Воспоминанія о движеніи 70-хъ и 80-хъ годовъ.
Воспоминанія о движеніи 70-хъ и 80-хъ годовъ.
М. Фроленко.
‘Современникъ’ Кн. XI. 1913 г.
Воспоминания о движении 70-х и 80-х годов, Фроленко Михаил Федорович, Год: 1913
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Хотя о движеніи 70-хъ и 80-хъ годовъ немало уже написано, но все-таки мн не разъ пришлось слышать, почему это я, очевидецъ и участникъ этого движенія, не опишу въ боле послдовательномъ порядк разные этапы движенія въ ихъ постепенномъ развитіи. Я и ршилъ изложить весь ходъ дла, какъ сохранилось оно въ моей памяти.
Освобожденіе крестьянъ, новый судъ, земство, городовое положеніе и многое другое, имвшее начало въ шестидесятыхъ годахъ и задуманное сначала широко, къ концу этого десятилтія, какъ извстно, перестало удовлетворять прогрессивную часть общества. Явилась критика, охлажденіе. А между тмъ, общество, ободренное этими реформами, какъ бы очнувшись отъ долгаго сна, вдругъ страшно заторопилось, чтобы наверстать пропущенное время, и принялось за энергичную ломку старыхъ устоевъ.
Карьеризмъ, взяточничество, погоня за богатствомъ, почестями семейный деспотизмъ, битье дтей — все это порицалось, и на мсто ихъ выставлялись на первое мсто идея долга служенія стран, народу, свобода личности, принесеніе себя въ жертву долгу. Люди, охваченные такими порывами, набрасываются на школы, артели, ассоціаціи, чтобы помочь народной темнот и ея бдности. Идутъ въ земство, въ судъ, городскія управы съ тою же мыслью — приносить пользу другимъ, стран. Работа закипаетъ по всмъ направленіямъ, но скоро начинается и охлажденіе. Реформы не получаютъ настоящаго развитія и начинаютъ даже урзываться. Школы отнимаютъ, всюду воздвигаютъ стсненія, запреты. Легальная дятельность сильно тормозится. Это охлаждаетъ многихъ, и вотъ, не прошло и десяти лтъ, какъ въ воздух повисло извстное мнніе, что никакими частными реформами, никакой легальной дятельностью народному горю, бд народа не помочь… Такъ, напримръ, освобожденіе крестьянъ въ томъ вид, какъ оно было произведено, не только не улучшило ихъ положенія но, въ матеріальномъ отношеніи еще ухудшило. Земство, ограниченное въ своихъ средствахъ и въ своей дятельности, не было въ состояніи дать ни школы на всхъ, ни медицинской помощи. О поднятіи же крестьянскаго хозяйства и думать было нечего.
Молодежь, чуткая ко всему, быстро схватываетъ ходячія мысли, усваиваетъ и длаетъ свои выводы, не останавливаясь ни передъ чмъ. Воспитанная шестидесятыми годами, она глубже впитала въ себя и идею служенія на пользу народа и отрицаніе карьеризма, личныхъ благъ. Многіе въ дтств пережили тогда еще искреннюю вру. Для нихъ ученіе Христа — положить душу свою за другихъ, раздать имущество, претерпть муки за вру, идею оставить ради нихъ отца и матерь, отдать всего себя на служеніе вр — были завтомъ Бога. На этой почв уже нетрудно было усвоить и ученіе шестидесятыхъ годовъ о долг передъ народомъ, о необходимости заплатить ему за вс блага, полученныя отъ рожденія. Необходимость отдать себя всецло на служеніе народу, стран, казалось обязательнымъ, и каждый, проникаясь этой мыслью, очень рано ‘начиналъ задавать себ вопросъ, какъ и въ какой форм онъ сможетъ это сдлать’.
Собранія молодежи того времени, съ цлью саморазвитія, выработки міровоззрнія, главнымъ образомъ, къ тому и сводились, чтобы уяснить себ этотъ вопросъ. И въ конц шестидесятыхъ годовъ мы наталкиваемся уже на цлую организацію такихъ собраній, устроенныхъ Нечаевымъ, гд не только занимаются саморазвитіемъ, но уже ставятъ вопросъ и о необходимости приступитъ къ длу.
Нечаевской организаціей и слдовало бы собственно начинать исторію 70-хъ годовъ, какъ имвшей мсто наканун ихъ, но есть черты, по которымъ дло Нечаева скоре относится къ прошедшему десятилтію, чмъ къ наступающему, и рзкой чертой отдляетъ отъ него. Уцлвшіе посл погрома въ очень незначительномъ количеств ‘нечаевцы’ потомъ пристали къ дальнйшему движенію. Большая же часть ихъ относилась скоре даже отрицательно, а то и враждебно къ самому Нечаеву, перенося это и на самое дло, къ которому онъ призывалъ. Я помню, какъ удивились однажды въ Москв на одномъ вечер, когда я высказалъ въ 72 году нсколько словъ въ защиту Нечаева. ‘Первый разъ это слышу’, — замтилъ одинъ новичекъ въ Нечаевскомъ дл. Все оно держалось какъ бы однимъ человкомъ, сумвшимъ заставить поврить въ существованіе какой то фикціи, сильнаго заграничнаго комитета, и продолжалось лишь до перваго случая, когда эта фикція стала ясной. Выходило такъ, что людей связывала не общая идея, а лишь крпкія возжи, сильная воля Нечаева. Лопнули возжи, не стало Нечаева, и дло разомъ было брошено. Многіе винятъ въ этомъ Нечаева. Говорятъ, что его генеральство, его система надувательства были причиной, что погрому удалось совершенно уничтожить всю организацію. Мн же кажется, что эта смерть была естественна. Ею закончились шестидесятые годы, когда еще не вполн пропала вра въ возможность продуктивной легальной дятельности, когда чисто студенческія дла, какъ борьба за кассы взаимопомощи, библіотеки, право собраній, кухмистерскія отвлекали молодежь отъ общественнаго вопроса. Такія врующія личности встрчались даже и поздне — въ 71-72 году, но раньше ихъ, конечно, было больше, и вотъ въ этомъ и надо искать разршенія вопроса, почему уцлвшіе нечаевцы не пошли потомъ въ народъ, а попытались войти въ жизнь, занять различныя положенія. Поэтому же, вроятно, въ 69-мъ году люди туго, какъ бы нехотя, несамостоятельно вступали въ организацію, и она не могла развернуться такъ широко, какъ это вышло 4-5 лтъ спустя — въ 74 году. По всему этому я и начну съ 70-хъ годовъ. Семидесятые годы начинаются тоже съ кружковъ саморазвитія, самообразованія, но за какіе-нибудь два-три года, отдляющіе ихъ отъ предшествующихъ движеній, много ушло воды, многое измнилось: критика окончательно подорвала вру въ продуктивность легальной дятельности. На вс реформы стали теперь смотрть, какъ на заплаты, которыя не только не помогаютъ, чинить старое платье, но только еще больше его раздираютъ.
Даже уже во времена нечаевскаго процесса въ 71-мъ году въ Петербург, по тому интересу, съ какимъ слдила тогда за нимъ молодежь, видно было, что времена мняются, что: отношеніе теперь совсмъ иное. Студенты, чтобы попасть въ залу суда на разборъ дла, иногда дежурили напролетъ всю ночь на двор (уда. Залъ набивался публикой до невозможнаго. Газеты брались нарасхватъ, а рчами защитниковъ, подсудимыхъ зачитываются вс больше романовъ. Главное обвиненіе вращается на убійств Иванова и всячески старается выставить подсудимыхъ въ дурномъ свт. Публика и сама не одобряетъ факта, но она пропускаетъ его мимо ушей, какъ бы не замчаетъ или пытается взвалить все на отсутствующаго Нечаева, подыскивая для подсудимыхъ разные оправдательные мотивы, рисуя ихъ героями, мучениками за идею, за желаніе послужить, поработать на благо родной страны, на пользу народа. Отъ нихъ, отъ ихъ смлыхъ рчей вс въ восторг, имъ въ душ рукоплещутъ. Благодаря такой идеализаціи, этотъ процессъ, вроятно, заставилъ очень многихъ задуматься надъ вопросомъ, что длать, какую выбрать дятельность, чтобы быть полезнымъ другимъ. По крайней мр, со мной и товарищемъ вышло слдующее. Въ процесс дйствіе происходитъ въ Московской Земледльческой Академіи. Это сразу наталкиваетъ меня съ товарищами на мысль хать туда, изучать сельское хозяйство, стать агрономами и въ качеств таковыхъ нести свои знанія въ деревню, научить ее улучшеннымъ способамъ обработки земли, ея удобренію, и т. д. Насъ было шестеро. Нкоторые изъ насъ находились уже въ лсномъ институт, гд проходилась и агрономія, но она стояла здсь на второмъ план, а въ Петровской Академіи обратно, и насъ потянуло туда. Благодаря нечаевскому процессу, Петровка казалась выше, интересне. Въ ней и вс порядки былинные, боле свободные: курсовъ не было,— всякій выбиралъ и изучалъ только то, что ему нравилось. Посл гимназіи, посл обязательныхъ уроковъ, экзаменовъ, эта свобода особенно прельщала, и мы, быстро собравшись, двинулись въ путь. Съ перездомъ въ Петровку, вскор знакомимся съ боле старыми петровцами и черезъ нихъ мало-по-малу втягиваемся въ начавшееся движеніе 70-хъ годовъ. Товарищи мои, впрочемъ, черезъ годъ узжаютъ, но я остаюсь, вступаю въ кружокъ Чайковскаго, и вмст съ прочими, переживаю все десятилтіе, вплоть до ареста 17-го марта 1881 года. Въ 74-мъ году я длаюсь нелегальнымъ, мн совтуютъ бжать за-границу, но я отказываюсь, какъ и поздне, и, такимъ образомъ, все это время нахожусь въ Россіи, принимая участіе и въ хожденіи въ народъ, и въ поселеніяхъ,и въ бунтарств, и въ ‘Земл и Вол’, и въ ‘Народной Вол’. Вс эти этапы движенія 70-хъ и 80-хъ годовъ и хочу я изложить въ личномъ переживаніи. Начну съ Петровки. Многія подробности я буду выпускать,— он напечатаны раньше.
Едва мы высадились на полустанк ‘Петровская Академія’, какъ начали восхищаться прежде всего полосами чуднаго хлба, а затмъ роскошной лиственничной аллеей, ведущей къ Академіи. Кончилась аллея, новый восторгъ: небольшой, но очень изящный дворецъ, гд читались лекціи {Петровская Академія (земля лсъ и дворецъ) принадлежала раньше Разумовскимъ.}, за нимъ большой паркъ съ громадными аллеями по сторонамъ главной дороги, дале обширный прудъ-озеро, кругомъ лсъ. Увидали впервые скачущихъ по деревьямъ блокъ, отыскали и, якобы Ивановскій, гротъ, гд разыгралась трагедія,— все это въ первый разъ представлялось въ какомъ-то особенномъ необычайномъ вид, и мы вполн были довольны своимъ выборомъ. Однако, недолго длился нашъ восторгъ. Дйствительность чуть ли не на другой же день принялась окачивать насъ холодной водой. Петровку преобразовали: съ этого года вводились курсы, обязательные переходы, необходимость выдерживать экзаменъ на соотвтствующій курсъ по числу проведенныхъ въ академіи лтъ. Для поступленія требовался гимназическій аттестатъ. Вольной жизни положенъ былъ конецъ. Столовую у студентовъ отобрали. Лавочка и библіотека закрылись, а товары и книги разобрали по рукамъ. Студенческихъ старостъ не стало. Многіе въ силу всего этого должны были оставить Петровку, другіе не могли поступить въ нее. Повяло пустотой, срой осенью кругомъ, стало неуютно и грустно за разъзжающихся.
Проходитъ такъ нкоторое время, и вдругъ неожиданно наносятся самый сильный ударъ, разбивающій вс наши мечты и надежды быть полезными народу своими знаніями.
Гуляя по окрестностямъ, мы вскор натолкнулись на жалкія, чахлыя хлбныя полоски крестьянъ изъ сосдней деревни. Что за диво? Вблизи академіи, вблизи столькихъ знатоковъ дла, на виду ея высокаго, густого хлба — такой рдкій, низкій хлбъ рядомъ. Гд, въ чемъ причина, бросились мы съ разспросами къ старшимъ знакомымъ петровцамъ. Вдь, цль академіи въ томъ и состоитъ, чтобы научить мужика умло обращаться съ землей, дать ему возможность этимъ избавиться отъ голоданія, а тутъ, какъ будто и нтъ ея на свт, или она за тридевять земель. Ни малйшаго вліянія. Почему? А потому, что народъ не хочетъ знать нашей науки,— отвчаютъ намъ пытавшіеся, по ихъ словамъ, внести культуру въ деревню.— Какъ жили и работали отцы нагни, такъ и мы хотимъ жить и работать,— отвчали, будто, имъ въ деревняхъ и наотрзъ отказались отъ всякихъ новшествъ.
Не зная деревни, не зная, какъ и при какихъ обстоятельствахъ происходило дло, мы не могли отнестись критически къ словамъ говорящихъ и, вря имъ всецло, врили и ихъ выводамъ, видя къ тому же, что примръ академіи дйствительно не произвелъ ни малйшаго вліянія. Но разъ это такъ, разъ народъ не желаетъ воспользоваться нашими знаніями, то на что и намъ знанія, дипломы? Вдь, еще въ гимназіи мы уже стали критически относиться къ дипломамъ ради карьеры, наука же ради самой науки насъ тоже не интересовала, казалась роскошью. Намъ нужна была такая наука, которую можно было бы использовать сейчасъ, въ настоящее время, и притомъ не ради личной выгоды, а на пользу общую, на пользу бдняка. Такой наукой мы считали агрономію, но намъ сказали, что она безсильна что-либо сдлать, и у насъ разомъ пропадаетъ всякій интересъ къ ней, къ Петровк. Мы почти забрасываемъ лекціи и принимаемся за чтеніе журналовъ, книгъ, врод Спенсера, Дрепера, Милля, и т. п.’ — словомъ, книгъ общеобразовательнаго содержанія.
Въ свою очередь, и боле старые петровцы, оправившись малость и отъ нечаевской исторіи, и отъ новшествъ Петровки, зашевелились снова и, войдя въ сношенія съ петербургскими кружками самообразованія, начали устраивать обычные тогда вечера. Къ извстному дню прочитывалась та или другая книга, кто-нибудь писалъ рефератъ. Выслушавъ его, длали возраженія, и начинался горячій споръ, часто вскор уклонявшійся отъ первоначальной темы, но на это никто не обращалъ вниманія,— каждому хотлось излить накопившееся въ немъ. Вечера выходили бурными, шумными, по первому впечатлнію можно сказать безтолковыми, но на дл сильно склочивавшими людей, помогавшими ихъ развитію и выработк опредленныхъ взглядовъ. Пригласили и насъ. А такъ какъ мы жили большой компаніей и имли въ своемъ распоряженіи цлую дачу, то эти вечера сначала устраивали и у насъ. Такъ прошла зима начала 72-го года. Весной четверо товарищей, съ которыми мы пріхали въ Петровку, ухали. Одинъ взялся за науку, я же вступилъ въ кружокъ, находившійся въ связи съ Петербургомъ. Тамъ, покончивъ уже съ личнымъ саморазвитіемъ, выработавъ себ уже опредленные взгляды, люди — это были будущіе чайковцы — надумали помогать другимъ въ этомъ. Они, войдя въ соглашеніе съ разными издателями и книжными магазинами, стали пріобртать съ большой уступкой книги общеобразовательнаго характера и разсылать ихъ по разнымъ университетскимъ и неуниверситетскимъ городамъ, гд у нихъ заведены были уже и знакомства между студентами и нестудентами. Пытались снабжать и деревню такими книгами, какъ ‘Ддушка Егоръ’ и въ этомъ род, но это не пошло. Помню, какъ большой тюкъ этого Егорушки, хранившійся въ номерахъ на чердак, гд я жилъ, такъ и исчезъ неизвстно куда, не будучи использованъ, а распространитель его попалъ въ кутузку. Распространеніе же книгъ для интеллигенціи пошло сразу хорошо, тмъ боле, что въ книжныхъ магазинахъ нкоторыя книги можно было покупать студентамъ съ уступкой и прямо безъ посредниковъ. Кром помощи саморазвитію, это дло имло и еще одно важное значеніе: благодаря ему, теперь Петербургъ, Москва, Харьковъ, Кіевъ, Одесса и другіе города (Тула, Орелъ, Вятка, Пермь, Саратовъ, Самара, Ростовъ, Вильно, Минскъ, Херсонъ) связаны были ддомъ и очутились въ тсномъ общеніи другъ съ другомъ. Распространеніе книгъ и явилось, такимъ образомъ, первымъ практическимъ шагомъ начавшагося движенія. Это, конечно, не осталось въ тайн, начались арестъ,, стсненія, и книжному длу скоро положенъ былъ конецъ, но тогда взялась, и опять въ Петербург, та же компанія уже за дальнйшее.
Заводили знакомства съ рабочими, приглашали ихъ къ себ, нкоторые изъ кружка поступали даже на фабрики, и все это съ тмъ, чтобы обучить рабочихъ грамот, помочь ихъ развитію. Явилось нсколько школъ на домахъ, не то ходили прямо въ артели, начинали съ грамоты, ариметики, географіи, исторіи, русскаго языка, а затмъ уже переходили и къ политик.
Тихомировъ пишетъ сказку о четырехъ братьяхъ. Москва и другіе города еще не выступаютъ на практическую почву. У насъ въ Петровк идетъ еще усиленная разработка вопроса о возможности продуктивной легальной дятельности на пользу народа при данныхъ условіяхъ. О личной карьер, конечно, никто въ кружк не заикается, но есть еще единицы, которыя пытаются доказать, что въ земств возможно сдлать многое. Къ концу 72-го года эти голоса уже окончательно умолкаютъ, и общимъ мнніемъ становится, что никакими реформами горю не помочь, что все это лишь ‘заплаты’, что при помощи ихъ, какъ ‘въ корыт моря не переплыть’, какъ ‘шиломъ воды не нагрть’. Есть не мудрая книжка того времени,— это ‘Хроника села Смурина’ Засодимскаго. Въ ней все это и излагается, въ вид повсти. Здсь вс благія начинанія рушатся отъ соприкосновенія съ дйствительностью, и герои невольно приходятъ къ вышеуказанному выводу. Насколько основательно былъ сдланъ выводъ — это дло другое, этого я не касаюсь. Я беру, какъ было дло… Мы его вполн раздляли, зачитываясь Шпильгагенымъ ‘Одинъ въ пол не воинъ’, и сообразно съ этимъ стали искать выхода въ другомъ. Французская революція, борьба коммунаровъ, Стенька Разинъ, Пугачевъ, гайдамаки,— вотъ единственный путь, на который призывалъ герой этого романа Шпильгагена. Путь этотъ казался намъ самымъ цлесообразнымъ, и мы принялись обсуждать, какъ же его осуществить. Несомннно, освобожденіе крестьянъ безъ достаточнаго количества земли ихъ не удовлетворило и породило сильное неудовольствіе. Народъ никакъ не можетъ помириться съ этимъ и только и думаетъ и гадаетъ, какъ бы ему заполучить настоящій надлъ. Надо, воспользовавшись его недовольствомъ, попытать способы Разина, Пугачева, чтобы дать ему землю, а вмст съ тмъ установить и боле справедливый порядокъ. Вопросъ лишь въ томъ, какъ поднять народъ, какъ сдлать, чтобы и онъ понялъ, что это единственный способъ, что надяться ему боле не на кого и не на что. Другого пути нтъ, и мы обязаны, это нашъ долгъ, растолковать, разъяснить и помочь ему сорганизоваться, ибо вс бунты Разина, Пугачева потому и не удались, потому и не достигли цли, что народъ не былъ организованъ, это одно, но раньше надо еще сумть подойти къ народу, къ деревн, надо, чтобы онъ поврилъ говорящему, а мы такъ мало знаемъ деревню, мужика, пожалуй, не сможемъ и заговоритъ-то съ нимъ понятнымъ языкомъ, можемъ показаться барами. Дло пропащее: барину онъ не повритъ. Какъ же быть? Ставился вопросъ, съ чего, какъ начать? Очень просто. Надо обучить, развить рабочихъ, и тогда вотъ вамъ и естественные пропагандисты-посредники, съ которыми вы сможете и войти въ довріе къ мужику и передать, понятно, свои мысли. Петербуржцы уже этимъ и занялись,— отвчали отъ лица петербуржцевъ наши устроители вечеровъ, и Москва пошла по слдамъ Петербурга. До чего въ то время мысль о занятіяхъ съ рабочими висла въ воздух — сужу по себ.
Ради стипендіи мн необходимо было держать экзамены. Но такъ какъ весь годъ я занимался плохо — на моихъ рукахъ была лавочка, тайная библіотека, а, главное, моя квартира, находясь въ центр, представляла какъ бы зазжій дворъ, куда приходили, уходили, толклись — то на приготовленіе къ экзаменамъ потребовалось немало времени, и я малость отсталъ отъ кружковыхъ вечеровъ, не зналъ и о послднемъ ршеніи относительно необходимости занятій съ рабочими. Тмъ не мене, будучи въ Москв и попавъ, случайно, въ гости къ бывшему сторожу той дачи, гд мн однажды пришлось жить въ Петровкахъ, я сейчасъ же предложилъ себя въ учителя посл экзаменовъ. Раньше, живя на дач, я обучалъ, конечно, даромъ грамот сынишку этого сторожа. Теперь онъ меня встртилъ и затащилъ къ себ (онъ жилъ на фабрик). Такимъ образомъ, предложеніе обучать грамот являлось какъ бы дломъ естественнымъ и, само собой, понятнымъ. Мы желали подлиться своими знаніями, рабочіе жаждали ихъ. Съ этими новознакомцами мн и не удалось устроить занятія: они скоро перебрались далеко на другія фабрики, но вмсто нихъ я заполучилъ зато цлую маленькую артель и зачисленіе въ члены кружка Чайковскаго. Посл экзаменовъ, повидавшись съ товарищами, перехавшими въ Москву, я сообщилъ имъ и о своемъ намреніи учить рабочихъ. ‘А мы въ Москв уже завели такія занятія. Завтра прізжаетъ Чайковскій. ‘Приходи-ка повидаться съ нимъ’, — замтили мн. Я пошелъ и былъ принятъ только теперь въ члены его кружка, а затмъ, немного спустя, мн передали для занятій и артель рабочихъ. Въ 73-мь году занятія съ рабочими, какъ вторичная стадія движенія, достигаютъ высшаго развитія. Кром чайковцевъ въ это время выступаютъ и долгушенцы въ Москв. Отпечатавъ ‘Къ русскому народу’, ‘Какъ должно жить по закону природы и правд’ и ‘Къ интеллигенціи’, — долгушенцы тоже начинаютъ заводить знакомства съ фабричными рабочими, устраивая свиданія въ Москв, на нашей квартир. Ради занятій въ артели я перехалъ въ Москву, и здсь насъ трое наняли небожшую квартиру, завели верстаки и принялись обучайся сголярству.
Долгушенневъ скоро арестовываютъ, и они сходятъ со сцены. Въ Петербург аресты чайковцевъ хотя тоже начались, и даже раньше, но съ ними не такъ ужъ легко было- справиться. Большая часть изъ нихъ успла избгнуть ареста и перебралась частью въ Москву, съ боле развитыми рабочими, другіе же остались и повели дло боле конспиративно.
Наряду съ переходомъ къ занятіямъ съ рабочими, явилась мысль и о нелегальной литератур. Для этого обратились за границу, вступили въ переговоры съ Лавровымъ объ изданіи большого журнала. Въ результат появляется нсколько книжекъ и журналъ ‘Впередъ’. Но пока настраивалось это дло., жизнь ушла уже впередъ, и журналъ Лаврова не могъ удовлетворить всхъ. Люди рвались къ длу, спрашивали, какимъ путемъ поднять народъ, а Петръ Лагровичъ совтовалъ имъ: кончивъ одинъ факультетъ, переходитъ на другой, третій. Поднялись споры, несогласія, даже нкоторая враждебность, и несогласные ждать ухватились за Бакунина. Такимъ образомъ, появляются у насъ лавристы и бакунисты. Бакунисты настолько считали себя обиженными, что, напримръ, привезя въ Москву ‘Государственность и анархію’ Бакунина, они не хотли даже, чтобы эта книга попала къ намъ, чайковцамъ, считавшимся лавристами. Но тутъ вышелъ курьезъ. Московскіе чайковцы, добывъ дв или три такихъ книги, сейчасъ же принялись за ея пропаганду. здили нсколько разъ даже въ Петровку и устраивали тамъ вечера и читали Бакунина. Дло въ томъ, что къ этому времени у, самой молодежи совершенно самостоятельно назрвала уже мысль о необходимости, не откладывая въ долгій ящикъ, идти въ народъ и войти съ нимъ въ непосредственное общеніе. Бакунинъ развивалъ ту же мысль, и поэтому его-читали нарасхватъ, между тмъ, какъ ‘Впередъ’ все боле и боле длался книгой людей никуда и ни къ чему не спшащихъ. Но такъ какъ это былъ солидный журналъ и журналъ съ того берега, то его все-таки долго не бросали, поддерживали, переводили, хотя онъ и не направлялъ жизнь,— она шла сама по себ. И споры лавристовъ съ бакунистами имли больше теоретическое, чмъ практическое значеніе. Какъ т, такъ и другіе въ 73-74 г.г. ршили уже, что знаній у насъ достаточно, что, если бы удалось намъ передать эти знанія народу и поднять его развитіе, хотя бы до нашего, то большаго и желать нечего. Дло не въ пріобртеніи новыхъ знаній, а въ томъ, какъ научить народъ, какъ подойти къ нему, чтобы передать ему свои мысли, стремленія, какъ поднять его.
Занятія съ рабочими, ставъ извстными, подверглись сильному гоненію. Дло стало сильно тормозиться, и выработка посредниковъ затянулась, а время же не ждетъ. Двое изъ боле нетерпливыхъ (Рогачевъ и Кравчинскій) одваются въ простые костюмы. иду$ъ въ деревню, длаются пильщиками и, какъ таковые, принимаются за пропаганду. Къ удивленію, ихъ слушаютъ, понимаютъ, а, главное, врятъ. Дло налаживается сразу, но тутъ вмшивается посторонняя сила, ихъ арестовываютъ и везутъ къ становому. Съ дороги, однако, при содйствіи крестьянъ, имъ удается бжать. Очутившись въ Москв, они съ восторгомъ горячо разсказываютъ всмъ и каждому о своемъ успх. Молва, что народъ можетъ понимать насъ и повритъ, разъ мы явимся въ мужицкомъ вид, быстро расходится повсюду и поднимаетъ вопросъ — стоитъ ли продолжать занятія съ рабочими, не лучше-ли, подготовившись къ какому-нибудь ремеслу, двинуться прямо самимъ въ народъ, не выжидая, когда выработается достаточно посредниковъ.
И вотъ, въ конц 73-го года въ Москву прізжаетъ изъ Петербурга Крапоткинъ,— устраивается собраніе, и эти вопросы ставятся на ршеніе. Сначала подробно уясняется, въ какомъ положеньи находится дло съ рабочими, а затмъ, на основаніи этого, вс единогласно ршаютъ, что занятія необходимо пока прекратить, а вмсто этого надо начать готовиться къ весн, чтобы идти по деревнямъ. Такое постановленіе у насъ въ Москв состоялось еще до появленія книги Бакунина въ Россіи. Въ силу его мы сейчасъ же занялись устройствомъ столярно и сапожно-башмачной мастерской. На мое мщанское имя была открыта въ Москв столярная, и я съ Аносовымъ, какъ умющіе уже немного строгать и пилить, принялись обучать петровцевъ. Поздне пріхалъ Войнаральскій и устроилъ еще столярную мастерскую, гд, однако, больше учились сапожно-башмачному длу. То же происходитъ и въ другихъ городахъ. Къ этому начали заготовлять уже и костюмы: полушубки, поддевки, сарафаны, паневы, простые сапоги, башмаки. Было убжденіе, что надо, какъ можно хуже, бдне одться.
Въ такое то время, когда люди только что открыли новый путь и полны были вры, что удастся поднять народъ, вдругъ въ Орл Маликовъ начинаетъ проповдь ‘богочеловчества’. Чайковскій, бывшій тамъ, увлекается, длается послдователемъ и спшитъ въ Москву, въ надежд обратить и другихъ товарищей въ эту вру. Это не удается. Онъ узжаетъ, и только весной двое-трое изъ молодыхъ юнцовъ неожиданно объявили себя ‘богочеловками’ и ухали въ Орелъ, ихъ тамъ въ 74-мъ году арестовали, а Чайковскій и еще нсколько врующихъ перехали въ Америку. На этомъ богочеловчество и закончилось, не произведя серьезнаго вліянія на ходъ движенія, которое продолжало быстро и широко развиваться, охвативъ какъ университетскіе, такъ и неуниверситетскіе города. Только московскіе студенты почему то слабо реагировали, но зато Петербургъ, можно сказать, положительно киплъ. Весной 74-го года на Пасху мн пришлось побывать тамъ, и я просто диву давался, не успвая бгать съ вечера на вечеръ. Всюду на нихъ толпа, оживленные споры, возгласы: ‘подло теперь думать о дипломахъ, кончать курсъ,’, такъ и стояли въ ушахъ. И, дйствительно, нужна была большая сила воли, чтобы устоять и не пойти въ народъ, узнать условія его жизни, познакомиться съ его міровоззрніемъ.
У насъ, въ Москв, даже условились, чтобы осенью съхаться и, только побывши въ народ, тогда окончательно ршить, что длать и какъ длать. Другіе, напротивъ,— собирались прямо вести бунтовскую пропаганду и разсчитывали въ три года покончить дло. Наконецъ, наступила весна 74-го года, тронулись рки, а вмст съ ними разлилось широкой волной по всей Руси молодое движеніе. Шли на Уралъ, на Волгу, на Донъ, на Днпръ. Выбирали мстности, извстныя уже въ исторіи своими движеніями. Нкоторые, впрочемъ, не уходя въ деревни, проникли въ артели пришлыхъ плотниковъ, каменщиковъ, и вели тамъ пропаганду.
Уралъ выбранъ былъ Шишко, тремя рабочими, Аносовымъ и мной. Начитавшись у Ядринцева, что изъ Сибири ежегодно бжало около 40.000 человкъ, мы надумали воспользоваться этимъ обстоятельствомъ, чтобы попытаться сорганизовать изъ нихъ боевой отрядъ. О пропаганд же сибирскаго крестьянина мы и заране мало думали, когда же увидали его нкоторую зажиточность, изобиліе скота, земли, крпкія избы, отсутствіе жалобъ и неудовольствія, то и подавно не стали пробовать заводить рчи. Напримръ, бывшіе заводскіе рабочіе подъ Екатеринбургомъ были очень довольны уже тмъ, что теперь они могутъ вдоволь сть пшеничнаго хлба, между тмъ, какъ раньше и чернаго-то не давали.
Переваливъ черезъ Уралъ, подивившись, что на границ между Европой и Азіей нтъ ни бугорка, ни горки, а ровная степь лишь, на которой стоитъ у дорога столбъ съ надписью на одной сторон ‘Европа’, а на другой — ‘Азія’, мы двинулись къ Екатеринбургу, а оттуда въ сторону на заводы и фабрики, ища мста. Шишко съ товарищами это удалось, мн же съ Аносовымъ нтъ, и мы наняли въ одной деревн комнату съ хлбами, водворились тамъ и стали ходить въ лсъ, взбираться на отдльно стоящія горки. Картина развертывалась тогда передъ нами чудная: сколько хваталъ глазъ, видимъ сплошной сосновый боръ, а среди него, какъ срыя пятна, выглядли рдко деревеньки, фабричныя и заводскія трубы, постройки. Главное, поражала обширность лса, его веселая свжесть, но бглыхъ нтъ и не видно. Изъ разспросовъ же жителей узнаемъ, что бглые идутъ одиночками, крадучись, въ ужасно изможденномъ вид, и выходятъ лишь на дальнія заимки, прося хлба у женщинъ, мужиковъ же избгаютъ. Такъ мы и не встртили ни одного бглаго, проживъ боле мсяца вблизи перевала. Въ конц представился было отличный случай устроиться въ одной деревн въ качеств башмачника боле основательно. Но мы получили уже изъ Москвы зовъ вернуться, а потому, сшивъ на обратный путь башмаки, повернули назадъ. Шишко съ товарищами ушли еще раньше. Въ Нижнемъ намъ сообщили о начавшихся арестахъ. Въ Москв нашли мы уже цлую компанію возвратившихся. Меня здсь, оказалось, искали, хотя и по другому длу, въ которомъ я не принималъ никакого участія. Пока мы собирались и ходили въ народъ, Мышкинъ въ Москв сталъ печатать въ своей типографіи нелегальщину. Его арестовали, вмст арестовали наборщицъ. Мужъ одной былъ моимъ товарищемъ по Петровк, и они жили на Выселкахъ, около академіи. Узжая на Уралъ, я оставилъ въ канцеляріи свой адресъ на ихъ квартиру. При ихъ арест хватились и меня, узнали и другую мою квартиру, гд я жилъ одно время. Однако, не подозрвая, что меня поджидаютъ, я именно и явился на эту другую квартиру. Это были дешевые номера на Хитровомъ рынк. Ареста я избгъ, но пришлось всю ночь прогулять по московскимъ бульварамъ, причемъ со мной могла провалиться ‘Копейка’ Кравчинскаго, которую онъ только что написалъ и далъ намъ въ номера на прочтеніе.
Съ каждымъ днемъ слухи объ арест росли и росли. Но въ Москв мы еще не унывали. Устраивали собранія на Воробьевыхъ горахъ и выработали даже новое положеніе, что бглый набгъ на деревню необходимо оставить, а слдуетъ устраиваться тамъ поосновательне. Въ силу этого положено было въ нкоторыхъ городахъ завести даже настоящія мастерскія. Мн дана была рекомендація въ Рославль, гд я и поступилъ въ желзнодорожныя мастерскія.
Въ это время въ Москв затвается освобожденіе Волховскаго. Выписываютъ к меня ради заведенія сношеній съ тюрьмой. Устроить сношенія эти удается быстро, и я спшу снова вонъ изъ Москвы. Въ Смоленск нахожу кустарную мастерскую извозчичьихъ экипажей и простыхъ дрогъ, повозокъ, за 15 руб. въ мсяцъ хозяинъ соглашается меня учить его ремеслу и кормить, и я остаюсь, но скоро въ семь хозяина начинается домашняя драма. Оставаться у него — это попасть въ свидтели — мн неудобно. Рабочіе предлагаютъ выходъ: устроить съ ними артельную мастерскую. Я хватаюсь за эту мысль, лечу въ Москву порадовать извстіемъ и добыть денегъ. ‘Какія тамъ мастерскія, не до нихъ теперь. Уходи-ка, по примру другихъ, скоре за границу’, заговорили въ Москв уцлвшіе. ‘Мы я сами сбираемся туда’, добавили они. Побгъ Волховскаго не удался, и теперь вс спшили ухать, торопясь распродать экипажи, лошадей, заготовленныхъ для побга, такимъ образомъ, въ какіе-нибудь два-три мсяца почти вся громадная волна движенія очутилась въ тюрьмахъ разныхъ городовъ. Арестовано было въ 37-ми губерніяхъ около 800 человкъ, изъ нихъ 193 попали въ большой процессъ, но движеніе все-таки не было убито.
Заграница мн какъ-то вообще не улыбалась. Я скоре готовъ былъ попасть въ тюрьму и потому на предложеніе бжать тянулъ съ отвтомъ. ‘Подемъ-ка лучше въ Одессу. У насъ еще тамъ все тихо’,— неожиданно заговорилъ старый товарищъ, узнавъ при встрч объ этомъ. Онъ прізжалъ на освобожденіе Волховскаго и собирался теперь обратно. ‘Отлично’,— говорю,— ‘и мы полны еще вры и надежды. Гд за деньги, гд зайцами, добираемся съ нимъ до Одессы. У насъ всего на всего было 25 рублей на двоихъ при отъзд изъ Москвы. Оставили мы Москву въ снг, въ холод. Одесса встртила насъ яркимъ, теплымъ солнцемъ, изобиліемъ всюду продаваемыхъ фруктовъ, но тутъ встрчаемъ на улицахъ знакомыхъ и узнаемъ, что и въ Одесс забраны, за исключеніемъ двухъ, вс чайковцы. Оказались забранными и вс ‘жебунисты’,— это небольшая группа лицъ, бывшихъ раньше за границей и самостоятельно пришедшихъ тамъ къ выводу о необходимости работы въ деревн. Больше въ качеств учителей, они еще раньше общаго движенія поселились въ 73-мъ году въ Малороссіи, и теперь ихъ постигла общая участь. Такимъ образомъ, такъ весело, бодро, съ такими надеждами начавшійся годъ къ осени представлялъ картину повсемстнаго сиднья по тюрьмамъ съ ея неизбжными послдствіями, — подавленностью, нкоторой разочарованностью, даже растерянностью.
Что же теперь длать оставшимся въ живыхъ? Не надолго ушли они изъ жизни общества, но какъ трудно, тяжело снова войти туда, положительно нтъ охоты, желанія тянуть обычную канитель, да и нельзя бросить сидящихъ товарищей. Съ ними заводятся сношенія, начинается оживленная переписка, и на этомъ кончается 74-й годъ у насъ въ Одесс. Въ Москву же назжаетъ изъ-за границы снова молодежь и разсивается по фабрикамъ, заводамъ и т. д., а въ 1875 году принимается за пропаганду рабочихъ. У насъ, въ Одесс, въ начал 1875 года меня снаряжаютъ объхать сидящихъ на юг, сообщить взаимно другъ другу показанія ихъ. Несмотря на погромъ, въ Кіев и Харьков оказалось, однако, немало людей, не сложившихъ оружія, собирающихся къ новому выступленію, и лтомъ 75 года это происходитъ, хотя не въ такихъ размрахъ, какъ было въ 74-мъ. Я отправляюсь въ Николаевъ. Въ Николаев былъ кружокъ Ковальскаго, который вошелъ въ сношенія съ молоканами и штундистами и, выдавая себя за братьевъ, т. е. единомышленниковъ, пытался обратитъ ихъ вниманіе на политику. Одно время существовалъ взглядъ, что старовры и сектанты представляютъ очень благодарную почву для пропаганды, а потому съ ними и старались заводить знакомства. Меня же, кром того, привлекала мысль о возможности, войдя въ ихъ среду, приписаться и стать снова легальнымъ. Чтобы лучше сойтись, Ковальскій сначала строго держался религіозныхъ вопросовъ, но продолжать въ этомъ род мы нашли не имющимъ смысла. Намтивъ двухъ-трехъ боле развитыхъ изъ братьевъ, ихъ пригласили отдльно и тугъ постарались познакомить съ нашими взглядами. Несмотря на то, что у штундистовъ главнымъ положеніемъ признается: ‘подставь правую щеку, если бьютъ въ лвую’,— наши гости вскор согласились съ нашими доводами. Въ это время, какъ разъ, шелъ судъ надъ нкоторыми штундистами, и ихъ осудили.
‘Мы понимаемъ васъ. Намъ отъ Бога дано это понятіе’,’ — говорили приглашенные,— ‘оно только не надо этого говорить всмъ братьямъ — не поймутъ и соблазнятся, не станутъ васъ и за братьевъ считать’,— предупреждали они. Съ однимъ изъ нихъ мн вскор пришлось ходить по деревнямъ. Заходили къ братьямъ. Мой спутникъ оказался отличнымъ ораторомъ-самородкомъ, но, хотя къ этому времени пропаганда его подвинулась значительно впередъ, онъ нигд и словомъ не заикнулся о политик. Въ силу этого пришлось молчать и мн. Предполагалось, сообща съ крестьянами, взять въ аренду берегъ Буга и заняться рыболовствомъ, имя въ виду потомъ завести небольшое судно, чтобы здить по Бугу и сноситься съ братьями, живущими въ разныхъ деревняхъ по берегу. Чтобы съ перваго раза не вспугнуть — ‘не соблазнить’, какъ выражались штундисты, пришлось помалкивать о политик, но это скоро стало тяготить. Т немногіе, что не соблазнялись нашими рчами, насъ не удовлетворяли, ихъ было мало, они были городскими. Насъ же больше манила деревня, а она то не подавала никакой надежды на возможность говорить съ нею по душ. Къ тому же не удалось снять большой берегъ въ 4 вер. Пришлось ограничиться десяткомъ саженей. Участниковъ понадобилось совсмъ мало, другіе взялись за скупку и продажу свиней, но и это не пошло. Подводя итоги въ конц лта, мы увидли, что почти не ‘двинулись съ мста. Надежда на штундистовъ не оправдалась. Явилось недовольство, вопросъ, стоитъ ли продолжать. Въ свою очередь, какъ видно, и у нихъ накоплялось то же.
Самый простой случай послужилъ къ расхожденію. Въ самомъ Николаев былъ нанятъ небольшой домикъ, и къ намъ по воскресеньямъ назжали изъ деревень братья. Здсь пли псалмы, читали евангеліе, говорили проповди, а затмъ шла бесда. Понемногу стали знакомить ихъ съ вопросами о неб, земл, природ. Ихъ это заняло, и слушали они съ интересомъ. Но вотъ какъ-то Ковальскій, увлекшись объясненіями объ облакахъ, тучахъ, вдругъ услыхавъ громъ, слегка замтилъ, ‘а дурни православные думаютъ, что это Илья-пророкъ по небу катается’, Штундисты святыхъ не признаютъ, но тутъ имъ стало обидно почему то за Илью. Они умолкли, быстро собрались и разъхались. ‘Какіе это братья, они и въ Бога не вруютъ’ — пошелъ посл этого говоръ, и между нами сразу порвалась связь. Сношенія съ деревней прекратились. У насъ, кром общаго недовольства, было и еще одно обстоятельство, которое заставляло насъ не особенно огорчаться разрывомъ, даже желая его. Это то, что штундисты по Бугу въ деревняхъ, кром одной, были еще въ значительномъ меньшинств и въ большомъ загон. Къ тому же, на боевое выступленіе ихъ нечего было и разсчитывать, благодаря ихъ догм — непротивленію.
Лучше займемся православной деревней, ршаемъ мы, и начинаемъ готовиться. Главное, необходимо найти денегъ, такъ какъ теперь надумали тамъ устраиваться уже основательно, но денегъ не такъ то легко достать, и дло затягивается. Прізжаетъ Аксельродъ изъ-за границы звать въ Герцеговину, не то Черногорію, воевать съ турками, но въ то же время до насъ доходятъ темные слухи о Чигиринскомъ движеніи, поднятомъ крестьяниномъ Прядкой. ‘Нтъ. У насъ есть свое дло’,— говоримъ мы посланцу, и остаемся въ Николаев. Въ Одесс же въ этомъ году Заславскій, имвшій печатню, ведетъ пропаганду съ рабочими и основываетъ южно-русскій союзъ рабочихъ. Пропаганда рабочихъ въ Москв ведетъ къ арестамъ, но благодаря этому перебрасывается въ Тулу, Иваново-Вознесенскъ. Въ Кіев основывается ‘коммуна’, происходитъ движеніе по деревнямъ Съ чигиринцами заводятъ сношенія. Въ результат хожденія кіевлянами вырабатывается новая программа. Программа чисто бунтарская. Движеніе изъ чисто пропагандистскаго переходитъ въ бунтарство, оно вступаетъ въ новую стадію своего развитія. На организацію этого движенія и уходитъ теперь конецъ 75-го и начало 76-го года.
Между тмъ, какъ въ Николаев, сколько мы ни хлопотали о деньгахъ, деньги не являлись, и мы въ конц ршили послать кого-нибудь въ Румынію, гд жилъ братъ одного изъ насъ, а тамъ, какъ онъ говорилъ, легко ихъ будетъ добыть. Повривъ на слово, снаряжаютъ меня и этого парня. Мы демъ въ Кишиневъ. Товарищъ отправляется впередъ, и, конечно, контрабанднымъ путемъ, Я остаюсь выжидать такого же случая, о въ это время встрчаюсь съ двумя знакомыми чайковцами. Одинъ изъ нихъ изъ Кіева. ‘Дло не за деньгами стоитъ. Люди нужны’,— говорятъ они мн, когда я сообщилъ имъ о своихъ планахъ. Денегъ у насъ много, людей мало. Чмъ теб здить въ Румынію, приставай-ка лучше къ намъ и зови николаевцевъ’,— заключили они, начавъ излагать программу кіевскихъ бунтарей.
Въ Кіев изъ предыдущаго хожденія въ народъ вынесли взглядъ, что никакой пропаганды въ деревн не требуется. Мужикъ здсь и безъ того настроенъ враждебно. Необходима лишь хорошая организація, которая смогла бы поддержать и развить начавшееся возстаніе, а оно возможно каждый моментъ, если не въ одномъ, то въ другомъ мст. Намъ остается только запастись оружіемъ, разселиться по деревнямъ и выжидать случая, увеличивая свои силы, подготовляясь къ выступленію. На основаніи такихъ выводовъ и составлена была новая программа дйствій нкоторыми члена’ бывшей ‘кіевской коммуны’. Не хватало людей, но деньги были якобы въ изобиліи. Какъ разъ обратное тому, что у насъ въ Николаев. Правда, мы еще не ставили вопроса о поднятіи бунта, но вдь это только потому, что не наталкивались на возможность его. Но вс наши начинанія къ тому же только и клонились, чтобы вызвать бунтъ, поднять его. Чего же тогда искать еще денегъ, заводить новыя поселенія въ херсонской губерніи, когда все это найдется въ кіевской, да еще съ большей продуктивностью, и я быстро соглашаюсь на предложеніе. Товарищу, ухавшему въ Румынію, посылаю немного денегъ на житье, а относительно Николаева ршаемъ хать вс втроемъ, сообщить имъ, что деньги теперь есть, что не хотятъ ли они пристать къ Кіеву. Такъ мы и сдлали, и вся зима начала 76 года въ томъ и прошла, что набирались люди, запасались револьверами, учились стрльб, намчали мста, гд съ весны лучше будетъ устроиться, выработали планъ организаціи, отправили за границу купить печатный станокъ.
Центральнымъ пунктомъ для поселенія выбрали мстечко Смлу Кіевской губ. Здсь отъ прежнихъ лтъ сохранился конспиративный зазжій дворъ, гд и устраивались по временамъ совщанія. Въ 12-ти — 15-ти верстахъ находились: Жабоышъ, Матроніевскій лсъ, Грушевка,— все мста извстныя гайдамачиной. Во глав организаціи поставлены были четыре иниціатора (три мужчины и одна женщина) — руководители, избранные большинствомъ, затмъ члены-исполнители, какъ постановленій собраній, такъ и руководителей, и, наконецъ, агенты,— лица, которымъ сообщалась программа, по дла всей организаціи и членовъ не должны были быть извстны, кром длъ того члена, при которомъ состоялъ онъ агентомъ въ качеств подручнаго-сотрудника.
Великимъ постомъ 1876 года уже вс поселенцы сидли по мстамъ. Коробейники ходили по ярмаркамъ. Кой-кто оставался въ Кіев. Двое руководителей больше разъзжали. Такъ началось бунтарство.
Я поселился съ Врой Ивановной Засуличъ. Однако, наше поселеніе около Смны оказалось выбраннымъ неудачно. Здсь, въ самой Смл, распространился слухъ о появленіи какой-то шайки, занимающейся грабежами и отсылающей, якобы, деньги за границу. Этотъ слухъ намъ передавалъ хозяинъ постоялаго двора, дошелъ до исправника, и тотъ изъ всхъ силъ принялся искать шайку. Къ этому, какъ нарочно, въ томъ сел, гд мы жили съ Врой Ивановной, ‘варта’, т. е. ночная стража изъ парней, остановила ночью хавшаго къ намъ гостя. Несмотря на то, что у него былъ паспортъ чиновника, его все-таки заставили переночевать въ волостномъ правленіи, выпустивъ лишь утромъ. Въ другомъ сел нашего же, державшаго лавочку, посадили въ кутузку за непоклонъ старикамъ.
Все это заставило насторожиться и поспшить избрать другую мстность. Теперь центромъ уже сталъ Елисаветградъ, и въ немъ наняли цлый домъ со дворомъ, сараемъ. хозяева жили отдльно. Мы могли прізжать, узжать — никто не видалъ. У нкоторыхъ появлялась мысль снять обширную степь и на ней попытаться воспроизвести маленькую счь, наподобіе запорожской, но это ограничилось лишь тмъ, что похали снять покосъ, но онъ уже былъ отданъ другимъ, и о счи умолкли. Безъ опредленнаго дла длалось скучновато ждать у моря погоды, но тугъ неожиданно получается изъ одного села, гд раньше велась пропаганда, приглашеніе пріхать кому-нибудь изъ насъ для переговоровъ насчетъ бунта. Мокріевичъ и Дробязгинъ отправляются. Ихъ принимаютъ съ почетомъ и устраиваютъ настоящую ‘раду’ (сходъ). Въ изб помщаются старики, вн — парубки. ‘Хотя бы только денекъ пришлось попасти въ панскомъ саду воловъ, и то съ меня довольно’, раздавались возгласы. ‘Пожили, можно и на покой, лишь бы дтямъ добиться лучшей жизни’, было общее ршеніе. У насъ еще отъ прошлаго немало сохранилось по застрхамъ всякаго стараго оружія, но только надо и новаго,— говорили они и просили нашихъ позаботиться объ этомъ. Тутъ же шла рчь о выбор атамана, есауловъ, а главное о томъ, какъ привлечь на свою сторону другія станицы. Сами крестьяне стояли за манифестъ отъ лица царя. По всему было видно, что это была не случайная вспышка, а дло обдумывалось и раньше.
Наши, вернувшись изъ собранія, были въ полномъ восторг, разсказывая, вспоминая то ту, то другую частность. Дло лишь стало за нами. Требовалось оружія, и притомъ не мало, а денегъ то, хотя въ Кишинев и говорилось, что ихъ куры не клюютъ, на дл оказалось очень и очень ограниченное количество, ибо расчеты на большое полученіе не оправдались. Едва наскребли сотъ пять, кажись, но была надежда, что въ Петербург ‘патансоновцы’ достанутъ еще. Послали меня, какъ чайковца и какъ знающаго кой-кого изъ петербургской компаніи. ду, быстро нахожу въ Петербург, въ одномъ оружейномъ магазин, цлую партію залежалыхъ револьверовъ курковой системы, заряжающихся не готовыми патрона’, а порохомъ и пулей отдльно, и для насъ потому очень удобныхъ. Порохъ легче добыть, чмъ патроны. Теперь иду къ петербуржцамъ, излагаю дло, какъ мн самому было разсказано, прошу денегъ.
‘А вы можете поручиться, что дйствительно въ извстное время крестьяне поднимутся’?— вдругъ задаютъ мн вопросъ.
‘Нтъ,— говорю,— такого обязательства не возьму, да, вроятно, никто не взялъ бы и другой. Возстаніе не пикникъ, хотя и тотъ иногда разстраивается’,— продолжаю я. ‘Въ такомъ случа, мы не можемъ дать денегъ’,— категорически отказались петербуржцы. Пришлось отъ склада отказаться и начать окупать на свои по мелочамъ, гд только было возможно. Въ то время шла война въ Туркестан, и на мою закупку смотрли въ лавкахъ, какъ на покупку для тхъ краевъ, и потому никто не обратилъ на то вниманія полиціи. Съ ящиками, тяжелыми саками, двинулся я на югъ, возбуждая всюду вниманіе, вопросы, что это такое? ‘А какъ вы думаете’,— спросилъ я самъ вопрошавшаго. Слесарные инструменты, чугунные приборы,— отвчалъ онъ мн, я соглашался, и вс успокаивались. Такъ дохалъ до Харькова. По условію, здсь должно было быть присланнымъ письмо, съ указаніемъ, въ какое мсто удобне доставить оружіе. На вокзал вижу — письмо есть. Прошу дать, разрываю, начинаю читать и съ перваго же слова вижу, что дло что-то неладно. Совтуютъ хать прямо въ Одессу, не зазжая даже въ Елисаветградъ. Вчитываюсь дальше и вижу уже ясно, что случился крупный провалъ. Такъ оно и было. Открытое совщаніе не осталось, конечно, тайной, дошло до Кіева. Оттуда налетли, и разомъ всему положенъ былъ конецъ. Всмъ нашимъ поселенцамъ пришлось бжать, причемъ нкоторые спаслись только чудомъ. Однако, ушли вс благополучно, но теперь стало не до оружія, и мн въ Одесс не мало хлопотъ было съ нимъ, чтобы найти мсто для храненія.
Этимъ заканчивается бунтарство. Большая часть собирается въ Харьков, и на первомъ план уже является вопросъ о личномъ существованіи. Денегъ нтъ, и достать негд. Къ счастью, у двухъ оказались пріятные голоса (Аня Макаревичъ и Маруся Ковалевская). Ихъ принимаютъ пть въ какой-то садъ и платятъ по 20 или 25 руб. въ мсяцъ. На эти средства пришлось жить. Но это было еще хорошо, но продолжалось недолго, а затмъ наступилъ довольно продолжительный періодъ, когда ради заработка боле сильные и кули носили на пристани и землю въ мшкахъ для укрпленій, занимались и перепискою, актерствомъ, сапожничествомъ, словомъ, всяческимъ способомъ, раза два-три задумывали даже экспропріаціи, но ни разу окончательно не ршались или не доводили дла до конца. Между тмъ, въ Петербург къ этому времени сорганизовывается побгъ Крапоткина. Въ Одесс свжая волна молодыхъ чайковцевъ взялась снова за рабочихъ и деревню. Здсь же появляется группа ‘Ткачевцевъ’ и Ковальскій, съ юнцами изъ Николаева. Въ декабр 76-го года происходитъ казанская исторія въ Петербург. Въ Одесс оглушаютъ Гориновича, обливаютъ его, кром того, срной кислотой. Онъ былъ раньше въ компаніи кіевской коммуны и при арест выложилъ все и вся начистую. Его выпустили. Вмсто того, чтобы по выпуск стать въ сторон и зажить обычной жизнью, онъ вдругъ, очутись въ Елисаветград, усиленно сталъ добиваться свиданія со старыми знакомцами, зная хорошо, что они нелегальны и посл разгрома бунтарства усиленно скрываются. Его настойчивость приняли за умыселъ выдать ихъ, а потому и ршили покончить съ нимъ, но ошиблись, принявъ обморокъ за смерть.
Изъ-за границы въ 76-мъ году переправляютъ (Стефановичъ и Дейчъ) печатный станокъ, и для его храненія устраивается лавочка въ Одесс — образуется еще особая группа Юрковскаго. Вообще къ концу 76-го года въ Одесс набирается довольно значительное количество людей разныхъ оттнковъ. Здсь многіе изъ бунтарей и Ковальскій, возящійся съ одесскими штундистами и съ юнцами изъ Николаева, и ‘башенцы’, жившіе въ Одесс въ башняхъ подъ домомъ, чайковцы, начавшіе только что работать между рабочими, и ткачевцы, державшіеся какъ-то особнякомъ, и Юрковскій въ качеств представителя отъ группы, якобы, сельскихъ учителей. Народу много.
Невольно являлась мысль о сплоченіи всхъ одной программой. Дробязгинъ и я составляемъ таковую въ бунтарскомъ направленіи я ршаемся поставить ее на обсужденіе, но раньше, чмъ это сдлать, намъ надо получить свободу отъ обязательствъ предъ нашей прежней компаніей, чтобы выступать не отъ лица ея, а отъ себя лично. Дло въ томъ, что къ бунтарямъ въ Одесс относились довольно критически, называли ихъ вспышкопускателями и боялись вообще входить въ тсное общеніе. Такому отношенію способствовало то обстоятельство, что большая часть бунтарей, оказалось, вышла изъ такъ называемой кіевской коммуны, а эта коммуна пользовалась плохой славой, и это теперь перешло на бунтарей, хотя къ отдльнымъ личностямъ это не относилось. Поэтому, чтобы войти въ соглашеніе съ другими кружками, чтобы составить новый, требовалось быть вполн самостоятельной, свободной личностью. Зимой, на послднее собраніе собрались бунтари въ Кіев, и здсь, предоставивъ право на печатный станокъ Стефановичу, который все время не прерывалъ сношеній съ чигиринцами и надялся вести дло дальше, мы объявили о роспуск нашей компаніи и объ освобожденіи впредь отъ всякихъ обязательствъ, исключая, конечно, выдачи тайнъ, предательства..
Получивъ свободу, съ развязанными руками, летимъ мы въ Одессу и уврены, что теперь наше дло будетъ въ шляп. Къ намъ лично, мы знаемъ, относятся здсь хорошо. Устраивается собраніе разъ, другой. Съ нами спорятъ, но возраженія не серьезны, иногда комичны. Такъ, одинъ здоровый, красивый паренъ, доказывая преимущества пропаганды передъ бунтарствомъ, увлекся и бухнулъ: ‘Напримръ, на свекловичныхъ плантаціяхъ сколько бываетъ бабъ’, началъ было онъ, но сконфузился, увидавъ общую улыбку, и умолкнулъ такимъ образомъ. Вс пункты одинъ за другимъ принимались дружно. Кончилось ихъ обсужденіе. Осталось согласиться теперь образовать одинъ большой кружокъ и заняться выработкой внутренней организаціи. Не тутъ то было. Время большихъ организацій еще не пришло. Никто изъ бывшихъ не захотлъ лишиться свободы самостоятельнаго существованія и дйствія. Соглашеніе не состоялось, и всякъ пошелъ своей дорогой, пока не подошелъ къ одному и тому же углу, и этотъ уголъ оказался не за горами. Зимой начала 77-го года на юг уже перестали думать о крупныхъ выступленіяхъ въ деревню. Люди скопляются въ городахъ. Освобожденія, заведеніе типографій, уничтоженіе шпіоновъ — выступаютъ на первое мсто.
Въ Кіев похищается станокъ, устраивается печатаніе. Стефановичъ усиленно подготовляетъ для чигиринцевъ манифестъ и золотую грамоту. Въ Одесс я удачно вывожу въ март Кастюрина изъ жандармскаго заключенія. Въ Питер ‘троглодиты’, будущіе землевольцы, организуются въ солидную компанію, устраиваютъ типографію, облюбовываютъ Поволжье и тамъ заводятъ разныя поселенія, занимаютъ мста. Лтомъ 77-го года обнаруживается чигиринское дло. Стефановича, Дейча, Бохановскаго арестовываютъ. Въ Кіев находятъ квартиру свиданій съ чигиринцами, устроенную Мокріевичемъ съ Марусей Ковалевской, арестовываютъ приходящихъ туда, но Мокріевичъ съ Марусей успваютъ уйти и перехать въ Одессу. Сюда же передвигаются и другіе кіевляне, привозятъ шрифтъ, наборщика, служившаго раньше въ настоящей типографіи. Маруся съ Мокріевичемъ нанимаютъ квартиру, знакомятся быстро съ ‘башенцами’ ‘живо сходятся съ ними. Это иметъ большое значеніе. Стна недоврія рушится, и происходить единеніе — рознь прекращается. Въ Одесс мною нанимается домъ, и начинается вестись подкопъ черезъ улицу въ тюрьму. Туда привезли вновь арестованнаго Костюрина.
Шутки ради, въ Одесс набирается небольшое объявленіе — указъ о дач конституціи, и расклеивается по городу около участковъ. Попадаетъ утромъ одно въ редакцію газеты къ Южакову. Онъ увровалъ и отдалъ объ этомъ замтку для напечатанія. Но полиція уже увидала, посрывала наши объявленія, и конституціи былъ положенъ конецъ въ тотъ же день. Но мысль о ней не пропала, и ниже я скажу, какъ въ начал 78-го года она возникаетъ снова и выступаетъ уже въ Кіев. Костюрина потребовали на судъ въ Петербургъ, а потому квартиру съ подкопомъ пришлось бросить, но зато теперь на очередь сталь вопросъ объ освобожденіи Стефановича съ товарищами.. Въ конц 77-го года, въ первый разъ появляется на юг Осинскій. Онъ привезъ изъ Петербурга деньги на освобожденіе Стефановича и долженъ былъ сдлать наборъ желающихъ заняться этимъ дломъ. Желающими оказались Мокріевичъ, два ‘башенца’ и я. Вс мы сейчасъ же и двинулись въ Кіевъ. Въ Кіев мы застали довольно сильное студенческое движеніе, но на почв больше студенческихъ интересовъ: кухмистерской, собраній, библіотеки. Не прошло и недли, какъ Осинскій и Волошенко длаются душой собраній. Однако, здсь мы не остались. Осинскій, Попко, Волошенко и я демъ на время въ Петербургъ, а въ Кіев Мокріевичъ берется завести пока сношенія съ тюрьмой и узнать подробне вс условія. Проздомъ черезъ Москву, попадаю къ троглодитамъ, сюда же прибгаетъ изъ Саратова Плехановъ. Въ Саратов произошелъ провалъ квартиры саратовскихъ поселенцевъ. Необходимо было сей же часъ хать туда и извстить лицъ, сидящихъ на мстахъ, о провал, чтобы они не здили на провалившуюся квартиру. Это поручили сдлать мн. Тутъ только я узналъ, какъ широко и солидно троглодиты заселили Саратовскую губернію. У нихъ были и фельдшера, и учителя, и писаря, и держатели зазжихъ дворовъ… Но только случай помогъ мн исполнить порученіе хорошо. Подъзжая къ Саратову, замтилъ я, что вошелъ на одной станціи молодой человкъ, напоминающій очень молодежь 74-го года, когда она направлялась въ народъ изъ Петербурга.
На вокзал, при покупк билетовъ, можно было часто тогда отличить переодтаго студента, такъ и теперь вошедшій показался мн подозрительнымъ. Я подслъ къ нему, завелъ разговоръ и понемногу выспросилъ, кто, откуда онъ. Оказался учитель такой то деревни, фамилія такая то. ‘Васъ мн и нужно’,— говорю. Знаете, что въ Саратов заболли такіе то. Откуда вы знаете?’ — привскочивъ въ волненіи, спрашиваетъ онъ. Я объясняю, и мы вмст начинаемъ составлять планъ, какъ скоре увдомить другихъ. Оказывается, если бы я шелъ тмъ путемъ, какой былъ мн указанъ въ Москв, то на много бы запоздалъ, и кой-кто попался бы въ ловушку, устроенную на квартир. Зато теперь мн самому едва удалось скрыться во время изъ гостиницы и удрать въ Москву. Номерному показалось страннымъ, что ко мн вмст съ хорошо одтый барышнями заявлялись и люди въ простыхъ полушубкахъ и валенкахъ. Около гостиницы тотчасъ же появляются шпики и такъ неумло шныряютъ, что нельзя было не узнать, хотя нужно замтить, что я никогда особенно не обращалъ на нихъ вниманія, и тмъ, кажется, постоянно сбивалъ ихъ съ толку: разъ человкъ не оглядывается по сторонамъ, значитъ совсть чиста.
Изъ Саратова попадаю въ Петербургъ. Здсь необыкновенное оживленіе. Многихъ предварительно выпустили до окончанія суда 193-хъ. Они наняли въ однихъ номерахъ комнаты, и тутъ у нихъ идетъ настоящая ярмарка, споры, сговоръ насчетъ поселенія въ деревню. Происходитъ исторія съ Боголюбовымъ. По приказанію Трепова его наказываютъ розгами въ петербургскомъ дом предварительнаго заключенія. Поэтому посл новаго года троглодитами намчается отомстить Трепову за Боголюбова. Нанимается комната, Попко съ товарищами поселяются тамъ, и начинается выслживаніе Трепова, но, пока это длалось — Вра Засуличъ идетъ къ нему и стрляетъ.
Мы вс, южане, теперь быстро снимаемся и демъ опять въ Кіевъ. Здсь уже заведены сношенія съ тюрьмой, и, мало того, найденъ ключникъ, который за тысячу рублей соглашается вывести трехъ. Намъ, значитъ, длать нечего. Осинскій, Волошенко, Мокріевичъ уходятъ всецло въ студенчество, я остаюсь вн и потому ршаюсь пробраться въ тюрьму, хотя тамъ и есть уже свой ключникъ. Студентами же въ Кіев нанимается квартира, устраиваются правильныя собранія, и здсь начинаютъ разрабатывать вопросы о конституціи и вообще бесдуютъ. Прозжавшіе двое или трое, освобожденные но ‘Большому процессу’ (193-хъ) чайковцы сказали свои горячія рчи. Въ университет вышла какая-то исторія. Явилось недовольство, захотлось въ отместку выкинуть скандалъ. Въ это время пріхала въ Кіевъ на гастроли Лавровская и пла въ театр. Студенты задумали устроить ей овацію на улиц посл представленія и хотли помряться силами съ полиціей, но тутъ конституціоналисты засидлись на своемъ собраніи, пришли поздно и видли только, какъ пришедшихъ раньше полиція разбила на-голову и гоняется за одиночками. На другой день запоздавшіе отправляются къ начальству и жалуются на вчерашнее избіеніе. Ихъ фамиліи переписываются, а затмъ, вскор, снаряжаютъ поздъ и ихъ отправляютъ на сверъ Россіи, кажется, въ Петрозаводскъ. Въ Москв на вокзал собираются московскіе студенты, но охотнорядцы производятъ настоящее побоище ихъ. Въ Кіев же мн удается поступить сначала сторожемъ, а потомъ и надзирателемъ въ тюрьму, когда ключникъ, взявшійся за освобожденіе, въ ршительную минуту испугался. Онъ сдлалъ нарочно скандалъ помощнику смотрителя, и его выгнали, меня же повысили изъ сторожей въ надзиратели. Этого, однако, было мало. Надо было стать ключникомъ. Тутъ только цлый рядъ случайностей помогаетъ заполучить въ свои руки ключи, имть право во время дежурства приводить и выводить ночью на смну новыхъ надзирателей, жившихъ вн тюрьмы. Пользуясь такимъ дежурствомъ, я и вывожу Стефановича, Дейча, Бохановскаго. За воротами насъ ждала лошадь, мы сли и ухали, раздлившись въ город. Я ушелъ на квартиру Мокріевича, а трое другихъ на приготовленныхъ заране лодкахъ пустились по Днпру въ Кременчугъ, а тамъ по желзной дорог въ Харьковъ и дальше. Это освобожденіе произвело окончательный переполохъ въ Кіев. Тмъ боле, что передъ этимъ тамъ былъ заколотъ Попко Гейкингъ, а въ Котляревскаго стрляли у самаго дома. Теперь цлыхъ трое ушли изъ тюрьмы. Творится нчто небывалое, особенно на юг. Здсь даже такіе завзятые пропагандисты, какъ ‘башенцы’, и то выдляютъ отъ себя для новыхъ пріемовъ борьбы Попко, Медвдева, Волошенко. Что же говорить о другихъ, которые будутъ выбиты изъ деревень еще раньше, сидя въ городахъ, задумались надъ вопросомъ непосредственной борьбы. Все это народъ былъ нелегальный, каждый мигъ ждалъ ареста, но сдаваться не хотли, а потому запасались оружіемъ. Этому особенно много способствовало бунтарство. Вс бунтари вооружены были револьверами, умились постоянно стрльб, и ношеніе револьвера, а нкоторыми и кинжала, перешло и къ другимъ. Въ Николаев Юрковскій устроилъ еще раньше какъ то домашнюю кузницу, и тамъ ковались и закаливались только кинжалы. Можно было встртить учебныя черныя доски, скамьи, прострленныя наполовину. Это учились стрлять въ цль. За городомъ часто шла кампанія, и тутъ происходило то же. Словомъ, на юг почва сильно была уже подготовлена къ чему то новому. Въ Одесс же произошло и первое вооруженное сопротивленіе Ковальскаго. Когда явился туда Осинскій, человкъ, умющій замчательно привлекать къ себ и совершенно несвязанный ни партійной программой, ни узостью взглядовъ, отзывчивый на всякую мысль, онъ быстро понялъ настроеніе южанъ и, самъ увлекаясь, толкалъ ихъ дальше. Такія дла, какъ Гейкинга и Котляревскаго, несомннно произошли подъ его вліяніемъ. Въ дл Котляревскаго, онъ и самъ участвовалъ. Какъ человкъ общительный, живой, онъ вносилъ всюду жизнь, желаніе и самому двигаться, дйствовать. Въ Кіев, несмотря на много высланныхъ, вс нелегальные уцлли,— кром того, пріхали еще новые и сообщили объ удачномъ уничтоженіи шпіона на Дону. Теперь это дло было поставлено на первый планъ, и чтобы прокламаціи могли произвести большее впечатлніе, ршено было сдлать печать пострашне, и чтобы она была не отъ какой-нибудь группы, а отъ цлаго комитета. Отсюда и появленіе печати отъ, якобы, исполнительнаго комитета, хотя, пока, никакой еще опредленной организаціи не составилось, и никакого исполнительнаго комитета не существовало. Было много только народа, и много было желающихъ и готовыхъ выполнить такія порученія — вотъ и комитетъ.
Въ это время и въ Петербург задумываютъ большое дло. Это освобожденіе нкоторыхъ осужденныхъ по Большому процессу и теперь везомыхъ въ Харьковскую Централку. На этомъ дл сходятся вс — и народники, и троглодиты, и бывшіе бунтари, и, даже, одна централистка. Въ Харьковъ назжаетъ много народа, покупаютъ лошадей, экипажъ, оружіе, для соитія кандаловъ напильники, зубила, молоти. Устраиваютъ перевязочную квартиру съ женщиной-врачемъ. Дежурные на вокзалахъ въ Петербург и Харьков ждутъ днями и ночами. Они должны извстить о вывоз и привоз.
Наконецъ, сигналъ данъ о привоз. Экипажъ съ двумя сдоками и двое верховыхъ спшатъ на дорогу за городъ, но изъ города дв дороги. По какой повезутъ, вотъ вопросъ, который надо еще ршитъ. Одинъ верховой отряжается въ городъ, прохавшись немного по одной дорог, а экипажъ помщается такъ, чтобы могъ поспть и на другую. Не усплъ верховой вернуться, какъ бывшіе при экипаж замчаютъ вдали тройку на второмъ пути. Они сначала спшатъ опередить тройку и узжаютъ впередъ, но потомъ дожидаютъ верхового (одинъ совсмъ запоздалъ), останавливаются, даютъ подъхать тройк и тутъ открываютъ пальбу и по жандармамъ, и по лошадямъ. Одинъ жандармъ-проводникъ валится на бокъ, но лошади, несмотря на раны, мчатся во всю и уносятъ Войнаральскаго (это везли его). Освобожденіе не состоялось. Освободители покуда повернули назадъ и въ тотъ же день разъхались изъ Харькова, побросавъ и экипажъ, и лошадей. Одинъ Медвдевъ (оминъ), по ошибк пріхавшій на другой пунктъ и не попавшій потому на освобожденіе, остался въ Харьков, быль арестованъ и судимъ. Въ харьковскомъ дл, какъ я сказалъ, участвовали уже липа разныхъ направленій, и это имло серьезныя послдствія. Людей стала связывать не программа, а однородное дло. Это дло, можно сказать, и положило начало организаціи будущей Народной Воли. Здсь сверъ, въ лиц отдльныхъ лицъ, познакомился и сошелся съ Югомъ, а дальнйшія событія вскор заставятъ ихъ сблизиться еще тсне. Въ Кіев происходитъ вооруженное сопротивленіе.
Въ Одесс разстрливаютъ Ковальскаго. Въ Петербург Кравчинскій черезъ два дня посл того закалываетъ Мезенцева, Это ведетъ къ разгрому Земли и Воли въ Петербург, но не надолго. Затмъ въ Харьков Гольденбергъ убиваетъ Крапоткина (9 февр. 79 г.). Въ март Мирскій стрляетъ въ Дрентельна, и такъ начинается 79-й годъ — годъ выступленія Народной Воли, годъ, когда крупныя событія заставляютъ сразу вмсто пропаганды у бунтарства выдвинуть на первое мсто терроръ и вмсто радикальнаго соціальнаго переустройства остановиться на конституціи, какъ переходномъ этап. Борьба закипла на смерть. Но сначала выступаетъ совершенно самостоятельно, независимо отъ партій, одинъ Соловьевъ, онъ хочетъ однимъ потрясающимъ фактомъ положить конецъ начавшейся борьб. Это ему не удается, кром того поднимается сильный разладъ въ сред дйствовавшей тогда Земли и Воли. Меньшая часть членовъ — горожане — одобряетъ фактъ, другіе, большинство сельчане, страшно возмущены, находятъ его положительно вреднымъ во всхъ отношеніяхъ. Принципіально — потому что онъ ведетъ къ конституціи. Практически — потому что у крестьянъ подрываетъ довріе къ революціонерамъ, причемъ, благодаря репрессіямъ, трудне вести дло пропаганды. И, дйствительно, хотя стрлялъ одинъ, но правительство, принявъ это за вызовъ какой-то большой силы, прибгло къ чрезвычайнымъ мрамъ, оно обратилось за помощью даже къ самому обществу. Блый терроръ водворился на Руси: ссылка, казни, иногда даже пустячно виновныхъ. Въ Кіев, напримръ, повсили мальчика Розовскаго, виновнаго лишь въ томъ, что у него нашли пакетъ съ книгами и бумагами, оставленный ему человкомъ, котораго искали, котораго онъ отказался назвать. Въ Одесс повсили Дробязгина, Лизогуба и Давиденку, не имя серьезныхъ данныхъ, ибо обвиненіе Лизогуба, что онъ давалъ громадныя средства на революцію, совершенно неосновательно, и судьи знали это. У Лизогуба, правда, было большое имніе, но это имніе большихъ доходовъ не давало, а продать его онъ не могъ. И я лично помню, что, когда мы, бунтари, обратились къ нему однажды за помощью, онъ наотрзъ отказалъ. Даже во время суда онъ долго не соглашался дать довренность А. Михайлову. Вся же виновность Дробязгина сводилась къ тому, что онъ былъ веселымъ, разбитнымъ старостой въ тюрьм. Административная же высылка тогда у насъ на юг захватила, напримръ, даже такихъ лицъ, какъ Южаковъ, Гернетъ, думскій дятель, баронъ Иксъ, писавшій хорошо фельетоны, и т. д., не говоря о студентахъ: ихъ вагонами отправляли изъ Одессы. Надъ городомъ точно повисъ густой туманъ. Всхъ сталъ давить кошмаръ, крикъ, что такъ жить нельзя, всюду носился въ воздух. Вс насторожились, стали ждать особыхъ выступленій со стороны революціонеровъ. Отдльныя личности сами выступали иногда и предлагали себя въ помощники на то, чего требуетъ время, въ чемъ люди видятъ выходъ. Конечно, все это видлось, чувствовалось, слишкомъ невольно передавалось, сообщалось и намъ: казалось, что вывести изъ такого положенія обязанъ никто другой, какъ мы, начавшіе такъ или иначе борьбу. Поэтому споръ, поднятый чистыми народниками, не только не остановилъ новаго направленія, но, напротивъ, побудилъ лишь тсне сплотиться всхъ, дйствовавшихъ раньше вразсыпную, и составить боле прочную организацію. Вышло это такъ. Въ то время, какъ на юг, посл бунтарства, не смогли сорганизовать подъ однообразной программой ни одной большой группы, хотя народу было и много, на свер, начиная съ 76 по 79 годъ, успла вырости, окрпнуть и выступить довольно крупная организація ‘Земли и Воли’. Въ Петербург находилась ея типографія, паспортный столъ, центральное правленіе — бюро, все это не разъ проваливалось, погибало, погибали и люди, но скоро и возобновлялось, благодаря значительному числу членовъ, благодаря хорошимъ связямъ. Въ деревн же къ этому времени у землевольцевъ еще лучше стояло дло. Тамъ было тихо, и до нихъ долетали лишь отдаленные звуки начавшейся борьбы. Выстрлъ Соловьева нарушаетъ этотъ покой, является страхъ за него. Между тмъ, жившіе въ Петербург, стоявшіе въ центр, какъ А. Михайловъ, Квятковскій и другіе, вдругъ оказались на сторон Соловьева. Маю этого, когда вышла неудача, они выступили съ предложеніемъ о необходимости продолжать это дло, довести его до конца. Споръ, поднятый еще при обсужденіи предложенія Соловьева, теперь выросъ въ бурю. Тогда рчь шла еще о человк, не связанномъ обязательствами съ ними, да и то выражались мысли, что могутъ найтись и Комиссаровы. Но другое дло, когда члены самой же организаціи хотятъ вдругъ заняться тмъ же. Допустить немыслимо. Споръ достигаетъ высшей степени. Несогласному меньшинству оставалось одно — выходъ, по тогда они теряли почву подъ ногами. Лучше отдадимъ споръ на ршеніе общаго собранія, предложили они. Тмъ боле, что въ 79-мъ году долженъ былъ происходить очередной създъ всхъ членовъ организаціи Земли и Воли. Ладно, говорятъ имъ несогласные и бросаются въ деревню, чтобы тамъ подготовить почву, познакомить членовъ съ сутью спора. Въ новомъ направленіи чудился имъ страшный подрывъ прежней программы. Увидали въ немъ стремленіе къ конституціи, вмсто соціальнаго переворота. Въ свою очередь не сидли сложа руки и новонаправленцы. Въ Петербург ихъ къ этому времени набралось уже немало, ршили къ этому сдлать еще призывъ отовсюду, всхъ единомышленниковъ (дла въ Харьков и Кіев много помогли взаимному знакомству) и, устроивъ предварительно частный създъ, постараться сорганизоваться въ боле тсную группу съ опредленной уже программой дйствій. На свер Михайловъ и Квятковскій занялись этимъ. Мн, какъ южанину, поручено было произвести наборъ, кликнуть кличъ въ Одесс, Кіев, Орл, Харьков. Лица, къ которымъ раньше никто и не подумалъ бы обращаться съ предложеніемъ, какъ Желябовъ, Перовская, ярые народники,— теперь по первому слову соглашались, а Перовская даже обидлась, когда на первыхъ порахъ ее обошли предложеніемъ. Общій създъ сначала назначили въ Тамбов, но потомъ нашли боле безопаснымъ Воронежъ. Такъ какъ Липецкъ находится недалеко отъ Воронежа, я кром того ость небольшой лечебный курортъ, то для частнаго създа и остановились на немъ.
Здсь я не стану описывать ни этого създа, ни программы, принятой на немъ,— все это уже извстно. Закончу лишь исторію появленія Народной Воли. На Липецкомъ създ былъ заложенъ фундаментъ, выработанъ планъ организаціи, намчены дла, новая программа, но все-таки о существенномъ измненіи землевольской программы пока не думали, разсчитывая работать подъ старымъ флагомъ, думая совмстить старое съ новымъ. Тмъ боле, что воронежскій създъ сверхъ всякаго ожиданія отнесся снисходительно къ походу противъ высшей власти. Одинъ лишь Плехановъ вышелъ изъ собранія, увидавъ, что вс его доводы не трогаютъ большинства.
Създъ не только разршилъ сдлать новое покушеніе, но онъ призналъ даже право на совершенно самостоятельное дйствіе всей труппы, желающей посвятить себя на террористическія дла.
Оставлена была общая типографія, общія средства и только для ршенія спорныхъ длъ выбраны были два уполномоченныхъ, для ихъ улаживанія. Такимъ образомъ, създъ не повелъ еще къ раз длу, но это была лишь оттяжка на нсколько мсяцевъ. Дло въ томъ, что създу, гд много было людей изъ деревень, легко было признать возможность совмстной работы, живя въ разныхъ мстахъ, нисколько не мшали другъ другу, хотя каждый все длалъ по своему. Не то вышло въ Петербург. Первая же статья, принесенная въ типографію террористомъ, подняла бурю. Типографщики-народники отказывались набирать. Редакторъ начинаетъ возражать. Въ денежномъ дл — еще хуже. Вс средства стали уходить на предпріятія. Поселенцамъ стало нехватать. Поднялись жалобы, укоры. Продолжать совмстное веденіе дла съ каждымъ днемъ становилось трудне и трудне, а потому и ршили лучше разойтись мирно, додлить общее имущество и повести каждому свою линію по своему и на свой страхъ. Нельзя было только подлить девизъ: ‘Земля и Воля’, а потому каждый выбралъ свой, боле соотвтствующій ихъ программ. Террористы имли въ виду доставить власть народу и назвались ‘Партіей Народной Воли’. Народники на первомъ мст ставили добиваться земли для народа и потому назвались ‘Чернымъ Передломъ’.
Такимъ образомъ, начатое въ 70-хъ годахъ съ распространенія книгъ, завершилось въ 79-мъ нарожденіемъ ‘Народной Воли’, дальше чего это движеніе уже и не пошло, сложивъ свою голову въ половин 80-хъ годовъ. Замчательно здсь то, что чайковцы, главнымъ образомъ, начавшіе движеніе, сами и закончили весь его циклъ. Перовская, Желябовъ, Колодкевичъ, Лашансъ, Морозовъ, Фроленко и друг. встрчаются на первыхъ порахъ движенія. Ихъ находимъ и въ конц.