ВОСПОМИНАНИЕ О ГРАФЕ М.А. КОРФЕ.
(Родился 11-го сентября 1800, ум. 2-го января 1876 г.)
Я. К. Грот.
Воспоминания о графе М.А. Корфе, Грот Яков Карлович, Год: 1876
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Грот Я.К. Воспоминания о графе М.А. Корфе (Родился 11-го сентября 1800, ум. 2-го января 1876) // Русская старина, 1876. — Т. 15. — No 2. — С. 422-425.
О человеке, занимавшем такое видное положение, как граф Корф, трудно в первые минуты по смерти его сказать что-нибудь новое. Сведения о главных обстоятельствах жизни таких людей составляют общее достояние, интерес могут представлять только подробности или такие стороны ее, которые менее других были доступны взорам публики.
Принадлежа к числу лиц, долгое время стоявших весьма близко к графу Корфу, я попытаюсь набросать несколько воспоминаний о нем. Уже в годы моего воспитания в Царскосельском лицее, барон Модест Андреевич начинал приобретать известность, а в глазах лицеистов он уже тогда составлял одну из первых знаменитостей, вышедших из стен этого заведения. Пушкин, князь Горчаков, Вальховский и барон Корф,— вот имена, которые всех чаще произносились у нас, когда заходила речь о прошлом лицея, про трех последних говорили, что они идут в гору. По выпуске моем оттуда в 1832 году, мне, совершенно неожиданно для меня самого, выпал жребий поступить под начальство Модеста Андреевича. Он занимал в то время пост управляющего делами комитета министров, председателем которого был князь Виктор Павлович Кочубей. Лицейский профессор И. П. Шульгин, обучавший детей князя, без моего ведома отрекомендовал меня ему, а князь выразил Модесту Андреевичу желание, чтобы я принят был на службу в канцелярию комитета.
Вскоре барон Корф приблизил меня к себе: несколько лет сряду я жил у него в продолжение летних месяцев на даче и получал непосредственно от него служебные поручения, в 1834 г., по назначении его государственным секретарем, и я переведен был им в канцелярию государственного совета. Должность свою он умел окружить каким-то особенным блеском, пользуясь милостью и доверием Государя, умел приобрести авторитет в глазах самых влиятельных членов совета. В отношении к своим подчиненным он был добрым и любящим начальником, от высшего до низшего все могли ожидать справедливого внимания к своим трудам и готовности помочь каждому в нужде. Порядок делопроизводства был доведен до совершенства. Дела решались безостановочно, во всех канцелярских отправлениях господствовала величайшая точность, переписка бумаг отличалась щегольским изяществом, в должность писцов привлекались искуснейшие каллиграфы. Барон Корф не даром служил прежде под начальством Сперанского старшим чиновником II-го отделения собственной его величества канцелярии: он обладал мастерством в изложении самых запутанных дел, сжатость и ясность речи достигли под его пером высшей степени, и это искусство усвоивали себе более или менее все работавшие под его руководством. Таким искусством особенно славился в мое время П. А. Теубель, сперва бывший начальником отделения в комитете министров, в последствии также переведенный бароном в государственную канцелярию.
Одно неодолимое желание вполне посвятить себя учено-литературной деятельности могло заставить меня отказаться от подобного положения: после восьмилетней службы под начальством Модеста Андреевича, я, скрепя сердце, заявил ему однажды о своей решимости принять предлагаемую мне в Финляндии профессорскую кафедру. С дружеским участием он представил мне важность этого шага, но, видя мою твердость, пожелал мне успеха на новом поприще, и мы расстались в самых лучших отношениях, которые никогда уже не изменялись. Да простит мне читатель, если, говоря о человеке, столь много для меня значившем в моей молодости, я не сумел вполне воздержаться от подробностей, лично меня касающихся.
В семействе графа Корфа продолжался тот же патриархальный быт, посреди которого он вырос в доме своих родителей и который я еще застал у его матушки, рожденной Смирновой. Благочестие, полное согласие между членами семьи, гостеприимство, доброта, ласка ко всем были отличительными чертами этого быта. К достойнейшей старушке Ольге Сергеевне съезжались раз в неделю все родные и многие друзья. То же происходило часто и в доме Модеста Андреевича. Кто раз сделался вхож в этот радушный кружок, мог быть уверен, что он всегда найдет в нем ту же сердечную, участливую приязнь. Как семьянин, граф Модест Андреевич представлял редкий образец и служил назидательным примером младшим поколениям своего обширного родства. Правда, что ему дано было в удел и необыкновенное семейное счастье: женившись уже 26-ти лет, он в молодой супруги своей нашел драгоценнейшее сокровище — простоту души и неизменно-любящее сердце, их-то влияние, посреди охлаждающего блеска почестей, не давало погаснуть в нем тому священному пламени, без которого, на высших ступенях счастия, трудно сохранить полное сознание своих человеческих обязанностей.
Рано начавшиеся для него служебные успехи не заглушили в нем развившейся еще в лицее потребности Духовных интересов. Он с постоянною любознательностью следил за умственным движением современного мира, особенно, ни одно сколько-нибудь замечательное произведение русской литературы не ускользало от его внимания. В первое время моего сближения с ним, на горизонте ее явилась крупною, хотя и не всегда светлою звездою ‘Библиотека для Чтения’ Сенковского. Барон Корф, по живости и впечатлительности своего ума, не мог остаться равнодушным к новости ее содержания и, быстро поглощая всякую вновь выходившую книжку этого журнала, искренно потешался шутовским остроумием его литературной летописи. Чтение лучших русских журналов до конца жизни составляло любимое занятие Модеста Андреевича. Издавна усвоив себе вредную привычку (которая в последствии тяжело отозвалась на его здоровьи) проводить с вечера долгие часы за чтением в постели, он успевал знакомиться и с любопытнейшими явлениями иностранных литератур. Все новое, животрепещущее, сильно манило эту восприимчивую, быстро схватывавшую природу. Естественно, что при таких свойствах граф Корф чувствовал неотразимую потребность в обществе, он не любил уединения и часто говорил, что ему необходима городская жизнь с ее свежими новостями, с ее шумом и разнообразием, что он вовсе не рожден для деревни. Блеск двора и почестей, светская жизнь и тревога имели для него особенную прелесть, но это не мешало ему быть добрым, сердечным человеком, сочувствовать и помогать ближнему, поставленному судьбой в менее благоприятные внешние условия.
Заслуги графа Модеста Андреевича русскому образованию в качестве директора императорской публичной библиотеки так известны всей России, что распространяться о них было бы бесполезно. В этой его деятельности, составившей эпоху в истории нашего книгохранилища, особенного внимания заслуживают его близкие, можно сказать, как бы семейные отношения ко всем своим сотрудникам, смерть не изгладит чувств любви и благодарности в сердцах всех исполнявших его обширные предначертания к обогащению библиотеки и устроению в ней нового порядка.
До последних лет жизни граф Корф изумлял своею неутомимою деятельностью и быстротою в работе. Только этим его преимуществом можно объяснить, как он, будучи строгим исполнителем всех родственных и светских обязанностей, употребляя, следовательно, довольно много времени на посещения и на общество, успевал исписывать целые кипы бумаги. Говорю не об одних служебных его работах: он, кроме того, находил досуг в продолжение нескольких десятилетий вести свой дневник, тетрадями которого занято множество картонок, исполнял по высочайшим поручениям разные исторические труды, наконец, написал известную биографию своего бывшего начальника, потребовавшую многосложных предварительных исследований и обширной переписки. Вполне ли верен его взгляд на Сперанского, справедлив ли важный упрек в неискренности, взводимый им на этого государственного человека,— решит потомство, но и независимо от этих вопросов, названная книга составляет одно из драгоценнейших приобретений русской литературы шестидесятых годов, не только по обилию и новости сведений, ею распространенных в обществе, но и как памятник нового духа, повеявшего на Россию с первых лет царствования Александра II.
Входить в обсуждение государственных заслуг графа Корфа не считаю себя в праве, не только для скромного служителя науки, но и вообще для современников еще рано произносить в этом отношении решительный приговор. Другим предоставляю также отыскивать тени в светлом образе, оставленном личностью графа Корфа в душе всех коротко его знавших: я хотел только сообщить некоторые черты, по которым этот образ всегда останется незабвен и дорог в исторической галерее русских деятелей…
4-го января 1876 г.