.
Къ концу сезона вся мстная пресса признала, что веденіе дла товариществомъ было прекрасное и что наконецъ русская драма въ Кіев упрочена. Подтверждала, это и публика, восторженно принимавшая труппу и ея представителя — Соловцова. Въ послдній спектакль Соловцовъ, отвчая на привтствія, посылалъ публик ‘русское спасибо’, а публика въ свою очередь посылали ему спасибо вообще. На сколько великъ былъ матеріальный успхъ видно, изъ того, что члены товарищества получили на рублевую марку — рубль десять копекъ!
Перехожу къ опер. Въ состав ея оказалось много новыхъ для Кіева лицъ, а именно: теноры Кошицъ, Давринъ-Кравченко, Свтловъ-Стоянъ (служившій прежде въ оперетк Ларина-Ларіонова), сопрано Любатовичъ и басъ Горди. Изъ этихъ лицъ, не знаю уже почему, не полюбился Горди, который поэтому и не выступалъ, хотя товарищество, признавая этотъ остракизмъ несправедливымъ, продолжало платить ему жалованье. Что Горди былъ далеко не плохъ, служить тому доказательствомъ слдующій фактъ. Въ то время въ Одесс русскую оперу открывалъ И, Н. Грековъ, случилось такъ, что къ первому спектаклю приглашенный Грековымъ басъ не пріхалъ, а назначена была опера ‘Жизнь за Царя’. Редакторъ ‘Одесскаго листка’, г. Навроцкій, узнавъ о безвыходномъ положеніи Грекова, прислалъ мн телеграмму о приглашеніи на одинъ день изъ Кіева баса для исполненія партіи Сусанина. Свободнымъ оказался Горди, который и похалъ въ Одессу, гд имлъ большой успхъ. Ужъ если могла быть рчь о браковк артистовъ, то прежде всего это должно было относиться къ г-ж Любатовичъ, дебютъ которой въ ‘Карменъ’ былъ боле чмъ неудаченъ. Упомянувъ въ числ теноровъ г. Кошица, замчу здсь кстати, что онъ когда-то плъ въ хор Ея Высочества Великой Княгини Александры Петровны и что въ этомъ хор пли также извстный басъ Трезвинскій, теноръ Сикочинскій и басъ Рожанинъ.
Однимъ изъ курьезовъ сезона было дло о переднемъ занавс. Г-нъ Прянишниковъ заявилъ управ, что пора пріобрсть новый занавсъ и такъ какъ по случаю таковой можно пріобрсть чуть не даромъ, то не соблаговолитъ-ли управа ассигновать нужную сумму. Согласіе было дано, но когда занавсъ былъ предъявленъ коммиссіи, то и она даже сконфузилась: на немъ были изображены миологическія фигуры, но въ такихъ позахъ, что даже друзья-пріятели Прянишникова нашли его неподходящимъ для театра, а годнымъ разв для рекламы въ какомъ нибудь ‘веселенькомъ домик’. Кончилась эта исторія тмъ, что дума ршила заказать новый занавсъ на свой счетъ, но безъ миологіи, а съ рисунками изъ исторіи г. Кіева,
Въ ноябр г. Стовъ, въ Одесс прогорвшій а потому оставшійся не у длъ, подалъ въ думу заявленіе, что въ виду оканчивающагося срока контракта съ Прянишниковымъ, онъ желалъ-бы взять городской театръ. Одновременно было получено и заявленіе Картакова, общавшаго городу массу льготъ. Стовъ также не поскупился на общанія, все дамъ: и безплатные спектакли, и десять новыхъ декорацій, и лучшихъ артистовъ и проч. Конечно, общанія Стова не очень-то соблазняли, но соблазнялъ самъ Стовъ, ужъ очень онъ хорошо умлъ просить и думу in corpore и каждаго гласнаго въ отдльности! Помогала ему просить и супруга его, особа, не смотря на свой зрлый возрастъ, весьма энергичная. Одновременно съ заявленіемъ Стова по городу пошли слухи, что Прянишниковъ не намренъ больше оставаться въ Кіев, такъ какъ его приглашаютъ режиссеромъ въ Тифлисъ, гд въ новомъ, выстроенномъ посл пожара, театр предполагается опера. Кто пустилъ эти слухи и въ чьихъ они были интересахъ — догадаться было не трудно! Когда эти слухи пошли во всю, Прянишниковъ нашелъ себя вынужденнымъ заявить, что онъ изъ Кіева и не думаетъ уходить, что опера имъ созданная — его дтище, которое онъ до того полюбилъ, что разстаться съ нимъ ему будетъ очень тяжело. Не смотря однако на такое заявленіе, думцы наши, которымъ не въ диковину сожигатъ сегодня то, чему они вчера поклонялись, отъ Прянишникова отказались и сдали театръ Стову!
Возвращаюсь къ сезону. Выдающимся событіемъ въ Кіев было пребываніе въ декабр П. И. Чайковскаго, дирижировавшаго концертомъ, устроеннымъ кіевскимъ отдленіемъ музыкальнаго общества, совмстно съ опернымъ товариществомъ. Концертъ этотъ былъ повторенъ на другой день утромъ, при чемъ весь сборъ былъ назначенъ въ пользу голодающихъ!
Изъ новыхъ оперъ, поставленныхъ въ этотъ сезонъ, я помню дв: ‘Князь Игорь’ Бородина и ‘Страшный дворъ’ Монюшко.
Постомъ въ театр Соловцова была довольно слабая французская оперетка г. Бокура, а въ городскомъ театр состоялись два спектакля Коклена — старшаго. Въ первый давали ‘Укрощеніе строптивой’, а во второй — ‘Термидоръ’ Сарду. Объ этихъ спектакляхъ я упоминаю вотъ почему: ‘Укрощеніе строптивой’ было передлано до того, что назвать пьесу Шекспировской не оказалось возможнымъ: не было ни одной сцены, врной съ оригиналомъ. Это былъ Шекспиръ на изнанку. На другой день поставленный ‘Термидоръ’ былъ данъ полностью безъ всякихъ измненій и даже сокращеній. Подобное третированіе Шекспира и одновременно рабское поклоненіе Сарду не могло не возмущать. И это продлалъ выдающійся французскій артистъ! Что ни говорите, а по отношенію къ Шекспиру наши русскіе артисты достойны величайшей похвалы!
Былъ еще постомъ концертъ тенора Васильева 3-го. Этотъ концертъ былъ спеціально устроенъ г-жей Стовой, которая, пригласивъ Васильева 3-го на предстоящій сезонъ въ составъ оперной труппы, пожелала доказать, что голосъ этого артиста еще очень хорошъ и что слухи о потер имъ голоса неврны. Увы! наступившій сезонъ доказалъ, что слухи врны и что Васильевъ 3-й карьеру свою закончилъ.
Лтомъ 1892 г., совтъ старшинъ купеческаго собранія призналъ, повидимому, что вмсто драмы гораздо удобне преподнести публик оперетку и съ этой цлью предоставилъ свой театръ Блюменталю-Тамарину. Въ оперетк этой служила г-жа Кестлеръ, но всего только одинъ мсяцъ, такъ какъ ей не было уплочено жалованье и она ухала. Служили еще дв пвицы, фамилій которыхъ я не называю, но упоминаю о нихъ вотъ почему: занимая второстепенное амплуа он имли успхъ, благодаря вншности, которая и помогла имъ’сдлать карьеру’. Когда я годъ спустя прибылъ въ Москву, Парадизъ, указавъ мн на одну особу, прозжавшую по Тверской на тысячныхъ рысакахъ и шикарно одтую, добавилъ: ‘моя бывшая хористка, служившая потомъ въ Кіев въ трупп Тамарина’. Я ее узналъ, равно какъ и ея подругу, не мене удачно пристроившуюся при какомъ-то-милліонер.
На смну оперетк Тамарина прибыла русская оперетка г. Парадиза, въ состав которой находились Волынская, Троцкая, и другая опереточная молодежь, были также Лодій, Багровъ и др. Изъ Кіева эта труппа отправилась въ Одессу, гд театральная дирекція нашла возможнымъ предоставить ей городской театръ. Пребываніе этой труппы въ Одесс памятно мн потому, что вскор посл ея отъзда’ изъ Кіева была получена телеграмма о смерти Виктора Ивановича Родона, какъ говорили, умершаго отъ холеры.
Дла Парадиза въ Кіев, не смотря на приличный составъ труппы, шли на столько неудовлетворительно, что рдкій спектакль обходился безъ недоразумній, особенно трудно было Парадизу ладить съ музыкантами, не соглашавшимися идти въ театръ до уплаты впередъ разовыхъ, что всегда влекло за собой опозданіе начала спектаклей. Неудачи въ Кіев и Одесс заставили Парадиза въ томъ-же году отказаться отъ антрепризы и онъ съ тхъ поръ занялся въ Москв исключительно урегулированіемъ своихъ длъ съ кредиторами. Исчезла оперетка подъ эгидой Парадиза, но вновь народилась подъ управленіемъ его бывшаго alter ego — Киселевича, дятельность котораго началась въ Одесс въ сезонъ 1893—94 года.
Объ этомъ въ слдующей глав.

VII.
Одесса.

Осенью 1892 года я перехалъ въ Одессу, куда приглашенъ былъ въ сотрудники ‘Одесскаго листка’, издающагося В. В. Навроцкимъ. Между прочимъ мн порученъ былъ отдлъ театральной хроники. Кром меня театральныя рецензіи въ ‘Одесскомъ листк’ писалъ также и г. Куперникъ, въ то время проживавшій въ Одесс. Упоминаю я объ этомъ вотъ почему: въ состав труппы находился нкій Днпровъ, который, какъ и большинство бездарностей, отличался выдающимся самомнніемъ: будучи въ дйствительности только ‘мужемъ актрисы’, онъ, тмъ не мене, требовалъ, чтобы гг. рецензенты въ своихъ отзывахъ о немъ были деликатны, за неисполненіе-же этого требованія угрожалъ…. своей фигурой, довольно внушительной. Благодаря тому только, что рецензіи писались двумя лицами, но за одной подписью, г-нъ Днпровъ, не зная наврно, кто авторъ замтокъ, постоянно только угрожалъ, но угрозъ въ исполненіе не приводилъ, боясь ошибиться. Отрадно, конечно, что и въ настоящее время имются еще ‘лицеди’, принимающіе неблагопріятный о нихъ отзывъ какъ объ артистахъ за личное оскорбленіе, но это фактъ.
Антрепренеромъ въ городскомъ театр въ Одесс былъ Иванъ Николаевичъ Грековъ, у котораго, ко времени моего прізда, подвизались дв труппы: драматическая и оперная, режиссеромъ первый былъ Михаилъ Васильевичъ Аграмовъ, а второй г-нъ Г. Ф. Гордевъ.
Прежде чмъ перейти къ воспоминаніямъ объ этомъ сезон, скажу нсколько словъ о самомъ театр. Когда я впервые вошелъ въ него — я былъ пораженъ! Я не зналъ чему больше удивляться, роскоши-ли отдлки или удобствамъ, предоставляемымъ постителямъ. Когда я, однако, спустя мсяца два, уже привыкнувъ къ театру, сталъ всматриваться, такъ сказать, во внутреннюю его жизнь, я понялъ, что не все то золото, что блеститъ, я взглянулъ на обратную сторону медали и для меня стало яснымъ, что городъ, потратившій полтора милліона на постройку театра, ничего или очень мало сдлалъ для того, чтобы театръ этотъ поддержать, я уже не удивлялся, что гг. антрепренеры одесскаго театра постоянно прогорали. Въ недавно напечатанномъ въ ‘Одесскомъ Листк’, отчет, за десятилтіе городского театра, (1-го октября 1897 года), я нашелъ слдующій списокъ его антрепренеровъ, (привожу въ послдовательномъ порядк): И. И. Черепенниковъ, I. Я. Отовъ и А. С. Ящукъ, И. Н. Грековъ, товарищество Гордевъ, Бедлевичъ, Супруненко, товарищество Гордевъ и Бедлевичъ, Георгій едоровичъ Гордевъ и наконецъ, съ 1897 года А. И. Сибиряковъ. Итого, за десять лтъ семь антрепризъ, изъ коихъ шесть неудачныхъ, а о седьмой еще рано говорить! Такая частая перемна антрепренеровъ, въ числ которыхъ были лица несомннно понимавшія театральное дло, должна-же имть какую нибудь причину! И причина эта есть, она заключается въ томъ, что городское управленіе, построивъ театръ и затративъ полтора милліона рублей, поршило, что имъ уже все сдлано и что остальное зависитъ отъ антрепренеровъ. Городское управленіе упустило изъ виду. одно только обстоятельство: что одесскій театръ для своего содержанія требуетъ такихъ ежедневныхъ затратъ, которыя не по силамъ частному липу. Какіе-бы доходы антрепренеръ ни извлекалъ, большая ихъ часть пойдетъ на содержаніе собственно зданія и потому останется весьма мало на покрытіе расходовъ по содержанію труппъ, а въ силу этотъ и составъ послднихъ не можетъ быть выдающимся. Городское управленіе въ этомъ отношеніи на встрчу антрепренерамъ не шло, а ограничивалось лишь тмъ, что избирало директора театра и длало мелкія хозяйственныя распоряженіи. Такъ, директоромъ театра оно избрало грека Хіонаки, представленіе о которомъ я, въ бытность свою въ Одесс, получилъ по слдующему факту: въ день празднованія Фонвизинскаго юбилея поставленъ былъ ‘Недоросль’ и Хіонаки, директоръ театра, громко заявилъ, что удивляется постановк подобной ерунды, при чемъ сожаллъ, что не зналъ объ этомъ раньше, такъ какъ, въ силу своихъ полномочій, пьесу эту ставить не позволилъ-бы. Вообще, вся дятельность г. Хіонаки, ежедневно-занимавшаго аккуратно свое мсто въ пятомъ ряду, была какая-то анекдотическая, онъ заботился исключительно о томъ, чтобы постороннія лица не могли попадать за кулисы, это былъ скоре какой-то сторожъ при вход за кулисы, чмъ директоръ театра, а дятельность другихъ городскихъ представителей, не исключая городского головы Г. Г. Маразли? Его заботы объ улучшеніи театральнаго дла проявились дважды и въ такой форм: возвратившись изъ Парижа онъ распорядился, чтобы капельдинеры обязательно одвали красные жилеты, чему они безпрекословно подчинились, вторымъ его распоряженіемъ было воспрщеніе капельдинерамъ носить усы, это распоряженіе вызвало ропотъ, капельдинеры подавали просьбы, заявляли, что бритые они до того похожи другъ на друга, что публика ихъ постоянно смшиваетъ, принимая одного за другого и т. д., но распоряженіе осталось въ сил! Какихъ либо существенныхъ мръ къ улучшенію театральнаго дла, по крайней мр въ бытность мою въ Одесс, городское управленіе не предпринимало и мотивировало это тмъ, что нтъ средствъ. Одесса мн напоминала промотавшагося помщика, который на послднія деньги купилъ золотое блюдо и, назвавъ гостей, преподнесъ имъ на этомъ блюд корки черстваго хлба. Затративъ на театръ полтора милліона, городъ преподнесъ гражданамъ этотъ театръ, но не подумалъ о томъ, что въ такомъ театр должно быть соотвтствующее въ эстетическомъ смысл угощеніе, также требующее средствъ, которыхъ у него и не оказалось. Когда я уже оставлялъ Одессу, однимъ изъ гласныхъ, В. В. Якунинымъ, былъ поданъ проектъ о замн директора театра коммиссіей. Проектъ этотъ былъ принятъ, но въ коммиссію опять таки попали лица, въ театральномъ дл столько-же смыслившія, сколько и г. Хіонаки, къ слову сказать, тоже въ эту коммиссію попавшій. Спрашивается, что можетъ выиграть театральное дло,— разъ въ коммиссію избираютъ не знатоковъ дла, а лицъ, которымъ изъ пріязни желаютъ предоставить почетную должность. Такъ и вспоминаешь пьесу ‘Друзья-пріятели’, есть тамъ такая приблизительно тирада: ‘выберутъ тебя въ почетные мировые судьи, будешь ты засдать, глазами хлопать и въ почет состоять’! Такова, къ сожалнію, и роль одесской театральной коммиссіи. Долженъ оговориться, я пишу о томъ, что было до 1894 года, быть можетъ теперь произошли какія-либо перемны во взгляд думцевъ на театральное дло. Если-да, остается только радоваться!
Возвращаюсь къ сезону. По условію съ городомъ, Грековъ обязанъ былъ дать въ первые два мсяца русскую драму, а затмъ и оперу. Составленная подъ режиссерствомъ М. В. Аграмова драматическая труппа была очень недурна, я помню въ ней слдующихъ лицъ: г-жъ Н. И. Степанову, Рыбчинскую, Днпрову, Строево* Сокольскую, Лола, гг. Шувалова, Чарскаго, Иванцова-Козельскаго, Судьбинина, Мурскаго, Степанова, Крамского и Матковскаго. Кром того въ спектакляхъ принимали участіе М. В. Аграмовъ и И. Н. Грековъ. Для перваго дебюта Шувалова и Строевой-Сокольской поставлена была ‘Ева’, которая памятна мн не по этимъ дебютомъ, а по исполненію въ ней г. Крамскимъ роли любовника. О Крамскомъ я слышалъ, какъ объ актер на роли комиковъ и простаковъ и потому первый выходъ его въ роли любовника показался мн по меньшей мр страннымъ. Оказалось однако, что сдлалъ онъ это изъ любезности и въ силу необходимости. Посл второго акта Грековъ, на сдланные ему упреки по поводу Крамского, не счелъ нужнымъ объяснить истину, а заявилъ, что Крамской, въ виду такого неудачнаго дебюта, служить у него не будетъ. Это объясненіе Грекова дало основаніе одной мстной газет заявить, что Ева подкузмила не только Адама, но и Крамского, лишивъ его мста. Оказалось однако, что Крамской мста не лишился, да и было бы странно удалять его за любезность, оказанную антреприз. Впослдствіи на амплуа любовниковъ былъ приглашенъ г-нъ Матковскій, который также выступилъ въ ‘Ев’ и провалился не хуже Крамского.
Наибольшій успхъ въ трупп имли г-нъ Шувалонъ и г-жа Днпрова, г-жа Днпрова была единственная артистка, о которой вся мстная пресса единогласно отзывалась, какъ о талантливой исполнительниц, въ игр которой видна жизненная правда. Лучшими ролями Шувалова, на сколько я помню, были роли: Отелло, Карла Моора и доктора Штокмана. Ивановъ-Козельскій, служившій весьма недолго, въ этотъ сезонъ никакого успха не имлъ, исполненіе имъ роли Фердинанда (‘Коварство и любовь’), на сколько помню, вызвало даже громкое негодованіе публики. Артистъ обидлся, сталъ бранить неблагодарную публику и съ того спектакля игралъ до того небрежно, что Грековъ вынужденъ былъ расторгнуть съ нимъ контрактъ. Я часто потомъ встрчалъ Козельскаго, который поселился въ Одесс и исключительно занялся… здой на велосипед. Какъ-то разъ въ бесд съ нимъ я узналъ, что средствъ у него нтъ никакихъ, что все свое имущество онъ перевелъ на жену, которая его оставила, и что если онъ кое-какъ существуетъ, то этимъ исключительно обязанъ одной особ, сильно къ нему привязавшейся и изъ участія къ нему раздляющей съ нимъ его тяжелое положеніе. Въ Одесс Козельскій пробылъ довольно долго, я встрчалъ его и въ слдющемъ 1893 году, онъ сталъ крайне нервнымъ, раздражительнымъ, все и вся порицалъ, о товарищахъ говорилъ съ озлобленіемъ. Два года тому назадъ я узналъ, что онъ серьезно заболлъ нервнымъ разстройствомъ и помщенъ въ убжище для престарлыхъ и больныхъ артистовъ, а въ прошломъ году слышалъ, что оттуда онъ переведенъ въ больницу Всхъ Скорбящихъ въ Петербург, гд и скончался 18 января ныншняго 1898 года.
Драматическая труппа за первые два мсяца дала валового сбора 54 тысячи рублей, но значительная часть этихъ денегъ пошла на авансы опернымъ артистамъ и на расходъ по приготовленію оперной обстановки. Съ 1-го ноября, когда по контракту съ городомъ, Грековъ долженъ былъ начать оперные спектакли, онъ предложилъ своей драматической трупп похать на гастроли въ другіе города, но на это предложеніе никто не согласился и артисты, почти не играя, получали жалованье. Г. Грекову пришлось очень плохо: содержать одновременно дв труппы, изъ которыхъ каждая въ отдльности стоила большихъ денегъ, да еще при тхъ расходахъ, которые требовалъ городской театръ, не было возможности. Чтобы кое какъ держаться, Грековъ прибгъ къ займамъ, но театральныхъ ростовщиковъ стараго времени, въ род Бонгардта, уже не было, явились ростовщики новйшаго времени а la Мотя Моргулисъ, имя котораго недавно получило всероссійскую извстность по цлому ряду процессовъ о ростовщичеств. Нечего прибавлять, что гг. Моргулисы еще боле запутали Грекова и найти исходъ изъ подобнаго затруднительнаго положенія не представлялось возможности. Положеніе Грекова было прежде всхъ понято г. Крамскимъ, вроятно потому, что онъ и самъ бывалъ въ шкур антрепренера. Онъ написалъ Грекову письмо, въ которомъ объяснилъ, что находитъ неудобнымъ, ничего не длая, получать жалованье только потому, что имется контрактъ, и проситъ его отъ контракта освободить. Грековъ, конечно, не заставилъ Крамского повторить просьбу, немедленно расторгнулъ съ нимъ контрактъ и до того обрадовался этому письму, что, вставивъ его въ рамку, помстилъ на видномъ мст въ контор. Долженъ замтить, что въ эту контору постоянно приходили драматическіе артисты за полученіемъ жалованья. И. Н. Грековъ, указывая на это письмо, говорилъ: ‘вотъ какъ порядочные актеры поступаютъ’! Эта фраза сильно задла г. Чарскаго и онъ также отказался отъ службы, за нимъ послдовали нкоторые другіе. Не вс, впрочемъ, ушли добровольно, такъ, г. Аграмовъ оставался до конца сезона, и все напиралъ на 54 тысячи, заработанныя драматической труппой. Обижало всхъ то, что Грековъ ихъ не принималъ и третировалъ на каждомъ шагу, но это было неврно, Грековъ не могъ ихъ принимать просто потому, что ему было передъ ними неловко отказывать въ деньгахъ было, неудобно, а дать — не изъ чего-было. На Грекова ужь слишкомъ стали нападать: узнаютъ, что за обдомъ у него было на третье блюдо — сладкое и… пошла писать губернія. ‘Какъ! намъ не хватаетъ и на одно блюдо, а онъ стъ ихъ три’ или продетъ Грековъ въ карет и опять крики: ‘мы пшкомъ ходимъ, а онъ на наши деньги въ карет здитъ’! А здилъ онъ потому, что карета была театральная, для артистовъ, а въ свободное время и онъ ей’ пользовался. Плохо жилось Грекову въ тотъ сезонъ, а еще хуже вліяло это положеніе на жену его, Марью Александровну, которую я постоянно встрчалъ въ слезахъ. Марья Александровна была большая труженица и нердко, для сбереженія грошей, по цлымъ ночамъ просиживала за работой, приготовляя разныя бутафорскія принадлежности и перекраивая костюмы для хористокъ. На сколько Марья Александровна труженица я убдился года два тому назадъ, въ бытность мою въ Москв. Въ то время, какъ Иванъ Николаевичъ подвизался на сцен у Корша, она работала въ открытой ею мастерской театральныхъ костюмовъ.
Я уже замтилъ, что далеко не вс артисты разошлись съ Грековымъ полюбовно, такъ, я помню, актеръ Мурскій, явившись за полученіемъ жалованья, не былъ пропущенъ въ контору, отбросивъ въ сторону цербера, охранявшаго входъ въ контору, Мурскій ворвался туда я объяснился съ Грековымъ въ такихъ рзкихъ выраженіяхъ, что тотъ не выдержалъ и заплакалъ. Посл этого визита Мурскій больше не являлся и какъ онъ покончилъ разсчеты — не знаю.
Кстати о Мурскомъ. Это былъ довольно талантливый артистъ, своей карьерой исключительно обязанный усидчивому труду. Состоя хористомъ въ синагог, онъ одновременно, сильно любя театръ, постоянно добивался возможности выступать на сцен въ маленькихъ роляхъ. Долго выступая любителемъ, при чемъ товарищемъ его былъ и Долиновъ, онъ наконецъ дошелъ до того, что бросилъ хоръ и окончательно посвятилъ себя сцен.
Изъ событій въ театральной жизни, о которыхъ въ город не мало говорили, я припоминаю одно: исчезновеніе изъ Одессы г-жи Днпровой вслдствіе какихъ-то недоразумній съ супругомъ. Вроятно недоразумніе было серьезное, такъ какъ г-жа Днпрова, захвативъ съ собой своего ребенка, скрылась изъ города ночью, воспользовавшись отсутствіемъ мужа. Съ этого сезона супруги живутъ врозь, при чемъ г. Днпровъ подвизается преимущественно въ Москв, а жена его исключительно въ провинціи.
Въ состав оперной труппы г. Грекова я встртилъ многихъ, раньше служившихъ въ Кіев, а именно: гг. Антоновскаго, Супруненко, Бедлевича, Гордева и г-жу Нечаеву, изъ служившихъ въ Харьков я узналъ г-жу Зыкову, Борисова и дирижера Эмануэля. Новыми для меня лицами были г-жи Клямжинская, Сюненбергъ и Филонова, а равно баритонъ Герасименко.
До чего г-ну Грекову вообще не везло, видно изъ слдующихъ двухъ фактовъ: о приглашеніи Антоновскаго, выдающагося пвца, Грековъ хлопоталъ очень долго и когда ему наконецъ удалось подписать съ нимъ контрактъ и артистъ пріхалъ, совершенно неожиданно произошло вотъ какое событіе: Антоновскій, направляясь по корридору театра за кулисы, держалъ въ рук папиросу. Это замтило одно административное лицо, въ сущности очень доброе, но вспыльчивое. ‘Брось папиросу’! крикнулъ администраторъ. Антоновскій, впервые явившійся въ Одессу и не зная, кто въ такой рзкой форм отдаетъ ему приказаніе бросить папиросу, отвтилъ: ‘Это не ваше дло, я иду за кулисы, къ себ’! Явилась полиція, составила протоколъ и Антоновскій ушелъ изъ театра. Ночью Грековъ ‘получилъ со станціи Раздльная телеграмму за подписью Антоновскаго, что служить въ Одесс онъ, посл происшедшаго инцидента, не можетъ, и узжаетъ домой въ г. Кишиневъ. Такимъ образомъ лучшій артистъ, на котораго возлагались большія надежды и дебютъ котораго въ опер ‘Жизнь за Царя’ долженъ былъ состояться на третій день, по какой-то случайности, которую, конечно, трудно было предвидть, оставилъ труппу. Пришлось обратиться къ тому-же самому администратору, который разъяснилъ, что противъ Антоновскаго, какъ артиста, онъ ничего не иметъ, но что онъ не можетъ допустить нарушенія въ театр порядка. Антоновскаго убдили возвратиться и когда состоялся его первый дебютъ, публика, вполн по заслугамъ, принимала его восторженно, при чемъ особенно шумно его привтствовалъ администраторъ, съ которымъ произошелъ инцидентъ.
А вотъ и второй фактъ: въ числ пвицъ выдлялась прекраснымъ голосомъ (мецо — сопрано) г-жа Сюненбергъ, за короткое время ставшая любимицей публики. Когда Грековъ сталъ формировать оперную труппу для слдующаго сезона, о чемъ, конечно, артисты не могли не знать, г-жа Сюнербергъ очень удивилась, не получая отъ Грекова приглашенія подписать контрактъ. А случилось вотъ что: г-жа Сюненбергъ какъ-то заболла, пользовалъ ее театральный докторъ Попитъ, который нашелъ, что у нея ракъ въ желудк, о чемъ и счелъ нужнымъ сообщить Грекову, предупредивъ его не приглашать артистку на слдующій сезонъ, такъ какъ ей остается жить не боле двухъ мсяцевъ. О такомъ положеніи г-жи Сюненбергъ вс искренно соболзновали, но никто, конечно, не ршался ей объ этомъ сказать и когда она спрашивала знакомыхъ, почему Грековъ ее не приглашаетъ, они подъ разными предлогами уклонялись отъ объясненія ей истинной причины. Въ это время въ Одессу прибылъ изъ Кіева г. Стовъ и, услыхавъ г-жу Сюненбергъ, предложилъ ей подписать съ нимъ контрактъ на слдующій сезонъ въ кіевскую оперу. Не получая отъ Грекова приглашенія артистка и подписала контрактъ съ Стовымъ и прослужила весь слдующій сезонъ въ Кіев, пользуясь, какъ и въ Одесс, симпатіями публики. Уже спустя долгое время кто-то объяснилъ г-ж Сюненбергъ причину неприглашенія ея въ Одессу, а Грековъ, все ожидавшій извстія о смерти Сюненбергь, очень удивлялся, получая взамнъ этого свднія о блестящихъ успхахъ артистки, о каковыхъ успхахъ онъ счелъ впрочемъ нужнымъ постоянно сообщать доктору Попичу.
Большимъ успхомъ въ Одесс пользовалась и г-жа Кляыжинская, но, какъ и большинство знаменитостей, была очень капризна, чуть что не по ней — она уже не поетъ! Эти капризы причиняли не мало матеріальнаго вреда г-ну Грекову, а режиссеру Гордеву, выдающемуся труженику, добавляли массу лишнихъ заботъ о замн спектаклей.
Изъ дебютовъ описываемаго сезона мн памятенъ дебютъ тенора Рознауера въ опер ‘Риголетто’. Обладая прекраснымъ голосомъ, онъ, вмст съ тмъ, плъ до того немузыкально, что второй дебютъ ему данъ не былъ. Упоминаю я о Рознауер вотъ почему: въ Кіев, Одесс и даже столичныхъ городахъ подвизалась русская шансонетная пвичка — Свтлова (Беренсонъ). Познакомившись съ Рознауеромъ (псевдонимъ, настоящая его фамилія кажется Маевскій) и узнавъ, что онъ, обладая голосомъ, не иметъ средствъ учиться, она на свой счетъ отправила его въ Италію, куда, въ теченіи двухъ лтъ, посылала ему деньги, давъ ему такимъ образомъ возможность получить музыкальное образованіе. Дебютъ Рознауера показалъ, что деньги были потрачены зря, но въ этомъ, конечно, не вина Свтловой, долгое время удлявшей значительную часть своихъ средствъ на поддержку, какъ она полагала, будущей знаменитости.
Г-жу Зыкову, исполнявшую въ Одесс вторыя партіи, я зналъ въ Харьков еще въ 1876 году, когда она служила въ оперной трупп г-на Раппорта въ числ первыхъ персонажей, исполняя партіи сопрано. Г-жа Зыкова до Харькова пла еще въ Кіев, гд вышла замужъ за г. Бастунова, въ то время ювелира, а теперь драматическаго артиста. Г-жа Зыкова въ Одесс, исполняя маленькія партіи (компримаріа), всегда обращала на себя вниманіе музыкальностью исполненія.
Георгія едоровича Гордева, какъ я кажется упомянулъ уже, я зналъ въ Харьков, въ начал семидесятыхъ годовъ, воспитанникомъ ветеринарнаго института. На сколько помнится, я познакомился съ нимъ въ семейств Ф. Ф. Козловской и никогда не слыхалъ, чтобы онъ обладалъ голосомъ и готовилъ себя къ сценической дятельности. Встртившись съ нимъ спустя нсколько лтъ въ Москв, я былъ очень удивленъ, узнавъ, что онъ посвятилъ себя сцен и служить, кажется, у Мамонтова. Впослдствіи г. Гордевъ служилъ въ Кіев у Савина въ качеств режиссера и отчасти пвца. Въ этой-же должности режиссера я встртилъ Гордева и въ Одесс у Грекова, выступалъ Гордевъ, какъ пвецъ, на сколько помнится, очень рдко, разв по необходимости, когда въ опер не хватало пвцовъ на баритонныя партіи. Какъ режиссеръ Гордевъ былъ очень дятеленъ и своей работой наглядно доказывалъ, на сколько онъ любилъ дло, которому себя посвятилъ. Было это въ 1892 году и съ тхъ поръ онъ постоянно находится въ Одесс, гд къ нему относятся съ такимъ довріемъ, что даже не опасались три года подрядъ отдавать ему антрепризу городского театра. И въ настоящее время, при антреприз г-на Сибирякова, Гордевъ состоитъ режисеромъ оперной труппы, что ясно доказываетъ, на сколько цнятся его знанія опернаго дла.
По окончаніи опернаго сезона въ Одессу прибыла съ своей труппой французская опереточная артистка г-жа Монбазонъ, которой разршены были спектакли въ городскомъ театр. Артистка имла значительный успхъ, особенно въ цыганскихъ псняхъ, которыя она передавала, неимоврно коверкая русскія слова. Это-то коверканіе, по отзыву поклонниковъ, и составляло почему-то особенную прелесть. Хотя Монбазонъ прибыла на пять спектаклей, какъ было объявлено, но видно ей въ Одесс очень понравилось, да и вообще къ Россіи, такъ какъ, простившись съ публикой передъ отъздомъ въ Парижъ, она, вмсто Парижа, похала въ Крымъ, а оттуда снова прибыла въ Одессу, гд и возобновила свои спектакли.
Въ какой-то оперетк артистка спла скабрезные куплеты, сопровождавшіеся такими тлодвиженіями, что бывшій въ театр градоначальникъ запретилъ ей дальнйшіе спектакли. Артистка сгоряча угрожала жалобой, но затмъ вмсто жалобы сочла за благо принесть извиненіе и ей вновь позволили играть. Когда спектакли Монбазонъ совершенно закончились, она ч все еще продолжала жить въ Одесс и одно время я ее считалъ даже нашей патріоткой, замтивъ, какъ она льнула къ военнымъ людямъ, съ которыми всюду появлялась.
Лтомъ въ городскомъ театр играло товарищество петербургскихъ артистовъ, при участіи В. Н. Давыдова, Мичуриной, Апполонскаго и Ленскаго. Давыдовъ, по обыкновенію, имлъ громадный успхъ, чего не могу сказать о г-ж Мичуриной, хотя репертуаръ шелъ главнымъ образомъ не для Давыдова, а для Мичуриной. Не могу впрочемъ отрицать, что въ нкоторыхъ роляхъ артистка обнаружила недюжинное дарованіе и имла успхъ. Было въ то лто въ Одесс еще товарищество московскихъ артистовъ, въ числ которыхъ упомяну Правдина и Горева. Въ этотъ пріздъ, помню, поставлена была въ первый разъ пьеса ‘Другъ Фрицъ’, въ которой роль раввина Зихеля замчательно игралъ Правдивъ.
Въ описываемый сезонъ Одессу постилъ знаменитый композиторъ П. И. Чайковскій для дирижированія двумя симфоническими концертами. Первое появленіе его въ театр въ директорской лож произвело въ публик сенсацію, всть о присутствіи Чайковскаго съ быстротой молніи разнеслась по всему театру и въ первомъ-же антракт, какъ и въ Кіев, ему были устроены оваціи. П. И. Чайковскій скромно раскланивался изъ ложи, но на сцену, не смотря на продолжительныя требованія, не вышелъ. Съ Чайковскимъ я былъ знакомъ еще въ бытность его въ Кіев, гд встрчался съ нимъ у извстнаго регента Калишевскаго. Черезъ нсколько дней посл прізда въ Одессу Чайковскаго, по иниціатив редакціи ‘Одескаго Листка’, композитору былъ устроенъ ужинъ, на которомъ, между прочимъ, участвовали представители мстнаго музыкальнаго міра, И на этомъ ужин также сказался антагонизмъ, существовавшій въ мстной пресс. Не смотря на посланныя редакціямъ другихъ газетъ приглашенія на ужинъ, никто изъ представителей этихъ редакцій не явился, и потому только, что иниціатива исходила отъ редакціи ‘Листка’. На ужин этомъ всхъ присутствовавшихъ, не знавшихъ близко Петра Ильича, удивила поразительная скромность композитора. Было произнесено много рчей по его адресу, при чемъ выдлялась по своей оригинальности рчь одного изъ близкихъ друзей его Л. А. Куперника, но Петръ Ильичъ, отвчая на эти рчи, до того умалялъ свои заслуги, что даже вс комплименты по его адресу объяснялъ исключительно обычаемъ хвалить того, кого чествуютъ. Своей любезностью и простотой въ обращеніи композиторъ поразилъ всхъ!
На другое утро, по его приглашенію, я его постилъ, но бесда наша шла отрывками, такъ какъ чуть ли не каждые десять минутъ являлись постители съ просьбами ихъ послушать и дать отзывъ. Въ числ этихъ постителей было нсколько подростковъ. Петръ Ильичъ ихъ терпливо слушалъ (кто игралъ на піанино, а кто на скрипк) и каждаго боле или мене одобрялъ. По уход постителей Петръ Ильичъ высказалъ мн, что онъ къ такъ называемыхъ Wunderkinder’овъ не вритъ и рдко кто, изъ подающихъ громадныя надежды въ дтств, достигаетъ извстности въ зрломъ возраст. Особенно Петръ Ильичъ возставалъ противъ публичныхъ концертовъ этихъ Wunderkinder’омъ, развивающихъ въ нихъ самомнніе, успхи, по мннію Чайковскаго, кружатъ имъ головы, они мнятъ себя геніальными виртуозами и если въ комъ изъ нихъ и есть дарованіе, то оно глохнетъ подъ вліяніемъ вншняго успха, сильно ихъ балующаго и развращающаго. Не смотря однако на такой взглядъ свой на Wunderkinder’овъ, Чайковскій наиболе талантливымъ оказывалъ поддержку, кому врученіемъ письма для пріема въ консерваторію, кому и деньгами для продолженія музыкальнаго образованія.
Передъ отъздомъ своимъ изъ Одессы Детръ Ильичъ далъ слово И. Н. Грекову пріхать къ слдующему сезону для постановки ‘Іоланты’. Это свое общаніе онъ подтвердилъ впослдствіи и письмомъ, но спустя недли дв посл полученія Грековымъ письма, телеграфъ принесъ печальную всть о кончин Чайковскаго. Было это 28-го октября 1893 года На другой день, по иниціатив Грекова, оперной труппой была отслужена по усопшемъ панихида, на которой присутствовалъ весь музыкальный міръ Одессы и масса поклонниковъ. Въ ‘Одесскомъ Листк’ было напечатано письмо Чайковскаго къ Грекову, по содержанію своему, какъ и всегда, весьма скромное, и полное надеждъ скоро прибыть въ Одессу для дирижованія ‘Іолантой’. Этимъ надеждамъ, увы, не пришлось осуществиться!
Я уже сказалъ, что режиссеромъ русской драматической труппы состоялъ М. В. Аграмовъ. Такъ какъ Грековъ, въ силу необходимости, занялся оперой, и пренебрегъ драмой, то оставшіеся въ Одесс артисты, въ ожиданіи своего жалованья, поршили, въ случа неполученія его отъ г. Грекова, составить товарищество и вознаградить себя за пропавшій зимній сезонъ артистическимъ турне по Крыму и Кавказу. Во глав этого предпріятія находился Аграмовъ. Хотя спектакли имли начаться со Святой недли, но такъ какъ сидть въ Одесс не было основанія, то составившееся товарищество на пятой недл поста ухало въ Крымъ. Прошло не боле двухъ недль и въ Одесс получена была телеграмма, что Аграмовъ умеръ. Въ полученномъ вслдъ за телеграммой письм передавалось, что Аграмовъ отправился на Малаховъ курганъ, былъ сильный втеръ, онъ простудился и на третій день умеръ.
Аграмова, какъ режиссера, я встрчалъ довольно часто и къ дятельности его усплъ присмотрться. Это былъ, по моему мннію, замчательный режиссеръ и не удивительно: какъ человкъ образованный, онъ, обставляя пьесу, никогда не допускалъ возможности крупныхъ промаховъ, ставя пьесу изъ той или другой эпохи, онъ всегда старательно знакомился съ этой эпохой по врнымъ источникамъ и потому анахронизмовъ въ постановк быть не могло. При постановк современныхъ пьесъ, гд серьезныхъ споровъ въ смысл постановки не допускается, Аграмовъ всегда требовалъ отъ дирекціи только одного: обставлять пьесу согласно мсту дйствія и, какъ это ни покажется страннымъ, тутъ-то и являлись недоразумнія, въ силу которыхъ Аграмовъ прослылъ даже человкомъ тяжелымъ, съ которымъ ладить трудно. Это неврно, ибо его требованія были всегда основательны и исходили изъ желанія создавать должную иллюзію. Я знаю напримръ такой фактъ, шла пьеса ‘Дочь вка’. Одно дйствіе происходитъ въ кабинет прокурора. Обстановка была довольно приличная, но письменный столъ представлялъ собой нчто невозможное, такой столъ обыкновенно пріобртается на толкучк за рубль — два. Аграмовъ передъ началомъ акта увидлъ этотъ столъ, возмутился и заявилъ Грекову, что, какъ режиссеръ, онъ не можетъ допустить подобный столъ въ кабинет прокурора. Грековъ отвтилъ, что лучшаго стола у него нтъ и нтъ средствъ купить. Аграмовъ вспыливъ, крикнулъ: ‘для оперы все хватаетъ, а для драмы и десяти руб, лей жалко, чтобы столъ купить. И это длаетъ русскій драматическій артистъ! Стыдно’! Грековъ обидлся и это была первая размолвка между антрепренеромъ и режиссеромъ. Называть Аграмова тяжелымъ человкомъ не приходится, онъ былъ только человкомъ требовательнымъ и требовательнымъ въ интересахъ дла, которое безспорно любилъ. Объ Аграмов я часто слыхалъ, что онъ, какъ режиссеръ, нигд не уживается, если причины были такія, какъ и въ столкновеніяхъ съ Грековымъ, то остается только подтвердить, что онъ дйствительно былъ прекрасный режиссеръ, не упускавшій изъ виду ни одной мелочи. Подобнаго рода педантизмъ можно только одобрять, но никакъ не порицать! Какъ артистъ Аграмовъ не выдлялся, хотя, какъ человкъ образованный и умный, онъ въ игр своей крупныхъ дефектовъ допускать не могъ. Были у него и слабости, присущія всмъ артистамъ: убжденный, что извстная роль исполняется имъ замчательно, ои считалъ ее своей коронной, хотя въ дйствительности исполнялъ ее слабо, такъ Аграмовъ, какъ я уже указалъ, считалъ лучшей своей ролью — Франца Моора и никогда никому ея не уступалъ. Какъ человка я усплъ узнать Аграмова довольно поздно, а именно, въ Одесс, за нсколько мсяцевъ до его смерти. По случайности онъ былъ въ Одесс моимъ сосдомъ и я поэтому съ нимъ часто сталкивался, провода вмст не мало времени. По моему, это былъ человкъ желчный, рдко о комъ хорошо отзывавшійся и, благодаря природному уму, зло острившій по поводу недостатковъ своихъ товарищей. Въ обществ Аграмовъ держалъ себя прекрасно и поведеніе его свидтельствовало, что онъ былъ человкъ интеллегентный.
Изъ служившихъ у Грекова нельзя не упомянуть о двухъ лицахъ: кассир Старынкевич и управляющемъ Бузен. Старынкевичъ, котораго вс театралы звали ‘Женя’, занималъ маленькое мсто: кассира такъ называемой малой кассы, гд продавались билеты галлереи и купоновъ. Казалось-бы, что можетъ быть скромне такой должности, дающей, конечно, не большое вознагражденіе, а между тмъ ‘Женя’ своей службой очень дорожилъ. Говорили, что онъ былъ студентомъ-медикомъ и бросивъ университетъ съ третьяго курса, явился въ Одессу и поступилъ кассиромъ. Эта скромная служба давала однако Стлрынкевичу приличные доходы и наврно большіе, чмъ получалъ самъ антрепренеръ. Какъ умудрялся Женя получать доходы знали вс, но принять мры противъ этого не было возможности. Дло въ томъ, что въ Одесскомъ городскомъ театр имется мало мстъ дешевыхъ и потому на нихъ всегда большое требованіе. Старынкевичъ, открывая кассу въ десять часовъ утра, обыкновенно минуть черезъ двадцать объявлялъ, что вс билеты проданы. Онъ говорилъ правду, но продавалъ-то онъ собственно публик очень мало билетовъ, ибо большинство еще раньше попадало въ руки барышниковъ, у которыхъ и приходилось ихъ получать платя вдвое а иногда втрое противъ номинальной стоимости, смотря по интересу спектакля. Доходы, получаемые барышниками, длились между ними и Старынкевичемъ. Жаль было нердко видть молодежь, съ пяти часовъ утра терпливо ожидавшую открытія кассы и уходившую ни съ чмъ вслдствіе заявленія ‘билеты вс проданы’. Ясно было, что въ четверть часа нельзя было все распродать, что Старынкевичъ торгуетъ билетами въ своихъ интересахъ, но ничего подлать не могли, не смотря на постоянныя указанія печати на творимое кассиромъ беззаконіе. Прослужилъ Женя не долго (всего три года), а нажилъ порядочныя деньги. Зналъ, конечно, и Грековъ о дйствіяхъ Старынкевича, но отказать ему не могъ, ибо надо было-бы возвратить залогъ, котораго у Грекова не было, да и Старынкевичъ бывалъ и полезенъ, какъ лицо, у котораго, при нужд, Грековъ могъ и призанять.
Въ должности не то управляющаго, не то личнаго секретаря Грекова, состоялъ Александръ Бузенъ. Его дятельность проявлялась главнымъ образомъ внтеатра и все больше по части добыванія денегъ для антрепренера. Моменты, когда Бузенъ хлопоталъ о деньгахъ, были всегда извстны, такъ какъ онъ въ этомъ случа постоянно разъзжалъ по городу въ экипаж Грекова. Появленіе Бузена въ экипаж Грекова было врной примтой, что Грекову нужны деньги. Судя по появленіямъ Бузена въ хозяйскомъ экипаж,— Грековъ, въ описываемый сезонъ, довольно часто таки нуждался. Бузенъ былъ преданъ своему антрепренеру, по крайней мр больше другихъ служащихъ. Посл злосчастной антрепризы Грекова одинъ только Бузенъ его не оставлялъ. Года два тому назадъ, въ бытность мою въ Москв, я встртилъ Бузена, который сообщилъ мн, что онъ продолжаетъ состоять при семь Грекова.
Одновременно съ городскимъ театромъ въ Одесс дйствовалъ и Русскій театрь, право на аренду котораго, посл смерти М. А. Максимова, перешло по наслдству къ г-ж Петровской. Въ этомъ театр постоянной труппы не было, а ставились тамъ, товариществомъ русскихъ артистовъ, общедоступные спектакли. Въ товариществ я помню г-жъ Башинскую, Ю. И. Лаврову и г. Рахимова, остальные артисты были такого сорта, что я не сохранилъ въ памяти даже и одного имени. Большимъ успхомъ пользовался Рахимовъ, хотя и не долго, такъ какъ онъ не выдержалъ и запилъ. Ю. И. Лаврова занимала амплуа драматическихъ старухъ и игрой своей сильно напоминала сестру свою Н. И. Степанову, что служитъ лучшимъ о ней отзывомъ. Была еще и малорусская труппа, но спектаклей ея я не посщалъ.
Въ этомъ-же театр съиграла нсколько разъ Сарра Бернаръ. По поводу гастролей этой артистки ‘Новороссійскій телеграфъ’ помстилъ восторженныя статьи о талант артистки. Когда газет этой напомнили, что въ 1883 году она о той-же Сарр Бернаръ отзывалась какъ о бездарности, имющей успхъ благодаря реклам, г. Озмидовъ возразилъ, что десять лтъ въ жизни артиста такой періодъ, что изъ бездарности можно сдлаться знаменитостью. Конечно это абсурдъ, такъ какъ въ возраст Сарры Бернаръ такія метаморфозы немыслимы, но Озмидову не хвалить Сарру Бернаръ нельзя было, ибо его антогонистъ ‘Одесскій листокъ’ порицалъ ея игру. Восторгался Саррой Бернаръ въ ‘Одесскихъ новостяхъ’ нкій Lapis, который описывалъ подробно, какъ онъ ее постилъ, какъ приложился къ рук и проч., что дало основаніе другой газет также помстить интервью съ знаменитостью, изъ котораго я помню одно мсто: ‘я также хотлъ приложиться къ рук, но, замтивъ черное пятно, остановился и спросилъ у знаменитости: а что означаетъ сіе пятно? на что она отвтила: это пятно явилось потому, что вчера къ этому мсту прикладывался ляписъ». Вообще, пребываніе Сарры Бернаръ въ Одесс дало мстной пресс много матеріала не столько изъ — за артистки, сколько ради полемики, являвшейся почему-то обязательной въ силу давно установившагося въ Одесс обычая.
Къ концу сезона въ Одесс появилось извстіе, что г-жа Петровская, въ компаніи съ малорусскимъ антрепренеромъ Деркачемъ (по сцен Любимовъ), везетъ въ Парижъ труппу. Объ этой антреприз, ея неудачахъ, равно о безвыходномъ положеніи, въ которое поставлены были злосчастные артисты, посл долгихъ мытарствъ возвратившіеся на родину, въ свое время писалось очень много и потому я касаться этого не буду, а замчу только, что возникшіе по этому случаю между г. Деркачемъ и г-жей Петровской процессы еще не закончены и до сихъ поръ.
Со Святой недли въ Русскомъ театр начались спектакли товарищества опереточныхъ артистовъ подъ управленіемъ гг. Бураковскаго и Ленни. Въ дйствительности это было не товарищество, а антреприза, въ которую г. Бураковскій вложилъ не мало денегъ, полученныхъ, какъ говорили, его женой Де-Лормъ въ наслдство отъ отца. Въ числ артистокъ этой труппы я помню г-жу Ленни-Воронцову, имя которой связывали почему-то съ именемъ Иванова — Козельскаго. Въ Одесс г-жа Воронцова выступала впервые, но довольно удачно, новичекъ, конечно, былъ замтенъ, но всеже игра этой артистки давала основаніе думать, что современемъ изъ г-жи Воронцовой выработается недурная ingenue comique. Ленни, какъ комикъ, также очень нравился. Въ трупп я помню еще молодого артиста Чебана, обладавшаго прекраснымъ голосомъ (теноръ). Его участіе въ трупп, къ сожалнію, было непродолжительно, такъ какъ вслдствіе какого-то крупнаго скандала, имъ учиненнаго, ему было запрещено мстной администраціей выступать на сцен. Другой теноръ Мазуровъ, о которомъ я какъ-то уже упоминалъ, имлъ колоссальный успхъ въ ‘Цыганскомъ барон’, но дальнйшіе его дебюты заставили въ немъ разочароваться.
Въ описываемое время много шума надлала опера Леонковалло ‘Паяцы’, и г. Бураковскій, предвидя, что послушать новинку явится много охотниковъ, не потснился съ своими силами поставить оперу въ первый разъ въ Одесс. Ожиданія Бураковскаго оправдались, онъ взялъ полный сборъ, но поставить эту оперу во второй разъ самъ Бураковскій не ршился. Говорю ‘самъ Бураковскій’, ибо кто знаетъ Бураковскаго — знаетъ также прекрасно, что онъ никогда ни передъ чмъ не останавливался, но въ данномъ случа и у него даже не хватило смлости рисковать. Изъ Одессы товарищество ршило похать въ другіе города, намтивъ ихъ не мало, но артистическое турне прекратилось очень скоро, вслдствіе недоразумній, происшедшихъ между Бураковскимъ и Ленни. Возвратившись вскор въ Одессу, Бураковскій, разсказывая о своемъ крах, декламировалъ стихи Чацкаго: ‘Хотлъ объхать цлый свтъ, а не объхалъ сотой доли’.
Лтомъ, въ 1893 году, въ городскомъ театр одно время подвизалась русская опера подъ управленіемъ Любимова. Такъ значилось на афиш, но на самомъ дл Любимова роль была очень плачевная, такъ какъ доходы получали разные контролеры, давшіе средства на перездъ труппы въ Одессу. Дло шло какъ-будто недурно, благодаря участію въ спектакляхъ г. Медвдева, все-же расходы были на столько значительны, что о барышахъ и думать нельзя было. Сезонъ былъ довольно кратковременный и, какъ всегда, закончился для Любимова — убыточно.
Съ весны Русскій театръ снялъ въ аренду на двнадцать лтъ Н. П. Новиковъ — Ивановъ, съ обязательствомъ его перестроить. Ремонтъ былъ сдланъ серьезный и стоилъ не мало денегъ. Новиковъ-Ивановъ строилъ театръ съ исключительной цлью его эксплоатировать, отказавшись самъ отъ антрепризы. Когда контрактъ съ бр. Рафаловичами, владльцами театра, былъ уже подписанъ, Новиковъ-Ивановъ, по цлымъ днямъ гуляя по Дерибасовской улиц, останавливалъ всхъ знакомыхъ, просилъ поздравить его, цловался и каждому говорилъ: ‘Мамочка! бери театръ! онъ твой! Мн ничего не надо! Мн лишь-бы прокормиться’. При этомъ Новиковъ уврялъ каждаго знакомаго, что для него уже приготовлено даровое мсто: семейному — ложа, одинокому — кресло. Если-бы Новиковъ исполнилъ свое общаніе, въ театр наврное не хватило-бы мстъ. ‘И для чего ты Николай Петровичъ все общаешь’? спрашивали его нкоторые артисты. ‘Нельзя, мамочка, надо задобрить публику’!— ‘Да ты-то при чемъ, вдь антрепренерствовать будутъ другіе’?— ‘А мое имя, мамочка, имя, это важно’! Вообще Новиковъ-Ивановъ вралъ до того, что нердко за него становилось стыдно. Помню я, какъ онъ сдавалъ въ аренду буфетъ. Въ числ претендентовъ находился и г. Корони. Новиковъ-Ивановъ сошелся съ нимъ въ условіяхъ, далъ честное слово, что дло покончено, а когда пришлось подписать условіе, онъ сталъ скрываться. Когда-бы Корони ни являлся къ Новикову, получался отвтъ: ‘дома нтъ’. Дошло до того, что Корони поставилъ у воротъ дома, гд жилъ Новиковъ, свою прислугу, чтобы дождаться его прихода. Прислуга сторожила цлыя ночи, но Новиковъ не являлся домой. И неудивительно, онъ въ то время давно преспокойно спалъ дома и лишь по утрамъ, когда дворникъ ему сообщалъ, что осада снята, онъ уходилъ въ театръ присматривать за работами, но и въ театр его поймать нельзя было, завидя издали Корони, или даже не Корони, а похожаго на него, онъ моментально прятался. Оказалось, что буфетъ былъ сданъ другому лицу, предложившему сотни на дв больше. Опасаясь мести со стороны пріятелей Корони, Новиковъ обратился даже съ просьбой къ градоначальнику о защит. На сколько Новиковъ заискивалъ въ сильныхъ міра, видно изъ того, что онъ возилъ къ г. градоначальнику образцы обоевъ для ложъ и показывая эти обои знакомымъ, добавлялъ: ‘съ одобренія его превосходительства’. Поссорившись съ однимъ издателемъ мстной газеты, который, вслдствіе грязныхъ выходокъ Новикова, счелъ нужнымъ даже прибгнуть къ нагайк, Новиковъ, передъ открытіемъ сезона, явился къ этому издателю съ просьбой о поддержк, увряя его въ любви и преданности!
Сезонъ 1893—1894 года былъ послднимъ въ антреприз Грекова, посл этого сезона театръ былъ сданъ, въ вид опыта на одинъ годъ, товариществу ‘Гордевъ, Бедлевичъ и Супруненко’, а г. Грековъ перехалъ въ Москву, гд поступилъ на службу къ Коршу. Въ этотъ сезонъ думой было принято предложеніе о театральной коммиссіи и выработаны нкоторые пункты, облегчавшіе положеніе антрепренера. Съ Грековымъ въ Одесс случилось то-же, что съ Саввинымъ въ Кіев: и того, и другого оставляли антрепренерами при самихъ тяжелыхъ условіяхъ, а какъ только нашли необходимымъ дать антреприз кое-какія льготы — прежнихъ антрепренеровъ замнили другими, въ Кіев Савина — Прянишниковымъ, а въ Одесс Грекова — упомянутымъ выше товариществомъ.
Составъ оперной труппы былъ почти прежній, за весьма немногими исключеніями, искренно публика только жалла объ отсутствіи г-жи Сюненбергь, причину ухода которой, я уже разсказалъ. Гастролировали въ этотъ сезонъ гг. Медвдевъ и Тартаковъ и оба съ громаднымъ успхомъ. Въ пріздъ Тартакова въ Одессу сильно сомнвались въ виду того, что онъ года за два до этого, выступивъ на одесской сцен въ опер ‘Демонъ’, не только никакого успха не имлъ, но, говоря театральнымъ языкомъ, провалился. Тартаковъ однако прибылъ и вс спектакли съ его участіемъ давали прекрасные сборы. Обусловленнаго числа спектаклей Тартаковъ все-же не сплъ. Помню, назначена была опера ‘Демонъ’, но, незадолго до начала спектакля, по городу были расклеены анонсы, что ‘вслдствіе внезапнаго отъзда Тартакова изъ Одессы спектакли отмняется’. ‘Внезапный отъздъ’, конечно, долженъ былъ имть причину и она дйствительно вскор выяснилась. Г. Тартаковъ до начала сезона подписавшій контрактъ съ Грековымъ, въ Одессу на весь сезонъ почему-то пріхать не могъ, а потому онъ предложилъ Грекову расторгнуть контрактъ съ тмъ однако, что онъ прибудетъ въ Одессу на десять спектаклей съ платой по сто рублей отъ спектакля. Грековъ согласился, Тартаковъ пріхалъ, сплъ нсколько спектаклей, но такъ какъ контрактъ, имъ подписанный, ему не возвращался, да кром того ему не были уплочены его разовые, то онъ, сообщивъ Грекову, что послднимъ нарушено условіе и потому онъ, Тартаковъ, пть больше не будетъ, въ тотъ же день выхалъ въ Петербургъ.
Изъ выдающихся событій сезона слдуетъ упомянуть о прізд въ Одессу Антона Григорьевича Рубинштейна. Отъ концерта Рубинштейнъ, какъ его ни просили, отказался. Впрочемъ, и просьба была напрасна, такъ какъ Рубинштейнъ давно уже далъ слово въ Одесс никогда не концертировать. Случилось это, не помню въ какомъ году, посл одного его концерта, гд публика отнеслась къ знаменитому піанисту и композитору крайне неуважительно. Антонъ Григорьевичъ свой пріздъ объяснилъ исключительно желаніемъ навстить сестру свою Софью Григорьевну, постоянно проживающую въ Одесс. Въ театр Рубинштейнъ былъ одинъ только разъ во время представленія оперы его ‘Демонъ’. Какъ только публика увидла ‘львиную голову’, какъ говорили о Рубинштейн, показавшуюся въ одной изъ ложъ бель-этажа, тотчасъ начались оваціи: вс зрители поднялись съ своихъ мстъ, раздались шумные аплодисменты, оркестръ исполнилъ тушъ и маститый композиторъ долго раскланивался во вс стороны, видимо тронутый устроенной ему импровизированной оваціей.
Репортеры мстныхъ газетъ, узнавъ о прізд Антона Григорьевича, желали воспользоваться его пребываніемъ для ‘интервью’, тогда уже входившимъ въ моду и въ Одесс, но редакторы сильно усумнились въ возможности ‘интервью’, такъ какъ слышали, что Антонъ Григорьевичъ врагъ всякихъ собседованій съ газетными дятелями. Оказалось однако, что редакторы ошиблись: одинъ и’ъ репортеровъ ‘Одесскаго листка’ А. Р. на ‘свой страхъ’, какъ онъ выразился, безъ вдома редактора, пошелъ къ Рубинштейну, былъ, къ удивленію своему, принятъ и даже весьма любезно и на слдующій день написалъ большую статью ‘у А. Г. Рубинштейна’. Примру А. Р. послдовали репортеры другихъ газетъ и Антонъ Григорьевичъ со всми весьма любезно длился всми свдніями, какія у него просили, сообщилъ даже о своихъ планахъ въ будущемъ, о начатыхъ имъ работахъ и проч.
Когда ремонтъ Русскаго театра окончился и обои, съ одобренія градоначальника, попали на свое мсто, Новиковъ-Ивановъ, или, врне г-жа Ддицкая, управлявшая имъ, заключилъ контрактъ съ H. Е. Киселевичемъ. составившимъ для Одессы опереточную труппу. Киселевичъ въ театральномъ мір, правильне опереточномъ, довольно извстенъ и потому нахожу не лишнимъ сказать о немъ нсколько словъ. Въ 1883 году, по окончаніи одесской второй гимназіи, Киселевичъ поступилъ помощникомъ режисера въ труппу г-жи Ильиной, той самой, которая въ 1881 году служила у Иваненко въ Кіев на выходныя роли. Замчу мимоходомъ, что такіе рзкіе переходы, какъ отъ выходной актрисы да антрепренерши, не должны никого удивлять: я на своихъ глазахъ видлъ не мало такихъ артистокъ, которыя, обладая различными талантами, пріобртали на столько крупныя средства, что быстро стали рядиться въ павлиньи перья и, чтобы занимать выдающееся положеніе, бросались въ антрепризу. Ихъ цль была — властвовать и распоряжаться, ихъ мелкому тщеславію вполн удовлетворяла та зависимость, въ которой стояли крупныя силы, раньше на нихъ и вниманія не обращавшія, а затмъ, въ силу обстоятельствъ, ‘вынужденныя даже заискивать. Къ такого рода антрепризамъ я всегда относился съ ненавистью, ибо мн противно было видть неучей и невждъ, стоявшихъ во глав предпріятія и, по праву сильнаго, третировавшихъ подчасъ заслуженныхъ артистовъ. А между тмъ, антрепризы этой категоріи появляются у насъ довольно часто: то выступитъ антрепренеромъ какая-нибудь ничтожность, благодаря только тому, что она молодая женщина и съумла завлечь богача, на средства котораго и затваетъ дло, то видишь антрепренеромъ какого-нубудь малограмотнаго лакея, нажившагося на Продаж водки за буфетной стойкой. И отъ подобныхъ типовъ, къ несчастью, зависятъ артисты, въ рукахъ такихъ господъ находится право распоряжаться святымъ дломъ, дломъ… театра! Бдное родное искусство! Какъ ничтожно твое положеніе, разъ ты можешь зависть даже отъ разныхъ парвеню и лакеевъ!
И такъ, Киселевичъ поступилъ на службу къ Ильиной, а затмъ перешелъ въ малорусскую труппу Старицкаго, съ которой и прибылъ въ Москву. Когда эта труппа начала играть въ театр Парадиза, который принялъ эту труппу по необходимости, такъ какъ съ нмецкой своей труппой прогорлъ, то Киселевичъ перешелъ на службу къ Парадизу. За короткое время Киселевичъ сталъ для Парадиза до того необходимымъ лицомъ, что антрепренеръ безъ него не могъ уже обходиться. Какъ во время антрепризъ въ Москв, такъ и во время разныхъ турне, предпринимавшихся Парадизомъ по Россіи, главную роль игралъ Киселевичъ, когораго считали alter ego Парадиза. Въ теченіи нсколькихъ лтъ Парадизъ то раззорялся, то вновь всплывалъ, но съ Киселевичемъ не разставался.
Въ 1893 году, когда Парадизъ окончательно раззорился и даже попалъ подъ судъ за растрату залоговъ, а въ сущности — за неуплату займовъ, длавшихся имъ у ‘контролеровъ’ на громадные проценты, Киселевичъ затялъ самостоятельно антрепризу и съ этой цлью нанялъ Русскій театръ у Новикова-Иванова. Опереточная труппа, составленная Киселевичемъ, была очень недурна и дла шли превосходно, чему не мало содйствовалъ и репертуаръ. Въ состав труппы находились Кестлеръ, Смолина, Долинъ, Шиллингъ, Полтавцевъ и другіе. Съ этой-же труппой Киселевичъ лтомъ 1893 года прибылъ въ Кіевъ, при чемъ Смолина была замнена г-жей Троцкой. За Киселевичемъ, во время его антрепризы въ Одесс, я замтилъ два достоинства: умнье ладить съ полиціей и умнье находить поддержку въ пресс, къ недостаткамъ его я отношу страсть широко жить. Чмъ лучше шли дла оперетки, тмъ лучше торговали отъ Киселевича Петербургская и Сверная гостинницы. Бывали случаи, что Киселевичъ проводилъ по три дня въ гостинниц, давая оттуда распоряженія въ театръ черезъ своихъ ‘адъютантовъ’, какъ ихъ называли. Такихъ адъютантовъ у Киселевича было два: П. А. Романовскій и Шприцъ (по театру Дмитріевъ), котораго вс почему-то звали Шпонька. ‘Адъютанты’ эти между собою, не знаю почему, сильно не ладили и другъ противъ друга постоянно возставали, при чемъ не обходилось и безъ сплетенъ. Романовскій пользовался у Киселевича большимъ довріемъ, которымъ, однако, иногда и злоупотреблялъ. Какъ-то разъ Киселевичъ послалъ его въ Елисаветградъ пригласить хористовъ и далъ ему денегъ для авансовъ. Прошло нсколько дней, Романовскій ничего не сообщалъ, а вернувшись въ Одессу, объяснилъ, что хористовъ нтъ, ибо онъ ихъ… проигралъ. Выяснилось, что Романовскій, для поддержанія своего престижа, отправился въ клубъ и, питая страсть къ картамъ, не воздержался и вс авансы оставилъ въ клуб. Романовскій, обладая массой недостатковъ, имлъ одно крупное достоинство: онъ былъ вренъ тому, у кого служилъ, но былъ вренъ только-пока служилъ, стоило его удалить и на другой день онъ былъ способенъ устроить любую пакость прежнему хозяину, чтобы угодить новому. ‘Шпонька’ часто бывалъ битъ, то побьетъ его Дмитріевъ за псевдонимъ, то побьетъ Киселевичъ за какое нибудь упущеніе, разница была лишь въ томъ, что Киселевичъ, посл избіенія, всегда давалъ Шпоньк рубля два-три. Какъ я потомъ узналъ, Шпонька часто умышленно добивался быть избитымъ Киселевичемъ, чтобы получить пару цлковыхъ. А деньги Шпоньк были очень нужны. Грязный, неряшливый, вчно въ рваномъ костюм, съ испитой, чуть не уродливой, физіономіей, Шпонька тмъ не мене очень любилъ ухаживать и вотъ для этого-то и нуждался въ деньгахъ. Былъ у Киселевича еще одинъ ‘адъютантъ’, фамилію котораго не помню, съ нимъ произошелъ презабавный случай. Послалъ его Киселевичъ въ Херсонъ составить оркестръ изъ 16 человкъ, но исключительно изъ лучшихъ музыкантовъ, ‘платить не стсняясь’, заявилъ ему Киселевичъ, ‘но чтобъ лучшіе’. Дня черезъ два получена была телеграмма, что оркестръ готовъ, труппа выхала и когда’, передъ началомъ спектакля, дирижеръ вошелъ въ оркестръ, онъ дйствительно нашелъ 16 музыкантовъ, но какихъ: семь первыхъ скрипокъ, одинъ альтъ, двухъ контрбасистовъ и шесть трубъ. Дирижеръ ахнулъ, смутился и Киселевичъ, но ‘адъютантъ’ объяснилъ, что исполнилъ порученіе буквально: набралъ лучшихъ музыкантовъ и, какъ приказано, шестнадцать. Нечего добавлять, что съ такимъ составомъ оркестра спектакль идти не могъ, и оркестръ былъ замненъ піанино.
Въ бытность Киселевича въ Одесс въ трупп его была сильно развита игра въ карты: играли преимущественно въ банчокъ! Особенно любилъ игру Шиллингъ, но ему сильно не везло и онъ большую часть своего жалованья оставлялъ за зеленымъ столомъ. Какъ-то разъ, войдя къ нему, я засталъ его плачущимъ. Я думалъ, что случилось нчто особенное, ибо не станетъ-же взрослый мущина плакать по пустякамъ. Оказалось, однако, что я ошибся: Шиллингъ плакалъ, проигравъ въ карты нсколько рублей.
Опереточная труппа притягивала въ театръ, какъ и всегда, золотую молодежь, которую въ Одесс представляютъ преимущественно греки. Ухаживаніе за Смолиной едва не окончилось очень плачевно для ея супруга Щербакова, который въ припадк ревности покушался на отравленіе, но во время поданная помощь спасла его!
Наибольшимъ успхомъ въ Одесс пользовался Долинъ, одесситки ему симпатизировали. Серьезно заболвъ г. Долинъ, отправленный за границу, вскор умеръ.
Былъ въ услуженіи у Киселевича молодой человкъ Гохбоймъ, исполнявшій обязанности контролера. Упоминаю я о немъ вотъ почему: меня всегда удивляла та исключительная любезность, которую проявлялъ Киселевичъ къ своему контролеру. Оказалось, что дло вовсе не въ еврейчик Гохбойм, а въ его крестномъ отц Жальте, и что въ данномъ случа ‘по отцу и сыну честь’. Гохбоймъ, занявъ мсто контролера, долженъ былъ внести и залогъ, а это-то исполнилъ за него г. Жальте, желавшій предоставить своему крестнику какое нибудь мсто. Жальте ничего общаго съ театромъ никогда не имлъ, но Киселевичъ, познакомившись съ Жальте, съумлъ ему внушить любовь къ оперетк, какъ къ весьма выгодному предпріятію. Сначала Жальте не поддавался и въ компаньоны не шелъ, а только оказалъ Киселевичу временную поддержку, а тамъ и пошло, и пошло. Вскор Жальте сдлался негласнымъ компаніономъ Киселевича и когда фортуна повернулась къ Киселевичу спиной, Жальте потерялъ весьма солидную сумму, которую, какъ оказалось, г. Жальте, состоя кассиромъ въ обществ пароходства, и позаимствовалъ изъ кассы. Результаты вскор сказались: Жальте, опасаясь обнаруженія растраты, изъ Одессы бжалъ, а Киселевичъ, всегда смотрвшій на свои векселя съ опереточной точки зрнія, продолжалъ по прежнему дло, такъ какъ ему нечмъ было рисковать: будутъ сборы,— будемъ жить, не будетъ сборовъ — бросимъ дло, Такъ и случилось: прогорвъ какъ антрепренеръ, Киселевичъ перешелъ въ управляющіе къ г. Щукину, у котораго и служить въ настоящее время. Долженъ замтить, что Киселевичъ, по природ человкъ очень добрый, деньгамъ никакого значенія не придавалъ и взявшись за антрепризу онъ вовсе не мечталъ о нажив, а только о веселомъ время — препровожденіи: Такъ смотрли на Киселевича и его артисты, идя къ нему въ труппу, они прекрасно знали, что своихъ средствъ у Киселевича нтъ, но врили, что.онъ, какъ хорошій администраторъ, съуметъ поставить дло нсколько лучше, чмъ оно шло-бы при товариществ. Хотя Киселевичъ и прогорлъ, но вс служившіе у него артисты продолжаютъ быть съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ и вполн уврены, что рано или поздно онъ сведетъ съ ними старые счеты и если ему удастся вновь воспрянуть, то отъ этого и имъ предстоитъ не малая выгода! Да и то сказать, какой солидный антрепренеръ ршился-бы давать такіе оклады, какими пользовались у Киселевича: артисты, de jure будто и потерявъ, все-же de facto получили отъ Киселевича больше, чмъ получили-бы отъ любого антрепренера.
Лтній сезонъ 1893 года выдвинулъ въ Одесс, хотя и на короткое время, г. Крамского въ роли антрепренера. Долженъ замтить, что одесситы въ теченіи лта знала одни только кафе шантаны, которыхъ при мн было три: въ городскомъ саду шантанъ процвталъ со одобренія городскаго управленія, и находился въ рукахъ нкоего Зерона-Сокаллы, въ саду гостиницы Грандъ-Отель антрепренерствовала г-жа Кизовская и, наконецъ, въ саду Благородного собранія, подъ фирмою Катаки, орудовала какая-то пвичка. Деа Братцева. Особенно нравилось мн посщеніе сада Благороднаго собранія, я съ восторгомъ слдилъ всегда за гг. старшинами собранія, покровительствовавшими серьезному искусству. Какъ умильно поглядывали эти мышиные жеребчики, имвшіе на сцен свою ложу, на какую нибудь безголосую нмочку, пвшую ‘Маргариту’, съ какимъ одушевленіемъ эти господа аплодировали, требовали повторенія и, въ итог, даже подпвали. Чмъ не ‘благородное’ собраніе! Г-ну Крамскому, замтившему какою духовною пищею кормятъ одесситовъ лтомъ, пришла благая мысль создать въ Одесс солидное учрежденіе, гд-бы развлеченія были приличны и гд граждане моглибы проводить вечера съ своими семействами, не опасаясь на каждомъ шагу наталкиваться на безобразныя, развращающія явленія. Узналъ онъ, что въ Одесс имется дача ‘Ланжеронъ’, нкогда любимое мстопребываніе одесситовъ. Эту-то дачу, принадлежавшую г-ну Сливинскому, и заарендовалъ Крамской, построилъ тамъ два театра исключительно для постановки легкихъ комедій, пригласилъ оркестръ съ театральнымъ дирижеромъ Эмануелемъ во глав, самую дачу, неимоврно запущенную, превратилъ въ чудный уголокъ, снабдивъ его и электрическимъ освщеніемъ, словомъ сдлалъ все, чтобы дать публик здоровое развлеченіе, исключивъ изъ него всякіе даже намеки на кафе-шантанный характеръ. Но видно, не въ добрый часъ затялъ Крамской свое дло! Казалось, онъ не упустилъ ни одной мелочи, которая должна содйствовать успху затяннаго имъ солиднаго предпріятія, а между тмъ оно не привилось!
Я помню день открытія. Съ утра состоялось освященіе, г., градоначальникъ первый открылъ ворота парка серебрянымъ ключемъ, преподнесеннымъ ему г. Крамскимъ, затмъ послдовалъ завтракъ, на которомъ присутствовали вс административныя и гражданскія власти, было произнесено много рчей на тему о вред кафе-шантановъ и польз трезваго развлеченія (завтракъ, на которомъ пили, въ счетъ, конечно, не шелъ), говорилось о несомннномъ успх предпріятія и т. д. Вечеромъ наплывъ публики на дачу ‘Ланжеронъ’ былъ громадный, вс восторгались, Крамского поздравляли, но…. черезъ нсколько дней ‘Ланжеронъ’ представлялъ уже опасное мсто дня постителей, мсто, куда безъ кастета или револьвера идти не слдовало изъ опасенія быть ограбленнымъ, ‘Ланжеронъ’, какъ говорится, блисталъ пустотой, а кафе-шантаны, по прежнему, были переполнены публикой, въ сред которой находилось не мало подростковъ.
Почему предпріятіе г-на Крамского не имло успха — не понимаю. Кажется, все было для этого сдлано, а между тмъ затя оказалась мертворожденной. Думаю, что одной изъ причинъ неудачи была ошибка Крамскаго, сразу пожелавшаго поставить дло слишкомъ широко, на что наличныхъ средствъ однако не хватило, а между тмъ это отсутствіе средствъ побудило его преждевременно открыть паркъ, въ надежд пополнить общанную программу изъ предстоящихъ доходовъ.
Гораздо удачне повелъ дло артистъ Сергевъ, который въ то-же лто открылъ театръ на ‘Большомъ Фонтан’. Тамъ играла составленная Сергевымъ, небольшая русская драматическая труппа, которая пришлась по душ дачникамъ и сборы были недурные. Поддерживалъ Сергева писатель Кругловъ, въ то время работавшій въ ‘Одесскомъ Листк’. Его частые отзывы о спектакляхъ Сергевской труппы, отзывы довольно, благопріятные, привлекали въ театръ не только дачниковъ, но и горожанъ. На сколько дло это привилось на ‘Большомъ Фонтан’ я заключаю изъ того, что въ лто прошлаго 1897 года, какъ видно изъ газетныхъ свдній, антрепренеръ театра, которымъ состоялъ режиссеръ Соловцовской труппы г. Владыкинъ, получилъ довольно солидные барыши. Конечно, успху не мало содйствовало участіе г-жи Глбовой и гг. Соловцова и Рощина-Инсарова, все-же фактъ, что больше — фонтанскій театръ въ лтнее время представляетъ для одесситовъ значительный интересъ — не подлежитъ сомннію.
Неудача, постигшая Крамского на дач ‘Ланжеронъ’, не остановила однако другихъ лицъ эксплоатировать тамошній театръ, но опять-таки безуспшно. Самая дача была пріобртена городомъ, который отъ себя уже сдавалъ въ аренду театръ, получая проценты съ валоваго сбора, но сборы были ничтожны и труппа не въ состояніи была дажа уплачивать обусловленные проценты. Вообще, какъ я потомъ узналъ, вс лица, прямо или косвенно причастные къ ‘Ланжерону’, завершили свою дятельность весьма плачевно: такъ, владлецъ дачи, Сливинскій, нкогда богатый человкъ, умеръ въ нищет, обиравшій Сливинскаго извстный въ Одеес ростовщикъ, отставной солдатъ Мстя Моргулисъ попалъ въ ссылку, а одинъ мстный тузъ, принадлежавшій къ виднымъ представителямъ суда, что не помшало ему, однако, ‘работать’ съ Моргулисомъ, вынужденъ былъ выйти въ отставку.
Дла Грекова въ сезонъ 1893—1894 года шли крайне неудовлетворительно, какъ ни бился этотъ злосчастный антрепренеръ, но въ конц концовъ ему пришлось покинуть Одессу и приняться за прежнюю дятельность, которую онъ оставилъ, исключительно соблазнившись одесской антрепризой. Какъ странно устраивается иногда судьба человка! Думалъ-ли Иванъ Николаевичъ, вступивъ въ товарищество артистовъ Малаго театра для поздки въ Одессу на нсколько спектаклей, что эта поздка поведетъ къ уходу его съ Императорской сцены и вмст съ тмъ лишитъ его всхъ средствъ, когда-то нажитыхъ продолжительнымъ трудомъ. И не только лишитъ средствъ, но создастъ еще и долги, покрывать которые приходится и по настоящее время.
Когда я оставлялъ Одессу, антреприза театра, въ вид опыта, на одинъ годъ была передана тремъ артистамъ, служившимъ у Грекова: гг. Гордеву, Беддевичу и Супруненко. Какова была дятельность этого тріумвирата — не знаю, но вроятно не вполн удачна, равно какъ и дятельность послдующихъ антрепризъ, ибо за четыре года оказалось четыре антрепризы. Послдняя, г. Сибирякова, наступила только въ ныншнемъ году и о результат ея, конечно, еще рано говорить!

VIII.
Кіевъ.

Осенью 1893 года я возвратился въ Кіевъ, въ театр ‘Соловцовъ’ товарищества уже не было, а г. Соловцовъ состоялъ антрепренеромъ, въ городскомъ театр, вслдствіе смерти
I. Я. Стова, дло велось подъ управленіемъ ‘наслд. Стова’, какъ значилось на афиш. Какъ извстно, у Стова наслдниковъ не было, слдовательно подъ ‘наслд.’ надо было подразумвать ‘наслдницъ’, которыхъ у Стова оказалось не мало, а именно вдова и шесть дочерей. По поводу этого управленія семью наслдницами говорили, что ‘у семи нянекъ дитя безъ глазъ’, но это было неврно, такъ какъ дломъ управляла одна только г-жа Стова при содйствіи своего зятя, дирижера оркестра, Пагани. За время дятельности г-жи Стовой въ состав труппъ было нсколько довольно выдающихся пвцовъ и пвицъ, изъ которыхъ укажу на г-жъ Ольгину, Карри Сонки, гг. Мышугу, Каміонскаго, Свтлова, въ общемъ-же артисты набирались преимущественно дешевенькіе и вс стремленія антрепризы клонились исключительно къ сокращенію расходовъ. Сезонъ 1895—1896 года по составу труппы былъ удовлетворительне предшествовавшаго сезона, что объяснялось тмъ, что г-жа Стова нашла нужнымъ подтянуться, опасаясь, въ виду окончанія срока аренды театра, ч конкуррента въ лиц Соловцова, имя котораго открыто называли.
Помню я маскарадъ съ шествіемъ въ купеческомъ собраніи 1-го ноября 1896 года. Въ шествіи фигурировали и театральные дятели: г. Соловцовъ и г-жа Стова. Соловцовъ, часто выступавшій въ тотъ сезонъ въ роли Гамлета, а еще чаще выступавшій въ антрактахъ какъ чтецъ и неизмнно читавшій ‘Индюками ‘Поросенка’, былъ изображенъ въ костюм Гамлета, при чемъ въ одной рук держалъ индюка, а въ другой-поросенка, сзади шла семиглавая старушка, что означало ‘наслдницъ Стова’ съ грозно поднятымъ кулакомъ, направленнымъ на Гамлета. При проход старушки раешникъ выкрикивалъ:
‘А вотъ и Стова старушка,
Въ ныншнемъ сезон совсмъ душка,
Нашла она себ врнаго друга
По прозванію Филиппи-Мышуга.
Есть еще и пвица Сонки,
У которой голосъ звонкій,
Хочетъ видно Стова съ городомъ поладить,
Чтобъ Соловцову сильно нагадить’, и т. д.
Упоминаю я объ этомъ шествіи для того, чтобы показать, насколько въ Кіев театральныя дла сильно интересуютъ публику и всегда служатъ темой на злобу дня.
По поводу приглашенія г-жей Стовой тенора Мышуги, помню, въ одной мстной газет поднять былъ вопросъ: должно-ли городское управленіе допустить этого пвца на кіевскую сцену и вообще должно-ли разршить г-ну Мышуг подвизаться на какой-либо оперной сцен въ Россіи. Основаніемъ къ такому вопросу послужило надлавшее въ свое время много шуму заявленіе Мышуги, явившагося въ судъ свидтелемъ по длу объ убійств артистки Висновской, что онъ по русски отвчать не будетъ. Мышуга служилъ тогда въ Варшав въ опер и это заявленіе до того вызвало негодованіе всей русской прессы, что пвцу предложено было оставить службу въ варшавскомъ театр. Онъ выхалъ за границу и нсколько лтъ о немъ не слышно было, пока въ 1894 году его не пригласила въ составъ русской оперы г-жа Стова, что и побудило одну мстную газету поднять вышеупомянутый вопросъ о неумстности приглашенія этого артиста. Г-жа Стова, серьезно встревоженная этимъ обстоятельствомъ, но не желавшая лишиться хорошего пвца, подала въ думу заявленіе, что ею приглашенъ пвецъ Филиппи, который будетъ пть въ нкоторыхъ операхъ на итальянскомъ язык. Филиппи и оказался тмъ самымъ Мышугой, о которомъ шла рчь. Сначала онъ выступалъ подъ именемъ Филиппи, а затмъ, когда его успхъ уже былъ обезпеченъ, къ этому имени было прибавлена Мышуга и такимъ образомъ въ Кіев и оказался Филиппи-Мышуга. Пвецъ этотъ безспорно выдлялся изъ ряда теноровъ, подвизавшихся съ нимъ одновременно на кіевской сцен и потому неудивительно, что онъ пользовался большими симпатіями публики. Успхъ въ Кіев имлъ еще и теноръ Броджи, выступавшій нсколько разъ въ послдній сезонъ. Лтомъ 1890 года между городской управой и г-жей Стовой произошло недоразумніе изъ-за сдачи городу декорацій и кто знаетъ, до чего повелъ-бы этотъ споръ, если-бы не пожаръ городскаго театра въ послдній день сезона (5-го февраля 1896 г.), на каковомъ пожар сгорло и спорное имущество.
Посл этого пожара въ Кіев постоянной оперы уже не было, а временно появлялись какъ итальянская, такъ и русская. Постомъ 1896 г. въ театр Соловцова выступала итальянская оперная труппа изъ Одессы, антрепренеромъ ея состоялъ г. Гордевъ. Не смотря на замчательный составъ труппы, дла шли крайне неудовлетворительно, что объяснялось двумя причинами: плохимъ составомъ оркестра и болзнью перваго тенора г-на Дюро. На сколько помнится, Кіеву предстояло въ этотъ постъ слушать дв итальянскія оперы: въ театр Соловцова и въ городскомъ театр, гд ее желала сформировать г-жа Стова, вслдствіе чего оркестръ городского театра и былъ ею законтрактованъ. При такомъ положеніи г. Гордевъ вынужденъ былъ собрать оркестръ частями въ разныхъ городахъ, когда-же случился пожаръ городского театра и оркестръ г-жи Стовой остался не у длъ, Гордевъ пожелалъ пополнить свой оркестръ нкоторыми музыкантами городского театра, но послдніе не согласились, требуя приглашенія всхъ, на что г., Гордевъ, конечно, ршиться не могъ. Что касается тенора Дюро, о которомъ отзывы были весьма удовлетворительны, то первый дебютъ его по болзни былъ отмненъ, а когда онъ выступилъ наконецъ въ ‘Гугенотахъ’, не вполн оправившись, публика разочаровалась. Хотя вмсто г-на Дюро г. Гордевымъ былъ приглашенъ теноръ Дмутреско, но послдній не могъ уже возстановить довріе публики къ опер и антреприза Гордева закончилась довольно плачевно: онъ потерплъ убытокъ въ 12-ть тысячъ рублей за одинъ мсяцъ.
Со Святой недли въ театр Соловцова выступало товарищество русскихъ оперныхъ артистовъ, организованное Фюреромъ. Въ этомъ товариществ выдлялся артистъ Императорскихъ театровъ Яковлевъ, впервые выступавшій въ Кіев на театральныхъ подмосткахъ, хотя до этого времени кіевляне часто слышали Яковлева, но только въ концертахъ. Артистъ имлъ въ Кіев громадный успхъ, что отчасти объясняется и тмъ, что г. Яковлевъ считается кіевляниномъ. Я помню его въ начал восьмидесятыхъ годовъ, когда онъ состоялъ въ Кіев адъютантомъ при командующемъ войсками А. Р. Дрентельн. Уже въ то время онъ поражалъ многихъ своимъ прекраснымъ голосомъ и многіе высказывали сожалніе, что онъ не посвящаетъ себя опер. Плъ г. Яковлевъ какъ диллетантъ исключительно въ тсномъ кругу своихъ пріятелей и посл усиленныхъ настояній послднихъ онъ ршился наконецъ серьезно позаняться. Въ то время служилъ въ Кіев теноръ Рядновъ, который и сталъ давать уроки Яковлеву. Въ слдующій сезонъ г. Яковлевъ, оставивъ службу, поступилъ на сцену въ Тифлис, а спустя еще одинъ годъ онъ съ большимъ успхомъ дебютировалъ въ Петербург на Императорской сцен, куда и былъ принятъ сразу на значительный окладъ. Однимъ изъ главныхъ достоинствъ г. Яковлева слдуетъ признать его прекрасную манеру держать себя на сцен, если къ этому добавить, что онъ пвецъ интеллигентный и обладаетъ замчательно красивой наружностью и прелестной фигурой, то понятенъ будетъ успхъ, которымъ пользуется артистъ всюду, гд онъ ни выступаетъ. Въ этомъ-же товариществ выступала раза три и извстная колоратурная пвица г-жа Боронатъ, имвшая громадный успхъ. Особенно хороша была пвица въ партіи Джильды (Риголетто).
Чтобы покончить съ оперой укажу еще на одну оперную труппу, подвизавшуюся въ весенній сезонъ 1897 года въ театр Соловцова. Антрепренерами ея состояли гг. Любинъ и Салтыковъ. Въ этой трупп гастролировалъ, кром г. Яковлева, въ первый разъ солистъ Его Величества Николай Николаевичъ Фигнеръ. Не касаясь достоинствъ Николая Николаевича, какъ пвца, я не могу не замтить, что меня онъ поражалъ какъ артистъ. Въ нкоторыхъ исполненныхъ имъ въ Кіев партіяхъ я совершенно забывалъ о немъ, какъ пвц и восторгался имъ исключительно какъ выдающимся драматическимъ артистомъ. Особенно выдлялся г. Фигнеръ въ трехъ партіяхъ, въ которыхъ игрой своей производилъ сильное впечатлніе, а именно: Каніо (‘Паяцы’), Донъ-Хозе (‘Карменъ’) и Германа (‘Пиковая дама’). Успхъ этого артиста въ Кіев былъ громадный, равно какъ и въ Одесс, куда труппа Любина и Салтыкова выхала на десять спектаклей. Изъ старыхъ знакомыхъ, подвизавшихся въ трупп Любина и Салтыкова, я отмчу двухъ: г-жу Лакруа и г. Максакова.
Много лтъ тому назадъ въ Кіев выступала не безъ успха, сначала въ саду ‘Шато-де-флеръ’, а затмъ и минеральныхъ водь, шансонетная пвица г-жа Элиза Бейеръ, о которой разсказывали, что она до прізда въ Кіевъ пла въ какомъ-то венгерскомъ хор въ Москв. Хотя подмостки лтнихъ увеселительныхъ садовъ далеко не располагаютъ къ серьезному репертуару, тмъ не мене г-жа Вейеръ большею частью исполняла вещи серьезныя, на столько серьезныя, что завсегдатаи кафе-шантана находили ‘номеръ г-жи Вейеръ’ слишкомъ скучнымъ и предпочитали видть ее въ кабинет въ качеств веселаго собесдника, чмъ слушать на сцен въ качеств пвицы. Не смотря на это, публика относилась къ г-ж Вейеръ очень хорошо и нердко приходилось даже слышать искреннія сожалнія, что пвица, обладающая столь выдающимися голосовыми средствами, подвизается въ кафе-шантан. Подъ вліяніемъ-ли этихъ отзывовъ, или по другимъ причинамъ, но г-жа Вейеръ, оставивъ Кіевъ и перехавъ въ Москву, стала серьезно учиться и, спустя нкоторое время, она выступила въ Харьков на оперной сцен, подъ псевдонимомъ Лакруа. Еще черезъ два года я, въ бытность свою въ Москв, слышалъ эту пвицу въ Большомъ театр въ опер ‘Жидовка’, выступала она тамъ, и не безъ успха, и въ другихъ операхъ. Появленіе пвицы въ Кіев, въ трупп Любина и Салтыкова, было встрчено кіевлянами весьма сочувственно и хотя въ одной мстной газет было указано, въ вид упрека, что это та самая пвица, которая нкогда выступала въ кіевскихъ кафе-шантанахъ, но этотъ дикій и безсмысленный взглядъ публика не раздляла и принимала артистку вполн по заслугамъ, не считаясь съ ея прошлымъ. Замчу вскользь, что г. рецензентъ газеты вроятно незнакомъ съ біографіями многихъ современныхъ знаменитостей, начало которыхъ куда ниже начала г-жи Вейеръ, однако это обстоятельство не только не ставится имъ въ упрекъ, но служитъ къ ихъ чести.
Баритонъ Максаковъ, о которомъ я упомянулъ, также знакомъ мн по Кіеву: и онъ много лтъ томъ назадъ подвизался въ саду ‘Шато-де-флеръ’ въ еврейскомъ квартет братьевъ Шварцъ. Я помню его хорошо, фамиліи его я не зналъ, но звали его по имени Максъ, откуда вроятно и псевдонимъ его Максаковъ. Еще въ то время онъ обратилъ на себя вниманіе своимъ прекраснымъ голосомъ и часто встрчаясь съ нимъ въ компаніи въ кабинет, гд онъ, для увеселенія постителей, исполнялъ нкоторые романсы, я высказывалъ свое удивленіе по поводу небрежнаго его отношенія къ такому прекрасному голосу, какимъ наградила его природа Максъ или отмалчивался, или заявлялъ, что нужда заставляетъ его подвизаться въ хор, но мечта выработать изъ себя пвца его не покидаетъ, только-бы пріобрсть средства, чтобы имть возможность учиться. Прошло съ тхъ поръ около десяти лтъ, о пвц Максаков я слышалъ, но только встртившись съ нимъ въ Кіев я узналъ въ немъ того самаго Макса, который нкогда распвалъ на сцен ‘Шато-де-флеръ’ комическіе куплеты въ компаніи съ Натаномъ Шварцемъ и другими.
Со времени возвращенія моего въ Кіевъ и до 1896 г. включительно такъ подвизались въ лтніе сезоны три опереточныя труппы, изъ коихъ дв одновременно: одна въ саду купеческаго собранія подъ режиссерствомъ Владыкина, при антреприз Розмитальскаго, а другая въ ‘Шато-де-флеръ’ подъ управленіемъ Киселевича, об труппы, не смотря на недурной составъ ихъ, понесли убытки. Въ слдующій сезонъ антрепризой занялся г-нъ Фредериксъ (дирижеръ Жоржъ), для котораго, по его требованію, былъ построенъ въ саду ‘Шато’, новый театръ. И эта труппа прогорла, хотя г. Фредериксъ поплатился только своимъ трудомъ, такъ какъ денежныя средства на веденіе дла далъ нкій Трахтенбергъ, большой любитель если не оперетки, то опереточныхъ дятелей. Въ лто 1897 года въ театр, гд подвизался г. Фредериксъ, выступала итальянская опера г. Луковича, извстнаго всесторонняго антрепренера, одинаково энергично предающагося какъ длу кафе-шантана и балета, такъ и длу оперы.
Перехожу къ драм. По возвращеніи моемъ въ Кіевъ, какъ я уже сказалъ, въ театр Бергонье уже не было товарищества драматическихъ артистовъ и г. Соловцовъ сталъ антрепренеромъ, каковымъ продолжаетъ быть и понастоящее время. Живя въ Одесс, я все-же не могъ не интересоваться длами русской драмы въ Кіев и получавшіяся много свднія подтверждали, что дла по прежнему идутъ блестяще, что г. Соловцовъ все больше и больше пользуется симпатіями кіевлянъ и что во многихъ учрежденіяхъ г. Соловцовъ, благодаря несомннно принесенной имъ польз, состоитъ почетнымъ членомъ. Единственный упрекъ, который длался Соловцову заключался въ томъ, что онъ не мняетъ состава своей труппы и что поэтому смотрть въ теченіи цлаго ряда лтъ однихъ и тхъ-же артистовъ,— не интересно. Съ этимъ взглядомъ я однако не былъ согласенъ и вотъ почему: главное требованіе, обыкновенно предъявляемое къ любой русской трупп, есть требованіе ансамбля, чмъ, какъ всегда приходится слышать, отличаются французскія труппы. Если, говорятъ, у нихъ нтъ выдающихся артистовъ, за то имется ансамбль, чмъ и объясняется ихъ всегдашній успхъ. Для. полученія ансамбля, понятно, необходимо имть артистовъ уже съигравшихся. Соловцовъ этого очевидно и добивался и, говоря откровенно, цли своей достигъ, неудовольствіе, высказывавшееся по поводу оставленія однихъ и тхъ-же артистовъ въ теченіи нсколькихъ сезоновъ, было неосновательно. Недовольнымъ достаточно указать на наши Императорскіе театры, гд артисты служатъ десятки лтъ и, однако, не надодаютъ публик, напротивъ, она съ ними сживается, считаетъ ихъ ‘своими’ и уходъ кого нибудь изъ труппы вызываетъ нердко искреннее сожалніе театраловъ. Нельзя-же думать, что для казенной антрепризы является вполн умстнымъ то, что для антрепризы частной почему-то не годится. Къ этому долженъ добавить, что большинство французскихъ труппъ, по крайней мр, поещавшихъ Россію, отличаясь ансамблемъ, далеко не блистало хорошими артистами. Если-же Соловцову удалось достигнуть ансамбля и при томъ имя въ состав своей труппы выдающихся артистовъ, то я не могу не признать въ этомъ большой его заслуги. Было-бы еще, конечно, умстно претендовать на антрепренера, если-бы въ трупп его подвизались бездарности, которыя имъ и оставлялись-бы на служб изъ года въ годъ, но, пригласивъ лучшія провинціальныя силы, онъ вправ, ради ансамбля, удерживать ихъ подолгу. Непріятно въ теченіи цлаго ряда лтъ смотрть Петрова, Иванова и Сергева, которые въ любой роли являются только Петровыми, Ивановыми и Сергевыми, но смотрть такихъ артистовъ, какъ Глбова, Зврева, Киселевскій, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ, Недлинъ и др. артистовъ, создающихъ роли, никогда не можетъ ‘прісться’. Употребляю это слово, такъ какъ мн часто приходилось слышать о нашихъ артистахъ — ‘хороши, но прілись’. Этого ‘но’ я никакъ понять не могу. Можно только сдлать одну оговорку, а именно: и хорошіе артисты должны принимать во вниманіе значеніе времени, роль, которая была имъ по средствамъ и силамъ десять лтъ тому назадъ, можетъ оказаться далеко неподходящей въ настоящее время, но и тогда рчь можетъ идти только о переход на другое, боле соотвтствующее амплуа, но ни въ какомъ случа объ удаленіи ихъ изъ состава труппы.
Г. Соловцовъ, придерживаясь только что высказаннаго мною взгляда, въ теченіи нсколькихъ лтъ своей антрепренерской дятельности избгалъ частой замны однихъ артистовъ другими, и потому крупныя перемны въ состав его труппы бывали очень рдки, главнымъ образомъ эти перемны казались артистовъ на амплуа первыхъ любовниковъ и причину этому я усматриваю исключительно въ томъ, что г. Соловцову, вслдствіи бдности вообще нашей провиціальной сцены на замстителей этого амплуа, приходилось постоянно наталкиваться ни jeune premier’омъ, далеко не удовлетворительныхъ. Такъ, у него послдовательно служили СамойловъМичуринъ, Агаревъ, Скуратовъ, Анчаровъ-Эльстонъ и наконецъ въ сезонъ 1897—1898 года г. Багровъ. Послдній оказался лучше другихъ, но и съ нимъ придется разстаться въ силу окончанія срока его отпуска (Багровъ — артистъ Императорскихъ театровъ). Перемны происходили также и въ женскомъ персонал труппы, но въ сущности перемны незначительныя, если принять во вниманіе семилтній періодъ. За все это время на амплуа ingenue dramatique и comiqne у Соловцова служили г-жи Анненская, Врова, Днпрова, Велизарій, Тугаринова и Морская. Долженъ еще упомянуть объ уход артистки Шаровьевой, но замна ея такой выдающейся артисткой какъ М. И. Зврева длу, конечно, вредить не могло.
Перехожу къ г. Соловцову. О немъ, какъ о лиц, много лтъ стоящемъ во глав столь серьезнаго дла, какъ дло русской драмы, я поговорю подробне и позволю себ охарактеризовать его какъ антрепренера, артиста и человка.
Долженъ оговориться: хотя воспоминанія мои и посвящены Николаю Николаевичу и не въ силу личныхъ, дружескихъ отношеній, а какъ скромная дань заслугамъ его въ дл возрожденія русской драмы въ Кіев, тмъ не мене я въ характеристик Соловцова буду вполн безпристрастенъ и представлю его по возможности такимъ, какимъ я его знаю.
Изъ всхъ антрепренеровъ, съ которыми мн приходилось сталкиваться въ теченіи почти тридцатилтняго моего пребыванія въ театральномъ мір, я считаю Соловцова единственнымъ, который, намтивъ себ опредленную цль, ни на іоту отъ нея не отступалъ ‘не щадя ни трудовъ, ни издержекъ’, какъ обыкновенно говорятъ въ такихъ случаяхъ. Преслдованіе наживы, ради которой, главнымъ образомъ, и стремятся къ антреприз, никогда у Соловцова не играло первенствующей роли. Каковы-бы ни были дла въ смысл, конечно, сборовъ, Соловцовъ относился къ нимъ безразлично и не останавливался ни передъ какими затратами, чтобы обставлять пьесы такъ, какъ это требовалось, сознавая, что тотъ или другой артистъ можетъ быть полезенъ для дла, Соловцовъ обязательно его приглашалъ, не стсняясь окладомъ. Мн извстны артисты, получавшіе у него по пятисотъ рублей въ мсяцъ, но когда они предъявляли требованіе прибавить сотню-другую — отказа не бывало, разъ артисты, по мннію Соловцова, были нужны. Многіе старались объяснять энергичныя дйствія г. Соловцова тмъ, что онъ стремился перетянуть публику въ свой театръ, что было не легко въ виду крупнаго конкурента — оперы, къ которой кіевляне очень привыкли, тогда какъ къ драм они относились безразлично. Если даже допустить, что это врно, то опять таки я усматриваю здсь одну только заслугу Соловцова, заслугу, заключающуюся въ томъ, что онъ желалъ поставить русскую драму въ то положеніе, которое ей по праву принадлежитъ въ большомъ русскомъ город. Я, впрочемъ, высказаннаго мннія не раздляю, на что у меня имются: неопровержимые факты. Если Соловцовъ, конкурируя съ оперой, прибгалъ, какъ полагаютъ, къ роскошной обстановк пьесъ, каковы, напримръ, ‘Санъ-Женъ’, ‘Царь Борисъ’ и др., то что-же заставляло его ни на волосъ не измнить своей программы посл пожара городского театра, когда конкурента уже не было и такой громадный городъ, какъ Кіевъ, остался только при одномъ театр. Иной антрепренеръ, пользуясь столь привиллегированнымъ положеніемъ, пожалуй, ограничился-бы кое какой труппой и въ выбор репертуара старался-бы руководствоваться прежде всего дешевизной постановки пьесъ, между тмъ фактъ на лицо: посл пожара городского театра Соловцовъ не только не отступилъ отъ своей программы, но еще энергичне преслдовалъ ее. Вотъ краткій перечень, далеко не полный, тхъ пьесъ, которыя Соловцовъ ставилъ въ послдніе два года, не стснясь крупными затратами: ‘Принцесса Греза’, ‘Ніобея’, ‘Смерть Іоанна Грознаго’, ‘Джентльменъ’ и другія. А безплатные и общедоступные спектакли, которые старались объяснять желаніемъ заискивать? Они ничуть не уменьшились. А благотворительные спектакли, даваемые еженедльно? Вдь каждый такой спектакль несомннно приноситъ Соловцову убытокъ, но онъ все-таки не отказывается предоставлять театръ съ указанной цлью. Я привожу исключительно факты, а потому, полагаю, мое мнніе о Соловцов, какъ антрепренер, никмъ не будетъ заподозрно въ пристрастіи. Что касается обстановки пьесъ, то и въ этомъ отношеніи Соловцовъ заслуживаетъ большой похвалы. Я не видлъ ни одной пьесы, въ которой можно, указать на какіе-либо крупные промахи въ смысл обстановки, иной разъ нкоторыя детали такъ и напоминаютъ мейнингенцевъ. Чего только не длаетъ Соловцовъ, чтобы создать для зрителя возможно большую иллюзію. Опять приведу фактъ: въ продолженіи многихъ лтъ я привыкъ видть на сцен солдатъ въ роли статистовъ, изображающихъ народъ. Соловцовъ первый показалъ, что народныя сцены имютъ громадное значеніе и вмсто солдатъ сталъ приглашать для этихъ сценъ людей интеллегентныхъ, платя каждому по рублю за выходъ, хотя могъ-бы платить 15 копекъ, какъ это принято для вознагражденія солдатъ. Новое подтвержденіе, что передъ затратами Соловцовъ не останавливается и къ длу своему относится настолько серьезно, что даже самые ярые его антагонисты ни въ чемъ его упрекнуть не могутъ. Я какъ-то говорилъ, что въ театральномъ дл иметъ громадное значеніе отношеніе антрепренера къ ‘маленькимъ’ артистамъ: отъ него зависитъ ‘давать ходъ’ или ‘забивать’. Соловцовъ, какъ самъ артистъ, прекрасно это понимаетъ, и я не безъ удовольствія долженъ отмтить, что рдко встрчалъ антрепренера, который-бы столь сочувственно относился къ ‘маленькимъ’, не говорю уже объ отношеніяхъ закулисныхъ, какъ къ, людямъ это, такъ сказать, домашнее дло, хотя оно иметъ не малое значеніе для подъема духа, я имю въ въ виду отношенія его къ нимъ, какъ къ артистамъ, сколько разъ мн приходилось слышать упреки, длаемые Соловцову по поводу той или другой роли, отдланной ‘маленькому’ актеру и всегда Соловцовъ отстаивалъ ‘маленькихъ’, доказывая, что иначе никогда не будетъ и ‘большихъ’ актеровъ. Это, по моему мннію, одна изъ самыхъ симпатичныхъ чертъ въ антрепренерской дятельности Николая Николаевича. Этой черт его отчасти обязана и Императорская сцена, имющая теперь въ состав своей труппы г. Долинова. Укажу еще на г-жу Инсарову: поступивъ къ Соловцову на такъ называемое амплуа ‘безсловесныхъ’, она въ теченіи трехъ лтъ, благодаря ‘ходу’, выработалась въ весьма недурную артистку. Правда, отвтственныхъ ролей ей еще поручать нельзя, но недалеко то время, когда и она будетъ занимать видное мсто въ любой трупп. Чтобы покончить съ дятельностью Соловцова, какъ антрепренера, я укажу еще на замчательно образцовый порядокъ, заведенный имъ на сцен, порядокъ въ большинств русскихъ труппъ, даже при энергичныхъ режиссерахъ, всегда отсутствующій.
Чуть было не забылъ и даже хорошо, что вспомнилъ, иначе меня могли-бы упрекнуть въ сокрытіи недостатковъ Соловцова, а слдовательно и въ пристрастномъ къ нему отношеніи. Однимъ изъ такихъ недостатковъ я считаю его страсть афишироваться. Положимъ, отъ этого недостатка никто какого ущерба не терпитъ, все-же Соловцову не мшало-бы отъ него отршиться. Страсть афишироваться сказывается на каждомъ шагу, начиная съ названія театра, который именуется театръ ‘Соловцовъ’ и кончая афишами, въ которыхъ, вмсто анонса, что пьеса ставится Соловцовымъ, что вполн оправдывается режиссерскимъ самолюбіемъ, значится: ‘пьеса ставится лично мною, Соловцовымъ’. Къ чему это маслянистое масло? Разъ пьеса ставится Соловцовымъ — значитъ она имъ ставится, и никмъ больше, къ чему-же добавлять еще ‘лично мною’!
Не мене странной кажется мн у Соловцова и его любовь къ реклам. Положимъ, ‘la reclame-c’est l’ame de commerce’, говорятъ французы, но врядъ-ли Соловцову, котораго кіевляне слишкомъ хорошо знаютъ и которому вполн врятъ, врядъ-ли ему нужно еще прибгать къ реклам. Опять таки въ рекламахъ этихъ, противъ обыкновенія, нтъ преувеличеній, общанія, даваемыя въ афиш, точно исполняются, но нужно-ли, напримръ, заявлять, что постановка ‘Санъ-женъ’, стоитъ 10 тысячъ руб. Быть можетъ она стоитъ даже больше, (если считать все, что находится на сцен), но подобная реклама не вяжется съ той солидностью, съ которой Соловцовъ ведетъ свое дло. Г. Соловцову реклама не должна быть присуща. Его реклама — само дло, которое онъ прекрасно ведетъ!
Какъ артисга я знаю Соловцова почти двадцать лтъ и хотя были довольно большіе промежутки, въ которые я его не видалъ, но, какъ и въ первый годъ моей съ нимъ встрчи, такъ и въ настоящее время, я никакъ не могу опредлить его амплуа. Видлъ я его и къ роляхъ комиковъ-буффъ, и въ роляхъ серьезныхъ комиковъ, и въ роляхъ резонеровъ, наконецъ въ роляхъ характерныхъ и бытовыхъ. Если исключить изъ этого перечня амплуа любовниковъ, которое Соловцовъ въ послдніе годы оставилъ, то все-же репертуаръ его настолько разнообразенъ, что признать за артистомъ какое нибудь опредленное амплуа-невозможно! Какъ человку энергичному, Соловцову часто кажется, что та или иная роль ему по силамъ и онъ съ необыкновеннымъ стараніемъ принимается за ея изученіе (таковы напримръ роли классическія, въ которыхъ онъ пробовалъ выступать), не могу сказать, чтобы эти опыты давали положительные результаты, въ исполненіи замчается много недостатковъ, устранить которые просто не во власти артиста, но все-же въ исполненіи этомъ видно не только серьезное изученіе роли, но мстами и тонкое ея пониманіе. Самъ Соловцовъ, не стсняясь, въ подобныхъ случаяхъ говоритъ, что роли онъ не одоллъ. Случалось, что принимаясь за изученіе роли и долго надъ ней работая, онъ приходилъ къ заключенію, что она ему не по силамъ, и отъ исполненія ея, не смотря на массу потеряннаго труда, отказывался. На ряду съ этимъ въ репертуар Соловцова имются такія роли, исполненіе которыхъ не оставляетъ желать ничего лучшаго. За послдніе два — три года Соловцовымъ положительно создано нсколько ролей, въ которыхъ, по моему мннію, у него нтъ соперниковъ. Если сопоставить Соловцова съ знаменитйшими нашими русскими артистами, то придется сказать слдующее: въ одной роли Соловцовъ будетъ, пожалуй, слабе Давыдова, въ другой — Киселевскаго и др., но за то эти артисты стоятъ выше Соловцова только въ роляхъ своего амплуа, тогда какъ Соловцовъ нкоторыя другія роли, вн ихъ амплуа, играетъ настолько замчательно, что при разнообразіи его репертуара, онъ нердко поражаетъ. За эти роли наши знаменитости и вовсе не будутъ браться, строго придерживаясь только своего амплуа. Вотъ почему я считаю Соловцова не только артистомъ хорошимъ, но и въ высшей степени полезнымъ. Я не могу себ представить такую труппу, въ которой Соловцовъ не былъ-бы всегда желателенъ и еслибы онъ когда либо бросилъ антрепризу, то никогда не затруднялся-бы получить ангажементъ на солидный окладъ.
Что Соловцовъ — артистъ относится къ своимъ обязанностямъ очень серьезно — я вывожу изъ того, что, выступая въ новой роли, онъ сильно волнуется и хотя старается скрывать это волненіе напускной веселостью, но это ему не удается. Какъ онъ ни храбрится, но все-же замтно, что онъ труса празднуетъ. Еще одна отличительная черта Соловцова — артиста: къ основательнымъ замчаніямъ по поводу неправильно проведенной имъ той или другой сцены онъ прислушивается и если ему доказать логически его промахи, онъ ихъ въ будущемъ станетъ избгать, хотя во время спора никогда не согласится съ мнніемъ своего оппонента. Впрочемъ, это относится не только къ Соловцову — артисту, но и Соловцову — человку. Я не помню такого спора, (а былъ я свидтелемъ и принималъ въ нихъ участіе сотни разъ), гд-бы Соловцовъ сразу сознавалъ свою неправоту, подчасъ онъ будетъ доказывать, что дважды два — пять, прекрасно сознавая, что это абсурдъ. Такова ужъ его натура! А пройдетъ день- другой, смотришь — онъ самъ возобновитъ разговоръ по поводу спорной темы и станетъ надъ собой-же смяться, что доказывалъ нчто невозможное!
Что Соловцовъ человкъ нервный — неудивительно, на то онъ артистъ, такая ужъ порода нервная, но вмст съ тмъ онъ очень раздражителенъ и вспыльчивъ. Таковымъ въ прежніе годы я его не зналъ и полагаю, что это есть прямое послдствіе многолтней антрепризы. Какъ и большинство людей вспыльчивыхъ, Соловцовъ, однако, по характеру своему очень добръ и въ этомъ кроется причина, по которой артисты относятся къ нему всегда сочувственно. Зная вспыльчивость Соловцова, служащіе относятся къ его вспышкамъ, сопровождающимся всегда необычайнымъ крикомъ, довольно спокойно, ибо уврены, что черезъ дв — три минуты онъ и самъ забудетъ, что кричалъ, а тмъ боле забудетъ, въ какихъ выраженіяхъ, подчасъ нецензурныхъ, онъ высказывалъ свое неудовольствіе.
Въ обществ Соловцовъ весьма пріятный собесдникъ. Впрочемъ, слово ‘собесдникъ’ нсколько не подходящее, врне сказать — Соловцова весьма пріятно послушать, такъ какъ бесдовать съ нимъ очень трудно. Стоитъ только дать какую нибудь тему и Соловцовъ, развивая ее, увлечется дотого, что способенъ говорить безостановочно, остановить его пгъ никакой возможности, а тмъ боле возражать, вы всегда, услышите: ‘дайте кончить, не перебивайте’! Такъ и вспоминается въ эти минуты начальникъ, внушающій подчиненному ‘молчать, когда съ вами разговариваютъ’. А говоритъ Соловцовъ красиво, съ увлеченіемъ, и, если-бы онъ не былъ хорошимъ артистомъ, я искренно жаллъ-бы, что онъ не избралъ себ адвокатской карьеры!
Изъ событій театральной жизни г. Кіева за послдніе три года у меня имется не мало весьма интересныхъ и характерныхъ фактовъ, но приводить ихъ я считаю нсколько неудобнымъ по, какъ-бы это выразиться, преждевременности, что-ли. Если мн когда либо впослдствіи удастся написать продолженіе своихъ театральныхъ воспоминаній — этотъ проблъ будетъ много восполненъ, въ данное-же время нахожу вполн умстнымъ поставить здсь точку.
P. S.— Еще два слова. Когда въ август 1897 года, передъ открытіемъ сезона, столь неожиданно для всхъ, скончался Т. А. Чужбиновъ, кіевляне, выражая искреннеее свое соболзнованіе, вмст съ тмъ высказывали опасенія, что артиста этого некмъ будешь замнить. Къ счастію для кіевской сцены опасенія эти не сбылись: на амплуа Чужбинова г. Соловцовымъ былъ приглашенъ артистъ Михайловъ. Выступилъ онъ скромно, безъ дебютовъ, но съ перваго-же спектакля обратилъ на себя вниманіе, а не прошло и трехъ мсяцевъ, какъ Михайловъ сталъ любимцемъ публики. Своей талантливой игрой онъ завоевалъ всеобщія симпатіи, нтъ той роли, подчасъ самой ничтожной, изъ которой артистъ не создалъ-бы яркаго, художественно законченнаго образа.
Писать театральныя воспоминанія и не отмтить такого выдающагося артиста,— я счелъ себя не въ прав, а потому ограничиваюсь пока этими нсколькими строками, не теряя однако надежды коснуться въ будущемъ подробне и г. Михайлова и его сценической карьеры.
Дополненія
Къ стр. 283.— Когда книга эта была уже сброшюрована и имла выйти въ свтъ (23-го апрля сего года), я, совершенно для меня неожиданно, узналъ о смерти Ивана Платоновича Киселевскаго, послдовавшей наканун въ одинадцать часовъ вечера. Что положеніе артиста было серьезное съ перваго момента заболванія — знали вс кіевляне, но предполагать столь близкую развязку никто не могъ, такъ какъ пользовавшіе его врачи считали его положеніе далеко не безнадежнымъ. Знаменательно, что Киселевскій скончался въ г. Кіев въ тотъ самый день, когда въ Одесс ставился спектакль въ его бенефисъ, мало того, въ тотъ самый моментъ, когда въ Одесс окончился спектакль — Киселевскій испустилъ въ Кіев послдній вздохъ. Точно самой судьбой опредлено было умереть артисту въ тотъ моментъ, когда будетъ собрана достаточная сумма для устройства похоронъ.
На гробъ артиста возложено было много внковъ, изъ числа которыхъ выдлялся внокъ отъ драматическихъ артистовъ Императорскаго Петербургскаго театра съ надписью ‘дорогому товарищу’. Отпванія тла происходило во Владимірскомъ Собор 26 апрля при большомъ стеченіи публики, а затмъ гробъ съ останками покойнаго былъ отправленъ, по желанію семьи, въ Петербургъ для преданія земл.
И. П. оставилъ вдову, четырехъ сыновей и одну дочь. Къ счастью, вс сыновья боле или мене пристроились, состоя на служб. Что-жь? И это утшительно!
Сезонъ 1897—1898 г. будетъ памятенъ Кіеву по двумъ крупнымъ понесеннымъ имъ утратамъ: до начала сезона скончался Т. А. Чужбиновъ, по окончаніи сезона — И. П. Киселевскій!
Провинціальная сцена въ слишкомъ короткій промежутокъ лишилась двухъ выдающихся артистовъ, вполн по заслугамъ пользовавшихся большими симпатіями.
Къ стр. 208.— Одно время Онгинъ посвятилъ себя режиссерской дятельности, преимущественно въ оперетк, но затмъ вновь вернулся къ избранной имъ спеціальности — управляющаго садами и въ настоящее время состоитъ въ Кіев управляющимъ сада ‘Шато-де-флеръ’, весьма часто воспвая въ стихахъ таланты садовыхъ дятелей и, преимущественно, дятельницъ.
Къ стр. 86—Иванъ Петровичъ Новиковъ въ прошломъ 1897-мъ году состоялъ антрепренеромъ драматической труппы въ Оренбург. Во время этой антрепризы, оказавшейся крайне для него печальной въ матеріальномъ отношеніи, Новиковъ покончилъ самоубійствомъ.
Ярон Сергей Григорьевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Брест-Литовск, Чернин Оттокар, Год: 1922
  2. Москва в октябре 1917 года, Вознесенский Александр Николаевич, Год: 1925
  3. [О собственном царствовании], Екатерина Вторая, Год: 1797
  4. Посмертные записки, Берг Николай Васильевич, Год: 1884
  5. Свет и тени русско-японской войны 1904-5 гг, Боткин Евгений Сергеевич, Год: 1908
  6. Последние дни Владимира Соловьева, Соловьев Владимир Сергеевич, Год: 1900
  7. По материалам архива П. И. Чагина, Есенин Сергей Александрович, Год: 1925
  8. Страницы прошлого, Тимирязев Федор Иванович, Год: 1883
Электронная библиотека